Читать онлайн Мотылёк в логове чудовища бесплатно

Глава 1

Пико

– Эй, чудовище!

– Чудовище, выходи! Тебе от Его Величества подарок!

Кричали громко, так что не услышать нельзя. Пико медленно разогнулся и похромал к выходу из своей берлоги. Ему нет дела до короля и его подарков. Но шутить с ним всё же не стоит. Ещё свежо было воспоминанье о королевской охоте, когда его ради забавы привязали к крупу лошади и король хохотал, глядя как он пытается удержаться на ней.

Ненависть, а ещё злость на весь мир, вот, пожалуй, и все чувства, что у него остались. Верно, и правильно его назвали чудовищем. Ни от кого, даже от собственной матери он не встречал иного обращения. И имя то свое помнил, только из чистого упрямства. Ибо человек без имени обречён умереть. А был ли он вообще человеком?

Пико открыл дверь и посмотрел на людей, что собрались перед домом. При оружии, в королевской форме, на конях. Что им надо от него? Чего они хотят? От непривычного яркого света слезились глаза. Как только он вышел, все голоса смолкли. Он настолько страшен? Хотя, впрочем, он знал, что да. Горбун, уродец – вот кто он на самом деле.

– Вот. Его Величество тебе жену передал. Развлекайся!

Вышел вперёд самый воин и вытолкнул вперёд девушку. Такой красоты Пико никогда ещё не видел. И обозлился ещё больше. Потому что он уродлив, а она – красива. Мысли с трудом ворочались в голове, а говорить он и вовсе отвык. Жизнь в лесной глуши отучила его от этого.

– Забирай! – И воин сильней толкнул девушку ему в руки. А следом полетели бумаги. Прихоть короля.

Пико схватил её за тоненькую руку и втащил в дом, потом подобрал бумаги и захлопнул дверь, отделяя свою берлогу от мира людей, в котором ему нет места. Значит теперь она – его жена. Подачка Его Величества. И что ему с ней делать? Он был растерян. Слишком долго не общался с людьми, отвык.

Перехватил её покрепче за руку и потащил за собой, на кухню. Маленькая каморка, почти под землёй, где света даже днём едва хватало. Но зачем ему смотреть на свет? Он слишком уродлив для этого.

Остановился, перевёл дыхание. Лестница очень тяжело ему давалась. Поднял глаза на девушку и тут же опустил. Она была слишком красива. Настолько же, насколько он уродлив. Голова заболела от непривычных мыслей. Интересно, такие волосы на самом деле бывают? Золотые, словно колдовство. Или это лишь кажется ему? Дотянулся, дотронулся. И она вдруг затрепыхалась в его руках, вырываясь. В глазах застыл ужас. Он сжал её руку посильнее, но девушка дернулась раз и ещё раз. Она сражалась с ним молча и яростно. Трепыхалась, как птица, попавшая в силки или как мотылек. Он видел таких. Попадали в паутину и дёргались до последнего, даже когда паук впрыскивал свой смертельный яд. Оставляя пыльцу и остатки крыльев.

И эта девушка будет биться до последнего, пока не умрёт. Но он не желал ей смерти, понял вдруг Пико. Наоборот. Хотелось рассмотреть её поближе. Уродство всегда тянется к красоте. А грязь – к чистоте. И он отпустил её руку.

Девушка тут же дёрнулась, обернулась пугливо, отступила к стене и сжалась в уголок возле печи, стараясь стать как можно незаметнее. Пусть её.

Пико отвернулся от неё и шагнул к столу. Достал нехитрую посуду – глиняные кружки, миски, да пару ложек. Снял с печи чугунок с супом и поставил на стол. А потом налил обе тарелки до краёв. От супа шло тепло и, наверное, запах. Да только он не чувствовал. Давно не ощущал ни вкуса ни запаха. Съедобно, да и ладно. Дичь, да прочие запасы он брал у охотников. Им же отдавал шкурки животных, что попадались в силки.

Медленно уселся на деревянный табурет. Спина сегодня болела сильнее обычного. Суп казался слишком горячим, обжигая рот. В сторону девушки старался не смотреть, но и забыть не мог, постоянно ощущая её присутствие. Словно светлое пятно в его тёмной каморке.

Тяжело встал, отодвинув табурет и направился к печи, подкинуть дров. На улице была уже поздняя осень и его берлога промерзала, если не топить. Дрова он заготавливал сам, только с каждым годом это становилось всё тяжелее и тяжелее. А по осени невыносимо болело всё тело.

Он подбросил дров, прикрыл заслонку в печи и снова нашёл взглядом девушку. Она сидела обняв колени руками, забившись в угол. Позвать есть? Он не любил говорить. Зачем? От чудовища никто не ждёт речей. Он взял со стола кружку с чаем и шагнул к девушке. Присел на колени. Так было не больно. И протянул ей чашку с чаем.

– Пей!

Она отшатнулась от него и только в защитном жесте вытянула вперёд руки.

– Не прикасайся ко мне, чудовище!

Почему-то стало больно. Но он ведь правда чудовище. Горбун. Уродец.

Пико оставил чашку на полу возле девушки, встал и похромал прочь. Пусть сидит. В груди снова взметнулась злость. Так всегда. С детства. Он хотел помочь. А в него плевали и боялись. А за помощь благодарили палками.

В комнате было темно. Он не зажигал свечей. Скинул ботинки и улёгся на кровать в чём был. Легкое одеяло почти не давало тепла, а сон был некрепок. Слишком болела спина.

А ночью он проснулся от странных звуков. На что они похожи? Он давно не слышал ничего подобного. Привык жить один. И ни собаку ни кошку не заводил. У горбуна не может быть друзей. И всё-таки в ночи раздавались какие-то звуки. Словно кто-то всхлипывал. Рыдал в его доме? Пико встал и похромал в кухню.

В углу у печи, скрючившись рыдала девушка. Кружка с чаем была не тронута. Суп на столе остыл. Почему-то он не разозлился. Только что-то зашевелилось в заржавленной душе.

Он похромал к девушке. Она уползла ещё глубже, сжалась в угол, словно стараясь стать ещё незаметнее, чем была. Но она не подходила этому уродливому дому, так как свет не спрячешь в темноте. При звуке его шагов девушка закрыла лицо руками. Пико подошёл к ней.

– Почему ты плачешь? – Слова с трудом срывались с губ. Он отвык говорить. Не было желающих общаться с горбуном. Но ему было интересно. Почему она плачет? Он не плакал никогда. Не умел.

Она отняла руки от лица. Наверное, в темноте она не видит его, а он различал её силуэт. И ещё вдруг тонкий запах пробился в ноздри. Такой слабый, цветочный, манящий. Он напоминал о лете и полевых травах. А она сидела и молчала. Просто смотрела в темноту, на него. Он думал, что она не ответит. Но она заговорила. И голос колокольчиками рассыпался по его дому. Ему даже показалось что его каморка прислушивается к небывалым звукам.

– Я боюсь, – она тихо всхлипнула. И тут же в испуге зажала рот руками и вздрогнула. Такая тоненькая и маленькая, словно тростиночка. Он мог бы если захочет, переломить её одной рукой. Мотылёк, попавший в лапы пауку.

Он не знал, что сказать. Не умел успокаивать. Только подвинул ей кружку.

– Пей. Это чай.

В этот раз она взяла кружку, поднесла к губам и выпила почти всю. А он встал и вернулся в свою комнату. Снова устроился на кровати, поворочался немного, да так и не уснул до утра. Лежал и смотрел в потолок.

Юлла

Ей было страшно. До безумия. Казалось, хуже в жизни уже ничего не будет. Грязная закопченная комната, которая больше походила на пещеру, страшный хозяин. От ужаса её трясло и слёзы текли и текли по щекам, без остановки. Но теперь она плакала беззвучно, боялась разбудить его.

