Читать онлайн Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 6 бесплатно

© Александр Атрошенко, 2024

ISBN 978-5-0060-9254-9 (т. 6)

ISBN 978-5-0060-8120-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Повествование разворачивает события истории России с позиции взаимоотношений человека с Богом. Автор приподнимает исторические факты, которые до сих пор не были раскрыты академической школой, анализирует их с точки зрения христианской философии. Например, образование Руси, имеющей два основания – духовное и политическое, крещение, произошедшее далеко не в привычной интерпретации современной исторической наукой, которое следует правильнее обозначить крещением в омоложение, чем в спасение, в справедливость, чем в милость, «сумасшествие» Ивана IV Грозного, который всей своей силой олицетворял это русское крещение, вылившееся затем все это в сумасшествие Смутного времени, реформатор Никон, искавший не новых начал, а старых взаимоотношений. Показывается, как русская система сопротивляется силе ее цивилизующей, впадая тем в состояние, точно сказанное классиком – «шаг вперед, и два назад» – в свою молодость, чему яркое подтверждение служит деспотичное и в то же время реформаторское правление Петра I, а затем развернувшаяся морально-политическая эпопея трилогии в лице Петра III, Екатерины II и Павла I. В представленной публикации приводится разбор появления материализма как закономерный итог увлечения сверхъестественным и анализ марксистского «Капитала», ставшее основанием наступившей в XX в. в Восточной Европе (России) «новой» эры – необычайной молодости высшей фазы общественной справедливости в идеальном воплощении состояния высокого достоинства кристаллизованного матриархата.

Продолжение царствование Александра Павловича. Отечественная война 1812 г. Армейское вольнодумство. Первые организации с целью установления в России конституционного строя

С воцарением Александра I российские внешние дела приняли отличный от предыдущего царствования вид, хотя на первых порах еще замечались следы «совершеннаго хаоса»1, как характеризовал внешнюю политику Павла, возведенный в канцлеры новым императором, А. Воронцов, с мнением которого можно не согласиться. Формально, на бумагах вместо размашистого «быть по сему» появилась красивая и правильная рука.

В политике международных отношений Александр I вначале придерживался пути государственной выгоды. В письме к С. Р. Воронцову он пишет: «Я особенно постараюсь следовать национальной системе, то есть системе, основанной на выгодах государства, а не на пристрастиях к той или иной державе, как это часто случалось»2. Александр I посылает практически в каждую европейскую державу послов с подтверждением и заключением мирных договоров. Император восстановил отношения с Англией, нарушенных Павлом I, вернул из похода в Индию казачий отряд В. П. Орлова. Нормализация отношения с Англией и Францией позволило России заняться активными действиями на Ближнем Востоке. Народы Закавказья, находившиеся под давлением Османской империи и Ирана, и Грузия, испытавшая периодические набеги со стороны этих сопредельных ей государств, тяготели к России. В 80—90 годах XVIII в. Иран усилил экспансию в Грузию.

Опасаясь, что грузинские князья начнут междоусобную борьбу, в результате которой Грузия будет завоевана Персией, грузинский царь Георгий XII обратился к России с просьбой принять ее в свое подданство. Павел I удовлетворил просьбу, издав 23 ноября 1800 г. соответствующий рескрипт на имя Георгий XII. 22 декабря 1800 г. император Павел I подписал манифест о присоединении Грузии к России, опубликованный в Санкт-Петербурге 18 января 1801 г. Но в декабре 1800 г. больной Георгий XII умер, не дождавшись своих послов с манифестом Павла I. Переход власти (в качестве регента) к Давиду XII обострил обстановку в стране. Царица Дареджан (мачеха Георгий XII) и ее сыновья отказались признать власть царевича Давиду XII, а также присоединение Грузии к России. Окончательное присоединение Грузии произошло уже при Александре I. По новому манифесту от 12 сентября 1801 г. по ранее принятым договорным условиям автономно царствующая в Восточной Грузии династия Багратидов, теперь лишалась престола. В мае 1802 г. генерал-лейтенант русской армии К. Ф. Кнорринг, находившийся в Грузии, в Тбилиси сверг грузинского претендента на трон Давида, власть перешла к российскому наместнику, командующему русской армии генералу И. П. Лазареву. Грузинская знать не желала признавать указ от 12 сентября до апреля 1802 г., когда Кнорринг собрал всех в Сионском соборе Тбилиси и заставил принести присягу Российскому престолу. Те, кто отказался, были арестованы. Постепенно стало вводится российское административное устройство. Летом 1802 г. Александр назначил главнокомандующим Грузией родственника царицы Мариам, супруги Георгия XII, представителя московского грузинского поселения Павла Цицианова (Цицишвили). Упрочению нового правления препятствовало пребывания на родине многочисленных грузинских царевичей, поэтому их стали высылать в Россию. Большинство их обосновалось в Санкт-Петербурге, существуя на назначенную императором пенсию, занимались лишь научно-литературной деятельностью.

После присоединения Восточной Грузии включение в состав России произошло и Западной. После опустошительного нашествия Персидского шаха Ага-Магомет-хана, имеретинский (Имеретия) царь Соломон II 25 апреля 1804 г. в присутствии главнокомандующего в Грузии князя Цицианова, подписал акт о своем «вечном и верном рабстве Российской державе»3. Не доверяя, однако, русским и думая при помощи турок увеличить свои владения Соломон II вступил в переговоры с аббас-туманским пашой Халим-агой, что имело следствием вступление русских войск, под начальством Тормасова, в Имеретию. Кутаис присягнул России 20 февраля 1810 г., сардарь (военачальник) имеретинский Кайхосро Церетели был разбит, Соломон – взят в плен и отправлен в Тифлис. Управление Имеретией временно возлагалось на местных князей, а 19 апреля 1811 г. было обнародовано положение об управлении Грузино-Имеретинской областью. Царю Соломону вскоре удалось бежать, но в истощенной стране никто к нему не пристал и после долгого скитательства он умер в 1815 г. в Трапезунде.

Присоединение Грузии столкнуло Россию с Ираном, претендовавшим на эту территорию. Начавшаяся война в 1804 г. велась Россией успешно. В 1804—1806 гг. к России была присоединена и основная часть Северного Азербайджана, война завершилась в 1813 г. присоединением Талышского ханства и Муганской степи. По заключенному в октябре 1813 г. Гюлистанскому миру Иран признал присоединенным к России Грузии и Северного Азербайджана.

Со вступлением на престол Александра I больше всего волновала позиция Франции. Еще при заключении первого договора основным условием согласия с Бонапартом было соблюдение равновесия влияний в Европе между русскими и французами, что и было достигнуто. Бонапарт во внешней политики Франции защищал интересы своей буржуазии, соперничавшей с буржуазией английской в борьбе за мировые рынки и колониальный раздел мира.

Бонапарт убедился в тщетности надежды на союз с Россией против Англии, поэтому он решил отвлечь Россию от активного участия в европейских делах. Он стал постоянно намекать А. И. Моркову (посол от России) на близость разложения Османской империи и возможности ее раздела: «Турецкая империя готова рухнуть, и в таком случае соседние державы, Россия и Австрия, естественно захотят унаследовать ее развалины; я, со своей стороны, ничего против этого не имею, если только Франции будет предоставлена выгодная доля»4.

В конце XVIII в. Османская империя, потеряв ряд территорий, фактически утрачивает былую самостоятельность в международных делах, а само сохранение империи в качестве крупного военно-политического объединения стало во многом зависеть от разногласий между европейскими державами, не желавшие за счет изменения статуса Османской империи нарушать политический баланс на континенте.

В Санкт-Петербурге осознавали, что война с Турцией столкнет Россию с Австрией, постоянно опасавшаяся расширению России на Балканах и на Дунае, оттолкнет Англию (ориентир новых российских политиков) и предупредит образование коалиции с Россией во главе. Отвергнув мысль о разделе Турции, Санкт-Петербург известил о предложении первого консула Порту и Англии.

Тем временем отношения между Францией и Англией становились все более натянутыми, возник серьезный конфликт из-за о. Мальты: вопреки Амьенскому договору (25 марта 1802 г.) английское правительство не отозвало свои войска с острова, поскольку он служил удобной военно-морской базой. Вначале Франция предложила России посредничество в улаживании конфликта, затем – занять остров своими войсками, но это было слишком грубо по отношению к Англии. Стремление втянуть Россию в конфликт с Англией было слишком откровенно.

В мае 1803 г. война между Францией и Англией была объявлена. Для России она повлекла затруднения в торговле и опасности, грозящей от французов Гамбургу и Любеку. В широких кругах русского общества росло возбуждение против Франции. Недоволен был и император, оценивая действия Талейрана (министра иностранных дел Франции) и Бонапарта Александр I воскликнул: «Какие мошенники!»5 А когда Бонапарт объявил себя пожизненным консулом, Александр писал Лагарпу в письме от 7 июля 1803 г.: «Завеса упала, он сам лишил снбя лучшей славы, какой может достигнуть смертный и которую ему оставалось стяжать, – славы доказать, что он без всяких личных видов работал единственно для блага и славы своего отечества, и, пребывая верным конститу, которой он сам присягал, сложить через десять лет власть, которая была в его руках. Вместо того он предпочол подражать дворам, нарушив вместе с тем конституцию своей страны. Ныне это знаменитейший из тиранов, каких мы находим в истории»6.

Провозглашение Бонапарта «императором Французской революции» еще более накаляло обстановку. Европейские монархи, кичившиеся своими многовековыми династическими родословными, не желали признавать себя равными «безродному корсиканцу, вчерашнему артиллерийскому лейтенанту», считали его «исчадием революции», «Робеспьером на коне»7.

Франция стремилась распространить свое влияние на Центральную и Южную Европу. Россия, как могущественная европейская держава, могла сыграть ей на руку и вместе произвести дележ территорий. Но усиление Франции не входило в планы российских политиков, поскольку это грозило свертывания рынка с Англией, т.е. резкого сокращения спекулятивных операций русскими дворянами, продажи зерна англичанам, соответственно остерегались дворянского недовольства с вытекающими последствиями в виде переворота, также мешало этому невозможность идти на сближение с политическим строем насильственно ликвидировший монархию и личные негативные отношения Александра и Бонапарта. В это время Александр I начинает развивать идею о возможности устройства европейского мира на основе сотрудничества, т.н. гуманистических принципов (подразумевая под этим исключительно положительные качества), уважения прав наций, соблюдение прав человека.

Захватнические шаги Бонапарта в Европе определили поворот России на военную конфронтацию. Александр решил создать Европейскую коалицию против Франции, но в противовес своим ожиданиям, призыв русского императора к новому крестовому походу против дерзкого нарушителя общего спокойствия, был встречен «преданными соседями» далеко не восторгами. Нейтралитет России еще сохранялся некоторое время, тем более что в Санкт-Петербурге были недовольны англичанами, допустившие захват каперами8 русских судов и блокировки устье Эльбы, недовольны были и действиями английского посла в Стамбуле.

В марте 1804 г. в Бадене, на границе Франции и Швейцарии, французскими жандармами, используя любовные чувства к женщине, был заманен, а затем похищен принадлежавший к Французскому королевскому дому герцог Энгиенский, отпрыск Бурбонов и родственник жены Александра I. Подозреваемый в заговоре против Бонапарта, он был судим и расстрелян. Это событие взволновало все европейские дворы, а Александр I заявил официальный протест против «пролития венценосной крови». Бонапарт ответил, что в самой России была пролита царская кровь и пусть император позаботится схватить убийц своего отца…

Используя момент европейского возбуждения, Россия, отказавшись от встречи с Бонапартом, обратилась к Регенсбургскому сейму с предложением потребовать от Франции удовлетворения за дерзкие нарушения границ империи. Но вместо ожидавшегося единодушного выступления русская нота вызвала среди германских государей лишь жалкий переполох. К русскому протесту присоединились лишь ганноверский посланник и Шведский король. Франций ответила России крайне резкой нотой, содержавший прямые угрозы. Хотя коалиции еще не было, Александр решил не медлить и потребовал очищения Северной Германии и Неаполя, вернуть Францию к 1789 г. Бонапарт отказал, и в августе 1804 г. дипломатические отношения были прерваны.

В переговорах с Англией пришли к общему мнению, что Россия должна составить коалицию, а британское правительство помочь ей своими силами и средствами. В апреле 1805 г. была заключена англо-русская военная конвенция, согласно которой Россия обязывалась выставить 180 тыс. солдат, а Англия – выплатить ей субсидию в 2,25 млн фунтов стерлингов и участвовать в морских акциях против Франции. К этой конвенции присоединились Австрия, Швеция и Неаполитанское королевство.

Пока шли переговоры о коалиции, Наполеон сосредоточивал силы в Булонском лагере, надеясь принудить этой угрозой Англию к миру. Полной неожиданностью для союзников стало появление его войск в Швабии и Франконии уже в конце сентября. В переговорах с Пруссией Наполеон предложил ей взять Ганновер.

При известии о движении союзного войска Наполеон снял свою армию из Булонского лагеря и форсированным маршем двинул ее в Баварию, где стояла австрийская армия под командованием генерала Макка, у которого вместо 250 тыс. человек было только 80 тыс. корпус. Наполеон в несколько дней трижды разбивал австрийцев, перешел Дунай, занял Аугсбург и Мюнхен. В следующем сражении под Ульмом, Наполеон наголову разбил армию Макка, который 20 октября сдался с 23 тыс. войском.

Под впечатлением этих событий произошло свидание Александра I с Прусским королем. Поражение австрийских войск еще не было поражением России, и Александр явился в Берлин в не померкнувшем ореоле вождя коалиции. Имея личную встречу, он мог сделать то, чего не добился через дипломатов. Пруссия не присоединилась к коалиции, но приняла на себя вооруженное посредничество, выставив и со своей стороны требования, положенное в основу программы союза. Наполеону стал грозить союз всей Европы, Англии, Австрии, Неаполя, Швеции и России – третья антинаполеоновская коалиция.

Несмотря на европейскую коалицию, против Наполеона выступила только русско-австрийские войска, и в гораздо меньшем количестве, чем это предполагалось изначально. Войска Кутузова подошли в местечко Инн (правый прилив Дуная), вместо 180 тыс. человек у него насчитывалось только 50-тысячный корпус. У Наполеона было значительно более многочисленное войско, притом одушевленное рядом побед. Спасая армию, Кутузов стал отступать, совершил 400 километровый марш-маневр. Отовсюду шли вести о поражении австрийцев. Французы заняли Вену. Наконец, у Ольмюца отступление прекратилось: туда подошли свежие войска от России и небольшой австрийский отряд. Прибыли Александр I и император Франц.

Наполеон вступил в Брюнн. Кутузов предупреждал Александра отступить, но император решил по-своему. Союзники двинулись навстречу Наполеону. 20 ноября под Аустерлицем (ныне г. Славков-у-Брна в Чехии) произошла губительная для них встреча с Наполеоном. Только теперь Александр понял и оценил Наполеона, сам он едва спасся от плена, укрывшись в избе моравского крестьянина. В следующие дни Россию покинули все союзники. Австрия начала сепаратные переговоры, закончившиеся Пресбургским миром (14 декабря 1805 г.), по которому она уступала Наполеону Венецию, Истрию, Далмацию, допускала значительное приращение территории его союзников, Баварии, Вюртемберга и Баден и признавала Наполеона Итальянским королем. Англия и Швеция отозвали свои войска. Александр почувствовал себя оставленным всеми, это стало принимать личную окраску.

Александр резко отклоняет предложения принять участие в мирных переговорах, т.к. с Россией Наполеон вынужден считаться: ее войска потерпели поражение, но силы ее не тронуты. Из Константинополя доносят, что Наполеон старается поднять Османскую империю против России, последнее соглашение с Пруссией (об ее нейтралитете) под вопросом. 3 декабря, под влиянием угроз и обещаний Наполеона, Пруссия заключает наступательный и оборонительный союз, причем направленный прямо против России статьями о гарантии неприкосновенности Османской империи. Наполеон передает Пруссии права на Ганновер (1714—1837 гг. установление личной унии с Великобританией, поскольку курфюрст Георг-Людвиг был объявлен под именем Георга Первого королем Великобритании; с 1803 г. находилась под десятилетней оккупацией французскими войсками) взамен уступки Анспаха, Баварии и княжества Невшательского Франции. Занятие пруссаками Ганновера повлекло столкновение с Англией. Английские корабли блокировали все порты Пруссии, более 100 прусских торговых судов были захвачены английскими каперами, к которым присоединились и шведские. Полная приостановка морской торговли Пруссии вызвала серьезный экономический кризис, поэтому она переметнулась в другой лагерь.

Перед Россией появляется опасность восстановления Польши Наполеоном и приближение его по Адриатическому побережью к границам Турции. Едва начавшаяся военная кампания, проигранная по вине, как все говорили, Александра, что воспринималось очень болезненно, могла стоить почти всех приобретений последних 20 лет. Чтобы справится с общим настроением, овладеть им, можно было только дать ему выход, искусство апеллировать дипломатией. Этим объясняется назначение императором январского обсуждения европейских дел в Государственном Совете, постановления которого не имели практических последствий. Но самим Александром уже было принято решение: возобновить войну с Наполеоном, взять реванш и тем спасти свое личное положение. А пока в Париже в июле 1806 г. пришлось подписать русско-французский мирный договор, правда так и не ратифицированный в России.

Поражение русско-австрийской армии под Аустерлицем, подталкивание Наполеона Османской империи против России привело к тому, что Османская империя попыталась вернуть себе утраченные позиции на черноморских берегах. Поводом к войне послужили ее действия – вопреки прежним договорам правительство Османской империи сместило со своих постов правителей Валахии и Молдавии, по настоянию прибывшего в Стамбул наполеоновского генерала Ф. Себастиани и демонстративно закрыла для русских судов проход через проливы.

Очередная русско-турецкая война длилась с 1806 по 1812 гг., когда основная часть российских сил была отвлечена на европейский фронт военных действий. Русские войска появились в Молдавии, Валахии и на Балканах. Особенные успехи в войне произошли после назначения над русскими войсками в марте 1811 г. главнокомандующим М. И. Кутузова. В октябре 1811 г. начались мирные переговоры в Бухаресте. По заключенному 16 мая 1812 г. миру к России отходила Бессарабия с крепостными Хотин, Бендеры, Аккерман и Измаил. Граница устанавливалась по реке Прут. Россия возвращала Османской империи территории в Закавказье, захваченные русскими войсками. Бухарестский мир обеспечил нейтралитет Османской империи во время войны 1812 г. России с Францией.

Летом 1806 г. Наполеон захватил Голландию и западные германские княжества. Королем Голландии он провозгласил своего брата Людовика Бонапарта, а из 36 западногерманских государств образовал Рейнский союз, объявив себя его «протекторатом». Над Пруссией возникла угроза вторжения французских войск. Возобновление войны приближалось, инициатива, на этот раз, исходила от Пруссии. В середине сентября 1806 г. образовалась четвертая коалиция против Франции – Англия, Швеция, Пруссия, Россия, Саксония. Пруссия послала Наполеону ультиматум. Сроком для ответа было назначено 8 октября. В этот же день французы начали наступление. 10 октября, при Саальфельде прусская армия, образец для всех старых монархий Европы, была побеждена, затем дважды разбитая 14-го при Иене и Ауэрштедте, образцовая армия через неделю после начала войны перестала существовать. Сам король Пруссии Фридрих-Вильгельм III бежал к границам России, а 27-го октября Наполеон с триумфом вступил в Берлин и предложил Пруссии, мир на очень тяжелых условиях. Между тем, и русские войска вступили в Пруссию. Престарелый главнокомандующий граф Каменский, прибыв к войску, приказал отступать, но вопреки приказу, одни из двух подчиненных ему корпусных командиров, Беннигсен, дал 14 декабря удачный бой под Пултуском. Александр немедленно назначил Беннигсена главнокомандующим. Кровопролитная двухдневная битва под Прейсишь-Эйлау (26 и 27 января 1807 гг.) была нерешительной, Наполеон не потерпел поражения, даже поле битвы осталось за ним, но в первый раз он не победил в большом сражении.

Союзники преисполнились надежд, начались переговоры, в которых затрагивались вопросы восстановления Польши, компенсации Пруссии и России и т. д. 26 апреля было заключена Бартенштейнская конвенция, носившая реставрационный характер. Но радоваться было рано. 2 июня русские войска потерпели серьезное поражение под Фридландом (в Восточной Пруссии).

Далее продолжать войну было невозможно по ряду причин. Наполеону удалось вызвать разрыв между Россией и Портой, и Россия вынуждена была вести параллельную войну с Османской империей. Вступление в декабре 1806 г. русских войск в княжества, из-за войны с Турцией, сразу вызвали недоразумения с Австрией и Англией, что затруднило русскую дипломатию искать поддержки в борьбе с Наполеоном.

Между тем, Наполеон стоял почти на границе России и войну, не имея союзников, пришлось бы перенести внутрь страны, т.е. допустить полное уничтожение Пруссии и восстановление Польши под эгидой Французского императора. Другая причина – не хватало денег для ведения войны. Неудача двух коалиционных войн не только стоило Англии громадных непредвиденных затрат, но имела материально тяжелый для нее результат: закрытие для ее торговли всех портов от Любека до Кенигсберга, оккупированных французами. Англия ответила, при перевесе сил на море, блокадой французских портов и союзных с ней государств. Эти формы борьбы требовали напряжения финансовых сил страны. Поэтому решено было более не тратить на субсидии терпящим поражение за поражением континентальным государствам. В начале 1806 г. Александр обратился к Англии с просьбой о займе и получил сильно оскорбивший его отказ. Эти обстоятельства вынудили Александра пойти на переговоры с Наполеоном. Они встретились 25 июня 1807 г. в шатре посреди Немане в г. Тильзите (ныне Советск Калининградской области). «Военное дело – не Ваше ремесло»9 – сказал при встрече Наполеон Российскому императору. У Александра, человека потомственного «василевса», честолюбивого и самолюбивого внутри все кипело при обмене любезностями со вчерашним поручиком. Но ему пришлось заглушить все чувства и пойти на все условия Наполеона.

По условиям мира Александр признавал изменения, произведенные Наполеоном в Западной Европе, брал на себя посредничество в переговорах о мире между Англией и Францией. К России отошла Белостокская область. Пруссия сохранила самостоятельность, но ее территория сокращалась наполовину, кроме того, с нее взыскивалась контрибуция в 100 млн франков. Из земель разделенной Польши, ранее присоединенных к Пруссии, создавалось Варшавское герцогство во главе с союзником Наполеона Саксонским королем. Вряд ли Наполеон думал о восстановлении самостоятельности Польши, о чем мечтали поляки. «Мне нужен в Польше лагерь, а не форум, – говорил Наполеон. – Я не намерен плодить якобинцев и создавать республиканские очаги. Я мечтаю иметь поляков как дисциплинированную военную силу, чтобы меблировать поля битвы»10. Россия должна была присоединиться к торговой блокаде пролива Англии, так называемой Континентальной блокаде. Обе стороны обязались вести совместную войну против любой державы. Несмотря на Шведское упорство, Наполеон пообещал предоставить «свободу рук» Александру в Восточной Европе.

Тильзитский мир нанес серьезный удар по международному престижу России. Ее присоединение к Континентальной блокаде было воспринято весьма болезненно всеми торгово-промышленными кругами внутри страны. Несмотря на то, что император сумел оградить свои границы от вторжения победоносного противника, политикой Александра были недовольны.

Путь, на который поставило императора примирение с Наполеоном, становится тем тяжелее для него, что возникшая и быстро развивавшаяся оппозиция придворных и вообще дворянских кругов придала русско-французскому союзу парадоксальный характер личного дела, личного почина Александра. Эта оппозиция, центром которого являлся салон Марии Фёдоровны, глубоко задевал его. Он расходится со своими «молодыми друзьями», основательно подозревая их в сочувствии враждебным ему толкам и сплетням. Чарторыйский преувеличивал, намекая, может быть, на событие 11 марта, когда писал императору: «Я думаю, что Ваши теперешние отношения с французским правительствам, окончатся самым печальным образом для Вашего Величества»11. Но в этих словах была большая доля правды. Иностранные послы писали тревожные донесения о возможности в России нового дворцового переворота. Теперь к русскому престолу общая молва приближала великую княгиню Екатерину Павловну, жившую в Твери. Недовольство, однако, не разрасталось до открытого бунта и ограничилось одними разговорами.

Александр чувствовал одиночество. Ему необходим был восточный реванш со стороны Османской империи. Неделю за неделей, месяц за месяцем, идут докучные переговоры, в которых Александр выступает иногда чуть ли не смиренным просителем. Но Наполеон твердит одно: поступись вашим союзником, Пруссией, тогда я поступлюсь интересами Турции. Александр в разговорах с Савари, в инструкциях Толстому десятки раз доказывал, что это не возможно, что это значило бы для него подписаться под собственным бесчестием. Наполеону до этого не было дела.

В начале 1808 г. Александр охотно поддался на подталкивание Наполеона, желавшего нанести удар по своим экономическим врагам (т.е. торговавших с Англией), к войне со Швецией, поскольку в этом был прямой интерес для русского государства. Для России Швеция была дружественной только пока она была страной союзной. Среднего положения быть не могло. Шведская граница проходила слишком близко от Санкт-Петербурга и завоевание Финляндии, при котором Александр применил намеченную либеральную политику, отвечало государственным интересам.

Поводом к войне послужило отвергнутое Шведским королем Густавом IV Адольфом требование о разрыве с Англией и присоединение к Континентальной блокаде. Военные действия начались в феврале 1808 г. и вначале шли успешно: против 36 тыс. шведских войск был отправлен 55-тысячный русский корпус, который быстро сломил сопротивление шведов. В течение нескольких месяцев русские войска заняли основные города и крепости Южной Финляндии. После некоторой приостановке военных действий к концу года вся Финляндия была освобождена от шведских войск. Решающая победа была достигнута в ходе зимнего перехода русской армии по льду Ботнического залива и прямой атаки шведской артиллерии. Инициатором этого перехода был сам император, его движущей силой – военный министр граф А. А. Аракчеев, который прибыл в войска и убедил генералов в необходимости быстрого наступления. В марте 1809 г. 48-тысячный корпус М. Б. Барклая де Толли, снабженный всем необходимым, в 15-градусный мороз в течение недели прошел 100 километровым маршем по льду залива и ударил на Умео. Колонна генерала Багратиона вышла к Аландским островам, кавалерия генерала Кульнева, появилась в пригородах шведской столицы, Стокгольма. Швеция запросила мира, который был заключен 5 сентября в г. Фридрихсгаме (Финляндия). По условию договора к России отходили Финляндия и Аландские острова. Сама Швеция обязалась присоединиться к Континентальной блокаде. Финляндия вошла в состав России на правах автономии в качестве Великого княжества Финляндского, что еще определил открывшийся в марте 1809 г. Финляндский Сейм. От имени императора, который был наделен титулом великого князя Финляндского, Финляндией управлял наместник, поставленный во главе Правительствующего Совета (с 1816 г. Сената) Финляндии. Законодательную власть осуществлял четырехсловный Сейм, без согласия которого император не мог ни принять, ни отменить закон, а также вводить налоги.

Крепостного права в Финляндии давно уже не существовало, конституция признавалась, которой она пользовалась, будучи в составе Швеции, с незначительными доработками, произведенными Сперанским. Финляндия имела свою таможню, ее доходы шли на внутренние нужды края. В 1811 г. к территории Финляндии была присоединена Выборгская губерния. С 1860 г. получила право чеканить собственную монету. Правительство Александра I установило в Финляндии конституционные нормы, которые сам император остерегался вводить в России.

Присоединение Финляндии, однако, не улучшило отношения между императором и обществом его столицы. Веруя в восточную компенсацию Александр стал просить Наполеона на личную встречу, но тот уклонялся. Но, в апогее могущества и величия Наполеон почувствовал, что почва колеблется у него под ногами. После заключения Тильзитского мира, Наполеон, уверенный, что Россия, связанная войнами со Швецией, Ираном и Османской империей, к тому же только что вышедшая из тяжелой войны с Францией, обеспечит Франции «восточный тыл», он для завершения завоеваний западной части европейского материка, повернул свои войска в Испанию. В Испании же французы встретились с широкой народной войной, где произошло их поражение. Кроме того к 1809 г. Австрия должна была закончить переустройство своих армий, Англия уже не отказывалась от субсидирования всех возможных противников Франции и, наконец, Наполеон прекрасно понимал, что союз Франции и России, это всего лишь временное явление. И Наполеон спешит дать согласие очистить Пруссию раньше, чем до царя дойдет весть о неудаче французских войск. И сам начинает торопить свидание, которое, наконец, состоялось в Эрфурте в сентябре 1808 г.

Александр поехал на встречу вопреки запугиваниям Чарторыйского, Прусского короля и мольбам матери. Если Тильзитские переговоры протекали под личиной взаимных дружеских восторгов, то Эрфуртские были бурны, дело доходило до крупных пререканий, чуть не до разрыва. Оба сделали уступки, но также оба достигли намеченных целей. Наполеон отказался от посредничества между Россией и Турцией, признал Дунай границей России, Валахию, Молдавию и Финляндию присоединенными к ней, но воспротивился захвату Босфора и Дарданелл. Дал потребованные Александром обещания относительно Пруссии (уменьшение контрибуции) и Польши (уход французских войск из образованного под эгидой Франции герцогства Варшавского). Россия обязалась поддерживать Францию против Австрии и скрепила наступательный союз против Англии. Так Наполеон продемонстрировал всей Европе прочность русско-французского союза.

Александр стал вести двойную игру. Внешне пребывая в союзе с Наполеоном, он заверил английский кабинет в своей преданности антифранцузскому союзу, написал письмо Австрийскому императору и ободрял Прусского короля. Австрия вскоре обратилась в Санкт-Петербург с предложением союза, но встретила такую же уклончивость, какую сама она проявила в 1804 г. И даже более того, в силу Эрфуртских соглашений Александр вынужден был объявить войну Австрии. Однако русским войскам был дан секретный приказ избегать столкновений с австрийскими войсками. А Наполеон, разбив в следующем 1809 г. австрийцев, стал разбивать по отдельности всех участников коалиции.

Удачи русского оружия в Персии, не могли компенсировать неудач в возобновившейся войне с Османской империей. Согласие Наполеона на дунайские княжества их, оказалось, еще не отдавало. Их надо было взять, сломив сопротивление Османской империи, а это дело шло медленно.

Движение французских войск против Австрии вызвало в Галиции взрыв польских патриотических настроений, направленных после восстановления Варшавского герцогства в сторону Наполеона. В Санкт-Петербурге тревожно следили за событиями в Галиции, опасаясь, что польское восстание может распространиться на русскую Польшу. Корпус русских войск, двинутый в Галицию, не только не действовал наступательно против австрийцев, но, по приказу Александра, явно стремился парализовать действия польских отрядов. Александр твердо протестовал против отторжения Галиции от Австрии, т.к. присоединение Галиции к Варшавскому герцогству – это восстановление Польши, проведенное Наполеоном, что обеспечивало ему сильный авангард и великолепный плацдарм против России.

В январе 1809 г. Александр вместе с Каленкуром составил проект конвенции об отказе обеих империй от восстановления Польши. Наполеон ее не подписал. По Венскому миру между Францией и Австрией, 14 октября 1809 г., к Варшавскому герцогству были присоединены западная Галиция и округи Кракова и Замостья. К России отошла восточная часть Галиции с 400 тыс. жителями, что не могло ни удовлетворить, ни успокоить Александра. Теперь все внимание русских сосредоточивалось на польском вопросе, – для той и другой стороны решение его будет предоставляться или победой, или поражением, и с точки зрения военной стратегии, и – с нравственной стороны – кто же освободитель народа Польши а, вместе с тем, и всей Европы – миротворец Александр или революционер Наполеон? Недовольство Александра росло вместе с тревогой за будущее, он вновь сходится с англо-русской партией.

Разрыв с Францией предвидят, о нем громко говорят и руководители внешней политики, с императором во главе, только оттягивают кризис. Неудачное сватовство Наполеона, искавший способа породниться с царствующими домами Европы и особенно России, к великой княгине Анне (это было второе сватовство, первое – в сентябре 1808 г. к Екатерине Павловне) был характерен для момента, поскольку вызвало обострение личных отношений императоров.

К польскому вопросу, в начале 1811 г., присоединилась таможенная война. Неукоснительное проведение Континентальной блокады вызвало такое громадное развитие контрабандной торговли, что Наполеон вынужден был пойти на компромисс. Осенью 1810 г. он утвердил Трианонский тариф, допускавший ввоз колониальных товаров, хотя бы и от английских фирм, при высокой таможенной плате. Разрешался и прямой торг с Англией, но с условием ввоза в Англию на равную сумму товаров, произведенных французской промышленностью.

По Трианонскому тарифу Саксония, Западная Германия, Бельгия получили выгоду. Для северной и восточной Германии и для России действия ее были крайне тяжелыми. Александр отказался принять французский тариф и вопреки требованиям Наполеона позволил выгружаться судам, привезшие в русские порты английские товары, под нейтральным флагом, и более того, 18 декабря ответил на Трианонский декрет указам о новым русском тарифе, установившем почти запредельные пошлины на предметы роскоши, т.е. на главную часть французского ввоза, тем решительно нарушил Тильзитский договор.

На почве экономической борьбы Франции с Англией произошло присоединение к Франции владений дяди Александра I Максимилиана, герцога Ольденбургского. Это было сделано на основании постановления французского Сената, решившего в целях лучшего наблюдения за береговой полосой присоединить к империи ганзейские города с прилегающими территориями. Личное неприятие и политическое противоборство двух императоров переплелось. «Вы рассчитываете на союзников, но где они? Не Австрия ли, у которой вы похитили в Галиции 300 тысяч душ? Не Пруссия ли, которая вспомнит, как в Тильзите ее добрый союзник Александр отнял у нее Белостокский округ? Не Швеция ли, которая вспомнит, что вы ее наполовину уничтожили, отбрав у нее Финляндию? Все эти обиды не могут быть забыты, все эти оскорбления отомстятся, – весь континент будет против вас!»12 – говорил с нескрываемым самодовольством Наполеон кн. А. Б. Куракину в августе 1811 г. Действительно, Россия в начале 1812 г. оказалась одинокой. Все европейские государства, по тем или иным причинам, отошли от России, но все же главная причина ее одиночества была во всеобщим страхе перед Наполеоном. Этот страх принудил Пруссию заключить в феврале 1812 г. союз с Францией. Австрия отдала ему в жены свою эрцгерцогиню и заключила с ним в марте 1812 г. союз. Даже Англия согласилась дать России денежные средства только позже, уже в начале войны. Удалось заключить союз лишь со Швецией, для которой борьба против Франции была, прежде всего, борьбой с убийственной для страны континентальной системой (ранее ²/₃ произведенных товаров шли на экспорт в Англию), наконец, удачный поворот военный действий на Дунае дал возможность заключить мир в мае с Османской империей, хотя и с пожертвованием почти всех результатов семилетней войны.

В январе 1810 г. после разговора с Барклай де Толи Александр I принял решение о необходимости организации стратегической военной разведки за границей, направить в русские посольства специальных военных агентов, с тем, что бы собирать сведения «о числе войск, об устройстве, вооружении и духе их, о состоянии крепостей и запасов, способностях и достоинствах лучших генералов, а также о благосостоянии, характере и духе народа, о местоположениях и произведениях земли, о внутренних источниках держав или средствах к продолжению войны и о разных выводах, предоставляемых к оборонительным и наступательным действиям»13. Военные агенты должны были находиться при дипломатических миссиях в Париже, Вене, Берлине, Дрездене, Мюнхене, Касселе и Мадриде под видом адъютантов при послах – генералах или гражданских чиновников и служащих министерства иностранных дел. На этом поприще особо отличился полковник А. И. Чернышев, офицер Особой канцелярии квартирмейстерской части Главного штаба. Теплые отношения Наполеона к русскому полковнику способствовали расширению круга полезных знакомств последнего. Многие высокопоставленные французские чины мечтали представиться умному, красивому и отважному «любимцу двух императоров». Используя это Чернышеву за короткий срок удалось создать во Франции сеть информаторов в правительственной и военной сферах и получить от них, часто за большое вознаграждение, интересующие Санкт-Петербург сведения. Так, 23 декабря 1810 г. он писал, что «Наполеон уже принял решение о войне против России, но пока что выигрывает время из-за неудовлетворительного положения его дел в Испании и Португалии»14.

