Читать онлайн Я иду тебя искать! бесплатно

Глава 1. Не кричи «Волки!»

– Волк! Волк!

За окном раздавались истошные крики, пронзительный детский визг разрывал тишину раннего зимнего утра. И почему малышне вечно не спится? Заведут свои игры, напоят воздух шумом и гамом, перебудят честных людей.

Хорошо, что мне это нисколько не мешает – я уже давно встаю с рассветом. Вот и сейчас занята работой. Я прицелилась и сделала ровный надрез на плоти, что еще час назад была живой.

Детвора продолжала верещать, отвлекая меня от дела, и на губах сама собой расцвела снисходительная улыбка. Если я кого-то и привечала, то именно местную деревенскую малышню – большинство из них я приняла у их матерей вот этими самыми руками.

Машинально опустила взгляд. Руки как руки. И не скажешь, что ими я…

– Марьяна! – Агнешка ворвалась в дом без стука. Ей единственной было это дозволено.

Но пожурить все же пришлось:

– Опять ломишься к ведьме без стука? А если всех женихов отважу?

Шутка давно надоела, стала привычной. Мы обе знали, что никакая я не ведьма. Но боль, которая поселилась в груди давным-давно, каждый раз будто бы становилась чуточку меньше – от звонкого смеха Агнешки, от ее открытой улыбки. Она никогда не боялась меня.

Но в этот раз подруга даже не улыбнулась. Я наконец-то хорошенько ее разглядела, и острый нож выпал из рук, стукнулся глухо о доски пола. Вся растрепанная, расхристанная, на щеках горит лихорадочный румянец…

– Что случилось?

– Волк! – Агнешка хватала ртом воздух. Наверняка мчалась ко мне так, будто за ней черти гнались.

– Ну? – я нетерпеливо притопнула ногой.

– Волк задрал Ваську!

Я опустилась на колченогую табуретку. Зима – волчье время. Мы, деревенские, хорошо это знаем, и глубоко в лесную чащу не ходим. Лег на землю первый снег – за околицу не ходи. Так учила меня моя бабка Прасковья.

Но волки сейчас сытые, близко к людским поселениям не подходят. Зачем, если дичи в лесах и так полно благодаря княжескому запрету охотиться на оленей и косуль?

– Идем, – Агнешка потрясла меня за плечо, возвращая в реальность, – староста велел пошустрее тебя привести.

Ну, конечно! Кого, кроме меня, можно заставить осмотреть свежий труп? Я бросила тоскливый взгляд в сторону наполовину выпотрошенной курицы, что так и осталась лежать на столе.

Схватив старую шубейку из овчины, я шагнула за порог и на секунду зажмурилась. Ветер, воспользовавшись моей растерянностью, тут же швырнул в лицо горсть мелкого колючего снега. Ну и погода! Хороший хозяин в такую и пса за порог не выгонит.

– Кто нашел тело? – приходилось перекрикивать завывания ветра в крышах и печных трубах, но мне нужно было успеть узнать все, что знала Агнешка. Подруга со мной за околицу не пойдет, пугливая больно.

– Торговец мехами, – Агнешка приложила руки ко рту, чтобы было лучше слышно, – слабый оказался мужик, в обморок упал. А как очухался, тотчас же к старосте поскакал.

Я кивнула, продолжая прокладывать себе путь сквозь наметенные за ночь сугробы. Хорошо, что детвора успела с утра вытоптать часть дороги, иначе пришлось бы потратить гораздо больше времени.

У околицы Агнешка, как я и думала, остановилась. Дернула меня за рукав, свела жалостливо темные брови:

– Дальше уж ты сама. Тебе во-о-н туда, за ельник, куда следы ведут. Там мужиков много, это безопасно.

Выпалила – и сбежала. Скачет по сугробам, торопится! Я проводила подругу долгим взглядом, усмехнулась и повернулась обратно к лесу. Следов на снегу и правда было много. Присвистнула: там что, вся деревня собралась? Вот уж сомнительное развлечение – глядеть на мертвое тело!

Передернув плечами то ли от отвращения, то ли от холода, я бодрым шагом пошагала к ельнику. Нет смысла откладывать дурное. Чему быть – того не миновать.

Место, на котором нашли Ваську, я увидела издалека. Там и правда столпилась добрая половина деревни! Мужики с вилами, бабы с косами, даже дети то и дело мелькают то тут, то там.

– Марьяна! – староста углядел меня первым. Зоркий мужик, внимательный, домовитый. А главное – справедливый. Такого старосту бы в каждую деревню!

Мужики расступались передо мной молча, будто колосья на поле, а бабы косились и шушукались. Не особо привечали меня в деревне, хоть и уважали. Скорее так, терпели в виду необходимости. Я поморщилась: вот она, людская благодарность! А ведь почти у каждой из этих женщин мне пришлось хотя бы раз принять роды.

Но как только я увидела распластанное на земле тело, все мысли улетучились из головы, а язык прилип к нёбу.

– Вот ведь как, – староста подошел сзади, положил мне на плечо крупную натруженную ладонь, – такая молодая, и такая страшная смерть! Волки что-то совсем распоясались…

Василиса, дочка многодетной вдовы, которую мы, деревенские, по-простому кликали Васькой, распласталась на снегу в неестественной позе: руки и ноги раскинуты широко в стороны, голова запрокинута.

Волосы, всегда убранные в косу, распущены. Обнаженное, бледное до синевы тело, на которое набросили чью-то исподнюю рубашку, уже успело покрыться инеем.

Я подошла ближе, скинула варежки и дотронулась до ледяного запястья. Смотреть в открытые глаза девушки не хотелось, и я провела рукой по векам.

– С ночи мертва, – подал голос один из охотников.

Кивнула: оно и так понятно. Холод приостановил разложение, но тело окоченело почти сразу.

Снег вокруг Василисы потемнел от крови, и я наконец-то смогла заставить себя перевести взгляд на разорванное горло девушки. Подавив тошноту, внимательно осмотрела рваные раны. Очень похоже на те, что обычно наносят волки: они любят с помощью резкого броска повалить жертву и перегрызть ей горло. Да и на тех клочках снега, что еще не затоптали зеваки, были хорошо видны отпечатки огромных волчьих лап.

Вот только обычно звери не просто убивают жертву, если напали из-за голода. Они сжирают самые вкусные кусочки, а именно – жир и внутренности. Я приподняла накрывавшую тело девушки рубашку. Живот цел.

Но главным было не это. Я подняла глаза на старосту:

– Если это был волк, где тогда ее одежда?

Глава 2. Ночь темна и полна ужасов

Секунда мертвой тишины – и мир взрывается гвалтом голосов, бабским гомоном.

Я тихо ухожу, не желая участвовать в обсуждении. Для меня все и так очевидно.

Бабка Прасковья, когда еще была жива, любила рассказывать мне страшные сказки про волколаков. Она считала их самыми кошмарными существами на свете – дьявольски хитрые, выносливые, живучие, жестокие и вечно алчущие крови, эти создания, по ее мнению, были хуже всех, даже упырей.

Поравнявшись с первым домом, я резко остановилась. Кто-то смотрел на меня! Я буквально кожей ощущала на себе чужой взгляд.

Обернулась в сторону леса – никого. А вот в доме кузнеца качнулась на окне старая застиранная занавеска. Сквозняк? Нет, рамы с мутными слюдяными стеклами плотно закрыты. Да и кто ж открывает окна в такую метель?

Тимофей, наш кузнец, всегда был немного странным, но я никогда не считала его дурным человеком. Да, живет бобылем, разговаривает с людьми неохотно, через губу, на праздники деревенские ни разу не явился. Ну так и я не то чтобы очень разговорчивая и доброжелательная особа.

Особо вредный порыв ветра закинул мне за шиворот ворох снега, и я опомнилась, побежала к своему дому.

В деревне было тихо, очень тихо для такого часа. Только ребятня, вернувшаяся из леса чуть раньше меня, удовлетворив свое истинно детское, жестокое любопытство, вздумала играть в прятки.

Ведущий – волк, а остальные – его жертвы.

– Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать! – протараторил тонким голоском сын пастуха и пряхи, а потом закинул голову и протяжно завыл. Ему тотчас же ответили деревенские собаки. Довольный результатом, пацан сорвался с места, завертелся, закружился в поисках «добычи».

На голове мальчишки для пущего сходства с хищником была надета серая меховая шапка, которую – мне же не кажется? – я видала раньше на горьком пьянице, промышляющим милостыней около церкви.

Ах, дети! Никакого сострадания. Покачав укоризненно головой, я продолжила свой путь.

Мой дом хоть и не был крайним, но располагался на ближайшей к лесу улице, у самой околицы. Бабка Прасковья была повитухой, как и я, а нам полагалось жить если не на отшибе, то близко к тому. Повитуха – она же почти ведьма в глазах простого деревенского люда.

Открыла калитку, потопала валенками, оставляя за калиткой налипший снег, шагнула во двор – и остановилась, чувствуя, как немеют руки, деревенеет шея и прирастают к земле ноги. На припорошенном снегом крыльце моего старого домишки алела цифра «один». Ветер, то и дело норовивший швырнуть мне в лицо снег, в этот раз принес с собой характерный солоноватый запах. Кровь, свежая! Но чья?..

В голове мелькнула дурная мысль: зря я не завела собаку. Она бы не пустила во двор чужих!

Ноги сами понесли меня обратно, в центр деревни, где в четырех домах от церкви жила моя подруга Агнешка. Вопреки своим же собственным принципам, я скинула палкой крючок с закрытой калитки, птицей взлетела на крыльцо и забарабанила в дверь.

– Ты чего? – Агнешка протиснулась на крыльцо, кутаясь в шаль. – Так страшно было?

– Там, – теперь уже я задыхалась от бега, – на моем крыльце!

Подруга глянула назад, нахмурилась на секунду, а потом махнула рукой:

– Ладно, идем. Бабке моей лекарство давать пора, но несколько минут у меня есть. Только дай шубу накину!

Смотреть на сделанную кровью надпись вдвоем оказалось совсем не так страшно. Я даже почувствовала легкую досаду – и чего нюни распустила, как девчонка? Я ли в своей жизни крови не видала?

– Ох, – прикрыла рот рукой Агнешка, – страсти-то какие! Надо рассказать старосте и отцу Фотию. Чур, старосту беру на себя!

Подруга недолюбливала отца Фотия, как и он ее. Еще бы, где это видано: девка незамужняя в церковь носа не кажет! И не беспокоило нашего священника ничуть то, что батюшка Агнешки был иноверцем, а сама она веру отцовскую исповедовала.

Подруга подобрала юбки и помчалась на другой край деревни. Я приложила ладонь к глазам: да вон и сам староста ей навстречу идет. Наверное, успел дать все указания мужикам и сейчас торопится домой. У Добромира дел и так невпроворот, а тут еще растерзанный труп свалился на его голову.

Деревня у нас большая, и, можно сказать, зажиточная. И кузница своя есть, и церквушка, и мельница, и скорняцкая мастерская, и даже торговая лавка!

