Читать онлайн Предательство бесплатно
Жизнь сюжетна. И в этой истории есть своя завязка, развитие действия, кульминация и развязка. Все действующие лица реальные люди, ни одного вымышленного имени нет.
1. Завязка
В начале ноября 1989 года были у меня вечером московские прозаики Валера Козлов, Роман Федичев и Анатолий Кончиц. Я в то время возглавлял созданное мной литературно-редакционное агентство «Глагол», а Козлов с Федичевым были его членами. Мы только что выпустили книгу Сергея Максимова «Нечистая, неведомая и крестная сила», сдали в типографии книги Николая Бердяева «Судьба России», сборник документов и воспоминаний «Отречение Николая II» и альманах «Глагол». Дела шли успешно, и вечер мы провели в обсуждении издательских дел. Жена Кончица оформляла альманах. Гости собрались уходить, как затрещал телефон. Звонил секретарь парткома Московской писательской организации Иван Уханов. Я был его заместителем.
– Петр, – сказал он, – сегодня секретариат был. Решили тебя предложить директором издательства «Столица». Как ты к этому относишься?
– Меня?! – удивился и засмеялся я. – Да вы что? Очумели?
– Ты подумай…
– И думать нечего! Вы тоже выбросьте из головы. Лучше Кравченко кандидатуры нет.
– Он отказался.
– Все равно, обо мне и речи быть не может…
Я положил трубку, ни на секунду не сомневаясь, что поступил правильно.
– Директором в «Столицу» предлагают, – смеясь, сказал я ребятам.
Признаться, приятно было, что мне предложили, и приятно, что я отказался.
– Зачем отказываться? Иди! – сказал Кончиц.
– На черта мне такой хомут, у нас свое издательство.
– «Глагол» – одно, а «Столица» – другое!
«А может, зря отказался? – мелькнула шальная мыслишка. – Нет, все правильно!»
Московские писатели двадцать лет добивались своего издательства, и наконец Совет Министров СССР постановил – открыть! Теперь шли споры – кому быть директором? Говорилось о кандидатах и на заседаниях парткома, но никогда не называлось мое имя. Обычно разговор шел о Ханбекове, главном редакторе художественной литературы Госкомиздата СССР, и о Кравченко, опытном издателе. Раньше он, кажется, был директором издательства «Книга». Через два дня должен был состояться Секретариат Московской писательской организации, на котором будут выбирать директора. Себя в «Столице» я не видел ни в какой роли. Все мысли мои были заняты «Глаголом». В нем я готовил к изданию два своих новых романа. Первый вот-вот должен был появиться в «Советском писателе». В «Глаголе» же я пытался реализовать себя как издатель.
Посмеялись мы, пошутили над моей кандидатурой в директора и распрощались.
– Ты смотри это… не согласись! – сказал, уходя, Валера Козлов серьезным тоном.
– Что я, дурак! – уверенно ответил я.
А утром позвонил Виктор Павлович Кобенко, секретарь Правления Московской писательской организации, и попросил зайти к нему. Срочных дел в «Глаголе» не было, и я пообещал, зная наперед, о чем будет речь, и зная, что откажусь.
Кобенко человек грубоватый, энергичный, опытный советский администратор. Тогда еще чувствовал себя во всех хитросплетениях советской системы, как щука в озере. Это теперь он растерялся, будто в аквариум попал. Вроде бы та же вода, те же водоросли, та же тина, а куда ни ткнется – стенка. Посмотришь со стороны – та же энергия, тот же напор, та же бодрость, а приглядишься – всё невпопад, растерянность, неуверенность в правильности поступков, подозрительность – как бы не обманули. Меня он, думаю, совсем не знал до той встречи. Встречались изредка на заседаниях парткома, а разговаривать не приходилось.
В кабинете он без обиняков сказал, что у секретарей мыслишка появилась: толкнуть меня в директора. Я ответил, что уже осведомлен и отказался, и отказ свой подтверждаю.
– Ты не торопись, подумай. Сейчас мне ни согласие твое, ни отказ не нужны. Завтра Секретариат, и утром Михайлов (председатель Правления МО СП РСФСР) с тобой поговорить хочет. Иди, думай!
Я ушел, стал думать. И начало свербить: почему не согласиться? Все-таки директор государственного издательства! И работа по мне – смогу! Сил хватит!
