Читать онлайн Девочка из шара бесплатно

Девочка из шара

I

Глава, которая могла бы стать последней

Человек – занятная зверюга. Один, к примеру, поскользнулся на ровном месте, и – хлоп! – темечком о землю. Был человек – и нет человека. А вот другой получил удар шаровой молнией – и ничего, выжил. Только брови с ресницами выгорели начисто.

Или вот, помню, у нас, в летном училище, был случай. Один курсант заснул на подоконнике пятого этажа, выпал из окна и приземлился лицом на торчащий из земли металлический штырь. Железка пропорола ему челюсть и вышла наружу над самой макушкой. И ничего – живехонек. Нет, само собой, была еще операция и долгий период восстановления, но после больнички он чувствовал себя очень даже неплохо. То и дело хвастался, что у него в роду все такие везучие.

Но везение – штука переменчивая.

Живой пример тому я – Вук Обранович, больше известный как Проныра. Кем я был? Фартовым мошенником и любимцем женщин. А кем стал? Жалким водовозом, вкалывающим за гроши на задворках Вселенной.

Кстати, прямо сейчас, когда мою голову посетили вышеизложенные мысли, в мою грудь направлены два мушкетных дула. Владельцы оружия – пара косматых отморозков – не сводят с меня глаз и свирепо ухмыляются. И все идет к тому, что скоро я стану мертвым водовозом.

Я зажмуриваюсь, и перед моими глазами проносится вся моя жизнь. Ведь именно так случается в предсмертные секунды, не правда ли? Я вижу все то и хорошее, и плохое, что со мной было. Детство, юность, зрелость…

Боюсь ли я смерти? О, нет. Глупо бояться того, что неизбежно. Хотя нет, вру. Меня пугает сам процесс умирания, который может быть долгим и мучительным.

Я отчетливо помню тот день, когда впервые увидел человека, умирающего в тяжелейших страданиях. Этого бедолагу подстрелил Циклоп. Тогда мы несли дежурство на караульной вышке и вдруг увидели какого-то субъекта, который направлялся в нашу сторону. Мужик был явно не в себе. Походу, сильно перебрал с самогонкой. Иначе как объяснить то, что он средь бела дня, в одиночку собирался атаковать наш Форт? На наши предупредительные команды нарушитель никак не реагировал. Шел уверенной пьяной походкой, в руках рогатина, на устах: «Ура!».

В другое время мы бы просто посмеялись над незадачливым воякой, но вышедший из строя дуршлаг, как мы называли силовой купол, защищавший Форт, не способствовал юмористическим проявлениям. На самой верхушке охранного сооружения зияло с десяток дыр, что и давало повод для его сравнения с предметом кухонной утвари. Эти отверстия были заводским браком, и мы не раз обращались к начальству с просьбой об устранении дефектов, но в ответ получали только пустые обещания. А вот теперь купол еще и перестал работать! Наш старший техник Гуччи пообещал вскорости починить генератор, ну а пока мы были в диком напряге.

Циклоп решил произвести предупредительный выстрел, но потерял равновесие и нечаянно попал в нарушителя. Простреленное брюхо неадеквата тут же превратилось в сплошное кровавое месиво, он корчился на земле и визжал, как поросенок, но все никак не умирал. И я вторым выстрелом прекратил его мучения. Труп нарушителя мы скорехонько перенесли на территорию Форта и сожгли. Не хотелось лишний раз получать нахлобучку от Коменданта, а иметь дело с собратьями покойного – тем более.

Интересно, что сейчас со мной сделают эти подонки – сразу убьют или сначала от души покуражатся? Сердцем чую, что правильным ответом является вариант два. Достаточно только взглянуть на их оскаленные рожи, чтобы понять: предо мной настоящие отбросы общества, звери в человеческом обличии, которые испытывают кайф от мучений беспомощной жертвы.

А как все-таки было бы хорошо умереть без мучений. Раз – и в дамках!

Но, наверное, надо быть на хорошем счету у Создателя, чтобы отхватить такую привилегию, как быстрая смерть.

Хотя порой меня посещают мысли, что я уже умер и попал в ад. А раз так, то тут должно быть жарко, как в любой нормальной преисподней.

А вот фигушки! За шесть лет прозябания на этой дефективной планете с неблагозвучным названием Сиротка я не помню ни одного теплого дня. Такие слова, как «жарко» или «солнечно», давным-давно покинули мой лексикон. Зато мой словарный запас пополнился десятком-другим определений дождя: моросящий; обложной; недельный хренов ливень; косохлест; полосовой; ливневый со снегом; ситничек; рвущий небеса дождина.

Ненавижу дождь!

Я был рожден для того, чтобы жить в шато в двух шагах от пляжа, круглый год ходить в шортах и есть экзотические фрукты.

Кстати, о еде… Ведь и у самых отпетых негодяев перед казнью есть право на последнюю трапезу. Так чем же я хуже?

Я бы не стал наглеть и вполне бы обошелся банкой тушенки и кружкой свежесваренного крепкого кофе. И чтоб никаких выкрутасов, никаких отвлекающих маневров – только кофе и вода. Разок закипело – и сразу снять с огня. Я жуткий консерватор в том, что касается кофейка. Латте, мокаччино, фраппучино и прочие макиато – это не про меня. Пусть такую муру пьют девочки.

Впрочем, вкусы у всех разные и спорить о них бесполезно. Например, наш капеллан отец Никон белил кофе эрзац-сливками, Ксюха предпочитала, как и я, черный, а Гуччи добавлял в напиток несколько капель спирта из своей плоской фляжки.

Кофе в Форте не переводился с тех пор, как корабль снабжения по ошибке доставил нам целый контейнер отменной арабики.

А вот с приличной едой было туго.

Два года назад к нам перестали прилетать корабли снабжения и с тех пор меню в Форте стало несколько однообразным. Коронное блюдо нашего кашевара – размазня, жидкая белково-углеводная кашица серенького цвета, заправленная комбижиром. В обычной жизни отвратительный вкус размазни исправил бы самый дешевенький кетчуп. Но и с кетчупом у нас была напряженка.

Мамой клянусь, голыми руками задушил бы того урода, что наполнил наши стратегические кладовые этой несъедобной дрянью!

А еще на Сиротке вечно пасмурное небо. Из-за густой облачности здесь почти не видно звезд. А ведь когда-то я так любил смотреть на звезды. За эти долгие шесть лет я так и не привык к их отсутствию. Как не привык к вечной осени с ее холодами, дождями и ветром.

Привыкают обычно к хорошему. А что хорошего здесь? Жизнь, протекающая в условиях крайнего дискомфорта, вкупе с тягостной изоляцией и другими проблемами. Обрыдлые будни, надоевшие портреты сослуживцев и один и тот же суровый пейзаж: многометровые отвалы пустой породы, именуемые терриконами, и пустоши, заваленные ржавой техникой и мусором, оставленным космостарателями.

Одним словом, дыра.

Мой сослуживец Сапог целиком разделял эту точку зрения. Когда он служил в спецназе, то побывал в самых отдаленных уголках космоса, но именно Сиротка стала для него эталоном захолустья.

– Клянусь, эта планета – самое паршивое место во Вселенной! – говорил Сапог. – Даже на Титане погода лучше, а в трущобах Боготы кормежка во сто крат вкуснее, причем коронное блюдо там – шаурма с крысой.

«Шаурма. Как аппетитно звучит. Сейчас бы не раздумывая съел парочку, пусть даже внутри будет крысиный яд, – внезапно подумалось мне. – Все равно я уже покойник.»

Выходит, соврала та цыганка, которая нагадала, что я проживу до ста лет.

В этом году мне стукнул сорокет. У меня уже есть небольшая плешь на макушке и седина в волосах. По утрам у меня ломит спину и порой болят колени. «Сорок лет – прости, мой век!». Так, кажется, говорят?

А еще говорят: «Где родился, там и пригодился».

Я родился на Земле в середине двадцать третьего века. В школе нас учили, что мы живем в дивном новом мире. В мире постоянных научных открытий и технических достижений. В мире безграничных возможностей, где все хорошо. Ну или почти хорошо…

На уроках истории мы слушали рассказы о разобщенной Земле, поделенной на страны и государства, в которых жили различные народы, у каждого из которых была своя культура и даже свой язык. Все эти страны и народы только и делали, что воевали друг с другом, а те, кто не воевал, готовились к войне. Ну и довоевались в итоге. В конце двадцать первого века одна восточная страна применила против своего врага-соседа тектоническое оружие, что едва не привело к Армагеддону. Бомбардировка недр планеты разбудила десятки вулканов, спровоцировав разрушительные землетрясения и цунами во всех концах света. С лица Земли были снесены сотни городов, миллионы людей погибли. Глобальный катаклизм оставил после себя хаос и разруху, а человечество было отброшено в развитии на сотню лет назад.

В этом месте я, по идее, должен перейти на возвышенный слог и сказать что-то типа: «Но человечество нашло в себе силы объединиться и противостоять угрозе истребления», но скажу проще: на обломках старого мира возник новый – первое планетарное государство, бесхитростно названное Землей. Столицей нового государства стал Авалон – первый космический город на земной орбите.

Но не все было так радужно: на Земле оставалось все меньше мест, пригодных для жизни, а люди по-прежнему плодились со скоростью кроликов. И тогда мы снова задумались о колонизации других планет. Так началась новая эра – эра покорения космоса.

Человечество шагало семимильными шагами в новые, неизведанные миры. С разной степенью успеха были терраформированы и колонизированы Луна, Марс, Церера, Плутон, спутник Сатурна Титан и спутники Юпитера Ио, Каллисто, Европа и Ганимед.

Короче говоря, будущее наступило.

С младых ногтей я понимал, что все эти слова про «дивный новый мир», «мир безграничных возможностей» и прочее бла-бла-бла не имеют никакого отношения к действительности. Несмотря на все эти звездолеты и инопланетные колонии, мир остался таким, каким и был прежде. Богатые все продолжали богатеть, а бедные – беднеть.

Особенно это было заметно на Земле: куда ни глянь, повсюду нищета и развал. Кругом свалки, полигоны и заводы, отравляющие воздух ядовитыми выбросами.

Всего на Земле было четыре гигантских мегаполиса, отгороженных от внешнего мира высокими стенами: Москва, Чунцин, Дели и Богота. Тем, кому не хватило в них места, жили в полуразрушенных городах, а вернее будет сказать – пытались выжить. В одном из таких мест я и родился. Наш городишко носил говорящее название Старо-Глушанск. Он был выстроен вокруг завода минеральных удобрений, который и кормил его жителей. Опасное соседство здорово испортило и без того плохую экологию города и ударило по здоровью его жителей. Люди в наших краях дохли как мухи. Поэтому с детства моим единственным желанием было свалить из Старо-Глушанска ко всем чертям.

Похожие планы когда-то вынашивал и мой батя, но им так и не суждено было сбыться. В прошлом батя был первоклассным механиком, но после несчастного случая на производстве ноги у него отказали, пришлось для передвижений пользоваться инвалидной коляской. Работодатели, само собой, быстренько отказались от его услуг. А скоро случилась еще одна беда: от нас ушла мама. Она завела интрижку с каким-то приезжим и укатила в закат. Эти несчастья подкосили батю и он, как это часто бывает, запил. Мне тогда только исполнилось восемь лет.

Жили мы бедно, но не голодали. Бате полагалась небольшая пенсия, которой нам худо-бедно хватало на кормежку и аренду дешевой квартиры в разваливающемся доме. Канализации у нас не было, а свет давали на полтора-два часа в сутки.

Моим воспитанием батя занимался эпизодически – меня вырастила улица. В двенадцать лет я поступил в «институт имени Воровского» на факультет карманной тяги, и очень скоро понял, что это мое призвание. Несколько раз попадал в полицию, но всегда умудрялся выходить сухим из воды, из-за чего и получил прозвище «Проныра». А в четырнадцать лет меня взяли с поличным на краже в магазине и отправили в специнтернат. Это была самая настоящая тюрьма для подростков. Однако я не отчаялся, как на моем месте сделали бы многие. Отчаяние – это роскошь, которая может убить. А я собирался жить долго и счастливо.

Когда я перешел в выпускной класс, умер батя.

– Погиб при нападении неизвестного с ножом. Наверное, это сделал какой-нибудь грабитель, – так мне сказал завуч.

Выглядело это, мягко говоря, неправдоподобно – деньги у бати долго не залеживались, разве что в тот роковой день он как раз получил пенсию. Я, конечно, погрустил, но недолго. Ведь, как говаривал мой покойный предок: «Мужику не пристало распускать сопли».

Несмотря на то, что я был изрядным хулиганом, учеба давалась мне легко. Интернат я закончил с золотой медалью. Это позволило мне, сироте-отличнику, поступить без экзаменов в Московское летное училище на бюджетное отделение. С раннего детства я грезил космосом и мечтал стать капитаном звездолета, но директор летки развеял мои юношеские иллюзии, сказав:

– У нас осталось всего лишь одно бюджетное место по специальности «Техник по эксплуатации и обслуживанию систем жизнеобеспечения летательных аппаратов». Звучит не очень, но на кусок хлеба с маслом ты всегда заработаешь.

Поначалу учеба мне нравилась, но бесконечная муштра, палочная дисциплина и холодные казармы быстренько отбили у меня тягу к знаниям. К середине первого курса я был сыт по горло леткой, которая оказалась ничуть не лучше нашего специнтерната. Так что в один прекрасный момент просто свалил из училища, попутно обчистив карманы директора.

Я решил остаться в Москве и снова стал играть за команду «плохих парней». Кем я только не был за свою недолгую, но, без ложной скромности, яркую жизнь – угонщиком, домушником, каталой, впаривал лохам фальшивую ювелирку, просил милостыню, а под конец грабил с подельником дома зажиточных москвичей.

Каждый налет был отработан до мелочей и все у нас шло как по маслу. Заработанные деньги мы инвестировали в секс, алкоголь и волшебные пилюльки. В перерывах между гулянками и налетами я не раз задумывался о том, что пора перестать сорить деньгами и начать откладывать на мечту. А мечтал я о тихой, спокойной жизни на Каллисто. Этот спутник Юпитера был славен своими курортами с пляжами, дикой природой и тропическими лесами. Скопив достаточную сумму денег, я бы купил там прибрежную хижину, днями напролет валялся в шезлонге на пляже, пил экзотические коктейли да заводил шуры-муры с загорелыми красотками. Но моей мечте не было суждено сбыться…

Во время очередного налета хозяин дома успел нажать тревожную кнопку. Дежурившие неподалеку фараоны моментально приехали на вызов. Моего подельника застрелили при попытки бегства, а меня арестовали и отправили на скамью подсудимых. Бывалые люди в СИЗО посоветовали мне закосить под психа и уйти вместо зоны на принудительное лечение, что я с успехом и проделал.

В психушке мне посчастливилось встретить легендарного любовного афериста Кудрявого Жана. Он, как и я, косил от тюрьмы по дурке. Этот толстенький, кучерявый дедушка больше напоминал торговца сладостями, а не пылкого обольстителя. Но в реальной жизни Кудрявый Жан обладал удивительным даром очаровывать женщин и выставлять их на деньги. С его слов, в неволю он попал по глупости. По какой именно глупости, не уточнял, но тонко намекал, что эта глупость могла обойтись ему в десять лет тюрьмы. На суде Кудрявый Жан мастерски изображал человека, страдающего множественным расстройством личности. Их, личностей, у него было двадцать две.

– Да за этот спектакль меня следовало не в дурку сажать, а наградить призом за лучшее исполнение главной мужской роли! Хотя правильнее было бы сказать – ролей, – хвастался мне Кудрявый Жан.

Удивительно, но многие жертвы, которых коварный обольститель обобрал до нитки, навещали его даже в психушке. А одна из самых горячих поклонниц сердцееда ежегодно переводила на счет директора больницы кругленькую сумму. А тот делал все, чтобы его драгоценный пациент жил припеваючи и ни в чем себе не отказывал. Так что Кудрявый Жан ел от пуза, спал до обеда, гулял сколько душе угодно и, главное, не принимал колеса, от которых постоянно кружилась голова и развивалась медвежья болезнь.

Сам не знаю почему, но Кудрявый Жан крепко привязался ко мне. И когда мы подружились, у меня началась совсем другая жизнь. Он выбил мне кое-какие привилегии и охотно делился контрабандой, которую ему приносили многочисленные посетительницы.

Когда я увидел, что за красотки хороводят вокруг этого престарелого Казановы, то немедленно напросился к нему в ученики.

Кудрявый Жан на мгновение задумался и сказал:

– Я давно к тебе присматриваюсь, сынок. В тебе есть какое-то грубое обаяние. Но у меня только один вопрос: страдаешь ли ты угрызениями совести?

– А что такое совесть? – удивленно спросил я.

– Тогда милости прошу на борт!

И Кудрявый Жан стал меня учить. Это был настоящий курс молодого бойца с конспектами, лекциями и, конечно, практическими занятиями.

