Читать онлайн Мы потребуем крови бесплатно

Devin Madson

WE CRY FOR BLOOD

Map illustration © Charis Loke

Fanzon Publishers

An imprint of Eksmo Publishing House

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

* * *

Девин Медсон
Австралийская писательница, которая завоевала немало восторженных отзывов от читателей и критиков, а в начале 2020 года одно из ведущих англоязычных издательств фантастики, Orbit, заключило с Медсон контракт сразу на семь романов. Девин также выиграла премию Aurealis.
Ее фэнтезийные романы полны неоднозначных персонажей с серой моралью и склонностью у едким шуткам. По словам Мэдсон, она пересматривает «Властелина колец» Питера Джексона гораздо чаще, чем следовало бы, и много играет в видеоигры, пьет много чая и шоколада.

* * *

Посвящается М, за терпение со мной
и с жизнью. И за то, что везде приносишь
радость и веселье. Ты навсегда останешься
моим малышом.

Список персонажей

Левантийцы

Род Торин

Рах э'Торин – изгнанный капитан Вторых Клинков Торинов

Эска э'Торин – заместитель Раха (умер, освобожден)

Кишава э'Торин – охотница (умерла)

Орун э'Торин – конюх (умер, освобожден)

Йитти э'Торин – целитель

Дзиньзо – конь Раха

Лок, Хими и Истет – Клинки Торинов

Гидеон э'Торин – капитан Первых Клинков Торинов, ныне император Левантийской Кисии

Сетт э'Торин – заместитель и брат Гидеона (умер)

Теп э'Торин – целитель Первых Клинков

Тор, Матсимелар и Ошар э'Торины – седельные мальчишки, которых Гидеон назначил переводчиками

Нуру э'Торин – переводчица-самоучка, которую никогда не задействовали чилтейцы

Род Яровен

Дишива э'Яровен – капитан Третьих Клинков Яровенов

Кека э'Яровен – заместитель Дишивы, немой. Чилтейцы отрезали ему язык

Атум э'Яровен – капитан Первых Клинков Яровенов

Локлан э'Яровен – конюх Дишивы

Шения э'Яровен – единственная из Яровенов, заклейменная в изгнании

Птафа, Массама, Дендек, Ануке, Эси, Моше э'Яровен – Клинки Дишивы

Другие левантийцы

Эзма э'Топи – заклинательница лошадей в изгнании

Деркка эн'Инжит – ученик Эзмы

Ясс эн'Окча – Клинок рода Окча

Лашак э'Намалака – капитан Первых Клинков Намалака и подруга Дишивы

Йисс эн'Охт – капитан Первых Клинков Охта, пылко преданна Гидеону

Тага эн'Окча – капитан Первых Клинков Окча и предводительница Ясса

Менесор э'Кара – капитан Вторых Клинков Кара

Джейша э'Кара – заместитель Менесора

Дхамара э'Сет, капитан Бахн э'Беджути, капитан Лина эн'Инжит – другие капитаны левантийцев

Сенет эн'Окча, Якан э'Кара, Яфеу эн'Инжит, Балн эн'Охт, Тафа эн'Охт и Кехта эн'Охт – охрана императора

Диха э'Беджути – целитель

Нассус – левантийский бог смерти

Мона – левантийская богиня правосудия

Кисианцы

Мико Ц'ай – дочь императрицы Ханы Ц'ай и Катаси Отако

Император Кин Ц'ай – последний император Кисии (умер)

Императрица Хана Ц'ай – свергнутая императрица Кисии

Принц Танака Ц'ай – брат-близнец Мико (умер)

Чичи – собака Мико

Дзай Ц'ай – незаконнорожденный сын императора Кина (умер)

Лорд Таси Оямада – дед Дзая по матери и министр правой руки

Генерал Китадо – командующий императорской гвардией Мико

Министр Рё Мансин – министр левой руки, главнокомандующий императорской армией

Генерал Хаде Рёдзи – бывший командующий императорской гвардией

Генерал Таи Мото, генерал Русин, генерал Сенн Михри, генерал Йасс и генерал Алон – генералы южной императорской армии

Капитан Соку – подчиненный генерала Мото

Лорд Хирото Бахайн – правитель Сяна

Эдо Бахайн – старший сын герцога Бахайна

Капитан Нагаи – человек герцога

Тянто Коали – губернатор Сяна

Лорд Исиро Коали – граф Ирин Я

Лорд Ниши (Соленый лорд) – богатый кисианец, приверженец Единственного истинного Бога

Чилтейцы

Кассандра Мариус – чилтейская шлюха и наемная убийца

Иеромонах Креос Виллиус – глава церкви Единственного истинного Бога (умер)

Лео Виллиус – единственный ребенок его святейшества иеромонаха

Капитан Энеас – глава охраны иеромонаха

Кайса (Она) – вторая душа Кассандры

Свифф – подчиненный капитана Энеаса

Другие

Торваш – Знахарь

Госпожа Саки – безмолвная спутница Торваша

Кочо – писец и слуга Торваша

Лечати – молодой человек на службе у Торваша

В предыдущих романах

Дишива э'Яровен возглавляет гвардию императора Гидеона, но вскоре ее главной заботой становится возвращение доминуса Лео Виллиуса. Людей отравляют, священные книги горят, и она уверена, что именно он – тот враг, которого никто больше не замечает. После женитьбы Гидеона на госпоже Сичи переводчик, укравший для нее священную книгу, умирает от отравления, а значит, в книге содержится то, что Лео пытается скрыть, и Дишиве просто необходимо ее перевести.

Находясь в плену у Знахаря, Кассандра подвергается серии опытов, в ходе которых ее душу извлекают из тела и возвращают обратно. Разобравшись, что с ней творится, она решает бежать, но оказывается запертой в теле императрицы Ханы. Кайса, вторая душа из тела Кассандры, убегает с их общим телом.

Императрица Мико находится в бегах, вместе с Рахом она едет в Сян за поддержкой светлейшего Бахайна. Они раскрывают планы Бахайна захватить империю и перебить левантийцев, с помощью Эдо Мико и Рах сбегают. Они пробираются по диким землям Кисии, намереваясь вернуться в Мейлян. Мико хочет освободить министра Мансина, единственного оставшегося союзника, а Рах – спасти свой народ. По пути на них нападают солдаты Дзая, и Мико позволяет себя захватить, чтобы спасти жизнь Раху.

Обнаружив, что его Клинки подожгли Мейлян, Рах освобождает Мансина, а потом состязается с Йитти за пост капитана. Сетт вмешивается в дуэль, чтобы Рах проиграл, и его убивают за бесчестное поведение, а тяжело раненного Раха изгоняют из племени.

Поскольку политическое будущее Дзая зависит от смерти Мико, ей приходится сражаться за свою жизнь и убить его. Теперь она единственный оставшийся в живых член императорской семьи. Мико призывает армию юга выступить в ее поддержку и впервые после побега из Мейляна обретает надежду.

Когда Знахарь выдает Кассандру и Хану, они оказываются вместе с иеромонахом на пути в Кой. Убив иеромонаха, Кассандра помещает Хану в его тело, чтобы возглавить чилтейцев. Однако, прибыв в Кой, они обнаруживают, что чилтейской армией командует Лео Виллиус, и с трудом выбираются живыми.

Гидеон все больше меняется и приказывает Дишиве напасть на лагерь дезертиров, но она находит там заклинательницу лошадей и отказывается убивать ее или левантийцев, которые просто хотят вернуться домой. Там она выясняет, что, как сказано в священной книге, Лео Виллиусу суждено умереть еще трижды, чтобы стать богом и создать священную империю.

1

Мико

Я выпустила стрелу одновременно с ударом сердца. Как только она с глухим стуком вошла в мишень, я достала из бочки другую. Вокруг шумел и суетился лагерь, и лишь министр Мансин и недавно назначенный министром Оямада стояли как статуи, наблюдая. Ко мне они тоже не обращались с тех пор, как прибыли, только вели чопорную беседу.

– А вино? – спросил Мансин.

– Немного, – ответил Оямада. – Нужно аккуратно его распределять, в особенности зимой. С рисом аналогично. Проса у нас в избытке, как бобов и вяленого мяса, а воду можем брать из рек по пути.

Мансин хмыкнул, а я выпустила еще одну стрелу в утыканную стрелами мишень. Неподалеку за мной уже наблюдала группка солдат, о чем-то тихо переговариваясь.

– Мечи?

– Конечно. И… стрелы. Дерево для укреплений. На юге полно дерева и металла, как вы знаете.

– Жаль, что их нельзя есть.

– Провианта нам хватает, – сказал Оямада. – Только вино следует беречь. И это мудро, если вы хотите, чтобы солдаты держались на ногах.

Министр Мансин сменил позу и покосился на зевак.

– Вряд ли вы могли бы более наглядно доказать, как мало знаете об армии, ваше превосходительство.

– Я командовал…

– Охрана, нанятая для торговых караванов, не в счет. Сосредоточьтесь на снабжении, а я решу, как использовать припасы.

Я выпустила еще одну стрелу и, прежде чем она попала в мишень, обернулась, застав министра Оямаду с открытым для новой реплики ртом.

– Ваша осторожность весьма похвальна, – сказала я, бросив порицающий взгляд на Мансина.

Из них двоих я доверяла ему больше, дольше его знала и сильнее нуждалась в его навыках, но без Оямады у меня не было бы солдат. В то утро мы отправили тело Дзая к его матери для упокоения. При других обстоятельствах его похоронили бы в императорском саду, но от спаленных руин Мейляна еще поднимался дым.

Оба поклонились – Оямада с ироничной благодарностью, а Мансин с чопорным извинением.

Я вытащила очередную стрелу, осознавая, что толпа вокруг нас растет.

– Ваше величество, – в первом порыве единства произнесли оба министра.

– Следует собрать совет, прежде чем генералы начнут беспокоиться, – добавил Мансин. – Они могут посчитать неуважением, что их заставляют ждать.

– Я не собираюсь заставлять кого-либо ждать, – Я приложила стрелу к тетиве, а лежащая у моих ног Чичи завиляла хвостом, взбивая грязь. – Но и не хочу быть в невыгодном положении на первом совете. Поэтому сначала осмотрю лагерь. И встречусь с солдатами.

– Вы… уверены, что это мудро, ваше величество?

Оямада слишком явно покосился в сторону зрителей.

– Да. Если мне придется сидеть в душном шатре и слушать, как мужчины говорят со мной свысока, прежде всего я должна понимать, о чем речь. Совет устроим вечером. Уверена, вы убедите их согласиться с этим решением, министр Оямада.

Он не ответил на мою доверительную улыбку, но, сочтя мои слова за приказ, поклонился и ушел.

– Вам следует дать ему время, – сказал Мансин, когда Оямада уже не мог нас слышать. – Всего два дня назад вы убили его внука.

– А вам не следует приуменьшать умения, которые он поставил на службу нашему делу.

На его губах появилась безрадостная улыбка, и темные круги под глазами проступили четче.

– Хотите сказать, деньги, которые он нам принес.

– Теперь он на нашей стороне.

Мансин поклонился, признавая мою правоту, и я взяла очередную стрелу из бочонка. По узкой полоске земли стегнул порыв ветра, хлопнув мне по ногам плащом и взъерошив шерсть Чичи. Я прицелилась, почти машинально сделав поправку на ветер, и выпустила стрелу. Для меня это было так же естественно, как для императора Кина встречаться с генералами.

Несмотря на ветер, стрела попала почти точно в цель, чего не скажешь о моих планах.

– Не стоит рассчитывать, что ваше мастерство лучника произведет впечатление на генералов, ваше величество, – сказал Мансин, окинув взглядом наблюдающих солдат. – В лучшем случае они посчитают это угрозой, а в худшем – напоминанием о вашем отце.

– Об императоре Кине? Не вижу в этом проблемы.

– Я говорил не о нем.

– Да, – согласилась я. – Но здесь и сейчас у меня есть только один отец, и это император Кин Ц'ай. Только один брат, и это Дзай Ц'ай. Моя мать – изменница. Мой брат-близнец – глупец. Мне придется с этим жить, если я хочу, чтобы Кисия выстояла. Но мне нужны генералы, которые будут меня слушаться и не переступят через меня, как наверняка намереваются, и я постараюсь получить рычаг влияния.

Он кивнул.

– Они будут давить, чтобы понять, сколько власти могут заполучить, и возненавидят вас, если вы не дадите им никакой или дадите слишком много.

– Они возненавидят меня, если я попаду в цель и если не попаду. Возненавидят, если я буду вести себя как женщина или как мужчина. – Я положила стрелу на тетиву. – Знаю, легко не будет, министр. Но понимание, что они возненавидят меня в любом случае, дает гораздо больше свободы, чем вы можете вообразить.

Я оттянула тетиву и выстрелила, с радостью услышав стук, с которым острие вошло в соломенную мишень. Министр Мансин наблюдал за мной, нахмурив брови.

– У меня получится, – сказала я. – Ведь в Мейляне вы надели мои доспехи, чтобы я могла сбежать и бороться дальше, потому что верили в меня.

Глазеющие на нас солдаты не могли подслушать, но Мансин все равно понизил голос, и я едва разобрала его слова в галдеже.

– Боюсь, генералы не забудут о былых ранах, – сказал он, – что бы ни думали простые солдаты. В чем бы ни нуждалась Кисия. Они ведь южане, их домам и семьям ничто не угрожает. Для них потеря Коя – повод ухмыльнуться. Император Кин сам разделил страну в непрекращающейся войне с вашей матушкой.

Я вздохнула.

– Я знаю, но если я собираюсь править Кисией, то всей Кисией, а не только к северу от реки.

Я опустила лук. Мне не нравилось, как он лежал в руке. Оставив Хацукой в Сяне, я как будто лишилась части тела.

– Давайте пройдемся, министр. Хочу осмотреть лагерь и поговорить с солдатами, как делал император Кин.

– Как пожелаете.

Мальчик взял у меня лук, но я оставила напульсник на запястье как напоминание о своей меткости. Уделял ли Кин внимание таким деталям? Я никогда раньше не задумывалась, сколько в нем было подлинного, а сколько выдуманного, прямо-таки человек-загадка.

Как только я покинула стрельбище, собравшаяся толпа загудела, и, вспомнив, как вел себя Кин, я обратилась к солдатам:

– Благодарю за то, что присутствовали на моей тренировке. Завтра увидим, сколько стрел я смогу расщепить.

Эти слова были встречены скорее удивлением, чем восторгом, но надо же с чего-то начинать.

– Не следует выставляться перед ними, ваше величество, – предупредил министр Мансин, когда я поравнялась с ним и наши сапоги захлюпали по грязи. – Император Кин никогда не стал бы этого делать.

– Но я не император Кин.

– Как вы не перестаете мне напоминать. Однако, как женщина, вы должны требовать к себе уважения даже в большей степени, чем требовал он, как простолюдин.

– Но его ведь уважали не оттого, что он требовал. А потому что заслужил уважение.

Мансин замолчал, сцепив руки за спиной и высоко подняв голову, слабый солнечный свет подчеркивал морщины на его лице. Заточение у левантийцев дало о себе знать, и рядом со мной шел худой суровый человек, который теперь мог и засомневаться, стоило ли приносить себя в жертву ради спасения моей жизни. Мне предстояло сохранить уважение не только солдат.

Шатры, вдоль которых мы шли, стояли прямо на траве, но дорожка между ними превратилась в глинистый овраг. Когда мы проходили мимо, солдаты кланялись, а я кивала и улыбалась им, как будто принимала парад, а не осматривала полевой лагерь.

– Как мне перевести внимание на них вместо меня? – спросила я, когда мы свернули в более широкий, но такой же раскисший проход. Мимо прошмыгнули несущие подносы с едой мальчишки, при виде меня они изумленно распахнули глаза. – Я хочу… поговорить с ними. Узнать их лучше.

– Так поговорите.

– Но что им сказать? При дворе обычно обмениваются любезностями о погоде, прическах и неудачном цвете платья. Как это делал Кин?

– Расспрашивал о том, что их волнует, и помнил, что для них важно. Больше всего на свете люди любят говорить о себе, особенно солдаты.

Я никогда не слышала от него таких циничных высказываний, но мой смех привлек внимание юного солдата, только что вышедшего из шатра. Увидев меня, он вздрогнул. И поклонился. Затем пробормотал «ваше величество» и уставился в землю, теребя пальцами рубаху.

– Наверное, у меня грозный вид, раз я вызываю такую реакцию, – сказала я, приближаясь к нему. Мансин последовал за мной. – Как тебя зовут, солдат?

– Танака Оно, ваше величество.

Он произнес это так сдержанно, с такой вдумчивостью, что я была благодарна ему за понимание, хотя имя и пронзило мне кожу, плоть и кости, проникнув глубоко в сердце. Моя натужная улыбка дрогнула.

– Танака, – сказала я, – одно из моих любимых имен. Откуда ты, Танака Оно?

– Из Анси, ваше величество. По крайней мере, там я родился. Я вырос в маленьком городке на западе, о котором вы, вероятно, никогда не слышали.

– И все-таки, в каком же?

Он как будто задумался, не испытываю ли я его, но ответил:

– В Боруте, ваше величество.

– А, один из многих городов, в котором путники, идущие по пушному пути, могут принять теплую ванну и выпить превосходного вина.

Он распахнул глаза еще шире, и это доставило мне такое же удовольствие, как стук стрелы, ударяющей в мишень.

– Да, ваше величество, именно так.

– Что ж, учитывая, из какого прекрасного города ты родом, нам вдвойне повезло, что ты среди нас.

На этом я кивнула и продолжила обход вместе с министром.

– Это было проще, чем я думала, – сказала я.

– В большинстве своем они люди с простыми потребностями, ваше величество. И все же я удивлен, что вы слышали о таком маленьком городке.

– Я не слышала. Просто предположила, что его привлекательность основана на особенностях той местности.

Местности, по которой я не так давно пробиралась в одном исподнем и в обществе левантийца.

– Даже не знаю, становится ли от этого ваша речь более или менее впечатляющей, ваше величество. А вот и два генерала, которые не присутствовали на вашем… выступлении вчерашним утром, – добавил он, кивнув двум мужчинам в алых плащах, беседующим у шатра квартирмейстера. – Тот, что повыше, – генерал Сенн Михри, а второй…

– Генерал Мото.

Один из двух генералов, которые, как считал Дзай, могли бы управлять империей вместо него.

Когда мы подошли ближе, оба генерала поклонились.

– Генералы, – сказал Мансин, остановившись перед ними с непринужденным видом, в то время как я притворилась, будто не замечаю, как они меня рассматривают, несомненно, оценивая, насколько я похожа на Отако. – Ее императорское величество императрица Мико Ц'ай.

Они снова поклонились, пробормотав «ваше величество», и когда генерал Михри хотел представиться, я сказала:

– Генерал Сенн Михри, младший сын великого генерала Михри. Известен своими лидерскими качествами и великолепными скакунами, которых разводят в его поместье к западу от Анси. Вас произвели в генералы после схватки с горными племенами в 1370 году, и с тех пор вы находитесь здесь, обороняете нашу западную границу.

Я подняла подбородок.

– Вы с честью и доблестью служили моему отцу, великому императору Кину Ц'аю, и я рада, что продолжаете служить империи.

Закаленный воин поднял брови и ответил с легкой хрипотцой:

– Благодарю вас, ваше величество.

Я повернулась к генералу Мото, который меня опередил, заявив:

– Я генерал Мото, ваше величество. Командую гарнизоном Ц'ая после стычки с чилтейцами на границе в 1385 году.

Если он надеялся, что мне нечего будет добавить, то явно не учел, какие подробности министр Мансин знает о генералах, которыми командует.

– Генерал Таи Мото, – сказала я, отметив для себя его сметливость. – Первый в своей семье, кто достиг такого высокого звания, хотя вторые сыновья графа Татана служили в армии с тех пор, как семья получила этот титул в 1236 году. – Этим познаниям я была обязана многочасовой зубрежке фамилий и достижений. – Будучи капитаном в гарнизоне Мейляна, вы защитили моего отца от пары убийц, которые напали на него, когда он проверял восстановление городских укреплений.

Как и в случае с генералом Михри, я вздернула голову и добавила:

Он не удивился, но кивком оценил отличный ход, улыбнулся и ответил:

– Благодарю вас, ваше величество.

Мы пошли дальше, не сомневаясь, что они смотрят нам в спину. Удалившись на достаточное расстояние, чтобы они нас не слышали, Мансин сказал:

– Отличная работа, ваше величество.

– Как ни странно, это было проще, чем с солдатом.

Мы пошли дальше, останавливаясь то тут, то там, чтобы обменяться парой слов с капитанами и простыми солдатами, даже с мальчишкой, который бегал по лагерю, разнося сообщения, припасы и еду. Когда я поприветствовала его, он на несколько долгих секунд уставился на меня с разинутым ртом, а потом, запинаясь, промямлил:

– Ваше величество… Что… я могу для вас сделать, ваше величество? – И склонился в глубоком поклоне.

– Расскажи о себе.

– Обо мне… ваше величество?

Бедняга перепугался до смерти.

– Начни со своего имени.

– А-Ани, ваше величество.

– Откуда ты, Ани?

– Не знаю, ваше величество, но… но когда на меня наткнулся рекрутер, я жил на улицах Мейляна.

Если бы кто-нибудь спросил меня, живут ли на улицах кисианских городов бедняки, я ответила бы «да», ведь с ними сталкиваешься повсюду, но, к стыду своему, я вдруг поняла, что не только никогда не разговаривала с уличным бродягой, но и не задавалась вопросом, почему они так живут.

И это мне тоже предстоит изменить.

Мы еще немного поговорили, но он не стал чувствовать себя увереннее, и я позволила ему сбежать обратно к своим делам.

– Не знаю, чего вы добились этим разговором, – заметил Мансин, все это время стоявший рядом со мной суровой статуей. – Вам не нужна любовь тех, кто не сражается за вас.

– Но разве без этих мальчишек лагерь мог бы существовать так слаженно?

– Нет, но пусть этим занимаются генералы и квартирмейстер.

Я прекратила бессмысленный спор, хотя рассказ Ани о том, что он не знает, откуда родом, никак не шел из головы.

Мы почти завершили полный круг по лагерю, когда министр Мансин кивнул на двух мужчин, сидящих у костра, как простые солдаты, несмотря на генеральские регалии.

– Кажется, я говорил вам о генерале Йассе и генерале Алоне, двух генералах-варварах.

– Да. Но если они сражаются за Кисию и живут в Кисии, почему мы до сих пор называем их варварами?

– Это слово мы используем не из-за неуважения, ваше величество, просто как указание, что они не кисианцы.

– Интересно, что делает человека кисианцем? – сказала я больше для себя, чем в ожидании ответа.

– Для начала надо родиться в Кисии.

У меня не было времени ответить, прежде чем два генерала прервали трапезу и встали, а Мансин поспешил добавить полушепотом:

– Мне сообщили, что оба отказались присягнуть императору Дзаю. Вам следует вести себя с ними осторожно.

– А осторожность – лучший способ добиться их уважения?

– Нет, но когда дело касается их, требовать уважения – лучший способ никогда его не получить.

Больше мы ничего обсудить не успели, потому что подошли слишком близко, и оба генерала поклонились. Это показалось мне хорошим началом. С первого взгляда ничто не напоминало о том, что они не кисианцы, как указал Мансин, разве что генерал Йасс носил более короткие волосы, чем принято даже у военных, а генерал Алон – окладистую бороду. И говорили они с явным южным акцентом.

– Ваше величество, – сказал генерал Йасс, и, вместо того чтобы заполнить краткую тишину каким-либо комментарием или вопросом, как другие генералы, оба застыли в ожидании, пока я не скажу, чего от них хочу.

Их нежелание заполнять паузу просто ради того, чтобы ее прервать, нежелание говорить попусту, одновременно сбивало с толку и вызывало восхищение.

– Как я вижу, вы предпочитаете говорить только по делу, а не болтать о пустяках, – сказала я.

– Мы никогда не были при дворе, ваше величество, – ответил генерал Алон. Так странно было не видеть движений его губ и мимику лица под бородой. В какой-то степени борода была маской. – Мы простые солдаты.

– Тогда позвольте мне перейти сразу к делу. Как вы наверняка понимаете, новые императоры и императрицы, чтобы чувствовать себя… менее уязвимыми, обычно требуют от генералов немедленно принести присягу. Видимо, этого потребовал мой брат, но я не стану, если вы считаете, что верность надо заслужить. Такая честность внушает уверенность, что вы не предадите меня, и надеюсь, если мои решения придутся вам не по нраву, вы скажете это мне так же откровенно, как я сейчас.

С колотящимся сердцем я выискивала на их лицах признаки того, что они понимают и ценят мое решение, но ничего не могла прочитать. Когда я закончила речь, они просто поклонились, и мне стало не по себе.

И вдруг генерал Йасс заговорил:

– Мы ценим вашу прямоту, ваше величество. Мы не можем поклясться в верности тому, кто этого не заслужил, но сражаемся за Кисию, и пока вы сражаетесь за Кисию, мы на вашей стороне, с присягой или без.

– И мы не убиваем ударом в спину, – добавил генерал Алон с хриплым смешком. – Мы бьем в лицо.

Я выдохнула с облегчением и не могла не ухмыльнуться – мое лицо наверняка привело бы матушку в ужас.

– Ваше величество, – откликнулись оба.

Мы пошли дальше, дав возможность генералам поесть, и, оказавшись вдалеке от их ушей, я ожидала комплимента по поводу того, как хорошо справилась. Но Мансин хранил молчание, даже не указывал на других офицеров или зоны лагеря на нашем пути.

– Вы не хотите поздравить меня с удачным разговором, министр?

– Мне кажется, есть грань между слишком официальным и слишком… развязным поведением, ваше величество.

– Что более развязного было в моем разговоре с ними? Боюсь, я ничего такого не заметила, – отозвалась я, уязвленная несправедливым упреком.

Я подняла взгляд, но Мансин ответил, не посмотрев на меня:

– Они ведут себя по-другому, но вы императрица. Это Кисия, а не горы. Подстраиваться под них – это проявление слабости, а в вашем положении не следует разговаривать в таком тоне с варварами.

Он говорил с укоризной, но его слова наполнили меня таким разочарованием, которое я не могла не только высказать, но даже объяснить.

– Только с варварами? – с обманчивой холодностью спросила я.

– Скажем так – особенно с варварами.

– Они что, более серьезная угроза моей добродетели?

Он неодобрительно посмотрел на меня и нахмурился.

– Это неподобающий разговор.

– Да, вы правы, неподобающий. – Я остановилась. – Я устала и хочу отдохнуть в своем шатре перед советом.

Министр Мансин поклонился.

– Ваше величество.

Я в одиночестве возвращалась в центральный шатер, погрузившись в размышления. Вокруг царила шумная суета, но она успокаивала бурлящие в голове мысли, которые я и улавливала-то с трудом, гнев мешал их ухватить.

Перед моим шатром стоял в карауле солдат. Судя по его лицу, он хотел сообщить что-то важное. Я устало вздохнула.

– В чем дело?

– Ваше величество, у вас гость.

– Гость? Кто?

– Я.

Когда я обернулась на звук знакомого голоса, у меня перехватило дыхание. В нескольких шагах от меня стоял генерал Рёдзи. Рёдзи, который тренировал нас. Рёдзи, который был самым преданным охранником моей матери. Рёдзи, в которого я вонзила клинок в ту ночь, когда защищала императора Кина во время переворота, устроенного моей матерью. И это после всего, что Рёдзи для меня сделал.

После пережитого он не стал выглядеть хуже, только постарел. Или, быть может, я просто никогда не видела его без мундира.

Вопреки тому, как мы расстались, вопреки всему, мне пришлось взять себя в руки, чтобы не броситься к нему, не прикоснуться, чтобы и убедиться – он мне не мерещится. Не расспрашивать у него про матушку и как он здесь оказался. Ответы причинили бы слишком много боли, а за нами наблюдало слишком много людей. Я быстро поняла, что в полевом лагере постоянно кто-то наблюдает, прямо как при дворе.

– Генерал Рёдзи, – сказала я, изо всех сил сдерживаясь. – Мы так давно не виделись.

– Да, ваше величество. – Он поклонился, и я невольно вспомнила, как долго он кланялся моей матери и называл ее «ваше величество». – Вас непросто было отыскать.

– Я не знала, что вы живы, не говоря уже о том, что ищете меня. – Я повернулась к караульному. – Пусть нам принесут еду и вино в шатер. Генерал, – добавила я, приглашая его войти, – прошу.

Он снова поклонился.

– Я польщен, ваше величество.

Внутри шатер почти ничем не напоминал о моем статусе и был простым, как жизнь в полевом лагере. В особенности как жизнь в полевом лагере, когда я пытаюсь доказать, что могу приносить пользу, а не просто сидеть на несуществующем троне.

Никакой роскоши, но стол там имелся, и я жестом пригласила Рёдзи сесть. Он поколебался, и его губы дернулись в кривоватой улыбке.

– Какие перемены.

– Это точно, – согласилась я. – Должна признаться, я предпочитаю такой расклад сил.

– Как и ваша матушка.

Похоже, он пожалел о сказанном, как только слова слетели с губ, и улыбка сменилась настороженностью.

В моей голове теснилась сотня вопросов, но я села, намереваясь во что бы то ни стало сохранять императорское достоинство. Рёдзи знал меня с детства, но я не дам ему поводов по-прежнему видеть во мне ребенка.

– Что ж, – сказала я, – полагаю, вы должны мне многое поведать, генерал, но сначала скажите – где она?

Он склонил голову.

– Не знаю.

Я не была готова горевать и должна была бы обрадоваться, что пока не придется, и все же неизвестность была еще хуже.

– Объясните подробнее.

Я надеялась, что выгляжу достаточно суровой, надеялась, что он забыл о клинке, которым я его проткнула. Мне хотелось ему доверять, но я давно уже перестала доверять людям только из-за желания довериться.

Генерал Рёдзи вздохнул и провел рукой по столу, словно разглаживая складки на дереве.

– Я пытался, – прошептал он. – Пытался, Мико, изо всех сил, но солдаты появились так быстро. Секунду назад город и замок были в безопасности, и вдруг они оказались внутри и началась резня. Заметив, что происходит что-то неладное, я бросился к воротам, но к тому времени, когда понял, насколько плохо обстоят дела, вернуться было уже невозможно…

Он уставился на свою ладонь, скользящую по столу.

– Нас переиграли. Я ничего не мог сделать. Мне следовало сражаться и умереть, но… Видимо, моя верность вашей матушке сильнее, чем чувство долга и честь.

Я не стала напоминать, что то, как он помогал ей устроить переворот, уже достаточно красноречиво.

– Я снял чилтейскую форму с павшего солдата и выбрался из города. Я хотел вернуться, чтобы спасти ее, но к утру они уже уехали.

– Они?

