Читать онлайн На полной скорости бесплатно

Плейлист

Bring Me the Horizon – «Deathbeds»

Elvira T – «Наивной»

Alessia Cara – «Here»

Emmit Fenn – «Stones»

Dominic Donner – «Mask»

«Моя Мишель» – «Молоды и красивы»

PVRIS – «Old Wounds»

«Обстоятельства» – «Ледокол»

Настя Сихварт – «Лепестки»

BLVKES & ЗАРЯД – «Искрами»

SYML – Mr. Sandman

Olivia Rodrigo – «1 step forward, 3 steps back»

London Grammar – «Nightcall»

Isak Danielson – «Power»

«бэмби» – «вредная привычка»

Анет Сай – «Ты прекрасен»

XOLIDAYBOY – «Мания»

Charusha – «Сансара»

Баста – «CrazyMFLove»

Palina – «Месяц»

Кристина Кошелева & Руслан Кримлидис – «Я не могу»

R.A. SVET – «БЕЖАЛ»

XOLIDAYBOY & Иван Рейс – «Сердце в огне»

JMSN – «Where Do U Go»

БАЗАР – «Текстура»

The Pretty Reckless – «Under the Water»

Ashe & FINNEAS – «Till Forever Falls Apart»

Пролог

Три года назад

Руслана

Я мечтала посмотреть фильм, который показывают на экране месяца два, не меньше, но сейчас, как ни стараюсь, не могу уловить суть. Кто, с кем, как, зачем? Не пойму. Сердце колотится от волнения так быстро, что я ощущаю его стук где-то в горле, и меня начинает подташнивать. Или это от голода, потому что я ничего толком не ела. Тру влажные ладони о джинсы, но не помогает – все равно холодные, как у лягушки. Слышу шепот в соседнем ряду, его прерывают громкие звуки из колонок, и я вздрагиваю. Делаю глубокий вдох, и у меня кружится голова. Все потому, что рядом со мной Саша Чумаков и у нас с ним свидание. Свидание ведь? Если мы вдвоем сидим в кинотеатре на последнем ряду в окружении влюбленных парочек, это же не просто так?

Пока я, насколько возможно в полумраке, осторожно разглядываю Сашу, видимо, пропускаю очередную шутку в фильме, потому что Чумаков приглушенно смеется, и на его щеках появляются красивые ямочки. Он закидывает в рот карамельный попкорн и вдруг мажет по мне взглядом, а я в тот же миг смотрю на экран и делаю вид, что тоже смеюсь. Да, мне очень смешно, и я совсем не шпионю за ним. Пусть яркий свет и слепит, все равно смотрю перед собой, избегая Сашиного взгляда, который он не отрывает от меня до тех пор, пока его не отвлекают чьи-то бурные комментарии на весь зал.

Чумаков меня восхищает: совершенно не стесняется громко попросить незнакомцев на соседнем ряду вести себя тише и не мешать ему. Я так не умею, а он делает, и его слушают. Замолкают, пока Саша закидывает ногу на ногу и, как будто ничего не произошло, предлагает мне попкорн. Я точно надолго запомню этот вечер. А как иначе? Сидеть рядом с Сашей, вроде бы случайно задевать его руку, лежащую на подлокотнике, или, не поделив ведро воздушной кукурузы, замирать, когда он наклоняется сказать что-то про ужасные спецэффекты и цепляет носом мои волосы. Не дышать лишний раз, чтобы не потерять сознание от аромата его парфюма, смешанного с карамелью. Я мечтала об этом свидании так давно, что сейчас с трудом верю в происходящее. И снова вроде бы случайно толкаю Сашу плечом, удобнее устраиваясь в кресле, только бы убедиться, что я не сплю.

Вообще, мой брат Руслан и по совместительству Сашин лучший друг тоже собирался с нами пойти… Ну, точнее, это он организовал поход в кино, о котором я так много болтала: надеялся, что моя одноклассница Леся Жукова, как всегда, присоединится к нам (она нравилась ему, и он всячески пытался за ней ухаживать). А когда узнал, что Леся уехала с мамой за город, сразу сообщил мне о других планах. Я думала, все отменится, и успела расстроиться, но сегодня днем позвонил Саша и сказал, что заедет за мной в семь.

И теперь мы сидим с ним в темном зале очень близко друг к другу, а мы ведь почти никогда не оставались наедине. Даже в гараже, где они с Русланом постоянно ковырялись в машинах, всегда рядом был кто-то третий. Чаще всего сам Руслан – они с Сашей вообще не разлей вода. Дружат и работают вместе: Саша – пилот «Дьявола», нашего раллийного автомобиля, Руслан – один из лучших механиков «САРТ» или «Сатановский Рейсинг Тим», папиного сервиса, который обслуживает клиентов со всей области и сопровождает на турниры любителей и профессионалов автоспорта. С нынешней жесткой конкуренцией такое признание дорогого стоит, и я горжусь ими, но сейчас мысли о папе и брате портят мне настроение, потому что они оба обращаются со мной как с маленькой, хотя я всего на три года младше Руслана. Мне почти шестнадцать! Но они то и дело треплют меня за волосы, портя прическу, или шутят о том, как сильно я боялась Фредди Крюгера, которого мне в детстве показал Руслан. Им смешно, а я вечно сгораю со стыда.

Но больше этих историй меня раздражают только Сашины девушки.

«Я думала, он встречается с той блондинкой», – вспоминаю голос Леси и крепче сжимаю губы, сдерживая порыв жгучей ревности.

Я сказала ей, что иду с Чумаковым на свидание, а она зачем-то вспомнила про его блондинку. Одну из многих, кого я видела на отмеченных фотографиях у него в профиле. Инна, Маша, чертова Сюзанна – я знаю всех, подписана на их аккаунты в сети с фейковой страницы «Королевский автозагар» и слежу за лайками, которые они ставят на Сашины посты. Он и правда иногда появляется с кем-то из них там, где его обязательно ловит камера, но когда гуляет со мной и Русланом – всегда один. Это же что-то значит, да?

– Э-эй, Земля вызывает Руслану, – шутит Саша и машет ладонью у меня перед лицом, чтобы посмотрела на него.

Уголки его губ приподняты в легкой полуулыбке, ярко-голубые глаза, как всегда, светятся, и я не пойму, почему так отчетливо вижу их цвет. Лишь пару раз моргнув, осознаю, что вокруг слишком светло. Фильм закончился?

Черт.

– Крутой конец, – говорю я, только бы не молчать и найти повод отвернуться. Немедля подхватываю рюкзак и вскакиваю на ноги. Не могу ждать, мне нужен воздух. – Мне нужно в уборную, – вру я.

Там я даже не захожу в кабинку, остаюсь у раковины. Трогаю горящие щеки, чтобы остудить лицо. Стараюсь не стереть румяна, которые нанесла первый раз, чуть приглаживаю черные кудряшки – воспользоваться конусной плойкой было идеей Леси. Я себя с такой прической чувствую неловко, но та самая Сашина блондинка, о которой мне постоянно напоминает Леся, вечно с идеальными локонами ходит. Облизав пересохшие губы, я наношу прозрачную помаду, затем быстро отвечаю Жуковой, которая рассказывает, что съела как минимум десяток лишних бабушкиных пирожков, и спрашивает, нравится ли мне переделанный в очередной раз эскиз ее будущей татуировки (я уже запуталась в них), и возвращаюсь в холл.

Издалека вижу Сашу, подпирающего плечом стену. Он почесывает подбородок, проводит пальцами по темным волосам, которые я тоже хочу потрогать, и в расслабленной манере разговаривает по телефону. Я иду к нему. Спешу, будто разгоняюсь и вот-вот взлечу от переполняющих меня чувств. Гадаю, что мы будем делать дальше. Леся говорила, что после кино парни обычно ведут девчонок в кафе или в ресторан, а мне даже лавка мороженого на первом этаже сойдет, только бы вдвоем с…

– Да, отвезу мелкую и подскочу, – говорит Чумаков кому-то, кто заставляет его громко рассмеяться. Громче, чем заставляли смеяться шутки из фильма, а они должны были быть смешными. – Я быстро. Руслан попросил, не начинай.

Руслан попросил. Не начинай.

Саша говорит с девушкой? Я так и застываю, не в силах дать знать, что подошла слишком близко и все слышу. Сжимаю пальцами лямки рюкзака и кусаю нижнюю губу, чтобы не дрожала. Не хватало еще разреветься перед ним.

– Ты что-то сделала с волосами?

Я поднимаю глаза на Сашу, который заметил меня и внимательно смотрит, чуть склонив голову набок.

«Это должно было быть свидание. Должно было, – повторяю про себя. – Я читала знаки!»

– Тебе идет, – добивает Чумаков.

Меня хватает только на кивок. Уверена, если произнесу что-то вслух, голос сорвется и он поймет, что я расстроена. Поэтому молчу и когда мы заходим в лифт, и когда спускаемся на парковку, и почти всю дорогу обратно. Саша везет меня домой, а у меня без конца слезятся глаза, и, чтобы не расплакаться, приходится моргать снова и снова.

Саша, как назло, болтает без остановки. Обычно после кино мы любили обсудить с ним крутые моменты и ляпы, поискать смысл там, где его нет, или прямо в машине послушать саундтрек, который звучал в фильме, пока Руслан закатывал глаза или мучил глупыми шутками Лесю. Сейчас Чумакову собеседник, кажется, не нужен. Саша спрашивает и, не дождавшись моего ответа, сам же отвечает. Либо довольно улыбается, либо спорит дальше сам с собой. Я же с трудом сдерживаю слезы и молча вдыхаю кислотно-сладкий запах ароматизатора в виде елочки, от которого меня укачивает, – Руслан всем подарил эту гадость. Хорошо, что Саша додумался повесить ее сзади, а не под носом.

– Эй, ты в порядке? – раздается над ухом, когда он паркуется перед нашим домом, и я резко оборачиваюсь, впиваясь взглядом в складку между его бровей. Чумаков даже хмурится красиво. Он тянет ко мне руку, ловит одну из кудряшек, а я так стискиваю зубы, что едва не сводит челюсть.

– Улыбнешься? – щелкает меня по носу, и я взрываюсь.

– Мне не двенадцать! – Я со злостью отбиваю его ладонь.

– А тебе больше? – пытается пошутить он, но становится только хуже. Когда тебе почти шестнадцать, услышать такое – самое настоящее оскорбление.

– Поезжай, тебя ждут, – обиженно бросаю я.

Его попросил Руслан: сводить меня в кино, накормить попкорном, отвезти домой. Для Саши я всегда буду просто младшей сестрой его друга? Чумаков старше на три года, а ведет себя так, словно между нами пропасть.

Я отворачиваюсь и тянусь дрожащими пальцами к дверной ручке.

– Малыш…

– Я не мелкая и не малыш! – повернув голову, кричу на Чумакова, который кажется удивленным, словно не ожидал от меня ничего подобного.

– А кто тогда, если не малыш? – говорит он в своей манере, хитро щурясь. – Руслана, Ру… О, может, Крошка Ру? Как в мультфильме.

Прекрасно, он всех зовет красотками, королевами, детками, а я буду маленьким кенгуренком из дурацкого старого мультика!

Толкаю дверь, но Саша удерживает за запястье. Я поворачиваюсь к нему и, злясь на весь мир и крепко зажмурившись от испуга, порывисто целую его. БАМ! Почти не дышу, но подглядываю через приоткрытые веки, закроет ли глаза. Закроет? Ведь это много значит! Не закрывает. Первые пару секунд. А потом его ресницы, подрагивая, опускаются, он выдыхает и как будто даже отвечает мне. Но прежде чем я умру от разрыва сердца, просто сбегаю из машины. Захожу в дом и трогаю горящие губы.

Как странно, это было всего лишь касание. Я прижалась губами к его губам, а грудь до сих пор распирает от чувств, в животе щекотно. Кажется, я дрожу. Лицо пылает, в голове на повторе звучит его голос: до скорого, до скорого, до скорого. Бог мой. Поднявшись, зажигаю свет у себя в спальне, и в это время от абонента «Саша Чумаков» приходит сообщение: «Спокойной ночи». Хотя раньше он мне никогда не писал.

Стоит ли говорить, что в эту ночь я почти не сплю? Часами гипнотизирую слова на экране и смайлик-поцелуй от него, гадаю, не глупо ли ответила, – в общем, схожу с ума. Делаю скриншот чата и кидаю в скрытую папку, где храню все Сашины фотографии.

И уже который день заглядываю туда каждые три-четыре часа – убедиться, что я ничего не выдумала. До сих пор чувствую себя героиней какого-то романтического фильма, где есть эти сцены: когда парень подвозит девушку домой, улыбается ей и говорит комплименты, а затем… Ну, обычно он делает первый шаг, или герои закрывают глаза и одновременно тянутся друг к другу, но какая разница, если у нас был поцелуй? Даже сейчас дыхание перехватывает, как вспомню сладкий привкус карамельного попкорна на его губах, шумный выдох и мягкую улыбку, когда он оторвался от меня.

Это был лучший первый поцелуй, о каком я только могла мечтать (пробный обмен слюной в лагере прошлым летом не считается)! И теперь я должна сказать Саше, пока он не уехал: я люблю его, люблю больше всех на свете! Нельзя тянуть, потому что скоро начнется раллийный сезон и мы будем видеться в лучшем случае раз в три месяца. «САРТ», папин сервис, во время гоночных этапов чаще будет работать на выезде, сопровождать Сашу на турнирах, значит, и папа с Русланом тоже будут вечно пропадать, а мне, пока они в отъезде, придется дежурить в сервисе: отвечать на звонки и вести записи. Без них будет скучно, хотя для меня это хороший повод немного заработать. Например, на то же красное кружевное белье, в котором я сейчас верчусь у зеркала.

Втягиваю живот, дергаю лямки бюстгальтера, пытаясь увеличить грудь, – бесполезно. Разглядываю себя будто под лупой: тонкую талию и вроде бы не короткие ноги, но вижу больше минусов, чем плюсов. Чуть приподнимаю корсетную часть лифчика слева и аккуратно поглаживаю только что зажившую по контуру чернил кожу. Сумасбродная идея, но я собой почти горжусь. А Леся и вовсе была от меня в шоке, когда после ее тринадцати ласточек, набитых на правой лопатке, я напросилась к мастеру с крохотной татуировкой, о которой не могла перестать думать. Возможно, когда-нибудь Саша увидит ее (а родители – нет), и очень надеюсь, что ему понравится. Мечтательно улыбаясь, надеваю халат и плюхаюсь на кровать, прокручивая в голове то, что происходило в машине у Чумакова.

До скорого.

Пробую эти лакомые слова на вкус. Прикрыв глаза, представляю Сашу, как всегда, с перепачканными машинным маслом руками и… вздрагиваю от внезапного громкого стука внизу. Как будто что-то со всей силы врезалось в стену. А затем крики… Что происходит?

В ближайшие пару часов я не собиралась спускаться вниз, чтобы мама не напрягла меня уборкой или мытьем посуды, но любопытство берет верх. Натягиваю черные лосины и, оставив халат на полу, ныряю в широкую домашнюю майку. Снова прислушиваюсь. Да, определенно, на первом этаже что-то происходит, я слышу, как кричит Руслан. Прыгаю в тапки, которые мама заставляет носить всех нас под угрозой оставить без ужина, и спешу вниз с нарастающей паникой в груди.

