Читать онлайн Геометрическая поэзия бесплатно
Геометрическая поэзия
Мне как-то снился странный сон:
Немой квадрат гипотенузы
Слагал легенду, как Герон
Восславил голову медузы.
И я писала в полутьме:
«По теореме Пифагора
Пришёл, измученный, ко мне
Судья всемирного раздора».
Но то был сон, всего лишь сон.
Свои кровавые чернила
Я нацедила на перо
И им бумагу окропила.
Я начертила на листе
Прямоугольный треугольник,
Где у кометы на хвосте
Сидит обиженный Песочник.
Спешишь, Песочный человек?
Не ты ли это постарался
И, затянувшийся на век,
Мой сон развеял? Обознался
В ночи свирепый Бугимен.
Его избитые кошмары
Теперь не более, чем тень,
Не наносящая удары.
Глубокий вдох – всего лишь сон.
Я беспокойно засыпаю,
И снова снится странный клон,
Чьего я имени не знаю.
Он шепчет мне: «Открой тетрадь.
Искусной прозы теорема
Не даст писателю соврать -
Твоя извечная дилемма…
По-новой выведи пером
Живую формулу поэта
И прогони из горла ком
Свободой старого завета,
Ведь даже этот странный стих
Всего лишь плод твоих анафий,
И сладкой власти он лишён
В пространстве свергнутых монархий».
И я пишу, пишу во тьме…
Сменяет снова рифма прозу,
И аксиомы в голове
Несут ленивую угрозу.
У изголовья он приник,
Судья израненного мира,
Устало что-то говорит,
В его руке дрожит рапира…
Смешались первые труды
И геометрия Евклида.
Давно знакомые черты
Напоминают инвалида,
Чей тихий вздох – хрустальный шар,
Парящий в мутном подсознании;
И там же раненый омар,
И там же жуткие пираньи…
Я начертила полукруг.
Светлеет комната ночная,
И вижу я, как старый друг
Бледнеет, мысли покидая.
Сон окончательно ушёл,
Но геометрия поэта
Свой беспощадный произвол
Оставит с наступлением света.
Моя кровать. Часы. Стена.
Температура тридцать девять,
И вижу я сквозь дымку сна
Непоэтическую лебедь.
Ну да, я сплю – всё это сон,
Не до конца ещё проснулась,
Но в поэтический закон
Вся сущность мира обернулась.
Два брата
Ты облил чернилами мою картину
За то, что я порвал твою любимую книгу
За брошенное мне обидное слово…
Так всё знакомо и совсем не ново.
Когда это началось, скажи мне?
Этих вечных ссор не было и в помине
До дня, когда между нами пробежала кошка…
Чёрная, как зимняя ночь за окошком.
С чего началось это всё? Я не помню,
Да и ты давно закрыл на это глаза ладонью.
Теперь это только длинная цепь, где звенья –
Ссоры и взаимные оскорбления.
Ты сжёг мой любимый пирог с черникой
За то, что я зачитался интересной книгой
И послал к чертям тебя, играть не желая…
Вот такая вот ирония злая.
А ведь ты тоже любишь его – черничный пирог.
Сколько раз я выставлял тебя за порог
В надежде побыть один, в тишине и покое?
Ну что ж, я получил их, только хочется совсем другое.
И теперь я стою на твоей могиле,
Утопая по колено в песке и иле
У реки, где мы играли вместе…
Было такое время, даже не верится.
Одно меня радует: ты живой,
Правда, где-то далеко и не со мной.
Не думал, что скажу это, но мне очень жаль:
Я бы хотел услышать в твоём голосе сталь.
Пусть мы бы ссорились, как не в себя,
Мы бы делали это, друг друга любя,
Но ты был бы рядом, и я раздражался,
Что младший братишка, как всегда, не сдержался.
Отец бы пришёл и сказал, как обычно,
Что наши ссоры – его пряди седые,
Что мать стареет из-за наших слов,
Брошенных в порыве гнева без тормозов.
Но ты не здесь. Я не знаю, где ты.
Ты ушёл из дома рано, на рассвете.
Я тогда не спал, но не стал прощаться…
Я ведь не знал, что ты решишь не возвращаться.
Прошёл один день, и два, и три,
Надежда угасла снаружи и внутри,
И я потом долго срывал голос до хрипа,
Пока искал тебя в лесу под каждой глыбой.
Но ты не вернулся, и я, кажется, умер.
Я говорил друзьям, что ты лежишь с простудой,
А сам холодел от мысли, что проигран спор,
Что мать с отцом больше не услышат ссор.
Лучше бы ссоры, честно. Так ты ни жив и не мёртв.
Неизвестность хуже: это кошмар из снов,
Я просыпаюсь в поту и тебя не вижу…
Сон уходит, но страх воет под крышей.
Я так долго жил. А потом ты вернулся.
Был жаркий день – я в реке окунулся,
А потом вынырнул и увидел тебя…
Как будто кривое отражение себя.
И потом мы пошли по колено в иле
Туда, где я придумал тебе могилу,
Где схоронил столько бессильной злости…
Хорошо, что лишь злость, а не твои кости.
Я не любил тебя так ещё никогда.
В реке мы стали не разлей вода
И потом пошли, такие дружные, вместе
Рассказать родителям благие вести.
Ты назвал меня каблуком за то, что я всегда иду на уступки,
За это я порвал твой наряд на лоскутья,
За это ты облил чернилами мою картину…
Но это всё мелочи. Это не нож в спину.
«Без»
Безмолвно. Бездумно.
Совсем безрассудно.
Всегда беззаветно.
Увы, безответно.
Совершенно бессовестно.
Бесстрашно, не горестно.
Бессловесно, неслыханно.
Иногда и безвыходно,
Совсем безнадёжно –
Ну разве так можно?
И порой бесхребетно –
Всё равно безответно…
И кстати, безвольно.
Немножечко больно,
И почти бестелесно,
Потому и безвестно.
Беззлобно. Бессмысленно,
Нелепо, немыслимо.
Бессильно, бессменно
Так же, как и бессмертно.
Без толку, к тому же.
Бесполезно, ненужно,
Наверно, без надобности.
Безропотно и безрадостно…
Безвозмездно. Беспечно.
Без памяти. Бесконечно.
Беспросветно и беспробудно.
Бескорыстно и совсем не трудно.
Бесстыже, безумно,
Невпопад, неразумно,
И всё же безвинно,
Но, поверь, беспричинно.
Беспредельно, безлично,
Как всегда, безгранично,
Я бы даже сказала, бездонно…
Иногда и бесцеремонно.
Без такта, догадки
И совсем без оглядки.
Совершенно не гордо,
Но всё-таки твёрдо.
Ты спросил, как любила тебя? Вот ответ –
Из далёкой жизни не с нами «привет»,
Где сердце моё обливается кровью –
Прости, это я подавилась любовью.
Осознать бесконечность
Осознать бесконечность бывает трудно,
Особенно, когда тебе всего лишь шесть лет.
Для таких покойник просто спит беспробудно
Долгие, длинные тысячи лет,
И ты свято веришь, наступит время,
Когда он проснётся и встанет, живой.
Тебе только шесть лет, ты ещё не боишься
Мёртвых, что бродят под полной луной.
Когда мама молилась, ты узнала, что вечность
Ожидает тебя, что у всех есть душа.
