Читать онлайн Путь мира бесплатно

На Лее.

Быть или не быть, вот в чем вопрос.

(«Гамлет» У. Шекспир)

Не только ты живешь во мне…

Здесь, в этой темной тишине,

Живут и тлеют много лет,

Как плоть объемля свой скелет,

Иллюзий тени, мыслей сны,

Видений скользкие холмы,

Скопленья звезд и жутких слов,

Друзей, врагов и дураков,

И твердость «нет», и мягкость «да»,

И слез соленая вода,

Порядок, хаос, «инь» и «янь»

И снова снов прозрачных ткань…

Всего, что может мир вместить,

Мой мозг распутывает нить.

(Из записной книжки Э.А.)

В это утро у Доминики было полно ничем не занятого времени. Экспедиция отчаливала в 24 часа по универсуму. Подготовка кораблей и погрузка всего необходимого еще не была завершена, и на борт пока никого не пускали. К тому же большая часть участников экспедиции до сих пор не появилась, так как чартерный катер ходил сюда два раза в сутки, и членам экспедиции, являющимся пассажирами, удобнее было прибывать на вечернем рейсе. Что людям делать на искусственном причальном астероиде? Слоняться из стороны в сторону, мешая погрузке кораблей? Вот все и прибывали почти что к самому старту. Но Доминика каждый раз так волновалась, что неизменно прилетала за день до назначенной даты, и потом весь этот день скучала в ожидании остальных из своей группы. Собственно говоря, этих остальных в этот раз было всего семеро, хотя экспедиция насчитывала восемьдесят человек, не считая экипажей, и размещалась на пяти исследовательских судах, головным из которых был звездолет «Провидение» капитана Владислава Давыдова, давнего знакомого Доминики. Экспедиция была составной и следовала в полном составе только до Чернильной туманности. Дальше четыре корабля во главе с «Провидением» безостановочно двигались в еще не изученный квадрат за Чернильной туманностью, а оставшийся пятый звездолет делал посадку на Лее, выгружался там и далее посещал еще одну точку, где была земная Миссия, сменяя персонал и завозя все необходимое. Доминика должна была лететь именно на пятом корабле вместе со своими семью товарищами как раз для того, чтобы сменить посланцев, работавших в посольстве Великого Герцогства у Второго Солнца. Ей предстояло провести в общей сложности девять месяцев в мире далеких и коварных Семи Солнц, а в данный момент она бесцельно бродила по огромной оранжерее, откусывая кусочки от большого ароматного яблока. Время текло медленно и лениво. Наконец, Доминике наскучила оранжерея, и она, расположившись в одной из комнат для отдыха, и, заказав тоник, ткнула в первое попавшееся наименование и стала от тоски глядеть развлекательный фильм. После кино начали показывать самые модные коллекции одежды, и девушка не заметила, как увлеклась. Ведь какая женщина не любит красиво одеваться и эффектно выглядеть, и неважно, сопливая ли это девчонка-школьница или опытный, видавший всякие виды космический историк. И вот наконец модель сезона! Доминика ахнула, увидев, как по ярко освещенному подиуму ступает чуть покачивая бедрами, нет, скорее не идет, а парит, почти не касаясь помоста, известная фотомодель и актриса Лилиана Джорджи. Фоторепортеры и поклонники чуть ли не задушили друг друга, прильнув вплотную к подиуму, но звезда, не обращая на них внимания, продолжала скользить по выбранному пути, время от времени элегантно поворачиваясь и посылая игривые воздушные поцелуи.

С того времени, как Доминика лично познакомилась с Лилианой, прошло уже никак не менее двадцати лет, и, несомненно, время Лилиана даром не теряла: ее актерский талант, неповторимое женское обаяние и природная прелесть, помноженные на исключительное трудолюбие, терпение и желание нести людям красоту, конечно же не остались без применения. Двадцать лет назад Лилиана предстала перед Доминикой нерешительной и пугливой дикаркой из чуждого по социальному устройству и даже местами откровенно враждебного землянам мира, именуемого Федерацией Семи Солнц, но сейчас уже трудно было представить, что когда-то она была такой. Теперь она была настоящей сверхновой звездой, независимой, капризной и ослепительной, олицетворяющей современные тенденции женской моды. Впрочем, Лилиана по-прежнему очень любила своего мужа, капитана-исследователя Эмилио Алекси (ах, как удивительно романтично и в то же время нестандартно складывались их отношения тогда, в самом начале, и прямо на глазах у Доминики!), хотя про нее и ходили многочисленные сплетни, иногда даже достаточно скандальные. И действительно, теперь было трудно представить, как так долго уживаются вместе такие разные люди: скромный и ничем не примечательный в общем-то исследователь-«дальнобойщик», известный только в ограниченному кругу людей, напрямую связанных с космическим флотом дальнего радиуса действия, и эта блистательнейшая медиодива первой величины, лицо и фигуру которой узнавали миллиарды женщин и мужчин во всех уголках Содружества, хоть немного интересующиеся модой. Но, тем не менее, они до сих пор были неизменно вместе. Точнее были вместе всегда, когда неугомонный Эмилио наконец удосуживался посетить старушку Землю между многомесячными «вахтами». От остальных мужчин Лилиана спокойно принимала любовные послания, цветы и самые редкие сувениры, некоторым даже позволяла прилюдно говорить всякие глупости, но близко не подпускала. Капитан Алекси, судя по циркулирующим в «около-рабоче-товарищеской» среде рассказам, вел себя совершенно по-иному, и эти слухи были настолько устойчивы и правдоподобны, что вряд ли отражали только художественные выдумки сослуживцев. Но как бы то ни было, а Эмиль и Лилиана успели стать родителями троих детей: двоих мальчишек (старший мальчик был уже почти взрослым и стажировался в непростой профессии навигатора-исследователя; второй мальчик, самый младший, являлся пока учеником общеобразовательной школы) и девочки семнадцати лет (теперь студентки медицинского факультета); и судя по всему, супруги вовсе не собирались порывать друг с другом. Во всяком случае, Лилиана этого наверняка не хотела…

Доминика так погрузилась в свои мысли, что очнулась только тогда, когда кто-то тронул ее за плечо. Когда она обернулась, удивлению ее не было предела. За креслом стояла Лилиана Джорджи собственной персоной. Она предстала перед Доминикой совсем не такой, какой та только что видела ее по стерео. Ее одежда была совсем будничной, волосы заплетены в «походную» косу и убраны под пластиковую сетку, на лице не было и следа косметики, и от этого оно казалось совсем обычным, немножко усталым и почему-то печальным.

– Здравствуйте, – сказала Лилиана. – Я тут узнала, что вы летите на Лею. У меня очень мало времени, я сбежала прямо со съемок и должна как можно быстрее вернуться назад. Чартер отходит обратно через пять минут. Не застав в гостинице, я очень боялась, что не успею найти вас и в этих лабиринтах переходов и залов. Вот, и со временем не рассчитала…

– О! Здравствуйте! Мы так давно не виделись! Я и не ожидала… – Доминика смутилась, вдруг осознав, что прибор коммуникации оставлен в номере на столике. – Лилиана! Как вы сюда попали? И зачем?

– К сожалению, объяснять уже некогда. Хотелось поговорить… лично, без использования гаджетов… Но боюсь опоздать на обратный рейс, – Лилиана вынула из сумочки небольшой пластиковый конверт. – Вы ведь точно летите на Лею? Я ведь не ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь, – Доминика пока что не понимала, в чем, собственно, дело. – Но почему вы…

– Мой муж. Говорят, он вполне может быть сейчас на Лее. Мы не выделились уже почти год! – прервала ее Лилиана

, беспокойно глядя на часы, отсчитывающие беспощадное время. – Целых двенадцать месяцев, понимаете, я волнуюсь! Я очень волнуюсь. Он должен прилететь, уже должен прилететь, а его все нет. Лея – опасное место, уж я то знаю, ведь это почти что моя родина, а мой милый Эмилио иногда ведет себя как ребенок, та же непосредственность, разные подвиги и приключения. Не знаю почему, но у меня тяжко на душе…

Она замолчала на минуту и опять тихо повторила:

– У меня очень тяжко на душе… Жалко, поболтать с глазу на глаз нам совсем некогда…

Тут объявили окончание посадки на чартер, и Лилиана нервно протянула Доминике конверт:

– Вот, не хочу в этот раз пользоваться дипломатическими каналами. Там, как оказалось, многого недоговаривают, и это еще мягко сказано. Можете передать капитану Алекси? Если встретите.

Доминика вдруг заметила, что плечи Лилианы чуть заметно вздрагивают, и поняла, что та плачет. И это были вовсе не сценические красивые и обильные слезы на виду у всех. Лилиана пыталась скрыть их, задушить, спрятать подальше в уголках глаз. Это были горькие слезы одиночества и почти что отчаянной тоски.

Проводив взглядом убегающую Лилиану, Доминика наконец обратила внимание на конверт. Он был легкий, почти невесомый и, как показалось ей сначала, совсем пустой. И только потом Доминика нащупала в середине конверта какую-то маленькую плоскую вещицу, вероятно видеозаписку.

«Какой же ты жестокий, Алекси, – подумала она, кладя конверт в нагрудный карман. – У тебя совсем нет ни жалости, ни совести. Она так ждет тебя, волнуется и любит, а ты… ты и забыл, как давно не был дома. Как же сильно люди меняются со временем!»

Лея встретила новоприбывших осенним дождем. Космодром был поразительно пуст, и только вдалеке виднелись слившиеся воедино в сырой дымке здания Космопорта, да совсем рядом мокро поблескивала громадина единственного здесь, кроме только что прибывшего, звездолета, в котором Доминика узнала «Удачу» Алекси. От этого корабля отделился серый силуэт и двинулся в их сторону. За маревом дождя было неразличимо лицо, но судя по костюму это был, несомненно, землянин. Через две минуты человек был рядом с новоприбывшим кораблем, он приветственно махнул рукой и поднялся по трапу. Это был капитан Эмилио Алекси собственной персоной и почему-то совсем один. Одет он был в рабочее комби без нашивок, а только с маленькой эмблемой корабля.

– Здравствуйте. С прибытием, – сказал Эмиль и печально улыбнулся.

С его одежды капала вода, и выглядел он, как показалось Доминике, каким-то осунувшимся и удивительно бледным.

Люди молчали. Они были поражены такой странной встречей. Но Эмиль как будто не заметил этого и продолжал:

– Заранее прошу прошения за сокращение приветствий до минимума. Связь с рубкой, пожалуйста.

Моментально появилось голографическое изображение рубки и всей команды в своих креслах.

– Здравствуйте, – повторил еще раз Эмиль – С прибытием.

Команда поздоровалась, недоуменно глядя на него. Тем временем у Эмиля в руке оказалась серебряная карточка, которую окрестили «Имсомеко», то есть «Именем Совета межпланетных контактов».

– На разгрузку предназначенных для Чернильной туманности грузов вам ровно шестьдесят минут, – тон Эмиля стал начальственно-приказным. – Потом стартуете к Земле. Оверсаном, но без перегрузок.

Капитан даже привстал из кресла:

– Но у нас еще рейс ко Второму солнцу.

– Отменяется, – тем же тоном отрезал Эмиль. – К вам на борт сейчас прибудут раненные. Так что приступить к выполнению приказа немедленно.

– Так точно, – в выражении лица капитана отразилось понимание всей серьёзности ситуации. – Есть приступить к выполнению приказа.

Голограмма отключилась, и Эмиль опять обратился к все еще замершим в замешательстве людям:

– Прошу всех пассажиров собраться в кают-компании. У меня для всех важные сообщения.

Это было сказано с такой не терпящей никаких возражений убедительностью, что все как один почти бегом хлынули к кают-компании.

Эмиль вошел в комнату последним. При его появлении все замерли. Он окинул присутствующих пронзительно – изучающим взглядом, но найдя глазами Доминику, чуть-чуть улыбнулся и кивнул ей.

– Начну без предисловий, – сказал он, присаживаясь в кресло, и в его голосе послышались тревожные нотки. – Обстановка тут у нас не из лучших. На Лее неспокойно: компания выборов в федеративный парламент в самом разгаре и следствие этого – многочисленные террористические акты. Часть из них направлена против нас, как против третьей нейтральной силы, которую хотят склонить в какую-либо сторону. Не далее, как вчера вечером произведено покушение на жизни наших людей, в результате чего трое находятся в тяжелом состоянии. К тому же участились случаи попыток похищения людей и техники с разными целями. Из этого следует: первое, исключительная осторожность при любых контактах с астрами; второе, полное исключение прогулочно- туристических вылазок; третье, обязательное ношение спецсредств и соответствующих документов, подтверждающих вашу личность. А сейчас все должны немедленно собрать личные вещи и переехать на соседний корабль. Как вы уже слышали, это судно экстренно покидает порт. У меня все. Теперь быстро вопросы.

– Куда все подевались? – спросил кто-то.

– Кого именно вы имеете в виду? – уточнил Эмиль.

– Космодром пустынен. На нем до горизонта нет ни одного корабля, не считая вашего. Куда же они исчезли?

– Перемещены на другие космодромы. После нескольких диверсий и попытки захвата звездолета, мы вынуждены были потребовать очистить эту площадку от местных судов во избежание новых покушений. Правительство Леи пошло нам навстречу и выполнило наше требование.

– А наши?

– На Третьем Солнце пиратский мятеж. Был обстрелян земной корабль. Человеческих жертв удалось избежать, но люди оказались на осадном положении, а технические повреждения очень существенны. Два корабля ушли на помощь и должны вернуться не раньше, чем через неделю. Ну, а все посольские работники в здании посольства. Сейчас лучше не разгуливать туда-сюда лишний раз… Так, – Эмиль скосил взгляд на капитанский браслет. – Все остальные вопросы в рабочем порядке после перемещения. Просьба разойтись по каютам и собрать личные вещи. Через двадцать минут флаер отчаливает из второго переходника, пожалуйста, не опаздывайте.

Посольская смена, прилетевшая для работы на Лее, покинула «Удачу» в тот же день. Ведь им еще предстояло три недели входить в курс дел и адаптироваться в чужом мире. Эмиль еще раз «поработав водителем», отвез землян «по основному месту пребывания». Вторая группа посланцев, которая должна была сменить людей в Великом Герцогстве, по неволе была вынуждена задержаться на Лее, а именно, пока что обретаться на Алексинской «Удаче».

Возвращаться на свой корабль после «вояжа» в Земное посольство, как показалось Доминике, Эмиль явно не очень то торопился. Во всяком случае, девушка успела выбрать себе каюту (поближе к капитанской), устроиться там, переговорить обо всем с сотоварищами, посетить тренажерный зал и бассейн, насытится трансляцией новостей Леи, а потом и ужином, и еще порядочно «поскучать», гуляя по кораблю, а капитан все не появлялся.

Но Доминика твердо решила дождаться возвращения Эмиля, с тем чтобы все-таки поговорить с ним лично и желательно без официоза, и, главное, передать записку от Лилианы. В конце концов она притулилась на странном остове, затянутом в темную пленку, который зачем-то стоял прямо в переходнике, и, похоже, даже задремала. Очнулась она от аккуратного прикосновения. Прямо перед ней стоял капитан Алекси (явился все-таки, не прошло и пол ночи!). Флаер, на котором он приехал, был припаркован на «дежурном» месте и по нему уже ползал автопаук, ухаживая за машиной.

– Доброй ночи, Доминика. Уж не меня ли ты тут дожидаешься? Для сна на корабле есть очень удобные кровати. Могу проводить.

И Эмиль улыбнулся, как ей показалось, очень нежно и с искренним участием, совершенно даже без тени насмешки.

– А я вот хотела с тобой поговорить, – девушка слезла с неудобной штуковины и потерла затекшую руку. – Ждала тебя, ждала, и вот… Что за хлам ты тут держишь?

– Хлам? – лицо капитана стало печальным. – Этот хлам еще вчера был малым флаером. Выгорел изнутри, восстановление вряд ли возможно…

– Я уже знаю, что трое раненых, которых ты отправил сегодня на Землю, это твой экипаж, – Доминика дотронулась до плёнки, обтягивающей остов машины. – Неужели они были в нем?

– Да. Помощник, штурман и второй пилот. Я сидел за рулем. Мы подлетели к посольству, я посадил флаер на внешней парковке и отошел на пятнадцать метров купить газету. Они же остались в машине. Раздался взрыв, флаер вспыхнул. Я бросился обратно к машине. Там еще наши были на ступенях посольства, тоже бросились к флаеру… Взрывное устройство большой термической силы… Мне то что. Несколько царапин. Защитный костюм помог… – Эмиль показал руки, оказавшиеся в тончайших лечебных перчатках. – А они… Бедная Ида пострадала сильнее всех, помощника, совсем пацана, год на корабле, теперь не узнать. Пилот весь в переломах, лицо обезображено. Никакие костюмы не помогли.

– Этих подробностей я не знала, – Доминика опустила глаза. – Но почему ты не повез их на Землю сам? У тебя быстроходнейший корабль. Ты бы мог еще вчера, сразу…

– Не мог. И здесь несколько причин, – Эмиль поджал губы. – Во-первых, для оверсана у меня не хватает энергии: излишек пришлось отдать для тех двух кораблей, которые улетели к Третьему солнцу, а «Удача» не пополняла своих запасов еще с экспедиции за Песочницу. Ты ведь понимаешь: оверсан – 15 суток, простой рейс – 30 суток. Потом для оверсана одного пилота недостаточно – нужно дежурить день и ночь, никакой автопилот не выкрутится, когда ходовые установки на пределе и любая лишняя пылинка может наделать беды…И еще. «Удача» нуждается в серьезном ремонте. Ее пытались захватить в то же время, когда произошёл взрыв. Моя Семёрка чудом самостоятельно отбилась от злоумышленников, но не без потерь: бортовик уничтожен, терминальный компьютер тоже поврежден. На восстановление и ремонт нужно по крайней мере еще дня три – четыре.

– Ты сам то как? – Доминика взяла Эмиля за руку, сочувственно заглядывая в глаза. – У тебя усталый вид.

– Так ночь уже. Просто спать хочу, – губы Эмиля улыбнулись, но глаза остались по-прежнему грустными. – По правде, я не привык так долго прозябать на одном месте. К тому же нервы все время напряжены в ожидании очередного подвоха. В общем, мы все здесь уже порядком подустали. Пойдем отдыхать.

Он повел ее из переходника, мягко (и очень приятно, хоть и по-дружески) сжимая ее ладонь в своей руке.

Дошли до каюты Доминики.

– Спокойной ночи.

Капитан Алекси (всегда слегка эксцентричный по натуре) позволил себе очень изящно поцеловать ручку девушки, развернулся и уже сделал шаг прочь, но Доминика вдруг вспомнила про послание:

– Постой. Тут для тебя кое-что от твоей жены.

– От Лилианы? – Эмиль почти что прыжком вернулся назад. – Ты не шутишь? Ты с ней виделась?

Шеки его вспыхнули от смущения, а глаза так неподдельно засияли, что Доминика устыдилась своих умозаключений относительно его пренебрежительного отношения к супруге.

– Вот, – она протянула конверт. – Лилиана просила передать.

– Боже мой! Ты не представляешь, какой подарок сделала мне сейчас! Я так давно не видел ее, так давно! – он почти что вырвал из рук Доминики конверт. – Господи! Моя Лилиана, моя бедная Лилия! Как бы я хотел хоть на миг увидеться с тобой! И я никак не могу вырваться…

Его глаза вдруг увлажнились непрошеными слезами, и он, заслоняя рукой лицо и смущенно бормоча: «Спасибо, большое спасибо», бросился вон, прижимая конверт к груди.

Неделя, проведенная на «Удаче», показались Доминике длиннее года. Ее товарищи, так же, как и она, скучали просто отчаянно, находясь в добровольном заточении на корабле. Эмиль, напротив, спокойно нарушал все предосторожности, которые сам же и провозгласил, разгуливая пешком по взлетному полю, и даже уходил куда-то к зданиям космопорта и подолгу не возвращался, как будто бы специально ища на свою голову приключений, или улетал на своем флаере и пропадал по пол дня и даже дольше. Судя по всему, бортовой компьютер он починил и теперь чем-то занимался в городе или в посольстве. Еще скучнее и обиднее было от того, что хотя мобильная связь тут отлично работала, Эмиль почему-то запретил подолгу болтать по портативному устройству, нахально заявив, что все разговоры прослушиваются (а перед этим, просто собрал всех в кают-компании, «прочитал лекцию» о безопасности коммуникации на «чужой» территории и потребовал сдать ему мобильники для проведения «жизненно необходимого апгрейда», правда, вернув их владельцам уже через полчаса). Наконец, не выдержав такой жизни, затворники все-таки решили посетить Земное посольство и в одно прекрасное безоблачное утро, предварительно переговорив по стерео со своими товарищами, собрались в город. Эмиль отнесся к этому вполне спокойно и даже вызвался подвезти. Он очень тщательно осмотрел флаер перед отъездом, облачился в парадный форменный костюм, какой полагался капитанам его ранга, и занял водительское кресло. Всю дорогу он, казалось, беззаботно болтал с пассажирами, но Доминика заметила, как предельно напряжено его внимание, обращенное на дорогу. Наконец, флаер приземлился во дворе посольства, и все увидели на крыльце знакомых землян.

Встреча была бурной и радостной. После теплых объятий и жарких рукопожатий, сопровождаемых не менее горячими приветствиями, земляне прошли в столовую залу. Все было как будто бы в порядке, если не считать того, что Эмиль куда то исчез.

Фуршет, посвященный встрече, завершился, и люди разбрелись по интересам: в нескольких кружках весело болтали, рассказывая всякие небылицы, другие развлекались, слушая и даже подпевая песням, которые пел кто-то один, в этом искусстве преуспевший; мужчины за столом, видимо старинные друзья, азартно резались в шахматы, а в опустевшем зале танцевала, целуясь и обнимаясь, какая-то одинокая пара совсем молодых стажеров. Доминика, так и не примкнувшая ни к одному кружку, прошла через весь этаж, и, выйдя на лестницу, от скуки начала рассматривать в панорамное окно незнакомый и довольно унылый урбанистический пейзаж. Ее внимание вдруг привлек человек в белом, стоящий поодаль на перекрестке. Она тут же навела на него коммуникатор и «ткнула» приближение. Да это же был без сомнения капитан Эмилио Алекси! Тут с неба стремительно спустился черный блестящий флаер и из него показалась стройная женская фигурка. Эмиль двинулся навстречу, приветливо махая рукой. Потом они встретились и обнялись. Эмиль схватил незнакомку и поднял над землей. Та болтала ногами и вероятно заливисто смеялась. Эмиль донес ее до флаера, усадил на заднее сидение, потом залез сам, и флаер взвился и исчез среди переплетений высотных домов.

Доминика стояла у окна, пораженная увиденным. Только что она была готова плюнуть в лицо каждому, кто сказал бы про капитана Алекси что-нибудь вроде того, что он ловелас, бесстыдник и любитель коротких юбок. Только что он казался ей честным, порядочным человеком, несчастным из-за происшедшего с командой, отчаянно грустящим оттого, что слишком давно не видел своей любимой жены, и ужасно переживающим за жизнь и здоровье всех новоприбывших землян в условиях коварной Леи. Сейчас же ей трудно было поверить своим глазам: этот человек вдруг радостно бросается в объятия какой-то незнакомки, забыв про все на свете. Ему нет больше дела ни до кого и ни до чего кроме бурного романа с какой-то астркой! Причем делает он это вообще без всяческого стеснения и утайки! Тут Доминика чуть не заплакала от обиды. Нет, не за себя, а за бесстыдно обманутую Лилиану, хотя нет, и за себя тоже. Как же она могла ему так вдруг поверить, пожалеть его, даже утешать его? Ах, бедный Эмилио, что-то ты выглядишь устало! Тут оказывается есть от чего утомиться! Все обман! Все – лицемерие, ложь и двуличие!

Вечером был традиционный «общий» ужин. Эмиль уже вернулся и, как ни в чем не бывало, сел ужинать со всеми. Он занял место как раз между двумя начальниками посольских групп – старого и нового, еще только входящего в курс событий, и напротив Доминики, и стал спокойно поглощать свою порцию, как будто ничего ровным счетом не произошло. Доминика сначала долго смотрела на него прожигающе-гневным взглядом, да так, что ее соседи по столу и оба начальника по сторонам от Эмиля перестали жевать и недоуменно уставились на нее. Но сам Эмилио как будто и не чувствовал напряжения вокруг себя и продолжал есть. Наконец, совсем разуверившись в своих телепатических способностях, Доминика со звоном опустила вилку и нож в тарелку и резко встала. Эмиль, наконец, поднял на нее глаза, удивленные и совершенно честные. Доминика вспыхнула и сжала кулаки.

– Капитан Алекси! – почти крикнула она. – Вы – лицемер!

Эмиль тоже медленно встал. Щеки его постепенно стал заливать румянец стыда. Он почти умоляюще посмотрел на Доминику и тихо примирительно сказал:

– Ты заметила меня из окна. Я почувствовал. Доминика, пожалуйста, не стоит сейчас говорить об этом. Я потом, если желаешь, объясню тебе все…

– Не желаю, – прошипела Доминика и кинулась прочь из-за стола.

Все остальные уже давно оторвались от еды и теперь наблюдали за этой странной сценкой. Эмиль же проводил взглядом разъяренную Доминику, вытер руки о салфетку, поданную столовым роботом и, сказав «прошу прощения» всем присутствующим, медленно направился к выходу.

С этого дня Доминика стала избегать даже случайных личных встреч с Эмилем. Он, казалось, тоже чувствовал неловкость и вину, но своих исчезновений не только не прекратил, но и наоборот стал пропадать где-то чуть ли ни днями и ночами.

Впоследствии Доминика опять мельком видела его с какими-то незнакомыми дамами, все время с разными; и вел он себя тогда неизменно – и следа не оставалось на его лице от раскаяния, грусти и скромности. Тот Эмиль, которого она так хорошо знала в молодости, временами бесследно исчезал, появлялся же какой–то незнакомый человек, которого тоже звали Эмилио Алекси, но этот был вероломен, лицемерен и сластолюбив.

Прошла еще неделя. Выборы федеративного парламента, наконец, завершилась. Мутная река под названием «политика» опять вошла в свое русло, а, следовательно, на время успокоились и террористические группировки, и отдельные особо вспыльчивые личности. Земляне тоже почувствовали себя гораздо свободнее в отношении передвижений по планете. Еще три дня назад была получена «молния» с тех кораблей, которые улетели на помощь пострадавшим от пиратского налета. Из нее следовало, что они повременят с возвращением пока не произведут ремонт и не разберутся в происшедшем. Тем временем земляне на Лее заскучали, вернее заскучала группа, которая должна была уже давно находиться у Второго солнца и сменить группу посланцев в Великом Герцогстве, и пока что была обречена на вынужденное безделье.

Доминика, пожалуй, скучала не меньше остальных и от нечего делать решила проследить за похождениями ненавистного ей с некоторых пор капитана Алекси. Пренебрегая мерами безопасности, она прошмыгивала за ним каждой раз, когда предполагала, что он идет на очередное любовное свидание. Пару раз она упускала его из виду, теряя в толпе. Один раз он видимо все-таки заметил слежку, хотя она тщательно маскировалась, и стремительно и с только ему присущей элегантностью улизнул. После этого случая Доменика получила строгое замечание от начальника группы по поводу ее несанкционированной прогулки по городу. Но это не только не остановило ее, но и заставило быть впредь еще незаметнее и осторожнее. Не было никаких сомнений, что Эмиль намеренно рассказал начальнику о ее похождениях по городу.

– Ах, лицемерный обманщик! – подумала тогда она. – Ты заметил меня и понял, что я могу помешать тебе в твоих амурных похождениях. Ты боишься, что все узнают о твоей отнюдь не научной исследовательской и гуманитарной деятельности, ты прекрасно понимаешь, что твои неблаговидные похождения вовсе не пример для подражания, и те студенты – стажеры, которые читают в «Истории звездоплавания» твою краткую биографию и описание твоих исследований и открытий в иных мирах, бредящие космосом и мечтающие встретить благородного и умудренного многочисленными экспедициями блестящего звездопроходца, своего кумира и модель для подражания, будут отнюдь не в восторге, если узнают о твоем истинном лице. Ты вроде бы стыдишься на людях своих неблаговидных слабостей, даже пытаешься сыграть раскаяние, но я же вижу, что ты не собираешься исправляться. Конечно, нехорошо влезать в личную жизнь, но ведь эта личная жизнь перешла границы дозволенного и может повлиять на наши отношения с другой цивилизацией. Ты забыл, что стоишь на сгибе двух миров и рискуешь скатиться в пропасть и потянуть за собой других. Ты ведешь себя не только аморально, но и наносишь ущерб нашим с астрами дипломатическим отношениям. Ведь ты – ответственное лицо, член Совета по межпланетным контактам, в экстренных ситуациях твое слово приравнивается к закону, и как ты себя ведешь несмотря на все это? Ну ничего, я выведу тебя на чистую воду, земной красавчик – соблазнитель!

…В этот раз все шло как нельзя лучше. Доминика хорошо подготовилась и замаскировалась, и уже дожидалась во дворе, когда Эмиль сошел с крыльца и направился к флаеру. Он был щегольски, но в то же время форменно одет: парадный китель был ему поразительно к лицу. К тому же капитан Алекси обладал соразмеренной атлетической, но одновременно почти по юношески гибкой фигурой, и как никто другой умел как бы невзначай «показаться». В общем, не было ничего удивительного в том, что бедные астрки быстро покорялись его обаянию, и он беззастенчиво пользовался этим. А несчастная Лилиана, наверняка считавшая его чистейшим в мире человеком и ничего не подозревавшая о его истинной сущности, по-прежнему любила и преданно ждала его, ведь в искусстве мгновенной смены поведения ему не было равных!

Доминика неторопливо вышла из своего укрытия и направилась прямо к Эмилю, который проверял флаер перед отлетом.

– На прогулку? – она постучала ногтем по покрытию машины.

Эмиль оторвался от своего занятия и поднял на нее глаза. Сейчас это был прежний Эмиль, немного застенчивый и добродушный.

– Ну да, в некотором роде на прогулку, – сказал он, улыбаясь ей, видимо обрадованный тем, что она все-таки решила заговорить с ними первый раз на этой неделе.

– А я вот тоже в город. Может подбросишь? – Доменика повела разговор так, как задумано было по только-что разработанному ей плану.

– Смотря куда. – Эмиль снова погрузился в проверку систем флаера и не смотрел на нее.

– К одной из библиотек в Южном районе. Она как раз на центральной улице третьего уровня.

– Ничего себе! Далековато. – Эмиль удивленно поднял на нее глаза.

Доминика и сама знала, что далековато, к тому же Южный район был очень старым районом и отличался ужасной теснотой и сутолокой, следовательно, о большой скорости не могло быть и речи. А уж пробиться на третий уровень было еще сложнее, чем пропихнуть теннисный мяч в горлышко бутылки из-под прохладительных напитков. Именно поэтому она и выбрала это место.

– Ну что? Подбросишь? – не давая опомниться, переспросила она.

– К сожалению… – Эмиль развел руками. – Сейчас не могу. Сам тогда опоздаю.

Доминика мысленно дала ему звонкую пощечину от имени Лилианы, подумав: «Вот сластолюбец! Боится опоздать на очередное свидание!»

Вслух же она произнесла совсем другое:

– Давай тогда сначала доберешься куда надо ты, а потом я уеду на твоем флаере в Южный район.

– А не легче ли…

Эмиль не успел договорить, Доминика перебила его:

– Знаешь, твоему флаеру я почему-то больше доверяю, чем этим астровским моделям. Ты ведь каждый раз его проверяешь, а у меня никак не выходит из головы случай с Идой и всеми…

Она скроила скорбную и умоляющую физиономию и продолжала:

– Ну что тебе стоит? Вылезешь, а на обратном пути возьмешь такси. Ты ведь – смелый.

– Может быть я тогда пересяду? – Эмиль опустил глаза.

– Может быть ты собираешься делать что-нибудь неприличное в городе, раз так меня стесняешься? – заметила Доминика с такой язвительностью, на какую только была способна.

Эмиль вздохнул. Ему вовсе не хотелось делать так, как предлагала Доминика, но он не смел отказать, опасаясь окончательно потерять ее доверие и дружбу.

– Садись, – сказал он, открывая ей дверцу. – Ладно. Раз уж тебе хочется именно так, то пусть и будет так.

Он сел в водительское кресло и когда они поднялись с посольского двора, спросил:

– Кстати, а чего это тебе вдруг понадобилось в этой библиотеке?

Доменика ожидала такого вопроса и поэтому заранее подготовила ответ:

– Говорят, там есть кое-что меня интересующее по космической истории. Потом, некоторые редкие книги художественного содержания тоже заслуживают внимания.

– Кто говорит? – вопрос был странным и поэтому неожиданным.

– Кто говорит? – переспросила Доминика и запнулась, испугавшись, что Эмиль что-то заподозрил, но потом, взяв себя в руки, беззаботно прощебетала в ответ:

– Ну что за дурацкие вопросики? Ну конечно, никто впрямую не говорит. Понимаешь, сам район старый, библиотека в нем тоже старая, может быть и сохранилось что-нибудь интересное. И еще я поинтересовалась у одного букиниста на площади у посольства.

– Лучше б ты у меня поинтересовалась.

Эмиль на секунду обернулся, взглянув на Доминику, и опять сосредоточился на дороге. Девушке снова показалось, что он ее «раскусил» – настолько этот мимолетный взгляд был проницателен и глубок. Она знала, что такого мимолетного взгляда капитану Алекси вполне хватало, чтобы потом воспроизвести любой предмет или их группу с почти фотографической точностью, а уж человека, попавшего в его поле зрения хотя бы вот так, всего лишь на миг, он бы узнал и среди сотен других людей, пусть даже похожих.

– Кстати, если хочешь, у меня есть подробные карты этого города. Там, как раз рядом с тобой лежат, – продолжал Эмиль. – Но все же лучше воспользоваться флаерным компьютером, а то в этих дурацких картах сам черт ногу сломит. Я совсем недавно сделал с корабля обширную скано-съемку и загрузил данные. Там все отлично различимо, никогда не заблудишься.

– Но ведь скано-съемка здесь строго запрещена! – удивилась Доминика.

– «Не пойман – не вор» – гласит одна древняя русская пословица, – Эмилио довольно ухмыльнулся.

«Да уж. Пока не пойман, – подумала про себя Доминика. – Но ничего, я поймаю тебя с поличным».

А вслух сказала, стараясь перевести разговор на другую тему:

– Ты все время ведешь флаер вручную. Что, бортовая автоматика не работает? Какой же ты после этого спец по электронике?

– Она работает. Просто я здесь предпочитаю ручное управление. Эти астры совсем не представляют, что такое правила движения. К тому же если во флаере какие-нибудь штучки, то сразу чувствуется.

– Какие штучки?

– Жучки.

– Жучки? – Доминика засмеялась. – Что ты мне морочишь голову какими-то насекомыми.

– Это не насекомые, – тон Эмиля был вполне серьезен. – Это всякие подслушивающие, подсматривающие, ну, в общем, всяческие информаторские устройства. Еще бывают бомбы. Я их находил уже два раза.

– Два раза? А тогда, перед катастрофой?

– Нашел только одну, – слова Эмиля прозвучали грустно, почти скорбно. – Вторую проглядел, моя вина… Я сейчас выхожу.

Он замолчал и стал плавно снижать флаер на одну из старых, почти безлюдных и увитых плющом улиц верхнего уровня.

Приземлив машину, он вдруг ласково, почти с отеческой нежностью, поцеловал в лоб приготовившуюся перебраться на водительское сидение Доминику и произнес:

– Я там настроил управление под твои мысленные приказы и активировал защиту от чужих. Желаю тебе отыскать что-нибудь ценное.

Он подмигнул ей левым глазом, улыбнулся и, почти выпрыгнув из флаера, дружески помахал рукой. В первый момент Доминика даже оторопела, столько искренности, неподдельного тепла и открытости было в этом жесте. Но прейдя в себя через минуту, она с еще большей подозрительностью и злостью подумала: "Врешь, теперь не обманешь. Я уж раскопаю, чем ты здесь занимаешься."

Доминика сделала широкий круг, заложила резкий и низкий вираж, и приземлилась на том же месте, откуда взлетела несколько минут назад. Посадив флаер, землянка внимательно огляделась. Теперь ей предстояло обнаружить Эмиля. С высоты она этого сделать не могла: наверняка заметит. Значит, надо было вылезти из машины и искать его так. И хотя она видела, в какую сторону он пошел, да и сам капитан Алекси был человеком заметным, найти его в этом переплетении узеньких переулочков и затенений было довольно трудно. К тому же он уже мог уйти довольно далеко или войти в один из многочисленных дворов или домов. В общем, его величество случай и здесь решал все.

Доминика вылезла из флаера и побрела по пустынной улице. Как назло, не было ни души, спросить было не у кого. После двадцатиминутных поисков Доменика уже разуверилась в том, что она все-таки сумеет обнаружить его след, как вдруг наткнулась на цыганку в грязном тряпье и с маленьким ребенком на руках, проворно выскочившую из ближайшей подворотни и преградившую ей путь.

– Красавица, дай погадаю! – нараспев заверещала цыганка, а ребенок протянул свои грязные морщинистые ручки к землянке. – Все про будущее расскажу и про прошлое угадаю.

Доминика попыталась пройти мимо нее, но цыганка вцепилась в рукав ее костюма и затараторила, слегка приседая и заглядывая ей в глазаснизу вверх:

– Ай, не пугайся, красавица! Вижу, ты не здешняя. Ай-яй-яй! Красавица, богатая ты, в большом доме живешь, из хрусталя, из золота ешь и пьешь, все имеешь, что хочешь…

Доминика рванулась, но не тут то было, цыганка вцепилась так, что затрещал легкий пластик рукава, и еще плаксивее и быстрее продолжала свою тираду:

– Ай! Красавица торопится, по сторонам глядит, кого-то ищет. Все знаю, все скажу! Ищет она своего друга сердечного, господина богатого, а красивого, такого красивого, какие бывают только на картинках! Костюмчик у него белый с серебром, форменный, а глаза как небо голубые, да острые-острые. Смешливый тот господин, да добрый, бродяжке на платочек подарил, только не верный он тебе, красавица, не верный! С другой ушел…

– Что? Ты видела человека в белом костюме с серебряными нашивками? – Доминика была заинтересована и больше не вырывалась. – Опиши-ка мне его поподробнее.

– Ох, красавица, богатый он, как и ты, красивый он, как и ты. Похожи вы как брат и сестра. Четыре серебряные полоски у него на каждом рукаве… Профиль ангельский, ручки белые, как будто в молоке умывается…

– Подожди, подожди. Ты мне лучше укажи, куда он пошел, – Доминика попыталась прекратить захлестывающий ее словесный поток.

– Ай, не верный он тебе, красавица. Ай, не верный. С другой ушел, ласково с ней говорил, ручку подавал, перчаточку целовал. А туфельки у той ведьмы лаковые, и вся то она в черную пелерину закутана, не разглядеть и лица. Подари бродяжке на пропитание, красавица, укажу, куда пошли. Ай, красавица, ты богата, денежки в кармане не переводятся, а я – бродяжка несчастная, все карманы дырявые. Подари денежек, а то детка не кормлена, плачет… – с этими словами цыганка ловко ущипнула ребенка за спину и тот добросовестно подтвердил слова матери захлебывающимся ревом.

Доминика, уже совсем ошалелая, быстро вытащила из кармана деньги и сунула цыганке:

– На, только не мучь ребенка. Лучше скажи, куда они пошли.

Цыганка шикнула на ребенка (тот моментально перестал плакать) и протянула руку, указывая грязными пальцами на казавшийся пустынным дом с черными окнами и надписью «Отель», сделанной витиеватыми буквами из допотопного светобегущего шнура.

– Туда пошли, добрая красавица, туда. В потайную дверь, вон в тени которая, под плющом. Ай, красавица, нет предела твоей широте душевной! Спасибо, красавица, спасибо! Чтоб тебе дорога была широкая, чтобы все твои завистники почернели, а враги померли…

Тут цыганка, наконец, оставила рукав Доминики, торопливо пряча деньги куда-то в карман среди складок юбки. Доминика, воспользовавшись этим, перебежала на другую сторону улицы и быстрым шагом пошла к указанному дому.

На каменной, выщербленной от времени стене висела облезлая табличка, гласящая, что вход за углом, но Доминика, замедлив шаг и оглянувшись, прошмыгнула под каскад свисающего со стен цветущего хмеля и плюща, и буквально нащупала в густой тени массивную дверь. Вероятно, это был черный ход. Девушка с усилием открыла одну створку двери и вошла. Было темно, ноги ощутили твердость каменных ступеней. Ей на мгновение стало страшно. Все это странным образом напоминало какие-то совсем старинные детективные романы, которыми она когда-то довольно серьезно увлекалась. Но чувство долга, а скорее всего теперь уже ненасытное любопытство, заставили ее подняться по лестнице и отворить вторую, почти такую же массивную дверь, и тут она оказалась в длинной комнате, отделанной пластиковым мехом и цветными, хорошо подобранными коврами, весь интерьер которой говорил о том, что она попала в холл одного из номеров гостиницы. Дверь в следующую комнату была чуть приоткрыта, и Доминика услышала приглушенные голоса и смех. Один голос – женский, был ей незнаком, другой – мужской, она бы узнала, пожалуй, из тысячи голосов. Это был без всякого сомнения голос капитана Алекси.

Доминика осторожно заглянула в щель и обомлела. В комнате, на красивом мягком диване сидел Эмиль. Перед ним на маленьком столике стояли два хрустальных бокала на тонких ножках, серебряное ведерко со льдом и пузатой зеленой бутылкой, перевязанной лентами. В подсвечниках горели ароматические свечи и до одури сладкий возбуждающий запах струйками просачивался в прихожую. По визору транслировались весьма неприличные сценки под чувственную музыку. Тут появилось и второе лицо этого действа: занавес импровизированной сцены открылся, и стройная женщина в кружевном нижнем белье, туфлях на острых высоких каблуках и в шляпке с черной, почти непрозрачной вуалью сделала красивый оборот, держась за блестящий пилон и изгибаясь ловко и эротично. Вот она подняла вуаль и сбросила шляпку. Роскошные платинового оттенка кудри рассыпались по ее плечам. Сильно накрашенные глаза были полуприкрыты в вожделении, алые, почти светящиеся губы звали и хотели мужчину. И этим мужчиной был Эмиль. Он встал, небрежно скинул китель и, как бы подыгрывая партнерше, начал медленно снимать тонкую белую сорочку. При этом его лицо, отражающееся в зеркале, было таким же сладострастным. Наконец он отбросил рубашку и, подойдя к женщине вплотную, нежно обнял, поцеловал и бережно усадил на диван. Потом взял из ведерка бутылку и резким движением открыл ее. Игристое вино зашипело рванувшись из бутылки, и обрызгало пеной ноги женщины. Та взвизгнула:

– Ах! Я безнадежно промочила туфли.

– Что за беда? – произнес он. – От них все равно пора избавиться.

Он ловко снял с нее туфли и тут же расцеловал обе ножки. Женщина довольно рассмеялась и растянулась на диване. Тем временем Эмиль наполнил и подал ей бокал, а потом взял ее туфлю за каблук и налил туда вина для себя.

– За самую обаятельную и влиятельную женщину на всей Лее! – провозгласил он и выпил вино залпом.

Она тоже сделала глоток из своего бокала, и ластясь к Эмилю, игриво спросила:

– У вас на Земле все мужчины такие непосредственные? Или только ты один грешен, а остальные – божьи праведники?

– Целомудрие мужчин означает конец всему человеческому роду, – прошептал он с придыханием и стал медленно стягивать с ее ножки кружевной чулок.

Доминика очнулась от столбняка и, более не в состоянии глядеть на все эти фривольности, покинула свой наблюдательный пункт. Быстро миновав холл, преодолев тяжелую дверь и чуть не упав с крутой лестницы, она в изнеможении присела на последнюю ступеньку. Почти в то же мгновение кто-то схватил ее сильной рукой и зажал рот. Вслед за этим она услышала знакомый умоляющий шепот:

– Только не вздумай кричать, ради Бога не вздумай кричать. Пусть я негодяй, пусть занимаюсь низкими вещами и поэтому недостоин своих званий и тому подобное, только не вздумай кричать, прошу тебя, умоляю… Ну, обещаешь, пожалуйста, у меня нет времени, совсем нет времени.

Доминика кивнула головой, на сколько ей позволяла крепкая хватка Эмиля, и тот сразу отпустил ее. Она обернулась и увидела его лицо: глаза его выражали такой редкостный испуг, какого она и представить не могла на этом мужественном, не знающем страха лице.

– Какой кошмар! – продолжал он тем же тревожным шепотом. – Ты всё-таки выследила меня! Ах, Доминика, если бы ты знала, во что сейчас вмешиваешься! Если тебе совсем не жалко меня, гнусного лицемера и обманщика, то пожалей хоть себя, свою жизнь. Умоляю тебя, уходи, уходи беззвучно и больше никогда не возвращайся сюда. И не говори, пожалуйста, не говори никому об этом…

– Но это же… это же жена министра… – Доминика не успела договорить, Эмиль опять зажал ей рот.

– Нет, нет, – прошептал он. – Ты ошиблась, никакая это ни жена… Пожалуйста, уходи побыстрее, и никому, никому, если ты хоть капельку, хоть на мизинец считаешь меня человеком. От этого зависит моя жизнь, и не только моя, но и… Уходи молча и побыстрее. Ты ничего не видела, прощу тебя, пожалуйста…

Он отпустил ее и буквально упал перед ней на колени, просительно сложив ладони лодочкой. Ей стало противно, она впервые видела этого человека таким жалким и порочным. Тогда она развернулась и быстро, не оглядываясь, пошла к выходу. Эмиль вскочил и сделал так, чтобы дверь за ней не хлопнула.

Теперь она шла по улице. В душе ее образовалась сквозящая пустота, там не было ответа на грызущий и пугающий ее вопрос: «Как? Как мог этот человек так опуститься? Ведь это был настоящий человек, человек с большой буквы! И что же будет дальше, если даже этот человек, которого она считала одним из лучших людей среди своих друзей, погряз в трясине похоти и разврата?». Но с другой стороны ее мучило еще одно чувство – чувство стыда от того, что и она оказалась именно тем слабодушным любопытствующим, который решился копаться в грязном белье и заглядывать в замочные скважины.

Доминика не поехала в посольство, а двинулась на площадку космопорта, туда, где в одиночестве стояла «Удача», и остановилась у закрытого переходника. Теперь ей ничего не оставалось, как связаться с посольством, чтобы предупредить о своем местонахождении и ждать капитана корабля. Эмилио Алекси был слишком подозрителен, чтобы сообщать код входа даже своим. Видимо, так он начал поступать после того, как астры проникли на борт с целью завладеть кораблем. А так как он обычно хорошо помнил уроки, преподанные ему жизнью, то теперь этот код знали только он да, вероятно, начальники групп, которые тоже были совсем не склонны сообщать его по стерео.

Прошел час, другой. Наконец к звездолету не спеша подлетело одинокое такси, из которого вышел Эмиль. Лицо его было хмурым и без единой искорки румянца.

И тут вдруг она с полной отчетливостью и предельной яркостью осознала, как оскорбила его, как унизила его там, на лестнице, затоптав его доверие. Да, он – любитель «клубнички», да – это аморально по отношению к жене и к тем замужним женщинам, с которыми он связывается, да – это скорее всего может нанести определенный урон светлому лику земной посольской деятельности, да – может быть такое поведение и не соответствует его высоким званиям. Но, с другой стороны, он не нарушал никаких законов: ведь в сущности нет ни категоричного запрета на измену супруге, ни табу на тайное ухаживание за женщиной, пусть даже и замужней, и тем более не запрещено иметь отношения сначала с одной женщиной, через неделю с другой, через день с третьей и так далее, тем более что отношения эти были по видимому сугубо добровольными с обеих сторон. К тому же, он старается все это делать в тайне, чтобы не повредить не только своей репутации, но и репутации этих женщин. Он, в конечном счете, хотя может быть и бессознательно, но заботится и о своей жене, держа ее в совершенном неведении относительно своих похождений. Ведь она, если даже и узнает обо всем, скорее всего все равно не перестанет любить его, а будет только бесконечно несчастна, и это может привести к ужасным ссорам и даже распаду семьи.

А сама Доминика? На поверку, она совершила куда более серьезный проступок, чем он. Она бессовестно подглядывала за его личной жизнью, мало того, даже попыталась вмешаться и указывать, что ему можно, а что нельзя делать. Да! Ее поведение было куда более преступным! От этих мыслей ей стало так тошно и стыдно, что она даже не могла заставить себя заговорить с ним, хотя и осознавала острую необходимость извиниться за свою выходку.

Тем временем Эмиль молча сел на переднее сидение рядом с ней и запарковал машину в переходник корабля. Потом вышел, открыл дверцу перед девушкой и протянул руку, чтобы помочь ей выйти. Доминика, как будто оцепеневшая от тяжких раздумий, медлила потупившись. Прошла минута, другая, Эмиль все держал руку. Наконец, Доминика решилась взглянуть на него, протянула ему свою ладонь и вышла из машины.

Его рука показалась ей холодной как лед, а лицо не отражало вообще никаких эмоций. Он слегка кивнул головой в сторону двери и вход тут же открылся.

– Прошу, – сказал он совершенно «ровным» тоном и сделал церемонный приглашающий жест.

Это было первое и единственное слово, произнесенное ими за весь последующий вечер. Оба упорно молчали и даже не глядели друг на друга пока ужинали в столовой. Потом, случайно пересеклись взглядами, одновременно покраснели от стыда за свои поступки и тут же разошлись по каютам, даже не пожелав друг другу спокойной ночи.

Было уже совсем темно. Звезды на небе сияли холодным, чуть подрагивающим светом. Эмиль глянул на часы: было без двадцати минут полночь по местному времени. Флаер освещал выщербленную временем мостовую, ближайшие каменные стены и такой же, но сложенный из камней помельче, забор. Далее виднелись неясные очертания садовых деревьев. Покоем веяло вокруг, казалось, все живое окрест крепко спит, и только оркестр кузнечиков старался изо всех сил, как бы польщенный этим всеобщим внимательным молчанием.

Эмиль выключил освещение и выбрался из флаера. Избалованные светом глаза временно отказывались что-либо видеть, и ему пришлось достаточно долго стоять, касаясь рукой гладкой стенки флаера, и ждать, пока они привыкнут к темноте.

Первое, что он различил, было черной фигурой, бесшумно перебежавшей дорогу прямо перед машиной. Эмиль отступил на шаг, намереваясь забраться обратно во флаер, но не успел. Кто-то обрушился на него сзади, что-то тонкое захлестнуло шею и перекрыло дыхание. Эмиль мгновенно расслабился, давая человеку, напавшему сзади свести его руки, откинув голову назад, открыв рот и рухнув на колени, всем видом показывая, что он повержен и задыхается. Но как только удавка ослабла, и человек за спиной завозился, намереваясь зафиксировать свою победу чем-нибудь вроде наручников, Эмиль умело перегруппировался и рванулся таким образом, что отбросил агрессора на несколько метров от себя, одновременно освобождаясь от петли.