– …все напрасно, ты понимаешь? – Мой брат со злостью пинает чистый кошачий лоток. Дурак. Кот-то тут при чем?

– Не напрасно, у нас есть время! – кричит ему папа.

Я удивлена, потому что он очень редко повышает голос. Руслан – любимый сын, папа в нем души не чает, он бы не стал отчитывать его из-за ерунды. Я знаю, о чем говорю. Сколько себя помню, мне всегда доставалось за двоих. Если кто-то из нас что-то вытворял, виновата была я, потому что Руслан умел улыбнуться, извиниться и пообещать, что больше никогда-никогда. Ровно до следующего раза. Я же всегда говорила правду, за что часто бывала наказана.

Он был тем, кто на семейных праздниках развлекал всех танцами, стихами и дурацкими фокусами. Руслана мне ставили в пример: «Равняйся на него, слушайся его!» Друзья и родственники даже шутили, что меня назвали в его честь, им всем это казалось забавным, и, возможно, так оно и было. Но не для меня. Я ощущала себя не самой удачной его копией, потому что у него все получалось без лишних усилий, а у меня нет: Руслан и учился лучше, и с людьми сходился проще, и родителям больше помогал. Иногда, глядя на потрясающего Руслана, которого я тоже любила, потому что его невозможно было не любить, задавалась вопросом, зачем я вообще понадобилась родителям, если у них был мой брат.

– Он имеет на это право, мы справимся и без… – продолжает настаивать папа.

– Что такое? Что случилось? – встреваю я в бурный диалог, и оба, повернув ко мне головы, впиваются в меня такими острыми взглядами, от которых мурашки бегут по телу. Дурное предчувствие подсказывает, что происходит что-то нехорошее.

– Твой распрекрасный Сашенька кинул нас всех, – медленно, с паузами и едва ли не по слогам произносит Руслан слова, смысл которых я отказываюсь понимать. Они не собираются в моей голове в предложение. Ну никак.

Кинул. Твой. Нас. Распрекрасный…

– Ты о чем? – шепчу дрожащими губами.

– О том! Команду, папу, Глеба, меня – всех нас! Его купили немцы, и он всех нас послал!

– Бред, – не верю я и выдавливаю из себя улыбку. Это какой-то дурацкий розыгрыш. Саша бы не стал, нет… Он всегда повторял, что обязан нашему папе, который тренирует его с двенадцати лет, всем. Он бы так не поступил, не бросил папу и Руслана.

Он ведь не бросит… меня?

– Этот ублюдок приперся в гараж, чтобы поставить нас перед фактом. Кишка тонка была раньше сказать, хотя это стопудово решилось не за один день. За идиотов нас держит! Он на этого Миннулина всегда был готов молиться, а теперь я должен поверить, что он не планировал уйти? Да его только пальцем поманили – и он свалил.

Все еще не до конца понимаю, но имя режет слух. Я слышала его в гараже, когда парни готовили «Дьявола» к ралли. Саша часто говорил об идеях этого человека, кем бы он ни был. Помню, недавно они меняли спецификацию амортизаторов и подвески, потому что «Миннулин так решил для своих».

– Давно нужно было понять, что он гробил нашу технику и рисовался, только чтобы его заметили! Я говорил тебе, что он уйдет! Ему важна лишь собственная шкура! – Руслан по-прежнему кричит, но меня пугает не это. Меня пугает папа, который подозрительно молчит и не спорит с ним.

Руслан ведь не прав? Этого не может быть.

– Но… как? Где он?

– Он, – язвительно выделяет Руслан, – поехал собирать манатки. Улетает утром, ему пофиг на…

Я ничего не слышу после фразы про отлет. Это как удар в солнечное сплетение – я не могу вдохнуть, меня будто сгибает пополам, но я пытаюсь держать спину прямо. Утром? А как же завтрашний вечер? Мы ведь собирались всей компанией в бильярдную, запланировали еще неделю назад. Я тренировалась с мальчиками из класса – они ходят туда, когда не режутся в приставку. Я считала дни, потому что мы не виделись с прошлого воскресенья, а завтра суббота. Руслан сам говорил, что у них с Сашей много планов! И я должна была стать их частью. Должна. Руслан обещал взять меня с собой. Как же так?

Не обращая внимания на то, что еще летит мне в спину, бегу в спальню, проверяю телефон, чтобы обнаружить там… ничего. Ни одного сообщения от Саши. Если он ничего мне не сказал, может, это все не по-настоящему?

Прямо поверх домашней одежды натягиваю вязаный свитер и теплые носки, собираю волосы в хвост и на короткий миг застываю, поймав в отражении напольного зеркала свое лицо без макияжа. Я не узнаю себя: глаза – два черных блюдца, искусанные из-за растущей тревоги губы горят алым, брови сдвинуты так, что между ними залегли две складки. Я физически не могу заставить себя улыбнуться, просто продолжаю двигаться дальше – если остановлюсь, то начну думать. Нельзя.

Папа и дальше спорит с Русланом на повышенных тонах на кухне. Пока он и дальше пытается объяснить брату, что мы сможем нанять другого пилота и все равно будем участвовать в январском этапе чемпионата мира по ралли в Монте-Карло, что команда справится, что это не конец всему, я натягиваю угги, пуховик и, не застегиваясь, выбегаю на улицу. Вместо шапки, которую забыла дома, накидываю на голову капюшон, выдыхаю облако пара и вызываю такси. Пальцы не слушаются, в ушах звенит, перед глазами плывет, но я запрещаю себе плакать. Я не плачу, потому что сказанное Русланом не может быть правдой. Саша не мог – и точка. Сейчас я приеду к нему, а он скажет, что это шутка, что он передумал, что хотел, но не смог. Ну правда же!

Я жду машину, которая едет ко мне по вечерним пробкам, но совсем не чувствую холода. Понимаю, что замерзла, лишь когда ныряю в салон автомобиля с потертым крылом. Ладони, которые я испачкала о грязную ручку, тотчас начинает жечь, нос потек, глаза заслезились… А еще меня одолевает тысяча и одно сомнение. С чего я вообще решила, что застану сейчас Сашу дома? И что с того, что сказал Руслан, вдруг он что-то не так понял?

– Приехали, девушка, – вырывает меня из густой мрачной дымки в моей голове недовольный голос таксиста.

Я резко, как по команде, поворачиваю голову, поднимаю взгляд и отсчитываю двенадцать этажей. В Сашиных окнах горит свет, и я вспоминаю, как пару месяцев назад мы всей компанией праздновали в этой квартире его день рождения. Я тогда думала, что нет никого на свете счастливее меня: хоть парни и запрещали мне пить, я же была рядом с ним! И тост какой-то произнесла, но так перенервничала, что наговорила ерунды – даже вспоминать стыдно.

– Девушка-а, у меня заказ, ехать надо.

– Да-да…

Я распахиваю дверь и спешу выбраться из машины, которая, обдав меня на прощание тусклым светом помутневших фар, уезжает. Двор погружается в темноту. Я чуть дергаю плечами из-за волны дрожи, прокатившейся по телу. На часах только восемь вечера, а темень стоит кромешная – ноябрь в этом году особенно холодный, колючий и злой. С утра выпал снег, который обычно приходит к нам не раньше конца января. За день он, подтаяв, смешался с грязью и теперь похож на липкую мутную жижу, испачкавшую все вокруг.

Я замедляю шаг, приближаясь к подъезду, гадаю, что скажу, позвонив в домофон, но от оправданий, которые так по-идиотски звучат в голове, меня спасает мужчина, выходящий из шестнадцатиэтажки с мусорными пакетами в руках. Поблагодарив его за то, что придерживает плечом дверь, я проскальзываю внутрь мимо охраны и бегу наверх, наплевав на лифт, который слишком медленно ползет за мной. Задыхаюсь после одиннадцати лестничных пролетов и, лишь оказавшись на двенадцатом этаже, прямо напротив нужной квартиры, упираюсь ладонями в колени, чтобы отдышаться, прежде чем позвонить в дверь.

Я и правда это сделала? Я приехала к Саше?

Стараясь не поддаваться подступающей панике, жму на кнопку, и противная трель звонка резко бьет по нервам. Я застываю, вытянувшись струной. Кажется, будто даже сердце не стучит, но я, конечно, выдумываю, ведь иначе по венам не бежала бы кровь и я бы не чувствовала, как во всем теле расплывается тепло только от одного предвкушения встречи с ним. Тепло, которое перерастает в жар и опаляет грудь, потому что ожидание затягивается – никто не открывает дверь. Хотя я определенно слышу за ней шаги и еще раз жму на звонок, уговаривая себя, что это последняя попытка и я сбегу, пока меня не увидели. Вот сейчас – три, два…

– Крошка Ру! – Саша не спрашивает, он просто озвучивает то, что видит, но его брови удивленно ползут вверх, а мой взгляд – вниз по обнаженному торсу, на котором блестят капли воды. В гараже парни часто ходили без маек, и казалось бы, чем меня можно удивить? Но сейчас, когда я стою на пороге его квартиры с колотящимся сердцем, все ощущается слишком лично.

Я не могу заставить себя поднять глаза и заговорить, после того как добрую минуту разглядывала косые мышцы его живота. Хорошо, что Саша отмирает первым и надевает белую футболку, которую я не заметила в его руках и на которой кое-где проступают мокрые пятна.

– Что ты здесь делаешь?

– Скажи, что это неправда. Это все неправда, да?

Мой голос предательски срывается на последнем слоге, хотя я намеревалась сначала получить ответ, но… Я чувствую, я, черт возьми, чувствую это, различаю в излишне мягком взгляде с явным сожалением, в поджатых губах, которые он чуть кривит, когда обычно готовится сказать нечто такое, что не понравится папе, механикам, да даже официанту, который в прошлый раз принес ему холодный сырный суп. Я слишком хорошо его знаю, слишком пристально за ним слежу, когда он этого не замечает.

Я не плачу, нет, потому что он ничего мне не сказал. Сейчас он ответит, что все это ерунда, недопонимание, что моя фантазия разыгралась, и я обниму его так крепко, как мечтала всю неделю.

– Что именно? – Его тон такой тяжестью давит на мои плечи, что я невольно горблюсь, и мне не сразу удается обратно свести лопатки.

– Ты же не уедешь?

Ответом мне служит глубокий с шипением вдох.

– Кроха…

Защитные баррикады, сдерживающие истерику, рушатся, я теряюсь, а в следующий миг уже облизываю соленые губы.

– Ты не можешь уехать.

– Мне предложили место в заводской команде. Я уезжаю в Германию, чтобы подготовиться к новому сезону. Ты умная девочка и прекрасно знаешь, что об этом мечтает каждый гонщик. Любой бы на моем месте согласился.

– Но ты не любой…

Он усмехается:

– Не надо, не идеализируй меня. Оно того не стоит.

– Но я думала, ты… – Это непросто, но я пытаюсь собраться с мыслями, сжимаю ладони так, что ногтями впиваюсь в кожу. – У нас ведь с тобой… мы целовались!

– Крошка Ру, тебе пятнадцать.

– Почти шестнадцать!

– Я дал слабину, но обижать тебя не хочу.

– Но ты меня обижаешь! Я думала, что… это ведь было не просто так? – Не могу в это поверить.

– Кроха, я слишком уважаю тебя, твоего брата и отца, чтобы у нас с тобой что-то случилось. Ты обязательно встретишь…

Я закрываю ладонями уши, потому что не хочу слышать, как Саша так легко и просто отдает меня какому-то несуществующему парню из туманного будущего, которого я никогда не полюблю так, как его.

– Са-а-ань! Ну ты где? Мы про вино забыли в морозилке, оно там не замерзло? – Через гулкий вакуум пробивается чей-то посторонний голос, который ясно дает мне понять, что происходило в квартире до моего приезда.

И в этот самый момент я вижу за его спиной тонкий силуэт блондинки в широкой майке с эмблемой «САРТ». Только в ней. Я чувствую слабость в ногах, не знаю, откуда берутся силы устоять. Все мои фантазии разом окрашиваются в черно-белый цвет.

Ничего не будет. Он уедет. Я ему не нужна. У него есть другая.

– Лера, уйди! – бросает он, прикрывая за собой дверь, и выходит на лестничную клетку. Босыми ногами по грязному бетону. А я пячусь и пячусь назад, пока не утыкаюсь спиной в стену. – Малыш…

Саша касается пальцами моего подбородка, чтобы я подняла на него взгляд.

– Не трогай меня! – со всей силы толкаю его в грудь и несусь по лестнице вниз. Снова мимо лифта, сбивая дыхание, спотыкаясь…

Не могу точно сказать, сколько уже иду пешком в направлении дома. В примерном направлении, потому что я никуда не спешу и делаю лишний круг, чтобы прогуляться по парку. Батарея на телефоне умерла еще пару кварталов назад, но я не беспокоюсь об этом – зависаю взглядом на темно-черничном небе с рассыпанными по нему, похожими на ягоды звездами и иду, иду, иду. Пару раз отшатываюсь от сигналов автомобилей, из которых доносятся грубые нетрезвые голоса, стараюсь слиться с тенями деревьев, что расползаются от уличных фонарей. Мне становится не по себе, даже страшно, но пронизывающая грудь пустота пугает еще больше. Мне страшно, потому что я и правда ощущаю себя пустой – будто из меня вынули сердце, легкие, ребра, оставив лишь оболочку. Я никто и ничто.

На улице, где мы живем уже десять лет, я оказываюсь не скоро и очень надеюсь, что мама с папой меня не потеряли, а еще лучше спят. Не хочу видеться с ними, не хочу ничего объяснять, потому что не смогу придумать оправданий и расплачусь. Я мечтаю встать под горячий душ, а после завернуться в теплое одеяло и уснуть мертвым сном.

Только сегодня, видимо, ни одной из моих мечт не суждено сбыться. Дверь мне никто не открывает, а сорвалась из дому я без ключей. Устало вздохнув, плетусь к соседнему дому, чтобы взять у тети Тани запасную связку, но с первых секунд все идет не так. Она с ходу нападает на меня с объятиями, душит в них и заливается крокодильими слезами, будто знает, что мой Саша уезжает и это большое горе.

– Русланочка, моя ж ты хорошая, где же ты была? Родители звонили тебе, обыскались. Уехали они. Брат твой, кажись, в больницу попал.

– Что?! Что случилось? – Мой голос холодный и тихий, потому что я физически не могу говорить громче.

– Авария. Занесло на трассе, он в отбойник влетел. Больше ничего не знаю.

А я не понимаю, как такое может быть, если его старенький «лансер» стоит у нашего дома. Но потом хватаю протянутые мне ключи и со всех ног бросаюсь к гаражу, где папа держит раллийный «ситроен», и громко ахаю, обнаружив вместо него… пустоту.

Глава 1

Наши дни

Руслана

Леся прыгает с ноги на ногу на высоченных каблуках, кутается в легкую, не по ноябрьской погоде куртку и жмется ко мне, обнимая за руку и нарушая все границы личного пространства, которых для нее не существует. Красота не требует жертв, особенно когда температура на улице стремится к нулю, но донести эту простую истину до Леси практически невозможно. Не знаю, откуда в ней такое безудержное желание всегда выглядеть идеально, я видела ее маму – милая, простая женщина, которая почти не пользуется косметикой. Леся в отличие от нее даже мусор не пойдет выбрасывать, не подведя глаза и без прически, и предпочтет голодать, но закрасит темные корни, чтобы снова быть похожей на молодую Мэрилин. Мой максимум – распустить волосы, как сегодня.