– Как я понял, иеромонах взял ее с собой на юг. Я последовал за ними, но потерял их в Сувее. В уцелевших на севере городах никто не в состоянии был вспомнить, кто там проезжал, а может, они свернули с дороги, не знаю. – Его рука застыла, и он поднял взгляд. – Я проверил все направления, по которым они могли проехать, и ничего не обнаружил. Я даже не знаю… – Он снова отвел взгляд. – В ту ночь, когда взяли Кой, у нее начался приступ болезни…

Я представила, как матушка лежит на подушках, а рядом на коленях лекарь Кендзи, и ручейки крови из крохотных проколов в ее руке. Она всегда была такой цветущей, что это лечение казалось мне попыткой вызвать жалость.

– Она и правда больна?

Генерал Рёдзи кивнул.

– У нее императорская болезнь.

Конечно, я слышала о ней, эту болезнь так часто упоминали в связи с нашей семьей, что можно было не спрашивать, о чем речь. Но никто, похоже, не знал, что это, хотя болезнь уже очень давно терзала семью Отако. Усталость. Слабость. Замедленное дыхание и сердцебиение. И никакие средства не помогали.

– И давно?

– Давно ли она больна? Несколько лет, и постепенно ей становилось хуже. От каждого приступа она слабела сильнее, чем от предыдущего, и они случались все чаще. Лекарь Кендзи считал, что при должном уходе ей остался год, может, два. А без лечения…

Слова повисли в воздухе, и невысказанная мысль полностью затопила мой мозг. Без лечения она уже могла умереть.

– Когда я перестал ее искать, – продолжил генерал, не желая задерживаться на страшной мысли, наверняка терзавшей его в той же степени, что и меня, – Мейлян захватили чилтейцы, и мои попытки найти вас оказались столь же безуспешными, как и поиски вашей матери. До сегодняшнего дня.

– Что ж, – сказала я, проглотив стоящий в горле ком, – как бы там ни было, приятно снова вас видеть, генерал.

– А с вашей стороны очень любезно называть меня так, хотя теперь я простой обыватель.

Ему придется заслужить мое доверие, но его помощь будет весьма кстати, а присутствие успокаивало. Я позволила себе улыбнуться.

– Это не любезность, а признание того факта, что вы по-прежнему занимаете ту же должность.

Он так резко поднял голову, что ударился локтем о край стола, и на его лице смешались боль и потрясение.

– Вы хотите, чтобы я…

Я и не осознавала, как злюсь на него, пока узел гнева у меня внутри не ослаб.

– Да, – сказала я. – Несмотря на случившееся в Кое, я хочу отдать вам командование императорской гвардией. Если только вы не желаете возобновить поиски моей матери.

Он с горечью усмехнулся.

– Боюсь, если я продолжу заниматься непосильным делом, меня просто поглотит горе.

Я не знала, что на это ответить. Он никогда не рассказывал об отношениях с моей матерью, но этот секрет знали все придворные, хотя никогда не говорили вслух.

– Не беспокойтесь, я не собираюсь расчувствоваться перед вами, – добавил он. – В наших с ней отношениях всегда отражались амбиции, но невозможно провести с человеком столько времени, чтобы не проснулось больше любви, чем хотелось бы. – Он перестал тереть локоть и встретился со мной взглядом. – Если вы примете меня обратно, я всеми силами буду служить вам, ваше величество. Ваша матушка поклялась, что ее дитя будет сидеть на троне, и мы ее не подведем, верно?

Я окинула взглядом сидящих за столом генералов. Заняв свои места, они притихли и косились на министра Мансина. В особенности настороженным выглядел генерал Мото.

Как только они замерли, я откашлялась и начала речь:

– Рада приветствовать вас на первом заседании совета. Полагаю, я со всеми знакома, так что можем перейти сразу к важным делам.

В образовавшейся паузе, прежде чем я продолжила, послышалось перешептывание – они тихо задавались вопросом, почему во главе стола сидит эта женщина и на каком основании открыла совет, если министр Мансин гораздо более компетентен и тоже находится здесь.

– Левантийцы укрепляют позиции в северной части нашей империи, – продолжила я, решительно настроившись заставить их воспринимать меня всерьез. – Есть вероятность, что чилтейцы перегруппируются и нападут на них, но скорее, потеряв большую часть своей армии, будут удерживать границы и не станут вмешиваться. Было бы нетрудно разделаться с варварами. – На этом слове я поморщилась, но здесь не было места нюансам, нельзя было признавать, что они вовсе не варвары, когда мне предстояло собрать против них армию. – Нетрудно изгнать их из наших земель, если бы они не взяли в союзники нескольких лордов с севера. Некоторые, возможно, присоединились к левантийцам из прагматичного желания уцелеть, но другие, похоже, отказались от верности империи ради власти и личной выгоды. Главный среди них – светлейший Бахайн.

Все молчали. Они слышали об этом, но на мгновение я словно оказалась в замке Кьёсио, когда Эдо писал мне об измене Бахайна. Мысль о том, что я осталась в полном одиночестве, без союзников, наполнила меня тогда таким страхом, от которого я до сих пор не могла избавиться.

– Мы не можем напасть на них в лоб, пока они обладают такой поддержкой, – добавила я. – Но у нас получится, если мы разделим Бахайна и его новоиспеченного императора.

– Атаковать Когахейру – это самоубийство, – сказал генерал Русин.

– Не Когахейру. Еще рано, – я покачала головой, – Сян.

Они застыли в полной тишине, а потом посмотрели на Мансина – слышал ли и он мое безумное предложение. Он не удивился и не высмеял меня, и тогда они начали возражать.

– Вы же наверняка понимаете, что Сян – один из самых укрепленных городов Кисии, ваше величество, – сказал генерал Мото.

– Вокруг замка три ряда стен!

– Его ни разу не покоряли!

– Да, хотя пираты много десятилетий грабили город, замок так никогда и не пал.

Я вытерпела их восклицания, как Кьёсио выдерживал ярость моря, и ждала, когда они утихнут. В итоге они замолчали, видимо, высказав все свои претензии, или потому что один за другим заметили, что, ничуть не смущаясь, я терпеливо жду, когда они закончат.

– Мы возьмем Кьёсио, – сказала я, когда они умолкли.

– Можем мы спросить, как вы собираетесь это сделать, ваше величество? – поинтересовался генерал Михри. – Может быть, у вас есть план?

– Есть.

Теперь все внимательно меня слушали.

2

Дишива

«Не возвращайся. Ты никак не сумеешь остановить доминуса Виллиуса», – сказал Ясс, но я не послушала. И теперь лишь надеялась, что успею услышать его упрек «Ну я же говорил», прежде чем умру.

Я стояла на коленях, медленно вдыхая и выдыхая. Колени ныли, в животе пылал пожар, и я изо всех сил старалась не закрывать глаза.

– Капитану Лашак с Клинками Намалака придется остаться, – говорил Гидеон у потрескивающего очага. Я так хотела подползти поближе к теплу, но не смела. – Они только что вернулись, а кто-то все равно должен находиться здесь. Каждый день прибывают новые беженцы из Мейляна, и в городе становится тесно.

– И это лишний раз доказывает, что народ верит в своего императора, ваше величество, – ответил Лео Виллиус. Всего несколько дней назад я видела его мертвый раззявленный рот. Дней? Больше похоже на целую жизнь, прожитую на коленях. – Но при всем уважении к капитану Лашак, вы уверены, что она со своими Клинками здесь нужна? Конечно, они могут поставить шатры, но никто из них толком не умеет строить и не знает кисианского. – Лео ненадолго прервал свою тщательно продуманную речь, и мне не в первый и даже не в сотый раз захотелось вырвать его лживый язык. – Уверяю, ваше величество, мои люди с радостью все сделают сами. Честно говоря, в такие времена слуги Божьи полезнее солдат.

Скажи «нет». Скажи «нет». Он или всех перебьет, или обратит против тебя.

– Твои слова не лишены мудрости, – сказал Гидеон. – И с капитаном Лашак у нас будет два гурта Клинков и половина моей личной гвардии.

Не отправляй никого из гвардии!

– Я был бы больше уверен в успехе с тремя гуртами Клинков, – ответил ему Лео, продолжая игнорировать мое существование. – Но если поблизости больше никого нет…

– Судя по последнему сообщению капитана Таги, они с Менесором э’Карой сейчас у Сувея.

Прекрати рассказывать ему, кто где находится!

– От Атума э’Яровена нет известий… – Возникшая пауза показала, что о моем присутствии помнят. – Можно было бы отозвать Инжит, но, несмотря на разрушение Мейляна, мне досаждают слухи, что императрицу Мико провозгласили на юге правительницей.

– Да, слухи тревожные, – согласился Лео, и я почти поверила в его искренность.

Какое-то время раздавался лишь звон кубков и плеск вина. Эти двое медленно жевали, толком не понимая, что едят, а комната наполнялась сладким и пряным ароматом мяса и имбирного супа. У меня заурчало в животе.

Наконец в дверь поскреблась служанка, и под ее осторожными шагами захрустели старые циновки. Перекрывая звон убираемой посуды, Лео снова заговорил:

– Думаю, сегодня утром хорошо бы вам навестить беженцев, ваше величество.

Слова звучали как предложение, но им не являлись.

– Да, – отстраненно ответил Гидеон, будто его мысли витали где-то далеко. Этот человек пошел на все ради своего народа, ради нашего будущего. Как же так вышло, что я позорно стою на коленях, а Лео Виллиус восседает на почетном месте?

Если слышишь меня, Лео, знай, я снова убью тебя. И снова, и снова, и снова, пока твой бог не махнет на тебя рукой.

Заскрипела кожа, и Гидеон с долгим вздохом поднялся из-за стола.

– Я встречусь с беженцами, которые прибыли накануне.

– Как пожелаете, ваше величество.

Я услышала шорох ткани и звук шагов, остановившихся прямо передо мной, но не подняла взгляд, это не разрешено. Однако прекрасно представляла себе его насмешливую улыбку. Не так давно я колотила по этому лицу, пока оно не превратилось в кашу и больше не могло улыбаться. И ничего хорошего из этого не вышло.

– Не устала еще стоять на коленях, Дишива? – ласково произнес этот ненавистный голос.

Я не ответила.

– Вернувшись, сначала я хотел увидеть, как ты умираешь, – продолжил он. – Но Гидеон приговорил тебя стоять на коленях. Я и не думал, что какой-нибудь левантийский обычай может понравиться мне больше, чем отсечение твоей головы, однако вот она ты, с позором стоишь на коленях… Сколько ты еще продержишься? Как скоро усталость, голод и жажда сведут тебя с ума и уничтожат, как ты позволила им уничтожить меня? Как скоро ты отбросишь свою драгоценную честь и встанешь, чтобы сражаться за жизнь?

Я снова не ответила, но в крови кипела ненависть к этому человеку, упорно не желавшему умирать. Я могла бы вскочить и задушить его, но добилась бы только собственной погибели.

– Надеюсь, я буду здесь, когда ты сломаешься. Когда унизишь себя в глазах ваших нечестивых богов, как бедняга Рах. Это будет более чем справедливо.

Только мантры, которые я затвердила для своего Посвящения, удерживали меня на месте, когда он навис надо мной.

– Молодец, Дишива. Я попрошу кого-нибудь присмотреть за тобой, пока его величество отсутствует. Чтобы ты не могла пошевелиться.

Он ушел, что-то сказав караульным у двери. Наверное, там стояли мои Клинки, но Моше вынудил меня сомневаться даже в Кеке, и я уже не знала, кому могу доверять.

Когда шаги Лео растаяли в конце коридора, в комнату кто-то вошел. Я напрягла ноющие мышцы, но не подняла глаз, даже когда сапоги со знакомыми красными завязками на лодыжках остановились прямо передо мной.

Кека. Теперь он всегда молчит, хотя я еще помню его громкий смех, разносившийся по ветру, когда мы скакали на охоту. Будто прошла целая жизнь.

– Как давно? – тихо спросила я, чтобы не было слышно у дверей. – Как давно ты ненавидишь меня? С тех пор, как я последовала за Гидеоном? С тех пор, как не смогла помешать чилтейцам отрезать тебе язык? С тех пор, как нас изгнали? Или с той минуты, как меня выбрали капитаном вместо тебя?

Вопрос повис в затхлом воздухе.

– Ты мог бы вызвать меня на поединок. Вряд ли ты боялся проиграть.

Опять никакого ответа, даже мычания, а я не могла посмотреть на него.

– Прости, что подвела тебя, друг мой.

Мой голос дрогнул, ведь к чему бы Кека ни подстрекал, что бы ни произошло на той поляне у лагеря дезертиров, я все равно любила его как брата.

Кека пошевелился, и я напрягла и без того напряженные мышцы. Он согнул колени, одно за другим, и опустился на циновку прямо передо мной, но вне досягаемости. И остался в этой позе, подняв ладони в молчаливом жесте извинения. Слова, так легко приходившие раньше, неожиданно покинули меня, и я постаралась сморгнуть набежавшие слезы.

Никто из нас не издавал ни звука. Моим многострадальным коленям казалось, что прошло полдня, но на самом деле это не могло длиться больше часа. Стража не сменилась, снаружи доносился лишь обычный гул суеты во дворе, и ни один звук не был громче дыхания Кеки. Я хотела бы застыть так навечно, но время не обманешь. Чем больше хочется что-то оттянуть, тем быстрее оно приходит, и вскоре по коридору загрохотали быстрые шаги, предвещавшие беду.

– Уходи, – сказала я и подняла взгляд, не в силах противостоять порыву. – Не надо, чтобы тебя застали здесь в таком виде.

Я видела, как эти темные глаза смеются, сердятся, улыбаются, подмигивают и распахиваются от страха, но никогда не видела в них слез, никогда не видела, как дрожат его плечи и рот открывается в безмолвном страдании. Когда шаги приблизились, Кека протянул обе руки ладонями вверх и впервые с тех пор, как чилтейцы лишили его языка, попытался заговорить. Слова вышли нечеткие, но их значение было таким же ясным, как его жест.

– Простить? Что ты сделал, Кека? – дрожащим голосом спросила я. До сих пор я думала, он извиняется за то, что обратил Клинков против меня, а не за то, чего я еще не знаю. – Что ты сделал?

Он повторил невнятное извинение и встал. В комнату ворвалась волна незнакомых голосов, принеся с собой вихрь шагов. Кисианский солдат схватил меня за плечо и впился пальцами, когда я попыталась остаться на коленях.

– Меня не освободили, я не могу двигаться, – сказала я, когда второй солдат взялся за другую руку. – Отпустите меня! Где император Гидеон?

– Ждет снаружи, конечно, – донесся голос от двери. – Он требует тебя немедленно.

– Зачем? – спросила я, избегая встречаться глазами с Лео, чтобы он не прочел в них мой страх.

– Для церемонии. – Лео улыбнулся и жестом указал на тусклый солнечный свет, сочащийся в ближайшее окно. – Погода прекрасная, левантийцы и кисианцы уже собрались, и мы не можем заставлять его величество ждать.

Цепкие руки бесцеремонно поставили меня на ноги, и я скользнула взглядом по затылку Кеки. Я едва не произнесла его имя, но вовремя остановилась. Мольбы ни к чему не приведут, кроме позора. Если моей наградой станет казнь, я умру гордой и недрогнувшей. Для этого я еще достаточно левантийка, гордость и честь вытравлены на моих костях.

Улыбка Лео стала шире, хотя называть эту тошнотворную ухмылку улыбкой было бы нечестно.

– Да-да, знаменитое мученичество левантийцев. И вправду впечатляет, в какой культ вы возвели страдания.

Он рассмеялся собственной шутке, а когда я не ответила, что-то сказал на кисианском и махнул солдатам. Хватка на моих руках ослабла. Один солдат задал вопрос, и Лео кивнул все с той же пародией на улыбку. Солдаты отпустили меня и отошли.

– Так-то лучше, – сказал он на левантийском. – А теперь пойдем. Ты же сможешь идти сама, Дишива?

На долю секунды наши глаза встретились, и я в панике отвела взгляд. Не думай о ней. Не думай о ней. Не думай о ней.

– Да, – ответила я, расправляя плечи и выпрямляя спину. – Я не позволю тащить себя как животное.

Словно почетный караул, несколько солдат пошли впереди меня, остальные остались на месте, растерянно глядя на Лео. Терпению, с которым он ждал, пока я двинусь, позавидовало бы и пересыхающее русло реки.

Мне ничего не оставалось, кроме как гордо последовать за солдатами, с пустым желудком и тяжелым сердцем. Дверь охраняла Массама, и когда я проходила мимо, она набрала было воздуха, чтобы заговорить, ее рука дрогнула, но ничего не произошло, и я пошла дальше в одиночестве.

Пока стояла на коленях, я потеряла счет времени. Ночь сменилась утром, а сейчас солнечный свет скрывало плотное облако.

– Боюсь, у тебя нет времени помыться, – произнес Лео, шагая рядом со мной по узкому коридору с толстыми балками. – Но чистая одежда есть.

Я хотела спросить, зачем нужна чистая одежда, чтобы умереть, но решила не подыгрывать ему. Не в первый раз я понадеялась, что не ошибаюсь, и ему требуется зрительный контакт, чтобы читать мысли.

Не думай о ней. Не думай о ней. Не думай о ней.

– Только переодеваться придется быстро. Мы заставляем его величество ждать.

Я прикусила губу, чтобы удержать язык за зубами. Лео все равно улыбнулся, сияющее самодовольство казалось громче любых слов.

Солдаты прошли по коридору, спустились по лестнице и свернули в маленькую комнату рядом с тронным залом, напротив открытых дверей, откуда доносился нетерпеливый гул голосов.

– Похоже, одежду еще не принесли, так что у тебя есть возможность сполоснуться. Настоящая удача, учитывая, как… резко от тебя пахнет.

В маленькой комнате не было ничего, кроме пары свечей и лохани с водой, от которой шел пар. У меня не было времени помыться с самого возвращения в Когахейру, и я с радостью смыла бы засохшие грязь и кровь вместе с воспоминаниями о том, что произошло с тех пор, как мы с Яссом несли избитого и связанного Лео сквозь пещеры. И все же я колебалась.

Рядом с открытой дверью продолжал ухмыляться Лео. За спиной плечом к плечу стояли кисианские солдаты. Выхода не было.

– Конечно, ты не обязана мыться, – сказал Лео. – Но должна сменить одежду. То есть если ты предпочитаешь сделать это сама, не дожидаясь, пока тебе помогут.

Я скрипнула зубами.

– Если ты или кто-то из них дотронется до меня, я заберу с собой столько человек, сколько получится.

– Как театрально, – промурлыкал он. – Ты едва не заставила меня попробовать просто ради интереса. Но, в отличие от тебя, я способен отложить минутное удовольствие ради гораздо большей награды в будущем. Так что будь так добра, помойся и переоденься, пока нас не вызвал его величество.

Я не поверила этому «нас». Я не верила ни одному его слову, но было глупо просто стоять, рискуя дождаться, что его настроение изменится.

С гордо поднятой головой я вошла внутрь и плотно закрыла за собой дверь, как можно быстрее сбросила грязные, заляпанные кровью доспехи и белье, воняющие потом, грязью и лошадьми. Тело оказалось неожиданно чистым, но я с удовольствием провела влажной тканью по коже, чтобы взбодриться.

Когда я вытирала ноги, дверь открылась, и я повернулась, в готовности ударить незваного гостя. Меня остановил визг служанки. Она бросила стопку одежды и так быстро выбежала, что пламя свечи заплясало на ветру.

Освежившись насколько могла, я подобрала одежду. Свежая нижняя рубашка и какие-то плотные чилтейские штаны, простые доспехи и… Белый кушак и маска мягко упали на пол, золотясь в свете свечи. Я смотрела на них, чувствуя сквозь дверь ухмылку Лео. Он ждал, что я буду возражать, откажусь и доставлю ему удовольствие заставить. Все ради того, чтобы унизить меня перед смертью, он играл со мной, как кошка с мышкой.

Я молча оделась, ежась от незнакомой ткани и непривычного покроя вещей, сшитых на кого-то ниже и тоньше меня. По крайней мере, все скоро закончится. В глубине разума кто-то бунтовал, кричал, что это еще не конец, я не умру вот так, только не здесь, не сейчас, не по прихоти зла, такого коварного, что отказывался умирать. Одеваясь, я пыталась успокоить ярость мантрами, время бесконечно тянулось между мерцающими свечами.

Стук был мягче биения птичьих крыльев, но в голосе звучала злая насмешка.

– Время вышло, Дишива.

Дверь распахнулась, впустив в мое маленькое убежище тусклый дневной свет. Он упал на маску и кушак, лежащие на полу, и Лео оскалил зубы.

– Ах да, конечно, ты же не знаешь, как правильно их носить. Как глупо с моей стороны, я забыл, что по рождению ты не одна из нас. Ничего страшного, скоро мы это исправим.

Я ожидала совсем другого ответа и посмотрела на него. Наши взгляды встретились лишь на мгновение, заставив меня отпрянуть к стене. Свеча с шипением упала, и Лео стоял, освещенный сзади, словно какой-то бог.

– Не нужно бояться, – заворковал он, делая шаг вперед. – Единственный истинный Бог увидит в твоих мыслях все, что хочет, впустишь ты меня или нет. Поразмыслив над этими словами, ты поймешь, насколько они утешительны, какой покой ты найдешь, когда перестанешь бороться и поплывешь по течению Божьего замысла.

Его слова проникали под кожу, словно мои мантры.

– А у Бога есть для тебя предназначение, как и для любого из нас, – продолжил он, делая еще шаг. – Предназначение, которое будут помнить долгие годы после нашего ухода, наша жизнь оставит след, как когда-то оставил Вельд, создавая все то, что придает миру величие и доброту.

Он поднял кушак и маску. Я была загнана в угол, тепло его голоса утешало, словно заботливая мать.

– Вот, дай я помогу тебе, – сказал он, протягивая пояс.

Где-то глубоко моя ярость еще жила, я кричала и боролась, и скорее откусила бы его руку, чем позволила бы положить ее мне на голову, но мой взгляд был прикован к его глазам, его голос наполнял уши, и я не могла пошевелиться. Кушак оказался у меня на плече, и, как загипнотизированный ребенок, я просунула в него руку, чтобы он спадал с плеча на бедро.

– Это я пока придержу, – сказал он, поднимая белую маску. – Пойдем со мной.

И я пошла. Двигаясь словно во сне, я позволила ему положить мою ладонь на его руку и вывести меня наружу, хотя от его прикосновения к горлу подступала желчь.

Двор заполняли голоса. Кисианцы и левантийцы, солдаты и беженцы окружали помост высотой по плечо, глядя на возвышающуюся фигуру Гидеона в императорских алых шелках. Когда я вышла на свет, он пригвоздил меня взглядом, и гул голосов стих.

«Что ты делаешь? – спросила я себя. – Беги!»

Но глубинный страх и гнев были ничто по сравнению с покоем. Он обволакивал меня, словно наркотик пропитывал каждую мысль убежденностью, что все идет так, как и должно.

Повернулись головы, и хотя мне следовало драться, брыкаться, кусаться и кричать, я шла рядом с Лео, купаясь в презрительных усмешках левантийцев. Я заметила Лашак, в ее взгляде ужас соперничал с замешательством, и мне захотелось, чтобы она испытала покой и утешилась им, как я.

Толпа расступилась, и шепот сменился низким гулом, превратившимся в какое-то бессловесное пение. Оно будто исходило отовсюду, но когда мы подошли к помосту, появилась группа паломников, вместе с лордом Ниши и его постоянно растущим числом слуг, и присоединила свои голоса к песне.

«Не делай этого! Стой! Это безумие!» – кричала я, но все без толку. Я будто разделилась надвое. Мы подошли к помосту, и шансов на спасение больше не было.

Заскрипели ступени под тяжелыми шагами солдат. Лестница хлипкой временной конструкции тряслась под моими ногами, дрожавшими от собственного веса. Лео крепче сжал мою руку.

– Подданные мои! – воззвал Гидеон, выходя на край помоста. Ткань плаща паутиной повисла на распростертых руках, делая его похожим на алую летучую мышь, готовую взлететь. – Настали трудные времена, полные зла. Будучи пленником, я сражался, чтобы избавить вас от тирании Чилтея, а теперь, как ваш император, не могу не сражаться за мир и терпимость.

Добравшись до вершины лестницы, я оглядела море зевак. Настоящее море – в Когахейре никогда не было столько народу, ее наводнили потерявшие дома кисианцы и желающие присоединиться к вере Лео чилтейцы. Когда Гидеон обратился к ним на их языке, по двору пронесся удивленный гул.

– Я мечтаю о такой Кисии, где мы все, кисианцы, чилтейцы и левантийцы, можем жить бок о бок, невзирая на различия, а радостно принимая их, – продолжил он, и его слова не были похожи на начало казни.

– Улыбайся, Дишива, – прошептал Лео, когда Гидеон повторил свои слова на кисианском, жестом указав на безмолвную императрицу, стоявшую позади него в таком же великолепном наряде. – Скоро ты станешь весьма знаменитой. Если история что-то и забудет об этих событиях, это будем не я и не ты.

– Мы недавно в здешних местах. И они могут стать нашим домом, только если мы примем некоторые ваши обычаи как собственные. Я взял титул императора и кисианскую жену. Теперь мы должны что-то дать взамен, – продолжил Гидеон на левантийском.

Моя рука будто приросла к Лео. Я отчаянно искала в толпе знакомые лица и беззвучно молила о помощи. Но никто не мог мне помочь.

– Выйди вперед, Дишива э'Яровен, капитан Третьих Клинков Яровенов и императорской гвардии, защитница всего, что я построил, – сказал Гидеон.

Покой, в котором я парила, мгновенно рассеялся, и я стояла, глядя на толпу невидящим взглядом. Чем бы ни затуманивал Лео мой разум, сейчас он жестоко лишил меня этого. В нескольких секундах от неведомой судьбы у меня оставалось лишь мгновение, чтобы сделать выбор. Сражаться, рискуя умереть, оказаться в изгнании или навредить Гидеону, или позволить себе превратиться в нечто немыслимое в надежде снизить ущерб.

Самый сложный выбор в моей жизни, и в то же время никакого выбора и не было.

Я шагнула вперед.

– Мы собрались здесь, чтобы скрепить связь между нашими народами и отпраздновать решение капитана Дишивы э'Яровен принять присягу Защитницы Единственного истинного Бога и стать мостом между левантийцами и верующими.

Гидеон повторил слова на другом языке, но я слышала их эхо у себя в голове. Защитница Единственного истинного Бога. Единственного истинного Бога.

Гидеон повернулся ко мне. Ни улыбки, ни жестокой усмешки, лишь твердая, непоколебимая решимость, и я даже не могла ненавидеть его за это. Он зашел слишком далеко, поставил на карту слишком много, вознесся в своих мечтах слишком высоко.

Стоящий рядом со мной Лео сказал:

– Встань на колени, Дишива.

Сражайся или подчинись. Выбор уже был сделан, и я опустилась на колени, словно мученица перед казнью.

– Я молю о благословении Единственного истинного Бога, – начал Лео, и, должно быть, в какой-то момент перешел на чилтейский, чтобы удержать внимание толпы. Время потеряло всякое значение. Остались только я, он и твердое дерево под моими коленями. – Да хранит он эту воительницу, отдающую ему свое тело и душу, пока она сражается, защищая его и его покорных слуг в смертной земной юдоли.

Молчание затаившей дыхание толпы притягивало мое внимание, но я не сводила глаз с ног Лео и не смела пошевелиться.

– Клянешься ли ты, Дишива э'Яровен, своей жизнью и честью защищать веру в Единственного истинного Бога?

Слова застряли в горле, я никак не могла проглотить отвращение, не имевшее никакого отношения к людям, чью веру я принимала, и направленное лишь на человека, стоявшего надо мной.

Пусть думает, что сломал меня. Пусть считает, что победил.

– Клянусь своей жизнью и честью, что буду защищать веру в Единственного истинного Бога, – сказала я, и мое бесчестье пронеслось по двору, подгоняемое волной ропота левантийцев.

Стоявший неподалеку Ошар перевел для толпы на кисианский.

– Отказываешься ли ты, Дишива э'Яровен, от поста капитана императорской гвардии и Третьих Клинков, чтобы с честью защищать Бога?

Я проглотила жалость к себе вместе с желчью.

– Отказываюсь.

Тишину во дворе нарушал только перевод моих слов.

– Как самый высокопоставленный из присутствующих священников, я имею честь принять твою клятву от имени моего отсутствующего отца, иеромонаха Чилтея, и от имени самого Единственного истинного Бога, твое служение которому, я уверен, наполнит гордостью сердца всех левантийцев.

Снова поднялся гул. Ошар переводил. Среди шума запел единственный голос, и песня пронзила мне сердце. У левантийцев тоже были песнопения, чтобы привлечь внимание богов, но это, чужое, оказалось не менее прекрасным.

Я вздрогнула от прикосновения ткани к лицу. Светлой, мягкой ткани, удушающей, словно облако.

Маска.

Когда Лео завязывал ее на моей бритой голове, я сжала губы. Свет пробивался сквозь прорези, сужавшие мир до узкой полоски, и не было никакой возможности дышать, кроме как через ткань. Никакой возможности казаться кем-то, кроме безликого служителя Единственного истинного Бога.

Я больше не левантийка.

– Поднимись, Дишива, Защитница веры, – сказал Лео, когда песнопения стихли. – И займи свое почетное место.

Я, безликая, стояла перед толпой.

Люди захлопали, и Лео склонился поближе.

– Теперь можешь именем Бога благословить Клинков, выступающих на юг, чтобы выкорчевать дезертиров и их любимую заклинательницу.

Я в ужасе повернулась.

– Ты не умеешь лгать, – сказал он. – И прежде чем спросишь, как я намерен тебя заставить, вспомни о средствах в моем распоряжении. Если откажешься, я убью всех твоих Клинков и их лошадей. Даже твоего драгоценного Итагая, и заставлю тебя его съесть. Не думай, что у меня не получится.

Я вспомнила об ужасающем покое, под влиянием которого могла согласиться на что угодно.

Он выпрямился и тоже захлопал, ритм казался эхом моего панически бьющегося сердца.

– Восхвалим же Дишиву, Защитницу Единственного истинного Бога!

3

Кассандра

Повозка резко остановилась, и капитан Энеас выпрыгнул на дорогу. А я ткнула возницу кинжалом под ребра.

«Неужели это было необходимо?» – возмутилась императрица Хана. Не вопрос – скорее способ выразить неудовольствие для очистки совести.

– А ты предпочла бы, чтобы он болтал повсюду про двух чилтейцев с тяжелым ящиком? Не знаю, как ты, но я не желаю, чтобы нас обнаружил этот…

«Похоже, ты позабыла, что ты больше не в своем теле, госпожа Мариус. Я не чилтейка».

Мой взгляд был предназначен императрице, но смотрела я на пустую дорогу.

– Не забыла, – сказала я, трогая ее светлые кудри заляпанной кровью рукой. – Но в твоей шкуре я куда больше похожа на жительницу Чилтея, чем прежде в своей.

Ее колени хрустнули от того, что я заставила нас подняться и пнуть завалившегося на ящик возницу мыском сапога. Труп с глухим стуком шлепнулся на дорогу. Капитан Энеас отошел на несколько шагов и, опустившись на колени в сырую траву, забормотал свои вечерние молитвы. Я закатила глаза. Смеркалось, в воздухе пахло дождем, но, по крайней мере, погони не видно. Где бы ни был Лео, здесь его нет.