Нападающих было конечно несколько и теперь они на секунду замешкались, встретив неожиданное сопротивление, а потом опять набросились на землянина с удвоенным остервенением обманутых людей. Но теперь эффект неожиданности был потерян, и Эмиль был готов к нападению. Двоих он поверг почти сразу, и они растянулись на земле в живописных позах. Третий заставил-таки землянина сделать кувырок назад и даже прокатиться по земле, уворачиваясь от умелых ударов ногами. И с этим нападающим Эмиль справился, изменив тактику боя на «борцовскую» и неожиданно «обняв» и сдавив так, что тот «сомлел». Но, оказывается, был и четвертый, еще не вступавший в драку и поэтому не замеченный, и это был настоящий мастер. Именно от него Эмиль получил не сильный, но неожиданный и грамотно направленный удар. Когда он через минуту пришел в себя, то находился в лежачем положении, и этот четвертый уже защелкнул на его запястьях наручники. Первый и второй нападающие уже очухались, встали и отряхивались, и только третий пока еще лежал, держась за шею и постанывая, ворочал головой. Наконец, он тоже поднялся и подошел.

– Говорил же, – прохрипел он. – Нужно было действовать дистанционно!

И замахнулся на Эмиля ногой.

– Отставить! – рявкнул четвертый. – Хозяйка травмировать не велела.

– Вот тебе и неженка, – буркнул с досадой первый. – Кто бы знал!

– Да уж! – насмешливо сказал четвертый. – Посланец то не так прост, как казался. Я бы взял такого бойца в команду, да вряд ли согласится.

– Он кажется пришел в себя, – заметил второй. – А может быть это вообще не тот, кого мы ждали?

– Он, он! – заверил четвертый. – Я его знаю в лицо. Ну-ка, помогите ему подняться.

– Нам бы кто помог! – огрызнулся третий, потирая набухающий синяк на скуле, и схватил Эмиля за левый локоть, стараясь посильнее дернуть вывернутую назад руку.

– Полегче, любезный, – процедил сквозь зубы Эмиль, поднимаясь на ноги. – Я – представитель дипломатический миссии.

– Лучше не нервничайте, сэр, – четвертый похлопал Эмиля по плечу и легонько толкнул в сторону соседней калитки. – Если вы будете вести себя без фокусов, то мы больше не сделаем вам больно.

– Что вам от меня нужно? – спросил Эмиль, глядя на четвертого, как на начальника всей группы нападавших. – Деньги? Кредитка в левом кармане кителя.

– Мы не грабители, – сказал четвертый. – Вам пока ничто не угрожает…

– Убить меня можно было и из дальнобойного оружия, а вы затратили столько сил на нападение, – перебил Эмиль. – Зачем я вам нужен? Кто вы такие?

– Одно я могу сказать точно – пока мы не намереваемся делать вам ничего дурного. А теперь я должен предупредить: если вы скажете еще хотя бы одно слово, я вынужден буду заклеить вам рот, – сказал четвертый, давая понять, что разговор на этом завершен. Эмиль кивнул и пожал плечами.

В двух десятках метров за калиткой прямо среди садовых деревьев стоял флаер. Первый нападавший сразу же сел за управление, второй и третий оказались по бокам Эмиля, а четвертый залез на переднее сидение рядом с водителем и обернулся.

– С таким как вы, господин посланец, это необходимая мера, – сказал он, доставая из бардачка темную маленькую фляжку и наливая ее содержимое в пластиковый стакан. – Вам придется это выпить.

– Земляне плохо переносят наркотики, – решил нарушить молчание Эмиль. – А вам, я вижу, мой труп не желателен…

– Осведомлены, нежный вы наш, – оскалился четвертый и настойчиво приблизил стакан к его губам. – Не волнуйтесь, это всего лишь ваш земной препарат для кратковременной общей анестезии. У вас и голова после него болеть не будет.

– Что ж. Похоже у меня нет выбора, – вздохнул Эмиль и отхлебнул похожую на клубничный коктейль жидкость.

– Вот и хорошо. Отдохните. Хватит вам так прескверно себя вести. Вы же дипломат, а не герой боевика.

Четвертый удовлетворенно кивнул. Его скуластое лицо озарилось легкой улыбкой, а густо обрамленные ресницами карие глаза чуть прищурились.

Эмиль сделал еще один глоток и почувствовал, что слабость в виде сладкой усталости незаметно расползается по всему телу. Приятное тепло побежало по жилам, заставляя расслабить сначала мышцы ног, потом спины, потом ослабли и перестали чувствовать наручники руки, и, наконец, сами собой закрылись веки, и шея отказалась держать голову в вертикальном положении. Рассудок стал медленно и плавно меркнуть и, сначала, нахлынула всепоглощающая сонливость, через которую землянин почувствовал мерную вибрацию гравитатора взлетающей машины, а потом наступила полная тишина с образами сновидений и, наконец, полный провал в сознании.

Роберта сидела напротив в багровом кресле и держала на коленях огромного пушистого кота. Кот мурчал, поминутно облизывался и, прищурив желтовато-зеленые глаза, время от времени от блаженства впивался в обивку кресла когтями передних лап. Весь интерьер комнаты был выдержан в тонах спелой вишни: и обои, и гардины, и ковры с тонким длинным ворсом, и стол, и извитые ножки стульев, и декоративные свечи в деревянных подсвечниках, и расписной плафон потолка, и даже платье Роберты из переливчатого тончайшего шелка. Все это отражалось в четырех огромных зеркалах, и от этого комната казалась четырежды повторенной с разных ракурсов: еще четыре пушистых зеленоглазых кота облизывались и драли обивку кресла, еще четыре женщины в шелке изящно поводили обнаженными плечами, еще четверо мужчин, лежащих на широких кроватях, открыли глаза и приподняли головы.

– С добрым утром, дорогой! – произнесла Роберта и встала.

Кот спрыгнул с ее коленей и исчез за гардиной, в тот же самый момент то же самое сделали и его отражения во всех четырех зеркалах. Роберта медленно приблизилась к Эмилю и села у изголовья.

– Привет и тебе, милая, – проговорил Эмиль, поднося ладони к лицу.

– Да они все-таки тебя покалечили! – Роберта взяла его за руку. – Бедняжка! Но и ты в долгу, как я знаю, не остался. Надо же, бесстрашно вступить в драку с несколькими бойцами, да еще и хорошенько отметелить нападающих! Ты всех удивил.

– Я принял твоих людей за разбойников, – Эмиль виновато улыбнулся. – И очень испугался. Ведь я приехал туда на свидание с тобой и не ожидал, что ты решишь не являться туда лично, а прислать этот своеобразный эскорт.

– О, милый! – Роберта поцеловала свежую ссадину на его левом запястье. – Боюсь, ты этого мне никогда не простишь.

– Если ты о том, что не пришла на свидание, то такая необыкновенная женщина как ты имеет право на капризы. Если о царапине – пустяки, заживет. Ведь есть только одна вещь, которую человек не в состоянии простить. Всего лишь одна.

Эмиль сел на кровати и взглянул на капитанский браслет.

– И что же это? – Роберта слегка сжала его ладонь и заглянула в глаза.

– Я скажу потом, когда соберусь уходить.

– Уходить? Так сразу? – Роберта нахмурилась. – Неужели ты куда-то спешишь?

– Все мы куда-то спешим. – Эмиль сразу почувствовал эту перемену тона. – Эта чертова спешка иногда мешает нам хорошенько подумать, и мы творим несусветные глупости.

– Ты на что-то намекаешь? – Роберта улыбнулась и в этой улыбке было что-то таинственно опасное.

– Конечно. – Эмиль склонил голову на ее колени. – Ты то понимаешь, на что, ведь верно? Твоей проницательности и уму можно только позавидовать.

– Неужели ты уже обо всем догадался? – Роберта нежно погладила его по волосам. – В таком случае ты самый бесстрашный из всех дипломатов. На твоем месте я никогда бы не поехала на встречу со своей гибелью, лучше бы убежала и спряталась.

– Я не гадаю, а просчитываю все вероятности до мелочей. Я ведь боюсь смерти, как и все, дорогая моя. Я не желаю умирать.

– Тем слаще эти последние минуты радости. – Роберта расстегнула фибулу на плече и шелк платья заструился на пол, обнажая стройное тело. – О! Как ты меня возбуждаешь! О, как я буду рыдать через какие-то два часа, сознавая, что тебя больше нет, и ты ко мне никогда не придешь.

– Боюсь, тебе не придется изливать слезы по этому поводу, – Эмиль неожиданно резво повалил ее на кровать, сжимая в объятиях, целуя и щекоча.

– Ты так уверен? – Роберта захихикала, извиваясь всем телом.

– Да, я уверен, – мягко сказал Эмиль, продолжая ее ласкать, но уже не так агрессивно. – Ведь я готов делом сейчас же заслужить полное прощение. К тому же, кто бы то ни был, желающий моей скорой кончины, он трижды подумает, прежде чем затянуть на моей беззащитной шее смертельную петлю. Вот мы и добрались до твоего вопроса, милая, ведь ты хотела знать, что не подлежит прощению, так?

– Ну, да, – Роберта в блаженстве распласталась на кровати, страсть заставляла ее прерывисто дышать и поминутно облизывать пересыхающие губы. – Боже, ты определенно не такой, как все!

– Я почти такой, только может быть совсем немножко не такой, как ожидают, – сказал Эмиль, быстро раздеваясь. – Я умею помнить добро и прощать зло. К тому же я умею смотреть, видеть, и закрывать вовремя глаза, и иногда бываю щедрым и добрым. А еще мне нравится делать приятное… – Он по-особому нежно дотронулся до ее бедер кончиками пальцев. – Ведь я тебе вполне нравлюсь, пока живой. Разве хоть раз я сделал тебе что-нибудь плохое?

– Нет! Конечно нет! Мне так хорошо с тобой! – Роберта беспомощно раскинула руки. – До тебя я просто умирала от тоски.

– Жизнь очень хороша, моя Роберта, она просто прекрасна. И знаешь почему? Потому что она снисходительна и не злопамятна. То ли дело, злодейка – смерть! Вот та вещь, что не прощается. Она будет мстить, хотя человека то уже и не станет.

– Неужели? – Роберта томно улыбнулась, поманив его еле заметным кивком головы. – Неужели ты еще умнее чем я думала? Ах, какая я глупая! Ты конечно же не простишь своей смерти. Сколько же карьер рухнет, как карточные домики, когда в твоей груди навеки замрет дыхание, сколько голов покатится, когда твое тело покроет крышка гроба?

– Конечно, список не слишком велик, но этих людей вполне хватит, чтобы моя похоронная процессия была достаточно пышной и достойной моей скромной персоны.

– И какое же место занимаю в этом списке я? – Роберта легонько укусила, а потом поцеловала землянина в плечо.

– Очень почетное, в самых первых рядах.

– Я так и думала. Да, ты действительно прав насчет спешки и несусветных глупостей. Как хорошо, что ты тогда незаметно спровадил эту девчонку, да и сам потом так же вовремя улизнул из пределов досягаемости моего гнева. Иначе вас с ней нашли бы где-нибудь за городом, в машине, совершенно обнаженных и без видимых признаков насильственной смерти, еще тогда, тем вечером. Ты просто умница, что не дал мне поспешить.

– Я всегда знал, что ты так же разумна, как и красива, – Эмиль жадно впился в ее губы сладострастным поцелуем, а затем игриво лизнул в нос. – И еще ты опасна, как раненная пантера.

– Пантера обещает, что в этот раз тоже не поторопится, а теперь хватит разговоров, все остальное ты мне будешь объяснять без слов, – прошептала она. – Такие объяснения мне нравятся куда больше.

Четвертый ожидал их в гостиной стоя и приветственно склонил голову при их появлении.

– Познакомься, это мой брат Роберт, – Роберта приблизилась к мужчине вплотную и бесцеремонно чмокнула в щеку. – Он занимается безопасностью, и не только моей, но и моего супруга. А еще, если тебе это интересно, у него налажен бизнес в этой сфере.

– Очень интересно, – отозвался Эмиль, тоже подходя и подавая ладонь для рукопожатия. – Тем более что в некотором роде мы уже знакомы.

Роберт крепко пожал протянутую руку, изучающе глядя в глаза землянина:

– Надеюсь, господин посланец Содружества забудет дурное.

– Дурное конечно же забудет, а полезное запомнит, – Эмиль улыбнулся, спокойно выдерживая этот пристальный взгляд.

– Роберт был просто восхищен твоим самообладанием, а еще более тем мужеством, которое ты проявил во вчерашней встрече, – сказала Роберта, беря землянина за руку. – Он считает тебя достойнейшим человеком, так он мне и сказал.

– Это мне очень лестно. В свою очередь я хочу поблагодарить за проявленную вчера вежливость и сдержанный юмор. А нашу боевую встречу вообще желал бы повторить в более непринужденной обстановке, ведь попрактиковаться с таким мастером – большая честь даже для посланца, – Эмиль примирительно завершил «дуэль» взглядов вничью слегка прищурившись.

– Такое впечатление, что ты опять на что-то намекаешь, – игриво заметила Роберта. – А теперь поехали завтракать в ресторан.

Завтракали в гостях у «Чудовища». Ресторан был пуст в этот ранний час, обслуга декорировала сцену, и меняла цветы и свечи на столиках. Прислуживала сама «чудовище», хозяйка заведения, длинноногая брюнетка – чудо пластической хирургии с лицом, удивительно напоминающим кошачью морду.

Подали десерт.

– Без тебя будет жутко скучно, – вдруг сказала Роберта. – Почему ты решил улететь?

– Ты уже знаешь? – Эмиль посмотрел на нее удивленно. – А я вроде бы еще об этом никому не заявлял.

– Господином посланцем невозможно не залюбоваться. Не правда ли, Роберт? – Роберта хихикнула. – Какой у него неподдельно удивленный вид! Эта маска введет в заблуждение кого угодно.

– Ну, хорошо. Раскусили, – Эмиль снисходительно улыбнулся. – Конечно же всем известно, что и у стен бывают уши. Я действительно собираюсь улететь на Землю. В отпуск. Искупаюсь в Финском заливе, благо по моим расчетам там как раз сейчас начинается лето, или, на худой конец, поплескаюсь в Средиземном море и поброжу по мраморным развалинам древних цивилизаций Адриатики. А свои маски я развешу на бережку проветриваться, чтобы были свеженькие, и пронумерую, чтоб впредь не ошибаться и надевать их к месту.

– Я думала, что землянам ирония не ведома, – Роберта взяла салфетку. – Я ошиблась.

– Землянам было ведомо все, что ведомо федералистам, – Эмиль отложил приборы и тоже взял салфетку. – Просто со временем оно начало за ненадобностью забываться, а я же был всегда несколько старомоден.

– Мне иногда кажется, что мы кардинально различные по психологии впервые соприкоснувшиеся цивилизации, – сказала Роберта, глядя ему в глаза. – Вот взять хотя бы меня – аборигенку и тебя – покорителя новых миров. Или взять ваше отношение к деньгам. Точнее отсутствие какого-либо отношения к ним. Вас не купишь, не продашь. Как же с вами общаться, если нет точек соприкосновения?

– Ах, Роберта, за свое пребывание здесь я понял очень интересную и в то же время простую вещь: выставить на продажу можно все, но вот с покупкой этого «всего» гораздо труднее. И я сейчас говорю не о чем-то материальном.

– Да ты уже почти наш, – Роберта улыбнулась, – еще немножко, и с тобой можно будет иметь дело.

– Со мной следует иметь дело даже без этого, как ты сказала, «немножко», – Эмиль в шутку оскалился, показав удивительной белизны зубы. – Ведь со мной не только не возбраняется по-вашему торговаться, но и вполне возможно иногда кое-что получить по-нашему совершенно безвозмездно. Кстати, сейчас я тоже не о материальном.

– Но ведь ты скоро покинешь Лею и вообще Федерацию. Мне кажется, тебя вынуждают уйти с горизонта, а отпуск – всего лишь предлог.

– С чего ты взяла, что тут есть какая то сила, которая может меня к чему-то принуждать? Мне просто пора отдохнуть и повидаться с семьей. Но это вовсе не значит, что все мои дела здесь полностью закончены и архив пополнится новыми гигабайтами, которые только тем и отличаются от долголежащих бумажек, что не пылятся и их не кушают книжные черви.

– Значит ты еще вернешься? А я, признаться, думала, что ты все-таки собираешься спастись бегством, опасаясь разоблачения. Скажи мне, кто она?

– Она?

– Эта девчонка так искусно прикидывается «новорожденной». Ты уже выяснил детали? Она – агент вашей полиции нравов или, того хуже, тайный сотрудник службы внутренней безопасности? Проверяет чистоту кадров, выясняет, не продался ли ты? Ты очень влиятелен, вхож во многие двери. Ты на подозрении…

– Какие глупости! – Эмиль сдержанно засмеялся, закрывая рот ладонью. – Какой бред!

– Тогда это Светловский! – Роберта так разошлась, что даже слегка покраснела. – О, этот дьявол, холодный как лед. Все старания по сбору информации о нем были напрасны, он чист со всех сторон. Он хочет, чтобы ты исчез, он хочет сам выйти на первый план.

– Он и так на первом плане. – Эмиль постарался подавить смех. – Он ведь начальник земной Миссии в Федерации Семи Солнц и официальный посол Содружества. И вообще, если на то пошло, то я, по существу, являюсь просто одним из его старательнейших подчинённых.

– Зачем ты прикидываешься? Ведь я хочу действовать в твоих же интересах. Кому ни ясно, что пока ты здесь, Светловский на вторых ролях. Однако, если он вскроет с помощью этой девчонки твои связи, зацепится за что-нибудь…

– Я скользкий, за меня не зацепишься, – Эмиль наконец подавил смех, и на его губах осталась лишь понимающая улыбка. – Не бойся, Роберта, свои меня не обидят, ты вне опасности.

Роберта умолкла на минуту, изучая радужку его глаз, потом отвела взгляд и прошептала:

– Нет, все-таки я зря прозевала вас тогда в гостинице.

– Да, ты все-таки жаждешь обидеть меня ревностью и недоверием, – Эмиль искусно подстроился под ее шепот. – Придется перейти к официальному стилю общения.

– Он не на шутку разозлился и разобиделся на нас. – Роберта вздохнула и обратилась к сидящему до этого безмолвно Роберту. – А ведь мы целиком и полностью его поддерживаем, мы ведь только хотим, чтобы он удержался на своем месте. Убрать шпионку, всего то и нужно мне для спокойствия. От него же лишь требуется проследить – не осталось ли каких-либо документальных подтверждений, а если и остались, то в его же интересах эти улики уничтожить. Роберт, ты ведь справишься с этой девкой?

– Да, – бесцветно ответил Роберт и перевел взгляд на виньетку где-то на уровне стыка потолка и стены.

– Опять эти несусветные глупости! – В тоне Эмиля как будто мелькнула тень тревоги, но через долю секунды речь опять стала спокойно-покровительственной. – Предоставьте шпионку мне и ничего против нее не предпринимайте. Я разберусь.

– Ты хочешь сказать, что ты уберешь ее сам? – Роберта улыбнулась. – Дорогой, ты меня радуешь. Обещай, что ты ее уничтожишь.

– Обещаю, что она будет молчать как немая и больше не станет вмешиваться в наши дела, – сказал Эмиль, кладя ладонь на руку Роберты.

– Но я все-таки хотела бы, чтобы Роберт тебе в этом помог. Он ведь профессионал.

– Я тоже профессионал, – заметил Эмиль, и продолжал. – Понимаешь, милая, земляне играют в эту игру по другим правилам. Никаких убийств.

– Его и не будет, – равнодушно сказал Роберт. – Она погибнет в катастрофе.

– Только катастрофы нам и не хватало! И вы всерьез считаете, что таким способом можно разрядить обстановку? – Эмиль нахмурился, и в его словах зазвучали казалось бы не свойственные ему категоричные стальные нотки. – Над тем, как ее устранить без последствий, буду думать только я, и помощники мне не нужны!

– Ну хорошо, хорошо, – сдалась Роберта. – Договорились. И больше не слова об этом.

– Такой ты мне нравишься куда больше! – лицо землянина мгновенно прояснилось, глаза как будто озарились внутренним сиянием, а губы заулыбались той манящей улыбкой, от которой Роберта была просто без ума.

О, этот обворожительный безумец с загадочной сказочной планеты со взглядом чистых и лучезарных, а в глубине своей бездонных и лживых, как морские глубоководные впадины, ультрамариновых глаз с острыми быстрыми зрачками, внимательными как прицел. Этот взгляд, пожалуй, мог сразить наповал кого угодно. Роберта улыбнулась своим мыслям. Конечно это была совсем не любовь, да и какая может быть любовь с посланцем другого мира, избалованным, изворотливым и, похоже, мало что воспринимающим всерьез? Удивительно, но этот человек умудрялся поддерживать и официальные и неофициальные отношения с элитой совершенно чуждого ему общества без видимых провалов. Хотя попыток его свалить было наверняка предостаточно. И все же он до сих пор отлично держался на гребне этой мутной волны, лавируя и играя с огнем.

Наконец прибыли корабли, летавшие к Третьему Солнцу. Новая смена на Лее уже окончательно вошла в курс дела и теперь старая смена могла спокойно лететь отдыхать на Землю. Была только одна проблема: доставка новой смены ко Второму Солнцу в Великое Герцогство. Ведь корабль, везущий смену, должен был задержаться в Великом Герцогстве минимум на две недели, чтобы новая смена успела адаптироваться, а старая ей в этом помогла. И только потом, забрав старую смену, корабль мог улетать к Земле. Однако, уже сменившиеся земляне не очень то хотели ждать у моря погоды еще целых две недели, или смотря по обстоятельствам, и того больше, да и разместиться с комфортом всем на одном корабле было довольно сложно, поэтому решено было, что рейс будет раздельным: один звездолет пойдет к Земле оверсаном, другой – с заходом ко Второму Солнцу.

С самого утра капитан Алекси занимался погрузкой. Точнее сказать, проверкой грузов (и не только для своего корабля). За четыре часа тщательной проверки он выявил восемь информаторских устройств инородного происхождения. Наконец все было проверено и погружено. Эмиль с явно показательными целями вынеся и разложив на бетоне взлетного поля обезвреженные «жучки», аккуратненько полил их какой-то ярко-красной жидкостью из крохотной емкости, от которой они быстро испарились.

Вскоре приехали и пассажиры. Группа, которая должна была сменить посланцев в Великом Герцогстве, вернулась в «свои» каюты на «Удаче».

Можно было стартовать. Оба корабля беспрепятственно и синхронно покинули космопорт Леи.

Великое Герцогство.

…День стремительно догорал. Последние лучи солнца касались хрусталя окон и гасли. Из окна было видно, как вышагивает смена дворцовой стражи и как садовники обрезают завядшие за день цветы и поливают клумбы из тонких распыляющих шлангов.

Великая Герцогиня сидела в своем кабинете и слушала краткий доклад секретаря о текущих событиях. Наконец тот закончил.

– Восстание, восстание, опять восстание, – задумчиво проговорила Великая Герцогиня, постукивая фломастером по полированной поверхности стола. – За этот год это – уже третье.

– Так точно, – секретарь вытряхнул из пластиковой папки несколько листов. – Не желаете ли ознакомиться со списком причастных к мятежу дворян, пока-что избежавших какого-либо наказания.

– Желаю, – Великая Герцогиня взяла лист и небрежно пробежала взглядом по строкам. Потом подняла глаза и спросила: – А главный мятежник, ну, герцог Сайлас Ганивер?

– Он схвачен, и его жена тоже.

– А его брат?

– Ему удалось скрыться. К сожалению, у него слишком много тайных сторонников. Бунт вот-вот вспыхнет. Чернь бурлит. В Котловине Черных Скал целый лагерь мятежников. В их руках половина военных катеров и два корабля, остального оружия не счесть, им можно вооружить всех плебеев планеты.

– Он не посмеет! – Великая Герцогиня смяла лист и бросила на стол. – Я – потомственная правительница по прямой линии и никаким Ганиверам со мной не сравниться. Он трус и слишком худороден для трона.

– Он – любимец толпы, миледи, и с этим ничего не поделаешь, – секретарь поклонился. – Столица в опасности. Не сегодня – завтра мятежники…

– Мятежники всегда были в чести у плебеев, – в задумчивости пробормотала Великая Герцогиня, не глядя на секретаря. – С каким удовольствием я казнила бы этого Ганивера. По ниточке, по капельке крови… – Она мечтательно закрыла глаза, красивое лицо ее приняло мстительное выражение. – Может быть вызвать корабли с пограничной орбиты для подавления восстания?

– Никак не возможно, миледи, – секретарь опять склонился. – Мы оголим границу, и федералисты не замедлят этим воспользоваться.

– Ты прав. Что же делать? Не сегодня – завтра этот проклятый Семюэл Ганивер провозгласит себя Великим Герцогом, войдет в мою столицу, и плебеи будут орать приветствия и рукоплескать, когда он с помпой ступит на мрамор ступеней старинного Великогерцогского замка, – Великая Герцогиня нахмурилась. – Публично казнить герцога Сайласа Ганивера и его жену? Для острастки! Но нет, это вызовет лишь еще большее возмущение черни. Раненный зверь – самый опасный. Но и упустить Сайласа было бы очень обидно, ведь сколько ухищрений было приложено для того, чтобы он оказался в наших руках. Что же с ним делать?

– Позвольте подсказать решение этого вопроса, моя госпожа, – вкрадчиво сказал секретарь. – Я думаю, что его все-таки нужно отпустить. Ведь он – любимец народа и к тому же особа, принадлежащая к венценосному роду.

– Как? И ты с ними заодно? Чернь на всех перекрестках вопит о том же!

– Если всемилостивейшая госпожа соблаговолит выслушать своего покорного слугу до конца, то она снимет свое обвинение, – секретарь улыбнулся, но так, чтобы не злить Герцогиню.

– Так вот. Нужно, чтобы герцог Сайлас Ганивер оказался на свободе, и не путем побега, а по вашему личному распоряжению. А потом найдется бандит, который зарежет его в темном переулке, ну скажем это будет некий фанатик-анархист, ненавидящий вообще любую власть и ее отдельных представителей, в частности. Конечно это будет не так эффектно, как обезглавливание… Кстати, этого преступника, поднявшего руку на венценосную особу, можно потом казнить на Большой площади. Уверен, что это не только отвратит от Вашего Величества народный гнев, но даже несколько упрочит вашу репутацию мудрой и справедливой правительницы.

– Если бы ты был хотя бы вполовину так знатен, как умен, я бы не мучилась в раздумьях, с кем разделить корону, – неожиданно засмеявшись, промурлыкала Герцогиня и ущипнула секретаря за руку. – Но боюсь, что наши дети были бы такими же черными, как и ты.

– Ах, не обольщайте напрасно своего покорного слугу, Ваше Величество, ведь сердце мое и так безраздельно принадлежит вам, – проговорил секретарь, опускаясь перед ней на колени и целуя край ее одежды.

– Это хорошо. Потому что это – залог верности, – произнесла Великая Герцогиня. – Мое же сердце пока не принадлежит никому. Но для тебя и этого вполне достаточно, друг мой. Вот если бы Сайлас Ганивер… но он предпочел свою леди Беллу и этим только непоправимо ухудшил кровь своего рода. Он всегда хотел быть популярным, и женившись на ней, наверняка желал доказать плебсу свой демократизм. К тому же он слишком молод… – Голос ее вдруг стал резким. – Твой доклад окончен. Ступай вон.

И демонстративно отвернувшись к окну добавила:

– Все как можно быстрее. Через час бумаги должны быть у меня на столе.

Секретарь вскочил с колен и быстро вышел. Как только его шаги утихли, Великая Герцогиня встала и прошла из кабинета в спальню.

– Да, он слишком молод. – Проговорила она тихо и взглянула в зеркало трюмо. Старинный хрусталь отразил в себе удивительно белокожую и изящную женщину неопределенного возраста, со стройным станом и гордой посадкой красивой головы. – А мне уже почти сорок. Сайласу Ганиверу было меньше десяти, а я уже стала Великой Герцогиней. И вот какая гремучая змея получилась из этого мальчонки! Ну да ничего, я раздавлю гадину!

Она села перед трюмо, открыла золоченую шкатулку и достала маленькую голографическую карточку, на которой была изображена супружеская чета: светлокожий кареглазый молодой мужчина и смуглая черноглазая женщина, тоненькая и совсем юная, оба в серебряной одежде.

– Ничего, Сайлас, ничего. Ты и Белла будете неразлучны и в аду. И твой брат тебя тоже ненадолго переживет, не сомневайся. Он составит тебе компанию в ближайшее время, – пробормотала она, сминая фотографию и бросая ее в уничтожитель.

Звездолет со сменой посланцев Содружества прибыл рано утром. Великая Герцогиня наблюдала его приземление дистанционно, лежа в постели.

Изящная, чуть вытянутая звездная громадина, элегантно и легко развернулась, празднично сверкая опознавательными маяками, и приняла причальное положение. Корабль завораживал своей как будто спортивной или даже скорее военной подтянутостью, отсутствием лишнего, идеальной обтекаемостью всех внешних выпуклостей: линия кормы плавно изгибалась, кажущиеся легкими и ажурными, поблескивали в лучах утреннего солнца дюзы. Как только звездолет закончил посадочный маневр, с гор внезапно налетел ветер и поднял такое густое облако пыли, закручивая ее в вихри, что видимость упала почти до нуля.

Великая Герцогиня знаком повелела выключить трансляцию и, раскинувшись на подушках, поманила пальцем одного из полуголых красавцев-слуг, сидевших у ее ложа и обмахивающих ее большими веерами из павлиньих перьев (этот «архаизм» она «реконструировала» в своей спальне «от скуки», в очередной раз пересмотрев несколько серий из своего любимого сериала). Тот покорно подполз к ней, целуя через полупрозрачный шелк ее ступню, а потом и колено. Его мускулы так и играли под светло-коричневой, натертой до блеска специальными благовонными маслами, кожей. Герцогиня дотронулась до его плеча и потеребила курчавые темные волосы на голове.

– Продолжай, – без какого-либо чувства промолвила она и откинула голову на подушку, полуприкрыв глаза.

Ее Величество откровенно скучала. Апатия охватила ее с самого утра, как тучи иногда с самого утра образуют серое дождливое марево, и это не предвещало ничего хорошего, так как если простые тучи могли разразиться всего лишь противным моросящим дождем, то здесь, напротив, грозил страшный, все сметающий гнев, сравнимый только с ураганом. Впрочем, Великая Герцогиня пока что не начала скандалить и не сносить подвернувшиеся под горячую руку головы своих слуг. Правда эта тишина была зыбкой и обманчивой, и означала только то, что пока Герцогине не попался подходящий по ее мнению повод для гнева и как только такой повод подвернется, то тут же вспыхнет скандал, часто ведущий к физическим расправам.

Тем временем Ее Величество захотела выпить чего-нибудь сладкого и ей принесли чашку шоколада. Шоколад показался ей слишком горячим, и, отхлебнув совсем немного, она швырнула чашку прочь. Это было признаком того, что ураган уже на подходе.

– Ну что ты тут скрючился? – произнесла она сердитым голосом, обращаясь к красивому мулату на постели. – Пошел вон.

Она приподнялась и толкнула его ногой. Бедный слуга скатился с ложа и распростерся ниц на полу, не смея поднять глаз.

– Ну, бездельники, чего остолбенели? Халат мне! Совсем заснули! – почти закричала Герцогиня, приподнимаясь на локтях.

Принесли халат.

– Не тот! – простонала Герцогиня и опять упала на подушки. – Вас надо учить прислуживать плетями!

Она была вне себя от возмущения, было очевидно, что сейчас она начнет раздавать свои «милости» направо и налево, и даже совершенно черные девушки, державшие перед ней умывальные принадлежности, казалось побледнели, предвидя, какая буря разыграется, когда ей подадут платье, которое наверняка ей не понравиться. Ведь, когда у Ее Величества такое настроение, ей решительно ничего не нравиться!

Но тут вошел личный секретарь Ее Величества, и начавшее разгораться пламя сию секунду потухло. Настроение Великой Герцогини значительно улучшилось.

– А, это ты, – небрежно бросила она внезапно подобревшим голосом. – Ну, привет. Что у нас новенького на сегодня? По-моему, крем тебе помогает, лицо стало как – будто немного светлее.

Она засмеялась, маня секретаря пальцем.

– О, Ваше Величество, вы так снисходительны к недостойному смертному, меж тем даже божество вряд ли сравнится с вами по благородству, ведь белизна вашей чудесной кожи говорит за вас! – Сказал тот и склонился перед ней в низком поклоне.

Герцогиня была довольна, ей нравилось, когда кто-нибудь упоминал о фамильной особенности Великих Герцогов. Настроение у нее изменилось к лучшему так же быстро, как менялась погода в подвластных ей горах.

– Ну, так какие у нас новости? – благодушно спросила она. – Как всегда: сначала плохие, потом хорошие, потом прочие.

– Так точно, миледи. Сначала плохие: мятежная банда собралась в котловине Черных Скал. Это целая армия, которая не сегодня, так завтра решится на штурм столицы.

– О Боже! – Великая Герцогиня закрыла лицо руками. – Что еще?

– Теперь хорошая новость, – продолжил секретарь, – герцог Сайлас Ганивер и его жена миледи Белла были убиты вчера поздно вечером многочисленными выстрелами из бластера во дворе гостиницы, в которую они возвращались из ресторана, где ужинали вместе со своими единомышленниками и родственниками леди Беллы. Убийцей оказался швейцар, объявивший себя анархистом. Форменный фанатик. Наглотался перед своим грязным делом наркотиков и стал палить. Кстати, убит еще и шофер герцогского флаера. По нашим сведениям этот человек был тайным агентом федералистов. Да, преступный швейцар схвачен, осужден, и будет сегодня публично гильотинирован на Дворцовой площади.

– Ну что ж, неплохо сработано, – Великая Герцогиня криво ухмыльнулась. – И проследи, чтобы похороны Ганиверов были пышными и почетными. Пошли родственникам мои соболезнования, да послезливее… Так, дальше.

– Дальше нейтральные новости, впрочем, сначала новости. Сегодня, примерно полчаса тому назад на нашем космодроме сел земной звездолет под названием «Удача». На своем борту он несет значительное количество вакцины против равнинной чумы, все необходимое для дипломатической миссии Содружества и смену посланцев. Кстати, корабль принадлежит одному из членов Совета по межпланетным контактам, что по меркам землян является ого-го каким отличием.

– Приземление я видела по монитору. Вот как, у нас в гостях залетная важная птичка? – Герцогиня оживилась. – Это любопытно. Ну-ка, давай всю информацию про эту «пташку».

– Слушаюсь, Ваше Величество, – Секретарь поклонился. – Итак, землянина именуют Эмилио Алекси. Капитан-исследователь высшего ранга, состоит на службе у Содружества, перемещается на собственной «яхте», очень сильно напоминающей военный крейсер. Быстроходность, оснастка усиленными щитами, маневренность – прямое указание на военное назначение корабля, хотя земляне хором заявляют о его исследовательско-экспедиционной сущности.

– Ближе к личности, – поморщилась Герцогиня.

– Капитана Алекси считают одним из лучших звездных исследователей Земли. Говорят, что в мастерстве навигации и управления звездолетом ему нет равного в наших местах. Что касается его личностных качеств, то тут отзывы рознятся. Одним словом, обыкновенный человек, ведь земляне склонны преувеличивать и достоинства, и недостатки.

– Ты уже уморил меня своими выкладками. – Герцогиня закрыла глаза и уронила голову на грудь.

– Простите. Тогда может быть что-нибудь ближе к теме внешности. Он белокожий, достаточно высокого роста, стройный, впрочем, я еще не видел ни одного горбатого землянина. Лицо правильное, с гармоничными чертами, глаза голубые… Что же еще? Возраст – шестьдесят три года.

– Что? – разочарованно протянула Герцогиня. – Ты бы и начинал с этого о внешности.

– Напрасно вы так говорите, миледи. Те земляне, которых вы уже имели удовольствие наблюдать на приемах, тоже отнюдь не юны по нашим меркам. Но ведь что для нас старость, то для них расцвет.

– Собственно говоря, я не совсем понимаю, зачем мы об этом вообще говорим? Какое мне дело до этого человека, пусть даже начальника землян?

– Ах, Ваше Величество, мы как раз приблизились к тому, что я и хотел вам сообщить. – Секретарь улыбнулся хитро и услужливо. – Вас ведь очень беспокоит назревающее восстание? Оно очень опасно, оно набрало силу и сконцентрировалось в один кулак.

– Да, да. Очень беспокоит. – Герцогиня кивнула. – Я даже скажу тебе больше. – Она посмотрела по сторонам, но все слуги давно уже исчезли из комнаты, зная, что не стоит мешать ее с секретарем разговору. – Я даже скажу, что боюсь его.

– Решение проблемы найдено. Оно будет почти безболезненным, как игра в шахматы. – Сказал секретарь, доверительно присаживаясь рядом с ней и как бы невзначай кладя руку на ее колено.

– Ты позволяешь себе слишком много! – Великая Герцогиня гневно сверкнула глазами. – Если уж ты сел в моем присутствии, так сиди, благо, ты мне друг и доверенное лицо, но отодвинься от меня подальше. Не престало быку делать то, что дозволено только Юпитеру!

Секретарь тут же вскочил на ноги. Он чувствовал себя неловко и даже по-мужски оскорблено. Но он быстро взял себя в руки и продолжал, не отклоняясь от темы:

– Я предлагаю вам решение этой непростой задачи. Причем результат этого решения будет разносторонним, но все в вашу пользу. Первое: восстание будет подавленно без потерь; второе: Ваше Величество и верные вам люди останутся абсолютно вне подозрения относительно кровавой расправы над восставшими; и третье: народный гнев за преступление падет на третье лицо и захлебнется от того, что это третье лицо слишком могущественно и в то же время слишком чуждо и недоступно.

– Ближе к существу, – произнесла Герцогиня, было видно, что план довольно сильно ее заинтриговал и обнадежил.

– Вся ставка на посланцев Содружества. Нам представляется отличная возможность – ведь сегодня прибыла смена дипломатический работников, да еще и этот капитан Алекси – «важная пташка», как вы изволили выразится. Не у кого не вызовет подозрений, если все земляне, и новая и старая смены, будут приглашены сегодня на бал, который затянется до утра.

– Зачем? – Герцогиня недоуменно взглянула на секретаря. – С чего это нам закатывать пышные приемы, когда мятежники вот-вот войдут в столицу.

– Мы будем отмечать встречу и прощание одновременно. Этот бал будет в честь землян, нужно разослать именные приглашения, чтобы никто не остался в стороне, и постараться, чтобы они все явились. Тогда мы будем держать их всех в руках.

– Зачем?

– Не торопите меня, миледи. Нам понадобится их звездолет, чтобы подавить мятеж. Достаточно будет одного удара защитной дистанционно-силовой установки этого корабля, и в условиях воздушного океана планеты добрая сотня квадратных километров поверхности, вполне могущая оказаться Котловиной Черных Скал, будет пронизана сильной электромагнитной волной, от которой вряд ли кто-нибудь спасется. Прекрасные защитные установки землян могут сослужить нам неоценимую службу. Это ведь мощнейшее оружие, не считающееся оружием.

– Да, но…

– Я предвидел это «но». Поверьте, игра будет беспроигрышной. Всех землян мы захватим после бала, потом с их помощью захватим звездолет, а там уж они выполнят все, что мы потребуем. В крайнем случае мы убьем одного или двоих так, чтобы больше никому не хотелось упрямиться. А потом мы предоставим оставшихся землян справедливому гневу черни, и только лишь издали будем приглядывать за тем, чтобы никто из них не ушел от возмездия. Самое главное, чтобы никто из землян не остался в живых, а корабль был уничтожен. Тогда если Содружество задумает искать виновных, оно найдет их не здесь, а там, в стане мятежников и сочувствующих им. Даже если земляне захотят отомстить, то они лишь помогут нам усмирить народ и до конца задушить ростки восстания.

– Так, – задумчиво произнесла Герцогиня и подперла голову рукой. – Все кажется совсем уж незатейливым и легко выполнимым, но, пожалуй, слишком дерзко таким образом манипулировать посланцами другой цивилизации, которая к тому же могущественнее нас и федералистов вместе взятых. Не кажется ли тебе, что это игра мышки с кошкой?

– Ах, Ваше Высочество, означенная кошка слишком добродушна и сыта. Наша планета для нее всего лишь шарик, на котором обитают почти такие же разумные существа, как и они сами, с той лишь разницей, что у этих существ, по мнению всемогущих землян, нечем поживиться. Содружество не интересует захват территорий – их пространство так огромно и плохо заселено, что они летают дальше только ради исследовательского тщеславия. Им не нужны ни подданные, ни рабы. Зачем? Ведь это означало бы только постепенный упадок их технократически развитой цивилизации. Их вовсе не волнуют ни сокровища, ни сырье, ни торговля. Единственное, на что они могли бы позариться, это, по моему мнению, какие-нибудь технические или медицинские новинки. Этим мы похвастаться не можем. Следовательно, им ничего от нас не нужно. Где это видано, чтобы лев ловил мышей? История говорит о том, что могущественный или сразу порабощает слабого, или относится к нему снисходительно и не считает его выходки достойными внимания.

– Все верно, друг, – Герцогиня поморщилась. – Их империя баснословно сильна и богата, и мы им совершенно ни к чему, и все же я боюсь возмездия. Уничтожить планету для них ничего не стоит. Может быть, лучше займемся мятежниками как-нибудь по-другому? Может быть, все еще успокоится? Мы можем уменьшить налоги, освободить политических заключенных.

– Ничего не успокоится, миледи. Слишком сильно разгорелся костер, чтобы его потушил легкий дождик. Наоборот, пламя затрещит и разгорится еще сильней. Плебс потребует все новых и новых уступок и свобод. А насчет землян у вас не должно быть никаких сомнений: они соблюдают нейтралитет между нами и федералистами, так как не желают втянуться в конфликт, и у них существует так называемый «закон невмешательства». Худшее, что мы можем ожидать от них, это требование о выдаче виновных, которых если нужно, мы всегда найдем, или аннулирование своей дипломатической миссии и прекращение здесь своей гуманитарной деятельности. Неужели вы испугались этого, моя госпожа?

– Нет, но ведь они помогают нам бороться с эпидемиями равнинной чумы.

– Что сейчас важнее: сохранение короны и наведение порядка на планете, или какая-то даровая вакцина? Может быть завтра мятежники возьмут город: сегодня к ним уже перебежали двое ваших министров. Верных людей становится с каждой минутой все меньше, брожение затронуло даже отборные ряды дворцовой гвардии, присягавшей лично вам. Может быть Вашему Величеству больше нравиться эшафот и гильотина под дикие крики мятежной толпы, чем власть, загородные дворцы и корона? Тогда может быть завтра, или послезавтра, самое позднее через три-четыре…

Герцогиня, до этого закрывающая склоненное лицо руками, встрепенулась и влепила секретарю звонкую пощёчину. Глаза ее были полны страха, смешанного с гневом:

– Ты, ты… как ты смеешь меня пугать! – Крикнула она. – Как ты разговариваешь со мной? Каким тоном ты осмелился…

Секретарь вскочил и склонился перед ней, но не так, как обычно кланяются слуги, а только чуть-чуть, не отрывая взгляда от нее. Он понимал, что добился своего: она будет действовать так, как он скажет, а после того, как восстание будет подавлено, она будет принадлежать ему; тайна, связующая их, крепко на крепко прижмет ее к нему, и корона, которая итак почти сияла над его челом, осеняя огромной властью, станет его безраздельной собственностью, а Великая Герцогиня, эта высокородная гордячка ослепительно-соблазнительной внешности, будет только его игрушкой и маской для царствования. Его слишком темная для представителя безоговорочной власти кожа создавала дополнительные сложности, ведь многовековой закон кастового разделения по цвету кожи не давал ему сравниться с этими горделивыми белокожими глупцами, несмотря на весь его ум, и за это он иногда почти ненавидел себя, свою мать, отца и самого Создателя. Он долго шел к этой цели, не жалея никого на своем пути, и вот, наконец, его черед настал и нужно переступить всего одну ступеньку. Этой ступенькой являлись земные посланцы. Природа как бы в насмешку дала некоторым из них все, чего так не хватало ему; но с каким же пренебрежением они относились к этому бесценному дару! Им была совсем безразлична эта разница: капитан огромного крейсера у них мог оказаться совсем черным, как потомственный раб на руднике, а какой-нибудь самый младший техник вполне мог быть платиновым блондином. К тому же их отношение ко всем окружающим было совершенно одинаковым. Например, белокожая до полного совершенства земная леди с удовольствием играла в теннис с черным слугой, уделом которого от рождения было лишь приносить ей мячи, и в то же время не считала нужным даже склонить голову, когда мимо проносился герцогский флаер. О! Как он возненавидел землян с первого взгляда! И теперь ему было даже приятно, что именно он как бы невзначай разделается с ними.

Тем временем Великая Герцогиня наконец пришла в себя и внешне спокойным и благостным тоном произнесла:

– Ну хорошо, твой план принят, ведь чего-то более удачного пока не придумано. Какую же роль в нем ты отвел своей госпоже?

– Эта роль будет очень сложна, но одновременно не обременительна, – секретарь снова сел рядом с ней. – И она может быть сыграна только вами и ни кем более. Помните, я только что рассказывал вам про земного капитана? Вы должны завлечь его, закружить, околдовать. Он должен забыть обо всем во время этого бала, думая только о вас.

– Тебе не кажется, что моя роль слишком уж похожа на роль куртизанки? – заметила Великая Герцогиня, но секретарь видел, что она совсем не гневается, а только пытается поддерживать свой неприступно-горделивый имидж.

– О, моя госпожа! – воскликнул он с хорошо разыгранным смущением. – Неужели вы считаете эту роль такой недостойной? Ведь нет большей чести и сладости, чем любовная победа. Неужели вы не желаете покорить еще одно строптивое сердце, к тому же принадлежащее вольному звездному капитану? Заверяю вас, этот человек будет достойным противником, а покорение достойного противника – самое прекрасное мгновение, какое только может быть на свете!

– Ты сказал, что он не дурен? – вдруг прервала его Герцогиня.

– Да, миледи, его считают красивым, и кожа у него светлая.

– Это отлично, я постараюсь сделать все, чтобы он потерял всякую бдительность. К тому же, может быть это развлечет и меня, – Герцогиня улыбнулась и зевнула. – Признайся, ведь ты был уверен, что я соглашусь?

– Миледи, вы проницательны, как всегда.

Секретарь опять чуть придвинулся к ней и снова был встречен холодным взглядом и фразой, напоминающей, что разговор окончен и ему ничего здесь больше делать:

– Так что же ты мешаешь мне переодеваться! Иди и готовь все, что нужно.

Секретарь с сожалением встал и, раскланявшись, вышел.

– Пусть это будет бал-маскарад, а то что-то мы давно не устраивали костюмированных шоу! – Крикнула ему вдогонку Великая Герцогиня и позвонила в колокольчик, вызывая слуг.

Встреча была пышной, даже слишком. Сразу после нее был прекраснейший завтрак и увлекательная экскурсия, которую подпортило ужасное зрелище казни на дворцовой площади, правда наблюдаемое издалека, и отвратительный цинизм капитана Алекси, от которого всех прямо передернуло. Потом все земляне, кроме капитана и Доминики уехали в посольство. Эмиль же, явно чем-то очень встревоженный, и Доминика, решившая неотступно следовать за ним, чтобы уберечь от новых амурных похождений, вернулись на корабль.

Незаметно наступил вечер, в иллюминаторе живого обзора потемнело, загорелись первые, бледные еще звезды. Доминика наконец выбрала, какое именно платье она наденет, еще раз проштудировала «Сборник правил дворцового этикета» и решила навестить Эмиля, который что-то слишком долго не появлялся из своей каюты и может быть вообще заснул и рискует опоздать на бал-прием Великой Герцогини. Она тихо приблизилась к двери капитанской каюты. Проем двери был открыт, и в нем была хорошо видна письменная столешница, парящая посередине каюты, на ней аккуратной стопкой возвышались какие-то бумажные книжки и журналы, приобретенные уже явно в Великом Герцогстве (и когда только успел!), а рядом с ней, стоя на трех тонких ножках, похожий на старинное украшение из ажурного чугунного литья, дремал Бортовик. Но самого капитана не было. Ушел! Ушел, и она не заметила! Доминика бросилась к переходнику и на повороте неожиданно буквально влетела в объятия капитана Алекси.

– Как мило, что ты меня так встречаешь… Право, я не достоин такой исключительной заботы с твоей стороны, – молвил он с ноткой легкой иронии, аккуратно отстраняя ее от себя на корректное расстояние. – Собственно говоря, я решил немножко прогулялся и просто подышать воздухом новой планеты. Знаешь ли, на каждой планете, населенной людьми, дышится по-разному…

– Слушай, Эмиль, – наконец решилась Доминика. – Я хочу попросить у тебя прощения за эту слежку, которой я тебя подвергла тогда, на Лее. Но, понимаешь, я очень хочу, чтобы ты больше не ходил к этим чужим женщинам. Ведь я знаю… вот, например, та, которую я видела, это же точно жена министра внутренних дел…

– М-м-м, – вырвалось из сжатых губ Эмиля. Он зажмурился и поморщился: – Но ведь я просил тебя больше не вспоминать об этом. Забудь об этом, забудь, пожалуйста! Считай, что это мое очередное любовное похождение, одно из многих. Пиши рапорт, я даже согласен сам доставить этот рапорт в Центр и подтвердить там, что все твои упреки в мой адрес небезосновательны. Но только, ради Бога, никаких имен, никаких намеков на должностные лица. Одно твое неосторожное слово может стоить человеческих жизней.

– Ну что ты! – Доминика даже покраснела, она никак не думала, что ее слова вызовут такую реакцию. – Хотя я совсем не понимаю, про чьи жизни ты говоришь, но вовсе не хочу портить твою репутацию. Я знаю, что ты в общем то человек очень хороший, но понимаешь, дико видеть, как ты опускаешься до этих тайных неприличных приключений. Ну, неужели, ты не можешь найти себе временного партнера среди коллег? Неужели… – У Доминики перехватило дыхание от внезапного странного чувства. – Ну хочешь, я буду твоим временным развлечением?

И она начала расстегивать молнию на платье, стараясь делать это как можно кокетливее.

Эмиль на мгновение остолбенел, как будто вдруг встретился взглядом с Медузой Горгоной, потом резко схватил Доминику за руку и одним движением стремительных пальцев вернул замок застежки в первоначальное положение.

