Читать онлайн Белые сказки бесплатно

Глава 1

В глубине лесов и непролазных топей, в самом восточном углу Новгородской земли, стоит бывшее село Белое. Почему бывшее? Потому что имя ему сменили в лихие революционные времена. Называется оно в наше время Любытино. Да и статус ему изменили, поселком назвали. Не понравилось людям название, потому что не селом называлось, а погостом.

Погостом кладбища привыкли называть, хотя не правильное это название. Погост – это место гостевое. Люди многие съезжались да приплывали по реке Мста, торговали там, да дружбу водили.

Люди живут на этих землях более десяти веков, а с ними и нечисть всякая. Куда же без нее. В советские времена говорить о таких вещах не принято было, люди больше о полях да лесах разговоры вели, да о семье и о работе. Но старожилы много историй знали, жаль только повымерли все. Рассказывали они истории эти как сказки на ночь детям, да на потеху кому, да за столом каким.

…

Таисию родила худенькая темноволосая, не похожая на местных девушка, прибившаяся к поселению после отъезда каравана с княгиней. Родила, да и померла от родовой горячки. А малышку взяла на руки повитуха, обмыла, приголубила и трогать руками ребенка кому-либо строго на строго запретила. Носила на себе сама. Примотает к спине холщевиной и таскает на себе целыми днями. Если в лес, то с собой, за травами с собой, к скотине, в баню, к роженицам, все с собой. Разговаривала с ней, кормила, учила, только на сыру землю ногами не пускала. В избе по скамейкам, да по полатям лазить не возбранялось до определенного возраста, лет так до четырех. Только потом аккуратно на земь поставила, а сама придерживала, за спиной стояла. Малышка быстро освоилась, пяточками в песок закопалась, улыбнулась по-хитрому и науку изучать уже серьезную стала. Повитуху отпустила, как ее и научали. Века через два, когда время пришло, а сама при селе жить осталась. Надо же было людей лечить да за местом приглядывать, а то мало ли чего. Так и прожила она без малого десять веков. Из молодой черноволосой девушки она выросла в статную высокую женщину, которая с течением времени сгорбилась и уменьшилась в своем росте. Человеческое тело постепенно разрушалось и поддерживать его в добротном состоянии было все сложнее и сложнее.

И вот маленькая старушка с короткими седыми волосами, не сказать бы что сухонькая, даже в меру упитанная, потихоньку, опираясь на кривую палочку, ходила по своему двору, иногда выходя за его пределы и переходя через уже заасфальтированная участок дороги на кладбище, что было рядом с домом. На другую сторону участка она ходила редко. Там хоть и проходила вторая дорога, но за ней был крутой обрыв к реке, густо заросший шиповником.

Одетая скромно, в брючки и добротную кофту, сшитую из сукна, она казалась окружающим, не сильно осведомлённым людям, интеллигентной старушкой, по слухам, ранее работавшей в местной библиотеке.

Зачем она ходила на кладбище? Говорит, за грибами. Супец сварить. Чтоб желудку не тяжело было переваривать.

Медленно, не торопясь, она ходила по тропинке, стараясь не наступить на всякую живность, обитающую по всюду. Палкой она приподнимала листья и траву, всматриваясь в то, что росло под ними. Домой не торопилась. Гуляла.

Ноги ходили уже плохо, часто мёрзли и не слушались. Опорой стали не годною, особенно после событий недавних. Приходилось опираться на клюку, вечную подружку в ее походах да делах. Ох, сколько раз она хозяйку то из болота вытащит, то опорой послужит, то испепелил кого не нужного. Хорошая вещица, костяная. Со временем отшлифованная руками да делами. Потемнела от времени, да и ссохлась, а свойств своих не потеряла.

Что-то зашевелилось в кустах. Быстро так. Потом встрепенулось и взлетело на ветку дерева. Маленькая синичка с желтой грудкой. Она присмотрелась, улыбнулась и вдохнула полной грудью. Хорошо то как! Только вот двигаться в старом теле становилось все хуже и хуже. Даже голову вверх поднять стало проблемой. Позвоночник настолько закостенел, что мешал разогнуться.

Можно, конечно, было пошептать, помазать мазью из яда гадюки и лет на десять забыть о проблеме, да только понимать надо, что век свой она уже отжила.

Узкое лицо с пергаментной кожей, тонкие губы с мягкой улыбкой, четко очерченные скулы и прямой нос напоминали об аристократическом происхождении. Иногда она смотрела на себя в зеркало, что притащила Аленка, и вздыхала, улыбаясь глазами. Выгоревшая радужка, но стопроцентное зрение, морщинки вокруг глаз, но быстрая реакция… И это в ее то возрасте.

Когда ей надоедало развлекаться с современным зеркалом, она доставала из сундука, что стоял в спальне, за печкой, старинное зеркало на длинной ноге с подставкой, усаживалась за столом и долго и внимательно всматривались уже не в собственное отражение, а в череду картинок, проносящихся вихрем в резной деревянной оправе. Иногда она звала Кота и просила его соотнести картинки с настоящим временем.

Тонкие изящные когда-то руки ее высохли и покрылись темными пятнами. Как сказали бы современные врачи, пигментация появилась. От возраста. Но суставы были подвижны, как много лет назад. Только вот ноги ходили плоховато. Говорили, что витамин К не вырабатывается организмом, когда он в нормальном, человеческом состоянии. Кажется. Потому что нечем вырабатывается.

Лет так тридцать назад один ну очень хороший хирург, отрезая ей желудок, едко так, мимолетом даже, сказал: " Лет сто, Таисия, ещё проживёшь." Проживёшь тут, когда такое творится. Да и помереть- то как? Передавать силу надо, а пока не кому. Дочка, что родилась от последнего мужа, померла семилеткой. Да и дара никакого не имела, вся в мужьину породу пошла. Приходилось жить дальше. Такие вот законы, не нами писанные, не нами исправляемые. Кому какие гены достались и какую судьбу мироздание выписало, с тем и жить приходится.

