Читать онлайн Судья бесплатно
Предисловие
Знакомьтесь – Фемида, богиня правосудия.
Её символы красноречиво говорят о главной миссии: весы – мера справедливости для взвешивания добра и зла, вины и невинности; меч – символ духовной силы, воздаяния и возмездия. Острие непременно должно быть вверх – указывает на волю небес и высшую справедливость. Обязательно острый – не просто карает, но закон предупреждает. Завязанные глаза – беспристрастность. Для закона нет значения принадлежности человека к обществу, классу. Все равны. Только факты. Воздаётся лишь по праву….
Судья… – это исключительно и именно высшая власть, которая понимает всю ответственность за решения о судьбе другого человека.
Отцу посвящается.
Ласточкины гнёзда
ОТ АВТОРА
«Взмывая, выше ели,
Не ведая преград,
Крылатые качели
Летят – летят – летят…»
***
«Крылатые качели» композитор Евгений Крылатов, слова Юрия Энтина из советского фильма
«Приключения Электроника». 1979 года
***
– Каникулы! Ур-р-а-а-а!!! – вбежав в квартиру с беззаботным воплем, Тамара бросила на пол пустой школьный портфель, разулась на бегу, разбросав туфли в разные стороны, в приподнятом настроении, принялась напевать гимн: «Вставай, страна огромная…»
Уютная прибранная двухкомнатная квартира, казалось, была пустой. Очень хочется вскипятить чаю, сделать бутерброд с маслом и маминым яблочным вареньем, которое она варила из бабушкиных уральских некрупных яблок. «Так и сделаю, прямо сейчас!» – подумала Тома. – «А потом, с девчонками сходим в пекарню на углу дома, купим пирожных – отметим конец учёбы. Где-то было у меня несколько копеек, должно хватить… Кстати, о сладостях:
– Пирожные! Кому пирожные?!– прокричала она во весь голос. А в ответ? Тишина! Только двуцветный кот Барсик мурлыча, потерся о её ноги.
– Барс! Тебе тоже надо?
Тамара погладила кота, плеснула в стеклянное блюдце коровьего молочка, которое родители привезли вчера вечером от бабушки, включила чайник на плите, вернувшись в коридор, собрала разбросанные ботинки и поставила их на полку для обуви. Надев домашние вязанные тапочки, она направилась в детскую, тихо раскрыла дверь и как запела:
– Вставай, страна огромная!!!
– Чего кричишь? Тооомаааа!… – Вылезая из-под одеяла, простонала сонная Лиля и, тут же спрятавшись под подушку, добавила: – Дай поспать…
– Что даже сладенького не хочешь? Самая главная сладкоежка… «Вставай» пришёл! Меня зовут: Вставай!…
– Не хочу, Вставай. Хочу спать… – отозвалась вторая младшая сестрёнка, потягиваясь в своей постели.
– Эх! Лентяйки, это вы тут спите, в сад не ходите, а я вот уже еще один год школы закончила… – Буркнула Тома и прямиком бросилась к Алле: – «Вставай, страна огромная! Вставай, на летний бой!!»
– Какой бой? Я вообще-то тоже уже во второй класс перешла. Это вы там долго учитесь…
– Да шучу я! Летний вышибальный бой мячом во дворе… Или в городки? Пошли играть с ребятами! А, не пойдёте – пирожные сама съем, раз вы дрыхните! В большой семье ушами не хлопай! Всю жизнь так проспите!
– Я с тобой! – Курносая Аля, выпрыгнув из постели, наскоро надела ситцевый цветочный халатик и, босая, побежала за старшей сестрой на кухню, пока Лиля так и осталась в кровати, но под подушку больше не пряталась, напротив – замерла в задумчивости, наблюдая за раскидистыми кронами высоких тополей, подглядывающими в их окна. Форточка в детскую была приоткрыта, потому слышалось, как шумит листва, окутанная майским теплым ветром. Сочный окрас зеленых листьев, родившихся новому лету, играл переливами то на солнце, то в тени, раскрываясь всей палитрой, отзывчиво перекликаясь с ярко-голубым небом и легкими белыми облаками…
Лето! Ах, лето! Ты так близко! И уже зовешь пьянящими ароматами цветущих трав да лесов. Хочется окунуться в лучи теплого солнца, чтобы позволить разукрасить ему детские курносые носики веснушками.
– «Вставай» пришёл! – Вновь послышались настойчивые голоса старших голосистых сестёр.
– Иду! – Отозвалась Лиля, но тут же, завидев в окне птичку с белой грудкой, черными крыльями и остроконечным, разделенным на двое хвостом, завопила, захлебываясь счастливым восторгом: – Ласточки прилетели! Я их так ждала! Снова! Прилетели!! Глядите, девчонки!!!
В комнату вбежали рыжеволосые сёстры и всей гурьбой, они завалились на широкий подоконник, задрав любопытные носы в небо.
