Читать онлайн Касаясь Пуст0ты бесплатно

ГЛОССАРИЙ

«АрКейн» – организация, основанная тридцать лет назад, до начала событий в книге. Ранее не имела названия ввиду отсутствия четких целей существования, а также постоянного руководства. После смерти Танака управление перешло к Арво Веласкесу. К членам организации причисляют, прежде всего, жителей Забытого Города и их сообщников внутри Полиса.

Забытые земли– территории, находящиеся за пределами Полиса; неосвоенные и непригодные для жизни ввиду многих причин.

КПД – коэффициент полезного действия. Процентный уровень наномашин для конкретной категории населения. КПД зависит от тяжести работы и условий ее выполнения. Недобор КПД ведет к ограничению доступа к наномашинам, а также увеличивает шансы носителя стать многоликим. КПД равен определенному количеству часов, проведенных на рабочем месте. Заработная плата рассчитывается отдельно от КПД и не имеет к нему никакого отношения.

Льготная категория населения – сотрудники министерства Безликих и министерства Правды. Из-за высокой опасности выполняемой работы, они получают наномашины вне зависимости от набранного КПД.

Министерство Безликих – охранная служба Полиса. Занимается патрулированием города; осуществляет исследовательские работы в пограничных землях. Безликие приводят в исполнение приговор, вынесенный сотрудником министерства Правды.

Министерство Благосостояния – служба, осуществляющая замену и внедрение наномашин.

Министерство ННТ– служба, занимающаяся разработкой и изготовлением наномашин.

Министерство Правды – служба, занимающееся расследование преступлений. Чтецы осуществляют допрос участников дела, а так же проводят розыскные мероприятия, способствующие раскрытию дела. «Слово магистра» позволяет чтецам чувствовать ложь в словах другого человека, а также вызывать ответную реакцию на попытку солгать в виде боли или легких спазмов.

Министерство Связи– организация, отвечающая за сетевые коммуникации в Полисе, контроль разговоров каждого абонента, в том числе внутри министерств.

Накрутчики – лица, промышляющие незаконной надбавкой процентов КПД.

Наномашины– микророботы, помещенные в тело человека для предотвращения деления души. Помимо основной функции, устройства способствуют поддержанию иммунитета человека, обеспечивают быструю регенерацию при повреждениях легкой и средней тяжести. Количество наномашин на одного человека зависит от сферы труда и предрасположенности к делению. Сотрудники министерств имеют доступ к дополнительным функциям наномашин. Специфика зависит от характера службы и типа воздействия.

Перевалочный пункт – станция безликих, расположенная в отдельном секторе для наблюдения за действиями противника.

Похоронное Бюро – организация, осуществляющая подготовку и последующую кремацию трупов.

Процентный минимум – минимальный набор наномашин, который выделяется каждому жителю Полиса вне зависимости от возраста и трудовой сферы.

Сектор – обозначение пройденного участка в Забытых землях. Как правило – это освоенные или еще исследуемые территории. Освоенные, в данном случае, употребляется в значении: пройденные, а не познанные в полной мере.

«Слово магистра»,или (в тексте) «Именем магистра»,– голосовая команда, приводящая в действие ту или иную функцию наномашин. Для каждого министерства эта команда работает определенным образом и ограничивает использование иных возможностей, доступных сотрудникам сторонних служб.

Чип – устройство, закрепленное на правой ладони каждого жителя Полиса. Отображает данные о личности, уровень наномашин в теле, а также служит пропускным устройством на предприятия с электронной системой контроля.

…в конце концов сгорит как раз то, чему должно сгореть…

Морис Бланшо «Всевышний»

Кай

25 сентября, 23:00

К ночи тучи разразились дождем. За полчаса улицы заполонило водой, как если бы центральная станция дала течь. На дороги вынесло кучи мусора, неубранных с тротуаров листьев. Люди толпами пробирались к барам, прятались под откосом крыш и навесами уличных кафе.

Сообщение об инциденте поступило в министерство около часа назад. На пересечении пятой и шестой закоротило провода одного из рекламных щитков. Участок тут же оцепили дорожная служба и подоспевшие пожарные. Пришлось бросить фургон в Зеленом квартале и добираться до седьмой улицы собственными силами. Коротким путь не назовешь, но так мы хоть немного компенсируем потраченное в пробке время.

Старые районы отличаются особым размахом. Пятьдесят лет назад, во время перестройки, дома громоздили один за другим, лишь бы переселить людей из разрушенных зон и заняться реконструкцией города. Программу восстановления свернули лет двадцать назад, но в этих «муравейниках» все еще кто-то живет. По итогам последнего собрания КПД подняли на 2,3 % для ряда должностей. Цифры незначительные, если не обращать внимания на первоначальные значения. Судя по тому, что я услышал по радио, пока мы ехали, причины у всех разные. Кто-то списывает все на нехватку ресурсов, трудности при добыче материалов для наномашин. А кто-то винит во всем рабочих, нарушающих уставные нормы, что ведет к недоработкам и отставанию от плана. Никому не хочется нести убытки, как и отвечать за них. Однако виноватый всегда найдется, и, как правило, это человек, а не компания.

– Идите все сюда,– мистер Юнг созвал всех под навес, достал планшет и указал на мигающую точку на экране.

– На этом участке была зафиксирована попытка извлечения чипа. Воздействие на устройство превысило предельные значения. Был активирован специальный режим, и подан сигнал в центральную систему. Пока неясно, с чем именно мы имеем дело: с попыткой самовольного извлечения или насильственными действиями со стороны. Но и не нам с этим разбираться. Чип все еще активен, и мы можем отследить передвижение носителя.

Мистер Юнг увеличил масштабы карты и выделил отдельным квадратом зону, которую предстоит охватить, чтобы загнать объект в угол.

– Наша цель,– он отодвинул карту в сторону и перенес на главный экран файл с досье,– Уорен Гибсон. Сотрудник производственного цеха на Пласкет-стрит. Полгода назад, за невыполнение нормы, министерство ограничило ему доступ к наномашинам. В следующем месяце ситуация наладилась. Он миновал установленный порог и прошел через замену. Однако, судя по данным, которые мы получили от руководства фабрики, Гибсону грозит второе ограничение в конце этого месяца. Это могло стать причиной, из-за которой он решил избавится от чипа. Или же…

Чтобы Юнг ни говорил, последнее дело о насильственном извлечении поступало в министерство десять лет назад. Уже давно никто не сводит счеты подобным образом. Даже в беднейших районах, где каждый второй промышляет проституцией на легальной основе, конкурентам не вырезают чипы. Человек из-за этого не умрет, а вот его обидчики вполне могут попасть под статью, может, даже под отключение. Сейчас легче отрубить кому-то руку, чем пытаться извлечь из нее чип. Несмотря на это, мистер Юнг всегда готовит нас к варианту «или-или», когда пора бы говорить лишь об одном.

– Мы разделимся на несколько групп. Каждая возьмет на себя предполагаемый маршрут, по которому мог пойти Гибсон. Те из вас, кто первым обнаружит его, информируют остальных, и мы все выдвигаемся к названной точке. Если у объекта проявится отклонение, разрешаю использовать силу, но постарайтесь не доводить до крайности. Всем все ясно?

– ДА, СЭР!

Мне достался один из тех маршрутов, где отсутствие освещения не смягчает убожество и нищету, проступающую отовсюду. Разбитые дома, разбитые дороги, замыленные грязью окна. Трудно поверить, что по ту сторону кирпичных стен может кто-то жить. У сгруженных под навесом баков столпилась кучка мусорщиков. Они ревностно тянули руки к огню и передавали по кругу нечто непонятное, и горькое, судя по гримасам. Стоило нам выйти на свет, как люди разбежались в разные стороны, позабыв о лохмотьях, ради которых «надрываются» пару раз в неделю. Их КПД один из самых низких. Но находятся те, кто умудряется недобирать и его.

– …Это третья группа, прием, – прохрипел в динамиках западающий, но вполне различимый голос,– Мы нашли Гибсона. Ждем вас на углу двенадцатого дома.

И так несколько раз, пока фраза не впечаталась в память, как чернила в бумагу.

–…Повторяю! Мы нашли Гибсона. Ждем вас на углу двенадцатого дома.

Маелз тут же побежал вперед и не останавливался до тех пор, пока разрыв между нами из пары метров не превратился в сотню. Неохотно он заставил себя замедлить шаг и с тем же «рвением» выдавить извинение. Это его первый вызов и первый нарушитель. Интерес оправдан, если не знаешь, чем все закончится; а подобные дела всегда заканчиваются одинаково. Смертью…

Отсюда до точки минут пятнадцать. Благодаря энтузиазму Маелза, мы добрались за восемь, побывав во всех возможных закоулках и дворах. Фургон, оставленный где-то между пятой и шестой, теперь мок под дождем, как и его будущие пассажиры. Свет фар неприятно бил в глаза и прокладывал мерцающую дорожку вглубь улицы.

Мистер Юнг нависал над Гибсоном, как человек над прибившимся к ноге животным. Из-за порослей бороды и потрепанного вида Гибсон, действительно, чем-то напоминал уличную собачонку. Пока не скулит, но еще немного и начнет ластиться к чьей-нибудь ноге.

– Мистер Гибсон, вам придется пройти с нами для выяснения обстоятельств случившегося. Окажете сопротивление, и мы будем вынуждены прибегнуть к ответным мерам.

Сопротивления, о котором говорил мистер Юнг, которого он и большинство безликих ждали, не было. Гибсон без лишних слов позволил надеть на себя наручники, провести в фургон и усадить на сиденье. Его правая рука на месте крепления чипа продолжала кровоточить. Гибсон прижал ее к груди толи борясь с желанием довершить начатое, толи желая справиться с последствиями своей глупости. Повреждения не такие сильные, но недостаток наномашин усложняет регенерацию.

Но так ли это важно теперь? Обязанности безликих сугубо исполнительные. Мы не устраиваем допросов, не говорим ничего, кроме дежурных фраз, большую часть которых мистер Юнг уже произнес. А Гибсону хотелось говорить, как и любому другому, оказавшемуся на его месте. Даже если сказанное им чистая правдой, мы не имеем права ему верить. Без чтеца – это лишь пустой разговор.

Поворот ключа заставил двигатель дребезжать, а колеса слегка посвистывать при движении. До министерства ехать не так долго, а если водитель ненавидит унылый треп(Гибсон в этом преуспел) полчаса легко превратятся в 15 минут.

– Приехали.

Ночью в здании особенно шумно. Повсюду слышатся хлопки дверей, звучит сигнальная тревога, наперебой идут разговоры в приемной. Почти все камеры для допросов заняты, а те, что свободны – расписаны по часам, как обед у младенца. Нам выделили восемнадцый кабинет в левой части этажа и поставили лимит в тридцать минут. Скоро должен прибыть двенадцатый отряд. Если никто не освободит камеру раньше, придется ютиться в коридоре в общей очереди.

Гибсон держался ровно всю поездку, но вид камерного стула вызвал у него непроизвольную дрожь. Такое часто случается. Смерть легко принимают лишь на словах, а, видится мне, именно она его и ждет.

Министерство, конечно же, попытается увязать его действия с «АрКейном». Но даже мистер Юнг понимает, насколько это абсурдно. Слишком небрежная работа для «АрКейна».

– Присаживайтесь, мистер Гибсон.

Уорен неуверенно шагнул вперед, вцепился в ручки стула и с тем же беспокойством, с каким шел к нему, опустился на сиденье. Безликие затянули на его груди пояс, закрепили ремни на лодыжках и запястьях.

– Кажется, я как раз вовремя.

У Дорана, какая-то особая привычка – появляться незаметно для всех остальных. Его шаги всегда слышишь самыми последними, а слова частенько до ушей вообще не доходят. Он вошел в комнату, стряхивая с куртки осевший на тканях дождь.

– Вовремя было полчаса назад, Юкнайт. Ты должен быть здесь еще до нашего приезда.

– Из-за погоды на дорогах полно аварий, да и ехать не близко. Я ведь не дома прохлаждался, мистер Юнг.

Как и большинство безликих, мистер Юнг недолюбливает чтецов. Они нужны, никто не спорит, но иногда их важность продиктована простой формальностью. Они обязаны допрашивать всех, а мы предоставлять для допроса всех. И неважно, насколько сложно это будет. Преждевременное вынесение приговора имеет много последствий, и самое безобидное из них – увольнение. Мы можем покалечиться сами, потерять товарищей, ранить невинных, но привести нарушителя к чтецу обязаны.

Хлопот было бы меньше, если бы не «АрКейн»… Когда что-то случается, они первые, на кого падают подозрения. Бывшие отщепенцы; остатки корпоративного государства.

– В министерстве чтецов больше нет? Или у Роба какая-то мания пихать тебя во все дела?

– Если есть какие-то жалобы, можете направить их в министерство Правды, мистер Юнг. А пока,– он задрал рукава куртки до самого локтя, открывая наконечник стрелы, набитый на левой руке ,– займемся тем, зачем я пришел.

До сих пор не понимаю, зачем он ее сделал. Проще было бы узнать в каком состоянии, но мы не друзья. И вряд ли будем.

– Меня зовут Доран Юкнайт. Я сотрудник министерства Правды.

Гибсон плотнее вжался в стул, и ремни на груди натянулись до предела.

– Прежде, чем мы начнем, я расскажу вам о правилах процедуры. Допрос включает в себя два вида вопросов. Одни с кратким ответом, другие с развернутым. – Доран вытянул руку вперед, раскрыл ладонь и обхватил запястье Гисбона. – Что от вас требуется, я скажу сам. Попытаетесь соврать, и я об этом узнаю. Мы будем говорить до тех пор, пока у меня не закончатся вопросы или пока я не услышу правду. Могу вас заверить, говорить я способен долго. Некоторые мои допросы длились часами. И как бы человек не пытался уйти от ответа, правда все равно выходила наружу. Однако, у вас есть выбор. Облегчить совесть безболезненно или почувствовать всю тяжесть лжи. Вам все понятно, мистер Гибсон?

Уорен утвердительно закачал головой, словно одних слов было мало, чтобы подтвердить сказанное.

– Да, мистер Юкнайт.

– В таком случае…– Хватка Дорана усилилась.– Именем магистра.

Гибсон вытянулся, будто по телу прошел электрический разряд. Взгляд его уперся в одну точку и не сходил с мелкой расщелины в стене.

– Сейчас я буду задавать вопросы с кратким ответом. Говорите только «Да» или «Нет». Вам понятно?

– Да, сэр.

– Вас зовут Уорен Гибсон?

– Да, сэр.

– Вы работаете на Пласкет-стрит, на красильной фабрике?

– Да, сэр.

– У вас были нарушения КПД?

– Да, сэр.

– Вы понимаете, почему необходимо поддерживать определенный уровень КПД?

– Да, сэр.

– Может, ты начнешь спрашивать по существу, Юкнайт?! У нас всего полчаса.

Вмешательство Юнга едва ли заставило Дорана оторваться от допроса. Единственный вопрос, который он задал и который остался без ответа:

– Хотите подождать другого чтеца, мистер Юнг? Но учтите, вам придется объясняться за такое решение лично. А что-то мне подсказывает, реальной причины отказываться от меня – у вас нет.

На этом спор можно было считать законченной. Мистер Юнг отвернулся к стене, будто только так мог забыть о присутствии Дорана в комнате. Но всякий раз, когда звучал вопрос, я ловил едва заметное движение его головы, выдающее интерес.

– Итак. Вернемся к допросу, мистер Гибсон. Зачем нужно поддерживать КПД?

– Необходимость поддерживать КПД диктуется степенью опасности, которой подвергается организм на предприятии того или иного типа. Наномашины помогают поддерживать нормальную работу внутренних систем и защищают нас от воздействия внешних факторов, которые могут негативно сказаться на здоровье человека.

– Все верно, мистер Гибсон. А еще это защищает тебя от расщепления. Или об этом вы забыли? – Хотя Гибсон находился под действием «слова», лицо его страдальчески скривилось, как если бы прямо сейчас он собирался расплакаться.– Наномашины не могут одновременно защищать твое тело и душу, если их числа недостаточно. Вы это понимаете?

– Да, сэр,– произнес он дрожащим голосом.

– Чем для обернулось прошлое нарушение, мистер Гибсон?

– Я потерял зрение на один глаз.

– Весомый аргумент, чтобы не допускать подобной оплошности снова. Вам не кажется?

– Мое нарушение сводится к жалким сотым процента. Если переводить на время – это час непрерывной работы, которую я потратил, чтобы погулять в парке. – Слезы катились по его лицу и тут же исчезали на без того мокрой рубашке.– Я хотел побыть один, хотел отдохнуть от всего, от работы, семьи, этого города.

– По-вашему, город виноват в том, что вы не выполнили норму, на которую сами же согласились?

– Они просят слишком много.

– Правда? Сколько часов в день вы работаете?

– Девять.

– Сколько это в неделю? – произнес он, и задумчиво отвел взгляд в сторону – Сорок пять, кажется. Сколько часов подработки разрешено для одного человека?

– Десять.

– Сколько из них у вас осталось в запасе на сегодня?

– Нисколько.

– То есть вы потратили их все и подумали, будто лучшим решением будет избавиться от чипа?

– Избавиться от себя,– выдал Гибсон абсолютно серьезно.– Я не хочу становиться обузой для своей семьи. Не хочу, чтобы они боялись меня, боялись, что я могу стать многоликим. Они тот месяц едва пережили. Когда я сказал, что мой левый глаз перестал видеть, они начали запирать двери своих комнат. Для них мое увечье стало неким сигналом, предупреждением, что завтра я не просто лишусь руки или ноги, а потеряю рассудок. Я не хочу, чтобы они страдали, только потому, что я не способен выполнять требования компании.