А всё было так хорошо. Яркий залитый огнями дом, весёлый отец с матерью. Они ушли за неделю, сгорели от страшной лихорадки, что пришла в тот год. Выжила только она и Джаред, старший брат. Прошло время, и она даже снова научилась улыбаться, а Джарри делал всё, чтобы её порадовать. Он баловал её. И когда пришло время первого бала – разрешил ей выбрать любое платье. И она выбрала самое красивое. Они с братом допустили роковую ошибку.

Она сжала губы и вытерла слёзы. Попыталась. Но они всё текли и текли по щекам. На её первом балу ей заинтересовался король. Юлла закрыла глаза и вспомнила.

В бальной зале ярко горят свечи, а глаза слепит от бесчисленных украшений знатных дам. Джарри гордо ведёт её под руку. Она прямо держит голову, а щёки пылают от смущения. Столько глаз и, казалось, все смотрят только на неё.

– Граф Джаред Ла Кло и леди Юлла. – Произносит распорядитель. А она мечтает только об одном – не опозориться перед всеми. Кажется, что и туфельки натирают и подол платья слишком длинен, а шпильки больно впиваются в голову. И всё же они подходят к трону. Джарри склоняет голову перед королём, а она делает неловкий реверанс. Из-за волнения, она не сразу решается поднять голову. А когда поднимает, видит с каким интересом смотрит на неё король. Ей скорее страшно от этого, но она молчит.

Начинается бал. На первый танец обычно приглашают родственники, так заведено. И она готовится танцевать с Джаредом, когда к ним медленно подходит Его Величество.

– Можно пригласить вас на танец, о прелестная дева?

Разумеется, королям не отказывают. Джарри хмурится. Она видит, что он тоже не доволен этим приглашением. Но, увы, он тоже ничего не может сделать.

И конечно этим балом всё не ограничилось. Когда они поняли, что попали в западню, было уже поздно что-то делать. Джарри рвал и метал, но ничем не мог помочь. Знали бы они, что король лишь разрушает и губит всё, к чему прикасается, они бы уехали, спрятались с братом, хоть на край страны. А теперь вот… Юлла всхлипнула и в испуге зажала рот руками. Если услышит хозяин этого дома и снова придёт к ней, она, кажется, сойдёт с ума от страха. Ей чудились в темноте его шаркающие шаги. А временами грезилось, что она уже на грани безумия. Нет! Лучше вернуться в грёзы. Вспомнить. Иначе правда от неё самой уже ничего не останется.

Она стоит на балконе. От танцев кружится голова. И ещё невыносимо душно. Она не рада каждый день танцевать. Но королю не отказывают. Да он и слышать ничего не хочет об отказе. Ей улыбаются. Перед братом вдруг открылись все двери, но на сердце тревожно. Она не хочет такой славы. Ей слишком тяжело от этого.

– Прекрасная леди! – Голос сзади заставляет едва ли не подпрыгнуть и резко развернуться. Его Величество собственной персоной. Что ему нужно? Зачем он пришёл?

– Ваше Величество, – Юлла приседает в реверансе.

– Оставим церемонии леди Юлла. – Он улыбается ей. – Вы нравитесь мне. Больше того – я без ума от вас. Вы прекрасны, как свежий цветок, покрытый утренней росой.

Он подходит к ней, наклоняется и берёт её за подбородок. Сейчас он её поцелует. Он привык брать своё, не спрашивая согласия. Но Юлла не хочет этого. Всё в груди сжимается в комок. Она боится короля. Он тянется к ней и всё происходит слишком быстро. Пощечина, и она отступает назад. А в глазах короля загорается нехорошее пламя. Боже, что она наделала?!

– У вас есть время до завтрашнего утра, чтобы загладить свою ошибку, леди Юлла. И вам придётся для этого очень постараться. Иначе, моя месть будет страшной.

Он криво улыбается и отходит, потирая щёку.

Его месть действительно оказалась страшной. О, они с Джарри даже не знали, насколько! Джареда бросили в тюрьму, а она… она теперь здесь. И лучше бы ей было вообще не появляться на свет.

Она сжалась в комочек, боясь задремать хоть на минуту. Задремать и пропустить, как придёт хозяин этого дома, чудовище.

Пико

Устав лежать без сна, он встал и похромал на кухню. Нужно было приготовить еду и помыть посуду. Спина болела больше обычного. Значит будет непогода. Надо бы пойти проверить силки. Всё равно их снесёт ветром. Ветра здесь ураганные и даже деревья не защищают.

В кухне было тихо. И всё-таки Пико словно слышал её дыхание. Чувствовал. И ни на секунду не забывал про свою гостью. Она так и сидела в углу, сжавшись в комок. Печка потухла. В доме похолодало. Но она даже не дрожала. Он похромал к ней. Девушка спала. Глаза закрыты, только тихо вздрагивали ресницы. Дотронуться до неё? Непреодолимое желание прикоснуться к волосам, потрогать это живое золото, завладело им. Но Пико удержал себя. Снова увидеть в её глазах ужас… Почему-то от этого было больно где-то в груди.

Но, наверное, она замёрзла. Слишком уж холодно на полу, даже он чувствовал. Он вернулся в комнату, стащил с кровати старое одеяло и накинул на неё. Девушка вздрогнула. Показалось, что она сейчас проснётся и снова оттолкнёт его. Но она не проснулась. Только вздохнула чуть слышно. И Пико отошёл. Лучше бы ему не попадаться ей на глаза, когда она проснётся. Да по правде говоря он вообще не хотел, чтобы она видела его и не знал, что с ней делать. А вот самому хотелось только усесться в углу да наблюдать за ней. Смотреть, впитывать красоту. Такая живая. Как мотылёк в его берлоге.

Пико вздохнул и похромал к печи, готовить кашу. Нехитрые движения. Туда-сюда. Насыпать крупы, налить воды, размешать, да поставить горшок в печь. Закончив, он присел на лавку у стола. Он часто так сидел, наблюдая в единственное закопчённое окно за погодой на улице. Небо хмурилось и ему было необычайно печально. Так что и дышать тяжело.

Вдруг в углу у печи раздался шорох. Пико повернулся. Девушка не спала. Только сидела и из-под одеяла и пугливо смотрела на него, готовая трепыхаться в паутине до последнего, как мотылёк.

Ему бы отвернуться, но он не мог. Тоже сидел и смотрел на неё, боясь спугнуть неловким движением. А потом всё-таки встал помешать кашу. Девушка моментально отпрянула к стене. Она словно хотела слиться с ней, вжаться в неё. Так, чтобы стать как можно незаметнее. Пико не смотрел на неё, только чувствовал всем своим существом. Он вытащил горячую кашу, да поставил на стол. Потом разлил по тарелкам и громко произнёс:

– Иди есть.

Звучало грубо, наверное. Да только он не умел иначе.

Она помотала головой и ещё больше вжалась в стену. Он пугал её. А почему-то пугать не хотелось. Тогда он быстро поел кашу, сполоснул тарелку в тазу и положил на лежанку сушиться. А сам похромал на улицу, проверить силки. Пусть поест, пока его нет. Он не будет ей мешать.

На улице всё сильней и сильней темнело. Ветер рвал с деревьев последние запоздалые листья. Пико побрёл в лес, надеясь на добычу. И верно. В силки набилось много всякой живности. Хороший улов. Охотники много дадут за него.

Когда первые капли дождя упали на пожухлую траву, он уже торопился домой. Открыл дверь, оставив мешок со зверьём в сенях. Надо будет заняться им на досуге. И похромал вниз по лестнице.

