Читать онлайн Лжесвидетельница и рассказы про Ваньку Жукова бесплатно
Лжесвидетельница
Глава 1
– Антон Николаевич! – после длительного молчания заговорил забежавший на огонек сосед и, сделав многозначительную паузу, продолжил, склонившись над столом к хозяину дома. – Мне вот никак не дает покоя один вопрос? – Гость снова замолчал, как бы выжидая реакцию собеседника.
– Так что за вопрос, Михайлыч? Спрашивай. Не тяни. – отозвался Шаверин и пристально, прищурив свои подслеповатые глаза, посмотрел на соседа.
– Не знаю, удобно ли? Вопрос уж больно деликатный…
– Вот те раз! С каких это пор ты начал разговаривать со мной, как кисейная барышня? Вроде бы мы всегда напрямик друг другу свои мысли выкладывали, – сказал хозяин вслух, а про себя подумал: " Что-то темнит старый лис. Не иначе давнюю межевую тяжбу из-за десяти сантиметров, якобы прихваченной мной при установке забора полоски земли, решил из дряхлого своего шкафа вытащить."
– Да я о твоих взаимоотношениях со старым другом Пашкой Соколовым, а вернее с его женой Маргаритой.
– Никаких взаимоотношений у меня с Маргаритой нет. Да и с Пашкой я изредка общаюсь по телефону.
– Вот-вот. Я неоднократно слышал как ты , заканчивая разговор с ним, всегда говоришь ему: "Передавай привет Маргарите."
– И что из этого следует? – Шаверин никак не мог понять к чему клонит Дмитрий Михайлович, его односельчанин, приехавший в поселок вскоре после освобождения Антона. Они никогда раньше не обсуждали свои взаимоотношения с друзьями и родственниками, хотя жили по соседству более двух десятков лет. В одно время получили участки под строительство, вместе строили дома, когда им было ещё лет по сорок отроду, а тут вдруг на тебе. Взаимоотношения мои с женой моего друга заинтересовали. – Что тебя так волнует в моих взаимоотношениях с Маргаритой? Я просто из вежливости передаю ей приветы.
– Антон Николаевич, неужели ты все забыл и все простил ей?
– А что я ей должен простить? – искренне удивившись спросил Шаверин соседа.
– Так она же, я самолично это слышал, лжесвидетельствовала против тебя в суде! А может причудилось мне?
Так вот в какие дебри залез уважаемый Дмитрий Михайлович. Надо же сколько лет терзается этим вопросом. А он, Антон Шаверин, давно забыл об этом. А если и вспоминал, то беззлобно, да и какое зло могло быть теперь. Может когда-то и было, так давно уже выветрилось. Унесли его ветры времени в небытие.
– Михайлыч, я не думаю, что нам надо обсуждать это. Ну по недомыслию, по глупости пыталась она меня оговорить. Так ведь судья остановил её: "Это не относится к существу дела."
– Судья-то сказал, но и приговор тебе всыпал по максимуму. Может быть выступление Маргаритки и повлияло на решение?
– Я так не думаю. И не стоит старое ворошить. Дело-то в сосунковом возрасте было, а теперь вон седина накрыла. Если честно, то и не вспоминал я об этом. Других забот хватало.
– Ну не стоит, так не стоит. Просто у меня это никак в голове не укладывается. Вот и решил спросить. Засиделся я у тебя. Пойду. Внуки скоро из школы примчатся, – с этими словами сосед поднялся из-за стола, обошел его и вытолкнул свое грузное тело через проем в ограждении оплетенной диким виноградом беседки.
А Шаверин достал из пачки сигарету и закурил, провожая задумчивым взглядом уходящего соседа, тем временем его мысли невольно вернулись к юности.
***
Антошка с Пашкой дружили, можно сказать, с пеленок. И не только они, но и братья и сестры их, были не разлей вода. Семья Соколовых также, как и семья Шавериных была многодетной, а дети – погодками. Вот и росли они в одном измерении, и все проказы у них были одинаковыми. Но проказничали в меру, чтобы односельчане родителям не жаловались, а отцы не прибегали к ременно-воспитательным мерам. Работать все были приучены с детства.
В жаркие летние дни Антоха с Пашкой и другими пацанами с криками: " Кубарби, наюбарби, купаберби купаться!" – неслись к речке, слету бросались в её холодную воду и ныряли до посинения. Пока все барахтались в воде, какой-нибудь умник на берегу завязывал штанины их порток крепкими узлами. Если портки были сухими, то узлы, хоть и с трудом, но развязать было можно, а вот с мокрыми узлами справиться не всегда удавалось. Особо не поддающиеся узлы развязывали всем кагалом по очереди и пытались вычислить этого подлюку, завязавшего штанины, и начистить ему морду. До мордобития не доходило, так как вроде бы все вместе плескались в заводи, значит кто-то чужой проходил мимо и навязал узлов.
С последним развязанным узлом, все неприятности забывались и начиналась "чехарда". Во время игры быстро согревались и прыгали снова в воду, оставив на берегу постового.
А какие ужасы они наводили друг на друга, когда уходили с ночевой на рыбалку, и по очереди рассказывали про ведьмаков, леших и всякую болотную тварь. Ни о каком сне даже и думать было нечего. Зато на утренней зорьке, когда начинался у рыбы клев, все они, сидя на берегу с удочками, клевали носами.
– Пашка! Тяни! У тебя поплавок под воду ушел!
Пашка выходил из сонного оцепенения и, не глядя на воду, рвал вверх удилище. Сверкающая на солнце красноперка зависала над водой, выделывала какой-то кульбит и срывалась с крючка.
– Аккуратней надо было тянуть.
– А чего ты орал, как блаженный.
– Клевало, вот и орал. Погляди, крючок-то целый?
Потерять крючок на рыбалке было трагедией. В деревенском магазине они не продавались. Купить, а вернее выменять, их можно было на тряпье или мослы у старьевщиков, которые изредка заезжали на двух-трех повозках.
***
Время шло. И друзья из штанишек с помочами выросли до подглядывания из-за заборов и углов изб за женихающимися старшими братьями и сестрами, а если, невзначай, выдавали себя хихиканием, то получали дома затрещину по затылку.
– Впредь подглядывать не будешь! – назидательно говорил старший брат, отвесивший подзатыльник.
– Скорей бы ты в армию ушел. Тогда мы с Санькой старшими будем – бубнил в ответ наказанный, потирая ладонью затылок.
– Время придет, уйду. А ты не подглядывай за нами с Наташкой. Усек!?
– А сам, когда был маленький, за Генкой подглядывал.
– Поговори мне. Видно ещё хочешь подзатыльник схлопотать?
– Не буду больше подглядывать. Не больно-то интересно, как вы там за избушкой обнимаетесь.
Ох и медленно тянулось в ту пору время. Не то, что теперь: неделя пролетает, как один день, а год – как месяц. Стараешься остановить его, но время неутомимо тащит из пожилого возраста в старость. А тогда хотелось взять в руки кнут и гнать, и гнать дни вперед к своему повзрослению.
И вот настал тот момент, когда мы с Пашкой закончили семилетку. Пашка пошел учиться на тракториста, а Антошка остался в поселке, устроился на лесопункте помогать тем, кому делать нечего. Был на посылках у начальника: сбегай туда, позови того, узнай привезла ли орсовская машина товар в магазин. Одним словом, веселуха – скачи целый день, как будто тебе шило в одно место вставили.
Пропрыгав так лето, Антон пришел к выводу, что надо к чему-то более серьезному прибиваться. А куда и к чему? Рабочих рук в лесопункте хватало. Разве что, в колхоз идти – хвосты быкам крутить?
Но тут прослышал он, что их школа из семилетней стала восьмилетней.
"Учиться, что ли пойти,"– рассуждал сам с собой Антошка, потягивая самокрутку за амбаром, который стоял в поле недалеко от их дома. – " Хотя за мои побегушки какие-никакие деньги платят." – Пусть и отдает он всю получку матери с отцом, но пятак на кино не выпрашивает, заначку трехрублевую себе оставляет. – "С начальником надо будет поговорить. Может какую-нибудь другую работу даст. Чтобы с утра четыре часа работать, а во вторую смену в школу. Старшие классы во вторую смену учатся. А в восьмом классе в этом году учеников будет мало. Многие, окончив семь классов, поступили в ПТУ; ребята практически все пристроились. Так что, если родители отпустят, в восьмой класс одни девчонки пойдут. Буду среди них петушиться."
Антон притушил самокрутку и откинулся на мягкую траву, направив свой взор на лениво плывущие по небу облака, выискивая в них очертания разных фигур.