– Вы не думали сменить работу?

– Я работал красильщиком двадцать лет. Мое тело не выдержит без наномашин, которые полагались на фабрике. А работа с такой же процентной компенсацией требует обучения, денег, которых у меня – нет. Я все отдавал в семью.

Доран покачал головой и все тем же ровным голосом продолжил спрашивать:

– Вы сами пытались извлечь чип, или вам кто-то помог?

– Сам.

– Что ж, с основным мы определились, а теперь перейдем к ряду обязательных вопросов. Ответы на них либо подтвердят вашу вину, либо повесят ее на кого-то другого. Отвечайте кратко. С вами пытались связаться люди «АрКейна»?

– Нет.

– Люди «АрКейна» предложили вам извлечь чип?

– Нет.

– Вы пытались выйти на людей «АрКейна», чтобы они помогли вам извлечь чип?

– Нет.

– Вы член «АрКейна»?

– Нет.

– Процедура закончена.

Доран разжал руку, и нечто, подобное облегчению, отпечаталось на лице Гибсона. Будто пояса, удерживающие его тело на стуле, в один миг исчезли.

– Вы поступили правильно, мистер Гибсон. Те, кто не может жить по правилам системы, должны избавить других от опасности, которую представляет.

– Он ваш, мистер Юнг. – Доран махнул рукой и направился к выходу.

Говорил он сдавленно, будто с каждым словом упрашивал себя сказать хоть что-то. Лицо его побледнело, и я мог поклясться, что увидел на щеках следы от слез. Точно такие же, проступали на лице Гибсона пару минут назад.

– Юкн…– я хотел окликнуть его, хотя не понимал зачем. Он даже не поймет, что это я.

Доран достал из кармана небольшой мяч и начал перекидывать из одной руки в другую, будто этим движением расчитывал унять дрожь.

– Что ж, хорошо поработали, мальчики. Самое время заканчивать.

Мистер Юнг водрузил ладонь мне на плечо и воодушевленно протянул:

– Сделаешь это, Кай?

Меня должен был почтить его выбор, но я лишь сильнее захотел оказаться снаружи. Как и все остальные, выйти за дверь, осесть в дежурке за чашкой кофе или чая и понадеяться, что это был единственный вызов за ночь. Но мистер Юнг никогда не меняет свой выбор. Он подтолкнул меня вперед и одобрительно потянул большой палец кверху.

– За попытку извлечения чипа вам грозит высшая мера наказания – смерть. Вы сознаете степень вашей вины?

Сколько бы раз я ни произносил эти слова, я будто заново погружаюсь в свой первый день в министерстве. Тогда я думал и мыслил иначе, но ощущения загнанности и неизбежности отсались. Я распрямил руку и приложил ладонь ко лбу Гибсона.

Уорен слегка качнул головой и поддался вперед, будто давал одобрение на собственное убийство. Причин оттягивать момент больше нет. Их нет у Гибсона. Нет у мистера Юнга, выжидающего за спиной «последних слов». А, значит, не должно быть у меня. Но я все же запнулся на полуслове, и едва не оттянул ладонь назад.

– Именем магистра…

Это похоже на минутное притяжение. Смену гравитации. Внезапное падение. Тебя будто со всех сторон обдувает холодным-холодным ветром. Он жжет кожу, из-за него немеют пальцы. Ты чувствуешь движение наномашин в теле, в своем, в чужом. Как они напрягаются изо всех сил. Напрягаются сами, напрягают тебя, напрягают Гибсона. Срабатывает обратная реакция.

Волна проходит от кончиков пальцев и устремляется дальше. Импульсом она пробивается через кожу Гибсона, достигает его наномашин и настраивает их против него. Запускается последовательное уничтожение. Разрушается структура органов, лопаются вены, перестает свертываться кровь, и в конечном итоге останавливается сердце. Гибсон не издал ни звука. Он обвис на стуле, будто из него выкачали весь воздух. Кое-где под кожей еще прослеживалось мерцание наномашин, но скоро и оно исчезнет. Потухнет, будто перегоревшая лампа.

– Отлично, молодец, – мистер Юнг стукнул меня по плечу и одобрительно улыбнулся. Маски на нем уже не было и он настойчиво тянул руки к моей – Давай, парень. Дай себе немного воздуха

Я остановил его прежде, чем он коснулся маски и плотнее прижал к лицу. Может, я и не умер, как Гибсон, но чувствую себя немногим лучше.

– Не хочешь, так не хочешь,– произнес он снисходительно— Сходи в душ, освежись. Мы все промокли до нитки. Нечего морозиться в сырой одежде. До конца смены еще 5 часов.

– Как скажите.

Наномашины, чтобы на первый план ни ставили, прежде всего средство подчинения, ослабления и уничтожения. Они исцеляют до тех пор, пока человеку хватает выработки. Пока он оправдывает траты государства на его оснащение. У безликих нет проблем с заменой наномашин, но всегда есть проблемы из-за их использования. Каждая процедура убивает от тридцати до сотни наномашин. Смешные цифры при единичном использовании, но не при постоянном обращении. Тело просто не успевает восстановиться. Кожа начинает шелушиться, отслаиваться, и в какой-то момент, вместо пальцев ты видишь обугленные палки с почерневшими ногтями и исходящим от них дымком. Я не знаю, ни одного безликого, которому бы посчастливилось за месяц вынести меньше 10 приговоров.

В душевой не было никого, кроме пары человек, да и те в скором времени ушли. Я повернул кран с горячей водой, в который раз надеясь, что кипяток перебьет последствия процедуры. Но озноб никуда не ушел, а голова «легче» не стала. Продолжает пульсировать, как проклятая….

– Он снова попросил тебя?– Я не слышал, как Тернер вошла и придвинулась ближе к стене, чтобы не забрызгать туфли.

– Вы в курсе, что это мужская душевая?

Она лишь усмехнулась и продолжила говорить с привычной ей враждебностью.

– Я помню тебя, когда ты еще в подгузники гадил. Так что прояви уважение к человеку, который подтирал тебе задницу.

– Будто вы делали это за просто так. – Я по-прежнему стоял к ней спиной и не видел лица. Но, уверен, в это момент, оно скривилось, как если бы я отвесил Тернер хлесткую пощечину. – Надеюсь, отец по достоинству оценил ваши старания?

Вопрос повис в воздухе, вместе с горячим паром. От дальнешего разговора это не избаивло, но дышать, определенно, стало тяжелее.

– Количество проведенных тобой процедур больше, чем у других членов отряда. Тебе стоит напоминать Юнгу об этом почаще.

– Он мой командир. Когда он приказывает, я должен подчиняться.

– Ты же понимаешь, что он не станет относиться к тебе лучше, если ты будешь во всем ему потакать?

– Да. Но так я просто сын предателя, а начну препираться, и он подпортит мне жизнь куда больше.

– Я поговорю с ним.

Я снял полотенце с вешалки, обмотал вокруг пояса и вышел к ней.

– Вы уже говорили и не раз. Мы с вами в одинаковом положении. Юнг исполняет ваши приказы ровно так, как считает нужным. Вы для него напарница предателя, даже если в настоящем занимаете должность главы министерства.

– Да, подпортил Джон нам жизнь,– она говорила без зла, но от этого слова не звучали мягче.

– Вы ведь знали, кто он, но продолжали с ним работать.

– Если ты таким образом намекаешь на мою связь с «АрКейном», то не выйдет. Я была слишком увлечена твоим отцом, чтобы дать своим подозрениям ход. Ну, а ты?

Вопрос бесполезный, учитывая, сколько прошло лет.

– Как вы думаете, раз я все еще здесь?

Она взяла меня за руку и повертела из стороны в сторону ладонь (будто за все это время не успела в деталях рассмотреть ее).

– Ты Смит, но ты не обязан нести ответственность за поступки Джона. А позволяя Юнгу помыкать собой, ты признаешь отсутствующую вину.

Я высвободил ладонь из ее рук и направился к шкафчикам с одеждой.

– Хотите, чтобы я кричал, какой он ублюдок, на каждом углу? Или, как мой брат, подал прошение на смену фамилии?

– Нет, я лишь прошу не ассоциировать себя с ним. Я знаю, вы были близки. Но помни, что именно он выбрал – и это был не ты.

– Не забывайте и вы о его выборе.

Я вышел из комнаты вскоре после Тернер. Волосы еще не успели обсохнуть, а в дежурной снова раздался звонок. Еще пять часов…Еще пять часов…Повторил я про себя, натягивая маску.

Информационный блок министерства

Министерство Безликих

Глава министерства: Эмили Тернер.

Наименование сотрудников: безликий.

Устройство министерства: глава министерства; отдельные отряды комплектацией по десять человек и во главе с командиром, назначаемым исходя из выслуги лет.

Назначение министерства: охрана города; исследование заграничных земель с целью выявления и предотвращения вражеской активности на оставленных территориях; исполнение наказания.

Особые умения сотрудников: «слово магистра»(используется для дезактивации наномашин в теле человека; ведет к летальному исходу).

Форма одежды: экипировка министерства, состоящая из комплекта: черные штаны, черная кофта с вышитыми на правой руке инициалами и номером отряда, за которым закреплен сотрудник. Также в комплект одежды входит специальный жилет для ношения рации и иных приспособлений, необходимых для работы безликого; белая маска со встроенным датчиком, искажающим голос и делающим недоступным распознавание личности безликого для других людей.

Срок службы: не более 30 лет.

2

Доран

26 сентября,07:30

Где-то рядом зазвонил будильник. Сколько бы я ни размахивал рукой, в надежде смахнуть его со стола, ладонь, будто нарочно проскальзывала мимо. Лишь когда я открыл глаза и нашел себя на полу вместо ожидаемой кровати, все встало на свои места.

Я уснул прямо в коридоре, с грязным ботинком в руке. Хорошо хоть, дверь додумался закрыть, а вот стянуть мокрую одежду ума не хватило. В квартире и без того продохнуть нечем, теперь еще и сыростью воняет.

Кое-как я доковылял до спальни и выключил, наконец, будильник. На столе черти что. С отчетом, похоже, придется повременить. Голова раскалывается. Я бросил одежду в общую кучу, скопившуюся за неделю, и встал под душ. Мысли роятся в голове, будто мошкара над мусорным баком. В отражении зеркала, я вижу себя лишь номинально, а вот куда реальнее – его. С последнего допроса прошло всего четыре часа. Потребуется около суток, чтобы «выветрить» Гибсона из себя; потребуются сутки или новый допрос, который меня и без того ждет.

Для процедуры «чтения» трудно подобрать сравнение, разве что поставить ее в один ряд с простудой или инфекцией; все зависит от сложности протекания. Бывало, я не мог вдохнуть без жуткой боли в груди и спазма по всему телу, так что небольшой жар, который есть сейчас,– просто ничто. Куда больше меня донимает ощущение чужого внутри. В момент соединения наномашин ты будто подключаешься к другому человеку. Не становишься им, но чувствуешь его. Ощущаешь колебания его чувств, малейшее сокращение мышц, внутреннее замешательство.

Чтец не видит чужих мыслей, но он знает, когда мысли противоречат чувствам; ощущает смену состояний, торможение реакций или, напротив, их ускорение. Магистр мог бы добиться большего с нынешними технологиями. Но основа общества – человеческий труд, и большего ему не нужно. Иначе мы придем к тому, что было 50 лет назад. Праздная жизнь ввиду расширенных возможностей.

На кухне, как и во всем доме, порядком и не пахнет. Я отыскал в раковине более или менее чистую кружку и плеснул в нее остатки вчерашнего кофе. На экране шла трансляция из министерства Благосостояния. Я опустился на стул и прибавил громкости, чтобы хоть чем-то перекрыть шумы в голове.

«…– Скажите, мисс Андерсон,– голос диктора эхом разнесся по комнате,– недавний рост КПД для некоторых категорий лиц связан с нехваткой ресурсов? Или же существуют иные предпосылки для поднятия нормы?

– Насколько мне известно, Бартон, на данный момент, мы не испытываем сложностей с добычей ресурсов и последующей их переработкой для создания наномашин. Рост КПД связан с возросшей востребованностью некоторых специальностей. Нас не могут не радовать стремления людей улучшить как собственную жизнь, так и жизнь Полиса. Однако…

Пару раз я сталкивался с Андерсон в министерстве. Чего ей точно не требовалось, так это брать паузы в разговоре. Если тишина между нами все же наступала, это означало лишь одно: особую важность сказанного и необходимость эту важность подчеркнуть. Вот и сейчас она замолчала, мысленно отсчитывая секунды перед новым вступлением.

Три, два, один…Первым идет наигранный вздох, затем оговорка, якобы сделанная из-за сбившегося дыхания, а после наступает долгожданное продолжение.

– …Однако, ни одно предприятие не может предоставить новые места, не меняя условия найма. Рост КПД это, прежде всего, страховка для организации. Если кто-то решит пренебречь общими нормами, производительность не должна пострадать. Невыполнение плана вносит дисгармонию в работу организации, не говоря уже о последствиях для общего рынка и других рабочих. Наша задача уберечь общество от халатности сотрудников, нацелившихся на зарплаты покрупнее.

– Несомненно, вы говорите правильные вещи, мисс Андерсон. Предусмотрительность и своевременное устранение проблемы гарант успеха. К тому же подобные меры стимулируют население более серьезно относиться к своей работе и понимать соразмерность платы и возложенной на человека ответственности.

– Вот именно! Вы не хуже меня знаете, что люди зачастую не понимают опасности, которую влечет за собой утрата наномашин. А ведь их число в организме напрямую зависит от характера и сложности выбранной человеком работы. Чем сильнее влияние среды на тело, тем больше наномашин требуется и тем выше КПД.

А как же льготники, мисс Андерсон? Хочется спросить, но вот уже слышатся знакомые слова, и мне не остается ничего другого, кроме как принять поражение и похлопать победителю нашей кухонной схватки.

– …Есть категория лиц, чьи затраты трудно измерить какими-то конечными цифрами. Такие люди, как чтецы, безликие, относятся к льготной категории населения и оснащаются иным образом, из-за чрезмерной опасности своей работы.

—Лояльность министерства трудно переоценить, мисс Андерсон. Ведь на каждом производстве для «прогульщиков» существует специальные дни для подработки. Таким образом, сотрудник может нагнать недостающий процент КПД, или попросту получить лишнюю монетку в карман.

– Да, люди часто забывают, что их зарплата и КПД – отдельные друг от друга категории, но добываются одним путем – их трудом. Создание наномашин отнимает много ресурсов и времени, которые мы не готовы и считаем не правильным тратить на тех, кто не хочет платить нам тем же. Пренебрежение уровнем наномашин в теле делает вас не только уязвимыми для разного рода болезней, но и может спровоцировать деление души.

Как по учебнику. Вы определенно были отличницей, мисс Андерсон.

– …Министерство снабжает всех, когда-то подвергшихся делению, а это, как мы знаем, 65% населения, тем минимумом, который не дает душе разорваться. Но этого может оказаться недостаточно, чтобы сдержать все бреши, когда ваше тело окажется под атакой блокируемых болезней. Именно поэтому так важно, чтобы люди понимали всю опасность своего положения и ответственность, которую они на себя возлагают, отказываясь следовать установкам министерства. Борьба с Корпорацией все еще продолжается, и о, возможно, не закончится никогда. Мы должны смириться с тем, что имеем, и приложить все усилия, чтобы те несчастья, поразившие наших отцов, матерей и всех, кто был участником общества Протея Аккермана, не повторились.

– Но человек ведь может жить без наномашин?

– Да, но он должен понимать, что враждебная среда как снаружи, так и внутри, не позволит ему существовать с тем же размахом, что и при наличии наномашин. Любое благо достигается путем приложения усилий всех без исключения. Если мы не будем работать как один слаженный механизм, чтобы обезопасить, прежде всего, себя и своих близких, мы придем к тому, что случилось пятьдесят лет назад. Помните, подвергая опасности себя, вы подвергаете опасности всех.

– Но если опасны лишь потомки многоликих, к чему расходовать наномашины на бывших единичников? Они не пользовались продуктами Корпорации, а значит, чисты и не опасны.

– Вы рассуждаете с позиции полувековой давности. Тогда, действительно, от нас не требовалось тратить ресурсы на тех, кто в них не нуждается. Но прошли годы. Люди имеют свойство плодить других людей. В условиях глобальной катастрофы едва ли кого-то волновало, с кем именно он скрещивается и каковы будут последствия такого сношения. Однако, если бы мы стали об этом задумываться, встал бы вопрос дискриминации, от которой мы всеми силами хотели уйти.

– Что ж…Не могу с вами не согласиться. Надеюсь, мои вопросы не были слишком бесцеремонными.

Андерсон снисходительно вздохнула, опустила ладонь на плечо репортера и с тем же пониманием произнесла:

– Что вы, я здесь как раз для того, чтобы отвечать на провокационные вопросы и не оставлять наших граждан в неведенье.

– Спасибо за интересный разговор, мисс Андерсон. А с вами был репортер центрального телеканала Джейми Бартон, не переключайтесь.»

