Читать онлайн Камера бесплатно

Предисловие

Привет! Это я, Саша Сорге.

Так уж получается, что каждая моя книга – это исповедь. Я задаю пустому листу вопросы, которые терзают мою душу сильнее всего. А потом вываливаю свои мысли, свою боль на бумагу – иногда нахожу ответы, иногда нет.

В этой книге я решил поговорить о любви. О любви к женщинам и любви женщин, о любви к матери и любви Отца всевышнего. О сексе: банальной ебле и похоти, которой объяты два голых тела и о постфизической магии, которая иногда вспыхивает в постели между двумя любовниками. О идеалах: идолах и масках, что мы сами создаём. Впрочем, я уже начинаю повторяться – всё это было в аннотации.

Все эти темы нанизаны на рассказ про парня, работающего в вебкам-студии. И, раз уж это исповедь, признаюсь – какое-то время я сам работал в вебкаме. Переводчиком. Поэтому знаю об этом мире гораздо больше журналистов – все нюансы профессии я постарался отразить как можно более аккуратно. В остальном же это художественная история – не стоит здесь искать параллели с жизнями реальных людей.

Здесь нет «хороших» и «плохих» персонажей, «правильных» и «неправильных» поступков: я не пытался кого-то в чём-то обвинить. Тем не менее, в тексте довольно много резких выражений и фраз. Так что, если ты стесняешься назвать пизду «пиздой», тебе лучше отложить эту книгу – ничего кроме грязи ты здесь не увидишь. Ну а тем, чей взгляд свободен от ханжеской вуали, я желаю приятного чтения.

Защитная молитва

Всё, написанное в этом рассказе – вымысел. Действие произведения разворачивается на другой планете, в параллельной вселенной. Все совпадения с реальными событиями, персонажами, фактами, местами, временами – случайны. Все аллюзии на реальность – лишь плод вашего воображения. Автор ни к чему не призывает и ничего не пропагандирует. И да избави нас от лукавого. Аминь.

Глава 1. Петербург, 202? год

Ким сидел на корточках в тесной туалетной кабинке одного из клубов, затерявшегося где-то в чреве Лиговского проспекта. Воняло мочой, за хлипкой дверью гремела музыка и раздавались чьи-то пьяные вопли.

Лицо Кима уткнулось в упругие ягодицы солистки какой-то прогрессивной дарк-поп инди-группы – он жадно пил её миниатюрный розовый бутон: раздвигал лепестки, ласкал ягоду клитора и проникал языком внутрь, целовал бедра и снова возвращался к клитору.

Вязкая смазка вперемешку со слюнями Кима стекала по загорелым девичьим ногам и уже почти добралась до белоснежных кроссовок на высокой подошве. В какой-то момент Ким даже чуть не захлебнулся: глухо кашлянул прямо ей в киску – благо, девушка ничего не заметила.

Не в силах больше терпеть, Ким поднялся и расстегнул ширинку: достал пульсирующий член и прислонил гладкую горячую головку к влажной вагине.

– Ты же сказал, только куни, – задыхаясь, сказала солистка – в её голосе прозвучала нотка беспокойства.

Ким надавил чуть сильнее, но не вошёл – девушка издала стон.

– Если хочешь, я могу всё прекратить, – издевательски сказал он.

– Трахни меня, – прошептала девушка.

– Что? Что ты хочешь, чтобы я сделал? – продолжил издеваться Ким, гладя девушку по волосам.

– Выеби пожалуйста меня быстрее, – пролепетала она.

Тогда Ким взялся за узкие бёдра и резко вошёл в солистку прогрессивной дарк-поп инди-группы. Вошёл до упора – девушка ударилась лицом о кафель. Словно паровой молот, Ким вонзал в неё свой стержень: практически полностью выныривал, а затем снова погружался в её юную жаркую плоть – с каждым толчком волны сладкого удовольствия разливались по всему телу.

Он хотел, хотел залить всю девушку своей спермой: испачкать чёрное бархатное платье, идеально-округлые медовые ягодицы со светлым рисунком трусиков, крашенные в розовый волосы. Но сжалился: вынул член и кончил на чёрную плитку, облепленную всевозможными стикерами.

Девушка задрожала и издала протяжный стон. Ким застегнул ширинку, вывалился из кабинки и выдавил себя из душного, грохочущего клуба в морозный сумрак, не забыв захватить с собой куртку. Дрожащими руками он шарил по карманам в поисках заветной зажигалки, нервно жуя сигарету.

Знакомство посреди гремящего клуба с солисткой (он так и не запомнил название) группы, на которую смотрело ещё с десяток человек, пошлый флирт, грязь в туалете – всё это казалось непривычной архаикой, почти такой же, как и охота с копьем на мамонта.

Нет, Ким умел общаться с дамами, да ещё и выглядел смазливо – а поэтому трахался: часто, долго и с самыми разными женщинами. Однако его гарпуном всегда был смартфон и Тиндер – цифровым неводом поймать девушку было куда как проще.

От этого свидание для Кима превратилось в привычный ритуал: мэтч, пара заготовленных фраз, отработанных в сотнях переписок – и вот вы уже выпиваете в каком-нибудь милом баре. Лёгкая беседа, приправленная щепоткой искренности, капля комплиментов и буквально пара двусмысленных шуток – коктейль «Искра» готов. Стоит только опустошить бокал – и вот вы уже едете домой: держась за руки, поглаживая внутреннюю часть бёдер друг друга и обмениваясь легкими поцелуями в такси. Если повезёт.

Не найдя зажигалки, Ким выплюнул сигарету в бурый снег и двинулся в путь.

***

Лабиринты старого Петербурга, пропитанные дыханием Достоевского, вывели его к реке. За Фонтанкой – гетто в самом сердце города, даже сырой зимой пышущее зноем самаркандского рынка. Толпы мигрантов с телегами и клетчатыми баулами из пластика, разбитые дороги и чумазые здания. «Апрашка».

В глубине рынка крылась «чуфальня»: каждый день десятки блогеров с искусственно-белыми винирами совершали хадж в эту забегаловку с китайскими поварами, китайским меню и китайским пивом, чтобы рассказать своей пастве о «самом секретном кафе Петербурга», вход в которое находился в магазине поддельных сумок «Гуччи». И лишь посвященные знали о вьетнамском кафе в соседнем здании. Кафельный пол, деревянные столы с клеёнками, лампы дневного света – просто, но чисто. Обитатели этого места не носили масок, не проверяли qr-коды у посетителей – может, сознательно, но, скорее, в силу врождённой флегматичности отказывались играть в театре безопасности.

Тома уже ждала Кима за столом. Как всегда, прекрасная: большие миндалевидные глаза, смуглая, цвета жжёной карамели кожа. Стройная и высокая, с подтянутой грудью с аккуратными шоколадными сосками – последнюю деталь Ким знал исключительно из Инстаграма1. Тома была моделью – настоящей. Ким тоже работал с моделями – но немного иного рода.

Девушка приехала из Якутии, но производила впечатление более экзотичной вьетнамки. Стильный кремовый плащ, очки в тонкой золотой оправе – она сильно контрастировала с обитателями этой клоаки.