– И правда!…
Тома была старше двух меньших на пять и шесть лет, – обаятельная, золотоволосая, рослая зеленоглазая девочка, обладающая раскосым разрезом глаз с длиннющими ресницами, имеющими красивый нежный изгиб. Её правильные черты лица, точно вода, отражали прямой нос мамы и контурные губы папы, а яркие веснушки придавали невероятный шарм и изюминку. Про таких говорили: если б жила в средневековье, точно сожгли бы на костре за красоту неземную! Создал же Бог! Не тощая – в соку! Уже сейчас дух захватывало, а чего же дальше – то ждать?! Она слыла второй мамой для маленьких сестрёнок и была очень хозяйственной.
Средняя Алла с такими же огненными волосами и каре-зелеными глазами была самой непоседливой, озорной и невероятно красивой девчушкой. Аки Златовласка с пухлыми, словно бутон розы, губами, тонкой шеей и очень длинными, густыми волосами. В восемь лет она умудрилась влюбить в себя одноклассника стершей Томы и сама втрескаться по уши, оглядываясь ему вслед, вздыхала: «Бахарика люблю…»! На что старшенькая сестра гогодатала во всю лучезарную белозубую улыбку.
Самая младшая черноволосая синеглазая Лиля, – считалась капризней остальных, наверное, потому что была меньшой, а потому воспитывать её приходилось всему семейству: «Скажи букву: р-р-р-р!» – не отставала Тома, когда та пошла в ясли. В ответ, распахнув и без того огромные синие глаза Лиля старательно повторяла: «тл—л-л-л…». «Да не «тл-л-л», а «р-р-р-р-р-р!» – говори же уже, когда ты начнешь рыкать!?»
Люди в округе говорили – она не из вашего семейства – две старшие рыжие и конопатые, какие-то космические девочки, словно из сказки сошедшие, а эта – тоже очень красивая, но выделяется. «Почему она темноволосая? Ну и глазища! Ну и огромные, ну и синющие, словно их художник нарисовал! Мама согрешила?» На что отец закатывался шутливым смехом и говорил, зная всё точно о своей семье: «Борода рыжая! Все мои!»
И действительно – стоило только завидеть Александра в кругу семейных вечеров средь двоюродных рыжих братьев, вопросы сразу отпадали – слишком сильный рыжий корень!
Все девочки облокотились о подоконник, пытаясь разглядеть, где на этот раз ласточки вьют гнёзда?
– Ааах-ха, смотрите, девочки, они опять прямо под нашими окнами домики устраивают …. Только не кричите – не пугайте их. Пусть живут с нами… – Прошептала Тома и тут же, спрыгнув с подоконника, скомандовала: – Умываться, чистить зубы, кушать и … – гулять!
– Что и букварь сегодня с собой на улицу брать не надо?! – Озадаченно спросила Лиля, вставая на подоконник в майке и трусах.
– Ну-ка! Что делаешь?! Знаешь, сколько детей так из окон вывалились?! Слезай сейчас же! – Строго скомандовала Тамара, и Лиля тут же послушно спрыгнула на пол. – Можно не брать. Я тоже отдыхать хочу! У меня каникулы начались! Вот пойдешь в первый класс – там и будешь его уже изучать – хватит с меня…
– Быстрей бы в школу! Я уже умею читать! – Мечтательно заулыбалась Лиля…
– Ага! В садике лучше! – Вмешалась Аллочка. – Я тоже сначала глупенькая хотела в школу…
– А вот и неправда! Мама говорит и папа – в школе хорошо!
– Ага! Щас… Там точно спать не придется…
– Ненавижу спать в садике!
– Ну и зря! Уроков нет – милое дело!
– Хватит спорить. Алька, что ты ее пугаешь? Пойдет сама узнает. А вдруг понравится? А ты, Лиля, читать должна каждый день! Я в твоём возрасте уже сказки вслух сверстникам читала. Еле-еле слоги складываешь! Но хватит. Пошлите лучше гулять? Потом почитаешь. Только сначала есть! Я голодная….
– А мама когда вернется с работы?
– Часа через два. К обеду. Там в холодильник есть суп и творог домашний. Кто хочет?
– А сметанку бабушка тоже послала? – спросила Алла.
– Да, конечно. Будешь?
– Да, я сразу суп…
Аля не страдала отсутствием аппетита – любила маминых щей покушать прямо с утра, ну а если они были заправлены деревенской сметаной – тем более! Отыскав в холодильнике литровую стеклянную банку, наполненную до краев свежайшей сметанкой, облизываясь и гладя ее так, словно это младенец, прошептала: «Обожаю! Густая, аж ложка стоит!»
– Творог достань – вон рядом в мешке… – попросила Тома. – Лиль, будешь суп?
Маленькая сощурила носик, отрицательно помотав головой:
– Не хочу…
– Что, даже сметаны не хочешь?
– Буду с сахаром и хлебушком…
– Сладкоежка. Никаких пирожных, пока не поешь нормальной еды.