Качество жизни всегда зависело от человека. Раньше для этого требовалось ходить в аптеку, ездить по врачам, заглядывать время от времени к сшивателям… Сейчас в каком-то смысле стало проще. КПД – это твоя медстраховка, требующая ежемесячной платы. Не внесешь пару пени – не получишь нужное количество наномашин, рассчитанное именно для тебя, именно для твоей работы и твоего образа жизни. Не получишь нужное количество – сляжешь с болезнью или травмой, которая может закончиться смертью. А что куда хуже, спровоцируешь расщепление души.

На часах 07:55. Я пролистнул новостную ленту и остановился на списке нарушителей, пойманных за последние сутки. Шестьдесят пять человек. Из них только двадцать попали под отключение. Остальные либо ожидают повторного допроса, либо отпущены за отсутствием доказательств вины. Не так плохо, если смотреть на те же показатели неделю или две назад. Можно даже подумать, будто преступность идет на убыль и большинство арестов производится из предосторожности, а не из реальных оснований.

Я пролистнул примерно половину прежде, чем наткнулся на фотографию Гибсона в общем списке.

Уорен Гибсон.

Тип преступления: попытка извлечения чипа.

Время начала/ окончания допроса: 01:55–02:20.

Имя чтеца: Доран Юкнайт.

Приговор приведен в исполнение в: 02:28

Исполнитель: Кай Смит.

Кай Смит… Я будто впервые слышал это имя. После допроса любая обыденность воспринимается иначе. Но ничего, уже завтра я об этом не вспомню.

На столе зазвонил телефон. Я сбросил вызов и перевернул аппарат экраном вниз. В это время Фил звонит с одной целью: «убедиться, что я опять опоздаю, и ему придется пропустить восьмичасовой автобус мимо». Кажется, ему доставляет особое удовольствие тыкать меня в ошибки. Прямо как отцу…

Я допил кофе, стянул с вешалки куртку и вышел из квартиры. Снаружи, у соседнего подъезда, припарковался фургон «Благосостояния». Белые халаты окружили миссис Браун и что-то пытались ей доказать, не снимая улыбки с лица. За пару минут, что я наблюдал за ними, разговор быстро сменился действием. Миссис Браун получила форму для заполнения, и после пары росчерков в планшете фургон заскользил дальше по дороге.

Я не успел сделать и пары шагов, как услышал за спиной:

– Малыш Доран. Давно не виделись.

Миссис Браун двинулась мне навстречу, переваливаясь с ноги на ногу, будто огромные мозоли мешали ей идти нормально.

– Зачем они приезжали?

Она непонимающе глянула назад, откуда совсем недавно стартовал фургон министерства, и снисходительно улыбнулась.

– Они то…?Видишь ли, мне уже достаточно лет, чтобы перестать гнаться за жизнью и попробовать просто пожить. Пусть и недолго – Добавила она куда более громким голосом, словно хотела подчеркнуть особую важность последнего.– Две недели назад я подала заявление на увольнение. И, поскольку новой работы я не искала, министерство решило лично убедиться, что я понимаю последствия своих действий. Вернее, своего бездействия. Наработанного КПД мне надолго не хватит. А без замены уже в следующем месяце твоя старушка начнет сдавать позиции.

Она подмигнула правым глазом, чтобы придать ситуации легкости, которую сама не чувствовала.

Я бы сказал, что сожалею, но не уверен, что именно это ей нужно; и я не уверен, что найду у себя это сожаление. Среди множества чувств, перебивающихся во мне сейчас, сильнее всех стремление убежать. И я бы осуществил его, если бы Мэри не обхватила меня за локоть и не притянула ближе к себе.

– Они правы. В вашем возрасте и при отсутствии наномашин…

Миссис Браун ткнула меня в плечо и наигранно засмеялась.

– Ну, ты и грубиян. Я это прекрасно знаю. Сейчас в любом возрасте без наномашин людям приходится туго. Организм разучился бороться, вернее, не может делать это также эффективно. Знаешь…– Она задумчиво отвела взгляд в сторону и посмотрела на меня уже без притворства, которого держалась.– Мне было двадцать, когда произошла смена власти. Я не успела внедрить имплант, но успела понаблюдать за людьми, одержимыми внедрением. И я не скажу, что главное безумие мы уже пережили.

– Думаю, будь вы многоликим, говорили бы иначе.

Она отстранилась от меня и как-то по-детски сжала губы.

– Может, ты и прав. – Видимо, она заметила, как метались мои глаза, или, что более очевидно, услышала звон разрывающегося телефона. Разговор внезапно ускорился.– Я хотела поговорить с тобой об этом позже, но не в моем положении откладывать.Ты придешь на мою кремацию, когда бы она ни случилась?

Я сказал «ДА», но не знаю, почему именно. Потому что действительно хочу быть там? Или потому что уже не мог игнорировать звонки Фила?

Как бы то ни было, мое «Да» позволило мне, наконец, уйти. Миссис Браун работала в министерстве Правды, сколько я себя помню. Она следила за мной, пока отец проводил очередной допрос, а мама разрывалась между ННТ и своей работой на «АрКейн».

Эта женщина заменила мне мать, а я не могу понять, хочу ли идти на ее похороны. Я в принципе не понимаю себя. Я не знаю, какой я без других; без чужих чувств, эмоций, переживаний. У меня есть имя. Но вся моя история завязана на историях других. Я не успеваю жить. Не успеваю понять жизнь. И рассуждать о ней – все равно, что декламировать выписки из учебников. Это не плохо и не хорошо. Но, опять же, откуда мне это знать?

Фил стоял на остановке, немного поодаль от собравшейся толпы. На мои опоздания он всегда реагирует одинаково – молчит и ждет, когда я извинюсь. А я, обычно, успеваю залезть в автобус прежде, чем придется открыть рот. Сегодняшний день не стал исключением. Стоило водителю подкатить к остановке, люди кинулись к дверям и потянули нас за собой. Началась бесконечная ругань за места и совместные нападки на водителя.

– Ты не пришел на вчерашний концерт. – я мог бы сделать вид, будто не слышу его (с орущей толпой, это легко); но Фил не из тех, кто переспрашивает, или свыкается с молчанием. Он бы задавил меня своим немым упреком и постоянным подталкиванием в бок.

– Извини. Я работал.

Больше моего опоздания его заботит пропуск концерта. Единственное выступление Фила, на котором я был, проходило два года назад. Не то чтобы я не люблю юмор, скорее, я его не понимаю. А юмор в исполнении Фила требует особого умственного напряжения, к которому в конце дня я просто не готов. Поначалу он обижался, но вскоре понял, что у меня нет времени ни на что, кроме как на сон, еду и редкие прогулки куда-то, куда уже и ходить-то не хочется. Однако это понимание не исключает надутых губ и уклончивого тона, которым он снабжает каждое свое слово.

– У министерства что, больше чтецов нет?

– Только не начинай…Если хочешь поговорить о моей работе, лучше не надо.

– А о чем нам еще разговаривать, если ты только ей и занимаешься?

Он не пытался оскорбить меня, по крайней мере, до этого не пытался. У меня нет причин воспринимать его слова всерьез. Вот если Фил начнет извиняться, я изменю свое мнение. Но он лишь отвел глаза и какое-то время молча буравил взглядом окно.

– Кем он был…?

Раньше он никогда не спрашивал меня о работе; он видел ее последствия, и этого хватало, чтобы утянуть нас либо в долгое молчание, либо в череду споров.

Мы познакомились с Филом случайно. В один из вечеров я зашел в бар, чтобы перекантоваться часок другой перед новым вызовом. Легкая музыка и чье-то рыгание на фоне, показались мне отличной альтернативой будничным мыслям. Но ни бренчания гитары, ни отборных ругательств я так и не услышал в тот вечер. Зато пропустил мимо ушей целый ансамбль шуток. Фил подсел ко мне за стол после выступления и спросил: «Неужели вам ничего не понравилось из программы?». Я понятия и не имел, о чем он и продолжал тянуть виски. Вот сейчас, самое время вызвать меня на допрос, крутилось в мыслях, когда в ответ на молчание Фил пустился повторять шутку за шуткой. Его попытки рассмешить меня вызвали у меня интерес уже к самому Филу. Он готов был потратить весь вечер, лишь бы выудить из меня хоть один смешок. И он его получил. Правда, списал все на алкоголь, который я выпил в огромном количестве.

Если подумать, все отношения в моей жизни начинались схожим образом. Кому-то случайно приходило в голову заговорить со мной, ну а я просто не мог уйти от этого разговора или не имел достаточного повода. Повод всегда давало министерство, отец, что-то из ряда вон выходящее, что позволяло уйти без лишних препираний.

Мне нравилось встречаться с Филом хотя бы потому, что говорил в основном он, а я необязательно должен был слушать. К тому же он из тех людей, которые понимают важность чего-то, но не признают жертв ради его достижения. В моем случае важность работы чтеца и жертв для ее выполнения. Я помню, зачем поступил в министерство. И это «зачем» все еще помогает мне не склоняться пред такими людьми, как Фил.

– Красильщиком на заводе. Пытался извлечь чип.

– Сам?– Его удивление казалось естественным, но я не мог найти оправдание страху, который проступил на его лице.

– Да, сам. Он не собирался убегать, как большинство людей в подобных случаях.

– Зачем тогда?

– Не все ли равно, Фил? – Он рассеяно пожал плечами, но взгляда от меня не отвел, все еще ожидая ответ.– Не хотел обременять других, если начнется распад. Сегодня я еще поговорю с его семьей и знакомыми. Но вряд ли что-то из сказанного свяжет его с «АрКейном».

– Считаешь, он сказал тебе правду?

– Он не мог сказать ничего, кроме правды.

Фил усмехнулся, стукнул меня по плечу и произнес:

– Конечно.

Дождь стучал по окнам всю дорогу. Когда настало время выходить ливень накрыл город непроглядной пеленой, и не было слышно ничего, кроме шума ударяющихся о землю капель.

На развилке между министерства Фил остановился и кинул взгляд назад на бегущих к дверям связистов. Время близилось к девяти и у центрального входа, будто муравьи, толпились опаздывающие.

– Вот и пришли.– Мне показалось, я услышал грусть в его голосе, но, подняв глаза, застал все то же улыбающееся лицо.

– Как думаешь,– произнес он, поднимая взгляд к небу,– мы когда-нибудь сможем перестать бояться расщепления?

– Если только снова станем пустыми.

Мы оба усмехнулись, и в тот же момент я почувствовал крепкий хват на спине. Фил притянул меня к себе и обнял. Это было по меньшей мере странно, и думаю, Фил сам это понимал, но хватку не ослабил.

– Фил? – пробубнил я ему в плечо.

– Постоим так еще немного, пожалуйста.

Он сжимал меня так сильно, что я едва не упал, когда он все же решил меня отпустить.

– Я рад, что у меня есть такой друг, как ты, Доран.

Молча он развернулся и ушел, не дожидаясь ответа, будто заранее знал, что не получит его. Какой-то время я пытался найти в его словах смысл, но поднявшийся холодный ветер перетянул все внимание на себя. Я застегнул куртку плотнее и зашагал в противоположную сторону.

Информационный блок министерства

Имя: Кай Смит.

Возраст: 29 лет.

Рост: 185 см.

Цвет волос: темный.

Цвет глаз: карий.

Информация о ближайших родственниках: Джон Смит(отец), Анна Смит(мать), Мейд Смит(мл.брат).

Место работы: министерство Безликих.

Должность:безликий.

Количество лет в должности: 8.

Количество заграничных экспедиций: 71.

Число приведенных в действие приговоров: 69.

Нарушения статуса КПД: нет.

Настоящий статус: жив.

Последнее обновление данных: сентябрь ХХХХ года.

3

Доран

26 сентября, 08:15

Во время дождя министерство Правды заносит туманом. На виду остаются лишь мелкие вкрапления окон и несуразные деревья, высаженные то тут, то там по всей территории. Газон заливает водой, и редкие проблески травы пробиваются лишь у самого входа, где под скатом крыши горит единственный фонарь.

Внутри здания так же тихо, как и снаружи. Если бы я не сталкивался с этой тишиной каждый день, подумал бы, что забрел на какую-нибудь стройку или заброшку. Министерство не выглядит рабочим, с какой стороны не посмотри. Я тряхнул головой, и осевшая на одежде влага разметалась в разные стороны. За спиной послышалось постукивание каблуков и отчетливое покашливание. А я ведь даже не дошел до лифта…

– Да, Диана?

– И тебе доброго утра, Юкнайт.

Она вышла из-за стойки с планшетом в руках и многозначительно постучала по экрану.

– Отметиться не хочешь?

Она могла бы сделать все сама, но характер Дианы не позволит ей упустить возможность помыкнуть кем-то. При всех многочисленных обязанностях табель посещения – единственная вольность, которую она может себе позволить в отношении кого-то другого.

– Конечно.

Как бы это ни раздражало, пришлось вернуться к стойке, забрать планшет и заняться тупым проставлением галочек в колонке.

– Извини, я не заметил тебя, когда входил. Думал подойти с формой позже.

– Не заметил? – раздраженно протянула она и тут же поправила себя; придала голосу большей беззаботности, но ядом спрыснуть не забыла.– Впрочем, как и всегда.

– Разве я что-то обещал тебе, Диана?

– Нет, моей ошибкой было что-то ждать от тебя. Мама говорила не связываться с вашей семьей.

– И чем же ей не угодила моя семья?

– В основном только твоя мать…– она притворно прикрыла рот рукой, будто слова вырвались совершенно случайно, а не готовились для первого же удобного случая.

Еесли бы я ждал извинений от каждого, кто добрым словом помянет мою мать, у меня бы не осталось времени на работу.

– Все не может угомониться? Эмили стоит приглядеться к себе. Ведь будь она повнимательней, безликие раскрыли бы Джона намного раньше.

Диана буквально вырвала планшет у меня из рук и принялась заполнять оставшиеся колонки сама. Она любит говорить правду, но лишь ту, которая удобна ей. Единственный раз, когда это принесло нам обоим пользу, я оказался у нее в постели. Однако, чтобы вынести ее характер, одного секса мало.

И теперь при каждой встрече она пытается делать вид, будто мое безразличие ее не трогает и, более того, забавляет. Собственно, как и комментарии в адрес ее матери. Я не успел досчитать и до десяти, как тема разговора резко сменилась.

– Слышал о миссис Браун?

– Да, она рассказала мне сегодня утром.

– Ей повезло. Многоликому бы такого не позволили.

– Многоликий бы себе такого не позволил.

– Сказал чтец, который ежедневно сталкивается с обратным.

– Я сталкиваюсь с усталостью людей, а не с их желанием кому-то навредить.

– Усталостью? – Ее голос так и сквозил усмешкой, хотя внешне она едва ли изменилась в лице.– Скорее, уже с ленью и безответственностью. Министерство уравняло людей и многоликих. Уравняло во взаимной ответственности друг перед другом. И если кто-то один ставит под угрозу другого, он либо делает все, чтобы исправить положение, либо не делает ничего. И вся разница между нами проявляется в том, когда тот, кто не делает ничего, является многоликим. Твои слова, Юкнайт.

– Да, все верно.

Я был немного растерян из-за собственной неуверенности. Должно быть, чувства Гибсона проникли в меня глубже, чем я думал. Если бы я допрашивал его в начале месяца с максимальной концентрацией наномашин, такого бы не случилось.

– Браун и меня позвала на кремацию. Все-таки она была моей наставницей целых десять лет.

– Только не делай вид, будто тебя печалит ее уход. Мы оба знаем, как ты хотела должность главного секретаря.

Диана довольно улыбнулась, и от недавней злобы не осталось и следа.

– Я и не пыталась. Жаль старушку, но это ее выбор.

– Не забудь ей об этом напомнить, если встретишь.

Она вернулась за стойку в том же приподнятом настроении, с которым встретила меня; игриво покрутила волосы и собиралась что-то добавить(несомненно, остроумное), но остановила себя прежде, чем слова все испортили бы. Диана может быть милой, и ее внешность к этому располагает. Но одним невинным взглядом и слащавым голоском не перекрыть свою истинную натуру.

Я поднялся на лифте до шестого этажа и почувствовал облегчение, оказавшись перед дверью кабинета. Внутри стояла непривычная духота. Как назло, раму заело и пришлось немало постараться, чтобы открыть окно. Весь взмокший, я опустился за стол, притянул планшет и уже приготовился писать отчет, как в дверь постучали. Диана вошла первой и взглядом указала на присутствие кого-то за спиной.

– Миссис Гибсон, это Доран Юкнайт, чтец, ведущий дело вашего мужа.

Женщина менялась между дверью и коридором, и с не особой охотой качнула головой. Пока Диана не подтолкнула ее, миссис Гибсон топталась на месте, будто собиралась уйти в следующую же секунду.

– Я оставлю вас. Сообщи, когда закончишь, я пришлю к тебе следующего.

Уход Дианы не предал ей смелости, но поставил перед необходимость говорить самой.

– Вы рано. Я ждал вас лишь через полчаса.

– Извините за беспокойство. После звонка министерства я себе места не находила. Сами знаете, что делает отсутствие информации с человеком.

Я указал ей на стул, и она без всяких возражений приняла предложение. Шляпа, которая ранее мешала рассмотреть ее лицо, теперь лежала на коленях. Знакомый испуганный взгляд и плотно сжатые губы. Привычные атрибуты, как жертв, так виновных. Еще немного и начнет мять в руках перчатки.

– Поступок Уорона…– она утерла нос краем перчатки и, скорее желая оправдать себя, чем вступиться за мужа, произнесла: – Поступок Уорона нас всех шокировал. Мы и подумать не могли, что он….

