Читать онлайн Секретная миссия Пиковой дамы. Кукиш с икоркой бесплатно

Секретная миссия Пиковой дамы. Кукиш с икоркой
Рис.0 Секретная миссия Пиковой дамы. Кукиш с икоркой

© Логунова Е. И., 2011

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2011

Секретная миссия Пиковой дамы

Рис.1 Секретная миссия Пиковой дамы. Кукиш с икоркой

Глава 1

– Кыся! Скорее спускайся! Ты все пропустишь! – кричал Колян, подпрыгивая от нетерпения и рискуя наступить на чайку.

Птицы сидели совсем рядом на камнях с понурым видом, испуганные и взъерошенные. Колян – восторженный, тоже взъерошенный и абсолютно голый. Тело красивое, загорелое.

Был день затмения. Космическое шоу уже началось: солнечный свет потускнел, сделавшись красноватым, словно мы оказались на Марсе. Море изменило цвет, и наступила необычайная тишина. Замолчали даже цикады, до того стрекотавшие без умолку. Мы находились на диком пляже, за много километров от какого-либо жилья.

Я сладко задремала в импровизированном шалаше из зеленых ветвей и пары простынь и спросонья не сразу сообразила, где нахожусь.

– Ну Кыся же! Давай быстрее! Затмение скоро растемнится! – поторопил меня муж.

Я вылезла из вигвама и осторожно, чтобы не оступиться, спустилась по узкой тропинке на каменистый пляж. Задетая моей ногой, вперед, под уклон весело поскакала пустая консервная банка: получасом ранее мы с Коляном аппетитно потребили эти самые шпроты. Потом так же аппетитно любили друг друга, после чего я и уснула. И чуть не пропустила шоу!

– Следующее такое затмение будет через триста лет! – авторитетно сообщил мне Колян, наблюдающий явление природы сквозь две пары темных очков – мои и собственные.

– Через триста лет мне будет триста тридцать два года, – зевнув, подсчитала я.

– И твоя любознательность наверняка притупится, – сказал Колян. – Поэтому наблюдай сейчас!

– Но у меня нет оптического прибора! – возразила я, щурясь. – Отдай мне мои очки!

– Держи! – Колян кинул их мне и ускакал вверх по расщелине, вызвав небольшой камнепад.

Я посторонилась, чтобы самый резвый валун не ударил меня по босой ноге. Пожалуй, надо было обуться, прежде чем прыгать по камням…

О том, что можно было бы и одеться, я даже не подумала: вокруг не было ни души, если не считать чаек, а им наша с Коляном первобытная нагота была до лампочки. Птички, которых никто не предупредил о затмении, явно приготовились встречать конец света.

– Кыся, обернись! – позвал меня Колян.

Я оглянулась и увидела белую молнию фото-вспышки.

– Фотографируйтесь на фоне солнечного затмения! – голосом ярмарочного зазывалы провозгласил Колян. – Солнечное затмение – редкое природное явление в наших широтах!

– Думаешь, затмение будет видно на снимке? – усомнилась я.

– Если не будет, мы подпишем фотографию: «День затмения». И укажем, где именно искать это самое затмение, стрелкой.

Я невольно засмотрелась на него: мускулы под бронзовой кожей играли на редкость симпатично. Чертовски привлекательно играли, я бы сказала…

– Может, вернемся в шалаш? – предложил смышленый супруг, поймав мой выразительный взгляд. – Когда нам еще доведется заняться любовью в момент затмения?

– Убедил, – я не заставила себя уговаривать.

Впервые после рождения малыша мы с мужем остались вдвоем: нашего слегка «подросшего» годовалого потомка на выходные взяла бабушка. Мы переживали второй медовый месяц, и никакое затмение не могло помешать нам. Да что затмение! Метеоритный дождь вкупе с цунами – и те бы, пожалуй, не помешали!

Оставив пессимистично настроенных чаек куковать на пляже, мы вскарабкались по расщелине, забились под сень кущ и незабываемо провели следующий час.

Затмение закончилось раньше. Когда мы снова спустились на пляж, уже ничто не напоминало о пугающем природном явлении. Цикады опять орали как резаные, а трусливые чайки смылись, оставив после себя на камнях белые потеки помета.

– Здорово птички испугались, однако! – заметила я.

– Поплыли! – Колян призывно махнул рукой и нырнул в воду.

Я последовала его примеру.

Мы уплыли подальше в море, чтобы видеть не только свою бухточку, но и большую часть побережья.

– Может, будем возвращаться? – предложила я через некоторое время, слегка замерзнув.

Муж, распластавшийся на воде, как огромная морская звезда, даже не пошевелился.

Я решила его припугнуть.

– Поплыли к берегу, а то сейчас ка-ак вынырнет рядом с нами вражеская подводная лодка!

– Правда?! – Колян оживился, внимательно обозрел водную гладь и даже пару раз нырнул.

Наверное, навстречу ожидаемой субмарине.

Пришлось изменить тактику.

– Знаешь, милый, в этих водах нередко встречаются очень противные медузы, – вкрадчиво сообщила я. – Большие, круглые, с такими волнистыми ногами. Синие.

– Ноги синие? – живо заинтересовался муж.

– Они полностью синие! И очень, очень ядовитые. Если, не дай бог, зацепят какого-нибудь неосторожного купальщика, тому обеспечен токсический шок и судороги, – вдохновенно врала я. – Особенно опасна встреча с этими чудовищами в открытом море! И с открытым телом! Никто не знает, сколько мужчин навсегда потеряли потенцию, напоровшись на коварно притаившуюся синюю медузу голым детородным органом!

– Ой, мамочка! – испуганно завопил вдруг Колян, напугав меня до тех самых судорог.

– Что?! Что случилось?!

– Медуза!

– Какая, к черту, медуза?!

– Да синяя же!

Проворным собачьим стилем я обогнула «притормозившего» мужа, чтобы первой подплыть к подозрительному предмету. Действительно, в волнах синевато поблескивало что-то круглое, размером со среднее яблоко.

И отважно протянула руку к синюшной дряни.

– Ну что? Что там?! – опасливо спросил Колян.

Я обернулась. Муж торчал в воде вертикально, гигантским поплавком. Греб он, очевидно, ногами, потому что рук его я не видела. Они явно прикрывали мужское достоинство, заботливо оберегая его от столкновения с предполагаемой медузой.

– Упражняешься в синхронном плавании? – съязвила я. – Расслабься, это никакая не медуза! Это обыкновенная стеклянная банка! Кажется, из-под майонеза.

И я перебросила Коляну свою добычу.

– Это необыкновенная стеклянная банка, – поймав ее на лету, не согласился со мной муж. – В ней что-то есть.

– Наверное, майонез, – логично предположила я.

– Да нет же, это записка!

– Записка! – обрадовалась я, подгребая поближе. – Кусок пергамента с картой острова, на котором спрятан пиратский клад?!

– Думаешь, в пиратский пищевой рацион входил баночный майонез? – усомнился муж.

Я расстроенно вздохнула. Действительно, неувязочка получается…

– Не огорчайся, бумажка-то внутри есть! Может, это что-то важное, – утешил меня Колян.

Спеша рассмотреть находку, мы наперегонки поплыли к берегу. Колян, хотя ему и мешала банка в руке, финишировал раньше меня: у мужа первый разряд по плаванию, куда мне против него с моим вторым по шахматам! Я вышла из воды, когда он уже сковырнул с горловины банки корку чего-то, похожего на свечной парафин, и отвинтил крышечку.

– Фу! Это туалетная бумага! – Колян отшвырнул обрывок серого пипифакса, прежде чем я успела ему помешать.

Бумажка спланировала на камень и, прилипнув к сырому валуну, моментально промокла.

– Смотри, тут какие-то цифры! – я склонилась над обрывком. – Сорок восемь, шестнадцать, тридцать пять. Похоже на телефонный номер… И буквы… О, да это имя: Яна Лори! Не знаю такой… А написано, по-моему, помадой!

– Или кровью, – зловеще сказал муж.

Мы переглянулись.

– Не нужно тебе было ее бросать, – досадливо сказала я. – Это же не берестяная грамота, способная пережить века! Это обыкновенная туалетная бумага! Смотри, как она раскисла, она расползается в руках. А надо было бы сохранить эту записку, мало ли, вдруг и впрямь что-то важное?

– Не трогай ее. Я вытащу этот камень из воды вместе с прилипшей бумажкой. Положу на солнышко, записка просохнет, и тогда мы ее отдерем, – предложил Колян.

– Отодрать надо бы кого-то другого, – проворчала я. – И как следует отодрать, ремнем по голой заднице!

– Я сейчас! – неожиданно муж сорвался с места.

Я с интересом поглядела ему вслед. Куда это он побежал? Неужто за ремнем? Вообще-то у меня в шортах есть прекрасный ремешок из натуральной телячьей кожи, прочный, мягкий и эластичный… Гм… Так мы еще не веселились, но почему бы не попробовать?

– Что стоишь как памятник? – муж вернулся с фотоаппаратом. – Отодвинься!

Я посторонилась, и Колян, старательно прицелившись, «щелкнул» камень с бумажкой.

– Ну вот, я увековечил загадочное послание! – отрапортовал он, явно ожидая награды за изобретательность.

– Топай в шалаш, – мечтательно щурясь, велела я.

Дальнейшее наше времяпрепровождение было столь увлекательным, что о снимках, сделанных в день затмения, мы забыли.

Напрочь.

Аж до зимы.

Глава 2

Новый год мы встречали в Киеве, у родителей мужа. И все было бы хорошо, если бы я не оставила одной своей коллеге по работе номер киевского телефона. Это я спорола глупость! Первого января та самая коллега позвонила не с поздравлениями, как можно было бы ожидать, а с печальной вестью. Первого января скоропостижно скончался наш главный редактор Дмитрий Палыч, отличный мужик и почти идеальный начальник. Поскольку следующим по ранжиру начальником была я, утвержденная в штатном расписании как заместитель главного редактора, высшее руководство в лице директора телекомпании настоятельно требовало моего присутствия на службе. Пришлось скрепя сердце поставить крест на каникулах и самолетом через Москву срочно вылететь в родной Екатеринодар. К сожалению, прямого авиасообщения между столицами Кубани и Украины нет уже много лет, со времен развала Союза.

– Если хочешь, мы с Масянькой завтра же сядем в поезд и уже через два дня будем дома, – предложил Колян, с трудом удерживая сынишку, истошно вопящего: «Мама! Мама!»

– Не надо, – я обняла малыша. – С моей стороны было бы свинством испортить отпуск и вам тоже. Я буду ждать вас после старого Нового года.

Скучать по оставшимся в столице братской Украины мужу и сыну я начала уже в самолете, а пару дней спустя моя тоска достигла апогея. Приглушить ее можно было бы, с головой уйдя в работу, но это не представлялось возможным, потому как работы-то и не было. Первая половина января – мертвый сезон, ни рекламы, ни новостей. Честно говоря, мне абсолютно нечего было делать! Проклиная директора, который отозвал меня из отпуска «на всякий случай», я слонялась по пустым коридорам телекомпании, не зная, чем себя занять.

Дома было еще хуже. Обычно в так называемое «свободное» время мне вздохнуть некогда, нужно внимательно пасти резвого малыша и при этом успевать заниматься домашними делами. Сейчас у меня не было ни малыша, ни особых домашних дел: я себе не готовила, разве что чайник кипятила, питалась творожными сырками, яблоками и шоколадками. А грязные вещи для ежедневной стирки поставлял в основном сынишка, не вполне освоивший горшок, и источником беспорядка в квартире являлся, как правило, он. Так что сейчас ни стирать, ни убирать не требовалось.

Скуки ради я сходила в книжный магазин, набрала охапку томиков в ярких обложках и попыталась убить время, поглощая дамские романы, жанр которых определяю как «слюнтяйство». Вышло только хуже, потому что описания жарких эротических сцен, попадающихся через страницу, вызывали в моем отдохнувшем организме отнюдь не смутное томление по любимому мужу. Телевизор же показывал исключительно юмористические программы, вызывающие у меня максимум кривую усмешку.

Тоскуя и грустя, я сняла с полки альбом с семейными фотографиями и долго листала его, с нежностью всматриваясь в дорогие мне физиономии. Попутно вспомнила, что перед самым отъездом в Киев мы с Коляном отщелкали новую пленку, но не вытащили ее из фотоаппарата, потому как пара не отснятых кадров еще осталась.

– Ура! – воскликнула я, радостно потирая руки. – Вот и нашлось хоть одно полезное и нужное дело! Проявлю-ка я эту пленочку и напечатаю новенькие фотографии!

Сказано – сделано! Я бросила взгляд на часы: девятнадцать десять! Ближайшее фотоателье «Коника-чудо» работает до восьми. Успею, если потороплюсь!

Я так стосковалась по активным действиям, что собралась, как хорошо обученный солдат по тревоге, – минуты за две. Мгновенно влезла в джинсы, на бегу натянула свитер, прыгнула в ботинки и уже на лестничной площадке, захлопнув дверь, запаковалась в шубку. Фотоаппарат я сунула в карман, решив, что пару оставшихся кадров отщелкаю по пути в фотоателье. Не пропадать же добру!

У меня родилась мысль по случаю сфотографировать Котофана. Так мы с Коляном окрестили здоровенного рыжего котяру, ошивающегося возле нашего дома. Хозяев у Котофана нет, но он и сам малый не промах: ловко ловит мышей, крыс и голубей, а также регулярно собирает дань с обитателей всех трех подъездов нашего дома. Честно говоря, рыжий разбойник просто-напросто шантажирует мирных граждан: если ему не выносят еду, он писает на лестничной клетке и метит коврики. Котофан здоровенный зверь, крупнее многих собачек, морда поперек себя шире, усы веником, хвост трубой. Сломанное правое ухо придает ему некоторое сходство с породистым «британцем». Наблюдательный пост котяра устроил себе на трубе теплотрассы, буквой «П» поднимающейся над проулком. Рыжий бродяга сидит на трехметровой высоте с царственным видом, свесив вниз полосатый, как милицейский жезл, пушистый хвост.

Мне давно хотелось запечатлеть эту картину, и сейчас два пустых кадра на пленке оказались кстати. Резво добежав до резиденции Котофана, я нашла нужный ракурс и щелкнула котяру. Котофан позировал как надо, но с фоном мне не повезло. На заднем плане оказался новенький, с иголочки, двухэтажный особнячок, невесть как затесавшийся в ряды старых, еще сталинских времен, трехэтажек. Как раз в тот момент, когда я нажала на кнопку фотоаппарата, неожиданно открылись ворота в окружающем терем сплошном кирпичном заборе. Понимая, что быстрое скольжение сдвижных ворот может смазать снимок, я терпеливо дождалась, пока проем откроется полностью, и снова щелкнула.

Смотрела я при этом на Котофана. То, что в кадр попал чей-то двор с готовой тронуться машиной и парой мужиков на крыльце, меня не интересовало. А вот их, мужиков этих, фотовспышка явно обеспокоила. Один из них даже что-то крикнул и шагнул за ворота. Наверное, хотел наорать на меня за то, что я без разрешения вторгаюсь в частную жизнь со своей старенькой «мыльницей».

– Подумать только, меня приняли за папарацци! – тихо хихикнула я, поспешно отступая.

Знаю я таких богатеньких невоспитанных дядечек, которые ошибочно думают, будто они повелевают всем миром. Им ничего не стоит натравить на хрупкую женщину дюжих охранников, отнять фотоаппарат и засветить пленку. Попробуй объясни такому жлобу, что объектом фотосъемки был уличный кот, а вовсе не Их Величество!

И я предусмотрительно ретировалась. Быстро пересекла небольшую заснеженную площадку перед теремом, на ходу оглянулась и увидела, что из ворот выскочил мужичок типа «толстолобик». Такой, знаете ли, с крепкими бицепсами, с арбузными кулаками, но без шеи и с маленькой бритой головой, мозги в которой защищены лобовой броней дюймовой толщины. Оп-ля! Никак и впрямь за мной погоня?!

Не особенно этому удивившись, я метнулась к ближайшему дому. Старый район, в котором я живу, застроен в основном домами «малой этажности», среди которых попадаются весьма интересные образчики архитектуры середины прошлого века. В частности, та трехэтажка, в которую я влетела, примечательна тем, что ее средний подъезд – сквозной. То есть, кроме парадного входа, имеется черный. Нужно только спуститься на несколько ступеней под лестницу, войти в подвал и уже из него можно выйти по другую сторону дома через маленькую дверцу. О черном ходе знают многие, не только жильцы конкретной «сталинки», но и обитатели соседних домов: по проходу, именуемому местными жителями «сквознячком», очень удобно выходить из глубины квартала к трамвайной остановке. Не нужно делать крюк в обход сплошной линии домов.

Я пролетела по пустому «сквознячку», как легкий весенний ветерок, и дунула прямиком в трамвай, который очень удачно причалил к остановке именно в этот момент. Неразворотливый «толстолобик» не появился. Наверное, не знал про черный ход. Тихо порадовавшись этому, я проехала одну остановку до «Коники-чудо», сдала в проявку пленку и узнала, что могу забрать ее через полчаса, не раньше. Но и не позже, так как в восемь фотоателье закроется.

Я вышла в темноту январского вечера и поежилась. Не очень-то уютно в это время года и суток на улице, может, ну ее, эту пленку, завтра заберу? Но тут же вспомнила, что дома меня никто не ждет и спешить мне совершенно некуда… Я потопталась на месте, соображая, куда бы направить свои стопы, чтобы переждать тридцать минут в теплом помещении, и пошла в парикмахерскую. Давно хотела подстричься, все времени не было…

Двадцать пять минут спустя я вышла из парикмахерской, совершенно преображенная. Длинные каштановые волосы, еще недавно спадавшие мне на спину, стали гораздо светлее, а также заметно короче и ниспадали на плечи игривыми локонами. Правда, я подозревала, что тут весь фокус в укладке. Как только я вымою голову, прическе придет полный капут, торчащие лохмы опять придется забирать в банальный хвост, но пока что я сама себе нравилась, и портило мне настроение только одно обстоятельство. На улице пошел мокрый снег, который чрезвычайно быстро испортит мою прическу.

Впрочем, у меня был верный шанс ее спасти. Моя белая с рыжим шубка из шерсти австралийского мериноса сшита таким образом, что ее можно носить на две стороны. Если вывернуть шубку мехом внутрь, а подкладкой наружу, получается золотисто-коричневая стеганая куртка, тепленькая и непромокаемая, что делает ее особенно удобной. Очень практичная вещь для наших южных широт с их непредсказуемой погодой! Вдобавок вместо воротника у шубки-куртки большой капюшон, так что я избавлена от необходимости носить в морозы шапку, а в дождь – зонтик!

Между прочим, прошу заметить, как гордо звучит: «австралийский меринос»! А ведь речь идет о самой обыкновенной овце, только живущей на другом континенте. Вот это я называю хорошим пиаром!

Я ловко вывернула свое меховое одеяние подкладкой наружу, упаковалась в куртку и осторожно накрыла голову капюшоном. Под непрекращающимся снегом перебежала через дорогу к фотоателье. Получила проявленную пленку, села в трамвайчик и вернулась домой тем же путем, через «сквознячок», мимо терема и трубы теплотрассы, с которой уже удалился рыжий Котофан.

Как вскоре выяснилось, умная животина спряталась от дождя в нашем подъезде, так что мне пришлось выдать коту один творожный сырок – на тот случай, если никто из соседей не успел еще откупиться от него сосиской или мясными обрезками. Если Котофан пометит двери – это будет почище газовой атаки в токийском метро!

Дома было пусто, тихо, но тепло и потому уютно. Сняв с себя и перевесив на плечики над ванной подмокшую куртку, переобувшись в теплые домашние тапочки, я достала из фирменного конверта «Коники-чудо» проявленную пленку и кадр за кадром внимательно рассмотрела ее на свет настольной лампы. Четко и разборчиво заполнила специальные графы на конверте, указывая номера кадров, с которых хотела сделать фотографии. Свернула пленку, затолкала ее в специальный цилиндрик и машинально положила в большую обувную коробку с остальными фотопленками разных времен.

Немножко поскучала перед телевизором, скушала последний завалявшийся в холодильнике творожный сырок, запила его чаем, зевнула и пошла баиньки. В отсутствии любимых мужа и сынишки был только один, но зато очень большой плюс: никто не будил меня в половине седьмого утра, так что до начала рабочего дня вполне можно было выспаться. Чем я и занялась безотлагательно.

– И какой ты, на фиг, после этого «мобиль»? – злобно прорычал Босс.

Здоровенный мордоворот Петя Мобиль виновато потупился.

Мобиль – это не кличка, а фамилия, которую Петя получил в детдоме. При этом имя Петя являлось уменьшительно-ласкательным от «Перпетуум». Перпетуум Васильевич Мобиль! В раннем детстве Пете казалось, что это звучит гордо, но уже в подростковом возрасте он горел желанием узнать, кто был тот умник, который окрестил пацаненка «вечным двигателем»! Ни один из воспитателей в авторстве не признавался, что было, в общем-то, понятно: малец Перпетуум даже на жидких детдомовских харчах умудрился вымахать в громилу с пудовыми кулачищами.

А «мобиль» из него и впрямь получился никудышный! По скорости реакций Петя сильно уступал трехсотлетней галапагосской черепахе и был могуч, но неповоротлив, как диплодок. Жили в незапамятные времена такие здоровенные динозавры с мощными шеями, маленькими головками и головным мозгом, развитым меньше, чем спинной.

– Дак я чего… Я это… Я бежал! – оправдывался Петя.

– Как ты, блин, на фиг, бежал?! – снова зарычал Босс.

– Ногами, – простодушно ответил Петя.

Босс возмущенно взревел, как паравоз, и, выпуская пар, пробежался вокруг своей «Ауди». Машина две минуты назад вкатилась во двор, ворота за ней закрылись, и Босс, обычно старающийся лишний раз не высовываться из дома, нарезал круги по двору, не опасаясь того, что в этот поздний час его кто-нибудь увидит.

– Прям не знаю, куда она подевалась, – Петя растерянно развел руками, похожими на две снегоочистительные лопаты. – Вроде чесала впереди, как свинка, а потом вдруг – раз! И нет ее!

– Какая свинка? – Босс остановился и посмотрел на Петю с явным недоумением.

– Морская, – ответил тот.

– Так, спокойно! – Босс крепко потер лоб, сделал одно за другим два упражнения дыхательной гимнастики, приложил к разгоревшимся щекам пару снежков и только после этого снова посмотрел на Петю.

– Так какая, блин, на фиг, морская свинка?

– Здоровенная! – детина развел руками, показывая, какого размера была свинка.

Получалось, что свинка по величине могла поспорить с коровой холмогорской породы.

Босс страдальчески скривился.

– Мех на ней такой же был! – поспешил пояснить Петя. – Бело-рыжий, пятнами! Ну, чисто морская свинка! У нас в детдоме в живом уголке жила одна такая – смешная тварь, веники жрала!

– То есть эта баба в пятнистой шубе была? – до Босса наконец дошел смысл Петиных иносказаний.

– Честно говоря, не уверен я, баба это или мужик, – признался Петя, почесав в затылке. – Морду-то я не видел, только спину в шубе и хвост!

– Какой хвост?!

– Рыжий, – подумав, сказал Петя. – Или русый, я толком не разглядел.

– Ты про волосы говоришь? – уточнил Босс.

Мобиль обрадованно кивнул.

– О-ох, – тяжело вздохнул Босс.

Он сделал несколько приседаний, искоса посмотрел на улыбающегося Петю и строго сказал:

– Чего стоишь? Загоняй машину в гараж, пока не остыла!

– Угу! – громила с готовностью полез за руль «Ауди».

Функции Пети при Боссе были многообразны, но Мобиль на судьбу не жаловался. Кров, стол, высокооплачиваемая работа – чего еще мог желать парень, жизнь которого началась в детском доме, а продолжилась в ПТУ и колонии для несовершеннолетних?

– А морскую свинью эту чтоб нашел, понял? – велел Босс, наклонившись к окошку автомобиля. – Не отыщешь мне эту бабу в пятнистой шубе, я с тебя самого шкуру спущу!

– Найду, не беспокойтесь! – пообещал Петя. – Ночами спать не буду, а поганку эту подкараулю и ноги-руки ей вырву!

– Достаточно вырвать у нее пленку, – проворчал Босс, взмахом руки отпуская машину.

Туповатый и недалекий, Петя был исполнителен и полон рвения.

Над всеми бабами в пятнистых шубах в радиусе километра нависла смертельная опасность.

Глава 3

Под тихий шелест нудного мелкого дождя, в который перед рассветом перешел мокрый снег, спалось мне замечательно, и проснулась я только в половине девятого утра. Будильник в нашем доме никогда не заводится, потому что утренний подъем приурочен к пробуждению Масяньки, а он обычно встает как штык в половине седьмого.

С трудом открыв глаза, сладко зевнув и с хрустом потянувшись, я взглянула на часы, сообразила, что опаздываю на работу, и с визгом выскочила из теплой постели. Быстро умылась, оделась, с сожалением отказалась от мысли позавтракать – и некогда, и нечем! – сунула в сумку пакет «Коники-плюс», спешно выудила из архивной коробки пластмассовый цилиндрик с отсмотренной накануне фотопленкой, сдернула с вешалки просохшую куртку и умчалась.

Скатилась по лестнице, промчалась по двору мимо трубы теплотрассы, приветливо помахав рукой в темно-рыжей – под цвет куртки – перчатке светло-рыжему Котофану, внимательно обозревающему окрестности с высоты своего «трона». Неприязненно покосилась на новорусский терем и привычно шмыгнула через сквозной подъезд к трамвайной остановке. Доехала до фотоателье, оформила заказ на печать фотографий и помчалась дальше, на работу.

Вот туда можно было не спешить! Тут имелась совсем другая проблема – как скоротать рабочий день без работы и при этом не скончаться от скуки.

То и дело в тоске поглядывая на часы, до одурения медленно отсчитывающие мое присутственное время, я послонялась по пустым коридорам, выпила одну за другой четыре чашки кофе, написала и отправила по электронной почте пространное жалобное письмо своим любимым в Киев и очень обстоятельно побеседовала о смысле жизни с пожилой вахтершей. После вялотекущей, но продолжительной дискуссии мы сошлись во мнении о том, что такое счастье (мол, каждый понимает это по-своему), и дружно заклеймили позором приземленных типов, не верящих в чудеса (мол, есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам). Наконец, в четвертом часу пополудни, когда я уже совершенно обалдела от вынужденного безделья, бодро и весело зазвонил мой сотовый.

– Да! – радостно проорала я, с размаху чувствительно треснув себя трубкой по уху.

– Привет! С Новым годом, с новым счастьем! – с энтузиазмом завопила невидимая Ирка.

В последний раз мы с ней виделись-слышались еще до Нового года. Моя лучшая подруга отправилась встречать праздники на горнолыжный курорт «Красная поляна», откуда мне не звонила. Может, в горах были проблемы со связью, а может, ее так захватил активный отдых, что некогда было вспомнить о тех, кто лишен удовольствия прокричать в затылок ближнему: «Лыжню!»

Мое воображение тут же нарисовало благостную рождественскую сцену. Вот румяная Ирка в толстом свитере ручной вязки и старых потертых джинсах, прикрыв колени уютным клетчатым пледом, сидит у горящего камина и поглядывает в затянутое морозными узорами окошко, за которым в темнеющем предвечернем небе вздымаются высокие сосны, а за ними – еще более высокие горные вершины…

– И тебя с праздником, дорогая! – слегка завистливо сказала я. – Когда увидимся?

– А когда вы вернетесь?

– Колян с малышом после старого Нового года, а я уже вернулась. Представляешь, меня экстренно выдернули из отпуска, умер наш Главный, пришлось сделать ручкой родственникам и срочно лететь домой…

– Да ты что? Вот здорово! – обрадовалась Ирка.

– Что ты такое говоришь? – неприятно удивилась я. – Хороший человек умер, и мои долгожданные каникулы накрылись медным тазом, а тебе все это здорово?!

– Да нет же, ты меня неправильно поняла! Здорово, что ты дома, потому что я и сама совершенно неожиданно вернулась, причем тоже летела, да еще как!

Из дальнейшего сумбурного и, на мой взгляд, неоправданно радостного рассказа подруги выяснилось, что летела Ирка сначала с горы кувырком, а потом на спасательном вертолете. Аккурат первого января их с Моржиком (это Иркин муж, а не домашнее животное! Хотя в принципе чем один отличается от другого?) черти понесли на горную вершину, которую супруги героически покорили с помощью исправно работающего подъемника. И уже там, на вершине, вспомнили, что забыли взять на гору лыжи, зато захватили с собой бутылку шампанского. Распив во льдах и снегах холодную шипучку, Ирка и Моржик возжаждали новых подвигов и приняли смелое решение спуститься с вершины на пятой точке.

Ну, у Ирки-то, которая весит почти центнер, эта самая точка весьма обширная, поэтому подруга на импровизированной бобслейной трассе оказалась гораздо «усидчивее», чем ее менее дородный супруг. Моржик вылетел из снежной колеи, проложенной супругой, уже на первой минуте спуска. В полете он очень удачно разминулся с одинокой сосной, при приземлении пробил головой снежный наст и на зависть «Метрострою» пробурил в глубоком сугробе довольно протяженный тоннель.

– Слава богу, сама я этого не видела, а то у меня разрыв сердца случился бы! – оживленно повествовала Ирка. – Но я в этот момент как раз впереди катилась… То есть как катилась? Сначала просто спокойно ехала на заднице, а потом меня как-то так закрутило, развернуло руками вперед, и еще метров двадцать я неслась вниз по склону, сгребая впереди себя снег, как бульдозер без тормозов! Ох, видела бы ты меня после этого! В рукавах снег, в капюшоне снег, за пазухой снег, даже в трусах, извини за подробности, целый сугроб! А уж наглоталась я этого снега – на мороженое лет пять смотреть не смогу!

Я представила себе заиндевевшую Ирку, похожую на снежную бабу, и захохотала.

– Одного не понимаю, – голос подруги стал задумчив. – Почему же я не руку сломала, а ногу? Ноги-то у меня сзади были, волочились по насту, как рыбий хвост, что им вроде могло сделаться? А вот, надо же, руки целы, а ноги пострадали!

– Ты сломала ногу?! – Я тут же перестала смеяться.

– Правый голеностоп, – гордо подтвердила Ирка.

– Боже мой! Ничего себе, праздничный подарочек! И со сломанной ногой ты сидишь в этой чертовой хижине?

Мое воображение «зависало», как допотопный компьютер. Я все еще видела подругу в хижине с видом на заснеженные горные вершины. Ирка все так же уютно восседала в кресле-качалке у камина, только теперь перед моим мысленным взором предстала и торчащая из-под шерстяного пледа загипсованная нога.

– Ничего себе хижина – восемь комнат на трех этажах! – несколько обиженно заметила Ирка.

Я помолчала, соображая.

– Ирусик! Так ты дома, что ли?!

– А я тебе о чем говорю! Вечно ты перебиваешь, ничего не даешь толком рассказать! – упрекнула меня подруга. – Значит, так. С горы нас с Моржиком снимал вертолет президента – он ближе был, чем спасатели.

– Кто? Президент?! Он тоже катался с вами с горы?! И тоже без лыж?!

– Вертолет президента, а не он сам! Лыжи у него как раз были – внизу, вместо колес. Но ты меня не перебивай! Вертолет прилетел, нас с Моржиком быстренько раскопали, положили на носилки, каждого на свои, и доставили в больницу. Мне загипсовали ногу и отпустили с миром, а Моржик, бедолага, так и остался лежать…

– Где?! – испугалась я.

– Ну в больнице же! У него нога на вытяжке висит! – голос подруги предательски задрожал, и я поняла, что вся ее бравада была напускной.

– Ирусик, не горюй! Я сейчас к тебе приеду! Будем вместе сиротеть, вдвоем! – я поспешно заталкивала в сумку разбросанное по рабочему столу мелкое барахло.

– Втроем, – поправила меня подруга. – Раз уж я дома, то попрошу соседей вернуть нашу собаку. Хватит с них, и так на халяву пользовались немецкой овчаркой почти пять дней!

Тут Ирка, прямо скажем, перегнула палку. Наш общий пес, немецкая овчарка Томас, отличается необузданным нравом и отменным аппетитом, так что прокормить зверюгу дорогого стоит. А если приплюсовать к тому неизбежные убытки от всего испачканного, разбитого и поломанного энергичным зверем, то пятидневный пансион для собаки должен был влететь Иркиным соседям в копеечку.

Впрочем, я не стала ей этого говорить. Я вообще больше ничего не сказала, выключила телефон и бессовестно сбежала с работы, не дождавшись окончания трудового дня. Иркино душевное равновесие мне гораздо важнее, чем трудовая дисциплина!