– Что? Надоело на побегушках быть? – спросил начальник, как только Антон заикнулся о переводе на другую работу.
– Да. Несерьезно это как-то.
– Не знаю даже, что тебе можно предложить. Было бы тебе шестнадцать лет, тогда другое дело. А тебе по возрасту всего четыре часа работать положено, – начальник задумался, походил по кабинету. – Может маркировщиком бревен на нижний склад тебя оформить? Там никто от тебя не зависит, и твой режим работы никому мешать не будет. Правда работа ответственная. Справишься ли?
– Справлюсь. Долотом и молотком работать умею.
– Ну, давай, пиши заявление.
Глава 2
Маргарита была ребенком поздним, а потому желанным, для сорокалетнего отца и матери, которой было глубоко за тридцать. Родители в ней души не чаяли. Чего не скажешь об одноклассниках. Внешность у неё, нельзя сказать, чтобы была уродливой, но и привлекательной не назвать. Тонкие полоски губ терялись на округлом лице, а узкие широко расставленные глаза, со стороны казались раскосыми. Нет она не была косоглазой, но прозвище "косатка" прилепилось к ней со второго класса. Ещё один недостаток, причиняющий ей массу неприятностей – это кривые ноги. Довольно часто, при виде проходившей мимо Маргариты, мальчишки декламировали:" Плохо мамка пеленала – кривоногим вырос я…"
Всё это злило девчонку, и частенько, она возвращалась из школы домой зареванная.
– Доченька, да это они тебе завидуют, вот и дразнятся.
– Чему завидуют?
– У тебя фартучек кружевной самый красивый, туфельки на каблучках, пальтишко не магазинное, а в ателье заказанное. Вот одноклассники и завидуют.
– Да вон, у Ленки Стефаненко тоже одежда красивая, но её никто не дразнит. От ухажеров у неё отбоя нет, а на меня никто из мальчишек даже не смотрит.
– Не бери в голову. И у твоих ног ещё штабелями лежать будут. А я завтра в школу схожу. С классной руководительницей поговорю, чтобы она приструнила обидчиков.
– Может не надо?
– Надо, доченька! Надо!
Классный руководитель – учительница математики через день оставила класс после уроков и долго говорила об уважительном отношении людей друг к другу:
– Не надо акцентировать внимание на физические недостатки одноклассников. Вот пройдет подростковый возраст Маргариты, и увидите какой она станет красавицей . Те, кто сегодня насмехаются над ней, завтра бегать за ней будут.
– Бегать и спотыкаться будем.. – съязвил острый на язык Борька.
– Горшков, не паясничай! А ты, Маргарита, если они будут обижать, говори мне. Родителей их буду вызывать в школу.
Насмешки и издевки после этой беседы на несколько дней прекратились, а потом снова начали набирать обороты. Маргарита жаловалась классной и родителям, но это окончательно оттолкнуло её от сверстников.
И вот в один прекрасный день, девчонка решила в корне изменить тактику поведения: "Все жаловаться больше не буду, а своими делами докажу, что я лучшая!" Она налегла на учебники и вырвалась в отличники, а из пай-девочки превратилась в сорванца, готового на любые подвиги и поступки. На физкультуре, во время игры в волейбол, удивляла всех своей прыгучестью, а поданные ей крученые мячи редко кому удавалось взять. Ребята признали её за свою, а когда летом она вместе со всеми без страха лезла в чужие огороды за яблоками и грушами, авторитет её заметно вырос.
Постепенно Маргарита выбилась в лидеры своей гопкомпании. Но в сердечных делах успехов не появлялось. Одним словом, стала Маргарита своим парнем в мальчишеской группировке. И это состояние лидера очень нравилось ей. Она нередко возвращалась домой с синяками и ссадинами на локтях и коленях. На вопросы родителей отвечала, что играли в чехарду и всей кучей малой упали на камни или придумывала ещё какую-нибудь небылицу.
– Может все-таки, доченька, тебя кто-то обидел?
– Что? Я сама любого обижу! Прошли те времена, когда меня обижали.
Хотя, конечно, обижали. Нет-нет, да кто-то из окружающих, когда она допускала какую-нибудь ляпу, сквозь зубы цедил:
– Ух, эта косоглазая кривоножка…
В эти моменты ей хотелось побежать кому-то пожаловаться. Но она перебарывала свою давнюю привычку и всем своим щупленьким тельцем наступала на обидчика, угрожала дать в морду, если ещё раз услышит подобное.
– Да ладно тебе. Успокойся. Нечаянно вырвалось.
На этом конфликт разрешался.
Школьные годы пролетели. После торжественного вручения аттестатов зрелости многие одноклассницы, взявшись за руки с кавалерами, пошли в городской сад. Маргарита опять оказалась невостребованной. Девушка постояла в компании таких же, как она "бесхозных" одноклассников, позубоскалила вместе с ними по поводу: " Мы с Тамарой ходим парой…" и пошла по пыльной улице к своему дому.
Из распахнутого окна ближайшего дома вырывались грустные слова песни: "Все подружки по парам в тишине разбрелися, только я в этот вечер засиделась одна…" Маргарита прибавила шагу, чтобы быстрее выйти из-под влияния песни. Внутри вспыхнула злоба на этих олухов, ничего не понимающих в таких, как она девушках. В сердцах, чуть ли не до крови закусила нижнюю губу и побежала.
Особого выбора, куда пойти учиться дальше, у Маргариты не было. Родители ни в какую не хотели отпускать родимое чадо в большой город, а в их городке единственным заведением, в которое можно пойти учиться особе женского пола, было медицинское училище. Туда и отнесла она через несколько дней документы.
В медучилище в отличии от института, как известно, учились в основном девушки. На всю группу, ну от силы, один-два пацана. Через месяц-другой занятий они становились предметом обожания всех деревенских дурочек. У городских, скорее всего кроме Маргариты, были местные ухажеры. Вот деревенские, как мухи к меду липли к гордым своей значимостью однокурсникам.
Маргарита порой была готова убить, растерзать, растереть в порошок всех этих деревенских дурех, из-за которых нет доступа к объектам мужского полу. Для подростка, испившего эликсир верховодства, хоть и не в значительной группе сверстников, состояние изоляции было трагичным.
Попытки подмять под себя сплоченные ряды деревенских не давали результата. Они жили по своим нравственным устоям и хотя относились к городским благосклонно, но раболепства не допускали. Обстоятельства осложнялись ещё и тем, что их было большинство в группе, и их клановость была непоколебимой.
Если не получалось достичь лидерства бескровными методами, то нужно было найти другой путь. И Маргарита решила использовать известный ей метод доносов и оговоров. Во что бы то ни стало, надо выбиться в старосты группы и деревенские, привыкшие к чинопочитанию, попадут под её власть. А для этого надо сковырнуть с должности старосты Наташку Круглову. Маргарита начала действовать: доносила куратору группы о любых промашках Наташки. То о том, что староста ругается матом; то о том, что она прикрывает не совсем благовидные поступки одногруппников; то, что она не вовремя и не до всех доводит необходимую информацию.
Результата долго ждать не пришлось. В начале второго семестра Маргариту назначили старостой группы. Теперь надо было правильно воспользоваться, пусть небольшой, но все-таки властью. Постоянные придирки и наставления, казалось внешне, срабатывали, но не повышали её авторитета в группе. Однокурсники выполняли её указания, но внутреннее отчуждение постепенно перерастало в неприязнь и полное отчуждение. В её присутствии прекращались все откровенные разговоры, а мальчики вообще плевали на неё с высокой колокольни.
– Мама, ну почему так? – жаловалась, привыкшая во всем советоваться с матерью, Маргарита. – Я так стараюсь, а они все дальше от меня отворачиваются. Никто со мной дружить не хочет.
– Маргариточка, может потому, что ты хлыст в руках держишь? А с ними надо и кнутом, и пряником. Сама с ними будь подобрее, постарайся жить их интересами. Не гнушись где-то и подыграть, сделай видимость, что идешь у них на поводу. Тогда может, все и изменится. Стая любит себе подобных и не подпускает к себе инакомыслящих.
– Ой, мамочка, какая ты у меня мудрая! Воспользуюсь твоим советом. Вот только с чего начать им подыгрывать? Ну, да ладно, сориентируюсь.
– Попробуй! Попробуй! Авось и получится.
В начале занятий после летних каникул, мальчишки приволокли пакет вареных раков. Девчонки, как саранча, налетели на угощение, и вскоре только пальчики облизывали.
– Эй, девки! – обратилась к ним староста, – а давайте после занятий сегодня сами наловим раков и наедимся от пуза?
– Где это мы их наловим?