Я остановил ее прежде, чем она успела пуститься в подробности, и протянул раскрытую ладонь. Она знала, что это значит, но не решалась протянуть руку в ответ. На лице ее появилась та самая улыбка, после которой обычно благодарят за все и уходят.

– Я не могу вас слушать без этого, миссис Гибсон.

Она понимающе кивнула, но руку по-прежнему держала при себе.

– Вы знакомы с правилами, миссис Гибсон?

Она тяжело вздохнула и заговорила так, будто слова сначала требовалось прожевать, прежде, чем выдавать их кому-то. Они выходили из нее частями, и с трудом сходились в одном предложении.

– Я должна отвечать честно. Кратко или полно, вы скажите сами…Главное, честно.

– Все верно. – Ободренная похвалой, она заулыбалась, как школьница, получившая хорошую отметку.– Ложь будет сказываться, прежде всего, на вас. Сначала вы почувствуете легкий укол, затем, если продолжите врать, или пытаться свести ответ к простому «Да» или «Нет», покалывание усилится. Мы будем продолжать до тех пор, пока у меня не иссякнут вопросы.

– Да, да. Я все понимаю.

Она сложила на краю стола перчатки и протянула мне руку. Момент установления контакта всегда одинаков, и к нему одинаково трудно привыкнуть. Это как касаться оголенных проводов и надеяться, что на этот раз тебя не ударит током. Считается, что во время чтения наномашины затрачивают столько же энергии, сколько при лечении тяжелой простуды или мелкого перелома. Если переводить на человеческий язык, я «болен» всегда.

– Начнем с простого. Отвечайте кратко. Ваше имя – Кларисса Гибсон?

– Да, сэр.

На вопросы она отвечала ровно, без всякого замешательства, пока дело не дошло до самого главного. Я почувствовал легкое напряжение, сопровождающее каждое ее слово; напряжение, незаметное для того, кто лишь смотрит на человека и не ощущает его дискомфорта. Я бы не назвал это ложью, скорее не совпадением ожиданий с действительностью. Кларисса говорила одно, но думала совершенно иначе. И ее злоба на себя, на мужа, на кого-то еще, о ком я не успел спросить, просачивалась в меня все глубже.

– Вы знали о планах мужа избавиться от чипа?

– Я предполагала, что он может…– Лицо ее скривилось от боли, прошедшей через все тело. Она невольно поежилась, попыталась встать, но не смогла; я чувствовал это желание внутри нее, как оно сталкивалось с чем-то непреложным, непреодолимым по своей сути – со «словом магистра».

– Отвечайте конкретно на вопрос. Не уходите от темы.

– Нет. Я не думала, что он на такое решится. Думала, он попытается выйти на накрутчиков после того случая с недостачей КПД. Уорен ведь из многоликих. Его отец имел два импланта, когда пятьдесят лет назад случился разрыв.

– И он нашел накрутчиков?

– Нет. Я следила за ним, мы все следили. Уходили раньше с работы, брали подработки, лишь бы не оставлять его одного. Если бы кто-то пострадал из-за того, что я не доглядела за ним, я бы себе не простила.

– Почему он недобрал КПД в прошлый раз?

– Он допустил ошибку. Хотел сделать сверх нормы, чтобы получить прибавку к окладу, но поспешил и перепутал составы. Я не очень понимаю в терминологии, сэр, поэтому скажу простым языком: он испортил товар, который должен был этим же вечером направиться на другой склад для дальнейшей обработки. Партия была небольшой, но на фабрике все под учет. Уорену пришлось не только заплатить за расходники, но и пожертвовать теми процентами КПД, которые он получил за потраченные часы.

– Он часто пользовался дополнительными часами, чтобы достичь минимума?

– Постоянно.Я говорила ему, что однажды, когда часы ему действительно понадобятся, он не сможет ими воспользоваться и нужно поберечь время. Но он не слушал. Считался только с собой, и плевать на семью!

– Вы знаете, чем он занимался в свободное время?

– Ничем. Уорен будто бы ни к чему не стремился, даже мы, его семья, перестали быть ему интересны. Он оказался слаб.– Последние слова она прошептала, будто делилась чем-то сокровенным и желала оставить это в тайне.

– В последнее время вы не замечали в его окружении новых людей? Может, кого-то, кто подбивал его к нарушению?

До этого вопроса я чувствовал в ней лишь злость, но теперь мне хотелось в открытую засмеяться, чтобы дать волю веселью, накатившему на нее.

– Что вы, мистер Юкнайт! «АрКейну» не нужны такие люди, как Уорен.

– Такие – «это какие»?

– Которые не готовы к ответственности.

– А такие, как вы? Вы кажетесь мне ответственной женщиной.

– Я ответственна перед Полисом и магистром, перед своей семьей. Поэтому я сообщила безликим о муже, как только увидела его с проколотой рукой. Я не стала его ни о чем спрашивать или пытаться остановить.

– Это бы не помогло. При попытке взлома чип подает сигнал в центральную систему. За ним бы пришли и без вашего звонка. Но я хочу поблагодарить вас за честность и проявленную смелость. Вы защищали свою семью и других людей, как велит министерство.

– Спасибо.

Я отпустил ее руку, и она устало прислонилась к спинке стула.

– Я могу идти, мистер Юкнайт?

– Конечно.

– Миссис Гибсон, – Она замерла в дверях, тем самым преграждая путь стоящим в коридоре,– в одном вы не правы. «АрКейну» как раз нужны люди, которые бегут от ответственности. Но ваш муж не такой.

– Это уже неважно.

– Правда?– Взгляд ее изменился. Если бы время не поджимало, а чужие вздохи не подгоняли, она бы нашла, что ответить, а так молча удалилась, сдвинув шляпу на лоб.

Следующие пять человек шли сплошным потоком, и все, как один, повторяли: «Уорен не думал об «АрКейне»…Уорен не говорил об «АрКейне»…Не припомню ничего, связанного с «АрКейном»».

Я спрашивал об «АрКейне» столько раз, что под конец начал запинаться, а порой, вовсе забывать слова. Стабильность, к которой стремится общество, для Гибсона была сродни удавке. Время от времени он пытался ослабить хватку, хотя особенно тугим узел на его шее не был. Он позволял себе больше свободы, прекрасно сознавая, чем всем может обернуться. Он сознавал и принимал, прежде всего, свою развязность и некоторую безответственность.

Он не был многоликим, который пытается оправдаться за оказанное ему доверие, за возможность жить среди других, а не быть ими уничтоженным. Он родился, когда Корпорация терпела упадок. Пусть и недолго, он был частью того общества, чувствовал его настроения, впитывал его ожидания.

И как бы абсурдно это ни звучало, именно таким, как Уорен, сложнее всего принять нынешнюю систему. А ведь именно они воспитывают новое поколение, поколение, которое рождено в одной системе, но испытывает странное влечение к другой; причем не к лучшим ее сторонам.

Если бы я не стал чтецом, думал бы я об этом так же часто? И думаю ли об этом именно Я? Или все это они, люди? Особый вид людей, с которыми я ежедневно сталкиваюсь? Гибсон пытался извлечь чип, потому что не хотел наступления последствий; потому что ходить по краю и одной ногой оказаться в пропасти не одно и тоже. Азарт исчезает, и появляется чистый страх. Боязнь больше не увидеть пропасть издалека, а полностью оказаться в ней и затянуть туда других. Такой вот парадокс.

Я развернул кресло к окну и уперся взглядом в министерство Связи. Между зданиями всего пара километров, а, кажется, будто я смотрю на высотку на окраине города. Либо туман все искажает, либо допрос (последствия всегда разные; никогда не знаешь, чего лишишься на этот раз – чувствительности в руке или зрения).

В какой-то момент с крыши здания скользнула черная точка и устремилась вниз. «Должно быть, птица», – пронеслось в голове вместе с мыслями о дожде, который вот-вот должен начаться.

Расслабление, которое я надеялся получить от своего мини-отдыха, никак не наступало. Я еще сильнее захотел раствориться в кресле и желательно перестать чувствовать тело вообще. Любое движение, даже самое простое, срабатывает как катализатор, поднимает скопившуюся боль, усталость, но, что хуже, «неудобство». Неуютность, которую испытываешь, находясь в собственном теле. Будто колючий свитер, который нельзя снять.

Постепенно я начал погружаться в сон, но звонок телефона быстро вытащил меня из дремы. Я схватился за трубку, едва успев собраться с мыслями. Вместо четких фраз наружу вышло бессвязное бормотание. На линии продолжали молчать, и я тоже взял небольшую паузу, чтобы оторвать язык от неба.

– Только не говори, что в списке свидетелей появился кто-то еще.

Я не ожидал услышать никого, кроме Дианы, но, когда в трубку пробился голос отца, мне хотелось только одного – положить телефон. К его звонкам, как и допросу, невозможно быть полностью готовым.

– Значит, ты уже закончил с теми, что были?

– Да, мистер Юкнайт.– На линии послышался шорох, как если бы отец что-то искал и не мог без этого продолжать разговор.

– Тогда собирайся, для тебя есть работа. – Прежде чем я успел возразить, он добавил: – С отчетами разберешься позже. Я не стану тебя торопить.

– Что за работа?

– Такая же, как и всегда. Допросить и найти того, кто лжет. Тернер расскажет тебе подробности на месте.

– Начальник безликих лично курирует дело?

– Да, того требуют обстоятельства.

– Хорошо, я сейчас поеду в министерство и…

– Оу, нет. В министерство тебе ни к чему. Случай особенный. Тернер ждет тебя в министерстве Связи. Когда закончишь, будь добр, зайди ко мне.

– Как скажете, сэр.

Дела с участием главы министерства предполагают особую серьезность проступка. Я попытался развить мысль дальше, оформить ее в нечто более ясное и конкретное, но ничего не вышло. Одновременно идти и думать оказалось слишком сложно. Я оставил все мысли, кроме тех, что толкали тело вперед, и вышел из кабинета.

До министерства я добрался быстрее, чем рассчитывал. Уже на развилке меня ждали первые безликие. Они оградили проход и останавливали каждого, проходящего мимо, для идентификации. Начну пробираться через толпу и еще больше встревожу всех этих людей(разговоры они ведут итак не самые обнадеживающие). Очередь стремительно продвигалась вперед и в какой-то момент, я услышал:

– Вашу руку, сэр.

Я поднял правую ладонь так, чтобы безликие могли увидеть инициалы и должность на приборной панели.

– Можете проходить.

Министерство оцепили со всех сторон. Куда бы я ни повел взглядом, везде белые маски, нашивки с номером отряда на рукавах формы. Связисты, будто мухи, столпились у окон, выискивая причину своего заточения. Они, как могли, окидывали взглядом территорию, а то, что не получалось охватить самим просили оценить соседа. Они словно играют в морской бой, выискивают очередную точку для удара и, промахиваясь, с еще большим энтузиазмом переходят к новой цели.

Тернер стояла недалеко от входа и раздавала указания безликим. В сумраке дня ее и без того темная кожа казалась угольной. Из-за дождя волосы липли к лицу и черными прядями спадали на глаза. Как глава министерства она могла бы отказаться от формы, но я не помню и дня, когда бы Тернер сменила мундир безликого на что-то более обыденное.

Мое появление заставило ее отвлечься разве что на секунду. Она недовольно повела взглядом и снова вернулась к разговору.

– Значит, Роб прислал тебя…Ну, пойдем.

Мы обогнули здание с левой стороны и вышли к причине всеобщего беспокойства. Из-за того, что тело прикрыли тканью, воображение лишь сильнее разыгралось. Я поднял взгляд вверх, пытаясь найти этаж, с которого был совершен прыжок или падение (с подробностями разберемся позже), но пробудившаяся головная боль заставила меня вернуться к тому, что на земле.

Осколки, кровь, чьи-то следы. За какие-то полчаса все это настолько въелось в асфальт, будто кто-то нарочно топтался здесь ногами. Тернер указала безликим на ткань, и те услужливо потянули с двух сторон и обнажили, так сказать, содержимое.

– По предварительным данным, этот человек пытался взломать систему и установить соединение с источником на стороне. Если бы ему удалось, «АрКейн» получил бы доступ к звонкам министерства, ко всем межведомственным сообщениям, поступающим напрямую от руководства. Они бы узнали о всех наших передвижениях, перестановках в армии, защитных механизмах.

Я не услышал и половины из того, что она сказала. Я не мог заставить себя воспринимать что-то, кроме Фила и его растекшегося по асфальту тела. На мгновение я почувствовал себя отделенным от всего, что происходило вокруг. Но то была лишь секунда. Мгновение пустоты, в котором не было печали или боли.

Я просто стоял и ждал, как стою и жду каждое утро автобус. Жду, а он не приходит или отстает на пару минут. Это неважно; оно перестало быть важным очень давно. Я не знаю, когда смерть стала для меня обыденностью. Когда я успел отделить своего лучшего друга от тела, лежащего передо мной? И был ли он вообще мне другом? Или же я стал слишком далек от людей, будучи постоянно «в них»?

Теперь понятно, почему отец отправил именно меня и что за разговор нас ждет по окончании.

Да, это твоя лучшая шутка, Фил…

– Я сказала что-то смешное, Юкнайт?

– Нет, извините.– Я подавил смешок и прикрыл рот рукой, чтобы не смущать ее улыбкой, которую никак не мог убрать. – Я с самого утра допрашиваю людей, так что не воспринимайте мою реакцию всерьез.

Тернер оправила опавшие на лоб волосы и тяжело вздохнула.

– Как я сказала, он пытался установить сигнал со сторонним источником. В этот момент сработала система безопасности. Безликие, находящиеся в радиусе одного километра, были направлены в министерство для устранения угрозы. Уже пару минут спустя от начала тревоги в здании находились по меньшей мере восемьдесят моих сотрудников. Все это время виновный не покидал этажа и, если так можно выразиться, не отходил от рабочего места.

Последние слова она произнесла особенно резко, будто хотела выгнать их из себя, как не прижившуюся в животе пищу.

– …Как только Коллинз увидел безликих, он открыл окно и спрыгнул вниз. ННТ конфисковали компьютер. Они попытаются установить местоположение источника, куда должен был поступить сигнал. Если Фил допустил просчет при взломе системы, то мог оставить и другие следы своей деятельности.

– Вы сомневаетесь?

Она восприняла вопрос, как издевку, и ответила с еще большей холодностью, чем в начале нашей встречи:

– Это наша с тобой работа – во всем сомневаться.

– Конечно. Что насчет других связистов? Они не пострадали?

– Нет. Мы собрали весь шестой отдел в одной комнате для проведения допроса. Конечно, у Коллинза могут быть сообщники и в других частях министерства, но пока остановимся на первых свидетелях и, если ничего не найдем, дадим делу широкий ход.

– Сомневаюсь, что они видели многое, раз никто не подал тревогу до взлома.

– Они могли растеряться. Мы с тобой знаем, как пугают многоликие.

– Вы серьезно? Человек с расщеплением не может контролировать себя. Тем более целенаправленно прыгать в окно.

– Я это хорошо понимаю. Но, если выбирать между просчетом «АрКейна» и расщеплением, я склоняюсь ко второму. «АрКейн» действует, лишь полностью уверившись в успехе своего дела. Они бы не пошли на такой риск, если бы не знали, как преодолеть защитный протокол. И они бы точно не доверили это второсортному специалисту. Лично мое мнение, в ошибке Коллинза виноват разрыв.

– У Фила не было проблем с КПД.

– Откуда такая уверенность? Мы еще не получили данные из Благосостояния.

– Он бы мне рассказал…

Последние слова стоило придержать, учитывая ситуацию, но Тернер едва обратила на них внимание.

– Идем.

Она махнула рукой и направилась к центральным дверям.

Все входы и выходы в министерство заблокировали. По словам Тернер, даже самые стойкие, услышав сигнал тревоги, помчались к выходу. Не без труда безликим удалось уговорить связистов вернуться на места и продолжить работу. Для многих «АрКейн» существует лишь на словах и в телепередачах.

Никто не может воспринимать угрозу чего-то, пока не столкнется с ней напрямую; пока не почувствует ее близость, ее последствия. И дело здесь не в недостатке воображения, а в невозможности ощутить опасности в состоянии безопасности. Как невозможно узнать вкус блюда, не попробовав его. Сегодня эти люди почувствовали присутствие «АрКейна», кто-то больше, кто-то меньше, но им одинаково страшно.

На шестнадцатом этаже Тернер одернула меня за рукав и указала на стеклянную дверь в левой части коридора.

Наше появление не было внезапным. Но для испуганного человека, малейший хлопок двери, равносилен вою сирены. Все разговоры тут же стихли и повисла тишина. Десятки глаз смотрели на нас с одинаковым нетерпением. Этим людям не нужны ответы. Не так сильно, как возможность высказаться самим.

Едва Тернер переступила порог, и недовольства посыпались на нее сплошным потоком.

– …Когда нас выпустят!?

– …Почему нас держат отдельно от всех!?

– …Этого ублюдка уже поймали?!

– …Скажите нам хоть что-нибудь!

Тернер дождалась, когда основной поток ругани стихнет , и указала пальцем на меня.

– Прошу вас воздержаться от резких высказываний. Мистер Юкнайт введет вас в курс дела, а заодно расскажет о дальнейших действиях.

Чтобы не разделяло людей в этой комнате – статус, заработок, КПД. Именно сейчас они одинаково ненавидели нас; ненавидели ситуацию, в которой оказались; ненавидели любое слово, сказанное мной. Даже их молчание сквозило враждебностью.

