Читать онлайн Салют Победы бесплатно

Воспоминания партизанской медсестры

Война меня застала на Карадагской биостанции, где я работала учеником планктониста. В Судак я приехала, чтобы пройти курс медсестёр и получить направление на фронт. Но председатель РОКК (Российского общества Красного Креста) обрадовался и говорит: «Я уезжаю на фронт добровольцем, а ты садись на моё место». Мне много помогал врач Вернер, который преподавал на курсах медсестёр. Проводили занятия с населением по оказанию первой медпомощи, открыли санитарный пост, куда обращались раненые красноармейцы, отступавшие с войсками на Севастополь, – поменять повязку, обработать и перевязать раны.

31 октября 1941 года на санитарный пост зашёл председатель местного ОСОАВИАХИМа (Общество содействия обороне, авиационному и химическому строительству) Леонид Павлович Хавриенко, попросил укомплектовать шесть санитарных сумок, вечером забрал, ничего не сказав, кроме спасибо. А наутро я узнала, что ни в ОСОАВИАХИМе, ни в райвоенкомате, ни в других рабочих кабинетах никого из руководства нет. На улицах встречался взволнованный народ, со складов, баз санатория и из домов отдыха тащили продукты, одежду, бельё. Горел хлебозавод.

3 ноября пришли ко мне Лиза Евенина-Чебышева и Надя Глушенко, говорят: «Мы уходим в лес, хочешь, пойдём с нами». Вместе с пограничниками поста Меганом мы отправились в путь (помнится, там был брат Нади Глушенко). Я с санитарной сумкой через плечо. Зашли в военкомат – там всё было разбросано: штампы, печати, бумаги. В углу стояли два ящика патронов. Пограничники забрали их с собой. Подошли к домам отдыха ПВО и МВО, где меня, кстати, переодели, а то я была в лёгком светлом платье и туфельках. По дороге ребята остановили телегу с мешками муки с хлебозавода, сбросили их и погрузили ящики с патронами. Остановились на ночлег в долине (не знаю тех мест). 5 ноября 1941 года Судак был занят немцами, а мы прибыли в расположение Судакского партизанского отряда.

Нас распределили по землянкам. Первое время мы помогали по кухне: ходили через гору Бурус на неубранные поля за картошкой. Поварами были тётя Клава и дядя Коля Козенцевы. Впоследствии я познакомилась с их дочкой Варей Козенцовой, знала я Ксению Сацюк. При отряде был фельдшер Паша Костриков и медсестра Мария Луцик. Потом в отряд прислали военврача III ранга Ольгу Григорьевну Приходько. В серой шинели, высокая, стройная, она нам очень понравилась.

А уже в середине декабря 1941 года отряд пограничников майора Панарина, находившийся недалеко от нашего отряда, принял бой, и к нам поступили раненые. Распределяли их по землянкам, так как санчасть ещё не оборудовали. Поступили тяжелораненые. Так, политрук пограничников Левченко был ранен в коленный сустав. Затем доставили бойца, у которого в плече застряла пуля. И наша военврач при свете фонаря «летучая мышь», без наркоза, успешно извлекла засевшую в мягких тканях пулю. Инструментов для операций практически не было, только скальпель (случалось и так, что при операции приходилось применять кухонный нож и даже топор, всячески выходили из сложного положения). Надо было срочно строить санчасть, и этим занялась Ольга Григорьевна. Перевели раненых, и она озаботилась организацией дополнительного питания, которое готовили тут же, чтобы бойцы быстрее встали в строй. А мы, младший персонал, делали перевязки, заготавливали дрова, топили печь, убирали и ухаживали за тяжелобольными.

13 февраля 1942 года с наблюдательного пункта в Айволынских казармах заметили группу немецких карателей. А 14 февраля они приблизились к нашему отряду. Все были подняты по тревоге, а мне было приказано вывести раненых в безопасное место. До самого вечера партизаны отбивали атаки одну за другой. На вечер я перевела раненых в землянки Кировского отряда. Здесь было тихо и, казалось, безопасно. Бойцы Кировского отряда и группа Григория Лысенко из Судакского заняли оборону. Они рассказали, как весь день вели неравный бой. И вдруг с правой стороны горы Бурус показались чёрные силуэты. Партизаны открыли огонь по врагу, тяжело ранило командира группы Григория Лысенко. Я перевязала рану, его перенесли в землянку. Смертельно был ранен командир группы разведки Кировского отряда Новиков. Немцы отступили, ночь прошла спокойно.

