Читать онлайн Простой советский спасатель бесплатно

Глава 1

Будильник на телефоне орал благим матом. Не открывая глаз, я зашарил рукой по тумбочке, жалея, что вчера не сдох.

Рядом кто-то заворочался и простонал:

– Лшик, тебе звонят…

Чёрт! Баба? Когда я успел-то? После Тохиной абрикосовки под шестьдесят градусов стои́т только на койку. В смысле, поспать. А мы уже были тёпленькими, когда он ее припёр! И баб точно не было! Мальчишник у нас был, обмывали рождение третьего сына у Витька. В нашу любимую пивнуху такие крали не забредают. Там бабцы попроще, поколоритней – и то нечасто.

Будильник продолжал надрываться. Я заскрипел зубами и попытался продрать глаза. С третьей попытки удалось приподняться, и тут до меня дошло: орал не будильник, звонил старший смены!

С кровати я подорвался за полсекунды, схватил телефон, смахнул экран и просипел: «Да».

– Леха, выходной отменяется. Пацанва малолетняя ушла в море на катере. Стыбрили, сучата, у бати плавсредство, ушли вечером и до сих пор не вернулись, паразиты. – Андрюха выматерился. – Петрович объявил частичный сбор. Собирайся, через десять минут заеду.

– Принял, понял, – я сбросил вызов и оглянулся в поисках своей одежды.

Форменная футболка и шорты, чистые и отглаженные, висели на спинке стула. Вчерашние штаны и рубаха мятыми тряпками валялись возле кровати, на которой разметалась большегрудая девица. То ли помятая после бурной ночи, то ли потрепанная жизнью. Где я ее откопал? Хз… В памяти зияли белые пятна.

Н-да, стареешь ты, Леха… Как говорит сынишка друга, склероз подкрался незаметно, но виден был издалека. Ну так пятьдесят стукнуло. Оно, конечно, не возраст, но с алкоголем пора завязывать. Даром что пью только по поводу. Но чтоб с утра не помнить, кого ночью в дом приволок, такого еще не случалось.

Подхватив с пола бутылку минералки, я жадно припал к горлышку, соображая, что мне делать с подругой. Девчонка что-то простонала и перевернулась на живот, вкусно раскинув ноги. Чуть не подавился водой от мыслей. Оприходовав полторашку практически залпом, склонился над девицей, смачно хлопнул по округлой заднице и гаркнул:

– Рота, подъём!

Спящая красавица взвизгнула и лягнула ногой.

– Подъем, я сказал, собираемся, выметаемся, – ухватив девицу за лодыжку, громогласно вещал я, подтягивая ее к себе и щекоча.

Вид сзади открылся шикарный. Эх, кабы не вызов, отлюбил бы такую красоту по самое е-мое, так сказать, вместо утреннего кофе. Хмельная красота брыкалась, не открывая глаз, что-то мычала и натягивала на себя простыню. Под ногой что-то брякнуло. Ешкин-матрешкин, мы еще и шампанское хлестали ночью? Глянув на часы, подхватил девицу на руки и потащил в ванную.

Там усадил в душевую кабинку и включил холодную воду. Сволочью по отношению к женщинам, с которыми спал, я не был, но оперативность требовала радикальных мер. Потому как дома в свое отсутствие никого не оставлял.

Я усилил напор. Ночная бабочка заверещала, но глаза наконец продрала.

– Какого черта?! – простонала дама. – Дай поспать!

– Подъем, красотуля. У тебя три минуты!

– Еще пять минуточек! – девица попыталась снова приснуть, привалившись к стеклянной перегородке.

Я восхитился: это ж надо, по голове херачит напор воды, а ей хоть бы хны!

– Давай, давай, красавица. Мне на работу пора!

Я кинул взгляд на часы и чертыхнулся. Выключил воду, стянул махровое полотенце с сушилки, вытащил любовницу из душа и принялся насухо вытирать. То ли от холода, то ли от жесткой растирки девчонка пришла в себя и попыталась вырвать полотенце.

– Заканчивай, – бросил я и отправился на розыски женской одежды.

Сарафан обнаружил на кухонном столе. Хмыкнул, представив, чем мы тут занимались, судя по погрому. Отыскал в прихожей сумочку, вызвал такси, пока шарил по дому в поисках нижнего белья. Плюнул и вернулся к русалке.

Девица окончательно проснулась и яростно зыркала на меня из-под мокрой челки.

«Н-да, Михалыч, а она моложе, чем тебе показалось. Лет двадцать пять, пожалуй. Обычно на таких молоденьких ты не ведешься. Капризов много, толку мало. Как тебя угораздило?!»

Протянул ей одежду.

– Поторапливайся, такси будет через минуту, – хмыкнул я, наблюдая, как девчонка натягивает на влажное тело сарафан.

«А ниче так фигурка, ладная, – огладив взглядом крупную, но упругую грудь, расстроился. – Телефончик, что ли, взять? А, к черту!»

– Готова?

– Трусы мои где? – хмуро буркнула деваха, оправляя подол платья.

– А хрен его знает, – весело гаркнул я. – В такси все одно не видно. Погнали, дорогая! Нас ждут великие дела.

– Дурак! – неожиданно выкрикнула девчонка расстроенным голосом и пулей вылетела из ванной в прихожку.

– И что это было? – пробормотал я, слушая, как мое ночное приключение пытается вырваться на свободу, дергая ручку.

– Прошу, – галантно распахнув двери, пропустил я фурию. – Эй, не торопись! А, вот и такси! Да не ломай ты машину-то! – крикнул я, запирая дом и недоумевая: какая муха ее укусила?

Ну, переспали, с кем не бывает. Она на что рассчитывала? Что я с утра на ней жениться буду? Смешно. Для современных девчонок секс не повод для знакомства. Что за здрасьте?

– Прошу. – Красотка юркнула в машину, натянула платье на колени и отвернулась от меня.

Ну и ладно, не больно-то и хотелось.

– Шеф, отвезешь, куда скажет, – протягивая пятихатку, попросил я. – Сдачу оставь себе. Поехали, – стукнул я по крыше такси и, не оглядываясь, двинулся в сторону фольса.

Легко запрыгнул в машину, поздоровался с Андрюхой, закурил и спросил:

– Не нашлись?

– Нет, – старший дернул плечом, развернулся и дал газу. – Под утро позвонил папаша. У пацанят телефоны не отвечают. Папаша утверждает, у катера мотор барахлил. Он на приколе месяц стоял, у мужика все руки не доходили починить.

– Сколько пацанве?

– Лет по четырнадцать. Если мотор накрылся, их по-любому в открытое море понесло. А ночью ветер поднялся. И гроза прошла.

Только тут я заметил лужи на дорогах. «Н-да, Михалыч… Что-то с памятью твоей стало… Видно, принял ты вчера… нехило… Пора завязывать пить как не в себя… Что бы сказала Галка… Так, отставить! Галка уже ничего не скажет. Завязывай с мозгоклюйством!»

– Ты как? – покосившись на меня, уточнил Андрюха.

– Норм, – закуривая вторую сигарету, буркнул я.

– Ты смотри, Хохол тебе голову оторвет за сеструху, – хохотнул лучший друг.

И я все вспомнил.

– Твою мать! Да твою ж ты мать! Сука, ей восемнадцать хоть есть? *лять… мать! Я ж ее лет пять не видел! Она ж в другом городе жила!

– Ну ты даешь, Михалыч! Двадцать три девчонке стукнуло. Отучилась, вернулась в родной город. *лять! Было что?!

– На дорогу смотри! – рявкнул я. – Да хрен его знает, – перебирая в воскресшей памяти обрывки вечера и ночи, ответил уже спокойно. – Но проснулись в одной постели… Да чтоб меня приподняло и треснуло!

Бычок полетел в открытое окно, я прикурил третью за утро. Недобро кольнуло сердце, удивив меня своим существованием. И тут же угомонилось. Ах, Маша, Маруся! Что ж ты наделала? Как ты вообще рядом с нами, пьяными дураками, оказалась? Каким ветром тебя за брательником принесло?

Что я-то наделал? Ведь видел, знал. Столько времени прошло! Думал, уехала в институт, переболела детской глупостью! Я ж и к Вовану ходить в гости перестал после того Нового года, когда Манюня, выпив бокал шампанского для храбрости, призналась мне в любви на балконе под грохот салюта! Чтоб не смущать девчонку! Мы ж тогда всю ночь по глупости над ней подшучивали. Идиоты! Сватали за меня, за холостого-неженатого! И вот поди ж ты! Старый ты дятел, Леха! Что теперь делать-то?

Память услужливо рисовала вчерашний вечер. Мария приехала забирать пьяного брата по просьбе его жены. Заодно и меня подвезла. А я и не признал ее в темноте, старый дурак! Помогла, дуреха, на свою голову! Пьяного мужика до кровати довела. Вот дура-то малолетняя!

Целоваться мы начали, едва открыли калитку. И, кажется, это я, старый конь, первым полез. А Маша… Эх, Маша, Маша… И не сопротивлялась даже ни на грамм… Растаяла как свечечка. Ласковой кошечкой прильнула. Видать, и правда влюбленная… Вот ведь судьба… После Галчонка в душе пепелище. Нет любви, сгорела вместе с ней в том пожаре… Не спас…

Так, стоп. Опять меня не туда понесло…

– Бл… – я смачно выматерился. – Будем решать проблемы по мере их поступления. Сначала дети, девушки потом!

Дежурный распахнул ворота, и мы влетели во двор поисково-спасательного отряда. А дальше все пошло по накатанной и отработанной схеме. В голове осталась только работа, глупости все за забором.

Оперативный дежурный доложил обстановку. Мы бегом переоделись и отчалили. Старая техника завелась с полпинка. Петрович потому и вызывал меня при острой необходимости. Все наши плавсредства моими руками чинились и латались. Знал я в них каждую гаечку и болтик, каждую царапину и вмятину. Сильнее своих катеров и корабликов любил, наверное, только Галчонка…

Да что ж за утро такое-то? Давно Галина так мою память не будоражила. «Погода, что ли, изменится? – подумал я, кидая быстрый взгляд на небо, потом на море. – Покойники к дождю снятся. А ведь не снилась Галка. Тогда к чему мысли?»

Смена закинулась на борт, и мы отчалили. Ласточка моя слушалась и летела по волнам стрелой. Всю службу свою на ней в море хожу. А это больше тридцати лет. Я уже пенсионер давно, по выслуге. А вот не отпускает служба, не могу дома сидеть. Катерок мой, как и другие в нашем водном парке, пятнашечку отметил пару лет назад. Многократно ломаный, латаный-перелатаный. И в дозор с ним, и на рыбалку… начальство крупное на остров возил.

С тех пор как сменился глава МЧС, кто только нами не командовал, от души пытаясь развалить наш ПСО – поисково-спасательный отряд. Но в курортном провинциальном морском городишке без спасателей никуда. Так и тянем лямку под угрозой расформирования. А куда деваться? Дураков много. Особенно среди рыбаков и курортников. А море таких не любит. Вот и бдим.

По словам оперативного, пацаненок – сын прокурора. Дружки его тоже дети каких-то шишек. Потому и началась такая свистопляска. Был бы кто попроще, скорей ежа бы лысого, а не дополнительную смену при таком простом раскладе дернули. А тут друг главы района, чуть ли не родственник губернатора края. Вот и…

Я прикурил очередную сигарету, коротко глянул на парней. Мужики стояли по борту, выглядывая малолетних идиотов в бинокли. Хороший катерок не выше средней цены да полбака бензина – и кататься наши малыши могли по морюшку долго.

Как выяснилось, мотор у катера с перебоями, но работал. Сынишка об этом не знал. Вот и подрезал у выпившего отца ключики.

У папани-прокурора юбилей. Четырнадцатилетний сыночек праздновал день рождения бати в компании с семьей, родительскими гостями-друзьями на берегу моря в пафосной ресторации «Парус». Прокурорский пацан и трое его друзей жахнули, видимо, втихушку не один бокал шампанского, и потянуло их на подвиги. Стырили ключи, отпросились погулять и слиняли на лодочную станцию в папанин бокс. Благо недалеко находится.

Пока нетрезвая компания нагулялась да пока прочухала пропажу деточек, недоросли успели не только выйти в море, но и пропасть, так сказать, с радаров. Эх, чует мой копчик, прихватила пацанва с собой пару пузырей со взрослого стола. И точно не лимонада! Алкоголь и море – вещи несовместимые. Но кто бы это понимал. Все ж бессмертные, мать их! Что дети, что взрослые!

Я крутанул руль, сворачивая в сторону Зеленых островов. Хорошо, если в катере спасательные жилеты есть. Ветер поменялся, от берега ночью пошел. Если лодка перевернулась, шансы на спасение всяко есть, если не нажрались в дымину и сообразили жилеты надеть. Черт…

Подростки и безопасность, скажешь тоже, Михалыч! Там же одна бравада и выпендреж друг перед другом!

Впереди вынырнул одинокий песчаный остров, на котором гнездилась местная птицебратия. Чуть дальше показался жилой берег и Глафировская коса. Я сбросил скорость и медленно повел катер к архипелагу Птичьих островов, намытых вдоль побережья. При хорошей погоде и безветрии к некоторым можно и пешком прогуляться. А к самым дальним только на катере.

В проливах везде быстрое течение. Оно поопасней ветра будет. Омуты тоже встречаются. Тут даже местные не рискуют купаться. Разве что рыбу ловить.

Мартыны и чайки возбудились, возмущенно загалдели, раскричались, прогоняя наглых людишек. Я медленно вел катер вдоль островов. Парни высматривали мальчишек. Надежда на то, что их прибило к одному из песчаных островов, таяла с каждой минутой.