– Меня зовут Доран Юкнайт, я чтец министерства Правды. Для тех, кто еще не знает – а таких я уверен, здесь немного – вы стали свидетелями преступления, произошедшего примерно час назад. И как любой свидетель вы подлежите допросу. Собственно, поэтому вас и собрали в одной комнате. Условия допроса просты: не лгите и уйдете раньше, чем захотите посмотреть на часы. Ваше начальство распорядилось об учреждении внепланового выходного для шестого отдела. Так что время, потраченное вами на разговор со мной, не нарушит регламент. Опережу ваши вопросы насчет КПД…Вам сделают надбавку в качестве компенсации, и вы сможете покрыть недостающие часы.

Напряжение заметно спало, но, как и их молчание, имело временный эффект. Допрос страшен для всех, даже для тех, кому нечего скрывать.

– …Ко всему добавлю. Если попытаетесь солгать, разговаривать мы будет уже в другом месте и под прямым присмотром безликих. Это понятно?

Я достал из кармана планшет и открыл полученный от Аккерман список.

– Ваше руководство предоставило мне список сотрудников шестого отдела. Я буду вызывать вас по очереди. Очередность определял не я. Так что наберитесь терпения те, кому предстоит быть последними.

Я переслал список безликим и вышел из комнаты. Кабинет, выделенный для допроса, находился в другой части этажа. Коморка для швабр, на первый взгляд. Коморка для швабр, при детальном разглядывании. Лампа едва светит, а вытяжка фонит, будто приоткрытое окно. Стол кажется здесь лишним, в отличии от забытого ведра в самом углу. Лучше, чем ничего – первая мысль. Лучше бы не было ничего (уже не относится к кабинету).

Связисты заходили один за другим, садились за стол и протягивали руку. Никто из них не лгал, или же я задавал недостаточно точные вопросы, чтобы поймать их на лжи. Я никогда не сомневался в себе как в чтеце, но, вспоминая Фила, все, в чем его обвиняют и в чем я никогда его не подозревал, я чувствую себя обманутым. И, хуже того, я чувствую себя полной бездарностью. Неудавшимся другом, неудавшимся чтецом, неудавшимся сыном. Я не заметил неладное, только потому что передо мной не стояла такая задача. Я позволил себе расслабиться, позволил чего-то не услышать, не увидеть, о чем-то не спросить.

Была ли наша встреча такой уж случайной? Говорил ли я ему что-то, что он мог потом использовать? Все эти люди, входящие в кабинет, чувствовали примерно тоже. Их удручала не столько смерть товарища, сколько собственная невнимательность и скрытая вина, которую каждый сам на себя повесил.

Их волнение переходило ко мне вместе со словами. Поначалу это было едва заметное покалывание; неудобство, которое перестаешь замечать через пару секунд. Но раз за разом оно становилось все более навязчивым, как муха, жужжащая где-то в темноте. И, как бы я ни отмахивался, жужжание продолжалось, и вскоре оно стало единственным, о чем я мог думать. Мои суждения теряли свою объективность.

Я боялся взять перерыв, боялся, что и другие увидят мое замешательство, неспособность быть сейчас чтецом.

Когда дверь в очередной раз открылась, мне захотелось подняться и тут же ее захлопнуть. Но я лишь сильнее вжался в стул, противясь уже второй раз за день желанию убежать.

– Мистер Юкнайт…

Неохотно я оторвал глаза от планшета и на автомате протянул руку.

Передо мной сидела девушка немногим старше меня. Рыжие волосы, голубые глаза…Если бы не пирсинг на щеке и острота во взгляде, я бы принял ее за галлюцинацию; внезапно явившийся образ матери. Их схожесть просто невероятна…

Она выглядела совершенно спокойной, хотя продолжала прятать ладони под столом. Я слышал напряжение в ее голосе, несмотря на внешний лоск, которым она старалась оттенить играющее внутри волнение.

– Вы выглядите усталым. Должно быть, тяжело вести допрос несколько часов подряд?

– Не тяжелее, чем выслушивать подобные вопросы. – Я никак не мог вспомнить ее имя, хотя прочел его в планшете пару минут назад.

– Зои Златов,– произнесла она, заметив мой взгляд, косящийся на экран. – Извините за вопрос, я немного волнуюсь. Фил был моим другом, и я никак не ожидала, что все обернется вот так.

– Хотите поговорить, мисс Златов? Сначала дайте свою руку. Не тратьте мое время.

Небрежно она скинула спавшую на лоб прядь и протянула ладонь.

– Фил говорил, что вы бываете грубоваты.

– Вы просто незнакомы с моим отцом.

Зои вздрогнула, едва заработало «слово магистра», и натянулась, будто струна, неспособная к движению без чужого вмешательства.

– Отвечайте полно, если я попрошу вас об этом. Под «полно» я имею в виду, пока я вас не остановлю или пока не задам новый вопрос. Отвечайте кратко, если я прошу вас об этом. Все ясно? Вопрос с кратким ответом.

– Да, сэр.

– Хорошо. Начнем с простого. Как вас зовут?

Я старался держать дистанцию, старался понемногу вливать ее в себя. Но чем больше я спрашивал, тем больше отдалялся от того, кем я был вне нашей связи; дальше, чем позволял себе со всеми остальными. Будто только это и было мне нужно: уйти в кого-то, забыв о вопросах, на которые я сам себе не могу ответить, но может кто-то другой по моему слову.

– Сколько лет вы работаете в министерстве Связи?

– Шесть лет.

– Сколько из них вы знакомы с Филом Коллинзом?

– Два года, сэр.

– Какие отношения вас связывали, помимо рабочих? Прошу ответить полно.

– Больше приятельские, чем дружеские. Временами мы обедали вместе, разговаривали, пару раз встречались вне работы.

– О чем вы разговаривали?

– О разном. О погоде, его выступлениях, о вас. Он часто рассказывал о вас. Думаю, он считал вас своим другом.

– Вы разговаривали об «АрКейне»?

– Как и все. Они предмет частых обсуждений.

– Как Фил относился к «АрКейну»?

– Все зависело от ситуации. Чаще он выражал недовольство их действиями.

– Потому что не сам принимал в них участие?

– Потому что мог бы сделать лучше.

– Вы сказали, вы встречались за пределами министерства?

– Да, пару раз.

– На ваших встречах присутствовал кто-то еще?

– Да, безликий.

– Безликий?

– Безликий или безликие, не могу сказать. Я не видела инициалы.

– То есть его имя вам неизвестно?

– Я не видела инициалы, сэр.

– Когда вы встречались, безликий был всегда?

– Нет, сэр.

– Он оставался с вами или уходил?

– Уходил.

– Можете вспомнить даты, когда вы видели этого безликого?

– Нет, сэр.

– Это случалось последний месяц?

– Да, сэр.

– Число назвать можете?

– Вторая неделя сентября. Точнее сказать не могу.

– И вы никогда не спрашивали Фила о его знакомом?

– Нет, сэр. У нас было предостаточно тем для обсуждения. К тому же Фил плохо ориентировался в городе. Он мог просто попросить кого-то довести его до места, и необязательно за этим стоял тайный умысел.

– Где вы обычно встречались?

– В центральном парке, сэр.

– Вы не замечали в поведении Фила странности? Приступы агрессии? Неконтролируемые движения рук, ног?

– Нет, сэр.

– Он часто покидал рабочее место вне часового перерыва?

– Не могу сказать. Но, думаю, как и среднестатистический человек, для утоления естественной нужды.

– В своих разговорах он когда-нибудь пытался очернить магистра?

– Нет, сэр.

– Он жаловался на высокий КПД? Или сложности на работе?

– Он считал несправедливыми нагрузки для отдельной категории лиц.

– Для кого же?

– Для вас, для чтецов, сэр.

– Что конкретно он говорил?

– Его беспокоило ваше состояние. Он считал, что ваша нагрузка слишком высокая. Фил боялся, что однажды вы не выдержите и умрете.

– Он упоминал в разговорах кого-то, кроме меня?

– Да, вашего отца. Фил считал его жестоким человеком.

– Почему он так думал?

– Потому что из-за него вы умираете быстрее, чем полагается.

– Откуда вам знать, как полагается?

– Статистика, сэр. Безликие и чтецы живут меньше всех.

– Вы находились в комнате, когда сработала сигнализация?

– Да, сэр.

– Как вел себя Фил? Что он делал в этот момент?

На мгновение она замерла. Никогда я не видел внутри человека такой тишины, словно все чувства вымерли. Или же я просто «переполнился» и перестал различать колебания наномашин в ее теле. Но следующие же слова Зои развеяли эти мысли.

– Он выполнял свою работу, сэр. Связисты не только служат звеном между министерствами, они также анализируют все проходящие по линии звонки. Мы создаем и ведем программы, распознающие в звонках зашифрованные послания, откровенную пропаганду и даже удаленные линии. Иными словами, мы выслеживаем членов «АрКейна» наравне с безликими.

Сквозь восхищение я чувствовал в Зои презрение; за ним следовал интерес, любопытство, злоба… Все подряд, как у ребенка, не знающего меры ни в чем.

– …Еще до обеда Фил сообщил в контрольный центр о нестабильной работе программы. Это делается для того, чтобы освободить себя от работы с клиентами и направить все силы на устранение проблемы. Фил был толковым связистом, лучше многих. Он мог управиться с логом за час, но вместо этого провозился три. Мы успели сходить на обед и вернуться. Фил сидел за рабочим столом и молча наблюдал, как на экране проскальзывают кодовые знаки.

Он выглядел уставшим, но не взволнованным или агрессивным. Я спросила его: «Все ли в порядке?» Он лишь пожал плечами и сказал: «Да, осталось пару минут, и я смогу закончить». Так и случилось. Пару минут спустя Фил нажал на кнопку, и по всему центру поднялась тревога. При нарушении протокола все компьютеры выключаются, кроме того, с которого была совершена попытка взлома. У нас были инструкции, как действовать, если тревога сработает. Мы должны были направиться к выходу с этажа и спуститься в холл, к охране. Так все и поступили.

– Вы тоже?

– Да. – На все, чтобы я ни спросил, она отвечала честно. Не знаю, что меня больше всего бесило, ее честность или отсутствие той правды, которую я искал.

– Что было потом? После того, как вы покинули этаж?

– Я спустилась на первый этаж вместе со всеми остальными. Приехали безликие и направились в шестой отдел для захвата цели.

– И все?

– Потом сотрудников шестого отдела провели в отдельный кабинет, где мы находились до тех пор, пока не пришли вы.

– И все?

Я чувствовал ее смятение. Все это время она говорила складно, не путаясь, не заикаясь, не прибегая к паузам, чтобы обдумать ответ. У нее было время, чтобы подготовиться к нашей встречи. Прикинуть возможные вопросы. Прикинуть, но не предугадать все.

– Да, сэр.

Я ищу правду? Или того, кто скажет мне то, что я хочу услышать?

На секунду контакт был прерван. Едва ладонь Зои выскользнула из моей, я схватил ее за запястье и снова призвал «слово магистра».

– Разве я сказал, что вы можете идти?

Я изменил характер вопросов, разбил на несколько частей, вычленил то, что сам считал недостаточно четким и ясным для такого же четкого и ясного ответа. Перебрал слова, изменил «окрас» и постановку походу допроса. Я повторял одно и то же несколько раз, надеясь, что в какой-то момент, Зои собьется, и я услышу совсем другой рассказ. В нем будет тот, кто заставил Фила нарушить протокол, с кем его видели в коридорах министерства, с кем встречали на улице, и кто настоящий член «АрКейна»; тот, кто виноват во всем.

Но из раза в раз мы возвращались к тому, с чего начали: «Как вас зовут?» – и приходили к тому же: «И это все?»

Шесть раз. Я слышал одно и тоже… шесть раз. Я нарушил правила министерства. Подверг опасности свидетеля и себя. Одно единение – большая нагрузка для организма, а шесть…Я вполне могу отключиться, как только прерву контакт. Я расцепил наши руки и услышал глухой, проникающий стон.

Зои попыталась встать, но упала на колени и вскоре совсем сникла к полу. Ее трясло, будто в агонии, изо рта повалила пена, а стоны сменились хрипами.

Я хотел позвать безликих, но не смог произнести ни звука. К счастью, они вошли в комнату сами, как и полагается по регламенту. Весь час они проверяли, не умер ли я или Зои. И именно сейчас, когда один из нас действительно оказался близок к смерти, замерли, будто истуканы. Очередной хрип Зои пробудил их. Не знаю, что конкретно безликие делали, но вскоре звуки стихли.

Я оказался один в комнате с планшетом, полным сведений и имен, которые не давали мне ничего, кроме уже известного факта: «Фил – член «АрКейна»».

В нос ударил неприятный запах гари. От запястья тонкой струйкой поднимался дым. Я перестарался. Зашел так далеко и ничего не достиг. Я попытался встать, но пол оказался слишком скользким, свет слишком ярким, а ноги недостаточно сильными. Я упал на колени и непонятно зачем удержал себя от дальнейшего падения. Меня будто закинули на батут, и, не прилагая усилий, я летал то вверх, то вниз, чувствуя лишь тягу к земле и мимолетную невесомость.

– Какого черта ты творишь?!

Тернер влетела в комнату, и ее голос вибрацией прошелся по телу. Я бы не смог сдержать позыв, даже если бы захотел, и уже в следующую минуту мой утренний кофе оказался на ее ботинках. Я думал, из-за этой оплошности Тернер еще больше разразится криком, но она лишь снисходительно вздохнула, подхватила меня под руку и помогла сесть.

– На сегодня ты закончил. Я попрошу Роба прислать кого-то на замену. Очевидно, ты не в состоянии продолжать допрос. Но, видимо, этого он и добивался. – Должно быть, она ждала от меня ответных слов, однако пришлось выбирать между «либо я беру под контроль дыхание» , «либо вступаю в разговор»; я выбрал первое.

– Девушку отвезут в Благосостояние. Ее осмотрят; скорее всего, заменят наномашины. Возможно, за твой счет. Тебе бы тоже следовало поехать.– Она махнула рукой и подозвала безликого, стоящего все это время за дверью. – Буду откровенна, ты мне не нравишься, но, несмотря на твои садистские наклонности, как чтец, ты из себя хоть что-то представляешь. Не в моих полномочиях приказывать тебе, однако, судя по всему, это дело тебя очень затронуло. Если хочешь довести его до конца, придется притормозить чуток и съездить в министерство.

Я молча поднялся, отмахнулся от руки, которую протянул безликий, и неровным шагом двинулся вперед.

– Так-то лучше, Юкнайт…

Информационный блок министерства

Министерство Правды

Глава министерства: Роб Юкнайт.

Наименование сотрудников : чтец.

Устройство министерства: глава министерства, отдельные чтецы. Рангового деление – отсутствует, заисключением отношений«глава министерства – рядовой чтец».

Назначение министерства: расследование преступлений, установление правды.

Особые умения сотрудников: «слово магистра» (помогает считывать реакции человека вовремя допроса; фиксирует расхождение между словами человека и его внутренним состоянием, тем самым изобличая ложь). Посиле воздействия на организм находится на втором месте после особой техники чтецов. Выражается у человека виде боли (в случае лжи); слабости в конечностях, головокружении, и ином виде недомогания.

Форма одежды: произвольная.

Срок службы: не более 20 лет.

4

Фил

26 сентября, 12:55

Причина, по которой я подписался на это…В чем она?

Если так подумать, то все, что я делал до сегодняшнего дня, давалось мне легко. С легкостью я решил пойти против магистра… С легкостью задумал найти «АрКейн» и с такой же наивностью вступить в него. Я не думал о последствиях, только не о тех, которые могут сказаться лично на мне. Меня не заботило, что я могу попасться. Попасться не только властям, но и тем, кого так хотел найти. Мысль, что меня могут взять и убить, даже не приходила мне в голову. И от того, что этой мысли не было, я продолжал вести себя так, будто мне ничего не угрожает.

Возможно, благодаря этой безответственности, я все еще жив и нахожусь сейчас здесь перед компьютером, лицом к лицу с алгоритмом, который должен взломать защитный протокол. Никто из присутствующих даже не подозревает, чем я занимаюсь; не знает, как все они близки к краху…Но если я так уверен в упадке системы, в реальной необходимости своих действий, почему до сих пор не нажал на пуск? Почему не дописал код, а тупо сижу и пялюсь в экран?…

Да потому что ты знаешь, что ничего не изменится. Ни для «АрКейна», ни для Полиса, ни для кого. «АрКейн» сидел в Забытом городе пятьдесят лет и просидит еще столько же. Они боятся не просто проиграть, они боятся битвы, которая может перечеркнуть все, что было создано с нуля.

Они дорожат своей автономией и не готовы раздвигать границы без крайней необходимости. Вот, в чем правда. А что до меня… Моих сил недостаточно, чтобы сделать что-то значимое, открыть другим глаза. Посты, которые я писал; разговоры, которые вел анонимно с такими же анонимами, как я, не выходили за рамки сети и забывались сразу же после обвала сайта.

Я не значу ничего, даже «АрКейн» не значит ничего. Все значат только обстоятельства. Обстоятельства, которые однажды сделали «АрКейн» опасным и которые либо выведут его на уровень сверхугрозы, либо сведут на нет все усилия.

Мы тонем в несправедливости. Умирают, прежде всего, те, кто эту справедливость устанавливает, но не успевает понять, в чем именно она заключается. А кто из нас понимает? Кто, будучи несогласным, продолжает протестовать, а не принимает противную сторону через минуту-другую?

– Все еще сидишь? Может, позвать кого-нибудь из руководства?