– Ты что это? – Его голос дрогнул, на лице отразилось изумление. – Только этого мне и не хватало! По-моему, здесь уже начинается некоторая путаница… Доминика, я не могу позволить тебе быть моей игрушкой. Это было бы с моей стороны свинством…

– Я недостаточно привлекательна для тебя? – девушка резко отпрянула от него, она чуть не плакала, руки ее предательски дрожали, сжатые в кулаки. – Или тебе не нравиться, как я раздеваюсь?

– О Боже, я обидел тебя… прости, умоляю… прости бездушного невнимательного дурака… Теперь уже заметил… – Эмиль обнял ее, нежно прижимая к себе и очень корректно, без излишней страсти, поцеловал прямо в губы. – Ты очень, очень привлекательная, ты прекрасна, ты самая милая девушка на свете, ты просто богиня… Ты умная, честная, женственная… Но я не могу играть тобой. Это нехорошо, просто не красиво… Это значило бы, что я окончательно потерял совесть… Ты достойна большего, гораздо большего. У тебя появится мужчина, который будет любить только тебя, а я не могу быть даже бледной тенью такого человека. Да, я очень люблю тебя, но люблю как верного друга, как сестру…

– Но я не могу понять твои поступки. Мне кажется, что тебя как будто временами подменяют, и ты вдруг становишься совсем – совсем другим… – Доминика не знала, что ей дальше думать про него, что сейчас сказать ему.

Эмиль как-будто почувствовал, что она на гнетущем перепутье:

– Не надо ничего говорить. Не надо слов. Самое главное – сейчас успокоится. Все со временем разъяснится, и ты поймешь мое поведение. Это просто мои маски, личины, которые я вынужден носить временами для пользы нашего дела. Позволю себе отступить на минуту от прямой темы разговора, но однажды я наткнулся в библиотеке на один старинный раритет. Не уверен, что тебе это название что-нибудь скажет, но там повествовалось о «хиппи». Было такое молодежное движение в двадцатом веке, и судя по всему, оно было довольно вздорное, наивное и праздно-пустое, однако его основная идея была, по-моему, очень благородна и мудра. Выражалась, она всего в одном лозунге: «Занимайтесь любовью, а не войной». Хороший рабочий принцип, как ты думаешь? Вот я и стараюсь ему следовать, но, к сожалению, это порой так же опасно, как и пресловутая война.

Тут он аккуратно отстранился от Доминики и тихо сказал:

– Пора на прием к Герцогине. Ничего не поделаешь, работа.

Он по-отечески нежно вытер слезы на ее щеках и ласково, но настойчиво подтолкнул в сторону каюты:

– Иди. Приведи себя в порядок. Собирайся поскорее. Там, наверное, наши уже ждут.

… Когда Доминика была окончательно готова к балу и вышла из каюты, она обнаружила, что Эмиль по-прежнему стоит в коридоре, да еще и лицо руками закрыл. Он как будто и не собирался никуда ехать.

– Ну а ты что? – Спросила Доминика, и ей стало ужасно неловко от того, что она привела его в это состояние оцепенения. – Почему не собираешься? Ты что, решил вообще никуда не ехать?

– Нет. – Эмиль убрал руки от лица, и Доминика увидела его неожиданно веселую и даже бесшабашную улыбку. – Пора разыграть еще одну партию. Смею заверить, эта партия может превзойти все ожидания…

Тут он осекся, не закончив фразы, а потом уже серьезно добавил:

– Ты езжай пока одна и не волнуйся, я появлюсь во дворце вовремя. И возьми, пожалуйста, большой флаер, уверен, что он пригодиться всем землянам в посольстве: ведь как-то неудобно приезжать на такой прием в чужих машинах.

Доминика насторожилась, почувствовав, что он опять что-то затевает, но возражать не посмела и пошла в шлюз большого флаера, бросив на прощанье:

– Ты только не вздумай одеть что-нибудь с серебром. На этой планете серебро положено носить только особам венценосного рода.

Зала была ярко освещена и кишела людьми в карнавальных костюмах. Бабочки, розы, лисы, клоуны, торговцы сладостями, феи, пасторальные пастухи с пастушками, садовницы и садовники, фокусники, золушки и разбойники, бравые средневековые рыцари и напомаженные и напудренные добела дамы в кринолинах – каких только нарядов не было тут! Играла музыка, крутились танцующие пары, но настоящий бал еще не начался. Не было самой главной персоны – Великая Герцогиня еще не появилась. И вот, наконец, протрубил громкий торжественных сигнал, подаваемый сопровождающими флаерами, музыка сразу же стихла, танцующие пары остановились, а разговоры сию же секунду превратились в шуршащее перешептывание. Все взоры устремились на площадку за хрустальными дверями, где уже и без того было много разноцветных и, без сомнения, самых роскошных в Герцогстве флаеров.

Сразу несколько звезд упали с черного ночного неба и превратились в эскорт герцогского флаера, а самая большая и сверкающая ярче всех звезда стала крупной серебристой машиной, гравитатор которой был украшен треугольной великогерцогской эмблемой. Дверца флаера отворилась, и из нее, сопровождаемая с обеих сторон приближенными в белых костюмах, вышла Великая Герцогиня. Она была в серебряном длинном платье, таких же туфлях и перчатках, на ее шее блистало колье из редчайшего вакуумного жемчуга, а на голове, покоясь на роскошных смоляных волосах, присыпанных алмазной пудрой, сияла бриллиантовая диадема в виде солнечной короны при затмении, олицетворяющая полную и безраздельную власть. Поверх была наброшена прозрачная вуаль, которая была так легка, что как будто парила, переливаясь всеми цветами радуги и создавая божественный ореол вокруг головы венценосной особы. В левой руке Великая Герцогиня держала за палочку полумаску в виде серебряной бабочки.

Ее Величество прошествовала в зал, сопровождаемая своей свитой и телохранителями. Все расступились, давая ей дорогу. Придворные кавалеры застыли в почтительном поклоне, дамы присели в глубоком реверансе, слуги пали ниц, не смея поднять глаз, даже охрана, выстроившаяся по сторонам, опустила блестящие дула бластеров, и только земные посланцы, группой стоявшие немного в стороне от всех, сильно выделялись из общей благолепно приклоняющейся массы. Земляне-мужчины – все стройные, высокие, с красивыми молодыми лицами, только слегка склонили головы, а землянки – тоже под стать своим спутникам исключительного очарования и красоты женщины сделали легкий реверанс. Половина посланцев была уже знакома Великой Герцогине, вторая половина – новоприбывшая смена слегка заинтересовала ее. Она даже повернула голову в их сторону и тихо спросила у семенящего рядом секретаря: «Кто же именно из этих «картинок» тот самый «звездный» капитан? На что получила ответ, что его еще нет, и даже слегка нахмурилась, шепнув секретарю: «Неужели он решил пренебречь приглашением? Это отвратительно, он может все испортить!»

Но не успела она поудобнее присесть на бархатные подушки специально приготовленного для нее золоченого кресла-трона и высказать на ухо секретарю все, что она думает по поводу дерзкого землянина, как часы начали бить полночь и в ту же секунду за хрустальными дверями грациозно приземлился еще один флаер. Придворные ахнули. Флаер был точно такого же серебристого оттенка как герцогская машина, и даже очертания эмблемы на его гравитаторе тоже были треугольными. Из машины вышел человек и направился к дверям залы. Стража преградила ему путь, но он с полным достоинства и даже, как показалось Герцогине, пренебрежительным жестом достал золотую карточку приглашения, и гвардейцы почтительно расступились, давая ему дорогу. Удивленный шепот пронесся по залу, присутствующие невольно склонили головы перед блеском царственного мерцающего серебром одеяния, а земляне, те с недоуменными улыбками склонились чуть ли не до пола.

Герцогиня даже привстала от любопытства и удивления.

«Стройный, лицо с гармоничными чертами… – вертелось у нее в мозгу. – Ага! Это несомненно он… он, черт его побери, но какой!»

– Слушай, – прошептала она секретарю. – Ты мне конечно же наврал про 63 года! Он так молод…

– Мои сведения всегда точны, – шепнул в ответ секретарь. – В противном случае я бы не осмелился доложить вам об этом. У этого человека одной летной практики больше сорока лет, просто продолжительность молодости, да и вообще жизни в Содружестве в пять раз больше чем у нас.

– Все равно! – не успокаивалась Герцогиня, шепча секретарю в самое ухо. – Ты меня намеренно обманул. К тому же ты не посчитал нужным добавить, что он не только «важная птичка» из-за должности, но и принц по рождению.

– Но, миледи, у землян не бывает принцев… В Содружестве процветает плебейская вольница… – попытался возразить секретарь, но замолк под ее гневным взглядом. Доказать свои слова он при всем желании сейчас не смог бы. Во-первых, потому что Ее Величество иногда и слышать не желала никаких доказательств, а это был именно этот случай; и, во-вторых, земляшки почему-то решили разыграть комедию с преклонением: то ли им захотелось подурачиться на маскараде, то ли пришло в голову показать в понятной здешнему собранию форме, как они уважают и даже боготворят своего героя. Но труднее всего было низвести то обстоятельство, что этот человек явился в одежде герцогской принадлежности. Ведь даже белый цвет позволялся только дворянам. (Кстати, посланцы беззастенчиво носили одежду белого цвета, хотя в Содружестве по проверенным самым тщательным образом сведениям на самом деле не было никакого дворянства. Герцогиня же относилась к этой дерзости вполне спокойно, считая, что устанавливать дипломатические отношения посылают не каждого, а только людей благородного происхождения, и поэтому отвергая все так хорошо обоснованные доводы и доказательства.) Но уж серебряный цвет имели право использовать в своей одежде только особы королевской крови, и земляне знали это из «Сборника правил дворцового этикета» и никогда не переступали через «закон серебра». Даже серебряные нашивки на кителях капитанов Объединенного Флота Содружества, прилетавших на эту планету, заменялись на нашивки красного цвета, что по понятиям здешнего «табеля о рангах» соответствовало принадлежности к высшей военной касте. Но в этом случае земляне вдруг переступили запрет. Это случилось в первый раз за то время, которое посланцы Содружества находились на этой планете. И как переступили! Во-первых – серебристый флаер, во-вторых – это одеяние.

– Как ему идет военная форма… он просто бог… – прошептала Герцогиня. – Ты наврал, конечно наврал мне про 63 года. Ему по любому не больше 36, ты не иначе как перепутал цифры… Но в остальном ты не ошибся, все сходится: стройный, лицо правильное, глаза голубые… Какое лицо! Какие глаза! Благородство играет в каждом его жесте, в каждой черте! А кожа? Она белая как снег. Вот что значит проявившаяся во всей красе благородная кровь! Он просто поразительно хорош… слишком хорош… – Она мечтательно закрыла глаза и совсем тихо, так что секретарь еле различил слова, добавила: – Он будет моим, непременно будет моим…

Секретарь захотел было сказать какую-нибудь колкость в адрес землянина, но передумал. Ведь Великая Герцогиня действительно была увлечена, увлечена серьезно, и по крайней мере часа на два. Это не было предусмотрено, но и не ставило план под угрозу.

– Кстати, – вдруг украдкой толкнула секретаря в бок Герцогиня. – Напомни-ка мне, как его имя?

– Его зовут Эмилио Алекси… Посмотрите, он направляется прямо сюда, даже не дожидаясь, пока его представят подобающим образом. Все посланцы Содружества являют из себя развязанную пренебрежительность к короне, но этот нагл просто до безобразия!

И действительно, землянин, не глядя по сторонам, направился по живому коридору из расступившихся перед ним и замерших в удивлении придворных прямиком к трону. Его лицо, пока он шел, оставалось совершенно непроницаемым, все движения были точны и уверены, и даже тогда, когда двое телохранителей загородили ему дорогу к трону Ее Величества, он так спокойно и невозмутимо просто раздвинул их руками, как будто они были не охраной, а занавесками на окне. Потом он встал на одно колено и с совершенной бесцеремонностью, но с такой потрясающей нежной осторожностью взял руку Герцогини и поцеловал, что та вдруг оторопела и даже слегка «зарделась» смущенным румянцем на скулах, проступающим сквозь макияж, забыв все официальные приветствия, принятые в таких случаях.

Человек перед ней был совсем не похож на других землян. Все остальные посланцы Содружества казались Великой Герцогине какими-то слишком чистенькими, чопорными, состоящими из одного сахара, они были почти святыми и это только раздражало ее. Этот же человек был красив по-другому, совсем не иконно-умиротворенной, а, наоборот, плотской, соблазнительной и коварной прелестью. В его лице, сияющем благородной бледностью, с какой-то непостижимой гармонией сочетались ангельской чистоты и дьявольской притягательности глаза, немного резковатые очертания скул, носа и подбородка, выдающие гордость и упрямство, и чувственные, тонко очертанные губы, сложенные в сладострастную улыбку великого грешника, по необходимости притворяющегося праведником.

– Приветствую вас, о Великая Герцогиня. Смиренно прошу у вас прощения за проступок, только что совершенный мной, – как будто не заметив заминки, произнес землянин с покоряюще-царственной непосредственностью.

Герцогиня растеряно взглянула на секретаря, тот украдкой показал на часы.

– А! – протянула, наконец придя в себя, она и прибавила уже с официальной расстановкой. – Вы просите прощения за опоздание? Что ж, я прощаю вас.

– Помилуйте, Ваше Прекрасное Величество! – землянин опять улыбнулся, чуть склонив голову так, что Герцогине показалось, что он украдкой оценивающе глянул на ее колени. – Я прошу прощения за то, что поспешил. Ведь в приглашении было указано точное астрономическое время: полночь. А полночь наступает лишь через минуту.

– Как? – Герцогиня взглянула на дворцовые часы, на них было три минуты первого.

– Часы тут – не очень точный механизм, – землянин опять слегка склонил голову, лукавая улыбка не сходила с его губ. – Мы же, звездопроходцы, обязаны быть безупречно точны. Но даже если вы непоправимо разгневаетесь на меня за то, что я прибыл слишком рано, то я все равно буду, несмотря ни на что, счастлив хотя бы только оттого, что смог видеть вашу несравненную красоту на полторы минуты больше.

– Ах, ваши слова тронули меня до глубины сердца. Оказывается, вы непревзойденный мастер делать комплименты! – Герцогиня окончательно растаяла и улыбнулась ему уже совсем не официальной улыбкой. – Встаньте же, встаньте, вы не должны унижаться.

– Разве я унижаюсь? – на лице посланца отразилось хорошо разыгранное удивление. – Нет такого титула, который бы смог вызвать в моей душе благоговейный трепет, подобный тому, который я испытываю сейчас, преклоняясь перед вашим необыкновенным очарованием.

С этими словами он встал и первым протянул ей руку. По этикету это было против всех дворцовых правил. Секретарь даже побледнел от негодования и попытался было шепнуть что-то на ухо Герцогине, но та отвернулась, не обращая на него никакого внимания и, улыбнувшись самой очаровательной улыбкой, на какую только была способна, обратилась к землянину:

– Ну, если вы так настойчивы, то право, на этот раз я не стану назначать танцевального партнера сама, потому что выбор за меня уже сделан.

Она подала ему руку и поднялась с трона, бросив маску секретарю. Все придворные еще раз низко поклонились. Даже посланцы Содружества в этот раз склонились гораздо ниже, чем они обычно это делали, видимо отдавая должное своему дерзкому соплеменнику. На их красивых лицах по-прежнему сияли улыбки, впрочем, ничьей чести и достоинства они не задевали.

Заиграла музыка. Свет убавился на половину и с потолка посыпались, медленно порхая, лепестки сладко пахнущих цветов вперемешку с маленькими переливающимися как мыльные пузыри, воздушными шариками и хлопьями блесток, похожих на звездочки. Все это плавно кружилось в воздухе и исчезало неизвестно куда, достигнув узорчатого пола, чьего-нибудь карнавального костюма или прически.

Музыка все играла, призывно и упоительно, но никто пока не осмеливался танцевать. Все ожидали первой пары, и эта пара, церемонно прошествовав в центр зала, сверкая царственным серебром и как будто не обращая ни на кого ни малейшего внимания, замерла на секунду на самой середине, а потом, повинуясь мотиву, умело и красиво закружилась в танце.

Присутствующие сразу же оживились. Кавалеры начали приглашать дам. Еще не приглашенные дамы, прикрывая лица вычурными полумасками и кокетливо улыбаясь, ждали своих кавалеров. По залу кружилось все больше и больше танцующих пар, целиком отдавшихся чарующей мелодии. Музыка играла то тише, то громче, менялись мелодии и оформление, под разными лучами прожекторов менялся цвет костюмов танцующих и весь вид залы. Бал-маскарад продолжался, и никто кроме личного секретаря да самых приближенных слуг сразу и не заметил, как первая пара исчезла из зала.

Капитан Алекси и Великая Герцогиня выскользнули из залы, воспользовавшись тем, что все увлечены танцами, и вышли в ночной сад. Они были совсем одни среди роз и кустов дурманящего жасмина. Герцогиня остановилась и нежно взглянула на землянина, погладив двумя пальцами его руку. Капитан мягко, но настойчиво приблизил ее к себе, обнимая за талию, и заглянул в глаза. Она игриво потупила взгляд и попыталась освободиться, однако этот порыв был слишком слаб, чтобы быть искренним.

– Ах! – прошептала она. – Вы слишком дерзки, благородный посланец Содружества!

– Зовите меня просто Эмилем. Сейчас нам вовсе ни к чему все эти дипломатические условности, – землянин еще ближе привлек ее к себе. – А как же мне звать вас? Ваше Величество – это слишком уж официально. Назовите мне свое настоящее имя, и я буду шепотом повторять его, как молитву.

– Зовите меня Флореной, – Герцогиня еще сильнее потупилась.

– Флорена! – воскликнул Эмиль, горячо целуя ее руку. – Богиня природы Флора. Но я и не подозревал, что богиня может быть так прекрасна.

Она на секунду обернулся, сорвал большой цветок розы, выделявшийся белой звездой среди сумрака куста, и протянул ей.

– Ах! Вы поранили палец, – прошептала Герцогиня. – Вам больно!

– Роз не бывает без шипов. Но не беспокойтесь так, это просто роса, – тоже шепотом сказал Эмиль и опять обнял ее, но на этот раз уже двумя руками. – Вы все равно тысячекратно прекраснее этой белой розы.

Герцогиня закрыла глаза от блаженства, и их губы слились в жарком поцелуе.

– Ваше Величество! – раздался голос личного секретаря. – Где вы, Ваше Величество?

– Ах, этот надоедливый секретарь! – произнесла шепотом Герцогиня, нехотя освобождаясь от объятий. – Всегда испортит все!

– Ваше Величество! – опять раздался голос секретаря, но в этот раз уже гораздо ближе. – Отзовитесь же, Ваше Величество!

Герцогиня на миг прижалась к Эмилю, шепнув ему на ухо:

– Может не заметит?

Быстро поцеловала его в щёку и отстранилась.

Но секретарь все-таки заметил их и, продравшись сквозь розовые кусты, низко поклонился.

– Вот вы где, Ваше Величество! Простите, ради Бога, вашего покорного слугу. А я то уже начал волноваться, – он окинул оценивающим взглядом землянина и продолжал. – Может быть Ваше Величество соблаговолит покинуть этот сад. Все-таки сейчас ночь. Кто знает, может быть здесь бродят какие-нибудь посторонние, могущие навредить вам. К тому же сейчас довольно сыро и прохладно. На листья упала ночная роса.

– Неужели у тебя хватило наглости подумать, что здесь не найдется ни одного человека, способного защитить Ее Величество от каких-то хулиганов? – сдержанно возмутился Эмиль. – Но вот насчет ночной прохлады ты, пожалуй, прав. Флорена, может быть тебе холодно?

Он снял китель и набросил ей на плечи, и она с тайным восторгом узрела совершенство его торса через тончайшую белоснежную с серебряной искрой рубашку.

– Да не разгневается на меня Ваше Величество за совет, но вы могли бы показать гостю ваше загородное поместье. Замок имеет несомненную архитектурную ценность и к тому же очень уютен изнутри, – еще раз поклонившись, заметил секретарь.

– Это правда. Это самая прекрасная постройка, которой я владею, – улыбнулась Герцогиня, еще раз целуя Эмиля в щеку уже без стеснения перед секретарем. – Ты ведь не откажешься от моего приглашения?

– Я рад твоему приглашению, Флорена, – сказал Эмиль и вдруг нежно и легко поднял ее на руки и понес через сад к стоянке флаеров.

Герцогиня прислонилась щекой к его плечу, с наслаждением вдыхая тончайший аромат изысканного иноземного парфюма и рассматривая драгоценную вязь серебристых нашивок и бриллиантовую россыпь эмблем на кителе. Великая Герцогиня была в состоянии, сравнимом только, пожалуй, с наркотической эйфорией. Начало любовного приключения было сладким и блаженным, как непонятный, но бесконечно приятный утренний сон. Голова ее кружилась, как от легкого вина, а сердце впервые за многие годы так учащенно билось от жгучей страсти, не омраченной подозрениями, брезгливостью или страхом разоблачения. И эта страсть вовсе не была сейчас ни постыдной, ни тайной, ни испепеляюще несбыточной. С этим человеком ей было легко, он был свободен от любого рода корыстных побуждений и поэтому бесконечно симпатичен. И главное – он был равным, и общение с ним не было для нее ни унизительным, ни унижающим. Ее муж, которого она прокляла и похоронила десять лет тому назад, взявший ее в первую брачную ночь после пышной «официальной» свадьбы пьяной силой в присутствии давнишней любовницы, невинную тогда еще, чистую и слабую девушку-подростка, и все последующие мужчины – предатели, подхалимы, более или менее волнующие, более или менее достойные, вдруг поблекли, и воспоминание о них стало похоже на пожелтевшую столетней давности фотографию, хранящуюся где-то в затянутом паутиной альбоме на чердаке. Герцогиня вдруг впервые почувствовала себя просто женщиной, привлекательной и тонкой, со своими странностями и причудами, пристрастиями и увлечениями. Не Ее Величеством Великой Герцогиней и Венценосной Потомственной Княжной государства под названием Великое Герцогство, представляющей в своем лице единую абсолютную власть на планете, а просто женщиной – нежной и хрупкой, страстной и увлекаемой до полного блаженства.

Эмиль усадил Великую Герцогиню на переднее сидение своего флаера и уселся сам. Секретарь тоже хотел войти, но невидимая стена преградила ему путь. Герцогиня заметила это и попросила землянина:

– Раз уж ты настоял, чтобы мы поехали в твоей машине, то впусти и его.

– Хорошо, – согласился Эмиль. – Пусть садится, хотя, по-моему, третий – всегда лишний. Это твой телохранитель?

– Да, – Герцогиня улыбнулась. – Он нам не помешает.

– Верю, – Эмиль обнял одной рукой Флорену, а другой небрежно провел по панели управления. – Ну, что же ты, телохранитель, входи.

Секретарь, предварительно пощупав руками воздух, чтобы убедиться, что невидимая стена исчезла, влез на заднее сидение.

Эмиль положил ладонь на только ему ведомые сенсоры и флаер взмыл в небо.

– Покажи, пожалуйста, где этот замок находится, – улыбнулся он Герцогине. – Вот карта.

Перед ними загорелась объемная подробная сканокарта местности.

– Я покажу, вернее скажу, – молвил с заднего сидения секретарь. – Вилла располагается по ту сторону Большого Хребта по дороге на юго-восток от Восточных ворот Столицы.

На карте тут же загорелась яркая звездочка.

– Она? Это же совсем рядом. Мы очень скоро будем на месте. – Эмиль убрал руку с пульта управления, не дожидаясь ответа секретаря, и склонил голову, покрывая поцелуями руки Великой Герцогини и ни капли не следя за полетом.

– Нас может унести неизвестно куда! – воскликнул секретарь, с ужасом глядя на мелькающие по обе стороны и грозно клубящиеся впереди облака, подсвеченные мощными огнями флаера. – Я как знал, что герцогский лимузин надежнее, ведь там хотя бы есть водитель! Вы совсем не следите за управлением!

– А что за ним следить? И вообще, за кого ты, телохранитель, меня принимаешь? – Эмиль обернулся и высокомерно и почти гневно глянул на личного секретаря. – На местном с позволения сказать «лимузине» (ради Бога прости мне эти не лестные слова, драгоценнейшая Флорена, ведь я вовсе не хочу унизить твое достоинство и престиж) мы бы банально потеряли больше получаса на дорогу. А так мы будем на месте менее чем через пять минут.

– Твой флаер так быстроходен? – удивилась Герцогиня. – И он выбирает дорогу сам?

– Ну да. Он услышал курс и теперь доставит нас куда надо. А скорость эта совсем не предельна. Если понадобится, то он может лететь гораздо быстрее, но для этого нужно подняться повыше, чтобы сопротивление воздуха меньше мешало, иначе мы будем напоминать молнию: внешняя защитная оболочка будет очень сильно светиться.

– Это, наверное, здорово! – восхитилась Герцогиня, заерзав не сидении как ребенок.

– Пожалуй, слишком помпезно и к тому же очень утомительно для глаз. – Эмиль нежно дотронулся губами до ее щеки. – К тому же вы все равно ослепительнее, чем любая самая яркая молния…

– Мы приземляемся, – перебил его секретарь.

Герцогиня перевела взгляд с лица Эмиля на панораму переднего вида. Облака остались вверху, флаер стремительно несся вниз, на сумрачные скалистые горы.

– Ах! – воскликнула Герцогиня и прижалась к Эмилю. – Мы падаем!

– Мы приехали. – Засмеялся землянин и коснулся пульта управления ладонью, как будто пушинку с него смахнул.

Флаер тихо сел на вырубленную в скалах площадку прямо рядом с красивым, подсвеченным разноцветными огнями зданием в «сказочном» стиле, окруженном красиво мерцающими в ночном сумраке декоративными арками, колоннадами и мостиками.

Не успели они приземлиться, как темные окна дворца зажглись, заиграла с мостиков музыка, а к флаеру хлынули слуги в ливреях с великогерцогским гербом, освещая широкую ковровую дорожку, ведущую к ступеням парадной лестницы, по бокам которой замерли в почетном карауле нарядные вооруженные до зубов гвардейцы.

– Не слишком ли много народу в этом уютном гнездышке? – улыбаясь проговорил Эмиль, с галантным полупоклоном подавая руку Великой Герцогине.

– Слуги нам не помешают. Ведь само гнездышко только для нас двоих, – сказала она игриво и сделав еле заметный знак секретарю, приняла руку землянина и вышла из машины.

Ночь страсти продолжалась…

Герцогиня вышла из спальни и, плотно прикрыв дверь, тихонечко щелкнула пальцами. Из-за гардины выглянуло лицо секретаря. Оно было недовольным и тревожным.

– Ваше Величество изволит не торопиться, – огрызнулся он. – Сейчас нельзя всецело придаваться легкомыслию! Ваша корона поставлена на карту, а вы уже четвертый час развлекаясь с этим дерзким чужестранным хлыщем!

– Неужели ревнуешь? – Герцогиня надменно фыркнула и вздернула подбородок. – Ты же сам отвел мне роль развратницы, а теперь корчишь препротивные рожи. Да будет тебе известно, что соблазнение мужчины – дело не минутное. Тем более такого мужчины! Но не беспокойся, наш звездный гость на время забыл обо всем и конечно же ничего не подозревает. У него сейчас другие звезды на уме. Но к моему сожалению, теперь твоя очередь действовать.

– Да. Моя очередь. И я посылаю мальчишку с десертом.

Секретарь ткнул в кнопку вызова и поманил пальцем появившегося слугу с подносом, достал из кармана пузырек и всыпал его содержимое в чашку с кофе. Потом, уже обращаясь к слуге, приказал:

– Отнесешь господину. Скажешь, что тебя прислала госпожа Флорена. Ну иди, черномазый!

Он отвесил мальчику ощутимый подзатыльник и распахнул перед ним дверь в спальню.

Как только за слугой закрылась дверь, Герцогиня вышла из-за гардины и осведомилась:

– Что ж, теперь пора уж и бал заканчивать?

– Да. Давно пора, – секретарь еще больше нахмурился и как будто стал еще смуглее, чем было положено от природы. – Все давно готово. Мы и так слишком задерживаем события, и между прочим, из-за Вашего Величества. По-моему, легкомысленно слишком уж увлекаться всякими чужестранцами!

– Ах так! И ты еще смеешь упрекать меня? – Герцогиня надулась. – Между прочим, Мое Величество само вправе выбирать себе предмет увлечения. Чем наблюдать твою вечно недовольную морду, мне гораздо приятнее целоваться с улыбающимся высокородным чужестранцем. Как жаль, что эта ночь уже кончена для меня. Может быть еще никогда так сильно я не хотела растянуть время подольше, как сегодня. Ладно, я пойду к нему. – Она взялась за ручку двери.

– Подождите, – секретарь преградил ей дорогу, – припомните, не общался ли он с кем-нибудь дистанционно, не отдавал ли каких-нибудь подозрительных приказов?

– Их техника настолько совершенна, что средства связи могут иметь какой угодно вид и оказаться любым мелким предметом на одежде или в кармане. Это может быть и застежка, и фломастер, и обручальное кольцо. Но не сомневайся, он ничего не подозревает, он так увлечен, что слеп и глух… – Герцогиня мечтательно прикрыла глаза.

– Обручальное кольцо? – лицо секретаря вытянулось от удивления. – То, что он официально женат и у него есть законнорожденные наследники, известно. Но он даже не потрудился снять и спрятать обручальное кольцо. Каков наглец!

– Да. Он был со мной совершенно откровенен, – Герцогиня ничуть не смутилась. – Он рассказал мне про свою жену и детей, поведал, что он их очень любит, что никогда не забывает и уверен, что все это взаимно. Этим то он мне и нравится, что не лжет и не клянется мне ни в чем. Единственное, чего я теперь желаю, это чтобы он, это само мужское совершенство, и телом и душой принадлежал только мне. И тогда… – она мечтательно подняла глаза к потолку и взмахнула руками, как будто собралась подняться над землей в свободном полете. – Все женщины в конце концов мечтают только об одном…

– Понятно, понятно, – секретарь, казалось даже как-то осел и лицо его приняло выражение тяжелой задумчивости. – Идите, госпожа, а то он может что-нибудь заподозрить.

Когда Герцогиня скрылась, секретарь опустил руки в карманы и нащупал там пустой пузырек.

«Дело может сильно осложниться, – подумал он мрачно. – Я не рассчитывал, что эта беспардонная сволочь так ей понравиться. Если бы он не был нам нужен как единственный пилот корабля, я бы с большим удовольствием дал ему яд, а не снотворное.»

В этом момент дверь спальни приоткрылась, и из нее выскользнул слуга. Секретарь успел схватить его за рукав и зло прошипел:

– Ах, паршивец, что ты там делал так долго?

– Господин пожелал разговаривать со мной.

– О чем? Ну? – секретарь тряхнул мальчишку так, что чуть не разорвал рубашку.

– О погоде, о столице и дворце, – слуга испуганно смотрел на секретаря. – Белый господин сказал, что ему нравится этот дворец.

– Он выпил кофе?

– Да, господин. Выпил и сказал, что кофе очень вкусный.

– Ладно, – секретарь наконец отпустил слугу и тот, улучив момент, чтобы не получить затрещину, бросился прочь.

Через несколько минут в дверях спальни опять появилась Герцогиня. Она была уже не в кружевном пеньюаре, как в прошлый раз, а опять в своем вечернем серебряном платье, немного помятом и не до конца застегнутом. Диадему и перчатки она держала в руках.

– Он уснул, – сказала она. – Можно ехать и заканчивать бал.

– Подождите, Ваше Величество. Все нужно проверять.

Секретарь вошел в мягко освещенную бра спальню. Герцогиня последовала за ним. Оба встали у кровати.

– Он так благороден даже во сне! – Герцогиня наклонилась над спящим и коснулась губами его щеки. – Тебе никогда не стать таким, даже если бы свершилось чудо, и твоя кожа посветлела, а профиль принял классические очертания. Ведь даже сейчас его выражение лица прямо свидетельствует о том, что его голова не может содержать в себе ни одной самой коротенькой коварно-кровавой мысли, которыми вечно набита твоя башка.

– Ладно. Допустим, он гораздо лучше меня, – секретарь тоже наклонился, приоткрывая одно веко спящего. – Но клянусь, что ему нет равно никакого дела до вашей судьбы и тем более до спасения вашей короны, и он при возможности будет наблюдать ваше обезглавливание с той же долей интереса, что и при сегодняшнем созерцании ваших прелестей. Все земляне неисправимо больны корректным созерцательством, которое у них называется «закон невмешательства», и это сегодня погубит их. Они умрут даже не подозревая за что.

– Как ты умеешь все опошлить! – Герцогиня поморщилась.

– Зато я готов пойти ради вас на любое преступление. Даже могущество Содружества не остановит меня, если для пользы дела понадобились жизни ее посланцев. Я принадлежу Вашему Величеству и душой, и телом, всецело и полностью.

– Черной душой и черным телом! – Герцогиня взглянула на него с мстительной ухмылкой. – Ну? Ты меня упрекал, что я задерживаю события, а сам?

– Сейчас.

Секретарь нащупал в вороте своего костюма золотую с бриллиантом булавку и, вытащив ее оттуда, опять наклонился над спящим и взял его за руку.

– Что ты собираешься делать? – воскликнула Герцогиня почти с испугом.

– Всего лишь последняя проверка.

Секретарь резко ткнул острием булавки под ноготь спящего, но тот даже не шелохнулся.

– Ты ненормальный! – Герцогиня отпихнула секретаря, перехватывая руку землянина и прижимая ее к губам.

– Сон крепок, снотворное подействовало, и он теперь не проснется, пока мы его не разбудим, – как будто не заметив ее возмущения, констатировал секретарь. – Одна птичка в клетке, моя госпожа. Теперь пора ловить и остальных. Пойдемте.

Он взял ее за локоток, и они вышли из спальни.

Бал все не завершался. Гости уже устали и понимали, что давно пора разъезжаться, но терпеливо дожидались, пока сама хозяйка бала не объявит об окончании приема.

Доминика уже утанцевалась до упаду: от кавалеров не было отбоя, а отказывать в танце всем и стоять или сидеть в сторонке было как-то неприлично. Она видела в зале всех своих товарищей, веселых и разгоряченных от танцев и принятия игристых вин и тоников. Всех, кроме одного человека, за которого она собственно больше всего и волновалась, а теперь это волнение все росло и усиливалось.

Капитан Алекси куда-то бесследно исчез еще после первых трех танцев и до сих пор не думал появляться. Он опять был в своем амплуа героя-любовника и к тому же беззастенчиво вырядился в форменный костюм с серебром. Ведь она же его предупреждала! Не может же он быть таким рассеянным, чтобы позабыть это, наверняка сделал это специально! Кстати и Великая Герцогиня куда-то пропала вместе с ним, и почти все основное действо бала-маскарада проходило без нее.

Но вот, наконец, и Герцогиня появилась, чтобы объявить об окончании приема, а Эмиля все не было. Доминика, улучив минутку, поведала об этом начальнику смены, но тот только рассмеялся, шепнув ей на ухо: «А тебе-то какое дело до похождений нашего новоявленного принца? Об его шалостях разве что узнает его жена. Но мы то не выдадим нашего героя ни за что на свете! Может быть, он уже на корабле…» Глаза землянина блестели, и Доминика поняла, что он не воспринимает ее опасения и волнения всерьез.

«Своих ветреных привычек Эмилио, к сожалению, не оставил. Но он ведь – не ребенок, в конце концов!» – возмущенно подумала Доминика, но на сердце у нее заметно полегчало.

Тут было объявлено об окончании мероприятия, и гости стали быстро разъезжаться.

…Секретарь ходил из стороны в сторону, нервно помахивая плеткой и временами злобно поглядывая в сторону неподвижно сидящего на стуле посреди мрачной подвальной комнаты землянина.

– Так, сэр. Значит вы не намерены помогать нам.

– Не намерен, – землянин отвечал спокойно, даже равнодушно.

– Значит не желаете? – секретарь на секунду остановился и, развернувшись, двинулся в другую сторону. – И куда делся ваш флаер, вы тоже не имеете никакого представления.

– Это у вас надо спросить, стоянка то ваша, – сказал землянин, глядя куда-то мимо него.

– Неужели нашему благородному гостю вовсе не хочется вновь увидеть свою жену и детей? – продолжал секретарь. – Неужели нашему высокочтимому звездному капитану, покорившему множество прекрасных миров будет угодно преждевременно и ужасно мучительно умереть на этой маленькой, не стоящей и его мизинца, планетке?

– Это не имеет к делу никакого отношения, – землянин выпрямился и закинул ногу на ногу. – Ваши угрозы не достигают цели, милейший.

– Я еще и не начал угрожать, друг мой, – секретарь наконец перестал ходить туда-сюда и остановился прямо перед посланцем. – Когда я действительно буду угрожать, тебе придется сильно пожалеть о своем теперешнем упорстве.

– Не забывайтесь, мы с вами на брудершафт не пили, и я к вам в друзья никогда не напрашивался, – тон землянина оставался прежним, но к нему добавилось что-то вроде брезгливо-неприязненной интонации.

– Ладно, – секретарь похлопал черенком плетки по ладони. – Настал черед попробовать другой способ уговоров.

Он махнул рукой, и до сих пор неподвижные стражники, стоящие по обе стороны от землянина, схватили того под руки и грубо стащили со стула. Несчастный на секунду вырвался, откинув солдат локтями в разные стороны. Те набросились на него снова. Потасовка продолжалась недолго: землянин сопротивлялся вяло, скорее из-за приличия и от безысходности, чем из-за реальной надежды освободиться.

Через минуту его скрутили, вздернув руки, защелкнутые в самозатягивающиеся наручники, на специальную перекладину над потолком.

– Отлично, – удовлетворенно сказал секретарь, подходя вплотную к помятому пленнику, – Надеюсь, вы, капитан, понимаете, что ваше положение безнадежно. Мы сделаем с вами все что захотим и даже больше. – Он ядовито усмехнулся и поманил рукой одного из стражников. – Для начала попробуем вот это.

Он передал плетку подошедшему солдату и, отойдя немного в сторону, щелкнул пальцами. Конец плетки свистнул, рассекая воздух. Землянин коротко вскрикнул, изгибаясь, и зажмурился, закусив губу.

– Раз, – секретарь опять подал знак, и стражник опять поднял плетку. – Два.

Плеть опять засвистела в воздухе.

– Три… Четыре… Пять… Стоп.

Секретарь сделал знак стражнику остановиться и снова заговорил:

– Как вы себя чувствуете, сэр? Не правда ли, скверно. Вам больно, конечно. Но ведь это всего лишь каких-то пять ударов пустяковой плетки. Игрушки, так сказать, детские игрушки, всего лишь хлыстик для пони. Но, о Боже! Какой ужасный вред они наносят вашей нежной коже!

Он опять подал какой-то знак, и из потайной боковой двери тюремщики вытащили изуродованное до полной неузнаваемости и еще трепещущее в агонии тело.

– Посмотрите, капитан, – продолжил секретарь. – Это шпион с Леи. Несчастный был живым упрямцем всего каких-то полчаса назад. Мы все равно добились от него всего, что нам было нужно, но жизнь уже не вернешь.

Землянин бросил взгляд на растерзанный труп и опустил глаза.

– Не нравится? – секретарь опять приблизился вплотную и зашептал почти что в самое ухо посланца. – Тебя для своих уже нет. Ты умер для них. Ты уже погиб и будешь погребен у себя на Земле с почестями и плачем. Это неизбежно, считай, что это уже свершилось, если ты и дальше собираешься упорствовать. Но ты останешься жить так же, как жил до сего момента. Скажу больше: ты очень понравился нашей госпоже. Она очень жалеет, что приходится с тобой так жестоко поступать. О! Она считает тебя достойным своей любви. Она даже заплакала, когда говорила о том, что если ты не согласишься на наши условия добровольно, то придется тебя принуждать пыткой. Подумай хорошенько, тебя ведь ждет такое прекрасное будущее: ты опять станешь свободен как ветер, ты даже сможешь поучаствовать в деле управления нашей планетой…

– Как-нибудь в другой раз, – перебил его землянин тихо.

– Не хочешь развлекаться, не надо. Спокойно улетишь домой. Там тебя ждут жена, дети. Ты ведь в отпуск летел, хотел отдохнуть, – еще более вкрадчиво заговорил секретарь. – И ведь всего-то взамен от тебя требуется совсем ничтожная услуга, какой-то пустяк. Совесть не будет мучить тебя. Ведь тебя заставляют сделать это. Ты просто уступишь физическому давлению, а это совсем не постыдно, каждый бы на твоем месте сломался. Тем более вы, люди Содружества, нежный и холеный народ, который давно забыл, что это такое. Соглашайся же. Это хороший выход, другого выбора нет. Или ты надеешься на своих товарищей? Так они находятся в таком же положении, как и ты.

Землянин чуть пошевелил стиснутыми в оковах руками и поморщился:

– Моим уделом всегда было одним из первых сталкиваться со всеми неожиданностями и грязью Вселенной. Напрасно думаешь, что я испугался.

– Тебя все еще не пугали, – секретарь оскалился ухмылкой превосходства. – В нашем распоряжении много всяких приспособлений устрашения и медленного мучительного убийства. Посмотрим, что именно больше всего понравиться нашему упрямому гостю. К тому же у нас очень много времени. Сам рассуди: сеанс связи у вас только сегодня вечером. Еще какое-то время ваши будут пытаться связаться по стерео, думая, что передачи прекращены из-за каких-нибудь космических помех. Только потом они решат наведаться сюда – а это минимум сутки, если корабли стартуют с Леи. Итого: более двух суток при самых благоприятных обстоятельствах. Ты же умный человек и хорошо понимаешь, что мы сделаем с тобой за это время.

Секретарь вдруг резко дернул землянина за ворот рубашки вниз и наручники затянулись еще на одно деление. Лицо несчастного исказилось от боли, он вскрикнул и потерял сознание.

«Неженка, но упрямый, – с неудовольствием подумал секретарь, глядя на его бессильно поникшую голову. – Попробуем другой способ, тем более уродовать его пока не стоит. Во-первых, он нам нужен в нормальном состоянии, а во-вторых, эта сволочь чем-то очень приглянулась Флорене.»

Он сделал знак рукой, и солдаты освободили пленника от оков и усадили на стул.

– А теперь убирайтесь за дверь, – Секретарь кивнул головой в сторону выхода, – дальше я справлюсь без вашего присутствия.

Он расположился рядом с пленным и даже легонько похлопал его щеке, дожидаясь, пока тот придет в себя. Наконец, землянин открыл глаза.

– Вот и хорошо. – Секретарь широко улыбнулся. – Продолжим наш разговор, капитан. Вы видите, с вас даже сняли наручники. Обещаю, делать вам больно мы больше не будем. Вы мужественный человек, сэр, вижу, личных мучений вы не боитесь и своей жизнью готовы пожертвовать. Но ради кого? Ради каких-то черномазых мятежников, решивших свергнуть законную власть. Никогда бы не подумал, что вы, высокопоставленный посланец могущественной сверхдержавы, окажетесь сочувствующим этим безродным негодяям.

– Ты тоже не очень то белый. – Землянин через силу улыбнулся. – А тебе никогда не приходило в голову, что убивать людей нехорошо?

– Шутить сейчас не время, – лицо секретаря стало совершенно серьезным и даже зловещим. – Наши требования не отменяются, но теперь подход будет совершенно другим. Вас, капитан, мы мучать не будем, но не забывайте, у нас в плену все ваши товарищи. Среди них почти половина – милые и прекрасные женщины. Кожа у них еще нежнее, чем у вас, а нервы, нервы конечно совсем слабенькие. Сейчас вы еще даже отдаленно не представляете, как они будут звонко кричать и как жалобно смотреть на вас, покуда не умрут от боли и унижения. И так сначала одна, потом другая, потом третья… Начнем с самой симпатичной.

– Нет, вы определенно садист! – землянин закрыл лицо руками. – Неужели вы и на это будете способны?

– Это вы будете способны на эту мерзость, если не согласитесь нам помогать. Это вы своим упрямством будете мучить и убивать своих соотечественников. Ну. Я жду вашего ответа.

– Вы не сделаете им ничего дурного, – голос землянина прозвучал совсем тихо. – Обещайте, что они не пострадают, если я соглашусь.

– Обещаю. Даю слово личного секретаря Ее Величества Великой Герцогини. Ну же. Вы согласны?

Посланец молчал, на лице его отражалась тяжелая задумчивость, а в глазах мерцало безысходное отчаяние.

– Хорошо же. Вы изволите не отвечать! – секретарь чувствовал, что еще один шаг и воля пленного будет сломлена. – Эй! Стража.

На пороге показались двое солдат.

– Отправляйтесь в здание посольства и доставьте сюда вот эту землянку, – секретарь достал из внутреннего кармана костюма голографическую карточку, на которой была запечатлена улыбающаяся Доминика. – Да не церемоньтесь с ней, понятно.

– Есть, господин секретарь. – Солдаты взяли под козырек. – Доставить и не церемониться.

– Приступить к выполнению задания. Кругом… – с чувством и расстановкой молвил секретарь, искоса наблюдая за пленным.

– Стойте. – выдавил из себя землянин. – Я согласен на ваши условия.

– Так бы сразу, – в тоне секретаря послышалось торжество, и сделал солдатам знак и те остались на месте. – Приятно разговаривать с порядочным человеком, потому что он не доводит дело до крайностей.

– Скажите, который час? В этом каземате без окон теряешь чувство времени, – вдруг спросил пленник, голос у него был робким, он упорно глядел вниз, боясь встретиться взглядом со своим мучителем.

– Шесть утра.

Секретарь в душе ликовал. Все его чаяния осуществлялись, он во всем был прав. И хотя в глубине души он до последнего смутно опасался, что этот человек, сейчас такой жалкий, сломленный и боящийся взглянуть ему в глаза, окажется более стойким и холодно-равнодушным, и тогда дело не сможет двигаться так успешно. Все-таки отличное знание человеческих склонностей и слабостей, и детальное изучение поведения и нравов людей Миссии Содружества давало ему право считать, что по-другому и быть не могло.

– Время самого сладкого сна, – сказал землянин подавленно. – Торопиться некуда. Дайте мне собраться с силами, дайте отдохнуть хотя бы полчаса, и я буду целиком в вашем распоряжении. А сейчас у меня невыносимо кружится голова.

Он закрыл лицо руками и отпустил голову. Как он был жалок, этот прославленный исследователь Вселенной! Было видно невооруженным глазом, что еще немножко, и он опять «выпадет» в глубокий обморок. Вероятно, до него только сейчас в полной мере дошла суть того, что он теперь должен будет сделать. Руки его дрожали, тонкие, как у женщины, пальцы были молитвенно сцеплены, сгорбленная фигура, истрепанная рубашка с манжетами, испачканными кровью и проступившими сквозь тончайшую ткань полосами, следами плетки, – все это не вызывало никаких чувств, кроме брезгливой жалости и презрения. Секретарь даже сплюнул. Ах, как этот «бог» из Содружества слаб! Ах, как вообще все эти «высокородия» слабы! Откуда же взялась эта басня о том, что они должны быть абсолютными повелителями? Однако, как приятно видеть раздавленного врага!

– Ладно. Ты сможешь сейчас отдыхать целый час, – сказал секретарь, упиваясь своим почти эйфорическим моральным превосходством. – Нам не выгодно, чтобы ты подох от слишком большого потока острых ощущений за прошедшую ночь. И не пытайся убить себя, твоя смерть означает – что и соплеменники твои погибнут тоже… Стража!

…Он не спешил, не мог отказать себе в удовольствии наблюдать, как полубесчувственного землянина бесцеремонно и грубо волокут к выходу.

– Точно тряпичная кукла в руках мальчишек-хулиганов. – с почти детским удовольствием отметил про себя он.

Земляне в пустеющем бальном дворце долго не задержались. Рассевшись во флаере, они двинулись к зданию посольства. Была половина пятого утра. Улицы были еще пусты и только случайный флаер пролетел навстречу, да ранний пешеход спешил куда-то по извилистым закоулкам. Флаер двигался совсем невысоко и медленно. Доминика даже задремала на заднем сидении, ее волнения и опасения окончательно улетучились тогда, когда она, садясь со всеми в машину, глянула на стоянку и не увидела серебристого флаера Эмиля.

– Конечно же улетел на «Удачу». – подумала она, пытаясь справиться с навалившейся усталостью и легким опьянением. – Насытился любовными приключениями и смылся. Вот так всегда, как будто ему правила не писаны! Впрочем, по-видимому, он вообще никогда никого не предупреждал о своих похождениях и ни перед кем не отчитывался о них. Таков уж характер, с этим ничего не поделаешь, как ни старайся. Как всегда, «вне зоны доступа».

Наконец появилось здание Посольства, и флаер приземлился. Утомленные и расслабленно-беспечные посланцы взошли по ступенькам большого мраморного крыльца и, вяло перекидываясь словами и опираясь друг на дружку, всей компанией «ввалились» в переднюю и обомлели: со всех сторон к ним подступили вооруженные люди в масках…

Уже через пять минут растерянных и испуганных землян, обшаренных с ног до головы, втолкнули в подвал все того же здания посольства. Все это проходило почти бесшумно, если не считать грубых окриков солдат. Удостоверившись, что все пленники на месте и никому не удалось незаметно скрыться, «захватчики» удалились, с грохотом захлопнув за собой массивную дверь. Послышалось звяканье старинных ключей и щелчок закрывающегося замка. В подземелье было сумрачно и сыро, и только робкие утренние лучи пробивались из трех узких, густо зарешеченных окошек-отдушин под потолком. Посланцы Содружества стояли, плотно сбившись в кучу, растерянные и не понимающие, в чем дело.

Время шло, но больше ничего не происходило. Всем уже казалось, что они в этом подвале целую вечность. О них как будто забыли. Но вот опять послышалось щелканье замка и скрип тяжелой двери, и перед узниками снова возникли вооруженные до зубов тюремщики в масках и резиновых перчатках. На этот раз они волокли что-то, оставляющее за собой зловещий, казавшийся в полутьме подземелья черным, слегка дымящийся след. Солдаты втащили свою ношу в камеру и оставили на полу. После этого они, почти не обращая внимания на испуганных пленников, удалились, опять замкнув за собой дверь. Снова наступила гробовая тишина.

Первым, кто очнулся от оцепенения, была врач миссии Мэри Картинг. Она сначала всматривалась в темный угол, где лежало «нечто». Потом отделилась от группы своих товарищей, подошла к свёртку и наклонилась, рассматривая его.

Дальнейшее трудно передать словами. Мэри, громко зарыдав, бросилась к своим товарищам. Широко раскрытые, почти безумные глаза ее говорили о том, что она увидела что-то повергшее ее в полный ужас.

– Боже мой! Боже мой! Это же наш Алекси… – только и смогла прошептать она сквозь душащие слезы.