Первым делом войдя, он поискал девушку глазами. И ничего с собой не мог поделать. Она всё так же сидела забившись в углу у печи, вот только каша на столе вся была съедена. Хорошо. Пико понял, что был бы не рад, если бы она умерла.

Он подошёл, взял тарелки и тоже сполоснув, вернул на место. Потом поправил огонь в печи. Надо бы дров наколоть. Да только вот дождь зарядил так, что и из дома не выйдешь. Да он и привык сидеть здесь, в логове, что и домом то назвать сложно, в темноте и сырости, словно наказывая себя за уродство. Книг не читал, грамоте обучен не был. Лишь труд – в доме и на небольшом огороде, чтобы прокормить себя. Он бы, верно, и не старался так сильно. Но смерть от голода – самая глупая из смертей, а здоровьем Господь наградил его отменным, словно в противовес уродству.

Пико мельком глянул на девушку, что продолжала всё так же сидеть, сжавшись в комок и глядя в темноту и похромал на двор. Надо было подготовить шкурки для охотников.

Он работал до вечера, ни на секунду не забывая о том, что в его дом заглянул мотылёк. Редкое создание и такое красивое. Он любил наблюдать за насекомыми, да, по правде сказать, у него иной раз и не было других занятий. Его берлогу бабочки и мотыльки не любили – слишком темно там было и тесно. Но иногда всё же залетали. И тогда Пико осторожно, стараясь не повредить крылья своими грубыми пальцами, сажал их на свою ладонь. В неволе они не жили долго. Наверное, тоже пугались его уродства.

Закончив свою работу, Пико вернулся на кухню. Разогрел еду и снова предложил девушке. Она снова промолчала. Если бы он не слышал её тонкий голосок, то подумал бы, что она немая. Тогда он встал, взял тарелку и поставил на пол возле неё. Она подняла на него глаза, вздрогнула и попыталась заползти ещё дальше. Но он отвернулся и отошёл, слыша за спиной, как она зашевелилась. Наверное, всё-таки принялась есть.

Пико уселся возле окна, но смотрел больше не на улицу, где уже стемнело, да ветер шумел в кронах деревьях, завывая всё сильнее и сильнее, а то и дело поворачивался к девушке. Она жадно и торопливо поела и поставила тарелку на пол. И снова свернулась в клубок.

Снова будет спать на полу? Нет, это для неё, такой красивой, ей не место на полу.

– Иди спать. – сказал он и шагнул к ней. Девушка снова вытянула руки вперёд, словно защищаясь, и он увидел, что глаза её блестят от слёз. – Там твоя кровать. – И он указал рукой на свою комнату. Кровать была только одна. А он? Он потерпит как-нибудь. Свернётся возле печи. Ему не привыкать спать и на голой земле. Если бы Его Величество не решил, что ему нужно личное чудовище, что пугает народ, так что те боятся и сунуться в королевский лес, то он бы давно умер от голода и холода.

Девушка осторожно встала и быстро метнулась туда, в комнату, куда он показывал. Вот и хорошо. А он устроится на полу.

Глава 2

Юлла

Ей было страшно, пусть и не так, как вчера или несколько дней назад, когда личная гвардия короля ворвалась в их дом и именем Его Величества опечатала его. Джарри бросила в тюрьму, а её… Её – вот сюда. Юлла снова всхлипнула. Ей было грустно и больно и страшно. И столько всего и… Совсем недавно они отпраздновали её восемнадцатый День Рождения. И было ярко, светло и радостно. И Джарри смеялся и немногие подруги, которых она пригласила – тоже весело заливались, слушая его шутки. Где он теперь? И неужели она никогда больше не услышит ничего про брата? Но гвардейцы, что везли её сюда, ясно дали понять, что стоит ей сбежать отсюда, вырваться из лап чудовища и вернуться в столицу, как Джарри умрёт.

Юлла закусила губу, стараясь не всхлипывать. Потому что слёзы так и норовили сами навернуться на глаза. А в этой берлоге и так ничего ни видно. И как её хозяин ещё не ослеп от темноты? Мысли её снова вернулись к настоящему. Юлла попыталась рассмотреть комнату, в которой оказалась. Низкая маленькая каморка, в которой всего-то было, что одна нехитрая кровать, сколоченная из досок, да полки – просто деревяшки, прибитые к стене. И никакого окна.

Стемнело. И ветер так страшно шумел за окном, что, казалось, вся избушка содрогается от его порывов. Юлла сжалась в комок на чужой кровати и натянула себе на голову одеяло. Накрылась с головой, как всегда делала в детстве, когда было слишком плохо и тяжело. Словно пряталась от всего мира.

Но сейчас это не помогло. В тёмной комнате и мысли приходили сплошь тёмные. А ещё не оставлял страх. Что надо хозяину этого дома? Когда её везли к нему, она представляла себе его настолько уродливым и страшным, что почти не испугалась увидев вживую. В её детстве таким как он пугали людей. А ещё она помнила, как случайно, проходя с мамой мимо рынка, увидела процессию уродов. Они танцевали и выставляли свои уродства напоказ и от увиденного брала жуть. Да такая, что она тогда разревелась и наотрез отказалась от дальнейшей прогулки.

И она знала, что где-то в королевском лечу живёт страшное уродливое чудовище, горбун, злой и жестокий, да настолько, что слуги пугали им друг друга. Говорили, что у него нет сердца и что Господь проклял его, видать его родители занимались чёрным колдовством. И Юлла не думала, как будет жить, встретившись с ним. Только надеялась на быструю смерть. А теперь… Пожалуй, растерялась.

Он был действительно уродлив и страшен – большой крючковатый нос, нечёсаные спутанные волосы и борода, свисавшая едва ли не до пояса. А ещё огромный горб на спине. Но он ничем не обидел её. И даже сейчас Юлла лежала на его кровати. Он без просьб и ругательств отдал ей свою кровать. Она была уверенна, что эта кровать – его. А ещё она вдруг вспомнила, как проснулась сегодня в тепле. Она всё-таки задремала, сидя в уголке у печки. Сказались бессонные ночи, пока её везли сюда. И проснулась под одеялом. Он накрыл её своим одеялом, пока она спала. Зачем? Юлла не понимала. Но он ничем её не обидел.

Спать не хотелось. И страшно было в темноте. Дома она никогда не спала без света. Или огарок свечи горел всю ночь или луна освещала комнату, или огонь в камине. А тут было так темно, что хоть глаз выколи. И только на кухне светился маленький огонёк.

Юлла встала и осторожно, на мысочках, стараясь не шуметь, вышла из комнаты. На кухне догорал огарок свечи в грубом железном подсвечнике. А в углу у печи возился урод горбун. Юлла видела в неверном свете свечи, как он устраивал себе…что? Кровать?

Вот он бросил какие-то тряпки на кучу в углу чего-то странно похожего на солому, примял эти тряпки рукой. Потом тяжело вздохнул и улёгся, словно проверяя новую кровать. Юлла видела, как тяжело ему было даже присесть. Словно он весь был сделан из железных шарниров, что заржавели и никак не хотели сгибаться.

Она, как завороженная наблюдала за ним, сама не зная, зачем. Пытаясь понять, почему он отдал ей свою кровать и пропустила момент, когда он встал, чтобы задуть свечу. Повернулся и увидел её. Тут же вернулись все страхи. Показалось, что он хочет шагнуть к ней. Юлла пискнула от страха и бросилась в комнату, улеглась на кровать, укуталась с головой в одеяло. Сердце стучало как у зайчонка. Она всё боялась расслышать в темноте тяжёлые шаркающие шаги. И жалела только, что в комнате не было двери, хотя можно подумать она помешала бы. От ужаса перехватывало дыхание. Но никто так и не пришёл. И напуганная и уставшая от переживаний она всё-таки задремала.