Подавилась она тогда гадом одним, так, зараза, застрял в желудке, что пришлось пожертвовать органом. Доктор сказал, что рак был. Да сколько раз можно… Рак, Омар… Нечего было жрать, что не попадя. Ведь не голодная была совсем, достал просто, сил больше не было.

Да, в библиотеке местной работала одно время, лет так сорок, при советской власти. Ну надо же было за народом наблюдать. А в свое время народ был читающий. Каждый второй, от школьника-первоклашки до глубокого пенсионера приходили в маленькое одноэтажное здание, ранее бывшее флигелем церковным. Здание, конечно, было старое, бревенчатое, обшитое доской, да покрашенной потом. Мыши паклю, что промеж венцов была в свое время, давно-давно повытаскали себе на гнезда. Нижние венцы подгнили со временем. Печки-голландки топили по два раза на день, но в мороз в зале библиотеки все равно изо рта шел парок, температура выше десяти градусов редко поднималась. Несмотря на это люди ходили, по долгу сидели в читальном зале с редкими экземплярами книг, кутаясь в теплую одежду. А книги были достойные. Таисия сама лично следила за пополнением фонда и не допускала списания редких экземпляров. Если только с области комиссия какая приезжала, то не гнушалась аккуратно отводить глаза инспекторам в нужном ей направлении. Жаль только, что не все книги с господской библиотеки смогла схоронить, уж больно нужные были.

За эти сорок лет она успела даже замуж сходить. Надо же было где-то жить, да так, чтобы подозрения не наводить, а спокойно заниматься своими делами, не привлекая внимания окружающих. Мужичек попался хороший, спокойный да покладистый, несмотря на то, что войну прошел. Умом не двинулся, рассуждал здраво, да и дела с разговорами не расходились.

Да, примолодиться пришлось, когда в село вернулась, на танцы походить, да повыбирать повнимательнее, чтоб нос особливо в ее дела не совал, любил чтоб, ходил и лелеял. Да и какие-дела-то… В лес в ту пору все ходили, по грибы да по ягоды, подозрения это ну никак не вызывало. Все идут, и она тоже. Все грибы домой несут, и она с корзинкой. Только вот ходить она любила одна, да по своим тропинкам, вдоль своих ручьев и оврагов, рек и озёр. Ходила дорогами разными, да только в одну сторону, к дому своему около старого городища.

Как-то раз, наклоняясь в очередной раз за нужной ей травкой, она столкнулась с взглядом любопытных карих детских глаз, выглядывающих из-под еловой лапы. Девчушке на вид было лет шесть. Беленькая такая, юркая, с маленьким ведерком в руках, почти до верху наполненного черникой. Волосики в две косички заплетены, веревочками перевязаны. На голове сверху платок ситцевый с выцветшими голубенькими цветочками. Платьице, кофточка вязаная, да резиновые сапожки по середину голени. Ладошки все фиолетовые, личико перемазано соком черничным. Явно ягода вкусная да сочная попалась.

– А ты что одна в лесу, без взрослых? – поинтересовалась Таисия, поднимая еловую лапу вверх, чтобы девчушке ловчее было к ней подойти поближе.

–А я лес хорошо знаю. – она улыбнулась, как будто кокетничая. – Да и до дому тут рукой подать. Вон там, – она показала рукой в сторону старой березы, – за канавой, забор, а за ним питомник. Там маленькие ёлочки растут. А там, за ним, дорога через лес и мой дом.

– А взрослые где? – Таисия знала, что родители на работе, а бабке она и даром не нужна, но хотелось услышать это из уст девочки.

– На работе. – спокойно ответила она.

– И тебе не страшно в лесу-то?

– Не, не страшно. Здесь деревья добрые, и за муравьями наблюдать можно долго. – она погладила еловую лапу и продолжила, – Я даже в журнал "Юный натуралист" писала, чтобы они подробнее про муравьев написали.

– А волки, медведи?

– Тётенька, ну я же их не боюсь, как они меня. – подала она плечами. – Я только вот ягод наберу и домой пойду.

– А зовут тебя как?

– Алёнка. – представилась она. – А тебя как?

– Таисия. – представилась она. – А тебя травы распознавать научить?

– А я и так знаю!!! – она стала тыкать пальцами в растения. -'Это брусника, мне мама листики заваривает, и я пью отвар. Это черника, она для глаз. Это мох плаун. Я в книжке читала у бабушки, что он полезный. Но там на другом языке написано, меня ещё ему не учили. Я знаю берёзу, ёлку, лиственницу и много других деревьев.

Таисия смотрела на девочку и диву давалась, а внутри у нее тихий голос говорил: ну неужели… Осталось только научить всему, вырастить и передать. И так засиделась уже на белом свете, ещё Ольгу помнит. Сколько ж можно.

Только вот девочка маленькая ещё. Живёт на другом краю села, с мамой и папой, да ещё и бабка рядом ее. Хорошо хоть родители все время заняты и особого внимания на нее не обращают. А вы сами то попробуйте, когда утром к восьми на работу, днём час пообедать, и это хорошо, если живёшь рядом с работой, или мужик тебя на машине возит. А так прибежала домой, суп на газовой плите в миске разогрела, быстро-быстро проглотила, и бегом обратно, чтоб не опоздать. И ещё на четыре часа. Потом домой идёшь, по дороге в магазине хлеб купишь и это тоже время. Дома и ужин приготовить надо, и накормить всех и, если лето, в огороде успеть прополоть полить, а если ещё и хозяйство, куры там, свиньи, коровы. Вечером без сил валишься, а ещё мужа приласкать надо, чтоб не дай бог к соседке не пошел. И до детей что ли? Это ещё хорошо, когда семья большая, друг за другом присмотр есть, да помощь по хозяйству, а если нет.

Здесь вся ситуация осложнялась не только краем села, а ещё отцом Алёнки.

Не дружила Таисия с ним. Но Аленку, как та пошла в первый класс, к себе привечать стала, благо жила совсем рядом со школой, и по пути, было удобно заходить чайку попить, да уроки сделать.

Не заметно для самой себя Аленка стала называть Таисию бабушкой, а та ей сказки рассказывать, да мудростям-премудростям учить. Уж лучше она ей всю науку передаст, да девчонка под присмотром будет, нежели таскаться по деревне с пацанами будет. Тася много на перед видела.

