Читать онлайн Волость Баглачево бесплатно

Методологические основы исследования Баглачево

Особенности формирования великорусского народа и его потенциал, на наш взгляд, во многом предопределили идею, вокруг которой строится культурно-цивилизационная концепция «Русского мира». Именно эта идея в настоящее время способствует укреплению и развитию современной российской государственности, происходящих в условиях глобального переосмысления духовно-нравственных ценностей, инспирированного западноевропейской цивилизацией.

В таких условиях огромное значение имеет сохранение и преумножение нашего наследия, нашей памяти и духовно-нравственных скреп. Этому способствует систематизация исторических данных и их объективная оценка. Полагаем, что исследование в этой области позволит нам в очередной раз доказать, что созидание и активность являются характерными чертами для русского (великорусского) народа и в целом для российской нации.

Следует отметить, что цель настоящего исследования не замыкается на познании исторических процессов как таковых. Предметная область его охватывает также социологические, этнографические и философские аспекты. Учитывая характер нашей публикации, предмет исследования мы закономерно ограничили территориальными рамками.

В частности, интерес для нас представляет Владимирская земля, роль которой в этногенезе великорусского народа и формировании современной русской государственности сложно переоценить[1]. При этом пространственный охват нашего исследования мы сузим до местности, издревле носящей название «Баглачи», «Баглачево». Местность эта располагается в 12 километрах юго-западнее Владимира и находится на самом краю древней Мещеры, в некоторых районах которой процессы этногенеза великорусского народа затянулись вплоть до XIX века[2].

В настоящее время с учетом существующего административно-территориального деления Судогодского района Владимирской области Баглачевская местность включает село Борисоглеб, поселки Коняево и Улыбышево, а также деревни: Ванеевку, Верхнюю Занинку, Гридино, Кадыево, Конюшино, Коняево, Коростелево, Малахово, Неврюево, Нижнюю Занинку, Улыбышево, Фрязино, Якушово.

Административно состав населенных пунктов Баглачево на протяжении веков менялся. Так, например, в середине XIX века границы Баглачева были существенно шире, доходя на западе до Головино и Алферово, а на юго-востоке – до Иевлево (Лопухино), Ременников и Танковижи[3]. В ХХ веке и начале ХХI века Баглачево практически полностью совпадало с территорией Улыбышевского сельского совета (в последующем Улыбышевским сельским округом)[4]. В настоящее время Баглачевская местность составляет западную часть Вяткинского сельского поселения. При этом географическим центром Баглачево всегда являлся Борисоглебский погост.

Баглачево весьма живописно располагается на стыке ландшафтных районов Мещерской провинции Владимирской области. С запада Баглачево ограничивается правым берегом рек Меленка и Оладовка и примыкает к территории ландшафтного района «Среднеклязьминское полесье», основная часть которого располагается на правобережье Клязьмы, куда осуществляется поверхностный сток всех рек Баглачевской местности. С востока Баглачевская местность ограничена рекой Юрик, на правом берегу которой находятся деревни Ванеевка, Нижняя Занинка и Неврюево. Здесь Баглачево примыкает к ландшафтному подрайону Судогодского Высокоречья района Судогодского Синеборья. Этот район отличается заболоченностью и холмистостью. С юга Баглачево граничит с г. Радужным (хотя формально можно утверждать, что г. Радужный также располагается в Баглачеве), примыкающим к Островскому подрайону Бужепольского ландшафтного района. Этот район представляет из себя плоскую, покрытую лесом, заболоченную, с небольшими холмами равнину восточного склона Мещерской низменности[5].

В целом ландшафт Баглачева наиболее близок к Среднеклязьминскому полесью. Он включает и непосредственно пойму Клязьмы, и по меньшей мере первую надпойменную террасу. При этом пойма Клязьмы в этом районе весьма широка и в отдельных местах достигает 6 километров.

Н. А. Добротворский писал в 1878 году, что весеннее половодье полностью затапливает деревню Фрязино, равно как и примыкающие к ней поля. Жители вынуждены были строить для скота специальные подмостки, а сообщение между собой устраивать на плотах[6]. Надо сказать, что по воспоминаниям местных жителей, высокое половодье наблюдалось в этих местах еще во второй половине ХХ века, и дети некоторых деревень посещали школу в д. Улыбышево, пользуясь лодками[7]. Последние 30 лет подобные масштабные разливы в этой местности не наблюдаются.

Вид на клязьменскую пойму в сторону Баглачево.

Северная окраина Мещерской низменности

Открытка фот. В.В. Йодко 1905–1917 гг.

Вид на клязьменскую пойму в сторону Баглачево.

Северная окраина Мещерской низменности.

Фото Н. Бирюковой, 2023 г.

Красоту Баглачевской местности описал известный русский писатель, уроженец г. Владимира, Николай Николаевич Златовратский (1845–1911 гг.), посвятивший Баглачеву свою повесть «Деревенские будни. Очерки крестьянской общины» (1879 г.). И хотя в повести Борисоглебский погост был переименован в Благовещенский, в описании местности безошибочно угадываются Баглачевские деревни Конюшино, Якушово, Улыбышево, Подольная, Гридино, Нижняя Занинка, Фрязино:

«Внизу, – писал Н.Н. Златовратский, – под горой погоста, расстилалась широкая равнина; двумя чуть заметно переходившими одна в другую террасами, спускалась она к реке. По первой, примыкавшей к подошве горы, были раскинуты деревни: одна, две, три, четыре… Я насчитал около семи. Вот две из них по бокам озера, три других тянутся одна за другой, с небольшими перерывами, четвертая приютилась в узкой лощине между холмами, пятая чуть мелькает из-за рощи. Между ними – поля, поля и поля, кое-где чередуясь кочковатым лугом, перелогом, кустарником, где-то далеко переходящими в синеющий лес».[8]

Вид на клязьменскую пойму с колокольни храма Казанской иконы Божьей Матери в Борисоглебе. Фото Н. Бирюковой, 2023 г.

По этой фотографии можно представить какой вид предстал перед Н. Н. Златовратским. По центру изображения расположено Якушовское озеро (в середине XIX веке озеро именовалось иронично Киянская Лужа – от слова Океан). Слева от озера – деревня Якушово, справа – деревня Конюшино. В левой части, чуть дальше деревни Якушово, видна деревня Улыбышево. На горизонте – г. Владимир.

В качестве временного периода нашего исследования мы избрали преимущественно пореформенное время, что объясняется определенными причинами. Во-первых, этот период характеризуется рядом глобальных преобразований и вызовов, с которыми столкнулась Россия того времени (крестьянская реформа, революция 1905 г., русско-японская война, первая мировая война, революция 1917 года, распад Российской Империи). Эти события, на наш взгляд, позволяют проводить параллели с современной Россией, что делает данный этап особенно интересным. Историческая удаленность пореформенного периода освобождающей нас от всяческих идеологических установок, а наличие обширного архивного материала, позволяет делать объективные и комплексные выводы.

Во-вторых, это издание представляет публике результаты этнографических исследований Баглачевской местности, проведенные в конце XIX – начале ХХ века. Поэтому наше стремление осветить в данном очерке в первую очередь пореформенное время следует рассматривать как своеобразную дань исследователям Баглачева, жившими и работавшим в тот период. Описывая социально-экономические преобразования в Баглачеве, мы не только представляем некий временной срез, в котором работали Н. А. Добротворский, Ф. И. Сперанский и Н. И. Сперанский, но и подготавливаем читателя к погружению в материал, собранный этими авторами.

При этом ответы на многие вопросы, которые неизбежно возникали при работе над данным очерком, мы искали и в более ранних эпохах, а также в новейшей истории. Только таким образом зачастую оказывалось возможным оценить, какую роль сыграла Баглачевская местность в жизни людей в том вихре событий, который захлестнул Россию в пореформенное время.

Интересно отметить, что описанию процессов, происходящих во второй половине XIX – начале ХХ века в Баглачевской местности, современники уделяли довольно значительное внимание, что само по себе характеризует не только высокий уровень культуры и науки в провинции центральной России, но и глубокую вовлеченность местного населения в общественную жизнь.

Так во второй половине XIX – начале ХХ века изучением Баглачева, а также Подольской волости, в состав которой входила эта местность, занимались Н. А. Добротворский (публикации 1878 г. и 1883 г.), Ф. И. Сперанский (1873 г.), свящ. И. И. Сперанский (1874 г.), Н. И. Сперанский (1898–1904 гг.)[9], В. М. Березин и В. Г. Добронравов (1893 г.)[10].

Одной из первых работ, достаточно подробно и комплексно осветивших особенности социально-экономической и социально-культурной жизни Баглачева была работа Николая Александровича Добротворского «Село Баглачево. Владимирский уезд» (Владимирские губернские ведомости, 1878 г.). Именно эта публикация во многом предопределила наш интерес к исследованию Баглачевской местности, позволив взглянуть на нее как на неизвестную, богатую историей и своеобразной культурой, землю.

Особо хотелось бы отметить вклад в исследование этнографии Баглачевской местности династии Сперанских. Будучи местными жителями, они приложили немало усилий для изучения и сохранения традиций и культуры русской деревни.

В послереволюционный период отдельные вопросы, касающиеся истории и быта Баглачевской местности, осветил в своих работах выдающийся русский и советский историк С. Б. Веселовский[11].

Среди современных исследователей, так или иначе упоминавших в своих исследованиях Баглачевскую местность, следует отметить С. В Бирюкова[12], В. В. Ватутину[13], Г. С. Егорову[14], А. Л. Ершова[15], А. К. Климову[16], А. С. Московкину[17], В. В. Фарсобина[18], Г. А. Федорову[19]. Отдельно необходимо выделить работы Д. А. Артюха, который, являясь местным жителем, собрал значительный материал по истории Баглачева. Его краеведческие изыскания носят разносторонний характер и содержат весьма интересные сведения, посвященные не только Баглачеву, но и в целом Подольской волости, а также близлежащих территорий[20].

Интересна история возникновения названия «Баглачево». Особенно в ситуации, когда ни в данной местности, ни в прилегающих районах нет ни одного населенного пункта с таким наименованием.

Изредка с Баглачевым ассоциируется село Борисоглеб[21]. Надо полагать это связано с тем, что долгое время Борисоглебский погост объединял данную местность в рамках прихода. Следует также отметить, что в Статистическом списке населенных местностей Владимирской губернии 1857 г. Баглачево следует как дублет Борисоглеба.

Тем не менее Баглачево необходимо рассматривать как хороним, объединяющий несколько населенных пунктов. Н. А. Добротворский указывает, что Баглачевым называют местность, охватывающую клязьминские террасы (горы), расположенные на правом берегу Клязьмы южнее Владимира[22]. В сознании местных жителей (в первую очередь старшего поколения, в том числе тех, кто давно уехал из этой местности), вся исследуемая территория ассоциируется с Баглачевым, независимо от того, из какой конкретно деревни они произошли. При этом ударение в слове «Баглачево» местные жители ставят на второй слог[23].

Наиболее широко вопрос этимологии названия «Баглачи» исследовал именно Н. А. Добротворский, который, опираясь на бытовавшие во второй половине XIX века представления и местные легенды, выдвинул две версии его происхождения. Согласно первой версии, данное слово произошло от слова «беглецы», т. к. по легенде владимирцы бежали в непроходимые леса и глубокие овраги этой местности, спасаясь от монголо-татарского погрома. При этом сам Н. А. Добротворский, признавая наличие некоторого созвучия в словах, эту версию ставил под сомнение.

Еще более критично оценил эту версию П. Гильтебрандт, назвав ее «праздной, ненаучной догадкой»[24]. Соглашаясь с данным выводом, отметим, что семантика Баглачева от «беглецов», по нашему мнению, не прослеживается.