Пико

Мотылёк. Он так в мыслях звал девушку, потому что не знал её имени. Она боялась его. Его все боялись. А он не знал, как себя вести с ней. Хотел только одного – чтобы этот мотылёк как можно дольше не улетал из его берлоги.

Постель из старых тряпок и соломы была неудобной. От неё наутро сильнее обычного разболелась спина. Надо бы сколотить ещё одну кровать. Благо было из чего. А ещё Пико вдруг понял, на что обменяет шкурки в этот раз. Попросит у охотников одеяло и подушку. Негоже такой красивой девушке спать под старой тряпкой, которую он по привычке называл одеялом.

Утром он как обычно поставил кашу на стол. Обычная каша, которая лишь утоляла голод и ничего больше. Но он привык. Да, и, пожалуй, не знал другой жизни. Поставил снова тарелки за стол. Девушка ещё спала. Он видел, как она свернулась клубочком на его кровати. И даже мимо проходил, стараясь не дышать. Казалось, что он своим грубым дыханием может нарушить её сон.

За окном шёл дождь. Начался вчера, да так и лил стеной. И ветер шумел, шуршал ветками деревьев, обрывая с них последнюю листву. А значит сегодня он к охотникам не выберется. А там, глядишь, и снег пойдёт. Пико любил снег. Он скрывал всю грязь и уродство, что было в этом мире. И иногда он мечтал, что и его уродство однажды укроет снег своим покровом, спрячет от глаз людских. Он никогда не думал о том, что было бы, если бы он родился другим, таким как все. Что толку в этих мыслях? Они всё равно не могут ему помочь.

Девушка зашевелилась, потом встала с кровати. Он следил за ней краем глаза, не мог оторваться. А она словно не понимая, где находится, осмотрелась, потрясла головой, будто прогоняя нехороший сон. А потом тяжело вздохнула. И ему стало от этого больно. Он не хотел, чтобы она, такая красивая, печалилась.

– Иди есть, – позвал он её. И снова, чтобы не напугать, встал и отошёл от стола, к печи, повернувшись к ней спиной. Пусть ест. Он не будет смотреть на неё.

Он слышал, как она поела, как отложила тарелку. Невольно ловил каждый звук. Повернулся и похромал к ней. Девушка отшатнулась.

– Не бойся меня, мотылёк, – слова выговаривались с трудом, словно заржавели. Да он и не говорил так много давно. Разве что с охотниками. А Пико протянул к ней руку, словно надеясь, что мотылёк, как обычно, сядет к нему на ладонь.

Девушка смотрела на него со страхом, но хоть не отшатнулась и не назвала чудовищем. И то уже хорошо.

– Я – Пико, – продолжил он разговор и положив руку себе на грудь. Он видел когда-то давно на картинке в большой книге, которую успел подсмотреть случайно, как один красавец мужчина так клал руку на грудь, стоя перед девушкой. И вспомнилось некстати. Правда, потом его побили за то, что трогал хозяйскую вещь без разрешения.

Он думал, что девушка не ответит, но она, немного помолчав, всё-таки заговорила:

– Меня зовут Юлла.

Юлла. Красивое имя. Как раз подходит звонкой красивой бабочке. А ещё она заговорила с ним. И не насмехалась. И Пико растерялся. Никто никогда не говорил с ним по-человечески. Так что он даже и не знал, что ответить. Просто стоял и молчал. И смотрел на неё. Потом моргнул, отвернулся и похромал к столу.

Юлла тут же отпрянула от него и спряталась за печкой. Уселась на его топчан. А Пико снова выполнял нехитрые действия. Ополоснуть тарелки в тазу, да положить на печь. А ещё воды бы принести и дров. В его берлоге сильно похолодало.

Пико развернулся и побрёл к выходу. Воды в бочку верно набралось много, не надо будет ходить на родник. И дрова пока есть. Он сложил всё, что мог под крышу, в небольшой пристрой.

Вышел за дверь, шаркая ногами. На дворе было холодно. Так что с непривычки судорогой свело больную ногу. Он едва не упал. Постоял, держась за притолоку. Нога отказывает всё чаще и чаще. Он подождал пока дрожь в ноге утихла, набрал дров и вернулся в дом. При его появлении, Юлла, стоявшая посреди комнаты, снова юркнула за печку.

Он шагнул к печи и присел на колени, чтобы разжечь огонь. Поднял голову. Юлла смотрела на него, как вчера вечером. И тут же спрятала глаза, поймав его взгляд. Пико отвернулся. Сырые дрова не хотели разгораться. Он с трудом раздул угли и прикрыл дверцу печи.

Такие нехитрые дела, а день уже клонится к концу. Темнело. Огарок последней свечи догорал, оставляя после себя темноту. Надо будет свечи тоже выменять у охотников. Хотя зачем чудовищу свечи? Чтобы смотреть на своё уродство? Он и эту то зажигал лишь тогда, когда совсем не хватало света и не видно было, куда ложиться спать. И вот только сейчас, когда мотылёк появился в его логове, почти не тушил свечу. Слишком уж хотелось видеть её. Да только глазам, отвыкшим от света было больно. А может они болели от красоты. Такой, которой ему ещё не доводилось видеть.

Но как только свеча, догорев, погасла и кухню освещали лишь отблески огня в печи, он снова услышал всхлипы. Юлла снова плакала. Он похромал к ней.

– Почему ты плачешь? – Может быть она боится его? – Я не причиню тебе зла. – Выговорил он с трудом – отвык много говорить.

– Я боюсь темноты, – тихо ответила девушка.

Темноты? Он никогда ничего не боялся. И темнота была его другом, таким же привычным как одиночество или вот его уродство. Но она боялась. Правильно. Свет боится темноты, если не может прогнать её прочь.

– Сейчас, – сказал он громко. Хотелось быстрей разогнать темноту, лишь бы его гостья не боялась. Лишь бы мотылёк подольше радовался свету. В неверном отсвете горящей печи он нашёл щепку посуше, поджёг её и воткнул в железный подсвечник. Свет был слабый, щепка трещала и рассыпалась искрами. Пришлось поставить её на печь. Но она хотя бы немного освещала его убогую берлогу.

И в этой темноте, лицо Юллы словно светилось своим собственным светом. Она испуганно смотрела на него и жалась к печи. Наверное, ей холодно.

Пико вдруг почувствовал острую жалость, как боль от ножа, она пронзила его сердце и защемило где-то внутри. И ему захотелось, чтобы эта девушка улыбнулась. И чтобы никогда не исчезала из его дома. Смотреть на неё было радостью. А он редко радовался. Слишком мало у него было поводов для этого. Она радовала его. А он – хотел радовать её. Пусть она не страшится больше темноты и не боится его. А ещё – не мёрзнет. Он стянул с себя тяжёлую жилетку из сшитых шкур и протянул ей:

– На, возьми. Здесь холодно.

Юлла быстро схватила её и на секунду дотронулась своими тонкими пальчиками до его руки. И Пико застыл, словно его пронзило молнией. Даже покачнулся. Настолько странными были ощущения. Ему показалось, что даже сердце у него на мгновенье замерло. Но девушка уже отшатнулась от него и уселась в углу у печи, закутавшись в его жилетку. И казалась в ней такой маленькой и беззащитной. Светлый мотылёк. Пико улыбнулся, если бы умел.

Когда совсем стемнело, а лучина почти догорела, Юлла встала, выбралась из угла.

– Я пойду спать, – тихо прошептала она и юркнула мимо него в комнату. Пико слышал, как она ворочается на кровати, устраиваясь поудобнее. И в первый раз в своей жизни ему захотелось, чтобы кому-то было в его доме уютно и удобно.