Как-то зимним ранним вечером, когда уроки были сделаны, Аленка, прихлебывая чай с сушками и малиновым вареньем, спросила:

– Бабуль, а ворон птица умная? – ее маленькие карие глазки пытливо смотрели в выцветшие глаза Таисии.

– Умная. Она еще и триста лет живет. – кивнула головой Таисия, подливая ей заварки из иван-чая, который летом собирали вместе и сушили под большим широким навесом в тени.

– А расскажи мне про него сказку. – попросила Аленка, собрав губки в трубочку, а бровки сложив в умоляющей конструкции. – Ну пожалуйста. А то скучно просто так сидеть. У нас же еще есть время, пока папа за мной не приехал.

– Есть. – Тася бросила быстрый взгляд на ходики с кукушкой, уселась по удобнее. – Слушай….

…

Ворон сидел на старой раскидистой сосне и грелся на солнышке. Этому дереву, с толстыми корнями, мощным стволом и раскидистыми ветвями с изумрудными иглами было лет столько же, столько и ему. Он помнил его маленькими тонкими иголочками, робко проклюнувшимися из-под сухой прошлогодней травы в начале весны. Дерево росло, тянулось к солнцу, подставляя свои ветви живительным лучам, разворачивая крону вслед за теплом и великой силой. Вместе с ним рос и ворон, меняя оперение год от года, становясь умнее и наблюдательнее. А потом случилось безлетье. Холод был даже летом. Солнечные лучи не попадали на окрепшее дерево, и оно начало желтеть. В полях пропали даже полевки, ведь два года подряд не то что рожь, овес не родился. Было очень холодно. Казалось, что был нескончаемый март, но затем снова становилось еще холоднее. Все стали болеть. Люди без еды, растения без тепла и солнечного света, животные умирали от сырости и болезней.

Он отмахнулся от этого воспоминания и подставил клюв под солнечные лучи. Пахло смолой и хвоей. Ветер пытался забираться под перо, приятно освежая тушку.

Внизу, под сосной неспешно текла Мста. В этом месте она была широка и полноводна, практически не слышна. Воды ее, не смотря на тишь да гладь, таили в себе ямы да омуты песчаные, в коих любили прятаться огромные сомы. Перекаты и пороги ее остались выше по течению, и здесь она спокойно жила своей жизнью.

Ворон прикрыл глаза и задремал на какое-то время, покрепче уцепившись когтями в ароматную коричневую ветку.

Тем временем солнце катилось по своей дуге к закату, вдоль противоположного берега Мсты, прячась за верхушки елей в глухом бору. Ветер стих, появились звенящие вечерние комары да мошки. Ворон открыл сначала левый глаз, потом правый и прислушался к пространству. Где-то в стороне села тявкали лениво собаки, в хлевах мычал-блеял скот, о чем-то говорили люди. Привычный вечерний шум, если слышишь который, понимаешь, что все спокойно и хорошо. Он потянул одну лапу, другую, похлопал за спиной крыльями и снова сложил их за спиной. Посмотрел по сторонам: солнце почти полностью спряталось за горизонтом, на небе стали видны первые звезды, а тонкий новорожденный месяц появился на противоположной стороне неба.

Надо было чем-то поужинать. В желудке урчало. Ворон лениво и бесшумно слетел с кроны дерева и двинулся по руслу реки вверх, в надежде, что рыбаки не всю рыбу с вечернего улова забрали домой.

Пролетев выше устья реки Белой, обшарив берега и набив желудок уклеей, ворон развернулся в обратную сторону и медленно, еле махая крыльями, полетел обратно, как внезапно в его глазах что-то зарябило, висячий мост через Белую речку закачался, как при сильном ветре, его сбило сильной волной в воду. Его как будто в грудь волна ударила, остановила, перевернула в пространстве несколько раз так, что он думал, все конец ему пришел. Но он упал в воду. Как хорошо, что еще не на середине реки был, а у берега.

Она просто вылетела из портала, как из большой трубы, и плюхнулась в воду. Прямо лицом в воду, плашмя на рыхлый влажный песок, который тут же попал ей в рот и в нос. Хорошо хоть не глубоко оказалось. Она встала на ноги, потерла разбитую коленку ладонью и огляделась вокруг.

Сзади ее был мост, подвесной, над достаточно быстро впадающей в другую реку речушкой с явно очень студеной, практически ключевой водой. На другом берегу широкой реки стояла белая церковь, под куполом которой висел колокол, а вокруг гнездились дома и огороды.

– Так. – тихо произнесла она сквозь белые идеально ровные зубы. – Где мост? Где река? Куда эти твари дырок понаделали. И где я теперь?

Она сняла с себя серое льняное платье с красной вышивкой. Оно стало тяжелое от речной воды и противно-липкое. Оставшись в одной мокрой сорочке на практически голое тело, она стала отжимать платье. Тонкие руки с силой выжимали воду, а зубы сжимались так, что над челюстью желваки ходили. Огромные глаза видели, как будто все сразу и ничего вокруг, уши привыкали к новым звукам, а кожа к теплу летнего вечера. Длинные волосы ее намокли тоже и хорошо бы их было распустить и просушить, но одежда была важнее. Хуже всего, что и в сапоги вода налилась. Они сохнут дольше всего. Но хорошо хоть, что они есть, да гребень в волосах, есть на что опереться.

Пространство захлопнуло портал сразу же, как она попала в воду, вызвав завихрение воздуха вокруг так, что даже не спелые желуди и зеленые сосновые шишки посыпались с деревьев. Одна из них угодила прямо в голову ворона.

Он отряхнул перья, расправил крылья и полетел к месту возмущения пространства. Под мостом, на кореньях старого дуба сидела женщина и отжимала воду из платья. Тонкий стан, длинная коса, и практически полное отсутствие запаха насторожило птицу сильно, ведь простой человек очень сильно пахнет.

