Читать онлайн Поцелуй дракона бесплатно

1

Морозная, светлая ночь. Снежный лес высоких пихт и елей с пышными ветками. Опускающаяся луна и звёзды на тёмном полотне едва разбавляли густые тени. Но благодаря снегу, в котором тонул густой лес, видимость была куда лучше, чем в тёплое время года. Но и сейчас лес вполне оправдывал название: «Тенистый» – всегда наполненный тенями, густотой и одинаковостью.

Алая капля – тёплая, кажущаяся в темноте чёрной – упала на снег. Упала вторая, третья, и затем ещё несколько. Окровавленная рука юноши схватилась за ствол и, удерживаясь, сдирала чешуйки коры. А изо рта вырывались тяжёлые выдохи и создавались облачка пара.

На краю заснеженной полянки на ель навалился Мати́ас: высокий, стройный и в хорошей физической форме. Тёплая одежда взмокла от пота. Из-под съехавшей на бок тёмной шапки выглядывали волнистые кончики чёрных волос. Капюшон утеплённой мехом накидки длиной до локтей давно спал с головы. А на правом боку был глубокий порез от лезвия – оно разрезало тонкую кожу жилета с тремя ремешками на груди, толстую ткань серой туники и ткань рубахи.

Несмотря на то, что недалеко от начала леса располагается город, а недалеко от него деревня, а там и до тракта рукой подать, гостей в этом лесу не бывает. Благодаря рассказам, порождённым причудой воображения, обуянного страхом, видеть в тенях то, чего там нет; и ничем не подтверждённым слухам, о том, что в лесу обитают свирепые хищники, духи и магические существа. Хотя опровергнуть эти слухи так же сложно, как и доказать, а никто и не рвётся совершить эту миссию.

Изо рта Матиаса вырывались жаркие выдохи. В просветах хвойных веток в ночном свете его светлая кожа казалась бледнее чем обычно. Кровь, которая в полутемноте казалась чёрной, струилась, а рана пульсировала жаром. С окровавленной руки упала очередная капля крови в снег, и ещё одна, и ещё. Но кровь пока не задела серые штаны и кожаные ботинки.

Морщась, Матиас тремя рывками снял тонкий шарфик из-под накидки – свернул его дрожащими руками и, шипя, прижал к ране. Зажав рану и впиваясь левой рукой в ствол, он выпрямился – покачнулся, а вместе с ним покачнулся одноручный топор, который был слева на ремне в креплении-петельке; и посмотрел через полянку на продолжающийся лес, который размывался и терялся в паре, вырвавшимся изо рта. А в карих глазах виднелись: усталость, боль, и будто Матиас готов вот-вот сдаться.

Вдруг – позади послышались голоса, и Матиаса пронзил страх. Он обернулся и присмотрелся. Там – среди деревьев, теряясь в тенях – мелькали и исчезали огоньки не то от факелов, не то от ламп.

Выдохнув страх и панику, Матиас взял себя в руки – поправил кожаный рюкзак, который выглядел как панцирь, и лук с колчаном стрел; безотчётно проверил маленький кожаный кошель справа на ремне и побежал – через полянку, и снова в лес. Матиас пробирался через сугробы, а там, где ветра уплотнили снег, бежал как можно быстрее; постоянно хватался за стволы и тяжело выдыхал; рана пылала, рыдала и обливалась алым страданием, которое шептало неминуемую гибель.

Лес становился гуще, снега под ветками – меньше. Матиас бежал, уже больше шёл, и зажимал рану шарфиком, пропитанным кровью; он в очередной раз обернулся и посмотрел назад через плечо. Преследовали не оторвались – шли по его следам. Сдерживая стон отчаяния, не позволяя страху и панике взять верх, Матиас сделал вдох. На выдохе он собрал оставшиеся силы и попытался ускориться; но главным было – продолжать бежать.

2

Недалеко от Матиаса, в той стороне куда он, углубляясь глубже в Тенистый лес, шёл-бежал находилась девушка А́ннет. Она, смотря по сторонам, стояла в густых тенях под хвойными ветками и очерчивалась в темноте как одна из теней леса: невысокий рост и стройная фигура, небольшая грудь и средние бёдра.

Среди деревьев был небольшой открытый участок, на котором снег бледно искрился в свете ночи. К нему приблизилась Аннет и из густой тени под еловой веткой на свет выглянуло овальное, небольшое лицо с плавными чертами, немного курносым носом, средним ртом с чуть пухлыми губами и глазами пурпурного цвета. Кожа была светлая, с легко-вечным загаром – она никогда не была бледной, а благодаря множеству жарких лет загар так въелся в кожу, что ослабевал только зимой, но никогда больше не уходил полностью, а в тёплое время года лишь немного обновлялся, ведь дни ребёнка, который проводил бо́льшую часть на улице на заднем дворе, в саду или на крыше остались позади.

Продолжая всматриваться в тени и прислушиваться, Аннет вышагнула на свет. Она казалась миниатюрной, но не слабой и не хрупкой; а в её прямой осанке и манере держаться виднелась лёгкость. Сапоги высотой до середины голени облепил снег, и немного налипло на подол тёмно-зелёного шерстяного платья, которое едва касалось сапог и в шаге иногда были видны серые колготы. Платье было простое и ношенное уже не первый год: приталенное, но не стискивающее движений, с прямым подолом и круглым воротом у шеи. На голове был надет капюшон вязаной коричнево-зелёной шали – она ложилась на спину, скрывая лопатки, а концы, прикрывая грудь, шли наискосок, затем вокруг тела под грудью, и завязывались на солнечном сплетении. На талии был повязан шерстяной платок – он прикрывал ягодицы и левое бедро. Поверх был ремешок, а тело пересекал широкий ремень сумки, лежащей на левом боку, поверх платка. Сумка же была из тёмно-бежевой плотной ткани.

Остановившись, Аннет выдохнула облачко пара и поправила вязаные митенки без пальцев. Она явно не боялась находиться в глуши леса в позднее время. Однако на её лице всё отчётливее виднелось беспокойство, а глаза продолжали искать – у стволов, под кустами, на ветках.

Вдруг Аннет заметила, как в дупле блеснуло два круглых глаза – и на её лице отразилось облегчение.

– Фи́ва, – сказала Аннет. – Ты почему убежала? Это же была просто сова.

Она сняла капюшон и приблизилась к дуплу. Волосы были прямые и светлые: русые холодно-пшеничные – длиной покрывали лопатки; нижняя часть волос была распущена, а верхняя – заплетена в несколько кос, которые собирались на затылке в хвост.

– Прости, – сказала Аннет. – Я знала, что не нужно было брать тебя в лес ночью, по эту сторону гор. – И, взявшись за край дупла, она привстала на цыпочки. – Ну, же, иди сюда. – И, улыбаясь, она протянула руку. – Идём домой.

Из дупла раздались тонкие, жалобные, утробно-гортанные звуки похожие на тявканье лисы – и они выражали согласие.

– Давай же, – сказала Аннет. – Иди ко мне.

Сегодня ночь была тихая, спокойная и безветренная – точно мороз съел все звуки и тех, кто их мог бы издать. И когда копошение в дупле, заглушил скрип снега, Фива замерла, а Аннет повернула голову влево. Её сердце забилось быстрее, тревога завертелась в груди вместе с волнением и опасениями.

Отчётливо распознавались шаги: сбивчивые, через разные промежутки времени; и они приближались, и приближались.

– Не вылезай, – прошептала Аннет. Она развернулась к приближающейся опасности с суровым, напряжённым лицом; осанка стала прямее, а плечи стали одной линией.

Пыхтение, скрип, ругань шёпотом; ещё дальше ещё больше скрипа, голосов и криков – всё это разрезало тишину Тенистого леса и, казалось, даже ветки елей со снегом потяжелели от недовольства, а пихтам хотелось заскрипеть от возмущения, но, как назло, не было помощника-ветра.

Взгляд Аннет был устремлён на голоса вдали, и когда кусты задребезжали в трёх шагах перед ней – она вздрогнула. Но она тут же собралась и напряглась.

Из-за куста, с веточек которого осыпался снег, в широком шаге, точно в последнем рывке, вышел Матиас – запыхавшийся, держался из последних сил и прижимал к ране на правом боку пропитанный кровью шарфик.

Аннет удивилась и, нахмурившись, смотрела на Матиаса внимательным, настороженным взглядом.

Матиас пошатнулся, выпрямился, поднял взгляд – увидел её, и замер. Усталость и боль сползли с его лица как вуаль – мышцы разгладились, веки чуть расширились, а рот приоткрылся. Он увидел её милое, хмурящееся личико; увидел удивительные глаза пурпурного цвета, которые будто чуть светились в бледном свете морозной луны, и которые перевернули его мир. И они были прекрасны.

Она была прекрасна.

От каждой поры кожи и до светлого волоска, от каждой реснички и до хмурой, настороженной морщинки. Это было самое прекрасное создание, которое Матиас когда-либо видел. И от неё словно вырвался вихрь пурпурных бабочек, влетел через его приоткрытый рот – по пересохшему горлу, мимо горящих от холодного воздуха лёгких – и в грудь, в душу. Пурпурный вихрь роился, трепыхаясь множеством прекрасных крыльев, и душа Матиаса обрела крылья и затрепетала вместе с ними.

За все свои двадцать шесть лет Матиас не познал любви, но он знал, что это любовь.