Другая версия основывается на предании, что когда-то в этом районе орудовала банда, называемая «баглачами», совершавшая разбой на проходившей поблизости Касимовской дороге[25]. В своей более ранней публикации Н.А. Добротворский указывал, что руководил этой бандой атаман по имени Баглач[26]. Объективно проверить эту версию в настоящее время не представляется возможным.

Вид на восток с колокольни храма Казанской иконы Божьей Матери в Борисоглебе. На горизонте в правой части фотографии видна деревня Ванеевка, рядом с которой проходил Рязанский тракт. Фото Н. Бирюковой, 2023 г.

В. И. Даль дает толкование слову «багля», которое обозначает дорогу, тропу, выстланную по болоту бревнышками[27]. Это, на наш взгляд, как нельзя лучше может объяснить название исследуемой территории Баглачево, т. к. местность в этом районе болотистая и какая-то часть трактов вполне могла быть вымощена баглей. При этом от Борисоглебского погоста до старой рязанской дороги по прямой около 4-х километров, а до Касимовского тракта около 10 км. Тот же Н. А. Добротворский приводит народное предание, что Борисоглебский погост раньше находился в 4,5 км. юго-восточнее, у деревни Черепово, но по каким-то причинам был перенесен[28]. От Черепово до старого Рязанского тракта расстояние еще короче, около 1,5 км.

Полагаем, что название Баглачево каким-то образом связано именно с этими древними дорогами. Вероятно, что в Баглачеве могли жить строители трактов, их ремонтники или смотрители (ср. баглачи). При этом романтическую версию о связи названия Баглачева с разбойниками также нельзя отрицать. Бревнышки, с помощью которых выстилалась дорога по болоту, вполне могли использоваться в качестве оружия при разбойничьих нападениях.

Баглачевская местность. Фрагмент карты Владимирского уезда 1808 года[29].

Между населенными пунктами Ладуга и Вяткино отмечен касимовский тракт, правее отмечен муромский тракт. Рязанский тракт не отмечен, но прослеживается по населенным пунктам, среди которых Резаново.

Таким образом, Баглачевская местность весьма интересна. Несмотря на кажущуюся незаметность в историко-культурном поле Владимира, Мурома или Суздаля, Баглачево стало предметом научного интереса многих исследователей, а ее живописное положение вдохновляло литераторов. Сказанное позволяет взглянуть на Баглачево как на один из ярких и самобытных уголков российской глубинки.

История заселения Баглачевской местности

Сегодня самым старым зданием в Баглачеве является храм Казанской иконы Божьей Матери, строительство которого началось в 1776 году. В 1790 году состоялось полное освящение храма[30]. Этот храм, без сомнения, является символом Баглачева. В народе его весьма поэтично называют «белой свечой». Построенный на высоком холме, он как будто парит над Баглачевской местностью и виден не только с автострады Радужный-Владимир, но из самого областного центра.

Вид на храм Казанской иконы Божьей Матери в Борисоглебе со стороны автострады «Владимир-Радужный».

Фото Н. Бирюковой, 2023 г.

История Баглачева гораздо старше. Рассмотренные нами версии о происхождении названия «Баглачево» дают основание предположить, что поселения здесь возникли уже в XII веке.

Например, Н. А. Добротворский полагал, что заселение Баглачева произошло либо во время татаро-монгольского нашествия, либо сразу после него. Свою точку зрения он обосновывал названиями деревень, входящих в Баглачево – Кадыево и Неврюево, которые, по его мнению, имеют татарские корни. В качестве еще одного аргумента в пользу этой точки зрения он приводил местное предание, бытовавшее во второй половине XIX века, согласно которому Кадыево и Неврюево были основаны татарскими князьками Кадыем и Неврюем, жившими в этих деревнях[31].

В. В. Фарсобин также полагал, что момент заселения Баглачева связан с периодом нашествия Батыя[32]. Если же соотносить заселение Баглачева со строительством Рязанского и Касимовского трактов, то можно предположить, что оно произошло в домонгольский период, т. е. во время основания Городца Мещерского (1152 г.), рядом с которым впоследствии появился Касимов[33] или еще раньше – в период возникновения старой Рязани или Переславля Рязанского[34]. Однако утверждать, что в XII веке через Мещеру проходили какие-либо значимые дороги, по нашему мнению, слишком смело. Мещера была малозаселенной, политически неосвоенной, трудно проходимой лесистой и болотистой местностью. Строительство и содержание трактов требовало значительных затрат, а экономическая обоснованность и организационная состоятельность этих затрат вызывают сомнения. В данном случае следует согласиться с общепринятым мнением, что сухопутные тракты на Владимирской земле (через Мещерский край) возникли ближе к XV–XVI векам[35], а до этого основными путями сообщений были реки, либо русла рек[36], что однако не исключает наличие необустроенных троп в Мещере.

Более того, вполне уместно предположить, что заселение Баглачевской местности произошло еще раньше финно-угорскими племенами. И в частности, племенем Мещера. Всего в 7 километрах от Борисоглеба располагается деревня Мещера, чье название дает основание полагать, что в нем проживали представители этого племени.

Надо отметить, что системных археологических изысканий в этой местности не производилось и однозначно ответить на вопрос о моменте заселения Баглачева и времени образования входящих в него населенных пунктов крайне затруднительно. Поэтому данный вопрос мы рассмотрим, опираясь на имеющиеся в нашем распоряжении документы.

Одно из самых первых упоминаний топонима «Баглачево» относится к началу XVI века. В 1504 году Великий князь Иван Васильевич в жалованной грамоте «О недопустимости наместникам и волостителям митрополитских сел и монастырей в Московском и Владимирском уездах, и о невыезде в оные посторонних людей» пожаловал право Митрополиту вся Руси Симону (или кому тот поручит) самому судить священников и христиан, которые живут во Владимирском уезде в «волостке Баглаче», за исключением случаев, когда виновные оказываются пойманные с поличным за совершение убийства или разбоя[37].

Обращает на себя внимание, что Баглачево названо волостью. Данным термином в тот период именовались начальные административно-территориальные единицы Московского государства, включающие несколько деревень с селом, к которому они тяготели[38]. В данном случае таким селом было Борисоглеб, где уже в 1628 году существовала деревянная церковь Страстотерпцев Христовых Бориса и Глеба[39].

На грамоту 1504 г., как на первоначальный документ, в котором упоминается Баглачево, ссылаются и В. М. Березин с В. Г. Добронравовым[40], отмечая, что название «волостко» свидетельствует о том, что в начале XVI века в Баглачево еще не было значительных поселений.

С. Б. Веселовский также полагал, что в XV веке эта волость была не заселена или «запустошена» набегами татар. Не отрицая данного обстоятельства, отметим, что Баглачевская местность вообще всегда была малозаселенной. Тот же С. Б. Веселовский связывал это с тем, что земли, расположенные к югу от Владимира, были заболочены и покрыты лесами, что препятствовало земледелию, поэтому преобладающими типами поселений в отличии от Ополья были не большие села, а мелкие деревни[41].

При этом имеются сведения, что в XVвеке в Баглачеве уже существовали деревни. Так, согласно «Оброчной на земли, населенные и пустопорожние с принадлежностями от 1478 г». митрополит всея Руси Геронтей жалует митрополистским бортникам Семенку Улыбышеву и Оладке Гаврилкову земли за рекой Клязьмой, две Содомовские деревни и ряд пустошей[42]. По описанию жалованных мест становится понятно, что речь идет именно о Баглачеве.

При этом обращает на себя внимание, что у жалованных в оброк деревень отсутствуют частные названия, и они именуются обобщающим словом «Содомовы». Очевидно, что речь идет о деревнях, которые стоят на речке Содомовка (код в государственном Каталоге географических названий № 0309579)[43]. Хотя вопрос о происхождении хоронима «Содомовские» также требует изучения.

Полагаем, что в данном случае речь о библейском сказании о Содоме и Гоморре не следует воспринимать буквально. Например, В. И. Даль указывает, что «содом» – шум, крик, гам, спор, брань[44].

Д. А. Артюх, основываясь на таком толковании, делает предположение, что название «Содомовские деревни» получили от речки Содомовки, которая в свою очередь названа так от слова «содом». Река, протекая через деревню Улыбышево, каждую весну и во время затяжных дождей выходила из берегов и «устраивала содом» местным жителям[45]. Полагаем, что эта точка зрения нуждается в уточнении.

В первую очередь следует отметить замечание Н. А. Добротворского, который указывает, что речка, текущая через деревню Улыбышево, среди местных жителей по состоянию на 1878 г. никакого названия не имеет[46]. Более того, во второй половине ХХ века название Содомовка также не было в ходу среди местного населения[47].

В. Л. Комарович обратил внимание на наличие в заволжской части Нижегородской области ряда деревень, которые также назывались Содомовы. Автор отметил, что одна из таких деревень именуется еще и «Полумерской» (полумарийской). На основании этого им сделан вывод, что Содомовскими деревнями в XVII веке переселенцы из Центральной России называли те населенные пункты, где проживало смешанное русско-марийское население или коренное население этих мест, которое сохраняло языческие верования или неполностью придерживалось православной веры[48]. То есть слово «Содом» использовалось в названии этих населенных пунктов в значении отступления от православной веры.

Соглашаясь с данной позицией, отметим, что в Баглачевской местности тоже существует населенный пункт, содержащий в своем названии имя финно-угорского племени Мещера, о чем мы упоминали чуть выше. С учетом того, что процессы этногенеза в Мещерском крае затянулись, вполне можно допустить, что в XV веке здесь еще оставалось смешанное русско-финноугорское население и были распространены языческие верования. В связи с этим мы полагаем, что скорее речка получила свое название от «Содомовых деревень», а не наоборот.

Вопрос о том, какие именно деревни назывались «Содомовыми», остается открытым. В настоящее время на речке Содомовке стоят две деревни – Улыбышево и Коняево. Стоит отметить, что еще в конце XIX века на месте современной деревни Улыбышево находилось два населенных пункта – Подольная и собственно Улыбышево. Других населенных пунктов на этой речке нет. Таким образом, за право называться Содомовыми могут побороться указанные три деревни. На наш взгляд нет никакого сомнения, что одной из «Содомовых деревень» является Улыбышево, получившее свое название по фамилии бортника, которому во второй половине XV века «Содомовы деревни» были пожалованы в оброк[49]. По поводу второй деревни вопрос дискуссионный.

Д. А. Артюх полагает, что «Содомовыми» назывались Улыбышево и Подольная.[50] Свою позицию автор объясняет тем, что именно эти деревни стоят на речке Содомовке.

Согласно данным карты Менде в 1850 г. расстояние между Улыбышевом и Подольной было еще достаточно заметным. Подольная примыкала к дороге, ведущей из Владимира в д. Коняево, отчасти сохранившейся до настоящего времени. При этом речка Содомовка от Коняево забирала вправо, протекала с южной стороны Подольной, не заходя в нее, делала поворот вправо и втекала в пределы деревни Улыбышево. Это склоняет нас к выводу, что оставшейся «Содомовой деревней» могла быть деревня Коняево.

В пользу этой версии говорит тот факт, что в Жалованной грамоте 1522 г. упоминается уже только одна «Содомова деревня» и впервые упоминается Коняево[51]. В настоящий момент деревня Коняево располагается на вершине холма на левом берегу Содомовки, но до начала XX в. она находилась ниже. После пожара, уничтожившего практически всю деревню[52], местные жители решили перенести деревню выше на холм, чтобы избежать подтоплений во время половодий Содомовки и Клязьмы[53]. В итоге единственный сохранившийся до настоящего времени после пожара кирпичный дом в деревне Коняево, позволяющий судить о прежнем расположении деревни, находится на 130 метров юго-восточнее нынешнего расположения деревни. И расстояние до речки от него составляет всего 180 метров.

