Читать онлайн Братья Карамазовы. Том 3. Книга 2 бесплатно

Братья Карамазовы. Том 3. Книга 2

По Посвящается: Sare Ssheynker

мотивам одноименного

романа Ф.М. Достоевского

И, отойдя немного, пал на землю

и молился, чтобы, если возможно,

миновал Его час сей;

и говорил Авве Отче все возможно Тебе,

пронеси чашу сию мимо Меня,

но не чего Я хочу, а чего Ты.

(Евангелие от Марка. Гл. 14. Ст.35,36)

От автора.

Книгу, которую Вы держите в руках это третий том, второй книги, трилогии «Братьев Карамазовых». Действие третьего тома, второй книги, продолжает первую без временных перерывов. В ней перед нами развернется картина судьбы Алексея Карамазова, его пребывания в Западной Европе на фоне заката христианско-гуманитарной идеи, под натиском наступающей мысли об материалистическом устройстве мира, где цель оправдывала средство.

В тексте романа присутствуют художественные вставки из других произведений. Это авторский способ открытой метафоры, призванный на чувственном уровне раскрыть внутреннее состояние героя или сложившуюся ситуацию.

Так же роман изобилует историческими материалами в художественной обработке. В целом все произведение продолжает традиционно уже сложившийся стиль литературного направления документального реализма с вариацией экзистенциализма и вытекающей из него феноменологии. В этом автор пытается исследовать проблему метафизического происхождения человеческой души.

Книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но такие описания являются художественным, образным, и творческим замыслом, не являются призывом к совершению запрещенных действий. Автор осуждает употребление наркотиков, алкоголя и сигарет. Пожалуйста, обратитесь к врачу для получения помощи и борьбы с этой зависимостью.

ПРОЛОГ

„All doctrines relating to the creation of the world, the government of man by superior beings, and his destiny after death, are conjectures which have been given out as facts, handed down with many adornments by tradition, and accepted by posterity as "revealed religion". They are theories more or less rational which uncivilised men have devised in order to explain the facts of life, and which civilised men believe that they believe.“

The Martyrdom of Man (1872), Chapter II, "Religion", p. 138.

William Winwood Reade

„Все доктрины, касающиеся сотворения мира, управления человеком высшими существами и его судьбы после смерти, являются домыслами, которые были выданы за факты, переданы со многими украшениями традицией и приняты потомками как "богооткровенная религия". Это более или менее рациональные теории, которые придумали нецивилизованные люди, чтобы объяснить факты жизни, и в которые цивилизованные люди верят, что они верят“.

«Мученичество человека» (1872), 2 Глава, «Религия», стр. 138.

Рид, Уильям Уинвуд

ЧАСТЬ I

PARIS

Tout commence à Paris – Все начинается с Парижа. Но задолго до французов и даже римлян. В третьем тысячелетии эпохи неолита на берегах Сены появились первые индоевропейские поселенцы. Река текла по болотистой равнине, омывая разбросанные там и сям островки. На ее берегу, позже, за тысячу лет до появления самой передовой на то время, цивилизации римлян, на острове Секваны, современное название Сите, кельтскими племенами паризиями было основано поселение Lutum (лат.)– грязь.

В середине первого века до Рождества Христа, Гай Юлий Цезарь, пришедший в эти места, назвал его Лютецией – Civitas Parisiorium (лат.) – город паризеев, от этого происходит тононим слова Париж.

В пятьдесят втором году, до Рождества Христа, римляне со второй попытки сожгли Лютецию и на правом берегу заложили новый город, коим и стал современный Париж, таким, каким мы его и знаем. И над этим городом любви, уже полторы тысячи лет парит дух его покровительницы, святой Генове́фы, по французскому имени Женевьеве Парижской.

В 481 году от Рождества Христа, престол Французского королевства занял сын Хельдерика, короля Франков, из династии Меровинтов, по имени Хлодвиг. Близость Геновефе к королевской семье была настолько плодотворна, что под ее благотворным увещеванием он, будучи язычником, принял решение принять в сердце свое Христа. Что благотворно повлияло на всю историю Франции. Крещение было совершено в Реймсе святым епископом Ремигием в 496 году от Рождества Христа, и позже уже все короли Французского престола короновались именно в Реймсе. Несомненно, трудно переоценить роль Геновефе в этом священном акте и потому можно смело сравнить ее с княгиней Ольгой в крещении Руси.

В этот благословенный город света, столицу пятой республики – Париж, и прибывают в начале февраля 1905 года, от Рождества Христова, Алексей Федорович Карамазов, Ева Александровна Шуберт и Петр Моисеевич Рутенберг.

«Страсбургская платформа» – Восточный вокзал: Gare de l’Est, встретил их необыкновенно чудесной погодой, ясно светило солнце на небе не было ни единого облака и дух яростных политических, культурных, художественные и социальных переворотов человеческого сознания: от Реформации до канкана, кубизма Пикассо, от моды до архитектуры и кинематографа ворвался в них.

Сев на подошедший омнибус, что-то вроде большой двухэтажной кареты на конной тяге и вмещавшей до двух десятков пассажиров. Они расположились не внутри фургона, а на его крыше, так называемом империале. Легкий ветерок обдувал их лица и они с удовольствием вертели головами во все стороны, рассматривая архитектуру проезжающих по улицам домов.

Они выехали на улицу Бонапарте и сошли с онибуса не далеко от 32 дома. В нем на втором этаже располагалась квартира, Азефа Евно Фишелевича  глава боевой организации партии эсеров. На его счету организация и успешное проведение ряда терактов, в числе которых – убийство Великого князя Сергея Александровича. В то же время, он как агент Охранного отделения полиции, раскрыл и выдал ей множество революционеров. Вот к нему-то вся компания и направилась.

Им открыл круглолицый, довольно упитанный мужчина лет тридцати шести. При виде гостей он расплылся в улыбке.

Поджидаю, поджидаю. Входите в комнаты, —сказал он, пропуская вперед прибывших.

Алексей Федорович и Ева Александровна как-то не задержались и проследовали в гостиную, а Петр Моисеевич, напротив, подошел к Евно Филшеловичу и что-то ему зашептал на ухо.

Непременно, непременно, все будет улажено. Вы не обременяйтесь этой заботой, я уже обо всем подумал, – сказал Азеф.

После этого Петр Моисеевич отошел от него и направился в гостиную к остальным. Как только все положили вещи и расселись Евно Фишелович встал в центре комнаты, выпятил живот, засунул руки в карманы брюк и принял серьезный вид.

Алексей Федорович, я вас отдельно приветствую и очень, очень рад вас видеть.

Спасибо, – поежившись на диване, ответил Алексей Федорович.

А мы с вами уже встречались. Не помните? Евгений Филиппович, – сказал Азеф и протянул руку для приветствия.

Признаться, нет, но очень приятно, – ответил Алексей Федорович и пожал протянутую руку.

Ну как же, вы тогда в Женеве, с этой дамой к нам в столовую заходили и вас

нашей партии представили. Так я там я тоже был.

Людей было много, Алексей Федорович просто запамятовал, – сказал Петр Моисеевич.

Да. Тогда это была Женева, теперь вы в Париже, и я надеюсь, что мой образ, Алексей Федорович не сотрется из вашей памяти. Итак, Петр Моисеевич, как мы поступим?! Мне совершенно очевидно, что Алексей Федорович должен остаться у меня, благо имеется в наличии свободная комната, а вы и прибывшая с вами дама должны остановиться в отеле, как мне кажется.

Разумеется, мы так и поступим, если Алексей Федорович не будет против, – сказал Петр Моисеевич.

Я даже не знаю, может лучше Еве Александровне остановиться в квартире, все лучше, чем казенное жилье, а мы в отель?

Нет, нет, позвольте Алексей Федорович, вы слишком значимая фигура для нашей партии и потому вам мы должны предоставить лучшие условия для проживания, – сказал Азеф.

Нет, я не могу здесь остаться. Полиции наверно уже известно, что я здесь, а значит мне нужно место по надежней. Я предлагаю Петру Моисеевичу здесь остаться и оглядеться, а нет ли глаз полиции, а мы с Евой Александровной поселимся в гостинице. Когда выясниться что слежка за домом не ведется я займу комнату.

Хм, Я не знаю, что сказать! – удивился Азеф.

Нет, изюминка, конечно, ваших умозаключениях содержится, но это меняет все наши планы, – сказал Петр Моисеевич.

…если тупик, то может Ева Александровна выскажет свои соображения, – сказал растерянно Алексей Федорович.

Я, я. Да я как-то и не готова определиться в этом вопросе. По мне, что лучше для самого Алексея Федоровича, то лучше и для общего дела, – сказала Ева Александровна.

Ну день, другой погоды не сделает…, что скажете Петр Моисеевич? – сказал Азеф.

Рискнуть можно, если вам будет так спокойней Алексей Федорович, то я готов остаться здесь на два дня, но только помните, через два дня вы переедете сюда. Согласны? – сказал Петр Моисеевич.

Хорошо, – ответил Алексей Федорович.

Тогда пойдемте в отель, я вас поселю, он здесь не далеко, – сказал Петр Моисеевич.

Все встали и вышли снова на улицу. Белое четырехэтажное здание находилось по улице des Beaux Arts, и дом № 13. Алексей Федорович, особенно обратил внимание на его номер. «Что это? Суеверие?» – спросил он себя. И отмахнувшись от этой мысли прошел во вход мимо белых встроенных колон.

Разместились довольно быстро и удобно в номерах на третьем этаже. Как только Алексей Федорович, оказался один, он не стал разбирать вещи, а просто лег на кровать и расслабился. Мысли сами собой водили хоровод в его голове, и он поплыл за ними позабыв кто он, что он и где он. Его душа превратилась в зеркало, он заглянул в нее и как ни всматривался, ничего не видел: «Пустота», – пришло на ум Алексею Федоровичу. «Все умерло», – заключил он. И тут раздался голос Ленина: «Дело сделано!»

«К смерти»

Я в жизни обмирал и чувство это знаю,

Где мукам всем конец и сладок томный хмель;

Вот почему я вас без страха ожидаю,

Ночь безрассветная и вечная постель!

Пусть головы моей рука твоя коснется

И ты сотрешь меня со списка бытия,

Но пред моим судом, покуда сердце бьется,

Мы силы равные, и торжествую я.

Еще ты каждый миг моей покорна воле,

Ты тень у ног моих, безличный призрак ты;

Покуда я дышу – ты мысль моя не более,

Игрушка шаткая тоскующей мечты.

Афанасий Фет.

ПОЗНАНИЕ ЖИЗНИ

Утро следующего дня разбудило Алексея Федоровича проливным дождем. Его капли барабанили по подоконнику с такой силой что буквально по всей комнате звучала барабанная дробь. Спать в таком шуме было нестерпимо, и Алексей Федорович встал с кровати. Утренний туалет, завтрак прошли довольно скоротечно.

Ева Александровна, сидевшая с ним в ресторане, скучала, но стоило появиться Петру Моисеевичу, она оживилась.

Доброе утро, Алексей Федорович. Ева Александровна, мое почтение. Разместились. Ночь. Прошли без осложнений? – С ходу спросил Петр Моисеевич.

Да. Спасибо вашим заботам, – откликнулась Ева Александровна.

Тогда к делу, медлить не будем. Поскольку мы с вами только что с дороги. Я решил сегодняшний день посвятить отдыху, нет, разумеется, у меня есть дела, мне отдых сегодня претит, поскольку с вами Алексей Федорович хочет встретиться один очень значительный человек. Я все устрою и если все будет хорошо, то завтра вы с ним свидитесь и думаю, что для вас это будет очень полезно. А пока отдыхайте, сегодня. Лувр ждет вас. Вот деньги на расходы, думаю достаточно чтобы провести время в удовольствие, – сказал Петр Моисеевич и положил бумажные купюры на стол.

Алексей Федорович и Ева Александровна созерцательно наблюдали за ним.

Что ж, вы оставляете нас одних? – Спросила Ева Александровна.

Да, оставляю вас на ваше усмотрение. Теперь позвольте отклонятся и удалиться, чтобы завтра зайти за вами Алексей Федорович и ввести в курс наших планов на счет вас. Так что, до скорого, – сказал Петр Моисеевич и ушел.

Они посидели еще немного и покинули отель направившись пешком к улице Бонапарте к набережной Малакэ, а там по мосту дю Карраузель, они подошли и во всей красе увидели монументальный шедевр архитектурной мысли – Лувр.

Люпира – сторожевая башня на языке тогдашних франков и вошло в обиход при царе Филиппе-Августе. Он начал строительство стены в 1190 году, а окончили работу только в 1210 году. Одна из высоких башен получила название Луврской. Около нее находился луг, рядом с которым впоследствии выстроили королевский замок. Назвали сооружение крепостью от нее утвердилось название от одной из башни – Лувр.

Расположенный на правом берегу Сены, он стоит как бы особняком, неприметным строением, но стоило им войти в его объятья, и они увидели и почувствовали его молчаливое волшебство и величие. Они попали внутрь него через Львиные ворота. Зайдя через Павильон часов, они спустились на цокольный этаж крыла Denon, и начали осмотр увидев собранные коллекции египетских древностей, ассирийских и финикийских цивилизации. Этрусские и греческие вазы (коллекция Кампаны) и погребальных урн. От увиденного Алексея Федоровича посетила мысль: человек стремиться к устроению пира и радости от обретенной жизни и в ходе этого праздника идет постоянная подготовка к венцу его бытия – смерти.

И едва они вошли в античный отдел, располагавшийся на первом этаже, и прошли по длинной анфиладе комнат и попали в небольшой зал № 74, и перед ними возникла, белым призраком, невысокая скульптура, стоящая по середине, на туманном фоне старых стен Венеру Милосскую (Aphrodite? Venus? De Milo) – Греческая Богиня любви и красоты.

Она стояла слегка наклонённая, ее маленькая голова на стройной шее являла образ задумчивости. Приподнятое правое плече и опущенное левое, демонстрировали асимметрию на фоне гибкого изогнутого стана. Мягкость и нежность кожи Венеры оттеняет соскользнувшая на бедра драпировка. Она буквально источала собой чарующую красоту и женственность.

Алексей Федорович, при виде ее застыл на месте, а Ева Александровна сделала шаг и выдвинулась чуть вперед.

И целомудренно и смело,

До чресл сияя нагой,

Цветет божественное тело,

Неувядающей красой

Под этой сенью прихотливой

Слегка приподнятых волос

Как много неги горделивой

В небесном лике разлилось!

Так, вся дыша пафосской страстью

Вся млея пеною морской

И все победной вея властью

Ты смотришь в вечность пред собой

Афанасий Фет.

Продекламировала Ева Александровна.

Ты смотришь в вечность пред собой, – повторил шепотом Алексей Федорович, – это кто так выразился?

Это Фет, – чуть слышно, ответила Ева Алексадровна.

Алексей Федорович поднял глаза на статую и увидел, что она смотрит чуть выше его головы. «Смерть, часть вечности она переходит в нее в состояние существа, безусловно не подлежащего времени, то есть не имеющего ни начала, ни продолжения, ни конца во времени, но содержащего за раз, в одном нераздельном акте, всю полноту своего бытия, такова вечность существа абсолютного. И душа восходит к вечности, но осознать ее без веры, через дух, как все вокруг осознает человек, не может. Потому что сознание подвижно, оно постоянно движется к истине, что есть Бог, а вечность статична и потому без познания Сущего невозможно всеобщего бытия человеческого сознания в ней. Объемля и пронизывая ее мельчайшими частицами тайным образом, пребывает в ней Создатель, который есть Жизнь. И если возможно обретение душой вечности, то только через Него. Ибо Бог есть Сущий и с Ним вечность обретает сущность, без которой невозможно ее естество», – так явилось Алексею Федоровичу, когда он уловил на себе взгляд Венеры.

Он покаянно опустил голову, взгляд его потух и наступила во всем организме тяжесть. Но сделав несколько шагов, вдруг последовало заметное просветление, зовущее продолжить следовать пути, уже избранному им, и обещавшую надежду на обретение чего-то иного и необычного, неведанного и полной тайны загадки его будущего.

Алексей Федорович, взбодрился и подхватил настигшее его вдохновение предприняв робкую попытку дальнейшего осмотра представленных в Лувре художественных коллекций, сулящих познания им новых возможностей в неожиданных поворотах картин его жизни.

Они поднялись на второй этаж и вошли в залы Большой галереи и уже в четвертом зале на Алексея Федоровича сошло, словно наваждение. Старинный Дух Лувра молвил ему слово Леонардо: «Истинная любовь сказывается в несчастье. Как огонек, она тем ярче светит, чем темнее ночная мгла». И перед ними предстало творенье Андреа Монтеньи «Святой Себастьян». Мраморная безжизненная фигура Себастьяна привязана к полуразрушенной к разрушающейся античной статуе. За счет низкой перспективы тело Святого выпукло выступает на передний план картины. Голова и глаза, обращенные к Небу, выдают его полное отрицание происходящего с ним, ясно демонстрируя торжество трансцендентной веры перед страданиями тела, являя превосходство духа над материей.

Он все еще является представителем языческого мира, но уже налицо падение греко-римских идолов и уход их в небытие. Картина, как яркий образ утверждения Христианства над идеалами античного мира, через самопожертвование.

В облаке, в верхней части картины, слева, видна фигура всадника. вспоминается «Золотя легенда», где изложена версия, согласно которой имя Себастьян происходит от слова basto – «седло», а значит, Церковь – это конь, Святой – седло Иисуса, а сам Иисус – всадник.

И вот мысль при виде его застала Алексея Федоровича: «Смело жертвуй собой и в этом обретешь жизнь себе». И он подумал: «Мир, Царизма, старый и обветшавший, тоже рушится и я привнесу в него революционную идею нового мира. Пусть мне суждено стать мучеником, но зато наступит мир равенства и добра. И уже не будет, ни богатых, ни бедных. Хозяева и слуги уйдут в прошлое. Даешь классовое равенство. Да здравствует революция и в ней спасение России».

Надо же, этот святой больше статуя, чем человек. Довольно странное ощущение, вы не находите Алексей Федорович? Пойдемте дальше, мне хочется жизни, – сказала Ева Александровна и они пошли в глубь по галерее.

Они миновали пятый, восьмой и двенадцатый залы, где представлена Итальянская живопись от 13 до 18 века. Увиденное их потрясло, со стен крыла Denon натуральным образом изливалась вся известная человеческому глазу палитра красок и оттенков, дающих представление о красоте. Испытав на себе огромные чувства в познании красоты, внимая попыткам художникам итальянской живописи разного времени передать ее, они довольно утомились и хотели передохнуть, где-нибудь. Но какое-то странное ощущение их манило продолжить осмотр. И вот истинная, совершенная красота порождающая жизнь встретила их в небольшом, тринадцатом зале, куда они пришли в конце этого пути. Повернув голову направо и их взору, явилась бесконечность, через, которую осуществился исход подлинного чуда, явленное Богом человеку.

На стене висело маленькое полотно, размером семьдесят семь на пятьдесят три сантиметра, «Портрет госпожи Лизы Джoкoндo» («Ritratto di Monna Lisa del Giocondo»), исполненное итальянским эрудитом эпохи Высокого Возрождения, активно работавший как живописец, рисовальщик, инженер, ученый, теоретик, скульптор и архитектор Леонардо Да Винчи.

Картина написана в эпоху развития итальянского искусства в XV веке, Кватроченто (итал. quattrocento, «четыреста», сокращенно от mille quattrocento – «тысяча четыреста»), маслом на доске из тополя. Мастер тщательно выложил изображение из кусочков окаменевшей смолы, а самые мелкие детали высыпал из лучистой каменной крошки.

На ней изображена не просто женщина, а скорей дама некоего средневекового рыцаря. Подобные образы очень часто эксплуатировались в то время, которая сидит в кресле. Расположилась за парапетом на фоне не абстрактного, а вполне конкретного пейзажа открывавшимся из окон местного замка. Пустынная местность с извилистыми потоками и озером, окружённым снежными горами, она простирается к высоко поднятой линии горизонта. Это окрестности североитальянского городка Боббио. У моста видны цифры 72. Указание на 1472 год, когда протекающая мимо Боббио речка Треббия вышла из берегов, снесла старый мост и вынудила властвовавшее в тех краях семейство Висконти возвести новый.

Таким образом сложился контраст, содействующий повышенной пластической осязательности фигуры и её плавного, обобщённого силуэта с уходящим в туманную даль, похожим на видение пейзажем с причудливыми скалами и вьющимися среди них водными протоками. Этот ландшафт придаёт самому образу женщины величественность и одухотворённость. Благодаря пейзажу, удалось создать не портрет конкретной личности, а универсальный образ

При написании картины Леонардо использовал технику сфумато, которая выполняется почти прозрачной тонкой штриховкой и позволяет сделать переходы между линиями, цветами и тонами. Эффект размытости похож на исчезающий дым. Все изображенное на полотне должно проникать одно в другое, дышать. Термин происходит от итальянского «sfumate» – «приглушить» или «дымка». Сфумато явилось «Живой водой» Эпохи Возрождения.

В живописи этот метод относят к процессу наслоения тонких глазурей полупрозрачной краски таким образом, что не остается никаких видимых мазков при переходах тонов или четких линий, разделяющих светлые и темные области.  Их толщина около четверти миллиметров, не доступных для распознания ни под микроскопом, ни с помощью рентгена.

Леонардо использует сфумато, чтобы создать естественную градацию теней для своей Мона Лизы. Известно, что ее композиция построена на «золотых треугольниках». Эти треугольники в свою очередь являются кусками правильного звездчатого пятиугольника. Но здесь нет никаких тайных смыслов. Техникой пространственной перспективы, Леонардо добился наибольшей выразительности портрета.

Героиня произведения – это флорентийка Лиза Мария Герардини (Лизе дель Джокондо), в последствии Мона Лиза дель Джокондо, молодая жена видного флорентийского торговца шелками флорентийца по имени Франческо дель Джокондо, в переводе «веселый». Он был большим поклонником искусства и живописи, покровительствовал художникам. Именно ему принадлежала идея заказать портрет супруги в честь рождения первенца. Моне Лизе тогда исполнилось 24 года.

Мона Лиза сидит в кресле на балконе или на лоджии, одна ее рука лежит на подлокотнике, образуя нижнюю сторону прямоугольника, а ладонь второй накрывает её сверху, делая композицию целостной. Поскольку на изображённой даме вуаль, которая может свидетельствовать о недавней кончине кого-то из близких, улыбка воспринимается некоторыми как грустная и меланхоличная. У неё выбриты брови и волосы на верхушке лба. Конец XV – начало следующего столетия известны тем, что в моде тогда были полностью удаленные брови. Дама, изображенная на полотне, следила за всеми тенденциями стиля, а потому брови у нее и были выщипаны. Это изображение всякому, кто хотел бы видеть, показывает до какой степени искусство может подражать природе и дает возможность постичь это наилегчайшим образом, ибо в этом произведении воспроизведены те мельчайшие подробности, какие только может передать тонкость живописи. Поэтому глаза имеют тот блеск и ту влажность, какие обычно видны у живого человека, а вокруг них переданы все те красноватые отсветы и волоски, которые поддаются изображению лишь при величайшей тонкости мастерства. Ресницы, сделанные наподобие того, как действительно растут на теле волосы, где гуще, а где реже, и расположенные соответственно порам кожи, не могли быть изображены с большей естественностью. Нос со своими прелестными отверстиями, розоватым нежными, кажется живым. Рот, слегка приоткрытый с краями, соединенными алостью губ, с телесностью своего вида, кажется не красками, а настоящей плотью. В углублении шеи при внимательном взгляде можно видеть биение пульса.

Облик – ее необыкновенный, он будто бы постоянно следящий за созерцателем взгляд, который излучает разум и волю. Но еще большую загадку представляет собой всемирно известная улыбка Джоконды. Она еле уловима, а ее смысл, кажется, ускользает от зрителя. Именно эта неуловимость привносит в образ нечто, порождающее желание вглядываться в него вновь и вновь. В мировом искусстве найдется очень мало портретов, которые смогут сравниться с «Моной Лизой» силой выражения человеческой индивидуальности, переданной в единстве интеллекта и нрава. Там, где находится картина «Мона Лиза», витает дух тайны и загадочности. Известный портрет да Винчи отличается от всех остальных запечатленных изображений периода кватроченто необычной интеллектуальной заряженностью. От «Джоконды» исходит чувство силы, которое является органическим сочетанием ощущения личной свободы и внутренней собранности. Улыбка женщины никоим образом не выдает пренебрежения или превосходства. Она воспринимается как результат полного самообладания и спокойной самоуверенности.

В этой загадочной картине Леонардо Да Винчи создал нечто большее, чем портретное изображение никому не ведомой флорентинки Моны Лизы Внешний облик и душевный строй конкретной личности переданы им с небывалой синтетичностью «Джоконда» – не портрет. Это зримый символ самой жизни человека и природы, соединённых в одно целое и представленных отвлечённо от своей индивидуально-конкретной формы. Но за еле заметным движением, которое, как лёгкая рябь, пробегает по неподвижной поверхности этого гармонического мира, угадывается все богатство возможностей физического и духовного бытия.

Посмотрите, Алексей Федорович, какая вселенская красота заключена в этом портрете. Не хватает только поэзии, волшебного духа к ней добавить и тогда явится совершенство происходящего вокруг нас, глядя на нее, – сказала Ева Александровна.

Je suis belle, ô mortels ! comme un rêve de pierre,

Et mon sein, où chacun s’est meurtri tour à tour,

Est fait pour inspirer au poëte un amour

Éternel et muet ainsi que la matière.

Je trône dans l’azur comme un sphinx incompris ;

J’unis un cœur de neige à la blancheur des cygnes ;

Je hais le mouvement qui déplace les lignes,

Et jamais je ne pleure et jamais je ne ris.

Les poëtes, devant mes grandes attitudes,

Que j’ai l’air d’emprunter aux plus fiers monuments,

Consumeront leurs jours en d’austères études ;

Car j’ai, pour fasciner ces dociles amants,

De purs miroirs qui font toutes choses plus belles :

Mes yeux, mes larges yeux aux clartés éternelles !

Charles Baudelaire «La Beauté» (1861)

«Красота»

О смертный! как мечта из камня, я прекрасна!

И грудь моя, что всех погубит чередой,

Сердца художников томит любовью властно,

Подобной веществу, предвечной и немой.

В лазури царствую я сфинксом непостижным;

Как лебедь, я бела, и холодна, как снег;

Презрев движение, любуюсь неподвижным;

Вовек я не смеюсь, не плачу я вовек.

Я – строгий образец для гордых изваяний,

И, с тщетной жаждою насытить глад мечтаний,

Поэты предо мной склоняются во прах.

Но их ко мне влечет, покорных и влюбленных,

Сиянье вечности в моих глазах бессонных,

Где все прекраснее, как в чистых зеркалах.

Шарль Бодлер.

Алексей Федорович, смотрел на картину и ощущал, как исходила из него дуновение Вселенной. Она заполнила весь зал, где они стояли. И как в зеркале, он видел в ней бездну и чем больше он в нее всматривался, тем сильнее она поглощала в себя его сознание, его Я. «Мона Лиза» отражала изоморфизм природы, в котором разум является средством познания, формируя впечатление основанное на испытанных чувствах, исходя из опыта понимания себя в окружающем пространстве. В планомерной организации композиционной картины, в характере ее строения, ритмических, многократных наложений тончайших мазков на образ произведения, прослеживается главная цель: служить реалистической точности, воспроизводя художественное познание жизни. Именно через познание Алексей Федорович, начал постигать явленное ему протекание метаморфозы его души. Неосознанно уловив замысел Леонардо. Алексей Федорович, находясь в состоянии решения загадки непознанного и неведанного. Его глаз зрел Вечность рождающую красоту, а она в свою очередь служила источником провидения, в действии оживления его души. Он медленно и заново, обретал себя, для себя и всего окружающего мира.

Возникла идея,

Явилась мысль,

И облеклась в Слово.

И Слово стало Бог.

И зажегся свет и в нем уже было Слово.

И так что свет внял знание Божье.

И воссиял тогда Господь, над всем.

И через Него все начало быть.

Рождение мира происходит с рождением божественного света и в нем обретает жизнь каждая душа, посетившая этот мир. Мы видим не сами предметы, а отраженный свет от них. А свет восходит над миром с востока, так и «Мона Лиза» сидела, повернувшись вправо и смотрела на всех с востока, являя нам свой свет Божественной красоты.

Она выражалась во всеобъемлемлещей совместимости трех перспектив. Это произведение, как сам Леонардо, всегда подчеркивал, при его визуальном постижении, необходимо, взгляд наблюдателя направить на задний план, на пейзаж, откуда он исходит ассиметричной линейной перспективой. Он источает вековечный мутнозеленый дым, разделяя общий фон на две половины и ближе к Джоконде, он становиться оранжево-коричнево-желтый.