Тебе только шесть лет, тебя ждёт бесконечность,
И к ней в гости идёшь ты, совсем не спеша.
Это правильно, друг, не спеши к ней в объятия,
Будет время ещё повидаться у вас.
С человечеством Бог ожидает свидания
Только в строго назначенный фатумом час.
Это всё хорошо, но скажу я, как другу:
Не испытывай жизнь – больно вспыльчива смерть,
Не ходи понапрасну по скользкому кругу,
А то хочешь в начало, а встретишь конец.
Тебе только шесть лет! Это мало, наверно.
Я не помню уже. Это было давно.
Не пытайся пока осознать бесконечность,
Хоть и мне в мои шесть было не всё равно.
Остановись, сердце
Сердце, остановись, не беги так быстро:
Мне больно, я едва успеваю дышать.
Сердце, прошу, не стучи так сильно,
Ты же должно творить, а не разрушать.
Зачем ты так бьёшься о рёбра, скажи мне?
Мне душно, мгновение – и я задохнусь,
Кровь в венах пылает сильней, чем в камине,
Я собственной кровью сейчас захлебнусь.
Пылкое сердце, замри, умоляю,
Хотя бы на миг, дай мне передохнуть.
Неужель ты не видишь, как я увядаю?
Железный обруч стянул мне грудь.
Остановись, сердце, притормози, успокойся,
Сделать вдох мне как никогда тяжело.
На что мне сейчас твои смелость, геройство?
Мне в Рай не попасть: я сломала крыло.
Коронованный ворон
В одной стране мне повстречался ворон.
Он пересёк бескрайний океан,
На голове его была корона,
В его глазах чернел обсидиан.
Он глухо каркнул мне при первой встрече:
«Оставь меня. Ты слишком молода,
Чтобы увидеть, что черны не перья,
Чтобы увидеть, что черна душа».
Он улетел, со мной не попрощавшись,
Едва над океаном рассвело.
Вернуться ворон мне не обещался,
Да только было сломано крыло.
Потом его нашла в песке у моря.
Он от меня брать помощь не хотел,
Хотя тонул в пучине зла и горя,
Хотя терялся в груде мёртвых тел.
«Оставь меня. Я падальщик и хищник.
Ты жизнь не знаешь, и не спорь со мной.
Я твой палач, священник и могильщик», -
Сказал мне ворон с лёгкой хрипотцой.
Он мрачен был, как туча грозовая,
Умён, красив, к себе излишне строг,
Но у него душа была кривая,
Закрученная, как бараний рог.
На голове его была корона,
И знали все, что он был королём,
Но только там, за чёрным горизонтом,
А здесь он стал лакеем и пажом.
И я его, как кошку, приютила,
И руки мне царапал он, как кот,
Но, кажется, я всё же приручила
Его злой нрав, тяжёлый от невзгод.
Жила в душе обиженная гордость,
И день пришёл: встал снова на крыло
И, в сердце победив тоску и робость,
Он улетел неверившим назло.
С тех пор его не видела ни разу,
Но свято верю: где-то есть страна,
Там правит ворон, отдаёт приказы,
Засиживаясь с книгой допоздна.
В одной стране мне повстречался ворон.
Он пересёк бескрайний океан,
На голове его была корона,
В его глазах чернел обсидиан.
Душа
О, как ты красива, душа, в бесконечном полёте,
В белёсом тумане, в дневной беззаветной дремоте
И в танце над пропастью, в жгучих объятиях смерти,
Во мраке ночном или в белых лучах на рассвете.
Прекрасна душа на волнах беспредельного моря,
Когда она прочь улетает за сизые горы,
Когда пробирается сквозь бирюзовые ели
Или летит сквозь колючие злые метели.
Душа невозможна в безводной и мёртвой пустыне,
Но более чем восхитительна в райской долине,
Где вместе с весной бутоном у ног расцветает
И с ветром холодным к седым облакам улетает.
Душа обаятельна в нежности к этому миру,
Харизматична в любви, подобна святому кумиру,
Изящна, красива, как сакуры ветвь, утончённа,
На вечную жизнь, как узник в тюрьме, обречённа.
Душа бесподобна, когда она дышит свободой,
Неповторима, своей восхищаясь породой,
Немыслима в гневе, робка в неизвестности жизни,
Безумна, горда, словно образ, сошедший с картины.
Душа, словно пена морская, легка и прозрачна,
Тверда, как земля, редка, словно шанс на удачу,
Воздушна, как ветер под сводом холодного неба,
Спокойна, как мир внутри старого графского склепа.
Душа не живёт, когда она тонет в печали,
Она умирает, добра не испив из Грааля,
Её своим льдом давит айсберг на севере крайнем,
И хлещет любовь из на сердце открывшейся раны.
О, как ты прекрасна, душа, в тишине и покое,
В прохладе ночной, в пустынном полуденном зное.
В мгновении любви проживаешь ты целую эру,
И что ты исчезнешь однажды, я просто не верю.
Наташа
Был душный август где-то в русском поле,
Но речь не русская звучала вдалеке.
Там было не понять, что воля, что неволя,
Там было лишь кольцо в худой руке.
– Как страшен миг… – сказал вдруг чей-то голос. –
Проходит скорбно молодость в бою.
Последняя минута нам осталась…
Хоть расскажи историю свою!
– Что говорить? Похожа участь наша.
Мы все одно.
– Дни наши сочтены.
Скажи-ка мне, что помнишь ты, Наташа?
Что пронесла сквозь эти злые дни?
Задумалась Наташа, глядя в пропасть.
Кольцо на пальце, только не на том,
Мундир в грязи, к себе и к близким строгость…
Тут вспомнить трудно что-нибудь одно.
– Пусть будет школа – светлая обитель.
Прошли года, как будто их нет,
А школа в сердце – мой душехранитель.
Так я бы назвала её в ответ.
Там было всё: от детства золотого
До дня, когда взглянула на себя
И не увидела ребёнка озорного,
Лишь будущее, взрослую меня.
Мне в школе друг впервые повстречался,
Любовь впервые встретилась мне там,
И там же душу мне с тобою воспитали,
Ему и ей, тебе и мне… Всем нам.
Что хорошо, что плохо, объяснили,
Нам показали, что такое честь,
И в сердце навсегда искоренили
Низкопоклонческую лесть.
Они всё это сделали… Как знали,
Что будет день: отложим табеля,
И всех учеников с душой из стали
На бой святой пошлют учителя.
Вот мы с тобой сидим сейчас в окопе
И речь немецкую – будь проклят страшный враг! –
К несчастью, понимаем с полуслова –
А может, к счастью, но назад – ни шаг.
Вот мы с тобой с кольцом сейчас на пальце:
Домой не ждут ни мать и ни отец,
Взорвёмся скоро мы в последнем танце,
Возьмём себе билет в один конец.
Не все так делают, Маруся, представляешь?
Не в каждом есть подобной силы дух.
Такую силу люди воспитали,
Зажгли огонь, чтоб в вечность не потух.
Скажи мне, Маша, ты ведь понимаешь,
Что это школа заложила в нас
Бесценнейшие правила морали,
Из стали возвела в душе каркас?
Не все так делают, Маруся, представляешь?..
Не все идут за чёрный горизонт,
Где дым скрывает смерти и печали…
Не в каждом, видно, эта честь живёт.