Жуть как холодно, я продрогла до костей. Не представляю, что чувствует подруга, но она только улыбается и болтает о смешной клиентке, которая делает у нее ногти, как будто вообще не замерзла. А нам пришлось минут десять идти пешком от шлагбаума на въезде, потому что такси не пустили на территорию элитного коттеджного поселка за чертой города. Золотов, черт бы его побрал, не взял трубку, и теперь, едва не унесенные ветром, мы стоим перед двухэтажным домом, забитым до отказа мажорами и теми, кто очень стремится попасть в привилегированную тусовку любой ценой.

От тяжелых басов под ногами вибрирует земля, на подъездной дорожке и в палисаднике валяются пустые пластиковые стаканчики всех размеров. На крыльце шатаются несколько одетых лишь в тонкие футболки курильщиков, которые пытаются заодно протрезветь на холоде, но вместо этого завтра проснутся с ангиной, а в окнах мелькают огни стробоскопа и силуэты тел, которые ломает во все стороны под ритмы электронной музыки (будто это вообще можно назвать музыкой). Если представить зарево заката, открывшийся вид напоминает «Последний день Помпеи» кисти Брюллова. Печальное зрелище.

– Пойдем внутрь, а то я откинусь, – наконец подает голос Леся, широко улыбаясь ярко накрашенными губами, и тянет меня ко вратам ада.

– Ты точно не передумала? – пытаюсь воззвать к ее здравому смыслу, но она машет светлой копной с розовыми прядями и улыбается.

– Такие тусовки бывают раз в жизни! Я не передумаю, даже если ты пообещаешь не пачкать руки в машинном масле, чтобы мне больше не пришлось спасать твои ногти.

Леся каждый раз ругает меня и утверждает, что ничего не сможет с ними сделать, и каждый раз я ухожу от нее с отличным маникюром.

– Нормальные у меня ногти. – Растопырив пальцы, смотрю на них и не понимаю, что ей не нравится.

– Хотя бы на черный цвет уже согласилась, и то было бы веселее, – возмущается она, потому что я не изменяю камуфляжным гелям, а ей вечно хочется экспериментировать с рисунками и блестками.

Хорошо, что спорить дальше не приходится: Лесю дурманит доносящаяся до нас кислотная мелодия, и она завороженно плывет на ее звуки, волоча меня за собой, словно раненого солдата, которого давно бы пора бросить.

– Классно иметь мажорчика под каблуком! – кричит Жукова мне в и без того вибрирующую от громких звуков барабанную перепонку. – Посмотри на его дом! Ты уверена, что нужно бегать от него?

– Нам нужно вернуться к полуночи, – перевожу тему, оставив вопрос без ответа.

– Зануда. – Леся закатывает глаза, а я поджимаю губы, но она вдруг смотрит на меня серьезно и наклоняется ближе, чтобы я точно услышала ее. – Лан, я шучу, окей? Если ты решишь, мы поедем домой прямо сейчас, но… Я думаю, что тебе правда стоит выдохнуть. Ты в порядке уже сколько? Почти три года? Ничего не случится, если ты немного повеселишься. Да? – Дергая по очереди за запястья, она пытается растормошить меня.

Леся упертая – этого у нее не отнять. Недавно она зарегистрировала меня в приложении для знакомств, чтобы я не расстраивалась, раз с Золотовым у нас не сложилось ничего. Решила, что я обязательно найду свою любовь среди лайкнувших мое фото претендентов, и заставляла три дня подряд просматривать их анкеты. На четвертый я наткнулась на снимок детородного органа в личной переписке и навсегда отключила уведомления в настройках. А когда она заговорила о приложении снова, я сказала ей, чтобы та создавала свой профиль и развлекалась, сколько душа пожелает.

– Да? Да, да, да? – Леся не бросает попыток заставить меня танцевать.

И я сдаюсь. Смеюсь и киваю, потому что ей невозможно противостоять. Молча оценив обстановку, машу ей рукой в ту сторону, где, на мой взгляд, меньше народа и открыто окно – можно будет спастись от невыносимой смеси ядреных парфюмов, пота и алкоголя. Мы втискиваемся между девчонками навеселе и, получив идеальный обзор на всю комнату, видим, как сегодняшний именинник, который клялся и божился встретить нас, стоит на руках вниз головой и едва не захлебывается пивом, пока дружки, держа его за ноги, считают вслух. Почти как в глупых американских фильмах.

– Ладно, он придурок, – соглашается Леся и громко смеется, привлекая внимание к нам.

Она учится с ним на одном курсе, на год старше, и, наверное, имеет право так говорить, но я не могу с ней полностью согласиться. Эмин Золотов при желании мог быть кем угодно: клоуном, гением, хулиганом или героем, но он точно не придурок. Он умеет быть милым и делать широкие жесты вроде десятка букетов, которые мне доставили прямо во время пары в университете. Он умеет нравиться девчонкам: смущать комплиментами, которые возвышают до небес, улыбаться так, что любая почувствует себя особенной, и давать надежду каждой, на кого посмотрит, что именно для нее он станет ручным котиком. Крутой парень со смазливым лицом. Несерьезный, но хороший, если, конечно, не попасть в список его недругов, а такой есть. И это если не брать в расчет деньги папочки, спортивную тачку и модную кожанку! Но меня в нем подкупило другое.

Я не знаю как, но у Золотова получилось заполнить собой все пространство вокруг меня. Я не шучу. Мы познакомились с ним в июле, когда я, пропустив целый год учебы, подавала документы в универ. Просто столкнулись в коридоре, и он показал мне кабинет, который я искала. А через четыре месяца я уже шагу ступить не могла без него.

Он подвозил меня на другой конец города, вечно крутился рядом в универе, хотя зачастую занятия у нас проходили в разных корпусах, заявлялся в сервис, где ему были не рады, потому что его семья переманила многих наших клиентов, открыв автомастерские по всему городу. Я молчу про представления, которые он устраивал. Вроде тех, когда чуть не спрыгнул со второго этажа, только бы я его поцеловала. Сумасшедший, но не придурок. И он правда нравился мне. В какой-то момент я подумала, что у нас что-то может выйти, и сдалась, но… совершила ошибку. Мы начали встречаться, только ничего не изменилось: я или влюблена, или нет – третьего не дано. В Золотова я не влюбилась, а он которую неделю подряд не перестает преследовать меня, потому что не понимает, что сделал не так.

– Какой же у него отпадный пресс! – вздыхают рядом еле стоящие на ногах подружки, которых я видела в универе. Они тесно общаются с вездесущей Светой Артемьевой, что хвостом ходит за Золотовым и сейчас мелькает в первых рядах толпы, собравшейся вокруг именинника. Лучше на глаза ей не попадаться, если не хочу испортить себе настроение – она меня невзлюбила с первого взгляда Эмина в мою сторону.

Я оглядываюсь в поисках Леси, которую потеряла, и замечаю ее на другом конце комнаты. Видимо, уже пристроила наши куртки и пробирается ко мне со стаканами над головой, в которых оказывается сладкопахнущая (и явно алкогольная) цветная жидкость.

– Тебе не предлагаю, второй тоже мой. Просто подержи.

Жукова выпивает первый стакан почти залпом и поправляет чуть задравшееся розовое платье, которое сидит на ней настолько в облипку, что поднимается при любом движении. Тот, что передала мне, я ставлю на подоконник, но не успеваю моргнуть, как его подхватывает одна из восхищавшихся телом Эмина подружек, которая то ли смеется, то ли бьется в предсмертных конвульсиях.

– Эй! – возмущается Леся. – Вот же…

Она толкает меня бедром, чтобы я подвинулась, а потом кивает в сторону Золотова, которого дружки возвращают на ноги.

– Неплохие мышцы, – произносит прежде, чем его майка опускается и скрывает предмет разговора. Я безразлично пожимаю плечами, потому что не могу поспорить – там и правда все очень неплохо. Жукова поднимает руки, будто сдается, и добавляет со смехом, тыча в меня указательным пальцем с лавандового, как она утверждает, цвета лаком: – Только я этого не говорила!

Она хохочет так громко, что в ее сторону смотрят все, кто не смотрит на Золотова. Леся такая яркая, красивая и непосредственная, что вся мужская половина поедает глазами ее формы. Она хорошо подходит этой тусовке, а я чувствую себя не в своей тарелке. Что я вообще здесь забыла в джинсах, ботинках на шнуровке и рваной майке с Бон Джови?

– Ну давай, Лан, повеселись! Ты обещала мне – один вечер! – Она дублирует слова жестами и надувает губы. – Ты ведь не зря рисовала эти чертовы стрелки?

И так наигранно хлопает ресницами, что я наконец улыбаюсь. Лесть – ее второе имя, а стрелки и красная помада – весь мой макияж.

Я расслабляюсь, но только когда Эмин, не заметив меня, выходит с компанией на улицу. Сразу становится легче, потому что чувство вины сильно давит. Мне жаль, что обидела его, я этого не хотела. Мне жаль, что мы зашли так далеко. Мне жаль, что не могу нормально объяснить ему, почему не хочу быть с ним. Мне… Так, стоп, хватит.

Трясу головой, чтобы перестать жалеть, и начинаю покачиваться под музыку, в которой появляются слова, пока Леся выдает дикие па на импровизированном танцполе, растолкав локтями всех в радиусе метра. Пробую повторять за ней движения и смеюсь, когда она начинает кривляться. Жукова кажется счастливой, свободной, но меня напрягает, что она по-прежнему никого к себе не подпускает. Прошло много времени, да и у них с Русланом дальше поцелуев вроде бы не зашло, но Леся до сих пор меняет тему каждый раз, когда я заговариваю о брате. Меня расстраивает, что она все еще сильно переживает. Хотя не одна она помнит свою первую любовь.

Засмотревшись на подругу, я как-то не сразу замечаю, что атмосфера в комнате резко изменилась.

– Кто это?.. Кто это?.. – доносится шелест голосов отовсюду.

Парень у пульта приглушает музыку и снимает наушники. Становится тише, явно что-то происходит, но я догадываюсь повернуть голову ко входу в зал, лишь увидев на лице Леси испуг. А Жукова не из тех, кто чего-то боится. Когда мой кот Бумер притащил на нашу пижамную вечеринку подношение в виде дохлой мыши, она лишь погладила его по загривку.

– Это к нам знаменитый Чума пожаловал? – горланит диджей и жмет руку вошедшему парню, на которого устремляется внимание всех.

– Это… – начинает Леся, каким-то волшебным образом оказавшись рядом со мной, и кивает в его сторону.

– Ага, – еле выдавливаю из себя, наблюдая за Сашей Чумаковым, который вышагивает к столу с выпивкой, будто и не исчезал на три года.

Нет. Этого не может быть, я все придумала. Отворачиваюсь, чтобы не видеть, как народ стекается к нему, точно пчелы на мед. У меня все в порядке: сердце, неприятно кольнув, продолжает размеренно биться, дыхание ровное, я прикрываю веки и возвращаю себе контроль. Все хорошо, я в норме.

Или нет?

Я оборачиваюсь через плечо – просто хочу убедиться, что мне померещилось, но таких совпадений не бывает. Мне не показалось, он здесь: те же торчащие в беспорядке темные волосы, которые я запомнила, легкая небритость вокруг подбородка и привычная для него яркая толстовка. Саша здесь. Действительно он.

Все меняется в один миг – мозг бьет в набат, мышцы сокращаются и толкают мое тело неловкими движениями куда-то в сторону. Я дергаюсь, мечусь и теряюсь в пространстве, как слепой котенок. Паника подступает, и я начинаю задыхаться. Это слишком. Я слишком много всего чувствую, и это меня убивает. Уже представляю, как задохнусь и умру прямо в толпе, а с утра во всех новостях появятся заголовки, что почти девятнадцатилетняя фанатка Бон Джови умерла от перевозбуждения при встрече со своей первой любовью. Жуть ванильная. Меня начинает отпускать, лишь когда я слышу будто издалека голос Леси. Интуитивно поворачиваюсь на звук, врезаюсь в кого-то и ощущаю, как по лицу Джона (и моей груди) растекается холодное вонючее пиво.

Мне хочется убить за это, но, едва вскинув голову, я натыкаюсь на знакомый взгляд голубых глаз. Сашиных глаз. И снова полный ступор. Не могу пошевелить языком и издать хотя бы какой-то звук, не могу оторваться от него – глаза начинают слезиться, так пристально и не моргая на него смотрю. Прошло три года с того момента, как я в последний раз видела Чумакова. Целых три года – эта цифра приглушает эмоции и помогает выдохнуть. Потому что три года – слишком много даже для той влюбленной дурочки, которая жила надеждой на встречу. Слишком много, чтобы она сейчас расплылась от одной жалкой улыбки того, кому на нее наплевать.

«До скорого» затянулось слишком надолго.

Я ненавижу романтику и пандемию глупости в честь четырнадцатого февраля. Я точно знаю, что после «хеппи-эндов» большинства сопливых мелодрам герои обязательно расходятся, потому что он начинает разбрасывать носки по всему дому или, побрившись, не моет за собой раковину, а она вечно забывает зубную пасту в душевой кабинке, и потом из тюбика каждый раз выливается вода, едва он откручивает крышку, – Руслан всегда ругался на меня за это. Я не верю прекрасной и гениальной «Always»[1], в которой Ромео истекает кровью. Не верю! Сжимаю кулаки и смотрю в упор на Чумакова:

– Чего тебе?

Он всего лишь пожимает плечами, будто его и не задел мой ледяной тон.

– Проблему легко решить, если избавиться от майки. Прости, парень. – Саша ухмыляется, обращаясь к Бон Джови, осматривает мою намокшую футболку, а затем вновь поднимает на меня глаза. – Детка, я могу тебе помочь. – И вместо извинений пошло улыбается и подмигивает мне, давая понять, что ничего пристойного не имеет в виду.

Глава 2

Руслана

Вся магия умирает, едва Саша открывает рот, – а чего я, глупая, ждала? Он, сощурив глаза, облизывает нижнюю губу, я делаю два коротких вдоха вместо одного нормального и чувствую, как закладывает от растущего давления уши, но все же выдерживаю его цепкий взгляд.

– И кто на это ведется? – подражая ему, без приветствий и лишних слов парирую я, будто мы старые друзья и так общаться – нормально для нас.

Но точно не для меня.

– Да все, в общем-то, – произнося это, он практически не двигает губами. – Кроме фригидных. И тех, кто по девочкам.

Затем спокойно допивает остатки пива со дна и, смяв стакан, запускает его в одного из парней, который смеется в ответ, будто подражая мультяшному дятлу.

– Ясно.

– Могу поухаживать за тобой и угостить выпивкой, – говорит Саша, пока я планирую сбежать.

Неужели он меня не узнал? Вроде бы узнал. Но ведь он не общался со мной даже на похоронах брата, зачем ему делать это сейчас?

– Я не пью, – отвечаю ровным голосом, хотя ребра вибрируют от бешеного стука сердца.

– Потанцуем? – продолжает наступать он, явно забавляясь. Почти не двигается, но расстояние между нами все равно сокращается.