Я не ленился и был старательным учеником. После того как я соблазнил и выставил на деньги всех наших медсестер, Кудрявый Жан сказал:

– Поздравляю с успешным окончанием обучения, сынок. Здесь наши пути расходятся. Я остаюсь доживать свой век в этом милом местечке, а тебе пора на волю.

– Заманчивое предложение, только вот кто же меня выпустит…

– Вот за это не переживай, – ответил он и загадочно улыбнулся.

Уж и не знаю, на какие кнопки жал Кудрявый Жан, на какой уровень выкручивал ручки мощности своего любовного излучателя, но скоро я оказался на воле с диагнозом «не опасен для общества». За моими плечами были два с половиной года психушки, а в сердце горело желание начать жизнь сначала.

Душа-человек Кудрявый Жан дал мне на первое время денег и наставление: подальше держаться от синьки и наркотиков. Деньгами я распорядился с умом: снял квартирку в многоэтажном клоповнике, обновил гардероб и взял напрокат подержанный небоход. А мудрым наставлением пренебрег – в тот же день, как откинулся, пошел в ночной клуб и надрался, как нищий на поминках.

Кудрявый Жан умер через месяц после моего освобождения. Инфаркт. Ходили слухи, что на его похоронах было не протолкнуться от женщин всех возрастов, а у крематория дежурило сразу три машины «скорой помощи» – для особо впечатлительных поклонниц.

На свободе я не терял времени даром и сразу занялся практикой. Все у меня ладилось. Три раза я вступал в брак. И все три раза удачно. Всех своих жен я обвел вокруг пальца, обобрал до нитки, а сам скрылся в неизвестном направлении. Но такие аферы были слишком рискованными и грозили серьезным тюремным сроком, так что я стал удить рыбку помельче. Представляясь разными именами, знакомился с богатыми женщинами, обольщал их, втирался в доверие и понемногу вытягивал из них деньги. Набравшись опыта, я мог одновременно крутить любовь сразу с несколькими жертвами. Я не боялся возмездия, так как большинство моих клиенток были замужними дамами, которые не желали афишировать свои любовные интрижки.

Я тратил деньги направо и налево, а свою мечту о хижине на Каллисто снова задвинул в дальний угол. В то время я как с цепи сорвался: пил, употреблял разные препараты, не вылезал из клубов и кабаков. Несмотря на разгульный образ жизни, мои дела шли в гору, а молодой организм справлялся с любыми нагрузками, и казалось, что это может продолжаться вечно. Но пруха вечной не бывает, и рано или поздно в жизни наступает момент, когда надо платить по счетам. И я расплатился сполна…

Разрушительным ураганам принято давать женские имена. Мой ураган звали Норико.

С этой азиатской вдовушкой я познакомился на Церере – крохотной планете, расположенной в поясе астероидов между Марсом и Юпитером. Почти всю площадь небесного тела занимал один единственный город, полный тезка планеты. Это было единственное место в Солнечной системе, где разрешались азартные игры, проституция, наркотики и другие сомнительные развлечения. Со всей Системы сюда стекались любители острых ощущений и проходимцы всех мастей. Не город, а мечта!

Норико Ооно, в девичестве – Микато, слыла самой завидной невестой на планете. Красивая, богатая, умная, она не была коренной церерианкой. Норико родилась на Авалоне в семье знаменитого адвоката Тосиро Микато. За глаза его называли «Последний самурай», хотя сам он предпочитал, чтобы к нему обращались Тосиро-сан. Он был большой чудак: носил традиционное японское кимоно, практиковал кендо и в совершенстве владел языком предков. В наш век, когда деление на национальности перестало быть чем-то важным, а все кругом говорили на едином языке космолингве, его поведение казалось немного странным, но что с чудака взять?

Норико росла в атмосфере киношной сказки. Отец и мать сдували со своего чада пылинки, оберегая от всех тягот и лишений. Она получила хорошее домашнее образование, помимо обычных школьных предметов изучала основы экономики, юриспруденцию и японский язык. Потом поступила на юридический факультет, но проучилась там всего два года. Бросив институт, стала моделью. Зная упрямый характер дочери, родители не стали препятствовали ее выбору. Хотя в глубине души и наделись, что Норико одумается и выберет менее, как они говорили, «вызывающую» профессию.

Но Норико не одумалась. За короткое время она сделала сногсшибательную карьеру в этом непростом бизнесе и закрепила свой успех удачным замужеством. Ее избранником стал Акихиро Ооно – молодой миллионер, президент компании «ОоноКорп», владеющей сетью казино на Церере. Но их любовная лодка дала течь в самом начале пути. А вернее, не дала течь, а взорвалась, и не лодка, а его новенький небоход.

Это произошло вскоре после свадьбы. Утром понедельника Акихиро Ооно, как всегда, проснулся ни свет ни заря, поцеловал в лоб еще спящую жену и вместо зарядки решил навернуть пару кружков по району на еще необкатанной тачке. Как только он вставил ключ в зажигание, в салоне сработало взрывное устройство, оборвавшее жизнь миллионера в самом расцвете. Ни у кого не возникло сомнений, что за преступлением стоял межпланетный преступный синдикат «Гаррота», которому Акихиро Ооно отказывался платить дань, за что неоднократно получал угрозы в свой адрес.

По завещанию весь бизнес покойного отошел его жене. И вокруг Норико сразу засуетились полчища шакалов. Внешне они ничем не отличались от успешных бизнесменов: носили дорогие костюмы и складно говорили, вставляя в свою речь умные словечки типа «демпинг» и «анализ сбыта», но внутри каждого из них жил зверь, жаждущий урвать кусок от ее многомилионного состояния. Многие из этих шакалов представлялись близкими друзьями погибшего. Какие только легенды они не придумывали, чтобы залезть в ее карман.

Вот как звучала одна из них:

– Разрешите представиться, Некто Энский. Я – друг Акихиро и его лучший брокер. Вы обо мне ничего не слышали? Нет? Неудивительно. Все мы знаем, каким скрытным был наш Акихиро. Ах, у него не было от вас секретов? Ну тогда он просто не успел вам обо мне рассказать. Я, собственно, к вам вот по какому делу. Не желаете ли купить контрольный пакет акций «Никиты Кожемяки»? Это молодой, перспективный бренд, специализирующийся на выпуске спортивной обуви. Всего-то и надо – полмиллиона кредов. А уже через год ваши вложения окупятся сторицей. Не интересуетесь? Понимаю, неподходящее время. Но если вы вдруг надумаете, вот моя визитка.

А вот еще одна:

– Меня зовут Такой-то Сякой-то, я знал Акихиро с пеленок. Он не рассказывал обо мне? Нет? Странно. Мы ведь были не разлей вода. Кстати, ваш муж перед смертью задолжал мне небольшую сумму. Так, пустяки, каких-то триста тысяч кредов. Проиграл, знаете ли, в покер. Почему сразу не отдал? В тот день мы играли на наличные, а у него не оказалось при себе такой суммы налом. Ах, он никогда не играл в покер? Точно, это был не покер, а бридж! Я бы не стал лезть к вам с такими пустяками, но карточный долг – дело чести. А мы оба знаем, как высоко ценил свою честь Акихиро. Нет, что вы, никаких расписок он мне не давал. Мы ведь друзья, зачем нам какие-то расписки?.. Почему вы зовете охрану? Не надо никакой охраны, я сам уйду. Но помните, о вашем бесчестном поступке скоро узнает вся Церера!

Мнимые друзья мужа отстали от Норико, только когда дочь Последнего самурая собственноручно отлупила бамбуковым мечом парочку особенно настырных шакалов.

На могиле мужа Норико поклялась продолжить дело всей его жизни, и слово свое сдержала. Она была прирожденной победительницей – упорной, целеустремленной, не привыкшей пасовать перед трудностями. Под ее руководством компания «ОоноКорп» разрослась и расширила сферу деятельности. Помимо игорного бизнеса на Церере Норико запустила собственную линию одежды и открыла сеть популярных супермаркетов по всей Системе.

В интересах бизнеса дочь Последнего самурая уладила все разногласия с «Гарротой». И после этого ее милое личико стало мелькать не только в светской хронике, но и в криминальных репортажах. Имя Норико упоминали в связи с содержанием нелегальных борделей и отмыванием денег. Но она отвергала все обвинения.

За твердый характер и крепкую деловую хватку Норико прозвали «Клешня». И черт ее дернул связаться со мной…

В те славные деньки я уже крепко бухал и торчал на наркоте. Но это никак не повлияло на мою работу. Я придумал себе легенду о том, что я – бедный художник с тонкой душевной организацией и затянувшимся творческим кризисом, который искал утешение в зелье. А для правдоподобности арендовал грязный подвал, уставил его картинами, купленными у одного уличного мазилы, и разбросал по углам кисти и тюбики из-под краски.

Возможно, кто-то скажет, что легенда так себе, что ни одна нормальная женщина не клюнет на такую туфту. Но ведь клевали, тем самым обеспечивая мне безбедную жизнь!

Сценарий соблазнения был до безобразия прост. Я работал по старинке. На каком-нибудь вернисаже знакомился с богатой тетенькой, ездил ей по ушам, используя приемы пикапа, которым меня обучил Кудрявый Жан, а дальше, как говорится, дело техники.

С Норико я познакомился случайно, на благотворительной выставке, куда приволок пару «своих работ». Мы столкнулись у стола с халявным шампанским, она что-то там рассыпала, я уронил кисти, ну и, слово за слово, разговорились. С выставки мы уехали вместе и потом долго не расставались.

Мы быстро сошлись и привязались друг к другу. Или правильнее сказать: она привязалась ко мне, а я – к ее деньгам. Норико безропотно верила моему вранью, была щедрой и любящей, а я пользовался этим на всю катушку. Я даже загордился. Ишь, какую фифу отхватил! Жаль, меня не видит мой учитель.

Тогда я все это списывал на свой профессионализм, но сейчас, по прошествии многих лет, у меня в голове не укладывается, как могла Норико Ооно, прозванная Клешней – прирожденная победительница, самая завидная невеста на Церере, дочь Последнего самурая, – повестись на такую фигню?

А может быть, она просто любила меня таким, какой я есть, несмотря ни на что? Как в той сказке про принцессу и свинопаса, а? Впрочем, какой из меня свинопас. Я, скорее, свинья. По крайне мере, был ею. Самовлюбленной свиньей, которая не видела ничего дальше своего рыла.

Наш пылкий роман продлился три месяца, а потом все рухнуло.

Случилось это так: я запал на одну рыженькую красотку и стал потихоньку с ней мутить. Я успел переспать с ней всего только раз да выманил у нее пару сотен кредов, но Норико узнала про измену и жестко отомстила. Порядка ради замечу, что я не нуждался в финансах и развел эту рыжулю на деньги, поскольку всегда считал, что любой труд должен быть оплачен.

Не знаю, на чем я спалился, но, когда я свинтил на очередную свиданку с этой рыжей чертовкой, Норико послала за мной слежку. Мордовороты из ее личной охраны накрыли нас в тайном любовном гнездышке. Девушку не тронули, а мне ввалили таких звездюлей, что мало не показалось.

Очнулся я в муниципальном госпитале. Врачи диагностировали перелом двух ребер, носа, челюсти, ну и там всякое по мелочи. Можно сказать, отделался легким испугом. Но были и плохие новости. Фараоны установили мою личность и выяснили, что я нахожусь в межпланетном розыске за совершение мошеннических действий. После этого меня быстренько залатали и в кресле-каталке привезли в суд. Там я встретил трех бывших жен, которые с радостью дали показания против меня.

Приговор был девять лет.

Перед выпиской из больнички ко мне в палату заглянул незнакомый субъект. Высокий, широкоплечий, в черном костюме и навороченных смарт-очках. К бабке не ходи, особист. И точно, этот костюмный хлыщ сунул мне под нос бляху «Особого отдела» и, не мешкая, предложил сделку:

– Капитан Вук Обранович, мы учли ваши заслуги перед Отечеством и предлагаем вам принять участие в нашей исправительно-трудовой программе. Мы готовы заменить ваш приговор четырьмя годами исправительных работ на планете Сиротка в качестве сотрудника службы охраны.

Разумеется, никаким капитаном я не был и никаких «заслуг перед Отечеством» не имел. Диплом об окончании летного училища, погоны лейтенанта космофлота и какую-то медальку в качестве оплаты по карточному долгу мне выправил один чиновник из Министерства обороны. Как знал, что это когда-нибудь сослужит мне добрую службу!

– Уж не та ли это планета, с которой никто не возвращался? – спросил я и изобразил пальцами решетку.

– Так точно. На Сиротке располагается колония-поселение для пыжей.

– Кого-кого?

– Простите за мой профессиональный сленг, я имел в виду – для пожизненно заключенных.

– И вы хотите назначить меня туда вертухаем?

– Нет, конечно! Вы будете охранять станцию водоподготовки. А вертухаев на Сиротке отродясь не было. Колония-поселение практически полностью находится на самоуправлении.

– И что, никто не пробовал сбежать?

– А куда бежать? Кругом космос. Правда, был случай, одного пыжа пытались вытащить подельники. Полетели аж на трех звездолетах. Но так и не долетели.

– Передумали, что ли?

– Нет, что вы, ребята были настроены очень серьезно. Как говорится, с щитом или на щите.

– И что же им помешало?

– Сторожевые космодроны. Подступы к планете надежно охраняются беспилотными боевыми машинами, которые стреляют на поражение при любой угрозе.

Я невольно вздрогнул. А особист продолжил:

– Да, я еще забыл сказать, в течение этого времени вам будет выплачиваться жалованье в размере прожиточного минимума. Ну что, по рукам?

– Сиротка? – нахмурился я. – Странное название.

– Название как название. Не странней, чем Макемаке или Хаумеа.

Каков был мой ответ?

Разве не ясно?

Я видел тех несчастных, что отмотали свой срок в тюряге, в основном это были сломленные люди с отбитыми мозгами. И я не хотел быть одним из них.

«Ничего, ничего, – утешал я себя, – перекантуюсь на этой вашей Сиротке, заработаю деньжат и вернусь обратно. Жалко только, что эти мордовороты уничтожили мой главный рабочий инструмент – лицо. Погнули нос, сломали челюсть, так что теперь я выгляжу как на портрете какого-нибудь абстракциониста. Но это дело поправимое. Заработанных денег должно хватить на простенькую пластическую операцию, а уж там поглядим».

Теперь-то я думаю иначе. Если бы я мог вернуться в прошлое, то не раздумывая сел бы в тюрьму. Отмотал бы свой срок от звонка до звонка, вышел на волю и начал жизнь с чистого листа.

А ведь были деньки, когда я любил эту треклятую планету. Это было давно, еще в первый год службы. Я радовался тому, что не попал за решетку, и считал себя настоящим везунчиком. Наивный дурак.

От осознания всего этого хочется заплакать. Ведь случаются в жизни моменты, когда не стыдно заплакать и мужчине. И сейчас именно такой момент. Когда я вообще последний раз плакал? Наверное, в тот день, когда ушла мама. Помнится, я рыдал так, что было слышно на всю округу. Но вот сейчас, когда смерть так близка, я не могу выжать из себя и слезники.

Да, с годами я малость почерствел, но не растерял дух авантюризма. Что-что, а мое особое умение влипать в истории по-прежнему на высоте. А в этот раз я просто превзошел самого себя. Кому рассказать – не поверят. Чего только не произошло за это время! Я тонул, дрался на гладиаторской арене, едва не погиб при пожаре, шизанутый психопат хотел сделать из меня чучело, а потом меня похитил птерозавр… И наконец судьба свела меня с ней. С девочкой из шара.

II

Глава, с которой следовало бы начинать

То утро было точно таким же, как и любое другое здесь, на Сиротке: серым и неприветливым. Я проснулся, умылся, оделся и спустился в столовку.

Мои сослуживцы уже вовсю гремели оловянными ложками и шумно хлебали кофе, обжигаясь и морщась. Все были одеты в одинаковые серые комбинезоны, все – потрепанные и какие-то заранее уставшие.

У котла скучал наш кашевар Арчил. До Сиротки он работал на Авалоне личным поваром у одного отставного министра. Экс-министр не был гурманом. Его пристрастия ограничивались простыми блюдами: каша, рагу, суп. Но больше всего он любил уху. Простую рыбацкую уху с добавлением водки. Экс-министр даже сам разводил рыбу в пруду, вырытом недалеко от его имения.

А еще он обожал устраивать застолья и частенько принимал гостей. На этих пирах рекой лилось спиртное, а столы ломились от закусок. Застолье могло продолжаться несколько дней с перерывом на отдых. Изрядно подпив, хлебосольный хозяин любил похвастать перед гостями своими многочисленными наградами, которые еле умещались на его пиджаке, и потравить байки про свою прошлую, министерскую жизнь. Рассказчик из экс-министра был так себе, но гости делали вид, что внимательно слушают, смеялись над его неуклюжими шутками и аплодировали на кульминационных моментах. Ради такого вкусного угощения можно было и потерпеть.