Жена моя встала на дыбы: «Нет!!! Поработал в «Молодой гвардии», хватит! Никаких издательств! В «Глаголе» дела хорошо идут, работай! В нем ты сам себе хозяин, а в «Столице» восемьдесят начальников будет!»
Но свербило всё сильнее. Утром я был готов.
С Михайловым разговор был короткий, я согласился. И вот Секретариат, обсуждение кандидатур на должность директора. Начали с Ханбекова, главного редактора художественной литературы Госкомиздата СССР. Секретари выступали, хвалили его так, что я краснел, вжимался в кресло, чтоб стать незаметней, клял себя за то, что притащился сюда. Стыдно будет перед всеми, когда изберут Ханбекова: мол, разгубастился я, прилетел на Секретариат, директором захотелось стать. По тому, что говорили о Ханбекове, лучше кандидатуры и быть не могло. Я и сам бы с удовольствием проголосовал за него. Следующим шел Мезинов, бывший секретарь парткома МО, хорошо знакомый всем секретарям человек. История повторилась. Его хвалили, а я вжимался в кресло. И третьего – Игоря Ляпина, бывшего главного редактора издательства «Детская литература», и четвертого – Владимира Цыбина, известного поэта, приняли на ура. Я успокоился, смирился, что директором не стану, приготовился перенести неудобство поражения. Радовало то, что почти никто из секретарей меня не знал, да и лица большинства присутствующих мне незнакомы. Очередь дошла до меня.
Михайлов представил меня, рассказал, как уговаривали. Я видел, что разглядывают меня с доброжелательным интересом. Началось обсуждение. И тут я услышал о себе столько хорошего, что ни до этого, ни после никогда не слышал. Оказалось, что кое-кто знал о моей кооперативно-издательской деятельности. Не знаю, искренне ли говорили обо мне хорошие слова, или, узнав, что начальство склонно видеть директором меня, потрафляли ему. Скорее всего, второе.
Дали слово кандидатам. И тут оказалось, что из пятерых присутствую только я один. Я поднялся, сказал, что не сразу согласился, что размышлял долго, пока не решил для себя, что смогу.
Голосование. И новая неожиданность. Все секретари единогласно проголосовали за меня.
Итак, я директор нового издательства. Начинать работу с 1 января 1990 года. Впереди полтора месяца. Ночами я думал о будущей работе, планировал, что сделать, чтобы быстрее пошли книги. На заседаниях парткома, когда обсуждались будущие дела издательства, говорилось, что, если будет издано в первом году работы книг десять, и то хорошо. Я же для себя поставил задачу издать сорок книг, но требовал потом, чтоб издали шестьдесят.
Московские писатели, создавая новое издательство, хотели построить его работу по-иному. Во главе должен был стоять не директор, а главный редактор. Это первое отличие издательства от существующих. И второе. Хотели сделать правление работающим постоянно, чтобы писатели были хозяевами в издательстве, чтобы каждая рукопись была под их контролем. Правление было избрано раньше, чем директор. Выборы проходили шумно, бурно, со спорами, обидами. Оставалось избрать главного редактора.
Я знал, что на пост главного редактора три кандидата: Игорь Ляпин, Владимир Цыбин (о них я уже упоминал) и Леонид Бежин. Бежин – один из главных героев моего повествования, потому и скажу о нем побольше. Мы с ним одногодки. Десять лет считались приятелями. Познакомились в литературном объединении «Зеленая лампа» при журнале «Юность». Оба посещали семинар Андрея Битова – Владимира Гусева. Мы были тогда молодыми литераторами, выпустили по одной книге. Я только что переехал в Москву и работал плотником в РСУ, а он – филолог, кандидат наук – научным сотрудником в институте. Я провинциал, крестьянский сын, а он коренной москвич, внук Арбата. Я внимательно следил за новинками литературы, особенно молодой, слышал о нем, читал его книгу. Встретились впервые на занятиях семинара. Меня поразило, что выступал он как-то академично, монотонно, правильно и суховато. Кстати, в «Зеленой лампе» я приобрел близкого друга, с которым теперь провожу много времени, утешаюсь при неудачах. Это Валера Козлов. Сейчас он член Союза писателей, чудесный прозаик, художник слова. Но, к сожалению, мало пишет. Познакомился я в «Зеленой лампе» и с Петром Паламарчуком. Как и Бежин, он внук Арбата и кандидат наук. И Валера, и Паламарчук будут многократно появляться в моей истории, потому я и знакомлю вас с ними. Но продолжу о Бежине. Как видите, жизненный опыт у нас разный, писали о разном, характеры тоже разные: я эмоциональный, вспыльчивый, несдержанный, а он спокойный и, как мне казалось, интеллигентный. Я не знал, что интеллигентность – это состояние души, а проницательностью, умением заглянуть в душу человека я никогда не отличался. И так был нелепо воспитан, что считал всех, с кем знакомился, добрейшими людьми, что никто мне никогда зла не сделает. И знаете, почти до сорока лет мне никто никогда не делал зла. Видимо, мне везло на друзей и знакомых.