– И не танцую.

– Тогда зачем ты здесь, малыш?

Так и хочется зарядить по лицу и напомнить, если память короткая, что я ему не малыш! Но слишком много чести.

– Из-за подруги. Леси, – говорю спокойно.

– Так вот кто пялится на нас все это время. Не узнал. Она покрасилась? Ей идет.

И прежде чем я что-либо успеваю ответить, он просто стягивает с себя толстовку и надевает ее на меня, вынуждая подавиться и закашлять на вдохе. Это бред. Конечно, бред, я же не могу помнить, как он пах три года назад? Но будто бы сразу узнаю его по ненавязчивому аромату с послевкусием сладкого шербета. Он всегда пах либо им, либо машинным маслом, и это смешно, но как раз последний запах стал моим любимым. Я провела в гараже слишком много времени, чтобы остаться равнодушной.

– Она… розовая. – Я громко выдыхаю через нос, как Бумер, когда тот в очередной раз сунется мордой в цветы, но это единственное, что генерирует мой мозг.

Чумаков скрещивает руки на груди, прикрытой теперь лишь белоснежной футболкой, и наигранно выгибает бровь:

– Ты имеешь что-то против розового?

Он смеется? Конечно, смеется. Я вся от макушки до пят одета в черное, только лицо Бон Джови и красная помада разбавляют монохром.

– Высушу майку и верну, – бросаю я, прежде чем сорваться с места в поиске ванной комнаты, которая обнаруживается в конце коридора. Перед ней уже успела выстроиться очередь, но я захожу туда, как только открывается дверь, наплевав на возмущенные крики за спиной. К черту всех.

Заперев за собой, я цепляюсь пальцами за раковину до побелевших костяшек и глубоко дышу. Брызгаю водой на горящие щеки и удивляюсь, почему та мигом не испаряется. Второй раз за три года я прячусь в уборной с пунцовым лицом, и снова из-за Чумакова. А не пошел бы он обратно туда, откуда пришел?

Смахнув волосы на спину, чтобы не лезли вперед, а то отросли до середины лопаток, ищу по ящикам фен, чтобы высушить мокрое пятно, но ничего и близко похожего не нахожу. Хнычу, снимаю зловонную футболку, и теперь под розовой толстовкой Чумакова на мне остается только белье. Это раздражает, возможно поэтому, выйдя за дверь, я не сдерживаюсь и показываю средний палец всем возмущенным. После сворачиваю мокрую майку в небольшой шарик и заталкиваю в карман своей куртки, лежащей в куче других вещей прямо в коридоре.

Ладно, толстовку сегодня я Чумакову не верну.

– Ты куда пропала? Как ты? – с ходу нападает на меня с вопросами Леся, едва я показываюсь в зале. Ее глаза широко раскрыты, а брови лезут все выше и выше – еще немного и скроются за линией волос на лбу.

– В порядке.

– Что он тебе сказал? О чем вы вообще говорили? Думаю, после того, что было три года назад…

– Да ничего не было, Лесь! Я по нему сохла, а ему было плевать. Все, конец истории. Хеппи-энда не будет.

Он меня обманул.

– Тише, ты, он идет. Они. Оба, – в панике тараторит Жукова, и я замечаю приближающегося к нам с одной стороны Сашу, а с другой – слишком радостного и не совсем трезвого после выпитого вниз головой пива Золотова, который ловит меня в фокус.

– Бейб, ты пришла! – восклицает тот во весь голос и, толкнув Сашу плечом, устремляется со всех заплетающихся ног ко мне.

Я знала, что прийти на его вечеринку не самая лучшая идея, но совсем не подумала о том, что навеселе он еще более громкий, напористый и приставучий. Эмин уже обнимает меня и пытается пощекотать.

– Не зови меня, как поросенка, я тебя уже предупреждала! – вспыхиваю в один момент, словно бенгальский огонь. И так же быстро мои злость и раздражение сходят на нет – Саша, застыв в нескольких шагах, наблюдает за нами, и мне не нравится его пристальный взгляд. Выбирая между двух зол, я лучше потерплю Золотова. При всем своем не всегда достойном поведении он кажется мне более безобидным. По крайней мере из-за него не пострадает мое сердце.

Только вот именно сегодня Эмин как будто издевается надо мной и испытывает мое терпение. Он закидывает руку мне на плечо и наваливается едва ли не всем весом так, что даже в устойчивой обуви я все равно шатаюсь взад-вперед.

– Но ты такая… розовая! – Изо всех сил стараюсь не морщиться, а он хохочет и громко говорит мне на ухо: – Бейб, ты принесла мне подарок? – Он делает вид, что, глубоко вдохнув мой запах, чуть было не валится в обморок. – Такая сладкая, что перед тобой не устоять.

Золотов слишком сильно прижимает меня к себе, и я пытаюсь, незаметно оттолкнув его, сохранить хоть какое-то расстояние. Бесполезно, потому что он сильнее. Ничего не выходит, и я начинаю нервничать.

– Эй, парень! Стенка, на которую можно облокотиться, у тебя за спиной, – вмешивается Саша, но я от его помощи только сильнее злюсь. – Девчонку не трогай.

– А ты кто такой? – возмущается Золотов, враз протрезвев, подобравшись и став как будто даже немного выше. – Детка, это кто вообще?

Я слышу в голосе Эмина ревнивые ноты, он в замешательстве переводит взгляд с меня на Чумакова. Уверена, что сейчас он гадает, не из-за этого ли парня я бросила его.

Не из-за него, но Золотов решает по-своему.

– Что тебе от нее надо? – Он повышает голос до угрожающего тона.

Золотов выглядит готовым атаковать, хотя мне тяжело представить его дерущимся. Вряд ли он стал бы марать руки, не имея столько подпевал. Когда он пришел однажды в универ с синяком под глазом, я легко поверила в историю, где он упал с лестницы лицом вперед.

– Ты, наверное, не понял, кто тут главный, но дам подсказку – я. И она со мной, – заявляет он.

– Она сестра моего друга. Я не позволю ее унижать.

Я раскрываю рот, когда Саша так просто говорит о Руслане, но вслух ничего не произношу. Пропускаю между ушей словесную перепалку этих двоих и включаюсь в происходящее, только когда Золотов бросается вперед.

– Нет, я сказал, пойдем выйдем! – орет он и толкается, пока между ними пытаются влезть друзья Эмина и те, кто знаком с Чумаковым. Никто не хочет, чтобы праздник был испорчен.

– Дамы вперед, – издевается над ним Саша, чем еще больше заводит.

И тут завязывается потасовка. Леся что-то кричит мне, толпа валит в сторону двора, а я вместе с целующейся парочкой в углу, которую, видимо, не остановит и ядерная тревога, остаюсь в гостиной. Хлопаю глазами и не понимаю, что делать. Бежать со всеми на улицу или скорее домой, чтобы забыть вечер как кошмарный сон? А вдруг эти двое поубивают друг друга? И почему вообще это должно меня волновать?

Я быстро прихожу в себя, когда снаружи кто-то истерично кричит. Смотрю на оставленный без внимания диджейский пульт, мысли сменяют одна другую. Я достаю телефон и вбиваю в поисковике запрос. Несколько манипуляций – и в следующую секунду раздается громкая полицейская сирена.

Многие, испугавшись, бегут из дома раздетые и оставляют при входе целую груду вещей, из которой другие хватают верхнюю одежду наугад. Я успеваю отобрать у незнакомой девочки свою куртку и на всякий случай беру первую попавшуюся под руку мужскую. Протискиваюсь на улицу через несущуюся мне навстречу пьяную толпу и сталкиваюсь в дверях с Лесей, которая понимает все без слов. Мы с ней уже однажды проворачивали нечто подобное.

– Они оба там, тебя ждать? – спрашивает, пропуская меня, пока я одеваюсь.

– Да, я не задержусь.

Когда я выхожу во двор, мимо проводят Эмина, который закрывает нос рукой. Я делаю к нему шаг, но его друзья в грубой форме просят меня отойти – мол, хватит подарков имениннику на день рождения. Золотов что-то шипит в мою сторону, но, кажется, ему и правда лучше проспаться – выглядит он не очень.

Я некоторое время смотрю им вслед, и лишь когда компания исчезает в доме, осмеливаюсь повернуть голову в сторону бордюра, где одиноко сидит Саша. Он упирается локтями в колени, спина согнута, но почему-то не выглядит побежденным. Его светлые кеды перепачканы грязью, рукав футболки разорван. А когда Чумаков вскидывает на меня глаза, я вижу разбитую губу и красные костяшки пальцев.

Бросаю ему чужую куртку со словами, что не могу вернуть толстовку сейчас, поэтому придется смириться с тем, что даю.

– Не хочу брать грех на душу. Вдруг ты замерзнешь насмерть.

– Смелая? – усмехается он и тут же шипит, вытирая кровь на губе тыльной стороной руки. – Не бежишь со всеми?

Разблокировав экран с включенным видео сирены, я кручу в пальцах телефон, как раз когда в доме снова становится тихо.

– Диджею нужно лучше следить за оборудованием.

Саша запрокидывает голову и смеется. Звучно, едва ли не до слез, и снова непроизвольно кривится на миг. Он запускает пальцы в густые волосы и оставляет беспорядок на голове, как часто делал и раньше, решая сложные задачи в гараже или на треке, где они с папой тестировали машину после апгрейда.

– Малыш, ты все такая же изобретательная. И не боишься, вдруг твой парень обидится на то, что ты осталась со мной?

Мне не нравится его заискивающий тон.

– Я не малыш. Эмин не мой парень, и мне плевать. – Это было бы отличной точкой в нашем бессмысленном разговоре, если бы Чумаков снова не открыл свой рот.

– Ах да. Тогда Крошка Ру? Ты вроде бы не возражала.

Какого черта?

– Вижу, ты в порядке… – собираюсь уйти, но Саша явно не желает меня так просто отпускать.

– Ты нужна мне, Крошка Ру.

Слова, которые когда-то могли сильно обрадовать, сейчас вызывают только раздражение и злость.

– Зачем ты это делаешь? – шепчу сквозь зубы почти неслышно, но в вечерней тишине, которую нарушают лишь отдаленные голоса и шум колес, он все прекрасно разбирает.

– Что это? – Изогнутые в наигранном непонимании брови, взмах длинных ресниц, насмешливая улыбка. Он делает из меня дуру.

– Шутишь? Зачем ты вернулся? Что ты здесь делаешь? – Я злюсь, и вопросы один за другим сами срываются с губ. – И без тебя нормально жили! Тебя здесь никто не ждал!

Это, конечно, неправда. Здесь его родители, которые всегда будут ему рады, а это уже повод приехать. Вечеринка – другое дело, но здесь у него тоже много знакомых. Может, я и не имею права говорить что-то подобное, но обида так гложет изнутри, что хочется хоть как-то сделать ему больно. Только Саше все нипочем. Он поднимается, просовывает руки в рукава куртки, делает шаг, другой и касается теплым дыханием моего лица.

– Отвали! – Я упираюсь ладонями в его грудь и с силой толкаю назад, но это не мешает Чумакову приблизиться снова. – Не подходи ко мне!

Тревога в моем голосе вызывает у него лишь усмешку. Он останавливается, но его губы теперь слишком близко. Я оказываюсь прижата спиной к стене, а его руки ложатся по обе стороны от меня, заключая в ловушку. Именно так я ощущаю себя – загнанным в капкан кроликом, которого вот-вот сожрет волк.

– Не ждала меня, значит, Крошка Ру? – Не услышать издевку в его словах невозможно. Он ведь знает, что нравился мне. Только глупый не понял бы, а Чумаков таким не был. И теперь он так просто использует прошлое против меня? Это низко.

– Нет.

Больно вдавливаю затылок в стенку, но настырно стараюсь выиграть хотя бы лишние миллиметры – только бы подальше от него.

– Зачем ты вернулся? – тревожно шепчу я, и на этот раз мой голос звучит почти так же холодно, как ноябрьский воздух, обжигающий губы. И пожалуй, с искренним недоумением. Потому что, как бы ни старалась ничего о Чумакове не знать, даже если специально не гуглила его имя, информация о нем постоянно попадалась мне на глаза то тут, то там. Я была в курсе, что он довольно успешно закончил прошлый сезон, и хотя в этом году дела у него обстояли хуже, Чума, как прозвали Сашу в интернете, все еще занимал седьмое место в общем зачете и должен был готовиться к ралли Японии, а не играть в гляделки со мной.

– Мне нужно поговорить с твоим отцом.

Вот оно что.

– Не выйдет, – произношу спокойнее, когда понимаю, что ему нужно. – Рад он тебе точно не будет. Он винит тебя во всем. И так будет всегда.

Саша кивает и повторяет уже без улыбки:

– Поэтому мне и нужна твоя помощь.

Ну конечно. Ему нужно, и все должны сразу расшибиться, но дать ему это. Захотел новую экипировку – папа должен был найти ему новых спонсоров. Не смог выжать из «Дьявола» всю мощность – Руслан неделями дорабатывал движок. Решил пропустить эстонский этап ралли, на котором вечно сходил с дистанции, чтобы лучше подготовиться к Финляндии, где ставил новые и новые рекорды, – все лишь кивали и шли на поводу у будущего чемпиона.

Как итог, он всех нас бросил, Руслана больше нет, а папа перенес два инсульта, потерял подвижность в пальцах, бизнес и дом. Без моего брата налаженная система перестала работать, папа не справился с навалившимися на него проблемами и распустил команду. У нас осталось одно помещение под сервис и несколько старых клиентов, которые не уходят к Золотовым, что ворвались в наш город с оборудованными по последнему писку технологической моды автомастерскими, просто из вредности. Вдобавок нам пришлось переехать к бабушке, чтобы хоть как-то существовать.

– Ничем не могу помочь, – вложив в слова всю накопившуюся обиду и вздернув выше подбородок, говорю ему с вызовом.

Саша издает смешок, который бьет по нервам. Он опускает взгляд в землю и что-то тихо, неслышно говорит. Отворачивается от меня, пока я, замерев, все еще держусь из последних сил, и, так больше и не взглянув в мою сторону, уходит вместе с тенью от уличного фонаря, которая ползет следом за ним. Хлоп – это закрывается дверь в дом, и я наконец выдыхаю. Дрожащими руками обнимаю себя и моргаю, моргаю, моргаю, оставшись одна на темной промозглой улице, пока Леся не находит меня и не уводит оттуда силой.

Глава 3

Саша

Быстро пробегаю глазами по заголовкам статей по ссылке, что скинула мне Валенсия – это менеджер команды, за которую я катал два года. В ее обязанности входило все: от бронирования билетов до заказа спецовок с символикой, но не связи с общественностью. Подборку громких постов с дюжиной смайлов, прикрывающих лицо рукой, она прислала мне по дружбе. Валенсия хоть и была на пять лет старше и родом из Канады, оказалась первым и единственным членом команды, с которым я нашел общий язык. В прямом смысле: кроме нее, никто не говорил по-русски (даже с таким смешным акцентом).

«Скандальный уход гонщика после победы», «Чемпионат мира по ралли продолжает удивлять: в „младшем“ зачете грядут перемены», «Главная надежда России не оправдалась: Александр Чумаков покинул команду». Смахиваю фотографии одну за другой и тихо смеюсь: некоторые обозреватели оказались изобретательнее и написали про трехочковый бросок кубком в технического директора. А кто-то, вспомнив конфликты России и Германии в прошлом и додумав историю, которую не знал, практически обвинил меня в расизме.

