Читать онлайн Искушение бесплатно
ГЛАВА 1
Ночь по-зимнему рано опустилась на подмосковный городок Запеченск. Несуетливая провинция замерла. Лишь у двух круглосуточных ларьков – единственных очагов культуры, бесцельно топчется молодежь, накачивая себя пивом и смакуя скудные местные новости. Новости скоро заканчиваются, морозно, и молодежь разбредается к телевизорам. Тягучим песком истаивает день. Дома, занесенные снегом, зажигают окна-светлячки. Начинается владычество TV, но и оно не бесконечно. Понемногу гаснут последние огоньки в окнах. Тишина обволакивает Запеченск, и только из двух общежитий все еще доносится шум бесконечных кухонных войн. Городок привычно погружается в сон.
В такую обычную предновогоднюю ночь на окраине Запеченска, в одном из цехов завода Путеремонтных машин в теплой сторожевой каморке не дремлет сторож. Это немолодая женщина интеллигентной наружности. Несмотря на несколько излишнюю полноту, которая ее совершенно не портит, в ней еще чувствуется заряд энергии и бодрости. И только слегка отросшая седина в крашенных каштановых волосах, выдает ее настоящий возраст. Сползшие на кончик носа очки, с которыми она никогда не расстается, придают ее облику строгий учительский вид, но, несмотря на это, от Веры Ивановны веет домашним уютом, теплом и практичной обстоятельностью.
В маленькой сторожке помещается лишь небольшой столик, на котором прилежно пыхтит электрический чайник. На единственной стене – большой календарь с милыми кошачьими мордашками Смотровые окна будки-аквариума закрыты веселенькими, в цветочек, занавесками. На небольшой тумбочке около стола – баночки с сахаром, кофе и небольшая электроплитка с испускающей запах здоровой домашней пищи, кастрюлькой. Вера Ивановна уже поужинала, помыла посуду и теперь перед ней на столе чашка с дымящимся чаем, кроссворд и телефон. Вера Ивановна не спеша заполняет сетку кроссворда, запивая это блаженство горячим чаем с плюшкой. По всему ее облику разлита благодать: она упивается тишиной, покоем и ничегонеделанием, вернее деланием того, что ей приятно. Ее благодушие прерывает телефонный звонок.
– Алло! Второй пост слушает! – бодро рапортует Вера Ивановна.
– А, Надежда! Да нет, не поздно. В самый раз. Я как раз кроссворд приканчиваю.
– Ну почему «скучаю»? Отдыхаю. Душой и телом. Дома, сама знаешь – то телевизор бубнит, то Витек музицирует, а то еще и рок свой врубит, хоть из дому беги. А здесь у меня – тишина и покой, как на кладбище, не к ночи будь сказано. Ну, рассказывай, что у вас нового? Как Сашок? Уходил с работы – что-то на сердце жаловался.
– Да-а? Ты смотри-ка! А с работы вроде трезвый шел. И когда только успел? Это, называется, сердце полечил. Вот ведь паразит!
– Ну, не расстраивайся. Что делать? Это наша российская беда.
– Да что у меня? Все по-старому: Любаша работает, вундеркинд наш учится. Вот на работе новость: Петрович уволился – не выдержал, а мы все три Ивановны пока еще держимся.
– Да все из-за этих проклятущих клемм. Надоело, говорит, ходить в ворах, нервы не выдерживают.
– Так и пропадают, будь они неладны! И кому они только понадобились? Я сегодня только в цех, а начальник уже бежит: «Опять клеммы пропали!». Мы ему с Ивановной: «Да не берем мы их!» А он и слушать ничего не хочет. Ужасно неприятно!
– В том-то и дело, Надюш, что не знаешь на кого и подумать. Электронщики думают, что это мы их таскаем, а мы – на них грешим. Они днем паяют эти клеммы к проводкам, а каждую ночь кто-то отрывает их и утаскивает. Потому на нас и думают. Электронщики говорят, зачем нам отрывать их? Если бы они были нужны нам, мы бы и неприпаянных клемм набрали. Тоже верно. Ну, а мы – козочки, что ли, чтобы через двухметровый забор лазать за этими дурацкими клеммами? Участок их рабицей огорожен, а на ночь на замок закрывается Да и на кой они нам сдались? Подожди-ка, Надежда, кажется, Машка пришла…
В дверь сторожки кто-то настойчиво скребся. Вера Ивановна открыла дверь. На пороге сидела грязно-серая кошка, вся пропахшая машинным маслом и солидолом. Одно ухо у нее было разорвано, половины второго не было вовсе.
– Заходи, заходи, Машенька, погрейся. – Вера Ивановна погладила кошку, и опять взялась за телефон.
Кошка чинно зашла, села около стола и принялась намывать мордочку.
– Конечно, все это совершенно непостижимо. – Продолжила Вера Ивановна. – И пропадает-то самая малость: штук 10-15 клемм каждую ночь – это даже и воровством не назовешь, просто вредительство какое-то…
– Ох, не говори, уже месяца три это безобразие…
– Алюминиевые и медные: малюхонькие такие, знаешь, как в школе у нас на физике были. Да всего-то, наверное, грамм 100-200 в месяц выходит. Дураку понятно, что сдачей металла тут и не пахнет. Кто будет по такой малости сдавать? В общем, я тебе так скажу, Надежда: дело ясное, что дело темное. Да ну их к лешему эти клеммы! Ты лучше скажи, Алеша не звонил, как они там в Питере? На Новый год не собираются к вам?
– Конечно, трудно. Что сейчас научный сотрудник получает? Слезы, а не деньги. А с другой стороны, кому сейчас легко? Про квартиру ничего не слышно, не обещают?
– Да, – сочувственно вздохнула Вера Ивановна, – сейчас только на себя надо надеяться. Почему-то у нас с государством безответная любовь…
Кошка, умывшись, сидела и преданно смотрела на Веру Ивановну, но, поняв, что еще не скоро дождется от нее внимания, запрыгнула на стол. Вера Ивановна поговорила еще минут пять. Когда все новости были высказаны и выслушаны, она попрощалась:
– Ну, ладно Надюш, пока, а то уже телефон дымится. И тебе спокойной ночи.
Вера Ивановна согнала кошку со стола и принялась рыться в сумке, приговаривая:
– А я тебе сосисочку принесла. Будешь сосисочку?
Машка усердно терлась об ноги сторожихи и истошно мурлыкала в знак благодарности, но сосиску есть не торопилась.
С полгода назад в цеху обитало целое стадо котов и кошек. Они с активным постоянством плодились и пополняли цеховое полудикое стадо. Исключением была Машка. Она безоглядно доверяла людям, за что однажды чуть не поплатилась жизнью. Весной в цех пришли молодые ребята-практиканты из техникума, и двое из них устроили настоящую охоту на кошек. Первой им в руки, конечно же, попалась доверчивая и ласковая Машка. Они решили ее повесить. На ее счастье женщины, работавшие в цеху, увидели это безобразие, и предотвратили расправу. В цеху разразился грандиозный скандал! Рабочие разделились на два противоборствующих лагеря. Одни яростно встали на защиту животных, другие кричали, что цех – это не кошатник, что им надоело нюхать кошачью вонь! Стычки и ругань не затихали с полгода и изрядно измотали нервы обеим сторонам. Каждая цеховая планерка начиналась с обсуждения кошачьего вопроса. Спорам не было конца. И тогда начальник цеха принял мудрое решение. Он пожертвовал своим выходным днем, изловил всех кошек и вывез на своей машине за пределы города. На трассе, вблизи от придорожной шашлычной, все коты, кошки и котята были выпущены на вольные хлеба. В цеху воцарился мир. Об этой тайной операции знали только сторожа, но, по просьбе начальника, распространяться в цеху не стали, изображая полнейшее недоумение на вопросы « Куда делись кошки?»
Месяца через два после этого события сторожа стали замечать мелькающую, как тень, серенькую спинку. Сначала подумали, что опять какая-то кошка приблудилась к цеху, но, оказалось, что это вернулась Машка. Как ей удалось найти дорогу назад, осталось загадкой. Но, узнав цену предательству, теперь она уже остерегалась людей. Из своего укрытия появлялась только по ночам, боясь поначалу подходить даже к сторожам – неизменным ее кормильцам. Но постепенно отогрелась душой, но доверяла только сторожам. Они же, боясь, что начальник цеха опять отвезет Машку, сговорились молчать о ее возвращении. С тех пор она и жила в цеху на нелегальном положении.
– И чего это ты морду воротишь? – удивилась Вера Ивановна, увидев, что Машка отвернулась от сосиски. – Сытая, что ли? С чего бы? Ладно, проголодаешься – съешь. У нас с тобой еще вся ночь впереди.
Вера Ивановна села на стул, и Машка тут же запрыгнула к ней на колени.
– Нет, Машунь, уходи, мне носок довязать надо, а ты мне мешаешь, – согнала Вера Ивановна кошку, достала из сумки вязание, включила радио и принялась посверкивать спицами. Машка бесцельно послонялась по каморке, обнюхала щелки в поисках мышей, потом запрыгнула на столик и улеглась на кроссвордах, преданно глядя на сторожиху.
