Читать онлайн Качели времени. Мама! бесплатно

Качели времени. Мама!

«Раз-два-три-четыре-пять

Вышел зайчик погулять.»

Я выхожу из школы и вижу маму. Она стоит у ворот, машет мне, улыбается. Светлые волосы, будто покрытые пыльцой с искоркой, развеваются по ветру. Мама улыбается, ждет, когда я подбегу к ней.

«Вдруг охотник выбегает

Прямо в зайчика стреляет.»

Нащупываю в кармане округлый агат с маленькой дырочкой посередине. Он теплеет от моего прикосновения. Моргаю, открываю глаза, вижу маму. Волосы ее потускнели, уголки губ дрожат. Ей трудно улыбаться, но она старается. Для меня. Глаза будто затягиваются туманом.

Выпускаю камень из пальцев, моргаю. Радостная мама идет ко мне. Волосы переливаются, глаза ясные, смотрят ласково. Она улыбается и обнимает меня. А я чувствую тяжелый камень в кармане.

Я Оксинт из рода Архимеда. Я вижу будущее.

Глава первая. Уникальный род

Наш род уникальный. Ведь мы ведем его от самих Хроносов. Это для других они всемогущие, а для меня, для всех нас – Даниил и Дания. Дан бывает у нас нечасто, ему нельзя долго находиться во времени. Но, когда намечаются всеобщие семейные торжества, он просто переносит нас всех во вневременность. Это легче, чем таскать членов семейства из одного времени в другое. Да и он с нами может подольше побыть.

Я люблю Даниила. С ним всегда интересно, мы много разговариваем. Мне даже лестно, что такой умный и мудрый человек находит любопытной беседу с десятилетним мальчишкой. Правда, иногда мне и вовсе кажется, что Хронос – мой ровесник. Таким ребячливым он бывает временами. Его все обожают.

Данию тоже. Как-то Саша, жена моего дяди, признавалась, что поначалу боялась нашу богиню, и даже недолюбливала ее. Не могу в это поверить! Дания очень милая, красивая – почти такая же красивая, как мама. И заботливая. Вот она бывает у нас почти каждый день, и всегда находит для меня время. Играет со мной, раньше часто читала мне сказки перед дневным сном. Утешает, если я вдруг поссорюсь с сестрой или у меня что-то не получается. И всегда обнимает, здороваясь и прощаясь. От нее пахнет яблоками.

Словом, всемогущие – живые, добрые, прекрасные ребята. Но мы не афишируем родство с ними. Во-первых, у нас не принято кичиться своим происхождением. Во-вторых, нам бы наверняка не поверили. Люди склонны наделять все незнакомое разными чертами, несоответствующими истине. Вот и про Хроносов они думают, что те равнодушные, холодные, бесчувственные. А это не так. Безэмоциональный у нас я. Без эмоций. Холодный, как камень, который я постоянно таскаю с собой.

Таким я был не всегда. Еще недавно старший сын главного ботаника планеты Эдем ничем не отличался от сотен других мальчишек. Разве что у меня волосы цвета воронова крыла, как у папы. Это у нас редкость. В остальном же я был абсолютно обычным, даже слишком. Хотя у мамы на этот счет имеется другое мнение.

– Ты уникальный! – говорит она утром.

И крепко-крепко меня обнимает.

– Ты не такой, как все. – повторяет она, расчесывая меня.

Но упрямый черный ежик волос все равно стоит дыбом, несмотря на мамины старания.

– Ты моя радость. – улыбается мама, когда я, в течение дня прибегаю, чтобы просто ее обнять.

И получаю в награду мамин поцелуй. Мама пахнет корицей.

– Солнышко! – окликает она меня.

И я всегда стремглав несусь на ее зов.

– Мой хороший. – ласково говорит она вечером, укладывая меня спать.

А снятся мне всегда самые чудесные сны, которые лишь можно себе вообразить.

Маме вторит папа. С утра пораньше он катает меня на плечах. Подбрасывает так, что у меня замирает дух, и ловит. А еще я люблю, когда он берет меня за руки, и кружит, кружит, кружит, а я как будто лечу. И мне не страшно: я знаю, что отец никогда меня не отпустит и не уронит. Он крепко обнимает меня, а я чувствую, как бьется его сердце, которое так любит нас, нашу семью.

У меня есть сестренка, она старше и такая вредная! Но я ее все равно люблю. Ее назвали Александрой, в честь жены дяди. Она уже почти взрослая, ведь ей скоро исполнится тринадцать лет. С ней интересно, она так увлекательно рассказывает о том, о чем я и не слышал. Да, мы с ней иногда ссоримся, но она много для меня делает! Например, год назад помогла уговорить родителей оставить черного щенка Пирата, которого я нашел на улице. Сейчас это огромный пес, на котором можно ездить верхом. Он спит возле моей кровати и всегда везде следует за мной.

Мы счастливая семья. Нам это часто говорят. А недавно мы стали еще счастливее, потому что у нас появился третий ребенок. Родители назвали его Антеем, так зовут и дедушку. Когда малыш только родился, папа сказал, что, скорее всего, они теперь не смогут, как раньше, столько же времени проводить со мной. Однако они меня по-прежнему любят, как и Александру, как и нового малыша. Просто ребенку нужен уход, ведь он, в отличие от меня, не может самостоятельно одеться или поесть. Я согласился с отцом в том, что маленькому Антею действительно нужна помощь всех нас и отправился с ним знакомиться.

Младенец оказался таким смешным! Он крохотный и совершенно лысый, но уже умеет улыбаться. Я сразу его полюбил и решил, что тоже буду о нем заботиться. Ведь это мой младший брат! Так что в нашей жизни почти ничего не изменилось. Мы с сестрой с удовольствием возимся с Антеем, а родители в это время могут отдохнуть. Когда же они находятся с ребенком, мы занимаемся своими делами.

Единственная проблема заключается в том, что я даже не умею играть сам с собой. У меня всегда для этого дела была компания: родители или сестра. Однако теперь часто бывает так, что все заняты и потому я совершенно не могу себя развлечь. Папа это увидел, и быстро нашел из такой ситуации выход.

Он давно заметил, что меня привлекает агат, который всегда лежит у него на столе. В минерале черного цвета проделана маленькая аккуратная дырочка, и в этом месте края камня словно слегка оплавлены. Отец рассказывал, что это – память о его давнем хорошем друге Агате. Но что случилось с ним, и какое отношение к нему имеет минерал, не поведал. Говорит, что ему до сих пор больно об этом вспоминать.

Я с расспросами не лезу, чтобы не тревожить папу. А камень мне очень нравится, прямо магнитом к нему тянет. Раньше я играл с агатом только когда отец работал в своем кабинете, возился рядом с ним. Но теперь он разрешил мне пока что взять минерал себе. Я с радостью так поступил, и не выпускал его из рук пару дней.

Вскоре я заметил, что обычно прохладный агат нагревается от моих прикосновений. И дело не в том, что я подолгу держу его в руках. Стоит всего на пару секунд прикоснуться к нему, как температура поверхности подскакивает аж на пару градусов. А потом на черном зеркале минерала стали вспыхивать маленькие молнии. Однако я не чувствовал ударов током, хотя это было бы логично. Просто тепло, которое исчезало по прошествии пары минут.

Потом и вовсе начали твориться удивительные вещи. Как-то утром я сидел на кухне, и рассматривал всполохи на глянце минерала. В помещение зашла мама, и поинтересовалась, буду ли я овсянку на завтрак. Ничего странного, правда? Но когда я отложил камень и собрался ей ответить, то обнаружил, что кроме меня на кухне никого нет! И уже через несколько секунд снова зашла мама, и задала тот же вопрос. Когда же я сказал, что она это уже спрашивала, мама сильно удивилась. Но ведь и правда вопрос звучал точно так же, и даже с теми же интонациями. Прямо дежавю какое-то!

Я бы скоро забыл об этом странном происшествии, если бы уже на следующий день ситуация не повторилась. Случилось это на уроке математики. Учительница задала вопрос, и на него тут же ответил наш самый главный отличник. Я в этот момент опять держал камень в руках. Учительница предложила записать в тетрадь новое правило, я отложил агат, и… И снова услышал тот же вопрос. Ответ на него, который я только что слышал от своего одноклассника, слетел с моих губ. Учительница кивнула и предложила перейти к записи правила, а отличник удивленно на меня посмотрел. Впрочем, я находился в не меньшем изумлении.

Этих двух ситуаций хватило для того, чтобы понять: я вижу будущее. Причем не сам по себе, а при помощи папиного камня. Но это все равно странно, так как до этого момента я и вовсе не обладал никакими способностями. Мне всегда было обидно по этому поводу, ведь и мои соотечественники – очень сильные маги, и представители моего рода тоже могут творить настоящие чудеса, используя собственный энергетический потенциал.

Но в семье не без урода – эту поговорку я как-то услышал из уст тетушки, не в мой адрес, конечно. Однако она мне полностью подходит. И, несмотря на мамины слова о моей уникальности, я знаю, что это не так. Ну если только я уникален в своей бесталанности. Ведь все вокруг обладают какими-то способностями!

Про Хроносов я молчу – на то они и всемогущие, чтобы иметь такие возможности, о которых другие даже не мечтают. Но вот мой собственный папа, например, своей энергией заставит расцвести даже сухую палку. Мама лечит животных. Едва ее легкая, немного прохладная ладонь, коснется больного места, как зверь или птица сразу чувствует себя лучше. И такие дары дают знать о себе с раннего детства.

Когда я только родился, сестра обнаружила свою способность. Она пошла в маму, и ее дар тоже связан с лечением. Александра безошибочно указывает орган, которому нужна помощь. Причем ее дар распространяется как на животных, так и на людей. А маленький Антей уже в полгода обнаружил необычайную для младенца силу. Я же ничем не выделяюсь, и это меня расстраивает.

Правда, тетя Саша вот вообще не подозревала, что обладает какими-то там особенностями, пока ей не исполнилось аж двадцать пять лет! И то, ей помог Даниил. Когда я узнал об этом, то немедленно попросил его, чтобы он и мою силу пробудил. Но Хронос, который меня всегда с удовольствием балует, в этот раз отказал.

– Понимаешь, милый. – объяснял он. – Сила должна пробудиться естественным образом. Форсировать события не рекомендуется, иначе твоя энергия может стать неуправляемой: ты получишь больше, чем сможешь освоить.

– Но тете Саше ты помог!

– Там была другая история. Ее сила дремала слишком долго, и вовсе не пробудилась бы без посторонней помощи. К тому же, она была старше тебя в два с половиной раза. Наконец, это были не те обстоятельства. Она находилась в огромной опасности… И я надеюсь, что больше никому из моих потомков не придется таким образом пробуждать силу!

Глава вторая. Видения наяву

Так наш разговор тогда и закончился. Умом я осознавал, что Даниил прав, но немного на него обиделся. Неужели он не понимает, каково мне быть белой вороной? Поэтому, когда я обнаружил, что могу видеть будущее, не сказал об этом никому – даже ему. К тому же, мне было интересно самостоятельно разобраться с таким удивительным даром. А если я расскажу о нем взрослым, у меня сразу же отберут агат, и моя способность тоже исчезнет. Я снова стану самым обычным, ничем не примечательным пацаненком.

Первое время было весело: я видел будущее до того, как оно произойдёт, и мог его менять. Например, быстрее остальных давать правильные ответы на уроках, как это было после моего второго «дежавю». Или «предугадывать», что сейчас случится, и наблюдать за изумлением окружающих. Какими забавными становились в этот момент их лица!

Агат демонстрировал мне то, что произойдет, каждый раз, как я брал его в руки. Это вызывало определенные неудобства, потому что иногда мне нужно было просто переложить камень, безо всяких там видений. Но постепенно, кажется, он стал считывать мои стремления, и показывал будущее лишь тогда, когда я сам этого захочу. И поэтому мне стало казаться, что я его приручил.

Длительность видений зависела от того, как долго минерал находится в моей руке. А срок, на который он переносил меня в будущее, со временем увеличивался. Сначала он показывал только то, что произойдет в ближайшие пару минут. Но постепенно я стал видеть на час, два, день вперед, потом на неделю. Чем больше я упражнялся, тем лучше у меня все получалось.

Но за все приходится платить, в том числе и за сверхспособности: по ночам мне стали сниться кошмары. Никаких чудовищ или катастроф: я видел маму, которая сильно заболела, видел, как с каждым выдохом жизнь уходила из нее. И это было для меня страшнее конца света! Испуганный, я просыпался, нащупывал агат, который покоился под подушкой, и теперь, уже почти спокойно, засыпал до утра.

А утром меня будила здоровая и веселая мамочка. После таких ночных кошмаров, я крепко ее обнимал, слушал, как бьется ее сердце, и постепенно успокаивался. Потом брал из-под подушки мертвенно холодный, почему-то очень тяжелый, камень, и занимался привычными утренними делами.

Время шло, маленький Антей подрастал, и все чаще проявлял самостоятельность. Родители старались делить свое время между всеми нами тремя, и я снова стал много времени проводить в компании мамы – как раньше. Теперь, после таких страшных сновидений, я особо ценил каждую секунду, которую был с ней.

А кошмары я видел уже каждую ночь. В итоге, чтобы избавиться от них, я вернул агат отцу, хотя он на этом и не настаивал. Я был уверен: мамочка с нами на долгие годы, но видеть ее ослабевшей, смотреть, как она мучается, пусть и во сне, не хотел. Так что решил: пусть даже не будет у меня никакого дара, зато и кошмары уйдут. К тому же, надо быть честным с самим собой: это не моя способность. Наверное, камень являлся каким-то амулетом, вызывавшим такие видения. Так что, расставаясь с ним, я не терял ничего. Зато приобретал душевное равновесие.