Что говорить? Похожа участь наша.
– Спасибо, друг, да только нам пора…
Снимай кольцо и в добрый путь, Наташа.
– В далёкий путь!
– Ни пуха ни пера!
Разговор в саду
По Гефсиманскому саду вдвоём
Шли Иисус и Иуда под весенним дождём.
Стражники ждали их у входа в сад.
– Скажи мне, учитель, ты этому рад?
Завтра настанет последний твой день.
Ты станешь не больше, чем лёгкая тень.
Неблагодарные люди забудут тебя,
Всю мудрость твою под землёй погребя, -
Остановившись у старых ворот,
Сказал Иуда Искариот. –
Сегодня за деньги я продал тебя.
Скажи, учитель, ты ненавидишь меня?
Покачал головой Иисус из Назарета.
– И не жди от меня на вопрос свой ответа.
Ненависть – сильное чувство, мой друг,
Для моего сердца это невыносимый звук.
Надеюсь, что деньги, что ты получил
От первосвященников, иудейских светил
На благо пойдут тебе, мой ученик.
Услышал это Иуда и сразу поник.
А добрый учитель стоял под дождём,
Глаза от воды закрывая плащом,
Мелодию под нос себе напевал
И мыслям своим с тихой грустью кивал.
Иуда покинул предутренний сад.
Христа заковал полусонный солдат,
И тут же, у Гефсиманских ворот
Повесился Иуда Искариот.
Когда-нибудь, когда я стану взрослой…
Когда-нибудь, когда я стану взрослой,
Ко мне придёт мой сын, ещё подросток.
Он подойдёт ко мне и спросит тихо:
«Скажи-ка, мама, ты когда-нибудь любила?»
«Естественно, сынок, – скажу ему. –
К чему ты спрашиваешь, только не пойму.
Ты, может, полюбить успел кого-то?»
«Да, мама. Чай с ароматом бергамота,
Свет рыжей лампы на моём столе,
Дождливые разводы на стекле,
Учебники, тетради, мой пенал,
Мяч, во дворе который я пинал,
Потёртый и поношенный рюкзак,
По выходным билеты в зоопарк,
Ночами улиц ярко-жёлтый свет…
И девочку, что я люблю уже семь лет.
Ты знаешь, мама… Я слышал разговор:
То был между друзьями жаркий спор.
Они хвалились, что уже два года
Бессменно любят одного кого-то,
А я не понял их, ведь для меня семь лет
Ничтожно малый срок. В них чувства нет,
Иль это я с поломанной душой
Не подхожу под мировой шаблон?
А может, странного нет в чуде ничего,
Не редкость тот, кто любит глубоко,
И я обыденность, которых миллион,
А моё чувство далеко не эталон?
Скажи мне, мама, неужель и ты
Спустя два года огненной любви
Её, как вещь, как сон, легко забыла?
Скажи-ка, мама, ты когда-нибудь любила?»
И я ему скажу: «Конечно, сын.
Ты видишь, из груди струится дым?
То бьётся сердце в пламени любви,
В чьей верности я клялась на крови.
Когда я в твоём возрасте была,
Забыть любовь я тоже не смогла,
И все вопросы, что мне задал ты,
Я спрашивала у своей судьбы.
Быть может, что и я тогда сломалась,
В далёком прошлом навсегда осталась,
И вот теперь, без денег и без карт,
Не подхожу под мировой стандарт.
Да, тяжело любить кого-то…
Не то что чай с ароматом бергамота!
Пойдём, сынок, нас ждут ещё дела,
Что жадная любовь не отняла…»
Один на восемь миллиардов
Поспорили однажды строгий разум
И пламенное сердце о любви.
Один твердил: любить им ещё рано,
Другой скулил от страха и тоски.
Они повздорили немного не без дела,
И спор затеяли они не просто так:
Была душа, что их двоих задела,
Обоим подала заветный знак.
И сердце загорелось, словно факел.
Оно взбесилось, будто дикий зверь,
Оно оберегало, словно ангел,
Оно открыло запертую дверь.
Любило сердце чисто, бескорыстно
И даже не ждало любви в ответ.
Да, это сердце было ненасытно
Спустя и многие десятки долгих лет.
А ум молчал. Он знал, что не услышит
Глухое сердце разума слова,
И было ему жаль, что сердце дышит,
Пока мертва седая голова.
Прошли года, а сердце не угасло.
Ему дивились многие тогда:
Как сердце быть влюблённым не устало
И пронесло огонь свой сквозь года?
И разум удивился его силе,
И поразилась верности душа,
А сердце всё любило и любило,
Любило безответно, не спеша.
Прошли года, и пламя подугасло,
Спокойной стала пылкая любовь.
Быть может, сердце то любить устало,
А может быть, остыла его кровь.
И вот тогда заговорил рассудок.
Он успокоить сердце не спешил,
Но не бранил его. Один лишь предрассудок
Стал маяком потерянной души.
Рассудок думал, мозговал и мыслил,
Анализировал, рассчитывал, читал,
Смотрел воспоминания и днями
Задумчиво достоинства искал.
И всем он был хорош – не придерёшься!
Ум слушал плач сердечка за стеной
И с грустью признавал: он был хорошим.
Он был такой один на миллион.
Себя любить он не позволил сердцу.
«Оно и к лучшему», – сказал устало ум
И сам себе со страхом не поверил,
На сердце глянул и с тоской вздохнул.
Он был одним, которого признали
И сердце, и рассудок, и душа,
И на вопрос: «Вы с ним бы быть желали?»
Все трое мне сказали хором «да».
А разум тот не требовал награды,
И сердце не ждало в ответ любви…
Он был один на восемь миллиардов,
На всех возможных жителей Земли.
Песня о Короле и Пастушке
В одной стране жил-был Король.
Он правил с давних пор,
Но только нрав имел крутой,
Чуть что – и сразу в спор.
Он мудр был, в решениях твёрд,
По-своему велик,
Но только вспыльчив, как костёр,
Жить мирно не привык.
Ещё в стране той жил Пастух.
Он пас своих овец,
И толстый дуб его земель
Обозначал конец.
Он на свирели по ночам
Под дубом тем играл,
Чтоб даже к вспыльчивым царям
Блаженный сон слетал.
У Пастуха была Сестра –
Красавица, увы.
Увы, ведь стала красота
Достоинством молвы.
Она от брата в стороне
Пасла стада коров,
А с ней домашний Волк в пенсне
Стерёг их от врагов.
Ещё в стране той жил Колдун –
Премилый старичок.
Он каждый день ловил мальков
И бабочек в сачок,
Но лишь спускалась темнота
На домик колдуна,
Он отпускал весь свой улов
До завтрашнего дня.
Ещё жила в стране Лиса.
Она таскала кур
И уносила их в леса,
Спуская сотни шкур.
У Пастуха жил серый Волк,
Прирученный Сестрой –
Она не знала, что старик
Был в сговоре с Лисой.
А та пушистая краса,
Пока храпит Пастух,
Сносила каждый день к дворцу
Седой куриный пух.
Им набивали Королю
Подушки, чтобы спал
Монарх спокойно и во сне
Стада овец считал.
Ещё Король тот был влюблён
Без в памяти в Сестру.