От своих невинных увлечений он и принял смерть. После того как разъехались очередные гости, экс-министр, уже еле держась на ногах, пошел «проведать рыбок». Поскользнулся на бережке и упал в пруд. Пиджак со всеми «обвесами» и потянул его ко дну.

Так Арчил остался без работы и абсолютно без средств. Но он недолго сидел без дела. Тем же днем в Центре занятости Арчилу предложили поработать на Сиротке. Он легко мог бы найти работенку поприличней, но отказываться не стал. Вообще-то наш повар был крайне нерешителен и как огня боялся ситуаций, требующих сделать выбор.

Было время, когда качеству и разнообразию блюд в Форте мог позавидовать какой-нибудь фешенебельный ресторан, но в последнее время наше меню заметно оскудело. Причина этому была одна. Два года назад, аккурат в день окончания моего контракта, вдруг замолчал наш космопередатчик, а корабли снабжения перестали доставлять на Сиротку грузы. Не скажу, что это стало для меня сюрпризом, я давно ожидал какой-нибудь подлянки со стороны начальства.

Стало ясно, что застряли мы здесь надолго, если не навсегда. Наш Комендант ничего толком не мог прояснить и на все вопросы отвечал: «Они обязательно прилетят. Ждите». И мы ждали. А что еще оставалось делать?

Порой мы пытались связаться хоть с кем-то космопередатчику, но результаты были нулевые.

В общем, ели мы что дают. А давали в основном размазню. Благо, ингредиентов для приготовления этого нехитрого блюда было сколько душе угодно. В стратегических кладовых хранились обильные запасы белково-углеводного концентрата и гигантский брикет комбижира, напоминающий надгробную плиту на могиле сказочного великана.

А ведь раньше Арчил частенько баловал нас чудесной выпечкой. Приготовленный им бисквитный торт с лимонным желе и заварным кремом выглядел как произведение искусства, а вкус мог свести с ума кого угодно. А какой он делал зефир! О, я в жизни не едал такого зефира!

Арчил любил и умел готовить, и очень тосковал по настоящей работе. И эта тоска сожрала его с потрохами. Лишенный возможности заниматься любимым делом, он как-то весь сник, стал угрюмым и отстранился от людей. Его и раньше-то нельзя было назвать рубахой-парнем, но в последнее время Арчил совсем замкнулся в себе. Перестал разговаривать, а все свободное время проводил в своей каморе.

Начитанный Циклоп как-то сказал, что у буддистов такое состояние называется «ретрит».

– А что это такое? – поинтересовался я.

– Ретрит переводится как «уединение» или «затворничество», – охотно пояснил Циклоп. – Добровольный уход от общества, обет молчания и полное погружение в себя. В тибетских монастырях это было обычным делом. Некоторые монахи могли годами не раскрывать рта. Далай-лама пишет, что эта практика очень помогает в плане просветления и выявляет скрытые возможности организма. Был такой случай, после многолетнего ретрита один монах научился летать. А другой овладел техникой телепортации.

– Как думаешь, если Арчил еще с полгодика помолчит, он сможет телепортировать на Сиротку ящик с консервами или какой-нибудь другой еды? – спросил я.

– Мечтать не вредно, – только и ответил Циклоп.

Полной противоположностью Арчилу был наш старший техник Гуччи – неугомонный весельчак, выпивоха и первый балабол Форта. Любимая присказка, а заодно жизненный девиз Гуччи: «Главное – процесс». Старший техник не скрывал от нас, что дома, на Ганимеде, его ждала не только жена с дочками-двойняшками, но и солидный срок за незаконный сбыт гелия-три, в народе – трюнделя. Нелегальная продажа этого ценного изотопа, применяемого в качестве горючего для звездолетов с термоядерными двигателями, каралась тюремным заключением от десяти лет до пожизненного.

– Дядька во всем виноват, – сокрушался Гуччи. – Говорит: «Есть тема. Мне птичка в клювике принесла канистру трюнделя. Поможешь толкнуть – тридцать процентов тебе». Я думал отказаться, но дядька у меня речистый, такой и мертвого уболтает. Говорит: «У тебя жена, дети и вредная работа на буровой. А сколько там тебе платят? Сущие гроши. А я тебе хорошие деньги предлагаю за пять минут работы. Дельце пустяковое. Приезжаем на место, отдаем товар клиенту, забираем креды, веселимся. Тема надежная, без дураков. Я бы и сам управился, но вдвоем как-то сподручней будет. Ты главное, племяш, молчи в тряпочку и руку из кармана не вынимай, как будто у тебя там пушка». Я малеха покумекал и подписался. Дело провернули гладко. Без сучка, без задоринки. А влипли по глупости. Дядька на сутки просрочил техосмотр, и первый же постовой нас тормознул. Надо было на месте разобраться, ведь это Ганимед, где даже светофоры мзду берут. Но дядька струхнул и как дал по газам! Фараоны за нами. Я ему кричу: «Куда ты втопил, гад?». А он мне: «Спокуха, племяш, я этот город как свои пять пальцев знаю, оторвемся». Но мы не оторвались. А через пять минут у нас на хвосте уже сидела целая процессия с мигалками. Я понял, что дело пахнет керосином, и сделал ноги. Выбрал удачный момент и на ходу спрыгнул на тент кафе. Домой не пошел, а схоронился у знакомых, пока все не прояснится. И там до меня дошли слухи, что дядьку приняли фараоны со всеми нашими деньгами. Он бы, конечно, отмазался, но в его тачке нашли частицы трюнделя, и фараоны стали шить ему дело. На допросе дядька быстро раскололся и стал все валить на меня. Мол, это я достал тот злополучный трюндель, обманом втянул его в мутную историю, а он просто невинная жертва обстоятельств. Короче говоря, я влип. Но помогли друзья, дали кому надо на лапу, и – прощай Ганимед! Здравствуй, Сиротка! Единственное, что расстраивает, дом больше не увижу. Теперь мой дом – Сиротка, тут меня и похоронят. А за жену и ребятишек беспокойства нет, выкрутятся. Мир не без добрых людей. И на дядьку я зла не таю, он и так вляпался по самые уши. Фараоны пообещали скостить срок, если он даст показания против меня, а сами вкатили ему на полную катушку – двадцать лет с хвостиком.

Кстати, свое прозвище старший техник получил не из-за того, что любил модно одеваться, а по фамилии – Гуччин. Внешность у него была самая заурядная. Средний рост, веснушчатое лицо, уши торчком и характерный для прожженного пьяницы нос-баклажан.

Он, единственный из нас, не жаловался на хреновую кормежку. Аппетит у Гуччи был такой, что любая бабушка растаяла бы от умиления. В столовке он всегда просил добавку, и пока ел, не умолкал ни на секунду. Бородатые анекдоты и пошлые шутки лились из него, как из рога изобилия. И тот день не был исключением.

– Хочешь хохму? – обратился он к Мире, миниатюрной мулатке, фельдшеру нашего лазарета.

Мира не сказала ничего, только устало вздохнула. Расценив это как положительный ответ, Гуччи затянул свою волынку:

– Короче. Сидит алкаш на тротуаре. Подходит к нему фараон и говорит: «Эй, ты чего здесь сидишь?». А алкаш ему: «А правда, что Земля вертится?». «Ну правда. И что?» «Да вот жду, пока мой дом подъедет».

Этот анекдот лично я слышал от Гуччи раз двадцать, то же самое, наверное, можно сказать и про остальных. Но его это мало волновало. Ведь главное что? Главное – процесс! Так что Гуччи откашлялся и пошел на второй круг:

– Вот еще хохма. Тебе понравится. Заходят в бар пессимист, оптимист и реалист. И…

Тут на его плечо легла тяжелая рука нашего капеллана отца Никона, и Гуччи сразу притих. В другой руке служитель культа держал поднос с пустой посудой, на который спадала его длиннющая иссиня-черная борода, закрывающая увесистый наперстный крест из серебра.

– Сын мой, помните, я вам недавно про протечку на потолке говорил? – спросил он.

Гуччи почесал лоб:

– Протечку?

– Да. Течет потолок в часовне.

– Не припомню, отче. Совсем забегался, из головы и вылетело. Понимаете, кручусь как белка с колесом, ни на что времени нет…

– В колесе, – поправил его отец Никон.

– Где?

– В колесе. Белка в колесе.

– Во-во, это вы правильно сказали, как белка в колесе, туда-сюда, туда-сюда. Здесь – ремонт, там – авария. Рук не напасешься. А Комендант такой: «Требую повысить выработку пресной воды». А как я это сделаю? Наша станция водоподготовки и так работает на износ, чуть увеличишь мощность, и все – кирдык. Вообще без воды останемся. Я понимаю, что главное – процесс, но ведь и голову иногда включать надо.

Отец Никон спокойно выслушал тираду Гуччи и сказал:

– Сочувствую, но и вы войдите в мое положение. В другой раз я бы и сам справился, да вот на днях разбил радикулит. Ни согнуться, ни разогнуться.

– Вот закончу с делами – и сразу к вам, – пообещал старший техник.

Капеллан одобряюще похлопал Гуччи по плечу:

– Я буду молиться за вас, сын мой. А если вам понадобится лишняя пара рук, то с радостью помогу, как только радикулит отпустит.

– Поправляйтесь, отче, – сказал Гуччи, а когда капеллан покинул столовку, достал откуда-то плоскую фляжку, плеснул в кружку немного спирта и немедленно выпил.

Наша часовня располагалась в тесном помещении в самом конце здания. Внутри – неуютно, полутемно. Покатые потолки, медные иконы на кривых стенах и небрежно сколоченный амвон – вот и все убранство. Ах, нет, забыл! В часовне еще висело большое, вырезанное из слоновой кости распятие. Его отцу Никону подарил сам президент Земли, когда был с визитом в воинской части, которую окормлял капеллан.

Ни для кого не секрет, что возрождение тюремного и военного капелланства в Системе – целиком и полностью заслуга нашего главы государства. В молодости он примкнул к новообразованной Экуменистической церкви и, заняв высшую политическую должность, всячески содействовал распространению этой конфессии. Президент Земли искренне верил в то, что экуменистическая вера помогает решить если не все, то почти все проблемы. И когда ему доложили об участившихся случаях дедовщины и тюремных бунтах, он выпустил указ, согласно которому во все тюрьмы и армейские роты Системы были рекрутированы тысячи капелланов-экуменистов. Особых перемен это нововведение не принесло, но и не навредило.

Особой набожностью у нас в Форте никто не отличался и по этой причине мы редко заглядывали в часовню. Было время, когда отец Никон на полном серьезе собирался нести слово Божье пыжам, но Комендант строго-настрого запретил это делать. По его словам, здешние уголовники не особо жаловали духовенство, и затея капеллана могла закончиться фатально.

О том, какую жизнь вел отец Никон до того, как принял сан, не знал никто. А если кто-то и задавал ему вопросы личного характера, он либо отшучивался, либо игнорировал их. Гуччи божился, что видел на левой лопатке капеллана след от сведенной татуировки. Именно на этом месте боевики из «Гарроты» носили свой опознавательный знак – наколку в виде спрута. Сапог же имел прямо противоположное мнение, считая отца Никона особистом. Но по жизни наш капеллан был нормальным мужиком, готовым помочь ближнему своему не только словом, но и делом. Если надо, таскал тачки с песком и гравием, крепил тросы, махал тяжелой киркой и заколачивал гвозди.

Все свободное от молитв и честных трудов время отец Никон посвящал физическим нагрузкам и стрельбе. Капеллан был единственный из нас, кто держал себя в форме. Он с такой силой долбил боксерскую грушу, что из нее сыпался песок, а достигнутому им мастерству в разборке-сборке плазмамета и точности стрельбы позавидовал бы любой вояка. Вот тебе и церковник!

Да и вообще, коллективчик у нас собрался тот еще!

Взять хотя бы Ксюху. Когда-то давно она была инженером-геологом. Руководила разработкой полезных ископаемых на троянских астероидах Юпитера. Зарабатывала прилично, а выглядела как принцесса из сказки. У Ксюхи намечалась свадьба с любимым человеком, с которым она встречалась еще в старших классах. Но жизнь выкинула такой финт, что все планы и мечты рухнули в одночасье.

Ксюха загремела за решетку по обвинению в убийстве, совершенному с особой жестокостью. Свою вину она не отрицала, но говорила, что это была самозащита. Со слов Ксюхи, во время обеденного перерыва ее пытался изнасиловать разнорабочий. Защищаясь, она ударила его киркой и убила. Поверить в эту версию мешал тот факт, что на «нападавшем» было обнаружено семнадцать рубленых ран, а на Ксюхе – ни малюсенькой царапинки.

Но благодаря работе дорогих столичных адвокатов вместо десяти лет заключения обвиняемая получила вдвое меньше. Вышла на год раньше по УДО. Все ее накопления сожрал судебный процесс, а тюрьма пошатнула и без того нестойкую психику. Вольная жизнь не сулила никаких перспектив: дома нет, работы нет, будущего нет. Родители и друзья отвернулись от Ксюхи, а жених сбежал, едва запахло жареным.

В бюро по трудоустройству бывших заключенных нашлась вакансия помощника старшего техника на планете Сиротка сроком на четыре года с возможностью продления контракта. Как сказала тетка в бюро:

– Для вас это прекрасная возможность начать все заново, а главное – разобраться в себе.

И Ксюха подписалась под это дело.

Я видел ее старые фотографии. Пикантная, надо сказать, барышня. Все при ней или, как говаривал мой учитель и наставник Кудрявый Жан: «Фигурка – космос!».

Но от былой красоты не осталось и следа. С тех пор Ксюха сильно похудела, лицо осунулось, под глазами легли тени, а губы покрылись желтоватой корочкой. Она перестала следить за собой, не мылась сутками. В мешковатом комбинезоне, который висел на ней как на вешалке, Ксюха напоминала меланхоличного зомби.

В Форте все ее сторонились и считали чокнутой. Впрочем, небезосновательно. Ее настроение менялось по сто раз на дню, из-за чего находиться рядом с ней было, мягко говоря, не очень комфортно. Утром Ксюха могла быть веселой хохотушкой, но уже к обеду впадала во вселенскую тоску. Потом вдруг становилась агрессивной, ругалась по любому поводу и распускала руки. Могла часами играть в молчанку, а в какой-то момент внезапно начинала болтать без умолку, неся всякую чушь.

Сейчас Ксюха сидела напротив меня. Она хмурилась, глядя куда-то в пространство, механически пережевывала пищу и иногда что-то бормотала себе под нос. Интересно, в какой ипостаси она сейчас пребывала? Я бы предпочел, чтобы это была Ксюха-молчунья. Но, как назло, в этот раз я столкнулся с Ксюхой-болтушкой. М-да, теперь придется выслушивать очередной ее бред.

– Проныра, вот ты о чем мечтаешь? – спросила она голосом умирающего лебедя.

– О мире во всем мире, – не задумываясь ответил я и живо заработал ложкой.

– Я серьезно спрашиваю.

– Ну и я серьезно.

– Хорошо, тогда так. Что бы ты сейчас съел?

– Большой баскет острых соевых наггетсов с соусом терияки из «Трехлапой жабы».

– Что еще за «Жаба» такая?

– Сеть кафешек. Меню с уклоном в Азию, хорошая кухня, разумные цены. У них на логотипе изображена огромная жаба с тремя лапами и золотой стрелой в зубах.

– В первый раз о них слышу.

Ксюха поднесла к глазам сморщенные ладони и стала их разглядывать, как будто видела впервые.

– Я ведь когда-то неплохо зарабатывала, могла себе позволить дорогие органические продукты. Овощи и фрукты круглый год, нежнейшая вырезка, творожок, ягоды, специи… – после небольшой паузы заговорила она снова. – И готовила я отлично. А знаешь, что главное в готовке? Думаешь, мастерство повара? Нет. Главное в готовке – качество продуктов. Есть еще такое выражение: «Была бы курочка – приготовит и дурочка». А курочка у меня не переводилась. И индюшка. И перепелка. Но больше всего я любила макароны по-флотски. А рецепт у этого вкусного блюда самый простой, испортить невозможно. На сковороде обжариваем лук, кладем фарш, тушим до готовности. Потом насыпаем туда сухих макарон, наливаем доверху воды и накрываем крышкой. Через десять минут пища богов готова! Весь процесс занимает полчаса. Этот же фокус работает с гречкой. И главное – бортики у сковороды должны быть высокими!

Я посмотрел в свою шлемку, на дне которой еще оставалась размазня, и вздохнул. А Ксюха все говорила и говорила:

– Знаешь, в детстве я плохо и мало ела. У меня даже прозвище было – «Принцесса-плохоешка». Мама вся испереживалась, водила меня по врачам, а они только руками разводили. Что она только не готовила, как только не изощрялась! Морсы из ягод, компоты, десерты из манго и ананасов, пироги всякие – а я ни в какую. «Не буду!», и все. Я тогда целыми днями пропадала на «Острове». Играл в «Остров»?