Общего у нас с Бежиным было мало, но нас сближал общий друг Георгий Караваев. В этой истории он никакого участия не принимал, и называть я его не хотел, хотя человек в литературных кругах он известный. Судьба у него тяжелейшая, но, несмотря на это, он жизнерадостный, веселый, открытый человек. Без комплексов. Когда я вспоминаю о нем, на душе становится светлей, веселей. Он рассказал мне, посмеиваясь, что жена его родила второго ребенка и заявила, что не выйдет из больницы с ребенком, если он не порвет с Бежиным. И ему пришлось дать слово жене, что с Бежиным он больше никогда не встретится. Я воспринял это как курьезный случай, как бабский каприз, посмеялся вместе с нашим общим другом и забыл. Вскоре второй случай произошел. В то время я, будучи заведующим редакцией в издательстве «Молодая гвардия», затеял альманах, где в одной из рубрик знакомил читателей с творчеством молодых писателей. В первом же номере я хотел рассказать о Бежине: напечатать интервью с ним и большую критическую статью обо всех его публикациях. С этой целью я послал к нему молодую журналистку, толкового критика. Она поговорила с Бежиным и, вернувшись от него, сказала с каким-то отвращением: «Какой мерзкий человек! Фу! Зачем ты о нем печатать хочешь?..». Я не придал никакого значения и ее словам, подумал, вдруг он, холостяк, попробовал как-то неуклюже поухаживать за молодой обаятельной журналисткой, и это вызвало в ней отвращение. И был третий звонок… Это я сейчас их вспоминаю и анализирую, а тогда я их напрочь отбрасывал, забывал. Сидели мы на пленуме Московской писательской организации, где избирали главного редактора. Я рядом с Валерой Козловым, а Бежин впереди нас с нашим общим другом, жена, которого так не хотела, чтобы он виделся с Бежиным. Я был поглощен спорами о кандидатах, страстно желал, чтоб главным стал Бежин. Болел за него, перебрасывался с ним шутками. И вдруг Валера, зная, что я болею за Бежина, сказал мне тихо:
– Ты обрати внимание, как от него воняет! Какой он весь засаленный, непромытый… Смотри, человек внешне нечистоплотный, нечистоплотен и внутренне…
Я на такие мелочи внимания не обращал, в отличие от Валеры, который наблюдателен, тонко подмечает детали в человеческом характере, слова, мелкие поступки и соединяет их, потому и судит о людях более точно, чем я. И я снова отмахнулся и забыл об этом замечании.
В первый день никто из претендентов на главного не набрал нужного количества голосов, а во втором заходе выиграл Бежин. Я радовался.
К этому времени, не дожидаясь, когда официально вступлю в должность, я начал действовать как директор, хотя никто не заставлял меня делать это, мог бы и подождать начало нового года. Но нужно было открывать счет в банке, заказывать печать, а для этого необходимо пройти массу бюрократических процедур, нужны Устав и другие документы с подписями главного бухгалтера, которого не было, и было неизвестно, когда он появится. Устав нужно было утверждать на Правлении и Секретариатах, которые не каждый день собираются. Я действовал так: взял Устав издательства «Современник», вместо слова «Современник» поставил «Столица», перепечатал, уговорил подписать секретарей и сдал Устав в милицию и в банк, открыл счет и получил разрешение на изготовление печати. Тогда это было не так просто, как сейчас. Все документы за главного бухгалтера подписывал Бежин. Образец подписи Бежина как главного бухгалтера сдали в банк. Он подписывал все платежные документы в течение месяца, пока в феврале не появился настоящий главный бухгалтер, правда подписывал он своей настоящей фамилией – Бадылкин. Бежин – псевдоним. Но в дальнейшем он, по-видимому, совсем откажется от отцовского имени. Сужу об этом по тому факту, что жена его, моя секретарша, станет не Бадылкиной, а Бежиной.
