Читать онлайн Ревность бесплатно

Глава 1

Ранним утром, когда за окном только рассвело – серые, недовольные тучи надёжно перекрыли дорогу солнцу, но рассвет всё равно наступил – дверь в палату распахнулась, и я увидела совсем не того, кого ждала и кто должен был приехать самым первым.

– Доброе утро, Мирослава Андреевна. Я привёз для вас сумку, – мужчина вежливо поприветствовал и протянул в мою сторону сложенный в несколько раз чёрный спортивный баул.

– Володя? Доброе утро. А где Георгий? – отразившиеся в моём голосе недоумение и растерянность скрыть не удалось.

– У шефа возникли непредвиденные дела на работе, я здесь по его поручению. Не спешите, собирайтесь, я подожду столько, сколько потребуется. Здесь рядом, в коридоре.

Я смолчала, по-прежнему стискивая в руках порожнюю сумку.

«Она пуста так же, как и я», – глупое сравнение резало без ножа.

К моему оправданию, сейчас мне сгодилась бы любая, даже крошечная поддержка – пусть её не рассмотреть с первого взгляда, но если она есть, невидимая и могущественная, и от любимого мужа, то приобнимая за талию, она не позволит согнуться под тяжёлой ношей – чтобы жизненный мрак разбавился рассветным туманом.

А серый – это уже не чёрный, ведь так? Но если муж был занят, что ж… Каждый из нас переживал горе, и каждый по-своему справлялся с ним.

Вещи я складывала, не задумываясь, прокручивала в голове недавнюю сцену. Почему Гера не приехал? Что настолько срочное приключилось на работе? Одежды у меня было не много: два халата, несколько пижам, домашний брючный комплект, тапочки, предметы гигиены. Я переоделась в спортивный костюм, который с вечера оставил Георгий. И ведь ни словом, партизан, не обмолвился, что у него на утро запланированы важные дела. Хотя ему прекрасно известно о моём далёком от приподнятости настроении.

«Ты постоянно забываешь одну важную вещь, Мира. Подавленное состояние не у тебя одной», – внутренний голос мудрее меня самой. Конечно, я не имела права упрекать, раз уж сама кругом виновата.

Стянув потускневшие волосы в низкий хвост, я поплескала в лицо ледяной водой. Видок у меня был ещё тот. В таких случаях чаще всего говорят – в гроб краше кладут. «Тьфу, тьфу. Сплюнь дурная, шутить про гроб в больнице».

– Да, Мира, довела себя, – пробормотала отражению в зеркале. А после тряхнула головой и решительно вернулась в палату из смежной туалетной комнаты.

Должна признать, что муж не поскупился. После того как мне сделали экстренную операцию во время отдыха на море, Гера в срочном порядке устроил мою перевозку в родной город. Королевский уход, который мне организовали можно было принять за санаторный, если бы не скорбный повод… Отдельная палата, туалет совмещён с душевой кабиной, напротив кровати широченная плазма. Муж даже расщедрился на услуги личной медсестры. Валечка целыми днями просиживала рядом со мной, заставляя голову раскалываться от боли по причине неумолкаемой трескотни. Но как бы я ни мечтала накрыть очаровательную белокурую головку подушкой, чтобы приглушить хотя бы на время бесконечный поток слов, льющийся из не менее очаровательного ротика-бантиком. Но я, проявив недюжинную стойкость и мужество, сдерживала себя. А всё потому, что, слушая истории из жизни юной девушки, я на время отстранялась от собственных невзгод, бежала от невыносимой боли, разрывающей моё несчастное сердце на части каждый проживаемый день.

«Она идёт по жизни, смеясь» … пели когда-то. Жаль, что поэт не удосужился уточнить, кто кого пересмеёт в итоге, та, которая она, или которая жизнь. Мне же судьба ясно дала понять, что владела чёрным юмором на уровне выше гроссмейстерского и подпоясывалась чёрным поясом карате. Может пришло и моё время «собирать камни» …

Планшет, зарядка, мобильник отправились в небольшой кожаный рюкзак, его я повесила на плечо. Напоследок оглянулась на некогда пышный букет из роз и хризантем в плетёной корзинке. Цветки за время пребывания в больнице успели пожухнуть и свесить горемычные головки, бесследно утратив красоту. Очарование и нежность лепестков растворились в прошлом, откуда не возвращались. По крайней мере в первозданном виде, разве только сменив шелка и бархат на пепел и тлен.

«Очень похоже на меня», – промелькнуло очередное сравнение под диктовку угрызения совести и мрачного сожаления. Я открыла дверь и, вытянув шею, выглянула в коридор; Володя, как обещал, сидел неподалёку в кресле для посетителей, но при моём появлении моментально подскочил.

– Мира Андреевна, Георгий Родионович строго-настрого запретил вам носить что-то тяжелее телефона. Поэтому все сумки отдайте, пожалуйста, мне.

Я внимательно посмотрела на крепкого плечистого мужчину, преградившего путь. Его брови недовольно хмурились, углубляя борозду на переносице, делая молодое лицо значительно старше:

– Так сумка в палате, я не поднимала её.

Тогда Володя сделал ещё шаг, подходя ближе, почти вплотную, и осторожно подцепил лямки рюкзака с плеча.

– Говоря все сумки, эту я тоже имею в виду, Мира Андреевна.

Слегка наклонившись, я позволила лямкам скатиться вниз по руке и перехватила кистью.

– Мне для выписки, вероятно, понадобятся документы, а они в рюкзаке, – со словами безропотно протянула мужчине ношу.

– Не переживайте, у меня приказ не отходить от вас ни на шаг.

Володя ушёл в палату за большим баулом, а я задумалась над его последними словами. Муж не приехал за мной на выписку, но позаботился о комфорте. Или не комфорт тому причина? Больше смахивало на контроль. Но Георгий никогда не демонстрировал обидных подозрений или ревности, чтобы вдруг потребовался контроль. Пф, это даже смешно, подумала и отмахнулась от нелепицы.

Честно говоря, порою я завидовала сама себе. Да, со мной и такое случалось. Но со всей искренностью я верила, что выиграла в многомиллионную лотерею, умудрившись повстречать на жизненном пути такого невероятного мужчину, как мой любимый супруг. Расписались мы семь лет назад, до этого встречались около года. И ни разу, за всё время Гера не дал ни единого повода усомниться в наших взаимных чувствах. Когда закончилась пора первой влюблённости (столкновений с повседневным бытом никому не избежать, разница лишь в степени повреждений после удара), я по-прежнему чувствовала глубокую привязанность и уважение к нему. Ждала его каждый вечер с работы и не могла сдержать порывов, рвущихся из глубины души, – расцеловать при встрече и прижаться к нему всем телом, вдохнуть неповторимый, приевшийся, но самый любимый аромат, понежиться в крепких, надёжных руках, сжимающих в ответ до хруста в рёбрах.

Первые годы об ужине вспоминалось только после того, как с положенным интимному моменту чувством и страстью исполнялся супружеский долг. Постепенно, со временем нам удалось укротить эмоциональную бурю. А последние полгода примерно, в наш быт незаметно вошла новая семейная традиция: отныне мы ужинали, словно великосветская интеллигентная пара, чинно восседая за длинным обеденным столом, накрытым шуршащей накрахмаленной скатертью. И только после трапезы, либо после того, как Георгий уделял внимание незавершённым рабочим делам, мы исступлённо и без оглядки отдавались взаимным ласкам.

– Можно идти в регистратуру. – Володя бесцеремонно ворвался в мои размышления.

С бумагами закончили быстро. Оказалось, что вчера муж всё подготовил и забрал с собой рецепты и график приёма лекарств. Поэтому от меня потребовался только паспорт и несколько подписей.

Улица встретила запахом сырости и промозглостью. Но даже унылая погода не давила сильнее, чем здание, которое я покидала. На календаре середина сентября. Низкие свинцовые тучи, нависшие над городом, вместе с порывистым ветром и моросью зловеще пугали, что солнце будет выкатываться на небо всё реже и реже. Я поёжилась.

– Пойдёмте быстрее, Мира Андреевна, пока вы не замёрзли. Извините, я не знал, что нужно захватить куртку. Но машина недалеко. – Володя не оставил без внимания мою зябкость. А я в ответ скорчила недовольную мину. Забота – это, бесспорно, положительное человеческое качество, но, когда её становилось чересчур, невольно появлялось желание раздвинуть личные границы. Или за меня говорили приобретённые в больничных стенах капризы.

Широкий размашистый мужской шаг не чета моему дрожащему, пугливому. Когда я подошла к припаркованному внедорожнику, Володя успел сложить сумки в багажник и терпеливо поджидал, предусмотрительно открыв заднюю дверь. Путь домой показался слишком коротким. Я даже заметила, что несколько раз оглянулась. Странное чувство, учитывая, что как правило все нормальные люди, кто покидал лечебные учреждения, наоборот, стремились уехать как можно дальше и чем быстрей, тем лучше. Меня подташнивало, и незнакомое беспокойство шевелилось возле солнечного сплетения.

«Самое страшное, что могло произойти, я пережила две недели назад».

«Нужно время. Вокруг тебя лишь отголоски, что приносит злое эхо».

Перед самым входом в особняк, я потопталась… досадливо хлопнула себя по бёдрам и тогда перешагнула порог. Наш с мужем дом, всегда казался мне слишком большим, пустым и холодным. В нём не хватало житейского шума, но дорогого для любой семьи – детского смеха и лая собак; уют и тепло старательно обходили дом стороной, не прельщаясь богатым, роскошным убранством. Первый этаж удивлял высоченными потолками, мраморными полами и огромной хрустальной люстрой в холле. На стенах дорогие полотна картин, обрамлённые в затейливые рамы. Напротив входной двери широкая центральная лестница, разветвляющаяся после первого пролёта на два ручейка, упиралась в огромную картину почти два метра высотой, на которой изображены я с мужем в день бракосочетания. Художнику пришлось писать картину по фото. Поскольку Гера категорически отказался позировать, ссылаясь на занятость, но стребовал у несчастного выполнение заказа в лучшем виде и в установленный срок. Поэтому позировать мне приходилось одной. Не совсем одной… Просто Гера вместо себя присылал кого-то из охранников со своей фотографией. И смех, и грех, одним словом. Но в этом был весь Георгий – я хочу, мне надо, значит остальные подстраивались под сумасшедшую карусель обстоятельств, учинённых мужем.

– Мирушка, ты вернулась! – Дородная женщина пятидесяти пяти лет в цветастом фартуке со следами муки на лице обняла меня крепко, по родному, прижимая к внушительному бюсту.

– Здравствуй, тётушка, давно не виделись.

Вдоволь насмотревшись на меня, она прижала руки к груди, унимая сердце, а за линзами очков блестели капли непролитых слёз.

– Ох, горюшко какое, Мира. Как же так? За что же вам с Герушкой столько испытаний? Ох, бедные-бедные дети.

– Полно те, Мария Мстиславовна, что ж ты слёзы льёшь. Итак тошно, не рви душу, прошу.

– Конечно-конечно, Мирушка. А я тут тесто поставила. Герушка, молодец-то какой, вчера предупредил, что тебя привезут сегодня. Вот с утра пораньше я и расстаралась.

– Неужто вкусными булочками побалуешь? – Приветливо улыбнулась беспокойной женщине.

– Конечно, твоими любимыми, с орехами. Как не побаловать, когда любое горе нужно как следует заесть, чтобы изгнать поганой метлой из души и из сердца. Чем вкуснее и сытнее заешь, тем быстрее сможешь вернуться в привычную колею. Или ты со мной желаешь поспорить? – Её тревожный взгляд блеснул хитрецой.

– С тобой никто не рискнёт спорить, тёть Маш, – сразу признала поражение и смиренно опустила голову. Сердобольная женщина тут же чмокнула меня в макушку, но я резко отстранилась.

– Я же после больницы, дай мне прежде помыться и смыть с себя ужасный запах лекарств.

– Кстати о лекарствах. Имей в виду, что твои таблетки у меня, с утра ребята смотались в аптеку и всё привезли. Герушка оставил мне график приёма, поэтому ни о чём не беспокойся, отдыхай, а я сама за всем прослежу.

– Ну зачем ты! – Вина мгновенно растопырилась изнутри иголками, я недостойна заботы чуткой женщины: – Я не маленькая девочка и позабочусь о себе сама. У тебя полно хлопот на кухне.

– Тю, разве то хлопоты, – протянула тётя и пухлой рукой разогнала мои надуманные возражения, – сплошное удовольствие. И вообще, не серди меня. Сказала, что принесу сама, значит не перечь. Ой! – громко воскликнув, она всплеснула руками, прикладывая ладони к раскрасневшимся щекам, – тесто наверно убежало, – после чего поспешно развернулась и скрылась на её любимой кухне, которую уже много лет по праву считала своей вотчиной.

Мария Мстиславовна приходилась Георгию родной тёткой по отцу. У женщины не было своих детей, муж умер рано, угорел по пьянке в бане. А Гера, когда отстроил свой огромный особняк так сразу и забрал тётю к себе. Та же, проявив невиданные кулинарные способности, умудрилась подмять все кухонные дела под себя. Ребята из охраны, которые жили на территории, примыкающей к особняку, в одном из флигелей, настолько полюбили стряпню Марии Мстиславовны, что практически носили женщину на руках. По крайней мере, стоило той попросить кого-то об услуге, просьба выполнялась в мгновение ока. Гера с хитрецой и снисходительностью поглядывал на творимое самоуправство, но вместе с тем не позволял парням выходить за рамки. Работа прежде всего, для остального – свободное время. Поэтому парни научились распределять задания между собой. Если кто-то из них оказывался свободен, то именно ему выпадала честь исполнять прихоти Марии Мстиславовны.