– Привет, Тома! Ещё не передумала, может к нам? – весело сказал Ким, доставая сигарету.

Азиатские бабушки, что приклеились к соседнему столу – смуглые лица их напоминали печёные яблоки – даже не повернули головы. Курить здесь, в отличие от других заведений, было можно: владельцы были толерантны к любым смертоносным болезням лёгких.

– А ты всё также можешь пойти со своим предложением в жопу, – язвливо бросила Тома.

Они познакомились слишком давно: Тома стала ему практически сестрой, а Ким ей – братом. Их любовь была чисто платонической: даже в разгар самого бурного алкогольного шторма они ни разу не соприкоснулись губами. Почему – не понимал даже сам Ким: его не тянуло к её телу, он вообще не видел Тому рядом с собой. Зато друзья часто изливали друг другу дурнопахнущие потоки своей души.

– Ну и зря, – Ким плюхнулся на стул напротив. – С твоей внешностью могла бы кусков сто в неделю зарабатывать.

Им принесли пиво – Ким убрал сигарету за ухо.

– А чё это ты такой радостный? – игриво спросила Тома. – Опять кому-то присунул?

– Ага, – на лице Кима появилась довольная улыбка.

– Покажи инсту, – у девушки загорелись глазки.

– Да у нас как-то даже времени не было…

– Ох и мудак же ты, Кимми, – его подруга снисходительно улыбнулась.

– Ага. Именно поэтому я так часто трахаюсь.

– Ой, прекрати, – Тома нахмурила аккуратно нарисованные брови.

– Нет, ну а что! Я лишь говорю то, что вижу, – поднял руки Ким. – Стоит мне переспать с девушкой и забыть о ней – вуаля, личка ломится от признаний в любви и нюдесов. Но как только я начинаю вести себя как хороший парень: дарить цветы, делать романтичные сюрпризы – и даже не заикаюсь о сексе – тут же слышу глухой шлепок! Знаешь, что это за звук?

Тома вопросительно уставилась на него, глотнув вьетнамского пива.

– Это захлопывается вагина, – продолжил Ким. – Красоток вроде тебя постоянно окружает целый рой мальчиков-зайчиков, которые и розочку готовы подарить, и за ручку в ресторанчик сводить – выслушать, да ещё и вести себя прилично! Для вас это слишком привычная картина – вам скучно. Зато, когда появляется какой-нибудь мудила вроде меня – желательно, ещё и с лицом гориллы-уголовника – бинго! «Вау, ему плевать на то, что я думаю и что я чувствую? Он тушит бычки об меня? Это что-то необычное – пожалуй, дам ему!» Если он ещё и скейтер, так вообще джек-пот.

– Господи, ну и чушь, – брезгливо выдохнула Тома. – Любой девушке нравится галантность. Просто, когда парень на третьем свидании стесняется тебя даже за руку взять, он автоматически переходит из лиги «хороших парней» в лигу «подружек». Вы, мужики, вечно ждёте, что мы всё сделаем за вас: и в щёчку чмокнем, и в кроватку уложим, и письку пососём. У гориллы-уголовника перед мальчиком-зайчиком есть два преимущества – прямота и настойчивость. Конечно, это иногда подкупает. Но конченные мудаки и мамкины плохие парни нравятся разве что тупым малолетним педовкам.

– А других мне и не надо, – расплылся Ким в мерзкой улыбке.

Им принесли еду. Беседа на какое-то время затихла. На белой клеенке с синими узорами стали появляться прозрачные рваные круги – глянцем они поблёскивали в лучах ламп дневного света. Ким добавил ещё один протуберанец, допив бульон Фо из миски и поставив её на стол. Тома давно расправилась с немами и сейчас лениво тянула пиво.

– Как там у тебя… С родителями? – девушка осторожно порвала затянувшуюся тишину.

– Ничего. Вообще ноль, – резко помрачнел Ким. – Они реально как будто испарились. Ни вестей, ни зацепок. Ничего. Полиция футболит.

Он достал из-за уха сигарету: взял её за тонкую талию и начал постукивать по столу.

– Ким, они не…

– Конечно, они ведь не на одиночный пикет вышли, – прервал он Тому. – Поэтому менты ничего и не делают.

Ким глотнул пива: холодный хмель перебил пряный привкус во рту.

– Ладно, пора собираться. У меня скоро смена.

***

На Петербург надвигался шторм. Первые его вестники – плотные крупинки снега, похожие на частицы пенопласта – падали с небес и жалили в лицо прохожих, месивших мороз Невского проспекта. От этого прохожие хмурились и еще сильнее втягивали головы в свои пуховики, шубы, пальто, дублёнки – куртки из кожи, синтетики, парусины, экокожи и экомеха.

Ким и Тома стояли на переходе и ждали, пока светофор разродится зеленым светом.

– Точно не хочешь к нам? Если я приведу новую модель, мне сотню баксов заплатят – полтинник твой.

– А что у вас розовый свет не горит? – Тома проигнорировала его вопрос.

Девушка, щурясь от ветра, высматривала что-то на последних этажах старого доходного дома.

– Так а зачем? Мы же не рассаду выращиваем, – Ким никогда не понимал, какая связь может быть между лавандово-пурпурным светом, что льется из некоторых петербургских окон и вебкамом.

– Действительно, – задумчиво протянула Тома. – Что ж, желаю успеха тебе и твоим дрочилам, – девушка мило улыбнулась Киму и, послав воздушный поцелуйчик, упорхнула на очередную съёмку.

Ким же нырнул в неприметную арку, которая на самом деле была порталом в параллельную реальность. Здесь, буквально в паре метров от главной магистрали Северной столицы, по который каждый день сновали сотни туристов, по которой разъезжали пузатые «Майбахи», внутри которых эскортницы делали минет ненародным избранникам, существовал совершенно иной, волшебный мир резиновых членов и платных секс-чатов.

Старейшая вебкам-студия Питера (а, возможно, и всей страны) находилась в самом сердце города и носила гордое, но немного странное название «Барон». Причина же того, что этот удивительный мир существовал так близко к миру людей – и существовал так долго – была довольна банальна: в кабинете администратора студии висел календарик с изображением «Большого дома» на Лиговском. И каждый год этот календарик менялся на новый.

Ким вошел в парадную и вознесся на четвертый этаж.

– Привет! – прекрасная Лина – администратор студии, встретила его широкой улыбкой. – Ты сегодня рановато!

Киму и правда повезло: часы показывали без пяти одиннадцать. Сама студия была похожа на небольшой современный хостел или мини-отель: справа была прихожая-гардероб и дверь в кабинет администратора, слева – курилка и просторный туалет с душем, ну а прямо перед Кимом, за стойкой ресепшена – кухня. За ней начинался длинный коридор с рядом дверей.

Как только закончится смена, двери распахнутся – Джейкоб пойдет заваривать чай и обсуждать смену с Лерой, Макс и Марк – разогревать еду и пить протеиновые коктейли. Люси уткнется в телефон, Лика, Дебра и еще пять моделей наполнят курилку ядовитыми дымами айкоса и сигарет. Зоя и Оливер, как всегда, опоздают и будут спешно скидывать одежду, чтобы не получить штраф, Марта же, наоборот, убежит первой, даже не убрав за собой комнату.