Леонардо волшебник цвета, мастер тончайшего мазка, изобразил Вечность, во всей ее загадочности и таинственности. Она, воссоздана кудесником игры света и тени, исчезающих в перспективе предметных очертаний, выражала всю свою непредсказуемость в полноте трансцендентности силы творения Божьего на тополином древе познания человеческого разума.

И вот она выдохнула, рукою Леонардо, с помощью обратной перспективы, на передний край, в первозданном виде непостижимую красоту жизни. Пульсирующей в огромном пространстве насущного бытия, окружаемого всем и вся, она гипнотически притянула взгляд Алексея Федоровича, да так что тот не мог оторваться от нее в течении получаса. Позабыв про себя, он был глубоко поглощён «нечеловеческим творением» Леонардо. И тут вспыхнула мысль в его сознании: «Вечность порождает Красоту».

Постижение, понимание, ощущение вселенского явления было дано, итальянским исследователем жизни в образе женщине, матери, Моны Лизи дель Джоконда, сидящей в пол-оборота, в позе Богородицы, использовавшийся в живописи XV века.

Метод обратной перспективы, запечатленной Мона Лизы, позволил Леонардо и посетителям Лувра, наблюдать прекрасный образ в расширенном виде. При удалении от глаз, словно центр схождения линий находится не на горизонте, а внутри самого наблюдателя. Обратная перспектива образует целостное символическое пространство, ориентированное на зрителя и предполагающее его духовную связь с миром символических образов. Она создает воплощение сверхчувственного сакрального содержания в зримой, но лишённой материальной конкретности форме.

Джоконда, улыбалась ускользающими, чувственными губами и в сочетании со своим взглядом, она манила, притягивала к себе со страшной силой каждого кто хотел ее увидеть.

Полупрозрачная черная вуаль, что, возможно, было знаком ожидания ребёнка, покрывает волнистые темные кудри. Волосы на голове разделены ровным пробором, и спускаются на плечи в мелких волнах, как от завивки. отчего лицо Моны Лизы кажется еще более светлым и загадочным.

На ней тёмное платье, оно украшено изящными сборками в вырезе на груди и свободными складками в желтоватых рукавах. Левая рука её лежит на подлокотнике кресла, правая же покоится поверх левой. Матово-бледное нежное тело и руки выдают благородное ее происхождение.

Несмотря на то, что взгляд Джоконды был направлен на Алексея Федоровича, между им и ей был визуальный барьер – ручка стула, действующая как перегородка, что исключала возможность интимного диалога. И тем не менее, взгляд его постоянно возвращается к её освещённому лицу, окружённому как рамкой тёмными, скрытыми под прозрачной фатой, волосами, тенями на шее и тёмным дымчатым пейзажем заднего плана. На фоне отдалённых гор фигура производит впечатление монументальной, эта монументальность, присущая возвышенным божественным существам, держало его, простого смертного, на почтительном расстоянии и одновременно заставляла его безуспешно стремиться к недосягаемому.

Так явленная Красота небольшой картины, в гармонии визуального общения с ней передалась Алексею Федоровичу, через музыкальный ритм на основе «великой мелодии» в созвучии с окружающим пространством его души. Произошедшее соитие линейной и обратной перспектив, где первая несет отображение материального, а вторая духовного. Первая выполнена в золотом сечении предмета, а вторая в золотом сечении содержания, наполнили чувства Алексея Федоровича, а его сознание, которое уже трансформировалось в экзистенциальное мировосприятие, произошло их соединение в одно целое и тогда расцвела его душа, испытав блаженство оживления.

И тут Алексея Федоровича, поразило: «И все это есть Господь!»

ЛЮБОВЬ, КАК ОБРЕТЕНИЕ БОЖЕСТВА

Солнце уже зашло и на столицу любви опустилась тьма. После Лувра они почти ничего не говорили с Евой Александровной, а просто молча, ходили по улицам, словно дожидались чего-то, но время проходило и никаких изменений не происходило, и они словно уловив желания друг друга возвратились в отель.

А знаете, Алексей Федорович, я вот подумала, что все сокровища, которые мы с вами в Лувре видели, не стоят простой человеческой любви, между двумя людьми. Вы посмотрите те, кто их изваял, воплотил в камне, в дереве, на холсте преследовал только одну цель: явить любовь Создателя к человеку через красоту творения, – сказала Ева Александровна, когда они остановились у ее номера.

Я думаю, что любовь главное обретение человеческой души. Но даже, если и так, то все равно люди будут совершать пагубные и подлые поступки. И это очень печально. Вот возьмите нашего, Николая II, он, наверное, тоже любит свою Императрицу, своих детей и в тоже время является душегубом своего народа. Как это в нем совмещается? Я даже представить это себе не могу. Быть милосердным к одним, и одновременно, тираном к другим.

Ох, Алексей Федорович, наш Император себе не принадлежит. Потому он и вынужден быть, и государем, и мужем, и отцом одновременно. Это не легкая ноша и не каждому она под силу. И мне кажется, что наш Николай совсем не справляется с ней, потому столько и недовольных. Ему не позавидуешь, поверьте мне, Алексей Федорович, он, наверное, пребывает большую часть своего времени в скверном расположении духа. Как только ему удается уже столько лет быть верхом на коне государства российского и выдерживать на себе все недовольны, лживые и мерзкие рожи своих приближенных.

А нам-то как должно быть? Простому русскому народу, который угнетен и доведен нищетой до последней черты?

Кабы я знала ответ на ваш вопрос.

А я думаю, вот что. Раз он государь, то пусть и дает, в первую голову, ответ как государь, а уж потом как муж и отец. А мы уж все с него и спросим, когда придет время.

Вы думаете это время наступит?

Непременно наступит, Ева Александровна. Я что зря сюда приехал вместе…, ну не с вами, а почти с вами? Я понесу знамя освободительной борьбы против деспотии и тирании. Я буду первым, кто призовет его к ответу, за все его деяния. И поверьте, этот час не за горами. Посмотрите какая сила ума собралась в Женеве, Париже и Лондоне. Да не уж-то, если всем этим миром мы соберемся в единое целое, и что думаете не изыщем способа чтобы водрузить стяг победы революционной идеи над Зимнем дворцом и спросить его: «Ты помазанник Божий, что ж ты делаешь над стадом вверенным тебе Христом?!»

Мне пора, Алексей Федорович, если честно, то хотелось бы говорить больше о любви нежели о революции, – сказала Ева Александровна и вставив ключ открыла дверь своего номера и скрылась за ней.

Алексей Федорович, постояв немного в одиночестве пошел к себе.

МОНОЛОГ ПОЛИЕВКТА

Стремишься, роскошь, ты, источник лютой части,

Прельщеньем пагубным мои воздвигнуть страсти.

О притяжения плотских мирских зараз!

Оставьте вы меня, коль я оставил вас.

Ступайте ныне прочь, играние и смехи,

И честь, и счастие, и все мои утехи!

Искати вас мое желанье протекло,

Вы светлы таковы и ломки, как стекло.

Не буду воздыхать о вас на свете боле,

Не подвергаюся я больше вашей воле.

Вы тщетно силитесь принудить сердце пасть,

Являя божиих врагов и честь и власть.

На них бог яростно десницу простирает

И беззаконников ногами попирает.

Хотя не мнят они, что правда им грозит,

Внезапный их удар повергнет и сразит.

Ненасытимый тигр, монарх немилосердый,

Противу божиих рабов в гоненьи твердый,

Ты скоро счастливой судьбы узришь конец!

Пьер Корнель

«Поливект»

(Трагедия)

(1642 г.)

Дело: спасение России от тирана, которое он собирался возглавить, не давало покоя Алексею Федоровичу. Оно стремительно вытеснило все другие его переживания, связанные с посещением Лувра, и разговором с Евой Александровной. Он думал о Николае II и пришел к выводу, что должен дать ему последнюю надежду на благоприятный исход. Ощущение жизни всегда порождает чувства на лучшее будущее. И поэтому мысль еще раз призвать ненавистного им Самодержца к совестливому покаянию не стала для него открытием. Подойдя к конторке, взяв нехотя бумагу, чернила, на секунду задумавшись, словно дав себе паузу для перехода из состояния умиротворения в бунтарское, он начал писать:

Письмо к Николаю Романову, бывшему царю и настоящему душегубцу

Российской империи

С наивной верой в тебя, как в отца народа, я мирно шел к тебе с детьми твоего же народа.

Ты должен был знать, ты знал это.

Неповинная кровь рабочих, их жен и детей-малолеток, навсегда легла между тобой, о душегубец, и русским народом. Нравственной связи у тебя с ним никогда уже быть не может. Могучую же реку сковать во время ее разлива никакими полумерами, даже вроде Земского Собора, ты уже не в силах.

Бомбы и динамит, террор единичный и массовый над твоим отродьем и грабителями бесправного люда, народное вооруженное восстание, – все это должно быть и будет непременно. Море крови, как нигде, прольется.

Из-за тебя, из-за твоего всего дома – Россия может погибнуть. Раз навсегда пойми все это и запомни. Отрекись же лучше поскорей со всем своим домом от русского престола и отдай себя на суд русскому народу. Пожалей детей своих и Российской страны, о ты, предлагатель мира для других народов, а для своего – кровопийца.

Иначе, вся имеющая пролиться кровь на тебя да падет, палач, и твоих присных.

Алексей Карамазов.

P. S. Знай, что письмо это – оправдательный документ грядущих революционно-террористических событий в России.

20/7 февраля 1905 г.

Когда Алексей Федорович, излил на бумагу всю свою ярость, в нем наступило опустошение. Тогда страсть вырвалась наружу и ему был просто необходим объект, на котором он удовлетворил бы этот призыв нахлынувших безумных чувств.

Ева?!

Но кто она?

Нечистота, взывающая к пороку?

Трудность к воплощению мечты?

ПОЛИВЕКТ

Действиие Четвертое

(Явление Второе)

Стражи отступают в глубь сцены.

Полиевкт

О, страсти нежные! Зачем вы душу жжете!

Источник сладостный блаженства бытия!

Постыдная любовь к земной красе и плоти —

Зачем вы вновь со мной – ведь вас отринул я!

Что почести людей? Пристрастья? Развлеченья?

Их радостный наряд,

Как яблоневый сад,

Навек исчезнуть им легко в одно мгновенье,

Им свойственно стекла блистанье и горенье,

Но хрупкостью стекла они блестят!

Так не надейтесь же, что я о вас вздыхаю,

Напрасна ваших чар бессильных красота,

Пусть, в роскоши своей тщеславной утопая,

В стране живут враги спасителя Христа!

Но и на них господь свой мудрый меч подъемлет,

Страшат превратности владык!

Он – судия, чей грозный лик

Счастливцев ужасом объемлет!

Неотвратимый рок не дремлет,

И близится нежданный страшный миг!

О, кровожадный тигр! О, Деций нечестивый!

Господь тебя терпел – твой жребий был сокрыт,

Но близится к концу твой гордый век счастливый —

Вам скиф за христиан и персов отомстит!

Намечен час, и он наступит, неминучий,

Ничто владыку не спасет!

Гром на главу его падет!

Уже нависла кара тучей —

Не отвести удар могучий!

Готово все – возмездие идет!

Пусть гневный Феликс мне расправой угрожает,

Велик соперник мой, а я отныне слаб!

Пускай, меня убив, ему он угождает,

Он любит власть свою, но властвует, как раб!

Погибнуть я готов – мне радостна кончина,

Я не жалею благ земных,

Давно отрекся я от них,

Я дал обет христианина,

И мне отныне Паулина —

Препятствие во всех намереньях моих?

О, радости святых, небесных наслаждений!

Восторг живых сердец, способных их принять!

О, дивный трепет душ! Блаженство просветлений

Спасенье от страстей! Святая благодать!

Вы обещаете, что, позабыв невзгоды,

Мы благо вечное найдем,

Как счастья, мы кончины ждем,

Как рокового перехода

Туда, где не хотят свободы

И не жалеют ни о чем!

Гори во мне, огонь святой, неугасимый!

Теперь не страшно мне увидеться с любимой —

Я вижу милый лик, но в сердце новый свет,

И прежних чар любви в свиданье этом нет!

Мой просветленный взор в ее прекрасном взоре

Не видит повода для страсти и для горя!

Пьер Корнель

1642 г.

За окном наступила ночь, близилась полночь, Алексей Федорович, спокойно лежал в кровати. В это время ручка двери в номер повернулась, лампа моргнула, и он повернулся и приподнял голову с подушки. В комнату проник свет из коридора, а на пороге появился образ Евы Александровны. С начала Алексей Федорович, увидел ее образ, очертания ее фигуры и только потом она вся предстала перед ним.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Полиевкт, Паулина, стражи.

Полиевкт

Зачем явилась ты? Любя или кляня?

Меня разубеждать иль поддержать меня?

Великодушие любви твоей высокой

Мне будет помощью иль хитростью жестокой?

Ты ненависть ко мне иль дружбу принесла?

Как враг иль как жена ты к пленнику пришла?

Паулина

Нет у тебя врагов, но, всем народом чтимый,

Для самого себя ты враг неумолимый!

Ты можешь воплотить мой страшный темный сон,

Но – только пожелай, и будешь ты спасен!

Как ни было твое безумно преступленье,

Раскаянье тебе дарует отпущенье,

Народ к тебе хранит почтенье и любовь,

Он знает – кровь твоя – царей армянских кровь.

Сам Деций ценит нрав и разум твой прекрасный,

Твой тесть – провинции правитель полновластный,

О том, что есть и я, – не стоит говорить,

Не ты, а я богов должна благодарить!

Блеск подвигов твоих, твое происхожденье —

Все укрепляет в нас надежду на спасенье!

Зачем же отдаешь ты в руки палача

И жизнь свою, и честь, и славу сгоряча?

Полиевкт

Об этом думал я – всему я цену знаю

И никаких надежд безумных не питаю,

И преходящих благ я не ценю земных —

Опасности всегда подстерегают их,

Нас похищает смерть, играет случай нами —

Сейчас на троне ты, а завтра – в грязной яме,

А цезарей успех так много зла плодит,

Что долго ни один на троне не сидит!

И я честолюбив, мне тоже слава снится,

Но слава смертных – миг, а божья – вечно длится,

Блаженству светлых душ земной не страшен срок —

Их зависть не страшит, их не пугает рок,

Ужель такой удел не стоит жизни бледной,

В которой только миг ласкает нас бесследный,

Которую легко внезапно потерять,

В которой ничему не нужно доверять?

Паулина

Вот – бредни христиан восторженно-смешные,

Вот как морочат их мечтанья неземные,

Им кровь не жаль пролить за эту благодать!

Но кто вам право дал всю кровь свою отдать?

Ты получаешь кровь от предков, по наследству,

Перед отчизной долг тебя связует с детства —

Народу и стране кровь отдавать свою!

Полиевкт

И я готов за них отдать ее в бою!

Я знаю, что герой любим страной по праву,

Что предки Деция ему даруют славу,

Шесть сотен лет уже гордится ими Рим,

И как потомок их народом Деций чтим!

Народу жизнь моя принадлежит, я знаю!

Правителя я чту, но бога – почитаю,

Я за свою страну геройской смерти рад,

Но смерть за господа – превыше всех наград.

Паулина

А кто твой бог?

Полиевкт

Молчи! Он всех нас слышит, строгий,

Не то, что ваши те, бессмысленные боги —

Из мрамора они и злата, но мертвы —

Порочные, как вы, бессильные, как вы!

Мой бог – единый бог! Он всем повелевает —

И небо и земля иных богов не знает!

Паулина

Так чти его в душе, зачем открыто чтить?

Полиевкт

Язычником нельзя, христианину быть!

Пьер Корнель

1642 г.

Это я. Алексей Федорович, только прошу не прогоняйте меня. Мне надо…

Да как же можно, в такое время Ева Александровна?

Все возможно, если по зову сердца.

Что за зов такой? Чем вы обеспокоены так? Что в такое время явились ко мне?

Я?!.... Да вот все думала. Знаете, Алексей Федорович мне та картина в Лувре, «Мона Лиза» покою не дает. Закрою глаза и ее вижу. Как тут спать? Когда она улыбкой смотрит на тебя.

Не просто, конечно. Вы проходите, садитесь, если угодно. Я чаю сейчас поставлю, если вы не против будете.

Алексей Федорович, не стоит хлопотать. Я не утруждать вас пришла, а за словом к вам пришла.

Это за каким же, позвольте, словом? Вы образованней меня. Вам латынь известна, а я что, ну академия духовная, так мне сказали, что это все одно, что ничего. И тут вы от меня слово хотите услышать. Что ж я вам скажу, когда я и сам этого, быть может, слова не имею.

То есть как не имеете?

А так. Вот вы появились здесь, а у меня вопрос, да я еще письмо к извергу написал, надежду последнюю представил ему. Подумал, может в разум придет. Да, где там, у него одна мысль в корнях души сидит – кровь пить из русского народа. Ее так просто не вырвать. Одним призывом не обойдешься, здесь вооруженное восстание – одно спасение.

Это вы про Николая благоверного говорите?

Про него. Если, конечно, благоверный, в запятые взять.

А, ну это да. Но я как-то о другом, хотела говорить с вами, Алексей Федорович.

О картине? Картина, конечно, чудо, она меня тоже впечатлила….

А во мне, что-то родилось, глядя давеча на нее. Может голос русского Бога вооруженного восстания я услышала?

Бога?! А разве Бог не один и не для всех? Причем тут русский или еще какой?

Ну не еврейский же, Алексей Федорович, что вы в самом деле?

А Христос. Чей Бог по-вашему?

Он православный! Он наш! Но есть еще один, русский, заступник униженных и оскорбленных. Бог – справедливой правды на русской земле!

О Богородице хотите сказать?

Богородица, она утешительница народа русского, а я, хочу вам сказать о Боге, который сидит в груди у каждого русского человека и говорит ему о великой справедливости жизни. Он не дает покоя нам, от того и пьет наш человек, что не может справиться с соделанным грехом и вопиющим призывом о несправедливости им сотворенной. Не может он понести эту ношу чистоты. Вот Христос проповедовал о чистоте души, о чистоте помыслов и действий, дабы обрести Царство Небесное. Так вот в русском человеке Его учение отзывается во сто крат сильней, нежели в немце каком-нибудь или французе, или поляке, что еще хуже. Они-то мастаки на сделку со своей совестью идти, они люди образованные. К себе подходы выучили, на то и науке обученные. А русский человек в большей массе не обучен, диковат. Ему такие премудрости без понятия, а потому с собой, по совести, говорит и страдает также. Уж, если подлость какую совершил, то потом всю-то свою жизнь мучается, подходов-то к себе не знает. И как унять боль несправедливости, приключившейся с ним, не ведает. И одно тут только средство от недуга такого, горькую пить, чтобы хоть на какое-то время забыться.

Подождите, подождите, Ева Александровна, а как же мое вооруженное восстание? Здесь-то причем, ваш бог справедливости? Если вы не знаете, то справедливость уже Христом дана.

Себя вы в жертву припасли? Повремените. Кровь лить…, и за что? За миг блаженства? За утверждение красоты летучей в этом мире?

Я за народ, жизнь отдам. А за Христа, я душу положу.

Простите меня, Алексей Федорович, но революционный бог, Христа не знает. А вы ему, намедни присягнули. Но, если вы хотите верным быть всецарю. Заре, предвестнику, души, любви, свободы, красоты. То соблюдайте тайно, данные Ему обеты. На то и я явилась к вам, чтоб вас освободить, от тех мучений, что вы осмелились на сердце наложить.

Язычником мне быть нельзя, христианином должно быть! Фу ты! Какой я вздор говорю. Просто разволновался. Вы в такой час ко мне пришли. Мне, знаете ли, как-то неловко, вот и лепечу вам первое попавшее, что в голову придет. А вот про картину, это вы правильно заметили. Она чем-то Богородицу нашу напоминает, вы не приметили?

Я почувствовала, Алексей Федорович, ее, а только потом угадала.

И что? Каково, это воспринять?

Как неразгаданная тайна,

Живая прелесть дышит в ней -

Мы смотрим с трепетом тревожным

На тихий свет ее очей.

Земное ль в ней очарованье,

Иль неземная благодать?

Душа хотела б ей молиться,

А сердце рвется обожать…

Прочла стих Тютчева, «Как неразгаданная тайна…», Ева Александровна, расстегнула сорочку, та сползла медленно вниз, и она предстала перед Алексеем Федоровичем в совершенно обнаженном виде. Он на минуту замер при виде белоснежного, мраморного тела, а потом, когда схлынула чувственная неожиданность явленной красоты, бросился к ее ногам.

Душа б хотела вам молиться, но разум рвется постигать, – зашептал Алексей Федорович, покрывая поцелуями ступни своей богини.

Сознанье в искушеньях, я к вам пришла, чтобы сказать: мы хоронить себя не будем, ждать час, когда наступит, венчанья колокола звоня, нам возвестят о соединении сердец. И этой ночью, в свете духа, любви секреты разгадаем, в соитии тел проникнем в жизни суть, – пролепетала Ева Александровна. – Встаньте, Алексей Федорович, – в следующее мгновение, уже твердо заявила, она.

Он приподнялся и сравнявшись с ней заглянул в ее глаза, а там бездна увидела его. И если долго в нее вглядываться, то можно ощутить присутствие вечности в тебе. Что с ним и произошло. Тогда Алексея Федоровича повлекло к ней, и он точно завороженный притянул ее стан к себе и соединился, испробовав ее на вкус, своими губами. Она ответила взаимностью и больше их уже ничто не разделяло, с каждым мгновением они больше и больше проникали, друг в друга получая совместно власть над собой и, одновременно ощущая присутствия Бога в них. И были они уже не два, а один.

ГРАНДИОЗНЫЙ ПЛАН

Алексей Федорович, Алексей Федорович, вставайте давайте, уже обед, а вы все спите. Алексей Федорович откройте глаза, это я Петр Моисеевич. Вас же ждут. Просыпайтесь немедленно!

Прошла ночь показалась Алексею Федоровичу каким-то приятным наваждением. Евы Александровны уже не было, а вместо нее, Петр Моисеевич тормошил его за плечо.

Проснулись?! Ну наконец-то, я уже и не чаял вас добудиться. Думал все. Опозорюсь в конец. Гостей пригласил, а герой не явился, – сказал Петр Моисеевич. – Да, Алексей Федорович, вы сегодня же возвращаетесь на квартиру к Евгению Филипповичу. Слежки никакой нет. Я проверил. Можете быть покойны на сей счет.

Вы, наверное, это знаете? – спросил Алексей Федорович, сев на кровать.

Я, в этом совершенно уверен.

Вы у Евы Александровны не были?

Я пытался у нее справиться, но дверь в ее номер была заперта изнутри, видимо еще спит. Но она и не должна вас сопровождать, а потому оставьте мысли о ней и собирайтесь лучше охотней.

Больше ни слова не произнеся, Алексей Федорович принял утренний туалет, оделся, собрал вещи, и они с Петром Моисеевичем спустя час были уже в хорошо им знакомой квартире Азефа. Там на удивление Алексея Федоровича его встретили: Георгий Гаврилович Деказонов, Конрад Виктор Циллиакус, Акаси Мотодзиро и расхаживающий по гостиной Е́вно Фи́шелевич.

Вот и сладилось! Вот и свиделись снова, – подбежал к Алексею Федоровичу, и взяв его заруку, затряс ее Азеф.

Да, мне тоже очень приятно, но все это как-то неожиданно…. К чему, столько людей сюда пришли? – спросил, растерянно Алексей Федорович.

Это не совсем сторонние люди, как вы себе, это, ошибочно представляете, Алексей Федорович, которые собрались ради праздного удовольствия. Они, есть двигатель. Революционная направляющая сила, если, конечно, можно так выразиться, – маховик будущего вооруженного восстания в России, – сказал Петр Моисеевич.

Ага, долой царя! Да здравствует народ?! – сказал, улыбнувшись Алексей Федорович.

Проходите, проходите господа и рассаживайтесь вдоль стен комнаты, чтобы все всех видели, – за приглашал Азеф.

Господа, кто-то располагает последними новостями из России? – спросил Петр Моисеевич.

Так ведь, четвертого февраля, великий князь Сергей Александрович убит, – сказал Доказонов.

Хм, это наша работа, Каляев мастерски сработал, – уточнил Азеф.

Это на совести Николая, а еще что есть? – продолжал интересоваться Петр Моисеевич.

Да какие новости, Петр Моисеевич, все в политику норовят залезть, вот главная новость сегодня из России. Вы только посмотрите в день убийства великого князя Сергея Александровича, великий князь Константин Константинович, как президент Академии наук обратился к шестнадцати ее действительным членам, которые подписали записку трехсот сорока двух ученых о созыве земского собора. Так вот он попытался остановить этот вал интересантов обвинив тех, что они пытаются «из науки сделать орудие политики». Это прямые его слова. А ответ на его заявление знаете какой был? Это уж самая свежая новость. Через три дня состоялась сходка студентов Петербургского университета. На которой возникло целое движение, проникшее даже в Духовную академию. Приняли социал-демократическую резолюцию и под звуки революционных песен порвали в клочки портрет Николая. Вот как сегодня горит Россия. Потому надо разговор сегодня вести как поддержать и подкинуть еще революционных поленьев в ее топку, чтобы полыхнуло в заправду и надолго, – сказал Азеф.

Что вы предлагаете? – оживился Алексей Федорович.

Предлагать должны вы, а мы беремся исполнить, – впервые подал голос Мотодзиро Акаси.

У меня только одно надумано – боевое восстание, – сказал Алексей Феодорович.

Вы хотите это нахрапом осуществить? – Спросил Циллиакус.

Нет. Я в точности даже и не представляю, как это сделать, но другого выхода я не вижу.

Нужно, все тщательно взвесить, а потом подойти к решению, – сказал Деказонов.

Решение есть. Необходимо подготовить общественное мнение, чтобы развязать руки для действия, – сообщил Петр Моисеевич.

Как это? – Спросил Алексей Федорович.

Так. Вы должны организовать конференцию в Женеве по этому поводу. Японское правительство, готово, на эту цель, выделить вам необходимую финансовую помощь, размером в пятьдесят тысяч рублей, – сказал Мотодзиро Акаси.

Да, а оружие мы повезем из Лондона. Я возьмусь организовать его доставку на пароходе, – вставил Азеф.

Я, Алексей Федорович, являюсь главой комитета Партии социалистов-федералистов-революционеров Грузии. У нас, здесь, в Париже, выходит газета «Sakartvelo». Если вы решитесь написать статью или мы сделаем целую публикацию ваших статей в нашем издании, то это повлияет, я думаю, на общественное мнение французов. Уверен, они будут на вашей стороне, – сказал Деказонов.

У меня пока только есть письмо к душегубцу. Вот возьмите и прочтите. Может его, надобно, напечатать в вашей газете, чтобы помогло делу, – сказал Алексей Федорович и подал Георгию Гавриловичу, исписанный лист бумаги. Тот принял и сразу углубился в чтение.

Вот примите, это на ваше мероприятие. Отчет, прошу предоставить мне Петра Моисеевича, – сказал Мотодзиро Акаси и вытащил из кейса пять толстых пачек ассигнаций.

Реальные денежки, тут и на пароход хватит, – пролепетал Азеф.

Благодарствую конечно, но вот как мероприятие организовать я признаться не знаю. Я еще в Женеве не освоился, и потому в совершенном неведенье нахожусь, – сказал Алексей Федорович.

Ни о чем не беспокойтесь, хозяйственную часть я возьму на себя. Вы же сосредоточьтесь на идейном наполнении будущей конференции. Так, деньги я беру себе и отчет предоставлю наивернейший, – сказал Петр Моисеевич. – Господа, а есть еще какие-нибудь новости из России?

Вы, Алексей Федорович, не тревожьтесь, я вам берусь все подсказать и направить. Это не сложно, поверьте, я организовал в сентябре четвертого года Парижскую конференцию, и, хотя дело было хлопотное все же оказалось очень прибыльным, – сказал Циллиакус.

Я так же могу подключиться к организации конференции, если Петр Моисеевич будет не против, а новость, есть для вас одна. Могу сообщить… – Джорджадзе.

Конечно, я не против, чем больше участников, тем лучше, а какая новость-то у вас имеется?

Да пустячок, но любопытная. От приближенных, так сказать, – произнес Джорджадзе.

Не томите. Мы, все ждем, – сказал Петр Моисеевич.

Помните сентябрь, девять сот четвертого? Что было?

Земский съезд. Я, на нем присутствовал, – сказал Алексей Федорович.