В любом случае Содомовские деревни и географически, и административно являлись частью Баглачева. От Улыбышева до Борисоглебского погоста расстояние составляет около 2,5 км по грунтовой дороге. Сказанное позволяет утверждать, что к середине XV века местность Баглачи была уже заселена. а с концаXV века она начала активно осваиваться.

Так, в Оброчной 1478 года местность, передаваемая Семенке Улыбышеву, включала помимо двух Содомовских деревень еще деревню Алексеевскую, а также местности без привязки к населенным пунктам: Елинскую пустошь, Головинскую пустошь, Алферовскую пустошь, поле Воротищи, вырубку Левкинскую за рекой Юрик. Во многих этих названиях угадываются имена будущих населенных пунктов.

В Оброчных ведомостях 1490 и 1495 г. кроме «Содомовых деревень» упоминается уже больше населенных пунктов, в частности деревни Елинская, Головино, Алексеевская, Алферовская и некое нагорное селишко[54]. Что это за «селишко» не совсем ясно, но с учетом того, что в его наименовании упоминается географическое положение «нагорное» вполне можно допустить, что это село Борисоглеб, которое на протяжении всей своей известной истории являлось погостом.

В частности, у В. И. Даля «селишко» толкуется как «плохое село, однако с церковью, нередко уже упраздненное». При этом слово «селишко» отличается от слова «сельцо», которое В. И. Даль толкует, как «деревня, где есть барский дом»[55]. Как мы видим, подобное описание вполне подходит под Борисоглеб. Если наше предположение верно, то к концу XV – началу XVI века в Борисоглебе уже существовала церковь.

Анализ указанных документов XV–XVI веков позволяет выделить ряд интересных аспектов. Во-первых, в указанных Оброчных ведомостях не применяется топоним «Баглачево», а сельцо по-прежнему называется нагорным. С учетом того, что в документах 1504 г. уже упоминается «волостка Баглача», можно сделать вывод о возникновении этого названия как раз на рубеже XV–XVI веков, после чего оно постепенно закрепилось в быту и официальных документах. Напомним, что именно этот период совпадает с моментом, когда, по мнению исследователей, могло начаться централизованное обустройство Рязанского и Касимовского трактов, в том числе строительство багли.

Во-вторых, обращает на себя внимание перечень бортников, которым митрополит жалует землю за Клязьмой. Помимо Улыбышева упоминаются также бортники Андрейка и Ивашка Коняевы, Гридка Савин, а также крестьянин Васка Михалев. В этих именах и фамилиях мы угадываем названия современных деревень – Коняево, Гридино, Михалево. Скорее всего эти деревни и были основаны указанными лицами, либо получили свое название в их честь. Последнее предположение в большей мере относится к Коняеву, чье название, очевидно, более благозвучное, нежели Содомово. Что касается Гридина и Михалева, то в Жалованной грамоте 1522 г. они еще не упоминаются, то есть они были основаны позже.

В указанной грамоте, в которой из оброка были исключены деревни Головино и Алексеевская, упоминаются пять деревень: Елинская (возможно, в настоящее время это деревня – Фрязино), Коняевская, Содомовская (в последующем Улыбышево), Алферовская и Оладовская. То есть за 44 года на рубеже XV–XVI веков в Баглачево было основано шесть новых населенных пунктов, включая «Нагорное селишко».

Подводя итог, отметим, что Баглачевская местность была заселена как минимум в XV веке. Ландшафт Баглачево объединил значительное количество поселений, по настоящее время сохранивших свое социально-экономическое и духовное единство.

Положение Баглачевской волости в системе административно-территориального устройства Владимирской земли

XV

–

XVIII

в. в.

Начало славянской колонизации владимирских земель связывают с IX–X веками, хотя эта земля была заселена (по крайней мере сезонно) еще в эпоху верхнего палеолита, примерно 25 тысяч лет назад, о чем свидетельствует всемирно известная стоянка древнего человека Сунгирь[56]. Перед приходом славянских племен здесь жили финно-угорские племена мери, веси, мурома и мещеры, которые затем ассимилировались со славянами.

Выгодное политико-экономическое положение и миграционные процессы привели к быстрому заселению территории и, как следствие, к социально-экономическому и политическому развитию владимирской земли. Уже к концу XII века Владимирское княжество приобрело статус Великого, возвысившись над остальными русскими княжествами[57]. Владимир стал крупнейшим политическим, экономическим и культурным центром, оставив глубокий след в истории всей России, во многом предопределив возвышение Москвы.

Татаро-монгольское нашествие прервало развитие Великого княжества Владимирского. Владимир был разорен и утратил роль общерусского культурного и политического центра. Города Владимирской земли ослабли и потеряли свое значение, а некоторые попросту исчезли. Владимирское княжество, утратившее ряд земель, еще какое-то время сохраняло формальный статус Великого. Так, например, в 1299 году во Владимир была перенесена резиденция митрополита всея Руси[58].

В XIV веке обозначились центростремительные процессы, связанные с борьбой московских князей за великое княжение. Великое княжество Владимирское начало вновь расширяться. Однако, к концу XIV века Владимирское княжество как самостоятельное государственно-территориальное образование прекратило свое существование и в 1362 году слилось с активно развивающимся княжеством Московским. При этом определить территориальные границы Великого княжества Владимирского, в составе Московского княжества в XIV веке довольно затруднительно, поскольку относящиеся к нему волости разделялись владениями Ростовских, Суздальских и Нижегородских княжеств[59].

В XV–XVI веках началось административно-территориальное деление Московского княжества. В этот же период территории бывших княжеств, объединенных в рамках московских владений, подразделяются на отдельные уезды. Как правило, каждый уезд представлял собой большой округ, состоявший из города и окружающих его земель. На владимирской земле сформировались следующие уезды: Владимирский, Суздальский, Гороховецкий, Муромский, Юрьев-Польский, Переславль-Залесский, образующие так называемый Замосковный край[60].

Управление территориями и их хозяйственное использование предполагает формирование четкого административно-территориального деления. Традиционным в Северо-Восточной Руси было общинное волостное деление, представленное сельским округом и наличием единого выборного органа управления в лице старосты[61]. Собственно, такое деление и было положено в основу административно-территориального устройства Замосковного края.

Во второй половине ХVI века появляются новые административно-территориальные единицы – станы. При этом сам по себе термин «стан» также довольно древний.

Ю. Готье отмечал, что станы произошли от мест традиционных стоянок древних русских князей, куда местное население сносило дань. В ХV—ХVI веках станами называли места, где представители власти (тиуны) реализовывали государственно-властные функции[62]. Как мы видим, стан изначально рассматривался в контексте не общинного управления, а государственного. Представляется, что введение станов в систему территориального устройства Московского государства объяснялось стремлением не только упорядочить систему управления, но и обеспечить централизацию власти.

Однако изначально соотношения между волостями и станами было весьма неопределенными. Как видно из грамот того времени, в различных княжествах и уездах стан мог составлять часть волости, а иногда ситуация была обратной – волость являлась частью стана[63]. Но зачастую, вплоть до ХVII века стан и волость в системе управления имели равнозначное значение[64]. Волость или стан составляли отдельную часть уезда и образовывались из нескольких сел, деревень, приселков и починок, которые управлялись одним волостелем или становщиком.

Примечательно, что в 1504 году в качестве самостоятельной административно-территориальной единицы уже выделяется «волостка Баглача»[65]. При этом фактические границы этой «волостки» определить затруднительно, поскольку населенные пункты и земли, в конце концов ставшие ее основой в XVIII–XIX веках (т. н. «Содомовы деревни», т. е. Коняево и Улыбышево, а также пустошь и в последующем деревня Головинская) в документах XV–XVI упоминаются без привязки к данной волости. Вполне вероятно, что в это время центр волостки Баглача находился, как указывает Н. А. Добротворский, в 4,5 километрах юго-восточнее, ближе к Головино[66]. Возможно, поэтому Головино, находящееся на значительном расстоянии от центра Баглачева – погоста Борисоглеб – впоследствии считалось коренной частью Баглачевской местности.

Интересно, что в XV–XVI веках административно-территориальные единицы в центральной России (и уезды, и станы, и даже волости) зачастую не имели четких границ в связи со сложностью рельефа, – большими лесными пространствами и сильной заболоченностью местности. Традиционно при определении территориального расположения княжеств учитывали орографический подход, устанавливающий границу по рельефу местности, руслам рек, болотам, озерам и т. п. При этом нередко происходила и демаркация границы, для чего на границах уездов, а также более мелких административно-территориальных образований, были вырыты рвы, ямы или устанавливались межевые камни[67]. Однако в мещерской местности определение и установление границ было крайне затруднено. Например, точные границы Баглачевской волости окончательно были определены только в середине XVII века, что Ю. Готье ставит в заслугу писцам Владимирского уезда[68].

Исследование административно-территориального положения Баглачевской волости в структуре Владимирского княжества и Владимирского уезда невозможно без рассмотрения вотчинных отношений. Не вдаваясь в описание довольно сложного вопроса о принадлежности земель Замосковного края, а также его внешних и внутренних границ, отметим, что во Владимирском уезде основными собственниками земель были государство и церковь.

После перенесения митрополичьего дома из Киева во Владимир митрополит Максим взял в свое управление владения Владимирской епархии. Следующие митрополиты продолжали пользоваться этими владениями. В начале XIV века Владимирская епархия была упразднена, и митрополичья кафедра была переведена в Москву. Вместо Владимирской епископии была учреждена кафедра в Суздале. Однако владения владимирского епископа окончательно остались за митрополитами. При этом митрополичьи владения во Владимирском уезде на рубеже XV и XVI веков представляли из себя сосредоточенные вокруг Владимира многолюдные села (например, Старый Двор), а также большое количество земельных участков, разбросанных по всему уезду, имеющих разную величину, характер и хозяйственное назначение[69]. После учреждения в России в 1589 году патриархата митрополичьи земли во Владимирском уезде стали патриаршими.

Волостная организация у митрополичьих, а потом и у патриарших земель в Московском государстве была довольно редкой. И Баглачевская волость была одна из немногих таких земель (наряду с волостью Вохной Троицко-Сергиева монастыря и Высоцкой волостью Чудова монастыря)[70]. То есть специфика патриаршей Баглачевской волости изначально была связана с тем, что входившие в нее населенные пункты были объединены единством выборной организации, единой межой и тяглом. Это характеризует их определенную административно-политическую самостоятельность в рамках уезда.

Следует отметить, что вплоть до XVII века Владимирский уезд представлял собой довольно унитарное территориальное образование. Станы и волости в качестве самостоятельных низовых административно-территориальных единиц встречались редко. Наименее развитой в плане административного устройства была правобережная часть Владимирского уезда, граничащая с Рязанским уездом и охватывающая часть Мещеры. Эта территория была мало обжитой, границы между уездами были очерчены слабо, а земли в большинстве своем были либо дворцовыми, либо черными, т. е. еще не охваченными процессами феодализации[71]. Выделение уже в начале XVI века в составе правобережной части уезда «волостки Баглача», на наш взгляд, можно объяснить определенной ее близостью к Владимиру и примыканием к реке Клязьме.

В отличие от правобережья плодородная левобережная часть Владимирского уезда, т. н. Ополье, была широко освоена. Уже к концу XV века там оформились Боголюбский и Опольский станы[72].

Укрепление центральной власти и развитие социально-экономических и политических отношений в России в XVII веке закономерно привели к оформлению административно-территориального устройства Владимирского уезда. В состав уезда входили 18 станов, 17 волостей, а также дворцовые волости и села. Наиболее значительными территориями среди них обладали Опольский и Ильмеховский станы, расположенные к северо-западу от Владимира. Из второго в дальнейшем вышли две волости – Санницкая и Крисинская, ставшие частью Покровского уезда. Обращает на себя внимание, что в этот период станы и волости существовали одновременно, что свидетельствует о недостаточной оформленности территориального устройства во Владимирском уезде.