– Что скучно одной? – посочувствовала ей Вера Ивановна. – Ох, мне тоже так лихо было, когда мужа похоронила. Зато сейчас кручусь, как белка в колесе! И стареть некогда. Вот, внучок, сегодня задал задачку. «Что бы ты сделала, ба, – говорит, – если бы тебе дали миллион долларов?» Хожу теперь целый день и, как дурочка, прикидываю, на что бы мне его потратить? Дом купить – так он у меня уже есть. Машину – водить некому, да и забот от нее больше, чем от поросенка. Разве что за границу съездить? Вот я всю жизнь мечтала на Париж хоть одним глазком взглянуть. А еще очень бы хотелось побывать в Австралии. Даже, наверное, больше, чем в Париже. Так все равно, наверное, весь миллион не потратишь. Я уже и в наших-то деньгах толком не разбираюсь, не то что в долларах… А, может, насовсем за границу уехать? – рассуждала вслух Вера Ивановна. – Нет, конечно, не в Париж – для жизни, я думаю, там очень шумно. А вот, в Австралию можно было бы… Купить маленький домик на берегу океана, а остальные деньги положить в банк под проценты и спокойно доживать свой век. А может, лучше на сирот отдать? Вон их сколько по стране развелось. Больше, чем после войны… Тоже опасно – разворуют весь миллион, и сиротам ничего не достанется…
Машка дремала под сладкие грезы Веры Ивановны, изредка подергивая остатками ушек. Скоро сторожихе надоело вязать. Она встала, погладила кошку и, потянувшись, сказала:
– Размечталась! Кто бы мне еще этот миллион дал? Ну, Маш, пройдемся, что ли? Обход сделаем, поглядим все ли у нас в порядке. Может, – усмехнулась, – воров поймаем, которые клеммы по ночам таскают.
На ночь в цеху наглухо закрывались все ворота, на всех окнах стояли металлические решетки, так что проникнуть в цех извне было невозможно. И что, собственно сторожа охраняли, сидя в закрытом цеху и от кого, было не понятно. Их держали, скорее всего, для того, чтобы вечером закрыть, а утром открыть ворота, да выключить и включить освещение в цеху. И еще для экстренных случаев: пожара, или прорыва труб.
Вера Ивановна надела вязаную шапочку, накинула дежурный ватник, висевший тут же, в сторожке, на гвоздике, переобулась в валенки и отправилась обозревать свои ночные владения.
В цеху горели только дежурные лампы. Было сумрачно, тихо и по-ночному жутковато. Станки, как гигантские монстры, замерли в полумраке, поблескивая клыками резцов, готовые в любой момент зарычать и завертеть своими мощными острыми зубами. Коленвалы разобранных путевых машин притворились огромными спящими червяками. Кабели сварочных аппаратов удавами расползлись по всему цеху. Краны и тали свесили железные стропы и крюки, как удавки для висельников, предлагая услуги, и жутко поскрипывая от ветра, который прорывался сквозь щели потолочных окон. По всему цеху – на полу, станинах и верстаках мерзкими уродливыми бесхвостыми крысами, валялась промасленная ветошь. Вдоль разобранных по частям, узлам и деталям путевых машин лежали поверженные конвейеры, ковши, грохоты, барабаны. От них тянулись уродливые тени неземных членистоногих… В ночи цех походил на поверженную планету железных монстров, разоренную космическими войнами. В самом конце цеха огромные, как мамонты, моечные машины пыхтели и вздыхали, булькая в своей утробе горячей водой и изрыгая из мрачного нутра пар. В их бормотании слышались стоны и человеческие голоса. Казалось, души людей шептались, переговаривались, и, жалуясь на свой удел, тихо вздыхали и всхлипывали…
Хотя Вера Ивановна работала сторожем уже третий год, сразу, после того, как вышла на пенсию, и прекрасно понимала, что никого кроме нее и Машки в цеху нет, каждый раз ей было жутковато по ночам, поэтому она и брала ее с собой в обход. Как-никак живая душа рядом. Вера Ивановна уже направлялась обратно к своей будке, когда заметила, что Машка, следовавшая за ней хвостом, незаметно растворилась в темноте цеха.
– Маш, Маш, кис, кис, кис! Ты где? – позвала ее Вера Ивановна.
Голос в пустом цехе прозвучал непривычно громко и гулко, отлетая эхом от высокого грязно-стеклянного потолка.
– Ша-а-а-а, ша-а-а-а, с-с-с!
– Ну, и Бог с тобой, сама придешь, – пробормотала сторожиха, смущаясь, что потревожила тишину металлической пустыни. И тут до ее слуха долетело что-то странное, похожее не то на звук лопнувшей струны, не то на одинокий скрежет напильника по металлу. Словно кто-то скребнет и посмотрит, потом опять скребнет, и опять посмотрит. Звук был негромкий и доносился как раз от того самого злополучного энергоучастка, где в последнее время постоянно пропадали клеммы. Вера Ивановна и стояла сейчас поблизости от него, отгороженного от цеха двухметровой сеткой-рабицей. «Что это может быть? На крысу не похоже, – подумала сторожиха, – та бы без передышки молотила зубами». Вера Ивановна пригляделась через сетку и на верстаке, куда электрики обычно складывали готовые провода с клеммами для монтажа электрических схем, увидела Машку. Верстаков было два. На одном небольшой горкой лежали провода с алюминиевыми клеммами, на другом – с медными. Машка сидела на столе с медными проводами. Она подцепляла коготками один проводок из кучки, аккуратно его вытаскивала, наступала на него лапкой, и, вцепившись зубами, – «дзинь!» – отрывала клемму. Это и был тот самый странный звук, который насторожил Веру Ивановну. Кошка была так увлечена своим занятием, что даже не замечала сторожиху. Или просто не обращала на нее внимания?
– Ах ты, паразитка! Ты что же это делаешь? – закричала на нее Вера Ивановна.
Машка повернулась на крик, в зубах у нее красновато блеснула клемма, которую она спокойно, даже нагло, глядя на Веру Ивановну, проглотила.
– Брысь! Брысь! Брысь! – металась сторожиха за сеткой. – Вот кто вредитель-то, оказывается, а все на нас, сторожей думают…
Машка словно понимала, что за сеткой в пустом цеху она в полной безопасности и, несмотря на крики сторожихи, спокойно продолжила свое воровское дело.
Вера Ивановна была так обрадована, что наконец-то попался истинный вредитель и похититель клемм, и теперь со сторожей снимутся все подозрения, что до нее не сразу дошла вся нереальность происходящего. И только когда Машка, поглотив три или четыре медные клеммы, перепрыгнула на второй верстак и принялась таким же образом, отдирать и заглатывать алюминиевые, только тогда до Веры Ивановны начал доходить весь ужас, чему она стала сиюминутным свидетелем. С алюминиевыми клеммами Машка расправлялась быстрее и заглатывала их явно с большим удовольствием, потому что даже начала мурлыкать. На смену первоначальной радости от поимки вора, на Веру Ивановну напала оторопь:
– Матерь Пресвятая Богородица! Что же это делается?! Кошка железные клеммы ест! Свят-свят-свят! – перекрестилась сторожиха. «Может, я с ума сошла, или мне все снится?» Она даже ущипнула себя. Нет, не сон. Огляделась вокруг – все стоит, как и стояло. Значит, не мерещится. Вера Ивановна опять взглянула на кошку, пожирающую клеммы.
– О, Господи! До чего дожили, кошки железки жрать начали! – Не зная, что и подумать по этому поводу, грустно вздохнула и потерянно побрела в сторожку. Там она внимательно изучила себя в зеркальце, висевшем на двери, даже зачем-то высунула язык, но ничего аномального не обнаружила.
– Так, надо все обстоятельно обдумать, – немного успокоившись, рассуждала Вера Ивановна. – Вора я нашла. Это хорошо. А что с ним делать? Сказать начальнику цеха? С одной стороны, надо: вор должен быть наказан. Глядишь, еще и премию дадут за бдительность. А с другой стороны: кто в цеху знает, что Машка вернулась? Одни сторожа. А уж в то, что она еще и клеммы эти проклятущие жрет и вовсе никто не поверит. Бред какой-то! Мало, на смех поднимут, еще в дурдом упекут, упаси Господи! Скажут: точно бабка сбрендила. А с третьей стороны, если оставить все, как есть, эта профурсетка так и будет каждую ночь трескать клеммы. Чего доброго, еще работы лишишься из-за нее. Начальник и так уже намекал, что пора, мол, сторожей менять, вроде как из доверия вышли… И с чего она их лопает? – Вера Ивановна горько, чуть не со всхлипом вздохнула. – О-хо-хо! Наголодалась, наверное, пока назад дорогу искала… Так, вроде кормим ее исправно. Лучше бы мышей ловила, как все нормальные кошки. Мне-то теперь что делать?!
До самого утра Вера Ивановна решала эту задачку, но так ничего и не смогла придумать.
Машка в эту ночь в сторожку больше не приходила…
Утром смену пришла принимать Людмила Ивановна. Все три сторожа: Вера, Людмила и Светлана были Ивановнами, что было очень удобно для всех в цеху: назови Ивановной любую – не перепутаешь.
– Как ночь провела? – пошутила она.
– Нормально.
– А с клеммами что?
– Сейчас начальник подойдет – расскажет, – вздохнула Вера Ивановна, заранее зная, что он им скажет.
– А я так думаю, Ивановна, что электрики сами же их и таскают, а все на нас валят. Они же не сдают нам под охрану свой участок, и что у них там закрыто только они одни и знают. Я, между прочим, начальнику так и сказала, – привычно возмущалась Людмила Ивановна. – Что я им, карманы буду выворачивать? Пусть сам за ними смотрит, а то нашли стрелочников…
– Что за шум, а драки нету? – спросил подошедший начальник цеха.
Геннадий Васильевич был невысокого роста, очень упитанный, но при этом такой юркий, что целыми днями колобком катался по цеху, появляясь совершенно неожиданно, словно из-под земли там, где его совсем не ждали. Разговаривать с ним было очень неудобно: он изрядно косил одним глазом, и по этой причине два его глаза смотрели в разные стороны. Собеседникам нелегко было выбрать глаз, который смотрит на тебя, из-за чего приходилось по очереди беседовать то с одним, то с другим глазом.
– Текущие дела обсуждаем, – сразу поутихла Людмила Ивановна.
– Критические дни, что ли? – пошутил начальник и сам захохотал над своей шуткой.
– Ну и шуточки у вас, Геннадий Васильевич! – возмутилась интеллигентная Вера Ивановна.
– Это я, чтобы не сильно вас огорчить. Ну что, девоньки, скажете? Электронщики опять жалуются: провода попорчены, клеммы оборваны и, как всегда, пропали. Признавайся, Ивановна, что ночью делала?