Совсем скоро студия превратится в улей, наполненный парнями и девушками, геями и натуралами, тинками и милфами, цис- и транс- персонами с телами сладкими и пьянящими, словно забродивший мёд. Все они прекрасно уживались друг с другом на этом крохотном клочке земли и, видит бог, в городе навряд ли можно было найти более терпимый дом.

Ким разделся, зашёл в админскую за клавиатурой – у каждого переводчика была своя, «именная» клавиатура – а затем направился в пятую комнату.

Алиса уже ждала его: лежала на диване и листала ТикТок. Миниатюрная брюнетка с кукольным, почти детским личиком и недетской грудью, которую едва скрывал белый топ. Помимо него, из одежды на Алисе были только белые кружевные трусики – она научилась снимать их настолько виртуозно, что многие кончали уже на этом моменте. Стройные загорелые ноги, плоский живот, на котором начали проступать контуры мышц (Ким всё-таки заставил её записаться в фитнесс-зал) – не попасть под её обаяние было тяжело.

– Привет, Алиса!

– Привееет! – она улыбнулась и весело помахала ему рукой.

Переводчик и модель работали в одной комнате, на одном компьютере – лицом к лицу в самом прямом смысле этого слова: прямо перед диваном, на столике, стоял монитор Алисы. За ним, на том же самом столе – монитор Кима.

Что видела Алиса, видел и Ким. Именно он беседовал с клиентами – или мембрами – на вебкам-сайтах, причем сразу на нескольких, пока Алиса водила наманикюренными пальчиками по фейковой клавиатуре, мило улыбалась и изредка подавала голос.

Такое «тесное общение» с напарницей было необходимостью: Ким не только переписывался с мемберами, но и напоминал Алисе сменить позу, если она вдруг увлекалась, просил девушку шлёпнуть себя по заднице, если того хотел клиент – словом, дирижировал: делал шоу более динамичным и ярким. Именно поэтому неопытным моделям сперва предлагали поработать с переводчиком – он помогал им раскрепоститься.

– Ну что, готова трахнуть всех этих дрочеров? – Ким сел за рабочее место и почувствовал, как к нему возвращается бодрость.

Всё-таки, энергия ебли – самая неисчерпаемая энергия на планете Земля. Как только в воздухе разливается запах феромонов, появляется лишь намёк на то, что два горячих тела могут сплестись – у человека тут же загораются глазки и начинают трястись ручки: пелена сна или усталости тут же спадает. Разговор становится активнее, движения – резче.

И Ким с Алисой, словно доблестные физики-ядерщики сотню лет назад, научились направлять эту энергию в мирное русло – превращать её в деньги.

– Да! – весело ответила Алиса.

– Ну тогда поехали!

Свет – комната озарилась свечением софтбоксов. В карих глазах Алисы появилось два белых колечка – отражения кольцевых ламп.

Камера – над черным глазком «вебки» зажглась зеленая лампочка. На мониторе Кима в квадратных окошках появилось сразу три девушки с тёмно-каштановыми волосами.

«You are on-line now!»

Глава 2. Петербург, 202? год

Любой, кто попадал на вебкам-сайт, видел в общем-то знакомую картину: такая же, как на Твитче или Ютубе «плитка» из прямоугольников – только в этих оконцах жили не лоснящиеся блогеры, а полуголые девушки со всего мира.

Кликни на один из квадратиков, и попадёшь в гости к модели: на страницу с трансляцией и общим (или «фри») чатом. Здесь можно бесплатно общаться с девушкой – писать ей сообщения и присылать чаевые. Но настоящая жара начиналась в приватном чате – или просто «привате».

Когда запускался приватный чат, кулиса опускалась – мембер оставался с девушкой один на один и мог просить её делать всё, что угодно. При этом человек платил за время – чем дольше удержишь внимание клиента, тем больше заработаешь.

Иногда некоторые мемберы ещё и включали свою камеру – это называлось «cam to cam». Некоторые хотели пообщаться с девушкой по видеосвязи, но большинство «гостей» просто показывали свой член.

Алисе, в общем-то, было все равно – она практически не обращала внимание на изображение. А вот Ким мог в деталях рассмотреть синюшные и сморщенные пенисы.

– Окей, бай, гайз! – девушка послала воздушный поцелуйчик в камеру и мило улыбнулась, а затем отвернула камеру.

«You are leaving private chat» – гласила надпись на экране монитора.

– Пиздец, опять мыться, – Алиса сидела на коленях на диване – полностью голая, измазанная разноцветными красками – и тяжело дышала.

– Мы заработали пятьсот баксов, – сказал Ким в ответ. – Пятьсот гребанных баксов за сорок минут!

– Урраа! – девушка вскочила и обняла его, измазав краской, а затем побежала в душ.

Ким откинулся в кресле и, довольный собой, стер с щеки синюю гуашь. Его идеи работали безотказно. Переводчик должен был не только общаться с мемберами и следить за ходом трансляции, но и вместе с моделью придумывать ей образ, до мелочей продумывать шоу.

И Ким придумал – превратил Алису в студентку-художницу. Она накидывала на голое тело комбинезон, будто бы готовясь приступить к новой картине, надевала строгие рубашки, клетчатые юбки и чулки, словно прилежная ученица перед экзаменом – в их арсенале было не меньше десятка самых разных обликов.

Алиса делала яркий, необычный макияж во фри-чатах и даже иногда по-настоящему рисовала акрилом. Ну а когда приходило время шоу, «студентка» срывала одежду и выливала на себя краски, измазывалась блёстками, превращая свое тело в живой холст и мастурбировала кистями – в лучах неонового света это было поистине чарующее зрелище.

Отчасти, такие изыски были необходимостью – чтобы пользователь выбрал именно тебя, модель должна была хоть чем-то отличаться от тысяч других красивых, обаятельных, сексуальных девушек с превосходным телом. Не говоря уже о том, что пресыщенный контентом зритель всегда требовал чего-то нового.

Кончено, некоторые переводчики и модели довольствовались кружевом и дилдо – и все равно зарабатывали неплохие деньги. Однако Киму нравилась его работа – для него вебкам был чем-то вроде бурлеска: в маленькой комнате, на пару с одной актрисой он пытался создать настоящее представление. Пусть и не такое роскошное, как у Диты фон Тиз, но столь же эффектное и атмосферное. И такой подход давал свои плоды.

Когда Алиса вернулась из душа, Ким уже убрал комнату: кинул измазанный гуашью плед в стирку, оттёр влажными салфетками цветные пятна с паркета и монитора.

– Я дико голодная. Завтра выходной, может, погнали – перекусим чего-нибудь? – мокрая, она обняла Кима и повисла у него на шее. Девушка всегда мылась в настолько горячей воде, что буквально пульсировала жаром. Полотенце размоталось, оголив её упругие ягодицы, и теперь держалось только потому, что Алиса крепко прижалась к Киму.