А какое решение выразили делегаты? Постановление гласило: «Местное самоуправление должно быть распространено на все части Российской Империи, но для создания и сохранения всегда живого и тесного общения и единения государственной власти с обществом, на основе вышеуказанных начал, и для обеспечения правильного развития государственной и общественной жизни безусловно необходимо правильное участие народного представительства, как особого выборного учреждения, в осуществлении законодательной власти и в контроле за законностью действий администрации». Вот, примерно, так звучала формулировка.

А потом после съезда началась «банкетная компания». Под предлогом празднования сорокалетия судебных уставов, гуляли собрания в виде банкетов. На них представители либеральной оппозиции смело вещали о необходимости введения свобод и конституции, так же заявляли о важности политических реформ. В «банкетной компании» приняло участие около пятидесяти тысяч человек. Вы только задумайтесь сколько людей было вовлечено. Словом, в обществе началась дискуссия о новом политическом устройстве страны. А что печать? Она обо всем этом сохраняла молчание. В январе, к царю обратился, министр земледелия и государственных имуществ Алексей Ермолов с предложением создания закона, о введении выборной земской думы для предварительного рассмотрения важнейших законопроектов.

Сейчас после убийства великого князя Сергея Александровича, говорят, что в царской канцелярии готовится Высочайший рескрипт на имя, совсем недавно назначенного, министра внутренних дел Булыгина, о выработке закона создания выборного представительства от населения в государственных органах власти. Вы понимаете товарищи, какая это новость?

Самоуправление, в чистом виде, ну, а далее…, далее – парламент! – провозгласил торжественно, Циллиакус.

Самоуправление чудная вещь, все управляют, и никто ни за что не отвечает. Ладно мне пора уезжать в Россию. Предупреждаю на короткий срок. Думаю, на следующей неделе быть в Женеве. Алексей Федорович, вот вам пять тысяч и никуда не отлучайтесь от Евы Александровны, она нуждается в заботе, – сказал Петр Моисеевич.

Как?! Вы нас оставляете, а как же политическая дискуссия и планы на конференцию? – спросил Азеф.

У меня сегодня поезд на Петербург в семнадцать часов. Да вот еще что, Алексей Федорович у вас завтра встреча с поклонниками спиритических сеансов. И бомонд Парижа, непременно будет, учтите это. Художественная интеллигенция, жаждет видеть героя революции. Я все устроил, должно пройти как по маслу: вас встретят, введут и проводят. Теперь всего хорошего, всем желаю здравствовать, – сказал Петр Моисеевич и встав с дивана направился на выход из квартиры.

Я прочитал ваше послание, – прервал затишье, Деказонов, – славно, но этого мало, надо хотя бы еще пять таких посланий и хорошо бы к этому присовокупить обзорную статью. Сможете такое сделать?

Я постараюсь, а к какому сроку поспеть требуется? – Спросил Алексей Федорович.

Вы из Парижа, когда отбудете? – спросил Деказонов.

Я этого, не знаю, – сказал Алексей Федорович.

Они через два дня в Женеву отправятся, – уточнил Азеф.

Тогда, Алексей Федорович, постарайтесь к вашему отъезду что-то еще написать. И это уже будет две статьи, представленные парижской публике. Уверен они обратят на себя внимание, а когда вы будете в Женеве, то первым дело пишите мне регулярно о ходе подготовки Женевской конференции, а мы это с великим удовольствием опубликуем. Договорились?!

Хорошо. Сделаю, что в моих силах.

Так товарищи, давайте расходится, а то вдруг полиция нагрянет, а у нас тут собрание нелегально проходит. Я-то у них на крючке, хотел им отделение их сжечь, ячейку даже стал организовывать, но они всех похватали. Теперь, значит ищут пути, как бы и меня арестовать. Так что не думайте, что я вас выгоняю, просто надо меры предпринять. Конспирация прежде всего, это залог успешного революционного дела, которому мы все служим. Потому, вы уж не обессудьте на меня, – сказал Азеф, и все начали собираться.

SPIRITUALISM

В стенах École des Beaux-Arts de Paris (Школа изящных искусств Парижа), Алексей Федорович и Ева Александровна оказались через день после их посещения Лувра. Она находилась в центре известного квартала Сен-Жермен-де-Пре – на левом берегу Сены. Этот квартал характеризовался парижской творческой интеллигенцией, как район, где свободно живется всяким вольнодумцам.

На начало XX века во Франции приходится период третьей республики. За прошлый век французы пережили три революции (1830, 1848, 1870 гг), и поражение в Наполеона III во Франко-прусской войне, в результате которой ему пришлось сдаться в плен, что означало его низложение, а в стране тем временем произошла буржуазно-демократическая революция, которая уничтожила Вторую империю и установила Третью республику. Усилились конфликты власти с католической церковью, ратовавшей за ее полное отделение от государства. На этом фоне выросли милитаристские настроения во французском обществе и его стремление к реваншу за поражение в войне. Горечь поражения, обескураживала, ослабление влияния католической церкви и практически полное отсутствие цензуры привело к возникновению принятия обществом богемного образа жизни. Буржуазия потеснила аристократию, возрос спрос на произведения искусства способствовавший появления целой плеяды художников, поэтов и писателей, отражающих в своем творчестве состояния и призыв к пути дальнейшего развития французского общества. И потому, когда была направлена заявка в директорат школы на проведение спиритического сеанса, отказа не последовало поскольку в учебном заведении учитывали нынешнее безысходного состояние французского общества и влияния богемы на него.

Школа основана в 1671-м году благодаря протекции Кольбера первого министра короля Людовика XI (вначале находилась прямо напротив Лувра), а позже ее расширили путем присоединения Королевской академии живописи и скульптуры, созданной первого живописца короля Лебреном в 1648-м году. Автором ее архитектурного проекта был Феликс Дюбан, а в строительстве были использованы фрагменты ранее разрушенных зданий из разных частей Франции, что придало зданию уникальную оригинальность и связало его с разными историческими эпохами. Территория школы вся пропитана искусством, начиная с ворот, колонны обрамлены бюстами Николя Пуссена. А в центре двора школы на вершине колоннады стоит скульптура П. Пюже. В амфитеатре находится огромная фреска, принадлежащая перу Поля Делароша. На ней изображены семьдесят пять ярчайших художников от древности и до семнадцатого века – эта виртуозно исполненная работа символизирует величие изобразительного искусства. Ее художественная коллекция насчитывает около 2000 картин, 600 архитектурных элементов, более трех тысяч скульптур, 70000 фотографий, 45000 архитектурных чертежей, 65000 исторических книг. Исторически школа считалась главной цитаделью французского классицизма в искусстве. Среди её выпускников – Буше, Фрагонар, Давид, Энгр, Жерико, Делакруа, Дега, Моне, Ренуар, Сёра.

Во Дворце Этюдов, в наградном театре, где располагалась  панорамная настенная картина написана маслом  Полем Деларошом, длиной 27 метров, изображающую семьдесят пять великих художников всех возрастов в беседе, собранных в группы, главный последователь основателя французского спиритизма Аллана Кардека, можно сказать апостол спиритизма Леон Дени и его ближайшие единомышленники: Габриэл Деланом основатель журнала "Union Spirite Française" (Союз французских спиритистов) и Камилла Фламмарион астроном, и организовали встречу французского бомонда, для проведения сеанса спиритизма и популяризации психических явлений, в области спиритуализма.

Среди присутствующих были художники: Пабло Пикассо, Андре Дерен, Кис ван Донген, Фернан Леже, Хуан Грис, Морис де Вламинк, Клод Моне, Огюст Ренуар, Жан Беро, Пьер Боннар, Анри Матисс, а также поэты романской школы Жан Мореас, Франсуа Жамм, Поль Фор. Писатели: Анри де Ренье, Пьер Луис, Пьер Лоти, Клод Фаррера, Ромен Роллан, Анатоль Франс и Марсель Пруст.

Алексей Федорович и Ева Александровна были на этом собрании под патронажем «Общества друзей русского народа». Его председатель, Анатоль Франс известный как писатель Жак Анатоль Франсуа Тибо, постоянно крутился вокруг них представляя им всех гостей.

– Un grand sommeil noir

Tombe sur ma vie:

Dormez, tout espoir,

Dormez, toute envie!

Je ne vois plus rien,

Je perds la mémoire

Du mal et du bien…

O la triste histoire!

Je suis un berceau

Qu'une main balance

Au creux d'un caveau:

Silence, silence!

«Я в черные дни…»

Я в чёрные дни

Не жду пробужденья.

Надежда, усни,

Усните, стремленья!

Спускается мгла

На взор и на совесть.

Ни блага, ни зла —

О, грустная повесть!

Под чьей-то рукой

Я – зыбки качанье

В пещере пустой…

Молчанье, молчанье!)

(Поль Верлен:)

Перевод Ф.Сологуба

Процитировал Верлена, Яннис Пападиамантопулос, в литературе известный как Жан Мореа́с, и протянул руку Алексею Федоровичу. Анатоль Франс стал бегло переводить на русский продекламированное стихотворение. Алексей Федорович, почти ничего не понял, но в ответ пожал руку Мореасу и заулыбался.

Обожаю французскую поэзию. В ней столько шарма. Ничего не понимаешь, а все одно, как-то на душе тепло становиться, – сказала Ева Александровна.

C'est le passé, maintenant voici: (Это было когда-то, теперь вот:) – сказал Янис.

Seulement aux morts mon visage est tourné,

Je ne suis pas d'accord avec ma gloire,

Le grain de mes sillons vit un corbeau,

Je ne récolterai pas la moisson, même si je laboure et sème.

Mais je ne me Plains pas. Laissez Aquilon en colère,

Laissez-moi stigmatiser, laissez qui veut-fistule:

Et si votre, Oh Lyra, tintement silencieux

Plus habile chaque jour devient plus propre?

«Лишь к мертвецам лицо обращено мое…»

Лишь к мертвецам лицо обращено мое,

Я все не сговорюсь со славою своею,

Зерном моих борозд живится воронье,

Мне жатвы не собрать, хоть я пашу и сею.

Но я не сетую. Пусть злится Аквилон,

Пускай меня клеймят, пускай кто хочет – свищет:

Что нужды, если твой, о лира, тихий звон

Искусней с каждым днем становится и чище?

(Жан Мореа́с:).

(Перевод: Б. Лившиц)

Все дело в том, что он пытается вдохнуть в поэзию утраченный «латинский» дух трезвости, внутренней собранности и моральной силы, создать «романскую школу». Однако, если в полемике о формальных качествах литературы ему, как представителю «неоклассицизма» удается кое-что противопоставить символистам, то изменить дух поэзии, избавиться от пессимизма ему явно не под силу. И это, очень печально, – сказал Анатоль Франс.

Ne vous y trompez pas (Не заблуждайтесь), – сказал неожиданно появившийся перед ними, Жори́с-Карл Гюисма́нс, чиновник Министерства Внутренних Дел Франции. Как хобби или увлечение, у него было писательство. – Tout l'art antérieur servait la beauté. Le nouvel art doit servir la vérité. Il n'y a donc pas de sélection, pas de thèmes interdits pour l'art! La vertu et le vice sont tout aussi importants pour l'artiste. Que la plume de l'écrivain, le pinceau du Scribe vivant, le couteau du sculpteur capturent la nature telle qu'elle est, «non lavée», non peinte, vierge. (Все предшествующее искусство служило красоте. Новое искусство должно служить истине. Поэтому никакого отбора, никаких запретных тем для искусства нет! Добродетель и порок одинаково важны для художника. Пусть же перо писателя, кисть живописца, резец скульптора запечатлеют природу, как она есть, «неумытую», неприкрашенную, первозданную.)

Алексей Федорович с Евой Александровной в страхе переглянулись, а Анатоль поспешил их успокоить, сказав, что у Жорис-Карла большой талант в литературе и он скорей писатель нежели чиновник министерства.

Vous savez, je suis ici pour deux raisons. La première est de vous voir Monsieur Karamazov. Ne soyez pas surpris, mais nous, au ministère, connaissons votre arrivée. J'ai de la sympathie pour vous. Vous êtes le héros de votre peuple, ce n'est pas douteux. Et par type d'activité, bien sûr. Et la deuxième raison de ma visite ici, c'est que cette année, j'ai un cancer et je veux bien sûr savoir ce qui m'attend. Vous savez, tout le monde veut percer le secret de la mort. (Вы знаете, я здесь по двум причинам. Первая, это увидеть вас месье Карамазов. Да, не удивляйтесь, но нам, в Министерстве, известен ваш приезд. Я питаю к вам скрытые симпатии. Вы герой своего народа, это несомненно. Ну и по роду деятельности конечно же. А вторая причина, моего визита сюда, это то, что в этом году у меня обнаружен рак и я конечно хочу узнать, что ждет меня впереди. Вы понимаете, каждый хочет разгадать секрет смерти.) – продолжил он, после того как Анатоль дал необходимые пояснения.

Как только Жори́с-Карл завершил свой монолог, он так же загадочно удалился, а Анатоль повел их к светскому льву, писателю обративший внимание читающей публики на ассоциативный характер человеческого мышления, Марселю Прусту.

Вы знаете, его не интересует действительность, она для него слишком скучна. Его занимает, то, как реагирует человеческое сознание на его изменения. Он, наверное, первый воспроизвел художественный анализ психического состояния человека, находящегося в нашей реальности. В каком-то смысле, он пошел дальше реализма и натурализма, открыв новые границы в литературе, – сказал Анатоль и коротко представил их ему.

Oh, mon conseil: concentrez-vous sur vos sentiments aujourd'hui et vous comprendrez beaucoup de choses. (О, мой вам совет: сосредоточьтесь сегодня на своих чувствах и вам многое станет понятно), – сказал он, очаровательно улыбаясь.

Spiritisme et socialisme, il y a quelque chose de lié à ces concepts, (Спиритизм и социализм, есть что-то родственное в этих понятиях), – присоединился к ним Ромен Роллан, -une sorte de mise à jour qu'ils portent, bien que quelle mise à jour peut apporter la mort? Mais alors que je suis imprégné des vérités du socialisme, la joie sans limite m'envahit, je sens une vie infinie s'ouvrir devant moi. Je n'ai jamais vu une telle lumière. Ils disent que quand une personne meurt, elle voit aussi beaucoup de lumière, apparemment il comprend une nouvelle idée. On m'a dit ici que vous êtes le même Karamazov qui a fait la révolution en Russie. Vous portez l'illumination, votre patrie mourra si les idées du socialisme ne s'épanouissent pas en elle. Dites-vous êtes prêt à les porter? (какое-то обновление они несут, хотя какое обновление может принести смерть? Но по мере того как я проникаюсь истинами социализма, беспредельная радость овладевает мною, Я чувствую, как передо мною открывается бесконечная жизнь. Я никогда еще не видел такого света. Говорят, что когда человек умирает, он тоже видит много света, видимо он постигает новую идею. Мне тут сказали, что вы и есть тот самый Карамазов, что совершили революцию в России. Вы несете просветление, ваша Родина умрет, если в ней не расцветут идеи социализма. Скажите вы готовы их нести?)

Да, я готов, – ответил Алексей Федорович, как только ему на ухо перевел слова Роллана, Анатоль.

S'il y a un espoir d'éviter la mort qui menace l'Europe moderne, et votre Russie et elle et notre société, elle et votre art, alors cet espoir réside dans le socialisme. C'est seulement en lui que je vois le début de la vie. Au cours des cent prochaines années, l'Europe et votre Russie seront socialistes, ou ils cesseront d'exister. Je veux travailler dur pour faire revivre l'art que, avec le guide, je vois à la lumière d'un nouvel idéal. L'art bourgeois est frappé par l'infantilisme sénile, et c'est la fin de son développement. Jusqu'à présent, j'ai cru que l'art était voué à la mort. Non, un art s'éteindra et un autre s'enflammera. Je veux montrer la prochaine mise à jour des sujets et des acteurs, la santé harmonique, le droit viril d'un nouvel art à exister. (Если есть какая-нибудь надежда избежать гибели, которая угрожает современной Европе, и вашей России и ее и нашему обществу, ее и вашему искусству, то надежда эта заключается в социализме. Только в нем усматриваю я начало жизни. В течение ближайших ста лет Европа и ваша Россия будет социалистической, или они перестанут существовать. Я хочу работать изо всех сил над возрождением искусства, которое вместе с Гедом я вижу в свете нового идеала. Буржуазное искусство поражено старческой инфантильностью, а это – конец его развития. До сих пор я считал, что искусство обречено на гибель. Нет, угаснет одно искусство и возгорится другое. Я хочу показать предстоящее обновление сюжетов и действующих лиц, гармоническое здоровье, мужественное право нового искусства на существование.)

Brillamment (Блестяще) – вырвалось у Анатоля.

Dites-moi, vous détestez la bourgeoisie aussi? (Скажите, а вы тоже ненавидите буржуазию?), – спросил Роллан у Алексея Федоровича.

У нас не буржуазия, хотя и она тоже, душит народ. У нас царь узурпатор, – ответил Алексей Федорович.

Attention, Monsieur et Madame. Aujourd'hui, les travaux se dérouleront comme suit. Léon Denis vous donnera une conférence sur le spiritisme, puis une séance de spiritisme sera organisée pour les invités spéciaux. (Внимание, месье и мадмуазель. Сегодня работа пойдет следующим образом. Леон Дени вам прочтет лекцию о спиритизме, а затем для специально приглашенных будет организован спиритический сеанс), – сказал незнакомец, вошедший за кафедру.

Чтобы вам было понятно, о чем он будет говорить, я взял его речь и перевел. Вот, читайте, – сказал Анатоль и подал листок бумаги Алексею Федоровичу.

"Наша доктрина восходит к Сократу и Платону, которые уже предвосхитили христианскую идею. И в их постулатах изложены основные принципы спиритизма.

I. Человек – это воплощённая душа. До своего воплощения она существовала в соединении с основными типами, идеями истины, блага и прекрасного; воплощаясь, она расстаётся со всем этим и, вспоминая о своём прошлом, она в большей или меньшей степени мучается желанием вернуться обратно.

II. Душа блуждает и находится в смятении, когда пользуется телом, чтобы определить какую-либо вещь; у неё кружится голова, как если бы она была пьяна, потому что привязывается к вещам, которые по своей природе подвержены изменениям; вместо того, чтобы тянуться к чистому, вечному, бессмертному, когда душа рассматривает свою собственную сущность, она остаётся привязанной к этим вещам так долго, как только может; затем же её блуждания заканчиваются, потому что она соединяется с тем, что неизменно, и это состояние души называется мудростью.

III. Пока у нас будет тело, а душа будет плавать в этом искажении, мы никогда не будем обладать предметом наших желаний: истиной. И действительно, тело ставит нам тысячи препонов необходимостью ухаживать за ним; к тому же, тело наполняет нас желаниями, аппетитом, страхами, тысячами химер и глупостей до такой степени, что становится невозможным быть мудрым хоть одно мгновение. Но если невозможно иметь чистого знания ни о чём, пока душа соединена с телом, остаётся одно из двух – либо мы никогда не узнаем истины, либо мы узнаем её лишь после смерти.

IV. Душа же нечистая в этом состоянии отягощена и устремляется снова к видимому миру от страха перед невидимым и нематериальным; и тогда, говорят, она блуждает среди памятников и могил, возле которых иногда видели мрачные привидения, как и должно быть образам душ, покинувших тела, но не полностью очистившихся, сохраняющих что-то от материальной формы, и поэтому человеческий глаз может видеть их. Это души не добрых, а дурных, которые вынуждены блуждать в тех местах, где они несли тяготы первой своей жизни и где продолжают блуждать, пока аппетиты, присущие материальной форме, которую они себе взяли, не приведут их в какое-либо тело; и тогда они, без сомнения, вновь обретут те же нравы, которые в течение первой жизни были предметом их предпочтений.

V. Постоянная озабоченность философа (как её понимали Сократ и Платон) – о душе, и менее всего для теперешней жизни, которая является лишь мигом в сравнении с вечностью. Если душа бессмертна, не было бы мудро жить, имея в виду вечность?

VI. Если душа нематериальна, она должна уйти после этой жизни в мир такой же невидимый и нематериальный, как и тело, разлагаясь, возвращается к материи. Только надо отличать чистую душу, действительно нематериальную, которая питается, как и Бог, наукой и мыслями, от души более или менее запачканной материальными нечистотами, которые мешают ей возноситься к божественному и задерживают её в местах её земного пребывания.

VII. Если бы смерть была разложением всего человека, то это было бы великим достижением для дурных людей, которые после своей смерти были бы освобождены в один миг от своего тела, души и пороков. Тот, кто украсил свою душу не посторонней драгоценностью, а тем, что ей свойственно, тот может спокойно ожидать часа своего ухода в иной мир.

Vlll. Тело хранит ясно отмеченные следы ухода за собой и следы несчастных случаев, которое оно претерпело; то же самое происходит и с душой; когда она свободна от тела, она несёт в себе очевидные следы своего характера, привязанностей и отпечатки, которые каждый из актов его жизни в ней оставил. Таким образом, самое великое несчастье, которое может случиться с человеком – это уйти в иной мир с душой, отягощённой преступлениями. Видишь, Каликлес, ни ты, ни Полус, ни Горгиас не могли бы доказать, что надо вести другую жизнь, которая нам будет полезна, когда мы будем там, внизу. Из стольких различных мнений лишь одно остаётся непоколебимым – что лучше испытывать на себе несправедливость, чем вершить её, и что прежде всего надо прилагать усилия, не казаться добрым человеком, а быть им. (Беседы Сократа со своими учениками в тюрьме).

lX. Из двух одно: либо смерть – это полное разрушение, либо она – лишь переход души в иное место. Если всё должно продолжаться, то смерть здесь будет как бы одной из тех редких ночей, которые мы проводим без сновидений и какого-либо осознания себя самих. Но если смерть – не что иное, как перемена пребывания, переход к тому месту, где умершие должны соединиться, то какое счастье будет встретить там тех, кого ты когда-то знавал! Моим самым большим удовольствием был бы осмотр вблизи обитателей этого место пребывания, и различать среди них, как здесь, тех, кто мудр, от тех, кто считает себя таковым, но таковым не является. Но настало время нам проститься, мне – чтобы умереть, вам – чтобы жить. (Сократ – своим судьям).

X. Никогда не надо отвечать несправедливостью на несправедливость, либо причинять зло кому-либо, какую бы ошибку тот ни допустил. Однако, немногие принимают этот принцип, и людям, разделённым между собой, остаётся лишь презирать друг друга.

XI. Я называю порочным человеком этого обыкновенного любовника, который любит тело более, чем душу. Любовь находится повсюду в природе и приглашает нас использовать наш разум; её находят даже в движении звёзд. Именно любовь украшает природу своими богатыми коврами; она защищает и устраивает свою обитель там, где находит цветы и ароматы. И любовь же придаёт покоя людям, спокойствия морю, молчания ветрам и успокоения боли.

XII. Добродетель не может преподаваться; она приходит как дар Божий тем, кто обладает ею.

Алексей Федорович дочитал до конца и свернул лист бумаги отдав его Анатолию, а на ум пришли строчки из Канона молебного ко Господу Иисусу Христу и Пречистой Богородице Матери Господни при разлучении души от тела всякого правоверного:

Бо́га челове́ком невозмо́жно ви́дети, на Него́же не сме́ют чи́ни А́нгельстии взира́ти. Тобо́ю же, Всечи́стая, яви́ся челове́ком Сло́во Воплоще́нно. Его́же велича́юще, с Небе́сными во́и, Тя ублажа́ем.

Пресвята́я Богоро́дице, спаси́ нас.

О, ка́ко узрю́ неви́димаго? Ка́ко ужа́сное о́но претерплю́ виде́ние? Ка́ко дерзну́ отве́рсти о́чи? Ка́ко моего́ Влады́ку сме́ю ви́дети, Его́же не престая́х от ю́ности огорчева́я при́сно?

Пресвята́я Богоро́дице, спаси́ нас.

Свята́я Отрокови́це, Богороди́тельнице, на мое́ смире́ние милосе́рдно при́зри, умиле́нное мое́ и после́днее моле́ние сие́ прии́мши, и му́чащаго ве́чнующаго огня́ потщи́ся изба́вити мя.

Пресвята́я Богоро́дице, спаси́ нас.

Хра́мы святы́я оскверни́вшая, скве́рный и теле́сный храм оста́вивши, Тебе́, Бо́жий всечестны́й хра́ме, мо́лит, Отрокови́це Де́во Ма́ти, душа́ моя́ тьмы кроме́шния убежа́ти и лю́таго гее́нскаго жже́ния.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху.

Зря коне́ц бли́зу жития́ моего́, и помышля́я безме́стных мы́слей, дея́ний же, Всечи́стая, ду́шу мою́ де́лательницу, лю́те уязвля́юся стрела́ми со́вести, но прекло́ньшися ми́лостивно, буди́ ми Предста́тельница.

СПИРИРИТИЧЕСКИЙ СЕАНС

МОЛИТВА МАСТЕРОВ

Я помню древнюю молитву мастеров:

Храни нас, Господи, от тех учеников,

Которые хотят, чтоб наш убогий гений

Кощунственно искал всё новых откровений.

Нам может нравиться прямой и честный враг,

Но эти каждый наш выслеживают шаг,

Их радует, что мы в борении, покуда

Петр отрекается и предает Иуда.

Лишь небу ведомы пределы наших сил,

Потомством взвесится, кто сколько утаил,

Что создадим мы впредь, на это власть Господня,

Но что мы создали, то с нами посегодня.

Всем оскорбителям мы говорим привет,

Превозносителям мы отвечаем – нет!

Упреки льстивые и гул молвы хвалебный

Равно для творческой святыни не потребны,

Вам стыдно мастера дурманить беленой,

Как карфагенского слона перед войной.

Н. Гумилев.

Для спиритического сеанса было отведено место во Дворце Исследований, школы изящных искусств, где находится копия фрески Микеланджело «Последнего суда» из Сикстинской капеллы в Ватикане, копия конного монумента кондотьеру Коллеони работы Андреа Верроккьо из Венеции, гипсовые слепки многих шедевров скульптуры, картины, архитектурные детали, орнаментальные рельефы, саркофаги… Там был поставлен массивный из красного дерева, выполненный в классическом стиле стол и за него разместились двадцать пять специально приглашенных гостей в их числе были и Алексей Федорович и Ева Александровна.

Donc, Monsieur et Madame, dans notre deuxième rencontre aujourd'hui, nous allons avoir un contact avec l'autre monde. Les esprits du Seigneur, qui sont les vertus du Ciel, sont comme une grande armée qui se déplace immédiatement après avoir reçu l'instruction, se répandent dans tout le ciel. Je veux vraiment vous dire que le temps est venu où tout doit être rétabli dans son vrai sens, afin de dissiper les ténèbres, de confondre les orgueilleux et de glorifier les justes. Les grandes voix du Ciel résonnent comme un son de trompette et les chœurs angéliques se rejoignent. Les gens, nous vous invitons à un concert divin; que vos mains prennent les lyres; que vos voix s'unissent, et qu'elles sonnent dans l'hymne sacré et vibrent d'un bout à l'autre de l'Univers. Liu-di, frères, nous sommes aimés, nous sommes à vos côtés; aimez-vous les uns les autres, et dites sincèrement, de tout votre cœur, en faisant la volonté du Père qui est dans les Cieux: «Seigneur! Mon Dieu!"et vous pourrez entrer dans le Royaume des cieux. Ce sont les paroles de l'esprit de vérité écrites par notre fondateur, Allen Clardecq, et elles nous serviront aujourd'hui d'exhortation, (Итак, месье и мадам в нашей второй встрече сегодня мы будем иметь контакт с потусторонним миром. Духи Господа, являющиеся добродетелями Небес, словно огромная армия, трогающаяся в путь сразу по получении наставления, распространяются по всей поверх открывать слепым глаза. Воистину хочу сказать вам, пришли времена, когда всё должно быть восстановлено в своём истинном смысле, чтобы рассеять мрак, чтобы смутить гордецов и восславить праведников. Великие голоса Небес раздаются, словно трубный звук, и соединяются хоры ангельские. Люди, мы приглашаем вас на божественный концерт; пусть ваши руки возьмут лиры; пусть соединятся ваши голоса, и пусть в священном гимне зазвучат они и завибрируют из одного конца Вселенной в другой. Люди, братья, любимые нами, мы рядом с вами; любите друг друга, и скажите искренне, всем своим сердцем, исполняя волю Отца, сущего на Небесах: «Господи! Господи!», и вы сможете войти в Царство Небесное. Это слова духа истины, записанные нашим основателем Алленом Клардеком, и они послужат нам сегодня напутствием), – сказал Леон Дени.

Pour que l'esprit invoqué réussisse, nous avons besoin que vous preniez la main. S'il vous plaît, faites-le et nous allons commencer. (Для успешного вызываемого духа, нам нужно чтобы вы взялись за руки. Пожалуйста, сделайте это, и мы начнем), – сказал Габриэл Делан.