– В пруду. Я знаю место, где их можно руками из норок вытаскивать.
– Брешешь.
– Правда. Мы ещё в школе с пацанами по целому ведру собирали. Так идем после занятий?
– А почему бы и не пойти. Сходим, половим. Ну, а если разыгрываешь, то пеняй на себя.
– Честно. Натаскаем. Только одежонку похуже оденьте. Перепачкаемся, как хрюшки.
До конца занятий Маргариту не покидало волнение. А вдруг, там раков не будет. Хотя должны быть. Она всегда с пацанами их там из нор доставала. Надежды оправдались. До сумерек на берегу пруда слышался визг девчонок, чьи пальчики частенько сжимали раки своими клешнями. А потом раков варили в летней кухне в огороде родителей Маргариты. И только, когда стемнело, деревенские убежали в общагу. Их отношение к старосте заметно улучшилось. Маргарита не могла этого не заметить, и ломала голову над тем, чем бы ещё привлечь к себе внимание девчонок.
Глава 3
Антон частенько, когда в очередной раз, молоток соскальзывал с головки долота и бил по неуспевающей заживать костяшке указательного пальца, проклинал себя за то, что согласился пойти на эту каторжную работу. Поначалу все было хорошо. Теплыми сентябрьскими утрами он бежал на нижний склад и в течении двух-трех часов выбивал на торцах привезенных вчера бревен буквы и цифры, обозначающие принадлежность их к определенной категории и диаметру, затем летел домой, чтобы умыться, поесть, переодеться и неспешно топать в школу. На занятиях было все просто. Восьмой класс практически проходил то, что он изучал в седьмом классе. Новой программы для восьмиклассников не было. Так, что ему все давалось без труда – зубрить и голову ломать не надо было.
Особенно тяжело стало, когда метель за ночь наметала между штабелями бревен полуметровые сугробы. Проваливаясь в снег выше голенищ валенок, Антон без особого труда маркировал верхние не засыпанные снегом ряды бревен. А вот с нижними заснеженными рядами была морока. Добраться до них без того, чтобы не прокопать траншейку невозможно. Приходилось бежать в бытовку к мужикам, разгружающим лесовозы и формирующим штабеля бревен, и просить у них лопату. Пробив узкую траншейку вдоль штабеля, он в какой-то немыслимой позе, уже не по горизонтали, а вертикально выбивал цифры и буквы. Бить молотком по шляпке долота было ужасно неудобно. Иногда Антон промазывал и в очередной раз со всего маха бил по сжимающей долото руке. В злобе он швырял молоток и долото в снег, прыгал и тряс рукой, пока острая боль не отступала. Потом облизывал ссадину и снова натягивал брезентовые рукавицы, внутрь которых были заправлены связанные матерью шерстяные варежки, и опять продолжал работу.
После таких "подвигов" в школу идти не хотелось, но упрямо повторяя с десяток раз фразу: "взялся за гуж не говори, что не дюж", он брел на занятия. В такие дни просыпалась зависть к другу Пашке: "Сидит себе в тепле за партой или крутит гайки опять же в теплой мастерской, а тут, промерзший до костей с разбитыми в кровь костяшками пальцев, тащись два километра до школы. Эх, надо было вместе с Пашкой в училище идти. Через год получил бы удостоверение тракториста-машиниста широкого профиля и рассекал бы по полям на ДТэшке или "Беларусе".
Особенно чувство зависти обострялось, когда Пашка приезжал на каникулы и взахлеб рассказывал, как интересно в училище: преподаватели и мастера – спецы, все так доходчиво объясняют, что даже книжки читать не надо.
– Повезло же тебе, друган! Я вот тоже, что думаю: дотяну эту лямку до лета, сдам экзамены и поеду в техникум поступать. Специальность надо хорошую получать.
– А я ведь тебе говорил: "Поедем вместе в училище!" – напомнил Пашка.
– Говорил, – согласился Антон. – Но я чего-то сдрейфил от мамкиной юбки отрываться. Зато теперь с каждым ударом молотка по своей руке кляну себя за это.
– Ладно! Хватит ныть! Побежали в клуб, шары погоняем.
– Побежали. Только не на долго. Мне завтра с утра на работу.
В клубе, как всегда в воскресенье, было полно народу. Чтобы поиграть в бильярд, надо было занять очередь. И хорошо, если выиграешь, тогда можно еще две-три партии сыграть. А проиграл, вылетаешь из игры и следующей очереди не дождешься. Пашка играл хорошо, да и Антон поднаторел. Потому могли играть пока не попадется серьезный противник.
Домой шли неспешно. Поталкивались плечами и рассказывали истории из своей жизни.
– Знаешь, Антоха, у нас в училище раза два в месяц танцы устраивают.
– Чего, пацаны друг с другом танцуют?
– Нет. К нам на эти вечера приглашают десятиклассниц из соседней школы. Знаешь какие классные девчонки!
– Втюрился, небось, в какую-то?
– Нравится мне одна стройняшка. Худощавая, а сиськи, как у взрослой бабы. Танцует – зашибись!
– Ну, и как?
– Да никак. Не нравлюсь я ей, видимо. Надеюсь, что уломаю я ее все-таки.
– Уломаешь. Ты у нас парень видный. Только вот сопли с носа часто капают.
– Сейчас я тебе покажу сопли! – Пашка схватил друга за плечи.
– Ну ладно! Ладно! Я пошутил.
– А у тебя как? Не приглядел никого из наших?
– Да некогда мне! Вот закончу этот долбаный восьмой класс, поступлю в техникум, тогда и по бабам.
– А ты на очный или заочный поступать будешь? – поинтересовался Пашка.
– На заочный, наверное. Устроюсь на какую-нибудь работу в гараж. Зарплату буду получать. Без денег по бабам как-то неинтересно, – рассуждал Антон.
– Ну да, хоть пряник ей надо изредка купить.
Поговорили друзья. Разбежались. И так до следующего приезда Пашки. У Антона, конечно, были и другие друзья-товарищи, но Павел был самым близким из всех. О таких, обычно, говорят: "не разлей вода".
Глава 4
– Эй, Марго, привет! В грядках копаешься?
Маргарита оторвалась от сорняков и выпрямилась. У калитки стояла ее одноклассница Женька Власова, поступившая в Москве в медицинский институт. Подружками они в школе не были, но и не враждовали. Женька была куда симпатичнее, но характер имела замкнутый. Потому, видимо, парни к ней тоже не липли.
– Мама приболела немного. Давление у нее подскочило. Вот и приходится мне тут в грядках ковыряться. А ты, что на каникулы приехала?
– Да. Недельки две побуду у родителей, а потом опять в столицу.
– А, что так мало будешь?
– Обстоятельства. Давай вечером встретимся в парке. Обо всем поболтаем.
– Давай, в семь у каруселей.
Женька пришла на встречу в легком ситцевом платьице, по подолу которого рассыпались крупные красные маки, и красивых бежевых туфлях с тонкими ремешками, оплетающими стопу и лодыжку. " Ишь, какая расфуфыренная! – Подумала Маргарита. – Раньше была серой мышкой, а теперь барышня на выданье."
– Пойдем в какой-нибудь закуток. А то тут детвора верещит, поговорить не дадут, – предложила Женька.
– Пошли к памятнику. Там всегда тихо.
Девчонки не спеша продефилировали к памятнику воину-освободителю и уселись на свободную скамейку.
– Ну, Марго, рассказывай, как у тебя жизнь провинциальная протекает.
– Да не о чем, собственно, рассказывать. Живем, как и жили. Вот на третий курс в училище перешла. Это у тебя в столице все бурлит. А в нашем болоте только лягушки квакают.
– Что, и на личном фронте никаких изменений?
– Да, что тут может измениться. На все училище десяток пацанов и тех деревенские захапали.
– Ой! А я, наверное, скоро замуж выйду.
– Да ты что?! Ну, рассказывай. Кто он?
– Студент. Москвич. На одном курсе учимся. Красавец парень.
– И как это ты сумела его захомутать?
Женька сделала лицо, вскинула вверх белокурую свою головку и самодовольно широко провела в сторону рукой с растопыренными пальцами:
– Да уж, пришлось потрудиться. Сначала я к нему и так, и эдак, а он смотреть на меня не хочет. Нет, конечно, смотрел, но как на всех однокурсниц. Женщины во мне явно не видел. Говорили, что у него зазноба на другом курсе.
– Ну, а дальше то что?
– Ой, Марго! А что дальше словами и не опишешь.
Девушка сделала многозначительную паузу, внимательно посмотрела на собеседницу, как бы прикидывая, можно ли быть с ней откровенной. Потом откинулась на спинку скамейки и неторопливо положила ногу на ногу.