Также за домом, вернее, за садом вокруг присматривал дед Василий. Он обитал неподалёку, в соседнем посёлке. И несколько девушек-домработниц, которые, согласно договорённости с клининговым агентством, приезжали раз в неделю, обычно по понедельникам, чтобы провести уборку в доме. А за ежедневным порядком в обжитых комнатах со вторника по пятницу следила внучка деда Василия – Алина. И только в воскресенье особняк замирал. Мария Мстиславовна занималась личными делами или, как часто бывало, уезжала в город повидаться с подругами. А мы с Герой оставались одни, именно эти моменты я любила больше всего. По воскресеньям он не отговаривался работой и весь день не отходил от меня.

Мы нежились и упивались минутами, проведёнными наедине. В такие дни любые комнаты особняка могли стать невольными свидетелями проявления наших неистовых чувств. Гера любил периодически обновлять разные поверхности. После чего в понедельник я красная от смущения и неловкости перед клининговой службой скрывалась в самом дальнем и необитаемом углу дома. Или же убегала подальше в сад на заднем дворе, или помогала тёте Маше по хозяйству. Именно в этот день я старалась записаться к косметологу или парикмахеру. Гера не ограничивал и не сдерживал себя, делом доказывая, насколько сильна его любовь, в следствие чего биологические жидкости могли оказаться в совершенно неожиданных местах. Он-то в понедельник уезжал в офис на работу, а я оставалась одна посреди пустующих комнат, не считая кухни и хозяйничающей в ней тётушки. Пока однажды не застала разговор двух девиц, мерзко хихикающих и обсуждающих нашу с мужем бурную сексуальную жизнь. С той поры я предпочитала исчезать с поля зрения уборщиц. Возможно, кто-то сочтёт меня глупой трусихой, но попадать в прицел грязных сплетен не каждому придётся по душе.

Я поднялась на второй этаж в нашу с мужем спальню. Всё на своих местах, как будто комната за три недели даже не заметила моего отсутствия. Широкая кровать с массивными резными деревянными балками по углам застелена тёмно-коричневым покрывалом, по канту которого бежали золотистые и бежевые нити, складываясь в узор. Балдахин давно снят и к лучшему.

Помнится, впервые узрев кровать, фасон которой предполагал наличие балдахина, я решительно и с азартом вознамерилась навесить тонкий тюль. Какая девочка не мечтала о балдахине, наряжая в детстве кукольных принцесс? И я была на седьмом небе, осознав нежданное везение. Несмотря на то, что кровать из тёмного дерева подходила скорее брутальному мачо нежели тепличной принцессе, всё же обещала исполнить заветную мечту.

Сказано – сделано. Тонкая кремовая вуаль, длиной с километр, была навешана ценой нескольких вёдер пота, проклятий в адрес всей ткацкой промышленности и отдельных кудесников, в частности, а также трёхэтажного мата вперемешку с блатным жаргоном. Потому как водрузить пошитый по индивидуальному заказу балдахин, а также дать ценные советы собрались почти все, кто так или иначе проживал в доме, либо на прилегающей территории. Гере повезло больше всех – он уехал на работу.

Я и тётя, дед Василий с внучкой Алиной, а также двое охранников – каждый решил, что уж он-то лучше всех знает с какой стороны набрасывать, как высоко подкидывать и сколь сильно натягивать. Я по сей день не поняла, почему ткань не пала смертью храбрых в неравной хватке и с честью выдержала все экзекуции. Множество ручьёв пота сошло с двух молодых ребят, один из которых был как раз таки Володя, мой нынешний водитель, в ту пору только устроившийся в охрану на испытательный срок. Ведь именно им пришлось совершать героический подвиг, стоя на стремянках, зарываясь в метрах воздушной ткани, параллельно отбиваясь от множества вытянутых над головами рук, принадлежащих женской половине помощников и деду Василию, кто остался внизу и расправлял скручивающуюся в узлы непослушную ткань.

Когда дело было сделано, на меня смотрело шесть мужских глаз с одинаковым выражением. Даже дед Василий почему-то выразил солидарность согласно половой принадлежности. Однако мужчины здраво оценили, что перед ними стояла молодая, хитро улыбающаяся супруга их непосредственного и грозного начальника, которая неизвестно наябедничает или нет, и не смея называть своими именами те чувства, каковые им довелось испытать, мысленно транслировали мне что-то вроде: «Ни за что не женюсь, а если женюсь, то моя баба будет спать на койке с панцирной сеткой и матрасом поверх».

Самое обидное – не для меня, но тем, кому могло и наверняка стало бы обидно, хотя мы с Герой не болтали и тётя Маша дала клятвенное обещание молчать – тонкий, воздушный, во всех смыслах распрекрасный балдахин не пережил первой же ночи.

Не знаю, может мы плохо закрепили тюль на столбах, или же Гера оказался чересчур пылким и страстным, но в любовном порыве ткань была содрана. И барахтаясь в воздушных тюлевых облаках, заставших нас врасплох, мы оба умудрились так сильно запутаться, что ещё чуть-чуть и петля затянулась бы на моей невезучей шее. Гера ругался матом громко и долго, а я после случившегося ни разу не повторила досадной оплошности. Мечтательные вздохи больше не вырывались из груди, когда я разглядывала интерьеры, предназначенные – судя по личному печальному опыту – исключительно для принцесс. Они видимо с рождения предупреждались о возможных опасностях и знали, как избежать конфуза.

Пройдя через всю комнату, я присела на мягкий стул возле туалетного столика, занимавшего место под окном. Неподъёмная тяжесть давила на плечи, мешая дышать. Я ощущала себя настолько потерянной и одинокой, что одно лишь осознание собственных эмоций ввергало в ужас. Спрятав лицо в ладонях, я до изнеможения силилась дать волю слезам, но даже эта естественная и простейшая функция женского организма дала сбой. Ни одной слезинки не выкатилось из глаз, как бы я ни старалась выдавить хоть что-то. Поэтому пришлось поднимать себя за шкирку, насилу снимать одежду, чтобы принять обжигающий душ и смыть с себя не только больничные запахи, но и растворить ледяную глыбу, сковавшую сердце.

Я только переоделась в джинсы и объёмный пуловер, как зазвонил телефон. Бросилась тут же к рюкзаку откуда раздавался звук с надеждой услышать голос мужа, дисплей высветил «Маринка». Стон разочарования сдержать не удалось, но на звонок я ответила.

– Привет, подруга. Как ты? Уже дома?

– Привет, Марин. Дома. Только из душа вышла.

– Вот и правильно. Вот и молодец. Не дрейфь. Прорвёмся. Где наша не пропадала?

В другой раз я бы рассмеялась, но сейчас бледная ухмылка походила скорее на гримасу: – Ага, наша везде пропадала. Особенно когда речь заходит о тебе.

– Да, ла-а-адно, – протянул звонкий голос, – а жизнь для чего дана? Что я, по-твоему, буду в старости внукам рассказывать? Как вязала носки перед телевизором в компании двадцати кошек?

– Не утрируй, ты и кошки с носками – это что-то из области фантастики.

– Ага, японской… Худенькая девочка с сиськами десятого размера и десятком обнажённых поклонников вокруг неё и во всеоружии, так сказать.

После озвученной чепухи я всё-таки не выдержала и рассмеялась, едва в голове обрисовалась жуткая картина: – Только не говори, что это и есть твоя сокровенная эротическая фантазия.

– А что? – Моя лучшая подруга без комплексов: – Мужики во все века заводили гаремы из полтысячи неудовлетворённых, от того злых и ревнивых баб. Ты думаешь почему у тех, кто содержал гаремы, столько кровожадных убийств с переворотами водилось? Несчастные тётки должно быть с ума съезжали от дикой жажды по мужикам, а не получив желаемого, усмиряли голодную утробу самым доступным способом – строили козни и проливали чужую кровь. А у меня какой-то десяток, пф! К тому же я не жадная.

– Перестань…

– Зато ты наконец рассмеялась, а то я успела подумать, что мою подругу за те два дня, что мы не виделись, завербовали в секту «Конец света близок, очистись щедрыми подаяниями, инок».

– Спасибо, что позвонила, Мариш, – скопившуюся тёплую признательность, я постаралась передать голосом, раз уж не могла обнять.

– Подольский как?

– Мы не виделись сегодня. С водителем домой приехала. Вроде у него срочная работа.

– Да уж, конечно. Держи карман шире. Чтобы Гера, который с тебя пылинки сдувает и на руках носит до туалета и обратно, предпочёл непонятные дела твоей выписке? Ни за что не поверю…

Я и сама знала, сказанное подругой – чистая правда. Любой, кто мало-мальски знаком с Георгием Подольским, так же прекрасно осведомлён, насколько тот одержим своей женой, то есть мной. Впрочем, я отвечала мужу полной взаимностью. Мы хоть и не особо публичные люди, но никогда не скрывали чувств, что испытывали в отношении друг друга. Поэтому все, кто регулярно или не очень общался с нами, отлично понимал, что наша семья основана на искренней взаимной любви без грамма расчёта. Да, Гера много работал и не мог уделять мне достаточно времени. Но когда он рядом – не было на свете той силы, которая бы нас разъединила. Он ходил за мной по пятам, и я вторила ему тем же. Может мы больные, кто ж знал. Но когда врастаешь в другого человека с корнями, выдрать обратно невозможно. Хирургические навыки и скальпель не помогут – летальный исход при любом, даже самом осторожном вмешательстве.

Гера – моя первая любовь и мой единственный мужчина. Таковым останется до самой смерти, других мне не надо. И я уверена, что он чувствовал то же самое или даже больше. Окружающие не упускали случая потешиться, высмеивая его чрезмерную пылкость в отношении меня – за пределами дома Гера часами не выпускал моей руки, упреждал любое желание, а ни одна женщина не удостаивалась хотя бы мимолётного взгляда, потому что он был прикован ко мне. Если муж заводил деловой разговор, и я отходила в сторону, то его глаза всё равно преследовали меня, на собеседника Гера не смотрел. Сплетни и зависть вокруг нас разрастались так же быстро, как снежный ком в горах превращался в лавину от любого неосторожного, едва заметного шума, стоило нам появиться на приёме или именинах кого-то из партнёров мужа. Со временем у меня выработался стойкий рефлекс – избегать любыми путями большого скопления людей. Липкая грязь из осуждения, презрения, неприязненности и в большей степени зависти – это самый короткий список того, что я чувствовала, оказываясь под перекрёстным прицелом ядовитых взглядов и вспышек фотокамер. Мерзко. Отвратительно. Жизненно.

– Алё, гараж! Ты почему молчишь?

– Извини, Марин, задумалась.

– Ох, Мирка. Хватит витать в облаках. Жизнь не закончилась. Всё у тебя наладится, вот увидишь.

– Твоего оптимизма хватит на освещение столицы, не лишай энергетиков доходов.

– А смысл хандрить? Жизнь, итак, не сахар, чтобы мы с тобой слёзы проливали. Соберись, возьми себя в руки. Запишись в наш любимый спа, который возле «Сити-центра», и меня запиши. Будем вместе красоту наводить. А то на тебя без дрожи не взглянешь.

– Ну спасибо, подруженька.

– А что? Кто тебе правду-матку в глаза выскажет кроме меня?

– И то верно. Хорошо, уговорила. Узнаю вечером планы Геры и запишу нас в салон, встанем в очередь за красотой.

– Только ты мне заранее сообщи день и время, чтобы я у шефа отпросилась.

– Не смеши. Это же твой шеф у тебя отпрашивается, а не наоборот.

– А-ха-ха, есть такое. Но я же не наглею, знаю своё место в пищевой цепи.

– Ты не надумала его бросать? Он ведь женатик, семейных перспектив – круглый ноль.

– Глупая ты, Мирка. Именно этим он меня устраивает. Сама знаешь, я теперь серьёзные отношения на дух не переношу. Поэтому мой женатый шеф – отличный вариант безопасно расслабиться. К тому же, умудрённые жизненным опытом матроны любят повторять, что регулярный секс полезен женскому здоровью.

– Угу, только надеюсь ты понимаешь, что это говорят исключительно те женщины, кто нуждается в оправданиях череды беспорядочных связей.

– Поздравляю, моя подруга – лицемерная ханжа. Если ты глубоко и надолго замужем, это не значит, что остальные должны мечтать о том же самом.

– Ты права, Марин, извини.

– Да ладно. Я не обижаюсь. К тому же тебе простительно, натерпелась как-никак.

– Не будем об этом. Иначе вся твоя дружеская терапия полетит коту под хвост.

– Слушай, а хочешь я подарю тебя котёнка? Или щенка. Ты кого больше любишь?

– Не вздумай. Во-первых, я хочу ребёнка, а не котёнка. А во-вторых, Гера вышвырнет вон всех лохматых и хвостатых. Он категорически не желает видеть в доме живность.

– Да в вашем доме месяц будешь животинку искать и то не найдёшь. Пока все комнаты оббегаешь, успеешь и проголодаться, и потеряться.

– Не преувеличивай.

– Ладно, как скажешь. Пойду я дальше работу работать. А ты не забудь про спа.

– Ты же мне сама десять раз напомнишь, если я забуду.

– Ха-ха, пока, подружка.

Глава 2

Думали: нищие мы, нету у нас ничего,

А как стали одно за другим терять,

Так, что сделался каждый день

Поминальным днём, —

Начали песни слагать

О великой щедрости Божьей

Да о нашем бывшем богатстве.

А. Ахматова, 1915

С Мариной мы сдружились на первом курса института. Когда я только-только приехала из провинции в большой незнакомый город, то долгое время терялась от количества снующих по улицам людей, ускоренного темпа жизни. Кто-то постоянно куда-то спешил, торопился, продираясь сквозь людскую реку таких же суетливых прохожих, не забывая прочищать себе путь плечами и локтями, при этом громко говоря по телефону и сопровождая разговор активной жестикуляцией. Машины оглушительно сигналили почему-то аккурат в тот самый момент, когда оказывались позади тебя и ты невольно подпрыгивала вверх на добрый метр. После моего родного Н-ска, где почти все жители знали друг друга в лицо, городская кипучая жизнь меня несколько ошеломила. Маринка, в некотором роде, пожалела пугливую провинциалку и взяла надо мной шефство. Да так увлеклась новым опытом, что вот уже около девяти лет мы подруги не разлей вода. Признаться с её темпераментом у меня не было ни единого шанса отказаться. Маринка сказала – Маринка сделала. Со стороны мне забавно наблюдать за её неиссякаемым оптимизмом. Но вместе с тем я безмерно благодарна ей за помощь, что девять лет назад, что сейчас. Хотя в больших дозах выносить подругу могла только я. Гера, завидев её издали, молниеносно придумывал срочные дела и удалялся в кабинет, не забыв запереть дверь на замок (изнутри естественно).