Оформляя издательство, я одновременно добивался фондов на бумагу. Заказ нужно подавать в Госплан еще в марте, все сроки вышли, но я узнал, что утверждает заявки Госплан в ноябре, побежал в издательство «Советский писатель», взял там бланки заявок на бумагу, заполнил их аж на три тысячи тонн и в Госплан. Там сказали, что через два дня утверждение. Успел, повезло, выделили. Но дали всего семьсот сорок тонн. Рад был и этому.
В эти же дни я самостоятельно готовил к изданию первую книгу. Я нацеливался издать в «Глаголе» книги историка Ивана Забелина. Одна – «История города Москвы» – как раз подходила для «Столицы». Михайлов одобрил, правление утвердило, и я снова в «Совпис», заказал оформление, техническую редактуру и стал искать типографию. «Детская книга» согласилась печатать за восемь процентов от номинала. Баснословно!
А издательство официально еще не приступало к работе.
Спешно набирались кадры. У меня для этого не было времени, и занимался кадрами Бежин. Я не хотел брать в штат редакторов, они могли работать внештатно. Набирали заведующих и младших редакторов. Неожиданно для меня заведовать исторической редакцией пожелал Петр Паламарчук. Я не думал, что он пойдет ко мне заведующим.
Пора познакомить вас с еще одним действующим лицом, возможно, главнейшим в этой истории. Сергей Панасян, член Союза писателей, старший редактор издательства «Советский писатель». Внешне он типичнейший армянин, спокойный, молчаливый и, как считает он себя, очень хитрый человек. Познакомился я с ним в издательстве «Молодая гвардия». Туда я пришел работать, а он собирался уходить из той же редакции в «Советский писатель». Познакомились, подружились. Прежде я был плотником, в редакторской работе ничего не понимал, всех редакторов слушал, разинув рот, а его тем более. Но он больше говорил со мной не о тонкостях редакторской работы, этому я учился у других, говорил он о психологии взаимоотношений редакторов с авторами, с другими редакторами, с начальством. И потом, когда он заглядывал к нам из «Совписа», мы подолгу разговаривали с ним. Позже он станет редактором моего романа «Заросли», который вышел в те дни, когда я стал директором и «Столице» потребовался заместитель главного редактора. На этой должности хотелось иметь единомышленника, и я через нашего общего друга закинул Бежину имя претендента на зама – Панасян. Бежин пришел ко мне советоваться: не взять ли ему себе заместителем Панасяна. Я одобрил.
На первое заседание правления издательства я шел, волнуясь: как встретят, как отнесутся ко мне писатели? Сумею ли я с ними сработаться? Не отторгнут ли они меня? Сказать мне уже было что. Бумагу я добыл, переплетные материалы, кроме картона, тоже. Делал я так: подсчитывал, сколько мне нужно было бумвинила, фольги, форзаца, потом умножал на три и делал заявку в Госкомиздат. Там заявку рассматривали, делили мой запрос на три и выделяли. И все довольны: они, что урезали, а я, что получил, сколько хотел. Я выступил на заседании, рассказал о сделанном, о планах: вижу – одобряют. Я хотел, чтобы работа в издательстве шла гласно, чтобы каждый шаг наш был виден Правлению. Решили каждый месяц собираться и обсуждать дела издательства, решать, утверждать. Неожиданно подняли вопрос о власти: Анатолий Афанасьев спросил, кто будет первым лицом в издательстве: директор или главный редактор? Михайлов, он на первых собраниях Правления присутствовал, ответил, что директор отвечает за все дела издательства. Вопрос этот замялся и больше не поднимался. Позже Валентин Устинов скажет мне, что писатели хотели, чтобы издательство возглавлял главный редактор, а директор отвечал только за хозяйственные дела, но я взял всё в свои руки. В конце первого собрания Правления я понял, что писатели ни капли не разбираются в издательских делах, у многих нет желания глубоко влезать в них, и мешать они мне не будут, утвердят все, что я предложу, лишь бы обоснование мое было ясным, четким и понятным каждому. Я успокоился, почувствовал себя уверенно и не ошибся.