«Нужна ли команде победа ценой нескольких миллионов? И захочет ли кто-нибудь иметь дело с Чумой после громкого…»

Да я сам не захочу. Блокирую экран, бросаю телефон на барную стойку и успокаиваю нервы горячим и сладким кофе. Вроде бы давно уже не должны цеплять тупые сплетни, и времени прошло достаточно, чтобы остыть, но только вспомню – двух недель как не бывало: снова в ушах звенит разъяренный голос из рации, диктуя, что мне делать. Вот на хрена я так долго терпел? Жалко времени и дурацких надежд.

– Все еще не верю, что ты дома, – слышу я за спиной мамин голос и поворачиваю голову в сторону лестницы. Не устаю ею восхищаться: семь утра субботы, а она уже бодро вышагивает навстречу и выглядит на миллион баксов в свои сорок девять. Улыбается мне, а я чувствую острый укол вины за то, что слишком долго не навещал родителей. – Так, а это что?

Сжав пальцами мои скулы, она заставляет меня повернуться к ней той стороной, где разбита губа, и хмурит рыжие брови идеальной формы. От нее приятно пахнет легким цветочным ароматом, которому она никогда не изменяет, хотя, много лет работая в банке управляющим директором по обслуживанию юридических лиц и имея мужа, ведущего инженера ПТО[2], точно могла бы позволить себе гораздо более дорогой парфюм.

– Не вписался в дверь, ерунда, – отмахиваюсь я, возвращаясь к кофе, но она выдергивает чашку из моих рук и пожимает плечами на мой вопросительный взгляд.

– Считай это платой за ложь. – Мама делает глоток, приземлившись на барный стул, и закатывает от удовольствия глаза, потому что это ее любимый капучино на соевом молоке с ореховым сиропом. Мы с ней совпадаем во многом: пьем одинаковые напитки, любим сырную пиццу и привыкли быть ранними пташками. И я всегда считал себя ее сыном, несмотря на то что я приемный.

Мама с папой были и остаются лучшими родителями, которых я мог себе представить. И я определенно точно совершил ошибку, когда полез в те документы из сейфа. Но какой десятилетний пацан бы устоял?

Так после серьезного разговора с родителями я узнал правду: меня усыновили и очень любят, моей биологической матери нет в живых, а отец работает кем-то важным на автомобильном заводе в Германии – родители собрали целую папку с подробной информацией, которую я читал не отрываясь всю ночь. И сколько бы ни отрицал, но, пожалуй, именно с того времени машины стали для меня смыслом жизни.

Я никогда не связывался с биологическим отцом напрямую. Мама с папой сказали, что пытались, но не получили ответа. Я боялся, что тоже не получу, и просто мечтал, что когда-нибудь… Вот так где-то в процессе этих самых мечтаний Сатановский-старший и поймал меня гоняющим по проселку на старой копейке одного из старшаков, и путь привел меня туда, где я сейчас есть.

Конечно, теперь я понимаю, что на одном из поворотов свернул не туда, что мне следовало оставаться с теми, кому я нужен, а не переезжать в другую страну, чтобы просто посмотреть в глаза человеку, который мог быть моим отцом и не стал. Но что сделано, то сделано. Зато я убедился, что моя семья здесь, а другой нет и не будет. Я должен быть благодарен, что мама с папой когда-то выбрали меня и терпели все мои детские выходки. На их месте я бы в первый же день сдал себя обратно в детдом. Без зазрения совести, как бракованный товар. Ну или по закону о защите прав потребителей обменял на аналогичный в первые четырнадцать дней после приобретения.

– Ты куда-то собрался, главная надежда России в чемпионате мира по ралли? – с улыбкой спрашивает мама, когда я встаю, чтобы убрать в посудомойку тарелку после багета с шоколадной пастой, за которую душу продам. Бросаю взгляд на наручные часы и киваю ей. Не буду разочаровывать ее, что меня уже записали в «бывшие надежды». Или правильнее будет сказать «несбывшиеся»?

– Да, нужно заскочить к Сатановским в сервис. Хочу успеть к открытию.

– Ты уверен, малыш?

Мне двадцать третий год, но я так и не перестал быть для мамы малышом.

– Ты подпортила бы мне репутацию, если бы тебя услышали мои поклонницы, – намеренно игнорирую ее вопрос, потому что сомневаюсь в каждом своем шаге, с тех пор как вернулся. – И я помню про семейный обед. Обещаю, что приеду к тому времени.

Мама, к счастью, не давит на меня, знает, что бесполезно, если я не хочу о чем-то говорить. Я это никогда не ценил.

– Тебе лучше сдержать слово, – требует она, но яркие веснушки под цвет волос, как всегда, портят ее строгий образ. Не знаю, как она отчитывает своих подчиненных на работе, но меня по-прежнему забавляет то, как она злится. – Иначе твоя бабушка снова начнет причитать, что помрет раньше, чем увидит любимого внука.

О да, противостояние мамы и Бэллы Захаровны, бабушки по папе, не сравнится с войной «Форда» и «Феррари».

– Она еще всех нас переживет, – улыбаюсь я.

– Конечно, потому что выпьет всю нашу кровь. В общем, не бросай меня, – просит мама, достает шоколадную пасту с полки, куда только что ее убрал я, и запускает в банку столовую ложку. Она, без сомнений, расстроится, когда узнает, что я собираюсь снять квартиру и не буду жить с ними под одной крышей, но все это произойдет позже. Сейчас я готов пожертвовать личным пространством на несколько дней, лишь бы просто порадовать ее, после того как несколько лет подряд был отвратительным сыном.

Спустя десять минут я сажусь в тачку, которая досталась мне в прошлом году за вторую строчку в личном зачете WRC-2 в составе заводской команды. Мое настроение падает, и так происходит всегда. Я ненавижу ее, ненавижу все, что связано с моими последними достижениями, потому что все это того не стоило. Я ушел не для того, чтобы проигрывать, но меня вынуждали делать это.

Вместо «САРТ», частной команды, которая была для меня почти семьей и в которой я был кем-то вроде любимого ребенка, которая работала на меня и для меня, я стал мелким винтиком в сложной системе. Простым исполнителем и часто позволял выигрывать тем, кого выбрало руководство. С моим мнением не считался никто, хотя на той машине и с тем штурманом, которыми меня обеспечили и которых нельзя было сменить без видимых на то причин, я ехал медленнее, чем раньше, и каждый раз приходилось выкладываться по полной, чтобы удержать результат.

Потеряв год на подготовку, я провел два не совсем полноценных из-за пандемии сезона, которые СМИ называют успешными, но для меня, несмотря на подиумы, они кажутся пустой тратой времени. Шагом назад. Никакой эксклюзивности, никакой романтики и рискованных маневров. Только приказ по рации – и его исполнение. Меня просто использовали, но я послушно терпел, потому что ждал какого-то знака, какой-то подсказки от отца, который, сам того не зная, помог мне проделать весь этот путь, пока… пока не понял, что ему наплевать и мои детские мечты, где он меня с радостью признает, не воплотятся в реальность. Тогда-то меня и сорвало.

На последнем этапе чемпионата, в котором я участвовал, другой экипаж класса RC2 из нашей команды сошел с трассы с сильными повреждениями, хотя на протяжении гонки уверенно показывал второй результат. Теперь я занял их позицию и получил реальный шанс побороться за победу, но вместо этого мне приказали не рисковать. Руководству нужен был подиум – любой, что нужно было мне – им было наплевать. Тогда и я плюнул. Убил подвеску, стер шины, но выиграл – в последний день взял лучшее время на каждом из спецучастков. До сих пор в ушах стоит крик отца, требующего прекратить самодеятельность, после которого рацию я приглушил.

Да, Питер Миннулин, технический директор команды, был еще и моим биологическим отцом, хотя я бы не называл его таким громким словом. Скорее, так – просто донор, который никогда не жалел, что отказался от меня. Как выяснилось, он не имел никакого отношения к тому, что меня позвали в Германию. И рад мне тоже не был. У него была новая семья, ребенок. Меня он не хотел знать, хотя еще до заключения контракта служба безопасности обо мне доложила. И он за все время даже не намекнул, что в курсе, пока я гадал, как лучше с такими новостями к нему подкатить.

«Привет, папа, я твой сын!»

«Гордишься крутым чемпионом?»

«Обнимемся?»

Ага, как же.

«Все, что мне нужно от тебя, это кубок», – сказал он после моей длинной тирады с признанием за несколько дней до гонки. Он его получил. Жаль, прилетел не в морду, а всего-то по плечу.

Я завожусь с пол-оборота, вспомнив взбешенного отца, который велит мне проваливать на все четыре стороны. Ярость долбит в виски, чувствую, как разгоняется сердце, и вместе с тем вжимаю педаль газа в пол, чтобы со старта уйти в отрыв. От самого себя. Сильнее сдавливаю пальцами руль, выверяя каждое движение: контроль прежде всего, следом – инстинкты. Только так. Неоправданный риск – удел дураков.

Гул двигателя возбуждает меня быстрее любой красивой девчонки. Адреналин растекается по венам. Прямая дорога вот-вот закончится, и я прибавляю газу, чтобы войти в резкий поворот. Мягкие шины визжат от трения с асфальтом – музыка для моих ушей. Запах стертых покрышек выбивает из легких смешок. Это не лечится. Жажда скорости. Гонки – это образ жизни и мыслей, а не профессия. Уверен, любой гонщик WRC и «Формулы» выйдет на старт, даже если ему перестанут платить. Ники Лауда писал об этом: деньги – последнее, что интересовало его в начале карьеры.

Гонки – это жизнь, а ралли – лучшая ее часть. Я знаю, о чем говорю, я многое пробовал. Но гнать по бездорожью на бешеной скорости, слушая подсказки штурмана, который читает стенограмму, вовремя реагировать на очередной крутой участок трассы едва ли не над пропастью – это истинный, ни с чем не сравнимый кайф. Это круче оргазма и победы – сам процесс гонки, когда любое промедление, любой неуверенный маневр может привести к жутким последствиям. Когда твой мозг задействован на все сто процентов и ты без передышки жмешь на педали. Слышал где-то, что синхронному переводчику позволено работать без перерыва около сорока минут, авиадиспетчеру – два часа. А вот гонщик ралли может крутить баранку до шести часов подряд на протяжении трех дней.

Это жестко. На грани. И потрясающе.

Ты испытываешь себя на прочность. Ты борешься только с самим собой. В этом отличие ралли от других гонок. В ралли тебя ждет лишь пустая гравийная дорога, которую окружает темный лес. Ты, твой напарник и машина – все. Ты не сражаешься за позицию с другими гонщиками. Никто не может выбить тебя с трассы. Гоночная дирекция не заставит тебя финишировать за сейфти-каром, как было на Гран-при в Абу-Даби в ноябре прошлого года. Тебя встречает только дикая природа и неизвестно какое состояние дорожного покрытия в момент прохождения поворота. Может, где-нибудь на углу лежит большой камень, который сломает подвеску машины, – кто знает. Здесь только ты и время, за которое преодолеешь скоростной участок. Один из многих за несколько дней, чтобы по общему зачету очков подняться на подиум и… почувствовать вкус победы? Ну разве что на одну минуту, а затем снова работать – остановка в этом виде спорта равносильна смерти. И сейчас я чувствую себя живым трупом.

Я выдыхаю, лишь притормозив перед сервисом Сатановских, где провел большую часть жизни. От вида знакомой улицы и привычных пейзажей на душе становится спокойней, но я не могу не отметить, как сильно отличается нынешний вид мастерской от той, что запомнил. Прилегающая территория выглядит запущенно, вывеска с названием перекосилась, а в табличке «Открыто» на двери не горят две последние буквы. Привычной очереди из тачек на парковке тоже не наблюдается, хотя в свое время в выходные сюда съезжались отовсюду – подлатать, подкачать, потрепать языками, развлечься. Сейчас здесь пусто и тоскливо. Чувство вины накатывает с новой силой, но я шлю его куда подальше. Я не отвечаю за поступки других людей, не я в этом виноват.

Легче, правда, было убедить себя на расстоянии, а не когда я вижу мелькающий силуэт Леонида Дмитриевича за стеклянной дверью. Слишком многим я ему обязан, чтобы не чувствовать в этот момент ничего. До двенадцати лет я был таким отбитым, что если бы он не взял меня под свой контроль, то я либо загремел в кутузку, либо давно убился бы. У меня не было тормозов. Он научил дисциплине. Да почти всему.

Мой путь начался с картинга. К тому времени старший Сатановский сделал себе имя в серии гонок «ВАЗ-2108», имел собственную команду по обслуживанию автоспорта, крупный сервис и несколько действующих чемпионов в разных видах гонок вплоть до мотоциклетных. То, чем занимался Дмитриевич со мной, не было официальной школой, но он вместе с другими членами команды и правда вложил в меня душу и все доступные знания.

Поначалу я несколько лет тренировался на кольце. В четырнадцать, сдав экзамен Российской автомобильной федерации, был допущен до участия в кубке LADA Granta, где мы выступали в паре с тренером. В пятнадцать я стал самым молодым победителем гонок Кубка России. В шестнадцать – чемпионом РФ в командном и личном зачете, параллельно набираясь опыта в европейских гонках, где умудрился подняться на подиум несколько раз в течение сезона. И даже когда я вдруг решил сменить карьеру на кольце на ралли, Сатановский поддержал меня, хотя все остальные, включая Руслана, его сына, который к тому времени стал одним из моих лучших друзей, крутили пальцем у виска. Но мы справились.

Я безгранично доверял Леониду Дмитриевичу и поддерживал его философию о том, что талант лишь часть успеха. Все решал подход к спортивной программе и рабочие методики бесконечных тренировок, которые давали видимый результат – меньше секунд и больше километров в час. Его безграничная вера в меня и немалые денежные вложения в те времена, когда я не был никому нужен, толкали вперед и вперед. Так в девятнадцать лет вместе с Глебом, моим штурманом, мы оказались первым российским экипажем в чемпионате мира по ралли в классе WRC-2. Наш успех оценили все, а дальше… дальше было много ошибок, которые привели меня обратно.

Домой.

Я точно знаю, что не обязан все исправлять, но проблема в том, что я хочу это сделать. Я хочу начать сначала и на этот раз сделать все правильно. Поэтому выхожу из машины и тяжелым шагом иду туда, где мне могут помочь. Меж ребер что-то простреливает. Ностальгия? Хотя тот же Дмитриевич сказал бы, что это невралгия, и отправил к врачу. Ухмыляюсь, представив сцену в голове, а когда вхожу, в нос бьет знакомый с детства запах машинного масла и благовоний, которыми вечно заставляли весь периметр гаража. Я сканирую помещение, подмечаю наводящие грусть детали, пока не стопорюсь взглядом на девчонке за стойкой в углу.

– Доброе утро, – здоровается она, мешая ложкой, судя по аромату, мятный чай и не поднимая на меня глаз. Но ее дежурная улыбка вмиг исчезает с лица, когда она видит, кто стоит перед ней.

– Здравствуй, Крошка Ру, – включив все свое обаяние, которое ее, кажется, совсем не трогает, говорю я. Та молчит в ответ.

