Читать онлайн Мозаика одной жизни бесплатно

Возвращение

Часть четвёртая

Заложник профессии

Пойма реки Оки в колхозе им. Ленина, где проходила самая интересная часть моей работы. На горизонте – контуры села Перемышль.

Неизмеримо возросли сегодня возможности специалиста сельского хозяйства в управлении производством. Появились новые рычаги, способы, инструменты для эффективной и быстрой реализации замыслов. Ввёл в компьютер программу по заданным параметрам – он тебе и технологическую карту по каждой культуре рассчитает, и потребность в удобрениях по каждому полю выдаст, и расход кормов на каждый период определит, и план технического обслуживания и ремонта по автопарку составит. Нам, у кого становление как профессионала приходилось на начало семидесятых годов прошлого века, нужно было расчет удобрений, например, делать старым дедовским способом: на бумаге в столбик, в крайнем случае, на логарифмической линейке, используя многочисленные таблицы справочника Сапожникова.

И всё-таки, какая бы ни была умная машина, решающее слово всегда будет за человеком. В этом меня убедила профессия агронома, заложником которой я нахожусь до сих пор.

Глава 1. Возвращение

Не ждали

Верный своему долгу как молодой специалист, после получения диплома в Костромском сельхозинституте с громкой записью в строке «присвоена квалификация» – учёный агроном, я вернулся в Калужскую область. Дело в том, что вместе со мной институт оканчивала и сестра Катя, которая училась по направлению от родного колхоза. Но она вышла замуж за костромича и пошла работать по распределению мужа Вячеслава Веселова в Островский район. Чтобы подстраховать сестру от возможных разбирательств, я и попросил направление на родину.

Но оказалось, что на родине мне не очень-то и рады. К этому времени к нашему бывшему колхозу имени Кагановича, а потом – имени Ленина, присоединили ещё два соседних колхоза. Образовался совхоз «Судимирский» (по названию железнодорожной станции) с центральной конторой в моей деревне Младенск. Вопрос с кадрами специалистов уже был утрясён. Но мои документы в управлении сельского хозяйства приняли. Я целых два месяца был в неведении о своей дальнейшей судьбе, пока в районе согласовывали необходимые перестановки для моего трудоустройства.

С одной стороны, мне это было на руку. Уже двенадцать лет я появлялся в отчем доме наездами по нескольку дней, в крайнем случае, на месяц – полтора. Виной тому – четыре года школьного интерната, потом были армия, институт. Наконец-то вернулся домой насовсем. Мать с отцом рады: «Вся семья разлетелась во все концы. Хоть один сынок дома будет». На мое беспокойство по поводу задержки с трудоустройством мать отвечала:

– Ещё наработаешься, не торопись, позовут, когда надо!

С другой стороны, меня тяготила неопределённость. Хотелось быстрее окунуться в работу, специфику которой я начинал осваивать на большой преддипломной практике в соседнем хозяйстве, куда меня определили тогда на самостоятельную должность агронома – семеновода.

Отблески детства

От вынужденного безделья я обходил окрестности деревни, производственную зону Центральной усадьбы совхоза. За время моего многолетнего отсутствия появилась из новых объектов только контора. За ней стоял всё тот же бревенчатый склад под щеповой крышей. В крохотных закромах склада было насыпано зерно: то ли фураж, то ли семена. Тут же валялись шкуры забитых животных, молочные бидоны, вёдра, верёвки, какой-то строительный скарб. В детстве мы бегали по лесам при строительстве этого склада, падая, разбиваясь, царапая руки и ноги. А вокруг проворные бабы подбирали обрезки древесины и щепки для растопки печей.

За складом тянулся широкий двускатный навес с полками из жердей в несколько этажей. Раньше на полках хранились снопы льна, веники с листвой на корм овцам. Эти веники заготавливали школьники по заданию колхоза. В зимнюю стужу или слякотную оттепель детвора собиралась под этот навес и устраивала игры в войну, в прятки, как муравьи, расползаясь по углам.