И все же…

Пока капитан Энеас молился на заходящее солнце, я скользнула взглядом по длинному, похожему на гроб ящику в задней части повозки. Он не шелохнулся с тех пор, как возница утром помогал капитану его поднимать, и все же… От одного взгляда в ту сторону волосы на руках встали дыбом. Это не простой ящик – тот, кто находился внутри, был жив, слышал нас и, что хуже всего, кажется, просыпался.

Я спустилась на землю, шипя и морщась от боли в каждом суставе. Мне хотелось спать, но здесь не было никакого укрытия, а нужно стащить ящик, развести огонь, заняться волом и повозкой.

«Он сам со всем справится».

– Без помощи – нет.

«Помощь будет. Помести меня в возницу».

Я воззрилась на труп и, скрывая досаду, что мне не пришло это в голову, отозвалась:

– Неужто сама императрица займется черной работой?

В тишине лишь холодный ветер просвистел у моих ушей.

«Я не родилась императрицей и не умру ею. Помести меня в труп».

К телу, которое я выпихнула на дорогу, пришлось сделать всего несколько шагов, но и этого оказалось слишком много для ослабевшего тела императрицы. Прикасаясь к безжизненной щеке мертвеца, я завидовала свободе, которую она сейчас получит. Уход императрицы облегчил напряжение в плечах, но нисколько не уменьшил груз усталости, повисший на шее.

Императрица потянулась в уходящих лучах вечернего света, совсем как просыпающаяся кошка. Ее первая попытка говорить обернулась бульканием, но она откашлялась, отвернувшись к лесу, и вскоре все получилось. К тому времени как капитан Энеас встал после молитвы, она уже возвратилась с охапкой дров, собранных в промокшем подлеске. Прежде чем я успела заявить, что сырое дерево не годится, капитан покачал головой.

– Нам не нужен огонь, – сказал он, и сгущающиеся тени заиграли на покрытом шрамами лице. – Мы остановились ненадолго, только чтобы дать отдохнуть волу. – Он взглянул на ящик, жутковатый в своей неподвижности. Резкий ветер ледяными руками рвал мою кожу. – И чтобы покормить его.

Хана бросила охапку дров наземь. Они высыпались мертвецу на ноги, но она этого словно и не замечала.

– Прежде я хочу получить ответ. Ты считаешь, что с его помощью можно остановить Лео Виллиуса, но ведь ты одной с ним веры. Почему же ты хочешь, чтобы мы остановили его?

Капитан старался не встречаться глазами с императрицей. Она не сводила с него пугающий взгляд мертвеца и ждала.

– Его отец мертв, – сказала я. – Значит, он точно станет следующим иеромонахом Чилтея.

Капитан еще сильнее нахмурился.

– Даже если и так, иеромонах Единственного истинного Бога обязан исполнять долг во имя веры и своего народа, а не… не ради власти и славы. И священная империя – дело прошлое, нужно извлекать из прошлого уроки, а не подражать ему, какие бы… связи и подобие… – Он замолк. – Не силен я в подобных высказываниях.

Он пошел заниматься волом, и я подавила желание уйти вслед за ним.

– Ну, думаю, мы хотя бы можем ему доверять, – хриплым голосом мертвеца произнесла Хана.

– Мы? Я вот после всего того дерьма в Кое не уверена, что могу доверять тебе.

И, оставив ее злобно таращиться на меня, я поплелась на больных и слабых ногах к ближайшему дереву и уселась под ним. Земля была холодной и мокрой, но у меня уже не осталось сил об этом тревожиться. Я прислонилась к стволу и смотрела, как труп с негнущимися конечностями помогает капитану Энеасу высвободить вола из оглобель и отвести к воде.

Я прикрыла слипающиеся глаза и увидела оживленную улицу, где чилтейцы в чилтейских одеждах шли по чилтейскому городу под небом Чилтея. Я тихонько вдохнула и выдохнула, ощущая жажду и привкус черствого хлеба. Через дорогу в окружении оголенных деревьев возвышалось величественное строение со шпилем, вознесшимся к небу над всеми зданиями Женавы.

Я нетвердой походкой вышла на заполненную толпой площадь, пробормотала молитву, и при этом голос был мой. Меня толкнули плечом, и я зашаталась, ощущая в раненой ноге боль, однако Кайса сумела удержать равновесие и пошла вперед, к дверям церкви.

Я очнулась с криком и вернулась к реальности, где капитан Энеас и мертвый возница снимали с повозки ящик с Септумом. Заставляя себя подняться, я осознала свое нездоровое тело, лишь когда боль пронзила колени и лодыжки. Шипя проклятия, я, как могла, ковыляла по грязному размокшему полю – когда первый приступ паники миновал, получалось не особенно быстро.

Когда я подошла, они, потея и задыхаясь, несмотря на прохладу ночного воздуха, уже опустили ящик на землю.

– Кайса в Эравуме. У церкви. Если поторопимся, успеем добраться туда, пока она не ушла.

Капитан с императрицей переглянулись.

– Я предполагала, что ты предложишь погнаться за ней, – произнесла Хана. – Но это слишком опасно. Лео Виллиус ищет нас, и ему, и всем остальным известно, как я выгляжу. Вот это, – она указала на ящик, – для нас единственный способ его уничтожить.

– Почему тебя это волнует? Совсем недавно ты готова была умереть.

Императрица Хана прищурилась.

– А ты не дала. Напомнила о моем долге перед империей. Перед дочерью. И была права.

– У тебя есть долг. А у меня – нет. Это не моя империя и не моя дочь.

– Да, но ты теперь в моем теле, госпожа Мариус.

Если бы даже ветер затаил дыхание, тишина не стала бы глубже. Я разгневанно смотрела на императрицу, но все доводы прозвучали бы грубо, а под взглядом капитана Энеаса я не могла озвучить ни один.

– Мне не больше хочется быть к тебе привязанной, чем тебе ко мне, госпожа Мариус, но есть кое-что поважнее наших желаний. Например, доставить это… этого человека обратно к Торвашу.

Я хотела сказать, что капитан Энеас мог сам с этим справиться. И нет никаких доказательств, что седьмой Лео будет полезен, а иеромонах не был образцом совершенства, но все эти слова остались невысказанными, как и прочие.

Затянувшееся молчание прервал капитан.

– Нам нельзя задерживаться надолго, – сказал он, произнося «мы» увереннее, чем я. – Мы должны накормить его, пополнить запасы и снова двинуться в путь. Пойду принесу зажженный фонарь.

Он ушел к повозке, оставив нас с императрицей наедине и в неловком молчании.

– Мне так жаль, что мы пока не можем пойти за ней, Кассандра, я же понимаю…

– Я в твоей жалости не нуждаюсь.

Она нахмурилась.

– Проявление товарищества – не жалость.

– Это если оно – не пустые слова.

– Говоришь, пустые слова? Когда я дала тебе больше власти над моим телом, чем… – Мертвец щелкнул челюстью. – Если попытаешься убежать, загоню тебя в такие глубины сознания, что ты даже не вспомнишь, кто такая.

Она договорила шепотом, потому что капитан вернулся с фонарем и поставил его на ящик Септума.

– У меня в запасах оставалось немного хлеба и мяса. – Он помедлил. Из-за слишком яркого света я не видела выражение его лица. – При обычных обстоятельствах я бы не беспокоился, но, учитывая случившееся там, в хижине… – Его голос затих, но я и без слов заново пережила момент, когда неподвижное тело вдруг повернуло голову и посмотрело на нас, на самом деле посмотрело.

– Полагаю, мы с Кассандрой можем приглядеть за ним, пока вы будете его кормить, – сказала императрица. – Дайте Кассандре свой кинжал, она куда опытнее меня.

Мне было отвратительно такое доверие с ее стороны, так же, как и ответный вопрос потрясенного капитана:

– Вы уверены? Это не?..

– Да, уверена.

И, как будто она и в этой коченеющей мертвой плоти была его императрицей, а не врагом, капитан Энеас послушно достал кинжал из-за пояса и протянул мне. Я чуть было не отказалась, но злобно взглянула на императрицу и сомкнула свои – ее пальцы – на рукояти, еще теплой от тела капитана.

– Постарайся не причинять ему боль, если в этом не будет необходимости, но…

– Если он попытается тебя придушить, проткнуть ему руку?

Капитан чуть улыбнулся.

– Вроде того.

Он достал из сумы пакет. В животе заурчало, но еда предназначалась не для меня. Капитан убрал фонарь с ящика.

– Не могли бы вы поднять крышку, ваше величество?

– Разумеется. Ты готова, Кассандра?

– Да, ваше величество.

Она проигнорировала мой сарказм.

– Хорошо. На счет «три». Раз. Два. Три.

Возница крякнул, его сильные руки легко сняли крышку, и свет лампы упал на лежащего внутри. Он был бледен и худ, со спутанными волосами и клочковатой длинной бородой, но от кончика носа и до сверкающих глаз был вылитый Лео. Во всем, кроме выражения лица. Септум даже не шелохнулся, не показал, что увидел нас, не моргнул, когда капитан направил свет фонаря ему в лицо.

– Еда, – сказал капитан, отрывая кусок солонины. Когда кусок поднесли к губам, Септум не пошевелился, но стоило Энеасу произнести «открывай», открыл рот. Капитан аккуратно опустил туда мясо и сказал:

– Ешь.

Лео Септум сомкнул губы и начал жевать. Когда он проглотил первый кусок, точно так же был скормлен второй. Капитан Энеас говорил, что Септум всегда был словно пустая раковина, и сейчас, наблюдая, как он ест, лишь подчиняясь командам, я представила ужас его матери, которую наградили безгласным младенцем, выросшим в бессловесного пустого ребенка.

И я задрожала сильнее, чем дрожала бы от порывов ледяного ветра, гуляющего в открытом поле.

– Ешь, – опять сказал капитан, на сей раз предлагая небольшой ломоть хлеба. Я взглянула на императрицу в шкуре мертвого возницы и увидела, что не мне одной хочется оказаться где-нибудь подальше отсюда. Я покрепче сжала в руке оружие.

Септум начал жевать. Моргнул. По команде опять откусил, а мы с императрицей наблюдали, застывшие и напряженные, несмотря на усталость и боль в каждом суставе.

– Ешь.

Хлеб и мясо исчезали кусок за куском, в животе у меня урчало. К тому времени, когда капитан покончил с кормлением, холод ночи совсем меня заморозил. Сжимающие кинжал пальцы ныли, и никак не удавалось расслабиться. Капитан кивнул, и императрица Хана опустила крышку на место. Крышка хлопнула, и я больше не видела Септума, но его лицо оставалось выжженным в моей памяти, и я не могла от него избавиться.

– Надо поесть и двигаться дальше, – сказал капитан и протянул сверток в вощеной бумаге.

– А когда же мы отдохнем?

Он пожал плечами.

– Если хочешь, можешь поспать в задней части повозки. А как долго, ваше величество, вы сможете оставаться в этом… образе?

– Вы имеете в виду управление мертвецом? – спросила она. – Думаю, полный день и ночь – и предел будет близок. В прошлом… в прошлый раз под конец в нем стало весьма неприятно.

Я смотрела на крышку ящика, чтобы не встретиться взглядом с капитаном. Предыдущим телом, которое она носила до предела, был иеромонах, о чем капитану Энеасу лучше не знать.

Я заткнула кинжал капитана за грязный кушак, развернула вощеную бумагу и нашла там остатки мяса и хлеба. Все засохшее и несвежее, но еда есть еда, и я сунула кусок мяса в рот.

– Это мой кинжал, – сказал капитан.

– Знаю, – с полным ртом произнесла я. – Но у тебя есть сабля, а у меня нет, так что я оставлю кинжал себе.

Он нахмурился.

– Ненадолго, – добавила я. – Пока не найду получше. Ты что, думаешь, я собралась тебя убить?

– Эта мысль приходила мне в голову.

– Что ж, капитан, на этот счет не тревожьтесь, – вмешалась императрица. – Вы слишком ей нравитесь. Хотя она не колеблясь проткнет меня кинжалом за эти слова.

В самом деле, так приятно было бы погрузить лезвие ножа в ее мертвое тело и понаблюдать, как потечет кровь, но такой поступок лишь докажет ее правоту, и ей это известно. Мертвец ухмыльнулся.

– Я признательна вам за такое игривое замечание, ваше величество, – сказала я вместо того, чтобы проткнуть ее. И со всем возможным достоинством – в ее теле это могло получиться. – Но неплохо было бы всем нам сосредоточиться на текущих задачах. Например, мне нужно вернуть свое тело.

Я достала из-за пояса кинжал капитана и вложила рукоять в его открытую ладонь.

– Вот, теперь тебе незачем беспокоиться о безопасности. А мне о своей остается только молиться.

Отказавшись от помощи императрицы, я взобралась на козлы, кляня все на свете.

– Твое идиотское тело ноет со всех сторон. Даже веки болят, ну как такое возможно?

Трудно сказать, сколько времени прошло до тех пор, когда капитан Энеас снова запряг в повозку вола. Мы уже собрались ехать дальше, и императрица устроилась рядом с Септумом на сене, а капитан все возился у головы вола.

Я закатила глаза.

– Мне казалось, ты собирался двигаться дальше.

– Один момент.

– Тебе незачем беспокоиться, что я намереваюсь поставить нас обоих в неловкое положение, признавшись в любви, которой, кстати, не чувствую, что бы там ни болтала ее величество. Ты не конченое дерьмо, это верно, только это далеко не любовь. Так что залезай и поехали, пока Лео нас не достал.

Капитан Энеас лишний раз подтянул упряжь на воле и откашлялся.

– Благодарю, – сказал он. – Я стараюсь жить по божьим заповедям.

– Да уж, это должно быть не сложно, когда убиваешь и исполняешь приказы безумцев, – пробормотала я, и императрица позади меня фыркнула.

Не слышавший моих слов капитан Энеас вскочил на место возницы и взял поводья. Но прежде чем заставить животное двинуться, он обернулся и серьезно посмотрел на меня.

– Ты тоже не такая скверная, как думаешь о себе, – сказал он, ненадолго лишив меня дара речи.

Всю ночь я дремала, а утром проснулась с желанием умереть. Во рту пересохло, и голова разболелась, глаза я открыла, только чтобы снова закрыть. Солнце светило слишком ярко, и я опиралась на плечо капитана Энеаса.

Вот дерьмо. Я попробовала сесть, но перед глазами все закружилось.

– Ох, нет-нет, – сказал он. – Приляг. Уверяю, неудобства мне это не доставляет, а ты совсем нездорова.

Я опять склонила голову на его плечо, ненавидя в тот миг его непринужденность и силу в той же степени, как и собственную потребность в ней.

– Эй, твое величество, – прохрипела я. – Можешь прямо сейчас забирать свое тело.

– К сожалению, скоро я буду вынуждена присоединиться к тебе, – хриплым голосом ответил возница. – Этой шкуре недолго осталось, но я буду тянуть в ней, сколько получится. Мне кажется, напряженность от пребывания нас двоих в одном теле усугубляет болезнь.

– Вот как, усугубляет? Тогда отвали, – сказала я, нечаянно капнув слюной на плечо капитана и не имея сил из-за этого переживать.

– Что ж, спасибо, госпожа Мариус. Продолжайте с того места, где вас прервали, капитан Энеас.

Капитан Энеас откашлялся.

– Что же, я не знаю, как их различать, кроме разве что Унуса и Септума, так что, скажем для ясности, Кассандра убила Секстуса, а император левантийцев – Куина. Последнее, что я слышал, – один из них заменил Куина при дворе левантийцев, допустим, Кватор. Одного мы недавно оставили в Кое – Треса. Унус не покидал Чилтей, насколько я знаю. Остается Дуос, он свободен и неизвестно где, что тревожит. Но… – он сделал глубокий вдох. – Они, похоже, пытаются воспроизвести шесть смертей Вельда, описанные в Пророчестве. Первый был убит своим предводителем. Иеромонах нанимал на это дело Кассандру, но это практически одно и то же. Потом смерть в тронном зале. Смерть в пещере от рук защитника устроить несложно, но…

– Ты считаешь, что они… жертвуют жизнью, воспроизводя пророчества из вашей священной книги? – хрипло произнесла императрица.

– Они – одна душа на семь тел. Не думаю, что для них потеря нескольких тел то же самое, что для нас гибель братьев.

– Но зачем это делать?

– Не уверен, но как возрожденный служитель Бога он получит власть и возвысится до иеромонаха. Если же у него получится пройти весь путь Вельда, он сумеет возродить священную империю.

Всем надо было осмыслить услышанное. Воцарилось молчание – каждому требовалось на это какое-то время. Для меня – что-то около трех секунд.

– Но ведь это лишь книга сказок. Ваш Единственный истинный Бог – простая страшилка, чтобы держать народ в узде.

Руки капитана Энеаса крепче сжали поводья, и я поняла, что пора сесть прямо, насколько получится.

– Госпожа Мариус, – сухо произнес он, не сводя глаз с дороги. – Вы свободны верить или не верить, как пожелаете, но уж если нам приходится ехать вместе, я попросил бы вас не оскорблять мою веру. Важно то, что Лео Виллиус верит по-настоящему и действует соответственно, хотя и не имеет вашего опыта.

Я закатила глаза, но от этого только сильнее разболелась голова. Я съежилась на жестком сиденье рядом с капитаном и вспомнила Кайсу. Догонять ее, вот чем я должна заниматься, вместо того чтобы сидеть здесь и выслушивать нравоучения человека, настолько упертого, что он видел Лео и при этом остался верующим. Что за истинный бог мог позволить своему духовенству быть таким мерзким?

– Кажется… этому телу… почти… конец, – сказала императрица Хана через пару часов, пробыв в трупе сколько могла. – Дай мне… руку.

Я смотрела на деревья, мечтая бежать, но это тело держало меня в плену, и выхода не было. Я помедлила, а потом протянула руку над бортом повозки. Императрица ее не взяла. Мертвый взгляд возницы остановился на мне, и я не могла сдержать дрожь. Кожа трупа была бледная, неживая, и тем не менее на щеке проступило пятно, похожее на синяк, – застоялась кровь оттого, что Хана лежала. Этот темно-лиловый тон делал еще более страшными бескровные губы и покрытые коростой глаза.

– Что такое? – спросила я.

– Ты колеблешься.

– Мне больно шевелить рукой.

Она прищурила безжизненные глаза.

– Извини, что не полностью доверяю тебе. Мы отправимся за твоим телом, как только выполним эту задачу, обещаю.

– Ну, и ты меня извини за сомнения в том, что теперь твое слово чего-то стоит. Твое тело запросто может помереть еще до того, как мы доберемся до Торваша, и тогда…

– Тс-с, – прошептал капитан Энеас. – Неизвестно, когда и что он может услышать.

Мой взгляд метнулся к длинному деревянному ящику рядом с императрицей. Даже находясь в шкуре мертвеца, она старалась держаться в стороне от ящика. Было в нем нечто жуткое.

– Он все время слушает? – спросила я. – Как это происходит?

– Чтоб меня, откуда мне знать? – сказал капитан. – Я же просто солдат, подчиняющийся приказам безумцев, – ты что, забыла?

– Ясно, – сказала я и протянула руку императрице. – Давай.

Она приняла руку. Секунду я сжимала мертвую плоть, потом сделала самый глубокий вдох, расширяя не только легкие, но и сердце, и живот, и руки, и ноги, чтобы все стало вдвое больше. Было так приятно вместе с этим вдохнуть и жизнь, но мгновение, когда требовалось ее удержать, было мукой.

Я застонала, но услышала, как выругалась императрица.

– Это… становится тяжелее.

– Да, – согласилась я, отпуская мертвую руку. – Мы могли бы найти новое тело.

«Я не собираюсь убивать людей ради того, чтобы ходить в их телах».

– Тебе и не придется.

«А чья это рука? – Она поднесла нашу правую руку к нашему лицу. Кожа на руке сморщилась, будто мы слишком долго сидели в ванне. – Прежде чем ты напомнишь, что мы убили возницу, я замечу – это другое. Нам нужна была повозка, а свидетеля оставлять нельзя».

– Да как скажешь. А мне все равно, пускай мы умрем.

Капитан Энеас оглянулся, краем глаза наблюдая за нами.

Когда императрица вернулась в тело, которое мы были вынуждены разделять, мир стал более шумным и ярким, теплее, тверже, плотнее, словно даже воздух сгустился. Теперь тряска повозки ощущалась болезненнее, вонь вола противнее и, несмотря на быстро приближающуюся зиму, солнце так пекло, что свет в глазах угасал, а за ним и сознание. И в окружившей нас тьме Кайса ходила, говорила и жила той жизнью, что должна была быть моей.

Она застонала и потерла глаза так сильно, что тьму пронзили короткие болезненные вспышки света.

– Я знаю, что ты здесь, Кассандра, – сказала она. – Ты как… как шип в моей голове. Если ты пытаешься использовать нашу как бы неразрывную связь, чтобы найти меня, ничего не выйдет. Я просто буду двигаться дальше. Лучше вечно быть в бегах, чем опять оказаться заточенной в твоей голове.

Мне хотелось ответить, но у спящего сознания не было губ.

– Ничего? – спросила она. – Удивительно. Как приятно твое молчание. А теперь – почему бы тебе не уйти, не оставить меня в покое?

Она скрестила руки на груди. Даже если бы я хотела уйти, то не знала как. Похоже, правила к нашей ситуации не приложены.

Кайса тяжело вздохнула.

– Понятно. Торчи здесь. Смотри, как я иду молиться, может, тоже чему научишься.

Раздраженно вздохнув, она распахнула дверь и шагнула в длинный коридор. Острые клинки света пробивались через узкие окна с одной стороны, а она шла, минуя одну дверь за другой, осторожно и тихо, чтобы не тревожить божий покой.

– А императрица Хана до сих пор с тобой связана? – тихо пробормотала она, разминувшись с парой священников, кивнувших ей в знак приветствия. – Если так, мне ее жаль.

Кайса шла в конец коридора, неся за собой и меня, пусть не в теле, а в голове.

– Если ты с ней, мне даже лучше, ведь ее больное тело долго не протянет. Интересно, что будет, когда тело умрет? Ты умрешь вместе с ним? Или так и останешься жить привязанной к мертвой плоти?

Я не хотела об этом думать, но ее мысли вернулись к тем дням, когда она оказалась в теле Джонаса после его смерти, когда его конечности одеревенели, кровь остыла и кисианцы унесли его в Кой как трофей.

– Может, поразмыслишь об этом?

Она свернула за угол и остановилась.

Посреди прохода стоял Лео Виллиус.

– Здравствуй, Кассандра. – Он слегка улыбнулся. – Или предпочитаешь, чтобы я называл тебя Кайсой?

Кайса не шелохнулась и не ответила.

– Не сомневаюсь, что ты меня помнишь, – сказал он, делая шаг вперед. – Меня зовут доминус Лео Виллиус, и ты пронзила мне сердце ножом и отрезала голову.

– Нет… я… я… – заикалась она. – Я не…

– Ах да, конечно, не ты, – признал он, ласково улыбаясь. – Не ты, но этими руками, ведь так? И в эти глаза я смотрел, умоляя.

Она должна была держаться уверенно, оценивать возможности и не выдавать страха, но с каждым шагом Лео отступала.

– Чего ты хочешь? – спросила она моими трясущимися губами. – Кассандры здесь нет. Теперь я одна и пришла сюда просить у Бога прощения и жить в покаянии.

– Готова довериться Богу, Кайса?

Она кивнула, все еще дрожа.

– Ты веришь, что все происходит по воле Бога и неслучайно?

Еще кивок, еще шаг назад.

– Тогда почему боишься меня? Я истинное дитя веры, меня возвращают снова и снова для исполнения Его замысла, а ты шарахаешься от меня, как будто я болен.

В проходе появился священник. Остановился.

– Я слышал… О, ваше святейшество, не знал, что вы здесь. Могу ли я чем-то быть вам полезен?

– Вы можете сопроводить эту женщину в мой экипаж, а если она будет создавать вам проблемы, я позволяю применить силу.

Он произнес все это так церемонно и набожно, как будто молился за умирающего, но смысл его слов сомнений не оставлял. Священник застыл в нерешительности, его рука повисла в воздухе между нами.

– Ваше святейшество… простите, но если дама не желает…

– Ее вряд ли можно называть дамой.

– Да, ваше святейшество, но я…

Лео обернулся к священнику.

– Ведите. Ее.

Священник схватил меня за руку. Его голос стал монотонным и неживым.

– Да, ваше святейшество.

Я стукнула его башмаком по лодыжке, он взвыл, а я вырвалась и бросилась обратно по коридору. Мне что-то кричали вслед, но все слова тонули в топоте ног и моем тяжелом дыхании.

Открылась еще одна дверь, священник выглянул, хмуря брови, но прежде чем с моих губ сорвалась мольба о помощи, нараспев произнес:

– Да, ваше святейшество.

И бросился на меня. Его пальцы вцепились в мой плащ, но я вырвалась и понеслась дальше.

– Да, ваше свя…

Я врезалась в человека, стоявшего на углу, толкнула к стене, и его череп хрустнул о камень.

– Как прикажете, ваше святейшество.

Еще два священника шагали ко мне с остекленевшими глазами. Все мои мысли похитил ужас, остался только мешок с инстинктами. Пригнувшись, я перекатилась между священниками, от соприкосновения с камнем сквозь голову пронеслись вспышки боли.

Я неслась к арке, ведущей в сад, когда в проходе появился еще один человек в маске первосвященника.

– Что здесь происходит?

Глаза, смотревшие сквозь прорези в ткани, казались подвижными и живыми. Но этот человек вскоре обернется против меня, как все остальные, поэтому я пнула его локтем в живот и сбежала.

Несясь через сад, я пыталась найти другую арку, дверь или лозу, чтобы взобраться по ней, хоть что-то для побега, но всюду меня окружали высокие каменные стены.

Доминус Виллиус уже неспешно входил в сад в окружении своих последователей, безжизненных, как марионетки, хотя они ходили и говорили, как люди.

– Что ж, дорогая моя, тебе не уйти, – сказал он. Он выглядел слишком крупным для этого места, а голос звучал слишком громко. – Поскольку выхода нет, всем нам будет легче, если ты просто пойдешь со мной. Ведь ты не хочешь, чтобы этому телу был причинен какой-либо ущерб, когда оно наконец-то только твое?

Я прислонилась к холодному камню стены.

– Зачем я тебе?

– Зачем? Затем, что ты куда полезнее, чем думаешь. К тому же нам нельзя допускать, чтобы Кассандра сейчас сотворила что-нибудь безрассудное, согласна?

Он остановился и протянул руку. Священники выстроились позади него и неподвижно стояли – не как люди.

– Что с ними?

– Да ничего, с ними все в порядке. Они просто подчиняются мне. Хочешь научиться такому?

«Иди ко мне».

Я сделала шаг вперед, прежде чем успела остановить себя.

«Вот так. Подойди. Возьми меня за руку».

Я протянула к нему руку.

«Да».

– Нет! – крикнул Лео и отшатнулся. Священники позади него неловко переминались с ноги на ногу, как будто просыпаясь после сна.

– Нет, не подходите. – Когда один из них попытался приблизиться, Лео выбросил вперед руку. – Держитесь подальше, я…

Он сгорбился, опускаясь в траву, одну руку прижал к голове, а другую, дрожащую, вытянул, словно хотел защититься от их приближения. Священники переглядывались, смотрели на меня и не двигались.

Лео поднял голову, глаза были призрачно-темными и полными ужаса. Он посмотрел на меня.

– Пожалуйста, Кайса. Мне нужна твоя помощь.

Я вдруг очнулась. Сердце бешено колотилось, и на один жуткий миг я испугалась, что оно остановится.

– Госпожа Мариус? – раздался голос капитана Энеаса. – Все в порядке? Ты кричала во сне.

– Это Кайса. Он нашел ее. Надо вернуться. Мы должны ее спасти.

– Кто ее схватил? Лео?

– Да, Унус. Я в этом уверена. Ты говорил, они разные, и этот совсем другой. Они в Эравуме. Нужно идти обратно.

Он посмотрел на ящик, но тут заговорила императрица: – Нет. Мы поедем дальше. Сейчас мы ей ничем не поможем.

«Что? Ты же его видела. Ты видела…»

– Да, я видела. И вероятно, разглядела лучше, чем ты. Как мы можем справиться с тем, кто управляет людьми? Нет, мы идем в Эсвар. Посмотрим, что получится выяснить. И это единственный путь.

«Пошла ты».

Я попыталась сдвинуться с места, но императрица вытянула нашу руку.

– Прошу, капитан, привяжите меня к повозке.

– Но ваше вели…

– Исполняйте. Сейчас же.

4

Рах

На меня таращился целый лагерь. Нет, не лагерь, поселение. Левантийцы построили лачуги и частокол, и пока меня несли, я разглядывал снующих туда-сюда людей. Конечно, левантийцы умеют кое-что строить. Мы строили храмы и святилища, хижины для зимовки, но здесь все выглядело таким… постоянным.

– С дороги, с дороги, – ворчал Йитти, вместе с Хими устраивая меня возле одного из костров. – Расступитесь, мать вашу, неужто никогда не видели раненого?

Любопытные зеваки никуда не делись, лишь отступили на шаг и продолжили глазеть и шептаться.

– Почему все на меня пялятся?

Йитти наклонил голову набок.

– Потому что ты Рах э'Торин. Или потому что у тебя не лицо, а месиво. Выбирай, что хочешь.

Поскольку Йитти выиграл поединок, он не был обязан поднимать меня с земли и нести в безопасное место, но сделал это, а я до сих пор не нашел в себе сил поблагодарить. И похоже, полностью лишился дара речи, когда вперед вышел человек в знакомой одежде. Когда-то я носил точно такой же пояс из завязанной узлами ткани и точно такую же сумку – наполовину мешок целителя, наполовину ящик конюха – со специальным карманом сбоку для письменных принадлежностей и книги, которую имел при себе каждый заклинатель, чтобы записывать времена года и урожай священной рощи, передвижения гуртов и смешение кровей. Я бросил все это в тот день, когда сбежал от заклинателя Джиннита. Было бы интересно почитать записки ученика заклинателя, изгнанного в такую даль. Требовалось единогласное решение совета заклинателей, чтобы изгнать одного из них.

Когда человек приблизился, его красивое лицо слегка омрачилось. Голова его была обрита, и, учитывая, как строго он соблюдал традиции, на затылке наверняка красовался знак ученика заклинателя. Я до сих пор помню легкое прикосновение кисти заклинателя Джиннита, когда он, напевая, каждое утро неторопливо рисовал мой, не обращая внимания на мое ерзание. Несомненно, он пытался научить меня терпению.

– А, новенький, – сказал человек. – Я Деркка эн'Инжит, ученик заклинательницы Эзмы э'Топи.

– Заклинательницы, – во рту у меня пересохло. – Откуда здесь заклинательница?

– Она сейчас подойдет. Ничто не может оторвать ее от ежедневного осмотра лошадей, поэтому пока тебе придется довольствоваться мной.