Присутствующие зашевелились, а Алексей Федорович взял холодную и влажную руку Евы Александровны.

Au nom du Père, du Fils et du Saint-esprit, amen. Je t'appelle, Charles Louis Napoléon Bonaparte, au nom de celui à qui obéissent toutes les créatures de la terre, de la mer et de tous les oiseaux du ciel, au nom indéfectible de Tegragrammaton de Jéhovah, au nom duquel tous les éléments sont plongés dans le chaos – l'air, l'eau et le feu, et toutes les créatures de la terre, et les esprits désincarnés tremblent devant lui. Réponds-moi clairement, clairement et sans tromperie, apparut au nom d'Adonaï des armées, apparut immédiatement. Adonaï sadaï-le roi des rois vous dit! (Во имя Отца, Сына и Святого Духа, Аминь. Призываю тебя, Шарль Луи Наполеон Бонапарт, от имени того, коему повинуются все твари земные, морские и все птицы небесные, неизречимым именем Теграграмматон Иегова, именем коего ввергают в хаос все стихии – воздух, воду и огонь и все твари земные, и духи бестелесные в страхе трепещут пред ним. Ответь мне четко, ясно и без обмана, явившись во имя Адонаи Сафаофа, явись немедля. Адонаи Садай – царь царей велит тебе!), – сказал громко Леон Дени.

Наступила тишина, продлившаяся минуты три, затем всех испугал внезапный стук по столу. Он зашевелился и пришел в движение, все гости резко отстранились, откинувшись на спинку стульев.

Il est là. (Он здесь), – объявил Леон Дени.

Снова наступила испытующая тишина, Леон выдержал паузу и произнес:

S'il vous plaît ne nous vérifiez pas, mais répondez directement et sans énigmes. Quid futurum, ut Gallia? (Прошу не проверяй нас, а отвечай прямо и без загадок. Что будет с Францией?).

И над головой Габриэля Делана вспыхнул сноп искр.

Мы ведь не струсили, не струсили тогда при Седане? (On ne s'est pas dégonflés, on s'est pas dégonflés à la Berline, n'est-ce pas?) – самопроизвольно прошипел едва слышно Леон.

Ballade des pendus

Frères humains qui après nous vivez

N'ayez les cuers contre nous endurciz,

Car, se pitié de nous pauvres avez,

Dieu en aura plus tost de vous merciz.

Vous nous voyez cy attachez cinq, six

Quant de la chair, que trop avons nourrie,

Elle est pieça devoree et pourrie,

Et nous les os, devenons cendre et pouldre.

De nostre mal personne ne s'en rie :

Mais priez Dieu que tous nous veuille absouldre!

Se frères vous clamons, pas n'en devez

Avoir desdain, quoy que fusmes occiz

Par justice. Toutesfois, vous savez

Que tous hommes n'ont pas le sens rassiz;

Excusez nous, puis que sommes transis,

Envers le filz de la Vierge Marie,

Que sa grâce ne soit pour nous tarie,

Nous préservant de l'infernale fouldre.

Nous sommes mors, ame ne nous harie;

Mais priez Dieu que tous nous vueille absouldre!

La pluye nous a débuez et lavez,

Et le soleil desséchez et noirciz:

Pies, corbeaulx nous ont les yeulx cavez

Et arraché la barbe et les sourciz.

Jamais nul temps nous ne sommes assis;

Puis ça, puis la, comme le vent varie,

A son plaisir sans cesser nous charie,

Plus becquetez d'oiseaulx que dez à couldre.

Ne soyez donc de nostre confrarie;

Mais priez Dieu que tous nous vueille absouldre!

Prince Jhesus, qui sur tous a maistrie,

Garde qu'Enfer n'ait de nous seigneurie :

A luy n'avons que faire ne que souldre.

Hommes, icy n'a point de mocquerie;

Mais priez Dieu que tous nous vueille absouldre.

Баллада повешенных

Терпимей будьте, братья люди, к нам,

Что раньше вас прошли земным путем.

Коль явите вы жалость к мертвецам,

В свой срок и вам Господь воздаст добром.

Вот мы висим на рели вшестером,

Плоть отпадает от костей кусками,

Кружится воронье над головами,

И нас по праву судите вы строго,

Но, не смущаясь нашими делами,

О милосердье к нам молите Бога.

Нас не корите тем, что палачам

Мы в руки были отданы судом:

Ведь слишком часто, как известно вам,

Где зло, где благо, мы не сознаем.

Предстали наконец мы пред Творцом,

Чтоб Он Своими возвестил устами

Тем, кто Его закон не чтил годами,

В рай или же в геенну им дорога,

А вы, коль скоро мы в расчете с вами,

О милосердье к нам молите Бога.

Сечет нас ночью дождь по черепам

И солнце зноем обжигает днем,

Сороки очи выклевали нам,

Но мы уснуть не можем вечным сном,

Покудова покой не обретем,

А нас качает взад-вперед ветрами.

Не заноситесь, люди, перед нами,

А за себя восчувствуйте тревогу

И, шествуя не нашими стезями,

О милосердье к нам молите Бога.

Христе, Владыка, правящий мирами,

Не дай, чтоб нас в аду терзало пламя

За то, что в жизни мы грешили много,

А вы, о люди, исходя слезами,

О милосердье к нам молите Бога.)

François Villon (Франсуа Вилльон)

Перевод Ю. Корнеев

Мы ведь не струсили, не струсили при Страшном суде. И каждому будет определена вечная участь по делам его и помышлениям его, – прошептал Алексей Федорович и посмотрел в то место, где находилась копия фрески Michelangelo di Lodovico di Leonardo di Buonarroti Simoni (Микеланджело ди Лодовико ди Леонардо ди Буонарроти Симони) Giudizio universale «Последний суд». И в его сознании пронеслись слова из Повести временных лет: «Нарекль же есть Богъ един День, в он же хощет судити, пришедый, живым и мертвым и въздати комуждо поделом их: праведному Царство Небесное, и красоту неизреченную, веселие без конца, и не умирати в векы, а грешником – мука огненна, и червь неусыпаемый, и муце не будет конца. Сице же будут мучениа, иже не веруют Господу нашему Иисус Христу: мучими будут въ огни, иже ся не крестит». И се рекь, показа ему запону, на нейже бе написано судище Господне, показываше же ему одесную праведныа въ веселии предъидуща в рай, а ошуюю – грешныа, идущих въ муку».

Главный День человечества изливался синевой, яркость красок слепили глаз, а люди были представлены исполинами. Чувствовалась разящая разница между двумя творцами: Леонардо и Микеланджело. Если первый сам того не подозревая открыл тайну золотого сечения содержания – внутреннюю красоту человека, то второй явил красоту тела, как совершенный венец Божьего творения, почему на фреске все персонажи изображены полуобнаженные, а само произведение по стилю исполнения тяготеет к античной культуре.

Все началось со строительных раскопок, имевших место в 1504 году неподалеку от Сикстинской капеллы получившее свое название в честь понтифика Сикста IV. Именно он заказал ее строительство, чтобы уберечься от посягательств Медичи и турецких султанов. Для росписи капеллы из Флоренции от бывших врагов прибыли лучшие живописцы. Потолок капеллы Микеланджело расписывал за двадцать пять лет до работы над «Последним судом». Он быстро закончил работу, всего за четыре года. Три фрески, нанесенные на алтарную стену в XV-начале XVI века и связанные с росписью второго яруса (история Моисея и Христа), будут принесены в жертву. Несколько портретов пап, два люнета с предками Иисуса, расписанных Микеланджело 25 лет назад – тоже. Конфигурацию стены изменили с помощью кирпичной кладки. Ей придадут уклон внутрь помещения во избежание оседания пыли в процессе росписи. А два окна ее окна заделаны. В результате этих действий, потолок папской домовой церкви был сильно поврежден и покрылся трещинами. Началась реконструкция, которая привела к тому, что возникла потребность обновить и роспись потолка (на тот момент это были сверкающие звезды на ночном небе). Однако у правящего Папы Юлия II возникла другая идея.

И начался грандиозный труд художника, у которого были серьёзные проблемы со здоровьем: он страдал от артрита, мигрени, невралгии, у него болели зубы. В свои 60 лет он выглядел сгорбленным и усталым стариком.

Изначально ему предложили выполнять работу в технике масляной краски, так как техника "чистой фрески" уже слишком сложна физически для пожилого мастера. На что он категорически отвергнет такую заботу говоря, что писать маслом "занятие для женщин и богатых лентяев". И стена была подготовлена именно под фресковый вариант.

Термин «Фреска» (от итал. fresco – свежий) описывает метод живописи, при котором цветные пигменты смешиваются исключительно с водой (без использования связующего), а затем наносятся непосредственно на свежеуложенную известковую штукатурку (поверхность). Поверхность, как правило, представляет собой оштукатуренную стену или потолок. Жидкая краска впитывается штукатуркой, и по мере высыхания штукатурки пигменты удерживаются в стене. Перед нанесением краски художник обычно делал подготовительный рисунок (синопию) красным мелом.

Микеланджело писал в технике fresco secco, Сухую оштукатуренную стену перед началом работ тщательно обрабатывали абразивными материалами, чтобы сделать поверхность шероховатой. Затем мастер темперными или масляными красками наносил на нее рисунок. Эта методика была более удобной для работы, но изображения получались гораздо менее стойкими и долговечными. Этому способу фресковой живописи Микеланджело научился во время обучения в мастерской Гирландайо во Флоренции.

Мастер работал стоя, запрокинув голову вверх – это подтверждает и автошарж Микеланджело, и расположение отверстий, сделанных для опоры лесов. Из-за этой неудобной позы Микеланджело и после росписи некоторое время был вынужден читать, держа книгу над головой. Несмотря на возраст, к серьёзной помощи в этой работе мастер допустил лишь Урбино, бывшего ему и слугой, и помощником, и другом, позволив тому местами писать фон, остальной же «группе поддержки» доверялось готовить краски.

И вот с 1536 по 1541 годы была создана грандиозная фреска размером1370х1220 см, изображено четыреста фигур в разных, и никогда не повторяющихся, позах. Этот мир разнообразных движений и отражает весь спектр человеческих чувств.

Релятивно, всю композицию фрески можно разделить на три части. Верхняя – lunette, (фр.букв. – лунка) – летящие ангелы, с атрибутами Страстей Христовых. Центральная – Христос и Дева Мария с блаженными и грешниками. Нижняя – ангелы, играющие на трубах возвещая наступление Апокалипсиса, воскресение мертвых, вознесение на небо праведников и низвержение грешников в ад.

Персонажей в росписи немногим более четырехсот и высота их варьируется от 2,5 метра сверху и до полутора снизу. Они выполнены таким образом, что все произведение буквально нависает на смотрящего.

В двух люнетах представлены группы ангелов, которые несут символы Страстей, знак жертвы Христа, которую Он принёс во имя спасения человечества. Это точка начала чтения фрески, предваряющая чувства, которыми охвачены все персонажи.

Вопреки традиции изображены ангелы без крыльев apteri, которых Вазари, назвал просто Ignudi, они представлены в самых сложных ракурсах, чётко выделяясь на фоне ультрамаринового неба. В их напряжённых выражениях лиц, с широко раскрытыми глазами предвосхищается мрачное видение конца времен: не духовное спокойствие и просветление спасённых, а тревога и трепет.

В центре фрески – фигура Христа с Девой Марией в окружении праведников, пророков, патриархов, мучеников, Святых и героев Ветхого Завета. Христос Микеланджело на фоне облаков, без алой мантии – владыки мира изображен в самый момент начала Суда. Он больше похож на громовержца Зевса. Его атлетическая фигура свидетельствует желание Буонарроти выразить в изображении обнажённого героя, обладающего необыкновенной физической красотой и мощью всю мощь происходящего. Жест Христа, властный и спокойный, привлекает внимание и в то же время успокаивает окружающее волнение: Он дает начало широкому и медленному вращательному движению, в которое вовлечены все действующие лица.

Подле Христа – Дева Мария, которая со смирением отвернула лицо: отстраненно ожидая результатов решения Верховного Судии. Взгляд Марии, в отличие от Христа, направлен на Царствие Небесное.

В окружение Христа вопреки традиции помещать рядом с Ним апостолов и представителей Колен Израилевых Микеланджело оставил Его в обрамлении синевы изобразив Деисус (δέησις – прошение, моление) только Марию, без Иоанна Крестителя. Пятьдесят три фигуры составляют первое кольцо вокруг Спасителя, все они преисполнены тревоги, отчаянья и страха от происходящего. Их тела вовлечены во Вселенскую круговерть, центром которой является Верховный Судья.

У ног Христа верхом на облаке слева изображен Лаврентий с решеткой, а слева с ножом в руке, держащий содранную кожу, на которой художник запечатлел себя. Так же Варфоломей имеющим удивительное сходство с Пьетро Аретино, врага Микеланджело, оклеветавшего его, в отместку за то, что художник не принял его советов при работе над «Последним судом».

Слева от Христа помещен Святой Андрей с крестом, на котором был распят. Рядом присутствует Иоанн Креститель, а женщина, к которой обращается Андрей по мнению многих исследователей Рахиль.

Справа стоит святой Пётр, с ключами от Царствия Небесного. Рядом с ним, в красной накидке, святой Павел и обнажённый, моложавый человек, почти рядом с Иисусом, Иоанн Богослов. Персонаж, стоящий на коленях за Петром, святой Марк.

Второе кольцо персонажей отделено от первого синевой, в нем присутствуют мученики, духовные отцы Церкви, девственницы и блаженные всего порядка пятидесяти фигур. Все они не поддаются идентификации, а потому можно сказать про героинь фрески что они считаются символом милосердия и благочестия Церкви.

С правой стороны второго кольца в большинстве своем присутствуют мужчины, это мученики, исповедники и блаженные, всего восемьдесят персонажей. Крайний справа – Симон Киринеянин, помогавший Исусу нести крест на Голгофу. Под ним поднимается на облако святой Себастьян и святая Екатерина Александрийская, а за ними святой Филипп с крестом, Симон Кананит с пилой и Лонгин.

Нижняя часть фрески символизирует Конец времен. Она разделена на пять частей: в центре ангелы с трубами и книгами возвещают о начале Последнего суда, слева внизу изображено воскрешение мертвых, вверху – вознесение праведников, справа вверху – захват грешников дьяволами, а внизу – ад. Изображение адской тверди вносит ощущение относительной устойчивости в общее решение фрески. Адская река и Харон – перевозчик душ грешников, это мотив, навеянный «Божественной комедией» Данте. Подле изображена масса персонажей с остро характерными, почти портретными чертами. Так обезличивается человек в плену своего греха. В отталкивающем образе Миноса, судьи с ослиными ушами, замечено сходство с папским церемонемейстер Бьяджо да Чезена.

Алексей Федорович все смотрел и смотрел на картину и не смотря на то что это была копия, он интуитивно уловил ее сложную композицию, которая ритмически объединяет множество групп и фигур. Ее пространство неглубоко, но оно словно обладает способностью к бесконечному расширению во все стороны, создавая эффект масштабности, монументальности изображения. И вдруг он встал и его осенило: «Да они как в воронке и в центре Христос. Все попадают ко Христу. Он судья!»

А, что же будет с Россией, – вслух сказал Алексей Федорович и все посмотрели на него.

Садитесь немедленно, – одернул его тут же Анатоль.

Алексей Федорович опустился обратно, но стула за ним уже не было. Он каким-то образом оказался уже стоящим на шаг позади его и потому Алексей Федорович рухнул на пол и затылком ударился об дубовый, отодвинутый стул. Он потерял на какое-то время сознание, но его слуха потревожил неведомый ему голос, который привел его в отчаянье:

Когда перевернутся подпоры ветра

И станут друг против друга те, кто укутан накидкой,

Республика будет потревожена новоиспеченными людьми,

Тогда белых нельзя будет отличить от красных

Дабы поддержать в закавыке великого кардинала

И расчистить место, появятся красные.

Почти целиком будет искоренена семья.

Красные красных красным упразднят.

И в месяце октябре произойдёт так,

Что случится некое великое перемещение, –

Такое, что подумают было,

Что махина Земли потеряла своё природное направление,

И погрузилась в вечные потёмки.

До этого, в весеннее время,

И после этого будут исключительные перемены,

И смены власти, великие землетрясения,

С разрастанием новой Вавилонии,

Презренной дщери,

Приращённой мерзостью первого холокоста,

И продержится она лишь 73 года и 7 месяцев.

Мишель де Ностредам.

Алексей Федорович, моментально пришел в себя, встав на ноги и сразу побежал вон из Дворца Исследований. Он выбежал во двор, а дальше уже память оставила его и вернулась к нему, когда он оказался в Часовне Маленьких Августинцев XVII века, самой старой постройки на территории школы, стоя на коленях Алексей Федорович, горячо каялся.

Алексей Федорович, что с вами? – Подойдя спустя некоторое время, спросила Ева Александровна.

Что?! – будто очнулся, сказал он.

Я говорю, что вы здесь делаете?

Я?! Я…. Мне был голос дан.

И что? Простите, не понимаю.

Грядет уничтожение семьи

Какой семьи? О чем вы?

Да как же вы не поймете. Катастрофа будет.

Какая катастрофа? Вы можете изъясняться понятней?

Семья. Вот камень, на котором стоит весь народ. Только дети могут спасти своих родителей от их греха. Только их покаянная молитва угодна Богу и спасительна. А, если семьи не будет, то будет хаос, никто ни за кого молиться не станет, связь родовая прервется, а это катастрофа для всего народа и виновен в этом душегубец. Мне срочно надо в свою комнату. Я вас провожать не буду, оставляю вас на попечение Анатоля дорогая Ева Александровна.

Но Алеша…, я…, я…

Что?

Я кажется, без вас не могу. И при том, как же семья? Она же должна быть или то, что было, уже для вас ничего не значит?

Было? Почему было? Есть! И потому мне надо спешить, чтобы спасти нас с вами Ева Александровна. Все, прощайте, – сказал Алексей Федорович и пошел быстрым шагом из часовни. А Ева Александровна горько заплакала.

Вернувшись в свою комнату на квартиру Азефа, Алексей Федорович сходу сел за стол, взял перьевую ручку, бумагу и стал писать.

Воззвание к петербургским рабочим и ко всему российскому пролетариату

Славные, незабвенные Путиловцы, и вы все, милые, спаянные кровью товарищи-рабочие г. Петербурга! Словно грозное море, вы всколыхнулись и с редким единодушием за свои права, за народную свободу восстали. На кровавом пиру вы героями явились. Вы бесправную, бедную Русь к новой жизни призвали. Брызги-ручьи крови вашей в могучую революционную волну обратились. Начало великой, настоящей революции в России вы положили. Глаза всей России, всего мира вы на себя обратили, герои, буревестники грозного вооруженного восстания народа. Именем свободы, счастья отечества и кровью ваших братьев, ваших жен и детей-малолеток заклинаю вас – не падайте духом. Мужайтесь! На удочку и разные заигрыванья, вроде Земского Собора, убийцы-царя и его подлых шакалов-министров, с собачьей сворой чиновников и капиталистов – не поддайтесь. Жизни и близкого счастья родины на чечевичную похлебку лицемерных уступок кровопийцы-царя не променяйте. До конца славным вождем российского пролетариата в борьбе за угнетенный обездоленный народ останьтесь. Данной мне своей клятвы мести и свободы – не преступайте. Полного удовлетворения требований своей петиции кровопийце-царю во что бы то ни стало добейтесь – и тем своим братьям-героям, погибшим и пролившим свою кровь за вас, вечный и нерукотворный памятник создайте.

Товарищи-рабочие Петербурга и весь российский пролетариат! Хотите ли вы близкой победы? Так без различия партий, веры и национальности, – объединитесь. Честной и отзывчивой учащейся молодежи – студентам и всем друзьям-интеллигентам руку подайте. Людей дела на пользу народа привлекайте. Болтунов избегайте. Пропагандой и подготовкой (организацией) вооруженного восстания немедленно, не ожидая – сами займитесь. Пусть голос ваш, подобно грозному рокоту волн бушующего моря, во всех концах этой вестью близкого восстания раздастся. Весь трудящийся люд и всех угнетенных, и обездоленных на месть, защиту и свободу пусть он, могучий, будит. С солдатами и казаками по возможности в сношение и общение входите, на помощь себе и вам, ихним братьям, зовите. – "Чем на полях чужой, далекой Манчжурии за убийцу-царя, голодая, сражаться, или своих отцов, матерей, сестер и братьев убивать здесь, в России, – лучше на улицах городов и деревень за свободу и счастье свою кровь проливать" – им говорите. Шпионов, провокаторов, убеждающих идти на уступки, гоните, в случае предательства – убивайте. Святейший Синод, "Божиею милостью" смиренно-наглых лгунов митрополитов и епископов, прислуживающих убийцам, казнокрадам и грабителям русского народа, клевещущих и проклинающих меня и ваших братьев, что проливают кровь за народную свободу – презирайте. Попов, умеющих только обирать народ, а не служить ему, – замазывающих только небесной паутиной ваши земные язвы – не слушайте.

Организацией боевых рабочих дружин сами займитесь. Кто со смелым сердцем и мужественной душой – инициатором и атаманом да будет. Чтобы вооружиться, фонд мести и свободы по городам и районам создавайте. План своей местности изучайте. Владеть оружием учитесь. Негодяев, виновных в пролитии крови ваших братьев, по возможности не смущаясь, уничтожайте. Самое главное – проклятому правительству, этой шайке разбойников и грабителей народных, опомниться не давайте. Для этого: министров, градоначальников, губернаторов, исправников, городовых, полицейских стражников, жандармов, генералов и офицеров, приказывающих в вас стрелять – убивайте. Вооруженных демонстраций, местных восстаний, стачек также не забывайте. Все меры к тому, чтобы настоящее оружие и динамит в большом количестве вовремя у вас были – знайте – что приняты. По указанию боевого комитета мести, защиты и свободы народной, как один человек, по всему лицу земли русской – восстаньте. Жизнь городов немедленно тогда приостанавливайте. Для этого: водопроводы, газопроводы, телефоны, телеграфы, освещение, конки, трамваи, железные дороги – уничтожайте. Полицейские участки, дворцы и палаты, градоначальства, правительственные учреждения – разрушайте. Узников освобождайте, тюрьмы царские разрушайте. Частных жилищ и лиц только не трогайте.

Общий боевой план восстания у комитета вашего, мстителя и защитника, как можно скорее выработан будет. Свержение самодержавия, временное революционное правительство; немедленное освобождение всех борцов за политические и религиозные убеждения, немедленное вооружение всего народа и немедленный созыв Учредительного Собрания (с непременным участием представителей от рабочих) на основании всеобщего, равного, тайного и прямого избирательного права – ближайшая цель вооруженного восстания.

Товарищи-рабочие всей России! Сердцем, душой и кровью меня с вами судьба связала. С места, покрытого трупами, политого кровью, против моей воли вырвала. На отмщение за вас и на горячую работу в пользу вашу меня сохраняла. Духом – а когда наступит время, и телом – я всегда с вами. Горе ваше – мое горе. Счастье ваше – мое счастье. Верьте же мне – близок час победы! Час полного отмщения за все угнетение и унижение наступает. Больше – он уже наступил. Месть над змеиным царским отродьем (великий князь Сергей) героями социалистами-революционерами совершилась и неуклонно, усиливаясь, совершаться будет. Не посрами же себя, весь трудящийся, рабочий люд! К делу же, русский угнетенный, трудовой, несчастный народ – рабочие, крестьяне, горожане – все! Терять нечего, хуже уже быть не может, а приобрести все можешь! Возврата нет. Свобода во что бы то ни стало! Вперед же, в бой, товарищи-герои! Разобьем свои оковы рабства! Разорвем паутину, в которой бьется готовый умереть бесправный русский народ! Раздавим внутренних кровожадных пауков нашей дорогой родины (внешние же не страшны нам). Разобьем правительственный насос, выкачивающий последние, капли крови нашей. Возвратим мать-сыру-землю обнищавшему народу.

Вперед, вперед, товарищи-герои! Слава и настоящая жизнь ждут вас, лавровым венком вас венчает вся Россия, весь мир.

Алексей Карамазов.

P. S. Переписывайте, перепечатывайте, распространяйте между собой и по всей России.

ИСКУШЕНИЕ

Грязно и пусто в душе вашей, братья, —

Добрые чувства у вас всех потушены,

Света страшитесь вы, будто проклятья,

И идеалы все ваши разрушены.

К правде лучистой и к свету стремление,

Совести голос и мысли высокие, —

Все вы убили в себе без смущения…

Запах свежего постельного белья разбудил Алексея Федоровича, он открыл глаза и его посетила мысль: «Пробуждение. Как важно проснуться. Иначе так вся жизнь пройдет и в конце ее ты поймешь, что ее всю проспал и не насладился ее плодами. Так и с народом, вот он спит веками, а потом, созрел и значит, наступает время проснуться и вот вроде движение какое происходит, ворочается он, с боку на бок переворачивается, а не просыпается. Не хватает того, кто послужил бы тем будильником, тем горном, который должен прозвенеть, протрубить. И вот вопрос, а сумею ли я разбудить, поднять его и вдохновить на подвиги? Найти нужное слово, чтобы поверил мне народ русский и открыл наконец глаза и узрел свое горькое положение. И пошел бы за мной, за детушек наших, во имя их будущего, а они все наши грехи перед Богом отмолят и нас спасут!»

Я извиняюсь, но билеты уже куплены и через три часа отходит ваш поезд, Алексей Федорович, – вкрадчивым голосом сказал, заглянувший в комнату Азеф.

Я через пять минут буду готов, – ответил Алексей Федорович, и начал подниматься с постели. Азеф, меж тем вышел из его комнаты и пристроился на диванчике в гостиной. Закончив утренний туалет, Алексей Федорович, вышел к нему.

Теперь, вы готовы отбыть из Парижа? – спросил Азеф.

Жаль, но вроде бы, только вещи надо до собрать и в путь, – ответил Алексей Федорович.

Вчера с вами казус произошел. Что это вы сознание потеряли, а потом с сеанса молиться в часовню сбежали? Вы знаете, такое собрание прерывать без веской причины нельзя, если вы не знаете, то скажу вам что рационалистический спиритуализм преподается в народных школах Франции. Это часть французской политики.

Мне голос был дан.

Любопытно. Что за голос? С вами дух говорил? Чей дух? И что сказал?

Я не знаю чей был голос, но сказал он мне, что душегубец разрушит русские семьи.

Так против царствующей особы вы и выступите с вооруженным восстанием, а мы вам в этом поможем. И спасем русскую семью.

Революция и Бог вот, что спасет русскую семью.

Революция да, но не Бог.

Почему?

Вы знаете, дорогой Алексей Федорович, что, когда произошла Великая Французская революция, она хоть и потерпела поражение, но она открыла глаза людям, дала толчок религии естественной – рационализму. Практический разум, по-другому, если сказать. В моду начал входить атеизм. А Париж законодатель мод и эти веянья распространились по всей Европе. Потому Бог нам не поможет, потому что атеизм начал проникать и в Россию. Так, что придется вам устраивать революцию без Бога, иначе вас не поймут.

Это как же без Бога? И кто не поймет?

Прогрессивная общественность вас не поймет. Ведь что ныне: Бог – наш враг. Ненависть к Богу – начало премудрости. Без Бога, Алексей Федорович, и не такие дела вершились и ничего, выходило, даже лучше, чем с Богом. Если человечество желает идти вперед, то оно должно иметь в основании своем безбожие.

И куда мы придем без Бога?

Через революцию к счастливому прозрению и освобождению. Ведь что такое религия? Это порабощение человека религиозным догматизмом. А вы, приведете его к реализации свободной воли, снимите с него оковы векового заблуждения.

Я?!

Да, вы, именно вы, потому что вы, вершитель первой русской революции. Вам, так сказать и карты в руки и не стесняйтесь вытащить бубнового туза, ибо русский народ – пролетариат и крестьянство ждут этого момента.

Да вы прямо из адвокатуры дьявола, что так говорите.

Promotor fidei – укрепитель веры – веры в человека, вот кто я.

Только человеку вы помочь не хотите, потому что отбираете у него надежду.

Эфемерную надежду. Я ратую за то, чтобы человек был сильным и нашел в себе мужество признать, что он смертен, как и всякая тварь, живущая на земле. Долой суд справедливости наступление которого неизвестно когда. Установим истину кары за грех здесь и сейчас, вот к чему я вас призываю.

И как? Что же, вы беретесь стать мерилом справедливости и всевидящем оком души человеческой и его тайных помыслов?

А не надо быть никаким мерилом и душу человеческую ведать. Законы надо непреложные установить и неотвратимость наказания, а также сюда психиатрию притянуть и все. Человек в страхе перед психологией и психиатрией, сам во всем сознается, а мы его помилуем и вот у него и будет вера в нашу высокую справедливость. Вы вот о семье печалуетесь, а я вам скажу, вот что, во всемирном братстве спасение семьи.