Дальше, за постройками, удивительно искрилось на солнце под снегом поле гектаров на десять. Это поле было зажато с четырёх сторон огородами, расположенными сразу за домами местных жителей. Ещё до коллективизации поле входило в состав усадебной земли населения. Когда образовался колхоз, жителям оставили по двадцать пять – тридцать соток, а излишки, названные непонятным для меня в детстве словом «Заусады», перешли в колхоз. Здесь была самая плодородная земля в округе, способная давать высокие урожаи картофеля, кукурузы без дополнительного внесения удобрений.

Куда бы ни приходилось идти, и взрослые, и дети старались сократить путь по деревне, прокладывая всё новые тропинки через посевы на Заусадах. В пять лет я бежал сюда через всю деревню к матери, работавшей на прополке, чтобы развязать пояс на штанах, потому что пояс вместо петелечки зачем-то затянулся на узел. В десять лет зимой мне нравилось пробивать дорогу напрямик в снежной целине с бидоном молока, которое я должен был сдать приёмщику – хромому инвалиду войны Гришке, жившему на параллельной нашей улице Троснянке, в счет положенного на семью плана госзакупок. Мать всегда боялась, вдруг не хватит до целого литра и наливала с запасом. Поэтому из молокомера приёмщик возвращал лишнее молоко, которое превращалось на улице в настоящее мороженое. И это было неописуемое по вкусу лакомство детства.

В пятнадцать лет – это поле памятно тем, что здесь мы с девчатами и ребятами бродили до рассвета, пока в зарослях вишнёвых и яблоневых садов, выгороженных из усадеб владельцами от неподъёмных налогов, запоют соловьи, вступят в соревнование с ними горлопаны – петухи, а на выгоне зазвучит призывная труба пастуха. Тогда торопишься домой, сбивая ногами холодную росу с травы. А там уже мать подоила корову, растопила печь и прилегла на часок до работы, не забыв мне оставить на лавке алюминиевую кружку парного молока и скибку домашнего хлеба, отрезанную во всю ширину большого каравая. Утомлённый ночным бдением засыпаешь, а в ушах продолжает звучать чистая мелодия под гармошку из просмотренного прошедшим вечером в клубе фильма «Солдат Иван Бровкин»:

Не для тебя ли в садах наших вишни

Рано так начали зреть,

Не для тебя ли все звёздочки вышли,

Чтоб с высоты посмотреть?!

Если б гармошка умела

Всё говорить, не тая…

Русая девушка в кофточке белой,

Где ты, ромашка моя?

Где ж ты, откликнись, ромашка моя?!

Наступила весна. Обследуя очередное поле, я пришёл в уныние. На больших проталинах торчала высокая стерня скошенной осенью гречихи. Вдоль всего поля из-под осевшего снега виднелись густые необмолоченные валки. Иногда они уходили под лёд многочисленных луж. Поле было не выровненное, часто ноги проваливались в глубокие развальные борозды. Романтика детских воспоминаний быстро развеялась. Мне предстояло вступать в самостоятельную жизнь на земле своих предков в условиях многострадального Нечернозёмья.

Казалось, природа специально создала тяжёлые условия, чтобы испытать и закалить человека. Ледниковый период через весь Жиздринский район оставил две гряды моренных отложений из причудливой смеси древних пород. Нет и сотни гектаров полей, чтобы они были похожи друг на друга. Где-то сплошной песок без видимых признаков гумуса, где-то пахотный горизонт представлен двенадцати – пятнадцати сантиметровым слоем закисленной, тяжёлой почвы с чахлой растительностью. Материнская порода выпирает то красной глиной, используемой для производства красного кирпича, то заболоченной глеевой массой, то меловыми отложениями, из которых женщины достают побелку для печей к престольным праздникам. Эта особенность увековечена в названиях соседних деревень: Белые Ямы, Белый Колодец.

А рядом, на территории совхоза «Свобода», где мне пришлось позже работать, разработаны огромные залежи трепела – осадочной породы древнего моря. Залежи трепела использовались до недавнего времени только в двух местах Советского Союза и применялись при производстве горючесмазочных материалов, в том числе, Ярославским нефтеперегонным заводом. В дополнение к этому мелкоконтурность полей в нашей лесной зоне, отсутствие дорог не способствовали развитию сельского хозяйства. Большой урон району нанесла война, раны от которой едва залечили только к 70-м годам.