– Не доводилось.

– Эх, мне бы сейчас самый простенький нимб да шестую версию «Острова», я бы тебя мигом на эту игрушку подсадила! – сказала Ксюха и добавила с сожалением. – А нету. Есть только приставка – древняя, как мамонт, а из игр одни стрелялки и гоночки. Живем как в пещере.

– Что еще за нимб такой? – поинтересовался я.

– Ну ты и ламер! Нимб – это нейроинтерфейс. Такой, в виде обруча, – она обвела пальцами вокруг головы. – А ты подумал, что я говорю про эти светящиеся ангельские штуки? Не, я еще не настолько сбрендила. А вот ты точно сбрендил, если ни разу в жизни не играл в «Остров». Это просто нереальная игрушка! Нейроактивная симуляция, воссоздающая жизнь на огромном тропическом острове, полное погружение в виртуальную реальность. Мне до сих пор иногда снится, что я играю. И это прекрасные сны! Кстати, ник моего персонажа на «Острове» был «Королева Незабудка». Звучит глупо, но всяко лучше, чем «Принцесса-плохоешка». А какой ник был у твоего персонажа на «Острове»?

– Никакой. Я же ясно тебе сказал, что не играл в эту игрушку.

– А, точно! Совсем из головы вылетело.

– В нашей пердяевке отродясь таких игр не водилось, – пояснил я, – а первый компьютер, подключенный к Энергонету, я увидел только в старших классах. Он был такой старый, что, глядя на него, наворачивались слезы.

– А как ты развлекался в детстве?

– Просто пытался выжить.

– А у меня было счастливое детство, приятно вспомнить.

– Поздравляю.

– Охотно бы вернулась в ту пору. Отъелась бы вволю. Была Принцесса-плохоешка, а стала Принцесса-обжорка! Вот бы мама обрадовалась таким переменам! На завтрак она часто варила мне овсяную кашу. Вот бы мне сейчас эту кашу! Но тогда я ее терпеть не могла. Чего только не придумывала, чтобы ее не есть. Говорила, что от нее у меня живот болит, что тошнит. А еще я не любила тертую морковь… Маме я врала, что от морковки у меня все чешется… – сказав это, Ксюха впилась в меня вопросительным взглядом. – Кстати, а тебя почесуха не беспокоит?

Я насторожился:

– Вроде нет.

– А у меня в последнее время все тело чешется. Просто жесть какая-то. Целый день чешу, чешу, и нет этому ни конца ни края. Вот, посмотри.

Она показала мне свои руки, сплошь покрытые красными язвочками и царапинами.

– Ты бы в лазарет, что ли, сходила, – поморщился я.

– Да ходила я к этой… вашей медичке, – последнее слово было сказано с нескрываемым презрением. – Она сказала, что это у меня на нервной почве, посоветовала поменьше волноваться и воздержаться от чесания. Говорит, «заразу можешь занести». Прописала оксолиновую мазь и успокоительные капли. Мне от этого ее лечения только хуже стало – зуд усилился и жжение появилось. Тоже мне медик. И откуда их таких берут? Из ветеринарной академии, наверное. У нее ж на лбу написано – «коновалша».

– Да брось ты, Мира отличный фельдшер.

– Будь моя воля, я бы не доверила этому так называемому фельдшеру и кукол лечить! – выпалила Ксюха и тихо выругалась. – Мелкая prostitutino1!

Несмотря на давность отсидки, в разговоре у Ксюхи нет-нет да проскальзывала тюремная брань, по-другому называемая ратолингвой, которая почти полностью базировалась на языке эсперанто – дальнем родственнике космолингвы. Она появилась, когда в казематах Системы был введен запрет на сквернословие. Арестантов строго карали даже за безобидные ругательства, не говоря уже о матерках. Нарушителей сажали в карцер, а самым ярым матерщинникам увеличивали сроки. Замечу, кстати, что многие из этих ругательств в переводе на космолингву были довольно-таки безобидными, но время добавило им крепости и остроты. Вне тюремных стен ратолингву можно было услышать разве что от бывших сидельцев и разного рода люмпенов. Но я знавал и вполне приличных людей, которые не брезговали столь грязными словечками.

Я сказал Ксюхе, что от зуда еще хорошо помогает солидол, но она только отмахнулась:

– Мазала и солидолом. Не помогло.

Она вдруг задумалась и замолчала. Но ненадолго.

– Я вот думаю, что чужаки специально занесли мне эту инфекцию во время опытов… – тихо сказала она.

– Кто? Повтори, я не расслышал.

– Чужаки. Я часто их вижу. Они словно ожившие тени – такие же темные и безликие.

«Та-ак, началось, – подумал я. – Наверное, зря я с ней заговорил. Надо было сидеть и помалкивать в тряпочку, а теперь не отвяжешься».

– Чужаки приходят по ночам, – с умным видом пояснила Ксюха.

И тут, наверное, сам черт дернул меня за язык:

– А как эти чужаки выглядят?

Ксюха посмотрел на меня осуждающе:

– Какой же ты невнимательный, Проныра. Я ж сказала, что они похожи на тени. Ты что, не в курсе, на что похожа тень?

– В курсе.

– Я, знаю, о чем ты сейчас думаешь: «Совсем Ксюша умом тронулась, вот и мерещится ей всякая чертовщина».

«Вот именно!» – мысленно согласился я с такой интерпретацией.

– А я не тронулась. Я их по-настоящему видела, вот так, как тебя сейчас.

Я молчал, ожидая пояснений.

– Чужаки приходят по ночам, – повторила она. – Дверь у меня закрыта, но они все равно как-то просачиваются. Потом обездвиживают меня уколом и ставят надо мной свои жуткие опыты.

– Какие еще опыты? – вырвалось у меня.

– Жуткие и очень болезненные, – туманно ответила Ксюха. – В такие моменты мне хочется кричать от боли, но я не могу издать и звука. Иногда я даже теряю сознание от этих пыток. А утром просыпаюсь как ни в чем не бывало.

«Вот это жесть!» – вздрогнув, подумал я.

Когда я лежал в психушке, повидал сумасшедших всех мастей. Кто-то из них получал сигналы из космоса; кто-то до смерти боялся микробов и скоблил себя мочалкой, пока не сойдет кожа; другие могли днями напролет неподвижно сидеть, уставившись в стену. А были и те, которые наотрез отказывались посещать туалет, так как все толчки, по их словам, заминированы террористами. Несмотря на все чудачества, большинство этих ребят были вполне себе безобидными, но им требовалось должное лечение. А наша Ксюха наотрез отказывалась пить таблетки, прописанные Мирой, или побеседовать с капелланом, который выполнял еще и функции психолога. И не было на нее никакой управы. И уволить ее не могли из-за невозможности заменить столь ценного сотрудника.

А ведь с такими вещами не шутят! Ведь то, что я сегодня услышал, – это уже не звоночек, это натурально колокольный звон. Сегодня к ней чужаки в гости шастают, а дальше что? Какой-нибудь гребаный йети, контролируемый клоунами-убийцами из ада, отдаст ей приказ порешить всех нас к чертовой бабушке? А на двери оружейки такой замок, что ногтем открыть можно! Заходи, бери что хочешь!

Из раздумий меня вырвал Ксюхин голос:

– Ты меня вообще слушаешь?

– А? Что?.. Да-да, слушаю, – спохватился я.

– Не слушаешь, – она посмотрела на меня с таким укором, что мне стало стыдно.

– Да просто на секундочку отвлекся. Ты продолжай.

Ксюха, кажется, только этого и ждала.

– Как ты думаешь, откуда взялись эти чужаки и что им от меня надо? – спросила она предельно серьезным тоном.

– Понятия не имею.

– А я вот думаю, что они прибыли к нам из параллельного мира. Знаешь, что такое параллельный мир, Проныра?

– Не знаю.

– О, это такой мир, который существует одновременно с нашей реальностью, но независимо от нее. У них там все то же самое, но с некоторыми отличиями. Например, кошек называют собаками, а собак – кошками. И имена произносятся задом наперед. Здесь ты был Проныра, а там станешь Арынорп. Понятно?

– Понятно.

– А вот скажи, Проныра, если хорошенько чужаков попросить, они заберут меня отсюда? – спросила Ксюха и сама же ответила на вопрос. – Конечно, заберут. Только надо будет дать что-нибудь взамен. Это как с Зубной феей: перед сном кладешь под подушку выпавший молочный зуб, а наутро находишь там денежку или шоколадку. Только где взять молочные зубы? Не знаешь?

– Не-а.

– Когда они в следующий раз придут, я попрошу их, чтобы они меня увезли с Сиротки. Кстати, могу и за тебя замолвить словечко.

– Спасибо, не надо.

– Зря отказываешься. Жизнь в параллельном мире хоть и отличается от нашей, но и к ней можно привыкнуть. Писал правой рукой – переучишься на левую, не велика беда. Или тебе нравится жить в этой дыре?

– Спасибо, не надо, – с нажимом повторил я.

– Ну как хочешь, дело твое, – пожала плечами Ксюха и безучастно спросила. – А как у тебя дела?

– Нормально у меня все.

– Заходи вечерком в гости. На стаканчик кюрасао.

Я удивился. Нет, не тому, что Ксюха пыталась затащить меня в койку, она, что называется, была слаба на передок и с переменным успехом подкатывала ко всем сослуживцам, кроме разве что Миры и Коменданта. Я удивился другому:

– Кюрасао? Откуда в нашей глуши такие изыски?

– Сама приготовила, – с гордостью в голосе ответила она. – Сперла на кухне немного апельсиновой цедры, специй разных, залила спиртом, добавила чуточку сахарозаменителя – и готово. Только он прозрачный. Я думала его синькой подкрасить, но не рискнула. Так что, придешь?

– По контракту не положено, – сказал я, и это была чистая правда: подписывая контракт, помимо прочего, мы обязывались не заводить шашни на рабочем месте.

– Контракт-шманкракт, – фыркнула Ксюха. – Не нравлюсь? Так и скажи! Зачем прикрываться каким-то вшивым контрактом?

Я хотел было успокоить ее комплиментом, но вместо этого выдал дурацкую фразу, которая словно вышла из тех бородатых анекдотов, что так любил Гуччи:

– Ты же знаешь, я не пью.

– Или ты хотел сказать: «Я столько не выпью»? – ехидно заметила Ксюха.

– Нет, что ты…

– Тогда в чем проблема? – в ее голосе появились нотки раздражительности. – Я – женщина, ты – мужчина. У нас есть потребности, заложенные природой.

Конечно, шесть лет без женской ласки – это серьезный срок, но служебный роман – авантюра похлеще выхода в открытый космос без скафандра, а с авантюризмом я временно завязал. Впрочем, такой аргумент вряд ли устроил бы Ксюху.

– Мне через час Сапога сменять! – выкрутился я.

Отмазка сработала.

– А-а-а, понятно, – протянула она. – Тогда передай Сапогу, чтобы заходил.

– Обязательно передам.

Некоторое время мы сидели молча. Я нервно барабанил пальцами по столу, а Ксюха задумчиво ковыряла ложкой размазню. Я мог бы просто встать и уйти, но неведомая сила прочно удерживала меня на месте. И вдруг я поймал себя на мысли, что впервые за много лет мне стало по-настоящему жалко Ксюху. Вот прямо по-человечески жалко. Мне даже захотелось приобнять ее и сказать что-то доброе. Но от такого поступка я все-таки воздержался. Ну ее, эту чокнутую.

– Так я пойду? – виновато сказал я и резко поднялся со стула.

– Пока, – догнал меня голос необычной собеседницы, когда я уже переступил порог столовки.

И все-таки странная она баба.

Очень странная.

III

Звездолет

Мрачное небо грозило дождем. Жирные тучи ползли на запад, бросая на землю тени, и только вдалеке тускло мерцало наше персональное солнышко, именуемое Гантелей. Почему такое странное название? Потому что роль небесного светила в нашем вечно пасмурном небе играла орбитальная энергостанция, работающая в автоматическом режиме. Издали она походила не то на восьмерку, не то на одноименный спортивный снаряд, отсюда и наименование. Работала Гантеля в две смены: днем – солнцем, а ночью – луной. Она торчала на орбите уже не первый десяток лет без какого-либо ремонта и буквально рассыпалась на части.

С каждым днем наше солнышко давало все меньше света и тепла. Был даже случай, когда мы на полчаса погрузились в кромешную тьму. Но этим дело не ограничилось. После затмения Гантеля стала регулярно посылать нам весточки с неба: болты, гайки и кусочки обшивки. Эти «подарочки» свидетельствовали ясно и просто: наше светило постепенно умирало, а когда оно погаснет навсегда, мы умрем вслед за ним.

Ах, как бы мне хотелось, чтобы это случилось как можно позже, а лучше – никогда.

Ну и раз уж я заговорил о грустном, то вот еще одна печальная история. Она про маленькую хмурую планету-бродяжку или, по-научному, квазипланету по имени Сиротка. Долгое время она бесцельно блуждала в космосе и в ходе своего паломничества по Солнечной системе оказалась недалеко от Плутона. Сиротке понравилось это место. Здесь было тихо и спокойно. И она подумала: «Наконец-то моим скитаниям пришел конец, и я обрела покой!». Но, как всегда, надежды и мечты небесного тела оказались жестко опровергнуты реальностью: не успела Сиротка обжиться на новом месте, как на ее поверхность высадились люди, и усердно начали копать, бурить, взрывать.

Активное освоение планеты пришлось на разгар звездной лихорадки – масштабного разграбления космоса космостарателями. Законы того времени позволяли заниматься добычей полезных ископаемых за пределами Земли любому, кто мог оплатить лицензию, которая стоила какие-то смешные деньги. С азартом конкистадоров космостаратели бороздили космос в поисках наживы. В те времена вспышки термоядерных двигателей их звездолетов освещали даже самые далекие уголки Солнечной системы. Добыча полезных ископаемых, как правило, велась варварскими методами, без оглядки на экологию. Дай им волю, они бы всю Вселенную разворотили!

Но халява продлилась недолго. Лет пять от силы. Вдруг по всему миру прокатилась мощная волна экологических протестов. Только в одном Чунцине на улицы вышло более полумиллиона протестующих, люди требовали прекратить экоцид Системы и урезонить космостарателей. Ко всеобщему удивлению, никто не стал разгонять митинги. Более того, власти прислушались к ним и запустили масштабную экореформу. Многим космостарателям предъявили обвинения в нарушении экологических норм, были выписаны штрафы и аннулированы лицензии. А вишенкой на торте стало введение в Системе госмонополии на добычу полезных ископаемых в Системе.

Потом злые языки судачили, что власти сами замутили эту движуху, чтобы прибрать к рукам уже разработанные и освоенные месторождения полезных ископаемых. А что, похоже на правду.

Во время звездной лихорадки космостаратели добывали на Сиротке динамиеву руду – основное сырье для производства сверхстали, самого прочного сплава в мире, из которого изготавливались фюзеляжи большинства современных звездолетов. В поисках руды планету перекопали вдоль и поперек. А когда нашли, вычерпали всю без остатка и укатили восвояси, оставив после себя хаос и помойку.

На какое-то время о Сиротке забыли. Действительно, кому нужна эта зачуханная планетка?

Однако применение ей вскоре нашлось.

Всемирный мораторий на смертную казнь привел к тому, что казематы Системы буквально трещали по швам и уже не вмещали всех заключенных. Власти вынужденно задумались о том, как бы немного разгрузить переполненные тюрьмы. Принятое решение выглядело вполне логично: в первую очередь нужно избавиться от пожизненно заключенных. А то развелось их как собак нерезаных.

Не знаю, в чью светлую голову пришла идея основать на Сиротке колонию-поселение для пыжей, но если немного пофантазировать, то можно представить себе ход мыслей этого «гения»: «Надо взять всю эту бандитскую свору, и баб, и мужиков, и отправить куда подальше, на периферию Солнечной системы. Например, на эту, как ее… – в этом месте «гений», наверняка, многозначительно пощелкал пальцами. – А, вспомнил, на Сиротку! На планете уже проведено терраформирование по третьему разряду и есть вода. Всяко сэкономим хоть чуть-чуть. Поставим бараки, поможем с инструментами и семенами, продуктов подкинем на первое время. И пускай себе живут, а как – это уже не наше дело».

А так как мы живем не при рабовладении и какие-то нормы все-таки соблюдаются, пыжей отправляли на Сиротку исключительно добровольно. Таких желающих оказалось не так уж и много. Основная масса пыжей не стремилась покидать тюремные застенки. На зоне им было тепло и сыто, а что ожидало их на Сиротке? Страдания, лишения и каждодневная борьба за выживание. И все ради чего? Ради какой-то призрачной свободы. А свободу в шлемку не нальешь и не укроешься ей в холодной ночи.