Йитти уже бросил на землю свой мешок и вытаскивал деревянную миску, нитку и пучок трав.

– Тебе нет нужды это делать, капитан Йитти, – сказал Деркка. – Я прекрасно могу позаботиться о нем.

– Не сомневаюсь, но я нанес эти раны, мне и лечить их, пока я здесь.

Ученик заклинательницы удивленно выгнул брови и, не получив объяснений от Йитти, посмотрел на меня.

– Я бросил вызов и проиграл. Меня зовут Рах э'Торин.

Он казался искренне удивленным, будто раньше не замечал зевак и общий гомон.

– Что ж, знаменитый Рах э'Торин, рад наконец познакомиться с тобой. Это объясняет всеобщий интерес. – Он мотнул головой в сторону толпы. – Ты здесь весьма известен.

Ученик положил мешок с другой стороны от меня и начал выкладывать содержимое.

– Рах!

Надо мной стоял Тор, разинув рот, будто увидел призрака. Сначала я обрадовался тому, что он в безопасности, но от улыбки заболело лицо, и я вспомнил, при каких обстоятельствах мы расстались. Его потрясение превратилось в усмешку.

– Так-так. Ранен и снова нуждается в спасении. Какую глупость ты совершил на этот раз?

Никакого уважения, но я ведь больше не капитан. Я никто. Однако Йитти посмотрел через плечо.

– Следи за языком, мальчишка, – сказал он.

Тор фыркнул, но больше ничего не сказал.

– Наверное, тебе лучше лечь, пока я… пока мы займемся ранами, – сказал Йитти, начиная осматривать их. – Я неплохо поработал.

– Да, лучше ляг, чтобы не пораниться, если потеряешь сознание, – вставил Деркка. – Так, Тор, давай-ка сядь и отвлекай его разговорами, пока мы не закончим.

Тор посмотрел так, будто согласился бы на что угодно, кроме этого, но предложение от ученика заклинателя – вовсе не предложение. Мальчишка угрюмо опустился на землю рядом со мной.

– Как скажешь, ученик заклинательницы. Только знай, что я этому не рад.

– Ой, иди, сунь голову в бочку с водой, – буркнул Йитти.

Тор чопорно уселся и раскрыл книгу. Я не сразу вспомнил, что его учили чилтейскому, но не решился спросить, что это за книга. А потом и не мог. Йитти раскрыл рану на ноге, чтобы посмотреть, насколько все плохо, и мир закружился. Тьма протянула сотни жадных пальцев, унося меня с собой.

– «И у него будет»… или, может быть, это «у него есть клинок, сделанный… выкованный… богами»… нет… «единственным богом».

Рядом с ухом что-то скреблось. Ноги горели огнем. Йитти и Деркка, похоже, о чем-то спорили, но я ухватился за голос Тора.

– Храм? Лагерь? Дом? Будь проклят этот дурацкий язык.

Я попытался попросить воды, но с губ сорвался лишь хрип. Мальчишка не услышал, и я попытался снова, чуть приоткрыв глаза и тут же поморщившись, закрыв их из-за яркого света. Я все еще лежал снаружи, рядом по-прежнему потрескивал костер. Может, я отключился всего на несколько минут.

– А, ты очнулся? – сказал Тор. – Похоже, это входит у нас в привычку. Но сейчас зашивает тебя не императрица, так что можешь снова падать в обморок.

Я злобно уставился на него, но на ярко освещенном солнцем лице не было и следа раскаяния.

– В тот раз ты держался получше, но, наверное, хотел произвести на нее впечатление?

– Неужели я так плохо поступил с тобой?

Тор отвел взгляд.

– Ты должен был сражаться за свой народ, а не за нее.

Я тяжело вздохнул, стараясь не обращать внимания на горящие и зудящие ноги.

– Потому что все левантийцы стоят того, чтобы за них сражаться и умирать? Даже когда выбирают не ту дорогу? Или потому что все кисианцы – зло и не имеют права сражаться за свои земли, раз уж сюда явились мы?

Тор застывшим взглядом смотрел в книгу. Мне на секунду показалось, что он извинится, поймет меня. Но Йитти отстранил его, чтобы осмотреть мое лицо. Распухшее, перекошенное и покрытое коркой крови, оно напомнило, как Сетт яростно размазывал меня по дороге.

– Похоже, здесь останутся шрамы. – Йитти дотронулся до кожи под глазами, и я поморщился. – И здесь, – он тронул челюсть. – Но в остальном, когда сойдет отек, снова будешь красавчиком, как раньше.

Невзирая на поединок, на наши разногласия, он старался рассмешить меня. Но мои мысли были заняты Сеттом. Он хотел, чтобы я проиграл, чтобы Йитти меня убил. И я убил за это Сетта.

Улыбка Йитти погасла.

– Ты не сделал ничего неправильного.

– Это всего лишь деликатный способ сказать, что я не сделал и ничего правильного.

– Иногда просто нет ничего правильного. А сейчас закрой глаза, чтобы не жгло, когда я буду промывать раны.

Совместная работа Йитти и Деркки над моими ранами обернулась изнурительным шквалом боли, и хотя я больше не терял сознание, но держал глаза закрытыми еще долго после того, как это перестало быть необходимым. Я старался ровно и глубоко дышать, но в душу уже закралось беспокойство. Гидеон в опасности. Левантийцы с ним в опасности. А я лежу здесь, раненый и бесполезный.

– Серьезно, стоило ли это переделывать? – пробился ко мне сквозь ширящееся болото страха голос Деркки.

– Обязательно.

В словах Йитти не было неуважения, но я мог представить, как хмурится Деркка. Заклинатели – самые умелые целители, которым подчинялись все остальные.

– Я вполне способен как следует обработать его раны.

– Да, ученик заклинателя, и я тоже. Думаю, здесь надо потуже.

Напряжение между ними нависло надо мной, и две пары рук накладывали мази, швы и повязки, как две вороны, дерущиеся за труп.

Они, наверное, так бы и продолжали, пока на мне не останется живого места, если бы не пришла Истет.

– Капитан, – сказала она, и я открыл глаза. Она посмотрела на меня, но, конечно, обращалась к другому. – Капитан, – повторила она, – нам не стоит здесь задерживаться.

– Можешь оставить все мне, капитан, – сказал Деркка. – Не боишься же ты, что он теперь умрет?

– Я и не боялся этого. – В отрывистых словах сквозил гнев, который я видел в Мейляне. Вокруг поднимались столбы дыма, а мы сражались за пост капитана Вторых Клинков, Йитти – за правое дело, а я – за нечто гораздо более эгоистичное.

– Йитти, твой путь, случайно, не будет пролегать мимо Когахейры? – спросил я.

– Нет, скорее, как можно дальше от нее.

Он запихивал вещи обратно в мешок, и я схватил его за руку.

– Прошу тебя, Йитти. Он в опасности. Они все в опасности. Прошу тебя. Я не смогу туда добраться в таком состоянии.

Йитти вырвался и встал.

– Мне нужно идти.

Я с трудом приподнялся на локте.

– Йитти…

– Нет, не вставай, глупый ты человек. Развалишься, тебя только бинты и держат.

– Ты поможешь?

Он неопределенно хмыкнул и, закинув мешок на плечо, зашагал прочь.

– Йитти!

Я попытался встать, но Деркка толкнул меня обратно, и мир закружился. Когда он снова остановился, Йитти уже не было.

– Нет, то, что через «т», это «птица», – бормотал рядом со мной Тор, разбирая чилтейские слова.

Императрица Мико тоже много разговаривала сама с собой.

– Лидоа, – произнес я первое пришедшее на ум кисианское слово. – Лидоа ло каан.

Императрица приветствовала всех какой-нибудь вариацией этих слов, как и Лео. Тор посмотрел на меня поверх книги.

– Эш лидооса ма са мара.

Он закатил глаза, увидев мой пустой взгляд.

– После всего ты говоришь со мной на кисианском? Ты пожелал мне благополучия, а я послал тебя. Точнее, послал тебя трахнуть морского ежа.

Он взял книгу и сразу же снова ее отложил.

– Это она тебя научила? Или ты сам набрался, таскаясь за ней, будто за течной кобылицей?

Она была такой теплой подо мной той ночью в повозке, ее дыхание плясало по моей щеке, ее губы искушали.

Я ничего не ответил, но Тор рассмеялся.

– Упустил свой шанс? Ну конечно, упустил. Ты только и умеешь, что все портить. Фраза, которая тебе нужна, – это «Ао гашо те реместе мот, каа ло кииш ао фалачу шо лоа-да».

– Почему? Что она значит?

– Она значит «Я все время думаю о тебе, пожалуйста, сжалься и возьми к себе в постель», хотя, может, я использовал слова погрубее. Ведь я всего лишь какой-то дикарь.

От смеха, прозвучавшего как перекатывание камней в реке, заболело горло, но на лице Тора нехотя расплылась ухмылка.

– Да иди ты, Рах. Просто дай мне тебя ненавидеть.

– Я тебе не запрещаю.

Деркка кашлянул.

– Теперь дай ему отдохнуть, Тор. Я закончил.

С другой стороны костра на меня смотрела заклинательница лошадей Эзма э'Топи. После того как ее ученик закончил процедуры, я некоторое время дремал в одиночестве, а левантийцы в лагере занимались своими делами. Когда к вечеру небо потемнело, Тор накрыл пару седел грудой старых попон, чтобы усадить меня. На удивление, юноша не хотел оставлять меня одного.

Эзма оказалась высокой, а корона из лошадиной челюсти делала ее еще выше. Когда-то я спросил заклинателя Джиннита, тяжела ли корона, и он ответил, что аккурат как ответственность его звания, но гораздо легче, чем его почетность. Он всегда сгибался под весом короны, но Эзма держалась прямо и гордо, истинная предводительница в те времена, когда раздробленные Клинки больше всего нуждались в предводителе.

– Рах э'Торин, – сказала она, выдавая неловкость лишь прикосновением к своим длинным волосам. – Приятно познакомиться с человеком, о котором я столько слышала.

Такие речи должны были польстить, но подняли внутри волну тошноты. После возвращения в гурт я избегал заклинателей – они напоминали мне о времени, потраченном на обучение, о тех днях, когда я скитался по степям в одиночестве, и о стыде, который с тех пор становился лишь сильнее.

Я подавил все это, пытаясь выглядеть уверенно.

– Заклинательница, – сказал я, поднимая усталые руки в приветственном жесте. – Прости, что не встаю.

– Ты сильно ранен?

Несомненно, Деркка уже дал ей отчет о моих ранах.

– Не то чтобы сильно, просто ран слишком много.

– Как я поняла, они получены в поединке.

Готовилась еда, левантийцы собрались у других костров, но я заметил, что суета стихла и все прислушиваются к нашему разговору.

– Да.

Я вспомнил голову Сетта, катящуюся по дороге, и тут же попытался больше не думать о нем. И о том, как Гидеон отнесется к тому, что его кровный брат мертв. По моему слову.

Эзма подошла ближе и села. Не точно напротив, по другую сторону костра, как для поединка, но достаточно близко, чтобы у меня тревожно забилось сердце. Ни улыбки, ни приветливых слов, только жесткий, решительный взгляд, который мне не понравился. Совершенно точно за время пребывания здесь я не успел натворить ничего, чтобы заслужить ее неодобрение.

– Я наслышана о тебе, Рах э’Торин, – произнесла она вполне дружеским тоном. – Среди нас даже есть несколько твоих соплеменников. И конечно, Тор.

Она кивнула в сторону сидевшего подле меня юноши, и он приветственно сложил кулаки.

– Их мнения о тебе весьма разнятся, и я никак не могу решить, опасен ты для моих людей или нет, – продолжила она.

– Твоих людей?

Эзма взмахнула рукой.

– Просто фигура речи. Для всех этих людей.

Заклинатели лошадей, наш оплот здоровья и закона, направляют нас, дают советы обо всем, от места зимовки до выбора племенных лошадей, но никогда не были и не могли быть предводителями. Они не принадлежали ни к какому гурту и имели лишь обязанности.

Им не позволялось жить в гурте, и, наблюдая за тем, как при появлении заклинательницы все опустили глаза и собрались вокруг нее, я понял почему. В прагматичном обществе левантийцев никого не наделяли властью, которую нельзя легко отнять. Чтобы ее сохранить, требовалось хорошо исполнять свои обязанности, и все же с изгнанной заклинательницей лошадей обращались как с кисианской императрицей. Так чилтейцы обращались с Лео. Словно с живым богом.

Она приняла тарелку еды, не поблагодарив. Уверена в своем праве.

Мне стало еще неуютнее.

– Скажи, Рах э'Торин, – промолвила она, ставя тарелку на колени. – Чего ты хочешь? Вернуться после выздоровления в Когахейру и служить императору Гидеону? Отправиться домой? Устроить собственное восстание левантийцев, чтобы захватить новые земли?

– Я хочу спасти своих людей.

– Гидеон дал бы в точности тот же ответ. Как и я сама. И в чем же ты видишь спасение?

Я мог бы рассказать ей о Гидеоне. О планах кисианцев использовать нас так же, как использовали чилтейцы, но в глубине души таилось сомнение. Я встретился с ее вопросительным взглядом и попытался убедить себя, что мое недоверие вызвано лишь неприязнью к заклинателю Джинниту. Представив, как он сидит на совете и признает Эзму недостойной ее звания, я решился.

– Когда-то я верил, что нас спасет наше мировоззрение, – начал я, осторожно подбирая слова. – Что нужно лишь придерживаться старых обычаев, блюсти честь, и этого будет достаточно. Всегда было достаточно. Но лучший ли это способ выжить или нам просто не выпадали настоящие испытания, вот в чем вопрос.

Когда я остановился, она ничего не сказала.

– Больше я не стану принимать решений, основанных на наших верованиях, когда иное решение может сохранить жизни. Ты спрашиваешь, в чем я вижу спасение? В том, чтобы как можно больше людей пережило эту заваруху, чего бы это ни стоило.

В наступившей тишине я вдруг заметил, сколько народу собралось нас послушать, и то, что я не видел их лиц за светом костра, еще больше напоминало поединок, где каждый высказывает точку зрения, чтобы левантийцы могли проголосовать за своего предводителя. Но она была заклинательницей лошадей, а я никем.

– Все это не слишком вразумительно, Рах э'Торин, – после паузы произнесла Эзма. – Ты темная лошадка. Смутьян. Наши обычаи, догматы и верования важны, поскольку объединяют людей ради общего дела…

– Так же, как желание выжить.

Она подняла брови, и они исчезли в тени ее короны.

– Я не люблю, когда меня перебивают, Рах э'Торин. Ты здесь не капитан. У тебя нет никакого ранга. Я задаю все эти вопросы, потому что ты не единожды не исполнял приказы своего гуртовщика, и я хочу понять почему.

– При всем уважении к твоему прошлому, у тебя здесь тоже нет никакого ранга, изгнанная заклинательница лошадей Эзма э'Топи.

Не стоило этого говорить, но ее слова наполнили меня безмолвной яростью, которую телесная слабость только усиливала. Я не мог встать и уйти, тем более сражаться, но будь я проклят, если позволю этой женщине, осужденной всеми заклинателями степей, сомневаться в моей преданности.

– Верно, Рах э'Торин. Именно так.

Эзма улыбнулась, не дав мне ощутить ни малейшего удовлетворения, взяла с колен тарелку и стала есть, больше не обращая на меня внимания. Левантийцы все так же окружали ее, ловя каждое несказанное слово. Позади меня Тор неохотно снова взялся за книгу.

Из-за костра подошла левантийка с тарелкой еды.

– Честь тебе, – сказала она, ставя тарелку рядом со мной, и сделала долгий приветственный жест.

Она ушла, прежде чем я успел ответить, но тут же подошел другой левантиец. Вторая тарелка и еще более долгое приветствие.

– Честь тебе, – сказал он и исчез.

Тор уставился в книгу, решительно настроившись ничего не говорить. Эзма сурово наблюдала за очередным подходящим.

Она сказала, что здесь есть кое-кто из моих бывших Клинков, но я никак не был готов увидеть Амуна, несущего мне тарелку. Амуна, который отказался сражаться за чилтейцев. Амуна, которого бросили и считали мертвым.

– Честь тебе, капитан, – сказал он, сложив кулаки, когда поставил тарелку, и ушел, прежде чем я нашелся с ответом.

Встретившись взглядом с Эзмой, я поразился мелькнувшей в ее глазах ненависти. Я ничего не сделал. Ничего не сказал. И все же заклинательница разгневана выказанным мне уважением.

– Что ты читаешь? – спросил я Тора, чтобы хоть как-то отвлечься от назревающей неловкой сцены.

– Священную книгу чилтейцев. – Он показал мне обложку. – Дишива дала мне перевести ее, и это до ужаса сложно. Я не знаю многих слов, причем одни кажутся буквальными, а другие – просто какая-то выдуманная чепуха.

– Дишива дала? С чего бы вдруг?

– Она точно не сказала, но доминус Виллиус убил Матси, потому что не хотел, чтобы левантийцы прочли ее, а значит, это важно.

Я поискал на его лице признаки того, что он лжет.

– Лео Виллиус убил Матси? Матсимелара?

– Ядом красношапочника, намазанным на обложку. Ой, я забыл, что Лео тебе нравится. Похоже, в списке твоих ошибок появилась новая строка.

– Мне нравился не он сам, – солгал я. – Он собирался освободить нас. Позволить вернуться домой.

Я взглянул на неподвижный силуэт заклинательницы Эзмы позади пляшущих языков пламени. Уже почти стемнело, и ее лицо больше освещалось огнем, чем дневным светом. Отдаленный гул разговоров должен был расслаблять, напоминая о доме, но от слов Тора я похолодел. Даже легкий ветерок стал леденящим.

– В этом предложении нет никакого смысла, – сердито буркнул Тор. – Что еще за «чазине»? Не «враг», не «друг», не «солдат» – этим словам меня научили. Обычно я могу хотя бы предположить, исходя из остального предложения, но тут может быть что угодно. Кто-то или что-то ударило его ножом в спину.

– Императрица, – произнесла заклинательница Эзма.

– Чего? То есть, прости, что ты сказала, заклинательница? – исправился Тор, вспомнив, с кем говорит.

– Слово, которое ты не понимаешь. – Лицо Эзмы было будто охвачено пламенем. – Это слово «императрица». Вельда ударила в спину императрица. Хотя это и не лучший перевод.

– Ты знаешь, что написано в книге? – пораженно спросил Тор.

– Я здесь довольно давно, юный Тор, так что да, я знаю, что написано в этой книге. И о чем она на самом деле.

Она встала и направилась к одной из хижин. Вернулась она с другой книгой в руках. Сначала я принял ее за записную книжку заклинательницы лошадей, но в свете костра увидел темно-синюю обложку. Левантийские книги, функциональные и прочные, предназначенные для постоянно меняющихся условий в степи, никогда не раскрашивали.

Ни слова не говоря, Эзма протянула книгу Тору, он вопросительно посмотрел на заклинательницу, взял книгу и начал листать страницы.

– Но это же… – начал Тор и остановился, вглядываясь в слова. Эзма нависала над ним с горящими глазами голодного зверя. – Это такая же книга. Или почти такая же. Только на языке темпачи.

Тор посмотрел на Эзму, и она кивнула.

– Так и есть. Она досталась мне от бродячего торговца несколько лет назад. Чилтейцы хотят, чтобы все считали их центром мира, чтобы верили, что культ Единственного истинного бога зародился здесь и Бог говорит устами их священников, но на самом деле они одни из самых последних новообращенных. Эта книга старше вашей и ближе к оригиналу.

– И мы можем ее прочесть! – Тор взволнованно листал страницы в поисках нужной. – А, вот она! – пробормотал он, водя пальцем по строчке. – И женщина, которая была и богиней, и предводительницей, вонзила клинок ему в спину! Все ясно, «богиня и предводительница», как кисианский император или императрица. – Он поднял голову. – Я должен сказать Дишиве. Если отправлюсь сейчас, то смогу догнать капитана Йитти. Да, так будет лучше, я…

– Нет.

Спокойные слова Эзмы были тверды как сталь.

– Нет, заклинательница?

– Нет, – повторила она. – Мы не вправе вмешиваться.

– Но если я не предупрежу ее…

– Это один из вопросов, по которым религия Единственного истинного Бога и догматы заклинателей сходятся. Мы не вправе вмешиваться в судьбу. Мы должны наблюдать, записывать, направлять, когда просят совета, но не вмешиваться. Не менять ход истории.

– Даже если погибнут люди?

– Даже если так, юный Тор. Тебе еще многому нужно научиться, и я рада, что это произойдет под моим присмотром. – Она протянула руку, и Тор, поколебавшись, вернул книгу. – Ты хороший парень, Тор. Может, мы еще сделаем из тебя заклинателя. А пока, думаю, Раху нужно хорошенько отдохнуть. Почему бы тебе не отвести его в хижину, чтобы он мог поспать вдали от суеты и шума.

Тор встал и сложил кулаки.

– Да, заклинательница, я так и сделаю. Но Дишива просила меня дать ей знать, если…

– Нет, – улыбка Эзмы растаяла. – Дишива э'Яровен должна идти своим путем без нашего вмешательства. Ты многого не понимаешь, но, как твоя заклинательница, я настоятельно советую не делиться содержанием книги ни с кем, кто связан с Дишивой. – Она убрала руки за спину, пряча книгу. – Раха отведет кто-нибудь другой. Если тебя уже одолевают тяжелые мысли, лучше не подвергать тебя дурному влиянию.

– Дурному…

– Деркка! – На резкий окрик обернулось множество левантийцев. Ученик поспешно подошел. – Раху э' Торину нужен отдых, – сказала Эзма, когда тот жестом показал свою готовность служить. – Помоги ему перейти в хижину. А Тор поможет мне с вечерним обходом.

– Да, заклинательница.

Эзма собралась уходить, но посмотрела на меня, пригвожденного к земле ранами.

– Тебе нет здесь места, Рах э'Торин. – Ее голос леденил кости, которые, как я думал, уже не могли стать холоднее. – Ни ранга, ни чести. Ради своих людей я позабочусь, чтобы так оно и оставалось.

5

Мико

Два дня без дождей в сезон бурь – это необычно, а три – редкость. Четыре казались уже подарком богов, и, сидя в темноте с луком на коленях, я возносила молчаливую молитву благодарности. Вокруг перетаптывались солдаты, шмыгая носами и кашляя в ожидании рассвета.

– Почти пора, ваше величество, – прошептал генерал Русин, чьи очертания я различала в бледном свете. – Уверены, что хотите остаться?

– Да, генерал.

– Как пожелаете. Я не исполнил бы свой долг, если хотя бы не упомянул об опасном характере нашей миссии и что нет необходимости…

– Мне много раз на это указали. Благодарю вас, генерал.

Генерал поклонился и пошел к лестнице, а я заглушала свои страхи, напоминая себе, что этим людям нужен новый император Кин, а не надменная Отако. Если трон можно занять и удержать с помощью преданной армии, мне нужна преданность солдат, а не только генералов.

В голове звучало эхо слов Дзая, преследующих меня в каждое мгновение тишины. «Ребенок не может возглавить битву за Кисию. Ребенок не может править во время войны. Но скажите, сестра, сколько раз вам говорили, что вы не можете править, родившись девочкой?»

А значит, придется доказать, что и женщина на это способна.

Я сжала лук, и дерево скрипнуло в потной ладони. Я повернулась, заметив краем глаза генерала Рёдзи – в форме императорской гвардии он стал выглядеть прежним. Генералы-южане не слишком радостно восприняли его возвращение, и если бы по должности Рёдзи обладал реальной властью в армии, его немедленно отвергли бы, как бы я к нему ни благоволила.

Пьяное веселье двумя этажами выше становилось все более бурным. Началось все с разговоров, смеха и топота ног, а превратилось в крики, песни, визг и стук, когда люди не могли удержаться на ногах и падали. Я лишь однажды так напилась, когда посол Горо вышел в отставку, чтобы занять пост лорда-канцлера. Нас с Танакой и Эдо отослали после официального ужина, но Танака спрятал бутылку в узел кушака. Я мало что помню, только как мы хохотали, а потом целый день мне было плохо, и целую неделю наставники читали нам нотации.

Я прошла по погребу до подножия лестницы, где стоял генерал Русин с одним из своих офицеров, чье имя я позабыла, но его густые брови забыть было невозможно.

– Вы готовы, генерал? – спросила я и даже посмотрела ему прямо в глаза, не наклонив голову, хотя наверняка, если измерить, окажусь чуть выше.

– Да, ваше величество, – откликнулся он. – Думаю, самое время.

Из-под двери пробивалась сияющая полоска света.

– Я пойду первая.

– Как пожелаете, ваше величество, – сказал он, чопорно кивнув присоединившемуся к нам генералу Рёдзи.

Тот кивнул в ответ, и, подавив дрожь, я прошла мимо генерала Русина к лестнице. Никто меня не окликнул, и с колотящимся сердцем я сжала лук и поднялась, оставив за спиной лязг поправляемых доспехов и оружия. В верхнем погребе стояли в карауле два солдата, и пробивающийся сквозь щели в полу свет оставлял полоски на ящиках, бочках, мешках и разломанном на дрова старом столе. Веселье наверху приглушало гул солдат, готовящихся убивать.

– Ваше величество, – прошептали караульные и кивнули идущему следом за мной генералу Рёдзи.

– Да ускорят боги полет моих стрел, и пусть вас обоих хранит удача, – сказала я солдатам и, несмотря на подступающую тошноту, начала подниматься по второму пролету.

Рёдзи следовал за мной. Я не позволяла себе задумываться о том, что все может пойти не по плану, но теперь, когда я стояла у подножия лестницы, паника пригвоздила меня к полу. Наверху кто-то отстукивал ногами ритм похабной песенки.

Я могла бы изменить решение. Могла бы отправить первым Рёдзи. Могла бы согласиться, что план лучше исполнить без меня (и возможно, так и есть), но я приняла присягу от людей, которые не хотели ее приносить, и если не внушу им желания следовать за мной, вскоре останусь без армии и без союзников. Опять. Мне придется возглавить атаку.

Стоя в тесном закутке, наполненном запахами вина, плесени, опилок, грязных циновок и дыма, я глубоко вздохнула и подумала о том, как поступил бы Рах. Он сделал бы то, что должно, чего бы это ни стоило. Возможно, если он еще жив, то однажды одобрит то, как я вела себя этой ночью.

Я поставила ногу на нижнюю ступеньку. Потом на следующую. И еще на одну. На полпути наверх я вытащила стрелу и приложила ее к тетиве, держа лук низко у бока и стараясь дышать ровно. Еще один шаг. Наверху раздался грохот. И смех. Кто-то крикнул, чтобы принесли еще вина, а другой человек затянул первый куплет «Триумфа Итикаты».

Под моей ногой скрипнула следующая ступенька, но звук утонул в шуме наверху. Еще одна ступенька, и я оказалась у двери со ржавой, видавшей виды задвижкой, которая едва удерживала дверь на месте. Владелец этого места был старым моряком, и его задача состояла в том, чтобы развлекать моряков светлейшего Бахайна, когда корабли стоят в бухте Узел Цыцы. Вряд ли он боялся банальных воров.

Поравнявшись со мной, Рёдзи тронул задвижку, и дверь приоткрылась, свет залил рукав генерала. Я подтолкнула дверь, ожидая криков, но веселье продолжалось как ни в чем не бывало. Лестница вела за стойку бара, и всего в нескольких шагах от нее начиналась другая, ведущая в комнаты наверху. Освещались они скудно, и никто не ожидал нападения, именно на это мы и рассчитывали. И все же, когда я шагнула в комнату, на верхней лестнице раздались шаги, и появился моряк с эмблемой Бахайна, обнимающий девушку в ярком платье и черном кушаке ночной бабочки. Моряк смеялся, но улыбка сползла с его лица, как только он заметил нас.

Я натянула тетиву и выстрелила, даже не задумавшись, и, прежде чем стрела преодолела половину расстояния, Рёдзи уже прыгнул вперед. Пригнувшись по-волчьи, генерал в один миг оказался между двумя лестницами. Моя стрела вошла моряку в глотку, брызнула кровь, а девушка даже не успела набрать воздуха, чтобы закричать, как клинок Рёдзи полоснул ей по горлу, а потом генерал подхватил ее, когда она рухнула, и опустил умирать рядом с моряком.

Все это заняло несколько секунд. Наверху продолжалось веселье, и пути назад уже не было. Подняв лук, я сделала четыре шага до подножия второй лестницы, и никто из тех, кто сидел на коленях за столами, пил и играл, не обратил на меня внимания. Я была тенью в углу их затуманенного зрения.

– Ей не было нужды умирать, – прошипела я и пригнулась рядом с генералом. – Мы можем постараться не убивать…

– Нет, она должна была умереть.

Он произнес это так резко, что я опешила. Моя рука, потянувшаяся за другой стрелой, замерла.

– Вы не успели вытащить вторую стрелу, и ее крик всех всполошил бы и выдал нас. – По его лицу мелькнула мрачная улыбка. – Как командующий императорской гвардией, я не колеблюсь, когда дело касается вашей безопасности.

Он был прав, хотя меня терзало неприятное чувство, что Рёдзи – это два разных человека. Один – тот, с кем я выросла, скорее учитель, чем солдат, мягкий придворный и любовник моей матери, а не хладнокровный убийца. В ту ночь, когда моя мать устроила переворот, он показал другую сторону, как и сейчас. Наверное, меня должно было успокаивать, что он готов убить, лишь бы защитить меня, но уверенность подмывало чувство, что я не знаю его по-настоящему.

Отбросив сомнения, я вытащила стрелу и приложила ее к тетиве, быстро осмотрелась в поисках цели и выпустила стрелу над перилами. Прицелилась я хорошо, но мишень выбрала неверно. Надо было начать с какого-нибудь одиночки, чтобы сперва посеять смятение, а потом уже панику, но вместо этого я выбрала самого здоровенного и нахального, который стоял на столе в центре и во всю глотку распевал «Триумф». Стрела вошла ему в горло, прервав песню на полуслове. Он охнул, схватился за древко, и все зрители обернулись, осоловело уставившись на меня.

– Проклятье. – Я выпустила еще одну стрелу в ближайшего моряка. Она проткнула ему шею, но не горло, и когда раздался крик, Рёдзи выскользнул у меня из-за спины с кинжалом в руке, чтобы присмотреть за лестницей. – Проклятье!

Я натягивала тетиву и стреляла с бешеной скоростью, но стрелы врезались в разъяренных пьяниц, а не в перепуганных. Моряки вытаскивали оружие – из-за пояса, из сумок, но никто не побежал к двери. И все нацелились на меня.

Я не смотрела на них, сосредоточившись на луке и слушая тяжелое дыхание и удары Рёдзи, – только так я знала, что он жив и сражается.

– Две минуты, – сказала я генералу Русину. Две минуты, чтобы одинокий лучник из тени посеял неразбериху и панику. Вроде бы совсем недолго, но каждая секунда казалась вечностью.