Это как же?

Просто: пролетарий всех стран объединяйтесь. Нужно единство рабоче-крестьянского класса. Всего мира. Понимаете, масштаб задачи?

С трудом. Я только о русском народе думаю.

Эка вы, я вам скажу, однобокий. Нет русского народа, нет французов, нет поляков и немцев. Есть один народ, живущий на земле, одно государство под диктатурой пролетариата. Понятно?

Ну вы махнули. Бог создал многообразие, а вы все хотите под одну резьбу всех загнать. Не получится так.

Опять вы Бога вспомнили. Его нет. Если Бог для вас есть, то никакая революция у вас не получится, а мы только понапрасну средства свои на вас потратим. Тогда уж лучше сразу отказную пишите, и мы покинем вас.

Почему не получится, я готов все силы приложить чтобы свергнуть душегубца для воссияния счастья русского народа.

Не получится, потому что ваш Бог сказал не убий, а революции бескровные не бывают.

Я перед вашим приходом как раз на сей счет думал и пришел к мысли, что если и придется кровь пролить, то наши детушки перед Христом нас отмолят, ибо для их благополучия мы на сей грех пошли. Так что все у нас получится.

Дудки, это вы такой мыслью вооружились, а интеллигенция о нравственности вспомнит и не пойдет с вами, а мы говорим: все что полезно человеку то и нравственно, нет греха, есть только вред, который приносит человеку страдания и не удобство, делай на пользу себе и будешь счастлив, не жди будущего облегчения, а бери сейчас, потребляй и получай удовольствие от жизни, потому что потом его не будет. Другими словами, все во имя человека и все на его благо.

И какую же мне мысль взять чтобы народ за мной пошел и революцию учинил?

Вот ведь вы какой непонятливый. Я вам уже сколько времени об одном и том же говорю, а вы все не воспримите. Нужно жить реальным миром, а не вымышленным. То, что видишь, ощущаешь и слышишь, то и есть, а то, что ты сам себе для утешения своего на придумывал, на измыслил того нет и быть не может. Потому призываю ваш разум: очиститесь от вековечного бреда человечества и живите для своего счастья. Понятна мысль?

И как?

Что как?

Жить как, когда смертью по вашему утверждению все закончится.

Смерть. Что ж человек смертен это надо признать, но если получить максимум удовольствий в жизни, то она не так кажется печальной, в конце концов под конец жизни человек просто устает жить и смерти желает уже как избавления. Так что проживите по полной и смерть для вас станет приятным отдохновением. Сегодня важен не покойник а сколько стоит его гроб, для эстетического удовлетворения глаз собравшихся. Оставьте о себе хорошую память, это и будет вашим успокоением.

А как же душа? Она как? Она бессмертна.

Душа. Хм. Я вот вам что скажу. Нет никакой души, а есть психоэмоционально умственное состояние, которое понимается человеком под определением душа.

Но мое Я куда вы денете?

Никуда. Это код вашего сознания и все.

Любовь, все спасет.

Любовь?! – сказал Азеф и встал, потому что услышал, как в дверь постучали. – Я сейчас, – сказал он и пошел открывать.

Прощай Париж, ты растаял словно сон, пора в Женеву, – с порога сказала Ева Александровна.

Завеса сброшена: ни новых увлечений,

Ни тайн заманчивых, ни счастья впереди;

Покой оправданных и сбывшихся сомнений,

Мгла безнадежности в измученной груди…

Как мало прожито – как много пережито!

Надежды светлые, и юность, и любовь…

И все оплакано… осмеяно… забыто,

Погребено – и не воскреснет вновь!

Я в братство веровал, но в черный день невзгоды

Не мог я отличить собратьев от врагов;

Я жаждал для людей познанья и свободы, –

А мир – всё тот же мир бессмысленных рабов;

На грозный бой со злом мечтал я встать сурово

Огнем и правдою карающих речей, –

И в храме истины – в священном храме слова,

Я слышу оргию крикливых торгашей!

Любовь на миг… любовь – забава от безделья,

Любовь – не жар души, а только жар в крови,

Любовь – больной кошмар, тяжелый чад похмелья –

Нет, мне не жаль ее, промчавшейся любви!..

Я не о ней мечтал бессонными ночами,

И не она тогда явилась предо мной,

Вся – мысль, вся – красота, увитая цветами,

С улыбкой девственной и девственной душой!..

Бедна, как нищая, и как рабыня лжива,

В лохмотья яркие пестро наряжена –

Жизнь только издали нарядна и красива,

И только издали влечет к себе она.

Но чуть вглядишься ты, чуть встанет пред тобою

Она лицом к лицу – и ты поймешь обман

Ее величия, под ветхой мишурою,

И красоты ее – под маскою румян.

Семен Надсон (1882 г.)

ЧАСТЬ II

ЗАЧАТКИ РОССИЙСКОГО ПАРЛАМЕНТАРИЗМА

Под давлением январских событий и неудач в войне с Японией в правящих кругах усиливалось течение в пользу некоторого обновления самодержавного строя. Напомним, что совет министров в современном смысле собирался крайне редко и только под председательством императора. Поэтому делегирование этой важной управленческой функции конкретному чиновнику фактически выдвигало того на роль первого министра. Бюрократические слои прекрасно осознавали данное обстоятельство, а потому неслучайно Витте делает акцент на своем новом политическом значении, подчеркивая, что ему поручено собирать совещание и впредь (так и хочется сказать – всегда), а не в виде исключения. Свои претензии на руководящую роль в правительстве, теперь уже в качестве его настоящего главы, Витте непосредственно перед Николаем II по причине неоднозначного отношения к себе обозначать опасался. Он считал более эффективным, если это будет делать не он, а другие члены правительства. Данную миссию взял на себя Министр земледелия А.С. Ермолов, давно находившийся с Витте в хороших отношениях. Ермолов подробно аргументировал императору преимущества объединенного правительства. Как он убеждал, при нынешней системе государственного управления в России, по сути, нет единой системы; есть только отдельные ведомства, каждое из которых плохо осведомлено о деятельности других. Теперь настало время устранить этот недостаток и внести солидарность в совместную работу. Не мешало бы, заметил он, больше информировать общественность о роли Комитета министров в разработке данного вопроса Министр земледелия и государственных имуществ А. С. Ермолов, ссылаясь на адреса дворянских и земских собраний, настаивал и на немедленном разрешении вопроса о созыве народных представителей как единственном выходе из «настоящего смутного положения» Николай II оставил обращение Ермолова без внимания. Царское самодержавие стало терять доверие в глазах иностранных кредиторов России; в беседе с Коковцовым и Николаем II об этом недвусмысленно заявил прибывший в Петербург в начале февраля представитель парижских банков Э. Нецлин.

Николая II не надо было убеждать в необходимости вносить коррективы в управленческую систему государства; по всей видимости, он принимал такое решение не под впечатлением откровений Ермолова (кстати, тот вскоре получил отставку). В феврале 1905 года император неожиданно переносит все работы по намеченным преобразованиям из виттевского Комитета министров в совещание под руководством Д.М. Сольского. То есть, ему как исполняющему обязанности Председателя Государственного совета (великий князь Михаил Николаевич серьезно болел), теперь поручалось собирать министров и координировать всю работу. В своих мемуарах Витте утверждает, что высочайшее решение всех очень смутило[858]. Хотя в действительности не ясно чему здесь смущаться: собственно кому как не человеку, олицетворявшему правительственный либерализм в России, следовало бы адресовать работы по подготовке конституционного акта. Данный шаг выглядел естественным для всей бюрократии, давно и прекрасно осведомленной о взглядах Сольского. Наоборот, удивляет виттевское утверждение, что этим жестом государь продемонстрировал полное безразличие к реформам. Заметно, что Витте уже быстро вжился в роль лидера политической модернизации, которая без его руководящего начала была просто-напросто обречена.

Верховная власть, передав преобразовательные бразды в руки Д.М. Сольского. Однако, как известно, это событие было омрачено убийством Московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича (5 февраля 1905 года). Это давало повод утверждать, что лишь боязнь за свою жизнь (т.е. уже подобрались к императорской фамилии) заставила царя пойти на ненавистный ему шаг – публично заявить о подготовке конституции. Такие мнения находились в русле логики, обозначившейся в декабре 1904 года, когда указ о политических реформах от 12 декабря стал подаваться как победа либералов-земцев. Власть всеми силами желала избавиться от последствий доверительных исканий П.Н. Святополка-Мирского.

 Наконец, царь созвал Совет министров, в котором большинство склонилось на сторону Ермолова. Коковцов заявил, что без привлечения выборных к законодательству будет трудно получить заем, который необходим ввиду войны. Лишь Витте возражал против введения в России народного представительства в какой бы то ни было форме, повторяя избитые фразы в духе официальной доктрины крестьянского цезаризма о непригодности для России конституционного строя, о самобытности и исторической миссии самодержавия. Царь поручил министру внутренних дел Булыгину составить проект рескрипта о привлечении выборных к законодательству.

Ермолов и Булыгин напомнили о рескрипте. Они настаивали на немедленном его опубликовании, заявляя, что иначе не ручаются за порядок и безопасность лиц, находящихся «под угрозой бомбистов». (Правящие круги продолжали считать самыми страшными революционерами террористов. Свежо в памяти было недавнее убийство в Москве эсером И. П. Каляевым великого князя Сергея Александровича.) Николай II спросил Булыгина: «Можно подумать, что вы боитесь революции?» Министр ответил: «Государь, революция уже началась». Тогда царь вынул из кармана проект рескрипта, прочел его, получил одобрение министров и подписал, датировав тем же 18 февраля.

 Утром 18 февраля, накануне годовщины освобождения крестьян – даты, которая считалась благоприятной для обнародования либерального акта, министры с изумлением прочли в «Правительственном вестнике» царский манифест с призывом к властям и населению содействовать правительству в одолении врага внешнего и в искоренении крамолы внутри страны.

Высочайший рескрипт, данный на имя министра внутренних дел (18 февраля 1905)

Верные исконному обычаю народа русского – нести к престолу изъявления чувств своих во дни радостей и печалей, переживаемых. Отечеством, – дворянские и земские собрания, купеческие, городские и крестьянские общества, со всех концов земли Русской, принесли мне многочисленные поздравления по случаю радостного события – наследника цесаревича, с выражением готовности пожертвовать своим достоянием делу успешного своего завершения войны и посветить все свои силы для содействия мне в усовершенствовании государственного порядка.

От имени Ее Величества и моего поручаю вам передать приветственно обратившимся ко мне собраниям и обществам сердечную нашу благодарность за выражение их верноподданнических чувств, которые в трудное переживаемое нами время были нам тем более отрадны, что высказанная в тех обращениях готовность, по зову моему, прийти содействовать успешному осуществлению возвещенных мной преобразований, всецело отвечает душевному моему желанию: совместной работой правительства и зрелых сил общественных достигнуть осуществления моих предначертаний, ко благу народа направленных.

Преемственно продолжая царственное дело венценосных предков моих – собирание и устранение земли Русской, я вознамерился отныне, с Божьей помощью, привлекать достойнейших, доверием народа облеченных, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений.

Соображая особые условия обширного Отечества нашего, разноплеменность состава его населения и слабое в некоторых его частях развитие гражданственности, государи Российские в мудрости своей всегда даровали необходимые, в зависимости от назревших потребностей, преобразования лишь в порядке известной последовательности и с осмотрительностью, обеспечивающей неразрывность крепкой исторической связи с прошлым, как залога прочности и устойчивости сих преобразований в будущем.

И ныне, предпринимая сие преобразование, уверенный что знание местных потребностей, жизненный опыт и разумное откровенное слово лучших выборных людей обеспечит плодотворность законодательных работ на истинную пользу народа, я, вместе с тем, предвижу всю сложность и трудность проведения сего преобразования в жизнь при непременном сохранении незыблемости основных законов в империи.

А посему, хорошо зная многолетнюю административную вашу опытность и ценя спокойную уверенность характера вашего, я признаю за благо учредить под вашим председательствованием Особое совещание для обсуждения путей осуществления путей осуществления сей моей воли.

Да благословит Господь сие благое начинание мое и да поможет вам исполнить оное успешно на благо Богом вверенного мне народа.

Пребываю к вам неизменно благосклонный.

Николай

18 февраля 1905 г., г. Царское село.

Одновременно по инициативе царского временщика Д. Ф. Трепова У него была оригинальная смесь самого грубого полицейского нажима с демагогическими приёмами, чисто зубатовское, беззастенчивое заигрывание с рабочими вплоть до угроз по адресу фабрикантов за недостаточную заботливость о нуждах рабочих и в то же время самое недвусмысленное запугивание рабочих. В своём докладе царю 19 февраля Трепов предлагал в связи с возложением на Совет министров новых обязанностей усилить состав его назначением новых членов, на которых и будет возложен доклад в Совете министров о вышеупомянутых видах и предположениях. При этом в отличие от "Соображений" Комитета министров Трепов признавал неудобным обнародовать о возложении председательствования в Совете в отсутствие царя на особое лицо, так как «подобное упоминание могло бы значительно ослабить значение указа 18 февраля, цель которого дать возможность довести до сведения Вашего величества всякое разумное предположение об общих пользах и нуждах государственных». Царь согласился и был опубликован указ Сенату, возлагавший на Совет министров рассмотрение, поступающих на имя царя от частных лиц и учреждений предложений об усовершенствовании государственного благоустройства и улучшении народного благосостояния. Указ создавал видимость непосредственной связи царя с народом, «минуя бюрократическое средостение», он был рассчитан на укрепление монархических иллюзий, являлся попыткой сыграть в цезаризм, направив крестьянское движение в мирное русло петиционной кампании. Нельзя сказать, чтобы эти расчеты были построены на песке. В начале революции многие крестьяне еще ждали «милостей» от царя.

Именной Высочайший указ (18 февраля 1905) 

Правительствующему сенату

В неустанном попечении об усовершенствовании государственного благоустройства и улучшении народного благосостояния благо облегчить всем нашим верноподданным, радеющим об общей пользе и нуждах государственных, возможность непосредственно быть нами услышанным.

Ввиду сего повелеваем:

Возложить на состоящий под председательством нашим Совет министров, сверх дел, ему ныне подведомственных, рассмотрение и обсуждение поступающих на имя наше от частных лиц и учреждений видов и предложений по вопросам, касающимся усовершенствования государственного благоустройства и улучшение народного благосостояния.

Правительствующий сенат не оставит сделать надлежащие по сему предмету распоряжение.

Николай

18 февраля 1905 г., г. Царское село.

 Почти одновременно были обнародованы явно несогласованные, противоречивые акты. Угрозы манифеста уничтожались рескриптом, а надежды, которые мог вызвать рескрипт, подрывались манифестом.

 Несмотря на явное двуличие царя и ничтожность обещанных им уступок, либералы – от шиповцев до освобожденцев – увидели в рескрипте 18 февраля «поворотный пункт» в истории России. Пытаясь посеять в народе конституционные иллюзии и тем самым ослабить нарастающий подъем революции, легальный орган «Союза освобождения» еженедельник «Право» сравнивал рескрипт Булыгина с «дверью, за которой рисуются перспективы светлого будущего» Либералам вторили городские думы, биржевые комитеты и съезды промышленников. Биржа ответила на опубликование рескрипта повышением курса ценных бумаг.

 Но царь не спешил с осуществлением обещанной им реформы государственного строя. Многочисленные ходатайства земских собраний, городских дум, биржевых обществ и других учреждений цензовой «общественности» о привлечении их представителей к участию в совещании под председательством Булыгина оставались даже без ответа. Чтобы положить раз и навсегда конец этим домогательствам, правительство объявило, что возвещенного рескриптом 18 февраля совещания не будет вовсе; проект, изготовленный в Министерстве внутренних дел, будет представлен в Совет министров, а затем подвергнут окончательному рассмотрению в совещании под председательством царя.

Самостоятельное рассмотрение этих актов действительно производит противоречивое впечатление. Однако, их обнародование одним днем позволяет говорить, что они рассчитаны, прежде всего, на совокупное восприятие. В самом деле, затронутые в них темы вряд ли целесообразно было бы излагать в рамках одного документа. Избранная форма – два единовременных акта – выглядела более подходящей для прозвучавшего месседжа: общественное обсуждение вопроса о привлечении выборных к государственному управлению состоится, но исключительно по доброй воле самой власти, а не по чьему-либо требованию. Кстати, именно в таком духе убеждал действовать Николая II его кузен – германский император Вильгельм II. Как он писал вдовствующей императрице Марии Федоровне, политическое реформирование необходимо систематическое и постепенное, но только «не соглашение с мятежниками».

Явное нежелание царизма пойти навстречу либеральной буржуазии в обстановке подъема революции усилило оппозиционные настроения в ее среде.

«Борьба между самодержавием и революционным народом обостряется», – писал Ленин. Теперь уже либералам приходилось «лавировать между тем и другим, опираться на революционный народ (подманивая его „демократизмом) против самодержавия, опираться на монархию против „крайностей революционного народа». Ленин замечал: «Конституционно-„демократическая“ (читай: конституционно-монархическая) буржуазия сторгуется с царизмом на более дешевой цене, чем ее теперешняя программа, – это не подлежит сомнению, и сознательный пролетариат не должен делать себе на этот счет никаких иллюзий» '.

Таким образом, правительство пыталось вывести общественное обсуждение на монархическо-конституционные рельсы, по которым и собиралось следовать дальше. Дискуссии о политических преобразованиях притягивали внимание всех слоев общества, но явно не укладывались в обозначенные властью рамки. Особенно это ощущалось в Москве, утверждавшейся в роли оппозиционного центра. В городе в домах Ю.А. Новосильцева, князей Павла и Петра Долгоруких недалеко от Храма Христа Спасителя регулярно собирались земцы: здесь обсуждали переустройство страны, устраивались земские съезды, куда более правые дворяне-земцы уже перестали появляться. Подобные мероприятия проводились и в купеческих особняках. Как сообщали очевидцы, «масса людей захвачена этим, везде и всюду только и разговоров, что об этих собраниях». Среди интеллигенции популярностью пользовались встречи у известной купчихи В.А. Морозовой на Воздвиженке. Будущий кадет А.А. Кизеветтер вспоминал, что «этот дом вообще играл важную роль в общественной жизни», либеральная профессура и журналистика многим были ему обязаны. Ежедневно сюда стекались до трехсот человек, которые, помимо теоретических дебатов, планировали создание комитета пропаганды с целью свержения самодержавия. Раздавались призывы вынудить Николая II отречься от престола с передачей прав малолетнему наследнику, а в случае отказа – истребить царскую фамилию.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Женева их встретила минусовой температурой. Было четыре градуса ниже нуля, но ощущалось, как целых восемь. Щеки Алексея Федоровича, съежились, как и его душа. Внутри все окаменело, и он даже не мог говорить. Поэтому, они с Евой Александровной так и проехали молча до самой швейцарской столицы.

Фи, как же здесь холодно! Я вся продрогла, – выйдя на перрон Genève-Cornavin Railway Station, взвизгнула Ева Александровна.

Сейчас сядем в экипаж, и вы согреетесь, – сказал Алексей Федорович и пошел к ближайшему извозчику, а к ней подошли два носильщика и предложили свои услуги.

Уже подъезжая к дому на La rue de Carouge en part vingt sept. (Двадцать семь) Ева Александровна повернулась и посмотрела проницательным взглядом на Алексея Федоровича.

Скажите, в чем я грешна перед вами?

Что?

Я виновата в чем-то перед вами, что вы молчите, с тех пор как мы покинули Париж?

Видите ли, Ева Александровна, в Париже произошло нечто, что перевернуло мои моральные устои, и теперь, я не нахожу разумного объяснения своего бытия. Вы здесь абсолютно не причем. Потому не казните себя. Это пустое.

Быть может, вы тогда объяснитесь, что будет с вашей стороны величайшей милостью по отношению ко мне.

Экипаж остановился. Возникла пауза. Оба замерли, глядя друг другу в глаза.

Когда вам будет угодно?

Через три дня приходите на ужин. Там, мы с вами и условимся. Теперь же, прощайте, – Сказала Ева Александровна, и покинула экипаж, оставив Алексея Федоровича наедине со своими мыслями.

Лошади дернули повозку и пошли рысцой, а февральский морозец завладел всей его сущностью. И только, когда открылась дверь и на пороге перед ним предстала Надежда Владимировна Кончевская, супружница Шишко Леонида Эммануиловича, у которого он квартировал, он пришел в себя и в нем проявилась жизнь.

Входите, входите! – Сказала хозяйка лучезарно ему улыбаясь.

О, а мы вас каждый день поджидаем. Однако вы скоро обернулись, но ваше место всегда готово, и вы можете проходить и отдыхать с дороги, – сказал Ширко, появившись столь стремительно, что Алексей Федорович немало удивился сему поистине говоря чуду.

Обед, будет через четверть часа, – известила его Надежда Владимировна.

Оказавшись снова в комнате, Жака Элизе Реклю, он сел на кровать и глубоко задумался. «Как же так?» —спрашивал он себя. «Все подвержено тлению и пустота подлинный хозяин мира сего?» «Для чего тогда явилась жизнь на планете? Неужели чтобы однажды умереть навсегда? А зачем тогда знания, что даны человеку?» «Нет, не может такого быть. Бог – явил жизнь для того, чтобы утвердить Себя в ней и человек обладающий познанием, сам является Его воплощением в этом мире и также способен воплотить своего Создателя в камне, дереве, живописи, литературе, музыке, синематографе, фотографии, словом в мире материи. Это как круговорот воды в природе. Она являет себя в жидком, твердом и газообразном состоянии».

Вот. Ешьте, пока теплое, – сказала Анастасия, поставив тарелку щей на стол.

Простите, я вам не помешаю? – Спросил Ширко, вошедший в комнату следом за служанкой.

Алексей Федорович, знаком пригласил его и принялся за принесённые щи.

Я, собственно, к вам с вопросом. Вам удалось решить вашу дилемму: Бог и революция? – продолжил он.

А никакой дилеммы нет, есть естественный процесс. Революция, конечно, радикальный метод, но от него нельзя отказываться, если ситуация грозит уничтожению целого народа. Как у Дюма: один за всех и все за одного.

В смысле? Простите, не понял вас.

Ну, я говорю, что, если край, то лучше пусть один помрет за всех, нежели все помрут из-за одного.

А причем здесь революция?

В самом, что ни на есть прямом осмыслении нашем. Пусть душегубец погибнет, нежели народу русскому гибнуть.

Простите, а как же Бог?

Бог, есть любовь. И он так нас возлюбил, что простит нам убийство одного гадкого создания, ради благополучия его стада. Как вам такое заявление?

Новая мысль, но она обходит страдание во имя искупления души. Хотите без мучений рая достичь?

Наши детушки достигнут, они-то нас и отмолят перед Всевышним.

Но сейчас время такое, что брат не любит брата, сын ненавидит отца, мать свою дочь. Как же детушки вас из беды греховной вызволят, когда их сердца преисполнены отрицания вас, как любезного родителя? Я, конечно, не именно вас имею ввиду, а в общем характере говорю, так сказать, мода, что ли, ноне такая пошла.

Вот тут думать надо, как народ русский объединить, потому что разделение среди него внес сатана. Ему это на руку. Как говорится: разделился дом на две части, считай все – пропала семья в нем живущая.

Да, раскол в умах, страшная вещь.

В сердцах – вот, где пропасть человеческая. И идут туда, а кто и бежит в припрыжку. Слепцы. Каиново порождение.

Вы с дороги только что, а я вот вас вопросами донимаю. Простите меня. Я вас покину, а завтра вернусь к вам, и мы непременно с вами эту дискуссию продолжим. Теперь же, отдыхайте, – сказал Ширко и удалился. Алексей Федорович остался один, он обвел взглядом комнату, посмотрел на свой чемодан, потом тяжело вздохнул, лег на кровать и вскоре захрапел.

ДЕЙСТВОВАТЬ

Через три дня, Алексей Федорович, как и было ему назначено дамой его сердца, стоял у дверей квартиры, в которой она проживала. Он робко дернул за шнур звонка. Ему открыла сама Ева Александровна и тут же чуть не вскрикнув, едва подавив свое удивление от увиденного, она мило улыбнулась. Перед ней предстал в экстравагантном костюме жокея: в клетчатом пиджаке, кепке с кнопкой и большим козырьком, брюки-гольф с полосатыми гетрами, оранжевые ботинки на толстенной каучуковой подошве и трость с серебряным набалдашником. Алексей Федорович сам выбрал этот костюм по журналу "Мужские моды".

Это вы?! – с трудом выдавила она.

Я!!! – сияя восклицал он.

А зачем все это? Боже мой, что я говорю, конечно, входите, но….

Алексей Федорович, не стал ждать вторичного приглашения и широко шагнув оказался в прихожей так что Ева Александровна, едва успела отойти, чтобы он мог беспрепятственно войти. Он уже здесь был и ему все было знакомо, а потому быстро сняв вызывающую обувь прошел в гостиную. Хозяйка квартиры, с подчеркнуто строгим видом сидела за столом. Ее недоуменный взгляд буквально пронзил Алексея Федоровича, что тот даже оторопел, не зная, что дальше делать. Но Жозефина сама его выручила, протянув в его сторону руку. Он тут же сделал шаг вперед и поцеловал ее: – Madam, – сказал он в почтении, и она так же жестом руки пригласила его сесть за стол.

Ужин прошел томно, Ева Александровна не проронила ни слова, лишь лукаво посматривала исподлобья на Алексея Федоровича, поедая яичницу с колбасой. А он, словно не замечая ее, смело угощался стоящей на столе наливкой. Когда Жозефина покинула их Ева Александровна сделала серьезный вид и впервые посмотрела на него.

Я испытывала вас. Вы сердитесь на меня? – Сказала вдруг она.

Нет.

Благоразумно с вашей стороны.

Вы хотели давеча чтобы я объяснился. Что ж, я готов.

Нет, нет. Не сейчас и не здесь.

Как? А где? И когда?

Пока не знаю.

Я считаю, что это необходимо сделать как можно скорей, чтобы между нами не было никаких недомолвок потому как наши с вами отношения я рассматриваю чрезвычайно серьезно.

Значит нам надо где-то быть, чтобы мы с вами смогли предстать друг перед другом в откровенном виде.

Простите, я вас не совсем понял. Что вы имеете в виду? Выши слова звучат двусмысленно.

Я имела в виду, что для объяснений нужна комфортная атмосфера, а эта комната для этого не годится.

Что вы предлагаете?

Я, думаю, что нам надо встретится в Le Jardin Anglais. Скажем, завтра, в пять вечера под большими цветочными часами. Вы сумеете их найти?

Не сомневайтесь.

Только я вас прошу быть во всем черном. Исполните?

О, конечно, я буду в том, в чем вы хотите меня видеть.

Прекрасно. – Сказала Ева Александровна и чуть было не захлопала в ладоши от удовольствия, мило ему улыбаясь.

При прощании Алексей Федорович, обнял Еву Александровну и наклонил голову чтобы ее поцеловать, но та ловка увернулась, прошептав ему на ухо: «Я почти ваша, но еще не совсем. Остался лишь один шаг с вашей стороны. До завтра мой дорогой Алеша. И не делайте больше глупостей. Это не прилично». Она вырвалась из его объятий, закрывая дверь. Алексею Федоровичу ничего не оставалось, как только выйти из прихожей и направиться в ближайшие бутики, чтобы найти себе костюм, ботинки и что-то из верхней одежды черного цвета.

Английский парк находился на берегу Женевского озера. Созданный в традиционно английском стиле ландшафтного дизайна, с прямыми аллеями украшенными великолепными бюстами из белоснежного камня и большим бронзовым фонтаном Buste de Alexandre Calame работы парижского скульптора Алексиса Андре и Fontaine des Quatre-Saisons, он представлял собой правильное геометрическое сооружение, устроенное в свойственном педантизме англичан, и безпредельной их любви к порядку. Он являл собой идеальное место для сдержанных, но весьма ярко говорящих, проявлений всевозможных чувств.

Этот оазис цветочной жизни был создан на месте бывшего порта предназначенного для перевалки леса. В 1854 году городским властям пришла в голову мысль на этом месте построить элитный район. Причал засыпали, а на его месте возвели гостиницу «Метрополь» и этот самый удивительно волшебноживописный парк. Со второй половины XIX века, началось его постепенное расширение, связанное со строительством набережной Гюстава Адора и моста Мон-Блан. Монумент исторического присоединения в 1814 году Женевы к Швейцарской конфедерации являлся неотъемлемой частью многочисленных достопримечательностей парка.”