«Как это возможно?», – маячил вопрос на заднем плане сознания.

Матиас не знал её. Он увидел её и прошло только три секунды, но он уже любил её – с первого взгляда, всегда и после. Каким-то образом он всегда знал, что любил её. Как только она родилась, или даже до этого – она всегда существовала в его жизни. Или его жизнь никогда не существовала без неё.

Аннет была озадачена реакцией и странным взглядом Матиаса. В её груди что-то вертелось, разворачиваясь и вырастая; сердце вело себя очень странно, а тело охватило непривычное волнение, и каждая его клеточка сияла и трепетала.

Аннет смотрела на Матиаса в тени и не видела чёткости в чертах лица, не видела чёткости в глазах – и ей захотелось всё это увидеть при свете луны или в лучах солнца; захотелось приблизиться, рассмотреть, коснуться, почувствовать – это напугало так, словно изнутри Аннет ошпарили кипятком. Она отступила на полушаг, почувствовала слабость в коленях и едва не присела; она хотела отступить, убежать, но ноги приросли к земле, и она не понимала, что происходит.

Матиас не заметил, как убрал руку от раны, как упал кровавый шарфик на снег. Но позади послышался мужской голос:

– Кровь! – воскликнул он. – Кровь! Туда! Быстрее!

Это разорвало момент, как страницу. И во вспышке реальности, Матиас пришёл в себя как от разряда ледяной молнии. Он обернулся и посмотрел через плечо – огоньки от факелов были близко, и показался силуэт рослого мужчины. Матиас повернул голову обратно – и в глазах поплыло. Из-за остановки, из-за неё – адреналин перестал нестись по венам; страх возвращался, но был больше не по размеру и не мог полностью залезть обратно в тело и подстегнуть инстинкты, не мог заставить Матиаса действовать в прежнем темпе.

– Беги…, – выдавил он. И на личике прекрасной незнакомки отразилось изумление.

Матиас сделал шаг и боль пронзила бок; он, пытаясь зажать рану исчезнувшим из руки шарфиком, накренился – упал и частично потерял сознание. Матиас пытался выкарабкаться, но сил не осталось, а мозг словно дал команду «безопасность», или «сдаться». Но Матиас всё равно пытался, не сдавался.

Растерянная, изумлённая Аннет шагнула к Матиасу; к краю дупла придвинулась Фива, и блеснули глаза. Но Фива не выглянула, а Аннет не успела присесть.

Скрип снега, тяжёлое дыхание и голоса – между стволов показались мужчины разного роста и телосложения, но все были в хорошей физической форме. Они были одеты хорошо, тепло, у всех были шапки и утеплённые накидки. У одного на спине был лук, у другого арбалет, двое были вооружены парными кинжалами, один мечом и кинжалом, а самый рослый и сильный – двумя увесистыми одноручными топорами с гравировкой медведя.

Наёмники вышли на открытый участок, где на спину перевернулся Матиас и боролся с тем, чтобы не упасть в объятия черноты и холода. С боку от него замерла Аннет – с растерянностью и жалостью она смотрела на побледневшее лицо Матиаса, в его приоткрытые глаза с трепещущими веками. Её душа стенала от жалости к нему, от желания помочь – и это сбивало с толку. С чего бы ей помогать тому, от кого она обычно защищается? Изредка убегает. Но в большинстве случаев она прячется и старается не сталкиваться.

Наёмники – запыхавшиеся, потные, злые – останавливались неровной линей на краю полянки, и с удивлением переглядывались.

– Эй! – рявкнул рослый мужчина. – Девчушка, ты чего в такой глуши одна делаешь?

– И это наш пленник! – воскликнул лучник и снял лук со спины. – Не трогай!

Аннет отмерла – она выпрямилась, расправила плечи, и показалась идеальная осанка, не хуже, чем у знатных женщин в городах, на которых наёмникам счастливилось смотреть только с расстояния на каком-нибудь хорошем рынке. До того, как одна из таких знатных дам их и наняла, хотя обычно нанимали только мужчины да юноши.

Аннет повернула голову – лицо было спокойное, но холодное, суровое. Взгляд пурпурных глаз поднялся и устремился на наёмников. Те ахнули, замерли, двое отступило, а один прирос к земле.

– В…, – попытался сказать арбалетчик. – В… Ведьма!

– Стой, где стоишь, демоново отродье! – крикнул наёмник, вооружённый парными кинжалами.

Не разбираясь, не думая, мужчины, дрожа внутри от страха, вызванного предрассудками, вынули оружие и встали в стойки. Аннет не испугалась, не удивилась, а лицо наморщилось от недовольства.

– Беги…, – прозвучало сиплое слово слева от Аннет.

Она в изумлении опустила взгляд на Матиаса. Его лицо с испариной, с сухими губами в холодном, бледном свете ночи было болезненным. Карие глаза смотрели на неё с сожалением, с мольбой, с желанием защитить и спасти; но веки тяжелели – и он едва боролся. Его слово, его взгляд – поразили Аннет мягкой стрелой, и душа встрепыхнулась.

Наёмники двинулись в стороны, чтобы окружить, и держали оружие наготове; а арбалетчик и лучник отступили для лучшей позиции и вынимали снаряды из колчанов на спинах. Аннет подняла обозлённое лицо; и было видно то, что ей явно не впервой бороться, не впервой защищаться и защищать.

Веки Матиаса попеременно закрывались, кровь струилась из раны, а пальцы могли сжимать только холодный снег; он проваливался в маленькие ямы – и последние мгновения разделились на непонятные фрагменты, как осколки разбитого стекла.

В первом фрагменте Матиас увидел, как Аннет, не имея страха в профиле лица и в уголке прекрасного глаза, отступила и развела руки в стороны.

В втором фрагменте Матиас почувствовал жар от пламени и увидел свет где-то в стороне; услышал изумлённые, испуганные ахи и вскрики наёмников.

В следующем фрагменте голоса и крики стали воинственными; приоткрывшимся глазом, в расплывчатом взгляде Матиас увидел Аннет – она проскользнула как одна из теней Теневого леса, и снова возникло пламя в стороне.

В следующем фрагменте послышался грохот, будто бы рухнуло здание, и Матиас почувствовал телом, как онемевшим, вибрацию земли. Раздались перепуганные крики, и затем раздался рёв – громкий, оглушительный и сотрясающий Теневой лес. Рёв, не достигнув финала, оборвался, так как Матиас провалился в ямку забвения и черноты.

Последний рывок к сознанию, последние силы – новый фрагмент – и Матиас приоткрыл оба глаза. Он увидел, как в небо поднялось нечто большое и белое, и как мелькнули светлые когти такого размера, которого он никогда не видел. На него и на лес упала тень, а от взмахов больших крыльев поднимались завихрения снега, скрипели ветки, стонали стволы и осыпа́лся снег. Слышались удаляющиеся крики, перепуганные возгласы, мольбы. Но затем наступила чернота – силы Матиаса иссякли, и он больше не очнулся.

1

Матиас проснулся лёжа на спине и открыл веки. Перед глазами был серый, неровный потолок, а точнее свод пещеры. Часто моргая, Матиас приходил в себя и вспоминал, что произошло – быстрые фрагменты, которые не складывались в одну картину. Но он отчётливо помнил её: милое личико, необычные глаза, русые холодные волосы, темно-зелёное платье.

Матиас понял, что лежит на кровати под тяжёлым одеялом. Оперившись на локти, Матиас приподнялся – и, удерживая голову на дрожащей шее, осмотрел странное жилище.

Пещера была небольшая, неглубокая и вытянутая. Справа от Матиаса был вход в пещеру во всю её длину – как половина овала; но он был скрыт странной стеной. Она была сплетена из множества корней и толстых стеблей, которые срослись в сухо-гибкий, прочный массив зелёно-коричневого цвета. В стене едва вырисовывались закрытые плетёные ставни окошек по обе стороны от двери в центре. Стены пещерного жилища были обшиты этим же плетёным материалом, и им же был устелен пещерный пол, только он был ещё плотнее, точно спрессованный. Из этого же материала была изготовлена вся малочисленная мебель, но имела более коричневый цвет. А слабым освещением служило несколько свеч.

Кровать стояла в округлом углу стен параллельно сплетённой стене. Справа от Матиаса находилась тумба без ящика, без дверцы; рядом находился небольшой простой камин, выложенный крупным камнем, его труба уходила вверх и врастала в пещерный потолок, а в очаге, как последние вдохи, тлели сгоревшие поленья и угольки в объятиях пепла.

Одна свеча стояла на пустой полочке камина и освещала: потёртый половичок со спутанной бахромой у кровати; низкий круглый табурет; и поленницу, которая стояла сбоку камина и упиралась бочком в плетёную стену, а под окошком стоял ящик, наполненный углями разного размера. От камина отходила жердь с ножкой, а на ней висели серые шерстяные штаны, носки и накидка Матиаса, едва тёплые со стороны камина.

Вторая свеча стояла на комоде, который касался спинки кровати у ног Матиаса, и на нём стояла увесистая шкатулка, которая выглядела как маленький сундук. Но она была не из плетёного материала, а из металла, и её украшали драгоценные камни.

Третья свеча стояла на квадратном столике по ту сторону двери, а два стула стояли напротив друг друга; с одного стула свисала тёмная, пушистая шаль, а в центре столика стояла ваза из глины для фруктов, только фруктов в ней не было. Столик являлся столовой, которая была соединена с кухней, состоящей из: трёх тумб, умывальника, двух бочек с водой, нескольких ящиков и тканевых мешков с продовольствием.