И все же, несмотря ни на что, пыжи приспособились к новым условиям жизни. На Сиротке они создали небольшую, но самую настоящую цивилизацию со своими законами, правилами и устоями. Пыжи занимались охотой, земледелием и собирательством. Отстраивались, разбивали огороды, ремонтировали брошенную космостарателями технику, а еще замутили свою ветроэлектростанцию. Также они изготавливали горючее и порох. В общем, крутились как могли.

Предполагалось, что пыжи сами будут обслуживать местную станцию водоподготовки, но эксперимент не увенчался успехом. В первой партии заключенных оказалось как минимум четыре толковых технаря и даже один настоящий гидролог, но ничего путного у них не вышло. Они не сумели разобраться с принципом очистки воды и едва не потравили своих собратьев. Поэтому наверху решили, что отныне на станции будет трудиться персонал с воли. Так на Сиротке появились мы, водовозы.

Я не в курсе, сколько всего пыжей этапировали на Сиротку, но в самом начале моей службы численность населения планеты достигала примерно двух тысяч человек, среди которых были и дети, рожденные здесь. Сейчас эта цифра, наверное, уменьшилась. Смертность на Сиротке высокая, а новых заключенных не подвозили уже лет пять.

Хуже погоды на Сиротке только местная вода. Натуральная отрава с запахом разложения, одного глотка которой достаточно, чтобы заработать жесткое расстройство желудка. И только после многократной очистки и обработки она становилась пригодной для употребления, хотя все равно воняла могилой. Но, как известно, дареному коню в зубы не смотрят, а наличие воды на Сиротке было настоящим подарком небес.

Представляю, как обрадовались космостаратели, когда обнаружили в глубинных недрах планеты живительную влагу. Ведь доставка воды в такое захолустье, как наше, было совсем не дешевым делом. Но чтобы добыть эту воду, надо было хорошенько попотеть, а потом еще и понервничать во время ее раздачи населению. Процесс отгрузки воды происходил так. По мере надобности пыжи пригоняли к Форту автоцистерну, мы наполняли ее до краев водой, и все мирно расходились. Несмотря на то, что с пыжами у нас был мир да лад, мы на всякий случай держали их на прицеле и запрещали им покидать кабину.

Местная публика – самые опасные преступники Солнечной системы, худшие из худших. С этими типчиками следовало держать ухо востро, но и среди них попадались неплохие люди.

Как, например, Фидель.

Полноватый, наголо бритый мужичок средних лет, он чем-то напоминал нашего Гуччи. Не внешне, нет. Характером и поведением. Такой же болтун и балагур, всегда на позитиве, с шуткой по жизни.

О нем стоит рассказать отдельно. На воле у Фиделя был небольшой бизнес по доставке готовых обедов. Денег хватало на скромную, но безбедную жизнь, а большего ему и не требовалось. Но, однажды узнав, что его бизнес-партнер ведет нечестную игру и скрывает часть прибыли, Фидель решил поговорить с ним по-мужски. Выпив для храбрости, заявился к нему домой. Разговор предсказуемо перешел в ссору, та переросла в драку, которая закончилась смертью воришки. А заметая следы невольного преступления, Фидель устроил пожар в доме. Огонь перекинулся на располагающийся по соседству трейлер-парк, в котором проживала местная беднота. В пожаре погибло двенадцать человек, еще десятка три получили ожоги разной степени тяжести. А дальше – суд, приговор, Сиротка.

Но беда не сломила Фиделя, а наоборот, дала новый толчок к жизни. На Сиротке он обрел свое истинное призвание: стал старьевщиком. Представители этой профессии занимались поиском и обменом всякого полезного барахла. Это могли быть различные детали, консервы, одежда. Да что там говорить – даже ржавые гвозди расходились на местной толкучке, как горячие пирожки.

Фидель – единственный старьевщик, с которым мы вели дела. В отличие от большинства местных торгашей, он был порядочным и вежливым, хотя и своего не упускал. Фидель никогда не расставался с огромным армейским рюкзаком, который гордо величал «супермаркетом». Там он таскал в основном всякую ерунду вроде тех же гвоздей, но иногда среди мусора попадались настоящие жемчужины. Один раз я за канистру воды выменял настоящую сигарету с фильтром, а в другой раз – банку клубничного джема. Когда я спрашивал старьевщика, откуда на Сиротке взялось такое богатство, он загадочно улыбался и прибавлял: «Это не мой секрет, начальник. Так что не настаивай, все равно не расскажу».

Хотя и в самом деле, какая мне разница – откуда? С досугом в Форте и так было туго, а тут какой-никакой, а праздник. Конечно, джем и сигарета – неравносильная замена походу в Луна-парк, но нищим выбирать не приходится.

Свободное время мы в Форте тратили на четыре «П»: побухать, посмотреть киношку, порезаться в приставку, потягать железо. А те, кого ежедневная серая рутина достала так, что хотелось выть, ждали редкой увольнительной, чтобы на свой страх и риск посетить колонию-поселение. В просторечье – Поселуху.

В Поселухе имелось все, что нужно настоящему кутиле: бордель, столы с костями и мрачнейшего вида кабак с отвратительной едой и жутким пойлом. Я был там всего один раз с Гуччи и Сапогом, после чего зарекся еще хоть когда-нибудь посещать эту дыру. Жители Поселухи относились к нам более-менее дружелюбно, если не считать редких придирок со стороны каких-то неадекватных типов. Мы всегда были здесь желанными гостями, поскольку носили с собой главную валюту Сиротки – питьевую воду.

Не только мы и заключенные населяли планету. Встреча с такими ее обитателями, как фомичи, не сулила ничего хорошего. Про них – отдельная история.

Когда на Сиротке иссякла динамиева руда и космостаратели стали сворачиваться, горстка работяг отказалась возвращаться домой и решила остаться на планете. Они объединились в небольшую секту, дав ей имя своего духовного лидера Фомы Фомичева.

Фому, простого шахтера, природа наградила уродливой внешностью. Его описывали как безобразного горбуна, от одного вида которого душа уходила в пятки. Но как работника его очень ценили, тем более он не пил. Разве что увлекался всяким мракобесием вроде эзотерики и спиритизма с биоэнергетикой. Своим интересом к неизведанному он смог увлечь нескольких шахтеров и одну девицу из бухгалтерии. По вечерам они собирались в одной из заброшенных шахт и проводили там несколько часов. Периодически из-под земли доносились какие-то монотонные песнопения и улюлюканье. Не нужно быть очень умным, чтоб сообразить, что дело тут нечисто. Но начальство смотрело на эти сборища сквозь пальцы, руководствуясь мудрой пословицей: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы план выполняло». А с показателями все было в порядке и проблем не возникало.

Скоро Фому его приспешники стали гордо величать «учителем». Члены секты пошили одинаковые серые рясы с капюшонами, они все больше времени уделяли своим тайным собраниям и все меньше – работе. А когда пришло время улетать домой, изъявили желание остаться на Сиротке. О причинах рассказывать не захотели. Их пытались отговорить и образумить, а когда поняли, что это бесполезно, решили увезти силой. Но фомичи не стали дожидаться – собрали свои пожитки и умотали в неизвестном направлении.

Что с ними произошло дальше, доподлинно неизвестно. Сплошные тайны, загадки, мифы, россказни, слухи и домыслы. Видеть-то их видели, но никто не знал, где именно они обитают. Пыжи наделили фомичей сверхъестественной силой и боялись их как огня. Легенды гласили, что сектанты пьют человеческую кровь, могут управлять погодой, превращаться в диких зверей, и прочее, прочее.

Фидель тоже верил в эти байки. И всякий раз обижался, когда я смеялся над его суеверностью.

– Кто они, если не призраки? – как-то сказал он мне. – Сколько лет прошло с тех пор, как эти твари окопались на Сиротке? Не знаешь? А я знаю – много. За это время можно сто раз ножки протянуть, а эти чудища живут себе, и, наверное, живут неплохо, раз у них есть силы творить всякие безобразия. И будут жить дальше. Потому что призраки бессмертны.

Я не верил в призраков, но спорить с Фиделем не стал. Да и зачем? Людям нужны легенды, они украшают жизнь.

В отличие от самих фомичей.

Они испытывали необъяснимую неприязнь к своим соседям по планете, и встреча с ними не сулила ничего хорошего. Фомичи имели обыкновение появляться неожиданно, как бы ниоткуда, по ночам, в самую дождливую и промозглую погоду. Сектанты похищали и калечили людей, портили и уничтожали имущество, но чаще всего просто пугали прохожих.

Фидель божился, что как-то раз повстречал двух призраков в капюшонах:

– Как сейчас помню, была ночь. Я, усталый и промокший, как цуцик, возвращался домой. Улов был невероятный! В одной из затопленных шахт я нашел тяжеленный кофр. Огромный такой, на колесиках. Ох, сколько усилий мне стоило поднять его наверх, чуть пупок не надорвал. Открыть кофр на месте не получилось, как я ни старался. Там стоял механический замок с секретом, надежная вещь, не то что теперешнее сенсорное дерьмо. «Ну, – думаю, – оно и к лучшему. Дома открою, пусть будет сюрприз». И вот иду-бреду, никого не трогаю, и меня никто не трогает. Я даже удивился: «Где ж это видано? За всю дорогу ни одна сволочь не докопалась!». И накликал себе беду. Откуда ни возьмись появился фомич, а следом за ним – еще один. Как из-под земли выросли, оба высоченные, в серых рясах, а лица спрятаны под капюшонами. Я весь съежился от страха и решил, что мне пришел конец, но все обошлось. Один из них махнул мне рукой – мол, иди своей дорогой, не тронем. Я и пошел. А как до дома добрался, взломал замок на кофре, а внутри – всякое ненужное барахло. Я его потом одному кренделю за две бутылки самогона загнал.

И ладно бы фомичи орудовали только в Поселухе. Но капюшоновая нечисть добралась и до нашего Форта. Они по заведенной ими же традиции посещали нас по ночам, в самую лютую погоду. Возникая ниоткуда и исчезая в никуда, устраивали нам всякие мелкие пакости: резали провода, били окна. Вживую никто их не видал, но пару раз фомичи попали в объективы наших камер слежения. Из-за сильного ливня видео получилось слишком размытым и тусклым. Единственное, что можно было разглядеть на кадрах, так это их фирменные серые рясы.

Но как фомичи проходили сквозь силовой купол? В те дни дуршлаг работал исправно и грешить на технику было глупо, а верить в то, что наши незваные гости и впрямь были призраками, способными преодолевать любые преграды, глупо вдвойне. Однако факт их появления налицо.

На мой взгляд, лучшую характеристику фомичам дал Сапог:

– Никакие они не демоны, а просто шпана ряженая.

И здесь я был с ним полностью согласен.

И раз уж я упомянул Сапога, то расскажу немного и о нем. Настоящая его фамилия была не то Ван, не то Чжан, точно не помню, но какая-то очень простая. А кличка «Сапог» досталась ему в наследство от времен принадлежности к силовикам.

Родом он с Луны – из Хокингбурга, наукограда, специализирующегося на космических исследованиях. Его родители, молодые физики, попали туда по распределению после института. Через год у них родился сын. Пара была на седьмом небе от счастья, но идиллия продлилась недолго. Родители Сапога погибли во время эпидемии лунного гриппа, когда он был еще совсем маленьким.

Эта эпидемия, о природе которой до сих пор спорят ученые, выкосила почти треть жителей Хокигнгбурга. А все началось с того, что врачи зафиксировали в лунном наукограде вспышку доселе неизвестного вируса, по симптомам напоминавшего обычный грипп, с одним лишь отличием: от этой заразы умирал каждый второй инфицированный. Все случалось молниеносно, с момента заражения до смерти могло пройти всего-то несколько часов. Медикам никак не удавалось понять природу заболевания, и уже скоро весь мир заговорил о новом смертельном вирусе, который окрестили «лунным гриппом».

Хокингбург немедленно объявили карантинной зоной. Город обнесли силовым куполом, никого не впускали и не выпускали. И пока наверху решали, что делать дальше, в наукограде начались беспорядки. Горожане брали штурмом магазины и продовольственные склады, дрались с фараонами и поджигали патрульные небоходы. А один отчаянный химик даже попытался вывести из строя силовой купол, но что-то там не рассчитал и подорвался на собственной адской машине.

Через две недели эпидемия лунного гриппа прекратилась так же неожиданно, как началась. К тому времени смертельный вирус унес более десяти тысяч жизней, среди которых были и родители Сапога. А вот самому Сапогу повезло – его болезнь обошла стороной.

Сироту определили в детский дом. Там, на казенных харчах, он вымахал в здоровенного бугая, который шутя гнул руками арматуру и ломал о голову кирпичи. Потом была армия и служба в спецназе, где Сапогу капитально промыли мозги, научили убивать и вытравили из него все человеческое.

В водовозы ветеран переквалифицировался после того, как по синему делу отмутузил ротного офицера. Потом был трибунал, волчий билет, работа кладовщиком, грузчиком, разнорабочим, и, наконец, охранником на Сиротке.

Сапог давно питал слабость к алкоголю, но здесь он спился окончательно. Трезвым его видели только до обеда, а в выходные же набирался с самого утра. Чего-чего, а выпивки у нас было – хоть залейся. Во внутреннем дворе Форта хранилась огромная цистерна денатурата. Конечно, кто-то скажет, что пить технический спирт опасно для жизни, но не для того, у кого есть мозги и смекалка. Главное в этом деле – правильная очистка продукта. Лично я знаю пять способов очистки денатурата до питьевого качества, но особой популярностью у нас пользовался метод Гуччи. Сам он назвал его «ломик». Рецепт был прост. В морозильной камере на пол ставилось ведро. Туда опускался чугунный лом и уже по нему лился спирт. Таким образом, вся сивуха налипала на ломик, а витамин оставался в ведре.

Комендант Форта снисходительно относился к пьянству среди подчиненных.

– Пейте, но не упивайтесь, – цитировал он Писание, а от себя прибавлял. – А то накажу.

Ну как же без описания самого нашего Форта? Так его окрестили первые жильцы. Такие же водовозы, как и мы. На самом же деле строение представляло собой овальное бетонное здание с тремя этажами, окруженное силовым куполом. Внутри постоянно что-то протекало, отваливалось, капало, трещало и самовозгоралось, но, по местным стандартам, Форт можно было считать, как минимум, дворцом калифа.

– Живете тут, как короли, и все чем-то недовольны. Вас бы всех на недельку в Поселуху! В бараки! Узнали бы, почем фунт лиха! – всякий раз негодовал Фидель, когда я жаловался на скотские бытовые условия.

В чем-то он, конечно, прав. Нет, как сыр в масле мы не катались, но в Форте было все необходимое для нормальной жизни: еда, вода, тепло и надежная крыша над головой. Во дворе стояла наша гордость – станция водоподготовки. Рядышком – компактный ядерный реактор, который сполна обеспечивал потребности в электроэнергии. И над всем этим гордо возвышалась караульная вышка с подвижным прожектором. По-нашему – «караулка». Там денно и нощно несли дежурство. Всего караульных было трое: я, Сапог и Циклоп. Сапог и я дежурили по очереди, а вот Циклоп торчал на караулке непрерывно, без выходных.

Справедливость требует представить последнего из упомянутых. Его появление на Сиротке стало неожиданностью для нас всех. А все дело в том, что Циклопа к нам подбросили. Да-да, подбросили, как котенка под дверь. Понимаю, звучит немного дико, но это истинная правда.

А дело было так. Прошло уже два года с тех пор, как мы высадились на Сиротке. Жизнь тянулась однообразной лентой, господствовала смертная скука. Дождь, ветер и скука. Единственным светлым пятном в нашем безрадостном существовании был день, когда прилетал корабль снабжения. Раз в полгода он сбрасывал на Сиротку несколько контейнеров с провизией, одеждой, медикаментами и запчастями. Год за годом один и тот же ассортимент. Лишь изредка мы получали приятные сюрпризы, как, например, уже упоминавшийся контейнер с кофе, но это было скорее исключение, чем правило.

И вот как-то раз небеса послали нам еще один подарочек. В глубине контейнера с запчастями мы наткнулись на одну очень странную штуковину. Это был черный металлический ящик, похожий на гроб. Никаких опознавательных знаков на нем не было, только сбоку имелись три кнопки: зеленая, красная и еще одна красная. В накладной не было ни слова о загадочной посылке.

Мы тут же стали гадать, что находится внутри.

Первым высказался Арчил. В то время он еще не удалился в свой ретрит и был более-менее разговорчивым.

– Морепродукты, – авторитетно заявил он, – я как-то работал у одного чинуши, ему омаров и каракатиц точно в таких же контейнерах доставляли. Внутри там специальный микроклимат, чтобы морские гады живыми и здоровыми к обеденному столу доехали.

Свою версию огласил и Сапог:

– Бомба. Решили нас на дурика взять. Плавали, знаем. Стоит только крышку приподнять – и долбанет так, что одни подметки останутся!