Целых три улицы, двести домов! Почти в каждом доме – за исключением всего двух, моего и кузнецова, – не менее двух душ. А чаще – все пять! Тут с обычными деревенскими делами бы справиться…

Остаток дня прошел спокойно. К отцу Фотию я не пошла: ничем он помочь не сможет, только еще пуще станет ко мне приглядываться. Ясно же, что нормальной женщине, не ведьме, кровью на крыльце послания писать не будут!

Содрогаясь от отвращения, я оттерла с крыльца кровь – даже думать не хочу, чью, – и сварила наконец суп из многострадальной курицы. Хорошо, что утром я так и не успела затопить печь, иначе мясо бы протухло.

Бульон вышел хороший: жирный, наваристый, золотистый. Похлебав его из глубокой чашки, я сполоснула посуду в кадке, забралась на полати, прислонилась спиной к теплой печке и начала медленно проваливаться в сон. Веки тяжелели, тело расслаблялось, мысли текли все медленнее, и наконец богиня Дрёма взяла свое.

Обычно мне не снились сны. Никакие – ни цветные, ни черно-белые. Но в этот раз все было по-другому.

Я шла по лесу, нашему лесу, без труда узнавая места, по которым иду. Вот только под ногами вместо белого снега был темно-алый, кровавый снег. На шее дыбом поднялись волоски, и я почувствовала: за мной по следу кто-то идет. Хотела обернуться – не смогла. Попыталась бежать – и застряла в вязком, будто кисель, воздухе.

За спиной раздалось рычание огромного зверя, и я… проснулась от громкого стука в дверь. Сердце заполошно колотилось в груди, лоб покрывала холодная испарина.

– Кого там принесло на ночь глядя? – огрызнулась, не вставая с полатей.

– Агафья занемогла! – раздалось из-за двери.

Я подскочила, будто ужаленная. Агафья, мать убитой девушки! Ее муж погиб пять месяцев назад, в липне месяце – утонул в реке, когда она уже была тяжелой.

Неужели рожает? Но ведь срок еще не подошел!

Я накинула на себя шубу, натянула шапку, схватила сумку со всем необходимым и громыхнула засовом, отпирая дверь.

Глава 3. Первая встреча с волколаком

Всю дорогу я надеялась, что слово «занемогла», брошенное хмурым неразговорчивым мужиком, означает все, что угодно, только не преждевременные роды. Дать мне пояснения посланник не смог, сколько бы я ни расспрашивала. «Как сказали, так и передал», – упрямо твердил он.

Шагая по сугробам, я увещевала себя, что рано думать о плохом. Могла ли Агафья поймать обыкновенную горячку? Могла, конечно! Материнское горе не знает границ, а ее дочь была убита не больше суток назад.

Но все мои домыслы разбились вдребезги, когда провожатый открыл дверь в полутемную избу. Эти стоны ни с чем не спутать.

Раскладывая на столе чистую, тщательно выглаженную тряпицу, уточнила:

– Воды уже отошли?

Агафья, бледная и испуганная, разом постаревшая лет на десять, утвердительно кивнула. В углу кто-то жалобно всхлипнул.

Повернув голову, я сумела разглядеть в сумраке троих жмущихся друг к другу детей, мал мала меньше. Жестом подозвала Веську – девчушку лет тринадцати, ставшую внезапно самой старшей.

– Знаешь, где я живу?

Девчонка испуганно кивнула.

– Одевай младших и топайте туда с… – я замялась, поняв, что понятия не имею, как зовут переминающегося в сенях мужика.

– Это дядька наш, Яков, – подсказала Веська, мигом становясь серьезной, – а ключ дадите?

– Спрятан над притолокой. Младших уложишь на полати, там места хватит, а остальные – по лавкам. Я к вам утром сама приду, сюда не суйтесь.

Дав указания и дождавшись, когда Яков уведет своих племянников, я повернулась к Агафье.

– Когда ты затяжелела?

Ко мне женщина ни разу не приходила, и примерный срок я знала только с чьих-то слов.

– В конце травня, – подтвердила мои опасения роженица.

Я мысленно прикинула срок и принялась молча доставать из сумки все необходимое. Шесть, максимум шесть с половиной месяцев вместо положенных девяти. Такие дети выживают, но крайне редко. А если и выживают, то часто становятся обузой для своих родителей. В деревне как: хочешь жить – трудись. А нахлебники никому не нужны.

– Этот ребенок – единственная память о моем милом, – между схватками подала голос Агафья. Я с тревогой посмотрела на женщину и, поставив на растопленную печь котелок с водой, присела на край лавки.

После осмотра стало ясно: дело идет очень быстро. Так бывает, если роды у женщины не первые и, к тому же, происходят с небольшим перерывом. Еще час-другой, и ребенок появится на свет. Вот только живой ли?..

В груди болезненно сжалось сердце: потерять в один день двоих детей – это слишком жестокая судьба. Но еще хуже будет, если остальные трое детей останутся и вовсе без родителей. Так что в случае, если придется делать выбор, кого спасать – ребенка или мать – я колебаться не стану.

Бабка наставляла меня, что лучший способ избежать родовой горячки у женщины – это сохранение чистоты. Именно поэтому я всегда кипятила ножницы, которыми перерезала пуповину, поэтому выглаживала тяжелым чугунным утюгом чистые тряпицы и тщательно мыла руки перед тем, как прикоснуться к роженице.

Через несколько часов, перед самым рассветом, я перевязала пуповину новорожденного мальчика льняной ниткой и приложила его к груди матери.

Утерла пот со лба, бросила в печь кровавые тряпки, собрала свою суму. И только у порога не выдержала, обернулась:

– Нужно было сказать честно, когда я спрашивала о сроке.

Упитанный, вполне доношенный карапуз уже сладко причмокивал у груди матери, и та, переполненная счастьем, не обратила на меня никакого внимания.

В памяти всплыла фраза, брошенная Агафьей: «Этот ребенок – единственная память о моем милом». Вот только, получается, «милым» был не умерший супруг. Тогда кто? Какой-нибудь заезжий торговец? Воин, один из тех, что время от времени останавливались в нашем трактире на постой? Помнится, ранней весной они тоже были в нашей Чаще проездом, и как раз тогда муж Агафьи уезжал в другую деревню к родственникам: посевная еще не началась, дома дел было мало, а его старенькая мать занемогла.

Что, если и утонул он не случайно, а утопился, узнав, что жена затяжелела от другого?

Я натянула шапку по самые глаза и шагнула за порог, закрывая за собой дверь в чужой дом: мне нет до всего этого никакого дела.

На улице занимался тихий зимний рассвет. Снег шел всю ночь, закончившись только к утру, и я в растерянности остановилась на пороге. Одни сугробы по пояс! И как мне дойти до дома?

Я успела сделать всего два шага в сторону нужного переулка, когда волоски на моей шее встали дыбом. Кто-то смотрел мне в спину, сверлил ее злым взглядом. Я застыла, будто до сих пор находилась в своем кошмаре. Над спящей деревней разлилось злобное рычание, захрустел снег под крупными лапами.

Бежать? Да куда убежишь от волколака с такими-то сугробами?

Бабка Прасковья постоянно твердила мне, будто дитю неразумному: человек всегда должен вести себя достойно.

Я заставила себя расправить плечи и медленно развернуться, чтобы лицом к лицу встретить свою смерть.

Глава 4. Неожиданное спасение.

Волколак оказался поистине огромным. В том, что передо мной стояла именно эта тварь, я не сомневалась ни капли – обычные волки, даже самые матерые, такими крупными просто не бывают.

Связана такая разница в размерах с тем, что волколак – это, по сути, человек в волчьем обличье. Да не просто человек, а самый настоящий колдун, что умеет проводить особый обряд! Тринадцать ножей, волчья шкура, что-то там еще – кажется, так рассказывала бабушка. Уж не знаю, откуда она черпала свои знания, но сейчас это волновало меня меньше всего.

Потому что волколак, который в своем человеческом обличье был явно высоким и крупным мужчиной, медленно и неотвратимо приближался. Он мог бы преодолеть разделяющее нас расстояние в пару прыжков, но, видимо, предпочитал сначала поиграть со своей жертвой. Будто кошка с мышкой! Но самым ужасным было другое: оскаленная волчья морда была окровавлена. Темно-красные капли срывались с меха и разлетались по девственно белому снегу.

Я на секунду зажмурилась, и перед внутренним взором вспыхнула картина: я лежу на снегу – обнаженная, изломанная, с перегрызенным горлом, – а подо мной распускается алый цветок.

– Не бывать тому! – крикнула, выдергивая из ближайшего забора увесистую палку. Откуда только силы взялись после бессонной и полной тревог ночи?

Но я твердо знала: не хочу! Не хочу становиться жертвой этой злобной твари! Если не смогу отбиться, то хоть подороже продам свою жизнь.

Раздался тихий свист – будто в свиристельку детскую дунули – и волколак, который успел подойти так близко, что я уже ощущала на себе его смрадное дыхание, вдруг щелкнул зубами прямо перед моим носом, развернулся, и огромными прыжками понесся к лесу.

Я выронила из ослабевших рук бесполезную палку и осела на снег, еще не до конца осознавая, как сильно мне повезло. Столько раз не везло по мелочам, а в самый страшный момент в жизни, когда решалось, жить мне или умереть – повезло! Запрокинув голову к небу, я расхохоталась.

Такой меня и нашла Агнешка.

– Ты чего тут расселась? – подруга бросила коромысло, с которым шла к колодцу за водой, и упала передо мной на колени. – Марьяна, что случилось?!

Разглядела-таки капли крови на снегу. Не моей, но чьей-то.

– Я в порядке. Беги к старосте, – велела я, – пусть народ у церкви собирает.

Когда Агнешка умчалась, я поднялась и поплелась к своему дому. Нога за ногу, нога за ногу. Я не хотела туда идти, наперед зная, что увижу.

Цифра «два» на моем крыльце заставила меня снова осесть в снег. Я так давно не плакала, что даже не сразу поняла, что это такое на моем лице – мокрое, соленое. Как кровь, которой была нарисована кошмарная цифра.

Внезапная мысль заставила меня вскочить и броситься к дому. Что, если?..

Я дернула входную дверь, надеясь, что она закрыта, но та поддалась. В сенях мне пришлось сделать глубокий вздох и дать себе пару мгновений, чтобы подготовиться к тому, что я увижу внутри. Перед глазами мелькали картины одна страшнее другой, и я поняла: не вынесу больше неизвестности. Толкнула дверь, сделала шаг за порог, в теплую с вечера избу, и шумно выдохнула.

Потихоньку зашевелились одеяла на полатях и лавках, из-под них одна за другой высунулись заспанные детские мордашки. Видимо, малышню разбудил скрип двери, которую я уже битый месяц собираюсь смазать. То воска нет, то руки не доходят, то более серьезная беда в хозяйстве приключится.

Яков же, который должен был по моим представлениям охранять детей, даже не пошевелился, только на другой бок повернулся и храпеть начал. Даже дверь на засов не запер, дурачина!

