Читать онлайн Последние стражи Аарона бесплатно

Последние стражи Аарона

Всем, кто не отвернулся от света

в эти темные времена.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ВИСЕЛЬНИК

Каменный бор. Айриндор

Время сбора винограда в Каменном бору приходилось на заморозки. Там, где погибла бы любая другая лоза, эта крепла, плодоносила и славила себя по всем Изведанным землям. Она рождала вино, с громким именем льющееся рекой везде – от придорожных таверн до старых замков. Но те, кто возделывал его – послушники Монастыря Всех Пророков, всегда оставались в тени. Люди говорили, что в его стенах находили убежище и святые, и самые темные нечестивцы. Тайна немало приправляла вкус.

Один из послушников срезал сочные спелые гроздья винограда с самого утра. Сок испещрил линии и узоры на его пальцах и ладонях, лёг поверх библиотечных чернил, закрался в ссадины, не тронув лишь мозоли – грубые отметины от рукояти меча. Засучив рукава жесткой серой сутаны, юноша внимательно рассматривал все отпечатки прожитого им дня.

Наполняя старые глиняные кувшины из источника, он невольно следил за водами ручья. Они спешили вниз по склону в долину, где ютился его прежний дом – большое несуразное поместье, слишком помпезное для этих мест.

– Эй, брат Аверет! – мимо проехала повозка с припасами, запряженная кряжистой пегой лошаденкой, ею правил седой старик в такой же серой сутане. – Останешься здесь, не поспеешь к вечерней молитве!

Только теперь молодой послушник приметил, что солнце клонится к горизонту, оставляя в небе за собой розовый всплеск света. Он кивнул старику, но не бросил своего дела – не желал возвращаться, не наполнив собственную повозку. Поднатужившись, он вскинул очередной полный кувшин на плечо и погрузил его. Взмокшая прядь светлых волос упала на лоб, скрыв нелепую отметину – белесый шрам, оставленный на вечную память его матерью. Когда-то давно она, в приступе бездумной ярости, швырнула в него увесистым кубком.

В тот день Аверет впервые попал в монастырь и увидел местного аббата. Теперь же, память услужливо подбрасывала ему яркие всполохи событий. Пока монах зашивал рану на его лице, он разглядывал высокие своды госпиталя, и слушал, как мать кричит что-то о проклятии, позоре и Тьме.

– Ты была королевой, сестра. Но умрешь от вина одинокой дряхлой распутницей, – сухо ответил ей аббат.

С тех самых пор она исчезла, а вместе с ней и страх. Новое имя, молитвы, обеты и суровый труд были малой платой за это. Но Аверет скоро понял, что не похож на любого другого послушника. И причиной тому было даже не кровное родство с аббатом Кареллом и не странности, которыми он был награжден. Учение Создателя и Его Пророков не определяло его. В гневе и усталости он не раз решался донимать дядю расспросами о том, отчего никого из послушников так рьяно не истязают науками и не заставляют плясать под стенами монастыря с мечом под крики сурового наемника из Тирона.

– У тебя иной путь. Ты узнаешь о нем, если Создатель изъявит на то свою волю, – отвечал неизменно скупо Карелл и отсылал его прочь.

– У меня иной путь, – Аверет нарочито понизил голос в тон дяде, и запрыгнул на козлы. Он цокнул языком и лошадка потянула повозку по мощенной камнем тропинке. Она так хорошо знала дорогу, что можно было вздремнуть, но стоило Аверету вздохнуть глубже, чем он позволял себе в этот день – боль сковала ребра, посиневшие от удара сапога тиронца. Тот всегда оказывался быстрее, сильнее и хитрее, иначе и не был бы нанят аббатом.

Наконец, Аверет оказался у пещер – обиталища Братьев-во-Тьме. Там уже поджидал монах в черном. Его лицо было скрыто под капюшоном, а из-под него виднелась темная повязка, ограждающая глаза от любого света.

– Да будет славно имя Создателя и Его Пророков, – этими словами юноша обращался к каждому монаху из пещер, но никогда не ждал ответа – те давали обет, отрекались от мира, живя в тишине одними лишь молчаливыми молитвами.

Эта жертва была настолько велика, что внушала трепет, однако же, неспособный подменить собой искреннее сочувствие. Аверет жалел монаха, пускай тот и был вором, что выдавали укороченные палачом пальцы.

Вместе с Братом-во-Тьме они быстро справились с поклажей. Тот ловко орудовал тростью, подхватывая кувшин, нагружал собственную тележку. Аверет старался не вставать у него на пути.

Когда над монастырем разнесся колокольный звон, черный монах с явной укоризной хлопнул молодого послушника по плечу.

– Помолись за меня, брат. Твои молитвы куда дороже, – юноша стремился не звучать слишком беспечно, но тут же получил тростью под колено.

Аверет лишь примирительно склонил голову, по обыкновению забыв, что старый вор не видит ничего, кроме мрака.

Правя повозкой по пути к стенам монастыря, он вновь размышлял, сколь страшными могли быть грехи Братьев-во-Тьме, что те оставляли жизнь с ее красками и светом. Он плохо мог представить любовь, но был влюблен в каждый свой день, испытывая счастье чувствовать. Ему нравился луч света, что пробивался в келью в солнечный день, шуршание страниц, хруст хлебной корки, аромат примятой травы или запах винного погреба и дубовых бочек. Во всем, что доводилось ощущать, ему виделась улыбка Создателя.

Аверет спешил завершить работу и забыться сном, прежде чем монахи вернутся с вечерней трапезы. Если не попадаться на глаза, его отсутствие во время всеобщей молитвы могло остаться незамеченным.

Оказавшись во дворе монастыря, он ловко переставил кувшины в легкую тачку, распряг лошаденку и отправил ее в стойло. Вокруг было тихо и все шло так, как юноша и задумал, пока один из кувшинов не выскользнул из его рук возле одной из келий. Прибирая черепки, он быстро оглянулся по сторонам и неприметно провел ладонью над разлитой водой. Та зашипела и испарилась, словно ее и не было.

Вот за что мать так ненавидела его, называла выродком, морила голодом и холодом в надежде, что приведет к нему смерть.

О магии Аверет услышал лишь от дяди. Именно Карелл уверил мальчика, что тот не проклят и не придается греху. Но такой дар должен был оставаться для всех тайной.

– Что случится, если однажды ты будешь недостаточно осторожен, Ивэн? Совсем как теперь.

Юноша вздрогнул, услышав свое настоящее имя, обернулся, не вставая с колен, и тут же увидел протянутую руку дяди.

– Простите, аббат Карелл. Я не слышал шагов, – проговорил он, опираясь на его ладонь.

– Это мог быть не я. Такую шалость мог заметить и кто-то другой, – Карелл между делом поднял следующий кувшин с тележки, поставил его у входа в келью. – Как быть, если все узнают, что племянник аббата Монастыря Всех Пророков – маг? Тебе ведь известно, что кое-где такой одаренный юноша, как ты, до сих пор может попасть на костер? Дикарство и малограмотность неискоренимы – вот два порока, дающие ростки ненависти. К моему стыду, им нашлось место даже здесь, в этих стенах.

– Но вы сражаетесь с этим, дядя, – Ивэн заговорил еще тише и мягче, чем аббат, быстро разобравшись, что тот страдает от злобы или возмущения. – И я клянусь, что впредь буду осторожен. Ровно до тех пор, пока вы не одержите победу. Если желаете, прикажите и тиронец с радостью прочистит мне уши. Едва ли это будет сложно.

Карелл усмехнулся, тряхнув рано поседевшей головой.

– Иногда память меня подводит, и я забываю, что не могу требовать великой праведности, от того, кому так не идет сутана. Из тебя выйдет отличный мечник или винодел. Или тот, кого ты себе даже не можешь представить, пряча по карманам глиняные черепки.

– Кто же? – тихо спросил Аверет, даже не ожидая ответа.

– Отправляйся ко сну. Кем бы ты не стал, труд сделает тебя лучше, – аббат услышал голоса в глубине коридора и кивнул в сторону кельи Ивэна, не защищенной дверью. Так было принято в этом монастыре. Комнаты монахов зияли скупой пустотой. Они не запирались ни дверью, ни замком, ведь настоящему праведнику было нечего прятать от чужих глаз.

Юноша уходил от дяди с неизменной улыбкой. Ему нравилось думать, что этот невозмутимый, но суровый аббат и есть его семья. Он закрывал его образом красивую женщину с волосами цвета восходящего солнца, ту, что не смогла и не захотела дать ему ничего, кроме ноющей пустоты и боли там, где должна была остаться любовь матери.

Аверет зажег свечу, омыл ледяной водой руки и лицо, вернул молитвенный долг Создателю, опустившись на колени у кровати. Но его мысли были слишком далеки. Он все думал, какую судьбу готовил ему дядя, обращаясь к всевышнему по привычке, но не от сердца.

«… пусть будут славны дела твои и имя твое…», – успел прошептать он, прежде чем явственное ощущение чужого присутствия заставило его распахнуть глаза и отнять от лба сомкнутые ладони. На краю кровати Аверета сидела девушка и с любопытством наблюдала за ним.

За всю жизнь он успел увидеть не так много женщин, но каким-то внутренним чутьем понял, что перед ним северянка из старых племен. Широкие высокие скулы и раскосые глаза. Тощее тело спрятано под платьем с небрежной вышивкой, плечи укрыты шкурой лисы. Белые волосы, уложенные в тонкую косу, портили облик девушки.

– Это из-за дара, – она провела рукой по вискам, словно извиняясь за эту особенность. – Твой дар ведь тоже оставил на тебе отметину. Не скажешь, какую?

Маленькие, остренькие зубки. Сладкий голосок.

Необъяснимо, но Аверету захотелось кричать. Голосить что есть мочи от ужаса. Но губы не слушались его. Так он понял, что оцепенел и больше не принадлежал себе.

«Я должен пошевелиться. Это ведь просто сон? Я сплю? Или это не сон.»

– Да, ты спишь, – улыбка девушки искривилась. – Глупый, пустой мальчик. Прости, но я стану так думать.

Она медленно провела пальцами по его щеке, затем – по волосам.

– Я не узнала бы в тебе Его брата. Он красив так, будто его целовала сама Тень. А ты похож на полевой цветок – заметен только оттого, что другие не столь ярки, как ты.

Она скользнула вниз по губам Аверета, едва весомо прикоснулась к его шее. Он и без того забыл, как дышать, когда она дотронулась до его подбородка и заставила подняться с колен.

– Я бы не стала делать этого, если бы Он не приказал. Наяву я бы не стала.

Короткая вспышка ослепила юношу. Все вокруг подернулось почти жидким, ощутимым кожей туманом. Он все еще не чувствовал своего тела, и знал, что девушка еще крепче завладела его разумом. Все стало иным.

«Иди!» – услышал он голос, далекий, будто прорвавшийся сквозь толщу воды.

Босые ноги послушно зашагали куда-то вперед, Аверету только и оставалось, что наблюдать со стороны. Он был скован, полностью подчинившись чужой воле – он просто не мог противостоять ей. Незнакомые стены окружили его. Он разглядел богатую кровать и понял, что попал в чьи-то покои. Ноги вели его к спящему. Им оказался мужчина, каким стал бы сам Аверет через пару десятков зим. Юноша успел заметить это поразительное сходство до того, как его руки прижали одну из лежащих белоснежных подушек к лицу спящего.

Еще одна вспышка. И Аверет вернулся в келью. Его пальцы вцепились в края грубой простыни, а она расползалась на лоскуты один за другим и завязывалась в узлы. Он знал, как сразить противника мечом или ударом, а теперь был только послушной ярмарочной куклой, но рвался из чар беловолосой, как посаженный на цепь дикий волк.

РАЗ.

ДРУГОЙ.

Он хотел выскользнуть из-под ее власти, а она лишь смотрела на него глазами полными слез.

– Что ты делаешь? – фыркнула северянка, и он убедился, что она плачет не от сострадания. – Не противься! Так будет хуже не только мне.

Она пошатнулась, вдруг выхватив из-за пазухи знакомый ему платок. Работая в винограднике, он неуклюже рассек ладонь, утер кровь первым, что попалось под руку, и выронил его там. Девушка, кем бы она ни была, вероятно следила за ним, ждала и, наконец, напала, вооружившись самой темной магией из всех возможных.

– Всего одна капля даст мне сделать все, что я захочу!

В следующий миг он увидел, что она помогает ему завязывать петлю, а он сам тем временем слеп, глох, противился и бился. Он не знал ничего о том, как не поддаваться этой северянке, столь ловко играющей с ним.

Вдруг она вздрогнула, согнулась беспомощно пополам, и когда снова посмотрела на Аверета холодными колкими глазами, по ее подбородку бежала алая струйка.

– Как жаль, что ты так мало думаешь о себе, – пугающе засмеялась девушка. – Не знаешь о том, кто ты, но все равно умрешь.

Она зарычала, схватила веревку, едва ли не падая без сил, швырнула ее через низкую потолочную балку. Ивэн видел, как ее кожа теряет цвет, и вдруг у него получилось вырвать глоток воздуха, потом еще и еще один. Северянка истошно завопила, но Аверет не слышал ничего, и лишь наблюдал, как его ноги, подчиняясь чужой воле, стоят на краю кровати, как чужие пальцы почти любовно затягивают петлю на его шее.

– Я. НЕ. ДАМСЯ. ТЕБЕ. – Коротко, запредельно громко и неразборчиво. Аверет не понимал, подчинились ли ему его собственные губы.

В последний момент его ладонь, тяжелая, словно чужая, скользнула под петлю. И пелена сна разорвалась, треснула как лед в полынье.

Больше не было северянки, но Аверет все еще был куклой. Умирающей, не принадлежащей себе оболочкой. Пока сознание не успело покинуть его, он до боли выгнул свободную кисть.

Горшки, оставленные им у входов в кельи, оглушительно лопались один за другим – вода в них вскипала, разрывая тонкие глиняные стенки. Проваливаясь в темноту, он расслышал крики.

Очередная и уже нежданная вспышка света означала лишь, что северянка проиграла. Он был жив, слышал взволнованные голоса послушников – они волокли его в госпиталь, подхватив под руки. Сложно было разобрать слова, заглушаемые его собственными хрипами. Тело непрерывно дрожало, все еще не осознавая победу. Не справляясь с собственным дыханием, Аверет снова и снова уходил во тьму. Очнувшись, он увидел перед собой аббата Карелла. Он смазывал его шею дурно пахнущей мазью, держа наготове бинты.

– У моей сестры гнилая кровь, – тихо, почти равнодушно говорил он. – Всю жизнь я боялся, что ты потеряешь разум. Магия – дар. Безумие – вот проклятие. Это случилось с тобой?

Аверет хотел ответить, но голос не слушался его. От бессилия и ужаса из глаз брызнули слезы. Он вырвался, только чтобы через пару шагов, задыхаясь в кашле, упасть у потухшего камина. Бездумно нырнув пальцами в угли, он выхватил один из них.

«ЭТО СДЕЛАЛ НЕ Я», – вывел Аверет дрожащей рукой на каменном полу.

– Ты отправишься в пещеры, Ивэн, пока я не пойму, что произошло, – сухо ответил аббат.

Юноша обхватил колени в надежде собрать собственное разбитое тело. Жизнь, так непросто вырванная у убийцы, больше не принадлежала ему.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ПО СЛЕДУ

Каменный бор, Айриндор

Двое всадников неслись во весь опор по извилистому пути к поместью на вершине седой пологой горы. Их терзали усталость и голод, безжалостный северный ветер пронизывал их тела до костей. Осеннее солнце, освещавшее им путь, медленно, будто нехотя падало за четкую линию горизонта. Казалось, оно хотело узнать, что привело путников в эти пустынные промозглые земли. Но стоило только их вороным ворваться в незапертые ворота поместья, оно оставило их без защиты.

Один из всадников спрыгнул на землю и повел коня через пустынный двор, желая, наконец, напоить его. Старый слуга преградил ему дорогу в конюшню – его хозяйка не ждала никаких гостей.

– Мы приехали повидать леди Ингритт, старик.

Слуга осветил факелом путника, но не узнал его. Простая потрепанная одежда, побелевшая от придорожной пыли, не вязалась с его статью и тонкими чертами лица. Он казался слишком красивым, если бы не длинный белесый шрам, некогда пробежавший на поле битвы от уголка его глаза к губам, обезобразивший его. Глаза же, темные и глубокие, вовсе вселили в старика необъяснимый трепет.

– Леди никого не ждет в этот час, – с немалой робостью ответил он.

Второй странник, все еще непрестанно водил коня легкой трусцой по двору. В одно мгновение он оказался близко, и резко дернул поводья. Конь встал на дыбы, подняв облако пыли. Черный тяжелый капюшон упал на плечи. Слуга шарахнулся в сторону.

– Ты, невежда, должен знать, кто стоит перед тобой! – звонким эхом разнеслось по двору, а старик уже готов был бежать, спрятаться в грязном чулане, содрогаясь от страха, представляя новую встречу с этими существами – он был слишком напуган, чтобы назвать их людьми.

В седле сидела девушка. Старику показалось, что ее лицо объято пламенем, но этим огнем была непослушная копна вьющихся медных волос. Ее пальцы цепко обхватили рукоять кнута, спрятанного за широким кожаным поясом. Но и без того одного взгляда на нее было достаточно, чтобы внутри заискрился обжигающий до боли страх.

– Мириам! – взревел первый всадник.

Едва она отвела в сторону тяжелый взгляд, слуга бросился в коморку и, оказавшись внутри, запер дверь, ринулся к камину и схватил еще неостывшую кочергу. Едва дыша, он вжался в дальний угол и выставил ее перед собой как меч, испуганный, но готовый биться за остатки короткой жизни.

– Я хочу, чтобы ты напоил наших коней и дал им овса. Наш путь был неблизким.

На каменный порог упали два медяка. Щедрый дар небес.

Путники бесшумно двинулись в поместье, мягко и осторожно, как два волка, вышедшие на охоту. Леди Ингритт не могла услышать их легкие шаги, не могла знать, как резко распахнется тяжелая дверь, и что мужчина, лежащий в ее постели, очнется от крепкого сна.

– Морган? – потрясенно вскрикнула она.

Ее любовник сонными глазами уставился на путников, вломившихся в покои его леди. Она зашипела, когда человек в плаще выхватил резной кинжал с черными ониксами на рукояти и приставил его острием к горлу несчастного.

– Прочь, – слетело с его бледных губ.

Мужчина схватил простыню, пряча свое нескладное тело. Он решил не испытывать судьбу и вылетел за дверь, не сказав напоследок и слова.

– Мы здесь, чтобы забрать твоего сына, Игритт.

– Ты не найдешь его здесь, маг! – прорычала хозяйка поместья, невольно поглядывая на девушку, застывшую у дверей. Она видела ее ухмылку – та едва сдерживала смех.

Ингритт предпочла бы онеметь, но тишина могла только разозлить гостей из ее прошлого.

– Я хочу забыть тот проклятый день, когда родила на свет это чудовище! Ищите его в монастыре у северных гор, где он должен был сдохнуть, не будь с вами одной крови!

– Ты говоришь о сыне нашего короля, – произнес Морган, оставаясь холодно спокойным.

– Пусть будет проклят ваш мертвый король! – рассмеялась Ингритт. – Пусть тонет во Тьме!

Она смеялась прямо в глаза Моргану, обезумев от страха и не владея собой.

– Я убью ее, – прошептала рыжая, но шепот был таким громким, что Ингритт расхохоталась еще громче.

– Убьешь? Давай же, ведьма!

Морган с нескрываемым презрением смотрел на Ингритт. Когда-то она была его королевой, супругой его брата, которому он клялся в верности до самой смерти. Покрывало, укрывавшее ее обнаженное тело, выпало из рук, и он увидел бледные плечи и опавшую грудь. В прошлом эта женщина была прекрасна, но от ее красоты не осталось и следа.

Морган решил оставить ее одну. Мириам, как и всегда, легко последовала за ним. Ее лицо, усыпанное веснушками, раскраснелось от злости, и она поспешно набросила на голову капюшон, скрываясь от его пытливых глаз. Она так и не научилась владеть гневом, как бы ему того не хотелось.

– Ненавижу ее. Еще больше, чем раньше. Ненавижу, – повторяла она, ни на шаг не отставая от Моргана.

Сам он думал, что им снова придется провести ночь в темном лесу у костра, и невольно жалел девушку. Ее утомил долгий путь, но она и не желала признаваться в этом. А его продолжали посещать дурные сны о Дагмере, где Стейн, его последняя опора, не смог удержать город. Отступники ворвались в его стены, оставляя за собой кровь и пепел. Он просыпался в ночи от собственного крика, и первым, что удавалось ему увидеть, сквозь едва сошедшую пелену дремоты, было лицо перепуганной Мириам. Она будто совсем не смыкала глаз, оберегая его ночной покой.

– Ты ведь не станешь просить здесь ночлега, – в ее голосе дрожала настороженность.

– Не стану. Здесь все пропахло гнилью.

Морган остановился у запертой двери, давая продрогшему телу впитать еще немного тепла. Мириам держалась у него за спиной. Не видя его лица, она знала, как он задумчив сейчас, как изогнуты брови и сжаты в тонкую линию его губы.

– Мы вернемся домой до того, как выпадет первый снег, – тихо пообещал он.

Короткий всхлип за спиной заставил его содрогнуться. Для Моргана слезы Мириам были такой же редкостью, как ледяной снег в теплый летний день. Обернувшись, он в кромешной тьме разглядел ее точеный силуэт. Его всегда поражало то, как в маленьком хрупком девичьем теле может таиться такая страшная сила, каковой обладала Мириам.

– Этот Ивэн… Ты видел его хоть раз? Он похож на отца? Какой он?

– Ты узнаешь его среди сотен похожих на Аарона, – пообещал Морган. – Маги полюбят этого юношу, как любили его отца.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

РОЖДЕНИЕ КОРОЛЯ

Леса Айриндора

Когда Морган понял, что произошло, им овладела ярость. Он ломился в дверь, запертую на тяжелый засов, уже зная, что у него не получится ничего изменить. Он вопил, выкрикивая грязные ругательства и сотрясая холодный колкий воздух, но крик Мириам, рвущийся из хижины, для него звучал еще громче. Злость быстро сменилась страхом. Он не мог понять, почему девушка решилась спасти Ивэна такой ценой, и как Хранительница позволила ей это.

Юноша не знал запретной магии, но скверна необъяснимо тлела в нем, ранила его как болезнь. Он был пугающе молчалив, и тихо смирился с тем, что ему придется покинуть привычный ему монастырь. Морган не знал, сколько дней он успел провести в полном мраке пещер Братьев-во-Тьме.