– А зачем нас вообще взрывать? – засуетился Гуччи.

– Зачистка.

– Какая такая зачистка?

– Зачистка от тех, кто шуток не понимает, – мерзко заржал Сапог.

Конец прениям положил Комендант. Он просто подошел к ящику и по очереди нажал на каждую из кнопок. Тут же из-под крышки повалил морозный пар, она вздрогнула и отъехала в сторону. Вопросы о загадочном ящике отпали сами собой – это была криокапсула, используемая в стародавние времена для дальних космических перелетов. То, что наше начальство до сих пор использует этот хлам, не стало для меня сюрпризом. Истинно, жмоты – во всем жмоты.

Я напряг извилины и определил ее модель – «Морозко-люкс». Надо же, вспомнил… Значит, не зря я протирал штаны на лекциях по холодильной и криогенной технике в летном училище!

В криокапсуле лежало закоченевшее тело. Это было странное гуманоидное существо баскетбольного роста с развитой мускулатурой, двуногое и двурукое, с одной головой. На этом сходство с человеком заканчивалось. «Подарочек» оказался полностью лишенным волос, его коричневая с золотым отливом кожа походила на мелкозернистую наждачную бумагу. Тонкая шея увенчивалась продолговатой головой, напоминавшей огромное яйцо, на месте ушей и носа располагались дырки, а рот являл собой узкую горизонтальную щель с двумя рядами острых, как у крокодила, зубов. Один единственный глаз существа был закрыт.

– Мутант, – произнес кто-то из нас.

И правда, в криокапсуле находился мутант. Помню, еще в школе нам говорили о таких созданиях родом из Северной Америки, или, как ее в шутку называли, Жмурляндии.

Этот континент больше всех пострадал от глобального катаклизма. Разбуженный тектоническим оружием Йеллоустонский вулкан уничтожил почти всю Северную Америку, превратив ее в зону, над которой разверзлась огромная озоновая дыра. Долгое время считалось, что Жмурляндия непригодна для жизни, но лет тридцать назад научная экспедиция обнаружила на южных берегах Мексиканского залива людей. Причем не просто людей, а мутантов, внешне напоминавших мифических циклопов. Они были немного диковатыми и не обладали такими знаниями, как мы, но соображалка у них работала исправно.

Туда, само собой, повалили репортеры, а ушлые турфирмы подсуетились с организацией экскурсий для всех интересующихся, но ажиотаж быстро схлынул. И дело тут не в радиации или хищных повадках мутантов. Большинство жителей Системы были привиты от облучения, а экзоты оказались вполне себе дружелюбными. Просто в мире грянул очередной финансовый кризис и всем как-то сразу стало не до мутантов.

В детстве я смотрел много репортажей из Жмурляднии. Одноглазые жители мертвого материка произвели на меня тогда неизгладимое впечатление. Они казались мета-людьми, сошедшими со страниц комиксов. Мутанты были под два метра ростом, обладали большой физической силой, легко переносили любые перегрузки, боль, холод, жару и радиацию. Ну в самом деле, чем не мета-люди?

Хвала небесам, что в тот день, когда мы обнаружили мутанта, Ксюха подхватила простуду и не смогла присутствовать при разгрузке. Так что мы без проблем перетащили криокапсулу с мутантом в подвал и заперли дверь на засов. Комендант оповестил о случившемся начальство, передав в эфир подробный рапорт о происшествии, и мы стали ждать указаний свыше. Как и все оборудование в Форте, наш космопередатчик был ископаемой рухлядью, поэтому ждать ответа от адресата зачастую приходилось несколько недель.

А наш гость оказался смышленым парнем. Он хорошо изъяснялся на космолингве, имел навыки счета, чтения и письма. Но мутант так и не смог объяснить нам, как он попал на Сиротку. Одноглазый не помнил, кто он и откуда. Что, впрочем, неудивительно, потому что потеря памяти становилась частым побочным эффектом при криозаморозке, доставляя немало головняков первым межпланетным путешественникам. Но со временем проблему решили, заменив капсулы криозаморозки на более безопасные – гипотермические. Невзирая на амнезию, разум мутанта работал четко и ясно, как хорошие часы. А ведь к мозгу прилагались еще богатырская сила и выносливость.

Я сразу проникся симпатией к этому одноглазому гиганту. Носил заключенному еду и воду и подолгу с ним беседовал. Мутант оказался совсем не агрессивным и легко шел на контакт. Мы быстро подружились. Он был в меру серьезным, в меру юморным и каким-то по-детски прямолинейным. Правда, случалось, что он быстро и по пустякам заводился, но также быстро отходил.

Практически сразу мы стали звать найденыша Циклопом. Не думаю, что ему так уж понравилась эта кличка, но новое имя так крепко прилепилось к нему – не отдерешь.

Через месяц с хвостиком пришел ответ сверху. Дескать, перепутали груз, положили вместо ящика со жратвой криокапсулу с мутантом, которого везли на исследование в какую-то шарагу. И резюме: «Изложенная вами информация рассмотрена и принята к сведению. Мы проанализируем сложившуюся ситуацию, а пока действуйте в соответствии с обстановкой». В переводе на простой язык это означало: «Сами разбирайтесь».

Мы и разобрались. Вернее, разобрался Комендант. Он взвесил все «за» и «против» и решил оставить Циклопа в Форте.

– Лишние руки нам не помешают, – разумно рассудил он.

Циклопу сделали все необходимые прививки, поставили на довольствие, и мы зажили душа в душу.

Так прошло четыре года. Права у мутанта были точно такие же, что и у всех остальных. Единственное, что ему запрещалось, – показываться на глаза Ксюхе. Наша чокнутая коллега вполне могла принять нового члена коллектива за какого-нибудь злобного чужака и уже окончательно слететь с катушек.

Циклоп быстро освоил снайперскую энерговинтовку «Герда» и теперь честно отрабатывал свой хлеб на караулке. Он мог часами разглядывать унылые пейзажи Сиротки через оптический прицел, а все свободное время проводил за своим любимым занятием – чтением. Читал Циклоп все подряд, без разбора. Сегодня властителем его дум был Ницше, завтра Ремарк, послезавтра он налегал на «Популярную планетологию» и «Прикладное терраформирование», а через неделю увлеченно штудировал «Историю колонизации Солнечной системы». Запоем читал «Сказки матушки Гусыни» Шарля Перро, «Приключения Тинтина» и комиксы про Росомаху. Своим вниманием Циклоп не обошел и такие труды, как «Магическая уборка. Искусство наведения порядка дома и в жизни», «Как стать лучшим лепильщиком пельменей» и «Приключения какашки». Но больше всего Циклоп любил серию комиксов о похождениях лихого космического пирата Ставра Звездного. Что греха таить, я и сам был фанатом этих лихих комиксов.

Одноименная серия насчитывала более пятисот выпусков. Лучшее в этих комиксах – несомненно, их названия, яркие и цепляющие. «Необыкновенное путешествие Ставра Звездного на планету доисторических женщин-монстров», «Ставр Звездный наносит ответный удар», «Ставр Звездный, и невеста вампира», «Месть Ставра Звездного», «Возвращение Ставра Звездного, или атака ядерных мутантов»… А вот рисунки и содержание оставляли желать лучшего. Картинки были небрежными, а сюжет развивался по одной схеме: злодеи похищают любимую девушку Ставра – Ставр идет к ней на выручку – по пути Ставр совершает несколько подвигов – Ставр хитростью проникает в стан врага – Ставр побеждает, освобождает из плена девушку, и они живут долго и счастливо.

Циклоп неплохо приспособился к жизни на караулке и не жаловался. Не пятизвездочный отель, конечно, но для непритязательного мутанта – сойдет. Там была электрическая плитка, душ-топтун, параша и даже комната отдыха – занавешенный куском брезента отсек с видавшей виды раскладушкой. Вниз он спускался только по крайней необходимости.

С Циклопом у меня завязалась дружба, тогда как с остальными он держался особняком. Всего лишь раз на моей памяти мутант сказал доброе слово о постороннем для него человеке. Несмотря на строгий запрет Коменданта, я устроил Фиделю короткую экскурсию по окрестностям Форта с заходом на караулку. Там они и познакомились.

– Интересный дядька, только хитрый очень, – охарактеризовал его Циклоп.

Но к одному человеку мутант испытывал острую антипатию. Речь о Сапоге. Вообще-то ветерана не переваривали все мы, но Циклоп ненавидел его по-настоящему. И тот отвечал ему взаимностью. На караулке враги были вынуждены подолгу терпеть общество друг друга и это лишь усиливало взаимную неприязнь.

Я бы не назвал Сапога трусом, но, думаю, он побаивался Циклопа. С мутантом бывший вояка был нарочито груб, но было видно невооруженным глазом, как аккуратно подбирает он колкости и оскорбления. Циклоп и в самом деле выглядел настоящим страшилищем, а силой мог потягаться с пятерыми такими Сапогами. Зато, когда оппонент не слышал, ветеран не скупился в выражениях, а в подпитии порывался «набить его одноглазую морду».

Циклоп платил ему той же монетой. Только без особой ругани и угроз. Выглядело это примерно так.

– До чего же он мерзкий тип! – ворчал мутант.

– Кто? – спрашивал я, хотя прекрасно понимал, о ком идет речь.

– Он, – отвечал Циклоп, указывая подбородком куда-то вниз. – Этот гад мне всю ночь уснуть не давал. Ходил, как заведенный, из стороны в сторону. Туда-сюда, туда-сюда. А потом нажрался и давай песни петь. А как он поет, ты и сам знаешь. Это не пение, а какой-то вой.

– Если у тебя бессонница, я могу попросить у Миры снотворного. Одна таблетка, и будешь спать как убитый!

– Спасибо, обойдусь. И кстати, если уж мы заговорили о сне. Ты когда-нибудь видел, как он спит?

– Мне делать больше нечего, как за спящими мужиками подглядывать.

– А вот я видел. Я тогда на посту был, а он отдыхал. Храпел – просто жуть. Я ему: «Слушай, заткнись!». Он храпит. Я снова: «Заткнись!». Храпит. И я, значит, шторку отодвинул, чтобы его малость распинать, и вижу, лежит этот черт на раскладушке в полной амуниции, хоть сейчас на войну. И ведь видно, что спит, а глаза открытые. И еще в кулаке сжимает нож, да так крепко, что костяшки белеют. Я еще тогда подумал, что нож к его руке прирос. Натурально, капитан Крюк!

– Капитан… кто?

– Крюк.

– Что еще за капитан такой?

– Ты и вправду не знаешь, кто такой капитан Крюк?

– Он, кажется, открыл Австралию.

– Австралию открыл капитан Кук, а я сказал: «капитан Крюк».

– Не припомню что-то.

– Ты серьезно? Проныра, ты что, в детстве сказок не читал?

– Как-то не до того было, я тогда в основном за девочками бегал.

– За девочками? В детстве?

– Ну, я был развитым ребенком.

– А имя Питер Пэн тебе ничего не говорит?

– Непослушный мальчишка, который умел летать? Помню такого.

– Тогда ты должен знать имя его заклятого врага. Даю подсказку, оно начинается на букву «К».

Сказку Джеймса Барри я, конечно же, читал и прекрасно знал, кто такой пират Капитан Крюк. Но на караулке было очень скучно, а Циклоп становился таким смешным, когда сердился. Поэтому я старательно тянул время, чтобы насладиться этим зрелищем и немного помурыжить его. Мутант, кажется, догадался, что его дурачат, но вместо того, чтобы обидеться, серьезным голосом сказал:

– Проныра, а вдруг у Сапога в башке что-то перемкнет, и он всех нас постреляет, как щенят?

– С какой это стати?

– Он же отмороженный на всю голову спецназовец. С него станется.

– Не постреляет. Кишка тонка.

– Уверен?

– Уверен.

Тут я слукавил. Я вообще ни в чем и ни в ком не был уверен. Перемкнуть в башке могло у каждого. Жизнь на Сиротке, особенно в последние годы, сильно ударила по всем нам. И за ствол в любой момент мог взяться любой из нас.

Но случилось кое-что другое.

После завтрака Гуччи помог мне облачиться в армейский бронекостюм старого образца. Это оказались настоящие пятнадцатикилограммовые тиски для всего тела. В мире для защиты уже давно использовали динамичную броню, сделанную из сверхпрочных полимеров. Современные бронекостюмы обеспечивали полную свободу движений, да и весили совсем ничего. Но наш работодатель экономил на всем подряд.

Конечно, можно обойтись и простым броником, коих у нас было навалом, но Комендант настаивал на том, чтобы часовые носили именно бронекостюмы – так полагалось по инструкции. К этим тискам должны были еще прилагаться тактические шлемы, оснащенные приборами ночного видения и другими наворотами, но таковых нам не завезли. А потому использовали простые кевларовые каски.

А вот с оружием был полный порядок. На посту мы стояли с легендарным плазмаметом «Циклон» – компактным и легким, но в то же время грозным оружием, способным остановить даже Апокалипсис.

Забравшись на караулку, я застал Циклопа за привычным занятием. В своей невозмутимой манере он познавал мир через линзу оптики.

– И сдалось тебе это барахло? – вместо «здравствуй» сказал я, указывая на его любимую игрушку – снайперскую энерговинтовку «Герда». – Обратись к Коменданту, чтобы выдал тебе пушку получше. У нас в оружейке есть еще два плазмамета. Один – так себе, другой – в масле. Тот, что в масле, Комендант тебе не даст, но на тот, который так себе, можешь смело рассчитывать.

– Да ну, – отмахнулся он.

Я продолжил настаивать:

– Нет, если ты стесняешься, я и сам могу спросить. Мне это раз плюнуть.

– Отвянь, – вдвое злее обычного огрызнулся Циклоп, словно я нанес ему личное оскорбление, и чуть слышно пробубнил. – Ты ничего не понимаешь.

Я и впрямь не понимал пристрастия Циклопа к этой пушке. Спору нет, «Герда» была мощным оружием, но уж слишком громоздким и тяжелым, с неудобным прикладом и непомерно длинным стволом. Но, как говорится, сердцу не прикажешь.

– Что жрать дают? – внезапно раздался из-за шторки хриплый голос Сапога.

– Размазню, – ответил я.

– Совсем наш кашевар озверел.

Тут хозяин голоса соблаговолил явить свой лик. Выглядел Сапог так, словно весь день провел перед зеркалом. Он был причесан, гладко выбрит, опрятен, а ботинки начистил аж до блеска. Необъяснимо, но факт – в любых обстоятельствах, даже после мощной пьянки, внешний вид Сапога всегда оказывался безупречным. Как ему это удавалось, непонятно.

– Твою дивизию! – выругался Сапог. – Я – мужик! А мужику что нужно? Мясо! Я этой вашей размазней сыт по горло. Мяса хочу! Я – ветеран, у меня медалей не счесть! Мне генерал Каюмов благодарность объявил! Лично! И что я получил за верную службу? Вонючую шконку в каком-то захолустье, где ни нормальной еды, ни баб, ни пойла. Только дождь и кретины!

– И что ты предлагаешь? – зевая, спросил я.

– Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, – изрек Сапог и пояснил. – Надо на урсуса идти. Завалим зверя – мясо будет. Попируем от души.

– Что-то мне подсказывает, что Комендант этого не одобрит.

Сапог хитро прищурился:

– А если в самоход, а? Проныра, как ты относишься к самоходу?

– Плохо отношусь, – ответил я. – Комендант узнает – убьет.

– Не убьет.

– Не убьет, так покалечит.

– Что, забздел?

– Забздел.

– Не бзди, я все спланировал, – не сдавался Сапог. – Урсус-шатун тут рядом бродит, километрах в двух от Форта, максимум в трех. Я за ним уже давненько наблюдаю. Отключим на время силовой купол. А стрелять будем с караулки. Дальше дело за малым. Спустимся, быстренько освежуем тушу, возьмем столько мяса, сколько сможем унести, и бегом назад. А мутант нас подстрахует.

Услышав это, Циклоп отвесил насмешливо-скептический взгляд, мол, нашел дурака.

– Слушай дальше, – продолжил делиться подробностями своего плана любитель мяса. – Мы сделаем здесь коптильню, закоптим мясцо и спрячем хорошенько. Никому не скажем, сами жрать будем. А эти пусть давятся своей размазней. Как тебе такой вариант?

– И не уговаривай. Здоровье дороже, – ответил я.

Лицо Сапога перекосило, словно ему сунули под лопатку острую пику:

– Какое здоровье? Какое, мать его, здоровье? Скоро здесь все передохнем! Если не от голода, так от холода.

– Так уж и все?

– Все. Торчим в этом загоне, как скот. Чего-то ждем. Ты думаешь, они прилетят за нами?

– Надеюсь, так все и будет.

– Надеется он… Ха! Повзрослей уже, Проныра! Кому мы сдались? Ты сам-то наш контракт читал или подмахнул, не глядя?