Первые шаги

1971г. Л.Ф. Егоренков с матерью в выходной день на улицах Младенска. Назаднем плане, у груши, в детстве была площадка для народных гуляний с качелями, каруселями.

В начале апреля я получил приказ на назначение главным агрономом в совхоз «Судимирский». Находу включился в посевные работы. Роль специалиста пока сводилась только к контролю технологии. Все организационные вопросы директор решал через бригадиров и управляющих отделений. Так было ранее заведено. Но жесткий спрос за сроки райком партии предъявлял к агроному. Мой предшественник А.П. Паршикова, переведённая в агрономы – семеноводы, отстранённо наблюдала, как я «воюю» с механизаторами, заставляя их менять лемеха на плугах, закреплять разболтанные рабочие органы на культиваторах, и радовалась моим промахам.

Но были вокруг и опытные специалисты, которые с удовольствием подсказывали, открыто приветствовали появление нового коллеги. Если на центральной усадьбе с семеноводством был полный бардак, то в отделении «Белый Колодец» меня порадовал зерновой склад с грамотным размещением семенного материала по культурам и партиям, с высоким качеством семян. Управляющая отделением М.Т. Дёмина была главным агрономом колхоза в Белом Колодце до присоединения, в Калужском техникуме получила диплом агронома и сына своего отправила учиться по этой специальности в Кострому. Мария Тихоновна всегда участливо подходила к моим начинаниям.

Нашёл я понимание и со стороны главного зоотехника Евгении Ивановны Кучерюк – бывшего зоотехника колхоза «Парижская коммуна», тоже вошедшего в совхоз. Животноводы Полянской фермы, подготовленные Евгенией Ивановной, еще долго продолжали обгонять по производственным показателям животноводов других ферм. Как умудрённый жизнью специалист она давала мне ценные советы. Но и в вопросах планирования кормовой базы, использования кормовых площадей она не считала зазорным прислушиваться ко мне. У нас сложись добрые деловые отношения, хотя я и не раз критиковал её мужа – главного инженера Ивана Антоновича.

Главный инженер с профобразованием на уровне шофёра третьего класса, фактически был экспедитором. Меня раздражала его отстранённость от дел тракторной бригады. А вот «загнать» на сторону дефицитную резину с сельхозмашины в разгар сенокоса мог запросто. Это потом я понял тайну системы: ты мне, я тебе. Вынужденный обмен происходил с согласия директора. В условиях тотального дефицита, если хозяйство не поступится какой-то запчастью, куском мяса, телегой навоза для сидящего на распределении чиновника, то тогда не получит наряд на комбикорм, на удобрение, на ту же сельхозтехнику. Так постепенно мягкотелый специалист или руководитель превращался в механического робота, самоустранялся от своих должностных обязанностей.

Тот же, принявший меня на работу, директор Иванов. Он прибыл в район после Саратовского сельхозинститута, и был назначен главным инженером в совхоз «Улемецкий». Как я уже говорил, я там стажировался. И я видел, как много он сделал за несколько лет для подготовки высококлассных механизаторов, приучил их к регулярному техническому обслуживанию тракторов и автомашин, построил единственный в сельхозпредприятиях района автозаправочный пункт, когда в других колхозах и совхозах продолжали технику заправлять вёдрами. Он оставил добрую память о себе в совхозе и как человек. Вот его и перевели на директорскую должность.

Но у хорошего специалиста не получилось управлять людьми. Да и установка райкома партии не способствовала этому. Как и до войны, на руководящих должностях держали практиков из народа, которые могли бы и матом обложить рабочего, и «в морду двинуть» при случае. Зато такие не будут докапываться до обоснованности приказов вышестояших, а подобострастно отвечать: «слушаюсь». Так и вернулся директор Иванов с семьёй к себе в Поволжье, а район потерял перспективных специалистов (его жена работала главным бухгалтером). Иванова заменил практик Потёмкин со станции Судимир.

