Читать онлайн Надежда все исправит бесплатно

ГЛАВА 1 СЕНТЯБРЬ

– Я успею! Я успею! – верещала я, прижимая к уху айфон последней модели. – Антон, дождись меня, пожалуйста!

Гудки, раздирающие слух через динамик телефона, сменились ледяным голосом автоответчика, который посоветовал оставить сообщение или перезвонить возлюбленному позже.

Рыкнув от досады, я закинула телефон в сумочку и, нырнув под козырек автобусной остановки, спряталась от дождя, чтобы не испортить дизайнерские туфельки с золотой пряжкой.

За спиной раздалось мерзкое шушуканье, и мне захотелось провалиться сквозь землю. Эти наглые серые люди смеялись над моими волосами, повисшими мокрыми паклями поверх твидового жакета.

Для полнейшего конфуза не хватало только…

Автобуса, с хлопком провалившегося колесом в глубокую яму, скрытую под лужей. И содержимого лужи, оказавшегося на моей белоснежной юбке.

Я просто встала, как каменный истукан посреди острова Пасхи. Не закричала, не заплакала, не рассмеялась. Лишь бы не дать толпе нового повода пошутить надо мной.

Грязные капли стекали с юбки по оголенным голеням, которые еще на прошлой неделе загорали под солнцем Майорки, и, щекотливо огибая щиколотки, тонули в блестящей пряжке туфель.

Если бы этот треклятый дождь знал, сколько стоят эти туфли, он промочил бы кого-то из более скромного круга общества. Кого-то, чей ширпотреб с рынка не жаль сдать в утиль после прогулки под такой помойной погодой.

Мой твидовый костюм с перламутровыми пуговицами просто не предназначен для унижения. В нем принято встречать восхищенные взгляды и одаривать мир сиянием совершенства. И никак иначе.

Чувствую себя полнейшей предательницей из-за того, что заставила именитый костюм пережить московскую непогоду. А ведь ему теперь предстоит пытка русской химчисткой. Какое невезение!

Впрочем, мне стоит выкатить целое представление с госпожой Истерикой в главной роли и потребовать увольнения водителя, которому Антон делегировал сопровождать меня на все необходимые мероприятия.

В Дом Моды для регистрации на участие в конкурсе молодых дизайнеров мой благоверный подвез меня со своим опытным и преданным Джорджио. Вот он – действительно эталонный водитель, стоящий каждого потраченного на его работу рубля. Учтив, галантен, пунктуален и никогда – я повторюсь: никогда! – не забывает сделать даме любезный комплимент. Иногда мне кажется, будто ему довелось посещать особые курсы истинного водителя где-нибудь в фешенебельном районе Лондона, где еще не перевелись настоящие джентльмены.

К тому же, Джорджио стоит отдать должное хотя бы за то, что он позволяет называть себя именно так, а не по-скучному – Григорий.

А мне, увы, достался Матвей, который мало того не отзывается на имя Маттео, так еще и манерами не отличается. Ну ничего. После того, что мне сегодня пришлось пережить из-за опоздания этого водителишки, Антон уж точно избавится от него. А дальше ему одна дорога – водить автобус где-нибудь в Гольяново.

Держа свое негодование в ежовых рукавицах, я делала вид, что меня ни капли не волнует подпорченный внешний вид, но, стоило такси остановиться неподалеку от остановки, как я поджала дрожащие от обиды губы и нервно дернула ногой, стряхивая капли с туфель.

Короткими сдержанными шажками я миновала те несколько метров, что отделяли заветное такси от козырька остановки, и, оказавшись в машине, нервно выдохнула, будто и не дышала все это время. Спешно, но все же четко я проговорила таксисту адрес офиса Антона и попросила доставить меня туда максимально быстро и аккуратно. Мужчина нахмурил брови, но тактично промолчал. И даже этот таксист куда деликатнее выданного мне Маттео.

До пункта назначения мы действительно добрались достаточно быстро по меркам столицы, хотя на метро я смогла бы доехать раза в три быстрее, но общественный транспорт и туфли Маноло Бланик – это что-то настолько несочетаемое, что я, вероятно, никогда не подберу подходящего сравнения.

Поблагодарив таксиста и отвесив ему щедрых чаевых, я медленно вошла в офисный центр, продолжая держать голову высоко, несмотря на отвратительные пятна на одежде. Появляться на публике в таком виде было невыносимым, но у меня не было ни одной свободной минуты на то, чтобы переодеться в ближайшем бутике.

К счастью, обеденный перерыв уже закончился, и в помещение было относительно спокойно. Лифт вознес меня на девятнадцатый этаж в гордом одиночестве, и я даже позволила себе громко и драматично вздохнуть несколько раз, жалея себя и испанский костюм.

Секретарша моего возлюбленного встретила меня неприязненным взглядом. Я ответила ей тем же. Любые чувства хороши взаимностью. В конце концов, эту бедную девочку даже жаль. Я абсолютно точно стану женой ее начальника, а она так и останется перебирать корреспонденцию и отвечать на звонки.

– Антон Игоревич у себя? – равнодушно поинтересовалась я, глядя на запертую дверь кабинета с табличкой «Лаптев А.И. – генеральный директор холдинга».

– Уехал сорок минут назад, – сухо ответила секретарша, и я плотнее сжала губы, чтобы через раскрытый рот не было слышно, как громко ударилось мое сердце при падении в пятки.

Антон уехал. Я не успела. Скорее всего прямо сейчас он с комфортом размещается в бизнес-классе боинга, который вот-вот взлетит в небо и возьмет курс на Париж, оставив для меня лишь полоску инверсионного следа среди облаков.

– Он ничего не передавал для меня? – сквозь зубы процедила я, не зная, как удержать на плаву чувство собственного достоинства.

– Гела Микаэловна сказала, что не смогла до вас дозвониться, и Антон Игоревич свозит вас в Париж в другой раз. Ведь это рабочая поездка, и вы ему там будете только мешать, – с гаденькой ухмылкой на губах секретарша передала слова личной помощницы Антона, и я, наконец, поняла, откуда растут ноги моего сегодняшнего невезения. А я-то грешила на ретроградный Меркурий!

Гела Микаэловна. На ее фоне ретроградный Меркурий – все лишь мелкое недоразумение, и все злодеи мира выстраиваются в очередь, чтобы воздать хвалу королеве хитрости и коварства.

С такими женщинами, как она, лучше оказываться по одну сторону баррикад, но так уж получилось, что мы заняли противоборствующие позиции. И, что самое обидное, – Антон ей действительно доверял.

Настолько, что поручил ей лично разобраться со своей юной куклой, которая до смерти хотела бы сейчас смотреть, как в иллюминаторе исчезают очертания Шереметьево.

У меня даже закрались сомнения, а не было ли мое опоздание заранее спланировано королевой хитрых щей?

– А Маттео не появлялся здесь? —спросила я, старательно делая равнодушный вид.

Секретарша непонимающе нахмурилась и уставилась на меня в ожидании пояснения.

– Матвей. Водитель Матвей, – уточнила я, картинно закатив глаза.

Ведь Маттео звучит куда приятнее, чем Матвей. И почему никто этого не замечает?

– Аааа, – протянула секретарша, довольно ухмыляясь, —Да, все утро тут околачивался. Весь офис провонял своим одеколоном.

Видимо, на моем лице отобразилось достаточно возмущения, ведь девушка, глядя на меня, засияла еще больше. Униженная и оскорбленная, я коротко кивнула и, развернувшись на каблуках, направилась к лифту. Все происходящее попахивало наглым сговором. И еще грязью из лужи, пожалуй.

На первом этаже прямо у лифта мне попался Матвей, и я была так зла на него, что язык не повернулся назвать его чудесным именем Маттео. Ничего не говоря, я хлопнула по его плечу изысканной шанелевской сумочкой, о чем тут же пожалела, ведь мадам Коко создавала свой бренд совсем не для того, чтобы женщины с его помощью вымещали свои обиды на нерадивых мужчин. Шанель – это про наслаждение, а не про боль.

– Ай! – пискнул водитель, отскакивая от меня на безопасное расстояние, – Надежда Львовна, вы чего буяните?

В глазах необразованного наглеца отплясывали самые настоящие черти. И в голове, похоже, тоже, ведь он решился назвать меня полным именем, хотя знает, что я этого не выношу.

Прошло уже много лет с тех пор, как я вылезла из шкуры девочки Наденьки – никчемной и никому не нужной. Теперь я Надин Валентайн. Молодая, амбициозная, талантливая и уж точно знающая себе цену.

– Почему ты не забрал меня от Дома Моды? – я взяла себя в руки, не желая демонстрировать офисным зевакам бурное представление. Поняв, что я успокоилась и больше не поддамся на манипуляции, Маттео заметно скис.

– Гела Микаэловна сказала, что вы останетесь там до вечера, – пробубнил он, потирая плечо так интенсивно, будто в шанелевской сумке было куда больше твердости, чем я ожидала.

Опять эта Гела Микаэловна. Она всерьез решила от меня избавиться? Неужели она на самом деле верит, что сможет разлучить нас с Антоном? Это не удалось ни одной из тех моделек с автомобильной выставки, которую мы посещали в Дубае. Ни одной глупой смурфетке, что вечно крутятся около моего мужчины в ресторанах и на деловых встречах.

Антон уже состоявшийся мужчина, давным-давно переживший скачки гормонов в пубертатный период, и та свобода, которую ему дают деньги, не кружит его голову. К пятидесяти годам он уже достаточно остепенился, чтобы связать свою жизнь с одной женщиной, которая сочетает в себе все необходимые качества: молодость, красоту, ум и воспитание, которое делает эту женщину подходящей партией для такого мужчины, как Антон.

И пусть между нами разница в двадцать три года. Для взрослых степенных чувств она совершенно ничего не значит. Мы родственные души и тянемся друг к другу настолько, что к новому году я ожидаю получить статус невесты, и до самого лета планирую заниматься предсвадебными хлопотами, оставляя время лишь на жениха и на коллекцию своего бренда, который собираюсь представить на конкурсе молодых дизайнеров.

Гела Микаэловна достаточно умная женщина, чтобы понимать, к чему идут наши с Антоном отношения, и по коварному блеску в ее глазах я вижу, как ей хочется быть на моем месте. Но ее жесткость, навязчивая феминистская позиция «я сильная, я все сама» и бессменные брючные костюмы, только усугубляющие ее мужественную позицию, никогда не привлекут Антона.