На следующий день снова отбивали атаки, только к вечеру стихло. На следующий день к немецко-румынским войскам подошло подкрепление. И наше командование решило покинуть стоянку, чтобы сохранить отряд. На рассвете мы покинули лагерь.

Двое суток мы пробыли в Айлямне, где находились остатки кавалерийской дивизии Басана Бадминовича Городовикова, нас приютили, накормили. Возвращаясь на свою стоянку, зашли в Карасубазарский отряд и вместе с ними приняли бой против превосходящих немецко-румынских сил. Пришлось оказывать медицинскую помощь раненым на поле бойцам. Только с полуночи наш отряд смог двинуться дальше.

На месте нашего базового лагеря открылась ужасающая картина: всё полностью разрушено. Землянки сожжены. В суровые зимние ночи мы остались под открытым небом и без пищи.

Но партизан, оказавшихся как бы в безвыходном положении, это не сломило. Я не помню случая, чтобы девчонки плакали, а парни отчаивались. Мужественно переносили все невзгоды. Отправлялись на боевые задания, дежурили на посту, вели разведку и наблюдение. Согревали нас костры.

Сложнее было, когда мы остались без медикаментов. По весне собирали травы, кору, варили отвары, поили больных, промывали раны. А больных, ослабевших становилось всё больше. Заедали насекомые. Приходилось сложно. Немцы, уже зная дорогу к партизанским стоянкам, наведывались всё чаще. И командование отряда решило раненых и больных отделить от отряда.

Для этого было подыскано место в скале – небольшая пещера.

Я и Валентина Кравченко ухаживали за ранеными и больными. А Ольга Григорьевна Приходько лечила их, приносила лекарства и еду. Если их удавалось раздобыть. Под 1 мая 1942 года партизанам с самолёта были сброшены продукты и медикаменты. Ольга Григорьевна, принеся их, посоветовала покинуть наше убежище, хотя казалось, что мы были хорошо засекречены. Незадолго до этого в нашу пещеру принесли дядю Колю Козенцева, у него было растяжение сухожилий, и он не мог стать на ногу. Уходить вместе со всеми дядя Коля отказался, и мы его спрятали в кустарнике, засыпав ветками. С остальными ранеными мы спрятались за огромным стволом дерева на равнине. На рассвете сквозь ветви дерева я увидела, как немцы в бинокль рассматривают поляну, где мы скрылись. А часа через два услышали перестрелку. И наш отряд начал отступление через эту поляну. Нам тоже помогли выйти из окружения.

Елена Михайловна Волос, партизанка. Проживает в п. Ленино

4 мая 1942 года 1-й партизанский район принял под командование Басан Бадминович Городовиков. Военврача О. Г. Приходько забрали в штаб. Она меня взяла с собой. Так я оказалась во 2-м красноармейском партизанском отряде.

Год был очень сложным для партизан Крыма. Голод, болезни. Собирали в пищу всё, что давала природа, варили, но держались. Продолжали вести разведку, наблюдение, боевые и продовольственные операции. Во время одной партизаны залегли в засаде, а я вышла на дорогу, чтобы поговорить с идущими двумя женщинами, расспросила их. И тут из-за поворота показалась телега с двумя немцами. Я быстро скрылась в кустах, где находилась группа партизан. Они открыли огонь, убили фашистов, забрали лошадей, два автомата, аптечку и кое-что из еды. Но было и так, что теряли друзей. Приходили с заданий голодными. Уставшие, но сохраняющие мужество и присутствие духа, умудрялись шутить, особенно доктор Митлер (фельдшер Леонид Григорьевич Митлер), который веселил ребят анекдотами.