– Ну сметану-то можно? – насупилась Лиля.
– Можно.
Позавтракав, девочки помыли за собой посуду и, переодевшись, ринулись на улицу к ребятне, но прежде заскочили в булочную пекарню, что находилась в соседнем двухэтажном красном кирпичном доме – прямо на углу. Зовущий аромат хлеба и булочек доносился от неё во все стороны посёлка, в котором жили семьи служивых офицеров, трудящихся в лечебной трудовой колонии.
– Ты что будешь, Лиль? – поинтересовалась старшая сестра.
– Я как всегда «Картошку».
– Свежие, девочки, только что из кухни…
– А ты, Аль?
– Я эклер с масляным кремом и шоколадом…
Ммм! Как звучит вкусно это меню советских пекарен, которым были неизвестны слова: химический краситель. Крема для розочек на тортиках они делали исключительно из сока свеклы, а для лепестков добавляли немного зеленки. Оранжевый цвет получали из морковного сока и все были счастливы отведать этот невероятно вкусный торт или корзинку из песочного теста с безе, украшенные теми же кремовыми цветами да ягодами.
Усладив беспечное жаркое утро свежей выпечкой, насидевшись под кроной тенистых тополей на лавочке, девочки разделились по своим интересам. Те, что постарше играли в городки, да в догонялки, разбежавшись по всей округе. Лиле было скучно за ними бегать – куда угнаться за рослой ребятней? «Я так не играю…» – подумала она и занялась любимым делом – кувырканием на турнике и лазаньем по верхним отопительным трубам, что опоясывали весь поселок. Потом несколько раз обошла свой жилой дом, и, задрав голову, начала наблюдать, как ласточки щебечут и, летая то туда, то сюда, носят что-то в клювиках прямо в свои полукруглые серые домики, точно приклеенные к самому основанию крыши.
– Ты что тут стоишь? А где девчонки? – раздался мамин голос прямо за спиной у Лили.
– Мамочка! – крепко обняла девочка женщину, прижавшись к ней всем телом. – Не знаю, они где-то бегают – в городки играют…
– Опять тебя бросили?! Ну, попадёт им!
– Не-е-е! Я сама ушла. А что они делают? – Указывая пальцем в небо, спросила Лиля.
– Ласточки? Они гнёзда вьют, а потом в них вскармливают птенцов, когда те появляются на свет.
– Да? А как они появляются?
– Из яиц.
– А какие они – птенчики?
– Такие же красивые и маленькие, как ты. Ласточки их будут кормить до тех пор, пока те не сумеют летать. Пошли домой? Голодная, наверное?
– Не хочу, мы только встали и покушали уже. Мам, а как они летают?
– Так же, как ты научилась ходить или говорить. Или читать… Читала сегодня?
– Еще нет. Не люблю читать – это трудно.
– Ну, милая моя, и летать первый раз страшно трудно, но видишь – они же рождены для этого! И для семьи. А папа твой, сколько книжек прочитал?! Ух!! Вон как много учится. Я кстати с ним сегодня по телефону разговаривала на работе.
– А скоро он приедет?
– Говорит, что очень скучает и скоро вернется домой. У него сегодня экзамен в академии. Прямо сейчас сдаёт.
* * *
Юридическая академия города Екатеринбурга слыла лучшим образовательным учреждение в области юриспруденции в Уральском регионе. Конкурс при поступлении был весьма высок, но для Саши Попова экзамены дались легко – он с энтузиазмом преодолевал вступительные испытания, поскольку любимым предметом в школе и в училище для него была история. Русский язык абитуриент знал на отлично, а тяга к правосудию началась еще при оперативной службе в исправительной лечебной части. Этот вихрастый парень среднего роста служил там старшим опер уполномоченным. Репутация за ним закрепилась безукоризненная не просто от того, что он был честен да справедлив, нет. Самой главной отличительной чертой, выделяющей его среди прочих сослуживцев, являлась сдержанность в любой ситуации. Даже самой критической. «Интеллигент» – такую кличку дали ему заключенные. Мог поддержать по-человечески, совет добрый дать, удерживая некий баланс, позволяющий человеку, оступившемуся в жизни на самый низ, крепко задуматься над собой без порицаний и осуждений, оскорблений или негодований, но и спуску виновным не давал. Заключенные понимали – с ним не забалуешь, коль дело важное. Не каждый справлялся, с грузом осмыслений, ибо слаба человеческая натура. И самый страшный враг каждого из нас – это заносчивый «я» – внутри себя и собственный порок.
Незаметно пролетело пять лет заочного обучения, которые он виртуозно совмещал с суточными дежурствами и воспитанием троих дочерей. Работа – дом – хозяйство и снова работа. Всегда при деле. Всегда с семьей. На летние выходные они привычно ездили помогать свекрови – на покосы да на огороды, так как она держала земельное хозяйство и нескольких коров, дабы прокормить внуков, которых у неё было больше десятка. Да и своего такого добра у Поповых было вдоволь: кролики, бык, куры, сад под овощи с теплицами и поле для посадки картофеля.