– Ой, даже не знаю, как тебе все это передать?
– Ну, рассказывай, рассказывай! Хватит выпендриваться!
– Тогда слушай. В одно прекрасное воскресенье моя соседка уехала к родителям, они у нее живут в Долгопрудном, а я вышла на улицу подышать воздухом, в скверик у общаги. И надо же было такому случиться, что по какой-то надобности, то ли за учебником, то ли за конспектом, мой Толенька забежал в наше общежитие к однокурснице. В комнате ее не оказалось, и Толя вышел в сквер. Решил подождать. Тут то я его и начала обрабатывать. Правдами и неправдами затащила к себе в комнату. Потихоньку склонила его к любви… Ох, Марго, что я только не вытворяла. Такие пируэты с ним выделывала. После этого он так ко мне воспылал, что никого, кроме меня, и видеть не хочет. А я, то его отодвину от себя немножечко, то опять за поводок потяну. Когда я его от себя понарошку отталкиваю, он умоляет меня, клянется, что я единственная на свете, способная приносить ему столько удовольствия. И правда, увивается вокруг меня. Трактором не оттянешь. И вот, буквально две недели назад, позвал меня замуж. Вот так-то, Марго.
– Ой, Женя, какая ты молодчина! А тут, хоть пропади.
– А ты не будь дурой. Вот будет у вас на следующем курсе практика в больнице. Наверняка туда пришлют и ребят из института. Не теряйся! Лови момент.
– А как его поймаешь? Я ведь в этих делах совсем не опытная. У меня еще никого не было. Да и ты, насколько я осведомлена, в близких отношениях с ребятами не была. И как это у тебя получилось Толика так ублажить, что он кроме тебя никого не желает?
– Знаешь, Марго, сама до сих пор не пойму. Ведь до него я девочкой была. От девчонок наслушалась о блаженстве в близости, книжки разные греховные начала читать. А тут еще, как-то зачитанная до дыр "Катамастра" в руки попалась. Позы с соседкой по комнате репетировали. И такое желание во мне накопилось, что его надо было выплеснуть. Вот я с Толиком его и выплеснула. Даже никакой боли не почувствовала. Так несколько капель крови на простыне потом обнаружили и все. А теперь, при близости с моим милым стараюсь марку держать.
– Отчаянная ты, Женька. У меня так, наверно, никогда не получится.
– Получится, ты только не робей и будь пораскрепощенней. А хочешь, приходи завтра днем ко мне. Родителей дома не будет. Я тебя кое-чему научу.
– Хорошо, зайду, – решилась Маргарита и не пожалела.
Занятия с Женькой так разгорячили ее, что она была готова отдаться любому. И он стал бы желанным и милым. Жаль, что подходящего объекта рядом не было. А когда он появится, как без подружки себя в такое состояние привести?
– Ну как, Марго, курс молодого бойца? Воспылала страстью? – Поинтересовалась Женя.
– Умопомрачительно! Я вообще вся горю.
– Вот видишь. Любовная страсть в любой женщине есть. Ее надо только разбудить и выпестовать. А главное, чтобы желанный мужичок оказался рядом.
– С этим пока полный облом.
– Я же тебе говорила. На практику в больницу пришлют студентов. Выбирай себе объект и действуй!
Маргарита шла домой под впечатлениями от уроков подруги (ей казалось, что Женька теперь стала настоящей подругой), и в каждом встречном мужчине пыталась найти тот желанный объект, с которым можно бы слиться в едином любовном порыве.
Глава 5
В начале учебного года куратор группы подробно рассказывала о программе обучения на третьем, самом ответственном курсе:
– От вашего отношения к теоретическим и практическим занятиям будет зависеть какими специалистами вы выйдете из училища.
– Марья Васильевна, расскажите подробней, как будет проходить производственная практика в этом году, – попросила Маргарита.
– В первом семестре будет каждую неделю однодневная практика в районной больнице. Будете наблюдать за работой опытных медсестер. Выполнять их поручения по уходу за больными и под их контролем ставить уколы, накладывать повязки. А вот, во втором семестре будет уже настоящая двухмесячная практическая работа. Конечно, под контролем опытных медсестер вы будете выполнять все их функции. Одним словом, два месяца будете ходить на работу в больницу. От отзыва руководителя практики будут зависеть ваши оценки на государственных экзаменах по профильным дисциплинам.
– Спасибо, Марья Васильевна! Все понятно, – радостно загомонили учащиеся.
Первый семестр прошел в ожидании чего-то большого и значимого. Маргарита надеялась, что за два месяца практики в больнице она найдет желанный объект своих ночных мечтаний и воплотит их в реальность.
На долгожданную практику группу рассовали по близлежащим селам и поселкам, где были стационарные больницы. В городскую же больницу попали всего пятеро, в том числе, конечно, и Маргарита. Староста все-таки. Практикантов распределили по разным отделениям больницы. Маргарите досталась травматология. Ох уж эти лежачие, ползающие по коридору на четвереньках и прыгающие на костылях пациенты. Мороки с ними столько, что нянечки и санитарки не управляются. Вот и приходится практикантке и судна выносить, и постели вонючие перестилать. Она же о другом мечтала, что будет в белом халатике ходить по палатам, раздавать таблеточки, ставить укольчики, а в свободное время завлекать молодых студентов, будущих докторов.
Студентиков-практикантов на все отделение было всего два. На одного без тоски не глянешь. Ходит хромая, волочит левую ногу. В детстве с ним травма случилась. Он долго валялся по больницам и тогда решил стать травматологом, чтобы ставить на ноги, таких, как и он, бедолаг.
Второй был малый симпатичный, но себе на уме, да и ловелас, как видно, знатный. Со всем персоналом заигрывает, да и молоденьких пациенток, со сломанным пальчиком на руке, всегда приголубить готов. На Маргариту он тоже глаз положил. Вот если бы он положил глаз на нее одну – тогда дерзай Марго. Но такой, женишок, который всех подряд готов, как кур щупать, не для нее. Ей принц нужен.
Принца не было. А желание окунуться с головой в сладостные греховные деяния все росло и росло. "Может плюнуть на то, что он волочится за каждой юбкой. Использовать опыт Женьки. Выплеснуть на него всю свою накопившуюся страсть и сделать так, что ему больше ни на кого смотреть не захочется?" – Думала Маргарита, глядя вслед шагающему самоуверенному самцу. Конечно же он самец, притом, видимо, неутомимый коль за каждую юбку цепляется. – "А что, попробовать? Рискнуть? Решено!"
– Юра! А как ты смотришь, если после работы сегодня в кино сходить?
– Ты знаешь, Маргарита, сегодня я, наверно, не смогу. У меня уже встреча назначена. Завтра с удовольствием. Так, что готовься, – процедил сквозь зубы потенциальный объект обожания.
Маргариту это обидело. Но она решила не отступать. Заодно и проследить за студентиком, с кем это у него сегодня встреча. Поэтому, после работы она незаметно пошла за ним, отставая на полсонтю шагов. Юра направлялся явно не в парк или кинотеатр, а шел в частный сектор, где квартировал. Когда же он вошел в калитку к бабе Вере, то стало понятно, что никакого свидания у него не было, а только бравада, для повышения своего имиджа парня нарасхват.
На следующий день в конце смены Маргарита решила напомнить о себе:
– Ну так что, Юрик, идем сегодня в кино?
– Сударыня, прошу меня извинить, но сегодня я очень, очень занят. Придется отменить поход в кино. Возможно, завтра карты лягут в твою пользу.
– Трепло! – девушка явно разозлилась и, махнув рукой удалилась. После работы она снова проследила за объектом. История повторилась. Он снова скрылся за калиткой бабы Веры.
" Да он просто трус, а не женский угодник, – рассердилась Маргарита. – Со всеми заигрывает, а как до дела, так в кусты."
На следующий день она стала невольной слушательницей разговора двух молодых медсестер из хирургического отделения:
– Маша, у тебя уже было свидание с Юриком из травмы?
– Какое свидание! Он просто пустобрех, и женщин, как атомной войны боится. Стоит ему что-то конкретное предложить, так он сразу в кусты.
– Ой! А таким разудалым ловеласом себя изображает…
– Зайчик, он обыкновенный! Я у Галки спрашивала. С ней он тоже вел себя таким образом.
В голове у Маргариты все встало на свое место. Это не объект обожания, а пустышка. Время на него тратить не стоит. Надо переключаться на другого. А на кого? Подходящих объектов в поле зрения нет.