– Прости, другие планы, – Ким растерялся: руки его повисли в воздухе, но так и не опустились на влажные плечи девушки.

– Эх, ну и ладно, – вздохнула Алиса, усевшись на край дивана. Полотенце белым комком свернулось у её ступней.

– Пока! – бросил на прощанье Ким, закинул рюкзак за спину и вышел в коридор. В ответ девушка лишь угукнула себе под нос и снова залипла в телефон.

На кухне Антон (или Джейкоб – это был его псевдоним на сайте) уже заварил чай и о чем-то беседовал с новенькой моделью: молоденькой девочкой с ярко-синими волосами – свежие лица то и дело появлялись на студии.

«Ей бы отлично подошёл образ невинной аниме-школьницы – гетры, кроссовки, рубашка с галстуком» – Ким поймал себя на мысли, что сразу-же начал придумывать персонажа. Профдеформация.

На улице, возле арки, его уже ждал тонированный Киа Рио, моргая оранжевыми поворотниками. Сбежав по каменным ступеням и вылетев из парадной, Ким буквально запрыгнул в машину. Водитель резко тронулся – колёса харкнули пастельно-бурой кашей, оголив асфальт.

***

Часы показывали половину второго ночи.

– И кто это? – Ким стоял посреди комнаты в коммунальной квартире, которую Геворг превратил в свою мастерскую. Белые стены с остатками былой роскоши – лепными плинтусами – были увешаны всевозможными работами: портретами неизвестных людей, знакомыми пейзажами панельных гряд. Холодный густой воздух, что проникал из приоткрытого окна, немного разбавлял запах масляных красок и растворителей.

Под потолком висел крохотный квадратик холста: в полутьме мягкие акварельные контуры складывались в профиль девушки с белым каре, ярко-алыми губами и тонким, словно у фарфоровой куклы, носом. У неё были черты… Нет, не богини. Черты богинь резкие и острые, выхолощенные и тонкие, слишком обезображенные инцестом. Незнакомка же была по-настоящему красива – столь красива, что Ким вот уже несколько минут смотрел в её серые глаза, что высокомерно взирали на него с высоты.

– Это? – Геворг, наконец, перестал рыться в шкафу и достал оттуда целлофановый свёрток.

В чёрном рабочем халате и черной шапочке бини, с никогда не проходящей щетиной, он был похож на молодого Жана Рено – «профессионала», перенесшегося из далёкого Нью-Йорка в мрачный Петербург. – Это изрыгнул из себя Глеб. Отвратительная пошлость, но люди покупают. Только не говори, что тебе нравится.

Высокий, почти в полтора раза выше Кима, Геворг походил не на человека, а, скорее, на сложного биоробота, который работал исключительно на этаноле. Вопрос «пьян ли Геворг» был столь же бессмысленным, как и вопрос «идёт ли в Питере дождь» – Геворг был пьян постоянно, менялась лишь степень его алкогольного опьянения. Однако, к чести художника, он презирал наркотики в любом их проявлении, считая вещества атрибутом не петербуржцев, но, цитата: «понаехавших чумных объебосов».

Сходства с андроидом ему придавал и тембр голоса – вечно монотонный, выражение лица – которое никогда не пятнало себя проявлением хоть каких-либо эмоций и феноменальная выносливость. Геворг мог часами писать картины, не меняя положения тела и практически не моргая. К тому же, он работал по ночам – что вовсе шло в разрез со всеми законами логики и здравого смысла. Именно поэтому художник назначил Киму встречу в столь поздний час.

– Да нет, на самой картине. Что это за девушка?

– А, – Геворг вместе со свёртком подошёл к Киму и встал рядом, уставившись на портрет. – Натурщица какая-то. Глебова знакомая. Хотела прийти на показ в Академию в эту субботу. Хочешь, тоже приходи.

– Хочу.

– Ох, Ким. Если бы ты всю ту энергию, что тратишь на еблю, направлял бы на творчество, ты давно бы выставлялся в каком-нибудь «Помпиду».

– Ты прекрасно знаешь, что художник из меня посредственный – дерьмовый, если точнее, – ответил Ким. – Поэтому вместо того, чтобы портить холсты и страдать от собственной бездарности, я лучше буду заниматься тем, что умею хорошо и от чего получаю удовольствие – трахаться.

Пожав плечами, Геворг передал Киму свёрток.

– Денег хватило?

– Ага, – сказал художник.

Ким распотрошил синтетический кокон – рука коснулась холодного металла. В тёмной утробе лежали три тюбика цинковых белил и пара банок цветной гуаши. Геворг мог достать качественные краски раза в два дешевле, чем в художественных магазинах – это была ещё одна его суперспособность.

– Зачем тебе столько гуаши?

– Для вебкам-шоу. Модель…

– Ох, – Геворг перебил его тяжёлым вздохом – Киму даже показалось, что он уловил печальную нотку, что вырвалась из его лёгких. – Ещё и краски тратишь на всякую ебанину.

– Как и большинство современных художников, – парировал Ким.

– Кстати о бездарностях, – вспомнил Геворг. – Через пару недель мы устраиваем выставку. Будешь участвовать?

– А как же все эти ограничения ковидные?

– Да срать на них, – меланхолично ответил художник. – Если придут менты – вообще супер.

– Почему?

– Ну сам подумай – рисуешь ты какую-то никому не нужную срань. И тут вдруг приходят боевые колдуны – взмахивают чёрной волшебной палочкой, бьют тебя ею по хребтине и бац: ты уже не посредственный рисовака, а прогрессивный творец в авангарде остросоциального искусства, преследуемый системой.

– Не хочется как-то по хребтине…

– Ну а как иначе. «Никакого секрета здесь нет».

– Не знаю, – после паузы промямлил Ким. – Я всё никак не могу дописать портрет.

На самом деле, Ким не особо боялся полицейских: даже на митингах звенья хищников с мёртвенно-чёрными забралами по какой-то невиданной причине огибали его стороной. Причина сомнений была в другом.

Ремесленник от мира живописи – дизайнер, он всегда чувствовал себя лишним в этой богемной тусовке: среди андерграундных художников, многие из которых закончили престижные Академии, стажировались в Европе, выставлялись в галереях.

Ким не учился академическому рисунку, ни разу не был на «обходах» – вообще смутно понимал, чем занимаются в стенах художественных институтов и никак не мог выучить фамилии неизвестно-модных живописцев.

Варясь в этом бульоне из современных творцов, он чувствовал, что никогда не растворится в нём, так и оставшись инородным предметом, попавшим в котёл случайно.

И лишь Геворг принимал его полностью и без остатка – это Ким знал точно. Не потому, что между ними были какие-то особенные отношения. Просто Геворгу было плевать на всех одинаково.

– Ну смотри, место ещё есть.

***

Ким вернулся домой уже под утро. Скинул ботинки и не раздеваясь прошел в спальню: на стенах тёмной комнаты висело десять картин – пастель, масло, темпера, акварель. Одиннадцатая стояла на мольберте: из сумрака на Кима смотрела бесполая, безволосая, безликая голова на тёмно-синем фоне. На холсте были лишь очертания, контуры лица, в центре – белая грунтовка, нетронутая краской, которая медленно, словно рана, затягивалась масляными цветами. Затянется ли она до конца, не знал даже Ким.