Зря, конечно, я полез к ней вчера без какого-то плана, заручиться ее поддержкой мне бы точно не помешало. Но едва я увидел Руслану, узнал на той вечеринке, то не смог удержаться. Тем более выглядела она просто потрясающе в сравнении с той юной малышкой, которую я помнил. Даже сейчас без яркой помады и стрелок, когда ее волосы собраны в две тугие косички и на ней надет простой флисовый костюм, она хоть и кажется младше, но все равно вызывает интерес. Не совсем в моем вкусе – я больше по блондинкам, но есть в ней что-то завораживающее. Может быть, пристальный взгляд. Иногда кажется, что она и не моргает вовсе.

– Угостишь чем-нибудь горячим? – не могу удержаться, чтобы не начать дразнить ее.

– У входа стоит автомат с напитками. Ни в чем себе не отказывай, – произносит и медленно, со смешным звуком, совсем невежливо тянет из чашки чай, а я пялюсь на ее губы.

Мне не показалось, девчонка и правда рисковая.

– А если я замерзну насмерть? Возьмешь грех на душу? – Прячу руки в карманы и не спеша подхожу к ней, возвращая вчерашние слова и, кажется, испытывая ее выдержку. Останавливаюсь, лишь когда выходит разглядеть блики от светодиодных ламп на потолке в ее темных немигающих глазах.

– Такие гады, как ты, обычно живучие, – без единой эмоции на лице произносит она, как будто ей скучно со мной разговаривать. – В ужастиках их сколько ни бей, они все равно оживают на титрах и мстят в следующей части. Так что справишься как-нибудь.

Ее черный юмор внезапно смешит. Я, не сдерживая себя, смеюсь, отвлекаюсь от цели визита, и меня застает врасплох Сатановский-старший, который выбирается из смотровой ямы под «цивиком» в противоположном углу гаража. Не хочу, но напрягаюсь от его взгляда. Замечаю, как подрагивают у того пальцы, когда он сжимает их, – от мамы слышал, что после инсульта у него парализовало часть лица и плохо слушаются руки. В интернете я читал, что только пятнадцать процентов людей возвращаются после таких приступов к прежней жизни, а после двух… Дмитриевич держится даже молодцом ввиду всех событий, но мне тяжело признать, что он так сильно постарел всего за пару лет: волосы поседели, лоб изрезали глубокие морщины.

– Пошел вон! – шипит мой бывший тренер.

Я, конечно, знал, что мне здесь не окажут радушный прием, но все равно где-то внутри за ребрами у меня неприятно скребет, точно когтями по стеклу. Чертова надежда! Я вроде бы и выкорчевал ее, но она, как злостный сорняк, так и прет через почву, сдобренную сомнениями.

– Я пришел поговорить, – обращаюсь к нему.

– Нам не о чем разговаривать. Дверь прямо за тобой.

Ну почему он такой упрямый? Понимаю еще, когда вопил, чтобы я проваливал, на похоронах Руслана, из-за которых я задержался в городе и перенес рейс. Тогда прошло слишком мало времени и рана еще кровоточила. Поэтому я стоял в тени деревьев подальше ото всех и молчал – что бы я тогда ни сказал, он не стал бы меня слушать. Но прошло почти три года. Уже пора было понять, что не один я виноват во всем. Хотя бы не я один.

– Я ушел из заводской команды.

– Это должно для меня что-то значить? – вытирая перепачканные мазутом руки, говорит Дмитриевич безразличным тоном. Теперь понятно, в кого девчонка такая. – Сообщи Бородиным, что могут забирать свое корыто, – обращается он к ней.

– Я могу помочь вам, – встреваю в показушный диалог. – Ваш дом уже ушел с молотка, но сервис еще можно спасти. Обновить тут все, нанять персонал, открыть школу картов, в конце концов…

– Ты, щенок, не лезь в нашу жизнь! Без тебя справлялись как-то…

Я не слушаю, иду к нему, как по минному полю, с барабанящим в ребра сердцем. Мы сталкиваемся лицом к лицу: он скалится, я стою на своем.

– Сбор в десять тысяч евро за участие и ремонт «Дьявола», – так мы называли наш красный раллийный «Ситроен», который разбил Руслан, – я беру на себя.

– Не смей говорить…

– С вас только поиск спонсоров на текущие расходы и сбор команды «Сатановский Рейсинг Тим», если вы помните о такой. Глеба, – это мой штурман, которого немцы забрили, – я беру на се…

Грязная тряпка летит на пол, а Дмитриевич цепляет меня за капюшон, будто пытается придушить. Здоровый он все-таки, как фура. Не знал бы его, уже наделал бы в штаны – он умеет пугать, когда хочет. Но я не остановлюсь, пока он не услышит меня.

– Нам нужно хотя бы восемь этапов. Я возьму подиумы для вас и обещаю…

Вижу, как дергаются мускулы на его лице, только на одной стороне, вторая остается без движения. Вижу, как загораются у него глаза на одну короткую секунду, но тут же гаснут под давлением вселенской тоски, в которую он себя вогнал. Не удивляюсь, когда с силой толкает меня в грудь так, что я, запутавшись в ногах, едва не валюсь позорно на задницу. Не удивляюсь, но все равно бешусь.

– Пошел вон из моего сервиса! – От его громкого голоса, кажется, дребезжит пол, а мне приходится сильнее стиснуть зубы, чтобы лишнего не наговорить. Будет только хуже.

Сатановский, развернувшись, двигается в сторону заднего двора. Спрячется сейчас в своей каморке, где вечно зависал с сериалами про дальнобойщиков, и не достанешь его.

– Я не виноват в его смерти! – все-таки закипев, ору ему вслед. Сто раз обещал не срываться – кому от этого лучше? Но все бесполезно. Это как зарекаться не читать о себе дерьмо в интернете – заранее проваленная миссия.

Когда хлопает дверь, в помещении становится слишком тихо – слышно только жужжание тех самых ламп над головой, которые отражались в глазах… Крошка Ру! Я забыл о ней. Поворачиваюсь и нахожу ее на том же месте.

– Уговори своего отца послушать меня. Так будет лучше для всех вас. – Я по-прежнему не на шутку заведен, поэтому пытаюсь давить на нее.

– Так будет лучше для тебя, – отбивает мою подачу самым наглым образом.

– Мы все получим то, чего хотим. Сама видишь – шиномонтажка скоро загнется, и вы останетесь ни с чем.

Девчонка обороняется – скрещивает руки на груди, но все равно выдерживает мой взгляд. Она вытягивает шею и, как вчера, дерзко вскидывает подбородок.

– Ты даже не представляешь, в каком состоянии машина. – Она говорит со мной как с дураком, но мне все равно. Главное, что идет на диалог.

– Плевать, ребилднем ее, и не такие тачки с нуля собирали. Мне начинка нужна.

– Папа запер ее в дедушкином гараже и никого туда не пускает.

– Уверен, с твоей изобретательностью ты что-нибудь придумаешь.

– Если я этого захочу.

– Ты уже этого хочешь, иначе бы не разговаривала со мной.

Через пару секунд я нависаю над ней через узкую стойку, но она держится молодцом. Подрагивающие ресницы – единственное, что выдает ее волнение. Или не единственное. Скользнув ниже, я замечаю, что ее соски ведут себя со мной более приветливо, и довольно ухмыляюсь. Она же, проследив, куда я смотрю, задирает руки выше и закатывает глаза.

– Здесь холодно.

– Ну да, ну да. То-то щеки у тебя горят.

– Это румяна, придурок. И повторю еще раз медленно, чтобы дошло, – стерва смеется надо мной, – я ничем не могу тебе помочь.

– Ну же, крошка…

– Не интересует.

Не верю ни единому ее слову. Такая же упрямая, как отец. Явно из принципа будет бодаться, тут нужен другой подход.

– Хорошо, я сдаю эту битву, но победа будет за мной, даже не сомневайся. Я не отступлю, – подмигиваю ей и добавляю: – Так и передай отцу.

И, не дожидаясь ответа, сваливаю.

– Можешь брать билет на остров Святой Елены, он понадобится тебе после капитуляции, – летит мне вслед, когда я все-таки выхожу за дверь, но только чтобы дать Сатановским время переварить мои слова.

Я не сразу въезжаю, что девчонка имеет в виду, но вида не подаю. И лишь сев в машину и загуглив по ключевым словам, ржу в голос, когда нахожу информацию о кончине великого Наполеона. Неуч я, но что поделать, если меня выперли из универа, пока колесил по мировым чемпионатам. Но с каких это пор кто-то в споре со мной оставляет последнее слово за собой?

Глава 4

Саша

Пережив семейный обед с сольным выступлением моей бабули, я договариваюсь о встрече с Глебом Самсоновым. Мы с ним долго гоняли в одном экипаже и понимали друг друга с полуслова, несмотря на разницу почти в десять лет. Я всегда считал, что обиды в нем будет больше, чем в других. Нас ведь было двое, команда, в том самом лесу, на ухабистой дороге.

– Значит, ты в деле? – повторяю я уже, наверное, в третий раз, сидя с нетронутым стаканом дешевого пива в его тесной квартире. Самсонов сильно удивил меня тем, что оказался не против сразиться за общее прошлое. – Я будто с бывшей девушкой снова пытаюсь сойтись.

Смеюсь, расслабляюсь и только сейчас осознаю, насколько был напряжен до этого момента после разговора с тренером.

– Ты должен понимать, что Сатановский не хочет со мной даже разговаривать, – напоминаю я.

– Он никого не слышит, поэтому все и сбежали от него. Я помогаю ему иногда на добровольных началах, но сам понимаешь. Маринке скоро рожать. Мне деньги нужны, я не альтруист.

Маринка – это невеста Глеба, которая прячется от нас на кухне. Симпатичная, светленькая, с детским лицом и вся такая округлая. В смысле живот округлый, как у любой беременной, из которой скоро выйдет новый человек. Я не был с ней знаком, они уже без меня успели замутить, но на вид девчонка милая, не сильно старше меня.

– Значит, ты не в обиде? Мне важно это знать, чтобы я мог доверять тебе, – никак не успокоюсь. Я и не надеялся, что он так легко встанет на мою сторону.

– Ну я бы дал тебе в морду, но кто-то все сделал за меня. – Он надо мной подтрунивает, но это не мешает ему говорить серьезно. – Слушай, ну а кто бы не ушел? Ты ведь не врешь, что пытался протолкнуть меня?

– Да, – отвечаю честно и спешу добавить: – Да, я полгода им объяснял, что ни черта не понимаю английский с французским акцентом, на котором со мной Шарль говорил. Мужик он хороший и штурман ничего, но…

– Я понял. Все окей. Лучше расскажи, кто тебя отделал так.

Он заливает в себя полстакана за раз, а я думаю о том, что нужно вытаскивать его из дерьма, если он субботним вечером пьет в одного. Издаю смешок и кривлюсь, потому что кожа над губой натягивается, а это больно. В тачке смотрел в зеркало – видок у меня, конечно, так себе: на щеке и подбородке уже расползаются красно-синие пятна.

– Местный придурок какой-то. Зацепились из-за младшей Сатановской, он руки распускал.

– Это Золотов, что ли? Вроде он за ней хвостом ходит. – Глеб не на шутку напрягается, к моему удивлению. Челюсть сжимает так, что его квадратное лицо становится еще шире, на шее кадык дергается лишний раз. Пальцами сдавливает пивную кружку, которая, кажется, вот-вот треснет в его руках. А когда замечает, что я смотрю на него, ставит на стол и нервно трет короткий ежик на голове.

– Знакомы? – осторожно начинаю я. Что-то тут нечисто.

– Встречались, – Глеб быстро переключается на другую тему: – А с Русланой ты говорил? Она с Дмитриевичем сможет помочь?

– Говорил, но не очень удачно, хотя тоже думаю об этом все время. Попробовать еще раз точно стоит, но я бы сильно не рассчитывал. Девчонка на Русика не похожа, вся в отца – жесть какая упрямая.

– Есть такое.

Мы задумываемся каждый о своем – я вот, например, снова вспоминаю, как меня уделала Крошка Ру, и обещаю себе, что при следующей встрече в долгу не останусь. А она точно случится, город-то небольшой, одними дорогами ходим. Глеб же будто мысленно отгораживается, замыкается в себе, взгляд становится пустым, и мне неприятно видеть его таким. Раньше он без умолку травил тупые пошлые анекдоты, вечно разыгрывал всех, как на первое апреля, даже без настроения умудрялся веселить народ. То, что я вижу перед собой сейчас, лишь тень знакомого мне человека.

– Ну так что? – пытаюсь отвлечь его, встаю и хлопаю по джинсам, намекая, что пора куда-то двигаться. – Как вы тут развлекаетесь сейчас без меня? Суббота! Не поверю, что все сидят по домам. Что с треком? Простаивает?

– Если бы, – морщится Глеб.

Странно видеть, что ему неприятно говорить о рейсинге. Он ведь любил тусовки. В свое время в промышленной зоне такие шоу устраивали. Все, как надо было, с четкой организацией, алкотестерами, платным участием и контрольной группой, которая честно решала спорные вопросы. Только сказка продлилась недолго: в местной полиции власть сменилась, и всех стали разгонять. Гоночную лавочку, конечно, не прикрыли, но встречи стали проходить реже. А недавно я слышал, что Крутой, это организатор, который всех держал под колпаком, за границу уехал. Думал, все загнется без него, он был мировой мужик, при нем ни одна пьянь за руль не села, ни одной аварии не стряслось.

– Вообще сегодня как раз гонки должны быть, – удивляет меня Самсонов. – Твой новый дружок здесь теперь заправляет.

– Да ладно, Золотов этот? Он же малолетка.

– Ага, он еще и гоняет сам. А крышует папочка, у которого сеть автосалонов и сервисов по всей стране. Это они задушили Сатановских. Ну, точнее, Дмитриевич сам им все без боя сдал.

– Хочу увидеть это, – загораюсь я злостью. Боюсь представить, во что превратился трек с таким-то шефом. – Поедешь со мной?

Глеб медлит, будто взвешивает что-то, потом кивает. Исчезает в направлении кухни, о чем-то спорит с Маринкой, а вернувшись, натягивает теплый свитер, свисающий со стула, и шагает в коридор.

– Погнали.

Через полчаса мы уже почти на месте. И даже если бы кто-то был не в курсе о сходке местных шумахеров, то легко догадался бы обо всем, проезжая мимо складских кооперативов и железки – так мы всегда называли завод железобетонных изделий, похожий на огромную заброшенную стройку. Еще издалека я слышу мощную акустику автомобильных сабвуферов, басовитый рев моторов на пробуксовке и безудержный свист – звуки, которые оживляют пространство. Свет фонарей на столбах разбавляет глубокое темное небо над пустынным загородным шоссе, а уже на подъезде к треку прямо в лобовое слепят мощные прожекторы и ксеноновые фары. Никакой охраны, никаких парковщиков, которые бы сориентировали, куда приткнуться, никакого пропускного контроля, как всегда было у Крутого. Кто-то здесь явно не боится быть пойманным, если папочка за него все разрулит.