Гулять? Выпивать? Было некогда!
Если и отдыхал он, то только вместе с женой Леной. Друзья офицеры часто подтрунивали: «Опять самовар с собой везёшь?» На что он спокойно отвечал: «Только вместе с женой, а без неё – мне не надо. Без неё не отдыхается…»
Выпускная сессия на сей раз выжала из него все соки. Но сдал! На отлично всю сессию!
Выйдя из академии, он глубоко вдохнул свежий весенне-летний воздух, наполненный ароматами цветущей сирени и, точно сбрасывая напряжение с шеи, помотал головой. Спина ныла так, что колени подкашивались, а боль от грудины выстреливала куда-то в затылок. Фокус в глазах плыл неясными очертаниями городской архитектуры, перемешанной с зеленью.
– Всё! – выдохнул он, позволяя сам себе расслабиться и сказать это вслух! – Всё! Надо позвонить семье!
Саша направился к пешеходному переходу. Остановившись возле расчерченной известью дорожки на асфальте и дожидаясь зеленого сигнала светофора, он поднял свой взор на мигающие огоньки. Как вдруг картинка пред глазами его перевернулась: небо оказалось под ногами, а городская черта уплыла куда-то наверх. Он пошатнулся, едва не рухнув вперед на проезжую часть.
– Что с вами? Вам не хорошо? – спросил кто-то сзади, с силой задерживая и одновременно утягивая его за локоть обратно.
– Ч-ч-ч-ч! – шепнул он, сощурив глаза и тряся головой так, как если бы мокрый пес сбрасывал с себя капли воды. – Ща… Ща пройдет…
– Вам плохо?
– Эээ… Да. Нет. Не знаю. С опаской он открыл сначала правый глаз, левый – картина всё та же – мир вверх дном!
– Вон лавочка, давайте поможем ему… защебетали люди вокруг.
– Не стоит беспокоиться… Спасибо… Вы идите… – застенчиво парировал Александр, не в силах справиться с волнением.
Мужчинам слишком болезненно даётся осознание беспомощности в подобных ситуациях. Потому он проявил изрядный артистизм, одарив людей широкой улыбкой, чтобы отправить их по своим делам. Но сам так и остался сидеть на скамье до той поры, пока угол зрения не восстановился.
«Что со мной? Неужто перегруз?» – подумал он.
Немудрено – несколько бессонных ночей, проведённых в подготовке к экзаменам, и суточное дежурство накануне сессии. Но нужно расслабиться. Всё позади: учеба, оперативная служба, поимка беглого преступника из колонии, риск расправы с ножом – всё это останется позади, когда он перейдёт работать в суд. А сейчас – просто отдохнуть и выспаться.
Проведя в воспоминаниях некоторое время, Саша переключил внимание на красивый город. Он наблюдал за спешащими куда-то людьми, проезжающими мимо старенькими трамвайчиками, молодыми мамами с детишками, которые с неподдельным удовольствием уплетали мороженое.
«Надо позвонить Лене – пусть приедет на выпускной, а девчонкам купить гостинцы. Они любят земляничные жвачки… Что там ещё привезти?!» – с такими мыслями он поднялся со скамейки и направился в общежитие, чтоб вахтёрша соединила с междугородним коммутатором.
***
– Девочки, мои хорошие, подъём! Едем к бабушке! Утро доброе!
– Ура!!! – промурлыкала Тамара, нежно потягиваясь в постели…
– Давайте скорей! Оставлю вас в дервене на все выходные. Папа звонил – еду к нему, вернёмся к понедельнику вместе.
– А можно с тобой? – спросила Лиля.
– Мам, и я хочу с тобой! – Отозвалась Алла.
– Там ничего интересного – одни взрослые дяди, тёти, пыль и газ от автомобилей, шум города. А вы будете у бабушки качаться на гамаке и пить парное молоко, пока мы занимаемся взрослыми делами.
– И есть оладушки с клубникой и домашними сливками… – с удовольствием протянула Тома.
– А можно просто клубнику и землянику? Или варенье…
– Уй, сладкоежка наша! Смородину лучше ешь, что растет за домом у бабушки, черную крупную – она такая вкусная и очень полезная!
– Тома, я не хочу смородину. Беее…
– Смородина ещё не созрела, – прервала спор мама, – но клубника и земляника – уже да – есть! Давайте, одевайтесь, у нас электричка скоро нельзя опаздывать.
Девчушки соскочили с кровати, как по команде начали натягивать белые гольфы и цветочные ситцевые платья, которые мама им приготовила для поездки. В сумку она сгрузила сменное бельё, зубные щётки, книжки…
– Тома, что будешь читать?
– «Тимур и его команда»!