За час мы обошли весь архипелаг и приняли решение сворачивать в открытое море. Андрюха отсмотрел ночную погоду и перемену ветра. Вместе прикинули-просчитали по бензину и мотору, куда их могло отнести, если топливо закончилось. По всему выходило, что пацанву унесло дальше, чем мы рассчитывали, исходя из ситуации.

Я вывел спасательный катер на простор, прибавил скорость. И снова – бесконечная морская гладь, солнце, редкие чайки и мысли. Отчего-то сегодня ветер выдувал из меня только похмелье, но не события прошлой ночи и утро.

Эх… А ведь обиделась Манюня, как есть обиделась! Я ж ее не признал! Да и с утра… кхм… события не располагали к знакомству. И что теперь делать-то? Как ситуацию выправлять? Андрей прав: узнает Хохол, драки не оберешься. Он за сестренку, которую сам воспитывал без отца-матери с двадцати лет, голову кому хошь открутит. Даже другу лучшему.

Да я и сам себе готов ее открутить! Нет, все, надо завязывать с крепкими напитками. Переходить на джентльменский коньяк под хорошую сигару и книгу вечером. И голова светлая, и никаких сюрпризов в постели.

«Жениться тебе надо, Лешик! Сколько времени прошло, а ты все бобылем!» – голос Галчонка в голове едва не вырвал руль из моих рук. Да что ж за утро-то такое, в очередной раз подумал я, и тут Серега крикнул:

– Вижу катер! Походу, перевернулся! Леха, возьми на два часа правее!

Я крутанул руль, вглядываясь в ослепительную бирюзу, сбросил скорость и пошел прямо на лодку. Суденышко болтыхалось на малых волнах кверху боком. Видимых повреждений не наблюдалось. Значит, умудрились перевернуться. Папаша-прокурор уверял, что в ящике на корме штук пять спасательных жилетов есть. Хорошо бы мальчишки об этом вспомнили. Хреново, когда не знал, да еще и забыл.

Заглушив мотор, мы вплотную подошли к катеру. Он колыхался на волнах огромным сине-красным китом. Море жадно облизывало борта, норовя побыстрее прибрать свою добычу. Но катер не поддавался.

У всякого судна есть душа: от деревянной лодчонки до шикарной яхты. Прав был капитан Врунгель: как вы яхту назовете, так она и поплывет. Я бы еще добавил: если к катеру с душой, так и он к тебе с лаской. Доброе отношение и старому корыту приятно.

Не зря Петрович меня кудесником называет за глаза. А парни в глаза, не стесняясь. Любил я свое судовое хозяйство, люто ругался за пренебрежение к чистоте на катерах. Бился за запчасти, как за собственную жизнь.

Парку нашему судоходному почти двадцать лет. Новой техники нет и не предвидится. Это по телевизору красиво смотреть, как МЧС на учениях на новых машинах рассекает да на блестящих катерах спасает. А по факту у нас на всю базу одна новая АСМ – аварийно-спасательная машина. Как говорится, со всеми удобствами для выезда. Остальные чиненые-перечиненые.

Кому скажи, со смеха помрут. Да и сказать-то некому. Денег нет, но вы держитесь. А что нам еще остается? Чинить и спасать, спасать и чинить.

– Есть! Человек за бортом! – крикнул Жора, вырывая меня из мыслей.

На воде оно всегда так: глаза и руки работают автоматом, а мысли виляют, словно бедра у девахи, что глаз на тебя положила.

Двинули в сторону оранжевых точек, не переставая высматривать остальных. Подошли ближе, обнаружили двоих пострадавших, вцепившихся в жилеты побелевшими пальцами. Молодцы, успели напялить на себя нужную одежку. Двое…

Я закурил очередную сигарету. Спасибо, хозяин морской, хотя бы за двоих бестолочей. Повезет, и других отыщем. Но не повезет… Море дань приняло, очередной урок людишкам преподнесло. Да только глупые люди больше аферистам-гадалкам-провидцам верят. Знаки и подсказки от природы в упор не замечают, интуицию не слушают.

Парни достали потерпевших, откачали, теперь тормошили вопросами, пытаясь выяснить, что случилось с остальными двумя. Как дело было, когда и что приключилось. Мальчишки блеяли, плакали, смеялись. Обычная истерика спасенных, сколько их было на моей памяти. Но мужики справятся, профессионалы. Опыт не пропьешь, как известно. Даже я не смог. Хоть и старался очень сильно в свое время.

– Лех, идем дальше, а вдруг!.. – крикнул Андрюха, не надеясь на чудо.

Это только в фильмах спасатели приходят хоть и в последний момент, но очень вовремя. Всех вытаскивают, особенно главных героев и их подруг. В жизни так не бывает. Нет в жизни главных героев, все равны перед случаем, перед спланированным несчастьем и перед смертью. А море и подавно не выбирает, кого спасти, кого к рыбам прибрать. Не любит синяя бездна неуважительного отношения к себе. Не любит.

Я вздохнул и выкинул окурок за борт. Снова потянулся к пачке и поморщился. Надо же, как меня утренняя история выбила из колеи. Полпачки скурил – не заметил. Словно как тогда, после Галкиной гибели-погибели… Когда пил и курил. Курил и пил, не просыхая, поровну: пачка сигарет – бутылка водки…

А когда узнал, что Галка беременной была, полтора месяца, даже сказать не успела, не знала или сюрприз готовила, так и вовсе с катушек съехал…

Меня тогда Петрович еле отстоял перед высоким начальством. Прятали всем миром от традиционных летних проверок. Кому ж не хочется на морском побережье летом на халяву покутить. За счет принимающей стороны. Сослали меня в Должанку на несколько смен, потом в отгулы отправили. Выжил.

Н-да, денек сегодня выдался тот еще. Снова кольнуло сердце. Поморщился, растер грудь рукой. Убрал очередную сигарету в почти пустую пачку. Три штуки осталось из вскрытой утром. Офигел ты, Леха, берега попутал. Остановись, друг любезный. На тот свет всегда успеешь. «А на этом разве что-то держит?» – ехидно гаркнул мартын, пролетая прямо по курсу.

Я вздохнул, спрятал пачку, принялся наблюдать за ребятами. Парни снова вглядывались в бездну, выискивая еще двоих оболтусов. Спасенная детвора клацала зубами по железным кружкам с успокоительным чаем.

Иваныч наш, Иван Иваныч Сорвиголова, если уж быть точным, такой же старожил, как и я, в море без термоса с чайком не выходил. Ох и хороший чаек у него был. Внучка его, Даша, травяные настои сама делала, по своим рецептам, кому что нужно. От сердца. Для спокойствия, для согревания. Бухгалтерии нашей для красоты фигуры передавала. Меня вот тоже из запоя чаем вытягивали-отпаивали после капельниц и больнички.

Я покосился на недорослей. Сидели рядом бледные, перепуганные. Глаза круглые, губы синие, двух слов связать не могут. Лица солью покрыты. Кожа стянута от морской воды. А умыться нечем.

Точнее, канистра с простой водой у меня на катере всегда есть. Да только кто их умывать-то будет? Парни заняты, а сами они к борту подойти не смогут. Они и на воду большую сейчас глядеть боятся. Шутка ли, почти полсуток в волнах проторчать.

– Ну что, орлы, как самочувствие?

– Нормально, – после недолгого молчания буркнул чернявенький, с наглым взглядом.

Видать, он и есть или прокурорский сынок, или друг-провокатор. Такие всегда на авантюры более слабых подбивают, в приключения втягивают, а потом в стороне остаются и наблюдают, как кашу по тарелкам раскладывают, которую они заварили.

– Зовут как?

– Федор, – нехотя процедил парнишка и припал к кружке, всем видом показывая свое нежелание общаться.

Эх, Федя-Федя, лучше б ты съел медведя, чем вот так вот в ночь да на катере в море.

– Что случилось-то? Как перевернулись? – не глядя на мальчишек, продолжил я гнуть свою линию.

– Ничего, мы не виноваты… – просипел второй. – Ветер был сильный… дождь лупил… Юрка сказал, надо жилеты надеть на всякий случай. Мы нашли, надели. Федька…

– Да заткнись ты, че ты перед ним распинаешься? – заводила ткнул болтуна в бок.

– Да пошел ты! Все из-за тебя! Если бы вы не подрались, ничего бы и не было! Юрка бы за борт не упал!

Пацаненок вскочил на ноги, отшвырнул кружку, заливая все вокруг чаем, а затем сломленной куклой рухнул на пол и зарыдал. Некрасиво так, с подвываниями, соплями, икотой. Видать, по-настоящему пробрало, осознал, что друзей могут и не найти. И жить ему с этим до самой смерти.

Чернявый, насупившись и презрительно скривив губы, отвернулся и остался сидеть на месте. Волнение выдавали только побелевшие пальцы, отчаянно вцепившиеся в кружку, да белый ободок, появившийся вокруг посеревших губ.

Истерику одного и злость второго я наблюдал в широкое зеркало, прикрученное мной же много лет чуть сбоку от рулевого управления. В него же увидел, как в рубку заглянул Иваныч, хмыкнул, что-то сказал старшему и шагнул внутрь. Поднял пацана, утер слезы-сопли большим клетчатым платком, который неизменно таскал в нагрудном кармане, усадил на скамью, дал воды.

Пока тот, клацая зубами, пил, Иваныч что-то тихо ему втирал. Мальчишка слушал, кивал, всхлипывал, пил. Истерика сошла на нет, и Иваныч, похлопав его по плечу, снова вышел к парням.

Никаких успокоительных. Мало ли, аллергия там или еще что. Потом греха не оберешься, еще и посадят спасателя за нефиг делать.

Заглянул Андрюха, дал команду возвращаться. Пацанята все поняли. Тот, что понахальней, нахмурился еще больше, закусил губу. На щеках выступил лихорадочный румянец. Краем глаза я видел, как он покосился в мою сторону, затем зыркнул на друга, хотел что-то сказать, но передумал. Видимо, планировал договориться, какую правду вещать будут на берегу, да не рискнул при мне.

Второй судорожно вздохнул, вцепился в пустую кружку, да так и застыл до самого берега, невидящим взглядом уставившись вперед.

Мужики остались снаружи. Я развернул катер и направил в сторону родной базы МЧС. Домчали быстро. На берегу нас уже ждала скорая, полиция. Мальчишек передали с рук на руки принимающей стороне. Смена пошла отчитываться. Я занялся катером.

Минут через десять берег опустел. Я спрыгнул с борта, подтянулся, достал пачку. Вытянул сигарету, сунул в зубы, покатал туда-сюда, потом все-таки вынул зажигалку, прикурил и с наслаждением затянулся.

Неважно, сколько смертей ты видел, сколько трупов достал из воды, под толстым слоем спекшегося пепла профессионального выгорания живое сердце. И оно остро ноет от разочарования: не спасли, не успели, не вытащили. У меня так точно…

Вот и сейчас оно напомнило о себе в третий раз за утро. Снова растер левую сторону, прислушался. Мотор взвыл, потом успокоился. Я оглянулся на море, задрал голову, оценивая погоду. Окинул взглядом территорию базы, улыбнулся Рыжухе с выводком котят, которая осторожно вела малышей к мискам возле высокого крыльца. Раздать бы уже, взрослые совсем. Да все руки у нас с Вадимом не доходят.

Кошка меня заметила, сбавила шаг, потом признала за своего и засеменила в мою сторону. Я выкинул окурок в мусорку, присел на корточки, почесал за ушами Рыжуху, погладил каждого котенка. Острый соленый воздух ворвался в легкие, вызвав недоумение. Морской бриз пробрался под футболку, холодными иглами пробежался по позвоночнику. Кошка тревожно муркнула, глядя мне в глаза, и вдруг впилась зубами в левую сторону груди.

Я удивленно охнул и отпрянул. Сдурела, что ли? Бешенство от жары? Уже падая, я понял – это не Рыжуха. Это сердце. Прокурил ты, Леха, свою жизнь. Прошляпил. И жизнь, и любимую женщину, и новую любовь…

Глядя пустыми глазами в небо, я улыбался, лежа на песке. Тишина на базе взорвалась криками. Ко мне кто-то бежал, дежурный сто пудов вызывал скорую. Но мне было все равно. Волны накатывали и накатывали, охлаждая горевшую огнем грудь. Я раздвинул губы, желая успокоить старшего своим коронным: не ссы, прорвемся. Но очередная волна накрыла меня с головой и утащила с собой в прохладную безболезненную темноту.

Глава 2

– Лех, друган, ты че, перегрелся? Але, гараж! Рота, подъем! На работу пора. Да где ты бухал-то вчера без меня? Сивуху, что ли, с Васькой жрали? Говорил вам: не берите у бабы Раи, туфту гонит! На коровьем навозе!

Черт, Андрюха, да заткнись ты уже. А то не с тобой мы вчера пили Тохину абрикосовку. Какой навоз? Какие коровы? Что ж ты так орешь?! Я пытался продрать глаза, но ничего не получалось. В голове гудел колокол, во рту застрял распухший язык, обдирая наждачкой небо.

– Леха, если тренер узнает, кабздец тебе будет. И тебе, и Ваське! У вас же соревнования на носу за честь края! Поднимайся, Нептун ты недоделанный! Тебя уже и комсорг искала. Ты что, на Нептуна подписался? Ну, ты даешь! Мало тебе баб, на русалок потянуло?

«Какой нептун? Какие русалки? Андрюха, ты что, белены объелся? У меня, походу, инфаркт, может, инсульт, а заговариваешься ты?» – голоса не было, мысли вяло перекатывались в гудящей голове, пока я пытался воспринять действительность. Глаза все так же не открывались, но память постепенно возвращалась. Я вдруг вспомнил, как рухнул на прохладный песок, прямо в лапы Рыжухе. Как со стороны увидел зеленые кошачьи глаза и удирающих с перепугу котят. Услышал далекие крики бегущих на помощь друзей-спасателей.