Поверьте, я прорабатывала его натальную карту с личным астрологом. Мой дорогой Антон Игоревич падок на мягкую женскую энергию, и совершенно неудивительно, что, однажды сбив меня на пешеходном переходе, он так проникся уязвимостью девичьего тела и моими манерами, что больше не смог отпустить меня. И бережет меня как зеницу ока вот уже два года.

– Поедем куда? – спросил Маттео, глуповато скривив лицо, и я в очередной раз подумала, что имя Маттео для него действительно преисполнено неоправданно высоких ожиданий, недостижимость которых этот паренек даже не осознает.

– Домой, – коротко ответила я и, отвернувшись от водителя, уверенной походкой направилась к выходу.

Антон вернется через два дня, и тогда мы серьезно поговорим о том, какое место в наших отношениях занимает Гела Микаэловна и где на самом деле должно быть ее место.

***

– Надин, милая моя, я не понимаю, почему ты злишься, – повторил Антон, сложив ладони домиком и уперев в них свой лоб.

По его голосу было слышно, как капля за каплей терпение утекает прочь, оставляя место растущему раздражению. И в любой другой день с моей стороны было бы грубо усугублять ситуацию, но один вид Гелы, довольно покачивающей тощей ножкой, выглядывающей из-под широкой штанины брюк, выводил меня из равновесия.

О каком равновесии вообще может идти речь, когда эти двое решили избавиться от меня так, словно я старая вещица, которую еще жаль унести на мусорку, но и оставлять в доме не хочется.

– Я никуда не поеду! – снова уперлась я, направив на Гелу взгляд, полный презрения.

Он усмехнулась и призывно вскинула брови, ясно давая понять, кто из нас двоих лидирует в этом споре. Поверить не могу, что Антон встал на ее сторону! Я чувствовала себя глупенькой беспомощной девочкой, отец которой женился на противной мачехе, и та при первой же возможности отправилась собирать детские вещички, чтобы отправить новоявленную падчерицу в далекий-далекий интернат.

– Там хорошие условия, – настаивал Антон.

В далекий-далекий интернат с хорошими условиями.

– Я не понимаю, зачем это нужно, —вспыхнула я, вскакивая с места.

Антон молча смерил меня долгим терпеливым взглядом. В какой-то момент мне показалось, что в его взгляде мелькнуло сожаление, будто он никак не мог понять, почему потратил столько времени на эту взбалмошную малолетку.

Эта мысль заставила меня успокоиться. Я взяла себя в руки и отошла к окну, до боли вцепившись в деревянный подоконник. Вид ухоженных кустов за окном отвлек от горящих глаз Гелы, которая хоть и молчала, но мне все же казалось, как она шепчет над моим ухом о том, какая я неудачница.

– Давай я объясню, детка, – деловито заявила она, и мне стоило неимоверных усилий, чтобы не взорваться от одного слова «детка».

Какая я ей детка?! Да, мне двадцать семь, а Геле сорок три или что-то около того, по любительницам уколов ботокса сложно определить истинный возраст. Но разве преимущество в прожитых годах дает кому-то право ставить себя выше остальных?

– Ты стала слишком капризной с тех пор, как появилась в жизни Антона Игоревича, – с укором произнесла Гела, и я, не сдержавшись, перевела удивленный взгляд на возлюбленного.

Тот смотрел на меня так, будто хотел успокоить и поддержать, но в воспитательных целях должен был проявить жесткость. Можно подумать, Гела Микаэловна отшлепает его, если он ее ослушается. Кто вообще тут начальник?

– Антон! – я вскрикнула от возмущения, – Что она себе позволяет?!

Мужчина покачал головой и отвел взгляд, не в силах смотреть, как препираются две его самые близкие женщины: невеста и личная помощница. Иногда я даже не могу понять, кто из нас ему действительно ближе.

– Вот об этом мы и говорим, – снова начала Гела, одним словом «мы» давая понять, что Антон тоже имеет отношение к моей экзекуции, – Ты стала бросаться на людей, смотреть на всех свысока, щеголять своим положением. Пойми, Надин, Антон Игоревич из простой семьи и всего этого, – женщина обвела руками шикарную гостиную нашего дома, – Он достиг своим трудом. Ему больно смотреть, с каким презрением ты относишься к окружающим.

Игнорируя Гелу, я снова глянула на Антона. Печальный взгляд только подтверждал слова его наглой помощницы. Они в самом деле решили отправить меня на исправительные работы.

– Ты отправишься в школу в городок неподалеку. Компания Антона Игоревича как раз проводит в ней капитальный ремонт в рамках благотворительной программы. Поработаешь учителем труда, пообщаешься с простыми людьми, – Гела перечисляла и другие виды пыток, но дальше я даже не слушала.

– Учителем труда? – возмутилась я, —Я дизайнер!

Я активно работаю над дебютной коллекцией, которую собираюсь представить на конкурсе летом, а теперь мне придется отложить карьеру в долгий ящик и отправиться учить неблагодарных детишек делать ровные стежки тупыми иголками?

– Вот и сошьешь с ученицами пару дизайнерских фартуков, – продолжала Гела, и с каждым новом словом я ненавидела ее все больше. Хотя куда уж больше.

– Антон, скажи, что это шутка, – взмолилась я, глядя на мужчину жалобным взглядом, но тот в ответ только покачал головой.

– Гела права, моя девочка, – примирительно начал он, – Ты действительно ведешь себя грубо и капризно, и я устал извиняться за твое поведение.

– Это твои рабочие! Почему мы должны перед ними извиняться! – выкрикнула я и тут же пожалела. Я снова делала это – вела себя, как маленькая избалованная девочка.

Антон был прав. Я сильно изменилась с тех пор, как перестала испытывать финансовую нужду. С тех пор, как стала Надин Валентайн. НО это он сделал меня такой! За каждый выходной, который Антон не мог провести со мной из-за постоянной работы, он дарил мне сумки и туфли невероятной стоимости.

Если подумать хорошенько, то, возможно, за два года отношений не наберется ни одного дня, когда мы провели бы вместе и четырех часов подряд. И даже жалкие четыре часа постоянно прерывались бы звонками по работе. А дальше как всегда: Антон прижимает телефон к уху и выставляет вперед руку, жестом давая мне понять, что в приоритете именно работа и тревожить его нельзя.

И я всегда относилась к этому с пониманием. Я осознавала, что Антон – взрослый мужчина с огромной ответственностью за корпорацию, и свидания со мной просто не могут быть для него на первом месте. Тогда мы оба получали то, что хотели: Антон – красивую любящую женщину, не требующую внимания, а я – финансовое благополучие и сногсшибательные туфли.

Антон поднялся с кресла, скрипнув кожаной обивкой, и направился ко мне. Аккуратно притянув мое тело к себе, мужчина бережно смахнул с моего лица прядь светлых волос.

– Надин, – ласково произнес он, – У меня серьезные намерения в отношении тебя, но я не готов к тому, что рядом со мной будет женщина, которая ценит меня только за деньги.

– Я не такая, – тихо возразила я, и это было правдой.

У Антона было много других добродетелей. Он был открыт, щедр, готов был выслушать, когда это нужно, и всегда мог прийти на помощь. Про таких, как он, говорят «как за каменной стеной», и я искренне не хотела его терять.

– Проведи этот год в школе, пообщайся с детьми, с преподавателями. Тебе нужно сменить окружение, – мягко пояснил любимый мужчина, и я только кивала в ответ, как китайский болванчик, – Ты все поймешь. Ты вспомнишь, как это – любить людей, не взирая на их положение. И тогда, моя девочка, ты станешь лучшей женой, что я только могу себе представить.

В уголках моих глаз собрались капли слез. Я подняла на Антона влажный от слез взгляд и неуверенно пробормотала:

–Ты делаешь мне предложение?

– Да, – мужчина тихо рассмеялся, – Я хочу, чтобы ты стала моей женой, Надин. Но сначала нам нужно пройти через это небольшое испытание.

Отработать год учителем труда в мелком городишке. Достаточно ли небольшое это испытание?

Теплые карие глаза мужчины смотрели на меня в ожидании ответа, и я, сдавшись на поруки его обаянию, кивнула.

–Хорошо, ваша взяла, – согласилась я, даже не представляя, на что только что подписалась.

ГЛАВА 2 СЕНТЯБРЬ

– Буууулкин, стоянка две минуты! – громогласный голос проводницы разнесся за дверью купе.

Физически я была уже готова к встрече с новой реальностью, в которой мне предстояло прожить целый год. Чемодан стоял у самого выхода, неприятно поскрипывая колесиками по полу. Последний вагон вихляло из стороны в сторону, и мой багаж укатился бы с места, если бы не твердый стопор на колесиках. Не стоило доверять покупку билетов секретарше Антона. У меня есть смутное предчувствие, что все женщины, окружающие моего жениха, взъелись на меня и только и ждут возможности хоть как-то подпортить мою жизнь.

На чемодане высились еще две полные сумки Луи Витон, и, с тоской глядя на них, я в очередной раз подумала, что на самом деле эти сумки должны лететь в бизнес-классе куда-нибудь, где говорят по-французски и едят на завтрак круассаны. А едут в Булкин.

За окном было уже темно, и только вдоль железнодорожных путей светили фонари, от унылого света которых на душе стало еще противнее. Поезд постепенно сбавлял ход, и, когда показалась ярко освещенная платформа, я выдохнула прочь все сомнения и, поднявшись, покатила багаж к выходу.

На перроне меня должен встретить таксист, заказанный той же самой секретаршей, так что, вероятнее всего, на съемную квартиру я поеду на телеге, запряженной ослом.

– Девушка, давайте я вам помогу, – в тамбуре перед самым выходом мой багаж принял весьма воспитанный молодой человек, хоть и слегка хамоватый с виду – впрочем, его образ казался таковым во многом из-за бритой налысо головы.

– Буду благодарна, если поможете спустить чемодан вниз, – я вежливо улыбнулась, и заметила, как парень хвастливо развел плечи, словно бабуин, решивший своим величавым видом привлечь львицу.

Поезд остановился, и мы с моим внезапным помощником спустились по крутой лесенке на перрон. Зябкая сентябрьская ночь распахнула полы клетчатого пальто и царапнула холодом мои ноги в тоненьких колготках. Я одернула юбку вниз и плотнее запахнула пальто, и только потом заметила, каким восхищением горели глаза молодого человека.

Да, вероятно, в Булкине такие ножки еще не ходили.

С нескрываемым удовольствием я глянула на лакированные туфли с острым металлическим уголком и кивнула сама себе. Точно, таких ножек в этой дыре еще не было.