Четвёртая свеча стояла на бочке возле двери, и она почти догорела. Свет от неё, соединяясь со светом от свечи на столике, падал на что-то, что стояло под окном напротив столика. Оно было продолговатое, немногим выше колен, и было накрыто чёрной тканью до пола.

Ничего не понимая, удивлённый Матиас откинул одеяло, сел и тут же поморщился от боли в правом боку. Рана не кровоточила, но была жаркой и почёсывалась; в теле ощущалась слабость, в горле – сухость. Встав, Матиас увидел, что он в светлой льняной рубахе, в тёплых носках, а низ был обмотан тканью точно юбкой. Ткань была не его, и его озадачило то, почему он без штанов; но рубаха и носки были его, только запасные, а не те, в которых он был ночью. Он положил руку на бок и почувствовал уплотнение; приподняв рубаху, он увидел, что его перебинтовали, а из-под бежевой ткани веяло травами.

Матиас снова попытался вспомнить мгновения перед чернотой – они вселяли тревогу, отдалённый страх, но так как ничего чёткого он не помнил, то эти эмоции были размытыми, как будто не его.

Матиас побрёл по странному жёстко-упругому полу, но, сделав несколько шагов, остановился. В уголке комода и спинки кровати на полу лежал его рюкзак, и он был открыт. Чуть дальше – у стены, напротив двери Матиас увидел крупное гнездо, а внутри оно было устелено тёплым пледом. Рядом стояла ваза из глины с синим отпечатком чей-то лапы, которую Матиас не смог распознать. В вазе находился странный букет: пучок засохших луговых цветов, как неудачный гербарий, россыпь свежих невзрачных цветов и травы, а у одного края свисал вялый лопух. В полушаге от гнезда, у стены стоял вытянутый плетёный сундук, а возле него плетёная корзинка с крышкой.

– Это странный дом, – сказал Матиас и возобновил шаг.

Только Матиас вошёл на «кухню» как снаружи раздался какой-то шум – как тихий скрежет по камню – и он остановился. Он посмотрел на дверь, на закрытые ставни – шум не повторился. Матиасу было не комфортно от незнания, где он находится и что произошло; и он не пускал в голову мысль, наполненную надеждой, что это жилище принадлежит ей.

Постоянно поглядывая на дверь, Матиас умылся в умывальнике и попил воды из бочки при помощи ковшика с длинной ручкой. Он поднял свой рюкзак, под которым оказался отмытый от крови ремень с маленьким кошелём; снял одежду с жерди и шагнул к кровати.

Матиас надел свои штаны, носки переодевать не стал, а те сунул в рюкзак. Но нигде не было разорванной одежды, хотя Матиас не смотрел ни в ящиках комода, ни в вытянутом сундуке, ни заглядывал под чёрную ткань – так как ему не хотелось рыскать без спроса. Поэтому Матиас остался в этой, чистой, рубахе и вынул из рюкзака запасную тунику – внешне она была, как и вчерашняя, но красно-коричневого цвета. Матиас надел накидку с капюшоном и ремень. Лук с колчаном стрел и одноручный топор исчезли, так же, как и нож из рюкзака.

Ища обувь, Матиас огляделся, даже заглянул под кровать – там лежали свёртки нескольких тёплых пледов и одеяло, но ни обуви, ни оружия не оказалось. С досадой, Матиас надел шерстяную шапку, запасные варежки, так как окровавленные тоже пропали; надел рюкзак и думал развернуться к двери, но помедлил – снял кошель с ремня, расстегнул и вытряхнул на ладонь содержимое: алый, свёрнутый платочек. Отложив кошель на комод, где свет свечи теплом играл на металле и драгоценных камнях шкатулки, Матиас развернул платочек.

На ладони лежал серебряный кулон с круглым, выпуклым тёмным камнем; и кольцо на небольшой палец – тоже из серебра, простое, но изящное, и не очень дорогое. Держа украшения, которые принадлежали матери, а до этого бабушке, которую он никогда не знал, Матиас замер. На его лице отразилась смесь: печали и забывающегося страдания. Он вспоминал её: улыбку, волнистые, как у него, волосы; казалось, как бы тяжело ей не было, она никогда не опускала руки и всегда находила силы, чтобы улыбнуться сыну. Душу Матиаса защемило, а к горлу подкатил ком – он, сдерживая порыв, зажмурился и сжал руку с украшениями и платочком в кулак. Сделав протяжный, шумный вдох через нос, он взял себя в руки и выдохнул; не глядя на украшения, свернул платочек и убрал всё внутрь кошеля, а его на ремень.

Поправив накидку, Матиас огляделся и в этот раз увидел свою обувь у двери – кожаные утеплённые ботинки стояли в том месте куда недотягивался свет от свеч.

2

Матиас мялся перед дверью и смотрел на плетёную ручку. Не зная, чего ожидать, кого ожидать, а на задворках сознания надеясь, моля увидеть ту девушку с суровым личиком и пурпурными глазами, – он открыл дверь на себя, словно знал, что она открывается именно так.

Открыв дверь, Матиас сделал шаг – и замер в проёме.

Он ожидал: белый цвет, холод, снег, может ветер или снегопад. Но снаружи росла тёмно-зелёная трава. Возле пещеры она была низкой, примятой, но дальше встречалась и высокая.

– Ага-а, – протянул озадаченный Матиас.

Он вышел наружу, а дверь за спиной захлопнулась с сухим звуком.

Тусклое небо; зимнее, негреющее солнце; увесистые, сероватые облака, а через их редкие просветы проникали лучи. Было прохладно, но не холодно – как смесь середины весны и ранней осени. Иногда дул прохладный ветер, и едва заметно моросило.

Впереди, в нескольких метрах от жилища были – низкие кустарники, стройные высокие пихты, которые выглядели приветливыми, а не такими как в Тенистом лесу; и которые формировали небольшой лес, густеющий в глубине, и среди стволов кое-где витал слабый, рассеянный пар, как дымка. Лес тянулся до гор со снежными пиками, которые тянулись в обе стороны.

Само жилище находилось в вытянутом утёсе. Слева от жилища и от Матиаса было голое травяное пространство, перетекающее в редкий лесок с густым, непроходимым подлеском, упирающимся в горы. И где-то там находился плавный подъём на утёс, поросший травой и зеленью. Но именно над жилищем растительности не было, трава была низкая, и из каменистой почвы показывалась труба камина. А далее, ближе к горам был редкий лесок с голыми, влажными участками с рассеянным паром.

Справа от жилища холмистая долина протянулась на несколько километров – встречались одиночные деревья и иная растительность, а даль терялась в паре. Но, как проблеск, виднелась вода в тупике долины.

Осматриваясь, Матиас понял, что прохладная, но зелёная, паровая и вытянутая долина находилась в объятиях низких горных пиков – снежных, промёрзлых – но достаточно высоких чтобы скрыть это чудесное место.

Матиас снял варежки и, убирая их за ремень, опустил взгляд на траву.

– Сколько же я проспал? – снимая капюшон, спросил он.

Он коснулся раны на боку – и на лице отразилось непонимание. Рана ныла, пульсировала, чуть чесалась и от нежелательной ходьбы требовала вернуться в кровать.

Матиас почувствовал взгляд и нашёл его у одной из пихт перед жилищем. Из-за ствола выглядывала чья-то чёрная небольшая голова со стоящими ушами и круглыми глазами. Часто поморгав, Матиас поддался в сторону наблюдателя и присмотрелся – но голова тут же скрылась.

Матиас ощущал тревогу из-за незнания кто это и представляет ли опасность, но страха в нём не возникло. Войдя в лес, Матиас приблизился к этой пихте, помедлил и заглянул за ствол, но там никого не оказалось. Слева послышалось тихое шуршание по коре дерева – и Матиас повернулся. Там выглядывала та же голова, но виднелась только чёрная макушка, вострые уши, а глаза были видны наполовину. Глядя на любопытное, осторожное животное, Матиас, несмотря на то что не знал, что это за существо, не сдержал доброй усмешки, и подумал о том, что оно не очень-то хорошо прячется.

Матиас с осторожностью шагнул к существу, но оно скрылось. Приблизившись, он осмотрел пихту, но существа, конечно же, здесь не оказалось. За спиной послышался хруст – и Матиас обернулся. На ветке существо размером со среднюю собаку, сидело подобно кошке, но являлось дракончиком.

Чёрная, мелкая чешуя; округлая голова, плотные, вытянутые уши формой напоминали уши летучей мыши и указывали вверх; одна пара маленьких рожек; крупные, круглые голубые глаза, мордочка была чуть вытянута у носа и рта – милый носик имел овальные ноздри, а рот был как длинная полоска. Тельце было стройное, но не худое, и явно подвижное. На спине виднелись крылья. У лап были короткие, туповатые коготки – по четыре на каждую. Дракончик выглядел дружелюбным и милым – некая смесь летучей мыши и кошки в драконьей форме.

Матиас никогда не видел дракона, и вообще ничего магического, только слышал истории о них, о ведьмах и ведьмаках из Горных Долин – и все они были пугающими, и часто заканчивались плохо. Страх перед магией был вплетён в умы всех людей всех королевств, их городов и деревень. Но всё это в раз предалось сомнению и переосмыслению, как только Матиас увидел те пурпурные глаза. Но это была не она, а дракончик. И поэтому Матиас насторожился – он не знал ждать ли опасности, нападения; вскользь подумал, что от любых резких движений и бега, рана на боку раскроется, как и от борьбы.