Известный историк Отечественной войны генерал В. И. Харкевич пишет, что военные умы эпохи Александра I пришли «к одному выводу относительно наиболее целесообразного способа борьбы с Наполеоном. Наполеон стремиться к быстрому решению участи войны, ищет боя – нужно затягивать войну, уклоняться от решительных действий. Французская армия совершает быстрые марши, живет реквизициями – нужно лишить ее средств продовольствия, действуя на нее пространством и неблагоприятным временем года, и, только когда противник будет ослаблен, переходить к энергичным действиям всеми силами»15.

В мае 1811 г. в частной беседе Александр I говорил французскому послу Арману Коленкуру: «Если император Наполеон начнет против меня войну, – сказал мне Александр, – то возможно и даже вероятно, что он нас побьет, если мы примем сражение, но это еще не даст ему мира. Испанцы неоднократно были побиты, но они не были ни побеждены, ни покорены. А, между тем они не так далеки от Парижа, как мы: у них нет ни нашего климата, ни наших ресурсов. Мы не пойдем на риск. За нас – необъятное пространство, и мы сохраним хорошо организованную армию… Если жребий оружия решит дело против меня, то я скорее отступлю на Камчатку, чем уступлю свои губернии и подпишу в своей столице договоры, которые являются только передышкой. Француз храбр, но долгие лишения и плохой климат утомляют и обескураживают его. За нас будет воевать наш климат и наша зима»16.

Понимая, что война с французами неизбежна император Александр, опасаясь крестьянских волнений, заранее подготовлял меры для их подавления. С этой целью в каждой губернии были размещены по полубатальону в триста человек. «„Предположите, – говорит государь в письме к сестре Екатерине Павловне, – что начнется серьезный бунт и что 300 человек будет недостаточно“ (для его усмирения), – „тогда тотчас же могут быть употреблены в дело полубатальоны соседних губерний“, а так как, например, тверская губерния окружена шестью другими, то это составит уже 2100 человек» (вместе с тверским отрядом)»17.

Непрочный мир между Россией и Францией, рано или поздно, должен был закончится, это хорошо понимали обе стороны, спешно ведя приготовления к боевым действиям18. Теперь наступил момент, когда Наполеон посчитал, что дальнейшее промедление будет только на руку России и поэтому спешно двинулся к русской границе. На рассвете 12 (24) июня 1812 г. авангард армии Наполеона перешел Неман и вошел в российский Ковно (совр. Каунас в Литве). Переправа 220 тыс. солдат французской армии (1—й, 2-й, 3-й пехотные корпуса, гвардия и кавалерия) под Ковно заняла 4 дня. Ею командовал сам Наполеон Бонапарт. 29—30 июня около Прены (совр. Prienai в Литве) немного южнее Ковно Неман перешла другая группировка (79 тыс. солдат: 6-й и 4-й пехотные корпуса, кавалерия) под командованием принца Богарне. Одновременно 30 июня еще южнее под Гродно Неман пересекли 4 корпуса (78—79 тыс. солдат: 5-й, 7-й, 8-й пехотные и 4-й кавалерийский корпус) под общим командованием Жерома Бонапарта. Севернее Ковно под Тильзитом Неман пересек 10-й корпус французского маршала Макдональда. На юге от центрального направления со стороны Варшавы реку Буг перешел отдельный австрийский корпус Шварценберга (30—33 тыс. солдат).

Император Александр I узнал о начале вторжения поздно вечером 12 июня в Вильно. Он послал к Наполеону своего генерал-адъютанта А. Д. Балашова для мирных переговоров, в которых по прибытии Наполеон отказал и только позже, заняв Вильно, он дал аудиенцию посланнику19.

Наполеон располагал в общей сложности армией до 640 тыс. человек. В «Великую армию», как называли ее современники, помимо французских подразделений, которые составляли 356 тысяч, входили польские, итальянские, шведские, австрийские и другие части, по сути, составлявшие общеевропейскую коалицию. Армия вторжения насчитывала 456 тыс. солдат, остальные находились в резерве в Польше вдоль западных границ России. «Моя армия составлена так, что одно движение поддерживает ее, – говорил Наполеон, – Во главе ее можно идти вперед, но не останавливаться, а не отступать; это армия наступления, а не защиты»20. Наполеон заручился поддержкой белорусских и литовских магнатов и шляхты, надеявшиеся на возрождение самостоятельного государства Белоруссии и Литвы.

Перед вторжением Наполеона Россия имела под ружьем около 400 тыс. солдат регулярных и 150 тыс. (в основном казачьих) нерегулярных войск. Против армии противника Россия выставил 280 тыс. солдат, которые были рассредоточены по 600-верстному пространству вдоль западных ее границ. В России знали примерные сроки вторжения в ее пределы французской армии, рассредоточившейся от Кенигсберга до Люблино, но не было известно главное направление. Наполеону противостояли 3 группировки русских войск под командованием генералов: 1 армии – М. Б. Барклая де Толли, численностью 120 тыс. человек и находившаяся в районе Вильны; 2 – П. И. Багратиона – 50 тыс. – у Белостока; 3 – А. П. Тормасова – 44 тыс. – у Луцка. Под Ригой находился корпус П. Х. Витгенштейна численностью 38 тыс. человек и Дунайская армия П. В. Чичагова – 57,5 тыс. человек, они прикрывали юго-западные границы России.

Обычно воины Наполеона сводились к нескольким или даже одному генеральному сражению, которые и решали исход всей кампании. И на этот раз Наполеон рассчитывал либо поодиночке разбить в нескольких сражениях рассредоточенные русские армии, либо в генеральном одном или двух сражениях. То есть произвести превентивный удар по России, после чего заставить русского монарха подписать продиктованный ему мирный договор, а затем обрушиться на Англию. «Я ничего плохого не хочу Александру; это не с Россией я веду войну, так же, как и не с Испанией. У меня есть только один враг – Англия, и это до нее я стараюсь всеми силами добраться до России. Я буду преследовать ее повсюду»21 – записал в своих воспоминаниях камердинер Наполеона Луи-Констан Вери разговор императора с маршалом Бертье в ходе кампании 1812 г.

Коленкур в мемуарах вспоминает фразу Наполеона: «Он заговорил о русских вельможах, которые в случае войны боялись бы за свои дворцы и после крупного сражения принудили бы императора Александра подписать мир»22. Рассчитывал Наполеон, правда, только поначалу, и на недовольство русского крестьянства, посредству которого он также надеялся получить давление на Александра I, стремясь к свободе, т.е. угрожая бунтами, заставит тем подписать мир на выгодных для Франции условиях.

Кроме всего этого, Наполеон предвидел, что одной из главных трудностей в России будет снабжение его армии. Чтобы не зависеть от медлительно тянувшегося обоза французский император приказал напечатать российские ассигнации. Он рассчитывал закупать на них продовольствие, а, кроме того, заваливая фальшивыми купюрами страну надеялся нарушить денежное обращение – «свалить» рубль. Поддельные ассигнации чаще всего были достоинством в 25 рублей, реже – в 50. По качеству исполнения французские фальшивки превосходили оригиналы – отличались голубоватым оттенком бумаги, более четким водяным знаком, глубоким рельефным тиснением, ровным расположением букв в словах основного текста, гравированными подписями (подлинные ассигнации подписывались вручную). Однако незнание французами русского языка привело к ошибкам в тексте: в основном тексте в словах «государственной» и «ходячей» буква «д» заменялась на «л» («Объявителю сей государственной ассигнации платить двадцать пять рублей холечею монетою»), в печатных подписях «Павелъ» превращался в «Павив», «Спиридонъ» в «Спиридот».

В первые дни войны Александр I издал манифест о создании народного ополчения. (В Санкт-Петербурге первое 11-тысячное ополчение было создано ещё в мае 1806 г. В боевых действиях оно не участвовало, занималось охраной побережья Финского залива на случай нападения Наполеона на северную столицу. Распущено в мае 1809 г.) Позднее он одобрил инициативу дворянства по поводу формирования военных отрядов и вооружения крестьян для борьбы с захватчиком.

Начавшуюся военную кампанию французский император представил Европе как борьбу за возрождение Польши, назвав свое вторжение в Россию – «Второй польской войной». В связи с началом войны варшавский сейм заявил о восстановлении Польского королевства и объявил мобилизацию поляков в армию Наполеона. Поэтому в кампании 1812 г. большинство поляков выступили на стороне французов.

Разгадав замысел Наполеона, русские войска стали с боями пробиваться на соединение. 22 июля 1-я и 2-я армии соединились под Смоленском. К этому времени Россия уже заключила союзные договора со Швецией, Турцией, Англией и Испанией, которая была оккупирована французскими войсками. Причем договор с Испанией включал в себя статьи не только о сотрудничестве против общего врага, но и согласие России на установление в ней, после победы над Наполеоном, конституционного строя, созыв кортесов – парламента. Несмотря на внешние политические успехи, и то, что Наполеон должен был держать значительные силы в оккупированных странах Европы, положение России оставалось критическим. Резервы только подходили, но ополченцы не имели боевого опыта, к тому же в это время Россия вела войну на Кавказе против Ирана, что требовало некоторое отвлечение сил.

Заняв Полоцк, части французов отошли на север, где были атакованы русскими. 18—20 июля около д. Клястицы на дороге Полоцк – Себеж между русским 1-м пехотным корпусом П. Х. Витгенштейна (около 23 тыс. чел.) и французским корпусом Н. Удино произошел бой. Витгенштейн, корпус которого находился на правом берегу р. Западная Двина, попробовал напасть на противника, однако ограничился действиями отряда Я. Кульнева, который атаковал французов между м. Клястицы и д. Якубово. В бою около м. Сивошино Кульнев погиб. Русские войска не смогли захватить Полоцк и вернулись на свои позиции.

Смоленск и Смоленская гряда являлись последним рубежом на пути к Москве. Оставить город без боя было невозможно даже по психологическим причинам. В трехдневном сражении за Смоленск 4—6 августа армия Наполеона потеряла почти 20 тыс. человек, русская армия 15 тыс. человек. В ночь на 7 августа город был оставлен русским войскам сожженным и разрушенным.

Наполеон без иллюзий понимал, что после соединения русских армий, шансы на успех его сильно упали. Стратегия Барклая приводила к тому, что война затягивалась. Этого Наполеон опасался более всего. Растягивались его коммуникации, росли потери в боях от дезертирства (в первый месяц войны из наполеоновской армии дезертировало свыше 50 тыс. солдат, главным образом из войск союзников), болезней и мародерства, отставали обозы. От сопротивления народа сводилась почти к нулю возможность использовать местные ресурсы. Наполеон начал опасаться, что ему «предстояла новая Испания, но Испания без границ»23. (В Испании Наполеон разбил королевское войско, захватил в плен королевское семейство, посадил королем Испанским своего старшего брата Жозефа, но народ не принял новое правление, массами уходил в партизаны-гверильясы, т.е. испанское воинство, ополчение).

Между тем силы «Великой армии» уже «крайне изнурены и повсеместно нуждаются в продовольствии»24. В Смоленске Наполеон попытался вступить с Александром I в мирные переговоры, через пленного генерала П. А. Тучкова. Предлагая заключить мир, он угрожал на случай отказа: «я займу Москву, и какия б я меры ни принимал к сбережению ея от раззорения, никаких достаточно не будет: завоеванная провинция, или завоеванная неприятелем столица похожа на девку, потерявшая честь свою. Что хочешь потом делай, но чести возвратить уже не возможно»25. Александр I на это предложение, как и на все последующие, ничего не ответил.

Обращая внимание на вытекающее последствие пребывания войск вне расположении своих частей, Богданович упоминает о наведении дисциплины: «Император Александр, узнав о некоторых насилиях и грабежах наших солдат, самовольно отлучившихся от войск, повелел Барклаю де-Толли произвести строгое о том изследование и наказать виновных. Барклай, во время пребывания армий под Смоленском, приказал разстрелять несколько человек уличенных в грабительстве, и этих примеров строгости было достаточно для возведения порядка и дисциплины»26.

Лето приближалось к концу, разгорелась партизанская война, Наполеону следовало поторопиться. Задержавшись в Смоленске лишь шесть дней, он принял решение наступать на Москву, овладеть ею и продиктовать Александру свои условия.

После смоленского сражения, несмотря на то, что город был оставлен, боевой дух русского войска не пал, но более возрос. Одновременно с этим в войсках и в народе нарастало недовольство отступлением, разобщенностью командования. Барклай де Толи все больше терял авторитет. Национально-освободительный характер войны требовал назначения нового главнокомандующего, который пользовался бы большим доверием и авторитетом. Общественное мнение называло таким человеком М. И. Кутузова.

5-го августа Чрезвычайный комитет постановил рекомендовать 68-летнего фельдмаршала М. И. Кутузова к избранию на пост главнокомандующего всеми русскими армиями, 6-го князь А. И. Горчаков доложил Александру I об этом постановлении, 7-го августа Кутузов был приглашен в резиденцию императора на Каменном острове в Санкт-Петербурге. Выходя из кабинета Его Величества, Кутузов сказал: «Дело решено, я назначен главнокомандующим армиями»27. 8 августа последовал официальный рескрипт Александра I о назначении главнокомандующим Кутузова вместо Барклая де Толли. «Известные военные достоинства ваши, любовь к отечеству и неоднократные опыты отличных подвигов приобретают вам истинное право на сию мою доверенность. / Избирая вас для сего важного дела, я прошу всемогущего бога, да благословит деяния ваши к славе российского оружия и да оправдаются тем щасливые надежды, которые отечество на вас возлагает»28.

Сам император холодно отнесся к престарелому полководцу. «Публика желало его назначения его, я назначил его: что касается меня, то я умываю себе руки в этом»29, – сказал тогда же Александр генерал-адъютанту Комаровскому. 17 августа в Царево-Займище, где была ставка русской армии, прибыл Кутузов. Офицеры и солдаты встретили Кутузова с ликованием. Однако русский генералитет хорошо знал Кутузова как царедворца. Багратион не скрывал своего недовольства в письме 16 августа Ростопчину: «Хорош и сей гусь, который назван и князем и вождем! Если особаннаго он повеления не имеет, чтобы наступать, я вас уверяю, что тоже приведет к вам [Наполеона] как и Барклай… Теперь пойдут у вождя нашего сплетни бабьи и интриги»30. Неодобрительно встретили Кутузова генерал от инфантерии М. А. Милорадович, считавший его «человеком подлаго нрава и низкий царедворец»31, генерал от инфантерии Д. С. Дохтуров, которому интриги Кутузова внушали «отвращение»32, генерал-лейтенант Н. Н. Раевский: «Переменив Барклая, которой не великой полководец, мы и тут потеряли»33. Сам Барклай де Толли принял его благородно: «Счастливый ли этот выбор, только Господу Богу известно. Что касается меня, то патриотизм исключает всякое чувство оскорбления»34, – написал он жене 16 августа. Позднее Барклай напишет царю: «Избегая решительного сражения, я увлекал неприятеля за собой и удалял его от его источников, приближаясь к своим, я ослаблял его в частных делах, в которых я всегда имел перевес. Когда я почти довел до конца этот план и был готов дать решительное сражение, князь Кутузов принял командование армией»35.

При первом же встречи с армией, 17 августа, в присутствии Барклая, Кутузов, поздоровавшись с караулом для него приготовленного, сказал как будто про себя, но довольно громко: «Ну, как можно отступать с такими молодцами!»36 Вначале, найдя позицию выгодной, Кутузов приказывает ускорить работы по ее оборудованию, но затем велит остановить ее, как невыгодную, и на следующий же день, после приветствия армии, был отдан приказ продолжить отступление. Указывалась и другая причина оставления позиций, как «для удобнейшаго укомплектования»37 армии за счет подходивших резервов. Барклай же раздраженно видел изменение позиции, как нежелание Кутузова делить славу с тем, кто эту позицию выбрал. Поклонник Кутузова и знаток войны 1812 г. А. Н. Попов противоречиво полагал, что «еще более нужно было времени, чтобы ввести новыя подкрепления в состав старых боевых сил. Конечно не трудно было просто присоединить приходившия подкрепления к войскам; но могли-ли оказать они ту пользу, которую оказали, как скоро опытный главнокомандующий влил их в состав войск, уже обдержанных в бою?»38

Кутузов считал сражение за Москву обязательным и неизбежным: «Надеюсь дать баталию в теперешней позиции, разве неприятель пойдет меня обходить, тогда должен буду я отступить, чтобы ему ход к Москве воспрепятствовать… и ежели буду побежден, то пойду к Москве и там буду оборонять столицу»39, – писал он Ростопчину 22 августа с Бородинского поля. Между тем, новый главнокомандующий допускал проиграть Наполеону одно, или не одно сражение, но вместе с тем он был убежден в том, что непременно выиграет войну, если не разбить, то обмануть. Его адъютант А. И. Михайловский-Данилевский слышал, как он говорил о Наполеоне: «Bonaparte ne viencdra pas ici se casser le nez. II est plus interesse a manoeuvrer, gu a Livrer bataille»40. [Бонапарт не придет сюда, чтобы сломать себе нос. Его больше интересует маневрирование, чем бой]. Однажды он присовокупил: «Разбить меня может Наполеон, но обмануть – никогда!»41. В день отъезда «на все приветствия опытный Полководец, отвечал: не победить, а дай Бог обмануть Наполеона!»42 По словам бывшего пажа Людовика XVI, а затем наполеоновского офицера, граф П. Л. Боволье, взятый в плен русскими, поведал Кутузову, что Наполеон опасается его. «„Какого мнения Наполеон обо мне?“ – „Он вас опасается и не иначе называет, как старой лисой Севера“. – „Постараюсь доказать, что он не ошибается“»43.

Наполеон, между тем, предвкушая скорый захват Москвы, усилил преследование отступавшей русской армии, фактически не выпуская ее из боя. Эти локальные бои были существенно значимы, т.к. сближали враждебные армии, ставя генеральное сражение все более и более неизбежным. Сражение требовали царь и дворянство, армия и народ. И, таким образом, вся ситуация подводилась к одной развязке.

Интересное было в это время наблюдение за природой и за людьми в Москве. Глинка пишет, с одной стороны, о необычайных бурях, а с другой, пристрастии москвичей к игорным картам: «Тайна известна Тому, Кто управляет и природою и судьбою человечества. Со времени нашествия завоевателя, бушевали в Москве порывистые вихри, несшиеся от юга, затмевавшие небо пылью, ломавшие заборы и срывавшие кровли с домов. Но ни волнение природы, ни гром пушек, час от часу приближавшиеся к стенам Москвы: ничто не могло одолеть неугомонной привычки к картам. Посылали справляться гонцов: где и далеко ли неприятель? А получа ответ и поговоря несколько минут о военных действиях, опять провозглашали: бостон! вист! и так далее»44.

22 августа русская армия остановилась и начала закрепляться на позиции возле большого селения в 124 км перед Москвой. Когда Наполеон увидел это, он спросил, как называется селение. Ему ответили: Бородино. Позиция у Бородино имела свои выгодные и невыгодные стороны. П. И. Багратион писал Ф. В. Ростопчину: «У нас еще не решено: где и когда дать баталию? – все выбираем места, и все хуже находим»45. Кутузов в донесении царю назвал позицию «одной из наилучших», но с оговоркой «которую только на плоских местах найти можно», и дополнительно указал на ее «слабое место… с левого фланга», которое хотел «исправить искусством»46. Слабость позиции заключалась в открытии левого фланга для фронтального удара. Поэтому Кутузов распорядился прикрыть ее инженерными сооружениями. С утра 24 августа французы подступили к левому флангу русских. Чтобы выиграть время для инженерных работ, Кутузов приказал задержать противника у деревни Шевардино. Здесь еще не был достроен пятиугольный редут. Как только Наполеон увидел перед собой, в 3-м часу пополудни, Шевардинский редут, приказал взять его, т.к. редут мешал французской армии развернуться. Редут и подступы к нему защищали 12 тыс. русских воинов при 12 орудиях. Штурмовали редут до 40 тыс. французов, при 186 орудий. Бой был страшным. По российским сведениям редут несколько раз переходил из рук в руки, по французским – они овладели редутом и дальше бой продолжался вокруг него. Уже во время боя за Шевардинский редут Наполеон был поражен упорством и храбростью русских. «Они не сдаются в плен, государь», – заявляли ему генералы. – «Не сдаются? Хорошо, так мы будем их убивать!»47 – сказал недовольный Наполеон. В 11-м часу ночи бой прекратился, редут остался за французами, потеряв в бою при этом 4—5 тыс. человек. Русские потери составили 6 тыс. человек. Каждая сторона была довольна итогами этого боя и в то же время могла оценить силу противника. «Вчерась на моем левом фланге было дело адское»48, – написал Кутузов жене 25 августа. Кутузов прагматично рассчитал возможность успеха и неудачи в сражении. На случай неудачного дела несколько дорог будут открыты для отступления армии.

Протяженность всей русской позиции составила 8 км. Такое построение войск имело свои плюсы и минусы. С одной стороны, короткий фронт обеспечивал оперативность маневра, с другой стороны, большая плотность ставила ее под поражающее действие неприятельского огня. Общая численность русской армии на Бородинском поле составила: регулярных войск – 115,3 тыс. чел., казаков – 11 тыс., ополчения – 28,5 тыс. чел., всего 154,5 тыс. человек. Она имела 640 орудий.

Французская армия имела примерно 134 тыс. человек и 587 орудий. Весь день 25 августа обе стороны готовились к генеральной битве. Наполеон тщательно, не сходя с лошади, изучал систему укреплений и боевой порядок русских. План его был прост: смять левое крыло русских, прорвать их центр, отбросить их в «мешок» при слиянии р. Колочь с Москва-рекой и открыть себе путь к Москве.

Кутузов с утра 25 августа тоже провел оценку местности. На лошадь Михаил Илларионович не садился из-за своей тучности и малоподвижности. Но и «не всюду могли проходить большие дрожки, в которых его возили»49, – вспоминал А. П. Ермолов. Одет он был в тот день, по обыкновению не в простой мундир, а в простой сюртук без эполет с фуражкой на голове и казачьей нагайкой на ремешке через плечо. «Никак мы не могли разгадать, для чего у него нагайка, тем более, что никогда не видели его верхом на лошади. Офицеры говорили обыкновенно: „хитрый наш старик Кутузов, знает он, как подобраться к солдатам“»50, – вспоминал подпоручик Н. Е. Митаревский.

Ночь с 25 на 26 августа 1812 г. враждебные армии провели по-разному. Французы были бодры, даже осознавая то, что в предстоящем бою многие из них погибнут. Утром Наполеон обратился к войскам: «Солдаты, вот битва, которой вы так желали! Вперед, победа зависит от вас! Она нам необходима, она даст нам изобилие, хорошие зимние квартиры, быстрое возвращение на родину. Поведите себя так, как под Аустерлицем, под Фридландом, под Витебском, под Смоленском, и пусть самое отдаленное потомство говорит о вашем поведение в этот день. Пусть о вас скажут: он был в великой битве под стенами Москвы!»51

В русском лагере всю ночь царила тишина. Все знали, что на карту поставлены не изобилие, а быть или не быть Москве и России. Вся армия готовилась стоять насмерть. В 8 часов утра фронт был поставлен без всех церемоний, наскоро. К нему подъехал в сюртуке и белой фуражке старый фельдмаршал. Участник боевых действий Д. В. Душенкевич описывает: «Он поздоровался тоном отеческим и ласково сказал: „Ребята, сегодня придется вам защищать землю родную; надо служить верою и правдою до последней капли крови; каждый полк будет употреблен в дело; вас будут сменять, как часовых, чрез каждые два часа; я надеюсь на вас, Бог нам да поможет! Отслужить молебен“. – „Рады стараться!“ – закричали с упованием и глубоко тронутые, и единодушное „Ура!“ сопровождало чтимого вождя и далее»52.

Солдаты и офицеры облачились в чистое белье, отказывались, вопреки обычаю, пить водку. Пронесли икону «покровительницы России» – Смоленской иконы Божьей Матери. За нею шел с обнаженной головой и со слезами на глазах Кутузов впереди всего русского штаба. «Сама собою, по влечению сердца, стотысячная армия падала на колени и припадала челом к земле, которую готова была упоить до сытости своею кровью… – вспоминал очевидец Фёдор Глинка, будущий декабрист. – Когда кончилось молебстие, несколько голов поднялись к верху и послышалось: „орел парит!“ Главнокомандующий взглянул вверх, увидел плавающего в воздухе орла и тотчас обнажил свою седую голову. Ближайшие к нему закричали: ура! и этот крик повторился всем войском»53.

Бородинская битва началась в 6-м часу утра 26 августа с атаки французов против русского правого крыла. Ожесточение битвы росло с каждым часом. Солдаты обеих армий показывали образцы воинской доблести. Около 17 часов Наполеон прибыл на оставленную русскими Курганную высоту и оттуда обозрел русские позиции. Он увидел русские дивизии поредевшие, но не сломленные, готовые отражать новые атаки. «Успех дня достигнут, – заявил он в ответ на просьбы маршалов двинуть в бой нетронутую гвардию из 20 тыс. солдат, – но я должен заботиться об успехе всех кампании и для этого берегу мои резервы»54. «Не хочу разстроить мою гвардию. В трех тысячах верстах от Франции, не следует жертвовать последним резервом»55.

Постепенно бой затихал. Кутузов в эти вечерние часы выглядел удовлетворенным. Когда флигель-адъютант Л. А. Вольцоген, присланный к нему от Барклая за распоряжениями, стал говорить от себя, что «сражение проиграно», Кутузов резко возразил: «Что касается до сражения, то ход его известен мне самому как-нельзя лучше. Неприятель отражен на всех пунктах; завтра погоним его из священной земли русской»56. Вскоре после этого разговора Кутузов послал Барклаю де Толли и Дохтурову записки одинакового содержания, чтобы устроить все войско в порядок и завтра возобновить сражение.

Кутузов собирался дать новый бой, однако после разбора, узнав, что русские потери гораздо больше, чем предполагалось, около полуночи фельдмаршал дал приказ отступать. Еще до рассвета 27 августа русская армия оставила поле Бородино и выступила к Москве. По ведомостям из архива Военного министерства Франции Наполеон потерял при Бородино 6567 человек убитыми и 21519 раненными: всего – 28086 человек. Что же касается потерь среди русских, то они составили, по документу, хранившемуся в РГВИА, который был составлен Военно-ученым архивом Главного штаба Российской империи, 633 офицеров и 45 тыс. «нижних чинов».

Шильдер приводит цифры очищения местности от тел трупов: «В Бородине, по распоряжению графа Ростопчина, было сожжено 56.811 человеческих тел и 31.664 лошадиных трупов. Вообще, в Московской, Смоленской и Витебской губерниях было схоронено и сожжено более 213.000 тел, а в Вильне и вокруг этого города 53.000»57.

Потери русских говорят сами за себя. Чрезвычайная плотность боевого порядка, недостаточная маневренность на поле боя и, в дальнейшем, десятки тысяч раненных, брошенных в Можайске, а затем в Москве, цена просчетов и прямой халатности. Генерал-майор М. Богданович делает заключение: «Позиция при Бородине была нами занята ошибочно, из желания воспользоваться сильнейшею частью ея, за рекою Калочею. Расположив почти целую треть армии между Горками и рекою Москвою, где достаточно было поставить для наблюдения за неприятелем несколько тысяч человек легких войск, мы подвергли опасности центр, в особенности левое крыло нашей позиции; Кутузов, во все продолжение боя, находясь у Горок, не мог иметь непосредствннаго влияния на ход дела».58

Однако то, чего добились русские при Бородино, так это нравственной победы. Наполеон сам склонялся к такому заключению: «Из всех моих сражений, самое ужасное то, которое дал я под Москвою. Французы в нем показали себя достойными одержать победу; а Русские стяжали право быть непобедимыми»59. Уже будучи на острове Св. Елены он выразил мнение, что «из пятидесяти сражений, им данных, в битве под Москвою выказано наиболее доблести и одержан наименьший успех»60.

От Бородино Кутузов отступал к Москве через Можайск, оставив в нем более 10 тыс. раненных. При оставлении войском весь город сгорел, подожженный по приказу главнокомандующего. Тем временем Кутузов заверял всех изо дня в день в том, что он даст новое сражение для спасения Москвы, и надеялся получить для этого подкрепление от Москвы. В письме от 27 августа Ростопчину он пишет: «После кровопролитнейшего сражения, вчерашнего числа происходившего, в котором войска наши потерпели естественно важную потерю, сообразно их мужеству, намерение мое, хотя баталия и совершенно проиграна [Кутузов все понимал], для нанесения сильного почувствования неприятелю состоит в том, чтобы, притянув к себе столько способов, сколько можно только получить, у Москвы выдержать решительную, может быть, битву противу, конечно, уже несколько пораженных сил его»61.

Однако вместо подкрепления Михаил Илларионович получил фельдмаршальский жезл и 100 тыс. рублей (плюс по 5 руб. за каждого «нижнего чина») за Бородинскую битву и царский рескрипт, что подкрепления до Москвы не будет. Получив такие известия, Кутузов, сообразно настроениям наверху, продолжал уверять о необходимости сражения под Москвой, которое решит успехи кампании и участь государства. «Первое свидание графа Ростопчина было в 25-ти верстах от Москвы, в деревне Малсонове, – пишет Военский, – после разных обоюдных комплиментов, говорено о защите Москвы и решено драться под стенами ея; резерв должен был состоять из дружины московских жителей с крестами и хоругвями [это фантастика]. Ростопчин уехал с восхищением и в восторге своем». Но далее Военский приходит к заключению, что Кутузов был не столь наивен, ситуацию трезво оценивал, и лишь вынуждено играл героя, вместе с тем намекая на неизбежные обстоятельства. «Как ни был умен [Ростопчин], но не разобрал, что в этих уверениях и распоряжениях Кутузова был потаенный смысл. Теперь ясно, что Кутузову нельзя было обнаружить прежде времени, под стенами Москвы, что ее оставят, хотя он намекал в разговоре Ростопчину: Au reste la perte de Smolensk entraine celle de Moscou»62 [Более того потеря Смоленска ведет к потери Москвы].

То, что у Кутузова было сомнеие в целесообразности драться за Москву указыаает и Ермолов. «1-го сентября рано по утру, вместе с прибывшими войсками к селению Фили, приехал князь Кутузов и тотчас приказал строить на возвышении, называемом Поклонная гора, обширный редут и, у самой большой дороги, батареи, назначая их быть конечностию праваго фланга; лежащий недалеко по правую сторону лес наполнить егерями, прочия войска расположит по их и местам. В присутствии окружающих его генералов, спросил он меня, какова мне кажется позиция? Почтительно отвечал я, что по одному взгляду невозможно судить положительно о месте, назначаемом для шестидесяти или более тысяч человек, но что весьма заметные в нем недостатки допускают мысль о невозможности на нем удержаться. Князь Кутузов взял меня за руку, ощупал пульс и сказал: „здоров ли ты?“ Подобный вопрос оправдывает сделанное с некоторою живостью возражение: я сказал, что драться на нем он не будет, или будет разбит непременно. Ни один из генералов не высказал своего мнения, хотя немногие могли догадываться, что князь Кутузов никакой в том нужды не имеет, желая только показать решительное намерение защищать Москву, совершенно о том не помышляя. Князь Кутузов, снисходительно выслушав замечание мое, с изъявлением ласки приказал мне осмотреть позицию и ему донести. Co мною отправились полковники: Толь и генеральнаго штаба Кроссар»63.

В этот же день приехал к Кутузову Растопчин, и у них был долгий разговор. «Увидевши меня, – пишет Ермолов, – Растопчин отвел в сторону и спросил: „Не понимаю, для чего усиливаетесь вы непременно защищать Москву, когда, овладев ею, неприятель ничего не приобретет полезнаго?“» Все ценное и архивы вывезены, в Москве остались только бедняки, у которых нет другого приюта. И на последок разговора Растопчин высказал: «Если без боя оставите вы Москву, то вслед за собою увидете ее пылающею»64.

Вечером того же дня Барклай де Толли в беседе с Кутузовым, объясняя, что «надобно выиграть время», высказал убеждение о необходимости оставить Москву. Кутузов «внимательно выслушав, не мог скрыть восклицания своего, что не ему присвоена будет мысль об отступлении, и, желая, сколько возможно, отклонить от себя упреки, приказал к восьми часам вечера созвать генералов на совет»65 (Ермолов).

Вечером 1 сентября в избе крестьянина Михаила Фролова, в подмосковной деревне Фили, где разместился Кутузов, собрались все важные чины армии – 8 участников совета (М. И. Кутузов, Л. Л. Бенигсен, М. Б. Барклай де Толли, Д. С. Доктуров, А. И. Остерман-Толстой, П. П. Коновицын, А. П. Ермолов, К. Ф. Толь). Обсуждался один вопрос: лечь ли костьми под стенами Москвы, или сдать ее Наполеону. Прения были жаркие. Все понимали, что позиция для боя была неудобная. Из семи присутствующих военночальников, которых выслушивал Кутузов, пятеро высказались за сражение, один за изменение позиции, и один за оставление Москвы. После совещания Кутузов взял на себя ответственность заключить прения словами: «Сохранив Москву, Россия не сохранится от войны жестокой, разорительной; но сберегши армию, еще не уничтожится надежда отечества, и война, единственное средство к спасению может продолжится с удобством»66, поэтому «необходимо сберечь армию, сблизится с тем войскам, которые идут к ней на подкрепление, и самым уступлением Москвы приготовить неизбежную гибель неприятелю»67. «Знаю, что ответственность падет на меня; но жертвую собою для блага отечества. Повелеваю отступить!»68 В эту ночь несколько раз слышали, что Кутузов плакал.

Под утро 2 сентября Кутузов и генерал-губернатор Москвы граф Ростопчин независимо друг от друга стали готовить город к пожару. Ростопчин «велел выпроводить из города две тысячи сто человек пожарной команды и девяносто шесть труб [насоса] (ибо их было по три в каждой Части) накануне входа неприятеля в Москву. Был так же корпус Офицеров, определенный на службу при пожарных трубах, и я не разсудил за благо оставить его для услуг Наполеона, выведши из города все гражданские и военные чины»69. Затем он дал распоряжение полицейскому приставу П. И. Вороненко истребить все огнем, что он и старался делать до 10 часов вечера. Главнокомандующий попросил утром 2 сентября проводить его из Москвы «так, чтоб, сколько можно, ни с кем не встретились»70, и уезжал одиноко, без свиты, не вмешивался в руководство армией, дав приказ сжечь склады и магазины с продовольствием, фуражом, частью боеприпасов. Он же предписал московскому обер-полицмейстеру П. А. Ивашкину вывезти из Москвы «весь огнегасительный снаряд», задействовав при этом транспорт, бросив вследствие чего громадные арсеналы оружия неприятелю: 156 орудий, 74.974 ружья, 39.846 сабель, 27.119 артиллерийских снарядов, 10.8712 единиц чугунной дроби, 608 старинных русских знамен, больше 1000 штандартов, булав и других военных доспехов. Все дивились брошенному в Москве, особенно памятникам отечественной славы. Торопясь увести «огнегасительный снаряд» в городе оставили 22,5 тыс. раненных. Кутузов 2 сентября приказал начальнику русского арьергарда М. А. Милорадовичу доставить французам записку. Французский генерал Ж. Пеле передает содержание этой записки: «„Раненные, остающиеся в Москве, поручаются человеколюбию Французских войск“. Подписано: Кайсаров, дежурный генерал, и пр.»71 Характерно, что записка была подписана не Кутузовым. Разумеется, он опасался, что если этот документ предадут огласке, его престиж в армии резко упадет. 4 сентября фельдмаршал рапортовал царю ситуацию иного склада: «Все сокровища, арсенал и все почти имущества как казенные, так и частные вывезены [из Москвы] и ни один дворянин в ней не остался»72.