Немецкое командование после того, как пал Севастополь, решило направить на уничтожение партизан Крыма 20-тысячную карательную экспедицию, снаряжённую всеми видами оружия. Однажды утром я ещё не успела позавтракать (завтрак мы готовили очень рано, чтобы не обнаружить себя, так как по дымку стреляли из пушки, которая стояла в ближайшей деревне), с наблюдательного пункта доложили, что по дорогам из сёл идут обозы и много солдат. Немцы подключили к операции всех полицаев, старост, т. н. добровольческие отряды. Уже эхом разносились по лесу выстрелы. Мы отступали, отходили вглубь леса во 2-й партизанский район. Никого не встретив, спустились по склону горы вниз, остановились на каком-то пятачке, так как впереди нас шли шеренгой озверевшие, бешено кричащие каратели: немцы, румыны и все остальные. Мы залегли. Я и Ольга Григорьевна Приходько обменялись адресами (чтобы тот, кто останется живым, сообщил о товарище родным). И тут ребята-партизаны первыми открыли огонь из своего пулемёта. На нас обрушился такой шквал огня, что вокруг всё свистело и гремело. Все бросились врассыпную: одна группа вправо по косогору, а нас человек 14 – по полусгнившей речушке, вперёд, где казалась тишина. Вышли к реке, над которой высились обрывистые скалы, пошли по ней. Меня зацепило осколком – левую голень. А я и не почувствовала. Только на воде оставался след крови. Снова попали в засаду, решили переждать в кустах до вечера. Но положение осложнилось, мы оказались в кольце. Просидели до рассвета и, когда немцы сняли посты, ползком, перебежками вышли из окружения.

2–3 августа 1942 года мы добрались до 3-го партизанского района, где находился уцелевший отряд городовиковцев. Не веря своим глазам, Ольга Григорьевна и доктор Митлер обняли меня: они считали меня погибшей, так как видели на кустах терновника мой берет и санитарную сумку. Какое счастье – остаться в живых и быть снова вместе!

Борьба с врагом продолжалась, но всё труднее приходилось преодолевать сложности партизанской жизни. Самолёты с долгожданной помощью уже не прилетали, Красная Армия отступала всё дальше на Кавказ. И партизаны перешли на подножный корм, всё, что росло на земле, на деревьях, съедали. Надо было налаживать связь с населением. Во вражеский тыл было направлено до 400 коммунистов и комсомольцев. В это число попала и я с Марией Игнатовой. Нас вызвали в центральный штаб, провели беседу. Третьей с нами пошла радистка Ольга Ивановна Громова. Одновременно в Ичкинский (ныне Советский) район направили ещё два человека – Емельяна Пустовоя и его попутчика (которого я не помню, он был из другого отряда). 26 августа разведгруппа вывела нас на опушку леса, и мы отправились в путь. Каждого из нас снабдили какой-то суммой, но пропусков и адресов явочных квартир не было. В первые сутки благополучно прошли через сад деревни Шелхау.

Дальше – открытое поле. И надо было решать, как поступить. Вот на дороге показалось несколько крестьян, сопровождающих телегу, гружённую соломой.

Мы остались за кустом, а мужчины пошли им навстречу узнать обстановку. Выяснили, что в деревнях в основном спокойно. Только в соседнюю деревню прибыли немцы, якобы для борьбы с партизанами. Поля разбиты на участки и охраняются полицаями на лошадях. Мы были в затруднительном положении: как продвигаться дальше? Решили втроём идти через населённые пункты, а мужчины – степью.

По дороге мы встречали беженцев из Севастополя, спрашивали их обо всём. И решили говорить, что мы тоже беженцы, на всякий случай. Я иду к родным, а Марийка и Ольга – на Украину. До места назначения дошли благополучно, но уже у меня дома нас заметили. Мы успели спрятать деньги.

Ольга спрятала документы в рации, которую должны были доставить со связными, убедившись, что мы в безопасности. Но этого не случилось. Деревенский полицай повёл нас в районную жандармерию. Затем в гестапо. По пути я встретила сапёра Илью из группы лейтенанта Слетинского, которая ушла на неделю раньше в тыл к немцам с тем же заданием. От Илюши узнала, что они напоролись на засаду. Костя Руцкой был убит, а Илью, легкораненого, взяли в плен. В гестапо, куда нас привели, я увидела мужчин, с которыми мы вышли на задание.

Их обнаружили в степи в Карасубазарском районе полицаи, жестоко избили, до неузнаваемости, лица были в синих кровоподтёках. Когда нас вывели на прогулку, мы смогли обменяться несколькими фразами, хотя разговаривать не разрешали: что никого и ничего не знаем, что мы встретились в пути, если вдруг чего коснётся. Начались допросы, избиения – и так каждый день две недели. На рассвете подъезжала машина, загружали военнопленных и увозили. Так 16 сентября 1942 года мы не увидели на прогулке во дворе ни Пустовоя, ни Илью, ни Залеских (имени его не помню, сестра его Нина и мама были учителями, все они попали в плен).