Молодой незнакомый голос пробивался ко мне как сквозь вату. Я скривился: вот ведь шумоголовый! На зубах хрустнул песок. Я попробовал его выплюнуть, но не смог. Дико хотелось пить. А голос над головой все бубнил и бубнил, причитая и перечисляя незнакомые мне имена и фамилии. В надежде, что я впечатляюсь и оторву голову от кровати.

Черт! Какие же неудобные больничные койки! Я попробовал пошевелиться, но кости ломило так, что любое движение вызывало головную боль. В виски вверчивалась дрель.

– Пить… – едва ворочая языком, просипел я, раздирая ресницы.

– Ну наконец-то! На, держи! И давай быстрее! Нинка по общаге шастает со своим праздником, ищет жертву в помощь. Ты че, взаправду подписался в этом цирке участвовать? Ну, ты, блин, даешь! А нас ждут! Две красивые жгучие северяночки! Аппетитные, не могу как! Как булочки ванильные с нашего хлебзавода. Ну, те, по девять копеек, которые ты любишь! И загорелые, как сладкая корочка! Между прочим, ты нам обещал, что вечером закат в море встретим! Смотри, ты обещал! Я Катьке своей сказал, что ты парень-кремень! За базар отвечаешь! Ну, очнулся? Давай-давай, поднимайся!

«Интересно, он заткнется когда-нибудь?» – думал я, разглядывая молодое веснушчатое лицо с рыжим чубом, крупными губами и курносым носом, который все время шмыгал, словно пытался придать вес словам своего хозяина.

Бурный поток непонятной информации озадачивал мой затуманенный мозг. Я по-прежнему не мог сообразить, где нахожусь и что со мной случилось. Последнее, что помнил: резкая боль в груди и темнота. Я что, умер? Да вроде нет. Разве что в ад попал, а этот рыжий – мой персональный демон. Или черт? Кто там, в аду, следит за наказанием и исполнением?

«Жека… его зовут Жека… Женька… Евгений Ступин… Откуда я это знаю, если впервые его вижу? – имя вспыхнуло в сознании сигнальной ракетой. – И врет, парнишка, врет как сивый мерин. Не мог я ему такого обещать. После начала спецоперации погранцы запретили выход в море. Мы даже с рыбалкой на смене завязали от греха подальше. А гражданским и вовсе нельзя… Я еще в маразм не впал, чтобы неизвестному сопляку такое обещать. И северяночки какие-то… Мало мне проблем с Манюней с утра, так еще две нарисовались. Ох, Леха, старый ты черт, седина в бороду, морской конь в ребро! Ничему тебя жизнь не учит!»

Я застонал и сделал попытку подняться. Рыжий все бубнил и бубнил, а я разглядывал комнату ошалелым взглядом.

Вся стена напротив была увешана плакатами, вырезками из журналов и открытками с лицами советских артистов. Была такая серия «Артисты» у матушки моей покойной. Роллинг Стоунз, Квин, Гурченко и Пугачева, Янковский. Многие лица я узнавал, но большинство не вызывали во мне никаких воспоминаний. Странный выбор как минимум. Если не сказать тревожащий.

Я трижды обвел украшенную стену взглядом, пока до меня не дошло, что я вижу. С календаря, сверкающего свежей краской, мне улыбалась проводница почему-то советских железных дорог, и стоял на нем 1978 год. Я тупо разглядывал картину и пытался понять: зачем молодому парню это старье? А как же сисястые, грудастые красотки из «Плейбоя»? Я еще могу понять Роллингов на стене, но Гурченко? Это ж каким извращенцем нужно быть, чтобы…

Мысль я не додумал, бесконечный бубнеж рыжего отвлекал и раздражал.

– Так. Стоп. Угомони свои таланты. Ты кто?

– Ну ты даешь, Леха! – после секундной паузы продолжил парень. – Нет, вы точно бабкиной навозинкой траванулись! Сосед я твой по общаге. Жека. Мы с тобой в одной комнате второй год живем.

– Что за общага? – уточнил я, старательно разыгрывая проблемы с памятью после хорошей пьянки.

Выходило не очень. Но рыжий, походу, то ли был чуток глуповат, то ли доверчив сверх меры. Это ж сколько нужно выпить, чтобы с утра не помнить ни себя, ни соседа, ни жизни своей?

Я потер ладонями лицо, разгоняя дурман. «Походу, я все-таки в больнице. Меня откачали и затравили лекарствами. А все вот это – плод моего воображения. Интересно, что у меня, инфаркт? Инсульт? Да какая разница, как остановить этот иллюзион? Это у всех так? Или у меня особая реакция на сердечный приступ?»

Мысли накатывали волнами. Рыжий продолжал комментировать мои вопросы, разглагольствовать о вреде алкоголя из непроверенных мест, предлагал в третий раз попить воды, умыться, поесть…

А я завис, разглядывая свои руки. Вместо моих ладоней с загрубевшими мозолями, со шрамом от бензопилы на запястье, с въевшимся в кожу машинным маслом я видел молодые сильные руки. Еще не знавшие тяжелого труда, но точно знакомые со спортом и физическими нагрузками. Коротко стриженные ногти и фаланги, не отмеченные никотином.

Я вытянул руку перед собой, поворачивая ее в разные стороны. Светлый пушок от запястья и выше. Почему светлый-то? Я ж шатен. Что происходит? И голос, голос такой молодой и звонкий, даром что хриплый, то ли действительно с перепоя, то ли просто со сна.

Нестерпимо захотелось отлить. Я оторвался от лицезрения своих конечностей и перевел взгляд на рыжего. Тот наконец заткнулся и теперь разглядывал меня, сидя на железной койке.

Интересно, медсестры в моей больнице красивые? Черт, Леха, если ты в коме, значит, красивые девочки под тебя утку подкладывают. Срамота, товарищ спасатель. Как же ты так неаккуратно-то? А? Так, надо выбираться из этого лекарственного дурдома и приходить в себя. Мне еще с Манюней надо помириться, да и вообще… Я раздраженно дернул головой и поднялся с кровати.

Медсестры там, за бортом моих галлюцинаций, не торопились ставить катетер или подставлять судно беспомощному инфарктнику, или как там я у них числюсь на балансе диагнозов? Этим эскулапам дай только волю, залечат так, что ласты склеишь.

Ноги тоже были не мои. Мои, конечно, тоже накачанные и выглядят отлично для пятидесятилетнего поджарого мужика, но тут-то явно не мои. Молодые, сильные, опять-таки, со светлой густой порослью.

Мочевой пузырь напомнил о себе, оборвав очередной ступор.

– Туалет где?

– Лех, может, к доктору, а? Пусть Алла Борисовна посмотрит? Да на больничку? – тревожно заглядывая мне в глаза, занудил рыжий.

– Сам найду, – я отмахнулся от парня и оглядел комнату в поисках выхода.

Глаз снова выцепил крупные цифры – 1978. Я зажмурился, досчитал до десяти и снова глянул. Календарь с проводницей, радостно скалящейся в камеру, никуда не делся. Как и остальной иконостас мертвых и полумертвых кумиров.

Дверь оказалась прямо напротив, я осторожно двинулся на выход.

– Лех, давай помогу, а? Ты как? – затараторил рыжий, подскакивая ко мне.

«Да что ж ты такой назойливый», – поморщился я. От первого шага меня повело, в голове зажужжала дрель, меня бросило в пот. Странно, алкоголь давно уже должен был выветриться, сутки уже прошли. Что ж так штормит-то? От лекарств? Стоп, если это сон, а это сон, тогда… Тогда это тот редкий случай, когда мне снится очень яркое и достоверное кино. Но семьдесят восьмой год – это слишком даже для моей фантазии, отягченной чтением книг про попаданцев в магические миры, чужие тела и прочих нагибаторов.

Хотя в последнее время мода слегка изменила свое направление, и я с удовольствием следил за приключениями мента, попавшего в глубокий Советский Союз в тело хлипкого пацаненка. Черт, пока я тут валяюсь со своим инфарктом, автор третий том запустит, а я все пропущу. Надо поживее выкарабкиваться из этого состояния. Ненавижу болеть. Я даже редкие простуды на ногах переношу. Максимум отоспался после смены, приняв на грудь сто грамм (а лучше двести) с красным перцем, пропотел – и снова огурец. А тут затяжной прыжок в бездну, походу…

Я добрался до двери и вышел в коридор, не обращая внимания на обиженно замолчавшего рыжего. Кажется, он что-то спросил, а я не услышал и не ответил. К черту. Будем решать проблемы по мере их поступления. Слишком наглая и болтливая галлюцинация – это очень вредно для моего неокрепшего организма.

Хотелось бы мне знать, почему в моей фантазии вообще возник пацан, а не аппетитная медсестричка в коротком белом халатике с расстегнутой на пределе пуговичкой? Надо срочно избавляться от зануды и представлять себе упругую попку, обтянутую медицинской униформой.

Я добрел до двери, дернул ручку и вышел в коридор. В уши ударила какофония звуков, в нос – квинтэссенция запахов. Как говорит сынишка друга, когда мы проезжаем очистные сооружения по дороге на рыбалку: все ароматы Франции в одном флаконе. Пахло мокрым бельем, жареной картошкой, прокисшим супом и чем-то еще неуловимо знакомым по беззаботному детству.

Сон продолжался, место не изменилось. По всему выходило, что это самая настоящая студенческая общага советских лет. Обшарпанные стены, выкрашенные до половины краской цвета детской неожиданности. Длинный полутемный коридор практически без света. Несколько лампочек усиленно пытались разогнать мрак, но это им плохо удавалось. Где-то справа слышались девичьи голоса, кто-то на кого-то ругался из-за сбежавшей каши и требовал немедленно вымыть плиту.

Все-таки странный сон. Таких подробностей общажной жизни в моей памяти просто не может быть. Из школы меня выгнали после девятого класса за паршивую успеваемость и хулиганистый характер. И пошел я в бурсу получать мужскую профессию электрика.

А дальше армия, аварийно-спасательные войска. Собственно, так и началась моя служба в МЧС. В декабре девяностого, пока я служил, создали Российский Корпус спасателей. Годом раньше у нас на Кубани появился краевой оперативно-спасательный центр, в восемьдесят девятом.

Через два года на базе этого центра организовали Северо-Кавказскую региональную поисково-спасательную службу, куда я и пришел после армии. Вся моя учеба заключалась в повышении квалификации и регулярном подтверждении звания. В начальники я не стремился. И только во время очередной реорганизации меня заставили заочно закончить хоть какое-нибудь средне-специальное училище. Выбор был невелик: уволиться или отучиться. Я выбрал второе.

В родные места вернулся в начале двухтысячных, когда в нашем провинциальном курортном городке создали поисково-спасательный отряд. Надо было сменить обстановку, да и Петрович уходил на повышение именно сюда, на свою малую родину. А мне нужно было сменить обстановку после случившегося с Галкой…

«Ну вот опять! – я мысленно скривился. – Интересно, сон изменится, если я буду думать о Галчонке?» Додумать я не успел, на меня налетело молодое разгоряченное тело, едва не сбив меня с ног своими приятными, в меру пышными округлостями.

– Ой! – пискнула девчонка, пытаясь удержать в руках тарелку с бутербродами. Одуряюще запахло чесноком и поджаренным хлебом.

– Леший, а у нас лампочка перегорела, поменяешь? – весело заверещала девица. – А мы тебя кофе угостим! Мне вчера родители посылку прислали. Я очень просила. На, держи! – девушка сунула мне под нос бутерброд. – Новый рецепт, называется, ты не поверишь! – она снова хихикнула. – Еврейская закуска! Вот ты знаешь, при чем тут евреи? И я не знаю! Но вкусно-о-о! – тараторка замолчала, ожидая, когда я оценю кулинарный студенческий шедевр и выдам вердикт.

Девчонка пританцовывала на месте, не сводя с меня озорных глаз. В коридорном полумраке они ярко блестели, вызывая желание заглянуть в них поглубже.

– Леший? – я удивленно выгнул бровь, перехватив двумя пальцами кусок хлеба, щедро намазанный чем-то белым.

Понюхал. Пахло чесноком. В полумраке коридора на глаз невозможно было определить состав этого чуда поварского искусства. Но живот вдруг заурчал, требуя немедленно закинуть бутерброд в рот, и я осторожно откусил.

Еврейская закуска, а и правда, кому пришло в голову так обозвать смесь советского сырка «Дружба», вареных яиц, чеснока и майонеза? Вспомнилось, как мы с мамой готовили такие бутерброды на Новый год. «На первую закуску», – улыбалась матушка, глядя, как я старательно натираю на терке вареные яйца.

– Ну а кто ты еще? – хихикнула девушка. – Это для своих пляжниц ты Алекс Делон и Д`Артаньян в одном флаконе, а по мне леший и есть! Морочишь курортницам головы, кружишь мысли почище лесовика. Так что, придешь? – без перехода закончила девчонка.

«Светик-семицветик, – вспыхнуло в голове. – Все зовут ее Светик-семицветик, и только я, Алексей Лесаков, для друзей Леха или Леший, зову ее Цветок!» – неожиданное открытие ошарашило.

Я нахмурился: галлюцинации переставали быть томными и становились слишком уж настоящими…

– Приду… Цветок… – выдавил я из себя.

– Жду-у-у! – пропела Светик и унеслась, оставив едва уловимый аромат женского разгоряченного тела. – Можешь и своих мушкетеров приводить, я им тоже работу найду! – крикнула она напоследок и исчезла за какой-то из дверей.

Я прикончил бутерброд в один укус и пошел дальше на поиски туалета. Для студенческой общаги здесь было неприлично тихо. Где-то бренчали на гитаре, где-то резались в «козла», судя по стуку костяшек о стол. За многими закрытыми дверьми стояла тишина, словно студенты разъехались.