– Как мама? – подала голос Веська.

И столько надежды было в этом простом вопросе, что я внутренне содрогнулась. Ведь знала, видела много раз, по какому тонкому льду мы, люди, ходим. Чуть меньше везения – и мне пришлось бы принести этим детям дурную весть.

– Она в порядке, – я заставила себя беззаботно улыбнуться, – кстати, у вас теперь есть еще один младший брат.

Девчушка аж засияла вся, вскочила, принялась торопливо наводить порядок в избе: ночью-то недосуг было одежку развешивать.

– Мы сейчас, сейчас, – приговаривала Веська, одевая сонных младших брата и сестру, – соберемся и домой уйдем! Я все прибрала, вы не сумлевайтесь! Дядь, просыпайся! Мамка родила!

Яков, которого родная племянница наградила весьма ощутимым тычком в бок, зашевелился наконец и повернулся на другой бок, к нам лицом.

Я схватила Веську за руку и задвинула себе за спину. Борода ее дяди, рослого, крупного мужчины, была вся в крови.

Глава 5. Новая жертва?

Я скосила глаза на ухват для горшков, стоявший около печи. Дотянусь? Рванулась, схватила, выставила перед собой. Какое-никакое, но оружие!

– Веська, хватай малышню и бегом из дома! Зови мужиков, они сейчас все около церкви собрались!

– Ты чего это? – удивился Яков.

– Теть Марьяна, а я ему говорила твое варенье не есть! – внезапно жалобно заголосила Веська. – Но разве ж меня кто послушает! Ты не серчай, а? Я тебе от мамки новое принесу! Еще и лучше, на вишневом листу!

Я прищурилась с подозрением и сделала шаг к совершенно ошалевшему Якову. Ухват на всякий случай не опускала. Наклонилась пониже, принюхалась – и опустила свое оружие.

Ткнула пальцем прямо в грудь наглеца:

– Последняя банка брусничного!

– Прости, ведьма, – покаялся Яков, бочком сползая с лавки, – жрать очень хотелось! Детей-то Агафья перед сном накормила, а я весь день с мужиками поручения старосты выполнял, не обедал, не вечерял.

Когда ночные гости покинули мой дом, я хлопнула себя ладонью по лбу: кровавая цифра на крыльце! Как я могла о ней забыть? Увидят же, как пить дать увидят! А я почему-то не хотела, чтобы об ужасающих посланиях знал кто-то, кроме Агнешки. Ну, и старосты, конечно.

Но уж чему быть, того не миновать – придется теперь объяснять, что к чему. Я накинула шубу, умылась в сенях ледяной водой из кадки, заодно и хлебнув маленько – хорошо, зубы ломит! – и вышла за дверь. За порогом меня ждал сюрприз: кто-то нарочно густо засыпал крыльцо снегом, чтобы скрыть послание неведомого убийцы.

– На вот, перекуси перед собранием, – Агнешка отлепилась от стены дома и протянула мне завернутые в чистую тряпицу пирожки.

– Спасибо. И за это, – я постучала ногой по крыльцу, – тоже.

– Так я голоса детские услышала и сразу поняла, что нужно что-то делать, – кивнула подруга. – Старосте расскажешь? Я-то вчера, честно говоря, в последний момент передумала. Узнает Добромир – узнают все. Вдруг опять ведьмой тебя начнут кликать?

Я неопределенно мотнула головой и укусила пирожок. С яблоками и брусникой, мои любимые!

– Про волколака в деревне – расскажу. Пусть знают, что даже здесь больше не безопасно.

На подходе к площади в центре деревни, на краю которой ютилась небольшая церквушка, я положила в рот последний кусочек пирожка.

– Вкусные пирожки печет твоя бабка. Передавай ей привет!

Меланья, древняя старуха, пережившая всех своих сверстников и сверстниц, давным-давно не выходила из дома – все болела, болела, а потом и вовсе память начала терять да всякую чушь нести. Хорошо, что Агнешка вернулась к родным корням, а то бабка так бы и померла в одиночестве, неприкаянная да никому не нужная. Нет, посильную помощь, мало-мальский уход и пропитание Меланья бы получала, у нас в Чаще стариков на произвол судьбы не бросали. Да вот только родная кровь – это совсем другое.

– Угу, только пирожки от нее прежней и остались, – Агнешка вытянула шею, кого-то высматривая. Небось опять, пользуясь случаем, на парней заглядывается. И это в такой момент!

Я ткнула подругу локтем в бок.

– Марьяна, зачем ты нас собрала? – Добромир наконец заметил мое появление. Староста был недоволен, и скрывать этого не собирался.

– Сегодня утром, когда я шла от Агафьи – у нее случились роды… – толпа загудела тревожно, и я поспешила успокоить людей, – с ребенком и матерью все в порядке. Так вот, когда я шла от нее ранним утром, я встретила волколака. Прямо здесь, в деревне. На главной улице.

Бабы заохали, запричитали, кто-то заплакал. Мужики загудели, забасили, откуда-то даже пара вил нашлась. Я собралась с духом и сказала главное:

– Думаю, в лесу нас ждет еще одна жертва.

– Почему ты так думаешь? – Добромир, кажется, единственный из всех не потерял присутствия духа.

Отвечать мне не пришлось.

– Огняна! – тонкий женский голос сорвался на пронзительный визг. – Огняна пропала!

К площади бежала, заламывая руки, тощая пряха – вредная, противная баба. Ее дочь Огняна, не в пример матери, была тихой и скромной девушкой. Неужели?..

Мир вокруг на секунду застыл, а потом закрутился, завертелся. Мужики побежали за оружием, а бабы подхватили мать Огняны под руки, усадили на лавку около церкви и начали ее расспрашивать.

Я огляделась по сторонам, ища глазами куда-то задевавшуюся Агнешку. Нарочно искать ее мне не хотелось, да и зачем? Наверняка она сейчас в толпе причитающих женщин – любопытная, как лисица! Надеюсь, ей это не аукнется.

Последние часы выдались крайне тяжелыми: в голове гудело от недосыпа, руки все еще немного дрожали из-за пережитого ужаса, и я решила не дожидаться возвращения из леса мужиков. Жертва есть, и жертва эта – Огняна. Почему-то я была в этом твердо уверена. Тихая, скромная девушка и… лучшая подруга Василисы.

До дома я шла под дружный лай собак. Тревожно молчавшие утром, во время моей злополучной встречи с волколаком, сейчас они заливались на все голоса, и это меня странным образом успокаивало. Если бы псы чуяли эту тварь, снова заползли бы в свои будки, поджав хвосты.

Тем не менее, я тщательно проверила, хорошо ли закрыты все окна и двери, и только после этого завалилась на постель. Печка уже остывала, но топить ее не было сил. Накинув на себя сверху шубу, я мысленно возрадовалась, что хотя бы не голодна.

Усталость навалилась на меня каменной плитой, заставляя окончательно сдаться и смежить веки. Клянусь, если сейчас ко мне в дверь постучится сам волколак, я просто пошлю его к черту!

Глава 6. Разговор со старостой

К счастью, у волколака в этот день было много других дел – например, постараться избежать встречи с разъяренными мужиками, вооруженными факелами и вилами.

Проснулась я в сумерках, совершенно ошалевшая и не до конца понимающая, кто я и где нахожусь. Голова была тяжелой, во рту пересохло, а в животе громко урчало от голода. Чтобы окончательно прийти в себя, мне даже пришлось выйти в промороженные сени и там несколько раз умыться ледяной водой из кадки. Мне почему-то нравилось делать это шумно, со вкусом. Бабка Прасковья говорила: будто лошадь отфыркивается.

Закончив с умыванием, я вернулась в избу и с надеждой заглянула в чугунок, где еще вчера был наваристый куриный бульон. Пусто! Наверное, Яков брусничным вареньем мой супчик закусывал.

Тяжко живется без нормального хозяйства в деревне: каждый раз приходится покупать у соседей нехитрую снедь – овощи, мясо, яйца, молоко, сыр, сметану. Благо, работа повитухи позволяла мне жить если не жирно, то сытно. Дети рождаются в любой год, даже в самый трудный! А когда не было родов, я помогала деревенскому люду всех возрастов справляться с их нехитрыми хворями.

Прожевав кусок чёрствого позавчерашнего хлеба вприкуску с подсохшим сыром, я в сотый раз пообещала себе, что заведу хотя бы несколько кур и козу. Потом. Когда все закончится.

Выходить из дому ужасно не хотелось: затопить бы сейчас печь да завалиться обратно спать! Но я понимала, что заснуть, не узнав правды, не смогу. Благо, дом старосты находился неподалеку, и до полной темноты еще можно было успеть его навестить. Приняв решение, я засуетилась, забегала. Пошарив на дальней полке, вытащила нож с удобной деревянной ручкой, что мне когда-то подарил один из смельчаков, вздумавших ухаживать за «ведьмой». Парас давно женился и уже подращивал пяток деток мал мала меньше, а вот нож остался со мной. Я редко его использовала – уж больно он был острым. Но нынче может и пригодиться!

Перед тем, как отодвинуть тяжелый засов на двери, машинально перекрестилась. Именно в такие моменты понимаешь, зачем человеку нужен другой человек! Мне нравилось мое одинокое житье-бытье, но если бы я сейчас была в доме не одна, липкий ужас не поднимал бы волоски на моей шее.

Решившись, я грохнула засовом и тут же выставила вперед нож. Никого.

Над домами висел низкий месяц, снег отражал его серебристый свет, и дорога до дома старосты казалась не такой уж страшной. Окошки в его избе светились теплым светом – значит, Добромир еще не спал. Надо идти.

Пожалуй, эти несколько минут стали самыми страшными в моей жизни: я неслась по сугробам, не чуя ног и вздрагивая от любого звука. На пороге дома старосты замерла на несколько секунд, давая себе отдышаться, а затем решительно забарабанила в дверь.

– Явилась! – староста открыл дверь почти мгновенно, будто только и ждал моего прихода. – Тебя никак добудиться не могли!

– У меня была бессонная ночь, – буркнула я, – нашли?

Добромир тяжело вздохнул и отступил в сторону, жестом приглашая меня войти в дом.

Изба старосты – большая, добротная, теплая, – была разделена на две половины. Одна из них предназначалась в том числе для приема посетителей, а вторая – только для членов семьи. Печь, расположенная посередине избы, выходила на обе стороны, обогревая и ту, и другую половину. Я была в доме Добромира далеко не впервые, но каждый поражалась тому, в каком порядке содержится дом.

– Евдокия и дети уже спать легли, – зачем-то сообщил староста.

Толстые восковые свечи, успев оплавиться, горели неровно, и лицо мужчины в их неверном свете казалось резко постаревшим. Я внезапно увидела его будто в первый раз: высокий, еще вполне крепкий мужчина. На такого никто никогда не подумает. Твори, что хочешь… Я тряхнула головой, мгновенно устыдившись своих мыслей.

Добромир поправил одну из свечей, что оплавилась больше других, и провел рукой по лицу, будто пытаясь стереть лишние года, набежавшие за эти страшные дни:

– Нашли Огняну. За околицей.