Странно, что муж не звонил. Проверила телефон, но пропущенных сообщений и звонков после того, как я вернулась домой – ни одного. Это совсем на него не похоже. Неужели на работе выдалось что-то серьёзное? Хотя, по всей вероятности, тяжёлое происшествие случившееся в нашей семье выбило его из колеи также, как и меня. Нервно прикусывая нижнюю губу, я в сомнении и смятении гипнотизировала экран телефона. Была не была, в конце концов я жена, значит в своём праве. Нажав на кнопку вызова, вслушивалась в длинные гудки, очень много гудков и когда я уже собиралась нажать отбой, то неожиданно раздалось отрывистое и резкое:

– Я занят до вечера. Перезвонить не смогу.

Вот так мой любящий и заботливый супруг в день выписки обожаемой супруги из больницы произнёс с утра всего две фразы. Теперь я с новой уверенностью осознала, что Маринка права. Гера никак не мог не приехать за мной. И резкий разговор уж тем более не вязался с тем человеком, которого я знала до сегодняшнего утра.

Червячок сомнения вдруг заскрёбся на подкорке: «Разве последнюю неделю Гера не вёл себя скованно и будто отстранённо?» Отогнала не вовремя появившуюся зудящую мысль, потому что подвергать анализу чьё-то поведение, даже если этот кто-то мой родной муж, у меня не было ни сил, ни желания.

«Лучше проведаю плюшки тёти Маши», – отдала себе приказ и преувеличенно бодро покинула спальню. А со стороны кухни, ещё издали послышался разноголосый гам:

– Володя, Вадик, не таскайте Мирушкины булочки. Для вас вон сколько пирожков напекла, с мясом, между прочим.

– Надо Георгию Родионовичу оставить. А то, не ровен час, обидится. – Я узнала голос Володи.

– Для Георгия отдельная тарелка имеется, не переживай. Что я вас оглоедов не знаю, что ли. Сколько ни корми, всё одно – вечно голодные.

– Просто ты, тёть Маш, слишком вкусно готовишь, – это Вадим подлизался.

– Подтверждаю! Твои кулинарные таланты влюбили в себя всех, кто хоть раз входил в этот дом.

– Ой, Мира! – женщина закружилась вокруг оси, хлопоча, едва заприметила меня в дверях, – садись скорее за стол с ребятами, чайник только недавно закипел.

– Не суетись, тётушка. Я в состоянии обслужить себя самостоятельно. – И следом подумала, что рановато по мне заупокойную петь. «Слуг у нас нет», – между тем весьма кстати вспомнилась мамина присказка.

– Сидите, Мира Андреевна, я помогу, – подскочил Вадим и перехватил у тёти Маши блюдо с ореховыми плюшками. Передо мной, стоило мне присесть за стол, появилась кружка горячего ароматного чая и внушительна горка сдобы. «Может жизнь и вправду наладится», – робкая мысль, недавно посланная Маринкой, дала первый слабый всход.

– Очень вкусно, – похвалила Марию Мстиславовну с набитым ртом.

– Вот и славно. Для тебя, доченька, старалась, порадовать хотела.

– Спасибо, тётушка. Тебе, как всегда, удалось.

Мужчины постарались побыстрее закончить трапезу. Скорей всего чувствовали неловкость рядом со мной. Но разве я виновата в случившемся? Или теперь от меня все начнут шарахаться, как от прокажённой? Обидные слёзы наворачивались глаза. Потёрла рукой, прогоняя влагу и боль. Первая стёрлась легко, словно и не было, вторая исчезать не собиралась. Уже успела за короткий срок освоиться в груди и свернуться колючим клубком, выпуская шипы в ответ на каждую, даже самую робкую попытку избавиться от непрошенной гостьи.

– Не плачь, доченька. В жизни всякое случается. Бывает и такое. Но отчаиваться ни в коем случае нельзя. Иначе, что ты за будущая мать если сдашься при первой неудаче.

– Не плачу я. Просто неприятно чувствовать себя… какой-то неполноценной что ли. Вон, даже охрана шарахается, словно я заразная, – обнажила уязвлённое самолюбие. И тут же набила рот сдобой до отказа, чтобы заесть горе. Авось на самом деле поможет. Знала, что тётя плохого не посоветует. К тому же я давно относилась к ней не иначе как ко второй маме и порой откровения сами собой выскакивали изо рта, да так резво, что я не всегда успевала отслеживать собственную словоохотливость.

– О-хо-хо, горюшко-горе, – причитала едва слышно Мария Мстиславовна, сидя рядом со мной и слегка покачиваясь из стороны в сторону.

Муж обычно возвращался к семи вечера. Я не стала сегодня наряжаться и прихорашиваться, ибо до сих пор слабость в конечностях не отпускала, да и повода для радости – ни одного. Зато горя и печали – хоть ведром черпай из бездонного колодца.

В половине седьмого я спустилась вниз, сразу проходя через гостиную в каминную комнату. Кто-то из охраны успел поджечь поленья, они искрили и громко щёлкали, будто в противовес поселившейся в душе мерзлоте, и подглядывали за мной оранжевыми глазка́ми. Села в кресло, поджав ноги под себя. Середина сентября, а я уже в тёплых шерстяных носках. Гера всегда шутил, что я мерзлячка. Но так в действительности и было: едва уличная температура опускалась ниже двадцати градусов, и я тут же начинала кутаться во что-нибудь тёплое и желательно пушистое. Поэтому место у камина, пожалуй, одно из самых моих любимых в огромном доме, который в тёмное время суток развлекал себя тем, что пристально всматривался в жильцов мрачными пустыми углами. Сейчас же особняк представал передо мной ещё более зловещим, чем три недели назад до совместной поездки к морю меня и мамы. Прошло совсем немного времени, меньше месяца, а такое чувство, что я постарела лет на десять. Озноб по коже…

Свернувшись на кресле клубком, пригревшись вблизи огня, я вскоре, сама того не заметив, задремала. Очнулась резко, будто от толчка, встрепенулась и вытянула шею, прислушиваясь к окружающим звукам. Но в доме стояла абсолютная тишина. Тётя Маша, должно быть в своей комнате смотрела любимый сериал по телевизору и что-нибудь вязала или рукодельничала. А Гера до сих пор не приехал. Я, даже не имея чётких фактов, кожей ощущала, что его нет. Без него вечерами всегда тоскливо. Будто только мужу подвластно разогнать сгустившиеся вечерние сумерки вокруг меня, сегодня казавшиеся особенно угрюмыми и тревожными.

Распрямив тело, приятно потянулась. От близости пламени кровь разгорячилась и быстрее бежала по венам. Жаль только, что лёд в душе не собирался легко сдавать свои позиции и таять не торопился. Но где же Гера, не случилось ли чего? Телефон наверху, подниматься лишний раз в спальню не хотелось. Развернулась полуоборотом назад, чтобы рассмотреть циферблат на напольных часах. Девять часов? Я проспала весь вечер? Почему же муж до сих пор не вернулся домой… Желудок заурчал, оповещая что нескольких сдобных плюшек, съеденных в обед, ему маловато для поддержания необходимого жизненного тонуса. Но тревога за мужа не отпускала. «Всё-таки придётся подняться на второй этаж», – решила для себя. Стоило только последней мысли сформироваться в заспанных мозгах, как я подорвалась с кресла и стрелой помчалась в спальню.

Два лестничных пролёта до второго этажа, впервые вызвали отдышку. Я прижимала ладонь к груди, унимая заполошное сердцебиение и стараясь не обращать внимания на хрипы пожилого шахтёра, рвавшиеся из лёгких. Уже в спальне разблокировала мобильный телефон, но дисплей по-прежнему молчал. Ни одного пропущенного звонка или сообщения от мужа.

Да что в конце концов происходит?

Я, не глядя присела на кровать, испытывая необъяснимую растерянность. Гера сказал, что занят до вечера, но его устоявшееся с годами понятие «вечер» давным-давно закончилось…

А вдруг авария по пути домой?

Страшные воображаемые картины начали лихорадочно скакать перед глазами. Но в кои-то веки здравый смысл подсказал, что если бы случилось что-то плохое, то кто-нибудь из охраны наверняка прибежал с новостями. Значит ничего плохого не произошло. Успокаивала сама себя, но нехитрый аутотренинг отказывался срабатывать как должно. Тем не менее злободневный вопрос, а где, собственно, прозябал мой муж, в то время как я впервые за долгое отсутствие вернулась домой, не снимался с повестки. Мне жизненно необходимо получить от него немного тепла и заботы. Тут я, конечно, слукавила; «немного» заботы не в состоянии облегчить моё подавленное состояние. На самом деле я остро мечтала завернуться в Геру, как в верблюжье одеяло. Хотела, прижимаясь щекой к твёрдой груди, почувствовать его размеренное дыхание, пересчитать гулкие удары сердца. Чтобы крепкие объятия мужа своей уверенной, непоколебимой силой выдавили из меня лёд, прогнали прочь горькую и нелепую обиду на несправедливость судьбы. Думаю, что в наш непростой для обоих жизненный период он нуждался в этом не меньше меня.

Чудно́, что в пору особенно острых душевных волнений мы – люди – взяли за привычку в первую очередь задаваться вопросом: «За что же небо послало мне вопиющие в своей жестокости испытания?» И только во вторую вспоминали, да и то не все, что судьба никак не виновата в том, что мы творим поступки, опираясь исключительно на личные амбициозные желания, подстёгиваемые самоуверенными и необоснованно дерзкими решениями.

Почему же его до сих пор нет?

Руки волнительно дрожали, пока я жала кнопку телефонного вызова. Длинные гудки, как удары кувалды по голове. После каждого последующего я съёживалась больше и больше, мечтая превратиться в невидимку. Меня не видно – значит и проблем вроде нет. Глупо, по-детски, но неизвестность слишком быстро превращала страх в отчаяние. Гудки прекратились, а я так и не дождалась ответа. Под лопатку вонзилась игла горького разочарования.

Неожиданно комнату расчертил отблеск автомобильных фар, и я тут же метнулась к окну, раскрывая тяжёлую штору шире и одёргивая рывком тюль. Узнав внедорожник Геры, немного попустило. Но лишь после того, как муж показался из машины, неподъёмный груз одномоментно и окончательно свалился с плеч. Облегчение накрыло спасительной волной. И только после я осознала, насколько оказывается было трудно дышать, ибо сейчас лёгочные альвеолы работали в полную силу, насыщаясь кислородом. А я поняла, что значит испытать невообразимое умиротворение вместе с радостным предвкушением долгожданной встречи. «Глупая, почему ты до сих пор пялишься в окно, а не бежишь встречать любимого мужа?» – неожиданно очнулась совесть.

Я заторопилась поскорее вниз, чтобы привычно обнять Геру после возвращения домой. К моему приходу мужчина успел пройти в каминную комнату и наливал себе алкоголь из графина. Он открыл встроенный мини-холодильник в шкафу возле бара. Кубики льда звякнули в стакане. А я медленно и отчего-то неуверенно приближалась к нему со спины. Тревожные иголки хаотично впивались под кожу. Странное чувство, неизвестное. Я поёжилась, хотя в камине до сих пор багровели угли.

Но отбросив ложные, трусливые сомнения прижалась к широкой спине, вдавливая щёку и грудь как можно сильнее в крепкий торс. Обвила руками за талию, сжимая изо всех сил. Мне так не хватало его мощи сегодня, монументальности. Только властный, бескомпромиссный и вместе с тем удивительно чуткий и заботливый поток энергии от мужа способен оживить меня. Превратить из замёрзшей ледышки обратно в живую женщину из плоти и крови. Георгий Подольский всегда мне виделся этаким оплотом, несокрушимой скалой посреди неукротимого морского шторма. Это ни с чем несравнимое, особенное удовольствие осознавать, насколько силён мужчина рядом с тобой, что казалось будто он всемогущ и непобедим. И тогда можно с лёгкостью позволить себе не просто спрятаться за надёжной незыблемостью, но прежде всего раскрыться тем самым нежным и хрупким цветком, вступившим в прекрасную пору цветения. Без страха, а даже с неким предвкушением оголить свои тайные мысли, мечты, желания, чтобы позволить ему прикоснуться к самому сокровенному, потаённому и оттого уязвимому. Но видя в ответ лишь бережность и чувствуя искреннюю благодарность с обещанием защитить от всего и ото всех, возможно испытать чувственный оргазм. Это будто квинтэссенция взаимного доверия и открытости в паре, благословлённой самой Любовью.

– Ты поздно, я волновалась. – Мне понадобилось несколько минут, чтобы подпитаться, зарядиться от него.

– Много дел, – низкий голос с хрипотцой сорвался в конце фразы. Гера прокашлялся, одновременно отцепляя мои руки. А после развернулся, чтобы придирчивым взглядом коротко обвести моё лицо, словно желал удостовериться, что я цела и со мной всё в порядке.

– Может возьмёшь небольшой отпуск? Хотя бы на несколько дней, – мой тонкий голосок прозвучал неестественно и жалко.

– Ну какой отпуск, Мира? Я же говорил, что появилось много работы, – Гера повысил голос и в раздражении отвернулся, прикладываясь изредка к стакану. В нерешительности отступила и почти упала в кресло у камина, в котором совсем недавно дремала, мучаясь ожиданием. Снова стало зябко и мои руки невольно обняли плечи, внутренняя, душевная дрожь резонировала с внешней, телесной.