И моей ноги бы тоже не было, если бы ни отвратительная выдумка Гелы. Подумать только! Отправить меня работать трудовихой в школу под предлогом того, что я якобы слишком капризная.

Неужели она действительно верит, что, избавившись от меня на какое-то время, сможет урвать толику внимания Антона? В ее возрасте пора бы уже укротить девичью наивность.

– Вас встретят? – участливо спросил молодой человек, продолжая с интересом разглядывать меня. Держу пари, он хотел бы, чтобы я оказалась одинока.

Что может быть лучше, чем прекрасная одинокая незнакомка, стоящая посреди пустого перрона в полной растерянности? Только прекрасная одинокая незнакомка в окружении именитых брендов.

Хотя, судя по взгляду парня, неприятно блуждающему по мне сверху вниз и обратно, бренды его не интересовали. И мне, признаюсь, даже стало немного некомфортно под таким пристальным вниманием, ведь я и в самом деле была всего лишь одинокой и беззащитной незнакомкой, сошедшей с поезда в неведомой глуши. И я определенно была прекрасна, чего мой попутчик не мог не заметить.

– У меня была забронировала машина, – деловито ответила я, толкая чемодан в сторону вокзала, —Спасибо за помощь!

Только назойливый кавалер не торопился покидать мое общество, и мне стало казаться, что первый день в Булкине станет последним днем моей жизни. Покинув вокзал в сопровождении молодого человека, я остановилась на парковке и стала картинно осматриваться в поисках такси.

Только всматриваться в совершенно пустую криво заасфальтированную площадку было даже глупее, чем брать с собой целый чемодан дизайнерских туфель в город, в котором совершенно нет нормального асфальта.

– Так где ваша машина? – с ухмылкой на губах спросил помощничек, и я лишь растерянно улыбнулась, хаотично жонглируя оправданиями у себя в голове.

Интересно, если со мной действительно что-то случится, Антон свернет шею своей ядовитой помощнице? Ведь идея всего этого цирка принадлежит именно ей.

Что, если по велению Гелы за мной не то что телега с ослом – за мной вообще ничего не приедет? Зная эту коварную злодейку, можно предположить, что наглец, вызвавшийся помочь мне с сумками, тоже вполне может оказаться наемным маньяком, который избавится от меня по указу своей кобры-хозяйки.

Пока я переживала о том, что на последней неделе моды не выбрала стильный лук для погребения, на парковке, бледно мигнув фарами, появилось чудо отечественного автопрома. Ну что ж, это лучше, чем ничего. Но секретарше я это еще припомню!

– А вот и моя машина! – бодро рапортовала я, ковыляя по кривой дорожке к остановившейся машине.

Бросив чемодан у багажника, я распахнула заднюю дверь и спешно скрылась в салоне автомобиля. К счастью, молодой человек из поезда не стал меня преследовать. Он остался стоять на своем месте, наблюдая за мной с озадаченным видом.

– Уберите багаж! Чего вы расселись? – возмутилась я, не отрывая взгляда от парня на улице, будто стоит мне отвернуться – и он ринется к машине, чтобы утащить меня в ближайший пролесок.

– Не понял, – неуверенно протянул водитель, и я, раздраженно рыкнув, повернула к нему лицо.

На меня, обернувшись, смотрел симпатичный молодой человек – едва ли намного старше меня. В темноте его озадаченное лицо выглядело глуповатым, и я, вспомнив Маттео, пожалела, что не взяла шанелевскую сумочку – грозу нерадивых водителей.

– Что тут непонятного? – резко спросила я, – Мой чемодан на улице. Положите его в багажник. Или у этого корыта нет багажника?

– Ммм, – только и протянул светлоглазый парень в тонкой шапочке кирпичного оттенка.

Не испытывая моего терпения, он вышел из машины. Пока тот располагал мои сумки в багажнике, я снова вернулась к попутчику из поезда. Тот широко улыбался, глядя в нашу сторону – но не на меня, а на водителя.

Парень в шапочке вернулся на свое место и снова обернулся на меня, внимательно наблюдая за тем, как я остервенело дергаю заедающий ремень безопасности.

– Что это вообще за корыто? —в сердцах вскрикнула я.

– Лада Веста, – водитель усмехнулся и, чуть наклонившись вперед, забрал из моих дрожащих рук ремень и мягко выкатил его на себя. Ничего не сказав, он вставил ремень в замок, и глянул на меня так, словно я сбежала из психушки.

На целую минуту мы сцепились взглядами. Я дула губы и злилась от того, что жизнь повернула куда-то не туда и оказалась в самой настоящей…в Булкине! А парень, слегка щурясь в темноте, будто изучал меня, хоть и не так навязчиво, как тот сумасшедший из поезда.

– Лада Веста – не тронешь с места? Такой девиз у вашей машины? – съязвила я, ощутив себя королевой иронии, – Может, поедем уже?

Молодой человек удивленно вскинул светлые брови, но отвернулся, ухватившись за руль.

– Куда едем? – с любопытством спросил он.

– Проспект Мира одиннадцать, – равнодушно кинула я, как вдруг боковым зрением заметила, что парень из поезда направляется к нашей машине.

– Поехали скорее! – вскрикнула я, вцепившись в спинку переднего сиденья, – Этот умалишенный хочет меня изнасиловать!

Передняя пассажирская дверь распахнулась, и маньяк из поезда с шумом плюхнулся на сиденье.

– Колян, ты что, себе девушку из Москвы выписал? – спросил тот, обращаясь к водителю.

Я вжалась в кресло так глубоко, как только могла. Если распахну дверь, то, возможно, смогу добежать до вокзала, а там есть хоть кто-то, кто сможет меня защитить. Взглядом опустилась вниз к своим туфлям от Том Форд – нет, далеко не убегу. Но какие же они все-таки очаровательные!

Колян глянул на меня через плечо и задумчиво цокнул языком.

– Разве вы приехали ко мне? – поинтересовался он.

– Нет! – возмутилась я, – Меня должно было ждать такси.

– Я не такси, – парень покачал головой и мило улыбнулся, только мне от его улыбочки легче не стало. Ведь других машин на парковке не было, а время на часах уверенно ползло к полуночи.

Заметив мое смятение, водитель выдохнул и заключил:

– Ваш адрес мне по пути. Мы завезем Василия Михалыча домой, а потом я отвезу вас на Мира одиннадцать. Хорошо? – Николай спокойно глянул на меня в зеркало заднего вида, и я неуверенно кивнула. Выбора-то у меня не было.

Машина осторожно двинулась с места, а я почувствовала, как тревога заполонила все мои легкие, мешая дышать. Куда проще иметь возможность смотреть в свой айфон и отслеживать передвижение таксиста, прекрасно зная, что за машина, какой номерной знак, сколько ехать и какие косяки водителя отмечали другие пассажиры. Но еще лучше ехать на мерседесе с Маттео. Поверить не могу, неужели я скучаю по своему Маттео?

– Ты правда хотел изнасиловать нашу гостью? – подавив смешок, спросил Николай у Василия Михалыча.

– Николай Николаич, ты же меня знаешь! Я ни-ни! – открестился попутчик, – Что ж вы, девушка, так плохо обо мне подумали? Да, я лысоват. Но не бандит же!

Мои щеки густо покраснели, и я отвернулась к окну, игнорируя двух парней, зовущих друг друга по имени отчеству. Городок за окном казался унылым и желтым из-за обилия сухих листьев и фонарей с грязным рыжеватым светом.

Вот бы закрыть глаза и открыть, когда этот год закончится.

Булкин оказался настолько маленьким, что до дома Василия Михайловича мы доехали минут за семь. Попрощавшись со своим знакомым и со мной, он хлопнул дверью и направился в сторону старой пятиэтажки.

Молча Николай выехал со двора и покатил свою Весту по узкой пустой дороге. Украдкой я осмотрела его аккуратный профиль и подумала, что имя Николас ему вполне бы подошло. И, возможно, он выглядит не таким австралопитеком, как Маттео.

– Что привело вас в Булкин? – спросил он ровным тоном, будто боясь напугать излишне впечатлительную столичную красотку.

– Работа, – суховато ответила я, не желая вдаваться в подробности.

Парень снова глянул на меня в зеркало и, поняв, что большего я не расскажу, кивнул и усмехнулся.

Машина остановилась во дворе шестиэтажной сталинки с обветшалым серым фасадом. Я тяжело вздохнула, понимая, какая участь мне предстоит.

Николай вышел из машины и раскрыл передо мной дверь, и мысленно я отдала в его пользу еще один балл. Не припомню, чтобы Маттео хоть раз соизволил помочь мне выйти из машины.

Приняв теплую шершавую ладонь парня, я выставила на улицу ножки, и заметила, как мужской взгляд невольно скользнул вниз. О да, Булкин, ты еще не видел такой обуви. Покинув машину и отпустив руку Николая, я неспешно направилась к подъезду, едва расслышав, как парень за спиной тихо рассмеялся, но все же покатил мой чемодан следом за его хозяйкой.

За решетчатым окошком слышался мужской храп, и я замерла, не зная, как бы разбудить вахтера поделикатнее.

– Что случилось? – Николай оставил чемодан у лифта и глянул на меня вопросительно.

– Мои ключи у вахтера, – шепотом ответила я, боясь потревожить сон человека.

Парень решительно приблизился ко окошечку и, достав из своего кармана ключи от автомобиля, пару раз звякнул ими о металлическую решетку. Мужчина проснулся и, недовольно хрюкнув, показал свое лицо.

– Чего надо? – пробурчал он, буравя меня подозрительным взглядом из-под кустистых бровей.

– Я Надин Валенси, ваша новая постоялица. Мне нужны ключи от двадцатой квартиры, – торжественно объявила я, краем глаза заметив, как от удивления вытянулось лицо моего водителя.

–Глядите, какую цацу к нам занесло, – сонный мужчина расслабился и даже по-доброму рассмеялся.

Он развернулся на старом офисном стуле и выудил из настенного шкафчика связку ключей.

– Шестой этаж, – сказал он, протягивая мне ключи через решетку, – я дядя Валера, если что.

Я забрала позвякивающую связку и дежурно улыбнулась, в тайне надеясь, что мне никогда не придется воспользоваться услугами дяди Валеры.

– Интересно, ради какой работы ты к нам приехала, —озадаченно протянул Коля, пока мы ждали лифт.

– Не припомню, чтобы мы переходили на «ты», – все так же строго ответила я, не желая заводить тесных знакомств ни с одним жителем этого серого городка.

– Можешь звать меня просто Коля, – с дружелюбной улыбкой на губах настаивал парень, а я в ответ лишь закатила глаза. Никуда его звать я, конечно, не собиралась.