– Да не нужны они мне! – в унисон взорвались обе Ивановны.
– Вот и электрики точно так же кричат, а клеммы-то пропадают. Обидно не то, что они пропадают, а то, что работу двойную приходится делать каждый день.
Ивановны наперебой начали объяснять начальнику, что они давно уже не козочки, чтобы скакать через заборы, а если надо что своровать, то и без клемм можно найти чего получше: вон кабеля, например, аккумуляторы, фары по всему цеху валяются без всякого учета… Только они почему-то не пропадают.
– Тоже верно, – пробормотал начальник, махнул рукой и колобком покатился дальше по цеху – эти ежедневные сцены уже всем надоели.
У Веры Ивановны язык чесался рассказать начальнику и Людмиле, куда в действительности деваются эти клеммы, но опасение, что ее неправильно поймут, остановило. «Посоветуюсь сначала с дочерью» – подумала она и отправилась домой.
ГЛАВА 2
После того, как четыре года назад после развода с мужем дочь вернулась из Москвы, Вере Ивановне, овдовевшей семь лет назад, скучать не приходилось. Внук Витя рос музыкально одаренным мальчиком, что, собственно, и послужило причиной развода дочери. Любочка, загипнотизированная преподавателями музыкальной школы, считала, что из Витюши обязательно должен выйти если и не Ван Клиберн, то где-то совсем рядом. А муж – Слава, считал, что не музыкой единой жив человек и ребенка необходимо ориентировать на полезную, приносящую твердый доход специальность, а, если захочет, на досуге можно заняться и музыкой. Для общего, так сказать, развития. И вообще сын должен, как считал Слава, расти настоящим мужиком, чтобы в будущем мог прокормить семью, а не Чайковского играть своим домочадцам вместо обеда. Предназначение настоящего мужика – быть добытчиком и кормильцем, а все остальное – интеллигентское слюнтяйство. Последним испытанием для его терпения было решение Любы перевести сына на домашнее обучение, чтобы у него освободилось время для более углубленного занятия музыкой и посещения всевозможных кружков и репетиторов, повышающих духовное развитие ребенка. Слава на это категорически заявил, что их семейный бюджет не резиновый и денег на репетиторов он не даст.
– Пусть учится, как все пацаны.
– Тебе денег на единственного сына жалко? – удивилась Люба.
– Нет, денег мне не жалко. Мне жаль загубленного детства сына.
– Это чем же мы ему детство губим? Тем, что он в 10 лет уже был Лауреатом Всероссийского детского конкурса? – задохнулась от возмущения Люба. – Жаль будет, когда он с таким талантом ничего не добьется в жизни. И виноваты в этом будем только мы.
– Мы будем виноваты в том, что ребенок вырастет без друзей, оторванным от реальной жизни и ни к чему не приспособленным. Оглянись, Люба, ты в каком мире живешь?
– В любые времена человек должен быть воспитан в духовной гармонии.
– Какая гармония?! О чем ты говоришь? Деньги – вот что сейчас самое главное в жизни. Кто хорошо зарабатывает, тот достойно живет. Я, как любой нормальный родитель, хочу, чтобы он жил лучше нас, а ты со своей музыкой сознательно обрекаешь его на нищету. Вот тебе и вся гармония.
Результатом этого идеологического противостояния, стало то, что Любочка, прихватив с собой Витька и пару чемоданов, вернулась в Запеченск. Следом за ними на грузовичке прикатило пианино.
До пенсии Вера Ивановна работала в городской библиотеке. Начитавшись классики и разных романических бредней, она искренне считала самым главным постулатом в жизни – духовное богатство человека, а все материальные блага – всего лишь подпиткой этих ценностей. Своей единственной дочери она сумела передать эту убежденность. Правда, после смерти мужа, Вера Ивановна несколько поменяла свое мировоззрение, пожив некоторое время на одну скудную пенсию. Потому и устроилась сторожем на завод, где когда-то работал муж. Скрепя сердце, она пришла к выводу, что материальное благополучие вовсе не вредит духовному богатству, а даже, наоборот – обогащает его. Правда о перемене своего мировоззрения она не стала распространяться перед дочерью. В глубине души, она была согласна со Славой. Но и с дочерью спорить не стала. Любе тогда было совсем не до дискуссий о высоких материях. Она очень трудно переживала развод с мужем.
Музыкальное образование Вити было решено продолжить в Запеченске. Для этого были нужны деньги, и немалые. Пенсии и двух мизерных зарплат катастрофически не хватало на духовное обогащение вундеркинда. И тогда Вера Ивановна, основательно занялась огородом, извлекая из своих трудов немалую прибыль. В теплых парниках, начиная с марта, она выращивала лук, петрушку, укроп и другую зелень, которая особенно пользуется спросом по весне. Начиная с апреля и до середины лета, она раз в неделю ездила в Москву с набитой зеленью кошёлкой, а возвращалась с полным кошельком денег. Одна такая поездка приносила ей дохода больше, чем пенсия. Любаша тоже не сидела без дела. Преподавая в единственном городском училище математику и черчение, она прихватывала еще несколько часов в двух школах, а вечера у нее были плотно заняты репетиторством. В общем, на поддержание таланта растущего вундеркинда были брошены все силы и возможности. Слава регулярно, безо всякого исполнительного листа, помогал деньгами. И помогал, надо признать, неплохо. Но Любаша половину его денег отправляла назад: гордость и принципиальность не позволяла ей брать деньги в таком количестве от «предателя». На самого же долговязого и бесшабашного вундеркинда легла тяжелая обязанность оправдать все надежды и посильная физическая помощь по огороду. Правда, через полгода индивидуального обучения на дому, вундеркинд взбунтовался, и добился обычного школьного обучения, клятвенно заверив Любу, что все будет успевать. К своему таланту, как считала Люба, Витюша относился подозрительно равнодушно: особого рвения в достижении мастерства и виртуозности не проявлял, но и особой лености, как все 14-летние мальчишки, не был особо подвержен. Он действительно умудрялся успевать везде, но делал все: и играл на фортепьяно, и учился, и занимался спортом – все одинаково безропотно и ровно, иногда даже сдавалось, что равнодушно. Потому-то Любе и казалось, что его мало волнует будущее: то ли оно для него уже четко определено, то ли он еще над ним и не задумывался. Бабушка с мамой успокаивали себя, что это возрастное, и только позже, когда повзрослеет, он поймет, какое счастье ему даровано свыше. А пока Витюша уже четыре года безропотно бегал по репетициям, зачетам, концертам и экзаменам, успевал заниматься и легкой атлетикой, тоже, надо сказать, не менее успешно…
Дома Вера Ивановна позавтракала в одиночестве и, как обычно, легла отоспаться после ночного дежурства. Ей приснился сон. Будто пришла она на центральную проходную завода снять денег с банкомата. А на банкомате сидит огромная, с пятимесячного поросенка, Машка и намывает лапой морду.
– Ой, Машка, что это тебя так разнесло? – удивилась, глядя на нее, Вера Ивановна и протянула руку, чтобы погладить…
Неожиданно Машка агрессивно выгнула спину дугой, распушила хвост и зашипела, угрожающе замахнувшись лапой на Веру Ивановну:
– Ф-ф-фи-ф-ф-фа какая!
– Ты что, своих не узнаешь? – дернулась Вера Ивановна.
Шерсть на кошке улеглась. В знак примирения, она приветливо боднула Веру Ивановну в плечо, от чего та чуть не упала, и мурлыкнула:
– Вер-р-рочка!
Вера Ивановна, ничему не удивляясь, как это бывает во сне, засунула свою карточку в банкомат, и он привычно начал засасывать карточку. Вера Ивановна неожиданно для самой себя зачем-то вцепилась в уплывающую карточку и изо всех сил стала тянуть ее на себя. А банкомат словно взбесился – с неимоверной силой тянул и тянул карточку у нее из рук в свою металлическую утробу. А сверху мурлыкала свиноподобная кошка, насмешливо советуя:
– Дер-р-р-жи, дер-р-ржи, кр-р-репче!
– Хоть ты-то отвяжись, – раздраженно отмахнулась от нее Вера Ивановна. В тот же миг карточка выскользнула у нее из рук и сгинула в чреве банкомата. В нем что-то оглушительно щелкнуло, как будто взорвалось! Вера Ивановна даже присела от неожиданности. И сразу после этого из банкомата, как из рога изобилия, посыпались золотые монеты, деньги тысячными купюрами, какие-то акции, сертификаты… Вера Ивановна в испуге оглянулась: только что стоявшие за ней в очереди люди куда-то исчезли. Не было видно и охранника. Вера Ивановна озиралась по сторонам, ища кого бы позвать на помощь, чтобы как-то остановить этот золотой поток, но вокруг – ни души. А обезумевший банкомат все изрыгал и изрыгал из себя несметные сокровища. Необъяснимый страх темной тенью заползал в сердце Веры Ивановны…
Вдруг Машка вспрыгнула ей на плечо, превратившись в обычную кошку и, закрыв ей рот своей мягкой пушистой лапкой, зашипела в самое ухо:
– Молч-ч-ч-чи, молч-ч-ч-чи…
Вера Ивановна проснулась.
– Приснится же всякая ерунда, хоть не ложись днем спать. Бред какой-то!
День прошел в обычной домашней суете и хлопотах, так что к вечеру все происшедшее с ней ночью, уже казалось Вере Ивановне какой-то утопией. Она сомневалась в реальности увиденного ею накануне ночью, уверяя себя, что все это ей не более, как почудилось. И, боясь быть поднятой на смех, решила пока никому ничего не рассказывать, что бы еще раз убедиться в том, что кошка на самом деле ест клеммы. Но самой главной причиной, почему Вера Ивановна решила молчать до поры до времени, был сон. Она не хотела себе признаваться в этом, но он не только встревожил, но даже отчасти напугал ее.
Вечером, за ужином Люба дежурно поинтересовалась:
– Что нового на работе? Как ваша Маша?