2 сентября русская армия оставила Москву, выходя из нее через Рязанскую заставу в сторону Боровского перевоза. Солдаты плакали и ворчали: «Лучше уж бы всем лечь мертвыми, чем отдавать Москву!»73 Всей эвакуацией распоряжался Барклай де Толли. «Жителя ея, не зная еще вполне своего бедствия, встречали нас, как избавителей; но узнавши, хлынули за нами целою Москвою! Это уже был не ход армии, а перемещение целых народов с одного конца света на другой. Чрез Москву шли мы под конвоем кавалерии, – вспоминает С. И. Маевский, – которая, сгустивши цепь свою, сторожила целость наших рядов, и перваго, вышедшего из них, должна была изрубить в куски, несмотря на чин и лицо»74. Вместе с армией уходили жители города. В народе стоял плач и стон. Из 275.547 жителей в городе осталось чуть больше 6 тыс.

Не успели русские выйти из Москвы, как со стороны Поклонной горы, в тот же день, 2 сентября, к 14 часам, в нее вступили французы, хлопая в ладоши от радости с криками: Москва, Москва! Наполеон, будучи под стенами Москвы, возгласил: «Так вот он, наконец, этот знаменитый город!», а затем прибавил: «Давно пора!»75 Наполеон вошел в Мосву при наступлении ночи, остановившись в одном из домов Дорогомилова. Здесь он назначил губернатором столицы маршала Мортье и наказал ему, главным образом, следить, чтобы не было грабежей. На Поклонной горе французский император прождал полдня, когда к нему явятся депутации от московской знати и поднесет ему ключи от поверженного города. Однако уже через час ему донесли невероятное известие: Москва пуста! Наполеон подумал, что «может быть эти жители не умеют сдаваться; здесь все ново, как для нас, так и для них!»76 Все столицы Европы сдавались с большим многолюдьем, церемониями и ключами от городов. На следующий день Наполеон перебрался в Кремль. «Наконец-то я в Москве, в древнем дворце Царей! В Кремле!»77 – воскликнул он.

Едва французы разместились в Москве, 2 сентября, как в городе вспыхнул пожар, который бушевал непрерывно целую неделю вплоть до 8-го сентября. Кутузов обвинил в пожаре французов, мародерствующих в городе. Наполеон же, глядя на зарево московского пожара воскликнул: «Какое ужасное зрелище! Это они сами! Столько дворцов! Какое невероятное решение! Что за люди! Это скифы!»78 Пожар разрушил Москву на три четверти. Из 9158 жилых строений сгорело 6532.

7 сентября Александр получает весть о сдаче Москвы Наполеону. «Голова его седеет в одну ночь после страшной вести о взятии Москвы Наполеоном»79, – отмечает биограф Александра Надлер. Весь царский двор, все его приближенные в панике толкали царя к миру с Наполеоном. Французский император из Москвы «великодушно» предлагает мир Александру в Московском Кремле на пике своего величия. Он не спешит, он хочет показать всей Европе, он медлит, добиваясь согласия на мир у Александра, выжидает 5 недель, сидя в Москве. Александр же остается тверд: «Я отращу себе бороду и лучше соглашусь питаться картофелем с последним из моих крестьян, нежели подпишу позор моего отечества и дорогих моих подданых. Наполеон или я, я или он, но вместе мы не можем царствовать: я научился понимать его, он больше не обманет меня»80. Для Александра этот мир был бы слишком большим позором.

Оставив Москву, русская армия отступала со следовавшей за ней французским авангардом конного корпуса Мюрата, по Рязанской дороге со 2-го по 5-е сентября. В ночь на 6-е около Коломны Кутузов приказал повернуть скрытно основные силы армии на запад к Подольску, а затем по Калужской дороге на юг. Для мнимого же отступления по Рязанской дороге был оставлен один полк казаков. Этот маневр был проделан в ночные часы так скрытно и искусно, что французы на 9 дней потеряли русскую армию и лишь 14-го сентября отыскали ее на подходе к Тарутино.

После сдачи Москвы нравственный упадок и разложение морального духа армии стали проявляться все более и более. Адъютант и биограф Кутузова А. И. Михайловский-Данилевский удостоверял: «Побеги солдат были многочисленны после Бородинскаго сражения, но они весьма увеличились после сдачи Москвы. Мародеры не поодиночке, но целымти толпами, скитались по лесам и по деревням; они тысячами наводнили Калужскую, Тульскую, Рязанскую и Владимирскую дороги, и проникнули даже в Тамбовскую губернию. Строжайшия повеления последовали по сему предмету от светлейшаго к губернаторам, и он даже приказывал убивать мародеров при малейшем сопротивлении, каковое нередко бываало со стороны беглецов, вооруженных ружьями; случилось, что в один день переловили их четыре тысячи»81.

6 сентября Кутузов докладывал царю: «Заботу немалую делает мне мародерство, которое застал я усиленным до такой степени, что при движениях армии скорых преград сему злу положить трудно, но принимаются все меры. / Зло сие частию причиною и тому, что я, одержав жесткое сражение при Бородине, должен был после баталии отступить назад»82.

25 сентября Кутузов издал указ по армиям в противодейситвии беспорядков: «Главная отвественность генерал-гевальдигера состоит в том, чтобы сберегать деревни позади армии и около, на что он достаточно имеет полицейские команды. Генерал-гевальдигеру дается власть, всех нижних чинов, которых бы они корпусов ни были, поймав в бродяжничестве, наказывают на месте самым жестокими телесными наказаниями»83.

Меры принимались строжайшие. Так, 9 октября Кутузов приказал «преступника Тищенко, как незаслуживающего никакой пощады, согласно приговору Комиссии военнаго суда, при собрании войск, разстрелять», а 11 его соучастников «прогнать шпицрутенами каждаго чрез тысячу человек по три раза, лиша их ун.-офиц. чинов и знаков отличия», причем 14 человек «за то, что не старались удержать своих товарищей от сопротивления, прогнать шпицрутенами чрез пятьсот чел. по три раза»84. В предписание Кутузовым фельдмаршалу генералу от инфантерии А. М. Римскому-Корсакову от 29 марта 1813 г. сообщалось «наказывать смертью без всякого послабления» виновных в разглашении «неблагонамеренных слухов», с пометкой, что он уже двоих «приказал повесить»85.

Русская армия 21 сентября расположилась лагерем у с. Тарутино, что в 80 км юго-западнее Москвы. Кутузов привел в Тарутино, исходя из рапорта царю от 23 сентября, 87.035 человек при 662 орудиях, также 23 казачьих полка с численностью примерно 14 тыс. человек.

Стратегия флангового марша от Москвы до Калуги, перпендикулярно к движению противника, стало для Наполеона неожиданностью. Теперь он не мог пойти на Санкт-Петербург, имея в тылу 100-тысячную русскую армию. Кутузову же стало удобно взаимодействовать с другими войсками А. П. Тормасова, П. В. Чичагова, Ф. Ф. Эртеля и готовить наступление. Также своим расположением Кутузов прикрыл от неприятеля Калугу, где были сосредоточены провиантские запасы, Тулу с оружейным заводом, Брянск с литейным двором и плодородные южные губернии.

Подготовка к наступлению это будничная работа по обеспечению снабжения армии всем необходимым, а не достает, как правило, всего: питания, одежды, боеприпасов, снаряжения, людских резервов; и согласование действий всех войск, где тоже большая неразбериха. Война превращается в штабное сидение, где начинают проявляться совершенно различные процессы, походящие все более на искание личных выгод. А. П. Ермолов пишет об этом времени: «Люди приближенные, короче изучившие его характер, могут даже направлять его волю; отчего не редко происходило, что предприятия, при самом начале их, или уже приводимыя в исполнение, уничтожались новыми распоряжениями. Между окружающими его, не свидетельствующими собою строгой разборчивости Кутузова, были лица с весьма посредственными способностями, но хитростию и происками делались нужными и получали значение. Интриги были бесконечныя; пролазы возвышались быстро; полнаго их падения не замечаемо было»86. Н. Н. Раевский составил такое впечатление о квартире Кутузова в Тарутино: «Я в Главную Квартиру почти неежжу, она всегда отдалена. А более для того, что там интриги партий, зависть, злоба, а еще более во всей армии эгоизм, не смотря на обстоятельствы Рассии, о коей ни кто не заботится. / О своем душевном положении изъясняюсь вам как самому себе, что мне все сие так омерзело, что я ничего нехочу…»87

Отношение между Кутузовым и двумя самыми авторитетными после него чинами стали сильно натянуты, и он последовательно избавляется от начальника Главного штаба Л. Л. Беннигсена и бывшего главнокомандующего военного министра М. Б. Барклая де Толли.

Барклай и Беннигсен между собой враждовали, но оба не могли стерпеть воцарившийся в руководстве армии несносную атмосферу, причем каждый от себя написал письмо царю о положении состояния руководства в армии. Не желая оставаться подручными Кутузова, они оба подают прошение освободить их от должности по причине плохого самочувствия. Кутузов удовлетворил их просьбу. 21 сентября Кутузов отдал приказ по армиям об отъезде Барклая «за увеличившеюся в нем болезнию»88. 15 ноября было предписание Беннигсену об отъезде из армии «по причине болезненных ваших припадков»89.

Помимо служебных и личных интриг, у Кутузова в Тарутино появилась еще одна слабость, как похоть. Про эту слабость знали не только высшие чины армии, но и рядовые офицеры. А. А. Щербинин вспоминал: «Вскоре после Тарутинскаго сражения Кутузов получил от государя письмо, которое послона было Бенигсеном Его Величеству. В этом письме заключался донос на Кутузова в том, что будто-бы оставляет армию в бездействии и лишь предается неге, держа при себе молодую женщину в одежде казака. Бенигсен ошибался – женщин было две. Кутузов, тотчас по получении этого письма, велел Бенигсену оставить армию»90. Генерал Б. Ф. Кнорринг, обвиняя главнокомандующего, чтоь он спит по 18 часов в сутки, сказал: «Слава Богу, что он спит; каждый день его бездействия стоит победы. Он возит с собой переодетую в казацкое платье любовницу. Румянцев возил их по четыре. Это не наше дело»91.

В Таратутинском лагере появилась еще одна специализация. Это участие войск в карательных акциях против крестьян. В 1812 г. широкий размах приняли крестьянские бунты, охватившие без малого 32 губернии (из, приблизительно, 50 в стране). При этом 20 из 67 восстаний были подавлены при помощи войск и артиллерии. Особенностью крестьянской войны были тогда восстания ополченцев. Осенью 1812 г. бунтовали московские и саратовские ополченцы, но самым грозным оказался вооруженный бунт трех полков Пензенского ополчения 21 декабря одновременно в трех городах: Инсаре, Саранске и Чамбаре.

Пользуясь ситуацией, 5 августа, находясь в Витебске, Наполеон советовался с Е. Богарне о возможности публикации какого-либо декрета для привлечения крестьянских восстаний на свою сторону. Подобное намерение он обсуждал и в Москве. В московских архивах Бонапарт приказал искать документы о Е. Пугачеве, чтобы использовать их для возбуждения крестьян против русского дворянства. Однако, после первых неудачных инцидентов с русским раскрепощением, вылившееся лишь в погромы помещичьих усадеб, Наполеон уходит от этой мысли. Очевидно, способствовало этому и разговор Наполеона в Петровском дворце с г-жею Обер-Шальме, владетельницей большого магазина в Москве женских нарядов, дорогих материй, севрского фарфора и проч. На вопрос Наполеона: «Что вы думаете об освобождении русских крестьян?» Она отвечала, что по ее мнению, «одна треть их, быть-может, оценила бы это благодеяние, а две другие не поняли бы даже, что им хотят сказать». – «Но разговоры, по прмеру первых увлекли бы за собой других» – возразил Наполеон. – «В. В-во, откажитесь от этого заблуждения, – заметила его собеседница, – здесь не то, что в южной Европе. Русский недоверчив, его трудно побудить к возстанию. Дворяне не замедли ли бы воспользоваться этою минутою колебания, эти новыя идеи были бы представлены, как противныя религии и нечестивыя; увлеч ими было бы трудно, даже невозможно»92.

Наполеон отказывается от мысли о провозглашении свободу русскому крестьянству, тем более, что положение крепостничества было святая святых российской власти, а как показывают все события, Наполеон искал не свержение Александра, а его переориентацию. В речи, произнесенной Наполеоном перед сенаторами в Париже 20 декабря 1812 г. он сказал: «Я веду против России только политическую войну… Я мог бы вооружить против нея самой большую часть ея населения, провозгласив освобождение рабов; во множестве деревень меня просили об этом. Но когда я увидел огрубление (abrutissement) этого многочисленнаго класса русского народа, я отказался от этой меры, которая предала бы множество семейств на смерть и самыя ужасныя мучения»93.

Показательно, что российские помещики искали спасения от собственных крестьян у французов. Например, в д. Смолевичи и ряде деревень Борисовского повета Минской губернии, на Витебщине и Смоленщине русских крестьян усмиряли, по просьбе их помещиков, французские каратели. Выходило так, что в разных местах страны одновременно подавляли крестьянское движение войска Александра I и Наполеона, еще недавно освобождавшего крепостных в Германии и Польше.

Тем временем против Наполеона повсюду создавалось народное ополчение. Его отряды со всех сторон подступали к Москве. Общая численность народного ополчения в 1812 г. составляла по данным В. И. Бабкина 420.297 человек. В рапорте Александру I Кутузов так объяснял свое тарутинское «сидение»: «При отступлении Главной армии в крепкую Тарутинскую позицию поставил я себе за правило, видя приближающуюся зиму, избегать генерального сражения; напротив того, вести беспрестанную малую войну… В течение шестинедельного отдыха Главной армии при Тарутине партизаны мои наводили страх и ужас неприятелю, отняв все способы продовольствия. Уже под Москвою должен был неприятель питаться лошадиным мясом… Из сего положения наших армий в отношении к неприятельской должно бы полагать неминуемую гибель неприятельскую»94. Партизаны держали французов в постоянном напряжении, в ежечасном ожидании набега, диверсии, засады, лишая их даже в тылу не только покоя, но и безопасности.

Наполеон, через своих военачальников, сначала через генерала Лористона, а затем, уже оставляя Москву, через маршала Бертье «жаловался» Кутузову на то, что россияне не считаются с «установленными правилами» войны. Кутузов 8 октября ответил Бертье: «Трудно остановить народ, ожесточенный всем тем, что он видел, народ, который в продолжение двухсот лет не видел войн на своей земле, народ, готовый жертвовать собою для родины и который не делает различий между тем, что принято и что не принято в войнах обыкновенных»95. Коленкур передает восприятие Наполеона подобной позиции: «Император нашел этот ответ исполненным достоинства и, прочитав его, сказал: „Эти люди не хотят вести переговоров; Кутузов вежлив, потому что он хотел бы кончить дело, но Александр не хочет этого. Он упрям“»96.

Понимая, что армию Наполеона не одолеть в открытом сражении была предпринята тактика изматывания противника непрекращающимися атаками неуловимыми по маневренности небольшими отрядами, по-современному – отрядами специального назначения. Кутузов сформировал и задействовал в «малой войне» 11 армейских подразделений, таких, как отряд подполковника Д. В. Давыдова, «партии» капитана А. С. Фигнера, капитана А. Н. Сеславина и подполковника князя Н. Д. Кудашева, генерал-майора И. С. Дорохова, полковников И. Р. Чернозубова, И. Е. Ефремова и князя И. М. Вадбольского, майоров С. И. Лесовского и В. А. Пренделя, поручика М. А. Фонвизина. Кроме этого, М. Б. Барклай де Толи сформировал самый первый партизанский кавалерийский отряд под командованием Ф. Ф. Винценгероде, считающийся вместе с Давыдовым самым значимым партизаном этой войны.

Весьма интересная личность этого времени стала Надежда Андреевна Дурова (1783—1866), родившаяся в семье гусарского офицера А. В. Дурова. В 1806 г., переодевшись в мужское платье и выдав себя за помещичьего сына, назвавшись Александром Соколовым, она бежала с проходившим через Сарапул казачьим полком в Гродно, где поступила в Конно-Польский уланский полк. Участвовала в войне с Францией 1807 г., за храбрость была произведена Александром I в офицеры под именем Александра Андреевича Александрова. Служила в Мариупольском гусарском, а с 1811 г. в Литовском уланском полках. Участвовала в войне 1812 г. (получила контузию в ногу в Бородинском сражении) и кампаниях 1813—1814 гг. Была ординарцем у Кутузова. С 1816 г. в чине штаб-ротмистра была уволена в отставку. Считается, что в советское время Дурова послужила прототипом главной героини пьесы А. К. Гладкова «Давным-давно» Шурочки Азаровой. Пьеса впервые была поставлена в 1941 г. в блокадном Ленинграде. По ней в 1962 г. Э. А. Рязанов снял кинофильм «Гусарская баллада».

Чтобы создать иллюзию подготовки мирных переговоров и выиграть время, Кутузов отправляет в Санкт-Петербург курьера с наказом попасть в руки неприятелю. После этого события обе армии еще 2 недели спокойно простояли друг против друга. С 1 октября Наполеон стал готовить армию к выходу из Москвы. Русские к тому времени завершили подготовку к наступлению. К середине октября соотношение сил армий резко изменилось в пользу России. Наполеон в Москве имел около 116 тыс. человек (из-за дисциплинарного разложения в Москве некоторая часть французской армии была потеряна), Кутузов в Тарутине – 130 тыс. регулярных войск и казаков и, как минимум, 120 тыс. ополченцев. Артиллерии у Кутузова тоже было больше, чем у Наполеона: 622 против 569.

На флангах перевес силы тоже был на стороне россиян. На севере 68 тыс. против 52 тыс. На юге 95,5тыс. против 46 тыс. человек. Прибытие 27 сентября 30 тыс. резервного корпуса «Великой армии», который при необходимости мог помочь любому из флангов французов, не меняло соотношение сил.

Кутузов еще до прихода в Тарутино собирался громить армию Наполеона концентрическим ударом трех русских армий на линии Днепра, при подходе ее к Смоленску, исходя из его директив П. В. Чичагову и А. П. Тормасову от 6 сентября. Но 8 сентября в ставку Кутузова, тогда в селе Красная Пахра, приехал от Александра I его флигель-адъютант А. И. Чернышев с оставленным в Санкт-Петербурге планом разгрома французов на реки Березина. Этот план был подписан Александром I уже 31 августа, как только узнал о Бородинской «победе». Когда Наполеон еще занимал Москву, Александр уже планировал истребление его армии. Кутузов усмотрел лишь «малое различие» между своим планом и царским. 10 сентября он доложил Александру I: «…оставил я план сей, объясненный мне подробно флигель-адъютантом Чернышевым, в полной его силе»97.

Тогда как силы русских выросли, в 6 км от русского лагеря – на р. Чернишне беспечно располагался авангард «Великой армии» под начальством И. Мюрата. 3 октября генерал-квартирмейстер К. Ф. Толь предложил план нападения на него. Другие генералы поддерживали Толя. Кутузов неохотно уступил желанию генералов. Боем руководил Бенигсен. Трехкратный численный перевес россиян обеспечил им победу. Но преследовать неприятеля Кутузов не разрешил, вероятно, чтобы эта блестящая победа не затмила регалии фельдмаршала. Тем не менее, по русским данным, Мюрат потерял 2500 чел убитыми и раненными, плюс 1000 пленными, русские потери были почти втрое меньше: 1204 человека. Кутузов писал жене: «Бог мне даровал победу вчерась при Чернише… Первый раз французы потеряли столько пушек и первый раз бежали, как зайцы»98.

Таратутинский бой отрезвил Наполеона. 7 октября, несмотря на то, что вокруг Москвы буквально роились казаки и партизаны и все дороги из Москвы были блокированы Кутузовым, Наполеон вывел свою 116 тыс. армию, состоящую из 89.640 пеших, 14.314 конных воинов, 12 тыс. нестроевых, больных и прочих, всего 11 954 человек и 569 орудий, из Москвы так скрытно, что лишь на четвертые сутки, 11 октября, казаки из отряда генерал-майора И. Д. Иловайского обнаружили, что: «Москва пуста!» Оставляя Москву, Наполеон приказал взорвать Кремль в отмщении Александру и всем россиянам, но дождь подмочил фитили и ослабил мощь подготовленного взрыва, часть же фитилей загасили русские патриоты. Взрывом были повреждены соборы, разрушена часть Кремлевских башен, стен и палат, взорвано здание Арсенала.

9 октября партизаны отряда И. С. Дорохова обнаружили отдельные, как они предположили, части противника, вступившие в с. Фоминское. Решили их атаковать и попросили у Кутузова подкрепление. Фельдмаршал в тот же день послал к ним 6-й корпус Д. С. Дохтурова с начальником штаба 1-й армии А. П. Ермоловым «дабы на рассвете 11 числа атаковать неприятеле». В ночь с 10 на 11 октября корпус остановился в с. Аристово, чтобы утром атаковать с. Фоминское. Вдруг, в полночь, в с. Аристово примчался капитан А. Н. Сеславин с перекинутым через седло «языком» – пленным французским унтер-офицером. Сеславин доложил, что, у с. Боровска он обнаружил колонны «Великой армии», и даже «заметил самого Наполеона, окруженного своими маршалами и гвардией»99. Пленник подтвердил его слова: «Четыре уже дня, как мы оставили Москву… Завтра главная квартира императора будет в Боровске. Далее войска направляются на Малоярославец»100. Тотчас был послан майор Д. Н. Бологовский к Кутузову с просьбой срочно направить туда же всю армию. Кутузов, выслушав Бологовского, прослезился и, обратясь к иконе Спасителя, сказал: «Боже, Создатель мой, наконец Ты внял молитве нашей, и с сей минуты Россия спасена»101.

Было очевидно, что французы идут на Калугу. Наполеон впоследствии вспоминал: «Странным, пожалуй, покажется обстоятельство, но, тем не менее, оно совершенно верно, что все мои ошибки сделаны под влиянием утомления, вызваннаго надоедливыми требованиями окружавших меня лиц. Таким образом, вследствие уступки советам маршалов, я погубил армию во время отступления из России. Я хотел двинуться из Москвы в Петербург или же вернуться по юго-западному пути; я никогда не думал выбирать для этой цели дороги на Смоленск и Вильну»102.

Зная планы Наполеона, 6 корпус Дохтурова не отдохнувши пошел на Малоярославец, ключевой путь на пути к Калуге. В пути, почти не отдыхая, под дождем двое суток, в общей сложности, подойдя до рассвета под Малоярославец с ходу выбели из города неприятельский авангард 4-й корпус вице-короля Италии Евгения Богарне, который затем ответил тем же. До середины дня город четыре раза переходил из рук в руки. Тем временем и Наполеон и Кутузов к Малоярославцу стали подтягивать свои главные силы. Сразу после полудня на помощь русским подоспел 7 корпус Н. Н. Раевского, а французы были поддержаны двумя дивизиями из корпуса Л. Н. Даву. Ни та, ни другая стороны не уступали друг другу.

К середине дня к Малоярославцу прибыл Наполеон, обозрев поле боя, долго всматривался вдаль в сторону с. Спасское, откуда мог появиться Кутузов. Однако Кутузов не изнурял армию форсированным маршем, рассчитав время прибытия. Ермолов дважды посылал гонца к нему, чтобы тот поспешил с силами на выручку, на что Кутузов рассердился и даже плюнул в лицо второму гонцу. К 16 часам, когда Наполеон еще не подтянул часть своих войск, вся армия Кутузова уже закрепилась на высотах, южнее города. Бой продолжался с прежним ожесточением, но ни Наполеон, ни Кутузов не вводили в дело главные силы. По последним подсчетам в сражении принимало участие со стороны французов 20 тыс. человек, со стороны русских 30 тыс. человек. Через некоторое время Кутузов отвел свои войска на 2,7 км к югу и занял новую позицию, преграждая французам путь на Калугу. К 23 часам город, переходивший множество раз (8) из рук в руки остался у французов. Данные о потерях сторон в битве под Малоярославцем разноречивы. Русские потери насчитывают от 5 до 10 тыс. человек, французов от 1,5 до 5 тыс. человек.

На совете в Главной квартире, 13 октября, английский комиссар при штабе сэр Роберт Вильсон, с правом лично информировать о ходе военных действий Александра I, поставил в упрек Кутузову его отступление от Малоярославца. Кутузов же в ответ заявил о том, что у него нет желания уничтожить Наполеона, т.к. он думает о будущем Европы: «Меня не интересуют ваши возражения. Лучше построить неприятелю „pont d’or“ [золотой мост], как вы изволите выражаться, нежели дать ему „coup de collier“ [сорваться с цепи]. Кроме того, повторю еще раз: я не уверен, что полное уничтожение императора Наполеона и его армии будет таким уж благодеянием для всего света. Его место займет не Россия и не какая-нибудь другая континентальная держава, но та, которая уже господствует на морях, и в таковом случае владычество ее будет нетерпимо»103.

В ночь с 12-го на 13-е октября Кутузов сказал Александру I: «Завтра, я полагаю, должно быть генеральному сражению, без коего я ни под каким видом в Калугу его не пущу»104. Численный вес у Кутузова в этот момент было больше, чем у Наполеона: 90 тыс. человек и 600 орудий против 70 тыс. человек при 360 орудиях. К тому же русская армия могла рассчитывать также на поддержку ополченцев и партизан. В донесении царю от 13 октября 1812 г. и рапорте от 9 февраля 1813 г. Кутузов фальсифицировал результат битвы, объявив, что Малоярославец 12 октября остался у русских, и что Наполеон «в ночь с 12 на 13 число совершил отступление к Боровску и Верее», тогда как до 14 октября Наполеон оставался в Малоярославце, а русские в это время отходили к Калуге.

Ночь с 12-го на 13-е октября Наполеон провел в Городце, маленькой деревушке под Малоярославцем. Он советовался с маршалом атаковать ли русских, чтобы прорваться в Калугу или уходить к Смоленску по разоренной дороге через Можайск? Решение под утро так и не приняли. Тогда, Наполеон, едва рассвело, поехал сам с небольшим конвоем на оценку русской позиции. Не успели они выехать из своего лагеря, как на них с криками «Ура!» налетел отряд казаков. Конвой был сразу смят. Генералы плотным кольцом окружили Наполеона, приготовились к жестокой драки. В этот момент подоспели два эскадрона конной гвардии маршала Ж.-Б. Бессьера, которые спасли их от неминуемой гибели и плена. Наполеон, после этого инцидента, сохраняя внешнее спокойствие, провел оценку позиций, вечером же приказал своему лейб-медику А. У. Ювану изготовить для него флакон с ядом, чтобы не попасть в плен живым. После всего Наполеон опять созвал маршалов на совет. Бессьер решительно высказался против нового сражения: «„Для подобнаго предприятия у армии, даже у гвардии не хватит мужества. Уже теперь поговаривают о отом, что не хватает повозок и что отныне раненый победитель останется в руках побежденных и, что таким образом всякая рана была смертельна. Итак, за Мюратом последуют неохотно и в каком состоянии? Мы только что убедились в недостаточности наших сил. А с каким неприятелем нам придется сражаться? Разве не видели мы поля последней битвы, не заметили того неистовства, с которым русские ополченцы, едва вооруженные и обмундированные, шли на верную смерть?“ Этот маршал закончил свою речь, произнеся слово о т с т у п л е н и е, которое Наполеон одобрил своим молчанием»105.

Тем временем, одновременно с начавшимся отступлением Наполеона от Малоярославца на север, Кутузов, в 5 часов утра 14 октября, начал отходить на юг, к с. Детчину, за 24,5 км от Малоярославца, и там уже на следующий день, 15 октября, получил известие об отступлении Наполеона. Однако, не доверяя ему, в ночь с 15-го на 16 октября Кутузов отошел еще дальше на юг, к слободе Полотняный Завод, где оставался еще два дня, до утра 18-го. По воспоминанию А. А. Щербинина: «Толь вбежал в комнату Коновницына… и вскричал: „Петр Петрович, если мы фельдмаршала не подвигнем, то мы здесь зазимуем!“»106 Сам Кутузов, вероятно, предполагал, что противник может пройти к Калуге в обход через Медынь, где были замечены отряды кавалерии. Так, две противодействующие армии отступали друг от друга, французы к северу, русские к югу. Маршал Даву в драме К. А. Тренева «Полководец» в сторону Наполеона замечает: «Случая отступления от отступающего врага не было в жизни ни у одного полководца»107.

18 октября Кутузов вывел свою армию из Полотняного Завода и повел вслед за Наполеоном. Наполеон отступал по Смоленской разоренной дороге, Кутузов шел параллельным маршем по Калужской дороге, на которой русское войска всегда находили продовольствие, фураж, место для отдыха и поддержку населения. Ведя тактику параллельного преследования, Кутузов держал Наполеона под постоянной угрозой обогнать его и отрезать путь к отступлению. При этом отряды казаков и партизан то и дело нападали на отдельные части противника, постоянно принося ему урон. «Ничего более от вас не требую, – писал Кутузов атаману М. И. Платову 4 ноября, – как только, что всеми силами преследовать его хвост и вредить сколько можно сим способом»108.

После оставления Москвы русскими партизанское движение приняло широкий размах. Из самой регулярной армии для дезорганизации действий в тыл противника было выделено 36 казачьих, 7 кавалерийских и 5 пехотных полков. Командование снабжало их оружием и боеприпасами. Некоторые из отрядов насчитывало по несколько тысяч человек и имели даже артиллерию, такие как под командованием кадровых офицеров – А. Н. Сеславина, А. С. Фигнера, Д. В. Давыдова (поэта). Армейским подразделениям большую помощь оказывали также и действительно партизанские крестьянские отряды под началом Фёдора Потапова, Ермолая Четвертакова, Герасима Курина, старосты Василисы Кожиной. (Следует учесть одну особенность, что партизанами тогда считались участники вооруженной борьбы на территории занятой противником, а в современное время – действующие в составе добровольных отрядов).

Кроме постоянных партизанских вылазок французы терпели урон и от регулярных частей русской армии. На юге 2-й резервный отдельный корпус Ф. Ф. Эртеля еще 3-го и 4-го сентября успешно провел наступательные операции при Глуске и Горбачеве. П. В. Чичагов в сентябре оттеснил войска К. Ф. Шварценберга и Ж.-Л. Ренье за Буг, в октябре же продолжил наступление в Белоруссии, заняв Каменец и Высоко-Литовск. На севере 1-й корпус П. Х. Витгенштейна 6 октября атаковал объединенные 2-й и 6-й корпуса французов под командованием Л. Г. Сен-Сира и после двухдневного сражения 7 октября взял Полоцк. Все же это были локальные бои, не приносящие большого вреда Наполеону. Тем не менее, запас провианта, взятый из Москвы Наполеоновской армией, частью был съеден, а большею частью потерян или отбит партизанами и казаками. Поживиться хоть чем-нибудь на самой дороге и на окрестности 15—20 км французам было нечем. «До Орши нам приходилось итти по настоящей пустыне, так как направо и налево от дороги вся местность была вытоптана, обглодана и опустошена»109 – вспоминали сами французы. После Малоярославца они по собственному их признанию «питались лишь кониной; иногда им перепадало немного скверной вареной говядины, но доставалась она только тем, кто занимался мародерством, а остальные питались только жареной кониной, т.е. павшими на дороге лошадьми. Их разрубали на части еще до того, как они издыхали»110. Французы спешили к Смоленску, где ожидали найти изобилие провианта, возможность отдыха и кадрового пополнения. «На этот город были с надеждой устремлены глаза всех, все горели желанием поскорее добраться до него, в полной уверенности, что за его стенами прекратятся все наши бедствия. Слово „Смоленск“ переходило из уст в уста»111 – вспоминали ветераны «Великой армии».

Наполеон разделил свою армию на 4 колонны, которые находились друг от друга в полудневном переходе. Первой шла гвардия, замыкающей – линейный корпус Л. Н. Даву. К Смоленску продвигались быстро, 16-го октября – Можайск, 17-го Гжатск, 19-го – Вязьма. Сам Наполеон дивился в разговоре с А. Коленкуром, выходя с гвардией из Вязьмы 20 октября: «Император никак не мог понять тактики Кутузова, оставлявшего нас в полном спокойствии»112.

21 октября сводный отряд М. А. Милорадовича вышел на Смоленскую дорогу в момент, когда по ней еще не прошли к Вязьме 3 корпуса Наполеоновской армии: Е. Богарне, Ю. Пянятовского и Даву. Кутузов рапортовал накануне Александру I: «Отряд генерала Милорадовича усилен так, что почти составляет половину армии»113. Однако Милорадович не стал вступать в бой с тремя неприятельскими корпусами, а первые два из них пропустил к Вязьме. На рассвете 22 октября Милорадович атаковал в лоб Даву, а Платов с казаками ударили сзади. Гибель корпуса Даву казалась неминуемой. В этот момент Богарне и Понятовский, узнав, что Даву отрезан, повернули свои корпуса назад и пришли к нему на выручку. Милорадовичу пришлось выпустить Даву из своих клещей.

Кутузов в это время с большей частью главной армии находился примерно в 6,5 км юго-западнее Вязьмы и оставался там до утра 24 октября. «Он слышал канонаду так ясно, как будто она происходила у него в передней, но, несмотря на настояние всех значительных лиц главной квартиры, он остался безучастным зрителем этого боя, который мог бы иметь последствием уничтожение большей части армии Наполеона и взятие нами в плен маршала и вице-короля»114 – свидетельствовал его адъютант В. И. Левенштерн. Все упрекали Кутузова в том, что он не помог Милорадовичу под Вязьмой, отрезать как минимум один, а то и два-три корпуса французов.

К вечеру 22 октября, когда основные силы французов ушли из города, но в городе оставались их части прикрытия, Милорадович начал штурм Вязьмы. Регулярные полки, казаки, ополченцы и партизаны Сеславина и Фигнера ворвались в город, выбили из него оставшихся французов и преследовали их до наступления темноты за р. Вязьму. По данным М. И. Богдановича и Ж. Шамбре под Вязьмой французы потеряли 7 тыс. человек, включая 3 тыс. пленными, против 1800 убитых и раненых с русской стороны. «В Вязьме в последний раз мы видели неприятельския войска, победами своими вселявшия ужас повсюду и в самих нас уважение. Еще видели мы искусство их генералов, повиновение подчиненных и последния усилия их»115 – вспоминал А. П. Ермолов.