И действительно, столь пугавшие меня сны, ушли. Правда, проявилась тоска по агату: ведь несколько месяцев я был с ним неразлучен. Все время тянуло снова взять его в руки, но я боялся наяву увидеть то, что мне снилось. Однако я все равно приходил к отцу в кабинет, смотрел на минерал, как завороженный. Но не брал его, хотя папа предлагал повозиться с моим любимым камнем.

Но вот, по прошествии пары недель, и тоска по агату почти ушла, и будущее я больше не видел… Да и день выдался интересный: мы все отправились в гости к старшему брату папы. А он, вместе с тетей Сашей, живет на Земле, в Сибири, где сейчас царит настоящая зима! Маленький Антей познакомился с таким чудом впервые. Ведь у нас на Эдеме всегда вечное лето, не считая пары коротких прохладных месяцев.

Мы с сестрой, уже ранее видевшие снег, возились в нем с удовольствием. Да и мама от нас не отставала. Вот она, шутя, плюхнулась в сугроб. Я уж было решил последовать ее примеру, но задержал взгляд на мамином лице, моргнул… И увидел ее, белее снега, на котором мама лежала. Нет, это был не снег, а высокие подушки, белые, твердые, холодные. Белые стены палаты, белая ночная сорочка на маме.

И лицо ее, потерявшее всякий румянец. Зеленые огромные глаза ярко горят каким-то нездешним огнем. А губы, бледно-розовые, все искусаны, сухие, в мелких трещинках… Она ищет меня взглядом и, найдя, пытается улыбнуться. Но губы ее не слушаются, их уголки только едва поднимаются, а потом снова плывут вниз. Она неровно дышит, а я вижу, ощущаю, что выдыхает мама не воздух, а саму жизнь. Судорожный вдох, и длинный прерывистый выдох частички жизни.

Я бросился к матери, споткнулся, стал падать и инстинктивно зажмурился. Вдруг я почувствовал, как лицо укололо тысячами миниатюрных игл. Открыл глаза, отпрянул от снега, и оглянулся. Сестра и мама удивленно смотрели на меня.

– Оксинт, все нормально? – встревоженно спросила мать.

На ее щеках играет морозный румянец, ласковые глаза смотрят встревоженно. Она подает мне руку, я встаю, прижимаюсь к ней, и понимаю: это был кошмар наяву. Мамочка здорова, жизнь не уходит из нее. Все хорошо.

– Все хорошо, мамочка. – повторяю я вслух. – Споткнулся.

– Да у тебя же шнурок развязался! – заявляет сестра.

Мама качает головой, и уже собирается присесть, завязать мне шнурки, но я отказываюсь, и сам с ними справляюсь. А потом крепко ее обнимаю.

Зимние забавы мне, конечно, уже неинтересны. До вечера я не нахожу себе места. Почему я снова это увидел?! Ведь у меня нет агата, он вообще остался в другом времени и на другой планете! И самый главный вопрос, который меня мучил: как покончить с такими видениями? Каждый раз они так сильно пугают меня. И каждый раз я боюсь, что кошмар вдруг окажется реальностью.

Вечером, после вкусного ужина, все собрались в гостиной, и вели неспешную беседу. Я же отправился на кухню, чтобы сделать себе какао. Следом за мной пришла тетя Саша.

– Оксинт, что случилось? – без предисловий спросила она.

Я люблю жену папиного брата. Хотя она взрослая, но, как и Дан, совершенно не кичится разницей в возрасте. А иногда ведет себя так, будто бы старше меня всего на пару лет. Еще ей можно доверить любой секрет, и она никому его не выдаст. И не станет меня осмеивать, и заявлять, что мои детские переживания – это пустяки. Наконец, Саша никогда не ходит вокруг да около, а сразу говорит то, что хочет сказать. Мне это по душе, ведь моё собственное имя значит прямой или резкий.

– Я сам не понимаю. – ответил я на ее вопрос.

И рассказал все о камне, и о моем «даре», о видениях, которые раньше мучили меня только во сне, но теперь пришли и наяву. Александра слушала внимательно и успокаивающе гладила меня по голове. Потом долго молчала.

– Я в растерянности, мой хороший. Кажется, камень – артефакт с очень темной энергией и большими возможностями. Не всякая вещь может показать то, чего еще нет – будущее. Но вряд ли Иксион стал бы хранить такое дома, и уж тем более давать это своим детям. Откуда у него вообще этот агат?

Я рассказал про папиного друга, и поинтересовался: может, Саша знает, о ком идет речь? Ведь, когда она познакомилась с отцом, тот был в моем возрасте. А значит, вся его жизнь прошла у нее перед глазами. Но женщина только покачала головой.

– Нет, эта история, наверное, произошла до меня. Или же Иксион ничего об этом не говорил. Малыш, я думаю, надо все рассказать Даниилу.

– Нет!

Эту идею я сразу воспринял в штыки. Саша удивленно посмотрела на меня, и я рассказал ей о нашем разговоре со всемогущим. Конечно, она принялась убеждать меня, что Хронос отказал ради моего же блага, что сила должна пробуждаться в свое время, и такое время у меня обязательно настанет. Но я все равно противился и попросил ее не говорить с Даниилом на эту тему. Она задумалась на пару минут.

– Давай так. – сказала в итоге жена папиного брата. – Я сама постараюсь разобраться с твоим камнем. Может, мне удастся понять, что он собой представляет и как с ним бороться. А ты его больше не трогай.

– Да я за километр бы его обходил!

– Хорошо. Но если я ничего не смогу сделать, а твои видения продолжатся – мы расскажем Дану. Договорились? Мой милый, ты можешь оказаться в опасности, и если спасти тебя способен будет лишь Хронос, надо будет забыть об обиде. Хорошо?

– Угу. Но я знаю, что у тебя все и без него получится. Ты крутая.

Саша улыбнулась, и поцеловала меня в лоб. Тут из гостиной раздался голос дяди Алекса, и она поспешила туда. А я сделал какао и тоже ко всем присоединился. Вечер закончился мирно, и даже спал я безо всяких кошмаров.

А на следующий день мы пошли в торговый центр. Маму интересовали магазины, папу – оранжерея, которая находилась на верхнем этаже. Ну а я, с сестрой и братом, остался возле огромной елки, украшенной шарами и переливающимися гирляндами. Там столпилось много малышни и детей постарше, были и их родители. Играла веселая новогодняя музыка.

Антей и наряженную новогоднюю елку видел впервые, поэтому пришел в полнейший восторг. Да и моя сестрица от него не отставала. Поэтому мы влились в общий хоровод, и весело ходили вокруг вечнозеленого дерева.

Малыш держал за руки меня и Александру. Сестра тоже взяла за руку кого-то из детей. А вот с моей стороны оказался высокий черноволосый мужчина. Лицо его почему-то показалось мне смутно знакомым, хотя в этом времени я знаю лишь семью тети Саши. Еще незнакомец был без верхней одежды, в черных рубашке и брюках. А на шее у него висела золотая цепочка, на которой болталась черная бусина, похожая на мой агат. Мужчина пристально глянул на меня, я же скользнул взглядом по его лицу и продолжил движение по кругу, присматривая за младшим братом. Наверняка этот дядька – чей-то папа, которого дети привлекли к хороводу.

Новогодние песни сменяли одна другую, и через некоторое время я устал. Да и голова уже закружилась от хоровода и шума. Поэтому я сказал сестре, что отойду. Она покрепче взяла за руку маленького Антея, а я отправился искать тихое местечко. Нашел его быстро, в одной из галерей, где почему-то не работали магазинчики. Зато была очень уютная лавочка прямо под пальмой.

Я сел на нее, и тут же передо мной, словно из-под земли, вырос давешний незнакомец из хоровода. Я вскрикнул от неожиданности, а он посмотрел на меня черными злыми глазами и отрывисто велел:

– Никому больше не рассказывай о камне! И не давай его Александре! Иначе случится то, о чем ты будешь горько сожалеть. До самого конца своей недолгой жизни!

Произнеся это, он замахнулся. А я инстинктивно зажмурился от страха.

Глава третья. Может, это болезнь?

Я ждал удара, но его не последовало. Распахнув глаза, я убедился, что галерея абсолютно пуста и никого, кроме меня, в ней нет. Получается, сумасшедший дядька ушел? Но я не слышал его шагов! Впрочем, он и подкрался незаметно, словно действительно материализовался в воздухе прямо передо мной.

Сидеть на лавочке в безлюдном уголке мне расхотелось, и я понесся обратно к елке. Хоть там и шумно, но в толпе людей я буду чувствовать себя в гораздо большей безопасности. А сейчас мне приходилось притормаживать перед каждым углом, чтобы вдруг не налететь на этого безумца. К счастью, все обошлось, и вскоре я уже обнаружил в хороводе сестричку и братика.

А еще через минуту пришли родители, и мне стало совершенно спокойно. Может, рассказать им об этом происшествии? Хотя нет, они только напрасно переволнуются. Наверняка этот мужчина уже далеко, и вряд ли они его найдут. Так что не буду никого беспокоить. И никуда не стану отходить от взрослых.

Я не трус, конечно. Но все-таки прекрасно осознаю, что десятилетний мальчишка ничего не может противопоставить взрослому мужику. К тому же меня испугало то, что он знает про

агат, и про наш разговор с тетей Сашей. Откуда? А еще меня очень напугали его слова о том, что что-то случится. Неужели он про маму?

Только вопросы и ни одного ответа. Пожалуй, надо выкинуть из головы эти мысли. А то вот уже и тетя на меня странно смотрит. Наверняка почувствовала, что что-то не так. И точно. Улучив момент, она шепнула:

– Снова видения?

– Угу. – соврал я.

– Не волнуйся. Мы разберемся.

Я кивнул, а про себя удивился: почему она не прочитала мои мысли? Впрочем, сейчас это даже к лучшему.

Скоро мы вернулись домой, и я полностью успокоился. Здесь дядька не появится. Хотя откуда-то же он узнал о нашем разговоре. Но вряд ли подслушивал под окнами, ведь территория защищается энергией дяди Алекса – а он крутой воин. Скорее всего, мужик просто телепат. И, так как он наверняка сумасшедший, это многое объясняет. Даниил говорил, что на Земле паранормальные способности ярко проявляются лишь у людей с ментальными нарушениями. У них отсутствует подсознательный страх, возникший еще во времена инквизиции, вот и их способности не дремлют, как у остальных, а активно себя проявляют.

Почему я вообще решил, что дядька сумасшедший? Ну а разве станет умственно полноценный взрослый угрожать мальчику, в четыре раза себя младше? Да еще и по причине, которая его абсолютно не касается, и для большинства землян вообще не важна. Какой-то там камень, какие-то видения… 99% взрослых на этой планете решили бы, что меня надо показать психиатру. Ну или поругали бы за слишком активное и живое воображение, подумав, что их разыгрывают.

Так что все хорошо. Мужик просто сумасшедший, имеющий задатки телепата. И самое главное: сюда он не проберется, а больше в город мы выходить не собирались. У дяди Алекса и тети Саши отличный дом, с собственным двором, где можно играть с утра до вечера. Завтра к тому же Новый Год, который мы отметим тут же. А через пару дней вернемся домой.

Так все и получилось. В новогоднюю ночь мы все обменялись подарками и не спали аж до двух часов! На следующий день и встали поздно, но нас это ничуть не огорчило. Каникулы все-таки!

Второго января мы отбывали в свое время. Взрослые прощались, мы с Майклом, моим двоюродным братом, обменялись рукопожатием. А тетя Саша, обняв меня, шепнула:

– Я приеду через несколько дней и непременно во всем разберусь!

Я кивнул. А затем Даниил перенес нас на Эдем.

– Дети, разбирайте вещи. – сказала мама. – А потом будем готовить ужин.

Мы кивнули и разбежались по своим комнатам. Готовить вместе с мамой мы любим. Это наша семейная традиция, которую я никогда не игнорирую. Мы собираемся всей семьей, и каждый делает то, что у него лучше всего получается. Папа занимается салатами, сестра возится с тестом, я – с плодами мясного дерева. Мама всем руководит, помешивает то, что варится в кастрюлях и жарится на сковороде, солит, перчит. Антей, по малолетству, пока занимает позицию наблюдателя, но активно участвует в общих разговорах.

В этот раз все тоже шло по привычному плану. Ужин мы быстро приготовили, и отец с сестрой уже носили тарелки и салатники в столовую. Я же ждал, пока мама нарежет хлеб.

– Ай! – вдруг воскликнула она и взмахнула рукой.

Как при замедленной съемке, от ее пальца отделилась капелька крови, почему-то очень темной, почти черной. Она гулко ударилась об пол. Я моргнул, и привычные стены родной кухни тут же исчезли. Вместо них возник больничный коридор.

Вот открылась одна из дверей, и мама, пошатываясь, вышла из нее. Я подскочил к ней, усадил на стул, и обратил внимание на то, какая она бледная, как потускнели ее волосы и глаза.

– Я забыла там сумочку. – мама попыталась встать.

– Сиди. Я принесу.

С этими словами я нырнул в помещение, оказавшееся туалетом. Взял мамину сумочку с раковины и замер. По белой керамической чаше растекалось пятно густой, почти черной, крови. Пол вдруг ушел из-под ног, я вскрикнул и понял, что падаю. Последнее, что я увидел – лицо давешнего незнакомца. Он стоял прямо напротив меня. Весь в черном, с черной бусиной на шее. Но не успел я как следует испугаться, его поглотила темнота.

– Оксинт! Милый, что с тобой? – раздался встревоженный голос мамы.

Я открыл глаза и обнаружил, что лежу на полу кухни, упал почти в сантиметре от капельки крови, так меня испугавшей.

– Мама, что с твоей рукой?!

– Ерунда, солнышко. Просто порез. Уже не видно. – мама продемонстрировала мне палец.

– Оксинт! – появившийся в дверях отец бросился ко мне.

Но я уже сел и постарался скрыть свой испуг.