– Что-то случилось? – попыталась абстрагироваться от неожиданной мужской резкости.

– Что может случиться? Не выдумывай. Накопилась работа, которую приходится кому-то выполнять, вот и всё.

– Ясно. Ужин разогреть или холодный будем?

– Я поел на работе. Пойду приму душ и лягу спать. – Гера одним махом допил крепкий, судя по янтарному цвету, алкоголь и стремительно вышел из комнаты. Мне оставалось только недоумённо махать ресницами вслед, разглядывая опустевший дверной проем, и прогонять очередные слёзы, при этом беззвучно открывая и закрывая рот.

Что это было? Вопрос, который так и не слетел с языка.

Живот снова подвело от голода, и я пошла на кухню. Есть в одиночестве, когда на душе тоска, а муж по не известной причине злой, как чёрт, – не самое приятное занятие. Но выбора у меня не было. Управилась минут за десять-пятнадцать, не чувствуя вкуса еды, хотя уверена, что тётя Маша постаралась на славу. Но ужинать в компании самой себя, после семи лет приёма пищи исключительно в обществе любимого супруга – это примерно тоже самое, что пить в одиночестве. Смахивает если не на предвестника алкоголизма, то на подступающую аутофобию1 точно.

Когда поднялась в спальню, в смежной ванной комнате из-под двери пробивалась тонкая полоска света и шумела вода. Я в нерешительности присела в изножье кровати не понимая, как себя вести. Через несколько минут Гера вышел, вытирая волосы и плечи полотенцем на ходу, постепенно спускаясь к животу. Я непроизвольно залюбовалась, потому как это зрелище вот уже почти восемь последних лет вызывало у меня непроизвольное слюнотечение. Его мышцы перекатывались под кожей, неяркое верхнее освещение бликовало на оставшихся редких каплях воды. Я проследила за тёмной курчавой полоской волос, спускающейся за резинку боксёров.

Хм…

Понадобилось время на осознание простого факта – мой муж надел трусы.

Нет, я не утверждала, что он не носит трусов. Наоборот, с этим у него всё в порядке. Но он никогда не ляжет спать если на нём осталось хоть что-то из одежды. Гера привык спать обнажённым, всегда. И меня с первого же дня совместного проживания настойчиво попросил не приносить в постель лишнее. И я, идя на поводу его прихоти, спала всегда обнажённой, за исключением женских дней. С моим мужем явно творилось неладное. Но вот как выяснить что именно?

В это время он потушил верхний свет, оставляя гореть лишь ночник с моей стороны, а после просто лёг спать. Ни объятий, ни поцелуев, ни пожеланий добрых снов, ни казалось бы закономерного после выписки из больницы «как твоё здоровье, жена?» – ни-че-го. Горестно вздохнув, я молча разделась и также молча легла на свою половину кровати, запуская в голове режим экспресс-анализа сложившейся ситуации. «Что происходит?» – поставила задачу на обработку. Интеллект завис в самом начале процесса, а я заснула, лелея робкую надежду, что возможно завтра что-то прояснится.

Но ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра ничего не изменилось.

– Как думаешь, пока ты валялась в больничке, борясь за собственную жизнь, Подольский мог завести любовницу? – Маринка бесцеремонно высказала вслух то, в чём я боялась признаться самой себе. Думать о подобном страшно до трясучки.

Мы с ней лежали на узких массажных столиках обмазанные чудодейственной грязью. Не знаю как насчёт косметического эффекта, но цены на глинистую слякоть воистину запредельные. Должно быть в неё вбухали алмазную крошку, и мы с Маринкой по окончании процедуры обязаны будем сиять не хуже Бетельгейзе или того же Сириуса.

– Почему притихла?

– Про алмазы и звёзды думаю.

– Правильно, пусть твой муженёк раскошелится на новые бриллиантовые серьги или даже колье. Баловать себя надо, Мира, хотя бы иногда.

– Это не баловство, а глупость. Не в бриллиантах счастье, Марин, к сожалению. Думаю, будь наоборот, людям жилось бы на порядок проще.

– Ага, просто у каждого счастье измеряется своим индивидуальным количеством тех самых бриллиантов. Ты, блаженная, удовлетворяешься одним, а по мне – чем больше, тем лучше. Тебе не кажется, что мы лежим обмазанные вонючей жижей слишком долго? Нам не пора посетить душ? Иначе, я боюсь, что превращусь от грязи не в красавицу, а в кикимору болотную.

Неугомонная подруга не успокоилась пока не подняла на уши персонал спа-салона, по её мнению, поступивших непозволительно легкомысленно предоставив нас самим себе. Я же, с буддистским спокойствием дожидаясь возвращения персонала, размышляла над тем, что местный женский коллектив попросту устал от трескотни многочисленных клиенток, наверняка озабоченных одними и теми же проблемами, которые без стеснения выплёскивали из себя, найдя в лице косметологов бесплатных слушателей. Тогда как последним скорей всего подобные разговоры своим однообразием и монотонностью успели набить оскомину на зубах. Ибо сколько веков не пройдёт, но дамы абсолютно любых возрастов в разговорах между собой изо дня в день склонны мусолить одну и ту же тему – отношения со своими мужчинами.

Мы хорошенько отмылись, затем нас ещё лучше помассировали, предварительно умастив маслами. И вот после массажа я задышала будто обновлённая, казалось, что каждая пора кожи дышала самостоятельно, помогая лёгким. Впервые после выписки из больницы мне искренне захотелось улыбнуться, не широко во все зубы, а едва приподнимая кончики губ, не размыкая половинки. Радости нет, но жизнь действительно продолжалась. И как знать, может за следующим поворотом судьбы мне выпадет более счастливый билет. «Ты уже выиграла в лотерею, выйдя замуж за любимого мужчину», – попеняла сама себя.

Не проси от жизни слишком многого, иначе рискуешь потерять даже то, что сейчас неосмотрительно обесцениваешь.

На выходе из косметического салона нас встретил нервный и дёрганный Владимир. Тревожность моментально передалась и мне, топорща мелкие волоски на коже, я беспокойно переглянулась с Маринкой, но она, конечно, ничем не могла помочь.

– Мирослава Андреевна, ну, что же вы не отвечаете на звонки? – обиженно прогундосил водитель, что никак не вязалось со взрослым самодостаточным мужчиной.

– Володя, а что такого катастрофического могло произойти за несколько часов? – подруга решила проявить инициативу.

– Георгий Родионович звонил много раз, потерял жену, – мужчина недовольно поджал губы, и мне прекрасно известно почему. Гера как никто умел действовать людям на нервы, особенно в такие моменты, когда по той или иной причине не получал желаемого. И своё мастерство за годы самостоятельного ведения бизнеса он отточил до филигранности. Горе же тому, чья причина окажется незначительной и не стоящей внимания, потому как «великий и ужасный» отвлёкся на неё, а посему виновник понесёт самое суровое наказание.

– Прости подружка, но мне лучше поторопиться, – со словами коротко обняла Марину на прощание.

Сидя на заднем сиденье автомобиля, я первым делом извлекла из недр сумки телефон и узнала, что накопилось тринадцать пропущенных звонков. Странно, я ведь вчера несколько раз предупредила мужа о намерении посетить спа-салон, он не возражал. Что могло произойти? Гадать бесполезно, а Владимир, наверняка знал меньше моего. Гера не из тех людей, кто станет делиться с работниками лишней информацией. Единственный выход – не затягивать с разрешением недопонимания. Муж ответил после второго гудка:

– Где ты? – голос резкий и отрывистый. Раньше он никогда таким не был.

– Возвращаюсь домой из спа. Я тебе вчера вечером говорила, что записалась с Мариной на процедуры.

– Ясно, – разделяющее нас расстояние не смогло скрыть раздражённого выдоха. Мои нервы, как по команде, натянулись сильнее, впитывая напряжение супруга, – будь готова к семи. У мэра приём и мне необходимо присутствовать.

Мои брови непроизвольно взметнулись ко лбу в удивлении. М-да, народ уже по четвергам не против развлечься, будто тому же мэру не нужно завтра утром на работу. Странные причуды посещали сильных мира сего.

– Форма одежды вечернее платье? – уточнила очевидное, но раз муж не в настроении, лучше не провоцировать его ещё сильнее.

– Да. И приведи себя в порядок, губы накрась поярче, что ли. А то выглядишь отвратительно.

Произнеся последнюю фразу, он бросил трубку, а я едва не задохнулась от возмущения, замешанного на обиде. В груди что-то сжалось, не давая сделать полноценный вдох. Мужа подменили – бессмысленно отрицать то, что лежало на поверхности, и прятать голову в песок. После моего возращения Гера сам не свой. Он никогда не позволял себе оскорблять меня за всё время нашего с ним знакомства. Впрочем, он никогда не опускался до оскорбления любой женщины, как бы вызывающе себя та не вела. По крайней мере при мне. Что же происходило с ним сейчас? Ни малейшего предположения, кроме одного. Но поверить в то, что беда, внезапно потрясшая нашу семью, по мнению мужа – исключительно моя вина, слишком жутко.

Подъехав к дому, я сразу поспешила подняться на второй этаж в гардеробную комнату. Предстояло выбрать подходящий случаю наряд, а с этим у меня регулярные затруднения. Вот Маринка, так та бы молнией пронеслась вдоль вешалок, безошибочно отыскивая самый беспроигрышный и сногсшибательный вариант. Я пересмотрела отсек с вечерними платьями, но они сливались перед глазами в одно размытое, бесформенное пятно. Подняла с пола сумку, которую совсем недавно отбросила небрежно, чтобы вытащить телефон.

– Мне нужна помощь.

– Снова платье не можешь выбрать?

– Угу, – грустно повесила голову, соглашаясь со словами подруги и с тем, что я полный профан по части украшения самой себя.

– На чёрные даже не смотри, ты сейчас не в лучшей форме. Мм, дай-ка сообразить. Ты у нас шоколадка: тёмно-каштановые волосы и тёмно-карие глаза. Выбери что-нибудь из синих вариантов. Только не тот синий, который «вырви глаз», а глубокий, тёмный, при этом почти, но всё же не чёрный.

– Поняла. Только я сейчас совсем не шоколадка. Разве что ты имеешь в виду горький шоколад.

– Да какая разница какой, главное, чтобы вкусный был.

Я бы поспорила насчёт вкусности горького шоколада, но сейчас был не самый подходящий момент, поэтому уточнила одну деталь:

– Гера просил яркие губы, – сообщила полуправду, отказываясь жаловаться на недавно полученную мужнину грубость.

– Много твой Подольский понимает. Глаза накрась ярче, синяки замажь в несколько слоёв, блёсток в уголки глаз, мерцающую пудру на всё лицо, и для губ вполне достаточно блеска.

– А я не замерцаю новогодней гирляндой не к месту? До нового года всё-таки далеко.

– Зато никто не обратит внимание на твой болезненный вид.

– Марин. Ответь, пожалуйста… только честно, – как бы ни было горько и печально, лучше узнать правду здесь и сейчас и успеть примириться с ней до встречи с Герой. – Всё настолько плохо?

– Пф, не говори ерунды. Просто ты всегда и без исключений красавица, вот все и привыкли, что ты всякий раз в отличной форме. Как будто человек не может элементарно не выспаться или устать на работе.

– И всем также прекрасно известно, что я не работаю, так что уставать мне по идее не отчего.

– Значит не выспалась, – голос у подруги окрасился недовольством и нетерпеливостью, – муж у тебя жеребец ещё тот, вали всё на него, – Маринка грубо расхохоталась. – Заодно окажешь мужику добрую услугу. После подобной характеристики их твоих уст, он тебя на руках будет носить от зари до зари.

– Спасибо за совет.

– Этого добра у меня навалом, обращайся.

Я благодарила за платье, пропустив мимо ушей дурацкую шутку про жеребца, но не уверена, что Маринка думала о том же.

Предложенный ею вариант отыскался быстро, я даже вытащила с задворок памяти, что достаточно давно не надевала его на светские рауты. Возможно, сойдёт за новое. Тёмно-тёмно-синее, как советовала подруга, плотным корсетом оно облегало верхнюю часть фигуры, выгодно приподнимая грудь, спадая свободными волнами от талии к низу, не стесняя движений. На улице похолодало, придётся подобрать что-то поверх платья. Но в таких случаях Гера любил, когда я надевала норковый палантин на атласной подкладке, подаренный им, уже не вспомню по какому случаю. Чёрный блестящий мех, … ох, Маринка же отсоветовала чёрный цвет. Задумавшись, прикусила нижнюю губу, но поиск подходящей замены страшил меня больше, чем будущие ядовитые «комплименты» о нездоровом цвете лица. У меня в семье сплошной кавардак, с мужем произошло что-то странное, на душе гнетущая тоска, так что в этот раз я не побоюсь укусов «светских гадюк», пусть брызжут ядом сколько пожелают. С макияжем и причёской я успешно справилась самостоятельно, не провозившись долго.

Мой муж – Георгий Подольский – руководил большой строительной компанией, в том числе выполняя государственные заказы. Поэтому на различных приёмах за несколько лет мы побывали – не пересчитать сколько раз. По началу я шарахалась от вспышек фотокамер, бросалась наутёк от журналистов с микрофоном в руке, если те оказывались в шаговой доступности от моей персоны. Но постепенно, в первую очередь благодаря поддержке мужа, я освоилась в великосветском террариуме. Лица посещающие подобные мероприятия не менялись из года в год. Мужчины одни и те же, супружницы одни и те же, а вот с любовницами заминка, конечно. Запоминать их не имело никакого смысла. Они менялись и мелькали со скоростью звука, не иначе, так что даже гениальной памяти не хватит запомнить хотя бы треть из них. Я в данном обществе подруг не заводила из принципа, общаясь лишь из вежливости и по необходимости. В основном, как многим из присутствующих дам, мне приходилось выполнять функцию украшения собственного супруга. Но надо отдать должное Георгий никогда не позволял себе или кому-то высказываться в мой адрес неуважительно. В памяти невольно всплыло недавнее, брошенное им походя, как бы между прочим и от того сильнее впивающееся отравленными шипами в душу: «Выглядишь отвратительно». Горечь застряла в горле; я сглотнула вязкую желчь, но с лица долго не сходила перекошенная гримаса. «Возьми себя в руки, Мира. Удерживать на лице приклеенную улыбку несколько часов для тебя не впервой и, по большому счёту, пустяки». Лишь бы за грудиной перестало тянуть и ныть… Но ради этого предстояло запастись недюжинным терпением. Жестокие события так просто не забывались.