Втиснувшись в кабинку лифта, мы смогли подняться на шестой этаж за считанные секунды. Николай проводил меня до двери и снова задержал на моем лице заинтересованный взгляд.

Я перекинула светлые волосы через одно плечо, любуясь тем, как в мужском взгляде мелькнуло восхищение, и достала из кармана небольшой кардхолдер, в котором с давних пор завалялась пятитысячная купюра.

Я протянула смятую бумажку парню, и его взгляд вдруг погас.

– Что это? – не понял он.

– Чаевые за услуги такси и подъем груза до этажа, – пояснила я, застыв с купюрой в руке.

– Я не таксист и не грузчик, – Николай покачал головой, делая шаг назад, – И денег не возьму.

Хмыкнув, я сунула купюру в карман пальто.

– Ваше право. Я всего лишь хотела отблагодарить вас.

– Но я не отказался бы встретиться еще раз, – вдруг предложил, и тут уже я замотала головой, потрясая волосами.

– Нет-нет, Коля из Булкина – не мой уровень, простите, – напрямую отрезала я, надеясь, что парнишка не станет преследовать меня со своей безответной любовью.

Но Николай в ответ только рассмеялся и, сунув руки в карманы тонкой куртки, направился к лестнице.

– Спокойной ночи, Надежда Валенкина, – произнес он, не оборачиваясь, – И добро пожаловать в Булкин!

Парень скрылся на лестнице, оставив меня гневно теребить бирку на чемодане, выдавшую с потрохами мое настоящее имя.

Пережив тревожную ночь в неуютной полупустой однушке, я проснулась в половину шестого утра, когда хмурое осеннее небо только начало озаряться светом.***

Запахнувшись в шелковый халатик, привезенный из Милана, я со скрежетом раскрыла деревянную дверь, ведущую на открытый балкон с кованой оградой. Холодный воздух пробежался по телу, выгоняя прочь остатки тяжелого сна.

Я всмотрелась в макушки деревьев и крыши малоэтажных домиков, составляющих всю архитектуру города, и сделала медленный успокаивающий выдох.

Гела думает, я не справлюсь. Она хочет, чтобы я махнула рукой на эту глупую затею и стала умолять Антона оставить меня в Москве. При таком раскладе он быстро охладел бы ко мне, увидев, как низко я ценю его тревогу обо мне.

Неужели я и впрямь так капризна, как ему кажется? У меня нет причин не доверять ему. Антон – взрослый, чуткий, и абсолютно точно он не станет делать что-либо во вред мне. А, значит, и весь этот Булкин должен быть во благо.

Что ж, у меня впереди целый год, чтобы поработать над коллекцией, не отвлекаясь на суету, и подумать о том, как стать достойной женой Антона Лаптева. В конце концов, это уже совершенно иной статус.

Осталось лишь выжить в этих условиях.

***

До школы я добралась быстро и даже успела пройтись вдоль симпатичной аллеи под тяжелыми от желтых листьев дубами. Лакированные лодочки от Том Форд уверенно рассекали острыми носками залежи листьев, и я никак не могла перестать хмурить лоб от одной мысли, что частички пыли и грязи останутся на обуви и широких черных брюках.

Вид старой трехэтажной школы из красного кирпича навевал такую тоску, что я поспешила слиться с толпой учеников и поскорее попасть внутрь, но внутри дела обстояли не лучше.

Гадкая желтая краска на стенах фойе в сочетании с оранжевыми скамейками, на которых дети переодевали обувь, ввергла меня в еще большее уныние. Разочарованно озираясь по сторонам, я медленно двинулась по широкому коридору в поисках кабинета директора.

Вдоль одной стены коридора была выстроена целая оранжерея из комнатных цветов: герань, спатифиллум, монстерра разных сортов, фикусы, сансевиерия и даже фиалки нескольких цветов.

Прямо напротив цветника были широкие панорамные окна – новенькие пластиковые стеклопакеты, сильно отличающиеся от общего вида школы. Видимо, благотворительный ремонт от компании Антона начали именно с этого участка, потому что нигде больше я обновлений не видела.

Мой взгляд зацепился за фиалку с девчачье-розовыми цветками, и я даже присела на корточки, чтобы получше рассмотреть этот цвет, отдаленно напоминающий о чем-то нежном, близком, но будто утерянном.

Пока я силилась понять, к каким воспоминаниям меня ведет этот оттенок розового, коридор заполонили ученики.

– Эй, косой! Лови мяч! – крикнул какой-то мальчишка, и уже через мгновение в меня врезался другой ученик, и я, не устояв в некомфортной позе, налетела прямо на кованый металлический стеллаж, уставленный цветами.

Ахнув от неожиданности, я повалилась на пол вместе с горшками, полными земли. Так низко мое самолюбие еще не падало.

Я вскочила с пола и, судорожно смахивая с костюма грязь, попятилась назад и зацепилась карманом брюк за металлический завиток другого стеллажа. Тот покачнулся и накренился, угрожающе натянув ткань. Я взвизгнула, хватаясь за стеллаж, но было слишком поздно.

Тяжелая конструкция выскользнула из моих рук и, разорвав брючину по шву от кармана и до самого колена, с шумом рухнула вниз.

На короткий миг в коридоре повисла тишина, и только слышалось, как бешено отбивает ритм мое раненое сердце.

–Ооой, —протянул мальчишка, огромными глазами глядя на то, как я пытаюсь пальцами слепить из рванья прежние прекрасные брюки.

Раздался звонок, и все вокруг снова ожило. Шушукаясь и хихикая, дети расползлись по кабинетам, оставив меня в одиночестве среди хаоса.

Кошмар. Какой кошмар.

Как я покажусь директору в таком виде? Москвичка, дизайнер. Приехала без штанов. Что обо мне подумают?

Я часто дышала, стараясь справиться с паникой, и придумать хоть какое-то решение, и мне даже постепенно стало это удаваться, но тут я услышала в конце коридора знакомые голоса, и сердце, оторвавшись от артерий, рухнуло в самые пятки.

ГЛАВА 3 СЕНТЯБРЬ

– Она говорит, мне нужна помощь, представляешь? – возмущенный голос разнесся по коридору, но не он привлек мое внимание. Если бы не второй голос, то этого человека я и не узнала бы.

– Да угомонись ты! – шикнул Николай – не таксист и не грузчик, который помогал мне вчера ночью. Шаги стихи, будто мужчины остановились, чтобы поговорить.

Поверить не могу, что эта парочка здесь работает! Мое везение осталось где-то на вокзале в Москве.

– Я веду труд и у мальчиков, и у девочек последние шесть лет, – продолжал пыхтеть первый мужчина, в котором я наконец распознала вчерашнего лысого маньяка.

– И поэтому девочки у тебя здорово работают пилой, – Николай усмехнулся, а я, в панике осмотрев цветочную разруху, юркнула за весь этот хаос, надеясь спрятаться от приближающихся мужчин.

– И у них получается лучше, чем у мальчиков, —с гордостью добавил Василий, – А знаешь почему? Потому что пилить мужика – это женское призвание.

Василий неприятно рассмеялся, явно переоценивая глупую шутку. Николай же друга не поддержал.

– Вась, ну много ты теряешь? – почти равнодушно спросил он, – Новая трудовиха возьмет у тебя один класс. Один! Да ей, наверное, до пенсии как-то дотянуть надо, вот и сунулась к нам.

Ах вот как! Это мне-то до пенсии дотянуть?! Не будь на моих палаццо дыры размером с великую китайскую стену, я вышла бы сейчас из своей засады и показала бы этим наглецам, кто такая эта новая трудовиха.

И только прокрутив в голове эту мысль, я скривила лицо в гримасе. Я трудовиха. Какое унижение!

Радует лишь одно: Антон согласился с моим доводом, что мне предстоит масштабная работа над коллекцией, и обговорил в разговоре с директором, что я возьму только один класс и только на один кошмарный урок в неделю.

Все остальное время я планирую заниматься своим призванием – создавать одежду. Ну и жалеть себя, конечно же.

Готова поспорить, в этой дыре и кофейни нормальной нет. И это первый пункт в списке 'почему меня стоит пожалеть'.

– Колян, – начал Василий жалобным тоном, но Николай его прервал.

– Я на урок опаздываю. Девятый 'бэ' без меня кольцо баскетбольное оторвет, ты же знаешь, – Николай Николаевич хохотнул, и я снова услышала шаги. Одни – удалялись, другие, напротив, становились все ближе и ближе, заставляя меня настолько сильно вжаться в стену, что, наверное, на моем безнадежно испорченном костюме останется еще и декоративная штукатурка жуткого желтого цвета, которая наляпана в этой школе на каждой стене.

– Ох, ну поросята! – в сердцах протянул Николай, остановившись прямо напротив беспорядка, учиненного моим падением. Справедливости ради прошу заметить, что я совершенно не виновата.

Вместо того, чтобы пойти дальше на тот самый урок, где девятый 'бэ' уже, возможно, учинил еще больший урон, молодой человек присел и принялся руками собирать рассыпанную землю в горшок.

Я затаила дыхание, осторожно наблюдая за его действиями из-за огромного размера монстерры. Весь этот миг напомнил мне о бабушке, которой не стало уже очень давно. Она была чудесной женщиной и, наверное, единственной, кто любил меня в детстве. И в ее квартире пахло именно так – обилием зелени и влажной землей.

Я потянула носом, вдыхая ностальгический аромат, и не заметила, как резко на звук моего вдоха повернулась голова Николая. Он прищурился, всматриваясь в девушку, скрытую за цветами-гигантами.

Поняв, что мое убежище раскрыто, я шумно выдохнула и отвернулась. Николай нырнул под ветвь монстерры и присел на корточки передо мной.

– Вот так сюрприз, – протянул он не столько удивленно, сколько радостно. – Что ты тут делаешь?

– Тебя спросить забыли, – огрызнулась я, раздраженная тем, что этот человек снова обращается ко мне на «ты». Впрочем, и я опустилась на его уровень. Но ведь мы, выходит, теперь коллеги. Прекрасно. Просто прекрасно. Теперь он мне точно проходу не даст.

Николай смерил меня долгим взглядом и вдруг, усмехнувшись, стал двигаться гуськом к выходу из зарослей.

– Ну ладно, – буркнул он на прощание, и я, не сдержавшись, ухватила его за плечо, от чего парень едва не плюхнулся на зад в синих спортивных штанах.

Присев на колено, он поднял на меня удивленный взгляд.