– Все в порядке.

Однако родители мне не поверили и встревоженно переглянулись.

– Ты упал на днях. – вспомнила мама. – И сейчас…

– Тогда у меня просто развязался шнурок. А сейчас…

Я лихорадочно придумывал причину, по которой не удержался на ногах в этот раз, но папа уже позвал Александру. Когда та подошла, он попросил ее показать, где у меня проблемы со здоровьем. Обычно это нас выручает: например, сестра заранее предупреждает меня о простуде, когда я еще и сам о ней не догадываюсь. Я принимаю все меры, и избегаю томительного постельного режима с высокой температурой.

Вот и в этот раз я глянул на нее с надеждой. Может, действительно, дело во мне? Сейчас Александра скажет, что у меня просто проблемы с головой, и завтра меня отведут к врачу. Честное слово, на фоне таких страшных видений мысль о том, что я несколько поехал крышей, кажется очень даже привлекательной.

Но сестра внимательно осмотрела меня, потом положила руку на мое солнечное сплетение. Закрыла глаза, немного подождала и сообщила, что никаких физических недомоганий она не видит.

– Вот! – сказал я. – Все в порядке. Давайте ужинать?

– Давайте. – согласился отец. – Но завтра пойдем в больницу и ты пройдешь полное обследование.

– Ну пап!

– Не папкай, Оксинт. Ты наш сын и мы хотим, чтобы с тобой все было в порядке.

– И нас очень пугают твои падения. – мягко добавила мама.

– Как скажете.

Расстраивать и, уж тем более, пугать родителей, я конечно не хотел. Поэтому оставалось только покориться.

Ужин и вечер прошли отлично, хотя папа и мама не спускали с меня глаз. Перед сном мама сидела рядом со мной, гладила по голове и ласково на меня смотрела. Обычно она уходит, как только дочитает мне сказку, потому что хочет еще побыть перед сном с Александрой. Но сегодня сказала, что подождет, пока я усну.

А я внимательно смотрел на нее, стараясь наглядеться вдоволь, запомнить ее лицо, мягкость ее рук, и нежный голос. Мама уже распустила волосы, и они рассыпались по ее плечам, переливаясь, как жемчуг, глаза улыбались и словно светились. Она запела мне колыбельную, а я вдыхал запах корицы, и смотрел на нее, пока глаза не смежила дрема.

Спал я хорошо и даже никакие сны меня не тревожили. А утром проснулся с мыслью, что надо еще больше запомнить маму. Недавние видения по-прежнему сильно пугали меня – и любой ребенок на моем месте испугался бы. Конечно, все это наверняка какая-то ерунда, мама всегда будет рядом. Но все же мне хотелось сохранить как можно больше моментов с ней в собственной памяти. И почаще напоминать ей о том, как сильно я ее люблю. Да, мамы и так знают, что дети любят их сильно, беззаветно. Но лучше лишний раз напомнить, чем промолчать.

Была у меня еще одна мысль, которую я старался гнать от себя. Я боялся, что страшные видения и сновидения были вызваны черным агатом. А камень, который показывает будущее, никогда не ошибается… Но нет! Не надо думать об этом, не надо притягивать негатив. Это какой-то побочный эффект от его использования.

С самого пробуждения роились в моей голове такие мысли. Поэтому за завтраком я очнулся лишь тогда, когда получил от сестры ощутимый пинок за столом. Оказывается, отец уже трижды произносил мое имя, а я не реагировал.

– Да, папа?

– Сегодня после уроков идем в больницу, сынок. Это недолго, не больно, и я буду с тобой.

– Хорошо, папочка. Спасибо.

Отец улыбнулся и погладил меня по голове. Я же доел кашу и отправился в школу. Не надо расстраивать родителей. Да и где-то в глубине души жила надежда, что Александра вчера просто не нашла какое-то заболевание. Все-таки она ребенок, как и я, а не дипломированный врач. Да и способности в нашем возрасте порой подводят. Я читал об этом.

Занятия пролетели быстро. Сегодня был четверг, мой любимый день в школе. С утра в расписании стояли две физкультуры, в течение которых я с удовольствием плавал в бассейне. Потом урок языка, где мы писали сочинение. Их я очень люблю, и у меня всегда что-то интересное получается. Тетя Александра говорит, что это у нас семейное. Потом, после обеда, мы посетили ботанику и урок игры на музыкальных инструментах. Я был настолько доволен прошедшим днем, что даже забыл о предстоящем визите в больницу.

Вспомнил лишь тогда, когда увидел у ворот школы отца. Но вот что удивительно – с ним была и мама. Раньше она и правда часто приходила за мной, но когда появился Антей, перестала. Я не обижался, потому что маленький ребенок всегда требует много времени. Лучше пусть мама лишние минутки подремлет или просто отдохнет, а я и сам домой дойду. Но что она делает тут сегодня?

– А с кем Антей остался? – строго спросил я, подходя к родителям.

Они рассмеялись, и отец потрепал меня по волосам.

– Все, жена, вырос сынок. Теперь он с нас за все спросит, если что.

– С Антеем сидит Александра, милый. – мама улыбнулась, и обняла меня. – Все хорошо.

Я ткнулся носом в ее волосы и зажмурился. Принюхался: к привычному аромату корицы примешивался какой-то новый запах. Через секунду я понял – так пахнут лекарства.

– Мама? – отстранился я от нее.

Лучше бы я этого не делал! На меня смотрела не мама, а будто ее оболочка. Желтая сухая кожа обтянула череп, глаза ввалились, и совершенно выцвели. Волосы напоминали паутинку: тонкие, бесцветные. А искусанные и сухие, в трещинах, губы пытались улыбнуться. Но сил маме не хватало даже на это простое действие.

– Мама! – испугался я.

Она попыталась сфокусировать на мне взгляд, поморщилась и пошатнулась. Я схватил ее за плечи, обнял, прижал к себе. Подул злой ветер, метнул в глаза песок, и я зажмурился.

– Оксинт! Маленький мой, что с тобой?! – услышал я испуганный голос мамы.

Открыл глаза, посмотрел на нее. Смотрит с тревогой, но глаза яркие, волосы густые и переливаются, кожа будто светится изнутри. Значит, это снова видение. А на самом деле все в порядке.

– Все в порядке. – повторил я вслух.

Но родители мне не поверили. И, наверное, правильно сделали.

Глава четвертая. Томас

– Надо вызвать врача прямо сюда! – решил отец.

– Папа, ну что ты! – возразил я ему. – Я вполне в состоянии дойти до больницы.

– Не спорь, милый. – мама погладила меня по голове, и встревоженно заглянула в глаза. – Не стоит лишний раз напрягаться.

– Да. – поддержал ее папа. – Сынок, ты же почти на ходу отключаешься. Идите в школу.

Я посмотрел на перепуганных родителей и решил действительно не спорить с ними. Не хочу лишний раз заставлять любимых людей нервничать. И так мои «припадки» их тревожат. Незачем усугублять ситуацию.

Поэтому мы с мамой пошли в школу, а отец остался ждать врача, которого уже вызвал по арновуду. Мы же отправились в медпункт, где мама переговорила с медсестрой. Меня отвели в отдельный кабинет, а там предложили лечь на кушетку. Я послушался и мама села рядом со мной.

– Можешь пока поспать, милый.

– Не хочу. Лучше просто полежу.

Мама улыбнулась, и взяла мою руку в свою. Так мы и провели некоторое время. Она гладила меня по голове и успокаивающе улыбалась. А я опять смотрел на нее, стараясь запечатать ее образ, мягкость ее рук и напевность голоса в своей душе. Невозможно, наверное, впрок запомнить близкого человека. Но я попытаюсь.

– Елена. – раздался из коридора голос отца. – Дорогая, подойди сюда.

– Наверное, пришел врач. Я скоро.

С этими словами мама вышла. Я напряг слух, пытаясь услышать, что происходит в коридоре. Однако дверь, которая едва закрылась, приоткрылась снова. Я глянул на вошедшего, и даже не знаю, как удержался от крика. В помещение зашел тот самый мужик, который напугал меня в торговом центре в Сибири!

Он перехватил мой взгляд и приложил палец к губам. Я же лихорадочно соображал, что вообще происходит. Как он тут оказался? На другой планете, в другом времени… Он что, тоже Хронос? И, получается, не сумасшедший? Хотя не факт. Зачем он тогда пытался меня ударить? Взрослый, который находится в своем уме, себе такого не позволит! Однако все это не главные вопросы. А главный: что мне сейчас делать?!

Успокаивало то, что родители были совсем рядом. Можно успеть позвать их на помощь. Но вот успеют ли они прибежать раньше того, как этот псих что-то со мной сделает? У него и оружие при себе может быть, и с него станется использовать его против меня!

– Не бойся, Оксинт. – сказал мужик тем временем.

– Не подходи. – ответил я ему.

На удивление он послушался, и остался стоять на том же месте. Мужчина просверлил меня взглядом. Глаза у него, оказывается, не черные, а серо-стальные, у меня такой же цвет. Вот только, надеюсь, не такой тяжелый взгляд. Правда, смотрит незнакомец с любопытством и, вроде бы, даже по-доброму. Но я его все равно боюсь.

– Не так я должен был начинать наше знакомство. – вздохнул он. – Прости, мальчик, я не хотел тебя напугать, и уж тем более никогда не причиню вреда. Надеюсь, со временем ты мне поверишь. А теперь, как положено воспитанным людям, назову свое имя. Меня зовут Томас.

Я недоверчиво на него посмотрел. Что же получается, он все-таки с Земли? Как раз недавно тетя Саша подарила мне книгу про приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна. Том – это сокращение от Томас. У нас на планете такого имени нет, а вот на Земле оно распространено.

– Прежде всего, я должен попросить у тебя прощение. – продолжил Томас. – Признаю, что в нашу первую встречу действовал резко, и напугал тебя. Меня не извиняет даже то, что я торопился, чтобы ты не наделал глупостей, и не погубил всех… Но поверь, меньше всего я хотел, чтобы ты меня боялся.

– Почему тогда ты едва не ударил меня?!

Этот вопрос, конечно, волновал меня больше всего. Потому что пока слова Томаса явно противоречили его действиям. Ведь если ты попытаешься избить человека, да еще такого, который явно слабее тебя – он, как минимум, будет тебя опасаться. Вряд ли взрослый дядька этого не понимает. Но Томас почему-то удивился.

– Я – тебя?!

А может, он и правда шизофреник?

– Ты замахнулся на меня, я зажмурился. А когда открыл глаза – тебя уже и след простыл. – решил я освежить его память.

Как ни странно, лицо мужчины вдруг разгладилось, а сам он улыбнулся. Нет, полюбуйтесь на него: ему еще и смешно!

– Произошло недоразумение, Оксинт. Разумеется, я никогда не стал бы поднимать руку на ребенка… Да и вообще на любое существо, мыслящее ли, живое ли. Рукой я взмахнул, чтобы коснуться своей подвески. Она помогает мне перемещаться в пространстве, это мой амулет. А что до резкости, с которой я это сделал – как ты наверное догадался, я не балерина, и плавность движений мне несвойственна в принципе.

Я глянул на черный круглый камень, который висел у мужчины на цепочке на шее, и засомневался. Верить ему или нет? Правильно поняв мои сомнения. Томас коснулся подвески, и исчез. Но не успел я удивиться, как он появился буквально в паре сантиметров от того места, где стоял.

– Допустим. – кивнул я. – Но что тебе нужно? И почему ты против того, чтобы я рассказывал о своих видениях? Откуда ты вообще про них знаешь?!

– Очень много вопросов, Оксинт. Очень мало времени. Сейчас придет врач, которому ты тоже не должен рассказывать о своих видениях. Поверь, это важно сделать, чтобы не погубить будущее! А позднее я приду к тебе и дам ответы на все твои вопросы. Тебе не придется долго ждать. Мне просто нужно улучить момент, когда нам никто не помешает.

Сказав это, он протянул руку к камню. Я, понимая, что Томас сейчас исчезнет, решил все же задать еще один вопрос.

– Но как ты перемещаешься по времени и пространству? Ты Хронос?

Пальцы мужчины замерли в миллиметре от камня. А лицо его исказила горькая усмешка.

– Хорошо бы было… Легко и просто. Но нет, увы нет. Все, Оксинт, я удаляюсь. До скорой встречи. И прошу тебя: молчи. Ради будущего.

Он коснулся камня и тут же исчез. И буквально через мгновение дверь распахнулась и в комнату зашел врач. За ним следовали родители. Мама села рядом со мной, а отец ободряюще улыбнулся. Эскулап же произвел все стандартные манипуляции: послушал меня, посмотрел глаза, уши, измерил температуру, даже рентген сделал. А после попросил родителей выйти. Я забеспокоился, но мама сказала, что они будут сразу за дверью. Когда мы остались одни, врач внимательно на меня посмотрел.

– Оксинт, все, что ты скажешь сейчас, не уйдет дальше меня. Понимаешь?

– Ты это к чему? – вопреки его желанию, я все-таки не понял.

– У тебя неприятности? Или тебя что-то беспокоит? Твои проблемы явно связаны не с физиологическими, а с эмоциональными переживаниями.

Врать я не умею, голос меня выдает. Поэтому я молча отрицательно покачал головой.

– Ты уверен? – врач решил проявить настойчивость. – Ты можешь мне все рассказать. Никто, ни твои родители, ни кто-то иной, ничего не узнают.

– Уверен. – максимально правдоподобно сказал я. – А от родителей у меня нет секретов.

– Что же, тогда осмотр закончен.

Сказав это, врач попрощался, и вышел в коридор. Я хотел было последовать его примеру, но решил немного подождать. Наверняка он сейчас говорит с родителями. А меня позовут, когда придет пора идти домой.