Правда, я не поехала прямиком в Пионерский микрорайон, на дальней окраине которого, в квартале новых частных домов, живут Ирка и Моржик. Сначала я все-таки отправилась домой, чтобы собрать вещи, раз уж я решила временно переселиться к Ирке.

Путь мой занял немного больше времени, чем обычно, потому что «сквознячок» неожиданно оказался заколоченным. Я на всякий случай сильно подергала дверь – нет, прибита намертво!

– А ну, иди отседова, хулиганка!

Из ближайшего окна первого этажа раздался такой визгливый крик, что я аж присела, как под обстрелом.

– Ходят тут, бандюги, наркоматики!

– Бабуля, не кричите! – попросила я, морщась и озираясь в поисках нервной дамы, чей благородный возраст объяснял бы некоторую неточность в терминах.

Назвать наркоманов наркоматиками могла только какая-нибудь ровесница Великой Октябрьской революции!

– Я не бандюга и уж тем более не наркоматик!

– А не врешь?

– Могу перекреститься! – предложила я. – А хотите, удостоверение покажу? Оно не бандитское, а журналистское, телевизионное!

– А ну, подь сюды!

Из форточки высунулась всклокоченная седая голова маленькой старушки. Очевидно, для беседы со мной бабушка влезла на подоконник.

Я послушно переместилась под окно.

– Правда, на бандюгу вроде не очень похожа, – критично осмотрев меня, заметила бабка. – Тощая слишком… Тогда ты, может, мошенница? Ошиваешься тут…

– Да не мошенница я! И не ошиваюсь! Я живу в соседнем доме и уже привыкла ходить к трамваю напрямик, через ваш подъезд.

– Ну, так отвыкай давай, – буркнула старушка. – Нонче утром мужики с ЖЭКа забили этот твой «сквознячок» гвоздями! А на парадное мы вскорости хитрый замок поставим, с кнопочками, чтобы всякая шантрапа в подъезде не околачивалась! Ишь, повадились шнырять через порядочный дом напростец! То под лестницей нагадят, то поганые слова на стенах напишут, а теперь еще приличных людей убивать начали!

Я посмотрела на сурово поджатые губы воинственной старушки и отказалась от мысли убедить ее в том, что не имею обыкновения гадить под лестницами, малевать на стенах и уж тем более кого-то убивать. Особенно порядочных людей. Хотя некоторых непорядочных при удобном случае, пожалуй, могла бы и грохнуть. Помнится, лет десять назад моим любимым занятием было изобретать идеальный способ убийства несносной дамы, бывшей в те времена моей свекровью. Очень меня это бодрило и успокаивало! Теперь-то, конечно, я ничего плохого этой достойной особе не желаю. Сейчас она отравляет жизнь совсем другой женщине.

– А кого убили? – просто спросила я.

– А Вальку-агрономшу, – старушка с готовностью сменила тему. – Она в нашем подъезде жила, в семнадцатой квартире! Вышла нынче поутру, в десятом часу, чтобы на дачный автобус на десять двадцать успеть, а в подъезде, в «сквознячке»-то, ее по голове и тюкнули! А зачем тюкнули, даже и непонятно: и кошелек в кармане оставили, и сумку распотрошили да бросили, и шубу не сняли. Правда, шуба у ней не больно-то казистая была, клочкастая такая, пятнистая, как собака-сенбарбос…

– Сенбернар, – машинально поправила я, с понятным испугом посмотрев на дверь черного хода.

Надо же, какое, оказывается, опасное место, а ведь я дважды в день, утром и вечером, через эти Фермопилы бегала! Пожалуй, даже хорошо, что «сквознячок» закрыли! Плохо только, что теперь придется кругаля давать в обход, но жизнь дороже.

Придя к этой здравой мысли, я наскоро распрощалась с разговорчивой старушкой, обошла шеренгу трехэтажек, в тумане похожих на вереницу слонов, и без происшествий пришла домой. Собрала необходимые вещи, быстренько упаковала рюкзачок, вздернула его на плечо и пошагала на трамвай, из которого по пути выскочила, чтобы забрать в ателье готовые фотографии.

Калитка в глухом металлическом заборе, окружающем Иркино домовладение, была открыта настежь. Я немного удивилась, сунула голову в проем и громко позвала:

– Есть кто живой?

Ответом мне была звенящая тишина. Пожав плечами, я шагнула во двор, обогнула дом, чтобы по-свойски зайти с черного хода, и едва успела повернуть за угол, как кто-то живой себя обнаружил, прыгнув мне на спину. Я даже не успела как следует испугаться! В мозгу молнией мелькнула мысль о том, что права была бабка-форточница, предупреждавшая меня об опасности черных ходов! Ну что мне стоило зайти с парадного!

– Караул! – придушенно завопила я.

И завертелась юлой, пытаясь стряхнуть с себя тяжело сопящего злоумышленника.

И чего он сопит? Чего вообще хочет?! Почему не кричит: «Кошелек или жизнь?»

Тут прямо над моей головой заскрежетала и распахнулась бронированная дверь. В потоке света на высоком крыльце возникла черная фигура, своими очертаниями точь-в-точь совпадающая с классическим изображением коровы, пришедшей на прием к Доктору Айболиту. Это одна из любимых книжек моего ребенка, у нас есть сразу три разных издания, и во всех хворая буренка нарисована с ногой в гипсе и на костылях.

– Кто здесь? Чего надо? – взревела Ирка нечеловеческим голосом.

Ну и впрямь больная буренка!

– Приходи к нему лечиться и корова, и волчица! – завопила в ответ я. – Ирка, спаси-помоги, на меня кто-то напал!

– Именно волчица, – слегка подобревшим голосом сообщила подруга. – То есть наша с тобой общая овчарка! Том, фу!

– Томка! Ты меня до смерти напугал!

Я поднатужилась, крякнула, распрямилась и стряхнула со своей спины здоровенного пса. Соскучившийся зверь тут же забежал с фронта и опять встал на задние лапы, норовя заключить меня в свои медвежьи, то бишь собачьи объятия.

– Ты калитку закрыть не додумалась? – озабоченно спросила меня Ирка.

– Я-то додумалась. А ты почему ее бросила открытой?

– Потому что потому! – буркнула Ирка. – Томка не дал закрыть! Я на костылях, а он на своих четырех, поэтому у него явное преимущество в маневренности! Вцепился, зараза, зубами в мой гипс, и мне уже не до калитки было, сама еле ногу унесла!

– Одну? – уточнила я, поднимаясь на крыльцо.

– Одну ногу и один гипс, – кивнула Ирка.

Я закрыла за собой дверь, оставив «с носом» любопытную собаку, и прошла в дом. Ирка на костылях скакала впереди, производя по пути серию небольших землетрясений. В кухне, через которую мы проследовали без остановки, жалобно дребезжала посуда. За закрытыми дверцами бара в гостиной тоненько звенело стекло.

– О! Давай выпьем! – оживилась Ирка.

– Сиди, я сама! – Открыла бар и экономно накапала ей в рюмку дорогой французский коньяк.

Себе налила тоника. Сочувственно посмотрела на Иркину ногу в гипсовом валенке:

– Больно?

– Терпимо, – подруга махнула рукой. – Ничего страшного в переломе нижней конечности я не вижу, только очень скучно. Приходится сиднем сидеть на одном месте, а я так жить не привыкла.

– Я тебя понимаю, мне сейчас тоже очень скучно, – пожаловалась я. – В телекомпании каникулы, народ в отпусках, ничего не происходит, рутина! А дома без Коляна и Масяньки так уныло, хоть криком кричи! Кстати, ты не хочешь посмотреть наши новые фотографии? Я их только что забрала и сама еще не видела.

Я достала из сумки красочный конверт «Коники», протянула его Ирке и налила себе еще тоника. Горьковатая жидкость стекла в пустой желудок, он протестующе заурчал, и я вспомнила, что за весь день ничего не ела, только кофе лакала плошками.

– Надеюсь, в доме есть какая-нибудь еда? – спросила я Ирку.

И, не дожидаясь ответа, прошла в кухню. Иркин огромный холодильник, неизменно до отказа забитый продуктами, – предмет нескрываемой зависти моего мужа. Он как-то признался, что склонен рассматривать Иркин личный неопустошаемый рефрижератор как воплощение сказочной мечты о скатерти-самобранке.

Я взяла с полки кусок «Тильзитера» граммов на триста и, откусывая прямо от дырчатой сырной пирамидки, вернулась в гостиную. Ирка внимательно изучала фотографии.

– Когда это вы фотографировались? – спросила она.

– Как раз перед Новым годом, аккурат на Рождество, – ответила я, приземляясь на диван рядом с подругой. – Дай-ка я тоже посмотрю, что получилось… Ой! Что это?!

Ирка с неподдельным интересом рассматривала фотографию моего мужа. Колян был запечатлен на фоне моря, в полный рост и голышом, как король из сказки Андерсена.

– На Рождество Коляна? – уточнила Ирка, с явным удовольствием созерцая обнаженную натуру.

– На католическое Рождество, – машинально отозвалась я и растерянно потыкала пальцем в фотографию: – Ничего не понимаю, что это?!

– В твоем возрасте несколько странно не знать, «что это»! – поддела меня подруга. – По-моему, это…

– Это чистой воды порнография! – рявкнула я, краснея и пытаясь завладеть снимком.

Ирка уклонилась, отведя руку с фотографией подальше.

– Воды тут тоже полно, – согласилась она.

– Разумеется, мы же были на море! – буркнула я. – Похоже, я перепутала коробочки и отнесла в печать не ту пленку.

Черт, если бы поутру я так не спешила, наверное, посмотрела бы, какую именно пленку сунула в конверт «Коники», – оказывается, вовсе не рождественскую, а стародавнюю, имени летнего затмения! Вообще-то фотографии с нее мы с Коляном сделали еще в августе, но тогда печатали не все снимки, а только те, которые нас заинтересовали. Так что на этот раз в пачке свежих глянцевых фотографий, полученных мной нынешним вечером, были снимки, которых я раньше не видела. Например, голый Колян, а также моя собственная обнаженная натура на фоне голубых морских далей, а еще фотография мокрого серого камня с прилипшей к нему туалетной бумажкой. «ЯНА ЛОРИ 481635» – эта надпись печатными буквами без знаков препинания была видна превосходно. Снимков «Яны Лори» было аж два.

– Это летние съемки, я вспомнила, мы тогда фотографировали затмение, – неохотно пояснила я Ирке.

– Что вы фотографировали?! – удивленная подруга потеряла бдительность, и я ловко выхватила у нее пачку снимков.

– Солнечное затмение! Правда, я и тогда сомневалось, что что-нибудь получится. Но Колян упорно снимал. Мало ли, вдруг какой-нибудь протуберанец проявился бы…

– Ну, протуберанец получился – дай бог каждому, – заметила Ирка.

– Закроем эту тему! – я сунула веселое фото голого мужа в самую середину пачки снимков.

– А это еще что за наскальные росписи? – заинтересовалась Ирка.

Я покрутила в руках следующее фото, присматриваясь и припоминая.

– А, это было в банке!

– В каком банке? – подруга непонимающе нахмурилась.

– Я тебе говорю не про банк, а про банку! Самую обыкновенную банку, стеклянную, майонезную! В ней была эта записка!

И я поведала Ирке историю обретения банки с загадочным посланием на туалетной бумаге.

– А ты звонила по этому номеру? – спросила подруга, внимательно выслушав мой рассказ.

– Нет.

– А почему?

– А зачем?

– А просто так! Из интереса! – Ирка всплеснула руками и зацепила телефон, стоящий на тумбочке у дивана.

Трубка сдвинулась с рычага, и послышался долгий гудок. Не сговариваясь, мы посмотрели сначала на аппарат, потом друг на друга.

– Давай же! – почему-то шепотом сказала Ирка, подталкивая меня локтем. – Набери номер!

– Не буду!

– Тогда я сама! – Подруга потянулась к трубке.

– Сиди! – Я пересела на подлокотник дивана поближе к телефону. Пробежалась по кнопочкам и замерла в ожидании. Ирка затаила дыхание и начала краснеть, как стремительно созревающий помидор. – Отомри, – шепнула я ей, слушая гудки в трубке. – Алло! Алло, здравствуйте! Я звоню по номеру сорок восемь – шестнадцать – тридцать пять?

– Вам виднее, по какому номеру вы звоните, – насмешливо ответил мне приятный мужской голос.

– Извините за беспокойство, скажите, пожалуйста, это ваш номер? – я не обратила внимания на обидный тон. – А полгода назад, летом, он тоже был вашим?

Я решительно не знала, как объяснить незнакомому человеку мой интерес к его телефону.

– А почему вы спрашиваете? – точно подслушав мои мысли, спросил незнакомец.

Тьфу, пропасть! Почему я спрашиваю? Сама не знаю! Я сделала страшные глаза и засемафорила бровями Ирке: пока я тянула резину, замирая перед моим собеседником в глубоком пардоне, она успела проскакать в кухню и взять трубку параллельного аппарата. Колченогая-колченогая, а шустрая, что твой кролик!

– Скажи, что это коммерческая тайна! – прикрыв трубку ладонью, прошептала она мне.

– Это тайна следствия! – брякнула я с подачи подруги, от волнения немного напутав.

В трубке озадаченно замолчали.

– Данный телефонный номер был написан губной помадой на клочке туалетной бумаги, – опасаясь, что собеседник вот-вот положит трубку, я пошла напролом. – В наши руки он попал восьмого августа минувшего года. Вам ни о чем не говорит эта дата? Где вы были восьмого августа?!

– Я думаю, нам нужно встретиться, – после долгой паузы предложил мужской голос, несколько утративший былую приятность. – Сегодня в семь вам будет удобно?

– Нам всегда удобно, – рыкнула я, невольно войдя в роль нахального грубияна-сыскаря. – Как я вас узнаю?

– Я буду ждать вас в серебристой «девятке», – подумав, сообщил мужчина. – У памятника Тургеневу, с семи до семи пятнадцати. Не опаздывайте, пожалуйста, у меня много дел.

– Дела у прокурора, – мгновенно отреагировала я.

Ирка показала мне большой палец.

– Что? Конечно, вы правы… Да! Захватите, пожалуйста, с собой ту записку, о которой вы говорили. – Мой собеседник явно решил, что сказал достаточно, потому что голос сменили гудки.

Я с недоумением посмотрела на трубку, положила ее на аппарат и перевела взгляд на подругу. Она увечным слоном прыгнула из комнаты – пол дрогнул, колокольчиками зазвенели подвески на люстре.

– Чего стоишь, как знак вопроса? Помоги мне одеться! – закричала Ирка уже из прихожей.

– Интересно знать, куда это ты собираешься?

Я выдвинулась в коридор и скептически оглядела подругу, пытающуюся напялить на себя дубленку, не выпуская из рук костылей.

– Как куда? К памятнику Тургеневу, разумеется! – Она вызывающе посмотрела на меня, уловила мое неодобрение и рассердилась. – Ну же, шевелись! Наконец-то в моей серой скучной жизни обнаружился намек на какое-то приключение, а ты хочешь меня его лишить?! Живо одевайся и топай в гараж за машиной!

– Водила, трогай! – проворчала я, притворяясь, будто раздосадована.

На самом деле мне было уже почти весело: что греха таить, я тоже хотела развлечься.

Я напялила куртку, загнала в вольер Томку, вывела из гаража нашего верного коня – Иркину «шестерку», препроводила в экипаж травмированную боевую подругу и, усевшись за руль, сообразила, что не успела сказать тому мужику, что самой записки у меня нет, а есть только ее фотография! Даже две фотографии.

– И в чем проблема? – выслушав меня, пожала плечами Ирка. – Туалетной бумаги в доме – навалом, можно слепить из папье-маше твою статую в полный рост. На отсутствие губной помады я тоже не жалуюсь, полная палитра в ящике трюмо в спальне. Ты вроде письму обучена, вот и напиши пару слов. Валяй, действуй!

– Это называется «фальсификация», – заметила я.

Но спорить не стала, быстренько вернулась в дом, нашла в Иркиной косметичке подходящую по цвету «губнушку» и, сверяясь с образцом на фотографии, старательно воспроизвела на обрывке пипифакса исторический документ.

– Отлично, – похвалила меня Ирка, изучив дело рук моих. – Почерк не отличишь, просто гениальная фальшивка!

– Молчи, несчастная! – беззлобно огрызнулась я, нагибаясь, чтобы снять ботинки.

Мягко говоря, я не очень хороший водитель и не могу управлять автомобилем в обуви на каблуках или на такой массивной подошве, как на моих «гриндерсах». Честно говоря, боюсь такой широкой лапой разом накрыть сразу две педали!

– Да поехали уже, поехали! – прикрикнула на меня Ирка, поглядев на часы. – Шевели плавниками, половина седьмого, времени в обрез, а нам еще в пробках стоять!

В пробке и впрямь постоять пришлось, да еще двигались мы черепашьим шагом, потому что к вечеру приморозило и утренние лужи замерзли, превратив дорогу в ледяной каток. В итоге, когда наша «шестерка» подъехала к месту условленной встречи, часы в машине показывали девятнадцать десять. Боясь опоздать, я нервничала и подъехала к площади, в центре которой одиноким верстовым столбом торчит памятник Тургеневу, не с той стороны. Припарковала машину и только тут увидела, что серебристая «девятка» стоит точно напротив нас, но через площадь.

– С этим Тургеневым у нас в Екатеринодаре вообще какая-то чертовщина! Есть и памятник писателю, и улица его имени, и даже библиотека, а ведь он в своих произведениях ни словом не упоминал наш город и сам никогда не бывал не только в Екатеринодаре, но и на юге России вообще! – в сердцах пожаловалась я Ирке.

– Ну и что? – пожала плечами подруга. – Думаешь, у нас здесь бывали Роза Люксембург или Карл Либкнехт?

– Это политики, их упоминали в коммунистических святцах независимо от географии перемещений, – уперлась я. – А я тебе про писателя говорю! Ведь несправедливо это: Маяковский, к примеру, в Екатеринодаре никак не увековечен, а ведь он и бывал здесь, и два стихотворения про наш город написал, и даже окрестил его «собачкиной столицей», потому что тут его песик укусил, а он и обиделся…

– Я тебя сама сейчас покусаю, не обижайся потом! – закричала на меня Ирка. – Шевелись, копуша! Живо вылезай из машины и беги, а то «девятка» сейчас уедет!

Я торопливо заталкивала ноги в ботинки. В принципе я это делаю быстро, особенно если тороплюсь, но как раз на такой случай природой придуман элементарный закон подлости: в последний момент шнурок в правом ботинке вызывающе крякнул и оборвался.

– Ничего, так дойдешь! – осатаневшая Ирка буквально силой вытолкнула меня из машины.

Волоча ногу в спадающем ботинке, я заковыляла через площадь. Тяжелый «гриндерс» явно желал меня покинуть, и, чтобы его не потерять, я двигалась приставным шагом, словно на правой ноге у меня была лыжа. Таким манером мне удалось довольно быстро добрести почти до самого памятника, и тут подлый ботинок квадратным носком въехал в отверстие водостока и там застрял. Дернув ногу, я выпрыгнула из «гриндерса», заодно выбросив далеко вперед свой норовистый башмак, со свистом умчавшийся по льду в сторону памятника. Бум! Мой «гриндерс» и гранитный Тургенев встретились.

Я застыла, как цапля, не решаясь опустить ступню в тонком носке на обледеневшую брусчатку.

В этот момент буквально в паре метров от меня кто-то хрипло засмеялся. Я вздрогнула: вроде на проклятой площади только я да каменный Тургенев! Это он, что ли, надо мной хохочет?!

– Ну, ты и влипла, подруга! – визгливым женским голосом насмешливо сказал памятник.

Слегка удивившись тому, что корифей русской словесности изъясняется на жаргоне, я испуганно вперилась в темноту и через несколько секунд с трудом различила у подножия скульптуры некий бесформенный куль. Очередной прокативший мимо автомобиль на миг высветил фарами простоволосую бабу в облезлом тулупе.

– Дашь десятку – принесу тебе твой башмак! – предложила «тургеневская барышня».

– Дам полтинник, если отнесете записку во-он в ту машину! – мгновенно приняв решение, я показала пальцем на серебристую «девятку».

Судя по габаритным огням, автомобиль должен был вот-вот отчалить. Водитель явно ждал, пока поток машин немного поредеет, чтобы вырулить со стоянки.

Холодные пальцы буквально вырвали из моих рук синенькую купюру и конверт, в который я предусмотрительно поместила свою рукотворную «липу» на хлипкой туалетной бумажке. Размахивая конвертом, баба шустро понеслась к отъезжающей машине со скоростью хорошего хоккейного нападающего. Успеет или нет? Успела! Надеюсь, теперь, получив записку, человек, назначивший мне встречу, подождет, пока следом за посыльной появлюсь и я сама, собственной персоной. Тогда и поговорим.

Не теряя времени, я на одной ноге доскакала до Тургенева, извлекла из кучки примерзших цветов у основания памятника свой блудный «гриндерс» и обулась.

И прозевала момент отъезда «девятки»! Когда разогнулась, перевела взгляд с ботинка на серебристую машину, та уже катила по средней полосе прочь от площади. А у края стоянки, привалившись плечом к бордюру тротуара, лежала «тургеневская барышня»!

В первый момент я подумала было, что она упала, поскользнувшись на замерзшей луже. В гололед случается падать даже абсолютно трезвым людям, а от дамы в тулупе, как я успела заметить, отчетливо попахивало спиртным. Досадливо поморщившись, я прохромала через площадь, чтобы протянуть этой бестолковой особе руку помощи, но, склонившись над ней, сразу поняла, что помочь ей уже ничем не смогу. И никто не сможет. Воскрешение Лазаря было разовой акцией.

Во лбу простоволосой «тургеневской барышни» зияло отверстие, не предусмотренное человеческой анатомией, что бы там ни говорили сторонники идеи открытия «третьего глаза». С первого взгляда было ясно, что несчастной тетке между бровей метко всадили пулю.

Звука выстрела за шумом автомобилей никто не слышал, наверное, и пистолет был с глушителем. А может, его приняли за грохот очередной петарды, которые наши граждане закупили к празднику ящиками и методично взрывали на протяжении всех новогодних каникул. Так или иначе, на упавшую бомжиху никто не обратил внимания.

Ежеминутно спотыкаясь и теряя незашнурованный ботинок, я промчалась через площадь к нашей «шестерке», плюхнулась на водительское сиденье и испуганно посмотрела на Ирку.

– Повезло тебе с обувью, – коротко резюмировала подруга, протянув мимо меня руку, чтобы захлопнуть дверцу со стороны водителя.

При этом она придавила меня плечом, чего я даже не заметила. Не надо было быть гением, чтобы понять, кому предназначалась пуля, убившая случайную бродяжку!

– Не выбрасывай этот ботинок, повесь его в красном углу, под образами, – очень серьезно посоветовала Ирка.

– Со святыми упокой, – глухо откликнулась я на упоминание об иконах.

– Я тебе упокоюсь! – гаркнула Ирка, треснув ладонью по рулю.

Клаксон взвыл, я подпрыгнула и ударилась головой о крышу кабины.

– Поехали! – заорала Ирка.

Пнув меня по ногам, так что они прыгнули в сторону и накрыли педаль сцепления, Ирка повернула ключ в замке зажигания, своей здоровой левой придавила газ, еще раз лягнула меня, освобождая сцепление, и решительно повернула руль. Очнувшись, я перехватила у нее управление и повела машину прочь, подальше от роковых тургеневских мест.

– Ты куда рулишь? – с подозрением спросила подруга минут через пять.

Я уже взяла себя в руки и вновь обрела способность соображать.

– К себе, – коротко ответила я. – Нужно зайти домой, переобуться. Не могу же я заниматься расследованием убийства в одном ботинке!

– А, значит, мы все-таки будем заниматься расследованием убийства, – кивнула Ирка.

В голосе ее слышалась смесь удовлетворения и опаски.

– Конечно, а как ты думала?

На мой взгляд, логика событий выстраивалась четко. Записка в банке попала в мои руки случайно, но звонок по начертанному помадой телефонному номеру я сделала уже совершенно сознательно, по причине, которую сочтет уважительной любая женщина: из чистого любопытства! На встречу с человеком, назначившим мне свидание у памятника Тургеневу, я пошла опять же только из чистого и бескорыстного интереса, но когда вместо меня на «стрелке» убили другую женщину, я ощутила потребность всерьез разобраться в происходящем. Если кто-то хотел меня убить, должна же я узнать, за что?! Хотя бы на тот случай, если убийца узнает о своей ошибке и вернется, чтобы пристукнуть уже не чужую тетю, а именно меня? Нетушки, я еще хочу пожить, поэтому найду негодяя раньше, чем он меня. Отыщу его и сдам куда надо.

Промелькнувшую на задворках сознания мысль о том, что можно было бы прямо сейчас обратиться за помощью «куда надо», я прихлопнула на лету, как докучливого комара. При всем моем уважении к нашим доблестным правоохранительным органам нельзя не понимать, что у них нет возможности защитить всех, кому грозит опасность. Потом-то моего убийцу, наверное, поймают, но мне хотелось бы увидеть торжество правосудия еще при жизни!

– Совесть не позволит мне оставить на свободе негодяя, который убил вместо меня ни в чем не повинную женщину! – выдала я краткую версию своих раздумий Ирке.

– Вообще-то как раз за это его можно было бы и поблагодарить! – рассудительно заметила подруга. – Не за то, что убил, а за то, что перепутал жертвы!

Я промолчала, и через несколько минут мы подъехали к моему дому.

– Сиди здесь, я скоро, – сказала я, забыв, что гипсоногая Ирка никуда не сможет убежать.

Нащупывая в кармане ключи, я заковыляла вверх по лестнице. Мы живем на втором этаже, но проклятый ботинок настолько осложнил подъем, словно я взбиралась на Эверест. Невольно мне припомнились Ирка и Моржик, взлетевшие на свою роковую горную вершину на подъемнике. Жаль, в трехэтажном доме нет лифта…

Вздыхая и охая, как столетняя бабка, я повернула с площадки между этажами на финишный участок лестницы и увидела, что у моей двери топчется крепкий парень в короткой дубленке и вязаной шапочке. Испуганная всем, что произошло за сегодняшний вечер, я опасливо отступила назад, промахнулась ногой мимо ступеньки и грохнулась на площадку.

– Ленка! – подозрительный тип в два прыжка слетел ко мне. – Что случилось? На тебя напали?!

– Привет, Серый!

Приложив руку сначала к сильно бьющемуся сердцу, а потом к ушибленной заднице, я поздоровалась с нашим добрым приятелем, капитаном Сергеем Лазарчуком, попутно удивляясь его проницательности. Как, ну как он догадался, что на меня напали?! Хотя, строго говоря, напали не на меня, а на чужую тетку!

– Почему ты решил, что на меня напали? И кто, по-твоему, мог на меня напасть?

Ответа я ждала с интересом. Вдруг приятель сейчас скажет что-нибудь вроде: «А напал на тебя, девица, лиходей в серебристой «девятке», и зовут его так-то и так-то, а живет он там-то…» Ох и зауважала бы я после этого профессиональных сыщиков!

Но Серый сказал совсем другое:

– Думаешь, почему я к вам зашел? Был в этих краях по делу. Похоже, завелся в вашем районе маньяк, нападающий на одиноких женщин.

– Правда? – Я вцепилась в перила, намереваясь продолжить подъем. – Помоги мне, пожалуйста! Я сегодня в плохой форме.

– Я заметил. – Серега буквально втащил меня вверх по лестнице. – Ты вся в снегу, в грязи и вдобавок хромаешь! Потому-то я и подумал, что ты тоже стала жертвой этого маньяка.

– А кто еще стал? – поинтересовалась я, отпирая дверь. – Проходи, пожалуйста… Правда, я не могу задерживаться, меня внизу в машине ждет Ирка, так что гостеприимной хозяйки из меня на сей раз не выйдет. Да и есть у меня в доме нечего…

– Неважно. Я просто так зашел, на всякий случай…

– Тогда подожди, пока я переобуюсь, и расскажи про маньяка. Кто такой, чего ему надо?

– Кто такой – пока не знаю, но маньячит страшно активно! Только утром в подъезде соседнего дома напал на тетку-дачницу, а уже после обеда нашел себе новую жертву! И где? В десяти метрах от места первого преступления! Подошел сзади, ударил по голове, вывернул карманы, выпотрошил сумку, ничего не взял и смылся!

Тут я вспомнила рассказ разговорчивой старушки про какую-то агрономшу, убитую в «сквознячке».

– Эта вторая жертва, она тоже умерла?!

– Вторая жива, умерла только первая, да и то, похоже, по чистой случайности: потеряв сознание от удара, неудачно ударилась виском о ступеньку. Стоп! А ты откуда знаешь про первую жертву?! – Серега уставился на меня с нескрываемым подозрением.

– Люди говорят!

За разговором с капитаном я переобулась в сапоги, и мы вместе вышли на улицу.

– Наконец-то! – закричала забытая в машине Ирка. – Я уж подумала, не случилось ли с тобой еще чего! Если бы не проклятый гипс, давно поднялась бы в квартиру!

– Оп-ля! Еще одна хромоножка! – развеселился Лазарчук при виде Ирки в образе Бабы-Яги – гипсовой ноги. – Где это вы обезножели, девочки?

– Кто где, – с достоинством ответила Ирка. – Я лично – на «Красной поляне». Немного неудачно спустилась с горной вершины.

– Неудачно, но зато эффектно! – хихикнула я.

– А некоторые, – тут Ирка демонстративно посмотрела на меня, – некоторые умудрились охрометь на ровном месте, в центре города, на площади…

– На площади в один квадратный метр! – я поспешила перебить Ирку, чтобы она в запале не назвала капитану Тургеневскую площадь.

Лазарчук, конечно, нам друг, но также и сыщик, а это значит, что он обязательно сопоставит убийство у памятника с моими приключениями. Вполне может что-нибудь заподозрить, тем более что мне уже случалось впутываться в криминальные истории. Пару раз. В смысле раз пять-шесть. Или семь-десять… В общем, если мы сейчас проболтаемся, Серега, скорее всего, прицепится к нам как репей. А я очень не люблю, когда кто-то путается у меня под ногами.

– Тебя подвезти? – спросила я капитана, садясь за руль.

– Спасибо, не надо. – Сыщик помахал нам ручкой и проводил отъезжающую «шестерку» задумчивым взглядом. Слишком задумчивым, я бы сказала.

– Итак, подведем итоги. Мы не встретились с «телефонным» типом и ничего не узнали. Зато он получил от нас записку и убил ни в чем не повинную бомжиху. Надеюсь, на сегодня это все?

Ирка произнесла свои слова таким тоном, словно это я втянула ее в опасную историю.

– Опять ты втянула меня в опасную историю! – пожаловалась она, приняв телепатический сигнал.

– Я тебя втянула? Я – тебя?! – изумилась я. – А кто кричал: «Давай, звони по номеру с туалетной бумажки!» Кто подсказывал мне идиотские тексты, из-за которых тот тип вполне мог подумать, будто ему на хвост сели настоящие сыщики? Да если бы его не напугало упоминание о прокуроре, он, может, и не подумал бы никого убивать! И уж точно он не подумал бы убивать меня, потому что я не поехала бы на встречу с незнакомым человеком, если бы ты не ныла у меня над ухом: «Ах, я так хочу приключений! Ах, как пресно и скучно мне живется!»

Ирка промолчала, и мы без разговоров вернулись в Пионерский микрорайон. Хлопнули по рюмашке за упокой души незнакомой нам бомжихи и в самом тоскливом настроении разошлись по комнатам – спать.

Глава 4

Утром я ушла на работу, не дождавшись Иркиного пробуждения. На душе после вчерашнего кошки скребли, меня мучило чувство вины: что ни говори, а не объявись на Тургеневской площади мы с Иркой и с проклятой запиской на пипифаксе, та тетка в тулупе, имени которой я не знаю и, вероятно, никогда уже не узнаю, была бы сейчас жива-живехонька!

В тоске и печали сидела я в гостевом кресле, сверля взглядом цветную картинку над столом у противоположной стены. Это рабочее место нашего внештатного психолога, по совместительству – рекламного агента Пети Дашкова. Это он прилепил на обои рукотворный плакатик с цитатой из бессмертного отечественного мультфильма про Винни-Пуха: «Что значит – «Я»? «Я» бывают разные!» Если помните, этот афоризм произнес Кролик. Хотя нельзя исключать возможности того, что ушлый зверек элементарно слямзил глубокомысленное изречение у Фрейда или Ницше.

Смотрела я на большую прописную букву «Я», смотрела – и в какой-то момент поняла, что не успокоюсь, пока не узнаю, кто такая эта Яна Лори, одно упоминание имени которой опасно для жизни.