– Нет, спасибо. Осталось совсем чуть-чуть.

Все это время Зои могла стоять у меня за спиной, а я даже не заметил ее. Мы готовимся, но непонятно к чему. Должно быть к краху? «АрКейн» добьет либо пропаганда, либо безликие, выискивающие Забытый город. От двух до десяти километров, если верить статистическим данным, проходят безликие во время экспедиций. Они расчищают территорию, закладывают опознавательные устройства, и продвигаются все дальше и дальше. Пока мы доживаем здесь, довольствуемся короткими встречами, своей значимой ролью.

Люди, которых мы хотим спасти; которым, возможно, не нужно освобождение, а необходимо единство мысли, стремлений, взглядов. В этом случае, главный враг не магистр, а мы сами. Тогда я причина, из-за которой Доран с каждым днем все ближе к смерти. Я причина, почему люди пренебрегают другими, не принимают систему, ее установок. И если бы каждый начал думать также, мы бы смогли преодолеть кризис; смогли бы покончить с нарушениями, попытками что-то изменить.

Может, весь секрет в том, чтобы перестать что-то менять? Кай говорит, нас сделали заложниками наномашин. Устроили естественный отбор за их счет. Запугали многоликими…Если это так, то у них получилось. Я боюсь, и от того, что у меня появился шанс что-то изменить, я не перестал бояться.

Я занес руку над клавиатурой, но вместо того, чтобы подтвердить операцию, начал переписывать код. Если я передумал, почему просто не закрыть окно? Не сказать Каю обо всем? Вместо этогоя собираюсь сделать то, что поставит его под удар. Заставит весь «АрКейн» шевелиться, а магистра волноваться на их счет. Я поступлю так, как сделал магистр. Напомню об угрозе, которая никогда не становилась меньше. И, может, тогда у мира появится шанс измениться; может, тогда «АрКейн», наконец, захочет привнести изменения.

Я нажал на клавишу слишком быстро, чтобы осознать все, что я только что сделал. Раздался вой сирены. Связисты, как ошпаренные, повскакивали со своих мест и понеслись к выходу. Я видел, как Зои мечется между моим столом и выходом и как с общим потоком все же устремляется в коридор. Скоро сюда явятся безликие. Если буду медлить, меня схватят, и придется проходить допрос. Я не вынесу его по многим причинам.

Одна из них в том, что назначат тебя, Доран… Мы оба знаем, у твоего отца «прекрасное» чувство юмора. Ты уж, прости, что придется пройти через это…

Я прошел мимо столов, дернул за ручку окно и отодвинул раму в сторону. Я слышал безликих за дверью, их бег, сменившийся шагом, как только они оказались на этаже. Я забрался на подоконник. В глаза тут же бросилось серое небо, его переливы в каплях дождя.

– Стой! Не двигайся!

Я закрыл глаза, и вместо злополучного края передо мной раскинулись просторы бассейна. Вот взбираюсь на вышку, делаю шаг к краю платформы и чувствую, как плитка под ногами исчезает. Я лечу вниз, предчувствуя холод, который расползется по телу еще до того, как я достигну дна.

Информационный блок министерства

Имя: Доран Юкнайт.

Возраст: 26 лет.

Рост: 178 см.

Цвет волос: рыжий.

Цвет глаз: серый.

Информация о ближайших родственниках: Роб Юкнайт (отец), Клара Юкнайт (мать).

Место работы: министерство Правды.

Должность: чтец.

Количество лет в должности: 5.

Число проведенных допросов: 148.

Нарушения статуса КПД: нет.

Настоящий статус: жив.

Последнее обновление данных: сентябрь ХХХХ года.

5

Доран

26 сентября 16:40

В фургоне меня сморило в сон. Очнулся я уже в министерстве с кучей проводов, подведенных к телу. Рядом сидела незнакомая женщина и что-то спешно записывала в планшет. На груди ее болталась табличка с именем, но, как бы я ни напрягал глаза, буквы разбегались в разные стороны. Я попытался позвать ее, однако вместо слов наружу вышло нечто несуразное, но достаточно громкое, чтобы привлечь внимание.

– С добрым утром, Юкнайт. Я Патриция Донован, твой технический врач.

Она отложила планшет в сторону и повернула ко мне экран аппаратов, фиксирующих жизненные показатели.

– По-твоему, правила эксплуатации придумали просто так?

Она водила пальцем от одной графы к другой,«примеряя» мои показатели к предельным значениям. И чем больше цифры разнились, тем настойчивей она постукивала по панели (видимо, желая убедиться в том, что я слушаю.)

– Наномашины, прежде всего, инструмент, требующий обоюдного ухода: как со стороны министерства, так и носителя. Особое положение не дает тебе право так бездумно расходовать гос.собственность. – Патриция тяжело вздохнула, отстегнула крепежи, удерживающие меня в кресле, и вернулась к планшету.– Ты нарушил правила, и до тех пор, пока обоснованность твоих действий не будет доказана, расходы по возмещению ущерба мисс Златов ложатся на тебя. И я говорю не только о денежных выплатах, но и о техническом оснащении. Твой запас наномашин, отведенный на конец этого месяца, был распределен между вами. Тебе повезло, что последняя замена Зои была четыре дня назад. Ты вернул ей лишь то, что она потеряла во время допроса.

– Сколько у меня осталось?

– В процентном соотношении – 60% от исходной массы. Для чтеца этого недостаточно. Да, это не прожиточный минимум, но и не в твоем положении доводить до крайности. Тебе придется сократить объем работы, хотя бы до суда. Если все пройдет гладко, тебе возместят ушедшие 40%. Хотя я не рекомендовала бы тебе перетруждаться даже при удачном раскладе. Твое тело сильно износилось за последние месяцы. Будет лучше, если ты дашь наномашинам поработать над твоим восстановлением вместо того, чтобы набивать новые шишки.

– Как мисс Златов? – Вопрос прозвучал для нее как издевка. Патриция пренебрежительно фыркнула и отвела взгляд, будто я не видел, как морщины на ее лбу сошлись против меня единым фронтом.

– «Слово магистра» отрывает наномашины от их главной работы – защиты организма – и направляет все силы на фиксацию реакций, сердечных сокращений и прочих признаков, которые помогают тебе распознавать ложь. Чем дольше связь, тем больше риск получить повреждение. Ты допрашивал ее полтора часа и спровоцировал приступ. Конечно, худшего нам удалось избежать, но это не уменьшает твоей вины.

– Не доказанной вины,– поправил ее я.

Она снисходительно улыбнулась и принялась отсоединять от меня один провод за другим.

– Весь в отца.

– Повезло, что не в мать.

Донован снова улыбнулась, но уже не вкладывая в эту улыбку никаких чувств.

– Роб наверняка захочет поскорее разобраться с этой ситуацией. Я вышлю ему свои рекомендации насчет тебя. Тебе не стоит проходить допрос в ближайшие дни.

Патриция отвернулась, зависла над приборами и обратилась ко мне снова, лишь когда я уходил. Из операционной, меня направили в приемную, где я смог получить обратно свои вещи (вернее то, что от них осталось). Видимо, прежде, чем уснуть, я решил хорошенько проблеваться и сделал это с исключительной точностью, загадив не только кофту, но и штаны. Благо телефон и планшет не пострадали. Девушка за стеклом услужливо протянула мне куртку. Я выкинул ее в ведро вместе с тем, что пару часов назад было одеждой.

На улице давно стемнело. Из-за дождя и нависшего смога воздух стал склизким и едким, как табачный дым. Туман клочьями висел над водостоком, стелился по земле и прятал за серостью траву. Вариантов куда пойти у меня не так много, а после сообщения отца остался лишь один. Было тяжело игнорировать призыв лавок, ступенек и прочих «сидячих» поверхностей, которые могли приютить меня на минуту-другую.

Больничная пижама, на удивление, вызывала у людей куда меньше вопросов, чем ладно скроенное пальто или рубашка. Будто до настоящего момента я носил одежду, неподходящую мне ни по статусу, ни по каким-то личным критериям прохожих. Зато сейчас все встало на свои места. Из-за дождя дорогу перед министерством развезло. То, что утром было лишь слегка забрызгано грязью, сейчас текло сплошным потоком по ногам и забиралось в ботинки.

Я бывал в кабинете отца не так часто и прекрасно помню, как также стоял перед его дверью, заносил руку, чтобы постучать, и после короткого «войдите» еще пару минут не решался переступать порог. Сейчас из-за боли в теле и какого-то странного, непохожего ни на что головокружения я не чувствую страха. Не чувствую вообще ничего. Отец не имел обыкновения включать больше одной лампы. Из-за недостатка света его кабинет кажется бесконечным черным коридором, не ограниченным ни стенами, ни потолком.

Мельком он глянул на меня, кивнул на стул, стоящий напротив стола, и снова спрятался за монитором.

Этот стул многое повидал. Главные предатели Полиса в свое время сидели на нем, мама в том числе…Наша с отцом схожесть, на которую Донован намекала, состоит исключительно в жестокости, которую мы проявляем к другим и сами того не замечаем.

Раньше я не обращал на это внимание. Может, потому что раньше я и не был ни с кем жесток. Отец убил маму во время допроса, но раскрыл Полису имя другого предателя. Я же спровоцировал у Зои приступ, но не добился ничего.

– Тебе известно, почему ты здесь? – Отец оторвался от экрана, глянул на протянутую ладонь и пренебрежительно фыркнул.– Видимо, это «да».

Он стянул перчатки и обхватил мое запястье.

– Вручая тебе дело Коллинза, я надеялся, что ты не попытаешься чьей-то виной прикрыть свою собственную. Но ты так сильно загорелся идеей снять с себя всякие обвинения, что едва не довел до смерти другого человека.

Я хотел сказать что-то в свое оправдание, но отец ясно дал понять – он не ждет от меня ничего без «слова магистра». Если бы я не пришел сегодня, он нашел бы меня сам. И отнесся бы ко мне с еще большим недоверием, чем сейчас. Для отца не существует рекомендаций министерства. Для него есть лишь правда и необходимость ее доказать.

Сейчас я всего лишь нарушил протокол. Да, я превысил полномочия, но это ничто по сравнению с соучастием, в котором он мог бы меня заподозрить, если бы я попытался отложить допрос.

– Именем магистра.

Внутри все сжалось, стянуло в тугой комок. Я слышал лишь его голос в голове, чувствовал, как сжимаются мышцы в ответ на каждое его слово. Я не лгал, но просто не лгать было недостаточно.

– …Вы провели дополнительный допрос Зои Златов, потому что почувствовали в ее словах ложь? Прошу ответить кратко.

– Нет. – Тело окаменело, противясь словам, которые я хотел сказать, но которые от меня не требовались. – …Я думал, что она недоговаривает, что-то упускает, и, если я копну глубже, расширю поле для ответа, я смогу услышать больше.

– Чтец должен задавать правильные вопросы с первого раза.

– Да, ведь с матерью у тебя было именно так. – Руку будто стянуло жгутом; я плотнее сжал челюсти, чтобы сдержать колкости, которые так и рвались наружу. Не знаю, откуда они появились и почему именно сейчас, но каждое такое случайно оброненное слово ставит под сомнение мою невиновность, но уже в другом.

– Говоришь без спроса под «словом магистра»…Видимо, тебе нравятся новые ощущения. Без нужного количества наномашин твоя чувствительность возросла. Спорю, на что хочешь, что ты отключишься спустя пять минут, если будешь и дальше пытаться переломить нашу связь. Златов тоже пыталась это сделать? Она говорила за тебя?

– Нет, сэр.

– Тогда почему ты пренебрег правилами? Мне нужен полный ответ. Но учти, одно неверное слово, и придется начинать сначала. Ты ведь знаешь, как это работает.

Чем дольше я молчал, тем больше немела рука. С плеча боль перешла на грудь, разрослась дальше к животу, покрыла ноги. А я все молчал, потому что не знал: «Увлекся ли я так из-за Фила? Из-за нашей с ним дружбы? Или из-за участия в этом «АрКейна?»

– …Я не предатель.

– Очень хорошо, сынок. А Фил Коллинз предатель?

– Да. – Перед глазами заискрилось; на этот раз я не смог сдержать крика. Я согнулся над столом и попытался вырвать руку, но отец лишь усилил хватку и с еще большим азартом продолжил спрашивать.

– Не надо лгать, сынок. Ты ведь не считаешь его предателем. Почему? Потому что он твой друг? Может, и твоя мать – пример для подражания?

– Нет.

– Снова ложь. Ты не лжешь мне в главном. Но обманываешь во всем остальном. Видимо, полагая, что для меня важно разделить с кем-то ненависть к твоей матери. Но спешу тебя заверить, – он подался вперед и потянул меня за собой, понуждая согнуться над столом,– ты никогда не поймешь этой ненависти. Сейчас ты близок к тому, чтобы стать настоящим чтецом; чтецом, полагающимся лишь на правду, а не обманчивые, проходящие чувства. От меня требовалось лишь подтвердить твои намерения в отношении Зои Златов. К остальному мы еще вернемся.

Он разорвал связь, и меня резко откинуло назад. Я едва не повалился со стула, но во время ухватился за край стола.

– Не ставь свои отношения с кем-то в оправдание своей слепоты, Доран.– Он поднялся, плеснул в стакан немного воды из графина и протянул мне.– Все чтецы через это проходят. Твоя мать водила меня за нос многие годы, но однажды я решился спросить ее напрямую и развеять подозрения, которые подавлял долгое время. Благодаря этому ходу, мы смогли поймать не одного, а двух нарушителей. И ты сможешь. А сейчас…– Отец хлопнул меня по плечу и молча указал на дверь: – Можешь идти. Я дам тебе пару дней, чтобы отдохнуть. Я передам твои показания другим членам суда, и, если они сочтут тебя невиновным, ты получишь недостающие наномашины. К делу Коллинза вернешься позже, а пока им займусь я.

– Мне не нужен отдых.

– А мне не нужны бесполезные работники. Так что иди и хорошенько подумай над тем, кто такой Фил Коллинз и кто такой ты.

Информационный блок министерства

Министерство Связи

Глава министерства: Дафна Аккерман.

Наименование сотрудников: связист.

Устройство министерства: глава министерства, сотрудники отделов связи.

Наименование отделов: обработка входящих запросов населения, установление связи между министерствами, обработка звонков сотрудников министерства, контроль за разговорами жителей Полиса (выявление антисистемных настроений среди населения Полиса), контроль за информационной базой личных сайтов граждан; отдел связи железнодорожной станции.

Назначение министерства: поддержание и установление обратной связи между гражданами и министерствами; между разными министерствами; между сотрудниками министерств; отправка поездов со станции и регистрация прибывших на перрон сотрудников; защита внутренней корреспонденции компаний и министерств.

Особые умения сотрудников: знания и навыки, полученные входе обучения для работы в министерстве.

Форма сотрудников: офисный стиль.

Срок службы: неограничен.

6

Доран

27 сентября, утро

Я не очень помню, как добрался до Дианы, зато отлично помню ее растерянный взгляд, когда ввалился в квартиру. Первые минут пятнадцать она еще пыталась меня о чем-то спрашивать, но вскоре просто сдалась; помогла мне снять больничную одежду и дойти до кровати. Я лежал с закрытыми глазами, и всякий раз, когда Диана склонялась надо мной, чтобы проверить, жив я или нет, я непроизвольно задерживал дыхание. Я мог успокоить ее, сказать хоть что-то, чтобы отвадить ее повторять эти действия снова и снова. Но я продолжал молча лежать, слушать, как скрипят ножки кровати при ее подъеме, колышется абажур на старой лампе.

Утро наступило быстрее, чем я успел уснуть. Диана резко подорвалась с кровати, чтобы отключить будильник, и нехотя поплелась в ванную.

Этим утром она делала все особенно медленно, или мне так казалось, потому что я желал ее ухода. Наконец, когда хлопнула входная дверь, я открыл глаза и тут же почувствовал неодолимую тягу закрыть их обратно. Мне не спалось ночью, зато утром, когда за окном гремят всевозможные автомобили, меня сморил сон. Пусть он был недолгим, но после пробуждения я почувствовал в себе хоть какие-то силы. Я смог подняться, добрести до кухни и выпить кофе, который Диана нарочно оставила на столе, видно, разгадав мой обман.

После вчерашнего допроса рука едва двигается. Ожог был почти незаметен, когда я допрашивал жену Гибсона, а теперь красной полосой тянется от запястья до плеча. Единственное, на чем никак не сказались папины старания,– панель чипа. Удивительная прочность…

На кухонном столе лежала записка.

«Буду к ужину, ключи на тумбе, если захочешь сбежать.

P.S. Ключи на тумбе, а может, и нет. Придется постараться, чтобы их найти.

До скорой встречи. Диана»

Я вернул записку на свое место, встал и направился в ванную. Пока вода набиралась, я облокотился о стену и присел на небольшой выступ, служивший подспорьем для всяких шампуней и гелей. Если закрыть глаза, шум воды становится даже приятным, хотя минуту назад меня воротило от шороха собственных шагов. В какой-то момент плеск стих. Нехотя я открыл глаза, чтобы проверить, в чем дело, и, к удивлению, не нашел ни ванны, ни знакомых очертаний комнаты.

Комната была, но далеко, в конце коридора; коридора, по которому я проходил вчера и куда не очень хотел возвращаться. Но ноги тянули меня вперед и, как бы я ни сопротивлялся, продолжали ускорять шаг, пока носки не уперлись в дверь отцовского кабинета. Я понимаю, почему я здесь; ощущал это потому, как бьется сердце и стопорятся мысли.