«Не местная». – подумал ворон, подлетев к ней поближе, присмотрелся правым глазом к ней. – «Первый раз вижу. И одежа не такая, как у наших». Белая сорочка, серое платье с красной вышивкой на рукавах и подоле. Рядом, на земле стояли красные сапоги! Не лапти, как у местных женщин, а сапоги! Вот от них пахло! Кожей! Он подлетел поближе, опустился на землю и боком, чтобы не потерять ее из виду, стал приближаться.

– Что, любопытно стало? – вдруг обратилась к нему женщина.

Он аж остолбенел. Даже забыл, как летать. Он смотрел на нее и сам своим глазам не верил. Одна нога у женщины была нормальная, человеческая, я другая и на ногу-то не похожа была. То ли железная, то ли костяная, кожи не было, только костяшки блестящие. И она двигалась так же, как и настоящая. Сорочка была поднята выше колен, на человеческом колене лежал лист подорожника.

– В верхнем мире это называется протез. – пояснила она ему вслух. – Я, когда туда попала, моя нога застряла в межмирье, обидно, много веков служила же. Так люди решили, что мне ее оторвало и вот, смотри, какую красоту придумали.

Она покрутила железной ногой перед вороном, показала и справа и слева, бесстыдно поднимая вверх сорочку.

– Так они же ее с телом срастили! Представляешь! – она не унималась и продолжала болтать. – Смотри! Там, где простая нога из тела выходит, они в это место ее посадили, и пришили. Велели ходить. Вот и хожу. Удобно очень оказалось. Даже не скрипит, как старая.

Он кивнул головой и подскочил поближе. Это ж надо такое чудо! Собственной персоной и у нас на берегу! Статная, тонкая и красивая настолько, что глаз не отвести. Двигается плавно, как плывет. А голос какой! Как колокольчики звенят, переливистый, звучный.

– А что ты тут делаешь? – спросил он, понимая, что она вороний язык знает и не обидит точно. Все-таки покровительница лесов и всего, что в них есть живого, если правда он не ошибался, ведь он только о ней слышал, но не видел ни разу.

– Дверь закрыть надо. – решительно сказала она и вылила из сапог воду. – Кому-то больно интересно стало, что в потустороннем мире делается, книжек поначитался, через речку перейти смог, а дверь не закрыл. Вот и померло у вас почти пол села.

– А мне сказали мор. – недоверчиво ответил ворон.

– Да как ты его не назови, а суть одна: все мрут. Везде мрут. Понатворили дел. – махнула она рукой, и одела сырое платье поверх сорочки. – Высохнет на мне. Чай не зима, а лето.

Она осмотрелась вокруг. Спину распрямила, руки в бока уперла. Вдохнула глубоко летний сырой воздух.

– Кресты-то римские. – удивилась она. – Хотя, после того, что на земле было, и не мудрено, что они тут.

Она смотрела на часовню, что была на берегу Белой. Маленькое деревянное строение, покрытое тесом, с аккуратненьким куполом и двумя каменными крестами на территории. Да и расположение правильное прям, с востока на запад, с севера на юг. Чистенько, ладненько. Рядом торговые лотки стоят, сходни к воде, мостки, пристань крепкая, устойчивая. Пошла поближе, осмотрелась, поднялась с сырой травы на мостки, прошлась по пристани, все головой качала.

– Так, рассказывай про село. Что знаешь, что слышал, что чуял. – велела она и села на корень дуба. – И понимать бы еще, где оно находится и как реки называются.

– Село как село. Говорят, Белое, раньше Помостье было. Но могу ошибаться. Одна улица и тридцать дворов, все от речки широкой вдоль речки узкой стоят. Широкая речка Мста, узкая Белая. Почему Мста, не знаю, а вот Белая – это священник Бельский так назвал. Могу ошибаться. Короче – от моста этого до лесу. Люди живут простые: мужики в лесу зимой лес валял, летом в поле работают. Земли все вон графьев, что на высоком берегу в усадьбе живут через мостик над узкой речкой. Народу было больше, за зиму много померло. После двух лет без лета, вообще плохо было, еды не было и все умирали. Графья в город большой подались, чтобы самим не помереть значит. Но пока тихо. Графья вернулись. Люди не мрут. Ездят на озеро Городно к старику травами лечиться, говорят монах. Но что значит это слово, я не знаю. Только туда ехать долго, на лошади полдня. Я-то быстро долетаю. Это еще выше, там озер много, и они прячутся иногда под землю. Люди все верят в какого-то Бога и думают, что он их спасет. Скотины много полегло. Я даже есть боялся, мало ли сам подохну, как они. После мора зимнего много детишек сиротами остались. Но люди позабирали их в свои дома. Все равно жалко. Как они плакали. – Он покачал своей головой и подпрыгнул поближе. – Тут еще в округе деревень много. Весь народ сюда в воскресный день в большую церковь ходит, да за мукой или за крупой, да за рыбой или салом, тут много торгуют, есть чем поживиться.

«Вот это меня занесло. – подумала она. – безлетье, однако. Интересно, птиц ничего не путает. Но то что это Россия – это точно. И то хорошо. А выкини меня где-нибудь в Румынии, и чтоб я делала? С местными знахарками воевать бы пришлось».

Она слушала внимательно, головой качала. Все по сторонам смотрела, принюхивалась.

– Выше там кладбище и еще одна церковь, она побольше. Она рядом с кладбищем стоит, там тех, кто в церкви работал, хоронят. Мирских вон там, подальше, вдоль берега, где сопки растут.

– Курганы. – поправила его гостья. – В них тоже люди лежат. Это тоже как кладбище, только очень старое.

– Надо бы мне где-то поселиться. – она посмотрела на него своими пустыми, совершенно не человеческими глазами.

Он отпрянул.

– Не пугайся. – улыбнулась она, и взгляд приобрел человечность, появились зрачки и голубое сияние вокруг них. – Забыла я, старая, что все этого пугаются. – она задумалась на минуту. – А наводнение тут было?

– За мой век нет. Только дождей больше стало, да болота увеличились. Я же далеко не летаю. Мой дом здесь.

– Ладно. Пошли на село посмотрим. – она поднялась с корня и пошла вверх по направлению к большой церкви.