На нас не обращают внимания, когда мы пристраиваемся за колонной машин и эвакуатором, на котором, как на сцене, выплясывают полуголые танцовщицы – короткие шорты по традиции самое то для нуля градусов. Бросив машину, я подхожу ближе к месту действия и оглядываю площадь. Фаер-шоу прямо в шумной толпе, которая дергается в такт скачущим на подвеске тачкам. Сизая дымка с привкусом паленой резины. Закинувшиеся дозой адреналина гонщики, которые с довольными лицами пересчитывают пачки выигранных денег, и их наполированные до блеска кузовы с аэрографией и другими ненужными примочками. Мне всегда было смешно – эти дураки считают, что нарисованный на крыле дракон обязательно поможет им победить в заезде.

Мои размышления прерывает худощавая грид-герл, которая топлес выходит перед двумя рычащими спорткарами и, станцевав, опускается вместе с флажками вниз, после чего тачки срываются с мест по прямой. И как бы я ни сопротивлялся, себя не обмануть: атмосфера захватывает. Кровь начинает циркулировать быстрее, сердце разгоняется в радостном предвкушении. Я ощущаю нестерпимую жажду скорости. Но раствориться в этом приятном чувстве мне не дают, отвлекает трехэтажный мат Глеба и амбалы, окружившие его.

Что за…

Я приближаюсь к Самсонову, когда тот уже пропускает несколько ударов по лицу и ребрам.

– Эй-эй, девчонки, а руки-то зачем распускать? – Ворвавшись, отталкиваю качка в сторону, но двое других по-прежнему удерживают Глеба прижатым к стене. – Трое на одного, что за манеры?

– Не лезь не в свое дело! – оттесняет меня первый, но я не унимаюсь. Мне-то фингалом больше, фингалом меньше, а вот Глебу нужно остаться живым, чтобы помочь осуществить мой план. Да и где я за два месяца до начала сезона другого штурмана найду?

Едва уворачиваюсь от удара по лицу, когда к нам со свистом подруливает «Порше». Парень только выбирается из тачки, а в нашу сторону уже стекается народ. К Золотову прямо на ходу липнет яркая блондинка в короткой расстегнутой шубе и бесконечно длинных сапогах, заканчивающихся на бедрах, и что-то нашептывает ему на ухо. Явно показывает, чего хочет. И почему всем нравятся никчемные позеры? Но вместо того, чтобы уронить взгляд в ее откровенный вырез на груди, я почему-то думаю о Крошке Ру – Руслан вряд ли одобрил ее выбор парня. И, к огромному удивлению, в этот самый момент вижу девчонку в толпе. Можно было бы списать на игру воображения, если бы она не выглядела такой настоящей в своем неподдельном испуге. И ужасает ее явно не вид местного Джеймса Ханта[3], она даже не смотрит на него. Ее взгляд прикован к Самсонову, и только через долгих несколько секунд та с тревогой возвращает глаза на меня, а я, не сдержавшись, подмигиваю ей.

– Скажи своим телохранителям свалить, – обращаюсь уже к Золотову, который останавливается напротив, всем видом демонстрируя презрение. Он нервно позвякивает ключами, а я, глядя на синяк, расползающийся на его лице, остаюсь довольным проделанной работой.

– Ты за добавкой пришел, не пойму? – ерепенится он, вроде как издеваясь надо мной. Девчонка в мехах, которая так и маячит на фоне, пытаясь пристроиться ближе, первая заходится в приступе истерического смеха, а за ней следом подхватывает толпа.

– Друга моего отпусти. Не по понятиям на него трое лезут.

– Сань, забей, – слышу голос Самсонова в стороне.

– Он не по понятиям нам уже год денег торчит, да, Глеб? – премерзко улыбается Золотов. Не знал бы, о чем разговор, мог бы подумать, что мы любезностями обмениваемся, если не в задницу друг друга целуем.

– Пошел ты! – рычит Самсонов и снова получает по морде, да так, что на асфальт брызгает кровь, а кто-то из тех самых заливающихся хохотом девчонок начинает истошно визжать, собираясь упасть в обморок.

– Ну-ну, парни, – тормозит своих быков мажор, – не заляпайте мне бомбер, он, между прочим, новый. – Небрежно отряхивает логотип «Армани» на груди, сто процентов нарываясь. Глазки так и бегают, он явно надеется, что выкину что-нибудь, но я не идиот. Территория не моя, шавки тоже не мои. Еще и Глеб нарвался.

– Сколько? – спрашиваю я.

– Триста тысяч, – выплевывает Глеб. Лишь бы не вместе с зубами. Я вот только одного не пойму: на хрена он поехал со мной, если знал, что его ждет?

– Было. Без процентов. Сейчас все восемьсот.

– Ты совсем двинулся? Какие восемьсот? Да я… – Глеб рвется вперед, но сделать против трех здоровых амбалов он, конечно же, ничего не может.

– Ставки? – уточняю я, потому что в прошлом был за другом грешок, но он максимум тысяч десять сливал.

– Карты, – довольно отвечает Золотов.

– Что ж, карточный долг дело чести. Гоняешь? – беру на слабо пацана, а тот раскатисто смеется. И так наигранно, что толпа снова гудит.

– А ты думаешь, что вывезешь меня на своем аппарате? – Он, выпендриваясь, кивает на мой автомобиль. – Вот это самоуверенность, прикиньте?

И зря, под капотом-то у нас примерно одинаковое количество лошадей. Просто его желтый «Порше» выглядит ярче, прямо как вульгарная жрица любви.

– На кольце – нет, не вывезу. На такой самовозке, как у тебя, даже обезьяна пришла бы первой, – навешиваю лапшу ему на уши, чтобы потешить эго. У него уже глаза горят, парень видит финиш и предвкушает овации.

– Тогда город? Бинго.

Он предлагает то, что мне нужно. У «Порше» нет преимуществ в спальных районах. Там важно внимание и маневренность. Там главный тот, кто за рулем. Пилот. Под его управлением автомобиль становится послушнее дрессированной собаки.

– Забились.

– Океюшки. – Отвернувшись, Золотов опирается на подоспевшую к нему при первой возможности блондинку, прямо как на Руслану вчера, и меня это бесит, но не настолько, чтобы завязать еще одну драку. Крошка Ру, кстати! Какого черта она здесь забыла вообще? Незаметно оглядываюсь по сторонам, но больше не вижу ее. Точно привиделась.

– У меня есть условие, – говорю громче, чтобы привлечь внимание пацана.

– Ты не в том положении, чтобы ставить условия, – заявляет по-деловому. – Выигрыш покрывает долг. Если проиграешь – забираю твою тачку.

Хорошо он придумал, что сказать. Настолько ли сильно мне нужен Глеб?

– Эй, Чума, не соглашайся! – надрывает глотку Самсонов и вытирает кровь со лба. – Она ляма три стоит!

– Четыре с половиной, – уточняю я, решив для себя, что без Глеба все равно не уломаю Сатановского, не доведу до ума «Дьявола» и не натренирую удобное для меня чтение стенограммы до гонки. Дело, конечно, рискованное, но на кону больше, чем машина: новое начало. – Хорошо, только ты в любом случае забываешь про Глеба. Как клиент букмекерской конторы и карточный игрок он для вас забыт. Будет умолять взять его за стол – вы ему откажете.

– Саня! – подает голос виновник.

– Заткнись! – продолжаю я. – А на сдачу ничего не хочешь мне предложить?

Парень очень доволен, что я рассматриваю вариант проигрыша, а мне это только на руку.

– Я подумаю, – посмеивается надо мной и протягивает руку, которую я пожимаю. – Разбей, – командует он одному из подпевал, а после начинает быстро объяснять мне: – Едем до порта и обратно с чек-пойнтом – там дежурит наш человек, фотофиксация, все дела. Тим скинет тебе сейчас точную геолокацию. Ментов поблизости не будет, в городе каждый сам за себя. Старт через десять минут от зачетной линии.

Смотрю на часы, после обмениваюсь номерами с тем самым Тимом, и мы расходимся в разные стороны под гулкий шепот толпы. А Глеб уже несется ко мне – помятый немного, но живой.

– Я поеду с тобой.

– Вали отсюда. И умойся где-нибудь перед тем, как показываться беременной девушке, если не хочешь устроить ей преждевременные роды. Я разберусь.

Он начинает спорить со мной, и тут из ниоткуда появляется взъерошенная Леся.

– Глеб, ты идиот! Зачем ты приехал? – голосит розоволосая.

– Мне надоело бегать от вашего дружка!

– Он не наш…

Я оставляю их без меня выяснять, кто чей друг, а сам отвлекаюсь на телефон, но не могу выбросить из головы мысль, что Руслана тоже где-то рядом. Или побежала парнишку своего утешать? А ей придется – не сейчас, так после того, как я его разгромлю.

– Ты такой… боже! – Леся отчитывает Самсонова, как ребенка, это забавляет меня.

– Забери его, – прошу я.

Мне нужна холодная голова, а Глеб мешает. Леся понимает меня с первого раза: послушно уводит Самсонова в сторону, усаживает того на скамью и вытирает ему кровь с лица белым шарфом, несмотря на его рыцарские порывы прорваться обратно ко мне. Такой заведенный он мне сейчас не нужен.

Чтобы выдохнуть, я поднимаю голову к небу, на котором нет звезд, и усмехаюсь – какой-то хреновый знак: луны тоже не видно. Если пойдет дождь или снег, будет еще веселее. Скользкие дороги – это просто м-м-м… Ну да ладно, моя тачка все равно мне никогда не нравилась, так что…

Сев в машину, я завожу мотор и только включаю навигатор, чтобы сообразить, как быстрее проехать к причалу, как дверь справа открывается, и на сиденье молча падает Крошка Ру.

– Ты не поедешь со мной, выходи, – говорю ей, а она настырно сидит и смотрит перед собой, будто так и надо. – Мне не нужна помеха справа помимо тех, что будут ждать меня на дороге.

Не действует.

– Город изменился, с тех пор как ты уехал, – отвечает мне так, будто в конце предложения забыла добавить что-то вроде «болван». – Без меня ты не победишь.

Глава 5

Руслана

– А тебя волнует моя победа? – Чумаков больше не шутит и кажется немного раздраженным.

– Меня волнует только Глеб.

Я стараюсь быть убедительной: не заикаюсь, не отвожу взгляд, не дергаюсь. Мне даже кажется, что мой голос звучал по-взрослому и уверенно, а розовая толстовка, которую по глупости надела, не ожидая встретить Чумакова, спрятана глубоко под курткой – все под контролем. Но я не могу избавиться от панической мысли, что Саша сейчас с позором выставит меня из машины. Уверена, без меня он Глеба не вытащит, но настаивать я не буду. Не примет помощь – сама уйду, но попытаться стоит. Не ради Глеба, так ради его Марины – я на ее месте, наверное, уже давно бы сдалась.

Самсонов хороший парень и один из немногих, кто держался за моего папу до конца. Он тянул ипотеку на небольшую квартирку, кредит на ремонт и свято верил, что сервис будет процветать, а креветку, которая на четырнадцатой неделе жизни в животе оказалась мужского пола, они с Мариной назовут Богданом. И ничто из этого не сбылось: папа оставил команду на произвол судьбы, а беременность замерла. Врачи сказали, что так случается и в этом не было ничьей вины, но он винил только себя. Винил слишком сильно, чтобы это не имело последствий.

Марина, слава богам, осталась с ним, хотя он был невыносим в своем горе. Помогала, тоже работала – кассиром в супермаркете, пока Глеб брался за все, что подвернется, но денег все равно не хватало. Так появились долги. Сначала он делал небольшие ставки на местных гонках и даже что-то выигрывал, но очень быстро спускал все туда же – дай бог, если успевал хотя бы немного потратить на то, что действительно было нужно. А в начале года он крупно проигрался в карты. Видимо, возомнил себя опытным шулером, пару раз оставив в дураках нас с Маринкой, когда я заглядывала к ним на выходных. Не признавался, кому должен был денег, пока в конце лета я случайно не услышала его имя в разговоре Эмина с одним из дружков.

Чтобы Глебу простили долг, мне пришлось сходить с Золотовым в кино, а тогда я не хотела иметь с ним ничего общего, да и с кино у меня уже давно были не лучшие ассоциации. В общем, не то чтобы я сильно страдала, да и в целом фильм был хорош, но от запаха карамельного попкорна меня подташнивало еще три дня.

Эмин слово сдержал. Правда, не успели мы с Мариной порадоваться, что Глеб ожил и вроде бы взялся за ум, как он снова влез в этот порочный круг долгов. Эмин сказал, что второй раз моя просьба не прокатит, и если человек хочет отдать деньги, он найдет способ сделать это, поэтому мои попытки помочь тщетны. А Глеб вообще запретил мне влезать в его дела и обещал рассказать папе, что юриста тому в семье не видать, я ведь против воли родителей поступила на инженера-механика и тщательно скрывала сей факт. В большей степени из-за папы – он после смерти Руслана был против того, чтобы я связывала свою жизнь с машинами. В общем, не хватало, чтобы его схватил третий инсульт.

Сейчас у Самсоновых дела шли совсем плохо. И хотя Марина ждала девочку, которой отказалась давать имя, пока та не родится, а они с Глебом собирались в ближайшее время по-тихому расписаться, они очень и очень много ссорились: помимо вечных долгов, Глеб стал все чаще без повода выпивать. Думаю, если Саша выиграет и предложит ему, как и нам, снова заняться полезным делом, это в прямом смысле спасет их семью. Правда, какими бы ни были мотивы Чумакова, я его благородному представлению ни на миг не поверила. Особенно после того, что прочла в сети. Если его выгнали из заводской команды, то он явно не ради Глеба старается и врал мне в лицо: он здесь совсем не потому, что хочет. Его просто нигде больше не ждут.

– Ладно, – наконец соглашается он с таким важным лицом, будто судьбу планеты решал.

Я сама не заметила, как сильно была напряжена, пока ждала его ответа. И лишь теперь, когда Чумаков кивает, я позволяю себе коснуться лопатками сиденья, а не изображать, что проглотила кол. Большим пальцем потираю зудящую от мороза кожу – это отвлекает от дурных мыслей о возможном проигрыше, когда мы выезжаем с парковки складского комплекса прямо на трассу, которая из-за легкой туманной дымки кажется бесконечной.

Гонки по городу, будь это «Стритчеллендж», «Охота на мышей», «Ночной дозор» или те же «Шашки», где ненормальные, которых среди друзей Золотова предостаточно, проскакивают перекрестки на красный свет и наводят шороху на дорогах, обязательно засветившись в городских новостях, начинаются обычно отсюда. По обеим сторонам, несмотря на мороз, собирается целая толпа зрителей. Парни, занимающиеся организацией, уже рисуют белой краской из баллончиков стартовую линию и расставляют за нами аварийные конусы вместе с табличками «проезд воспрещен», чтобы отправить простых смертных искать пути объезда.

Когда мы равняемся бамперами с желтым «Порше» слева от нас и Эмин замечает меня в окне, потому что Чумаков специально, улыбаясь во весь рот, отклоняется назад, автомобиль Золотова начинает грозно рычать, взрывая тишину и распугивая громкими выхлопами птиц с деревьев. Эмин явно зол, и эта злость может сыграть и за, и против него.

Мне не по себе, я не привыкла быть яблоком раздора, но сейчас выбрала сторону. Эмин знает, как мне не нравилось то, чем он занимался на треке: тотализатор, риск, алкоголь рекой. Да и самого Золотова здесь как будто подменяли: он становился злее, азартнее и часто переходил грань. Возможно, он думал, что я отталкиваю его из-за гонок и трагедии с Русланом. Полагаю, сейчас он поймет, что это не так.