Матиас не знал, что недалеко от него стояла Аннет – пряталась за деревом и находилась в тени; наблюдала за Матиасом с настороженностью и любопытством, как хищница без намерения нападать (пока что). Матиас робко шагнул к дракончику – Аннет напряглась и, не двигая головой, а только глазами, бесшумно как тень перетекла к другой пихте.

Голова Аннет была чуть повёрнута вбок, словно, она, смотря на Матиаса, прислушивалась. Она посмотрела на дракончика Фиву, которая осталась сидеть на ветке и смотрела на незнакомца с любопытством и дружелюбием, но с лёгкой опаской; и вернула взгляд на Матиаса. В нём не было враждебности, ненависти; он не искал оружия и даже не сжимал кулаки. Это взрастило в Аннет любопытство к её незваному гостю, которого она спасла и привела в потаённое от внешнего мира место. И она до сих пор не понимала своей доброты к представителю народа, который не проявлял доброты ни к ней, ни к другим обитателям Горных Долин. Но что-то в юноше было иначе; что-то было иначе в теле, сердце, в уме и душе Аннет по отношению к этому кареглазому созданию, и что-то в нём манило её.

Смотря на верхнюю ветку пихты, Матиас сделал второй шаг и остановился. Он не знал, что делать, но хотел убедиться, что этот дракончик не представляет опасности его жизни, хотел удовлетворить любопытство и рассмотреть удивительное существо.

Фива насторожилась, коготки вцепились в дерево ветки – она была готова убежать или улететь в любой момент.

Аннет незаметно, крадучись как дикая кошка и не сводя взгляда с Матиаса, перешла к другому дереву, затем к следующему; её взгляд пробегал по чертам лица Матиаса, тёплым глазам, бровям, волосам, забавно торчащим из-под шапки. Аннет с беспокойством взглянула на Фиву – знала, что если та испытает угрозу или страх, то тут же выйдет на защиту. Но Фива пока что не боялась, что уже было удивительно.

Матиас сумел рассмотреть, что чешуя дракончика занимала большую часть тела, но на брюхе, немного у лап и немного у крыльев была плотная, упругая кожа, словно из разглаженной чешуи. И она же была на мордочке, а чешуя была местами: под подбородком, немного у глаз, немного на лбу и много на макушке. И все перетекания чешуи в кожу были незаметными, гармоничными.

Матиас сделал ещё шаг. Ноздри дракончика стали часто раздуваться и сужаться, когтистые пальчики шевелились, а во взгляде были: любопытство, опасение, готовность. Аннет наблюдала за ними, в особенности за ним, пристальным, почти не моргающим взглядом; дышала частыми вдохами; сосредоточенная и готовая ко всему. И она знала, что с любым другим человеком, она бы не вела себя так опрометчиво, так глупо – ни за что бы не подпустила человека к Фиве даже на метр, даже на пять метров.

В неуверенности рука Матиаса дрогнула. И в эту же долю секунды в правой ладони Аннет вспыхнул огонь – он обвивал запястье, трепыхался и извивался; а вторая рука Аннет впилась в ствол пихты. Матиас приподнял руку – Аннет напряглась, как кошка перед прыжком, приготовилась атаковать и защищать. Матиас неуверенно помахал дракончику – Аннет удивилась, замерла, а магия угасла, но не исчезла.

С игривым интересом, Фива наклонила голову набок, забавно пошевелила носиком, и издала тихий, дружелюбный гортанный звук – как отрывистые, но плавные перекаты. А после – подражая, Фива подняла переднюю лапку и попыталась помахать. Это вышло нелепо и смешно. Отчего Матиас посмеялся.

С замиранием сердца, с медленным вдохом Аннет смотрела на его улыбку на лице после короткого смеха; на взгляд, наполненный смешинкой и добротой – и прильнула лицом ближе к стволу. Ей захотелось выйти к нему, но она опасалась; и растягивала его присутствие в долине, хоть и едва понимал почему.

Фива, подобно белке, спустилась по стволу на нижнюю ветку и села на уровне плеч Матиаса. Она смотрела с нетерпеливым любопытством и дружелюбием, но и с небольшой опаской.

Матиас, смотрел на это удивительное, чистое душой существо и убедился, что оно не представляет опасности. Он шагнул к дракончику, тот не испугался, остался сидеть – словно дал разрешение приблизиться.

Аннет, стоя за деревом, напряглась – рука впилась в ствол, во второй возникла зелёная магия, а от завихрений появлялись магические лепестки, они разлетались и рассеивались.

Рука Матиаса приблизилась к дракончику, но замерла, так как он не знал, что делать. Тогда дракончик прильнул, обхватил запястье Матиаса передними лапками и понюхал ладонь. Матиас просиял и восторженно улыбался.

Аннет расслабилась, магия исчезла, а на лице возникла тёплая полуулыбка – она смотрела на Матиаса и видела в нём меньше опасности. Во всяком случае опасности для Фивы не было.

Но тут улыбка на лице Аннет растаяла, а взгляд поднялся выше. С боку от Матиаса и Фивы неприметная серая скала – скрытая, потерянная – ожила, и открылись большие серые глаза. Из крупных овальных ноздрей вышел громкий, недовольный резкий выдох – Матиас замер, а по телу прошли холодные мурашки. Он медленно повернул голову, поднял взгляд – увидел большие глаза, и обомлел.

Словно вырастая из скалы, или скала становилась им, появился большой дракон и встал на четыре лапы. От земли и до макушки было примерно шесть метров. Стройное и поджарое, но крепкое и сильное телосложение; чешуя была серая, словно из камня; вытянутая, но не узкая морда, овальной формы глаза; из головы, смотря назад, росли два толстых ребристых рога, такие же серые, как и чешуя; пятипальцевые лапы с серыми когтями и длинный, увесистый хвост; от шеи, по спине и до кончика хвоста шёл гребень плотных, кожистых треугольников с округлыми верхушками, а на спине были сложены большие крылья.

Приоткрыв пасть и показав множество острых клыков, дракон наклонил голову и сделал шаг к Матиасу. Его волосы встали дыбом, желудок сжался, глаза округлились, а лицо исказилось ужасом; и он, запинаясь, попятился. Он умом понимал, что ни сражаться, ни убежать он не сможет, и уже был готов принять безрадостную участь и стать завтраком дракона, или же обедом – по этому унылому небу сложно было сказать наверняка; и единственное о чём он пожалел перед смертью, что не увидел её.

Но тут – за спиной Матиаса и чуть левее раздался голос Аннет:

– Ю́го!

Матиас замер, внутри всё задрожало. Дракон посмотрел в ту сторону. Лицо Аннет было суровым, но, подняв взгляд на дракона, она смягчилась:

– Я же сказала, что он не враг до тех пор, пока он не представляет угрозы.

Юго нахмурился, недовольно клацнул челюстью и сел так, что встряхнулись ближайшие деревья, а одну ветку он случайно отломил. И из-за этого Аннет вздохнула.

Фива, сидя на ветке, наблюдала за происходящим с интересом. Юго не сводил пристального взгляда с Матиаса, и выглядел так словно сейчас набросится на гостя и, не жуя, проглотит.

Матиас медленно, на послабевших ногах, развернулся, и увидел её – ещё более прекрасную, что казалось невозможным. В том же тёмно-зелёном тёплом платье. В тех же сапогах высотой до середины голени. В той же толстой, тёплой шали с капюшоном коричнево-зелёного цвета. Но без митенок, без платка на талии. Остался ремешок. Осталась тканевая сумка, ремень которой пересекал тело.

Забыв о драконе, Матиас смотрел на личико, которое он уже думал не увидит, с дрожанием души.

От его взгляда, Аннет почувствовала себя странно, неуверенно – и она отвела взгляд в сторону и вниз. Ей хотелось смотреть на него, но и в то же время ей хотелось отступить в тени пихт – скрыться, спрятать глаза, которые она никогда не хотела спрятать и даже не думала об этом. Но сейчас она волновалась, переживала, и это ей не нравилось. Она привыкла понимать себя, знать себя.

Взгляд Матиаса становился тяжелее, и Аннет с опаской глянула на него – увидела удивление, не понимание и желание понять. Она снова отвела взгляд; сжимала подол платья, хмурилась из-за своего странного, неконтролируемого поведения и непонятных скомканных чувств.

Любопытство Фивы, сидящей на прежней ветке, возросло, ведь она никогда не видела Аннет такой. Юго, который тоже не видел её такой, нахмурился.

Матиас с интересом наблюдал за Аннет, но ему не нравилось, что он вызывал в ней не понятный ему дискомфорт. Матиас шагнул к Аннет и собирался открыть рот, чтобы что-то сказать, как она, увидев краем глаза движение, натянулась как струна, резко подняла голову и отступила на шаг. Она словно была готова защищаться – и это укололо Матиаса.

Аннет смотрела на Матиаса с опаской, недоверием, а в чертах лица и кончиках пальцев подрагивало ожидание.

Сглотнув, Матиас улыбнулся – Аннет не переменилась в лице, не шелохнулась, лишь в глазах промелькнуло нечто неуверенное. Матиас отступил на шаг и встал там, где стоял до этого, даже чуть дальше – Аннет снова не переменилась. И Матиас отчётливее видел в ней натянутое ожидание чего-то, как удара, но иного – не физического.