– Хорошо. Для девочек ещё сказки возьмём… Лия, читать – обязательно!
– Угу… – угрюмо кивнула та в ответ, нарочито подчёркивая тем своё нежелание это делать.
Семья собралась достаточно быстро и после завтрака всей гурьбой направились на вокзал. Пешим ходом путь составлял чуть больше двух километров. Погода на улице стояла жаркая! Потому непременно нужны панамки, что укрывают конопатые курносые носики от испепеляющего солнца.
– Мам, давай пешком, а не на автобусе, пожалуйста! – стонали девчонки. – Пошли лучше песни петь по дороге!…
– Уверены? Не устанете?
– А мы и к бабушке можем пешком через железнодорожные линии пойти так же, как вы с папой нас возите на велосипедах…
– Нет, на этот раз на электричке. Слишком жарко и папы нет – куда я вас одна поведу? Это опасно! До вокзала дойдем, а там поедем.
Через час семейство вошло во двор большого одноэтажного дома, с огромными витражными окнами, который стоял на высоком холмистом берегу широкой реки. Дом был обшит деревянными досками, окрашенными в густую голубую краску, и окружён садом, что раскинулся на несколько десятков соток. Цветы… Их здесь было столько вокруг! От весны до глубокой осени двор буквально утопал в садовых клумбах из Ромашек, Космей, Астр, Анютиных глазок, Гладиолусов, Георгинов, Бархатцев, благоухая невероятными ароматами. Всю эту благодать, витающую в воздухе, гармонично дополняло буйство красок распустившихся бутонов. Напротив центральных окон дома раскинули свои ветви две многолетние черёмухи, между которыми дедушка Миша натянул для внуков гамак из хлопковой сетки. А напротив поставил бильярдный стол, но уже не для детей, а для взрослых, чтоб можно было отдохнуть в вечернее время, после ударного трудового дня на лесопилке, в огороде или в стайке для скота.
Тротуар из свежевыстроганных досок вел к невысокому крыльцу и зимней крытой веранде, служащей дополнительной комнатой в летнее время. Там стоял мягкий диван средней величины, кресло и столик. Окна веранды были украшены белоснежным кружевным тюлем и вазами с сухими лекарственными растениями.
– Мама, здравствуйте!
– Бабушка! Бабушка! – Закричали дети, увидев хозяйку дома, что вышла их встречать на веранду.
– Внученьки мои родные! – вышла к ним навстречу длинноволосая седовласая женщина. Она была аккуратно причесана и волосы её были убраны в тугой пучок, который покрывал ситцевый платок в мелкий цветочный узор. Она была настоящей русской красавицей – в соку! Даже в свой преклонный возраст выглядела невероятно статно.
– Как я рада вас видеть! Как хорошо, что приехали! Леночка, здравствуй, родная. Проходите… Проходите скорее! Кушать будете? Голодные?
– Неее, бабушка, а можно я на гамаке покачаюсь?
– Поешь сначала – вон какая тонкая: кожа да кости, Лия! Что вообще ничего дома не кушаешь?
– Да, трудно заставить… – отозвалась мать Лилии.
– Молочка парного хоть иди попей, только что корову подоила…
– Уай! Я хочу, бабушка, где оно! – обрадовалась Тамара.
– И я! Бабуличка моя любимая! – Прижалась к ней маленькая Аллочка.
– Да ты моя хорошая!
– И я хочу обнять! – Спохватились Лиля с Томой, прощебетав это почти в унисон. Внучки подлетели к бабушке, окружили со всех сторон, бережно обнимая её маленькими детскими ручками.
Что уж говорить! Бабушка была настоящая хозяюшка русского дома, которая даже пахла по-особенному тепло: блинами, молоком и чистым бельём. От неё всегда исходили мягкость и неподдельная доброта. Дети любили её так, словно это были соты для пчёл, всегда кружили вокруг, то и дело, норовив попасть в её объятья.
– Там молоко – на столе стоит… Ну пойдёмте! Пойдёмте в дом. Лиля, на печи блинчики, как вы любите – упрели и корочкой покрылись – на масле сливочном…
– Ой, ура! На русской печи?
– Ну конечно, где ж ещё-то им быть? Вторая печь для тепла в спальнях. Сметана, варенье – тоже свежее, вчера сварила.
– А пенка от варенья осталась? – Спросила Тома, с надеждой разыскивая на столе блюдце со сладостным нектаром.
– Да где ж, Томачка, они уж остыли и вкус потеряли, сегодня буду снова варить, обязательно сниму, как закипят.
– А я схожу за хлебушком горячим, с корочкой!
– Ну конечно, родные! Идите скорее, кушайте. К вечеру Саша прибежит, а завтра Дима и Максимом приедут.
– Ура!!! – Заверещали девчонки.
– Леночка, во сколько выезжаешь?
– Вечером, мама. Сейчас немного с вами побуду, и нужно ехать…
– Ну, ничего. Сашенька молодец – наконец-то отучился. Сейчас всем полегче будет.