Однако не мог что-то произнести вслух, не мог уйти дальше ощущений и половинчатых мыслей. Это как предвидеть финал фильма еще на первых минутах. И дело здесь не в суперинтуиции (не в моем случае), а в повторной прокрутке уже известной картины. Вот я вхожу в кабинет, вижу отца, нависшего над матерью; как она медленно, будто желая спрятаться, ползет к стене. На ее лице кровь(засохшая и свежая). Мать утирает проступившие на глазах слезы, но я не слышу всхлипов, лишь тяжелое дыхание. Она медленно втягивает воздух и выбрасывает его из легких вместе кашлем.

– Проходи, сынок. Я подумал, нам не помешает семейная встреча, мы ведь так мало проводим времени вместе. – Отец засучил рукава рубашки повыше и указал на стул, на тот самый, на котором я корчился пару часов назад. Вены на его правой руке заметно набухли, а пальцы непроизвольно подрагивали.

– Что ты хочешь с ним сделать? – Мама не могла идти, ноги ее не держали, и она решила ползти. Карабкаться по ковру, как по крутому подъему, пока отец не вырос прямо перед ней и не преградил путь.

Он схватил маму за руку и потащил ко мне.

Настала моя очередь пятиться к стене. Я отступил назад, хотя отступать было некуда. Я только вошел, и дверь все еще подпирала меня со спины. Отец подтолкнул маму вперед, сжал одной рукой ее подборок, а другой притянул к себе. Всякий раз, когда мама пыталась отвести взгляд, отец усиливал хватку. Удивительно, что я до сих пор не услышал хруст. Мама оказалась так близко, что в какой-то момент наши щеки соприкоснулись, и я увидел в ее глазах собственное отражение.

– Смотри на него, Клара! Смотри! Его ты предала! Или…– Отец отпихнул ее в сторону и схватил за руку уже меня,– Или он тоже помогал «АрКейну»?! Нам ничего не стоит это проверить.

Я чувствовал «слово магистра», как его сила проникает сквозь кожу; стопорит наномашины, делает их неподвижными для всего, кроме голоса отца. Отец стоит на порядок выше чтецов, с которыми мне приходилось иметь дело во время учебы. С ними я сохранял хоть какую-то подвижность мысли, мог взять паузу для раздумий. С отцом же малейшее промедление вызывает скачок давления, что не лучшим образом сказывается на способности думать. По итогу ты выдаешь все без разбора, как ребенок.

– Прошу тебя, Роб! Не надо!

– Ты знаешь, что я хочу услышать! Скажи мне это, и я отпущу его.

Мама колебалась. Она сомневалась не в своем намерении помочь мне, а в желании снова протянуть отцу руку, позволить ему взять над собой верх. Судя по ее потрепанному виду, сделать это сейчас ему будет нетрудно. Она уже не способна на сопротивление; хотя я и понятия не имею, была ли способна вообще. Видимо, да, раз я здесь; раз отец прибег к шантажу, чтобы вытащить из мамы информацию.

– Я уже знаю, что ты лжешь. Час назад я почувствовал это. Судя по всему, ты неплохо наловчилась во время наших шуточных допросов. Но я знаю правду. Мне нужно лишь, чтобы ты произнесла ее вслух. Я ведь могу долго тебя допрашивать. Пять часов не предел.

Пять часов…В голове не укладывается. Я едва вынес пять минут под его контролем. Тело до сих пор не слушается. Мама улыбнулась и протянула вперед раскрытую ладонь.

Отец тут же ухватился за нее и требовательно произнес:

– Джон Смит работает на «АрКейн»?

– Да.

От меня ускользнуло то, о чем он спрашивал дальше; это и не имело значения. Мама не сказала ни слова больше. Она перевела взгляд на меня и смотрела до тех пор, пока глаза ее не налились стеклянным блеском. Она умерла, а отец даже не понял этого. Я стоял как вкопанный у двери и наблюдал, как остатки наномашин в ее теле разом потухают. И остается лишь дряблая оболочка, усеянная синяками и кровоподтеками.

Он убил ее. А я не смог этому помешать. А был ли смысл? Ее ждала бы череда таких же допросов и, в конце концов, смерть. Тот, кто знает о члене «АрКейна», не может не быть его соучастником. Смог ли отец выяснить, каким образом мама помогала им? Неизвестно. Мы не говорили об этом. Никто не говорил.

Я проснулся в комнате полной воды, со звоном в ушах от дверного звонка. Вода ушла дальше в гостиную, разошлась по кухне и норовила затопить балкон. Диана влетела в комнату и, не снимая уличной одежды, тут же устремилась к крану. Она не кричала и просила о том же соседку, живущую этажом ниже. Позже, когда воду откачали, Диана устало опустилась в кресло и подозвала меня к себе.

– Извини. Я не думал, что усну.

– Все нормально,– она говорила небрежно, как если бы ее действительно не волновал ремонт чужой квартиры и восстановление собственной.– Твой отец рассказал мне о том, что произошло. Неудивительно, что ты так вымотался. Честно говоря, когда ты вчера пришел, я удивилась.

– Я сам не знаю, почему решил пойти именно к тебе.

– Ну, мне даже приятно. Хотя уверена, если бы Мейд не был в отъезде, ты бы выбрал его.

– Откуда ты знаешь Мейда?

– Друзей у тебя не так много, Юкнайт. К тому же я помню, как ты провожал его в кабинет отца для допроса семь лет назад. Хочешь верь, хочешь нет, но я вижу, когда ты нервничаешь.

– Спасибо, что позволила остаться. Я оплачу ремонт.

– С твоим доходом за этот месяц вряд ли тебе это по силам. Оплатим пополам. К тому же пострадал в основном пол. Меньший урон, чем я ожидала.

Больше говорить нам было не о чем. Вернее, было, но мы оба решили, как всегда, не касаться самого главного и просто разойтись. Я поднялся, натянул все те же больничные штаны и направился к выходу. Диана не пыталась меня остановить и даже сделала вид, будто не слышала шарканья ботинок и поворота замка в двери.

На улице стоял вечер. Лужи покрылись льдом и теперь хрустели под ногами прохожих. Из-под колес машин выбивался пар, стелился белым дымом по асфальту и тут же исчезал.

Люди толпами сбивались у остановок, лишь бы погреться у уличных обогревателей. Автобусы проезжали один за другим, и вместо того, чтобы забраться внутрь и доехать до дома, япродолжил идти непонятно куда. Я добровольно отказывался думать о том, что произошло. Потому что до сих пор у меня не было возможности найти этому здравое объяснения.

Отец был прав. Я поставил личное выше рабочего, выше системных предписаний. В каком-то смысле я даже хуже Фила. Он предал Полис, но сделал так, чтобы об этом узнали все. Эта мысль пришла неожиданно. Так легко она проскользнула в голове, хотя два дня назад я не видел за Филом вину. За «АрКейном» – да. Но не за Филом.

Что я вообще знаю о нем? Тот образ наивного дурачка, который он строил передо мной. Что из этого правда? Правда в том, что, несмотря ни на что, я считал его другом. И его предательство трогает меня меньше, чем его смерть. Значит ли это, что я тоже предатель?

Сам того не осознавая, я оказался у офиса «Связи». Министерство работает круглосуточно за исключением пары отделов. В связи с последними событиями весь шестнадцатый этаж пришлось закрыть. Техники проверяют компьютеры, закрепленные за отделом, на наличие потенциальных угроз.

Хотя программа Фила не сработала, шанс, что кто-то другой воспользовался суматохой и попытался просочиться в систему, все же есть. Мое появление никак не тронуло безликих. Они разошлись в стороны, едва пропускная система дала зеленый свет. Пусть меня и отстранили от дела, но я все еще чтец министерства. Чтобы заблокировать мой проф.статус, нужен проступок повнушительней, чем превышение полномочий.

Я поднялся на шестнадцатый этаж, оттянул ленту и оказался перед многочисленными столами и стульями. Место Фила четырнадцатое во втором ряду. Я опустился на стул и огляделся по сторонам. Окно еще не заменили, и ветер свободно гулял по комнате.

– Я рад, что у меня есть такой друг, как ты.

Сейчас эти слова вызывали во мне гнев. Я резко поднялся, схватился за края стола и отшвырнул его в сторону.

– Друг?! Так ли это на самом деле? Ты познакомился со мной, потому что они этого хотели?! Потому что моя мать была с ними?! Что ты хотел узнать от меня?! И узнал ли?

Я не боялся быть услышанным, но меня пугал собственный голос, разносящийся по комнате. Он выдавал растерянность, которую я надеялся спрятать, и слабость, которую с детства пытался искоренить. Слабость характера, неуверенность в решениях, невозможность сопротивляться чужой воле.

Я научился верить в свою чистоту, свою непричастность к антисистемной компании. Но что, если я сболтнул Филу лишнего? Что если позволил себе расслабиться и выдать нечто важное «АрКейну»?

Горло неприятно сдавило. Я схватился за ворот кофты, словно именно она препятствовала дыханию, и оттянул вниз.

Чего ты добивался, Фил?! Ты гребаный жестокий ублюдок! Ты знал, что отец пошлет меня! Знал, что он обязательно допросит меня! И это твоя забота!? Волнение, о котором ты говорил всякий раз, когда видел меня? Все это было ложью!? Ты был ложью!

– У вас все в порядке, сэр?

В этот момент я пожалел, что у меня нет такой же маски, как у безликого. Я остаюсь видимым, как бы ни отводил глаза.

– Сэр?

Безликий стоял за ограждением, и каждая секунда моего молчания заставляла его опускать ленту ниже. Я вдруг осознал, что снова могу дышать. Видимо, так работает испуг. Я поднялся прежде, чем безликий решился-таки перешагнуть через ограждение.

– Все в порядке, спасибо.

– К сожалению, сейчас отдел находится под наблюдением. Как чтец вы можете передвигаться по всему зданию, кроме данного участка. Поэтому я вынужден попросить вас уйти.

Встроенные в маску динамики искажали его голос, делали его низким, грубым и совершенно сухим.Даже аппараты в торговых центрах пестрят большим энтузиазмом, чем безликие.

– Конечно.

Я прошел за ограждение и двинулся к лестнице. Безликий шел следом, будто боялся, что при первой же возможности я рвану назад.

– Вы его знали? Того парня, что выпрыгнул из окна?

– Думаете, я стану говорить с кем-то без «слова магистра»?

Обычно от безликих не услышать ничего, кроме дежурных фраз. Может, именно необычность и подкупила меня, подбила на ответ вместо того, чтобы промолчать. Или же я просто слишком сильно нуждался в разговоре хоть с кем-то, чтобы упустить возможность открыть рот.

– Думаю, вам хочется об этом поговорить без слова магистра. Иначе зачем было сюда приходить?

– Для безликого вы слишком разговорчивы.

– А для чтеца вы, наоборот, слишком много уходите от разговора.

– Наверное, потому что вы не тот, с кем я должен говорить.

– Должны? Мы вроде не на допросе, Юкнайт.

– Спасибо за содержательную беседу. Я знаю, где выход.

Я ускорил шаг и не останавливался до самых дверей. Лишь оказавшись за пределами здания,я обернулся, но безликого уже не было.

«– На ваших встречах присутствовал кто-то еще?

– Да, безликий.

– Безликий?

– Безликий или безликие, не могу сказать. Я не видела инициалы».

Фрагмент того разговора внезапно всплыл в голове и заиграл совсем иными красками. Я кинулся назад к дверям, но тут же остановил себя. Это абсурд – подозревать кого-то на основе одного разговора; как и вешать вину на каждого, так или пронзавшего о случившемся. Действия моей семьи уже когда-то были предметом пересудов. За мной следят, чтобы я ни сделал, особенно сейчас, когда не сделал ничего, чтобы предотвратить угрозу.

Я не должен был приходить сюда. Никогда я не добирался до остановки так быстро и никогда с таким желанием не ехал домой.

Информационный блок министерства

Имя: Зои Златов.

Возраст: 27 лет.

Рост: 168 см.

Цвет волос: рыжий.

Цвет глаз: голубой.

Информация о ближайших родственниках: Константин Златов(отец),Эмма Златов(мать).

Место работы: министерство Связи.

Должность: связист.

Количество лет в должности: 6.

Нарушения уровня КПД: нет.

Настоящий статус: жива.

Последнее обновление данных: сентябрь ХХХХ года.

7

Кай

26 сентября

16:00…Я планировал встать еще три часа назад, но всякий раз, когда звонил будильник, я лишь сильнее погружался в сон. Обычно уже после первого сигнал, мама занимает атакующую позицию у двери и терпеливо ждет, когда я отвечу на стук. Но сегодня дома никого нет, а замена наномашин запланирована лишь на семь часов. Достаточно времени, чтобы оторвать лицо от подушки. Кажется, именно так я думал в первое пробуждение и в третье, и в четвертое, когда, единожды разлепив глаза, выталкивал себя из кровати и возвращался обратно пару минут спустя. Отключение отнимает много сил. Пора бы к этому привыкнуть…

Я перевернулся на бок и (кажется, уже по традиции) задел рукой слона, стоящего на тумбе. Не глядя, я подхватил его прежде, чем он успел перевалиться через край, и водрузил обратно. Помню, как забрал его из кабинета отца перед самым обыском, спрятал за пазуху и таскал с собой весь день, пока безликие таскали меня из одного министерства в другое. Все, что я знал об этой вещи,– ее важность для отца. Наравне со старой тетрадью слон был неотъемлемой частью вечерних посиделок в его кабинете. Отец доставал их из шкафа, раскладывал перед собой и молча смотрел, пока я или Мейд чем-то не выдадим своего присутствия.

Помню, как пробрался в его кабинет, пока никого не было дома, достал из стола тетрадь, но так и не смог открыть. Не знаю, сыграла ли совесть или простое неумение читать, но я так и простоял до самого вечера, пока отец не вернулся. Увидев его в дверях, я не смог сделать ничего лучше, кроме как отдать тетрадь и молча выйти из кабинета. Этим же вечером он сам пригласил меня к себе и рассказал историю каждой вещи. Ни одно из его слов не было правдой, но об этом я узнал гораздо позже и не от отца. А когда узнал, стер все цифры с основания статуэтки и постарался точно также стереть их из памяти. Пока не получилось…

Нехотя я поднялся, запихнул слона в ящик и стал одеваться. Уже на выходе я спохватился и по привычке вернулся обратно в комнату за маской безликого. Странно выходить без нее. Без нее на тебя все смотрят, а вот с ней, на удивление, нет. Я отдернул руку и направился к двери. Единственное зеркало в квартире висит перед самым входом. Огромная рама высотой едва ли не до потолка.

Каким-то образом мне удавалось не обращать на него внимания все эти годы и миновать без всякого интереса к тому, что я могу в нем увидеть. Но сегодня, как бы я ни торопился, отражение меня все же поймало. Смешанное чувство непринятия и цинизма. Будто эти глаза не мои. Будто эти покрытые рубцами руки принадлежат не мне. Все это знакомо, но словно никогда не было моим полностью. Тем более что за каждой отдельной чертой большинство видит Джона Смита, а не меня. Я схватил с вешалки куртку и вышел из квартиры.

Дождь, наконец, прекратился. На небе все еще клубятся тучи, но у Полиса появилось хоть немного времени обсохнуть. За фасадом серости он сам становится серым. Блекнут даже неоновые вывески и голограммы на витринах.

Я решил не ждать автобус и добраться до министерства пешком. Не так часто мне удается прогуляться по городу вне работы. Конечно, особыми красотами Полис не пестрит, но хоть какое-то разнообразие для глаз. Еще до выхода из шестого района я заметил тень, идущую следом. Я бы не придал этому значения, если бы спустя какое-то время тень отстала или хоть немного сбавила темп, а не неслась за мной, боясь упустить.

В отражении витрин и магазинных вывесок очертания смазывались и никак не получалось сложить картину в единое целое. На очередном светофоре любопытство взяло верх, и я обернулся. Зои стояла в паре метров от меня, в толпе таких же прохожих. Половину ее лица скрывал капюшон, а другую – спадающие на лоб волосы. Заметив мой взгляд, она коротко кивнул и махнула головой в сторону проулка. Зои не из тех, кто принимает отказы. Если я проигнорирую ее сейчас, она дождется, когда я выйду из министерства. А после замены наномашин меньше всего хочется говорить.

Я стоял и смотрел, как убывают цифры на светофоре. И, пока толпа на другой стороне дороги не двинулась навстречу, я не решался отделиться от общей массы. Зои ждала меня у небольшого проулка. По мере того, как я приближался, она уходила все дальше и дальше в разъем между домами. В самом конце этого длинного коридора меня ждали тупик и пощечина, прилетевшая из темноты.

– Ты бы хоть сначала поздоровалась.

Зои замахнулась для нового удара, но я перехватил ее ладонь и опустил вниз. Лицо ее болезненно скривилось. Едва я ослабил хватку, она вцепилась в ушибленное запястье и отошла назад.

– Как ты вообще узнала, что я буду здесь в это время?

– У тебя замена двадцать шестого числа каждого месяца. И ты никогда не назначаешь процедуру раньше шести.

– Какая наблюдательность. Смотрю, у тебя много свободного времени, раз ты тратишь его на слежку за мной.

– Всего лишь предосторожность на случай, если тебе понадобится помощь.

– Помощь мне действительно понадобится, если не прекратишь дергать меня для разговора, когда тебе вздумается.

– Будто ты не понимаешь, почему я позвала тебя?!