Он сам устроился на топчане у печи и в первый раз, пожалуй, засыпал, даже довольный. Слушая, как дождь шуршит за окном. И Пико казалось, что его привычная жизнь изменится, уже изменилась. Но он не знал пока, как именно. И всё же был доволен чем-то, сам не понимая чем. На душе, пожалуй, первый раз, за много лет было светло и спокойно.

А утром дождь завершился и даже солнце выглянуло. Пико смотрел на умытый дождём мир и ему казалось, что он какой-то новый, иной, не такой, что он знал раньше. Юлла пока ещё спала. И Пико осторожно, чтобы не разбудить её, вышел на двор. Проверил шкурки. Они высохли достаточно. Пожалуй, после завтрака, пока снова не начался дождь, надо будет проведать охотников. Идти до них было долго, почти до края леса. Но он не спешил. Если можно было так сказать, он любил лес. Только здесь ему было хорошо. Только среди деревьев он чувствовал себя свободно. Тогда как в городе, среди людей, ни на секунду не забывал о своём уродстве.

А, здесь, в лесу, и уродливые деревья были нужны зачем-то. И росли ведь! Почти упав на землю, переплетённые ветвями между собой, искривлённые, изломанные, они всё равно были живы. И их точно так же, как и другие деревья бережно оплетал собой плющ. И лозы дикого винограда свисали по их ветвям. А снизу их нежно укрывал ковёр из мха. Деревья не гнали своих собратьев. И только люди ненавидели всякого, кто не похож на них.

«Господи, за что мне такой урод? Хоть бы ты прибрал его! Никакого житья нет!»– В сердцах восклицала мать, каждый раз, как видела его. А иной раз и поколачивала. Уж слишком он был страшен. Соседи плевали ему вслед и крестились, отгоняя беду. И шептались, что, верно, мать его сильно нагрешила. Отца он и вовсе не помнил.

Пико отвернулся. Солнечный день сразу будто померк. Он набрал дров и похромал в дом. Надо поставить кашу и собираться к охотникам. Он спустился в кухню и замер, держа в руках дрова. Юлла, словно и правда, обладала крыльями, порхала по комнате. Так легко. Она осматривалась вокруг. И зачем-то дотрагивалась пальцами. То до закопчённого горшка, то до старого мешка с крупой, то до стола. И ему казалось, он видит, как она словно светлячок, освещает собой всё, до чего дотронется. Словно стряхивает пыльцу с невидимых крыльев.

Сейчас она снова спрячется, уйдёт, увидев его. И Пико отвернулся и сделал пару неловких шагов обратно, вверх по лестнице. Уйти, не мешать ей. Неуклюже покачнулся, споткнулся и выронил дрова, едва успев ухватиться за стену. Дрова с грохотом попадали на пол. А Юлла отскочила к печи и спряталась за ней. Он снова напугал её, сам того не желая, одним своим видом.

Глава 3

Юлла

Она смотрела, на простые неловкие движения горбуна и ей казалось, что он стеснялся её и стеснялся себя самого. Он почти не говорил с ней. А Юлла сказала бы, что её страх стал немного меньше. Вот сейчас она съела обычную безвкусную кашу, которая была призвана лишь поддерживать жизнь, но никак не больше и снова юркнула в комнату, в которой провела ночь. Сидя на кровати она невольно наблюдала за горбуном. Как он убрал со стола, накинул тёплый жилет и похромал вверх по лестнице, туда, за дверь.

Как только дверь хлопнула, Юлла почти прижалась носом к единственному окну в этой избушке. Горбун, немыслимо изгибаясь всем телом, хромал прочь от дома с мешком на плече. Она осталась одна. Почему то эта мысль не вызвала у неё радости. А ещё сейчас, когда страх немного отступил, снова вернулись мысли. И они были одна другой печальнее.

Юлла тревожилась за брата. А мысль провести остаток жизни в этой убогой избушке в глубине леса пугала её до ужаса. Сейчас, когда первый страх улёгся, она с болью подумала, что чудовище, горбун, которому король бросил её на растерзание, оказался человечнее иных людей. Юлла невольно вспомнила, как он зажёг для неё свечку, едва она сказала, что ей страшно. А ещё отдал свою одежду. Хотя она ни о чём его не просила. Он был страшен и уродлив, но, пожалуй, теперь пугал её меньше, чем король, который был настолько же уродлив внутри, насколько красив внешне.

И всё же, что ей делать? Юлла невольно поёжилась, когда особо сильный порыв ветра бросил пригоршню палых листьев в окно. Ей показалось, что эту маленькую избушку сейчас снесёт. Но дом устоял, только громче затрещал огонь в печи.

Дочь графа, она никогда не училась ничему, кроме танцев, наук, да этикета. А, ну ещё умела немного рисовать, немного вышивать и немного играть на клавесине. На этом её знания заканчивались. И Юлла понятия не имела, как готовить, топить печь или где брать продукты. Да даже управлять имением отец её не учил. Не успел, или не хотел. Всё равно ведь Джарри старший. А ей предстояло выйти замуж, а там всеми делами будет заниматься муж. Муж… Могла ли она представить, что будет вот так? Что из яркого и красочного мира, её словно волной вынесет сюда, где нет ярких красок, а из всех звуков – только шум дождя по крыше, да завывание ветра.

Юлла поёжилась, обняла себя за плечи и прикрыла глаза.

В дом стучат. Они с Джарри не успели. Юлла поняла это, как только услышала стук. Так могут стучать только облечённые властью, громко и назойливо, едва не срывая дверь с петель.

– Открывайте, именем короля!

– Джарри! – Она с мольбой смотрит на брата, но тот качает головой. Поздно. Они не успели. Его Величество подсуетился, чтобы игрушка не сбежала. Да ей и некуда сбежать. Особенно после той пощёчины и после того, как она отказалась загладить свою вину. Она догадывалась, что так будет, но всё же верила до последнего. И вот сейчас эта вера разбивается как карточный домик.

Джарри открывает дверь, иначе те, за дверью, просто сорвут её с петель. Он гордо держит голову. Настоящий граф Ла Кло. Юлла гордится им. В дом заходит отряд королевских гвардейцев.

– Именем короля вы арестованы за участие в заговоре против короны.

– Что? В заговоре?! Да я никогда! – Джарри всё-таки не выдерживает.

– Вот в Сен Джермене и разберутся виновен или нет. Пошли, пошевеливайся! – И гвардеец заламывает брату руки за спину.

Сен Джермен! Но оттуда никто никогда не выходил. Юлла кусает губы.

– А вы, леди, идите за мной! – Гвардеец подходит к ней.

– Не трогайте меня! – Кричит она. – Джарри! Джарри!

– Юлла! Отпустите её! – Рвётся Джарри. Но он ничего не может делать.

Их с братом заталкивают в экипажи. Брата в один – чёрный, с красным – цвет палачей, с решётками на окнах, а её, в другой, с королевскими гербами. И последнее, что она видит, это лицо брата, приникшее к решёткам. Джарри! Она рыдает, не в силах осознать то, что произошло. Кажется, что всё будет по-старому, стоит только проснуться. Но это не сон.

Её привозят во дворец. И Юлла с ужасом смотрит на него. Неужели всё бесполезно, и король всё-таки… Даже думать о том, что он может с ней сделать, страшно.

Но её проводят в зал суда. От слёз Юлла не сразу понимает, где стоит, а когда понимает… Лучше бы ей этого не видеть. Король решил побольнее её унизить и в зале суда яблоку негде упасть. В глазах придворных, тех, что улыбались ей ещё пару дней назад, только неуёмное любопытство напополам со злорадством. А в глазах Его Величества она читает смертный приговор.

Она не помнит, сколько длится процесс и ничего почти не видит от слёз. А от голода её мутит. И только слышит со всех сторон:

– Виновна! В заговоре против Его Величества.