Поскольку Рёдзи охранял лестницу, некоторые моряки бросились прямо на перила и попытались вскарабкаться по ним, и если бы они не были так пьяны, у них могло получиться. Но они были слишком медлительны, а я много скучных дней тренировалась в стрельбе, пока слуга считал, сколько времени мне требуется, чтобы опустошить бочонок со стрелами.

Мое внимание привлек гортанный крик. Рёдзи воткнул меч в глаз высокого моряка и кинжал в живот другому. Ни секунды не медля, он вытащил оба клинка и пнул того, кому выпустил кишки, по колену.

В верхнем коридоре раздались шаги. Появились двое, но тут же скрылись из вида, как только моя стрела воткнулась в деревянную балку. Они бросились в атаку, но я уже вытащила другую, и она вошла прямо в глаз первому из них, когда он в ярости накинулся на меня. От удара его отбросило назад, и его напарник споткнулся и упал навстречу новой стреле.

Рёдзи больше был не один у подножия лестницы. Из двери погреба высыпали солдаты, мои солдаты, наполнив помещение симфонией крови, боли и смерти. Я уже собиралась выпустить очередную стрелу, но ослабила тетиву – не хотелось попасть по своим.

Рёдзи за моей спиной наконец-то выдохнул, и мы молча наблюдали кровавый конец моряков Бахайна. Еще минуту назад они веселились, а теперь лежали мертвыми на полу, истекая кровью в лужах рвоты и пролитого вина.

На дальней стене с портрета на нас смотрел император Кин. Как самый дальний порт на реке, куда мог зайти любой военный корабль или торговый галеон, не повредив корпус, Узел Цыцы долгое время служил базой имперского флота. Кин построил его и возненавидел бы меня еще сильнее, если я его разрушу.

Первый урок в сражении – не мешкать в самом начале. Передвинь свою фигуру, прежде чем это сделает за тебя враг.

– Проверьте все комнаты наверху и на этом этаже, – приказала я, возвращаясь к действительности, как только упал последний моряк. – Те, кто выбрался, побегут прямо в лапы к генералу Мото, но некоторые могут спрятаться. Проверьте, еще раз проверьте и приготовьтесь сжечь это место.

Хоть я и называла их врагами, путь к двери был усыпан мертвыми и умирающими кисианцами, и я старалась не смотреть на их лица и не думать о семьях, которые у них остались.

После липкой вони крови и желчи прохладный ночной воздух принес желанное облегчение, хотя я поежилась в пропитанной потом рубашке. Несмотря на отсутствие дождя, почва была мягкая, и каждый вдох приносил запахи земли и глины. Жужжали насекомые. Вдалеке слышались голоса. Неподалеку журчала вода и раздавался стук дерева о дерево, когда корабли сталкивались с причалами. Слишком мирные звуки.

Под тонким полумесяцем луны я не видела идущего нам навстречу генерала Мото, пока он не выскочил из темноты.

– Ваше величество, – сказал он. – Мои люди готовы.

Он ждал на лугу у склада на другой стороне дороги, и, судя по тому, как его солдаты нетерпеливо переминались с ноги на ногу, беглецов было не так уж много.

– Хорошо, – сказала я вполголоса в надежде, что он поймет намек. Порт был далеко, но кто угодно мог затаиться в темноте. – Мундиры у вас?

– Будут готовы через минуту, ваше величество.

– Хорошо.

Я отошла в сторону, наблюдая за их приготовлениями в темноте и пытаясь выглядеть такой же спокойной, как Рёдзи, хотя руки у меня дрожали, и чем дольше мы ждали, тем меньше оставалось уверенности в том, что мои колени не подогнутся.

– Все в порядке, ваше величество? – тихо спросил Рёдзи.

– Да, а что?

– У вас учащенное дыхание. Если позволите дать совет, лучше пройдитесь.

Генералы обычно не прекращают перемещаться, как только начинается битва, и это не просто так.

Мне казалось, что я не смогу сделать ни шагу, но как только пошла в сторону таверны, мне полегчало. Рёдзи не отставал, держась на полшага позади. Я часто видела, как он в точности так же идет за моей матерью. За императором Кином. Даже за Танакой.

– Позволите дать вам еще один совет, ваше величество? – сказал он, когда мы приблизились к таверне, где теперь суетились солдаты, обыскивая каждую комнату и готовясь поджечь здание.

– Зависит от того, что за совет, генерал. Могу лишь заверить, что всегда вас выслушаю.

– Не участвуйте в атаке на корабли.

– Вы думаете, у меня не получится?

– Разве я сказал что-то подобное?

– Но подразумевали.

Он пристально посмотрел на меня, и я вспомнила, что, когда мне было пять, я выпустила затупленную стрелу ему в ногу, а еще споткнулась во время тренировочной дуэли и чуть не отрезала ему ухо, и как он пытался помешать мне сбежать из Коя вместе с императором Кином, и я воткнула нож ему в руку. И все-таки Рёдзи вернулся.

– Вы должны кое-чему научиться, – сказал он, снова входя в роль наставника, так хорошо знакомую нам обоим. – Командующий не делает все сам. Вы не завоюете уважение солдат, если всегда будете среди них. Если всегда будете в первых рядах, в особенности когда не созданы для выполнения такой задачи.

– Я могу…

– Понадобится немало времени, чтобы подогнать мундир моряка под вашу фигуру, и это поставит под угрозу весь план. Вы уже внесли свой вклад и храбро сражались, остальное предоставьте другим. Необязательно во всем участвовать лично, просто останьтесь здесь, чтобы воодушевлять других.

После того как шум трактирной драки утих, а генерал Рёдзи поумерил мой пыл, я как будто съежилась. Мне было неприятно, что он прав, но я была рада тому, что хоть кто-то говорит со мной как с Мико Ц'ай. Возможно, завтра я его поблагодарю. Пока же я только кивнула и зашагала обратно по главной улице деревушки.

Мы смотрели, как из верхних окон таверны вырвалось пламя. На другом конце короткой улицы вокруг стоящих на причале кораблей как светлячки танцевали огни факелов. И все же, несмотря на далекие звуки схватки и приглушенный гул пожара, в том месте, где мы стояли, деревушка была тихой и спокойной. Только легкий ветерок взъерошивал мои влажные от пота волосы.

– А так разве легче? – сказала я, наблюдая за сражением в порту, как за театром в миниатюре. – Стоять здесь и наблюдать. Ждать. Надеяться на удачный исход.

– Нет, ваше величество.

– Вот именно.

Мы наблюдали, прислушиваясь к грохоту битвы, пока он не перерос в тихий плеск тяжелых предметов, которые плюхались в воду. Подойдя к порту, мы увидели, что это бросают за борт тела. Они скрывались под водой рукотворной бухты. Рой факелов оседлал все двадцать кораблей, тянущихся в темноту, а на причале при свете единственного факела министр Мансин устроил совет с двумя генералами, отправившимися с нами.

Я шагнула к ним, с луком в руке, и выпрямилась, в кои-то веки порадовавшись своему слишком высокому росту. Мансин поклонился, когда я приблизилась, и два его спутника обернулись и тоже поклонились с разной степенью глубины и проворства.

– Они совершенно не ожидали нападения, ваше величество, – сказал Мото. – Моим людям не составило труда пройти через портовые ворота в мундирах Бахайна, и как только они разделались с часовыми, мы просто вошли.

– План и впрямь увенчался безоговорочным успехом, ваше величество, – добавил генерал Русин, бросив взгляд на министра Мансина, от чего моя кровь закипела. Это моя армия, мой план, а не его. – Наши потери минимальны, и как только люди Мото закончат с кораблями, у нас будет достаточно сил…

– Сколько солдат можно перевезти на каждом корабле?

Генералы переглянулись, и я крепче сжала лук.

– Двести на больших, – ответил Мото. – Около семидесяти на мелких шлюпах.

– Сохраните три шлюпа, а остальные корабли сожгите.

– Сжечь их? – Мото посмотрел на Русина, а потом на министра Мансина. – Сжечь? Но зачем сжигать корабли? Нам нужны корабли, ваше величество.

– Нам нужны корабли, только чтобы перевезти небольшое войско, не вызывая опасений, – сказала я. – Как бы мы ни старались не оставить никого в живых, все равно есть вероятность, что светлейший Бахайн обо всем узнает. Если мы сумеем выдать эти события за одиночную выходку рассерженных южан, а не продуманный план, есть шанс, что не встретим сопротивления. Если они не узнают, что здесь произошло на самом деле, то и не будут нас ждать.

Мансин посмотрел на меня, и его губы сложились в мрачную, понимающую улыбку. Мото был не настолько сообразительным.

– Но, ваше величество, зачем жечь корабли?

– Потому что мы не стали бы этого делать, – объяснил Мансин. – Именно поэтому так нам и следует поступить.

– Посадить на мелкие корабли достаточно солдат для нападения на Сян и сжечь остальные, – произнес генерал Русин, размышляя вслух. – Да, как бы ни ненавистна мне была мысль потерять столько ценных кораблей, у Бахайна наверняка их еще много.

Он кивнул Мансину, и я вынудила их снова переключить внимание на меня, резко добавив:

– Хорошо, значит, решено. Загрузите три шлюпа, сожгите остальные. Я буду командовать одним, генерал Мото другим, а генерал Русин третьим.

Они разомкнули губы для возражений, но прежде чем кто-либо из генералов успел заговорить, министр Мансин спросил:

– Для меня вы приготовили какое-то другое задание? Это не входило в первоначальный план.

– Да, но мне пришло в голову, что вторая приманка с нашими оставшимися солдатами могла бы еще больше сбить их с толку. Если вы вернетесь в Симай и переправитесь через реку, прежде чем идти на восток к Сяну, то выполните двойную задачу: сделаете наш план менее очевидным и соберете всех солдат, которые верны нашему делу, к северу от Цыцы.

Ходили слухи об очагах сопротивления, но до сих пор у нас не было возможности добраться до этих людей.

Мото качнулся на каблуках.

– Оямада уже направился в Когахейру с основной армией. Так мы еще больше раздробим силы, и что будем делать, если трех шлюпов не хватит для выполнения вашего плана?

Теперь это уже был мой план, раз он начал вызывать сомнения.

– У нас недостаточно солдат, чтобы взять Сян приступом, – сказала я. – Поэтому, если скрытное нападение провалится, уже не будет играть роли, где находится армия.

Мои слова встретили молчанием, но Мото медленно кивнул, и я расслабила сжатый на луке кулак. Они прислушались ко мне. Быть может, только из-за того, что Мансин сразу согласился, но они прислушались ко мне, и все трое кивнули.

– Хорошо, – наконец произнес Мото, и в его глазах сверкнуло что-то вроде трепета предвкушения, когда он оглянулся через плечо на корабли у причала. – Я отдам приказы, и будем выдвигаться. Трем кораблям лучше отплыть, когда пожар отвлечет внимание на себя. Мы погрузим на корабли солдат и провиант, а когда будем готовы, подожжем остальные.

Он поклонился и пошел к кораблям.

– Я соберу своих солдат, – сказал генерал Русин, поклонился и, пробормотав «ваше величество», направился к таверне. Ветер разнес крики приказов, и в ответ донеслись радостные возгласы – пока что все шло удачно.

Мансин поднял брови.

– Вы уверены, что я вам не понадоблюсь на остаток миссии?

– Да, мне нужно, чтобы человек, которому я доверяю, возглавил часть армии, тогда я не буду бояться, что солдаты разбегутся или будут сражаться за свои цели, а не за мои.

– В таком случае я соберу людей, и мы сразу же выступим. Лучше не рисковать, чтобы нас здесь увидели.

Поклонившись, он удалился, на мгновение оставив меня в одиночестве наслаждаться успехом. Успехом, который стоил жизни многим кисианцам. Когда пыл сражения угас, ветер казался ледяным на потном теле, я чувствовала себя усталой и опустошенной, пока вокруг собиралась армия. Отряды солдат спешили туда-сюда в освещенной пожаром ночи, воздух наполнился криками. Но в кажущемся хаосе был порядок, и на меня произвела впечатление скорость, с которой работали генералы в подобных обстоятельствах.

Министр Мансин вскоре ушел со своей частью армии, а генерал Русин и генерал Мото собирали припасы из близлежащих зданий и спорили, какой корабль сохранить, а какой сжечь.

– Трехмачтовый шлюп будет отличным и быстрым флагманом, – говорил генерал Русин, когда я к ним присоединилась.

– Как скажете, ведь вы блестяще разбираетесь в кораблях и мореплавании, – с сарказмом заметил генерал Мото.

У меня не было сил выносить их перепалку, и я отправилась дальше, мечтая найти что-нибудь мягкое, чтобы свернуться калачиком, как только мы окажемся на борту.

– Я знаю вполне достаточно…

Раздался треск. В стену темного склада врезалось что-то огромное, и оранжевой волной взмыло пламя с искрами. И тут же что-то ударило в таверну, огонь столкнулся с огнем в ослепительном взрыве. И, как будто плевался какой-то дракон, в воздухе просвистел еще один огненный шар, становившийся все больше по мере приближения к нам.

– Бегите!

Наверное, это крикнула я, а может, и Мото, или мы оба, потому что кричали все вокруг. Мото схватил меня за руку, или это был Рёдзи, но мгновение спустя, когда огненный шар упал в конце короткой улицы, все смешалось окончательно. Не было слышно ничего, кроме треска и грохота дерева и рева пламени, воняло горелым мясом и волосами, в дыму и темноте ничего не было видно, кроме огня и смерти. Обломки горящего дерева летели, как ножи, кричали раненые. Жар обжег спину, и каждый вдох вызывал жжение.

– На корабли! – выкрикнул Мото, и от его голоса у меня зазвенело в ушах.

– Что?! Они могут загореться!

– Сейчас это меньшее из зол!

Я не чувствовала ног, но все же они оказались на месте, когда я побежала, хотя как будто принадлежали кому-то другому. Земля задрожала от еще одного взрыва, похожего на раскат грома. Огонь лизнул меня по шее, и я оказалась посреди мечущихся в панике солдат, а выкрики приказов были едва слышны в топоте и воплях. У ближайшего корабля стоял Бровастый, лихорадочно зазывая солдат на борт, а те расталкивали друг друга под огненным дождем, растеряв всю привычную дисциплину.

– Здесь уже полно людей, – крикнул Рёдзи, когда я свернула к кораблю. – Сюда.

Я последовала за ним, подальше от неразберихи и света в темноту, а за нами солдаты. Там был генерал Русин с группой солдат, а неподалеку генерал Мото командовал:

– Назад! На корабли! Быстрее!

Рёдзи ускорил бег, минуя одни забитые людьми сходни за другими, и тут в камни врезался очередной огненный шар из палок, соломы и смолы. Он ударился о причал и покатился к ближайшему кораблю, разбрасывая угли. Задрожала земля, крики смешались с ревом огня. Шар снес сходни, сбив солдат в воду, и остановился, ударившись о борт корабля.

– Надо сесть на корабль! – крикнула я в спину Рёдзи. – Прежде чем очередной…

Он указал в темноту в конце причала и помчался туда. За моей спиной грохотали шаги – вереница солдат следовала за императрицей, даже отступая.

Впереди в конце причала виднелся маленький шлюп. На его палубе покачивалось несколько факелов, и с полдюжины солдат спешили вверх по сходням.

Рёдзи подождал, пока я поравняюсь с ним, тяжело дыша. Сходни были узкие, но с перилами с одной стороны, и, схватившись за них трясущейся рукой, я поднялась на палубу. Когда я разжала ладонь, она болела, и я увидела на ней кровоточащие раны. А вокруг вопили люди.

– На весла!

– Поднять якорь!

– Что?! – Я обернулась. – Мы не можем отплыть, пока на борту не все.

– Если будем ждать, нас спалят живьем.

Я обернулась, чтобы возразить, но обнаружила за спиной не Рёдзи, а генерала Мото – слегка наклонившись, он пытался отдышаться.

– Кто нас атакует?

– Наверное, кто-то из людей Бахайна добрался до караульной башни, – ответил Мото. – Обычно людей в ней нет, но там стоят три катапульты, которые способны разбомбить корабли и приближающиеся армии.

В землю врезался еще один огненный шар, так близко к реке, что искры с шипением посыпались в воду. Отскочивший обломок снес мачту ближайшего судна, и по палубе рассыпались щепки.

– Значит, они поняли, кто на них напал, и очень скоро, как только у них закончатся боеприпасы, побегут прямо к Бахайну.

Генерал Мото не ответил, лишь мрачно стиснул зубы, и мы вдвоем застыли посреди урагана суетящихся людей. Палуба под нашими ногами мягко качалась и вибрировала от топота бегущих солдат, а крики звенели в моих ушах, заглушая страх.

Корабли отходили от причала в бурные воды реки Цыцы, но все будет напрасно, если те люди доберутся до светлейшего Бахайна. На корабле мы будем в Сяне раньше его, как бы он ни спешил из Когахейры, но всадник на быстром скакуне предупредит гарнизон замка Кьёсио о нашем прибытии.

Я ничего не могла с этим поделать. До них не добраться. И назад пути нет.

– Отчаливаем! – приказал генерал Мото, и все остальные слова утонули в грохоте, когда очередной огненный шар врезался в палубу корабля, почти уже вышедшего в реку. Его борта осыпал огненный дождь, а потом корабль загорелся. По воде запрыгали темные тени, и вскоре паруса превратились в огромные горящие знамена.

– Гребите, гребите!

Я молча смотрела на горящий корабль. Молча стояла, пока остатки моей армии исчезали среди горящих зданий. Я молчала, когда генерал Мото приказал кораблю идти вперед, вместо того чтобы вернуться, идти в безопасное место, а не спасать, и меня затошнило.

В своих шуточных наставлениях император Кин забыл об одном уроке. У императора не должно быть сердца.

6

Дишива

Куда бы я ни шла, за мной следовали взгляды и шепотки. После церемонии меня освободили, но очень быстро стало ясно, что никакая это не свобода. Несколько слов и новая одежда – и я уже больше не Дишива э’Яровен.

Я могла говорить с кем угодно, но все избегали смотреть мне в глаза в прорезях маски. Могла пойти куда пожелаю, но левантийцы только опасливо косились на меня, пока я не уйду. Даже мои собственные Клинки. Точнее, Клинки Кеки, как бы мое сердце ни жаждало вызвать его на поединок за пост капитана. То, что я бы все равно проиграла, почему-то не утешало.

К обеду двор был полон Клинков, собирающихся скакать на юг, чтобы уничтожить лагерь дезертиров. Командовала Йисс эн’Охт, и я прислонилась к стене конюшни и стала наблюдать, как она отдает приказы. Ко мне обратилось множество глаз, но никто не подходил, даже Лашак, пока в мою сторону не направилась сама Йисс.

– Защитница, – сказала она, изобразив скорее легкий поклон, чем приветственный жест. – Мне нужен один из твоих Клинков-предателей в качестве проводника. Кто, на твой взгляд, лучше справится с этой задачей?

– Предателей?

– А как еще называть Клинков, ослушавшихся приказа своего императора?

– Поскольку у нас никогда не было императоров, думаю…

– У меня нет на это времени, – перебила она. – Мне нужен проводник, перейти болото.

– Ты хочешь вести всех одной длинной цепью? – насмешливо спросила я сквозь ненавистную маску.

– Нет.

Я выгнула брови, не сразу сообразив, что она их не видит.

– Как же тогда?

– Я не собираюсь отчитываться перед тобой, Дишива, Защитница Единственного истинного Бога. Ты больше не одна из нас, так что я не могу рассказывать то, что тебе знать не обязательно.

Я не показала ей свою боль.

– Как пожелаешь. Локлан, вероятно, лучше всех помнит дорогу, поскольку ехал первым. Однако у Эси прекрасная память, а Шения из-за острого ночного зрения готовилась стать ученицей нашего следопыта.

Йисс прищурилась, но ничего не сказала, и не в первый раз я подумала, что мы можем быть на одной стороне. Она всегда яростно поддерживала Гидеона, но не любила ни Лео, ни его религию. Конечно, она видела, какое влияние приобрел этот священник. Я жестко подавила вспыхнувшее было желание схватить ее за рубаху и прошептать, что меня заставили это сделать против воли – в памяти еще слишком свежи были угрозы Лео.

Йисс зашагала туда, где три моих Клинка неловко жались друг к другу в ожидании своей участи. Ее рука легла на плечо Локлана, а значит, именно он поведет отряд через болото. Мое разбитое вдребезги сердце разбилось снова от его взгляда, брошенного в мою сторону. В нем не было ни отвращения, как у всех остальных, ни даже гнева, недоверия или страха, только надежда. Будь он проклят, Локлан еще верил в меня и считал своим капитаном, и эта преданность оказалась больнее любого презрения, потому что я не могла показать, что высоко ценю ее.

Я смотрела на него как можно равнодушнее, пока он не отвернулся. Нельзя было не заметить мелькнувшее на его лице разочарование.

Не в силах ничего сделать, я вскоре сбежала обратно в свою комнату и принялась мерить ее шагами, пытаясь избавиться от отчаяния. В чем бы ни убедили этих Клинков, я-то видела лагерь дезертиров. Они не предатели, не замышляют напасть на нас или разрушить все, что построил Гидеон. Они всего лишь хотят домой. Я знала, что не должна сомневаться в намерениях людей под командованием Йисс и даже в самой Йисс, но слишком хорошо помнила тот покой, что дал мне Лео. Я считала себя слабой из-за того, что поддалась чарам доминуса Виллиуса. Но если против них не устоял Гидеон, то кто из нас смог бы?

От горячего панического дыхания лицо под маской вспотело, и я развязала завязки, радуясь, что никто этого не увидит.

– Дишива? – На пороге настороженно стояла Лашак. – Или мне следует называть тебя Защитницей Единственного истинного Бога?

– Нет! – не успев подумать, ответила я. – То есть да. Это мое звание, и я с гордостью…

Но она закрыла дверь, подошла ближе и схватила мою почти развязанную маску. Ткань спала с лица, и я встретилась взглядом с Лашак без защиты маски. Чувствуя себя голой и уязвимой, я осознала глубину собственного страха.

– Ну, слава богам, – прошептала Лашак, бросила маску и, взяв мое лицо в ладони. – Я уже начала бояться, что правда тебя потеряла. С чего вдруг ты подыгрываешь этому маленькому куску дерьма, Ди?

– Он перебьет всех моих Клинков и лошадей, если откажусь. Приходится притворяться, чтобы защитить Гидеона, тебя и всех остальных. Мне приходится все это делать. Приходится быть такой.

Лашак шагнула назад и оглядела меня с ног до головы, будто надеялась найти надпись «ложь», и, не найдя ее, прижала дрожащую руку к губам.

– Проклятье, ты не шутишь.

– Не шучу.

– А дезертиры?

– Должны быть уничтожены, или мы все умрем. Мы или они, таков выбор.

– Он же несерьезно…

– Серьезно, Лашак, еще как серьезно. – Я схватила ее за плечи. – Не стоит его недооценивать. Он может читать мысли. Может контролировать их. Он вроде той болезни, распространяющейся у нас на родине, только человек.

– Тогда мы убьем его.

– Я уже убила.

Она снова отстранилась и оглядела меня, и прежде чем успела что-то сказать, я продолжила шепотом:

– Я убила его, Лаш, убила. Прямо перед тем, как вас отправили жечь Мейлян. А когда вернулась…

– Их бог правда его воскрешает?

– Да. Нет. Не знаю. Я не знаю, как, но он воскресает, и его не остановить. И теперь ты тоже в опасности. – Я закрыла лицо ладонями. – Мы все в опасности. Ох, Лаш, он узнает, что я рассказала тебе, и всех убьет. Даже наших лошадей. Мы в таком дерьме. Лучше бы ты не приходила. – Я быстро дышала, слишком быстро, и комната начала кружиться. – Теперь мы все покойники. Что нам делать?

В груди поднималась боль, я не чувствовала ног и только судорожно дышала.

– Ну-ка, успокойся, Дишива. Все хорошо, мы ему не позволим. Давай, дыши глубже и попробуй расслабиться.

Я рухнула на циновки. Перед глазами плыли искры, я дергалась от каждого звука за дверью в полной уверенности, что он уже идет и мы вот-вот умрем. Чувство обреченности было настолько тяжелым, что придавило меня к полу.

– Нет-нет-нет, дыши со мной, Дишива, дыши, – говорила Лашак, опустившись на колени передо мной. – Ты сильная, ты сможешь это пережить. Вдохни и задержи дыхание.

Я попробовала, но воздух вырывался из легких, будто не хотел там оставаться. И я его не винила. Теперь каждый, кто приближался ко мне, подписывал себе смертный приговор.

– Вдохни, – сказала Лашак, растирая мне спину, будто раненой лошади. – Задержи дыхание ровно на секунду и выдыхай, а потом попробуй выдержать две.

– Он идет за нами, Лашак, он убьет тебя, убьет меня, убьет нас всех и…

Она дала мне пощечину, и от неожиданности я вздрогнула и задержала дыхание. Этого хватило, чтобы ослабить напряжение в груди.

– Мы – Клинки и охотимся, – начала Лашак и остановилась набрать воздуха в конце строки, – чтобы ваши руки были чисты, – снова вдох. – Мы – Клинки и убиваем, – вдох, – чтобы ваши души были легки. – Она одобрительно кивнула, когда я вдохнула вместе с ней: – Мы – Клинки и умираем, чтобы вы жили.

Кивнув, она начала снова, и мало-помалу, сосредоточившись на словах и дыхании, я расслабилась, а паника стихла настолько, что я смогла сесть напротив Лашак в сумрачной неосвещенной комнате. Во дворе занимались своими делами ничего не подозревающие левантийцы.

– А теперь давай договоримся, Дишива, – сказала Лашак прежде, чем я успела открыть рот. – Больше никаких извинений. Никаких самобичеваний за то, что подвергла меня опасности. Не ты это делаешь, а он, ясно? Кроме того, я лучше буду в опасности, чем брошу тебя одну.

От ее слов на глаза навернулись слезы. Я тут же решительно их сморгнула, злясь на то, что от плача слюна всегда густеет во рту, словно финиковая паста.

– Ты моя подруга и значишь для меня больше, чем жизнь, понятно? – продолжила Лашак. – Мы с тобой ужасно умные, так что давай решим, что со всем этим делать? И «ничего» – это не ответ.

– Ты должна предупредить дезертиров, – сказав уже слишком много, я решилась на большее. – У них заклинательница лошадей.

Лашак изумленно уставилась на меня.

– Заклинательница лошадей?

– Да. Изгнанная еще раньше нас, но все же заклинательница, и ее помощь может быть неоценима. Мы не можем позволить ей умереть.

– Я могу послать кого-нибудь…

– Нет, ты должна поехать сама.

Она наклонила голову набок, задавая немой вопрос.

– Нельзя рисковать, рассказывая об этом кому-то еще. – Я говорила так тихо, что даже не знала, слышит ли она. – У Лео повсюду глаза и уши. Попросишь кого-то другого, а он может оказаться его приспешником. Это должна быть ты сама. Ты уже в опасности, и, что бы ты ни говорила, я не хочу винить себя в твоей смерти. Нельзя просить о таком подругу.

Она выдохнула и кивнула, сжав губы в мрачную тонкую линию. Я знала, о чем она думает: бросить Клинков – самое страшное бесчестье для капитана. Но там заклинательница, да и опасность, которой подвергнется Лашак, если останется, была безмерной.

Я не сказала, что ей придется остаться с дезертирами. Не было нужды.

– Прости, Дишива.

– Нет, это ты меня прости.

– Мы же избавимся от него? Убьем его? Как следует?

– Обязательно.

Она коротко кивнула и повернулась к двери.

– Лучше мне уйти, пока никто ничего не заподозрил.

– Правильно.

Я не хотела, чтобы она уходила, не хотела оставаться одна, но риск был слишком велик.

– Если сможешь увести Шению или Эси из-под надзора, они проводят тебя, но не представляю, как это сделать…

Я почувствовала, как снова нарастает паника. Лашак схватила меня за руки.

– Серьезно? Ты именно сейчас решила усомниться в моих талантах? Как тебе не стыдно, Дишива э'Яровен.

Я криво улыбнулась в ответ. Мне оставалось только кивнуть и довериться ей. Она оставила меня расхаживать туда-сюда наедине со страхами и паникой, в полной уверенности, что наказание от Лео не заставит себя ждать.

Прошло несколько часов. Армия Йисс вышла через ворота, и впервые за долгое время во дворе стало тихо, я уже начала надеяться, что мне все сошло с рук. Пока не выглянула из двери своей комнаты и не увидела прибитую к противоположной стене маску Бога. Пустые прорези для глаз наблюдали за мной.

Первое предупреждение. И, скорее всего, последнее.

Всю ночь я ходила, пытаясь успокоить нервы. Меня вырвали из прежней жизни, заставив болтаться в том же пространстве, но уже без цели. Мои Клинки собрались ужинать на кухне, но я больше не капитан. Левантийцы сидели вокруг костров во дворе, однако меня там не ждали. И партнера для удовлетворения телесных нужд мне больше не найти. Я осталась одна. Но, что еще хуже, я была одна среди своего народа.

Я не видела выхода. Лео узнал про Лашак, и в следующий раз будут последствия. Но что мне делать? Сидеть и не высовываться, признав поражение?

Сдаваться я не собиралась, и потому зашагала еще быстрее, мечтая найти простой ответ и понимая, что его не существует. Я в любом случае подвергаю опасности жизни людей и лошадей, рискую нашим будущим, но каждый раз, когда я молчу, Лео становится на шаг ближе к полному контролю над нами.

«Больше никаких извинений. Никаких самобичеваний за то, что подвергла меня опасности. Не ты это делаешь, а он, ясно?» – сказала мне Лашак.

Насколько легче было идти в бой. Каждый Клинок знает, что может не вернуться, но это его выбор. А сейчас выбор был только за мной. Бездействие сделает нас рабами. Но тяжесть потерянных жизней падет на мои плечи. На мои весы. И я должна смириться, как мирилась с гибелью Клинков в бою.

Но сначала нужно проверить, как далеко простирается моя свобода, по мнению Лео.

На следующее утро, нацепив регалии, без которых не имела права показаться на людях, я подошла к двери императрицы Сичи и постучала. Голоса внутри резко оборвались, и дверь как-то опасливо скользнула вбок. В коридор выглянула Нуру, вздрогнула и отступила, открыв рот.

– И тебе привет, Нуру, – погромче, чтобы было слышно сквозь маску, сказала я. – Мне нужно увидеть императрицу Сичи.

Что ж, хотя бы мой тон, похоже, не изменился, поскольку ее удивление быстро сменилось недовольством.

– Императрица Сичи принимает посетителя, капи… защи… Дишива.

На мгновение испугавшись, что это Лео, я тут же успокоилась. Рядом с Сичи сидел молодой кисианец, не поднимая глаз от пиалы с чаем. Сичи что-то сказала, Нуру произнесла мое имя и с тяжелым вздохом выпрямилась.

– Где святилище Мотефесет?

– Что?

Нуру закатила глаза.

– Мне нужно убедиться, что это ты. Где святилище Мотефесет?

– В дне пути от рощи Хамат. Если подняться на крышу, можно увидеть океан.