– Представь себе.

Вместо ответа Зои пихнула меня в грудь, словно этим желала заполнить паузу в разговоре или выпустить злость. Ни то, ни другое ей не удалось. Разговор по-прежнему находился в тупике, а Зои по-прежнему была зла.

– Ты действительно не знаешь?– уже более сдержанно произнесла она.

– Не знаю чего?

– Фил мертв.

Я счел это за шутку и, кажется, даже рассмеялся. Лицо Зои обрело какое-то жалостливое, снисходительное выражение. Она положила руку мне на плечо и слегка сжала, будто хотела выказать сочувствие, но слов подобрать не могла.

– Вчера он выпрыгнул из окна министерства. В вечернем выпуске об этом почти ничего не сказали. Оно и понятно, им не выгодно ставить под вопрос безопасность системы. Да и паника, никому лучше не сделает,– процедила она сквозь зубы, будто не хотела давать словам ход и с трудом выносила их звучание.– Я думала, безликие в курсе всех угроз.

– У нас не сарафанное радио. Если сказанное тобой шутка, советую остановиться.

Незаметно для себя я схватил ее за плечи и с силой встряхнул.

– Фил пытался взломать протокол. Не знаю, известно ли тебе что-то по этому поводу, хотя…– Пару минут назад она дрожала от одного моего прикосновения, а сейчас даже не думала вырываться; будто весь страх и злость выходили из нее вместе со словами и перекидывались на меня. – Тебе должно быть известно, как его ментору. Он не смог обойти программу, и сработала сигнализация.

– Этого не может быть… Он сказал, ошибка исключена, – не знаю, для кого я это говорил. Для себя? Для Зои? Или для Фила, который еще пару минут назад был жив (по крайней мере, для меня). – Он готовил программу год. Он бы не стал…

Я отпустил ее и сделал шаг назад. Под ногами что-то хрустнуло и с криком пустилось дальше по подворотне, куда предпочел бы сбежать и я. Но позади меня лишь стена…Отступать некуда.

– Из-за этого инцидента охрану в офисе удвоили. Да и по городу, если ты не заметил, безликих стало больше. Министерство обязало проверить всех связистов в ближайшее время. Не все смогут скрыться. Ты знал кого-то еще или…

– Тебя уже допрашивали?– Зои посмотрела на меня как учитель, вынужденный повторять одно и то же по несколько раз, и, к удивлению, повторяла. Будто мой жалкий вид пробудил в ней терпение, которым она никогда не обладала.

– Да. Мне повезло… Если сердечный приступ можно назвать успехом.

Зои сняла перчатку и показала обожженную ладонь – результат долгого допроса. В «АрКейне» никогда не было чтецов, но был человек, живущий с одним из них. Если бы не Клара Юкнайт, «АрКейн» никогда бы не подобрал алгоритм, моделирующий процесс допроса. Если бы не Клара Юкнайт, магистр никогда бы не внес изменений в этот алгоритм.

Симуляций не проводили уже четыре года. Что толку проходить допрос в старом режиме, когда новый превышает его по силе воздействия в несколько раз? Все равно что бегать по ровной дороге, когда тебя ждет забег по ухабистой местности.

– Как ты это сделала? Сейчас уровень контроля при допросе намного выше, чем тот, который мы использовали на симуляторе.

Она пожала плечами и как-то обиженно отвела глаза в сторону.

– Как я и сказала, мне повезло с чтецом. Поначалу я думала, назначение Юкнайта только усугубит положение. Но к тому моменту, когда подошла моя очередь, он был порядком измотан, и разговор со мной лишь сильнее сбил его с толку.

– Ты сказала Юкнайт? Роб лично занялся этим делом?

– Нет. Его сын Доран.

Зои устало вздохнула и глянула в проход, будто заметила там кого-то.

– Я могла умереть сегодня. И ты мог умереть вместе со мной. А за тобой еще куча людей. Ошибкой было принимать Фила в «АрКейн».

– То же самое можно сказать про любого из нас.

– Ты действительно веришь, что это была случайность?

«Нет»,– хотелось сказать, но я промолчал. На этом разговор можно было закончить, но Зои продолжала стоять, ожидая толи извинений, толи сочувствия.

Извинений за решение, которое ее никто не заставлял принимать; сочувствия за наступившие последствия. Всякий раз, она пытается переложить ответственность на меня, хотя реальный повод для этого, появился лишь сейчас.

Отчасти я ее понимаю, но лишь отчасти…

Пока я об этом думал, Зои развернулась и ушла. Я дождался, когда ее желтый капюшон скроется за поворотом, и сам направился к выходу.

На часах 18:55. Отсюда до министерства не так далеко, но слова Зои утяжелили этот путь. Налегли на ноги и сделали походку более неуклюжей. Я перестал видеть проходящих мимо людей. Всякий раз за секунду до столкновения, я резко сдавал назад, но это не спасало тех, кто шел позади. За полчаса я извинялся больше, чем за полжизни.

Вина, поселившаяся внизу живота, разошлась по всему телу, и к началу процедуры я уже чувствовал себя как после ее завершения.

– Ты опоздал.

Надин сидела, развалившись в кресле, и нетерпеливо постукивала по контейнеру с наномашинами.

– Придется ускориться, чтобы нагнать 40 минут.

Едва я опустился на кушетку, Надин спешно закрепила ремни на руках и провела ладонью над чипом. На панели высветилось ее имя, фамилия, занимаемая должность – все, что принадлежало человеку, носящему чип, но не тому, что сидел передо мной. Сара хорошо играет доктора Войнич. Так же хорошо, как сыграла бы любого другого. Тридцать лет назад, когда ворота Полиса закрыли, многим членам «АрКейна» пришлось прибегнуть к краже личности.

Для постоянного подражания нужно больше, чем внешнее соответствие; нужен чип с его набором данных и регистрацией в системе. Без этого существовать в Полисе невозможно (возможно, но недолго). Раньше чип извлекался легко. Если бы «АрКейн» задумал то же самое сейчас, ему пришлось бы столкнуться с провалом ипотерять около десятка своих людей. Я не осуждаю их за это; за возможные убийства, которые пришлось совершить, чтобы изъять чип и пересадить его себе; не осуждаю, потому что убивал сам, пусть и по приказу…

– Слышал о Филе?

Я стукнул ногой по нижней перекладине, чтобы привлечь ее внимание, но прежде всего заткнуть. Сара снисходительно улыбнулась и с нескрываемым удовольствием произнесла:

– Нас не прослушивают, можешь не бояться. Фил не один занимался техчастью в «АрКейне». Элвин наложил специальные «фильтры» на подобные разговоры. Совсем отключать систему было бы глупо.

– Извини, никак не могу привыкнуть.

Она встряхнула шприц и приложила иголку к вене. Под действием препарата мышцы расслабились и потеряли чувствительность. Да и я сам будто перестал существовать в этом месте, слился с белым светом, льющимся из-под потолка; исчез из разговора, в который меня втянула Зои и который переняла на себя Сара.

– Ну так что насчет Фила? Ты знаешь?

Аппарат медленно вытягивал наномашины из левой руки и тут же вливал новый поток в правую. Ощущение, будто медленно входишь в холодную воду и резко вылезаешь обратно. Знобит и слегка трясет.

– Да, Зои рассказала.

– Отметина на щеке ее заслуга?

– Она едва не умерла. Имеет право требовать компенсации.

– Ей бы пора усвоить одну важную вещь – о чем в «АрКейне» никогда не говорят, так это о безопасности. Она знала, на что подписывается. Фил всех нас подставил, как в свое время твой отец и Клара.

Она смахнула в ведро перегоревшие наномашины и подсоединила новый контейнер с частицами к аппарату. Мы никогда не говорили о прошлом Сары, о ее связи с отцом, хозяином тетради. Тетради, об исчезновении которой я даже не задумывался, пока не увидел ее в чужих руках. Собственно, и о том, как именно она оказалась у Сары, я тоже не спрашивал. В тот день, восемь лет назад, я пришел в бар не из-за старой тетради, а потому что знал, что застану там ЕЁ.

– Ты ведь помнишь, каким был первый шаг Фергаса, когда он решил свергнуть Корпорацию?

– Массовое самоубийство.

– Убийство, если быть точнее.– Поправила она, переписывая показатели с экрана аппарата,– Сестра Элайса использовала частицы своей души, чтобы управлять теми, в ком эти частицы были. Она заставила людей прыгнуть с крыши и не просто здания, а значимых для Корпорации объектов. Одним из таких был центр Связи, нынешнее министерство. Разве я одна вижу здесь совпадение?

– Как по мне, все гораздо проще. – Она изогнула удивленно бровь и поддалась вперед, готовая слушать – Министерство могло поменять протоколы, усилить защиту или подсадить вредоносный файл, чтобы предотвратить взлом еще на первых шагах.

– Брось, Кай. Фил успешно взламывал протоколы один за другим. И он никогда не приступал к работе без предварительной подготовки. Если здесь и есть ошибка, то намеренная.

– По-вашему, он ждал год, чтобы просто облажаться?

– Нет. Скорее всего, он и вправду готовился ко взлому, но почему-то передумал и посчитал, что внимание магистра именно то, что нам сейчас требуется. Я могу назвать цели и менее приятные слуху, но вряд ли онитебе понравятся. Нам сейчас ни к чему еще больший разлад в коллективе.

– Я не виделся с ним несколько дней. Видимо, что-то произошло, и это «что-то» заставило его передумать.

– Ты не виноват в том, что случилось. Мне стоило убить его, как только он нашел нас. Те, кто приходит в «АрКейн» подобным образом, опаснее тех, кто ищет у нас лишь защиту и поддержку. Для него мы были способом достижения личных целей. Общее благо его вряд ли беспокоило.

– Вы могли бы сказать тоже самое про меня.

Сара усмехнулась и провела ладонью у меня над грудью, тем самым приводя наномашины в действие.

– Ты другое дело и не потому что ты сын Джона. Ты мог сдать меня чтецам еще восемь лет назад. Но промолчал о моем существовании на допросе.

– В этом нет моей заслуги. Простое везение.

– Везение, которое спасло многих. Преодолеть технику чтеца не многим под силу. Можешь гордиться собой.

– Вряд ли я смогу сделать то же самое сейчас.

– У Зои ведь получилось. А она не самая способная ученица.

– Ей повезло с чтецом.

– Ты про Юкнайта? Интересный персонаж. А главное, неожиданный.

– Что это значит?

Всякий раз, когда Сара хочет придать чему-то особую важность, она нарочно оттягивает минуту-другую, будто дает тебе время подумать«хочешь ли ты услышать продолжение или нет». И прежде, чем ты решаешь выйти из игры, приковывает к месту первой же фразой. Вот и сейчас, как бы долго она ни искала сигареты в халате и ни пыталась выбить из зажигалки огня, я знал, что первым же движением верну ее к разговору.

– Есть кое-что, покрывающее неудачу Фила. Не берусь делать из него гения расчетов, но не отбрасываю варианта, будто изначально он затеял весь этот фарс с одной целью. Привести к нам чтеца.

– Юкнайта? Не смеши. Фил хотел освободить его от проблем, а не накинуть новых. Юкнайт не станет водиться с «АрКейном», тем более после истории с его матерью.

– Никто и не говорит о нашем прямом сотрудничестве. Доран может помочь нам, оставаясь безучастным.

– Договаривайте…

Ремни мешали сдвинуться с места, как и отсутствие информации. И, словно мышь, загнанная в ловушку, я мог выбраться лишь милостью того, кто меня в нее запер.

– Мы ведь не только раздачей наномашин занимались все эти годы. Мы искали бреши в системе и возможности ее подавления. Смерть прошлого магистра вызывала разрыв в оболочках имплантов. Частицы его души служили важной составляющей при создании оболочек. И, когда основного компонента не стало, прочие не смогли компенсировать утраченное и души порвались наружу. – Она смахнула упавший на халат пепел и продолжила с той неохотой, которую часто встречаешь у консультантов в магазине – Смешение двух и более имплантов спровоцировало появление многоликих. – она махнула рукой и Министерство во главе с Фергасом остановило процесс и даже вернуло многоликих обратно в общество. Разрыв перешел в спящий режим, но от этого не перестал существовать. Как рак, который можно излечить, но нельзя навсегда выгнать из жизни пациента.

– Это знает каждый школьник.

– Да, знает и принимает. Но наномашины никогда не были лекарством. Они были созданы, чтобы предотвратить разрыв; как некое обезболивающее, не дающее симптомам болезни проявляться. Так было до сих пор.

Она смяла сигарету в пепельнице и выпустила последние клубы пара с особой тяжестью, будто не хотела с ними расставаться. С ними и со словами, которые, как и весь рассказ, выдавала без особого желания.

– Мутации души передаются по наследству. Клара Джонсон – в будущем Клара Юкнайт – была жертвой деления, что автоматически накладывает определенные последствии на ее потомков.

– Я знаю, что это значит, но не понимаю, какое отношение это имеет к Дорану.

– В истории Корпорации всегда были только многоликие и люди. Если ты не первый, то второй, а из второго легко мог стать первым. И только один человек был способен существовать в двух категориях одновременно – магистр.

Темп разговора нарастал по мере того, как Сара подходила к самому главному. Слова громоздились друг на друга, не давая мне толком выстроить четкую цепочку, тем более найти в ней смысл.

В какой-то момент я снова занес ногу над перекладиной и с силой опустил. Удар вышел глухим и едва пробился сквозь грохот женского голоса, но эффект на Сару все же произвел. Хотя бы на пару минут я получил желанную передышку и возможность обмозговать сказанное.

– …На протяжении полутора века эта исключительность возвышала его над всеми. Но тут появился Аксель Кейн со своими экспериментами и детьми-многоликими. Классификация была нарушена, а исключительность магистра поставлена под вопрос. Аксель доказал эволюцию души; ее качественное изменение под действием суровых условий. Но его методы, мягко говоря, были не совсем гуманными и вряд ли бы прижились в то время. Однако его дети смогли преодолеть деление. Что если спустя пятьдесят лет нечто подобное помогло и всем остальным?

– Под чем-то подобным вы имеете ввиду…

– Наномашины,– закончила она, будто не могла терпеть медлительность, с которой доходили до меня слова.

– Если бы они могли полностью остановить деление, а не просто перекрыть его, магистр бы об этом знал.

– И что бы это изменило? Империя Фергаса строится на страхе перед тем, что было, – перед делением. Без этого его система рабского труда не имеет смысла.

– Наномашины не просто средство подавления, они оказывают поддержку организму. Без них мы не протянем и полугода.

– И это еще одна из причин начать отказываться от них.– твердо отрезала она, будто не желала слышать никаких возражений —Они ослабляют нас, делают зависимыми. Мы буквально повторяет историю Корпорации, только теперь на первом месте у нас стоит не отдельный человек, а благо всего общества. Мы не можем подумать о себе, не причинив тем самым себе вреда.

– Вы думаете, исчезновение многоликих поможет Полису? Вам не кажется, что мы вгоним людей в еще больший хаос? Мы потеряем единственное, что их сдерживало. Начнутся забастовки, посыплются целые производства, и мы вернемся к тому, с чего начинали пятьдесят лет назад, если не хуже.

– Бояться перемен нормально. Ненормально отвергать их.

– Допустим, я поверил, будто Доран «исцелился» и стал тем самым исключением. Что вы будете с ним делать?

– Твой сарказм здесь ни к чему. Активность его души сравнима с расщеплением в семь душ. Но при этом он не похож на многоликих в эпоху Корпорации. А Патриция хорошо разбирается в многоликих. Ты не хуже меня это знаешь.

– Один день ничего не доказывает.

– У тебя к нему какая-то личная неприязнь? Или общая история не дает покоя?

– Если бы вы были в нем уверены, тони о чем бы мне сейчас не рассказывали.

Сара широко улыбнулась и провела ладонью от моего плеча к груди. Наномашины задвигались внутри и стали растекаться по всему телу. Она будто кости двигает, а не наномашины.

– Он не первый, у кого отклонение не проявилось, хотя по всем законам должно было быть. У него были три тысячи наномашин из десяти тысяч положенных. Все равно что надеяться, будто одна рисинка даст тебе сытость на весь день. Патриция добавила ему еще пару тысяч. Остальное ушло на твою подружку.

– И что вы хотите от меня?

– Хочу, чтобы ты присмотрел за ним, пока мы не убедимся, что теория, действительно, применима к нему.

– Разве чип не информирует министерство при росте душевной активности?

– Да, но все зависит от того, кто ловит поступающий сигнал. Мы или люди министерства. К примеру, твоему другу Акито повезло. Когда его срыв случился, он попал именно ко мне, а не к кому-то из местных доброжелателей.

– Акито – многоликий?

– Ты уж не злись на него. Он молчал не просто так. Ни к чему поднимать шум из-за этого. Ты ведь тоже ему не обо всем рассказываешь.

– Я не смогу следить за Юкнайтом все время.

– Все время и не надо. Он наша общая забота.

Больше мы не говорили. Больше я бы и не переварил. От постоянных раздумий голова разболелась. Как только Сара закончила внедрение, я поднялся и без долгих прощаний вышел из лаборатории.

Первая ночь после процедуры самая тяжелая. Остается лишь надеяться, что симптомы адаптации не проявятся прежде, чем я доберусь до дома. Однако едва я сел в автобус, руки начало трясти, а во рту пересохло. Казалось, я слышу каждый поворот винта в этой металлической коробке. Как бы я ни зажимал уши, звон просачивался сквозь кожу и долбил по перепонкам.