У любого горя, как и всего на земле, имеется свой срок годности, но, к сожалению, уходя, горе всегда оставляет после себя шрамы, а те, даже покрываясь со временем бесчувственной рубцовой тканью, меняют нас навсегда.

Живот требовательно заурчал, напоминая об отсутствии ужина. Глянув на часы, отметила время – начало седьмого. Я в нижнем белье, но накрашенная и причёсанная. Платье выбрано, так что вполне успевала перекусить хотя бы бутербродом. Накинув на плечи махровый халат и обув тапочки, спустилась вниз.

– Мирушка, ты проголодалась?

– Немного, тёть Маш, – обняла добрую женщину со спины, пока она нарезала салат, – но мне достаточно бутерброда. Гера скоро подъедет, поэтому нет времени на застолье.

Она оглядела меня сверху донизу и хитро улыбнулась: – Куда-то собрались? Ты, я погляжу, прихорошилась.

Я невольно скривилась: – Очередной приём у мэра и почему-то в четверг. Что за блажь?

– Ну, так вы приедете, поздороваетесь с хозяином вечера, покрутитесь среди гостей и уйдёте. Разве ж это тяжёлая работа? Зато у Герушки появятся новые заказы, – тётя терпеливо разъясняла прописные истины.

– Ты, как всегда, права.

– Садись за стол, я быстренько соберу тебе поесть. Как раз жаркое успело подойти.

– Не надо, ты что! Не хочу опоздать, – на ходу выпалила подходящую отговорку. Не откровенничать же перед родной тётушкой, что я опасалась взбучки от собственного мужа, её племянника на минуточку. Однако несмотря на мои протесты, через минуту передо мной стояла полная тарелка, а непроизвольно выделяемая слюна моментально заполнила рот.

– Выглядит и пахнет божественно, – потянула носом аромат, склонив голову над тарелкой, – я говорила, что люблю тебя?

– Вы мне все это говорите, когда получаете вкусненькое.

– Зря ты не согласилась открыть ресторан. Это сущий грех – прятать подобный талант.

Мария Мстиславовна рассмеялась: – Ешь, фантазёрка. Зачем мне ресторан, когда у меня здесь от клиентов отбоя нет. Одни оглоеды твоего мужа чего стоят.

Хохотнула, в ответ: – Истинная правда. Я удивляюсь сколько ты готовишь за день, чтобы прокормить нашу ораву, – конечно называть двух охранников оравой преувеличение, но исправляться я не спешила, поскольку мой забитый до отказа рот быстро жевал райскую еду, а я жмурилась от гастрономического удовольствия.

– Ты до сих пор не готова? – грозный окрик раздался прямо у меня за спиной. От неожиданности я поперхнулась и зашлась натужным кашлем. Открыла рот и сплюнула не дожёванную массу обратно в тарелку, ибо от кашля брызнули слезы, а портить макияж нельзя категорически. Поэтому я хрипела как дикий зверь раненый неумелым и криворуким охотником и быстро смаргивала ресницами набегавшую влагу. Наконец, кто-то похлопал меня по спине, и я смогла прокашляться гораздо быстрее.

– Выпей воды, полегчает, – на помощь пришла вездесущая тётя Маша.

– Спасибо, – саднящее горло выдавило хрип.

–Так почему ты до сих пор не готова, Мира?

– Дай девочке отдышаться и поесть. Она совсем прозрачной стала, ещё в обморок хлопнется на вашем приёме.

– Не хлопнется, я не дам.

Если раньше подобная фраза растрогала бы меня, то сейчас почему-то кожа покрылась холодной испариной. Допив воду, я встала из-за стола.

– Извини, тёть Маш, я пойду. Доем, когда вернёмся, – салфетку, покатившуюся с колен, подхватила в последнюю минуту для чего пришлось наклониться, а когда выпрямилась в полный рост, голова закружилась от резкого движения. Должно быть я покачнулась, но твёрдый хват на руке чуть выше локтя удержал на месте.

– Теперь ты видишь, что Мире надо поесть.

– Ничего твоей Мире не сделается, мы уже опаздываем. Зато чем раньше уедем, тем быстрее вернёмся домой.

– Эгоист, – недовольно пробурчала женщина вслед.

Гера не отпускал мою руку пока не дотащил до гардеробной. Скорей всего проступят синяки, я цеплялась пальцами второй за его кисть, но попытка ослабить захват оказалась безрезультатной. Меня грубо впихнули в комнату.

– Где платье?

– В спальне, я почти готова, мне нужно десять минут, не больше.

– Так чего встала, бегом переодеваться, – грозно рявкнул муж, и я трусливо шмыгнула в соседнюю спальню.

Переодеваться пришлось быстро, не отвлекаясь ни на что и заведомо отключая в голове все нехорошие мысли. Ответов в любом случае не было, а пустыми домыслами и предположениями многого не добьёшься. Управилась я даже быстрее чем ожидала и вышла из комнаты, не забыв прихватить клатч с минимальным набором косметики. Но Гера всё равно собрался раньше меня и сейчас подпирал спиной стену в коридоре. Он сменил рубашку и костюм. Чёрный цвет, в отличие от меня, его совершенно не портил. Синие глаза казались темнее чем обычно, будто в них застыла гроза… Или угроза… Мой любимый супруг соблазнительно горяч и обжигающе волнителен, но сейчас я нуждалась в тепле совсем иного толка. Не отдавая отчёта собственным поступкам, привычно потянулась к нему, вжимаясь всем телом:

– Я соскучилась.

– Мира, мы опаздываем, – твёрдые пальцы накрыли плечи, но сквозь меховую накидку не причиняли боль.

Я отклонила голову назад, заглянула в потемневшие глаза, провела языком по губам, увлажняя, и потянулась за поцелуем… Но удивительней всего то, что поцелуя я так и не дождалась. Гера решительно отстранил меня, чтобы сделать шаг в сторону лестницы, но внезапно задержался глазами на мне, окидывая мрачнеющим взглядом. Его пристальный взор блуждал по моему лицу, подолгу задерживаясь на глазах, словно считывал каждую возникавшую в моём сознании заполошную мысль, что испуганными тенями метались за радужкой. Но вскоре он тряхнул головой, сгоняя пелену, перехватил мою кисть, сжав до хруста, и потянул за собой к выходу.

Глава 3

Какую власть имеет человек,

Который даже нежности не просит!

Я не могу поднять усталых век,

Когда моё он имя произносит.

А. Ахматова, 1913

– Инструкции будут? – выходя из машины и принимая предложенную мужем руку, спросила привычное перед каждым аналогичным приёмом.

– Всё как обычно. Краско́ должен познакомить меня с неким московским гостем, занимающим высокий чин, затем несколько бизнесменов и через час вернёмся домой. Ты, как и прежде, общаешься с жёнами, если таковые будут.

– А если нет, то подпираю стенку, – закончила вместо него сама.

– Мира, не начинай, – тихий, но недовольный рык на ухо, заставил волоски на руках встопорщиться. Я едва вышла из машины, приклеила на лицо заученную улыбку, поэтому сейчас сквозь зубы выдавила всего лишь:

– Даже не собиралась.

А в следующее мгновение мы оказались в просторном ярком помещении ресторанного комплекса. Столы предусмотрительно расставлены для фуршета. Ряженые джентльмены прогуливались вдоль длинной залы, ведя под руки своих разряженных леди. Кто-то разбивался на группы, зачастую по половому признаку. Оно и понятно, мужчины обсуждали деловые вопросы, вели предварительные переговоры, в то время как их спутницы хвастали размером карат и бюстов. Мне хвастать особо нечем, грудь есть, но обычная, среднестатистическая, а из бриллиантов – в ушах лишь небольшие гвоздики, подаренные мужем до свадьбы. Раньше я ходила сквозь реку, кишащую пираньями, с гордо поднятой головой, потому как хваталась единственным, что имело для меня самую высокую цену – своим браком, своей семьёй, своим мужем. Именно знакомство с Герой – самый бесценный подарок, посланный провидением, которым я дорожила больше всего на свете и от которого никогда не смогла бы отказаться. Столько любви, уважения, взаимопонимания, преданности, как у нас, я не видела ни в одной знакомой мне паре. Поэтому до сего дня я искренне и от чистого сердца гордилась супругом. Единственное, что оказалось недоступно нашей семье – рождение детей. Почему-то в этом вопросе нам катастрофически не везло. Но думать о грустном решительно возбранялось, если мы под прицелом не меньше сотни глаз.

– Выпьешь что-нибудь? – Гера вежливо поинтересовался, стоило нам покинуть Краско́ Виталия Валерьевича, который, собственно, и трудился мэром нашего города. Его обожаемая супруга Инесса Вениаминовна уплыла в противоположном от нас направлении. Причём я в прямом смысле имела ввиду уплыла – аки перегруженный зерном балкер, потому как весила едва ли меньше.

– Я до сих пор принимаю лекарства, поэтому нет. – Как правило муж внимательно подмечал все нюансы, особенно те, что напрямую касались моего здоровья, но не в этот раз.

– Хорошо. Я принесу тебе воды.

Гера направился к столу с напитками, а я заскользила взглядом по богато украшенному залу. Смысл сегодняшнего вечера остался для меня за гранью понимания: то ли Виталий Валерьевич планировал нечто грандиозное в нашем городе, то ли просто решил встретить московского залётного гостя со всем возможным пафосом. Хотя на мой субъективный взгляд подобное поведение скорее опрометчиво и недальновидно, чем перспективно в плане будущего возможного карьерного роста. Разве не покажется странным, что обычный государственный служащий, не жалеющий сил и здоровья вкалывая на благо родного города за ежемесячную зарплату, вдруг организовал приём подобно сегодняшнему. А уж сколько карат носила на себе его дражайшая супруга Инесса Вениаминовна… Честно говоря даже не рискну предположить длину ожерелья, украшавшего её шею, ибо я скорей всего успешно смогу им подпоясаться. Однако уверена, что любой ювелир будет счастлив видеть обоих супругов Краско в числе своих постоянных клиентов. И мне отчего-то весьма любопытно: он ей дарит украшения, как и большинство мужчин, после походов «налево»?

– Добрый вечер, Мирослава Андреевна. – Мои наблюдения и размышления, к моему же глубочайшему сожалению, прервали, и я по голосу заранее определила кого увижу, стоит мне обернуться.

– Здравствуйте, Пётр Аркадьевич. Как поживаете?

– Вашими молитвами, Мирочка Андреевна, вашими молитвами, – низкий чуть хрипловатый голос с искушающими вибрациями неожиданно взбудоражил.

– Должна заметить, я совершенно точно не могу быть причастна к озвученному вами действу, Пётр Аркадьевич.

– А что так? Вы, Мирочка Андреевна, слишком юны и не в обиду вам будет сказано, наивны, чтобы переходить на тёмную сторону цинизма. Сделайте одолжение, не разочаровывайте старика.

Я в ответ раскатисто, должно быть излишне громко рассмеялась. Мимо проходящие и близко стоящие к нам чопорные участники сегодняшнего «театрального действа» неодобрительно покосились в мою сторону. Но мне за последнее время впервые было действительно смешно. И я даже не подумала убавить громкость собственного смеха. Признаться, я ощутила внутри себя внезапно вспыхнувшую крошечную, но хитрую и озорную искорку, подначивавшую почему-то на шалости.

Должна предупредить, что Пётр Аркадьевич Загоро́днев – мужчина весьма привлекательный. Старше моего мужа. Гере – тридцать четыре, а возраст Петра Аркадьевича, я бы предположила, приближался или едва перепрыгнул отметку сорок. Посеребрённые виски, сетка морщин вокруг глаз, углублённые носогубные складки, делавшие его аристократические тонкие черты лица более хищными. Но сколько в этом мужчине присутствовало скрытой харизмы, невозможно передать словами. Чёрный смокинг, сшитый явно на заказ, сидел на его худощавой фигуре безукоризненно, подчёркивая разворот плеч и отсутствие «скопления нервов» в районе живота, в дополнение к элегантному образу белоснежная сорочка с чёрной бабочкой, русые волосы тщательно уложены в причёску. Гере безусловно повезло, что я замужем и не страдала влюбчивостью.

– Пётр Аркадьевич, некрасиво с вашей стороны. Вы ставите меня в неловкое положение.

– Чем же, Мирочка? – его брови взметнулись вверх, выражая искреннее недоумение. Но серые глаза, не отражали как мои жалкий отблеск окружающей нас иллюминации, нет, они пылали внутренним огнищем. Как много в импозантном мужчине скрывалось внутренних секретов? Я всякий раз задавалась этим любопытным вопросом, когда мы встречались, вот, как сейчас, на мероприятиях различной степени пафосности.

– Ох, Пётр Аркадьевич, – погрозила пальцем мужчине, что было крайне невежливым с моей стороны, столь грубо нарушать правила этикета. Но после моего гогота (больше напоминавшего звуки из стойла, чем человеческий смех) поздно заказывать панихиду по едва почившему этикету. – Георгий Родионович по возвращении окажется весьма недоволен.

– Полно вам, Мирочка. Что же вы вспомнили о средневековых временах? Вы молодая, умная и самостоятельная женщина. Вам ли оглядываться на мужа? Словно он ваш хозяин, а не соратник.

– А кто говорит о хозяине? Вопрос в элементарном уважении.

– Так мы с вами ничем неуважительным не занимаемся, разве нет?