Поэтому я снова расположился на кушетке и смежил веки. Итак, Томас сказал, чтобы я никому не говорил про то, что вижу. В отношение врача я его наказ исполнил. Но вот что касается тети Саши… Не думаю, что буду следовать этому совету. Да и вообще – она и так уже все знает. Вот приедет и поможет мне во всем разобраться.

Я зевнул и понял, что так скоро и усну. А почему родители до сих пор не пришли ко мне? Решив это выяснить, я распахнул глаза и… И понял, что снова ничего не понял. Вместо знакомого и привычного школьного медпункта я вдруг обнаружил себя на каком-то поле. Или это пустыня? Кругом, насколько хватало взгляда, была бескрайняя и абсолютно пустая равнина. Под ногами – не земля, не песок, а какая-то серая пыль. Ни дерева, ни кустика, ни травинки. А на небе…

Я задрал голову вверх, да так и замер с открытым ртом. Ни облаков, ни туч не было. Да и самого неба не было. Вместо него на небосклоне расположилось огромное солнце. Или это небо тут такое? На желто-белом полотне будто кипели красные непонятные точки. Но самое страшное было то, что становилось очень жарко. С каждым мгновением температура повышалась, а солнце будто приближалось. Так и сгореть недолго!

Вдруг мне на плечо опустилась чья-то рука и от неожиданности я подпрыгнул. Только что рядом никого не было!

– Оксинт! – раздался знакомый голос.

Подняв взгляд, я увидел Томаса. Или это не Томас?

– Оксинт. – повторил он мое имя. – Если ты нарушишь мой приказ, вселенная перестанет существовать. Мир сам себя сожжет.

– Из-за того, что я не хочу терять маму и пытаюсь избавиться от видений? – уточнил я.

Не думаю, что наш уникальный род настолько уникален, что его история имеет влияние на судьбу всей вселенной! И вообще, как можно запрещать ребенку спасать его мать?!

– Иногда приходится пожертвовать малым, чтобы спасти великое.

Я уже хотел грубо ему ответить, что мои родители – это не малое. Это мой мир! Но тут земля у нас под ногами задрожала, а Томас начал меняться. Я увидел вместо его лица отца, потом маму, и даже Даниила, а потом вообще себя! Но понять и узнать причину этого явления мне помешало странное гудение сверху. Я снова посмотрел на небо и последнее, что увидел – ополоумевшее огромное солнце, которое неслось на нас.

– Оксинт, детка! – услышал я встревоженный мамин голос.

Открыв глаза я огляделся, и облегченно выдохнул. Все-таки уснул, и увидел просто кошмарный сон с участием недавнего знакомого. А так я по-прежнему лежу на кушетке в медпункте, и рядом родители, которые обеспокоенно смотрят на меня.

Заглянув в их взволнованные глаза, я почувствовал укол совести. Ну сколько можно им за меня переживать? Может, мама потому и заболеет, что будет за меня волноваться? Нет! Этого я допустить никак не должен!

– Мам, я уснул. – сказал я, постаравшись придать голосу максимальную беззаботность.

И в подтверждение своих слов сладко зевнул. Хотя, если честно, спать мне вообще расхотелось.

– Ты же весь горячий. – ответила она. – И во сне у тебя было испуганное выражение лица!

– Я, наверное, перенервничал из-за того, что со мной происходит. Вспотел, и во сне тоже об этом думал. Вот так и получилось.

Объяснение вышло достаточно неуклюжим, однако в некоторой степени логичным. И, кажется, родителей оно успокоило. Ай да я! А еще только что переживал, что врать не умею.

– Пойдемте домой? – предложил я. – Хочется уже оказаться в родных стенах. Там мне наверняка станет лучше. Ты же, папа, всегда говоришь, что наш дом – наша крепость. Да и Александру пора сменить.

– Пойдемте. – улыбнулся отец.

Я поскакал к двери настолько беззаботно, насколько мог. Дома я и правда успокоюсь. А потом приедет Саша, и поможет мне справиться с моими видениями. И с этим Томасом – тоже.

Глава пятая. Самое страшное

Вечер прошел спокойно. Я сделал уроки, поиграл с Антеем, помог по кухне маме. Потом отец отправился в кабинет, разговаривать со своим старшим братом. Я обрадовался: они держат связь через тетю Сашу, она сильный телепат, и даже находясь в другом времени, может связаться с родственниками. Наверное, сегодня она скажет, когда приедет. Скорее бы это случилось!

Я собирался рассказать ей и про Томаса. И плевать, что он приказал мне этого не делать. Ишь ты, приказы раздает! Нашелся царь… Легко приказывать малолетке. А вот пусть попробует что-то приказать или запретить взрослой женщине, которая к тому же мацтиконов победила. Думаю, тут он уже не таким смелым будет.

Пока в голове вертелись такие мысли, я занимался своими делами. И в итоге убедил себя, что после приезда Саши все действительно наладится. А как иначе? Она взрослая, сильная. Она горой за нас. И она обязательно поможет. Придя к такому выводу, я повеселел и даже на душе полегчало. Мама это явно почувствовала, она вообще очень чуткая. И ей тоже стало легче.

Но тут в дверях появился отец. Выражение лица у него было озабоченное, хотя он явно пытался это скрыть.

– Что случилось? – спросила мама прежде, чем это сделал я.

– Все хорошо. – улыбнулся папа. – Всем привет от Сашей.

Вот только улыбка получилась натянутая, и голос главного агронома планеты прозвучал тоже как-то натянуто. Папа, как и я, не умеет врать. Но тему развивать не стали: родители понимают друг друга с полуслова, и потому мама не настаивала. Я понял, что они поговорят позднее. А еще понял, что случилось что-то из ряда вон выходящее, раз отец не стал рассказывать. Наверняка это связано с Сашей, а значит, и со мной тоже! Тогда придется пошпионить и подслушать, чтобы узнать, что произошло.

Вообще я не сторонник слежки за собственными родителями. Но и папа предпочитает нам не лгать, и делает это лишь в экстраординарных ситуациях. Так что я обязательно должен узнать, в чем дело.

К счастью, родители не стали откладывать разговор в долгий ящик. Перед самым ужином отец отправился сорвать свежей зелени с грядки. А мама тут же вспомнила, что хотела прихватить овощей, и отправилась следом за ним. Хотя вообще она забывчивостью не страдает. Я понял – это предлог. И потому прокрался в кабинет, окно которого как раз и выходит на наш огород. Антей смотрел книжку с картинками, а сестра что-то внимательно изучала в своем арновуде. Поэтому моя самоволка осталась незамеченной.

– Что случилось у Саш? – услышал я мамин голос.

Угадал! Сейчас я все узнаю.

– Майкл провалился под лед. – обеспокоенно ответил отец. – Слава всему, Дан его вытащил. Но парень слег с пневмонией. Гигия уже там, а я завтра отвезу растения. Сама знаешь, как в их времени с медициной.

– Какой кошмар! Бедный ребенок! А на месте Александры я бы просто с ума сошла!

– Да уж… Саша дежурит возле его кровати, и по словам Алекса, наверное, придется ей снотворное вкалывать. Она и правда едва в себе.

– Еще бы! Может, я отправлюсь туда, помогу?

– Елена, не надо. Гигия все сделает. И я не хочу, чтобы наши ребята испугались.

Я на цыпочках отошел от окна. Спасибо, папа, я уже напуган. Майкл провалился под лед! Это само по себе ужасная новость, но для меня она еще страшнее потому, что в происшествии виноват я. Мой двоюродный брат – умный парень, и он уж точно не станет прогуливаться по замерзшему водоему. Лед ведь штука хрупкая. Наверняка это Томас все подстроил и теперь кузен страдает по моей вине!

Почему я решил, что это дело рук нового знакомого? А как иначе?! Он знает, что я рассказал Саше о видениях, и явно читает мысли. Наверняка Томас продолжает за мной следить, и потому в курсе всех моих размышлений. А значит, ему известно и мое намерение рассказать о нем Саше. Вот он и сделал так, чтобы Майкл пострадал. Не знаю как, но подозреваю, что ему это раз плюнуть.

Расчет правильный: Александре теперь, конечно же, не до меня, ведь ее собственный сын тяжело болен. И Томас еще пытался уверить меня в том, что не хочет причинять мне вред? Но делая больно моим близким, он делает больно и мне. Лицемер! Лицемер и лгун! Так и скажу ему, когда он снова появится. Хотя, может, он и не собирается больше со мной видеться. Наверное, думает, что уже достаточно на меня повлиял. Но нет, не такой уж я и трус. Вот прямо завтра Даниила позову! Плевать на обиду теперь, когда какой-то сумасшедший угрожает моей семье. А Дан его живо к ногтю прижмет. Или Дания – она у нас дама суровая, если надо кого-то вразумить. Церемониться и миндальничать не станет.

Пока эти мысли крутились в голове, вечер шел привычным образом. Мы поужинали, потом провели некоторое время за тихими играми. Родители, обеспокоенные происшествием с Майклом, в основном молчали. Я тоже нечасто подавал голос, но занятые собственными переживаниями, они не обратили на это внимание. И хорошо: не хватало им еще по моему поводу беспокоиться. Ах, как бы сделать так, чтобы родителям вообще не приходилось переживать!

В таком волнении я снова ощутил тоску по агату, которая уже почти прошла. Я не нашел в себе сил бороться с ней и попросил у папы камень. Тот, кажется, даже не услышал, что я сказал, но согласно кивнул. Так что, как и пару недель назад, я снова положил черный минерал под подушку, и сразу же успокоился. Пусть пока побудет у меня. Потом попрошу Даниила изучить его, а заодно и поработать с этой моей тоской по камню. Я верю, он быстро разберется, в чем дело.

Перед сном мама опять сидела со мной, а я смотрел на нее во все глаза. И даже не заметил, как уснул. Просто вдруг что-то поменялось. Я так же видел родное мамино лицо, но сейчас оно было белее-белого. Волосы ее, потерявшие цвет и блеск, распростерлись по красной подушке, которая так странно контрастировала с ними и с бледной кожей. Само лицо, такое родное, заученное наизусть, выглядело, словно чужое. Глаза, которые всегда смотрят на меня с лаской и любовью, закрыты. И я откуда-то знаю, что никакая сила в этом мире не заставит ее веки снова дрогнуть и подняться.

Губы, которые так часто расплывались в улыбке, с которых слетало столько нежных слов, плотно сжаты, а нос и подбородок будто заострились. И румянец, всегда игравший на маминых щеках, исчез, словно сдул его злой ветер, который свирепствовал сейчас, дул, кажется, со всех сторон. Руки скрещены на груди, длинные пальцы переплелись между собой. Я почувствовал холодный ужас, набатом ударивший в солнечное сплетение, и теперь разливающийся по всему телу, парализующий меня. Умом, глазами и ушами я уже все понял. Но сердце и душа еще отказывались поверить.

Я пошатнулся, и вцепился в того, кто стоял рядом. Это оказалась сестра. Она посмотрела на меня красными от слез глазами, и я впервые заметил, как похожа она на маму.

– Я в последнее время так мало была с ней. – сказала Александра каким-то чужим, слишком взрослым, голосом. – Все откладывала на потом. А теперь не будет «потом». Будет только «поздно».

С другой стороны раздался горький плач. Я повернул голову. Маленький Антей ревет, размазывая слезы крошечными кулачками по щекам. Такой малыш – а уже понимает, что случилось непоправимое. Тетя Саша, у которой он сидит на руках, тщетно пытается успокоить моего брата. Перехватив мой взгляд, она погладила меня по голове, и отвернулась, пряча слезы.

Мои глаза невольно снова скользнули к матери, хотя видеть эту картину я хотел бы меньше всего на свете. Мама лежала в красном гробу, накрытая красным же покрывалом – таковы традиции на Эдеме. А у изголовья сидит отец. Точнее, сначала я даже не понял, что это за старик сгорбился на стуле.

Папа, как и мама, выглядит младше своих лет. Всегда веселый, подтянутый, с прямой, как стрела, спиной. А на гладком красивом лице морщинки появляются только когда он смеется или улыбается – несколько лучиков в уголках губ и глаз, сияющих энергией, любопытством, жаждой жизни.

Сейчас же в его взгляде будто потух свет. Тусклые глаза уставились перед собой, на лбу залегла длинная и глубокая морщина, у рта – горькая складка. Даже цвет лица изменился – сероватый, безжизненный. Папа и правда разом постарел лет на сорок.

Я подошел к отцу, обнял его. Он, кажется, даже не понимая, кто рядом с ним, машинально погладил меня по голове. И такой привычный, частый жест в этот раз был каким-то новым. Он едва коснулся ежика моих волос, а потом рука соскользнула, и безвольно повисла. С уходом мамы папа лишился всех сил.

Люди стояли вокруг, тихо переговариваясь. Какая-то незнакомая мне старушка было потребовала, чтобы отец или мы, дети, сказали речь, но тетя Саша ее быстро оборвала. Потом началось самое страшное. Какие-то крепкие парни взяли гроб, и опустили его в глубокую яму. Я посмотрел на дыру в черной земле, которая показалась мне бездонной, и понял: все сейчас закончится. Маму туда опустят, и я ее никогда больше не увижу.

Никогда она больше не улыбнется, не обнимет нас всех. Удивительно, как хватало ее тонких нежных рук, чтобы бережно обвить всех троих своих детей. Больше она не будет весело напевать на кухне, звать нас к столу. Не будет кружиться в танце с папой, радоваться нашему возвращению из школы, сидеть с нами вечерами. Не будет больше этого ничего. И сейчас я едва могу поверить, что вообще дальше будет жизнь. Кажется, что вместе с мамой хоронят и всех нас.