– Я думал, что я один, – это все, что удалось услышать от него.

Морган бросил двух убитых птиц на порог. Мириам, прикрывшись голодом, нарочно отправила его подальше от хижины Хранительницы, чтобы он не смог помешать. И все, чего он желал теперь – это увидеть ее живой.

Правитель Дагмера должен быть чист, как избранник Создателя, и эта мысль не оставляла Моргана. Мириам сидела на земляном полу у его ног, и все разглядывала равнодушного и холодного юношу – невольное вместилище Тьмы.

– Мы опоздали, – сокрушенно шептала она, и Морган, знавший ее так хорошо, должен был заподозрить неладное.

Эта девушка не привыкла отступать. И вот теперь она была готова заплатить за это собственной силой. Или жизнью. Морган никогда не думал, что Мириам так легко откажется от самой себя, ведь она была исполнена стихией с того самого дня, как он встретил ее. Она была магом, и порой в ней было сложно разглядеть человека. Теперь же ее огонь должен был стать заплаткой для чужой пораженной души.

Бессильный что-то изменить, Морган быстрыми шагами ринулся прочь. Лес вокруг все еще не сбросил алые безжизненные листья, будто бы черные массивные стволы пытались укрыться ими от стремительно наступающей зимы. Сырая почва проседала под ногами Моргана, в то время как он все дальше отдалялся от хижины. Холод пронизывал его тело, а отчаяние – душу.

Как только сумерки опустились на лес, Морган понял, что за ним следят. За его спиной были едва слышны быстрые мягкие шаги.

– Зачем ты пришел? – громко спросил он, хотя тот, кто решился преследовать его, не мог ответить ничем, кроме тихого рычания. – Я знаю сам, что ошибся.

Морган опустился на колено, протянул руку, и волк, способный вызвать суеверный ужас, подошел к нему. Пальцы мага легли на массивный лоб, запутались в жесткой шерсти огромного зверя.

– Она будет жива. Слышишь? Зачем ты ходишь за мной? Подбираешь мои грехи?

Он прислонился щекой к волчьей шее, услышал, как колотится быстрое сердце.

– Ты все еще не призрак, – ухмыльнулся Морган. – А я стал холоднее, чем этот проклятый снег, Волк. Я обещал Мириам, что он не настигнет нас в пути, но все не так. Все не так…

Зверь только заскулил в ответ. Вильнув светлым хвостом, он скрылся в черном лесу так же тихо, как и появился.

Маг замер, прислушался к шуму вод узкого стылого ручья – тот должен был вывести его обратно к хижине. Пробравшись к нему, Морган увидел Мириам. Она, в одной грубой льняной рубахе, сидела на краю хлипкого низкого мостика, и будто вовсе не чувствовала никакого холода. Опустив в воду босые ноги, девушка расчесывала буйные волосы, желая собрать их в тугую косу.

Стремительные шаги Моргана заставили ее обернуться.

– Зачем?!

Его гнев нисколько не пугал. Мириам знала, что зверь, живущий в душе мага, не причинит ей зла. Он упал на колени рядом с ней и стиснул ее тонкие плечи.

– Оставь меня. Разве тебе не все равно? Этот юноша – наследник трона. Кровь и плоть короля. Ты получил желаемое.

Ее лицо было серым, как осеннее небо, а губы темны в цвет поздних рябиновых ягод. Кожа ее холодна, она словно была мертва, но все-таки дышала.

– Что ты сделала с собой? Мне не нужно было ни капли той силы, что принадлежала тебе.

Мириам позволила себе забыться на то мгновение, пока чувствовала на своей шее его горячее дыхание. Всякий раз, когда он случайно или намеренно касался ее, пускай едва заметно, ей не хватало воздуха. Это была боль, рвущая на лоскуты, бередящая заживавшие снова и снова раны. Правда была проста. Она болела Морганом из рода Бранд, болела им, как может только обезумевший от страданий на смертном одре.

– Я пошла на это ради короля, ради прошлого и будущего владыки Дагмера, – Мириам старательно выдавила из себя сухие слова с напускным безразличием.

Она оттолкнула Моргана, пряча слабость за мнимой злостью. Но едва ей удалось подняться на ноги, он укутал ее тяжелым плащом, не отводя взгляда от ее глаз. Только в них он мог разглядеть тот испуг, во власть которого она отдалась.

Мириам даже не заметила, как с нее слетела маска.

– От меня почти ничего не осталось, – шепнула она, протягивая перед собой раскрытую ладонь. На ней заплясал слабый огонек, и тут же погас от легкого порыва ветра. – Теперь ты сможешь оставлять меня в Дагмере. Я никому не причиню вреда.

Она говорила едва слышно, словно каждое слово вытягивало из нее жизнь. Морган подхватил ее на руки. Лишь оголенные черные кроны деревьев и хмурое свинцовое небо лениво проплывали перед ее глазами.

– Я думала, что сгорю, – слетело с ее пересохших губ.

В хижине Хранительница понимающе бросила звериную шкуру на ветхий сундук – он заменил для Мириам постель. Морган укрыл ее и бросил короткий взгляд на Ивэна, поверженного глубоким сном. Словно все тот же юноша, но необъяснимо иной без уродливой печати скверны. Только теперь Морган смог разглядеть его настоящее лицо, светлое, как и лицо его отца.

– Этот мальчик – настоящий король, – шепнула ему Хранительница.

Сердце Моргана сжалось – так давно он не видел этой старой женщины, что забыл ее добрую улыбку. Он потянулся, чтобы поцеловать ее изборожденные морщинами руки.

– Скажи, отчего ты послушала Мириам? – спросил он, а она положила ладонь на его плечо.

– Что я могла против нее, мальчик мой? Силой любви можно сточить камень, но только не укротить твое ищущее сердце. Ни одна женщина не сможет дать тебе того же, что отдала эта девушка.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В РУКАХ СОВЕТА

Ранее. Утес за городскими стенами, Дагмер

Утес над морем, едва угомонившемся после бури, был окутан таким густым и плотным туманом, что впору было резать ножом. Воздух пропитался дымом. А это могло значить лишь то, что у Стены Плача разведен огонь. И, конечно же, Мириам была там. Те немногие, кто знал о выходе на скалу, приходили туда в надежде на уединение. Но девушка была там по другой причине.

Мириам нравилось жить в городе. Она обладала ловкостью сливаться с уличной толпой, принесенной (толпу принесла что ли?) с собой из нищей жизни в Мецце, но в Дагмере же никто не сторонился ее. Она любила вольный город и упивалась им, ведь почти каждый его житель был подобен ей. На площади перед храмом не казнили ни одного мага и это давало чувство неограниченной свободы.

В последний раз Морган видел Мириам в замке непривычно тихую и задумчивую еще до захода солнца, до того, как в море поднялся шторм. Выйдя из своих покоев до рассвета, он приметил, что дверь в комнату девушки распахнута, а сама она не ночевала там вовсе. Его окутала тревога, но он знал где мог найти ее, как было всегда, и теперь он шел к ней, пробираясь через утренний туман. Осторожно ступая по скользким камням утеса, едва уловив взглядом пляшущие вдалеке языки пламени, Морган ускорил шаг. Он молча присел на старое обвалившееся дерево у костра так близко к девушке, что они касались плечами. Она же не шелохнулась, словно ждала его, знала, что он станет искать ее и непременно найдет.

– Ты не ночевала в замке, – он заговорил тихо, выискивая ее взгляд. – Все думаешь о той девчонке?

– Она была юной. Совсем как я, когда ты нашел меня.

Только на рассвете вчерашнего дня они вернулись в стены Дагмера из Корсии, куда отправились из-за письма, пришедшего с голубкой. Это была мольба о спасении. Так было всегда, с тех пор как закончилась война. Каждый обвиненный в магии крови искал защиты у Смотрителей, и получал ее, если был честен.

Но девчонка из Корсии желала лишь отсрочить смерть. Мириам помнила всех, кого пришлось отдать на расправу разъяренной толпе. Этой ночью она не смогла сомкнуть глаз, зная, что во сне ей явится мертвая ведьма. Совсем юная, но пропитанная скверной насквозь. Мириам помнила ее детское личико, обрамленное светлыми локонами, ее пронзительный взгляд с надеждой на спасение.

– Она была ведьмой, – осторожно напомнил ей Морган. – Такие как она загнали нас в страх.

Мириам молчала и тогда Морган, тяжело вздохнув, оглянулся по сторонам, а затем резко встал на самый край обрыва, широко раскинул руки и поднес раскрытую ладонь к губам. Зарождаясь, магия едва заметно отливала синевой, но отдаляясь от него, была невидимой. Вокруг закружились пыль и мелкие камни, трава прижалась к земле.

– Что ты делаешь? – окликнула его Мириам, обнаруживая в разрезанном чарами тумане собственные черты.

– Хочу, чтобы ты улыбнулась.

Она подскочила к нему, и теперь они вместе стояли на самом краю. Как и всегда, и везде.

– Смотри, – прошептал он.

Ее образ, начинающий медленно таять, заискрился в серой дымке. Морган оказался за спиной Мириам, и, осторожно дотронувшись до ее запястья, заставил ее потянуться вперед. Он обхватил ее тонкие холодные пальцы своей рукой.

– Нет. Это ребячество, – заупрямилась она, догадываясь, чего он добивается.

– Давай же! Я хочу развеять твои печали, – Морган едва заметно улыбался. – Позволь мне сделать это.

Мириам промолчала, но их ладони соприкоснулись – ветер и огонь в миг соединились в алеющее пламя. Лик, сковавший туман, на мгновение вспыхнул, озарив все вокруг, и медленно посыпался в море пылающими искрами дождя. Девушка замерла, наблюдая за их магической шалостью, чувствуя, как под ее ногами крошится земля, но даже не думала отступать.

– Ты – все мои печали, – грустно отозвалась она, обернувшись к нему. – Ты.

Резким поцелуем она сорвала тепло с его губ и, решительно взявшись за край его дублета, ступила назад, потянув за собой. Они нырнули в высоту, и она могла убить их также верно, как и море, с пеной поглотившее их тела.

Много зим назад Морган сам учил плавать свою маленькую строптивую ученицу, но теперь она тяжелым камнем шла ко дну. Он инстинктивно схватил ее за волосы, прижал к себе, прорвался сквозь толщу воды и закашлялся, шумно хватая воздух. Перед ним раскинулось бескрайнее море, играющее тяжелыми волнами, и он ни за что бы не отдал Мириам этим водам.

Крепко сжимая ее в руках, он двинулся к берегу, лишь молясь о том, чтобы хватило сил. Он не позволил себе прочувствовать собственное отяжелевшее тело, слышать сбившееся за двоих дыхание. Он видел только лишь бесконечно далекую линию берега и стремился к ней.

Как только Морган вынес девушку на песок, в его глазах потемнело.

– Только дыши, Мириам! Дыши! – из горла вырывался приглушенный сип, его собственное дыхание было громче шума бьющихся о берег бушующих волн. Он с тревогой приложил ухо к ее груди, желая убедиться, что она все еще жива, когда ее дерзкие пальцы коснулись его мокрых волос.

– Мы могли бы разбиться, глупая девчонка! – Морган тотчас отпрянул от нее.

– Тогда я бы умерла счастливой.

Он хотел было встряхнуть ее или даже ударить, но его ладонь замерла возле ее щеки. И он не разбирал, что она могла заслужить от него – ласку или гнев?

– Ты никогда не сделаешь этого, – прошептала девушка, с вызовом глядя в его глаза.

Капли воды, эти крохотные частицы моря застыли на ее ресницах. Морган считал ее прекрасной и это восхищение прорывалось сквозь злость. Впервые он подумал о том, какой яркой может быть красота. Он никогда не видел в Мириам женщину – та спряталась за девочкой, спасенной четыре зимы назад. Веснушчатый нос и желание биться до смерти с любым, кто нанес ей обиду, – вот что покорило его в той девушке. Дикость и необузданность, спрятанная за обезоруживающей красотой. Она ловко освободила для себя место в его черствой душе. Но это была особенная любовь. Он оберегал ее больше себя самого, когда его разум всецело принадлежал другой.

Морган замер, когда Мириам неожиданно подтянулась и ее губы с нежностью припали к шраму на его лице. Этот поцелуй был безмолвным криком, исполненным отчаяния.

– Ты не любишь ее, – шепнула она. – Она опоила тебя. Украла твою душу.

– Не смей, – Морган отшатнулся и вскочил на ноги.

Мириам же впилась в его запястья кошачьей хваткой.

– Ты не можешь быть настолько слепым. Она никогда не делила с тобой кров и хлеб. Никогда не стояла с тобой плечом к плечу, пока пела сталь и лилась кровь. Она не видела твоих ран. Знает ли она, какого цвета твои глаза? Хватило ли ей духу хоть раз заглянуть в них? Они такие черные, что в их глубине можно разглядеть саму зловещую Тьму. А знает ли она, что, когда ты счастлив, они в цвет опавшей листве несут свет осеннего солнца? Скажи мне, Морган, помнишь ли ты, как полюбил ее?

Он дернулся в сторону, крепко стиснув зубы. Горькая правда отозвалась в нем нарастающей злостью. Губы девушки дрожали от страха и холода, но в глазах не было ни капли раскаяния, лишь оголтелый вызов и обжигающий огонь, способный уничтожить весь мир.

– Ты простишь меня завтра. Когда твой рассудок вернется к тебе. Однажды ты спас меня. Теперь мы квиты.

На одно короткое мгновение все стихло. Ни завывания ветра, ни шума бушующих волн, ни крика чаек на берегу – Морган больше не слышал ничего, лишь звенящую изнутри тишину. Самое страшное, что могло произойти, уже случилось. Он вдруг отчетливо понял это и бросился к стенам города.

Время неумолимо близилось к рассвету и туман медленно отступал. Теперь Морган мог отчетливо видеть море, раскидывающее тяжелые кудрявые волны. Ему не верилось, что оно отпустило их – его и Мириам. Удаляясь все дальше от девушки, оставленной им на берегу, он задавался вопросом о том, стал бы он бороться за нее с той черной леденящей бездной, желающей заполучить ее в плен, если бы все понял еще у Стены Плача.

Ему пришлось проникнуть в замок по тайному ходу, где воздух был колким от пыли. Не оглядываясь, он бежал в те покои, где провел эту и множество других ночей. Мокрый, перепачканный в паутине, Морган ловил на себе удивленные взгляды замковых стражников, встречающихся на его пути, но нисколько не менялся в лице.

Его опасения были оправданы. Когда он оставил любимую здесь, она все еще дремала в теплой мягкой постели, что теперь была пуста. Ее силой выволокли в коридоры, в этом он не сомневался. Священному караулу было плевать кто перед ними – маг крови, нарушивший законы Дагмера, или беззащитная девушка, – они захватывали и ломали все, что попадало им в руки.

– Лорд Бранд, – за спиной мага раздался голос, полный удивления и испуга, и он без труда узнал в нем священника.

– Морган, – проговорил он, стараясь не выдать бури, разыгравшейся внутри него. – Меня зовут Морган, пастор Эйлейв. Мне казалось, мы давно отринули ненужные церемонии. Что ты здесь делаешь?

Он спросил с напускной вежливостью, скрывая за ней ураган злости и гнева, хотя сам знал наперед все ответы. У его ног лежал серебряный медальон. Дрожащей рукой он подобрал его, понимая, что тот был сорван с шеи любимой им женщины.

– Мы вынуждены были сделать это, – переходя на нервный шепот проговорил священник у него за спиной.

Морган сжал в ладони цепочку и развернулся, желая выйти из опустевших покоев, но Эйлейв преградил ему дорогу.

– Гаудана виновна. Примите это, Ваше Сиятельство, – он замялся, растеряв все слова. – Морган… Ты должен смириться.

Один тяжелый взгляд черных как ночь глаз и пастор отступил. Он был всего лишь человеком, простым смертным, и ему не было суждено понять своенравных магов, так уверенных в своей всесильности. Он давно приспособился к жизни рядом с ними, и первое, чему научил его Дагмер – отступать, если жизнь по-прежнему дорога.

– Вы созвали Совет? – догадался Морган и его лицо исказила жуткая ухмылка. – Какая великая честь для меня.

Эйлейв не поспевал за ним, Морган шел слишком быстро и совсем не слушал его напутственных предостережений. Отчего пастор чувствовал себя навязчивой мухой, но не мог молчать, боясь того, что может случиться, если ему или Совету во главе с королем не удастся достучаться до разума мага. Тот развернулся столь неожиданно, что Эйлейв едва успел остановиться и налетел на него.

– Эта женщина – моя, – злобно зарычал Морган. – Вы нарекли ее ведьмой и думаете, что я не стану за нее бороться? Неужели вы все так думаете?

– Не входи туда. Это уже решено, – в последний раз взмолился пастор.

Морган ничего ему не ответил и ворвался в зал Совета. Массивные колонны, поддерживающие сводчатый потолок, голые каменные стены и тяжелый круглый стол – вся роскошь и богатство обошли стороной место, где раз за разом решалась судьба Дагмера. Морган тихо ступал по холодному каменному полу, с любопытством вслушиваясь в происходящее.

– …никто из членов Совета больше не сомневается в верности моих слов, и ведьма будет изгнана вслед за подобными ей, как маг, посчитавший ничтожным Закон единый для всех в Дагмере, как прислужница Тьмы…

Морган явственно ощущал, как его злость обращалась в ураган, способный снести все на своем пути при звуке этого голоса, при виде этого человека, с которым их крепко связала долгая история обоюдной неприязни. Мужчина смотрел на короля и не мог видеть мага позади себя. По негласному правилу давней вражды они никогда не поворачивались друг к другу спиной. Люди Тревора, облаченные в пурпурные плащи, вынюхивали, выискивали, хватали и рвали каждого неугодного ему, сея вокруг только панику и страх. Они называли себя Священным караулом и были неприкосновенны, как и слуги Дагмера, маги в Советах других королевств, заключивших Договор о прекращении затянувшейся войны.

Медленно, с любопытством продвигаясь по залу, оставляя мокрые следы морской воды за собой, Морган почувствовал на себе изумленные и испуганные взгляды. Глава караула нарочито ленно обернулся, прерывая монотонную речь.

– Ваше Величество, – Морган склонил голову в знак почтения королю. – Верховный Совет, – он сделал это еще раз, и занял пустующее место за круглым столом. – Что сегодня обсуждает Совет? Прибытие торговых караванов с Запада? Очередное разделение диких земель? Отступники? Мор? Простите, что прервал вас, Тревор. Вы, кажется, говорили о чем-то?

Теперь весь Совет был в сборе. Король, не скрывающий обуревавшей его тревоги, Стейн, храбрейший из воинов и староста города, казначей Ульвар и Тревор – неизменный и вездесущий глава Священного караула.

– Боюсь огорчить вас, милорд, но сегодня вам не место среди нас.

– Вы огорчили меня, уже когда ваши люди схватили безвинную женщину. И теперь вы здесь, за этим столом? Это вы нарушили наш закон, живя на нашей земле. Вы забыли, что это наш король дал вам свою защиту. А там, откуда вы родом, люди живут как дикари и только факел и вилы вершат им суд.

От разносившегося по залу голоса Моргана в жилах собравшихся стыла кровь. Он резал Тревора без клинка словами, пропитанными ненавистью и угрозой, а тот упрямо сохранял спокойствие и не сводил взгляда с короля. Глава караула был простым смертным, сыном неотесанных руалийских крестьян, но в его руки после войны были вложены меч и Писание. Взбешенный маг мог бы убить его также легко, как и любого другого врага, если бы только от его жизни и смерти не зависел шаткий мир, соединивший королевства и подаривший им покой.

– Во имя Создателя, лорд Бранд! – в ярости взревел Тревор, несгибаемый, подобно отменной стали.

Морган лишь холодно расхохотался и пролил мимо кубка вино из штофа, наконец решившись смыть с губ соль моря.

– Когда вы в последний раз возносили Создателю молитвы, Тревор? Цвет вашего плаща не дает права покрывать Его именем ваши грязные дела. Так жадно упиваясь мнимой властью, вы рискуете поперхнуться.

– Власть? Не вам сыпать подобными обвинениями, милорд.

Ульвар, не проронивший с самого начала тайного Совета ни слова, едва различимо улыбнулся главе караула, одобряя его слова.

– Морган… – поспешил наконец вмешаться король, опасаясь, что маг может заплатить немалую цену за брошенные в ярости слова.

– Я предан Вам и закону, Ваше Величество! – Морган обратил взгляд на брата, носящего корону Дагмера. – Только Вам решать, могу ли я просить о честном суде для женщины, не заслуживающей кары. Ее совесть чиста.

– Гаудана нарушила Договор. Не будет никакого суда, мой брат, – вкрадчиво проговорил Аарон.

– Отступница она или нет, могу сказать лишь я. Кто посмел обвинить ее?

– Магдалина, если я правильно припоминаю. Ваша ученица, – произнес глава караула, обнажая зубы в хищном оскале. Он определенно знал, что эта правда должна была особенно ранить Моргана.

– Вы припоминаете, Тревор! – в ярости прорычал маг. – Столько лет вы точите на нее меч и не смогли запомнить ее имя? Я даже не знаю, что страшнее для нее – отступники или ваше неоправданно священное правосудие!

– Эта девочка пришла ко мне и требовала, чтобы я вступился за вас, лорд Бранд. Я думал, это какой-то обман. Как сам Смотритель может быть околдован простой ведьмой? Но она так извела меня мольбами, что я поверил ей.

– Гаудана уже признала вину, – спокойный голос короля прервал речь Тревора. Аарону не хотелось распалять злость Моргана еще больше.

– То, как действует Священный караул, может заставить любого усомниться в истинности этих слов. Только я могу сказать темна ли ее кровь.

– Ты не единственный Смотритель этих мест, – проговорил Тревор, отбросив наигранную любезность.

– Хранительница в замке? – тихо спросил маг, обращая взгляд на короля.

Аарон молча кивнул, подтвердив эту догадку. Его глаза были полны боли и надежды. Он был прикован к трону долгом, связан законами своего королевства и не мог защитить женщину брата, так много сделавшего для него. Он не мог даже приблизиться к нему в стенах этого зала, ведь должен был оставаться неумолимым.

– Она здесь, чтобы помочь тебе, – почти прошептал он, не отрывая взгляда от Моргана.