И я позвонила в справочную службу.

– Яна Лори – и это все? Отчество, год рождения не знаете? – переспросила меня приятная женщина, которой я вдохновенно наврала про какое-то страшно важное журналистское расследование.

Отказать мне напрямую сотрудница Горсправки не могла, потому что наша телекомпания регулярно размещает рекламу платной справочной службы, при необходимости получая взамен информационную поддержку. Я прикрылась служебным положением без зазрения совести. Как говорил в одном из своих монологов Жванецкий, «кто что охраняет – то и имеет»!

Однако «поиметь» мне ничего не удалось. Яны Лори в архивах Горсправки не было. Более того, там вообще не было никаких Лори. Другими словами, эта гражданка не была прописана в нашем городе, не имела в нем ни постоянной, ни временной регистрации. Если в Екатеринодаре и существовала какая-то Яна Лори, она пребывала в столице Кубани нелегально. И никаких родных у нее тут не было.

– Ленка! Я придумала! Надо найти эту самую Яну Лори и как следует потрясти ее за шкирку! – позвонив на студию ближе к полудню, сообщила мне результаты своих ночных раздумий пробудившаяся Ирка.

Я поспешила умерить ее энтузиазм, пересказав свою беседу с милой женщиной из Горсправки.

– Что, вообще ни одной Лори? Ни единой? Вот ведь какое свинство, – огорчилась Ирка.

Она немного помолчала и заметила с укором, который я сочла необоснованным:

– А с чего ты вообще решила, что эта Яна Лори должна жить в Екатеринодаре?

– Шестизначные телефонные номера на Кубани только в Екатеринодаре, – коротко ответила я.

Ирка опять помолчала и снова что-то придумала:

– А на другой стороне?

– На другой стороне чего? – не поняла я.

– Ну, моря? Банка-то приплыла к берегу со стороны моря, правильно? Может, ее бросили не у наших берегов, а еще в Турции?

– Ира! Это была майонезная банка, а не Ноев ковчег! Она не переплыла бы через море!

– Ты уверена? – подруга расстроилась. – Слушай, а какой майонез был в банке?

– Какая разница? Я не знаю, этикетки не было… На крышечке, кажется, было изображение оливковой веточки…

– Оливки! – непонятно чему обрадовалась подруга. – Оливки – это Италия! Заметь, как похоже звучит: Гуччи, Версаче, Лори! Может, банка из Италии приплыла?

– Через два моря?!

– Почему – два?

– Черное и еще Средиземное! – я рассердилась. – Это как минимум, можно еще и Адриатическое прибавить… Ирка, не пори чушь! Записку написали кириллицей, стало быть, скорее всего, на русском языке.

– А цифры были арабские, – уперлась Ирка.

– Ну, уж из Аравии это послание точно морем не дошло бы! Кроме того, напомню тебе, что мы вчера уже звонили по номеру, указанному в писульке! В нашем Екатеринодаре звонили! И, судя по всему, попали по нужному адресу, потому что тип, который подошел к телефону, явно замешан в каких-то темных делишках с этой самой Яной Лори. Иначе с чего бы ему было убивать подательницу записки?

– Логично, – задумчиво сказала Ирка. – Ой!

– Не пугай меня, пожалуйста, – попросила я. – Давай без «ой»! Говори, что еще надумала?

– Ленусик, а что, если Лори – это не фамилия? – с ускорением затарахтела подруга. – Знаешь, ведь это имя очень похоже на артистический псевдоним! Может, эта девка – певичка или актрисулька и по паспорту зовут ее Маня Перебейнос или Зюля Худайбердыева, а она назвалась красивым именем Яна Лори – и все дела!

– А вот это мысль, – признала я.

– Мыслю – следовательно, существую, – похвасталась Ирка.

– Существуй дальше, – велела я. – С телефона слезь, я попробую покопать в этом направлении.

– Счастливой охоты, Каа! – загробным голосом пожелала мне воспрянувшая духом подруга. – Позвони мне, если что-нибудь узнаешь!

Удивительно, но мне и впрямь удалось кое-что узнать, хотя и не очень быстро. Правда, свободного времени у меня было навалом, и я без сожаления потратила почти два часа, обзванивая один за другим городские театры. Драматический, два музыкальных, молодежный, детский, учебный при Академии культуры… Я даже в кукольный театр позвонила, но Яны Лори нигде не нашла. Вообще никаких Лори!

Искренне желая помочь милой журналистке (когда я хочу, я могу быть милой!), некоторые из моих собеседников предлагали мне что-нибудь «лориобразное». Так, в оперетте нашлась статистка Яна Ломова, в молодежном – электрик Яша Ларин, а в драме – пожилая гримерша Лора Гарибян. Я так и сяк повертела эти ФИО, особенно внимательно отнесясь к Гарибян Лоре: может, наша записка изначально была на двух обрывках туалетной бумаги и «Гариб» осталось на одной бумажке, а «Ян Лора» – на другой? А потом первая бумажка затерялась… Увы, версия казалась крайне маловероятной, и я с сожалением вычеркнула пятидесятилетнюю заслуженную труженицу кисти и гримировального карандаша из списка. Собственно, и списка как такового у меня не было.

Тогда я решила расширить круг поисков и с этой целью позвонила знакомому антрепренеру Семе Лячину. Он последние несколько лет оптом и в розницу поставлял на кубанские сцены и концертные площадки звезд и звездочек российского масштаба.

– Не знаю такой, не слышал, – сразу сказал Сема, замордованный организацией очередных гастролей.

Популярный певец, которого он подрядился привезти для выступления в Екатеринодаре, Анапе и Сочи, требовал на завтрак перепелиные яйца «в мешочек» и свежие авокадо. Яйца Сема добыл, с мешочками тоже проблем не было, а насчет авокадо кубанский импресарио сомневался, можно ли считать свежими плоды, приплывшие из-за моря и как следует вылежавшиеся в овощехранилище?

– Как вообще они могут жрать эту гадость? Бомонд хренов! – возмущался Лячин, лично продегустировавший с полдюжины экзотических плодов. – На вкус – груша, вымоченная в одеколоне, только с костью в пол-ладони и в шкуре, как у носорога!

– Сема, не майся, – посоветовала я. – В супермаркете продается замороженная смесь экзотических фруктов кусочками. «Экзотик-микс» называется. Купишь один пакет, разморозишь, шмякнешь горсточку в хрустальную вазочку, воткнешь туда серебряную ложечку – и полный бомонд! Все равно твой певец не стал бы есть авокадо в натуральном виде!

– Слушай, отличная мысль! – развеселился Сема. И, очевидно, почувствовал необходимость отблагодарить меня за добрый совет. – А насчет твоей Яны… как ее там? Да, Лори! Мне, честно говоря, некогда самому разбираться, поэтому я пришлю тебе своих клиентов списком. По электронке. Только ты не пугайся, это будут прайсы четырех самых крупных концертных агентств России, листов двадцать макулатуры, не меньше. Да! И пообещай мне, что никому не расскажешь, за кого сколько просят! Гонорары исполнителей – это коммерческая тайна!

Обещанный список я получила минут через тридцать: у нас в телекомпании очень медленный Интернет. Список представлял собой бесконечный, как мексиканский сериал, столбик фамилий, имен и даже, кажется, кличек, против которых были проставлены цифры. В перечне нашлись Лара Ян, некто Лора и Лорка – в одно слово, еще Ян Лоран и Яак Лорие – даже не знаю, кто это, женщина или мужчина. На искомую Яну Лори по-настоящему не походил никто.

Я почесала в затылке, выпила кофе, съела шоколадку – и где-то на второй трети плитки меня буквально осенило! Не зря говорят, что сладкое стимулирует умственную деятельность! Я вдруг подумала: а не позвонить ли мне в цирк? Циркачи ведь тоже берут себе псевдонимы!

Идея оказалась гениальной. Я позвонила директору цирка, через тридцать секунд была переключена на отдел кадров, потом – на директора по гастролям, и именно этот милейший человек сообщил мне, что Лори в цирке есть. Целое семейство. Прибыли из Московского цирка на Цветном бульваре. Имеется ли среди них особь женского пола по имени Яна, милейший человек не знал, но это я готова была выяснить самолично, если мне будет предоставлена возможность увидеться с господами Лори.

– Ближайшее представление послезавтра в полдень, приходите, – любезно предложил милейший директор.

Ждать до послезавтра я не могла, мне не терпелось увидеть Яну как можно скорее, поэтому мы договорились, что через час на проходной цирка меня будет ждать человек, который представит меня семейству Лори.

Только я положила трубку, как телефон зазвонил.

– Ты что-нибудь узнала или нет? – накинулась на меня Ирка.

– Или да, – коротко ответила я.

И не удержалась от удивления:

– Как вовремя ты позвонила! Просто телепатка!

– Конечно, телепатка! – согласилась подруга. – Видела бы ты, как меня тут всю телепает от нетерпения! Так хочется что-нибудь узнать, а ты все не звонишь и не звонишь!

– Зато я позвонила дюжине других людей, – устало отбилась я. – Короче, слушай: как раз сейчас в городе гастролирует цирковая семья Лори. Они тут проездом, на следующей неделе закончат выступления и умотают дальше. Я прямо сейчас еду в цирк.

– А я?! – закричала Ирка.

– А ты сиди на диване, лелей увечный голеностоп!

Не слушая возмущенных воплей подруги, я положила трубку. Пусть Ирка обижается, но мне сейчас решительно некогда ехать за ней в отдаленный Пионерский микрорайон и потом через весь город в час пик катить в цирк!

Мне так не терпелось поскорее добраться до Лори, что я раскошелилась на такси и подкатила к проходной цирка на полчаса раньше назначенного срока. Поэтому никто меня там не ждал, обещанный мне гастрольным директором сопровождающий еще не подошел. Преградивший мне вход малосимпатичный дядька с сигаретой абсолютно безразлично выслушал сбивчивый рассказ о необходимости как можно скорее поведать миру о замечательной цирковой династии Лори.

– Пропуск есть? – скучно поинтересовался страж, даже не заглянув в мое журналистское удостоверение.

Я с ненавистью посмотрела на этого типа и достала кошелек. Теперь понимаю, почему хорошие частные сыщики в детективах всегда берут с клиентов наличные на расходы: с этими расследованиями денег не напасешься! То такси, то взятки…

– Пятидесяти рублей вам хватит? – звенящим от возмущения голосом спросила я.

– Заходи, только быстро!

Воровато оглядевшись, дядька схватил полтинник, посторонился и пропихнул меня в узкую дверь, которая за мной мгновенно захлопнулась, и я осталась в длинном пустом коридоре, скудно освещенном тусклыми лампами. Куда мне идти, я не знала, но коридор вел только прямо, ни ответвлений, ни указателей я не заметила. Несколько удивило меня то, что я никого не встретила, мне всегда казалось, что цирк – на редкость оживленное место, шумное и многолюдное. Очевидно, я ошибалась. Хотя, возможно, сегодня у всех циркачей выходной? Сказал же мне душка-директор, что ближайшее представление только послезавтра…

Хотя нет, впереди, за дверью, слышатся музыка и громкие голоса…

Я подошла к широкой, почти квадратной двери в две створки. Правая была прикрыта, и на ней виднелось написанное красным слово «выход». Я заглянула внутрь и увидела тяжелую бархатную портьеру, из-за которой вдруг донесся взрыв таких ругательств, что я инстинктивно прикрыла створку. Обе половинки двери сошлись, и я прочитала получившееся словосочетание: «Звериный выход».

– Что значит «звериный выход»? – обиженно произнесла я. – Это кто вам тут зверь? Я, что ли?

Словно в ответ на мои слова, за дверью кто-то страшно зарычал. Кто-то очень большой и опасный, вроде льва или тигра. Кто-то, для кого в цирке организовали специальный звериный выход!

– Караул! – шепотом воскликнула я и развернулась, чтобы бежать.

Думаю, никогда прежде звериный выход не видел никого, кто перемещался бы с такой скоростью! Полагаю, на этой короткой дистанции я обставила бы даже испуганную антилопу.

– Куда несешься, коза?! – закричала на меня тетка с ведром и метлой, которую я едва не сбила, вылетев на улицу.

Дядька с сигаретой исчез. С запозданием до меня дошло, что он не был сторожем или вахтером, как звериный выход не был нужным мне служебным входом. Вот жулик, выманил у бедной женщины полтинник и отправил ее на растерзание львам!

– Где служебный вход? – тяжело дыша, спросила я уборщицу.

– За углом, у турникета.

– У турникета, – повторила я, шагая в указанном направлении.

Посмотрела на часы: надо же, приду точно в назначенный час! Очень удачно скоротала лишних тридцать минут…

Обещанный мне директором сопровождающий оказался худенькой женщиной неопределенного возраста. У нее была фигура подростка и лицо старушки. Я подумала, что это, наверное, бывшая циркачка, какая-нибудь вольтижерка на трапеции.

– Проведите меня, пожалуйста, к Лори, – попросила я.

Девочка-старушка кивнула и повела меня по бесконечным коридорам циркового закулисья. Мысленно я поблагодарила милейшего директора: самостоятельно, без провожатого я бы тут ничего не нашла. Разве что звериный выход. В один конец.

Поплутав по коридорам, мы затормозили у обшарпанной фанерной двери. Моя сопровождающая громко постучала кулачком в филенку, за щелястой дверью что-то упало, кто-то завизжал, грохнула хлопушка, и женский голос произнес:

– Войдите!

Моя молчаливая спутница посторонилась, пропуская меня вперед. Я толкнула дверь и вошла в маленькую комнату, заставленную разномастной старой мебелью: кресла, диван, табуретки, трюмо, платяной шкаф – все старомодное и обшарпанное. На горбатом диване горой лежали какие-то пестрые тряпки, поблескивающие нашитыми на ткань стразами и бусинами, на полу валялись оклеенные серебряной бумагой обручи, какие-то палки с бахромой, большие разноцветные кубики и мячи. На табуретке у древнего трюмо с тусклым стеклом сидела женщина в парчовом купальнике и шерстяных гетрах. Ее пышные белокурые волосы были небрежно собраны в хвост. В одной руке блондинка держала дымящуюся паром фаянсовую чашку, а в другой – банан. Из чашки омерзительно пахло пакетным супом моментального приготовления. Банан был очищен, и от него как раз в этот момент жадно откусывала маленькая обезьянка в алой шелковой юбочке. На диване рядком сидела еще пара приматов, один из которых – в шортах и цилиндре с блестками – сосредоточенно ел большое зеленое яблоко, а другой – в штанишках на подтяжках и галстуке-бабочке – размеренно колотил первого по шляпе банановой кожурой.

– Здравствуйте, – растерянно сказала я. – Вы Яна?

В комнате кто-то оживленно залопотал, и из угла выкатилась незамеченная мной ранее деревянная лошадка на колесиках. На ней восседала лупоглазая девочка лет четырех, похожая разом и на блондинку у трюмо, и на обезьянку в юбочке.

– Или это ты – Яна? – спросила я, склоняясь над малышкой.

– Уди! Как дам болно! – пригрозила мне малышка, замахиваясь плюшевым зайцем.

Со шкафа прямо мне под ноги спрыгнула мартышка в клетчатых штанах на помочах.

– Все, все, я никого не трогаю! – я отступила к двери.

– Она Катя, а я Соня, – спокойно сказала блондинка.

– Я с телевидения, журналистка, меня Леной зовут, – представилась я. – Я ищу Лори. Это вы?

– Мы, – рукой с зажатой в ней кружкой Соня очертила полукруг.

– Соня и Катя Лори? – уточнила я.

– Соня и Катя Устименко.

– А кто же Яна? – я никак не могла разобраться, в чем тут дело.

Где, черт побери, обещанные мне Лори?!

– Яночка, поклонись тете! – попросила Соня, звучно отхлебнув из кружки.

Мартышка в юбочке довольно ловко сделала книксен.

Я привалилась плечом к косяку и вытерла рукавом выступивший на лбу пот.

– Яна Лори – обезьянка?!

– Все они обезьянки, – философски заметила циркачка. – Лори – это такая порода маленьких мартышек.

– Ага, – тупо сказала я, глядя на хвостатую Яну. – А других Лори у вас нет? Без хвоста? Тогда у меня все. Извините за беспокойство. Я пошла.

– Да пасла ты! – сердитая девочка на лошадке снова замахнулась на меня зайцем.

Обезьяны заволновались. Та, которая в галстуке, неприцельно швырнула в меня банановую кожуру. Я отступила в коридор и плотно прикрыла за собой дверь. Безошибочно – удивительное дело! – нашла дорогу назад, вышла из цирка и поехала к Ирке.

Троллейбус неспешно катил по улицам, а я сидела, уставившись в грязное стекло окошка, и думала. Итак, что же мы имеем? Я искала Яну Лори, а нашла лори Яну. Мартышку, которая вряд ли пользуется губной помадой и уж точно не умеет писать печатными буквами телефонные номера. Она, наверное, и майонеза не ест, и в море не плавает. Другими словами, что-то не видно, чтобы обезьянка имела какое-то отношение к записке на туалетной бумаге. Похоже, поиски Яны Лори зашли в тупик, с этой стороны я на убийцу не выйду. Так как же мне его найти?

Неожиданно мне пришло в голову, что убийца, если у него аппарат с определителем номера, скорее разыщет нас сам и расправится «в своем стиле».

Думая об этом, я едва не проехала свою остановку. Вышла из троллейбуса, и тут затрезвонил мой мобильник.

– Да? – несколько раздраженно отозвалась я, недовольная тем, что меня потревожили в момент напряженных раздумий.

– Ленка! – донесся до меня приглушенный уличными шумами голос Ирки. – Скорее, помоги мне!

Этот призыв о помощи, произнесенный самым жалобным голосом, настолько соответствовал моим мыслям, что мое сердце от страха сжалось в маленький комочек. Как я и думала, злодей нашел Иркин дом! А там сейчас подруга одна, беззащитная и беспомощная!

– Что случилось?! – заорала я в трубку, распугивая прохожих. – Говори громче, здесь шумно, я плохо тебя слышу!

– Не могу громче! – в голосе подруги слышалось настоящее отчаяние. – Скорее, Ленусик, скорее, пока не все пропало! Поторопись, умоляю, одна надежда на тебя, я сама ничего не могу, руки связаны, ноги протянула!

Упоминание о протянутых ногах повергло меня в ужас. Почему Ирка говорит об этом в прошедшем времени, она же вроде еще жива, раз разговаривает со мной?!

– Я бегу! – взревела я, козликом перепрыгивая придорожную канаву, чтобы сократить себе путь до тропинки, ведущей к Иркиному дому. – Держись, я тебя сейчас спасу!

– Нет! – закричала вдруг подруга. – Нет, не надо! Стой! Прочь, зараза, убирайся вон!

И связь оборвалась.

В полном недоумении я остановилась посреди глубокой лужи и вопросительно посмотрела на трубку в своей руке. Как это понимать? То она зовет меня на помощь, то гонит прочь!

А может быть, гнала Ирка не меня, а того злодея, который проник в дом? И это его, а не меня она назвала обидным словом «зараза»?

Я помчалась, чувствуя себя героем мультфильма «Чип и Дейл спешат на помощь», этаким отважным спасателем, могучим и непобедимым бурундуком, которого любой зверь крупнее кошки проглотит и не подавится! Мысль о том, каким образом я справлюсь со злодеем, захватившим Ирку, я отгоняла на бегу, как назойливую муху. Так и мчалась по проселку, размахивая руками, как ветряная мельница!

Калитка оказалась закрытой. Наверное, убийца перелез через забор. В запале я попыталась последовать его примеру, совершенно забыв о том, что у меня есть ключи. Прыгнула на ограду, как тигр, и свалилась обратно, как мешок с мукой. Зато вспомнила про ключи!

Я открыла калитку, вошла во двор и прислушалась.

Двор был тих и темен, не слышно было даже обычной собачьей возни в вольере. Боже, неужели злодей умертвил собаку?! На мои глаза навернулись слезы, но я мужественно шмыгнула носом и осторожно двинулась к дому, стараясь не производить шума.

Конечно, если судить по голливудским фильмам, мне следовало не красться под покровом ночи, а идти напролом. Ворваться в дом с ножом в зубах и пистолетами в каждой руке, одним ударом выбив дверь, которая, в идеале, должна была свалиться непосредственно на потрясенного злодея. Ступив ногой на ребра оглушенного мерзавца, я приняла бы в свои объятия плачущую от счастья Ирку.

Я потрясла головой, отгоняя видение. Голливудский сценарий в данном случае был абсолютно неприменим, потому как ни ножа, ни пистолетов у меня не было, а стальную дверь я могу одолеть только в компании пары слесарей или опытного «медвежатника». Поэтому я внимательно посмотрела на дом, пытаясь определить, где находится подруга. Слабый свет горел только в одном окне первого этажа. Я вспомнила расположение комнат и сообразила, что освещена гостиная.

Иркин дом – трехэтажный, два этажа жилые, а в цокольном находится гараж и кладовая. Окна первого этажа расположены в двух метрах над землей, и заглянуть в них просто так, без лестницы, смог бы только дядя Степа. Я не такая высокая, зато сообразительная!

Крадучись, я обошла дом, поднялась на высокое парадное крыльцо, скинула куртку, чтобы не мешала, и ступила на цоколь, выступающий вперед сантиметров на десять. Если плотно прижаться всем телом к кирпичной стене и держаться руками за подоконники, можно проползти по всему периметру дома, хотя мне достаточно повернуть за угол… вот так… и добраться до освещенного окна! Получилось!

Как хорошо, что Ирка не задернула шторы, тогда бы я ничего не увидела! А так, если подняться на цыпочки, вытянуть шею и заглянуть поверх подоконника, будет видна большая часть комнаты…

Сгорая от нетерпения и тревоги, я осмотрела доступную взору часть помещения. Легче мне не стало!

Сразу было видно, что в комнате происходила какая-то борьба. На это указывали перевернутый журнальный столик и настольная лампа, валяющаяся на ковре. Удивительно, что она не разбилась! Зато разбилось что-то другое, вроде вазы или бутылки: довольно крупный осколок посверкивал под самой лампой.

Я влипла носом в стекло, пытаясь расширить поле зрения, и увидела перед пустым креслом мягкий табурет, на котором покоился массивный гипсовый башмак. Вроде бы не сам по себе покоился, по-прежнему украшал Иркину ногу, но мне загипсованная конечность видна была только ниже колена. Все прочее, включая, как я надеялась, и остальное тело, темной грудой неподвижно лежало в углу. Самые страшные мои подозрения подтверждались! При мысли о том, что моя лучшая подруга убита, я содрогнулась, сорвалась с карниза и, ломая ногти о кирпичи, свалилась вниз, на трехлетнюю голубую ель, собственноручно посаженную Моржиком.

Колючие еловые ветви оказались достаточно упругими, и я ничего не сломала. То есть себе не сломала. Елка-то пару открытых переломов все-таки получила!

Не обращая внимания на боль от ушибов и ссадин, я бегом обогнула дом и птицей взлетела на крыльцо, прямо в открытую дверь, схватила на веранде саперную лопатку, которой Моржик окапывает пальмы и фикусы в кадках, и с угрожающе занесенным шанцевым инструментом ворвалась в гостиную. Сразу включила верхний свет и волчком завертелась на месте в поисках затаившегося врага.

– Ну, наконец-то! – сердито сказала Ирка, кверху пузом валяющаяся под батареей. – Развяжи меня!

Руки, плечи и даже шею подруги затейливо опутывал бельевой шнур. Петли не показались мне тугими, но выбраться из тенет самостоятельно Ирка не могла, потому что два-три витка шнура пришлись под подбородком и при неосторожном движении грозили задушить пленницу.

– Замри! – велела я, опуская лопатку пониже и прицеливаясь.

Аккуратно перепилила шнур в трех местах и распутала вздыхающую и охающую Ирку.

– Помолчи-ка, – попросила я слишком громко стенающую подругу. – За тобой ничего не слышно… Где он? Где этот злодей?

– А я почем знаю? – сердито буркнула Ирка, двумя руками осторожно снимая с табуретки ногу в гипсе. – Схватил мой сотовый и дал деру! Ты не встретила его во дворе? Значит, сидит где-то в доме, дрянь такая!

Я помогла ей встать и тут увидела на светлом ковре подозрительное темное пятнышко. Присела, чтобы его рассмотреть, и ахнула:

– Ирка, это кровь! Ты ранена?

И тут же у самого края ковра заметила стальную спицу с окровавленным концом.

– Или это ты его ранила?!

Я посмотрела на подругу с ужасом и восхищением. Надо же, какая женщина! Больная, беспомощная, она вступает в единоборство с бандитом, обороняясь от него вязальной спицей!

– Да ты что, спятила?! – Ирка посмотрела на меня как на ненормальную. – Чтобы я заколола живое существо?! Да никогда в жизни! За кого ты меня принимаешь?!

– Это, конечно, очень гуманно, – сказала я немного удивленно. – Но при всем моем уважении к твоему благородству одобрить непротивление злу насилием я не могу.

– Можно подумать, ты бы его убила, да? Или просто треснула по башке чем-нибудь тяжелым? – Ирка посмотрела на меня с вызовом и повысила голос. – Томка! Том, иди сюда! Ко мне, Том!

В ответ где-то в глубине дома послышался шум, и на зов прискакал пес. Морда его была испачкана чем-то белым, а из пасти свисала короткая веревочка.

– Давай, действуй, а я посмотрю, как ты будешь его наказывать! – сказала Ирка. – Кстати говоря, поводов для воспитательной беседы с применением ремня явно прибавилось. Судя по всему, эта зараза залезла в кладовку и сожрала как минимум палку колбасы – видишь, шпагат из пасти торчит. И еще он сунул свою грязную морду в мешок с мукой!

При упоминании слова «зараза» в моем смятенном мозгу что-то стало проясняться.

– Ира, прошу тебя, ответь мне только на один вопрос, – попросила я. – В доме есть посторонние?!

– Вот он и есть посторонний! – подруга обвиняющим жестом ткнула в радостного пса. – Ему место во дворе, в персональном вольере! Но кое-кто…

Тут она грозно посмотрела на меня.

– Кое-кто, уходя утром на работу, забыл плотно прикрыть входную дверь! И эта зараза, этот, не побоюсь такого слова, сукин сын, соскучившись и проголодавшись, вломился в дом и учинил в нем настоящий погром!

Я внимательно посмотрела на Томку, но решила отложить воспитательную работу до тех пор, пока не разберусь толком, что тут произошло. Убийц и бандитов в доме в данный момент нет, это я уяснила. Уже хорошо.

Я подняла и поставила на ножки перевернутое кресло, опустилась в него и, жестом пригласив Ирку присесть на диван, почти спокойно попросила:

– А теперь с самого начала, и поподробнее. Почему ты лежала на полу, кто тебя связал, чья кровь на вязальной спице, и зачем, черт побери, ты орала мне в трубку: «Ах, Леночка, спаси-помоги!»

Из Иркиного сбивчивого рассказа выяснилось следующее.

Благословив меня на поиски Яны Лори в цирке, подруга не находила себе места. Хотя нет, не так. Как раз место-то у нее было – удобное кресло с поставленным перед ним мягким табуретом: на табурете покоилась загипсованная нога. Но не было у Ирки занятия, достаточно увлекательного, чтобы заставить ее на время позабыть о всяких-разных Лори. С учетом того, что искомое интересное дело должно было быть спокойным, по возможности производимым в положении сидя, вариантов развлечь себя у Ирки было мало. Читать книжку, смотреть телевизор и просто плевать в потолок она уже пробовала – не помогло.

Как следует пораскинув мозгами, Ирка нашла, как ей показалось, хорошее решение проблемы свободного времени в условиях ограниченной подвижности. Она решила научиться вязать. Ей давно хотелось освоить этот процесс, а тут как раз такой прекрасный случай представился. Предвкушая, как она торжественно презентует любимому супругу собственноручно связанные шерстяные носки, Ирка вооружилась «Энциклопедией домашней хозяйки».

Вязальные спицы у нее имелись, они вместе с иголками, крючками, коклюшками и пяльцами были в сувенирном наборе «Сударушка», в незапамятные времена подаренном Ирке родной бабушкой, ныне покойной. Пряжи, правда, у подруги не было, но начинающая вязальщица решила, что ее прекрасно заменит бельевой шнур. Подходящий моток, как она помнила, лежал в ящике кухонного шкафчика.

Поглядывая в книжку, раскрытую на странице «Вяжем спицами. Урок первый», и напевая что-то вроде «Три девицы под окном пряли поздно вечерком», рукодельница довольно быстро научилась набирать петли и самонадеянно решила перейти к уроку номер два – «Лицевая гладь». С лицевой гладью у нее не задалось. С непривычки Ирка слишком сильно затягивала петли, так что тугой бельевой шнур постепенно образовал полотно, по плотности сравнимое с боевой кольчугой древнерусского витязя. Напевать мастерица давно перестала, начала материться, но волшебные слова не помогали. В какой-то момент, в попытке просунуть спицу в очередную мертвую петлю, Ирка больно уколола палец и от боли и обиды разревелась.

На крики со двора прибежал встревоженный Томка. Пробежав через кухню мимо лежащего на разделочной доске куска полуразмороженной говядины, что, несомненно, свидетельствовало о его волнении, пес сунулся к рыдающей Ирке и попытался по-своему ее утешить. Подруге присутствие в доме собаки не понравилось, и она попыталась выгнать Томку во двор. Пес выгоняться не пожелал и живо заинтересовался Иркиным рукоделием. Они с подругой немного поиграли в перетягивание каната и «А ну-ка, отними!», в результате чего Ирка окончательно запутала свое вязанье и сама запуталась в шнуре, как Муха-цокотуха в сетях злого Паука.

– Так закончился первый акт Марлезонского балета, – сказала подруга. – Второй начался, когда я потянулась к телефону.

Ирка решила позвонить мне. Она дотянулась до мобильника и успела набрать мой номер, и тут Томка решил перейти к подвижным играм. Он проскакал по дивану и прыгнул на журнальный столик. Столик опрокинулся на пол вместе со стоявшими на нем лампой и хрустальной пепельницей, причем пепельница разбилась, а лампа – нет. Счастливо избежав столкновения и с лампой, и с массивной пепельницей, и с гарцующим псом, закукленная Ирка потеряла равновесие и боком свалилась с дивана на пол. Опять же очень удачно свалилась – не вся, ноги остались лежать на табурете.

– Тут мне повезло, – рассудительно заметила подруга.

Падая, телефон Ирка выронила, и мое раздраженное «Да?» услышала, уже лежа на полу. Разговаривая со мной, она пыталась дотянуться до аппарата, но не сумела, только порезала палец застрявшим в ворсе ковра осколком хрусталя и испачкала кровью вязальную спицу, которой тыкала в мобильник, надеясь его выключить. Спасти она, оказывается, призывала не столько себя саму, сколько свой телефонный счет, в котором затягивающийся до бесконечности разговор грозил пробить огромную брешь. Спас ситуацию Томка, который уволок Иркин мобильник, попутно нажав какую-то нужную кнопку.

– А дальше? – спросила я.

– А дальше ничего, – пожала плечами подруга. – Томка куда-то исчез, я осталась одна. Лежала и думала, когда же ты придешь? Честно говоря, я чувствовала себя довольно неуютно: одна, в полумраке, при открытой входной двери, практически неподвижная, лишенная связи с внешним миром… Да еще за окнами слышались какие-то подозрительные шумы…

– Это были мои шумы, – призналась я. – Я кралась по карнизу.

– Играла в Человека-паука? – съязвила Ирка.

– В Джеймса Бонда, – буркнула я. – Хотела незаметно подобраться к окну и посмотреть, что происходит внутри. Чтобы хоть немного знать обстановку, прежде чем начинать операцию по твоему освобождению.

– Слушай, а почему ты вообще решила, что на меня кто-то напал? – заинтересовалась подруга. – Неужели на эту дикую мысль тебя навел один невнятный телефонный разговор?

– Два невнятных телефонных разговора, – ворчливо ответила я, поднимаясь с дивана. – Один, сегодняшний, с тобой. А второй, вчерашний, с убийцей из «девятки».

– Ты путаешь хронологию, – заметила Ирка. – С убийцей из «девятки» ты разговаривала раньше, чем со мной!

– Вот именно! Стало быть, у него было достаточно времени, чтобы узнать, где установлен телефон, с которого я ему звонила! И сегодня он уже вполне мог объявиться у тебя!

– Да зачем? Бумажку с запиской он получил, бабу, которая ее принесла, убил! Он же не знает, что это совершенно посторонняя баба! Думает, решил вопрос раз и навсегда, концы в воду!

– Хорошо, если так, – вздохнула я.