– Ой, не говорите, мам, собирается уходить с оперативной службы.
– И, слава Богу – слава Богу! С другой стороны – суд, прокуратура, адвокатура – тоже рисковая профессия. С преступниками работать.
– Мам, он офицер, и другой жизни для себя не видит.
– Как знать… Ну ладно, дай Бог, чтобы всё было хорошо. Возьми хоть с собой в дорогу что поесть, ему привези.
– Ну что вы, оставьте… Ночь будет – усну в дороге. Да и там только на день. Быстро вернемся. А где папа?
– Миша коров на пастбище увел. Сегодня на лесозавод не идёт – выходной.
Так скоро время пролетело, что не заметили девочки, разбежавшись из-за стола, кто куда. Мать их уехала в Екатеринбург. А Тамара, Алла и Лиля то клубнику с гряды снимали, да с молоком и сахаром её взбивали, то ногти из лепестков цветов себе клеили, устраивая показ мод на строганном деревянном тротуаре, то, завалившись валетом в гамак, песни из любимых детских фильмов горланили: «Крылатые качели», «Прекрасное далёко», «Дикие лебеди»…Да так, что соседские мальчишки по забором начинали лазать, подглядывать и зазывать голосистых в «Казаки разбойники» играть.
А потом и братья один за другим начали приезжать. Вот тут-то началась счастливая жизнь!
Бывало, к вечеру ребятня так выматывалась, что с ног валилась. Но даже в этом было особенное удовольствие. Потому что падали они ни куда-нибудь в кровать, а на перины, которые весь день сушились на заборе во дворе под солнцем палящим, но тут раскинули их, чтоб вся внучатая братия штабелями укладывалась и начинала сладко сопеть. Те перины бабушка шила да набивала пухом, перьями сама – собственными руками. И прослужили они внукам и дому очень много лет. Потому что знала бабушка, как ухаживать за ними безо всякой химчистки. Каждое летнее утро их выбивали от пыли и оставляли на безветренной южной стороне, где солнышко гуляло от рассвета и до заката. Внуки с удовольствием в этом помогали да не по наставлению и «заставлению», а всё делалось как-то играючи или с любовью – от души с доброго сердца. Хлопушки для ковров детям были в помощь. А иногда и поленья, взятые из дедовой сарайки, которые гладко строга для этих нужд, точно дубинки. То «казаки», то «разбойники» колотили ими по подушкам да перинам, так, что и пылинки больше в высь не взмывались. После такой термальной обработки перины те наполнялись невероятным свежим воздухом и ароматом лета. Нырнуть в них? Высшее блаженство! Будто в облако!
Деду помогали коров встречать с пастбища. Вот гонит он их вечером к дому, прихрамывает. От ран и осколка в бедре после войны шибко трудно ходить. Потому и взгляд его кажется суров, но вместе с тем добр, словно вымучен. Как увидит он сорванцов своих, что оравой бегут ему навстречу, так вроде, и боль проходит. Только и горазд подбадривать: «Не тронь за ноги только сзади – то! Лягнёт ещё копытом! На вицу, если видишь, что не туда пошла, по бочку шлёпни легонько, она и повернёт, куда тебе надо. Да не бей со всего маху-то! Коровы ласку любят. Погладь ее меж глазками, она тебя оближет…»
После ведёт дед тех коров, да быков поить, а бабушка – доить, да детей парным молоком перед сном поить.
Чуть свет, встанут оба дед да баба, и всё по новой: на пастбище вывести ораву рогатую нужно, яйца в курятнике собрать, завтрак во втором банном доме сготовить, детей поднять, накормить их, задания дать да гулять пустить. Закружит жизнь деревенская в работе по хозяйству и уюту домашнему. Хорошо!!
Добро в деревне живет, но в тех домах, в ком хозяева свет души не потушили, невзирая на житейские трудности.
Хорошо в деревне! Как-то по-настоящему всё!
Так и минуло пару дней, что счастливый миг пролетел. И не заметил никто этого из дома райского, словно дом тот и есть родовое гнездо, что ласточки в поднебесной вьют. Приехали родители за детьми. Накрыли стол огромный во дворе, чтоб уместиться всем здесь можно было: шесть внуков, шесть родителей и баба с дедом во главе стола – старейшины. Ух и уважали их все здесь. Да было за что. Никто в доме ругань не позволял – не уживалась это грязь здесь. Никто не стыдил никого. Никто зла не помнил. Но стержень семейный такой был, что ничем не сломить – ни войной, ни распрями, ни распутством. Дух русский! Настоящий, сильный, чистый, лишённый порока.
Бывало, за такими семейными посиделками растянут гармонь, а хор семейный так и льётся песней: «Ой ты степь широкая!.... Ой, ты степь раздольная…» и тоже река, да не Волга, но Тура, по которой на покосы на лодках ездят мужчины рода – стар и мал, выискивали самые добротные места.