– Виновна!

– Виновна!

Она пытается что-то ответить, но её голос тонет в строгих возгласах и криках придворных.

– И каков же приговор? – Шепчутся взволновано в зале. Юлла не видит, кто это говорит, но слышит. Она поворачивается и смотрит в ту сторону. И видит короля. Он сидит на троне, гордо подняв голову. В глазах его лёд и ненависть. Она посмела отказать ему. Юлла чувствует, что сейчас последует приговор. И не ошибается.

– Леди Ла Кло лишается всех титулов и привилегий и отдаётся в жёны чудовищу из королевского леса.

– Что?! Нет?! – От страха её мутит. Она рвётся. Она, кажется, готова упасть в ноги королю. Она ненавидит короля и боится его, но ещё больше она боится страшное чудовище, уродливого горбуна из королевского леса.

– Нет! Пожалуйста!

Но её уже никто не слышит. Берут под руки и вытаскивают из зала под одобрительные крики придворных и шепотки за спиной. Заталкивают в экипаж и увозят прочь от столицы и брата.

Юлла сморгнула упрямую слезинку, что прокатилась по щеке и встала. Надо хотя бы осмотреть каморку, в которой она очутилась. И в отсутствии хозяина ей не страшно было это делать. И на самом видном месте – на полке, где лежали мешки с мукой, она увидела те самые бумаги, небрежно брошенные туда рукой горбуна. Он, ведь, наверное, даже и читать не умеет и не знает, что за бумаги ему бросили, вместе с ней. Искушение непреодолимо и Юлла подошла и вытащила бумаги, обильно посыпанные мукой и какой-то крупой.

Да, вот королевская печать с гербом. И чёрным по-белому написано:

«Брачное свидетельство Юллы Ла Кло и чудовища из королевского леса, именуемого горбуном Пико.

Брак заключён двадцатого числа третьего летнего месяца одна тысяча тридцатого года нового летоисчисления.

Засим заверяю документ, старший советник Его Величества, герцог Ле Жарме».

Да ещё два экземпляра. Его Величество, верно, издевался. Юлла сжала губы, чтобы не заплакать, торопливо запихнула бумаги обратно и отошла к окну.

А за окном светило солнце. Яркое и не по осеннему тёплое, оно словно манило выйти на улицу и насладиться им. Юлле уже успела наскучить эта берлога! Пусть она не может сбежать, потому что в столице её никто не ждёт. Но погулять то она имеет право!

И Юлла осторожно, на цыпочках, почти не дыша поднялась по лестнице и с трудом, навалившись всем телом, отворила тугую и тяжёлую деревянную дверь. И с наслаждением вдохнула тёплый воздух. Ей казалось, что платье, которое она не меняла уже, наверное, больше недели, превратилось почти что в тряпку. Но сшито оно было из плотной ткани и от осеннего холода, по крайней мере, немного, но защищало. А вот на голову накинуть было нечего. Её схватили простоволосую, как какую-нибудь крестьянку, даже причесаться не дали. Да она и не думала об этом. После приговора ей стало всё равно. Юлла была уверенна, что её жизнь закончится. Но вот она здесь и жизнь продолжается и, пожалуй, даже не так ужасно, как она себе представляла.

Она сделала несколько шагов вперёд, осторожно осматриваясь. Но нет, здесь не было ничего страшного. Перед домом темнел лес. Такое ощущение, что дом вырастал из леса, как будто был нерукотворным. А может так действительно и было? И прямо от двери в лес убегала тропинка. А сбоку, чуть поодаль от дома виднелись ровные ряды земли. Юлла видела их, когда проезжала деревни. Это были грядки и на них крестьяне выращивали всякие овощи. Выходит, и горбун тоже выращивал здесь себе еду.

Она невольно огляделась, ища его. Но его не было и куда он ушёл, она тоже не знала. И так было легче. Иллюзия свободы. Можно представить, что она приехала сюда по своей воле, а не прихотью короля. Вот только куда деться от того, что Джарри сейчас где-то в тюрьме и она ничем не может помочь ему, кроме как сидеть здесь? А ели Его Величество прикажет его казнить? Юлла представила, что после отца и матери потеряет ещё и брата и ей стало дурно. И захотелось плакать. Солнечный день потерял для неё всякую прелесть.

Она развернулась и бросилась в дом, сбежала вниз по лестнице и ничком упала на кровать. Она всё равно ничего не может изменить. Ни брату помочь, ни выбраться отсюда. Теперь её судьба – сидеть в этой берлоге всю жизнь, да радоваться редким отлучкам её хозяина. А ещё переживать за брата. Только бы кто весточку от него передал, что он жив! Хотя бы жив! Но у неё не осталось друзей. После королевского суда те, кто раньше покровительствовал ей или дружил, кто с удовольствием принимал её приглашения и на чьи вечера приходила она, отвернулись от неё. Никто не защитил её и ни от кого она не дождалась ни одного доброго слова!

Юлла вспомнила это всё снова, как наяву и беспомощно всхлипнула. Раз, другой. Слёзы сами потекли из глаз. За эти дни она, верно, выплакала все слёзы за много лет и понять не могла откуда они всё ещё берутся.

Лёжа так она, кажется, задремала, потому что и понять не могла, как не услышала шагов горбуна. Пришла в себя только от его слов?

– Ты снова плачешь, мотылёк? Тебе страшно? – Юлла вздрогнула и вскочила, повернув к нему заплаканное лицо. Почему он зовёт её мотыльком? Она терпеть не могла всякие прозвища. Отец звал её только «леди Юлла», а брат ласково называл сестрёнкой. Она хотела ответить ему и изумлённо раскрыла глаза, забыв что хотела сказать.

Он неуклюже вытряхнул перед ней из мешка новое одеяло, толстое и, пожалуй, даже красивое. А ещё платье, видно, снятое с какой-то служанки, сапожки и что-то, сшитое из шкур. Наверное, тулуп. Она видела, как что-то похожее надевали на улицу слуги.

– Не плачь, Юлла, – снова проскрипел горбун. Голос его был похож на скрип несмазанных дверных петель, такой же уродливый, как и он сам. Но, странное дело, сейчас Юлла вовсе не испугалась ни его, ни его голоса. Всё перекрыло изумление. Он позаботился о ней? Ради чего? – Может быть, это немного утешит тебя.

– Спасибо, – немного запинаясь ответила она. И, вспомнив, вдруг, как горбун назвал своё имя, добавила, – Пико.

Она увидела, как словно судорога прошла по его лицу после её слов. Как дёрнулся он, силясь что-то сказать и замолчал. Отвернулся и похромал прочь из комнаты. А Юлла осталась сидеть рядом с тёплым одеялом и одеждой.

Она посмотрела на всё это, сваленное в беспорядке на кровати, вздохнула и вдруг снова позорно разревелась, сама не зная от чего.

– Тебе не понравилось? – Раздался голос горбуна. Он повернулся к ней, стоял на кухне, глядя на неё. И в лице его было что-то такое, что Юлла подумала, что для него действительно важно, понравилось ей или нет.

– Понравилось, – тихо ответила она.

– Тогда почему ты плачешь? Не плачь! Я не причиню тебе вреда. Не бойся! – Юлле показалось, что даже эти слова он выговорил с трудом, так, словно сейчас первый раз заговорил за много лет.

– Я не боюсь, – она покачала головой. Страха сейчас действительно не было. Только боль и пустота. – Просто мне тяжело, – проговорила она, даже не надеясь, что горбун поймёт её. Но не может же она жить молча, вообще не говоря! Пусть он и не поймёт её, да только и она не могла молчать.

– А что с тобой случилось? – Спросил снова он. Юлла помолчала немного, а потом начала рассказ.