Пастушка днями напролёт
Косила трынь-траву
И пела песни до поздна
Под окнами дворца,
Когда огромная луна
Смотрела в их сердца.
И был влюблён в неё монарх,
Любил давно и долго,
Да только в сердце живший страх
Сбивал монарха с толку.
Вот так вот жили в той стране
Король, Пастух, Сестра,
Колдун, домашний Волк в пенсне
И хитрая Лиса.
Но вот однажды тот Король
Со свитой едет в лес,
А на полях Пастух с Сестрой
Пасёт стада овец.
Олень бежит, трубят рога,
Король летит стремглав,
И разлетаются стога,
Обычным сеном став.
Олень, смекнув, спешит туда,
Где под листвой дубов
Спокойно спят коров стада,
Не слыша зов рогов.
Но серый Волк, завидев дичь,
Забыл обет Сестре
И в лес густой бросает клич
Красавице-лисе.
«Поди, лиса, – хрипит старик, -
Смотри, какой трофей!
К богатой жизни не привык,
Да привыкать не грех!
Беги скорее во дворец
И поварам скажи-ка,
Что будет скоро холодец
Есть на обед владыка.
Снеси копыта и рога
На стол пред поварами».
Так рассудили те друзья,
А мясо съели сами.
Но между тем на поле бой:
Король, нахмурив брови,
Стоит и смотрит пред собой,
А перед ним – коровы.
Среди коров искал Король
Израненного зверя,
Да только дичи в стаде нет.
Король глазам не верит.
– Здесь был олень! – кричит Король. –
Куда он делся, воры?
Его сюда пригнали псы
Из королевской своры.
Но он исчез! Что за дела?
Скажи-ка мне, Пастушка,
Не ты ль оленю помогла
И спрятала от мушки?
– Помилуй, царь! На что мне твой
Олень, скажи на милость?
Мне лишь бы лучик золотой
В волнах реки искрился,
Чтоб в жаркий день зелёный плющ
Мне подарил прохладу,
Чтоб меньше было тёмных туч…
А больше мне надо.
Король глядит на Пастуха
И на Сестру кивает:
– Признайся честно, ведь она
Рогатого скрывает?
Небось среди коров стоит
И ждёт, пока уедет
Весь королевский свет элит
Без дичи для обеда.
– Послушай, царь, – сказал Пастух, -
Я поручиться честью
И за себя, и за Сестру
Могу без грамма лести.
Оленя нет среди скота,
Даю тебе я слово,
Но если ты найдешь, тогда
Пусть сами мы коровы.
Король трубит, и сразу псы
Из королевской своры,
Взбесившись, лают на кусты,
Где спят в тени коровы.
Король – туда, и вот на свет
Выносит из-под ели
Один обглоданный хребет,
Похожий на олений.
Но только странный тот хребет:
Ни рога, ни копыта,
Как будто только что скелет
Обрезали для быта.
– Ах, подлецы! – кричит Король. –
Вы обмануть решили?!
Вы в холодец добавить соль,
Случайно, не забыли?
Ты посмотри, каков нахал!
Я думал, ты честнее,
Мой брат Пастух!
Хоть ты, Сестра, конечно, красивее,
Да ведь за этой красотой
Ни грамма нет приличий!
Так доживайте век свой злой
В коровьем же обличье!
Сказал, и грянул в тишине
Средь голубого неба
Сильнейший гром, а с ним во тьме
Луч золотого света.
Глядит – и правда перед ним
Стоят лишь бык с коровой:
Сестры как будто след простыл,
Пастух исчез под кровлей,
И лишь коровы да быки
Пасутся в чистом поле,
Да у синеющей реки
На водопое кони.
Событий царь не понял суть.
Он потянул за сбрую
И повернул в обратный путь
Лошадку вороную.
– Пойдём, подруга, – он сказал. –
Сегодня без обеда.
Наверно, стар я слишком стал
Для радости победой.
Хоть справедливость увидал
Я на закате жизни,
А то бы помер, не узнав,
Не миф ли справедливость.
И потрусили во дворец
Король с придворной свитой,
Оставив на полях овец
Наедине с Лисицей.
Лишь скрылась свита Короля,
Лисица Волку шепчет:
– Беги скорее к тополям,
Где кур Пастушка держит.
Сегодня наш день, видит свет!
А я пока с баранов
Спрошу за всё про всё ответ.
Им повторять не надо,
И нет теперь у Пастуха
Ни куриц, ни овечек,
Есть лишь красавица-сестра
Да парочка колечек.
Наелись досыта друзья
И, выбрав путь недлинный,
Снесли к порогу Короля
Руно и пух куриный.
А в царском замке между тем
Среди парчи и кружев
Выносят слуги холодец
На королевский ужин.
Король угрюмен, молчалив,
Едва ли блюда видит,
И взгляд его, как ночь, тосклив:
Не пьёт, не ест, не дышит.
– Что приключилось, государь? –
Спросил его украдкой
Придворный лекарь. – Разве царь
Наш болен лихорадкой?
Или ему не по душе
Придворных слуг забота?
Или, быть может, на полях
Не задалась охота?
– Не знаю, друг, – ответил царь. –
В груди как будто ноет,
И плакать хочется… Не знать,
Чего разлука стоит.
– Разлука с кем, мой господин?
– С Пастушкой деревенской…
Жил на полях Пастух один,
Дышал одной лишь песней,
А вместе с ним пасла Сестра
Стада коров на поле
И танцевала допоздна…
Теперь их нет уж боле.
– Что с ними стало?
– Думал я,
Чисты их были души,
Да утаили от меня
В тени оленя тушу.
– Не может быть!
– Увы, мой друг.
Сильней любви безумной
Быть может разве что недуг,
Подпитанный разлукой.
Я видел их лишь из окна
Дворца высокой башни,
Я слышал только голоса
Во время летней пашни,
И мне казалось, в их душе
Живут добро и честность…
Но я ошибся. Что ж, вся жизнь –
Сплошная неизвестность.
Они клялись, что нет его,
Оленя, в сонном стаде,
Но я спустил собак с цепи…
Доказывать не надо.
Тут молнии, как змей клубок,
На землю протянулись,
И в тот же миг Пастух с Сестрой
Быками обернулись.
Царь замолчал, но мрачный взгляд
Сказал всё лучше слова:
Любовь травила, словно яд,
Пытала его снова.
Но вот на стол пред Королём
Вдруг опускают слуги
Большое блюдо с холодцом.
Следа былой нет скуки!
Король, хоть вспыльчив был, не глуп,
Однако ж, оказался,
И вот уже знакомый дуб
Над полем показался,
Ведь догадался наш Король,
Чьих рук гнилое дело,
И, чтоб унять на сердце боль,
Спешит за вором следом.
Вот поле. Дуб стоит один,
И спят под ним коровы,
Но только царь здесь господин,
Не слышно здесь ни слова.
Лисы и Волка след простыл.
Король по полю едет,
И вдруг среди далёких глыб
Он видит лучик света.
Король галопом мчит туда,
К горам за горизонтом,
А это домик Колдуна
Сияет ярче солнца.
И мчался царь, забыв себя,
Гнал лошадь вороную
Четыре ночи и три дня
Без продыха сквозь бурю.
Король подъехал. Видит он:
Колдун сидит под дверью
И насылает сладкий сон
На раненого зверя.