А пейзажи вокруг, Богом отмеченные! Святым Симеоном Верхотурским облюбованные – величает тайга уральская ягодами, грибами, шишками кедровыми. А водица в реке чистая – чистая! Глубока река та, что до платины. Судоходной в исторические времена была. Так и грезится: плывет навстречу атаман Ермак со своим казачьи войском, врата в Сибирь отворять. Да. Так всё было.
Вот и поют, затягивая песни за семейным столом душевные, раздольные, как сама Россия – Матушка. Начнёт запевать бабушка голосищем своим сильным, добротным, русским – народным, да все подхватывают, а потом в разноголосье разбиваются по нотам, тут же сливаясь в песнь красивую так, что парит она, словно птица, по всей округе – до соседних берегов разносится!
Хорошо здесь. Так и жить бы – не тужить, остаться.
Но выросли давным – давно детки и разлетелись кто куда. Свили свои гнёзда, лишь проведают, помогают и гостят у старших.
Вот и Саню Попова долг офицерский зовёт. Пора собираться с семьёй домой – завтра на дежурство заступать чуть свет – заря.
***
– Здравья желаю, товарищ подполковник! – Щелкнув сапогами и отдав честь, приветствовал Александр. – Попов на службу прибыл! Вызывали?
– Капитан? Здравствуй! – Уставившись на служивого, подполковник Ковязин и начальник трудовой лечебной части как-то неохотно приподнялся со стула. Он начал свои медленные шаги вокруг стола слишком настороженно. Отвернулся, избегая прямого взгляда прибывшего офицера. – Ты уж прости, что по тревоге ночью поднял. Из отпуска выдернул приказом… Всё равно с утра на сутки. Разница – тремя часами раньше – позже. Всё верно?
– Так точно, товарищ подполковник!
– Ситуация такая… Тебя требуют! И с чем это связано?
– Как? Кто требует?
– Отставить разговор не по уставу!
– Есть отставить разговор не по уставу! Не могу знать, товарищ подполковник кто требует!
– К службе приступить, не медля! Подавить бунт! Разобраться!
– Есть приступить к службе! Подавить бунт! Разобраться!
В ту ночь, как Александр вернулся с учёбы и привёз семейство своё из деревни, случился мятеж заключенных. «Попова! Попова!! Попова!!!» – скандировали осужденные, отметая все варианты переговоров. Сначала заключённые просто массово отказались есть, а ночью подняли шум, стуча по стенам и дверям во всех казармах и в изоляторах. «Попова! Попова! Интеллигента!»
Тяжелой поступью, сдерживая внутреннюю тревогу, вышел Александр из стен лечебницы навстречу отряда служащих, выстроившихся для оцепления территории к разъяренным алкоголикам и наркоманам. На сей раз подъём на прогулку был скомандован раньше: «Вымотать! Чтоб с ног валились! К следующей ночи, чтоб ни одна душа не пикнула!» – Вопил подполковник Ковязин. – «Весь состав поднять по тревоге!»
«Это что ж получается, меня месяц здесь нет, я ни сном, ни духом, но орут так, будто сам причастен? Что за чертовщина?! Я ещё четыре часа, как в учебном отпуске. Нет! Вызывает… Держись, Сашка, держись! Служба у тебя такая – начальник оперативного штаба – едрить колотить! Вот и должен разрулить. Кто если не я. Так?!»
Находясь на дистанции около четырех – пяти метров, он остерегался сделать шаг ближе, сохраняя максимально безопасное расстояние для маневра в случае нападения. При виде Попова, толпа загудела, словно превратилась в живую массу, зашевелилась на прогулочной площадке, укутанной серым июньским туманом. Светает… А служить здесь – хочется ли? Справедливости! Вот всегда чего хочется Попову. Так и живет.
Только сейчас, глядит он, как люди реагируют на него буйно, но тут же притихают, остановившись, не знает – радоваться тому, аль нет?
– Чего бунтуете, мужики?!
Безликая масса расступилась. Где-то в середине показалась стайка блатных рецидивистов. Вышел Пахан. Взъерошенный, он глядел исподлобья, словно прицеливался – в холостую выстрелит словом или все-таки повлияет «базар» на начальника?
– Сан Иваныч, слово имеем сказать! Мы не скоты!! Пойло своё, для свиней – пусть сами жрут! – Хрипло прошипел он. – Хавать невозможно – все кишки наизнанку третьи сутки!
– Сидят на госхарчах, еще скалятся, кто б меня кормил. Сам семью кормлю… – Буркнул за спиной Попова не менее озлобленный офицер.
Реакция не заставила себя ждать:
– «Хайло» завали, провокатор!
Иваныч покосился с предостереженьем. «Молчи, мол, идиот, если хочешь здоровым уйти домой сегодня, иль в живых остаться – упаси Бог от резни!» – подумал он, но в ответ вступил в диалог с заключённым сдержанно и спокойно. Заговорил так тихо, словно в кабинете один на один беседу вёл. Но слышно было всем и всё. И чем тише говорил Попов, тем внимательнее слушали все вокруг.