Пико

Он слушал рассказ Юллы и что-то тяжёлое и злое начинало ворочаться в груди. Словно он действительно становился чудовищем. Но может ли такое быть, чтобы и красоту и уродство одинаково ненавидели люди? Раньше ему казалось, что этого не бывает. А сейчас, пожалуй, он в первый раз задумался о том, что люди ненавидят всё то, что просто не похоже на них. И им нет дела – красоту ли уничтожать или уродство. Разница лишь в том, что уродов они ненавидят, потому что боятся, уродливые люди противны белому свету, а красоту ненавидят, потому что… просто завидуют.

Пико смотрел, как на кровати рядом с ним рыдает девушка дивной красоты со светлым именем Юлла и беспомощно сжимал кулаки. Если бы мог, он не дал бы её в обиду никому. Вот что бы он сделал!

А она подняла заплаканное лицо и посмотрела прямо на него. И в этом взгляде больше не было страха. А ещё он пронизывал насквозь и Пико захотелось скрыться, спрятаться от него. Потому что он глубоко осознавал насколько он уродлив. Он было протянул руку, желая утешить, но потом вспомнил, как Юлла отпрыгнула от его руки в ужасе и неуклюже спрятал её за спину. А потом заговорил. Он не умел утешать, да и не знал, как это. И всё же в первый раз почувствовал необходимость в этом.

– Если бы не король, который решил, что ему нужен личный урод в его лесу, я бы уже умер. – Пико помолчал, собираясь с мыслями. – Но иногда я думаю, что это было бы лучше. – Добавил он тихо. Ещё свежи были в памяти развлечения Его Величества.

– Почему? – Тихо спросила девушка.

– Король любит всякие зрелища, – Пико прикрыл глаза, вспоминая как его нарядили в яркие одежды, словно шута по приказу короля и привезли во дворец. Это было почти сразу, как король увидел его при труппе цирка. После того как мать выгнала его, Пико пытался прижиться при цирке, но и там над ним потешались и даже свои за глаза называли «уродом» и «горбуном», а суеверные крестьяне на представлениях вместо того, чтобы смеяться, крестились вслед. Так что и из цирка его тоже погнали, палками да тумаками.

– Он издевался над тобой, да? – Пико открыл глаза, вырванный из воспоминаний тихим голоском. Мотылёк смотрела на него и в её глазах не было обычного страха и брезгливости.

– Надо мной все издевались. – Ответил он спокойно. – Обидеть урода не грех. Даже собственная мать часто поколачивала меня и желала, чтобы Господь прибрал меня. – Он пожал плечами. Ему не было больно сейчас. Пожалуй, он привык. Привык отвечать равнодушием на насмешки, ненавистью на удары и злобой на весь мир.

Он посмотрел на Юллу, чтобы увидеть в её глазах ужас. Она из другого мира. Оттуда, где родители любят своих детей, где дают образование, из мира, в который он никогда не был вхож по праву рождения, воспитания, а главное – внешности. И всё же сейчас он чувствовал её боль, как никакую другую. И понимал её.

– Я понимаю тебя, мотылёк, – проскрипел он. И добавил тихо. Так тихо, что едва расслышал сам. – Я не обижу тебя, не бойся. – И уже развернулся, чтобы привычно похромать на кухню, когда взгляд его упал на одежду, которую он принёс ей. Выменял шкурки на одеяло, да на одежду. Больше ни на что не хватило. Но он был не против. Наоборот, радовался, что хоть что-то мог сделать для неё, той, которая, как он теперь понял, привыкла к другому миру и к другой жизни. – Если хочешь, можешь переодеться, я не буду смотреть. – И отвернулся, похромав на кухню. А там сел так, чтобы не видеть её и для верности ещё закрыл глаза рукой. И сидел так долго, словно превратившись в камень.

Он мог долго сидеть, не двигаясь и ни о чём не думая. Жалеть себя Пико не привык, а мечтать не был научен. Поэтому раньше он просто дремал сидя, прикрыв глаза, слушая, как трещат поленья в печи, да стрекочет сверчок. Но сейчас, стоило ему закрыть глаза, ему представлялась мотылёк и её история. И ему было больно так, словно над ним самим издевался король и его самого снова гнали люди. Да нет, даже не так, а во много раз больнее. Пико прочувствовал чужую боль, как свою собственную.

Вдруг кто-то тронул его за плечо. Невесомое касание. Он убрал руки от лица и повернулся. Юлла в новом наряде выглядела ещё красивее, но чего-то кажется ей не хватало. Пико не мог сказать, чего – он не так часто видел женщин. Да и те, которых он видел, не горели желанием смотреть на него. И всё же, он определённо вспомнит об этом, но позже.

Его мысли словно очнулись от спячки, сбросили с себя ржавую старую коросту, и он начал думать о том, о чём доселе никогда и не размышлял.

Он вздохнул, поднялся из-за стола и направился к печи. Надо было снова готовить еду.

Глава 4

Юлла

После того, как она рассказала Пико свою жизнь, ей стало легче. Пусть не на много, но всё же стало. А ещё, и ей было странно это осознавать, но этот уродливый горбун, отверженный, казалось, Богом и людьми, действительно понимал её. Он говорил мало, словно не умел этого. А если говорил – то речь его была самая простая. Но Юлла больше не боялась его, а ещё не чувствовала различия между ними такого, какое ощущала обычно, разговаривая со слугами.

Наоборот между ними словно было что-то общее, какая-то странная ниточка, но она никак не могла понять, какая. А на улице между тем зарядил дождик, словно пытаясь отомстить за несколько дней перерыва. Теперь хозяин дома всё реже и реже выходил из дома, если только принести дров. А Юлла вдруг поняла, что от скуки скоро сойдёт с ума. Потому что стоило ей перестать бояться Пико, а жизнь её хоть немного, но наладилась, и снова вернулась тревога за брата. Она словно иссушала, съедала изнутри. И Юлла готова была заняться хоть чем-нибудь, лишь бы не думать об этом.

И… Ещё хотелось есть. Она не умела готовить совсем ничего. Всё-таки её отец был графом. Но ей казалось, что даже слуги в их с Джарри доме питались лучше, чем этот несчастный горбун. Но почему-то эта мысль не вызывала презрения, только боль и жалость. Вдруг невольно вспомнилось, как спокойно он рассказывал о том, как мать била его и желала ему смерти. Это ведь уму непостижимо!

Но Юлла невольно задумалась – а если бы она была не такой красивой или вовсе не красивой – любили бы её родители и брат так же, как сейчас? И она не могла найти ответа на этот вопрос, что рождало смутную тревогу в душе. А ещё невольное уважение к Пико. Он оставался человеком, пожалуй, большим даже, чем король и все его придворные, несмотря на то, что он испытал.

И однажды, Юлла решилась. Подошла к горбуну. когда он сидел за столом и стругал щепу. Видимо для печи.

– Пико? – Он поднял голову и Юлла поразилась какому-то странному огню, что мелькнул в его глазах, на мгновенье преображая лицо, словно показывая нечто скрытое от человеческих глаз, то, что было там, внутри, спрятанное за уродливой внешностью, нечто настоящее. Так же, как и она настоящая – это не её внешность, а то, что внутри.

Она представила, что было бы, увидь её сейчас король. И не узнал бы, наверное, вовсе. Зеркала в логове горбуна, конечно, не было. Как и ванной и даже рукомойника. Всё, к чему Юлла привыкла – было для неё теперь недоступно. Она подозревала, что волосы её некогда длинные, золотистые и красивые (матушка очень любила расчёсывать её волосы и разговаривать с ней по душам) теперь, наверное, похожи на паклю. А руки и лицо должно быть выглядят не чище чем у трубочиста. Но это ведь по-прежнему она, а не некто другой, заменивший её. Эти размышления были слишком тяжелы для неё и рождались не сразу, а постепенно. Тем более, что времени на подумать у неё было очень много.