– Не можешь же ты бросить меня в беде, – заявила я, прежде чем Николай успел спросить, какого черта я хватаю его.

– Я думал, ты меня прогоняешь, – ответил он, нахмурившись.

– Так и есть, – слегка опустив подбородок, я глянула на парня из-под опущенных ресниц, – Ты что, не знаешь эти женские игры? Женское «нет» – это всегда немножко «да».

Молодой человек не оценил урок преподанный урок по общению с женщинами. Но на его губах снова мелькнула улыбка.

– Так мне тебя уговаривать, что ли? – усмехнулся он, – Ты явилась ко мне на работу, разгромила цветник, нагрубила и теперь думаешь, что я поведусь на милые глазки?

Я тяжело вздохнула, принимая поражение, и убрала ладонь, которой сдерживала края разорванной штанины. Легкая ткань скользнула вниз, оголяя светлую кожу колена.

Поджав губы, парень с нескрываемым интересом изучил мою ногу и, сглотнув, полюбопытствовал:

– Ты пытаешься соблазнить меня прямо в школе?

– Что?! – возмущенно пискнула я, с силой толкая Николая в грудь, от чего тот лишь слегка пошатнулся, – У меня проблема, идиот! Я пришла устраиваться на работу, а тут это!

Я обвела рукой устроенный погром и отвернулась, ощутив, как от досады на глаза наворачиваются предательские слезы. Плакать перед этим физруком совершенно не хотелось, хотя, надо признать, женские слезы – куда более сильное оружие, чем хлопанье ресницами.

И я оказалась права. Заметив, что я вот-вот расплачусь, Николай засуетился, отодвигая от меня грязные поваленные горшки.

– Сейчас что-нибудь придумаем. Только не плачь, ладно? – взмолился он, выглядывая из нашего убежища.

В коридоре раздалось шарканье ботинок о плитку, и оба мы – я и встревоженный физрук – напряглись. Будет сложно объяснить, что произошло, если нас найдут при таких странных обстоятельствах.

Николай привстал, надеясь высмотреть того, кто проходит мимо, оставаясь при этом незамеченным. Только это ему не удалось. До меня донесся молодой запыхавшийся голос:

– Знаю-знаю, Николай Николаич, я опоздала. Опять, ага. Три штрафных круга, все знаю, – причитала девушка, пробегая мимо, даже не озадачившись обстоятельствами.

–Сметанина! —позвал физрук, и девушка в ответ залебезила.

– Только не отжимания! Я же на пять минут всего опоздала!

–Сметанина, иди сюда! —еще раз позвал парень, и девушка, наконец заметив, что ее преподаватель почему-то стоит посреди цветов, удивилась: А чего это вы там делаете, а?

Вздохнув, я тоже поднялась на ноги и осмотрела ученицу, которой на вид было лет пятнадцать. На ней были серые спортивные штаны, а сверху – о боже – прямо на штаны была надета кошмарной длины юбка-годе. Всю эту безвкусицу завершал ансамбль из серой водолазки и удлиненного жакета.

–Я не могу на это смотреть, – удрученно произнесла я, отводя глаза от девушки, которая пялилась на меня так, будто мы с Николаем были застуканы за чем-то непристойным.

– Ну здрааасьте, – протянула девушка, не то обращаясь ко мне, не то выражая свое удивление сложившейся ситуации.

– Сметанина, дай-ка сюда свою юбку, – скомандовал Николай, вылезая из зарослей, – У нашей гостьи порвались брюки, а ей нужно срочно пойти к директору.

Я резко перевела возмущенный взгляд на физрука. Он вообще видел эту юбку?!

– Мне нельзя спрашивать, почему у нее порвались брюки, да? – спросила девчонка, с трудом подавляя смех.

– Так, Сметанина, – Николай выставил вперед руки, как бы открещиваясь от причастности к моим разорванным палаццо, – Что бы ты себе ни придумала – все было не так. Ясно? Просто дай юбку Надежде....

Парень глянул на меня в ожидании того, что я назову свое отчество, и я, фыркнув, сдалась:

– Надежда Львовна.

– Отлично, – Николай примирительно кивнул, – Сметанина, дай Надежде Львовне юбку на время урока, и я прощу тебе опоздание.

– И я не буду бегать кросс! – пыталась сторговаться девчонка, почувствовав власть в своих руках.

Николай Николаевич вздохнул, но согласился.

–Хорошо, только никому не говори.

– Идет! – девчонка протянула физруку руку, и тот пожал ее, скрепляя договор.

– Идите в раздевалку, – сказал Николай, кивая мне.

Я вскинула палец вверх, чтобы начать гневную тираду о том, что я думаю о существовании юбок-годе в мире моды, но два насмешливых взгляда, обращенных в мою сторону, заставили меня проглотить возмущение и выйти из укрытия, крепко придерживая рвань на ноге.

Сметанина победно улыбнулась и пошла в сторону раздевалки, и мне не оставалось ничего, кроме как пойти следом за ней.

– Надо было просить освобождение от физры на месяц, – пробормотала девчонка, и позади нас раздался громкий голос физрука.

– Не перегибай, Сметанина!

–Ладно-ладно! – ученица развела руками, покидая коридор.

Я обернулась, глянув на то, как Николай Николаевич аккуратно придерживает герань, выброшенную из родного горшка. На меня он больше не смотрел, но, если бы он повернулся, то заметил бы, как я, сама того не ведая, улыбаюсь.

– Надежда Львовна, вы где там? – позвала Сметанина, и я, тряхнув головой, последовала за ней в раздевалку. – Вам пиджак в комплект не нужен?

Какой кошмар. Как пережить в этом Булкине целый год?

***

– Тук-тук-тук, – приветливо улыбаясь, я заглянула в распахнутые двери кабинета директора.

За компьютером сидела худощавая брюнетка лет пятидесяти. Услышав мой голос, она вскинула глаза и, поправив очки в старомодной оправе, улыбнулась:

– Валенкина, да? – уточнила она, и я, скривив губы от родной фамилии, кивнула. – Заходите.

С непривычки одергивая ужасную юбку, я прошла в кабинет и присела на стул перед директорским столом.

– Я вас ждала пораньше, – призналась директриса, – Хотела сразу представить вас классу, у них сейчас как раз урок.

–Простите, у меня случились непредвиденные обстоятельства, – оправдалась я, блуждая взглядом по стенам, обвешанным грамотами на имя Людмилы Сергеевны Прошиной – директора старейшей школы славного Булкина.

– Ничего, начнете со следующей недели, – женщина мило улыбнулась и вдруг заговорила шепотом, – Антон Игоревич объяснил, что для вас это просто временное занятие, но я попросила бы вас с особым вниманием отнестись к детям. Пусть урок труда – не самая важная дисциплина, но девочки в какой-то мере будут смотреть на вас и брать пример. Понимаете?

Хотелось закатить глаза, демонстрируя свое отношение к возложенной на мои плечи ответственности, но вместо этого я только коротко кивнула. Кому вообще нужны эти уроки труда?

– Вам нужна будет программа? – поинтересовалась Людмила Сергеевна, шаря глазами по полке с папками.

– Не думаю, – я покачала головой, – Я и без программы смогу сшить с девочками фартук.

В моем голосе мелькнуло презрение, но женщина этого явно не заметила. И тогда я зачем-то добавила:

– Вас попрошу в ответ не упоминать вслух имени Антона Игоревича. Мое пребывание здесь и наши отношения должны остаться в тайне, – строго произнесла я, – Пресса все разнюхает, сами понимаете.

– Ох, конечно! – Людмила Сергеевна закивала, выражая полное понимание приказа.

Вот и славно. Не хватало еще, чтобы кто-то пустил слух, что новенькая трудовиха приехала в Булкин, потому что ее погнал богатенький жених.

– Пойдемте, я представлю вас девочкам, – Людмила Сергеевна поднялась с места, и я только вздохнула, увидев на ней еще более древнюю юбку-годе коричневого цвета.

Мы поднялись на второй этаж, и только тут я поняла, что в школе действительно идет реновация. Часть стен уже была выкрашена тепло-бежевым тоном, напольное покрытие в виде протертого линолеума было полностью заменено на качественную плитку. Я улыбнулась, подумав о том, какую благодарность эти люди должны испытывать к Антону и его компании. И все это – мой мужчина.

Мы прошли по коридору и остановились у кабинета в небольшом закутке с двумя высокими окнами, через которые в помещение падали лучи теплого сентябрьского солнца.

Людмила Сергеевна постучалась и раскрыла дверь.

– Василий Михайлович, я пришла представить вам вашу коллегу, – начала она, подзывая меня рукой.

Кто бы только знал, как мне не хотелось сейчас входить в этот кабинет к Василию Михайловичу, но, покорившись, я сделала шаг и оказалась под пристальным взглядом небольшого класса и его учителя – лысоватого маньяка Василия Михайловича.

Увидев меня, он вскинул брови в удивлении, но ничего не сказал, чему я даже была благодарна.

– Василий Михайлович, дети, это Надежда Львовна – наш новый учитель труда, – представила Людмила Сергеевна.

– А мне так нравилось забивать гвозди в табуреты, – иронично заметила одна из учениц – черноволосая красавица с тяжелым взглядом.

– Юбка, как у Ирки, да? – прошептал кто-то, и я ощутила, как щеки заливаются предательским румянцем.

– Добрый день, —коротко выдавила я.

– Ну что, Надежда Львовна, – издевательски улыбаясь, произнес Василий, – Рад видеть вас в нашей школе! Уверен, мы подружимся.

Подмигнув мне в своей маньяческой манере, Василий Михайлович хохотнул и обратился к ученикам:

– Чего рты раскрыли? Возвращаемся к работе!

Отвернувшись, дети занялись своими делами, а я поспешила покинуть кабинет, слыша, как директриса на прощание говорит девочкам:

– На следующей неделе вы идете на урок в двести восьмой кабинет.

Я подняла глаза, заметив табличку «208» прямо напротив.

– Могу я посмотреть? – Я кивнула на свой кабинет, когда директриса вышла и заперла дверь.

– Да, там должны были уже убраться, – Людмила Сергеевна дернулся ручку, и дверь двести восьмого кабинета распахнулась. – Входите, располагайтесь. Когда закончите, зайдите ко мне. Оформим документы.

Я кивнула и, оставшись одна, прошла в кабинет.

Это было небольшое помещение с пятью партами, на которых были установлены советские швейные машинки, которые по тяжести могли сойти за штангу в спортзале. Стол учителя располагался в углу, и меня даже порадовало то, какое расстояние было между столом учителя и детскими партами. Чем дальше – тем лучше.