– А что ей сделается, этой Машке? Ест да спит, и даже мышей не ловит, – с непонятным ей самой раздражением ответила Вера Ивановна.
Люба удивленно посмотрела на мать и пожала плечами.
– Что это ты так о своей любимице?
– Да черт бы прибрал эту любимицу! – неожиданно для самой себя вспылила Вера Ивановна. И чтобы как-то загладить свою резкость, соврала:
– Нагадила в сторожке, паразитка. Пришлось убирать за ней.
– Это действительно, наглость. Не пускай ее больше в будку, – посоветовала Люба.
А Витек, оторвавшись от книги, радостно захохотал:
–Что естественно, бабуль, то не безобразно!
– Шалопай! Как есть – шалопай!
ГЛАВА 3
Следующее дежурство у Веры Ивановны выпадало на 30 декабря. Значит, на Новый год будет отдыхать. Вечером, часов в десять, как обычно, на работу позвонила Надежда.
– Как Новый год встречать собираетесь? – поинтересовалась Вера Ивановна. – Ребята не приедут из Питера?
– Опять, значит, не получилось. – Огорчилась за подругу Вера Ивановна. – Ну, тогда давайте к нам. В компании веселее телевизор смотреть.
– Что ты такое говоришь? Что значит – по-стариковски? Да мы с тобой еще о-го-го! Попьем, попоем, потанцуем…
– Шампанское? Есть, конечно. Любаша уже всем запаслась.
– Холодец сваришь? Это замечательно. А то мне уже не успеть. А с нас, как обычно – русский национальный салат.
– Ну, какой – какой? Оливье, конечно. В общем, договорились. Общий сбор в 21.00, как обычно. Кстати, у меня к тебе есть серьезный разговор.
– Нет, не по телефону. Придешь – обо всем пошепчемся. Ну, все, до завтра. Цалую!
«Вот кто подскажет мне, что делать! И на смех не поднимет», – решила Вера Ивановна. И как-то сразу успокоилась. Их без малого полувековая дружба была для обеих надежной опорой в океане житейских забот, волнений и проблем. Ни на йоту не сомневаясь в надежности, они с первого класса привыкли доверять друг другу свои самые сокровенные мечты и чаяния, мысли и самые страшные тайны. «Надежда мне поверит – это уж как пить дать. Вдвоем с ней мы что-нибудь придумаем».
Машку в эту ночь Вера Ивановна опять нашла на столе с проводами, за тем же занятием. «Значит, не померещилось мне все это», – убедилась Вера Ивановна, но кошку от клемм отгонять не стала. А только молча стояла и грустно смотрела, как та поглощает их все в той же последовательности: сначала немного медных, потом побольше алюминиевых. После того, как Машка насытилась клеммами, она деловито вспрыгнула на трубы отопления, протянутые вдоль стены, с уверенностью канатоходца прошла по ним и спрыгнула уже в цеху, неподалеку от сторожихи.
– Ну, и что прикажешь с тобой делать, оглоедка? – в сердцах спросила Вера Ивановна.
Машка только нахально терлась ей об ноги и заходилась в мурлыкании, так ей было хорошо.
– Господи! И что же я все думаю и думаю, – вдруг осенило Веру Ивановну. – Заберу-ка я тебя домой, и все проблемы решатся. И с клеммами вопрос закроется, и работа тебе будет – мышей ловить. Да и Витюшку порадую. И как это я сразу не додумалась?
До утра Вера Ивановна не выпускала кошку из сторожки, чтобы та утром не запряталась куда-нибудь от людских глаз. Перед самым приходом сменщицы она засунула Машку в сумку и закрыла, оставив ей маленькую щелочку для воздуха. Получив привычный утренний втык по поводу пропавших клемм, Вера Ивановна взялась за шевелящуюся сумку.
– Что это у тебя? – полюбопытствовала Людмила Ивановна.
– Решила Машку домой забрать.
– Нужна она тебе? Она же не домашняя, гадить дома будет, а хуже того, не привыкнет – убежит. Котеночка тебе надо брать.
– Мыши у меня в погребе завелись. Может быть, переловит.
И Вера Ивановна, быстрым решительным шагом направилась к воротам. Но кошка, почуяв, что ее опять куда-то уносят из родного цеха, начала дергаться и брыкаться в сумке. И тут, как на грех, принесло Геннадия Васильевича.
– Ивановна! Показывай, чего прячешь? Что тащишь? Не клеммы?– загрохотал он на весь цех своими несуразными шуточками.
– Тише, Васильевич, – простонала Вера Ивановна. – Машка тут у меня.
– Какая Машка? Кошка что ли? Откуда она взялась? – изумился начальник. – Я же увез ее…
– Вернулась. Уже месяца три как, а может быть и больше.
– Почему не доложили?
– Чего докладывать-то? Она в цеху и не показывается, прячется, как партизанка. Настрадалась от людей, боится.
– И куда ты ее тащишь?
– Домой решила забрать. От греха подальше, а то увидят, опять в цеху все переругаются.
– Цех, значит, спасаешь. Это ты молодца! А вот сумку все же покажи.
Убедившись, что в сумке действительно кошка, а не отремонтированный тепловоз, начальник сам помог засунуть ее обратно и задраил все воздуховоды.
– Ничего, не помрет, не успеет. А тебе, Ивановна, от руководства цеха – благодарность за проявленную инициативу.
– Да уж лучше бы премию. По нынешним временам это куда как приятнее.
– Ишь, чего захотела! И кошку ей, и премию. Может быть, тебе еще пособие назначить на ее содержание?
– Да не отказалась бы, – засмеялась Вера Ивановна.
– Ну ладно, иди уже, вымогательница, а то кошка задохнется.
Дома, как обычно, уже никого не было. Люба ушла в училище, Витек – побежал по репетиторам. Вера Ивановна первым делом полезла в холодильник – побаловать кошку молочком. Но Машке было не до него. Напуганная новой обстановкой, она по-пластунски начала обследовать свое новое пристанище. Вера Ивановна ходила за ней следом, поглаживая, успокаивая и объясняя, кто где живет, попутно приобщая ее к культуре общежития: что можно и что нельзя делать в доме, где нужно спать, где есть, а где кошачью нужду справлять…
– Ой, да ты же всю ночь у меня в будке просидела, да еще и страху натерпелась, место, наверное, ищешь. – Вовремя спохватилась Вера Ивановна. – Потерпи, милая, я мигом.
И Вера Ивановна поспешила в сарай: искать оставшийся от прежней кошки кошачий туалет. Но Машка уже не смогла дождаться его и справила свою нужду у порога, на резиновом рифленом коврике, от которого зазывно пахло землей. Ничего не подозревавшая Вера Ивановна с запоздавшим кошачьим горшком в руках, безмятежно и с артиллерийской точностью угодила в самую кучку, и по инерции, пока ее не остановил запах, протопала через всю прихожую, торопясь обрадовать свою жиличку…
– Ах, ты ж злыдня! Одни неприятности от тебя! Что на работе, что дома! – не на шутку рассердилась Вера Ивановна, но, увидев съежившуюся и испуганно прижавшую уши кошку, тут же остыла.
– Сама виновата. Могла бы и подумать. Что же тебе лопнуть, что ли? Тоже ведь живое существо.
Вера Ивановна брезгливо сняла испачканный ботинок, взяла тряпку, налила в тазик воды, надела резиновые перчатки и принялась наводить порядок. Когда она повернула ботинок, чтобы промыть подошву, на ней что-то неярко блеснуло желтовато-бурым цветом.
– Клеммы что ли из нее целиком выходят? Бедная кошка! Это как же надо изголодаться, чтобы железки глотать? – сочувственно вздохнула Вера Ивановна. – Или мутация у нее началась от машинных масел, краски да сварки?
Но это была не медь. На подошве, вдавленное в кошачьи экскременты, благородно поблескивало золото. Самое настоящее!!!
– Господи Иисусе! Что это?.. Откуда?.. – Вера Ивановна взглянула на кошку, словно ждала от нее ответа. Та насторожила ушки и во все глаза уставилась на хозяйку.
– Может быть, я в сарае на него наступила? – искала варианты неожиданно свалившегося на нее богатства Вера Ивановна. – А откуда в сарае может быть золото? У нас его отродясь не водилось даже в доме, не то, чтобы в сарае. И ведь не серьга, не колечко какое, целый самородочек…– разглядывала Вера Ивановна находку. – Ничего не понимаю.
Она осторожно выковыряла овальный самородочек размером полтора на сантиметр, промыла его, насухо вытерла салфеткой.
– Золото! – прошептала она ошарашено. – А может подделка?
Она уж было поднесла золотой камушек ко рту, собираясь попробовать его на зуб, но вовремя спохватилась:
– Тьфу ты!
Вера Ивановна взяла булавку и поскребла ею находку.
– Точно золото, – убедилась она.
Она присела на краешек стула и, разглядывая золото, стала думать:
– Так, сарай отпадает, это однозначно. Где я сегодня еще ходила? В цеху. Откуда там-то может быть золото? Кто-то обронил? Рокфеллеры вроде бы не заходили в цех, а все остальные – такие же богатеи, как и я. В городе? Тут вероятности больше… Наверное, все-таки где-нибудь в городе забилось в подошву.
Вера Ивановна немного успокоилась, и принялась за полы и коврик. На резиновом коврике она обнаружила еще два самородочка размерами поменьше.
– Ну, точно, на ботинках притащила, – убеждала сама себя Вера Ивановна. – Объявление, что ли повесить «Найдено золото, потерявшего прошу обращаться?..» Ну, конечно! Да тут столько потерявших объявится, в очередь выстроятся.
Она оглядела второй ботинок. На нем ничего не было. «Кучно лежали, одной ногой и наступила».