Земляне бросились в темный угол. «Нечто», лежащее там, действительно оказалось человеческим телом, завернутым в толстый черный пластик, слегка приоткрытый Мэри. Оно было все в крови, точнее даже не в крови, а в бурой едкой жидкости – смеси кислоты и органических включений, вступивших в реакцию. Первым, что сразу бросилось в глаза и от чего всем сразу стало в высшей степени не по себе, а наиболее слабонервным сразу пришлось отвернуться и отойти, это было изуродованное до полной неузнаваемости лицо, безглазое и безносое, в буром сочащемся месиве. Но самым ужасным было то, что в этих осклизлых останках все тем не менее без труда узнали своего товарища: достаточно хорошо сохранившийся бело-серебристый форменный костюм с капитанскими нашивками и даже не тронутое обручальное кольцо на том, что было ранее безымянным пальцем – все свидетельствовало, что это был именно Эмилио Алекси, беззаботно танцевавший на злополучном балу с самой Великой Герцогиней у всех на виду каких-то несколько часов тому назад. Именно он по иронии безжалостной судьбы был выбран на роль первой жертвы, и без сомнения смерть его была ужасна.

Доминика почему-то вслух вспомнила фразу, которую как бы невзначай бросил Эмиль, когда они всей новоприбывшей группой пораженно наблюдали из флаера публичную казнь на дворцовой площади. Всех тогда ужаснула эта варварская сцена, недостойная ни одного цивилизованного общества, хотя все они были подготовлены и проинструктированы относительно нравов в этом мире. И только капитан Алекси, сидящий за рулем машины, оставался совершенно невозмутимым. Он вовсе не был шокирован или даже просто удивлен, а, как показалось ей, с поразительно «обыденным» цинизмом заметил: «Садизм здесь возведен в ранг добродетели, и местные считают подобные зрелища поучительным торжеством закона и порядка.» Тогда Доминика чуть ли не возненавидела Эмиля за холодное равнодушие и такую безжалостно-спокойную оценку здешнего общества. Но ведь он не ошибался, Боже, он вовсе не ошибался в своих суждениях! Теперь капитана Алекси, такого смелого, даже дерзкого звездолетчика, пытливого исследователя, талантливого ученого и просто хорошего друга, хотя иногда и слишком ветреного человека, не стало. Остался только истерзанный труп.

…Земляне стояли над телом, кто отвернувшись, кто подняв глаза к потолку и беззвучно плакали, роняя слезы на помятые маскарадные костюмы. Вдруг за дверью опять послышались тревожные голоса, топот ног и какое-то лязганье. Потом заскрипела открывающаяся дверь, и приготовившиеся к самому худшему пленники увидели на пороге двух земных капитанов-исследователей Эдвина Юраса и Девиса Мияшу в защитных костюмах и с бластерами наперевес. Чуть позади были еще земляне – члены экипажей и пестро одетые и чем попало вооруженные местные жители – вероятно повстанцы. На заднем плане лицом к стене стояли недавние хозяева положения – солдаты в металлизированных куртках. Маски с них посрывали, оружие отняли, и они теперь, покорно вскинув руки, находились под присмотром нескольких горожан с пистолетами.

– Мы прибыли вовремя! – воскликнул Эдвин и, выпустив бластер, раскинул руки как будто намереваясь всех обнять. – Слава Богу, живы.

– Вы спасли нас! – Доминика бросилась в объятия Юраса. – Это чудо!

– Но откуда вы здесь взялись? Никому не было известно заранее о вашем прилете, – сказал начальник новой смены.

– Благодарите капитана Алекси. Ему не лень рыться в «клубке» автоматических сводок, передаваемых экспедициями в этом районе, и на их основании вычислять их гипотетические курсы. Он знал, что мы возвращаемся в Содружество через Чернильную туманность и с четырех до пяти часов утра по местному времени будем находиться в удобнейшей для передач и самой близкой от Герцогства точке, очень благоприятной для немедленного изменения курса, торможения и последующей высадки, таким образом мы смогли прийти к вам на помощь менее чем через два часа после вызова, – сказал Эдвин.

– Да, и Эмиль умудрился прислать на свою «Удачу» какого-то пацана лет двенадцати и тот, связавшись с нами, сообщил, что вы все тут в смертельной опасности. Мы ринулись сюда и прибыли как раз вовремя, – добавил Мияша и, окинув всех освобожденных землян взглядом, тревожно заметил: – Только вот я не вижу среди вас нашего дорогого друга Эмилио.

– Капитан Алекси здесь, – голос начальника смены был до боли пронзительно-скорбным. – Он с нами.

Недавние пленники расступились, и глазам спасителей предстал прикрытый пленкой труп.

– Значит он пожертвовал жизнью ради нашего спасения, – нарушила гробовую тишину Доминика, опускаясь на колени рядом с мертвым телом. – Еще тогда, на корабле перед балом он сказал мне, что его девиз: «Занимайтесь любовью, а не войной», и еще что-то про то, что ему пора разыграть какую-то партию, и что партия будет красивой, но опасной. Потом я уговаривала его не одевать костюма с серебром, а он…

Тут она замолкла, понимая, что говорит чепуху, и расплакалась.

– Да, – Юрас аккуратно поднял Доминику с колен. – Его партия состоялась. Жертва ферзем во спасение игры. А я то все мечтал еще раз сыграть с ним в шахматы не по стерео. Видно не суждено…

– Перестань, – Мияша тронул Юраса за плечо. – Болтаешь всякий вздор, и без тебя тошно.

Юрас отдернул плечо.

– Я просто не могу поверить, что нашего отчаянного умника и любимца фортуны больше нет, и я теперь никогда не обижусь на него за то, что он выиграл у меня в шахматы в тридцать ходов, – сказал он сердито, но было видно, что несмотря на эти довольно легкомысленные слова он по-настоящему тяжело переживает потерю друга.

Осиротевшая и неприступная «Удача» стояла на том же месте, где и раньше. Блок защиты от непрошеных гостей был активирован, шлюзы задраены. Эдвин и Девис бились два часа, пока не нащупали кода. Наконец, призвав на помощь все технические возможности, профессиональные секреты и уловки, изрядно помучавшись, вспотев от умственного напряжения и даже в сердцах уже прокляв «паршивца, который так баррикадирует все двери, да упокой Господь его мятежную душу», они вошли на корабль.

Звездолет казался совершенно необитаемым, а Семерка упорно изображала из себя примитивное голосовое устройство. Только основательно поискав по жилым отсекам и додумавшись заглянуть в оранжерею с бассейном, они наконец увидели растянувшегося на теплом песке под экзотической растительностью темнокожего мальчика, крепко спящего, но тем не менее не выпускающего из рук толстенный старинный фолиант с пожелтевшими от времени рисунками звездных карт и портретами древних ученых – прародителей современной астронавтики и звездной навигации. Рядом с ним, на коротких ножках, стоял хрустальный десертный столик с фруктами и стаканом недопитого тоника с соломинкой.

При появлении капитанов хрустальный столик «встряхнулся» и превратился в резвого бортового робота-помощника на шести цепких лапках, порозовел от возбуждения и, «забыв» о фруктах и стакане, забегал вокруг друзей. Стакан упал с него и покатился по дорожке из гладко пригнанной гальки, расплескивая жидкость и звеня так, что мальчик проснулся и, вскочив, заслонился растопыренными ладонями.

– Бедного парня когда-то сильно напугали, – шепнул Эдвин на ухо Девису.

– С добрым утром, – ласково сказал Девис, обращаясь к мальчику. – Нам вовсе не хотелось тебя пугать.

– А я и не испугался, – тихо, но достаточно твердо сказал мальчик и, отряхнувшись от песка, совершенно алексинским жестом поманил к себе бортового робота, шепча. – Бортик, иди ко мне. Бортик, хороший.

Бортовой робот точь-в-точь как собачка подбежал к мальчику.

– Возьми и отнеси в библиотеку, – приказал тот и положил книгу на широкую «спину» робота. – Иди, Бортик.

Бортовик понесся исполнять приказ, а мальчик все еще робко, исподлобья, глядя на друзей-капитанов, сказал:

– А вас зовут Юрас и Мияша, правильно? И вы – капитаны с Земли. Это с вами я разговаривал по стерео и видел ваши голограммы?

– Да. Я – Эдвин Юрас, а это мой друг Девис Мияша, – подтвердил Эдвин. – А как твое имя, маленький спаситель?

– Меня зовут Боб по прозвищу Непутевый, – мальчик потупился. – Это потому, что я все время что-нибудь делаю не так: то забуду какое-нибудь поручение или вещь, то опоздаю на ужин и останусь без еды, то уроню или расплескаю что-нибудь. Вот белому господину, хозяину этого корабля, я сегодня ночью, споткнувшись, расплескал кофе. Но господин оказался очень добрым, он не разозлился и не приказал меня высечь, и даже не произнес ни одного слова порицания, а наоборот очень ласково заговорил со мной, спросил, как меня зовут, вот так, как вы сейчас, и даже спросил о моей матери и поинтересовался, что именно я больше всего люблю.

– Эмиль всегда любил поболтать с детьми, – пробормотал Мияша себе под нос, и уже громче, но очень дружелюбным тоном обратился к мальчику, указав на плетеные кресла в такой же плетеной беседке, увитой тонкими цветущими лианами. – Может быть мы присядем вон туда, и ты расскажешь нам поподробнее о твоей встрече с капитаном Алекси.

Они расположились в беседке, и мальчик продолжал рассказ:

– Я очень боялся наказания, потому что за такую же провинность у нас совсем недавно забили одного мальчика-слугу насмерть. Меня самого уже много раз наказывали, но то было за всякие мелочи, а в этот раз… – тут мальчик вдруг испуганно взглянул на капитанов. – Но господин меня простил, правда. Я не обманываю. Он спросил, долго ли я служу в этом дворце, и я ответил, что уже около года. Тогда он спросил, где мои родители. Я ответил, что отец умер, а мать отдала меня в слуги и с того момента больше ни разу не приходила. Мне было очень лестно и удивительно, что он разговаривает со мной так же как сейчас вы, вежливо, внимательно выслушивая мои ответы, несмотря на то, что сам – высочайшая персона, и тогда, чтобы хоть как-то оправдать совершенно не заслуженную мною милость, я предупредил его, что секретарем Великой Герцогини в кофе было что-то подсыпано. Он поблагодарил меня и обещал, что никому не расскажет о том, что я его предупредил. После этого он выплеснул остатки кофе в дезинтегратор и попросил меня обязательно зайти еще раз через пол часа, и при этом сказал, что я могу ему очень помочь в одном важном деле. Я, разумеется, согласился, тут вошла Ее Величество и мне пришлось поскорее уйти из спальни. Снаружи был господин личный секретарь, он спросил меня, о чем я разговаривал с господином и выпил ли тот кофе, при этом он так злился, что чуть не порвал мне рубашку. Я соврал ему…

Мальчик на минуту замолк, переводя дух и изучающе глядя на капитанов, которые внимательно и не перебивая слушали его, и продолжал:

– Когда я вошел в спальню второй раз, добрый господин, казалось, крепко спал. Я уже совсем было собрался уходить, но господин вдруг открыл глаза и посмотрел на меня совершенно не сонным взглядом. Потом сел на кровати, кивнул мне и даже улыбнулся. Я подошел ближе и поклонился. «Не надо кланяться, – сказал он. – Мы ведь с тобой – друзья». И протянул мне ладонь. Его рука показалась мне такой сильной, что, пожалуй, если бы он дал мне легкую затрещину, то я бы покатился аж до самой двери, как от подзатыльника, который я однажды получил от нашего повара. Но драться господин вовсе не собирался, а только осторожно пожал мне руку и тихо сказал: «Пожалуйста, не откажи в помощи. Понимаешь, этот противный личный секретарь задумал погубить ни в чем неповинных, добрых и очень хороших людей. Пока не поздно мы должны помешать осуществлению его преступных планов. Помочь можешь только ты…» Мне стало даже немножко страшно. Впервые один из настолько благороднейших господ говорил со мной так доверительно. Я даже сразу не смог ничего ответить, а только закивал головой. И тогда он подробно рассказал, что мне нужно делать, и дал мне вот это.

Мальчик приподнял рукав, и друзья увидели универсальный капитанский браслет экзотического вида. Часы – синхронизатор для всех точек Вселенной, «навигатор», индикаторы радиационно-химической опасности, «коммуникатор – информатор» и еще уйма разных нужных мелочей были настолько органично вплетены в выпуклый декоративный рисунок да еще и прикрыты серебряными резными тончайшей работы пластинами, что эта необходимая часть рабочего туалета любого капитана звездолета казалась не более чем изящным винтажным украшением, которое Эмилио Алекси носил, как бы доказывая свою экстравагантную любовь к ретро.

– Господин сказал, что это очень ценная вещь, – мальчик отпустил рукав и браслет снова исчез под тканью, как будто его и не было. – Он взял с меня обещание, что я буду ее беречь и никому кроме него не отдам. «Это украшение на самом деле – ключ, – сказал он мне. – Пока он на твоей руке, ты можешь распоряжаться моим флаером и даже моим звездолетом по своему усмотрению, поэтому ты становишься моим полноправным приемником». Потом он сказал, что в худшем случае этот браслет я должен отдать тем, кто придет на мой зов о помощи, и что в этом случае обо мне позаботятся. Вот только я не могу понять, какой худший случай он предполагал, и совсем не понимаю, почему мой добрый господин не пришел на корабль вместе с вами.

– Он не смог, – Эдвин опустил голову. – Худший случай наступил. Наш общий друг умер этим утром. Мы с трудом узнали его, так сильно изуродовано было его тело.

– Ну что ты пугаешь ребенка! – капитан Мияша легонько дернул капитана Юраса за рукав и, уже обращаясь к мальчику, сказал. – Так что ты – последний, кто видел капитана Алекси в добром здравии в это злополучное утро. Он знал что-то о каких-то зловещих планах против земной Миссии и поэтому послал тебя на свой корабль, чтобы ты вызвал помощь. Почему он не сделал это сам? Не знаем. Наверное, понимал, что покинуть замок уже не сможет. Почему лично не связался с кораблем, а потом и с нами прямо из дворца? Тоже пока вопрос без ответа. И самый острый вопрос: почему его убили, да еще так зверски? Чего такого от него добивались?

– Я не знаю, – мальчик потупился. – Может быть хотели, чтобы он сделал что-нибудь такое, что не позволяла ему его герцогская принадлежность. Ведь благородные принцы от рождения очень гордые и упрямые.

– Герцогская принадлежность? – Мияша удивленно взглянул на мальчика. – Какая еще герцогская принадлежность?

– Но ведь добрый господин был настоящим герцогом, – уверенно сказал мальчик. – Неужели вы не знаете, что ваш товарищ – благородный принц?

– Впервые слышу, – Эдвин удивленно пожал плечами. – Никогда даже не подозревал об этом.

– А я, кажется, уже чуть-чуть начинаю понимать, – Мияша порылся в карманах и достал крошечный черный томик из нервущейся бумаги с золотой надписью на обложке «Сборник правил дворцового этикета» и открыл его на первой странице. – Цвет серебра, использованный в одежде, здесь признак принадлежности к касте безусловных правителей «по рождению». И наш Эмилио…

Мияша замолк и убрал книжку обратно в карман:

– Единственное, чего я никак не могу понять, это его ужасная смерть, – Мияша нахмурился. – Тем более, что убийство принца по местному закону ставит убийцу вне общества. За такое деяние полагается публичная смертная казнь. Но они все-таки осмелились убить Эмиля.

Мальчик вдруг бесшумно заплакал, крупные блестящие слезы поползли по его глянцевым черным щекам.

– Ну вот, ты его ужасно расстроил и напугал, – Эдвин глянул на Девиса осуждающе и, протянув руку, осторожно погладил мальчика по поникшей голове. – Ну что же ты, друг? Слезами горю не поможешь!

– Я так надеялся, что моим хозяином станет этот добрый господин. Он обещал, что возьмет меня юнгой на свой корабль, – прошептал мальчик, вытирая слезы. – Я бы все поручения выполнял только бегом, сдувал бы пылинки с его костюмов, заваривал бы ему такой кофе, который ему больше всего нравиться, был бы готов услужить всегда. И даже если бы я нечаянно разозлил своего хозяина, я бы сам принес плетку и терпел бы без жалоб сколько угодно ударов. Я так мечтал, что когда-нибудь увижу другие миры, увижу нашу планету из космоса, буду путешествовать от звезды к звезде. Мой отец несколько месяцев был денщиком офицера на космическом корабле. Он рассказывал мне, как это было здорово: он стоял у капитанского кресла с подносом, на котором были бокалы с напитками, а в это время капитан в белом кителе отдавал команды своим подчиненным, штурман сверял курс, и звездолет несся в пустоте, а далекие звезды мигали в смотровых иллюминаторах. А я? Вот уже действительно я всегда останусь Бобом Непутевым…

– Не плачь! – Эдвин невольно улыбнулся. – Хочешь быть юнгой у меня на корабле?

– Или у меня, – подмигнул мальчику Мияша и тоже улыбнулся. – И не всю жизнь тебя будут обзывать непутевым. Пора подыскать тебе какую-нибудь красивую фамилию!

– Вы и вправду возьмете меня с собой? – глаза мальчика тут же просохли и засияли надеждой. – Позвольте узнать, какой кофе вы предпочитаете?

…Доминика стояла в капитанской каюте «Удачи». Комната была оформлена жесткой проекцией мебели в стиле «хайтек». Вся обстановка была подчеркнуто «простецкой» и по сути состояла из прозрачного стола и пары сидений. Вся стена перед столом была занята полками, где с четкой системностью картотеки были расставлены книги, журналы и газеты, разложены кристаллические носители с разноцветными метками и какие-то листы пластика в непрозрачных папках. Доменика с удивлением заметила, что здесь не только очень много книг с Леи (Это были справочники разных лет издания, художественная и публицистическая литература, подшивки совсем свежих газет и журналов: некоторые из книг были исключительной редкости и даже исторической ценности, изданные, пожалуй, еще при образовании Федерации), но и целая полка, ближняя к столу, была целиком посвящена Великому Герцогству. Кроме Сборника Правил Дворцового Этикета, который был, пожалуй, у всех землян, пребывающих в пределы Второго Солнца, там было еще с десяток местных «аналоговых» книг совершено разных жанров, в том числе романтического и детективного плана; подборка рекламного журнала «Звезды света» за последние шесть месяцев и целая пачка разных целлюлозных газет. Похоже, Эмиль серьезно занимался предварительным изучением общества этой планеты.

Доменика в скорбном раздумье села за стол, сложив руки как школьница.

Неожиданно комната «ожила», книги запрыгали по полкам и прямо из-под ее ладони стремительно вылетела голубая молния – шар, принявшая затем вид кисти и красок. Краски выплеснулась из баночек, кисть металась по комнате и, ловя капли красок, наносила разного цвета штрихи на невидимый холст, постепенно складывающийся в объемный портрет (кто бы мог подумать!) Доминики. Кисть немножко замешкалась, рисуя губы. Сначала она было нарисовала улыбку, потом замазала ее, покрутилась немного на месте и опять нарисовала улыбку. Внизу замерцала разноцветная надпись: «Я хочу, чтобы ты улыбалась. Улыбка очень идет тебе, хотя ты очень привлекательна даже в грусти. Эта запись адресована тебе, Доминика. Мне надо сказать тебе кое-что важное, понимаешь, раньше я не мог тебе этого открыть, да ты б и не поверила. А сейчас я хочу с тобой поговорить. Откровенно.»

Доминика не отрывала глаз от холста. Тем временем кисть опять пришла в движение, рисуя еще один портрет. Это был автопортрет Эмиля и он, наконец, перешел в фотографическое, а потом и в объемное изображение. Это изображение превратилось в голограмму, спрыгнувшую с холста. Эмиль отряхнул с кителя остатки краски, поймал кисточку и положил ее в нагрудный карман, лукаво подмигнув при этом Доминике левым глазом и, улыбнувшись, проговорил: «Я знал, что ты обязательно придешь. Здравствуй. То, что ты слушаешь меня сейчас, означает что я не смог вернуться на корабль и вероятно никогда больше не вернусь. Да, на тот случай, если для меня все закончилось плохо: сожалею, но искренне верю, что жертва не была напрасна. – Он опять улыбнулся, но теперь как-то грустно. – Лилиана будет плакать. Стыдно, но я всегда заставлял ее волноваться и «ждать у моря погоды». Я ей оставил видеозаписку и кое-какие личные вещи. Будь добра, передай ей их, я надеюсь на тебя. Ну а теперь, садись поудобнее и приготовься слушать меня внимательно. – На холсте появилось изображение здания Миссии Содружества на Лее. – Начну я, пожалуй, с вот этого. Наверняка узнала наше посольство. Помнишь, ты «застукала» меня с одной женщиной. Вот эта женщина. – На холсте как будто потекли краски и появился портрет уже знакомой Доминике дамы с очень светлыми волосами. – Ты поступила тогда очень опрометчиво, следя за мной… Ты уже поняла… Хотя конечно это моя вина. Я виноват в том, что ты была втянута в это дело. Ты сама не знаешь, куда влезла. Теперь, раз меня уже нет, ты должна узнать поподробнее об этом деле, во избежание смертельной для тебя опасности. Предупрежу сразу, опасность исходит не только от этой женщины, но и от вот этого мужчины. – На холсте появилось изображение человека, которого Доминика не знала. – Эти люди могут решить, что у них вполне достаточно оснований попытаться тебя уничтожить, и все из-за того нелепого инцидента в гостинице. Видимо ты настолько искусно разыгрывала из себя шпионку, что они всерьез в это поверили. И хотя они мне обещали, что и пальцем тебя не тронут, боюсь, что узнав о моей гибели они позабудут свои обязательства. Так что будь предельно осторожна, и я бы даже посоветовал тебе больше не появляются на Лее, но знаю, что ты не привыкла прислушиваться ни к чьим советам вообще и к моим в частности. Знаю также что ты считаешь меня не очень честным, ветреным человеком. Может быть это и так, но клянусь, что все мои неприглядные поступки являются только одной стороной «медали». Вторая сторона – это дипломатическая игра, которую мы, посланцы, вынуждены вести, хотим мы этого или не хотим. Со временем ты поймешь это, или уже начала понимать… Теперь о Великом Герцогстве. Из информированных источников мне стало известно, что баланс власти здесь в Герцогстве очень непрочен и может обрушиться на земную Миссию «домокловым мечом» в любой момент. Ты, наверное, думаешь, что я невнимательно прочел Правила Дворцового Этикета и поэтому по рассеянности одел не тот костюм. На самом деле все было с точностью наоборот: я сделал так специально, я даже сменил цвет флаера на серебристый. Понимаешь… Рыбаки говорят: на подходящего живца ловится даже самая зубастая щука. Смею надеяться, оно так и случилось. Так что не считай меня нелепой жертвой. Прощай. При всем желании не могу сказать «до свидания». Прощай, мой наивный друг. Улыбайся. Улыбайся почаще. Я люблю… любил, когда ты улыбаешься. Улыбка тебе очень идет, Доминика.»

Кисточка неожиданно вылетела из кармана Эмиля и начала раздуваться, топорща волоски. Холст почернел, с него вдруг исчезли все изображения и появилась маленькая блестящая дверная ручка. Эмиль схватил ее обоими руками и с усилием распахнул дверь – холст, обернулся на секунду и бросился в проем, в ослепляющий свет. Дверь-холст с грохотом захлопнулась, кисть, достигнувшая к этому времени размеров приличного бревна, с размаху врезалось в нее и расплющилась, краска брызнула во все стороны. Доминика даже зажмурилась от неожиданности. Когда она открыла глаза, комната предстала перед ней в своем прежнем виде – виртуальное видение исчезло, и только прямо на столе жирной масляной краской была намалевана дата и размашистая надпись: «Передай Лилиане содержимое ящика стола».

Доменика сидела ошарашенная, не зная, то ли рыдать, то ли смеяться. Капитан Алекси никогда не отличался серьезностью, но тут он кажется превзошел сам себя. Вероятно, он еще не задумывался о реальной смерти, когда программировал этот шедевр. Он создавал его как чистую шутку и намеревался по возвращении посмеяться и стереть программу без следа, но… Эмиль, жизнерадостный и беспечный, наверное, до самой последней минуты не чувствовал костлявой злодейки, притаившейся у него за спиной. Он наверняка был слишком занят наслаждением жизнью, чтобы хоть раз предаться серьезным размышлениям на эту тему…

Доменика очнулась от своих рассуждений, когда в дверях что-то заскреблось. Она взглянула на дверь и увидела ощетинившегося и черного от гнева Бортовика. Его фотоэлементы зловеще сверкали и от возбуждения он даже скреб передними лапками по полу.

– Ты что это? – в испуге проговорила Доминика. – Что с тобой?

Бортовик, угрожающе урча «сердцем», начал приближаться.

– Ой! – Доминика выскочила из-за стола, и бортовой помощник сразу успокоился, фактура его изменилась с шипасто-металлической на бархатно-мягкую. Цвет его тоже изменился и стал молочно-шоколадным.

– Я поняла, – Доминика, облегченно вздохнув, села на другое сиденье. – Эмилио запрограммировал тебя так, чтобы ты, как сторожевая собака, охранял его рабочее место. Чудак был твой хозяин, большой чудак. А ты не такой уж безобидный, как положено быть бортовым роботам. Ну-ка, иди сюда.

Бортовик приблизился, цвет его изменился в темную сторону.

– Не доверяешь? – Доменика улыбнулась. – А вот капитан Алекси мне доверяет… – Тут она осеклась и улыбка стекла с ее лица. – Доверял.

Бортовик переступил всеми своими ножками и забрался на стол. На глазах у Доминики он перевоплотился в черную лоснящуюся овчарку. Собака опустила голову, глянула умными карими глазами на Доминику и начала быстро-быстро слизывать надпись со стола, и, наконец, легко и мягко спрыгнув, исчезла за дверью.

Доминика протянула руку к столу. Прозрачная столешница «разверзлась», «проявив» небольшой кейс, а на нем, как на черном посадочном поле, прямо посередине лежал диск-записка.

Было около семи часов утра. Во дворце было тихо. И только привратники да дворцовая стража видели, как с черного хода появилась Ее Величество, сопровождаемая личным секретарем, который вообще всегда следовал за ней, четырьмя гвардейцами ее личной охраны и еще каким-то светлокожим человеком, которого двое солдат вели под руки. Этот человек шел очень нетвердо, ноги его заплетались, и он без конца спотыкался, как будто был мертвецки пьян и засыпал на ходу. Вся группа проследовала до машины, и через пять минут одинокий герцогский флаер поднялся ввысь и исчез, удаляясь в сторону еще не взошедшего из-за острой кромки гор солнца.

Великая Герцогиня сидела на заднем сидении, а рядом полулежал безвольно склонив голову тот самый человек, которого стражники тащили до флаера под руки. Вероятно, ему было совсем худо, об этом говорила его почти мертвенная бледность. Одна его рука, забинтованная в запястье, лежала на коленях, а вторую, тоже перевязанную, Герцогиня держала в своих ладонях. Время от времени Герцогиня дышала на эту совершенно бескровную, холодную и как будто вылепленную из воска руку, как бы пытаясь согреть и оживить ее, и тихо бормотала себе под нос одну только фразу: «Не умирай, прошу тебя, только не умирай.»

Секретарь, сидевший за рулем, нервно морщился, прислушиваясь к ее шепоту, временами посматривал на солдат, сидевших рядом и поминутно сверялся по магнитному курсу.

Все планы рухнули, и виновник этого преспокойно лежал там, на заднем сидении, и хотя и был основательно запуган и напичкан наркотиками, обычная доза которых оказалась для его чистого изнеженного организма слишком большой и поэтому чуть ли не смертельной, но все-таки оставался живым, и что самое неприятное во всем этом, Великая Герцогиня была настолько увлечена им, что не только не желала его смерти, но и наоборот жаждала его жизни. Этот упрямый и загадочный тип, несомненно являющийся капитаном земного корабля и поразительно нагло, но очень натурально разыгрывающий роль равного по положению с представителями самых высоких фамилий, гордого и высокомерного принца, пришелся по сердцу Великой Герцогине. Это была та самая осечка, которая привела к полному проигрышу и которая была совершенно не предсказуема: Герцогиня никогда никем по-настоящему не увлекалась, сердце ее было пусто и холодно настолько, что временами казалось, что его нет вовсе. Насколько это было известно секретарю, она никогда и нигде не высказывалась о своих любовниках положительно, тем более не спасала их от смерти и не молилась об их жизни. И вот гром среди ясного неба – неожиданная и безумная страсть, превратившая сорокалетнюю холодную и рассудительную правительницу в глупую влюбленную девчонку. Говорят, один раз в сто лет и палка стреляет. Пословица оказалась на поверку неопровержимым фактом. Теперь, когда так хорошо подготовленные и почти уже исполненные планы были «развеяны по ветру» этим треклятым «принцем», поспешный утренний отлет стал позорным бегством. Восстание уже бушевало как на окраинах, так и в столице. Появление возмущенных землян, призванных на помощь Миссии, ускорило его начало, и теперь ничего не оставалось делать, как временно исчезнуть, «забившись» в один из горных замков и начать собирать верные силы.

Горный замок.

…– Ты должен сделать все возможное для улучшения его состояния. Ведь вчера… – Герцогиня от волнения хрустнула пальцами. – Ты ведь уже осматривал его сегодня?

– Да, Ваше Величество, и сегодня Его Высочеству явно гораздо лучше, – придворный врач «отвесил» низкий поклон. – Позвольте только заметить, что тот, жизнь и здоровье которого вы доверили вашему покорному слуге, человек необычайно тонкой нервной организации и повышенной чувствительности. Побои и прочие насильственные действия, причиняющие даже малейшую физическую боль, с ним совершенно недопустимы, также недопустимо повторное применение психотропных препаратов даже в малых дозах, в противном случае неотвратимо очень быстрое угасание и смерть.

– Я так долго просидела у его постели и так сильно волновалась, что смогла заснуть только под утро и теперь у меня отвратительно уродливые круги под глазами. Ты должен мне что-то посоветовать!

– На этот счет есть только одно действенное средство, Ваше Величество. Вам нужно хорошенько выспаться. Разрешите откланяться и далее не обременять вас своим присутствием.

Врач еще раз низко поклонился и быстро попятился в дверь, а слуги, ответственные за утренний туалет Великой Герцогини, наоборот, чуть ли не бегом бросились в спальню исполнять свои обязанности.

«Хороший совет, но я не в силах откладывать на такой срок это свидание, к тому же я просто не смогу заснуть, пока собственными глазами не увижу, что ему стало лучше, – думала Герцогиня, терпеливо ожидая, пока служанки причесывали ее и делали легкий дневной макияж. – Как заговорить с ним? Что ему сказать? И как он сам отреагирует на мое появление? И еще эти круги под глазами!»

Она придирчиво осмотрела себя в зеркале с ног до головы и приказала добавить пудры и румян на скулы.

Вошел секретарь. Вид у него был взъерошенный.

– Госпожа, с добрым утром, – он поклонился и подошел совсем близко. – Последние новости.

– А, это ты? – Герцогиня чуть повернула голову и скосив на секунду глаза, мельком взглянула на секретаря и снова принялась разглядывать свое лицо в зеркале. – Мне некогда. Новости потом.

– Понятно, – секретарь поморщился. – Прошу нижайше простить меня, но я вынужден предупредить Ваше Величество о чем-то очень важном.

– Тогда скорее. Я не намерена сейчас задерживаться. – Сказала Герцогиня делая жест удалиться прислуге и нанося последние штрихи макияжа сама.

– Ваше Величество, этот человек должен умереть, и чем быстрее, тем лучше. Он несет потенциальную смертельную опасность, и если ему удастся вырваться на свободу, это будет не только крахом для вашей политики, но и вашей физической гибелью. Ваше Величество не должна потакать этой своей маленькой слабости, ибо она уже и так принесла слишком много бед.

– Мое Величество сама знает, каким слабостям потакать, а от каких отказаться, – Герцогиня повернула к нему лицо и нахмурилась. – Лучше убирайся подобру-поздорову, пока мне не хочется марать об тебя руки и звать стражу, чтобы тебя выволокли насильно. Ведь это ты во всем виноват…

– Вы не дослушали меня, Ваше Величество, – тон секретаря оставался по прежнему мягким, но стал более вкрадчивым. – Вот вы грозитесь сейчас, а сами находитесь даже в более шатком положении, чем я. Ведь Вашему Величеству было угодно… – Тут он оглянулся, удостоверившись, что все слуги покинули комнату. – Было угодно, с позволения сказать, взболтнуть много лишнего, касающегося убийства герцога Ганивера с супругой, при вчерашнем разговоре со мной у постели нашего упрямого звездного пленника. Как я ни пытался остановить ваше душеизлияние, все было тщетно: вы высказали сами себе все свои суждения об этом деле вплоть до того, что теперь не можете спать по ночам при выключенном свете и вам все кажется, что капли крови выступают на полу и темных оконных стеклах, призывая к отмщению за смерть венценосной особы, жизнь которой освещена непреложным законом и самим Богом. Смею заметить, что наш больной в этот момент как будто даже пришел в себя и скорее всего слышал ваш волнительный монолог. Но даже если предположить, что ничто из ваших вчерашних речей не было услышано нашим проницательным пленником, то он со временем все равно догадается, если уже не догадался, что убийство герцога Ганивера устроено по вашей воле. И если допустить невозможное: допустить, что земляне простят нам выходку после маскарада, и сам капитан Алекси забудет о том, какими методами его уговаривали на действия преступного характера, то все равно проявится информация о вашей прямой причастности к убийству герцогской четы. Гнев толпы тогда обрушится на вас как горный поток…

– И чтобы прикрыть одно убийство, ты предлагаешь совершить другое? Хотя для тебя количество мерзостей не имеет никакого значения, – Герцогиня махнула рукой и брезгливо поморщилась. – Мой Эмилио мертв для соотечественников. Он мертв для всех, кроме меня. Это новое убийство тоже на моей совести, но пока что мне приятнее видеть его живым и здоровым. Уходи, у меня от твоих речей появляются ненужные морщины.

Она отвернулась и кликнула сопровождающих, и секретарю ничего не оставалось делать, как убраться восвояси.

«Не беда, – подумал он, выходя из комнаты. – Как только она наиграется и потеряет к игрушке интерес, она позволит умертвить его. Вопрос в одном: когда это произойдет? И до этого момента землянин должен находиться в полной изоляции и тем более ни в коем случае недопустимо, чтобы он освободился.»

– У тебя, дорогая Флорена, странные слуги, – сказал Эмиль не глядя на Великую Герцогиню.

Волосы его растрепались на ветру, профиль гордо и резко выделялся на фоне темного послезакатного неба, а кожа казалось совсем молочно-белой от отсвета уже успевших взойти над горизонтом серебристых лун.

– Они исключительно молчаливы, я не слышал, чтобы они обмолвились при мне хоть словечком.

– Они немы от рождения, – Герцогиня сделала шаг к землянину и взяла его за руку. – Ты не сможешь никого из них уговорить на содействие тебе, как того слугу во дворце. Твой дар оценен по достоинству: они еще и глухи.

– Здесь отличный свежий воздух, хотя он, пожалуй, разреженнее чем на равнине, – Эмиль повернул голову, посмотрел ей в лицо. – Равнины мне всегда нравились больше, чем горы. Не знаю, чем это объяснить, может быть тем, что родиной моей была покрытая рощами и лугами равнина, на редких холмах которой возвышались развалины заброшенных в незапамятные времена поселений, а может быть банальной прозаикой того, что звездолет гораздо удобнее сажать на ровную поверхность, чем искать минимального пространства среди горных склонов и осыпей. Тем не менее мне здесь нравиться. Очень интересное место и красивый вид.

– Значит твое заточение здесь будет для тебя не слишком мучительным, – сказала Герцогиня, обнимая его за плечи и целуя в золотой ошейник – гривну (секретарь зачем-то настоял на данном «украшении» для пленника, правда он первоначально желал для него еще и кандалы, но она категорически воспротивилась этому). – А я буду тебя часто навещать, чтобы тебе не было слишком уж тоскливо в вынужденном одиночестве. В остальное время ты можешь развлекаться каким угодно способом, кроме попыток к бегству. Обширнейшая библиотека и хранилища исторических ценностей к твоим услугам, я слышала, ты любишь историю. Разрешаются также прогулки по территории замка и по тропам около, хочешь пешком, хочешь верхом. Не обольщайся, деться тут некуда – вокруг неприступные скалы или бездонные пропасти, дороги из этого замка, кроме воздушной, нет. И еще: тебя будут неотступно сопровождать во всех твоих прогулках и вообще всегда находиться с тобою рядом мои верные люди.

– Ты все предусмотрела, дорогая, – Эмиль грустно улыбнулся. – Так значит эти охранники так и будут стоять рядом даже когда мне захочется полюбезничать с горничной? А ты, Флорена? Неужели тебе будет приятнее оттого, что они, как завсегдатаи кабаре, наблюдают, как ты снимаешь нижнее белье?

– Я давно привыкла, мой милый. Моя охрана сопровождает меня везде с самого детства, – Великая Герцогиня отстранилась и провела указательным пальцем по его руке. – Но если это тебе не нравится или неприятно шокирует, то я согласна избавить тебя от их обязательного присутствия. Обещай, что не попытаешься бежать, и тогда ты будешь свободен в пределах замка.

– Иллюзия свободы – ничто даже перед ее призрачной возможностью. Мы не договоримся, – Сказал Эмиль и, шагнув на самую кромку обрыва, заглянул в пропасть, в глубине которой бурлила и пенилась сжатая в тисках скал горная река.

– Мне нравиться, что ты не хочешь лгать, – Герцогиня потянула его за руку от опасного края. – Отойди, не прощайся с жизнью таким нелепым способом. Много ослепленных безумием смельчаков и обреченных узников погибло в этой пропасти за почти четырехсотлетнюю историю этого уединенного замка, и их искалеченные останки унес холодный порожистый поток.

– Это даже интересно, – Эмиль покорно отошел и с любопытством взглянул на Герцогиню. – И разве не один несчастный не спасся?

– Не знаю. Говорят, что люди разбивались о выступ, скрытый пеной потока. Пробовать не советую. Мне будет очень жаль, если такой человек, как ты, сорвется и разобьется об эти живописные скалы, поэтому постарайся более не подходить к обрыву так близко, камни очень непрочны, могут осыпаться под ногами, да и голова может закружиться.

– Я не боюсь высоты.

Эмиль поднял камень и бросив его в пропасть, прислушался. Потом обернулся и посмотрел прямо в глаза Великой Герцогине:

– Но, однако, ты, Флорена, совершенно права, не стоит сейчас так глупо испытывать судьбу.

…– Ах! Ты посмотри, что он делает! – Герцогиня захлопала в ладоши, глядя в окно. – Как он ловок! Браво! Браво!

Эмиль заставил лошадь встать на дыбы почти под самым окном и, изящно манипулируя мячом, чтобы остальные игроки им не завладели, послал воздушный поцелуй и снова умчался, увлеченный игрой.

– Ну, теперь рассказывай, что произошло за эти дни. – Потребовала Герцогиня, отвлекаясь наконец от созерцания игры, напоминающей конное поло, и присаживаясь в кресло. – Я вижу, мой пленник не скучает.

– Да, Ваше Величество, ваши наблюдения как всегда верны, – доктор склонил голову. – А вот я серьезно ошибался относительно своего пациента. Сначала мне показалось, что это человек хрупкий, исключительно изнеженный и капризный, что его жизнь будет унылой, полной скандалов и сор со стражей и слугами, приступов черной меланхолии перемежающейся со взрывами бешенства и безумными попытками побегов. Но это совсем другая личность, нежели я ожидал. На поверку этот человек оказался самим воплощением уживчивости и дружелюбия. Как вы и предупреждали, его талант общительности настолько широк, что мне пришлось сменить трех слуг по подозрению в том, что он все-таки нашел с ними общий язык. Особенно сильно его влиянию, как вы и предполагали, поддаются женщины и те, кто еще не вышел из юношеского возраста. Со стражей он находится в почти дружеских отношениях, что вы сейчас и наблюдали в окно. Гвардейцы, которых вы приставили надзирать за каждым его шагом, вместо пассивного наблюдения втянуты им в совместные развлечения и занятия.

– Это даже хорошо, – Герцогиня улыбнулась. – Я рада, что он не чувствует себя подавленным. Следите за поведением солдат. Они безупречно верные люди, но это особый случай. – А про себя не без тайного сладкого удовольствия подумала: «Этот необыкновенный человек может совратить с пути истинного кого угодно, даже меня… К счастью, он теперь целиком принадлежит только мне.»

– Ваше слово – закон, госпожа, – врач опять склонил голову. – Дозвольте продолжать.

– Продолжай, мне интересно, – Герцогиня приготовилась слушать, подперев голову рукой.

– Еще один приятный факт: за этот месяц им не было предпринято ни одной попытки побега, никаких приготовлений к побегу не было замечено. Он ведет себя спокойно, можно даже сказать беспечно, если только подобные занятия изо дня в день можно назвать беспечностью. Его распорядок дня, созданный им же самим и выполняемый неукоснительно, настолько плотен, что в нем не оставлено ни минуты на бездеятельность, скуку и уныние. Я был просто поражен, как это, кажущееся таким изнеженным и утонченным, существо выдерживает такой непосильный для простого смертного график. Подъем в пять часов утра, весьма странная часовая гимнастика на восходе солнца (со стороны это выглядит, как будто он молится солнцу, только в довольно неудобных позах). Потом силовые упражнения – около двух часов практически не прерываясь на передышки: одних отжиманий от земли я насчитывал более двухсот. И на заключительном этапе тренировки – хорошенькая пробежечка в горку. Кстати, гвардейцы на спор пытались повторить его спортивные «подвиги» в том же темпе, но при здешнем разреженном воздухе это оказалось весьма затруднительно, и они зауважали его не только как особу самой благородной крови, но и как человека с отличной физической подготовкой. После тренировки он принимает душ ледяной воды (по-моему, теплую он просто презирает), завтракает и уходит в библиотеку до обеда. Там он читает книги, делает какие-то непонятные записи. Когда я как-то спросил его, почему он, собственно, пользуется шифром и попросил более не делать этого, так как это расценивается мной как тайная и потому опасная деятельность, он засмеялся и ответил, что, если уж древние языки теперь считаются подрывной шпионской тайнописью, то мне следует вообще запретить ему посещение данного хранилища, ибо здесь такого добра очень много. А потом он наизусть и без единой запинки прочитал мне пару баллад из «Летописи» на классическом рамирском наречии, которое вот уже как двести лет считается мертвым, и шепотом поведал мне о своей «постыдной» слабости к коллекционированию древних языков времен «до всеобщего принятия универсальной лингвы» и «признался», что в его «основной коллекции» (то есть он знает эти языки в совершенстве) – 89 «единиц хранения», в «реставрации» ( значит, знает не так хорошо как хотел бы) – еще столько же, и теперь он надеется «приобрести» еще пару – тройку герцогианских «анахронизмов». И вообще, он с фантастической кропотливостью занимается переводом очень старинных книг и частенько как бы невзначай жалуется мне на полное отсутствие вспомогательных «технических» средств и мечтает хотя бы о самом примитивном бытовом компьютере.

– Никой электроники! – отрезала Герцогиня. – Его рука ни должна касаться здесь ни одной подобной штуки. Он слишком хорошо разбирается в подобных технологиях! Кстати, проверьте повторно, не сохранилось ли у кого-нибудь из обслуги чего-нибудь этакого, «виртуального». Даже электронные часы, если таковые вдруг обнаружатся, срочно изымите и уничтожьте.

– Так точно, Ваше Величество. Проверю лично еще раз.

– Продолжай.

– Так вот, библиотечные занятия продолжаются до обеда. После обеда – час, полтора «отдыха». Обыкновенно это интеллектуальные игры с охранниками – всякие там шашки-шахматы-картишки и все такое прочее. Обычно этим они занимаются у источника. Да и я, чего греха таить, нет-нет, да и сыграю с ним в шахматы. Любопытные, я вам доложу, мы разыгрываем партии. Я в свое время не знал поражений в этой игре, а тут противник мне не по зубам. Юлит, поддается, наблюдает и даже иногда просто «издевается», строит умопомрачительные шахматные фантазии и выигрывает с минимальным перевесом…

– Ты как будто отвлекся, – заметила Герцогиня.

– Да, – врач смущенно опустил глаза. – Я остановился на отдыхе после обеда. За ним идут подвижные развлечения, требующие изрядной сноровки. Вот, конное поло – не исключение. Кстати, так прекрасно ездить на лошади он научился здесь. Вы, госпожа, удивлены? Он мне сам признался, что технические средства передвижения ему гораздо более привычны, нежели норовистое и гордое живое существо. Потом опять библиотека. Ужинает он поздно и вместе со стражей, вина не пьет совсем, предпочитая неалкогольные тоники. Так вот, вечер его тоже наполнен разнообразными занятиями типа рисования, похоже эта деятельная натура вообще не склонна к трате времени на «меланхолию». Полюбуйтесь.

Доктор открыл ящик стола и вынул лист с забавным шаржем и четкой красивой подписью внизу «Не обижайся на шутку»:

– Нарисовал меня карандашом, пока я обдумывал ход. Но это так, минутная забава. Теперь у нас имеются портреты всех обитателей замка без исключения. А вот кое-что посерьезнее. Над этим он трудился несколько вечеров.

Врач вынул из того же ящика лист побольше, где был изображен предзакатный кусок неба, скала-площадка, обрывающаяся в пропасть, на которой был виден каждый камушек, и трое гарцующих на конях всадников. Все это было до тончайших линий выписано красками почти до фотографического эффекта, но тем не менее не лишено художественного вкуса.

– Да, хорошо, – Герцогиня взяла рисунок, немного полюбовалась им и свернула в трубочку. – Ах, Эмилио, ты оказывается не только обольститель, но еще и художник… Ну а как у него отношения с женщинами?

– С женщинами? Со служанками, что ли? – переспросил доктор. – Он не имеет с ними никаких отношений.

– Что? Совсем никаких? – Герцогиня подняла брови от удивления.

– Наверное, ни одна из них ему ни капельки не нравится. Хотя они то как раз от него без ума: на кухне только и разговоров… Я даже специально подсылал к нему одну очень симпатичную служанку, хорошо знающую, как развлечь и утешить мужчину, но он прогнал ее.

«А это даже приятно слышать!» – подумала Герцогиня и ее сердце сжалось в непонятной сладкой истоме, и уже вслух сказала: – На этом все. Благодарю за сведения. Теперь настало время поговорить с ним самим.

…Колеблющиеся свечи озаряли спальню неровным загадочными пятнами света. Великая Герцогиня и Эмиль сидели на постели: она в кружевном пеньюаре, он – совсем обнаженный, только слегка прикрытый шелковой простыней, как античный бог на картинах древней эпохи ренессанса, и, глядя друг на друга, пили кофе.

– Эмилио, – вдруг тихо сказала Великая Герцогиня. – Женись на мне. Я откажусь от власти и короны. Мы будем жить здесь в полном уединении от мира: только мы и наши слуги, скалы и пропасти вокруг, библиотека, шахматы, лошади… вечно, до самой смерти…

– Это невозможно, ведь я женат, – Эмиль поставил чашку и удивленно воззрился на Герцогиню. – Я люблю свою жену и… и потом, это просто насмешка с твоей стороны, Флорена. К тому же я терпеть не могу чего-либо вечного, кроме может быть пустоты космоса…

Великая Герцогиня порывисто вскочила, закрыв лицо руками и было сделала стремительный шаг к двери, но Эмиль успел поймать ее за талию и привлек к себе.

– Здесь нет места для обид, Флорена. Я у тебя в ловушке, дорогая. Ты сейчас вольна распоряжаться мною, как хочешь. Пожелаешь – насильно притащат к алтарю, заставив сказать «да» с помощью наркотика; захочешь избавиться – сбросят труп с простреленной головой в пропасть. Ты играешь со мной как молодая волчица с полузадушенным кроликом. Однако твоя игрушка от рождения вольный человек. И добровольно одевать эти путы я не буду.

Он поцеловал рвущуюся из его цепких пальцев руку, и посадил женщину к себе на колени.

– Отпусти меня, оставь! – Герцогиня опять попыталась избавиться от его объятий. – Ты – яд. Яд, на котором написано, что это яд. Но я все равно почему-то пью тебя. Дьявол, сладкая отрава!

– Правильно. Это наказание. Наказание за злодеяния уже совершенные и только еще задуманные тобой, – Эмиль не обращая внимания на выкрики, продолжал нежно ее целовать. – Прежде чем ты отдашь приказ погубить меня, я должен разбудить в тебе человеческие чувства. Они есть в твоем сердце. Они пока еще спят, но они есть. Они есть у каждого, даже у самого кровожадного, злого и циничного человека.

Она постепенно совсем перестала сопротивляться его ласке. Ее истеричные попытки оттолкнуть его, наконец, превратились в нежное поглаживание и поцелуи. Она слышала его убаюкивающий шепот, чувствовала всепоглощающее тепло, ощущала мягкость обнимающих рук и страстность горячих губ. Приступ гнева прошел, и в груди опять прочно поселилась сладостная истома. В эти мгновения она была почти счастлива и блаженна.

Перед самым отъездом она призвала его к себе, и они довольно долго просто молча сидели за столом друг напротив друга. Она любовалась им, как бы впитывая в себя его образ, пытаясь как можно точнее запечатлеть его черты, выражение глаз, линии скрещенных на груди рук. Он же не смотрел на нее, а молча наблюдал за облаками в проеме окна. Солнце то бросало свой яркий луч на его лицо, то скрывалось, и кольцо ошейника на его шее, то вспыхивало золотым отблеском, то тускнело.

Бемби вдруг потянул в сторону от тропы. Беатрис, спотыкаясь, поневоле последовала за ним, крепко сжимая маленькой рученкой поводок.

– Бемби, дурак, уймись! – уговаривала она как будто взбесившуюся собаку. – Мама мне запрещает от нее уходить, к тому же я из-за тебя, противный волк, вся в грязи. Ну остановись, стой!

Но Бемби, только на секунду остановившись и повернув свою седую волчью голову, умоляюще посмотрел на девочку, и опять бросился вперед по скользким камням и ручейкам холодной воды.

Наконец девочка, споткнувшись, выпустила поводок и, упав на колени прямо в одну из луж, громко и пронзительно заревела:

– А-а! Дурак! Противный дурак! Мама! Мамочка! Этот противный волк меня утянул на какие-то мокрые камни!

– Бетти! Бетти! Ты где? – послышался из-за ближайшей скалы густой женский голос, и на тропинке появилась приземистая женщина средних лет в мужском комбинезоне не совсем по росту, нагруженная вязанкой хвороста.

Увидев ревущую девочку, женщина сбросила с плеч вязанку и довольно проворно подбежала к ней:

– Одно мучение с тобой! И дома оставь – сплошное горе, и с собой возьми – то же самое, – укоризненно пробормотала она, переводя дыхание. – Сколько раз говорить, чтоб ты не убегала так далеко вперед. Здесь совсем недалеко река. Ведь тебя, дуру безглазую, унесет к водопаду и разорвет на клочки!

– Это не я виновата! – девочка все еще хныкала, вытирая слезы поцарапанными ручонками. – Это Бемби затащил меня сюда.