Из открытых доносились голоса, то громкие, то тихие. Кто-то храпел, кто-то что-то неразборчиво бубнил под нос, наверное, готовился к экзамену. Обычная общага советского типа, в которой я никогда в жизни не был. Разве что в кино видел, но вот так, навскидку, ни один фильм не могу вспомнить с таким антуражем.

И эта девушка. Почему семицветик? Почему Цветок? За всю свою долгую жизнь после смерти Галчонка я ни одной барышне не давал такого имени. Киски, зайки, малыши, солнышки, реже мышки и птички… Без разницы, как их звали по паспорту, они не оставляли следа, следовательно, я не запоминал их имен.

«Потому что в прошлом году Светка неудачно покрасилась!» – вспыхнуло в сознании, а перед глазами пронеслась картинка: Цветок с серобуромалиновыми прядями, с красными заплаканными глазами у меня в комнате. Мы сидим, обнявшись, я ее утешаю. Мы… друзья, что ли? Судя по всему, да. Мое молодое тело в этом замысловатом сне никак не отреагировало на тугую полную грудь, которой Светик ко мне случайно прижалась в момент столкновения. Или не случайно?

Голова по-прежнему гудела, а мочевой пузырь требовал немедленного облегчения, и я ускорился. В какой-то момент вдруг понял, что иду не туда, что туалет находится в другом конце бесконечного коридора, я резко развернулся и ускорился в обратном направлении. Откуда я это знаю? Хотя да, сон-то мой, значит, и приключения мной придуманы.

Наконец мой нос учуял знакомые ароматы общественного гальюна. Те самые резкие флюиды, которые невозможно вывести даже хлоркой. Убойная смесь дерьма, мочи и единственного спецсредства, которое хоть как-то перебивало смрад сортира. Поморщившись, я толкнул дверь и вошел внутрь, стараясь не дышать.

Смесь сигаретного дыма, аммиака, хлора и шипра моментально осела на легких. Сразу захотелось покурить, чтобы перебить запах. «Интересно, а в этом сне я курю? – подумалось мне, и тут же вспомнились слова рыжего про соревнования, которые на носу. – Видимо, нет».

Скривившись от огорчения, я толкнул ближайшую дверь и зашел в отхожее место. К моему удивлению, унитаз оказался хоть и старым, с желтоватыми потеками, но чистым. Видно было, что уборщица знала свое дело. Или это студенты надраивали? Вроде в советских общагах практиковался график дежурств. В нашей школе, к примеру, классы дежурили понедельно.

Самое теплое место разыгрывалось среди одноклассников втихушку от классухи. Дежурство на этаже во время занятий считалось козырной темой. Законно прогулять уроки, кто б от такого отказался? Дурили мы нашу милую старушку Анну Николаевну как могли, лишь бы не соблюдать составленный ею график.

Так что на блатном месте всегда дежурила наша гоп-компания, заводилы класса, так сказать. Далекие от успеваемости, до откровенных двоек мы не скатывались. Скрытые лидеры, как пишут в учебниках по психологии.

Облегчившись, я вышел, вымыл руки мутноватой водой, текущей из крана. Горячей не было. Но в этом я даже не сомневался. Если предположить, что в моем сне лето, отключение воды на месяц, а то и на все три, – нормальная практика тех времен. У нас и в двадцать первом веке летом отключают горячую воду.

В военном городке и микрорайонах нашего курортного городишки это норма. А я лет десять назад продал квартиру и переехал в свой дом. Газовая колонка и никаких отключений. С мая по ноябрь еще и летний душ в саду. Красота!

– Сюда пошел! – раздалось за дверью сортира, кого-то смачно толкнули.

– Да отвали ты, урод! – затравленно огрызнулся, видимо, тот, кому прилетело.

– Я те ща выпишу за урода! А ну, зашел в толчок, и не гавкай!

Я оглянулся: прятаться было некуда, ни закутка, ни шкафа, только кабинки. Тихо скользнул к дальней. Обычно там уборщица хранит тряпки, ведра, швабры и химию, на двери углового толчка, как правило, висит табличка «не работает». Инстинкт не подвел, я осторожно закрыл за собой двери и затаился.

– Ну что, сучонок, где деньги?

– Какие деньги?

– Те, которые ты мне должен!

– Я тебе ничего не должен! Ох!

Раздался глухой удар. Я осторожно приоткрыл дверь. В щелку видно было забитого пацаненка в потрепанной рубашке, коротковатых для его возраста брюках, сбитых ботинках и очках.

– Должен, Колюня, должен! Из-за тебя я не сдал экзамен, – чьи-то крупные руки ухватили Николая за рубаху и притянули к себе. – У меня теперь пересдача. Меня из-за этого тренер на соревнования не берет, как неуспевающего!

Парнишку хорошенько тряхнули. Голова мальчишки мотнулась и приложилась о стену. Он застонал от боли, но все равно огрызнулся, перехватив запястья вымогателя.

– Учить надо было!

– Ах, учить! – рявкнул разъяренный неуч. – Ну, я тебя сейчас научу! Головой в унитаз!

Паренька схватили за горло и потащили спиной к очку. Я выскочил из засады и рявкнул:

– А ну, отвали от него!

От неожиданности шкаф выпустил из рук свою жертву, и пацан едва не упал, отшатываясь назад.

– Зря ты, – прохрипел несчастный, глядя расширенными от страха глазами, как бык разворачивается в мою сторону, сжимая кулаки.

Я улыбнулся и покачал головой.

– Может, не надо?

– Я тебя щас в порошок сотру, сучонок, – заревел отморозок и кинулся на меня.

Глава 3

«Интересно, это тело во сне умеет драться?» Но додумать я не успел, сработали инстинкты. Я отступил вбок, и тушка неандертальца пролетела мимо. Разъяренный парень едва успел притормозить, чтобы не влететь лицом в ближайшую стену.

– Ах ты сука! – разворачиваясь, выдохнул неуч, на удивление профессионально скользнул в мою сторону, и вдруг его кулак полетел мне в лицо.

Собственно, на это и был расчет. Я качнулся навстречу и резко ударил в солнечное сплетение. «Черт, Леха, а ведь ты не знаешь возможностей своего нового тела! Опрометчиво, брат. Но это же мой сон, не так ли? А дерусь я с малолетства. И не с такими кабанами приходилось сталкиваться». Мысли плясали, а руки наносили удары в автоматическом режиме.

И я ударил еще раз. На этот раз сбоку в челюсть. Как говорится, инстинкты не пропьешь, даже если очень стараться. Проверено на себе. Клиент поплыл. И я добил его двоечкой прямых в нос. Пацан рухнул на пол как подкошенный. Черт, и что теперь с ним делать?

– Ты его что, убил? – просипели за спиной.

Надо же, не ушел.

– Да нет, очухается, что такому быку сделается, – хмыкнул я.

– Спасибо, – мальчишка поколебался, но потом все же протянул мне руку. – Виталик, первый курс, начальные классы.

Ух ты, неожиданно. Я думал, будущий физрук, хоть и хлипкий.

– Алексей. Для друзей Леха. Ты как умудрился? Хочешь сказать, этот тоже на учителя начальных классов учится? – я покосился на тело, которое застонало и попыталось пошевелиться.

– Нет, конечно, – Виталик осторожно улыбнулся. – Мы живем в соседних комнатах. Я ему шпоры писать отказался. Вот и… – парень развел руками. – Спасибо… Я твой должник.

– Пошли отсюда. Сейчас очнется, снова быковать начнет. А у меня сегодня нет желания вести воспитательные беседы.

Мы вышли из туалета и двинулись по коридору в сторону комнат. Черт, а я ведь не знаю, из какой вышел, когда отправился на поиски сортира. И что теперь делать? Думай, Леха, думай! Со Светиком мы встретились где-то через три двери от нашей с Жекой комнаты. Возле кухни, значит, ищем пищеблок, а оттуда и до Женьки рукой подать.

И все-таки странный сон. По идее, именно я должен всем управлять в собственном сновидении. А тут драки, Светики с бутербродами, Виталики незнакомые. Причем впервые на моей памяти еда во сне имеет не только запах, но и вкус. Не знание о них, а самые что ни на есть реальные ощущения.

– Лех, ты в какой комнате живешь?

– Там, – я кивнул головой. – Слушай, а пошли на кухню. Может, там девчонки жратвы какой подкинут? Светик-семицветик сегодня такие бутерброды наваяла! – я закатил глаза. – Пальцы оттяпаешь!

– Даже не знаю… – Виталик все еще настороженно на меня поглядывал, стараясь делать это незаметно, словно оценивал мою адекватность.

Видимо, не каждый день за него заступаются. Хотя, думаю, на него впервые кто-то в общаге напал.

– Скорее мы половником получим от девочек, чем нам супа нальют.

– И часто он тебя так третирует?

Я пропустил мимо ушей его слова про студенток, мне просто нужно было добраться до кухни, а дальше я уже соображу, где наша с Жекой комната. Интересно, а это нормально – считать во сне своим место в общаге?

– Нет… – первокурсник замялся. – Сегодня впервые… Обычно просто достает словами, оскорбляет, требует домашку сделать или конспект заставляет переписать.

– И что? Ты переписываешь? – я покосился на мальчишку.

Ну да, переписывает, куда ж ему деваться. Учится на девчачьем факультете, со спортом если и дружит, то с какими-нибудь шахматами. Так что у здоровых лбов, не отягощенных интеллектом, целый букет шуток и издевательств для пацана.

Даже мишень на спину вешать не нужно. У него на лице написано «Пни меня». Хотя… в туалете он сопротивлялся. Проиграл бы, конечно, и в унитаз увалень его бы окунул, но без боя, думаю, сдаваться не собирался. Значит, характер есть. Помочь, что ли?

Черт, Леха, остановись! Это всего лишь сон. Ты кому собрался помогать? Своей же собственной галлюцинации? Вот очнешься и расскажешь мозгоправу, что тебе снилось. Он тебе по полочкам разложит, что было, что будет и чем сердце успокоится.

Хотя нет, ничего-то ты, Алексей Степанович, не расскажешь никакому психу. Иначе отправят тебя на реабилитацию под Ростов в санаторий, а то и вовсе спишут на гражданку с каким-нибудь мудреным психологическим диагнозом. А без работы я не смогу. Не сопьюсь, конечно, но и долго не протяну.

– Лех… ты куда? Пришли мы, – Виталик замер возле прикрытой двери.

– Задумался! – я широко улыбнулся и не менее широко распахнул двери в студенческий пищеблок, в котором в реальной жизни никогда не был. – Привет, девчонки! А не угостите ли двух несчастных рыцарей пирогами да блинами? Можно и супчиком, подойдут и пельмешки с пылу с жару! А мы для вас… – я подмигнул обалдевшим от моей наглости трем девчатам, кашеварившим на кухне, – все, что хотите, сделаем. Правда, Виталя?

– Д-да, – смутившийся Виталик отводил глаза от раскрасневшихся от готовки девушек в домашних коротких халатиках.

– Леший, ты своим курортницам сказки рассказывай, а нам не надо, – хихикнула черноглазка, помешивая что-то в небольшой кастрюльке. – Знаем мы тебя, правда, девочки?

Девочки нестройно закивали, подтверждая слова подруги. Но стрельнуть глазками из-под ресниц и кокетливо улыбнуться успели, поправляя кто пуговичку на халатике, кто платочек на голове.

– Да какие курортницы, радость моя черноглазая? Черногла-а-азая каза-ачка, наливай-ка нам борща! – на свой лад перепел я фразу известной песни. – Признавайся, Галка, казачка ты или нет? Борщ-то наш кубанский варить умеешь? – широко раскрыв руки и делая вид, что сейчас подойду и схвачу в охапку, гаркнул я.

Черноглазая и черноволосая Галина заверещала, выхватила ложку из кастрюли и замахнулась на меня, отскакивая в сторону. Подружки запищали из солидарности, больше хихикая и делая вид, что будут сопротивляться.

Да уж, если и был секс в СССР, то точно в советских общежитиях. По-другому никак. Вон они какие… аппетитные, свежие, не изуродованные силиконом ни разу. Все свое, натуральное, так в ладони и просится… обнять, подержать, поцеловать.

Так, Леха, старый ты кобель, а ну, тормози! Тело-то у тебя во сне молодое, гормоны, поди, гуляют. А если над тобой сейчас медсестричка с иглой склонилась или, того хуже, с судном? А у тебя… кхм… причинное место колом стоит? Отставить думать о натуральных брюнетках и блондинках. А рыжуля-то просто огонь! Ишь как зыркает… на Виталика? Ого! Неожиданно!

– Так что, красавицы, угостите, чем товарищ Брежнев послал?

Бога я в последний момент с языка скинул, вспомнив, что в моем сне 1978 год. Что-то все больше мне начинало казаться, что никакое это не сновидение. Очень уж все такое… реальное, живое. Настоящее. Да еще эти запахи, ощущения настоящести, что в драке, что в столкновении со Светиком. И в общении с Женькой все было чересчур натуральным.

А имена? А истории? В той моей доинфарктной жизни я ни одну из этих девчонок не знал. На что угодно могу поспорить. Тогда откуда они взялись в моей голове? Почему не Галка, по которой я до сих пор невыносимо скучаю, да так, что порой во сне вою? Сам не слыхал, случайные ночные подруги рассказывали, когда будили. Стоп. Черноглазая-то Галина.

Я с трудом удержал улыбку на лице, впиваясь взглядом в чернобровку. Сердце вдруг сделало кульбит: сначала рухнуло в пятки, а потом забилось как сумасшедшее, выпуская надежду.

– Эй, Леший, ты чего? – перестав улыбаться, пискнула Галя. – С тобой все в порядке?

Да нет, точно не она! Моя Галка, она такая… такая! Эх, и тут покруглее была. И там поаппетитней, и волосы у нее шелком переливчатым лились до самой попы, с синими искрами от естественной черноты. Ка-аза-а-ачка. Порода – дело такое, в любом теле выход найдет.