Медведь один попал в капкан,
И маг, седой от злости,
Сквозь опьяняющий дурман
Ему вправляет кости.
– Жестоки люди! – он сказал,
Когда Король подъехал. –
Для тех, кто ночью не рыдал,
Вся наша жизнь – потеха!
Кто дал им право суд вершить,
Чужой судьбой играться?
Чтоб от себя гнев отвести,
Им нужно постараться!
– Послушай, старче, – молвил царь. –
К тебе я за советом
В далёкий и пустынный край
Приехал до рассвета.
Устала лошадь, я устал:
Мы шли четыре ночи
Среди высоких острых скал
И не сомкнули очи.
Ты видишь? Я себе палач:
Кладу перед ногами
Корону, скипетр и плащ
Из меха горностая.
Я каюсь и склоняюсь ниц:
Я был несправедлив,
Мой гнев хранят молчание птиц
И плач прибрежных ив.
Быть может, знаешь Пастуха
С Сестрой, что жили в поле?
Они, не совершив греха,
Мне заплатили вдвое,
Но нет на их плечах вины,
То грех Лисы и Волка.
Я изгоню их из страны,
Но от того нет толку:
Пастух с Сестрицей поклялись
По доброте душевной,
Что нет оленя в той тени,
Где спят стада овечьи.
Они сказали правду мне,
Но, року повинуясь,
Тотчас же на моих глазах
Быками обернулись.
Так помоги мне, добрый маг!
Скажи, как быть, волшебник!
Я поднимаю белый флаг,
Теперь я шут и пленник.
Задумался на миг Колдун
И, отпустив медведя,
Сказал устало Королю:
– Смотрю, монарх, ты бледен,
Так отдохни пока что, царь!
Ко мне был путь тяжёлый,
И если в сердце пышет жар,
То в теле дышит холод.
Дождись утра, о мой Король,
Будь гостем в этом доме,
Забудь пока про свою боль
И отдохни на воле.
Своим визитом, государь,
Ты оказал мне милость,
И я польщён, что утвердить
Ты хочешь справедливость.
Да, благородна твоя цель!
Я потружусь на совесть,
Верну к величию цитадель
И истреблю жестокость.
К тому же, вижу я, что кровь
Кипит в уставших венах,
И в этом узнаю любовь,
Судьбу богов нетленных.
Лёг спать Король, и снится сон
Ему в полночном мраке:
Он слышит полный боли стон
И лай чужой собаки.
Спешит вперёд и видит вдруг,
Как в середине ссоры
Вокруг коровы встали в круг
Псы королевской своры
И лают гадко на неё,
И разорвать готовы,
Над ней летает вороньё.
Все ждут его лишь слова,
Но видит царь знакомый взгляд
И тёплую улыбку…
«Пусть боги, что хотят, творят,
Но этот суд – ошибка!
Нет!» – в тишине кричит Король.
Проходит время мимо,
И узнаёт в корове он
Любовь всей своей жизни.
«Прости меня, – он шепчет ей. –
Из всех на свете судей
Тебе попалась всех страшней,
Та, что решает грудью.
Я князь без князя в голове,
У нас свои законы,
Но ты одна на всей земле
Достойная короны.
Вернись ко мне, любовь моя.
Я суд вершил без правил,
Забыв родимые края,
Тебя одну оставил.
Позволь исправиться, мой свет.
К твоим ногам я брошу
Себя и понесу ответ
За непосильность ноши».
Сказал Король, и тут же сон
Рассеялся, как ветер.
На улицу выходит он:
Метелью дышит север.
Волшебник старый у ворот
Дрова для бани колет,
А под ногами тонкий лёд
Стеклом хрустит и стонет.
– Как почивали, государь? –
Спросил Колдун монарха,
Что взялся сам рубить дрова
В знак уважения к старцу.
– Всё хорошо, но знаешь, маг,
Мне сон приснился страшный.
Быть может, это тайный знак?
Иль это всё неважно?
Мне снилось, я стою один,
Передо мной – корова,
Но в ней велением судьбы
Любовь я вижу снова.
Подумал над бедой Колдун.
– Могу помочь я горю.
Сверни на узкую тропу
И возвращайся в горы,
Садись на доброго коня –
Он ждёт тебя за домом, -
Вскочи ногами в стремена
И отправляйся с Богом.
Иди на поле, где в тени
Храпят стада Пастушки,
Тяни поводья и лети
Над морем и над сушей.
Когда быков увидишь ты,
Окинь их чутким взором
И, коли не слабо, найди
Свою любовь на поле.
– Спасибо, старец! – крикнул царь. –
Господь с тобой, волшебник!
Запомни, будет государь
Тебе обязан честью!
Вскочил Король в своё седло
И, подгоняя лошадь,
Помчал, едва ли рассвело,
На городскую площадь.
Проехал город. Гор хребет
С ним позади остался.
На поле летнем маков цвет
На ветерке качался,
И солнце жгучее, как горн,
Ласкало царский профиль:
И тонкий нос, и в прядях смоль,
И холод глаз, и брови,
И ветер свежестью дышал,
И лошадь вороная
Галопом рассекала вал,
Усыпанный цветами.
Вот снова дуб. Кругом – стада.
Ярило спит в зените.
Царь, спешившись, идёт туда,
К своей придворной свите.
Под кроной дерева темно.
Он всем в глаза им смотрит,
Но все коровы на одно.
«Да… Дорогого стоит
Узнать свою средь тьмы чужих,
Но чувства – не случайность,
Коль коронованный жених
Согласен на опасность», -
Так думал царь, пока искал
Любимую Пастушку
И с нею брата Пастуха,
Как вдруг узор веснушек
Привлёк его уставший взор.
Он смотрит и не верит:
Жесток небесный приговор,
Ему добро не внемлет,
Но вот она, его любовь,
Так смотрит равнодушно
На сердце, содранное в кровь,
И ей все чувства чужды.
– Прости меня, – ей шепчет царь. –
Быть может, ты не знаешь,
Но я весь мир готов отдать,
Чтоб ты была, как раньше.
Чтоб ты, как прежде, весела
Была в грозу любую,
Чтоб даже осенью цвела
Назло дождям и бурям,
Чтоб танцевала до поздна
У стен и башен замка,
И наша ро́дная страна
Была б не жизнь, а сказка.
Чтоб был Пастух, и ты была,
Вино текло рекою,
И чтобы ты, любовь моя,
Всегда была со мною.
Быть может, это и не ты,
Но верю я, что сердце
По воле дурочки-судьбы
Уступит самодержцу.
Замолк Король. Вдруг яркий свет
Ему в глаза ударил,
И маков полевой букет
Распался под ногами.
Он смотрит – снова перед ним
Стоят Пастух с Пастушкой,
И солнца золотистый нимб
Играет в их веснушках.
– Прости меня.
– Забудь, Король.
– Ты станешь Королевой?
– Если унять на сердце боль
Тебе поможет это,
То я согласна.
– Бог с тобой!
Ты обо мне не думай.
Распорядись своей судьбой,
Как говорит рассудок.
– Увы, Король, молчит мой ум,
Да он здесь не помощник!
Пусть сердце празднует триумф
С зари до самой ночи.
По-королевски свадьбу ту
Сыграли: целый месяц
Скрывали белую луну
Огни весёлых песен.