Пройдя мимо головы, он рухнул на кровать и уткнулся лицом в подушку. Спустя пару мгновений драгоценной тишины, глухим, но всё ещё зычным басом где-то наверху заговорил телевизор. Ким беззвучно выругался и накрыл голову ещё одной подушкой.

Выше этажом жил дряхлый, одинокий старик, который никогда и никому не отворял дверь. Пару раз он топил Кима – соседи старика вечно жаловались на шум, иногда даже на нестерпимую вонь. Но ничего не менялось. Сначала многие думали, что он просто мерзкий, озлобленный на весь мир старикашка, который только и думает, как бы напакостить всем вокруг. Но потом поняли – он просто глух.

Ким заснул только с первыми лучами рассветного солнца. Длинный день наконец подошёл ко сну.

Глава 3. Ленинград, 1982 год

Летний город захлёбывался, упиваясь холодным дождём: вода смешивалась с жёлтыми огнями фар, грохотом трамваев, брусчаткой, старыми зданиями, принимала форму старинных дворцов и доходных домов, застывала в форме букв «Ленинград». Бурмистров бежал по узкому тротуару – вперёд, к оранжевому замку, золотой шпиль которого, словно маяк, упирался в свинцовое небо. Бумаги держал под плащом:

«Уж лучше сам промокну»

Миновал крохотный мостик и арку, вбежал в квадратный двор Инженерного замка. На втором этаже всё ещё горело одно окошко:

«Успеваю!» – надежда отдалась в груди тихой мажорной ноткой.

Распахнул тяжёлую дубовую дверь, взбежал по лестнице и нырнул в лабиринт дворца. Когда-то давно здесь были покои Павла Первого. Безрассудно широкие залы, отделанные золотом и мрамором, разбили перегородками, чтобы в них могли поместиться десятки комнаток-контор со сложновыговариваемыми аббревиатурами на дверях и столь же сложноосмысляемыми задачами.

Бурмистров искал вполне конкретную мантру: ВНИИГПЭ – Всесоюзный научно-исследовательский институт Государственной патентной экспертизы. Говоря проще – патентное бюро, которое находилось на втором этаже.

Алексиевич лениво собирал бумаги, чтобы запереть их на ночь в шкафчике своего старого стола. Было уже за восемь, когда к нему в кабинет вломился мокрый, долговязый мужчина в толстых очках – от неожиданности Алексиевич вздрогнул.

– Вас стучать не учили?! – испуг резко сменился раздражением.

Длинные коричневые волосы патлами падали на плечи, рот был окаймлён жиденькой бородкой.

– Я знаю, как вынашивать детей вне тела матери, – незваный гость, казалось, вообще не осознавал своей бестактности.

Из груди Алексиевича вырвался вздох отчаяния. Эта сценка разыгрывалась перед ним уже в тысячный раз: каждое движение, каждую реплику он знал прекрасно. Очередной гениальный изобретатель с очередным гениальным изобретением: сейчас он дрожащими руками достанет кипу замаранных бумаг, которые на деле окажутся идиотскими записками сумасшедшего, в которых нет и крупицы здравого смысла, самое полезное применение которым – подпирать вечно шатающийся шкаф в кабинете Алексиевича.

Но каждый актёр должен играть свою роль. Да и где-то в глубине души ассистента патентного бюро ещё тлело желание найти ту самую жемчужину – тлела вера в то, что тысяча первый сумасшедший всё-таки окажется новым Ломоносовым, ну или на худой конец Поповым.

Алексиевич взглянул на гостя, перевёл взгляд на окно – дождь и не думал утихать. Он вдруг осознал, насколько сыро в кабинете и поёжился от этой всепроникающей, всепропитывающей мороси.

– Садитесь, – устало сказал он.

***

Пепельница превратилась в небольшой дымящийся вулкан из окурков. Алексиевич разговаривал с Бурмистровым несколько часов. Ассистент, компанию которому составляла лишь одинокая настольная лампа, зарылся в расчёты, теоретические выкладки и выводы учёного.

Чем глубже он погружался в мысли Бурмистрова, пытаясь выискать хотя бы нотку безумия, тем сильнее убеждался, что её там нет. Это была идеально-чистая, почти стерильная работа – чёткий логический механизм. Всё это звучало слишком здраво.

Учёный оставил все свои бумаги – а прямо поверх одного чертежа написал телефон для связи.

Алексиевич потёр рукой сухие, одатые песком глаза и взглянул в окно – дождь давно прекратился. По сине-серому небу всё также были размазаны чёрные кляксы туч, очерченные бледно-оранжевой зарёй – солнце в летнем Петербурге никогда по-настоящему не садилось.

«Сколько сейчас времени? Пол первого? Или уже пять? Нужно поспать»

Ехать домой не было никакого смысла, так что Алексиевич решил прилечь на небольшом красном диванчике прямо у себя в каморке: разбуженные пружины встретили его недовольным тихим скрипом. В раскалывающейся голове до сих пор пульсировала реплика Бурмистрова:

«Детей можно будет выращивать точно так же, как огурцы и помидоры. Мы в космос летаем, атом приручили, а плодимся до сих пор как какие-нибудь орангутанги – ну что за глупости? Женщины тратят свои силы на вынашивание и вскармливание детёнышей – где ж такое видано в наш век. Никакого прогресса».

Алексиевич засыпал тревожным сном: сознание медленно сползало в тёмную бездну, отчаянно цепляясь за россыпь вопросов, главным из которых был:

«Кто же вы такой, Олег Григорьевич?»

Глава 4. Петербург, 202? год

В мрачный омут винного бара падали и падали люди – крохотное заведение жадно глотало посетителей, посетители жадно глотали капли свободного воздуха. Дверь то и дело открывалась: румяные, разгоряченные морозом и спиртным, с распахнутыми пальто, шубами, с белым песком снега на головах и плечах – люди жарко спорили, увлеченно обсуждали, страстно признавались.

Получив короткую передышку, выйдя из искусственной чиновничьей комы, город гулял, пил, ел, жил, ибо второго шанса могло уже не представиться: никто не знал, чьи судьбы завтра сломаются – навечно, чьи двери завтра закроются – навсегда.

Ким проводил свой выходной так, как любил больше всего: в компании незнакомки, за бокалом вина. Он всегда назначал первое (и последнее) свидание в баре – алкоголь прекрасно смазывает грузные, угловатые фразы, которые непременно лезут из вас при первой встрече.

Кажется, её звали Иванна: в мерцаниях десятков свечей казалось, что хрупкие черты лица ее были сделаны из тончайшего фаянса. Она постоянно говорила: рассказывала про самые дурацкие свидания, про секс, про неудачные отношения – Киму было плевать.

«Говори, говори что хочешь, без остановки – только не отводи взгляд».

Пока она рассказывала что-то про своего бывшего, Ким, растворённый в вине, растворялся в её огромных серых глазах.

– Кстати, у меня кое-что для тебя есть,  – неожиданно сказала девушка.