А эта красавица из средней полосы, наверное, судя по говору. Как говорится, наше кубанское «гэ» из казака вытравить можно, и даже шоканье дома оставим. Но настоящую кубанскую дивчину сразу признаешь по плавному, тягучему, словно прозрачный весенний мед, говору, по округлости слов, по застенчивой улыбке. Только южанки, выросшие в кубанских краях, выступают павами, очаровывая мужчин одним лишь коротким взглядом из-под ресниц, крутыми бедрами и длинными косами. Одним словом, кровь с молоком.

– Лех, ты чего? Привиделось что? – Виталик дергал меня за рукав, а я не сводил глаз с черноглазки.

Что-то не то, видать, проявилось на моем лице, раз девчонки враз перестали смеяться и кокетничать.

– Привиделось, да уже развиделось, – с трудом улыбнувшись, отшутился я. – Эх, Галина, а ведь я жениться хотел на той, кто борща мне сварит да угостит. Не судьба, значит. Ну, бывайте, девчата!

Я ослепительно улыбнулся, сглаживая шуткой свое странное поведение, развернулся и вышел из кухни, не давая девушкам отшутиться. А то так и правда женишься в собственном сне на своей же галлюцинации! Девчата что-то загалдели вслед, но я уже не вслушивался.

– Лех, с тобой точно все в порядке? – окликнули меня сзади.

Надо же, Виталик все еще рядом. Эх, добрый ты пацан, Виталя, а на таких, как правило, всю жизнь ездят. Бабу бы тебе настоящую, такую, чтоб ух… и ты в генералах. Или нет, тебе в министры образования прямая дорога. Стоп!

Я так резко остановился, что Виталик в меня врезался.

– Ох… – парнишка отшатнулся.

Я развернулся и спросил:

– Виталь, а какая у тебя фамилия?

– А тебе зачем? – первокурсник снова напрягся.

– Да так, лицо у тебя больно знакомое, может, пересекались где.

– Ну… Гетман я, Виталий Александрович. А ты?

– А я, Виталий Александрович, – я широко улыбнулся и протянул ему руку. – Лесаков Алексей Степанович я! И быть тебе, Виталя, министром образования, да вот хотя бы Астраханской области! Только жениться тебе нужно, и непременно на той рыженькой, на Любаше! – имя само сорвалось с языка. – Ты видал, как она на тебя глазела?

Вспомнил я, как куролесили мы с астраханскими каскадерами. Мужики у нас в кино снимались. Ну, точнее, они в «Выкрутасах» дублировали артистов в сцене с катером и коньяком, а мы, МЧС, соответственно, страховали всех участников процесса. Ну а вечером слово за слово, таранкой по столу, сидели пиво пили, слушали веселые истории из жизни каскадеров.

Тут Серега и рассказал, как они снимали рекламный ролик для астраханского образования. И как министр Виталий Александрович Гетман потом отучал от незапланированных трат местное управление образования. Работа каскадеров дорого стоит. А в бюджете, как известно, денег никогда нет.

– Скажешь тоже, жениться… Да и не смотрела она на меня… Я первокурсник, а она… – парнишка залился краской. – Ее девчонки засмеют, если она с малолеткой встречаться станет.

– Эх, Виталя, смекалка города берет. Если женщина что-то просит, то ей надо непременно дать! Иначе она возьмет сама! И в твоем случае это будет стопроцентный джекпот!

– Чего?

– Говорю тебе, Любаня – твой счастливый билет в счастливое семейное будущее, и не только! Дерзай! Любаша девчонка умная, по глазам видно, она своего не упустит. Но инициатива-то должна от мужчины исходить, понимаешь?

– Д-да… – Виталик таращился на меня круглыми глазами. – П-понял… А…

– Вот ты где! Леха, ну сколько можно тебя ждать! Нам на работу давно пора! – Женька выплыл из сумрачного коридора, как Хабенский из сумрака.

Работа? Интересно, где это мы, советские студенты, можем летом работать?

– Ну, бывай, Виталя. Ты, если что, заходи в гости. И обязательно подумай над моими словами! – я подмигнул парню. – Идем, что ли?!

– А… куда заходить-то? – Ишь ты, быстро учится, набрался-таки смелости, спросил.

– Жека, а расскажи-ка товарищу Гетману, где мы обитаем!

– Так в двести двенадцатой, здесь недалеко.

Отлично. Спасибо, Женька, спасибо, дорогой мой человек. Вот я и узнал номер собственной комнаты в студенческой общаге. Смутные сомнения про сон не сон одолевали меня со страшной силой. Интересно, смогу ли я выйти из общежития? Сменится картинка или нет? Или я все-таки проснусь при попытке открыть дверь в эту реальность?

Мы расстались с Виталиком и двинули в нашу комнату. Я запоминал дорогу, считая двери от кухни. «Бедненько, но чистенько», – эти слова крутились в голове, пока я шел за другом. И, видимо, за настоящим другом Алексея Лесакова, о чужом человеке так не заботятся.

И тут я замер посреди коридора. До меня вдруг дошло, что представился я Виталику не своим именем, под которым прожил пятьдесят с хвостиком лет, а именем пацана, в теле которого я себе снился. Или все-таки не снился?!

Интересно, если я все-таки каким-то образом лежу в реанимации в своем времени, а мое сознание переместилось сюда, в семьдесят восьмой год, то сознание студента Лехи по прозвищу Леший сейчас в моем? Бедный пацан! Думаю, это страшно, очутиться в почти мертвом теле. Без голоса, без зрения, без возможности позвать на помощь. Обещаю, парень, я найду способ вернуться и вытащить тебя в твою жизнь. Спасатели никого в беде не бросают.

И вот еще что странно: почему я не помню последние минуты или часы перед тем, как мы поменялись местами? Или это все-таки мой персональный реалистичный кошмар и я просто лежу под аппаратами и вижу живые сны?

Мы зашли в комнату, и я оглядел наше жилье уже осмысленным взором. Обычная юношеская берлога. В меру замусоренная, в меру разграниченная на зоны. Две панцирных кровати. Стояла такая у бабушки в саду, любили мы с двоюродными братанами на ней прыгать. Две совдеповские неубиваемые тумбочки с чуть перекошенными дверцами.

Неожиданно вспомнилась история знакомства моих родителей. Дверцы у этого лакированного предмета советского общажного интерьера то и дело приходилось чинить. Тумбочки хоть и добротные, но дверцы все время проседали, да и ножки у стульев подкашивались и норовили отвалиться. Вот девчонки и повадились просить парней отремонтировать, коменданта пока допросишься: то времени нет, то гвоздей. Заодно и женихов себе приглядывали порукастей да похозяйственней. Так и случались внезапные встречи и зарождались отношения. Так отец и приглядел веселую русоволосую девчонку, свою будущую жену, мою маму.

Интересно, а у Алексея Лесакова матушка жива? Я-то давно один по жизни, всех похоронил… И что делать, если да? Родная мать сына признает в любом облике, хоть калекой, хоть без лица. А тут, считай, сын и не сын вовсе, душа-то не его. Или все-таки сознание? Так, Леха, хватит философии, будем решать проблемы по мере их поступления!

Я присел на свою кровать и продолжил разглядывать незамысловатый пацанячий быт. Женька что-то собирал в сумку, возился у стола, потом у шкафа и не обращал на меня внимания.

Жекина сторона была увешана разномастными плакатами, от популярных советских звезд тех времен до зарубежных грудастых певичек. Встречались даже вырванные страницы из журналов «Крестьянка» и «Работница» с нашими советскими красавицами. Помню, когда в школу в среднее звено перешел, девчонки поголовно увлеклись песенниками.

Брали толстую тетрадку листов на девяносто шесть и записывали туда любимые песни советской эстрады, а в качестве украшения – вырезки из этих самых журналов, портреты звезд. В этих популярных журналах были даже развороты с фотографиями певцов и текстом песни с аккордами, а под Новый год – с календарем.

Я оглянулся на свою стену. На моей стороне висел один-единственный плакат с неизвестным мужиком на фоне заснеженных пиков в горнолыжном прикиде. Еще бы знать, кто он. Надо будет осторожно выяснить, чем увлекался Алексей.

Заглянул в прикроватную тумбочку. Внутри лежала электрическая бритва «Харьков» в кожаном чехле со сменными лезвиями и зеркальцем, вставленным в кармашек. Взял в руки, принюхался. Кожа все еще остро пахла, значит, недавнее приобретение. Интересно, откуда у студента-второкурсника такая дорогая вещь? Состоятельные по меркам Союза родители? Или заработал? Если заработал, то как?

Новые историки утверждали в своих умных книжках, что в конце «семидесятых» моральные нормы стали проще. Если вспомнить длину юбок, в которых ходили в то время советские девушки, то вполне соглашусь.

Юбочка Кати Снегиревой из «Афони» не оставляла никакого простора для воображения. Зато фраза «вот мы в ваши годы такое не носили» звучала так часто, что молодежь в нее искренне верила. В том числе и я. Пока не посмотрел однажды семейный альбом в подростковом возрасте. И не увидел мамины наряды. Удивился.

Кстати, и родная коммунистическая партия потихоньку начала терять авторитет. Советские люди понемногу смелели, отказывались ходить на общественно полезные мероприятия. И комсомольско-пионерским вожакам приходилось придумывать все новые и новые способы добровольно-принудительного шантажа.

Я хмыкнул про себя. С тех пор в этом плане мало что изменилось.

А я вот любил ходить с батей на демонстрации малолетним пацаном. Да и став старше, искал любой повод откосить от школьной обязаловки. То ли дело шагать в одном ряду с веселыми взрослыми мужиками завода «Полиграфмаш», с транспарантами и растяжками, с кучей шариков в потной ладошке и с приколотым на грудь флажком. Когда уставал, отец сажал меня на плечи, и моему восторгу не было предела.

Маршировать вместе со школой мне претило. Топать в школьной форме в обязательном пионерском галстуке через полгорода на площадь Ленина в колонне недорослей под раздраженные окрики уставшей классной руководительницы. Еще бы она, Анна Николаевна, была довольна: очередной праздничный день, как и десятки других, она тратила не на свою семью, а на чужих детей.

Лимонад и пирожки в заводском буфете перед началом движения. Пирожные трубочка или корзиночка с белковым кремом после. А дома ждала мама и родня, и мы уходили дружной толпой на старое стрельбище на пикник! Шашлыки, бадминтон, футбол, первые купания в море на майских… Эх… Как молоды мы были…

– Леха, ты чего сидишь? Переодевайся! Мы и так опаздываем! Если Стрижаков начнет с нашей вышки, влетит нам по первое число!

«Вышка? Что за вышка и во что переодеваться?» – я огляделся в поисках хоть какой-нибудь униформы.

– Твое барахло в шкафу, – ворчливо прокомментировал мою растерянность Жека. – Люська вчера притащила, да еще и отругала, мол, заняли все веревки своими плавками да майками! Подумаешь, цаца какая! – Женька повернулся ко мне лицом, и только тут я заметил, что на нем темно-синие шорты из легкой ситцевой ткани и белая майка-алкоголичка, эффектно обтягивающая подкачанный торс.

Я задумчиво окинул его взглядом, поднялся с кровати и пошел к шкафу. «Как бы не спалиться, за Лесаковым и так сегодня косяк на косяке, если я еще одежду свою не признаю, Женька точно заподозрит неладное и врача вызовет… из психушки».

Распахнув дверцы шкафа, я внимательно оглядел нехитрый гардероб, разместившийся на вешалках и полках, и задумался. Знать бы, куда мы идем, на какую работу… Жекин наряд я оценил. Свой такой же обнаружил. А обувь? Этот паразит все еще стоял в тапочках возле зеркала и укладывал свой чуб, словно собирался на свидание.

Я уже хотел сработать под дурачка и поинтересоваться, куда это друг-товарищ так прихорашивается, как вдруг вспомнил утреннюю Женькину болтовню про каких-то северянок, про то, что я кого-то обещал покатать на кораблике.

Так, предположим, работа на пляже. Я задумчиво окинул взглядом куцый набор обуви. На нижней полке стояли только кеды. Я не успел определиться, Жека прошел мимо меня к выходу и сунул ступни в темно-синие сланцы. Рядом стояли еще одни. Я рискнул предположить – мои. Быстро вытащив шорты и такую же майку, я, не стесняясь, стащил с себя футболку и треники, нацепил «униформу», мысленно порадовался своему молодому спортивному накачанному телу, обулся и вопросительно уставился на друга.

– Пошли, что ли?

– Сумку брать будешь?

Я оглянулся. На стуле возле двери валялась сумка из искусственной кожи с надписью Lada Avtoexport. Я ухмыльнулся: отец подарил мне такую же на десять лет. Хитро улыбаясь, предложил заработать рубль за внимательность.

Помнится, я целые сутки рассматривал этот шедевр советской кожгалантереи, пытаясь понять, что в нем такого скрытого или тайного. Пока наконец не обнаружил, разглядывая сумку с увеличительным стеклом, что машина на картине праворульная!

Мы не успели выйти из комнаты, как двери распахнулись, и к нам ввалился запыхавшийся пацан, по виду первокурсник.

– Стучаться не учили? – недовольно буркнул Женька.

– Здрасьте, – дерзкий пацаненок, глядя на нас нахальным взглядом, постучал по косяку. – Там это… Петрович объявил общий сбор в комнате отдыха. Срочно! Прям щас! Быть всем!

Малолетний сайгак развернулся и, не прощаясь, помчался дальше по коридору. Через минуту мы услышали, как он врывается в очередную комнату и с порога тараторит ту же самую инфу.

«Надо же. И тут Петрович… Кто такой? Тренер? Педагог?» – размышлял я, топая за погрустневшим Женькой. Не иначе как срывалось у него на пляже утреннее свидание. Не повезло парню.