По обычаю, уже земному, все мы кинули в яму, куда опустили гроб, по три горсти земли. Потом те же парни взяли в руки лопаты. Звук, с которым земля падала на крышку гроба, оказался невыносимым. Я отвернулся, разревелся, и уткнулся лицом в плечо сестры. Нас обняла тетя Саша, державшая плачущего Антея. А папу поддерживали одновременно его старший брат и наш дедушка. Бабушка Эригона подошла, обняла меня и сестру. Небольшой кучкой мы стояли, отвернувшись от могилы, пытаясь не слышать этого страшного звука, с которым падает земля. И, хотя неподалеку были люди, которые пришли попрощаться с мамой, мне показалось, что мы остались одни в мире. Да, мы все и правда остались одни. Без мамы уже не будет так, как было раньше. И не будет счастья.

Когда все было закончено, мы долго стояли у свежего холмика. На него поставили фотографию – улыбающаяся, с открытым взглядом, мама с любовью смотрела на нас. Я смотрел, не в силах оторвать взгляд от ее лица.

Не знаю, сколько прошло времени, но вдруг я почувствовал, как кто-то тянет меня за руку. Посмотрел – Саша.

– Пойдем. – сказала она. – Надо идти, милый.

Я огляделся. Дедушка и дядя Алекс вели отца. Бабушка – Александру, которая несла на руках маленького Антея. Я пошел за тетей Сашей.

По пути ко мне подошла давешняя старушка.

– Держись. – наставительно произнесла она.

– За что? – не понял я.

– Ты теперь должен быть сильным. Опорой своему отцу.

– А кто будет опорой мне?

– Отойдите. – произнесла Саша, прежде чем старушка ответила. – Отойдите от ребенка. Пойдем, Оксинт. Не слушай ее.

Она обняла меня, и мы пошли следом за остальными.

Глава шестая. Масштабы бедствия

Я ощутил вдруг, что мне не хватает воздуха, судорожно вдохнул, моргнул, и вдруг обнаружил себя в своей комнате. Ошарашенно огляделся по сторонам. Как? Я же только что был на кладбище, а мама… Мама!

– Мама! – закричал я, вскакивая с кровати. – Мама!

Три секунды сохранялась тишина, и это время показалось мне вечностью. Но тут вдруг я услышал легкие мамины шаги, которые не спутаю ни с чьими другими.

– Что такое, мой хороший? – спросила мама, появляясь на пороге.

Волосы ее распущены по плечам, на которые мама накинула легкий халат, торопясь ко мне. Я ее разбудил. Устыдившись того, что маме пришлось из-за меня вскакивать посреди ночи, я все же, не в силах побороть свои эмоции, подбежал к ней и крепко обнял, а потом разревелся.

– Оксинт, что такое? – испугалась она.

– Малыш, что с тобой? – услышал я голос отца.

– Мне приснилось, что тебя не стало. – выдавил я между всхлипываниями.

Мама крепче прижала меня к себе, и я почувствовал, как отец нас обнял.

– Страшный сон, малыш. Очень страшный. – сказал он. – Но это просто сон.

– Я тут. – вторила ему мама. – И никуда не денусь.

– Что происходит? – кажется, мы разбудили Александру.

В комнате становилось многолюдно.

– Оксинту приснился страшный сон. – ответил ей папа.

– Милый, пойдем. Поспишь с нами. – предложила мама.

– И я хочу! – мигом сориентировалась сестра.

– Пойдемте. – рассмеялся отец.

Всей толпой мы пришли в родительскую спальню, где в своей кроватке сидел заспанный Антей, и недоуменно на нас взирал. Папа достал его из колыбели, и тоже положил на кровать. Мы устроились все вместе, я взял мамину руку в свою и неожиданно быстро заснул.

Или нет? Обстановка снова сменилась, и теперь я обнаружил себя сидящим на берегу моря. Первым делом посмотрел на небо и убедился в том, что солнце на нем ведет себя прилично и не несется прямо на меня. Потом огляделся по сторонам, и слева от себя обнаружил Томаса. Надо сказать, я этому ничуть не удивился.

– Ты лицемер и лгун. – сообщил я ему, как и намеревался.

– Аргументируй. – странно, но мужчина оставался спокойным.

– Из-за тебя пострадал Майкл, хотя ты обещал не вредить мне. Но он – моя семья. Причиняя боль ему, ты причиняешь ее мне.

– Кто такой Майкл?

– Не притворяйся! Это мой двоюродный брат, который, по твоей милости, провалился под лед! И теперь у него пневмония.

– Я сочувствую твоему кузену и его семье. Но почему ты решил, что я к этому причастен? И как бы я это сделал?

– Уж если ты путешествуешь по времени и пространству, а еще посылаешь мне сны, то и такое сделать тебе раз плюнуть!

– Увы, милый, я не всемогущ. Мои скромные возможности ограничиваются лишь путешествиями. И то, скажи спасибо моему талисману.

Я невольно глянул на бусину, которая висела у него на цепочке. Чем-то она похожа на мой агат.

– Что же до снов – у меня не слишком развита эта способность. Я только сегодня ночью наконец смог повлиять на твое сознание, до того не получалось.

– Ну да! А сон в медпункте?

– Что за сон, Оксинт?

Я фыркнул – ему что, охота комедию ломать? Но рассказал про свой дневной сон, в котором Томас принимал непосредственное участие.

– Ты там был! А потом еще и Майкла отправил под лед. Хватит притворяться!

– Про твой дневной сон у меня есть одна теория. Как и про Майкла. Но, прежде чем я ее изложу, скажи пожалуйста, зачем же мне нужно загонять ребенка на лед, да еще и проламывать этот самый лед?

– Тебе не надоело надо мной издеваться?

– Оксинт, я действительно не понимаю. Да, возможно, я не самый хороший человек, но как раз издеваться над детьми в мои привычки не входит. Напротив, я встану на защиту любого ребенка, и не позволю его обидеть кому бы то ни было.

– Ну да! Ты говоришь одно, а делаешь другое. Ты устроил происшествие с Майклом, чтобы к нам не приехала тетя Саша. Уж она-то тебе задала бы трепку!

– В этом я не сомневаюсь. – хмыкнул обнаглевший Томас. – Она дама боевая и перед ней я бессилен. Но, Оксинт, ты действительно преувеличиваешь мои возможности. Я такой же обычный человек, как и ты, и сверхспособностей не имею. И уж точно в здравом уме не стал бы связываться с Александрой! Если бы в происшествии с ее сыном был виновен я, она бы узнала об этом, и стерла меня с лица Вселенной.

Я машинально кивнул. Это точно. Тетя Саша никому не позволит обижать своих родных и сурово накажет тех, кто вздумал им навредить. Сложно поверить в это, глядя на хрупкую блондинку… Но она в свое время победила мацтиконов, так что ей и правда лучше не попадаться под горячую руку.

– Ну и зачем мне лезть под этот паровой каток? – улыбнулся Томас.

– А откуда вообще ты ее знаешь?

– Мы не знакомы лично. Но в месте, откуда я прибыл, все знают о победительнице мацтиконов. А также о ее горячем нраве. И о том, на что она способна.

– Так ты точно ничего не делал с Майклом? Поклянись!

– Можно подумать, ты мне поверишь. – фыркнул мужчина.

Я промолчал. А ведь и правда, не поверю.

– Но шутки в сторону, Оксинт. – произнес мой собеседник, мигом становясь серьезным. – Твое непослушание может подвести нас всех под монастырь. И происшествие с твоим кузеном, а также дневной сон это подтверждают.

– Каким, интересно знать, образом?

Томас пустился в объяснения, и прочитал мне небольшую лекцию о снах. Впрочем, зря он старался: я это все и так знаю. Знаю, что сновидения, в основном, являются результатом работы подсознания. Но иногда они предупреждают нас о том, что должно произойти в будущем.

– Я бы решил, что ты много думал о моих словах, и потому подсознание подсунуло тебе такое сновидение, да еще и с моим участием.

– Кстати, а ты мне там зачем?

– Я же в твоих глазах – олицетворение мирового зла. – усмехнулся мужчина.

– Так и есть. – отпираться я не стал.

– Да… Твое имя тебе подходит. Но вернемся к предмету нашего разговора. Раз уж этот сон тебе приснился после того, как ты решил меня ослушаться, я считаю его намеком от мироздания. Оно показало тебе, что случится, если ты не сохранишь свои видения в тайне.

– Ты хочешь сказать, что если я расскажу все родителям, и мама будет жить, наступит конец света?

– Да.

От этого простого и однозначного «Да» у меня перехватило дыхание, и в глазах защипало. Что же он такое говорит? Что ребенку надо смириться со смертью матери, надо знать, что она скоро угаснет, и ничего не делать? Позволить ей уйти туда, откуда не возвращаются. По сути, убить собственным молчанием… Иначе – конец всей вселенной? Да как такое возможно?!

– Увы, мой мальчик. Я сам рано потерял мать, и понимаю, как это больно. Но тебе повезло немного больше: ты знаешь заранее. И можешь побыть с ней, надышаться ею, запасти этого тепла для черных и холодных дней, которые наступят после. И я советую тебе сделать это, провести с ней как можно больше времени…

– Да что ты говоришь такое! Как будто возможно надышаться человеком, впрок запастись его любовью и лаской, и потом, когда его не станет, жить, потихоньку доставая эти запасы, как банки с огурцами из кладовки! Сколько ни есть сейчас – все будет мало!

– Да. Но будет меньше сожалений. У тебя есть возможность сказать маме, как сильно ты ее любишь. Попросить прощения. Поверь, далеко не всем это удается. Только считанным единицам.

– Ты считаешь, у меня не будет сожалений по поводу того, что я мог бы ее спасти, но не сделал этого?! Томас, ты дурак?

Да, сейчас я нагрубил, но раскаиваться в этом не собирался. Он же несет натуральную ахинею! Но мужчина и не подумал оскорбиться.

– Оксинт, ты ее не спасешь. Если ты расскажешь о своих видениях, наступит конец света. Погибнут все – твои родители, сестра, маленький братишка. Все, кого ты любишь. И смерть эта будет страшной! А у тебя, поверь, будет достаточно времени, чтобы осознать свою вину за их гибель, прежде чем то же самое случится с тобой.

– Но почему жизнь мамы – цена конца света?

– Из-за вашего уникального рода. – вздохнул Томас.

Он объяснил, что поскольку все представители нашей фамилии тесно связаны со временными энергиями, и могут на них влиять в некоторой степени, изменения в истории рода могут быть особо опасными. У вселенной, по его словам, существует план по тому, что должно произойти, расписанный на множество тысячелетий вперед. И если какая-то важная деталь вдруг меняется, и чья-то судьба идет по-другому, это может привести к разнообразным катаклизмам.

А, поскольку мы к тому же путешествуем во времени, и наша личная история уже закреплена множеством поколений, любые изменения в ней тем более опасны. Правда, я поначалу не понял, что это значит. Тогда Томас огляделся вокруг, и стал собирать гальку.

– Объясню на примере. Помогай.

Не понимая, что он собирается делать, я все же тоже стал носить камешки. Мелкие мужчину не интересовали, он отбирал крупные и плоские камни, которые складывал горкой. В итоге на берегу образовалась куча гальки высотой примерно в полметра. Мужчина посмотрел на меня.

– Это, грубо говоря, ваше семейное древо. В основании нашей импровизированной пирамиды – Даниил и Дания, на уровне выше находится их сын, Александр.

– Тогда у основания должно быть меньше камней, а пирамида должна расширяться к верху. – возразил я.

– Правильно. Но физически мы не можем построить такое родовое древо из гальки. Зато камни прекрасно продемонстрируют, что произойдет, если изменится история рода. Смотри.

Итак, в основании наши далекие и близкие предки – Хроносы. А на самой верхушке находятся тетя Саша и Майкл, а также потомки Майкла, которых еще нет, но они уже записаны в плане вселенной, о котором говорил мне Томас.

– Допустим, ты и твоя мама где-то посередине. – объяснял мужчина. – Ваш род сформирован, имеется определенная его структура. И к ней нельзя добавить нового члена семьи или убавить их. Попробуй положить в середину новый камень.

– Как я это сделаю? Я не захватил клей, знаешь ли. А всунуть гальку так, чтобы она держалась, не получится.

– Вот именно. Более того: так ты можешь разрушить всю пирамиду. Это же случится и если ты вынешь один из камней.

Томас аккуратно вытащил из самой середины камешек. Горка покосилась, камни поехали, и в итоге всё, что было сверху, обрушилось.

– Видишь?

– И что? Откуда вообще возьмутся новые камешки, тьфу, родственники и куда исчезнут старые?

– Всё возможно, Оксинт. У твоих родителей могут быть еще дети. Или же ваши – твоя, твоих сестры и брата жизни пойдут иначе, и на свет не появится кто-то из ваших запланированных детей.

– Да ну, бред какой!

– Или, например, твои потомки не вернутся на Землю. Тогда не появится Александра. Осознаешь масштабы бедствия?

Глава седьмая. Что-то надвигается

Я вздрогнул. Если на свет не появится тетя Саша – это катастрофа. Во-первых, я очень люблю тетушку, да и Майкла тоже. А если не будет ее, то не родится и мой кузен. Но в сторону личные чувства, есть проблема и пострашнее. Если не будет Александры – некому побеждать мацтиконов. Тогда злобные инопланетяне в 3000-м году по земному исчислению уничтожат Землю. А потом возьмутся за все остальные планеты, и сотрут жизнь с лица вселенной. Вот тебе и конец света.

– Нет, до мацтиконов дело может и не дойти. – Томас по-прежнему бессовестно читал мои мысли. – Все осложняется тем, что Александра живет во всех временах сразу. И во всех она совершает поступки, которые влияют на ход истории. Если она исчезнет, все посыпется в один момент. Возникнет временной парадокс, который приведет к разрушению вселенной.

– Но почему?

– Потому что время – очень капризная энергия. И оно не терпит таких игр, когда человек сначала есть, а потом вдруг исчезает. Его нельзя стереть без последствий. А вселенная, Оксинт, держится только на энергии времени, которая управляет энергией импульса… Вообще, Даниил бы лучше тебе объяснил. Но ты же не станешь спрашивать?