В период с XVI и до начала XVII веков станы и волости повсеместно продолжали рассматриваться как равнозначные по статусу административно-территориальные образования, и только в XVII веке окончательно укрепился более низовой правовой режим волости[73].

Итак, во Владимирский уезд входили следующие станы: Богаевский, Боголюбовский, Волежский, Заволежский, Остров Вышелесский, Ильмеховский, Клековский, Колпский, Лиственский, Медушский, Опольский, Пырков, Рог Большой, Рог Малый, Сенег, Судогодский, Тарутской Остров, Ярополческий. Среди волостей выделялись: Гуская, Дубровская, Жегаловская, Инебожская, Кривандинская (Кривалдинская), Крисинская, Мичевская, Муромское сельцо, Палешская, Польская, Санницкая, Славецкая, Тугалесская, Тумская, Черная-Гостиловская, Шатурская, Матренинская. Из дворцовых (вместе с дворцовыми селами) – Ярополческая, Любецкий Рожок, с. Спасское, с. Сарыево, с. Всегодичи, с. Осипово, с. Черкутино[74]. При этом Баглачевская волость оказалась включена в Клековский стан. Точное время создания Клековского стана определить достаточно сложно[75].

Определенный интерес представляет семантика слова «Клековский» стан. Исследователи отмечают, что названия станам нередко давали в честь рек, сел, деревень, первых или особенно известных управителей, либо же по особенностям местности[76]. В районе Клековского стана нет населенных пунктов или рек, которые могли бы дать ему название, то есть вполне можно допустить, что название данный стан получил из-за особенностей местности.

В. И. Даль дает несколько толкований слова «клекнуть». Прилагательное «клеклый» он рассматривает как вялый, соответственно выражение «клеклая земля» В. И. Даль толкует как «сухая, твердая». «Клек» – что-либо сухое, твердое. «Клеком стать» – затвердеть. Клек – лягушечья икра, вакатье[77]. В свою очередь лягушечье «вакатье» им толкуется как крик лягушек[78], кваканье. Как мы видим, слово «Клековский» стан может иметь два разных значения: от слова «клек» (сухой, твердый) и от слова «клек» (лягушечья икра, кваканье). По большому счету и то, и другое толкование слова вполне подходит для характеристики той сильно заболоченной, богатой небольшими речками и озерами местности с малоплодородной, твердой, песчаной почвой, где располагалась Баглачевская волость.

Следует отметить, что в XVII веке наиболее крупные из волостей, сохранивших прежнее общинное устройство, иногда подразделялись на более мелкие самостоятельные единицы, например, в Баглачевской волости Клековского стана Владимирского уезда выделялись кромины: Содомовская, Булановская, Каменницкая, Белчаковская, Высокорецкая[79].

В. И. Даль дает определение кромины как края, рубежной полосы[80]. По названиям данных кромин мы можем определить, какие населенные пункты были центрами данных территориальных единиц. Деревня Буланово, например, была центром Булановской кромины. Вокруг нее сосредоточено довольно большое количество деревень (Мещера, Луговская (ныне урочище), Ременниково, Лопухино), которые находятся на расстоянии 4–5 километров от другого сосредоточения деревень, куда входят, в частности, деревни Коняево и Улыбышево, те самые «Содомовы» деревни, про которые мы указывали ранее. Скорее всего центром Содомовской кромины была деревня Улыбышево. В пределы этой кромины должен был входить находящийся в непосредственной близости от Улыбышева Борисоглебский погост – центр Баглачева.

Клековский стан располагался южнее Владимира в правобережней части уезда. Границы Клековского стана находились в пределах Владимирского и Судогодского уезда по притокам Оки – рекам Буже и Поле.

Фрагмент карты с изображением станов Владимирского уезда XVII века. Клековский стан значится под № 11[81].

С севера естественной границей Клековского стана (на карте № 11) была Клязьма, за которой располагались Боголюбовский и Опольский станы. С северо-запада Клековский стан граничил с Ильмехоцким станом (№ 9), также располагавшимся за Клязьмой. С западной стороны к Клековскому стану прилегали Кривандинская (№ 27) и Польская волости (№ 22), с южной и восточной стороны – Гуская волость (№ 19), Лиственский (№ 15) и Судогодский № 14) станы[82]. При этом точные границы Клековского стана определить довольно сложно.

Баглачевская волость занимала всю северную часть Клековского стана. С запада на восток она охватывала довольно обширную часть уезда. Западной ее границей была Булановская кромина, восточной – Высокорецкая, юго-восточной – Белчаковская кромина. Южная граница Баглачевской волости соприкасалась с истоками рек Бужа и Поля. При этом междуречье, вплоть до впадения Бужи в Полю, было заселено крайне слабо.

Анализ жалованных грамот XV–XVII веков дает возможность проследить, какие именно населенные пункты включались в Клеков стан. В частности, в грамоте от 15 сентября 1582 г. М. Бестужеву отделили поместье в Клековском стане Владимирского уезда, а именно деревню Новое Кострово на речке Суме[83]. По всей видимости, речь идет о деревне, расположенной у реки Сойма. В возной грамоте от 31 августа 1583 г. Карпу Волкову отделяются в Клековском стане Владимирского уезда деревни: Морозовица, Коростелево (на речке Коростелевке), Грудино (на речке Занине), Коняево, Росляково, Меленка (на речке Каменке), Елник, Мендыревицы, селище Зарубинское, пустоши Борки и Михеевская[84]. Представляется, что значительная часть данных населенных пунктов находится западнее Баглачевской волости, где также есть деревня Коняево и протекает речка Каменка, впадающая в Сойму.

В. Березин и В. Добронравов отмечали, что в пределы Клековского стана входила и Старинская волость, включавшая деревни: Веригино, Патрекеево, Кострово, Миткино, Нестерово, Несоново, Лысково, Лисавино, Митрошино, Захарово, Туняково, Власово, Никитино, Инютино, Овсяниково, Рычково, Михалево, Разлучино, Варварино, Железниково и Шипилово[85], что расширяет западную границу Клековского стана почти до Судогды.

Определение точных границ Клековского стана и входящих в него населенных пунктов требует самостоятельного и комплексного изучения. Это не входит в предмет нашего исследования, в связи с чем мы не будем заострять внимание на данном вопросе.

Следующим этапом в развитии административно-территориального деления Российского государства стали реформы Петра Великого. При образовании им губерний в 1708–1710 годах часть территории Владимирского края вошла в состав Московской губернии (в частности, города Владимир, Суздаль, Юрьев-Польский, Шуя, Переславль-Залесский), образовав ее провинции. Другая часть территорий была включена в состав Казанской губернии (города Гороховец, Муром и Вязники)[86]. Внутри каждой из провинций сохранялось прежнее деление на станы, уезды и волости. Клековский стан соответственно был частью Владимирской провинции. При этом статус Баглачевской волости несколько изменился. После церковной реформы Петра I земли волости перешли в разряд государственных.

Новой вехой в развитии административно-территориального деления стала административно-территориальная реформа Екатерины II 1775 года. По итогам этой реформы в 1778 году была учреждена Владимирская губерния, которую практически сразу же преобразовали во Владимирское наместничество[87]. В состоянии наместничества наш край существовал до 1796 года, когда Павел I ликвидировал наместничество и вновь образовал Владимирскую губернию. Затем Владимирская губерния была разделена на 10 уездов: Владимирский, Вязниковский, Гороховецкий, Меленковский, Муромский, Переславский, Покровский, Суздальский, Шуйский, Юрьевский. В то же время были лишены уездов такие города как Александров, Киржач, Ковров и Судогда. В 1803 году Александровский, Ковровский и Судогодский уезды были восстановлены[88].

В начале XIX века происходит упорядочение внутреннего административного устройства Владимирского уезда. Образуются станы как административно-полицейские участки[89]. Таким образом Владимирский уезд был поделен на два стана. Первый стан располагался в правобережной части уезда, второй стан – на левобережной части. Баглачевская местность соответственно находилась в 1 стане.

Подводя итог изложенному, следует отметить, что административно-территориальное устройство Владимирской земли в XV–XVIII веках неоднократно претерпевало значительные изменения. Тем не менее Баглачево не теряло своего внутреннего единства, несмотря на все коснувшиеся его преобразования, что, возможно, связано с древним общинным характером взаимоотношений местного населения, основанном на местном самоуправлении.

XIX

В. ПО НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ

Особенности экономического состояния Баглачевской местности в пореформенный период

Период 1860-х годов в истории России – это период реализации крупных государственных преобразований. В ходе крестьянской реформы 1862 года в России было отменено крепостное право, а последовавшие за этим социально-политические события, предопределили в итоге революцию 1917 года. Связанные с этим процессы закономерно коснулись и Баглачевской местности, а та, в свою очередь, предстала неким зеркалом, в котором отразились события той эпохи. Проведенное нами исследование позволяет глубже понять не только влияние глобальных факторов на российскую глубинку, но и ее роль в формировании некоторых процессов, приведших как к трагическим, так и выдающимся вехам истории нашего государства.

Реализация в России крестьянской реформы в 1861–1862 годах потребовала создания выборных органов самоуправления, что предопределило административно-территориальные преобразования в России, в том числе и во Владимирской губернии. Прежнее деление на станы было отменено, на территории уездов были образованы более мелкие административно-территориальные единицы – волости[90]. Были созданы земские органы управления (губернский и уездные), предполагающие всесословное вовлечение населения в вопросы социально-экономического, финансового и культурного развития территорий.

Среди образованных волостей во Владимирском уезде была создана Подольская волость. Не вдаваясь в полемику относительно обоснованности и целесообразности определения границ волостей во Владимирском уезде, отметим, что Подольская волость полностью включила в себя территорию Баглачевской местности, которая до реформы относилась к 1 стану.

В статистическом списке населенных пунктов 1857 года рассматриваемое нами территориальное объединение в составе будущей Подольской волости называется «местностью». Всего в ее составе значилось 22 населенных пункта, большинство из которых были казенными, ранее принадлежавшими Церкви (т. н. Патриаршие земли). К ним, помимо Борисоглебского погоста, относились деревни Алферово, Ванеевка, Богдановка, Головино, Занинка Верхняя, Занинка Нижняя, Конюшня, Крюково, Коняево, Кадыево, Малахово, Михеево, Осеево, Прокунино, Рогово, Ременники, Улыбышево, Черепово. Кроме казенных населенных пунктов в Баглачевскую местность включалась и помещичья деревня Иевлево (Лопухино). Всего на данной территории проживало 1928 человек[91],что составляло примерно 1,8 % от населения Владимирского уезда, включавшего территорию на обоих берегах Клязьмы[92], Баглачевская местность на правом берегу Клязьмы, в середине XIX века по-прежнему была мало заселена.

Страница из Статистического списка населенных мест Владимирской губернии 1857 года

Самыми крупными населенными пунктами в Баглачеве были деревни: Кадыево (169 чел.), Коняево (162 чел.) и Улыбышево (202 человека). Интересно, что К. Тихонравов, составивший указанный Статистический список Баглачевской местности, не включил в него деревню Подольную, которая фактически располагается в центре Баглачева в непосредственной близости от деревни Улыбышево. Вероятнее всего дело в банальной ошибке, т. к. именно Подольная дала имя Подольской волости. В середине XIX века Подольная была довольно крупной деревней.