Хранительница Гудрун так и не смогла прижиться в городе – он был слишком шумным и суетным для нее. Морган не мог поверить, что из-за него она вновь оказалась в замке. Все это походило на обман. Аарон и Стейн, самые близкие ему люди, от кого он не мог ожидать лжи, прятали глаза от его пытливого взгляда. Он будто бы снова падал с утеса, чувствуя пронизывающий кожу страх. Это правда. Все, что они говорили, – правда. Он ощутил это, как только попытался услышать что-то кроме биения собственного сердца.

Неожиданно Стейн молчаливой тенью встал за спиной Моргана. Эйлейв был прав. Не стоило врываться в зал Совета, не стоило дарить Тревору возможность смотреть на себя с торжествующей улыбкой на лице. Морган поднялся и последовал за другом, оставив без внимания насмешку главы Священного караула.

– Все, что случается здесь, здесь и остается, – слова короля, обращенные к Совету перед тем, как эти двое покинули зал, звучали предостережением.

Стейн шел немного впереди. Он молчал, и Моргану это было дорого. Он едва находил в себе силы, чтобы продолжать идти, словно тяжелый камень взвалили на его плечи и заставили нести эту непомерную ношу. Он поборол волны, но пал от слова недруга. Тишина была благословенна для него.

Стейн проводил Моргана до покоев Хранительницы, пустовавших с тех пор, как она покинула Дагмер. Он вошел, не дожидаясь пока ноющее отяжелевшее сердце заставит его передумать.

Всего одна зажженная свеча стояла на столе, за которым его ждала седоволосая женщина. Гудрун неторопливо обирала нераспустившиеся бутоны собранных трав. Одарив мага ласковой улыбкой, она поманила его.

– Твоя прекрасная заступница явилась ко мне среди ночи и рассказала о беде. Бесстрашная, как настоящий воин. Она одна вела повозку в мою чащу, не боясь ни темного леса, ни разбойников, ни зверя, – голос ее успокаивал как журчащий ручей.

– Она и есть воин, Гудрун.

– Подойди же ко мне, мальчик, – темнота скрывала от нее лицо Моргана, но Хранительница чувствовала все его смятение. – Или ты страшишься старой женщины, любящей тебя подобно матери?

– Та другая девушка… – начал было он говорить, едва робкий свет свечи наконец коснулся его лица.

– Та, что опоила тебя?

– Где она?

– Тьма течет в ее крови, как быстрые воды горной реки. Хочешь ли ты, чтобы я освободила твою душу, Морган? – она бросила в чашу, стоящую перед ней, лепестки так знакомых ему цветов.

Совсем юным он собирал их дня нее. Тогда он был глуп и говорил, что Тьма не властна над ним, что Тьма не получит его в свои цепкие лапы, а она смеялась и тормошила его черные как ночь волосы. Он хотел бы стать таким же чистым, каким был тогда.

Теперь же он расстегнул и послушно сбросил на пол мокрый насквозь дублет, тяжело опускаясь на колени. Хранительница поднесла к его губам край серебряной чаши и начала молитву. Закрыв глаза, он слышал в ней пение и видел перед собой лишь облик той женщины, что посмела украсть его душу.

Покои Моргана. Королевский дворец, Дагмер

Мириам распахнула дверь и открыла ставни, давая сквозняку ворваться в покои Моргана. За окном был солнечный день и воздух звенел, напитываясь морской солью и ароматами хвои. Город дышал полной грудью, все глубже погружаясь в яркую цветастую осень. Моргану всегда нравилось это осеннее предвкушение, оттого Мириам решила подпустить его поближе к нему, раскрыв настеж окно.

Занавески метались из стороны в сторону, с улицы доносились голоса и где-то отдаленно слышалась музыка. Для Мириам все было пропитано ожиданием новой жизни, той, где любимый ею мужчина не одержим скверной. Ей нестерпимо хотелось узнать, каков он без нее.

Кровь Смотрителя тоже поет. Мириам и Морган так часто касались Тьмы, что вечно носили в себе ее след. Она была неразличима под защитой их медальонов, Мириам и вовсе почти не слышала ее, даже если прямо перед ней стоял маг, чья кровь была темна, как смола. Но однажды она заметила едва ощутимый шепот и убедилась в нем, сняв с себя медальон, пока Морган был рядом. Так звучала кровь не отступника, а его жертвы. И она стала наблюдать.

Ее наставник был крепок, полон сил, удачлив и богат. Ничто не изводило его. Ничто, кроме необъяснимого чувства к женщине, о которой он никогда не мог ничего рассказать. Мириам видела, как та следует тенью за ним, а он никогда не глядит на нее с улыбкой. Однажды столкнувшись с той женщиной в узком дворцовом коридоре, Мириам будто случайно схватилась за ее руку. И этого касания хватило, чтобы все стало ясно. Она боялась, что не расслышит скверну ведьмы, но та прозвучала отчетливо и ярко. Тогда, отбросив все сомнения, Мириам отправилась к Священному караулу.

И вот теперь, протирая лицо Моргана прохладной водой, девушка ненароком коснулась его груди, там, ближе к сердцу, чтобы знать наверняка. Она вскрикнула от неожиданности, когда он положил свои пальцы поверх ее руки.

– Клянусь, я съел бы сейчас целого вепря, – проговорил Морган, так и не открыв глаза. Он улыбался лишь уголками губ.

От этой едва заметной улыбки на глазах Мириам выступили слезы. Несколько дней он лежал в бреду, освобождаясь от скверны, и девушка почти не оставляла его.

«Я снимала такие проклятия прежде, деточка. Будет хорошо, если первым, что увидит Морган, когда очнется, будет твое лицо. Ты ведь сможешь распознать беду сама», – сказала ей Гудрун, покидая замок, чтобы поскорее вернуться в привычный ей лес.

И она была права. Это было удивительно хорошо.

– Так как? Теперь ты не слышишь ничего? – спросил Морган, все еще не выпуская ее руку.

Наконец он открыл глаза, а Мириам, не отводя взгляд, ощущала только как под кожей бьется его живое сердце. Она смогла лишь покачать головой, стыдясь, что не успела смахнуть с лица слезинки. На ее коже выступили мурашки и причиной тому был вовсе не ветер, гуляющий по покоям.

ГЛАВА ПЯТАЯ

НОВЫЙ ДОМ

Леса Айриндора

Морган очнулся ото сна на полу хижины, там же где прошлой ночью его подкосила усталость. Он лежал один в темноте, стряхивая с себя остатки видений. Снаружи до него доносился звонкий девичий смех, и он не сразу поверил, что тот принадлежит Мириам – он не помнил, когда в последний раз ему приходилось видеть тень улыбки на ее лице. Еще вчера она была так слаба, что он готов был остаться в этом месте лишь для того, чтобы она набралась сил, и он никак не думал, что ему доведется проснуться под ее радостный щебет, необъяснимо согревающий его душу.

Постепенно пробуждение овладевало сознанием Моргана, ему послышались колючий запах костра и аромат поджаренной дичи, немедленно пробудивший в нем голод. Яркий солнечный свет ослепил его, едва он приоткрыл дверь хижины. Вчерашний снег покрыл опавшие темные листья искрящейся хрупкой ледяной коркой. Небо было удивительно ясным и безоблачным, словно зима еще не пыталась укутать его своим мутным серым одеялом.

Неподалеку у дымящегося костра Хранительница чинила старый плащ из грубой шерсти. Морган оставил его здесь когда-то давно – он был изодран и стал бесполезным. Огрубевшие пальцы старухи на удивление ловко справлялись с иглой.

– Камзол мальчика слишком тонок, а ночью снова придет непогода, –проговорила она, едва заслышав шаги мага. – Я закончу, и вы сможете продолжить путь. В этих лесах нельзя терять дневной свет.

Морган оглянулся в сторону ручья в поисках Мириам и юного Бранда. Они были так заняты происходящим, что он остался бы без внимания, окликнув их. Юноша легко балансировал на трухлявом бревне, перекинутом через два берега, присел, зачерпнул в ладони немного воды, раскинул руки, и та взмыла ввысь. Он выпрямился, удерживая тонкий шумящий поток, несущийся прямо в яркое небо. На его губах затаилась улыбка и каждый его жест был пропитан уверенностью и силой.

– Как он похож на отца! Еще вчера он был его невнятной тенью. Ты видишь это, Гудрун?

– Вскоре ты увидишь в нем Мириам. Они будут следовать друг за другом как эта нить за иглой. Она отдала ему часть себя. Часть своей храбрости и преданности, часть вспыльчивости и безрассудства. Это цена его чистоты.

Мириам стояла на берегу недалеко от Ивэна, безобидно подтрунивая над ним, но, в конце концов, испугавшись, вдруг закричала:

– Прекрати! Прекрати же! Вздумал пощекотать пятки Создателя?

Юноша тут же развернул ладони к земле. Вода обрушилась прямо на Мириам миллионом искрящихся капель. Она, вскрикнув, со всех ног побежала к костру. А он снова дотронулся до водной глади, и столб воды, поднявшийся так высоко, снова с неимоверным грохотом вернулся в свое русло.

Мириам, играя, спряталась за спиной Моргана. Она тяжело дышала, разгоряченная бегом, согретая последним теплым утром. Он обернулся к ней. Ее лицо украсил румянец, а в глазах плясали яркие огоньки.

– Сегодня мы будем дома, – улыбнулась она, и повторила это медленно и тихо, будто бы желая, чтобы он прочувствовал каждое слово, разделил с ней причину ее радости.

– Мириам! – окликнула ее Хранительница. – Помоги мне, милая.

Она упорхнула, подобно птичке, склонилась над Гудрун, внимательно слушая ее наставления. На платке, расстеленном на земле у костра, быстро появился немного зачерствевший хлеб, дикие яблоки и орехи, принесенные девушкой из хижины.

Тем временем Морган спустился к ручью. Ивэн все еще был там. Он устроился на большом плоском камне, будто бы дожидаясь его.

– Твоя матушка видела нечто подобное? Если да, то я догадываюсь, отчего она отправила тебя в монастырь.

– Матушка? О, ты о той женщине… Ингритт? Она запрещала так называть ее. Мириам сказала мне, что ты – кузен моего отца. Это так?

– Чистая правда. Но мы росли, как родные братья, – Морган наклонился и зачерпнул немного воды из ручья, чтобы окунуть в нее лицо. – Скажи, что она говорила о нем?

– Ничего, кроме того, что он слуга Тьмы, – юноша в два прыжка оказался возле него. – Отчего гнев теперь так ярок во мне? Почему я должен верить вам? Вы говорите, что мой отец умер, а я должен стать ему заменой. Ради чего? Что вы сделали со мной?

– Ты хотел прожить всю жизнь в монастыре, никогда не мечтая о чем-то большем?

– Я не знал ничего другого, кроме молитв и страха. Никогда, – глубокая морщинка залегла между его бровей, сделав его лицо мрачным и задумчивым.

На одно короткое мгновение Морган снова увидел перед собой брата, но, спохватившись, отогнал от себя эту нелепую иллюзию. Будь это Аарон, и оба они были бы еще слишком молоды и беззаботны, то он взлохматил бы его светлые волосы, похлопал по плечу, сказал что-нибудь, что вызвало его улыбку – сделал что угодно, лишь бы его лицо продолжало сиять. Но перед ним стоял Ивэн. Моргану пришлось несколько раз повторить про себя его имя. Окинув юношу взглядом, он попытался найти в нем что-то особенное, что отделит его от образа брата. Он поймал себя на мысли, что смотрит на него как на воина – слишком худой, но его руки выглядели крепкими. Вот в чем он был непохож на отца.

– Твой гнев питает страх, – проговорил Морган, прерывая нависшее над ними молчание. – Но тебе нечего бояться, Ивэн. Я буду рядом.

Юноша крепко зажмурился, и Морган не сразу понял, что причиной тому стало его собственное имя, произнесенное вслух. Много лет оно скрывалось за совсем иным, угодным Пророкам и Создеателю.

– О, полагаю, я должен быть польщен? – он быстро опомнился и небрежно скрестил руки на груди.

– Или… Хотя бы сделать вид?

– Вы двое так и будете секретничать здесь до заката? – Мириам возмущенно прервала их разговор. Она была взбудоражена предвкушением от возвращения домой, и явно сгорала от нетерпения.

Ивэн, одарив ее короткой, немного нервной улыбкой, послушно побрел к костру.

– Ну а ты? – бровь девушки угрожающе дрогнула.

Морган галантно предложил ей руку, совсем так, как сделал бы желая прогуляться с ней по узким улочкам Дагмера. Ее пальчики с легкостью легли чуть выше его локтя.

– Я хочу поблагодарить тебя, – едва слышно заговорил Морган, нарочно замедляя шаг.

– Поблагодарить? – задумчиво хмыкнула она. – Думаю, платье из отменной парчи будет напоминать мне благодарность. Или флакон тех ароматов, что продаются недалеко от рыночной площади. Я буду всякий раз, открывая его думать о том, как же ты благодарен мне.

– Ты говоришь о платьях, когда Аарон за подобную смелось одарил бы титулом ил посвятил бы стражи.

– Все воины пахнут потом и кровью, а я предпочитаю благоухать розами и спать на мягких простынях, – с напускной небрежностью улыбнулась девушка. – Он никогда бы не пожаловал мне титул. Для него я всегда была только смешливой девчушкой, выделенной по твоей прихоти из десятков других.

– По прихоти? Порой я думаю, что это было провидение.

– Я так голодна! А ты?

– Постой, – Морган застыл на месте. Твердой рукой он развернул Мириам к себе лицом. Но она быстро отвела взгляд в сторону. Губы ее были сжаты, удерживая слова, решительно оставленные при себе. – Я надеюсь, ты слышишь меня.

– Будет лучше, если я сделаю вид, что нет.

– Хорошо, – выдохнул маг, опуская руки. – Будь по-твоему.

– Полагаю, ты вообразил, будто бы я страдаю. А если я скажу тебе, что чувствую себя свободной? Ты решишь, что я вконец обезумела, или поймешь?

Морган замер, наконец уловив ее взгляд. Когда-то он узнал и запомнил навсегда, что эти глаза не могут ему лгать. Теперь же он видел в них едва ли не равнодушное спокойствие. И смог только выдохнуть:

– Я отыщу самую лучшую парчу в городе и самых искусных портных. Тебе сошьют платье достойное королевы.

– Пора поторопиться, – небрежно бросила Мириам, не желая больше говорить о том, что уже осталось в прошлом для нее. Она больше не ощущала того пламени, которое носила в себе всю жизнь. Как и не хотела думать о будущем, просто не могла позволить себе эту слабость. Морган не должен увидеть ее сломленной.

Она села рядом с ним у костра. Достав нож, он под пристальным взглядом Ивэна ловко снял птицу с вертела, разделил ее на равные части, и первую протянул изголодавшемуся юноше. Тот набросился на доставшийся ему кусок – он рвал его зубами, подобно дикарю, и на его лице запечатлелось истинное наслаждение.

– Не очень-то по-королевски? – пробубнил Ивэн, замечая на себе насмешливые взгляды.

– Никто не обещал, что с тобой будет легко, – на губах старшего из Брандов застыла снисходительная улыбка.

– Не думаешь же ты, что я не помню тебя таким, Морган? Я еще не настолько стара, – проговорила Хранительница, расправляя плащ на коленях, желая убедиться, что ее работа закончена. – Но ты был скверным мальчишкой.

Морган потянулся к костру и немного разворошил угли, поддерживая затухающий огонь. Мириам небрежно склонила голову на его плечо, продолжая хрустеть ароматным яблоком. Глаза ее были устремлены куда-то вдаль, как и мысли, унесшие ее с этой поляны. Магу не хотелось тревожить ее безмятежность. Она выглядела расслабленной. Но вскоре в ее глазах вновь заиграло нетерпение. Для Моргана это значило лишь одно – пришло время собираться в дорогу. Путникам, путешествующим налегке, для этого нужно было только запрыгнуть в седло.

Ивэн, опередив его, отправился к коням, привязанным за хижиной. Он плеснул воды в корыто, чтобы напоить их перед дорогой. Серый молодой жеребец, выданный монахами из конюшен монастыря, не принял юношу, и ему приходилось быть все время на чеку, что тот не сбросил его на землю.

– В городе я отведу тебя в конюшни, и ты выберешь себе самого быстрого рысака, – пообещал Морган, наблюдая за тем, как Ивэн потуже затягивает подпруги.

– Я? Разве не он должен будет выбрать меня? Это он решит, смогу ли я прикасаться к нему.

– Что ж, ты прав. Кто учил тебя ездить верхом?

Ивэн бросил на Моргана колкий взгляд. Он не понимал, к чему эти расспросы о прошлом, больше не имеющем никакого значения.

– По-твоему меня воспитали волки? – криво усмехнулся он, и тут же обернулся, услышав голос Хранительницы.

Она подошла, чтобы набросить на его плечи плащ. Он смутился, встретив ее взгляд, полный незаслуженного обожания. Мать скрывала его от других людей, и ему не доводилось прежде видеть женщин, кроме старой кухарки и дочери мельника, что приносила в замок хлеб. Ивэн попросту не знал, как отвечать на проявленную заботу. Когда она вдруг дотронулась до его лица, он испуганно замер. Ладонь старухи была немного грубой, но в этом жесте он прочувствовал всю нежность – незнакомое ему чувство.

Вскоре все трое оставили хижину. Хранительница провожала их взглядом до тех пор, пока они не скрылись из виду.

Выбравшись на широкий тракт, Мириам первой подхлестнула коня. Следом за ней пустился Морган, решив, что дорога достаточно хороша для быстрой езды, Ивэну же не оставалось ничего другого, как последовать за ними.

Мимо мелькали высокие сосны, почерневшие земли полей, стеклянная гладь озера. Ивэн жадно вдыхал чистый лесной воздух, всматривался в мир вокруг, ведь мог никогда больше не увидеть его, оставшись в монастырских пещерах. Но он видел, слышал, чувствовал скорость и кровь, стучащую в висках, ощущая себя абсолютно счастливым.

Мириам поравнялась с ним, как только они оказались на узкой вымокшей дороге – темном месиве из грязи и опавших листьев. Им пришлось пустить коней шагом, но Морган остался далеко впереди.

– Больше не хочешь вернуться в монастырь? – расхохоталась она, увидев взволнованное лицо Ивэна.

– Вы же не проделали такой далекий путь, чтобы просто избавиться от меня? – с наигранным вызовом спросил он.

– О, поверь, мы бы выбрали для этого не такие прекрасные места и нашли бы подходящий способ. Твой дядюшка знает об этом все.

– А что ты знаешь о моем дядюшке? – Ивэн не мог упустить возможности расспросить ее о том, кто неожиданно назвался его семьей.

– Только то, что мне дозволено знать, – небрежно ответила Мириам. – Он мой наставник и учитель. Дагмер любит своих героев. Для большинства из нас Морган спаситель и заступник. Все без ума от него.

– Как и ты? – чтобы прийти к такому вопросу, Ивэну потребовалась лишь наблюдательность и смекалка. Он ничего не знал о женщинах, но этого и не было нужно, чтобы понять чувства Мириам.

– Знаешь, ты мне больше нравился хмурым молчуном, – с раздражением возмутилась она, не желая отвечать.

– Гудрун предупредила меня, что я могу стать в чем-то похожим на тебя.

– Что? Ты только что назвал меня болтуньей, наглец! Морган! – крикнула она. – Я ведь не болтунья?

– Если бы не твой длинный язык, ты бы ей не казалась, – смеясь отозвался тот.

– Любой дурак скажет, что в вас течет одна кровь! – девушка фыркнула и сморщила нос, усыпанный веснушками.

Когда тропинка оказалась слишком узкой, Ивэн пропустил ее вперед, втайне порадовавшись этому. Он заметил, что та держится в седле с достоинством знатной леди. Ее медно-золотистые локоны рассыпались по плечам, и она вовсе не стыдилась этого. Он думал о ее лукавых зеленых глазах, о точеном и немного вздернутом носике, о белой коже – она была совсем не похожа на дочку мельника. Красота Мириам была куда более изящна. Он не видел подобной девушки на скудных гравюрах и фресках, украшающих стены монастыря. И она приветливо улыбалась ему.

Ивэн никак не мог понять, почему именно Мириам стала спутницей Моргана. Разве в Дагмере ни один крепкий и куда более стойкий мужчина не решился последовать за ним? Ивэн заприметил, сколько шрамов на его лице и руках. Ему виделось, что Морган честолюбив, тщеславен и ярость его бывает неудержима. Но чем больше он находился где-то рядом, тем интереснее было узнать его. Мириам совсем не боялась этого грозного на вид лорда, даже назвала его героем, и Ивэн понимал, что тот вряд ли желает причинить зло кому бы то ни было, если этого можно избежать.

Отправляясь в дорогу, юный Бранд предполагал, что та не будет долгой. Когда над лесом поднялась полная луна, он ощутил, как на него наваливается усталость. Лес окутала тьма и все сложнее было противиться ей. Ему никогда не приходилось проводить в пути так много времени. Его веки тяжелели и мир вокруг терял привычные очертания. Он видел перед собой двух всадников, и лишь поэтому все еще находил в себе силы двигаться вперед.

– Остановитесь! – вдруг потребовала Мириам. – Прислушайся, Морган.

– Все спокойно, – ответил тот, не подумав придержать коня. – Неужели ты думаешь, что я не почуял бы опасность?

– Прислушайся, – упорствовала она.

Звенящая тишина нарушалась лишь звуками леса – шелестом листьев и скрипом сухих веток на ветру. Ивэн первый потянул поводья, Морган сделал это с явной неохотой, не видя причин для беспокойства. Но где-то вдалеке, когда стих непрерывный топот копыт, зазвучал охотничий горн.

– Отступники, – проговорила Мириам с плохо скрываемым страхом в голосе. Она нагнала юношу и накинула капюшон на его голову. – Что бы ни случилось, не смотри на них! Никто! Никто не должен видеть твоего лица! Если кто-то заговорит с тобой, заклинаю – молчи!

Они так и остановились на перекрестке, удерживая коней. Звуки, издаваемые горном, становились все громче и резче. Всюду слышались голоса.

– Держи крепче поводья, Ивэн, – приказал Морган. – Если мы попробуем скрыться, они бросятся за нами.

– Если они нападут, мы не выстоим, – проронила девушка и тотчас прикусила губу.

– Никто не знает, что ты слаба. Они не посмеют.

– Так громко… Невыносимо! Там что-то мерзкое. Какое-то отвратительное зло среди них. Спаси, Создатель! – зашептала Мириам, когда среди деревьев показались всадники. Они появлялись из тени леса, смеялись и подбадривали друг друга, предвкушая нечаянную добычу.