– Пойдем покурим? – также неожиданно парировал Ким.

– Хах, ну пойдем.

Они переместились на скользкую террасу: парящие на морозе снежинки плавно опускались и, нетронутые, застревали в угасшем зареве ее кудрявых, темно-рыжих волос.

– Поехали ко мне? – уставившись хищным взглядом на свою спутницу предложил Ким.

– Я думала оставить это для второй встречи, – выдохнув облачко клубничного пара, игриво улыбнулась Иванна.

– Второй встречи может и не быть, – Ким улыбнулся в ответ. – Ни прошлого, ни будущего не существует – есть только настоящее.

Девушка смерила Кима взглядом:

– Поцелуй меня. Как будто правда любишь. Как будто не забудешь на следующий день.

Игра набирала обороты. Ким прикоснулся к её холодным, слегка обветренным губам: аккуратно, нежно, словно боясь порвать тонкое, бархатное крыло бабочки. Возможно, потому что и правда не хотел её забывать. Глотнул её аромат – чудный коктейль из кремов и шампуней, духов и блеска для губ – аромат её тела. Поцеловал. Отольнул от неё.

Иванна довольно улыбнулась:

– Закажешь такси?

***

Ким все чаще бежал от реальности – упивался всем, чем только можно. Завязнув на два года в болоте этого бесцельного, глупого и совершенно никому не нужного брака, он наконец, вырвался из него.

Ким не хотел быть с этой девушкой, не хотел становиться её мужем – но старательно убеждал себя в обратном. Потому что в глубине души понимал, что она – не его. Нет, она не была «сукой» или «стервой», «страшной» или «фригидной». Она была прекрасной женщиной. Но не его. Просто они были чужие люди. Ты всегда понимаешь, сложится ли у тебя с человеком что-либо с первого взгляда. Понимаешь, но обманываешь себя, обманываешь его – не хочешь услышать эту истину. Ведь одиночество всегда дышит в затылок.

А поэтому ограничиваешь себя планкой, выше которой прыгать просто не хочешь. Не замечаешь – а, скорее, – боишься признаться, что эта планка вообще есть. Хватаешь за руку первого, кто через неё перемахивает. Забываешь все свои мечты и закрываешь глаза на цели. Отрекаешься от своего идеала, отрекаешься от дороги на него, отворачиваешься от дороги к нему, запирая его где-то глубоко в себе, запрещая даже притрагиваться, думать о том, что к нему можно прикоснуться – заменяешь идеал копией: более безвкусной, бесцветной, простой. Набиваешь душу удобоваримым сублиматом, который успокаивает лишь своим наличием. И в целом то, всё хорошо… Но ты чувствуешь. Что где-то в глубине души лежит его прекрасное мраморное тело.

Они не кричали, не изменяли друг другу в тайне – просто вышли из этого брака, молча: израненными и немного более онемевшими. Без злобы, без истерики – даже с какой-то едва тёплой благодарностью за опыт. Но глотнув пьянящего воздуха свободы, Ким начал думать, что жизнь проскальзывает сквозь его пальцы, всё быстрее и быстрее, как бы он ни старался ухватить её, не оставляя вообще никаких следов – даже кровавых мозолей. И поэтому теперь Ким, как голодный ребенок, тянул в рот всё, что видел – прежде всего, это касалось женщин.

Одна из них стояла рядом. Машина пронесла их сквозь эпохи: вековые доходные дома сменились панельными грядами, величественные соборы, что строились не одну сотню лет, отделанные разноцветным мрамором – наспех слепленными, аляповатыми торговыми центрами, отделанными дешёвым цветным пластиком. Ким жил на южной окраине Петербурга.

Иванна рассматривала холсты в тёмной спальне:

– Это твои работы?

– Ну, да… – смущённо ответил Ким.

– Похожи, – улыбнулась Иванна.

– На кого?

– На тебя, – сказала девушка плюхнулась на кровать. – Ведь в картине художника всегда есть частичка его души, правда?

Ким поспешил за Иванной: упал рядом с ней – потянулся к манящим, горячим губам. Попробовал. Затем еще: аккуратно, нежно. Она легонько оттолкнула его своей маленькой изящной ручкой – так, чтобы он упал на спину, затем перекинула ногу и села сверху: искрящийся, переливающийся блеск её глаз был виден даже в темноте.

Их губы и языки двигались в беззвучном диалоге любовников – они целовались: целовались жарко, без всякой грязи. Девушка разила его своими поцелуями – покусывала: аккуратно, не сильно – играла, смеясь и улыбаясь.

Ким овил руками ее горячее, плотное тело: казалось, он обнимал живой мрамор. Запустил руку в ее волосы, откинул голову – нежно приложился губами к ее шее. Девушка вздрогнула и испустила прерывистый вздох – ноги её свело. Затем запустил руку ей в джинсы – пальцы коснулись ягодиц, тонкого кружева трусиков.

– А-та-та, – Иванна отольнула от его губ и игриво погрозила Киму пальчиком. – На самом деле, я здесь за другим – уже, вообще-то, говорила тебе об этом. Проводишь даму?

– Брось, ты уже уходишь? – заканючил Ким.

– Не расстраивайся, у меня есть для тебя подарок, – девушка спрыгнула с кровати и вышла из комнаты. В прихожей зажегся свет.

Ким вышел в коридор – его спутница уже оделась.

– Держи, – она протянула Киму большой белый конверт. – Такси уже подъехало. Рада знакомству, художник.

Дверь захлопнулась и Ким вновь остался один в большой тёмной квартире. Он научился относиться к неудачам философски. Разбирать, почему девушка не ответила на сообщение или не легла с ним в постель было пустой тратой времени – в 90% случаев причина была не в нём. Он отпускал их также легко, как и находил. Но в этот раз Киму захотелось влюбиться. Поддаться иллюзиям, что будущее всё-таки существует: повоображать о том, что могло бы быть.

Ким прошёл на кухню, бросил конверт и думал было открыть бутылку иванного вина, но передумал – вместо этого уставился в холодную чернь окна.

Своей изящной ручкой Иванна тронула тончайшую струну где-то в глубине кимовской души – и теперь она вибрировала, издавая едва слышимую мелодию: назойливую и неприятную.

«Зацепила. Не прошла на вылет»

Спутница скрылась в чреве «Соляриса». Машина растворилась в сумраке ночи, оставив после себя лишь два горящих красных глаза – вскоре пропали и они.

Ким знал, что звук этот рано или поздно сведёт его с ума, а за одним глотком обязательно последует ещё один. Он не остановится, пока не выпьет всё до последней капли – несмотря на то, что потом обязательно будет плохо. Фантазии разобьются и мелкие осколки снова будут резать душу, оставляя неприятный зуд.

«Одна девушка – одна ночь. Никак иначе» – осёк себя Ким.

Поэтому он открыл ноутбук, подрочил на фотки Иванны в Инстаграме и лёг спать.