2. Развитие действия
Началась веселая жизнь! Помещение на Писемской, теперь Борисоглебский переулок, где мы должны были сидеть, весь январь ремонтировалось. Собирались сотрудники издательства один раз в неделю в Московской писательской организации. Нас было уже немало. Я не хотел брать редакторов, но как-то получилось, что то одного, то другого предлагал Бежин, я соглашался, некогда было вникать. Основные вопросы – снабжение, производство – были на мне, никто в эти отделы работать к нам не стремился. Зарплату нам установили на уровне семьдесят четвертого года. Технические работники получали сто десять рублей. Кто пойдет на такую зарплату? Мне приходилось самому мотаться по городам. Сыктывкар, Балахна, Электросталь, Киев, Ленинград, Чехов – из города в город, из типографии на бумкомбинат. И удивительно: мне почти все удавалось. Заключил договора на поставку бумаги и картона по госцене. Нашел типографии. Уже в марте, через два месяца после начала работы, вышла первая книга: «История города Москвы» Ивана Забелина. Еще через месяц – вторая: «Библия для детей». О «Столице» заговорили. Я начал активно переводить издательство на аренду, чтобы повысить сотрудникам зарплату. В мае мы подписали договор об аренде.
Жизнь в «Столице» кипела. Кабинет мой всегда был забит людьми буквально со всех концов страны. В городе Уварове Тамбовской области я покупал ангap, чтобы поставить в Москве склад для хранения бумаги, которая шла к нам вагонами из Балахны, Пензы и Сыктывкара; химзавод того же города поставлял нам два вагона гидросульфита натрия для обмена в Соликамске на бумагу; заключал договоры с Мичуринским кирпичным заводом на поставку кирпича тоже для обмена; пробивал землю под Москвой под дачные участки для сотрудников; в Кисловодске покупал дом для отдыха сотрудников; с ВАЗом заключал договор на поставку «Жигулей» сотрудникам; выбивал помещение для издательства (о, как это было трудно!); искал сотрудников в технические отделы издательства. А сколько авторов бывало у меня ежедневно! В эти же дни я организовывал журналы «Русский архив», «Нива», «Фантастика» и газету «Воскресение»; учреждал малые предприятия по всей стране…
О журналах и малых предприятиях расскажу чуть подробнее. В то время в стране начали появляться первые независимые газеты и журналы. Закона о них пока не было, но они уже не запрещались. Журнал – это моя давняя мечта. Теперь можно было ее осуществить. Я решил возродить Бартеневский «Русский архив». Пригласил к работе над ним Ирину Смирнову, историка, архивиста. И вдвоем потихоньку начали собирать первый номер. Однажды Смирнова прибежала ко мне в панике: случайно узнала, что еще два издательства работают над журналом «Русский архив», и якобы в одном из них книга сдана в производство. «Надо опередить!» – взвился я. Застолбить журнал за «Столицей», дать первыми рекламу! Номер был быстро сверстан, радио дало почти часовую беседу со мной о журнале, а по телевидению мы выступили вместе со Смирновой. Первый номер журнала вышел за три месяца. Когда появился Закон о печати, мы сразу зарегистрировали и «Русский архив», и «Ниву», опередив издательства, которые пришли с заявкой после нас. Первый номер «Нивы» вышел попозже. Цену мы установили три рубля за экземпляр, а с лотков он продавался за тринадцать. Очень хотелось мне иметь свою газету, но если журнал я мог делать сам, работа знакомая, то опыта газетчика у меня не было. Нужны главный редактор и журналисты. Знакомых газетчиков у меня не было. Мне порекомендовали человека, имя которого я слышал впервые. Но другого не было, и я согласился попробовать. Газета начала выходить, но не такой я видел ее. Мне представлялась она веселой и боевой, ироничной и тонкой, зубастой и умной, независимой и культурной, главной темой ее должна стать жизнь русского народа. Я надеялся, что газета окрепнет, развернется. Руки у меня совершенно не доходили до нее. До третьего номера, на мой взгляд, она потихоньку шагала вверх, появились читатели. Звонки, письма. Потом застыла на месте, стала однобокой, односторонней, и я отпустил ее на свободу, смирившись с неудачей.