Шла она, как будто летела. Тихо и совершенно бесшумно. На нее не реагировали собаки, что мирно спали под крыльцом или в конуре. Ворон летел следом, периодически осмеливаясь сесть ей на плечо. Она была не против.

– А вот это зря. – покачала она головой, подойдя к деревянной церкви. – Не место ей здесь. Сгорит.

А церковь хороша была собою, да ухожена. В виде креста стояла она на каменном основании, купол украшал крест, а на колокольне спали голуби. Паперть была чисто убрана, украшена березовыми ветками. Рядом разбиты клумбы с цветами и чисто выметены дорожки. Рядом расположились рядки для торговли, с лавочками и столиками. И все были покрыты крышей на случай плохой погоды.

– Как сгорит? Она тут сколько уже стоит. – шепнул ей в ухо ворон. – А столько там утвари блестящей! Я как-то в окно раскрытое свой клюв сунул, аж обомлел. Сороки говорили, что сколько еще просто висит там. А как свечи зажгут, да как запоют, так такая красота, глаз не отвести.

– Зависть человеческая всему виной. Нет бы посмотреть, что у другого хорошо получается, да сделать так же, или научиться, или совета какого спросить, – по старушечьи заворчала она, – так нет, надо напакостить.

Повздыхала она и пошла дальше. Вдоль дороги, не спеша, рассматривая высокие избы с подвалами под овощи, со ступенями в сени, резные ставни, закрытые на ночь, да заборчики у палисадников с ароматными флоксами. И ведь пока шли, ни одна тварь не тявкнула, не замычала и не мяукнула. Только пару раз проносились мимо летучие мыши.

Она остановилась у околицы, покрутила головой, как искала что-то.

– А воду откуда берут? – поинтересовалась она.

– Так колодцы. – он клювом показал на деревянные срубы около домов.

– А из речек чистую воду сложно добыть. – буркнула она. – Посмотри, колодцы рядом с хлевом стоят. Думаешь, тут вода чистая.

Она подошла к одному из них, подняла крышку и наклонилась.

– Фу. – заткнув нос, отпрянула она.

– Они еще воду из речки в огромный чан наливают, потом туда крест серебряный окунают и считаю эту воду особенной. – шептал ворон на ухо.

– Ага, глисты от окунания в него серебряного креста прям мрут тут же. – усмехнулась гостья. – А амеба дизентерийная сразу активность свою теряет.

– А это кто такие, глисты? – ворон первый раз слышал такое название. – И почему они в воде живут?

– Это червяки такие. Живут они в животе у людей, у животных. От них, конечно, не мрут, но неприятностей они принести могут много. Крысы есть?

– Редко. – помотал головой ворон. – мыши больше, полевки. Вкусные. Со мной сова иногда делится. Слушай, а тебя как звать-то?

– Яга, естественно. – усмехнулась она. – Но давай мы придумаем мне какое-нибудь мирское имя, чтоб лишних вопросов не было.

– Мне нравится Настенька. – шепнул ворон ей в ухо.

– Ну значит буду бабка Настасья. – согласилась она.

Дойдя до конца улицы, сунув нос на торг, обшарив и осмотрев курганы, что были на правом берегу вдоль околицы села, она расправила плечи и заявила:

– Жить буду вон в том дому у кладбища. Чистый дом, хороший. Порядок наведу, но ненадолго. Пока мост новый не перекинется, тут побуду.

…

– А часовни теперь нет. – сказала Аленка. – Я там ходила. Там теперь ангары какие-то стоят, и там воняет. Да и пристани нет никакой. А заместо церкви деревянной клуб стоит из красного кирпича.

– Да. Много лет прошло. – вздохнула Таисия. – Ты собирайся давай. Скоро отец приедет.

И действительно, не успела Аленка собрать в портфель свои книжки, как за окном прогудел клаксон, пора было выходить.

Отец никогда не заходил к старушке в дом, не приглашали, но с приходами дочери смирился: лучше она сюда ходить будет, чем с кем попало по деревне бегать. Времена нынче были не спокойные.

… Аленка уехала на голубом Запорожце с отцом домой, а Таисия открыла окно, что вело в огород и прокричала:

– Кысь, кысь!

Минуту спустя огромный черный котище запрыгнул на подоконник и боднул широким толстым лбом старушку.

– Опять лапы не вытираешь. – сказала она и погладила его по гладкой лоснящейся спине.

– А ты тряпицу для вытирания снова забыла положить. – не остался в долгу кот. – Что звала?

– Слазь в подвал. – показала взглядом Таисия.

– А что сразу я? – выпучил желтые глаза Кысь. – Пусть этот, что за печкой дрыхнет, слазит.

– Ему сегодня туда нельзя. Сегодня тридцатое апреля, он мне тут еще нужен. – строго ответила она и приподняла клюкой дверцу, ведущую в подпол.

– Что я там забыл? – уточнил кот, не хотя, сползая на чисто вымытые половницы, которые были покрашены красно-коричневой краской.

– Ты ничего, а мне нужно, чтобы ты посмотрел, на сколько и в какую сторону камень сдвинулся, и никто ли с того света сюда не желает попасть. – задумчиво ответила она. – Я бы и сама слазила, но чет спина болит, тело уже ни к черту не годно стало, а новое заводить не хочу.

–Ну почему снова я? – ворчал кот.

– Потому что не уберег, просила же, не пущать никого в дом, пока отсутствовать буду. А ты… – зашипела она на него, махнула рукой и отвернулась, явно злясь на черное пушистое создание. – Другого дома что ли не смог ей подобрать? Ну напугал бы?

– Ты меня уже почти сто лет этим попрекаешь. – ответил кот. – Ну ведь ничего не сделала, пожила малехо, опять же, за смертными присмотрела, рожать бабам помогала, болезни всякие лечила. А я камень берег, подрывал, подкапывал, старался.

– Ладно. Лезь уже.

Кота не было, казалось, вечность. Вылез грязный, в паутине, блеклый какой-то, глаза голубым светились.

– Ты что там не убираешь? – он смахнул с усов паутину и чихнул.