А 19 сентября вызвали по списку 19 человек, и нас под конвоем провели по Симферополю до тюрьмы. Там находилось несколько женщин-военнопленных из Севастополя. Перед этим большую группу женщин из тюрьмы отправили в Польшу в г. Ченстохов. Лагерь военнопленных находился в т. н. картофельном городке, где свирепствовал сыпной тиф. Олю и меня как медсестёр отправили в картофельный городок. (Марийка осталась в тюрьме, так как переболела тифом.) Оля тоже заболела сыпным тифом. И её отправили в лазарет для военнопленных на Речной, 8, а меня в тюрьму в карантинное отделение. Врачи и фельдшера были тоже из военнопленных. Врач Крышталёв, фельдшера Федя Кирпичев и Зиновий Смирнов меня приняли хорошо. Я выполняла медицинские назначения. Больных было много, сплошные нары, и очень тяжелобольные. Как же мучительно было смотреть им в глаза: лекарств недостаточно, еда – 150 граммов хлеба с опилками в день, овощная баланда и травяной чай. Я задерживалась в палате, несмотря на то что врач Крышталёв говорил: «Выполнила назначение и уходи». Заболел сыпным тифом в тяжёлой форме и умер Зиновий. Нам разрешили его похоронить на городском кладбище в Симферополе. А вскоре и я заболела. Меня сопроводили в лазарет для военнопленных, там находились раненые из Севастополя, и туда направляли медработников. Я тяжело болела. Меня лечили наши врачи Белоненко, Гвасалия, Надежда. Я заново училась ходить, мне помогали Ксения Васильевна Шевцова и Наталия Сергеевна Рябцева. После выздоровления всех отправляли назад в тюрьму, но я упросила Николая Михайловича Гвасалию, чтобы меня оставили в лазарете. Мне доверяли ухаживать за больными, которые были на особом учёте у врачей, оберегать их, чтобы скорее поправились. Как я потом узнала, врачи из лазарета военнопленных имели связь с подпольем.

Ольга Григорьевна Приходько

Ребята из Феодосийского десанта, которые ранеными попали в плен, готовились к побегу, и я попросила их взять в свою группу. Но побег не удался. Неожиданно увеличили охрану возле лазарета, нас заперли, в помещении поставили парашу. А на третий день всех выгнали и под конвоем с собаками сопроводили на вокзал. Погрузили в товарные вагоны – и на Севастополь. Через две недели нас погрузили на баржи на Одессу. Был шторм, волны перекатывались через нас. В ночь ударил мороз. Одежда вся обледенела, многие получили обморожение пальцев ног. Мне повезло: я ноги не простудила благодаря тому, что мне в тюрьме дал сапоги Виктор Николаевич (фамилию не знаю). Поддерживавших друг друга за руки, нас провели по всему городу. Люди бросали в колонну хлеб, папиросы. Немцы с собаками отгоняли толпу. Нас поместили в школу за городом. Одесситы нас очень поддержали: собирались десятидворками, готовили домашние супы и приносили нам, а мужчин снабжали папиросами. Немцы разрешали. Мы очень были благодарны местным жителям. Для Марийки, которая в тюрьме переболела плевритом, это была большая поддержка. Стали поговаривать, что нас отправят в Треблинку. На душе было тяжело. Проезжая по Украине, пели песни: «Прощай, любимый город», «В бой за Родину» – несмотря на запрет. Люди на станциях останавливались, кричали: «Крепитесь!» Мы оказались в Польше в городе Седлице. Здесь были лагеря военнопленных и отдельно лазарет. В лазарете находились раненые и военнопленные, которые были отправлены на заводы и шахты в Германию и получили там увечья. Врачи и сёстры были наши, русские, тоже военнопленные. Нил Иванович Мамонтов, Дмитрий Андреевич Пушкарь, Лидия Сергеевна Троицкая, Ксения Васильевна Шевцова, Наталия Сергеевна Рябцева. Получив назначение от врачей, медсёстры шли в бараки, где находились военнопленные. Женщины располагались в отдельном здании, на ночь нас закрывали на замок. Утром приносили завтрак: баланда из брюквы, кусочек хлеба с опилками. Часто приходили эсесовцы, поднимали всех, выгоняли во двор, а в бараках производили обыски. Говорили, что немцы очень боятся, чтобы не было связи с польскими партизанами, которые находились в лесу неподалёку.