Мы спустились на первый этаж, свернули направо, ввалились в небольшую светлую комнату и нестройно поздоровались на два голоса. Нам ответил такой же хор юношеских ломких басков, и один прокуренный взрослый голос велел подходить поближе и слушать внимательно. Что мы и сделали.

Когда невысокого роста кряжистый мужичок в тельняшке обернулся, я едва не потеря дар речи: передо мной стоял Петрович собственной персоной! Мой начальник из той моей реальной жизни. И только спустя пару минут до меня дошло – это не он! Я выдохнул и наконец услышал, что он что-то раздраженно, даже зло, объясняет парням. На последней фразе я окончательно включился.

– Так, орлы! – Петрович сердито рубанул воздух ладонью. – Повторяю для особо одаренных! На сегодня все свиданки отменяются! Вечером мы при полном параде идем патрулировать город вместе с ребятами из ДНД. Я все сказал!

Глава 4

Наша компания недовольно загудела.

– Не обсуждается! – отрезал Петрович. – Сегодня концерт на открытой сцене. У милиции на сегодня запланирован рейд. В последнее время карманников много развелось. Мы на подхвате, смотреть в оба! Форма одежды – парадная! Встречаемся в шесть возле опорника! Повязки нам выдадут! Все, свободны! Марш на дежурство. Там, поди, уже все утопленницы устали тонуть, вас дожидаючись! – хмыкнул тренер нашей сборной по парусному спорту.

Мы гурьбой высыпали из общаги и разошлись парами в разные стороны. Пляжей было несколько: Центральный, Каменка, Детский (он же Козий) и Пятачок на самой оконечности Городской косы. На самом деле купаться там запрещалось, но местные на запрет не обращали никакого внимания, а вместе с ними туда повадились ходить и отдыхающие. На Каменку и Детский парни решили идти пешком, было недалеко. А нам с Женькой предстояло ехать на единичке до центрального рынка, а там пересаживаться на «четверку» и под конец топать пешком.

Именно нам с Жекой предстояло дежурство на Пятачке: знали мы его как свои пять пальцев, потому что занимались в учебно-спортивной парусной секции. Пока ждали автобус, решили выпить по кружке холодного кваса.

Слегка помятая желтая бочка стояла в тени старого разлапистого клена. Не помню даже, в каком году они исчезли с улиц нашего курортного городка. Сейчас квас разливают в заводские металлические теги, продают в пластиковых полторашках или банках. В советских квасных бочках из моего детства даже в самую сильную тридцатиградусную жару квас всегда оставался холодным.

На стуле, как на троне, восседала дама средних лет с суровым неприветливым лицом легендарных советских продавщиц. Облаченная в почти белые халат и косынку женщина наливала страждущим кому в пол-литрушку за шесть копеек, кому в граненый стакан за три. За трехлитровый термос народ отстегивал тридцать шесть медяков. А если накинуть сверху четыре копейки, то продавщица наливала холодненького прям с горкой!

Я завис, разглядывая пацаненка лет десяти, который стоял в очереди с красным в горох бидоном. Точно такой же был у нас. Все лето именно я бегал за квасом к военторгу. Впрочем, к нему же с этой посудиной я ходил и за молоком. В тени высоких ясеней стоял молочный киоск. Там из больших блестящих фляг такая же дородная дама разливала огромным половником в тару советских граждан молочко. Двадцать восемь копеек за литр!

Подошла наша очередь, и мы с Женькой заказали две пол-литры. Отошли в сторонку и принялись неспешно пить. Автобусы ходили редко, так что летнюю ленивость мы отчасти могли себе позволить.

Я наблюдал, как продавщица ловко ставит грязные стаканы на вертушку и ополаскивает их водой, и размышлял: не хочется признавать, но, походу, я оказался героем одной из своих любимых книг. Попал в тело молодого студента и теперь проживаю его жизнь. Точнее, буду жить свою собственную заново…

Поздравляю тебя, друг ты мой Леха, даже здесь, в этом далеком 1978 году, ты не кто иной, как спасатель! Второй шанс, говоришь? Ну-ну. Я вышел из благостной тени деревьев в объятия горячего южного солнца и заказал еще одну кружечку кваса, радуясь, что расстроенный из-за вечера Женька не мешает мне думать своей болтовней.

Нет, дорогой товарищ спасатель второго класса Алексей Степанович Лесовой, это все не сон, это твоя новая реальность в твоем родном городе, в котором ты родился и вырос, из которого ушел в армию. В котором до сих пор тянешь лямку в поисково-спасательном отряде МЧС.

Сейчас, когда воспоминания студента полностью осели в ячейках моей собственной памяти, я осознал, что с именем мне повезло. Студент-второкурсник оказался почти полным тезкой, звали его Алексей Степанович Лесаков! Парень он был хороший, после первого курса остался сиротой, умерла бабушка, которая воспитывала его с пятнадцати лет: родители-альпинисты погибли в горах при сходе лавины.

Парнишка оказался активным, занимался парусным спортом, хорошо плавал, любил читать приключенческие романы, был неотразим в глазах девичьей общественности. Голубые глаза, копна пшеничных волос и накачанное в меру спортивное тело вкупе с высоким ростом превращали его в лакомый кусочек не только для одиноких отдыхающих тридцатилетних дамочек.

Вопросы «за что?» и «зачем?» передо мной не стояли. А вот мысли о том, как выжить в этом слабо знакомом мне времени и вернуться назад, жрали нервные клетки со скоростью пираний. Второй шанс и новая жизнь – это все хорошо. Но мозги-то старые, за плечами полтинник всякого разного. И Галина… Кто будет ухаживать за ее могилой? Некому. Сироты мы с ней по жизни.

Стоп! Мелькнула какая-то мысль, и я попытался ухватить ее за хвост. Но тут, пыхтя и громыхая, подкатил старый желтый дребезжащий городской автобус под номером один, прозванный в народе «единичка».

Мы торопливо поставили кружки на влажный поднос и ломанули в сторону общественного транспорта. Попасть внутрь знаменитого ЛиАЗа на курорте в любое время дня – тот еще квест. Уж это я хорошо помню.

Мамашки с огромными пляжными сумками или пакетами, с колясками и орущими от жары детьми. Бабульки с авоськами, требующие уступить место. И попробуй не встань, не уважь старость! Всю дорогу, пока не выйдешь, тебя будут костерить на весь автобус, сотрясая воздух репликами: «Что за молодежь пошла!», «Бессовестные!», «Мы за вас кровь проливали!», «Кто вас воспитывал!». Впрочем, вредные бабки-скандалистки существуют во всех временных потоках!

С трудом запихнувшись в раскаленное железное нутро, мы оказались зажатыми со всех сторон потными телами. За нашими спинами с трудом закрылась дверь, битком набитый автобус отчалил от остановки. И началась автобусная игра: «Передайте за билет», «Прокомпостируйте, пожалуйста», «Мужчина, вы мне все ноги отдавили», «Женщина, не тыкайте в меня вашей авоськой», «Уберите от меня вашего ребенка!».

Мы передали десять копеек за два билета, попросили прокомпостировать. И погрузились каждый в свои мысли, в этом живом потном клубке человеческих тел хотелось только молчать, аккуратно вдыхая через нос. Мне всегда казалось, что не только женщины, но и некоторые мужчины, перед тем как зайти в общественный транспорт, специально обливаются одеколоном и духами.

На таком автобусе я ездил в музыкальную школу учиться играть на гитаре. Хотя чаще все-таки бегал пешком через городской парк, а деньги экономил на фруктовое мороженое за семь копеек в бумажном стаканчике, которое продавали почему-то только летом, или оставлял на сдобу за девять копеек, которую покупал после школы. Любовь к этим двум продуктам я пронес через всю свою несуразную жизнь.

Одна из центральных парковых аллей выходила на прогулочную зону – длинный широкий тротуар, пересекающий почти половину города. Заканчивался бульвар возле Гостиного двора, который местные называли просто «центральный рынок», а то и вовсе «базар».

Построенный по образу и подобию петербургского, но только в миниатюре, Гостиный двор был сердцем провинциального купеческого городка до Советов, им же остался и с приходом коммунистов.

Кубанскими фруктами и ягодами, арбузами и дынями, творогом и молоком торговали внутри Гостиного двора. Снаружи это были магазинчики, не всегда наполненные нужными товарами.

Нас вынесло человеческой волной на базаре, мы пересели на другой автобус и вскоре добрались до центрального пляжа. За три года до моего рождения в честь тридцатилетия Дня Победы на пляже торжественно установили бронекатер-памятник «Патриот».

Бронированный катер БК-162 построили в годы войны на средства местных жителей. Маневренный катер с двумя мощными американскими двигателями «паккард», двумя танковыми пушками со спаренным пулеметом на борту был самым притягательным местом для пацанвы. Не сосчитать, сколько раз нас сгоняли с него доблестные стражи порядка и дээндэшники! Но мы упорно продолжали лезть на высокий пьедестал, желая прикоснуться к легенде, воображая себя отважными моряками, защитниками нашей необъятной Родины.

Мы выскочили возле «Патриота» и помчали на Пятачок. Время катастрофически утекало. А начальник местного отделения ОСВОД (общества спасения на водах), Сидор Кузьмич Прутков, терпеть не мог опоздавших. И мы смело могли рассчитывать на какую-нибудь каверзу с его стороны в качестве наказания.

Мы мчались по тротуару, обгоняя загорелых курортников, лакомящихся советским эскимо за девятнадцать копеек. Огибая мужиков в бумажных панамах-корабликах, которые стояли в очереди за вожделенным пивом. Отпуск, можно и выпить, тем более жена наконец дала добро. А вредная теща осталась дома в другом городе!

Кузьмич уже стоял возле вышки, поглядывая на часы.

– Опаздываем? – рявкнул бывший флотский «сундук», списанный с флота за драку.

Была у него какая-то мутная история, врезал он наглому матросу по мордасам. А тот возьми да и упади за борт. Кузьмичу повезло дважды: дело случилось у пристани, и пацана он успел вытащить. Но из флота его все равно поперли, списали в спасатели.

Сидор Кузьмич мужик был колоритный. Невысокого роста, кривоногий, с огромными длинными руками и силищей как у Ивана Поддубного. Подковы он точно гнул, я лично видел. Точнее, чужая память, тесно переплетенная отныне с моей, об этом напомнила.

Слушая вводные на сегодняшний день, я потихоньку вытаскивал из чужой памяти момент знакомства с Кузьмичом. Впечатление он на нас, студентов-второкурсников, отправленных летом спасателями на городские пляжи, произвел неизгладимое.

«Главное, – вещал Сидор Кузьмич на нашей первой встрече, – помните правила!»

А дальше мы слушали и обалдевали.

Если, к примеру, клиент, он же утопающий, дергается и не желает ни в какую спасаться из мутных вод нашего теплого моря, просто необходимо дать ему для начала в дыню, а потом уже волочь на берег. «А то вцепится, – поучал Кузьмич, – и хрена лысого вы его от себя оторвете, паскуду эдакую! Так вместе и потонете!»

Врезать здоровому или не очень мужику в репу в воде – занятие непростое. Надо знать, как бить. Опоры-то под ногами нет, нужно выпрыгнуть из воды и зарядить в висок сверху. Педагог из Сидора Кузьмича оказался хороший. Разбив по двое, он загнал нас в воду к общеизвестной матери.

Про утопленников, которых он звал по-простому «жмуры», вдалбливал в наши пустые головы главное правило: «Вы, салаги, запоминайте, когда скорая за жмуром приезжает, от дока не отходи! Почему? А потому как должо́н док записать в своих бумажках, что проводил он спасательные мероприятия. Забудешь, делов не оберешься. Патанатом нарисует потом насильственную смерть – и все, дело труба. Замуздохаетесь отписки писать. Ребра-то при искусственном дыхании сломать – как два пальца отрезать».

Но самое главное правило гласило: утренний клад (ночного утопленника) тащить на соседний участок! И сразу звонить ментам, чтобы они тело на себя брали, бумаги всякие отписывали. Иначе премии лишат. Не нас, конечно, Кузьмича. И обязательно зорко следить за соседями, чтобы подлянку не устроили, свой труп к нам не затащили.

Как ни странно, правила работали. И за все лето ни один курортник на нашем участке не утонул, как ни старался.

Вот и сейчас один крупнокалиберный непротрезвевший мужик, который спокойно лежал на краю дамбы, вдруг подорвался, как потерпевший, глотнул остатки водки из бутылки, любовно зажатой в могучей руке, с трудом поднялся на ноги, оглядел местность и с воплем: «Па-а-ашли все на х…» – сиганул в море.

Кузьмич выматерился и заорал в матюгальник витиеватую речь, умело вписывая в нее информацию про буйки, за которые не заплывать, при этом требовал вернуться «взад» и угрожал самолично утопить залетчика, если тот сейчас же не выплывет на берег. Мы с Жекой молча и слаженно побежали к лодке.

К мужику, орущему благим матом, мы добрались в считанные секунды. Кинули ему круг, а он не берет. Выпятив на нас залитые алкоголем зенки, мужик лупил по воде руками и орал не хуже Кузьмича.

– Держи руль, – крикнул я Женьке, стянул майку и прыгнул за борт.

Ненавижу пьяных на море. Вот выше моих сил понять, какой черт их тянет в воду после принятия на грудь? Хочешь самоубиться, купи веревку с мылом и избавь родных от своей дурной натуры.

Подгребаю. Краем глаза наблюдаю за Жекой. Стоит правильно, близко не подходит, эта живая водяная мельница весом примерно в центнер нашу лодку перевернет в два счета. Оцениваю обстановку и ныряю, чтобы подплыть к бегемоту.

Вспоминаю уроки нашего «сундука». Выныриваю и со всей дури луплю в висок. Мужик смотрит на меня протрезвевшим взглядом. А из носа у него течет кровь. Черт, Леха, как ты мог промазать-то? Удар отработанный! Удар – да, а вот тело-то новое, не слушается еще.