Малые предприятия. О них заговорили в стране, стали поддерживать. И однажды мне пришла мысль, что под видом малых предприятий в городах России можно возродить закрытые Хрущевым областные издательства. Сколько обращений к правительству слышали трибуны писательских съездов и пленумов, но правительство безмолвствовало. А я спокойно и тихо начал открывать малые предприятия-издательства:
Липецк, Тамбов, Мурманск, Калининград, Тула, Курск, Харьков и т. д., было создано тринадцать издательств и два акционерных общества. Все они получили от «Столицы» деньги для развития. Одни из них за год окрепли, прочно встали на ноги, издают книгу за книгой, другие туго, медленно развиваются. Это зависит от характера, предприимчивости руководителей и местных условий. Мне мечталось о мощном издательском концерне, где в центре стоит «Столица» с ее журналами и газетой и филиалы ее по всей стране. Каким-то образом о деятельности «Столицы» узнавали зашевелившиеся предприниматели, и вряд ли найдется хоть одна область России, представители которой не побывали в моем кабинете. Со многими завязывались деловые отношения.
А скольких новых организаций «Столица» стала соучредителем! Ассоциация книгоиздателей (АСКИ), Союз арендаторов и предпринимателей, «Россия» – по связям с зарубежными соотечественниками, «Русская соборность» и т. д. и т. п. Написал я это, и пришла мне в голову ироническая мысль: вспомнить и перечислить все свои титулы-должности, или как там их еще можно назвать, даже не знаю – в общем, то, что обычно пишут на визитках, по состоянию на первое января 1991 года. Начал вспоминать и офигел! Записываю не по важности, а по тому, как вспоминалось: директор издательства «Столица», член Союза писателей СССР, член Правления Союза писателей РСФСР, секретарь Правления Союза писателей РСФСР, главный редактор журнала «Русский архив», член редколлегии журналов «Московский вестник» и «Нива», президент акционерного общества «Голос», член правления акционерного общества «Толика», член Правления ассоциации «Россия», член Правления Международного фонда «Русская соборность». Член, член, член…
Пишу эти строки спустя год, а кажется, давно это было! И каким интересным, насыщенным было то время. Ни дня покоя, ни часа отдыха! Удивительный год! А сколько сделано! Вспоминаю сейчас и удивляюсь: неужто все это уложилось в один год? Да, за один год удалось организовать, поставить на ноги новое издательство. Создать на пустом месте и так, что о нем заговорили. Что же было сделано? Мы получили ордер на большое помещение на улице Горького неподалеку от Кремля, рядом с Центральным телеграфом, начали строить свою типографию, купили дом в Кисловодске, почти получили землю в Нарофоминском районе (облисполком подписал все бумаги), три склада ломились от бумаги, купили и привезли ангар под склад, о журналах, малых предприятиях и газете я написал. Да, начало было энергичным, мощным, красивым, а кончилось все крахом! Крахом еще более стремительным, чем рождение издательства. Я не почувствовал, не увидел начало разложения, исток будущего краха. Не заметил лишь потому, как понимаю теперь, что по отношению к людям я романтик. Да, я знал из книг, из газет, что есть негодяи, есть преступники, есть злодеи, есть доносчики, но я никогда не верил, что мои знакомые, друзья, окружающие меня люди могут быть завистниками, подлецами, доносчиками, я не верил, что мои знакомые могут сделать мне подлость, ведь я всем желаю добра, стараюсь делать все, что в моих силах, чтоб всем вокруг меня было хорошо. Разве найдется хоть один человек на земле, который может сказать, что я сознательно сделал ему какую-нибудь пакость? Я мог кого-то нечаянно обидеть словом, шуткой, но из-за этого врагами не становятся. Мне всегда казалось и кажется до сих пор, что я лишен чувства зависти. Нет, вру, я завидую Бунину: ну как ему удается так найти и соединить слова, что я не только вижу зримо все то, что он описывает, живу среди тех, о ком он говорит, но и наслаждаюсь этими самыми обычными словами. Господи, научи меня так же соединять слова, ведь я рассказываю в своих книгах совсем об ином времени, чем Бунин. Его уже нет, он не сможет рассказать! Ведь Ты, Господи, знаешь, сколько сил и времени я потратил над белым листом бумаги, чтобы найти свои слова, чтобы они вызывали такие же чувства у читателей, какие вызывают во мне строки Бунина и Достоевского… А современникам своим, особенно тем, с кем знаком, я никогда и ни в чем не завидовал. У меня свой путь, и я почти всего достиг, о чем мечтал в юности, достиг и разочаровался. Единственно, что приносит радость и наслаждение – это литература. Мне хочется повторить еще раз слова, которые я повторил в семнадцать лет: «Жизнь – это литература, а все остальное лишь материал для нее». Мне уже немножко за сорок, и осталась у меня единственная мечта – читать и писать, писать и читать. Все остальное не приносит радости.