Мы наскоро ликвидировали следы погрома в гостиной и направились в кухню готовить ужин – жаркое из говядины со специями. Однако ожидавшее своего часа мясо с разделочной доски бесследно исчезло. Вместо него там появился Иркин сотовый. Без труда догадавшись, кто махнул мобильник на говядину, мы с Иркой объединили усилия и выгнали Томку во двор. Приготовили себе вегетарианское блюдо – жаркое без говядины со специями – и за ужином обсудили результаты моего похода в цирк.

– В общем, через Яну Лори нам на убийцу не выйти. – Ирка пришла к тому же мнению, что и я, еще будучи в троллейбусе.

Однако подруга не казалась расстроенной. По ее самодовольной физиономии было видно, что она что-то придумала. Что-то, что кажется ей отличной идеей.

– Выкладывай, – коротко сказала я.

– Надо найти серебристую «девятку», – постановила Ирка. – Найдем машину – найдем и водителя, то есть убийцу!

– Хорошая мысль, – тоскливо сказала я. – Просто замечательная! Одна беда: я не запомнила номера машины, а серебристых «девяток» в городе не меньше, чем рыбы в море!

– Но ведь у нашей «девятки» есть особая примета! – ликующе возвестила подруга.

Я перестала жевать и посмотрела на нее с подозрением:

– Откуда ты-то можешь знать про особые приметы этой машины? Я была в трех метрах от нее и то не заметила ничего такого «особого», а ты вообще сидела в своей «шестерке» на другой стороне площади! Каким образом ты могла увидеть что-то, чего не увидела я?

– С помощью бинокля, – скромно сказала Ирка.

– У тебя был бинокль?! Откуда?

– Как откуда? – Ирка немного удивилась. – Это наш старый бинокль, с которым мы с тобой еще на психушку войной ходили!

Действительно, среди наших с Иркой общих бурных приключений было и такое, как налет на психиатрическую лечебницу. Помнится, бинокль наряду с приставной лестницей и впрямь входил в комплект нашего спецснаряжения…

– И что же ты разглядела? – поторопила я подругу, которая явно решила выдержать паузу.

– Во-первых, кисть руки того, кто был за рулем. Это была среднего размера и волосатости мужская рука с аккуратно подстриженными ногтями, без обручального кольца.

– Извини, но эти приметы никак не тянут на особые, – критично заметила я. – Что-то еще?

– В общем-то больше ничего, – призналась Ирка. – Темно было, и баба эта спиной своей мне почти весь обзор закрывала. Но я еще разглядела игрушку под лобовым стеклом! Очень оригинальная вещица, я таких раньше не видела: маленькая пирамидка из зеленого стекла с разноцветными огонечками! Что-то вроде новогодней елочки, украшенной лампочками.

– И что нам это даст? – я разочарованно вздохнула. – Предположим, попрошу я знакомых ребят в Краевом управлении ГИБДД поискать серебристую «девятку»… Они мне сразу скажут, что эта твоя елочка нигде не задокументирована, такие прибамбасы не нужно регистрировать, вешай себе под стекло хоть елку, хоть палку…

– А если попросить Лазарчука? – предложила подруга. – Не в службу, а в дружбу?

– А если он и сам уже ищет эту «девятку», и не в дружбу, а именно в службу? – возразила я. – Не забывай, что эта машина была на месте убийства непосредственно в момент совершения преступления! Сыщики вполне могли об этом прознать!

В этом Ирка, очевидно, со мной согласилась, потому как промолчала. Задумавшись, мы и не заметили, как допили весь чай и доели весь джем.

– Что, разве больше ничего не осталось? – Ирка очнулась, когда ее ложка противно проскрежетала по донышку стеклянной банки из-под варенья.

– Есть один вариант, – ответила я, продолжая тему поисков убийцы. – Может, дать объявление в газету? Мол, ищем такую-то машину, за помощь в поисках обещаем вознаграждение…

– Отличная мысль! – обрадовалась Ирка. – Только почему в газету? Это долго будет, пока газету напечатают, пока люди ее прочитают… Лучше дать объявление на телевидение!

Я удивилась собственной тупости. В самом деле, что может быть проще? Особенно сейчас, когда я заменяю главного редактора! Завтра же велю дежурному выпускающему запулить в эфир «бегущую строку» с нашим объявлением!

– Только давай текст составим заранее, – попросила я подругу.

– Что тут придумывать? Разыскивается автомобиль «ВАЗ-2109», серебристый металлик. За помощь в поисках – вознаграждение. И мой домашний телефон, – предложила Ирка.

– Нет, твой домашний телефон мы больше «светить» не будем, – категорически возразила я. – Вдруг наше объявление попадется на глаза этому гаду, убийце? Тогда-то уж точно он доберется до твоего дома. В другой раз я могу не успеть тебя спасти!

– Ты и в первый раз не успела, – заметила Ирка. – Ладно, тогда укажи свой мобильник.

– Фигушки! И по той же самой причине! Не хочу, чтобы на меня начал охотиться безжалостный тип с пистолетом! Я дам свой рабочий телефон. Даже если кто-то начнет выяснять, чей это номер, он сможет узнать только одно: это один из телефонов телекомпании. Добраться до меня лично будет не так просто.

– Согласна.

– Далее, – продолжила я. – На мой взгляд, текст объявления звучит на редкость по-идиотски.

Ирка надулась.

– Я хочу сказать, что это неубедительно, – я поспешила смягчить упрек. – Кто ищет машину, почему? По-моему, нужна мотивация. Причем такая, чтобы граждане преисполнились сочувствия и желания помочь.

– Тогда так: «Родственники девушки, пострадавшей в ДТП, разыскивают автомобиль «ВАЗ-2109», совершивший наезд и скрывшийся с места преступления», – вдохновенно сочинила Ирка. – И дальше про вознаграждение и телефон. Как тебе?

– Неплохо, – согласилась я. – Пострадавшая девушка – это сильный образ. А то, что машину разыскивают ее родственники, а не милиция, позволяет предположить, что компетентные органы умыли руки и наплевали на человеческое горе с высокой башни. Это должно расположить людей в нашу пользу!

Под диктовку подруги я записала текст нашего объявления на бумажке, положила эту записочку в свою сумку, чтобы в спешке поутру не забыть ее, и мы пошли спать. Очень довольные собой и преисполненные надежды на успех.

Глава 5

С утра пораньше объявление о поисках «девятки» выскакивало на телеэкраны горожан с периодичностью в полчаса – чаще, к сожалению, не получалось.

Первым, кто откликнулся на этот призыв о помощи, оказался… капитан Лазарчук!

– Так я и думал, что это твоя затея, – с нескрываемым удовлетворением сказал он, едва я успела произнести в трубку свое обычное: «Да?»

Надо же, узнал мой голос по одному короткому слову!

– А я смотрю – номерок знакомый, – продолжил Серега. – Ба, да это же рабочий телефончик одной моей знакомой шустрой журналистки! Думаю – дай-ка я позвоню! Узнаю, не могу ли чем помочь хорошему человеку? Розыск – это же моя работа!

Последнюю фразу капитан произнес с нажимом. Неужели действительно уже знает, что серебристая «девятка» была на месте преступления? Я слегка занервничала. А Ирка еще хотела вчера сама звонить Лазарчуку! Ох и вляпались бы мы…

– Так зачем же ты ищешь серебристую «девятку», Еленочка? На какую девушку она наехала?

– Ой, да не обращай внимания на текст! – самым легкомысленным голосом затарахтела я. – Про наезд я написала для пущей важности, в расчете на пробуждение у людей гражданской сознательности! Ты же знаешь наш народ, сам посуди, кто станет мне помогать, если я прямо напишу, что забыла в этой машине свои вещи?

– А какие свои вещи ты там забыла? – не отставал от меня въедливый сыщик. – И когда?

– Ну… э… Да дня три-четыре назад… Точно! Я как раз из Киева возвратилась, и эта «девятка» везла меня из аэропорта! И я забыла в ней книжку!

– Ты что же, прилетела из заграничного Киева налегке, с одной книжкой? – удивился капитан.

– Нет! – я начала сердиться.

Ну, чего пристал как банный лист?!

– Я прилетела из Киева с чемоданом! А книжка была у меня в руках, я читала ее в самолете! И забыла ее в машине!

– А что за книжка? – сочувственно спросил капитан.

– Да какая тебе, к чертовой бабушке, разница?!

В сердцах я чуть не ляпнула «сберегательная»!

– Это был пятый том Стругацких, устраивает?

– Странно, – заметил невозмутимый Лазарчук. – Перед самым вашим отъездом в Киев, когда я был у вас с Коляном в гостях, я как раз совершенно случайно обратил внимание, что в книжном шкафу на видном месте стоит десятитомник Стругацких, полное собрание. А теперь ты везешь из Киева запасной пятый том? Зачем это?

– Слушай меня, Лазарчук, и не говори потом, что не слышал! – бешено прошипела я. – Это был мой собственный пятый том! То есть не мой, конечно, а братьев Стругацких, но принадлежащий лично мне! Я уехала с ним в Киев, я приехала с ним обратно, но забыла его в машине, которую теперь ищу! Тебе все понятно?

– Абсолютно, – очень спокойно отозвался капитан. – Могу я тебя попросить об одолжении? Сообщи мне, пожалуйста, результаты своих поисков.

– Это еще зачем? – Я опять насторожилась.

– Чтобы я знал, дарить ли тебе на Восьмое марта пятый том Стругацких, – безмятежно сообщил капитан.

На этом наш разговор закончился, оставив у меня неприятный осадок. В простодушный интерес Лазарчука к событиям моей личной жизни как-то не верилось.

До обеда по поводу проклятой серебристой «девятки» позвонили еще дважды. Сначала юноша, который сообщил, что точь-в-точь на такой машине ездит его отчим, та еще сволочь. Насчет стеклянной пирамидки с огоньками юноша ничего не знал, зато и вознаграждения за свою информацию не просил. Более того, если эту сволочь, его отчима, посадят за решетку хоть за наезд, хоть за погром на еврейском кладбище, он, юноша, готов был сам заплатить кому угодно и чем угодно, включая собственную натуру. Я вежливо отказалась от юношеской натуры, посоветовав ее владельцу быть терпимее к родным и близким.

Потом в эфир пошел мексиканский сериал, и до окончания очередной серии телефон редакции даже не пискнул, но, едва на экране побежали титры, раздался звонок.

– А сколько дадите? – без приветствий и предисловий деловито спросила какая-то бабка.

– Пятнадцать лет, с конфискацией, – не удержавшись, сострила я, но тут же взяла себя в руки. – Простите, вы по какому вопросу?

– По вопросу вознаграждения за помощь в розыске «девятки», – сказала бабка. – Я знаю эту серебристую машину с зеленой блистюлькой. Сколько даете?

– Полтинник, – не задумываясь, ответила я.

Сумма выскочила из меня автоматически: я и мертвой бомжихе полтинник дала, и лжесторожу у цирка. Похоже, такса сложилась сама собой!

– Баксов? – уточнила бабка.

Надо же, какая продвинутая старушка! И в автомобилях она разбирается, и доллары «баксами» называет!

– Еще чего! Рублей, конечно! – ответила я.

– За полтинник сама ищи, – отрезала бабка.

Я поняла, что придется поторговаться.

– Сто рублей, – предложила я.

– Пятьсот, – сказала вредная старуха.

– Сто! Или я сообщу о вашем звонке в милицию, назову ваш номер – он у меня как раз определился, – и менты заставят вас все рассказать им задаром! Еще и проблем себе наживете! – пригрозила я.

– Ладно, пиши адрес, – подумав, сдалась бабка. – Улица Колхозная, в квартале от рынка, справа от чебуречной.

– Ничего себе адрес, – удивилась я. – Это там водитель «девятки» живет?

– Там я живу, – ответила бабка. – Никодимовна меня зовут, все знают, спросишь – покажут. Привезешь сто рублей, покажу тебе твою «девятку». Все, покедова.

И старуха положила трубку.

– Колхозная, в квартале от рынка – а с какой, интересно, стороны? – задумалась я.

Перезвонить и расспросить старушенцию подробнее возможности не было. Насчет определителя номера я удачно соврала. Хорошо еще, если бабка не обманула и назвала свой адрес правильно!

Я поспешно собралась и убежала с работы – якобы на обед.

Чебуречных у Колхозного рынка оказалось две, плюс одна пирожковая, которую я решила рассматривать как вариант только в крайнем случае, если обе чебуречных отпадут в полуфинале.

Подходя к чебуречной «Минутка», я пыталась сообразить, «справа» от нее – это лицом к обжорке или задом? Если лицом, то справа будет цирк, там я уже была вчера. Буду считать, что две бомбы в одну воронку не падают, и сегодня в цирк я не пойду. Так, а если стать к чебуречной задом, то справа будет собственно рынок. А бабка сказала «рядом с рынком», а не в нем самом.

Я не стала тратить на «Минутку» ни одной лишней секунды, пошла прямиком через рынок к западным воротам, где имелась еще одна чебуречная, с характерным названием «У Аскера». Я снова стала к заведению лицом – справа обнаружился опять же рынок. Повернулась тылом – справа оказалась стихийная автостоянка, протянувшаяся вдоль шеренги частных домов почти на два квартала.

Прикинув, сколько времени может занять пешая прогулка по стоянке, я купила «У Аскера» в дорогу чебурек с сыром и зашагала между бесконечным пыльным забором и мордами припаркованных автомобилей.

Придорожными столбиками на обочине торчали люди разного пола и возраста. Они притопывали и подпрыгивали, пытаясь согреться, и при этом помахивали руками, призывая проезжающие машины зарулить на стоянку.

Я доела вполне съедобный чебурек, высмотрела в этой шеренге тетку подобродушнее, подошла к ней и, деликатно кашлянув, спросила:

– Извините, пожалуйста… Не знаете ли вы пожилую женщину, которую зовут Никодимовна?

– Та шоб вона сдохла, карга старая! – беззлобно отозвалась тетка. – Вчерась только увела у меня клиента! Новенькую «бээмвуху» с помывкой и стоянкой, считай, сто пятьдесят рубликов! Водила-то на мой участок нацелился, а она, Никодимовна твоя, выскочила, паскуда, поперек дороги, чуть не на капот ему легла, прям силой затащила под свои ворота! А помыла машину плохо, только снаружи, даже грязь из-под ковриков не вытряхнула!

– Не подскажете, где мне ее найти? – я попыталась остановить словесный поток обиженной тетки.

– А че ее искать? Вон, стоит под березой, мухоморина старая, лапой с флажком машет, как в Первомай!

Я вытянула шею и углядела под старой кривой березой не менее старую и кривую бабусю в вязаной шапочке и модном стеганом пальто. В пушистой шерстяной рукавичке старуха сжимала белый флажок с нарисованной на нем коровьей мордой со свешенным набок языком. Вид у нарисованной коровы был разудалый и хмельной. Я усмехнулась: наверняка бабуся разжилась веселеньким флажком на какой-нибудь рекламной акции известного молочного комбината!

– Здравствуйте! – закричала я бабке. – Это вы Никодимовна? Вы мне звонили по поводу «девятки»!

– Некогда мне сейчас! – недобро зыркнув в мою сторону, отмахнулась старуха. – Приходи к вечеру, когда рынок закроется. Сейчас у меня самая работа, не до тебя.

– Я вам деньги привезла, сто рублей! – я помахала в воздухе купюрой.

– Тогда ладно, иди сюда!

Не оставляя своего поста на обочине, бабка поманила меня пальцем. Я послушно приблизилась.

– Не загораживай мне дорогу, стань тут, – Никодимовна бесцеремонно дернула меня за рукав. – Смотри вперед! Проулок между гаражами видишь?

– Вижу.

– Пойдешь в его, свернешь направо и упрешься в девятиэтажку. Вишь, башня торчит в глубине квартала? Это она. Твоя серебристая «девятка» с зеленой блистюлькой стоит во дворе. Я знаю, у меня в этой башне дочка живет, я там часто бываю и машину твою заприметила. У меня на тачки глаз наметанный, два раза увижу – уже не забуду.

Не прерывая монолога, бабка вытянула из моих пальцев сотенную купюру.

– Почему бы вам меня не проводить? – я попыталась упереться. – Покажете машину?

– Ты что, спятила? – старуха повертела флажком у виска. – У меня час пик, самая работа!

Точно в подтверждение сказанного, один из автомобилей в крайнем ряду с намеком заморгал правым глазом.

– Сюды давай, сюды! – скрюченная Никодимовна кузнечиком сиганула на проезжую часть.

– Смотрите, бабуля, если вы меня обманываете, я скоро вернусь! – пообещала я.

Я вернулась к пешеходному переходу у рынка, дисциплинированно дождалась зеленого сигнала светофора, перешла на противоположную сторону улицы и потопала к указанному проулку между гаражами. Проскакала между лужами по разбитому проезду и вышла на асфальтированную дорожку, ведущую к многоэтажной башне. Оглядела подступы к единственному подъезду девятиэтажного дома, но никакой серебристой «девятки» поблизости не увидела. Старуха Никодимовна меня бессовестно обманула!

Ругая бабку-врунью и справедливости ради себя-раззяву, я потопала обратно, но не успела дойти до конца асфальтированной дорожки, как увидела въезжающую во двор металлически поблескивающую морду машины. Это же «девятка»!

На всякий случай я прыгнула в сторону, под прикрытие деревянного грибочка на детской площадке, и, уже сидя в песочнице, отследила продвижение серебристой «девятки».

Вот сейчас я увижу, кто выйдет из машины!

Желая получше рассмотреть водителя «девятки», я поспешно выпрямилась, но не сопоставила высоту приземистого навеса с собственным ростом и больно стукнулась макушкой о доски. Аж в глазах потемнело! А когда снова прояснилось, человек, вышедший из машины, почти скрылся в подъезде. Я успела увидеть только ногу в коричневом ботинке среднего размера.

Ирка позавчера в бинокль разглядела руку убийцы, а я сегодня – его ногу, так, глядишь, и будем собирать портрет преступника по частям, как милицейский фоторобот!

Потирая ушибленную макушку, я присела на бортик песочницы и с тоской оглядела окна девятиэтажки. Была бы сейчас темная ночь, можно было бы попытаться вычислить квартиру, в которую поднялся этот тип, по засветившимся окнам. Впрочем, только в том случае, если до его прихода в квартире никого не было.

– М-мау? – ворчливо спросил меня толстый черно-белый кот, запрыгнувший в песочницу со стороны клумбы.

– Я тебе не мешаю, – посторонившись, вежливо сказала я животному.

Интересно, а какой голосок у противоугонной сигнализации серебристой «девятки»?

– Иди сюда, котик! – ласково сказала я, сгребая в охапку недовольного такой фамильярностью черно-белого.

Кот немного повырывался, но я крепко держала его левой рукой, правой беспрерывно наглаживая по лоснящемуся боку. Зверь быстро успокоился и даже начал утробно урчать от удовольствия. Короткими перебежками, замирая под прикрытием деревьев, одиноко стоящих автомобилей и развешенного на веревках во дворе белья, я приблизилась к серебристой «девятке» на расстояние броска гранаты.

По нормам ГТО это двадцать один метр: помню, в выпускном классе средней школы, когда я, потенциальная золотая медалистка, с десятой попытки никак не могла выполнить соответствующий спортивный норматив, учитель физкультуры встал на двадцатиметровой отметке в полный рост и крикнул: «Лена! Целься в меня!» Я в этот момент так его ненавидела, что шваркнула гранату точнехонько в метку, и тренер едва успел отскочить в сторону. Впрочем, позже мне уже не удавалось повторить этот подвиг, да и кот в моих руках был более тяжелым и менее удобным метательным снарядом, нежели учебная граната, поэтому я сократила расстояние между мной и «девяткой» всего до двух метров. Заодно прекрасно разглядела подвешенную над лобовым стеклом игрушку, пирамидку-елочку из зеленого стекла с разноцветными просверками на гранях. Именно такой мне описывала «блистюльку», болтавшуюся в машине убийцы, зоркая – благодаря биноклю – Ирка. Думаю, эта штучка существует не в единственном экземпляре, но маловероятно, чтобы совпали и марка разыскиваемой нами машины, и ее цвет, и занятная штуковинка-подвеска… Стало быть, можно надеяться, что мы идем по верному следу, по стопам убийцы. Вернее, по отпечаткам протекторов его автомобиля.

Это рассуждение успокоило мою совесть, слегка встревоженную тем неблаговидным поступком, который я намеревалась совершить. Буду я щадить убийцу? Да никогда! И собственность его жалеть не буду!

Воодушевившись, я со своего огневого рубежа метко зашвырнула черно-белого мурзика на крышу машины. На капот кот спрыгнул сам, под машину шмыгнул и вовсе без понуканий, но это уже не имело значения, потому что сигнализация заревела с такой готовностью, словно всю свою бессознательную жизнь только и ждала этого случая.

Поздновато сообразив, что не наметила заранее пути к отступлению, я в панике оглядела двор – куда мне спрятаться? Ничего подходящего на глаза не попадалось, сигнализация орала как резаная, я нервничала и невольно спорола глупость: метнулась прятаться в подъезд, в запарке напрочь позабыв о том, что он единственный!

С мужиком, слетевшим вниз по лестнице, я не столкнулась лоб в лоб только потому, что сама, как перепуганная кошка, с разбегу проскакала вверх почти до второго этажа, а этот тип выпрыгнул из квартиры на первом. Впрочем, получилось как нельзя лучше: в окошко на лестничной площадке я в подробностях разглядела, как молодой мужик в спортивном костюме и тапках на босу ногу спешно выключил сигнализацию, поозирался по сторонам и, безадресно ругаясь, вернулся в подъезд. Тут я его видеть уже не могла, зато слышала, как металлически лязгнула входная дверь. Тихонько спустившись на первый этаж, я осмотрела двери четырех квартир и убедилась, что только одна из них бронирована. Таким образом, методом исключения я установила номер квартиры подозреваемого: четвертая!

Итак, теперь я знала, где живет убийца ни в чем не повинной бабы с Тургеневской площади! Можно сказать, нашла его логово! Меня просто распирало от гордости.

Мужик из четвертой квартиры был в домашней одежде и тапках, и это позволяло предположить, что он не собирался уходить из дома в ближайшее время. Я посмотрела на часы: было четырнадцать двадцать. Самое подходящее время для «тихого часа»! Общеизвестно, что мужчины – по-моему, все без исключения! – просто обожают белым днем валяться на диванах и дрыхнуть без задних ног. Наверняка и этот тип завалится поспать часика на два. За это время я вполне успею смотаться в Пионерский микрорайон.

План дальнейших своих действий я набросала схематически. Возьму у Ирки «шестерку», чтобы иметь возможность следить за типом, когда он отчалит из дома, и уже в процессе что-нибудь придумаю.

– Я требую конкретизации! – заявила Ирка, когда я в общих чертах изложила ей свой план. – Предположим, ты сядешь ему на хвост. А зачем?

– Затем, чтобы найти возможность подобраться к нему поближе! – невнятно ответила я, давясь куриным супом.

Суп был горячий, а я очень спешила съесть его, чтобы скорее вернуться на свой наблюдательный пост в девятиэтажке.

– А зачем? – повторила подруга.

– Чтобы узнать о нем побольше и понять, с какой целью он убил ту тургеневскую тетку! Тебе самой это разве не интересно? Я лично не смогу спать спокойно, пока не узнаю, в чем смысл загадочных помадных каракулей на туалетной бумаге!

– Ты будешь спать совершенно спокойно, если он заметит твой подозрительный интерес к своей персоне, – покачала головой Ирка. – Покойно ты будешь спать! Вечным сном! И тогда уже я никогда больше не смогу спать спокойно, потому что буду чувствовать себя виноватой в твоей безвременной кончине.

– И что теперь? – спросила я, отодвигая тарелку.

– Теперь котлеты с макаронами, – ответила Ирка. – Сковорода и кастрюля на плите, положи себе сама.

– Я тебя не о меню спрашиваю!

Я встала из-за стола и начала бегать от мойки к холодильнику и обратно, обходя по плавной кривой Иркину загипсованную ногу, торчащую посреди кухни, как опущенный шлагбаум.

– Если ты такая умная, скажи, что нам теперь делать с этим типом?

– Вообще говоря, этого типа лучше всего было бы передать в руки милиции, – рассудительно сказала Ирка.

– Да? А что мы этой милиции скажем?

– Скажем, что видели, как этот тип совершил убийство! Тем более что это чистая правда.

– Это только половина правды. – Я снова плюхнулась на табурет. – Во-первых, это ты видела, как он совершил убийство. Я в этот момент не смотрела в ту сторону, я ботинок зашнуровывала. А во-вторых, милиция нас обязательно спросит, почему мы так медлили со своим заявлением. Почему сразу не обратились куда надо?

– Потому что мы были так потрясены, что потеряли дар речи! – предложила Ирка.

Я побарабанила пальцами по столешнице.

– Неубедительно.

– Тогда у меня будет другое предложение. – Подруга заметно оживилась, и я поняла, что этот ее запасной вариант на самом деле основной. – Мы сами, без всякой помощи компетентных органов, размотаем этот клубок до самого конца – надеюсь, не нашего… Другими словами, мы будем следить за этим типом, но только вдвоем! Ты и я! Подстраховывая и прикрывая друг друга в случае опасности!

Я подперла голову ладонью, посмотрела на Ирку с укоризной и с намеком перевела взгляд на гипсовую ногу.

– Или ты соглашаешься на мое предложение, или я прямо сейчас звоню Лазарчуку и рассказываю ему все: и про убийство, и про записку из банки! Ну? Что ты молчишь?! – Она сердито нахмурилась.

– Котлеты с луком? – Я потянула носом.

– И с чесноком. Не морочь мне голову, отвечай прямо на поставленный вопрос!

– Пожалуй, я поем, – сказала я. – И тебе тоже советую подкрепиться. Мало ли, вдруг наши шпионские игры затянутся до утра? Где я тебя потом среди ночи кормить буду? – Это и был мой ответ.

Соорудив в глубине квартала девятиэтажную башню, строители предусмотрели лишь один подъезд к ней. Эта ошибка была нам с Иркой на руку: можно было не сомневаться, что серебристая «девятка» убудет от башни именно тем путем, каким прибыла. Я припарковала нашу «шестерку» так, чтобы стартовать за «девяткой», как только она выкатится на магистраль.

– А что, если он не поедет на машине? – запоздало спохватилась Ирка. – Вдруг этот тип пойдет пешком? Тогда ему будут открыты все пути-дороги, и мы его потеряем!

– Не потеряем, – ответила я, поворачиваясь, чтобы подхватить с заднего сиденья бинокль. – Слава богу, у некоторых из нас ноги в порядке. Если что, я побегу за этим типом на своих двоих.

– Ты куда?! – обеспокоилась подруга, видя, что я выхожу из машины.

– Туда. – Я махнула рукой в сторону девяти-этажки. – Засяду в песочнице с биноклем и буду следить за подъездом. Если этот тип выйдет и сядет в машину, я успею добежать к тебе раньше, чем он вырулит со двора. А если он пойдет куда-то пешком, я пойду следом.

– Ни пуха! – крикнула Ирка.

Я скептически усмехнулась. Как раз клочьев пуха и шерсти на бортиках песочницы было немало. Похоже, там отирались разномастные коты и кошки всего квартала! Хотя водку из пластиковых стаканчиков пили, наверное, все-таки не они.

Выбрав местечко почище, я угнездилась на сыром и холодном деревянном брусе, поднесла к глазам бинокль и застыла – вся внимание. Час был поздний, без малого восемь вечера, давно стемнело, и во дворе не было ни души. Серебристая «девятка» по-прежнему стояла у подъезда – стало быть, мы не опоздали.

Прошло примерно с полчаса, и я пожалела, что мы не задержались с началом слежки еще хоть немного. В неприметной черной спортивной курточке, напяленной вместо своей обычной шубки с целью лучшей маскировки на местности, я откровенно мерзла. Узкий бортик песочницы продавил в моей заднице анатомически ненормальную поперечную вмятину, окуляры бинокля вросли в глазницы, а этот тип и не думал появляться!

Я уже почти решила махнуть рукой на детективные игры, свернуть наблюдательный пост и вернуться в теплую машину к Ирке, как вдруг свет в одном из окон первого этажа, предположительно, по моим расчетам, четвертой квартиры, погас. Спустя десять-пятнадцать секунд из подъезда вышел этот тип.

Я не сразу его узнала, потому что в прошлый раз на нем был спортивный костюм, а теперь – небесно-голубые джинсы и черный трикотажный джемпер. Во что он был обут, не знаю, не разглядела. Во всяком случае, не в комнатные тапки. Под мышкой мерзавец держал пиджак и выглядел великолепно, я сама чуть слюнки не пустила: светлые джинсы подчеркивали узкие бедра, джемпер обрисовывал рельефные мышцы. Разворот плеч, гордая посадка головы, густые светлые волосы стильно подстрижены… Да он красавчик, этот тип!

Отчего-то это меня разозлило. Как же можно быть таким симпатичным и при этом убивать людей!

Убедившись, что я не обозналась – красавец в джинсах, мужик в тапках и водитель «девятки» един в трех лицах, – я спрыгнула со своего насеста, сунула бинокль за пазуху и на плохо гнущихся, закоченевших ногах побежала в машину к Ирке. Ее вытянувшаяся от внимательности физиономия прижималась изнутри к стеклу, напоминая собой висящую в океанских глубинах камбалу.

– Ну?! – В ожидании новостей подруга аж подпрыгивала, заставляя кресло мучительно скрипеть.

– Баранки гну! – Я торопливо влезла в машину, завела мотор и приготовилась стартовать.

Серебристая «девятка» неторопливо выехала со двора, немного помедлила, выжидая, и аккуратно влилась в поток машин.

– Поехали! – закричала мне Ирка. – Уйдет, гад!

– Врет, не уйдет! – Я решительно вывела «шестерку» на улицу.

От автомобиля типа нас отделяли всего две машины. Авось не потеряем!

– Смотри, какой дисциплинированный водитель! – Ирка без устали восхищалась нашим преследуемым, который за десять минут не нарушил ни единого правила дорожного движения.

Я-то уже успела допустить их полдюжины, но подруга, против обыкновения, меня за это не пилила. Понимала, что я всеми силами стараюсь не потерять объект.

– За таким следить – одно удовольствие! – сказала она.

При этом посмотрела на меня так, что я поняла: все мои водительские ошибки замечены и непременно будут поставлены мне «на вид» в более подходящее время. Я вздохнула.

– Он притормаживает, – забеспокоилась Ирка.

Как будто я слепая!

– Будь повнимательнее, если этот тип будет парковаться, нужно будет остановиться поблизости, но не впритык к «девятке». Потом пропустим его, а сами снова сядем ему на хвост, – возбужденно болтала подруга.

– Помолчи, пожалуйста, – попросила я, от сосредоточенности высовывая кончик языка.

Парковка – моя водительская ахиллесова пята. Обычно я с трудом вписываюсь в нужное место.

«Девятка» съехала на подъездную дорожку к сияющему огнями зданию ночного клуба «Америка». Этот модный «ночничок» с претензиями на заведение экстра-класса открылся в нашем городе всего пару месяцев назад. Я была там только однажды, да и то по работе, снимала рекламный сюжет. Машина прокатила вдоль вереницы иномарок разной степени крутизны и скромно притулилась на окраине клубной стоянки, у заборной сетки. Я провела нашу «шестерку» еще дальше, к соседней пятиэтажке, и остановила под прикрытием мусорного бака.

– Замечательно! – недовольным тоном воскликнула Ирка, принюхиваясь. – Лучшего места, чем это, ты, конечно, не нашла! Мы будем сидеть и наслаждаться ароматами помойки!

– Наслаждаться ты будешь одна, – возразила я, в бинокль отслеживая перемещение типа из «девятки» в прозрачный холл «Америки». – Я пойду за ним!

– В таком-то виде? – подруга критически оглядела меня и сморщила нос еще больше.

Я посмотрелась в зеркальце под лобовым стеклом, но увидела только свою вытянутую физиономию:

– А чем тебе не нравится мой вид?

– Ты не накрашена, не причесана, одета в старые джинсы и потрепанную курточку с китайского рынка. Сапоги на тебе, правда, вполне приличные, но не пойдешь же ты в это шикарное заведение в одних сапогах, как сказочный кот?! Хотя это как раз произвело бы впечатление.

Я задумчиво еще раз посмотрела на аквариум клубного холла. Да, рыбки там плавали яркие! Среди мужиков еще попадались немногочисленные экземпляры в джинсах, как наш тип, но непременно в клубных пиджаках. А вот дамы были расфуфырены, кто во что горазд! Что там Ирка сказала, не пойти ли мне туда голышом, в одних сапогах? Ха, а ведь это мысль!

– Что у тебя под платьем? – деловито спросила я Ирку.

– Как это – что у меня под платьем? Я сама у меня под платьем! – удивилась подруга.

– Идиотка! Белье на тебе какое? Комбинация какая-нибудь есть?