– Я не повар, а старший оперуполномоченный службы. Но…
– Ты вопросы решаешь! А этот изоляторы вешает!
– И жрать не даёт!
– На вольном баб тоже не даёт!
Гогот прокатился волной по ораве осужденных, как кто-то шибко громогласный завопил:
– Начальника колонии меняй! Ты наш начальник!
– Не хотим эту гниду! – прохрипел второй заключенный, глядя из-за плеча Пахана. – Интеллигента давай!
– Интеллигент! Интеллигент! Интеллигент! – заревела разъярённая толпа.
Ну и дела…. Вот оно что!? Шок, смешанный с удручённым осознанием случившегося тенью мелькнул на лице Попова. Эк вы хапнули, братва! Ясный пень! Ковязин теперь зуб на меня будет точить! Ну, спасибо! Ну, удружили! Ну, облегчили службу, так сказать! Напряжённо, капитан Попов нахмурил лоб, отпуская мысли, но переходя к действию.
– Тихо! – Поднял он руку усмиряющим жестом. – У меня нет цели становиться начальником ЛТП! И руководство назначается не так. Есть закон. Есть Устав. Служба, офицерский долг, в конце концов. Иерархия! Так было и так будет. Вывести заключенного Ермолова за мной! Пошли, потолкуем…
Ермолова привели на допрос сразу, следом за капитаном, окружив конвоем.
– У этих нутро прогнило, на каждого маляву черкану хоть ща! – Шипел он, наклонившись вперед. – А ты чист, как белый лист. И толковать умеешь. Разжевать могёшь.
Не было у Сашки к этому заключенному ни ненависти, ни злости. Разобраться силился, конечно, что греха таить – во всех судьбах стремился разобраться так, чтоб по-честному. Чтоб если человек не прав, то понял это и встал на путь исправления. Была присуща некая наивность нашему капитану – верил в чудо победы благостного в человеке. И в каждом старался видеть хорошее. От того, видать, и тянулись к нему люди.
Вот и теперь, смотрит он на рецидивиста этого. Ясно понимает – озлоблен Пахан. Но Иваныч упрям и твёрд в своей манере – не чернить никого. В каждом есть то качество, за которое можно вытянуть человека, что за уши… – из всякого дерьма.
Но и разговор надо вести так, чтоб не дать управлять собой: свора блатных – та ещё компания манипуляторов. Чуть расслабишь узду – уведут туда, куда им выгодно. И потом прыгай, как ёж по раскалённым углям.
– Стало быть: я лист, а вы на нём малевать вздумали?! – Без тени иронии заметил Иваныч.
Смотрит Пахан всё так же пристально и молчит, словно просчитать его пытается. Взгляд жесткий. Ненависти нет, но и особенного обожания тоже. С чего ему обожать того, кто властвует сейчас над ним и ясно понимает маневр бунта.
– Э, нет. Не получится. По-человечески, я всё понимаю. Но с точки зрения закона – никак. Ты, Пахан. А значит – законы знаешь. Так уважай их!
– Не шевели святое!
– В колонию строго режима упекут ведь. Хочешь туда снова?
– Не пугай, начальник! Пуганные.
– О! Разговор получается. Так не ответил на вопрос: третью ходку хочешь? Статьи назвать и меру пресечения, аль сам знаешь?
– А чё ж нет? Давай домой! Валяй!
Стало больно Пахану, одновременно страшно. Но не тюрьмы он боится. Как зверь загнан: позволить опустить себя нельзя. Но и в тюрьме сдохнуть не предел мечтаний. Мать – единственный человек, перед кем стыдно ему – лбу здоровому, но для неё по-прежнему родному и любимому. Вот и рвётся душа – то. Мечется. Но показать это ментам тоже нет никакого желания. Лучше повадку звериную оголить, чтоб боялись и не приближались.
– Побег с вооружённым нападением – пять лет минимум. Здесь ты на вольном поселении и уже сейчас можешь готовить фундамент на благополучную жизнь. Есть все шансы встретиться с матерью, встретить женщину, обзавестись семьёй. Или хочешь оставшуюся жизнь провести… – так? – Попов указал на руки, окольцованные наручниками.
Напряжение в комнате допросов держалось.
«Думать…» – мыслил в сию секунду Попов, – «Надо заставить думать его головой, а не эмоциями и блатными догматами, которые сломали не одного здорового мужика. Система у вас, система у нас. Но жизнь вне системы – есть. И она может быть счастливой…»
И он продолжил:
– Сюда не по тяжкой попал. И не по убийству с грабежом, как в первую ходку по малолетке. Голова у тебя светлая! Работает! Даже в угаре – научился сдерживаться. Знаешь какой это показатель? Сеешь?