Люди и лошади «Великой армии» все больше и больше страдали от голода. Наполеоновский расчет на напечатанные поддельные ассигнации не оправдался. В России была недоразвитость капитализации, преобладания натурального хозяйства, где все закупки в основном происходили на ярмарках в определенные дни в году. Поэтому, когда французы шли покупать продовольствие у крестьян, те, понимая, что они умрут с голоду без этого продовольствия, прятали всё или встречали их с вилами в руках… Кроме голода на французскую армию обрушилась природа. «Ежедневно гибнут тысячи лошадей»116 – отметил в конце октября капитан Франсуа. В первую же морозную ночь под Вязьмой их пало до 3 тыс. Массовый падеж лошадей, среди которых «ни одна не была подкована так, как этого требовали условия русскаго климата»117, стал бичом армии. Кавалерия превращалась в пехоту. Из-за недостатка лошадей приходилось бросать пушки. Так и артиллерия превратилась в пехоту. Все терзались муками голода. Впоследствии французы вспоминали о своих товарищах: «Они накидывались на павшую лошадь и, как голодные псы, вырывали друг у друга куски»118. Русские очевидцы засвидетельствовали еще до Смоленска поедание французами трупов своих же товарищей. «Вчерась нашли в лесу двух, которые жарят и едят третьего своего товарища»119 – писал Кутузов жене 28 октября. Француз А.-Ж. Бургонь допускал в то время среди солдат «Великой армии» каннибальство: «Я тоже, еслиб не нашел конины, поневоле стал бы есть человеческое мясо – надо самому испытать терзания голода, чтобы войти в наше положение; а не нашлось бы человека, мы готовы были съесть хоть самого черта, будь он зажарен»120. После Вязьмы к ужасу голода прибавились для французов ужасы морозов. В ночь после боя под Вязьмой ударил первый по-настоящему зимний мороз – сразу —18⁰ С. По записям французов, 25 октября на их пути было —22⁰ С, 28-го —12⁰ С, а 1 ноября —23⁰ С мороза. Зима 1812 г. оказалась, как доказал академик М. А. Рыкачев, необычайно холодной.

От Вязьмы Кутузов с главными силами «предпринял диагональный марш» через Ельню и Красный «с тем, чтобы пресечь путь если не всей неприятельской армии, то хотя сильному ее ариергарду»121, – из рапорта Кутузова Александру I от 6-го ноября. Тем временем, партизаны и казаки, а также наиболее подвижные отряды легкой кавалерии из авангарда М. А. Милорадовича преследовали французов по Старой Смоленской дороге. Партизаны Д. В. Давыдов, А. Н. Сеславин и А. С. Фигнер, призвав на помощь казачьи полки генерал-майора графа В. В. Орлова-Денисова, у деревни Ляхово начали операцию силами 3280 чел. с артиллерией. После удачного маневра они заставили противника сложить оружие. В плен было взято 2 тыс. рядовых, 60 офицеров и сам генерал Ожеро. Кутузов, на радостях, преувеличил масштаб операции, доложив императору: «Победа сия тем более знаменита, что при оной еще в первый раз в продолжении нынешней кампании неприятельской корпус сдался нам»122 (т.е. бригада превратилась даже не в дивизию, а в целый корпус).

Кутузов с главными силами, делая «диагональный марш», не спешил. Прапорщик Н. Д. Дурново, служивший тогда при главном штабе, отмечает: 24 октября – «Кутузов вынуждает нас двигаться черепашьим шагом», 28 октября – «Кутузов остается в Ельне», 31 октября – «Мне кажется, что фельдмаршал нуждается в отдыхе и императору следовало бы уволить его в отпуск…»123 Также и британский генерал Вильсон не останавливался перед критикой Кутузова. Он не только не был согласен с манерой проведения некоторых военных операций, но и не понимал смысла многих действий Кутузова. «Если французы достигнут границы, не будучи вовсе уничтожены, то фельдмаршал, как ни стар ни дряхл, заслужит быть расстрелянным»124.

Вступив в Смоленск французы сразу же разочаровались. Почти никаких припасов не оказалось, не оказалось подкрепления ни людьми, ни лошадьми. Наполеону приходят вести еще хуже, что русские войска с юга – Чичагов, с севера – Витгенштейн, с востока – сам Кутузов подступает к «Великой армии» и грозят окружить ее.

В это время в самой Франции происходили события. Республиканский генерал Клод-Франсуа Мале, с горсткой единомышленников, в ночь с 22-го на 23 октября, распустив слух, что Наполеон умер в Москве 7 октября, оперируя подложными документами, с полуночи до 9 часов утра занял почти весь Париж, арестовал министра полиции Р. Савари, провозгласил Францию республикой, а генерала Ж. Моро, тогда находившегося в Америке, – президентом, и уже готовил заседание республиканского временного правительства. Лишь поутру военные и полицейские власти Парижа опомнились, рассудили, что «покойник не умер», и арестовали всех участников заговора – 24 человека. 14 из них были казнены.

До Наполеона эти сведения дошли 25 октября. Он понял, что в самой Франции «вера в прочность его власти поколебалась»125. 2 ноября Наполеон оставил Смоленск и повел поредевшие, не отдохнувшие, голодные и деморализованные колонны «Великой Армии» дальше на запад. В тот же день, 2 ноября, Кутузов привел свои силы к с. Юрову, юго-западнее Смоленска, и здесь дал им отдых до утра 4 ноября.

К вечеру 3 ноября Наполеон с корпусами Ж.-А. Жюно и Ю. Понятовского подошел к г. Красному. Он увидел, что город занят сильным отрядом русских, в то же время войска Милорадовича вышли к Старой Смоленской дороге у с. Мерлина, отрезая сразу три корпуса главных сил от Наполеона. Сзади преследовали казаки М. И. Платова. Кутузов 4 ноября перешел из Юрова в д. Шилово, не далее 5 км от Красного. Наполеон оказался в опасном положении. В ночь на 4 ноября стремительной атакой дивизии Молодой гвардии он выбил отряд русских из Красного и расчистил себе путь по Старой Смоленской дороге к с. Ляды. Отправив туда корпуса Жюно и Понятовского, он сам с гвардией остался в Красном, поджидая оставшиеся корпуса. За полночь пришел корпус Богарне, Наполеон и его отправил к Лядам. Выяснив, что русские не собираются вступать в генеральское сражение, он оставил в Красном маршала Э.-А. Мортье с Молодой гвардией дожидаться корпусы Даву и Нея, сам же вместе со старой гвардией и конницей Мюрата ушел в Ляды.

Командующие, Даву и Ней плохо взаимодействовали друг с другом. Даву 5 ноября, теряя обозы, пушки, отставшие части, с боем прорвался к Красному. Ней с корпусом отстал и был окружен русскими со всех сторон. Он имел по французским данным 6 тыс. бойцов пехоты и 6 орудий, из кавалерии взвод охраны. Ценою невероятных усилий и больших потерь Ней сумел вырваться из русского кольца, перешел в ночь с 6-го на 7-е ноября Днепр по тонкому льду у Сырокоренья и привел к Наполеону в Оршу 800—900 человек. За три дня боев под г. Красным с 4-го по 6-е ноября французы потеряли, по данным штаба Кутузова, 19,5 тыс. человек пленными, 209 орудий и 6 знамен. Д. П. Бутурлин называет цифры: 10 тыс. убитых и 26 тыс. пленных. М. И. Богданович – тоже 26 тыс. пленных, но 6 тыс. убитых. Русские потери составили 2 тыс. человек.

Кутузов представил царю бой с 4-го по 6 ноября, как генеральское сражение. За это упрекали командующего и Н. Н. Раевский, представленный к награде за отличие в боях 4—6 ноября, и А. П. Ермолов, утверждавший, что под Красным «сражения корпусов были отдельныя, не всеми их силами в совокупности, не в одно время, не по общему соображению»126. Еще строже высказался Денис Давыдов: «Сражение под Красным, носящее у некоторых военных писателей пышное наименование трехдневного боя, может быть по всей справедливости названо лишь трехдневным поиском на голодных, полунагих французов; подобными трофеями могли гордиться ничтожные отряды, вроде моего, но не главная армия»127.

После Красного у Наполеона оставалось 35 тыс. боеспособных солдат, за которыми тащились оставшиеся несчитанными десятки тысяч безоружных и больных. Вся эта масса людей растянулась на полтора суточных перехода. Свернуть со Старой Смоленской дороги им было некуда – всюду их ждала смерть от казаков, партизан, крестьян. Вице-король Италии Богарне писал 8 ноября начальнику Главного штаба Л. А. Бертье о войсках своего 4-го корпуса: «Дух в солдатах от сильного изнеможения так упал, что я считаю их теперь весьма мало способными к понесению каких-либо трудов»128. Боевой дух после Смоленска сохранила только гвардия Наполеона, т.к. и в самое трудное время, за счет других войск, она обеспечивалась всем необходимым. Из воспоминания Дениса Давыдова в боях под Красным: «Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу… Полковники, офицеры, урядники, многие простые казаки бросались к самому фронту, – но все было тщетно! Колонны валили одна за другою, отгоняя нас ружейными выстрелами, и смеялись над нашим вокруг них безуспешным рыцарством… Гвардия с Наполеоном прошла посреди толпы казаков наших, как стопушечный корабль между рыбачьими лодками»129. Все остальные войска превратились в голодные и обмерзшие толпы, «Великая армия» перестала быть не только «великой», она перестала быть армией. «Передо мной проходили один за другим, бесконечной вереницей, солдаты в лохмотьях, с посиневшими лицами, свирепые, угрюмые. Все мундиры, всякое различие чинов – все смешалось. Каждый облекался в одежду, взятую с мертвых. / Они шли по дороге мрачные, и вид у них был дикий. Всадники, лишенные лошадей, закутались в свою лошадиную попону, сделав в середине отверстие для головы, а на нее надевали каску, или кивер, или закрывали ее окровавленными лохмотьями»130. По воспоминанию русского очевидца, от голода французы ели друг друга, а от холода залезали в костер: «Морозы стояли постоянно около 30°, при жестоких метелях и ветре, дувшем все время нам в лицо; следовательно, и колонновожатые наши, т.е., французы, претерпевали ту же участь, но только с тою разницею, что мы в своем климате более или менее освоились с этими непогодами, а им она была в диковинку и в новинку… Более, нежели на 50 верст, не только по дороге, но и в стороны от селений, виднелись одни лишь трубы и печи, а все, что только имелось в деревне удобосгораемаго, употреблено на топливо, и от Ошмян до Вильны нельзя было двух шагов пройти без того, чтобы не наткнутся на один или на несколько трупов. В других местах видно было, что некоторых смерть заставала на трупах их товарищей в то время, когда они готовились ими утолить свой голод. Еще ужаснее было видеть, как десятками залезали в самую середину костров и обгоревшие, оставались в таком положении. Другие, не испустившие еще последняго дыхания, тлели, буквально, на угольях, не высказывая ни малейшаго страдания в потухающих глазах»131.

Русской армии тоже стоило немало усилий и потерь в преследовании противника и не столько в боях, сколько от болезней, голода и материальных нужд. Чиновники разных ведомств часто срывали сроки по военным поставкам. «Гвардия уже 12 дней, вся армия целый месяц не получает хлеба»132 – записал в дневнике 28 ноября поручик А. В. Чичерин. Воровство, а больше разгильдяйство военных и штатских чиновников опустошали армейскую казну. Так, провиантский комиссионер Давыдов потерял в Вильно 370.800 руб. фуражных денег, которые он должен был доставить в армию из Санкт-Петербурга. «Солдаты наши также были почернелы и укутаны в тряпки… Офицеры не лучше были одеты… Почти у каждаго что нибудь было тронуто морозом»133 – вспоминал артиллерист И. Т. Радожицкий. «Сам генерал Милорадович отморозил глаз»134 – записал в дневнике Р. Т. Вильсон. Больным и отставшим не было числа, но в отличие от французов, они, как правило, возвращались в строй.

Под Оршей к Наполеону подошли свежие силы, подтянулись действовавшие на флангах корпуса, и теперь собранная в единый кулак французская армия все еще представляла грозную силу. Французы подходили к р. Березино. Именно здесь, по плану присланного от Александра I 8 сентября Кутузову предлагалось «совершенное истребление» наполеоновской армии. 13—14 ноября Кутузов с удовлетворением известил П. В. Чичагова, П. Х. Витгенштейна и самого Александра I, что Наполеон отступает к Борисову, где еще заранее было назначено место «общего соединения» всех русских армий. В рапортах императору и в предписаниях Чичагову и Витгенштейну Кутузов предрекал «еще до переправы через Березину или, по крайней мере, при переправе» «неминуемое истребление всей французской армии»135.

Всех русских войск на Березине было больше французских боеспособных втрое, плюс 35—40 тыс. безоружных, больных, которые уже давно только мешали армии Наполеона (75 тыс. войско Наполеона, 100 тыс. в трех русских армиях). Позиционно русские имели перед французами еще большее преимущество, даже чем количественно. Город Борисов был занят 9 ноября, выбив польскую дивизию Я. Г. Домбровского Чичаговым. Витгенштейн 13-го ноября подошел в с. Бараны, что не далее одного перехода от Борисова. Таким образом, путь вперед, т.е. на запад, Наполеону был закрыт, а сзади его преследовали авангарды русской армии под командованием М. А. Милорадовича и казаки М. И. Платова, за которым шел и сам Кутузов. Чичагов уже готовился взять Наполеона в плен, сообщив своим войскам приметы императора. Соратники Наполеона не видели выхода. «Если Император выйдет из этого опасного положения, то необходимо будет поверить в его звезду!»136 – воскликнули самые решительные наполеоновские генералы, Рапп, Мортье, Ней, при виде русских огней и их расположение. Мюрат советовал Наполеону «спасти себя, пока еще есть время», скрытно бежать с отрядами поляков, «но Наполеон отклонил это предложение, как позорное средство, как трусливое бегство, негодуя, что посмели думать, что он покинет свою армию в опасности»137. «Тогда мы все должны погибнуть» – сказал Мюрат. «Конечно, о сдаче не может быть и речи»138 – ответил император.

Французский император приказал маршалу Виктору сдерживать Витгенштейна, а маршалу Удино – взять Борисов. 11 ноября Удино ворвался в Борисов и чуть не захватил там самого Чичагова. Адмирал спешно увел свои войска на правый берег Березины, оставив в Борисове свой «обед с серебряною посудою», но успев сжечь за собой мост. Наполеон установил, что через р. Березина есть две переправы, одна у с. Студенки другая получше у с. Ухолоды. 12 ноября «300 солдат и несколько повозок было послано к Укохольде с приказом собирать там, делая как можно более шума, весь матерьял, необходимый для постройки моста; сверх того заставили торжественно пройти в той стороне на виду у неприятеля целую дивизию кирасиров»139. Кроме того наполеоновские военночальники проявили большую сметливость. Они стали расспрашивать местных евреев о глубине реки возле Ухолод и взять с них клятву в молчании: пригласили местного раввина, и все евреи, участники совещания, были приведены к присяге и дали торжественную клятву не сообщать доверенной им тайны русским. Часть евреев удержали в качестве проводников, остальных отпустили. Весь этот маскарад был сделан с расчетом на то, что они тот час нарушат клятву и все расскажут русским. Расчет оправдался, в ту же ночь трое жителей (Мовша Энгельгард, Лейба Бенинсон и третий, не оставивший в летописи своего имени) бежали из Борисова к Чичагову и открыли ему «тайну» Наполеона. Чичагов, взвесив все увиденное и услышанное, собрал свое войско, потянулся вниз к Ухолодам. У Борисова, на всякий случай, оставил лишь 5-ти тысячный отряд генерал-майора Е. И. Чаплица.

Между тем, Наполеон начал готовить основную переправу у с. Студенки, выше Борисова на 14 км. После двухнедельной оттепели, уже было ранее замерзшая река, вскрылась, и сильный ледоход мешал наводить мосты. С утра 14 ноября главный военный инженер Наполеона генерал Ж.-Б. Эбле стал наводить через реку два понтонных моста. 400 его понтонеров работали по плечи в воде, среди плавающих льдов. Почти все они погибли, но дело свое сделали и к середине дня 14-го был готов первый мост – для пехоты и кавалерии, а к 16 ч. и второй – для обоза и артиллерии. Первым Наполеон переправил корпус Удино, который с ходу вступил в бой с подоспевшим отрядом Чаплица. Отряд Чаплица был отброшен, и остаток дня 14 ноября, а затем и весь день 15-го французы переходили Березину беспрепятственно. Сам Наполеон переправился в главе Старой гвардии в середине дня 15-го.

Разобравшись в обстановке, Витгенштейн из Баран, Чичагов от Ухолод, повесив трех доносчиков, «как изменники и предатели»140, спешили к Студенке. С востока к Борисову вышли передовые отряды Главной армии под начальством А. П. Ермолова и М. И. Платова. Вечером 15 ноября дивизия из корпуса Виктора перепутала дороги и вместо м. Студенки пошла к м. Веселову и буквально столкнулась у м. Веселова с авангардом Витгенштейна, с одной стороны, и корпусом Платова – с другой стороны. Оказавшись между двух огней, дивизионный генерал Л. Партуно и 7 тыс. его бойцов сложили оружие. Виктор же с другой дивизией пришел к Студенке и медлил там в ожидании Партуно. Витгенштейн решил на утро 16-го атаковать Виктора.

В ночь с 15-го на 16-е ноября к мостам собрались десятки тысяч безоружных, больных, почти одичавших от лишений остатки французской армии. С рассветом все они ринулись к мостам. Произошла невероятная сумятица, в которой люди и лошади, равно обезумевшие, давили друг друга. Наполеон попытался навести порядок на переправе, но в этот момент войска Витгенштейна вышли к Студенке и атаковали, еще охранявший левый берег, дивизию Виктора, а на правом берегу перешел в наступление Чичагов. Если Виктор сдерживал атаки русских своими силами, то Удино уступал натиску Чичагова, и Наполеон двинул корпус Нея и даже гвардию. Жесточайший бой на обоих берегах продолжался с утра до поздней ночи. Утром 17 ноября, атакуемый Витгенштейном и Чичаговым и не исключавший появления Кутузова с армией, Наполеон понял, что всю артиллерию и обозы ему не спасти, и приказал Виктору переходить на правый берег. В 8 часов 30 минут утра, когда на левом берегу оставалась еще масса людей, больше чем в 10 тыс. человек, генерал Эбле по приказу Наполеона поджег оба моста. Еще через полчаса на всю эту массу беспорядочно толкавшихся в отчаянии людей налетели казаки и частично изрубили, а большею частью взяли в плен. Наполеон, тем временем, отбиваясь от Чичагова, уходил с гвардией, остатками кавалерии Мюрата, корпусов Даву, Нея, Богарне, Удино, Виктора, Жюно, Понятовского через Зембин на запад.

Потери французов на Березине были огромными. Очевидцы свидетельствовали, что «Березина так переполнена трупами, лошадьми и повозками, что вышла из берегов шагов на 50—60»141. Сама река, поглотившая в своих водах десятки тысяч французов, после их переправы сразу замерзла. «Точно счастье хотело доказать, что оно может решительно отвернуться от Наполеона. Если бы морозы ударили тремя днями раньше, не было бы никакой катастрофы»142. По подсчетам Наполеон на Березине потерял до 25 тыс. строевых и примерно столько же прочих людей, русские потери, по официальным данным, 4 тыс. «нижних чинов», французы исчисляют 14 тыс. человек.

«К общему сожалению сего 15-ю числа Наполеон… переправился при деревне Студенице»143 – рапортовал фельдмаршал 19 ноября Александру I. Описав в своем письме расположение сил русских, Кутузов делал заключение: «Такое положение армии в отношении к неприятельской предвещало неминуемое истребление всей французской армии»144. Но этого не произошло, как указывает в другом донесении Кутузов, вследствии «важных ошибок адмирала Чичагова»145. Но здесь резонно напрашивается вопрос, где же был сам главнокомандующий со своей армией в столь решающий момент военных действий, в заранее спланированной операции, ведь все события на Березине 14—17 ноября прошли совершенно без его участия. 14 ноября, когда Наполеон начал переправу через Березину, Кутузов с главными силами вторые сутки пребывал в г. Копысе, почти за 120 км от противника, и плохо ориентировался в обстановке. 17 ноября, получив в м. Самре известие о переправе Наполеона, фельдмаршал очень удивился: «Сему я почти верить не могу»146 – написал он Чичагову. В тот же день, когда Наполеон уже закончил переправу, Кутузов все еще из Самр приказал М. А. Милорадовичу «объяснить ему, остается ли какой неприятель по сию сторону реки Березины и преследуете ли вы его»147. 18 ноября, Наполеон, преследуемый Чичаговым, уходил от Березины на запад, Кутузов уведомлял Чичагова из д. Михневичи, что в 12—13 км от Березины: «Неизвестность моя все продолжается, – переправился ли неприятель на правый берег Березины… Доколе не узнаю совершенно о марше неприятеля, не могу я переправиться через Березину, дабы не оставить графа Витгенштейна одного противу всех сил неприятельских»148. Между тем, Витгенштейн 18 ноября был уже на правом берегу Березины. Кутузов с Главной армией перешел через Березину у м. Жуковец только 19 ноября – двумя сутками позже Наполеона и на 53 км южнее места его переправы.

Уже 19 ноября Кутузов сообщил Александру I, Чичагову и Витгенштейну свой новый план, с целью «истребить остатки бегущего неприятеля»149. План предусматривал скоординированное наступление всех русских войск по четырем направлениям: Чичагов должен был преследовать самого Наполеона, «следуя по пятам неприятеля», Витгенштейн – наступать правее Чичагова и «стараться пресечь Макдональду путь к соединению с Наполеоном», Платонову с казачьими полками и полтора ротою конной артилерии «атаковать его в голове и во фланге колонн, истреблять все мосты, заготовленные у него на пути магазейны, словом сказать, беспокоить его беспрестанно», сам Кутузов с Главной армией – следовать левее Чичагова и «воспретить соединению Шварценберха с Наполеоном», Милорадович – идти между Чичаговым и Кутузовым, он «всегда может по обстоятельствам содействовать» тому или другому150.

Неприятель бежал к Вильно. Даже оставшиеся после Березины строевые отряды с каждым днем все таяли, отделяя от себя «новые банды отставших». После Березины ударили и не ослабевали жестокие морозы: 23 ноября в Сморгани было 25⁰ С мороза, 25-го в Ошмянах —27⁰ С, 27 и 28-го в Вильно —27—28⁰ С. Французская армия гибла от холода и на привалах, и прямо на ходу: «Каждый их бивак походил на поле кровопролитной битвы»151. «Перед Вильной в течение одной ночи замерзла целая бригада неаполитанцев»152 – вспоминал генерал А. Д. Хлаповский. Между тем, отовсюду их атаковали казаки и партизаны, а сзади их, следуя «генеральному плану» Кутузова, настигали регулярные полки и уничтожали главным образом нестроевых, но также били и строевые отряды.

Наполеон видя, что кампания безнадежно проиграна, а его «Великая армия» почти уничтожена, решил подготовить общественное слияние Франции и Европы к восприятию постигшей его катастрофы. 21 ноября в Молодечно император составил «погребальный», как его называли сами французы, 29 бюллетень: признав свое поражение и объяснив это превратностями русской зимы, заключил бюллетень словами, шокировавшими даже его верноподданных: «Здравие Его Величество находится в самом лучшем состоянии»153. Вечером 23 ноября в Сморгани Наполеон покинул армию. Он торопился в Париж, чтобы опередить толки вокруг 29-го бюллетеня, и собрать новую армию. Взяв с собой ближайших сановников и несколько слуг, кавалерийский эскорт только до русской границы, 23 ноября Наполеон покинул свою армию и за 13 дней промчался инкогнито в закрытой кибитке под именем герцога Виченского через всю Европу, миновав все расставленные для него западни (однако в первую же ночь чуть не попал в руки партизану А. Н. Сеславину), и к полуночи 6 декабря уже был в Париже. В Варшаве Наполеон «казался иногда веселым и спокойным, иногда даже приятный, он сказал среди прочего: «Я покинул Париж в намерении не идти войной дальше польских границ. Обстоятельства увлекли меня. Возможно, я сделал ошибку, что дошел до Москвы, возможно, я плохо сделал, что слишком долго там оставался, но от возвышенного до смешного – всего один шаг, и судить об этом должны потомки»154.

Командовать остатками «Великой армии» Наполеон поручил И. Мюрату. Тот с ролью главнокомандующего не справился и вскоре самовольно ехал к себе в Неаполь, сдав командование Е. Богарне. Вместе с Наполеоном исчез и последний нравственный ресурс, после чего дезорганизация и деморализация остатков армии приняла «чудовищные размеры». Ф. Н. Глинка написал в те дни о французах: «Их можно ловить легче раков»155. Однако в таких условиях сами французы умудрялись вести с собой русских пленных, которых вывели из Москвы от 2 до 3 тыс. человек, и какое-то их число довели до Франции.

26 ноября французы вступили в Вильню. Мюрат не смог наладить порядок и многотысячные толпы мародеров, ворвавшись в город, разграбили его. Пока французы грабили Вильню, к 28-му ноября к городу подоспели казаки М. И. Платова и авангард П. В. Чичагова. Противник бежал из города, бросая больных и раненых, всего оказалось 5139 чел., и награбленную добычу. 29 ноября фельдмаршал с главными силами торжественно вступил в Вильно и занял комнаты, которые «были вытоплены для Бонапарте»156.

2 декабря авангард русских войск, казаки и партизаны с боем проводили за Неман остатки «Великой армии». Подневольные союзники Наполеона – австрийцы и прусаки – теперь, когда он оказался на краю гибели, предали его. 18 декабря командующий корпусом генерал Г. Д. Л. Йорк, даже без ведома короля Пруссии, подписал договор о нейтралитете и 18 тыс. прусаков отделились от корпуса Макдональда, в состав которого они входили; этот же корпус был включен в состав корпуса Витгенштейна. 18 января 1813 г. австрийский фельдмаршал К. Ф. Шварценберг заключил перемирие с Милорадовичем, по условиям которого австрийский фельдмаршал увел свой корпус в Галицию, уступив русским без боя Варшаву. Всего из 600 тысячной «Великой армии» из России выбралось, по данным Ж. Шамбре, 58,2 тыс. человек (М. И. Богданович насчитывал 81 тыс., Д. П. Бутурлин – 79 тыс., Ю. Н. Гуляев и В. Т. Соглаев – 70 тыс., П. А. Жилин – 44 тыс., Е. В. Тарле – 30 тыс.) Однако в подобно жалкое состояние пришла не только французская, но и русская армия. «Главная армия от беспрестанных действиев, чрез два месяца продолжающихся, от убитых неприятелем, от раненых, а еще более от заболевших и отсталых чрез необыкновенно большие марши пришла в такое состояние, что слабость ее в числе людей должно было утаить не только от неприятеля, но и от самих чиновников, в армии служащих»157 – доносил Кутузов Александру I из Вильно. В рапортах государю от 1-го, 2-го и 9 декабря фельмаршал настойчиво предлагал дать ей отдых до двух недель, «ибо, естли продолжать дальнейшее наступательное движение, подвергнется она в непродолжительном времени совершенному уничтожению»158.

Наполеоновская армия вышла из Москвы с численностью 115,9 тыс. человек, получила в пути подкрепление в 31 тыс. чел., на границе от нее осталось 14,2 тыс. человек: общие потери составили 132,7 тыс. чел. (к 1 января 1813 г. общее число военнопленных превысило 216 тыс. чел.) Кутузов вышел из Таратутино во главе 120 тыс. армии, не считая ополчение, в пути получил, как минимум, 10 тысячное подкрепление, привел к Неману 27,5 тыс. человек. Потери русской армии при удовлетворительном ее существовании составили не менее 120 тыс. человек.

7 декабря 1812 г. Кутузов, оценивая состояние армии очень тяжелым, доносит царю главную весть: «и сколько ни ослабела армия, но неприятель почти истреблен»159. До 11 декабря фельдмаршал в Вильно пребывал, по словам Ермолова «покоился на пожатых лаврах» и «ничто до слуха его допускаемо не было, кроме рабственных похвал льстецов, непременных сопутников могущества!»160 6 декабря Александр I пожаловал Кутузову титул князя Смоленского «в память незабвенных заслуг», и «особливо же за нанесенное в окрестностях Смоленска [под Красным] сильное врагу поражение, за которым последовало освобождение сего знаменитого града и поспешное преследуемых неприятелей из России удаление»161.

11 декабря в 5 часов пополудни в Вильно прибыл Александр I. Кутузов встречал его у дворцового подъезда во главе почетного караула «в парадной форме, со строевым рапортом в руке». Император «прижал к сердцу фельдмаршала», принял от него рапорт и вместе с ним, «рука об руку» вошел во дворец, где «беседовал с ним без свидетелей». На выходе из царского кабинета Тостой «поднес ему на серебряном блюде орден св. Георгия первой степени»162. Кутузов в те дни «казалось, изнемогал под бременем своих успехов, оказанных ему почестей и отличий, которые со всех сторон сыпались на него»163 – по впечатлениям графини С. Шуазель-Гуффье.

12 декабря, день рождения императора, Александр I принял у себя всех генералов и приветствовал их словами: «Вы спасли не одну Россию, вы спасли Европу»164. В тот же день император дал торжественный обед в честь Кутузова. Но перед обедом у него был конфиденциальный разговор с Р. Т. Вильсоном: «Мне известно, что [фельд] маршал не исполнил ничего из того, что должен был сделать. Он избегал, насколько сие оказывалось в его силах, любых действий противу неприятеля. Все его успехи были вынуждены внешнею силою. Он разыгрывает свои прежние турецкие фокусы165, но московское дворянство стоит за него и желает, дабы он вел нацию к славному завершению сей войны. Посему я должен (здесь Император умолк на минуту) наградить этого человека орденом св. Георгия, хотя тем самым нарушу его статус, ибо это есть высочайшая награда в Империи. Однако я не прошу вас присутствовать при сем – сие было бы для меня слишком большим уничижением. Но, к сожалению, выбора нет – надобно подчиниться вынужденной необходимости. Впрочем, теперь я уже не оставлю мою армию и не допущу несообразностей в распоряжениях [фельд] маршала. Все-таки он старый человек, и я хотел бы видеть с вашей стороны подобающее ему почтение и не отвергать таковое, буде оно воспоследует от него самого. Я желал бы положить конец любым проявлениям недоброжелательства и встать с сего дня на новый путь – благодарности Провидению и милости ко всем»166. С этого дня, по наблюдению А. П. Ермолова, Александр I оставил при Кутузове «громкое наименование главнокомандующего и наружный блеск некоторой власти»167.

21 декабря Кутузов издал приказ по армиям в связи с окончанием Отечественной войны: «Храбрые и победоносныен войска! Наконец вы на границах империи, каждый из вас есть спаситель отечества. Россия приветствует вас сим именем… Не было еще примера столь блистательных побед. Два месяца сряду рука ваша каждодневно карала злодеев. Путь их усеян трупами… Не останавливаясь среди геройских подвигов, мы идем теперь далее. Пройдем границы и потщимся довершить поражение неприятеля на собственных полях его. Но не последуем примеру врагов наших в их буйстве и неистовствах… Будем великодушны, положим различие между врагом и мирным жителем. Справедливость и кротость в обхождении с обывателями покажет им ясно, что не порабощения их и не суетной славы мы желаем, но ищем освободить от бедствия и угнетений даже самые те народы, которые вооружались противу России…»168

В манифесте от 31 декабря 1812 г. Александр I написал: «Зрелище погибели войск его невероятно! Едва можно собственным глазом своим поверить. Кто мог сие сделать? Не отнимая достойной славы ни у Главноначальствующаго над войсками Нашими знаменитаго Полководца, принесшаго бессмерныя Отечеству заслуги; ни у других искусных и мужественных вождей и военначальноков, ознаименовавших себя рвением и усердием; ни вообще у сего храбраго Нашего воинства, можем сказать, что содеяное ими есть превыше сил человеческих. И так да познаем в великом деле сем промысел Божий…»169 На памятной медали в честь 1812 г. царь повелел отчеканить с одной стороны: «Не нам, не нам, а имени Твоему», а с другой, масонский знак «всевидящего ока» Провидения.

Александр I, убедившись в том, сколь необходимы войскам для победы отдых и подкрепление, разрешил им отдыхать в Вильно не 2, а почти 4 недели. Кутузов в это время обратился с воззваниями к населению Пруссии и к французским солдатам. Пруссаки встретили возвание «покинуть Наполеона, чтобы следовать по пути, указанному им их подлинным интересам… и присоединиться к ним [российским армиям] для преследования» наполеоновских войск170 на ура, французы на призыв восстать против «жесточайшего дестотизма [которым] вынуждают посылать своих последних детей на смерть… чтобы освободиться от пут жестокого рабства»171 не откликнулись. Начальником штаба всех армий был назначен самый близкий к царю человек после А. А. Аракчеева, сановник генерал-адъютант князь П. М. Волконский, был возвращен в армию и барон Л. Л. Беннигсен. Среди политической элиты России зазвучала нота невмешательства в деле Европы, однако императором владели иные чувства.

24 декабря Главная армия под командованием Кутузова и в присутствии императора выступила из Вильно. В приказе по войскам от 25 декабря 1812 г. Александр I так объяснил цель их похода в Европу: «Воины! Храбрость и терпение ваши вознаграждены славою, которая не умрет в потомстве. Имена и дела ваши будут переходить из уст в уста от сынов ко внукам и правнукам вашим до самых поздних родов. Хвала Всевышнему! Рука Господня с нами, и нас не оставит. Уже нет ни единого неприятеля на лице земли нашей. Вы по трупам и костям их пришли к пределам Империи. Остается еще вам перейти за оные, не для завоевания или внесения войны в земли соседей наших, но для достижения желанной и прочной тишины; вы идете доставить себе спокойствие, а им свободу и независимость. Да будут они друзья наши! От поведения вашего зависеть будет ускорение мира…»172

Пережив взлет от унижений к торжеству Александр I теперь, имея силы, стремился не только отомстить врагу за Аустерлиц, Фридланд, Смоленск и Москву, за позор Тильзита, изгнанием его из России, но теперь это должно было стать личным унижением Наполеона; возглавить антинаполеоновскую европейскую коалицию (шестую коалицию), начало которой было уже положено союзными договорами 1812г. России с Англией – 6 июля, о субсидировании, Испанией – 8 июля и Швецией – 24 марта и 18 августа, с отдачей Норвегии, возглавить ее и стать на правах коалиционного вождя (освободителя) Европы.

Численность русских войск под командованием Кутузова по сводной ведомости от 23 января 1813 г. составляла 138 318 чел. при 645 орудиях. Армия пополнялась за счет резервных частей, а также присоединения к ней отставших и выздоровевших солдат: по ведомости от 26 января в пути за кордон было 65 тыс. ратников. Изменение произошло и в руководстве войсками: адмирал П. В. Чичагов, оскорбленный подозрениями в измене, за операцию на Березине, неоднократно подавал рапорт об отставке, и 31 января 1813 г. Кутузов сообщил ему, что Александр I, наконец, «уважил» его прошение по случаю болезни и назначил вместо него командующим 3-й Западной армией Барклая-де-Толи. Руководство войсками, координация действий трех армий, их обеспечением занимался Кутузов, что отнимало у него много времени, однако при этом, невзирая на занятость и болезни он успевал пообщаться и с женским полом. «Это было за несколько недель до кончины Фельдмаршала, который начинал чувствовать разстройство в силах. Закат дней его был прекрасен, подобно закату светила, озарившаго в течении своем великолепный день; но не льзя было смотреть без особеннаго прискорбия, как угасал наш знаменитый вождь. Картина ничтожества земнаго величия представлялась моему воображению всякий раз, когда во время недугов, избавитель России отдавал мне приказания, лежа на постеле, таким изнемогающим, слабым голосом, что едва бывало можно разслушать слова его. Однако же его память была очень свежа, и он неоднократно диктовал мне по несколько страниц безостановочно; за то сам не любил писать, говоря, „что он никогда не мог порядочно выучиться письму“, хотя по всем частям человеческих познаний имел обширныя сведения. Впрочем, когда он бывал здоров, то обыкновенная веселость его нрава была неизменна. Известно, что он был обожатель женскаго пола. Однажды, в Калише не бале, я вышел из танцевальной залы в удаленныя комнаты, где никого не было; наконец в одной из них слышу хохот, вхожу туда, и что же вижу? Обремененнаго лаврами Фельдмаршала, привязывавшаго ленты у башмаков прекрасной шестнадцатилетней Польки Маячевской»173.