– Естественно нет. – пожала плечами Таисия. – Сейчас все так помирают. Помрут и его в морг везут, там такой кошмар творится, если бы ты представлял. Душа, она же создание тонкое, не весомое, ей бы под камень, чтобы потом через мост и в чистилище, чтобы возродиться потом. Ан нет. Все туда боятся попасть, там же ад. Вот и болтаются. – махнула она рукой. – Что с камнем?

– Лежит. Что ему будет. Под ним тишина. Никого. – отчитался кот. – Он открыт с южной стороны в этот раз.

– Ну значит все тихо будет. – выдохнула она и оперлась подбородком на костяную клюку.

Кот продолжал вылизываться после посещения мест не столь отдаленных, явно чувствуя вину за той, свой проступок. Хотя, ему то что, ну поругают чуть чуть, а потом снова по шерсти погладят и миску со сметаной поставят. И тут в его голове созрел вопрос:

– А почему я так уверен был, что она Яга? – он даже вылизываться перестал.

– Так она Яга и была. Дух она земной. Это я ведьма, а она дух. Разницу чувствуешь? – вздохнула она.

– Чувствую. – от тебя пахнет. – Старостью от твоего тела пахнет, и ацетоном. А от нее ничем не пахло. От земли пахнет, от дерева пахнет, от мяса пахнет, от мыши пахнет, от ворона пахнет. От Домового не пахнет. – кот замер на секунду, выпучил глаза, медленно повернул морду в сторону печки и произнес, – он что, тоже дух?

– Ага. Дух. – кивнула она. – Знает он, что такое ацетон! Ну и насмешил! – рассмеялась Таисия широко, во весь рот и обнажила свои идеально белые зубы.

– Ну я кулюторно. – смутился он. – Ну не буду же я говорить – мочой. – и потупил глаза. – Я не хочу руку, дающую сметану обидеть. А с этим теперь аккуратнее буду. А то мало ли чего. – она снова косо посмотрел на печку и принялся вылизывать угощение, наложенное в блюдце и поставленную на подоконник.

– Тебе много не будет? – хлопнул крыльями ворон. Он, как всегда, появлялся внезапно и практически бесшумно. – А то вдруг живот заболит.

– У меня нет лактозной недостаточности. – промырчал Кысь, не прекращая занятие.

– Что? – Таисия рассмеялась, так позабавило ее рассуждение кота. – Ваше мурчащее величество еще и о ферментной недостаточности знают? У котов, кстати, это очень частое явление. Поносом проявляется и газами в животе.

– Знаю, слышал. – блюдце к тому времени было уже чистое.

– Где? – ворон наклонил голову вправо, он так лучше видел и слышал.

– У соседей. – у них телевизор есть, там много чего интересного говорят.

– А ты что прилетел? – Тася обратилась к черной птице.

– Аленку мать ищет. Плачет, бегает по огороду и кустам, тем что рядом за баней. – встревоженно сообщил ворон.

– Куда она деться-то успела. – покачала головой Таисия и пошла в сундук, за зеркалом.

Сундук был большой, с красивой гнутой крышкой, по краю обитой железными уголками. Крышка была тяжелая, открывалась легко и послушно, как будто не сундук это был, а маленькая шкатулка. Зеркало лежало, аккуратно завернутое в тряпицу, сверху всякого нужного барахла. Раскрутив льняную тряпицу, она поставила зеркало на стол подле сундука, протерла его. Ворон прискакал и уселся на край железной кровати.

– Что там? – поинтересовался он.

– Да к бабке через болото сбежала. – покачала Таисия. – Сейчас я позвоню им.

Телефон у Таисии был и работал исправно, от администрации, как заслуженному работнику районной библиотеки провели, мало ли скорую вызвать, или еще для каких нужд.

– Девка ваша к бабке утопала. – спокойно сказала Тася в трубку. – Только не орите на нее, иначе потом последствия будут.

Выслушали, ничего не ответили, трубку бросили.

Таисия завернула зеркало обратно в тряпицу, положила обратно в сундук и села рядом на гнутый венский стул.

– Меня, когда не станет, ты не забудь сундук прихватить. А то эта ворона может в впопыхах забыть про него.

Ворон кивнул и полетел по своим птичьим делам.

…

Аленка после школы, как всегда, пошла к Таисии Андреевне, так называли ее все вокруг. Вышла со школьного крыльца, повернула направо, и в припрыжку, мимо сопок-курганов, с которых зимой все катались на ранцах, картонках, через школьный стадион, мимо старого кладбища, размахивая ранцем и напевая песенку Элли из сказки «Волшебник изумрудного города», направлялась в сторону низенького домика, покрытого серым шифером. Она дошла до тяжелой увесистой калитки, позвонила в колокольчик, хвостик от которого висел с наружной стороны и напоминал ей хвост от ослика Иа из сказки про медвежонка Пуха и и отошла на шаг назад. Калитка через какое-то время тихо распахнулась и девочка с косичками светло-соломенного цвета, с приспущенным правым гольфом, а он всегда спускался именно с этой стороны, в коричневом шерстяном платьице и черном переднике, зашла в передний, чисто выметенный, двор. Справа от нее был дровник с аккуратно, полено к полену, сложенными нарубленными и тщательно просушенными поленьями березы, да покрытый волнистым серым шифером. Слева забор из тонких неровных жердей, напоминавших ей толстых черных змей с болота. Ей казалось, что они оберегают это царство-государство, это пространство тишины и добра, и в любой момент смогут ожить и наказать нарушителя пространства.

«Не просто так папа сюда не заходит. – подумала Аленка, погладила «змей» и пошла к двери.

Дверь, просто обыкновенная деревянная дверь, покрытая коричневой краской, с простой деревянной ручкой, отполированная тысячами, а может и не тысячами, а миллионами прикосновений, открылась без скрипа, как только она потянула ее на себя своей тоненькой детской ручкой.

Деревянные ступени с потёртостями точно по середине вели в сени, где всегда, сколько она помнит себя здесь, было темно и где всегда пахло травами и почему-то мышами. А дальше была тяжелая дубовая дверь с такой же отшлифованной ручкой, как и на передней двери. И ее тоже нужно было потянуть на себя. И знала, что кабы кого дверь в дом не пустит, просто не откроется и все. Пустит она только по разрешению хозяйки.