Именно сюда Ева Александровна и позвала Алексея Федоровича, чтобы тот дал ей объяснение своего состояния, возникшего у него, когда они возвращались в Женеву. Сойдя на остановке Rive, он прошел пешком ко входу в парк. Но это было полдела, где находились цветочные часы Алексей Федорович и понятия не имел и потому подходил к прохожим и путая русские, французские и английские слова пытался у них разузнать, где же они находятся. В этом поиске ему помог случай. Очередной прохожий взял с дорожки аллеи прутик и попытался написать какое-то слово, но Алексей Федорович, не став дожидаться, когда тот закончит взял из его рук древо, сказав: «Merci», нарисовал на земле циферблат. Так с неизвестностью было покончено.

Цветочные часы, воссозданные в 1755 году шведским ученым Крлом Линеем часы Древней Грециии повторяющие биоритмы жизни растений. Для этого цветы высаживают в клумбах в том порядке в каком они зацветают к наступившему часу. Исполненные на газоне небольшого зелёного пригорка у Променада-дю-Лак состоят из восьми концентрических кругов, цветы которых ежемесячно меняются. В 1903 году часы были украшены движущимися стрелками. Для «выращивания» часов использовалось около шести с половиной тысячи цветов, такое количества обуславливало пятиметровым диаметром часов, с секундной стрелкой в два с половиной метра. И вся эта красота была недоступна глазу Алексея Федоровича, поскольку на пороге стоял февраль и ввиду, пусть хоть и не сильного морозного дня, стрелки цветочных часов точного времени не указывали и ему пришлось ориентироваться по карманным часам марки Haldimann.

Пошел крупный снег, поднялась легкая метель, глаза застилали хлопья снега и у Алексея Федоровича возникло ощущение страха не увидеть Еву Александровну, поскольку, как ему подумалось, она отменит свое решение встретится с ним ввиду наступившего ненастья. Он снова посмотрел на часы, было тринадцать минут шестого. «Еще две минуты и я уйду отсюда. Совершенно очевидно, что она не придет», – подумал Алексей Федорович, но в этот момент в снежной завесе, он сумел разглядеть человеческий силуэт.

Я не опоздала, пятнадцать минут для дамы извинительно, – возгласил знакомый голос. Ева Александровна буквально вынырнула из-за кулис этого импровизированного театра замерзших летних цветов.

Она предстала перед ним в ослепительно белоснежнокремовом до пят пальто, а ее запах от Houbigant, обволакивал легким дыханием всю его сущность, вскружив не на шутку ему голову.

«Так вот для чего она просила меня одеться в черное» – догадался Алексей Федорович. «Контраст – это жизнь. Однообразие – это смерть». – посетила его, под действием аромата парфюма, неожиданная мысль. Ему на миг показалось: что вот, сказка началась.

Вам не кажется, что погода не располагает к объяснениям? – спросил Алексей Федорович.

О, атмосфера и впрямь несколько насыщенная, но если уж мы с вами встретились, то негоже отступать – все переменчиво в этом мире, и если сейчас пурга, то это не значит, что она будет идти бесконечно. Давайте все же надеется на то, что буйство природы стихнет и воцарится спокойствие и благодать. А пока пойдемте в одно удивительное место, там, где вода, а она всегда располагает к размышлениям о вечности, и, о не переходящем, – сказала она и взяла его под руку.

И огонь, заметьте это себе, – сказал он, и они пошли по дорожке ведущей к набережной Женевского озера. Пройдя по Promand du Lac, они остановились у двух больших валунов, выглядывающих из-под воды. На одном из них была высечена оригинальным способом карта Швейцарии, а в далеке бил фонтан Jet d`Eau. Вода в нем поднималась на девяносто метров. Это удивительное инженерное сооружение было возведено еще в конце XVIII века, но тогда это была просто струя воды, бившая на тридцать метров в высоту. Все изменилось, когда отцы города, в 1891 году, к празднованию шестисотлетия Швейцарской Конфедерацию, выделили деньги на его подсветку и перенесение ближе к берегу, к площади, квартала О-Вив, заметно увеличив мощность струи.

Вот, – сказала Ева Александровна, – давайте остановимся здесь. Это лучшее место для ваших объяснений.

Не знаю, что вам и сказать, – молвил Алексей Федорович.

Как?!

Понимаете, после разговора с этим Азефом, у меня что-то оборвалось внутри. Мне на миг показалось, что я поступил на службу к сатане. Что революция, это не дело Божье, а бесовское.

Ах, вот значит в каких категориях вы мыслите. А я, грешным делом, подумала, что может я что-то не то сделала и вы усомнились во мне. Но вы сейчас понимаете, что наши отношения под угрозой. Скажите, как нам с вами теперь быть? Кто я для вас, наконец?

Чтобы ответить на ваши вопросы, мне необходимо сначала определиться с собой.

Вы потеряли веру?

И да, и нет.

А в меня вы верите?

В каком смысле?

В самом прямом. Верите ли вы, что я, вся для вас живу?

Но это же очевидно, только причем здесь это?

Как?! Как причем? Вы что слабоумный? Я…, я…, о, Боже! Вы законченный эгоист. Вы это знаете?

Нет, такого не может быть.

Еще как может. Вы эгоист, а эгоисты на любовь не способны. Сознайтесь, вами движет только одна страсть, что порождает похоть?

Нет, это не так. Вы заблуждаетесь во мне. Я не такой.

А если не такой, то почему вы так поступаете?

Я не знаю. Это само так получается.

В таком случае вы не мужчина. Вы только что расписались в собственном бессилии. Вы…, вы…, импотент. Вот вы кто!!!

О, это не так. Мне обидно от вас такое слышать. У меня есть деньги! Я могу для нас снять квартиру, где будем только я и вы. Слышите?! И к черту эту революцию.

У настоящего мужчины должно быть свое дело. Революция – это ваше дело, и не стоит вот так просто от него отказывать, даже ради меня. Я такой жертвы от вас не приму. Знайте это.

А если это дело убивает меня?

Тогда умрите и воскресните обновленным, а я вам помогу. Здесь жили Кальвин, Вольтер и Руссо. Обратитесь к ним. Черпайте у них знания для своего возрождения.

Вы верите в меня? Значит я еще не совсем потерян для вас?

Я даю вам шанс на реабилитацию себя в моих глазах.

Помогите мне. Без вас я всего этого не одолею. Спасите меня от самого себя.

Спасти?!

К этой минуте снегопад прошел, наступил тихий теплый вечер, прохожих почему-то не было. Они были совсем одни, какая-то странная дымка окутала их. Ева Александровна отвернулась от него, устремив свой взгляд на противоположный берег озера, где в домах уже зажегся свет. Возникла пауза, Алексей Федорович с мольбой смотрел на ее стан, окутанный в кашемировое пальто. И вдруг его сознание пронзила мысль: «Действовать!!!», он сделал шаг к ней и тут же остолбенел в изумлении произошедшего в следующую минуту. Все так же стоя, не поворачиваясь к нему, с нее сползло пальто, и он увидел совершенно обнаженное ее тело. И ему было явлено французское наваждение и родилась фантазия.

На берегу (Фрагмент)

О, эти два холма! Как горна полыхание,

     Меня бросало в жар их нежное дыханье,

     Меня безжалостно по сердцу бил валек!

     Насмешки полный взгляд отталкивал и влек,

     А тело влажное, сверкая белизною,

     К лобзаньям звало рот, приманивало взор.

     Я, оробев, молчал. Но, сжалясь надо мною,

     Плутовка первая вступила в разговор.

     Я слушал речь ее, но слышал только звуки,

     Я страстно пожирал глазами эту грудь,

     Я силился в разрез поглубже заглянуть,

     Пылал и холодел, испытывая муки.

     Она пошла, шепнув: «Когда настанет ночь,

     Я буду ждать тебя за рощей у оврага!»

     И все ушло за ней, вся жизнь умчалась прочь,

     Как испаряется предутренняя влага.

     Но все ж я ликовал; волнуя и пьяня,

     В моей душе любовь, как бездна, разверзалась;

     Уже бледнел и гас прощальный отблеск дня,

     И ночь, грядущая зарею мне казалась!

     Когда я подходил, она стояла там.

     Я кинулся, упал без слов к ее ногам,

     Обвил ее, привлек, лаская грудь рукою;

     Внезапно вырвавшись, помчалась прочь она

     По лугу, где лила молочный свет луна,

     Но зацепилась вдруг за низкий куст ногою,

     И я догнал ее, и жадно к ней приник,

     И стиснул гибкий стан, и, хищный, опьянелый,

     Унес ее к реке, в береговой тростник…

     Она, кого я знал бесстыдной, наглой, смелой,

     Дрожа, заплакала, испуганна, бледна;

     Меж тем моя душа была опьянена

     Той силой, что ее бессилье источало.

     Кто может разгадать волшебное начало,

     Кипящее в мужской крови в любовный час?

     От месяца легло сияние на нас.

     Лягушки в камышах, о чем-то споря бурно,

     На сотню голосов шумиху завели.

     Проснулся перепел и закричал вдали;

     И, словно первый звук любовного ноктюрна,

     Пустила птица трель – еще неясный зов.

     А воздух полон был истомы, упоенья,

     Лобзаний, шепота, призывного томленья,

     И неги чувственной, и страстных голосов,

     Перекликавшихся и певших в хоре дружном.

     Я чуял эту страсть и в знойном ветре южном,

     И думал: «Сколько нас в часы июньских чар,

     Животных и людей, которых ночью жгучей

     На поиски повлек неутолимый жар

     И, тело к телу, сплел инстинкт любви могучий!»

     И я хотел их слить в себе, в себе одном.

     Она дрожала вся; я воспаленным ртом

     Прильнул к ее рукам, струившим ароматы, —

     То запах тмина был, живой бальзам полей;

     У девственной груди был привкус горьковатый, —

     Таков миндаль и лавр, иль таково, верней,

     Парное молоко козы высокогорной;

     Я силой губы взял, смеясь над непокорной,

     И долгий поцелуй как вечность долог был,

     Он сплел в одно тела, он слил их бурный пыл.

     Откинувшись, она хрипела в страсти жадной,

     А грудь стесненная, под лаской беспощадной,

     С глухими стонами вздымалась тяжело.

     Была в огне щека, и взор заволокло.

     В безумии слились желанья, губы, стоны,

     Затем ночную тишь, нарушив сельский сон,

     Прорезал крик любви, так страшен, так силен,

     Что жабы, онемев, попрятались в затоны,

     Сова шарахнулась и перепел умолк;

     И вдруг в растерянном безмолвии вселенной

     Донесся по ветру и замер зов мгновенный:

     С глухой угрозою провыл три раза волк.

     Рассвет прогнал ее. А я побрел в просторы,

     Где чуял плоть ее в дыхании полей;

     Как якорь, брошенный на дно души моей,

     Меня в плену теперь держали эти взоры.

     Плоть сочетала нас, и тщетен был побег:

     Так сковывает цепь двух каторжан навек.

20 марта 1876 года под псевдонимом Ги де Вальмон. (Ги Де Мопассан)

À la côte

Oh, ces deux collines! Comme une clairière,

J'ai été jeté dans la chaleur de leur douce respiration,

J'ai été impitoyablement frappé par le cœur de valek!

Railleries plein regard repoussé et attiré,

Et le corps est humide, étincelant de blanc,

À la scie sauteuse s'appelait la bouche, attirait le regard.

Moi, orobev, j'étais silencieux. Mais, ayant pitié de moi,

La triche est la première à entrer dans la conversation.

J'ai écouté son discours, mais j'ai entendu seulement des sons,

J'ai dévoré avec passion les yeux de cette poitrine,

Je me suis efforcé de creuser plus profondément dans la coupe,

Flambé et froid, éprouvant des tourments.

Elle est allée murmurer: "Quand la nuit viendra,

Je t'attendrai au bosquet du ravin!»

Et tout est parti pour elle, toute la vie s'est enfuie,

Comment l'humidité pré-matin s'évapore.

Mais je me réjouissais; inquiet et ivre,

Dans mon âme, l'amour, comme l'abîme, s'est ouvert;

Déjà pâle et Gus la lueur d'adieu du jour,

Et la nuit à venir m'a semblé briller!

II

Quand je suis arrivé, elle était là.

Je me suis précipité, je suis tombé sans mots à ses pieds,

Il l'a enveloppée, attirée, caressant sa poitrine avec sa main;

Soudain, elle se précipita loin

Dans la Prairie où la lune de lumière laiteuse Lila,

Mais je me suis soudainement accrochée à un buisson bas avec un pied,

Et je l'ai rattrapée, et avidement pris à elle,

Et il Serra le camp flexible, et, prédateur, enivré,

Je l'ai emmenée à la rivière, dans le roseau du rivage…

Elle, que je connaissais sans vergogne, insolente, courageuse,

Tremblant, pleurant, effrayé, pâle;

Pendant ce temps, mon âme était en état d'ébriété

La force que son impuissance respirait.

Qui peut démêler le début magique,

Bouillant dans le sang d'un homme à l'heure de l'amour?

Depuis un mois, la lueur est tombée sur nous.

Grenouilles dans les roseaux, sur quelque chose de discuter violemment,

Une centaine de voix ont fait le buzz.

La caille s'est réveillée et a crié au loin;

Et comme le premier son d'un nocturne d'amour,

L'oiseau trille est un appel encore obscur.

Et l'air était plein de stagnation, de délectation,

Lances, chuchotements, langueur d'appel,

Et Negi sensuelle et passionnée de voix,

Qui ont résonné et chanté dans la chorale amicale.

J'ai senti cette passion et dans le vent étouffant du Sud,

Et je me suis dit: "Combien sommes-nous aux heures de l'enchantement de juin,

Les animaux et les gens qui brûlent la nuit

La recherche a entraîné une chaleur inextinguible

Et, corps à corps, tissé instinct d'amour puissant!»

Et je voulais les fusionner en moi-même, en moi-même.

Elle tremblait toute; j'avais la bouche enflammée

Collée à ses mains qui coulent des parfums, —

L'odeur du cumin était, le Baume vivant des champs;

La poitrine vierge avait un goût amer, —

Tel est l'amande et le laurier, il est tel, Verneuil,

Lait de chèvre de haute montagne;

J'ai pris la force de la lèvre, en riant de la récalcitrante,

Et un long baiser comme une éternité était long,

Il a tissé dans un seul corps, il a fusionné leur ardeur.

Se pencha, elle siffla dans la passion avide,

Et la poitrine à l'étroit, sous la caresse de l'impitoyable,

Avec des gémissements sourds, elle s'est soulevée durement.

Il y avait une joue dans le feu, et le regard était obscurci.

Dans la folie, les désirs, les lèvres, les gémissements,

Puis le calme de la nuit, perturbant le sommeil rural,

Couper à travers le cri de l'amour, si terrible, si fort,

Que les crapauds, engourdis, se cachaient dans les coulées,

Chouette et caille;

Et soudain, dans le silence confus de l'univers

Le vent s'est levé et l'appel s'est figé:

Avec une menace sourde, le loup a traversé trois fois.

L'aube l'a chassée. Et j'ai erré dans les étendues,

Où sentait sa chair dans le souffle des champs;

Comme une ancre jetée au fond de mon âme,

J'étais prisonnier de ces yeux.

La chair nous combinait et l'évasion était vaine:

Ainsi enchaîne la chaîne des deux forçats pour toujours.

ПОХМЕЛЬЕ

Amor покинул Алексея Федоровича. Вино любви было допито до дна, и он пребывая уже в каком-то тумане, открыл глаза в комнате, где квартировал у Ширко. Было шесть утра. Жак Элизе Реклю, мирно посапывал на соседней кровати, а Алексей Федорович, повернувшись набок, вдруг обнаружил, что весьма сильно пропотел за ночь. В прочем, как он вернулся из Английского сада, его память не давала однозначного ответа. Сознание его, не окончательно приняло наступающее утро и в нем еще стойко присутствовал дух той, вчерашней волшебно-сказочной атмосферы набережной Promand du Lac.

Жак, – позвал француза Алексей Федорович. Но Реклю не отозвался. – Жак, проснитесь. Прошу вас! – повысив голос вторично позвал он.

Да. Что в самом деле? – не открывая глаза отозвался секретарь.

Дело наиправёйшей важности, от вас зависит воскресну я сегодня или нет.

То есть как воскресните? Боже. Позвольте, если вы умерли, то почему я слышу вас?

Я в Париже умер, но тело мое воскресила любовь, а вот душа моя и разум еще нет.

И что вы от меня хотите? Кстати, почему у вас голова вся мокрая. Вы где были этой ночью? Мы с Леонидом Эммануиловичем, очень, очень за вас беспокоились.

Скажите, Жак. Вы знаете Кальвина? Мне он очень нужен.

Вы имеете ввиду «Женевского папу»? Или кого-то другого?

Я не знаю, но думаю, что его. Он здесь жил?

Жил, но другим жить не давал.

Это как?

Послушайте время раннее и очень хочу еще спать. Это длинная история и не сейчас мне ее вам рассказывать.

Но, если кратко, что вы можете мне об нем сказать. Прошу мне очень надо.

Реформатор, церкви христовой. Такой ответ вас устроит?

Не совсем, где я могу познакомиться с его трудами и как его найти?

В Bibliothèque de Genève, там все его сочинения, а проповедовал он в Cathédrale Saint-Pierre de Genève, но только он давно умер.

Иногда мертвые говорят больше, чем живые. Что ж мне пора. Благодарствую за открытые вами сведенья об интересующем меня лице. Без сомнения, я спасен вами и теперь буду помнить вашу снисходительность за то, что разбудил вас в столь ранний час с расспросами, а вы даже не обозлились на меня.

Да что вы. Но куда вы сейчас. Еще очень рано и к тому же вид у вас какой-то не совсем здоровый. Скажите вы хорошо себя чувствуете?

Знобит немного, а так все в порядке, спасибо за заботу, – сказал Алексей Федорович, и встал с постели.

Куда это вы, Алексей Федорович? – Вошел, неожиданно, в комнату Ширко.

Он, к Кальвину, – сказал Реклю.

Да вы весь горите. Вы больны! У вас явный жар!!! Зачем же вам, такому, к Кальвину идти? Ведь он давно умер! – Сказал удивленно Ширко.

Мне надо в Кафедральный… как его там?

Храм Святого Петра, – внес ясность Реклю.

Да! У меня там дело, – сказал Алексей Федорович.

Он мне сказал, что ему необходимо воскреснуть, – пояснил Реклю.

Я сейчас вам водки принесу, вот вы и воскресните, Алексей Федорович. И не надо в такой ранний час идти ни в какие музеи.

Нет, водка ни к чему. Я, итак, в каких-то миражах нахожусь, – ответил Алексей Федорович.

Тогда лягте и поспите еще, а я за доктором схожу, потому что у вас болезнь и это очевидно, – сказал Ширко.

Нет, не уходите! Если вы и вправду хотите мне помочь, то расскажите мне про этого Кальвина, мне учиться у него надо, – сказал Алексей Федорович.

Помилуйте, я почти ничего не знаю о нем…. Разве что… ну он основатель кальвинизма то бишь системы христианского богословия. Доктрины изобрел предопределения и абсолютного суверенитета Бога в спасении человеческой души от смерти и вечного проклятия, в которых он развил учение Святого Августина, ну и там других христианских богословов. Вот, собственно, и все, что мне о нем известно.

Ага! Я понял, не революция, а реформация должна произойти в России. Мне нужна ручка и бумага. Я буду писать! – мгновенно воодушевился Алексей Федорович.

Через некоторое время Алексей Федорович, уже изготовившись сидел за письменным столом.

Открытое письмо к социалистическим партиям России

Кровавые январские дни в Петербурге и в остальной России поставили лицом к лицу угнетенный рабочий класс и самодержавный режим с кровопийцей-царем во главе. Великая русская реформация началась. Всем, кому действительно дорога народная свобода, необходимо победить или умереть. В сознании важности переживаемого исторического момента, при настоящем положении вещей, будучи, прежде всего, реформатором и человеком дела, я призываю все социалистические партии России, немедленно войти в соглашение между собой и приступить к делу вооруженного восстания против царизма. Все силы каждой партии должны быть мобилизованы. Боевой технический план должен быть у всех общий. Бомбы и динамит, террор единичный и массовый, – все, что может содействовать народному восстанию. Ближайшая цель – свержение самодержавия, временное правительство реформаторов, которое немедленно провозглашает амнистию всем борцам за политическую и религиозную свободу – немедленно вооружает народ и немедленно созывает Учредительное Собрание на основании всеобщего, равного, тайного и прямого избирательного права. К делу, товарищи! Вперед, на бой! Повторим же лозунг петербургских рабочих 9-го января – свобода или смерть! Теперь всякая проволочка и неурядицы – преступление перед народом, интересы которого вы защищаете. Отдав все свои силы на службу народу, из недр которого я сам вышел, – бесповоротно связав свою судьбу с борьбой против угнетателей и эксплуататоров рабочего класса, всем сердцем и всей душой буду с теми, кто займется настоящим делом настоящего освобождения пролетариата и всей трудящейся массы от капиталистического гнета и политического рабства.

Алексей Карамазов.

JEAN CALVIN

Те, чью невинность я хотел бы защитить,

сумели последовать за мной в небольшой книжице.

Пусть же, пылая ревностным и святым стремлением к познанию,

они, наконец, получат от меня эту большую книгу.

Жан Кальвин

Женева, пропитанная солнцем, запахом водорослей и странными тенистыми улочками, встретила Алексея Федоровича этим февральским днем приветливо, тепло и радужно.

Этот город, основанный римлянами на протяжении всей своей истории, всегда стремился к независимости. Но окончательное освобождение от католических епископов и савойских герцогов стало возможным с появлением проповедника протестантского толка Жана Кальвина – уроженец Нуайона в Нормандии, бежавшего из Франции в Женеву в 1536 году. Принятие протестантизма позволяло рассчитывать на свободу от могущественных католических священников, всегда стремящихся поглотить Женевскую республику. А суровая аскетичность новой доктрины, противоречащая пышности католической церкви, соответствовала настрою местной буржуазии.

Алексей Федорович ехал в санях к домашней церкви Жана Кальвина – Собору Святого Петра и часовни Маккавеев. В прошлом IV веке это была резиденцией католического епископа, а с 1160 года, при Ардусии де Фосиньи, князе-епископе Женевской епархии было начато строительство большого крестообразного собора в стиле поздней готики, лишенный сводчатой перегородки, боковых часовен и всех декоративных произведений искусства, резко контрастирующий с интерьером средневековых церквей. Его главный, неоклассический фасад был пристроен в XVIII веке, а большая боковая часовня, примыкавшая к входным дверям собора в стиле готического возрождения, построенную в XIV веке, использовали как хранилище, а после Реформации как зал для лекций. А в 1878 году она была вновь освящена и богато отреставрирована, заново в 1890 году. А в середине XV века, немецкий художник Конрад Витц написал для собора алтарный образ Святого Петра.

«Господи Боже, как бы тебе ни хотелось, чтобы Твое солнце светило на землю, чтобы осветить нас, пожелай ясностью Твоего Разума просветить мой разум и мое сердце, чтобы направить меня на Твой путь.

Забудь мои прошлые проступки, простив их мне по твоей бесконечной милости, как ты обещал всем, кто будет молиться тебе от всего сердца.

Увеличивай мне свою благодать каждый день, пока не приведешь меня к полному убеждению в Своем Сыне, Иисусе Христе, нашем Спасителе, который является истинным солнцем нашей жизни, сияющим днем и ночью, без конца и во веки веков; и что бы я ни делал, пусть я всегда буду смотреть на него дальше к цели, которую ты мне поставил».

Augmente-moi chaque jour ta grâce, jusqu’à ce que tu m’aies amené à la pleine conviction de ton Fils, Jésus-Christ notre Sauveur, qui est le vrai soleil de nos vies, luisant jour et nuit, sans fin et pour toujours ; et quoi que je fasse, que je regarde toujours plus loin vers le but que tu m’as fixé.»

Эти слова ясно и четко прозвучали в сознании Алексея Федоровича, как только он вошел в Собор. Массивные двери вдруг захлопнулись, по преданию, на всех протестантских церквях в Женеве, были установлены часы и как только наступал час мессы двери их запирались, так и случилось и в этот раз. Алексей Федорович, слегка вздрогнул и прошел во внутрь.

Интерьер храма почти не имел никаких украшений. От католического "наследства" остались витражи, резные хоры, кафедра и резные капители колонн с изображением русалок и разных монстров. Здесь же находится и невысокий аскетичный "стул Кальвина". Он остановился возле него, обильный пот катился с него, все плыло перед ним и сам он находился в каком-то полубредовом состоянии.

С чем пришел? – услышал он громогласный голос.

Веру потерял, теперь не знаю, как ее обрести, – ответил Алексей Федорович.

Так стой и слушай!

Почти вся наша мудрость – во всяком случае заслуживающая наименования истинной и полной мудрости – разделяется на две части: знание о Боге и обретаемое через него знание о самих себя. Оба эти вида знания соединены друг с другом таким множеством связей, что не всегда легко отличить, который из них предшествует другому и порождает его. Во-первых, никто не может созерцать самого себя, не обратившись сразу же к созерцанию Бога, которым живёт и движется. Ведь ясно, что способности, заключающие в себе всё наше достоинство, принадлежат вовсе не нам, что всей своей силой и добродетелью мы обязаны Богу. Во-вторых, изливающиеся на нас капля за каплей небесные блага приводят нас к их неисчерпаемому источнику, подобно тому, как приводят к своему источнику малые ручейки.

Но прежде всего обращать взор к небу нас заставляет то бедственное положение, в которое вверг всех людей мятеж первого человека – и не только в ожидании благ, которых мы лишены как люди бедные, сирые и алчущие, но и для того, чтобы пробудиться от страха и таким образом научиться смирению. Ибо человек, лишившись небесных облачений, превратился в средоточие всяческой низости и вынужден с великим стыдом выносить в своей наготе столько бесчестья, что впал в совершенную растерянность. Кроме того, необходимо, чтобы сознание наших бедствий жестоко терзало нас и тем самым хоть немного приближало к познанию Бога. Именно ощущение нашего невежества, тщетности усилий, нищеты, немощи, нечестия и порочности приводит нас к осознанию того, что только в Боге можно найти свет истинной мудрости, непоколебимую добродетель, изобилие всяческих благ и неподкупную справедливость. Когда же от созерцания Божьих благ мы обращаем взор на самих себя, то испытываем потрясение при виде собственного ничтожества и не можем не преисполниться отвращения ко всему, чтобы затем сознательно устремиться к Богу. Ведь каждый человек склонен к самодовольству, пока не знает своего истинного облика. Он похваляется дарами Божьими, словно пышными церковными облачениями, не ведая о своём ничтожестве или забывая о нём. Поэтому знание о самом себе не только побуждает человека к богопознанию, но и является средством достижения знания о Боге.

Известно, что человек никогда не достигнет верного знания о себе самом, пока не увидит лика Бога и от созерцания его не обратится к созерцанию самого себя. В тебе настолько укоренилась гордыня, что ты постоянно кажешься себе праведными и непорочными, мудрыми и святыми, если только твое нечестие, безумие и нечистота не бросаются в глаза слишком явно. Но мы не сумеем увидеть наших пороков, если будем смотреть только на себя, не думая одновременно о Боге, не соотнося своих суждений с Ним как с единственным верным мерилом. Ведь все мы по природе склонны к лицемерию, и поэтому видимость правды нам приятнее самой правды. И поскольку всё, что нас окружает, полно обезображивающей нечистоты, а наш разум ограничен и зажат скверной этого мира, любая вещь, в которой хоть немного меньше низости, чем во всём остальном, уже очаровывает нас, словно воплощённая чистота. Это подобно тому, как глаз, привыкший видеть лишь чёрное, воспринимает коричневое или просто тёмное как царственную белизну. Можно привести и более убедительные примеры из области телесных ощущений, чтобы показать, насколько при оценке наших душевных сил и способностей мы склонны преувеличивать. Если мы смотрим вокруг при дневном свете, нам кажется, что наше зрение весьма остро; но стоит нам поднять глаза кверху и взглянуть на солнце, как их моментально ослепит невыносимо яркий свет. И тогда мы вынуждены признать, что наше зрение приспособлено к рассматриванию земных предметов, но его совершенно недостаточно, чтобы смотреть на солнце. То же верно и в отношении духовных благ. Пока мы глядим на землю и любуемся собственной справедливостью, мудростью и добродетелью, то испытываем полную удовлетворённость и предаёмся самообольщению вплоть до того, что почитаем себя за полубогов. Но едва мы обращаем свои помыслы к Богу и осознаём безупречное совершенство его справедливости, мудрости и добродетели, которые должны служить нам образцом, – всё тотчас меняется. То, что так нравилось нам под маской праведности, начинает издавать гнилостное зловоние нечестия; всё, что восхищало мудростью, кажется безумием; а всё, что являлось в прекрасном обличье добродетели, предстаёт просто как слабость. Таким образом, то, что кажется нам верхом совершенства, ни в малейшей степени не соответствует божественной чистоте.