– Там же, где Василису? – мой голос внезапно охрип, сердце в груди сначала пропустило удар, а потом застучало часто-часто.

– С другой стороны. Где брусничник.

Я молчала, пытаясь осмыслить сказанное. Вторую ночь подряд девушки оказывались убиты довольно далеко за пределами деревни. Но зачем они туда шли? Еще ладно первая, Василиса, но Огняна-то наверняка знала о страшной находке в лесу.

– Осмотришь тело? – вырвал меня из моих мыслей Добромир. Наш староста никогда не витал в облаках и в первую очередь всегда думал о земном. И о живых людях.

Я кивнула. Тела девушек находились в небольшой церковной пристройке – там же, где обычно ждали отпевания и другие умершие. Правда, этой зимой в деревне еще никто не умирал, поэтому в небольшом темном помещении было занято всего два стола. Огняна и Василиса…

– Мне нужен свет. Принесите больше свечей, – велела хмурому заспанному служке.

Когда небольшое холодное помещение осветилось светом десятка свечей, я откинула накрывавшее новую жертву покрывало.

Глава 7. Новый друг

Есть вещи, к которым просто невозможно подготовиться. Я знала, что увижу. Знала – и все равно вздрогнула, увидев бледное до синевы обескровленное тело и разорванное горло Огняны.

– Не понимаю, зачем он это делает? – староста не подходил близко к телам, оставшись стоять в дверях.

Я застыла, пораженная простотой вопроса. И правда: зачем? Должен же быть в этих убийствах какой-то смысл! Волколак – не обычный волк, который может загрызть человека просто от лютого голода. Если мы сумеем найти ответ на этот вопрос, то сможем найти и саму тварь.

О возможных причинах происходящего следовало крепко подумать, но сделать это я могу и в тепле родного дома. Тем более, здесь больше смотреть было не на что. Повернувшись к старосте, объявила:

– Я закончила.

Вода в кадке у входа покрылась коркой льда, и мне пришлось разбить ее, чтобы тщательно вымыть руки. Пальцы мгновенно заледенели и перестали слушаться – такими нож не удержишь, если что. Староста мялся рядом, и я повернулась к нему, вопросительно приподняв брови.

– У меня к тебе просьба, Марьяна, – мужчина снял шапку, почесал лоб, а затем снова ее надел, – ты же знаешь, грамоте я не обучен…

К чему он клонит, я поняла сразу. Добромир был действительно хорошим старостой, но имелся у него один существенный недостаток, который мы, деревенские, тщательно скрывали от княжеских проверяющих: мужчина не умел читать и писать. А по установленному закону, не обученные грамоте люди не могли становиться старостами.

– Так какая просьба, Добромир?

Пальцы оттаяли, и я мечтала поскорее оказаться дома. Еще печку надо натопить, а то такую холодную ночь я могу и не пережить!

– Напиши письмо князю. Пусть пришлет к нам Охотника! А печать я тебе поставлю завтра, приходи прямо с утреца.

На том и сговорились.

Служка, уже окончательно проснувшийся, вызвался меня проводить. Перед старостой выслуживается, как пить дать! Неприятный человек этот Матвей – присосался к церкви, как к кормушке! Если бы не его хилое телосложение, я бы вообще на него подумала. Такой наверняка мог бы запросто людей со свету сживать! Отказала ему девушка – он ее и убил.

Шли мы молча. Матвей, с уходом старосты мигом растерявший всю свою притворную любезность, до самого моего дома не проронил ни слова. Довел до калитки – и поминай как звали!

Я заперла калитку – от волколака мой забор не спасет, но так все равно спокойнее, – и оглядела двор. Он был совершенно пуст, лишь сугробы подросли немного. Даже на крыльце один сугроб образовался. Маленький такой, с черными проплешинами и… шевелится!

Взвизгнув, я рванула обратно к калитке. И, наверное, бежала бы до самой околицы, если бы «сугроб» не начал жалобно мяукать. Тут-то до меня и дошло, что сугроб маловат для волколака.

Когда я отряхнула снег с котенка – назвать котом этого нескладного кошачьего подростка у меня просто язык не поворачивался – стало понятно, что бедняга чёрен как ночь.

А еще котенок явно очень замерз. Он так сильно дрожал и так доверчиво жался ко мне, что я ни секунды не сомневалась: возьму его в дом. Хотела сегодня завести домашнюю живность в виде коз и курей? Вот тебе и на! Коты хоть в плане пропитания и бесполезны, но коротать одинокие дни и ночи отлично помогают.

Споро растопив печь, я положила котенка наверх, в самое теплое и уютное местечко. Укутывая в тряпки, успела попутно рассмотреть его получше. Черный как смоль, без единого белого пятнышка, глазастый и большеухий, бедняжка представлял собой очень милое зрелище. Я рассмеялась: черный кот – самое то для «ведьмы»!

Рожден сей кошачий отрок был явно после летнего солнцестояния – я бы дала ему навскидку месяцев пять, не больше. Интересно, где и как он жил все это время?

Естественно, ответ на этот вопрос получить было просто не у кого. Я погладила любопытную желтоглазую мордашку, торчащую из моей старой вязаной кофты, и положила перед котенком кусочек сыра. Увы, больше предложить мне ему было нечего – за вечер еды в доме не прибавилось. Надо бы сходить завтра к соседке и купить молока… А лучше сливок, да пожирнее! Или, может, мяса? Чем вообще питаются домашние коты?..

Мой новый жилец понюхал сыр, немного его погрыз, а потом окончательно пригрелся на растопленной печи и уснул. Я же оглядела избу новым взглядом. Горшки с полки – снять. Одежду, раскиданную на крышке сундука – убрать внутрь. Всю снедь – спрятать в ларец. Но главное – найти такое место для своей рабочей сумы, чтобы до нее не добрался любопытный нос нового жильца. В ней у меня хранились сушеные лечебные травы и разные склянки с мазями и притирками, инструменты, чистые тряпицы и многое другое, не предназначенное для кошачьих глаз, лап и ртов.

Странное дело: еще днем мне было страшно и одиноко в моем собственном доме, а сейчас я ощущала странное умиротворение. Как будто живая душа рядом помогала мне чувствовать себя лучше.

Я достала с полки бумагу, перо и чернила и села писать письмо князю.

Глава 8. То, чего мы боимся

К дому старосты следующим утром я приближалась с некоторой опаской. Нет, с письмом для князя никаких трудностей не возникло – оно было написано еще вчера вечером, как мы с Добромиром и договаривались. Меня мучил другой вопрос: выходил ли этой ночью на охоту волколак?

Вдруг я приду, а меня снова поведут осматривать очередной труп? От этой мысли на душе кошки скреблись.

Кстати, о кошках! Сегодня утром мой найденыш – а это был именно мальчик, в чем я нарочно удостоверилась, – обрел свое новое имя. Вернее, просто обрел имя: очень сомневаюсь, что оно у него когда-нибудь было.

Утром я сбегала к соседке за молоком и прочей снедью, а потом, пока мы с котом оба завтракали, с удовольствием перебирала имена. Уголек, Черныш, Сажик… все было не то!

Поев, найденыш начал умываться. И так изящно он это делал, с таким достоинством вылизывал испачканную в сметане лапку, что имя само собой пришло мне на ум. Мой кот – не простолюдин. Он Князь!

Надеюсь, настоящий князь никогда не узнает о подобной вольности. Хотя откуда бы? Ко мне в дом кроме Агнешки никто и не заходит, а выпускать своего кота «погулять» я не собиралась. И так по деревне толпы котят летом и осенью скачут, куда уж еще плодить!

– Веди себя хорошо! – строго велела я перед уходом. – Будь умницей, Князь!

И вот теперь маялась под дверьми дома старосты и никак не могла заставить себя постучать.

– Будь умницей, Марьяна! – передразнила саму себя – и наконец решилась.

– Доброе утро, – староста выглядел уставшим, но не расстроенным, и я выдохнула. Наверняка Добромир с утра пораньше уже отправил мужиков в лес проверить, нет ли новой жертвы. И если сейчас он в бодром расположении духа, значит, те вернулись ни с чем.

– Доброе утро, – я вручила старосте письмо, – вот, написала.

– Ай, молодец, Марьяна! – неожиданно тепло похвалил тот. – Всегда можно на тебя положиться! Подожди, сейчас сургучом запечатаю и печать свою поставлю. Сможешь в лавку отнести?

Я рассеянно кивнула. Чего б не помочь, если время есть? До лавки, из которой почтальон обычно забирал в город всю накопившуюся за неделю деревенскую почту, нужно было топать аж на другой конец деревни, но я все равно намеревалась заглянуть к Агнешке. Мне нужно было с кем-то обсудить происходящее, и в этом случае я предпочитала все-таки подругу, а не кота. Хотя слушать Князь умел отлично!

В этот раз Добромир в дом меня не пригласил, хотя я бы с удовольствием зашла: из избы шел такой аромат, что у меня аж слюнки потекли. Неужели уже обед готовят? Кажется, это щи на курице… Мои любимые!

Бесчувственный к чужим страданиям староста зашел в дом, повозился там немного, что-то громко уронил и вынес мне уже запечатанное сургучной печатью письмо.

– Иди с Богом! – отпустил он меня восвояси, еще и перекрестил напоследок.

Надо же, а раньше так никогда не делал.

До дома Агнешки я дошла довольно быстро, срезав путь через чужие огороды. Увы, подруга была не в настроении беседовать.

– Бабка чудит, не хочет пить свой отвар, – пожаловалась она, тяжко вздохнув, – а я и так из-за всех этих событий ужасно переживаю!

Из-за двери донесся грохот, и Агнешка, ахнув, влетела в дом. Подруга забыла закрыть дверь, и из дома тут же заструился густой, тяжелый аромат лечебных трав. Уж в чем-чем, а в травках-муравках благодаря бабке Прасковье я разбиралась неплохо, поэтому от нечего делать начала принюхиваться. Лебеда, ягоды рябины… Чертополох? Хм…

– Представляешь, перевернула чугунок с отваром! – Агнешка яростно сверкнула своими голубыми очами, а потом опомнилась. – Ты чего хотела-то?

Толковый разговор у нас сейчас вряд ли получился бы, поэтому я просто сказала:

– На почту иду, письмо от старосты князю нужно отправить. Вот и зашла по пути тебя проведать.

– Письмецо-то небось по поводу волколака? – тут же оживилась Агнешка. – Добромир Охотника вызывает?

Я кивнула:

– Именно. Нужно успеть до обеда, чтобы письмо сегодня в город уехало. Сама знаешь, из лавки письма только раз в неделю забирают.

– Я с тобой! – подруга схватила в сенях шапку и шубку и первой двинулась к калитке.

Уже за забором обернулась и пояснила мне:

– А если сегодня Макар приедет письма забирать?

Я понятливо усмехнулась. Подруга моя была не то чтобы ветреной, но на красивых парней охотно заглядывалась. Вот и Макар, один из двух почтальонов, что приезжали к нам в деревню, ходил сейчас в ее «любимчиках».