Я приехала сюда не дружить с учителями, не воспитывать учеников, не строить из себя хорошего преподавателя. Мне нужно лишь сшить пару дурацких фартуков, а так не успею оглянуться – и год пройдет.

Лишь бы эти допотопные машинки вообще работали.

Вот и проверим. В конце концов, мне нужно разобраться с своими брюками.

ГЛАВА 4 СЕНТЯБРЬ

Конец сентября. Золотая осень резко закончилась, и мое пребывание в Булкине стало еще более удручающим. Квартира, которую для меня сняла Гела, за неделю так и не преобразилась, ведь в этом захудалом городишке вряд ли отыщется сервис, способный из унылого помещения с обоями в мелкий горошек создать интерьеры Метрополя.

За окном унылая темнота и мерзкий накрапывающий дождик. Еще слишком рано, чтобы идти в школу, хотя я уже полностью готова к тому, чтобы пережить этот кошмар. Легкий дневной макияж, длинные золотистые волосы, собранные в низкий хвост, черная юбка-карандаш и укороченный жакет добавляли мне уверенности в собственном профессионализме.

Всю неделю я прослушивала курсы психологов о том, как вести себя с подростками, и, окончательно устав от всего этого, приняла важную для себя мысль.

Да, я не преподаватель, так что я не должна заниматься детьми. Эти пятнадцатилетние девочки явно уже сами разобрались со своим воспитанием, и наставник в моем лице им не нужен. Я пришла в школу только для того, чтобы доказать жениху, что достойна быть рядом с ним в тех условиях, которыми он располагает. В самых шикарных условиях. И я вытерплю год в периферийном Булкине, чтобы переродившимся фениксом вернуться в роскошный особняк Антона и под марш Мендельсона, сыгранный живым оркестром, выйти замуж за мужчину своей мечты.

А девочки…Девочкам от меня нужно одно – чтобы я не напрягала их глупым уроком труда.

***

Свернув зонтик-трость и хорошенько стряхнув с него дождевые капли, я потянулась к ручке входной двери, но меня опередила крепкая мужская ладонь. Я перевела взгляд от руки в ярко-желтой толстовке выше и встретилась взглядами с сияющим физруком.

– Доброе утро, Надежда Валенкина, – бодро поприветствовал он, и я закатила глаза.

– Надин. Меня зовут Надин, – сквозь зубы пробормотала я и кивнула на все еще закрытую дверь, – Может, вы все-таки дадите мне войти?

– Я думал, мы перешли на «ты», – Николай подмигнул мне, открывая дверь.

Покачав головой, я вошла в школу. Не оборачиваясь на назойливого физрука, пошла по коридору, звонко отстукивая каблуками по плитке. Уверена, этот парнишка стоит, как вкопанный, провожая меня взглядом. Не доводилось же ему где-то в Булкине видеть отработанную модельную походку на высоких каблуках.

Я уверенно шла вперед, покачивая бедрами, как вдруг грязная швабра перегородила мне путь, едва не сбив с ног. Я перевела широко распахнутые глаза на причину сорванного дефиле. В стороне, вытянув перед собой деревянную швабру, стояла невысокая бабуля с косматыми бровями.

– Куда без второй обуви?! – прогремела она неприятным голосом.

– Я учитель! – вспыхнула я, поправляя слегка задравшуюся юбку.

– Да хоть президент! – пробурчала бабка, шваброй отгоняя меня обратно ко входу.

Я развернулась и, фыркнув, покинула коридор, не обращая внимания на бабульку, которая принялась усердно натирать и без того чистый пол.

В холле я столкнулась с Николаем, который смотрел на меня, с трудом сдерживая смех. В его руках был обыкновенный пакет из местного супермаркета. Гадко хихикнув себе под нос, парень присел на голубую скамеечку и достал из пакета чистые кроссовки.

Я снова глянула на уборщицу, гадая, как же мне добраться до лестницы в обход этого Мойдодыра. Николай закончил переодевать обувь и вытянулся во весь рост рядом со мной, и я даже удивилась, что, постоянно вращаясь среди профессиональных моделей, я все еще отмечаю про себя рост окружающих меня мужчин. Должно быть, Николай Николаевич хорош в баскетболе. Или волейболе. Или в любом другом виде спорта, ведь, помимо высокого роста, он обладал в целом довольно крепко сложенным телом.

– Уже закончила осматривать меня? – усмехнулся он, и я, мгновенно покраснев, одернула себя.

– Просто пыталась понять, где ты откопал это вопиюще желтое худи? – сыронизировала я, отводя от парня глаза.

– О, так мы снова на «ты», – его довольный голос прозвучал прямо над моим ухом, – Виталину Марковну не обойти, не надейся.

– Что? – не поняла я, снова переводя взгляд на голубые глаза физрука.

– Виталина Марковна, – он кивнул на бабку, ворчащую в намытом коридоре, – Тебе придется переодеть обувь.

– У меня нет второй обуви, – нахмурилась я, не желая мириться с устарелыми правилами.

– Могу дать бахилы, – весело предложил Николай Николаевич, и мне, поверженной и униженной, пришлось собрать в кулак все свое негодование и направить его на улыбающегося физрука.

– Ты серьезно?! Надевать бахилы на ботильоны Касадей? – я грубовато усмехнулась, – Никогда!

Бесцеремонно ухватившись за локоть физрука, я приподняла одну ногу и расстегнула молнию на любимой обуви. Сняв и отставив один ботинок, я проделала то же самое со вторым. Без обуви я стала еще ниже, и только восхищенный взгляд Николая прибавлял мне хоть какого-то внутреннего роста.

– С этой обувью поступают только так! – высокомерно произнесла я и, прихватив пару Касадей, демонстративно взмахнула волосами, собранными в хвост, и уверенной походкой прошлась по еще влажному полу в коридоре.

Уверена, Мойдодырша просто не нашла слов, чтобы как-то задеть меня, и только потому ничего не сказала. Я же, шлепая по лестнице влажными ступнями в тонких колготках, вдруг ощутила внутри какую-то неведомую силу от того, как эффектно смогла преодолеть очередное препятствие на пути к замужеству.

Девочки из моего класса уже собрались у запертого кабинета и, заприметив меня с парой обуви в руках, стали весело шушукаться. Молча я прошла мимо этой стайки и отперла кабинет.

– На Марковну напоролись, да? – усмехнувшись, спросила коротко стриженная брюнетка с густо подведенными глазами.

– Не ваше дело, – резко парировала я, пресекая фамильярность в отношении меня как учителя. Девчонка закатила глаза и плюхнулась за парту.

Не обращая внимания на девочек, ожидающих от меня начала урока, я аккуратно встряхнула ботильоны в коридоре и, пройдя в класс, села на скрипнувший стул, чтобы вернуть обувь на подмерзающие ноги.

– Мы будем что-то шить? – спросила одна из учениц, и я нехотя подняла на класс глаза.

– Что-нибудь, – согласилась я, – Весной мы должны предоставить директору ваши труды.

– Чтобы она видела, что вы не в потолок плевали? – снова сыронизировала брюнетка, но я решила проигнорировать ее колкость.

Мельком оглядев пятерых девочек, я раскрыла классный журнал, который передала мне миловидная ученицы с двумя длинными русыми косичками.

– Проведем перекличку, – предупредила я и, пальцем скользя по шероховатой бумаге, стала называть имена: Арефьева Вера?

– Это я, – та самая девчушка с косичками подняла руку вверх, и я сделала отметку о ее присутствии.

– Гаврилова Мария?

– Я тут, – абсолютно неприметная девочка в черном жилете, кривой крой которого так и притягивал мой взгляд.

– Журавлева Елена?

– That’s me! – с ужасным русским акцентом заявила девочка в обтягивающем коротком сарафане в клетку. Я бы дала этой ученице лет двадцать из-за вульгарного образа, но, если всмотреться в ее распахнутые голубые глазки, то можно заметить, какой же она еще ребенок.

– That’s fine, young lady, – ответила я так, как говорят сами британцы, и девчонка, надув губы, отвернулась. – Вернемся к списку. Константинова Маргарита?

– Я, – коротко отозвалась рыженькая с задней парты.

– Так, кто у нас остался? – протянула я, выискивая в списке еще одну женскую фамилию.

– Шнайдер, – подсказала черненькая, – Любовь Шнайдер.

Я поставила галочку рядом с ее именем и подняла глаза на класс.

– Ну и чем хотите заняться? – спросила я, скрестив руки на груди. Вряд ли хоть у одной ученицы есть пожелания относительно того, из какой ткани шить фартук.

– Может, повяжем крючком? – спросила Вера с косичками. Она мило улыбалась, словно поддерживая меня в мой первый рабочий день. Будто мне нужна была поддержка!

– Засунь себе этот крючок, знаешь куда! – пригрозила Леночка в коротком сарафане.

Тут, будто вступившись за недотрогу, усмехнулась Люба:

– Туда же, куда тебе стоит засунуть свой язык?

Лена Журавлева вспыхнула и, направив на обидчицу яростный взгляд, процедила сквозь зубы:

– А давай расскажем, куда тебе засовывает свою свистульку Андрейка?

Скривив лицо, брюнетка вскочила с места и бросилась на Лену, которая, надо признать, перегнула палку с оскорблениями. Девочки повалились на пол, вцепившись в волосы друг друга. Остальные даже не шелохнулись, не желая ввязываться.

– Забейте, они всегда так, – на мой шокированный взгляд ответила Маша в кривом жилете.

– А ну прекратите! – закричала я, но в запале взаимной ненависти девочки не обратили на меня никакого внимания.

– Ноги раздвинула ты, а виновата я! —пищала Лена, прижатая к полу щекой.

Люба, оседлавшая Журавлеву сверху, сильнее надавила на ее голову, от чего та только пискнула.

– Еще раз услышу от тебе что-то, падла…, – пригрозила она, и я больше не смогла это слушать.

Крепко ухватив девчонку за локти, я стащила ее с острой на язык Лены. Та приподнялась и отползла зализывать раны у дальней парты.

– Мне плевать на то, как вы живете свою жизнь! – четко и громко проговорила я, – Но устраивать потасовки в моем кабинете я не позволю! За пределами школы творите, что хотите – я и пальцем не пошевелю, чтобы вмешаться!

Тогда я еще не знала, насколько сильно ошибалась, говоря эти слова.

Девочки успокоились и, не глядя друг на друга, расселись по местам. Я же ощущала, как внутри бьется комок нервов, истерикой рвущийся наружу. В последнее время я живу в постоянном стрессе: работа над коллекцией, которой я никак не могу придать изюминку, пошатнувшиеся отношения с Антоном, гадина Гела Микаэловна, ссылка в Булкин, а теперь еще и класс бунтарок, переживающих самый расцвет своего пубертата.