– Комбинации нет, – с достоинством призналась Ирка. – Есть лифчик и трусы. И колготки. И еще нижняя юбка.

– Какого цвета юбка?

– Черного, а что?

– Снимай! – велела я, тоже начиная разоблачаться.

Не задавая лишних вопросов, Ирка послушно расстегнула дубленку, задрала подол платья и попыталась стянуть с себя нижнюю юбку. Нога в гипсе ей мешала, пришлось помочь.

– Как хорошо, что она не на резинке, а на кулиске! – обрадовалась я, заполучив черную шелковую юбку. – Я смогу затянуть ее на своей талии, и она с меня не свалится!

– Как ты ее наденешь, поверх дырявых джинсов? – заинтересовалась Ирка.

– Не видишь, что ли, джинсы я уже стянула!

Держа юбку в руках, я вылезла из машины, в салоне которой не могла как следует развернуться.

– Далеко не уходи, я хочу это видеть, – попросила Ирка.

– Любуйся!

Я сняла куртку и свитер и осталась в сапогах и белье. Этот черный трикотажный комплект – короткую тугую маечку-лифчик и трусики-бикини – я подарила сама себе на Новый год. При внешней простоте белье было дорогим и очень, очень качественным.

Стуча зубами от холода, я надела Иркину шелестящую юбку, туго затянула кулиску и аккуратно распределила складки по талии. Юбка закрыла мои ноги до середины икры.

– Вечерний прикид, да? – Ирка оценивающе оглядела меня с ног до головы. – Знаешь, а ведь неплохо смотрится! Черное, сверху обтягивающее и с полоской голого живота, снизу шуршащее и летящее… От кутюр, да и только! Хотя чего-то все же не хватает…

– У тебя в сумке расческа есть? Давай сюда, – велела я. – И помаду давай, если есть.

Радостно засмеявшись, Ирка с трудом нагнулась, подхватила с пола свою пухлую торбу и сделала рукой резкий рывок, как рыбак, подсекающий рыбину. Одновременно раздался противный резкий звук, похожий на возмущенное утиное кряканье.

– Держи! – торжествующе воскликнула подруга.

Я посмотрела на то, что она мне протягивала, и тоже обрадовалась:

– Ирка, ты гений!

Подруга широким жестом оторвала от своей пижонской сумки кожаный «язык» с красивой пряжкой, выточенной из оленьего рога. Впрочем, может, и не из оленьего вовсе, а коровьего или бараньего, какая разница? Отполированная до блеска костяная штуковинка, перламутрово переливающаяся и искрящаяся, смотрелась очень красиво.

– Застегни ее на шее, как колье, – велела мне Ирка. – Потуже, чтобы не болталось, и пряжкой вперед. Отлично! Эх, почему я не посвятила себя высокой моде!

Я снова села в машину и, глядя в зеркальце заднего вида, выданной мне расческой гладко причесала волосы и старательно соорудила на затылке элегантный низкий пучок. Красной Иркиной помадой я нарисовала себе манящие уста и в качестве завершающего штриха протерла чистым носовым платком сапожки.

– Супер! – одобрительно сказала Ирка. – Теперь ты выглядишь так, что умереть можно!

– Умереть можно запросто, – согласилась я, покидая теплый автомобильный салон. – От пневмонии! Хочешь не хочешь, а придется мне идти в этот буржуйский оазис полуголой, не надевать же поверх всего этого сумочно-бельевого великолепия болоньевую куртешку!

– Ой! Знаю! – Подруга звонко шлепнула себя по лбу и сделала безуспешную попытку выбраться из машины.

– Сиди! – прикрикнула на нее я. – Куда это ты собралась?

– В багажник!

Ирка ворочалась на сиденье, как пробудившийся медведь в берлоге.

– Там тебе будет еще более тесно, – предупредила я.

– Я не собираюсь сама лезть в багажник! – рассердилась подруга. – Я просто хочу достать из него шкуру!

Незадолго до Нового года какой-то приятель-охотник презентовал Моржику великолепную шкуру большого волка. Моржик постелил ее на водительское сиденье, но Ирка заклеймила супруга как мещанина и пижона – два в одном – и потребовала депортации шкуры из машины. Объяснялось внезапное волконенавистничество очень просто: подруга как раз купила новые автомобильные чехлы и хотела беспрепятственно ими любоваться.

Я метнулась к багажнику и достала из него цветной пакет с торчащей из него когтистой лапой. Шкура оказалась здоровенной: если мерить от носа до хвоста, то почти с меня, а во мне сто семьдесят два сантиметра!

Я изящно задрапировалась в шкуру, набросив ее на плечи как меховой палантин.

– Отпад! – восторженно всплеснула руками Ирка. – Просто высший класс! Карден с Диором свободно могут удавиться в одном клозете!

Я не успела поинтересоваться, почему для совершения суицида подруга отвела паре великих кутюрье такое странное место.

– Деньги возьми! – напомнила Ирка. – И мобильник!

Секунд пять я пристально смотрела на портмоне, протянутое мне Иркой, потом отрицательно покачала головой. Потертый бумажник не вписывался в мой новый образ. Я скатала в трубочку несколько купюр и затолкала этот аккуратный маленький рулончик в чехол сотового. Поискала, куда бы в отсутствие карманов пристроить сам сотовый, и пристегнула ремешок к трусикам, сбоку, опустив телефон в складки юбки.

– С богом!

Ирка размашисто перекрестила меня, я глубоко вдохнула холодный ночной воздух и решительно ступила на тропу войны.

Тропа эта была покрыта красной ковровой дорожкой, но от этого не становилась менее скользкой. В смысле опасной.

Стеклянные двери «Америки» при моем приближении разъехались сами собой. Через фейс-контроль на входе я прошла, как раскаленный нож сквозь сливочное масло: охранники прямо-таки брызнули в стороны, затихнув от восхищения. Вид у меня и впрямь был сногсшибательный, я смогла в этом убедиться тут же, в холле, посмотрев на свое отражение в огромной зеркальной стене.

Удивительно, какими скудными средствами в кратчайший срок удалось превратить Золушку в Принцессу! Разнородные предметы экипировки образовали гармоничный экстравагантный ансамбль. Мягкие сапожки-мокасины, кожаное ожерелье с костяной пряжкой, роскошный волчий мех, обнаженные плечи и полоска голого загорелого живота придавали моему образу что-то волнующе-первобытное и дико сексуальное. Иркина полупрозрачная шелковая юбочка игриво шуршала, а болтающийся на бедре мобильник в черном кожаном чехле смотрелся как оружие, вроде небольшого мачете в ножнах.

– Прошу, прошу! – Не успела я вдоволь налюбоваться собой в супергигантском зеркале, как передо мной мелким бесом завертелся какой-то парниша в униформе.

Высоко подняв голову и гордо расправив плечи, я неслышным индейским шагом проследовала по мраморному полу холла в обеденный зал, где мое появление произвело маленький фурор. Хорошо одетые мужчины и щедро раздетые женщины на мгновенье забыли о трапезе, а какой-то официант с нагруженным подносом вообще застыл на одной ноге, как цапля. Я обвела зал цепким взглядом, но типа из «девятки» ни за одним столиком не увидела.

– Скажите, а где у вас бар? – спросила я предупредительного юношу в униформе.

– Прошу, прошу! – снова завел он, увлекая меня куда-то.

Я угадала: тип был в баре. Он непринужденно сидел на высоком табурете, свесив до пола одну до неприличия длинную ногу, а вторую поставив на ступенечку. Неспешно лакал из низкого широкого стакана какое-то пойло, судя по цвету напитка и таре – виски. Никаких вам разноцветных коктейликов в легкомысленных бокальчиках с засахаренной кромкой, фруктово-ягодными добавками и цветными трубочками. Думаю, выбором напитка тип стремился подчеркнуть свою мужественность.

При виде меня глаза мерзавца сверкнули, как габаритные огни автомобиля! Тип осторожно поставил стакан на стойку и затянулся сигаретой, с прищуром глядя вдаль, как Клинт Иствуд. Для полноты картины ему не хватало ковбойской шляпы и верного скакуна.

Вместо мустанга гарцевал бармен, взмыленный от показной деловитости мужичок с хитрым глазом пройдохи. Я поманила его пальчиком, и он прискакал в ту же секунду.

– Наболтаете мне что-нибудь несерьезное? – попросила я, кивнув на серебряный шейкер.

– Наболтаю что угодно! – заверил меня пройдоха.

Не прошло и десяти секунд, как на стойке передо мной оказался высокий бокал с чем-то дымчато-голубым, пенящимся и, кажется, даже слегка дымящимся.

– Это часом не жидкий азот? – опасливо поинтересовалась я, не спеша дегустировать коктейль.

– Нет, это смесь денатурата с шампунем! – хохотнул бармен.

Он заглянул в мое удивленное лицо и неожиданно по-свойски подмигнул:

– Какие люди в Голливуде! Ленка! Ты меня не узнала?

От неожиданности я поперхнулась пойлом, у которого был отчетливый мятный вкус.

– А вы кто? – Я поморгала, присматриваясь.

– «А вы кто»! – передразнил меня бармен. – Дед Пихто! Ну же, давай вспоминай: восемьдесят восьмой год, Анапа, пионерский лагерь «Альбатрос»! Столовая, спецпаек для дистрофиков!

– Санечка! – ахнула я, всплеснув руками.

Оказывается, этого мужичка я знала очень-очень много лет назад, когда я была еще студенткой, молодой и зеленой – в частности от хронического студенческого недоедания. Сам же этот усатый прохиндей был в те времена совершенно безусым альтруистом. Я проходила в пионерском лагере педагогическую практику, а Саня был в составе поварского десанта от какого-то кулинарного техникума. Мой бледный вид тронул его сердце, и он все лето меня подкармливал, украдкой от шефа наваливая и в мою тарелку горы калорийной пищи, которая не имела к вожатскому рациону никакого отношения, потому что готовилась специально для администрации лагеря. Спецпаек я с благодарностью принимала, прилагавшиеся к нему робкие ухаживания деликатно отвергла, и мы с поваренком Саней целое лето находились в теплых дружеских отношениях.

Умилившись своим воспоминаниям, я едва не прослезилась, но вовремя взяла себя в руки:

– Санечка, прости, не буду бросаться к тебе с поцелуями, я тут нынче с секретной миссией, не хочу привлекать к себе внимания!

– Тогда зачем же ты так вырядилась? – Бывший поваренок восторженно прищелкнул языком. – Ну, чисто Чита – королева джунглей! Не хватает только ручного слона на цепочке!

– Слон остался в машине, – пробормотала я, вспомнив Ирку.

– Не могу сказать, что усиленное питание пошло тебе на пользу, – посетовал Саня. – По-моему, в весе ты не сильно прибавила.

– Привесы всегда были моим слабым местом, – согласилась я.

– Но это ничего, выглядишь ты прекрасно, – польстил мне Саня. – Высока, стройна, бела!

– И умом, и всем взяла, – продолжила я.

– Знаю-знаю, ты работаешь на телевидении, – поспешил перебить меня старый знакомый.

– Тс-с-с! Прошу тебя, говори тише! – попросила я, незаметно оглядываясь на типа.

Сигарету он уже докурил, виски допил и теперь внимательно разглядывал народ в баре. Кого-то ищет?

– Санечка, ты случайно не знаешь, кто этот парень? – спросила я усатого экс-поваренка.

– Знаю, и вовсе не случайно.

Он скривился, словно откусил от того лимона, который ловко кромсал тонкими аккуратными ломтиками, не переставая предаваться нашим с ним общим воспоминаниям.

– Этот очаровательный парнишка – жиголо.

– Кто?!

– Не знаешь, кто такой жиголо? Такой коварный тип! Кавалер-содержанец, платный дамский угодник!

– Серьезно?! – Я развернулась, как орудийная пушка, и в упор уставилась на типа.

Никогда раньше не видела живого жиголо! Вот, значит, какие они, продажные мужчины!

Заметив мой откровенный интерес, тип расправил плечи и подарил мне долгий страстный взгляд – я чуть замертво не упала. А был бы поблизости мой муж, замертво упал бы этот тип! Мой Колян и повыше этого наемного любовника, и покрепче, и вообще лучше во всех отношениях! Хотя я, как порядочная женщина и верная супруга, разумеется, не собираюсь тестировать типа во всех отношениях…

– А почем кило? – не поворачивая головы, шепотом спросила я у Сани. – В смысле, сколько он берет за час?

– Подруга, ты за кого меня принимаешь? – Саня нешуточно обиделся. – Я бармен, а не сутенер! Прейскуранта на продажных мужиков у меня нет!

– А жаль, – сказала я, пытаясь вспомнить, сколько денег сунула в чехол сотового.

Чтобы вытрясти из этого типа какие-нибудь сведения, нужно подобраться к нему настолько близко, насколько я, приличная женщина, к посторонним мужикам не приближаюсь. Ближе некуда надо подобраться, лучше всего аж в постель, да и там он, пожалуй, бдительности не потеряет. Для него-то постель – самое что ни на есть рабочее место, кто же на работе расслабляется… Этот гад «завалит ухо» только под общим наркозом…

– Саня, я могу попросить тебя об услуге? – Я просительно посмотрела в глаза старому приятелю.

– Ну? – бармен расправил плечи так же, как незадолго до того это сделал тип.

– Ты не мог бы организовать усиленное алкогольное питание для этого парня? Ну, для жиголо? Мне позарез нужно напоить его до потери сознания, но так, чтобы он сам этого не заметил! Нельзя ли наболтать пару таких коктейликов, чтобы клиент быстро и легко упился до свинячьего визга? Это для него, а для меня, наоборот, что-нибудь псевдоубойное: с виду дабл-виски, а на деле слабый чай со льдом, что-то вроде этого?

– Полагаешь, что первой до этого додумалась? – Саня цинично усмехнулся. – Ох, подруга, знала бы ты, сколько раз меня уже просили о чем-то подобном! Не боись, отключу я твоего красавца вернее, чем хлороформом! Отрубится как миленький!

– Сколько с меня? – Я полезла в складки юбки за фаршированным деньгами телефонным чехлом.

– За счет заведения! – широко улыбнулся Саня. – В честь нашей встречи, мадам! К тому же мне давно хотелось сделать какую-нибудь пакость этому красотульке!

– Тогда начинай! – велела я, одергивая на себе короткую маечку.

Не для того, чтобы прикрыть голый живот, а чтобы побольше обнажить грудь.

Агрессивно помахивая зажатыми в руках волчьими лапами с распущенными когтями, я скользнула вдоль стойки ближе к типу, хищно прищурилась и плотоядно оглядела его с головы до ног. Только что не облизнулась!

– Мы знакомы? – удивленно-доброжелательно спросил он.

Надо же, и голос у мерзавца приятный! Причем знакомый голос! Это он мне назначал встречу у памятника Тургеневу!

– Пока не знакомы, – несколько угрожающе ответила я. – Но, надеюсь, вот-вот познакомимся! Если вы, конечно, не против новых друзей!

– Подруг, – с намеком поправил меня тип, непринужденно завладевая моей рукой с зажатой в ней волчьей лапой.

И какую-то из конечностей сразу же поцеловал. Быстрый, однако!

– Алена, – немного нервно улыбнувшись, сообщила я шустрому жиголо редко используемый вариант своего имени.

– Антуан, – проворковал он в ответ.

Так и сказал: «Антуан»! Как же, поверила я! Небось на самом деле он просто Антошка!

– Вы позволите, я вас угощу? – Я потыкала волчьими когтями в сторону полутемной ниши с круглым столиком.

– Я сам! – улыбнулся тип, продемонстрировав такие великолепные зубы, которым позавидовал бы и мой покойный волк.

Я подумала было, что он хочет сам меня угостить, но Антуан-Антон всего лишь выразил готовность самолично перенести на столик напитки. Проворный Саня уже успел сочинить для нас пару коктейлей и выставил их на барную стойку, сообщив:

– Как заказывали: молодому человеку легкий коктейль, а прекрасной даме дабл-виски!

– Вообще-то я предпочитаю более крепкие напитки! – притворно нахмурился Антуан, заботливо сопровождая меня к столику.

– А я предпочитаю трезвых мужчин! – отрезала я, не спеша опускаться на металлический, с виду абсолютно твердый стул.

Подумав, я накрыла его своим дохлым волком и уселась на мех.

– Как прекрасно, когда женщина точно знает, чего она хочет! – Антуан подарил мне восхищенно-одобрительный взгляд и шустро усвистел к бару за нашими напитками.

Поддерживая свой имидж железной леди, я залпом выпила эрзац-виски и жестом побудила типа последовать моему примеру.

– Вообще-то коктейли не пьют залпом. – Антуан сделал попытку воспротивиться моему невинному желанию заставить его в рекордные сроки нажраться, как свинья.

– А за прекрасных дам? – нажала я.

– За прекрасных дам – стоя!

Галантный кавалер вскочил на ноги и добросовестно выхлебал термоядерную смесь имени моего пионерлагерного приятеля Сани.

Внимательно наблюдая за типом, я заметила, что его слегка качнуло уже на половине порции. Осушив бокал, Антошка, как предположила я, снова принял сидячее положение и попытался сгрести со столика мою руку, но немного промахнулся. Я расценила это как признак того, что убойная сила Саниного коктейля незамедлила с проявлением, и с намеком замахала бармену:

– Повторить, пожалуйста!

– Сей минут! – молодцевато гаркнул Саня.

Новая пара разновеликих бокалов возникла на стойке действительно почти моментально.

– На этот раз я сама схожу. – Я удержала Антуана, пытающегося подняться, чтобы предупредительно смотаться за выпивкой.

– Но…

– Обожаю ухаживать за мужчинами! – доверительно поведала я стремительно косеющему кавалеру. – Кроме того, когда я встану и пойду к стойке, у вас будет дополнительная возможность полюбоваться моей безупречной фигурой. В одежде!

Упоминание об одежде окончательно сломило слабое сопротивление типа. Украдкой оглянувшись на него от стойки, я увидела, что Антуан-Антоша прикрыл глаза: то ли мечтательно воображает, какова я буду без покровов, то ли задремывает…

– Что ты ему налил? – конспиративно поинтересовалась я у Сани.

– Секрет фирмы! – довольно хохотнул приятель. – Коктейль «Ведьмина кровь»! Будь уверена, второго бокала этот ласковый хлюпик не переживет! Готовься к выносу тела!

Взмахнув юбкой, я с полными бокалами в руках полетела в наш уютный склеп на пару сидячих мест.

– Ну, за знакомство! – Я втиснула «Ведьмину кровь» в вялую длань своего снулого кавалера и залпом выпила свой айс-ти.

– За знакомство мы уже пили, – заупрямился Антуашечка.

– Какие вы, мужчины, капризные, – посетовала я. – Тогда давай выпьем за милых дам!

– За дам тоже пили, – уперся захмелевший жиголо.

– Тогда за родителей! – рявкнула я.

Тип послушно пригубил пойло.

– Есть такая народная примета: как мужчина ест, так он и работает, – сказала я, сверля его пронзительным взглядом. – В моей версии – как он пьет, так и любовью занимается!

Тут было бы уместнее более крепкое выражение, но я лично не знаю, каким приличным словом можно назвать энергичный половой акт! Вот задачка для филолога!

Помню, заглянула я как-то в гости к своему приятелю-журналисту Генке Конопкину в редакцию газеты «Живем!» и застала коллегу в творческих корчах. Генка, а с ним интеллигентнейшая женщина, редакторша Марина Леонидовна, и еще одна журналистка, Наташа Синичкина, мучительно правили какой-то Генкин очерк. Темы его я решительно не помню, но в тексте несколько раз попадалось одно такое слово, которое на «т» начинается, на «ся» кончается. Марина Леонидовна требовала заменить этот глагол более пристойным, Генка и Наташа послушно искали синоним. Со стороны, на мой свежий взгляд, это выглядело как базарная свара! Задача усложнялась тем, что развернутые определения вроде «энергично вступать в интимные отношения» заведомо не соответствовали динамичному стилю повествования, а короткие емкие глаголы отчетливо попахивали непечатными выражениями. «Е-п-р-с-т!» – восклицал Генка. Несколько секунд Марина и Наташа вслушивались в звучание сказанного, потом кто-нибудь из них отрицательно качал головой и через мгновенье провозглашал: «Е-к-л-м-н!» Они перебрасывались непристойными словами с абсолютно серьезными мордами, потому что не матерились, а истово и самозабвенно предавались процессу литературной правки. Однако ничего лучшего, чем первоначальное полуцензурное «трахаться», все-таки не придумали…

Я улыбнулась своим воспоминаниям, в упор посмотрела на Антуана и увидела, что мои слова ударили нежного юношу, как кнут, подстегнув его осушить бокал одним глотком. Я еще шире улыбнулась и подперла голову рукой, дожидаясь, пока чудесное пойло подействует. Спешить мне было некуда.

Бедняга Антуан, пьянеющий с фантастической скоростью, раскраснелся как маков цвет и понес слюнявый бред о неземной любви и жгучей страсти, то и дело приплетая к ним благодарность, взаимность и какие-то загадочные «ответные шаги». У меня сложилось впечатление, что тип хотел сообщить мне свои расценки, но по пьяни как-то не вырулил из дебрей смутной «адекватности» на торную тропу голого расчета. Наблюдая стремительное превращение довольно-таки симпатичного хомо сапиенс в бессмысленную пьяную скотину, я хладнокровно и безразлично пропускала слащавые тексты мимо ушей. Была невозмутима и терпелива, как стервятник, дожидающийся, пока издыхающее животное прекратит реветь и биться в судорогах.

Несчастное двуногое сдохло через две-три минуты после того, как в его желудок влилась последняя капля «Ведьминой крови». Так и не закончив бесконечную витиеватую фразу, в которой заблудился бы и абсолютно трезвый менестрель, Антуан опустил длинные ресницы, мелодично всхрапнул и покачнулся.

– Ой! – воскликнула я.

До меня с опозданием дошло, что самой мне мужика в состоянии нестояния не вынести, и я побежала за помощью к Сане.

Он понимающе кивнул, подмигнул кому-то в дверях, и похожий на молодого бизона парниша в униформе нарисовался у нашего столика раньше, чем я отклеилась от барной стойки.

– Ваш покойник? – безразлично поинтересовался мускулистый Бизон, привычно закатывая рукава.

– Мой, мой!

Строго говоря, при мне было даже два покойника! Первым делом я сгребла со стула дохлого волка, за сохранность которого отвечала перед Иркой, и уже потом помогла вышибале поудобнее прихватить неподвижное тело сладко посапывающего Антуана.

– Куда нести? – На пороге заведения Бизон огляделся. – Может, вызвать такси?

– Не нужно, тащите его на помойку, – торопливо ответила я, обегая Бизона, чтобы показать ему дорогу к нашей «шестерке».

Непроницаемая физиономия Бизона дрогнула.

– Че так сразу – на помойку? – укоризненно спросил он. – Ну, нажрался мужик, с кем не бывает!

– Не беспокойтесь, я его не выброшу, – пообещала я. – Он мне еще пригодится! Грузите труп во-он в ту белую машину, на заднее сиденье. На переднем уже есть одно малоподвижное тело.

– Че, коллекцию собираешь? – развеселился Бизон.

– Скорее досье, – ответила я, открывая заднюю дверцу «шестерки».

На переднем пассажирском сиденье слабо зашевелилась Ирка. Похоже, пока меня не было, подруженька сладко спала!

– Ну, чисто катафалк! – продолжал потешаться Бизон.

– Спасибо за помощь!

С этими словами я вручила ухмыляющемуся детине дежурный полтинник из числа заныканных в кобуре, тьфу, в чехле сотового!

Добрый молодец козырнул, я завела машину и вывела ее со стоянки у помойки на пустую ночную улицу.

Пару кварталов мы проехали в полном молчании. Потом Ирка открыла рот, откровенно зевнула и спросила:

– Куда едем?

– Слава богу, заговорила! – ворчливо отозвалась я. – Мне уже и впрямь стало казаться, будто я рулю передвижной усыпальницей на две персоны!

– Кстати, о персонах. Это наш тип? – не оборачиваясь, подруга потыкала пальцем через плечо.

– Наш.

– Наш вроде был трезвый?

– Был.

– Когда же он успел так нажраться? Сколько я проспала – двадцать лет, как Рип Ван Винкль?

Чувствовалось, что Ирка долго молчала, теперь ей хочется поговорить и заткнется она не скоро.

– Ты продрыхла около получаса, – ответила я, мельком взглянув на часы на приборной доске. – А нажрался он не сам по себе, это я его так напоила.

Подруга хрюкнула, умудрившись уместить в одном коротком звуке бездну негодования:

– Славненько! Сначала он человека убивает, а потом водку жрет на наши деньги!

– Не водку и не на наши, – возразила я. – Это была халява от заведения.

– С чего бы это халява? Ты оказалась миллионным посетителем? Или тебя выбрали королевой бала? – заинтересовалась Ирка.

– Ага. Читой – королевой джунглей, – хихикнула я, вспомнив, как назвал меня Саня.

– Чита – это вроде обезьяна? В кино про Тарзана? – Ирка машинально оглянулась на красавчика на заднем сиденье. – С некоторой натяжкой тип за него сойдет. А что до обезьяны, так ты, наверное, знаешь, мужики каждую женщину за рулем называют «обезьяна с гранатой»!

– Мы не с гранатой, мы с пороховой бочкой. – Я с трудом удержалась, чтобы тоже не оглянуться на мирно посапывающего Антуана. – Взяли в компанию хладнокровного убийцу и в ус не дуем!

– Давай его выбросим! – предложила подруга. – Лично я им совершенно не дорожу.

– Успеем еще выбросить, – ответила я на подъезде к знакомой девятиэтажке.

У подъезда я заглушила мотор и задумчиво посмотрела на Антуана, который по-прежнему не подавал более явных признаков жизни, чем тихое сопение.

– Ты нипочем не допрешь его одна, даже на первый этаж, – угадав, о чем я думаю, сказала Ирка. – А я, к сожалению, ничем не смогу помочь, я нынче и свое-то бренное тело едва таскаю!

– Это неважно, потому что оба ваших тела останутся в машине, – объявила я. – В мои планы не входит доставка этого типа в его родные пенаты. Зачем это мне нужно, чтобы назавтра, проспавшись, он сообразил, что кто-то посторонний был в его квартире?

– Ты разве не пойдешь в его квартиру? – удивилась Ирка.

– Обязательно пойду, затем и приехала! Но самого Антуана туда не потащу. Попозже мы его отвезем обратно к «Америке».

– Так зачем же тогда мы приволокли его с собой? Надо было сразу оставить на помойке!

– А вдруг в наше отсутствие он очнулся бы, сел в свою машину, приехал домой и застукал меня в своей квартире? – возразила я. – Нет уж, пусть посидит тут, а ты за ним присмотришь.

– А если он очнется здесь?! – Ирка занервничала.

– Если он очнется, ты возьмешь свой костыль и дашь ему по башке, чтобы снова отключился! – рассердилась я. – Все, хватит болтать, я пошла! Прикрывай мою задницу!

– Твою задницу гораздо лучше прикрыли бы джинсы, на которых сейчас валяется этот продажный алкаш-убийца, – заметила Ирка. – Волка-то хоть оставь, неземное видение! И куртку надень, не свети голым пузом, как индийская танцовщица!

Я без возражений надела куртку, застегнула ее и переложила в карман из декольте тугой майки связку ключей, конфискованную у Антуана еще в баре «Америки».

– Не поворачивайся к нему спиной, – предупредила я подругу, выходя в ночь и закрывая за собой дверцу.

И, уже удаляясь, услышала, как Ирка грохочет в салоне не то гипсом, не то костылем, пытаясь развернуться к типу.

Металлическая дверь подъезда со сломанным кодовым замком была приоткрыта. Я протиснулась в щель, и дверь протестующе заскрипела. В подъезде пахло кошками и было темно. Я на ощупь нашла на двери квартиры номер четыре замочную скважину и поочередно приложила к ней ключи со связки, вытащенной у Антуана. По закону подлости подошел только последний, третий ключ. Зато замочек в двери оказался совсем простым! С таким замком стать удачливым домушником – раз плюнуть! Я и плюнула: три раза через левое плечо – чтобы не сглазить свою удачу.

Вошла в темную квартиру, тихонько притворила за собой дверь и прислушалась, от волнения почти не дыша. Хотя вероятность того, что беспринципный жиголо-убийца отягощен большим семейством, представлялась ничтожной, у меня все же не было уверенности в том, что Антуан живет в квартире совсем один. А вдруг где-то в глубине холостяцкой берлоги мирно спит какая-то типова подружка или собачка-доберман? Даже не знаю, что было бы хуже…

Мельком подумав, что в комплект к биноклю пора прикупить прибор ночного видения, я ощупью нашла на стене выключатель и зажгла свет в прихожей. Тут же выяснилось, что собственно прихожей в квартире нет. Похоже, Антуан снес внутренние стены и организовал свое жилище в богемном стиле. Из стандартной однокомнатной квартирки получилось довольно большое помещение с нишами и легкими сдвижными перегородками, отделяющими спальную зону и кухню. Туалет все-таки остался в родных кирпичных стенах.

Претенциозное жилище пустовало. Никто не бросился ко мне с криком «Держи вора!» или злобным рычанием. Я перевела дух и шагнула в комнату, даже не подумав снять обувь. Сапожки у меня чистые, авось не наслежу! А на руки я заранее натянула кожаные перчатки, которые еще дома сунула в карман куртки на всякий такой случай, значит, не наслежу и руками…

Честно говоря, что я тут ищу – и сама не знала! В идеале мне хотелось бы обнаружить какую-нибудь нить, ведущую к загадочной Яне Лори. Например, недурно было бы найти на прикроватной тумбочке женское фото в рамочке – с подписью «Яна Лори» и желательно с указанием паспортных данных этой особы!

Я пошарила глазами по пустым белым стенам и нескольким полкам из толстых неструганых досок, заменявшим собой мещанскую мебель типа «стенки», но ни одного дамского портрета нигде не увидела. В простенке между нишами висела только вставленная в простую деревянную рамочку фотография самого Антуана. Очень симпатичная фотография, на ней тип выглядел юным, неиспорченным и жутко обаятельным: такой скуластый, вихрастый, небритый парниша с выгоревшими до белизны волосами, загорелый и мускулистый, в обрезанных джинсах и линялой тельняшке без рукавов. Одной рукой юный Антуан держался за какую-то веревку, ногой упирался в «банку», подтягивая к причалу небольшую яхту, тоже не слишком ухоженную. Прямо цветная иллюстрация к песенке «Ты морячка, я моряк»!

Мурлыча себе под нос этот стародавний хит, я обошла просторную студию по периметру и остановилась у простого комода из светлого дерева. Выдвинула верхний ящик – там обнаружилось сложенное аккуратными стопочками белье. Выдвинула средний – носки, скатанные аккуратными клубочками. В нижнем, третьем по счету ящике лежали документы. Я взяла малиновую книжечку российского паспорта, открыла ее и полюбовалась еще одним снимком более юного типа. С ума сойти, а он и по паспорту, оказывается, Антуан! Антуан Валерьевич Тоцкий – ничего, звучит вполне пристойно. Вот если бы его папу звали, скажем, Пафнутий Голопупов или Мефодий Пятиряшко, ФИО у сыночка получилось бы незавидное…

Я методично перелистала книжечку паспорта и таким образом выяснила возраст типа – двадцать семь лет, его семейное положение – холост и бездетен, а также регистрацию по месту жительства. Оказалось, что вот уже три месяца, с октября прошлого года, Антуан Валерьевич был прописан в этой самой квартире-студии. А раньше, если верить предыдущей записи о прописке, тип проживал в курортном поселке Лорисе. Или Лорис? В этом милом курортном местечке я бывала, но так и не знаю, склоняется его название или нет. Выходит, миляга Антуаша действительно был морячком. Теперь понятно, почему фото с яхтой висит в квартире на видном месте: дела давно минувших дней, преданья старины глубокой…

Я положила паспорт на место, собралась задвинуть ящик, и тут меня словно обухом по голове ударило! Аж в глазах потемнело и в ушах зазвенело! А когда прояснилось и поутихло, я с размаху шваркнула задвигаемым ящиком себе по пальцу, но даже не заметила этого, потому что все свое внимание употребила на то, чтобы отыскать на историческом фото название яхты. Я готова была изучить каждый квадратный сантиметр снимка с лупой или даже немедленно прикупить к биноклю и уже заявленным в списке необходимых вещей инфракрасным очкам мощный микроскоп, но оказалось, что вполне достаточно пары более или менее зрячих глаз: название суденышка просматривалось на его борту. Правда, первую букву закрывал своими широкими плечами Антуан, а последняя, судя по всему, сама отвалилась, как в классическом случае с яхтой капитана Врунгеля, но угадать ее было можно, потому что краска под ней была более интенсивно-зеленого цвета, чем в целом по борту. Три видимые глазу бронзовые буковки и одна зеленая тень вкупе образовывали усеченное слово «орис». И я готова была дать на отсечение хоть свою руку, хоть Иркин голеностоп, что начиналось название яхты с буквы «л»: «Лорис»! Хотя при беглом взгляде на борт суденышка в отсутствие отвалившейся последней буквы «с» можно было прочитать его как «Лори»!