– Это Бранд! – крикнул один из них, неведомым образом разглядев мага издалека. Другой ответил охотничьим кличем, подобным тому, каким натравливают собак на преследуемого зверя. Третий зашелся в новом приступе хохота. Немыслимый клубок шума рассыпался по перекрестку пятью гогочущими всадниками.

Ивэн едва сдерживал желание пришпорить коня, но помнил, что сказал дядя. Их было всего трое, и только один – тот, у кого была его сила и меч. Мириам слаба и при ней нет оружия, кроме тяжелого кнута за поясом. У него же самого не было даже ножа, и он не понимал, почему Морган так тверд и спокоен.

– Право же, вот это нежданная встреча, – когда появился шестой, на миг всех присутствующих накрыла тишина. Не чувствуя никакой опасности, он легко спешился, и было слышно, как примялась опавшая листва под его сапогами. – Везешь нового раба в Дагмер, Морган?

– Приветствую тебя, Гален.

– Эй, помнишь меня, королевский прихвостень? – закричал один из разбойников. – Может ты хочешь узнать какого цвета теперь моя кровь?

– Закрой свой паршивый рот, пес, – проговорил шестой всадник. Он прошел мимо Ивэна, и тот разглядел лишь край его плеча. Вспомнив мольбу Мириам, он крепко зажмурил глаза и обратился в слух.

– У нас нет ничего, что могло бы вызвать твой интерес, твой или твоих… – Морган умолк, пытаясь подобрать верное слово, чтобы ненароком не задеть чувства шайки головорезов.

– Друзей. Это мои друзья, дядюшка. А я вижу ту, что способна затмить любое золото, – он вдруг склонился в нарочитом поклоне, обращенном к Мириам.

– О, будь любезен, не прикармливай меня лестью, – прошипела девушка, но ее слова заглушил резкий пьяный гогот разбойников.

Темноволосый парень подошел к ее лошади и запустил пальцы в жесткую гриву. Животное, беспокойно переминающееся на месте, вдруг замерло. Он смотрел на Мириам снизу вверх, и она видела, как в ночной тьме блестят его хищные глаза.

– Довольно! – вдруг крикнула она, резко дернув поводья.

Гален отступил на шаг, когда лошадь, выбила из ее седла и, словно взбесившись, дернулась вперед. Ее понесло галопом прямо в дебри.

– Ты всегда была скверной наездницей, – засмеялся он, приближаясь к Мириам, желая помочь ей подняться. – И как я погляжу, ничего не изменилось.

– Ни шагу больше! – она быстро вскочила на ноги, и в этот раз ее воинственный крик принес за собой тишину.

– Спокойно. Я никому не хочу зла, – вкрадчиво попытался успокоить ее Гален.

– Тогда не держи нас, – вмешался Морган, преграждая ему путь. Он протянул руку девушке, предлагая ей место поперек седла.

– Я не хотел ничего дурного. Уверяю. Пропустить их!

Разбойники, похоже, были раздосадованы подобным исходом.

– Вы слышали, что я сказал! – голос его стал таким твердым, что вряд ли кто-то посмел бы ослушаться. – Вас никто не тронет, – обратился он к Моргану. – Если мы найдем вашу кобылку, мои люди приведут ее в крепость. Обещаю.

– Не стоит быть таким любезным, Гален. Здесь все знают кто ты такой, – сухо ответил тот.

– Прощай, дядюшка. И запомни, что я был к тебе добр, – парень хлопнул по крупу коня и тот рысью понесся вперед.

Ивэн резко дернул за поводья и, едва не сбив шестого разбойника с ног, последовал за Морганом. Любопытство пересилило, и он обернулся, зная, что теперь никто не сможет разглядеть его лица.

Гален, так называл его Морган, стоял посреди развилки, оставшись в замешательстве после того, как какой-то неизвестный ему маг чуть было не сравнял его с землей. Лунный свет слабо освещал его. Это был хорошо сложенный юноша, облаченный в жуткие лохмотья. Ивэн не заметил в нем ничего, что могло бы навлечь такой страх, с каким Мириам говорила о приближающемся жутком зле. С виду это были обычные разбойники, какими его пугала старая кухарка. Гален показался Ивэну даже в меру учтивым, ровно настолько, насколько ему позволяла находящаяся рядом гогочущая шайка, по неведомой причине верная ему. Его распирало любопытство.

– Кто это был? – тихо спросил он, когда они оказались достаточно далеко от перекрестка.

– Маги крови, а еще самые мерзкие воры, убийцы и насильники, такие, как твой брат. В Дагмере таким не место, – почти равнодушно отчеканил Морган.

– Мой брат? – голос Ивэна дрогнул от удивления.

– Ты же слышал, он называл меня дядюшкой.

– Но как он оказался среди них?

– Оказался среди них? Это они сплотились вокруг него. Он сам выбрал этот путь. Он как змея – кажется слабым, пока не ужалит.

Мириам молчала. Эта встреча выбила из нее все ее силы, и именно поэтому Морган поспешил прервать расспросы юноши – ей нужна была тишина.

– Как ты услышала их? Они были так далеко, – прошептал он ей, даже не надеясь на ответ.

Она сидела, облокотившись на его грудь, свободной рукой он придерживал ее за плечи, и был даже рад тому, что мог обнять ее. Там, на перекрестке, Мириам настойчиво твердила об опасности, но он не захотел слушать ее – так был уверен в своем опыте и ее молодости. Она так часто ошибалась, так должно было случится и в этот раз. Он мог почувствовать мага-отступника за версту – их темная кровь звенит сотнями голосов и ничто не может сравниться с этой пугающей песней. Для Мириам же она оставалась почти неощутима. До этого дня.

Глядя на Ивэна, завидевшего впереди сторожевые башни Дагмера, Морган решил, что им повезло, ведь они появятся в стенах крепости среди ночи. Если бы это случилось при свете дня, толпы горожан стали бы приветствовать их. Весть о том, что Смотрители явились в город вместе с принцем, разлетелась бы раньше, чем они бы смогли оказаться во дворце. Суматоха могла испугать Ивэна. Но под покровом ночи им ничего не грозило.

Морган представил, какие чувства переполняют его племянника – он видел крепость впервые, а та была величественной и неприступной. Их встретили две высокие башни, искрящиеся ночью как два факела – в чашах на их вершине полыхал огонь. Часовые наблюдали за лесом и побережьем, о котором путники, впервые попавшие в город, могли только догадываться, чувствуя отчетливый привкус моря в воздухе.

– Кто идет? – грубый голос, прозвучавший с одной из башен, заставил путников остановиться. Они находились в тени деревьев, и часовой не мог разглядеть их.

Морган, улыбнувшись, сложил руки перед губами так, чтобы его было лучше слышно, и жуткий вой заставил содрогнуться Ивэна.

– Должно быть, волки, – послышалось со второй башни.

– Волк, бьющий копытом? Это лорд Бранд, болван!

Мириам легко спешилась, решив, что дальнейший путь будет лучше проделать пешком. Ее примеру последовали и остальные.

– Приветствую вас, доблестные стражники вольного города Дагмер, – отозвался Морган, выводя коня за уздцы из тени. Ивэн видел, что, говоря с ними, тот из всех сил пытается сохранить серьезность.

– Добро пожаловать, Ваше Сиятельство, – отозвался голос, в мгновение переставший быть грубым.

Ивэн хотел разглядеть стражника, задрав голову к небу, но огонь на вершине башни был слишком ярким, и ему пришлось отвести глаза.

– Я видел отступников не так далеко. Будь бдительным, Ахельм! – крикнул Морган, заставив Ивэна удивиться. Неужели он знает каждого, кто охраняет город?

– Глаз не сомкнем, достопочтимый лорд! Нам дороги наши семьи и наш дом.

Путники двинулись дальше. Добротно сколоченный деревянный мост, перекинутый через широкий ров, легко заскрипел под копытами коней. Вход за пределы первой крепостной стены был открыт. Ивэн различил в темноте редкие постройки, поля с заготовленным сеном и сады. Вокруг было очень тихо. Не спали только стражники, выставленные на охрану города.

Чем ближе они подходили ко второй крепостной стене, освещенной пылающими факелами, тем все большее волнение охватывало юного мага. Он испытывал восхищение и трепет, глядя на эти стены. Ни одна на свете сила не способна пошатнуть их. Он был так увлечен разглядыванием массивной крепости, что чуть было не вскрикнул, когда Мириам без слов легко сжала его холодные пальцы и тут же отпустила их. Как ни в чем ни бывало она побежала вперед через подвесной мост к запертым воротам. Это короткое прикосновение еще больше растравило душу Ивэна. Он понимал, что его жизнь никогда больше не вернется в привычное русло, но шаги его были тверды и уверенны.

Он видел, как открываются тяжелые резные ворота, охраняющие вход в город. Там в проеме, ожидая своих спутников, остановилась Мириам.

– Добро пожаловать, Ивэн, – проговорил Морган, обернувшись к нему. – Теперь это – твой дом.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ЗА ЭСТЕЛРОС

Ранее. Южные границы Айриндора

Неприступный замок раскинулся у подножья невысокой горы Эстелрос у южных подступов Айриндора. Над его приземистыми башнями гордо реяли светлые сияющие знамена. С их полотен на врагов взирал устрашающий зверь, в грозном оскале обнаживший острые зубы – волк, истинный хозяин этих земель. Вокруг замка, подобно бисеру, рассыпался целый город. Дома крестьян и господских слуг окружили его плотным кольцом.

За холодными зимами приходила весна, за ней – изобильное лето, время шло, принося с собой новых жителей, ремесленников и купцов, проповедников и землепашцев – они наполняли собой деревню, подобно тому, как капли вина наполняют глубокую чашу. Почва у подножия горы была плодородной. Недалеко проходили торговые пути, ведущие прямо за море, но не всякий решался поселиться в этом месте. Усталый путник предпочел бы обойти его стороной и скоротать ночь в глухом лесу.

Местный лорд – молодой Кейрон Бранд, Страж Серебряных врат Айриндора, был первым знаменосцем королевства. Его люди смело бросались в бой под серебристыми знаменами его семьи, а об отваге приближенных стражей лорда не переставали судачить в придорожных тавернах. Пока он оборонял юг, король Айриндора Эльрат спокойно восседал на высоком троне, даруя в ответ защиту от служителей церкви, обличающих неугодных. Кейрон Бранд, его семья и многие жители Эстелроса – были в их числе.

Эльрат нуждался в защитнике границ, достаточно преданном и смелом, чтобы раз за разом отражать атаки упорного врага. Ведь правитель Руалийского королевства, именующий себя Леонаром Освободителем, не мог смириться с тем, что когда-то принадлежащая ему земля была отвоевана во владения Айриндора. Но Кейрон держал границу неприступной.

В одну из самых тихих летних ночей жители Эстелроса были разбужены ударом тяжелого колокола. Сторожевой на башне заметил медленно приближающееся зарево.

– Руалийцы! Руалийцы! – кричал он, пробегая по главной деревенской улице, стараясь постучать в каждый дом, но колокол пел громче, так, что мог поднять даже мертвого.

– Найди детей и спустись в комнату под сводами, – в это время лорд Бранд уже раздавал указания своей жене леди Эдине, быстро облачаясь в легкие доспехи. Она слышала их уже десятки раз, но все же впитывала в себя каждое слово, слетающее с его губ. Как в последний раз.

– Я приказываю тебе быть смелой, женщина. Мы не сдадим замок, сколько бы южан не пришлось перебить! – продолжал он свои наставления, а она все смотрела на него стараясь поглубже упрятать в памяти его колючие серые глаза, всклокоченные волосы цвета пшеницы, пахнущие медом, широкую грудь на которой она засыпала ночами, крепкие руки, которые жарко обнимали ее – все, что так безумно нравилось ей, и только крепче сжимала тонкие пальцы в кулак. Так слезы отступали, и она чувствовала в себе силы быть супругой Стража Серебряных врат, лорда Бранда из Эстелроса.

Она, отринув сомнения, вдруг бросилась к нему и поцеловала. Предчувствуя сражение, ее супруг становился яростным и властным, и она сделала это пока можно было разглядеть в нем мужчину, столь нежно любящего ее. Каждый раз, когда он брал в руки меч, она боялась, что больше никогда не увидит его.

– Ты поняла меня, Эдина? – гневно прорычал лорд, едва оторвавшись от ее губ.

– Как и всегда, свет моей жизни, – ласково ответила она, заставив мужа устыдиться своей грубости.

Кейрон отвернулся – не мог видеть ее такой без боли в сердце. Он был сильным и крупным мужчиной – такие великаны никогда ранее не рождались в его семье, но он не мог назвать себя непобедимым. Поднимать знамя Брандов над своим войском было куда легче, пока в его жизни не появилась Эдина. Он больше не мог, бездумно очертя голову, бросаться в авангарде навстречу врагу. Ему приходилось обещать вернуться, а он привык держать свое слово. Он не боялся смерти, но его страшила мысль об одиночестве любимой женщины.

– Безумие, – устало проговорил он, бросив короткий взгляд за окно. Горизонт алел, отражая в себе горящий лес. Черные клубы под набатный звон дыма цеплялись прямо за небо. Лаяли встревоженные собаки, кричали люди. – Этому нет конца.

– Пусть Создатель направит твою руку, – прошептала Эдина, зная, что с той поры, как был убит Вистан, перед боем ее супруг молится только ему. Он видел в брате истинного героя, в себе же – лишь того, кто должен защитить свой дом и людей.

Кейрон оглянулся на нее, оборачивая широкий кожаный ремень вокруг пояса. Он нахмурился, словно недоумевая, почему она все еще с ним, в их покоях, но в его глазах она увидела нежность и тоску.

– С рассветом я вернусь в замок, моя леди, – пообещал он. – Ожидание не будет долгим. Лишь подари мне свою улыбку.

Губы Эдины дрогнули, она хотела ответить, сказать о том, как сильно любит его и как будет молиться о нем в эту ночь, но расслышала за дверью тяжелые шаги стражей. Когда распахнулась дверь, она опрометью бросилась прочь – к комнате мальчиков, успевая раздавать указания всполошившимся слугам.

Пока бил набат, замок казался ей огромным лабиринтом, слишком большим домом ее маленькой семьи. Уже на пороге Эдина почувствовала неладное – ее материнское сердце было трудно обмануть. Комната оказалась пуста, простыни не тронуты. Быстрее ветра она помчалась туда, где она должна укрыться вместе с женами и детьми мужчин, вставших на защиту границ. Она уже знала, что мальчиков нет и там. Вдруг ей вспомнились наставления матери о том, что леди не должна носиться, подобно скверному сорванцу, и горько рассмеялась – та ничего не знала о страхе.

В зале под сводами уже теснились женщины с младенцами на руках, дети постарше и немощные старики. Никто из них не видел ее сыновей.

Было шумно от слез и стенаний. Слуги рассыпались по замку, силясь найти пропавших, Эдина же вышла во внутренний двор, где сновали воины и крестьяне, готовые защищать город – все мужчины от совсем юных до старых опытных, чьи виски давно посеребрила седина. Во всей этой сутолоке леди Бранд была незаметна. Кто-то даже сбил ее с ног. Хрупкой женщине не было места среди воинов, ощутивших приближение боя. Ее супруг, возвышаясь над толпой, осыпал крепкими словами каждого, кто позволил себе растеряться в этой суматохе. Выглядел он устрашающе, словно старый северный бог войны.

– Кейрон! – закричала Эдина, разглядев массивную фигуру мужа у главных ворот.

Он обернулся, и быстрым шагом ринулся к ней. Никто не смел попасться на пути.

– Мальчики… Их нет в замке, – слишком кротко сказала она, но лицо ее мужа изменилось.

Он расслышал все. Его черты исказились гневом.

– О, святые небеса! Клянусь, я надеру этому разбойнику уши! Ему все сходит с рук!

Он говорил о Моргане. Замок Брандов помимо руалийцев преследовали и другие напасти. Среди них был и этот злосчастный мальчишка. Он уже вошел в ту пору, когда детство осталось позади. В нем можно было разглядеть мужчину, которым он станет через пару зим, но с его необузданным нравом мог справиться только сам Кейрон, достаточно устрашающий для подобного. Драчун и задира, Морган не слышал ничего, кроме грозного рыка того, в ком признал своего отца. Если покой замка нарушался чьими-то проказами, то виновник находился незамедлительно. Впрочем, мальчик никогда и не думал отрицать вины. Но что бы не выкинул этот сорванец, Эдина и Кейрон не переставали видеть в нем продолжение своего рода.

– Он не разбойник! Он твой наследник! Прикажешь пороть маленького лорда? – голос Эдины был полон отчаяния.

– Он никогда не примет мое наследие, если руалийцы насадят его голову на пику! Где могут быть эти треклятые мальчишки? Пусть только попадутся мне в руки!

Одному из них не доставало смиренности, второму – осторожности.

Аарон был ненамного младше Моргана. Они с самого рождения были разные как луна и солнце, и также неотступно следовали друг за другом.

Родной сын Кейрона – белокурый, с ясными глазами и точеными чертами лица, смекалистый и не по годам умный мальчик, – был красноречив и мог повести за собой толпу мальчишек. Он умел говорить так, что они стремились уловить каждое его слово, они не видели в нем ни грубой силы, ни удивительной ловкости и в то же время уважали его. Морган оказывался всегда на шаг впереди брата, но только из желания прикрыть его своим плечом.

Эдина не вслушивалась в гневные слова супруга. Она знала, как сильно он любит мальчиков, и что его сердце непременно смягчится в тот момент, когда он увидит их перед собой.

Неожиданно она разглядела у складов юношу, с которым часто замечала сыновей. Он был облачен в доспехи из грубой кожи и раздавал оружие ополченцам. Ей было известно, что он служил подмастерьем у своего отца и дни напролет ковал оружие и доспехи для знати, что сделало его выносливее и крепче ровесников. Эдина слышала, что он посватался к дочери богатого, крутого нравом купца, и что тот не спустил его с порога, и только теперь смогла поверить в эти слухи.

Она поспешила к нему – его дружба с мальчиками дала ей надежду.

Завидев леди Бранд, юноша передал оружие стоящему поблизости солдату и почтительно склонил голову.

– Может случиться беда, если ты не поможешь, – поспешно предупредила она.

Стейн, так его звали, с недоумением посмотрел на Керойна. Тот был разъярен и это казалось пугающе очевидным.

– Я сделаю все что угодно, миледи, – пообещал Стейн.

– Ты! – взревел лорд. – Ты дружен с ними! Где они могут быть, если не в замке? Говори!

Стейну пришлось запрокинуть голову, чтобы разглядеть лицо Бранда – тот был громаден, как каменный голем.

– Темное озеро, милорд, – смутное воспоминание, возникшее в памяти. Обрывки фраз из рассказов Моргана о том, как они с братом под покровом ночи выбираются из замка. Он думал, что мальчишки давно перестали убегать в лес, но они до сих пор оставались незамеченными.

Леди Эдина испуганно ахнула. Все жители Эстелроса обходили это озеро стороной – у его берегов кровь стыла в жилах и при свете дня.

– Найди их и пережди бой в лесу, – приказал Кейрон. – Вернуться в замок ты не успеешь.

– Но, милорд… Я должен сражаться!

– Вот что я тебе скажу, я хочу увидеть моих мальчишек живыми после боя. Найдешь их – возьму к себе на службу, хоть у тебя еще и борода не растет. Мое тебе слово.

– У меня мало времени, – с первым боем набата Стейн взобрался на крепостную стену, и уже знал, где находится враг. Руалийцы шли, освещая путь десятками факелов, и зарево от их света разрезало ночную тьму.

Преградив дорогу всаднику, Кейрон заставил его спешиться и подвел заупрямившегося жеребца к юноше.

– Так поспеши! – скомандовал он.

Сын кузнеца ловко забрался в седло. Ради обещанного лордом, он оказался готов рисковать. Кейрон был вспыльчивым и часто даже грубым, но неизменно оставался человеком чести.

– Дорогу! – вдруг выкрикнул Бранд и ударил по крупу рысака, еще не успевшего привыкнуть к новому всаднику. Тот дернулся, но Стейн сумел удержаться в седле.

Слыша тяжелый и стремительный стук подкованных копыт о мощеную улицу, люди расступались, освобождая юноше путь. Он встречал недоумевающие взгляды – все оглядывались на него, любопытствуя, кто мог в одиночку мчаться за Серебряные Врата навстречу врагу.

Стейн видел, как около домов с соломенными крышами выставляют бочки с водой, на случай если руалийцы пустят горящие стрелы, как дети бегут в сторону замка, в укрытие. Встревоженно подумав об отце, он попробовал убедить себя, что леди Эдина непременно отыщет его и даст ему знать куда исчез сын, который должен был сражаться рядом с ним.

Тревога тяжелой ношей легла на грудь юноши, едва за ним закрылись городские ворота. Он больше не мог повернуть назад, никогда ранее и не помышляя, что ему доведется служить лорду Бранду с мечом в руках, а не у наковальни. Он любил оружие трепетной любовью, восхищался им, ведь никогда не видел ни одного дрянного меча в кузнице отца. Он рос среди ножей, щитов и доспехов, и жаждал доблестных сражений. Ему уже доводилось защищать стены замка дважды, и эти бои занимали все его мысли. Он хотел продолжить дело отца, стать таким же мастером, как и он, впитывал все, чему его учили. Так было до тех пор, пока ему не дозволили впервые выступить против врага. Так он потерял покой. Стейн представлял себе сражение в авангарде, но его участью оставалась оборона в крестьянском ополчении. Теперь он мог сам все изменить.

Промчавшись по широкому полю, он врезался в самые дебри темного леса. Он знал ту тропинку, что вела к озеру – зеленые заросли будто бы обнимали ее. Жесткие ветки больно царапали лицо, но Стейн и не думал спешиваться до тех пор, пока рысак не заупрямился, не желая продвигаться вперед сквозь колючие кусты ежевики. Он привязал коня к дереву подальше от тропинки, надеясь, что руалийцы не заберутся в такую чащу.

Зарево, уходящее высоко в темное небо, медленно подступало со стороны границы. Он еще не слышал звуков, сопутствующих движущемуся войску, у него еще оставалось время. Упрямо пробираясь вперед, Стейн молился только о том, чтобы братья не изменили этой привычке. Морган рассказывал ему, как они ныряют с тяжелого выступа, нависающего над водой. Сын кузнеца готов был идти в бой под знаменем своего лорда, но ни за что бы не повторил их безумства. Вода в Темном озере была невыносимо ледяной даже в самый жаркий день. Люди в деревне говорили, что она холодна из-за душ утопленников, нашедших в ней смерть.