Я не хочу иметь с этим ничего общего! Не хочу позволять чужим проблемам влиять на мое внутреннее равновесие. Только где-то внутри еще жива память о временах, когда я сама была подростком и проходила через непростые испытания. В эту память хочется вцепиться ногтями и выдрать ее прочь из груди.

Нужно научиться отворачиваться от этих девочек. Закрывать глаза. Пропускать их проблемы мимо себя. Чтобы ни одна из них не напоминала мне саму себя.

– Скоро вернусь, – сухо кинула я, выбегая из класса с сумочкой в руках.

Оставаться там, в атмосфере детской обиды и взаимных упреков, я больше не могла. Мне срочно нужно было заземлиться. И единственный человек, который одним своим голосом возвращает в мой мир гармонию, – это Антон.

– Пожалуйста, Антон, возьми трубку, – взмолилась я, крепко прижимая телефон к уху.

В коридоре было тихо, и только где-то на другом конце из приоткрытого кабинета слышались разговоры детей и учителя. Я могла бы позавидовать тому, как идиллически складывается их беседа, но меня абсолютно не интересовало установление дружеского контакта с классом. Один урок в неделю был для меня лишь черной отметкой в недельном планнере, и я ждала, когда наконец вычеркну все дни, которые должна провести в этом кошмарном кабинете с ржавыми машинками и дерущимися девочками.

– Надин? – в телефоне раздался голос Антона, и я, облегченно выдохнув, улыбнулась.

– Антон! Я так соскучилась! Почему ты не звонил?

– Прости, моя девочка. Пойми, у меня сейчас горячая пора на работе, – я покачала головой, прекрасно зная, что горячая пора на работе у Антона никогда не кончается.

– Я просто хотела услышать твой голос, – жалобно протянула я, – Тут так тоскливо, ты не представляешь! Нет хорошего кофе, нет магазинов, нет ресторанов, нет нормального асфальта. Я сбила себе все ноги за одну неделю! Скучаю по Маттео, представляешь? С ним мои ноги катались на машине.

Я могла бы жаловаться и жаловаться, но Антон как-то резковато осадил меня:

– Успокойся! – его жесткий тон тут же смахнул с моего лица улыбку, – Ты отправилась в Булкин именно для того, чтобы стать ближе к людям. Чтобы научиться ценить нечто большее, чем деньги и все то, что они дают.

Голос Антона немного смягчился под конец осуждающей речи, и я с трудом убедила себя не впадать в депрессию.

– Я не представляю, как тут работать, – осторожно произнесла я, не столько жалуясь, сколько выражая непонимание, – В Москве я творила в своей современной мастерской. А здесь…Швейные машинки, которыми еще прабабушки моих учениц шили.

Антон на том конце помолчал немного, будто взвешивая аргументы, и наконец ответил:

– Хорошо. Напиши Геле, какое оборудование и в каком количестве тебе нужно. Я выделю на это средства, – в моем мужчине снова звучал уверенный предприниматель, которому куда проще общаться цифрами, нежели чувствами. Может, это мне в нем и нравилось.

Над моим ухом протрезвонил неприятный звонок, и я, быстро попрощавшись, скинула вызов. Из кабинета, ничего не говоря, вышли девочки. Вера кивнула мне в знак прощания, Люба кинула в мою сторону взгляд, полный презрения, остальные и вовсе – проигнорировали мое присутствие.

Я вернулась в класс и, устало потерев виски, подхватила классный журнал и понесла его в учительскую, расположенную неподалеку от кабинета директора. По-быстрому избавлюсь от этой книженции и вернусь в свое угрюмое жилище. В планах посмотреть третий сезон «Отчаянных домохозяек» и вдоволь пожалеть себя.

К моему великому разочарованию в учительской был ажиотаж, так что остаться незамеченной мне не получилось.

– Ооо, та самая новенькая трудовиха! – прогремела крупная женщина с жиденьким хвостиком на затылке. – Как вас величать-то?

– Меня? – суховато осведомилась я, стараясь не обращать внимания на взгляды присутствующих.

– Надежда Львовна, – ответил за меня знакомый голос.

Я заглянула за стеллаж с папками и увидела, как там, оперевшись на стену и листая классный журнал, стоит Николай Николаевич в темно-зеленых спортивных брюках и шалфейной футболке, выгодно облегающей его торс.

– Благодарю, – сквозь зубы процедила я, – Без вас, Николай Николаевич, я свое имя не вспомнила бы.

– Так, Надюха, значит? – снова прогремела дородная женщина, и я перевела на нее уничижительный взгляд.

– Надин. Можете звать меня Надин, – поправила я, но ей было все равно.

Женщина вскочила из-за стола, на котором стоял ее недопитый чай и вазочка с конфетами. Больно сжав мои плечи, она силой усадила меня на свое место и буквально пропела над моим ухом:

– День учителя скоро!

Надо признать, в пении ее голос звучал на удивление приятно, чего не скажешь о речи. Громкий, басоватый голос, будто поставленный так нарочно, чтобы подчеркнуть тяжесть и весомость ее фигуры.

– Я, кстати, Анжела Викторовна – веду русский и литературу. Можно просто Анжела, – представилась она, натянув на лицо наигранную строгость.

Я кивнула просто из вежливости и перевела глаза на остальных учителей в комнате. Анжела Викторовна взяла на себя честь представить и их.

– Это у нас Ольга Александровна – англичанка, – она указала на скромную худенькую учительницу, пишущую что-то в лиловом блокноте.

– Добро пожаловать в нашу школу, – та мило улыбнулась, на мгновение оторвавшись от своего занятия.

– А это, – продолжала Анжела, неприлично тыча пальцем в высокую широкоплечую женщину, облаченную в черное платье с неуместным жабо на груди, – историчка Анна Григорьевна.

Историчка смерила меня недружелюбным взглядом и едва заметно дернув губами, покрытыми дико-красной помадой, отвернулась к окну. Я тихо усмехнулась, выражая взаимность.

– Василий Михалыч только что был, но вышел, —Анжела Викторовна недовольно сморщила нос, а я равнодушно пожала плечами.

– Ничего страшного, мы знакомы.

– Вот этот красавчик, —Анжела указала на Николая, скривившего лицо от лестной характеристики коллеги, – Это наш физрук – Николай Николаевич Муромцев.

– Да, этого красавчика, как вы говорите, я тоже уже знаю, – я поспешила откреститься от этого разговора, потому что выдерживать на себе изучающий взгляд Николая почему-то стало неловко.

– А где Берта Андреевна? – спросила Ольга, подняв хмурое лицо от блокнота.

– Наверное, разжевывает очередную задачку раздолбаям из десятого «бэ», – хохотнула Анжела и, обращаясь ко мне, добавила: Берта Андреевна – у нас математичка. Есть еще усатый физик Анвар Махмутович и химик Кирилл Петрович. Они бегают курить на каждой перемене, их тут так просто не застанешь.

– Я как-нибудь переживу, – пробормотала я, собираясь с мыслями, чтобы подняться со стула Анжелы Викторовны и донести журнал до стеллажа, у которого стоял физрук, время от времени поглядывающий на меня с нескрываемым интересом.

– О чем мы говорили? – задумалась Анжела, вспоминая тему, которая обсуждалась в учительской до того, как тут появилась я.

– О том, почему у Олечки не складываются отношения с мужчинами, – холодно произнесла историчка. Ольга Александровна невольно хлюпнула носом, будто эта проблема действительно доставляла ей страдания.

– Ах да! – воскликнула Анжела и в своей нагловатой манере пояснила мне: Олечке тридцать пять, а она все еще не замужем и без деток.

Мне стало неловко и даже немного жаль англичанку из-за того, как бесцеремонно ее личная жизнь обсуждалась теми, кого совершенно не касалась. Только саму женщину, видимо, ничего не смущало.

– Не понимаю, почему он сбежал? – неожиданно громко заявила она, захлопнув блокнот. – Свидание шло прекрасно. Мы много говорили, пили чай, а потом Иннокентий просто ушел в уборную и не вернулся.

Олечка прикрыла лицо руками и тяжело вздохнула, оплакивая свою судьбу.

– Я же сказала, что нужно надеть красное, – тоном ментора заявила историчка, не отрываясь от окна, – Мужчины обожают красное. Это цвет страсти, Олечка. Наденьте красное платье с декольте, накрасьте губы – и к вам, как мотыльки, слетятся кавалеры.

Я искренне пыталась молчать, оставаясь в стороне от обсуждения неудачного свидания, но такая оценка красного цвета вывела меня из себя.

– Не соглашусь с вами, – смело возразила я, – Красный сильно переоценен. Он вульгарен и будто кричит о женской доступности. Не думаю, что Ольге нужно именно это.

Историчка перевела на меня удивленный взгляд, но уже через секунду снова вернула на лицо холодную маску.

– Николай Николаич, – вдруг позвала Анжела Викторовна, – Вот ты у нас мужчина в самом расцвете лет. Скажите нам, стоит Олечке надевать красное или нет?

Физрук тихо рассмеялся, закрывая журнал, который засмотрел уже, наверное, до дыр.

– Понимаете, в чем дело…, – начал он, обращаясь ко всем сразу, – Вы, женщины, придаете цвету слишком большое значение. Большинство мужчин даже не запомнит, было на вас красное платье или, скажем, синее.

– Так что же тогда надеть? – Ольга Александровна перевела на физрука усталый взгляд.

Парень пожал плечами и с присущей ему легкостью ответил:

– То, в чем ты сама себе нравишься. В чем твои глаза будут сиять. Мы, мужчины, немного дети и считываем вашу неуверенность, – ответил он, и все женщины в учительской замолчали в задумчивости. Было в его словах нечто поистине мудрое.

Заметив, какой эффект ему удалось произвести, Николай довольно улыбнулся и убрал свой журнал в нужную ячейку на стеллаже. Ничего не говоря, он подошел ко мне и взял со стола мой журнал, который я никак не могла донести до полки.

– Я могла бы и сама, – пробубнила я, глядя, как парень убирает тетрадь в ячейку.

– Я не кусаюсь, не надо меня бояться, – ответил физрук. Неужели он догадался, что я не хотела идти к стеллажу именно из-за него?

К счастью, никто из присутствующих не обратил внимания на наш короткий диалог. Не хватало только слухов о моем страхе перед физруком.