Стало быть, написанные корявыми печатными буквами слова «Яна Лори» вполне могли оказаться не двумя, а тремя словами! Не женским именем, а целым предложением: «Я на «Лори». Кавычки тот, или скорее та, кто написал записку, могла опустить либо в спешке, либо по неграмотности, либо в целях экономии помады.

Я огляделась, проверяя, все ли в квартире-студии осталось в том же виде и порядке, как до моего появления, и напоролась взглядом на помаргивающий красными цифирками телефонный аппарат. Надо же, у меня дома такой же! Как удачно! Сейчас я промою мозги этому чуду техники – на тот случай, если Антуан еще не додумался заглянуть в список входящих звонков и вычислить Иркин домашний номер.

Я быстренько наградила чужой телефон безнадежной амнезией, выключила свет, вышла, закрыла за собой дверь и вприпрыжку выскочила во двор, с трудом удерживаясь, чтобы не начать одобрительно гладить саму себя по умненькой головушке.

Ирка сидела в машине, полуобернувшись назад, и была похожа на нахохленную сову. Взгляд ее был неотрывно прикован к спящему красавцу. Она даже не обернулась, когда я села в машину.

– Ты его гипнотизируешь? – спросила я, кивнув на типа.

– Ага. Внушаю: «Спать! Спать!» – ответила Ирка, с видимым трудом поворачивая голову.

– Помогает?

– Как видишь, пока еще не проснулся! – Подруга крепко потерла шею и широко зевнула. – А как ты сходила в разведку? Рассказывай! Есть положительные результаты?

– Есть. – Улыбнувшись, я стронула машину с места, направляя ее по маршруту к «Америке».

– Ну? – не дождавшись продолжения, поторопила меня с ответом любопытная Ирка.

– Ну, начнем с того, что никакой Яны Лори, похоже, вовсе не существует, – начала я.

– Ты нашла там ее труп?! – ужаснулась подруга.

Я внимательно посмотрела на нее и покрутила пальцем у виска:

– С ума сошла? Не было там никаких трупов! Яна Лори – это вообще не человек!

– Как это? – Ирка свела брови, и на переносице у нее образовалась вертикальная линия.

– Так! Как слава КПСС! Я пришла к выводу, что мифическая Яна Лори – это неправильно прочтенное нами сообщение о местоположении автора записки: «Я на «Лори».

– То есть их двое? – Морщинка между Иркиными бровями удвоилась.

– Кого двое?!

– Ну их. Автор – раз, и эта Лори, на которой он, – два! – Ирка энергично почесала в затылке. – Послушай, я не поняла: он что же, писал свою цидульку, занимаясь с ней сексом?!

– Да какой секс, о чем ты?! Действительно ничего не поняла! Говорю же тебе, Лори – это не человек!

– Ни фига себе! – Ирка безнадежно забуксовала на одном месте.

– У тебя в последнее время сплошная порнуха на уме! «Лори» – это яхта!

– Какая еще яхта?

– О черт! Бригантина с «Веселым Роджером» на грот-мачте! – Я рассердилась, и меня понесло. – Самая обыкновенная яхта, маленькая, довольно обшарпанная, изначально называлась «Лорис»! Но последняя буква со временем отвалилась, и получилось «Лори»! Дошло или нет? Объясняю для тупых: Яна Лори – это местоимение «Я», плюс предлог «на», плюс имя собственное «Лори»!

Ирка молчала минут пять. За это время я успела проехать мимо стеклянных стен «Америки» и причалить к уже знакомой помойке. В одиночку оттащить спящего мертвым сном господина Тоцкого к его автомобилю мне было не под силу, поэтому я просто-напросто бесцеремонно выволокла Антуана Валерьевича из «шестерки» и пристроила к ближайшему мусорному баку. Правда, проявила гуманизм и не бросила гада лежать в вонючей луже в компании со вмерзшими в лед картофельными очистками, а усадила его на смятую в лепешку картонную коробку от телевизора, сухую и чистую. Авось ничего с ним не случится, разве что отморозит себе рабочий инструмент, зато отлично проспится и сам найдет свою «девятку».

Домой мы приехали около полуночи. В принципе не так уж поздно, но многочисленные приключения истекшего дня настолько меня вымотали, что я начала клевать носом, как только загнала во двор машину.

– Не спи, замерзнешь, – сказала Ирка, с трудом взбираясь на крыльцо.

Очевидно, пассивное сидение в машине позволило подруге сэкономить немало сил, потому что она болтала как заведенная, хотя я ее вовсе не слушала. Добрела до кровати и рухнула, отключившись еще в падении.

– Такой, гад, здоровенный, а нога, как у Золушки! – недовольно провозгласил Рюмашка, повертев в руках дорогие кожаные туфли, стянутые с ног бессознательного Антуана.

Он опустил глаза и посмотрел на свою собственную обувку. Разбитые ботинки с подвязанными веревочками подметками на носках щерились прорехами, из которых видны были грязные пальцы. В дырки задувал холодный ветер, отчего пальцы зябко поджимались, но даже в таком состоянии стопы ее длина сокращалась несущественно. Шансов натянуть на свои растоптанные ласты сорок пятого размера остроносые туфли сорок первого номера у Рюмашки не было. Тем не менее пренебрегать добычей не стоило: Рюмашка прикинул, что туфли можно либо продать, либо обменять у собратьев-бомжей на что-нибудь полезное – еду, выпивку или курево.

– И портянки тоже сюда давай! – скомандовал Рюмашка не слышащему его Антуану, стягивая с ног парня носки, не имеющие дурного запаха и признаков штопки. – Эта амуниция мне и самому сгодится!

Не откладывая дела в долгий ящик, Рюмашка присел тут же, за мусорным контейнером, который он остроумно называл «мой шведский стол», разобрал на составные части свою обувь в стиле «лего» и прямо поверх собственных грязных драных носков натянул снятые с Антуана. Вновь увязывая онучи веревочками, он подумал, что надо бы еще пошарить у спящего пижона в карманах, но реализовать свой план не успел: Антуан заворочался и очнулся.

Бамм! – вскинув поникшую было голову, Антуан звонко ударился затылком о контейнер и застонал.

Потом затейливо выругался, причем к концу длинной матерной тирады его голос окреп. Отметив это обстоятельство, Рюмашка, не производя шума, отполз подальше от помойки и удалился восвояси.

Антуан, перед глазами которого громоздящиеся вокруг мусорные контейнеры плыли, как корабли по волнам, пробормотал:

– Лешка, куда мы пришвартовались?! – и тут беднягу шумно вывернуло.

Через несколько секунд до него дошло, что острый приступ морской болезни приключился с ним вдали от моря, а сияющий огнями пассажирский лайнер, покачивающийся в тумане, является на самом деле зданием ночного клуба. Антуан со всей отчетливостью почувствовал, что его задница покоится не на досках палубы, а на твердой холодной земле и спиной он прижимается отнюдь не к мачте.

– Какого лешего?! – простонал он, с великим трудом поднимаясь на ноги, дрожащие от холода.

С неприятным удивлением Антуан заметил, что ступни его босы, и торопливо зашарил по карманам пиджака, однако и бумажник, и ключи от машины и квартиры были на месте. Немного успокоившись, он привстал на цыпочки, вытянул шею и высмотрел в шеренге припаркованных у «Америки» автомобилей своего верного серебристого «конька».

Морщась от отвращения, он босиком прошлепал по замерзшим лужам с островками разнообразного мусора, сел в машину, захлопнул за собой дверцу, включил печку и задумался, стуча зубами, как кастаньетами.

Девицу, которая угощала его коктейлями, Антуан не забыл, но было ли между ними что-нибудь, кроме совместного распития спиртных напитков, не мог припомнить хоть убей! Внутренний голос подсказывал ему, что от знакомства с этой бабой в черном ничего хорошего ждать не приходится. Пожалуй, Антуан даже чувствовал бы себя спокойнее, если бы из его карманов исчезло что-нибудь ценное: тогда можно было бы объяснить все случившееся обыкновенным мошенничеством. Ну, налила эта Пиковая дама в волчьем палантине ему клофелина в бокал, да и ограбила! Так нет же, ничего не пропало, если только не считать носков и туфель.

– Ну, не ради же итальянских ботинок она меня вырубила? – сам себя спросил Антуан.

К физическому дискомфорту, вызванному долгим сном на весьма свежем воздухе, приплюсовалось душевное беспокойство. Что за чертовщина?! Он изо всех сил старается производить впечатление благонамеренного гражданина: правила дорожного движения не нарушает, коммунальные платежи вносит без задержки, с соседями по дому до отвращения любезен – и что же? Невесть откуда взявшаяся дамочка непонятно зачем «снимает» его в баре и доводит до полной отключки!

– Не нравится мне все это, – постановил жиголо, опуская босые ноги на педали.

Про себя он уже решил, что неплохо было бы найти подозрительную девицу и разобраться с ней, только пока не знал, как это сделать. Правда, ближе к утру Антуан вспомнил имя, которым назвалась несостоявшаяся клиентка: Алена. При этом из глубин его памяти всплыла картинка из стародавнего мультика про сестрицу Аленушку и братца Иванушку: там сказочная тезка подозрительной бабы стараниями Бабы-Яги оказалась на дне озера. Антуану такой поворот сюжета был симпатичен.

Глава 6

Я очнулась и сразу поняла, что лежу в постели не одна. На моем затылке покоилась чья-то теплая когтистая лапа. Еще не вполне проснувшись, я задумалась: с кем это я делю ложе? Лапа огромная, накрывает мою голову, как капюшон, когти на ней как минимум дюймовые. Накладные, что ли? Я пощупала странную лапу и обнаружила, что она сплошь покрыта шерстью. Я что, взяла в бойфренды Снежного человека?!

Тут ко мне вернулась память, и я вспомнила события прошлой ночи, почему-то в обратном порядке. Словно пленку назад перемотала: увидела сначала свое вторжение в жилище Антуана, потом самого Антуана, хлебающего из стакана смерто-убийственный коктейль «Ведьмина кровь», а потом и саму себя, отражающуюся в громадных зеркалах буржуйской «Америки», всю в коже и мехах. Ага!

Сообразив, что к чему, я стянула с себя волчью шкуру, заменявшую мне этой ночью одеяло. Очевидно, заботливая Ирка прикрыла меня чем попало, когда я замертво бухнулась в кровать. Под руку попался дохлый волк: каждой твари по паре!

Мобильник затрезвонил, как пожарная сигнализация. Ничего не понимаю! Какую мелодию ни поставлю в качестве звонка, самая невинная музычка в исполнении моего сотового звучит то нервно, то тревожно! Вот сейчас у меня на «мобилке» запрограммирована в качестве «позвоночной» милая детская песенка «В траве сидел кузнечик». Она звучит так, словно он не в травке сидел, а на зоне, лет двадцать, за убийство с отягчающими обстоятельствами!

Я взяла трубку, и оказалось, что уголовно-лирические мотивы послышались мне не случайно: на другом конце воображаемого провода находился капитан Лазарчук.

– Я чего звоню? – без предисловий начал он. – Ты дома не живешь, что ли?

– Живу, – коротко ответила я, не собираясь отчитываться перед приятелем в своих перемещениях.

– А у тебя меха есть?

– Кузнечные? – сострила я, пытаясь уйти от ответа.

При слове «меха» мне сразу вспомнилась волчья шкура, в которую я куталась накануне. Неужто приятель-сыщик узнал о моих приключениях в «Америке»? Ничего не буду ему рассказывать, я ведь вчера в пылу погони совершила правонарушение! Или даже преступление? Незаконно проникла в частное жилище Антуана Валерьевича Тоцкого! Признайся я в совершенном, Серега меня по головке не погладит!

– Какие кузнечики? – не расслышал Лазарчук. – Не морочь мне голову! Я спрашиваю, у тебя шуба есть?

– Продолжаешь подбирать мне подарок к Восьмому марта? – съехидничала я. – Пятый том Стругацких уже забыт?

– Наплевать на Стругацких! – огрызнулся грубиян.

– Как можно плевать на Стругацких! – я была шокирована. – Не шути святыми вещами!

– Я как раз о вещах и хочу спросить. Ты еще носишь свою шубу из разноцветной овчины?

– Ну? – подтвердила я.

– Ну, так не носи ее пока!

– Почему? – удивилась я. – И что значит – «пока»? Не летом же мне в шубе ходить? Она мне нравится, очень удобная одежка, теплая и легкая!

– Тебе нравится, а маньяку вашему микрорайонному – нет, – отбрил капитан. – Я проанализировал факты, по всему выходит, что он охотится исключительно за бабами в пятнистых шубах!

– Почему? – удивленно повторила я.

– А я почем знаю? Может, он гринписовец! Протестует против ношения одежды из звериных шкур!

– Так меня это не касается, моя шуба сделана из шерсти живых ягнят! – обрадовалась я.

– А все другие из дохлых, что ли? – удивился капитан.

– За других не отвечаю, а мою шубу с овцы не сдирали, просто сшили из полотна, которое сделано из чистой мериносовой шерсти. Ее состригли с животного, не причинив ему никаких неудобств, у меня на шубке нашит специальный ярлычок – «вулмарк», он как раз и означает, что шерсть натуральная и живая. Немного долго это объяснять…

– Вот именно! – перебил меня Лазарчук. – Ты что, будешь читать маньяку лекцию о бескровном способе спускать шкуры с баранов? Или продемонстрируешь ему свою шерстяную этикетку? Да он тебя за это время саму прирежет, как волк овечку!

– Он что, уже кого-то прирезал? – испугалась я.

– Пока нет, наверное, тебя ждет! – съязвил капитан. – Все, я тебя предупредил, моя совесть чиста! Теперь, если тебя угрохают, виновата будешь сама!

– А маньяк виноват не будет, да?

Лазарчук на это ничего не сказал, потому как успел положить трубку.

– Это мне напоминает старый анекдот, – проворчала я. – «Если утонешь, домой не возвращайся!»

Кстати, о водных процедурах: а не пора ли мне вставать?

Зевнув, я посмотрела на наручные часы и обнаружила, что часовая стрелка приближается к одиннадцати, перевернулась на спину и задумалась: а не поехать ли мне в Лорис? Прямо сейчас? Слава богу, сегодня суббота, в родимой телекомпании выходной день, в присутствие можно не идти. А где-то после обеда, если мне не изменяет память, с нашего вокзала идет электричка на Сочи. Восемь часов – и я в Лорисе… Найду там яхту с фотографии, расспрошу аборигенов, может, кто-нибудь вспомнит, кто катался на ней в августе, восьмого числа…

Поставив перед собой цель, я почувствовала прилив сил. Легко вскочила с постели, побежала в ванную и спустя пятнадцать минут, бодрая и свежая, вышла из ароматизированных вод на кафельный пол, как Афродита из пены морской, – в полной готовности к новым приключениям.

По коридору тянуло умопомрачительным запахом свежесваренного кофе и ванили. Похоже, Ирка не только встала, но и завтрак приготовила!

Напевая что-то бравурное, я толкнула дверь кухни и… замерла на пороге с открытым ртом. За столом лицом ко мне сидела Ирка со свежей плюшкой в руке, а напротив нее, ко мне спиной, сидела я сама!

Мое второе Я было облачено в мои же любимые голубые джинсы «Монтана» и черный трикотажный джемпер с игривой надписью: «I am sexy?» И свои русые волосы сексапильный двойник собрал в хвост на затылке так же, как это сделала я сама минуту назад.

– Третьей будешь? – как ни в чем не бывало спросила меня Ирка, приветственно помахав булочкой.

– Почему третьей? – Я сделала шаг вперед и заглянула за дверь, предполагая найти там еще одну близняшку.

За дверью никого не было.

– Я, ты и Ника – получается трое, – невозмутимо ответила Ирка. – Бери чашку, наливай себе кофе, пока он не остыл.

Тут мое альтер эго обернулось, и я поняла, что ошиблась: это не мой «дубль», это Ника.

Ника – весьма любопытное создание, половую принадлежность которого определить затруднительно. По паспорту это тридцатипятилетний мужчина по имени Никита, по складу характера и манерам – восторженная барышня лет семнадцати. Иркин друг детства. Или подруга? Не знаю, как правильно. Ника-Никита – угнетаемое секс-меньшинство, таких еще называют «голубыми». Но враждебное отношение к нему «секс-большинств» ничуть не испортило Никиного легкого характера, он всегда весел, как птичка, и резв, как козлик.

– Приветик, Ленуська! – Ника кокетливо вскинул на меня длинные загнутые ресницы. – Выглядишь прелестно!

– Ты тоже, – буркнула я, обходя фальшивого двойника, чтобы взять с полки чашку и наполнить ее горячим кофе. – Признавайся, откуда у тебя эта черная майка? Я надевала ее – вот так же, с голубыми джинсами, – всего один раз, в боулинг-клуб, и ты не мог меня там видеть, это была закрытая вечеринка для прессы!

– Ах, умоляю тебя! – Никуша махнул наманикюренной ручкой. – Закрытая вечеринка на сто пятьдесят персон! Ты просто не заметила меня, я был там с очень-очень новым другом и поэтому не выпендривался, сидел в уголочке и изображал из себя паиньку.

– А я-то как раз не изображала, – вспомнила я. – Кажется, мы с Коляном устроили тогда небольшое шоу, сплясали суперзажигательное танго с частичным стриптизом…

– Что снимали? – заинтересовалась Ирка.

– Черный верх! – Я искоса посмотрела на Никин сексуальный джемпер и вздохнула. – Никуша! Что я должна сделать, чтобы ты прекратил мне подражать? Когда я в прошлом году подстриглась и сделала мелирование, ты сообразил себе такую же прическу! Когда мне подарили висячие сережки, ты снял с уха серебряное колечко и вдел туда такую же цепочку… А кто стащил у меня из сумки парижскую помаду?!

– В наших магазинах второй такой не нашлось, – потупился Ника.

– Если ты не перестанешь «косить» под меня, я буду носить исключительно мини-юбки и высокие каблуки! – пригрозила я.

Ника мечтательно вздохнул:

– Ах, Ленуська! Только представь: я – в мини и на шпильках! С эпилированными ногами! В чулках со стрелками! Это было бы упоительно! Восхитительно!

Он ласково улыбнулся и успокаивающе похлопал меня по руке:

– Не сердись, дорогая! Пойми: ты женщина моей мечты!

– Ты хочешь сказать, что мечтаешь о такой женщине? – Ирка ткнула в меня пальцем, испачканным джемом. – Ненормальный!

– Он хочет сказать, что мечтает сам быть такой ненормальной женщиной, – объяснила я.

Ника кивнул, аккуратно отщипнул кусочек булочки и положил его в накрашенный ротик.

– Отличные плюшки, – заметила я, впиваясь зубами в теплую сдобу.

– Упоительные и восхитительные, – согласилась Ирка. – Куплены в супермаркете в замороженном виде, разогреты в микроволновке. Ешь скорее, нам пора ехать.

– Куда это вам пора ехать? – я потянулась за второй булочкой.

– И никакой диеты! – завистливо пробормотал Никуша, любуясь тем, как я пожираю сдобу.

– Как это – куда? – Ирка нахмурилась. – Мы же вчера все решили! Мы едем в Лорис!

– Я еду в Лорис, – поправила я. – Ты сидишь дома и холишь свою больную ногу. С таким переломом тебе нечего делать в электричке.

– А при чем тут электричка? Мы поедем на машине!

– С ума сошла? – я покрутила у виска надкусанной плюшкой. – Там не дорога, а сплошной серпантин, с моим водительским мастерством мы загремим в первую же пропасть так, что ваш с Моржиком исторический слалом на задницах покажется невинной забавой!

– Разумеется, ты не сядешь за руль! – кивнула Ирка. – Я не самоубийца! Машину поведет настоящий мастер! Думаешь, почему с нами Ника?

– А, так это он поведет нашу «шестерку»? – я вопросительно уставилась на Никушу.

Он грациозно поднялся с табурета и сделал изящный реверанс. Ника – артист, он танцует в каком-то хореографическом ансамбле и имеет у публики большой успех. Особенно у вполне определенной части публики, перед которой Никушин коллектив выступает в ночных клубах и на закрытых вечеринках. Мне как-то довелось увидеть в исполнении Ники со товарищи «Танец маленьких лебедей», так что могу засвидетельствовать: в балетной «пачке» и чулочках с подвязками Никуша был неотразим! Присутствовавшие на вечеринке дамы имели в его лице серьезную конкуренцию.

Единственная по-настоящему мужская черта Ники – его водительское мастерство. Ника за рулем – просто Шумахер, такого сочетания ловкости, смелости и осторожности ни одна женщина добиться не сможет, уж кого-кого, а Нику никто не назовет обезьяной с гранатой!

– Тогда ладно, – согласилась я. – Если за рулем будет Ника, я согласна, можем ехать все вместе.

– Так чего же ты расселась?! – прикрикнула на меня подруга. – Солнце уже в зените, а нам еще ехать часов семь, не меньше! Живо заканчивай завтрак и собирай свои манатки! Ника, выводи машину! Мы отправляемся!

– Навстречу новым неприятностям, – тихо проворчала я, давясь остатками кофе.

Как в воду глядела!

Правда, поначалу это были мои личные неприятности. Выяснилось, что на подъезде к Лорису мне все-таки придется сесть за руль, потому что Никуша там нас покинет. У него в санатории «Голубая волна» отдыхает один старый добрый друг, и Ника, оказывается, согласился пилотировать нашу «шестерку» лишь для того, чтобы воспользоваться оказией и навестить близкого человека.

– Надо же, какое подходящее название – «Голубая волна», – недовольно проворчала я.

– Ну, не куксись, лапа, – просительно протянул Ника. – Тебе придется немножко поездить по поселку, но это совсем простенький фокус, ничего сложного. Лорис – миленькое маленькое местечко, две прелестные улицы и пяток очаровательных переулочков, даже ты не заблудишься.

– Не надо считать меня топографической идиоткой, – раздраженно попросила я. – Разумеется, я справлюсь с управлением машиной на жалких поселковых дорогах, просто мне неохота это делать! Так хорошо было сидеть в пассажирском кресле!

Ласковый Ника тут же выдал мне утешительный приз: начиненный жвачкой чупа-чупс.

– Правильно, Ника, пусть она заткнется! – одобрила действия приятеля Ирка. – Рулить ей, видите ли, неохота! Барыня какая нашлась!

– А ты вообще помолчи, – огрызнулась я. – Ты вообще лежишь кверху пузом, задрав ногу в потолок!

Сварливо переругиваясь, мы проделали весь путь до «Голубой волны», где радостно-оживленный Никуша, раскланявшись, нас покинул. Было условлено, что мы заберем его на этом же месте через три часа, в девять вечера – то есть уже в потемках.

– Ты там на встрече со старым другом не очень-то усердствуй, – попросила Ирка Никушу. – Не забывай, что на обратном пути тебе придется вести машину уже ночью, в темноте. Береги силы!

Я пересела за руль, и мы въехали в Лорис.

Было около шести часов вечера, солнце уже сидело наполовину в воде, и на пристани, куда мы выкатились, до конца проехавшись по главной улице поселка, не было ни души.

Солнце кануло в море – даже не булькнуло! В наступивших сумерках смутно виден был берег, слабо подсвеченный вычурными фонарями, которые здоровенными идиотскими подсвечниками торчали вдоль набережной. Фонарей было всего два, потому как площадь всей набережной не превышала пятидесяти квадратных метров. Вымощенная цветной плиточкой терраса примыкала к покрытой потрескавшимся асфальтом кривой улице и напоминала собой веселенький декоративный балкончик, нелепо приделанный к обшарпанному грязному сараю.

Спустившись по мраморной лесенке в три ступеньки на каменистый пляж, я потрусила наискосок через него, к пирсу. Оскальзываясь на мокрых досках, я опасливо обогнула пару свежих проломов и бочком вдоль перил дошла примерно до середины сооружения. Тут перила закончились, сменившись невысокими тумбовидными столбиками. Насколько я знаю, они называются «банками», к ним привязывают канаты, которые удерживают у причала лодки.

Сейчас ни одного суденышка у пирса не было, но эту лодочную «коновязь» я узнала, потому как видела такой же столбик на приснопамятной фотографии Антуана с яхтой.

– Правильным путем идете, товарищи! – подбодрила я себя.

И по ржавой металлической лесенке поднялась на верх пирса, сделавшегося в этой части многоэтажным. На втором этаже громоздилось сооружение, один в один похожее на металлический автомобильный гараж, только раза в три побольше. Я обошла его с тыла и приблизилась к воротам, которые оказались открыты. Вход в помещение загораживала какая-то тачанка, стоящая на ржавых рельсах. Рельсы убегали в гараж и – в другую сторону – на самый край пирса, где смутно виднелся костлявый силуэт подъемного устройства. Значит, на тачанке, скорее всего, стоит яхта, которую по рельсам заводят в ангар. Уж не «Лорис» ли это?

Я попыталась заглянуть под брезент, покрывающий судно на тележке, но не успела.

– Че те надо? – неприветливо спросил из глубины гаража хриплый мужской голос.

– Может, дам, че ты хошь, – трусливым шепотом продолжила за него я. – Например, по морде…

В темноте послышались звук смачного плевка и тяжелые шаги. Доски подо мной задрожали. Я поспешно отпрыгнула в сторону, едва не сверзившись с четырехметровой высоты в маслянисто поблескивающую воду.

– Стоять! – Чья-то крепкая рука вовремя ухватила меня за капюшон болоньевой курточки и оттащила подальше от края пирса.

Я испуганно пискнула.

– Самоубийца, что ли? – довольно добродушно поинтересовался дюжий мужик в армейском комбинезоне маскировочного окраса и полосатой бело-красно-синей лыжной шапочке с помпоном.

На руках у него были толстые хлопчатобумажные перчатки с оранжевыми пластмассовыми пупырышками на ладонях, на ногах сапоги. Смотрелся он в этом наряде довольно нелепо, но зато, в отличие от меня, не дрожал на ветру.

– И вовсе я не самоубийца, – с трудом восстановив дыхание, пролепетала я. – Я туристка. Мы тут с друзьями отдыхаем в санатории неподалеку, хотели бы совершить морскую прогулку. Одна моя подружка в августе как раз на этой яхте каталась. Вы летом тут не работали?

Мужик молча сплюнул себе под ноги. В темноте я не увидела, куда попал плевок, но на всякий случай немного отодвинулась.

– Скажите, пожалуйста, вот на этой яхте можно поплавать? – не дождавшись ответа на первый вопрос, я задала второй.

– Плавают бревна! – Мужик снова сплюнул под ноги. – И еще говно. Извиняюсь, конечно. А суда – они ходят.

– Ну так как, можно на этой яхте походить? За деньги, конечно?

– За деньги можно даже поплавать!

Мужик весело хохотнул, зубами стянул с правой руки перчатку, сдвинул набекрень шапочку и почесал ухо.

– Вопрос в том, сколько денег это будет стоить? Летом такса одна – полторы тыщи деревянных в час, а зимой совсем другая, потому как январские шторма – штука серьезная, за риск доплачивать придется. Опять же судно специально майнать придется…

Я удержалась и не переспросила, что такое специально придется делать с яхтой: вовремя вспомнила, что по команде «Майна!» в порту поднимают грузы. Или опускают? А, какая разница! Я же не собираюсь на самом деле пускаться в плавание на этом корыте!

– О сумме мы договоримся, – бодро сказала я. – Но сначала я хотела бы поближе взглянуть на этот ваш «Титаник». Вдруг при ближнем рассмотрении он мне не понравится!

– Тю! – Мужик стянул вторую перчатку и озадаченно почесал левое ухо. – А я за здорово живешь буду брезент стягивать-натягивать? Да еще в одиночку? Ты видала, какое тут полотнище? Это ж не попонка на болонку, это целый дирижабль!

– А я вам помогу! – с готовностью предложила я.

– Материально? – оживился дядька.

Я протяжно вздохнула и с тоской посмотрела на зачехленную яхту. Вблизи она не казалась такой маленькой, как на фото, и была похожа на большую китовью тушу.

– Послушайте, а можно распаковать для меня не всю яхту, а только маленький кусочек? – придумала я. – Давайте не будем срывать покровы, проделаем в брезенте такую небольшую дырочку, чтобы я смогла пролезть внутрь, – и все! Собственно, меня интересует именно внутреннее убранство помещений.

– Помещений? – насмешливо повторил мужик. – Думаешь, это и впрямь «Титаник»? Да там всего одна каюта, чуть побольше будки для волкодава!

Упоминание о «Титанике» подсказало мне еще один аргумент:

– А также я хотела бы убедиться, что в корпусе данной яхты нет трещин и пробоин!

Мужик хмыкнул, двумя руками почесал в затылке и предложил:

– Десять рублей минута, и можешь сидеть в трюме, как рапана в раковине, хоть до утра!

– Идет! – Я быстренько прикинула, что при должной сноровке уложусь в сотню рублей. – Только, чур, отсчет времени начнем с того момента, когда я залезу внутрь!

Мужик засуетился, пошарил по брезенту, потянул какие-то шнурки, чем-то звякнул, чем-то стукнул и вдруг схватил меня в свои медвежьи объятия. Я этого совершенно не ожидала и от испуга взвизгнула и застучала ногами по коленкам коварного дядьки.

– Ты че? Сдурела?! – сердито гаркнул он мне в самое ухо. – Я ж тебя подсадить хочу! Прыгай наверх, люк там!

Я прянула вверх, как вспугнутая белка, и головой с разгону зарылась в брезентовый ворох, а руки мои провалились в пустоту.

– Фонарь возьми, там темно, как у рыбы в брюхе!

С этими словами дядька стукнул меня по спине чем-то тяжелым и угловатым. Я машинально приняла увесистый ручной фонарик, включила его, посветила в замаскированный брезентовыми складками пролом, увидела очень крутую узкую лесенку и жалобно спросила:

– А что, свет внутри зажечь никак нельзя? Или у вас тут лампочка перегорела?

Мужик неоправданно весело хмыкнул:

– Свет будет, если дизель запустить. В принципе можно, конечно, но такса будет другая…

– Нет-нет, я обойдусь фонариком! – поспешно проговорила я.

Сэкономлю деньги, не хватало еще, чтобы детективное расследование пробило зияющую брешь сразу в двух семейных бюджетах – нашем с Коляном и Иркино-Моржиковом!

Рискуя обзавестись переломом, причем не какого-нибудь жалкого голеностопа, а уж сразу пары шейных позвонков, я сползла по невероятно крутой лесенке. Ступеньки были настолько узкими, что на них не поместилась бы и ножка карлика! Каюта тоже была рассчитана максимум на пару цирковых лилипутов, очень маленьких и столь же гибких.

Убранство этого помещения не произвело на меня впечатления. По-моему, дизайнер нагло слизал оформление каюты с купе поезда. Интерьер конуры был спартански прост: пара похожих на книжные полочки подвесных кроваток вдоль стен, между ними в тупике кукольный столик, над ним крошечный шкафчик, на полу коврик из какого-то грубого вервия.

Мануфактуру половичка я разглядела особенно хорошо, потому что, стукнувшись локтем о стену, выронила фонарь и вынуждена была лезть за ним под полку, извиваясь в узком пространстве, как женщина-змея. Как следует извозившись в пыли, фонарик я все же достала, а взяв его в руки, случайно осветила самый дальний закуток. И там, в уютном гнездышке из мягких комьев пыли и вековой паутины, увидела небольшой предмет, похожий на короткий толстый карандаш!

Что это такое, я поняла даже раньше, чем взяла находку в руки. Губная помада! Плотно закрытый тюбик, тускло-серый и словно велюровый от покрывающей его пыли, показался мне достаточно веским подтверждением того, что именно здесь, на этой яхте, далеким августовским днем было написано историческое послание на пипифаксе.

Извернувшись так, что скрипнули мои суставы, я выползла из-под полки, бережно опустила помадный тюбик в перчатку, а перчатку затолкала поглубже в карман куртки. Посмотрела на часы: уложилась в четыре минуты! То есть всего в сорок рублей по счетчику дядьки в камуфляже!

На радостях я вручила огорченному моим скорым возвращением мужику традиционный полтинник. Величественно бросила:

– Сдачи не надо!

И помчалась прочь от ангара, словно за мной черти гнались!

Однако, не успев добежать до лестницы, ведущей на нижний ярус причала, я вернулась и сунула дядьке свою визитку со словами:

– Пожалуйста, передайте эту карточку хозяину яхты! Пусть он позвонит мне по сотовому, номер тут указан, и я договорюсь с ним об аренде яхты!