– Да, что ни говори, ума нет совсем… – продолжала бормотать себе под нос женщина, поднимая девочку на руки. – Божье ты наказание, Беатрис…

Тут Бемби, до этого бегавший где-то неподалеку за камнями, вернулся и, схватив женщину за широкую штанину, уперся всеми четырьмя лапами в щебень, пытаясь сдвинуть хозяйку в сторону грохочущей в десяти метрах за камнями реки. Женщина покачнулась, выругалась и, чуть не выпустив из рук Беатрис, поддалась упорству собаки и двинулась за ней.

…Незнакомец ничком лежал на прибрежных камнях у реки, как раз там, где русло было наиболее широким, а место достаточно ровным и пологим, чтобы река чуть замедлила свой бушующий бег. Было понятно, что его довольно долго несло по течению, прежде чем он каким-то чудом и невесть откуда взявшимися силами умудрился выбраться на эту отмель. На нем была роскошная одежда из заоблачно дорогущей материи белого цвета и к тому же с серебристой отделкой, правда изорванная до полной безнадежности, и отличная обувь, не особо потерявшая вид даже после «купания». Незнакомец был на удивление белокожий, как будто приходился близкой родней самим герцогам: даже волосы, спутанные и мокрые, были не черные, как у всех нормальных людей, а гораздо светлее и совершенно прямые. И еще. И именно это сразу привлекло внимание женщины. Шею незнакомца обхватывал изящный плоский обруч из желтого, играющего на солнце металла. Женщина наклонилась и провела пальцами по пленительной поверхности обруча, не веря своим глазам. Никаких сомнений не было – это было золото, и не какая-нибудь позолота на железке, а целиком золотой ободок – это доказывала глубокая блестящая той же магической желтизной царапина.

– Ах ты, батюшки! – она попыталась перевернуть тело, не отрывая взгляда от ослепившего ее золота. – А ведь, верно, на это можно и дом купить и хозяйством обзавестись. Ах, если бы мертвец, то можно было бы и забрать это, да не равен час будут искать.

Тело не поддавалось, тогда она посильнее уперлась коленями и резко рванула на себя за измочаленную куртку. Тут пальцы незнакомца разжались, оставив обломок скалы и все тело неожиданно легко поддалось ее порыву. Еле слышный стон оповестил о том, что пронесенный рекой человек жив.

«Живой, – разочарованно подумала женщина. – И откуда он такой взялся? Наверняка из горного дворца. И одежда богатая. Нет сомнения, что из этих…»

Она низко наклонилась над ним, приглаживая мокрые волосы и разглядывая сочившуюся кровью ссадину, протянувшуюся с виска до самого подбородка. Потом, порывшись в карманах, достала какой-то сморщенный сухой лист, чуть послюнявила его и приложила к ране.

В этот момент незнакомец открыл глаза, которые оказались совсем уж необычного для простых смертных цвета. Он посмотрел на небо, потом медленно перевел взгляд на женщину. Тут Бемби, который в это время спокойно сидел в сторонке вместе с Беатрис, вдруг бросился к лежащему и вскочил ему на грудь, норовя лизнуть прямо в лицо. Незнакомец издал испуганно-удивленный вопль и закрылся руками. Женщина оттащила Бемби и передала поводок Беатрис.

– А кого это нашел Бемби? – спросила Беатрис, глядя мимо матери.

– Человека, – буркнула женщина, помогая подняться незнакомцу. – Ты придержи собаку, Бет, а то вишь, как она рвется.

– Дядю или тетю? – Девочка продолжала глядеть в одну точку, крепко сжимая поводок Бемби

– Дядю нашел. Пойдем скорее домой, а то дяде очень плохо, – объяснила женщина, подставляя плечо раненному, и все четверо двинулись по скользким камням, обходя скалы и большие камни, по тропе к крохотной хижине, прилепившейся на маленькой, скрытой в скалах, зеленой террасе.

Обессиленный незнакомец, проведший много времени в ледяной воде горного потока и отчаянно боровшийся за жизнь с его безжалостным течением и острыми как ножи скалами на пути реки, сразу же забылся беспокойным не то сном, не то беспамятством, успев только выпить чуть-чуть теплого чая с сухими ягодами и невнятно пробормотать что-то похоже на благодарность за спасение. Хозяйка как могла, устроила его поудобнее и закутала в одеяло.

Заметных сильных повреждений и явных переломов у человека, принесенного рекой, не было. Зато всяких мелочей было хоть отбавляй. Все лицо и шея его опухли и местами даже посинели, с руками и ногами было то же самое. Бесчисленные ушибы и царапины покрывали сплошь всю его молочную кожу, и хозяйке пришлось наложить на самые сильные из них компрессы из целебных трав. К тому же, незнакомец время от времени метался и, то ли от приступов боли, то ли от охватывающего его жара, раскрывался, и ей приходилось каждый раз опять укутывать его. Наконец, он все-таки успокоился, дыхание выровнялось, горячечное забытье перешло в глубокий сон, и хозяйка, еще раз взглянув на пленительно блестящее золото и поплотнее запахнув одеяло и для верности прикрыв незнакомца еще и меховой безрукавкой, решила оставить его в комнате одного и заняться домашними делами.

…Великая Герцогиня была вне себя от гнева и почти что паники:

– Как? Как это могло произойти? Ведь вы сами уверяли, что он совершенно спокоен и беспечен. Что никаких приготовлений к побегу!

– Я и сам не могу понять, как это произошло, Ваше Величество, – доктор стоял перед ней виновато опустив голову. – Все было как обычно: и утренняя пробежка, и завтрак, и занятия в библиотеке, и обед, потом я лично играл с ним в шахматы. Он был весел и шутя разыгрывал очередную фантазию. В конце концов он загнал моего короля в «клетку» из фигур и поставил мне мат конем. «Вам ничего не остается, как оседлать моего коня и спрыгнуть с доски» – сказал тогда он, но мне и в голову не могло прийти…

– Тебе не могло прийти! – укоризненно перебила Герцогиня. – А ему пришло! И где он теперь? Где, я вас спрашиваю?

– Ищем тело. К сожалению, поиски немного запоздали. Пока связались с вами, пока прилетели флаера. Ведь у нас здесь не было ни одной машины, чтобы немедленно пустился на поиски. Вы сами говорили, что так надежнее.

– Да! Да! Но тем не менее вы его упустили! Хотя скорее всего мертвым… – в голосе Герцогини послышалась горькая интонация. – Ну, рассказывайте со всеми подробностями, как это произошло.

– Да, Ваше Величество.

Доктор расстегнул верхнюю застежку на вороте как будто от невыносимой жары и начал:

– Он и двое гвардейцев как обычно играли в поло на той самой площадке. Он забросил мяч так, что тот остановился в трех метрах от обрыва, и пустил коня вскачь прямо к нему. Солдаты, увлеченные игрой, рванулись за ним. Тут и произошло непредвиденное. Обычно он резко заворачивал или останавливал так, что конь становился на дыбы, сам же подхватывал мяч; но в этот раз он вдруг изо всех сил пришпорил лошадь и пронесся мимо мяча, и не успели мы оглянуться, как конь вместе с седоком с разбегу полетели в пропасть. Мы слышали только ржание ошалевшей лошади, прыгнувшей в бездну. Лошадь одного из солдат, увлеченная «дурным» примером, не послушалась седока, взвилась на дыбы на краю обрыва и тоже рухнула в пропасть. Гвардеец, правда, успел спастись, вовремя спрыгнув с нее у самой кромки.

– О, черт! Нужно найти принца! Немедленно! Живого или мертвого, но вернуть сюда! – Герцогиня вскочила и забегала по комнате взад-вперед.

…Искали долго. Обшарили всю реку, водопады, отмели, водовороты, ямы… Человеческого тела так и не нашли. Нашли только туши лошадей с переломанными хребтами, ногами и ободранными до костей боками за одним из водопадов. На них уже слетелись падальщики и теперь дрались из-за добычи.

Утро в горах бывает неизменно чарующим. Каждый раз Эмиль искренне жалел, что под рукой нет нужной аппаратуры, чтобы запечатлеть это грандиозное и в тоже время такое шатко-нежное как будто призрачное зрелище.

Солнце не торопилось, хотя звезды уже давно исчезли с просветлевшего неба, и две луны все еще стояли, удивляя своей как будто начищенной серебряной белизной и блеском. Скалы казались расколотыми на куски разного цвета и только мощные шпили да вечные снега горных кряжей казались непоколебимыми. Наконец появился долгожданный первый луч и все чудесным образом переменилось: скалы как будто осветились изнутри сильными искрящимися лампами, снега вспыхнули, зашевелились первыми солнечными зайчиками.

Эмиль прищурился в ожидании грандиозного восхода солнца, но тут его окликнул тонкий голосок:

– Дядя, ты здесь?

Эмиль отвлекся от наблюдения восхода в окно и взглянул на приоткрывающуюся дверь.

– Дядя, откликнись, ты здесь? – повторил еще раз этот же уже слегка взволнованный детский голос.

– Здесь, конечно здесь. Не бойся, – ласково сказал Эмиль.

– Мама послала меня узнать, как ты себя чувствуешь. И еще она приглашает к завтраку за стол, если конечно ты сможешь сам дойти, – почти пропела девочка, ловко проскальзывая в комнату.

– Спасибо. Мне гораздо лучше и, по-моему, добраться до стола мне не составит труда, – сказал Эмиль и бодро встал.

Вдруг все его тело пронзила острая жгучая боль, в глазах потемнело, из горла вырвался сдавленный стон, и он опять буквально рухнул на кровать. Девочка испуганно вскрикнула, загородившись ручонками, но Эмиль, уже опомнившись от внезапной слабости, медленно, не делая резких движений, сел и произнес, пытаясь говорить как можно мягче и спокойнее, чтобы опять не напугать ребенка.

– Ничего, ничего. Просто вдруг разболелась нога. Знаешь, я вчера долго плыл по речке, а там очень быстрое течение и попадаются острые камушки.

– И холодная водичка, – все еще испуганным голосом добавила девочка. – Мне мама всегда говорит: не ходи, Бетти, к речке. Водичка холодная, простудишься, заболеешь, будет плохо. И ты, наверное, простудился и заболел.

– Значит тебя зовут Бетти, – Эмиль невольно улыбнулся, глядя на девочку, которая была похожа на коричневую лакированную статуэтку с большими черными глазками-угольками и почему-то прямыми гладкими волосами, каких не бывает у чистокровных представителей негроидной расы. – А меня зовут Эмиль. Вот и познакомились. Я, пожалуй, действительно серьезно заболел, Бетти.

– Тогда можно я буду твоим доктором? – Беатрис с удивительной доверчивостью принимала его в свой мир, в свои детские игры и фантазии. – Обещаю, что не буду кричать на тебя, как наш доктор в деревне, и не буду заставлять пить горькие лекарства.

– Конечно можно, Бетти. Я с радостью буду твоим пациентом, – Эмиль с интересом рассматривал девочку.

– Я покажу тебе самый вкусно-пахнущий цветок из моего садика. Это будет мое лекарство, – Беатрис важно подняла указательный палец.

– Интересное лекарство, – Эмиль тихо засмеялся. – Но твоя мама, наверное, уже сердится, потому что никого так долго нет.

– У нас есть оправдание! – гордо заявила девочка. – Я ведь теперь доктор. Можно взять тебя за руку? А то ведь нельзя оставлять без присмотра больных. – И она шагнув вперед, протянула ему руку.

Эмиль медленно, стараясь даже воздух не потревожить, провел несколько раз ладонью у самых глаз Беатрис. Никакого эффекта не последовало: зрачки оставались неподвижными. Красивые выразительные глаза девочки совершенно ничего не видели. Тогда он осторожно вложил указательный палец в крохотную ладошку, и Бетти тут же цепко ухватилась за него и потянула к выходу. Эмиль осторожно встал и стараясь не доставлять себе излишних мучений и поэтому сильно припадая на правую ногу, двинулся туда, куда она его так настойчиво тянула. Он уже понял, что за внезапная боль вдруг скосила его наповал. Судя по всему, это была трещина в кости.

Из-под убогого навеса с колченогим столом и тремя табуретками было видно все нехитрое хозяйство семьи Маррингов. На крохотной каменистой площадке под нависшей скалой лепился одноэтажный дом или скорее хижина одной стеной которой была скала. В этом жилище было всего две комнатки, соединенные темным без окон коридорчиком, в который выходило «устье» печки. Одну из комнатушек, крохотную как чулан, теперь занимал Эмиль. Эта комната, видимо, принадлежала Бетти, но теперь девочка временно переселилась в другую, чуть побольше, к матери. Справа от площадки в три ступени простирались, заворачивая, узкие террасы, на каменистой, отвоеванной у скалы поверхности которых зеленело что-то по видимости довольно съедобное. Дальше тянулся крутой склон, поросший жесткой травой, на котором паслась черная коза на привязи, а еще дальше – опять резко вздымались скалы. Слева от площадки был обрыв метров в десять, огороженный сложенной из обломков скалы оградой. У ограды, каким-то чудом занесенные сюда, росли два куста красных и желтых роз.

Бет взгромоздилась на табурет и, безошибочно угадывая направление, победно указала на розы:

– Это мои цветы. Даже сюда пахнут. У них такие нежные лепестки, но почему-то очень колючие стебельки.

– Они просто удивительны, – сказал Эмиль, глядя на хозяйку, которая разливала козье молоко по жестяным кружкам.

– Мой муж был садовником в одном из поместий Герцогов. Три года назад случилась большая эпидемия равнинной чумы и мой муж и двое старших детей заболели и умерли. Помню этот большой склеп, в который превратился наш городок… Я ушла в горы с крохотной еще тогда Беатрис к родителям, спасаясь от болезни. Беатрис тоже болела, но в горах болезнь почему-то переносят легче: она выжила, но начала слепнуть. Сейчас она совсем ничего не видит. Ирония судьбы – меня болезнь обошла стороной. Родители умерли год назад и все хозяйство осталось на меня… Пенсия, которую выплачивают мне за мужа, мала до безобразия. От этих вельмож разве дождешься хоть какого-нибудь сострадания? – хозяйка взглянула на Эмиля почти с ненавистью. – Все вы, белые, одинаковы. Вы будете есть похлебку?

– Я ужасно хочу съесть хоть что-нибудь, – признался Эмиль, опуская глаза от охватившего его непонятного стыда.

Женщина ухмыльнулась, испытующе глядя на него, и подала ему тарелку с горячей жидкой кашицей. Похлебка показалась Эмилю отвратительной, но он мужественно съел ее всю и запил козьим молоком.

– Ну как? – спросила хозяйка с нескрываемым злорадством, но в то же время и с некоторой жалостью. – Вкусно показалось после разносолов?

– Ничего, просто очень непривычно, – отозвался Эмиль. – Извините, госпожа, если я вам испортил аппетит своей кислой физиономией. Я вовсе не хотел вас оскорбить.

– И какая я – госпожа? Неумытая старуха в лохмотьях, – сказала хозяйка, но потому, как ее лицо заметно подобрело, было видно, что она приятно польщена. – Вот когда-то все считали, что я красавица… Иди-ка, Бет, поиграй. – Она подтолкнула уже окончившую есть девочку к собаке. – Хотя муж был старше меня почти вдвое и в ранней молодости я родила двойню, казалось судьба была очень благосклонна ко мне: муж получил хорошую работу и у нас всего было вдосталь, я воспитывала двоих сыновей, на улице на меня заглядывались молодые неженатые парни. Все было хорошо. Потом как черт меня однажды дернул… Встретился такой же как… короче господин гвардеец из охраны Герцогов… Родилась Бет… А потом все покатилось в пропасть… эпидемия и все остальное… Что это я разоткровенничалась? – Она бросила быстрый взгляд на собеседника, как бы оценивая, какое действие оказали на него последние обрывочные фразы, но тот все так же сидел, опустив взгляд и положив на стол ладони. Тогда она продолжила, пытаясь замять свое вырвавшееся наболевшее признание: – Теперь я нищая старуха, никому не нужная, забытая, получающая раз в месяц жалкую подачку от Герцогов, вынужденная выживать в этой глуши. Но не кажется ли вам, что пора и вашей светлости рассказать, откуда вы свалились?

Эмиль поднял глаза:

– Да-да. Я должен вам рассказать… Вам покажется странным и нелепым все, что вы сейчас от меня услышите, но уверяю вас, леди, это чистейшая правда. К тому же мне некуда деваться, я не могу немедленно уйти. К несчастью у меня довольно серьезно повреждена нога. Я был пленником в горном замке и провел в заключении более месяца без надежды на освобождение. Там есть такой открытый замковый дворик-площадка как раз заканчивающийся обрывом, под которым протекает ваша речка, которая там делает поворот и промоину, и поэтому становится довольно широка и глубока, но внизу есть скальный выступ, и человек, просто прыгнувший сверху, непременно разобьется об него. Этот выступ визуально не заметен: он слегка прикрыт водой. Когда я решился на побег, то придумал способ, как миновать смертельное препятствие. Во время игры в поло я помчался к обрыву и заставил лошадь прыгнуть. Трюк был очень рискованный, но, тем не менее, как видите, я не разбился и вовремя покинул седло. Однако лошадь все-таки задела скалу задними ногами и, забившись, помешала мне выбраться там, где я рассчитывал. Меня протянуло течением в самую стремнину, и я как не старался, не смог дотянуться до желанного берега всего каких-то полметра. Течение понесло меня все быстрее и быстрее к водопаду. Я боролся. Дальше я плохо помню происходящее: только клокочущая вода, захлестывающая меня с головой… Вы подобрали меня, обогрели, накормили. Я не знаю, как благодарить вас за доброту…

– А это? – женщина указала на золотой ошейник, нутром чувствуя, что желаемое может сейчас свершиться. – Мы ведь так бедны, а ваш цвет кожи впрямую указывает, что вы знатны и богаты…

– Это? – Эмиль в первую секунду взглянул на нее с недоумением, но потом на его лице отразилось понимание, и он, обеими руками дотронувшись до ошейника, протянул: – А! Ну да, ведь это же золото! – Он согласно кивнул. – Я отдам его вам, конечно отдам. Обещаю. Ах, как я устал от него за этот месяц. Только вы, пожалуйста, разрешите пожить у вас немножко, до тех пор, пока я смогу сносно передвигаться. Я постараюсь вас не обременять, попробую вам помогать по мере сил.

– Живите, сколько хотите, – хозяйка была удивлена и обрадована таким быстрым и легким согласием отдать ценный предмет, хотя к этой радости примешивалась некоторая доля недоверия. – Я приготовила целебный отвар. Обопритесь на мое плечо, вам нужно прилечь. Вы поступили неосмотрительно, когда встали и дошли сюда сами. Этим вы совершенно измучили себя.

– Вы так добры! – Эмиль приподнялся, опираясь на стол. – Большое спасибо за завтрак.

Не прошло и двух недель, как ссадины и синяки, уродующие мужчину, найденного на берегу горной речки, зажили без следа, и только травма ноги оказалась настолько серьезной, что даже пришлось сделать из глины и бинта что-то похожее на медицинский «гипс».

Обитатели одинокой горной хижины как-то незаметно успели очень привязаться к чужаку. Волкоподобный Бемби заискивающе приседал на задние лапы и преданно вилял хвостом, стоило тому взглянуть на собаку, и подсовывал прямо под руки свою большую голову в ожидании ласки. И даже сама хозяйка, бывающая в плохом расположении духа от усталости иди каких-нибудь неудач во время рейдов за пропитанием и топливом, становилась спокойнее и забывала бранные слова во время рассказов о своих злоключениях и несчастной судьбе под его внимательно-сочувствующим взглядом. Чужак оказался идеальным слушателем, и мало того, действительно начал помогать ей в работе по хозяйству. К тому же он оказался отличным нянькой для Беатрис, а по вечерам развлекал всю малочисленную семью Маррингов увлекательными историями из прочитанных им книг. Хозяйке исключительно льстило, что этот человек, такой непритязательный и приветливый, хотя явно благородного происхождения, так уважительно к ней общается и не гнушается учиться у нее таким «простолюдным» мелочам, как вязание, приготовление пищи и починка одежды. Она даже осмеливалась иногда обзывать его неумехой, демонстративно забирая у него из рук работу, и потом наблюдать, как его скулы заливает румянец стыда за свою неловкость.

Но особенно благоволила к нему Беатрис. Он платил ей той же монетой и возился с ней целыми днями. В полуденный, самый знойный час, когда все трое и собака, пообедав, сидели в тени навеса, хозяйка с умилением наблюдала, как Бет залезает к нему на здоровое колено и обхватив его шею и шебурша шелковистые волны волос, нашептывала ему, почти касаясь губами уха, какие-то свои детские откровения. Он же прикрывал глаза и внимательно слушал ее, иногда кивая или говоря «угу». Мать даже немного ревновала, потому что все свои маленькие тайны Беатрис теперь доверяла ему, а не ей. Впрочем, сама она без конца была занята работой: то ходила в горы собирать хворост и съедобные травы и ягоды, или ловила рыбу; то занималась огородом, а то и исчезла на целый день, заготавливая скудную горную траву для козы на долгую зиму, и ей некогда было слушать детские бредни.

Время шло быстро. Чужак снял «гипс», и хоть и хромал еще очень заметно, но стало уже совершенно ясно, что дело стремительно идет на поправку. Теперь он не сидел целыми днями дома, а начал совершать пешие прогулки по окрестностям, с каждым разом уходя все дальше и дальше. Хозяйка прекрасно понимала, что время расставания приближается с той же неотвратимостью, что и осенние дожди. От этой мысли ее охватывала грусть: она успела так привыкнуть к этому белому, но так непохожему на всех знатных господ человеку, что его скорый уход казался не только ощутимой, но и очень неприятной грядущей потерей. И опять потянутся тоскливые в своей трудовой однообразности дни, осенью пойдут дожди, в ущельях или у реки появятся волки, и опять придется таскать с собой тяжелое «дедовское» ружье. Затем наступит зима, придется экономить хворост и продовольствие, чтобы дотянуть до весны не замерзая и не голодая. И снова она в одиночестве сидит у печки, перебирая бобы, и так до самой старости. Даже если продать то золото, то все равно…

Под утро ей приснился приятный сон. Солнце, голубое небо и двор с цветами на клумбе. Белый каменный дом с красной железной крышей, как в ее родном городке, и красивый мужчина, удивительно белокожий и белозубый, какими бывают разве что потомственные правители, прикасается к ней, сначала к ее руке, потом к ее плечу и к ее щеке. Она видит свое отражение в его зрачках и удивляется, какая она стала симпатичная и молодая, и свои толстые девичьи косы…

Хозяйка собралась в деревню рано утром. Бет еще спала. Позавтракав и собрав необходимые вещи и еду, она присела на табуретку «на дорожку». Чужак, прихрамывая, подошел к ней и присел на соседний табурет.

– Приглядишь за Беатрис, пока я схожу в поселок за пенсией и припасами, – наставительно сказала хозяйка. – Раньше я всегда брала ее с собой. Но дорога туда не близкая. Хорошо, что сейчас есть ты и, значит, есть кому присмотреть за слепой глупышкой, а то с ней в дороге сплошное мучение. Все время боишься, что она на что-нибудь напорется или куда-нибудь упадет.

– Я все сделаю как надо, – мужчина улыбнулся и утвердительно кивнул. – Не беспокойтесь, Беатрис будет под хорошим присмотром в ваше отсутствие. Только, прошу вас, не говорите никому, что я пока живу у вас. Меня все еще могут искать.

Он помог одеть ей рюкзак, проводил до спуска. У заворота тропинки она оглянулась: он все еще стоял на спуске, подняв руку в прощальном жесте.

Было полное безветрие. Казалось, что воздух раскалился и светится, такая была жара. Но с востока уже проглядывали неясной серой дымкой клочки облаков, предвещающие скорую грозу.

– А! Привет, дорогая, – в лавке не было покупателей, и хозяйка магазина сидела прямо на прилавке, что-то записывая в засаленной амбарной книге. – Давно что-то ты не появлялась, я уж думала, что ты… – хозяйка довольно проворно для своего веса слезла с прилавка и постучала по деревянной швабре три раза, – тьфу-тьфу-тьфу, провалилась в какую-нибудь пропасть.

– Привет, Ольга, – Марринг улыбнулась и сбросила рюкзак. – Мне все – как всегда.

– А где твоя девчонка? – спросила торговка, с усилием отодвигая ящик и набирая из ниши столько коробок, сколько могло поместиться в ее руках. – Ты что, бросила ее на улице, на жаре?

– Сидит дома, – Марринг вытерла пот со лба и села на один из стульев у стены. – Какая сегодня жара, черт побери, пока дошла до конторы, стала хоть отжимай.

– Ты оставила маленького ребенка одного в горах? – торговка всплеснула руками, сбросив с полки пачку сигарет. – Совсем рехнулась на старости лет! Оставила слепую девчонку одну!

– Ничего, она уже не маленькая, да и собака присмотрит за ней, – Марринг махнула рукой. – Так, и еще ко всему вон ту зажигалку и к ней десять баллончиков, а то моя что-то плохо работает.

– Ну ты даешь! – Торговка, довольно быстро передвигаясь на своих толстых ногах в непомерно больших шлепанцах, начала собирать с разных полок нужный товар, попутно треща как сорока о всяких новостях в деревне. – Ах, время, время! Ты ведь ничего не знаешь. А у нас тут полно событий! Приезжало какое-то городское начальство, одни мундиры – во! – Она отложила товар и, выпятив нижнюю губу и встав на вытяжку, изобразила военных. – Всю деревню согнали, искали кого-то. Видать важный человек, раз так бегали. Такого количества флаеров я в жизни не видела. Один зачитывал на площади указание самой Великой Герцогини, что мол имеющие хоть какие-нибудь сведения и пропавшем принце должны доложить об этом властям за большое вознаграждение. Да вот, сама читай, а я пойду в кладовую, отсыплю соли… – Она достала лист из-под кассового аппарата и направилась к двери в кладовую. – Мой то дурак размечтался: эх, мол, если бы эти деньги, да в город бы, да там настоящий магазин открыть, да олуху нашему непутевому в колледж… – Она скрылась за дверью и голос ее затих и слышалось только невнятное «бу-бу» из глубины подсобки.

Матушка Марринг взяла лист. Он был из прочного глянцевого пластика, и на нем было отпечатано четким крупным типографским шрифтом:

«ВНИМАНИЕ!

12 июля этого года пропал без вести, сорвавшись в пропасть во время прогулки по собственной резиденции, личный друг и человек состоящий в свите Великой Герцогини, Его Высочество Эмилио Алекси. Приметы: цвет кожи – белый, рост – выше среднего, лицо – правильное, глаза – голубые, возраст – на вид около 30 лет. Был одет в белый костюм с серебристой отделкой. Особые приметы: на шее – золотая гривна–обруч.

Убедительная просьба к тем, кто обладает какой-либо информацией о местонахождении и самочувствии принца, немедленно сообщить об этом в любом ближайшем полицейском участке.

Вознаграждение за сообщение сведений о местонахождении принца 10000 монет.

Ее Величество Великая Герцогиня (и далее витиеватая роспись с короной).»

У Марринг перехватило дыхание от обозначенной суммы. Таких денег она, разумеется, не видела даже в кассе большой лавки в городе. Все приметы сходились, это был несомненно ее кроткий гость, оставшийся дома и, вероятно, в эту минуту преспокойно играющий с ее дочерью, а тот самый золотой обруч, описанный в особых приметах, лежал сейчас, распиленный ножовкой на четыре части, в надежном тайнике, куда она его спрятала. Женщина закрыла глаза и уронила лист.

– Эй, ты что, голубушка? – это был взволнованный голос торговки, вернувшейся из кладовой с кульком в руках. – Тебе дурно?

– Вовсе нет, Ольга, – Марринг натужно улыбнулась, стараясь не показывать вида, что она очень взволнована. – Жара, водички бы. Парит, наверное, к дождю.

Торговка налила в стакан воды и подала ей продолжая неистово щебетать:

– А я то думала, – она стукнула по прилавку три раза, – тьфу-тьфу-тьфу, что уж тебе стало дурно. Так вот, я не дорассказала про своего мужа. Он у меня такой проказник, как выпьет, то все орет, что эти белые герцоги, так все поголовно сумасшедшие, бесятся с жиру и ищут себе приключений. И этот господин, небось, того же склада: молодой, золотой обруч какой-то на шее носит. И чего это ему вздумалось по обрыву шататься? Вот у нас однажды такой случай вышел: пошли козы на выпас, а пастух пьяный возьми и сковырнись с тропинки, насмерть убился… Так я не дорассказала про своего мужа: этот придурок все болтает, я боюсь, как бы его за это не забрали в каталажку, с этими герцогами лучше не шутить, они ведь все ненормальные… Кстати у меня был один знакомый в молодости, так он тоже был совершенно ненормальный…

– Вот деньги, – матушка Маринг выложила монеты на прилавок, – пересчитай.

– Я тебе доверяю, милочка. Так этот совершенно ненормальный… – торговка бросила деньги в ящик кассы, отщелкнула сумму и, мельком взглянув на чек, кинула его в корзину, – бегал ко мне чуть ли не каждый час в лавку и делал вид, что покупает сигареты. Но я то знала, что выкурить столько никто не в силах, а уж какой он был чахлый, наверное, дома у него эти сигареты до сих пор лежат складом. Ах, время, время! Я тут недавно слыхала, что сама Великая Герцогиня поселилась в ближайшей резиденции…

Матушка Марринг собрала все покупки в рюкзак и собралась уходить.

– Ну, ты не пропадай, дорогая, – торговка неотступно сопровождала ее до самого выхода. – А то вот даже принц пропал, и его уже три недели ищут. Представляю себе: симпатичный, наверное, мужик, раз сама Герцогиня… Глаза голубые… Небось опечатка вышла. Где это видано, чтобы у нормальных людей глаза были такого цвета? Ну ладно там еще серые, куда не шло, а то – голубые! Врут ведь, приукрашивают своего принца…

Матушка Марринг, наконец, выбралась из лавки. В голове у нее все еще неприятным звоном отдавалась нескончаемая болтовня торговки и яркой полосой проступали строки о вознаграждении.

«Такие деньги на дороге не валяются. А если я промолчу, так он уйдет, и его обязательно да приметит кто-нибудь другой и положит эти денежки в карман. А приметить его совсем не трудно, даже наоборот – такая внешность сама бросается в глаза, – думала она, идя по улице. – Ну надо же, верно Ольга болтала, что эти герцоги все сумасшедшие: какая кротость и увлеченность мелочной черной работой! «Ах, госпожа Марринг, козье молоко начало мне нравиться! Вы так устали, прилягте, я займусь обедом сам, и не беспокойтесь за Беатрис, она играет около меня, я за ней присмотрю». Что, Ваше Высочество, нашел себе развлечение по душе, надоели слуги, почести, разносолы и дворцы? Захотелось экзотики первозданной жизни? Уже не знаем, чем заняться? Может попробовать нырнуть в горную речку и ощутить себя сбежавшим узником, раненным, несчастным и преследуемым? Приятно щекочет нервы и делает жизнь живее и красочнее сознание затерянности в горах? Нет, принц, хоть вы и любезны, необыкновенно вежливы и милы со мной, бедной простой женщиной, хоть вы с легкостью и необычной щедростью и расплатились за мое молчание, но оказывается, ваша повелительница ценит вас гораздо больше, чем вы себя сами. Она готова заплатить в десять раз больше против вашего, чтобы узнать, как вы поживаете, и вернуть вас на свое место. Конечно, может быть я и нарушу некоторые ваши планы, связанные с путешествием в одиночку, с минимумом необходимых вещей и с нешуточным риском для жизни, но зато верну Ее Величеству Великой Герцогине, верными подданными которой мы все должны являться, человека, который ей нужен и очень дорог. Неважно, что между вами произошло: вероятно, вы, принц, повздорилис ней или что-нибудь еще. Но это меня уже не касается, разбирайтесь сами, и не мне, неумытой простухе, судить об отношениях между высокородными герцогами… Ясно, что вы друг друга особо не обидите, как иногда поступаете с простыми людьми. Зато я смогу обеспечить себя и свою слепую Бет до самой смерти, а то еще и вылечу мою маленькую девочку…

С такими мыслями она дошла до деревенской площади и, постояв с минуту на перепутье, решительно направилась к полицейскому участку. И хотя совесть в виде выплывших из ее памяти голубых глаз, с умоляющей доверчивостью глядевших на нее, все еще продолжала колебать ее решимость, но чем ближе она находила к полицейскому участку, тем сильнее перевешивали деньги, обещающие безбедную жизнь.

На исходе второго дня испортилась погода. Хлестал ливень, дул порывистый ветер. Тучи как будто натыкались на горные шпили вдалеке и скрывали их в непроглядной, изредка разрывающейся и бесконечно клубящейся и изрезанной белыми прожилками серой мгле. Эмиль сидел в комнате. Бемби лежал у самых его ног и поджав хвост и насторожив уши, тревожно поскуливал при каждой новой вспышке молнии и почти одновременном раскате грома. Бет, не видевшая страшные всполохи, но тем не менее отлично слышавшая гром, взобравшись к нему на колени, и прижавшись всем телом, вздрагивала каждый раз от резкого звука.

– А ты ведь совсем не боишься грозы? – тихо шептала она ему. – Она только страшно гремит, а вреда от нее нет никакого?

– Конечно не боюсь, – Эмиль ласково погладил девочку на голове. – Здесь нет ничего страшного.

– И я почти не боюсь, – с этими словами девочка еще сильнее прижалась к его груди, пытаясь обхватить его плечи своими крохотными ручками. – Но почему этот дождик пытается нас напугать, так громко гремя?

– Этот дождик похож на козу, которая решила пободаться с другой козой. Тучки сталкиваются и получается грохот, – Эмиль улыбнулся и про себя подумал: «Как еще можно объяснить это явление такой малышке?»

– Наверное, это огромные козы. А дождик – это их молоко? – Беатрис почувствовала, что он улыбается, и тоже засмеялась, нежно дотрагиваясь до его лица пальчиками, чтобы убедиться в своей догадке. – Наверное у них есть такой же огромный пастух и большая – пребольшая собака, стерегущая их, чтобы они не убежали.

– Выдумщица – ты, Бет! Целую сказку про тучи сочинила.

За окном опять ослепительно сверкнуло и раздался такой сильный громовой раскат, что у Эмиля на секунду заложило уши, а собака жалобно заскулила, тыкаясь мордой в его ногу.

– Ой-ей-ей! – Бет вздрогнула, и Эмиль услышал, как бьется ее маленькое сердечко. – Мамы нет дома, а я по ней уже так соскучилась! Как ей там в деревне сейчас? Наверное, очень страшно одной, ведь у нее там нет ни меня, ни тебя, ни даже Бемби.

– Ничего, малышка, мама сейчас сидит у кого-нибудь в гостях и рассказывает хозяевам о чем-нибудь интересном, – Эмиль нахмурился, в душе у него что-то заскреблось от смутного неприятного предчувствия, но он подавил в себе этот страх и улыбнулся, чтобы чувствительная ладошка Беатрис не уловила в изгибе его губ беспокойство. – Мама переждет грозу и вернется домой к нам.

– Если бы она принесла леденцов! – мечтательно промурлыкала Беатрис. – Я так люблю леденцы!

– Я думаю, она обязательно принесет тебе чего-нибудь сладенького. – Эмиль взглянул в окно: небо значительно просветлело, и гроза подходила к концу. – А теперь нам нужно ужинать и ложиться спать.

Они поужинали и накормили собаку.

– А теперь в постель, – Эмиль взял девочку на руки и, отнеся в комнату матушки Марринг, посадил на кровать и снял с нее туфли. – Давай, укладывайся. Гроза уже прошла и из-за туч выглядывают звездочки, они подмигивают нам и напоминают о том, что пора ложиться спать.

Беатрис разделась и залезла под одеяло:

– Расскажи мне сказку. И не уходи, а то мне одной страшно.

– Хорошо, только ты закрой глаза и засыпай, – Эмиль присел на кровать рядом с ней. – Жили –были дедушка и бабушка, старые-престарые, детей у них не было, был только песик – черный носик…

Беатрис сладко зевнула, засунув ладошки под подушку, и вскоре уснула. Эмиль тоже не заметил, как его веки смежила сладкая дремота, по телу разлилось блаженное тепло, и незаметно подкрался сон…

Побеспокоил его резкий свет фонаря.

– Будьте так любезны, не светите в глаза, – прошептал он, ему все еще казалось, что это продолжение сна.

– Какая идиллия! Принц, дремлющий в ногах у маленькой спящей плебейки! – раздался ужасно знакомый женский голос.

Эмиль окончательно проснулся: тени с пятнами фонарей превратились в гвардейцев стражи, обладательницей резкого голоса несомненно была Великая Герцогиня собственной персоной.

– Имей совесть, Флорена, не тревожь ребенка, – сказал Эмиль тихо, чуть хрипловатым спросонок голосом, осознавая, что опять становится пленником и может быть даже обреченным на скорую смерть. – Зачем здесь так много солдат, моя дорогая? Пусть они убираются на улицу и не думают шуметь.

…Марринг стояла у крыльца на коленях, удерживая собаку за ошейник. При появлении Эмиля в наручниках, конвоируемого гвардейцами очень грозного вида, она опустила голову, тихо сказав: «Простите, Ваше Высочество».

– Я не держу на вас зла, – Эмиль вздохнул. – Будьте счастливы…

Великая Герцогиня обернувшись, смотрела на безмолвного землянина, сидевшего между двумя дюжими стражниками. По сравнению с ними он казался хрупким и утонченным, как серебряная статуэтка рядом с изваяниями из чугуна. Но она уже знала, что это изящное-красивое, кажущееся изнеженным тело на самом деле в нужный момент становиться выносливым и нечеловечески сильным, что это кроткое до полной подавленности и покорности судьбе выражение лица вовсе не есть отражение состояния его духа, и что, в сущности, все его существо можно сравнить с туго скрученной острой стальной пружиной в бархатном чехле, коварной и жаждущей освобождения. Самое время было покончить с этим опасным человеком раз и навсегда, забыть о его существовании и избавить себя таким образом от уже довольно долго тянувшегося постоянного страха за свою репутацию. Но странное дело, хотя разум и взывал к этому совершенно правильному с точки зрения логики поступку, но сердце было абсолютно против такой развязки. Наоборот, оно еще больше вспыхивало восхищением и страстным желанием, и сладу с ним не было никакого. Казалось, что душа Великой Герцогини распалась на две половинки: одна оставалась по прежнему холодной, рассудочной и жестокой, заботящейся только о своей выгоде и власти, безразличной к тем, кто был в этот момент рядом, и враждебной ко всему, что вставало поперек ее пути; вторая же, имевшая даже нежное женское имя, была теплой и мягкой, беспечной наперекор всему и ослепленной любовью, как бабочка свечой.

Только когда флаер сел на площадке Горного замка, Великая Герцогиня очнулась от раздумий. Две половинки души казалось наконец пришли к взаимоудовлетворяющему соглашению и перестали бороться друг с другом.

«Я буду приучать его к повиновению, приручая как дикого зверя и одновременно вытравливая из своего сердца эту глупую слабость. Он должен принадлежать мне душой и телом, а не я ему. Прочь все иллюзии: ломая его волю, я буду постепенно искоренять проклятое чувство и у себя. Да, поначалу мне будет больно смотреть на то, как он, униженный несвободой, постепенно теряет свое обаяние и красоту. Но это настолько растянется во времени, что постепенно он надоест мне и у меня появятся иные интересы. – Так звучал в ее мозгу голос рассудка. Но другой, нежный голос из глубины сердца тоже нашептывал свое: – Ах, Флорена, он снова будет рядом, все волнения и страхи позади. Главное – он снова с тобой. Ты опять сможешь видеть его, чувствовать прикосновения его мягких рук, разговаривать с ним, просто знать, что он жив, и думать о нем всю ночь напролет. Твое счастье опять будет с тобой, стоит тебе только захотеть этого. Оно будет бесконечно, а все остальное – ерунда.»

Остаток ночи Эмиль провел в темной, вырубленной прямо в толще скалы, камере. Архаичные кандалы, которые на него нацепили уже в подвале вместо обычных наручников, оказались так тяжелы и ужасно неудобны, что, чтобы не наносить себе ран их краями, он вынужден был лечь на холодный пол (в этой тюрьме никаких удобств, хотя бы в виде элементарного лежака, судя по всему вообще не было предусмотрено), лежать так, совершенно неподвижно, прильнув виском к твердому камню и дремать, сберегая силы и тепло.

Он понял, что наступило утро, услышав мерный шаг сменяющихся часовых, который глухо отдавался в камне, и открыл глаза. В его темнице все оставалось по-прежнему: света не прибавилось ни на йоту. Было похоже, что здесь совсем не имело значения, ночь сейчас или день. Тогда он закрыл оказавшиеся бесполезными глаза, и, чуть пошевелившись, сделал «вдох пробуждения», расправив затекшие руки и ноги. Цепи звякнули, и один из наручников, как бы напоминая о своем присутствии, больно впился в запястье.

Где-то за дверью послышался шум шагов.

«За мной» – подумал Эмиль и сел.

Настроение у него было не ахти, да и какое может быть настроение у человека, конечности которого стиснуты тяжким металлом, и который промерз до костей, пролежав несколько часов на твердых камнях без всякой даже самой тонкой подстилки.

Дверь со скрежетом отворилась, и землянина на минуту ослепил яркий фонарь. Впрочем, глаза его быстро привыкли, и он увидел четырех солдат, двое из которых были ему знакомы.

– Вас, Ваше Высочество, желает видеть Ее Величество, – сказал один из солдат, и Эмиль заметил, что он даже чуть склонил голову то ли по старой памяти, то ли от укоренившейся с детства привычки почитания особ венценосного рода.

Солдаты терпеливо ждали, пока он поднимался с пола, и корректно обступив с четырех сторон, повели из подземелья.

– А они – неплохие ребята, – подумал землянин, когда двое крайних конвоиров, бережно подхватили его под локти, когда он споткнулся на одной из крутых ступенек.

Великая Герцогиня ждала его в одной из комнат, окна которой выходили во внутренний дворик. Она была в ярко – красном удлинненом платье и колье из крупных рубинов в золотой оправе. В ее высокую прическу была вплетена золотая веточка с одной рубиновой ягодкой.

– Доброе утро, Ваше Величество, здравствуй, дорогая моя Флорена. Ты сегодня прекрасно выглядишь. Этот наряд тебе очень к лицу. – сказал Эмиль и бесцеремонно уселся в кресло напротив, звякнув цепями.

– Чего не скажешь о вас, Ваше Высочество, – Герцогиня скривила губы.

– Честно говоря, я бы тоже с удовольствием умылся и переоделся, – Эмиль обезоруживающе смущенно улыбнулся. – Но ты сама понимаешь, что…

– Я не об этом, – Герцогиня встала и, обойдя кресло, в котором он устроился, брезгливо дотронулась до его истрепанной всеми ветрами куртки из грубого дешевого сукна, той самой, которую дала хозяйка Марринг взамен его совсем никуда не годной, изорванной в клочья во время путешествия по горной речке. – Какой кошмар! И ты – благородный принц, человек от рождения избранный для того, чтобы повелевать, чтобы под одним твоим взглядом простолюдины падали ниц, ты… Какой позор! Какое унижение! – Она чуть не захлебнулась от перехватившего дыхание негодования.

– Настоящее унижение – это когда удерживают в неволе, – Эмиль взглянул на нее исподлобья: – Ты же сама поставила меня перед выбором: или смириться и остаться номинальным аристократом для твоего развлечения, заключенным в комфортабельную клетку с прислугой и охраной, или бежать и попытаться обрести свободу, хотя и лишиться на некоторое время почестей и некоторых благ. Почему же тебя удивляет мой выбор?

– Потому что ты тут же нашел себе неумытую подружку из самых низов. Да ты понимаешь, что даже одна панибратская фраза с этой черномазой плебейкой унижает всех белых герцогов сразу!

– Ах, простите, Ваше Величество. Я и не подозревал, что мое поведение так оскорбило всех этих местных высокородных особ, – Эмиль искусно разыграл удивление с легкой примесью презрительного высокомерия. – Иерархические традиции землян, понимаете ли, несколько иные нежели в вашем славном государстве. Истинное благородство у нас – это не столько гордость за свою биологическую принадлежность к выдающейся родственной линии, сколько осознание своей полезности, ответствнность за других и огромное количество прочих добровольных обязанностей. Я, как благородный человек, очень благодарен этой добрейшей простолюдинке. Ведь она практически спасла мне жизнь. Она лечила меня, она дала мне, раненному, кров и пищу, она была очень мила и терпелива со мной…

– И тем не менее, надеюсь, ты, наконец, понял, что эта безродная тварь, да и другие, подобные ей, не могут быть твоими товарищами. Они настолько мелки, что сразу же предали тебя, как только им предложили за сведения о твоем местонахождении какие – никакие деньги. Эти плебеи ничуть не лучше скота для забоя!

– Но, Флорена, – Эмиль вздохнул. – Ты все-таки вернула меня обратно, я опять в твоей власти и, кстати, не без помощи этой же бедной женщины. Ты так презираешь этих несчастных людей, называешь плебеями и даже скотом. Но ведь они продали меня точно так же, как ты меня купила…

Великая Герцогиня, мгновенно побледневшая от гнева, хотела было в бешенстве влепить землянину звонкую пощечину, но тот интуитивно ловко заслонился рукой, в результате чего ее правая ладонь наткнулась на железо его наручника. Ахнув от боли, Флорена затрясла кистью:

– Как ты смеешь сравнивать меня и их! – почти в истерике крикнула она. – Ты! Ты, которого я полюбила за гордую утонченность чистокровного принца…

Эмиль встал и осторожно взяв ее руку, ту самую, которая даже покраснела от неудачного удара, склонился и подул на нее, а потом нежно поцеловал.

– Я не хотел тебя обидеть, Флорена. Прости, если я сгоряча наговорил чего-то лишнего, – сказал он тихо и опять прикоснулся губами к ее пальцам.

Великая Герцогиня молчала, прерывисто дыша. Землянин выпрямился и теперь стоял перед ней, глядя прямо в глаза. Этот мужчина, сейчас такой растрепанный, в нелепом простонародном наряде, с загорелыми руками и лицом, заметно прихрамывающий на правую ногу и, вдобавок, скованный уродливыми цепями, определенно влиял на нее каким-то странным умиротворяющим очарованием. Хотела она этого или не хотела – достаточно было одного его прикосновения, одного нежного слова, и она была в его власти. Во власти той самой сладкой и одновременно мучительной иллюзии, которая была создана ей самой по его подсказке.

Правительница дотянулась левой рукой до колокольчика на столике:

– Немедленно освободите принца от этого ужасного железа, – приказала она появившейся страже и слугам. – Скорее и осторожнее, олухи. За каждую царапину отвечаете головой.

Цепи были сняты уже через минуту, а одна из служанок резво бухнулась на колени перед Эмилем и начала осторожно промакивать антисептиком те места на запястьях, где только что были браслеты оков.

– Сколько раз повторять, что мне нравиться умываться самому! – Эмиль отмахнулся от служанки. – И как ты их только терпишь, Флорена? Нужно быть воистину героем, чтобы отдать себя в их руки!

– Вы стремительно теряете власть, госпожа, – тон секретаря был серьезным и тревожным. – Я не говорю о столице, она уже давно потеряна, и принц Семуэл Ганивер уже два месяца живет в Великогерцогском дворце, издает законы и указы от своего имени, как будто он уже коронован как Великий Герцог. Три равнинных штата: Нижнее Герцогство, Верхнее Герцогство и Ганивер, целиком охвачены восстанием, перешли в безоговорочное подчинение к герцогу и признали его единственным правителем, еще два штата колеблются. И только Горный Восток, маленькая Розания да ваш родной Рамир еще сохраняют верность вам. Нужно действовать, пока не поздно. Никогда корона еще не держалась на вашем челе так непрочно, как сейчас.

– Так пусть она совсем свалится!

Герцогиня вынула из ларца великогерцогскую диадему в форме солнечного затмения, бросила на пол и уже намеревалась наступить на нее, но секретарь упал на ковер и молниеносной змеей скользнув по полу, выхватил «олицетворение власти» из-под самой туфли.

– Какой ты все еще резвый! – Герцогиня презрительно усмехнулась. – Жалко эти крупные бриллиантики? Конечно можно было бы преподнести эту корону Сэмуэлю Ганиверу, обожаемому народом принцу Сэмуэлю, имеющему все шансы стать Великим Герцогом в самое ближайшее время, но, увы, мужчинам не пристало носить женских украшений.

– Но, миледи, это ваша корона, и вы являетесь на данный момент единственной законной правительницей планеты, несмотря на происки врагов. Еще есть возможность исправить положение, и эта возможность…

Стоящий на коленях секретарь не договорил, Великая Герцогиня выбила носком туфли диадему из его рук, и та со звоном укатилась куда-то в угол.

– К черту все эти возможности! Мне не нравится быть правительницей планеты, если я при этом не имею возможности стать властительницей своей мечты. Раз мне дан выбор: власть над планетой или власть над счастьем, то я выбираю второе. Счастье мне нравится куда больше, чем бесконечная грязная склока за власть, тем более что у этого счастья голубые глаза и обворожительная улыбка. Тебе не понять, как мало порой надо женщине.

– Так он жив? Вы же обещали! – секретарь был не в силах встать с колен от разочарования и скрытого бешенства. – Вы же поклялись, что как только он попадет в ваши руки, вы прикажете вздернуть его на первом же суку, предварительно вырвав лживый язык и выколов обманчивые глаза. Вы с удовлетворением художника предвкушали его допрос в пристрастием и вслух рассуждали, в каком месте виселица с его трупом смотрелась бы лучше всего.

– Все это был бред разгневанной и испуганной правительницы, – Герцогиня раскрыла веер и начала лихорадочно им обмахиваться. – Правительница хотела покончить с ним, даже приказала заковать и бросить в каземат… Но теперь с самой правительницей покончено, значит и этого обещания не существует. Я уезжаю в Рамир и буду спокойно доживать свой век в своем поместье, наслаждаясь своими чувствами и чистым, настоянным на розах воздухом.

– Все чувства со временем проходят, но вам нужно сохранить корону… – попытался возразить секретарь.

– Я начинаю думать, что мои чувства вечны, друг мой, – Герцогиня улыбнулась и мечтательно закрыла глаза. – Чем больше я пытаюсь вытравить их из своего сердца, тем глубже они проникают. На балу я была просто увлечена им, не более; когда он сорвал нам все планы – он стал мне почему-то даже больше чем нравиться, а сейчас, после его побега, я поняла, что моя жизнь без него просто не имеет смысла. Это мой рок, и я буду наслаждаться им и не стану смотреть вдаль.