– Ну так, пробежался глазами.

– «Пробежался глазами». А я, представь себе, прочитал внимательно – от первого до последнего слова. Там черным по белому в конце, маленькими буквами, прописано, что работодатель не несет никакой ответственности за вред, связанный с любым ухудшением здоровья и смертью работника. Понимаешь, о чем я толкую? Они заранее подстраховались. Им на нас плевать. Мы для них расходный материал!

В этот момент небо полыхнуло ярко-красным светом, раздался громкий гул, и над нашими головами пронеслась огромная светящаяся капля. Мы изумленно раскрыли рты, глядя на огни в небе.

– Мать ты моя, да ведь это звездолет! – сказал Сапог и шлепнул себя ладонью по каске.

IV

Дорога перемен

Один мой хороший друг, психолог-физиогномист, говорил, что определить характер человека можно, только взглянув на его подбородок.

Заостренный свидетельствует о неискренности человека, отличая льстецов и подхалимов. Обладатель чрезмерно длинного – мстителен и жесток. А вот круглый, наоборот, говорит о мягкости характера своего хозяина. Овальная форма указывает на то, что перед нами распутник. Двойной подбородок – признак обжоры. Пикантная ямочка достается людям с прекрасным музыкальным слухом, а родинка – авантюристам.

Комендант Форта, наш начальник, имел квадратный подбородок, что являлось верным признаком смелого и мужественного человека. Тут, правда, есть вот какое «но»: наш Комендант – не человек, а антропоморфный боевой робот, также известный как голем.

Так называлась старая, проверенная временем модель, на которую не пожалели титана. В его затылке располагались ядерная батарейка с зарядом на двести лет и мощный нейроморфный процессор, а силе механических рук мог позавидовать библейский Самсон. Выглядел голем поистине устрашающе: исполинского роста, с широкой грудью и головой, напоминающей оскаленный череп, в глазницах которого демоническим огнем горели красные лампочки.

Комендант был здешним старожилом, он служил на Сиротке со дня основания колонии-поселения. А до того руководил антитеррористическими операциями. В том числе участвовал и в резонансном разгроме Комитета освобождения Марса – экстремистской группировки, боровшейся за независимость колонии. В свое время эти бунтари-боевики навели изрядного шороху в Системе, совершив три неудачных покушения на губернатора Марса и проведя несколько атак на земные космопорты и вокзалы. Столько крови пролили во имя своей цели, дьяволы с красной планеты!

Несмотря на то, что дисциплина в наших рядах хромала на обе ноги, Комендант как-то умудрялся поддерживать порядок в Форте. Он, точно рентген, видел насквозь каждого. Знал наши достоинства и, особенно, недостатки. Голем умел взбодрить вовремя сказанным словом, а когда требовалось, то и хорошенько припугнуть.

Как и большинство других антропоморфных роботов, Комендант имел свой индивидуальный характер. Видимо, у тех, кто его программировал, с чувством юмора был полный порядок, так что и свое творение они сделали хохмачом. Умение пошутить сочеталось у голема с цинизмом. К примеру, в его кабинете над письменным столом висела репродукция картины «Девочка с персиками». И наш глава Форта немного подправил этот портрет. Несколькими штрихами фломастера он превратил румяные фрукты в плазменные гранаты, а августовский день за окном – в дымящееся поле битвы. По центру картины красовалась надпись: «Гранат не надо бояться! Они ручные!».

А если бы у Коменданта имелся свой фамильный герб, там наверняка был бы изображен дьявольски острое мачете – смертоносный скипетр, с которым он никогда не расставался и предпочитал любому другому оружию. Этот полуметровый тесак голем выточил собственноручно из старой рессоры вездехода. В руках своего создателя он превращался в грозное оружие, способное рассечь надвое все что угодно.

Когда мы с Сапогом вбежали в кабинет Коменданта, чтобы доложить о происшествии, начальник как раз заканчивал точить мачете алмазным бруском. Наш сбивчивый доклад он выслушал внимательно, ни разу не перебив. Только понимающе кивал, похлопывая лезвием по перепачканной машинным маслом ладони, и бросал быстрые взгляды то на меня, то на Сапога.

– Все? – спросил Комендант, когда мы замолчали.

– Так точно, – ответил я.

– А что показал радар?

– А ничего. Умер радар.

– Как это «умер»? Когда?

– Четыре дня назад.

– Что за разгильдяйство? Почему мне не доложили?

Я почесал затылок:

– Из головы как-то вылетело.

– Из гялявы вилитела, – сюсюкая, передразнил меня голем и уже нормальным голосом констатировал. – М-да, с дисциплиной у нас полный швах. Чтоб это было в первый и в последний раз!

Комендант отложил в сторонку мачете и стал расхаживать по кабинету.

– Может быть, промахнулись с доставкой груза? – спросил он.

– Вряд ли, – усомнился я.

– А что, если это был метеорит?

– Да непохоже.

– А на что похоже?

– На летательный аппарат.

– Думаешь, тюремная баржа?

– Точно не баржа. По размерам не подходит.

– Остаются два варианта: вынужденная посадка корабля снабжения или… – Комендант выдержал театральную паузу. – Или начальство наконец прислало вам замену.

По моим губам скользнула мечтательная улыбка. Этот вариант мне очень понравился.

В разговор вклинился Сапог:

– Да стопудово, наши! Мое армейское чутье меня ни разу не подводило!

– Это не аргумент, – ответил Комендант.

– Ты меня что, за салагу держишь? Я ветеран, у меня медалей не счесть! Мне генерал Каюмов благодарность объявил! Лично! – истерично прохрипел Сапог.

Наш ветеран славился своим хамством и грубостью. Он был единственным, кто «тыкал» Коменданту. Тот относился к этому нарушению субординации снисходительно, наверное, полагая, что Сапога уже не исправишь.

– Так что? Когда выдвигаемся? – резко сменив тон на заискивающий, спросил Сапог.

– «Выдвигаемся»? – голем снова взял в руки мачете. – Для начала доложите, кто разрешил вам оставить пост?

– Что? Какой, к черту, пост?! Когда… Когда… Звездолет! – захлебываясь словами, затараторил Сапог.

– Самовольное оставление боевого поста приравнивается к дезертирству. По законам военного времени дезертирство карается расстрелом на месте, без суда и следствия. Но так как мы живем в относительно мирное время, ограничимся штрафом и записью в личном деле, – отчеканил Комендант.

– А я не покидал пост, я в увале. Сегодня Проныра заступает, – нашелся подлюка Сапог.

А я сказал:

– Штрафуйте сколько влезет. А еще лучше увольте и отправьте домой.

– Оштрафую, не переживай, – закивал наш главный и стал размышлять вслух. – Так, давайте подобьем бабки. У нас есть два варианта: неудачная посадка или аварийное приземление… Для начала надо составить рапорт и отправить куда следует.

Тут и я не выдержал:

– Да какой, к черту, рапорт?!

Меня поддержал Сапог:

– Комендант, нужно поторапливаться. До места посадки или… крушения путь неблизкий. И время нас ждать не будет. Пыжи уже туда, как пить дать, намылились. Тут дело такое, кто успел, тот и съел.

После непродолжительной паузы тот, кому по должности было положено принимать решения, произнес:

– Ладно. Даю добро. Предлагаю назвать нашу поисковую экспедицию «Дорога перемен». Вопросы есть? Вопросов нет.

– Вот это по-нашему! – просиял Сапог.

Но веселился он недолго.

– Ты остаешься в Форте, – огорошил его голем.

– Остаюсь?

– Так точно. Я сам возглавлю поисковый отряд. А на время моего отсутствия командование Фортом примет старший техник Гуччин.

Сапог весь позеленел от злости:

– Гуччи? Этот кретин будет мной помыкать? Мной? Ветераном! Да у меня медалей не счесть! Мне генерал Каюмов благодарность объявил! Лично!

Уязвленное самолюбие Сапога рвало и метало. Сначала он уговаривал Коменданта взять его в отряд, бравируя своим боевым прошлым, – не сработало. Потом умолял, чтобы его поставили главным вместо Гуччи, – и опять мимо лузы. И тогда Сапог перешел на угрозы. Тут я еле сдержал смех. Угрожать? Кому? Боевому роботу? О, наш ветеран точно был не в себе!

– Я буду жаловаться! – закричал вконец отчаявшийся Сапог.

Это был предел.

«Как низко ты пал в глазах моих, брат по оружию! А ведь я и так был невысокого мнения о тебе», – подумал я, чувствуя, как засвербело в скулах от желания поскорее поведать об этом историческом падении Циклопу, который бы по достоинству оценил произошедшее.

Реплику ветерана Комендант встретил своим самым лучшим смехом.

– Что касается жалобы – пиши, имеешь полное право, – нахохотавшись вволю, сказал он.

– И напишу, – огрызнулся Сапог.

– Даю вам час на сборы, и выдвигаемся, – постановил руководитель поискового отряда и огласил список тех, кто отправляется с ним.

Мое имя он назвал первым.

Вот ведь не было печали, да черти накачали. Была бы моя воля, я бы сразу же, без раздумий поменялся с Сапогом местами. От ветерана проку в походе всяко больше, а мне самое место здесь, на караулке. Но как убедить в этом Коменданта? Ответ только один – никак.

Также в отряд вошли отец Никон, Циклоп и Мира. Капеллан и мутант были неплохими стрелками, а медичка – на тот случай, если на борту звездолета окажутся раненые. А вот кандидатура Циклопа меня немного смущала. Мутант ни разу не покидал пределы Форта, и взять его с собой означало нехило так подставиться. Да будь он хоть трижды Вильгельм, мать его, Телль, в бою я бы предпочел стоять плечом к плечу с опытным и обстрелянным Сапогом.

Но вслух я предпочел этого не говорить.

Почему?

Да потому, что спорить с нашим Комендантом было бес-по-лез-но.

Но право думать, размышлять и предполагать у меня отобрать никто не мог. И с каждой секундой мысли, приходящие мне в голову, становились все мрачнее и пессимистичнее.

«А ведь Сапог прав. Пыжи тоже наблюдали в небе это светопреставление. И они наверняка уже бегут сверкая пятками к месту посадки. А это означает, что будет заварушка. Мы, конечно, лучше вооружены и экипированы, но у пыжей есть существенные преимущества. Их тупо больше, и они лучше знают местность. А если принять на веру существование фомичей, то шансов у нас не так много», – тут я реально вздрогнул.

Меня охватило мучительное чувство сожаления. Чем я вообще думал, стремглав несясь с докладом к Коменданту? Нет чтобы все сначала обмозговать как следует.

Эх, надо было прикинуться больным или организовать небольшой самострел. Но, как известно, хорошая мысля приходит опосля. Так что оставалось только надеяться, что все обойдется без эксцессов и наш поход не превратится в похоронную процессию.

Прежде чем продолжить повествование и перейти к рассказу о наших приключениях-злоключениях, я уделю внимание описанию здешних бессловесных соседей, так сказать, членов экосистемы. Сделаю что-то типа лирического отступления. Но и к тому, что будет происходить дальше, это тоже имеет отношение.

Флора планеты не блистала разнообразием: кустарники, мхи, лишайники и жесткая, как щетина обувной щетки, трава. Фауну же представляли крыланы, урсусы и симурги. Все они отличались высочайшей приспосабливаемостью и живучестью, могли нормально функционировать практически в любой атмосфере и даже в вакууме.

Крыланов завезли на Сиротку космостаратели. Это был новый вид грызунов-вредителей, который обитал по всей Системе. Внешне они напоминали ящериц не самых крупных размеров. На одном конце их тела располагались лапы, на другом – гроздь щупальцев. В минуту опасности уродец расправлял скрывающиеся в боковых разрезах перепончатые крылья, отсюда и произошло название. Крыланы жрали все подряд, вплоть до пластика и экскрементов. Эти гаденыши не признавали границ и проникали повсюду, но мы успешно боролись с вредителями с помощью химической отравы и обычных мышеловок.

И если крыланы появились в ходе какой-то извращенной эволюции, то остальные упомянутые виды, населявшие планету, появились на свет в недрах лабораторий. Ходили слухи, что когда-то на Сиротке проводились эксперименты по созданию биологического оружия, одним из результатов которых стало выведение урсусов и симургов.

Итак, урсус – массивный шестилапый зверь, с ног до головы покрытый бурой шерстью. Своей мохнатой мордой чем-то напоминал земного медведя. Рост урсуса мог составлять до двух метров в холке. Когда же зверь вставал на задние лапы, то мог достичь высоты порядка четырех-пяти метров. Несмотря на свои внушительные габариты и зубастую пасть, он был олицетворением кротости. Питался преимущественно травой и лишайником, а половину жизни проводил в спячке. Свое логово гигант устраивал в каком-нибудь укромном месте: например, в овраге или в пещере. Но горе было тому, кто встретит на своем пути урсуса, проснувшегося раньше времени. По аналогии с нашими медведями, этих бродяг называли шатунами. Ставший шатуном урсус вмиг забывал о своей вегетарианской диете и превращался в агрессивного хищника.

Я не раз наблюдал этих массивных зверюг издали, а вблизи видел лишь однажды, и этот единственный случай едва не стоил мне жизни. Дело было давно, во время нашей вылазки, сейчас уже не припомню, с какой именно целью, за пределы Форта. Нас было трое: Комендант, я и Гуччи. Едва мы вышли за пределы силового купола, как нарвались на урсуса-шатуна. Зверь был просто громадиной, морда злющая-презлющая, а пасть вся мокрая от пены. Он бы вмиг разорвал нас на клочки, если бы не Комендант, который своим мачете расхреначил зверюгу, как какую-то пиньяту. Мы были спасены и к тому же пополнили запасы провизии свежим мясом. По вкусу оно напоминало курицу, только пожестче. Но в тот день мы поторопились и не дожарили мясо, в результате чего почти все слегли с сильным пищевым отравлением. Единственным человеком, который не пострадал, оказалась Мира, поскольку она держала какую-то диету и совсем не ела мяса. Усилия фельдшера вернули нас к жизни, но, наученный горьким опытом, Комендант строго-настрого запретил нам питаться едой извне, которая прежде хоть как-то скрашивала наш бедный рацион. Кстати сказать, пыжи высоко ценили мясо урсуса, а из его толстой кожи изготавливали доспехи.

И коротко о симургах – летающих рептилиях, или, по-другому, птерозаврах. Они напоминали огромную полинявшую птицу с изогнутым клювом, когтистыми лапами и кожистыми крыльями. Молодые особи были величиной с воробья, а взрослые – с доброго теленка. Фидель как-то рассказывал, что птерозавры гнездятся группами, вдалеке от людей. Обычно они охотились на урсусов и крыланов, хотя и не брезговали человечиной. Случалось, что симурги нападали на пыжей, но только в том случае если те забредали на их территорию. Птерозавры ревностно охраняли свое обиталище и не любили чужаков. Мясо симургов считалось несъедобным, зато из их острых и твердых, как камень, когтей в Поселухе мастерили изогнутые ножи, известные своей прочностью и способностью держать заточку.

Честно говоря, я долгое время считал симургов выдумкой, пока года полтора назад не увидел одного из них воочию. Как сейчас помню – я дежурил в паре с Циклопом, которому рассказывал о своих похождениях. Ясная и относительно безветренная погода развязывала языки почище любой выпивки. Я, как и Гуччи, никогда не скрывал от сослуживцев своего преступного прошлого. Вся эта липа про «капитана космофлота Вука Обрановича» была предназначена исключительно для фараонов и особистов, а на Сиротке я был тем, кем я был на самом деле: ловкачом и мошенником Пронырой, который поймал судьбу за хвост, но так и не смог удержать. И вдруг мой рассказ прервал крик Циклопа: «Проныра, смотри!». Он показал пальцем на крышу Форта. Там сидело существо, напоминавшее горгулью, словно сошедшую со средневековых гравюр. Этой горгульей и оказался симург. Какое-то время птерозавр сидел неподвижно, а потом резко взмахнул крыльями и улетел.

А как же восприняли новость об огнях в небе мои сослуживцы? Все они разом уверовали в то, что это был долгожданный звездолет, до отказа набитый продовольствием и нашими сменщиками. Другие версии даже не обсуждались.

– Мои молитвы услышаны, – сказал отец Никон и размашисто перекрестился.

Гуччи пустил скупую слезу и немедленно полез за фляжкой, а Мира молча пожала мне руку. Даже унылая Ксюха как-то вся разом приободрилась и разулыбалась.

Но больше всех отличился Арчил – он наконец прервал свой обет молчания.

– У меня тут припрятано немного тушенки. Я приберег ее для особого случая. И… – было видно, что слова давались ему с трудом. – И вот он настал!

V

На дне

У нас были пушки и боеприпасы, шесть фляг с питьевой водой, гора протеиновых батончиков, медикаменты, три палатки, способные выдержать падение метеорита, фонари, теплые одеяла… Короче говоря, все, что нужно для семейного похода.