В Списке населенных мест Владимирской губернии, составленном статистическим комитетом МВД в 1862 году на основании данных 1857 года, деревня Подольная значится (под № 200) с населением в 165 человек[93]. Следует отметить, что в данном Списке упоминается Подольская и Улыбышевская волость, судя по всему, как единое административно территориальное образование. По всей видимости, в 1862 году вопрос о наименовании будущей волости и ее центре еще не был окончательно решен. После революции 1917 г. эти две деревни были объединены в единый населенный пункт – деревню Улыбышево, которая в итоге стала центром низовой административно-территориальной единицы. Это изменение объясняется тем, что с начала ХХ века волостное правление было перенесено в д. Улыбышево[94].

Сформированная в итоге Подольская волость вышла за пределы Баглачевской местности и включила в себя населенные пункты, находящиеся от нее не только на юго-востоке (Головино, Алферово, Осянниково и др.), но и на юго-западе (Запрудье, Зубово, Танковижа и т. д.). К югу от Баглачева (за деревней Коняево) начинался древний мещерский лес, богатый дичью.

В начале ХХ века в Подольской волости значилось 47 населенных пунктов[95], хотя их количество постоянно менялось вследствие проводимых территориальных реорганизаций. Большая часть населенных пунктов Подольской волости в прежние века территориально тяготела в Баглачеву.

Однако впоследствии среди них образовались самостоятельные социально-экономические центры, в частности такие как Головино и Буланово. Во многом этому способствовала активная вовлеченность в социально-экономические отношения местных крестьян и их забота об общине. Наиболее ярко это, на наш взгляд, просматривается на примере деревни Буланово.

Чтобы понять, насколько глубоки были экономические преобразования, затронувшие Баглачевскую местность после отмены крепостного права, следует кратко охарактеризовать ее экономическое состояние в дореформенный период. По всей видимости, социально-экономические отношения в Баглачеве с позднего средневековья не претерпели сколько-нибудь существенных изменений.

Развитие Баглачевской местности и ее активное заселение в XV–XVI веках было связано с развитием бортничества. При этом следует подчеркнуть, что правобережная (т. н. луговая) часть Владимирского уезда в отличии от левобережной (нагорной или Ополья) в экономическом отношении изначально имела более слабые позиции.

С. Б. Веселовский отмечает, что в XVI–XVII веках в Клековом стане, в состав которого входила и Баглачевская волость, земли были скудными, песчаными, местность была заболочена. Основным занятием населения были рыболовство, охота на бобров и бортничество (сбор меда пчел, живущих в дуплах деревьев)[96]. Уровень хозяйственных отношений в то время ставил местное население, лишенное возможности вести полноценное сельское хозяйство, в довольно невыгодное положение. Это заставляло церковные власти, которым принадлежала Баглачевская волость, предпринимать меры по обеспечению экономических интересов крестьянства.

Так, например, известно, что в 1669 году по причине «скудности» крестьянам разных деревень Баглачевской волости были переданы в безоброчное владение церковные земли Архангела Михаила в Ильмехотском стане у села Матренина[97]. Любопытно отметить, что данные земли располагаются на левом берегу Клязьмы между реками Колокша и Еза. Расстояние до них от Борисоглебского погоста по прямой составляет около 40 км. Это наглядно демонстрирует, какую нужду испытывали крестьяне, которые для обеспечения себя питанием, тратили 1–2 дня на дорогу до плодородных земель.

Известно также, что в 1697 году крестьяне Баглачевской волости самовольно захватили пожню «Чириков луг», принадлежащую Успенскому Новодевичьему (Свято-Успенскому Княгинину) монастырю, о чем в 1701 году докладывал священнослужитель монастыря стольнику – князю И. В. Борятинскому[98]. Причины такого «самовольства» вполне понятны – у крестьян волости отсутствовали собственные, пригодные для сельского хозяйства и выпаса скота земли.

В топографическом описании Владимирской губернии 1784 года указывается, что обработка песчаных почв на правобережной части Владимирского уезда требует больших усилий – удобрения навозом и более частой пропашки. На этих землях крестьяне высаживали рожь, используя для этого плуги и сохи, запряженные в лошадей[99]. В 1817 году появляется упоминание о распространении в Баглачевской волости бочарного промысла – ремесла по изготовлению деревянной посуды[100]. Бортничество в Баглачеве к этому времени уже потеряло свое экономическое значение.

К крестьянской реформе Баглачевская местность подошла неразвитой в экономическом отношении территорией. В Статистическом списке мест Владимирской губернии 1857 года в Баглачеве не упоминается ни один из объектов промышленно-хозяйственного назначения: ни мельница, ни кузница. Нет ни постоялых дворов, ни питейных заведений. Единственный объект, отмеченный в особых замечаниях Статистического списка – церковь во имя Казанской иконы Божьей матери[101]. Это, конечно, не значит, что в Баглачеве не было ни одного производственно-хозяйственного объекта.

В этой связи интересно отметить, что к началу Крестьянской реформы во Владимирском уезде сформировалось своеобразное территориальное распределение промыслов. Жители левобережной (нагорной) части занимались отхожими промыслами, нанимаясь на стройки каменщиками, в то время как баглачевские крестьяне специализировались на бочарном промысле и изготовлении серпов. Последний вид деятельности наиболее был распространен в Улыбышеве. Промыслы были зимним видом деятельности крестьян. Летом крестьяне занимались земледелием[102]. Сказанное позволяет предположить наличие в Баглачеве значительного числа домашних кузниц, где изготавливали серпы, но, скорее всего, их оборот был настолько незначительным, что данные об этих объектах не нашли отражения в официальных источниках.

Очень ценные сведения о социально-экономическом состоянии Баглачевской местности оставил нам Н. А. Добротворский, опубликовавший в 1878 г. большую работу о Баглачеве. Быт крестьян автор определил как бедный и незатейливый. Крестьяне по большей части сами обеспечивали себя хлебом, за исключением жителей деревни Фрязино, которые по причине подтоплений во время половодий, не успевали высаживать зерно и вынуждены были приобретать хлеб в полном объеме. Единственными культурами, которые, со слов Н. А. Добротворского, давали в Баглачеве «мало-мальски порядочный урожай», были греча и картофель. Причем баглачевский картофель славился даже во Владимире своей желтизной, рассыпчатостью и вкусом. Кроме картофеля баглачевские крестьяне торговали во Владимире и другими продуктами сельского хозяйства – яйцами, молоком, сметаной. Продавали также ягоды и грибы, которые в обилии водились в баглачевских лесах. Особое значение для торговли имела брусника. Так, во владении деревень Окулово и Черепово находилось местечко «Бабья вырубка», с которой крестьяне собирали в год урожай брусники на сумму около 800 рублей серебром.

Н. А. Добротворский обращает внимание на наличие в баглачевской местности ряда хозяйственных объектов, как досугового, так и производственного характера. В частности, автор упоминает, правда без привязки к конкретным населенным пунктам, три питейных заведения и два постоялых двора. Помимо этого, автор отмечает наличие семи ветряных мельниц (2 – в Ванеевке, 1— в Малахове и 4 – в Осееве), маслобойни и рушалки (дробилки крупы (Кадыево)), красильного заведения (Луговская), пяти бакалейных лавок и значительного количества кузниц (27). Больше всего кузниц было в Гридине (8), Коняеве (6), Конюшине (5) и Якушове (4). Полагаем, что такое их количество отчасти подтверждает наше предположение о наличии в Баглачеве домашних кузниц еще до Крестьянской реформы. Спустя пятнадцать лет после отмены крепостного права в Баглачево наблюдался рост производства и дальнейшее укрепление хозяйственной базы.

Тем не менее, как отмечает Н. А. Добротворский, скудность земли и бедность по-прежнему вынуждали крестьян баглачевской местности активно заниматься отхожими промыслами, которые, как и прежде, имели сезонный характер. Всю зиму крестьяне изготавливали косы, серпы, ножи, ножницы, лопаты, частично продавая их во Владимир. А весной, сразу после Пасхи и до Петрова дня (до 29 июня), косники отправлялись по России «раздавать» косы и серпы, доезжая до Костромы, Вятки, Перми. Крестьяне, не занимавшиеся «косничеством», осуществляли извоз на лошадях или изготавливали деревянную посуду (ушаты, ведра, лохани, шайки и т. п.), которую отправляли на продажу в Москву, реже во Владимир[103]. Как мы видим, изготовление деревянной посуды и кузнечное дело являлись традиционными ремеслами местных жителей, а вот бортничество, по всей видимости, практически полностью утратило свое значение.

Изменения в социально-экономической жизни происходили постепенно. Так, например, в 1880 году во Владимирском уезде, в т. ч. в Подольской волости, все также не числилось ни одного промышленного объекта (фабрики, завода и пр.)[104]. Однако уже к 1890 году в уезде появилось 19 производств, а именно: по обработке хлопчатобумажного волокна, сельскохозяйственной продукции, органических веществ, а также типографии и механическая разработка торфа[105]. При этом в Подольской волости ни одно производство зарегистрировано не было.

В этой связи весьма примечательным является сведения из Владимирского календаря и Памятной книжки 1900 г., где среди фабрик и заводов Владимира значится «Заведение для выработки серпов Е. Ф. Ковалева» при деревне Коняево. В Календаре указано время основания фабрики – 1875 г.[106]. Это противоречит официальным данным 1880 и 1890 годов. Полагаем, это несоответствие объясняется тем, что в последнюю четверть XIX века происходил процесс организационного формирования производства Е. Ф. Ковалева и создания производственных мощностей коняевской фабрики. Данный процесс вполне мог начаться в 1875 году.

Д. А. Артюх, также отметив противоречивые сведения о моменте возникновения серповой фабрики, предположил, что это производственное предприятие могло возникнуть за счет объединения Е. Ф. Ковалевым (которому в 1875 году было всего 22 года) в одну артель нескольких кузниц деревни Коняево, из которых в последующем и развился единый хозяйственный комплекс[107]. Действительно, исследователи отмечают, что период 1870–1880 годов отличался во Владимирской губернии кооперацией мелких производств и постепенным их укрупнением с сохранением ручного труда и мастерства кустарей[108], что в общем подтверждает данное предположение.

М. Н. Барышников указывает, что Е. Ф. Ковалев до середины 1870-х годов имел мастерскую по изготовлению ножниц для стрижки овец. В 1874 году он занялся торговлей, позволившей собрать первоначальный капитал и открыть в 1885 году производство кос и серпов[109]. То есть процесс запуска Е. Ф. Ковалевым производства кос и серпов затянулся почти на десять лет.

Н. И. Сперанский указывает, что коняевский серповый завод был основан Е. Ф. Ковалевым самое ранее в 1888 г.[110], что повлекло к массовому закрытию как отдельных кузниц, так и артелей, не выдержавших конкуренции с фабричным производством.

То, что никакого единого фабричного производства серпов или кос в Коняеве в 1878 году не существовало, подтверждается и Н. А. Добротворским, который при этом упомянул о наличии в Коняеве целых шести кузниц[111].

Сложно сказать, почему именно Коняево стало местом образования серповой фабрики, ведь по свидетельству того же Н. А. Добротворского, в некоторых баглачевских деревнях количество кузниц не уступало Коняеву. Возможно, это связано с личными качествами Е. Ф. Ковалёва

[112]

, а возможно, причины кроются, как полагает Г. С. Егорова, в особенностях социально-экономического уклада старообрядческих общин, среди которых наблюдалась высокая предпринимательская активность

[113]

К одной из таких общин относились и коняевские жители. Не отрицая значимости данного наблюдения, отметим, что подобная особенность старообрядцев скорее всего объясняется корреляционными связями, отражающими обычное соотношение долей населения. В любом случае, следует признать, что коняевская серповая фабрика долгое время была единственным промышленным предприятием в Баглачеве.

Ефим Федорович Ковалев

К концу XIX – началу ХХ века положительное развитие социально-экономических отношений в Подольской волости было очевидно.