– А где собирается совет заклинателей лошадей?

Я помолчала, глядя на нее.

– Понятия не имею. Это знают только заклинатели.

Нуру произнесла несколько слов через плечо, в ответе императрицы Сичи прозвучала какая-то обреченность. Нуру посторонилась и впустила меня.

Я столько раз хотела снять эту проклятую маску с тех пор, как Лео впервые повязал ее мне на голову, и под спокойным изучающим взглядом Сичи едва не сделала этого. Я сжала руки в кулаки и поклонилась.

– Ваше величество.

– Капитан.

Если бы такую ошибку допустил кто-то другой, я списала бы ее на плохое знание левантийского, но госпожа Сичи, как я уже начала понимать, ничего не делала просто так.

Мужчина, сидевший рядом с ней, повернулся, и я с удивлением узнала сына светлейшего Бахайна. Я никогда не говорила с ним, знала только в лицо – молодой человек с мягким голосом и легкой улыбкой, которой он меня и одарил, хотя его взгляд метался по моей маске, пытаясь зацепиться хоть за какую-нибудь черту.

Нуру закрыла дверь и присоединилась к нам.

– Дишива, полагаю, ты не знакома с лордом Эдо Бахайном, сыном и наследником светлейшего Бахайна и двоюродным братом Сичи, – сказала она и обратилась к лорду Эдо в том же тоне.

Я услышала его имя, как, должно быть, и он слышал свое.

– Сними свою маску и присоединяйся к нам, капитан, – вместо Сичи сказала Нуру и указала на свободную подушку у стола.

Это была проверка, судя по тому, как пристально она наблюдала за мной. Если я послушаюсь, они поймут, что я осталась сама собой. Если нет, то я точно марионетка Лео. Что ж, я ведь хотела проверить, как далеко простирается моя свобода. Я находилась в помещении, и никто не мог ожидать, что я стану пить чай, не снимая маски. Да и сам Лео никогда не носил ее в присутствии Сичи. Вот и увидим, могу ли я жить по его стандартам.

Я спустила маску на шею, как часто делал Лео. Сердце тяжело колотилось в груди. «Я убью всех твоих Клинков и их лошадей. Даже твоего драгоценного Итагая, и заставлю тебя его съесть».

Сичи мрачно улыбнулась, но кивнула, когда я опустилась на ослабевшие колени, чтобы присоединиться к ним. Она налила пиалу чая и подвинула ко мне, не переставая что-то говорить.

– Я рада, что ты еще распоряжаешься собственным разумом, – перевела Нуру. – Но тогда почему же ты согласилась на церемонию?

– Можно подумать, у меня был выбор, – огрызнулась я. Но она, по крайней мере, не считала меня потерянной, как многие мои соплеменники. – Боюсь, я подвергаю тебя опасности своим присутствием.

– Так же, как я подвергаю тебя опасности, разрешив остаться. Он следит за мной со своего возвращения.

Нуру закончила переводить, пока Сичи наполняла пиалу лорда Эдо и обменивалась с ним краткими репликами, оставшимися без перевода.

– Он знает, что мы сделали, – сказала я.

– Знает, – согласилась она устами Нуру. – Но он не смеет сделать мне что-то плохое или попытаться как-то использовать. Мы думаем, это потому, что его власть здесь еще слишком непрочна, чтобы рисковать рассердить светлейшего Бахайна. Эдо говорит, мой дядя очень недоволен нынешним положением доминуса Виллиуса.

Я повернулась к лорду Эдо.

– Бахайн не доверяет Лео? Мы можем как-то это использовать, чтобы избавиться от него?

Молодой человек посмотрел на Нуру. Разговор шел удручающе медленно.

– Он пытался поговорить с его величеством, – наконец последовал ответ. – Пытался давить. Пытался просто убрать Лео с дороги, но император Гидеон упорно держится за него.

Я вспомнила о снизошедшем на меня покое, о том, как легко Лео заставлял меня делать все, что ему заблагорассудится, но не могла рассказать. Они не поверят. Легче списать все на голод и обезвоженность. Но чем еще объяснить перемену в Гидеоне?

– Вы заметили, что Гиде… император Гидеон в последнее время изменился?

Это был рискованный вопрос, но само присутствие здесь уже рискованно, а возможность найти союзников упускать нельзя.

Сичи и Нуру переглянулись.

– Мы хотели задать тот же вопрос, – сказала Нуру. – Сичи не видела его после церемонии и не знает его так же хорошо, как ты.

– Он был твоим капитаном.

Она пожала плечами.

– Я была всего лишь седельной девчонкой, и тот Гидеон, которого я знала на родине, не похож на того, которого ты узнала здесь.

– Он когда-нибудь прислушивался к советам? Или к приказам?

Нуру немного подумала и покачала головой.

– Тогда я уверена, что Лео что-то делает с ним.

Сичи и Эдо наблюдали за нашим разговором, и Нуру кратко пересказала его на кисианском, после чего оба еще сильнее помрачнели. Когда она закончила, я задала мучивший меня вопрос:

– Чего хочет доминус Виллиус?

Нуру перевела, лорд Эдо пожал плечами.

– Власти, – сказала Сичи. – Могущества.

– Но разве сейчас он ими не обладает?

На этот раз ответил лорд Эдо.

– Лорд Эдо говорит, что политическая ситуация в Чилтее всегда была сложной, – перевела Нуру, когда он закончил фразу. – Он говорит, у них нет централизованного правителя, как в Кисии, и доступ к… тому, чтобы быть правителем? Кажется, их много, и все решают деньги. Да, девять верховных правителей, самых богатых мужчин в каждом цикле.

– Почему всегда мужчин?

Нуру пожала плечами и продолжила:

– Второй… уровень? Девять следующих по размеру богатства мужчин, и если первая тройка в списке не менялась уже очень долго, остальные постоянно меняются и борются за то, чтобы оказаться среди Девятки. Главное – деньги.

– А церковь?

Лорд Эдо снова слегка пожал плечами.

– Там еще сложнее, – перевела Нуру, не отрывая взгляда от его губ. – Церковь относительно молода, но завоевала такую популярность среди простолюдинов, что некоторые из Девятки скорее подчинятся иеромонаху, чем рискнут… Кажется, он говорит о нападении простолюдинов, но у нас нет для этого подходящего слова. «Бунт», наверное, будет ближе всего, именно поэтому у нас есть система вызовов на поединок.

– Значит, ему нужна реальная власть, и он получает ее благодаря Гидеону, – вздохнула я. – И он умер несколько раз, в точности как тот Вельд из священной книги, что заставляет людей считать его богом. Он может читать мысли. И если мы убиваем его, он возрождается. Просто великолепно.

В тишине Сичи налила всем чаю.

– У нас есть еще союзники? – спросила она, трижды сдув пар со своей пиалы. – Или мы одни?

Настал мой черед пожимать плечами.

– Если бы левантийцы все узнали и поверили, они обратились бы против Лео. Особенно если он залезает в голову Гидеону. У нас… – Я медленно покрутила пиалу на столе. Говорить с чужаками о делах левантийцев казалось неправильным. – У нас на родине происходит что-то похожее, – продолжила я, не в силах смотреть им в глаза. – Гидеон называет это болезнью. Поэтому мы и здесь. Поэтому нас и изгнали, и Гидеон пытается построить нам новый дом. Наши гуртовщики как будто заражены чем-то… что отвращает их разум от того, что лучше для народа. Если бы левантийцы узнали, что такое происходит и здесь…

Я не смогла закончить. На самом деле я уже не знала, как поступит большинство из них. Сама я чувствовала удушающий страх и беспомощность, а не гнев. Возможно, знание вовсе не подстегнет левантийцев к действию, а сломает их.

– Мой ответ тоже непрост, – подал голос лорд Эдо, остановился и взглянул на Сичи, как бы спрашивая разрешения. Она кивнула, и он, слегка поморщившись, продолжил извиняющимся тоном. – Моего отца нельзя назвать настоящим союзником. Он не хочет оставаться на вторых ролях при левантийском правителе. Сичи это уже знает, – добавила Нуру от себя, прежде чем продолжить. – Он воспользовался возможностью избавиться от Ц'ая и ослабить Кисию, чтобы захватить трон и снова собрать империю воедино. Он намеревается жениться на императрице Мико и избавиться от всех вас. По крайней мере, намеревался. Но появился Лео, а я помог Мико сбежать, и все его планы пошли прахом.

После того как Нуру закончила переводить, я с минуту молча смотрела на нее и Сичи. Эдо говорил так спокойно, будто только что не назвал отца предателем.

– Нуру, – наконец произнесла я. – Поправь, если я ошибаюсь, но разве они не сказали, что дядя Сичи замышляет лишить ее трона, на который сам же с таким трудом и усадил?

– Да. Это все сложно, но так и есть. По его плану император Гидеон и Сичи укрепляют империю, берут на себя все сражения и смерти, а затем врывается он и спасает Кисию от них и от нас.

– Но она же его родня.

– Да.

Я на мгновение закрыла глаза, не в силах вообразить, каким извращенным должен быть ум светлейшего Бахайна, чтобы придумать такой план, не говоря о том, чтобы исполнить его.

– Что же касается остальных кисианцев, – после паузы продолжил Эдо, – большинство из них здесь потому, что связаны с моим отцом через семью, торговлю или долги и, скорее всего, сделают все, что он им прикажет. Они с радостью избавились бы от доминуса Виллиуса, но тогда их могущество возрастет. Как бы мы к этому ни относились, но власть отца сильно ограничивается властью доминуса Виллиуса и наоборот. Кто из них хуже для вас, не могу сказать.

Я и не думала, что могу почувствовать себя еще более беспомощной, но эти слова окутали меня темной тучей. Я обзавелась маленькой группой союзников, но наши враги оказались более многочисленны и сильны, далеко не ограничиваясь одним Лео. На самом деле, у левантийцев, похоже, совсем не было союзников, и у меня заныло сердце от мысли о том, что мы надеялись здесь построить. Путь к мечте стал намного длиннее и извилистей, а конечная цель – гораздо менее желанной. Зачем оставаться здесь, если болезнь может прийти вместе с нами? Зачем оставаться, если нам настолько не рады, что даже союзники стремятся нас уничтожить?

В дверь резко постучали, и я повернулась к Нуру, прежде чем она успела подняться.

– Почему снаружи нет охраны?

– Потому что его величество в своей безграничной мудрости решил, что это будет выглядеть так, будто императрица не доверяет его людям или своим.

– Ну, у него-то охрана есть.

– В самом деле. – Раздался второй, более настойчивый стук, и Нуру встала. Не успела она открыть дверь, как в комнату влетел светлейший Бахайн, быстро обвел ее глазами и остановил взгляд на своем наследнике.

Он начал гневную тираду, замаскированную под чопорное приветствие, обращаясь сначала к лорду Эдо, затем к Сичи. Отчаянно желая узнать, что он говорит, я не сводила глаз с Нуру, пока она не придвинулась ближе.

– Он начал с жалоб, что повсюду искал своего сына, но не думал найти его сплетничающим с женщинами, что позволило перейти к вопросу, где же кисианские служанки Сичи и попрекнуть ее тем, что она предпочитает левантийцев. Она сказала, что левантийцы – тоже ее народ, потому я ее и люблю.

Услышав, что его слова переводятся, светлейший Бахайн взял себя в руки и прекратил отчитывать Сичи и Эдо, словно непослушных детей.

– Но я пришел не ссориться, – тихо перевела Нуру, когда он продолжил гораздо спокойнее. – Ходят слухи, что Мико Ц'ай взяла под командование армию южан, которую вел бастард Кина. Мои источники не уверены, жив ли он сам, но в любом случае она не станет ждать зимы, чтобы двинуться в путь. С ней ваш отец.

Я слушала его речь, пытаясь уловить хоть частичку спокойной, вдумчивой манеры его сына, но не находила ее. Несмотря на тонкие черты лица и разукрашенные одеяния, светлейшего Бахайна нельзя было назвать ни красивым, ни даже привлекательным. Ему также не давалась и кисианская сдержанность, все попытки заканчивались вспышками гнева или презрения.

Резкий ответ Сичи заставил его нахмуриться.

– Она сказала, если он надеялся узнать у нее что-то о планах отца, то пусть вспомнит, что командует Мико. – Когда Бахайн огрызнулся на слова императрицы, Нуру понизила голос до слабого шепота. – Он напомнил, что без его помощи она здесь не сидела бы, – Нуру ухмыльнулась, – а она ответила, что без нее и он не оказался бы на своем месте, а теперь, когда она стала императрицей, выше ее по положению только муж. «Если хотите приказывать мне, обратитесь к нему», – вот как она сказала.

Не зря Нуру так нравится императрица Сичи. Даже лорд Эдо с трудом скрывал улыбку. Правда, продлилось это недолго. Отец вскоре увел его, и не успела за Бахайнами закрыться дверь, как Сичи вскочила и зашагала по комнате, гневно шипя что-то Нуру. Мне не требовался перевод, чтобы понять смысл.

Мне хотелось выйти на воздух, и я снова натянула маску и покинула их. Во дворе приятно моросил дождь, но я не могла не заметить, какой эффект произвело мое появление на других левантийцев. Одни скользили по мне взглядом, будто не замечая, другие показывали пальцем и перешептывались, пока меня не нагнала Ануке. Раньше, когда она была одним из моих Клинков, это ничего бы не значило, но Лео все изменил.

– Капитан, – сказала она с ноткой возмущения в голосе, – что происходит? С чего вдруг все это?

Она обвела жестом мой наряд, ее презрение едва не разрушило мою решимость. Я могла бы сказать, что меня вынудили, что все это – часть плана Лео, но говорить правду только ради своей гордости опасно. Поэтому, хотя каждое слово резало горло ножом, я ответила:

– Все так, как выглядит. Я мост между народами, левантийская защитница Единственного истинного Бога.

– Но ведь мы хотели объединиться с кисианцами, а не с чилтейцами? Почему бы не выбрать какого-нибудь кисианского бога вместо доминуса Виллиуса?

Пока мы шли мимо главной конюшни, гордость за ее проницательность смешивалась с раздражением. Слонявшиеся вокруг левантийцы наблюдали за нами, будто за игрой в хойю, ожидая исхода. Внутри стоял Итагай. Я могла бы войти, оседлать его и скакать, скакать, пока не окажусь так далеко, что все это станет забытым кошмаром. Но вместо этого продолжила идти.

– Уверена, мы построим множество мостов и с кисианцами.

Ответ Ануке прервали испуганные крики из конюшни. Все бросились к дверям, сердца колотились от страха за лошадей, которых мы все так любили.

Выкрикивая вопросы, мы втиснулись в полумрак конюшни, наполненной запахом свежей соломы, лампового масла и лошадей. И тяжелым грохотом копыт, бьющих по полу и стенам.

– Что случилось?

– Чья лошадь?

– Позовите конюха!

Я едва успела заметить суматоху возле стойла Итагая, как шум прекратился, остались только голоса и стук моего сердца. С трудом дыша, я сорвала маску и протиснулась сквозь толпу. Ноги будто стали чужими, просто онемевшие куски плоти, прикрепленные к ядру из страха.

Сначала я увидела голову. Неподвижную. Мертвую. Большие глаза остекленели, из носа тянулась струйка пены. На одно жуткое мгновение я решила, что это мой Итагай, пока не увидела темную прядь. Мотеп, конь Катефы э'Яровена, стоявший в стойле рядом с моим. Катефа уже был здесь, прижимался головой к спине своего коня, безжизненно лежавшего в куче соломы, смешанной с пеной.

Стойло Итагая оставалось закрытым. Незнакомый левантиец просунул руку, чтобы успокоить коня. С другой стороны еще одна лошадь лежала мертвой, а Инжит оплакивала потерю.

Я должна была остаться и сама успокаивать Итагая. Быть со своим народом. Но осознание того, что это не случайность, ударило меня камнем, и к горлу поднялась паника. Я протолкнулась сквозь переговаривающуюся толпу зевак, отчаянно нуждаясь в воздухе. В свободном пространстве. В том, где на меня не смотрели бы обвиняющие глаза.

Две лошади погибли, и, что бы ни говорила Лашак, это моя вина.

7

Кассандра

Дом Знахаря торчал на вершине холма, как взъерошенный дрозд, присматривающий за своим гнездом. Я ненавидела все, относившееся ко времени моего пребывания там, надеялась никогда не вернуться, но судьба зла, и я снова здесь.

С тех пор как мы оставили этот дом, лучше он не стал. Сад еще сильнее зарос, подъездная дорожка покрылась новыми выбоинами, на крыше недоставало черепицы, но капитан Энеас не сбавлял темп. Императрица Хана в новом костюме из плоти казалась настолько мрачной, насколько способно мертвое тело. То есть, как оказалось, чрезвычайно мрачной.

– Я каждый раз покидаю этот дом с мыслью, что никогда не вернусь, и все-таки возвращаюсь, – сказала она глухим голосом престарелого трупа. Ее телу было чересчур тяжело так долго носить нас обеих. – Будто что-то здесь потеряла и не могу уйти, пока опять не найду.

Мне было интересно и это место, и ее связи с ним, но что я точно узнала с тех пор, как провалилась в тело императрицы, так это подлинную усталость. Она все туманила, все тормозила, и я хорошо понимала, что в таком состоянии сил нет ни на что, наплевать на проросшее сквозь дом дерево.

– Я никого не вижу, – добавила императрица, когда повозка затряслась и зашаталась на подъездной дорожке.

От такой тряски могло запросто отвалиться колесо. Но даже перспектива быть выброшенной на дорогу меня не особенно волновала.

– Знахарь не любит гостей, – заметил капитан Энеас. – Он вряд ли устроит приветственную вечеринку. Скорее, спрячется и сделает вид, что его нет дома.

Я вообразила этого совершенного богочеловека прячущимся в шкафу, как ребенок, и мне даже удалось усмехнуться.

– Да ты очнулась, госпожа Мариус, – сказала императрица, оглядевшись. Взгляд мертвых глаз был почти неподвижен. – Я думала, ты спишь.

– Невозможно спать в такой тряске, – ответила я.

Подскакивая и раскачиваясь всю дорогу, повозка наконец подползла к парадным воротам. За ними был двор, украшенный эррантской резьбой, где стоял иеромонах, когда явился за нами. Невозможно избавиться от чувства, что жизнь ходит кругами.

– По-прежнему никого, – сказала императрица. – И ничего хорошего это не сулит.

Она спрыгнула на ухабистую дорожку и зашагала к воротам с бесстрашием человека, который уже мертв. На полпути она обернулась и дернула плечами.

– Возможно, они внутри, но здесь никого.

И то неплохо.

Капитан Энеас с усталым стоном слез с козел.

– Давай помогу. – Он подошел к задней части повозки. – Есть кто в этом доме или нет, но нам необходимо остаться на ночь и отдохнуть. Возможно, еще найдем кое-какие бумаги. Похоже, он предпочитал все записывать.

– Я не нуждаюсь в помощи, – буркнула я, стараясь принять положение, более близкое к вертикальному.

– Неужто? Уверен, ты можешь легко… соскочить и умчаться прочь. Но, дай угадаю, тебе этого просто не хочется?

– Не будь такой язвительной задницей.

– Не будь занозой в моей язвительной заднице. – Он протянул мне руку. – Давай, я слишком устал для перепалок.

Он выглядел утомленным, а темные круги под глазами за несколько дней прибавили ему лет десять. Поспать было невозможно, мы редко останавливались, все время боялись, что Лео следует за нами по пятам. А если Знахаря нет дома… Я даже не задумывалась, что тогда делать. Куда идти.

Приняв руку капитана, я позволила ему поднять меня на ноги. Нетвердые ноги. Пришлось опереться на его руку, поскольку мир закружился, а по краям поля зрения уже ползла темнота. Он терпеливо ждал, но, кажется, встревожился.

– Я хорошо себя чувствую, – сказала я. – Просто голова закружилась.

– Ага, прекрасно. А я нисколько не беспокоюсь, что ты сейчас свалишься замертво, совсем нет.

– Это не утешает.

– И не должно. Мне кажется, мы больше не пытаемся успокоить друг друга, госпожа Мариус. Вот, держись за борт повозки, я спрыгну, а после сниму тебя. Конечно, с твоего разрешения.

Он так снисходительно произнес последнюю фразу, и я пожалела, что не хватит сил ударить его и не рухнуть. Что поделать, я схватилась за край повозки и позволила ему спустить меня наземь, ощущая себя так же хорошо, как подбитая птица.

– Идти можешь? Или дать тебе руку?

– Я могу идти, – отозвалась я, хотя еле ползла.

Императрица уже скрылась в доме, но отсутствие каких-либо звуков оптимизма не вызывало. Несмотря на малое количество прислуги у Знахаря, прежде этот дом таким безжизненным не казался.

Проковыляв половину двора, по пути расслабляя одеревеневшие суставы и мышцы, я уверилась, что мы здесь одни. Когда вышедшая императрица покачала головой, умерла последняя надежда.

– Никаких следов. Похоже, дом покинули несколько дней назад. В мастерской лежат трупы, но они какие-то… липкие.

– Восхитительно.

– Только не говори мне, что брезгуешь мертвецами, госпожа Мариус.

Я встретилась с ее взглядом – слегка выпученные глаза покойного странника, кожа бледная, как восковая.

– Мертвецы бывают разные.

– Какая мудрость! Постараюсь это запомнить.

– И чего мы сегодня такие злобные?

Императрица потупилась.

– Может быть, это как-то связано с тем, что не удалось отдохнуть, или с бегством от непонятного фанатичного изувера?

– Не-а, думаю, это из-за того, что мы все мерзавцы.

Императрица прищурилась, но предпочла отвернуться и не клюнула на мою приманку.

– Пойду поищу на кухне еду. Тебе надо отдохнуть.

– Ты теперь указываешь мне, что делать?

– Пока ты в моем теле – именно так, я буду указывать, что тебе делать, – бросила она через плечо. – Это тело протянет недолго, и тебе нужно отдохнуть, а иначе мое не сможет поддерживать нас обеих.

Она права, но мне было тошно все время чувствовать себя разбитой и слабой, не в силах делать то, что нужно. Путь от повозки до входной двери показал, на что я теперь способна.

– Я знаю, что необходимость заботиться о себе тебе непривычна, госпожа Мариус, и знаю, что это тебя раздражает, ведь ты привыкла быть гораздо сильнее. Мне потребовалось много времени, чтобы хоть как-то с этим смириться. Идем. Я помогу тебе лечь. Ты отдохнешь и поешь. Потом попробуем выяснить, что наш Знахарь знал об этом ублюдке.

Кайса снова пришла в мой сон. А вернее, во сне я стала ей, мои связанные онемевшие руки покоились на коленях. Экипаж трясся подо мной, но сквозь грохот и лязг звучал голос. Лео восседал напротив, положив ногу на сиденье и держа на коленях открытую священную книгу. Расслабленный, без маски и с растрепанными волосами, он обладал какой-то неистовой красотой, так не соответствующей безжизненной версии того же лица, которую я привыкла видеть у Септума.

– Человек преклоняет колени на рассвете и на закате и благодарит Бога за ночь и день, за луну и звезды, – читал он, и слова окутывали меня, как теплое одеяло. – Хотя он преклоняет колени вместе с другими, он один в глазах Бога, как и тот, кто с ним рядом. Каждый из собравшихся на молитву одинок перед Богом.

Лео поднял голову. Наши взгляды встретились. Я впервые заметила, что его глаза, глубокие заводи, где я могла утонуть, были зелеными, с золотисто-карими крапинками. «У них всех одинаковые глаза?» – сонно и расслабленно подумала я, не в силах отвести взгляд. Он умолял меня помочь ему. Никто и никогда не просил меня о помощи. Никто и никогда во мне не нуждался.

– Нас великое множество, – продолжал он. – Мы паства, мы едины, даже если разделены. Всякий, кто преклоняет колени, посвящая Богу свои мысли, душу и тело, больше не одинок. Пусть его колени на холодной земле, пусть туман утра скрывает все от его глаз – он не одинок. Он больше никогда не будет один.

Лео закрыл книгу, но и после того как он замолчал, охватившее меня ощущение тепла и покоя оставалось еще надолго. Не знаю, сколько времени мы так сидели вместе, но когда тепло начало угасать, а истома ослабла, я почувствовала себя покинуто, пока не обрела свободу, как будто пробилась на поверхность сквозь черноту моря и глотнула воздуха.

Я внезапно очнулась. Из высокого окна сквозь закрытые ставни пробивался послеполуденный солнечный свет.

– Вот и хорошо, – пробурчала императрица. – Я принесла еду. Тебе нужно поесть, госпожа Мариус, и не говори мне, что не хочется и ты устала, – я прекрасно знаю, как действует эта болезнь, как день за днем стремится убить меня. Ни одно лекарство из тех, которыми меня пичкали лекарь Кендзи и Знахарь, не шло мне на пользу так, как еда. Так что замолкни и ешь, даже если сразу после этого придется опять вздремнуть.

У меня не было сил спорить. Императрице удалось приготовить немного риса, суп, кусочек соленой рыбы и какую-то подвявшую зелень. И чай.

– Я не люблю чай.

– Ты, может, и не любишь, но мое тело привыкло пить чай по нескольку раз за день. Вспомни, как ты себя чувствовала без… как там оно называлось? Пьянка?

– Пойло.

– Вот именно. Так что пей и не ной.

– Я же не ребенок. – Она помогла мне сесть холодной и жесткой рукой, до нее неприятно было дотрагиваться. – Тебе не странно заставлять саму себя что-то делать?

Она склонила окоченевшую шею.

– Да, немного. Но когда, как я, всю жизнь себя заставляешь и укоряешь, то не так уж и странно. Хотя знаешь… – она попробовала улыбнуться. Получилось криво, у трупа не шевелилась половина лица. – Я куда добрее к тебе в моей шкуре, чем была когда-либо к себе.

Мне было знакомо это чувство, но я не могла говорить о нем, я не могла открыть незажившую рану, вечно тлеющую внутри. Вокруг этой раны я и вырастила Кассандру Мариус, чтобы защитить маленькую девочку, на которую плевали и кричали за то, что она не как все, которая всегда знала, что не права, плохая, сломленная, порочная. Каждое наказание было заслуженным. А когда меня некому стало наказывать, я наказывала себя сама.

Под внимательным присмотром императрицы я накормила ее тело, а после уснула. На сей раз Кайса оказалась одна, лишь отдаленно слышались голоса и смех. Фыркнула лошадь. Кто-то захихикал над грубой шуткой. Где-то рядом, потрескивая, горел костер. Окружавшая меня искусственная тьма пахла затхлостью. Вероятно, палатка. Грязь. Кожа. Мои руки все еще оставались связанными, но я не думала о побеге. Он все равно отыщет меня. Ему нужна моя помощь. Он просил моей помощи.

– Это армейский лагерь, Кассандра, – тихо произнесла Кайса. – Я не знаю где.

Я попробовала спросить, чем он занимается. Почему нуждается в помощи. Но хотя я видела и слышала ее, она находилась слишком далеко, чтобы услышать меня. Кайса закрыла глаза, и когда она тоже погрузилась в сон, мы больше не были вместе.

Я проснулась. Лунный свет крался по полу. Мне оставили фонарь, добыли где-то чистый халат. Я взяла фонарь и выбралась в коридор.

Зал, где росло огромное дерево, совсем не изменился с прошлого раза. Вода так и стояла лужами на камнях, а корни обвивали перила и колонны, превращая пространство в подобие лесной пещеры. Ветви дерева раскинулись как лучи, листва трепетала под блестками ночного неба. Я снова не могла избавиться от чувства, что двигаюсь по кругу, ничего не добившись. Я уже была здесь. Делала то же самое. Я должна была совершить нечто большее.

Идя по сырому полу, усыпанному цветами, я услышала в коридоре благословенный звук голосов. Капитан Энеас и императрица сидели в мастерской на скамье с кучей книг и парой ламп.

– Нашли что-нибудь? – спросила я, ковыляя к ним.

– Здесь не так много записей, как я рассчитывал. – Капитан Энеас не отрывал взгляда от книги, которую листал. – Но может, что-нибудь и найдем.

– Не так много? Да их тут целая куча.

– В основном это книги других авторов, – сказала императрица. – На самые разные темы. Есть одна об анатомии ног.

– Ног?

– Да. Автор, кажется, был особо заинтересован лягушками. В нашем случае это не очень полезно.

Я опустилась на скамью рядом с ней.

– Ну, не знаю. Я могла бы поместить тебя в лягушку.

Императрица Хана подняла взгляд. Ее мертвое лицо казалось нелепым, рот был странно полуоткрыт.

– А ты можешь?

– Поместить тебя в лягушку? Не знаю. Давай найдем лягушку и посмотрим?

– Пожалуй, не стоит. У меня нет желания провести остаток дней в лягушке.

Она снова переключилась на книгу. Страницы зашелестели в мягком свете лампы, пока императрица не потянулась за новой и неловким движением не обвалила всю стопку на пол.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила я. – В этом трупе ты ведь тоже застрять не хочешь.

– А еще не хочу быть слабой, когда так много нужно сделать, – огрызнулась она.

У меня с Ханой не было такой прочной связи, как с Кайсой, но я помнила боль коченевшего и разлагающегося тела Джонаса, помнила ощущение, что ты в ловушке, удушье. И она осталась бы там навсегда? Тогда я старалась не думать об этом, и я слишком боялась ответа. Что случается с Ходячей смертью, когда она умирает? Она просто… угасает, как все остальные, или по всему миру разбросаны такие, как мы, запертые в мертвых телах и медленно сходящие с ума?

Я содрогнулась и, вместо того чтобы ответить на немой вопрос во взгляде императрицы, потянула книгу из стопки и открыла ее. Корешок книги хрустнул.

– Сравнительное руководство по анатомии животного мира Песков, – прочла я вслух. – Где эти Пески?

Капитан пожал плечами. Я перелистнула несколько страниц, все они были покрыты исправлениями и заметками, написанными разными чернилами.

– Как… как звали таких, как Лео? – спросила я, отчего они оба оторвались от своих книг. – Я – Ходячая смерть. – Я вдруг поняла, что впервые произнесла это название вслух. – Кочо называл себя Похитителем мыслей, а ты говорил, что те, кто тут раньше жил, назывались эмпатами. Но кто такой Лео? Что противоположно Ходячей смерти?

Лицо капитана Энеаса исказилось, в свете фонаря на нем проступили усталость и шрамы.

– Не припомню, чтобы кто-то об этом упоминал. Нам такое обсуждать запрещалось.

– Очень жаль, – мертвым голосом отозвалась императрица. – Потому что госпожа Мариус верно мыслит. Зная имя таких, как он, будет проще отыскивать упоминания. Может, вы припомните другие названия? Здесь есть пачка бумаг о Саки, но это все, что нашлось об этих… состояниях.

Состояния. В ее устах это выглядело как болезнь, но только этим не заразиться и не исцелиться. Я родилась такой, мы все родились такими, и меня передергивало, когда это называли болезнью. Я делала только зло. Жизнь, как у нас с Кайсой, была сплошным ужасом. И все-таки…

– «Рука призрака» – тоже из таких? – спросил капитан Энеас, наклоняясь к фонарю, чтобы прочесть нацарапанную на полях строчку.