– Привет, – сказал он.

Дружелюбие в Аннет не появилось. Она ждала, когда Матиас отреагирует как другие – что она ведьма; что её магия – это зло, что у неё демонические глаза, и прочая чушь. Аннет ждала этого с колким предвкушением боли, хотя её это никогда не заботило, но почему-то заботило сейчас. И заботило очень сильно.

Юго это видел, понимал – он вздохнул и отвёл взгляд в сторону.

– С…, – сказал Матиас. Он прокашлялся. – Спасибо, что спасла меня.

Зрачки Юго переместились вправо и вниз – смотрели на Матиаса с лёгким прищуром, искали подвох или уловку.

Аннет слегка удивилась и похлопала ресницами. Она сделалась нейтральной, но осторожность и недоверие никуда не делись. Аннет наклонила голову чуть набок, и в ней пробился прежний интерес. Она смотрела на Матиаса изучающим взглядом – осматривала его, заглядывала в него и что-то искала, искала, но не находила.

Матиас был растерян – Аннет смотрела в упор, была загадочной, таинственной, настороженной, а от того ожидания остались лишь блеклые осколки. Матиас с трудом понимал её. Всё что ему хотелось так это показать ей что ему можно доверять; и коснуться её руки хоть на секундочку, обнять, прижать, вдохнуть, и остаться в её жизни навеки. А сейчас он уже был счастлив от того, что она здесь, она дышит, и она смотрит на него не как на врага.

– Хм-м, – протянула Аннет. Она отвела руки назад, левой обхватила запястье правой, а пальцы зажимали подол платья. – Ты не боишься меня?

– Что? – удивился Матиас. – Нет.

– Хм-м, – протянула Аннет. Он вызывал в ней всё больше любопытства. – Почему?

– А почему я должен бояться тебя?

– Потому что я, как вы любите называть, ведьма. Магия, демонические глаза и прочее.

– Демонические? – поморщился Матиас. – Я считаю, что твои глаза прекрасны.

У Аннет перехватило дыхание, рот чуть приоткрылся, а руки рассоединились и, проскользнув по платью, повисли вдоль тела; сердце бешено стучало и волна волнительного, послабляющего жара пронеслась по телу.

– А…, – произнесла она. – П… – Она замолчала, не могла сказать ни слова, и отвела смущённый взгляд.

Матиас, смотря на неё, замлел, а на лице появилась улыбка. Он нутром чуял, что чувства взаимны, должны быть взаимны, не могут быть не взаимны. Он приблизился к Аннет с уверенностью, она не отступила – подняла взгляд с лёгким румянцем на щеках, а руки теребили подол платья по бокам. Она смотрела на него как милый, невинный зверёныш снизу вверх.

– Правда не боишься? – спросила она, хотя уже знала ответ, видела его в карих глазах.

Матиас остановился, улыбнулся.

– Правда, – ответил он. – Всё что я слышал о ведьмах явно чушь.

Улыбка Аннет растаяла.

– Что такое? – слегка запаниковал Матиас. – Прости! Это слово «ведьма»? Это обидно для вас? Я не хотел! Я не знал! Я… – Аннет прервала его, звонко хихикнув.

Он замолчал, растерялся; смотрел на её милую улыбку и весёлость в глазах, и улыбнулся сам.

Юго сидел, замерев как камень, смотрел на них с угрюмой мордой и чуть наморщенным носом. Фива поддалась вперёд, а от хихиканья Аннет она развеселилась и запрыгала на ветке.

– Нет, – сказала Аннет. – Не обидно. Для меня во всяком случае. Ведь это просто ваше слово для нас, разве нет? И дело вовсе не в нём, а в том, как вы относитесь к нам. А я – хьюмамо́ах. Вот наше слово для нас.

– Что оно значит? – спросил Матиас.

Аннет не ответила, сдержанно улыбнулась.

– Я – Матиас, – сказал он и, сделав широкий шаг, оказался перед Аннет.

– Аннет, – сказала она, и не отступила.

Протянулась трепетная пауза – они смотрели друг другу в глаза и могли слышать дыхание друг друга. Аннет отвела взгляд, теребила поясок на талии. Как зачарованный Матиас сделал шаг – носок его ботинка, коснулся носка её сапога; взял её за руку – и она тут же подняла удивлённое, взволнованное лицо.

Их пальцы касались – его холодные, её тёплые – и в каждого словно ударила искра заряженной молнии. Они уже успели рассмотреть друг друга – телосложение, черты лица, глаза, волосы; одежду, обувь; движения, мимику. Но теперь они, смотря через глаза, точно смотрели друг другу в сущности – словно искры молнии через прикосновение пальцев соединились в заряженную, искрящуюся линию и, как по каналу соприкоснулись их души.

Карий и пурпурный сливались в одну абстрактность, а души тянулись – робея, удивляясь – в объятия. Глаза в глаза, душа в душу – и их жизни словно стали одной.

Аннет сделала шаг на миллиметра три; голова Матиаса чуть поддалась к её. Их умы пребывали в воздушном, розоватом тумане как в облаке. Души вот-вот обнимутся. Головы приближались – неуверенно, медленно.

Рука Аннет потянулась к груди Матиаса в намерении сжать одежду, стопы собирались привстать на носочки. Но – Юго возник за спиной Аннет, припал к земле и опустил голову. На морде пылали: возмущение, изумление. Матиас поднял на него взгляд – и связь с Аннет оборвалась. Она, часто хлопая ресницами, выхватила руку, отступила и наткнулась на морду Юго. А он, смотря на Матиаса, оскалился и издал протяжное рычание.

– Прости, – смотря на Аннет, сказал Матиас. – Я не… Оно само как-то. – И он взглянул на Юго.

Аннет развернулась к Юго боком и прижалась к его морде.

– Спокойнее, – едва скрывая волнение в голосе, сказала Аннет. – Он не сделал ничего плохого.

Матиас смотрел на Аннет с волнительным трепетом, с боязнью, что она теперь оттолкнёт его, прогонит. И уйти для него было равносильно смерти.

– Прости, – сказал он и отвёл взгляд. – Ты, наверное, теперь хочешь, чтобы я ушёл.

Аннет повернула к нему лицо – смотрела долгим взглядом; а внутри распространялась странная, непривычная, приводящая в смятение слабость, и сладость. Её пугали эти чувства, особенно то, что сейчас произошло (и то, что почти произошло); её пугало то, что её тянуло к нему безумно. Она встряхнула головой, ничего не ответила и водила по чешуе Юго несколько секунд. Затем Аннет обняла Юго и направилась в сторону.

– Как хочешь, – сказал она и, не смотря на Матиаса, прошла мимо.

3

«Как хочешь.»

Нейтральный голос и спокойный тон. Это ранило Матиаса так, словно душу полоснули мечом. Но он понимал, что не должен был просто так подходить, брать за руку. Они едва знакомы, только узнали имена. Но те три секунды, когда он только её увидел, изменили его жизнь навсегда. И внутри он стонал от душевной боли – почему те три секунды не изменили её жизнь тоже; почему не то заряженное, пронзительное прикосновение? Или изменили? Матиас не знал, но он был совершенно уверен, что что-то в ней по отношению к нему возникло.

Юго не понравилось, как Матиас смотрел вслед Аннет – поморщился, а хвост проскользнул по траве, ударил по ногам Матиаса и тот повалился на спину с выкриком удивления.

Плечи Юго затряслись, пасть приоткрылась, и он издал утробно-гортанные прерывистые звуки, напоминающие гогот гуся. Это звучало странно для Матиаса, но был узнаваем смех.

Аннет обернулась.

– Юго, – с мягким укором сказала она.

Держась за правый бок, Матиас поднимался. И тут подбежала Фива – взбудораженная, игривая. Она взлетела и, как в дружелюбной борьбе волчат, набросилась на Матиаса. Может весом и размером она была не велика, но он снова повалился на спину, а Фива скакала то рядом, то на нём, то отрывал травинки и кидала в него.

– Эй, полегче, – смеясь, сказал он. Он услышал, как звонко, волшебно, но тихо хихикнула Аннет; и возжелал чтобы Фива не переставала скакать на нём, возле, и пусть осыпает его травой из всей долины. И он хотел бы взглянуть на Аннет хоть на секунду через промежуток метания чёрного цвета перед лицом, но тут почувствовал боль в ране и, морщась и шипя, схватился за правый бок.

Аннет ахнула.

– Фива! – в приказном тоне выкрикнула она.

Стоя у головы Матиаса, Фива замерла с пучком травы в передней лапке, а грудь и брюшко часто-часто поднимались и опадали.

Аннет маленькими шажками подбежала к Матиасу и присела с боку, у раны.

– Я совсем забыла, – сказала она. Она без робости, без стеснения мягкими, но быстрыми движениями расстегнула его ремень, собрала в оборку тунику и, оголив живот, задрала вместе с рубахой. И как раз вовремя, потому что на повязке проступили первые красные крупинки. Они расширялись, полнели и объединялись. – Прости её, пожалуйста.

Аннет наклонилась и осматривала повязку оценивающим взглядом, а кончики её волос скользнули по коже Матиаса – и он вздрогнул. Он смотрел на её опущенное лицо, на её пурпурные глаза, которые быстро бегали по растущим пятнам крови, и ему было всё равно на боль, на жар, на пульсацию и кровь; если она будет сидеть рядом, с обеспокоенным личиком, то он был готов истечь кровью.