Глава 5. Ленинград, 1989 год

Михайлюк петлял широкими коридорами со сводчатыми потолками, словно герой шпионского фильма, который пытается сбросить «хвост». Отчасти это было правдой – мужчина действительно пытался поскорее уйти с работы, чтобы избежать одной неприятной встречи. Он вёл себя словно нашкодивший пятиклассник, что никак не соответствовало его статусу: полностью этого низкого, лысоватого и кругловатого мужчину звали «Михайлюк Николай Евгорович, Директор института НИИ акушерства, гинекологии и репродуктологии имени Д. О. Отта, член-корреспондент АН СССР, д.м.н., профессор».

Ласковый свет лился из вытянутых полуовальных окон. Белые пологи докторского халата Михайлюка, накинутого на серый костюм, развивались, пока он семенил короткими ножками по терракотовой мозаике здания, которое не без гордости носило звание советского Научно-Исследовательского Института. Но по стати сооружения было видно, что корни его куда как благороднее и аристократичнее. Своим сдержанным изяществом, скамьями из тёмного дерева и светильниками под сводчатыми потолками, напоминавшими чаши факелов, он, скорее, напоминал не то древний французский собор, не то не менее древний английский университет.

Вырулив на финишную прямую – до главной лестницы оставалось рукой подать – Михайлюк начал набирать скорость, уже чувствуя во рту хмельной привкус пива, который он будет распивать здесь неподалёку, в чебуречной на Шестой линии, пока прохладный летний бриз будет обдувать его лысину.

– Николай Евгорович! – голос Бурмистрова разбил все грёзы в пух и прах.

Михайлюку иногда казалось, что инженер знает какие-то потаённые ходы в университете – столь внезапным и неожиданным часто было его появление.

– Николай Евгорович! – Бурмистров подбежал к Михайлюку. Туфли так и не просохли после вчерашнего дождя и немного хлюпали. – Вы подумали над моим предложением?

– Послушайте, – начал медленно сдуваться Михайлюк. – Вы – талантливый химик и инженер. И я уверен, я абсолютно уверен (эту реплику он произнёс особенно твёрдо), что в ваших расчётах есть здравое зерно. Но это неэтично, понимаете? Нельзя проводить такие опыты здесь.

– А этично превращать младенцев в кровавое месиво? – выпалил Бурмистров, а затем застрекотал извиняющимся тоном. – Вы же понимаете, что без эксперимента мне не удастся доказать, что аппарат работает – и защитить докторскую!

– Именно поэтому я в который раз рекомендую вам выбрать другую тему, – Михайлюк медленно начал дрейфовать к выходу.

– Но…

– Это моё окончательное решение, – директор поставил точку и направился агрессивно пить пиво.

Бурмистров проводил его взглядом.

«Старый дурак» – вскрикнул он в сердцах. Чуть подождал, а затем спустился по главной лестнице вслед за Михайлюком, завернул за угол и спустился в подвал, интерьеры которого были куда как прозаичнее и состояли, в основном, из переплетений водопроводных труб, бетона, белого кафеля и белого света дневных ламп.

Там, наверху, среди светлых просторных коридоров, молодых аспиранток и седовласых академиков, Бурмистров чувствовал себя чужим. Чужим он, по сути, и был – Бурмистров был варягом из ЛГУ и пришёл в Институт акушерства и гинекологии в 1965. Тогда только-только появились первые машины, которые следили за состоянием рожениц – учреждению понадобился человек для обслуживания оборудования.

Но Бурмистров не был прислугой – он был учёным, учёным-технарём. В нём горело желание создать что-то великое, и однажды судьба подарила ему такой шанс. Пропуская стопку-другую с Бурмистровым после работы, один из аспирантов обмолвился: мол, есть сведения, что в условиях высокогорья овечки дают более здоровое потомство.

Инженер тут же протрезвел – его осенило: низкое давление – ну конечно! Это же так очевидно! Благодаря ему плоду поступает больше кислорода и питательных веществ.

Неделю Бурмистров почти безвылазно сидел в библиотеке, аргументируя свою теорию. Еще неделя ушла на то, чтобы сделать устройство для беременных. Понятно, что роженицу в барокамеру не поместишь. И тогда Бурмистров создал полукруг, который просто надевался на живот.

Директор института благосклонно принял начинания Бурмистрова – а через полгода наступил триумф инженера: результаты показали, что изобретение действительно благотворно влияет на молодых матерей.

Но крысы в белых халатах всё равно смотрели на Бурмистрова свысока – слишком твердолобые и завистливые, чтобы признать в нём своего. Но учёному было на них плевать. По факту, Бурмистрову было плевать и на докторскую – он стоял на пороге изобретения, о котором будет говорить весь мир.

Инженер дошёл до серой металлической двери с номером «5» и отпер её. Михайлюк благосклонно выделил Бурмистрову небольшую комнату в подвале: лабораторию, в которой изобретатель, однако, иногда ночевал в компании девушек лёгкого поведения – с другими выстроить отношения ему не удавалось.

Зажегся свет: комнатка напоминала аппендикс подвального коридора – тот же кафель, тот же бетон. Посреди неё стояло чёрное металлическое яйцо на треноге: своим видом оно напоминало космический корабль из далёкого космоса – только небольшой, в половину человеческого роста. Яйцо не было цельным: ровно посередине, вдоль всего корпуса пролегал небольшой ободок-фланец – такие же часто встречались на трубах высокого давления и позволяли с помощью болтов соединить две части скорлупы. От устройства отходили всевозможные трубки и шланги – они вели к приборам, занимавшим почти всю комнату.

БОЖЕНа – именно так Бурмистров ласково называл своё изобретение – отдыхала в тишине. Всего шаг отделял инженера от создания настоящей искусственной матки – и вдруг этот старый дурак вздумал чинить ему препятствия.

Изобретатель взглянул на часы. До встречи с Алексиевичем было ещё достаточно времени, так что он закатал рукава – машину нужно было тщательно выскрести после предыдущего пациента.

Глава 6. Петербург, 202? год

Голова девушки, повёрнутая набок, упёрлась в постель. Угольные локоны тушью разлились по белой простыне. Щеки её налились краской, глаза закрылись в сладкой неге, она тяжело дышала: под алым бутоном губ серело пятно – изо рта тоненькой ниткой стекала слюна. Изгиб её прогнутой в пояснице спины взметался к потолку – перетекал в идеально-округлые, большие ягодицы. Руки девушки были закинуты за спину и связаны.

Это была Кира. Ким познакомился с ней в Филде – приложении, где общались «не такие, как все». В профиле сразу же можно было указать фетиши – Ким указал бондаж. Кира – тоже. Кира очень любила, когда её связывают и хотела попробовать шибари. Киму же нравилось плести искусные узоры на женском теле, поэтому он искал модель для практики. И секса.

Он овил верёвкой бёдра девушки. Колючий джут скользил по холодной девичей коже, даря ей ощущение приятного, едва ощутимого жжения. Канат полностью сковал девушку: её будто бы держали сильные, но заботливые руки – не давая сделать ни единого движения, но не причиняя при этом боли.

Сегодня у них была уже третья сессия. Верёвки и Кира спасали Кима от одиночества – где-то в груди ещё пульсировала Иванна. Перед встречей в голову Киму даже пришла бесовская мысль предложить Кире встречаться, но он отринул её.