В начале июля 1944 года партию военнопленных отправили в Люблин через Деблин. А к концу июля части Красной Армии подошли к городу Седлице. Были сильные бои, немцы несколько дней удерживали оборону. Поляки перерезали проволоку, и многие военнопленные решили бежать в лес, который находился где-то в километре от лагеря. Оказалось, что там залегли власовцы и всех перестреляли. К нам подошли части Красной Армии. Те, кто в состоянии были идти, вышли в строй. А больных, которых осталось 107 человек, и нас, пять медсестёр, обеспечили пайком, погрузили на машины и отправили до железнодорожной станции г. Барановичи. В Минске мы получили паёк и до г. Кирово Калужской области по дороге на обочине похоронили троих военнопленных. В г. Кирово мы прошли своего рода проверку. В сентябре 1944 года я получила пакет с документами и проездной до места назначения.

Я вернулась в Крым, на свою Родину, в Советский район. Зашла в районный военкомат, отдала пакет, встала на учёт и вернулась к родителям. Прошли годы, но до сих пор не зарубцевались раны, которые нанесла нам война. Много прекрасных людей нет с нами рядом, их могилы остались у чужих дорог, на берегах не наших рек, но мы их не забыли. Мы ничего не забыли и никогда не забудем. Сегодня эта память – оружие в борьбе за то, чтобы не было больше войн, а был мир и дружба между народами.

АЛИМЕ

Аккуратная дорожка, выложенная из серой плитки, ведёт от трассы к памятнику, у подножья которого в любое время года живые цветы. На чёрной мраморной плите – портрет красивой девушки.

Моя давняя знакомая Т. И. Строгонова хорошо знала её – разведчицу Приморской армии – Аню или ещё Софью, а настоящее её имя Алиме Абденнанова. Тамара Игнатьевна её часто встречала в райисполкоме, где Алиме работала секретарём-машинисткой.

– Она была, – рассказывает Строгонова, – невысокого роста, плотненькая, подвижная, с удивительно красивыми глазами. По воскресным дням комсомольцы устраивали в маленьком клубе танцы, диспуты. Мой брат любил с ней выступать в конкурсных танцах. Брат погиб на фронте, а судьба Алиме сложилась ещё более трагично. Последний раз мы встретились в Старокрымской тюрьме. Девушка приложила палец к губам: дескать, не знаешь меня. Молчи. А что было говорить фашистским палачам? Нас обеих ждала смерть. Если бы Алиме не отправили в Симферопольскую тюрьму, её, возможно, спас бы партизанский отряд Вахтина.

Алиме была награждена орденом Красного Знамени ещё при жизни, но не успела получить его из рук командующего Отдельной Приморской армией… На след разведчицы я натолкнулся ещё в пятидесятых годах, работая над документальной повестью «Суровое время» – о подпольщиках и партизанах рыбацкого села Семёновка и станции Семь Колодезей. В этой повести был эпизод о молодом партизане А. П. Павленко, который носил из Восточного партизанского соединения батареи для радиопередатчика в деревушку Джермай-Кашик, что вблизи полустанка Ойсул (ныне Останино).

В первый раз Саша, бывший парашютист, доставил питание для радиопередатчика, во второй раз Павленко пришлось отстреливаться. Имелись ошибочные сведения, что возле стожка старой соломы Сашу прошила автоматная очередь и он скончался. Но оказалось, что и на этот раз партизану удалось добраться до деревушки Карабай, что возле Старого Крыма, только там его схватили фашисты. Батареи доставлялись для группы Алиме. Уходя от преследования фашистов, Павленко зарыл в солому те батареи, а фашистские ищейки их обнаружили…

Однажды вечером я вернулся из хозяйств района в редакцию. Там меня ждал незнакомый полковник. Он представился как один из ведущих следователей Комитета государственной безопасности Краснодарского края. Полковник просил на время приостановить публикацию повести «Суровое время». Объяснил это тем, что на свободе ещё находятся два предателя Родины, они бродят где-то рядом. Мои публикации могут их спугнуть.