Таисия сидела на своем привычном месте – под часами-ходиками с кукушкой, облокотившись на свою деревянную клюку подбородком. Она все так же была в теплых серых брюках и суконной кофте с большими накладными карманами.

Аленка быстро осмотрелась по сторонам. Больше никого не было. Тишина – только ходики тикают да Тася дышит.

– Проходи. – улыбнулась ей Таисия, не поднимая подбородка с клюки. – Разувайся, ставь чайник. Чай проголодалась совсем.

– Ага. – Аленка скинула туфельки у порога, налила воды из большого бидона, что стоял в углу за двухкомфорочной газовой плитой, в белый эмалированный чайник, открыла газовый баллон и чиркнула спичкой. – Тугая ручка, нажимать надо.

– Надо. – отозвалась Таисия. – А тугая не ручка, а кто-то другой. Не знаешь кто?

– Не-а. – девочка подошла поближе к Таисии и уселась на стул около стола, что стоял рядом. – Расскажешь?

– Ты.

– Это как? – в явном недоумении ответила она. – Ба Тась, это как?

– Что произошло два дня назад дома? – Таисия явно была не довольна.

– Ты злишься на меня? – Аленка потупила взгляд.

– Злюсь. – кивнула Таисия. – Я просила не совершать опрометчивых поступков.

– А что такое опрометчивые поступки? – Быстрота реакции девочки Тасю все время изумляли. Создавалось впечатление, что это спасает ее от чего-то не выносимого.

– Не делай поспешных поступков. – пояснила старушка и добавила, – Вначале остановись, заметь себя, потом делай.

– Я так и сделала. – радостно ответила девочка. – Мама собралась на огород и велела мне мыть посуду. Ну я помыла посуду. А потом указаний никаких не было, вот я сидела и скучала. И я решила поиграть в путешествие через болото, как Мюнхгаузен, и пошла через болото к бабушке Анне. У нее как раз на ужин дранники со сметаной были. Я, конечно, ноги промочила, но она меня сушила на печке и причитала. А потом прибежала мама и она орала и плакала. А потом волокла до дома за руку и снова плакала. А потом кинула меня в кровать, где не было постельного белья и вела спать сейчас же. – она все выпалила на одном дыхании и надулась, как индюк. – Меня без белья. А Машка с бельем.

– Обиделась? – уточнила Тася.

– Да. Я играла. Мне было скучно. И она меня так. – ручки сложила на груди и отвернулась к окну.

Бесполезно ребенку семи лет объяснять, что мать испугалась, когда не обнаружила ее дома, что плакала она от страха и злости, от радости за то, что ребенок нашелся. Таисия вздохнула.

– Что ты вздыхаешь? – Аленка заметила ее вздох. – Я что-то не так делала?

– Ты маме не сказала, что ты уходишь. – улыбнулась та в ответ.

– Точно. – подняла указательный палец вверх девочка. – Я поняла, главное – предупредить!

– Да. Это бывает важно. У нас чайник закипел.

– Я сейчас сниму. – Аленка подорвалась со стула, закрутила вентиль на газовом баллоне, сняла чайник. – А чай какой заваривать?

– Чай предупреждения. Он на чердаке. – Тася показала глазами на потолок. – Поди и найди мяту, мелиссу, пустырник и смородину. Возьми по три листика, положи в чайничек и залей кипятком.

Когда ароматный чай был готов и разлит по чайным чашечкам с крупными красными горошинами, а на тарелочку положен черный ароматный хлеб и налито варенье из черной смородины в розетки, Аленка спросила:

– Ба Тась, а дом ведь старый?

– Старый. – кивнула она.

– А почему он не всех внутрь пускает?

– Рассказать?

Девочка кивнула и подперла ручонками подбородок. Она всегда внимательно слушала. Казалось, ей лучше было в этом фантазийном мире, нежели в реальности.

…

На утро было воскресенье, день торговый и праздничный. В церкви служили Литургию в честь Святой Троицы, в дома приглашали гостей, не работали. После службы к батюшке Николаю пришли с просьбой: у одной семьи счастье случилось – нашлась пропавшая родственница, двоюродная бабка жены, прибыла с обозом муки рано утром со стороны Боровичей – просили выделить заброшенный домишко у курганов, что на берегу Мсты стоял, для проживания ее. Батюшка Николай принял дары в виде меда свежевшей выгонки, посмотрел на через чур худую сгорбленную женщину с выбившимися седыми волосами из-под зеленого, в честь Троицы, платка и благословил на проживание и приведения дома в порядок во Славу Божью. Велел причащаться почаще и исповедоваться по воскресным дням, посильную помощь Прокопьевскому приходу. Просил зимой по ту сторону реки в успенскую церковь не ходить, все-таки живет на земле с этой стороны реки. Перекрестил, благословил, крест к устам приложил и отбыл отмечать праздник в трапезную.

Настасья покачала головой вслед святому отцу, на обнималась с вновь найденными родственниками, пообещав, что, если нужна в хозяйстве мужская сила будет, сразу звать и отправилась к дому.

Дом стоял за курганами, как раз рядом с сельским кладбищем. Маленький, всего в два оконца, с покосившейся крышей. Он был сделан из крепкого осинового бревна, каждое проложено мхом с местного болота. Настасья, обойдя вокруг строения, заметила, что стоит он на камне, крепко вросшим в землю.

«А елка где?» – она оглянулась по сторонам. – «Куда елку дели? Здесь не осина быть должна, а ель. М…да…Натворили дел. И кто теперь это все разгребать будет?»

– Что вздыхаешь? – раздался из-под ног чей-то мягкий тихий голос.

То был кот, черный как смоль, гладкий да блестящий. Он уселся на длинный хвост и приготовился слушать.

– А ты откуда взялся? – она глянула на кота своим привычным взглядом, поняла, что угрозы нет и присела, чтобы быть поближе.

– Живу тут. – при кладбище. – Сытно. Сегодня люди на могилки ходили, кормили. В запас убрал, в погреб. Там у нас на камне холодно. Мясцо долго сохраняется, ге гниет. Главное – не лениться, натаскать про запас. Опять же, мыши. Я их сушу. – пояснил деловито кот и повторил вопрос. – Вздыхаешь-то что?