Я отрицательно покачал головой. Нет, теперь я вообще боюсь поднимать разговор на эти темы. А то вдруг спрошу – и произойдет еще какая-нибудь временная ошибка.

– А ошибок время не терпит. – продолжил Томас. – Если произойдет что-то в таком роде, временная энергия запустит импульс самоуничтожения. Вселенная исчезнет, а потом образуется новая. И так было уже много раз.

Я только молчал в ответ, не в силах поверить в то, что все так и есть, как он говорит.

– Я понимаю твое недоверие. – сказал мужчина. – И твое нежелание в это поверить. Но мои слова подтверждает сама вселенная. Ты необычный ребенок, более чувствителен к энергиям, в том числе и временной – скажи спасибо Дану за это. И потому мироздание смогло до тебя достучаться, послав твой дневной сон. А потом происшествие с Майклом – оно же тоже неспроста.

– В смысле? Если это сделал не ты, то почему мой кузен пострадал?

– А это еще один намек от мироздания. Если бы ты сразу меня послушался, с мальчиком ничего бы не случилось.

– То есть, он провалился под лед по моей вине?

– Увы, Оксинт, да. И я боюсь, если ты продолжишь упорствовать, могут пострадать и другие люди, которые тебе дороги.

Я вскочил на ноги, и посмотрел на него.

– Знаешь что? Я тебе не верю! И ты не обвинишь меня в том, что происходит. Еще скажи, что мама по моей вине… Погибнет. Ты просто стараешься меня запугать, с неясными целями, но тебе это не удастся.

Высказавшись, я развернулся и вдруг оказался на том же кладбище, которое приснилось мне сегодня. Оглянулся – увидел берег моря и Томаса. Каким-то непостижимым образом я был в двух местах одновременно. Хотя во снах еще и не такое бывает.

– Что же ты замер? – спросил мужчина, подойдя ко мне. – Иди.

– Нет. Это не мое будущее.

– Ты хочешь другое? Где солнце падает на землю?

– Нет! Я хочу то, где вся наша семья вместе и счастлива!

– Ты хочешь невозможного, Оксинт. Такого будущего нет.

– Я его сделаю!

– Черт побери, мальчик! Неужели ты не понимаешь, что твое глупое ослиное упрямство уничтожит весь мир?!

В запале мужчина схватил меня за плечи и начал трясти. Я дернулся и он опомнился. Я аккуратно убрал его руки.

– Я. Тебе. Не. Верю. – повторил я четко, чтобы до него дошло. – Верни меня в мой мир.

– Прости, мальчик. – вздохнул он, отстраняясь. – Я просто не хочу, чтобы вселенная погибла. Я видел эту катастрофу в масштабах отдельной планеты и не хочу, чтобы все повторилось. А ты, своими действиями, приближаешь это. И вредишь тем, кого любишь.

Я смотрел на него и размышлял, как же мне выбраться отсюда. Вступать в полемику с Томасом больше не хочется, потому что я уже сказал ему все. А заново переливать из пустого в порожнее не собираюсь!

– Хотя ты воспринимаешь меня как врага, я им для тебя не являюсь. И в доказательство сделаю то, о чем ты просишь.

И действительно: я моргнул и обнаружил себя в родительской спальне. Мамина рука по-прежнему покоилась в моей. Рядом посапывал маленький Антей. Сестра тоже спала возле нас, а вот папы почему-то не было в кровати. Я огляделся по сторонам и решил пойти его поискать. Но едва я высвободил свою руку из маминой, как она открыла глаза и глянула на меня.

– Я сейчас приду. – сказал я шепотом.

Мама улыбнулась, и снова смежила веки. А я, шлепая босыми ногами по травяному полу, вышел из комнаты. Ни на кухне, ни в кабинете отца не было. Я уже выглянул из окна в огород – может, папа вдруг среди ночи решил вскопать новую грядку? Но на улице тоже никого не было, и это ожидаемо. Зато прямо возле окна оказалась лестница, прислоненная к стене дома. Я вылез на нее и забрался на крышу. Отец был там.

– Не спится, сынок? – улыбнулся он.

– Неа. А что ты делаешь?

– Любуюсь на звезды. Они красивые, и еще через них на нас смотрят те, кого сейчас с нами нет.

– Как это?

– Понимаешь, в жизни каждого из нас случается момент, когда уходят близкие… – погрустнел папа.

Но, по его словам, никто не пропадает бесследно и совсем. И с неба на нас смотрят те, кто попрощался с жизнью в теле, но не попрощался с нами.

– Они всегда рядом. Просто мы ощущаем их иначе. Но они никуда не уходят.

– Пап, ты веришь в это?

– Да, сынок. Ибо очень беспросветно жить, зная, что эта жизнь конечна. Зная, что все уходят навсегда. И что там, за вечным порогом, ты их уже не увидишь. Не посмотришь в родные глаза, не вдохнешь знакомый запах, не услышишь любимый голос.

– Получается, вера и надежда – это спасение от уныния? – попытался я понять. – Как у землян вера в Бога?

– Это основа жизни, сын. Каждому из нас, вне зависимости от того, на какой планете мы живем, нужно во что-то верить. Иначе и жить не хочется.

Я, если честно, не понял, как вера во что-то поможет жить. А самое главное – не понял, как вообще во что-то поверить, если это нельзя доказать. Наверное, я просто слишком маленький.

Зато я отчетливо понял, почему у отца в голове появились такие мысли, почему ему не спится. И почему он завел со мной этот разговор. Страшный сон напугал не только меня. Если мама отнеслась к нему как просто к кошмару, то папе явно тоже стало страшно. И сейчас он, наверное, пытается успокоить не только меня, но и себя. В очередной раз мы с ним вспомнили о том, что все люди смертны. Для меня, для отца, да для любого человека это самое страшное воспоминание. Вот папа и ищет опору, которая помогла бы ему устоять, когда такая внезапная мысль сшибает с ног посреди ночи. Я снова почувствовал укол совести за то, что всех переполошил и испугал. Хорошо, что Александре не сказали, какой страшный сон мне приснился, и малыша в это дело не посвятили!

Мы, посидев еще немного, отправились спать. Я снова лег рядом с мамой, которая, конечно же, сразу проснулась, когда мы пришли. Однако она убедилась в том, что все улеглись и снова погрузилась в объятия Морфея. А я вот лежал с открытыми глазами, смотрел на нее – благо, сегодня полная луна светила прямо в окна, и не мог прекратить думать.

Я, как и любой ребенок, люблю греть уши, когда взрослые разговаривают между собой. Нет, я сейчас вовсе не про те беседы, которые ведутся тет-а-тет. Подслушивать не люблю, и делаю это только в экстраординарных случаях – например, как вечером. Вечером? Казалось, что разговор между родителями и происшествие с Майклом случились уже очень давно, а на самом деле еще и суток не прошло.

Но я отвлекся. Итак, я люблю слушать те разговоры, которые ведутся за большими застольями. Взрослые расслабляются, и болтают на такие интересные темы! И не знают, что у детей, которые играют рядом, и вроде бы занимаются своими делами, ушки на макушке. А как иначе? С нами на такие темы они не говорят, а ведь интересно!

И вот, в один из таких моментов, я и услышал, что земные дети проходят кризис осознания смерти в четыре года. Тетя Саша, которая об этом сказала, поинтересовалась, как же обстоят дела у этрусков и эдемчан. Ведь мы живем дольше, поэтому далеко не каждый наш ребенок сталкивается с явлением ухода из жизни в столь раннем возрасте. Помню, как папа ответил ей, что к тому времени, когда мы сталкиваемся со смертью в реальности, мы уже, как правило, люди взрослые, с устоявшейся психикой. Даже дословно помню, что Александра тогда ответила.

– Счастливые. Столько нервов берегут ваши дети, столько ночей спят, а не лежат с широко открытыми глазами, боясь не услышать дыхание родителей. Но как же страшно за тех детей, которые вдруг сталкиваются со смертью, не успев повзрослеть. Услышат по арновуду, уйдет кто-то из знакомых, не станет любимого питомца. Как быть тогда?

– Мне кажется, любой ребенок в этот момент взрослеет. – ответила ей тогда моя мама. – Не потому, что время пришло. А потому что приходится. Да и для взрослых смерть близкого человека – это всегда взросление. С годами, сталкиваясь с этой, самой страшной болью, запираешь на замок своего внутреннего ребенка, чтобы уберечь его от незаживающих ран. И сам не замечаешь, как теряешь его. А когда навсегда расстаешься с тем детством, которое живет в тебе самом – наступает холодная предсмертная пора.

Сейчас я понимаю, что разговор тогда принял очень грустный оборот. Но папа был начеку и незаметно перевел беседу в другое русло. Я же и вовсе забыл о том случае. Лишь теперь память вдруг вынула его с дальней полочки, и услужливо подсунула мне, лежащему с широко открытыми глазами. Прямо как говорила тетушка.

И я действительно прислушиваюсь к дыханию родителей, сестры и брата. Все они дышат тихо, размеренно, только малыш немного сопит. Не простыл ли он случайно? А я лежу и смотрю на маму. Боюсь пошевелиться, чтобы никого не потревожить, и холодею от ощущения подступающей беды. Не знаю, мои ли предчувствия, видения и сны тому виной, или просто темнота – но мне кажется, что надвигается что-то темное и страшное. Что-то, чему надо противостоять. А я, вместо этого, просто лежу на кровати, не в силах абсолютно ничего сделать.

Я сделал глубокий вдох, и обнаружил, что столь простое действие с трудом мне удается. Как будто кто-то сидит прямо на груди, и давит. Но нет ведь никого! Наверное, это та самая беда, которую я ощущаю, так давит, словно глыба какая-то. Раньше я бы обязательно позвал кого-то из родителей, но теперь не хотел снова их тревожить. Они и так из-за меня как на иголках. Нет, надо учиться справляться самостоятельно. Может, у меня просто этот самый кризис смерти, а они опять волноваться будут!

Глава восьмая. А что такое смерть?

Почти до утра я в ту ночь не мог сомкнуть глаз. Прогнать страшные и навязчивые мысли не удавалось. Они все так же настойчиво толкались в голове. Размышлял я, конечно, о смерти. Почему наш народ, такой развитый энергетически и умственно, не знает, что она собой представляет? Или нибирийцы – почему они до сих пор не докопались до истины? Хотя ладно они – это все обычные люди. Но даже Даниил не знает, что такое смерть, и боится ее! Это я понял из другого взрослого разговора, который предназначался тоже не для моих ушей.

А вообще, что такое смерть? Мы знаем о ней только по примеру других. Вот есть человек, ты его видишь. Видишь, как он улыбается, как двигается, слышишь его голос, дыхание. Прикасаешься к нему, чувствуешь его кожу, ее температуру. Она разная: иногда теплые руки обнимают тебя, иногда ты дотрагиваешься губами до немного прохладной щеки. А уж несильно ухватить братишку или сестренку за холодный нос – это вообще в порядке вещей. И кажется, что так будет всегда. Ты видишь глаза, которые внимательно смотрят на тебя, слышишь голос человека, чувствуешь его запах, прикосновения.

Но вдруг, в один момент, все это заканчивается. Не ставится на паузу, как воспроизведение музыки. Стоп. И больше ничего. Да, человек может уходить долго, медленно отдавая смерти минуты, часы, дни, месяцы и даже годы. Уже всем вокруг, и ему самому, становится понятно, к чему всё идет. Но никогда заранее неизвестно, когда же это случится. И тот самый последний момент – он всегда внезапно и всегда один. Вот, ты говорил с человеком, а меньше, чем через пять часов его вдруг уже нет. Был и нет.

Больше не откроются глаза, не улыбнутся губы. Не прозвучит знакомый голос, а ты не вдохнешь его запах. Запах. Он единственный остается, но становится совсем другим. Непривычным, непонятным, незнакомым. С оттенком горечи и чего-то потустороннего. У смерти особое амбре. Мне кажется, его сразу же узнает на подсознательном уровне даже тот, кто никогда раньше не сталкивался с костлявой. Это запах конца. Конца прежней жизни, ведь приходится учиться жить заново – без того, кто рядом.

Его кожа теперь холодная, непривычно сухая. И больше похожа на тонкий лист бумаги, а не на человеческую кожу. Все привычное исчезает, уступая место новому и страшному. Получается, смерть это всегда новое? Ведь после нее уже не будет так, как прежде. Даже телесная оболочка, единственное, что ненадолго остается после человека – она тоже новая и чужая. Я слышал, что у землян умерших принято гримировать, потому что они слишком меняются после смерти, и это может шокировать тех, кто знал их живыми. Но тетя Саша говорит, что порой этот грим тоже сильно меняет человека. А зачем тогда это делать? Не для того ли, чтобы скрыть от себя, хотя бы на визуальном уровне, самую страшную правду: этого человека больше нет. Но пусть можно обмануть глаза – ведь сердце не обманешь! Оно знает, что случилось то, что нельзя исправить.

Да, смерть на примере другого человека – это то, что нельзя исправить. Странно. Мы, люди, в принципе слишком мало можем. Мы не властны над природой, и не в силах исправить ее так, чтобы не было иссушающего зноя или холодов, которые просто убивают все живое. Мы не можем исправить погоду, поменять местами день и ночь, да много чего не можем! Но нам это и не нужно. А вот то, что мы не можем исправить, зачеркнуть смерть другого человека – это нас задевает острым ножом до глубины души.