– Ничего страшного, – находясь в пурпурном тумане, сказал он.

Аннет велела держать Матиасу его задранную одежду, а сама принялась с осторожностью снимать бинты. Несмотря на боль вновь открывшейся раны, по телу Матиаса пробегали мелкие мурашки от каждого мимолётного прикосновения по коже её пальчиками; а от её сосредоточенного личика – у него млело сердце и металась душа; и казалось, что сердце начнёт стучать так быстро, что он потеряет сознание.

Фива разжала лапку – и травинки осыпались на лицо Матиаса. Он сдувал их с лица, а Аннет метнула добро-укоризненный взгляд в Фиву – та, виновато, но не чувствуя вины, опустила взгляд, отступила на несколько шажочков и села.

Матиас убрал последние травинки с лица. Аннет вздохнула и перевела на него взгляд.

– Она просто перевозбудилась, – сказала Аннет. – И обрадовалась, что есть тот, с кем можно поиграть. Так как здесь только я и Юго. Я-то не прочь иногда поиграть с ней, а вот Юго… – Аннет обернулась и посмотрела на него через плечо.

Он сидел поодаль и, постоянно поглядывая на них, смотрел в сторону; ему не было дела до раны нежеланного гостя, но было дело до самого гостя.

– Так скажем, – сказала Аннет и вернула голову, – он не любитель играть. С ней. Что хорошая новость для местных деревьев и кустов.

Матиас усмехнулся. Аннет мельком посмотрела на его лицо и вернула взгляд на рану; сняла последние бинты и уложила их вокруг раны так, чтобы кровь не текла к одежде.

– Почему ты помогаешь мне? – спросил Матиас. – Ведь, судя по тому, что я слышал, люди наверняка не добры к вам.

Лицо Аннет стало прохладным, и она вернула взгляд на Матиаса.

– Мне перестать? – спросила она.

– Нет, нет, – ответил Матиас. – Просто… интересно.

Аннет ничего не сказала. Она вынула банку из сумки и, приподняв, показала её Матиасу. Внутри был бирюзовый цветок: пышный, с округлыми лепестками, в серёдке торчал пучок белых стебельков, а на их кончиках светились ледяным голубым шарики, как бусинки. Матиас смотрел как заворожённый на необычный цветок.

– Что это? – спросил он.

Аннет опустила банку, и он смог увидеть её лицо, но она смотрела не на него, а в сторону; и в ней была скованность, неуверенность.

– Это…, – ответила Аннет, – …цветок. Ди́лихер. Он особенный. С магией. В нём.

Передвигаясь на двух лапах, а верхние свесив, Фива прошагала к здоровому боку Матиаса, при этом виляя хвостом и округлым животиком, словно у детёныша. Навалившись на бок, Фива с беспокойством, интересом и виной, на этот раз с настоящей, посмотрела на рану и кровь.

Аннет вернула взгляд на лицо Матиаса, но говоря о магии, она постоянно отводила взгляд в сторону, а пальцы то теснее сжимали банку с цветком, то немного расслаблялись.

– Я не умею исцелять. Не как… другие. Некоторые. И этот… навык в наши дни довольно редок. И… Да и как обходиться с ранами я особо не знаю. Без магии, я имею в виду.

– Ну, не знаю, – сказал Матиас. Он взглянул на ровный, но расходящийся, шов своей раны, пропитанный кровью. – Заштопала ты меня вполне хорошо. А я знаю о чём говорю, я умею шить.

Аннет взглянула на него и бегло улыбнулась.

– Спасибо, – сказала она и опустила взгляд на банку. – Но у меня мало в этом опыта. Ведь у драконов высокая регенерация. – Пальцы сжали банку. – У них, – она кивнула на Фиву, и дальше на Юго. – Когда они получают раны. Если получают… В общем, – Аннет вернула взгляд на Матиаса. А он поморщился от любопытной, встревоженной Фивы, когда её лапы с коготками приблизились ближе к ране. Аннет мягко, но настойчиво отодвинула Фиву от раны. – Я принесла дилихер для тебя, – сказала она и показала банку с цветком.

– Принесла? – спросил Матиас.

«Для меня?», – подумал он.

Аннет кивнула.

– Из гор, – ответила она. – Дилихеры любят холод. Я их выращиваю, там. – Аннет открыла банку и вынула дилихер. – Как я сказала, я не умею исцелять, но кое-что я всё-таки умею.

Она держала дилихер в руках, смотрела на Матиаса и медлила. Он понял, что она хочет помочь, но сомневается, что должна ли делать это при помощи магии, которая обычно пугает людей. И он не знал, как разбить это недоверие.

– Прости, – сказал Матиас, – что вот так свалился на тебя. Ты не должна была меня спасать, особенно учитывая отношения между нашими народами. Или скорее их отсутствие. – Он вздохнул. – Наверное, для тебя было бы лучше, если бы ты меня там оставила.

– Вовсе нет, – сказала Аннет. Её лицо было нечитаемым, туманным, но доброжелательным; и такими же были глаза. – Я не жалею, что спасла тебя. Да и…, – она мимолётно, как ветерок, улыбнулась, – … я не думаю, что я смогла бы… не спасти.

Матиас улыбнулся, и они смотрели в глаза друг другу с несколько секунд. Потом Аннет вернула внимание на рану, на которую норовила взглянуть Фива – вставая на задние лапы и при этом стараясь не касаться руки и здорового бока Матиаса. Аннет взглянула на неё мягко-строгим взглядом – и та плюхнулась на попу.

Аннет придвинулась ближе к Матиасу. Её коленки коснулись его бока – и внутри Матиаса задрожал ураган эмоций.

Аннет, смотря на рану, наклонилась и поднесла дилихер ближе к ране.

– Это…, – сказала Аннет и мельком взглянула на Матиаса. – Ты только не бойся, и не дёргайся. Лежи смирно. Это может быть неприятно, но не больно и не опасно.

– Хорошо, – сказал Матиас так, что Аннет немного расслабилась.

Аннет помедлила, но всё же решилась. Она, смотря на ледяные, светящиеся шарики на кончиках белых стебельков, сосредоточилась.

Для Матиаса даже её сосредоточенность, выраженная в тонких линиях наморщенного лба, в сдвинутых светлых бровях, чуть поджатых губах, и едва видимом, как призрак, наморщенном носе, – выглядела очаровательно; и он не сдержал улыбки, едва ли осознавал что улыбался, а его физическая боль ощущалась далёкой.

Аннет сделала глубокий, плавный вдох – и в ладонях появилась зелёная энергия. Завихрения с нежностью, произвольностью, словно играя, обвивали запястья и пальцы; отходили в стороны и забавлялись с пространством.

Матиас смотрел на магию с восторгом, а внутри копошилась непроизвольная тревога от незнания и навязанных опасений, но страха не было.

Дилихер засиял бирюзовым холодом, листочки зашевелились, стебельки в серединке заколосились, а шарики на них засияли льдом. Одно из зелёных завихрений осторожно убрало нить из раны, но Матиас всё равно поморщился. Рана полностью раскрылась, полилось больше крови. Зелёные завихрения магии обвили стебельки и, став их частью, сорвали шарики со стебельков – опустили к ране замершего Матиаса, те вошли в её глубь, и он почувствовал щекотливый холод, который проникал в глубины раны.

Аннет не сводила глаз с раны. Матиас почувствовал обещанный дискомфорт неприятных ощущений – словно покалывали маленькие острые снежинки; рана стала жарче, зачесалась, и было странное ощущение, будто рана, начиная из её глубин, склеивалась и сшивалась холодом. Вдохи Матиаса стали короче и чаще, и он старался не шевелиться.

Рана закрылась и зажила, не оставив и шрама, который должен был бы остаться, если бы тело занялось восстановлением самостоятельно. Холодок рассеялся и в бок возвращалось тепло.

Аннет выдохнула, а плечи потеряли напряжённость; она, вытерев бинтами кровь, отбросила их в сторону и поднялась.

– Всё хорошо, – сказала она.

– Правда? – спросил Матиас и привстал. Он осмотрел бок, где меньше минуты назад была рана: кровоточащая, жаркая, пульсирующая. Но теперь остались только следы крови, как разводы, на неповреждённом боку. – Невероятно!

Матиас, не веря, вскочил на ноги – осматривал и ощупывал бок с восторгом в глазах и на лице. Отступив, Аннет наблюдала за ним с интересом. А он, показывая бок, обратился к Фиве:

– Ты это видела?! – Фива кивнула несколько раз. Юго на расстоянии, точно скала в форме дракона, смотрел на громкого гостя с недовольством и раздражением. – Я, конечно… Но я не думал, что оно и в самом деле сработает! Но оно… Посмотри! – И Матиас снова указал на отсутствие раны. Фива, находя его реакцию и бурные эмоции любопытным и будоражащим, снова несколько раз кивнула.

Аннет смотрела на них, в особенности на него, с доброй усмешкой. Аннет никогда не думала, что сможет смотреть на человека без магии так как смотрит сейчас; сможет находиться рядом без надобности защищаться и убегать; что не надо защищать от него Фиву; не надо успокаивать злобу Юго и напоминать ему о том, что, если даже доброта не исходит от людей без магии, не значит, что и мы тоже должны быть полны гневом.