– Он опять сбежит, только на этот раз его побег будет удачнее, – сказал секретарь, вставая с пола. Он уже понял, что вразумить сошедшую с ума правительницу невозможно. – Ваше Величество совершенно слепа, и не видит того, что заметно всем вокруг. Земной капитан Эмилио Алекси не испытывает к вам, моя госпожа, никаких теплых чувств и руководствуется только холодным и четким расчетом. На уме у него две цели: жизнь и свобода. Он прекрасно понимает, что его жизнь впрямую зависит сейчас от вашего к нему отношения, поэтому и вызывает в вас страстное чувство, спасая этим себя от физической расправы. Свобода же – пока что более сложная для достижения вещь. Но и она – дело времени: он снова придумает, как улизнуть из-под неусыпного надзора, проникнуть сквозь самые непреодолимые стены, перебраться через самые глубокие пропасти, словом, выбраться из самого недоступного места на всей планете. Может быть, уже следующая попытка побега окажется удачнее и будет вашей гибелью.

– Этого не случиться, – Герцогиня открыла один из ящичков стола и достала маленькую коробочку. – Смотри. Я нашла способ, как справиться с моим упрямым счастьем. После вживления этой «штучки» Эмилио погрузится как бы в гипнотический транс: его покинет память о предыдущих событиях и мысли о всяческих порывах к сопротивлению, воля настолько затуманится, что не будет мешать нашей беззаботной совместной жизни. Конечно он будет немного вялым, апатичным, будет находится как бы в полусонном состоянии, но мне и этого достаточно, к тому же его чувствительность будет почти той же. Он будет любить меня в полусне, раз не желает испытывать этих чувств ко мне наяву. Правда, период адаптации довольно болезненен и долог. Это вольнолюбивое создание конечно же будет бороться с такими переменами. Поначалу, он будет сопротивляться так же, как сопротивлялся наркотикам. Я и доктор приняли это за слабость здоровья и испугались за его жизнь, но на самом деле вся проблема тут не в слабости тела, а в силе духа.

Эмиль приходил в себя и снова терял сознание. Страшная, затмевающая все боль в мозгу заставляла его стонать, волнообразная дрожь проходила по телу. Кровь стучала в висках, стараясь пробить себе дорогу и хлынуть наружу, на волю… На свободу… Образы перед глазами сменялись и путались, временами обращаясь в радужные круги и волны на черном фоне. Иногда кровь в висках вдруг затихала и он совершенно переставал чувствовать свое тело. Ему становилось спокойнее, легче, он начинал засыпать. И вот, когда сладкий сон уже слеплял ему веки, над ним опять начинали суетиться какие-то люди. Они тормошили его, били по щекам, делали что то вроде искусственного дыхания противно-сладким кислородом, кричали, вводили какие-то лекарства в вены и снова били его по щекам… Жидкий огонь расползался от вен по всему телу, бурлил, достигая сердца и легких, заставляя судорожно вдыхать приторный кислород, и сон уходил, и опять ему на смену являлась головная боль, острая как тысячи иголок, впивавшихся в мозг. Потом все повторялось сначала: стук крови в висках, люди, разноцветные круги, желание заснуть, опять люди, удары по щекам, искусственное дыхание, инъекции, жидкий огонь по венам… И так тысяча раз… Раз… Два… Три… Флорена стоит прямо перед ним, белая, очерченная тонкими линиями, как карандашный рисунок. Она что то говорит, люди в голубых халатах отступают вдаль… Она подходит и касается его плеча, потом шеи, головы… Последнее прикосновение сравнимо только с ударом током. Короткий вскрик и опять чернота с радужными кругами, потом снова приступ сонливости, приятной, освежающей, манящей. Это желание уснуть тяжелит веки… Спать… Хочется спать… На космодроме полно людей, Лилиана стоит поодаль, рядом старшенький в только что полученном штурманском кителе… Спать… Море цветов в саду, ромашки, георгины, лилии в пруду, холодная черная вода и золотые рыбки… Муравьи ползут по своим истоптанным тропинкам, несут в муравейник жирную извивающуюся гусеницу, гусеница подергивается, муравьи ее кусают и она опять подергивается… Зеленая такая, как трава… Спать… Беззвездная ночь… Опять удары по щекам и сладко-липкий привкус кислородной смеси, опять прикосновение к вене и инъекция, опять эти люди в голубых халатах и сон куда-то уходит. Зачем вы прогнали сон? Опять Флорена, она почему-то плачет поодаль, рядом же кривляется отвратительная фигура секретаря. Он что-то шепчет ей на ухо, она вскакивает, порывисто жестикулирует, люди выталкивают секретаря из поля видимости. Флорена опять садится и опять плачет, вытирая слезы белым пятном платка… Потом она опять встает и приближается.

– Он видит меня? – ее голос какой-то неясный, туманно-теряющийся где-то под сводами комнаты.

– Вероятно, да.

– Слышит?

– Скорее всего нет…

Как хотите, могу и не слышать. Только вот опять наползает усталость. Кровь, мешающая слушать разговор, вдруг отхлынула и перестала барабанить в висках, в комнате стало как будто заметно прохладнее, чудесный леденящий ветерок коснулся пальцев и губ. Слова разговора становиться понятными, образы перед глазами приобретают красочность и объем. Флорена, оказывается, одета в розовый комби с серебряной вышивкой на карманах…

– Может быть убрать имплантат? Каждые полчаса реанимируем, и так уже третьи сутки. Он просто отказывается дышать и останавливает сердце.

– Нет. Он уже поддается… Пульс стал ровнее… Животная жажда жизни неизбежно должна пересилить это подсознательное упрямство… скоро все пройдет…

– Когда наступит это «скоро»?

– Не знаю, может через час, может через день.

– Нам головы с плеч снимут если…

Веки тяжелеют и плотно закрываются. Реальные образы людей исчезают, а на их месте появляется космическое пространство с мириадами горящих звезд…

– Кислород! Да скорее же! Он умирает!

– Не кипятись. Он умирает уже тридцатый раз за эти сутки. Сейчас все сделаем.

– Пульс?

– Нет.

– Инъекция.

– Есть инъекция.

– Пульс?

– Есть. Пошел, голубчик.

– Фу-ты! У меня двое детей и жена дома. Сколько еще? Я боюсь.

– Я тоже. Но он не умрет, его тело против смерти. Здоров и силен как двадцатилетний гвардеец. Есть чему позавидовать…

– Пульса опять нет!

– Черт! Еще инъекция!

– Есть инъекция.

– Как пульс?

– Нет!

– Что?

– Нет.

– Святая Мария!

– Есть пульс.

– Есть?

– Есть. Приходит в норму.

– Слава Богу! Напугал нас, шельмец паршивый. Ой, прости господи, только б не слышал, как я его называю…

Друзья и враги.

Лилиана бесцеремонно прорвалась сквозь все двери и, преследуемая уговорами диспетчера «Подождите, прошу вас, туда сейчас нельзя, там идет заседание!», почти вбежала в Розовую залу и громко, так что все там присутствующие обернулись, произнесла:

– Кто тут Пивога Зуску, эксперт по Межпланетным Контактам?

– Я, милочка, я.

Из кресла в первом ряду встал невысокий плотный мужчина, абсолютно черный как уголь, с короткими курчавыми волосами и пухлыми губами, и только белки глаз да зубы выделялись потрясающей белизной.

– У вас ко мне какие-то срочные вопросы? – тут он вскользь глянул на свой информационный браслет, переменился в лице и буквально «подлетел» к ней, минуя несколько рядов кресел. – Ах, извините меня, уважаемая Лилиана, я не узнал вас сразу. Давайте пройдем для разговора вон туда…

Он бережно взял ее под руку, указывая взглядом на боковую дверь, и они вместе вышли из залы, сопровождаемые молчаливыми понимающими взглядами полусотни присутствующих, и вошли в пустую рабочую комнату.

– Присаживайтесь, прошу вас, – Пивога отвел от стола кресло и сделал приглашающий жест.

Лилиана села, положив сумочку на колени.

– Я догадываюсь, почему вы пришли, – эксперт опустил голову. – Я понимаю, как вам тяжело сейчас. Я искренне сочувствую и приношу свои соболезнования. Ваш муж был человеком с большой буквы, однозначно достойным подражания как товарищ, специалист и капитан. И погиб он, спасая жизни своих товарищей. К превеликому сожалению, подробности установлены не слишком точно…

– Все это понятно, уважаемый Пивога, – перебила Лилиана, и в ее глазах мелькнуло отчаяние человека, потерявшего самое дорогое и безвозвратное, а лицо ее как-будто даже сразу повзрослело под мастерски наложенным макияжем. – Я пришла вовсе не для того, чтобы утешаться сочувствием и соболезнованиями его друзей и знакомых. Я вполне осознаю, почему мне не сообщают подробностей его гибели, я также понимаю, что вы считаете в высшей степени негуманными по отношению ко мне и очерняющими посмертную память подобные подробности. Но, поверьте, нервы у меня крепкие.

– Но ведь вас же информировали, что он погиб при не до конца ясных обстоятельствах, перед этим успев предупредить пролетающую мимо экспедицию о том, что на людей Миссии будет произведено покушение. Подмога подоспела вовремя… – эксперт запнулся. – Почти вовремя, ведь никто из миссии не успел пострадать, кроме… кроме вашего мужа, капитана Эмилио Алекси. К этому моменту он был мертв уже более часа… Подробности смерти пока тоже доподлинно не известны: мальчик, видевший его последним, слуга из герцогской загородной виллы…

– Не надо, все это я знаю, – Лилиана открыла сумку и достала черный конверт. – Вот это мне принес вчера один из ваших. Он, разумеется, разговаривал со мной, но света в этом деле не прибавилось, как и сейчас. Между тем я полагаю, что вы умалчиваете самые важные факты.

Эксперт не на шутку смутился. Он не знал, что сказать этой очень красивой и милой женщине, только вчера узнавшей о смерти любимого человека.

– Муж доверял мне, – Лилиана вытерла слезы, неожиданно выступившие в уголках глаз. – Я была в курсе многих его дел. Он никогда не был воплощением праведности, но я знала все… нет, конечно же, не все, но многое. К тому же я понимала, почему он это делает.

Она вдруг всхлипнула и закрыла глаза руками. Пивога подал ей стакан воды. Она отпила два глотка, поставила стакан на стол и снова упрямо продолжала:

– Вы наверняка знаете, что капитан Эмилио Алекси был первым человеком, попавшим в пределы Федерации Семи Солнц. Это было случайностью. Но для меня это стало судьбой. Вот уже два десятилетия минули с тех пор, как мы познакомились. Для всех этот день более знаменателен как дата гибели исследовательского патруля на астероиде С-28, обнаружившего замаскированный корабль Федерации Семи Солнц. Так вот, я – уроженка тех далеких мест, называемых Федерацией. Я покинула свою Родину гораздо раньше, чем с ней были установлены устойчивые дипломатические отношения, ведь для любви нет преград. Но вот, наконец, после долгих переговоров и бесконечных визитов с той и с другой стороны были основаны посольства. И тут Содружество стало как никогда нуждаться в специалистах, не только хорошо знающих межпланетное право Содружества и изучивших законы Федерации, но и лично знакомых с нравами и обычаями людей по ту сторону переходной зоны. Ведь социально-экономические и политические устои Содружества и Федерации настолько различны, что человеку с Земли требуются многие месяцы, а иногда и годы, чтобы начать ориентироваться в совершенно новой среде. Мой муж же был одним из немногих, кто реально осознавал обстановку в Федерации и был одним из основателей и наставников дипломатической миссии в этом районе. Он практически принес в жертву этому делу свою карьеру исследователя.

– Он сделал это не зря, – Пивога опустил голову. – Как дипломат он был очень удачлив и талантлив. Ему удавалось сделать за месяц то, чего другие не могли добиться годами.

– Он действительно был кое в чем очень талантлив, – Лилиана вытерла слезы. – Он быстрее всех землян понял, что политика в таких местах, как Федерация, делается только двумя способами. Существует как бы всего два рецепта приготовления подобного «коктейля». В первый входят такие ингредиенты, как море угроз, гора денег и куча грязи вперемешку с кровью. Согласитесь, очень грубый получается «напиток». Капитану Алекси он был отвратителен. Второй же «рецепт», более нежный, но, пожалуй, более опасный для того, кто непосредственно занимается его приготовлением, потому что эта и без того достаточно ядовитая для души и разума смесь может в одно мгновение стать смертельной отравой из-за малейшей передозировки. Я еще не назвала составные части. Это обаяние и брызги шампанского на официальных приемах и в неофициальных встречах, сладкая речь и пылкий смелый взгляд, это поцелуи, вздохи и тайные послания, это самая тщательная скрытность и бесшабашная открытость одновременно, это ложь, секс и страсть, чуть-чуть припудренная золотой пылью уверений в личной дружбе и утонченностью памятных сувенирчиков. Это пропасти по обе стороны и балансирование на лезвии ножа. Он выбрал именно этот способ, он в совершенстве владел приготовлением именно этого «адского напитка». Он был отличным дипломатом и не менее способным агентом разведки: он знал гораздо больше «государственных тайн» Федерации, чем некоторые персоны самого высокого ранга Леи. Со стороны его деятельность выглядела как беспечное времяпровождение избалованного, не знающего, чем бы еще заняться, и ищущего острых ощущений скучающего юнца. Но его внешне безобидные, но достаточно щекотливые и поэтому вызывающие волну сплетен занятия были всего-навсего лицевой стороной медали, которую не составляло труда заметить, а обратной, скрытой от посторонних глаз стороной были его неофициальные деловые отношения, направленные на укрепление информационной базы Миссии, на отвращение от дипломатов Содружества неожиданных ударов и распутывание таких «узлов», угрожающих жизнедеятельности Посольства, какие даже вашему Совету по межпланетным контактам могут присниться лишь в кошмарных снах. Эти его занятия были тайными, и вряд ли кто-нибудь кроме меня знал о них. Поэтому вы должны взять меня с собой в Великое Герцогство, и я во многом помогу вам там.

– В этом нет необходимости, вы не должны подвергать себя опасности, уважаемая Лилиана, – Пивога достал из кармана золотую карточку «Имсомеко». – Все то, о чем вы сейчас говорили, мне достаточно хорошо известно. Ведь я и капитан Алекси были связаны постоянным информационным каналом. И я клянусь, что доберусь до истинных обстоятельств убийства вашего мужа.

– Почему же он ни разу ни одним словом не обмолвился о вас? – Лилиана задумалась, глядя на карточку. – У него конечно было много друзей и еще больше знакомых, но о вас то он мог бы мне сказать.

– Просто мы не были знакомы в общепринятом смысле. Точнее, мы были друг для друга безымянными агентами под номерами и обменивались шифровками. По правде сказать, сейчас я припоминаю, что мы несколько раз встречались, даже вместе участвовали в каких-то слетах Совета Межпланетных контактов. Но я тогда и предположить не мог, что этот, извините меня, легкомысленный мальчишка и есть агент номер один в Федерации Семи Солнц, – Пивога пожал плечами и продолжал: – Только когда пришло известие о смерти капитана Алекси, информационная система выдала синхронизацию имени с номером агента… Кстати, как вы вышли на меня? Ведь о том, что я буду заниматься этим делом пока что знают очень немногие.

– Это не важно, дорогой Пивога, – Лилиана заглянула в глаза эксперту, и тот почувствовал какую-то странную внутреннюю сладкую дрожь. – Это уже не имеет значения. Я все равно полечу с вами в это проклятое Великое Герцогство. Я должна увидеть своими глазами…

– Там нечего смотреть, – Пивога нахмурился. – Лучше оставайтесь дома, я же обещаю, что не утаю ни факта, даже сравнимого с игольным ушком, и по прибытии изложу вам все без обмана и умалчивания.

– Я знаю, что его труп был опознан уймой свидетелей. Однако еще мне известно, что его тело пострадало от кислоты настолько сильно, что исследование проб тканей не смогло показать что-либо определённое, – Лилиана встала и выпрямилась. – Женская логика отличается от логики здравого смысла. Я хорошо знаю своего мужа и уже один раз пережила нечто подобное. Теперь я не верю ничему и никому, пока собственными глазами… Я лечу с вами независимо от того, советуете вы мне это или глубоко против моей затеи.

– Но Федерация – полузакрытая зона, полная опасностей, – попытался последний раз возразить эксперт.

– То-то. Полузакрытая, – парировала уже уверенная в победе Лилиана, – и я имею право посетить это место, получив разрешение Совета по межпланетным контактам. Всего совета, а не только ваше! Я уверена, что такое разрешение будет уже завтра, ведь я не просто турист. К тому же мое знание обычаев этих мест может помочь вам в этом малоприятном деле. Ведь вы родились и выросли в Содружестве, вам, как землянину, не близки жестокие подвохи и кровавые уловки, какие до сих пор в ходу у людей Федерации. Я же урожденная астрка, и то что вы заметите только проанализировав и взвесив в уме, я гораздо быстрее почувствую сердцем.

– Хорошо, хорошо, – наконец сдался Пивога. – Вам даже не стоит утруждаться обращением в Совет. Я лично поговорю с членами Совета о вас. Вы правы, вы имеете полное право лететь туда, я просто хотел предостеречь вас, но теперь я уверен, что в моих предостережениях вы не нуждаетесь.

– До свидания, – Лилиана протянула ему руку и, грациозно развернувшись после прощания, направилась к выходу.

«Она с самого начала так меня околдовала, что я даже не сразу понял, что она каким-то образом быстро узнала, что именно я буду заниматься этим делом. Она с самого начала была в курсе тайной и весьма щекотливой деятельности своего супруга, но не только никогда не афишировала его «шпионские» занятия, но и умудрилась ни разу не обмолвиться о них даже случайно в многочисленных «автобиографических» интервью, будучи известнейшей медийной личностью. Она так умна, совсем не болтлива, но в то же время так божественно мила, что дыхание замирает, и боишься, что вспугнешь эту фею, и она вспорхнет и исчезнет как виденье, – Пивога закрыл глаза и почему-то странно и мечтательно улыбнулся. – Ах, Эмилио! Тебе и умереть то, наверное, было уже не так обидно, ведь ты держал эту потрясающую женщину в своих объятиях.»

Секретарь крадучись вошел в комнату и осмотрелся. Окна были занавешены непроницаемыми шторами, и это создавало почти полный мрак.

– Ах, милый, тебе нельзя видеть прямого солнечного света, он тебя ослепляет, – насмешливо и презрительно пробурчал секретарь себе под нос, передразнивая Флорену.

В его мозгу уже сложился отличный по простоте исполнения и эффективности план. Он осторожно отодвинул краешек шторы и посмотрел во двор. Все подходило как нельзя лучше: прямо перед окном раскинулся обширный розарий с красивой мраморной колоннадой и рукотворными прозрачными ручейками. Эта колоннада была излюбленным местом Флорены, каждый день приказывающей выносить на мраморную площадку шезлонги и зонтики от солнца и нежившейся там по утрам, когда лучи солнца были совсем еще неяркими и не вредили ее нежной коже.

С тех пор, как Великая Герцогиня удалилась в Рамир, в эту тихую райскую полугорно-полудолинную провинцию, и поселилась в своем уединенном родовом поместье на самом берегу моря, намереваясь проводить свое время с такой же беспечностью, что и в далеком детстве, и теперь беззаботно упиваясь прелестью жизни со своим треклятым возлюбленным, в политической жизни планеты многое переменилось: кольцо подчинившихся мятежному принцу Ганиверу земель сузилось вокруг «шеи» законного правительства до предела. Наступил тот самый момент, когда худо-бедно уравновешенные весы власти дрогнули и их чаши пришли в движение. Если теперешнее бездействие Великой Герцогини продолжится еще хоть неделю, то это будет обозначать полнейший крах.

Что такое полный политический крах, личный секретарь понимал со всей отчетливостью: сначала будет принудительное отречение от престола, впрочем, Великую Герцогиню это мало интересовало и она, кажется, собиралась отдать трон совсем добровольно; потом обрушаться все связи, вскроется такая тонкая и опасная, как ядовитая паутина, структура тайной правительственной системы, полетят головы сначала «стрелочников» и исполнителей, а потом и всех остальных замешанных в этих делах, а на самой пирамиде этих голов будет его голова. Ведь герцог Ганивер не станет церемониться ни с кем из соратников Великой Герцогини, а на нем, личном секретаре правительницы, как линии прицела, пересекаются все ниточки, тянущиеся от явных и тайных дел. И опять всему виной этот несносный землянин! Он как пылинка, попавшая в стройноорганизованную плату компьютера и замкнувшая весь организм машины – пока не удалишь, все так и останется замершим. Эту соринку нужно во что бы то не стало убрать и как можно быстрее, чтобы весь этот сложный организм власти не умер безвозвратно, чтобы сам его мозг, такой невзрачный, всегда идущий в шаге от правительницы с папкой для докладов, но на самом деле истинный хозяин и вдохновитель всей этой сложной структуры, не потерял голову на плахе.

Флорена стояла по колено в зеленоватой пенистой от прибоя воде и отжимала мокрые волосы. Море то опускалось, обтекая ноги, то его волны в красивом искристом уборе вздымались, обдавая ее почти по пояс. Рядом стоял, скрестив руки на груди Эмиль.

– Как хорошо, правда? – Флорена повернула к нему голову, на ее лице сияла счастливая улыбка.

– Нормально, – отозвался Эмиль. – Теплая вода.

– Ну хоть улыбнись, – Флорена обняла его и поцеловала. – Жизнь так умопомрачительно хороша, что хочется смеяться и петь от счастья. Посмотри, какие мягкие ласковые волны, а пена – это же обрывки драгоценной Посейдоновой бороды! Все это так прекрасно! Эта даль! И только ты и я.

– Да. Даль, только ты и я… но все же было… все же было лучше.

Эмиль улыбнулся ей одними губами, глаза же остались по-прежнему тоскливо-печальными и как-то по-особому мутноватыми.

– Лучше? Рассказывай, – радостная улыбка пропала с лица Флорены. – Что ты помнишь об этом?

– Помню? Не знаю, – Эмиль взглянул на нее невидящим взором. – Запах моря, цветов, солнце, песок…

– Но это же то же самое! – Флорена плеснула в его лицо водой. – Запах моря, песок на пляже, солнце так ласково светит. Или тебе цветов в нашем саду не хватает? Так я прикажу, чтобы посадили те, которые ты хочешь.

– Цветов хватает, – Эмиль отвернулся и побрел к берегу.

Флорена последовала за ним, пытаясь остановить его. У самой кромки воды ей это наконец удалось. Она схватила его за руки и уперлась в песок.

– Ну а чего же тебе не хватает? Ну ведь все, как ты говоришь, у тебя есть. Чего же ты тоскуешь?

– Не знаю, – Эмиль обнял ее, легко поднял и вынес на руках из воды, потом аккуратно опустил в шезлонг, а сам расположился на соседнем. – Не могу объяснить, что со мной происходит.

Он медленно взял с подноса у стоящего рядом слуги тонкий хрустальный стакан и отпил из него несколько глотков, потом вдруг стиснул стакан в руке с такой силой, что стенки его с хрустом лопнули и осколки порезали в ладонь.

– Ты что? – воскликнула Флорена, хватая его руку. – Выпусти! Выпусти сейчас же! Разожми же ладонь, ненормальный!

Эмиль медленно как во сне разжал руку, роняя крупные осколки, кое-какие мелкие впились в ладонь.

– Врача, скорей врача! – обернувшись к слугам, крикнула Флорена.

– Ничего не понимаю, – сказал Эмиль, равнодушно глядя на окровавленную руку. – Больно, но больше ничего.

Подбежал доктор и начал обрабатывать рану и делать перевязку. Землянин сидел спокойно, откинувшись на спинку шезлонга и только изредка слегка морщился. Великая Герцогиня стояла рядом, крепко сжимая обеими руками его вторую здоровую ладонь и укоризненно-жалобно смотрела на него.

Утром Великая Герцогиня как всегда расположилась в розарии позагорать. Она лежала, предоставив тело ласковым лучам и надвинув соломенную шляпу на лоб. Рядом с ней сидел личный секретарь.

– Последнее время я боюсь, что он выкинет что-нибудь ужасное, – жаловалась Флорена. – Вчерашний случай тому – пример. Но это всего лишь стакан, но кто знает, что это будет завтра? Он вскроет себе вены столовым ножом или шагнет со скалы в море? А может быть отравится или еще что-нибудь? Он стал какой-то невменяемый, его всепоглощающая тоска передается и мне: глядя на его осунувшееся несчастное лицо, мне хочется рыдать и крушить все вокруг.

– Ах, моя госпожа! – физиономия секретаря приняла скорбное и сочувствующее выражение. – Я вижу, как вы мучаетесь с ним с того момента, как он очнулся от шока. По правде, было бы лучше, если бы он не пережил этой операции. Я понимаю, вы любите его, вы хотели как лучше, вы простили ему все, даже то, что не прощали до него никому на свете. Вы обращались и обращаетесь с ним как с истинным принцем. Прошу вас, Ваше Величество, не обижайтесь на своего жизнь готового отдать за вас слугу и, не побоюсь этих слов, единственного до конца преданного друга. Пусть даже ваш гнев падет на мою голову, но ведь более никто кроме меня не осмелится сказать вам откровенно то, что скажу я. Вы отдали этому недостойному человеку все: свое сердце, любовь, нежность, тело и душу, вы отказались ради него от короны, и посвятили ему все свое время. Но он не пожелал с благодарностью принять все это, он обманывал вас в самом сокровенном, не щадя ваших чувств и думая только о собственных выгодах. И вот сейчас вы опять являете собой верх доброты и самоотверженного великодушия: вы боитесь, что он вскроет себе вены или бросится в пропасть, но у вас и в мыслях не промелькнуло, что на месте того стакана может со временем оказаться ваша шея.

– Не болтай глупостей, – Флорена перевернулась на живот и закрыла лицо руками. – Ты как всегда пугаешь меня. Нет, Эмиль не способен на это. Он добрый и нежный, у него такие ласковые руки и умные выразительные глаза… Он просто не может так вдруг…

– О, моя госпожа, ваши доводы совсем лишены оснований. Сейчас в нем нет ни доброты, ни ума. Сейчас им владеют только низменные инстинкты, тайные, загнанные в подкорку желания, все же остальное вычеркнуто из памяти или подавлено и непробудно спит в мозгу.

– Да, я ошиблась, приказав вживить ему эту чертову «штучку». Я думала, что она повлияет на него только в выгодную для меня сторону. Мне казалось, что опыты, не раз поставленные моими учеными врачами, гарантия того, что имплантат не повредит. Но оказывается, как мало нужно, чтобы уничтожить в человеке все привлекательные черты… Я была не права, подвергнув Эмиля этой операции. Быть может опять стоит вернуть его в обычное состояние, убрав чип, вывести его из этой ужасной тоскливой прострации и просто более тщательно охранять…

– Напротив, это большое счастье, что вы приказали вживить ему этот имплантат и тем самым обнаружили его истинную, но доселе скрытую от вас, сущность. Вот вам, моя госпожа, любуйтесь его настоящим лицом. Вы сказали, что нужно совсем мало, чтобы уничтожить в человеке все лучшее. Нет, осмелюсь противоречить вам, ваш опыт доказывает вовсе не это. Он показывает, что все прежние, так привлекающие вас, черты – не более чем его показная, искусственная личина. А то, что вы видите сейчас и от чего, как вы сказали, вам хочется рыдать и крушить все вокруг, и есть настоящий принц Эмилио без обмана и прикрас. Я считаю, что он опасен: его действия непредсказуемы, и никто не знает, какие мрачные мысли могут посетить его больную голову в следующий раз.

– Ты преувеличиваешь, – Флорена все еще пыталась быть спокойной, но было заметно, что слова секретаря задели ее за живое и уже вызвали раздумья в «нужном» направлении. – Он вовсе не так опасен, как ты говоришь. Но вероятно, ты в чем-то прав, я еще раз поговорю с врачом.

– Тогда поговорите с ним немедленно, – секретарь встал. – Я прямо сейчас позову его к вам. И если я не прав и мои опасения не имеют оснований, то я буду рад так счастливо ошибаться.

Он ушел в дом, а через пять минут врач, который собственноручно принимал участие в операции и в обязанности которого теперь входило наблюдение за своим пациентом, почтительно поклонился Великой Герцогине.

– Мне хотелось бы узнать о самочувствии моего дорогого принца, – кратко выразила свое желание Герцогиня.

– Имею честь доложить вам, Ваше Величество, что Его Высочество только что вернулся с небольшой прогулки и сейчас отдыхает. Его самочувствие вполне удовлетворительное, если не считать еле ощутимого недомогания из-за вчерашней раны… – начал врач.

– Больше всего я хотела бы знать о состоянии его психики на сегодняшний день, – уточнила Герцогиня.

– О, никаких опасений на этот счет у вас, Ваше Величество, не должно возникнуть. Его психика вполне стабильна. Вчерашнее происшествие – чистейшая случайность. Конечно, присутствуют некоторые неприятные побочные эффекты имплантации: беспокойный сон, временами довольно сильные головные боли и вследствие этого резкое ухудшение настроения вплоть до меланхолии. Но уверяю вас, он полностью под контролем, никаких опасных действий он просто не в состоянии предпринять. Настроение улучшится, как только постепенно уйдут мигрени, а это может произойти только после длительной адаптации к имплантату такого рода. Так что время – самый лучший доктор и со временем…

Врач не успел договорить, раздался близкий выстрел, и пуля пробила ему голову. Вторая пуля почти сразу же продырявила полу шляпы Герцогини и чиркнула по плите, оставив на полированном мраморе белую выщерблину. Флорена, извиваясь как уж, скатилась на плиты площадки и в одно мгновение уже была под защитой живописных полуобломанных колонн. Выстрелы несомненно были произведены из ближайшего окна – окна спальни на первом этаже. Чуть-чуть выглянув из-за прикрытия и убедившись в том, что ее предположение верно, и занавеска окна еще колышется, она опять спряталась и закричала «Стража!» так громко и пронзительно, что оставалось только удивляться, как такой ужасный испуганный вопль могло издать ее нежное горло.

Впрочем, стражу и не надо было звать. Двое телохранителей были рядом и тут же подбежали, прикрывая ее своими телами от предполагаемой опасности со стороны особняка. Другие гвардейцы устремились в дом. Тут раздался третий выстрел, но он прозвучал гораздо глуше, потому что стреляли, видимо, в самой глубине комнаты.

Великая Герцогиня вошла в спальню уже тогда, когда в ней было полно охраны. Посреди комнаты, зажимая ладонью рану на правой руке, стоял секретарь. Чуть сбоку, удерживаемый гвардейцами, находился землянин. Выражение его лица было совершенно бесстрастным.

– Так что же случилось? – спросила Флорена, глядя на группу, достойную описания в детективном романе.

– Принц стрелял, – сказал лейтенант гвардейцев. – Он стрелял из окна в вас, Ваше Величество.

– Вы живы, моя госпожа, какое счастье! – проговорил секретарь, кривясь от боли. – Боже, как же я испугался за вас! Само провидение спасло вас от рук этого человека! – Он указал на Эмиля окровавленной рукой и продолжал: – Когда я услышал первый выстрел, то тут же понял, откуда он. Ведь я по иронии судьбы находился совсем рядом – проходил по коридору мимо двери в спальню. Я тут же, не раздумывая, вбежал в спальню, почувствовав неладное. Принц стоял у окна и целился. Я налетел на него сзади, но он все же выстрелил. Я попытался оттащить его от окна. Мы стали бороться, но прежде чем я успел выбить у него из рук пистолет, он нажал на курок и прострелил мне руку…

– Ну-ну, друг, – Флорена стояла в растерянности, чувства ее смешались. – Значит это ты спас меня от смерти, значит поэтому пуля попала в мою шляпу, а не в мою голову… Но откуда же оружие?

– Вот, – один из стражников показал усыпанный бриллиантами золоченый маленький пистолет. – Стреляли из этого оружия. Не хватает трех патронов.

– Но как он попал в его руки? Ведь он хранился в ларце, ларец был закрыт и ключ только один и у меня… – Герцогиня взглянула на свои руки, унизанные перстнями. Ах! Но его нет у меня на пальце. Неужели я забыла одеть кольцо утром? Тогда оно должно быть на туалетном столике.

Она рванулась к трюмо:

– И здесь его нет!

– Может вот то?

Секретарь указал слабеющими руками на Эмиля, на пальце левой руки которого блестело кольцо с камнем в виде затейливого острого крестика.

Лейтенант гвардейцев быстро снял это кольцо с его руки, совсем не прилагая усилий, потому что оно было явно велико мизинцу, и подал Великой Герцогине.

– Оно, – Флорена взяла кольцо, и из глаз ее почему-то хлынули слезы. – Как ты мог? Как ты посмел? Боже мой, а я ведь так любила тебя! – Она приблизилась к землянину и схватила его за ворот рубашки, заглядывая в глаза:

– Боже мой, за что? Неужели ты на самом деле так сильно меня ненавидишь? Неужели твоя нежность и ласка ко мне были сплошным обманом? Неужели ты только искусно играл мною? Скажи! Скажи, не молчи! Я была только глупой марионеткой, которой ты помыкал? – она рванула рубашку, тонкая ткань с треском порвалась. – Эмиль! Ты слышишь, несостоявшийся убийца, ты будешь наказан! Наказан за свою ложь! За мою боль!

– Я устал и у меня голова болит от шума, – вдруг сказал землянин ровным, бесцветным голосом, выражение лица его не капельки не изменилось. – Флорена, ты порвала мне одежду.

– Да он невменяем! – прошептал секретарь и рухнул на пол.

Герцогиня замерла, а потом медленно обернулась, глядя на распростертого на полу секретаря.

– Принца в подземелье, – наконец, сухо распорядилась она после гробовой паузы. Тон ее опять стал властным и холодным. – Запереть в самом глубоком подвале. Пусть отдыхает там, в тишине.

Тут она указала на личного секретаря, голос ее чуть смягчился:

– Немедленно позаботьтесь о моем верном слуге. Быстрее доктора, и чтобы уже завтра он был поставлен на ноги!

Она развернулась, быстро зашагала прочь и через полминуты снова оказалась в саду на мраморной дорожке перед огромным кустом белых роз.

– Так вот каков конец любви и надежд на счастье! – произнесла она в пустоту, разговаривая сама с собой и дотрагиваясь до цветка самой крупной и красивой розы, которая была точь-в-точь такой, какую Эмиль сорвал для нее в первый день их знакомства. – Роз не бывает без шипов.

Великая Герцогиня сидела перед зеркалом и смотрела на свое отражение, подперев голову руками. Царственная диадема была снова в ее красиво уложенных волосах.

– О, Ваше Величество! – вошедший секретарь поклонился чуть ли не до самого паркета, забинтованная рука его висела на белой перевязи. – Вы просто очаровательны.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Герцогиня, все так же глядя в зеркало. – Как рука?

– Вы так добры, Ваше Величество! У меня все в полном порядке: пуля не задела кости, – секретарь опять поклонился.

– Садись, друг, не стой, – Герцогиня указала на стул рядом. – Ты, верно, хочешь что-то сказать.

– Да, моя госпожа, я принес плохую весть.

Секретарь достал серебряный пластиковый пакет и, открыв его, вынул оттуда ярко-белый сложенный вчетверо лист, скрепленный особой плоской печатью с подобием великогерцогской короны:

– Это ультиматум Самюэля Ганивера. Он предлагает вам отречься от короны и Великогерцогского титула в его пользу, сложить оружие и сдаться на его милость. Так мне писать, что вы даете согласие на отречение?

Герцогиня ответила не сразу, секретарь даже заволновался, что она несмотря ни на что ответит «да».

– Нет, – наконец выдавила из себя она. – Ты оказался прав: чувства со временем проходят, но я должна сохранить корону.

Секретарь украдкой облегченно вздохнул и продолжал свой доклад:

– В случае неподчинения Ганивер оставляет за собой полную свободу действий и намеривается взять приступом вашу резиденцию. Вам опасно далее здесь находиться. Срок ультиматума истекает завтра утром, а этот замок слишком уязвим с моря.

– Да, ты прав. Нам нужно поскорее убираться отсюда в более защищенное место, – голос Герцогини дрогнул. – К тому же я больше не в состоянии жить здесь спокойно. Я не могу уснуть в своей спальне – мне сняться кошмары, боюсь выходить в сад – мне все время кажется, что занавески на окнах чуть подрагивают, а сегодня утром мне померещилось, что в том самом окне блеснуло дуло пистолета. Это невыносимо, просто невыносимо…

– Еще одно маленькое замечание, госпожа, только не обижайтесь на меня, – секретарь сделал выражение лица как можно более скорбным и сочувственным. – Что прикажете делать с земным принцем? Он ожидает своей участи.

– Казнить, – тон Герцогини опять стал жестким. – Лишить глаз и языка и обезглавить.

– Боже мой, несчастный пленник! – секретарь с притворной жалостью покачал головой. – Может быть смилуетесь, ведь вы до этого момента прощали ему все? Ведь пролитие венценосной крови…

– Он должен умереть, – перебила его Герцогиня. – И он умрет. Ведь он давно уже умер, почти три месяца тому назад. Теперь нам осталось только похоронить его, и память о нем тоже…

Тут голос Герцогини дрогнул, и секретарь понял, что еще немного, и она и взаправду может опять пощадить ненавистного землянина, и тут же сменил маску жалости на личину непреклонности.

– Да, вероломство нельзя прощать, ведь пощадить преступника, значит оставить жить в своем доме ядовитую змею. Вы поступите справедливо, если казните этого безумца, и никто не в праве осуждать вас за это. Ведь это необходимая мера предосторожности, я бы даже сказал необходимая мера самообороны.

– Ты всегда видел дальше чем я, друг мой, – вздохнула Герцогиня. – Но теперь я не узнаю тебя. Ты так ненавидел этого человека, ты всегда советовал мне погубить его и как можно скорее. Но теперь ты вдруг заговорил о помиловании этого мерзавца, о пощаде и снисхождении.

– Да, моя госпожа, я осмелился обмолвиться о снисхождении к этому недостойному человеку, но вовсе не желание спасти его от смерти руководило мной, а совсем другое. Секретарь упал на колени перед Великой Герцогиней и продолжал:

– О, Ваше Величество, вы давно знаете, что я готов на все ради вас! Нет такого желания, которое бы я не взялся исполнять, лишь бы оно исходило из ваших уст. Только моргните – я убью любого, пусть это будет даже сам Бог, укажите – и я умру сам. Но я вижу тоску в ваших глазах, моя госпожа, не виной ли этому жалость к недостойному пленнику, осмелившемуся поднять на вас руку? Может быть, ваше решение о его казни преждевременно? Может быть чувства, вызванные сим предметом еще не потухли в вашем сердце? Ведь я тоже знаю, что такое любовь. Я готов терпеть все: безответность, незамеченность, увлеченность той, которая одна в моем сердце, другим человеком. И поэтому мой совет вам: пощадите несчастного и на этот раз.

Он встал на одно колено и склонился к самому полу, взяв здоровой рукой кончик ее платья и поцеловал его.

– Встань, верный и великодушный друг, встань. Я не прислушаюсь к твоему совету. Один ты у меня и остался. Но теперь тебе будет легче, мое сердце снова пусто и свободно, а это тебе, я думаю, более приятно, чем, когда оно кем-то занято. Я знаю, что ты давно любишь меня и не обижаешься, что мои чувства обращены не к тебе. Как знать, может быть когда-нибудь, не взирая на твою темную кожу…

Она замолчала, и сама подала ему руку. Он схватил ее ладонь и прижал к своем губам, целуя каждый пальчик.

– Ну хватит, – неожиданно резко сказала Герцогиня и отдернула руку. – Уходи и распорядись об отъезде… А с пленником решено, – помолчав с минуту, добавила она. – Он слишком много знает и должен умереть. Но я погорячилась насчет казни с пытками и отсечением головы. Нет, это должно стать как можно более тайным действом, чтобы не было ни улик, ни очевидцев, ни трупа. Землянина нужно уничтожить так, чтобы и ногтя от него не осталось, чтобы никто случайно не обнаружил тело и не опознал…

– Тогда лучше всего для этого подойдет заброшенное хранилище кислоты в пустыне Рама. Это не так далеко, и место подходящее, – секретарь встал и опять поклонился. – Не угодно ли вам поручить это дело своему покорному слуге. Я возьму на себя этот грех, Ваше Величество, я готов выполнить вашу волю.

– Нет, друг. Я попытаюсь это сделать сама. Быть может этот выстрел поможет мне восстановить мою попранную гордость и укрепит пошатнувшуюся волю. Приготовь флаер и пару верных солдат.

Эмиля со скованными за спиной руками вытащили из флаера, приземлившегося на засыпанной белым песком площадке перед одиноким железобетонным строением.

– Нам туда. – указал секретарь на проржавевшие насквозь ворота. – Там подход к «горлышку бутылки» – колодцу подземного резервуара.

Стражники вывели приговоренного на середину хранилища к самой решетке колодца, заставив его встать на колени. Секретарь, бережно открыв бархатную коробочку, вынул оттуда пистолет и проверив, заряжен ли он, подал Герцогине.

– Стреляйте в висок, – сказал он. – Крови почти не будет и все будет кончено с первого выстрела.

– Не учи свою госпожу тому, что ей и без того известно, – Сказала Герцогиня бодро и, взяв пистолет, подошла к Эмилю.

Тот все так же стоял на коленях, не шевелясь. Герцогиня приставила дуло вплотную к его голове. Холодный металл казалось неожиданно как-будто бы обжег кожу приговоренного, и землянин вдруг слегка отстранился, подняв голову и взглянув прямо ей в глаза. Его взгляд были по-прежнему мутноватым и каким-то жалобно-непонимающими.

– Флорена, ты хочешь меня убить…– сказал он тихо, и она не могла понять, было ли это вопросом или утверждением.

– Раскайся и молись, – повелела она ему почти театрально жестоко.

– Я не знаю в чем мне раскаиваться перед тобой, – еле слышно ответил он. – Но, милая Флорена, если ты подскажешь мне слова какой-нибудь молитвы, я буду тебе благодарен. Все как-то странно позабылось.

– Тогда просто закрой глаза, – прошептала Герцогиня, ноги ее вдруг подкосились, бодрость и решимость улетучились.

Землянин покорно закрыл глаза.

– Нет! – вдруг крикнула Герцогиня, роняя пистолет. – Я не могу… Не могу…

И она бросилась прочь к секретарю:

– Убей его, убей! Я не могу! Он не дал мне выстрелить… Этот взгляд… Он заглянул мне в самое сердце… Убей его… Только так, чтобы он не крикнул, иначе я сойду с ума…

Она закрыла лицо руками и выбежала из хранилища. За ней последовали солдаты…

Секретарь бережно поднял драгоценный, весь в алмазах пистолет, сдул с него пыль и опустил в карман:

– Так. Отлично. Я знал, что это придется делать мне, и хорошо подготовился, – сказал он сам себе, доставая из другого кармана пластырь и заклеивая рот приговоренному. – Ни одного стона никто не услышит, а между тем я с превеликим удовольствием послушал бы твой крик… Это тебе за спасение своих, за то, что ты поломал мне такую игру! – Он ударил землянина ногой. Тот согнулся и упал на живот. – А это за то, что свел с ума правительницу и до сих пор умудряешься тревожить ее сердце. – Он ударил еще раз со всей силы несчастного в бок. – А это – за твою мирную натуру, слюнтяй, и за то, что мне пришлось прострелить себе руку. – У землянина потекла кровь из правой ноздри, и он скорчился от беспощадного удара в живот. – Да, чуть не забыл, это – за твои голубые глазки и белоснежную кожу, артист. – И землянин получил удар по пояснице и опять вытянулся на бетоне.

– Так, ну а теперь пришло время твоей кончины, ублюдок. – Сказал сквозь зубы секретарь, упиваясь расправой. – Но для начала уберем имплантат, чтобы ты по–настоящему ощутил вкус смерти. Ведь вы, земляне, очень цените жизнь, не так ли? А с этой «штучкой» ты теряешь девять десятых ощущений. Согласись, что это не справедливо!

Он придавил коленом шею Эмиля и достал из кармана маленький скальпель:

– Вот так. Не смей дергаться!

Схватил левой рукой землянина за волосы и прижал его голову к бетонной плите в удобном для себя положении. Скальпелем в правой руке, которая оказалась слишком уж проворной и подвижной для всерьез раненной, он надрезал кожу за ухом. Крови было совсем мало. Секретарь выбросил скальпель в колодец, и тот, зашипев, растворился в кислоте, а из кармана достал пинцет и вытащил из надреза крошечный плоский квадратик: «Знаешь, ведь я в молодости был придворным врачом и очень остроумно свел тогдашнего Великого Герцога, мужа Флорены, в могилу, разумеется, с личного согласия нашей обожаемой госпожи.»

Он бросил в кислоту пинцет с черным квадратиком и отпустил голову землянина.

По телу Эмиля прошла волнообразная судорога, он заморгал, как будто ему в глаза попал песок.

– Это отлично, что не надо долго ждать, и ты придешь в себя в сто раз быстрее, чем тебя старались таким хитрым способом вывести из нормального состояния, – сказал секретарь, хватая землянина за шиворот и заставляя его опять вставать на колени. – Вот теперь ты в полной мере сможешь вкусить сладость оставшихся секунд жизни и горечь немедленно последующей смерти.

Эмиль пришел в себя. Взгляд его стал вполне осознанным, но все еще не понимающим. Секретарь улыбнулся дьявольской улыбкой.

– Вы, капитан, сейчас умрете, – сказал он торжественно, и, достав пистолет, прицелился. – Что, страшно? Удача покинула тебя навсегда, капитан «Удачи» и не вернется больше никогда. Ну, вспомнил молитву? Тогда молись!

…В мегаполисе Нью Америка, расположенном в умеренных широтах северного полушария Леи, был самый разгар зимы. Корабль прибыл в сумерках. Лилиана молча бросила во флаер небольшую пластиковую сумку и села на переднее сидение.

– И это все? – недоуменно спросил Пивога. – Если честно, то я ожидал большего багажа.

– С меня хватит и этого. Я не новую коллекцию костюмов приехала показывать, – отмахнулась Лилиана и достала зеркальце и помаду. – Ну, мы поедем, или вы так и будете на меня пялиться?

Смущенный Пивога отвел глаза, и они вылетели из переходника. Шел густой мокрый снег, казавшийся чуть ли сплошной стеной в свете мощных осветителей флаера.

Во дворе посольства было бесснежно (земляне позаботились о себе, установив улавливатель) и так тепло, что Лилиана тут же сбросила не понадобившуюся шубку. В дверях столпились, встречая новоприбывших, почти все обитатели посольства. Они стояли молча, и не одной улыбки не проскользнуло на их милых, знакомых по видеоматериалам лицах. Рослый мужчина в элегантном черном костюме выступил вперёд, это был Макс Светловский – полномочный посол, официальный представитель Содружества в Федерации и руководитель Миссии на Лее.

– Здравствуйте. С прибытием. Рад вас видеть, леди. – Он склонился, целуя руку Лилианы, потом выпрямился и сделал приглашающий жест.

Лилиана не посещала Лею уже добрых лет двадцать, но такая исключительная похожесть этого крохотного посольского островка на старую добрую Землю ее не удивила. Люди здесь ничем не отличались от людей находящихся за множество парсеков в Содружестве. Но, собственно говоря, это и были те же люди, принесшие сюда, в это жестокое и диковатое по меркам землян место, свои отношения и уклад жизни. Настоящая Лея – столица Федерации Семи Солнц находилась там, за пределами Миссии, скрытая снежной пеленой, окружающей посольскую территорию.

Лилиане и Пивоге пришлось ждать на Лее целых десять дней, пока, наконец, на космодром не прибыл попутный звездолет. За этот срок Лилиана успела перезнакомиться со всеми работниками посольства, наслушаться бесконечных утешений и соболезнований, а также воспоминаний и сплетен землян – посланцев, которые были не только поголовно знакомы с капитаном Алекси, но и оказались его хорошими товарищами и даже друзьями. Уныние, которое пришло с известием о смерти Эмиля, казалось, прочно поселилось в посольских стенах. И дело было не только в том, что земляне никогда не забывали о своих погибших товарищах. Скорее всего этот «жесткий» траур был спровоцирован и внешними факторами, которые все время заставляли с грустным вздохом вспоминать об этом внешне совершенно бесшабашном человеке, с известием о гибели которого вдруг залихорадило практически весь высший свет Леи и чувствительно тряхнуло казалось бы безупречные дипломатические связи в области обмена информацией. Во всяком случае на приемах, на которых побывала Лилиана, все было каким-то «неживым», и даже кулуарная болтовня стала какой-то уж слишком официальной и натянутой. Черный цвет платья и «траурный» макияж прочно поселились в элитной женской моде, и хотя было не понятно, кто из сторон был зачинателем этого движения, но тем не менее было совершенно очевидно, что и земные и астральные леди, появляющиеся на самых высоких раутах, восприняли эту моду с полным повиновением.

Перед самым отлетом Лилиана решила заглянуть на Звездную площадь в Большом городском парке, где был возведен памятник в честь установления дипломатических отношений между Федерацией и Содружеством. У подножия огромной стелы, увенчанной скульптурами двух близнецов, взявшихся за руки, на гранитной площадке, окруженной вечнозелеными кустарниками, были выложены красным камнем звезды по количеству погибших в этих местах землян. Их было не так много, а последняя звезда была буквально завалена совсем свежими букетами, которые оказались преимущественно алыми «страстными» розами, завернутыми в прозрачный пластик, сохраняющий их от холода и перевязанный черными траурными лентами. Лилиана стояла перед этой «кровавой» грудой, не зная, что и думать, но Пивога, уже начавший входить в курс дела, объяснил ей, что новые цветы неизменно появляются здесь каждую ночь. Их целыми охапками приносят курьеры, а иногда возлагают лично какие-то по-видимому очень высокопоставленные дамы инкогнито.

В южном полушарии Великого Герцогства в который раз за историю планеты вспыхнула новая эпидемия равнинной чумы. Удар беспощадной природы был нанесен прямо в самое сердце страны – впервые за последние тридцать лет эпидемия охватила непосредственно столичный город. Как всегда, особенно сильно от этой болезни страдали самые обездоленные слои населения: грязные и нищие густонаселенные окраины столицы день и ночь озарялись всполохами пожаров и оглашались воплями отчаяния и рыданиями над умершими. Но болезнь не обходила и богатые дома: то тут, то там на воротах и узорных решетках особняков расцветали красно-черные розы траурных лент и слышалась торжественно – похоронная музыка. Веселые песни восставшей черни сменились пением ветра, завывающего в открытых окнах и хлопающего дверями и калитками покинутых в спешке домов и даже целых кварталов и улиц. Начался массовый исход людей в горы: нескончаемый поток беженцев тянулся по основным дорогам. Люди брели, прихватив с собой только самое необходимое, стараясь как можно быстрее уйти из мест массовых заражений и расположиться где-нибудь повыше в предгорьях. Там образовывались целые поселения из палаток, маленьких домиков, наскоро сколоченных из фанеры, всяческих времянок и навесов с коптящими печками-буржуйками и кострами, на которых жарилась и парилась разнообразная снедь, и все это со стороны напоминало бесконечную и стихийную ярмарку. В столице же все было иначе: не сновали больше по улицам прохожие, не суетились торговцы, в небе не было видно не одного флаера, принадлежащего какому-нибудь городскому богатею. Не пыхтели грузовые машины, совсем исчезли автобусы и даже полиция как сквозь землю провалилась, и только похоронные марши звучали наперебой на разных улицах. Город казался бы совсем вымирающим, если бы не закутанные с ног до головы люди, стекавшиеся изо всех подворотен, подъездов и двориков к центру.