– Это же надо, до чего дожили! Золото на дороге валяется, бери – не хочу! – то ли возмущалась, то ли восхищалась Вера Ивановна. «Пусть полежит пока у меня. Может, что в городе услышу. Не может же такого быть, чтобы столько золота потеряли, и никто об этом не знал. Все равно по городу какие-нибудь разговоры пойдут. Тогда и верну хозяину – вот обрадую кого-то!.. Глядишь, еще вознаграждение получу. Ну, а если хозяин не объявится?», – обдумывала ситуацию Вера Ивановна.
Она закончила приборку, еще раз промыла свою находку, высушила и почистила старой губной помадой, от чего самородочки заблестели неярким благородным блеском, полюбовалась ими немного, потом завернула в салфетку и по-хозяйски припрятала, приговаривая:
– Подальше положишь – поближе возьмешь…
Вскоре с занятий прибежал взъерошенный и возбужденный внучок.
– Бабуль! – закричал он радостно с порога, – меня в Москву посылают, в Филармонию, на Рождественских вечерах выступать!
– Да что ты?! – обрадовалась бабушка, – а когда ехать?
– Пятого выезд, 6 и 7 выступаем.
– Пораньше-то не могли предупредить? Люба, наверное, все деньги на Новый год потратила,– пригорюнилась Вера Ивановна.
– Говорят, сюрприз хотели на Новый год сделать.
– И вправду – сюрприз. У нас все так – хотят, как лучше, а получается, как всегда, – ворчала Вера Ивановна, но особенно не расстраивалась по этому поводу. Во-первых: не привыкать выкручиваться из денежных затруднений, а во-вторых: наличие золотых самородков, и надежда на вознаграждение, придавало ей приятную уверенность и спокойствие. – Ничего, Витек, что-нибудь придумаем, выкрутимся.
– А это кто? – Витек увидел безмятежно спавшую в кухне на стуле кошку. – Откуда такое чудо?
– Машка. С работы принесла, что ей там маяться в подполье, пусть поживет по-человечески. Тоже мой сюрприз на Новый год! Рад?
– Это та самая, про которую ты рассказывала? А не убежит обратно? Говорят, кошки привыкают к месту, а не к хозяевам.
– Ты не рад, что ли? – даже обиделась Вера Ивановна.
– Рад, конечно, – успокоил бабушку Витек, гладя нового члена семьи.
– Да, она – страдалица. Намыкалась, бедолага, – вздохнула Вера Ивановна.
Кошка, разомлевшая от привалившего ей счастья: еды, тепла и ласки, так усердно мурлыкала и терлась об Витюшу, что чуть не опрокинулась по-щенячьи кверху брюхом.
– Давай-ка, дружок, мы ее для начала помоем, – предложила Вера Ивановна, – а то она вся в машинном масле. Я даже заметила, она и не лижется, как все кошки, наверное, боится отравиться.
В четыре руки они быстро намыли кошку, которая при этом, как все ее нормальные соплеменники, выдиралась и орала благим матом. Но Витек четко справился с заданием: «не выпускать ни при каких обстоятельствах», правда, слегка пострадал при этом, но отшутился:
– Мужчину шрамы украшают.
Потом Вера Ивановна замотала ее в полотенце, а поверх – еще в старенькое одеяльце и вручила внуку:
– Не отпускай, пусть немного обсохнет.
Витек по-мужски неуклюже носил спеленатую Машку, покачивая, как ребенка, и пел ей пробивающимся басом вместо колыбельной «Ели мясо мужики, пивом запивали», когда пришла Люба. В училище началась сессия, а в школах – зимние каникулы: работы было мало. А 31 декабря всем и вовсе было не до нее. Увидев в руках сына детский конвертик, она почему-то очень испугалась:
– Ой, кто это у тебя? – дрожащим голосом спросила она, словно увидела живого крокодила.
– Сюрприз! – радостно объявил Витюша.
– Не поняла…
Руки у Любаши задрожали, и она повесила шубу мимо крючка. Шуба медленно сползла на пол. Казалось, что Люба сейчас последует за ней…
– Кто у тебя там? – почему-то шепотом спросила Люба, увидев, что в конвертике кто-то шевелится.
– Бабуля кошку с работы принесла, – засмеялся Витек. – А ты что подумала?
– Уф, – облегченно вздохнула Люба, – а я уж подумала, не ребенка ли нам подкинули – насмотришься криминала – в голову одни страсти лезут. Я вчера, как раз передачу смотрела, как грудных детей выбрасывают… Ну, вы ее и замотали! Дай хоть посмотреть на ваш сюрприз. Ой, а красавица какая! Мам, это та самая Машка?
– Та самая, – подтвердил Витек.
Машку после бани было не узнать: на шее у нее отмылась белоснежная бабочка, маленькое пятнышко на кончике хвоста и белые носочки. Но самое главное: вместо грязного серо-бурого цвета у нее оказался необыкновенный окрас: она осталась серенькой, но эта чистая серость отливала теперь какой-то благородно-медной рыжеватой зеленью, как давно не чищеный самовар, словно ее намыли оттеночным шампунем.
– Ух ты, прямо как золотая, – ахнул Витек.
– Правда, хоть на выставку, – согласилась Люба.
– Мам, а у меня тоже сюрприз, – похвалился Витек.
– Да знаю я уже про твой сюрприз. Ирина Викторовна мне с утра позвонила. Я так рада за тебя, сынок. Вместе поедем в Москву, я уже договорилась. Побегаем с тобой по театрам, выставкам.– Люба чмокнула сына в щечку – Ну, иди к себе, мне с мамой надо посекретничать.
Вера Ивановна на кухне готовила уже не завтрак, но еще не обед.
– Мам, а у меня тоже сюрприз, поставь чайник, а то еще ошпаришься ненароком, – предупредила Люба, закрывая за сыном дверь.
Вера Ивановна отставила чайник и радостно заулыбалась:
– Ну, просто день сюрпризов! Настоящий Новый год!
– Мам, Петр Иванович сделал мне предложение, – смущенно объявила Люба. – И сегодня я пригласила его к нам.
– Ну, наконец-то, – вырвалось у Веры Ивановны.
– То есть как это, «наконец-то»? – оторопела Люба, – Выходит, ты все знаешь?
– Секрет Полишинеля! – рассмеялась Вера Ивановна. – Да ты за эти пол года все уши мне про него прожужжала. А потом, сама понимаешь, Запеченск – городок маленький…
– Это тебе тетя Надя все рассказала – убежденно подытожила Люба.
– Ну, не без этого, конечно, – смущенно призналась Вера Ивановна. – Мы же все-таки не чужие люди. В общем, дочка, я очень рада за тебя,– она обняла Любу, – Ну и правильно, давно уже пора жизнь устраивать. Не век же тебе одной оставаться. Скоро четыре года будет, как со Славой разошлись. Ты женщина молодая, тебе еще жить, любить надо…
– Вообще-то, я бы не хотела торопиться с регистрацией, мало ли что: вдруг у нас жизнь не заладится… Но, ты знаешь. Петр категорически настаивает, и хоть сегодня готов бежать в ЗАГС. Но я все же уговорила его подождать до окончания учебного года…
– Ну и правильно делает, что настаивает. Значит, серьезные намерения у мужчины, а не так, чтобы поматросить и бросить. А потом, что там ни говори, законный брак мужиков все-таки дисциплинирует. Нет, я, может быть и старомодная, но я тоже против этих гражданских браков. Какие-то ни к чему не обязывающие отношения, – одобрила Вера Ивановна.
– А Витюша тоже все знает? – встревожилась Люба.
– Что я тоже знаю? – поинтересовался вошедший на кухню сын, но, посмотрев на испуганно замолчавшую мать, махнул рукой. – Опять дамские секреты? Слушай, ба, кошка – воще отпадная! От « Короля и Шута» тащится по полной, аж колбасит ее. Мы сегодня есть будем, или как?
Он схватил со стола кусок колбасы, за что тут же получил от Веры Ивановна по рукам.
– Не кусочничай! Люба, ты хоть что-нибудь поняла, о чем твой сын говорит? Переведи, пожалуйста, – попросила Вера Ивановна.
– По-русски говоря, кошка от рока балдеет,– перевел Витек.
– Кошке нравится рок, – пояснила Люба.
– Я и говорю, – подтвердил Витек, жуя колбасу, – тащится.
– Господи, хоть бы кто-нибудь словарь современного русского языка выпустил что ли, а то скоро друг друга понимать перестанем, – вздохнула Вера Ивановна.
– Ба, да ты сама иногда такое ввернешь, что хоть стой – хоть падай!
– А это, внучок, – ехидно заметила Вера Ивановна, – уж с кем поведешься… Ладно, давайте завтракать, да я пойду отсыпаться.
После завтрака Вера Ивановна спросила:
– Вы без меня тут управитесь? Пора бы уже салаты резать. Я часика в три поднимусь – помогу вам.
– Да, конечно, мам, иди-иди. У меня уже почти все с вечера приготовлено, – успокоила ее Люба.
Когда Вера Ивановна уже улеглась, к ней заглянула Люба.
– Мам, а вам зарплату не обещают дать до рождества? А то я растратилась, не думала, что придется в Москву ехать.
– Зарплаты скорее всего не будет, но ты не переживай, мы что-нибудь придумаем, – успокоила ее Вера Ивановна.
– Да, ты мне так и не сказала, Витек знает про Петра Ивановича?
– Не знаю. Мы с ним на эту тему не разговаривали. Но, скорее всего, догадывается. А что тут страшного? Он уже большой мальчик, поговорим с ним – он все поймет.
– В том то и беда, что уже большой, – вздохнула Люба. – Ну ладно, ты спи, а то Новый год не встретишь, придет без тебя.
– Любаша, вы форточки не открывайте пока, а то кошка убежит. Пусть привыкнет к дому, тогда уже… – в полудреме попросила Вера и Ивановна и провалилась в сон, как в яму.
Ей опять приснился тот же самый чудной сон с банкоматом, кошкой и деньгами. И опять кошка настойчиво закрывала ей рот лапкой и шипела:
– Молч-ч-чи, молч-ч-ч-чи!!!
Вера Ивановна проснулась с бешено колотящимся от страха сердцем.