1 января 1813 г. русская армия перешла Неман и вступила в пределы Польши. В Калише, по поручению Александра I, Кутузов 15—16 февраля вместе с канцлером Пруссии К.-А. фон Гарденбергом, «руководимые великодушным побуждением освободить Европу», утвердили «основу их взаимных обязателств мирным, дружественным и союзным наступательным и оборонительным договором»174 между Россией и Пруссией против Наполеона. Жители Пруссии, натерпевшиеся страха от Наполеона с 1806 г., теперь встретили русские войска как освободителей. «Вообразить нельзя, как мы приняты в Пруссии. Никогда ни прусского короля, ни его войска так не принимали»175 – писал Кутузов жене 10 января. «Воздух потрясся от радостных восклицаний: «Vivat der grose Ulte! Vivat unter Grosvater Kutusov!»176 – свидетельствовал А. И. Михайловский-Данилевский.

В начале марта русские войска заняли Берлин. 15 марта русский авангард генерала барона Ф. Ф. Винценгероде при поддержке отряда прусского генерала Г.-Л. Блюхера без боя занял Дрезден. Торжество русских войск Кутузов показал при капитуляции крепости Торн войсками М. Б. Барклая де Толи. «Весь гарнизон 6/18 апреля вышел из крепости обезоруженный и получает направление восвояси с тем, чтобы в течение нынешнего года не служить противу России и ее союзников»177 – уведомил Кутузов своих генералов об условиях капитуляции.

Между тем, здоровье фельдмаршала становилось все хуже. 10 апреля Кутузов написал Александру I: «Я действительно в отчаянии от своей длительной болезни и день ото дня чувствую себя все слабее»178. 11 апреля Кутузов написал жене: «Я к тебе, мой друг, пишу в первый раз чужою рукою, чему ты удивишься, а может быть и испугаешься, – болезнь такого рода, что в правой руке отнялась чувствительность перстов…»179

16 апреля в 21 час. 30 минут в старинном особняке силезского города Бунцлау (ныне г. Болеславец в Польше), светлейший князь Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов-Смоленский скончался. Гроб с набальзамированным телом 27 апреля, в сопровождении кутузовского адъютанта К. А. Дзичканца, был отправлен в Санкт-Петербург, часть останков, удаленные при бальзамировании, захоронены на кладбище Бунцлау. Александр I узнал о смерти Кутузова 18 апреля во Фробурге близ Лютцена. По докладу государю, где похоронить Кутузова Александр I собственноручно написал: «Мне кажется приличным положить его в Казанском соборе, украшенном его трофеями»180. Кутузова с собором связывала невидимая нить, будучи с.-петербургским генерал-губернатором он содействовал постройке собора, отсюда он отправился к армии, на борьбу с Наполеоном, сюда присылал военные трофеи – знамена, штандарты, маршальский жезл Даву, ключи от крепостей, отнятое у французов русское золото, из которого позднее был изготовлен иконостас собора.

Прибыв во Францию Наполеон собрал новое 300-тысячное войско, из которых наполовину двинул против союзных войск. Поэтому Александр I приказал «содержать в тайне известие о его [Кутузова] кончине, и не объявлять об ней прежде сражения»181. 20 апреля 1813 г. Наполеон дал сражения русско-прусской армии при Лютцене. Главнокомандующий союзными войсками вместо Кутузова был назначен генерал от кавалерии граф П. Х. Витгенштейн, овеянный славою побед 1812 г., пруссакам же импонировала его фамилия. Битва не принесла победы союзному войску, как и сражение при Бауцене (8—9 мая), отбросив их к Одеру. Александр I заменил Витгенштейна на посту главнокомандующего Барклаем де Толи.

Наполеон понимал, что победами одной или двумя битвами судьбы всей кампании ему не решить, если Австрия отойдет от него и присоединится от коалиции, куда ее давно звал Александр I. Австрия же, понимая свое выгодное положение, стала вести двуличную политику, выторговывая с каждой стороны для себя главенствующую роль. Цель Австрийской политики – прекращение войны, мир при посредстве Австрии, т.е. стать моральной охранительницей всей Европы. И для Александра I и для Наполеона такие условия были неприемлемы. Другая трудность вступлению в коалицию заключалась еще в том, что дочь Австрийского императора Франца I Мария-Луиза была замужем за Наполеоном, а значит, занимала императорский трон во Франции.

Осознавая к чему ведет Австрия, но, желая покончить с Наполеоном, Александр I, наконец, принимает ее посредничество и стороны собрались на конгресс в Париже. На конгрессе Наполеон не принял австрийское предложение и Австрия вступила в коалицию 15 июня 1813 г., несмотря на то, что ее ужасало поднимавшееся национально-освободительное движение в Германии, почвой к которой лег союз России и Пруссии, с дружественно-возвышенным либеральным характером и лозунгами освобождения от притеснения и угнетения, на которые Александр I, конечно, не скупился для достижения своей цели. Когда Ермолов поздравлял Александра с победой при Фер-Шампенаузе в марте 1814 г., император ответил торжественным тоном: «От всей души принимаю ваше поздравление, двенадцать лет я слыл в Европе посредственным человеком, посмотрим, что она заговорит теперь»182.

К августу 18132 г. в антинаполеоновскую коалицию вступили Англия и Швеция, и теперь в ее распоряжении оказалось до полумиллиона солдат, разделенных на три армии. Главнокомандующим над всеми армиями был назначен австрийский фельдмаршал Карл Шварценберг (недавно служивший Наполеону и получивший титул генералиссимуса после объявления войны Австрии Франции), а общее руководство осуществлял совет трех монархов – Александра I, Франца I и Фридриха-Вильгельма III. В договоре от 13 августа 1813 г. была намечена в общих чертах ликвидация французских завоеваний. К началу августа у Наполеона уже насчитывалось почти 450 тыс. солдат. 15 августа он одержал победу над войсками коалиции под Дрезденом и лишь победа русских войск через 3 дня под Кульмой предотвратила распад коалиции.

Решающее сражение в ходе кампании 1813 г. развернулось под Лейпцигом 4—7 октября. По тому времени это была настоящая «битва народов», в которой принимало участие 185-тысячная армия Наполеона при 600 орудий и объединенная 160-тысячная русско-австрийская армия с 60 тысяч прусской армией, с общим числом орудий 1400. Наполеон отступил. Потери составили: у французов более 60 тысяч убитыми, 11 тысяч пленными, армия союзников потеряла до 50 тыс. человек. После Лейпцигского сражения к антифранцузской коалиции присоединилась Бавария. Командование над объединенной баваро-саксонской армией принял генералиссимус К. Вреде, который поспешил к Майну, чтобы отрезать Наполеону путь к Франкфурту. Наполеон легко справился с Вреде и продолжил отступление.

После сражения под Лейпцигом союзники постепенно продвигались к французской границе. За два с половиной месяца почти вся территория германских государств была освобождена от французских войск, за исключением некоторых крепостей, в которых французские гарнизоны упорно оборонялись до самого конца войны. В конце декабря союзные войска перешли Рейн, а 1 января 1814 г. вступили на территорию Франции. К этому времени к антинаполеоновской коалиции присоединилась Дания. Союзные войска непрерывно пополнялись резервами и к началу 1814 г. насчитывали уже до 900 тысяч солдат.

Перенеся войну на пределы Франции между союзниками стало быстро определяться разногласие. Никто, кроме Александра I не желал полного низложения армии Наполеона и за два зимних месяца 1814 г. Наполеон выиграл 12 сражений и два свел вничью. Предполагая, что Наполеон не сможет согласиться вернуть Францию к пределам 1792 г. союзники принял решение, 25 января в Лангре, вернуть на трон Франции Бурбонов. Но, в этом случае Франция становилась самой дружественной страной к России, чего Александр I не хотел допускать, т.к. это святое место в сердце Александра I было занято Пруссией. Поэтому Александр I предложил оставить на престоле малолетнего сына Наполеона под регентством его матери Марии-Луизы. 10 марта 1814 г. Россия, Австрия, Пруссия и Англия в Шомоне подписали договор на двадцатилетний срок о ликвидации завоеваний Французской империи и о военном надзоре за Францией, обязались не вступать в сепаратные переговоры с Наполеоном о перемирии.

Трехкратным превосходством союзников в численности войск к концу марта 1814 г. привело к победоносному окончанию кампании. Одержав в начале марта победу в сражениях при Лаоне и Арси-сюр-Об, 100-тысячная группировка союзных войск двинулась на Париж, обороняемый 45-тысячным гарнизоном. 19 марта 1814 г. Париж пал. Наполеон бросился было освобождать столицу, но все его генералы уже не надеялись на победу, говоря, что весь Париж трепещет от ужаса, ожидая, что союзники отомстят за Москву и сожгут Париж. Наполеону ничего не оставалось делать, как 6 апреля подписать свое отречение: «Так как союзные державы провозгласили, что император Наполеон является единственным препятствием к установлению мира в Европе, то император, верный своей присяге, объявляет, что он отказывается за себя и за своих наследников от трона Франции и от трона Италии, потому что нет такой личной жертвы, даже жертвы жизнью, которую он не был готов принести в интересах Франции»183. Через несколько дней184 он пытался совершить акт самоубийства, использовав яд, который был приготовлен его медиком Юваном еще в России, но яд к этому времени частично выдохся и не подействовал на организм в полную силу. Наполеону, видимоне без иронии, отвели место проживания на острове Эльба, где он мог править по императорски. 3 мая он вступил во владение Эльбским королевством.

«„Я хотел дать Франции власть над всем светом“, – открыто признавал Наполеон в 1814 г. Он не знал тогда, что возникнет в отдаленном потомстве целая школа патриотических французских историков, которые будут стараться доказывать, что Наполеон, собственно, всю жизнь не нападал на других, а только защищался и что в сущности он, вступая в Вену, Милан, Мадрид, Берлин, Москву, этим только хотел защитить „естественные границы“ и на Москва-реке „защищал“ Рейн. Сам Наполеон до этого объяснения не додумался. Он был гораздо откровеннее»185 (Тарле).

Александр I колебался до последней минуты, и только в Париже решился подписать провозглашение Бурбонов за голос Франции. По мирному договору, подписанному 18 мая 1814 г. в Париже, Франция возвращалась к границам 1792 г. Наполеон и его династия лишались Французского престола, династия Бурбонов восстанавливалась. Королем Франции был провозглашен Людовик XVIII, вернувшийся из России, где он пребывал в эмиграции. В Фонтенеблосском договоре Александр I все же сохранил Наполеону титул императора, а Франция, как освободитель от угнетателя, конституционный строй. Он обратился к французскому Сенату со словами: «Я – друг французкаго народа… Справедливо и разумно дать Франции учреждения сильныя и либеральныя, которыя соответствовали бы степени настоящего просвещения»186. Александр сам принимал участие в составлении конституционной «хартии».

В сентябре 1814 г. по инициативе России, Англии, Австрии и Пруссии в Вене собрался международный конгресс, на котором присутствовало 2 императора, 4 короля, 2 принца, 3 великих герцога, 215 глав княжеских домов, 450 дипломатов и много других представителей знати европейских стран. Российскую делегацию возглавлял сам 37-летний император Александр I, находившийся в ореоле военной и политической славы.

Участники конгресса договорились, что послевоенное устройство Европы должно базироваться на принципе легитимации. Это означало, что старые династии, изгнанные со своих тронов Наполеоном, должны быть восстановлены. Но гражданский кодекс Наполеона оказал огромное воздействие на все население Европы, когда под напором революционной, а затем бонапартийской Франции рушились не только троны, но и старые порядки, крепостнические устои многих европейских стран. И теперь сама реставрация могла произойти только с учетом появившегося этого качественно нового мировоззрения. Так, во Франции наряду с реставрацией династии Бурбонов, стал действовать парламент, в Пруссии произошла ликвидация крепостного состояния крестьян. Во всех этих процессах деятельное участие принимал Александр I.

Намного сложнее работа конгресса пошла в решении территориальных вопросов. Уже с первых же дней возникли споры между Австрией и Пруссией из-за Саксонии, между Россией, Австрией и Пруссией из-за герцогства Варшавского. Свои интриги вел английский кабинет, стремившийся укрепить свои позиции на Европейском континенте. Работа конгресса топталась на месте. Австрийский фельдмаршал принц Ш.Ж. де Линь бросил тогда меткое выражение: «Конгресс танцует, но не движется»187. Противоречия обострились до того, что в 3 января 1815 г. Англия, Австрия и Франция заключили «оборонительный» союз, направленный против России. Каждая из сторон, в случае военного конфликта с Россией, обязалась выставить армию в количестве 150 тыс. человек. К договору присоединилась Бавария. На заключительном этапе Венского конгресса, 28 мая 1815 г., удалось согласовать основные позиции. Герцогство Варшавское (Польша) отходило к России (император высказал намерение ввести там конституционное правление), кроме территорий – Восточной Галиции отошедшая к Австрии, а также Познани и ряда других городов, которые были переданы Пруссии, за то, что она получила не всю Саксонию, а только ²/₅ ее территории. Главная работа Австрии стала в установлении создания Германского союза с общегерманским сеймом, куда входили бы все мелкие Германские королевства и княжества. К Австрии отходили и часть итальянских земель. Напряженные переговоры еще продолжались, когда в ночь с 6 на 7 марта курьер срочно доставил в императорский дворец в Вене, где гремел очередной бал, депешу из Франции, извещавшее о том, что Наполеон покинул остров Эльба, высадился на Юге Франции и с вооруженным отрядом движется на Париж.

Придя к власти, Бурбоны стали управлять Францией не лучше, чем это было до своего свержения. Народ с каждым днем убеждался все более в том, что без Наполеона ему живется все хуже и хуже. Раздоры и ссоры между приближенными Людовика XVIII росли, внося большую сумятицу в управление государством. До Наполеона все сильнее стали доходить вести о недовольстве народа Бурбоновским правлением и большой поддержкой бывшего императора. Наполеон решил, что еще не все потеряно, с небольшой эскадрой он отплыл от о. Эльба, и 1 марта 1815 г. прибыл в бухту Жуан. «Французы! В изгнании я услышал ваше жалобы и ваши желания; вы требовали правительства по собственному выбору, только такое и является законным… Я переплыл моря… и явился к вам, чтобы снова завладеть своими правами… Французы! Не существует нации, как бы ни была она мала, которая не имеет права избежать позора подчинения монарху, навязанному ей временно победившим врагом… Благодаря вам одним и храбрым солдатам армии, я воздаю должное своему моральному обязательству и впредь буду всегда поступать именно так»188 – его первое обращение к народу, который встретил его радостным приветствием. «Солдаты! Мы остались непобежденными… Солдаты! В изгнании я услышал вас! Я прибыл, несмотря на все препятствия и опасности! Ваш генерал, призванный на трон народным выбором и поднятый на ваши щиты, возвращен вам: идите и присоединяйтесь к нему!..»189 – было обращение Наполеона к армии.

Узнав о высадке Наполеона, Людовик XVIII отправил отряд для его задержки, но он перешел на сторону своего кумира, как и все последующие. К 20-му марта положение Наполеона утвердилось, король бежал из столицы, а во дворец вступил вновь старый император. Победа была совершена без единого выстрела. Однако события переворота Европа встретила как следующий вызов.

Неожиданное появление Наполеона повергло всех в странную тревогу. Участники конгресса принимают декларацию, объявлявшую Наполеона «врагом человечества». Англия, Россия, Пруссия и Австрия вновь создают очередную (7-ю) антинаполеоновскую коалицию. Однако Наполеон попытался нанести удар по коалиции дипломатическим способом. Войдя в королевский дворец, он обнаружил среди документов Людовика XVIII, спешно бежавшего, секретный протокол трех держав против России. Теперь, надеясь отторгнуть Россию от коалиции он распорядился доставить этот документ в Вену, что бы открыть глаза Александру I на коварство его союзников. Держа этот документ в руках Александр I и принял австрийского канцлера, которому на это нечего было сказать. Но и примирение с Наполеоном для Александра было не возможно, и он лишь сказал, что не стоит обращать внимание на подобные «пустяки», бросил текст тайного договора в камин, после чего переговоры пошли быстрее.

Пока союзники в своей главной квартире развивали разнообразные стратегические планы, Наполеон, не дожидаясь, когда к ним подойдут подкрепления, начинает военные действия. Форсировав 15 июня Сомбру, он опрокидывает англо-прусские армии при Линьи. Как громом оглушенные этим разгромом, союзники держат военный совет и обсуждают ответный удар. Но их тревога скоро рассеивается: 18 июня в битве под бельгийской д. Ватерлоо англо-голандско-брауншвейгское союзное войско (68 тыс. человек при 159 орудиях) под командованием генералиссимуса Веллингтона и подошедшего уже к месту сражению прусского войска (около 45 тыс. человек) под командованием генерала Блюхера французская армия (72 тыс. человек при 243 орудиях) оказалась опрокинута. 25 тыс. французов было потеряно убитыми и ранеными, 8 тыс. пленными, союзники потеряли 23 тыс. человек.

Наполеон бежал в Париж. Поражение при Ватерлоо означало поражение всей кампании. Но народ был против отречения своего императора. Толпы людей собирались в Париже и его предместьях, они ходили по городу с криками: «Да здравствует император»190.

22 июня Наполеон вторично отрекся от престола, на этот раз в пользу Наполеона II. Все окружавшие говорили Наполеону, что надо бежать тайно в Америку. Капитан одного из французских фрегатов предлагал даже вступить в бой с англичанами, чтобы в это время Наполеон уплыл на другом фрегате. Но Бонапарт отказался от жертвы всего экипажа фрегата. Он решил доверить свою судьбу Англии и 15 июля перешел на корабль «Беллерофон» капитана Метленда.

Когда английское правительство узнало о том, что бывший император сдался и находится на борту их фрегата, перед правительством встала проблема выбора места ссылки Наполеона. Выбор пал на остров Святой Елены. Этот остров длиной 19 км и шириной 13 км был открыт португальцами в мае 1501 г. в день Святой Елены (отсюда его название), с 1673 г. он принадлежал Англии, а его расположение, удаленное от самого близкого африканского берега почти на 2 тыс. км, делало его удобным местом для затворничества, фактически лишало возможности Наполеону на побег. Экс-императора стерегли 3 тыс. солдат, расставленные в два кольца вокруг Лонгвуда – дома, в котором жил Наполеон. Дважды в сутки дежурный офицер лично проверял, на месте ли Бонапарт. Кроме того, остров был хорошо укреплен и вокруг постоянно ходили 11 военных кораблей. Жители острова относились к нему с почтением, симпатией, даже дарили ему цветы.

Постепенно здоровье Наполеона стало ухудшаться, врачи уже не могли ничего сделать и 5 мая 1821 г. в возрасте 51 года он скончался. По поводу причины смерти Наполеона существуют различные версии. Самые распространенные из них это отравление (мышьяком), в чем были заинтересованы Бурбоны и англичане, и официальный диагноз – рак желудка (от которого умер еще его отец). В 1840 г. прах Наполеона был торжественно перевезен во Францию в Дом Инвалидов.

Интересный вывод о причинах смерти Наполеона сделал шведский стоматолог и токсиколог-любитель Стен Форшуфвуд. Он пришел к заключению о принятие Наполеонам на протяжении длительного времени (с 1813 г.) мышьяка, возможно, в лекарственных целях, поскольку в небольших дозах мышьяк, в самом деле, представляет собой стимулирующее средство. И непосредственно отравление состоящее из двух этапов. Первый этап – император принимает сироп оршада (старинный молочный сироп). Второй этап – ослабленный император для своего лечения принимает дозу хлористой ртути, и та, смешиваясь с оршадом, превращается в ядовитую ртутную соль. Желудочное кровотечение, отмечает он, было вызвано «язвенным процессом, поразившим стенки желудка, что является характерным признаком отравления ртутью»191. Доктор Форшуфвуд называет имя непосредственного убийцы – граф де Монтолон, который последовал за Наполеоном на Святую Елену лишь потому, что «вконец» прогорел во Франции – наделал немало долгов и ославился тем, что был замешен в грязных махинациях. Войдя в ближний круг Наполеона Монтолон предложил свои услуги Бурбонам.

В версии Форшуфвода заложилось противоречие – откуда у Наполеона появилось ослабленное самочувствие, которое лечили хлористой ртутью? Поэтому, можно допустить, что рак у Наполеона всё-таки был, в начальной форме, как это и констатировали английские врачи после вскрытия тела. Таким образом, убийца лишь ускорил процесс, который неминуемо произошёл бы через несколько месяцев.

После расправы с Наполеоном союзные войска вошли в Париж 23 июня. Был заключен второй Парижский мир, ужесточавший статьи Первого Парижского мира и Венского конгресса. На Францию налагалась большая контрибуция (700 млн франков), границы страны еще более урезались в пользу соперников, ряд военных крепостей подвергались оккупации союзников на несколько лет, в стране должен был находить русский оккупационный корпус.

P.S.: Французский гуманизм бога Разума, идеи эпохи Просвещения, был распространен и моден в Европе, и его дух призывал на себя политическую защиту, что воплотилось покровительством сильной политической системой гуманизма, т.е. французской агрессией. То, что находилось внутри, то проявлялось наяву – вытеснение Бога отображалось иноземным завоеванием. Ни Россия, ни сама Франция в этой мере не стали исключением. Гуманистическая Россия (и екатерининской прививкой просвещенческого гуманизма, и традиционной прогуманистической церковью, и историческим гуманизмом – вектором в старину человеческого достоинства) благословилась нашествием гуманистов, которые решили поучить, как следует себя вести (т.е. с кем дружить) в «приличном» обществе гуманистов, точно так же как, в конце концов, и учительствующая Франция была благословлена примерными учениками на примерное поучение… Это экстаз просветителей мира достоинства, т.с. «милостивого» достоинства – постоянное выяснение отношений, кто лучше, правильнее, сильнее и добрее… Это бравирование светом лучшества достоинства, когда самый просвещенный-освященный, самый достойный, идет вразнос от излучающего его света истины, света своей доброты, своей превосходящей значимости… Это пьяная пирушка задиристых мужиков, среди которых всегда найдется самый опьяневший и потерявший рассудок сдерживания своих амбиций, и где каждый наказывается здесь сам собою…

В благодарность Богу за спасение России от наполеоновского нашествия Александр I 25 декабря 1812 г., подписал Высочайший Манифест о построении церкви в Москве, лежащей в то время в руинах: «Объявляем всенародно. Спасение России от врагов, столь же многочисленных силами, сколь злых и свирепых намерениями и делами, совершенное в шесть месяцев всех их истребление, так что при самом стремительном бегстве едва самомалейшая токмо часть оных могла уйти за пределы Наши, есть явно излиянная на Россию благодать Божия, есть поистине достопамятное произшествие, которое не изгладят веки из бытописаний. В сохранении вечной памяти того безпримернаго усердия, верности и любви к Вере и к Отечеству, какими в сии трудныя времена превознес себя народ Российский, и в ознаменовании благодарности Нашей к Промыслу Божию, спасшему Россию от грозившей ей гибели, вознамерились Мы в Первопрестольном граде Нашем Москве создать церковь во имя Спасителя Христа… Да простоит сей храм многие века, и да курится в нем пред святым Престолом Божиим кадило благодарности позднейших родов, вместе с любовию и подражанием к делам их предков»192.

Будущий храм-памятник должен был соответствовать масштабам воспоминаемого события – планировался грандиозный, поражающий своими размерами архитектурный ансамбль. 12 октября 1817 г. в 5-летнюю годовщину ухода французов из Москвы, в присутствии царя Александра I на Воробьевых горах был заложен первый храм по проекту архитектора А. Л. Витберга. Стройка вначале шла энергично (в ней участвовало 10000 подмосковных крепостных), но вскоре темпы резко снизились. За первые 7 лет не удалось завершить до конца даже нулевой цикл. Деньги уходили неизвестно куда (позднее комиссия насчитала растрат без малого на миллион рублей). Этому масштабному проекту не суждено было осуществиться – вначале Витберг попал в немилость при дворе Николая I, а потом, в 1827 г. грунты Воробьевой горы начали оседать, и строительство пришлось вовсе прекратить.

Нового конкурса не проводилось, и в 1831 г. Николай I самолично определил архитектором К. Тона, «русско-византийский» стиль которого был близок вкусам нового императора. Новое место на Чертолье (Волхонка) была также избрана самим Николаем I; находившиеся там постройки были куплены и снесены: был снесен и располагавшийся там Алексеевский монастырь, а обитель переведена в Красное село (совр. Ново-Алексеевский монастырь). Московская молва сохранила предание, якобы игуменья Алексеевской обители, недовольная таким поворотом прокляла место: «Быть сему месту пусту!» Иногда для красного словца еще поминают некую юродивую, добавившую, что быть здесь «луже зловонной». В действительности такого просто не могло быть. Тем более, что митрополит Филарет (Дроздов) договорился с императором о предоставлении Алексеевскому монастырю новой территории вчетверо больше предыдущей. Кроме того, все расходы по переезду и строительству новых храмов и келий взяла на себя казна.

Средства на постройку храма собирались во всех церквях, из казны была выделена огромная сумма – более 15 млн рублей. Торжественная закладка храма была произведена в августе 1837 г., на котором присутствовали первые лица государства. Однако активное строительство началось только в сентябре 1839г. и продолжалось почти 44 года. Торжественное открытие храма состоялось 26 мая 1883 г., в год коронации Александра III в присутствии всей императорской семьи, иностранных высоких гостей и с большой пышностью. Ко дню освещения храма Христа Спасителя П. И. Чайковским была написана торжественная увертюра «1812 год».

Название кампании 1812 г. «Отечественная война» появилась впервые в книге (восьмитомнике) участника многих военных кампаний с Наполеоном (с 1805 по 1813 г.) Ф. Н. Глинки «Письма русского офицера…», изданной в Москве в 1815—1816 годах и ставшей в то время одной из самых читаемых в России. Изночально слово «отечественная» носило чисто территориально-разграничительный характер и не имело смысла национально-патриотического подъема. После войны 1812 г., в обстановке всеобщего ликования по поводу изгнания за пределы России наполеоновской армии и в силу необходимости поддержания в обществе иллюзии единства всех сословий во главе с дворянством, полюбившееся с.-петербургской аристократии название «Отечественная война» в 1837 г. (к 25-летию победы в войне) по «высочайшему повелению» Николая I было закреплено в российской истории. Хотя, с точки зрения беспристрастного исследователя военная кампания 1812 г. являлась лишь фрагментом (правда, переломным) эпохи антинаполеоновских войн.

Примечательные сведения оставил в своих записках артиллерист офицер А. М. Баранович о последствиях постоя русской армии во Франции, о том впечатлении, которое было произведено на русского мужика. Он пишет, что «по 6-недельном отдохновении приказано было выступить в Россию… Когда же мы прибыли на границу России, то слышали, что из всего войска [около 153 тыс.] осталось во Франции до сорока тысяч нижних чинов, о возврате которых Государь Александр и просил короля Людовика XYIII под условием, что возвращающийся в отечество наказанию не подлежит, если добровольно явится в полк на службу или в домашнее свое семейство, и путевыя издержки Государь приемлет на свой счет. Но король не в состоянии был исполнить государеву просьбу за утайкою французами беглецов, и потому ни один не возвратился. Нашему рядовому солдату, с руками для всяких работ, легко было найти приют, но офицеру с ничтожным воспитанием и… не нашлось бы ни места, ни куска хлеба, и не слышно, кто бы оставил служебный свой пост в русской армии»193. Об этом же писал Ф. В. Растопчин жене в 1814 г.: «Суди сама, до какого падения дошла наша армия, если старик унтер-офицер и простой солдат остаются во Франции, а из конно-гвардейскаго полка в одну ночь дезертировало 60 человек с оружием в руках и лошадьми. Они уходят к фермерам, которые не только хорошо платят им, но еще отдают за них своих дочерей». Кстати, и сам Ростопчин, «не уважая и не любя французов» (по Вигелю), удалившийся от дел с 1814 г. почти до конца жизни жил в Париже.

По итогам войны с достаточной долей достоверности сегодня никто не может точно сказать, сколько людей в России сражалось против наполеоновской армии и сколько из них погибло. По исчислениям лучшего в середине XIX в. специалиста по статистике Д. П. Журавского за тринадцать лет (1802—1815 гг.) в рекруты попало 2.158.594 человека, что составляло примерно третью часть всего мужского населения от 15 до 35 лет. Этому несколько противоречат цифры, приводимые составителями «Столетия Военного министерства», по данным которых в царствование Александра I (18 наборов) рекрутами стали 1.933.608 человека. А. А. Керсновский полагал, что за десять лет «было поставлено не менее 800.000 рекрутов, не считая 300.000 ополчения Двенадцатого Года», а все находившиеся на военной службе составляли «4 процента 40-милионного населения страны»194. По мнению Д. Ливена, за время своего правления Александр I «поставил под ружье два миллиона человек всего за 24 года195». В советское время Л. С. Каминский и С. А. Новосельский определяли количество выбывших воинов из строя в 1812 г. в 200 тыс. человек. Б. Ц. Урланис, а вслед за ним П. А. Жилин, установили потери русской армии в Наполеоновских воинах в 360 тыс., а в Отечественной войне 1812 г. – в 111 тыс. человек. В любом случае все названные исследователями цифры огромны, и армия в начале наполеоновской кампании и в ее конце это фактически другая армия, в смысле пополнения ее новыми людьми. Конечно, надо учитывать, что во время войны много выбывало наиболее образованной, толковой части мужского населения. Почти невозможно посчитать и гибель людей среди местного населения в результате эпидемий, затронувших губернии, занятые неприятелем в 1815 г. А. А. Корнилов привел свои исчисления, основанные на сличении ревизий 1811 и 1815 гг. По его данным, в 1811 г. население мужского пола равнялась 18.740 тыс. человек, а в 1815 г. – 17.880 тыс. д.м.п.; т.е. за четыре года уменьшилось на 860 тыс. человек (это без учета армии и флота). Известно, что при нормальных условиях прирост должен составит 1—1,25 млн человек. Отсюда было сделано заключение, что «действительная убыль людей от войны и связанных с нею бедствий и эпидемий было около 2 миллионов душ одного только мужского пола»196. Этот вывод оспаривается другими исследователями. Современный историк статистики В. М. Кабузан привел совершенно иные данные на период 1811—1815 гг. По его мнению, население России не только не сократилось, но даже выросло с 42,7 до 43,9 млн человек за этот период. А. А. Керсновский полагал, что число погибших в войнах Александра I не менее 800.000 человек, а «одна война с Наполеоном 1812—1814 годов обошлась России в 600.000 жизней»197. Огромные потери, которые невозможно подсчитать, было понесено населением в результате боевых действий в губерниях, затронутых войной, от пожаров, разрушений, опустошений и разграблений. Известно, что только по Московской казенной палате потери составили 270—280 млн рублей – почти годовой бюджет страны. А. А. Корнилов, например, считал, что общая стоимость «всех материальных убытков и пожертвований населения за время войн 1812—1814 гг. не может быть определена с точностью, но она должна быть оценена по самым умеренным расчетам, конечно, не менее как в миллиард рублей, – сумма для того времени колоссальная»198.

После непродолжительного периода сдержано дружеских контактов между Россией и Соединенными Штатами их отношения вступили в полосу заметного обострения, вызванного расширением границ США на запад, к Тихоокеанскому побережью, в отдельных районах которого уже обосновались русские поселенцы. В начале 20-х гг. XIX в. встал вопрос о необходимости проведения четкой договорной государственной границы между русскими и англо-американскими владениями на западном побережье Северной Америки. 16 сентября 1821 г. Александр I издал указ, согласно которому территория на северо-западе США к югу до 51⁰ с.ш. объявлялась находящейся под юрисдикцией РАК (Российско-американская компания). Иностранным судам запрещался заход в русские порты и поселения на всем протяжении побережья в этих пределах. 25 сентября новым императорским указом устанавливалась монополия РАК на охоту, рыболовство и торговлю в этом регионе.

В 1821 г. начались переговоры между США и Россией о пересмотре русско-американской границы в Северной Америке. В ходе продолжавшихся более двух лет переговоров США выдвинули встречное жестко сформулированное требование о проведение новой русско-американской границы по 60⁰ с.ш., что практически означало бы передачу всех русских владений Америке. В июле 1823 г. госсекретарь США Дж. К. Адамс заявил российскому посланнику в Вашингтоне, что «мы будуем оспаривать право России на любое территориальное владение на нашем континенте и вполне определенно выдвигаем принцип, что американские континенты не могут впредь быть объектами для любых новых европейских колониальных владений»199. Эта формулировка в дальнейшем была использована Белым домом в отношении европейских держав и получила название «доктрина Монро» (по президенту Дж. Монро 1817—1825), первоначально имевшая своей целью выдавливания России из Америки. Смягчая тон заверениями, что Соединенные Штаты руководствуются желанием продемонстрировать неизменное дружелюбие к Российскому императору и стремлением к развитию взаимопонимания с правительством России и к избеганию возникновения противоречий, 2 декабря 1823 г. «доктрина Монро» была официально провозглашена в президентском послании Конгрессу США.

Основной смысл доктрины сводился к тезису о том, что Соединенные Штаты, обязываясь не вмешиваться во внутренние дела европейских государств и их колоний, признавая законность их правительств и выражая готовность поддерживать с ними дружеские отношения, будут, вместе с тем, считать посягательством на свою независимость любое вмешательство этих государств во внутренние дела Американского континента. На практике это означало, в частности, обещание США не вмешиваться в революционную войну за независимость, которую вела Греция с Турцией, в обмен на отказ европейских держав от вмешательства в ход войн за независимость, которые вели страны Латинской Америки.

Попытки придать этому документу с претензиями характер закона, предпринятые отдельными членами Конгресса США, окончились неудачей. Она так и осталась внешнеполитическим заявлением президента, «лекцией» (по определению Адамса), прочитанной им европейским государствам. Однако с 1823 г. государства Европы отказались от расширения своих владений в Новом Свете, устремившись в Азию и Африку.

Провозглашение «доктрины Монро» сказались и на российско-американских отношениях. Вопреки возражениям военно-морских кругов России и их настойчивым рекомендациям не уступать Соединенным Штатам территории на Тихоокеанском побережье севернее 42°с.ш. и в любом случае сохранить за собой Форт-Росс, Александр I и министр иностранных дел России граф К. В. Нессельроде подписали Русско-американскую конвенцию 1824 г. Они согласились на передачу США огромной территории протяженностью 12,5°(впоследствии на этой территории были образованы два американских штата – Орегон и Вашингтон) вплоть до современной южной границы штата Аляска.

15 ноября 1815 г. Александр I подписал конституцию Царства Польского, наиболее либеральный проект того времени для Европы. Александр I был объявлен «царем польским» с наследственной передачей польской короны, но сама власть ограничивалась конституцией. Управление Польши вверялось наместнику царя, которого Александр I нашел в старинном польском роду генерала Иосифа Зайончека, возведя его в княжеское достоинство. Но фактическим наместником стал брат царя великий князь Константин Павлович, назначенный главнокомандующим польскими вооруженными силами. Высшую законодательную власть осуществлял двухпалатный Сейм, собиравшийся на свои заседания один раз в два года, на 30 дней, а в перерывах между его заседаниями – Государственный совет, действовавший постоянно. Все государственные должности занимались только поляками, официальные акты составлялись только на польском языке. Провозглашались свобода печати и неприкосновенности личности. Господствующей религией объявлялся католицизм, но и другим вероисповеданиям предоставлялось равноправие. При открытии первого заседания Сейма в Варшаве 15 марта 1818 г. Александр I произнес речь, в которой заявил, что учрежденные в Польше Конституционные порядки он намеревался распространить по стране: «Образование существовавшее в вашем крае, дозволяло МНЕ ввести немедленно то, которое Я вам даровал, руководствуясь правилами законно-свободных учреждений, бывших непрестанно предметом МОИХ помышлений, и которых спасительное влияние надеюсь Я, при помощи Божией, распространить и на все страны, Провидением попечению МОЕМУ вверенные. / Таким образом вы МНЕ подали средство явить МОЕМУ Отечеству то, что Я уже с давних лет ему приуготовляю, и чем оно воспользуется, когда начала столь важного дела, достигнут надлежащей зрелости»200. После этого выступления Александра Н. М. Карамзин писал о появившихся в России настроениях прогрессивных людей – «Варшавские речи сильно отзвались в молодых сердцах: спят и видят Конституцию; судят, рядят; начинают и писать – В Сыне отечества в речи Уварова; иное уже вышло, другое готовится». Но далее Карамзин, верный взглядам страстной монархии, добавляет: «И смешно и жалко! Но будет, чему быть. Знаю, что государь ревностно желает добра; все зависит от Провидения – и слава Богу… Пусть молодеж ярится: мы улыбаемся»201.