…Виз ждали целую неделю. Наконец эти необходимые «бумажки», как выразился сердитый из-за такой задержки капитан корабля, были вручены, и Лилиана, Пивога и еще двое врачей, присланных по запросу с Леи, имели полное право законно ступить на поверхность Великого Герцогства и, немедленно, даже со всяческой поспешностью, воспользовались этим правом. Погрузив во флаер контейнеры с еще одной партией вакцины, они покинули борт корабля и направились в Миссию.

Столица встретила их непривычным запустением улиц, и только когда флаер достиг центральной части, стали видны жители, торопливо спешащее в одну и ту же сторону. Наконец, показался и Посольский дворец: роскошное здание с большими окнами и острыми крышами, возвышавшееся по центру площади, окруженной поясом пожелтевших от недостатка ухода деревьев. На главном шпиле развивалось огромное голубое полотнище с изображением чаши, обвитой змеей, выпускающей из жала капельку яда – этой, принятой в Великом Герцогстве эмблемы медицинской помощи. К дворцу, начинаясь прямо у парадного входа, тянулась по площади, по прилегающим к ней улицам и дворам, бесконечная очередь – длинная расплывчатая вереница людей, кольцом обвивающая весь квартал. То там, то тут виднелись полицейские флаера и машины военизированной охраны.

Машина с новоприбывшими села на площадку внутреннего дворика, который был безлюден и казалось, совсем заброшен.

Лилиана открыла глаза и минут пять смотрела в потолок, не в силах перебороть сладкое желание лежать вот так, не двигаясь, и наслаждаться этой тишиной, мягкостью и теплом.

Сигнал будильника заставил ее перебороть себя и рывком встать с постели. Все тело ныло, голова болела, мысли, обрывочные и преимущественно окрашенные в серые и черные тона, бродили в усталом, не отдохнувшем за короткие пять часов сна мозгу. Хотелось послать всех к черту, уткнуться в такую манящую подушку и снова закрыть глаза, досматривая прерванный сон. Лилиана с усилием отмахнулась от подобной навязчивой мысли и прошла в ванную. Стоя под приятно освежающим озоновым потоком, она рассматривала свое лицо в зеркало, по привычке выдумывая макияж и прическу на сегодня. Раздался мелодичный звук внутреннего видеофона. Лилиана механически дала мысленный приказ о включении, и вместо зеркала возникло изображение Пивоги Зуску.

– С добрым у… – Пивога запнулся.

– Извините, – Лилиана торопливо закрылась поданной роботом одеждой. – Я ожидала увидеть Доминику, мы обычно болтаем по-дружески по утрам, чтобы хоть как-то скрасить наше ужасно монотонное существование. Вы, наверное, шокированы…

– Это я должен извиняться перед вами, дорогая Лилиана, – Пивога отвел глаза, если бы его темная кожа могла краснеть, он бы покраснел до корней волос. – Я имел наглость позвонить не вовремя, обещаю, этого больше не повториться. Вы так прекрасны, что у меня на время отнялся мой болтливый язык. К сожалению наши дежурства не пересекаются, и я не видел вас вот уже двадцать суток со времени нашего прибытия сюда. Эта эпидемия так выматывает нас всех, что просто жутко становиться. Но не подумайте, что я жалуюсь, вовсе нет. Я простоял целый час у вашей двери, не решаясь тревожить вас, датчик показывал, что вы отдыхаете. Согласитесь, я ужасный осел, но ничего не могу с этим поделать. Пожалуйста, разрешите называть вас милой Лилией…

– Пожалуйста называйте, – Лилиана снисходительно улыбнулась.

Она уже успела одеться, и робот теперь занимался ее прической и одновременно поправлял на ней костюм, разглаживая карманчики, складочки и воротничок.

– Милая Лилия! – торжественно-возвышенный тон Пивоги совсем не сочетался с его застенчиво опущенными глазами и руками, беспокойно теребящими складки карманов. – Я поздравляю вас с Днем рождения! Желаю вам исполнения ваших самых сокровенных мечтаний и большого счастья. Я не мастак произносить подобные поздравительные речи, к тому же, как вы, наверное, заметили, я ужасно волнуюсь.

– Ах! Как мило с вашей стороны! – Лилиана послала воздушный поцелуй. – Вы вспомнили о моем Дне рождения! Спасибо! Спасибо вам! Надо сказать, что я грешным делом даже сама забыла о нем. Вы так любезны, вы такой… – Ее взгляд упал на браслет на его запястье, высвечивающий время. – Боже мой! Я опаздываю, я сегодня очень поздно проснулась и еще не занималась макияжем!

– Я задерживаю вас. Прошу прощенья. Простите меня. Я очень не вовремя… – Пивога растеряно заморгал. – Извините. Я отключаюсь.

– Постойте же. Я вовсе не хотела сказать… – Лилиана протянула руку к изображению, но экран уже погас. – Вот чудак, но какой приятный человек!

Она взяла косметический набор и присела на стульчик, поданный роботом. Зеркало тут же приблизилось на нужное расстояние и заняло удобное положение.

Через пять минут она была в столовой. Вся смена уже сидела за столами и вяло поглощала завтрак. Выражения лиц у всех были вымученные. Такой непосильный график работы сказывался исключительно на всех. Лилиана еще выглядела довольно свежо на их фоне, и не мудрено: она ведь прибыла всего двадцать дней назад, а они вот уже полтора месяца ведут эту напряженную неугасающую борьбу с эпидемией. Они работают по семнадцать часов в сутки, они разделились на четыре группы, две из которых круглосуточно совершают облеты территории, нейтрализуя источники массового заражения, спасая уже заболевших и вакцинируя «контактных»; и еще две (в составе одной из них была и Лилиана) с не меньшим напряжением работают здесь, в посольстве, делая прививки всем желающим, а желающих этих бесконечно много. Вся остальная работа была временно свернута и осталась только эта: все, начиная с главы посольства и заканчивая техническим персоналом были мобилизованы на борьбу с болезнью.

…Роберта была в плохом настроении: даже теннис не помог. После прихода вестей о смерти землянина в Великом Герцогстве ее не покидало смешанное чувство страха и тоски, но больше всего мучило ожидание. Единственное, что было доподлинно известно, это то, что существует некий кейс, где хранятся компрометирующие материалы и что эта информация пока еще не оглашена. Уже почти месяц, как лучшие агенты были посланы за документами, но это ровным счетом ничего не принесло, а наоборот, еще сильнее все запутало. Эти агенты только и делали, что посылали непонятные и пространные «молнии», в которых рассказывалось то о банальном нападении собаки, которая на поверку оказалась электрическим монстром и спустила злополучного шпиона с трапа, то о разговаривающих стенах и скачущих каминных щипцах (откуда им было взяться на космическом корабле?) вдобавок швыряющихся горячими головешками, то о землянах с бластерами, парами прогуливавшихся по коридору перед капитанской каютой, то о мерзком зеленом голом пауке, слопавшем на глазах у изумленного агента все документы, как будто это были леденцовые конфеты или салатные листья и потом закусившим все это ручкой от двери, так что бедный шпион просидел в каюте добрых два часа, пока дверь не сжалилась над ним и не выпустила. И наконец, венцом всего этого абсурда явились целые горы кейсов, лежащих себе преспокойненько в капитанской каюте, кают-компании, комнатах отдыха, столовой и в других мыслимых и немыслимых местах. Несколько кейсов даже плавало в бассейне, а один был снабжен восемью тоненькими ножками и бегал, и его так и не удалось поймать. Самое смешное и одновременно ужасное во всем этом спектакле было то, что какой бы кейс агент ни открывал, он неизменно находил там нужные документы и блок-кристаллы компьютерной памяти. Правда, в некоторых из «чемоданчиков» лежали еще и слитки драгоценных металлов, бриллиантовые украшения, пачки федеральных денег (совершенно настоящие по утверждению агента). Шпион помучался целую ночь, рискуя вызвать тревогу, таскал кейсы в переходник (наверняка не обошлось без глупой жадности), и какова была его растерянность, когда все «добро» начало лопаться, как мыльные пузыри, не оставляя и следа, как только он вознамерился ступить с ним на трап. Вероятно, агент имел дело с хитроумными голограммами, воспроизводящими не только вид предмета, но и осязаемыми, а «лопались» они потому, что не могли покинуть свое проекционное поле.

Общей чертой всей этой чертовщины было то, что шпионов с ужасным трудом проникавших на борт «Удачи», направляла и дурачила как будто бы какая то невидимая рука. Она то открывала перед ними все двери, то как по команде захлопывала их, то пугала, то подлавливала, играя на чувствах жадности и любопытства, и в конечном счете человек, невредимый, но с замороченной головой, вынужден был убраться туда, откуда пришел.

С каждой «молнией» Роберта все больше убеждалась в том, что документы украсть не удастся, а это означает, что скоро они будут преданы огласке. Вот и сейчас она сидела в полном унынии и смотрела на колечко в виде тонкой извитой лозы с крошечными виноградными гроздьями, вырезанными из красивого минерала, добытого на далекой планете, открытой землянами всего каких-то два года назад. Кольцо был пепельно-серым, что было точным цветовым отражением настроения Роберты, а бывало время, когда его цвет был зеленым или даже голубым. Да, сувенирчики Алекси дарил интересные!

Роберт вошел как всегда незаметно и почти целую минуту стоял в дверях.

– Добрый вечер, сестричка, – наконец сказал он, когда Роберта потянулась за сигаретой.

– Ах! – Роберта уронила пачку. – Черт тебя побери, Роберт, как ты любишь пугать!

– А ты вроде бы бросила курить, – Заметил Роберт, поднимая коробку и кладя на стол.

– Посланец не любил табачного дыма, – Сказала Роберта почему-то с иронией. – Спиртного, кстати, тоже не переносил, а вино пил, я уверена, только ради моего удовольствия.

– Он был такой же святой, как и все остальные земляшки, он только притворялся грешником, – Роберт закурил и сел на диван. – Рядом с нами он, наверное, чувствовал себя как в клетке с дикими зверями, однако все равно снисходил до близкого общения. И, знаешь что, этот его альтруизм вызывал ответное чувство.

– Что я слышу, Роберт! – Роберта взяла его за руку – Это даже подозрительно.

– А ты ревнуешь? – Роберт выпустил идеально круглое колечко сизого дыма. – Как бы то ни было, его не стало, он растаял как дым. Как дым в прямом смысле: его облили корабельной кислотой. Случалось мне видеть результат: пренеприятнейшее зрелище. Интересно, как земляшки его опознали?

– Какая ты гадость, Роберт! – Роберта поморщилась. – Ты бы лучше подумал о…

– Ты была с ним, ты и думай, – фыркнул Роберт. – Лично меня этот бред о кейсах с драгоценностями даже развлекает. Еще когда я в первый раз увидел твоего любовника, я понял, что это человек с большой фантазией. А тогда, когда тебе приспичило «похищать соблазнителя для расправы», до меня вдруг дошло, за что ты так обожаешь его.

– Что? – Роберта вскочила с дивана. – И ты туда же!

И она бросилась на Роберта с кулаками.

– Ты теряешь контроль над собой, – Роберт невозмутимо положил окурок в пепельницу, сдерживая женщину левой рукой.

– Ты сам отправишься за документами! – взвизгнула Роберта. – Иначе мы погибли! Слышишь!

– Я и сам собирался сообщить тебе об этом, – невозмутимо сказал Роберт. – Я уже нанял «призрак». Сегодня я улетаю.

…Ничем не примечательный внешне человек, записавшийся в «Журнал посетителей» как Юлиус Знающий «по личному делу», ждал в приемной комнате.

Этот Юлиус записался на прием в земную Миссию уже с неделю назад, но с визитом не торопился. Утром каждого дня он «дистанционно» осведомлялся у автосекретаря, кто именно ведет сегодня прием посетителей, а потом извинялся, что не сможет прийти и просил перенести его визит на следующий день. В конце концов автосекретарь посчитал его простым хулиганом, о чем и сообщал в «журнале приема» в графе «особые сведения».

«Ну надо же! – в сердцах удивлялась Лилиана. – И почему это именно мне выпала такая честь, что он явился ко мне? Да еще и Знающий! Интересно, что же такое он знает?»

Правда подобный эпитет при имени или, скорее, прозвище – фамилия в Великом Герцогстве были обычным делом: почти все жители столицы были не иначе как Любимыми, Благими, Чудесными, Умными, Сильными и Быстрыми.

С настроением у Лилианы было не очень. Она даже взялась сегодня за «общественное» дежурство, в которое входил в том числе и прием частных посетителей, «обязывающее» не отлучаться из здания Миссии, лишь бы только не посещать очередной светский прием. Ей уже так опротивело присутствие при дворе, что любой предлог к отклонению приглашения на эти «тщеславные игрища» казался очевидным благом. С недавних пор (а именно с момента официального «представления» Лилианы Великому Герцогу, что случилось с довольно большим «опозданием» из-за эпидемии) Его Величество приобрел дурную привычку к личному общению именно с ней, и теперь на каждом светском рауте неизменно надоедал разговорчиками с витиеватыми намеками и назойливыми ухаживаниями, и кроме того считал нужным приглашать чуть ли ни по три раза на день на всякие по его мнению весьма развлекательные мероприятия, такие как званые обеды, выезды, прогулки по паркам, театральные-балаганные постановки и показательные казни. Почему объектом его куртуазных посягательств стала именно она? Вероятно, потому, что у нее просто не было официальной пары среди своих соотечественников. К тому же при дворе прекрасно знали, что она недавно овдовела.

«О Боже мой! Я скорблю вместе с вами, леди! Ваш муж, благородный капитан Алекси был настоящим героем! Он не пожалел жизни ради спасения соотечественников! Но по моему мнению, ему не следовало бы оставлять такую очаровательную женщину, как вы, в одиночестве, и может быть сама судьба его так страшно за это наказала. Во всяком случае, лично у меня бы и в мыслях не было смотреть на других дам, равно как и на другие миры, если бы вы обратили на меня свой благосклонный взор…»

И так далее и тому подобное в том же духе, и всегда этот «легкий намек» на других дам. Великий Герцог Семуэл Ганивер был ей до омерзения противен, ежедневное общение с ним было тоскливым и липко-пустым, а его ухаживания так просто добровольной пыткой. Она могла бы пресечь эти домогательства, но, судя по его скабрезным намекам, он определенно что-то знал, в худшем случае что-то слышал, но не желал говорить впрямую. Именно это и заставляло ее продолжать игру.

Юлиус Знающий стоял к ней спиной, почему-то заслонив лицо руками. Только подойдя вплотную, она заметила несоответствие тому, что она совсем недавно наблюдала по обзорному монитору. Тот, кто ожидал ее в приемной всего каких-то пятнадцать минут назад, был мулатом с коричневой кожей, сейчас же его кожа стали как будто значительно светлее и человек прямо у нее на глазах превращался в стопроцентного европейца.

Юлиус отнял руки от лица и улыбнулся. Лилиана наконец поняла, где она его видела раньше. Конечно же, стереоизображение этого человека присутствовало в досье с Леи.

– Роберт Харис! – воскликнула Лилиана. – Какая нелегкая привела тебя сюда? Охотишься за архивами «Удачи»? Тебе мало смерти капитана Алекси?

– Сразу видно, что вы в курсе дел, леди, – Роберт плавно развел руками. – У меня нет враждебных намерений. Напротив, я хочу вам помочь, и у меня уже есть для вас кое-какая информация относительно вашего мужа. Единственное, чего бы мне сейчас хотелось, так это конфиденциальности нашего разговора.

Лилиана понимающе кивнула. Приемная не слишком соответствовала ведению секретных разговоров, ведь здесь велась постоянная съемка и электронно-импульсное наблюдение на случай немедленного пресечения враждебных действий.

…Эмиль почувствовал ледяной ветерок смерти, овивающий его лицо и как будто еле заметно шевелящий волосы на голове. Липкий холодный ужас прилил в мозг, заставляя остекленеть даже самые короткие мысли. Он не знал, как попал в это странное строение и почему чувствует такую ужасную острую головную боль и ощущает солоноватый привкус крови во рту, но прекрасно видел перед собой своего заклятого врага, «черного человека», как иногда мысленно он его называл, и блестящее, почему-то желтое дуло пистолета. И еще, он теперь со всей отчетливостью понимал, что его положение совершенно безнадежно: руки скованны за спиной и совсем онемели, силы и воля на исходе, и даже рот и то заклеен, не крикнешь.

– Все, – тоскливо пронеслось в мозгу. – Вот она – смерть.

Но палач почему-то не торопился. Он застыл неподвижно, держа голову Эмиля на прицеле, и с холодящей кровь улыбкой вглядывался в его лицо.

И тут возникла она, и «черный человек» отступил, недовольно морщась и пытаясь скрыть свое бешенство.

– Я, наверное, возненавижу тебя, друг мой, – сказала она. Ее волосы были растрепаны, бледное лицо залито слезами, а глаза почти безумны. – Я, наверное, возненавижу любого, кто сделает это. И поэтому пусть это сделает другой, а не ты…

«Черный человек» убрал пистолет в карман и взял ее под руку.

– Хорошо, – сказал он. Лицо его выглядело уже вполне благодушно и на нем не было заметно ни малейшего следа былой ненависти и злорадства. – Я и сам, честно говоря, никак не мог заставить себя нажать на курок. Пусть лучше это сделает один из солдат…

Она не плакала, слезы вдруг пересохли и теперь она молча стояла у флаера, глядя в сторону хранилища.

«Почему он медлит?» – секретарь тоже смотрел на дверь бункера и в душе у него колом стояло гнетущее беспокойство.

Наконец раздался выстрел, на мгновение разорвав знойную тишину. Флорена вдруг схватилась за сердце и как подкошенная рухнула вниз. Ее еле успел подхватить охранник. Через минуту она пришла в себя.

– Я очень растрепана, да? – эти слова были обращены к секретарю. – Какие сплетни будут придуманы, когда мы вернемся в замок, страшно даже представить.

– Ваше Величество… – начал секретарь, намереваясь сказать что-нибудь успокоительное.

– Нам нужно возвращаться. – прервала его Герцогиня, голос ее был тверд, казалось, к ней уже вернулась прежняя решительность и властность. – Нельзя забывать о государственных делах.

Она отпихнула все еще поддерживающего ее стражника и без посторонней помощи села в машину. В этот момент из дверей хранилища вышел второй солдат. В правой руке он держал белый носовой платок с пронзительно алым пятном. Лицо Герцогини на одну только секунду изменилось и опять стало прежним.

– Отдай! – обратилась она тоном приказа к солдату, когда тот приблизился к флаеру.

Солдат протянул ей окровавленный платок.

– Зачем он вам? – секретарь чувствуя непонятную тревогу, потянулся к платку. – Какая мерзость!

– Я не обязана ни перед кем отчитываться, – Герцогиня взглянула на него так гневно, что он как ошпаренный отдернул руку, и взяла платок. – Не смей называть мерзостью кровь благородного принца. О! Как она горяча и ярка даже сейчас! Она принадлежала человеку с таким страстным сердцем и свободолюбивой натурой, подобного которому я не встречала никогда. А сейчас, едем.

– Прошу всего лишь минутку, – секретарь открыл дверцу машины и выскочил на песок.

– Иди, любитель все проверять, да побыстрее, – Голос Герцогини прозвучал нетерпеливо.

Секретарь бегом бросился к хранилищу.

– Скажи, – вдруг обратилась Герцогиня к солдату, принесшему платок. – Как он умер?

– Ваше Величество, он умер сразу. Все было кончено с одного выстрела в сердце, – отрапортовал солдат.

В глазах Герцогини отразилась скорбь, она отвернулась и стала смотреть на однообразный песчаный ландшафт, простиравшийся до горизонта.

Наконец вернулся секретарь и забрался в машину. Флаер взмыл в белесое безоблачное небо пустыни и скоро исчез, двигаясь в сторону вечерней зари.

…Эмиль снова остался наедине со своим палачом. Но теперь это был уже другой человек. Это был солдат по имени Роберт. Это имя вдруг выплыло откуда то из закоулков памяти и теперь неотступно следовало за образом этого человека.

Эмиль опустил голову, чтобы не видеть ни солдата, ни оружия. Мысль о смерти теперь мало занимала его. Мозг наконец нашел лазейку из липкого оцепенения. Среди острых иголок головной боли выделилась одна. Она была самая наиострейшая, самая яркая. Это была она – Флорена. Что же он еще натворил, что она в таком отчаянии?

Вдруг он почувствовал несильный толчок в спину. Его освобождали от наручников. Наручники щелкнули и упали на бетонную плиту. Руки были свободны. Эмиль повернул голову, недоуменно глядя на солдата.

– Вам привет от Роберты, господин посланец Содружества, – произнес тот шепотом, отклеивая пластырь со рта Эмиля.

– Роберт, вы? – тоже шепотом сказал землянин, облизнув губы. В голове у него все мутилось и мысли все еще были расплывчатыми и обрывочными.

– Слава Богу, вы наконец узнали меня, – Роберт помог Эмилю подняться с колен. – Я уже неделю рядом с вами, но вы были невменяемы, вы не хотели узнавать меня. Они применили к вам какие-то препараты?

– Сам не знаю, но мутит от этой гадости до сих пор, – Эмиль вздохнул.

– Слушайте меня внимательно, – тихо сказал Роберт. – Сейчас я вас якобы застрелю, а вы тем временем спрячетесь и переждете, пока все покинут это место. Вот карта, оружие и деньги.

Он достал из внутреннего кармана металлизированной форменной куртки небольшой пластиковый пакет с пачкой местных купюр, бесшумный пистолет-бластер марки «Минишпион» производства Леи величиной с пол ладони и сложенный листок сканосьемки:

– Вот вам еще средство для кратковременного «загара», линзы и документы.

Солдат отдал все это Эмилю, потом достал из-за пазухи ярко-белый, с коронованной анаграммой в углу, платок и отстегнул солдатский нож.

– Герцогиня дала мне этот платок, – объяснил он. – Кровь на нем должна быть настоящей и … вашей.

Эмиль молча взял у него нож и слегка порезал палец.

– Прячьтесь.

Роберт убрал нож в ножны, потом снял с пояса фляжку и, подойдя к самой решетке резервуара с кислотой, плеснул из нее к себе под ноги, а остальное вылил в резервуар.

Тем временем Эмилю попались на глаза выступающие ржавые скобы в дальнем углу. Он тут же решил их исследовать. На его счастье они оказались лестницей в верхнюю комнату – крытую смотровую площадку, вероятно, служившую для охраны, которая когда-то наблюдала оттуда за прилегающей к хранилищу территорией.

Уже стоя там, в этой комнате, прислонясь к теплой от пустынного зноя стене, он услышал одиночный бластерный разряд.

Незаметно наступил вечер, жара спала, солнце стояло над самый горизонтом.

Эмиль, в последний раз внимательно осмотрев местность, спустился вниз. Проходя мимо решетки, частично загораживающей колодец со смутно поблескивающей кислотой, он увидел уже высохшие бурые пятна на бетоне и попытался мысленно воспроизвести произошедшее. Сейчас все это казалось ему бредом воспаленного мозга, кошмарным сном, который вот-вот может оборваться, и он опять окажется на операционном столе в горном замке. Но нет, это был не сон и не бред, а, просто, отсутствовала какая-то деталь, необходимая для целостного восприятия происходящего как реальности.

По карте, оставленной Робертом, Эмиль уже определил направление и время, которое потребуется для путешествия. Да, прогулка обещала быть не особенно легкой. Пустыня есть пустыня. До первого, обозначенного на карте населенного пункта было около трех дней пешком. Воды не было, а ведь жажда – самое страшное в пустыне. В кармане лежали никчемные сейчас деньги, пистолет, книжечка документов, средство «для загара», больше ничего.

Эмиль повернулся к выходу и вдруг увидел круг цистерны, вделанной в стену. Бочка была ржавая, но целая и, судя по звуку, не пустая. В соседнем углу валялась фляжка, похожая на солдатскую. Из ее открытого горлышка прямо на Эмиля глядела своим черненькими бусинками-глазками маленькая ящерица-пустынка. Может быть в цистерне вода?

Там действительно была вода. Она противно воняла консервантом и была коричневой как чай от растворенной в ней ржавчины, но все еще была пригодна для употребления. Ящерица была выдворена из фляжки и теперь возмущенно глазела на захватчика своего дома из какой-то удлиненной консервной банки, которая валялась в числе другого хлама в углу. Проблема с водой была временно решена. Эмиль набрал воды в фляжку и завинтил колпачок.

Солнце уже скрылось за горизонтом, загорелись первые знакомые звезды – путеводные глаза космоса. Нужно было идти.

Третий день, точнее третья ночь подходила к концу. Несмотря на строжайшую экономию, вода во фляжке уже закончилась, а пить хотелось страшно. И еще, к мучительной жажде прибавилось чувство слабости от голода. От него кружилась голова, идти, не теряя ориентировки было все труднее, а вставать с кратковременных передышек все тяжелее.

– Неужели я ошибся в курсе? Где же поселок? – Эмиль в изнеможении сел на песок и посмотрел на небо. – Нет, я не мог ошибиться, в противном случае меня бы следовало лишить права вождения даже орбитальной «блошки».

Звезды постепенно бледнели, небо стало совсем светлым. Предстоял еще один бесконечный день с горячим песком, испепеляющим зноем и бесконечной жаждой. Но останавливаться на дневной отдых было еще рано.

Через час Эмиль наконец увидел вдалеке какие-то строения. Наконец-то! Поселок!

Поселок казался каким-то странно безжизненным как мираж. Ни людей, ни зелени, ни скота… ничего.

Солнце уже жгло вовсю, когда Эмиль вошел в селение. Оно было построено целиком из местного камня, обмазанного ярко-оранжевой глиной. Кое-где за достаточно высокими, изъеденными летучим песком стенами торчали скелеты деревьев. Кровли некоторых домов обвалились вовнутрь. В дверях и окнах завывал ветер. Мертвый поселок! Кто бы мог подумать!

Эмиль зашел в один более-менее сохранившийся домик, потом в другой, потом в третий… Таким зрелищем даже он, повидавший казалось бы уже многое, был потрясен до глубины души. Почти в каждом доме были высохшие человеческие трупы: в некоторых домах – по одному, в некоторых – целые семьи мумий, одетых в выцветшее тряпье. В хлевах он нашел останки павшего рогатого скота, и только местная разновидность домашней птицы, похожая на земных кур, вовсе не собиралась так загадочно погибать. Эти куры возились в колючках засохшего кустарника, лазали по стенам, огораживающим дворы, что-то клевали и рылись в пыльной сухой земле на месте некогда пышных садов и урожайных огородов.

Посреди поселка Эмиль обнаружил техническое здание. От него тянулись трубы. Землянин зашел внутрь, и его глазам предстала обычная артезианская скважина. Рядом же располагались закрытые резервуары для хранения воды (вероятно, пустые) и водонапорные насосы.

На запуск оборудования потребовалось полчаса. Скважина отлично действовала, несмотря на длительный простой. Вода была холодная и вкусная. Напившись вволю и отдохнув в холодке на водораспределительной станции, Эмиль решил чем-нибудь подкрепиться.

Зайдя в соседний дом, он наскоро схватил зажигалку и выбежал на свежий воздух. Больше в доме ничего искать не стал – мертвецы сильно смущали его. В саду он наломал веток с сухих деревьев и надергал из земли белесых стеблей, когда-то бывших травой и цветами. Теперь нужно было добыть что-нибудь, подходящее на роль обеда. Раньше Эмиль естественное мясо не употреблял, потому что считал подобные гастрономические "изыски"данью первобытной дикости, но в данный момент привередничать не приходилось, и он вынул из кармана пистолет и подстрелил доверчиво приблизившуюся курицу. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что все оперение курицы состоит всего лишь из двух десятков пушистых крупных перьев, что очень облегчало ее ощипывание.

Жареное мясо оказалось очень нежным и даже неожиданно вкусным, или это только казалось после голодовки. Он отдохнул в теньке еще немножко, искупался под холодной струей живительной влаги и почувствовал прилив сил. Он был свободен! Наконец-таки он был свободен! Осталось какая-то пустяковина – добраться до своих.

Вот это находка! Это ведь настоящий флаер! Почти исправный!

Эмиль и не ожидал такой удачи. В пристройке одного из зданий, похоже, являвшимся магазином, он обнаружил машину. Она была старенькая, битая, и на ее гравитаторе было там много паутины, что можно было соткать из нее куртку, но все-таки она находилась в таком состоянии, которое еще нельзя было назвать металлоломом. Кроме того, он нашел в «бардачке» ключи, которые открывали железную дверь полуподвального помещения с густо зарешеченными окнами. За этой дверью обнаружилось хранилище всякой всячины: от консервов, водки и печенья, сильно потравленного мышами, до разной кухонной утвари, парфюмерии и одежды. Последнее было как раз очень кстати: одежда поистрепалась, да и куда ты пойдешь в такой одежде? Серебристый кант на вороте, карманах и манжетах тут же выдаст.

Он выбрал штаны из плотного, немного грубоватого, но зато прекрасно сохранившего цвет и крепость материала, нашел среди сотни коробок высокие ботинки по размеру, и, после непродолжительной возни в тряпье, «откопал» вполне приличную свеженькую маечку, носки и кепку с защищающим от солнца козырьком. Облачившись в новую одежду, Эмиль посмотрел на себя в зеркальце, очень удачно располагавшееся тут же на стене, и расхохотался. Ну и видок! Точь-в-точь как парень на данных Робертом документах, только тот в негативе. Да уж, не забыть бы ничего! Эмиль, спохватившись, переложил все из карманов старой одежды в карманы новой, и тут ему попалось средство «для загара». Открыв капсулу, он вытряхнул одну таблетку, на ней было выдавлено мелким шрифтом «6 часов», видимо срок действия. Эмиль лизнул таблетку, но не ощутил никакого вкуса. Тогда он положил ее в рот и, встав перед зеркалом, стал ждать результата. Вскоре он начал замечать, что кожа его постепенно темнеет. Сначала это происходило неравномерно: первыми потемнели самые нежные участки: шея, виски, внутренние стороны рук. Но потом тон сравнялся, и, наконец, вся кожа стала однородного светло-шоколадного оттенка под стать слегка потемневшим волосам. Только глаза остались по-прежнему ярко-голубыми, но и это тоже было легко поправимо – линзы завершили перевоплощение. Эмиль достал документы и еще раз взглянул на фото.

– Ну вот. Теперь ты стал совсем похож на уроженцев этой планеты, – он шутливо погрозил своему отражению. – Смотри-ка, парень. Несмотря на загар ты все равно очень заметен. Старайся же вести себя тихо и не высовывайся. У тебя есть хороший шанс…

Гвардейцы неожиданно вынырнули из-за ближайшей скалы. Далее все было как в кошмарном сне. Стало ясно, что они его здесь намеренно подкараулили. Их флаер быстро нагонял, и уйти от него на этой «развалюхе» не было никакой возможности. Через минуту несколько выстрелов окончательно прикончили машину. Гравитатор окутался паром, и она стремительно заскользила вниз.

– Странно, что они стреляли по флаеру, – подумал Эмиль, механически выруливая к более-менее плоской площадке.

Он не питал никаких иллюзий относительно намерений солдат и прекрасно осознавал, что его ожидает, но разбиться о скалы, не справившись с управлением какого-то несчастного авто представлялось ему слишком уж глупой развязкой.

Скалы, песок и небо в одно мгновение слились воедино, флаер заскрежетал, натыкаясь днищем на острия камней. Эмиля выбросило из водительского кресла, и он, автоматически успев сгруппироваться, выбил лобовое стекло и кубарем покатился по земле, однако ничего себе не повредив и даже не поцарапавшись.

Когда пыль, взметнувшаяся при падении машины рассеялась, он увидел бегущих к нему гвардейцев с оружием наперевес и услышал отрывистый приказ их командира: «Взять! В машину его!»

О сопротивлении Эмиль и не помышлял: в создавшейся ситуации он мог бы уйти от этих профессиональных «ловцов» только убив их всех, но от одной подобной мысли ему становилось дурно. Эти люди, казалось, были ему незнакомы, хотя какое-то смутное чувство, что он их неоднократно видел и все-таки знает, сразу же охватило землянина.

Гвардейцы без лишних церемоний втолкнули его во флаер на заднее сидение. Один из них сковал Эмиля наручниками, второй ловко обшарил карманы и извлек оттуда документы, таблетки, деньги и минибластер.

– Ого! Посмотрите-ка, господин лейтенант, – сказал он, передавая все это на переднее сидение своему командиру.

Лейтенант открыл документы, повертел таблетки и щелкнул предохранителем пистолета, поверяя наличие заряда.

– Здесь же полная обойма и даже электронный прицел. Новейшая модель, всем бы хватило, черт побери! – гвардеец повернулся на кресле лицом к землянину. – Почему вы не стреляли?

– Забыл про него, – почти честно ответил Эмиль.

– Вы понимаете, зачем нас послали за вами?

– К сожалению, да. Наверняка уничтожить.

– Так почему же вы не стреляли? – зачем-то повторил вопрос лейтенант.

– Я же сказал, что забыл про бластер.

– Может быть вы не умеете им пользоваться?

– Здесь нечего уметь. А, впрочем, думайте, как хотите. Я просто не желал вас убивать, между нами ведь нет ничего такого, что…

– Вы просто гуманист, – перебил лейтенант отворачиваясь и с грустной ухмылкой подытожил: – Вот из-за таких беспомощных вельмож, как вы, власть на планете так слаба, что каждый безродный выскочка может ей манипулировать как ему вздумается!

– Но я – даже не уроженец вашей планеты. И я не понимаю, в чем конкретно вы меня обвиняете? – Эмиль вдруг почувствовал, что он в руках не совсем тех, кем он их считал.

– Вы изнежены и капризны, вы приспособлены только к томному скучанию в женских объятиях и великосветским играм и развлечениям, – Лейтенант опять повернулся к Эмилю. – Но вы не способны доводить задуманное дело до конца. Вы даже не смогли застрелить Великую Герцогиню, хотя до мишени было не более пятнадцати шагов. Что, рука дрогнула?

– Убить Флорену? Какой бред! Я не помню, чтобы хоть раз об этом помыслил…

– Однако стрелять то стреляли! И не стыдно вам лгать прямо в глаза тому, кто практически застал вас с поличным?

– Значит и вы там были? Ничего не помню, вообще ничего, – Эмиль обречено опустил голову, понимая, что эти солдаты знают о нем и о последнем месяце, напрочь выпавшем у него из памяти, гораздо больше, чем он сам подозревает в самых кошмарных фантазиях.

Сам он помнил совсем немного, почти ничего, и эти скорее чувственно-ирреальные, чем действительные воспоминания были похожи на частицы растерянной в детстве мозаики, которые то и дело возникают в самых невероятных местах: то на чердаке, то в старинном ларчике для мелочей, то в заброшенной будке, где когда-то обитал горячо любимый детворой серый пушистый щенок.

– Не притворяйтесь – это теперь не поможет! Кроме того, вы в сговоре с федералистами, – раздраженно бросил лейтенант. – Человек из Федерации был внедрен в дворцовую охрану специально для того, чтобы быть вашим связным.

– Полный бред, – Эмиль посмотрел в глаза гвардейца.

– Не отпирайтесь, Ваше Высочество, ведь этого солдата звали Роберт, не правда ли? Именно он передал вам оружие, деньги и таблетки для загара. Теперь с ним разговаривают с пристрастием в одном из подземелий Рамира, иначе откуда бы нам было известно про ваше местонахождение.

– Кому вы служите? – вдруг спросил Эмиль. – Мы ведь летим в противоположную сторону от Рамира.

– Теперь мы служим сами себе, – сказал лейтенант зло. – Сейчас, когда до абсолютной власти дорвался безродный предатель – бывший личный секретарь Ее Величества, верные слуги не в чести. Вы вероятно не в курсе последних событий, а между тем Великим Герцогом стал Ганивер. Наша повелительница объявлена преступницей и брошена за решетку. Приятное известие, не так ли?

– Не то чтобы очень, – Эмиля начал раздражать тон гвардейца и та полная неопределенность, в которой он сам до сих пор находился. – Так что же вы собираетесь предпринять?

– Мы собираемся… – начал было один из солдат, но лейтенант сделал ему знак замолчать, и после некоторой паузы заговорил сам:

– Вы враг Флорены Раимр. Вы хотели ее убить. Ваше присутствие было гибельным для нее. Но у Ее Величества есть и другие враги, и теперь она в их руках. Партия Рамир обезглавлена, Ганивер не потерпит сторонников дома Рамир, все привилегии будут утрачены, начнутся гонения. В общем, вам предстоит сыграть роль разменной монеты в освобождении Ее Величества, после чего мы продолжим борьбу за воцарение подлинной властительницы и вернем старые порядки.

– Но зачем вам так рисковать? Ведь в ваших услугах, как мне показалось, сейчас как раз очень нуждаются. Ведь личный секретарь Великой Герцогини, или как вы сказали бывший личный секретарь, похоже, как раз в немилость не впал, а наоборот, возвысился и по-прежнему вами командует.

– Он думает, что командует, – лицо лейтенанта приняло брезгливое выражение. – Мы терпели его при законной правительнице, но теперь, когда он переметнулся к врагам дома Рамир и всерьез считает, что может помыкать гвардией как расстрельной командой для обделывания своих плебейских дел, мы его быстро осадим.

– Значит секретарь вам не по вкусу, – подытожил Эмиль. – Но каким образом вы хотите с моей помощью освободить Великого Герцогиню?

– Мы обменяем ее на вас. Ваша смерть как раз стоит ее побега из-под стражи. Ведь Ее Величество сейчас в тюрьме, а бывший личный секретарь верховодит «судилищем» над ней.

– План недурен: секретарь получит мою голову, потом «надует» вас, а Флорену тем временем осудят и казнят. И самое отвратительное во всем этом то, что главным и самым весомым обвинением в ее адрес как раз и будет обвинение в том, что меня убили по ее приказу, – Эмиль вздохнул. – Вам в конечном счете тоже наверняка не поздоровиться, насколько я знаю нашего общего знакомого бывшего личного секретаря. В общем, все умрут.

– Мы понимаем, что делаем, – лейтенант поморщился, видимо такой оборот дела он тоже не отбрасывал как невозможный. – И не надейтесь, что мы вас отпустим. Вы – носитель тайн, опасных для нашей госпожи. Вы – ее враг. Вы покушались на Ее Величество. К тому же вы были приговорены ей лично, и помилования в ближайшее время не ожидается.

– Я уверен, что меня подставили, а Флорену обманули.

– Мы попытаемся обменять вашу смерть на ее свободу, – лейтенант посмотрел на землянина с такой непримиримой фанатичностью, что Эмиля даже передернуло. – Вы и сейчас живы только потому, что секретарь очень хочет вашей гибели. Как только он освободит Флорену Рамир, мы выполним его желание, тем более что оно совпадает с приказом нашей госпожи.

Старинное укрепление в небольшой долине встретило их безлюдьем и запустением. Флаер сел во внутренний двор. Обветшалое здание, угловатое и неухоженное, было как бы продолжением вздыбленного, унылого, но в то же время величественного ландшафта. На фоне белесого неба серебрились горы в убранстве из вечных снегов. Замок был как бы «растворен» в глубокой чаше этой крошечной мертвой долины, не то что Горный замок Великой Герцогини. Место было удивительно пустынным и тихим: ни щебета малой пичужки или шелеста живого листочка, ни шума потока, бегущего с ледников. Только заунывное пение сухого ветерка в щелях изъеденных летучим песком камней.

– Веселенькое местечко, – сказал Эмиль, озираясь по сторонам.

– Этот форт называется Замком Вечного Сна. Здесь в округе нет ничего живого, потому что совсем нет воды. Тут не бывает дождей и даже туманов, все ледниковые воды уходят на противоположный склон или в бездонные пустоты. Это место как раз очень подходит для вас, Ваше Высочество.

– Что вы имеете ввиду? – Эмиль старался держаться спокойно, несмотря ни на что.

– Мы не собираемся держать вас в заключении. Ведь живым вы нам не нужны, но и умереть совсем вам еще тоже рановато. Мы вас просто заморозим. Так вас не надо сторожить.

Лабиринт узких коридоров с искусственным освещением вывел наконец к двухметровой сейфовой двери, за которой была небольшая комната с оборудованием для криосна:

– Эта ваша постель, Ваше Высочество, – лейтенант указал на крайний саркофаг.

– Я не хочу умирать, и к тому же подобное убийство по вашим же законам – исключительное по тяжести преступление, – Эмиль сделал шаг назад, на секунду теряя самообладание; его вдруг охватила досада на то, что все его попытки были тщетны, что Роберт попался, Флорена тоже наконец-таки доигралась, и вот теперь он сейчас заснет навсегда, как хочет этот подлый секретарь, и пропадет ни за что.

– Ваша кровь не обагрит наших рук, ответственность за вашу смерть будут нести другие люди, которым нет дела ни до законов чести, ни до венценосных отличий. Мы всего лишь солдаты Великой Герцогини, и только желаем, как и прежде, преданно повиноваться той, которой присягали в вечной верности. Не заставляйте нас непочтительно обращаться с вами, Ваше Высочество. Чем меньше вы будете сопротивляться, тем меньшую долю ответственности за насилие над особой венценосной принадлежности понесем мы.

– Все понятно. Верные гвардейцы просто не желают мараться, – Эмиль заставил себя успокоиться и даже высокомерно – снисходительно усмехнулся, чувствуя, как повинуясь еле заметному жесту лейтенанта, солдаты удобнее группируются вокруг, чтобы в случае чего сразу же пресечь все его попытки освободиться. – И хотя я просто не могу поверить, что Флорена отдала относительно меня такой бесчеловечный приказ, и я уверен, что она в любом случае отменила бы его, стоит мне только с ней увидеться и поговорить, тем не менее, хочу пожелать вам удачи в вашей затее, какой бы наивной она мне не казалась. Подайте же мне руку, лейтенант Великогерцогской гвардии.

И Эмиль, выпрямившись как на параде и гордо подняв голову, шагнул к распахнутому криосаркофагу. Несколько ошарашенный таким поворотом дела лейтенант подал руку, и землянин взошел на трехступенчатой лесенке, переступил через край и оказался внутри саркофага.

– Ну что же, господин лейтенант, выполняйте и впредь то, к чему призывает вас ваш долг, – Эмиль крепко пожал руку гвардейца обеими скованными руками. – И передайте Ее Величеству, пусть Господу Богу будет угодно даровать ей спасение, что я никогда не желал ей зла, и да будет она впредь более мудра, не допуская скоропалительных решений и сделок со своей совестью, и осторожна в выборе ближайшего окружения, чтобы более не страдать от таких изменников, как ее личный секретарь.

С этими словами он лег и устроился на ложе криосаркофага с таким видом, как будто собирается соснуть всего пару часиков.

– Клянусь честью, ваши слова будут в точности переданы.

Глаза лейтенанта заметно увлажнились, и землянин понял, что фанатик действительно тронут, а значит он, Эмилио Алекси, почти добился своего, а остальное только дело времени и случая.

Крышка криосаркофага медленно закрылась, тело охватило оцепенение. Последним, что он увидел через стекло, было то, как все гвардейцы как по команде вскинули руки «салютуя» и застыли в такой позе. Потом стекло запотело и покрылось серебряной изморосью, стало невыносимо холодно и сознание потухло, как будто кто-то выключил в голове свет.

Секретарь держал Великогерцогскую диадему, задумчиво разглядывая алмазы и поеживаясь. Новая должность председателя конституционной комиссии была для него не столько тяжела, сколько непривычна. Новый белый костюм был тоже непривычен и к тому же немножко тер слишком открахмаленный воротничок рубашки. В остальном же все складывалось как нельзя лучше. Да, он потерял женщину, которой желал бы обладать, но которая, впрочем, была скорее пустой бесполезной мечтой, чем реальной целью такого умного и тонкого политика как он. Стоило ли о ней жалеть, когда перед ним открылась такая блестящая возможность продвинуться вверх по пресловутой лестнице власти? После недавнего дворцового переворота, так гордо называемого чернью Великой народной революцией, такая возможность предстала перед ним во всей своей головокружительной широте. Принц Семуэл, тот самый герцог Семуэл Ганивер, брат покойного герцога Сайласа Ганивера, теперь ставший Великим Герцогом, был вынужден пойти на большие уступки, чтобы его поддержали восставшие. Отныне монархия стала конституционной, был создан парламент, призванный ограничивать власть Великого Герцога и участвовать в создании законов. Мутная волна революции вынесла бывшего личного секретаря Великой Герцогини на пост спикера этого парламента. Он стал известен в самых широких слоях общественности и в то же время стал доверенным лицом и личным советником нового Великого Герцога. Еще бы! Ведь именно он добровольно перешел на сторону народа и раскрыл ужасный заговор, организатором которого была сама бывшая Великая Герцогиня, именуемая на данный момент в прессе не иначе как Кровавая Принцесса или Тень Железного Тиммелина. (Того самого "легендарного"Великого Герцога Тиммелина Рамир, прозванного Железным и прославившегося своей исключительной жестокостью к мирному населению и зверскими убийствами «чужестранцев», прибывающих на планету в период освоения пространства Семи Солнц.)

Теперь Флорена Рамир содержалась под усиленной охраной в тюрьме Замка Ветров и ждала своей участи. Секретарь ни на минуту не сомневался, что показательный народный суд, который он специально усиленно готовил, и заседания которого должны были проходить при открытых дверях и освещаться прессой и вообще всеми информационными каналами, в конце концов приговорит Ее бывшее Величество к смертной казни. Эта уверенность имела одновременно и темный и светлый оттенок. Темный потому, что влечение к этой высокородной а, главное, так и оставшейся абсолютно недоступной женщине еще теплилось где-то в подсознании, а светлый оттого, что со смертью Флорены уходил в небытие последний свидетель. Именно последний, ведь несносный землянин погиб еще месяц назад. Этот человек не иначе как знался с дьяволом, больше его везению никакого объяснения просто не было. Он опять чуть не ускользнул от уготовленной ему участи. Хорошо, что ведомый своим феноменальным чутьем, секретарь решил съездить на место его расстрела еще раз и случайно обнаружил протекающий кран на вделанном в стену хранилища баке. Ржавчина с крана была кем-то сбита, и капля за каплей падала вниз. Небольшая лужица растеклась по бетонному полу. Совершенно очевидно, что вода не могла так сочиться с незапамятных времен, кран открывали совсем недавно. Секретарь начал внимательно шарить по сторонам, оглядывая все потаенные уголки хранилища, и наткнулся на еще одну улику: ржавчина на скобах, уходящих на второй этаж была тоже кем-то потревожена: несомненно, по этим скобам недавно кто-то лазил. Вторая часть расследования проходила уже во дворце: осталось схватить солдата, которому был поручен расстрел, и который на поверку оказался шпионом.

Солдат не успел скрыться, он не думал, что обман может раскрыться так быстро. После пыток он признался, что содействовал побегу землянина и указал место, где тот на данный момент может находиться. На «охоту» был послан специальный отряд лучших гвардейцев, тех, что обычно использовались как сопровождение и охрана особ самого высокого ранга и обеспечивали безопасность самой Великой Герцогини. Они не были обычными солдатами – охранниками. Кроме виртуозного владения навыками рукопашного боя, стрельбы, умения вести различного типа наблюдение и других, обычных для телохранителей, рабочих качеств, они еще прекрасно водили любой транспорт от флаера любой модели до военного корабля, были в курсе политики и экономики, разбирались в топографии и навигации, были отличными следопытами и отменными психологами, и не было такого задания, с которым они не смогли бы справиться. Все они были выходцами из самых благородных семейств военной касты. В их ряды невозможно было попасть случайно, это были профессионалы очень высокого уровня, посвятившие службе всю жизнь и готовящиеся к ней с самого детства. У них был только один недостаток, который, личный секретарь, привыкший ими командовать, просто по старой привычке не учел: их личная преданность и уважение к благородной крови была притчей во языцех. Поначалу они вроде бы начали послушно выполнять его приказания, выследили и схватили злополучного землянина, сохраняя полную конфиденциальность, но дальше начали действовать совершенно не так, как им было велено. Выразив открытое недовольство переменой на «олимпе» власти и отказавшись подчиняться «плебею», они прибегли к шантажу, вознамерившись освободить Флорену Рамир, которую считали единственной законной правительницей планеты. Тут то и пришлось напрячься и задействовать все свои давнишние связи и полученную недавно законную власть… Взбунтовавшимся гвардейцам пришлось туго, началась настоящая «травля», часть их была перебита, некоторые затаились, но главные заговорщики, посвященные во многие секреты, решили бежать в космос в надежде переждать плохие времена. Самое неприятное для бывшего личного секретаря было не в том, что кучка преданных бывшей Великой Герцогине профессиональных фанатиков лелеяла надежду вернуть старые времена и род Рамир на трон. Кошмарным сном для него являлось то обстоятельство, что гвардейцы сохранили жизнь ненавистному «принцу», освобождение которого являлось бы для него реальной абсолютной угрозой и скорее всего полным крахом его карьеры и вообще жизни. Правда, на данный момент враг представлял собой ледяную «мумию». Зарвавшаяся солдатня рассудила, что в таком виде с неудавшимся «цареубийцей» хлопот будет гораздо меньше. Но, сколько веревочке не виться, все равно будет конец. Умело науськанные патрульные войска смогли догнать корабль с отщепенцами на выходе из планетарной системы и сбили его практически над поверхностью планеты-соседки Великого Герцогства, называемой Эдемом и покрытой непроходимыми лесами, болотами и очень бурными океанами. О падении звездолета секретарю было известно немногое, но то, что было известно, внушало откровенный оптимизм: жесткое пике, горение в атмосфере и падение на сушу со взрывом и пожаром. Вряд ли там смог кто-нибудь уцелеть, но даже если кто-то и спасся из-под обломков, дикая флора и особенно разнообразная и очень агрессивная фауна делала практически невозможным выживание человека без особой экипировки, запаса питания и мощного вооружения. Для землянина, даже если криосаркофаг чудесным образом остался цел при падении корабля, шансов на спасение вообще не оставалось: лишенный централизованного питания «ящик» уже через полчаса должен был дать сбой в режиме гибернации, таким образом на полный цикл «оживления» просто не хватало времени и энергии даже при условии, что его активировали еще до начала атаки, а это для существа, находящегося в криосне, мучительная и необратимая агония. Секретарь довольно ухмыльнулся своим мыслям, представляя широко распахнутые от невыносимых страданий «льдинки» глаз земного «принца», корчащегося под прозрачной крышкой в лучах утреннего солнышка в окружении удивленных саблезубых тигроидов, грифонов с десятиметровым размахом крыльев и гигантских пятнистых змей, раскачивающихся на лианах. И вот над ним появляются чудовища, прозванные первопроходцами «фениксами» и обхватывая саркофаг пастями, сжигают его и весь корабль дотла.