– Так, друзья! – снова громко заявила Анжела Викторовна, – Что делаем на день учителя? Может, шашлындос замутим?

– Вы точно учитель русского языка? – пробормотала я себе под нос уже на выходе из учительской.

Этот разговор меня совершенно не интересовал, ведь пятого октября, когда педагогический коллектив будет жарить «шашлындос» в честь дня учителя, я буду праздновать свой двадцать восьмой день рождения. Интересно, какой сюрприз мне устроит Антон?

ГЛАВА 5 ОКТЯБРЬ

Никогда не думала, что свой двадцать восьмой день рождения я встречу в холле убогой школы никому не известного городишки, но судьба коварна, и она пытается меня сломить. Только я не сдаюсь так просто!

Стоя в тени колонны с зеркалами, я листала ленту соцсетей, проверяя, кто уже успел выложить поздравление с отметкой моего имени, а кто – нет. Время от времени я поднимала глаза на мелькающую в коридоре бабульку со шваброй. Что бы такого сделать, чтобы она отстала от меня со своей второй обувью?

– В другое место нельзя встать? – грубо спросил один из рабочих, заносящих мешки со стройматериалами в холл.

Я смерила его взглядом, полным презрения, и уже раскрыла рот, чтобы вежливо указать наглецу направление движения, как в дверях появился Николай Николаевич в окружении учеников. Его сияющая улыбка немного сбила меня с толку, и я только махнула рабочему, чтобы не докучал мне.

– И в футбол погоняем? – спросил мальчишка, с восхищением глядя на физрука.

– И в футбол! – смеясь, отвечал тот, ведя за собой толпу детей.

– А в вышибалы будете с нами играть? – вскрикнула девочка, не отходящая от своего учителя ни на шаг.

Николай Николаевич посмотрел на нее веселым взглядом и согласно кивнул.

– Сегодня вы сами выбираете занятие. Постараемся успеть все, – пообещал он, и дети, радостно шушукаясь, отлипли от Николая и зашуршали пакетами со второй обувью.

Заметив меня, физрук приветливо улыбнулся и скинул с плеч спортивный рюкзак, из которого достал пакет с кроссовками.

– Что, Надежда Львовна, опять оставила вторую обувь дома? – по-доброму усмехнулся он, и я с трудом заставила себя нахмуриться. Как оказалось, долго злиться на этого человека в кошмарных ярких толстовках выходит сложно.

– Я не собираюсь носить сменку из-за одного урока, – фыркнула я.

– Это же для чистоты в школе, – возразил парень, убирая грязную обувь в пакет, – Или ты и дома ходишь в этих чудесных ботиночках?

Я выставила вперед руку и слегка потрясла пальцем:

– Эти чудесные ботиночки стоят как твоя машина, между прочим!

– Правда? – ничуть не обидевшись, физрук присел, чтобы завязать шнурки, – На моей машине, кстати, нет царапин. Чего не скажешь о твоих ботиночках.

Парень задумчиво хмыкнул и поднялся, снова возвысившись надо мной.

– Что? Какие царапины? – я громко сглотнула и, вытянув вперед одну ногу, внимательно осмотрела ботинок.

– На другой ноге с внешней стороны, – пояснил Николай, с любопытством наблюдая за тем, как бледнеет мое лицо.

Я перевела глаза на вторую ногу и увидела, как на черной коже буквально светится белая царапина, будто я пропорола ногой чертов айсберг и вот-вот уйду под воду от досады.

– Это все ваши отвратительные дороги! – вскрикнула я, протянув руку к покалеченному ботинку и сразу отдернув ее. Не могу коснуться этого ужаса!

– Я мог бы подвозить тебя утром, – предложил Николай, – Мне несложно делать небольшой круг один раз в неделю.

– Я в твою машину больше не сяду! – пробурчала я, чувствуя, как начинаю закипать, но Николая это, казалось, совсем не смущало. Он продолжал улыбаться, глядя на меня, как на взбалмошного ребенка.

– Ну нет, я не езжу на работу на машине, пока не выпадет снег, – он пожал плечами, – У меня есть велосипед. И место на багажнике еще свободно.

Парень подмигнул, а я чуть не поперхнулась от негодования. Велосипед?! Как он мог такое предложить мне – дизайнеру, привыкшему к роскошным автомобилям и личным водителям.

– Надежда Львовна, доброе утро! – робкий девичий голосок заставил меня на время забыть про шутника физрука и обернуться.

Напротив меня стояла Вера – та самая скромница с косичками, которая предложила повязать крючком и этим спровоцировала драку посреди урока.

– Доброе, – пробурчала я недовольно, а девочка в ответ протянула мне шоколадку, к которой джутовой веревкой был привязан букетик из осенних листьев. – Что это?

– С днем учителя! – воскликнула девчонка, нерешительно посматривая на меня в ожидании того, что я приму подарок.

– Я не ем шоколад, – я помотала головой, – И я не учитель вовсе. Я дизайнер. Ясно?

Взгляд Веры потух, и девочка, кивнув, развернулась и побрела по коридору, крепко сжимая в руках дешевую шоколадку.

Цокнув языком, я повернулась к Муромцеву – тот, кажется, впервые смотрел на меня абсолютно серьезно, без единой смешинки во взгляде.

– Ты правда такая? Я думал, ты просто играешь, – разочарованно произнес он.

– Какая? – я нахмурилась, предвкушая нелестную характеристику.

– Капризная. Высокомерная. Будто вокруг тебя не люди, а плебеи, недостойные твоего внимания, – жестко ответил он и, одарив меня холодным взглядом, развернулся и ушел в сторону спортзала.

А я осталась одна, и только непонятное дурацкое чувство зашевелилось где-то глубоко внутри меня. Стыд? Непонимание? Желание остановить парня, вцепившись в его рукав, и крикнуть: «Я не такая!»?

А я правда не такая?

Антон отправил меня в этот гадкий Булкин, потому что посчитал, что работа в школе поможет мне справиться с шероховатостями характера. Только он не знает, что эти шероховатости я годами оттачивала самолично, чтобы ни один окружающий меня «плебей» не увидел, какая я на самом деле за всеми этими зазубринами.

Прозвенел звонок, приглашающий учеников и учителей на урок, и только я все еще стояла в холле, так и не решив, как обмануть Мойдодыршу со шваброй.

– Отойдите, а! – прикрикнул все тот же рабочий, которому никак не давала покоя моя скромная фигура.

Я обернулась на его голос и заметила, что в паре с другим грузчиком они несли в коридор большой и грязный лист гипсокартона. Воспользовавшись случаем, я спряталась за эту ширму на двух рабочих и прошмыгнула к лестнице мимо ничего не заметившей уборщицы. А я хороша!

Около кабинета меня уже ждали девочки, смерившие меня недовольными взглядами. Вера и вовсе на меня не посмотрела. В руках Любы была раскрытая и надкусанная шоколадка, от которой я ранее отказалась.

– Когда доедите – можете заходить, – равнодушно произнесла я, заходя в кабинет.

Затхлый аромат старых машинок неприятно ударил в нос, и я поморщилась. День становился хуже с каждой минутой. Осталось дождаться приезда Антона, и все снова встанет на свои места.

В сумочке завибрировал телефон, и я, расплывшись в широкой улыбке, полезла за гаджетом. На дисплее высветилось имя моей лучшей подруги – топовой модели Крисси Бонд.

– Надин! Куколка моя! – пропела девушка в микрофон айфона, —Поздравляю тебя с днем рождения! И с предстоящей помолвкой, кисонька!

– Подожди, Крис, – не поняла я, – Какая помолвка?

– Ох, детка, я не должна портить тебе сюрприз, но я вчера видела твоего папика в ювелирном, – забавно чеканя слова, ответила подруга.

– Что? Антон был в ювелирном? – сердце в груди замерло от предвкушения лучшей жизни. Жизни, которой я всегда заслуживала. – Думаешь, он сделает мне предложение сегодня?

– Конечно! – отозвалась подруга, – Такие основательные дядьки вспоминают о своих кисулях только в большие праздники – день рождения, Новый год, Восьмое марта. В другие дни у них работа на первом месте.

–Ты права! Ты права, Крисси! – ликуя, я подпрыгнула на месте. Из мерзкого день стал просто фантастическим, и мне хотелось скорее позвонить Антону, чтобы узнать, где он и когда уже доедет до Булкина с огромным букетом цветов и колечком, от тяжести которого у меня будет болеть палец.

– Так что, малышка, надень свои лучшие трусики и жди папика с подарком, – в своей пошловатой манере посоветовала Крис, и я только рассмеялась ей в ответ, – Ну все, Надин, у меня съемка. В ноябре я опять буду в Москве, и мы обязательно пересечемся.

– Ох, Крисси, я в Булкине! – заныла я, не давая подруге сбросить вызов.

– Надин, какие булки? Булки идут в целлюлит, ты же знаешь!

– Лучше бы у меня был целлюлит, но в Москве, чем гладкая задница в Булкине, – проблеяла я, радуясь, что хоть кому-то могу рассказать о своих проблемах.

– Где это вообще? Что ты там делаешь? – не понимала модель. И куда ей? С высоты ее карьеры заметить Булкин на карте России практически невозможно.

– Долгая история. Антон хочет, чтобы я год поработала в местной отвратительной школе! Представляешь, я трудовиха! Веду уроки у гадких детишек! – жаловалась я, картинно вздыхая и вскидывая руки к небу, словно взывая к помощи высших сил.

– А не пойти бы вам на хрен?! – грубо вскрикнула Люба за моей спиной.

Забыв про телефон и подругу, я обернулась и увидела, как в дверях класса стоят ученицы и смотрят на меня глазами, полными обиды и ненависти.

– Я….,– глупо протянула я, не зная, что сказать.

Все получилось не так, как я хотела. Услышав понимание со стороны Крис, я напрочь забыла, где нахожусь, и кинулась плакаться ей, совершенно не подумав, что ученицы могу услышать, что я на самом деле о них думаю.

– Пойдемте, девочки, – скомандовала Люба, уводя одноклассниц за собой, – Пилить табуретки мне нравилось больше.

Молча я наблюдала за тем, как пятеро учениц уходят прочь, унося с собой мои мечты о замужестве. Что, если они все расскажут директору, и та отправит меня к Антону с такой характеристикой, что он, разочарованно цокнув языком, выставит меня из своей жизни? И я снова стану всего лишь Надей Валенкиной – очередной пустышкой из тьмутаракани…

– Девочки, постойте! – вскрикнула я, выбегая из кабинета. Мой голос и глухой стук каблуков эхом разнеслись по пустому коридору.