Я не возьмусь утверждать, но у меня складывалось чёткое убеждение, что все разговоры с Петром Аркадьевичем неизменно загоняли меня в тупик. Я умудрялась с систематическим постоянством терять нить разговора. Как, например, сейчас, о чём мы вообще говорили? Погоду заранее исключила, как возможного претендента из списка потенциальных бесед. Мужчина поглядывал на меня с веселящейся хитростью, но я не чувствовала в нём подвоха. Не исключено, что он гениальный актёр, но в его отношении ко мне никогда не чувствовалось жажды обладания или же азарта охотника. Вот хитрости в нём – просто океан, а он там акула. Но при всём при этом, если бы меня спросили доверяла ли я Петру Аркадьевичу или нет, то чаша весов пусть на несколько граммов, но перевесила бы в сторону доверия. В нём по крайней мере полностью отсутствовали злоба и зависть, и он не брызгал ядом в мою сторону при встречах.

– Приветствую, Пётр. – Гера появился из ниоткуда, и почти ткнул в меня увесистым бокалом на ножке с водой. Кто-то явно не в духе, потому как скрыть недовольные нотки в голосе мужу не удалось.

– Добрый вечер, Георгий. Как жизнь молодая?

– Полагаю также, как немолодая. Сплошные дела и заботы.

– Ну, не скажи. Возможно, ты удивишься, а впрочем, может и нет, но после сорока человек, как правило, познаёт совсем другие стороны бытия, и мерить начинает совсем иными категориями.

– Я вот думаю, когда ты, Петя, успел получить докторскую степень по философии.

– А-ха-ха. Как прекрасна молодость, но вместе с тем исключительно опасна собственной недальновидностью. Зачем мне степень в философских науках, когда я прошёл самую главную школу. Ты, несомненно, догадываешься какую, но я озвучу для Мирочки. Так вот, юная леди, запомните, жизнь – наша самая главная и важная наука. Только жизнь способна щедро награждать нас или наказывать – тут срабатывает вечный принцип кнута и пряника – всеми необходимыми знаниями и опытом. А уж как полученными навыками распорядится человек – каждый для себя решает самостоятельно.

– Полно вам, Пётр Аркадьевич, прикидываться стариком. Вы весьма привлекательный мужчина, и я абсолютно уверена, что у вас нет недостатка в поклонницах.

Загороднев расплылся в улыбке и глаза его сверкнули довольством, и я очень надеялась, что не в ответ на моё высказанное мнение о его внешности, но хитрость из взгляда никуда не делась:

– Так поклонницы, Мирочка, отнюдь не из-за внешней привлекательности, а по причине наличия солидного банковского счёта и выписанных мною щедрых чеков.

Я, до этого момента с интересом смотревшая в серые лукавые глаза, после последней произнесённой фразы почувствовала непонятную неловкость. Мы вроде не друзья, чтобы поднимать в разговорах откровенные темы. Я даже ощутила, как предательский румянец опалил щёки и шею. Вовремя вспомнила, что в руках бокал с водой, и спряталась за ним, отпивая мелкими глотками и остужая неловкий подростковый порыв.

– Пётр, прекращай смущать мою жену, – как и раньше, Гера всегда на моей стороне. Душу изнутри омыла волна тепла. Чтобы ни происходило с мужем последние дни, я уверена – наши взаимные чувства слишком глубоки, что им по силам преодолеть все возникшие разногласия и недоразумения.

– Я вынужден попросить у вас прощения, Мирослава Андреевна, – мужчина перешёл на официальное обращение, и голос его растерял дружеское участие, превратившись лишь в делового партнёра. – Я и вправду позволил себе лишнее. Я вижу, что наш московский гость освободился. Пойду пообщаюсь, пока его не перехватили до меня. Всего доброго и приятного вечера, – Пётр Аркадьевич воспользовался весьма удобной отговоркой. Поцеловав мне на прощание тыльную сторону кисти и коротко кивнув Гере, он действительно направился в озвученном направлении. И мы с мужем на пару наблюдали за тем, как двое мужчин завязали непринуждённую беседу.

– Почему на каждом приёме стоит мне отойти, Загороднев тут же начинает крутиться возле тебя?

Прозвучавший от Геры вопрос оглушил своей нелепостью.

– А мне-то откуда знать? Он всего лишь поздоровался, мы перекинулись общими фразами и подошёл ты.

– А ты, как всегда, в своём амплуа: ничего не вижу, не слышу, не знаю.

Я почти слышала, как раздражение булькало внутри него, угрожая незапланированным выходом из берегов. За время нашей совместной жизни для меня стало привычным гасить Герины темпераментные взрывы. Но сейчас я сама, как никогда, нуждалась в поддержке, и абсолютно уверена в том факте, что женщины переживали несчастье, случившееся со мной, гораздо глубже нежели их мужья.

– Давай не здесь. Потерпи, пожалуйста, до дома.

Мою согнутую в локте руку, на которой болтался перекинутый меховой палантин, а на тыльной стороне ладони до сих пор пламенел след недавнего поцелуя Петра Аркадьевича, стиснули жёсткие пальцы. Больно. Я дёрнулась, но другая рука держала напиток в бокале. Ко всему если сильно извиваться то, во-первых, опозорюсь сама, во-вторых, опозорю мужа и в окончании оболью кого-нибудь недопитой водой.

– Больно, – зашипела рассержено.

– Прикуси язык, Мира. С Петром ты не дерзила, напротив лебезила перед ним. А родному мужу нормально ответить не можешь.

Тиски разжались, хотелось прикоснуться к болезненно пульсирующему участку кожного покрова, но обе руки по-прежнему были заняты.

– Возьми бокал. Я опасаюсь облить кого-нибудь.

Гера недовольно скривился, но выполнил мою просьбу. А я тут же растёрла горящую кожу, чтобы моментально ощутить успокоение.

– Я тебе ничего не сделал, – мужское недовольство проступило сильнее.

– Так я и не говорю, что сделал. Только ты забываешь, что после больницы прошло не так много времени. Я не успела восстановиться и похудела к тому же. Поэтому всё ощущается интенсивнее.

– Ещё максимум полчаса, надо пообщаться кое с кем и после поедем домой.

Я облегчённо выдохнула. Отличная новость. Полчаса – это то, что я способна выдержать, не напрягаясь. Оставшееся время муж переходил от одного приглашённого гостя к другому, я же вынуждена была либо стоять в стороне, если беседовали исключительно мужчины, либо перебрасывалась ничего незначащими фразами при наличии прекрасных и не очень дам.

Поездка домой прошла под аккомпанемент гробового молчания. Я мечтала об ужине, потому как собственный желудок достиг апогея возмущения и высказывал претензии не рычанием, а полосующей болью. О чём думал недовольный супруг – не имела ни малейшего предположения. После моего возращения из больницы я перестала его понимать. Как будто вместе со мной под одной крышей жил абсолютно незнакомый мне человек.

– Ты будешь ужинать? – я поначалу едва ли не бегом бросилась в сторону кухни, но вовремя спохватилась, что не одна и резко затормозив босыми ногами – туфли на шпильке валялись где-то возле входа – обернулась, чтобы задать насущный вопрос.

Оставив меня без ответа, Гера вдруг подался ко мне, нависая сверху мощной фигурой и продолжая наступать, заставлял меня отступать назад, мелко перебирая ногами. Почему у людей нет глаз на затылке? Я впечаталась спиной в комод у стены. Было не больно, скорее я немного растерялась и опешила из-за странного поведения мужа. Я часто моргала, глядя в его почерневшие глаза и никак не могла ухватить суть. Что от меня требовалось? В чём я снова успела провиниться? Гера, схватив за плечи, мотнул меня в сторону, чтобы тут же вдавить в стену. А вот это уже больно. Затылок тоже пострадал, и я поморщилась. Мужские пальцы тем временем впились в челюсть, управляя моей головой словно кукольной, поворачивая в нужную ему сторону.

– Так, о чём ты столь мило беседовала с Загородневым пока меня не было рядом?

– Эм, ни о чём… – Гера странным и непредсказуемым поведением напрягал всё больше. Я ни разу не видела его в подобном состоянии. И на что он окажется способен мне теперь не известно. – Я же говорила, – встряхнула собственное серое вещество, чтобы после испытанного замешательства интеллект вновь стабильно заработал, – о каких-то бессмысленных пустяках. Я даже произнесённые слова сейчас не вспомню, настолько они были малозначимыми.

– Или же ты очень старалась понравиться, улыбалась во весь рот, что не запомнила разговора. А под конец все присутствующие на приёме люди слышали, как ты хохотала над его шутками.

Ах вот из-за чего весь сыр-бор… Я опасалась косых посторонних взглядов, а надо было вести себя аккуратнее, чтобы не спровоцировать собственного мужа. И пришлось вновь включать режим «жены»:

– Гера, неужели ты ревнуешь? – озвучила вслух предположение, казавшееся совершенно невероятным. Не мог же он в одночасье забыть обо всём, что было и есть у нас двоих.

– Мира, я не ревную, – грозное рявканье в лицо, и горячее дыхание опалило щёки, – я не желаю выглядеть идиотом, когда моя жена заигрывает на глазах у толпы людей, бо́льшая половина которых мои деловые партнёры, с посторонним мужиком.

– Я не заигрывала! И вся твоя толпа прекрасно это видела. Он просто посетовал на собственную старость, вот я и рассмеялась.

– И ты говоришь, что не заигрывала? – яростное шипение в ухо. Одна рука продолжала больно впиваться в челюсть, вторая поползла по бедру, собирая ткань платья в гармошку, чтобы найти доступ к коже. Когда его ладонь оказалась на бедре я вздрогнула от диссонанса. Моя кожа прохладная, его – полыхала. Я не чувствовала возбуждения, но от тактильного и эмоционального контрастного всплеска задышала чаще. Острые зубы прикусили мочку.

– Больно, – голос сорвался, выдавая писк.

– А ты не ври.

– Так я и не вру. Зачем мне Пётр, если я люблю тебя.

Вопреки ожиданию рука, ласкающая бедро, сжалась сильнее. На коже к завтрашнему утру точно проявятся мужнины отпечатки пальцев.

– Когда жёны любят, Мира, то не хохочут с посторонними мужчинами, поощряя тех к неформальному общению.

– Гер, ну в самом деле, – говорить трудно, удерживаемая им челюсть побаливала, но я упрямо вознамерилась достучаться до него, – он же первый подошёл ко мне, я его не искала и не стремилась к общению. Мне абсолютно всё равно до тех людей, кто разговаривает со мной на мероприятиях, которые посещаю, между прочим, потакая твоей прихоти. Я просто ждала, когда ты освободишься. Вот и всё.

– А я разве сказал что-то об этом? – пальцы на челюсти наконец разжались, и поползли вниз, ныряя в декольте и обхватывая полушарие груди. Знакомые мурашки тут же побежали по коже, пробуждая все тактильные рецепторы. – Я всего лишь отчитываю тебя за то, что во время беседы с посторонним мужчиной, ты вела себя развязно.

В этот момент его пальцы сжали сосок, причиняя сладкую боль. Ответный спазм внизу живота не заставил себя долго ждать. Поэтому мой мозг и не смог быстро обработать информацию, полученную последней. Болезненный укус чувствительного места под ухом быстро стряхнул липкое марево:

– Я и развязно? Гера, как ты можешь говорить такое?! Особенно после случившегося.

Его ладонь с груди взметнулась вверх и сомкнулась вокруг шеи.

– Не играй со мной, Мира, – когда-то синие словно морская глубина, а сейчас затопленные тьмой глаза прожигали душу насквозь, – советую поверить мне на слово и не проверять на личном опыте. Для тебя игры ничем хорошим не закончатся.

Пальцы сжимались сильнее, ограничивая поступление воздуха, но не лишая полностью кислорода. Мои вдохи стали поверхностными, рваными. Но я не верила, что мужчина, который демонстрировал мне прежде ничего кроме любви, способен на жестокость. Меня пугали перемены в нём, но я не боялась физических угроз. Как бы странно он себя не вёл, в каких бы глупостях не обвинял, я твёрдо знала, что Гера не способен причинить вред женщине.

– Как скажешь, – покорно согласилась с целью успокоить всколыхнувшуюся нежданную ревность.

Он провёл носом по щеке, шумно вдыхая аромат, плотно вжимаясь своим телом в меня. Ладонь с ноги вдруг сместилась к развилке между бёдер и пальцы принялись потирать лоно через ткань белья.

– Гера, что ты делаешь? – голова слегка кружилась, но я не забыла про наказ врача поберечь женское здоровье.

– А на что похоже, – хриплый голос резанул по взвинченным нервам, действуя сильнее любого афродизиака.

– Мне пока рано.

– А мне было нужно ещё вчера.

И я понимала его нетерпение, молодой крепкий мужчина нуждался в женской ласке. Но кто позаботится обо мне, если муж почему-то отказывался вспомнить о взятой на себя ответственности.

– Извини, но я не могу.

– Тогда ты можешь помочь мне другим способом.

Господствующий голос требовал покориться, древняя женская суть вынуждала принять и признать власть над собой доминирующего мужчины, источающего секс каждой порой разгорячённой кожи. Моё нутро трепетало от острейшей нужды подчиниться, чтобы в ответ он наградил удовольствием, сопоставимым с зависимостью от сладкого яда. Тело слишком хорошо знало сколько наслаждения мог доставить супруг, который даже выглядел словно первородный грех. Я вцепилась в его бугрящие бицепсы под рубашкой и отчаянно жалела, что не могла себе позволить поддаться сладкому соблазнительному искушению. Низ живота тянуло от ноющей пустоты. Мне жизненно необходимо её заполнить. Пустота в душе резонировала, намекая что тоже жаждала внимания, но совершенно иного рода. Последняя мысль вновь безжалостно напомнила о том, что моему телу требовался отдых. Липкая порочная пелена постепенно отступала, чтобы оставить после себя противную слабость и подрагивающие конечности. Но в этот раз ноги подгибались уже не от волшебного возбуждения, а скорее из-за пресловутого отсутствия энергетического топлива. Как ни печально признавать, но не позаботившись вовремя о пропитании, сейчас я расплачивалась слабостью, головокружением и резко подступившей к горлу тошнотой. Муж, не замечая возникших во мне изменений, продолжал жадно шарить по телу руками, покусывая и влажно лаская шею. А мне творящееся вокруг показалось каким-то чужим, инородным, происходящим будто не со мной.