«Очень красивая и достойная смерть для нашего упрямого лжепринца, – размышлял секретарь, разглядывая самый крупный бриллиант в короне. – Жаль, что землянин так дружен с фортуной, что наверняка она его пожалела и милосердно дала умереть не просыпаясь, мгновенно и безболезненно во время взрыва.»

Он открыл прикосновением большого пальца к сенсору сейфовый ящик в столе и сунул туда корону. Взгляд его упал на изображение, лежащее в ящике. Он достал голографическую карточку и полюбовался, мечтательно вздыхая:

– Хороша, ах, как хороша! Богиня! Флорене далеко до этой волшебницы даже в юные свежие годы.

Ничего удивительного, что капитан Алекси совершенно не стеснялся открыто говорить о том, что он женат и любит жену даже своей любовнице. Лилиана могла не опасаться конкуренции: во всей Галактике не нашлось бы более привлекательной внешне и обворожительной в общении женщины. Поговаривают, что Великий Герцог готов ползать за ней на коленях только за ее мимолетный благосклонный взгляд. Да только чихать она на эту лупоглазую «пустышку» хотела. А вообще то недурно бы с ней подружиться – к «плебеям» то она как раз благоволит, слуг привечает, не спесива и на различия в цвете кожи, по-моему, смотрит сквозь пальцы, что сейчас в связи с революцией очень актуально. Что, если ей подкинуть парочку фактов, связанных с исчезновением ее мужа. Ведь она, кажется, именно за этим и прилетела, и ее черномазый земной дружок тоже. Вот уж над кем секретарь ощущал почти эйфорическое кастовое превосходство: его цвет был просто угольной пылью даже по сравнению с кожей секретаря. Однако уж очень пронырливая это была бестия, и если бы он был хотя бы немножко побелей, то секретарь точно бы посчитал его закадычным товарищем лжепринца Эмилио, расследующим обстоятельства захвата персонала земной Миссии и исчезновение землянина с таким личным рвением и изобретательностью, что иногда становилось даже страшно: а вдруг он докопается до его, секретаря, глубинной связи с этим делом.

«Нет, – успокаивал в такие минуты себя секретарь, – не докопается, потому что этой связи и не было вовсе.»

Никаких фактов причастности не наблюдалось и в помине, свидетелей тоже. Во всем виновата Великая Герцогиня: она отдала приказ захватить Миссию и распоряжение подкинуть землянам сожженный кислотой труп в одежде капитана Алекси для того, чтобы они считали его погибшим. Она же своей абсолютной властью держала землянина в полной изоляции в Горном замке, она же приказала сделать ему операцию, лишившую его воли и памяти, и именно она велела его застрелить, когда он ей, наконец, надоел. А то что секретарь при этом присутствовал, так это совершенно не доказывает даже малейшей его вины: он ведь был только слугой. И как же он мог повлиять на ее злую волю? Уговорами? Так уговаривал, даже упрашивал на коленях смилостивиться и пощадить злосчастного посланца Содружества. Но она не вняла его мольбам и хладнокровно приказала расправиться. Да, в подземелье в криосаркофаге у него припрятан еще один козырь на случай, если обнаружиться легальная связь федералистов и Миссии Содружества. Человек Федерации, внедрившийся в охрану Герцогини на вилле в Рамире, был одним из солдат, ездивших в пустыню Рама с совершенно определенной целью: именно ему там был поручен расстрел землянина. Правда, агент божился на дыбе, что он спасал посланца только ради своих корыстных интересов, относящихся к личному архиву землянина, и никак не связан со здешней Миссией Содружества, он даже рассказал, где «припаркован» его «призрак» и сколько стоят в определенных кругах на Лее кристаллы с «компроматом» с Алексинской «Удачи». Оказывается, этих федералистов «принц» умудрялся держать за такое место, что не приведи Господи! Они просто были готовы молиться на него, лишь бы что-нибудь не просочилось из его архива. Да уж, знать бы все это раньше! А ведь все-таки, какая ушлая личность – этот «ангелочек»! Не даром все земляшки на балу так ему кланялись и улыбались… Так вот, даже если земляне вдруг докопаются и до истории с федеральным агентом в пустыне Рама, что в общем то маловероятно, то и тогда секретарь остается невинен как младенец: агент жив (ради подобной возможности его и не умертвили), схватили и допрашивали его гвардейцы – верные слуги Герцогини, а секретарь тут вообще и рядом не стоял. Другие гвардейцы Великогерцогской гвардии, но тоже явно связанные с этими, схватили освобожденного федералистом землянина и увезли в неизвестном направлении, и опять секретарь тут абсолютно не при чем. Ведь кто знает, что у фанатиков на уме? Вот в общем то и все. Логично и честно: и главный свидетель наконец-таки больше не вмешается и не спутает все карты. Осталась Флорена, которая тоже могла выступить на своем суде с кое-какими обвинениями в его адрес. Одно время секретарь даже раздумывал о том, что можно было бы ее совсем «убрать»: отравить или задушить, представив все как самоубийство. Но потом придумал другой, как ему показалось, более выгодный способ. Он тайно посетил ее в тюрьме, прикинулся сильно сочувствующим ее поражению, долго жалел ее, клялся в любви и, наконец, как бы невзначай поведал ей историю о «жутком» заговоре, устроенном доверенными гвардейцами.

– Я тоже ничего не подозревал, все было так чисто сработано, – «горестно» рассказывал он Флорене, и так находившейся в очень подавленном состоянии. – А недавно я опять побывал на вашей вилле в Рамире и случайно услышал историю, которую поведала молоденькая кухарка, некоторое время находившаяся в любовной связи с лейтенантом, начальствующим во время вашего пребывания там над охраной. Он ей, оказывается, невзначай тогда проболтался, что более не желает прохлаждаться в провинции и собирается перебраться на службу к Ганиверу в столицу, ускорив события его «воцарения». А еще он как бы в шутку намекнул, что пора бы уже избавиться от госпожи и ее любовника, что ему надоело их охранять и опекать безо всякой надежды на продвижение по карьерной лестнице. Хвастался, что разработал беспроигрышный план, и уже пару дней старается повлиять на принца тайными разговорами, содержащими какой-то недвусмысленный приказ. К тому же он давал кухарке порошки и травы с просьбой делать из них отвары и подливать их Его Высочеству в напитки, и что якобы они помогают от головной боли.

– Ты хочешь сказать, что гвардейцу в конце концов удалось настроить Эмиля на покушение, ведь его собственная воля в тот момент практически отсутствовала, а психика была очень неустойчива? – в ужасе прошептала Флорена. – Неоднократные приказы в сочетании с наркотиками завершили его «зомбирование», которое по злой иронии начала я, приказав вживить имплантат. Ведь мне так хотелось, чтобы он стал наконец покорен во всем и более не пытался бежать! Он сопротивлялся этому, как же он сопротивлялся!

Она явно была в полном шоке от этого «повествования». Глаза ее наполнились горькой влагой, а руки задрожали. Потом подкосились ноги, и она упала на колени, воздев сложенные ладони:

– Господи, слышишь ли ты! Покарай же меня! Покарай за благородную невинную кровь, которую я в гневе пролила! Ты должен испепелить меня за то, что я приказывала мучить и убивать! Нет мне прощения ни здесь, ни на небесах! – закричала она громко, зарыдала и забилась в истерике так, что тюремщикам пришлось «упаковать» беснующуюся в отчаянии женщину в смирительную рубашку.

Секретарь внутренне ликовал. Его безыскусная «басенка» сработала, и цель опять была достигнута. Флорена более не желала разговаривать ни с адвокатами, ни со следователями, она окончательно впала в глубокую болезненную депрессию и на допросах теперь только молилась и плакала. Исход суда более нисколько не интересовал ее, казалось она даже жаждала скорейшей суровой развязки…

Эдем.

Было тепло, невесомо и как-то необычайно сладко в этом странно гудящем чуть шевелящимся «студне». В голове Эмиля невольно пронеслись воспоминания о прочитанной в библиотеке Горного замка непонятной книге, сравнимой, пожалуй, только с «откровениями» земных святых древности. Эмиль попытался открыть глаза, но «студень» не давал это сделать, он как клей слепил ресницы. Тогда он попробовал открыть рот, но и это тоже оказалось невозможным, хотя загадочное вещество, казалось бы, и не мешало. Вдруг его осенило: он полностью утонул в этой массе, она обволокла его с головы до ног, она находится в носу, ею полон рот и горло, уши и даже все внутренности. Она была и снаружи, и внутри, и заполняла казалось все пустоты в его теле, медленно впитываясь и парализуя всякое движение. Эмиль прислушался к себе и заметил, что он не совершает дыхательных движений и не ощущает пульсации сердца. Последний бредовый сон – плод буйной фантазии, созданный его мозгом в предсмертном порыве? Его несомненно убивают, нормальное пробуждение от криосна так не происходит. Ужас перед смертью охватил землянина. Он рванулся, пытаясь доказать сам себе, что он еще не совсем поглощен этим чудовищным «нечто», но тело осталось полностью неподвижным, ничего не слушалось – ни малейший мускул, как будто все нервные волокна перерезаны и только мозг еще работает, сознание и разум, очнувшись, еще живут. Но вдруг, и они начали медленно затухать. Он заметил это потому, что ощущение страха стало беспричинно уменьшаться, поток мыслей относительно его теперешнего положения стал спадать, накатила волна теплых воспоминаний и безразличия.

«Кажется, я опять погружаюсь в сон. Кто-то поменял режим гибернации. Хоть бы без боли… Вот и все… – вяло думалось ему, но неожиданно в мозгу вспыхнул яркой искрой совершенно неподходящий ни к моменту, ни к состоянию, проблеск: – Вот интересно, сколько раз он вполне серьезно прощался с жизнью? Пора бы уже привыкнуть и не трусить так!»

От этой неожиданной мысли стало весело и легко, страх улетучился без остатка, и Эмиль спокойно и глубоко уснул, даже не заметив, как тело, повинуясь его подсознательным приказам, приняло удобное положение, а еще недавно неподвижное, как будто скованное стеклянной маской лицо, озарилось умиротворенной улыбкой человека, которому снятся приятные сны.

Он внезапно пришел в себя оттого, что ему привиделось, как он ныряет с яхты в море и плывет над коралловым рифом, чуть шевеля ластами. Полосатые рыбки прыскают в разные стороны от его движений, и он, взглянув вверх, видит бледный круг солнца через зеленоватую толщу воды. Вдруг его посещает чувство нехватки воздуха, и он начинает захлебываться. Тогда он быстро устремляется к поверхности, вытягивая вперед руки. Вода вспенивается, когда он ударяет ладонями по ее поверхности, выскакивая по грудь и избавляясь от попавшей в дыхательные пути воды. Он делает вдох… яркое солнце ослепляет его на мгновение…

– Чужак проснулся, госпожа. Вот это порыв! Он нас чуть не утопил! – певучий голос с мягким непривычным акцентом принадлежит стройному юноше слева, подхватившему Эмиля под руку.

Мужчина постарше и посуровей, такой же загорелый и совершенно обнаженный, не дал погрузиться в воду справа. Эмиль сразу же нащупал ногами дно – оно было мягкое, песчаное, с мелкими камушками, вода холодная и совершенно прозрачная, как хрусталь. В горле першило. Он откашлялся и посмотрел по сторонам.

Все действо происходило в небольшом, обрамленном крупными зеленоватыми камнями озерце. Над головой на ярко-голубом небе сияло желтое солнце почти в зените, но от его нестерпимо горячих лучей спасала кружевная тень огромных раскидистых деревьев с изумрудной листвой. На берегу озерца стояла величавая женщина в зеленой одежде и венке из мелких белых цветов, вплетенном в русые вьющиеся волосы.

– Я так и думала, что «купель» поможет, – почти пропела она, делая руками манящий жест. – Ну же, давайте его сюда.

Эмиль и два его спутника выбрались на берег на довольно удобным ступенькам из камня. Рядом на траве лежали сумки с полотенцами и одежда, и мужчины, опекавшие землянина в озерце, сразу же принялись вытираться и одеваться.

– Поздравляю тебя со счастливым пробуждением, чужестранец, – пропела женщина, подавая Эмилю тонкий шелковый прямоугольник. – Вот, вытрись. Я надеюсь, ты не замерз. Вода в этом источнике целебна, но достаточно холодна. Не стесняйся, у нас принято купаться и загорать совершенно обнаженными.

– Здравствуйте, – Эмиль взял полотенце, не сводя взгляда с лица незнакомки. – Кто вы? Как я сюда попал? Что это за место?

– Как много вопросов сразу! – пропела женщина улыбнувшись. – Но не беспокойся, конечно же я отвечу на них, но после. А сейчас я осмелюсь предложить тебе нашу традиционную одежду вместо той, в которой ты сюда прибыл.

Она достала из своей сумки неправдоподобно маленький изумрудный сверток и отдала землянину. Это оказалась очень странная тончайшая безрукавка, похожая на античный хитон, короткие свободные штаны и плетеные из неизвестного материала сандалии на гибкой подошве.

Эмиль старательно облачился во все это, поглядывая на уже одевшихся парней, и вопросительно уставился на женщину, улыбаясь ей и смущаясь своей неловкости.

– Хорошо, – пропела та совсем тихо. – Ты очень похож на наших людей, человек с неба, только твоя кожа очень бледна, как будто к ней никогда не прикасалось ласковое солнце. Другие до тебя были не такими: мы почти не видели их лиц за завесами шлемов и очков, а те лица, которые мы видели, были искажены злобой и страхом, они никогда не улыбались, а только кривлялись в усмешках и ухмылках. Познакомимся. Мое имя – Кришна Эль Симани, не вступившая в должность властительница страны Вечных Лесов. Можешь звать меня просто леди Кри. А это мои помощники и мужья Дельфус и Романус – они братья.

Эмиль почтительно склонил голову:

– А меня зовут Эмилио Алекси, – сказал он.

– Его Высочество, принц Великого Герцогства, – уточнил мужчина, названный Романусом.

– Откуда вы знаете? – неподдельно смутился Эмиль. – Этот титул вообще-то самозваный, на самом деле я просто капитан звездолета Объединенного Флота Содружества с планеты Земля.

– О Земле и Содружестве слышим впервые. Эти государства нам пока не известны, – сказал Романус. – А вот о Великом Герцогстве знаем не понаслышке, ведь это наши соседи по солнечной системе. Да только ни они нам, ни мы им особо не нужны.

– Значит я на планете Эдем! Вот это да! Как же я сюда попал? Ведь в криосаркофаг меня упрятали в Великом Герцогстве в Замке Вечного Сна…

– С тобой приятно беседовать, – сказала вдруг леди Кри. – Мы будем разговаривать далее в воздухе. Ведь нам пора домой, Люси и Лаура заждались.

Она пронзительно свистнула в два пальца, и солнце на секунду померкло, заслоняемое огромными тенями. Эмиль даже голову руками заслонил от неожиданности и шумного хлопанья крыльев. На поляну довольно грациозно опустились два существа, отдаленно напоминающие земных птеродактилей доисторического периода. Размах крыльев у них был не менее двадцати метров, тела покрыты блестящим редким пером, головы, относительно небольшие по отношению к общим размерам, были совершенно лысые и с клювами как у грифов, голубая кожа на них была в мелких складках, глаза круглые и совершенно птичьи. На сгибе крыльев у них было по три пальца с острыми когтями, ноги – чешуйчатые, как у ящерицы, а хвост довольно тонкий и оперенный на конце «рулем» ярких перьев. На груди у каждого существа были прикреплены емкости, чем-то напоминающие школьный ранец с прозрачными пленчатыми окошками и, кажется, плетеные из того же материала, что и сандалии.

– Грифоны – наши друзья и транспорт, – сказала Кришна, подходя к одному из «птеродактилей» и гладя его по жесткому перу крыла. – Люси тебя сюда привезла, просто ты тогда еще спал. Вообще-то грифоны чужаков не любят и ведут себя с ними агрессивно, но тебя она почему-то сразу приняла за своего. Наверное, это от запаха сока Вечного дерева.

Она проворно забралась в «кабину» и уселась там на подобие маленькой скамеечки.

– Залезай и садись, принц. Ты не возражаешь, если я буду называть тебя так? – она лукаво улыбнулась и сделала приглашающий жест.

Эмиль не заставил просить себя дважды, мельком увидев, что оба спутника уже «оседлали» второго грифона. Как только он влез и уселся, «птеродактиль» расправил крылья, шумно взлетел, быстро набирая высоту, и поднялся над лесом так высоко, что в окошко стало видно бескрайнее яркое небо и рой вытянутых облаков на слегка скругленном горизонте. Далекая земля, вся до самого горизонта покрытая кучерявым густым пологом леса, приобрела вид пятнистого зеленого бархата, пересеченного сверкающей орденской лентой реки. Теперь грифон летел, ловя восходящие потоки воздуха, почти не взмахивая крыльями.

– Почему же ты молчишь и ничего не спрашиваешь? – тронула Эмиля за плечо леди Кри. – Сейчас уже можно.

– Я потрясен, – прошептал он. – Это так прекрасно… Небо, лес, река… Ваша планета с такой высоты как две капли воды похожа на мою Родину. Рядом сидит очаровательнейшая девушка, и я лечу на сказочном драконе. Все это как сон или мечта. Последнее время я видел слишком много снов о Земле… Или я все еще сплю?

Он закрыл глаза, губы его сложились в мечтательную улыбку.

– Не смей засыпать! – леди Кри резко, но не больно ткнула его локтем в бок. – Ты и так проспал целую неделю. Мы уж думали, что это необратимая кома.

– Расскажите мне, как я сюда попал, а то я сам никак не могу понять логики вещей, –попросил Эмиль, открывая глаза и обращая умоляющий взор на Кришну.

– Хорошо. Слушай, – леди Кри улыбнулась ему. – Только, ради Бога, не смотри на меня так. Ты просто пронзаешь меня взглядом.

Эмиль послушно опустил глаза, и она начала рассказ, в ее исполнении звучавший как переливчатая песня:

– Корабль Великого Герцогства, явно терпящий бедствие, пронесся над лесом, оставляя черный дымный след. Потом было падение в огромное грязевое болото и взрыв. Мы сразу же полетели туда посмотреть, что случилось. Мы обнаружили покореженный звездолет, обшивка еще дымилась и была сильно оплавлена. В нем мы нашли четыре трупа и одного человека, готового испустить дух. Ему было уже невозможно помочь. Перед смертью он поведал нам, что на борту в грузовом отсеке есть еще один пассажир в глубоком анабиозе, назвал твой титул и попросил, чтобы мы спасли тебя, если это еще возможно, или хотя бы избавили от страданий и достойно похоронили. «Это благородный человек, – хрипел он уже почти в беспамятстве. – Это не преступник… не думайте…» Последние его слова были обращены к тебе. Он сказал: «Простите, принц, я не смог передать ваши слова…» Потом началась агония и он умер.

– Одежда на нем была белая, форменная, с двумя красными полосками? – спросил Эмиль.

– Он был очень сильно обожжен, однако, по-моему, на нем было что-то подобное.

– Прощай, господин лейтенант Великогерцогской гвардии, – тихо проговорил землянин сам себе. – Ты был честным солдатом.

– Мы нашли криосаркофаг, – продолжала «напев» Кришна. – Он не пострадал, только пластик крышки был в копоти, но система гибернации уже отключилась из-за отсутствия энергии, и включить ее не представлялось технически возможным. Кроме того, мы не знали, сколько времени она уже отключена. Мы приняли решение достать тебя оттуда, но автомат отмыкания не хотел поддаваться. Нам пришлось резать крышку. Боже мой, ты предстал перед нами в такой уютной позе! Я обычно устраиваюсь так на кушетке, когда отдыхаю после обеда. Ты был твердый и холодный как воск в роднике, на свободных от одежды местах сразу образовался конденсат. Мы завернули тебя в несколько слоев термофольги, чтобы преждевременно не разморозить, и доставили домой. Мы и сейчас туда летим. Потом мы положили тебя в ванну с охлажденным соком Вечного дерева и подождали, когда ты «оттаешь» до живого состояния. Когда это произошло, мы осмотрели тебя на предмет внутренних повреждений и нашли, что все в норме. Но ты впал в глубочайший сон, и мы никак не могли тебя разбудить: чаще ты лежал совсем как мертвый, но иногда начинал слегка шевелиться, еле заметно перебирал пальцами, иногда улыбался, а иногда губы твои еле слышно шептали только одно слово «Лилиана», и из плотно сомкнутых глаз начинали сочиться слезы. Все это наводило на мысль, что тебе снятся сны, а, значит, твой мозг тоже не поврежден, и ты когда-нибудь проснешься. Я решила искупать тебя в «купели памяти». Вода из нее помогает излечивать усталость, головные боли и различные депрессивные состояния, улучшает память, придает бодрость телу и духу. Я оказалась права. Ты проснулся, когда Дельфус и Романус опустили тебя в воду «купели» с головой. Дальше ты знаешь…

– Мне как раз приснились полосатые рыбки и море… – Эмиль взял руку Кришны и горячо поцеловал. – Спасибо вам. Вы спасли меня тогда, когда я уже не чаял выжить. Кстати, сок Вечного дерева – густой и очень-очень сладкий?

– Да, – леди Кри удивленно посмотрела не него.

– Кажется, я до сих пор чувствую его вкус, – Эмиль сконфужено улыбнулся. – Его приторная сладость ощущается на языке. От нее даже подташнивает.

– Ты просто очень голоден, – леди Кри улыбнулась в ответ и протянула ему яркую таблетку-леденец. – На, пососи конфетку, тебя просто укачивает с непривычки. Знаешь, меня тоже на грифонах укачивает, то ли дело скакуны!

Оранжево-полосатый тигроид с белыми как сахар клыками длинной с хорошие столовые ножи семиметровым прыжком оказался прямо рядом с Эмилем, разинул пасть и весь ощетинился, дрожа малиновым языком.

– Фу, Задира, фу! Плохой мальчик! Хулиган! – крикнула леди Кри, пытаясь оттеснить зверя от чужака.

– Не бойся его, – добавила она, уже обращаясь к Эмилю. – Он ручной, не обидит. И вообще, большинство здешних животных очень миролюбивы, только нервно реагируют на чужих.

– Не ругайте его, пожалуйста, – Эмиль протянул руку прямо к разинутой, страшной по размерам и зубастости, пасти, и тигроид вдруг мурлыкнул, совсем как кошка, и подставил под его ладонь свою косматую голову. – Он меня просто проверял на прочность. Решил напугать, имитируя атаку. А сейчас видите, извиняется.

Кришна тоже погладила зверя, а потом тихонько подтолкнула землянина:

– Пойдем скорее, нас ждет обед. Нам надо торопиться, чтобы успеть на него.

Они вошли в арку из цветущих лиан, предваряющую вход в «дом», находящийся под поросшим кустарником холмом. В столовой был накрыт стол. При появлении леди Кри, обедающие люди, а между ними Дельфус и Романус, встали и на секунду замерли, склонив головы.

– Можете садиться и продолжать. Приятного аппетита, – сказала Кришна повелительно и села на свободное место, указав на соседнее место Эмилю. – И ты тоже.

– Приятного аппетита всем присутствующим, – молвил землянин и сел рядом с ней.

Перед ними поставили кушанья. Это были натуральные мясные и рыбные блюда, приправленные разнообразными, неизвестными Эмилю, пряностями и зеленью. Вся еда была в высшей степени съедобна и даже очень вкусна. В конце обеда подали коричневатый напиток в узких, как мензурки, емкостях. Леди Кри подняла бокал и пропела:

– Здравствуйте вечно, люди Вечного леса. Здравствуй и ты, человек, упавший с неба.

Она мелкими глотками осушила бокал до дна. Все сидящие за столом подняли «мензурки» к губам и неторопливо последовали ее примеру. Эмиль тоже поднес к губам свой бокал и отхлебнув содержимое, чуть не поперхнулся, но все же заставил себя успокоиться и допить до дна. Кришна смотрела на него улыбаясь, а потом положила ему руку на плечо и прошептала на ухо:

– Вижу, ты узнал сок Вечного дерева. Мы обычно пьем его сильно разбавленным, как тонизирующий напиток. В таком виде он пьянит совсем немного. Хочешь, я покажу тебе источник нашего национального достояния?

Эмиль кивнул. Кришна встала из-за стола и громко «пропела»:

– Спасибо за обильный стол, спасибо за достойное общество. Наша трапеза завершена.

И обращаясь к Дельфусу, уже негромко попросила:

– Дели, подведи нам скакунов.

Люди, сидящие за столом и вероятно ожидающие слов окончания трапезы от начальницы, тут же повскакивали с мест и, кратко благодаря, стали расходиться по своим делам. Леди Кри взяла Эмиля за руку и повела к выходу. Дельфус опередил их и бегом выскочил за дверь.

Скакуны стояли на лужайке. На первый взгляд они очень походили на лошадей «в яблоках», только бросалось в глаза отсутствие гривы и хвоста. Когда Эмиль подошел к ним ближе, то понял, что эти животные вовсе не лошади, а, скорее, олени или крупные лани, очень длинноногие и мускулистые, с маленькими бархатистыми рожками, стоячими чуткими ушами и белоснежным «зеркалом» под маленьким треугольничком хвостика. Однако оседланы они были как самые обычные лошади, и мирно пощипывали травку. Эмиль также заметил, что на их мордах нет ничего похожего на уздечки.

– Ты когда-нибудь ездил верхом на ком-нибудь подобном? – поинтересовалась Кришна.

– В Великом Герцогстве на лошадях, – ответил Эмиль. – Но только там….

Он не договорил, внимательно наблюдая, как Дельфус подошел к оленю и прижался на полминуты щекой к его голове, а после стал пристально глядеть животному в глаза, поглаживая пальцами меховую шею, потом перешел к другому животному.

– Я, кажется, понял, как вы ими управляете. А я то гадал, откуда грифон знает, куда надо лететь. Можно я тоже попробую?

– Попробуй, чужеземец, – с сомнением проговорила леди Кри. – Только берегись и не обижайся, если скакун стукнет тебя копытом или укусит.

– Какие уж тут обиды, – тихо молвил землянин. – Я так на Земле всегда с собаками разговаривал.

Взгляд его уже неотступно преследовал третьего, еще не «уговоренного» Дельфусом скакуна. Он медленно приблизился к оленю и плавно протянул руки к его морде. Скакун переступил с ноги на ногу, потянулся к его рукам, недоверчиво прядая ушами. Эмиль взял его за шею, глядя в глаза и что-то шепча одними губами, потом повернулся спиной и сделал несколько шагов прочь. Олень мотнул головой и двинулся за ним, догнал и доверчиво коснулся носом его плеча.

– Мы договорились! Какое понятливое животное! – с довольной улыбкой сказал землянин.

– Ты – молодец! – не выдержал Дельфус, подбежал к землянину и обнял его восхищенно и по-дружески: – Правда, госпожа, чужак – молодец? Не все наши могут договориться со Звездой. Она такая норовистая!

– Что ж, поехали.

Леди Кри посмотрела на землянина одобрительно, кивнула и пошла к своему скакуну. Дельфус помог ей взобраться в седло, и повернулся к Эмилю, жестом показывая, что он поможет и ему.

– Нет-нет. Это совершенно ни к чему.

Землянин ловко вскочил на Звезду как заправский жокей. Олень под ним сразу нетерпеливо заплясал, требуя приказа и косясь на других всадников.

Леди Кри легко хлопнула ладонью своего скакуна и поехала вперед. Звезда тут же поравнялась с ее оленем и пошла рядом удивительно ровной стремительной рысью. Дельфус ехал немного позади. Сначала они скакали по ровной, почти газонной травке мелкого редколесья, потом въехали на песчаную тропу среди густого кустарника, смыкающегося над головой, и, наконец, въехали в лес. Этот лес напоминал Эмилю огромный сумрачный храм или колоссальную пещеру с бесконечным множеством беспорядочно расставленных гигантских, подпирающих изумрудный свод, колонн. Под копытами скакунов шуршала сухая листва, гнулись неведомые узколистные травы и растения. Над головой на все лады голосили бесчисленные сонмы крылатых существ, похожих на пестрых попугаев.

– Это и есть Вечный лес, – сказала Кришна. – Он нас кормит и защищает. Мы живем только охотой и собирательством, у нас нет земледелия. Одной чайной ложки сока любого из этих деревьев достаточно, чтобы человек не голодал целый день. Кроме того, он сохраняет нам здоровье и силы до означенного нам срока. Кора, камбий и древесина идут на производство одежды, обуви, жилищ и других нужных вещей. В этом лесу живет дичь, в озерах и реках – рыба, на полянах и в поймах произрастают съедобные травы. Вечный лес дарит нам жизнь в слиянии с природой, из него мы черпаем покой наших сердец и чистоту наших помыслов. В нем – основа нашей жизненной философии. Люди живут свободно, небольшими группами в разных уголках материка, а также на островах, где есть Вечные деревья. Мы не враждуем, у нас есть поселения но нет городов, совсем немногочисленное для подобной планеты население, свободные нравы и очень условная власть.

– Как это, условная? Я же видел, что люди оказывают вам знаки почтения при трапезе.

Эмиль повернул голову к правительнице. Он ехал совершенно не напрягаясь и даже не держался за специальный выступ на луке, предпочитая сложить руки на груди.

– Это мои домашние, – пояснила Кришна. – Женщины – мои младшие сестры, племянницы, тетки и жены моих родственников. Мужчины – братья, племянники, дяди, мужья моих родственниц. Старшее поколение и семьи с маленькими детьми здесь не живут – предпочитают свою компанию, уединение и покой. Должность властительницы у нас выборная, хоть и пожизненная. Выбирают сообща женщину из самого древнего рода как предводительницу на случай различных бедствий и как судью для решения споров и умиротворения раздоров между общинами. Слава Богу, подобные проблемы посещают жителей Вечного Леса не часто.

– Когда представлялись, вы назвали себя не вступившей в должность властительницей. Это тоже что-то значит?

– Почти ничего, – леди Кри улыбнулась. – Но если тебе, чужестранец, любопытно, то знай, что полноправной властительнице Эдема полагается сначала обзавестись двумя детьми, чем обеспечить продолжение своего рода и обрести опыт материнской заботы. Ведь только так женщина может понять суть истинной любви и перенести это чувство на весь свой народ. А у меня пока нет потомства…

Они въехали в низину, под копытами зачавкала грязь.

– Сейчас ты увидишь незабываемое зрелище, – сказала леди Кри. – На этом болоте цветут райские розы.

– Это наша гордость и символ, – вдруг вступил в разговор до этого безмолвствующий Дельфус. – Если мужчине нравиться женщина, он приносит ей розу и крайта, и если она согласна стать его партнершей, то она принимает дары, и они встречают вместе восход солнца на холме. Таков обычай.

Они выехали на колоссальную поляну, всю усыпанную звездами необыкновенно прекрасных и одновременно строго-скромных цветов. Вся долина была залита как будто божественным сиянием, ни с чем ни сравнимый радостно – пьянящий аромат туманом поднимался от живого ковра. Так и хотелось спрыгнуть в это буйное великолепие, подмяв мягкие травы и смотреть то на цветы, то на небо, вдыхая полной грудью кружащий голову фимиам. Однако скакуны сильно беспокоились, в тревоге косясь на седоков и нервно переступая всеми четырьмя ногами, явно не разделяя охватившего людей благоговения и восторга. Эмиль, сразу это заметивший, не преминул задать вопрос Дельфусу:

– А почему олени так нервничают?

– Они чувствуют крайтов, – тут же откликнулся парень. – Это змеи такие, маленькие, не более двух пальцев в длину, однако очень ядовитые. Эта поляна просто кишит ими. Они прячутся в траве и часто кусают неосторожных. Укус смертелен, если сразу же не принять глоток сока Вечного дерева, поэтому мы всегда носим его с собой во фляжке. Правда, даже так после укуса человек будет болеть еще недели две.

– Крайты сами бросаются на людей?

– Нет! Просто это очень нервные и импульсивные пресмыкающиеся. Любое резкое движение может быть воспринято ими как агрессия. Кстати, крайт – это тоже символ. Помнишь, я сказал, что по обычаю мужчина приносит возлюбленной розу и крайта.

– Роза – понятно, символ красоты и любви, – Улыбнулся Эмиль, глядя то на леди Кри, то на Дельфуса. – Но змея то тут причем?

– Как признание в нетерпении и пылкости, – усмехнулся Дельфус, легонько хлопая своего оленя по шее ладонью. – Госпожа, не пора ли нам покинуть это место?

Олени повернули обратно к лесу, весело вскидывая передние ноги и почти по-человечески «облегченно» вздыхая.

За неделю, проведенную с народом Эдема, Эмиль узнал привычки и уклад жизни лесных обитателей. Люди эти, так сильно напоминали ему землян, что иногда он невольно ловил себя на мысли, что если бы ему с самого начала внушили, что это его родная Земля, только какое-нибудь этно-поселение в глубине материка, где люди разом решили отказаться от всех технических новинок и слиться с природой, то он бы, наверное, в это поверил, даже несмотря на незнакомую флору и фауну и другие звезды на небе. Поначалу все жители «холма», которых Эмиль про себя называл «эльфами», считали нужным опекать чужака во всем, буквально за руку водя по округе и терпеливо отвечая на его многочисленные вопросы про их жизнь в Вечном лесу. С Дельфусом Эмиль почти сдружился. Тот оказался парнем очень мягкого мечтательного нрава, большим фантазером и поэтом. Для начала он научил Эмиля «песенной» манере ведения беседы. К тому же он умел «разговаривать» не только с ручными, но и почти со всеми дикими животными и птицами, обитающими в округе, и с большим удовольствием учил этому землянина, по-детски восхищаясь его быстрыми успехами в этой области. Романус же, хоть и приветливо улыбался и здоровался при встрече, но держался с «чужаком» холодно и настороженно, так что землянин неизменно ощущал от него «флюиды» подспудного тяжелого подозрения.

Любимым делом, а скорее даже развлечением по утрам была рыбалка. Рыбы в соседней речке было много, а в затонах водились существа, похожие на земных омаров. «Эльфы» в основном ловили на обыкновенные поплавочные удочки, а хищных «кати» и «марлу» примитивными спиннингами из гибких веток на живца или яркую тряпочку. Иногда коллективно ставили квадратные «загоны» – сети на крупную рыбу. Добычу уносили домой на кухню «холма», но иногда, когда денек был особенно погожий и не предвиделось более никаких неотложных дел, жарили и варили рыбу прямо на берегу, используя для разведения костра сушняк и камыш, но никогда не уничтожая живые деревья и кусты. Дельфус показал Эмилю особую породу орешника, чья скорлупа от орехов могла запросто служить не только чашками или тарелками, но и котелком для ухи, настолько она была большая. От Дельфуса же землянин узнал о местных съедобных пряных травах и научился их отличать от несъедобных. Вообще, в лесу и рядом с рекой произрастало огромное разнообразие растений, и некоторые из них были исключительно опасны, к ним иной раз и подходить близко не стоило, так они были ядовиты. О лесных и луговых змеях вообще и говорить нечего: их тут водилось огромное множество в кустах и болотах, от огромных, напоминающих земную анаконду или питона, до крошечных водяных «мини». В лесу водилось множество животных: от миниатюрных «обезьян» до крупных «тапиров» и диких скакунов. Были и хищники, однако никогда не нападающие на «эльфов». Ручной тигроид Задира, вольготно живший при кухне «холма», был одним из многочисленной братии таких же полосатых хищников, обретающихся на «вольных» хлебах в окрестностях. Тигроиды оказывается отлично лазали по деревьям и охотились в основном на обезьян и другую дичь, обитающую в кронах Вечного леса. Грифоны же были не местными обитателями. их дикая популяция обитала где-то на безлесых пустошах на севере, по соседству со стадами копытных «тамбу». «Эльфы» «холма» держали их всего пару, как необходимый для дальних сообщений быстрый воздушный транспорт. Стоило еще упомнить эдемских насекомых. В основном это были совершенно безобидные твари, стрекочущие в траве и являющиеся пищей для множества более крупных диких обитателей Эдема. Но было несколько видов довольно распространенных «красных» летучих муравьев, не крупных, но живущих огромными «семьями», с которыми нужно было вести себя предельно осторожно: стоило даже нечаянно убить хотя бы одного, и вся «семейка» набрасывалась на обидчика, безжалостно преследуя его и больно кусая, и от них было практически невозможно избавиться, только если с головой погрузиться в воду и еще долго там сидеть и прятаться, пока насекомые не улетят. У «эльфов» даже существовала такая шутливая песенка:

Не дави краснушки,

Будут целы ушки,

Злоба не проснется,

Мыться не придется.

Было прекрасное теплое и безоблачное раннее утро. Эмиль вместе с Дельфусом договорились отправиться к реке еще с вечера. Решили идти пешком, чтобы больше видеть и слышать. Задира увязался за ними, видимо желая полакомиться свежей рыбой.

До реки добрались без приключений, слушая утреннее пение птиц и наслаждаясь благоуханием росяных трав. Река встретила их восходом солнца, закинули удочки. Клев был отменный, еще задолго до полудня они до отвала накормили ненасытного Задиру и наполнили плетеный садок. Решено было напоследок искупаться и уходить.

Поплескавшись и поплавав против течения наперегонки, мужчины устремились на противоположный берег к огромному дереву, нависшему кроной над водой. Оно служило «вышкой» для всех «эльфов» – любителей прыжков в воду. Забравшись на самый верх, Эмиль огляделся по сторонам: солнце припекало вовсю, повсюду зеленел и кучерявился лес, внизу искрилась рябь реки. Он оттолкнулся от упругой ветки и, сделав тройное сальто, без плеска вошел в воду и сразу же вынырнул. Дельфус тоже прыгнул и крутанулся, но брызг от его «приводнения» было неизмеримо больше.

– У тебя здорово получается, – Дельфус выскочил из воды и посмотрел на Эмиля восхищенно и даже с некоторой завистью. – Ты ныряешь как зимородок ири, только еще лучше.

– Жизнь длинна, – улыбнулся землянин. – Было достаточно времени натренироваться. Поплыли обратно?

– Нет. Давай еще по разу, – запротестовал Дельфус, и они опять выбрались на берег к корням дерева и полезли наверх.

Крона слегка покачивалась от ветерка.

– Только теперь я первый, – сказал Дельфус. – Ведь она смотрит.

– Кто смотрит? – Эмиль оглянулся, но никого за листвой не увидел.

– Кришна, – сказал Дельфус и указал пальцем направление. – Вон там, на нашем берегу она только что выглянула из-за кустов. Должен сказать тебе, она ищет нового избранника.

– Зачем? У нее же есть ты и Романус.

– Но никто не может запретить ей искать достойнейшего для произведения на свет продолжателей рода, – Дельфус вдруг широко улыбнулся, глядя прямо в глаза землянину. – Знаешь, ты ведь ничем не хуже нас. Ты сильный, красивый, умный, ты быстро учишься хорошему… Может быть она решила выбрать на этот раз чужака?

Он отвернулся и приготовился к прыжку.

– Подожди! Там в воде какой-то желтый блик! – крикнул Эмиль и хотел уже схватить его за руку, но не успел.

Дельфус сделал красивое сальто и вошел в воду руками вперед почти без плеска, но вслед за этим гладь на месте его погружения вдруг неестественно вспенилась и мелькнула прочь какая-то расплывчатая тень. Дельфус не торопился выныривать.

В душе Эмиля бомбой взорвалось беспокойство, хотя он и не знал, какая неведомая беда могла подстеречь «эльфа» в казавшихся такими ласковыми и безопасными водах. Он качнулся на ветке и прыгнул без всяких изысков «молнией», войдя в воду рядом с местом недавнего погружения Дельфуса и придавая себе под водой ускорение руками и ногами, «крутясь» и оглядываясь. Парень неподвижно лежал на дне на спине, раскинув руки, глаза его были закрыты, а рот наоборот полуоткрыт. Эмиль схватил его и потянул на поверхность. Не прошло и минуты, как он уже выволок неподвижное тело на берег и сразу же начал оказывать первую помощь захлебнувшемуся. Дельфус долго не подавал никаких признаков жизни, но землянин упрямо боролся всеми возможными способами. Искусственное дыхание и массаж сердца наконец сделали свое дело. «Эльф» задышал, закашлялся и открыл глаза. Наконец-то его жизнь была вне опасности.

– Ох и напугал ты меня! – со вздохом искреннего облегчения сказал Эмиль, помогая ему сесть. – Что это было?

Тут он вдруг заметил, что рядом стоит леди Кри в еще мокрой, но уже начавшей подсыхать на жаре одежде. Видно она переплыла реку прямо в ней.

– Ты сделал невозможное, человек, упавший с неба! – молвила она торжественно и в то же время как-то по-особому нежно. – Похоже, Дельфус столкнулся в воде с рыбой-солнцем, генерирующей жуткий импульс неизвестной пока нам природы, отключающий сознание, сердце и дыхание. Человек просто вдруг тихо и ни с того ни с сего идет на дно. Эта рыба очень редка, но неожиданная встреча с ней всегда заканчивается смертью. Тебе очень повезло, что она не тронула и тебя, ты ведь прыгнул в воду всего через несколько секунд после Дельфуса. Я бы не решилась так сразу. Конечно, ты не знал о этой рыбе, но тем не менее… Ты смелый и сильный, ты не задумываясь об грозящей тебе опасности готов прийти на помощь. Мне нравятся такие мужчины. Если ты не против, мы бы могли встретить вместе зорю на холме, может быть даже сегодня.

– О, госпожа! – Эмиль опустил голову в низком поклоне, молитвенно складывая руки. – Это такая честь для меня. У меня просто нет слов… Но вы должны знать, что я уже связан брачными узами, и любимая ждет меня на моей Родине.

– Ее зовут Лилиана? – леди Кри коснулась ладонью его головы. – Это имя ты шептал во время летаргии?

– Да, – Эмиль опустился перед ней на колени. – Я не в силах лгать своей спасительнице.

– И ты действительно очень любишь ее. Это не подлежит сомнению, – задумчиво проговорила Кришна.

– Да, госпожа.

– Но разве ваши обычаи так строги, что не позволяют иногда, вдали от любимой жены, встречать рассвет с другой жаждущей женщиной? Ты же говорил, что ваш народ похож на наш. Что у вас нет запретов?

– Это тоже правда. Но я не хотел бы оскорбить ваши чувства тем, что разделю с вами зорю в то время, как сердце мое принадлежит другой.

– Чепуха! – Кришна засмеялась, нежно поглаживая его подушечками пальцев обоих рук по щекам. – Мне совершенно не нужно твое сердце целиком и тем более в отдельности от тела. Как ты уже, наверное, заметил, наше общество полигамно и практически лишено собственничества относительно сексуальных партнеров. Ты на данный момент очень одинок. Зачем же мучить себя, изнуряя воздержанием такую прекрасную плоть?

И она окинула его таким недвусмысленным взором, что он покраснел до кончиков ушей и прикрыл свою наготу руками.

– Приходи ко мне, я буду ждать тебя ночью на холме. – С этими словами она вошла в воду и грациозно, как дельфин, поплыла на другой берег.

Смущенный землянин, по-прежнему стоя на коленях, провожал ее взглядом до того момента, пока она не выбралась на противоположный берег и не скрылась за кустами. Дельфус, уже почти оправившийся после «приключения», сидел с ним рядом, терпеливо ожидая, пока тот придет в себя после «любовного» объяснения, потом дружески похлопал по плечу и сказал:

– Я же говорил, что она пришла ради тебя. Она такая страстная любовница, она лучше всех. Тебе повезло, что она обратила на тебя внимание. Значит ты и впрямь достоин… Только, знаешь что… Тебе стоит опасаться моего брата. Он не такой как я, он другой… Он считает тебя соперником. Он думает, что ты способен принести Кришне и всему нашему народу несчастье… Он сказал мне, что было бы гораздо лучше для всех, если бы ты никогда не проснулся. – «эльф» схватил Эмиля за руку, крепко сжал ладонь и потряс ее. – Я очень обязан тебе, что ты сразу прыгнул за мной в воду, не дал утонуть…

– Не стоит благодарности, – Эмиль наконец поднялся с колен и помог подняться Дельфусу. – Я бы прыгнул за любым человеком, стоило мне только заметить, что что-то не так. Я в этот момент вообще не раздумывал. По-моему, это просто рефлекс… Ты сейчас сможешь переплыть на другой берег?

– Да, конечно. Я уже вполне хорошо себя чувствую, – Дельфус улыбнулся. – Пора бы домой, а то к обеду опоздаем…

Они осторожно спустились к воде и поплыли. Через пять минут они уже одевались на «своем» берегу.

К началу обеда они все-таки немножко опоздали. Леди Кри уже сидела за общим столом, рядом с ней был очень сумрачный Романус. Эмиль стал было извиняться, но Кришна мило улыбнулась ему и молча махнула рукой, мол, садитесь, герои.

После обеда все не спеша разошлись по своим делам. Эмиль, не имевший пока никаких регулярных обязанностей, вышел на лужайку перед «домом», где на него тут же «напал» Задира, страстно желавший, чтобы ему почесали брюхо.

Романус подошел сзади очень тихо, так что Эмиль, занятый Задирой, заметил его только тогда, когда он уже очутился чуть ли не в метре от него. Вообще, все «эльфы» умели ходить очень неслышной, как бы крадущейся походкой, незаметно «скользя» и не издавая при этом не только топота, но даже шелеста сухих трав и листьев.

– Госпожа сказала мне, что она ждет тебя сегодня ночью на холме, – без предисловий начал Романус, и глаза его сверкнули затаенным опасным огнем. – Как насчет розы и крайта? Ты знаешь о нашей традиции, связанной с установлением партнерских отношений с женщиной?

– Мне она известна, – кивнул головой Эмиль.

– Госпожа сказала, что выполнять этот старинный обычай чужаку не обязательно. Крайты в это время года очень агрессивно настроены, у них линька… Она приказала мне следить за тобой, и если ты соберешься на болото, уговорить не уходить из лагеря в Вечный лес. Я знаю, ты очень смел, и сегодня спас Дельфуса… К тому же любовная традиция не нарушалась в нашем селении уже более двух сотен лет. Я в свое время приносил Кришне розу и крайта. Дельфус тоже. Чужаку же можно не трудиться из-за того, видите ли, что крайты могут его укусить… Какой позор для правительницы, связывать себя браком с человеком, которому дозволено не исполнять элементарных обычаев из-за его чужеродности нашему племени! Вижу, у тебя нет на поясе фляги с соком Вечного дерева. Возьми, – он отвязал свою и вложил ее в руку землянина, странно насмешливо ухмыльнувшись. – А, впрочем, я передаю тебе ее слова: она не хочет, чтобы ты покидал дом и не ждет от тебя розы и крайта… Приди к ней так, она жаждет тебя…

Он хмыкнул и пошел прочь, что-то бормоча себе под нос. Эмиль расслышал только обрывок фразы: «Настоящий мужчина не посмеет оскорбить…» Задира, полминуты назад такой довольный и игривый, как котенок, насторожил уши и ощетинил усы, провожая «эльфа» взглядом суженных зрачков.

…Огромная полная луна освещала «поляну любви» на вершине «холма». Кришна сидела на краю огромной, застеленной мягким шелковым одеялом скамьи в виде продолговатого листа. На ней было длинное белое платье, волосы распущены по плечам.

Эмиль взбежал по узкой тропке. В его правой руке волшебным огоньком мерцал цветок эдемской розы, левую же он прятал за спиной.

– Я ждала тебя раньше, – тихо сказала Кришна. – Я вижу, что ты не послушался меня и ходил за этим глупым подарком. Я ведь говорила Романусу, чтобы…

– Так ты примешь дары? – Эмиль улыбнулся. – Настоящий мужчина не посмеет оскорбить женщину несоблюдением символического старинного обычая, пусть он даже и чужак. – Он протянул ей розу и вынул из-за спины ту самую флягу, которую ему вручил Романус.

Кришна бережно взяла цветок за самый кончик стебля.

– А это что? – она указала на флягу.

– Это символ страсти – маленькая зеленая змейка. Она там, внутри. Пришлось проколоть емкость в нескольких местах, чтобы она не задохнулась.

– Живой крайт? – пораженная Кришна бережно взяла флягу, как бы взвешивая ее в руке. – И что же мне теперь с ним делать?

– А что там предписывают обычаи? – ответил вопросом на вопрос Эмиль.

– Обычно жених приносит мертвую змею, – Кришна положила и цветок, и флягу с крайтом на край скамьи. – Потом ее выкидывают за ненадобностью.

– На твоем месте я бы утром отнес ее подальше в лес и освободил, – сказал землянин, обнимая ее за плечи. – Раз ее миссия на этом завершена, пусть ползет домой.

– Неужели ты безрассудно рисковал жизнью на болоте, вылив драгоценный сок Вечного дерева, чтобы поместить туда живую ядовитую змею?

– В этой фляге с самого начала не было никакого сока, – Эмиль посмотрел в глаза Кришны проникновенно и нежно. – Давай сейчас не будем говорить об этих мелочах, а то я уже с ума схожу от нетерпения.

Он взял ее за руки и прильнул губами к ее ладоням. Она обняла его за шею, приближая к себе, и они слились в жарком поцелуе ликующей страсти.

Утро выдалось довольно хмурое и ненастное. «Эльфы» занимались своими делами, почти не обращая внимания на чужака, расположившегося под навесом у грифонов. Судя по всему, все они прекрасно знали новости предыдущего дня и ночи, но делали вид, что ровным счетом ничего не произошло, только в их случайных, мельком брошенных на него взглядах Эмиль ощущал одобрение, смешанное с любопытством.

Кришна покинула постель довольно поздно, забрав цветок и флягу с крайтом, и поцеловав напоследок так жарко, что у него перехватило дыхание. На завтраке людей всегда было гораздо меньше, чем бывало на обеде: некоторые предпочитали понежиться в кровати подольше или подкреплялись отдельно – прямо у себя, кое-кто еще до восхода солнца ушел на рыбалку или в лес. Кришна определила Эмилю место рядом с собой по левую руку и все время бросала на него вожделенные взгляды и игриво касалась его колена своим, совершенно не стесняясь присутствующих и не делая секрета из их теперешних отношений. Она была явно очень довольна ночью любви и всем видом показывала это. Даже ту самую розу вплела в волосы, и она мерцала среди других обыкновенных для «эльфийской» женской прически цветов, как прелестный хрустальный фонарик. Все остальное происходило как обычно, заведенным чередом. Дельфус, улыбаясь, сидел по правую руку правительницы. Только Романус почему-то не явился на завтрак, что вызвало некоторое недоумение у Кришны.

После окончания трапезы леди Кри перекинулась шепотом парой слов с Дельфусом, потом поцеловала Эмиля в губы прямо при еще не успевших разойтись из столовой людях, и сказав ему: «Не скучай, мой любимый муж, займись пока чем-нибудь, я тебя покину не на долго», куда то отправилась с Дельфусом на скакунах.

Тайны обратной стороны рая.

Эмиль уже несколько дней раздумывал над тем, как ему побывать на месте падения корабля, на котором он сюда прибыл. Дельфус, осторожно расспрошенный им о данном деле, похоже мало что знал и тем более не был там.