Вот откуда ужас и смятение праведников, о котором говорится в Св. Писании: всякий раз, когда они ощущали присутствие Бога, их охватывали печаль и томление. Пребывая вдали от Бога, они чувствовали себя уверенно и ходили с высоко поднятой головой, но стоило Богу явить им свою славу, как они приходили в смятение и ужас, впадали в уныние, испытывали смертельный страх и едва не лишались чувств. И нам становится понятно, что людей трогает и потрясает собственное ничтожество лишь тогда, когда они сопоставляют его с величием Бога.

Узрел ли ты Бога в душе своей?

Это было в Париже…, в последний раз…, но потом один мой товарищ разубедил меня в этом на столько, что я веру потерял, – сказал Алексей Федорович.

Когда небо заволакивают тяжёлые и плотные тучи и разражается гроза, когда перед нашим взором лишь тьма, и гром гремит в ушах, и все наши чувства поражены страхом, тогда нам кажется, что всё смешалось и спуталось; однако на небесах всё остаётся мирным и спокойным. Итак, мы должны быть уверены, что когда мирская суета лишает нас способности суждения, тогда Бог, пребывающий вдали от нас, в ясности своей праведности и мудрости знает, каким способом умерить эти волнения и привести их должным порядком к должному концу. В самом деле, то, что многие позволяют себе надзирать над делами Божьими, допытываться о его тайных планах и выискивать в них ошибки, более того – спешить высказать о них своё суждение, как если бы они судили о делах смертного человека, – всё это ужасное и чудовищное безумие. Что может быть извращённее и несообразнее, нежели выказывать смирение в отношении к себе подобным, то есть предпочитать держать своё мнение при себе, чтобы не прослыть дерзким, и в то же время оскорблять непомерной дерзостью суды Божьи, которые нам неведомы и которые мы должны принимать в благоговейном восхищении.

Никто не может должным образом и с пользой для себя признать провидение Божье, если он не осознает, что имеет дело со своим Творцом и Создателем всего мира и не отнесётся к Нему с подобающим смирением. Вот почему такое множество псов набрасывается сегодня на наше учение со своими ядовитыми укусами или, по крайней мере, лает ему вслед: они желают, чтобы Богу было дозволено лишь то, что они сами в своих головах почитают разумным. Они также изрыгают всевозможные гнусности против нас и думают, что это может послужить им украшением. Так, они обвиняют нас в том, что мы недовольны предписаниями Закона, в котором выражена воля Божья, и говорим, что мир управляется тайным Божьим планом. Словно то, чему мы учим, – бред, порождённый нашим умом, а не ясное и недвусмысленное учение Св. Духа, чему имеется бесконечное множество свидетельств! Поскольку остатки стыда всё-таки удерживают их от открытой хулы против неба, то они усиленно делают вид, что нападают только на нас. Но если они не желают признать, что всё происходящее в мире направляется непостижимым божественным планом, пусть ответят: для чего тогда в Писании говорится, что суды Божьи – бездна великая? Ибо, хотя Моисей заявляет, что воля Божья не удалена от нас и не следует искать её поверх облаков или в пропастях, потому что она открыта нам в Законе, есть и другая, сокрытая воля, сравнимая с великой бездной, о которой говорит св. Павел: «О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! Как непостижимы суды Его и неисследимы пути Его! Ибо кто познал ум Господень? Или кто был советником Ему?»

И что же мне теперь делать? Как быть ноне?

Только верой – sola fide. Мы не учим, что вера, дающая оправдание, всегда выступает сама по себе, одна, но утверждаем, что она постоянно связана с добрыми делами. Мы только подчеркиваем, что для оправдания достаточно её одной… Мы отрицаем, что подлинная вера может быть оторвана от возрождающего Духа.

Вера предшествует покаянию. Мы сначала говорим о свойствах веры, а затем о двух скрижалях Закона. В первом случае Закон нас как бы обвиняет и ведёт к покаянию и вере; во втором случае вера порождает в нас покаяние.

Сначала мы пойдём от веры к покаянию, так как, получив твёрдое знание на этом пути, мы легко поймём, что человек оправдывается одним лишь принятием Иисуса Христа чистым сердцем и прощением грехов. И, однако от такого не заслуживаемого мнения праведности неотделима, что называется, реальная святость жизни. То есть мы не являемся праведными без добрых дел и в то же время объявлены таковыми без них. У нас не должно быть никакого сомнения в том, что покаяние не просто идёт шаг за шагом вслед за верой, а порождается ею. Прощение грехов предложено в Евангелии для того, чтобы грешник, освободившись от тирании Сатаны, ига греха и унизительного рабства у своих пороков, вошёл в Царство Божие. Поэтому никто не может принять благодать Евангелия, если не откажется от своих заблуждений, чтобы идти верным путем, и не приложит всё своё усердие к тому, чтобы изменить себя – se rйformer. Те же, кто думает, что покаяние предшествует вере, и отрицает, что оно происходит от неё, как плод от дерева, не знают свойств и природы покаяния и принимают эту фантастическую точку зрения по весьма легковесным основаниям.

Эти люди говорят, что Иисус Христос и Иоанн Креститель в своих проповедях сначала призывали людей к покаянию и лишь затем возвещали, что приблизилось Царство Небесное.

Когда Иисус Христос и Иоанн Креститель обращаются с призывом: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное», – то не видят ли они сами причину покаяния в том, что Иисус Христос предложил нам милость и спасение? Эти слова следует понимать так, как если бы они сказали: поскольку Царство Небесное приблизилось, то покайтесь. Св. Матфей, излагая проповедь Иоанна Крестителя говорит, что в ней исполнилось пророчество Исайи о гласе, вопиющего в пустыне: «Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему». Порядок изложения у пророка таков, что этот голос начинает с возвещения примирения и радостной вести. Однако, когда мы говорим, что источник покаяния – в вере, мы не имеем в виду, что для его зарождения необходимо какое-то время. Мы лишь хотим сказать, что человек не может непосредственно предать себя Богу, пока не осознает, что он принадлежит Ему. А осознать это невозможно, если прежде не познать благодать Бога.

Результат покаяния зависит от нашего возрождения. Возрождение, соединенное с верой, предшествует результату, т.е. реальности покаяния.

Слово, которым древние евреи обозначали покаяние, значит «обращение», или «возвращение». Греки говорили в этом случае о перемене намерений или воли. И действительно, такое толкование неплохо соответствует реальности: сущность покаяния в том, что мы, отвратившись от самих себя, обращаемся к Богу. Оставив свои первоначальные намерения и побуждения воли, мы следуем новым. Поэтому мы можем, на мой взгляд, так определить покаяние: это подлинное обращение нашей жизни на путь следования Богу, указанный Им самим. Оно проистекает из сильного непритворного страха, который приводит к умерщвлению плоти и ветхого человека, живущего в нас, и к оживлению Духом. Именно в таком смысле следует воспринимать все призывы пророков и апостолов,

Далее в отрывке из пророка говорится об обновлении жизни плодами, которые производит подобный отказ, – праведностью, справедливым судом, милосердием. Ибо недостаточно творить добрые дела, если сначала душа не предастся любви и стремлению к их плодам. А это происходит тогда, когда Дух Божий, преобразив наши души своею святостью, направляет их на новые мысли и чувства настолько властно, что они, можно сказать, уже не таковы, какими были прежде. Действительно, по самой своей природе мы отделены от Бога и не в состоянии стремиться к добру и праведности, пока не отречёмся от самих себя. Вот почему нам снова и снова даётся повеление «совлечься ветхого человека», отказаться от мира и плоти и, освободившись от похотей, трудиться над обновлением духа нашего ума. Само слово «умерщвление» свидетельствует, насколько трудно забыть своё естество. Оно указывает, что мы не можем ни покориться страху Божьему, ни научиться начаткам благочестия, если нас не поразит и не обратит в ничто духовный меч. Бог как бы объявляет, что нам должно умереть и обратиться в ничто во всём том, чем мы обладаем сами по себе, – только тогда Он примет нас как своих детей.

То и другое мы получаем от общения со Христом. Ибо если мы подлинно причастны его смерти, то силою её распинается наш ветхий человек и умерщвляется живущая в нас груда грехов, так что наша первоначальная испорченная природа более не имеет власти над нами. А если мы причастны воскресению Христа, то через это мы получаем воскресение к обновлённой жизни, согласной с Божьей праведностью. Желая быть кратким, я говорю, что покаяние – это духовное возрождение, цель которого – восстановление образа Божьего, затемнённого и почти стершегося в нас преступлением Адама. Именно так говорит об этом апостол: сняв покров, мы видим славу Божью, преобразившись в тот же образ, от славы в славу, как от Духа Божьего. А также: «Обновитесь в ваших душах и облекитесь в нового человека, созданного по Богу в праведности и истинной святости». И еще: «Облекшись в нового человека, который обновляется в познании по образу Создавшего его». Посредством такого возрождения мы благодатью Христа восстановлены в Божьей праведности, от которой отпали по вине Адама. Ибо Богу было угодно восстановить в неповреждённом состоянии всех тех, кого Он принял в наследие вечной жизни.

Однако это восстановление совершается не за одну минуту, не за один день, не за один год. Бог устраняет у своих избранных испорченность плоти на протяжении длительного времени, шаг за шагом. Он никогда не перестаёт очищать их от скверны, посвящать их Себе как храмы, преображать их чувства до обретения истинной чистоты, дабы они всю свою жизнь провели в покаянии и знали, что эта борьба оканчивается только со смертью. Все ли ясно тебе человече?

Многое понятно и многое осмыслить предстоит, – ответил Алексей Федорович и впервые поднял глаза, посмотрев на стул. На него смотрело продолговатое, с большими собачьими, грустными глазами лицо, худой, бледный. У него были острые черты лица, красивый рот, заострённая борода, чёрные волосы, длинный нос, высокий лоб и горящий взгляд. Все его выражение свидетельствовало о глубоком унынии, но вот по поводу чего, Алексею Федоровичу, разгадать так и не удалось. И первая же мысль, посетившая его была: «Что это? Мираж? Горячка? Бред больного?» И тут же другая мысль осенила его: «Иван – Великий Инквизитор. Не о том ли говорил? Добавить отсутствие свободной воли, что все предрешено и тайну и это будет Он». «Надо слушать дальше, смирение и терпение кристаллизуют веру».

КРЕСТ

Но любовь верующего человека должна простираться выше – туда, куда Христос зовёт всех своих верных; каждый должен взять свой крест. – продолжал голос. – Все, кого Господь усыновил и удостоил общения как своих детей, должны быть готовы к тяжкой и суровой жизни, полной тяжелого труда и неисчислимых бед. Небесному Отцу угодно подвергать всему этому своих рабов, дабы испытать их. Он установил такой порядок в отношении Христа, своего первородного Сына, и накладывает его на всех прочих. Ибо, хотя Христос был его возлюбленным Сыном, в котором Он всегда находил отраду, мы отлично видим, что Отец относился к Нему в этом мире отнюдь не с нежностью и мягкостью, а так, что можно сказать, что Иисус не только постоянно скорбел, но вся его жизнь была своего рода крестом.

Апостол указывает причину: через страдания Он должен был научиться послушанию. Как же мы можем быть избавлены от условия, которое потребовалось, чтобы покорился наш Глава Христос, тем более что Он покорился ради нас, дабы подать нам пример терпения? Поэтому апостол провозглашает, что Бог предназначил этот путь всем своим детям, дабы они стали подобны Христу его. Отсюда к нам приходит редкостное утешение: претерпевая несчастья, которые считаются вещами явно дурными и противными человеку, мы приобщаемся к кресту Христову, чтобы подобно тому, как Он, пройдя сквозь бездну всевозможных страданий, вошел в небесную славу, и мы многими скорбями вошли в Царство Божье. Св. Павел наставляет нас, что, когда мы ощущаем себя участниками страданий Христа, мы одновременно постигаем силу его воскресения; а когда мы становимся участниками его смерти, то готовимся к вхождению в его славную вечность.

Насколько же это действенно для смягчения горечи, которую несёт с собою крест! Ведь чем сильнее мы скорбим, чем мучительнее страдаем, тем надёжнее подтверждается наше общение со Христом. Когда мы соединяемся с Ним подобными узами, то несчастья не только становятся для нас благословенными, но и весьма помогают нам приблизить наше спасение.

Господь Иисус должен был нести крест и терпеть мучения только для того, чтобы засвидетельствовать и доказать своё послушание Богу-Отцу. Нам же необходимо постоянно переносить скорби этой жизни по нескольким причинам. Во-первых, потому, что мы по природе слишком склонны превозноситься и всё приписывать себе, и, если наша немощь не явлена нам вполне наглядно, мы сверх всякой меры ценим собственную добродетель и силу и не сомневаемся, что они способны преодолеть все мыслимые трудности. Отсюда возникает тщетное и безрассудное доверие к плоти, которое немедленно приводит к гордыне, направленной против Бога, как будто нам хватает наших собственных способностей без его милостей. С этим безумием можно совладать, только показывая нам на опыте, до какой степени мы не только неразумны, но и уязвимы. Поэтому Бог сокрушает нас то унижением, то нищетой, то болезнью, то потерей близких, то иными бедами, под бременем которых мы тут же сгибаемся, будучи не силах их перенести. Тогда, вконец униженные, мы учимся молить о пришествии Божьей силы, которая одна способна нас поддержать и укрепить под тяжестью всех этих несчастий.

А речь здесь идет именно о страданиях ради Христа и со Христом. Само по себе страдание не имеет никакой ценности, но оно приближает нас ко Христу и углубляет общение с Ним. «Только такие люди, должны считаться учениками Христа, которые подражают Ему и готовы следовать путём, по которому прошёл Он. Дабы мы знали, в чём именно, согласно его воле, мы должны прежде всего походить на Него, Христос оставил нам краткое правило. Оно заключается в двух вещах: в самоотречении и в добровольном несении креста».

Даже святые люди, хотя они и знают, что их твёрдость коренится в Божьей милости, а не в их собственных силах, тем не менее были бы слишком уверены в своей крепости и стойкости, если бы Господь не вёл их к лучшему познанию самих себя, испытывая крестом. Сам Давид был поражён подобным высокомерием, когда, словно безумный, восклицал: «И я говорил в благоденствии моём: "не поколеблюсь вовек". По благоволению Твоему, Господи, Ты укрепил гору мою; но Ты сокрыл лицо Твоё, и я смутился». Он признаёт, что благоденствие настолько притупило все его чувства, что, не заботясь о Божьей милости, от которой он зависит, он вознамерился опереться на собственные силы и осмелился предположить, что будет благоденствовать всегда. Если подобное произошло с таким великим пророком, то что станется с тем из нас, кто не будет постоянно бояться, чтобы постоянно бодрствовать?

Поэтому, если они самообольщались, проникаясь уверенностью в своей твёрдости и стойкости, когда жизнь их протекала в мире и спокойствии, то, будучи подвергнуты испытаниям, они постигали, что-то было заблуждением. Вот как нужно предупреждать недуги верующих, дабы они извлекли пользу из смирения и избавились от всякого ложного доверия к плоти, целиком положившись на милость Бога. Поступая так, они почувствуют присутствие его силы, в которой и обретут истинную стойкость.

Именно это имел в виду св. Павел, говоря, что от скорби происходит терпение, от терпения опытность. Верующие ощущают истинность обещания Господа помогать им в скорбях, когда хранят терпение, поддерживаемые его рукою, в то время как своими силами они бы этого не смогли. В терпении святые получают доказательство того, что Бог действительно подаёт обещанную Им помощь, когда это необходимо. Тем самым укрепляется их надежда, потому что было бы слишком большой неблагодарностью не уповать на Божью истину впредь, когда её сила и непреложность явлены в настоящем. Здесь мы видим пользу, исходящую от креста как от вечной путеводной нити. Опровергая ложное мнение относительно наших собственных сил, которое нам свойственно по природе, обнажая наше притворство, которое нас соблазняет и нам вредит, крест уничтожает губительное самомнение нашей плоти.

Уничижив человека подобным образом, крест учит его полагаться на Бога: будучи нашей опорой, Бог не допустит, чтобы мы поддались искушению или потеряли присутствие духа. Подобная победа рождает надежду, ибо Господь, исполняя обещанное, утверждает свою истину на будущее. Уже из одного этого, несомненно, явствует, насколько нам необходимо испытание крестом. Ведь в устранении ослепляющей нас любви к себе, дабы мы со всей очевидностью узнали собственную слабость, заключена немалая польза: ощущение этой слабости отучает нас от того, чтобы полагаться на самих себя; не полагаясь более на себя, мы полностью доверяемся Богу; в твёрдом сердечном уповании полагаясь на Бога, мы с его помощью способны выстоять до конца; пребывая в милости Бога, мы познаём истинность и надёжность его обетовании; это познание укрепляет нашу надежду.

Так что иди поднимись на Северную башню предстань перед ликом Божьим и там покайся! И тогда, если Богу будет угодно принять твое раскаянье, то возродишься тем, что Господь дарует тебе крест.

Алексей Федорович посмотрел прощальным взглядом на видение и прошел дальше по левой стороне к винтовой лестнице, состоящей из ста пятидесяти узких ступенек. Поднявшись по ним, он оказался на самом верху Собора и перед ним открылся потрясающий панорамный вид на Женеву. Стоял ясный февральский день и солнце находилось в зените.

«Боже! Как прекрасен мир, который ты создал и людей в нем живущих!» – подумал Алексей Федорович, глядя на Альпийские горы в дали, окутанные легкой дымкой и зеркальную гладь озера.

Каюсь, Господи! Усомнился в Тебе! Моя вина!!! – прокричал он на всю округу.

И что-то случилось, то ли кровля крыши скрипнула, то ли птица прилетела, но это заставило обернуться Алексея Федоровича, и он увидел трепыхающийся сложенный в четверо лист бумаги. Он подошел, взял его и развернув увидел надпись на латыне:

«Vultus pro veritate et exprimendi, ut putas, non est scelus. Opiniones non potest esse impositum vi. Opiniones sunt libero».

Sebastian Castellio, 1551

Искать правду и высказывать ее такой, какой представляешь, не есть преступление. Нельзя насильно навязывать убеждения. Убеждения – свободны.

Себастьян Кастеллио, 1551 г.

ВТОРАЯ ВСТРЕЧА

Алексей Федорович, шел по улицам Женевы очень воодушевленный. На стенах домов и столбах висели листовки и прокламации. На одной из них он увидел свой портрет и это его обрадовало, затем он купил газету и прочел в ней репортаж о себе.

«Оказывается я не просто священник поднявший рабочий люд на борьбу с режимом душегубца – я целый бакалавр, ученый муж! Иначе бы обо мне не писали в газетах» – заключил Алексей Федорович, и молодецкий дух взыграл в нем. Он зашел на квартиру к Ширко, взял написанное им «Открытое письмо к социалистическим партиям России» и оправился в приемную ЦК большевиков.

Войдя в комнату предшествовавшей самой приемной, где был сам вождь пролетариата, он обнаружил довольно много народу.

Здесь, Ленин принимает? – Спросил сходу Алексей Федорович.

Владимир Ильич?! Если вы к нему, то он здесь, и очень занят, – откликнулся на его призыв Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич.

Сколько ждать потребно?

В течение двух часов, он вас примет, – отвечал Бонч-Бруевич.

Скажите, что Карамазов пришел с письмом.

Я же вам уже доложил, что он примет вас в течение двух часов. Вон место свободное. Садитесь и ждите, когда вас позовут.

Но я не могу, мне надо знать мнение вашей партии относительно моего письма.

Какого письма, простите?

Я написал письмо ко всем партиям к конференции, которую планирует провести партия эсеров, а точнее я!!!

Владимир Дмитриевич, развернулся и зашел в приемную.

М е ф и с т о ф е л ь

Едва успел до кресла доплестись,

Знакомый гость откуда ни возьмись!

Он – человек формации новейшей

И, следовательно, нахал глупейший.

Б а к а л а в р

(стремительно входя через коридор)

Что я вижу? Сняты скрепы

С двери каменного склепа?

Стало быть, конец гнездовью,

Портившему столько крови

Молодому поколенью

Духом падали и тленья?

Стены этой древней кладки

В разрушенье и упадке.

Лучше не соваться близко,

Чтоб не подвергаться риску.

Можно жертвой стать обвала, —

Этого недоставало.

Узнаю тебя, твердыня!

Мальчиком я, рот разиня,

Слушал в этих же палатах

Одного из бородатых

И за чистую монету

Принимал его советы.

Все они мой ум невинный

Забивали мертвечиной,

Жизнь мою и век свой тратя

На ненужные занятья.

Вот один из них в приемной

Скрылся в нише полутемной.

Ба! Никак он в том же платье?

В этом меховом халате,

Видя, как еще я мал,

Он мне пыль в глаза пускал.

Как глубок его подлог,

Я тогда понять не мог.

В нынешнее время – дудки!

Не пройдут такие шутки.

Милейший! Если Леты муть в разлитье

Вам памяти песком не затянула,

Я ваш студент тех лет, успевший выйти

Из-под академической ферулы.

Я в вас не замечаю перемены,

А я переменился совершенно.

М е ф и с т о ф е л ь

Рад, что пришли вы без заминки.

Я оценил вас в тот приход.

Мы бабочку уже в личинке

Угадываем наперед.

Вы радовались так по-детски

Своим кудрям и кружевам.

Но стрижка без косы, по-шведски,

Идет гораздо больше вам.

Лишь философский абсолют

Не заносите в свой уют.

А, это вы! ‘Гат видеть вас! С каким таким письмом вы пожаловали? – прямо ему на встречу, вышел вождь большевистской партии.

Вот, извольте, – сказал Алексей Федорович и протянул Ленину лист бумаги.

Так-с посмот’гим, посмот’гим, что тут у вас, – сказал Ленин, принимая письмо. – Ага. Да вы п’гисядьте пожалуйста.

Алексей Федорович, послушно сел на ближайший стул.

Инте’гесно, инте’гесно, – пробубнил себе под нос Ленин. – Ну-с! А что за ‘гефо’гмация тут у вас?

Это наше общее дело и тут надобно нам с вами сговориться. У вас есть опыт, а у меня идеи.

Б а к а л а в р

Почтеннейший! Хоть мы на месте старом,

Зато у нас иные времена.

Двусмысленности не пройдут вам даром,

Мне сущность их теперь насквозь ясна.

Над мальчиком вы потешались вволю!

Вы б этих штук теперь не откололи.

Такой прием теперь недопустим.

М е ф и с т о ф е л ь

Как неприятна правда молодым,

Когда ее в лицо мы говорим.

Когда-то нами вбитые начала

Жизнь после подтверждает, что ни шаг,

Им кажется, что тут развитья знак:

«Мы возмужали, мы народ бывалый,

А наш учитель жалкий был дурак».

Эти идеи, – Ленин поднял вверх его письмо, – нам не подходят, батенька!

Как, так?

Не г’ефог’мация, а г’еволюция – вот наша, а’гхиважная цель.

Но…, но…, конференция… И реформация… она же лучше, чем революция. Никого убивать не надо. Нужно просто душегубца призвать к покаянию и созвать Учредительное собрание, и все обойдется без крови. А революция – это кровь. Понимаете?

Б а к а л а в р

Скорей хитер, чем глуп. Где педагог,

Который бы сказать всю правду мог?

Тот лишнее приврет, а тот убавит

И детскую доверчивость обставит.

М е ф и с т о ф е л ь

Как и всему, ученью есть свой срок.

Вы перешли через его порог.

У вас есть опыт, так что вам пора,

По-моему, самим в профессора.

‘геволюция, – сказал Владимир Ильич и заложил большие пальцы обеих рук за жилетку, – это батенька обновление госуда’гственн про реформацияого о’гганизма. Если хотите знать, п’говедем па’галлель с медициной. Когда тело больно, то ему необходимо сделать к’говопускание, чтобы здо’говая к’говь возобладала над по’гаженной болезнью. Понимаете меня?

Но реформация…?

Забудьте про ‘гефо’гмацию. ‘Геволюция и только ‘геволюция спасет ‘Госсию! А для этого необходим опыт, а вы с отк’гытым заб’галом на ‘гужья хотите идти.

Б а к а л а в р

Все опыт, опыт! Опыт – это вздор.

Значенья духа опыт не покроет.

Все что узнать успели до сих пор,

Искать не стоило и знать не стоит.

М е ф и с т о ф е л ь

Я это с незапамятных времен

Подозревал, и сам себе смешон.

Б а к а л а в р

Признать ошибку никогда не поздно.

Вы – первый старец, мыслящий серьезно.

М е ф и с т о ф е л ь

Неутомимо клада я искал

И находил лишь уголь да отвал.

Б а к а л а в р

Теперь ваш лысый череп, на поверку,

Не лучше тех пустых под этажеркой.

М е ф и с т о ф е л ь

Знай только вы, какой вы грубиян!

Б а к а л а в р

Ведь по-немецки вежлив лишь обман.

Но у нас с вами общее дело!!! Потому, прошу вас быть на конференции! – воскликнул Алексей Федорович.

А что это вы со мной официально загово’гили? Нет у нас с вами, никаких общих дел. У нас с вами никаких д’гугих отношений не было и нет, да нав’гяд ли будут. Вы чего, собственно, хотите от меня? – спросил Ленин и в приемную вошел Бонч-Бруевич.

Да как же? Нам с вами, о многом столковаться необходимо, – сказал Алексей Федорович.

Если что-то вам нужно, то вот ‘гекомендую вам: Владими’га Дмит’гиевича, к нему и об’гащайтесь со всеми вашими воп’госами. Он уполномочен и все мне пе’гедаст. И, если будет необходимо я п’гиму участие. А сейчас, я занят. Всего вам, наилучшего, – сказал Ленин и вышел из приемной.

М е ф и с т о ф е л ь

(постепенно подкативший свое

передвижное кресло на авансцену, к публике)

Предо мной тут затворяют двери.

Прошу мне дать убежище в партере.

Б а к а л а в р

Большая дерзость – притязать на то,

Чтоб что-то значить, превратясь в ничто.

Ключ жизни – кровь, она родник здоровья|

А что свежее юношеской крови?

Кровь юноши – в цвету, она горит

И жизнь из жизни заново творит.

Кипит работа, дело создается,

И слабость перед силою сдается.

Пока полмира мы завоевали,

Что делали вы? Планы сочиняли,

Проекты, кучи замыслов и смет!

Нет, старость – это лихорадка, бред

С припадками жестокого озноба.

Чуть человеку стукнет тридцать лет,

Он, как мертвец, уже созрел для гроба,

Тогда и надо всех вас убивать.

М е ф и с т о ф е л ь

Тут черту больше нечего сказать.

Б а к а л а в р

Я захочу, и черт пойдет насмарку.

М е ф и с т о ф е л ь

(в сторону)

Тебе подставит ножку он, не каркай.

Б а к а л а в р

Вот назначенье жизни молодой:

Мир не был до меня и создан мной.

Я вывел солнце из морского лона,

Пустил луну кружить по небосклону,

День разгорелся на моем пути,

Земля пошла вся в зелени цвести,

И в первую же ночь все звезды сразу

Зажглись вверху по моему приказу.

Кто, как не я, в приливе свежих сил

Вас от филистерства освободил?

Куда хочу, протаптываю след,

В пути мой светоч – внутренний мой свет.

Им все озарено передо мною,

А то, что позади, объято тьмою.

(Уходит.)

М е ф и с т о ф е л ь

Ступай, чудак, про гений свой трубя!

Что б сталось с важностью твоей бахвальской,

Когда б ты знал: нет мысли маломальской,

Которой бы не знали до тебя!

Разлившиеся реки входят в русло.

Тебе перебеситься суждено.

В конце концов, как ни бродило б сусло,

В итоге получается вино.

(Молодежи в партере, которая не аплодирует.)

На ваших лицах холода печать,

Я равнодушье вам прощаю, дети:

Черт старше вас, и чтоб его понять,

Должны пожить вы столько же на свете.

СУРОВЫЙ РАЗГОВОР

После визита Алексея Федоровича, к Ленину прошло три дня. За это время он успел снять квартиру на окраине Женевы и переехать в нее со всеми своими вещами. Прошлые события негативно повлияли на него. Ему хотелось пригласить в новое жилище Еву Александровну, но нахлынувшая тоска парализовала все его действия. Он купил детский пистолет, стреляющий резиновыми пульками и теперь, лежа на кровати палил в мишень прикрепленной к стене и тихо радовался попаданиям в нее.

И вдруг зазвонил колокольчик над входной дверью. Алексей Федорович, лениво встал и пошел открывать. На пороге стояли: председатель партии эсеров Чернов Виктор Михайлович, лидер партии социалистов-революционеров Савинков Борис Викторович и Азеф Евно Фишелевич – руководитель Боевой организации партии эсеров.