При этом модернизация экономики привела к «раскрестьяниванию» населения в Баглачевской местности, росту отходничества и сокращению традиционных кустарных промыслов[114].

Количество субъектов хозяйствования заметно выросло. Предприимчивость местного населения проявлялась в разных сферах. Так, например, в 1895 году количество трактирных заведений в Подольской волости увеличилось уже до пяти. Трактиры, в частности, располагались в Буланово, Гридино, Улыбышево, Подольной и Головино[115]. Крестьяне волости стали более активно заниматься отходничеством, продавая косы и серпы по всей Центральной России, а также в Польше и в Сибири. Промыслы, ранее характерные для левобережной части Владимирского уезда, постепенно перенимаются и крестьянами Подольской волости, часть которых начинает специализироваться на отходничестве по профессии каменщика.

Из кустарных промыслов сохранилось в основном кузнечное дело, которым занимались практически во всех деревнях баглачевской местности, изготавливая на дому серпы, шайки, ушаты и вилы. Интересно отметить, что в некоторых населенных пунктах, например, в Гридине, Коростелеве и Танковиже на ремеслах вообще не специализировались, занимаясь только отходничеством. Также обращает на себя внимание исчезновение из статистических данных упоминания о традиционных промыслах по изготовлению посуды из дерева[116]. Все эти процессы подробно описаны в публикациях Н. И. Сперанского во Владимирских губернских ведомостях: «Об упадке народного песенного творчества» (1897 г.) и «Об упадке кустарных промыслов» (1901 г.). Ряд проблем в традиционном социально-экономическом укладе крестьян автор объяснял необходимостью заниматься отходничеством.

Однако, исчезновение промыслов по изготовлению деревянной посуды Н. И. Сперанский связал в первую очередь с бедностью местного населения и недоступностью для многих из них дорогого основного сырья – древесины. При этом он отмечал, что спрос на деревянные ушаты и ведра для строительных нужд был очень высокий, особенно в Москве, которая являлась традиционным местом сбыта для баглачевских крестьян. Тем не менее крестьяне не могли найти средства для начала производственной деятельности. Для исправления сложившейся ситуации Н. И. Сперанский предлагал реформировать систему земского кредитования, предусмотрев льготные режимы для бедных крестьян[117].

На рубеже веков активно начала развиваться серповая фабрика Е. Ф. Ковалева в деревне Коняеве. Очень быстро она вышла на общероссийский рынок. Так, в 1897 году Нижегородское земство заключило с фабрикой договор о поставке 37 тыс. кос и 11 тыс. серпов, для чего даже открыло фабрике кредит на модернизацию производства[118]. К 1900 году на Ковалевской фабрике был установлен нефтяной двигатель, железорубная машина, 15 точильных камней, 19 наждачных кругов, 10 кузнечных горнов и 8 токарных станков. Общее число работников составило 49 человек.[119].

Важное значение в развитии Подольской волости сыграла проложенная по ее территории в самом начале ХХ века железная дорога Владимир – Рязань. Недалеко от волостного центра была основана станция Улыбышево, увеличившая потенциал сбыта продукции серповой фабрики Е. Ф. Ковалева и повлиявшая на развитие промышленности Баглачева в целом.

Большое значение для социально-экономической жизни волости имели ярмарки, устраиваемые в каждом селе в храмовые праздники, т. е. в памятные дни, связанные со святыми или событиями, в честь которых освящен храм. Например, в Борисоглебском погосте, храм освящен в честь Казанской иконы Божьей Матери. В храме есть пределы в честь Николая Чудотворца и святых Бориса и Глеба. Храмовые праздники в часть Бориса и Глеба – 2 мая (по новому стилю – 15 мая), 24 июля (6 августа) и 5 (18) сентября. На этих ярмарках продавалось практически все, что было необходимо для крестьянского хозяйства – от посуды до сельскохозяйственных инструментов, а в отдаленных местах – одежда и обувь[120]. Такие ярмарки способствовали не только поддержанию народных промыслов и развитию внутренней торговли в волости и уезде, но и играли важную роль в социальной жизни населения, объединяя общину.

Общий вид фабрики Е. Ф. Ковалева в Коняеве[121]

Фабрикант Е. Ф. Ковалев обходит фабрику

Шлифовочный корпус серповой фабрики Е. Ф. Ковалева[122]. Фото О. Ренара, 1910 г.

Внутренний вид шлифовочного отдела серповой фабрики Е. Ф. Ковалева[123]. Фото О. Ренара, 1910 г.

На станции Улыбышево было открыто производство кос и серпов, сходное с фабрикой Е. Ф. Ковалева – «Торговый дом И. М. Козлова с сыновьями». Однако коняевских масштабов новая фабрика так и не достигла. В 1910 году, после смерти владельца Торгового дома, серповая фабрика Ковалева поглотила производство Козловых. Была проведена оптимизация производства по итогам которой на станции Улыбышево осталась лишь заточка коняевских серпов и кос[124].

После окончания русско-японской войны возобновились и народные промыслы, среди которых вновь наибольшее распространение получило отходничество. В первую очередь отходничество так называемых «косников» и «серповиков», занимающихся продажей соответствующей продукции по типу «коммивояжеров». Чтобы представить уровень жизни косника, можно обратиться к описанию, данному Н. И. Сперанским. В частности, автор отмечает, что типичная домашняя обстановка косника совершенно не деревенская, дом поделен на кухню, зал и спальню, обставлен мебелью наподобие венской. В доме имеется складной стол, накрытый чистой скатертью, буфетный шкаф с посудой, кровать. На окнах – занавески и цветы[125]. «Чтобы обеспечить такой «купеческий» быт, – писал автор, – косникам приходилось ¾ года быть в разъездах, возвращаясь домой только на Великие праздники».

По данным статистики 1912 года о распространении промыслов в Подольской волости практически полностью исчезло традиционное для Баглачевской местности ремесело изготовления деревянной посуды. Всего было зарегистрировано 3 лица, занимающихся этим ремеслом. Еще 16 человек числились бондарями, т. е. изготовителями деревянных бочек. Больше всего бондарей было в Коняеве (14 чел.).

Наиболее популярными среди мужчин Подольской волости являлись следующие профессии:

– косники и серповики. Всего числилось 508 человек. Наиболее распространен этот промысел был в деревнях: Конюшино (21 чел.), Черепово (27 чел.), Каменцах (30 чел.) и Стариково (29 чел.);

– каменщики. Всего каменщиками работало 255 человек. Наибольшее число представителей этой профессии было в Б. Запрудье (23 чел.), Буланове (23 чел.) и Коростелеве (23 чел.);

– фабричные рабочие – не мене 100 человек;

– управщики. Всего 87 человек. К сожалению, неясно, какими именно процессами управляли эти лица. Больше всего управщиков было в Зубове (8 чел.), Малахове (7 чел.) и Ременникове (7 чел.);

Гораздо менее распространенными в Подольской волости были отдельные строительные профессии. Причем наблюдалась определенная специализация по населенным пунктам. Так, половина всех зарегистрированных штукатуров (8 чел.) проживало в Кадыеве, большинство маляров (5 чел.) – в Ванеевке.

Остальные профессии и ремесла были предсталены единицами. Это касается, в частности, таких занятий, как домашнее ткачество, лесные промыслы, плетение корзин, пчеловодство, наем на сельскохозяйственные работы, а также профессий

кровельщиков, кузнецов, шорников, сапожников и колесников. Интересно, что в Подольской волости были зарегистрированы даже 2-е нищих[126].

Женская трудозанятость в Подольской волости была менее разнообразной. Фабричными работницами числилось 77 человек, прислугой – 24, поденщицами – 12. Нищими значилось 5 женщин[127].

Следует отметить, что губернское правление пыталось стимулировать развитие сельского хозяйства в Подольской волости для экономического подъема местности и снижения бедности населения. В 1911 году был создан Баглачевский болотный участок для продуктивного использования заболоченных земель. Губернское правление разработало для баглачевской местности план работ по устройству Участка по окультуриванию болот. На опытном участке были оборудованы сторожка, сарай, водомерный пост, метеорологическая станция. Проводились работы по испытанию посевов разных культур, их комбинированию и удобрению.

По итогам пятилетних изысканий были разработаны рекомендации по осушке болотистой баглачевской почвы, ее обработке, удобрению, посеву и уходу за растениями (в первую очередь луговыми травами), а также сформулированы предложения по дальнейшим исследованиям возможности полеводства и огородничества[128]. К сожалению, деятельность опытного участка в 1919 году была прекращена в связи с уходом с должности заведующего участком Л. А. Чугунова. В любом случае следует подчеркнуть, что данная работа предопределила дальнейшее развитие сельского хозяйства на территории Баглачевской местности уже в советское время.

К 1912 году существенно расширилась серповая фабрика Е. Ф. Ковалева. На производстве было занято уже 200 человек. Причем трудились как местные жители (из самой деревни Коняево и соседних деревень), так и пришлый люд, в том числе и из других губерний (Нижегородской, Смоленской, Вятской). Пришлые обосновывались при фабрике, постепенно образовывая поселок Коняево.

В перечень изготавливаемой фабрикой продукции входили английские и русские серпы, косы, ножи, ножницы, отбои и т. д.[129]. Продукция коняевской фабрики получила большое распространение и была настолько популярна, что сущетсвует местная легенда, о том, что серп в руках колхозницы на знаменитой скульптуре Веры Мухиной «Рабочий и колхозница» – точная копия изделия производства Ковалевых.

Правление фабрикой располагалось во Владимире на ул. Большой Московской. Здание это сохранилось до настоящего времени. Сейчас в нем также располагаются торговые площади.

Первая мировая война повлияла на экономическое положение волости. Хотя в Подольской волости не было производств, используемых для обеспечения военных нужд, но общегосударственный экономический спад негативно повлиял на развитие местности, способствуя упадку промыслов и обнищанию населения. Дальнейшие экономические преобразования в Баглачеве связаны с советской властью.

Главная контора серповой фабрики Е. Ф. Ковалева

на ул. Большая Московская во Владимире.

Фото О. Ренара, 1910 г.

Современный вид здания, где располагалась главная контора

серповой фабрики Е. Ф. Ковалева. Владимир, ул. Б.Московская, 10.

Фото Н. Бирюковой, 2023 г.

Таким образом, отмена крепостного права и последовавшее за этим социально-экономические реформы значительно повлияли на развитие баглачевской местности. С одной стороны, как отмечал на рубеже веков Н. И. Сперанский, произошли изменения в народных промыслах и народной культуре: часть крестьянского уклада, отражающая традиционную народную культуру, ушла безвозвратно.

С другой стороны, свобода, предоставленная крестьянам баглачевской местности, позволила развиться лучшим деловым качествам местного населения и сформировать экономическую базу для дальнейшего развития не только Подольской волости, но и региона в целом.

Социально-культурное положение Баглачево в пореформенное время

Экономические отношения, без сомнения, играют важнейшую роль во всех сферах общественного бытия. Рост или упадок экономического благополучия закономерно отражается на быте, культуре, мировоззрении и даже характере населения. В конце концов высокий уровень экономических отношений позволяет позитивно управлять социальной сферой, помогая развиваться ответственному и благодарному гражданскому обществу. Исследуя развитие социально-культурных процессов, происходящих в Баглачевской местности после отмены крепостного права, мы должны учитывать, что они тесно связаны с уже рассмотренными нами экономическими изменениями и где-то даже детерминированы ими.