– Елку куда дели?

– Не могу знать. – мне лет то не так много. Третью жизнь всего живу, матушка. Но одно точно сказать могу – дом еще до меня был. Я, когда сюда пришел, дом был новый. В нем пробовали люди жить, но почему-то начинали болеть и умирать. Хотя фундамент хороший, в подвале продукты не портятся, речка рядом, рыбу ловить можно, до торга близко совсем и до церкви.

– Дом-то хороший, но не для людей. – вздохнула она. – И по уму его из елки делать надо было.

– Но из елки дома не строят. – возмутился кот.

– Строят. Маленькие такие, с крышкой. – снова вздохнула Настасья.

– Гробы что ли? – кот аж глаза свои зеленые выпучил. – Дом как гроб. А камень что тогда?

– Много будешь знать быстро все твои девять жизней закончатся. – подытожила она, села на скамейку, густо заросшую травой, вытянула ноги и посмотрела на небо. – Не могу понять, в какой момент все нарушилось.

Кот подошел поближе, сел напротив, поправил лапой усы и спросил:

– Я правильно понимаю, что ты не человек?

– Правильно. – она распрямила спину, прогнулась назад. – Устала я за сегодня сгорбленной старухой ходить.

– И как ты сюда попала?

– Сама не поняла. – покачала она головой. – Я собиралась за ребенком, что народился накануне, но в родах удушье получил. – она задумалась, как бы попроще коту объяснить. – Я таких детей забираю к себе, допекаю и родителям возвращаю, уже здоровеньких.

– Как же так происходит? Он умирает, а потом оживает?

– Для людей это очень быстро случается. Полминуты, когда дитя синее и бездыханное появляется из чрева, и раз – дышит, розовое, теплое, как из печки и орет. – пояснила она. – Но недавно что-то пошло не так. Меня мотает из одного мира в другой. Я шаг делаю, думаю, заберу дитя и обратно, а меня как что-то подхватит и лечу с огромной скоростью. А потом как выбросит. В этот раз в речку выплюнуло, в Белую, около часовни. Еще и промокла вся. А прошлый раз ногу потеряла старую, костяную. Хорошо хоть попала в верхний мир, хотя я сомневаюсь, что верхний он.

– И? Что там было?

– Ногу новую пришили люди. – она подняла подол и показала металлический биопротез. – Смотри чудо какое! Я в такое попала в прошлый раз, – она покачала головой, страшно самой вспомнить, – что летающая большая птица, они ее самолет называли, на части разлетелась и загорелась, и меня туда как раз выбросило. А там большинство людей погибло, только несколько выжили. Меня вместе со всеми и забрали. Мне, конечно, любопытно, что дальше будет. Вот теперь с новой ногой хожу.

– Ты же дух бестелесный. – буркнул кот.

– А как ты тогда меня видишь? – съязвила она, распуская волосы из длинной косы. – Пусть просохнут. Тело-то надобно, иначе какой с меня толк на этом свете.

Посидев так не долго и погревшись на солнце, принялась Настасья жилище свое расчищать, да в порядок приводить. Поснимала вьюн с дома и дровяника, проверила крышу на предмет протечек, печь на наличие провалившихся кирпичей и засорения дымохода, сняла всю паутину, намыла окна и решила, что мужиков местных привадить точно нужно – пошла просить помощи крышу подлатать, да дранку новую в трех местах положить. Все-таки с народом мирно жить нужно, чтобы вопросов никаких не было, да и они за помощью обращались по надобности, а то какой с нее прок в этом мире тогда будет. А жить ей здесь теперь как минимум до зимы, пока снова проход не откроется. Заодно и уточнить, что произошло за последнее время и в каком она сейчас времени.

Митя пришел вечером, после сенокоса. Привел двух коренастых и широкоскулых мужиков, с натруженными руками и загорелыми лицами.

– Дом-то как тебе, баб Насть? – ухнул густым грудным басом Митя.

– Хороший дом. Мне подойдет. – кивнула ему она, провела перед лицом открытой ладонью. – Ты не переживай. Вопросов лишних не задавай, а делай. Крышу надо малехо подправить. Там одна лага треснула, может чем заменить? Да дранки липовой бы новой сверху постелить, пока дождей-то нету, а то промокну вся осенью-то.

– Да, конечно. – мужики быстро принялись за дело.

А Настасья тем временем набелила печку. Хороша была печка, нутро большое да емкое, труба исправная, тяга хорошая. Она вычистила внутри сажу, намыла листы железные, что нашла в кладовке, чугунки, ухваты, да начистила лопаты. Складывалось впечатление, что люди ушли из этого дома, просто все оставив, ничего с собой не взяв. Они не взяли не только кухонную утварь, но еще и одежду. Даже валенки одиноко стояли в дальнем углу за печкой. На полатях лежали пыльные шкуры, на которых явно спали по ночам. Даже пальцы и красные нити для вышивки лежали в берестяной коробочке на широкой деревянной полке в горнице.

«Ладно, дом в порядок приведу, поживем еще. Торопиться не буду точно. Сдается мне, подождать надо и никуда не торопиться. – думала она. – Здесь тоже на время можно хорошо устроиться. Заодно и посмотрю, кто пакостит. Уж слишком много заразы по миру летает. И явно это кому-то надо.»

…

– Ба Тась, – Аленка встрепенулась, хлебнула еще чаю, – а ты где была тогда? Почему домик без присмотра остался?

– Ну почему без присмотра, – пожала плечами она, – Кот охранял его. Только, паразит, велено же было не пущать никого, так нет, неслух, скучно ему стало, – и начала грозить пальцем в пустоту.

– Ну не ворчи. – Мягко попросила ее Аленка. Даже со стула своего слезла, подошла к ба и прижалась к ее руке. – Он же хороший.

– Хороший. – Тася улыбнулась. – не зря же сметаной кормлю. А где была я? О, надо было сгинуть. После расскажу. Пошли лучше, прошлогодние травы посмотрим, может что и в этом году еще пригодится.