Изгнал Король двух подлецов,
Да мы о них не будем
Напрасно в праздник вспоминать
И воду баламутить.
Гремела свадьба, мир сиял!
Потом Колдун с улыбкой
В дневник свой бегло написал,
Что счастлив был владыка.
Я там была, и тот Король
Мне поручил в поэму
Преобразить свою любовь.
Что ж, это не проблема!
И вот уж прочитали вы
Слова строфы последней,
Что волей слухов и молвы
Дошла до нас лишь песней.
Легенда о Тельце
Где-то на окраине планеты,
Обрамлённой снегом, как каёмкой,
Жили бык суровый и, конечно,
Мать-корова с маленьким телёнком.
Долгий путь сквозь льды и сквозь метели
Изнурил семейство молодое,
И легли они под лапой ели
Отдыхать до времени другого.
– Расскажите сказку, – просит мальчик, -
О цветах, растущих где-то в небе.
Что там есть такого, что мы вечность
На земле заснеженной не встретим?
Помолчала добрая корова,
Для ребёнка сказку вспоминая,
Для сыночка ласковое слово
С трепетной любовью подбирая.
– Есть на небе, – начал бык угрюмый,
Только с виду грозный и суровый, -
Между близнецами и бараном
Звёздный вол с обугленной подковой.
По лугам вселенной бесконечной
Он бредёт неспешно и лениво,
Вспахивает поле плугом вечным
И жуёт траву неторопливо.
Вспашет поле и уснёт, уставший,
Он у ног насмешливой Венеры,
Жертва красоты порою страшной,
Сын уравновешенной Деметры.
У него рога как тонкий месяц,
Как стальной и очень острый серп,
И плывут вспугнутой вереницей
От него косяк созвездий-нерп.
Но не вечность было всё спокойно
У Тельца на небе бесконечном.
Было время, он своею кровью
Платил дань за раны и увечья.
Встретился на зимнем небосклоне
Звёздный бык с охотником небесным.
Завялся бой, и не на жизнь, а на смерть –
Сколько длился он, нам неизвестно.
Орион жесток и беспощаден,
Никогда он промаха не знает,
Но Телец, хоть и под сердце ранен,
Стойко смерти ждёт, не нападает.
Ты не думай, что он мягкотелый,
Просто он не злой и не жестокий,
Терпеливый, преданный и верный,
Оттого, быть может, одинокий.
И терпел немало бык небесный
От того охотника земного,
Но однажды случай безызвестный
Изменил ход действия намного.
Есть в пространстве космоса, вселенной
Скорпион – соперник Ориона.
Он однажды в вздувшиеся вены
Пустил яд и сверг его со трона.
Он лишил надменности и спеси
Наглеца и гордого героя,
Он его под облаком повесил,
Он его презрением удостоил.
Пусть Телец добряк и недотрога,
Но предел есть каждому терпению:
Как-то он боднул огромным рогом
Ориона в шейное сплетение.
Орион, весь кровью истекая,
С гордостью и честью уязвлённой,
За собой след крови оставляя,
По тропе пошёл испепелённой
И на го́ре водному тригону
Встретился с уставшим Скорпионом.
Чёрной смерти маленькой подобен,
Он не ждал свидания с Орионом.
Но охотник движим жаждой мести,
В нём клокочет ненависть и ярость.
Он копьём прям в Скорпиона метит,
И чужие муки ему в сладость.
«Ты ничтожен! – он шипит, как лебедь. –
Где твой яд, для нас невыносимый?
Он для всех мучителен, смертелен,
Сердцем по артериям гонимый.
Но сейчас ты сломлен и раздавлен,
И теперь Тельцу не отвертеться:
Будет он моей рукой повален,
Будет биться в страхе бычье сердце!»
И ступил ногой своей жестокой
Орион на тело Скорпиона,
Раздавил ступнёю, как подковой –
Он неумолим и непреклонен.
Умереть они уже не могут,
Вечные скитальцы Поднебесной,
Души их теперь подобны богу,
Разве что без власти над вселенной.
Скорпион лежит один под камнем:
Нету сил идти на Ориона,
Знает, что он прямо в сердце ранен,
Ждёт подмоги водного тригона.
Но уж, видно, чувствовал опасность
Звёздный вол с другого края света,
Потому, не придавая гласность,
Бык с него потребовал ответа.
И с тех пор, я вам скажу украдкой,
Нет покоя в доме Ориона,
И бежит охотник без оглядки
От клешней и жала Скорпиона.
Он с Тельцом войну ведёт, как прежде,
За рога быка берёт бесстрашно,
И от боя в мире безмятежном
Отдыхает вол на летней пашне.
Так и есть с тех пор на нашем небе:
Звёздный бык бежит от Ориона
И находит вечное спасение
Во смертельном яде Скорпиона.
Задремал телёнок утомлённый
Под печальный вой и свист бурана,
И ему мерещился сквозь дрёму
Приглушённый свет Альдебарана.
Сегодня за окном метель…
Сегодня за окном метель,
И дремлешь ты у жаркого камина.
Согреться наконец – вот это твоя цель,
Но не получится, ведь это лишь картина.
Картина не камин, в котором пляшет
Огонь за прочной сеткой чугуна,
И не метель, что в белом поле пашет
И сеет снег от ночи до утра.
Картина – миг, когда тепло в гостиной,
Когда горячей стала вдруг ладонь
И чувства перестали быть картиной
И разожгли взаправдашний огонь.
Глубокий сон, похожий на медвежий,
Который год проходит без следа,
И теплится над тундрой белоснежной
Забытая полярная звезда.
Нам тоже холодно, нам тоже не достало
Тепла огня в декабрьский буран.
На нас лежит верблюжье одеяло,
Но холод в сердце, а тепло – обман,
И снятся нам просторы неземные,
Края далёкие, ушедшие в века,
Забытые просторы Палестины
И Антарктиды вечные снега.
Телец
Угрюмый бор гудел стволами сосен,
Уставший, возвращался с поля жнец;
По узкой тропке сквозь седую осень
Спускался с гор измученный телец.
Бык шёл сквозь лес спокойно, осторожно.
Уверенность в каштановых глазах
Из сердца прогоняла всю тревожность
И из души гнала напрасный страх.
Как месяц перевёрнутый, задели
Тельца витиеватые рога
Сосновые заснеженные ветви,
И снег упал на грузного быка.
Дышал ноябрь моросью и ливнем,
Прошла пора работы на полях,
Последний стог телец убрал сегодня,
Убрал небрежно, будто второпях,
И вот уже спускается неспешно
На водопой к покрытой льдом реке
Огромный бык по пашне белоснежной,
Спускается без плуга, налегке.
С картины «Похищение Европы»
Сошёл как будто золотой телец,
И вот ведут заснеженные тропы
Его туда, где пахатный делец
Всю зиму отдыхать от вил и плуга
Под свист метели будет до тех пор,
Пока не встретит вечную подругу -
Весну и не начнёт с ней разговор.
Рассвет
Когда рассвет, как жидкое стекло,
По небу растекается, я знаю,
Что с ним уходит дьявольское зло,
Что всё оно с рассветом погибает.
Когда луна, огромная, как глаз,
И бледная, как смерть, нас покидает,
Я чувствую, что этот белый газ,
Зовущийся туманом, снова тает.