– Давай по пути обсудим то, что ты хотела, – Агнешка, которая за пять лет дружбы успела неплохо узнать мой характер, взяла меня под локоток, – ты ведь не просто так мимо моего дома шла!

В этот момент я внезапно поняла, чего на самом деле боюсь больше всего: потерять подругу. Агнешка – как раз одна из тех девушек, что могут ради возлюбленного уйти ночью тайком из дома. Идеальная жертва!

Перед глазами тут же нарисовалась ужасающая картина: распростертое на снегу обнаженное девичье тело, слепо глядящие в небо голубые глаза и рассыпанные по снегу то ли капли крови, то ли гранатовые бусины. Из того самого ожерелья, что я подарила Агнешке на именины. Вот и сейчас она в нем – идет, крутит задумчиво алую нитку.

– Скажи-ка, ты ведь ни с кем по ночам не встречаешься? – я строго глянула на подругу. – Шуры-муры не водишь?

Агнешка вздрогнула, и ее хватка на моем локте на секунду ослабла. Неужели я попала в цель?

– Ты же понимаешь, что сейчас это очень опасно? – развернула подругу к себе лицом. – Пообещай мне… нет, поклянись, что не будешь делать глупостей!

Агнешка дернула меня за кончик косы и улыбнулась:

– Какая ты иногда строгая, Марьяна! Не беспокойся за меня. Думаешь, я настолько глупая, что даже диких волколаков не боюсь?

Но несмотря на все заверения подруги, на сердце почему-то все равно было неспокойно.

Глава 9. Новый почтальон

К моему удивлению, за письмом приехал не Макар и даже не второй почтальон, а какой-то вовсе мне не знакомый хмурый дядька – с окладистой бородой, густыми седеющими бровями и узловатыми пальцами. Почему-то именно на руки нового почтальона я обратила особое внимание: ему явно трудно было выполнять ими даже такую простую работу как складывание стопки писем в холщовую суму.

– Перевели в другое село, – буркнул дядька на мой вопрос о симпатичном парне. И то только потому, что я ему помогла разложить всю нашу чащинскую почту по разным стопкам: в город, в соседнее село за лесом, в дальнюю деревню через реку.

Агнешка, как ни странно, сильно расстраиваться не стала. Повздыхала чуток, сунула любопытный нос в почтовую суму, да и сбежала в другую часть лавки ленты новые примерять. А потом и вовсе в окно снаружи постучала и рукой мне махнула – пока, мол, подруга, я пошла!

Такая она непоседливая девица, просто шило в одном месте! Неясная тревога снова кольнула сердце острой иголкой.

Удостоверившись, что письмо князю уехало в город, я пошла обратно. Нужно было еще зайти к тётке Пелагее – она всегда пекла много разного хлеба и продавала его по чуть-чуть соседям, зарабатывая этим небольшую копеечку. Особенно я любила ржаной – духмяный, пористый, с тонкой хрустящей корочкой, которую так вкусно макать в сладкие жирные сливки…

Поймав за рукав первого попавшегося мальчишку и напустив на себя строгости, велела:

– Сбегай к старосте, передай от меня весточку. Скажи, что письмо отправлено. Он знает, о чем речь.

Закончив важное дело, я с чистой совестью направилась за хлебом.

Вот только там меня ждало разочарование. Дом Пелагеи встретил незваную гостью настежь распахнутой дверью, холодной печью и полным отсутствием вожделенной выпечки. Сама женщина сидела на завалинке и горько плакала.

– Пелагея, что случилось? – я присела рядом. Лезть в душу не хотелось, но как тут мимо пройдешь?

Женщина, заполучив зрителя, заголосила еще пуще:

– Ой, бяда-а-а-а-а, бя-да-а-а-а! Внучка маво родненькаго-о-о-о подмени-и-и-или-и-и-и!

Дождавшись перерыва в завываниях, я уточнила:

– Какого внука? Петьку, что родился месяц назад?

Этого мальчишку, первенца, я лично принимала у дородной и пухлощекой – кровь на молоке! – младшей дочери Пелагеи. Такой же пухлый и здоровый, как мать и бабка, ребенок не внушал никаких опасений. Симпатичный, крепкий, ладный.

– Ево-о-о-о самово-о-о-о! – снова было заголосила женщина, но тут же, наконец-то разглядев, кто перед ней, заговорила уже спокойнее. – А я ведь говорила ей – не жди сорокового дня, покрести дитятку пораньше! Вот и подменили Петьку нашего!

Бабка Прасковья рассказывала мне о подменышах. Некрещенные дети, мать которых куда-то надолго отлучилась, вполне могли привлечь внимание богинки, полудницы, краснолюдки или даже русалки. Те забирали пригожего да ладного ребенка и оставляли взамен своего – крикливого, большеголового и прожорливого малютку. Да только вот в нашу деревню эта нечисть давно уже носу не казала – как церковь построили, так и исчезли все эти порождения дьявола. Вот уже годков пятьдесят тишь да гладь. Откуда ж подменышу взяться?

Я осторожно уточнила:

– Спит плохо? Орет постоянно?

Пелагея активно затрясла головой, соглашаясь со всем сразу, и я понятливо вздохнула. Первый ребенок – это всегда нелегко, жизнь-то ведь свой привычный строй меняет. Вот и кажется матерям, что ребенок этот крикливый – не их любимое чадушко, а подменыш гадкий.

– Зайди к Марфутке, ведьма, погляди! – взмолилась Пелагея.

– Не ведьма я, – ответила машинально, уже прикидывая, что придется сегодня самой заводить тесто и печь хлеб. Такой же вкусный у меня не получится, зато хоть будет что в купленные утром сливки помакать.

Я уже встала, чтобы распрощаться с Пелагеей, но женщина отступать не собиралась:

– Да это я так, по старой памяти! Марьяша, душа моя, месяц буду твой любимый хлеб печь, даже платы не возьму! Сынок мой старший еще и приносить сам его будет каждые три денька, чтобы ты ноженьки свои белые не трудила зазря!

А вот это уже было интересно.

– Просто зайти и посмотреть на ребенка? – уточнила я. – И если с ним все в порядке, то уговор все равно в силе?

– В силе! Но если ребенка подменили, то сначала требуется прогнать беса и вернуть нашего Петьку! – упрямо свела брови Пелагея. – Я тогда тебе к ржаному хлебу еще и булок сдобных добавлю.

Пораздумав пару мгновений, я кивнула:

– По рукам. Прямо сейчас и схожу!

Как раз время обеда близится – глядишь, Марфа меня еще и накормит в благодарность.

До дома дочери Пелагеи я шла в приподнятом настроении. Вот как здорово вышло! На целый месяц обеспечила себя бесплатным хлебом.

Снег падал на землю медленно-медленно, крупными белыми хлопьями, похожими на куриные перья. «Как в курятнике после нападения лисы» – мелькнуло в голове. Нет, я ни на секунду не забывала о волколаке и его жертвах, но разве может человек постоянно жить в тревоге? Тем более, когда на улице визжат и смеются дети, во дворах под крепкое словцо колют дрова крепкие мужики, а бабки у церкви дружно заводят песню.

– Ой, то не вечер, то не ве-е-ече-е-ер!

Марфа встретила меня на пороге, укачивая укутанного в одеяло орущего ребенка. Я даже не сразу узнала ту упитанную женщину, что еще месяц назад во время схваток вовсю трескала материны плюшки.

Сейчас на меня смотрела худая, измученная и смертельно уставшая женщина – лишь тень прежней веселой Марфы. Она даже не спросила меня, зачем я пришла. Просто ушла в избу, оставив открытой дверь.

Я молча вошла в сени, аккуратно повесила шубку на крючок и наконец призналась самой себе: хлеб все-таки придется отрабатывать.

Глава 10. Подменыш

В доме было темно и мрачно из-за плотно задернутых занавесок. «Подменыши не любят света. Полумрак скрывает их истинный облик», – всплыли в голове бабкины слова.

– Можно открыть?

Не дожидаясь ответа, я направилась к окну, но Марфа остановила меня резким вскриком:

– Не надо! Пуще прежнего заливаться начнет!

Я хмыкнула и все же дернула за полотна ткани, впуская в дом дневной свет.

Младенец, как и ожидалось, взревел раненым быком.

– Показывай ребенка, – велела я, а потом все же добавила, чтобы немного успокоить женщину, – сначала просто посмотрю.

Марфа сделала пару неуверенных шагов в моем направлении, а затем внезапно крепко обняла запеленатого сына и зло выкрикнула:

– Не покажу! Вдруг сглазишь, ведьма!

– Да куда уж хуже! – рассмеялась я, стараясь выглядеть спокойной, хотя внутри яростно звенели колокольчики тревоги. – Но раз тебе нравится целыми днями слушать крики и плач, тогда, пожалуй, мне и правда здесь делать нечего. Помочь хотела, но раз ты и сама прекрасно справляешься…

Я развернулась, делая вид, что ухожу. Измученная женщина рвано всхлипнула и сунула мне в руки активно извивающийся и басовито орущий сверток. Тут же в доме что-то стукнуло, грохнуло, будто ухватом по печи ударили. Но я не обратила на это никакого внимания. Вернее, сделала вид.

– Так-то лучше. Ну-ка, посмотрим, кто здесь у нас…

Откинув закрывающую личико пеленку, я остолбенела. Одно дело догадываться или знать, но совсем другое – видеть своими глазами. Огромная голова подменыша болталась на обманчиво тонкой шейке, скрюченные пальчики с острыми как лезвия ноготками тут же больно вцепились в мою руку, а маленькие злые глазки смотрели отнюдь не детским взглядом.

– Кто же у нас мамка? – прошептала я, с затаенным страхом разглядывая страшилище. – Скажи-ка, она ведь приглядывает за тобой?

Только понимание, что мамаша этого чудовища явно где-то рядом, наблюдает за нами, и, главное, обладает сейчас властью над настоящим ребенком, заставляло меня не показывать своих настоящих эмоций. Только от моих действий сейчас зависит, как закончится эта история. И если плохо…

Я вздрогнула. С полок начали падать разложенные там вещи, стол заходил ходуном, а Марфа застыла, завороженно глядя на ребенка в моих руках.

– Кто это? Где мой Петенька? – вдруг заголосила она.

Наконец-то очухалась! Я положила подменыша в люльку и вытолкала хозяйку за порог.

– Побудь здесь. Что бы ни случилось, в дом не заходи! – велела я. А у самой аж поджилки трясутся!

Из рассказов бабки Прасковьи я примерно знала, как заставить мать подменыша – кем бы она ни была – поменять детей обратно, а вот как оно пойдет на деле… На пороге пришлось торопливо перекреститься.

Вернувшись в избу, я первым делом встала посреди комнаты и уперла руки в бока. Подобную нечисть только нахрапом и наглостью можно взять! Слабость отродья дьявола не уважают.