Начать свое исследование мы хотим с весьма неоднозначного мнения М. Раевского, сформулированного им в период крестьянской реформы. Отмечая неравномерность развития условий и фактического состояния экономических отношений в левобережной (нагорной) и правобережной (луговой) частях Владимирского уезда, М. Раевский соотносил это с характером местного населения. В частности, опираясь на бытовавшее в то время мнение, он отмечал, что народ Ополья вольный, выросший «среди широких полей и ясного неба», самостоятельный, смелый, предприимчивый, физически и нравственно крепкий. «Это народ жесткий и суровый, но в нем нет лукавства», – пишет данный автор и далее отмечает, – население на правобережной части Владимирской губернии вследствие бедности подавлено. Нет в нем самодеятельности и отваги». «В жителях мещерских лесов, – продолжает он, – много хитрости и лукавства». Население же Баглачево (живущее между жителями Ополья и мещерских лесов) М. Раевский характеризует следующим образом: «Это народ некрупный и мягкий. Нет у него довольства, крепости и упорной самостоятельности поселянина Опольщины, нет и бедности, подавленности и беспечности мужика заклязьменского»[130]. Такая довольно нелестная характеристика жителей правобережной части Владимирского уезда, да и жителей южных и восточных уездов губернии, на наш взгляд, во многом связана с наличием определенных стереотипов.

Так, например, в военно-статистическом обозрении Российской империи 1852 года отмечалось, что жители Муромского, Меленковского, Гороховецкого, Судогодского и южной части Покровского уезда отличаются по внешнему виду от жителей Владимирского, Суздальского, Юрьевского и Александровского уезда. Первые – ленивы, невежественны, малорослы и имеют во внешнем виде много финских черт. Они потомки местного финно-угорского населения (мери и мурома), смешавшегося с пришлыми русскими. Вторые – сметливы, ловки, деятельны, смышлены, отличаются высоким ростом и являются потомками русских с новгородской земли. Не вдаваясь в полемику по поводу правильности и корректности подобных замечаний, отметим ряд принципиальных моментов.

Во-первых, обращает на себя внимание, что спустя десять лет после этого описания, к числу «ленивых» потомков финно-угорского населения М. Раевский отнес уже и жителей Владимирского уезда (в частности, его правобережной части, т. е. баглачевцев), что, на наш взгляд, свидетельствует об определенной схематизации суждений, опирающихся на некоторые тенденциозные взгляды, которые не учитывают всего комплекса объективных факторов, влияющих на культуру, быт и социально-экономические отношения населения.

Во-вторых, и история заселения Баглачевской местности, и более поздние высказывания о нравах баглачевцев, сделанные непосредственными исследователями этнографического материала, и, наконец, объективная оценка развития экономических отношений в Подольской волости, позволяет сформулировать вывод о глубокой предвзятости подобной точки зрения. Не отрицая возможного различия в физиологических типажах жителей правобережной и левобережной части Владимирской губернии, мы с полной уверенностью можем утверждать, что и для тех, и для других свойственны предприимчивость, трудолюбие и смекалка. То же самое мы можем сказать о восточных и южных соседях Баглачева, хотя специальной цели доказывать это перед нами не стоит.

Само заселение Баглачевской местности, активная часть которого заняла всего пятьдесят лет на рубеже XV–XVI веков, связана с предпринимательской активностью бортников. Мы помним, как в XVII веке баглачевские крестьяне возделывали землю за 40 километров от своей волости, как они самовольно захватили монастырскую пожню у Владимира. Разве не это свидетельствует об их смелости, трудолюбии, предприимчивости и стойкости?

Н. А. Добротворский, лично посетивший Баглачевскую местность спустя 15 лет после высказанного М. Раевским мнения, описывал местных крестьян совершенно по-другому. Он отмечал, что бедность и безземелье развили в местных жителях «необыкновенную предприимчивость», «промышленный дух», которые начинают охватывать «поголовно все крестьянство»[131]. Следствием этого явилось широкое распространение отходничества и кустарного промысла среди местного населения. Безусловно ленивый, некрепкий, несамостоятельный, трусливый человек не способен на риск и тяготы, с которыми связано ремесло отходника. Сказанное заставляет нас не согласиться с мнением, обозначенным М. Раевским.

Переходя непосредственно к социально-культурным отношениям в Баглачеве, следует, на наш взгляд, затронуть в первую очередь духовную сторону жизни ее населения. Это связано не только с тем, что местность эта находилась под прямым управлением Православной церкви. Вера являлась основой культуры и быта местного населения, хотя, как отмечал Н. Н. Златовратский, вера эта была весьма специфическая, домашняя. Крестьяне редко посещали церковь, молясь дома. И при этом с большим радением приглашали священника на мольбы в свои деревни и постоянно прибегали к его помощи, считая, что моление перед иконой в своей деревне «крепче», чем в церкви»[132]. Несмотря на все последующие гонения, духовные скрепы в Баглачеве устояли и сегодня продолжают объединять эту местность, передавая ей новые смыслы и открывая новые перспективы.

В XIX веке духовная сфера занимала центральное место в мировоззрении человека. Например, в переписи населения Владимирского уезда нет ни одного человека, который бы не относил себя к какой-нибудь конфессии. Причем подавляющая доля населения была православными (97,9 %). Число старообрядцев в структуре населения Владимирского уезда составляло 2,1 %. Другие конфессии (в частности, католицизм и протестантство) были представлены единичными случаями[133], а иные религии во Владимирском уезде и вовсе не были зарегистрированы.

Стоит отметить, что значительное число старообрядцев проживало именно в Баглачевской местности, где были как полностью старообрядческие деревни, например, Коняево, Подольная, Федурново, Вышманово, Ремни[134], Рогово, Каменец, Нижняя Занинка, так и населенные пункты, где проживали одновременно представители обеих течений русской православной традиции (например, Буланово, Федурново, Конюшино)[135]. Причем у старообрядцев Баглачевской местности вплоть до начала ХХ века не было своего храма.

Интересно, что благополучие старообрядческой общины, по всей видимости, во многом зависело не только от позиции официальной государственной и церковной власти, но и от подхода настоятеля Борисоглебского прихода. Так в дореформенное время наблюдается заметное давление на старообрядцев. В частности, в первой половине XIX века было зарегистрировано несколько дел о расколе. Например, в 1813 году расследовалось дело о свершении таинства исповеди среди жителей деревни Коняево священником Московского Рогожского старообрядческого кладбища А. Алексеевым. В 1845 году рассматривалось дело о чтении и пении крестьянином деревни Коняево Д. Андреевым в домах раскольников. В том же году, а также в 1846 году рассматривались дела о сходе старообрядцев деревни Коняево для моления в доме крестьянина Б. Степанова[136].

С момента, когда в 1855 году настоятелем Борисоглебского прихода стал И. И. Сперанский, ситуация несколько изменилась. Н. Н. Златовратский назвал Сперанского «истым русским сельским священником», который и требы совершал с убеждением и с проповедями не надоедал, разговаривая с прихожанами «от житейского»[137]. Возможно, из-за такой позиции в пореформенное время отказ от старообрядческой традиции случался среди местных жителей довольно часто. Местные называли такой переход «распинанием»[138].

Официальный подход настоятеля храма также изменился. Известно, например, что в духовно-приходской школе с. Борисоглеб учились одновременно и православные, и старообрядцы, хотя, конечно, старообрядцы стремились к определенной обособленности. Например, несмотря на близость, в духовно-приходской школе не учились дети из такой крупной старообрядческой деревни, как Коняево[139]. Причиной тому был страх родителей перед отказом детей от старообрядческой веры.

В Баглачевской местности зафиксированы очень специфические религиозные традиции. В первую очередь следует упомянуть о «крикунах», о которых мы можем прочитать и в «Деревенских буднях» Н. Н. Златовратского, и в статье Н. А. Добротворского, и, в бóльшей степени, в исследовании Н. И. Сперанского «Крикуны». Само по себе это явление возникло благодаря особенностям Баглачевской местности, а именно – духовному единению населения довольно обширной территории, требующего окормления, но не всегда имеющего возможность посетить церковь. В связи с этим священники в Пасхальные дни обходили свой большой приход со службой, а крикуны (еще их называли богоносцы) – помощники из числа крестьян – следовали за ними, громогласно оповещая о прибытии пастырей с запрестольной иконой и помогая священникам в справлении обряда[140].

Известен странный баглачевский обычай ответа на пасхальное приветствие «Христос воскрес». Вместо «Воистину воскрес», многие местные старожилы выкрикивают «Воинственный воскрес!»[141]. Даже наставления священника не могут изменить эту, по всей видимости, старую укоренившуюся привычку.

Интересна традиция празднования послепасхальных пятниц, которые назывались «мольбами». В эти дни крестьяне не работали. Интересно, что эти пятничные праздники шли вразрез с воскресными церковными праздниками и влияли на численность воскресной службы. Причем пятницы были распределены между деревнями, и каждая деревня праздновала свою собственную пятницу. Н. И. Сперанский связывал эту традицию с памятью об избавлении от мора, когда баглачевские деревни обходили поочередно священники с иконами[142]. Нередко такие пятницы совпадали с храмовыми праздниками, как, например, в Борисоглебском погосте.

Следует отметить, что духовное единение способствовало и укреплению общины. Ярким примером этого является описание Н. Н. Златовратским колокола Борисоглебского храма, от звона которого дрожали стекла в избах, и не было слышно разговора. Звон этого колокола доходил даже до Владимира. На этот колокол, единственный на тот момент на весь уезд, деньги собирали всем миром[143].

В дневнике настоятеля Борисоглебского храма И. И. Сперанского сохранилась запись о поднятии, по всей видимости, именно этого колокола, поскольку записей о поднятии других колоколов в дневнике, который велся до самой кончины священника, нет, но присутствует запись о водружении крестов.

Запись из семейного «дневника» Сперанских: «1873 г. ноября 21 дня … поднят колокол третий в 61 пуд и 13 ф и еще в 5 пуд».

Важную роль Церковь играла в развитии образования. Еще 1855 году Палатой государственных имуществ было учреждено народное училище, располагавшееся в деревне Улыбышево. В 1864 году училище было переведено в дом священника, в 1868 году – в дом дьякона, о чем также сохранилась запись в дневнике И. И. Сперанского. С 1872 года училище расположилось в отдельном доме при церкви и содержалось на средства земства (количество обучающихся ежегодно составляло около 70 человек)[144]. При этом имеющиеся возможности, конечно же не отвечали потребностям населения в образовании.

Н. А. Добротворский отмечал, что это приходское училище располагалось в здании бывшей сторожки и занимало комнату, рассчитанную максимум на 25 учеников, в то время как желающих учиться было в разы больше. Отмечалась и нехватка учебной литературы. С учетом значительных размеров волости и больших расстояний, многие ученики из дальних деревень вынуждены были ночевать в прихожей училища и готовить себе еду[145]. Тем не менее, автор подчеркивал довольно высокий уровень грамотности среди местного населения.

В 80-х годах XIXвека бытовые условия обучения в Борисоглебе не изменились. По причине тесноты некоторым ученикам даже отказывали в зачислении. В 1884 году в школе числилось 53 ученика (44 мальчика и 9 девочек) в возрасте от семи до тринадцати лет. Учащиеся были как из самого Борисоглеба, так и из соседних деревень: Конюшни, Якушово, Кадыева, Гридина, Ванеевки, Прокунина, Фрязино, Коростелево, Осеева. Преподавали два учителя – А. Беляев и А. Тимофеев. Попечителем был купец Б. С. Трындин. Обучение было бесплатным. Среди изучаемых дисциплин были: Закон Божий, русский язык, славянский язык, арифметика, пение. Обучение занимало 5 часов в день[146].

В целом, условия образования не устраивали многих жителей Подольской волости, особенно проживающих на большом расстоянии от села Борисоглеб. В итоге, в 1892 году в деревне Буланово за счет средств местных жителей В. М. Тарасова и Ф. М. Наживина было построено училище[147], которое содержалось за счет земства. В 1895 году на средства тех же попечителей при школе была построена церковь[148].