Чем ближе Стейн подбирался к воде, тем отчетливее слышал приглушенные голоса. Стараясь избежать лишнего шума, он подкрадывался к ним все ближе, почти не дышал. Это были руалийцы. Их особый выговор не оставлял в этом никаких сомнений. Двое мужчин, два голоса – один молодой и резкий, второй сиплый и спокойный. Стейн вслушивался все внимательнее, двигался все осторожнее. Он хотел знать наверняка, о чем они говорят.

– Послушай, это Брандовский выродок. Верно тебе говорю, – пробубнил сиплый.

Юноша предпочел бы обойти их стороной и продолжить поиски, но услышав эти слова, вытащил клинок из ножен. Где-то в зарослях с другой стороны поляны резко хрустнула ветка. Стейн замер, почувствовав, что руалийцы насторожились.

– Там кто-то есть, – послышался молодой голос.

– Утопленники выбрались полюбоваться полной луной, – грубым хохотом отозвался второй. – Мы поймали отродье колдуна! Скоро у нас будет много золотых монет.

Стейн подобрался к поляне и теперь мог разглядеть мужчин в лохмотьях, один из них, хорошо сложенный и высокий, стоял к нему так близко, что можно было почувствовать, как сильно от него разит крепким элем. Второй, с косматой темной бородой, склонился над мальчиком, стоящим на коленях, и внимательно вглядывался в его лицо. Это был Аарон. Его руки были связаны за спиной.

Моргана не было видно. Он улизнул от руалийцев, или же был мертв. Он был из тех, кто скорее ударит, чем побежит, поджав хвост.

– Ты так и будешь молчать, паршивец? – прошипел бородатый.

– Отрежь ему ухо. Быстрее разговорится.

Мужчина выпрямился и оглянулся на человека с резким голосом. Этот взгляд был долгим и Стейн было подумал, что бородач смотрит не на своего спутника, а прямо на него.

– Что? – изумился высокий руалиец. – Тебе жаль этого мальчишку? Ты ведь и в правду Бранд, мелкий слюнтяй?

Темная фигура выскользнула из тени. Бородатый обернулся и успел занести меч, потом закричал. Но это был не разъяренный вопль воина, рвущегося в бой, а крик боли.

Молодой руалиец ринулся вперед, но Стейн был уже за его спиной. Одной рукой он схватил его за волосы и резко запрокинул ему голову, во второй он крепко сжал рукоять ножа и быстро полоснул свою жертву по горлу. Лезвие легко разрезало податливую плоть.

Стейн посмотрел на бородача, корчившегося на земле. Он пытался вытянуть остро обломанную ветку, воткнутую в его брюхо. Юноша понадеялся, что тот умрет сам и ему не придется облегчать его мучения.

Темной фигурой был Морган. Теперь он, явно пошатываясь, закрывал лицо ладонями.

Сын кузнеца видел, как шевелятся губы Аарона, но не слышал его голос. Стук замирающего сердца руалийца на мгновение оглушил его. Как только он ослабил хватку, тот рухнул на землю. Отдышавшись, Стейн вытер нож о край разодранного плаща мертвеца, подошел к Моргану и заставил его отнять руки от лица. Глубокий шрам прошел от виска до побелевших губ. Мальчишке досталось от меча убитого им руалийца, но тот не снес ему голову, не лишил глаза и только поэтому ему повезло.

– Могло быть и хуже, – проговорил Аарон.

– Если бы не ваше ребячество, ничего бы не случилось.

Стейн, вспомнив о том, что младший из мальчиков все еще связан, нагнулся над ним и разрезал путы.

– Они не похожи на простых разбойников. Посмотри, у того верзилы, которому ты… – светловолосый Бранд запнулся, когда его запястья освободились от грубой веревки, – …которому ты перерезал горло, в колчане за спиной очень странные стрелы и хороший лук.

На него напали, почти увели в плен, где его ожидали мучения или смерть, а он совсем не испугался и даже заметил темное оперение вражеских стрел.

– Верно. Это руалийцы. Возможно, они разведывали что-то перед наступлением, и, направляясь к войску, наткнулись на вас.

– Мы возвращались в замок. Аарон шел далеко впереди, и когда они набросились на него, я остался в тени. Что они здесь делают? – затараторил Морган. – Постой… Ты сказал «перед наступлением»? И что здесь делаешь ты?

– Идем. Мы должны укрыться. Войско обязательно пройдет здесь, – Стейн не хотел пускаться в разъяснения до тех пор, пока они не отойдут подальше от этого места.

– Укрыться? Мы не вернемся в замок? – перебил его Аарон, потирая затекшие руки.

– Нет. Ваш отец приказал переждать в лесу.

– Мы будем сидеть в кустах, пока будет идти бой? – возмутился старший из братьев.

– Оказавшись в замке, ты пережидал бы его возле леди Эдины. Велика ли разница? – начал злиться Стейн, ведь он должен был сражаться в эту ночь. – Скажи мне, Морган, что бы ты делал, если бы не появился я? Защекотал бы того здоровяка до смерти?

Он посмотрел на бородатого. Тот был уже мертв. Обратив взор ко второму мертвецу, он не смог поверить, что своими руками убил такого крепкого мужчину, пускай и не в открытом бою, а хитростью. Морган ни за что бы не смог одолеть его в одиночку.

– Я должен был стоять и смотреть как эти люди калечат моего брата? – грубо бросил ему мальчишка, вытирая кровь с лица тыльной стороной ладони.

Стейн протянул один из клинков младшему Бранду. Тот помедлил, прежде чем решился положить пальцы на рукоять. В отличие от брата он не любил оружие, и, быть может, само его существование было противно всему его естеству. Стейн предпочел бы отдать его более ловкому Моргану, но ему захотелось досадить самоуверенному выскочке.

– Будешь идти позади, – тихо обратился он к Аарону. – А с тебя, пожалуй, хватит геройств, – ответил он на немой вопрос, застывший в глазах второго Бранда.

– Как бы не так, – огрызнулся тот, ища в траве меч поверженного врага. Он оказался слишком увесист для него, и Стейн подумал, что тот бросит оружие, если придется бежать. Но Морган уже успел научиться быть твердым в своих решениях.

Стейн двинулся вперед. Как можно быстрее уйти с пути вражеских войск – вот что осталось для него единственно важным.

– Ваш отец послал меня сюда желая уберечь ваши жизни, а не для того, чтобы я был вашей нянькой, – пробубнил он себе под нос.

Лорд Кейрон без сомнений бросил бы в подземелье замка сына кузнеца, услышав его речи. Но эта троица жила по правилам, не подчиняющимся никаким условностям.

Они говорили друг с другом на равных, быть может потому, что их странный союз сложился в ту пору, когда все они были детьми, не видевшими различий между собой, будто бы каждый из них потомок знатного рода, либо же сын ремесленника.

Стейн повел мальчиков за собой. То крадучись, то пускаясь в бег, в полном молчании они шли вперед сквозь непроходимый лес. На севере от замка за глубоким оврагом, укрывающим извилистый ручей, стоял старый охотничий домик. Юноша посчитал, что именно он сможет стать их убежищем на эту длинную ночь. Ему всюду мерещились голоса, и он не выпускал из рук ножа – за каждым кустом, широким стволом дерева ему чудились притаившиеся руалийцы. Со стороны их наступления загорелся лес, и воздух пропитался запахом тлеющей хвои. От него саднило в горле и щипало в глазах.

Подойдя к оврагу, Стейн предложил мальчикам пройти вперед. На той стороне было явно безопаснее – лес казался тихим и нетронутым, но это было обманчивое впечатление. Из-за множества звериных троп заросли за оврагом облюбовали охотники, но сейчас там не должно было быть ни души.

Морган первым ринулся вниз. Он старался удержаться на ногах, но из-под них облаком вырывались мелкие камни, пыль и ссохшаяся почва. Склон оказался слишком крутым и, в конце концов, он кубарем покатился вниз. Стейн мысленно вознес хвалу небесам, когда тот не поднял лишнего шума. Если бы он закричал, они бы могли выдать себя.

– Они жгут лес, – задумчиво проговорил Аарон, готовясь последовать за братом. – Должно быть, они ведут сюда действительно большое войско. Что будет с нами, если замок будет взят в осаду? Что станет с теми, кто остался внутри? Что случится, если наше войско разобьют?

Стоило только братьям разделиться, как один из них забыл о решительности. Он задал слишком много мучительных вопросов, и на них у Стейна не было ответа. Он молча вскинул руки и прямо перед носом Аарона выросла стена огня. Тот в ужасе отшатнулся.

– Проклятье!

Стейн жестом показал Бранду, что тот должен молчать об увиденном. Его сила была тайной, но он остался в уверенности, что мальчишка не скажет никому и слова.

– Не бойся, – проговорил он, подставляя руку под пламя. – Сейчас это только иллюзия. Видишь?

Огонь выглядел совсем живым – он трещал и гудел, будто бы пожирая сухое дерево, языки пламени метались из стороны в сторону.

– Руалийцы не сунутся сюда, если увидят горящий лес, – заверил Стейн. – Нам теперь ничего не грозит. Это единственное, в чем я могу тебя уверить, – Стейн легко подтолкнул мальчика к краю.

– Ты маг! Как я мог не догадаться? – восторгался Аарон, аккуратно спускаясь вниз.

Тем временем Морган оказался на камнях у воды, желая смыть кровь с лица. Коснувшись раны, он застонал, впервые выказав, что его терзает боль. Аарон присел около брата и положил руку на его плечо, думая, что удар меча должен был достаться именно ему. Вдруг он обернулся, очевидно, заслышав едва различимый шорох.

Чуть ниже по течению реки он увидел стройную невысокую женщину. По ее странной потрепанной одежде было ясно, что она живет где-то неподалеку, окруженная только дикими зверями и лесными духами. Наблюдая за вооруженным Стейном, она не решалась пошевелиться. Ее длинные светлые волосы, ниспадающие ниже пояса, так ярко серебрились в лунном свете, что рано или поздно кто-нибудь из мальчишек все равно бы заметил ее.

– Стой на месте, женщина, или я пущу тебе кровь! – сын кузнеца снова взялся за оружие и обратился в слух.

Мальчики поспешно поднялись на ноги, опасливо озираясь по сторонам. Та могла быть не одна.

– Кто ты и что тебе нужно? – спросил Стейн, держа лезвие наготове.

Незнакомка смело шагнула в их сторону. Он не сводил с нее глаз, все его тело было напряжено.

– Разве твой нож остро заточен для того, чтобы убивать так бесславно? – проговорила она мягко.

– Убийство всегда бесславно. Но я убью любого, кто посмеет приблизиться к ним.

Она окинула взглядом странную компанию и испуг от их неожиданного появления сменился интересом.

– Тише, молодой страж. Твой друг ранен. Разве ты позволишь ему истечь кровью? Я могу унять его боль. Мое имя Гудрун.

– Лесная ведьма, – ахнул Аарон, вспомнив рассказы кухарки о женщине, живущей у Темного озера. Одни говорили, что она знахарка, предпочитающая уединение, другие видели в ней отступницу.

Женщина тихо засмеялась, расслышав его слова.

– Если мужчина знает толк в целебных травах, лечит хвори и раны, он зовется лекарем. Женщина, открывшая для себя тайны этого ремесла, рискует прослыть ведьмой. Отчего скажи мне, смышленый мальчик?

– Быть может оттого, что вам с рождения присуще коварство? – пожал плечами Аарон, невинно улыбаясь ей.

Ум и доверчивость хитро сплетались в нем. Его старшие товарищи надеялись, что когда-нибудь он станет более осторожным, но время еще не пришло и Стейн бросил на него свирепый взгляд, как только тот дотронулся до его руки, сжимающей клинок.

– Не верь всему, что видишь, – прорычал юноша, но опустил оружие, сам не понимая, что заставило его это сделать.

Морган выжидающе наблюдал за происходящим. Он знал о странной способности брата вести людей пути, выбранному им сам. Пускай Стейн и считал долгом оградить их от любой опасности, все будет именно так, как того захочет Аарон.

– Мы примем вашу помощь, добрая леди, – заявил он и, не желая слушать возражений, быстро подошел к ней. У ее ног стоял кувшин, наполненный водой. Он взвалил его на плечо.

Перебравшись на другую сторону оврага, путники двинулись к скале, возвышающейся над зарослями. Стейн не сводил глаз с колдуньи. Горделиво вздернутый подбородок, расправленные плечи, плавная походка – она будто бы плыла, вовсе не касаясь земли. Аарон шел подле нее, словно со знатной леди. Она была уже немолода, но все еще красива.

– Вы живете в этом лесу? Совсем одна? – спросил ее маленький Бранд. Его ноша больше не казалась ему такой легкой, но его упрямство оказалась тяжелее.

– О, ты знаешь, что обо мне говорят люди. Лес укрывает меня от злых языков. Если я посмею явиться в деревню, то замок Брандов падет, руалийцы первой сожгут меня на костре, – отозвалась женщина.

– Никогда этому не бывать, – ухмыльнулся Морган, расслышав этот разговор. Он свято верил в несокрушимость Кейрона, возможно даже сильнее, чем его собственный кровный сын.

Гудрун вела их по своим владениям, все дальше углубляясь в чащу – так далеко в лес не заходили даже охотники. Маленький Бранд смело шагал чуть позади нее, его брат то и дело оборачивался назад, пытаясь понять, где находится враг. Стейн, замыкающий странную процессию то и дело подталкивал его вперед, не желая терять из виду колдунью. Она уже не казалась ему опасной, он не мог представить ее разведчицей или разбойницей, ведущей их прямиком в ловушку, но он предпочитал оставаться осторожным.

Они долго шли прямо через густые заросли орешника, как вдруг женщина остановилась и, проговорив что-то на языке древних, отступила назад. Гибкие ветви словно ожили и на глазах у изумленных мальчишек плавно припали к земле, открыв перед ними узкий проход в скале.

Пройдя вперед, Гудрун зажгла огарок свечи. Ей никогда не приходилось встречать гостей в этом скромном жилище, и только теперь она поняла, насколько тесным оно было. Внутри пахло высушенными травами и дымом – почти у самого входа нашлось место очагу. В центре стоял стол, в дальнем углу – место для сна.

Широкоплечий и долговязый Стейн расположился у очага прямо на земле – так он мог следить и за Гудрун, и за тем, что происходит снаружи. Ни одно ее движение не оставалось без его внимания. Разжигая огонь, она улыбнулась ему, но он только нахмурился в ответ. Плеснув немного воды в котелок, она оставила ее закипать. Мальчики тем временем уселись там, где ей приходилось спать. Они тихо переговаривались о чем-то, напоминая двух пташек, крепко жмущихся друг к другу от холода. Смекнув, что они должно быть голодны, Гудрун достала из запасов немного хлеба и разбавленного вина. Поймав на себе испепеляющий взгляд их сташего друга, она разделила с ними трапезу, и он отбросил мысли о том, что пища может быть отравлена. Успокоившись, он подобрал небольшую головешку у очага и взялся вырезать из нее замысловатую фигурку.

– Откуда ты пришла? – спросил Морган у женщины, когда та принялась растирать в деревянной ступке листья неизвестного ему растения. – Ты ведь не всегда жила здесь.

– О, нет, – вздохнула она. – Я жила в Руале. Но все маги с юга бегут сюда, под защиту лорда Бранда.

– И что же заставило сбежать именно вас? Ведь у каждого есть особенная история? – встрепенулся любопытный Аарон.

– Я служила королю Леонару.

Ответ Гудрун заставил Стейна отвлечься от своего занятия.

– Почему же ты оказалась здесь? – удивился он. – Руалийцы нападают на наши земли всякий раз, как ему становится скучно.

Он понимал, что, если она была в услужении Леонара, тот непременно захочет расквитаться с ней. Знать часто держала при дворе магов, чаще всего лекарей, но некоторые из них, как он слышал, могли даже предсказывать будущее. Он вспомнил как Гудрун назвала его при встрече. Тогда он принял ее слова за лесть, теперь же – за надежду.

– Ты была придворной магессой? – изумленно воскликнул младший из братьев, в его глазах заискрился неподдельный интерес. – Какой он – руалийский двор?

– Полон роскоши, – едва заметно улыбнулась ему Гудрун. – И жестокости.

Несколько лет назад у короля Руаля появился законный наследник, но прожил он совсем недолго – это был слабый, крошечный младенец. После его смерти слухи о том, что король объявил награду за голову некой магессы, взбудоражили все руалийское королевство. Это была настоящая травля. Всякого, в ком хоть раз был замечен магический дар, было приказано казнить. Десятки невинных жизней были отняты вспыхнувшими кострами преследователей.

– Неужели из-за тебя начались все те расправы? – спросил Стейн, наслышанный о тех страшных событиях. В те дни он был так рад, что он и его семья, его город надежно прикрыты щитом лорда Бранда.

– Знаю, о чем ты думаешь. Я хотела спасти невинное дитя, но не могла быть сильнее самой смерти. Леонар обвинил меня в магии крови, не думая о том, что я много лет верно служила его семье. Я желала жизни этому ребенку, но меня нарекли убийцей.

– Магия крови? – прервал ее Аарон.

– Ядовитые зелья, проклятия, восставшие мертвецы… Сотворив такое заклинание маг платит кровью. Своей или чужой. Не все маги такие как твой брат и твой друг, не все обладают настолько чистой силой.

Морган и Стейн изумленно уставились друг на друга.

Женщина быстро смочила припарку в согретом настое. Когда ее рука коснулась раны Моргана, тот вздрогнул под ее взглядом и быстро отвел глаза.

– Какое отважное лицо, – невольно изумилась она.

Мальчик закусил губу и зарделся, словно юная девица. Ему не часто приходилось ловить на себе чье-то восхищение.

– Ты можешь услышать запретную магию? – не унимался его маленький брат. – Научи меня!

Женщина рассмеялась в ответ на его просьбу.

– Если бы для этого хватало только пытливого ума!

Когда она обработала рану, Морган быстро скользнул поближе к Стейну, подальше от своего смущения и расспросов Аарона. Слова Гудрун не укладывались в его голове. Она говорила так, что ей сложно было не поверить, но в тоже время каждое ее слово было похоже на сказку, выдуманную для мальчишек. Облокотившись на пещерную стену, он уселся рядом с другом. Тот даже не шелохнулся.

– Значит, и ты маг? – губы Моргана расплылись в кривоватой усмешке. – Теперь я понимаю, почему твой отец позволил тебе так рано выйти на поле боя.

– Для того, чтобы сражаться, недостаточно быть магом, – покосился на него Стейн. – Ты мог умереть сегодня, задира! Если бы я не успел найти вас, то твое тело сейчас остывало бы на берегу Темного озера.

– Нет. Умереть мог Аарон, а я бы предпочел сделать это вместо него.

Сын кузнеца повертел в руках вырезанную фигурку волка. Она была сделана наспех, совсем не обточена и только смутно напоминала зверя, которым должна была стать. Он протянул ее Моргану. Точно так же, как и эта фигурка, тот изо всех сил стремился стать волком, но был лишь его подобием –уже научился рычать, скалиться и кусать, но все еще оставался беззаботным щенком. Он все еще был глуп ровно настолько, насколько и смел.

– Останься с братом, – прошептал Стейн, заслышав снаружи низкое монотонное гудение. Он не впервые слышал его, и именно это заставило юношу насторожиться.

Выйдя из пещеры, Стейн прикрыл ладонью глаза, защищая их от яркого света. Над полем боя нависли устрашающие искрящиеся воронки, алое мерцающее свечение вспыхивало то тут, то там, оставляя в темном небе призрачные блики, воздух наполнялся тяжелым утробным звоном. Стейн уже видел нечто подобное раньше, когда воин, окруженный врагом, вдруг отбрасывал меч и обращался в стихию. Об этом нельзя было говорить, на это нельзя было смотреть, нельзя было оставлять эти воспоминания себе. Дар, свой или воина, бьющегося плечом к плечу рядом с тобой, должен был оставаться тайной.

Маги явили силу, защищая свой дом. Сражение быстро придет к концу, какую бы сильную армию не привели руалийцы.

– Скоро все будет кончено, – юноша услышал позади тихий голос Гудрун.

Стейн не смог обернуться – он неотрывно смотрел на вспышки, взметающиеся в небо, подобно молниям, и какое-то непонятное торжествование и гордость, не испытываемые ранее, наполняли его.

Он решил, что вернется в Эстелрос к утру, вернется туда, где больше не нужно будет скрывать свой дар. Он чувствовал вкус перемен и едва сдерживал улыбку.

Маги явили силу.

– Что скажет король Эльрат, узнав об этой битве? – Стейн не заметил, как произнес это вслух.

– Чтобы сжечь нас всех, во всем Айриндоре не хватит хвороста, – засмеялся Морган, устремивший темные глаза прямо в небо, его смех подхватил и Аарон – мальчишки ликовали, но никто из них не мог объяснить почему.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

ОГНЕННАЯ ДЕВА

Ранее. Улицы Меццы, Руаль

Реми запрещал ей заходить в порт, когда к городу подходили большие корабли. Поначалу она слушалась его, и немудрено – это была настоящая клоака. Земля должна была давно разверзнуться и поглотить это место, пропахшее одурманивающими зельями, продажными женщинами и рвотой. Но время шло и Мириам научилась не отрывать лишний раз взгляда от мостовой, уложенной булыжниками и стекающими по ним сточными водами.

– Я – тень, – шептала она себе под нос.

Лучше смотреть на эту грязь под ногами и на собственные дырявые башмаки, чем опасливо озираться по сторонам – так она решила, прижимая к себе покрепче сверток с едой и быстро проносясь мимо грязных таверн и дешевых лавок, стараясь не замечать их. Ее ноги давно уже знали дорогу – каждый поворот, каждую ступеньку. Почувствовав запах полыни, она поняла, что скоро попадет на причал.

– Куда спешишь, девка? Хочешь, я покажу тебе Западный берег?

Если ты не моряк и не портовый рабочий, каждый встречный будет кричать тебе вслед непристойности – к этому тоже можно привыкнуть. На шее у Мириам висел кожаный чехол, укрывающий нож с острым, как жало, лезвием, он был таким маленьким, что умещался на ладони. С ним было не страшно даже в городском порту. Она стащила его у путника, когда была еще совсем малышкой. С тех пор она поняла, что может ловко присвоить все что угодно, пока будет оставаться тихой и незаметной, пока в руках у нее будет этот крохотный нож. Она сможет все до тех пор, пока будет оставаться Тенью.