– Значит, так, мамаша, – громко сказала в пустоту, – я сейчас отсюда на несколько минут выйду, а когда вернусь, хочу увидеть в люльке не твое отродье поганое, а живого и здорового ребенка хозяев дома. Если этого не произойдет, твое дитятко сегодня же отправится в церковь на крещение. Родителей-то твой подменыш, может, и сумел обмануть, глаза им застил, а вот меня не получится.

В доказательство серьезности своих намерений я сорвала с шеи нательный крестик и накинула его на орущего уродца. Тот зашелся истошным визгом, будто металл жег ему кожу.

– Даю ровно пять минут, – вернув свой крестик обратно на положенное место, я покинула дом, не забыв напоследок громко хлопнуть дверью.

Марфа сидела на завалинке с белым как снег лицом, и я мигом поняла: ей плохо, очень плохо. Как бы удар не хватил! Наверняка ведь голодала и не спала ночами, заботясь о капризном, вечно орущем подменыше.

– Ушла всего на полчаса, к мамке сбегала, – женщина подняла на меня совершенно больные глаза, – после этой отлучки сынок и стал вести себя по-другому. Я ведь видела, что внешность меняется, но не верила, что это уже не мой Петенька…

По бледному лицу градом покатились слезы, и я, поддавшись внезапному порыву, обняла плачущую женщину. Не знаю, кому из нас двоих это было нужнее: матери, потерявшей ребенка, или девушке, что никогда не знала материнской любви.

Выждав оговоренное время и оставив Марфу снаружи, я вошла в дом. И ахнула. Все вверх дном! Крынки с молоком и сметаной перевернуты, дрова рассыпаны по полу, постель разворочена, из подушки летит пух, свечи сломаны пополам, а занавески и вовсе сдернуты с окон и изорваны в бессильной злобе.

Но это все было неважно. Посреди жуткого бедлама в своей люльке лежал младенец. Грязный, худой – одни глазищи на лице остались, – но живой!

Я села на лавку и заплакала.

Глава 11. Полуночный крик

А дальше завертелось, закрутилось. Вся деревня сбежалась посмотреть на похищенного ребенка! Это ж какая невероятная история: подменыш у нас в Чаще! Где это видано, где это слыхано! Деревня бурлила и кипела, будто котел с забытой на печи похлебкой, и на время эта новость вытеснила из голов деревенского люда даже страшные события последних дней. Оно и понятно: история с хорошим концом, да еще и касающаяся ребенка, всегда сердцу ближе.

Забавно другое: каждый счел необходимым высказать счастливой матери свое важное мнение по поводу произошедшего. Каким-то чудесным образом выяснилось, что все-то всё знали, все-то догадывались! Бабы перебивали друг друга, отпихивая от люльки с младенцем: «А я заметила, что Марфутка сдала!», «Ейный ребенок так голосил, что мочи нет!», «Окрестить младенчика надо было раньше!». Так и хотелось крикнуть: если все знали, все видели, почему никто не помог?!

В общей толчее и суматохе я тихонько улизнула. Дальше без меня разберутся. Вымоют младенца, накормят, переоденут в чистое да спать уложат. Еще и колыбельную споют! Эх, мне бы кто спел…

Я плелась домой в начинающихся сумерках – уставшая, голодная, опустошенная. Вот тебе и пообедала! Скоро уже ужинать пора. А я только и мечтаю завалиться в постель и уснуть до самого утра. Что-то в последнее время у меня совсем день с ночью перепутались!

Дом, вопреки моим опасениям, еще не успел простыть. Я споро растопила печку, нарезала толстыми ломтями сыр, положила в миску творога с горкой, заварила медовые травы и уселась за стол – то ли ужинать, то ли обедать, то ли все сразу.

Князь, о котором я во всей этой круговерти успела забыть, тут же прыгнул на лавку и принялся тереться о меня лбом, выпрашиваю еду. Хвост задрал, ластится, зараза!

– Голодный, да? На-ка, поешь, – я отложила из своей плошки в другую, поменьше, немного творога, и добавила назидательно. – А вообще пора бы уже и мышей ловить!

Князь коротко мяукнул и принялся жадно есть. Я некоторое время наблюдала за тем, как ловко кот подбирает крупинки творога из миски, урча от удовольствия. Ох, горе мое луковое! Мало мне тягостей в жизни, еще и животину решила к своей непутевой жизни приобщить.

Сполоснув плошки после еды, я убрала снедь обратно в холодные сени, забралась на полати, где всегда спала и… остолбенела!

– Это что такое?!

Прямо на моей постели были разложены пять, а то и шесть дохлых мышей!

Князь прыгнул на одеяло, подвинул лапой одну из мышей поближе ко мне и взглянул вопросительно. Мол, будешь? Свежая, только поймана!

Ругать своего охотника я не стала, но «подарки» его собрала и выкинула за порог. Кот возмущенно мяукнул и, обиженно задрав хвост, удалился на лавку. Сидел там, отвернувшись, косил на меня желтым глазом.

А я, чертыхаясь, меняла постельное белье. Что-то, а спать на кровати после того, как на ней кое-кто устроил кладбище домашних мышей, мне не хотелось. Да и пора было, честно говоря. Наконец все было сделано, и я улеглась, ощущая ужасную усталость во всем теле. Уже засыпая, ощутила, как кот запрыгнул с лавки на полати и свернулся клубочком у меня под боком. Хорошо-о-о-о…

Проснулась я еще раньше, чем обычно. Кряхтя и охая, будто столетняя старуха, сползла с полатей, вышла в сени, напилась там студеной водицы. Тихо-тихо, боясь разбудить пригревшегося Князя, раздвинула занавески и выглянула в окошко: темно, хоть глаз выколи! Серый зимний рассвет еще даже не начинал заниматься. Я с тоской глянула обратно на разобранную постель: сна ни в одном глазу, какой смысл ложиться?

А вот в доме не прибрано. Самое время это исправить, пока снова что-нибудь не случилось!

Я отчищала доски пола и размышляла: чего же все-таки добивается волколак, убивая девушек? Он их не ел, не насильничал, только разрывал горло и зачем-то… раздевал. Куда, скажите на милость, волколак эту одежду девал? И зачем вообще ее забирал?

Столько вопросов – и ни одного ответа.

Щетка двигалась туда-обратно: вжих-вжих, вжих-вжих. За окном прокукарекали первые петухи, пролаял сипло старый соседский пес, а затем… закричала девушка.

Я застыла на мгновение, пытаясь понять: не послышалось ли? Хотелось сказать себе: да, примерещилось. Вот только далекий девичий крик раздался снова, и в этот раз был полон не только ужаса, но и боли.

Накинув шубку прямо на старое домашнее платье, в котором всегда прибиралась, я впрыгнула в валенки и выскочила на улицу. Потом опомнилась, вернулась в дом, схватила в одну руку припасенный нож, а в другую – ухват. Так-то лучше!

На улице было тихо и безлюдно. Ни в одном доме не горели окна, никто не выбегал на улицу с вилами и факелами. Неужели никто, кроме меня, ничего не слышал? Черт побери, у нас по деревне спокойно разгуливает волколак, перед рассветом душераздирающе кричит девушка, а все продолжают мирно спать в своих постелях?!

Я вертела головой, безуспешно пытаясь понять, откуда же раздавался крик, когда мне на помощь внезапно пришел… Князь. Черной стрелой он пролетел по затвердевшему за ночь насту и рванул в сторону ближайшей к нам околицы. Пара домов – и конец деревни. Я бежала за котом, одновременно переживая, что не успею и что… успею. Кто сказал, что мне не страшно? Да у меня поджилки трясутся! Один раз встретив волколака, вряд ли захочешь увидеться с ним снова. Но крик, этот полный ужаса и боли крик до сих пор стоял в моих ушах.

Мы выбежали за околицу, и там кот внезапно остановился. Вздыбил шерсть на загривке, зашипел. Огромная серая тень мелькнула около деревьев – и скрылась в лесу.

А на снегу… на снегу лежала девушка. Я рванулась к распластанному телу и упала на колени, ожидая увидеть перед собой бездыханное тело и устремленный в вечность мертвый взгляд.

Но то, что я увидело, заставило меня закричать.

Глава 12. Живой свидетель

– Сюда! На помощь!

Я орала как оглашенная, хоть и понимала, что могу привлечь своим криком внимание не только деревенских, но и самого волколака. Не знаю, как далеко в лес он успел уйти и собирался ли вернуться к жертве, но присутствие мужиков с факелами должно его отпугнуть.

Девушка была жива. Ее грудь вздымалась, пальцы судорожно сжимались и разжимались. Наверняка бедняжка не помнит себя от боли! Глубокие раны, нанесенные острыми как лезвия когтями, пересекали обе щеки девушки, не доходя до глаз лишь самую малость. Кто это такая, я распознать не сумела – все лицо жертвы заливала алая кровь.

– Где еще болит?!

Я лихорадочно ощупывала весьма упитанное тело девушки, пытаясь понять, нет ли где еще ран. Хм-м-м, странно, а это что?..

– Вот они! Скорее! – зычный голос старосты я не перепутала бы ни с чем.

Облегчение накатило на меня горячей волной. Спасены! Теперь мы спасены!

Но, несмотря на радость, в душе заворочалась и глухая обида: где они были раньше, почему ничего не слышали? Жертва же тоже кричала! Я уж думала, что все жители Чащи разом оглохли.

Добромир подбежал к нам первым. Наклонился над искалеченной девушкой, осветив ее распластанную фигурку ярко горящим факелом, и внезапно остолбенел.

– Весея?.. Весея!!!

Говорят, отцовское сердце всегда узнает свое дитя. Мужчина упал на колени возле старшей дочери, и я взглянула на раненую девушку новыми глазами. Ну, конечно! У кого еще могут быть такие яркие зеленые глаза?

– Раны необходимо промыть и наложить повязки. Для этого нужно поскорее отнести ее домой, – велела я враз растерявшимся мужикам, которые, скорее всего, впервые видели старосту в таком состоянии, – и лучше, чтобы это сделал не ее отец, а кто-то из вас.

На Добромира у меня имелись другие планы. Волколака необходимо было остановить, пока люди не впали в панику. Третья жертва за неделю! Пусть и неудавшаяся.

– Я понесу! – тут же вызвался Тихомир. Крупный молчаливый парень, всегда казавшийся мне спокойным и рассудительным, сейчас был белым как мел.

Я окинула его полным сомнения взглядом:

– Точно сможешь? Какой-то ты бледный.

– Смогу! – рявкнул тот уже более уверенно. Вот, совсем другое дело!

Удостоверившись, что Весею держат крепко и несут осторожно, я поймала за рукав старосту:

– Добромир, погоди. Я займусь твоей дочкой. А вам нужно устроить облаву: я видела, как волколак ушел в лес. Есть надежда, что мы его спугнули, и он еще не успел вернуться в деревню в своем человеческом обличье.

Я видела, как сложно было мужчине собраться с мыслями и решиться оторваться душой от раненой дочери. Но прошло всего несколько мгновений – и передо мной стоял уже не убитый горем отец, а человек, отвечающий за благополучие сотен своих людей.