Случай подвернулся сам собой. Только она заступила на ночную смену с Валентиной Матвеевной, как ту позвали к телефону. Вернулась старшая медсестра быстро и заметно побледневшая:
– Маргарита, я пойду у дежурного врача отпрошусь домой. Там у дочки, что-то случилось. Ты уж тут сегодня одна управляйся. Дежурит сегодня Андрей Степанович. Он молодой, энергичный. Если что, поможет.
Старшая медсестра ушла. Маргарита посидела на посту, выжидая время начала поздних вечерних процедур. Потом в процедурке по назначениям врачей нагрузила тележку шприцами, ампулами, повязками и покатила ее по палатам. Заходя в каждую палату, она громко здоровалась, чтобы задремавшие проснулись и, как опытная медсестра давала команду:
– Готовим, желающие исцелиться, ваши израненные мягкие места!
– Ты уж, доченька, понежней, понежней иголочку-то втыкай, – раздавалось в ответ.
Пока прошлась по всем палатам, время подошло к отбою. После отбоя дежурный врач вместе с медсестрой всегда делал обход палат, проверяя соблюдение режима. Так было и на сей раз. Андрей Степанович подошел к сестринскому посту и тронул за плечо, записывающую что-то в журнал Маргариту.
– Красавица, вы долго еще марать бумагу будете?
– Заканчиваю, Андрей Степанович. А что?
– Обход будем делать.
– Одну минуточку. И я буду готова.
– Готова, это хорошо.
Они вместе прошли по палатам. Убедились, что свет везде выключен и все больные находятся на своих местах, после чего остановились у столика медсестры в коридоре. Андрею Степановичу впервые выпало остаться на ночь с Маргаритой. Да еще вдвоем без лишних глаз. Наблюдая за практикантками, он легко мог вычислять похотливых девочек и без особого труда склонял их к близости. Он полагал, что и Марго относится к этой категории. Уж очень явно просматривалось в ее поведении нескрываемое желание к близости.
– Маргариточка! Закончишь тут со своими делами зайди в ординаторскую.
– Хорошо, Андрей Степанович.
Девушка обратила внимание, что доктор назвал ее Маргариточкой, а буквально перед обходом еще и красавицей. Значит, у него есть к ней какие-то чувства. А что, мужчина он молодой. Лет двадцати пяти – двадцати шести, не больше. Симпатичный очень. И не заносчивый. Вдруг это и есть то, что ей нужно.
Быстро разложив по историям болезней назначения врачей, которые она брала в процедурную для подготовки инъекций и раздачи таблеток, она встала из-за столика, томно потянулась, поправила прическу и направилась в ординаторскую.
Доктор сидел, откинувшись на спинку огромного кожаного дивана, который днем служил местом отдыха еле стоящих на ногах после операций врачей, а ночью был спальным местом дежурного травматолога.
– Присаживайся, Маргариточка. Отдохни от трудов праведных.
– Да я, вроде, еще и устать не успела.
– Садись рядышком, поговорим.
Девушка села на диван чуть поодаль.
– Ну что ты, как не родная. Подвигайся поближе, – сказал доктор и, обняв девушку за талию, подтянул к себе.
– Какая ты красивая, Маргарита. А глаза! Глаза, как омут – утонуть в них можно.
Маргарита зарделась. По телу пробежала легкая дрожь. Доктор взял ее руку и положил на свое причинное место. Она не убрала руку, почувствовав твердое внушительных размеров мужское достоинство. Мужчина погладил девушку по волосам, медленно провел рукой по спине от шеи до ягодиц и почувствовал, как играют в судорогах ее мышцы. Он прижал ее к себе и нежно поцеловал в шею, потом взял за талию и поставил коленями на диван.
Маргарита задрожала всем телом и вспыхнула жарким пламенем. Она не сопротивлялась и только, когда партнер резким движением превратил ее в женщину, вскрикнула и попыталась вывернуться. Сильные мужские руки удержали ее и ритмичные движения продолжались, вскоре девушка почувствовала, как приятная истома наполняет ее тело. Выплеснув в только, что порушенное девичье лоно свою живительную влагу, Андрей Степанович отстранился, достал из ящика стола стерильные салфетки. Одной протер себя, а второй провел по промежности девушки. Завернул покрасневшие салфетки в клочок валяющейся на столе газеты и передал сверток Маргарите:
– Выбросишь потом в мусорное ведро в туалете.
Девушка уставилась на мужчину ничего не понимающим взглядом. С ее лица постепенно сходил багрянец. Щеки приобретали естественный цвет.
– Андрей Степанович, а что же дальше?
– А что, дальше? Ничего. Отдохни немного и ступай на свое рабочее место.
На посту Маргарита уронила голову на стол. Как же все так вышло? Разве о таком она мечтала? Видимо не сумела она воспользоваться советами Женьки. Да и как тут можно было ими воспользоваться, когда он взял и поставил ее в удобное для него положение и сделал привычное для себя дело. И все равно, ей было приятно. Она получила, пусть не такое несказанное, как Женька, но все-таки удовольствие.
До конца практики Маргарита еще пару раз поимела близость с доктором. Происходило это уже по-другому. Она проявляла инициативу и получала гораздо большее удовольствие. Она не кляла себя. Ну, случилось то, что должно было случиться. Зато она теперь знала, что это такое, и могла вести себя с молодыми людьми более раскрепощенно. Хотя, с какими молодыми людьми? Их по прежнему не просматривалось даже на горизонте.
Глава 6
– Пашка, ну как у тебя дела со стройняшкой? – спросил Антон в очередной приезд друга домой. – Захомутал?
– Нет. Слишком гордая. Ни в какую не захотела со мной встречаться. Зато у меня теперь с другой настоящая взрослая любовь закружилась.
– А ну, рассказывай!
– Проходил я как-то в ноябре в военкомате комиссию. Пожаловался окулисту, что у меня на ветру глаза сильно слезятся. Меня направили на лечение в больницу. А какое лечение? Закапают раз пять в день из пипетки в глаза – вот и все лечение. Палата была большая. Мужиков восемь или девять лежало. Скукотища несусветная. Лежим как-то вечером все по своим койкам. Все молчат, кто книги, кто газеты читают. Тоска зеленая. Я лежал, лежал, глядя в потолок и начал петь "Катюшу". Сначала пел тихо, а потом все набирал и набирал обороты и, не допев до конца песню замолк.
– Эй, кто там радио выключил? Включите! Песню хорошую дайте дослушать, – заорал от дальней стены мужик.
– Окстись, Кондратич! У нас в палате и радио – то нет. Это вон пацан, Пашка, пел.
– Пашка, это ты пел?
– Ну, да.
– Хорошо поешь. Спой еще что- нибудь.
Вот я и решил мужикам концерт устроить. Облокотился на грядушку кровати. Спел одну, вторую песню, вошел в раж и не заметил, что в дверях молодая медсестра стоит, слушает. Когда я закончил петь, сестричка подошла ко мне и положила на плечо руку:
– Молодец, Паша! Хорошо поешь. Бальзам вылил на душу, – сказала она и вышла из палаты.
– Ну, и где тут любовь?
– Дальше слушай. В субботу после обеда она позвала меня в процедурку.
– Паша, завтра воскресенье. Процедур никаких не будет, да и врачей тоже. Пойдем ко мне домой, переночуешь, а завтра к вечеру в больницу вернешься, я в ночь дежурю.
– Как это, я пойду? – говорю ей. -В пижаме и тапочках, что ли?
– Я одежду твою сейчас принесу. Переоденешься и пойдем. Я тут рядом живу.
– Страшно чего-то. А вдруг ты меня куда-нибудь заведешь?
– Ну, что ты. глупенький. Пойдем! Хоть борща настоящего похлебаешь.
– Ну ладно, неси одежду.
Зина, так звали медсестру, жила, примерно, в полукилометре от больницы. Несмотря на довольно сильный морозец, Пашка даже не успел продрогнуть в своем тонком суконном бушлате.
У небольшого аккуратненького домика Зина остановилась у калитки, просунула руку между досками. Лязгнула щеколда, и они оказались в маленьком дворике, в котором у забора с соседями в ряд возвышались три дерева, а вдоль тропинки к крыльцу из-под снежных шапок выглядывали какие-то раскидистые кусты. Зина достала из сумки с большими металлическими застежками ключ и открыла входную дверь:
– Заходи, Павлик, не стесняйся.
Пашка оторопел. Его даже в далеком детстве никто не называл Павликом. Разве что "Пашок пойдем сядем на горшок". А тут Павлик. На душе стало тревожно. К чему бы такие нежности?