– Звучит знакомо, – сказала я. – Кажется, Кочо упоминал о них как… как о сверхвоплощении? Но он говорил, что мы не такие. Говорил, что у них на запястьях есть особые родимые пятна. Мы с Лео просто… ненормальные.

Капитан Энеас фыркнул.

– Повтори-ка это еще раз.

– Поосторожнее. Если я заперта в слабом теле, это не означает, что я не смогу воткнуть нож тебе под ребра, когда отвернешься.

– И чего ты этим добьешься?

Это был даже и не вызов, просто голая правда. Мы замолчали, листая страницы.

– А что, если здесь ничего нет? – произнесла я, пролистав еще пару книг. – Вдруг мы просто теряем время? Мы могли бы уже быть дальше от Коя, могли бы…

– И где именно? – поднял брови капитан Энеас. – Где, по-твоему, мы окажемся в безопасности? Может, в Кисии и безопаснее, чем в Чилтее, потому что тут больше тех, кому плевать на доминуса Виллиуса. Но здесь и союзников ужасающе мало. Если хотите спастись, оставьте меня здесь с Септумом и бегите.

Несколько секунд тишины показали привлекательность этого предложения. Но Лео мог погнаться за нами, а у нас не будет оружия, возможно, единственного. И у него Кайса.

Я покачала головой.

– Как это ни привлекательно, теперь уже поздно.

– Просто ты хочешь вернуть свое тело, – сказала императрица. – Эта неожиданная самоотверженность не имеет отношения к попытке остановить Лео или кому-то помочь.

– Как будто ты лучше. Ты сама помогаешь лишь из-за вины за то, что игнорировала свою дочь. Может, ничего этого и не случилось бы, если бы ты обращала больше внимания на происходившее.

Между лампами натянутой струной повисло молчание. Когда капитан Энеас захлопнул книгу и встал, оно оборвалось.

– Я намерен проверить Септума. Не поубивайте друг друга, пока меня нет.

Когда его тяжелые шаги затихли в глубине дома, я взяла очередную книгу, ожидая, что то же самое сделает императрица. Но она откашлялась.

– Разделяя со мной мое тело, ты получаешь доступ к некоторым личным мыслям и чувствам, которыми я сама с тобой делиться не стала бы, – начала она. – Кроме того, эти мысли и чувства часто неполны и, судя по тому, что я вижу в твоем разуме, не всегда достоверны. В такой ситуации я предпочла бы, чтобы ты не использовала почерпнутые из моего разума знания, как дубину, не пыталась меня пристыдить и возвыситься за мой счет.

Я открыла рот – ее рот, напомнила я себе, – но она подняла руку.

– Нет. Не хочу, чтобы ты лгала, утверждая, будто это вышло случайно. Как и то, что ты лишь пыталась помочь. Если ты не замечаешь, что стараешься подавить меня и стать главной в… сложившихся отношениях… мне придется взять контроль на себя.

Ее язвительное нападение на мой нрав ранило сильнее, чем попытка меня напугать. Я подумала о добрых священниках, объяснявших, что я чудовище и не понимаю, какое зло на себя навлекла. Я ненавидела свой дом, но нескольких недель в богадельне оказалось достаточно, чтобы мне захотелось вернуться домой. Они этим пользовались, чтобы меня удержать. «Научись быть хорошей, Кассандра, и ты сможешь вернуться домой. Давай мы научим тебя. Позволь нам привести тебя к Богу».

– Извини, – сказала я. – Мне не следовало этого говорить.

– Да, не следовало, – согласилась она, но все продолжала таращиться на меня глазами навыкате, уже стекленеющими.

– Кончай пялиться на меня, это жутко.

Она отвела взгляд.

– Я лишь восхищалась видом извиняющейся госпожи Мариус.

– Смотри не привыкни, – сказала я. – Такое нечасто случается.

– Пусть нечасто. Но это значит, что когда такое случается, я могу тебе верить.

Мне не удалось придумать ответ, как не удалось и разобраться в странном чувстве, словно что-то сжалось внутри, и, чтобы отвлечься, я взялась за очередную книгу. «Порождение всего сущего», Эсса Ирин.

Быстрый просмотр не выявил никаких упоминаний о душевных аномалиях, и я отложила том.

– Что мы все-таки ищем?

– Хоть какое-то понимание того, кто такой доминус Виллиус и как можно использовать седьмое тело против него.

– Но что значит «против него»? Убить? Проникнуть в его разум? Контролировать его? Согласись, мы ведь даже не знаем, чего он пытается добиться. Кроме воссоздания бреда насчет смертей Вельда.

– Он напал на нас в Кое.

– Да, но почему? Для чего было убивать коммандера Аулуса? Девятка десятилетиями сотрудничала с церковью Единственного истинного Бога, она вряд ли отказала бы Лео, чего бы он ни желал. Если же его цель – война с левантийцами, то зачем?

– Левантийцы уничтожили огромную часть чилтейского войска.

Я пожала плечами.

– И что? Лео не генерал, а священник. И кроме того, его Бог не учит возмездию. Бог прощает и милует, а не мстит. Может, я и не люблю церковь, но, по сути, их учение совсем не так ужасно.

Словно вызванный упоминанием о религии, в мастерскую вошел капитан Энеас. Он казался более измученным, чем когда уходил.

– С ним все хорошо, – сказал он раньше, чем я успела спросить. – Но думаю, всем нам нужен отдых. Утром соберем все припасы, какие найдем, и продолжим путь.

Императрица неуклюже поднялась со скамьи.

– Я считаю, что надо оставить Торвашу сообщение.

– И о чем же, ваше величество?

– Сообщим, что мы были здесь. Также можно попросить его передать с кем-нибудь весточку для нас, если он прочтет записку. Я пока не имею понятия с кем, и конечно, он может не вернуться. Но есть шанс получить ответ, значит, стоит оставить свидетельство нашего присутствия.

Капитан Энеас медленно кивнул.

– Да, но я тоже не знаю, кому мы можем довериться. А если записка попадет в руки Лео, этот человек будет в опасности.

– Верно. – Императрица нахмурилась, и лицо мертвеца, теряющее мышечный тонус, стало еще более жутким. – Есть над чем подумать.

– Да уж.

Императрица Хана протянула мне мертвую руку.

– Пора, госпожа Мариус.

– Может, ты потерпишь, пока мы не доберемся до циновки для сна?

Она одарила меня пристальным оценивающим взглядом, но кивнула, и мы бросили оставшиеся книги, так и не просмотрев их, покинули мастерскую и направились к центральной лестнице.

– Я много слышал про это дерево, – заметил капитан Энеас, когда оно показалось в конце коридора. – Это самое огромное дерево во всем Чилтее, и его невозможно срубить. Ствол и ветки такие прочные, что ломаются даже самые острые топоры.

– В самом деле? – спросила я. – Никогда такого не слышала. Но звучит как чушь, оправдание заносчивого хозяина, почему он позволил дереву прорасти в центре дома.

– Лорд Дариус Ларот первым бы порицал своих предков, – вставила императрица, тяжело ступавшая в своем трупе. – Но когда я спросила про дерево, он говорил то же самое. Рассказал, что в прежние времена люди со всех концов империи приходили и пытались его срубить, но никто не преуспел.

– Почему же теперь об этом почти никому не известно?

– Вероятно потому, что все это происходило очень давно, перестало кого-либо интересовать и стало обыденным.

Я присмотрелась к стволу. Как на всех деревьях, кора была местами шершавой, а кое-где гладкой, вся в бороздах, расщелинах и узлах. Ветви покачивались, как гибкие руки, и ничто не указывало на твердость и непробиваемость.

Капитан Энеас почтительно сопроводил нас до комнаты и пожелал доброй ночи. Императрица опять протянула мне руку, и теперь у меня больше не было повода откладывать воссоединение, кроме опасений насчет того, насколько оно будет болезненным.

Одно легкое прикосновение, а за ним глубокий и долгий вдох, мое тело дышало и раздувалось, втягивая не воздух, а суть другой личности. На мгновение мне показалось, что сейчас я лопну, как перезрелый плод. Этого не случилось, но все стало тесным, странным и неудобным.

Мертвое тело рухнуло на пол, бледное, окоченевшее, с восковой кожей и вытаращенными глазами.

– Надо было сделать это в коридоре, – сказала я. – Не хочу я спать в той же комнате, где оно…

«Опустело? Ты права. Боже, я так отвратительно выглядела?»

Хотя каждая частичка моего тела болела, я нагнулась, схватила труп за ноги и, используя последние силы, выволокла его в коридор. А потом легла спать.

Утром мы нашли мастерскую пустой и, не придумав, чем заняться, ожидая, пока капитан проснется, я устроилась на скамье и открыла очередную книгу.

«Очерки об истории и эволюционной анатомии северных драконов».

Что за жизнь вел Торваш?

– Кочо говорил, что он прожил уже очень долго. Он не человек и не стареет, как мы.

«Да, он это и мне говорил. Знаешь, я поняла, что чуть-чуть завидую Саки – жить здесь, прямо на пике мудрости».

– Ну, не знаю. Он еще и дерьмо брюзгливое.

«Только не с ней».

Императрица была права. Они очень странная пара.

Я взяла из стопки еще одну книгу.

«Мистики и мемары».

Я пролистнула несколько страниц, но они, похоже, были посвящены религиозным практикам кучки людей, о которой я никогда не слышала. Я оставила эту книгу и взялась за другую, такую же бесполезную.

– Вы так рано встали.

Я не слышала приближения капитана Энеаса, но уже так привыкла к его голосу, что даже не вздрогнула. Капитан поставил на скамью поднос с горячей едой.

– Завтрак, – произнес он. – А когда ходил на конюшню, позаботиться о воле, я нашел вот это.

Он держал в руке грязную книгу, все страницы были измяты и заляпаны, мне не хотелось знать чем.

– Похоже на блокнот для записей. Вероятно, они уходили в спешке и выронили. Или это что-то неважное. Тут написано на кисианском, я его не знаю.

Он казался смущенным. В Чилтее нередко изучают кисианский язык, однако большинство чилтейцев останавливаются на основных различиях между разговорными языками.

– Можно? – Императрица Хана протянула нашу руку. – Позволь мне посмотреть.

Наш живот урчал от запаха пищи, но императрица проигнорировала даже дымящийся чайник и взялась листать книгу, стараясь как можно меньше прикасаться к страницам.

– Тут недавние даты. Кажется, это какие-то записи о тебе, Кассандра. Посмотри.

Она указала на аккуратную строчку, где описывались подробности первых попыток Саки извлекать мою душу из тела и помещать обратно.

– Что там сказано? – спросил капитан.

– Здесь написано: «Хотя Саки не удалось повторно закрепить душу, есть большая вероятность, что таким же образом, как Третья Ходячая смерть способна помещать вторую душу в мертвое тело, Саки сумеет более уверенно помещать вторую душу в сосуд, опустошенный иными способами. Несмотря на имеющиеся у меня теории о способах освобождения тел от души без повреждения физической структуры самого тела, самый простой способ проверить это – использование пустого сосуда, каким и является шестое тело мемара-21».

Императрица взглянула на капитана.

– Шестое? Он имеет в виду Септума?

– Похоже на то. Хотя вы правы – Септум должен быть седьмым.

– Мы могли бы поместить душу в Септума? – спросила я.

– Думаю, именно об этом и речь. Но не уверена, что я предпочла бы – пребывание внутри этого… существа или лягушки.

Капитан Энеас забарабанил пальцами по столу.

– Он не злобный, ваше величество, просто… пустой.

– Именно, – заговорила я, для чего пришлось взять контроль над телом. – Вот поэтому я услышала песню смерти, исходившую из твоей хижины возле Коя. Она звучала не из-за того, что кто-то там умер, а потому, что там находился пустой сосуд. Душа может разделиться лишь на шесть воплощений, а дальше…

– Пустая оболочка.

Голос капитана был таким же пустым.

– Да, но эта пустая оболочка – живая, – сказала я. – Она не развалится в наших руках. Ты можешь побыть в Септуме до тех пор, пока нам не удастся вернуть Кайсу.

Наступила тишина, императрица обдумывала мои слова. И я чувствовала, как она пытается разобраться, неприятна ли ей эта идея сама по себе, или из-за того, что тело принадлежит Лео Виллиусу.

– Я… не вполне уверен, что эта идея разумна, ваше величество, – сказал капитан Энеас. – Помните, я говорил, что все они связаны? Они знают и чувствуют все, что происходит с каждым из них. Если вы окажетесь внутри общего разума, это может оказаться…

Он явно не смог подобрать слова, и поэтому позволил фразе затухнуть.

– Может оказаться?.. – подтолкнула я. – Подавляюще? Разрушительно? Если у тебя нет внятных доводов против этого плана, я могу привести один за. Если все они связаны, то даже минута пребывания в его теле даст нам возможность узнать, что он собирается делать и где находится. Может, даже удастся скормить ему ложную информацию о нашем местонахождении.

– Может, ты и права, – сказал капитан. – Но еще есть немалая вероятность, что тело способно формировать душу, – он вдохнул поглубже. – Ты обычно используешь тела мертвецов. Неживые, не связанные с душой. Они не представляют опасности для того, кто войдет в них и… заставит ходить. – Он помедлил, но быстро справился со своим предубеждением против ходячих трупов и продолжил: – Септум ведь не просто жив, но и связан с живой душой, так что вы будете разделять с ней это тело и будете связаны с Лео так же, как сейчас связаны с госпожой Мариус, ваше величество, и… – он прикусил губу, – и, прошу прощения, но я должен сказать, что пребывание в одном теле с госпожой Мариус изменило вас. Обеих. С каждым днем… понемногу… вы становитесь одной личностью.

Наш совместный ужас одинаково вылился в отрицание. Это невозможно. Я по-прежнему ощущала себя собой. И она такая же, как всегда. У нас с Кайсой же ничего подобного не случилось, так? Я всегда оставалась сама по себе, и она всегда сохраняла свое вредное «я». Вечный голос внутри, бранивший меня, – вот единственный способ существования, который я ей позволила.

– Приношу свои самые искренние извинения за это замечание, ваше величество. – Капитан поклонился. – Но я чувствовал себя очень неловко, позволяя вам рассматривать такой вариант без учета сказанного. Есть шанс, что вы можете просто… застрять. Перестанете быть собой. Унус, он…

Ему незачем было заканчивать эту мысль. Мы видели Унуса. Видели, как он подчинил своей воле толпу священников, словно марионеток в театре.

– Я вас поняла, капитан, – чопорно ответила императрица. – Благодарю за предупреждение.

– Ваше величество.

Ничего больше не говоря, мы ели и листали блокнот. В основном он содержал записи об опытах, которым меня подвергала Саки. Все это было очень интересно, но не добавляло ничего к тому, что мы уже знали или подозревали. Тем не менее, слово «мемар» продолжало меня тревожить.

– Мемар-21, – бормотала я, отложив заляпанную книгу и роясь в куче уже просмотренных. – Мемар-21. Ага! «Мистики и мемары», вот где я видела это слово раньше. Может быть, среди всех этих религиозных текстов найдется что-нибудь о том, что собой представляет Лео.

– Придется взять ее с собой, – сказал капитан, слизывая с пальцев последние крошки. – Пора двигаться дальше. Но сначала отнесем остатки еды Септуму. Вы пойдете со мной, чтобы…

– Проследить, чтобы он не выпрыгнул и не сожрал твое лицо? – поинтересовалась императрица, засовывая книгу за пояс.

– Да, госпожа Мариус, именно так.

Она предпочла не поправлять капитана, просто взяла протянутый кинжал.

Ящик с Септумом остался в задней части повозки. Капитан оставил дверь конюшни открытой, чтобы было светло, и с завидной легкостью взобрался наверх. Мне потребовалась помощь, и он с легким поклоном извинения взял меня за руку. Не меня, как я поняла, он всегда обращался к ней, словно извиняясь не только за то, что коснулся ее руки, но и за то, что мы вместе.

– Приготовься, – сказал он, приближаясь к ящику.

Я покрепче сжала кинжал.

– Готова, давай.

Капитан Энеас поднял крышку. Там все так же лежала бледная и неподвижная оболочка Лео Септума, глядя в никуда, хотя снятая крышка открывала перед ним целый мир. Он не проявлял интереса ни к новым видам, ни к звукам. Даже запах еды его не заинтересовал.

– Ешь, – сказал капитан, поднося к его губам кусок солонины.

И пустая оболочка начала есть. Прежде чем проглотить, он жевал, так неспешно, словно у него была впереди целая вечность.

– Ешь.

Это продолжалось до тех пор, пока тарелка не опустела. Капитан Энеас поставил ее себе под ноги и взялся за крышку гроба, собираясь ее опустить.

– Вы всегда так заботливы и внимательны, капитан, – вдруг произнесло тело, глядя прямо ему в лицо.

Голос звучал хрипло, а слова произносились невнятно, словно эти губы давно не пробовали говорить.

– Лео, – сдавленно произнес капитан Энеас.

– Да, капитан, это я. Я перед этим домом и хотел бы забрать своего брата.

8

Рах

Я не хотел засыпать, но когда слишком нагружаешь тело, оно берет свое. Как только Деркка уложил меня в хижине, я тут же отключился.

Страхи последовали за мной в темноту. Люди шли дорогами моей памяти, и все было так ясно, будто они сидели передо мной. Вот заклинатель Джиннит велит снова и снова повторять календарь сбора урожая для нашей рощи и, слушая, ждет неизбежной ошибки. За каждой ошибкой должна следовать молитва богам, но вместо нее я слышу хриплые вздохи, и вот уже передо мной сидит гуртовщик Сассанджи, точа клинок.

Мои дрожащие пальцы нащупывают кожу, и я пытаюсь держаться, молить, объяснить. «Прости, гуртовщик, я не хотел причинить столько бед. Прошу, не изгоняй меня».

Старик смеется, и смеется, и смеется, пока мальчишка стоит перед ним на коленях за то, что едва не задавил трех Клинков повозкой с бочками. Мать уже умерла, и рядом сидит Гидеон, держа меня за руку со снисходительной улыбкой на лице.

«Пожалуйста, не отсылайте меня».

На моем плече лежит тяжелая рука заклинателя Джиннита. Я должен гордиться и горжусь, но это гордость мученика, рожденная упрямством ребенка с промытыми мозгами.

Гидеон не пытается отговорить меня. Мы должны уйти с рассветом. Одним богам известно, когда я увижу свой гурт или Гидеона. Должно быть, мы думаем об одном и том же, но ничего не говорим. Мы левантийцы. Мы должны делать то, что от нас требуется.

«Вот, возьми». Он дает мне рубаху – не новую, с потертостями на вороте и неумело зашитой дырой на боку. Я всегда брал у него эту рубаху, когда грустил, скучал по матери или когда мир казался мрачным и бессмысленным. Гидеон сердился, а я не мог объяснить, не мог выразить словами то чувство подъема в груди, когда надевал ее, вдыхал ее запах и чувствовал кожей мягкую ткань, поэтому говорил всякие глупости, что теперь она моя, или что она идет мне больше, или вообще он украл ее у меня. Она порвалась на боку в нашей потасовке, и он рассердился и обозвал меня надоедливым ребенком. Это я так неумело починил ее, пыхтя над каждым неровным стежком. То, что она снова в моих руках, лишает меня голоса.

Он не приходит провожать меня на следующее утро, хотя я сотню раз оборачиваюсь, пока гурт уменьшается вдалеке.

Я проснулся в поту от паники, потеряв ориентацию в душной темноте. Рубаха лежала в седельной сумке, и мне вдруг показалось важным убедиться, что она еще там, но пока я шарил дрожащими руками по хижине, память вернулась. Седельные сумки остались с Дзиньзо в Сяне, а я, израненный и больной от недостатка еды и отдыха, находился в лагере под управлением заклинательницы лошадей, которой не мог доверять. Гидеону грозит опасность, но я не в состоянии добраться до него. И в самые темные часы ночи я не мог не задаваться вопросом, можно ли его вообще спасти. И хочет ли он этого.

Я беспокойно дремал всю ночь и следующий день и проснулся, только когда в хижину проник золотистый вечерний свет, а воздух наполнился ароматом еды. Целый день? Два? Все болело, раны и натруженные мышцы создавали симфонию боли, но я ругал себя за слабость в то время, когда все висело на волоске и в любой момент могло произойти то, что я должен был предотвратить.

Кто-то оставил у тюфяка еду и воду. Я кое-как приподнялся, чтобы поесть, но желудок, похоже, ссохся, и, несмотря на голод, меня вскоре затошнило.

Тихая болтовня у костров снаружи звучала так радостно и приветливо, что я попытался встать. От резкой боли закружилась голова.

Я попробовал снова, но тело оказалось таким больным и вялым, что я со вздохом рухнул на одеяло. За дверью послышались шаги, но никто не заглянул.

При следующей попытке мне удалось перекатиться, прежде чем голова закружилась от боли и стала проваливаться в темноту. Мне пришлось остановиться и передохнуть, медленно дыша. Когда головокружение отступило, я встал, но как только попробовал согнуть здоровую ногу, оно снова вернулось. Переждав, я наконец шагнул наружу. Хотя «шагнул» – слишком громко сказано, скорее, это было хромоногое шарканье.

Я не мог определить время, но, похоже, ужин еще не начался. Тор с раскрытой священной книгой чилтейцев сидел у костра, будто и не двигался с места. На открытой площадке неподалеку играли в хойю, а остальные сидели, болтали и занимались мелкими делами. Все это так напоминало гурт, что у меня защемило сердце.

Когда я доковылял до ближайшего костра, разговор прервался. Несколько человек хотели встать, чтобы помочь мне, но я поднял руку и попробовал сам. Я справился, правда, все тело вскипело болью и обозвало меня дураком за то, что пошевелился.

– Как себя чувствуешь? – спросил Тор, когда я уселся и успокоил дыхание. – Выглядишь дерьмово.

– Спасибо. Так я себя и чувствую. Но лучше буду чувствовать себя дерьмово здесь, чем там, где не вижу, что происходит.

Заклинательницы Эзмы и ее ученика нигде не было видно, но я лишний раз убедился в этом, прежде чем спросить:

– За что ее изгнали?

– Не знаю. Никогда об этом не слышал.

– Я могу вспомнить только двоих, кого изгнали, – тихо сказал я. – И никого не изгоняли вместе с учеником, оставив рощу на произвол судьбы. То, что он здесь, даже хуже. Еще хуже то, что они здесь дольше нас, а я не припомню, чтобы при моей жизни изгоняли заклинателя лошадей. А ты?

– Нет, но моя жизнь значительно короче твоей.

– Немного короче, незначительно.

– Значительно, – безжалостно повторил Тор.

Я не успел спросить, что он думает о том, откуда у заклинательницы священная книга: подошли двое молодых людей и попросили разрешения сесть рядом, поприветствовав нас сомкнутыми кулаками. Я разрешил, и тут же появился еще один. Следом пришел Амун и сел рядом со мной, пока одна из новичков – Диха, так ее звали, – спрашивала, обрабатывали ли мне сегодня раны.

– Я была целительницей у Первых клинков Беджути. Здесь у нас нет должностей, но для меня было бы честью позаботиться о тебе. Конечно, если ты хочешь дождаться заклинательницу…

– Я не хотел бы ее беспокоить, – слишком быстро ответил я. – Если тебе не сложно, я был бы очень благодарен.

– Конечно, капитан. Пойду, принесу свою сумку.

Она встала и ушла, прежде чем я успел ее поправить, и между мной и Амуном промелькнуло неловкое молчание. Как его бывший капитан, я должен был что-то сказать, но все слова казались пустыми.

Вернувшись с сумкой, Диха начала с осмотра порезов и синяков на моем лице. Сняв повязки, она присвистнула.

– Неплохая работенка. Что произошло?

– Кто-то меня ударил.

Она рассмеялась.

– И не раз, судя по всему.

Я еще острее почувствовал на себе взгляд Амуна. Желание признаться в том, как я поступил с Сеттом, обжигало горло, но если вести не успели распространиться, я мог бы дать себе еще немного времени.

– Да, не раз.

Диха кашлянула.

– Я не привыкла работать при таком скоплении зрителей.

Я поднял глаза. Круг сидевших у костра расширился, и не меньше десятка левантийцев стояли рядом. Забыв о неловкости между мной и Амуном, я повернулся к нему и спросил:

– Почему все тут стоят?

– Потому что ты великий Рах э'Торин.

– Если за ночь ничего не изменилось, то я – изгой, а в этом мало величия.

Он печально улыбнулся.

– Да, но здесь никому не нравится то, что делает Гидеон, а ты пошел против него, по крайней мере, так я слышал. Ты бросил ему вызов?

– И проиграл. Потом вызвал Йитти и тоже проиграл.

Амун пожал плечами.

– Но никто больше вообще не осмелился. В традициях левантийцев иметь предводителей, которых они уважают, и когда один падает, его заменяют другим. Ты станешь отличной заменой.

– Я думал, для этого есть Эзма, – непринужденно сказал я.

– Прекрасно иметь под рукой заклинательницу лошадей, но нам нужен гуртовщик, который сможет объединить нас. До сих пор мы никак не могли сойтись на кандидатуре, поэтому его обязанности по мере сил исполняет заклинательница Эзма.

– Вот как.

Неудивительно, что я ей не понравился.

– Хорошо, теперь руки, – сказала Диха, втирая что-то вонючее в царапину у меня под глазом. – Закатай рукава или сними рубаху. Лучше сними, я проверю, нет ли внутреннего кровотечения.

Вокруг стояло слишком много людей, но с помощью Дихи я сумел стащить рубаху. Когда Йитти и Деркка обрабатывали раны, я толком не успел их рассмотреть, и теперь разглядывал россыпь синяков на груди, радуясь, что ребра целы.

Диха потыкала в каждое больное место у меня на животе и, удовлетворенно хмыкнув, перешла к рукам. Устав от мучений, я прислонился к куче седел и одеял, которую вчера соорудил для меня Тор, и просто слушал гул разговоров. После столь долгой разлуки с левантийцами это было приятно. Ничего важного или напряженного, просто болтовня гурта, собравшегося у костра в конце дня. Я мог бы задремать, если бы Диха не продолжала тыкать в больное.

Когда наконец появилась заклинательница Эзма, ей пришлось пробираться сквозь толпу Клинков.

– А, я вижу, тебе немного лучше, Рах э'Торин. Могла бы и догадаться, когда увидела, что все побросали свои дела. Тор, Амун, мне нужна ваша помощь. А остальные не толпитесь вокруг Раха э'Торина. Ему нужен отдых.

Она выбралась обратно из толпы, а Тор и Амун слегка неохотно встали, чтобы последовать за ней. Они переглянулись, но только Амун посмотрел на меня, слегка улыбнувшись.

Диха продолжала работу. Толпа немного поредела, но, вероятно, не так сильно, как хотела бы Эзма.

– Ты знаешь, за что изгнали заклинательницу Эзму? – спросил я целительницу.

– Нет. Не думаю, чтобы она когда-нибудь рассказывала. И это вопрос не из тех, что задают заклинателям лошадей.

– Я задам. Если она собирается вести нас, мы должны знать.

Диха бросила на меня странный взгляд, который я не смог разгадать, и продолжила обрабатывать раны. Эзма надавала Амуну и Тору множество поручений, как будто наказывала за разговоры со мной, и моя неприязнь к ней усилилась.

Деркка настоял на том, чтобы повторно осмотреть меня перед ужином в уединении хижины. Я догадался, что он хочет что-то сказать, и позволил увести себя обратно на тюфяк. Но он просто молча начал изучать мои раны.

– Почему вас изгнали? – спросил я, когда стало ясно, что он ничего не скажет.

– Это весьма неуважительный вопрос, – ответил Деркка, слишком сильно нажимая на рану на ноге.

– Я так не считаю. Поскольку для изгнания собирается целый совет заклинателей лошадей, причина должна быть серьезной. И от нее зависит, можем ли мы доверять вам.

Он надавил сильнее.

– И не надо говорить мне, что тебя просто изгнали заодно с Эзмой, – продолжил я. – Поскольку еще ни разу ученика не признавали недостойным продолжить работу изгнанного заклинателя.

По крайней мере, на этот раз я имел удовольствие увидеть, как Деркка вздрогнул. Он ткнул в один из синяков. Намеренно причиняет мне боль? Или просто разозлился от моих вопросов?

– Диха уже все тщательно осмотрела. Почему ты так настаивал на повторном осмотре? – спросил я.

– Потому что это моя работа, – огрызнулся он. – Так же, как работа заклинательницы Эзмы – направлять левантийцев, а твоя – лежать здесь и молчать, потому что ты больше не капитан. Ты изгой из изгоев и не имеешь здесь права голоса.

Я не собирался оставаться, а тем более кого-то возглавлять, но его агрессия заставила меня сказать:

– Здесь нет гуртов, так что у меня будет такое право голоса, какое дадут люди. В отличие от вас, получивших право голоса обманом.

Деркка сел на пятки.

– Обманом?

– А как еще назвать ваше нежелание раскрыть причину ссылки? Значит, если она обнаружится, никто не захочет иметь с вами дело.

Он схватил меня за бедро, впиваясь пальцами в рану. Я не сумел подавить резкий вздох, но заскрипел зубами, чтобы не закричать.

– Заткнись, – прорычал он. – Или я тебя заставлю. Я знаю множество способов, как убить тебя, не вызвав подозрений. Мы не заметили внутреннее кровотечение. Какая жалость.

Я не мог говорить, так сильна была боль, простреливающая бедро и спину. Он разжал руку, но боль не утихла, и я мог только судорожно дышать.

– Хорошо. Похоже, у тебя начинается лихорадка, поэтому я принес тебе отвар.

– Лихорадка? – выдавил я.

Не считая резкой боли, я чувствовал себя вполне сносно.

– Да, она развивается очень быстро, и ее нужно лечить, пока она не забрала тебя у нас.

Он взял меня за плечи, приподнял и приложил к губам горлышко фляги. В горло полилась горькая жидкость, прежде чем я сообразил не глотать ее, и только последний глоток я выплюнул прямо на него.

Деркка рассмеялся.

– Хорошая попытка, но она ничего не меняет ни для тебя, ни для меня. – Он с такой силой бросил меня обратно на тюфяк, что я клацнул зубами. – Спокойной ночи, Рах.

Я пытался перекатиться. Встать. Заговорить. Но язык не слушался, тело стало невесомым, будто я мог плыть по воздуху, как пушистое семечко шелкового дерева. На этот раз в моих снах не было ни Гидеона, ни гуртовщика Сассанджи, ни заклинателя Джиннита, только клубы степной пыли под копытами тысяч левантийских лошадей, скачущих неведомо куда.

Я несколько раз просыпался, в основном в тишине, но иногда слышались голоса, незнакомые, часто распевающие молитвы. Иногда мне казалось, что я слышу Тора. Или Амуна. Или Эзму. Иногда это был Деркка, снова наполнявший мне горло горькой жидкостью.