Он повернулся к ошалевшим мужикам и начал давать четкие указания:

– Делимся на три части, по числу главных улиц. В каждой компании выйдет по пять человек. Двое проверяют дома, остальные смотрят, кто куда заходит и откуда выходит. Все делаем быстро! Митька, Пашка, Мирон, вы бежите на другую сторону деревни и следите, не пробирается ли кто из леса с той стороны.

Я кивнула удовлетворенно и зашагала вслед за Тихомиром к дому старосты.

Там меня ждал полнейший бедлам. Бабы орали, дети плакали, а Евдокия, мать Весеи, и вовсе завывала над раненой дочерью, как над покойницей:

– Что ж с тобой сделали, ироды-ы-ы-ы! Красоту забрали, нелюди-и-и-и!

Я покачала головой и ловко распихала зевак по сторонам:

– Радоваться надо, что дочь жива, а не слезы ей на раны лить. Ну-ка, разойдитесь по домам!

Отовсюду полетели шепотки: Марьяна… она нашла… ведьма… Но в этот раз я была даже рада, что слава впереди меня бежит: бабы начали споро расходиться по дома, изба опустела. Кто-то прихватил с собой и плачущих младших хозяйских детей. Правильно, нечего малолетним на такой кошмар смотреть.

Когда мы остались с матерью Весеи один на один, дело пошло на лад. Женщина принялась с завидным рвением выполнять все мои указания: вскипятила воду, достала из сундука чистую выглаженную рубаху, которую можно было пустить на тряпки, и даже мазь лечебную нашла!

Я тщательно промыла раны на лице девушки, наложила повязки с мазью и, нерешительно помедлив, все же задала мучивший меня вопрос:

– Зачем ты вышла ночью из дому?

Весея, немного порозовевшая и пришедшая в себя, покосилась на мать. И промолчала. Я повернулась к Евдокии и попросила:

– А можете приготовить завтрак? Весее нужно подкрепиться после пережитого.

Жена старосты тут же заохала, закудахтала и унеслась в курятник – собирать яйца для яичницы.

– Еще и корову наверняка подоит, – подала голос Весея.

Несколько секунд мы пристально смотрели друг на друга – ну до чего же зеленые глаза! – и я не выдержала первой:

– Теперь расскажешь правду?

Глава 13. Внезапное озарение

Девушка опустила глаза, помолчала немного, и наконец-то решилась:

– Я ношу под сердцем дитя.

Удивления не было. Еще там, за околицей, ощупывая со всех сторон ее тело, я обратила внимание на необычно твердый округлившийся животик. У полных он совсем другой, рыхлый, да и от повитухи подобное разве скроешь?

– Срок около трех-четырех месяцев, – прикинула я, – родители знают?

Весея отрицательно помотала головой, и тут же поморщилась от боли.

– А отец ребенка?

Молчание в ответ. Значит, тоже ведать не ведает.

– Ты ходила с ним встречаться? Сообщить хотела? – догадалась я.

Тут-то девушку и прорвало:

– Отец сговорил меня с Митькой, а я его терпеть не могу! Противный такой, все время целоваться лезет, а от самого табаком несет. Не пойду за него замуж! Мне только Тишенька мой люб!

В голове понемногу выстраивалась картинка. Вот, значит, кто у нас счастливый отец. То-то он ее нести вызвался!

– Весея, а ты успела ему сказать-то? Тихомиру?

Девушка коротко всхлипнула:

– Нет, даже увидеть его не успела! Я ж не дура какая – на улицу ночью выходить, когда волколак на девушек охоту открыл. Мы прямо у меня в сенях увидеться сговорились, пока родители мои спят. Вот я и вышла туда заранее, чтобы успокоиться, подышать немного. Слышу: стук в дверь. Открываю, а там и не Тишенька мой вовсе! Стоит страшилище на задних лапах, зыркает глазищами желтыми, злющими-злющими! Я аж дар речи от ужаса потеряла. Он меня на спину закинул и утащил в лес. А потом…

Я подалась вперед, чувствуя, как холодеют кончики пальцев. Так бывает, когда ты уже знаешь ответ, но верить не хочешь:

– А потом?..

– Потом он прорычал: «Порченая!». И полоснул мне по лицу своими жуткими когтищами!

Весея заплакала: горько, отчаянно. Слезы стекали по щекам, портя только наложенную повязку, и я бросилась ее утешать:

– Весеюшка, не плачь, все самое страшное позади! Наладится жизнь, вот увидишь! А родителям сказать о ребенке все-таки придется. Важно это…

Но не помогли мои увещевания. Девушка повернулась лицом к стене и прошептала обреченно:

– Кто ж меня теперь захочет такую? Уходи, Марьяна. Спасибо тебе за все.

Проторенной дорожкой шла я от Весеи в сторону своего дома и с тревогой замечала неприятную перемену: после похищения дочери старосты деревня будто вымерла. Только собаки лают да мужики, что облаву на волколака устраивают, перекрикиваются между собой.

Оно и понятно: одно дело, когда где-то за околицей нечисть бродит, и совсем иное – когда смерть в окна заглядывает да в дома стучится. Да, я говорила на всеобщем сборе, что видела волколака на главной улице, вот только, кажется, не поверил мне тогда никто, не восприняли слова «ведьмы» всерьез. А если и поверили, то решили, что тот просто к себе из лесу возвращался в зверином обличье. Во всяком случае, никто не ожидал, что чудовище начнет из родного дома девиц уволакивать. Кто ж прямо в деревне нападать рискнет? Волколаки ведь не дураки, они разум во время оборота сохраняют. Только этот, видимо, какой-то… порченый.

А вообще, если хорошенько подумать, оно и неудивительно, что первые два убийства хоть и всколыхнули болото, но лягушек квакать не заставили. Ведь кого тогда убили? Сначала – дочь бедной многодетной вдовы. По деревне шептались осуждающе: не уследила, мол, мало внимания своим детям уделяла после смерти мужа!

Второй жертвой стала Огняна, дочь пряхи – скандальной, завистливой женщины, которую никто в деревне не любил. Подозреваю, что некоторые даже позлорадствовали, а не посочувствовали ее горю.

А вот дочь старосты – это уже совсем другое дело. Благополучная, домашняя, послушная девушка, купающаяся в родительской любви. Если даже таких похищают, значит, и любую другую могут?

Этот вопрос буквально витал в воздухе.

Ведь не знает никто, что Весея не так проста, как кажется. «Порченая»… Означает ли это слово, что волколаку только невинных девушек подавай? Покоя не давала и другая мысль: откуда чудовище узнало, что Весея в сенях стоит и что дверь без вопросов и шума откроет? Надо бы осторожно расспросить Тихомира, не проговорился ли он кому о своих ночных планах. Как бы не он волколаком оказался! Хотя что-то тут не клеится… Слишком уж напуган и бледен был парень.

Я почесала за ухом Князя, который наотрез отказался идти обратно пешком, и открыла свою калитку. Заглянула осторожно, осмотрела двор. Никого и ничего. Оно и верно, жертвы-то не было, откуда ж цифре взяться?

Немного повеселев, я тщательно потопала валенками, стряхивая снег. Князь спрыгнул с рук и закружил вокруг… грозди рябины? Но откуда ей взяться у меня во дворе? Последнее дерево бабка Прасковья срубила, еще когда я пешком под стол ходила: не нравилось ей, что ягоды птиц привлекают, а те, подкрепившись щедрым урожаем, неблагодарно гадят прямо на наше крыльцо.

Я наклонилась ниже и поняла вдруг: не рябина это. Капли свежей крови рассыпаны по снегу, будто алые ягоды!

Захлебнувшись студеным воздухом, я влетела в дом, скинула шубу прямо на пол, покружила по избе и, только немного успокоившись, заставила себя опуститься на лавку. Думай, Марьяна. Во всем, что происходит, явно есть какой-то смысл.

Чья кровь на моем крыльце? До сего дня я полагала, что послания были написаны кровью жертв, но в этот раз подобный расклад казался маловероятным: вряд ли волколак сумел бы пройтись по деревне туда-обратно, когда рядом бегает целая толпа мужиков. Да и он-то лучше всех знает, что жертва осталась жива!

Кстати, интересно, почему он ее не добил? Сомневаюсь, что наш колдун – а кто еще может обращаться в волколака? – сделал это от доброты душевной. Неужели я его спугнула?

Тоже вряд ли. Это чудовище горло одним движением разрывает, так что, если бы хотел убить – убил бы.

Виски потяжелели и будто свинцом налились, как всегда бывало перед наступлением головной боли. Князь подвернулся под руку и начал ластиться, требуя почесать да погладить. Я машинально перебирала густую черную шерсть, продолжая раздумывать над событиями последних дней.

И так сложу кусочки истории, и эдак. Никак не получается общая картина!

Я чувствовала: ответ здесь, рядом, вытяни руку – поймаешь за хвост. Почему на моем крыльце были капли крови, если самой жертвы и послания не было? Потому что, потому что…

Рука застыла на черной шерсти, и кот тут же недоуменно мяукнул.

Потому что злодеев двое! У волколака есть помощник, который оставляет мне кровавые послания. И сегодня этот человек узнал, что жертвы нет, только когда по деревне забегали и заголосили! Но он в этот момент уже был здесь, около моего дома! Вот она, разгадка!

Но кто же может быть этим помощником? Кто вообще в здравом уме станет помогать чудовищу?

И тут в голове всплыла поразительно четкая картина: ранний рассвет, спящая деревня, я с дрыном, вырванным из забора, окровавленная морда приближающегося чудовища и странный тихий свист, будто в детскую свиристельку дуют.

Я вскочила с лавки, заметалась по избе. Не помощник, нет! У волколака есть хозяин!

Глава 14. Поймали волка!

Только и делаю в последнее время, что хватаю шапку да бегу куда-то. Правда, в этот раз я собиралась хоть и быстро, но тщательно: переплела косу, переоделась в чистое, собрала суму, положив в нее кроме привычного набора кое-что еще.

Лежавший на печи Князь приоткрыл лениво один глаз, наблюдая за моими суматошными сборами, но за мной следовать в этот раз не спешил. Правильно, только-только ведь домой вернулись! Сейчас бы позавтракать наконец, посидеть спокойно у печи. Вон и снег какой повалил – ни зги не видно за окном.

Эх, взбалмошная Князю досталась хозяйка. Ну да ничего, зато мне с котом повезло! Ласковый, спокойный, умный… мышей, опять же, ловит. Жаль только, что не ест их, а в кровать носит. Меня слегка передернуло от воспоминаний. Да уж, мы просто отменная парочка…

Сама я так и не поела – кусок в рот не лез – но творога в миску Князя все же насыпала. Я, может, и взбалмошная хозяйка, зато совестливая! Надо будет все-таки мяса раздобыть – не дело это, одним творогом да сметаной кота кормить. Да и я уже сто лет горячей мясной похлебки не ела.

Кивнула самой себе – мол, так и сделаю! – и шагнула в сени.