Но прогулочное настроение отсутствовало напрочь. Когда мои сослуживцы узнали, что за рыбкой, то есть за звездолетом, придется лезть в прорубь, в смысле – отправляться на его поиски, их энтузиазм слегка поутих. Единственный, кто с радостью встретил свое назначение, был отец Никон. Капеллан заметно повеселел и охотно принимал участие в сборах.

– Ишь как скачет, а ведь еще за завтраком жаловался на радикулит, – съязвил Гуччи.

Услышав его слова, отец Никон озорно улыбнулся и сказал:

– Молитва и пост творят чудеса, сын мой!

А вот Циклоп воспринял приказ голема в штыки.

– Никуда я не пойду. Не хочу и не пойду, так и передай Коменданту, – упорствовал он.

– Думаешь, это что-то изменит? – хмыкнул я.

– А что, если в лапы к пыжам попадем?

– Не попадем.

– А вдруг?

– Давай без вдруг.

Циклоп немного помолчал и выдал:

– Проныра, ты меня хорошо знаешь. Я не боюсь трудностей. И если уж на то пошло, и смерти не боюсь. А в плен попасть – страшно. Ты про Цирк в Поселухе слышал? В курсе, что они там вытворяют?

Я кивнул:

– Слыхал, конечно.

Цирк. На Сиротке это слово носило зловещий характер. Так пыжи называли местный аналог Колизея. Это было полуразрушенное бетонное здание, внутри которого проводились кровавые представления: публичные пытки, казни и жестокие бои со смертельным исходом.

– Раз я не такой, как вы, то уже не человек, что ли? Не мужик? Значит, и мнения моего спрашивать не надо? Не хочу и не пойду! – не желал успокаиваться Циклоп.

В эту минуту я вспомнил Сапога с этим его: «Я – мужик!», и язвительная улыбка проползла по моим губам.

– Что лыбишься?

– Так, просто… Вспомнил один анекдот, – отмахнулся я.

Мутант мне не поверил:

– Давай, рассказывай, вместе посмеемся.

– Да ну его, – скривился я и резко перескочил на другую тему. – Думаешь, мне охота куда-то переться? Думаешь, я не боюсь? Но приказ есть приказ. Или, как любит говорить наш Комендант…

– Приказы не обсуждаются – приказы выполняются, – закончил фразу Циклоп.

– То-то же.

Мутант шмыгнул ноздрями и с надеждой в голосе спросил:

– Проныра, а может, все обойдется? У нас ведь с пыжами что-то вроде нейтралитета.

– Ну да, ну да, – закивал я.

Но Циклопа ждал еще один неприятный сюрприз. Комендант запретил ему брать с собой «Герду».

– Тебе больше подойдет плазмамет. Он компактней и легче, чем твоя орясина, – пояснил свое решение начальник.

Они немного поспорили, и компромисс был найден. Комендант согласился на уговоры мутанта, но при одном условии: непомерно длинный ствол энерговинтовки необходимо обрезать.

После завершения процесса подготовки снаряжения Комендант провел с личным составом инструктаж, толкнул короткую пафосную речь и приказал всем явиться на пятиминутное богослужение в часовню. Тут же раздались возгласы недовольства, но голем, прежде не вмешивавшийся в духовную жизнь подчиненных, на сей раз был категоричен:

– Явка обязательна.

– Делать мне больше нечего, как поповские сказки слушать, – фыркнул Сапог.

– Явка обязательна, – повторил Комендант.

Сапог сложил руки на груди и сплюнул на землю:

– А то что?

– Удавлю, – сказал, как отрезал, Комендант.

Сапог было открыл рот, чтобы сказать еще одну глупость, но благоразумно передумал.

Отец Никон, взволнованный тем, что в кои-то веки ему удалось собрать под одной крышей всю свою паству, вложил душу и сердце в эту коротенькую службу. Хотя вряд ли кто-то из присутствующих слушал его слова. Все мы были погружены в себя. Кто о чем думал, догадаться нетрудно.

Гуччи очень хотел приложится к своей фляжке. Арчил прикидывал меню праздничного ужина, которым он будет угощать наших гостей. Ксюха вела тихий диалог со своими внутренними демонами. Сапог про себя крыл матом Коменданта, а заодно и всех остальных. Комендант редактировал блок походных острот и делал пометки в личных делах своих подчиненных. А вот Циклопа на службе не было. Мы не решились пригласить его, опасаясь за душевное здоровье Ксюхи. Неизвестно, какой фортель она могла выкинуть при виде одноглазого мутанта, а отъезд был уже на носу.

А о чем думал я? Даю подсказку – не о еде. Правильно – о дамочках! О, сколько у меня их было! Стройных, полненьких, молодых и в возрасте, блондинок и брюнеток, чернобровых и лишенных бровей. Была даже одна монашка… Думать о таких вещах в Божьем доме, мягко говоря, неприлично, но я ничего не мог с собой поделать. Похотливые мысли так и лезли мне в голову. И не было от них спасу.

А что за мысли роились в чернявой головке Миры? Поди пойми. Эта девушка для меня по-прежнему оставалась загадкой. Маленькая и худенькая, с короткой стрижкой под мальчика и теплыми глазами косули, она представлялась мне юнгой, по ошибке попавшим на пиратскую шхуну. Информацию о себе Мира держала в строгом секрете, а всплывших за те годы, что мы ее знали, фактов биографии едва бы хватило на некролог. Полное имя – Альмира Аль-Захра Фатхи. Работала врачом-терапевтом в дорогой частной клинике на Ио. За проявленную халатность, повлекшую смерть пациента, лишилась лицензии. Единственная вакансия, которую ей смогли предложить, учитывая все обстоятельства, – фельдшер на Сиротке.

Мира выглядела как типичная «серая мышка», которую не замечали и о которой тут же забывали, стоило ей покинуть комнату. При этом она была прекрасным специалистом, не только искусно накладывавшим швы и мастерски удалявшим зубы, но и всегда имевшим в запасе доброе слово и обладавшим просто фантастическим запасом терпения. И я знал об этом не понаслышке. Стройная, миниатюрная и молчаливая девушка стала моим верным соратником в борьбе с пагубной привычкой, переросшей в зависимость.

Именно здесь, на Сиротке, я понял, что должен раз и навсегда завязать с выпивкой и наркотиками. Под благовидным предлогом выпросил у Коменданта неделю за свой счет и, выбросив весь свой запас обезболивающих, которые принимал после операции, заперся в собственной каморе, а для надежности пристегнул себя наручниками к батарее. Ключи же от каморы и наручников я отдал Мире. В те моменты, когда боль была нестерпимой, когда я орал, как ненормальный, корчился от ломки и бился головой о стену, она всегда была рядом со мной. Мира стоически сносила все мои оскорбления и угрозы, приносила воду и еду, меняла судно. Она прошла весь этот путь со мной до конца. За что я ей буду благодарен, пока жив.

Поначалу все шло просто отлично. Тревожное нетерпение, с которым я ожидал неприятностей, нежданно-негаданно сменилось спокойствием и умиротворением. Я млел, предвкушая и представляя скорую встречу с командой и пассажирами звездолета. Да, теперь я свято верил, что это был именно звездолет, на борту которого находились наши сменщики.

Я отчетливо представлял, как дотронусь до горячей обшивки звездолета. Как тут же одерну обожженную ладонь, но не стану на нее дуть, а крепко прижму к груди. И навечно сохраню этот момент в памяти, пристроив его где-то между вкусом первого поцелуя и запахом последнего нормального завтрака.

И, что самое радостное, я наконец-то увижу людей. Нормальных людей! Среди них не будет ни рецидивистов, ни буйнопомешанных, ни мутантов. Я сразу наброшусь на них с вопросами, которые так волновали меня последние шесть лет:

– Сколько сейчас стоит большой баскет соевых наггетсов с соусом терияки в «Трехлапой жабе»? Какой длины юбки носят дамочки в этом сезоне? Продолжают ли показывать сериал «Расследования Форсети»? И если да, то чем закончилась схватка детектива Форсети и преступного гения профессора Кромарти?..

И так далее, в том же духе.

Теперь наше путешествие уже не казалось мне самоубийством. И пусть в нашем вездеходе не работала печка и было холодно, как в морге, а от шума двигателя закладывало уши, впервые за долгое время я был по-настоящему счастлив.

Наш старенький вездеход звался «Полкан». Кто и почему наградил его таким именем – неизвестно. Надпись «Полкан» была намалевана несмываемой краской на помятом боку вездехода кем-то из его прежних хозяев. Так мы с тех пор его и называли.

Невзирая на множество сварочных швов и кое-какие технические проблемы, ехал «Полкан» ходко. Высокую проходимость вездехода обеспечивали широкие стальные гусеницы, а за скорость отвечал мощный движок на водородной тяге. Спереди «Полкан» был оснащен массивным плугообразным тараном, способным пробить любые, даже самые толстые и прочные стены. Это была настоящая движущаяся крепость – неприступная и громоздкая. Несмотря на то, что старший техник Гуччин жаловался на аварийное состояние вездехода, а в особенности на провисающую правую гусеницу и доисторический водородный движок, который, по его словам, мог взорваться в любой момент.

Но нега продлилась недолго. Из плена грез меня вырвал командный рык голема:

– Проныра, Циклоп приготовиться на выход!

Комендант сидел за рулем вездехода и общался с подчиненными по громкой связи. Его металлический голос вырывался из дребезжащих колонок и, смешиваясь с шумом двигателя, превращался в настоящую какофонию, которая могла поднять и мертвого.

– Мы уже на месте? – не открывая глаз, спросил я.

– На выход! – повторил Комендант.

Я открыл глаза и увидел напротив себя Циклопа. Мутант был в полном боевом обвесе с плазмаметом через плечо. Он сидел неподвижно, как статуя, только желваки по скулам катались.

Как и все члены нашего маленького отряда, Циклоп был прекрасно экипирован. Камуфляжный костюм, броник, с кучей подсумков на нем, высокие ботинки, и наконец – самый модный аксессуар в этом сезоне: головной убор типа «каска». В руках мутант крепко сжимал энерговинтовку с укрученным стволом.

– Отлично выглядишь, – сказал я, ища глазами свой плазмамет.

Оказалось, что «Циклон» лежал у меня в ногах. Я наклонился и поднял пушку.

– Я долго ждать буду?! – снова разнеслось из колонок.

– Уже, уже, – проворчал я в ответ.

Снаружи было зябко. Над головой нависали тучи, а под ногами валялись пустые топливные бочки и другой мусор, сохранившийся еще со времен космостарателей. Всюду стелился жиденький туман и, разумеется, накрапывал дождик, куда же без него.

Я осторожно выглянул из-за вездехода и, не увидев ничего подозрительного, облегченно выдохнул.

– Чисто, – сказал я Циклопу.

Тут моя черепушка неожиданно завибрировала. Если бы я работал фокусником в шапито, то придал бы лицу загадочный вид, обнажил голову, и с радостным криком: «Фокус-покус!» вытащил бы из каски белого кролика. Но я вкалывал водовозом на Сиротке, а мои боссы были самыми отъявленными жмотами в Системе, что означало только одно – встроенная в мою каску рация представляла из себя дешевое барахло, и при включении вибрировала как бешеная.

– Доложите обстановку! – захрипел в наушниках голос Коменданта.

– На месте. Осмотрелись. Вроде все чисто, – сказал я в микрофон.

– Какая у вас видимость?

– Приемлемая.

– Добро. В двухстах метрах к югу от вас мои приборы засекли какое-то подозрительное движение. Ваша задача выяснить, что это или кто это. Дальше разрешаю действовать по обстановке.

«Разрешает он! Ну спасибо, благодетель!», – подумал я, а вслух сказал:

– Неплохо бы узнать, что мы конкретно ищем.

– Конкретно вы ищете два наряда вне очереди и строгий выговор за разговорчики в строю.

– А если это засада?

– Очень даже может быть.

– В таком случае не лучше ли нам вернуться назад? Мы же торопимся! Не так ли?

Эфир забился помехами, но после того, как я врезал кулаком по каске, связь наладилась. В наушниках снова зазвучал голос Коменданта:

– Приказы не обсуждаются – приказы выполняются. Это раз. Ваша задача: разведать обстановку и доложить. Это два. В случае опасности действуйте по обстановке. Это три. Вопросы есть? Вопросов нет.

Когда сеанс связи закончился, я обернулся к Циклопу.

– Слышал?

– Нет, у меня рация не работает, – признался мутант.

Я передал Циклопу слова Коменданта. Неожиданно для меня мутант не стал ерепениться, только покорно сказал:

– Тогда вперед.

Мы шли не спеша, постоянно оглядываясь по сторонам. Холодный ветер бил по щекам, а под подошвами, словно снег, хрустели камни.

– Проныра, в случае чего, можно, я заберу твои ботинки? – вдруг спросил Циклоп.

Меня аж передернуло:

– В каком таком случае?

– Ну, если что-то пойдет не так, – уклончиво ответил Циклоп.

– То есть, если меня убьют? – напрямую спросил я.

– Угу.

– А если я отвечу «нет», не заберешь?

– Заберу. Я это ради приличия спросил. Понимаешь, у меня ботинки старого образца, с жестким задником. Они пятку при ходьбе натирают. А у тебя ботинки нового образца, у них задник мягкий и ортопедическая стелька.

– Ты лучше не о башмаках думай, а по сторонам гляди и пушку держи наготове.

– Так я и смотрю…

Впереди раздался шум, напоминающий сдавленный стон, а скоро мы увидели и сам источник шума. Им оказался человек в лохмотьях с признаками крайнего истощения и следами побоев на лице. Несчастный висел на деревянном кресте, сколоченном из двух досок, его руки были крепко примотаны к перекладине ржавой проволокой. И никого кругом, только мусор и валуны.

– Что делать будем? – спросил Циклоп.

– Как что? Для начала надо его снять, – ответил я.

Циклоп прищурил глаз:

– А может, ну его к черту? Не наше это дело.

– Не по-людски как-то, – ответил я и, перекинув через плечо плазмамет, достал из чехла нож. – Ты прикрываешь, а я пойду разберусь.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

– Я тоже надеюсь. Если не вернусь, нашим привет передавай.

– А ботинки?

– Что ботинки? – спросил я, а, вспомнив недавний разговор, махнул рукой. – Ах, ботинки! Забирай, на том свете они мне будут ни к чему.

Циклоп ярко улыбнулся, отчего меня передернуло.

Когда я приблизился к этому бедолаге, то признал в нем Фиделя. Вблизи он выглядел еще хуже. Вся одежда на нем была порвана и перепачкана кровью и грязью. Лицо превратилось в один сплошной синяк, а на лысой башке выступали две здоровые шишки, похожие на рога. В полуметре от креста валялся его разорванный рюкзак-супермаркет.

Я в два счета срезал путы на руках Фиделя, подхватил его падающее тело и опустил на землю. Потом приподнял голову и влил ему в рот воды из походной фляжки. Старьевщик застонал и прокашлялся.

– С возвращением, старый лис, – сказал я.

На израненном лице Фиделя открылись щелочки глаз.

– Начальник, – зашевелил потрескавшимися губами старьевщик.

– Кто это тебя так? – спросил я.

– Гребаные шакалы. Ворюги. Работать не хотят, вот и грабят честных людей, – прохрипел он в ответ.

Фидель осторожно перевернулся на бок, приподнялся на локте и с сожалением посмотрел на разорванный рюкзак.

– Вот же гады, три плащ-палатки скрысили и мотопокрышку. Весь мой улов за неделю скитаний. Плащ-палатки старенькие были, а на покрышке и муха не сидела.

– Кости целы? – спросил я.

Фидель аккуратно потрогал левый бок и охнул:

– Ребро сломано, но это пустяк.

– Могу сделать тебе обезболивающий укол.

– Спасибо, не надо. Тело должно запомнить боль, так месть слаще будет.

Фидель сплюнул на землю кровью и вытер губы рукавом.

– Со спины меня вырубили, гады. Чем-то тяжелым по кумполу звезданули. Наверное, дубиной. Но я не сразу вырубился, даже кулаками помахать успел. Двух я бы без проблем уложил, но их четверо было. Победили, суки, количеством. А после трясти стали: «Где у тебя нычка с остальным добром?». «Нет, – говорю, – никакой нычки, а если бы и была, я все равно вам, козлам, ничего бы не сказал». А они: «Ты, дядя, совсем тупой или притворяешься? Мы же по-хорошему спрашиваем, а будешь артачиться, пытать станем, и ты нам все как миленький расскажешь». Целый час надо мной измывались, а потом что-то их спугнуло. Быстро вещички собрали, и врассыпную.

«Вездехода испугались», – догадался я.

– Тебя-то каким ветром сюда занесло, начальник? – спросил Фидель, поднимаясь на ноги.

– Встречным, – ответил я.

Фидель хитро посмотрел на меня, но дальше расспрашивать не стал.

1 потаскуха (рато.)
Читать далее