На самом-то деле я предполагала выпытать у яхтсмена, если он мне позвонит, помнит ли он подробности восьмого дня давно минувшего августа. Если, конечно, он вообще хоть что-нибудь помнит, в чем я лично сомневаюсь – времени-то прошло о-го-го сколько!

Почему-то я не подумала, что хозяином плав-средства может оказаться сам Антуан, ну не производил он впечатления судовладельца! В роли такового мне виделся какой-нибудь пузатый дядечка, Мистер Твистер местного пошиба – «владелец заводов, газет, параходов» с поправкой на мелкий масштаб. Я решила, что Антуан в бытность свою лорисовским аборигеном просто работал на этого дядю, катал на яхте отдыхающий люд, и предполагала, если мне повезет, пообщаться именно с хозяином-толстопузом.

Моя ошибка оказалась роковой и стоила жизни хорошему человеку.

– Тоха, это Леха! – отворачивая лицо от ветра, прокричал мужик в трубку мобильника, извлеченного из вместительного кармана на колене камуфляжных штанов. – Я чего тебе звоню? Тут какая-то придурочная баба совала нос на яхту, чего-то вынюхивала, расспрашивала про лето, про август. Че за дела, ты не в курсе?

– Как она выглядела? – деловито спросил его собеседник.

– Черт-те как! Высокая, худая, лохматая.

– Что значит лохматая? С химзавивкой, что ли?

– С завивкой? – Леха наморщил лоб, припоминая, и отрицательно покачал головой. – Не-а, просто растрепанная! Волосы такие, полудлинные, завязанные резинкой в хвостик, как у плешивого пони!

– А какие-нибудь особые приметы у этой кобылы были?

Леха еще немного подумал.

– Ага, были! Родинка над губой!

В трубке послышался звук, который издает быстро спущенный воздушный шарик.

– Ну че? – обеспокоенно спросил Леха. – Ты ее знаешь?

– Лучше бы не знал, – в сердцах сказал его собеседник.

– А она тебе номер своего мобильника велела передать, – запоздало вспомнил Леха.

– Номер давай.

– Пиши, – посветив фонариком на визитную карточку, Леха продиктовал приятелю шесть цифр.

– Погоди, я найду ручку.

Голос в трубке ненадолго пропал и снова возник:

– Все, записал. Ты меня слышишь, Леха?

– Ага.

– Одна пара – два сапога! – сердито срифмовал его собеседник. – Ты, Леха, хочешь и дальше жить спокойно, причем на свободе? Тогда давай тоже поработай! А то все я один за двоих отдуваюсь!

Сурово каменея лицом, Леха выслушал инструкции и выключил «трубу». Потом сунул руку в другой карман, задумчиво погремел ключами на связке и шагнул к ограждению пирса, высматривая в неверном свете луны фигурку, ковыляющую по каменистому пляжу.

Вся сжавшись и стараясь двигаться боком, как краб, чтобы подставить усилившемуся ветру поменьше площади собственного тела, я неуклюжим галопом пересекла пляж и затормозила у лестницы, ведущей на набережную. Снизу было видно, что проход наверх перегораживает какая-то темная туша. Разглядеть ее как следует не представлялось возможным, потому что рогатый фонарь светил позади туши, превращая ее в черный силуэт довольно устрашающих очертаний. Туша с равной степенью вероятности могла оказаться стогом сена, переносной баррикадой, молодым гиппопотамом или легкой гаубицей – в темноте я ни черта не могла рассмотреть!

Пока я медлила, не зная, что предпринять, туша ожила. Она пошевелилась и сказала жалобным голосом:

– Что смотришь? Помоги мне!

– Ирка? Это ты?! – я удивилась и даже немного рассердилась.

Сказала же ей сидеть в машине и не рыпаться!

– Какого дьявола ты торчишь на ветру? Хочешь вдобавок к перелому заполучить пневмонию? А ну, быстро в машину!

– Не могу! Он застрял! – воскликнула Ирка со стервозными интонациями Кролика, в норе которого застопорился объевшийся Винни-Пух.

– Кто застрял?

– Гипс!

Я поднялась по лестнице до самого верха, где намертво приваренным турникетом растопырилась подруга. Руками она крепко держалась за перила, одной ногой стояла на площадке, а вторая нога, гипсовая, высовывалась в просвет между балясинами перил. Очевидно, угодив в этот капкан, Ирка дергалась и пыталась освободиться, потому что ее гипсовый ботинок зацепился за балясину, как крюк.

– Стой спокойно, кавказская пленница! Наклонись немного вперед… Держись крепче, я сейчас разверну твою костяную ногу… Теперь подайся назад и потихоньку вытягивай ее, я поддержу… Все! – Я успешно вызволила подругу из капкана и помогла ей развернуться. – Скачи в машину!

Ирка безропотно заковыляла к «шестерке».

– Объясни, зачем ты вообще вылезла из машины? – спросила я, помогая ей усесться.

– Пошла тебя спасать, – обиженно сказала Ирка.

– Спасать меня?! Это от кого же?

– А я почем знаю? Тебе виднее, – пожала плечами подруга, шумно захлопывая дверцу.

Я проворно обежала машину и заняла место за рулем.

– Признавайся, что там произошло? Ты визжала как резаная! У меня волосы дыбом встали! – Ирка вздрогнула.

– Я визжала? А, правда, было такое, я едва не свалилась в воду и с перепугу слегка взвизгнула, – немного виновато припомнила я. – Разве это было уж так громко?

Ирка надула щеки:

– Уф-ф! Помнишь, как Коля сидел за компьютером, а ты стояла у него за спиной? А потом он подвинулся назад вместе с табуреткой и ее ножка попала тебе на палец?

– Я два дня хромала, и ноготь потом слез, – кивнула я.

– Так вот: тогда ты визжала тише! – заключила Ирка. – Тогда ты визжала, как кошка, которой прищемили хвост. А на этот раз ты визжала, как сумасшедший птеродактиль из «Прогулок с динозаврами»!

– Ладно, хватит обсуждать мои голосовые данные, – оборвала я этот неприятный мне монолог. – Слушай, вот что было на самом деле…

Я быстренько отчиталась перед подругой за истекший период времени, с момента нашего расставания на набережной до встречи на лестнице, и торжествующе показала свой трофей.

– Полагаю, об отпечатках пальцев и речи быть не может? – предположила Ирка, поглядев на пыльный и грязный тюбик.

– Думаю, ты права.

Кивнув, Ирка достала из «бардачка» бумажную салфетку, протянула ее мне, и я тщательно протерла тюбик со всех сторон. Выбросила в окошко грязную салфетку и уже хотела открыть помаду, как вдруг Ирка коршуном кинулась на тюбик и вырвала его у меня из рук.

– Смотри! – возбужденно закричала она, потрясая помадой перед моим носом так, что я при всем желании не могла бы сфокусировать взгляд на тюбике. – Ты это видела?!

– Перестань трястись, как эпилептик! – рассердилась я. – Что – это?

– Да вот же, вот! Сюда смотри, тетеря слепая, на тюбик! Видишь этот волосок?

– Твой или мой? – Я присмотрелась к светлой волнистой волосинке.

– И не твой, и не мой! – замотала головой подруга. – Его крышечкой защемило! А мы еще не открывали тюбика! Значит, волосок оставила та баба, которая последней пользовалась этой помадой! Причем не рыжая, как я, и не русая, как ты, а настоящая пепельная блондинка!

– Крашеная, наверное, – проворчала я.

– Да какая разница?!

Ирка снова деловито полезла в «бардачок» и достала оттуда маленький рулончик скотча.

– Дай что-нибудь плотное, – велела она мне. – Какую-нибудь картонку или что-нибудь в этом духе.

Я вынула из кармана книжечку служебного удостоверения.

– Годится! – обрадовалась подруга. – Подержи!

Она приложила вытянутый из-под крышечки тюбика белокурый волос к красной коже моей «ксивы», я придержала его пальцем. Ирка ловко приклеила поверх волоска полоску скотча.

– Теперь не потеряется! – удовлетворенно сказала подруга.

Я сняла с тюбика крышечку и внимательно посмотрела на карандаш помады. Он был грубо стесан и имел весьма неаппетитный вид.

– По-моему, этим не губы на морде рисовали, а граффити на кирпичной стене! – заметила Ирка.

– Или иероглифы на туалетной бумаге, – добавила я.

Мы переглянулись. Ирка хищно улыбнулась и потерла ладони:

– Мы идем по следу, как пара гончих!

– Ты не похожа на гончую, – заметила я. – Ты скорее сенбернар.

– Кстати, о парочках. – Ирка о чем-то вспомнила. – Не пора ли нам ехать за Никой? Вырывать его из противоестественных объятий «Голубых волн»?

Я посмотрела на часы и отрицательно покачала головой:

– Нет, еще рано, мы условились встретиться через три часа, а прошло всего сорок минут!

Ирка вздохнула. Подумала немного и оживилась:

– Давай, пока суд да дело, найдем какое-нибудь приличное кормежное заведение, ресторан или кафе. Посидим там, отдохнем, поужинаем, заодно и время скоротаем!

От бутербродов, приготовленных Иркой в дорогу и съеденных еще на пути в Лорис, остались одни воспоминания, поэтому я одобрила этот план без возражений. Правда, реализовать его оказалось не так просто. Мы проехали из конца в конец две поселковые улицы, а потом наугад поколесили по переулкам, но ни одного открытого предприятия общепита не нашли. Вывески кафе и баров попадались одна за другой, но, похоже, работали эти увеселительно-питательные заведения только в летний сезон, когда население поселка за счет курортников увеличивалось впятеро.

Отчаявшись найти какую-нибудь открытую кормушку в самом Лорисе, мы вернулись на трассу, проехали пару километров в сторону «Голубой волны», и тут – о чудо! – за поворотом нам открылось чудесное видение. Расписной бревенчатый терем, увенчанный стилистически чуждой готической башенкой, на шпиле которой, покачиваясь, как флюгер, красовалась золоченая вывеска «Шашлычная «Огонек»!

Огоньков на этом архитектурном сооружении и вокруг него действительно было предостаточно. Неоново сияли присобаченные к резным карнизам вывески: «Кафе», «Бар», «Гостиница», «Сауна», «Автомойка». Мощно светил прожектор, направленный на подъездную дорожку. Ярко-желтые фонарики подсвечивали стены снизу, а на высоких соснах рядом с теремом поблескивали разноцветными лампочками новогодние гирлянды.

– Забегаловка с претензиями, – сказала Ирка. – Как это мы ее не заметили, когда ехали в Лорис?

– Было еще светло, они не успели включить иллюминацию. Ну что, пойдем? – Я с сомнением прислушивалась к звукам, доносящимся из терема.

В общей какофонии различимы были радостные гортанные возгласы, ритмичные хлопки, мерный топот и звуки лезгинки, странно микширующейся с брейк-битом.

– Свадьба там, что ли? – Ирка тоже медлила выходить из машины. – Хотя нет, была бы свадьба – у подъезда стояли бы машины с лентами…

– Пошли, – решила я.

Мы покинули «шестерку» и пошли к терему, то и дело оглядываясь на свой уютный приют на колесах.

– Жди здесь, я пойду на разведку, – сказала я подруге, кивая на резную деревянную лавку в псевдорусском стиле.

Полукруглые окошки в голубых наличниках были забраны темным стеклом, поэтому заглянуть в терем с улицы я не могла. Пришлось открыть дверь с накладными металлическими петлями и кольцом-стучалкой и сунуться в зал.

В тереме было жарко, накурено и очень шумно. Острые белые огоньки, мечущиеся по залу, как сумасшедшие светляки, мешали толком рассмотреть происходящее, но я успела увидеть толпу, буйствующую в пьяном хореографическом угаре. Чихнув, я поспешно захлопнула дверь и вернулась к Ирке.

– Там какая-то плясовая вакханалия, дискотека или вроде того, – сообщила я подруге. – Без окошек, без дверей, полна горница людей, чад, смрад, а едой и не пахнет.

– Едой пахнет там, – Ирка показала пальцем куда-то за терем.

Шевеля носом, я резвой рысью пробежалась по брусчатке и обнаружила за декоративной каменной горкой с водопадом самый заурядный железный мангал. Рядом с примитивным очагом топтался носатый чернявый парень в несвежем переднике. От очага пахло жареным мясом – как сказал бы Ника, пахло просто упоительно и восхитительно.

– Здравствуйте, извините, пожалуйста, – затарахтела я. – Скажите, можно купить у вас шашлык?

– Па-ад са-асною, па-ад зе-еленою, есть посади-и-ите вы ме-еня! – запела ковыляющая сзади Ирка, коверкая фольклорную «Калинку-малинку».

Это прозвучало немелодично и зловеще, как куплет сказочной Бабы-Яги: «Покатаюся – поваляюся, Ивашкиного мяса поевши!» При этом гипсовый голеностоп вполне мог сойти за необходимую для полного образа костяную ногу. Я поежилась, а парень у мангала и ухом не повел.

Может, он не понимает по-русски? Мало ли, что терем старославянский, кухня-то явно горская! Я ревизовала свои скудные познания в языках народов Кавказа и сгенерировала корявую фразу на грузинско-армянском: – Вах, генацвале! Шашлык-машлык, лаваш-хачапури буду!

– «Ркацители», «Саперави», «Киндзмараули»! – шумно сглотнув слюну, вступила в переговоры Ирка.

Ноль внимания.

– Слышь, ты, витязь в тигровой шкуре! – раздраженно воскликнула Ирка, явно намекая на несвежий, в пятнах, передник шашлычника. – Повернись, с тобой женщины разговаривают!

В сердцах она легонько потыкала парня в спину костылем, и тот моментально обернулся.

– Ой! – юнец поспешно снял наушники плеера и заговорил на чистом русском языке без малейшего акцента. – Я и не слышал, как вы подошли!

Ирка выразительно покосилась на свой увесистый гипс и пожала плечами.

– Извините, пожалуйста, – снова просительно завела я. – Понимаете, мы давно в пути…

– Сами мы не местные, голодаем и скитаемся! – ляпнула Ирка. – Помогите, чем можете!

– Например, шашлыком! – подсказала я. – Разумеется, мы заплатим, сколько нужно!

– Вообще-то шашлык на заказ. – Парень оглянулся на терем, потом посмотрел на мангал, заглянул в кастрюлю с сырым мясом. – А, ладно! Берите пару шампуров, тут с полкило шашлыка будет, это на двести пятьдесят рублей.

– По полтиннику за сто грамм, – быстро пересчитала Ирка. – Не дороговато ли?

– По полтиннику – в самый раз! – перебила я ее, опасаясь, как бы милый юноша не передумал продавать нам мясо.

Кроме того, мыслить в пересчете на полтинники мне было уже привычно.

– Только ни хлеба, ни соуса я вам дать не могу, – посетовал парень, ловко стряхивая в бумажные тарелки куски сочного жареного мяса. – Хлеб, кетчуп и зелень на кухне, если хотите, постучитесь во-он в то окошечко, спросите Манану, она все вынесет.

– Мы и без хлеба обойдемся, – сказала я.

Балансируя с двумя полными тарелками в руках, я со всей возможной скоростью вернулась к «шестерке» и там дождалась, пока приковыляет Ирка. Подруга подзадержалась, но зато появилась с прозрачным кулечком, в котором лежали длинные полоски нарезанного лаваша.

– Манана от денег отказалась, – нечленораздельно произнесла подруга, открывая мне дверцу свободной от костыля рукой.

Кулечек с хлебобулочным изделием она держала в зубах.

Я аккуратно поставила тарелки на приборную доску, мы сели в машину и, не отъезжая от «Огонька», плотно поужинали горячим вкусным шашлыком и мягким лавашом имени бескорыстной девушки Мананы.

– Теперь попить бы, – сказала сытая Ирка, откидываясь на сиденье.

– «Ркацители», «Киндзмараули»? – напомнила я.

– У меня дома в баре есть бутылка «Хванчкары»! – оживилась подруга. – Вернемся – выпьем за наше здоровье!

Однако пить нам пришлось не за здравие, а за упокой. Не прошло и часа после нашего с Иркой импровизированного пира в машине, как произошла настоящая катастрофа.

– Не нажрись мы с тобой шашлыков, может, ничего и не случилось бы! – сетовала потом Ирка.

То, что мы успели поужинать, действительно сыграло свою роль. Когда радостно-оживленный Ника козликом выпрыгнул из холла дома отдыха «Голубая волна», я с трудом выползла из-за руля, придерживая рукой туго набитый живот и зевая. Налопавшаяся Ирка сладко дрыхла на заднем сиденье.

Ника занял место водителя, подождал, пока я сытым удавчиком свернусь рядом, и тронул машину с места. Он посигналил кому-то клаксоном, мы выехали с территории «Голубой волны» и вернулись на трассу.

– Как прошла встреча друзей? – спросила проснувшаяся Ирка.

– Упоительно! – всплеснул ручкой Никуша.

Он обернулся, ласково улыбнулся Ирке и застенчиво спросил:

– А покушать у нас ничего нет?

Нам с Иркой стало стыдно.

– Боже мой, Никуша! – Ирка схватилась за голову. – Мы сожрали весь шашлык, ничего тебе не оставили! А ведь тебе еще полночи рулить!

– Ах, пустяки, – отмахнулся Ника. – Девочки, не беспокойтесь! Я кушал фрукты и орехи, это очень калорийно. Лучше смотрите по сторонам, как только появится какой-нибудь магазинчик, я остановлюсь и куплю себе шоколадку.

– Никаких шоколадок, – строго сказала я. – Разворачивай машину, вернемся в «Огонек» и купим еще шашлык. Поешь, как человек, нормальной горячей еды, тогда и поедем.

– Фу, шашлык! – Ника сморщил носик. – Ленуська, ну его, это противное жесткое мясо! Потом буду луком вонять! Я хочу «Сникерс», сливочный йогурт и круассаны с ванильным кремом!

– И где мы тебе среди ночи найдем круассаны? – напряглась Ирка.

– Там! – Никуша победно указал на придорожную забегаловку, объединяющую в одном строении обжорку, пекарню и продовольственный ларек. – Ну, кому чего купить?

– Мне яблочный сок, – попросила я.

– А мне пломбир в шоколаде, – сказала Ирка.

– А «Сникерса» со сливочным йогуртом не желаешь? – съязвила я, оборачиваясь к подруге.

На дорогу я в этот момент не смотрела, поэтому и не видела, как вылетевшая сзади машина сбила пересекавшего шоссе Нику. Услышала только Иркин хриплый вздох, обернулась – а все уже кончилось! Та машина скрылась за поворотом, даже не остановившись!

Я выпрыгнула из «шестерки» и помчалась поперек шоссе, ничего не соображая от ужаса, не замечая ни тормозящих машин, ни выбегающих из магазина людей. Видела только лежащего у самого края дороги Нику!

Ударом его отбросило на несколько метров, почти к тому самому ларьку, куда он торопился. Черный джемпер с надписью «I am sexy?» задрался, обнажив полоску голого тела и веревочку красных шелковых трусиков, игриво выглядывающую выше пояса приспущенных на бедрах джинсов. Помешкав немного, я сняла с себя болоньевую курточку и накрыла ею Нику так, что видны были только его ноги в джинсах и щеголеватых кожаных туфлях с узкими носами.

Я осталась в тонком белом свитерке, но холода не почувствовала. Не соображая, что делаю, я села на бордюр тротуара, обхватила руками колени и уставилась на черную лужицу, медленно растекающуюся из-под головы Ники. Из-под куртки мне была видна только левая половина его лица – нос и длинные ресницы, затеняющие бледную щеку, но правой половины лица у Ники вообще не было. Его голова расплющилась об асфальт, как упавшая с высоты тыква, и любому, даже абсолютно несведущему в медицине человеку было сразу понятно: с такой травмой никак нельзя быть живым.

Тем не менее кто-то все-таки вызвал «Скорую помощь». Она приехала даже раньше, чем милиция, но помочь все равно ничем не могла. Только увезла тело несчастного Ники – потом, когда менты уже осмотрели место происшествия и задали свои вопросы нам с Иркой и всем, кто претендовал на звание очевидца трагедии.

– Все, амба! – хриплым шепотом сказал Леха в трубку мобильника.

Он только что убил человека, но не испытывал по этому поводу никаких особых чувств, даже не сбился с шага. Леха размеренно топал по обочине шоссе, заранее отступая в тень кипарисов при приближении какого-либо транспорта. «Семерка», которую он угнал с неохраняемой стоянки мотеля, стояла на лесной дороге, уткнувшись помятым передним бампером в поваленное осенней бурей дерево.

– Готово? – переспросил его собеседник.

– Готовее всех готовых! – сострил Леха.

– Смотри, дружок, я проверю! – пообещал голос в трубке.

– Да пожалуйста!

Леха пожал плечами, сунул выключенный мобильник в наколенный карман и продолжил свой пешеходный марш-бросок. Через пару километров ему пришлось сойти с шоссе и углубиться в лес, расстилающийся слева от дороги. На более или менее освещенном участке шоссе у придорожного ларька толпились люди и машины. Высунувшись из-за обвитого плющом ствола, Леха присмотрелся и разглядел на сером асфальте неподвижную фигуру: голубой джинсовый «низ» и черный «верх». Белой надписи на спине с такого расстояния было не видно, но Леха успел прочесть ее, когда таранил бегущую через дорогу фигурку разогнанным до предела автомобилем.

– Вжик, вжик, вжик – уноси готовенького! – тихонько напел Леха, завидев подъезжающую «Скорую».

И он углубился в лес, чтобы обойти скопление народа по широкой дуге.

Уже за полночь я привезла рыдающую Ирку на железнодорожную станцию «Лорис», купила билет на ближайший поезд до Екатеринодара и заставила подругу подняться в вагон.

– Я без тебя не поеду! – Ирка изо всех сил сопротивлялась желанию проводницы протолкнуть ее из тамбура в вагон.

– А я не поеду с тобой, – устало сказала я.

И в десятый раз повторила свои аргументы:

– Я не настолько хорошо вожу автомобиль, чтобы брать пассажира, отправляясь ночью в путь по серпантину. Твоей жизнью я рисковать не буду. Хватит с нас покойников.

Тут Ирка снова зарыдала, и раскрасневшейся от усилий проводнице удалось-таки пропихнуть ее в вагон. Я постояла на перроне, проводила глазами уходящий состав и вернулась в машину.

Восемь часов спустя, дико уставшая и вымотавшаяся до полной потери чувств, я загнала заляпанную грязью «шестерку» в гараж, увернулась от соскучившегося Томки и вошла в дом, мельком отметив, что Ирка уже приехала и даже приготовила какую-то еду. В доме пахло борщом и давешними ванильными плюшками, но сейчас эти запахи вызывали у меня не аппетит, а тошноту.

– Кушать будешь? – Зареванная Ирка вышла из кухни с половником в руке.

– Нет, сразу спать.

Я прошла в комнату, кое-как стянула свитер и испачканные джинсы и рухнула в постель. Тут же в кармане сброшенных мной штанов затрезвонил сотовый.

– Меня нет, я умерла! – отмахнувшись от протянутого Иркой мобильника, категорически заявила я.

И с головой зарылась в подушку, успев еще услышать, как Ирка послушно повторяет кому-то: «Ее нет, она умерла!»

Я проснулась в темной комнате и некоторое время лежала, соображая, где я, кто я и когда. Электронный будильник показывал шесть часов, но чего именно: утра или вечера? Мои биологические часы ответа не давали. Я встала с постели, прошлепала к окну и сунула голову между полотнищами штор. Во дворе было темно. Так утро сейчас или вечер?

Стараясь не особенно шуметь – на тот случай, если час предрассветный и Ирка мирно спит, я вышла из комнаты и осмотрелась. Под дверью в кухню светилась тонкая полосочка. Утро сейчас или вечер, но не одна я не сплю!

Завернувшись в просторный махровый халат, я потопала в кухню.

– Привет! – Сидящая за столом Ирка помахала мне книжкой в мягком переплете. – Ужинать будешь?

Значит, сейчас вечер.

– Еще как буду, – согласилась я, без остановки проследовав к плите. – Что тут у нас в кастрюльке? Борщик! А тебе налить?

– Я уже. – Ирка снова раскрыла книжку и напялила на нос очки.

Я перенесла на стол тарелку с борщом, взяла ложку, села и с аппетитом поела, старательно гоня в сторону мысли о вчерашнем вечере.

– Вкусно? – Дождавшись, пока я дохлебаю борщ, Ирка отложила книжку и потянулась за чайником. – Возьми себе плюшечку к чаю.

Упоминание о плюшечке заставило меня вспомнить, как вчера утром мы в этой же кухне пили чай с плюшками втроем: Ирка, я и Ника, который уже никогда ничего не будет есть и пить. Я помрачнела.

– А тебе Колян звонил из Киева, – поспешила сообщить Ирка, явно желая меня обрадовать.

– Это ему ты сказала, что я умерла? – встревожилась я.

– Нет, что ты! Это я сказала неизвестно кому. Голос был незнакомый, номер не определился, но спрашивал Алену.

– Значит, кто-то свой, чужие называют меня Еленой, – рассудила я. – Ладно, кому надо, тот перезвонит. Так что Колян?

– Просил перезвонить, – ухмыльнулась Ирка.

Закончив трапезу, я пошла к телефону, чтобы дисциплинированно перезвонить Коляну в Киев.

– Кысюша! – обрадовался муж. – Как ты там без нас, не скучаешь?

– Не очень, – вздохнула я.

– А голос у тебя грустный! – сочувственно заметил супруг. – Кыся, ты не расстраивайся, мы скоро приедем! Я сегодня утром взял билеты на четверговый поезд, и через тридцать шесть часов после отправления мы с Масянькой будем уже дома!

– То есть в пятницу? – уточнила я.

– Строго говоря, даже в субботу, потому что поезд придет в полночь с копейками, если еще не опоздает. Попроси Моржика, пусть встретит нас с машиной.

– Не получится, – с сожалением сказала я. – Единственная машина, с которой нынче мог бы вас встретить Моржик, это карета «Скорой помощи». Они с Иркой на своем горнолыжном курорте переломали ноги.

– Все четыре? – уточнил Колян.

– Почему четыре? – не поняла я. – А, нет! Всего три ноги на двоих, Ирка отделалась одной правой. Так что с машиной вас буду встречать я сама, а не Моржик.

– Только заранее освободи багажник, – попросил муж.

– У вас будет много вещей? – я удивилась. – Вроде было только два чемодана?

– Еще будет небольшая сумка с тремя киевскими тортиками и один здоровенный кабан.

– «Кабан» – это по-японски «портфель», да? – я вспомнила, что читала об этом у Стругацких.

– Нет, кабан – это кабан. Такая свинья с клыками.

– Обычный кабан?!

Я обалдела. Нет, я понимаю, любовь к отчизне и все такое, но надо же меру знать! Конечно, если судить по анекдотам, свинья для украинцев – тотемное животное, а сало – почти наркотик, но переть в Россию вместо сувенира целого кабана?!

– Он вовсе не обыкновенный! – Кажется, Колян немного обиделся за четвероногого друга. – Очень большой, почти с меня ростом, весь розовый, и глаза у него в темноте светятся!

– Как светятся? – Я почувствовала легкое головокружение.

– Зеленым! Как такси! Будет Масяньке вместо ночника!

– Действительно, очень необычный кабан, – согласилась я. – Он что, из Чернобыля?

– Да нет, Леночка его купила в Киеве, – весело ответил Колян. – Представляешь, она потратила все свои карманные деньги, чтобы подарить Масяньке что-нибудь особенное!

– Ей это удалось, – пробормотала я.

Мысленно я тщетно пыталась вписать в интерьер нашей квартиры двухметрового розового кабана с фосфоресцирующими очами. Ну Леночка, ну удружила!

Леночка – это Колина младшая сестра, Масина любящая тетя. Когда я еще была в Киеве, она принесла домой пару длинношерстных хомячков персикового цвета. Хотела, чтобы мы непременно вывезли их с собой в Россию. Почему, ну почему я отказалась импортировать хомяков? У них хотя бы глаза не фосфоресцировали!

– Коля, а как украинские таможенники отнесутся к вывозу редкого животного? – Я сделала запоздалую попытку воспрепятствовать эмиграции зеленоглазого хряка. – Наверное, его нужно будет вписывать в какую-нибудь декларацию или даже в твой загранпаспорт? Не проще ли оставить зверька на его исторической родине?

– В паспорте у меня ты – в качестве жены – и Мася – в качестве сына, – растерялся Колян. – А в каком качестве я впишу туда Пумбу?

– Какую еще Пумбу, твою дивизию?! – Я рассвирепела. – Только не говори, что ты решил своему кабанчику еще и подружку взять!

– Пумба – это и есть наш кабанчик! Кыся, что с тобой? Вспомни мультфильм «Король Лев», там есть одноименный персонаж, тоже кабан!

– Там ненастоящий кабан!

– И у нас ненастоящий!

Я помолчала, соображая.

– Погоди-ка… Ты говоришь, что эта твоя помесь хавроньи с собакой Баскервилей ненастоящая? А какая? Плюшевая?! Боже, какое счастье! Коля, передай Леночке, что я в восторге! Поцелуй ее! И Пумбу тоже поцелуй! Прямо между его светящихся глаз!

– Странная ты какая-то, Кыся, – озадаченно заметил Колян. По голосу чувствовалось, что у него есть вопросы, но муж воздержался, не стал их мне задавать. – Ну, ничего, мы вернемся и живо приведем тебя в нормальное состояние! Целую, пока!

Я положила трубку и пошла в гостиную к Ирке, валяющейся на диване с книжкой.

В нормальное состояние я уже пришла.

Самое время спланировать дальнейшее расследование!

Я взяла ручку и блокнот, забилась в кресло, закрылась от Ирки плечом и набросала списочек дел на завтра.

Глава 7

Я с детства не люблю понедельники: из всех будних дней они какие-то особенно рабочие! Впрочем, давно и не мной сказано, что понедельник – день тяжелый.

Этот понедельник был не столько тяжелый, сколько шумный и суматошный. Наконец-то, после долгих новогодних каникул, вышли на работу все мои коллеги. У каждого яркие впечатления от прошедших праздников, и всем хотелось немедленно поделиться ими с окружающими, так что в первой половине дня наша телекомпания была похожа на птичий базар. Причем гнезда никто не вил, яйца не откладывал и тем паче птенцов не высиживал, все только горланили и возбужденно размахивали крыльями. Разумеется, я выражаюсь фигурально, имея в виду, что мы не работали.

Рассудив, что в общей бестолковой суматохе исчезновения одного человека никто не заметит, я потихоньку смылась с работы и поехала в медицинский центр «Вале». В предварительно составленном списке понедельничных дел этот мой поход стоял вторым номером. Первым значился визит к нашему директору Алексею Ивановичу, которого я планировала впечатлить рассказом о своих мифических трудовых подвигах, чтобы вырвать себе несколько свободных дней – в компенсацию за погубленные каникулы. Однако Алексей Иванович с утра был занят тем, что демонстрировал всем желающим пятичасовую видеокассету, собственноручно отснятую им в новогоднем Таиланде, и сопровождал показ комментариями. Я дипломатично решила обождать.

Медицинский центр «Вале» помещался на окраине города, в полуподвальном помещении под магазином скобяных товаров и рядом с бюро ритуальных услуг. Это соседство лично мне казалось как минимум странным и уж точно невыгодным. С одной стороны, у клиентов погребальной конторы проблем со здоровьем уже нет и никогда не будет, стало быть, им ни к чему заходить в «Вале». С другой стороны, человек, заглянувший в скобяную лавку за килограммом гвоздей, скорее всего намерен незамедлительно эти гвозди куда-нибудь заколотить и, стало быть, достаточно здоров, иначе не стал бы планировать бурную трудовую деятельность. Притом у соседствующего с хозмагом похоронного бюро при таком раскладе шансы обзавестись клиентами все-таки были: таковыми могли стать те, кто собирался вбивать приобретенные гвозди непосредственно в крышку прикупленного по случаю гроба. А вот эскулапам «Вале» рассчитывать на большой поток посетителей никак не приходилось.

Действительно, в симпатичном «предбаннике», в мягких креслах вокруг стеклянного столика с грудой журналов, призванных скрасить время ожидающим приема, не было никого. За компьютером в углу комнаты скучала хорошенькая девушка в белом халатике, таком коротком, что он мог бы сойти за детский слюнявчик. Судя по звукам, девчушка играла в подобающую ее возрасту развивающую игру.

– Добрый день, – приветливо сказала я, в обход столика с креслами подходя к стойке с компьютером.