Совсем недолго пришлось ждать, пока их задержали. Полковник этот многое сделал, чтобы раскрыть злодеяния фашистского карательного отряда ГПФ-312, которым командовал палач и садист обер-лейтенант Рудольф Циммер. В марте 1959 года над предателями и изменниками Родины в Краснодаре состоялся судебный процесс. Корреспонденты газеты «Труд» в номере от 10 марта лишь упоминали о группе Алиме.

Эпизод с найденными в соломе батареями заставил ищеек Рудольфа Циммера усилить поиск тех, кто наводит советские самолёты на скопления фашистов, на перегруженные боеприпасами и живой силой эшелоны, двигающиеся в сторону Керчи.

Алиме Абденнанова, подпольщица, Герой России

Теперь уже многое известно. В одну из октябрьских ночей 1943 года Алиме и её напарница Нина (Гуляйченко Лариса) на парашютах приземлились вблизи полустанка Ойсул. Алиме вывихнула ногу.

Добраться до деревушки Джермай-Кашик, где жили родственники Алиме, она не смогла. Направила туда Нину. Рассказала, к кому обратиться. Оказавшись одна, Алиме закопала в землю парашюты и начала ждать. Только на рассвете показалась бедарка, а в ней дядя Абдуракип Болотов. Староста Болотов пользовался доверием у немцев и румын. На самом деле он был настоящим советским патриотом.

Абденнанову лечила местная фельдшерица Васфие Аджибаева. Лёжа на тахте в её скромном жилище, Алиме с горечью замечала, как оскудела жизнь. В доме практически не осталось никаких ценных вещей. В лепёшках было больше разных степных трав, чем муки. Татары, в общем, и до войны не были особо прихотливы к каким-то изысканным блюдам. Только в праздники позволяли себе баранью шурпу или шашлыки, но зато в пищу обильно употребляли зелень, овечью брынзу, зелёный чай. Теперь этого ничего не было. Люди перебивались кое-как.

Фельдшерица стала первой связной между разведчицей и создаваемой патриотической группой. В неё вошли Наджибе Боталова – учительница начальных классов, её старшие братья Ваид и Насыр, а также сестра Гулизар.

До войны ещё один член этой группы Хайрулла Мамбеджанов работал здесь же, в колхозе, бригадиром. Механиком в колхозе работал Селфидин Менианов. Самым молодым участником группы был его брат Джевад Менианов.

Михаил Фёдорович Вольфсон, фронтовик, журналист газеты «Наше время»

Явочную квартиру установили у старика Батала Баталова. Группа занималась круглосуточным наблюдением за полотном железной дороги, по которой шли составы. О рации и радистке Нине знали лишь Батал-акай, Абдуракип и Алиме…

Передачи велись с расположенной невдалеке от деревушки скалистой горы. Сейчас там телятник колхоза «Первое мая». Телеграммы в штаб летели одна за другой. Алиме успела их передать более восьмидесяти и получила в ответ тридцать пять. У нас ещё можно иногда прочитать строки, в которых сотрудники фашистской разведки рисуются этакими тупицами, солдафонами. Между тем фашисты вели тщательнейший отбор разведчиков. Среди них, возможно, были и садисты, негодяи последней степени, но только не тупицы.

Кстати, довольно опытным разведчиком был и уже известный нам Рудольф Циммер. После войны он преспокойно жил в городе Кельне. Бывший палач разводил розы, торговал цветами. Тогдашнее правительство Аденауэра отказалось выдать его советскому правосудию, хотя знало, что руки его обагрены кровью тысяч людей…

Джермай-Кашик посещали люди Циммера. В окрестностях села шныряли под видом бежавших из плена люди в поношенных бушлатах, шинелях, просили население их покормить, приютить. Так действовали предатели Родины Дубогрей, Оленченко, Зуб, Купрыш и другие.

Фельдфебель Курт Вебер – тоже из группы Циммера – был санитарным фельдшером. Ему очень нравилась Алиме. Поступки Вебера говорят о том, что он не только полюбил девушку, но и презирал или даже ненавидел Циммера и всю его команду. Разумеется, он ничего не знал ни о том, кто такая Абденнанова, ни о тайных связях своего командира с отщепенцами, предателями. Вебер по просьбе Алиме, для посещения якобы родственников в других деревнях, доставлял группе аусвайсы, другие документы.