Зина пропустила паренька вперед, вошла сама и закрыла дверь. Щелкнул выключатель и небольшой коридорчик озарился ярким светом. Девушка открыла ключом еще одну более тяжелую дверь из толстых досок. Пашка в сумеречном свете увидел довольно просторную для маленького домика комнату.
– Проходи, Павлик, раздевайся. Бушлатик вот на этот крючок вешай, – показала хозяйка на стену слева от двери. На следующий крючок она повесила свое видавшее виды коричневое пальто на вате, сбросила с головы серую шерстяную шаль, тряхнула головой. Русые довольно длинные волосы волной расплескались по плечам.
– Прохладненько тут у меня. Ничего, сейчас печку затоплю, быстро нагреется. А ты, миленький, скидай ботинки и проходи садись на диван.
Пашка стащил с ног ФЗУшные из толстой кожи ботинки и долго выбирал место, куда бы их пристроить.
– Чего замешкался? Вон на полочку ставь свои ботинки и садись. Сейчас я печку растоплю и сяду рядышком. Печка растопится – еду согрею. У меня борщ и котлетки есть.
Пашка сел на мягкий диван и наблюдал, как хозяйка хлопочет у голландки. В больнице он как-то не обращал внимания на персонал. Ну, снуют туда-сюда мужчины и женщины в белых халатах. То стойки для капельниц таскают, то какие-то коробки, то тележки с лекарствами катают. А теперь, глядя на хлопочущую у печки Зинаиду, он обнаружил, что у нее была привлекательная фигура. Не очень большие, но и не маленькие груди просматривались под домашним халатиком. Пашка даже не заметил, когда она успела переодеться в домашнее.
Растопка в печке разгорелась и высветила красивое лицо Зины. Небольшой прямой носик гармонировал со слегка пухленькими губами, мягко закругленный подбородок переходил в тонкую длинную шею. Отблески огня озаряли ее лицо и превращали его в сказочное. Такими рисовали царевен в книжках.
Зинаида подложила в печку несколько поленьев и мягко, как кошка, примостилась на диван рядом с Пашкой. Она приобняла его одной рукой и опустила свою голову ему на плечо, свободной рукой взяла его руку и положила к себе на бедро:
– Паша, а спой мне песню какую-нибудь про любовь.
– Что я, артист, что ли?
– Ну спой! Мне нравится, как ты поешь. Хочешь, я тебя поцелую, а ты мне споешь? – спросила она и, не дожидаясь ответа, взяла руками его голову, повернула к своему лицу и страстными губами захватила его губы. Поцелуй был долгим. На одно мгновение она отстранилась от Пашки, видимо, чтобы набрать в легкие воздух, и снова впилась сладким поцелуем в его губы.
Сердце парнишки забилось, пытаясь вырваться из груди, голова закружилась и весь он загорелся алым заревом. До этого момента его никто не целовал даже в щеку. А тут такие поцелуи! Он сходил с ума. Страстное желание пронизало все тело. Пашка просунул руку между пуговицами халатика и начал гладить и пожимать упругие груди девушки. Он почувствовал, как сосочки ее налились и стали твердыми. Почему-то ему в голову пришло совершенно нелепое сравнение "как бобы". Зина не прекращая поцелуи, притянула гостя к себе, и он, интуитивно понял, надо что-то делать. Вернее делать то, что еще полчаса назад ему не могло прийти в голову.
Девушка поднялась с дивана и потянула его за собой. Прижалась своим дрожащим телом к нему, парень обнял ее, и мелкими шажочками они стали продвигаться к двери в перегородке. Каким-то незаметным для Пашки движением ноги, Зина открыла дверь, и они оказались в крохотной спаленке, все пространство которой занимала широкая металлическая кровать, застеленная ковриком с белоснежными лебедями в пруду.
Девушка помогла ничего не соображающему гостю снять одежду, выскользнула из халатика, под которым оказалось голое тело, сдернула на пол коврик с лебедями и они утонули в мягкой пуховой перине…
Тепло от печки уже разошлось по всему помещению, когда молодые люди оторвались друг от друга и долго еще лежали в сладостной истоме. Потом Зина поцеловала несколько раз Пашку в губы, щеки и опять в губы, встала с кровати и накинула на себя халат:
– Павлик, ты полежи, пока я еду разогрею.
Пашка хотел было что-то ответить, но не смог. У него не было сил даже пошевелить языком. Только в мозгу крутилась одна и та же фраза: "Как хорошо! Как хорошо!"
– Ну все, хватит нежиться. Вставай! – позвала Зина. – Пора ужинать, сил набираться.
***
Антон слушал Пашку с выпученными глазами. Впитывал все рассказанное другом, как губка, иногда пытаясь переложить события на себя:
– Ух ты! Вот это да. И это все на самом деле так было?
– Конечно, на самом деле. Вот только зря я, наверное, тебе все это рассказал. О таком , обычно, не болтают.
– Пашка, Ты чё? Я же твой друг. А другу все рассказывать можно. Вот когда у меня такое случиться, я все тебе расскажу. А дальше то что?
– Что, что! Да ничто. Поужинали мы, посидели немножко. Рассказали о себе и легли спать. Пообнимались, и снова занялись делами. Потом, как убитые, спали до полудня, а вечером вернулись в больницу.
Пашка тихонько прошмыгнул в палату, стараясь быть незамеченным. Но где там. Мужики заерзали на своих кроватях.
– Ну как, женишок, живой вернулся?
– А что, я на жмурика похож?
– Нет. Наоборот сияешь, как медный самовар. Сладко, наверное, время провел?
– Кондратич, что ты к пацану пристал? Я бы с такой красавицей тоже с удовольствием время провел. Да, видимо, мордой не вышел. А Пашка не из робких. Молодец!
Пашка больше в разговор не вступал. Мужики еще немного позубоскалили потом, покряхтывая, начали вставать с кроватей и гуськом потянулись в процедурку за уколами.
– Жених, а ты чего лежишь, думаешь твои глазные капли в постель доставят? – сказал последний вернувшийся в палату мужик. – Иди, Зинаида тебя ждет.
Пашка нехотя встал и поплелся в процедурку. Он еще никак не мог осознать того, что произошло между ним и Зиной. Какое-то чувство внутренней неловкости сковывало его.
Медсестра, как ни в чем не бывало, усадила его на кушетку, закапала в глаза какую-то жгучую жидкость.
– Павлик, тебя в среду выпишут. Вот тебе мой график работы. Когда я буду днем дома, забегай ко мне.
– Ладно.
– Не ладно. А заходи обязательно. Не стесняйся. Мил ты мне, мой мальчик.
Пашка не был опытным любовником. Это произошло с ним впервые, потому ему не с чем было сравнивать. Для него все произошедшее стало чем-то не земным, божественно прекрасным, и далеко не таким прозаичным, как об этом рассказывали подвыпившие деревенские мужики после посещения какой-либо гулящей бабенки.
В его душе перемешалось все: и чувство неловкости с элементами стыда, и чувство неугасимого огня сжигающего его изнутри и заставляющего пылать девушку, которая не стонала, не кричала, но сделала все, чтобы принять его всего целиком, растворить в глубинах своего прекрасного тела.
Это состояние глубоко засело в его душе, и предложение Зинаиды заходить к ней подхватило его и понесло невесомо, как на крыльях.
Глава 7
Пашка с чрезмерной робостью, спустя неделю после выписки, навестил Зинаиду. Встреча была желанной. Они сидели на диване и любовались друг другом. Женщина периодически притягивала паренька к своей груди и гладила его волосы. Вскоре Пашкина робость прошла и он, в ответ гладил спину и бедра возлюбленной. Он не сомневался, что горячо всем своим сердцем полюбил эту молодую красивую девушку. Она была постоянно в его мыслях. Он готов был все время проводить рядом с ней. Но ей надо было идти на работу, а ему на учебу и, выйдя из теплого уютного гнездышка, они расходились в разные стороны.
Время было скоротечно. Нагрянула весна. Звонкими ручьями снег скатился по оврагам и ложбинам в освободившуюся ото льда реку. Все вокруг задышало, заиграло новыми красками. Вместе с природой обновлялись и чувства влюбленных. Пашке хотелось быть рядом с Зинаидой каждый день, но увы. Судьба, а вернее учебная программа, задала другое направление. В конце апреля Пашку, как и всех учащихся отправили по совхозам и колхозам на последнюю перед выпуском практику. Даже, находясь в родных пенатах, Пашка не радовался встрече с друзьями, родителями, братьями. Вся его сущность была прикована к одной единственной, которая осталась за сотню километров.
С великим трудом, дождавшись окончания практики, он помчался, как на крыльях, навстречу своему счастью. Но счастье было недолгим.