Когда ярило, яблоком упав
Из темноты ночей на наше небо,
Сжигает тьму, я, сон весь свой продав,
Иду за ним, за ярким лучом света.
Был я и добрым, и честным, и ласковым…
Был я и добрым, и честным, и ласковым,
Был я свободным, когда-то и праведным.
Что получил я взамен на добро?
Вы не поверите: то было зло.
Мимо домов, без дорог и пути
Мимо домов, без дорог и пути
Мальчик по городу брёл не спеша.
Дым вырывался у него из груди:
Это у парня горела душа.
Где ночуют голуби?
Я не знаю, простите, где птицы ночуют.
Наверное, там, где восходит луна,
Где зимние стужи у лета воруют
Законное время для сладкого сна.
Наверное, там, где дождей не бывает,
Среди облаков, белоснежных равнин.
Наверное, там, где с зарёй раскрывает
Свой хвост ослепительный звёздный павлин.
Наверное, голуби в небе ночуют
И провожают до райских ворот
Ушедшие души, по которым тоскуют
Те люди из человеческих сот.
Где голубь ночует? Вопрос очень сложный.
Наверное, там, где не видели скорбь,
Наверное, там, где всё точно возможно,
Где шепчет легенды болотная топь.
Я не знаю, простите, где птицы ночуют.
Наверное, там, где меня рядом нет,
Ведь тогда на вопрос, что вас интересует,
Дала бы я твёрдый и точный ответ.
Холод
Холод. Он душу морозит.
Сердце покрывается льдом.
Тело от жара колотит.
Ум захлебнулся сном.
Холод. Одеяло не греет.
Тело не чувствует ног.
Ветер за окнами веет,
Рвётся за душный порог.
Холод. Им пропитались стены.
Сердце всё реже стучит.
Кровь застывает в венах.
Разум давно уже спит.
Холод. Дом разъедает сумрак.
Кто-то стучится в дверь
Вместе с морозным утром.
Кто это? Это смерть.
Парадокс
Я шла туда, куда не шлось,
Куда меня совсем не звали,
Туда, где места не нашлось,
Где ожидаемо не ждали.
И ночь, как день, была светла,
И ветер ласков и задорен.
Забудем, что была зима:
Январь трещал не хуже сосен.
Но тут к моим ногам упал
Прохожий, мимо проходящий,
И незнакомец вдруг узнал
Во мне луч солнца заходящий.
Мы на рассвете в темноте
В пустынном дворике столпились,
В ужасно громкой тишине,
Не говоря, разговорились.
«Ты помнишь, мы с тобой вдвоём
Во сне ходили по бульварам?
Там воробей пел соловьём,
Ручьи бежали по оврагам.
В душе тогда цвела весна,
Хоть на дворе стояла осень,
И только бледная луна
Видала сотни таких вёсен».
И незнакомец замолчал,
Устав от жизни бесконечной,
Словно и впрямь меня узнал,
Беспечной мыслью обеспечив.
Но что прекраснее всего –
Я тоже вдруг его узнала.
В едва знакомом мне вдовце
Я душу верную признала.
Плетёт паутину паук нелюдимый…
Плетёт паутину
Паук нелюдимый,
И пазлы в картину
Ложатся незримо.
Плетёт каждый день
Паучок свою сеть,
Но сдвинется тень,
И труда его нет.
Пройдёт великан,
И тугие канаты,
Для мушек капкан,
Пропадут без награды.
Введенское
Я живу напротив Введенского.
Превосходное место, не правда ли?
Здесь лежит ещё гордость немецкая,
Здесь дожди над могилами плакали,
Здесь снега в январе, словно облако,
Здесь спокойствием пахнет и сыростью,
Здесь листва в сентябре, словно золото,
И слова отличаются скрытностью.
И не спит, и не дремлет Введенское,
Наслаждаясь своим одиночеством…
Не хранится здесь мудрость вселенская,
Только чьё-то простое пророчество.
Верба
Бегут облака, словно стадо безвольных баранов,
И плачет, нахмурившись, сонное серое небо.
В безмолвном краю аргонавтов, сирен и атлантов
Пушится и храбро белеет пречистая верба.
В той странной стране плывут корабли по вселенной
Навстречу холодным кометам и злым астероидам.
Они покоряют далёкие, чуждые земли
Огромных планет и потерянных в мире героев.
И я там была, я плыла в одиночку по морю,
Ловила на удочку старые, слабые звёзды,
Каталась на белой комете по лунному полю
И вила из вербы у кратеров мягкие гнёзда.
Мой бедный корабль скрипел, словно двери без масла,
И я улетала на небо на чёрном пегасе.
Крылатая лошадь, однако же, тоже устала –
Сейчас она спит, своей гривой от всех укрываясь.
Тогда я отправилась пешей к ближайшей планете,
Где жили в звериной войне марсианские прайды.
Там вышли встречать меня львицы, имперские дети,
А с ними на огненном льве исполин-гладиатор.
Мне воин сказал: «Уходи, убегай поскорее.
Тебе ли смотреть на исход бесконечных сражений?
Ты лучше найди в этом мире пречистую вербу,
Избавь нас и наших врагов от безумных мучений.
Я слышал от деда, что эта волшебная верба
Всех умерших к жизни один раз в сто лет возвращает,
Что грешников верба возносит на светлое небо,
И боги их души со скрипом на сердце прощают».
Закат приближался. Верхом на разгневанной львице
Я прочь поскакала от красной, пустынной планеты.
Пред внутренним взором стояли безумные лица
Какого-то странного мертвенно-жёлтого цвета,
И солнечный ветер трепал золотистые пряди,
Закручивал их, как кузнец, в обручальные кольца
И прятал на острове в качестве тайного клада,
Как будто ему было мало огромного солнца.
Со скоростью света бежала в объятия смерти
Моя марсианская львица с огнём вместо гривы,
И развевал её пламя космический ветер,
Как ветер качает плакучие, старые ивы.
Густая туманность созвездия Единорога
Едва не задула огонь королевы саванны,
И, рыкнув, как гром, на вождя боевого народа,
Она побежала назад к марсианскому прайду.
Тут холод был страшный. Стучали о льдины копыта,
И пар из ноздрей вырывался большими клубами.
Их земли нетающим льдом, как скорлупкой, покрыты,
Их горы до самых верхушек покрыты снегами,
И единороги, обросшие шерстью, как яки,
Паслись на не знающих солнца заснеженных тундрах.
Им снились согретые лаской кровавые маки,
Пока они спали в огромных разрушенных юртах.
Ко мне подошёл, опираясь на посох, суровый,
Одетый в косматые шкуры и древние латы,
Измученный викинг. Сказать не успела ни слова,
Как заговорил снежный воин и правнук атлантов:
«Беги поскорее назад в свои тёплые страны.
Тебе ли здесь мёрзнуть от колкого, злого мороза?
Наш бой, к сожалению, с прайдами – это константа.
Не стоят того твои нежные, девичьи слёзы.
Галопом лети в удивительный мир без печали,
Там горя не знают, и войны его не тревожат.
Мне дед говорил, что там скорбь никогда не видали
И верба растёт под вниманием бархатной кожи.
Ты эту волшебную вербу найди, если сможешь:
Она награждает любого несметным богатством.