Фива забралась на Матиаса и ловко запрыгнула на плечо. И Аннет с удивлением поняла, что не боится за её безопасность, хотя лёгкое волнение всё же присутствовало. Аннет с улыбкой, покачала головой; вынула платок и флягу, и, смочив его водой, кинула в Матиаса. Тот заметил, что что-то летит, поймал и удивился.

– Оботрись, – сказала Аннет. – И прикройся, а то замёрзнешь и простудишься.

Охваченный восторгом от магии и чуда, Матиас на несколько секунд непростительно забыл об Аннет и перевёл на неё взгляд. Она положила потемневший безжизненный дилихер в банку, её убрала в сумку, а сумку повесила на себя.

Обтирая бок, Матиас спросил:

– Как долго я был в отключке? – Он взглянул в сторону гор. – Ведь ещё зима?

Аннет перевела на него взгляд и усмехнулась.

– Да, зима, – ответила она. – Ты проспал остаток ночи и всё утро, сейчас полдень.

– Но…, – не понимал Матиас. Он закончил вытирать бок и оглядел тёмную зелень долины.

– А, – произнесла Аннет. – Мы в геотермальной зоне, долине.

– Оу, – произнёс Матиас. Он заправил рубаху и опустил шерстяную тунику. – Я, кажется, слышал о таких местах. Когда-то, от кого-то, и говорилось об этом не мне. Но неужели это всё природа? – Он снова осмотрелся как в первый раз. – Или это благодаря магии?

Аннет задумалась на пару секунд, а потом вскинула плечами.

– Не знаю, – ответила она. – Возможно, но я в этом очень сомневаюсь. Во-первых: магия вне Горных Долин – огромная редкость. Во-вторых: магия обычно боле-менее очевидна.

– Очевидна? – не понял Матиас.

– Ну, например, как зелёная лужайка посреди зимнего леса.

– Да, – усмехнулся Матиас. – Это и вправду было бы очевидно.

– Хотя конечно, когда дело касается природы, и в зависимости от целей, то магия может быть и не очевидна. Но зачем кому-то вмешиваться в природу здесь, вне Горных Долин?

– Ты сказала, что магия вне ваших земель огромная редкость, а это значит, что она всё-таки встречается.

Аннет улыбнулась:

– Да, встречается.

Дивясь природе, Матиас ещё раз осмотрелся. Когда он вернул взгляд, то Аннет была в шаге перед ним – и от неожиданности он едва не отпрянул. Она протягивала его ремень с кошелём на одной стороне.

Матиас принял ремень – их пальцы соприкоснулись, но, прежде чем в них развернулись водовороты чувств, Аннет отпрянула.

– Ты не испугался, – сказала она. – Магии. Я думала вы все боитесь. Разве вам о ней не рассказывают? О нас? Ну, точнее очень искажённую и жуткую версию.

– Конечно я многое слышал, – ответил Матиас. – Но у меня есть своя голова и теперь я вижу, что они были не правы. Но всё-так у нас нет магии, и, может, если бы это была не ты, то я бы испугался.

Внутри Аннет задребезжала от волнения, и она отвела взгляд. И словно чтобы забыть услышанное, она повернулась к Юго, а он смотрел на неё.

– Вот видишь? – сказала Аннет. – Не все они одинаковы. – Юго, открывая и закрывая пасть, издал гортанные звуки, прозвучавшие как ворчание – точно подражание людям; и бросил недоверчивый взгляд на Матиаса. – Как и среди нас, – напомнила Аннет, и Юго вернул взгляд на неё. – Не все одинаковые.

Матиас не понял, что стояло за этими словами, но стояло что-то большое и увесистое. Юго помедлил, кивнул, и снова по неосторожности сломал одну из веток, а две надломились, но не упали. И Аннет вздохнула.

– Я же говорила тебе держаться открытых участков и гор, – сказала она.

*

С минуту стояла тишина. Аннет смотрела то на деревья, то на землю, то на Юго; Матиас поглядывал на Аннет; Юго смотрел то в сторону, то на Аннет, то на Матиаса. Фива, перестав чесать ухо, приблизилась к Аннет и взялась за её подол – и та опустила взгляд.

– Огонь, – сказала Аннет и кивком головы указала на кучку с окровавленными бинтами.

Фива встрепенулась, обрадовалась, и в прыжках приблизилась к кучке. Не понимая, но заинтересовавшись, Матиас наблюдал за дракончиком. Аннет встала рядом с Матиасом и, когда только Фива открыла пасть, делая вдох, Аннет взяла его за тунику и, потянув за собой, отступила на пару шагов. Его послушного, слегка удивлённого, трепещущего от прикосновения её руки, хоть и через одежду, Аннет отвела ещё на шаг; отпустила его одежду и отступила в бок.

Фива выдохнула – и из её пасти с жевательными зубами и двумя клыками, которые были немногим острее чем у людей, вышло пламя. Но оно было сбивчивое, с витиеватой траекторией, а когда оно вспыхнуло – Фива плюхнулась, а пламя оборвалось.

Матиас, который никогда прежде не встречал драконов, не знал нормально это или нет, хотя для него было очевидно, что что-то не получилось. Он взглянул на обеспокоенный профиль Аннет. Она просеменила к расстроенной Фиве и присела на корточки.

– Эй, – с нежностью сказала Аннет и положила руку на голову Фивы, и та подняла большие голубые глаза, от которых душа сжималась жалостью. – Помнишь, что я тебе говорила? Не спеши. Так давай, иди сюда. – Аннет мягко подвела Фиву к кучке с бинтами. – Помни: дыши, успокойся, не торопись. – Фива кивнула, встала на четыре лапы и, спокойная, сосредоточенная устремила взгляд на кучку. – Приготовься, собери пламя, – Аннет нежно провела по горлу Фивы двумя пальцами. И, положив руку на её спину, чуть выше сложенных крыльев, сказала: – Я с тобой. У тебя получится.

Фива открыла пасть – и из него вышла прямая, жгучая струя пламени. Она ударила в кучку, и та вспыхнула. С удивлённым восторгом и гордостью в глазах Фива проскакала вокруг кучки как козочка – и, виляя хвостом, она наклонилась мордочкой и передними лапами к огню, который отражался в её глазах.

– Видишь, – сказала Аннет и улыбнулась. – Получилось.

Оторвав взгляд от костерка, Фива через него прыгнула в руки Аннет. Они, сидя боком к Матиасу, вторым к костерку, обнялись. Матиас, смотря на тёплый момент улыбался, и хотел сохранить этот фрагмент жизни в подвижной картине, которая бы шла по кругу, снова и снова – видеть эту теплоту, доброту, милую улыбку и странноватые, но приятные, утробные прерывистые звуки, похожие на смесь: урчания и нежного гоготания.

Аннет посмотрела на улыбающегося Матиаса – мимолётно, как моргание, улыбнулась, смутилась, отвела взгляд и поднялась.

– Она…, – сказала Аннет. – У неё проблемы с пламенем. – Аннет посмотрела на Фиву на руках с любовью, с заботой: – Но мы это исправим, не так ли? – И Фива закивала.

Когда Аннет вернула взгляд на Матиаса, на его лице растаяла улыбка, а лицо будто погасло.

– Что? – спросила Аннет. Она взглянула на пламя, пожирающее ткань. Пламя не распространялось, и Аннет вернула взгляд.

– Что теперь? – спросил Матиас. Боль потенциального ухода рвала его душу на части. Ведь теперь нет раны – нет причин оставаться.

Его немного тревожили столь ошеломительные, сильные чувства, но он не боролся, не прятался от них, да и скорее всего не смог бы этого сделать. У него и прежде были симпатии – мимолётные как ветерки, скорее основанные на внешности или дружелюбной улыбке. Были симпатии и посильнее и продолжительнее, но они даже не сподвигли нерешительного Матиаса к каким-либо действиям. Была пара симпатий, которые можно было назвать сильными, и по юношеской неопытности и незнанию назвать влюблённостями, что ими не являлось – сейчас он это знает, да давно уже знает. Но те две «влюблённости» приводили к каким-то действиям – неловким, неуверенным, сомневающимся. С одной особой это ни к чему не привело, кроме чувства обиды. Со второй особой же привело к чему-то, к тому, что продлилось недолго. Позже были и другие попытки, но всё заканчивалось, едва начавшись.

Но весь тот опыт, все те эмоции в сравнении с теми, что Матиас испытал, как только увидел Аннет, с теми, что он испытывает сейчас являются: пустыми, тихими, мимолётными, безжизненными; то лишь было любопытством, иногда скукой, иногда надобностью – не ходить же всю жизнь в одиночестве и без кольца.

Матиас смотрел на обожаемое личико, на которое желал бы смотреть каждый день. Он видел, как лицо Аннет было странным, отстранённым – не понимал, что в её душе, что в голове. Ему начало чудиться, что сейчас она откроет рот и скажет: уходи. У него заурчал живот – и Аннет усмехнулась.

– Видимо обед, – ответила она. – Идём. Если хочешь, конечно.