К середине июня, сдав все экзамены и получив удостоверение трактористов-машинистов широкого профиля, все птенцы училища должны были разлететься по своим родным деревням и селам. Основная масса выпускников отправлялась на свою малую родину с великой радостью. И только Пашка Соколов был чернее тучи.
" А что, если нам пожениться с Зиной? Ведь мне через месяц восемнадцать исполнится." -подумал молодой человек и удивился тому, что эта мысль пришла к нему только сейчас. Мысль эта не приходила к нему в голову только потому, что они были рядом и могли, чуть ли не через день, отдавать себя целиком друг другу. Предстоящее расставание было катастрофой, возможно, потерей друг друга навсегда. Пашка не хотел этого. Он уже настолько свыкся с тем, что его любимая и желанная была рядом. А теперь уехать – значит потерять ее. Нет, он этого не допустит. Сегодня же предложит ей руку и сердце…
– Павлик, родненький! Ни о какой женитьбе и речи быть не может.
– Это почему?
– А потому что!
– Почему "Потому что"?
Зинаида прижала его к себе, поцеловала несколько раз в губы, щеки, лоб, встала с дивана, села за стол, подперла голову руками и долго разглядывала посеревшее, казалось, даже слегка осунувшееся лицо своего возлюбленного. Она оторвала голову от ладоней и тихо чуть ли не шепотом начала говорить:
– Потому, Павлик, что я тебя старше на семь лет. Это во-первых.
– Ну и что?
– Помолчи! Не перебивай меня! – уже более громко продолжила женщина. – Во-вторых: я уже была замужем. Мы со своим Сереженькой поженились сразу же после школьной скамьи. Я поступила в медучилище, а он пошел работать в леспромхоз. Счастливы были и беззаботны, пока Сереженьку не забрали в армию. А через год он погиб на Дамасском. Одному богу известно, как я после этого выжила. И руки на себя наложить хотелось. Проклинала себя, что из-за этой учебы, предостерегалась, чтобы не забеременеть. Забеременела бы, родила от него кровиночку. И была бы память на всю мою оставшуюся жизнь о моем любимом. А что теперь? Десяток фотографий в альбоме…
Зинаида замолчала. Пашке хотелось встать, подойти к ней и обнять. Но он этого не сделал. Он каким-то девятым или десятым чувством понял, что нельзя в этот момент врываться в ее мир, нарушать воспоминания о другом, но очень любимом ею человеке.
– Ох, Павлик! Два года ходила я чернее тучи, с невероятным трудом закончила училище. Потом работа, новые заботы и добрые люди рядом со мной. Отходить стала понемногу. Нет не потому, что стала Сереженьку забывать. Я его никогда не забуду. Просто осознание того, что надо дальше жить, заставило выйти из оцепенения.
Пашка шмыгнул носом. Зина вскинула голову : уж не плачет ли? Нет, он не плакал. Просто сидел грустный – грустный, отрешенный от всего. Могло показаться, что он не слышал того, что говорила его возлюбленная. Но он слышал все. И каждое ее слово тяжелой гирей ложилось ему на сердце.
– А потом, я услышала, как ты поешь. Сереженька тоже очень любил петь. Сначала мне показалось, что это он поет, и я пришла на звук песни, стояла в дверном проеме и слушала. Не знаю. что случилось со мной, но мне вдруг захотелось обнять тебя, приголубить. И я решила позвать тебя к себе.
Зина опять замолчала. Встала из-за стола, походила по комнате, потом, присев на другом краю дивана, продолжила:
– Нет! Нет! Я не жалею, что стала с тобой близкой. За эти полгода я приросла к тебе. И, возможно, если бы ты был постарше, я бы согласилась выйти за тебя замуж.
– Так все дело в моем возрасте? Значит, не дорос я до тебя?
– Не в этом дело, Павлуша. Через полгода или год, тебя заберут в армию. И не дай бог, если что-то случится. Второго такого удара судьбы я не переживу. А так, мы расстанемся с тобой и будем жить счастливыми воспоминаниями. Ведь тебе было хорошо со мной?
– Еще и как!
– Вот и мне с тобой было хорошо, я была счастлива! Твоя нежность и страсть разбудили во мне чувства. Я поняла, что могу быть желанной. Так-то вот оно, Павлик. Не расстраивайся и не сердись на меня. Хорошо?
– Даже не знаю, как я буду жить без тебя.
– А ты просто живи воспоминаниями о счастливых часах, проведенных со мной. И, знаешь, будешь в наших краях, заглядывай ко мне, если я, конечно, не выйду замуж.
– Значит, замуж все-таки собираешься. Но только не за меня.
– Глупенький! Я же тебе объяснила почему не могу выйти за тебя.
После этих слов, Зинаида резким движением подвинулась к Павлу, обняла его за шею и страстно поцеловала его, поцелуи постепенно стали взаимными, и они не заметили, как снова оказались в крохотной спаленке на широкой кровати, стараясь подарить друг другу, как можно больше счастья, и наслаждаясь каждым мгновением, отвоеванным у наступающей разлуки.
Глава 8
– Да как же это так, Маргариточка? За какие провинности они тебя в такую даль и глушь отправляют? Неужели не нашлось местечка в нашем городе? Может мне к директору училища сходить, поговорить с ним?
– Мама! Не надо никуда ходить! Ты же прекрасно знаешь, что не директор распределяет, а приходит разнарядка из министерства. Вспомни, как ты попала в этот городок из областного центра? Направили после окончания строительного техникума. Твои родители, наверное, тоже охали и ахали.
– Так меня не в тьму тараканью, а в районный город все-таки направили.
– Да потому, что в тьме тараканьей строительных организаций нет!
– Вот-вот. А ты выбрала это училище – теперь и будешь горе мыкать в этом медпункте среди волков да медведей.
– Мама! Память у тебя короткая. Не ты ли говорила, что костьми ляжешь, но не отпустишь меня от родимого крыльца.
– Ну, говорила. А ты, что не могла характер проявить. Ослушаться!
– Не могла. Ведь только за год до моего окончания школы отец от нас ушел к другой. Не могла я тогда тебе перечить.
– Тогда не могла. А теперь, значит. уедешь черт знает куда. Оставишь меня одну тут куковать.
– Так уж и одну. Сойдешься со своим Дмитрием Васильевичем. Или, Димочкой. как ты его зовешь. И заживете. И я под ногами не буду путаться.
– Ну, это уж слишком! Не надо в мои личные дела вмешиваться.
– Не буду, мамочка! Не буду. Только и ты успокойся и не рыдай о нашей с тобой разлуке. Да у меня еще целый месяц до отъезда. Отдохнуть надо. С подружками нашушукаться.
– Много ли у тебя этих подружек!
– Много не много, а есть с кем посекретничать.
Мать обиженно поджала губы и удалилась в другую комнату.
Дня через два в городок заявилась Женька-мужнина жена. Да не одна, а вместе со своим ненаглядным Толиком. Парень он, и правда, был видный. Не даром подружка сделала все, чтобы женить его на себе. вместе с ними приехал дружок Толика. Симпатичный малый. И, как сказала Женька, не женатый еще пока. В планах у Толика с другом было порыбачить по прудам и озерам. Если повезет, то рыбки насушить и навялить, чтобы было с чем пиво потягивать.
С Женькой Маргарита встретилась в магазине. Подружка была в коротенькой гофрированной белой юбочке и легкой бежевой футболке. Выглядела она при этом, просто шикарно. Стройные ноги вырывались из-под развевающейся при любом движении юбочки, а тонкая футболочка обтягивала фигурку, подчеркивая пышность груди и осиную талию. Маргарита сравнила себя с одноклассницей. Сравнение было явно, не в её пользу.
– Ой, Марго! Да ты прямо расцвела за этот год! Женственные формы отчетливо проявились.
– Скажешь тоже. С тобой я и рядом не стояла.
– Через годик и меня общеголяешь. Видимо дела на любовном фронте в гору пошли.
– Мне бы так хотелось. Но нет в жизни счастья.
– Ладно, не прибедняйся. Меня не проведешь. Был уже кто-то? А сейчас?
– Одинока, как перст.
– А, давай, я тебя с другом Толика познакомлю.
– Смысла нет. Через месяц, как мама выразилась, уезжаю в тьму тараканью.
– Чего? В глушь куда-то распределили?
– Да, в глушь. А может и правда, замутить с дружком твоего мужа? Будет, что в той глуши вспомнить.
– Тогда, давай, завтра с нами на рыбалку. Я своих мужиков на кривое озеро поведу.
– Вот как, своих мужиков. Значит и дружок мужа тоже твой мужчина?