– Гера подожди. – Уперевшись в его плечи, попыталась оттолкнуть. Но мои вялые трепыхания не изменили ровным счётом ничего. Тогда пришлось повысить голос: – Гера!

Он уставился требовательным, недовольным взглядом, мысленно передавая, что лучше бы мне заткнуться.

– Гер, меня тошнит от голода. Давай в другой раз, пожалуйста.

Под его скулами моментально заиграли желваки, губы неприязненно поджались, а почерневшие глаза жгли мою душу без жалости и намёка на снисхождение. Он долго всматривался, выискивая что-то у меня во взгляде. Затем его ладони с моего тела переместились на стену по бокам от лица. А я, чего уж скрывать облегчённо выдохнула и опустила ресницы, временно скрываясь от сверлящего взора. Надеясь, что он услышал меня и не станет требовать того, что сейчас я дать не в состоянии.

– Мира, первый и последний раз тебе сходит подобное с рук. Я не потерплю, чтобы моя жена вертела задом перед мужиками, а после отказывала мне в близости. Я никогда не уподоблюсь тряпкам, которые позволяют жёнам вертеть хвостами и вытирать ноги о своих мужей. Моя женщина не будет шлюхой нигде и ни перед кем, кроме меня и моей постели.

– Гера! – я задохнулась возмущением в ответ на несправедливое обвинение.

– Мира! – он перебил, не интересуясь отговорками, – я всё сказал. Ты меня услышала. Как поведёшь себя – решать тебе. Но я напоминаю, что любые игры с твоей стороны приведут к печальным для тебя же последствиям. – После чего выдал совсем шокирующее: – И начни уже нормально есть. От тебя остались кожа да кости. Уже подержаться не за что.

Окатив напоследок мою фигуру презрительным взглядом, он ушёл наверх. А я ещё долго стояла, подпирая спиной стену, пытаясь понять откуда в любимом человеке появилось столько неприязни по отношению ко мне.

Глава 4

Заплаканная осень, как вдова

В одеждах чёрных, всё сердца туманит…

Перебирая мужнины слова,

Она рыдать не перестанет.

И будет так, пока тишайший снег

Не сжалится над скорбной и усталой…

Забвенье боли и забвенье нег —

За это жизнь отдать не мало.

А. Ахматова, 1921

Неожиданно для меня в семье воцарился холодный нейтралитет, чего раньше не случалось ни разу. Гера не лез ко мне с выполнением супружеского долга, а я старалась как можно реже мелькать у него перед глазами. Никогда бы не подумала, что моя супружеская жизнь способна превратиться в испытание. Сейчас смешно вспоминать, но выходя замуж по любви я была твёрдо уверена, что уж у меня-то с мужем непременно сбудется пресловутое «и жили они долго и счастливо». Но на деле первый серьёзный шторм, приключившийся в семейной жизни, грозил подтопить нашу лодку, оказавшуюся на поверку с дырявым днищем.

Вместе с тем я не готова вот так просто отвернуться от прежнего счастья. Кто-то, возможно, посчитает меня дурой, но я по сей день слишком сильно любила мужчину, с которым связала свою жизнь. Ведь все предыдущие совместно прожитые годы были преисполнены самых светлых чувств. Ссоры случались. Конечно, куда ж без них. Путём проб и ошибок, однако, нам удавалось находить компромисс. И не только я, но и Гера без особых затруднений шёл на уступки. Постепенно мы узнавали, что являлось более значимым друг для друга и я поступалась менее важным для себя в пользу мужа, а тот отвечал мне взаимностью. Мы договаривались, как партнёры на переговорах. И до чудовищного события, приведшего меня на больничную койку, наш план работал. Не без сбоев, но тем не менее мы могли с гордостью утверждать, что наша семейная жизнь удалась. Поэтому я до конца не оправившаяся от трагического горя, заставлявшего кровоточить собственное нутро, крошила зубную эмаль, но упёрто не шла на открытое противостояние. Заняла позицию выжидания. Ибо мне катастрофически не хватало информации.

Почему Гера так резко переменил отношение ко мне?

И пока я не получила ответа на главный вопрос, не было смысла гоняться за ветряными мельницами. «Хотя я в принципе могла бы…», – посмеялась про себя над собственной глупостью. Но сейчас у меня не хватило бы жизненных сил, чтобы сражаться на два фронта. Отложив свои внутренние переживания из-за личной беды, я сосредоточилась на мужчине, который слишком важен для меня. Был всегда и таковым останется пока я дышу.

– Привет, подруга. Извини за опоздание. – Маринка чмокнула в меня щёку, слегка приобнимая. Отстранившись, я поёжилась от резкого порыва холодного ветра, что от неё не укрылось: – Что же ты на улице стоишь? Зашла бы внутрь. Сегодня прохладно.

– Привет, Мариш. Ничего страшного. Я специально осталась снаружи. Такое чувство, что больничный запах въелся в меня напрочь. И сколько бы я не мылась, он продолжает раздражать обоняние. Поэтому предпочитаю мёрзнуть снаружи, чем греться в больнице.

– Хватит мёрзнуть, пошли скорее.

Марина поторопилась зайти в помещение, и она вряд ли бы верно оценила робость с моей стороны. После долгого лечения в данном учреждении я не торопилась возвращаться обратно. Даже если мне предстоял плановый осмотр, всё равно чувства не из приятных. Подруга выжидала в проходе, придерживая для меня дверь, и вопросительно поднимая бровь:

– Чего застряла? Сейчас заморозим всё приёмное и нам по башке надают. И правильно сделают.

Не успела оказаться внутри, как специфический запах тут же ударил мне в ноздри. Делая унылое настроение ещё более мрачным. Оставив верхнюю одежду в гардеробной, мы поднялись на третий этаж к моему лечащему врачу. Я постучала в дверь и боязливо заглянула в приоткрытую щёлочку:

– Иван Сергеевич, к вам можно?

– А, Мирослава Андреевна. Конечно, проходите, жду только вас.

Лучше бы он не говорил последнюю фразу. Я категорически не хотела, чтобы доктор ждал меня для чего бы то ни было. С трудом удержалась от гримасы неприятия. Обернулась к подруге, убедиться, что она по-прежнему рядом, и мы наконец вместе прошли в кабинет, чтобы расположиться: я на стуле напротив доктора, сидящего за рабочим столом, Маринка присела неподалёку, на смотровой кушетке. Я заметила, что она тоже непроизвольно сжалась в комок, вцепившись побелевшими пальцами в сумку, которую придерживала на коленях. И весь её напряженный внешний вид кричал, что она мечтала убраться отсюда как можно быстрее.

– Результаты анализов готовы? – Несколько дней назад я ранним утром приезжала, чтобы медсестра взяла у меня все возможные биологические жидкости для проверки хода лечения.

– Да, Мирослава Андреевна. Я их видел и весьма доволен результатом. Сейчас, минуточку. – Взрослый мужчина около пятидесяти лет сосредоточенно рылся в компьютере, водя мышкой по столу и стуча по клавиатуре, – нашёл. Сейчас мы с вами всё тщательно прочитаем и удостоверимся. Так-так… Да, всё отлично. Вы пока проходите за ширму, раздевайтесь. И, как обычно, забирайтесь на смотровое кресло. Кстати, а где Георгий Родионович? Он разве не подъедет?

Я замялась, испытывая неловкость: – Нет, сегодня я с подругой. Муж занят на работе.

Доктор важно покивал в ответ: – Тогда подруга продолжает сидеть на кушетке, а вам, пациентка, стоит поторопиться. После вас у меня есть люди по записи.

Осмотр не занял много времени. Тщательно ощупав всё, что требовалось, Иван Сергеевич великодушно разрешил одеваться. Натянув джинсы обратно на положенное им место, я вернулась к рабочему столу доктора.

– Ну, что скажете, Иван Сергеевич?

– А что говорить? Вы в полном порядке, оправились полностью. Но я и не сомневался. Организм молодой, сильный.

– Я смогу в будущем иметь детей? – ответа на вопрос исключительной для себя важности я ждала, замерев в испуге. Перестала дышать. Даже сердце похоже приостановило свой заполошный стук, тоже дожидаясь ответа наравне со мной.

– Что за глупости вы себе вообразили, Мирослава Андреевна? Вы же молодая, здравомыслящая женщина. Негоже верить в предрассудки и суеверия.

Доктор меня пристыдил, но смысл сказанного нещадно ускользал. Мне требовался простой, однозначный и максимально понятный ответ – «да или нет» вполне подходили, потому как это единственные слова, что мой скованный ужасом разум был в состоянии осмыслить.

– Иван Сергеевич, вы можете просто ответить?

Он неодобрительно из-под бровей зыркнул в мою сторону, но сжалился:

– Разумеется у вас будут дети, Мирослава Андреевна. Нет никаких предпосылок к обратному. Случившееся с вами, к сожалению, не такая уж редкость. Единственное, теперь необходимо обратиться в центр планирования, и там вас уже более полно и правильно проконсультируют. Но, как врач, я советую перед второй попыткой сделать существенный перерыв. В настоящее время после выкидыша, предположительно на двенадцатой неделе беременности, но принимая во внимание возникшие осложнения в процессе, я советую вам отложить зачатие как минимум на год. Хотя лично от себя добавлю, что чем больший перерыв вы сделаете, тем лучше для благоприятного течения и завершения следующей беременности. Некоторым женщинам порой требуется до пяти лет. Каждый организм сугубо индивидуален, Мирослава Андреевна, не забывайте об этом и не поддавайтесь панике, тогда всё сложится хорошо.

Я похолодела. Пять лет – это слишком долго. Мы с Герой женаты семь лет, последние два года из которых, не предохранялись. После многих месяцев тщетных попыток, я решилась на полное обследование, потому как свекровь, Елена Викторовна, поедом меня ела, в каждом разговоре попрекая, что у неё до сих пор нет внуков, а у Геры – наследников. Как будто мне личных переживаний не хватало. Но она сделала всё возможное и невозможное, чтобы я и Гера поняли и прониклись насколько важно для неё будущее потомство.

В общем я пошла по врачам, не только из-за собственных страхов о возможном бесплодии, но также под давлением неуправляемой свекрови. Чтобы избежать повода и не дать ей обвинить меня и врачей в предвзятости и взяточничестве, я посетила два крупных медицинских центра нашего города, чтобы в итоге услышать единогласное – вы абсолютно здоровы, пытайтесь дальше. Либо приходите на ЭКО, если естественные попытки ни к чему не приведут.

В последствии я кое-как уговорила Геру тоже сдать анализы, на всякий случай. Это послужило причиной, пожалуй, самой крупной семейной ссоры, но я твёрдо стояла на своём, раз за разом объясняя супругу, сколь много значило для меня материнство. Наше с ним противостояние заняло ещё несколько месяцев. В конце концов муж смирился, прошёл всё то, через что прошла я в своё время (правда в единичном формате, а не двойном, как я). И мы услышали точно такой же диагноз – вы совершенно здоровы, продолжайте попытки.

Поэтому узнав, что теперь в течение года, с перспективой на следующие пять лет мне предстоит выслушивать стенания родни Геры о моей бесплодности и неспособности выносить наследника их обожаемому сыночку, я отчаялась. Даже руки опустились, ненадолго, но всё же.

– Не огорчайтесь раньше времени, Мирослава Андреевна. У вас всё впереди. Вот увидите, у вас будут дети. Попомните мои слова. – Видимо мои мысли явственно проступили на лице, раз уж доктор снизошёл до сочувствующих речей и жалостливого взгляда, который скорее раздражал вместо того, чтобы успокоить. Но доктор меньше всего виновен в моих личных бедах, поэтому растянув губы в подобии улыбки, поблагодарила. Коротко, но искренне, потому что благодаря профессионализму именно этого человека я всё ещё здесь:

– Спасибо, Иван Сергеевич.

– Распечатку анализов я сейчас для вас сделаю, а также напишу своё заключение.

Когда мы с Маринкой вышли на улицу я жадно глотала прохладный воздух, будто долгое время провела без кислорода, отчего никак не могла надышаться.

– Эко, тебя повело, Мирка. Пойдём-ка посидим в кафе, кофейком побалуемся да тортиком.

– Надо Володю предупредить.

Пока я звонила Владимиру, Марина по карте в мобильном телефоне определила ближайшее кафе. И через пятнадцать минут мы уже наслаждались капучино и куском чизкейка – подруга, я – чаем с лимоном и лимонным же пирогом.

– Что между вами происходит? – первым делом обеспокоенно поинтересовалась Марина, даже не прикоснувшись к десерту.

– Ты о чём? – в отличие от неё я испытывала острую нужду в положительных эмоциях и, как ни странно, сладкий десерт – это единственно доступный вариант из всех возможных на текущий момент.

– Про тебя и Подольского, – ехидно ухмыльнулась она, неприкрыто намекая, чтобы я не увиливала.

– Марин, если бы я знала. После моего возвращения из больницы его будто подменили. Он стал злой, раздражительный. Каждый день – как битва полов. Я его просто не узнаю.

– А ты не пробовала спросить прямо, что, собственно, случилось?

– Ты меня за дуру держишь? – вспылила, – безусловно я пробовала и не один раз. Но он только бесится и ничего не говорит. Придумывает миллион отговорок, что я никудышняя жена и лучше бы мне обратить внимание на собственное поведение, чем упрекать его. Но откуда мне знать, на что обращать внимание, если я понятия не имею в чём он меня подозревает.

Выдав тираду на одном дыхании, я вновь вернула взгляд в тарелку. Настроение паршивое, десерт не помогал, как итог – с психом и звоном швырнула ложку обратно в тарелку.