Без раздумий Матиас пошёл за Аннет обратно в пещеру-жилище. Он смотрел ей вслед – лёгкая поступь, а при шаге иногда мелькали тёплые серые колготы; смотрел на светлые волосы как холодная пшеница, на заплетённые косы, и на растрёпанную распущенную часть волос; смотрел на подол тёмно-зелёного платья, и на коричнево-зелёную шаль с капюшоном. Иногда Матиас смотрел на её сапоги, себе под ноги, через её плечо на утёс, на верху которого была земля и росли деревья, а там дальше горы; но куда бы он не смотрел, куда бы не отводил взгляд на одну-две секунды, взгляд всегда возвращался на её затылок – в ожидании, что она обернётся, он увидит профиль её милого личика, взгляд пурпурного глаза, улыбку с одним уголком.

Но она не оборачивалась.

Аннет несла Фиву, ощущала на себе взгляды Матиаса и не знала, что делать с этим странным волнением в груди, а мысли путались. Она умом понимала, что Матиас должен уйти, но не могла этого сказать. Она не хотела, чтобы он уходил.

1

В пещерном жилище Аннет раскрыла ставни, поставила банку с мёртвым дилихером на комод, бросила в камин несколько поленьев – и пламя вновь разгорелось. Сидя за столиком, Матиас наблюдал за Аннет. Он пытался быть ненавязчивым, естественными; пытался отводить взгляд, смотреть в стену, наружу, на Фиву на кровати. Но каждый раз его взгляд возвращался на неё.

Аннет уже без шали с капюшоном, без сумки, поместила чугунную решётку над пламенем, а на него котелок, вероятно со вчерашним ужином, а может и с обедом тоже. Аннет не смотрела на Матиаса, но чувствовала его постоянные взгляды со скоротечными перерывами. Часть её хотела их не замечать; а вторая часть хотела ответить на каждый из них, и ещё добавить своих. В ней стало возрастать странное ощущение неправильности, и мысли о доме, о её оставленной семье; хотя она понимала, что эта «неправильность» – глупость. Но Аннет так и не посмотрела на Матиаса, не отвечала на взгляды, не говорила; не говорил и он.

Разогрев обед, Аннет с двумя глиняными тарелками направилась к столику. Матиас хотел подскочить – помочь. Но ей не нужна была помощь. Поставив тарелки на жгутовые круглые салфетки, Аннет вынула из ящика кухонной тумбы две ложки из тёмного дерева и положила их у тарелок.

Не глядя на Матиаса, Аннет села. Он поглядывал на неё, она – нет; смотрела в сторону и в пол. Фива лежала на кровати и наслаждалась теплом камина подобно кошке – на спине, раскинув лапки в разные стороны, а голова чуть свисала с края кровати; свет пламени и дня, сливаясь, падал на её брюшко, шею и половину мордочки. Снаружи иногда слышались тяжёлые шаги или иные редкие звуки, издаваемые Юго. А от тарелок, наполненных рагу, исходил пар.

– Я тут пытаюсь вспомнить, – сказал Матиас, – что произошло вчера. – Аннет едва заметно напряглась, что было видно по плечам. – Мне кажется, – морщась сказал он, – что я видел дракона. Это был Юго?

– А-а…, – протянула Аннет. Она не смотрела на Матиаса, и мягко-резкими, быстрыми, чуть суматошными движениями поправляла предметы на столе – сдвигала чуть в сторону, и обратно на место; в другую сторону, и снова на место. Она, думая, что ответить, «поправила» свою тарелку, ложку, вазочку с сухофруктами в центре столика, пузатую банку с мёдом, солонку. – Ну, да, – ответила она и подняла взгляд на Матиаса; левая рука легла у края стола, а вторая опустилась и теребила, больше царапала и впивалась, край стула. – Кто же ещё? Других драконов здесь нет. Ну, Фива ещё конечно же.

– Это странно, – сказал Матиас с задумчивым взглядом и, напрягая память, смотрел на пламя в камине. – Но мне кажется я видел белый цвет. У чешуи и когтей.

Матиас не увидел, как по Аннет прокатилась волна паники – рука у стола сжала край, вторая вцепилась в стул. Смотря на Матиаса, Аннет не ощущала опасности, но доверять ему ей было так сложно, что казалось невозможным.

«Он никогда меня не поймёт.», – подумала Аннет. «Он наверняка всегда будет бояться моей магии.»

Аннет сделала вдох – успокоилась, и бо́льшая часть напряжения ушла из тела; руки остались там, где были, но не сжимали стол и стул.

Матиас вернул взгляд. Аннет смотрела на него с лицом как гладь, а пурпурный цвет глаз особенно казался магическим и мистическим в лёгкой полутемноте помещения.

– Я не знаю, что ты видел, – сказала Аннет. – Лучше бы сказал спасибо, что я… мы прогнали тех людей.

– С-спасибо! – тут же поблагодарил Матиас, искренне. Аннет на секунду отвела взгляд и мимолётно, невольно улыбнулась уголком губ.

– Кстати об этом, – сказала Аннет и вернула на него взгляд. Она всматривалась в его лицо – ожидала признаки появления напряжения, страха; и ожидала знаки, что он, после того как будет задан вопрос, солжёт или увильнёт. – Кто это был и зачем они за тобой гнались? Я думала в этот лес мало кто заходит. – И она, говоря быстрее, добавила: – Собственно поэтому мы и выбрали это место.

– А, – произнёс Матиас.

В нём не появилось ни напряжения, ни страха рассказать, и он не намеревался лгать. Он не хотел лгать ей. Он видел её серьёзный, внимательный и изучающий взгляд. И он хотел, чтобы она могла ему доверять, чтобы не видела в нём угрозу. И его удивляло такое рвение, такое открытое и отчётливое желание – быть честной с ней, открытым, рассказать всю правду без запинки; рассказать абсолютно всё о себе с момента появления на свет. Он хотел не просто открыть перед ней душу и сердце – он был готов вывернуть всё это наизнанку, и преподнести ей в дрожащих руках с надеждой, мольбой.

– Это наёмники, – ответил Матиас. – Их наняли, чтобы меня поймать. Но по их рвению, я так понял не обязательно живым.

Аннет немного удивилась – он сказал правду так легко, естественно, словно они уже имели несколько бесед и были знакомы много дней.

– Но зачем? – спросила она.

Матиас отвёл взгляд в сторону камина. Аннет поняла, что это не из-за того, что он не хочет ей говорить, а что пауза вызвана чем-то иным. Она взглянула на тарелку – ещё исходил пар, но уже было не горячо; и вернула взгляд на него.

– Это была случайность, – ответил Матиас. – Несчастный случай.

Он вздохнул, постучал пальцем по столу, нахмурился, затем перестал, снова нахмурился; Аннет наблюдала за каждым его движением и эмоцией, каждой тенью в глазах.

– Можешь не говорить, – сказала она. – Ешь. – Она опустила взгляд на свою тарелку и принялась за еду.

Матиас посмотрел на Аннет, но она не поднимала взгляда, а выражение лица было обыденным; и, помедлив, он присоединился к обеду.

Пропадая в раздумьях, Матиас рассматривал овощи: толстые полоски белокочанной капусты, крупные кубики кабачка, половинки моркови, кусочки картофеля, полукольца лука, немного сушёной зелени, от томатов остались скрученные полоски кожицы, а их мякоть смешалась с остальной массой блюда.

Аннет вышла из раздумий, в которых пыталась разложить всё по полочкам, как она привыкла, но это было сложно сделать в присутствии Матиаса. Она посмотрела на него, на его опущенную ложку.

– Что-то не так? – спросила она. – Ты привык к соли? Вон, – кивнула она на солонку. – Если хочешь. Правда, это другая соль, не как у вас, и она менее… солёная? Я не знаю, я вашу то всего пару раз пробовала и этого было достаточно, чтобы больше не пробовать. – Аннет встрепенулась. – Не то, чтобы ваша соль плохая! Просто… Хотя… – Аннет вздохнула и опустила лицо; а, услышав усмешку, подняла обратно и увидела добрую улыбку.

– Не переживай, – сказал Матиас. – Всё нормально. Поверь, в сравнении с половиной моих трапез, это как королевское блюдо.

*

Когда с обедом было покончено, Аннет понесла посуду в умывальник. Она молчала. Молчал и Матиас. Ему хотелось сказать так много, спросить так много; но он молчал – искал слова. Аннет же пыталась разобраться и понять себя, понять происходящее, которое казалось реалистичным странным сном.

Когда Матиас смотрел в сторону задумчивым взглядом, Аннет поглядывала на него украдкой – отметила, что ей нравятся его чёрные волосы, его карие глаза, которые сейчас выглядели темнее и теплее; его манера двигаться и едва заметные выражения лица – веяния его раздумий.

Иногда, делая паузы между мыслями, Матиас поглядывал на Аннет, так как не мог этого не делать – в эти моменты она либо складывала травы в чайничек, либо нагревала воду в камине, либо наливала кипяток в чайничек, либо ставила глиняные чашки с блюдцами и чайными ложками, и поправляла их так, словно существует только одно единственно верное положение на жгутовых салфетках.

Иногда Матиасу казалось, что Аннет вот-вот посмотрит на него, но прежде, чем это случалось, он отводил взгляд и проваливался в новый виток раздумий.

Аннет села, сложила руки перед пустой чашкой и устремила взгляд на Матиаса, и только она открыла рот, как он повернул к ней лицо.

– Из-за меня случайно умер человек, – сказал он. Аннет удивилась, распрямила плечи и без того прямой осанки и похлопала ресницами. – Вот почему за мной гнались наёмники, и уже как три года. И в последний раз, как ты могла заметить, они преуспели.