Барышня поспешно закрыла игру, и на экране высветился скучный разграфленный лист под заголовком «Расписание работы специалистов». Я с интересом заглянула в этот регламентирующий документ, ткнула пальцем в нужную строчку и спросила:

– У Николаева, я вижу, никого на сегодня нет?

– Это неполное расписание, – поспешила сообщить девушка в белом. – Вообще-то все наши специалисты чрезвычайно загружены, и прием ведется только по предварительной записи.

– Расскажите это кому-нибудь другому, – добродушно посоветовала я. – Я-то знаю, что все ваши специалисты – это Витя Николаев и его жена Маша. Ну, Манечка мне сейчас без надобности, а Витюшу хотелось бы увидеть. Если можно, прямо сейчас.

Витя и Маша Николаевы – мои соседи по подъезду, очень милая молодая пара, без детей, но с собачкой Тяпой. Собачка из разряда тех, о которых один мой приятель говорит, что они «хорошо ложатся на ногу»: невысокая, коротколапая и очень мохнатая. Кажется, кто-то из ее предков был пекинесом, а кто-то – шнауцером, и Тяпа уродилась похожей на обоих, а еще больше – на валик для чистки обуви. Когда Тяпа приходит к нам в гости, Колян специально загоняет ее в прихожую, чтобы псинка между делом почистила нам своим меховым пузиком туфли и ботинки.

Наши приятельские отношения с Николаевыми строятся на том, что эта самая Тяпа весьма любвеобильна и дважды в год исправно приносит потомство. Беспородные, но симпатичные щенки пристраиваются в хорошие руки с помощью телевизионной рекламы, которую обеспечиваю я. За это Николаевы мне страшно признательны и при любой возможности с удовольствием оказывают ответные услуги.

– Секунду, я спрошу Виктора Николаевича, может ли он вас принять, – девушка потянулась к телефону.

Дождавшись, пока она соединится с нужным кабинетом, я бесцеремонно перехватила трубку и сказала:

– Витя, привет, это Лена! Ты чем сейчас занят? Ах, груши околачиваешь!

Девушка за компьютером недовольно поджала губы.

– Никуда не уходи, я сейчас буду! – предупредила я приятеля. – Куда идти? – это я спросила уже у барышни.

– Прямо по коридору, первая дверь справа, – ответила она.

Я благодарно улыбнулась и проследовала в указанном направлении, краем глаза успев увидеть, что девица без промедления вернулась к компьютерной игре.

– Привет! Что тебя привело в наши края?

Витя Николаев в крахмальном халате поднялся из-за стола, занимающего половину крошечного кабинета. Во второй половине с трудом размещался одинокий мягкий стул, который я сразу же заняла.

– Привет. – Я выложила на стол дары: коробочку любимой Витькиной пастилы и баночку растворимого кофе. – Кипяток у тебя найдется?

– Сейчас будет!

Витя нырнул под стол, откуда послышалось характерное нарастающее гудение закипающего электрочайника.

– А прочее медицинское оборудование у тебя тоже под столом? – поинтересовалась я, оглядывая кабинетик.

Меблирован он был скудно и почти не декорирован. На белых стенах висели цветные картинки с изображением пары обнаженных личностей – мужчины и женщины. Тела их были утыканы дротиками, указывающими на отдельные органы, так что картинки здорово смахивали на стилизованные изображения св. Стефана, пронзенного стрелами. Колющие и режущие орудия в виде пары ножниц присутствовали и на столе, покоились на белой матерчатой салфеточке в эмалированном лоточке.

– Собственно, это все мои инструменты. – Не вылезая из-под стола, Витя высунул руку и показал ею, как он думал, на ножницы.

Однако, поскольку я уже сдвинула неаппетитный лоток в сторону, палец эскулапа попал в пастилу.

– Булыжник – орудие пролетариата, – пробормотала я, с некоторой неприязнью оглядев сверкающие ножницы. – Похоже, вы тут практикуете медицину минимализма?

– Какая медицина, о чем ты? – Витя вынырнул из-под стола с чайником в одной руке и парой чистых чашек – в другой. – У меня же даже медицинского образования нет, я геодезист! Меня к этой кормушке Машка пристроила, потому как вся наша контора ее папеньке принадлежит.

– Продолжай, мне интересно, – подбодрила я приятеля, отправляя в рот кусочек пастилы.

– Что продолжать? Я же тебе уже как-то рассказывал, чем мы тут занимаемся? Правда, я и сам толком не понимаю чем…

– Вы отстригаете у клиента немножно волос и ногтей и каким-то таким хитрым образом определяете, какие микроэлементы присутствуют в его организме в избытке, а каких недостает. И на этом основании диагностируете всяческие заболевания, в том числе – еще только намечающиеся, – подсказала я.

– Да ты лучше меня знаешь! – восхитился Витя.

– Мне Маша рассказывала, – скромно призналась я.

На самом деле, Машка подробно просветила меня насчет того, чем занимается «Вале». Соседка предполагала в будущем, как только появится финансовая возможность, использовать меня по прямому назначению – как тележурналиста. Я обещала сделать ей рекламно-информационный фильм, потому что меня и саму живо заинтересовала тема.

Представьте себе, что коса – это не только девичья краса, но и индикатор здоровья. По пряди ваших волос специалисты Центра доктора Важного определят ваши болезни, имеющиеся и только намечающиеся, и подскажут, как от них спастись.

Очень мне понравился этот способ диагностики, экономящий время и силы пациента! Чувствуете, что обзаводитесь неведомыми хворями, – не рвите на себе волосы, выстригайте отдельные прядки и отправляйте их в столичный Центр биотической медицины на атомо-эмиссионный анализ!

– Витюша, я ведь именно за этим к тебе и пришла! Мне нужно, чтобы вы посмотрели на волосок одного человека и рассказали мне о нем все, что можно.

Мне казалось логичным предположить, что застрявший под крышечкой помадного тюбика длинный волос оставила именно та женщина, которая пользовалась помадой. А последним действием, совершенным с помощью алой «Ланком», судя по состоянию помадного карандаша, была не покраска губ, а начертание иероглифов. То есть был шанс, что волосок приведет нас к автору записки. Попытка не пытка! Других-то путеводных нитей все равно нет, один путеводный волос…

– Всего один волосок? Маловато будет!

Витя принял из моих рук красную книжицу удостоверения с приклеенным к нему белокурым волосом.

– Обычно я срезаю несколько прядей: на макушке, на височной части и с затылка. Только тогда анализ будет достаточно полным.

– Уж каким будет – таким и будет, – я развела руками. – Больше ничего у меня нет, одна только эта волосинка!

– Ну, ладно, – Витя аккуратно поместил образец в маленький прозрачный пакетик и взял из стопочки на краю стола готовый бланк. – Давай ФИО обследуемого.

– Да какая разница? Не знаю я ее фамилии. Напиши что угодно! Скажем, Зина Пупкина или Валя Крякина…

– Крякина Валентина, – послушно повторил Витя, заполняя нужную строчку. – А отчество?

– Сам придумай! Мне все равно, хоть Мафусаиловна!

– Валентина Мафусаиловна, – удовлетворенно повторил Витя. – Ты не сердись, во всем порядок должен быть. Положено сопроводительную бумажку оформить по правилам – значит, надо оформить. Зачем, по-твоему, я здесь сижу? Только для того, чтобы людям скальпы прореживать? Говори возраст твоей Валентины и ее домашний адрес.

– Тридцать лет, улица Трудовых подвигов, десять, – наобум сказала я. – А телефон запиши мой сотовый, я хочу узнать результаты анализа как можно скорее.

– Это значит, недельки через две, – кивнул Витя, старательно заклеивая пакетик с волоском и прилагающейся к нему сопроводительной бумажкой липкой лентой.

– Когда?!

– Недельки через две, – повторил Витя. – А что, тебе срочно нужно? Понимаешь, обычно мы отправляем материалы в Москву, в специальный институт, к тому самому ученому дядечке, который придумал этот метод. А у него таких контор, как наша, по всей стране не меньше десятка, поэтому имеется очередь.

– А в обход очереди никак нельзя? – Я пристально посмотрела Вите в глаза и с намеком сказала: – Скоро весна, Тяпа твоя, наверное, опять загуляет…

– Очень-очень срочно нужно? – Витя вздохнул. – Погоди, дай подумать… Самолет в Москву через два часа, я сам поеду в аэропорт, передам со стюардессой очередную порцию материалов и твой пакет тоже. В четыре часа все будет уже в лаборатории, и, если попросить сделать экспресс-анализ сразу же, результаты будут уже завтра.

– Витя! Организуй этот процесс – и можешь считать судьбу Тяпиного потомства решенной раз и навсегда! – горячо попросила я.

– Уговорила! – хохотнул Витя, ловко выдергивая из-под моей руки последний кусочек пастилы. – Ой! А кофе-то мы себе не сделали! Почему?

– Потому что ножницы у тебя есть, а ложечек нет!

Ложечки нам принесла срочно вызванная девица из приемной. Мы с Витей выпили кофе и мило поболтали. Поскольку я не была дома уже несколько дней, мне было интересно, продолжает ли злодействовать в нашем микрорайоне неведомый маньяк, о котором говорил Лазарчук. Витя сказал, что маньяк, насколько ему известно со слов бабушек-соседок, больше никак себя не проявлял, но и найден не был.

Сочтя на этом светскую часть визита завершенной, я допила кофе, попросила передать привет Маше, отдельно Тяпе и откланялась.

В родной телекомпании, куда я поехала из «Вале», отклонившись от курса лишь для того, чтобы заскочить в булочную, произошли некоторые перемены – в основном в настроении моих коллег. Если до обеда они оживленно обсуждали завершившиеся каникулы, то теперь приглушенными голосами говорили о внезапной кончине нашего главного.

Краем уха прислушиваясь к этим разговорам, я сунула в микроволновку купленные по пути пирожки с мясом и заварила себе чай. Разогревшиеся пирожки так вкусно пахли, что собравшийся в редакторской народ начал шевелить носами и завистливо поглядывать в мою сторону.

– Вы разве еще не обедали? – спросила я, опуская руку с надкусанным пирожком.

– Обедали, – грустно сообщил оператор Вадик. – Я, например, ел салат «оливье».

– Ты не любишь салата «оливье»? – спросила я, не понимая причины Вадиковой тоски.

– Я любил «оливье», – вздохнул он. – Я горячо любил его тридцать первого декабря, а также с первого по пятое января включительно. На Рождество, седьмого, я почувствовал, что охладеваю к нему, но все-таки еще некоторое время честно пытался любить. Не пропадать же добру! Но тринадцатого января, на старый Новый год, я решительно сказал салату «оливье»: «Адью! Увы мне, любовь прошла!» Тем не менее мамуля опять настрогала полный тазик уже ненавистного мне «оливье» и сегодня утром коварно наполнила им мой обеденный судочек!

– Хочешь пирожок с мясом? – пожалев несчастного, спросила я.

Вадик не успел ничего ответить, потому что вмешался другой наш оператор, Женя:

– Он хотел пирожок с мясом! – пафосно поведал Женька. – Он страстно хотел его сегодня с девяти утра и до полудня включительно! Но в обед он понял, что пирожок не отвечает ему взаимностью, и слился в экстазе с нелюбимым, но доступным салатом «оливье»!

– Однако помещенный в микроволновку пирожок своим пленительным ароматом освежил мои смутные воспоминания о простой здоровой пище, – сообщил Вадик.

– Клоуны! – укоризненно сказала парням журналистка Наташа. – Вспомнили бы лучше, кому мы обязаны этой замечательной микроволновкой! Если бы не Дмитрий Палыч, царство ему небесное, вы бы до сих пор разогревали свои обеды на батарее!

Это была чистая правда. Осенью, как только включили центральное отопление, наши парни приспособились разогревать пирожки, бутерброды и прочую снедь на батарее. Ее чугунные ребра позволяли очень удобно размещать пироги и бутер-броды в персональных гнездышках по всей длине отопительного прибора.

– Палычу мы обязаны гораздо большим, чем эта микроволновка, – пробормотал погрустневший Женька.

– Хороший был мужик, – согласился Вадик. – Ни фига не понимал в телевидении, но за людей стоял горой!

– Кстати, я никогда не видела, чтобы он сам пользовался этой микроволновкой, – вспомнила я. – По-моему, я вообще никогда не видела, чтобы он что-нибудь ел или пил!

– Дмитрий Палыч сидел на строжайшей диете, – кивнула Наташа. – Ему так много чего было нельзя, что он стеснялся кушать на людях.

– А чем он болел? – спросила я.

– Вообще говоря, много чем, – уклончиво сказала Наташа. – Самое главное, что у него был сахарный диабет, инсулинозависимый.

– Это значит, что без регулярных инъекций он просто жить не мог? – уточнил Женька.

– Я бы даже сказала – не смог, – кивнула Наташа. – Знаете, отчего он умер? Я случайно узнала от своей тети, у нее муж тоже диабетик, он как-то лежал в больнице вместе с нашим Палычем, а потом они приятельствовали… Так вот, Дмитрий Палыч купил фальсифицированный инсулин. Слышали, наверное, про поддельные лекарства, когда под видом аспирина продается прессованный тальк и тому подобное? А это был поддельный инсулин. Вообще не инсулин, дрянь, не имеющая никакого отношения к лекарству!

– И человек умер оттого, что не получил жизненно необходимой дозы препарата?! – ужаснулась я. – Это же просто кошмар! Кто этим занимается?

– Думаю, милиция тоже очень хочет это узнать, – Наташа пожала плечами. – Какой-нибудь подпольный цех, стряпающий разную гадость из водопроводной воды и мела и фасующий свою «продукцию» в коробочки и ампулы, неотличимые от заводских. Причем наверняка с указанием реквизитов вполне приличных фабрик!

Мы немного помолчали. Я машинально допила остывший чай, посидела в тоске и вспомнила, что хотела сходить к директору и выклянчить компенсацию за погубленный отпуск. Теперь, когда весь персонал был в сборе и трудовой процесс вошел в свое обычное русло, особой необходимости во мне как в и.о. главного не было. У нас каждый знает, когда и что ему делать. И если чего-то не делает, то только потому, что не хочет.

– Отгулы? Какие отгулы? – Алексей Иванович изобразил удивление, непонимание и некоторое недовольство моей несознательностью. – Телекомпания только-только приступила к работе, и именно сейчас все мы должны трудиться особенно усердно, ибо затянувшиеся праздники деморализовали и обескровили наших рекламодателей и спонсоров, что неминуемо приведет к образованию в бюджете прорех и дыр…

– Ну, не мне же их штопать! – я не выдержала и перебила директора.

Невежливо, конечно, но иначе придется выслушать получасовую лекцию о бедственном положении телекомпании! Оно, это самое положение, если верить Алексею Ивановичу, у нас постоянно бедственное, в диапазоне от плачевного до катастрофического.

– По трудовому законодательству мне положены выходные дни в таком же объеме, как и всем остальным сотрудникам, – напомнила я. – Пять отгулов с вас, Алексей Иванович! Или извольте оплатить мне работу в праздники в двойном размере! Если, конечно, не боитесь пробить в финансах компании зияющую брешь!

– Ты, Елена, шантажистка, – буркнул Алексей Иванович, потянувшись за календарем. – Почему пять дней, а не четыре? А, да, действительно пять… Ладно, с завтрашнего дня ты свободна. Выйдешь в понедельник.

– Во вторник, – поправила я. – Пять дней, а не четыре!

– Шантажистка и скупердяйка, – дополнил мою характеристику директор. – Все, иди!

Победно улыбнувшись, я быстренько вышмыгнула за дверь начальственного кабинета и побежала к себе в редакторскую, надеясь спокойно скоротать остаток дня за чаепитием с беседой. Мне-то еще никто не рассказал, как прошли праздники!

Но надеждам на спокойный вечер не суждено было сбыться. В четвертом часу в редакторской возник наш директор, потребовавший от коллектива в целом и от меня лично боеготовности номер один. Оказалось, что мой знакомый продюсер Сема Лячин привез-таки на гастроли того самого «звездуна», для пропитания которого запасал экзотические фрукты. Артист оказался не столь популярен у екатеринодарцев, как на то надеялся Сема, почти половина билетов за три часа до концерта оставалась нераспроданной, и Лячин решил подогреть интерес публики к гастролеру проверенным способом: выпустив его в прямой эфир местного телевидения.

Когда Алексей Иванович, взволнованный представившейся возможностью залатать хоть одну дырочку в нашем бюджете проплатой за экстренный эфир, ворвался в редакторскую, Сема как раз «висел» на моем телефоне.

– Ленка, ты смотри не жалей его! – наставлял меня Сема. – Задавай самые пакостные вопросы, поковыряйся в его подноготной, все скандальное зрителю вывали в лучшем виде!

– Это ты с точки зрения наилучшего промоушена говоришь или этот звездный вегетарианец тебе лично не нравится? – поинтересовалась я.

– Знала бы ты, какая это сволочь! – простонал Сема. – Не успел заявиться – уже вопит: «Где мой ананас?!» Оказывается, эти придурки из пресс-службы перепутали, он не авокадо жрет ящиками, а ананасы! А я запасся этими проклятыми авокадами, как на обезьянью свадьбу! Ладно, приволок я ему ананас, здоровенный, как тыква, а он орет: «Почему нечищеный?!» Блин, я даже картошку чистить не умею, а тут ананас! И вообще, я бы с большим удовольствием ему рыло начистил, так он меня достал!

– Слушай, это и есть его текила с петухами! – прервала я его. – Кончай орать, скажи лучше, в котором часу ты этого красавца к нам привезешь? В пять? Ладно, я буду в полной готовности.

– Покусай его, как ты умеешь, – попросил напоследок Сема.

Прямые эфиры со звездами – это моя общественная нагрузка. В штатном расписании я числюсь как шеф-редактор службы новостей, но на самом деле в нашей маленькой телекомпании каждый исполняет не одну роль, а две-три. Оператор-монтажер, журналист – ведущий эфира, вахтер-посыльный, директор-завхоз и так далее.

Вечерний гость мне не понравился, хотя в студию и под окна телекомпании явилась толпа фанатов, в основном женского пола. Юные девушки явно были от «звездуна» в восторге. С чего бы это?

Гость оказался маленьким неопрятным толстяком, с ног до головы в черном. На болтающихся, как у марионетки, задних лапках красовались тупорылые ботинки, на немытой головушке – беретовидный чепчик, на полпути между верхом и низом – разновидность футболки из дырчатого крепа. Мне, сидящей совсем рядом, в дырочки видно было его волосатое складчатое брюшко. Не скажу, что эта картина радовала глаз! Про себя я окрестила гостя Тушканчиком и пару раз едва не озвучила это прозвище прямо в эфире.

С гордостью скажу: для начала дав Тушканчику покуражиться, потом я уделала его как бог черепаху!

От моих вопросов он крякал, икал и даже, кажется, пукал. Самый мягкий из них звучал так: «В ваших песнях угадываются мелодичные напевы погонщиков караванов. Нет ли среди ваших предков кочевников?» Когда передача закончилась, Тушканчик катапультировался из кресла в коридор, даже не помахав нам на прощание ручкой. И чуть не уволок с собой дорогую казенную радиопетличку! Вадик уже в дверях сорвал ее с бегущего как олень Тушкана и с упреком сказал:

– Звездун-звездун, а халяву любит!

Программа закончилась одновременно с рабочим днем. Я уже собирала свою сумку, когда Наташа, остававшаяся в редакторской в наше отсутствие, вдруг вспомнила:

– Лен, тут, пока тебя не было, твой сотовый звонил! Трезвонил так настойчиво, что я позволила себе ответить.

– Что ответила и кому? – спросила я.

Последний звонок не определился.

– Кому – не знаю, звонил мужчина, он не представился. А ответила я, что ты совершенно недоступна, потому что уже в эфире.

– Спасибо, ты все правильно сделала. – Я сунула мобильник в карман шубки.

К вечеру похолодало, срывался снежок, и я вывернула свою шубокуртку мехом наружу.

– Кому в «Пионерский»? Могу подвезти! – заглянув в редакторскую, предложил наш водитель Саша.

– Мне! – хором воскликнули я, Наташа и Вадик.

Вспоминая только что закончившийся эфир и на все корки костеря противного Тушкана, мы дружной компанией погрузились в служебную красную «семерку» и отбыли на заслуженный отдых: ребята – до утра, а я – на целую неделю, аж до следующего вторника.

Глава 8

– Нет, ну какая же ты все-таки свинья! – заявила Ирка поутру, продолжая вчерашний разговор.

– Обыкновенная, – невозмутимо отозвалась я, осторожно пробуя горячую овсянку. – У меня даже светящихся зеленых глаз нет.

– Вот если бы у тебя еще и языка не было! – Подруга мечтательно зажмурилась и пронесла мимо рта ложку с кашей. – Тьфу, черт, ухо вымазала…

– Вот если бы у тебя не было ушей! – ехидно вставила я.

– Вчера вечером, когда я слушала, как ты разделываешь под орех ни в чем не повинного популярного артиста, мои уши едва не завяли, – не менее ехидно согласилась Ирка.

Противный жирный Тушкан неожиданно для меня оказался ее тайным любимцем, и подруга никак не могла простить мне жестокого обращения с бедным животным – это я про Тушкана.

– Хочешь варенья? – спросила я, чтобы сменить тему.

Ирка неприязненно покосилась на баночку с джемом и отвернулась. Я тихо засмеялась, надеясь, что подруга этого не видит. Ирке впервые на моей памяти пришла блажь посидеть на диете с целью похудания. Обычно она, наоборот, усиленно заботится о том, чтобы не потерять ни единого килограммчика из ста уже имеющихся, потому как ее любимый Моржик уважает корпулентных дам. Однако за неделю вынужденной малоподвижности подруга прибавила в талии аж два сантиметра и перестала помещаться в новую юбку. Расставаться с гардеробом, который она пополнила перед самыми праздниками, экономная Ирка не хотела.

– Овсянка на воде, без сахара и масла – это страшная гадость! – сочувственно сказала я, потихоньку придвигая к подруге баночку с вареньем. – Давай я тебе в кашку хоть грецких орешков насыплю? Смотри, у меня в тарелке тертый шоколад, воздушный рис, орехи, изюм, курага, варенье и взбитые сливки – очень недурственно получается!

– Еще бы! Овсянки-то там, почитай, и нет! – желчно заметила Ирка.

– Ирусик, зачем ты себя изводишь? Вернется Моржик, и ты быстро обретешь былую форму! Супружеская постель при грамотном подходе – самый лучший тренажерный зал! – горячо воскликнула я, мечтательно заводя глаза к потолку. – Кстати говоря, муженек твой наверняка тоже чуток раздобреет, у него в больнице вообще строгий постельный режим, ты-то хоть как-то двигаешься. А юбка твоя дорогая пока полежит в шкафу, все равно она ни по цвету, ни по стилю не сочетается с гипсом…

– Уговорила! – Ирка потянулась и двумя руками придвинула к себе мою тарелку, в которой под наслоениями вкусных добавок овсянка просматривалась с большим трудом.

– Это мой завтрак! – возмутилась я.

– Ты себе еще насыплешь, у тебя нет проблем с передвижением по кухне. – Ирка сладострастно облизнула измазанную вареньем ложку.

Я покорно взяла мисочку с водянистой склизкой кашей «без всего» и путем добавления нужных ингредиентов довела несъедобное блюдо до кондиции. Размешала все в однородную массу и в пятый раз за утро посмотрела на часы, для чего мне пришлось подняться с табурета и сделать три шага к кухонной «стенке». Там, между фарфоровыми мухоморчиками с пряностями, стоит керамический слон с вмонтированными в его отвисшее пузо часами. Блаженно-идиотическая улыбка, прорезающая слоновью морду от одного развесистого уха до другого, полностью оправдывает мнение о том, что счастливые часов не наблюдают: чтобы увидеть собственный хронометр, глиняный Дамбо должен был бы переместить свои глаза на кончик хобота.

– Девять часов тридцать семь минут, – увидев мое движение в сторону слоновьей грибной поляны, сообщила Ирка, сидящая к часам поближе. – Рабочий день уже начался. Доешь кашу – и можешь идти к телефону.

Я проснулась в восьмом часу и с тех пор ждала момента, когда будет «прилично» позвонить в «Вале». Мне не терпелось узнать результаты анализа волоска, накануне отправленного Витей в столичный институт, но я все-таки дотянула до десяти, хотя для этого мне пришлось приложить немало усилий. В основном жевательно-глотательных: я съела кашу-малашу, запила ее двумя стаканами чая с тремя плюшками и таким образом максимально растянула завтрак.

Дозвониться до «Вале» удалось только с шестой попытки, уже около одиннадцати часов.

– Витька, вы чем там занимаетесь, массово скальпируете население? – закричала я в трубку, невоспитанно опустив слова приветствия. – Я звоню, звоню, а у вас телефон все занят и занят! Народ записывается к вам в очередь на прием?

– Нет, это я в Интернете сидел, – честно признался Витя. – Тихо, не рычи! Я для тебя же старался, электронную почту проверял!

– Есть результат?!

– Есть. Тебе как, с подробностями или можно изложить в общих чертах?

– Лучше, конечно, с подробностями!

– С подробностями не смогу, – огорчился Витя. – Тут полно всяких формул и таких значков, как в таблице Менделеева, а я в этом не силен. Давай я тебе только заключение прочитаю?

– Ну, давай заключение, – согласилась я. – Мне таблица Менделеева тоже не родная!

Витя откашлялся и зачитал мне резюме, из которого следовало, что Валентина Мафусаиловна Крякина, тридцати лет от роду, давно и безнадежно больна сахарным диабетом в инсулинозависимой форме, в связи с чем лаборант, производивший анализ, позволил себя выразить некоторое удивление. Мол, какого лешего эта дамочка жаждет диагностировать у себя назревающие неведомые болезни? Ей что, имеющегося диабета мало?! А если без эмоций, то у гражданки в скором будущем ожидаются проблемы с желудочно-кишечным трактом и репродуктивными органами, а также со зрением – но это как раз вследствие диабета…

– Сахарный диабет! – повторила я.

– Тебе этого довольно? – спросил Витя, переставая шуршать невидимой мне бумажкой.

– Думаю, да!

– Тогда с тебя причитается! – быстро сказал Витя. – Между прочим, наша собачка уже беременна! Ждем как минимум тройню!

– Разберемся, – пообещала я.

– Я слышала, у волоска нашли сахарный диабет? – уточнила Ирка.

– Не у волоска, а у его хозяйки, Валентины Мафусаиловны Крякиной, – поправила я, вновь снимая трубку и набирая номер своего рабочего телефона.

– Ты даже знаешь, как ее зовут?! – изумилась подружка. – Откуда? Неужели имя было выгравировано на волосине?

– Ты спятила? – я покрутила трубкой у виска. – Это условное имя! Я его придумала только для того, чтобы заполнить формуляр… Алло! Наташа, это ты? Это Лена. Скажи, пожа…

– Ты почему не на работе?! – не дослушав, закричала на меня обычно вежливая и спокойная коллега.

– У меня отгулы…

– У тебя отгулы, а у нас геморрой! – зарычала трубка голосом Вадика.

Я поняла, что он схватил параллельный телефон.

– Могу посоветовать хорошего проктолога, – хладнокровно сказала я. – Помнишь, мы снимали с тобой сюжет в клинике «Проктолайн»?

– Геморрой у нас виртуальный, – немного успокоившись, сказала Наташа. – Вадик так образно определил проблему, которая возникла в связи со вчерашним прямым эфиром. Видишь, мы вынуждены сидеть на телефоне и наперебой отвечать на звонки, потому что граждане звонят беспрерывно. Тебе, между прочим, звонят!

– А, понятно, – кивнула я. – Запоздалая реакция на свежевание тушки звезды?

– Угадала, – пробасил Вадик. – С девяти часов позвонили восемь человек. Четверо хотели пожать твою мужественную руку, и еще четверо – надавать тебе по этим самым рукам и не только по ним. Причем и пожать, и надавать хотят за одно и то же! За то, как мастерски ты вчера произвела прижизненное вскрытие Тушкана.

– Без наркоза, – закончила Наташа.

– Наркоз был! Я дала ему Вадикову буратиноманговую газировку! – не согласилась я.

– За это к числу желающих тебе наподдать присоединяюсь и я! – обиженно сообщил Вадик.

– Пять – четыре! – подвела счет Наташа. – Это если не считать того мужика, который караулит тебя у входа в своей машине, его намерения пока непонятны. Он не вступает с нами в переговоры, хотя Вадик пытался побеседовать с ним на тему о том, как нехорошо парковать частный транспорт на служебной автостоянке.

– Если он не вступает в разговоры, с чего вы взяли, что он караулит меня? – резонно спросила я.

– Так он спрашивал у вахтерши, пришла ли ты на работу! Та сказала: «Увы, Леночка нас покинула». Дурацкая манера выражаться, правда? Черт знает что можно подумать! Мужик, наверное, растерялся, потому что до сих пор сидит в своей «девятке», как улитка, и перегораживает подъезд служебному транспорту! – посетовал Вадик.

Я насторожилась:

– Ты сказал – «девятка»? А какого цвета?

– Как мой новый лак для ногтей, – ответила мне Наташа. – Помнишь, серо-стальной, с металлическим блеском?

– Серебристая «девятка»! – воскликнула я.

Ирка со стуком уронила на пол книжку и заскрипела диваном, пытаясь перейти из лежачего положения в сидячее.

– Это твой знакомый? – в голосе Вадика мне почудились нотки ревности.

– Вадька, расслабься! – отмахнулась я. – Ты же знаешь мою позицию: самые лучшие мужики ходят пешком и ездят на трамваях. Чем круче тачка, тем поганее тот, кто за рулем. «Мужчинские» качества обратно пропорциональны стоимости автомобиля.

– Одобряю, – сказал Вадик. – Слышь, Наташка? Вот, есть женщины в русских селеньях! Не все рассматривают дорогую тачку как главное мужское достоинство!

– Наташка, ты к этому типу в «девятке» не подходи! – заволновалась я. – Это жуткая сволочь, подлец, каких мало!

– Люблю подлецов! – мечтательно протянула Наташа.

– Наташка, это не такой подлец, каких ты любишь! Вадик, придумай что-нибудь и прогони эту «девятку» от нашего подъезда! И, главное, девчонок наших к ней не подпускай, там внутри сидит редкостный гад, он самый настоящий преступник!

Я сердито отпихнула тяжело сопящую Ирку, норовящую прижаться ко мне поближе, чтобы услышать голоса в трубке, и вспомнила, зачем вообще позвонила:

– Наташа! Скажи мне, пожалуйста, как человек, в окружении которого есть больной сахарным диабетом! У таких больных нет чего-нибудь вроде клуба, где они все собираются?

– Разве что лаборатория, где делают анализ мочи на сахар, – хмыкнула Наташа.

– Лаборатория не годится… Мне бы какое-нибудь тусовочное место, где все диабетики друг друга знают…

Я огорчилась: мне уже не казалось, что отыскать гипотетическую Валентину Мафусаиловну по диагнозу будет легко.

– Слушай, я знаю! – вдруг оживилась Наташа. – Диабетикам нельзя есть сладкое. Вернее, можно только то, что приготовлено на сахарозаменителе.

– Помню, я видела в магазине плитки «Сорбит», – заметила я.

– Забудь про «Сорбит»! Сейчас выпускается множество сладостей для диабетиков: есть и специальный шоколад, и конфеты, и даже газированная вода! – воскликнула Наташа. – Конечно, в обычном продмаге или супермаркете ничего такого не купишь, но есть в нашем городе один магазин, где ассортимент лакомств для диабетиков очень широкий. Это кондитерская «Гуд-Гуд» на Зеленой, в самом центре! Недешевое заведение, но моя тетя, когда хочет сделать дяде приятное, всегда покупает там диабетический грильяж в шоколаде…

– Наташа, ты умница! – в полном восторге вскричала я. – Обещаю непременно познакомить тебя с каким-нибудь отличным подлецом, и не на поганой «девятке», а на «Мерседесе»!

– А меня? – обиженно вякнул забытый Вадик.

– А тебе могу подарить прелестного мохнатого щеночка, – предложила я, вспомнив, что обещала Вите пристроить в хорошие руки очередных Тяпиных отпрысков.

Увидев, что я положила трубку, Ирка, уже некоторое время нетерпеливо ожидающая возможности вставить слово, сообщила:

– Я знаю, где этот «Гуд-Гуд»! Там продают обалденно вкусные шоколадные пирожные.

– Что может быть лучше пары обалденно вкусных шоколадных пирожных в промозглый зимний день? – риторически вопросила я, выглядывая в окно.

– Поправочка: не пары, а дюжины пирожных, и не в промозглый, а в дождливый зимний день, – заметила Ирка, выглядывая из-за моего плеча. – Прежде чем ты пойдешь за машиной, выверни свой двуликий тулуп непромокашкой наружу, потому что зонт у меня только один и он понадобится мне самой.

Читать далее