– Здесь хватит и одного целителя, Диха, – прорезал однажды его голос туман в моей голове. – Я знаю, что его здоровье важно для многих, но ты вполне можешь положиться на меня.

Даже приходя в себя, я чувствовал себя слишком больным, чтобы двигаться или говорить, слишком слабым. Я не мог сопротивляться ему, не мог даже позвать Тора и снова и снова падал в странную темноту в собственной голове, пока кто-то не закричал. Я не мог разобрать слов, но последовали другие крики, и я лежал между сном и явью, омываемый чужим страхом. Затем наступило затишье, пока его не нарушил очередной крик. Топот бегущих шагов распространял панику. Цокали копыта. Тащили мешки. Сворачивали шатры. Шум неустанно клевал меня в голову.

Я перевернулся, пытаясь встать. Комната поплыла, как и в прошлый раз, когда я попытался подняться с тюфяка, но теперь еще кто-то набил мне череп шерстью.

Паника снаружи нарастала. Я все же смог сесть, а потом встать на колени, несмотря на жуткую боль в ногах, когда приблизились шаги.

– Рах? Рах! Ты очнулся!

Расплывающееся перед глазами лицо постепенно превратилось в Тора.

– Ты как?

– Нормально, – прохрипел я, будто умирающий зверь. – Или был бы, если бы не Деркка.

Тор нахмурился.

– Деркка?

– Что там происходит?

– Сюда скачут Клинки Гидеона. Должно быть, Дишива предала нас.

– Только не Дишива. Она не могла, – произнес я скорее с надеждой, чем с уверенностью. Неужели я ошибался во всех и каждом?

– Капитан Лашак прямо сейчас говорит с заклинательницей Эзмой, но с ней Шения э'Яровен, и она рассказала, что Дишива стала Защитницей Единственного истинного Бога и… я… – Он крепче сжал священную книгу, которую держал в руке. – Здесь есть упоминание о защитнице, и оно… кончается плохо. Но она же была против него. Он убил Матси. Если ее заставили силой, я должен предупредить ее о том, что написано в книге.

Тор метался по хижине, собирая вещи в мешок – еду, бурдюк с водой, перчатки и даже священную книгу, которую завернул в грязный обрывок рубахи.

– Ее точно заставили, – сказал он больше самому себе. – Иначе все это не вяжется.

– Она могла поддаться болезни, как, по всей видимости, поддался Гидеон.

Тор уставился на меня с открытым ртом.

– Я… я даже не хочу думать об этом.

– Нам придется.

Он набрал воздуха и резко выдохнул.

– Но если я сомневаюсь в ней… кому тогда рассказать об этом? Пока ты болел, я много думал, Рах, и что, если… что, если бог воскрешает его, только когда он умирает правильным способом? Если что-то пойдет не так, может быть, он умрет навеки.

Чутье подсказывало мне встать на защиту Лео, объяснить, как я объяснял своим Клинкам, что он священник, а не солдат, что хочет мира, а не смерти, но слова превратились в песок во рту. Каким же наивным дураком я был, очарованный мягким голосом и ласковой улыбкой. Я не хотел верить, хотел сказать, что у каждой истории есть две стороны, но Матсимелар погиб, а Дишива, похоже, в такой же беде, как и Гидеон.

– Тебе нужно уходить. Предупреди Дишиву, если сможешь. – Тор раскрыл рот, чтобы заговорить, но я заторопился, осененный ужасной догадкой. – Тебе нужна вторая книга, та, что у заклинательницы Эзмы. Если поспешишь, можешь воспользоваться паникой, чтобы пробраться в ее хижину и украсть…

– Украсть у заклинательницы? Ты рехнулся?

– Нет, и ты это знаешь. Сколько дней я был без сознания?

– Два. – Тор отвел взгляд. – Мы уже думали, что ты не выкарабкаешься.

Я схватил его за руку.

– Со мной все было в порядке. Деркка залил мне что-то в горло, и с тех пор я не приходил в себя. Похоже, сейчас он обо мне просто забыл.

– Он поскакал на разведку, но… ты же не серьезно. Зачем ему это?

Снаружи послышались торопливые шаги, и я крепче сжал его запястье.

– Возьми книгу. Возьми…

В хижине потемнело – через порог переступила Эзма. Она остановилась в нескольких шагах без всякого удивления на лице. Тор покраснел.

– Так-так, – сказала она. – Похоже, я прервала приятную беседу. – Ее взгляд упал на книгу в руках Тора. – Тебе лучше побыстрее убраться отсюда, Тор э'Торин. С наступлением ночи предатели могут быть здесь.

– Я пришел помочь Раху. Ему лучше.

– Как мило с твоей стороны, Тор. Но не беспокойся, я позабочусь, чтобы все выбрались в целости и сохранности. Тебе нужно уезжать с остальными.

– Но…

– Сейчас же, Тор. Не время пререкаться, когда к нам скачет армия предателей. Иди и делай, как я сказала.

Тор посмотрел на меня, облизал губы и, коротко кивнув, сложил кулаки вместе.

– Да, заклинательница.

Мальчишка направился к двери, глядя себе под ноги и сжимая в руках священную книгу. Короткая вспышка темноты, и он исчез. Панические крики и шаги снаружи усилились, но я посмотрел на заклинательницу, собрав остатки самообладания.

– Ты заставила Деркку опоить меня. Зачем?

Она подошла ближе и, вытащив из-за пояса нож, протянула мне. Я смотрел на рукоять, понимая, что это значит.

Я не взял нож.

– Я объявляю кутум, – сказала она, крепко держа клинок.

Я смотрел на нее, а не на нож.

– Это может сделать только гуртовщик при поддержке двух третей старейшин.

– Но здесь нет гуртовщиков. Только я.

– Я знаю, но он должен быть. Заклинатели лошадей никогда не были предводителями, это не в наших обычаях.

– Это в моих обычаях. А ты мне мешаешь.

– Вот и ответ на мой вопрос.

Я так и не взял нож, но вместо того чтобы силой вложить его мне в руку, она бросила его к моим ногам, продолжая смотреть в глаза.

– Считай это моей благодарностью за то, что показал, как легко можно управлять левантийцами и изменять их, Рах э'Торин. Можешь убить себя или умереть в бою, как тебе больше нравится, лишь бы умер.

Эзма отступила на шаг. На ее лице не было ненависти, когда она сделала прощальный жест. Только искренняя доброта и благодарность, от которых у меня побежали мурашки.

– Прощай, Рах.

Она ушла прежде, чем я успел ее окликнуть, и в моих костях поселился леденящий страх. Кутум. Мы прибегали к нему только в самых тяжелых случаях, когда судьба всего гурта зависела от скорости передвижения или экономного распределения воды и пищи. Ни при каких других обстоятельствах левантийцы не могли и подумать о том, чтобы бросить раненых, больных и стариков. При моей жизни гурту Торин не было в нем нужды, но старейшины помнили ужасный голод, во время которого заклинатель лошадей совершил обряд Прощания, чтобы достойно завершить жизнь сотни старых и слабых. От мысли о кутуме я всегда содрогался. Заклинатель Джиннит рассказывал о нем, как о священном обряде, но я втайне поклялся никогда не совершать его.

Паника снаружи стихла, только кто-то последний раз пробегал, чтобы убедиться, что ничего не забыли. Кроме меня.

Пока я поднимался, цепляясь руками за косяк, ноги подгибались, и как только сумел встать, мне захотелось сесть и больше никогда не шевелиться. Но тогда я точно покойник. Если не Клинки Гидеона, то об этом позаботится Эзма.

Держась за косяк, я сделал шаг на мягкую, скользкую землю. Несколько левантийцев задержались, одни были ранены, другие еще собирали припасы, но остальные, пешие и конные, уходили сквозь брешь в частоколе. Ворота у подножия холма оставались закрытыми.

– Все уходите! – кричал кто-то. – Сворачивайте на юг к реке. Не шумите и держитесь вместе!

Мимо рысью промчалась огромная черная лошадь. Эзма легко сидела в седле, ее костяная корона, словно приросшая к голове, тянулась к седому небу. Деркка ехал следом на таком же великолепном коне и с той же уверенностью и гордостью. Пара императоров в собственной империи.

Взгляд Эзмы скользнул ко мне. Я отпрянул в тень, но ее лошадь замедлила ход настолько, что Деркка оглянулся и увидел меня. В воздухе повис немой вопрос, но, наконец, Эзма слегка мотнула головой и пришпорила лошадь. Ученик последовал за ней, и оба исчезли в бреши в стене, оставив после себя гробовую тишину.

Я выдохнул, едва держась на ногах. Если бы не дверной косяк, я упал бы, но не мог взять его с собой и не мог остаться. Я чувствовал на поясе тяжесть ножа Эзмы, напоминание обо всем, что она сказала.

Набрав воздуха, я отпустил дверь и захромал в промозглый вечер, хлюпая ногами по грязи. Каждый шаг походил на падение, поспешно прерываемое следующим шагом. Я не мог остановиться. Инерция тянула меня вперед, и мне приходилось идти, пока горящие огнем ноги не подкосились. Я упал лицом в грязь, вдохнул ее, и вонь наполнила меня ненавистью. К Сетту. К Эзме. К Деркке. К этому месту с его бесконечными дождями и больше всего к себе самому и моему бесполезному телу. Я заколотил по грязи кулаками.

Мимо прошли два пеших левантийца и один конный. Никто не посмотрел в мою сторону, да и не должен был. Во время кутума раненый левантиец – все равно что мертвый левантиец, а я всего лишь упрямо отказывался умирать. «Не сейчас. Не сейчас», – повторял я про себя, глядя на упирающееся в бедро лезвие ножа Эзмы. Она считала меня опасным для своих планов, но чего бы это ни стоило, я выживу. Наверное. Пока я отошел от двери всего на полдюжины шагов.

Человек в потертых кожаных доспехах спешил к бреши в заборе.

– Амун? – прохрипел я. – Амун!

Он оглянулся, поколебался. Наши глаза встретились. Я знал, что хочу в них увидеть, но на таком расстоянии это было невозможно. Но я надеялся, что он вернется и поможет мне, пока, слегка покачав головой, он не отвернулся.

– Прости! – крикнул я ему вслед слова, которые не сумел сказать раньше. Он вздрогнул, будто от удара стрелы в спину, но не остановился, и вскоре его скрыли деревья.

Я судорожно вздохнул и дрожащими руками поднял себя на колени. Мокрая грязь холодила кожу, просачиваясь сквозь шерстяную ткань. Ползти в грязи было мерзко, но я полз, выставляя вперед обе руки и подтягивая колени, от усилий на глаза наворачивались злые слезы. Голос ножа на бедре становился все громче: «Я здесь. Я здесь. Я здесь».

Но я не хотел умирать. Я лучше воткну его в шею Эзмы, чем в собственную.

Когда солнце скрылось за деревьями, я добрался до дыры в стене. Колени горели от ссадин, и, поскольку всегда может стать хуже, начался дождь. Легкая морось, но я прожил в этом проклятом месте достаточно долго, чтобы знать – за ней последует ливень. По крайней мере, под дождем будет сложнее заметить, как я пробираюсь по болоту, словно умирающий зверь.

Я чувствовал себя именно так. Усталость навалилась еще до того, как я продвинулся вглубь леса хотя бы на несколько шагов. За ней последовали первые приступы голода.

«Я здесь. Я здесь. Я здесь, – говорил нож, колотясь о бедро. – Ты можешь все это закончить прямо сейчас».

Холодный ветер метался между деревьев, обрушивая мне на спину шквал дождя, и все звуки жизни исчезали в его свисте и яростном шуме листвы над головой.

В промокший лес пробиралась ночь, отбрасывая длинные тени, расплывавшиеся темнотой, а я мог только продолжать двигаться и надеяться. На что? Найти бросивших меня левантийцев? Кисианцев? Чудом найти еду, воду и место, где можно пережить надвигающуюся зиму? Мне ни к чему влачить жалкое существование, я должен сражаться, спасать свой народ. Спасать Гидеона. Как когда-то он спас меня.

– Я не умру, – прошипел я моросящему дождю и, держась за дерево, встал. Налипшая на рубаху и штаны грязь тянула вниз. – Я не умру.

В последних лучах света не было видно никаких признаков жизни. Мне оставалось идти по следам копыт и надеяться.

Хватаясь за деревья, я хромал, пока вскоре ноги не свело судорогой, и я с шипением снова упал в грязь.

– Дурацкое проклятое место, – выругался я сквозь стиснутые зубы, пытаясь размять мышцы. – Дурацкое…

Я задыхался, шипел и пытался дышать, сосредоточиться, но судороги дикими зверями терзали плоть.

Наконец, они прошли, и я лежал, тяжело дыша и боясь пошевелиться, но понимал, что придется. Те, кто будет искать беглецов, обязательно доберутся сюда и даже дальше, поэтому мне нужно было двигаться. Но я лежал и смотрел в затянутое облаками ночное небо, ловя ртом прохладные капли дождя, и думал о ноже Эзмы. Дождь заливал глаза. Какие-то зверьки возились в подлеске. А я не шевелился. Как легко было бы сейчас умереть, но каждая мысль о том, чтобы вытащить нож, ударялась о железный стержень моей души, о правду тверже стали.

Я не хотел умирать. Особенно из-за нее.

Кряхтя от усилия, я перевернулся, утонув локтями в грязи, и двинулся вперед.

Вдалеке прозвучал крик. Это мог быть и испуганный зверь, но сердце бешено заколотилось, а крик повторился. Между деревьев перекликались низкие мужские голоса. Земля завибрировала от стука копыт, и я постарался ускорить темп, чтобы уйти от них.

Пришли Клинки Гидеона.

Руки, колени. Руки, колени. Руки, колени. Ткань штанов порвалась, и теплая кровь сочилась на землю, но я полз вперед, боясь того, что случится, если меня настигнут.

Теперь с каждым ударом ножа по ноге я проговаривал новую мантру.

«Я не умру. Я не умру. Я не умру».

Крики приближались, сквозь лес доносился топот копыт. Кто-то крикнул на кисианском и получил ответ на том же языке, а потом ночь заполнили левантийские слова.

– Еще следы, – сказал кто-то. – И здесь.

– Здесь тоже. Похоже, они что-то тащили. Эй, смотри, эти идиоты идут прямо по ним. Прекратите топтаться по следам!

Вспышка света превратила все в серые тени, и пока глаза привыкали, я нащупывал руками отпечатки копыт, ставшие лужицами грязи. Если спущусь ниже по холму, могу оказаться в болотной воде. Но пути назад не было, между деревьями мелькало множество фонарей.

– Еще следы! Они точно пошли в ту сторону, по крайней мере, какая-то часть.

Когда они приблизились, я замер, но затем они повернули и вроде бы начали удаляться, а я пополз вперед.

Еще один крик заставил меня замереть, задержать дыхание и притаиться. Грязь размазалась по лицу. Кисианский. Два голоса. Три. Шаги и скрип ручки фонаря. Понимают ли они вообще, зачем охотятся на соотечественников своего императора? А может, после всего, что мы сделали, им больше не требовалась причина желать нашей смерти?

Тихий разговор приближался. Я не смел пошевелиться, да и не было времени переместиться поглубже в лес: любой взмах фонаря мог меня обнаружить. Шаги становились ближе. Я больше не мог задерживать дыхание и медленно выдохнул. Грудь болела от усилий и холода, резавшего ножом. Снова негромкие слова. Звяканье пряжек. Шаги остановились. Повернулись. Свет фонаря отражался от грязи.

Я закрыл глаза, прерывисто дыша. Сапоги погрузились в болотную жижу прямо у моей головы. Что-то ткнулось мне в спину, и я не смог сдержать вздох. Раздался крик, сквозь деревья понеслись кисианские слова. Когда чья-то рука схватила меня за плечо и перевернула, я вздрогнул.

Перед глазами покачивалось острие тонкого клинка, свет поднятого фонаря освещал кисианское лицо. Приближались другие шаги. И прежде чем я сообразил воспользоваться ножом на поясе, появились новые лица. Первый левантиец ухмыльнулся.

– Да это же Рах э'Торин, – сказал он, и кисианцы повторяли мое имя словно эхо: «э'Торин, э'Торин, э'Торин», пока оно не растворилось в ночи. – Император будет очень рад тебя видеть после всего, что ты натворил. Тебя разорвут на части. Хотя, похоже, кто-то уже начал работу за нас.

Незнакомый левантиец жестом указал на мои раны, а кисианцы закружили, словно стая сов, их глаза сверкали в свете фонаря.

– Аррон! – воскликнул кто-то. – Это правда он?

В поле зрения появилась еще одна голова. Женщина некоторое время рассматривала меня, потом рассмеялась. Лицо показалось мне смутно знакомым, но я не узнал никого из них, в том числе и третьего подошедшего левантийца.

– Что ж, его величество будет нами доволен.

Человек по имени Аррон согласился.

– Может, даже наградит за то, что наконец поймали врага.

– Врага? – прохрипел я. – Наши враги – чилтейцы и города-государства. Как характеризует вашего императора то, что его главным врагом стал человек, который пытается придерживаться наших традиций?

– Ты убил Сетта.

– За нечестную игру во время поединка! – В гневе я попытался встать, но перед лицом просвистел клинок, и я рухнул обратно на землю. – Он забыл о чести.

Плевок Аррона попал мне в щеку.

– Он всеми силами старался избавиться от тебя. Вот что значит настоящая служба. Настоящая честь.

Слюна стекала по моему лицу, а я смотрел на их лица, искаженные ненавистью такой силы, что я чувствовал ее запах.

– Разве этому учили вас ваши гуртовщики? Этого велели вам придерживаться ваши старейшины? Другие левантийцы никогда не были нам врагами. Мы…

От удара сапога в бок перед глазами вспыхнули искры, и я закашлялся.

– Время болтовни для тебя закончилось, – сказал Аррон. – Так же, как скоро закончится время жизни. Погрузите его на мою лошадь, и отправимся в лагерь. Остальных пусть другие выслеживают.

Они схватили меня за руки и подняли. Я мог бы стоять на ногах, но испытывал мстительную радость, заставляя их тащить такой вес.

Неподалеку послышался крик на кисианском. Левантийцы проигнорировали его, но кисианцы указали в ту сторону, откуда я приполз, и что-то быстро заговорили. Поток слов прервался, когда снова раздался тот же крик, похожий на нетерпеливый приказ, заставивший их быстро умчаться.

– Эй, вернитесь! – крикнул Аррон вслед удаляющимся фонарям. – Куда вы, мать вашу?

Один обернулся, кивком предлагая левантийцам поторопиться. Аррон посмотрел на двух своих спутников. Женщина пожала плечами, насколько могла, не выпуская меня из рук.

– Идиоты, – буркнул Аррон, вешая фонарь на седло не левантийского фасона. – Чем скорее они выучат главные правила, тем…

Из леса на него налетел сердитый рев. Лошадь попятилась и зафыркала, фонарь закачался. Кто-то закричал. Когда крик превратился в бульканье, двое других левантийцев выпустили меня. Я поднял голову и увидел кровь, брызжущую из коленей лошади. Она встала на дыбы, дико брыкаясь во все стороны. Когда она повалилась на землю под хруст плоти и костей, левантийцы разбежались. Фонарь разбился, ослепив меня яркой вспышкой. Вдалеке грохотали копыта, а надо мной двое левантийцев судорожно выдохнули.

– Аррон?

В ответ прозвучал только отдаленный топот копыт.

– Кто здесь?

– Покажись, трус…

Слова утонули в бульканье и стуке тела. Рядом мелькнула ткань, и в темноту леса умчались шаги.

Но я был не один.

– Кто здесь? – спросил я, пытаясь разглядеть нечеткий силуэт в темноте.

– Это я, капитан.

Пара рук взяла меня за плечи, помогая подняться.

– Амун? Клянусь богами, Амун, как же я рад тебя видеть.

– Как и я рад видеть, что ты еще жив. Ладно, нам нужно многое сказать друг другу, но сейчас не время и не место. Давай поболтаем позже.

– Да, – согласился я. – Меньше слов, больше дела. Побежали. Точнее… похромали. Прошу, помоги мне выбраться из этого проклятого места.

9

Дишива

Я не могла заснуть, только лежала, уставившись на узоры из света и тени на потолке, и видела остекленевшие глаза мертвых лошадей. В панике вернувшись в свою комнату, я пообещала, что постараюсь больше не навлечь на себя гнев Лео – мне было слишком больно смотреть, как левантийцы оплакивают лошадей. Но постепенно гнев возвращался. Вот чего хотел от меня Лео. Он хотел, чтобы я сдалась. Хотел, чтобы не боролась. Я должна была найти способ избавиться от него, чего бы это ни стоило.

Мне стало одновременно легче и труднее, когда я осознала, что на кону жизнь левантийцев и лошадей, и потому единственный способ добиться своего – это перестать думать о них как о левантийцах, как о семье, вообще как о людях. Но долго ли я смогу растрачивать жизни подобно монетам, не превращаясь при этом в чудовище?

В комнате потемнело, и дверь чуть отъехала в сторону, а мое сердце подпрыгнуло от страха.

– Дишива? – раздался шепот. – Ты тут?

Я узнала голос. Он звучал обеспокоенно и неуверенно, но, стоило гостю назвать мое имя, как груз, прижимающий меня к полу, уменьшился.

– Ясс.

Он шагнул внутрь, и, когда закрыл за собой дверь, приглушенный свет фонаря слегка очертил стены комнаты и контуры его лица, густые опущенные брови. Ясс встал рядом с дверью, скрестив мускулистые руки на груди, словно преграждая доступ холоду.

– Я видел, как ушли Клинки, – сказал он наконец. – На юг. Что ты им сказала?

– Я никому ничего не сказала!

Я села. Меня задел его обвинительный тон.

Ясс опустился на одно колено и поставил фонарь. Рядом с моей циновкой лежали маска и кушак. Ясс взял маску, и слабый свет, казалось, еще больше подчеркнул написанное на его лице отвращение.

– Что это? Ты теперь тоже марионетка Лео? – Он бросил маску и сел, проведя рукой по голове. – Я доверял тебе, Дишива. Я сказал тебе, где они, считая, что ты не сделаешь им ничего плохого. Что даже твоя верность Гидеону не позволит убивать собственный народ.

– Да как ты смеешь! Как ты смеешь входить сюда и выговаривать мне, понятия не имея, через что я прошла. И что случилось. Ты даже представить не можешь, каково это. На что он способен.

Ясс стоял на своем, тяжело дыша от гнева.

– Я же сказал тебе не возвращаться. Сказал тебе…

– А я ответила, что не покину своих Клинков!

Он уставился на меня, а я на него, и его глаза в полумраке напоминали темные омуты, я чувствовала на щеке его яростное дыхание. Мир как будто съежился, закрылся, и во тьме не было ничего, кроме нас с Яссом, а гул нашего гнева оставлял за собой горячий след. С каждым глубоким вздохом напряжение росло, пока, сверкнув мальчишеской улыбкой, Ясс не сказал:

– Да будь ты проклята, Дишива.

И поцеловал меня. Яростный поцелуй отдавал на вкус гневом, разочарованием, желанием чувствовать себя живыми в объятиях друг друга, что бы ни принес завтрашний день.

Но когда он схватил мои запястья и толкнул меня обратно на циновку, навалившись всем телом, я снова оказалась на той холодной земле в Чилтее. Закованной в цепи. Избитой. Измученной. Коммандер стягивал с меня штаны, а левантийцы вокруг завывали от ярости.

Я с криком отпрянула. Вырвав руки, я оттолкнула его и выскользнула, забилась в угол, подтянув к себе колени и учащенно дыша.

– В чем дело? – спросил он. Зажмурившись, я слышала только бестелесный голос. – Дишива? Что с тобой?

Но в темноте перед глазами всплывали воспоминания, от которых я никак не могла избавиться, сколько бы мы с Лашак об этом ни говорили, сколько бы ни пытались это прекратить. Их тяжесть. Их сила. Беспомощность, когда меня приковали к земле. Стыд. Пока мой народ пел ради меня, я оплакивала себя.

И теперь лила те же горькие слезы, пытаясь обуздать учащенное дыхание, пытаясь успокоиться, напоминая себе, что я в безопасности, хотя это была ложь.

Я вздрогнула от мягкого прикосновения Ясса.

– Дишива?

Он только слегка сжал мою руку, напоминая, что будет рядом, как только понадобится. Мне хотелось сказать ему, что я это ценю, но паника сковала мне горло, и какое-то время я с трудом помнила, как дышать.

– Можно тебя обнять? – спросил он, когда я пришла в себя.

Я покачала головой. Мне претила мысль о том, что мужчина будет утешать меня после нанесенного другим мужчиной оскорбления, но тут он сказал:

– Ты не должна проходить через все это в одиночестве. Если ты нуждаешься в помощи, это еще не говорит о твоей слабости.

И тогда я напомнила себе, что он еще и левантиец, а не просто мужчина.

Левантийцы редко занимаются чем-то в одиночестве, но почему-то глубоко внутри у меня засела мысль, что я одна несу ответственность за это бремя, и я заставила себя кивнуть и позволила ему себя обнять. А потом, прижавшись к его телу, в это мгновение казавшемуся незыблемой твердыней, я перестала сдерживать слезы, пока не выплакала все, пока вокруг снова не стало тихо, не считая ритмичного биения его сердца.

– Чилтейцы причинили тебе боль, да?

Это вряд ли был вопрос. Слова завибрировали у него в груди, полные понимания, и ответа не требовали. И все же я кивнула. Он заслуживал большего, но сейчас это было все, на что я способна.

– Я слышал, что происходило с другими, – сказал он. – А ты всегда так стремилась все держать под контролем, что мне захотелось разузнать. Я сожалею.

– О том, что расспрашивал, или о том, что случилось?

– И о том и о другом. И о том, что сейчас тебе напоминаю. И… о том, что кричал на тебя. Я чувствую себя…

По-прежнему прижимаясь к его груди, я вставила:

– Беспомощным и опустошенным. Мне знакомо это чувство.

Некоторое время он молчал, мы сидели в темноте и просто дышали, просто существовали, пока наконец я не произнесла то, что он должен был услышать:

– Я ничего им не сказала. Лео услышал о приметах на пути, которые ты нам дал, когда мы несли его в пещеру. И он остался там, Ясс. Мы бросили его тело в пещере, а когда я вернулась, он сидел рядом с Гидеоном, как будто находился здесь уже много часов. Как такое возможно?

Ясс покачал головой, и щетина на его подбородке царапнула щетину моих отрастающих волос.

– Не знаю. Я тоже ушел не сразу. Я забыл свой нож и вернулся. Мне пришлось целую вечность разыскивать пещеру, но в конце концов я ее нашел, и он был там. С легкой улыбкой на губах и уже пованивал.

– Как же ему удалось? Откуда его бог узнал, где он?

– Не знаю, – повторил он, обдав мою щеку теплым дыханием. – Прости, что сомневался в тебе.

– Нет, ты прав, что сомневаешься в каждом, кто был рядом с ним. – Я отодвинулась от него, чтобы посмотреть ему в глаза. – Он меняет людей. Контролирует их. Он… накинул на меня покрывало покоя, чтобы я была послушной на церемонии, и это было похоже на сон, как будто одна моя половина в здравом уме и кричит на другую половину, но я не могла остановиться, когда меня вели, когда мной управляли, и это было… – Я не могла описать свой страх, не только за себя, но и за всех, кто попал под его влияние. На скольких он применил это колдовство? Скольких держал под контролем? – Я все думаю, может, именно так чувствовали себя наши гуртовщики, может, где-то глубоко внутри они оставались собой и ненавидели каждое слово, выходящее из их уст. А потом мы их бросили.

– Это они нас изгнали.

– Да? Или нас изгнал кто-то другой их голосами?

Он долго смотрел на меня, а потом сказал:

– Ужасная мысль. – Ясс взглянул на маску и кушак, лежащие на полу. – Выходит, он сделал тебя… священником?

– Сама не понимаю. Престижная должность при церкви, но он наделил меня ею, только чтобы помучить. Потому что я не убила дезертиров. Или, скорее, потому что я не убила заклинательницу Эзму. Мне кажется… Мне кажется, он хочет избавиться от всех, кто несет угрозу его власти, а левантийцы, не подчиняющиеся Гидеону, опасны. И заклинательница Эзма – вдвойне. Я… я рассказала про нее Лашак. Надеюсь, она успеет предупредить Эзму.

У Ясса не было ответов, и мы снова сидели молча, погрузившись в свои мысли, мои были слишком кошмарными, чтобы ими делиться, хотя и его мысли были наверняка не менее мрачными.

– Тебе опасно здесь находиться, – сказала я через какое-то время. – Я больше не твой капитан и не могу отдать тебе приказ, но тебе нужно уходить.

– Ты всегда будешь моим капитаном, каким бы титулом ни наделил тебя Лео. И ты должна уйти вместе со мной.

Я покачала головой.

– Ох, как бы мне этого хотелось… Ты сам знаешь, я ушла бы с тобой, если бы могла. Но если я не сражусь с ним, то кто сразится?

Он выпрямился, обхватив мое лицо ладонями.

– Я знаю, – сказал он с кривой улыбкой. – Ты не была бы моей Дишивой, если бы ушла, когда способна помочь людям. Твои Клинки, твой народ и… твой долг, то, что ты считаешь правильным, для тебя важнее жизни. Но, клянусь всеми богами, которые смотрят свысока на наше безрассудство, я волнуюсь за тебя. – Он крепче сжал мои щеки и заглянул мне в глаза, а его собственные стали выглядеть еще темнее в тени. – Обещай, что будешь вести себя благоразумно. Обещай не забывать, что… иногда даже ты ничего не можешь сделать. Порой приходится смириться с тем, что мир – дерьмовое место, а некоторые люди – чудовища, и мы бессильны это изменить. Обещай.

Обещания – это просто слова, от которых ему стало бы легче принять мое решение, но я не могла их произнести, если не могла исполнить обещание. С Лео я уже шла по тонкому канату.

– Я… не могу просто стоять и смотреть, не попытавшись бросить вызов, как он или кто-то другой издевается над нами, Ясс.

Он вздохнул и опустил руки.

– Мне следовало знать, что ты так ответишь. – Он провел рукой по глазам. – Мне так хотелось бы тебе помочь. Хотелось бы остаться здесь с тобой, а не… – Он отвернулся, как будто боролся с каким-то чувством, которое не мог выразить. – Он ведь знает, да? Я был там, когда он умер, он меня знает. Мое возвращение поставит нас обоих в опасное положение, и только.

– Ты поможешь, если будешь держаться вне поля зрения. Если отвезешь припасы, какие сумеешь собрать, в пещеры, и выведешь всех, кто хочет уйти.

Ясс кивнул.

– И пока хватит. Только не накличь на себя беду, иначе мне придется прибежать на помощь, невзирая на опасности.

Я коснулась его щеки.

– Как мне повезло, что у меня такой защитник.

– Что за человеком я буду, если оставлю тебя, да кого угодно, бороться в одиночку?

– Умным.

– Да, а ты была бы умной, если бы позволила событиям идти своим чередом и сбежала со мной. Куда-нибудь. Куда угодно. Но… Ни один из нас этого не сделает, верно?

Вход для пользователей

Меню