Несколько мгновений она стояла и молча смотрела на горбуна, думая, как бы спросить у него то, что она хотела. Как бы объяснить ему… А потом всё-таки решилась.

– Пико, – снова повторила она. – А откуда ты взял платье и одеяло? – Он выходит в город? Сможет ли он достать для неё то, что она хочет? Сможет ли она исполнить задуманное?

– Обменял у охотников на шкурки.

– Какие шкурки?

– Зверей, – спокойно ответил Пико. А Юлла вдруг поняла, чем он промышляет. Вся знать часто выезжала на охоту. Но в основном только на крупных зверей. Мелкими зверями заниматься было зазорно и недостойно высокого титула. Мелких зверей добывали охотники или егеря. Или вот такие, как Пико.

– Стало быть, денег у тебя нет?

– Что ты?! Какие деньги?! Кто же даст уроду деньги? – Он изумился так натурально, что Юлле снова стало больно. Во всём его голосе чувствовалась спокойная обречённость. Он принял своё уродство и смирился с ним.

– А ты можешь выменять у них всё, что хочешь? – Снова спросила она.

– Ну, пожалуй, да. А тебе чего-то не хватает? Ты говори, я сам многого не понимаю, – Ей показалось он сказал это с каким-то волнением, словно для него действительно было важно – всё ли у неё есть.

– А ты можешь обменять у них книгу?

– Книгу? Какую книгу? – Пико поднял глаза, посмотрел на неё и снова отвернулся, словно ему было неловко.

– Книгу рецептов. – Ответила Юлла. Ей почему-то тоже стало неловко. И она добавила уже тише и робко. – Я хочу научиться готовить.

– Зачем? Тебе не нравится еда? – Пико вздохнул, как ей показалось даже печально. А потом тихо добавил. – Ну да, кому она может нравиться… Я попробую спросить то что ты хочешь. Но ты не обязана готовить. Лучше я научусь. А ты говори мне, чего ты хочешь. Это мой долг.

И замолчал, словно исчерпал весь запас слов. А у Юллы почему-то от таких простых фраз слёзы навернулись на глаза. Должен ли он заботиться о ней? Зачем она ему? Чудовище, которому отдали её на забаву, в чём она была так уверенна тогда, на суде, оказался вовсе не чудовищем. Ей было жалко его и больно. В первый раз, наверное, она сейчас забыла собственную горькую участь и ей стало так сильно жалко другого человека, что она забыла себя. Жалко человека, который единственный захотел что-то для неё сделать.

Пико

Мотылёк первая заговорила с ним. И не чуралась его больше и не боялась. Кажется, он не вынес бы, увидев теперь в её глазах то же презрение, что в самый первый день их знакомства. Но она попросила у него книгу, а он со смущением вдруг подумал, что она привыкла к другой жизни, той, что он видел лишь украдкой и к которой не был допущен. И ведь не жалуется, не плачет. А он даже не знает, чего ей нужно, пока она не попросит. А она не попросит. Почему-то Пико был в этом уверен. А сам он не мог сообразить, что ей нужно.

Нет, верно, он не только урод, но ещё и дурак. Та каша, да мясная похлёбка, которыми он питался изо дня в день и из года в год, разбавляя лишь летом свежими овощами, а зимой – сушёными, вряд ли годна была в пищу кому-то, кроме него самого. Тем более такой девушке, как Юлла. А он даже не сообразил этого. Да и готовить не умел ничего, кроме привычной похлёбки. Но он научится, обязательно. Негоже, чтобы она марала свои белые ручки.

Пико вспомнил, как увидев знатных дам, его больше всего поразили их руки. Белоснежные, тонкие, словно прозрачные. Вот и у Юллы были такие руки, словно крылья у мотылька. Он посмотрел на свои грубые лапищи, будто вырезанные из камня, потемневшие, покрытые мозолями и тяжело вздохнул.

Целую ночь он не спал, думая, что бы ещё выменять у охотников. Книга, у них верно была, да только не обманут ли они его? Он то ведь читать не умеет. Хотя рецепты верно должны быть с рисунками. А ещё продуктов бы взять. Не то, к чему он привык. Да, по правде говоря, у охотников он брал только вяленое мясо, да и то не всегда – сам он не умел его загатавливать, да и пушной зверь плохо годил для этой цели. А вот шкурки сдавал исправно – так приказал ему король. И теперь он усердно думал, чем питается знать.

А ещё он наконец-то понял, чего не хватало Юлле. Даже его мать иногда пользовалась гребнями для волос и всякими женскими штучками. А у Юллы ничего этого не было. Подумав об этом, Пико сжал кулаки. Король жестоко наказывает за непослушание. Но теперь то он есть у Юллы и он не позволит, чтобы её кто-то обидел. Да! Не позволит! Именно так!

Проворочавшись до утра на своём жестком топчане (он так и не сбил себе кровать), он задремал лишь под утро. И сон его был наполнен мотыльками – они порхали вокруг него, садились на его руки и лицо. И во сне он был безумно счастлив от этого. Проснулся Пико тоже счастливым. Ему так редко являлись сновидения, что он едва знал, как они выглядят. И вот сегодня встал отдохнувший и радостный в первый, наверное, раз за всю свою жизнь. Не зная, что такое счастье и существует ли оно вообще, он невольно чувствовал его сейчас всем своим существом. А для этого так мало надо было – всего лишь взгляд на Юллу. И тогда заржавевшая улыбка невольно появлялась на лице.

Сегодня ему надо снова проверить ловушки, вечером заняться шкурками, а завтра поутру – отправиться к охотникам. Позавтракав, как обычно, он накинул жилет и похромал к лестнице, когда в спину донеслось тихое:

– Ты куда? – И от этого вопроса он сам не знал, что случилось с ним. Каждый раз, как мотылёк заговаривала с ним, Пико словно забывал, как он выглядит.

– Посмотреть ловушки на зверей, – ответил немного неуверенно. Ему тяжело было подбирать слова. Слишком долго он молчал, а когда и говорил – никто раньше не хотел его слушать.

– А ты не замёрзнешь? Дождь ведь идёт.

Пико обернулся. Мотылёк смотрела на него спокойно, без страха. И не боялась ведь его и не презирала за ужасную внешность! И беспокоилась за него! За него никто, никогда за всю его жизнь не переживал. Казалось – умрёт он, и всем станет только легче. Но вот Юлла сказала эти простые слова, и они наполнили сердце таким теплом, что ему казалось, он может выйти под дождь в одной рубахе и не замёрзнет.

– Не замёрзну. – Он покачал головой. – Я привык.

И вышел за дверь. Дождь не пугал его теперь. И серое небо, и гнущиеся под ветром остовы деревьев не навевали привычную тоску.

Звери попрятались видимо в ловушки от дождя так, что те были переполнены. Хороший улов. Пико проверил все и похромал домой, привычно поёживаясь, когда ветер швырял ему пригоршни дождя прямо за шиворот. Он не чувствовал ни холода, ни того, что вымок почти насквозь. За все годы жизни здесь, в лесу, он привык к здешней погоде, а привыкнув, перестал замечать её неудобства. Обогреется сейчас у печи, высушит одежду, да примется дальше за свои дела.

Когда он возвращался, уже почти стемнело. И увидев в окне непривычный огонёк свечи, почувствовал в первый раз, что возвращается домой. Ему даже показалось, что он увидел Юллу, метнувшуюся от окна прочь. Да вот уж глупость! Зачем ей ждать его? И всё же он был счастлив, возвращаясь в свою холодную и неуютную до недавнего времени берлогу.