Мы отдали б всё за неё, если б было возможно,
Весь мир бы отдали, ведь что ещё нужно для счастья?»
И я поскакала верхом на седом иноходце
Подальше от этой холодной, колючей планеты.
Я слышала храп его в старом, замёрзшем колодце,
Похожий скорее на гром среди тёплого лета.
Я видела, как развевалась косматая грива
И как ударялись о наст ледяные копыта.
Мне холод внушал его взгляд: он был острый, как бритва,
Он мне говорил, что былое ещё не забыто.
Рогатая лошадь рысцой доскакала до места,
Где птицей парила густая седая туманность,
И я отпустила её, словно осенью лето,
Ведь ей угрожала не видная глазу опасность.
В туманности той жили злые огромные змеи,
Прислужницы хитрости и мастерицы обмана.
Они обвивались вокруг чьей-то сломанной шеи
И тихо шипели, исчезнув под толщей тумана.
Зрачки вертикальные резали мглу, как кинжалы,
И слабо мерцали стеклянные радужки нагов.
Собой обвивая холодные острые скалы,
Они уползали на дно ещё тёплых оврагов.
Ко мне вышел рыцарь верхом на огромном драконе,
Скупой властелин и правитель Кошачьего Глаза.
Он молча сидел на камнями украшенном троне,
Как будто не он здесь подписывал злые указы.
«Какая принцесса… Но что ты забыла тут, радость?
Моё королевство – змеиный клубок, без обмана.
И неужель ты не чувствуешь рядом опасность,
О милая дочка судьбе неизвестного клана?
Ты знаешь, родная, есть где-то в пространстве вселенной
Пречистая верба. Волшебный цветок исполняет
Любое желание жизни безнравственной, грешной
И алчные души в стыдливую краску вгоняет.
Ты эту пречистую вербу найди, будь нам другом.
Я слышал от деда, что власть она дарит любому,
И эта мечта, моё сердце пусть будет порукой,
Нас жить заставляет подобно всесильному богу».
И старый дракон, свернувшись в огромные кольца,
Взлетел прямо в небо, навстречу зияющей бездне.
Там где-то мерцали едва различимые звёзды,
И плыли, как рыбы, кометы по мёртвой вселенной.
Мне чудился взгляд чей-то пристальный, цепкий, колючий,
Он будто меня провожал до черты горизонта.
Когда ты успел стать настолько банальным и скучным,
Мой мир, что для жизни был раньше пригоден?
Сменялись пейзажи, и тропики влажной планеты,
Как пар, испарялись и так же, как души, летели.
В ушах ещё фраза звенела «Я слышал от деда…»,
Её говорили богатые царские дети.
Последняя станция вечных напрасных скитаний
Вдали показалась, и бросил дракон прямо с неба
Меня на святую обитель любви и страданий
В надежде, что там я найду ту волшебную вербу.
Под рокот дракона пошла я по звёздной дороге
И вышла к галактике маленьких смелых колибри.
Маячил вдали образ светлый, прозрачный и лёгкий,
И голос мой резал его, словно острая бритва.
Царей там не встретила я, не увидела трона,
Там правили птицы своим королевством видений.
От нечего делать надела на лоб я корону
И стала принцессой прекрасных цветочных владений.
Мне трон из напрасных надежд смастерили те птицы
И сшили из детских мечтаний богатое платье.
В волшебном дворце поселились прекрасные жрицы
И диадему на лоб мне надели крылами.
Я грустно вздохнула и вербу свою посадила,
Которую всё это время держала у сердца,
Почти у порога. Пусть это совсем не могила,
Но там похоронена верба без «б» самодержца.
Пекин
Гудок. Паровоз. Машинист.
Режущий уши свист –
Воздух рассекающий хлыст.
Колёса грохочут, плачут.
Вагоны по рельсам скачут.
Шпалы ничего не значат.
Вдали журавлиный клин
Летит средь небесных руин.
Я с ними. Я еду в Пекин.
Убийца с шахматной доской
Я шёл по Битсевскому парку.
Луна висела над тропой.
Из темноты следил за мною
Убийца с шахматной доской.
Я на мгновение увидел
Его горящий, страшный взгляд,
Лицо с оскалом, как у львицы,
И на зубах змеиный яд.
Бежать? Куда? Вокруг деревья,
Дорог извечный лабиринт.
Я вдруг поверил в те поверья,
Что тянут тайной, как магнит.
Но он реален: вот он, монстр,
Безумный битцевский маньяк,
Горящий взгляд, как бритва, остр,
В глазах плескается коньяк.
– Ты знаешь, друг, – вдруг хриплый голос
Сказал в полночной тишине, -
Путь жизни тонок, словно волос,
Лишать его тебя не мне,
Но я когда-то спор затеял
И сел за чёрно-белый стол.
Безумной магией навеян,
Я кровью весь заляпал пол.
На той доске фигуры шахмат
Все были, каждый, в полный рост,
Но знал бы ты, как значит мало
Для них мной утверждённый ГОСТ.
Мне не хватает лишь последней –
Фигуры белого слона,
И вот сейчас в кольце видений
Передо мной стоит она.
Какой иронией пропитан
Был этот страшный, жуткий зверь!
На тот момент – будь проклят титул! –
Я был в отставке офицер.
– Тебя убью, – маньяк продолжил, -
И доиграю до конца.
Довольно ты на свете пожил,
Создание нашего Творца.
– Послушай, друг, – дрожащий голос
Страх выдал в мёртвой тишине;
Так на бескрайнем поле колос
Дрожит и плачет при луне. –
Я, как и ты, играю честно.
Прошу, хотя бы фору дай!
Исход игры мне неизвестен,
Но попаду, надеюсь, в рай.
Не знаю я твоей фигуры,
Мне нужно начинать с нуля,
Но видно по багровой шкуре:
Я шут у трона короля.
Так дай мне по диагонали
Умчаться сквозь проклятый парк!
Как я боялся, вы бы знали!
Я ждал судьбы условный знак,
И он явился. Словно тигр,
Мужчина бросился за мной…
Потом в кошмарах долго снился
Убийца с шахматной доской.
Волки в овечьей шкуре
Капают капли,
Цапают цапли,
Тянутся к югу леса.
Всё в мире, как прежде,
И в вечной надежде
Куриц ворует лиса.
Луга зеленеют,
Цветы молодеют,
Овец охраняет пастух,
И где-то в деревне,
Почти что как в песне,
Кричит на рассвете петух.
Но овцы не дремлют:
Лишь время к обеду,
А волки уже тут как тут.
Овцы их знают
И с ними играют,
Не успеешь моргнуть – загрызут.
Стадо на пастбище,
И серые лапища
Из-под колечек видны,
А кровь на зубах
Вселяет лишь страх
При свете огромной луны.
Но вы не спешите
Решать, кому выжить:
Я жду необычный конец.
В объятиях страсти,
Забыв про напасти,
Вручу я терновый венец.
Солёную влагу,
Медаль за отвагу
И премию лживой натуре
Получат, я знаю,
В невиданном крае
Волки в овечьей шкуре.
Кошмар
Мне приснился кошмар: стая диких ворон
Надо мной кружит, исполняя танец.
Из груди вырывается то ли смех, то ли стон,
И неспешно подходит ко мне иностранец.
Такие чистые, ясные голубые глаза,
Требующие от меня прямого ответа,