– Наваждение, – пробормотала она, отходя от сна. – А может – предупреждение? – Явно, что неспроста второй раз снится один и тот же сон. И Вера Ивановна твердо решила до поры до времени никому ничего не рассказывать. Даже Надежде…
Первыми на своем стареньком Москвиче подъехали Лебедевы. Начали таскать из машины формочки с холодцом, поднос с еще дымящимся пирогом, банки с соленьями, напустив в дом, уже пропахший предпраздничными запахами: мясом, чесноком, салатами клубы свежего морозного воздуха. Оба высокие, стройные, молодцевато-спортивные. От их присутствия в доме сразу стало тесно и шумно. Если Сашок отличался тем, что за целый день мог произнести всего две фразы: «С добрым утром!» и «Спокойной ночи», то Надежда успевала говорить за двоих. За тридцать восемь лет совместной жизни Надежда приспособилась разговаривать с ним: сама задавала вопросы, и сама же на них отвечала, Сашку оставалось только отрицательно или утвердительно кивать головой. Гости разделись, и Вера Ивановна ахнула от невообразимо яркого лилового платья, очень подходившего по цвету к пепельно-седым, коротко, почти по-мальчишечьи остриженным волосам Надежды:
– Надька! Какая ты красавица! А я бы не рискнула такой цвет одеть. Ой, а стрижку какую сделала! Какая же ты неисправимая модница! Тебя хоть сейчас на подиум выпускай! – восхищалась подругой Вера Ивановна.
– Стараюсь, – с притворной скромностью ответила та, – боюсь, как бы моего красавца не увели из-под носа. Вон он какой орел у меня, правда, Сашок?
И тут же сама ответила:
– Конечно.
Сашок только кивнул головой и усмехнулся.
– Ну ладно, ты иди к Витюше, составь ему мужскую компанию, а мы тут похлопочем, а заодно и поболтаем, да девочки?
– Да-да, – тут же привычно ответила сама. – Верунь, дай мне, пожалуйста, фартук. Вот он.
Когда стол был готов к празднованию, преобразились и Вера Ивановна с Любой. Надежда, глядя на эффектную Любу в красном платье, с густыми темно-каштановыми волосами, подстриженными в стиле «а-ля комсомолка 20 годов», даже взгрустнула:
– Да, Верунь, нас уже хоть в какую оправу вставляй, все равно не тот жемчуг. А молодости и оправы никакой не надо…
– Тебе ли причитать? – возмутилась Вера Ивановна, одетая в скромный серый костюм, с высоко взбитыми по случаю праздника и уложенными в причудливую прическу волосами, ну, просто «учительница первая моя», – Глядя на тебя, никто и не подумает, что ты бабушка, да еще и дважды.
–«И я была девушка юной, сама не припомню, когда…» – шутливо запела Надежда.
Зазвонил звонок. Это пришел Петр Иванович с цветами и шампанским. Он с порога очаровал Веру Ивановну. От Надежды она уже была проинформирована обо всех его достоинствах. Одно только настораживало Веру Ивановну: почему при куче таких положительных качеств, он почти до 37 лет еще ни разу не был женат? Жених – хоть куда, всем на зависть, и вдруг – холостяк. Нет, тут что-то не так, подозрительно… Дело еще осложнялось тем, что Петр Иванович был не местный, приехал в их городок из Ростова, так что узнать о нем подробнее практически было невозможно. Оставалось довольствоваться только тем, что знали о его нынешней жизни в городке. А здесь, кроме положительных отзывов о нем, ни Вера Ивановна, ни Надежда ничего не услышали. Но одно дело услышать, а другое – увидеть своими глазами… Чуть выше среднего роста, коренастый и крепко сбитый, рядом с по-девичьи стройной и невысокой Любой, он смотрелся этаким сказочным богатырем. Чувствовалась в нем мужская нерастраченная сила и удаль. Ярко-голубые, широко распахнутые глаза излучали радость. Про такие глаза говорят, что они не могут лгать. Прямые, аккуратно подстриженные волосы цвета соломы, и веснушки на носу придавали ему озорной мальчишеский вид. По всему его виду, ну никак не скажешь, что он был строгим и педантичным преподавателем, каким его представляла Вера Ивановна со слов Любы. По-видимому, Любушка слишком идеализировала его, уж очень ей хотелось представить маме серьезного, строгих правил мужчину. И хотя по его облику, он совершенно не подходил к этой категории, но, тем не менее, был очень обаятелен. Вот только с фамилией ему не повезло. Довольно глупая досталась ему фамилия – Пиндюрин. Правда, Люба заранее успокоила Веру Ивановну, что свою гордую фамилию – Татищева не собирается менять на новую ни при каких обстоятельствах. И более того, Петр даже согласился поменять свою фамилию на Любину девичью, иначе с фамилиями в семье было бы сплошное недоразумение: муж – Пиндюрин, жена – Татищева, сын – Львов.
Благодаря своей непосредственности, Петр Иванович очень легко и быстро влился в их компанию. А больше всего он покорил сердца женщин, когда произнес тост:
– Я не гусар, но мне хочется выпить за самых главных дам на все времена: за Веру, Надежду и Любовь.! Мы живы, пока они с нами. Так пусть же они никогда не покидают наши души и сердца!
Даже молчун Сашок крякнул довольно:
– Эк! Мощно сказано!
Один Витек пыжился: стал неестественно вежливым и культурным. Вера Ивановна по этому поводу провела с ним на кухне скоренькую беседу:
– Тебе что, совсем маму не жалко?
– А что с ней такое? – деланно испугался Витек.
– Как что с ней? Все одна и одна…
– А мы? Кстати, а кто это такой?
– Мамин сослуживец, ты же слышал.
– И чего этому сослуживцу надо на нашем чисто семейном празднике?
– А ты не догадываешься? Ухаживает он за твоей мамой, а ты тут из себя не знаю что корчишь. Ты бы хоть о ней подумал…
– Все, усек, бабуль. Это я просто хотел хорошее впечатление произвести, больше не буду.
– Шалопай! – вздохнула Вера Ивановна.
Но сердцем почувствовала, что с этим замужеством у Любы не обойдется без проблем. Но, как бы то ни было, Вере Ивановне было радостно: рядом самые дорогие люди, у дочки, кажется, личная жизнь налаживается, чего еще желать? Одно только происшествие омрачило ей вечер: Надежда, улучив момент, когда они остались наедине, спросила:
– Ну, что ты хотела мне рассказать?
– Я? Да… вот… – смешалась Вера Ивановна. Говорить про кошку после второго сна ей совершенно расхотелось. – А вот… про Петра и хотела тебе рассказать, – нашлась, наконец, она.
– Ты смеешься, подруга? – вытаращила глаза Надежда.
Она работала поваром в столовой училища, и вот уже полтора года исправно поставляла Вере Ивановне всю информацию о развитии отношений молодых – от самых истоков до текущего момента. О том, какой Петр на редкость интеллигентный и культурный человек, и как он галантно ухаживает за Любочкой… И как Любочке завидуют все женщины на работе, что такого мужика отхватила. И что Любочка просто расцвела от счастья…
– Ты знаешь, он ведь предложение Любаше сделал. Вот хотела с тобой посоветоваться, что ей ответить.
– Ну, ты насмешила! – удивилась Надежда. – А если ты будешь против, они, что, послушаются? Много ты своих родителей спрашивала, когда за Игоря своего выходила? Нет, ты что-то финтишь, подруга. Выкладывай, как на духу, что у тебя стряслось? – допытывалась Надежда.
– Ничего не стряслось. Только о Петре и хотела с тобой поговорить. Ты знаешь, я с одной стороны так рада, что Люба замуж выходит. Витек-то, наверное, со мной останется. А с другой стороны, честно скажу, я надеялась, что у них со Славой все еще наладится. Неплохой ведь мужик, правда? Говорят, в Москве сейчас в какой-то большой строительной фирме работает, зарабатывает хорошо. Да и мальчишке с отцом лучше, как ни крути, – торопилась Вера Ивановна перевести разговор, но никогда не умевшая врать, мучалась угрызениями совести и чувствовала, что все ее попытки напрасны – Надежда не верит. А Надежда, в свою очередь, интуитивно понимала что ее задушевная подруга пытается что-то от нее скрыть… Не о Петре и Любе в самом же деле она хотела поговорить. Об этом уже все давным-давно сказано, и о Славе, и о Вите тоже… Но тут их позвали за стол – приближался Новый год.
В двенадцать все выпили шампанского и по давно заведенной традиции, дружно запели:
«Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь…»
На этих словах, дверь из спальни Веры Ивановны, в самом деле, скрипнула, и на пороге появилась всеми позабытая в праздничной суете Машка. От неожиданности все замолчали.
– А это еще что за явление? – спросила Надежда
– Это – наша Маша.– Пояснил Витек.
– С работы, что ли? – узнал Сашок. – Так они же все пропали?
– Все, да не все. Вернулась она. Только ты смотри, не проболтайся в цеху. – Об этом Сашка можно было и не предупреждать. – А мне жалко ее стало, вот и забрала домой.
– И правильно сделала, – одобрил Сашок. – Маш, Маш, иди сюда…
Новый год встретили замечательно: выпили, попели, поплясали. Потом молодежь пошли на городскую елку, а Лебедевы уехали домой…
Утром Вера Ивановна, как всегда, встала раньше всех. Прихватив с собой книгу, она прошмыгнула на кухню. Кошка еще спала, взгромоздясь на Витюшу поверх одеяла. В доме после вчерашнего застолья все было прибрано, посуда перемыта. «И когда она успела? Совсем не ложилась, что ли?» – подумала Вера Ивановна про дочь. Она умылась, поставила чайник, и направилась в прихожую, где было прохладнее, и где хранились продукты, если не хватало холодильника, за кусочком торта… И тут увидела Машкину кучку на коврике.
– Ты опять за свое? – рассердилась она на кошку, появившуюся следом за ней, – вот куда надо ходить, бестолочь. – Вера Ивановна чуть не ткнула кошку в кошачий туалет носом. – Что же ты безобразничаешь?