– Я – тень, – проговорила она про себя и быстро прошмыгнула мимо захмелевшего моряка.

– Я тебе говорю! Эй!

Мириам невольно дотронулась до ножа и ускорила шаг. Моряк бросился за ней и схватил за локоть – увернуться она не успела. По-прежнему прижимая к себе сверток, как самое большое богатство, она остановилась и собрала во взгляде всю ненависть к этому месту, ко всей своей голодной жизни и к этому мужчине, посмевшему остановить ее на пути. Она не раз замечала, что, если ей удастся собрать в глазах всю свою злобу, человек, заставивший ее это сделать, замолчит, уйдет, скроется как побитый пес. Вот и сейчас моряк, встретив ее тяжелый взгляд, отшатнулся, но не выпустил ее руки.

– Я бывал в Тиронской империи и видел драгоценные камни зеленее твоих глаз, – только и смог пробубнить он, прежде чем распахнулась дверь ближайшей лавки и из нее вышел старый седой торговец с тазом полным рыбьих потрохов. Они полетели прямо под ноги моряка. Мириам успела отскочить в сторону.

– Эта девчонка ходит к Реми, Сезар, – проворчал торговец. – Оставь ее в покое. Дома у тебя тоже есть маленькая сестра.

А девчонка уже скрылась за углом, прежде чем тот смог договорить. Когда она наконец оказалась на портовой площади, солнце было еще в самом зените. На причале стояли величественные галеоны под золотыми руалийскими флагами и множество ветхих рыбацких баркасов. Море, обласканное лучами солнца, ослепляло каждого, кто выныривал с узких улиц грязного портового квартала.

– Реми! – закричала Мириам, завидев его издалека. Она знала, что он едва ли услышит ее, но все равно без остановки выкрикивала его имя, бросившись со всех ног к галеонам. – Реми! – еще раз и стайка чаек, важно расхаживающих по причалу, лениво разлетелась по сторонам.

По пояс раздетый тощий паренек, услышав ее крик, опустил тяжелый тюк на землю. Он был загорелый и лохматый, с выгоревшими под солнцем волосами. Едва ли он чем-то был похож на Мириам, но, где бы они не появлялись, их считали братом и сестрой. Он был таким тонким, что под потемневшей кожей можно было разглядеть все ребра. Рабочее место в порту досталось ему с большим трудом.

– Я принесла тебе еды, Реми, – протараторила Мириам, слегка подпрыгивая от нетерпения. Ей нравилось приходить к нему в полдень. Обычно они уходили в сторону от порта и садились на траву в тени деревьев. В это время он еще не был смертельно уставшим, спина его не тревожила, и он мог поговорить с ней. А она очень любила слушать. Так любила, что даже готова была проходить изо дня в день через мерзкий портовый квартал.

Он выпрямился и стер со лба пот широкой ладонью, немного прогнулся вперед до хруста костей и крикнул что-то своему приятелю, бритоголовому тиронцу. Мириам не понимала этого наречия, но это ее совсем не заботило – она знала, что тиронец поднимет тюк на галеон, а Реми пойдет с ней. Так было всегда.

– Мне не нравится, что ты ходишь сюда, Мириам. Ты растешь и становишься… – он нахмурился, подбирая нужное слово, – слишком заметной.

Он ворчал. Так тоже было всегда. Как расцветающей девушке, ей очень нравились его слова. Она была бродяжкой всю жизнь, до тех пор, пока не нанялась собирать сливы в надел его матери. Когда-то у Реми был дом и земля, в то время, когда еще не началась война. Его мать убили северяне, все что ему принадлежало было предано огню. Он часто повторял, что от его прежней жизни остались одни угли. Они с Мириам были двумя беженцами, каких в Мецце было больше тысячи.

Реми был слишком задумчив, его что-то тревожило, но она не стала приставать к нему с лишними расспросами и молча развернула сверток.

– Сыр? – удивился он, присаживаясь рядом с ней.

– Я вычистила амбар Эльетт, и она отдала мне его как плату за труд, – врала Мириам. Она действительно помогла старухе Эльетт, но та дала ей серебряник, такой нужный, чтобы сделать подарок Реми. Его башмакитак прохудились, что их приходилось заматывать холщовой веревкой. Каждый вечер Мириам представляла, как Реми обрадуется, когда у него появятся новые башмаки. У нее уже было три серебряника, но она хотела подарить ему те, какие он носил, пока у него еще был дом. Она видела такие в лавке сапожника. Целых двадцать серебряных монет!

Сыр же она украла в торговом переулке.

Реми разломил зачерствевшую краюшку хлеба на две неравные половины и, как всегда, протянул большую Мириам.

– Я сыта. Эльетт даже накормила меня, – снова врала она, отказываясь. – Ты же знаешь, какая она добрая.

Старуха действительно была доброй, но ни за что не стала бы кормить у себя оборванцев, даже если бы пребывала в самом благостном расположении духа, даже если бы ей вздумалось накрыть стол для них прямо в амбаре. Реми знал это и помрачнел еще больше, но спорить не стал. Мириам было невозможно переспорить.

– Сегодня ночью в порт прибудет лодка, груженная тиронским табаком, – сухо проговорил он, делая глоток из старой фляги.

Эту отраву можно было найти только на юге. За ее продажу повсеместно сулила смертная казнь, но весь портовый квартал пах полынью. Это и был навязчивый смрад тиронского табака.

Мириам замерла. Реми сделал вид, что не заметил ее испуга.

– За контрабанду тебя могут вздернуть на виселице, – прошипела она, оглядываясь по сторонам. Их никто не должен был услышать.

– Об этом никто не узнает, – ответил Реми. – За воровство могут отсечь руку, Мириам. А вот за колдовство…

– Замолчи! – потребовала она и тотчас вторила ему: – Об этом никто не узнает.

С того места, где в тени прохлаждалась эта странная парочка, вся портовая площадь простиралась перед ними как на ладони. Реми поморщился, когда у галеонов появились вульгарно разодетые девицы. Он боялся, что Мириам рано или поздно поймет, что надеть на себя подобное платье, может быть проще, чем стянуть сыр из лавки. В портовом городе никто не отрубит за это руку. Заработать побольше монет и убраться подальше из этой клоаки – вот что было пределом его мечтаний.

– Я хочу, чтобы ты забыла дорогу сюда.

– Не связывайся с контрабандистами, Реми, – Мириам тихонько положила руку на его плечо. Ее просьба была робкой и неуверенной, ведь он все равно сделает по-своему.

– Сегодня ночью я буду в порту, – ответил он, откинув мешающую прядь волос со лба. – Покрепче запри двери.

Мириам больше не проронила ни слова. Когда они вернулись к галеонам, Реми усадил ее на одну из груженых повозок, направляющихся на торговую площадь. Он хорошо знал погонщика, тот готов был проследить за девчонкой. Так ему было спокойнее. Он видел тех вояк, что последними сошли на берег, и не хотел, чтобы Мириам ненароком повстречалась с ними.

– Прошу тебя! – услышал он ее голос, но даже не обернулся. Ему не хотелось встретить ее осуждающий взгляд.

Мириам тяжело вздохнула, и прислонилась спиной к одному из тюков, заброшенных в повозку, понимая, что она еще слишком мала, и, быть может, глупа для того, чтобы Реми услышал ее. Он решительный, умный и выносливый, а она всего лишь та, кто доставляет ему неприятности. Что она могла дать ему? Ее гнали отовсюду. Ее опасались, как животное, всегда готовое напасть. Даже мать, родив ее, не прижила к груди, а бросила в канаву. Мириам нахмурилась еще больше, когда увидела, как старый погонщик то и дело косится на нее из-под густых темных бровей. Как только повозка подъехала к торговым рядам, она незаметно соскользнула с нее, не желая больше пугать старика.

У лавок, как всегда, было шумно. В этой части города можно было найти дорогие ткани, южные специи, сочные плоды, но больше всего Мириам любила шатер оружейника – там водились самые толстые кошельки, но она никогда не решалась красть у воинов, оттого что день за днем становилась все заметнее, а руки теряли былое проворство. Ей нравилось, устроившись чуть поодаль, наблюдать за тем, как мужчины выбирают для себя клинки, смертоносные и опасные. Случалось, что кто-то из них находил верное оружие и тогда даже самый, казалось бы, слабый мужчина вмиг преображался и становился сам опасным и смертоносным. Так было всякий раз, когда оружие было верным.

В этот раз Мириам не хотела останавливаться, не хотела, но стала неподвижнее камня. Лишь на миг. Она разглядела сквозь толпу мужчину. Он был облачен в светлую тунику, расшитую золотыми нитями, подхваченную широким кожаным поясом. На поясе висел тугой кошелек, до отказа забитый монетами. Там было многим больше двадцати серебряников. Он рассматривал кованые мечи. Сталь играла на солнце. Торговец говорил что-то ему и тот хохотал, запрокидывая голову, а его мягкие черные кудри трепал ветер.

Как завороженная Мириам двинулась вперед. У лавки молодого богача сопровождали двое невысоких и крепких спутников. Она никогда не видела их раньше. В городе, чьи берега подпирали море, так было всегда. Эта земля не запоминала лиц вновь прибывших, быстро забывала ушедших. Глядя на мужчин, Мириам улыбнулась прочувствовав, как заколотилось ее сердце. Эти трое были беспечны. Толпа наказывает за подобную неосмотрительность.

Она подкрадывалась ближе. Где-то играла музыка. Богач взялся за резную рукоять тяжелого боевого меча.

– Я – тень, – с губ Мириам снова слетели эти слова, как древнее словно мир заклятие, способное взаправду сделать ее невидимой.

В ее ладони был зажат клинок, крохотный и послушный. Чутье уличной воровки повело ее чуть дальше между торговыми рядами, туда, где можно было заполучить свою добычу, оставшись незамеченной. Она шла к единственному выходу с площади, краем глаза наблюдая за молодым богачом.

Остановившись у лавки с сочными ароматными персиками, Мириам ощутила, как сжался ее пустой желудок.

– Чего уставилась, оборванка? Пойди прочь! – зашипел на нее торговец фруктами. – Пока ты здесь околачиваешься, у меня никто ничего не купит! Пошла прочь!

Она попятилась и тут же получила тяжелый толчок в спину. Ей не удалось бы удержаться на ногах, если бы чьи-то руки не обхватили ее.

Мириам не сразу взглянула в лицо своему спасителю – сначала она разглядела светлую ткань, расшитую золотыми нитями, и охнув от удивления, отступила на шаг. Если у воров и существовали боги, то это было определенно дело их рук.

– Простите, милорд, – пролепетала Мириам, как можно более жеманнее, и бросила на богача кроткий взгляд из-под густых ресниц.

Мгновения хватило, чтобы подтведить догадку – от незнакомца пахло морем. Его соленый запах был едва различим в этом месте, где смешались ароматы специй и гниющих потрохов, но Мириам почуяла его. Так пахло от Реми, и она уже не сомневалась, что перед ней чужеземец.

По его узкому скуластому лицу скользнула пренебрежительная усмешка. Он смотрел на нее глазами человека всезнающего и властного. Мириам поспешила склонить голову, и уйти с его дороги. По спине пробежал холодок, ею овладело нехорошее предчувствие. Она вдруг ощутила себя маленькой настолько, что самым лучшим решением для такой букашки было сбросить этот проклятый кошелек прямо здесь, в толпе, и бежать прочь со всех ног.

Но внутри было многих больше двадцати серебряников.

Кошелек был тугой и тяжелый, а это значило, что богач скоро обнаружит пропажу. Он помещался в широкий рукав платья Мириам, чтобы не потерять добычу, она прижала руку с кошельком к животу и согнулась. Так посторонний, увидев ее, сказал бы, что она больна, но никак не воровка.

Ей удалось легко миновать торговые ворота, и она, ускорив шаг, скрылась в первом же закоулке города, знакомого ей, как собственные пять пальцев. Теперь ей нужно было затаиться. Залезть в какую-нибудь нору и выжидать. Крепче сжав кошелек, она подумала, что его содержимое может стать ее самой крупной добычей. Кинжал, как и всегда, превосходно отслуживший свою службу, снова вернулся в ножны. К удивлению, Мириам не ощущала радости. Всякий раз ее наполняло ликование, заставляющее возносить сумбурные молитвы богу воров. Стоя посреди тихого пустынного переулка, она вдруг остановилась и прислушалась к себе. Ее снедала тревога. Оглянувшись по сторонам, убедившись, что за ней наблюдают только стены города, она высвободила кошелек из рукава и вытащила из него горсть монет. Это было золото. Изучая профиль короля Леонара Освободителя, выбитый на монетах, она уже предвкушала как они вместе с Реми, – а он непременно с радостью оставит порт, – двинутся вглубь страны, там они наймутся к какому-нибудь земледельцу и смогут начать новую жизнь, спокойную и тихую. Вдвоем. И больше им не придется голодать.

– Не сквозь землю же она провалилась в самом деле!

Вдруг стало тихо. Так тихо, что Мириам услышала, как птица сорвалась с края черепичной крыши, расправила крылья и взмыла вверх, в ясное лазурное небо. Едва ощутимо подул ветер, подняв за собой небольшое облачко пыли. Оно, покружив немного, снова улеглось на землю. Резко захлопнулись ставни в одном из домов переулка, где Мириам рассматривала добычу. Кто-то наблюдал за ней, но она не почувствовала этого. Кровь ударила ей в голову и подступила тошнота. Монеты в ее руках вдруг стали такими тяжелыми, что она не удержала их. Звон, с которым те упали на землю, оказался слишком громким в сковавшей улицу тишине. Слишком громкими оказались и ее шаги – она побежала, жалея о том, что не может быть такой же свободной как птица.

– Туда!

Мириам не поняла откуда раздался этот крик, но ее преследователь был близко и ей не хотелось представлять насколько. Она неслась по улицам, не разбирая дороги. Ее поглотило отчаяние, но кости были брошены. Теперь оставалось только бежать.

– Воровка! – этот вопль, раздавшийся за ее спиной, был настолько громким, что ей вдруг показалось, что сам Создатель, развернув небеса, решил обратить на нее кару, явив всем ее низкий позорный промысел.

Она сбросила кошелек, словно самую мерзкую вещь, что ей приходилось держать в руках. Монеты громко запрыгали по мощеной улице, и в их звоне она слышала только «Воровка! Воровка! Воровка! Вороооовка!».

Мириам побежала что было сил, вдыхая со свистом отяжелевший воздух. Ее преследователям не было дело до монет – они почуяли добычу и уже ничто не могло их остановить. Они жаждали мести.

Какой-то прохожий попытался остановить ее, но она снесла его с ног – так сильно ей хотелось жить. Немного замешкавшись, она оглянулась и вдруг поняла, что не так далеко, всего через пару улиц городская стена, а за ней, через поле и лес, где она сможет укрыться, если ей удастся выжить, проскочив мимо стражников. И она вновь сорвалась с места, у нее давно не осталось иного выбора. Каждый шаг гулко отдавался в голове, отчего она словно наливалась свинцом. Мириам повернула за угол, зная, что там ее встретит пустующая улица. Здесь жили трудяги литейного квартала и в послеполуденное время их дома пустовали, ожидая хозяев только к ночи. Она проложила путь именно здесь, зная, что никто не бросится к ней наперерез. Ей едва хватало сил, чтобы продолжать бежать, и она судорожно цеплялась за мысль о том, что и ее преследователи скоро растратят последние крупицы выносливости.

И вдруг с губ Мириам сорвался пронзительный крик – она не успела увернуться от мужчины, набросившегося на нее из-за угла. Должно быть, он знал этот квартал куда лучше, чем весь этот город, поэтому и вспомнил про узкую улицу, ведущую сюда из внутренних дворов. Это был один из тех, кто сопровождал богача. Он рывком повалил Мириам на землю всей тяжестью своего тела. Тоненькая и слабая, она была не в силах противостоять крепкому мужчине, но будучи слишком напуганной, ей ничего не оставалось, кроме как биться яростно и не зная жалости. Никто не будет снисходителен к ней – вот что она знала наперед. Падая, она больно ударилась лицом, и теперь весь мир вертелся перед ее глазами, смешиваясь в какофонию звуков и картин, не предвещающих никакого спасения. Теперь, лежа ничком на земле, она низко зарычала. Мужчина крепко держал ее руки, заломленные за спиной, и тяжело дышал.

– Отпусти меня или умрешь, – проговорила Мириам, чувствуя, как внутри закипает что-то темное и опасное, то, чего боялась она сама. Ее голос прозвучал спокойно и ровно, будто бы она и не бежала сквозь добрую половину города.

В ответ она услышала лишь смех. И в самом деле, что может сделать уличная бродяжка сильному, пускай и уставшему от погони мужчине. Но ему пришлось смеяться совсем недолго. Грубо выругавшись, он вдруг выпустил ее, потому что ощутил жар, зарождающийся в ее теле.

Мириам не заставила долго ждать – она поднялась на ноги, и вот уже было попятилась к стене, ища новую возможность унести ноги подальше, но что-то заставило ее остановиться.

– Больше ни шагу, – предупредила она, вдруг явственно ощутив собственную разрушительную силу.

На одно короткое мгновение сомнения отразились на лице мужчины, но нежелание принимать в расчет угрозы девчонки снова взяло вверх, и он двинулся к ней.

– У меня больше нет выбора, – прошептала она, крепко зажмурившись. Ее ладони обратились к небу.

Когда Мириам снова распахнула глаза, он несся вдоль по улице дико вопя от ужаса. Он бежал со всех ног туда, где в изготовке стояли городские стражники, облаченные в стальные кольчуги. В руках одного из них был лук и заготовленная им стрела настигла свою жертву быстрее, чем она успела сделать вдох – тяжелый наконечник глубоко вонзился в ее плечо.

Мириам поняла, что они видели всё, видели, как огненный шар бесшумно кружился в ее руках.

«Пусть он выпустит еще одну стрелу», – взмолилась она, желая одной только достойной смерти – больше ей было не о чем просить. Ей довелось уже видеть, как умирают ведьмы. Теперь и ее участь была предрешена.

Мириам сделала несколько шагов навстречу стражникам и все вокруг вдруг померкло. Кровь с рассеченного лба, застывая на ресницах, окрашивала мир в незнакомые цвета. Она шумно вдохнула горячий воздух, медленно окунаясь в пучину боли.

Сколько монет было в том кошельке? Слишком дешево стоила ее жизнь.

– Не сметь! – чей-то голос прогремел совсем рядом, остановив лучника, снова натянувшего тетиву. Это был мужчина в светлой тунике. Не спеша, он приближался к той, что посмела позариться на его золото.

– Она ведьма, милорд! – крикнул лучник, желая остановить опрометчивого господина.

Но он не желал слышать какого-то трусливого стражника – его рука медленно скользнула за пояс, к отделанному драгоценными камнями кинжалу. Богач смотрел на Мириам с равнодушием и даже некоторым сожалением, словно она была надоедливой мухой.

Она все еще твердо стояла на ногах и даже набралась сил, чтобы гордо вскинуть подбородок и растянуть пересохшие губы в надменной насмешке.

– Чего же вы ждете… милорд? – проговорила Мириам, как только он подошел так близко, что можно было различить запах его тела, разогретого погоней.

Она ждала. Самоуверенно и беззастенчиво. Его черты, его манеры с первого взгляда выдавали гордеца, не способного на прощение. В его руке был сжат клинок, но он тоже ждал. Он желал, чтобы она просила пощады, но Мириам была умнее, чем он предполагал. Она знала, что умрет от его руки или смертью ведьмы. Всё было решено и ей хватало дерзости смотреть ему прямо в глаза. Ни у одной девушки он еще не видел такой нахальной улыбки.

– Прелестное создание, но безнадежно обреченное, – отстраненно проговорил он и замахнулся.

Тадде Руаль, незаконнорожденный сын короля Леонара, ударил Мириам тяжелой ладонью по щеке, отчего она рухнула на землю и больше не поднималась.

Башня Стонов. Мецца, Руаль

Во всем королевстве было невозможно сыскать места более мрачного и пугающего, чем Башня Стонов. Она принимала в своих стенах узников, доживающих последние дни, и толстая кирпичная кладка не могла заглушить их стенания. Мириам, девчонка с волосами цвета осенней листвы, стала едва ли не самой юной пленницей с тех самых пор, как был заложен последний камень, и в стенах тюрьмы пролилась первая слеза. Лишенная окон, она разрезала на две части широкую улицу, и в вечерний час, когда звуки городской суматохи уступали место тягучей тишине, каждый путник старался обойти ее стороной. Никто не желал слушать мольбы о спасении от тех, кто его не заслуживал.

Будь эта темная башня живым существом, ее бы немало удивила стойкость молодой узницы – она все хранила скорбное молчание с того самого времени как пришла в себя, вырванная из небытия мерзким смрадом пота, испражнений и болезни. Очнувшись, Мириам было подумала, что уже мертва, и Создатель уготовил подобную участь для всех воров и ведьм, но отвратительный писк крыс, снующих по едва освещенному коридору, был излишне настоящим. Более всего ее тревожило израненное тело. На удивление, из ее плеча кто-то вынул наконечник стрелы. Она не позволила себе обмануться тем, что кому-то оказалась небезразлична ее участь. Она поняла, что это было сделано из желания не дать ей умереть раньше дня казни.

День сменялся ночью, но в этих стенах время замерло – Мириам не видела дневного света. Сторожевой караул, расположившийся внизу башни, менялся непрерывно и лишь изредка кто-нибудь из стражников приносил ей миску с чем-то отдаленно напоминавшим похлебку.

Под самой крышей тюрьмы, не умолкая, стонал какой-то старик, и оттого тишина не наступала ни на мгновение. Мириам приходилось закрывать уши ладонями и порой ей удавалось провалиться в хрупкий, тревожный сон. Ей грезился чудный дом Реми, затерявшийся между холмов, аромат согретой солнцем земли, его добрая матушка и он сам, еще не загубленный тяжелым трудом, улыбчивый и беззаботный. Но потом она просыпалась и, лежа на грязном ворохе сена, забитом в угол, дрожала всем телом, но не издавала ни звука.

Она часто думала о своем друге, ведь для нее среди людей не было никого дороже, чем он. Ей не хотелось, чтобы он узнал о том, что совсем скоро ее не станет. Реми был прав во всем. Сколько предупреждений и уговоров она пропустила мимо себя. Все они теперь разом рухнули на ее плечи, их было столько, что ей было страшно встать на ноги и прогнуться под этим грузом, упасть на устланный нечистотами пол и разрыдаться в голос, завыть, подобно старику на вершине башни. Но Реми учил ее стойкости, оттого она молча кусала губы и крепче сжимала кулаки, так, словно бы ей еще представится случай сразиться за свободу и жизнь.