Выпускники Булановского училища 1915 г. В центре В. М. Тарасов и священник А. И. Поспелов[149].

Кроме этого на средства купца Владимира Михайловича Тарасова в деревне Буланово были построены медицинский пункт и каменная церковь Владимирской иконы Божьей матери, освещенная 24 мая 1911 г.[150] Храм действует и в настоящее время. Вообще В. М. Тарасов был активным жертвователем в пользу не только булановских жителей, но и жителей губернии. Он внес крупный вклад в строительство Исторического музея во Владимире, о чем до сих пор свидетельствует памятная мраморная доска, установленная в музее. Во многом благодаря меценатству В. М. Тарасова, Буланово приобрело характер самостоятельного социально-экономического центра Подольской волости.

Село Буланово Владимирского уезда.

Освящение храма Владимирской иконы Божьей матери[151]

Меценатство было характерной чертой того времени. Обеспеченные люди, в большинстве своем выходцы из крестьянских семей, не понаслышке знающие о трудной доле крестьянства и его нуждах, всячески старались оказать помощь общине. В ответ соотечественники сохраняли добрую память и старались платить тем же. Например, когда после революции у В. М. Тарасова изъяли все имущество, и он остался без средств к существованию, жители Буланова активно ему помогали, с благодарностью вспоминая его заслуги перед общиной.

Довольно распространена была меценатская деятельность и в старообрядческой среде, что, по мнению исследователей, объясняется определенным давлением на раскольников со стороны правительства и духовенства. Это развивало в их среде идеи взаимопомощи. Большое значение старообрядцы уделяли развитию церковного хозяйства, а также поддержке школ и больниц[152].

В Баглачевской местности примером этому может служить семья Е.Ф. Ковалева, усилиями которой в 1908–1910 гг. в деревне Коняеве был построен первый старообрядческий храм[153], разрушенный в советское время.

Семья Ковалевых на балконе своего дома.

Семья Ковалевых на балконе своего дома. Общий вид[154].

По нашему мнению, меценатство и благотворительность, являются свидетельством добродетели, выражением заботы о будущем не только своей малой Родины, но и России в целом, а также прекрасным примером для подражания.

Следует отметить, что усилия, предпринимаемые земством и местной общиной в области развития образования, давали свои плоды. Так, по итогам Первой всеобщей переписи населения 1897 года отмечено, что грамотность во Владимирском уезде (34 %) заметно выше, чем в целом по губернии (27 %)[155]. При этом наблюдается отчетливая закономерность увеличения доли грамотности в зависимости от снижения возраста в исследуемых возрастных группах. То есть образование становилось все более и более востребованным у молодежи.

Согласно данным «Сборника статистических сведений по народному образованию 1898 года» показатель грамотности у учащихся мужчин, в связи с их большей экономической заинтересованностью в получении образования, во Владимирском уезде достиг почти 100 %[156]. Одновременно отмечается увеличение запроса на более длительный, нежели установленный 3-х летний, срок обучения.

Однако существовали и проблемы в сфере образования как в Подольской волости, так и конкретно в Баглачевской местности. Связаны они были с разнообразными факторами, и в первую очередь, с малым количеством учебных заведений, не позволяющим охватить отдаленные населенные пункты, недостаточным финансированием системы народного образования и неудовлетворительным уровнем обеспечения учащихся. Не случайно Епархиальный училищный совет, получив в 1895 году значительное финансирование, в первую очередь направил денежные средства на улучшение содержания учащихся и повышение зарплат учителям[157].

В начале ХХ века густонаселенная Подольская волость была поделена на т. н. «школьные районы», которые объединяли населенные пункты, находившиеся в относительной близости друг от друга. Всего было создано 6 районов. При этом часть населенных пунктов волости были приписаны к школьным районам других волостей. Предполагалось обустройство школы в каждом из таких районов.

Всего же в 1902 году в Подольской волости числилось два учебных заведения – церковно-приходское училище в с. Борисоглеб (с. Борисоглеб, Конюшни, Кадыево, Улыбышево) и земская школа в д. Буланово (Луговская, Буланово, Мещеры, М и Б. Запруды, Артюшино, Деменниково, Михеево, Федурново). Интересно, что в самом крупном школьном районе, включающем деревни Коняево, Верхнюю Занинку, Малахово, Подольную, Улыбышево, Гридино, Коростелево и Керпчино (Фрязино) учебное заведение отсутствовало[158]. Ученики посещали школы в других школьных районах. Территориально-административная образовательная реформа совпала с усилиями местных жителей по открытию новых учебных заведений. Уже в 1901 году было завершено строительство здания новой школы, средства на которую выделили старообрядцы Е. Ф. Ковалев и С. И. Козлов, ставшие попечителями данного учебного заведения[159].

Положительной динамикой характеризуется и развитие медицинского обслуживания в Подольской волости. В октябре 1881 года Владимирский уезд был поделен на два участка с закреплением за каждым из них по врачу. Подольская волость была отнесена к 1 участку. Приемный покой был организован в Кадыеве[160] и охватывал не только Подольскую волость, но и соседние: Погребищенскую, Слободскую и даже часть Боголюбовской. Уездное земское собрание предусмотрело финансирование медицинской и ветеринарной деятельности, в том числе наем помещения для приемных покоев с освещением, наем лошади для разъездов фельдшера, приобретение медикаментов и медицинского оборудования[161]. Обращает на себя внимание то, с каким радением относилась местная власть к данной сфере деятельности.

В частности, очень детально велся учет заболеваемости и эффективности медицинского обслуживания. Например, в 1885 году отмечалось, что за период с 1 сентября 1894 по 1 сентября 1895 г. в Кадыевский фельдшерский пункт обратилось 2357 больных, все из числа местных жителей уезда. Среди болезней наиболее распространенными являлись: сифилис (91 пациент) и скарлатина (90 пациентов). Отмечено, что скарлатина впервые появилась в деревнях Нижняя Занинка и Верхнее Алферово, охватив затем Кадыево, Конюшино, Танковижу и Малахово. Большое распространение в означенный период приобрел брюшной тиф, от которого из 75 пациентов 4 умерло. Среди неэпидемических болезней были распространены кожные заболевания, связанные с нечистоплотностью (сыпи, лишаи), а также кишечные расстройства и поражения органов дыхания.

Фельдшеры активно занимались прививанием местного населения от оспы. Так, например, фельдшер Каменский привил 31 ученика Борисоглебской приходской школы. Всего же от оспы было привито 938 детей Подольской волости[162]. Сказанное позволяет отметить довольно высокий уровень медицины в Баглачево в конце XIX века.

Еще одним важным направлением развития медицинского обслуживания населения была организация его доступности. Например, после открытия фельдшерского пункта в Бараках и перераспределения потоков пациентов, врач участка лично ходатайствовал о переносе фельдшерского пункта из деревни Кадыево в Подольную или Улыбышево, где доступ населения к медицинским услугам был бы более удобным. Земское собрание удовлетворило эту просьбу.

Руководство Владимирской уездной земской Управы положительно разрешало ходатайства начальников земских участков и о списании недоимок за предоставление медицинского обслуживания с беднейших крестьян, которые не в состоянии были самостоятельно погасить задолженность. В частности за крестьянами Подольской волости числился долг в 99 руб. 56 коп.[163] В целом, это демонстрирует довольно позитивную картину социальной политики в Подольской волости и внимательное отношение местных властей к нуждам населения, несмотря на существующие сложности с финансированием, которые отчасти компенсировались меценатской деятельностью.

К концу первого десятилетия ХХ века на средства В. М. Тарасова был открыт участок медицинской помощи в деревне Буланово[164], рассчитанный на 8 коек и включающий родильное отделение. К отделению был прикреплен врач.

Здание больницы в селе Буланово Владимирского уезда[165].

Тем не менее медицинское обслуживание населения сталкивалось и с проблемами. Так, в 1912 году в том же Булановском медицинском участке практически 9 месяцев не было врача. Действующий врач Б. Д. Борисовский сначала отправился в научную командировку, потом взял отпуск, а затем и вовсе уволился, а замену ему не могли найти целых четыре месяца.

Определенные проблемы в доступности и качестве медицинского обслуживания были связаны и с местными традициями. Так исследователи писали, что летом крестьяне и рабочие обращались за медицинской помощью крайне редко, поэтому клиники как правило пустовали, зато зимой переполнялись сверх нормы. Очевидно, эта особенность была связана с летними полевыми и огородно-посевными работами.

Среди недостатков медицинского обслуживания в Подольской волости обращает на себя внимание и отсутствие специализированных отделений в больницах. Это не позволяло осуществлять сложную хирургическую деятельность, а также качественно оказывать помощь лицам с социально-опасными заболеваниями (например, венерического профиля). Исследователи отмечали, что эти проблемы отрицательно сказывались на навыках и работоспособности медицинского персонала. В частности, утрате специальных навыков у врачей способствовала близость губернской больницы с хирургическим отделением во Владимире, куда зачастую обращались пациенты из Подольской волости.

Персонал медицинского участка в Буланове времен Первой Мировой войны[166].

При этом медицинская помощь общетерапевтического характера населению оказывалась в общем-то исправно. Интересно отметить, что эпидемия скарлатины, охватившая Владимирский уезд в 1912–1913 году, Подольскую волость практически не затронула[167].

В предреволюционное время в Подольской волости в сфере медицинского обслуживания наметились позитивные сдвиги. В частности, Земское управление решило по итогам 1914 года провести ряд преобразований, а именно, учредить должность второго врача в Булановский медицинский участок, провести территориальную оптимизацию участков за счет создания новых медицинских пунктов, отменить плату за привитие оспы, обустроить карантинные бараки как при существующих больницах, так и строящихся, ввести школьный санитарный надзор и т. п.[168].

Культурная жизнь как в Баглачевской местности, так и в Подольской волости очень подробно описаны в работах Ф. И. и Н. И. Сперанских. Мы не будем заострять на них особого внимания, предоставив возможность читателям самостоятельно ознакомиться с работами братьев Сперанских, включенными в наш сборник. Отметим лишь общие тенденции и характеристики развития социально-культурных отношений.

Традиционной формой массового культурного досуга среди крестьянства во Владимирском уезде были гуляния, объединяющие песни, пляски и игры. С конца XIX века в Подольской волости наблюдается трансформация этих форм досуга под влиянием тех веяний, которые проникали в Баглачево благодаря косникам, путешествующим по всей России. Н. И. Сперанский с горечью писал, что вместо традиционных лирических песен, молодежь повально увлекается куплетами (частушками), песнями каторжан и грубой лирикой, заносимых из поездок отходников в Сибирь. При этом автор с явной надеждой отмечает и появление увлеченности молодежи песнями, сложенными на стихи известных поэтов, в частности Н. А. Некрасова[169].

Кроме традиционных гуляний случались и другие интересные формы проведения досуга. Например, в Буланове в течение 4 месяцев в 1902 году проводили чтения, иллюстрированные картинками из «волшебного фонаря» (прибор, с помощью которого изображение проецировалось на специальный экран)[170], что, несомненно, положительно характеризует местное население, стремившееся не просто к организации совместного культурного времяпрепровождения, но и к культурному развитию.

Что касается нравственной сферы жителей Баглачева, то следует выделить несколько интересных особенностей. Так, Н. И. Сперанский отмечал важное значение для брачных отношений целомудрия. Например, брак на вдове расценивался в начале ХХ века как бесчестье для жениха и заключался очень редко. а брак на девушке, потерявшей невинность (а такие случаи, как отмечает автор, были «весьма и весьма» редкими), вообще не допускался. Такие девушки считались «браковками» и практически всегда оставались незамужними[171]