Вера Ивановна надела перчатки, взяла тряпку и присела на корточки, чтобы убрать Машкино безобразие…
– Ой!..– от неожиданности Вера Ивановна шлепнулась на пол: в свежей кошачьей кучке опять блеснул золотой самородок, точно такой же, как и вчера!
– Это что?.. Откуда?.. Опять.., – до Веры Ивановны что-то, во что не хотелось верить, стало доходить, – Это, ты что ли?.. Как курочка Ряба?..
Она изучающе посмотрела на Машку. Та сидела рядом, щурила от кошачьего счастья свои желтые глаза и мурлыкала-мурлыкала-мурлыкала…
– Ой, не могу, мне плохо… Наверное, вчера лишнего выпила…– схватилась Вера Ивановна за сердце.
Работая библиотекарем, она поглотила груду литературы всех жанров, но при этом стоически отвергала фантастику. Будучи махровым реалистом и веря только тому, что она видит, Вера Ивановна побаивалась фантастики, считая все происходящее в ней бредом. Кроме того, по ее личным многолетним наблюдениям и сопоставлениям фактов почти все, что когда-то описывалось в фантастике, имело такую способность рано или поздно сбываться. Поэтому Вера Ивановна воспринимала фантастику как своего рода пророчества, и, страшась заглянуть в будущее, вполне довольствовалась реальной прозой. То, что происходило с ней в последние дни уходящего года, пугало ее своей нереальностью, нелогичностью, невозможностью объяснить и разложить все по полочкам. Она не знала, что и подумать, подсознательно отыскивая объяснение всему происходящему. Но объяснений, как она ни старалась, не находилось, и от этого Вера Ивановна чувствовала себя неуютно. После той ночи в цеху она уже не один раз ловила себя на мысли, «а не сходить ли мне на прием к психиатру», но почему-то все откладывала этот неприятный визит на «попозже».
Кряхтя и озадаченно качая головой, Вера Ивановна поднялась, сходила на кухню за зубочисткой и аккуратно выковыряла из кучки три золотых самородочка, по размеру и по весу таких же, как и вчера.
– Значит, сны не просто так мне снились. Это был знак. Надо молчать, – единственное, что она решила, так толком и не поняв, откуда же все-таки берется золото, и напрочь отказываясь верить в чудеса…
К тому времени, когда все проснулись, никаких следов от утреннего недоразумения не осталось. А золото было опять тщательнейшим образом вымыто, вычищено и все так же надежно припрятано…
С тех пор так и повелось в доме: большую нужду Машка справляла только на резиновом коврике у входной двери и строго по расписанию. Утром, когда все либо еще спали, либо уже разошлись по своим делам, предоставляя право на добычу золота одной Вере Ивановне. И получая взамен награду от нее в виде колбасы или сметаны.
Очень скоро Машка привыкла к дому, и по всему было видно, что убегать она никуда не собирается. Так же скоро и Вера Ивановна привыкла к ежедневному сбору золота – к хорошему привыкаешь быстро. И даже ежедневная уборка кучек, несмотря на ее брезгливость, уже не тяготила, тем более что золотая кучка в загашнике с каждым днем росла. Пропорционально ей в Вере Ивановне, согревая душу, росло чувство самодостаточности и уверенности в завтрашнем дне. «Оказывается, быть богатой очень даже приятно, – думала она. – Жаль только, поделиться об этом ни с кем нельзя». Вера Ивановна восприняла дважды повторившийся сон, как некое руководство и, естественно, молчание – как условие продолжения негласного контракта между ней и Машкой.
ГЛАВА 4
Незаметно подошло время собирать Витюшу в Москву. И чем ближе становился день отъезда, тем мрачнее становилась Люба. Зарплату не выдавали, видимо из соображений, что на праздники все равно все прогуляют, и не на что будет похмеляться. Тоже своего рода забота о населении. Занять было не у кого: все знакомые и соседи жили так же, как и они: от зарплаты до зарплаты. Однако, Вера Ивановна, в отличие от дочери, не особенно огорчалась по этому поводу.
– Да не расстраивайся ты, – беспечно уговаривала она дочку, – найдем деньги, не впервой.
Вера Ивановна не могла открыть Любе свою новую тайну, и в то же время ей хотелось за оставшиеся несколько дней собрать побольше золота.
– У Петра занимать как-то неловко. Конечно, можно было бы и Славу подключить к этому мероприятию. Все-таки отец родной, но мне, честно говоря, совершенно не хочется этого делать. На дорогу-то я наберу, но ведь хотелось ребенку настоящий рождественский праздник устроить – он это заслужил, а тут даже на мороженное не наскребешь. Как мне надоела эта нищета, – сокрушалась Люба.
– Побойся Бога, какая нищета! – возмутилась Вера Ивановна. – Живем не хуже других.
– Но и не лучше: едва концы с концами сводим.
И только перед самым отъездом, ранним утром Вера Ивановна, наконец, отдала дочери все собранное за несколько дней золото.
– Вот, возьми и не расстраивайся ты так из-за денег. Не стоят они того.
– Что это?! – оторопела Люба, развернув платочек. – Откуда это у тебя?!
Вера Ивановна, ожидавшая расспросов дочери на эту тему, заранее приготовила «легенду» происхождения золота.
– Это еще отец твой покойный оставил нам, на черный день, – старалась честно врать Вера Ивановна.
– А у него, откуда такое богатство? Он что на Клондайке по совместительству подрабатывал? – недоверчиво спросила Люба, прекрасно помня по своему детству, что лишних денег в их семье никогда не водилось.
– Да какой там Клондайк! Отдыхали мы как-то с ним по молодости в Крыму, по путевке. И там один отдыхающий из Сибири был. Ну, промотался до нитки и пристал к нам с этим золотом: «Купите, да купите подешевке». Ну, вот и пришлось его выручить. А сами, помню, чуть со страху не померли. Как только домой приехали – спрятали его от греха подальше и забыли. А вот теперь, видно, время его подоспело – я и вспомнила про него.
– Ой, мама, тебе бы только сказки писать! – не поверила Люба, – Какой-то мужик продал тебе целую кучу золота, и ты про него на сорок лет позабыла, а сейчас вспомнила? Что-то тут не клеится.
– Да ладно тебе,– рассердилась Вера Ивановна. – Клеится – не клеится. Бери, уже, да и все! Чего разговоры разговаривать? Да смотри, поаккуратнее с ним в Москве. А то сама знаешь, сколько сейчас жуликов развелось. Сдашь в какой-нибудь ювелирной мастерской, в крайнем случае – на рынке. Только с цыганами, смотри, не связывайся, а то ни денег, ни золота не будет.
Вера Ивановна злилась на себя и на дочку. На себя – за то, что так и не научилась врать за всю свою жизнь, и сейчас это вышло по-дилетантски, смешно и нелепо. На дочку – за то, что та не хотела верить и учинила ей настоящий допрос:
– «Откуда, откуда?» – бурчала она. – От верблюда. Нет бы «спасибо» сказать, а то еще насмешки строит: «Клондайк!»
– Мам, ну что ты сердишься? Спасибо тебе, конечно, огромное, но все это как снег на голову…
Москва встретила их метелью и сюрпризом в виде Славы на черном Джипе Чероки. Оказывается, Витек заблаговременно предупредил отца об их приезде. Они стояли с сыном, похожие друг на друга, как матрица: оба долговязые, худые, рыжие, с одинаковыми вихрами на непокрытых головах, с хитрющими зелеными глазами. Слава, одетый по-молодежному: в джинсах и распахнутой короткой спортивной куртке вполне мог сойти за старшего брата. Только сын еще чуток не догнал отца ростом. «Это надо же было так умудриться. Как под копирку сделали сына. А Славка – все такой же разгильдяй – никакой солидности», – подумала Люба.
– Ну что, едем ко мне? – взял инициативу в свои руки Слава.
– Как это к тебе? Нет-нет, мы с группой – в гостиницу. – Решительно возразила Люба.
– Могу я сына к себе забрать? – спросил тут же Слава у руководителя группы.
– Пожалуйста, только одно условие, чтобы не выбиваться из графика репетиций и концертов и, естественно, не опаздывать, – даже обрадовалась такому предложению руководитель группы – забот поубавится. Она явно была не в курсе их отношений.
– А как же я? – растерялась Люба.
– А ты – с нами, – пояснил Слава.
– Нет, я не могу, – так же решительно заявила Люба.
– Мам, а я к папе хочу, – заканючил Витек. – Я, между прочим, с ним с лета не виделся. Могу я с родным отцом побыть хоть два дня?
Оба они стояли перед ней, такой маленькой по сравнению с ними, но очень строгой и нахохлившейся, как воробышек, и заискивающе заглядывали ей в глаза.
– Можешь, – растерялась Люба. – Только как же я? Одна в гостинице? Вдруг мне места без тебя не дадут?
– А ты с нами. Ну, мам, – не сдавался Витек.
Люба совсем растерялась. Она не ожидала такой провокации со стороны сына. Отчитывать его прилюдно было невозможно, чтобы не посвящать окружающих в их семейные отношения, и категорически отказать по тем же самым причинам Люба не могла.
Слава в это время уже деловито записывал график репетиций и концертов и обменивался номерами телефонов с руководителем группы.
– Ох, – сдалась, наконец, Люба, – без меня – меня женили. А с тобой я еще дома разберусь, – грозно пообещала она сыну.
– Мам, ну не сердись, – подлизывался к ней Витек, – Сама же говоришь, что мне мужского воспитания не хватает.
– Ну ладно уж, поехали воспитываться, – сменила, наконец, гнев на милость Люба.
Когда они расселись в Джипе, она попросила Славу:
– Ты не подвезешь меня в какую-нибудь ювелирную мастерскую поблизости?
– А в чем дело? – поинтересовался тот. – Брюлики прикупить хочешь?