В час, когда заскрипела ржавая дверь, выходящая на узкую лестницу,

Мириам лежала на полу, бездумно уставившись в потолок. Она услышала, как по коридору ступали двое, – грузные шаркающие шаги тюремщика она сразу же признала, и осталась равнодушна к ним, но вот другие, легкие и стремительные, заставили ее навострить уши.

– Вот, эта камера, – злобно пробурчал толстяк. – А куча мусора в углу – твоя девчонка.

Мириам едва не вскрикнула от удивления – слегка пригнувшись, чтобы поместить под нависающим низким потолком костлявые плечи, перед решеткой стоял ее Реми. Она сорвалась с настила и вцепилась в его протянутые сквозь прутья холодные руки.

– Создатель… Что они с тобой сделали? – запинаясь проговорил он, блуждая растерянным взглядом по ее разбитому лицу, грязным, изодранным одеждам, застарелой повязке, темной от крови и пыли.

– Эй, стражник! – небрежно бросил Реми, так, как можно было обратиться только к прислуге. – Поди сюда!

Мириам безотрывно смотрела на друга и не понимала, как он мог себе это позволить. Тут в его руке, словно по волшебству, возникла золотая монета – он лихо подбросил ее и снова поймал. Увидев это, толстый караульный и правда подошел к нему.

– У коменданта для тебя есть новое задание. Советую поспешить узнать какое. Он очень не любит ждать.

Так они остались одни, и напускная дерзость и беспечность покинули юношу – он опустился на колени, Мириам присела напротив – им обоим было сложно устоять на ногах.

– Я уже сотни раз проклят за то, что не смог уберечь тебя.

Реми запустил обе пятерни в свои растрепанные волосы. Он не знал о чем стоит говорить, Мириам молчала в страхе произнести хотя бы слово – все, что она копила здесь, в заточении, готово было выплеснуться бескрайним океаном боли. Переборов робость, она коснулась его щеки, а он не отстранился. Внутри него бушевал другой океан.

– Чего они ждут? – наконец спросила она не принадлежавшим ей голосом.

– Завершения ярмарочной недели, дня, когда в город стянется полкоролевства. Что ты знаешь о том, кого обокрала? – выдохнул Реми, стараясь не смотреть на Мириам. –Тадде… Он встал на якорь в порту специально чтобы посмотреть на казнь, хотя должен был уже уйти на восток. Большего ублюдка, чем он, сложно было отыскать, особенно среди ублюдков королевских кровей.

Для Мириам это едва ли что-то значило.

– И он убьет меня, – безразлично прошептала она.

Неожиданно Реми протянул руки сквозь решетку, пальцы сплелись на ее затылке. Он притянул ее к себе резко, так, что с ее губ сорвался крик.

– Пускай он думает так! Но едва ли с тобой случится что-то подобное. Ты будешь жива. Я клянусь!

Мириам дернулась. Оказавшись так близко к нему, она не почувствовала ни запаха дурмана, ни чего бы то ни было другого, что могло затуманить его рассудок. Но она видела, как блеснули его глаза, с каким жаром говорил он эти слова. Но для чего? Вселить в нее пустую надежду? Реми, столь хорошо знакомый ей, не стал бы так поступать.

– Ты тронулся умом, если считаешь, что можешь тягаться с церковью и королевским бастардом.

Дверь, ведущая в камеры, снова протяжно заскрипела. Ленивые шаги стражника раздавались все ближе.

– Да, должно быть, ты права. Я спятил, – громко отозвался Реми, медленно отстраняясь от нее.

Еще никогда в жизни ей не было столь страшно.

– Прости, – Мириам вцепилась в прутья, отрезавшие ее от той жизни, что ей предстояло бы пройти.

– Я поклялся перед тобой и теперь хочу, чтобы ты тоже пообещала мне кое-что.

– Все, что угодно. Ты знаешь. Все, что угодно, пока я жива.

– Пообещай, мне, что не станешь держать на меня зла, – и снова этот взгляд, что так напугал ее.

– Что ты задумал? – сердце Мириам затрепетало в груди испуганной птицей, предчувствуя недоброе.

Реми поднес палец к губам, призывая ее замолчать.

– Северянин, Тьма раздери его душу, повелел передать, что твое время вышло, – проворчал караульный, появившийся в дверном проеме. Одной монеты оказалось недостаточно, чтобы смерить его сварливость.

– Я клянусь, – выпалила Мириам, бездумно и порывисто, пока Реми не успел покинуть ее навсегда. Она не могла отказать ему в последней просьбе, оставить его в одиночестве с сожалениями и разъедающим чувством вины. Они были рядом, шли плечом к плечу с того самого времени как пустились в бега, преодолевая голод и отчаяние, не впуская никого в свой обвенчанный несчастьями союз. Теперь он оставался один и Мириам от этого было даже горше, чем от предстоящей казни, от того наказания, заслуженного одним лишь тем, что в ночь ее рождения с неба наверняка падали звезды, оставляя за собой пылающие хвосты.

– Проваливай! Я не хочу быть вздернутым на виселице из-за вас!

– А теперь уходи, – Мириам отвернулась от Реми, застывшего с грустной улыбкой на губах. – Уходи и проживи такую жизнь, чтобы я, наблюдая за тобой с небес, осталась довольна.

Он покинул ее, и она не стала смотреть ему вслед.

– Зачем ты пришел? – бросила Мириам куда-то в пустоту, но тут же осеклась. Отныне и навсегда ее больше никто не услышит. Тот, кому это удавалось, исчез, напоследок оставив ей ворох неразрешимых вопросов.

Что у тебя на душе, мой друг?

Кто этот северянин, мой брат?

Как ты отыскал меня, мальчик с печальным лицом?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

ВОЛЧЬЯ ШКУРА И ВЕДЬМА

Улицы Меццы, Руаль

Ее привезли на мост в клетке для скота, запряженной старой клячей. Впереди шел пастор, вещающий о великой Тьме и черных душах, ищущих избавления. За повозкой двигалась целая процессия праздных зевак. Это был конец торговой недели, и город кишел пришлыми со всего Руаля. Весть о казни юной ведьмы разлетелась по округе задолго до этого дня, и каждый благочестивый горожанин считал чуть ли не своим долгом присоединиться к шумной ликующей толпе. Кто-то бил в барабан, обтянутый кожей, тем самым безнадежно заглушая проповедь.

Если бы хоть кто-то присмотрелся к ведьме, то ему бы открылось, что та возносит молитвы к Создателю, крепко зажмурив глаза. А в нее летели гнилые фрукты, плевки и проклятия.

«Я не такой большой грешник, как она», – так думал каждый, бросая в ведьму очередной камень.

Бом! Бом! Бом!

Грязная, измученная голодом и жаждой, со связанными за спиной руками, она стояла в тесной клетке на коленях. От воровки, попавшейся городским стражникам, осталась разве что только неприкрытая стойкость. Толпа, сплоченная жаждой кровавого зрелища, разъярялась сильнее, ведь жертва не просила о пощаде и не лила жалостливых слез.

Мириам только крепче сжимала зубы. Проснувшись утром перед казнью, она вдруг поняла, что останется несломленной. Ей хватит сил и мужества, если смерть не заставит себя ждать. Не так давно на городской площади пылала женщина, как и она нареченная ведьмой. Какая участь ждет ее саму Мириам не знала, пока не поняла, что ее везут на широкий мост, переброшенный через бурную реку, разделяющую город. О проводимой там казни она знала только по слухам, и видела пытки страшнее, чем уготованная ей.

Бом! Бом!

Кто-то очень меткий бросил тяжелый камень прямо в ее пронзенное плечо. Мириам охнула и пригнулась к полу клетки, сдерживая стон боли. В ярости она впервые окинула взглядом зевак, эти обезображенные злобой лица. Стоило ей только призвать свою Силу, и они бы все до одного обратились в пепел. Но со верным ей огнем или без него, она все равно остается лишь приговоренной пленницей в клетке для скота.

– … да будут дети Тьмы возвращены во Тьму, да сотрет длань Создателя всякую память об их злодеяниях, да будут праведники спасены от их темных помыслов…

– Скоро всему придет конец, – проговорила Мириам, заслышав отголоски проповеди. Впереди виднелась крепостная стена, а прямо за ней раскинулась широкая река.

Она снова вернулась к молитве. Даже когда ее выволокли на мостовую, –не остановилась. Она не желала слышать ни ругани толпы, ни скрипучего голоса пастора, ни приговора городского старосты.

Палач набросил на шею Мириам петлю, и веревка была для нее тяжелее камня. Она посмотрела на небо, такое ясное и безоблачное, что у нее вдруг перехватило дух от восторга. Не так много прекрасного ей удалось познать за всю жизнь, и теперь она жалела, что ей не посчастливилось хотя бы раз снова увидеть яркие звезды над Меццей и желтую луну.

Реми любил рассказывать о них небылицы, а она слушала его, открыв рот. Когда-то ей мечталось, что они вместе уйдут в море, и там он научит ее идти верным путем из города в город и никогда не ошибаться.

Мириам вновь устремила взгляд прямо в толпу, опасаясь встретится глазами с другом. Но вместо этого она разглядела темные кудри и точеное лицо Тадде, возвышающегося над сбродом на пегом жеребце. Он, как и в первую их встречу, был окружен гвардейцами, и с его лица не сходила высокомерная улыбка.

«Прелестное создание, но безнадежно обреченное», – Мириам вдруг вспомнились его снисходительные слова. Тем временем толпа бушевала в нетерпении. Старый пастор слишком долго возился с проповедью.

– И прольется свет всевышнего… – вдруг замялся он. – И прольется свет всевышнего…

– …на почитающих его, да охранит он слуг своих от напасти, – продолжила за него Мириам.

Она не сразу сообразила, что действительно произнесла это вслух, но, никто не удостоил эту ее дерзость и малейшего внимания. Проклятия стихли, а крики сменились едва различимым шепотом.

Мириам подняла глаза на замолкшего старика. Его лицо выражало испуг и удивление.

Городской староста, обросший реденькой рыжей бородой, и вся его свита, попятились прочь, но люди, стоявшие позади них, не двигались с места в сковавшем их оцепенении.

Даже палач незамедлительно сбросил петлю с шеи Мириам и поспешил отойти от нее.

Толпа расступалась перед человеком на боевом коне. Он направлялся прямо к приговоренной, игнорируя испуганные возгласы горожан. Мириам никогда не видела этого мужчину прежде. Может быть потому, что от него отчетливо веяло холодом.

«Северянин! Здесь, у крепостных стен города и до сих пор жив!» –удивилась она.

Он спешился, когда это стало удобно, и стремительно подошел к ней. Мужчина со страшным шрамом на лице. Вытащив кинжал из-за пояса, он одним уверенным движением разрезал путы на ее руках, и никто даже не посмел ему перечить.

– Темному магу – темная смерть, – его шепот едва был услышан. – Прости.

Он с силой полоснул лезвием прямо по раскрытой ладони Мириам. Она взвыла от боли. Ей никогда еще не было настолько больно. Все вокруг почернело, по щекам полились слезы. Она поняла, что упадет, но незнакомец быстро схватил ее за запястье и потянул куда-то вверх. Вынуждая встать на цыпочки, он обратил к толпе ее раскрытую рану. Кровь стремительным ярким алым ручейком струилась по пальцам мужчины, пробираясь к краям его рукава.

– Кровь темного мага черна как ночь, которую вы все так боитесь! – в голосе мужчины звенел сам металл. – Вам было мало войны? Молитесь за своих мертвецов! Довольно приносить невинных в жертву! Я – Морган Бранд, лорд вольного города Дагмера, Смотритель Изведанных земель. Наши правители прекратили свои распри, умерили гордыню, остановили голод и мор. Кто вы такие, чтобы перечить им?

Отголоски войны коснулись каждого горожанина. Любой житель Меццы знал, какой ценой был заключён мир. Их король сражался за свою веру, и готов был идти до самого конца в этой безумной битве. Но его люди, измученные смертью, потерями и лишениями, хотели только покоя. Оттого ни один лучник с крепостной стены не осмеливался пустить в ход стрелы. Ни одна из них не была предназначена для северянина, пришедшего к ним без меча.

– Мое имя Тадде Руаль, – только один мужчина оставался не окован страхом. Он приблизился, но не покинул седла, за что Мириам тотчас про себя нарекла его отъявленным трусом.

– Я знаю кто ты, бастард, – недобро ухмыльнулся Смотритель. – Скажи, бастард, стоит ли твоя обида новой войны?

Лицо принца потемнело, улыбка исчезла без следа. Десятки людей взволнованно глядели на него. Те, кто был наслышан о нем, ожидали, когда же его причудливо изогнутый меч освободится из ножен и снесет голову пришлому лорду. Но тот, хоть и был настроен пустить Бранду кровь, прислушался к голосу разума и развернул коня прочь. Посрамленный и озлобленный, он вынужденно сохранил мир своим молчанием.

Ведьму ждал суд, но Тадде никогда не отличался терпеливостью. Его манил быстрый корабль, стоящий на якоре в порту и Договор, скрепленный Собранием Земель, показался ему сущей безделицей. Пара десятков золотых монет растопили все сомнения местного пастора.

– Ты нарушил Договор, – громко бросил ему вслед северянин, осведомленный кем-то о прихоти принца, о его приказе городскому старосте. – Ничего не ответишь на это, бастард?

– Я отвечу за это перед королем, волчья ты шкура, – свирепо прорычал ему принц.

По лицу Мириам катились слезы, но сквозь их пелену она успела заметить, как ее спаситель скривил бледные губы в очередной усмешке. Он вышел победителем, но уже предчувствовал новые битвы. Его рука больше не сжимала ее тонкое запястье, хотя мгновение назад казалось, что он и вовсе позабыл о ней.

Толпа стремительно редела, не вкусив обещанного зрелища. Пастор в окружении сопровождающих, с прытью мало свойственной подобным ему старикам, поспешил оказаться под защитой городских стен. Только городской староста не стал отрицать своей причастности и направился прямо к спасителю девушки.

– Вот золото, что вручил мне Тадде, – он протянул вперед кошелек вдвое больше того, на который позарилась Мириам. – Забери его и будем квиты. Мне ни к чему порочить свое доброе имя перед тобой, лорд Бранд. Он какой-никакой, но сын нашего короля. Я же простой человек, но чту твой проклятый договор.

– Раздай это золото нищим, староста, и я забуду тот день, когда ты его нарушил. А если вздумаешь обмануть меня еще раз, отыщу тебя и вспорю твое сытое брюхо – сделаю то, что собирался сделать твой принц-выродок, если бы ты посмел его ослушаться.

Смятение рыжебородого сменилось страхом, и лишь затем пониманием.

– Убирайтесь из города как можно скорее. У нашего принца злая память и тяжелая рука, – проговорил староста, склоняя голову и удаляясь вслед за редеющей толпой.

Морган снял с плеч тяжелый плащ и молча завернул в него Мириам. Ей было зябко, но она попробовала увернуться – от нее разило как от сточной канавы, а из пореза на руке все еще струилась кровь. Этот плащ был слишком хорош для нее.

– Как же тебе досталось, милая, – Бранд принялся бесцеремонно и в то же время ласково утирать ее слезы. – Знавал я одного косматого паренька. Он готов был мстить мерзавцам за каждую твою царапину. Проклятье!

Морган только теперь заметил ее кровь на своей ладони, размазав ту по веснушчатым щекам Мириам. Он едва слышно выругался, достал из-за пазухи платок, оказавшийся белее снега и, наконец, стер с ее лица слезы и кровь.

Вот о ком говорил тот караульный. Северянин, волчья шкура. Осанистый и белолицый лорд. Мысль о том, что он захватчик, вселяла в Мириам отвращение, с коим ей было непросто справиться. Его речь была непривычна ее уху и казалась грубой, но, в то же время, была слаще меда. Только что его голос гремел громче раскатов летней грозы, и вот уже журчал подобно ручью.

– Идем же. Нам правда не за чем оставаться здесь надолго. Тебе следует быть готовой к длинной дороге.

– Я благодарна вам за спасение, милорд, но я не желаю никуда отправляться с вами. Скажите мне только, где я могу найти Реми, и больше я не причиню вам неудобств.

Он лишь разочаровано покачал головой и отвернулся от нее, словно от ребенка, совершившего непростительную шалость.

– Твой друг говорил мне, что ты умна. Сам не знаю, кого я хотел здесь увидеть… Ты и в самом деле думаешь, что сможешь ступить по этому городу хотя бы один шаг, не заручившись моей защитой? – Морган впервые пристально заглянул в ее глаза, и ее снова обдало холодом. – Ты можешь поехать со мной, подобно маленькой леди, или же я свяжу тебя и переброшу через это седло как пленницу. Я не слеп и вижу, как ты страдала в заточении. Мне бы не хотелось обращаться с тобой недостойно, девочка. Отныне ты свободна, и я не смею принуждать тебя. Если же посчитаешь нужным отвергнуть мою помощь, я приму твое решение, но тогда советую немедля спрыгнуть с этого самого моста. – Он, будто желая убедиться, что она точно так не поступит, коснулся ее плеча. – Смотри, милая, я проявил щедрость и предложил тебе три пути. О чем же ты думаешь теперь?

– Я поеду с вами хотя бы для того, чтобы оставить это место, – произнося эти слова, Мириам могла думать лишь о том, сколько же руалийской крови на руках ее спасителя.

Пригород Меццы, Руаль

Их путь был недолгим. Морган усадил Мириам поперек седла, и ей, вопреки желанию, пришлось опереться здоровым плечом о его широкую грудь. Всю дорогу она старательно прятала попытки исподлобья разглядеть его и заключила, что, по всей видимости, он находится в самом благостном расположении духа. Тихо напевая неизвестную ей мелодию, он вовсе не утруждал себя вести с ней беседу, к очевидно обоюдному их удовольствию. Мириам же в тайне обрадовалась тому, что от нее дурно пахнет.

Они легко выехали из города – казалось никому не было до них никакого дела. По правде говоря, никто просто даже не решался смотреть в их сторону.

– Что же, милая, рада ли ты своей свободе? – Морган на один короткий миг склонился над ее ухом и, не дождавшись ответа, вернулся к незамысловатой песенке, уже довольно приевшейся Мириам.

Они остановились к северу от города в придорожной таверне. Сама хозяйка – небезызвестная молодая вдова Изет – вышла встретить их. Эта высокая женщина с серьезным лицом и холодными глазами совсем не походила на гостеприимную особу, но Моргана встретила с вежливой улыбкой. Слишком вежливой для вдовы, оставшейся без мужа по вине северян.

– Вы словно расцвели с нашей последней встречи, право слово, – почти пропел Морган, аккуратно опуская Мириам на землю. – Без вашей помощи мне довелось бы погибнуть в этих краях.

Услышав эти слова, Изет рассмеялась, чем безмерно удивила Мириам – та и не думала даже, что эта женщина способна вообще чему-то радоваться, а она, расхохотавшись, и впрямь похорошела. И стало вдруг очевидно, что она моложе, чем можно было предположить.

– Чем же я могу спасти вас в этот раз, милорд? – спросила она.

– Своей заботой, вниманием и кровом, – ответил он, поглядывая на нее с мягкой улыбкой. – Мы не сможем остаться и на ночь – нас отчаянно зовет дорога, но попрошу вас помочь юной леди с подготовкой к нашему долгому пути, пока я пополню наши запасы.

Мириам, не сообразив о ком говорит Морган, оглянулась по сторонам в поисках той самой леди, но, разумеется, никого кроме себя и Изет во дворе таверны не обнаружила. Она не думала, что когда-нибудь кто-то назовет ее подобным образом, особенно в тот момент, когда от нее отчаянно разило Башней Стонов.

– Все, что заблагорассудится, милорд, – ответила женщина, наконец-то обратив взор на Мириам.

Морган вежливо поклонился вдове и снова натянул поводья, направляясь прочь со двора.

– Мне кажется, что я видела тебя много раз на городском рынке, – заговорила Изет, но Мириам не могла отвести взгляда от северного лорда. Он оставил ее. Вот так просто на поруки трактирщице. И он был уверен, что город они покинут вместе, не позднее заката.

– Вы думаете, что можете все решить? – закричала она.

Морган в изумлении заставил коня остановиться и посмотрел на нее, слово на глупого ребенка.

– Да, могу, – равнодушно ответил он. Мириам его ледяное благородное спокойствие все больше выводило из себя. Она не умела говорить с теми, кого предпочитала грабить.

– Я никуда не отправлюсь с вами! – яростно заявила она, делая несколько шагов ему навстречу. – Почему вы так уверены в обратном?

– Твой друг уверен. Он уверен, что ты разумное дитя, и выберешь жизнь. Но я не стал бы утверждать.

– Я хочу, чтобы он сказал мне об этом! Я не обязана верить вам!

– Я могу утверждать, что тебе была предначертана иная судьба. Твой труп уже должен был висеть на городской стене. Не заставляй меня жалеть о том, что этого не случилось.

Изет вдруг стиснула неперевязанную руку Мириам, нагнав ее, и силой потянула за собой. Она провела ее по пустому двору, по такой же пустой таверне и завела в безлюдную комнату.

– Милочка, лорд Бранд хороший человек, – заявила трактирщица, обжигая ее презрительным взглядом. – А ты просто глупая и неблагодарная уличная оборванка!

– Ты так говоришь, потому что он платит тебе золотом за постой? – Мириам понимала, что должна умерить свой нрав. Ее тело жаждало покоя и исцеления, но разум не переставал бороться за выживание любой ценой. Слова сыпались из нее, слово стрелы с небес на поле боя.

Изет собиралась было ударить ее по лицу, но вовремя остановила себя.

– Ты очень устала, милочка, – проговорила она. – Я подготовлю ванну и помогу смыть всю грязь и кровь. Может быть, ты даже сможешь уснуть, ожидая лорда. Постели в моей таверне такие мягкие, лучше, чем гниющая солома в башне.

Уходя, Изет заперла за собой двери, но Мириам уже было все равно. Она словно привыкла быть взаперти. Только оказавшись в одиночестве, она оглядела комнату и тут же пожалела, что ей не остаться в этом месте ночью. Так уютно ей было только в доме Реми, лучшего она никогда не знала. Кровать, сундук в углу, массивный стол и свечи. Ей не хотелось выходить за порог. Она мечтала прикоснуться к простыням, но не посмела. Вместо этого она, словно уличный пес, устроилась на пороге, где, возвратившись, и застала ее вдова.