Алиме установила связь на станции Семь Колодезей с дежурным по станции Е. Г. Ивановым, со сцепщиком вагонов А. А. Ачкаловым. Те, в свою очередь, давно были связаны с Семиколодезянской патриотической группой и Восточным партизанским соединением. Патриоты наносили удары по врагу. Гремели взрывы на дорогах, взлетали в воздух эшелоны. Настроение партизан поднялось, когда узнали, что на Чушке на кубанской стороне Красная Армия накапливает силы, чтобы совершить бросок через пролив.

Комиссар Восточного соединения Мустафаев (бывший секретарь обкома партии) не раз расспрашивал Александра Павленко о том, как действует группа Алиме, какая ей нужна помощь. Мустафаев с болью замечал, что фашисты заигрывают с некоторыми группами татар, сформировали из подонков карательный батальон. И головорезы из этого подразделения действуют так же, как бандеровцы на оккупированной Украине и власовцы – в русских областях.

Предателям из отряда Циммера удалось поначалу выследить патриотическую группу в Мариентале (Горностаевка). Случилось это в октябре 1943 года. Отдельным членам этой группы удалось спастись, в их числе Анне Бауэр (Плотникова), Анне Белоненко, Клавдии Васильевой, другим. Но при захвате марфовской группы патриотов они попали в лапы фашистов (за исключением Васильевой).

За провалом марфовцев ниточка потянулась на станцию Семь Колодезей. В лес успели уйти Александр Беспалов, Лидия Шведченко, Алексей Сухомут, некоторые другие. А вот Галю Перемещенко, Евгения Иванова схватили. Палачи усилий не жалели. Евгения Григорьевича отправили в Старокрымскую тюрьму. К нему в камеру подсадили якобы зверски избитого человека, который стонал, просил воды и хвастал, что никого не выдал.

По словам очевидцев, это был Купрыш. Предатель сумел разговорить Иванова. Тот, правда, не называл имён, места, а лишь намекнул, что недалеко от станции работает разведгруппа, что Красная Армия уже под Керчью и скоро будет здесь. Позже Купрыша арестовали в Югославии, его судили за выдачу фашистам мариентальской патриотической группы и расстреляли.

Чтобы не вспугнуть Алиме и её помощников, пеленгатор установили в специальном вагоне и оставили на полустанке Ойсул. Фашистам удалось засечь источник информации. Деревню оцепили, никто не смог уйти. Пытки и издевательства начали прямо на месте. Затем Абдуракипа Болотова, Наджибе Баталову, Джевада Менианова, Хайрулу Мембеджанова, Сейфедина Меннанова отправили в Старокрымскую тюрьму. 9 марта их вывели к подножию горы Агармыш и расстреляли.

Алиме пытали отдельно. Сначала в подвале бывшего Ленинского райисполкома. Потом тоже переправили в Старый Крым. Лишь палачи знают, каким пыткам они подвергли двадцатилетнюю девушку. Узники (оставшиеся в живых благодаря налёту на тюрьму отряда Вахтина) видели эту мужественную девушку с переломанными ногами, вырванными ногтями на пальцах рук. Еле дышащую, Алиме отправили в Симферопольскую тюрьму. Её расстреляли во дворе этой тюрьмы 5 апреля 1944 года. До освобождения города от фашистов оставались считанные дни.

Очень жаль, что у подножия горы Агармыш до сих пор нет даже памятного знака погибшим патриотам.

Стою у памятника Алиме. Думаю, вспоминаю. Девчонкой она не раз бегала по этим местам, собирала полевые цветы возле рядом расположенных Петровских каменоломен, где базировался отряд героя Гражданской войны С. А. Кацелова. Отряд этот наряду со Степаном Ануфриевичем создавал Эюп Каракаев – татарин, уроженец этих мест, погибший мученической смертью в застенках врангелевцев. Комсомолка Абденнанова, безусловно, знала об этом отряде, о его командирах, их боевом пути, восхищалась героизмом и стойкостью борцов за Советскую власть. И этот памятник разведчице поставлен именно там, где и надлежит теперь стоять вечно – рядом с памятными знаками героям Гражданской войны и павшим в боях против фашистов воинов села Ленинского.

Памятники боевых лет напоминают о преемственности поколений, о силе нашей интернациональной дружбы.

1989 год

Парад 41-го года

Фронтовая медсестра

Николай Федорович Митенко, фронтовик, учитель, проживал в с. Семисотка

У балки Джантора

Каска

Победа

Дороги фронтовые

Неизбежность победы

Передышка между боями

Баллада о тополях