– Что ты мелешь! Толик у меня был, есть и будет единственным мужчиной.
– Ой ли! Я читала в какой-то книге, что из таких как ты, замкнутых в подростковом возрасте, вырастают настоящие б…и.
– Марго! Если ты что-то еще скажешь в таком духе, я к тебе близко не подойду.
– Ну, не дуйся. Я ведь не о тебе конкретно сказала. Просто в книжке так было написано.
– Ладно. Прощаю. Но впредь не смей так даже думать. Так пойдешь с нами?
– Пойду. Во сколько выходим?
– К восьми подгребай к нам.
Утром Маргарита, одетая в спортивные штаны и синюю с длинными рукавами тонкую кофточку, в великоватых материных резиновых сапогах топталась у калитка дома подружки. Вскоре из распахнувшейся двери выпорхнула Женька, за ней, полные какой-то непонятной значимостью, в раскачку шли молодые люди. Женькиного мужа Маргарита уже видела раньше, поэтому пристально разглядывала его дружка. " А что, неплох! Возможно, даже посимпатичнее Толика будет. Да и в плечах явно пошире. Атлет!" – быстро оценила увиденное девушка.
– Привет, Марго! Да ты , как будто, на картошку нарядилась?
– Вот когда комары да оводы тебя жрать начнут, тогда пожалеешь, что на рыбалку в легкой маечке с шортиками отправилась.
– Мне Толик взял запасную одежду. Давай, знакомься с молодым человеком.
Женька вытолкнула вперед красавчика:
– Миша, познакомься. Это моя одноклассница, Маргарита. Классная между прочим, девчонка. Теперь уже фельдшер. Марго! А это Миша, друг моего Толика. Они на одном курсе учатся.
Молодые люди раскланялись друг другу и все вместе двинулись в сторону озера, навстречу уже довольно высоко поднявшемуся на небосклоне солнцу. Идти было километра три – три с половиной. Девушки шли впереди и тихо секретничали, а молодые люди держались чуть поодаль, неся в руках бамбуковые, видимо привезенные с собой из города, удилища и вместительные дорожные сумки. И что они в них напихали?
– Марго! Ну как тебе Миша? – едва ли не шепотом спросила Женька.
– Хорош! – Маргарита ответила так же тихо, чтобы не слышали идущие позади. – Жаль не по зубам мне.
– Почему ты так решила?
– Такие знают себе цену.
– А ты не занимайся самоунижением, поднимай выше планку самооценки и все получится.
– Попробую.
Рыбаки остановились у высокого дуба на берегу озера. Быстро снарядили удочки, насадили на крючки жирных, выкопанных в огороде червей и забросили. Первых поклевок пришлось ждать около получаса. Сначала у Миши, а потом у Толи поплавки начали тихонько дергаться. Потом Мишин поплавок резко пошел в сторону и скрылся под водой. Парень умело подсек и вскоре серебристый трехсот граммовый карась шлепнулся в траву.
– Пошло дело! – радостно крикнул Михаил, снимая рыбу с крючка.
– А у меня, наверное, мелочь пузатая червяка аккуратненько стащила с крючка. Сейчас проверю. – ответил Толя, вытаскивая из воды снасть, крючок оказался голым. – Ну вот. Позавтракала мелюзга.
Толик насадил на крючок нового червя, смачно плюнул на него и снова забросил. В это время у Михаила снова клюнуло и, вскоре, на берегу бился довольно крупный подлещик. Потом к нему добавился еще один и еще. Анатолий злился, бормотал что-то.
– Милый! Вся рыба здесь вокруг Мишкиного поплавка кружится, – сказала Женька. – Пойдем, вон за тот мысок за ветлу. Там, наверное, и тебе повезет.
– Пойдем. Пусть этот везунчик свою рыбу тут сам таскает. – буркнул Толя.
Молодая парочка быстро собрала свои манатки и удалилась метров на сто к огромной, раскинувшей над водой зеленые ветви ветле.
– Миша! А дай, я попробую порыбачить.
– Попробуй. Сейчас я червяка насажу и забрасывай.
Маргарита правой рукой взяла удилище, а левой придержала леску ниже поплавка, размахнулась и забросила.
– О! Да ты прямо мастер. Приходилось рыбачить?
– Да! Отец иногда брал меня с собой.
Поклевка случилась, как только поплавок встал на дыбы. Девушка ловко подсекла и очередная рыбка была отправлена в авоську, приспособленную под садок.
– Миша, а чем вы кроме учебы занимаетесь в городе?
– Хожу в спортзал на тренировки по боксу. Иногда с друзьями в кино хожу.
– С друзьями? А девушки разве нет?
– Девушки пока нет. Рановато еще девушек заводить.
– Не поверю, чтобы у такого красавца и девушки не было. Толпами, наверное, бегают?
– Маргарита! Тяни!
Девушка оторвала взгляд от Михаила и резко дернула удилище. Рыбешка оказалась мелкой уклейкой.
– Такую только кошке. У Женькиных родителей есть кошка?
– Есть рыжий кот.
– Миша! А что, и правда у тебя нет девушки?
– Правда! Правда! А у тебя есть парень?
– К сожалению нет.
– Давай, я твоим парнем буду.
– Шутишь?
– Ничуть. Вот прямо с сегодняшнего вечера и буд твоим парнем. Не все же время мне смотреть на эту влюбленную парочку. – сказал Миша, показав рукой в сторону Толика и Жени.
– А где встретимся?
– Ну, я городок ваш не знаю. Заходи за мной. Поедим жареной рыбки, да и пойдем изучать окрестности.
Маргарита возвращалась домой сияющая – "С таким красавцем сегодня буду гулять по городку. Все знакомые девчонки от зависти сдохнут!"
От зависти никто не сдох. Просто никого из одноклассниц и знакомых по училищу не встретили. Зато с каким вожделением посмотрел на нее Андрей Степанович , спешащий по другой стороне улицы на дежурство в больницу.
Глава 9
Пашка в село вернулся чернее тучи. На расспросы матери огрызался. Его даже не радовало, что ему, только окончившему училище, дали не какую-нибудь развалюху, а почти новенький трактор. Антоха сдавал экзамены в техникум. А кроме него Пашке было некому излить свою душевную боль, не расскажешь же первому встречному-поперечному, как тяжела разлука с любимой. Он с нетерпением ждал своего друга, чтобы поделиться с ним, выплеснуть язвой терзающую его боль.
– Антоха, привет! – друзья крепко обняли друг друга. – Поступил в техникум?
– Поступил, дружище! – сверкая, как новый пятак ответил Антон другу. – Осенью на установочную сессию поеду. А как у тебя дела? Дали трактор?
– Дали. Только радости от этого мало.
– Как всегда развалюху всучили и сказали ремонтируй?
– Нет. Трактор хороший дали. В другом все плохо. Давай, вечером на плотике у наших бань встретимся, поговорим.
– Лады. Побегу родителей порадую. До вечера, Пашка.
Пашка рассказывал долго. Со всеми подробностями передал слова Зинаиды. Иногда у него перехватывало горло и Антону казалось, что друг его вот-вот заревет. Но тот проглатывал, образовавшийся в горле комок и продолжал.
– Вот так-то, друган, и закончилась моя счастливая жизнь.
Антон не знал, что сказать, как успокоить своего друга. Ведь у него не было подобного опыта. Он еще никого не любил и, следовательно, не мог испытать горечь разлуки.
Друзья болтали ногами в прохладной воде речушки и долго молчали. Пашка выплеснул все из себя, а Антон переваривал услышанное изо всех сил стараясь придумать, что сказать другу, успокоить его, помочь ему. Умных мыслей в голову не приходило. Да что тут придумаешь умного. Надо смотреть правде в глаза и говорить правду, какой бы горькой она не была. Ложь, которая бы могла, хоть как-то облегчить душу товарища, в данный момент, возможно, и была бы хороша. Можно было бы сказать: "Потерпи, друг! Зинаида скоро одумается, напишет или приедет к тебе." Но Антон своим еще несформировавшимся разумом понимал, что этого не случиться. Слишком уж аргументированными были объяснения Зины ее нежелания выйти замуж за Пашку. И Антон решился не пожалеть друга, а убедить в правильном решении его возлюбленной:
– Паш, ты только не обижайся, но я скажу, что Зинаида права. Она по-взрослому, имея печальный жизненный опыт, приняла такое решение. Для нее это тоже было не легко. Но она нашла в себе мужество не водить тебя за нос, а сказать пусть обидную, горькую для тебя правду. Ты еще раз подумай. Взвесь ее слова. Попытайся, если можешь поставить себя на ее место. И тогда ты все поймешь.