Снова прыгаю.

– На-а-ач! – понимаю, что мимо.

Теперь у моей жертвы разбита губа, а на лице утопленника написано такое изумление, что мне становится неловко. Вот лежал мужик, никого не трогал, захотел охладиться, а тут мы приплыли и давай его спасать. Может, он и не утонул бы вовсе?

Я в третий раз золотой рыбкой взметаюсь вверх над водой и – оп-па! – попадаю несчастному в глаз. Да что такое с этим телом? Драться оно умеет, а с прыжками из воды не дружит?

Протрезвевший несостоявшийся жмур вдруг вспоминает, что он умеет плавать, и с приличной скоростью начинает от меня сваливать.

На берегу, забыв все русские слова, на чистом классическом матерном вещает Кузьмич. Еще бы, за моими попытками спасти пьяницу наблюдает весь пляж. Ох, чую, влетит мне по первое число. Но меня охватывает какой-то нездоровый азарт. Тут мою взрослую память опытного профессионального эмчеэсника словно кто-то отключает, возвращая на место молодого мальчишку, впавшего в раж.

С воплем: «Стоять, гад! Я тебя все равно спасу!» – я догоняю несчастного, попадаю ему по затылку, рывком дергаю за волосы обмякшее тело и тяну в лодку. Ошалевший Женька мне помогает, и мы с трудом втягиваем потерпевшего на борт.

Завели мотор, подходим к берегу, выгружаем тело. Оно вдруг вскакивает и бросается на меня. Мне ничего не остается, как встретить его «двойкой» в горло. Мужик падает, какое-то время лежит, таращась на нас троих, а затем вскакивает и резвым сайгаком несется по берегу.

– Ты это, того, не переживай, – вздыхает Кузьмич, косясь на меня.

Я понимаю, ему безумно хочется свалить от нас в свой домик, достать заначку и накатить. Я бы и сам накатил, да ведь не даст, зараза!

– Вы это, идите на пост, – махнул рукой Сидор Кузьмич. – С милицией я сам разберусь. Только ты это, Леха… Ты сегодня больше никого не спасай. Женька, головой за него отвечаешь, понял?

– Понял, Кузьмич!

– Пусть с вышки только поссать спускается, – бывший мичман окинул меня взглядом, словно опасаясь за курортников, которых я могу захотеть спасти по дороге в туалет. – Все, брысь отсюда, салаги, – буркнул Прутков по прозвищу Прут и двинул в сторону патруля.

Доблестные граждане, видя такое безобразие, моментально сгоняли в опорный пункт и нажаловались. Вот так у нас всегда: когда очень нужно, свидетелей днем с огнем не сыщешь. А не нужно, так годовалый ребенок заговорит.

Мы двинули в сторону одиноко торчащей вышки посреди бушующего человеческого моря полуобнаженных тел, лежащих, стоящих, сидящих на песке, где только глаз видит.

Лето выдалось жарким, и курортники выползали на пляж с семи утра, чтобы занять местечко в тени.

– Лех, что это было-то?

– Да хрен его знает, – буркнул я. – Вчерашнее, видать, не вышло, вот и… – использовал я утреннюю Женькину версию.

– Может, тебе в общагу? Поспишь, я сам подежурю. Вечером-то на другое дежурство…

– Не, нормально все, – отмахнулся я. – Ты иди, а я, пожалуй, за лимонадом сгоняю. И приду.

– Мне Кузьмич голову оторвет… – неуверенно выдал друг.

– Не оторвет. А если оторвет, обратно пришьем, – неудачно пошутил я. – Все, я пошел.

– Ну, смотри, – буркнул Жека и двинулся к вышке.

Я же метнулся к ларьку «Соки-воды» и, только заказав стакан ледяной минералки, сообразил, что деньги остались в сумке, а сумка у Женьки.

– Ты берешь? Нет? Тогда отходи, не мешай другим, – заворчала продавщица, выжидательно на меня глядя.

– Вы позволите? – раздался за спиной мелодичный голос. – Мне яблочный, а молодому человеку минеральной воды. Все верно, – уточнил женский голос.

А я как завороженный смотрел на ее лицо и не мог отвести взгляд.

Глава 5

Она стояла в легком белом сарафане такой, какой я ее помнил все эти годы. Тонкая, звонкая, с черными длинными волосами, заплетенными в небрежную косу. Несколько влажных завитков прилипли к ее высокому лбу. Правая бровь приподнята чуть удивленно. Ее глаза-вишни с озорством меня разглядывали, а рука с тонкими длинными пальцами протягивала стакан.

Я протянул свою и коснулся ее пальцев, осторожно перехватил тару, не сводя с нее глаз. Знакомая незнакомка уже вовсю улыбалась, считывая мою растерянность.

– Ну что же вы, Алексей, – грудным голосом произнесла девушка. – Обещали покатать на катере утром, а сами не пришли.

Наваждение схлынуло, стакан едва не выпал из моей дрогнувшей руки.

– Простите, мы разве знакомы?

– Ах, Алексей, Алексей, нельзя быть таким забывчивым, – незнакомка шутливо погрозила мне пальчиком, забрала свой яблочный сок и шагнула в сторону от прилавка.

Я по-прежнему не сводил с нее глаз, умом понимая, что моя Галка родится только через четыре года. Но девушка в белом была потрясающе на нее похожа, если бы не родинка под левым глазом. Не может быть!

Я вздрогнул. Торопливо опрокинул в себя стакан воды и скомканно попрощался.

– Простите, мне нужно идти… Напарник один, а мы дежурим… Как вам деньги вернуть? У меня сумка на вышке, куда вам их занести?

– Я живу тут недалеко, на Береговой пять. Можете зайти после работы, – все так же мило улыбаясь и неуловимо, но очень профессионально кокетничая, ответила девушка. – Алеша, я вас отпускаю! Но непременно приду вечером на пляж. Вы обещали показать мне закат в море.

Я кивнул, развернулся и, стараясь не задать стрекоча, медленно пошел на берег. Столько лет прошло! Или еще не прошло?! Черт, Леха, ты в той своей спасательной жизни никого не боялся, в том числе и глубоко интеллигентную тещу с ее занудством и поучениями. Ты просто взял и перевез жену в другой город, чтобы мамаша не изводила ее своими капризами и истериками.

Чем дальше от родителей, тем больше они любят своих детей и меньше эксплуатируют, натягивая на свой махровый эгоизм шикарную фразу: «Я тебя родила, воспитывала, всю жизнь тебе отдала, а ты? Неблагодарная!» Так ты ребенка для благодарности рожала или чтобы просто любить его и в горе и в радости? С двойками и разбитыми коленками, с первой любовью и подростковыми страхами…

Н-да, дорогой ты мой попаданец Алексей, твоя очаровательная зануда-теща ни черта не изменилась с тех самых пор, когда ты в последний раз ее видел. Точнее, тебе, как будущему зятю, выпал уникальный шанс узнать, как Альбина Николаевна стала такой, какой ты ее знавал в далеких двухтысячных. А никак! Родилась она, походу, такой… невообразимо красивой эгоистичной стервой!

«Я вас отпускаю, Алешенька!» – передразнил я про себя будущую тещу, можно подумать, мне ее разрешение нужно было! Раздражение накатило волной. Захотелось покурить, но сигарет не было. И вообще, мое новое тело, кажется, не курит. Я даже не уверен, что оно пьет, несмотря на Женькины утренние причитания. И, судя по вспышке раздражения, гормоны в нем бушуют нехилые и управляет ими явно не сознание пятидесятилетнего мужика.

Иначе за каким лешим ты, Леха, отлупил несчастного алкаша? Да и не алкаш он вовсе, так, короед на расслабоне. Ну, напился человек, ну, прыгнул в воду. Можно подумать, с тобой не бывало!

Я торопливо шел по набережной, перекручивая в голове все события утра и последнюю встречу. Странные сбои в памяти второкурсника Алексея мне начинали не нравиться. Как и мои реакции. Предположим, сейчас идет какой-нибудь процесс слияния двух сознаний. Черт! Почему я не медик? Было бы все куда понятней.

Так, начнем сначала. Мое сознание здесь со мной, в семьдесят восьмом году. Сознание мальчишки, думаю, заперто в моем теле. Либо в мертвом (как утверждают почти все книги про попаданцев), либо в неподвижном, что большая редкость. Либо пацан сейчас офигевает от того, что ему пятьдесят лет и он попал в будущее!

Я споткнулся и едва не упал.

– Осторожней надо быть, молодой человек! – весело хихикнули две девчонки, едва со мной не столкнувшись.

Я пер напролом, не разбирая дороги. Огибал бурлящие потоки курортников, спешащих занять свободные места на пляже. Зря стараетесь, граждане отдыхающие, в большой семье курортного города вставать надо в семь, а то и в шесть. Чтобы успеть добраться до пляжа и занять место под деревянным зонтиком. Особенно если это выходной день. Местные тоже хотят позагорать и искупаться.

Байки о том, что местных можно вычислить по белой коже, всего лишь байки. Наши горожане узнаваемы своим огородным загаром. Это когда руки по плечи и ноги по колено коричневые от солнца, а все остальное белое. Разве что девчат можно спутать с приезжими. В летние каникулы все с утра до ночи торчат на пляже, потому и ходят коричневые, как карамель, начиная с майских праздников.

Впереди показалась вышка, на которой маячил Женька. Я ускорился, решив в более спокойной обстановке подумать над поведением своего нового тела. Может, даже сходить в библиотеку и взять что-нибудь по физиологии или анатомии. Хоть убей, не помню, какая наука рассказывает про половое созревание.

Хотя, думаю, про половое-то уже поздно, наверное. Судя по отрывочным воспоминаниям, созрел мальчик давно, еще в школе. И с тех самых пор он не просто Леший, а едва ли не первый парень на деревне, местный Казанова. Ему здесь, на пляже, самое раздолье.

Даешь повышение рождаемости в два раза за одну пятилетку! Почему, вы думаете, на курортах так много одиноких дамочек? Потому что за приключениями едут на свою голову. А кто-то целенаправленно за ребеночком. В советское время таких дурех хватало, в основном среди синих чулков. Годы идут, часики тикают, а подруга, как дьявол-искуситель, на ухо нашептывает: «Рожай для себя!» Вот и ехали… рожать. А потом про капитанов дальнего плавания рассказывали своим пацанам.

Так, стоять, Леха, что-то тебя не туда понесло. Вот это вот все – это чьи мысли? Мои или студента? Как разобрать-то? По логике вещей – мои. Лешке-младшему как раз о бабах-то и думать самое время. Это мне уже поздновато. Я сбился с шага, увидев перед глазами обиженное лицо Манюни с растерянными глазами, и чуть не нырнул носом в песок, соскочив с последней ступеньки короткой лестницы.

– Ну, ты чего так долго? – заворчал Женька, подвигаясь на стуле к бортику, освобождая мне место.

– Да знакомую встретил, – отмахнулся я, протягивая руку за биноклем. – На что смотришь?

– Да вон парочку видишь на матрасе? Походу, у них свидание, – Жека хихикнул. – Вот ни стыда ни совести у людей. Общественный пляж, гости города, дети, спасатели! А они как дети малые, чесслово. Ты? Я?

– Ну, давай я.

Женька протянул мне рупор, и я от всей души гаркнул на все побережье:

– Граждане отдыхающие и их сопровождающие! За буйки не заплывать! Парочка на надувном матрасе синего цвета! Повторяю, граждане на надувном матрасе синего цвета! – я прямо физически ощутил, как весь пляж вздрогнул от моего громкого голоса и тут же принялся искать пресловутую парочку, выясняя, чем они привлекли внимание спасателя. – Вернитесь к берегу! За буйки не заплываем!

Я опустил рупор, и мы с Женькой заржали, как молодые кони. Парочка на матрасе резко перестала целоваться. Девушка отпрянула от своего воздыхателя, матрас опасно накренился на бок. Воздыхатель попытался выровнять неустойчивое плавсредство, но потерпел неудачу. Еще пара секунд – и влюбленные перевернулись.

Девчонка вынырнула первой, ухватилась за матрас, попыталась на него забраться. Но тут над водой показалась голова неудачливого поклонника, вынырнувшего точно под матрасом в тот момент, когда барышня уже почти на него залезла. Судя по всему, ржали в голос не мы одни. За приключениями несостоявшихся любовников наблюдал весь пляж.

Парочка кувыркалась еще минут пять. Наконец парень сообразил: подсадил свою красавицу на матрас. Девочка легла на спину, видать, обиделась, парнишка ухватил угол надувной лежанки и потащил свою добычу к берегу.

Я снова поднес рупор ко рту.

– Граждане отдыхающие! Сегодня второе июля, температура воды на нашем пляже двадцать два градуса по Цельсию. Ветер слабый, полметра в секунду. Температура воздуха двадцать пять градусов по Цельсию и будет подниматься. Берегитесь теплового удара, надевайте головные уборы! Спасатели желают вам хорошего отдыха на нашем замечательном пляже!

– Вода есть? – ответить Женька не успел. – Мамаша в купальнике в белый горох! Следите за своим ребенком! Мамаша в купальнике в белый горох! Остановите ребенка!

Молодая женщина в синем купальном наряде сидела на коврике и увлеченно читала какую-то книгу. Голопопый пацаненок трех-четырех лет в панамке сначала сидел рядом с ней, строя из песка куличики с помощью детского совочка и формочек для песка. Скоро это занятие ему надоело, и он решил выкопать яму.

Копал он долго и старательно. Я даже улыбнулся, представив, как мальчонка сопит от усердия. Наконец яма была выкопана. Довольный мальчишка решил вылить в нее воды из ведерка и обнаружил, что ее-то как раз и нет. Пока он рыл туннель к центру земли, ведро перевернулось, вода вылилась, и огорченный пацан едва не ревел, заглядывая внутрь.