Впрочем, дело даже не в этом. А в том, что в нашей жизни этого человека больше никогда не будет. Больше никогда мы с ним не встретимся, не обнимемся, не поговорим, не сделаем что-то вместе. Но постойте, ведь это «больше никогда» происходит и в другие моменты. Я больше никогда не стану маленьким, не буду учиться говорить и стоять. Больше никогда моя сестренка не пойдет в первый класс. Мой папа больше никогда заново не встретит маму. Все эти «больше никогда» сопровождают нас всю жизнь, они естественны, и мы спокойно к ним относимся. Просто с возрастом их становится все больше. Но мы реагируем на них вовсе не так сильно, как на смерть, хотя она тоже естественна. Или же для живого существа переход в неживое состояние все-таки неестественен?

А что же со смертью на личном примере? Ничего. Если про других мы знаем и понимаем, как выглядит смерть, то по поводу своей собственной кончины, кажется, еще ни один человек ничего сказать не смог. Когда уходит кто-то другой, это больно и грустно. Но мысль о собственном уходе это всегда страх. Конечно, грусть тоже бывает: большинству людей, мне кажется, даже тем, кто решился уйти сам, грустно оставлять эту жизнь, родных и любимых. Бывает и боль, душевная или физическая.

Но самое главное и первое – это страх. Какие сны в том смертном сне приснятся? Так, кажется, говорил один из земных поэтов. Нас страшит неизвестность, неведомое, что будет после того, как глаза закроются насовсем. Земляне вот, не все, но многие, верят в загробную жизнь. Однако, если я правильно понимаю, чтобы эта самая загробная жизнь не стала чередой мучений, нужно сильно себя ограничивать до нее, и жить в вечном страхе и с оглядкой. Не каждый на это способен. Да и есть ли та загробная и вечная жизнь? Вот в чем вопрос!

Другие люди наоборот надеются, что после смерти ничего не будет – только покой. Однако лично для меня и это очень страшная перспектива. Трудно осознать, что когда-то тебя не станет. Вот ты живешь, что-то делаешь, испытываешь какие-то эмоции. А потом раз – и ничего. Неужели такое бывает? И как примириться с тем, что все продолжат существование, а ты – нет… Впрочем, мир был и до меня, будет и после, и ничего с ним не случится. Вот только нам, тем, кто должен уйти согласно законам природы, от этого не легче. Да и вообще, к чему тогда жить, если все закончится рано или поздно? Зачем это нужно? Вот если бы люди могли не умирать!

Впрочем, Даниил говорит, что и очень долгая, почти вечная жизнь, тоже не панацея. Ему виднее, он ведь живет сотни тысяч лет. Однако я, живущий гораздо меньше, боюсь смерти, и не хочу умирать. Мне еще мало жизни. И не хочу, чтобы не стало моих близких. Хотя те земляне, которые верят в загробную жизнь, верят и в то, что в ней все мы встретим тех, кого любим. На мой взгляд, это единственное, что в ней привлекает. Лично мне не надо каких-то даров или благ, обычная жизнь мне нравится… Но если в ней суждено терять тех, кто мне дорог – хотелось бы встретить их там, где уже не нужно расставаться. Такая жизнь после жизни мне мила.

Размышляя о смерти, я ощущал, как меня сковывает парализующий страх. Но последняя мысль о том, что, может быть, есть место, где в результате все мы – родители, сестра и брат, я, снова окажемся вместе, меня несколько успокоила и даже убаюкала. Я даже не заметил, как уснул!

А вот пробуждение вышло не очень. Пролежав половину ночи без сна я, конечно, не был готов к тому, чтобы встать в обычное время. Поэтому, когда в семь утра мама ласково потрепала меня по волосам, как она это всегда делает, я в ответ лишь буркнул что-то, и зарылся носом в подушку.

– Вставай, лентяй! – протрубила над ухом сестра.

В этот момент я готов был ее возненавидеть! Однако только вздохнул, и отправился совершать привычные утренние гигиенические ритуалы. В голове в это время сонно ворочалась мысль, что когда-нибудь я стану сильнее и крупнее Александры. Ей бы об этом подумать, а то она меня в последнее время совсем затюкала.

Когда я наконец-то приполз на кухню, отец пристально посмотрел на меня, и покачал головой.

– Оксинт, сейчас ты позавтракаешь, если хочешь, а потом шагом марш в кровать и спать. – объявил он.

– А школа? – удивился я.

– В школу я зайду и скажу, что тебе сегодня нездоровится. Ты же засыпаешь на ходу.

– Ой, а я? – запрыгала на месте сестра.

– А у тебя сегодня экзамен. – напомнила ей мама, и поставила перед Александрой тарелку с молочной кашей.

Я хмыкнул, и пока родители не видели, показал сестренке язык. Она же ответила мне настолько кислым взглядом, что я, на месте ее завтрака, прокис бы незамедлительно. Затем негодная девчонка показала мне кулак, и принялась за еду. Я последовал ее примеру.

Вообще я люблю сестру. А в свете того, что всем нам рано или поздно (пожалуйста, пусть поздно, как можно позднее!) придется расстаться, и перспективы на воссоединение оказываются очень смутными, люблю еще больше. Но периодически она меня бесит, как и я ее. Наверное, это типичные отношения брата и сестры. Тетя Саша с дядей Женей, ее братом, тоже не ладит. Впрочем, он очень сложный, унылый и подозрительный. С ним вообще сложно поладить. Хотя папа говорит, что видел его и другим. В любом случае, за свою короткую жизнь я успел понять, что братья и сестры специально созданы, чтобы держать друг друга в тонусе. Это выражение я от тети Саши и услышал.

Пока я думал об этом, сестра скорчила мне рожу, и унеслась. Ну какая же она все-таки вредная! Как дал бы ей по голове… Хотя нет, я и думать-то так не должен. Хотя я и не слишком верю в то, что говорит Томас, в одном он прав: надо побольше проводить время с близкими, и говорить им, как они дороги. Может быть, они и сами об этом догадываются. Но хотя бы, когда наступят черные дни, не придется корить себя за то, что не успел сказать им самое главное.

Приканчивая завтрак, я принял решение: скажу Александре, как сильно я ее люблю, когда она придет из школы. Да, она вредная и несносная. Но едва стоит впустить в голову мысль о том, что я могу ее потерять, как сразу начинает щемить в груди. И я ощущаю, как сильно люблю сестру, и как страшно мне остаться без нее. Так страшно, что даже вдохнуть не могу!

А родителям скажу прямо сейчас, пока папа не ушел на работу. Решив не откладывать в долгий ящик, я подбежал к двери – мама как раз провожала папу. Обнял их обоих, и выпалил, как сильно я их люблю.

– Я тоже люблю тебя, малыш. – ответил отец, обнимая меня. – А теперь быстро спать!

Спорить с ним я не стал, и направился в спальню. Действительно, ну какая сейчас может быть учеба, если я еле ноги передвигаю? Мама сказала, что сейчас придет ко мне, а на пути в комнату оказался Антей. Я взял малыша на руки, сказал, что очень сильно люблю его, а он рассмеялся и чмокнул меня в нос. Думаю, он все понял, и таким образом заявил о взаимном ко мне чувстве.

Я лег в кровать, но прежде вынул из-под подушки камень, и положил его на стол. Вскоре пришла мама, села возле меня, взяв мою руку в свою.

– Я люблю тебя, мама.

– Я люблю тебя, сын.

Улыбнувшись, я зевнул и экспрессом отправился в страну Морфея.

Глава девятая. Первые звоночки?

Кошмары мне в тот день не снились. Наверное потому, что я переложил агат, и он не смог на меня повлиять. Поэтому проснулся я в середине дня в отличном настроении, и радостно поприветствовал сестру, которая уже прибежала из школы, сказал, как она мне дорога. Александра, правда, отреагировала на это вовсе не так, как родители. А так, как и отреагирует вредная девчонка, коей она и является.

– Кажется, надо снова показать тебя врачу. – заявила она. – У тебя явно что-то не так с головой!

Я только махнул на нее рукой, но обижаться, как сделал бы это раньше, не стал. Пусть знает, что я и правда ею дорожу. Мама же мне тихонько объяснила, что сестренка повела себя так от смущения, а не потому, что не любит меня. Есть период в жизни человека, когда он уже не реагирует так открыто на проявление любви, как малыши, или так спокойно, принимающе, как взрослые, а стесняется этого чувства. Правда, я не понял, зачем же стесняться, и ограничивать себя в проявлениях любви. Ведь неизвестно, успеют ли тебе в следующий раз о ней сказать, успеешь ли сказать ты…

Позднее я убедился в том, что мама права. Когда я уже лежал в кровати, Александра, думая, что я сплю, прокралась в комнату, и положила на тумбочку мои любимые конфеты. Потом тихонько коснулась моей щеки губами, поправила одеяло, и вышла на цыпочках. Я же лежал и улыбался во все зубы, но одновременно с этим вдруг защипало в носу, и на глазах выступили слезы. Однако я почувствовал, что это очень хорошие слезы, поэтому не стал беспокоиться.

Следующие двое суток прошли так же, как проходили раньше: тихо, размеренно и спокойно. Мы с сестрой ходили в школу, помогали родителям, играли с малышом. Разве что я завел привычку говорить всем, как сильно я их люблю. Родители улыбались, Антей радовался, и даже Александра в ответ погладила меня по голове. А я совсем упустил из виду, что затишье всегда бывает перед бурей. Наверное, нельзя слишком радоваться жизни: эта самая жизнь тогда тут же щелкает тебя по носу, чтобы ты не слишком-то и расслаблялся.

Гром грянул посреди ясного неба внезапно. Приближались выходные. Отец рассказывал маме, что Майкл вроде бы идет на поправку, и я ждал, когда он выздоровеет, а к нам наведается тетя Саша. Несмотря на то, что камень я вернул в кабинет, и видения меня не беспокоили, внутри было как-то тревожно. Я решил, что это тоска по минералу. И с нетерпением ждал приезда тетушки, чтобы она наконец-то разобралась с агатом. А еще окончательно утвердился в решении рассказать ей про Томаса. Пусть он больше и не появлялся, но я все равно опасался, что это временно, и в покое он меня не оставит.

Поэтому визита нашей дорогой Александры я ждал, наверное, даже сильнее, чем какого-нибудь праздника. И сегодня, когда отец ушел в кабинет, разговаривать со своим братом, даже подпрыгивал от нетерпения. Вот сейчас папа выйдет, и скажет, что тетушка приезжает завтра! Ну или послезавтра с утра. Но главное – что она приезжает.

Однако когда отец вышел, одного взгляда на его лицо мне хватило, чтобы понять: что-то снова случилось. И что-то страшное. В гостиной, куда и выходит дверь из кабинета, мы в этот момент были одни. Мама с сестренкой и Антеем играли на улице, я слышал их радостные голоса. И эти звуки, а также вечерний солнечный свет, мягким золотом заливающий гостиную через большие окна, так странно контрастировали с выражением лица отца!

– Что случилось? – спросил я без предисловий.

– Что… Нет, ничего, малыш. – он постарался взять себя в руки, и изменить выражение лица на более беззаботное.

– Папа, я же чувствую. Не скрывай от меня правду. Пожалуйста. Я же буду переживать и беспокоиться.

Папа вздохнул, и погладил меня по голове.

– Сынок… Вот в чем дело.

Он рассказал мне про происшествие с Майклом. Я, конечно, не стал ему говорить, что все уже знаю. Но потом отец добавил кое-что новое.

– Александра все эти дни не отходила от постели мальчика. Но сегодня слегла сама, я думаю, из-за переживаний. Александр теперь смотрит за ними, Даниил срочно что-то делает в своей лаборатории. И я завтра туда слетаю. Не волнуйся, мы их обоих поставим на ноги!

И хотя в голосе отца звучала уверенность, я ему не поверил. Значит, Томас добрался и до Александры! Что бы он ни говорил, думаю, его возможности гораздо больше, чем он пытается мне внушить. И наверняка это он как-то на тетю Сашу повлиял. Я ее знаю: она не спасовала даже тогда, когда ее мужу, моему дяде, грозила смертельная опасность. И вряд ли сейчас бы позволила себе слечь с нервным расстройством! Да, конечно, она переживает за своего сына, как любая мама. Но она очень сильная, и непременно взяла бы себя в руки.

Остаток дня и вечера прошел как в тумане. Перед сном я долго ворочался с боку на бок, а потом решил – ну хватит. Завтра позову Даниила. Плевать уже на обиды, когда какой-то маньяк с неограниченными возможностями угрожает нам всем! Так что завтра, как проснусь… Или нет, с утра не стоит, он же сейчас занят тем, что помогает Александре. Тогда как только узнаю, что он освободился, сразу же его позову.

Ночь тоже прошла беспокойно. Кошмары мне не снились, но я то и дело просыпался, а временами и вовсе впадал в какое-то коматозное состояние: вроде и слышу все, что творится кругом, и думаю, но не могу пошевелиться. Наверное, это нервное напряжение так давало о себе знать.

Только утром, когда забрезжил рассвет, я уснул, и достаточно крепко. Но и тут не получилось нормально отдохнуть. Где-то в девять утра я услышал голос сестры.

– Оксинт, вставай, пожалуйста. Помоги мне с малышом, а то я завтрак хочу приготовить.

Удивленно глянув на Александру, стоявшую в дверях комнаты, я тут же вскочил. Может, это очередной дурной сон? Где мама? Этот же вопрос я адресовал сестренке.

– Мама вместе с папой отправилась к Сашам. Александре нездоровится, они решили помочь им. Вечером вернутся.

Выдохнув, я быстро привел себя в порядок, и занялся Антеем, пока сестра готовила завтрак. Она напевала, совсем как мама – да и голос похож. Все-таки у моей Сашки очень много от нашей матери. И глядя на нее, я понимаю, почему считается, что люди продолжаются в детях. Я ведь тоже на папу похож. Но и от мамы во мне многое. Это так здорово, когда видишь в родителях себя. Сочувствую тем детям, которые непохожи на своих стариков, ведь если смотришь будто на свое отражение, то ваша родственная связь словно становится еще крепче.