Тогда Мириам сражалась со сном на ходу. Ее терзали ноющие раны, и все, чего она хотела – это поскорее забыться. Изет поддерживала ее под руку, и вела за собой по коридорам. Таверна пустовала. На кухне они застали за стряпней двух девушек, высоких и черноволосых, как и сама хозяйка. Увидев гостью, те замолчали и быстро отвели взгляды.

У кадки с водой, укутанной мягким паром, Мириам немного пришла в себя, ей даже хватило сил смутиться, когда Изет стянула с нее грязные лохмотья и повязки.

– Я сожгу их на заднем дворе, – предупредила она. – Думаю, что ты достаточно рослая. В дорогу отправишься в одежде моего сына.

– У тебя есть сын? – удивилась Мириам, погружаясь в воду по самые плечи. Она не помнила детей трактирщицы. А мальчишку, будь он хоть чуть так красив, как мать, запомнила бы наверняка.

– Был, – ответила Изет. – Он сражался с северянами и вряд ли когда-нибудь вернется домой.

Мириам, пораженная ее словами, не смогла промолчать. Страх говорил внутри нее, пускай она боялась скорее по привычке.

– Ты впустила одного из них под крышу, где он жил, поишь и кормишь его, знаешь, когда он оправляется ко сну…

– К чему ты говоришь мне об этом, милочка? – трактирщица растирала ее руки, избавляя от грязи, пота и крови ее светлую кожу, то и дело выливала на нее кувшин теплой воды. Та быстро окрашивалась в красный.

– Тебе ни разу не хотелось его убить?

– Не он вонзал меч в сердце моего сына. Если каждый из нас будет преисполнен мести, то войне не будет конца. Он потомок дома Бранд. Если бы ты была менее невежественна, то это сказало бы тебе о многом. Меньше всего он желает войны. Как и я. Как и ты.

Изет вдруг дотронулась до волос Мириам. Она погладила ее по голове нежно, как мать утешает ребенка. Девчонка отстранилась, когда к ее горлу снова подступили слезы. Чужая жалость сделала ее слабой и маленькой. Она совсем не знала ласки, и случайное прикосновение едва знакомой женщины уничтожило всю ее спесь. Больше они не перекинулись ни словом.

Хозяйка таверны отдала Мириам старую льняную одежду сына и стоптанные башмаки, собрала ее волосы в тугую косу и усадила за стол, и оставила ее одну. Мириам набросилась на еду, ела так жадно, как только ей позволяла раненая ладонь.

Пресная каша, остатки сыра и молоко вернули ей силы. Там, сидя в таверне, она вдруг поняла, что жива, и в то же время мертва. Прежняя жизнь для нее оборвалась на мосту, где она ожидала казни. Ей нестерпимо хотелось сбежать и найти Реми. Они бы исчезли из города вместе, и никто никогда не нашел бы их. Но Морган вернулся слишком быстро, раньше, чем Мириам успела расправиться с голодом, и придумать как ей выжить одной в городе, где каждый желал ее смерти.

Заслышав издали незнакомые стремительные шаги, она схватила тупой нож для сыра, но даже не успела выскочить из-за стола – Морган ворвался в комнату как вихрь, увидел перед собой девчонку, готовую наброситься на любого чужака, и засмеялся.

– Воистину гневное создание! – проговорил он. – Ты верно вздумала защекотать им кого-то до смерти! Уж не меня ли?

Мириам думала рассердиться, но заметила, что смеется северянин на удивление замечательно, что никак не вязалось с его холодной внешностью. Он присел за стол напротив нее и, не спрашивая дозволения, притянул к себе ее израненную руку, чтобы как следует рассмотреть. Глядя на то, как он склонился над раной, Мириам подумала, что может огреть беспечного лорда по голове крынкой с остатками молока, а затем улизнуть, но что-то ее остановило. А тот и не думал опасаться, лишь неодобрительно цокнул языком и полез в сумку, висевшую на поясе. Маленький темный бутылек мелькнул в его руках.

– Что ты знаешь о Дагмере, Мириам? – он в первый раз назвал ее по имени. От его пристального взгляда ей снова стало не по себе – его глаза были темными и колючими – в них отражалась буря, способная уничтожить весь мир. Но теперь ее это не испугало, а скорее наоборот. Если бы он не держал ее руку, она бы убежала подальше от этой комнаты, чтобы не выказать свое смущение.

– Будет больно, – предупредил Морган, так и не дождавшись ответа в то время, как краска заливала ее лицо.

– Больнее уже не будет, – выдохнула Мириам.

Северный лорд открыл бутылек и плеснул что-то едкое прямо на ее раскрытую рану. Если бы он не держал ее за руку, она лишилась бы чувств, и осталась бы лежать на полу в этой чужой комнате.

– О, небеса! – закричала Мириам, как только вновь смогла говорить. – Создатель послал тебя, чтобы ты пытал меня!

Морган невозмутимо достал из сумки чистые повязки, и принялся накладывать их на ее ладонь.

– Я затяну потуже, чтобы ты никогда не забывала об этом, – ответил он. – Так что ты знаешь о Дагмере, Мириам?

– Что это было?! – сквозь всхлипы проговорила она, чувствуя, как миллионы игл вонзаются в ее руку. Дернувшись, она не дала Моргану закончить перевязку, думая, что его снадобье разъело ее кости. И не поверила глазам – от глубокой раны, нанесенной его клинком, почти не осталось и следа. От удивления она затихла. Собственный дар ей показался более реальным, чем это исцеление.

– Я знаю о Дагмере только, что его невозможно покорить, – проговорила она шепотом. – Какую войну можно вести с тем, кто не помнит ран?

За городом. Мецца, Руаль

Больное плечо больше не тревожило Мириам. Ее совсем покинула боль. Морган позаботился даже об ее рассеченном лбе. В чужой одежде и исцеленная она почувствовала себя другой, незнакомой прежде. Было стыдно в этом признаться, но северянин больше не представлялся ей кровожадным убийцей. Впрочем, до конца она ему не верила, как и он ей, признаваясь, что умышленно не раздобыл для нее кобылу, дабы не соблазнять на побег. Мириам была даже рада этому – сама бы она ни за что не справилась с поводьями – животные очень часто боялись ее.

Пока они ехали по пыльной дороге, Морган расспрашивал ее о жизни в Мецце и Реми. Он рассказал, что юноша отыскал его у контрабандистов в ту же ночь, когда она была схвачена стражей. И одному только Создателю известно, как ему это удалось – Морган переправлялся из-за моря после Призыва, закончившегося смертью ведьмы – он изобличил женщину, призвавшую его, в запретной магии, и та была сожжена. С рассветом он бы снова отправился в путь, но этого не случилось – он не мог не поверить Реми, и допустить новую расправу.

– Славный парень этот твой друг. Жаль, что не маг, – заключил он, и отчего-то стал пристальнее вглядываться вдаль.

Дорога была окружена деревьями, усыпанными белыми цветами, дарящими приятный пьяняще-сладкий аромат. Они росли так близко друг к другу, что Мириам не могла угадать во что именно вглядывается Морган, впервые за весь путь бросивший свои расспросы. Наконец, он показал куда-то рукой, и, приглядевшись, Мириам выскользнула из седла, а затем рухнула на землю не хуже тюка с товаром в порту.

У развилки стоял человек пропахший морем, с выгоревшими на солнце волосами. И сердце ее заколотилось от неудержимой радости. Она вскочила, со всех сих побежала к нему и чуть не сбила с ног. Реми смеялся, заключив ее в объятия.

– Я знала! Знала, что ты придешь за мной! – повторяла Мириам все громче и громче.

Он обнял ее еще крепче.

– Ты говорила, что не станешь держать зла. Я обещал, что ты будешь жить. И я сдержал слово, верно, цветочек?

Он никогда раньше не называл ее так ласково. Мириам рассмеялась, не дослушав, но уже не понимая, отчего Реми вдруг так помрачнел.

– Но я давал еще одно обещание. Тому северянину, что спас тебя. Он был добр и дал нам попрощаться. Когда-нибудь ты поблагодаришь его за это.

Мириам смотрела на Реми в недоумении широко распахнутыми глазами. Он все еще держал ее за руку, склонил голову и не смел взглянуть на нее. Каждое слово было тяжелее, чем самый неподъемный груз. На его плече висела дорожная сумка, только в этот раз она понимала, что он готовился отправиться в путь без нее.

Она обернулась. Морган не спешился, зная, что это прощание не станет долгим, как и все, что он видел ранее.

– Ты поедешь с ним, – тихо говорил Реми. – Будешь жить среди себе подобных. Перестанешь бояться и прятаться. У тебя всегда будет тепло и кров, и мне от этого радостно. А я ухожу. Если останусь, меня убьют. Вот как все сложилось, цветочек…

Он был обут в те самые стоптанные башмаки, что так не давали покоя Мириам. Но теперь она видела их, словно дымку тумана. Как и его опечаленное лицо, опущенные плечи, загрубевшие от тяжелой работы руки. Даже волосы, так полюбившиеся солнцу, перестали быть для нее такими яркими. Он стоял перед ней как видение. И она не была уверена, что это не неведомое ей колдовство Моргана.

– Что ты будешь делать теперь? Совсем один. Куда ты отправишься? – также тихо спросила Мириам, все же цепляясь за призрака, напоминающего ее друга.

В ответ он только растеряно помотал головой.

– Мы должны уйти вместе, Реми! Я хочу уйти с тобой! – затараторила она, понимая к чему привела эта встреча. – О, Создатель! Это все случилось из-за меня! Я просто хотела украсть это проклятое золото и уйти из Меццы! Ты мне веришь? Да посмотри же на меня наконец, Реми!

Мириам схватила юношу за плечи, отчаянно пытаясь зацепиться за его взгляд. Но она отступила на шаг назад, разглядев в них злость, отчаяние и страх.

– Я не знаю, что страшнее в тебе: твой проклятый дар или твоя слепая верность себе, – процедил он холодно. – Ты маг. И должна жить среди магов.

Слова Реми грубо резали остатки ее надежды, но он все еще держал ее за руку.

– Мне там не место, – едва дыша заупрямилась Мириам.

– Довольно, – он прервал ее, выпустив из своей ладони ее пальцы. – Я обещал лорду Бранду, что ты отправишься с ним. Я простой болван, а вот ты… Думаю, что ты очень пригодишься там, в этом вольном городе магов. Так что проваливай!

Он говорил холодно, небрежно, стараясь казаться безразличным, чтобы только она не ластилась к нему как кошка. Чем дольше они стояли напротив друг друга в этом саду деревьев, усыпанных белыми цветами, тем горше была разлука. Крепкие узлы всегда проще разрубить топором – так он рассудил.

– Я продал тебя, – наконец произнес он.

– Да, ты болван, – бросила ему в ответ Мириам, не в всилах сдерживать накатившие слезы, и горько рассмеялась.

Так у нее получилось отвернуться. Она успела сделать несколько шагов к Моргану, прежде чем безумие цепкими и тяжелыми лапами схватило ее за горло. Она увидела, что тот ринулся к ней, словно почувствовав неладное. Он только пришпорил коня, а в ее ладонях уже заплясали красные огоньки.

– Ты еще не знаешь, что страшнее? – Мириам снова обернулась к Реми.

Теперь он безотрывно глядел на нее, увязшую в слепой ярости, но не смел двинуться с места. Раскаленный до бела пламенный шар сорвался с ее рук и угодил чуть выше головы Реми. Оглушенный, тот упал на землю. Ветви дерева, принявшего на себя гнев мага огня, затрещали и раскололись словно пронзенные ударом молнии.

Беды было бы не избежать, но Мириам тряхнуло, словно куклу. Что-то ударило ее, и она с недоумением уставилась на Моргана. Этот толчок, чем бы он ни был, в миг отрезвил ее. Она бросилась было на помощь Реми, но северный лорд подхватил ее, и рывком на ходу усадил в седло.

– Я же не убила его? Я не убила его?! – запричитала она, но Морган пришпорил коня, желая быстрее покинуть этот сад.

– Непременно убила бы, глупая ты девчонка, – ответил ей Бранд. – И знай, что я не покупал тебя! Это ложь. Я дал этому дураку денег, чтобы он начал другую жизнь. Не возомни, что ты для меня представляешь особую ценность!

– Так отпусти меня!

– Нет! – злобно гаркнул он. – Твой друг обещал тебе жизнь, но ты недостаточно умна, чтобы сохранить ее. Ты даже не сообразительна настолько, чтобы понять, что он сделал для тебя! Была бы мальчишкой, оттаскал бы тебя за уши! Но этого было бы мало! Подумать только! Ты его чуть не прикончила! Чуть не поджарила! О, проклятье! Как жаль, что он не маг!

– Я чудовище, – тихо призналась Мириам, думая, что чуть не убила юношу, с которым так отчаянно хотела остаться рядом до конца жизни.

– Как и я, – раздраженно ответил ей Морган. – Знаю, что ты думаешь. Я Бранд. Мучитель с Севера. Волчья шкура. Так здесь еще называют северян? Вот только пока наша с тобой кровь красна, мы не такие уж и разные.

Едва только стемнело, когда они поднялись достаточно высоко над городом, и Мириам, наконец, решилась обернуться назад. Вдали были видны порт и бесконечное море. Сама Мецца на мгновение показалась ей такой маленькой, похожей на расписную игрушку. Мириам хотелось подольше посмотреть на нее, чтобы запомнить такой, запечатлеть в памяти навсегда, но она не осмелилась просить.

До конца их долгого пути Морган предпочел сохранять суровое молчание.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

ДУХ ВОЙНЫ

Ранее. Королевский дворец, Дагмер

Перед королем Дагмера в зале Совета стоял его сын более гневный, чем обычно. Кулаки юноши были сжаты, глаза горели ненавистью еще большей, чем Аарон привык наблюдать. Рядом с ним – Морган, завязавший руки узлом на груди. Раскачиваясь с пятки на носок, он всем видом выказывал пренебрежение, но Аарон слишком хорошо его знал и чувствовал, что тот взволнован. Они пришли к нему вместе, и это уже служило предвестником грядущей бури.

Оба ворвались в залу всего лишь через мгновение после того, как Стейн уселся перед Аароном с ворохом бумаг – его беспокоил возможный недостаток продовольствия для солдат, ведь их становилось все больше. Король готов был выслушать старосту, но их разговору уже было не суждено состояться. Кивком головы он пригласил Локхарта остаться за столом, потому что догадывался о сути неразрешимых противоречий, разделивших его брата и сына. В своем решении Аарон опасался предстать несправедливым. Он не мог судить беспристрастно. Не в этом споре. Сам Стейн на дух не переносил мальчишку, но на его честность король полагался не единожды.

– Я требую исключения, – громко провозгласил молодой Бранд, сверкая темными глазами.

Аарон тяжело вздохнул. Так было всегда. Гален никогда не просил – всегда требовал, словно родился с короной на голове, всегда говорил тоном, не предполагающим возможность неповиновения. Свет от факелов, развешанных по зале, освещал его молодое скуластое лицо, чертами явно напоминающее мать, но не имеющее ничего общего с отцом.

Стейн зашелестел бумагами, скручивая их в свертки. Хотя до этого момента он предпочитал хранить их иначе.

– Исключения? – Аарон встал и медленно подошел к сыну. Приглашать его присесть он не счел нужным – знал, что тот откажется. Когда-то давно он сам научил его усаживать просителей за стол, особенно тех, что пребывали в недобром расположении духа. Многие из них, усевшись поудобнее, становились куда более мягче и податливее.

– Отец, – голос мальчишки стал тише, но был все таким же твердым. – Ты знаешь, что я говорю о семье Таррен.

Семья Таррен. Тиронский купец Рейнард с тугими от золота кошельками и его дочь, юная прелестница Эйра, звонкая как колокольчик девочка с детским личиком. Ее черные кудряшки со временем могла украсить изящная серебряная корона Дагмера. Она жила вместе с отцом во дворце всего лишь месяц, но этого было достаточно, чтобы Аарон принял достаточно интересное, неожиданное для себя решение – Эйра должна было стать принцессой, супругой Галена. Наученный собственным непростым опытом, король зарекался в том, чтобы выбирать сыну невесту, но все же рискнул обратить его внимание на девочку Таррен.

Гален воспринял слова отца с неожиданным воодушевлением, и это стало понятно далеко не сразу. Он оказался настроен не по годам решительно, но совсем не из-за того, что Эйра приглянулась его сердцу. Будучи расчетливым и хладнокровным, он легко разглядел выгоду. Семья Таррен – древний тиронский род, своим благосостоянием способный потягаться с некоторыми королями, но приятнее всего были не деньги, а крепкие, незыблимые торговые связи. Для Дагмера выгода такого брака была очевидна. Дела в городе магов благодаря торговле легкими клинками, эликсирами, лечебными мазями и отварами шли неплохо, но не блестяще: местным купцам не хватало сноровки и фамилий, достаточно громких, чтобы одно лишь их упоминание заставляло монеты выпрыгивать из кошельков.

Впрочем, какие бы богатства не сулил городу этот брак, о нем уже стоило бы забыть. Морган с рассветом на первом же корабле отправится прямиком в Тирон. Ведь там, в одной из темниц томятся в ожидании Эйра и Рейнард, обвиненные в применении магии крови. Старший из Брандов заподозрил неладное, как только увидел купца, но эти подозрения были столь неочевидны, что ему пришлось их отбросить. Теперь же, когда ему пришло письмо с мольбой о помощи, он был окончательно уверен в чернокнижничестве семьи Таррен.

Эйре было всего двенадцать и Морган, сообщая королю весть об отъезде в Тирон, весьма скверно выражался в адрес Рейнарда, и иначе как отменным паскудством причастность девочки к темным делам отца не называл. Он понимал, что маг станет сулить ему златые горы в обмен на свободу, отчего бранился еще более неподобающе. Король не мог остановить поток бранных слов, распирающих брата, льющихся из него, подобно весеннему ручью со снежных гор. Он был вынужден их перетерпеть. Эти слова должны были высыпаться из Моргана, чтобы он принял наконец, что волен делать то, что должен. Аарон мог представить себе каких трудов ему стоила внешняя холодность.

– Если предположения Моргана будут верны, то он волен поступить так, как гласит Договор, – проговорил Аарон, поглядывая на брата.

– Я должен буду поступить так, как он гласит, – подчеркнул тот.

На мгновение в зале повисла гнетущая тишина. Стейн наконец-то закончил с бумагами и с интересом наблюдал за происходящим. Лицо Галена скривилось. Аарону было известно, что после разлуки сын не передал Эйре ни одной весточки – не так уж и беспокоила его судьба самой девушки. Его интересовало нечто иное.

– Ваш Договор – это малодушное лицемерие, – наконец отозвался Гален, процеживая каждое слово сквозь зубы.

Локхарт не сдержался и подошел ближе, встав рядом с Морганом. Король мысленно поблагодарил его, надеясь, что близость Стейна несколько охладит Галена и заставит тщательнее выбирать слова.

– Сколько отступников сейчас под стенами города? Но разве не гуманнее было бы рубить им головы? Выставляя их из Дагмера, вы отказываете им в защите, отправляете на смерть, но большинство из них выживает…

– Довольно, – прервал его Аарон, не желая слушать обвинения юноши. – Просто скажи, чего ты хочешь, сын?

– Морган должен привезти семью Таррен в Дагмер, – выпалил он в ответ и стал еще бледнее, чем был.

– Ты не в себе, мальчик, – возмущенно хмыкнул Стейн, до этого момента сохранявший молчание.

– Никто из нас не знает, почему старому Таррену и Эйре понадобилась помощь Смотрителя. И если там, в Тироне, есть люди, которым эта семья причинила смерть, то они будут желать отмщения. Сделав исключение всего раз, Морган даст повод поставить под сомнение Договор и мир, заключеный твоим дедом, – медленно и вкрадчиво проговорил Аарон, предчувствуя, что этот разговор не кончится добром.

– Я не желаю объяснять тебе ничего, отец, раз ты сам ничего не видишь, – Гален говорил все тем же страшным тихим голосом. – Уселся здесь, в тепле, на большом дубовом стуле, довольствуясь гнилым миром и жалким клочком земли. Вы все, – он злобно взглянул на Стейна, вставшего рядом с Морганом, – довольствуетесь этим жалким клочком земли, пустив корни в принципах, напускном благородстве, и не видите дальше своего носа.

Все четверо – твое взрослых мужчин и один юный – теперь стояли очень близко и прекрасно видели каменные лица друг друга, не предполагающие никаких уступок или сочувствия.

Морган внимательно следил за каждым словом и движением племянника, и только в этот момент осознал, как быстро тот вырос. Быстрее, чем другие дети. Все во дворце прощали ему скверный характер. И Морган старался быть к нему особенно снисходительным, ведь их судьбы были чем-то похожи. Однако старший Бранд вырос в любви, пускай и данной не кровными родителями, младший – любовь отца отверг сознательно и жестоко.

– Великую битву при Ангерране выиграли не вы, а Кейрон! – кричал теперь этот озлобленный мальчик в лицо родному отцу. – Первым королем Дагмера должен был стать не ты, а Кейрон! Ты, Аарон Освободитель, променял величие на трон в самом маленьком и жалком королевстве, в то время как мог завоевать весь мир!

– Ты не знаешь войны, мальчишка, – Стейн бесцеремонно и резко прервал распаленного Галена. – И кровь ты видел только на собственных сбитых коленках. И даже в страшном сне тебе не виделась цена твоего спокойствия и благоденствия. Понятия ты не имеешь и о том, что Морган считает себя убийцей, помня лица тех, кто погиб в битве за Ангерран. Они сражались за то, чтобы ты, сопляк, мог называть себя магом и не бояться смерти от огня на костре!

Гален даже не поморщился, не отвел взгляда – не сделал того, чего так ждал от него Аарон. Да, он словно родился на троне, собранном из боли, голода, страха и войны.

– Каким бы ни было решение Моргана, оно не обсуждается, – сухо проговорил король. – Если Рейнард и Эйра виновны, они будут преданы церковному суду.

Мальчик вдруг плюнул под ноги Аарону.

– Мне не нужен такой король. И такой отец мне не нужен, – в его тихом голосе звенело презрение.

Он собирался было развернуться и покинуть залу, но тяжелый кулак Моргана остановил его. Удар был резким, и Гален не удержался на ногах – отлетел к каменной резной колонне и крепко ударился затылком. Не понимая, что произошло, он тряхнул головой и приложил дрожащие пальцы к разбитым губам. На серый дублет упали несколько капель крови.

– Мне не нужен такой король, – повторил он с трудом вставая на ноги.

Читать далее