Но очень быстро в его светлую голову пришла гениальная идея. Он посмотрел на маму и что-то спросил. Женщина коротко ответила, но так и не подняла глаз от книжных страниц, полностью погрузившись в историю. Мальчонка посидел на попе, подумал, затем поднялся, подхватил ведерко и решительно зашагал к морю. И вот это уже было плохо.

– Мамаша в купальнике в белый горох! Остановите ребенка! – я снова гаркнул в рупор, надеясь вырвать молодую мамочку из объятий книжных героев.

Соседка по пляжу, дородная дама в широкополой шляпе повернулась к женщине с книгой и что-то недовольно произнесла. Отдыхающая вздрогнула, оторвалась от книги, несколько секунд с недоумением разглядывала соседку, пытаясь понять, что та от нее хочет. Вздрогнула еще раз и испуганно закрутила головой, отыскивая сына среди массы полуголых тел разных калибров и форматов.

Коврик мамы с сыном лежал в третьем ряду от воды, и пацаненка за широкими спинами отдыхающих, завтракающих на пляже, невозможно было разглядеть. Женщина швырнула книгу на полотенце, вскочила на ноги и бросилась к морю. Шкет уже добрался до воды и теперь размышлял, стоя в полушаге от опасности, как ему наполнить ведерко.

Видимо, воды мальчик не боялся. Да и море сегодня было на удивление спокойное, практически штиль, он шагнул вперед, наклонился, чтобы зачерпнуть морской воды. И тут его сбил с ног паренек постарше, решивший с разбегу сигануть в отсутствующие волны.

Десятилетний пацан, придерживая руками на талии желтый круг, несся издалека, виляя и обходя препятствия в виде пляжных принадлежностей и ленивых курортников. За ним поднималась волна возмущения, но мальчишке было все равно. Вот оно, долгожданное море! Намного отставая от него, шествовал мужчина, видимо, отец. На все замечания пляжного планктона он не реагировал, следя за сыном.

Когда мальчик с кругом почти добрался до воды, ему под ноги неожиданно выкатился мяч. Откуда он прилетел, я проворонил. Но пацан его не заметил, в его глазах плескалось море. Он споткнулся, его качнуло в сторону, он зацепил голопопика в панамке, и они вместе рухнули в воду.

Я соскочил с места и рванул вниз. Старший рухнул на младшего, и мелкий оказался лицом в воде. Хорошо, ветра нет, прибой ласковый. Но в такой ситуации, когда на тебе кто-то лежит и у тебя нет сил подняться, утонуть может любой.

– Лех. Стой! Там уже мамаша прибежала, – крикнул Женька, и в этот момент ленивый приглушенный шум побережья огласил дружный рев.

Оба сорванца, отлепленные друг от друга и перепуганные, ревели в объятиях родителей, которые на повышенных тонах выясняли, кто прав, а кто виноват в ситуации.

Мужик давил массой и напористостью. Женщина, видимо, не умела ругаться и возмущалась как-то неуверенно.

Тут против нее единым фронтом выступили рядом сидящие и стоящие ответственные мамаши, которые все это время наблюдали за едва не случившейся трагедией, но ни одна не подскочила, чтобы помочь детям, попавшим в беду. И барышня с голопопиком ретировалась к своему полотенцу. Мужик довольно оглядел пляж, гордясь своим успехом, и повел всхлипывающего сына в море. Спустя минуту на нашем участке снова наступила ленивая благодать.

– Пожрать бы, – протянул Женька, поглядывая в сторону лотка с пирожками.

За ним, как всегда, восседала тетя Дуся в белом чепчике, с ярко-красными губами и густо накрашенными ресницами, своей фигурой и дородностью она напоминала куклу на самовар. У тети Дуси купить можно было практически все, от пирожков до домашнего вина. А если знать волшебное слово, то и самогоном на вечер разжиться.

Дульсинея Курортная, так прозвал ее какой-то умник из местных начитанных пацанов, все лето трущихся на пляже. Прозвище прижилось и распространилось, как эпидемия, среди всех работников пляжа, от торговцев пивом, квасом и мороженым до шашлычников и снующих везде торговцев горячей кукурузой, семечками, фруктами и местной сушеной рыбой-таранкой. Тетя Дуся была совсем не против такого уважительного прозвища, да и вообще, считалась кем-то вроде главы среди местных торговцев и предприимчивых людей.

В наших животах как-то сразу заурчало.

– Сходишь? – не отрываясь от наблюдения за купающимися, лениво поинтересовался я.

Спускаться вниз не хотелось. Тем более я видел заинтересованные взгляды, которые бросала в нашу сторону компания вполне себе симпатичных барышень. Были они чуть постарше нас, но и мы с Жекой не выглядели на свои двадцать. За счет роста и мускулатуры вполне могли сойти за двадцатитрехлетних парней.

– Схожу, – обрадовался Женька, видать, тоже заметил красавиц и решил не упускать шанс.

Утреннее свидание сорвалось, девчонки не дождались опоздавших парней и возле нашей вышки за все время так и не появились. Видимо, всерьез обиделись. Хотя, думаю, через денек вернутся, а то и на танцплощадке обнаружатся, куда после пляжных загаров и купаний к вечеру подтягиваются и местные, и отдыхающие. Придут, как водится, при полном параде и с деланым равнодушием на симпатичных личиках. Взрослые игры, куда ж без них.

Я улыбнулся своим юношеским мыслям. Все-таки мое сознание и молодое тело со всей его физиологией начали образовывать странный тандем. Очень надеюсь, что спустя время память и опыт останутся при мне. Не горю желанием заново проходить через все глупости собственной молодости.

Второй шанс на базе полученного опыта предпочтительней, чем откат на двадцать лет назад в плане разумности. А по мелочи так-то нестрашно. Даже интересно вспомнить, как оно было по молодости: кураж, флирт, соблазнение.

Я оторвался от созерцания морских далей и покачивающихся на легких волнах отдыхающих и оглянулся в поисках Женьки. Мои ожидания оправдались. Парень стоял в окружении нескольких красоток и что-то им рассказывал, улыбаясь как кот на именинах.

Ну, понятно, опять лапшу вешает и сказки поет, всех скопом на вечерний променад зовет. А про пирожки-то и забыл. Я лениво поднялся, потянулся, огляделся по сторонам, наклонился туда-сюда, разминая тело, и облокотился на перила, краем глаза наблюдая за Женькой, но не забывая мониторить побережье.

Наконец я заметил, что Женька, о чем-то договорившись с девицами, двинулся к тете Дусе. Поболтав с нашей теневой королевой торговли, Жека подхватил с десяток пирожков, завернутых в серую бумагу, и направился к вышке.

В животе заворчало с удвоенной силой. Вкус советского пирожка, купленного на улице из огромной кастрюли, по четыре копейки шутка, как-то сразу наполнился детскими воспоминаниями.

Очень уж я любил эти огромные поджаристые пироги с разнообразными начинками. С картошкой или с ливером, с рисом и яйцом, с капустой до сих пор самые любимые! А вот жареные с повидлом ажиотажа в душе не вызывали. И не потому, что я не любил сладкое.

Бабушкино вишневое варенье, непременно с косточками, – одно из самых вкусных воспоминаний раннего детства. Не любил я пирожки с повидлом из-за того, что начинка из них так и норовила вытечь наружу. Уж как ты их ни держи в руках и ни откусывай, все равно снизу капнет – и обязательно на одежду!

Женька виднелся уже на границе раскаленного асфальта и песка, как вдруг я заметил что-то странное.

Глава 6

Я взял бинокль и принялся неторопливо осматривать обстановку, чтобы не привлекать излишнего внимания человека, который меня заинтересовал.

Из воды выходил мужик самого обычного вида. На небольшой проплешине посверкивали капли воды. Не худой и не толстый, среднего роста. Отличный пловец, судя по фигуре. Широкие плечи, узкие бедра, видно, что в молодости спортсменом был.

Пловец подошел к полотенцу, аккуратно сложенному на мужские сандалии, поднял его и принялся обтираться. Вроде ничего такого. Но буквально десять минут я наблюдал интересную сцену с его участием.

В какой-то момент, оглядывая пляж, я обратил внимание на колоритного курортника. На толстых пальцах мужчины красовались широкое обручальное кольцо и печатка, на волосатом запястье – модные часы. Судя по всему, водонепроницаемые, раз он пошел в них купаться.

Мне стало любопытно, что за модель, и я долго пытался разглядеть циферблат в бинокль. В семидесятых в Союзе производили несколько дайверов: «Восток», «Полет», «Ракету» и «Славу». Хотя в нашей стране их называли амфибиями. В СССР водонепроницаемые часы делали четыре завода, и, в принципе, они не сильно отличались друг от друга.

В начале восьмидесятых мой отец купил себе на день рождения подарок: водонепроницаемую «Амфибию Полет». По тем временам они стоили половину месячной зарплаты инженера – пятьдесят семь рублей.

Я помню свой восторг, когда отец вместе со мной их разглядывал. Двадцать три камня, накладная задняя крышка с ввинчивающимся в корпус кольцом и резиновой прокладкой. Тогда мне казалось, это лучший подарок, какой только может быть.

Эти часы с изуродованным водой циферблатом и стрелками, покрытыми коррозией, до сих пор лежат в какой-то коробке в гараже. Прокладки на «амфибии» быстро высыхали и трескались, сказывалась некачественная резина. Стекло или крепилось обжимным кольцом, или вставлялось в корпус без каких-либо уплотнителей. И, если нарушить технологию, а такое случалось, стекло давало течь. Покупка «амфибий» для советского гражданина превратилась в своеобразную рулетку. Часы из разных партий существенно отличались: могли держать воду, а могли и не держать.

Пока я пытался понять, что за модель на мужской руке, грузный товарищ неторопливо зашел в воду, и я потерял к нему всякий интерес. Вспомнил про него, когда увидел, как он растерянно оглядывается по сторонам, пытаясь оторвать от себя мужчину.

Я напрягся, пытаясь определить на расстоянии. Что происходит? Плешивый очень странно себя вел. Тонуть он в принципе не мог, разве что судорога прошла и он просто попросил о помощи ближайшего соседа по морю, так сказать. Но тогда почему он так судорожно цепляется за толстяка, стараясь незаметно облапить его со всех сторон, сбивает с толку и суетится?

На сердечный приступ не похоже. Тогда что? Толстяк растерянно переваливался с ноги на ногу, пытаясь одновременно и помочь, и отцепиться от странного утопающего. И когда я уже решился крикнуть Женьке, который застрял возле очередной красотки рядом с вышкой, чтобы поторопился, странная парочка рассталась к обоюдному согласию.

Колоритный купальщик ринулся в сторону от плешивого, который пришел в себя и теперь спокойно и неторопливо шел к берегу.

Именно этот с виду неприметный плешивый мужичонка и привлек мое внимание. И вот теперь он вышел из воды, приблизился к аккуратно свернутому полотенцу, поднял его и принялся обтираться. Делал он это не торопясь, ни на кого не обращая внимания. Длинное полотенце полностью прикрывало его до колен.

Обтеревшись, мужчина влажным комком бросил полотенце на песок, взял сандалии и вернулся в воду. Поставил обувь так, чтобы волна на нее не попадала, и принялся по очереди ополаскивать ноги, чтобы обуться. Бессмысленное занятие, если честно. По песку невозможно пройти так, чтобы он не прилип к мокрым ногам.

Аккуратно ступая, чтобы снова не испачкаться песком, плешивый вернулся к полотенцу, поднял его, встряхнул, перекинул через плечо и двинулся к выходу с пляжа, лавируя между людьми и лежаками.

«Интересно, где его одежда?» – подумал я и решил проследить путь странного товарища. Но тут возле воды зашумели женские голоса, и я отвлекся. С какого-то мальчишки лет четырнадцати слетела кепка с козырьком, сделанная из газеты. Паренек рванул за ней, толкнув женщину, и поднял волну возмущений: «Куда смотрят родители?», «Хоть бы извинился!», «Куда прешь, глаза разуй!».

Едва он подхватывал головной убор, как тот словно случайно вырывался из рук и отлетал еще дальше. И это была вторая странность: не такой уж и сильный ветер поднялся. Наконец панамка легла на песок примерно в том месте, где недавно стоял плешивый. Мальчишка резко ухватил головной убор и поднял его вместе с песком. Пилотка намокла и, видимо, начала рваться.

Пацан оглядел ее со всех сторон, попытался отряхнуть от песка, но осознал бессмысленность затеи и хотел уже бросить газету тут же, но суровый возглас дамы в летах, которая все это время за ним пристально наблюдала, заставил его изменить решение.

Испорченную панамку он скомкал сильнее, зажал в кулаке и отправился в сторону мусорки. Что меня дернуло проводить его взглядом до урны – не знаю. Но я продолжил за ним следить и с удивлением обнаружил, что мальчишка с рваной промокшей газетой в руках прошел мимо всех мусоросборников и растворился в толпе отдыхающих, бредущих в сторону лотков или стоящих в очереди за квасом и пивом, пирожками и водой.

Странно, на фига ему грязная бумага с песком? Куда он ее потащил? А самое главное – почему? И тут раздался вой сирены. Я подорвался с места и заозирался по сторонам. Но оказалось, колоритный толстопуз выбрался из моря, подошел к своей лежанке и обнаружил, что его обокрали! Натурально сперли часы, обручалку и печатку. А сиреной выла его не менее импозантная жена шикарных размеров.

Я растерянно глядел на толпу, быстро собирающуюся вокруг несчастного с советами, вопросами. Кто-то крикнул: «Милиция! Милиция!» На горизонте замаячил Кузьмич. Глянул в нашу сторону, увидел меня на вышке, поискал глазами Женьку, кивнул и двинулся в сторону возбужденной толпы.