Воинскую службу и ее будни начала XIX века описывает историк, генерал-лейтенант Русской императорской армии Н. Ф. Дубровин. Здесь приводится выдержки из его повествования.

«Кроме названных четырех полков, офицерский состав вообще «представлял сборище молодых людей малообразованных и чуждых столичных обществ. От них требовалось только, чтобы они были исправными фронтовыми офицерами. Не посещать общество, и не ездить ни на какие балы, – это было непременным условием, чтобы понравиться своему корпусному командиру. Цесаревич ненавидел всю знать и преследовал их в полках.

Многие офицеры гордились тем, что кроме полковых приказов ничего не читали; фронтовая служба их исключительно занимала, и они редко показывались в обществе.

Отчуждение от него вело к суровости нравов, кутежам и попойкам. День проходил среди учений, хождения по набережной, обеде в трактире, всегда орошенном через край вином, в отправлении общей ватагой в театр, или кутеж и пьянство. Молодечество и удальство составляли исключительный характер молодежи. «И в войне и мире, – говорит Ф. В. Булгарин, – мы искали опасностей, чтобы отличиться безстрашием и удальством. Попировать, подраться на саблях, побушевать, где бы не следовало, это входило в состав нашей военной жизни в мирное время». Ведя вечную войну с рябчиками, т.е. со статскими, военная молодежь не покорялась никакой власти, кроме полковой и всегда противодействовала городской полиции.

Сами начальники подавали тому пример [своими гулянками] ¹…

Подобные кутежи продолжались всю ночь до утра и сопровождались разными насилиями над мирными жителями. На следующий день приходили в полки жалобы, и виновные тотчас сознавались, что считалось долгом чести. На полковых гауптвахтах всегда было тесно от арестованных офицеров, особенно в Стрельне, Петергофе и Мраморном дворце. «Буянство хотя и подвергаюсь наказанию, но не почиталось пороком и не помрачало чести офицера, если не выходило из известных условных границ. Стрелялись чрезвычайно редко, только за кровавые обиды, за дела чести; но рубились за всякую мелочь, за что ныне и не поморщатся».

Распущенность начальников была весьма заразительна и, по мнению великаго князя Константина Павловича, вела к упадку дисциплины. Впрочем, он смотрел на нее своими особыми глазами. С ранних лет великий князь усвоил себе понятие, что офицер есть ни что иное, как машина; все, что командир приказывает своему подчиненному, должно быть исполнено, хотя бы это была жестокость. «По его мнению, начальнику должна быть предоставлена полная и неограниченная власть над подчиненным: он может сделать подчиненнаго своим слугой и употреблять его на все и везде"²…

П. Пестель, проповедовавший равенство, писавший Русскую Правду и ратовавший за республиканский образ правления, был необыкновенно жесток с солдатами своего полка. Таково было то время! Плакали над жалостливыми романами, сентиментальничали в жизни и в то же время следовали поговорке: «моему нраву не препятствуй».

В общем, положение солдата было очень тяжелым…

Граф Ланжерон, отстаивавший строгия правила в обращении с солдатами и считавший телесныя наказания необходимыми для поддержания дисциплины, приводит, однако же, с особым раздражением пример безумной жестокости. – Он говорит о множестве случаев, в которых солдаты умирали под ударами палок и розог. – Многие офицеры находили в этих истязаниях «особое удовлетворение и, как бы ради спорта, за чаем, велели наказывать солдат виновных и невинных».

Вот что разсказывает М. С. Щепкин в своих записках.

В 1802 году зашел он в палатку к И. Ф. Б., где находилось еще несколько офицеров, и услышал спор. И. Б. держал на 500 руб. пари с другим офицером, что солдат его роты Степанов выдержит тысячу палок и не упадет. «Это меня чрезвычайно поразило, говорит Щепкин, тем более, что мы знали И. Б. как благороднаго человека; но вот каково было наше хваленое время: я, признаюсь, старался скрыть мое волнение, боясь быть уличенным в слабости».

Послали за солдатом, мужчиною вершков восьми, широкоплечим и костистым.

– Степанов! синенькую и штоф водки, – сказал ему И. Б., – вы-

держишь тысячу палок?

– Рады стараться, ваше благородие, – отвечал он.

Щепкин обезумел.

– Как же ты, братец на это согласился? – спросил он у проходившаго мимо его Степанова.

– Ахъ! парнюга, – отвечал он, – все равно даром дадут.

Щепкин сообщил об этом полковому командиру, у котораго были гости, и «поверите ли, – замечает Щепкин, – все это принято обществом с хохотом, а некоторые даже повторяли: «ах, какие милые шалуны». А другие отзывались: «каков русский солдат!» Только одна А. А. Анненкова заметила полковому командиру князю И. Г. В.

– Князь! пожалуйста, хоть для своего рождения не прикажи; право, жалко, все-таки человек.

Князь призвал офицеров.

– Что вы, шалуны, – сказал он, —там затеваете какое-то пари? Ну, вот дамы просят оставить это; надеюсь, что просьба дам будет уважена.

Такое поведение и жестокость офицеров осуждались, хотя и довольно робко, военною литературою.

«Еще и поныне, – писал Трухачев, – водится в некоторых полках не жестокость, не тиранство, но что-то на cиe похожее и едва-ли сносное, а более за ученья. Хотя со времени царствования государя Александра Павловича весьма приметным образом прекращена жестокость; но все еще остались в полках следы так называемых бравых капитанов, которые одним тиранством заслужили имя бдительнаго и попечительнаго ротнаго начальника; другие же, чтобы быть на счету таковых же, следовали совсем противу чувств своих не похвальному сему примру. Продли милосердный Боже благословенно многия лета императору; его сердце остановило (?) в войсках тиранство, и солдат не страшится (?)202 уже службы, однако же поколачивают без содрагания.

Поколачивание происходило большею частию во время учений, не имевших однообразия, а потому не удобо-усваиваемых солдатом. В то время, по словам Ф. Я. Мирковича, не придерживались и не руководствовались уставом, а были рукописныя тетради, в роде « Эволюция Коннаго полка». Каждый полк имел свою тетрадь неизвестнаго происхождения или заимствовав у другаго, вносил свои поправки и изменения по своему произволу и по ним производил муштровку. Такое разнообразие в обучении вызвало вмешательство военнаго министерства. 16-го апреля 1801 г. генерал-адъютант граф Ливен объявил высочайшее повеление, чтобы до получения особаго распоряжения полки во всем поступали на основании устава и прочих предписаний, до порядка службы относящпхся.

«Если же бы дошло до сведения их, что в войсках, в Петербурге находящихся, и сделана какая-либо перемена, то равномерно, чтобы себе примером не ставили, но ожидали бы надлежащаго предписания».

Муштровка войск доводилась до поэтическаго восторга. – Войска выводились на ученье задолго до назначеннаго часа. – Измученные долгим ожиданием, валившиеся под грузом ранца, подавленные тяжестью туго надетаго кивера, с колыхающимся от ветра почти аршинным султаном, затянутые «до удавления» туго застегнутым воротником и скрещенными на груди ремнями, солдаты с напряженным вниманием исполняли команды, требовавшия от них бодрости и быстраго исполнения.

– Смотри веселея!.. Больше игры в носках… Прибавь чувства в икры!.. – кричали им начальники.

«Бывало, – говорит современник, – церемониальным маршем перед начальником проходишь, так все до одной жилки в теле почтение ему выражают; а о правильности темпа в шаге, о плавности поворота глаз направо, налево и бодрости вида – и говорить нечего! Идешь это перед ротою, точно одно туловище с ногами вперед идет, а глаза так от генерала и не отрываются… А нынче что? Ну, кто нынче ухитрится ногу с носком в прямую линию горизонта так вытянуть, что носок так тебе и выражает, что, вот-мол, до последней капли крови готов за царя и отечество живот свой положить».

Одиночныя учения зимою были еще сносны, но с наступлением весны они производились с 9 часов утра до 2-х по полудни, при чем за малейшую ошибку с солдатами обращались не только строго, но и жестоко.

Ах, прекрасная весна,

Ты приятна и красна,

Если вольным кто родится.

А солдату ты, весна,

Очень, очень несносна!

Тут начнется в ней ученье

И тиранство и мученье.

О! солдатская спина,

Ты к несчастью рождена.

Лучше в свете не родиться,

Чем в солдатах находиться,

Этой жизни хуже нет,

Изойди весь белый свет.

В караул пойдешь, так горе,

А с караула, так и вдвое.

В карауле нам мученье,

А как сменишься, – ученье.

В карауле жмут подтяжки,

На ученьи жди растяжки,

Стой прямее, не тянись,

За тычками не гонись.

Оплеухи и пинки

Принимай-ка как блинки.

Жестокость в обращении с солдатом была всем известна, и правительство неоднократно приходило к нему на помощь, но безуспешно.

«Доходит до сведения моего, – писал император Александр всем главным начальникам, – что во многих полках при обучении солдат и рекрут экзерциции, наказывают их с такою строгостию, какую употреблять должно в случае важных только преступлений. Метода сия, быв столь же вредна для службы, сколько противна здравому разсудку, введена, конечно, или от непонятия, в чем состоять должна воинская строгость, или же от природной некоторых наклонности к жестокостям.

Первое непростительно никакому офицеру, а последняя, обнаруживая дурныя свойства души, уничтожает в нем самое достоинство человека. Неоспоримо, что строгость в войске отнюдь ослабляема быть не должна, и взыскание за проступки делать надлежит неупустительно; но с преступлениями, подвергающими виновнаго строгому наказанию, нельзя смешивать погрешностей, происходящих от неумышленности или от непривычки еще к тому, о чем погрешающий не имел прежде никакого понятия. Преступления моральныя, как запрещаемыя всеми законами: грабеж, воровство, обман и проч., так в особенности нетерпимыя в службе воинской: неповиновение командиру, оплошность стоя в карауле, небрежение ружья своего и аммунции, отлучка без позволения, трусость против неприятеля и т.п., требуют неотложнаrо взыскания, суждения по воинским артикулам и неизбежнаго наказания; но ошибки в ружейных приемах, в маршировании, в словах, когда рапортует или является вестовым, особливо же в новопринятом солдате, требуют больше неусыпности офицера и способности к его поучению, нежели строгости. Она в сем случае не только невместна, но вредна для службы и для самых успехов в доведении обучаемых до надежащаго познания, ибо, кроме того, что через частыя безразсудныя наказания лишается солдат здоровья и крепости, толико нужных ему для понесения трудов военных, не согласно с разумом, чтобы он, выходя на ученье, имел в намерении своем ошибаться с умысла; напротив того, ежеминутное ожидание палочных ударов, а особливо в человеке торопливом, разстраивает внимание его, и при всем напряжении сил исполнят наилучшим образом командуемое, ошибается он на всяком шагу и при всяком слове.

Движим будучи чувствованием сострадания к ceму толико заслуживающему о себе попечения классу людей и желая, чтобы как вышние, так и другие офицеры, при обучении солдат должностям их и экзерциции, давали себе больше труда к вразумлению их в том прилежным и частым растолкованием и тем, а не побоями, где без них обойтись можно, доводя их до совершенной исправности, отличали сами себя успехами и приобретением похвалы и достойной справедливости. Я рекомендую вам возъиметь об оном рачительное попечение и сообщить с сего копии rr. шефам полков вверенной вам инспекции, на тот конец, чтобы они не предписаниями и не отдачею в приказах, а внушениями при случаях приличных ротным (эскадронным) командирам и собственным своим надзором, старались дать желаемое на сей предмет влияние. Впрочем, сие мое повеление сохранить им, как и вам, в одном своем только сведении».

В 1808 году, граф Аракчеев объявил всему петербургскому горнизону высочайшее повеление, чтобы во время жаров не производить никакого ученья, а когда оно бывает рано утром, то оканчивать не позже 8 часов. Аракчеев обещал следить за этим и строго взыскивать с ослушивающих командиров.

Наконец, в 1810 году последовало новое распоряжение военнаго министра Барклая-де-Толли.

«Усматривая из всех вообще полковых рапортов непомерное число больных нижних чинов, – писал Барклай, – я долгом себе поставляю обратиться к вашему превосходительству, чтоб предписать гг. дивизионным командирам, при наступающих осмотрах войск во всех родах ученья: цельной стрельбе, исправности оружия и одежде, обратить особое внимание на содержание солдат. По моему мнению, нет другой причины к умножению больных и даже смертности, как неумеренность в наказании, изнурение в ученьях сил человеческих и попечение о сытной пищи. Вашему превосходительству по опыту должно быть известно закоренелое в войсках наших обыкновение: всю науку, дисциплину и воинский порядок основывать на телесном и жестоком наказании; – были даже примеры, что офицеры обращались с солдатами безчеловечно, не полагая в них ни чувств, ни разсудка. Хотя с давняго времени мало-по-малу такое зверское обхождение переменилось, но и по ныне еще часто за малыя ошибки весьма строго наказывают, учат весьма долго и даже по два раза в день, что допустить можно только в наказание ленивых и непонятных; в пищу солдатам кроме хлеба ничего не доставляют; а на лицах их не токмо не видно здоровья и живности, но по цвету и худобе можно назвать целые роты или баталионы больными и страдающими.

Господа дивизионные командиры обязаны употребить усильныя старания о сбережении людей в полках, чрез бдительный надзор за обращением офицеров с нижними чинами. Российский солдат имеет все отличнейшие воинския добродетели: храбр, усерден, послушен, предан и неприхотлив, следственно, есть много способов, не употребляя жестокости, довести его до познания службы и содержать в дисциплине.

Я приказал ежемесячно представлять мне выписку из полковых рапортов о числе больных, по коей судить буду о способностях и усердии полковых начальников, ибо за неопровергаемую истину принять можно, что число в полку больных показывает ясно образ управления.

Покорнейше прошу ваше превосходительство предписать в донесениях об осмотре войск, сверх предписаннаго прежними повелениями, помещать мнение дивизионных командиров о здоровом состоянии нижних чинов и хорошем их содержании».

Распоряжения эти остались историческими памятниками благих намерений императора Александра и его сподвижников, не осуществившихся на деле: они остались свидетелями того, что за исполнением сделаннаго распоряжения необходимо неослабленное наблюдение и обуздание ослушников, а это было дело трудное, когда пример тому подавал великий князь Константин Павлович, стоявший во главе начальников.

Живя постоянно в Стрельне, великий князь целый день и даже ночью муштровал свое войско и стрельбою по ночам не давал покоя жителям. Смиренный инок Троицко-Сергиевской пустыни Евгений Болховитинов, впоследствии знаменитый митрополит киевский, жаловался своему приятелю Македонцу, что Константин Павлович не дает монахам спать, открывая по ночам около 11 или 12 часов пушечную пальбу. «Он ужасный охотник до пальбы и до экзерциции», прибавлял Евгений.

Желая водворить порядок и однообразие в строю, великий князь вызывал в Стрельну из всех кавалерийских полков по одному штаб и по два обер-офицера, для узнания порядка кавалерийской службы. Он производил им ученья с ранняго утра и до поздней ночи.

Трепещет Стрельна вся, по всюду ужас, страх.

Неужель землетрясенье?

Нет, нет! Великий князь ведет нас на ученье.

Будучи чрезвычайно вспыльчив, Константин Павлович был резок в обращении с офицерами и солдатами и весьма часто выходил из границ предоставленной ему власти. Гнев его не знал пределов. Он сам потом осуждал свои поступки и нередко просил у оскорбленных прощения. «Много офицеров, полковников и генералов были им оскорблены на маневрах, парадах и ученьях, в особенности на последних».

«Однажды, – пишет граф Ланжерон в своих записках, – я видел, как великий князь Константин Павлович велел наказать одного прапорщика, Лаптева, 50-ю ударами за неважное упущение при разводе. Другой случай: не задолго до коронации императора Александра I, Николай Олсуфьев был наказан пятнадцатью ударами (сабли) плашмя. На другой день он сделался гвардейским офицером, а впоследствии генеральс-адъютантом великаго князя Константина Павловича».

При таком обращении с офицерами о солдатах и говорить нечего. Но солдат с терпением переносил самыя жестокия наказания, проходил без ропота несколько раз сквозь строй или как тогда называли по «зеленой улице», если назначенное ему наказание было справедливо и одинаково для всех. Он покорялся и покорялся без ропота всем требованиям, если они исходили от начальника справедливаго, делившаго с ним холод и голод, готоваго положить живот свой за честь русскаго знамени³»203.

Для укрепления армии, ее комплектования и решения острых финансовых проблем в послевоенной жизни России появилась практика возникновения военных поселений. Смысл этих действий в том, чтобы часть армии перевести на «самоокупаемость» – посадить солдат на землю, чтобы они наряду с несением военной службы занимались земледелием и тем содержали себя. После войны с Наполеоном военные поселения приобрели еще и карательную функцию, их было удобно использовать для расправы с крестьянским движением.

Еще в XVIII в. в пору масштабных войн, к такой форме поддержания в готовности своей армии занимались Швеция, Венгрия, Австрия. Теперь к этой идее обратился и Александр I, тем более что этот тип ведения хозяйства и устройства общества особенно культивировался тогда фантастами-литераторами, как наиболее правильное и счастливое для всех жителей государства. Ряд высших российских сановников изначально были против этого нового ведения, указывая на разницу в цивилизованности общества между Западной Европой и Восточной. Среди них был и фаворит Александра I граф А. А. Аракчеев, который во времена отсутствия императора в России практически осуществлял руководство страной. Но как только вопрос о военных поселениях был окончательно решен Александром I, Аракчеев стал самым рьяным и последовательным проводником этой меры в жизнь.

Вышедший из семьи бедного сельского дворянина Аракчеев всем своим успехам был обязан только себе, своему трудолюбию, преданностью начальству. Современники отмечали, что страсть к порядку, строгость, требовательность к себе и к подчиненным у него доходило «до тиранства». Однако Аракчеев брал на себя в государстве наиболее тяжелые и неблагодарные работы и делал их усердно и бескорыстно. Все дорогие подарки царя он отсылал в казну, свое имение он завещал государству, а скопившийся за жизнь капитал завещал, в большей своей части, Новгородскому кадетскому корпусу для обеспечения неимущих кадетов.

Первое военное поселение было образовано в 1810 г., поселив батальон солдат на земле в Могилевской губернии. Часть солдат превратили в семейных «хозяев», а у них разместили остальных холостых солдат, которые должны были помогать им в полевых работах. Опыт оказался неудачным. Солдаты, не представлявшие особенности этой деятельности, были не в состоянии содержать себя. В связи с начавшейся войной 1812 г. их включили в действующую армию.

В 1816 г. военные поселения стали создаваться вновь, но уже на иных началах. На этот раз жители мест не выселялись, а обращались в военных поселян и получали наименование «поселян-хозяев». В селениях расквартировывали военные подразделения. Все мужчины данной местности в возрасте до 45 лет становились солдатами. Крестьянские избы сносились и строились новые, рассчитанные на общежитие 4-х семей с общим хозяйством. В военных поселениях учреждались школы, госпитали, ремесленные мастерские. Дети военных поселян с 7 лет зачислялись в кантонисты. Сначала они учились в школе, а с 18 лет переводились в воинские части. Основная цель поселения – военные учения, все же сельские работы производились по приказу командиров, которые также давали разрешения и на занятие другими ремеслами и торговлей. Даже жениться можно было только с разрешения командования. Вся жизнь строго регламентировалась: по команде военные поселяне должны были вставать, зажигать огонь, топить печь, выходить на работу, а любое нарушение порядка строго наказывалось аракчеевскими надсмотрщиками, стремившимися выделиться своим рвением.

Старательный Аракчеев превратил военные поселения в прибыльное хозяйство и их уровень жизни был значительно выше, чем в обычной российской деревне, но все же этот вид деятельности стал худшим видом крепостной неволи. Александр I, видевший лишь внешние признаки благоустройства упорно отстаивал необходимость их существования. Возмущение росло, во многих местах вспыхивали бунты. Аракчеев принимал самые жестокие меры при подавлении сопротивляющихся введение военных поселян крестьян и казаков. Крупнейшее из них произошло в г. Чугуеве Харьковской губернии, вспыхнувшее летом 1819 г. и продолжавшееся на протяжении 2-х месяцев. Причиной этого стали суровые условия жизни в военных поселениях. С недовольными уставным режимом Аракчеев разбирался лично. Его вердикт был необычайно строг: 52 человека, наиболее провинившихся в восстании, получили по 12.000 ударов шпицрутенами. 29 человек такого наказания не выдержали. Вместе с тем, исследование причин происходивших в разных округах беспорядков указывает, что ближайшая ответственность за них падает, прежде всего, на непосредственных командиров поселений, создавшие целую систему злоупотреблений, руководствующиеся при управлении поселян произволом и преследованием корыстных расчетов. Когда в 1826 г. Аракчеев сдал управление корпусом, то пять лет спустя, в поселениях возникли повальные бунты, далеко оставившие за собою значение всех волнений среди поселян его периода.

В 1817—1818 гг. военные поселения были введены в Новгородской, Херсонской и Слободско-Украинской губерниях. Около 400 тыс. простых людей оказалось в этом крепостном капкане. При Николае I они в реформированном виде возникли в Витебской, Подольской и Киевской губерниях и на Кавказе. К 1857 г., когда в связи с подготовкой других реформ началось упразднение военных поселений, в них насчитывалось 800 тыс. человек.

P.S: Россия воплощала идеи мистиков-фантастов по насаждению счастливого благополучия в образе примитивно образной старины, волшебного свойства природы дешевого состояния, когда человек олицетворяет в одном лице и пахаря и воина, причем в идеале исключавшее любое мышление, кроме необходимости на само существование этого уклада, приближавший тем человека к позиции животного. Более-менее христианский Запад прошел этот путь и отказался, откажется и Россия, но до поры до времени, чтобы вновь вернуться уже в виде приказной системы картины суперфантастики, наидешевейшему способу существования на всю стану, где человек представляет собой ничтожное тягловое средство, широкодоступный инструментальный элемент претворения дорогих амбиций светлого будущего. Мистическая Россия на протяжении всей своей истории всегда была сильна тяготением к природе волшебства состояния дешевизны.

Распространяя по Западной Европе и окраинах России либеральные идеи (Финляндия, Польша, Испания, Франция), Александр I попробовал сделать некоторые подобные попытки и в самой России. Так, в 1816—1819 гг. по инициативе прибалтийского дворянства, которым крепостной труд становился все более невыгодным, царь пошел на освобождение крестьян. Они получили личную свободу, но лишались права на землю. В 1818 г. Александр I поручил своим помощникам А. А. Аракчееву и министру финансов Д. А. Гурьеву подготовить предложения по отмене крепостного права в России. Представленный проект Аракчеева предусматривал постепенный выкуп помещичьих крестьян в казну: помещики получали за освобождаемых крестьян деньги, которые могли их избавить от долгов и помочь наладить хозяйство; крестьяне освобождались с землей – по две десятины на душу, но на условиях аренды, с перспективой выкупа ее в дальнейшем у помещиков. Но дело по освобождению крестьян окончилось ничем, царь не дал ходу ни одному из предложенных проектов. В том же году Александр I встречался с представителями дворянства Малороссии, Полтавской и Черниговской губерний. Он, подталкивая их проявить инициативу в освобождении крестьян, но встретил с их стороны упорное сопротивление.

В 1818 г. Александр I секретно поручил группе своих советников во главе с бывшим членом Негласного комитета, теперь министром юстиции князем Н. Н. Новосельцевым разработать проект Государственной Уставной Грамоты для России, в которой были бы широко использованы принципы польской конституции 1815 г. Текст был готов к 1820 г. и одобрен царем. По разработанному проекту к монархическому устройству страны добавлялся двухпалатный парламент – Государственная дума, местные выборные представительные органы – сеймы, «Уставная грамота» провозглашала свободу слова, печати, вероисповеданий, равенство всех граждан империи перед законом, неприкосновенность личности и ее собственности. Был написан и высочайший манифест, возвещающий об обнародовании Уставной Государственной грамоты, но тексты этих документов в конечном итоге оказались «похороненными» в недрах его канцелярии. Внутренняя политика Александра I ничем не отличалась от правления его бабки, Екатерины II. И тот и другой понимали необходимость реформ, но топтались нам месте. Екатерину II страшила неизвестная будущность ее лично, Александра I – его и его династии.

В религиозной сфере Александр I был склонен к либерализму, но которому отводилась мера до определенной границы. В Санкт-Петербурге возникает Духовный союз Татариновой. Его основательница была мадам Татаринова, вдова полковника Татаринова. После смерти мужа она поселилась в столице и в 1817 г. основала свой «духовный» кружок. В секту входило около 50 человек, в том числе и представители духовенства (А. Малов). В основе вероучения секты – деление церкви на священно-обрядовую и внутреннюю, созидающую в сердце. Обрядовая секта по теории Духовного союза тоже была освящена Святым духом, но со временем утратила эту связь, поэтому таинство причащения в ней не действует, а церковь духовно мертва и бездейственна. Только в тайных общинах, свободных от богослужебного ритуала, можно обрести приверженцев, обличенных апостольской силой. На собраниях секты читалось Священное Писание, пелись различные песни, как церковные, переложенные на народный напев Никитой Фёдоровым, так и заимствованные у хлыстов. Совершалось радение в хлыстовском стиле, заканчивавшееся изречением пророчеств.

Секта пользовалась поддержкой при дворе. Сама Татаринова была приближена к императрице Елизавете Алексеевне, ей давал аудиенцию император Николай I. До 1822г. собрание секты происходило открыто в квартире Татариновой в Михайловском дворце. В 1822 г. во дворце разместили инженерное училище, одновременно с этим был издан запрет на тайные общества. В 1825 г. из опасения перед преследованиями, секта с некоторыми последователями перебралась за город около Московской заставы, образовала сектантскую колонию.

По-прежнему действует сообщество молокан и духоборов. В 1801 г. Александр I приказал переселить духобор в Крым по реке Молочной. Лидер духобор Савелий Капустин завел в Крыму коммунистические порядки – обработка земли сообща, деление урожая поровну. Благоприятные климатические условия, труд без отлыниваний делали существование духобор безбедным, что в свою очередь, стало предметом зависти чиновников, которые изыскивали все способы, чтобы сорвать с них что-нибудь. На сцену выступили обвинения в совращении православных в свою ересь и в укрытии бродяг. Стали делаться набеги на колонию, обыски, аресты, заключения в тюрьмы, дознания. И хотя к концу концов никакого совращения не оказывалось и никаких бродяг не отыскивалось, члены этих сообществ, измученные арестами и тюремным заключением, давали выкуп, что собственно и требовалось.

Колония искала защиту в лице Александра I, который сдерживал злоупотребления чиновников и вообще покровительствовал. В 1818 г. он даже посетил духоборческое село Терпение в Крыму, остался очень доволен, и велел освободить многих из арестованных и сосланных духоборцев, причем впоследствии (1820 г.) их освободил даже от присяги. С тех пор Александр I пользовался у духоборов исключительным почитанием – ему был даже поставлен памятник.

В начале XIX в. развилась новая религиозная форма – скопчество, вышедшая из недр хлыстов, первоначальная связь которых была порвана очень быстро. Если хлысты не отделяли себя от мира, хотя и налагали на себя некоторые обеты, соблюдать которые было нелегко, оставаясь в мире, то скопцы самым актом оскопления уже отрезывали себя от мира и от всей предшествовавшей деятельности. Оскопленный, помимо того, что становился неспособным к семейной жизни, не мог уже нести и земледельческий труд, становившийся уже непосильным. За разрывом всех прочих связей оставалась одна новая связь, связь по уродству, заставлявшая скопцов держаться ближе друг к другу. Из деревни скопцы тянулись в города, где легче было найти занятие, подходящее для их нового физического состояния; скопчество очень быстро стало городской сектой в противоположность крестьянскому хлыстовству. В городах скопцы торговали и были фабрикантами, но более всего их тянуло к ростовщическим и спекулятивным предприятиям, как физически нетрудоемким, и в то же время очень быстрым накоплениям капитала: в какие-нибудь двадцать пять лет первые скромные адепты «христоса» Селиванова, основателя течения, превратились в миллионеров, диктовавших биржевые цены и мечтавших о том, чтобы прибрать к своим рукам все государственное управление России. Если в 1755 г. Селиванова секли батогами, то в 1822 г. он уже поучал императора Александра I и как живая реликвия показывался буржуазной и великосветской публике. Авторитет его как святого и пророка был настолько велик, что в 1809 г., перед войной с Наполеоном, Александр спрашивал у него пророчество о возможном исходе войны.

Организация скопцов начинает свой отсчет от «христоса» Кондратия Селиванова (некоторые исследователи считают родоначальником Андрияна Петрова) и его «предтечи» Андрея Шилова, которые стали клеймить половую распущенность хлыстов и проповедовать абсолютный аскетизм. К. Селиванов вывел учение ограничения плоти, т. н. «огненного крещения» – кастрации, – для того, чтобы достичь духовной святости и близости к Богу. Новый учитель опирался на слова в Евангелии от Матфея, где Христос в беседе с учениками говорит: «Есть скопцы, которые из чрева матерного родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сами сделали себя скопцами для Царствия Небесного» (Матфей 19:12).

Смысл приведенной фразы И. Христа двойственен, и лежит, с одной стороны, в непрелюбодеянии, сохранения чистоты перед Богом, точно так же как в другом месте Он говорит, что если человека искушает рука и глаз, то лучше избавиться от этих членов, что бы все тело оставалось чистым. С другой стороны, внутренний смысл слов находится в раскрытии громадной трудности сохранения чистоты, метафорично сравнивая выполнение закона со скопчеством, что порой легче избавиться от какого либо органа, чем уйти от искушения; если идти дальше по варианту ликвидации органов, то получается, что самый безгрешный тот, кто не живет, но человек создан не для умерщвления и калеченья себя. Поэтому смысл фраз со скопчеством, отрубанием руки и вырыванием глаза в простой парадигме – невозможно быть безгрешным. (Можно привести примитивный похожий пример для более ясного понимания диалога между И. Христом и его окружавших: один человек другому говорит, что у него ни чего не получается в каком либо деле, и он очень огорчен этим, а Тот на эту тупиковую ситуацию ему отвечает: ну иди да утопись. И последователи второго решили, что его «совет» есть настоящий призыв к действию для преодоления всех барьеров и тупиков).

Селиванов и его последователи приняли все абсолютно прямолинейно (впрочем, как и официальные старые церкви, пусть и в ограниченной форме, но приняли эту точку зрения, распространяя монастырский аскетизм). Начались массовые самоизуверства. При помощи раскаленного железа (откуда и пошло название «огненное крещение») мужчины подвергались кастрации или даже обрезанию всего полового органа. У женщин вырезались наружные половые органы, сосцы и целиком груди. Скопцы были уверены, что этим приближаются к Богу, и оттого песни на их «радениях» были полны радости и ликования.

Первые адепты «огненного крещения» были найдены в доме алексинского фабриканта Лучинина. «Убелив» Лучинина, «христос» и «предтеча» «убелили» его фабричных крестьян, затем произошли «убеления» крестьян Тамбовской губернии, потом Тульской и Орловской. К этому времени Селиванов и Шилов были сосланы, но дело уже было поставлено прочно.

Слухи об оскоплении вызвали реакцию властей. Первое следствие было начато в 1772 г., но тогда Селиванову удалось скрыться. В 1775 г. Селиванов и Шилов были разысканы, подвергнуты телесному наказанию и сосланы. Шилов был отправлен в Ригу, где продолжал проповедовать и вскоре за оскопление солдат был переведен в Динамюндскую, а затем в Шлиссельбургскую крепость, где и умер в 1800 г. Селиванов был сослан в Нерчинск, но по неизвестной причине дошел только до Иркутска и там поселился.

Несмотря на арест лидеров учение скопцов продолжало распространяться. В 1800 г., кроме Орловской, Тамбовской и Тульской губернии, где оно существовало ранее, скопчество появилось в Курской и Калужской губерниях, а также в Москве, Санкт-Петербурге и окрестных селах. Сам Селиванов пропагандировал свое учение в Иркутске. Членами секты был разработан план по его возвращению из ссылки, однако побег тогда не удался.

Селиванов вернулся из Сибири только в 1795 г. Он появился в Москве, где объявил себя не только искупителем, но и царем Петром III. По прошествии некоторого времени был схвачен и отправлен в Санкт-Петербург. Существует легенда встречи Селиванова с Павлом I и о состоявшемся при этом разговоре. Павел I будто спросил: «Ты мой отец?», на что Селиванов ответил: «Я греху не отец; прими мое дело (т.е. оскопись), и я признаю тебя своим сыном»204. По распоряжению Павла I Селиванова поместили в Обуховский сумасшедший дом. В 1802 г. он был выпущен оттуда и определен в богадельню при Смольном монастыре.

Союзы скопцов, как и хлыстовские, назывались «кораблями». Скопческий корабль был общежитием, в котором жили скопцы, участвующие в «деле» кормщика корабля. Одновременно они были и членами общины, и рабочими в предприятии. Кормщик корабля являлся его абсолютным владыкой, никаких выборов, как в хлыстовщине, не было. В звании кормщиков Селиванов обычно утверждал основателей кораблей, т. е. богатых местных купцов. Центром всех кораблей стал Санкт-Петербург, где с начала XIX в. поселился возвращенный из ссылки Селиванов. Благодаря своей организации, скопчество сделалось таким же крупным биржевым и торговым союзом, каким был Рогожский союз, первый дирижировался из Санкт-Петербурга, второй – из Москвы.

Положение, достигнутое скопчеством, определило и всю его идеологию. Первоначально очень простой аскетический момент отошел на второй план, и выдвинулись стремления обнять скопческой идеологией весь процесс мировой жизни. Для этого нужно было создать книжное толкование и изложение основных идей, т.е. «от писания», и скопчество создало свою ученую литературу. По воззрению скопчество опирается на акт творения и ведет свое начало от первых дней мира. Первые люди были сотворены бесполыми, и только когда они нарушили в раю заповедь Божию, у них появились половые органы и половое влечение, положившее конец их первобытному блаженству. В этом и заключался первородный грех, от которого Иисус пришел искупить человечество. Искупление есть оскопление, сам Иисус и апостолы были скопцами, они крестили людей «духом святым и огнем». Уже после вознесения Иисуса «леность» опять стала поедать мир, и скопцами были только отдельные святые люди, как, например, Николай Чудотворец. Поэтому понадобилось второе пришествие Христа «в славе», для окончательного установления «искупления». Этот христос и есть Кондратий Селиванов, и он не кто иной, как император Пётр III, родившийся от пренепорочной девы Елизаветы Петровны. Процарствовав два года и получив благовещение о рождение от нее христа Селиванова, она ушла к людям под именем Акулины Ивановны, передав бразды правления любимой фрейлине. Родив Петра Селиванова, отправила его на воспитание в Голштинию, где он сделался «белым голубем». Когда он вернулся в Санкт-Петербург и женился, то Екатерина узнала, что он «убелен», возненавидела его и хотела убить, но он спасся, обменявшись платьем с караульным солдатом, которого убили и похоронили вместо него. Убежав, «Пётр» принял имя Кондратия Селиванова, проповедовал оскопление, был за это бит батогами и сослан. Когда на престол вступил его «сын» Павел, то он, узнав о действительном звании Селиванова, возвратил его из ссылки, но сам не хотел «убеляться». Тогда Кондратий проклял его: «о земная клеветина, вечером твоя кончина» и отдал «весь трон и дворцы» «кроткому» царю Александру205. Далее история завершается изображением конца мира и суда над ним. Богатое событиями начало XIX в. дало благодатную для этого почву. Антихристом был объявлен Наполеон, вечный враг России и Англии, разорявший своей политикой русских дворян и купцов. Родился он от ненавистницы Петра III Екатерины II; хитростью и лукавством достиг престола и заставил служить себе все народы земные. Но с помощью христа-Кондратия Александр победит его, и тогда произойдет страшный суд. Когда же число обратившихся в скопчество достигнет 144.000, Селиванов на облаках явится в Москву, соберет звоном в царь-колокол всех скопцов, живых и мертвых, и вместе с ними отправится в Санкт-Петербург, где и произойдет страшный суд. Все народы должны будут уверовать в его учение, а все цари сложить к ногам его свои короны. Кто откажется уверовать, пойдет в муку вечную; скопцам же Кондратий отдаст всю землю во владение, сам же он вознесется на седьмое небо и будет там царить над всем миром.