– Желтый цвет убивает всю грацию «Порше», – заметив, что я смотрю на расползающиеся по хромированным бокам спорткара нарисованные языки пламени, комментирует Чумаков.

– Потому что ты предпочитаешь красный?

Все машины Чумакова, включая эту, были исключительно красными. Впрочем, как и бóльшая часть гардероба.

– Кто еще наносит аэрографию на тачки? Выглядит так же паршиво, как забитые рукава, – продолжает ворчать он.

– Говоришь, как мой отец, – усмехаюсь, намеренно глядя лишь прямо.

– Не припомню, чтобы он против татух Руса что-то имел или… Постой, это он тебя уму-разуму учил?

Чумаков кажется таким удивленным.

– Крошка Ру, только не говори мне, что у тебя тоже есть тату. И как мне после этого гонять спокойно?

– Заметь, я ничего не сказала. – Я сохраняю спокойствие, даже уголки губ не дрогнут.

– Тебя сдали красивые глаза.

– Твоя лесть мне побоку. У Золотова вместо задних сидений баллоны с закисью азота, – взываю к более насущным проблемам, которые Сашу как будто и не волнуют.

На середину дороги выходит темноволосая девчонка в короткой юбке и крошечном топе, которые явно стащила у младшей сестры.

– Бессмысленная примочка в городе. Азот может помочь ему только на финишной прямой, поэтому нам кровь из носа нужен запас секунд в десять. Скажешь, где у тебя татушка? – скачет он с одной темы на другую, но я сосредоточена на выдыхающей пар брюнетке, которая грациозно, словно прима-балерина на сцене Большого театра, размахивает руками.

На старт.

– Лучше смотри на дорогу, если хочешь победить, – говорю безразлично, насколько возможно, но мой голос все равно кажется каким-то сиплым от волнения. Все серьезно, это не шутки, слишком много поставлено на кон!

– Ну нет, мою фантазию не остановить. Это бабочка?

Я не отвечаю ему. Скорее слышу, чем вижу, как его нога на «Внимание!» подрагивает на педали, лишь слегка задевая ее. Видимо, он не так спокоен, как хочет казаться. Опустив голову, смотрю на его широкую ладонь, которая тянется к рычагу переключения передач, и пропускаю сигнал о начале гонки. И вот оно: сцепление сброшено, и Чумаков топит педаль в пол, а меня вжимает в сиденье с силой, формулу которой я помню наизусть еще со школьного курса физики.

Через несколько секунд, когда скорость более-менее выравнивается и я снова могу дышать, открываю навигатор: проверяю аварии и пробки на дорогах и составляю в голове самый короткий маршрут – все ради Глеба, нам нужно выиграть.

– Я знаю, куда он поедет. Я ездила с ним, – бросаю Чумакову, когда «Порше» сворачивает перед нами вправо. – Поезжай прямо, он думает, что срежет здесь. Я засекала – по времени одинаково, но тут дорога лучше.

Конечно, я ему не расскажу, как ездила по ночам дворами без прав, чтобы справиться с собой и вернуть контроль над своим телом. Это стыдно и больно. Нет ничего хуже, чем не знать, как оно отреагирует на стресс в следующий раз и сколько жизней из-за этого будут подвергнуты опасности.

– А говоришь, он не твой парень, – отвечает Саша, ни на миг не отвлекаясь от дороги.

– Не мой, – настырно повторяю, а затем коротко и четко выдаю ему план, когда и куда свернуть, где прибавить газу, а где, наоборот, сбросить скорость.

– Стенограмму читаешь, как профессиональный штурман, – смеется он, обогнав вяло плетущийся и будто потерявшийся в ночи пустой автобус.

Я помогала папе заучивать маршруты, когда была маленькой, и часто слушала Глеба на их с Сашей тренировках, но я молчу, потому что все это, конечно, откровенная лесть. Саша отлично справляется и без меня. Сейчас я полезна ему не более чем голос навигатора. Моей задачей будет позже провести его по дворам, чтобы срезать путь и не объезжать железную дорогу.

– Ты учишься где-то? – Не пойму, он отвлекает меня или себя, не переставая болтать.

– Да, первый курс, – отвечаю я, вдруг это поможет ему выиграть. – Прошлый год пропустила.

И этот бы пропустила, если бы Леся не заставила собраться с силами и поступить в университет. Все свободное время, которого у нее было немного, убивала, чтобы помочь мне, и я ей безмерно благодарна.

– Почему пропустила?

– Не до учебы было.

У папы после второго инсульта дела шли совсем плохо. Он долго восстанавливался, мама все время проводила с ним. А кому-то нужно было не дать сервису загнуться. Хотя папа до сих пор верит, что полгода все просто ждали, когда он снова откроет двери, а мы с Глебом и парнями не сделали ничего особенного.

– Работаешь у отца в автосалоне?

– Ну можно и так сказать, – не отрывая глаз от дороги, говорю я. – Просто веду записи и слежу, чтобы он не пил литрами кофе. В отличие от этого, с отчетными журналами и бухгалтерией я справляюсь легко, учитывая, что новых клиентов у нас нет и не предвидится. Ну, кроме тех, кто случайно проезжает мимо.

– Машину водишь?

– Прав нет.

– Ты же мечтала стать гонщицей?

Я резко поворачиваю голову и успеваю заметить, как Чумаков на секунду сводит брови. Хорошо, что он занят и не видит мои выпученных глаз. Я быстро опускаю их и утыкаюсь в навигатор. Он не забыл? Я ведь всего раз ему в этом призналась. Мне было лет двенадцать! Никому больше не говорила, потому что все или посмеялись бы надо мной, или посоветовали бы не лезть в мужское дело. А он нет. Только пожелал мне удачи. Он что, запомнил?

Вместо ответа я слышу резкий свист шин. Меня бросает вперед, и уже в полете краем глаза замечаю ярко-красный сигнал светофора перед перекрестком. Движусь лбом навстречу ветровому стеклу, но вместо этого получаю неприятный толчок в ребра. С жадностью ловлю ртом воздух и намертво цепляюсь за руку – это Саша удерживает меня на месте.

– Почему ты не пристегнута? – Он зол. Вглядывается в мое испуганное лицо, будто хочет найти там ответ.

– Здесь заглушка, – только и получается выдавить из себя, прежде чем Чумаков порывисто наклоняется и пристегивает меня за пару мгновений до того, как загорается зеленый, и он снова рвется вперед на максимальных оборотах, наплевав на всех. Вот только мне есть с чем сравнить: наплевать на безопасность мог бы Золотов, он бы просто проехал на красный и не заметил.

По-моему, он считает себя бессмертным. По крайней мере, когда в универе, изображая Человека-паука, висел вниз головой на лестнице, ведущей на чердак, чтобы я поцеловала его, думал именно так. Но я-то не могла похвастаться тем же.

– Испугалась? – спустя некоторое время наконец спрашивает Чумаков.

Перед глазами все еще бегут цветные мушки, ночные огни размываются, превращаясь в одно сплошное пятно.

– А тебе бывало страшно? – отвечаю вопросом на вопрос.

– Конечно.

Саша поддает газу на прямой дороге, и мы оба замечаем впереди желтый «Порше».

– Сворачивай налево через пятьдесят метров, обойдем. – Я сверяюсь с маршрутом и, взяв себя в руки, диктую Чумакову уже гораздо увереннее.

– Не боится только идиот, – к моему удивлению, он продолжает говорить. – Помню первый раз, когда внутренности свело от страха, – это было на автодроме в Казани. Знаешь, что такое «российский штопор»?

– Типа того.

Я слышала от папы, но не видела своими глазами.

– Ну, в общем, это длинная прямая, которая поднимается вверх, потом излом, дорога уходит вниз, и только там точка торможения! Нужно ехать с полным газом, когда знаешь, что уже совсем близко тебя ждет резкий спуск и сразу поворот. И это, хочу сказать, страшно! Да там перепады высоты под тридцать метров, а это целая девятиэтажка! Что по маршруту, штурман?

Я резко опускаю глаза и следую за линией на навигаторе.

– Левый поворот. Прямо сейчас!

Про глубокую яму, которую здесь, видимо, никогда не залатают, я не успеваю сказать, но, к счастью, Саша, повернув с заносом, успешно обходит ее.

– Еще наша машина в прошлом году перевернулась в Португалии. Мы вылетели в овраг, десять вращений вокруг оси – очнулся чуть живой на дне пропасти. Ветка дерева, куда врезались, чуть было не сняла с меня скальп. Вот, – он, не отрываясь от дороги, задирает челку, а я вглядываюсь в тонкий шрам прямо у линии волос, который тянется вдоль лба и практически касается виска. – Есть еще парочка поинтереснее, могу показать на досуге.

Чумаков широко улыбается.

– Смотрю, ты сильно озабочен моим досугом. Ну или просто озабочен.

Саша кривит нос и с шипением втягивает воздух сквозь зубы, будто я больно ранила его чувства, которых нет. По нему явно плачет Голливуд.

– Почему ты играешь со мной в Снежную королеву? Ведь я тебе нравился, Крошка Ру. Ты все еще обижена на меня? Или считаешь виновным во всех смертных грехах, как и другие?

– По совету адвоката, я воспользуюсь правом, данным мне пятой поправкой Конституции США, и не буду отвечать на вопрос.

– Это что? – хохочет он раскатисто.

– «Опасная игра Слоун».

– Фильм? Не видел.

– А стоило бы для общего развития.

Его смех – красивый, заразительный и как будто знакомый, пробирает до мурашек. В животе словно пробуждаются те самые бабочки, которых я собственноручно убила. О да, это как атака зомби! Они снова пытаются заразить неизлечимым вирусом дурацкой влюбленности мои внутренности, но я так просто не сдамся.

– Мы отстаем. – Мысленно разгоняя живность и приказывая той больше никогда не высовываться, я киваю в сторону вышки с фотофинишем, откуда с пробуксовкой уезжает Золотов. – Я знаю, как сократить обратный путь на целую минуту.

– Тогда меньше слов – больше дела, – отвечает Саша, не сбавляя ход, пока мы мчимся под уклоном вниз. Найдя точную точку торможения, он лихо входит в поворот и в следующее мгновение уже несется в сторону финиша по пути, который я ему указываю.

Конечно, не все проходит гладко – это ведь город. Поэтому, когда мы выруливаем на финишную прямую, я честно готовлюсь увидеть задние габариты «Порше», мерцающие в такт громкой музыке. Но не сразу понимаю, что толпа стекается к черно-белым финишным шашечкам из-за… нас? И только метнув взгляд в боковое зеркало, я замечаю желтое пятно, стремительно увеличивающееся в размерах прямо позади…

– Гони, гони, гони! – кричу я, как заведенная, а Саша выжимает из машины все, что может, еще за секунду до моего крика. Но я не могу остановиться и повторяю снова и снова, будто это поможет автомобилю ехать быстрее.

Я цепляюсь пальцами за приборную панель и ручку на двери, сжимаю челюсти и напрягаюсь так, будто это добавит суперскорости. Расстояние до финиша сокращается вместе с тем, как в заднем стекле к нам приближается ужаленный закисью азота «Порше». Мы уже близко, но и он настигает. По прямой у него в руках все карты – джокеры, но мы, черт возьми, заслужили этот отрыв, мы…

И мы первые!

– А-а-а-а! – Я визжу и пытаюсь скакать на месте, но ремень безопасности мешает мне. – Мы победили, мы сделали это!

Чумаков, дрифтуя, минует толпу зевак, сбавляет газ и лишь после медленно подъезжает обратно. В то время как мимо нас на полной скорости проносится желтый «Порше». Не останавливаясь. Прямо в черную пасть ночи. И это немного сбивает радостный настрой.

– Кажется, чье-то раздутое эго не прошло проверку на прочность, – тихо говорит Саша и, отстегнувшись, выходит из машины с разведенными в разные стороны руками. – Что за дела?

Он с ходу наступает на Тима, который обычно помогает Золотову на гонках.

– Эмин звонил. Сказал, что долг прощен.

– Прощен? – Чумакова явно цепляет формулировка. – Может быть, оплачен? Погашен? Мужик, я ставил тачку.

Тим пожимает плечами и указывает большим пальцем на выезд:

– В заездах вы больше не участвуете.

Саша явно хочет возмутиться и продолжить спор, но я уже оказываюсь рядом. Ловлю его за локоть, когда он делает шаг вперед, и в этот момент мы оба вздрагиваем. От неожиданности. Потому что небо с громкими звуками взрывается огнями, а воздух вмиг пропитывает запах пиротехники. Мы с Сашей встречаемся взглядами, и я вижу, как в его глазах отражаются залпы разноцветных фейерверков. Мой пульс внезапно набирает обороты, отдает эхом в уши, а я, чтобы прекратить это и не умереть от тахикардии, напоминаю сердцу, как оно было разбито, как я склеивала его и чинила. Не хочу повторения. Игрушкой в руках Чумакова я тоже быть не хочу. Но когда он, вместо того чтобы смотреть на небо, смотрит на меня таким взглядом, что забываются все ночи в слезах…

«Не смотри на меня так», – прошу его без слов.

И он протягивает руку к моему лицу, заправляет за ухо выбившуюся прядь, почти невесомо касаясь кожи. Контакт длится меньше секунды, но мираж сразу же исчезает. И на месте красивых, четко очерченных губ, прямого носа, ровной кожи с темной щетиной, ресниц, завитых будто химически, потому что таких идеальных от природы просто не бывает, и отливающих голубым даже в густой темноте глаз… я вижу лишь страшные руины моей первой любви – запустелые, поросшие мхом и проржавевшие до основания, как города в постапокалипсисах.

– Заканчивай это. – Я отбиваю его ладонь, чтобы он меня больше не трогал.

Саша усмехается, выпуская пар изо рта. Прячет руки в карманах и опускает взгляд, прежде чем снова посмотреть на меня. А я убираю руки за спину, чтобы не поправить завернувшийся воротник на его куртке.

– Зачем ты мне все-таки помогала? – На фоне буйного праздника жизни вокруг нас его голос кажется усталым.

– Я помогла Глебу, – отвечаю уверенно. – Он хороший, хоть и бывает безответственным. Напоминает Руслана.

– И все же помогла мне.

Я пользуюсь его же методом ответа вопросом на вопрос:

– Ты правда хочешь помочь папе? Или он снова станет тебе не нужен, когда ты получишь свое?

Чумаков подходит ближе, хотя мне казалось, что уже некуда, наклоняется, обдавая приторно-сладким запахом. Его губы медленно приоткрываются, и я готовлюсь, что он скажет нечто важное…

– Признаешься, где у тебя татушка, отвечу на все вопросы, – вместо этого выдает он.

– Я серьезно, – резко вырывается у меня. Резче, чем хотелось бы, чтобы и дальше оставаться безразличной к его шутовству. – Тебе там не угодили и ты примчался собирать старую команду, потому что больше никому не нужен?

У меня сбивается дыхание, и я отворачиваюсь от него, пока над головой еще взрываются огни, словно празднуют День города, не меньше. В мыслях звучит надтреснутый голос папы. Он заезженной пластинкой повторяет одно – из-за него погиб Руслан, из-за него погиб…