– Господи, какие могут быть брюлики на преподавательскую зарплату? – горько вздохнула Люба. – Серьга сломалась, надо сдать в ремонт, а у нас в городе нет ювелирной мастерской.
– Организуем. Ну что, выдвигаемся?
Когда подъехали к ювелирной мастерской, Люба торопливо выскочила из машины.
– Вы меня здесь подождите, я недолго. А вам, я думаю, есть о чем поговорить и без меня. Я постараюсь быстро…
Мастерская оказалась тесноватой комнаткой с прилавком-стойкой, за которой скучал ювелир. Позади него была открыта дверь, ведущая, по-видимому, в подсобное помещение. Мастерская пустовала, – какой нормальный человек будет бегать по ювелирным мастерским в самый канун Рождества? Ювелир оказался маленьким, сухоньким старичком: совершенно лысый, в огромных очках с толстенными линзами, неестественно увеличивающими глаза, отчего напоминал черепаху Тартиллу. Не хватало только золотого ключика в руках.
– Бог мой! – всплеснул он коротенькими, черепашьими ручками, увидев золото, – какое богатство! Хотя чему удивляться? Это при советской власти все были одинаково бедные, а сейчас каждый живет, как может. Так что вы желаете из этого заказать: перстень, серьги, брошь? С камнем, без? Вам бы очень подошел рубин, или, в крайнем случае, что тоже очень оригинально – кораллы в золотой оправе…
– Я желаю это продать.
– Понимаю, понимаю, мадам. Денежные затруднения. С кем не бывает? Ну что ж, давайте посмотрим, чем я смогу Вам помочь. Надеюсь, паспорт с Московской пропиской у Вас имеется?
– Нет, у меня паспорт с подмосковной пропиской. – Люба, покопавшись в сумочке, протянула паспорт ювелиру.
Он долго и внимательно его рассматривал, особенно страничку с регистрацией. Потом протянул его Любе.
– Вообще-то, мы, как и в ломбардах, по инструкции имеем право брать драгметаллы на комиссию только у граждан с Московской регистрацией. Но, я думаю, что просто так человек перед самым Рождеством не пойдет сдавать золото – к этому празднику готовятся заранее. Значит, какие-то особые обстоятельства вынуждают. Я прав, мадам?
– Да, да, конечно, – благодарно закивала головой Люба, понимая, что ювелир совсем не прочь нарушить эту инструкцию. – Именно так – особые обстоятельства…
Ювелир снял свои огромные очки, воткнул в один глаз монокль, взял золото и начал над ним колдовать, проверяя тут же – за стойкой и бубня при этом себе под нос, что-то похожее на «замечательно, замечательно». Люба нервно поглядывала в окно. Она боялась, что Витек или Слава могут прийти поторопить ее. Ювелир заметил это.
– Вы куда-то торопитесь, мадам? Совершенно зря. Такие дела суеты не терпят… Н-да.
Он вышел в другую комнату, и провозился там еще минут 10. Люба уже вся изнервничалась, и в голову настойчиво лезла нехорошая мысль «А нет ли там запасного выхода» – уж очень подозрительно тихо было в той каморке. «Жду еще пять минут, и начинаю действовать». Но она не успела придумать, каким образом будет действовать, как появился ювелир.
– Ну, что я вам могу сказать мадам? 200 грамм чистейшего, без всяких примесей золота, просто с приисков Клондайка. Мне почему-то кажется, мадам, что вы в нашем деле – человек случайный. И даже цены не знаете на подобные вещи, или я ошибаюсь?
– Нет, не ошибаетесь. Я действительно не знаю, только могу догадываться. Просто мне очень нужны деньги.
– Ну что ж, я не буду вас обманывать. Ваше золото стоит шестьдесят тысяч рублей. Я могу Вам дать 50 тысяч. Хочу Вам заметить, мадам, что больше в Москве Вам никто не даст. Тем более – без Московской прописки, Вы же меня понимаете?
– Я согласна, – задохнулась от изумления и радости Люба.
– И даже торговаться не будете? – огорчился ювелир.
– Меня вполне устраивает цена, – настаивала Люба. Честно говоря, она и не рассчитывала на такие деньги. Тем более, что и Вера Ивановна наставляла ее: «Не жадничай – бери, сколько дадут».
– Ну, хорошо, мадам, накидываю на Вашу неопытность и дилетантство еще две тысячи, – не унимался ювелир.
– Мне и пятидесяти тысяч достаточно, но если Вы настаиваете… – не переставала удивляться Люба.
– Что за народ пошел! Даже поторговаться не могут, как положено. Никакого интереса к бизнесу, – недовольно бурчал старичок, открывая небольшой сейф, находящийся тут же, в углу комнаты. Он начал возиться в нем, что-то пересчитывая и перекладывая с места на место, словно нарочно оттягивая время. Люба уже вся изнемогала от нетерпения, когда он, наконец, не торопясь, закрыл сейф и протянул Любе пять пачек упакованных банковских 100-рублевок и отдельно еще маленькую денежную кипу по 50 и 10 рублей.
– Считайте, мадам! – торжественно произнес он.
– Да что Вы, я Вам верю.
– Что такое, «верю»?! – просто взорвался от возмущения ювелир. – Вы не премию от директора в конверте получаете, чтобы я так жил! Считайте! – строго прикрикнул он на Любу.
И она послушно начала считать. Торопливо, неумело, без конца сбиваясь со счету. Ей уже казалось, что она никогда не выйдет из этой мастерской. А старик, как нарочно, бурчал под руку:
– Что за доверчивый народ пошел! Обмануть – рука не поднимается. Вот, помню, раньше…
Но, что там было раньше, Люба решительно не стала слушать, чтобы не отвлекаться, иначе она никогда не сосчитает денег. Наконец все деньги были пересчитаны и спрятаны в сумочку. Люба с облегчением распрощалась с ювелиром и направилась к выходу.
– Мадам, подождите минутку.
«Господи, ну что ему еще надо?» – уже кипела от нетерпения Люба.
– Моя визитка. Если еще что-нибудь понадобится, я всегда к Вашим услугам. Для постоянных клиентов у нас действуют скидки и небольшие льготы. Очень приятно было с Вами познакомиться, надеюсь, что наше знакомство непременно продолжится.
– Мне также. Благодарю. Непременно. Всего хорошего. – Люба торопливо схватила визитку, сунула ее к деньгам и с удовлетворением от так удачно совершенной операции, поспешила из мастерской.
Вопреки ее переживаниям, Слава с сыном мирно беседовали в машине, совершенно не обеспокоенные ее долгим отсутствием. При ее появлении они дружно замолчали. «Наверное, про Петра докладывает, – с досадой подумала Люба, – Ну и пусть!»
– Все, ребята, я свободна, можем ехать дальше.
Проехав минут десять, Слава с интересом посмотрел на Любу и спросил:
– Сережку у мастера оставила или сразу сделал?
– Сделал, – не понимая, почему это так заинтересовало его, ответила Люба.
– А что же не одела ее?
– Так я ее одну взяла с собой.
– Понятно.
Что именно ему было понятно, Люба не стала допытываться.
А Славе было понятно, что от самой ювелирной мастерской его вот уже пятнадцать минут уверенно и совершенно открыто, даже можно сказать, нагло ведет синий Форд-фокус. Сначала он подумал, что это простое совпадение, но, когда, свернув на тихую глухую улочку, где практически не было движения, и, увидев в зеркало заднего обзора, что синий Форд упорно следует за ним, понял что это неспроста. Он знал точно, что это преследование с ним никак не может быть связано. Хотя он и работал в крупной строительной фирме, но никакого интереса для криминала не представлял. Закончив 15 лет назад архитектурный институт и проработав по направлению в строительной конторе с полгода, Слава быстро понял, что на такие деньги семью не прокормить. И ушел работать на стройку. Начав со штукатура-маляра: пригодилась институтская практика, он постепенно дорос до прораба. А когда после победы демократии вокруг Москвы, как грибы после дождя, стали расти дворцы-коттеджи, перешел работать в частную фирму, где и платили больше, и где можно было, наконец, проявить свою творческую инициативу. Вскоре его заметили и предложили место начальника отдела по архитектуре и дизайну, где он и работал в настоящее время. Получал не миллионы, но домик, хоть и небольшой, по сравнению с теми, что он проектировал, сумел себе построить. И, соответственно, приобрести все, что полагается к нему. Столичной знаменитостью Слава не стал, но в определенных кругах был довольно известен, и нередко, помимо работы на фирме, имел заказы и со стороны. В общем, жил безбедно, но еще не настолько богато, чтобы ездить с телохранителями. Конкурентов, которым бы он перебежал дорогу не имел из-за специфики его работы: какой проект выбрать – дело сугубо личное каждого заказчика, чаще всего и заказы составлялись по пожеланиям клиентов. Жил скромно: ни по казино, ни по столичным тусовкам не слонялся – не любил, да и времени не хватало. Основное его хобби составлял компьютер да рыбалка, поэтому к своим тридцати семи годам и личными врагами обзавестись не успел. Значит, охотились точно не за ним. Но за кем тогда? За Любой? Но что интересного могла представлять провинциальная «училка» для московского криминала? Слава даже усмехнулся. Не связана ли эта охота с ее сломанной сережкой? Ну, это вообще нонсенс. Но от этого явного преследования стало как-то неуютно, а так как Форд и не думал отлипать от него, даже напротив, уже чуть ли не прилип своим бампером к его Джипу, Слава на всякий случай решил принять меры безопасности.
– Мне надо заскочить в офис, кое-какие документы взять. Заодно посмотрите, где я работаю.
Люба благодушествовала по поводу удачной и быстрой сделки, чувствуя себя после нее вполне независимой и самостоятельной, способной в любой момент взять ситуацию в свои руки, поэтому особо не протестовала. А потом, интересно было посмотреть, как устроился ее бывший сокурсник и муж. В офисе – деловом пятиэтажном здании с вывеской «Аркада» – Слава провел их в свой кабинет, обставленный безликой, но очень дорогой мебелью.