В изображении скоптического христа в образе императора, земного царя и бога скопцы проявляют интерес к текущим политическим событиям. Любопытны их попытки взять в свои руки руководство государственными делами. В числе «убелившихся» были некоторые представители чиновного с.-петербургского мира, в том числе камергер Елянский. В 1804 г. он представил царю проект переустройства России, рекомендовавший государству подчиниться «церкви таинственной, управляемой святым духом». По нему все руководство государственного управления (в том числе и армии) должно было перейти к скопцам, а при императоре должен состоять сам Селиванов, который есть «вся сила пророков», он «все тайные советы по воле премудрости небесной будет опробовать и нам благословение и покровы небесные будет посылать»206. Правительство, конечно, не вняло этому совету, Елянский был объявлен сумасшедшим и заключен в суздальскую монастырскую тюрьму.

Либеральное начало правления Александра I было благоприятным временем для скопчества, которое сами скопцы называли «золотым веком». Радения совершались практически легально, с большой торжественностью. Но закончилась свободная жизнь «христа» Селиванова после того, как с.-петербургский генерал-губернатор граф Милорадович в 1819 г. узнал, что в секту скопцов попали его два племянника, и что уже оскоплены несколько нижних гвардейских чинов и несколько матросов. Доложили императору. Первоначально Селиванову последовали со стороны властей извещения, которые ни к чему не привели, и в июне 1820 г. трое главных пропагандистов скопчества были сосланы в Соловецкий монастырь. Сам Селиванов был отправлен в суздальский Спасо-Евфимиев монастырь, где он пробыл до своей смерти в 1832 г. Впрочем, содержался он там достаточно свободно. Монастырь посещали скопцы из разных концов России и увозили оттуда волосы и остатки хлеба, полученные от Селиванова, которые почитались как высочайшая святыня.

Активную деятельность развивал орден иезуитов. При Александре I число живущих в России иезуитов увеличилось почти вдвое. Члены знатных фамилий – Голицыны, Разумовские, Завадовские, Гагарины, Толстые и др. переходили в католичество, как раньше отдавали детей в пансионы, содержимые французами, так при Александре I в моду вошло отдавать детей в пансион аббата Николя, и в иезуитский благородный пансион.

В 1812 г. в России развернуло свою деятельность Библейское общество, являющееся практически филиалом Британского библейского общества. В первые годы своей деятельности Александр I покровительствовал Библейскому обществу, пожертвовал ему 25 тыс. рублей, подарил дом в Санкт-Петербурге и делал ежегодный взнос в 10 тыс. рублей. Во главе Библейского общества в России находился обер-прокурор Святейшего Синода князь А. Н. Голицын. Против Библейского общества выступил влиятельный при дворе архимандрит Фотий, поддержанный Аракчеевым (противник Голицына). После чего деятельность Библейского общества была прекращена в 1824 г. (официально в 1826г.) В 1817 г. Министерство народного просвещения преобразовано в Министерство духовных дел и народного просвещения, во главе которого был поставлен А. Н. Голицын. После закрытия деятельности Библейского общества Министерство духовных дел и народного просвещения было преобразовано в прежнее Министерство народного просвещения, Голицын уволен с постов министра и обер-прокурора Синода.

Влияние Аракчеева на государственные дела продолжалось все царствование императора Александра I. Особенно он был могущественным в период с 1815 по 1825 гг. Являясь единственным докладчиком царю по всем текущим вопросам, тем не менее, Аракчеев оставался лишь добросовестным исполнителем воли царя и его самых сокровенных замыслов. Аракчеев представляется в образе бескорыстного государственного труженика, «без лести предан». Имея орден Александра Невского он отказался от пожалованных ему других орденов: в 1807 г. от ордена св. Владимира и в 1808 г. от ордена св. апостола Андрея Первозванного и только оставил себе на память рескрипт на орден Андрея Первозванного. Удостоившись пожалованием портрета государя, украшенного бриллиантами, Алексей Андреевич бриллианты возвратил, а сам портрет оставил.

Существует известие, что будто бы император Александр I пожаловал мать Аракчеева статс-дамою и Алексей Андреевич отказался от этой милости. «Ты ничего не хочешь от меня принять!» – с неудовольствием сказал государь. «Я доволен благословением Вашего Императорскаго Величества, – ответил Аракчеев, – но умоляю не жаловать родительницу мою Статс-Дамою: она всю жизнь свою провела в деревне; если явится сюда: то обратит на себя насмешки Придворных Дам, а для уединенной жизни не имеет надобности в этом украшении»207.

Поскольку государство начинало все явственней следовать (или, по крайней мере, культивировать) идеям мистиков-фантастов в наведении идеального порядка приказного типа в благоустройстве общежития, Аракчеев приложил все усилия, чтобы в его имении эту идеальность уже воплотилось в действительность. Поэтому его имение Грузино приняло вид идеализированной правильности.

Само Грузино было обустроено по проектам лучших архитекторов и художников того времени. Достопримечательностью Грузино стала построенная в 1805—1806 гг. соборная церковь во имя святого Апостола Андрея Первозванного. Крестьянские избы были снесены, вместо них вдоль идеально прямых улиц выстроились каменные дома. В центре Грузино находилась великолепная барская усадьба с обширным парком. Во избежание грязи на улицах крестьянам запрещалось держать свиней, издано положение о метелках для подметания улиц, о занавесках на кроватях, об окраске крыш, об обязанностях каждого члена крестьянской семьи и т. п. Аракчеев платил за своих крестьян государственные подати, устроил в имении банк и лазарет, нанял доктора для регулярного посещения крестьян. 1 января ежегодно Аракчееву представляли списки неженатых и незамужних, и делались пометы, кого на ком женить. Каждую субботу крепостные собирались на площади и зачитывали им новые инструкции барина – с указанием, сколько плетей причитается провинившимся.

Несмотря на благоустройство быта, крестьяне были недовольны приказным нововведениям, входящие во все мелочные устройства их жизни. Недовольство усилилось царившей в Грузине любовнице Аракчеева, приобретенной крепостной Настасьи Минкиной. По ее доносам секли тех, кто пьянствовал, ленился, пропускал церковные службы или притворялся больным. Самых злостных сажали в «эдикуль», домашнюю тюрьму – сырой холодный подвал.

Аракчеев достиг вершины власти. Через его руки проходили все важные государственные документы, все назначения на чиновничьи посты. Влияние его на царя было огромным. Александр говорил о своем любимце в разговоре с адъютантом: «Ты не понимаешь, что такое для меня Аракчеев. Все, что делается дурного, он берет на себя; все хорошее приписывает мне»208. Осенью 1825 г. император дал ему новое важное поручение – расследовать доносы на тайное общество и арестовать дворян-заговорщиков. Но как раз в это время устав терпеть издевательства Настасьи, графские слуги скинулись и за 500 рублей подговорили повара Василия Антонова убить ненавистную фаворитку. Утром 10 сентября Василий забрался в барский дом и привел заговор в исполнение.

Аракчеев в бешенстве прискакал в Грузино. Повара засекли до смерти, зачинщиков отправили на каторгу. А в вещах Настасьи Аракчеев обнаружил записочки, которые та писала молодым офицерам. Пока граф занимался расследованием, пришло известие о кончине императора в Таганроге. Утрата двух самых близких людей сильно ударило Аракчеева по моральному состоянию.

До самой смерти Александра I Аракчеев не возвращался к делам, ссылаясь на случившееся с ним «нещастию и тяжкому расстройству моего здоровья»209. Это не помешало ему 30 ноября, по принесении присяги императору Константину, донести последнему, что «получа облегчение от болезни», он «вступил в командование Отдельным Корпусом военных поселений»210. Однако Аракчеев понимал, что с новым императорм у него не будет таких доверительных взаимоотношений, какие были с прежним государем. Поэтому он решил уйти с государственной службы. 20 декабря 1825 г. последовало увольнение Аракчеева от заведывания делами Кабинета министров, сохраняя за ним звание члена Государственного совета.

Аракчеев отправился путешествовать за границу, там издал собрание писем к нему Александра I. По возвращении из-за границы жил в Грузине, где устроил себе настоящий культ Александра I: соорудил перед церковью бронзовый памятник Александру I, заказал за границей часы с его бюстом, с музыкой, которая играет раз в день, в 11 часов дня (время, когда Александр скончался), молитву «Со святыми упокой».

Скончался он 21 апреля 1834 г. и был похоронен в церкви Грузина. Незадолго до смерти Аракчеев внес в казну 300 тыс. рублей. На проценты с них должны были постоянно учиться 17 воспитанников Новгородского кадетского корпуса из Новгородской и Тверской губернии. После смерти Аракчеева, поскольку он не внес в завещание имени наследника, Николай I, особым указом передал Грузино, а также и деньги, вырученные от продажи принадлежавших Аракчееву недвижимого и движимого имущества с аукциона, в распоряжение Новгородского кадетского корпуса, который стал именоваться Аракчеевским. Сюда же была передана значительная часть богатейшей библиотеки Аракчеева, составляющей 15 тыс. томов, в том числе на иностранных языках, и его архивы.

Для предотвращения революционных событий, оснорвываясь на опыте французской революции, Александр I еще в 1804 г. посылал своего друга Новосельцева в Англию с инструкцией, в которой начертал идею заключения между европейскими государствами общего мирного договора и создания Лиги народов, предлагал вести «Кодекс международного права», по которому страны взяли бы на себя обязательства не начинать войны, не исчерпав всех мирных средств, представленных посредниками. Основная видимая идея этого Права заключалось в сохранении мира в Европе, невидимая – сохранения монархической Европы (со всеми отсюда вытекающими последствиями, как помощи друг другу и т.п.) Вместе с тем, предлагая континентальный союз, как его основатель, Александр I вправе мог рассчитывать занять в союзе главенствующее положение, а уже затем через союз проводить политику в Европе умеренных либеральных взглядов, т.е. оправдать свое предназначение мессианства – стать как бы освободителем от «угнетения во всей Европе». Но, на тот момент времени эта, даже видимая сторона идеи вызвала недоверие и усмешку в большинстве европейских столицах. Теперь же, после десятилетия наполеоновского нашествия по Европе, когда Александр I вернулся к этой идеи, отношение к союзу в Европе в корни изменилось.

Принятый венский мир был не прочным. Под прикрытием французской угрозы в Европе возникла политическая система одних держав явно притесняющие других: Франция, возвращенная к границам 1792 г., униженная после стольких лет безмерного величия, подвергнутая международному надзору, остается не примеренной и непримиримой; Англия, остановив морское и колониальное развитие Франции, переходит к повсеместному расширению сферы своей империалистической политики, что неизбежно должно было столкнуть ее на востоке с Россией; Австрия, установив свою гегемонию в Германии, входит в конфликт с Пруссией, утвердившись в Италии, она обращает против себя итальянский патриотизм; в славянском и турецком вопросах для нее неминуемые столкновения с русской политикой; Пруссия, восстановленная, но географически и стратегически разорвана на две части, возвращается к своей традиционной германской политике, объединительной и противоавстрийской; Россия, разрешив польский вопрос, открыла на конгрессе свою игру, отказавшись гарантировать неприкосновенность Пруссии.

Для сохранения стабильности в Европе требовалась объединяющая идея, которую вновь и предложил Европе Александр I, лишь уже с совершенно открытым текстом защиты монархических устоев. Уже 12 мая в докладе секретаря конгресса Гентца было сформулировано основное положение будущего Союза: «союзники признают общественную свободу Франции, но настолько, насколько она совместима с их безопасностью и общим спокойствием Европы»211. После чего, Александр I составляет декларацию, предоставив ее 14 сентября 1815 г. королю Прусскому (Фридриху-Вильгельму III) и императору Австрийскому (Францу I). Сквозь мистическое содержание этого документа, полагающего правила веры в основу управления государствами и догмат Божественного водительства в обосновании монархической власти, ясно просвечивает призыв от трех абсолютных государей, ко всем монархам Европы объединяться «во всех случаях и во всяком месте»212, для защиты Богом данный абсолютизм (соответственно от народного движения). Декларация прямо династического характера. Кроме Английского принца-регента, не пожелавшего формально связывать себя этим договором, и Турецкого султана (не христианские державы исключились из европейской политической семьи), все монархи Европы присоединились к «Священному Союзу». Ближайшим приложением этой декларации появился, как все понимали, акт надзора за Францией, восстановление ее законной монархии.

Задача у Александра I была одна: возникший после войны «Священный союз» должен был заменить противонаполеоновскую коалицию с таким условием, как можно больше включить в себя членов Европейских держав, с правом главенствования России, как одного из самых сильных континентальных государств, несущее модные либеральные идеи и выступающие за старые монархические устои, и с правом вмешательства во внутренние дела государства по общему совету, являющегося членом «Священного Союза», без согласия на то последней. Главной целью Священного союза являлось сохранение установленной Венским конгрессом системы новых государственных границ, укрепление прежних династий, подавление революционных и национально-освободительных движений.

Сам Александр I, имея чисто монархические взгляды, использовал через Священный союз либеральные идеи в Европе, как исполнитель своей мессианской роли, он набирал политический вес, он был горд и мечтал быть самым первым, и теперь, после Наполеона (который освобождал народ от гнета), он удвоил свою энергию по распространению идеи равенства и свободы, благо, что почва после Наполеоновского нашествия (которое морально закрепощало народ перед оккупантами) была вполне благоприятной. Александр I настоял, чтобы Франции была дана конституционная хартия; в ноябре 1816 г. ввел, согласно Венскому договору, подобие национального конституционного устройства в русской Польше, тогда как Прусский король и Австрийский император от этого уклонились, поддерживал агитацию равенства всех в Германии и Италии; поощрял революционные движения славян и греков против султана, и вообще был разработчиком множества других вариантов большего единения, большей продуктивности всего европейского сообщества.

Для принятия мер против нарастающего революционного движения в европейских странах периодически созывались конгрессы Священного союза. В 1818 г. в немецком городе Аахене было решено вывести оккупационные войска из Франции, поскольку она сама входила в Священный союз. В конце 1820 начале 1821 г. в г. Троппау (ныне Опава) на территории Австрии и Лайбахе (ныне Любляна) проходил второй конгресс, в обстановке полыхавших революций в Португалии, Испании, Неаполе и Пьемонте. Конгресс принял решение о «праве» вмешательства во внутренние дела других государств с целью ликвидации возникших у них революций, дал санкцию Австрии на ввод войск в Неаполь и Пьемонт. В 1822 г. в итальянском городе Вероне состоялся третий конгресс, санкционирующий ввод в 1823 г. французских сил в Испанию для подавления там революции. Однако, как и Венскому конгрессу, так и Священному союзу не удалось ни восстановить в полной мере прежние монархические порядки в Европе, ни предотвратить периодически вспыхивавшие в течение всей первой половины XIX в. революции.

Жизнь Священного союза продержалась, более-менее, до кончины Александра I, каждое государство старалось действовать исключительно в своих интересах, сводя свое присутствие в Союзе игрою на интригах, поскольку никто не желал усиления любой стороны, тем более России. Кончиной союза послужил греческий вопрос. Греки, бывшие под Турцией, в феврале 1821 г. восстали. Из дунайских княжеств турки выгнали повстанцев и свирепствовали там так, что вызвали взрыв возмущения во всех странах. Под предлогом борьбы с греческой контрабандой Порта закрыла черноморские проливы для русских судов, что сильно ударило по интересам русских помещиков.

Александр I колебался, он обязан был добиться свободы навигации через проливы, а также, воспользовавшись греческими событиями должен был укрепить влияние России в этом регионе, с одной стороны. С другой – приверженец принципов Священного союза он должен был рассматривать восставших греков, как «мятежников» против «законного» монарха. При русском дворе возникли две группировки: первая за помощь грекам, за укрепление позиций России на Балканах, вторая – против какой-либо помощи из-за опасения обострения отношений с другими европейскими державами. Сам Александр I жертвовал интересами России ради укрепления Священного союза и принципов «легитимизма». На Веронском конгрессе Священный союза в 1822 г. Александр I подписал совместную с Австрией, Пруссией, Англией и Францией декларацию, которая обязывала восставших греков подчиниться власти султана, а самого султана – не мстить грекам. В 1824 г. в связи с продолжавшейся резней греков Александр I вновь попытался объединить усилия стран Европы для воздействия на султана. Однако вызванные в Санкт-Петербург представители европейских держав отказались от предложения царя, заявив, что «греки хотя и христиане, но бунтовщики против законного государя»213. Более того, по истечении времени в игре политический интриг Россия оказалась в положении из главного освободителя в положении чуть ли не главного противника освободительного движения на Балканском полуострове.

После долгих переговоров и, не добившись ничего, осенью на представлении Меттерниха (Австрия) Александр I с открытой враждебностью заявил, что намерен сам вести свою восточную политику. В сентябре он уехал на юг, русские войска стягивались к Пруту. Тем временем, Англия решила греческий вопрос по своему, пригрозив Мехмеду-Али своим вмешательством. Возник вопрос о замещении Греческого престола, сразу принявший для России неприятный оборот. Тогда Александр I предложил Англии посредничество в греко-турецком вопросе. Но английский посол Каннинг, полагая, что цель царя скомпрометировать Англию на Востоке, отказался и заявил, что, если русские войска перейдут через Прут, английский флот займет Морею и острова Архипелага. События опять стали принимать грозный оборот для Европы. Однако 19 ноября Александр I внезапно скончался.

Финансовая политика правительства Александра I носила характер заимствования финансовой политики его предшественников, Екатерины II и Павла I. Оставшийся против них огромный бюджетный дефицит, расходы на войну с Наполеоном, правительство пыталось заполнить внутренними займами, субсидиями от Англии, и огромным выпуском ассигнаций, что привело к падению их стоимости (инфляции), приведшее к повышению налогов, в первую очередь тяжело ударившее по низшим слоям сословия.

Значительным изменением подверглась в правлении императора Александра I банковское дело, а с ним и кредитные учреждения. В это время начинают появляться частные общественные городские банки. Первый банк возник в Вологде в 1788 г., позднее городские общественные банки были учреждены в г. Слободском Вятской губернии (1809 г.) в г. Осташкове Тверской губернии (1818 г.) Деятельность этих банков носила местный характер. Каждый из них руководствовался собственным уставом, предусматривавшим, как правило, предоставление кредита купцам, мещанам и цеховым мастерам, проживающим в данном городе. Для установления единства между всеми кредитными организациями 7 мая 1817 г. было образовано особое учреждение «Совет государственных кредитных установлений», заведовавшее всеми кредитными постановлениями.

Правление Александра I отмечено в истории банковского дела развитием учетных контор, их распространением по стране. Но в связи с ничтожным развитием вексельного оборота и отсутствием достаточных средств они не оказали существенного влияния на торговлю и промышленность тогдашней России. Вместо них в 1817 г. был открыт государственный коммерческий банк, который просуществовал до 1860 г., когда был реорганизован в первый в России Государственный банк. Учреждение коммерческого банка было одной из мер, направленных на оздоровление кредитных учреждений, положение которых оказалось подорвано чрезмерными выпусками ассигнаций, выдачами долгосрочных ссуд из бессрочных вкладов и секретными заимствованиями на нужды правительства. Банку были предоставлены определенные привилегии, в частности, капитал и вклады не облагались налогами и не использовались для финансирования государственных расходов. Государство сохраняло определенный контроль над банком путем назначения половины директоров и утверждало решение правления банка, касающихся активных операций. С 1818 г. по 1821 г. банком были открыты шесть отделений в крупных городах (Москва, Одесса, Рига, Н. Новгород, Архангельск и Астрахань); в период 1833—1852 гг. – еще шесть отделений (Киев, Харьков, Екатеринбург, Ирбит, Рыбинск, Полтава). Банк привлекал высоким процентом. Однако излишняя централизация и регламентация деятельности затрудняли проведение вексельных операций и кредитование под товары, что не позволяло эффективно использовать привлеченные средства. Кроме того, оказалось, что дисконт казенного коммерческого банка был в некотором случае дороже частного, что не могло не отталкивать от банка клиентуру.

Национальный подъем народа после войны с Наполеоном быстро обернулся буднями старой жизни, старыми налогами, повинностями, порой ужесточенными требованиями со стороны хозяев. Надежды крестьян на то, что царь наградит их за патриотизм, не оправдались. В манифесте Александра I от 30 августа 1814 г., который одаривая все сословия различными милостями, о крестьянах было сказано буквально следующее: «Крестьяне, верный Наш народ, да получат мзду [воздаяние] свою от Бога»214. В крестьянских селениях происходят многочисленные волнения. Порой этому способствовало то, что Александр подолгу не мог решить элементарных вопросов; различные рассуждения принимали затяжной характер, поскольку император большее время находился в разъездах, тогда острили даже, что государь управляет Россией из почтовой коляски. Так, например, в 1816 г. открылось (по случаю перехода одной волости под военные поселения), что, вопреки убеждению государя и правительства, никаких продовольственных запасов нет. Пока решали, как поставить продовольственное дело, собирать ли запасы натурой или деньгами, в 1820 г. открылся голод, сначала в Черниговской губернии, в 1821 г. голодало уже 15 губерний. Большинство помещиков отказывалось прокармливать своих крестьян. Люди едва держались на ногах, многие умирали.

В крестьянской среде снова появилось неповиновение властям, уклонение от уплаты налогов и исполнения повинностей и такой старый испытанный способ избегнуть нажима со стороны владельцев, как бегство. Бежали как в старину, в донские степи, в Приазовье. Но и туда добрались цепкие руки карателей. Кроме того, бывшие прежде вольными, эти земли еще при Павле I попадали в орбиту закрепощения, что с возмущением воспринималось местным, свободным доселе, крестьянством. Как писали в одной из петиций на имя царя местные жители, они считали себя вполне законопослушными жителями страны, но наступление крепостных порядков на новых землях, особенно после очищающей патриотической грозы 1812 г., не принимали: «Мы Богу и государю повинуемся и казенным властям, но слушать помещиков и работать на них панщину не хотим и не будем…»215 Десятки тысяч крестьян включились в это движение не повиновения, и лишь сильные воинские команды навели в крае порядок.

За первую четверть XIX в. в России вспыхнуло больше 650 крестьянских волнений, причем ²/₃ из них – за 1815—1825 гг. Формы крестьянского протеста были разные – от верноподданнических жалоб царю, которого крестьяне с этой целью буквально «ловили» на дорогах империи, до вооруженных восстаний.

Ряд волнений носил затяжной и чрезвычайно упорный характер. Три года – с 1816 по 1819-й – боролись крестьяне 20 деревень Костромской губернии, принадлежавших помещице Наталье Фёдоровне Грибоедовой (матери писателя), которая по характеру была сродни «рабовладелице» Хлестовой и грибоедовского «Горе от ума». Купив костромские деревни, Грибоедова обложила крестьян оброком втрое большим, чем при прежних владельцах. Крестьяне возмутились, попытались было жаловаться, а затем подняли бунт: достали 300 ружей, даже еще одну пушку и вступили в бой с карательными войсками. Бунт был подавлен в крови.

Особенно крупными были волнения на Украине и в области Войска Донского 1819—1820 гг. с участием 45 тыс. крестьян. Против них Аракчеев направил регулярные войска с артиллерией. Командовал ими генерал-адъютант А. И. Чернышев – будущий военный министр. Он подавил волнения с чисто аракчеевской жестокостью, после чего сам Аракчеев приехал на Дон чинить суд над четырьмя сотнями «зачинщиков». По его приказу больше 200 крестьян были биты кнутами (иные из них насмерть) и почти столько же сосланы на каторгу и поселение в Сибирь.

Кроме неповиновения крестьянства в это время возобновились волнения и среди рабочих. Взбунтовались рабочие новгородской парусной мануфактуры. В 20-е годы постоянными стали волнения на металлургических заводах Демидовых на Урале, на пермских предприятиях. Наконец, и это стало небывалым в тогдашней России, в 1820 г. взбунтовался гвардейский Семеновский полк из-за унизительного обращения с ним полковника Шварца.

Двадцатичетырехлетнее правление Александра I сопровождалось многочисленными путешествиями. Вступив на престол, император на протяжении «четверти века почти ежегодно предпринимал длительные вояжи […] Он исколесил Россию от Архангельска на севере до Севастополя на юге и Златоуста на востоке. Западные ее пределы – со шпагой ли военачальника, с портфелем дипломата – он множество раз пересекал во время зарубежных поездок»216 (Файбисович В. М.) Необходимость совершения венценосным правителем поездок в пределах огромной страны была вызвана рядом причин, в числе которых было желание ознакомиться с состоянием дел в Москве, российской глубинке и во вновь присоединенных территориях – Бессарабии, Польше и Финляндии с тем, чтобы «ускорить своим присутствием исполнение сделанных распоряжений»217. Обязательной частью путешествий было общение с народом, посещение храмов и больниц, участие в церемониях по закладке храмов и открытию памятников.

Однако эти путешествия несли в себе и риск для жизни императора, о чем сообщал в своих письмах генерал-адъютант князь П. М. Волконский, неизменный спутник царя во многих поездках. В ноябре 1818 г. перед отъездом из Ахена в Брюссель был раскрыт заговор, организованный французскими офицерами, «изгнанными из страны», которые намеревались арестовать царя и, «приставя пистолет ко лбу, заставить Государя подписать декларацию в пользу Бонапарте и его сына»218. Были приняты меры по обеспечению безопасности проезда императора и «так сокрыты были удачно», что государь не догадывался о них на всем пути в Брюссель и обратно. Двумя годами позже в поездке из Троппау в Вену в декабре 1820 г. «чуть было в самых воротах городских с моста нас не опрокинули, сам Бог спас, коляска ударилась о ворота и была отброшена в другую сторону, и не понимаю как не упала»219. Возмущенный неосторожной ездой немецких извозчиков220, он с опаской думал о предстоящей поездке из Вены в Лайбах, дорога в который была еще хуже, «и ужасно гористо, а от морозов и снега очень скользят экипажи, отчего легко можно быть в канаве»221.

Длительные поездки, требовавшие от Александра и его окружения хорошей физической подготовки, заканчивались иногда трехчасовым ночлегом, а затем путешественники вновь отправлялись в путь. «Ночь в дороге император проводил по-спартански – на походной кровати, на жестком сафьяновом матраце, который набивался сеном»222 (Файбисович В. М.) В осеннюю погоду добирались нередко по размытым дорогам, зимой на санях. При этом монарх «предпочитал открытые экипажи, хотя зимой это было чревато обморожением». В «студеном декабре 1812 года», выехав в город Вильно к армии, «император пять дней провел в открытых санях», за что, по его словам, «пришлось поплатиться кончиком носа»223 (Файбисович В. М.) Метель и вьюга не пугали путешественников, если уже был намечен маршрут поездки. В конце ноября 1822 г. по дороге из Вероны в Россию в десятиградусный мороз около Падуи «государя застигла страшная вьюга, и мороз усилился до 16°. Писаря и экипажные служители до того перезябли, что некоторые поморизили пальцы на руках и ногах»224, но император проследовал дальше. «И только 20-го января 1823 г. прибыл на ночлег в Царское Село. Дорогою мороз доходил до 26° градусов, но, несмотря на стужу, государь все время ехал в открытых санях»225.

После 1820 г. Александр I отходит от либеральных взглядов, что стало ответом на волнения в России и на политические потрясения 1820 г. в Западной Европе. В 1822 г. Александр I дал распоряжение на имя управляющего Министерством внутренних дел В. П. Кочубеем о запрещении тайных обществ и масонских лож и о взятии с военных и гражданских чинов подписки, что они не принадлежат и впредь не будут принадлежать к таковым организациям. В 1821—1823 гг. помимо секретной гражданской полиции вводится сеть тайной полиции в гвардии и в армии. Появились агенты, следившие за действиями самой тайной полиции, а также друг за другом. Следили за всеми высшими государственными лицами, в том числе и за Аракчеевым (имевший свою агентуру). Реакционная политика Александра I обозначается уже по всем направлениям: отменялись указы, изданные в начале своего царствования, теперь помещикам разрешалось вновь ссылать своих крестьян в Сибирь «за продерзостные поступки», крестьянам же запрещалось жаловаться на жестокость своих господ. Усилились гонения на просвещение и печать. Несмотря на то, что формально продолжал сохранять силу цензурный устав 1804 г., цензура беспощадно преследовала как любую всякую свободную мысль, так и те сочинения, которые по каким-либо мотивам оказались неугодными. Искоренять тенденции разложения было поручено бескомпромиссному Аракчееву, от чего реакционной внутриполитический курс самодержавия 1820—1825 гг. получил название аракчеевщиной. Ведя постоянную борьбу против коррупции, лени и разгильдяйства, что вызывало общее недовольство боярства и бюрократии, выполняя поручение императора по ужесточению внутреннего курса, являясь с 1822 г. фактически единственным докладчиком царю по всем вопросам, современники усматривали лишь в Аракчееве главное «зло» тех лет226.

Царствование Александра I описывает П. Г. Дивов, тайный советник, сенатор: «Нет определеннаго плана, все делается в виде опыта, на пробу, все блуждает впотьмах; разрушено все, что было хорошаго и прекраснаго, и заменено пагубными новшествами, которыя зачастую оказываются черезчур сложны и совершенно неудобоисполнимы… Содержат миллион войска и дают унижать себя, и кому же? Туркам! А почему? – потому что боятся затронуть принцип лигитизма…»227

Н. М. Карамзин так характеризовал Александра I: «Двадцать пять лет мы, невинные и неподлые, жили мирно, не боясь ни тайной канцелярии, ни Сибири: скажем ему спасибо… Если он, как человек, не был лучше всех нас, то и мы вместе не лучше его. Кто умел так прощать и мстить за личные оскорбления?»228

Интересна точка зрения о правлении Александра I А. М. Тургенева: «Век Александра сначала был подобен благотворным лучам солнца, которые, при благорастворении воздуха весной, все в природе согревают, живят и оплодотворяют, но средина его века была темна, не ознаменовалась твердостью духа; непостоянство и малодушие, казалось, были сопровожденными его качества! Вдруг, неожиданно, к удивлению целаго света, после унизительнаго и постыднаго покорства, как бы пробужденный силою электризма от дремоты, Александр явил себя непоколебимым и решился быть или не быть! С помощью Божиею одолел притеснителя, свергнул иго рабства, тяготившее народы Европы, возстановил царей и царства, и впал попрежнему в дремоту и бездействие.

История – неумолимый судия событий – на странице (начала царствования Александра Павловича) сыщет еще к смягчению, к снисхождению относительно его личности достаточно основательных доказательств… Но став царем, судию посреди царей, Александр предался (апатии) и вверил правление обширнейшаго своего государства Аракчееву, человеку-невежде, дышащему злобою и ненавистию, котораго, кроме гнуснейших льстецов, никто терпеть не мог, не произносил без презрения имя его. Народ, да и во всех сословиях общества, Аракчеева называли змеем-горынычем! В извинении сего ни слов, ни доказательств не сыщется»229. В приведенном нелицемерном отзыве надо все расставить на свои места – народ Европы хотя и приветствовал восстановление старых порядков, но вскоре от них сам же и отказался, а аракчеевщина не было случайной ошибкой, но целенаправленной политикой Александра по наведению в стране примерного устройства. И то и другое, и для страны, и для Европы, оказалось буксованием на месте: много сил и надежд, а толку мало.

Последней четвертью правления исчерпывается вопрос о правительственном либерализме России начала XIX в. Ни по своей природе, ни по существу своих воззрений царь Александр никогда не был сколько-нибудь либералом, но когда надо, он в совершенстве владел всей шумихой либеральных фраз в целях общественного гипноза. Будучи убежденным самодержцем, совершенно не понимая и принципиально отрицая роль конституционного монарха, он тяготился ролью дворянского царя, вследствие чего и не был сторонником исключительного развития дворянских прав, и если бы мог, резко сузил бы таковые. Лишь время (пример Запада) диктовало необходимость поворота на путь следования курса либеральных преобразований, но страх быть свергнутым объяснял невозможность воплощения этих планов, а затормозившись на реформах вынужден был перейти к реакции, что бы утихомирить настроения вольности низов. Мистицизм Александра I и противоречия на этой почве всех его поступков, выбирая, то либерализм свободы, то возвращаясь к реакции, в виде принципов аскетизма православных монахов, только и объясняет его преклонение перед идеей величия самодержавия, для которого только и должны дышать не только страна и народ, но и вообще все страны, и все народы, и неуверенность царя в своей силе, быстро спасовавшая перед трудностями времени: в Александре было сильно развито чувство самосохранения, в котором присутствовали и боролись две стихии, – высокомерие и страх.

Мир Александра – это монастырь. Он говорит правильные слова, о свободе, равенстве, братстве, и даже о спасении, но его поступки в целом не носят адекватный характер: ни свободы, ни равенства, ни братства в монастыре «Александр» не наблюдается, да и сам игумен далек от проповедываемой т.н. чистоты веры – чистоты воздержания: как в обычном монастыре в душе Александра присутствует множество пороков – его неизменное желание, чтобы перед ним преклонялись, его множественные интимные связи на стороне. Исследователи утверждают, что жена Александра Елизавета Алексеевна, родила двух девочек (умерли в детстве), причем обеих от своих любовников, Адама Чарторыйского и Алексея Охотникова, а сам Александр имел 11 детей от любовниц. П. Н. Фредро, дочь мемуаристки Варвары Головиной, которая была приближенной к Елизавете, рассказывает, как Чарторыйский влюбился в 18 летнюю девушку, и они оба пытались сопротивляться своему чувству, а Александр же, наоборот, подначивал своего друга: «Упрекая великого князя в неверности жене, указывая ему на опасности, которыми тот окружил ее, он [Чарторыйский] слышал в ответ только скверные шуточки и советы не стесняться»230.

Оставив жену без внимания Александр утешался в объятиях других женщин, Софии Сергеевны Всеволожской, Марии Антоновны Нарышкиной, сделавшейся ему чуть ли не второй женой и родившая ему 5 детей, Маргарита Жозефина Веймер, Вероника Елена Раутенштраух, Варвара Ильинична Туркестанова, Мария Ивановна Катачарова и еще одна оставшаяся неизвестной.

В последнее время Александр все больше погружается в одиночество, путешествуя по стране и Европе, не находя в жизни личного счастья. Нареченный, впервые в истории, по рождению Благословенным, чувствуя на себе ожидание эпохи, взошедший на престол с клеймом отцеубийцы. Оказавшись в русской ловушке окружавшей среды, он стал заложником вечной российской ситуации – желания лучшего, следуя прежним путем порабощения: Александр I не хотел разменивать превозношение царской власти, на другом полюсе общественного устройства вылившееся в рабское крепостничество. Проторговавший жизнь лозунгами, которые ни к чему не привели, потративший много сил по поднятию престижа страны, закончившееся также безрезультативно, с разочарованием в семейной жизни и отношениями людьми как таковыми, в последние годы он впадал в глубокие депрессии. У него вновь появляется желание оставить престол, он все больше любил беседы с иноками-старцами.