– Ладно, не нервничай. Рано или поздно всё разрешится. Подольский с тебя столько лет пылинки сдувал, имеет же мужик право на усталость в конце концов. Может он хочет женского внимания от тебя. Как у вас с ним в постели, порядок?

– Марин, нет там никакого порядка, сплошной беспорядок, – сходу, даже не задумываясь о сказанном, я выплёскивала на неё наболевшее, – мне было нельзя, ко всему слабость постоянная из-за сильной кровопотери после выкидыша. Какая из меня соблазнительница, если голова кружилась и тошнило? Он как-то настоял на оральных ласках, но в итоге меня вывернуло, еле до унитаза добежала. Так что нет у нас никакого порядка.

– Ну, ты даёшь мать… Не знала, что всё настолько плохо.

– А ты? Не заездила своего шефа? – отвлекла её внимание от себя, иначе опасалась скатиться в позорную истерику.

– А то, – брюнетистая бестия подмигнула из-под густой чёлки голубым глазом, – его жена небось локти кусает, гадая почему благоверный перестал заглядывать в её постель.

– Ох, дошутишься, Маринка, – попыталась образумить подругу, чей темперамент порою покидал границы, – не забывай, что даже та женщина, которая простит и забудет, если представится подходящий случай – непременно вспомнит со всеми мельчайшими деталями и отомстит со всей женской изобретательностью. Что в переводе на простой человеческий язык означает – мало никому не покажется.

Она же беспечно отмахнулась:

– Тю, пущай мстит сколько угодно и кому угодно. На мне, сама знаешь, где сядешь, там и слезешь. Кстати, Серёжка предложил съездить с ним на Мальдивы. Я уже подбираю новый отпускной гардероб при живейшем участии его банковской карты. Хочешь, присоединяйся, в один из выходных я отправлюсь по магазинам.

– Не могу, – погрустневший голос выдавал, что обречённость накрыла меня с новой силой, – завтра приезжают Герины родители… Семейный обед…

– Сочувствую.

– Спасибо. Хорошо, что тётя Маша никуда не уехала, она хоть как-то умудряется сдерживать Елену Викторовну.

– Да, твоя свекровь та ещё стервь. Всю кровь выпьет и на костях станцует под звон шаманского бубна.

– Ма-рин…, – голосом укорила разбушевавшуюся подругу.

– Да ладно тебе, Мирка. Мы обе знаем, что это правда, но почему-то только я не боюсь произнести её вслух, – подруга не стеснялась меня подначивать.

– Возможно потому, что я как-никак живу с её сыном под одной крышей, – после собственных слов грустно усмехнулась. Но скорее про себя, чем для виду. Ей-то легко обсуждать чужих людей, а меня сдерживало слишком много условностей, да и воспитание не позволяло опускаться до уровня хабалки.

Телефонная трель раздалась из моей сумки.

– Привет, Гера. – Сегодня мы не виделись, потому что он уехал на работу до моего пробуждения.

– Где тебя носит?

– Я же предупредила Володю. После больницы, мы с Маринкой зашли в кафе выпить чаю с пирожными.

– Мира, – злобное рычание, – твой муж – я, а не Володя. Почему меня ты не предупреждаешь, что задержишься?

– Извини. Что-то случилось? Из-за чего внезапная срочность?

– В следующий раз будь любезна сообщать мне лично об изменениях в твоих планах.

После чего связь разъединилась, видимо он бросил трубку, а я продолжала недоуменно пялиться на телефон в руке.

– И что это было? – спросила у телефона, но ка бы он знал…

– Подольский лютует? Что на этот раз? – поинтересовалась Марина.

– Да. Теперь причина в том, что я предупредила Володю, а не его. В прошлый раз было наоборот, вроде: зачем ты мне названиваешь по всяким пустякам, когда у меня важное совещание. Звони своему водителю, если надо, он меня предупредит.

– М-да. Теперь я ещё больше радуюсь, что в своё время рассталась с подонком Самохиным и не успела выскочить за него замуж. Нескучная, как я погляжу, жизнь-то семейная.

– Ага, замуж выйти не напасть, лишь бы замужем не пропасть. Почему я раньше не задумывалась?

Вечером я с некой долей опаски ждала возвращения мужа домой. Он задерживался, и прождав полчаса сверх обычного времени его возвращения я всё же решилась позвонить. Мой звонок Гера сбросил, а через секунду пришло сообщение: «Ужинай без меня. Буду поздно». Действительно, для чего стремиться выскочить замуж, чтобы после вместо положенных новому замужнему статусу преференций выслушивать кучу безосновательных претензий и ужинать в одиночестве. Уснула я раньше, чем Гера вернулся.

Очнулась в кромешной темноте и от того, что меня сверху придавило большое тяжёлое тело, тогда как я лежала на животе. Кто-то натужно дышал в затылок, опираясь на локти по бокам от меня. Я часто заморгала, напрягая зрение, но увидеть ничего не смогла, зато окончательно проснувшись поняла, что на мне пыхтит Гера, а внутри меня ходит поршнем его длинный член.

«Эм, а что собственно говоря происходит?» – задалась про себя вопросом, который даже спросонья показался глуповатым. Потому как ответ был в общем-то очевиден. Но я впервые угодила в столь необычную ситуацию. Муж решил не заморачиваться по поводу моего согласия и ненужной прелюдии, а попросту решил сделать свои дела по-быстрому пока я спала?

– Мм, Гера? – позвала несмело.

– Конечно, я, глупышка. Или ты хотела кого-то другого, – похабный смешок в затылок.

– Что за глупости, – фыркнула недовольно, – просто что ты делаешь? – ляпнула очередную глупость, но разве я не имела права слегка растеряться?

– Я беру то, что по праву моё… Мм, малышка, в тебе так хорошо, – он протяжно застонал мне в шею и задвигался активнее.

Я растерялась окончательно, возбуждения не было и, судя по всему, не предвиделось. Геру по ходу всё устраивало, он видимо не собирался меня будить. Но неожиданно мои бёдра сами подались назад, тело помнило, как ему нравилось и не собиралось ждать, пока хозяйка определится с личным отношением к происходящему.

– Да-а, Мирочка, умница, так намного лучше, – явно довольный муж переплёл наши пальцы и увеличил амплитуду своих движений.

Меня наконец накрыло волной возбуждения, и я, поддавшись соблазну отринула ненужные размышления и сомнения. Раз всё складывалось удачно, то я тоже не против вкусить свою порцию блаженства.

– Как же мне этого не хватало, Мир-ра. – Беспорядочные поцелуи осыпали плечо, лопатку и часть шеи: – Малышка моя.

Его пальцы крепко поджимали мои, горячая грудь почти вдавилась в спину. Из меня начали вылетать короткие выдохи-стоны. Вес мужского тела со спины будоражил, разжигая желание, вознося его на новую высоту. Вдруг Гера напрягся, подался чуть вверх, вынуждая меня вслед за ним сильнее выпячивать попу, из-за чего проникновения стали глубже, томительней, заставляли подрагивать низ живота в истомном предвкушении. Но через несколько толчков муж зарычал и вскоре обмяк, окончательно вжимая меня в матрас. Дыхания не хватало, и я завозилась, прижатая тяжёлым весом. Он перекатился на спину, давая мне возможность сделать полноценный вдох, тогда я тоже перевернулась, укладываясь ему под бок и закидывая колено сверху, попутно лаская кончиками пальцев влажную от пота и разгорячённую кожу его груди. Я вслушивалась в его шумное дыхание и млела от мужской руки на своём плече.

– Гер, а продолжение будет?

– Я в душ. А ты спи, рано ещё, – он резко и неожиданно подскочил с кровати и скрылся в ванной комнате, не подарив напоследок даже утешительного поцелуя. М-да, не такого ответа я ожидала. Пошла за ним и застала тот момент, когда муж выбрасывал использованный презерватив. Тут меня осенило, может в этом всё дело! Мы кроме самых первых моментов интимной жизни почти никогда не использовали презервативы. Учитывая кипучий темперамент Геры, я вскоре начала принимать противозачаточные таблетки, и пила их вплоть до того момента, как два года назад мы решили, что настала пора заводить детей, поэтому ни о какой защите речи больше не шло. Теперь же мне противопоказано беременеть, но и таблетки я пить не торопилась. Кто бы знал, вдруг причина моей неспособности «залететь от взгляда», как, бывало, судя по рассказам в женской консультации других девушек-счастливец, крылась именно в гормональных контрацептивах. Гера заметил меня и, шагнув под душ, высказал вслух то, о чём я только что раздумывала сама:

– Презервативы отстой. Нужно что-то решить с контрацептивами.

– Согласна. Но таблетки ближайший год я не хочу принимать, чтобы потом опять не пришлось пытаться зачать два года.

– Спираль? Или что там у вас женщин бывает…

– Спираль как правило для рожавших. Может не в меня?

– Давай так. Но ты ведь понимаешь, что это не даст полной гарантии?

– Презервативы отстой, – напомнила ему то, с чего начался разговор. – А что насчёт продолжения? – Зашла за стеклянную перегородку душевой в надежде соблазнить на второй раунд: – Я не успела, но теперь очень хочется.

Пока водила ладонями по мощной спине, поднимаясь к плечам, Гера упрямо молчал. Вскоре мыльная пена окончательно смылась напором воды, он развернулся, и мои кисти рук оказались зажаты в тиски. Принудительно опустив мои руки вниз, он отстранил меня от себя, чтобы я сделала шаг назад. И как только это произошло невозмутимо вышел из душевой и принялся спокойно растираться полотенцем.

– Гера? – упрямо не оставляла попыток разобраться в перемене мужского поведения.

– Что, Мира? Я не готов к продолжению. Тем более завтра, хотя правильнее будет сказать сегодня – непростой день. Надеюсь, ты не забыла, что мои родители приедут на семейный обед?

Разве о подобном можно забыть? Одна свекровь стоит того, чтобы прикинуться больной, глухой, немой и далее по списку.

– Лично я ложусь спать. Тебе советую сделать тоже самое. – Он закончил вытираться и вышел из ванной, оставляя меня в одиночестве и растерянности.

«Ему-то легко говорить «ложись спать», он заснёт через минуту после того, как уронит голову на подушку, а мне усмирять растревоженные гормоны», – тихо и обиженно ворчала в отсутствии мужа. Но выбора не было, поэтому я встала под струи прохладного душа, предварительно скрутив волосы в пучок, чтобы не намочить.

Глава 5

«Только бы пережить сегодняшний день», – моя первая мысль, после того как проснулась утром. Свет ярких солнечных лучей пробивался сквозь неплотно сомкнутые шторы. День обещал быть чудесным, радуя отличной погодой. Если бы не визит родственников… Обернулась в сторону второй половины кровати, но Геры в комнате уже не было. Мне тоже следовало поторопиться, чтобы помочь Марии Мстиславовне с приготовлением обеда. Выйдя из ванной умытой и причёсанной, я споро заправила постель. Натянула вчерашние джинсы и футболку с длинным рукавом и поспешила вниз. По пути на кухню заглянула в кабинет и столовую, но мужа нигде не было.

– Доброе утро, Мирушка, – радостно поприветствовала меня розовощёкая тётя. Её тёмные с проседью волосы были убраны в низкий пучок, а боковые пряди прихвачены невидимками. Чистый фартук, как всегда, одет поверх домашнего платья. Тётя Маша – аккуратистка во всём, но особенно когда готовила еду.

– Доброе. Ты не знаешь случайно, где Гера?

– Так он уехал по делам. Но клятвенно заверил, что к обеду непременно вернётся. – Заметив во мне перемены, тётя Маша поспешила оправдаться, причём не за себя, – не расстраивайся Мирушка, мы с тобой вдвоём скоренько сварганим обед. Ты только позавтракай для начала. А там сама не заметишь, как твой Герушка вернётся. Уж приезд родителей он точно не пропустит.

– А вот я бы пропустила его с большим удовольствием, – ляпнула вслух. И осознав сказанное, всё же Родион Мстиславович родной брат тёти Маши, прикрыла ладонью рот, – прости тётушка, вечно я болтаю не впопад.

Но она, поглядывая с хитрецой, наоборот хохотнула:

– Не извиняйся. Мне ли не знать как невестка одной фразой способна довести до состояния крайнего кипения.

Я расслабилась обрадованная обстоятельством, что не обидела Марию Мстиславовну, но тем не менее сделала себе самовнушение: «Сегодня ни в коем случае нельзя вестись на провокации. Всего один день, Мира».

После завтрака мы с тётей Машей вертелись как белки в колесе, обед включал первое, второе, десерт, множество салатов на любой даже самый взыскательный вкус. А ещё следовало накрыть стол на пять персон, соблюдая по возможности каноны сервировочного этикета. Иначе Елена Викторовна будет недовольной, а когда матушка Георгия недовольна об этом незамедлительно узнавали, а после долго жалели все «везунчики», которым не посчастливилось оказаться поблизости от неё. Поэтому чтобы задобрить строгую женщину, я решила украсить обеденный стол и комнаты первого этажа пионами с заднего двора, заботливо выращенные дедом Василием.

Я суетилась в столовой, когда услышала шум подъезжающего автомобиля. Подскочила к окну, нетерпеливо выглядывая из-за тюля, но едва заметив марку машины моя надежда сдулась лопнувшим шариком. Гера не вернулся. Зато пожаловали родственнички. «Спокойствие, Мира, только спокойствие». Побольше глубоких вдохов-выдохов. Ещё больше вдохов… Но сердце грохотало, срываясь в бешеный темп, а ладони потели, становясь при этом ледяными. Я вытерла их об джинсы и вздёрнув повыше подбородок направилась встречать гостей, не оставлять же их на улице в ожидании оболтуса-сына.

Открыла дверь в тот самый миг, когда свёкор собирался сделать это сам. Растянула губы в самой широкой улыбке, на которую была способна. «Лишь бы лицо не лопнуло от натуги», – подумала в последний момент.

– Здравствуйте! Как хорошо, что вы приехали. Проходите, пожалуйста, мы все вас очень ждём.