Ещё пара витков: Ким спустился к миниатюрным белым ступням, зафиксировал и их. На улице был день, окна были плотно зашторены – небо не должно было видеть, чем они занимались. Поэтому их голые тела переливались искусственной радугой в свете диодного ночника.

– А теперь я буду тебя наказывать, – мягко сказал Ким

– Да, папочка, пожалуйста… – прошептала Кира.

Ким взял черный флоггер: кожаную плеть со множеством гладких концов – она походила на гидру – и размашисто ударил. Девушка вздрогнула.

– Да, папочка, я заслужила это.

Еще удар.

– Да, пожалуйста, папочка.

Её ягодицы начинали краснеть, покрываясь алыми полосами.

– Ещё, еще…

Он остановился.

– Что ты сказала?

Он обошёл её, намотал волосы на кулак и аккуратно поднял голову.

– Что ты сказала? – строго повторил Ким.

– Прости, папочка.

– Ты знаешь правила. Тебе придется извиниться.

Она покорно приоткрыла рот. Ким медленно ввёл свой член: сначала почувствовал тепло губ, затем мокрый язык и, наконец, упёрся головкой в нежную стенку её гортани. Держа девушку за волосы, он начал медленно насаживать её голову на свой штык: грубо проникая глубоко ей в глотку – так, что её нос упирался ему в лобок.

Она кашляла и задыхалась: густая слюна стекала по её подбородку, капала на кровать, в уголках глаз появились слёзы – но не сопротивлялась, смиренно терпела и даже наслаждалась своей ролью безвольной секс-игрушки.

– Прогни спину, – сказал он, осматривая её слегка полноватое, скованное верёвками тело.

Несмотря на то, что Ким был объят похотью, что-то было не так: член становился мягче. Он вытащил его изо рта девушки и отпустил волосы – её голова упала на кровать.

Ким снова переместился к ягодицам, осыпая поцелуями покрывшуюся мурашками кожу. Губами впился в её пьянящую тёмно-розовую плоть – пил её сок, второй рукой лаская себя, пытаясь поднять опавший ствол. Но всё было тщетно: сосиска потеряла всякий интерес к происходящему, безынициативно уткнувшись в пол.

Забавно, в 20 лет ты можешь сомневаться в чём угодно, кроме собственной эрекции. Вялые члены рядом с лицами испепеляюще-соблазнительных красоток в порно вызывали у Кима недоумение: как может не стоять рядом с такой девушкой? Ровно до тех пор, пока тоже самое не произошло с ним.

С трудом протиснувшись в мир секса, Ким обнаружил, что член, в общем-то, довольно капризная штука: на твёрдость его намерений влиял не только алкоголь, но и усталость, занятия спортом или даже неосторожно брошенный спутницей комментарий. По крайней мере, его член – обсуждать с друзьями эту тему не хотелось. А вся прогрессивная вселенная секспросвета вертелась, в основном, вокруг яркой вспышки женского оргазма – Ким нашёл лишь пару более-менее внятных статей на тему эрекции, да и ясности особой они не внесли.

Осечки стали происходить пугающе часто ещё когда Ким был в браке. Иногда член становился слишком мягким, чтобы войти в девушку. А иногда он просто не поднимался – даже если желание электрической дугой сжигало Кима дотла: как будто кто-то перерезал провод, соединяющий голову и пах.

Док сказал Киму, что венерических болезней у него нет – да и сам Ким понимал, что все его проблемы в голове. Но ничего не делал – просто глотал эту горькую пилюлю. А вместе с ней и таблетки.

Сначала он пил «Виагру», но со временем ему слишком сильно стали докучать побочные эффекты: к заложенному носу и раскалывающейся голове на следующий день прибавилась невозможность кончить. От этого секс терял вообще всякий смысл и превращался в подобие примитивных парных упражнений.

Однажды он понял, что с препаратом пора завязывать: после очередной принятой таблетки мир окрасился в лиловые тона. Тогда Ким перешёл на «Сиалис» – эффект был мягче, да и длился дольше, а «побочек» практически не было. Теперь, видимо, перестал работать и он.

Бросив все попытки, Ким развязал свою спутницу и пошёл на кухню: поставил чайник, кинул в заварник щепотку сушёных цветков ромашки, горсть ягод можжевельника и хвойную веточку. За стенкой зашипел душ.

– Ты в порядке? – через пару минут Кира вышла из душа в клубах пара, подсвеченных светом из ванны – словно примадонна конца прошлого века, что готовилась дать концерт. Капли горячей росы блестели на её плечах и ключицах. – Я что-то сделала не так?

Ким сидел на полутемной кухне, так и не залив сушеные травы кипятком – даже не включив свет.

– Всё хорошо, такое иногда бывает! – мягко, с теплотой в голосе сказала Кира, присев рядом с Кимом.

Его всегда немного подбешивали подобные вопросы. Несмотря на горы секс-коучей и дышательниц маткой, мужчина в глазах многих женщин выглядел, как заводная игрушка: поверни ключик – и член встанет, поверни ещё раз – и польется семя. А единственная причина, почему игрушка не работает, может крыться только в партнёрше. Но сейчас ему было плевать и на чай, и на свой член, на Киру и на бывшую жену.

Кима лихорадило. Голову медленно сдавливали невидимые тиски, к горлу подступал омерзительный ком – горячее тело покрылось испаренной. На сквозняке влага остывала и неприятно знобила тело.

На кухонном столе Ким увидел белый конверт – вспомнил вчерашний вечер и странный подарок Иванны. Пока Кира мылась, вскрыл его: оттуда выпал чёрно-белый оттиск, который он сейчас мусолил потными пальцами: «СВИДЕТЕЛЬСТВО ОБ УСЫНОВЛЕНИИ (УДОЧЕРЕНИИ)». Его данные. Данные его родителей.

Вместе с ним из конверта выпало ещё одно свидетельство – о смерти. Его смерти. Если верить ему, Ким действительно умер всего через пару месяцев после своего рождения – в детдоме неподалёку.

Глава 7. Петербург, 202? год

Ким накинул куртку и выбежал на улицу: нужно было идти, идти куда угодно, без остановки – иначе реальность размозжит мозг. Он шёл, пялясь в бумаги – затем смял их и сунул в карман.

Судя по одному свидетельству, Кима усыновили, когда ему был год. При рождении его звали Молохов Ким Сергеевич.

Когда Молохову Киму Сергеевичу исполнилось год, его усыновила мать, а отец дал свою фамилию. Согласно другому документу – Молохов Иоаким Сергеевич умер в детдоме, когда ему исполнился месяц.

«Что за дебильная шутка… Кто эта сука?»

Иванна подписалась на Кима в Инстаграме. Ким предложил ей встретиться. Теперь же переписка, да и сам аккаунт испарился. Других контактов Иванны у Кима не осталось.

Он добрёл до трамвайной остановки: к нему, святя тусклыми фарами, недовольно подполз кряхтящий, лязгающий трамвай и нервно, с грохотом разинул двери. Вместе с лившимся на него жёлтым светом из вагона посыпались пассажиры.