Мы позавтракали, и решили пойти на детскую площадку, где есть интересные для нашего братишки аттракционы. Я уже совсем успокоился. Родители у дяди с тетей лишними не будут. Папа приготовит нужные отвары, мама тоже поможет – все же она врач, хоть и ветеринар. Потом Даниил что-то нахимичит, и все вместе живо поставят тетю Сашу и Майкла на ноги! А мы пока проявим себя послушными и благоразумными детьми, чтобы родителей не расстраивать.

Но когда я одевал Антея, из прихожей раздался испуганный возглас Александры. Неужели Томас осмелился прийти в наш дом, когда его оставили взрослые?! Я положу конец его издевательствам!

Схватив биту, которая висела на стене в качестве украшения, я вылетел в коридор и замер. Испуганный папа поддерживал маму, а та была белее снега – прямо как в моих кошмарных видениях! Рядом суетилась сестра. Я выронил свое «оружие» и уставился на них.

– Сынок… – попыталась улыбнуться мама.

Я поспешил к отцу на помощь, и мы вместе довели маму до спальни, уложили в кровать. Потом Александра осталась с ней, а папа отправился на кухню, готовить укрепляющий отвар. Я же вспомнил, что Антей так и сидит в детской, направился за ним. Затем пришел на кухню, посадил малыша в манеж, и выжидательно воззрился на отца. Тот не стал откладывать разговор на потом.

– Ничего не понимаю. – встревоженно сказал он. – Мы перенеслись к Сашам, у твоей мамы немного закружилась голова. Она посидела, вроде бы, пришла в себя. Потом даже помогала мне, но вдруг резко потеряла сознание!

Папа одновременно говорил, и резал корнеплоды, тер их на терке. Получалось это у него неважно. Поэтому я отобрал растения, и сам занялся ими. У меня в школе уже началась ботаника, да и родители часто готовили отвары при мне, и учили нас, детей, это делать. Так что приготовить снадобье я могу. Отец, верно оценив собственные силы и мои возможности, сел на стул, и продолжил рассказ.

– Вот так и происходит смена поколений… Мы привели в сознание твою маму, и даже Александра вскочила с кровати. Поставь кастрюльку на медленный огонь. Ей померили давление, сахар, температуру… Все очень низкое, как будто она истощена до предела. Помешивай до кипения, пожалуйста. Алекс напоил Елену сладким горячим чаем, уложил Александру – а то она и сама-то едва на ногах стояла. И мы отправились домой. Там от нас сейчас мало толку, лишь внимание на себя отвлекаем. Спасибо, мой хороший, дальше я сам.

Я послушно освободил отцу место у плиты. Он процедил отвар, а я уже достал из холодильника лед. Папа кивнул, и поставил кружку на лед, остужаться.

– И что теперь? Ты вызовешь врача?

– Уже, сынок. Врач скоро будет. А сейчас пойдем к маме.

Отец взял отвар, а я глянул на Антея – он задремал в манеже. Ничего страшного, если пару минут он побудет один. Мы пришли в родительскую спальню, где Александра читала маме вслух, а та лежала, прикрыв глаза. Но когда мы вошли, мама сразу же посмотрела на нас.

– Выпей, дорогая. – отец помог ей принять отвар. – Врач скоро придет.

И правда – в дверь тут же позвонили и я побежал открывать. Затем мы с сестрой отправились на кухню.

– Это ведь временное недомогание, да? – взволнованно спросила сестра, глядя на мирно спящего Антея. – Мама же поправится?

– Обязательно. – заверил я ее, и обнял. – Иначе и быть не может.

– Я не переживу, если что-то с ней произойдет.

– Я тоже.

Мы так и стояли в обнимку, и надеялись на лучшее. Но на ум некстати пришли мои видения, которые утверждали совершенно обратное. Я же изо всех сил надеялся, что это просто дурное влияние агата. Все будет хорошо, мама быстро поправится, и у нас больше не будет поводов для тревог.

Вскоре к нам присоединился отец, проводивший врача. Эскулап заявил, что действительно выглядит так, словно мама сильно истощена. Он предположил, что путешествие между временами ее сильно утомило, и выписал направление на анализы, которые нужно сдать завтра.

Маме полегчало после отвара, но мы попросили ее оставаться в постели, и сами занимались домашними делами. Спать в этот вечер все легли рано и снова в родительской спальне. Однако кровать отдали полностью в мамино распоряжение, чтобы не тревожить ее. Нас с сестрой отец уложил на кушетке, благо, места там хватало. Антей спал в своей колыбельке, а сам папа, невзирая на наши протесты, устроился в мягком кресле у кровати, чтобы иметь возможность наблюдать за всеми нами. Мы с сестрой свернулись клубочками, и взялись за руки. Я вздохнул, подумал, что вряд ли смогу уснуть, но уже через секунду понял, что ошибся.

Глава десятая. Камень

Однако, в каком неуютном месте я нахожусь! Какой-то старый навес с крышей и стенами, кажется, из рубероида, а опорой материалу служат деревянные столбы, потемневшие от времени и влаги. Последней тут было предостаточно, ведь шел дождь. Впрочем, «шел» – это слишком мягко сказано. Вода падала с неба сплошным потоком, капли сливались друг с другом. И я ничего не видел, кроме этой плотной, серовато-белой стены. Впрочем, иногда к этому добавлялись вспышки молний, будто прорезавшие ее. А затем густо рокотал раскатами гром. Кроме него я слышал только шуршание – это был звук льющейся с неба воды. Хотя вообще-то приличный дождь должен звучать иначе! Да и выглядит он по-другому, а не как смесь воды и тумана. Казалось, что за этой непроницаемой стеной находится что-то невидимое и страшное. Хорошо хоть, судя по звуку, оно стоит на месте, а не приближается.

Из запахов же тут было только амбре гниющего дерева, да немного попахивало пластмассой. Но это уже от меня – я почему-то одет в полиэтиленовый дождевик, и это тоже странно. На нашей планете никогда не станут использовать материал, который не разлагается в течение столетий – мы еще помним печальную судьбу Садроди. И химические красители тоже не в чести, а мое одеяние имело ядовито-зеленый оттенок. Я бы такое в жизни не надел. К тому же оно банально неуютное, да и постоянно сползает, шуршит – не так сильно, как дождь, но противно. Словом, никаких приятных ощущений.

Однако я не слишком сетовал на неудобства, надеюсь, временные. Больше всего меня волновал вопрос: где я очутился? Это явно не Эдем! Наверное, надо выйти из укрытия в дождь, и постараться хоть что-то разглядеть через потоки воды, льющиеся с небес. Но прежде чем я успел сделать хоть шаг, из этой самой водяной стены, словно призрак, прямо на меня шагнула высокая черная фигура.

Я в ужасе отшатнулся от монстра из дождя, но в следующее мгновение понял, что ошибся. Это явно был человек, просто на нем тоже дождевик, черного цвета. Человек поднял руку, откинул капюшон, и я почувствовал, как вся кровь ударила мне в голову. Нет, я не ошибся, это самый настоящий монстр. Ведь передо мной стоит наглый Томас, которого я уже ненавижу всей душой!

– Привет, Оксинт! – как ни в чем ни бывало сказал он. – Как дела?

– Да как ты смеешь! – завопил я, и бросился на него с кулаками.

Конечно, родители учили меня, что ни на кого нельзя поднимать руку. За редким и катастрофическим исключением, когда угрожают твоей жизни. Однако сейчас, когда я пытаюсь побить Томаса, мне не стыдно. Ведь он и правда угрожает всем нам! Да еще и смеет издеваться надо мной, спрашивает, как у меня дела. Естественно, этого я стерпеть никак не мог. Он мне и так все нервы расшатал!

Но удары мои, разумеется, никакого вреда ему не причиняют. К тому же Томас почти сразу перехватил мои руки, и теперь я бьюсь, словно в силках, пытаясь его хотя бы пнуть. Умом я прекрасно осознаю, что десятилетний мальчик вряд ли одолеет сорокалетнего мужика. Но то умом! Сейчас я явно руководствуюсь не им и, если бы мог, отдубасил этого негодяя от всей души, чтобы больше на километр ко мне и моей семье не приближался.

– Успокойся! – негромко сказал Томас. – Или я выставлю тебя под дождь, чтобы ты охладился.

– Отпусти меня, подлец!

– Хорошо. Но ты должен прекратить свои атаки. Что бы ты там себе ни думал, они для меня достаточно чувствительны.

Я свирепо посмотрел на него, но пришлось согласиться. Потому что если я продолжу упорствовать, он и правда может выгнать меня из этого укрытия. Или даже применить ко мне силу, а я бы этого не хотел. Поэтому прекратил попытки врезать ему. И мужчина действительно меня отпустил.

– Теперь я хотел бы узнать, чем вызвана твоя агрессия. – спокойно сказал он.

– Не притворяйся, будто бы ничего не знаешь!

– Я не притворяюсь. Это и правда так. Все это время я был в другом веке и на другой планете, поэтому действительно не знаю, что у тебя тут приключилось. Догадываюсь только, что ничего хорошего, раз ты так меня встретил.

– Другой встречи ты и не заслуживаешь! Из-за тебя не только Майкл пострадал, но и тетя Саша, и мама!

– Каким, интересно, образом я мог им навредить? Что случилось? Ты можешь по-человечески говорить?

Конечно же я ему все рассказал. И что тетя Саша слегла от переживаний, и что маме стало плохо, когда она с папой к ним летала. Мужчина выслушал меня, и пожал плечами.

– Оксинт, ты же умный мальчишка. Ну сам подумай: как я мог повлиять на эмоциональный фон Александры, чтобы ей стало плохо? И как мог бы навредить твоей матери? Я еще понимаю твои прошлые обвинения по поводу Майкла. Такое происшествие и правда можно подстроить, хотя я тут ни при чем. Но как можно дистанционно навредить двум женщинам? Одна к тому же способна за минуту выкосить орду мацтиконов, а другая находится под охраной твоего папы. Он, я думаю, близко бы к Елене злоумышленника не подпустил!

Не знаю, что на меня повлияло: его спокойный тон или же я охладился благодаря дождю, который продолжал падать с неба… Но я действительно несколько пришел в себя, и задумался: а и правда, как он им навредил? Хотя имеется у меня одно предположение.

– Ты посылаешь мне страшные сны, появляешься в моих мыслях… Может быть, ты и на них смог так воздействовать!

– Нет, мальчик. Я действительно связан с тобой, но не с ними. И наша с тобой связь позволяет использовать телепатию, способностей к которой и у тебя, и у меня, мягко говоря, немного. Но не более! Я не смогу причинить тебе вред, даже если захочу. Но я не хочу. Кажется, все мои поступки об этом свидетельствуют. Я хочу тебя спасти, помочь тебе.

– Ты запрещаешь мне спасти собственную маму! Это так ты мне помогаешь?!

– Так я спасаю тебя и весь мир от страшной участи. Послушай, пожалуйста…

Томас начал говорить. Делать нечего: пришлось его слушать. Все равно из этого странного места, куда он меня затащил, не выбраться самостоятельно. Но когда он выговорится, я потребую, чтобы он вернул меня домой, и оставил в покое.

Начал мужчина с того, что живет он на другой планете и даже в другом веке. О том, что он инопланетянин, я и сам уже догадался. Правда, из-за имени я думал, что он землянин, однако Томас сказал, что это не так. На самом деле, он не живет ни на Земле, ни на Эдеме. Его родина – далекая-предалекая галактика, а название планеты известно даже не всем нибирийцам. Да еще и родное время мужчины наступит на пару веков позднее.

– Вообще это удивительный парадокс. – улыбнулся Томас. Странно, но улыбка делала его лицо более приятным, открытым. – Ты старше меня на два столетия. Но сейчас я взрослее, и должен уберечь тебя от огромной беды. Беды, которая коснется всех. Ты увидишь конец света, а я… Я просто не появлюсь на свет. Так что если ты думаешь, что я бескорыстно пекусь о твоем будущем, вынужден признаться: это не совсем так.

Я кивнул. Если откинуть всю мою к нему неприязнь, то это даже логично. Человек хочет жить, узнает, что из-за какого-то происшествия в прошлом мир может прекратить существование даже до его рождения, и хочет это предотвратить. Однако кое-что тут вызывает у меня вопросы.

– Как ты узнал, что существует вероятность конца света, да еще и это случится якобы по моей вине? Как ты перемещаешься во времени и пространстве? Какая у нас, в конце концов, связь и за что мне это?

– А как ты узнал, что твоей маме угрожает опасность? Ведь не от меня ты впервые получил скорбную весть.

– Мне папин камень показал. Ты же знаешь.

– Вот и мне камень показал. – продемонстрировал он мне свою бусину. – Ты видишь с его помощью будущее, а я прошлое. Он перемещает меня, и он же связывает нас с тобой.

Я уставился на круглую черную бусину. Томас коснулся ее пальцем, и я увидел, как на ее поверхности вспыхнула молния. Наверное, его камень сейчас потеплел.

– У тебя мой агат? Как он оказался у тебя? Он нас связывает? А зачем, почему? Это же просто камень. И я ведь его стараюсь пореже брать в руки. Но на нашу, как ты выразился, связь, это никак не влияет.

– Ох, Оксинт, я бы на твоем месте его вообще из рук не выпускал. – вздохнул Томас.

По его словам выходило так, что агат является моим амулетом. Он усиливает мои способности к ясновидению, которые существуют в зачаточном состоянии. А еще оберегает меня от невзгод. И, если верить моему собеседнику, минерал для того и посылал мне видения, чтобы уберечь от потрясения в будущем.

– Камень хочет, чтобы ты знал о большом горе, и постепенно с ним смирился. Если бы он знал, что в итоге ты захочешь совершить поступок, который может стереть тебя с лица Вселенной, наверняка бы он не стал показывать то, что в будущем произойдет.

– Камень хочет? Ты так говоришь, будто он живой!

– В некотором роде так и есть.

Читать далее