Метель за порогом тут же закружила, попыталась сбить с ног, а когда у нее это не получилось – залепила лицо влажным снегом, на несколько долгих мгновений лишая зрения. Еще полчаса назад чистое небо сейчас извергало из себя целые горы белых хлопьев. Снег ложился на уже и так высокие сугробы, заносил расчищенные дороги, укрывал дома белыми покрывалами. Нашу Чащу грозило засыпать по самые крыши! Если так продолжится, скоро из соседних сел и города к нам будет и не проехать. Я с тревогой вспомнила об отправленном князю письме. Оно должно было уже добраться до адресата, но когда прибудет помощь? И сможет ли Охотник пробиться к нам сквозь такую снежную бурю?

Бабка всегда учила меня в таких случаях обращаться к хозяйке зимы напрямую. Пусть церковь и не поощряла старых обрядов, но деревенский люд древних богов чтил всегда! Я оглянулась украдкой в сторону нашей церквушки и прошептала себе под нос: «Мара-Морена, не трудись так усердно, подари нам еще хотя бы пару дней чистого неба!»

Налетел порыв злого ветра, хлестнул снегом в лицо. Пришлось даже остановиться, чтобы утереть лицо рукавом. Неужели это такое «нет»?

Я успела дойти до дома старосты, когда сквозь завывания ветра услышала какие-то громкие крики, возмущенные возгласы и даже шум драки. Кто-то устроил потасовку? Или… неужели мужики нашли волколака?

В любом случае, где шум – там и староста. Мне сейчас был нужен именно он, поэтому я развернулась и побежала на крики. Вернее, попыталась бежать, но куда там: снега-то по колено!

На главной площади оказалось многолюдно: чуть не вся деревня собралась! Я разглядела и Пелагею, и старого лавочника, и Тихомира с братом – самоуверенным красавчиком Лучезаром, мечтой всех девиц от мала до велика, – и даже Агнешку. Подруга тоже меня увидела: радостно помахала рукой и тут же стала пробираться ко мне сквозь толпу.

– Что там происходит? – спросила у нее громко, пытаясь перекричать шум. Я старательно вытягивала шею, пытаясь разглядеть происходящее, но пока увидеть удалось только лысину трактирщика.

– Волколака поймали! Представляешь, это кузнец!

Подруга была странно возбуждена: щеки горят, губы искусаны.

– Ты уверена, что это он? – я ощутила внезапную тревогу. Сама Тимофея подозревала, но все же как это так – без суда и следствия обвинять человека? Разве так можно?

Раздался особенно громкий крик, и толпа на секунду расступилась, позволяя мне разглядеть, что происходит в центре круга.

Митька, Пашка и Мирон – те самые мужики, что ходили в облаву по указу старосты, – били кузнеца смертным боем. Тот уже даже вставать не пытался.

Бабы науськивали и улюлюкали, дети свистели, и меня внезапно накрыла такая злость, что я рванула вперед, расталкивая людей локтями.

– Вы что делаете?! – кинулась в круг, закрывая Тимофея своим телом. – Совсем сдурели?!

– Отойди, ведьма! – Митька, главный зачинщик, был весь красный, с налитыми злостью глазами. – Не видишь – волколака поймали! Он мою невесту чуть не сгубил, уродиной оставил!

К моему ужасу, народ его поддержал: со всех сторон полетели одобрительные возгласы, а человеческое кольцо начало сжиматься вокруг нас, грозя раздавить.

Я беспомощно оглянулась: где же Добромир, когда он так нужен? Не дело это, самосуд устраивать. Все по чести должно быть, по совести!

В круг протиснулась раскрасневшаяся Агнешка. Помедлив мгновение, он решительно встала рядом со мной, заступив дорогу разозленным мужикам. Я кинула на подругу благодарный взгляд, принимая ее безмолвную поддержку, а затем повернулась к Митьке и обвела взглядом окружающую нас толпу, стараясь вложить в свой взгляд побольше уверенности:

– Мы дождемся старосту и все выясним.

– А что выяснять? Поймали его, когда этот полуголый чёрт огородами домой скакал. Честные люди в ночи по чужим огородам не шастают! – взвизгнула толстая баба с коромыслом. Ее имени я не знала – видимо, она была из приезжих. В гости кому заявилась али замуж за одного из наших мужиков вышла? Хотя второе вряд ли: возраст немалый и уж больно горланиста.

– Ты, кажется, за водой к проруби шла? – прощебетала сладко подруга. – Вот и шла бы… дальше.

Баба поперхнулась заготовленной речью, а я ощутила легкое злорадство.

– Что здесь происходит? – глубокий мужской голос был мне незнаком, и я поспешила повернуться на звук. Собственно, так сделали все. Что поделаешь: деревенский люд очень любопытен.

Нашему взору открылась крайне забавная картина. Добромир, и сам вполне видный мужчина, совершенно не поспевал за шагами огромного незнакомца, которому снег был не по колено, как мне, а лишь до середины голени. Настоящий великан! Девушки зашушукались, захихикали, а мужики наоборот – насупились. Не любят они конкуренции, ох, не любят!

Тем более, сопровождаемый старостой незнакомец был не только складно сложен, но и лицом красив. Агнешка рядом восхищенно выдохнула. Кажется, Макар благополучно забыт.

– Охотник от князя, Ярослав! – представил великана Добромир.

Теперь уже выдохнула я. Как же вовремя он приехал!

Глава 15. Охотник

– Тимофея бьют! – тут же наябедничала Агнешка, не забыв стрельнуть глазками в статного Охотника.

– Та-а-ак, – протянул Добромир, явно не очень довольный тем, какую встречу мы устроили новоприбывшему человеку князя, – самосуд устроить решили? И кто зачинщик? Митька?

Последний вопрос он задал уже лично мне. Знает староста, кто ему честный ответ даст, не побоявшись людского осуждения. Что ж, не подведу и в этот раз.

– Он самый! – подтвердила я.

Взгляд Ярослава неохотно оторвался от зардевшейся Агнешки и переместился на меня. Мужчина, совершенно не стесняясь, оценивающе оглядел меня со всех сторон, будто лошадь на торгах! Так и захотелось фыркнуть, вот только тогда сходство бы многократно усилилось.

Поэтому я просто сделала то, чего никакой мужчина от женщины не ожидает: осмотрела его точно так же с головы до ног, скривилась легонько, а затем посмотрела Охотнику прямо в глаза. Серые и пасмурные, будто небо над нами.

Прищурилась:

– А грамоту верительную нам покажете?

Ярослав хмыкнул и достал из-за пазухи мятый, сложенный вчетверо листок. Помахал им у меня перед носом, а затем убрал обратно:

– Не знаю, кто ты такая, но грамоту свою я вашему старосте уже показывал. Али и в нем сомневаешься?

Смотрит, усмехается, а глаза серьезные, внимательные. Я стушевалась, не зная, как лучше ответить. Разве скажешь человеку князя, что староста наш читать не умеет? Да и ввязываться в скандал на глазах у целой толпы не хотелось. Успеется еще.

Староста все это время из-за спины великана делал мне страшные глаза и махал руками. Да не выдам я наш общий секрет, чего мельницу из себя изображать!

К беде то или к счастью – не ведаю, но Охотник принял мою реакцию за смущение, мигом потеряв ко мне всякий интерес.

Агнешка тут же оживилась. Под локоток мужчину подхватила и защебетала:

– Господин Охотник, вы же в гостевом доме жить изволите? Так я вас проводить могу, мне не сложно!

Так и метет хвостом, лисица! Но уж пусть лучше за человеком князя бегает, так хоть на волколака не нарвется.

– Подожди, красавица, – ей вот улыбнулся, не то, что мне, – мы еще не разобрались, что здесь происходит.

Тимофей, успевший за это время подняться на ноги, тяжко вздохнул за моей спиной. Бежать он не пытался, да и куда тут бежать?..

– Волколака поймали! – снова забасила незнакомая баба. – Вот же он стоит, юшку кровавую утирает!

– Где? – Ярослав развернулся и снова уперся взглядом в меня.

– Да нет, это наша ведьма, – воскликнула незнамо откуда явившаяся пряха, которая сейчас должна была дочь в церкви оплакивать, – смотрите-ка, а ведь она своей спиной волколака прикрывает!

Вот же противная баба! Свалившаяся на ее голову беда нисколько не улучшила характер.

Охотник подобрался мгновенно. Только что приветливо улыбался Агнешке – и вот уже режет меня своим острым взглядом на мелкие кусочки. Если раньше я думала, что он на меня глядел мрачно, так это только казалось. А вот сейчас…

– Ведьма? В вашей деревне? И почему же она еще не на костре?

И обходит вокруг меня, будто хищник на охоту вышел. Теперь, пожалуй, я и без грамоты верю, что он княжеский Охотник!

– Да это глупости бабьи, не ведьма наша Марьяша! – вступился за меня староста. – Повитуха она местная!

– Марьяша, значит… – протянул Ярослав.

Я стиснула зубы, но удержать рвущиеся слова не удалось:

– Для вас – Марьяна Михайловна.

– Буду иметь в виду, – кивнул Охотник и снова потерял ко мне всякий интерес. Тому приказ отдал, этому велел делами своими заниматься, кому-то что-то тихо шепнул – и вот уже опустела площадь!

Тимофея мужики увели на допрос в гостевую избу, которую жена старосты заранее подготовила к приезду высокого гостя. Дом тот был крепкий, с большой печью и двумя просторными комнатами. Одна для сна, другая – для работы. Прямо как у самого Добромира.

На крыльце столбики резные – красота! А крыша-то, крыша какая добротная!

Вздохнула тяжело, признавая свою слабость. Хватит тянуть время! Быстрее управлюсь – быстрее освобожусь. И все же я помялась еще немного на пороге, собираясь с духом и рассматривая резную ручку в виде собачьей морды.

Как же не хотелось снова видеть это надменное выражение лица! И я сейчас не про вот этого деревянного пса, а про княжеского Охотника. Но выбора не было: Добромир очень настоятельно попросил меня обработать ссадины Тимофея, а такие просьбы я игнорировать не могла. Кажется, староста не особо верил, что тот волколак, поэтому хотел о нем позаботиться. Оно и понятно: без кузнеца остаться – это не шутки.

Внутри дома раздались шаги. Они явно приближались к входной двери, и я поспешила громко постучать. Не хватало еще, чтобы подумали, будто я допрос подслушать пытаюсь!

– Долго на морозе торчать будешь? – поинтересовался Ярослав. – Тебя староста прислал?

Сам стоит, в три погибели согнувшись, а смотреть умудряется с достоинством. Ах, как злит меня этот человек! Была бы ведьмой – точно бы порчу навела.

Бросила коротко, поджав губы:

– Да.

– Ну, проходи тогда. Шапку и шубу на крючок повесь. Да валенки не забудь на пороге отряхнуть, нечего снег в дом тащить!

Надо же, как быстро освоился в чужом доме!

Тимофей сидел на лавке в углу, понурый и несчастный. У меня аж сердце зашлось от сочувствия!

– Займись кузнецом, а я пока перекушу с дороги, – велел Охотник.