На правление Александра I, пожалуй, наиболее верной представляется точка зрения Ю. Лотмана: «Один из самых талантливых актеров эпохи, он был наименее удачливым актером»231. Впрочем, эти слова можно приписать и к его учителю по лицемерию, Екатерины II.

Александр I скончался в Таганроге (куда царская чета приехала для лечения супруги) 19 ноября 1825 г. Будучи вполне здоровым его внезапная кончина в возрасте 47 лет породила легенду, будто Александр I из Таганрога тайно отбыл в Палестину, в Святые места, а затем уже виде странствующего старца, Фёдора Кузьмича, появился в России и умер в ореоле великой святости в возрасте 87 лет на далекой лесной заимке близ Томска. На рубеже XIX—XX вв. эта легенда нашла место и в исторических сочинениях популярного характера232.

На основании вскрытии тела, с точки зрения современной медицины, наиболее вероятным является предположение о том, что Александр I умер вследствие заражения одной из разновидностей крымской геморрагической лихорадки. Инкубационный период (времени от момента заражения до начала заболевания) этой болезни составляет от 2 до 7 суток. Все признаки этой болезни совпадают с изменениями состояния здоровья императора.

Высказываются и иные мнения о диагнозе болезни Александра I. Так, Ю. А. Молин приводит суждение президента ассоциации патологоанатомов Санкт-Петербурга профессора В. Л. Белянина о том, что «император в ходе своей поездки заболел острой инфекционной болезнью с септическим вариантом течения, на что указывает наличие лихорадки с обильным периодическим потоотделением, помрачением сознания, а также приступообразность симптоматики. Учитывая периодически возникающий понос, можно предположить, что имела место острая кишечная инфекция паратифозной группы или сальмонеллез, протекавший в брюшнотифозной форме»233.

Кроме того необходимо учитывать фактор психологического состояния Александра I, в его совершенном нежелании лечиться. Современный историк А. Н. Сахаров склонен видеть в этом влияние полученных императором известий о наличии заговора, который охватил многие армейские части. Он пишет: «Будучи уже тяжело больным, Александр постоянно возвращается к этим сведениям. Они тревожат его, буквально преследуют. Некоторые историки безошибочно полагали, что общее ухудшение состояния здоровья Александра после 8 ноября как раз и было вызвано последними сообщениями о действиях тайных обществ, главной целью которых стало его физическое устранение. Император стал чрезвычайно подозрителен, опасался отравления. Когда его личный врач Виллие предлагал ему лекарства, Александр отказывался их принимать, ссылаясь на то, что главная причина его недомогания – это расстройство нервов». «В настоящее время есть много причин тому и более, нежели когда-либо» – сказал он врачу. А сам Виллие записал в дневнике: «Уже с 8 ноября я замечаю, что занимает и смущает его ум что-то другое, чем мысль о выздоровлении». И будучи уже в бреду, Александр I твердил: «Чудовища! Неблагодарные»234.

Тело Александра I доставили в Царское село 28 февраля 1826 г. На следующий день по просьбе императора Николая доктор Тарасов открывает гроб, поднимает слой ароматных трав, которыми покрыто тело, чистит мундир, меняет перчатки, протирает лицо, причесывает волосы покойного. После этого императорская семья, и только она, допускается к гробу для церемонии последнего прощания. Он очень изменился, практически неузнаваем, но императрица-мать, взглянув, восклицает: «Да, это мой дорогой сын, мой дорогой Александр! Ах, как он исхудал!»235

Из Царского Села гроб с телом императора торжественно перевезли в Санкт-Петербург. Бесконечная вереница генералов, высших сановников, священников, монахов под звуки похоронного марша направляется к Казанскому собору. В нефе устроено возвышение. Народу дозволено пройти перед катафалком, но, вопреки обычаю, гроб остается закрытым. Император Николай боится открыть взглядам подданных изменившееся лицо усопшего. Через шесть дней, 13 марта 1826 г. похоронное шествие провожает останки Александра из Казанского собора в собор Петропавловской крепости, где и произошло его захоронение. P.S.: Как оборотень в жизни Александр I в момент кончины изменился до неузнаваемости – знак свыше.

Ненадолго пережила своего мужа Елизавета Алексеевна, всего на полгода. Она умерла в Белёве, сопровождая гроб супруга из Таганрога в Санкт-Петербург и задержавшись там из-за болезни. Погребена она 21 июня 1826 г. рядом с Александром в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга. Возникшие после смерти императрицы слухи стали отождествлять Елизавету Алексеевну с затворницей Сыркова монастыря Верой Молчальницей, появившейся впервые в 1834 г. в окрестностях Тихвина. Данные слухи возникли как дополнение к легенде о старце Фёдоре Кузьмиче.

Тем временем, ростки военного клича и к собственному народу, и к Европе, как, свобода, освобождение, борьба с угнетателями, чему способствовало и рассеивание сочинений о злоупотреблении неограниченной власти Наполеона, стали прорастать в Европе, поддерживаемые Александром I, быстро, особенно в Пруссии, в России пока не подавляемые, но и не абсолютно открыто, соизмеряя все это уже не к внешнему врагу, но к своей будничной действительности. Обмениваясь друг с другом мыслями, чему способствовало развитие печати, укореняясь в своих мировоззрениях, стали появляться общества-кружки с идейной целью изменения этой действительности, как гнета управления, сводящий настроения людей к духу сословного человеконенавистничества. Лозунги «Свобода. Равенство. Братство» затрагивали с особой остротой просвещенную, молодую, наиболее решительную часть офицеров российского общества. Так, офицеры Семеновского полка, одного из главного действующего лица в революционной истории, сжившиеся в походной жизни, и по возвращению в отечественные казармы устроили на товарищеских началах нечто вроде паевой артели (различного вида объединения граждан для общей хозяйственной деятельности) для общих обедов и времяпрепровождения за шахматами, чтением газет и в спорах на злободневные вопросы. Декабрист И. Д. Якушкин сообщает: «Тут разбирались главные язвы нашего отечества: закостенелость народа, крепостное состояние, жестокое обращение с солдатами, которых служба в течение 25 лет почти была каторга; повсеместное лихоимство, грабительство и, наконец, явное неуважение к человеку вообще»236. Побывавший за границей личный состав теперь мог воочию сравнить мироустройство Западной и Восточной Европы, и перевес был далеко не в пользу последней. Дворянин Розен пишет: «С 1822 года, по возвращении гвардии с похода в Литву, заметно было, что между офицерами стали высказываться личности, занимавшиеся не одними только ученьями, картами и уставом воинским, но чтением научных книг. Беседы шумные, казарменные о прелестях женских, о поединках, попойках и охоте становились реже, и вместо них все чаще слышались суждения о политической экономии Сэя, об истории, о народном образовании. Место неугашеной трубки заменили на несколько часов в день книга и перо, и вместо билета в театр стали брать билеты на получение книг из библиотек»237.

Вся просвещенная молодежь и офицерство пропитывалось идеалами французских просветителей. Они с восторгом восприняли Великую французскую революцию, но не приняли бунты «черни», якобинского террора, насилия диктаторы Наполеона Бонапарта. Они мечтали о свободной сильной, просвещенной России.

Во все времена перемены в России происходили при посредстве армии, приближенной к власти, отдавая предпочтение той или иной стороне. Эта обычная идея легла в основу последующего офицерского движения, которым следовало либо помочь императору, в принятии либеральных реформ, либо противопоставить себя его необузданной власти.

Вскоре императора встревожили офицерские собрания, вольные на них разговоры, «артели» запрещаются. Офицерство «негодует». В феврале 1816 г. в казармах лейб-гвардии Семеновского полка возникло первое тайное общество в России – «Союз Спасения», состоявшее в конце ее существования из 30 офицеров, почти все принадлежавшие к титулованным дворянским семьям. Организатором «Союза Спасения» стал 24 летний полковник Гвардейского Генерального штаба А. Муравьев. Его ближайшими соратниками были князь С. Трубецкой, братья М. и С. Муравьевы-Апостолы, Н. Муравьев и И. Якушкин. Позднее в общество вошли П. Пестель, Е. Оболенский, И. Пущин (друг А. С. Пушкина). Самому старшему Трубецкому на тот момент исполнилось 27 лет. Основная цель организации – введение конституции и уничтожение крепостного права. Средства достижения цели пока еще были не ясными. В перспективе предполагалось не присягать новому царю, в момент смены царей, если он не провозгласит конституционное правление. Вместе с тем, «часто говорено было, что ежели сам государь подарит отечество твердыми законами и положительно-постоянным порядком дел, то мы тогда вернейшие его будем приверженцы и оберегатели: ибо нам дело только до того, чтобы Россия пользовалась благоденствием, откуда бы оное не произошло»238 – из показаний Пестеля.

В августе 1817 г. царский двор вместе гвардией на некоторое время переселился в Москву по случаю проведения торжеств в связи с пятилетием победы в Отечественной войне 1812 г. и закладки на Воробьевых горах памятника. В составе гвардии в Москве оказались почти все члены «Союза спасения», а квартира А. Н. Муравьева в Хамовнических казармах стала их местом собрания. В это время до них дошли известия о кровавой расправе над крестьянами Новгородской губернии, сопротивлявшимися переводу их в разряд военных поселян. А из Санкт-Петербурга пришло письмо от Трубецкого с сообщением, будто бы Александр I намеревался восстановить независимость Польши, причем присоединив к ней некоторые исконно русские губернии. Все эти известия вызвали взрыв возмущения, царь оказывался не только антинародным, но и антироссийским. Спонтанно возник план немедленного выступления, которое предполагалось начать с убийства первого изменника в стране – царя. Акт подразумевал под собой дворянскую дуэль. Вызвавшийся для этой цели И. Д. Якушкин должен был пробраться в Кремль и во время царского выхода из Успенского собора из одного пистолета поразить царя, а из другого – самого себя. После продолжительных споров, поняв, что, даже убив царя, у них не хватит сил для завершения переворота, было решено ликвидировать Союз спасения и приступить к созданию другой, более широкой организации.

В январе 1818 г. в Москве создается тайная организация, «Союз благоденствия». В ней насчитывалось уже до 200 членов, существовал детально разработанный устав – «Зеленая книга». Устав подразделялся на две части. Первая часть носила «ближнюю цель: распространение просвещения, занятие должностей гражданских членами тайного общества». Эта часть опиралась на устав тайного прусского общества Тугендбунда (Союза добродетели), созданного в 1808 г. (когда Пруссия оказалась под игом Наполеона) с целью патриотического воспитания народа. С первой частью устава «Зеленой книги» знакомились всех вступающих в Союз благоденствия. Позже намечалось составление ее второй части с программой общества – «введение конституции и законно-свободного правления», «уничтожения рабства», введение «равенства граждан перед законом, гласности в судопроизводстве», ликвидация рекрутчины, военных поселений239. Первая часть устава подразумевала под собой реформы через либеральные пути: средства пропаганды, сочетание тайной организации с легальными действиями, участие в разного рода научных, хозяйственных, литературных, женских обществах, расстановку во власти своих людей, т.е. вести моральную подготовку для будущего переустройства страны. Этой программе симпатизировали не только широкие круги офицеров и нарождающейся интеллигенции, но и высокопоставленные люди – придворные чиновники. Среди приверженцев идей Союза были даже люди близкие к царю.

В середине октября 1820 г. в Санкт-Петербурге, когда Александр I в связи с политическими потрясениями был на конгрессе Священного союза в Троппау, где он призвал принять серьезные и действенные меры против пожара, охватившего весь юг Европы, от которого уже огонь разбросан во всех землях, в лейб-гвардии Семеновского полка произошло волнение, вызванное жестокостями вновь назначенного командира этого полка полковника Ф. Е. Шварца. Это событие вызвало большое впечатление в Санкт-Петербурге. Восстала необычная воинская часть, а основанный еще Петром I один из старейших гвардейских полков, на который «смотрела вся армия». Этот полк был наиболее близок ко двору и шефом его значился сам Александр I. Солдаты этого привилегированного полка в большинстве своем являлись ветеранами многих воин, были и убийцами его родителя императора Павла, и именно здесь витала атмосфера большой свободы и вольности, очевидно, в разговорах уже направленное на недовольство позиций русской монархии, пробуксовывания реформ Александра I.

Собственно, история бунта Семеновского полка начинается с желания Александра I взять семеновцев под более строгий контроль, сделать их содержание менее вольным. Всячески чернили этот полк в глазах императора Аракчеев и младший брат Александра I – Михаил Павлович, знаток фрукта, бригадный генерал, который, по словам Вигеля, с малолетства не терпел «ничего ни письменного, ни печатного». Декабрист М. И. Муравьев-Апостол пишет: «Михаил Павлович, только что снявший с себя детскую куртку, был назначен начальником 1-й пешей гвардейской бригады. Доброе сердце великого князя, о котором так много ныне пишут, было возмущено, узнав, что мы своих солдат не бьем. Он всячески старался уловить Семеновский полк в какой-нибудь неисправности своими ночными наездами по караулам в Галерный порт и неожиданными приездами по дежурствам. Все эти ни к чему не послужило. Везде и всегда он находил полный порядок и строгое исполнение службы. Это еще больше бесило и восстановляло против ненавистного ему полка. Разумеется, великий князь не мог благоволить и к нашему генералу, с которым не имел ничего общего. Поэтому к нам начали придираться, отыскивая во что бы то ни стало, правдой или неправдой, если не беспорядка, то, по крайней мере, каких-нибудь ошибок»240.

Михаил Павлович и предложил заменить командира Семеновского полка генерала Потемкина неким, известным своей строгостью, полковником Шварцем, «чудесным фронтовиком», встреченным им в Калуге. «Известно было, – пишет М. Муравьев, – что он приказывал солдатам снимать сапоги, когда бывал недоволен маршировкой, и заставлял их голыми ногами проходить церемониальным маршем по скошенной, засохшей пашне; кроме того наказывал солдат нещадно и прославился в армии погостом своего имени»241.

Шварц приступил к своим обязанностям с присущей ему долей изуверства. Генерал Сабанеев в письме Киселеву описывал состояние войска: «Нельзя без сердечнаго сокрушения видеть ужасное уныние измученных ученьем и переделкою аммуниции солдат… Нигде не слышно другаго звука, кроме ружейных приемов и командных слов, нигде другаго разговора, кроме краг, ремней и вообще солдатскаго туалета и учебнаго шага. Бывало, везде песни, везде веселье. Теперь нигде их не услышишь. – Везде цыц-гаузы и целая армия учебных команд. – Чему учат? Учебному шагу! Не совестно ли старика, ноги котораго исходили 10 т. верст, тело которго покрыто ранами, учить наравне с рекрутом, который, конечно, в короткое время сделается его учителем?»242

Возмутительными казались для всех мыслящих людей, телесные наказания, бессмысленными и очень часто с виртуозной жестокостью. Как нельзя лучше подходила к Семеновскому полку распространенная тогда в армии песенка, в которой «служивый» описывал «жизнь солдатскую»: «Я отечеству защита, а спина всегда избита. Я отечеству ограда, в тычках-пинках вся награда. Кто солдата больше бьет, и чины тот достает. Тем старателен, хорош. Хоть на черта он похож, а коль бить кто не умеет, тот ничего не разумеет»243. Назначенный командиром Семеновского полка полковник Шварц возмутил своим обращением с гвардейцами не только рядовых, но даже и офицеров, но они молчали, чувствуя за Шварцем высокое покровительство. Шварц сумел перещегалять доселе известных свирепостью командиров. «Он бил солдат по лицу, щипал их за нос и губы, пинал ногой в живот, дергал за усы, плевал в лицо и заставлял солдат плевать друг на друга… По показанию ротного командира Левенберга, командир полка велел наказать тесаками солдата за то, что тот кашлял во время учения в манеже, другого рядового за то, что «невесело смотрел». Шварц прямо во время церемониального марша ударил так, что тот «из передней шеренги очутился в задней», третьяго рядлого, который тоже «невесело смотрел, бил собственноручно по лицу во время десяточного смотра. Однажды он ударил солдата в живот ногой и испачкал ему панталоны. Удара показалось Шварцу мало, и он приказал в тот же день представить ему вычищенный мундир. Левенберг при этом указывал, «что не может упомнить» всех наказанных в его роте»244. Немудрено, что полк не выдержал и взбунтовался, вызвавший сочувствие в других войсках. Бунт не перешел в восстание только верою в царя, что он не знает обо всех притеснениях, и, разобравшись, накажет виновных в происшедшем, а невиновных просто отпустит.

Первым Александру сообщил о бунте в полку австрийский канцлер Меттерних, представив это как свидетельство того, что и в России «неспокойно». Русский император увидел в происшедшем, в первую очередь, заговор против себя. 5 ноября он писал Аракчееву: «Никто на свете меня не убедит, чтобы сие происшествие было вымышлено солдатами или происходило единственно, как показывают, от жестокаго обращения с оными полковника Шварца. Он был всегда известен за хорошаго и исправнаго офицера и командовал с честью полком. От чего же вдруг сделаться ему варваром? По моему убеждению, тут кроются другия причины. Внушение, кажется, было не военное, ибо военный умел бы их заставить взяться за ружье, чего никто из них не сделал, даже тесака не взял… Признаюсь, что я его приписываю тайным обществам, которыя по доказательствам, которыя мы имеем, в соотношениях между собою и коим весьма неприятно наше соединение и работа в Троппау. Цель возмущения, кажется, была испугать»245. Взошедший на престол по средству заговора и переворота, Александру теперь мерещился заговор и против него. Оппозиционные брожения времени Тильзитского мира, вольные разговоры и революционные события Европы только способствовали укреплению этого вывода. Подозрения Александра только укрепились, когда через неделю после возмущения семеновцев была обнаружена революционная прокламация от имени семеновских солдат к Преображенскому полку, написанная с антимонархических и даже антидворянских позиций246.

Настоящий переворот в умах людей и в особенности, самих семеновцев, произошел в момент, когда стало известно решение императора по этому делу. Приказ читали по батальонам Семеновского полка и солдаты не верили себе, что слышали.

По приказу Александра Семеновский полк был расквартирован по различным армейским частям, восьмерых «зачинщиков» возмущения прогнали сквозь строй (шесть раз по тысячу человек, зачастую такое наказание означало мучительную смерть для истязуемых, однако, все солдаты его выдержали и были отправлены в лазарет) и сослали в бессрочную каторгу, а остальные солдаты 1-й возмутившейся роты разосланы по Оренбургскому, Сибирскому и Кавказскому гарнизонам. Сам Семеновский полк невозможно было отменить, поэтому он был набран целиком новым составом, с которым другие гвардейские полки долго не могли примириться. Великий князь Константин Павлович после разгона полка упрекал Александра в том, что «не кто иной, как он, заразил всю армию (gangrene I’armee), разослав в ея недра семеновцев, и что это распространит заразу повсюду»247. Он был прав, в числе видных декабристов, впоследствии, оказались именно офицеры Семеновского полка.

Следствие не обнаружило, что возмущение инсценировано каким-нибудь тайным обществом, как это изначально предполагал Александр I. Однако после усиления наблюдения Александру I доложили о существовании тайного общества Союза благоденствия. Ознакомившись с его целями либеральных путей к реформам, он решил обойтись без арестов и громкого судебного процесса. Свидетели рассказывают, что он бросил список членов тайного общества в пылающий камин, как бы не желая знать «имен этих несчастных», ибо и сам «в молодости разделял их взгляды», добавив при этом: «Не мне наказывать»248. Однако впоследствии члена общества уже без судебной огласки одни были разжалованы, другие сосланы. Александр не захотел делу придавать огласку, привлекать внимание репрессиями известных и заслуженных людей. Позиция организации не представляла угрозы, а в глубине души император был и сам приверженец подобных взглядов. Но предосторожность оказывалась превыше всего.

«Вместе с учреждением общества Сынов отечества, – рассказывает Пестель, – появились мысли конституционныя, но весьма неопределенныя, однако же более склонныя к монархическому правлению»249. В январе 1820 г. в Санкт-Петербурге, на квартире Ф. Н. Глинки, собралось совещание 14 членов руководящего органа Союза благоденствия – Коренной управы. На этом совещании Пестель выступил с докладом о формах правления в России после революционного переворота. Он изложил «все выгоды и невыгоды как монархического, так и республиканского правлений»250. После жарких споров и под влиянием убедительной аргументации Пестеля все участники совещания высказались за республику; угадывалась атмосфера русского самодержавия, которому необходима была сословность, и только совет избранных от всей земли мог гарантировать неукоснительное проведение реформ. Пестелю и Н. Муравьеву было поручено разработать программные документы. К концу 1820 г. разногласия между умеренными и радикальными членами Союза благоденствия обострились. В январе 1821 г. в Москве состоялся съезд представителей «управ» (ячеек) Союза благоденствия, который принял решение о формальном самороспуске, чтобы освободиться от ненадежных попутчиков, погасить интерес правительства, с тем, чтобы образовать более законспирированное тайное общество и устранить Пестеля, влияние которого на организацию в последние годы существенно возросло.

В марте 1821 г. на основе Тульской, самой многочисленной управе во главе с Пестелем, не принявшего решения Московского съезда, образовалось Южное общество. Почти одновременно в Санкт-Петербурге Н. М. Муравьевым и Н. И. Тургеневым было положено начало Северному обществу. Оба общества тесно взаимодействовали друг с другом и рассматривали себя, как части одной организации. Еще с 1820 г. умами членов тайной организации стала все более овладевать идея «военной революции» – военного восстания без участия в нем народных масс. Они исходили из опыта двух типов революций: французской 1789 г. – «революции черни» с последующим якобинским террором и испанской 1820 г. – «организованной, без крови и беспорядков», совершающейся при помощи дисциплинированной военной силы. С. П. Трубецкой писал, что «язва крепостнаго состояния крестьян располагает Россию к большим бедствиям, в случае внутренних безпокойств, как был тому пример во время Пугачева, нежели всякое другое Европейское государство»251. 1821—1823 годы – время становления, численного роста Южного и Северного обществ. Южное общество состояло из Тульчинской, Каменской и Васильковской «управ», возглавлялось Коренной думой, в которой главенствовал Пестель. Его твердая воля, огромная эрудиция, глубокая убежденность в своей правоте и железная логика суждений увлекали и подавляли слушателей так, что, по свидетельству его соратников, «трудно было устоять противу его влияния»252. Эти качества, сделавшие его, по отзывам декабристов, «движущей пружиной» Южного общества, вызывали настороженность у членов Северного общества, подозревавшие его в намерении сделаться «российским Бонапартом». Кроме Пестеля в Коренной думе присутствовали А. П. Юшневский и руководитель Северного общества Н. М. Муравьев, демонстрируя тем единство организаций. Северное общество, как и Южное также имело ряд «управ» – отделений в гвардейских полках столицы. В ее составе находилась и Московская управа. Во главе общества стояла Дума из трех человек – Н. М. Муравьева, С. П. Трубецкого и Е. П. Оболенского. В 1823 г. в ее члены сразу в разряд «убежденных» был принят К. Ф. Рылеев, вскоре занявший ведущее положение в Северном обществе. В 1821—1825 гг. были созданы две политические программы революционных преобразований (каждая имела несколько вариантов) – «Русская Правда» (масона) П. И. Пестеля и Конституция Никиты Муравьева, а также был согласован план совместного выступления. При разработке своих проектов П. Пестель и Н. Муравьев опирались на конституционный опыт других государств – Североамериканских Соединенных Штатов и некоторых стран Западной Европы.

По «Русской Правде», будущая Российская республика должна быть единым и нераздельным (унитарным) государством с сильной централизованной властью (некоторая автономность предусматривала только по отношению к Польше) в административном отношении, делящаяся на области, округа, уезды и волости (без учета национальной особенности края). Высшая законодательная власть принадлежала Народному вечу в составе 500 человек, избранному на 5 лет, а исполнительная – Державной думе, состоящая из 5 человек, избираемой Народным вече таким же сроком на 5 лет. Высшую контрольную («блюстительную») власть должен был осуществлять Верховный собор из 120 человек, избираемых пожизненно. Распорядительная власть на местах передавалась окружным, уездным и волостным наместным собраниям, а исполнительная – окружным, уездным и волостным правлениям, избираемым сроком на 1 год.

Прежнее сословное деление упразднялось, все сословия «сливались в единое сословие – гражданское». Гражданские и политические права получали мужчины, достигшие 20-летнего возраста. Вводилась всеобщая воинская повинность для мужчин в возрасте с 21 года сроком на 15 лет. Крепостное право уничтожалось. Земельный фонд страны делится на две части – общественную и частную землю. Общественная земля передавалась в распоряжение волостного общества, и каждый гражданин должен был приписан к той или иной волости. Земля этого фонда не могла быть ни продана, ни заложена, а предоставлялась в безвозмездное пользование любому, желающему заняться сельским хозяйством. В общественный фонд входили бывшие крестьянские наделы, казенные и монастырские земли, а также конфискованная у крупных землевладельцев (имевших свыше 5 тыс. десятин, или более 7 тыс. га) половина их земель. Частная земля находилась в свободном товарном обращении. Эти земли принадлежать не только отдельному лицу, но и государству и даже самой волости. Являлись своеобразным конкурентом общественных земель, где частная предпринимательская инициатива должна была служить толчком развития всего сельского хозяйства. Военные поселения ликвидировались, декларировалась свобода слова, печати, собраний, занятий, передвижения, вероисповедания, неприкосновенность личности и жилища, введение суда, равного для всех граждан, с гласным судопроизводством и правом обвиняемого на защиту. Вместе с тем, во избежание новой конкуренции созданной системе, предусматривались и новые системы ограничений, в пользовании этими правами: категорически запрещались любые общества и объединения, «явные и тайные», издателя и «сочинителя» могли привлечь к суду за произведения, нарушающие «правила нравственности» или подрывающие т.с. честь и достоинство граждан (т.е. другими словами свобода допускалась настолько, насколько само государство в ней будет заинтересовано).

Конституционный проект Н. Муравьева предусматривал сохранение монархии, ограниченной конституцией. Россия должна стать федерацией из 14 держав (по второму варианту из 13 держав) и 2 областей со своими столицами и самостоятельным управлением. Как у Пестеля, так и у Муравьева административные единицы державы представляли собой не национальные, а хозяйственно-экономические особенности каждого региона, тем самым разрушая тенденции национальных настроений. Столицей федерации должен был стать Нижний Новгород, переименованный в Славянск. Все державы делились на уезды (или повесты), с общим числом по федерации 569, уезды на волости по 500—1500 жителей мужского пола в каждой. Высшим законодательным органом должно было стать Народное вече, состоящее из Верховной думы (верхней палаты) и Палаты «представителей народных» (нижней палаты), избираемых на шесть лет. В каждой державе законодательным органом являлось Державное вече, состоявшее также из двух палат – Державной думы и Палаты выборных, избираемых на 4 года. Избирательным правом пользовались лишь мужчины, достигшие 21 года, имевшие постоянное место жительства, недвижимую собственность на 500 руб. серебром или движимую на 1 тыс. руб., исправно платившие общественные налоги и не находились у кого-либо «в услужении». Для избрания в местные и центральные органы власти, требовался еще более высокий имущественный ценз – до 30 тыс. руб. недвижимого или 60 тыс. руб. движимого имущества. Высшая исполнительная власть принадлежала императору. Он являлся верховным главнокомандующим, мог с согласия Верховной думы назначать министров и судей верховных судебных мест. Император считался «первым чиновником государства», при вступлении на престол он должен был приносить присягу в верности и защите конституции. Ему выделялось «жалование» в размере 8—10 млн руб. серебром в год, на которое он мог содержать свой двор. Его придворные на время службы императору лишались права занимать государственные должности.

Суд объявлялся равным для всех граждан страны. Вводился гласный суд с присяжными, адвокатурой, состязательностью сторон. Высшим судебным органом предполагалось Верховное судилище, в державах – державные судилища, а в уездах – уездные, низшей судебной инстанцией являлся волостной «совестный суд». Проект предусматривал упразднение сословной структуры общества, провозглашал всеобщее равенство граждан перед законом, защиту неприкосновенности личности и имущества, широкую свободу слова, собраний. В отличие от «Русской Правды» проект предусматривал создание различного рода объединения и сообщества. Декларировалась отмена крепостного права, однако помещичье землевладения оставалось неприкосновенным («земли помещиков остаются за ними»). В последнем варианте проекта Н. Муравьев все же счел возможным предоставить бывшим помещичьим крестьянам усадьбу и по 2 десятины пахотной земли на двор. Земли же военных поселян, государственных и удельных крестьяне переходили в их пользование. Н. Муравьев полагал, что в перспективе вся земля, в том числе и крестьянская надельная, должна стать частной собственностью их владельцев.

Таким образом, конституционный проект Н. Муравьева, внешне убирает сословное деление, но тут же закрепляет новое – на буржуазию и рабочих. Мягкостью решением дворянского вопроса, который теперь плавно трансформируется в буржуазию (по существу отдача ему всех властных полномочий, в прочем, к буржуазии были причастны все слои населения, но богатыми в массе по-прежнему было дворянство) его проект можно сравнить с идеями Просвещенного абсолютизма, где старая власть оставалась при своем, провозглашалась свобода низшему сословию и общее равенство перед законом. Изначально Муравьев придерживался настроений крайнего гуманизма и еще в 1820 г. стоял за республику и центральное распределение, лишь после некоторых размышлений он отошел от позиций распределения, решил опереться на состоятельные и активные слои населения – грамотных предприимчивых дворян, от чего пришел к выводу о целесообразности для России конституционной монархии, буржуазной революции.

По-своему гибким во взглядах оказался П. Пестель, взяв наиболее прогрессивные элементы государственного устройства христианских западных стран (как оказалось даже для современного периода). Пестель полагал, что для проведения революционных преобразований, равно как и для подавления контрреволюционных бунтов, необходим 10-летний переходный период. На этот срок власть вручалась Временному революционному правительству, облеченному диктаторскими полномочиями. В число мер, направленных на достижение будущего общего блага в первую очередь предусматривалось убийство царя, а также истребление всей царской семьи, включая детей, поскольку они все равно будут до последнего противиться новому миропорядку. Убийство царя и его семьи должно было стать символом отречения от прошлого мироустройства, где властвовала тирания, и переходом в новое, т.н. гуманное для всех время.

Все ждали перемен, видели за революцией наступление счастливого благоденствия. Предполагалось начать восстание в «Петербурге, яко средоточии всех властей и правлений»253, выступлением гвардии и флота, изгнать царскую фамилию «в чужие края», самого императора взять под арест до решения вопроса о форме правления – конституционной монархии или республики, созвать Сенат, «дабы чрез него обнародовать новый порядок вещей»254. На периферии члены тайного общества должны оказать военную поддержку восстанию в столице. Руководство Васильковской управы Южного общества (С. И. Муравьев-Апостол и М. П. Бестужев-Рюмин) выдвигало и другой план революционного переворота: во время царского смотра войск члены тайного общества, переодетые в караульных солдат, должны захватить и убить царя, после чего поднять войска, обнародовать прокламации – к войску и к народу о целях восстания, затем двинуться в двух направлениях – на Киев и Москву, присоединяя к себе по пути другие войска. Считая, что тайное общество еще не готово к свершению переворота Пестель уже дважды (в 1823 г. в Бобруйске и в 1824 г. в Белой Церкви) отменял возможность царского захвата во время смотра им войск. Новый план захвата царя в 1825 г. во время смотра войск в Белой Церкви, уже санкционированный Пестелем, не осуществился потому, что Александр I, узнав из доносов о готовящемся против него заговоре, отменил смотр.

Весной 1824 г. в Санкт-Петербург приезжает Пестель и ведет переговоры об объединении Южного и Северного обществ и о координации их действий в предстоящем восстании. Несмотря на то, что организационного объединения не произошло, по причине различного видения после революционного периода, а также из-за опасения «честолюбивых», «диктаторских» замыслов Пестеля, важным результатом стало договоренность о совместном выступлении, намечавшемся на лето 1826 г., и о выработке компромиссного варианта конституционного проекта. В конце концов, заговорщики согласились на учреждение в России после переворота республики (это была уступка «южным») и созыв Учредительного собрания (это была уступка «северным»).

В 1825 г. члены Южного общества после длительных переговоров без формального договора заключили с Польским патриотическим обществом соглашение о поддержке их выступления польскими революционными силами. Со стороны русского Общества признавалась независимость Польши, «была обещана Польше уступка губернии Гродненской, части Волынской, Виленской и Минской», в другом варианте, «признавая независимость Польши, уступает ей все завоеванные области, Минскую, Волынскую, Гродненскую, Подольскую, Могилевскую и даже Витебскую»255. За это Польское Общество обязывалось начать восстание вместе с Русским, задержать членов царской фамилии, которые будут в Польше, и поступить с ними так, как русские поступят с захваченными в России, препятствовать Литовскому корпусу, в случае его попытки выступить против восставших. Впрочем, в этих переговорах уполномоченные больше выпытывали друг у друга о силах Общества, относясь с заметным недоверием друг к другу. Гораздо важнее были для Южного общества встреча и слияние его с Обществом Соединенных Славян.

Начало «Обществу Соединенных Славян» положили братья Андрей и Пётр Борисовы основанием в 1818 г. «Общества первого согласия», переименованного затем в «Общество друзей природы». По существу это был просветительский кружок с общей задачей «усовершенствование себя в науках, художествах и добродетелях». В 1823 г. в Новоград-Волынске братья познакомились с политическим ссыльным поляком Юлианом Люблинским, человеком образованным и имевшим большой опыт конспиративной работы. Своими взглядами он определил будущую судьбу кружка, ставшего теперь тайным «Обществом соединенных славян». В «Клятвенном обещании» и «Правилах» выдвигались требования бороться против крепостничества и деспотизма, создание республиканской федерации 10 славянских государств: России, Польши, Богемии, Моравии, Сербии, Далмации, Кроации (Хорватия), а также причисленных к славянам Венгрии, Молдавии и Валахии (Румыния). Будущее общественное устройство в славянской федерации мыслилось как всеобщее гражданское равенство при республиканском правлении. Осенью 1825 г. «Общество славян» влилось в состав Южного общества, составила в нем особую Славянскую управу, в которой к концу 1825 г. насчитывалось уже свыше 50 членов. Летом 1825 г. к Александру I поступил донос о существовании заговора в войсках, расположенных на юге России. Александр I возложил на Аракчеева план выявления лиц и их ареста, но тот в силу «семейных обстоятельств» не выполнил возложенной на него задачи, а вскоре вообще устранился от государственных дел. Находившись в Таганроге, будучи тяжело больным, Александр I отдает приказ об аресте уже выявленных членов тайного общества. Но его смерть несколько отсрочила начало репрессий.

Уже впоследствии декабрист П. Каховский напишет Николаю I из крепости256: «Покойный Император, объезжая области, встречал всюду радость и приветствие, но были ли они искренны? Клянус Богом, нет! Некоторые помещики, получа при встрече Его крест или иной подарок, обльщались, и тягость вся падала на бедных крестьян¹ …Император Александр много нанес нам бедствия, он собственно причина возстания 14 декабря. Не им ли раздут в сердцах наших светоч свободы и не им ли она была после так жестоко удавлена, не только в отечестве, но и во всей Европе? Он помог Фердинанду задавить законныя права народа Испании и не предвидел зла, тем причиненнаго всем тронам. С тех пор Европа в один голос воскликнула: нет договора с царями!.. В войну с Наполеоном, что цари не обещали и кто же из них что исполнил?² …Кончилась война с Наполеоном, мы все надеялись, что Император займется внутренним управлением в государстве, с нетерпением ждали закона постановительнаго и преобразования судопроизводства нашего: ждали – и что-ж? Через двенадцать лет лишь переменилась форма мундиров гражданских³