Входите…, – растерянно произнес Алексей Федорович, удивившись прибывшей депутации.

Мы к вам официально, – сходу начал Чернов.

Заходите в комнату. Случилось чего? – Спросил Алексей Федорович.

Случилось. Вы зачем к Владимиру Ильичу ходили? – Спросил Чернов.

И вели себя там не подобающе, всю партию осрамили, – сказал Савинков.

Я письмо ему представил и о конференции сказал, – попробовал оправдаться, Алексей Федорович.

А о Боге, все еще размышляете? – спросил Азеф.

Иногда, надо признаться думаю, – ответил Алексей Федорович.

Вы вступили в нашу партию, это значит, что вы взяли обязанности на себя, что ни о каких самостоятельных планах, деловых переговорах без предварительного совета и разрешения Центрального Комитета не может быть. Исходя из этого я обвиняю вас в самоуправстве. Вы есть, нарушитель внутрипартийной дисциплины! – сказал Чернов.

Ни о каких двусмысленностях, недоговоренностях – тем более, – добавил Савинков.

Вам предоставляется грандиозная возможность: читать, учиться, а когда выяснится ситуация в России, мы определим вам роль в нашей партии, – сказал Чернов.

А пока пишите статьи. И знаете, мой вам совет: не думайте о Боге. Я вам давеча, еще в Париже доказал божьего небытия. Вот, и придерживайтесь этого, очень вас прошу, – сказал Азеф.

Преданность и откровенность перед партией! Вот, чего мы требуем от вас, – сказал Савинков.

А в остальном, вы свободны, – сказал Чернов.

Но товарищи, так жить нельзя, – вырвалось невольно у Алексея Федоровича.

Так жить нельзя.

Так жить нельзя! В разумности притворной,

С тоской в душе и холодом в крови,

Без юности, без веры животворной,

Без жгучих мук и счастия любви,

Без тихих слез и громкого веселья,

В томлении немого забытья,

В унынии разврата и безделья…

Нет, други, нет – так дальше жить нельзя!

Сомнений ночь отрады не приносит,

Клевет и лжи наскучили слова,

Померкший взор лучей и солнца просит,

Усталый дух алкает божества.

Но не прозреть нам к солнцу сквозь туман,

Но не найти нам бога в дальней тьме:

Нас держит власть победного обмана,

Как узников в оковах и тюрьме.

Не веет в мир мечты живой дыханье,

Творящих сил иссякнула струя,

И лишь одно не умерло сознанье-

Не то призыв, не то воспоминанье, —

Оно твердит: так дальше жить нельзя!

 Семен Надсон,

(написано в 1882 году).

Можно, еще как можно. Если хотите, мы все так живем, – сказал Савинков.

Вы через Международное социалистическое бюро разослали приглашение на конференцию, без нашего ведома и только от своего имени, а не от имени партии, хотя в ней состоите, – сказал Чернов.

Я…, я…

Вы оппортунист. Вот вы кто, – заключил Азеф.

Нет, мне просто нужен секретарь, чтобы он координировал мою работу, – сказал Алексей Федорович.

И кого вы хотите в секретари? У вас есть кто-то на примете? – Спросил Чернов.

А что Петр Моисеевич, вам не подходит? – спросил Савинков.

Он скорей помощник, нежели секретарь, – ответил Алексей Федорович.

Так кого вам надо? – Спросил Чернов.

"Председателя Невского отдела", "рабочего" Петрова. Вот, кто мне нужен, – сказал Алексей Федорович.

Хорошо, выпишем вам Петрова, а пока никакой самостоятельности, – сказал Чернов.

Сидите тихо, и не заставляйте нас больше являться к вам, иначе следующее свидание может для вас стать последним. Зачем нам, отщепенцы и раскольники, – сказал Савинков.

Нам, позора не надо, – язвительно сказал Азеф.

Прощайте, Алексей Федорович, – сказал Чернов.

Не расслабляйтесь, – сказал Савинков.

Всех вам благ, – сказал Азеф и все трое как по команде развернулись и вышли за дверь оставив Алексея Федоровича, в недоумении.

ПРЕДАТЕЛЬСТВО

Над Женевой лил дождь, снег на тротуаре под его воздействием стремительно таял. На ее улицы явился март месяц принеся с собой оттепель. Часы пробили восемь вечера после полудней. В домах по rue Carouge, уже зажегся свет. В этой пространственной обстановке, в шляпе с широкими полями, в кожаном плаще и лакированных ботинках ходил в зад и вперед Петр Моисеевич Рутенберг. Он периодически посматривал на окна второго этажа дома № 27, которые были тепло освещены.

Он был сильно разгневан из-за того, что его телеграммой вернули прямо с границы назад в Женеву. И теперь его страстная натура жаждала удовлетворения своих горячих эмоций и чувств, переполнявших его. Но что-то мешало ему подняться наверх и войти в желанную им обитель.

ДЕМОН

Часть II

VII

Вечерней мглы покров воздушный

Уж холмы Грузии одел.

Привычке сладостной послушный,

В обитель Демон прилетел.

Но долго, долго он не смел

Святыню мирного приюта

Нарушить. И была минута,

Когда казался он готов

Оставить умысел жестокой,

Задумчив у стены высокой

Он бродит: от его шагов

Без ветра лист в тени трепещет.

Он поднял взор: ее окно,

Озарено лампадой, блещет;

Кого-то ждет она давно!

И вот средь общего молчанья

Чингура 1 стройное бряцанье

И звуки песни раздались;

И звуки те лились, лились,

Как слезы, мерно друг за другом;

И эта песнь была нежна,

Как будто для земли она

Была на небе сложена!

Не ангел ли с забытым другом

Вновь повидаться захотел,

Сюда украдкой слетел

И о былом ему пропел,

Чтоб усладить его мученье?..

Тоску любви, ее волненье

Постигнул Демон в первый раз;

Он хочет в страхе удалиться…

Его крыло не шевелится!

И, чудо! из померкших глаз

Слеза тяжелая катится…

Поныне возле кельи той

Насквозь прожженный виден камень

Слезою жаркою, как пламень,

Нечеловеческой слезой!..

Время шло, а Петр Моисеевич все медлил. Наконец поняв, что бесконечно стоять на улице бессмысленно, он собрался с моральными силами и вошел в подъезд.

VIII

И входит он, любить готовый,

С душой, открытой для добра,

И мыслит он, что жизни новой

Пришла желанная пора.

Неясный трепет ожиданья,

Страх неизвестности немой,

Как будто в первое свиданье

Спознались с гордою душой.

То было злое предвещанье!

Он входит, смотрит – перед ним

Посланник рая, херувим,

Хранитель грешницы прекрасной,

Стоит с блистающим челом

И от врага с улыбкой ясной

Приосенил ее крылом;

И луч божественного света

Вдруг ослепил нечистый взор,

И вместо сладкого привета

Раздался тягостный укор:

Петр Моисеевич? А вы какими судьбами здесь? – Спросил, удивленно улыбаясь Алексей Федорович, открыв входную дверь.

Я по вашу душу приехал, – ответил он и вошел в прихожую.

Но это не мой номер, а здесь у меня с Евой Александровной тет-а-тет, – сказал Алексей Федорович.

IX

«Дух беспокойный, дух порочный,

Кто звал тебя во тьме полночной?

Твоих поклонников здесь нет,

Зло не дышало здесь поныне;

К моей любви, к моей святыне

Не пролагай преступный след.

Кто звал тебя?»

Ему в ответ

Злой дух коварно усмехнулся;

Зарделся ревностию взгляд;

И вновь в душе его проснулся

Старинной ненависти яд.

«Она моя! – сказал он грозно, —

Оставь ее, она моя!

Явился ты, защитник, поздно,

И ей, как мне, ты не судья.

На сердце, полное гордыни,

Я наложил печать мою;

Здесь больше нет твоей святыни,

Здесь я владею и люблю!»

И Ангел грустными очами

На жертву бедную взглянул

И медленно, взмахнув крылами,

В эфире неба потонул.

Возвращайтесь к себе. Настоятельно, вас прошу Алексей Федорович, – с твердым отзвуком сказал Петр Моисеевич.

Но…, у меня…, у нас…, – запинаясь попробовал что-то сказать Алексей Федорович.

Пошел вон!!! – громогласно провозгласил Петр Моисеевич, и достал из кармана револьвер. – Ну?!

Да…, конечно…, я сейчас…, да как же это я…, – также запинаясь ответил Алексей Федорович, и ретировался в глубь прихожей пропустив Петра Моисеевича.

X

Тамара

О! кто ты? речь твоя опасна!

Тебя послал мне ад иль рай?

Чего ты хочешь?..

Демон

Ты прекрасна!

Тамара

Но молви, кто ты? отвечай…

Демон

Я тот, которому внимала

Ты в полуночной тишине,

Чья мысль душе твоей шептала,

Чью грусть ты смутно отгадала,

Чей образ видела во сне.

Я тот, чей взор надежду губит;

Я тот, кого никто не любит;

Я бич рабов моих земных,

Я царь познанья и свободы,

Я враг небес, я зло природы,

И, видишь, – я у ног твоих!

Тебе принес я в умиленье

Молитву тихую любви,

Земное первое мученье

И слезы первые мои.

О! выслушай – из сожаленья!

Меня добру и небесам

Ты возвратить могла бы словом.

Твоей любви святым покровом

Одетый, я предстал бы там,

Как новый ангел в блеске новом;

О! только выслушай, молю, —

Я раб твой, – я тебя люблю!

Лишь только я тебя увидел —

И тайно вдруг возненавидел

Бессмертие и власть мою.

Я позавидовал невольно

Неполной радости земной;

Не жить, как ты, мне стало больно,

И страшно – розно жить с тобой.

В бескровном сердце луч нежданный

Опять затеплился живей,

И грусть на дне старинной раны

Зашевелился, как змей.

Что без тебя мне эта вечность?

Моих владений бесконечность?

Пустые звучные слова,

Обширный храм – без божества!

Вы?! – испуганно произнесла Ева Александровна. Она сидела в гостиной и пила чай, когда Петр Моисеевич, зашел к ней.

Я, – ответил он.

Но как?! И зачем вы здесь?

Я к вам сударыня пришел. Ток сказать, на вашу милость явился.

С добром иль со злом?

Для вас, я здесь. Одно лишь ваше слово, и я у ваших ног.

Тамара

Оставь меня, о дух лукавый!

Молчи, не верю я врагу…

Творец… Увы! я не могу

Молиться… гибельной отравой

Мой ум слабеющий объят!

Послушай, ты меня погубишь;

Твои слова – огонь и яд…

Скажи, зачем меня ты любишь!

Демон

Зачем, красавица? Увы,

Не знаю!.. Полон жизни новой,

С моей преступной головы

Я гордо снял венец терновый,

Я все былое бросил в прах:

Мой рай, мой ад в твоих очах.

Люблю тебя нездешней страстью,

Как полюбить не можешь ты:

Всем упоением, всей властью

Бессмертной мысли и мечты.

В душе моей, с начала мира,

Твой образ был напечатлен,

Передо мной носился он

В пустынях вечного эфира.

Давно тревожа мысль мою,

Мне имя сладкое звучало;

Во дни блаженства мне в раю

Одной тебя недоставало.

О! если б ты могла понять,

Какое горькое томленье

Всю жизнь, века без разделенья

И наслаждаться, и страдать,

За зло похвал не ожидать,

Ни за добро вознагражденья;

Жить для себя, скучать собой

И этой вечною борьбой

Без торжества, без примиренья!

Всегда жалеть и не желать,

Все знать, все чувствовать, все видеть,

Стараться все возненавидеть

И все на свете презирать!..

Лишь только божие проклятье

Исполнилось, с того же дня

Природы жаркие объятья

Навек остыли для меня;

Синело предо мной пространство;

Я видел брачное убранство

Светил, знакомых мне давно…

Они текли в венцах из злата;

Но что же? прежнего собрата

Не узнавало ни одно.

Изгнанников, себе подобных,

Я звать в отчаянии стал,

Но слов и лиц, и взоров злобных,

Увы! я сам не узнавал.

И в страхе я, взмахнув крылами,

Помчался – но куда? зачем?

Не знаю… прежними друзьями,

Я был отвергнут; как эдем,

Мир для меня стал глух и нем.

По вольной прихоти теченья

Так поврежденная ладья

Без парусов и без руля

Плывет, не зная назначенья;

Так ранней утренней порой

Отрывок тучи громовой,

В лазурной тишине чернея,

Один, нигде пристать не смея,

Летит без цели и следа,

Бог весть откуда и куда!

И я людьми недолго правил,

Греху недолго их учил,

Все благородное бесславил

И все прекрасное хулил;

Недолго… пламень чистой веры

Легко навек я залил в них…

А стоили ль трудов моих

Одни глупцы да лицемеры?

И скрылся я в ущельях гор;

И стал бродить, как метеор,

Во мраке полночи глубокой…

И мчался путник одинокой,

Обманут близким огоньком;

И в бездну падая с конем,

Напрасно звал – и след кровавый

За ним вился по крутизне…

Но злобы мрачные забавы

Недолго нравилися мне!

В борьбе с могучим ураганом,

Как часто, подымая прах,

Одетый молнией и туманом,

Я шумно мчался в облаках,

Чтобы в толпе стихий мятежной

Сердечный ропот заглушить,

Спастись от думы неизбежной

И незабвенное забыть!

Что повесть тягостных лишений,

Трудов и бед толпы людской

Грядущих, прошлых поколений,

Перед минутою одной

Моих непризнанных мучений?

Что люди? что их жизнь и труд?

Они прошли, они пройдут…

Надежда есть – ждет правый суд:

Простить он может, хоть осудит!

Моя ж печаль бессменно тут,

И ей конца, как мне, не будет;

И не вздремнуть в могиле ей!

Она то ластится, как змей,

То жжет и плещет, будто пламень,

То давит мысль мою, как камень —

Надежд погибших и страстей

Несокрушимый мавзолей!..

Покиньте меня, уйдите и забудем наши связи. Все оборвем одним махом.

Но я за эту квартиру плачу, и покидать ее мне как-то не к лицу.

Ваша любовь ко мне – яд. Я не ваша содержанка. И доказательство того, я уйду тогда, – сказала Ева Александровна и встала из-за стола.

Замрите, о прекрасное создание. Обидеть вас я не хотел. Конечно же живите. Я уплачу и лишь о вашей милости молю, – и Петр Моисеевич сделал шаг к Еве Александровне шаг, протянув по-детски к ней руки.

Тамара

Зачем мне знать твои печали,

Зачем ты жалуешься мне?

Ты согрешил…

Демон

Против тебя ли?

Тамара

Нас могут слышать!..

Демон

Мы одни.

Тамара

А Бог!

Демон

На нас не кинет взгляда:

Он занят небом, не землей!

Тамара

А наказанье, муки ада?

Демон

Так что ж? Ты будешь там со мной!

Что вы делаете, мы же не одни, – испуганно сказала она и так же сделала шаг, но только назад.

Его я отослал, хозяйки нет, одни мы с вами и страха больше нет.

Я не блудница и есть Господь.

Полно, Бога нет.

Есть муки за грехи.

Разделим их. Так что ж решили вы?

Тамара

Кто б ни был ты, мой друг случайный, —

Покой навеки погубил,

Невольно я с отрадой тайной,

Страдалец, слушаю тебя.

Но если речь твоя лукава,

Но, если ты, обман тая…

О! пощади! Какая слава?

На что душа тебе моя?

Ужели небу я дороже

Всех, не замеченных тобой?

Они, увы! прекрасны тоже;

Как здесь, их девственное ложе

Не смято смертною рукой…

Нет! дай мне клятву роковую…

Скажи, – ты видишь: я тоскую;

Ты видишь женские мечты!

Невольно страх в душе ласкаешь…

Но ты все понял, ты все знаешь —

И сжалишься, конечно, ты!

Клянись мне… от злых стяжаний

Отречься ныне дай обет.

Ужель ни клятв, ни обещаний

Ненарушимых больше нет?..

Демон

Клянусь я первым днем творенья,

Клянусь его последним днем,

Клянусь позором преступленья

И вечной правды торжеством.

Клянусь паденья горькой мукой,

Победы краткою мечтой;

Клянусь свиданием с тобой

И вновь грозящею разлукой.

Клянусь сонмищем духов,

Судьбой братии мне подвластных,

Мечами ангелов бесстрастных,

Моих недремлющих врагов;

клянусь небом я и адом,

Земной святыней и тобой,

Клянусь твоим последним взглядом,

Твоею первою слезой,

Незлобных уст твоих дыханьем,

Волною шелковых кудрей,

Клянусь блаженством и страданьем,

Клянусь любовью моей:

Я отрекся от старой мести,

Я отрекся от гордых дум;

Отныне яд коварной лести

Ничей уж не встревожит ум;

Хочу я с небом примириться,

Хочу любить, хочу молиться,

Хочу я веровать добру.

Слезой раскаянья сотру

Я на челе, тебя достойном,

Следы небесного огня —

И мир в неведенье спокойном

Пусть доцветает без меня!

О! верь мне: я один поныне

Тебя постиг и оценил:

Избрав тебя моей святыней,

Я власть у ног твоих сложил.

Твоей любви я жду, как дара,

И вечность дам тебе за миг;

В любви, как в злобе, верь, Тамара,

Я неизменен и велик.

Тебя я, вольный сын эфира,

Возьму в надзвездные края;

И будешь ты царицей мира,

Подруга первая моя;

Без сожаленья, без участья

Смотреть на землю станешь ты,

Где нет ни истинного счастья,

Ни долговечной красоты,

Где преступленья лишь да казни,

Где страсти мелкой только жить;

Где не умеют без боязни

Ни ненавидеть, ни любить.

Иль ты не знаешь, что такое

Людей минутная любовь?

Волненье крови молодое, —

Но дни бегут и стынет кровь!

Кто устоит против разлуки,

Соблазна новой красоты,

Против усталости и скуки

И своенравия мечты?

Нет! не тебе, моей подруге,

Узнай, назначено судьбой

Увянуть молча в тесном круге,

Ревнивой грубости рабой,

Средь малодушных и холодных,

Друзей притворных и врагов,

Боязней и надежд бесплодных,

Пустых и тягостных трудов!

Печально за стеной высокой

Ты не угаснешь без страстей,

Среди молитв, равно далеко

От божества и от людей.

О нет, прекрасное созиданье,

К иному ты присуждена;

Тебя иное ждет страданье,

Иных восторгов глубина;

Оставь же прежние желанья

И жалкий свет его судьбе:

Пучину гордого познанья

Взамен открою я тебе.

Толпу духов моих служебных

Я приведу к твоим стопам;

Прислужниц легких и волшебных

Тебе, красавица, я дам;

И для тебя с звезды восточной

Сорву венец я золотой;

Возьму с цветов росы полночной;

Его усыплю той росой;

Лучом румяного заката

Твой стан, как лентой, обовью,

Дыханьем чистым аромата

Окрестный воздух напою;

Всечасно дивною игрою

Твой слух лелеять буду я;

Чертоги пышные построю

Из бирюзы и янтаря;

Я опущусь на дно морское,

Я полечу за облака,

Я дам тебе все, все земное —

Люби меня!..

Однажды вы познали мою жажду, однажды вы познали мое томление души. Во зло, мое доверие к вам однажды, вы готовы употребить?! Обещаете ли, что я, для вас сделав исключенье, не пожалею более никогда. Его не тронете и не погубите, а окружите опекой и за мое к вам благоволенье, направите его, и к политическим вершинам его вы поведете? И в том поможете ему? В сем сударь, вы клянетесь?

Я в исполнение мечты, готов любые дать обеты. Что хотите? Чем доверие ваше заслужить? Я власть вам над собою дам. Буду вам покорен словно пес, любое ваше желание будет для меня закон. За миг любви, я жизнь свою вам предлагаю. Властвуйте!!! Клянусь добуду все для вас, чего хотите, но только дайте у ручья вашей любви напиться вдоволь, иначе ночь пройдет и унесет меня, иссохну я, прошу не дайте умереть, – говорил это Петр Моисеевич, а сам с каждой своей фразой все ближе к ней подходил.

XI

Демон

И он слегка

Коснулся жаркими устами

Ее трепещущим губам;

Соблазна полными речами

Он отвечал ее мольбам.

Могучий взор смотрел ей в очи!

Он жег ее. Во мраке ночи

Над нею прямо он сверкал,

Неотразимый, как кинжал.

Увы! злой дух торжествовал!

Смертельный яд его лобзанья

Мгновенно в грудь ее проник.

Мучительный ужасный крик

Ночное возмутил молчанье.

В нем было все: любовь, страданье,

Упрек с последнею мольбой

И безнадежное прощанье —

Прощанье с жизнью молодой,

Слов ни с ее стороны, ни с него уже не было. В ней мысль мелькнула: “Сама сгорю – его спасу’’. Она сдалась, как кроткая овечка, раскрыв уста приняла его. Он хищник, свою добычу настигнув завладел ею безраздельно и утоляя аппетит, вонзил в нее свое жало наслажденья – в ней корни прорастив. И ночь была и день потом пришел, а он все пил ее, и жажда его не знала меры, пока огонь страсти в нем не стих.

XII

В то время сторож полуночный,

Один вокруг стены крутой

Свершая тихо путь урочный,

Бродил с чугунною доской,

И возле кельи девы юной

Он шаг свой мерный укротил

И руку над доской чугунной,

Смутясь душой, остановил.

И сквозь окрестное молчанье,

Ему казалось, слышал он

Двух уст согласное лобзанье,

Минутный крик и слабый стон.

И нечестивое сомненье

Проникло в сердце старика…

Но пронеслось еще мгновенье,

И стихло все; издалека

Лишь дуновенье ветерка

Роптанье листьев приносило,

Да с темным берегом уныло

Шепталась горная река.

Канон угодника святого

Спешит он в страхе прочитать,

Чтоб наважденье духа злого

От грешной мысли отогнать;

Крестит дрожащими перстами

Мечтой взволнованную грудь

И молча скорыми шагами

Обычный продолжает путь.

М.Ю. Лермонтов

ИСКУПЛЕНИЕ

Прошло десять дней с тех пор, как Алексей Федорович, последний раз виделся с Евой Александровной, когда их идиллию нарушил внезапный визит Петра Моисеевича. Это время было для него тяжелое, если не сказать трагическое. Ему было безумно стыдно за свое трусливое бегство от нее, чувство совести буквально поедало его, коря за то, что он не принял смерть во имя ее чести.

Его периодически кидало из огня в полымя. То он напивался до потери сознания, то часами стоял перед крестом, молясь до седьмого пота. И совесть восклицательно шептала ему:

Что проще…

Ненавидеть легче, чем любить,

Как и по себе других судить.

Обижаться легче, чем прощать,

Миловать трудней, чем обижать…

Легче разрядить обойму зла,

Чем доставить капельку тепла.

Легче волю дать дурным словам,

Чем не нанести словесных ран.

Проще совесть взять – и усыпить.

Только как без совести-то жить?

Пустоту в душе заполнить – чем?

Вот она – дилемма из дилемм:

Быть ли человеком, что сложней,

Или жить по-скотски, без затей…

(Неизвестный поэт).

И вот предаваясь своим душевным метаниям В один из дней, Алексей Федорович вдруг услышал, как колокольчик над его дверью зазвенел. Этот звук донесся до него сквозь пелену сумбурных мыслей, в которое было окутано его сознание. Он медленно встал и подойдя к двери открыл ее.

О, Боже!!! Что вы сделали над собою? – Вскрикнула Ева Александровна, увидев его. На нее смотрело лицо дикаря.

Я?! Молюсь, – тихо ответил Алексей Федорович.

Вы, когда в последний раз в бане были? – Спросила она.

Ну, недели две назад, – почесав голову ответил Алексей Федорович.

Знаете, что вам скажу? Я, пока вы в таком виде изволите быть, и вас от этого не тошнит, даже как-то удивительно, не собираюсь больше продолжать с вами разговор. Либо вы сейчас встаете, и мы с вами идем в bains des pâquis, либо я ухожу, и вы больше меня не увидите.

В баню, – утвердительно ответил Алексей Федорович.

И они тут же собрались и поехали в купальню Бень-де-Паки, расположенную на левом берегу Женевского озера, где Алексея Федоровича, вернули к первозданности и чистоте, подстригли его бороду и волосы на голове, так, что он предстал перед Евой Александровной, в совершенно ином виде.

С возвращением!!! – лучезарно улыбаясь провозгласила Ева Александровна, когда Алексей Федорович предстал перед ней в обновленном виде.

?!

Вижу вас снова прежним, тем, кого люблю и боготворю, но нам нужно идти, – пояснила она и увлекла его к выходу.

Они вышли на улицу и поймали извозчика, который повез их к Place de Neuve, где находился Музей искусств сестер Рат. Когда подъехали к площади, то их встретил конный памятник национальному герою Швейцарии – генералу Дюфуа.

Сидящий на коне генерал в мундире держал одну руку поднятой, символизируя как свою честную службу отечеству, и благожелательность к согражданам.

Такой же маленький, как Наполеон, – заметил Алексей Федорович, – а зачем мы сюда приехали?

Это культурный центр Женевы. Вон Гранд театр. Я жажду искупления себя, перед вами, потому нам сюда, – сказала Ева Александровна.

И они подошли к деревянному входу неоклассического светлого здания с шестью колоннами, поддерживающими треугольный фронтон. Его фасад облицован красным темным камнем разных оттенков. Они резво начали подниматься по лестнице Musée Rath.

Унаследовав деньги погибшего брата Симона Рата в 1819 году на русской военной службе, его сестры Генриетта и Жанна-Франсуаза Рат в 1824 году при содействии городской администрации начали строительство этого «Храма муз». Строительными работами руководил швейцарский архитектор Самюэль Воше-Кремьё, взявшего за образец античную храмовую архитектуру. В 1826 году состоялось открытие музея и в него были помещены картины, которые не поместились в Лувре и были отправлены в 1798 году в Женеву.

Они поднялись по широкой лестнице на второй этаж и там в первом же зале их встретила мраморная композиция «Венера и Адонис» 1794 года. Первая неаполитанская, пятилетняя работа Антонио Канова, знаменитого скульптора неоклассицизма, который приехав в Рим после окончания венецианской Академии художеств. Под впечатлением от прикосновения, в Вечном городе, к миру античности он сказал: «Великое наследие, нужно держать в уме, чувствовать в крови, пока оно не станет естественным, как сама жизнь».

Ева Александровна и Алексей Федорович, замерли перед ней, но персонажи скульптурной композиции словно их не замечали. Адонис – популярнейший герой античности обнял Венеру, которая прикасается к его лицу, в мольбе к нему остаться с ней, но всей позицией своего тела он свидетельствует наблюдателям, о мысли продолжить путь.

Не ходите на охоту. Марс убьет вас там. Останьтесь со мной. Я уберегу вас, от него. Революция – это, яд, – прошептала Ева Александровна.

Алексей Федорович, пристально посмотрел ей в глаза, о она едва каснулась его подбородка, и тут, словно искра, между ними вспыхнул немой диалог:

О ты, кто для меня всего милей,

Цветок полей и воплощенье грезы,

Ты лучше нимф, ты краше всех людей,

Белее голубка, алее розы!

Ты одарен такою красотой,

Что мир погибнет, разлучась с тобой.

Пусть губ нам пресыщенье не замкнет,

Пусть голодом томятся в изобилье…

В них бледность или алость расцветет,

Чтоб счет мы поцелуям позабыли…

И летний день мелькнет, как быстрый час,

В забавах упоительных для нас!»

Меня молил, как ныне я взываю,

Сам бог войны суровый о любви…

Он был могуч… Над битвами летая,

Он побеждал, весь в прахе и крови…

Мой раб, он умолял самозабвенно

О том, что я отдам тебе мгновенно.

На мой алтарь копье повесил он,

И крепкий щит, и шлем непобедимый,

И стал учиться, мною покорен,

Играть, резвиться и шутить с любимой.

В объятьях обретя желанный бой,

Расстался он с гремящею войной.

Так властелин склонился предо мною,

На цепи розовой он взят в полон…

Покорствует ему копье стальное,

Но пал перед моим презреньем он.

О, не гордись, не хвастай тайной силой,

Владея той, кто бога битв пленила.

Над милыми губами нежный пух

Еще незрел! Но ждут тебя услады…

Не упускай мгновенья, милый друг,

Нет, красоты своей губить не надо.

Ведь если роз в расцвете не сорвут,

Они в саду увянут и сгниют.

Вот если бы старухою была я:

Сухая, хриплая, с кривой спиной,

Морщинистая, мерзкая, больная,

Костлявая, с седою годовой,

Там ты бы мог и не искать блаженства,

Но ты ведь ненавидишь совершенство!

Лишь попроси, я слух твой очарую,

Читать далее