Переломный момент

Весенняя посевная кампания прошла в поездках по области в поисках семян, в выбивании фондов удобрений, в организации подкормки озимых культур с применением авиации и вручную. Я часто бывал в бригадах на полевых работах, изучив, таким образом, особенности каждого поля. Постепенно механизаторы стали принимать мои требования как должное. Случались и промахи. Так, однажды, понадеявшись на механизатора при химической прополке посевов ячменя, чуть не загубил всходы кормовой свёклы.

О том, что меня признали рабочие как специалиста, я понял на собрании, посвященном подведению итогов весеннего сева. Впервые по поручению директора я делал доклад. Рассказав об общих результатах, с горячностью и напором, свойственным молодости, навёл критику, называя пофамильно виновных в промахах механизаторов, бригадиров. Досталось и директору с главным инженером, и присутствующим на собрании представителям районной власти. Подробно остановился и на своих планах на будущее.

– Круто берёт! – Ворчит, ёрзая на скамейке в зале, тракторист Николай Евтюхов. Это он чуть не потравил гербицидами свёклу. Он мой хороший сосед, и он часто брал прицепщиком моего отца, когда отец в семьдесят лет вынужден был таким тяжким трудом зарабатывать зерно на хлеб для семьи, ведь только механизаторы получали зерно в натуроплату. Я тогда служил в армии.

– Во даёт Марьин сын! – Слышу из зала, как удивляется бабка Гаша, самая крикливая в деревне женщина и добавляет, – правильно говорит.

При обсуждении доклада досталось и мне «на орехи» от выступающих. Но общий настрой собрания был в мою поддержку. Расходился народ из клуба возбуждённым.

В совхозе постепенно специалистов – практиков заменяли выпускники калужских техникумов. Полеводческие бригады возглавили агрономы Фомичёва и Филатова, появились зоотехник – селекционер Тарабарко и главный ветврач Ухина. Жить и работать стало интереснее. К началу уборки прибыл главный инженер с высшим образованием. В свободное время он чаще всего приходил ко мне. Мы слушали записи Ободзинского, Ухналёва, Мулермана, спорили о будущем села, вспоминали студенческие годы. Молодого инженера сильно угнетала неустроенность быта деревни. И вскоре он рад был получить повестку из военкомата. Ведь служба в армии снимала с него обязанность отрабатывать три года по месту распределения.

Начало моей работы совпало с землеустройством по новым севооборотам объединенного совхоза. Как ответственный за бригаду инженеров – землеустроителей, прибывших из Калуги, обеспечивал их транспортом, подсобными рабочими. Да и сам с интересом обследовал все поля, что потом мне помогло планировать уборку и размещение посевов будущего года. Интересно, что с этими же ребятами мне довелось сотрудничать через много лет, когда переехал в другой район.

К осени по решению сельсовета был обязан возглавить комиссию по уточнению границ приусадебных участков. Тогда они входили в состав совхозной земли и регистрировались в особой «Земельной шнуровой книге». Побывав с комиссией в каждом доме, «одним махом» познакомился с тысячным населением округи, имеющем отношение к совхозу. Тогда я впервые – не на плакате, а наяву – увидел, что может натворить с урожаем рак картофеля. На участке моей первой учительницы Марии Петровны Машлаковой лежал небольшой ворох убранного с тридцати соток картофеля, клубни которого были больше похожи на пористые шарики керамзита. Мария Петровна плакала и не знала, что с этим делать. Решение было одно: занять огород под другие культуры на несколько лет, а новые семена картофеля для посадки на другом участке взять в совхозе.

Заготовку кормов и уборку зерновых я проводил уже уверенно. После опыта со всевозможными официальными отчётами уже со знанием дела участвовал в составлении производственно – финансового плана по растениеводству. За зиму завез необходимые удобрения, семена высоких репродукций зерновых культур, кормового люпина, урожай которого на наших бедных землях в разы перекрывал настойчиво внедряемые посевы кукурузы.

Пользуясь межсезонной передышкой, я регулярно собирал механизаторов со всех отделений на агроучёбу, сочетая с анализом ошибок предыдущего сезона. Сначала это ими воспринималась как чудачество, а потом все втянулись в учебный процесс. А в завершение был принят план весеннего сева после бурного и заинтересованного обсуждения.

И как я сожалел, что самому не удалось осуществить этот план. У меня назревала свадьба. При определении места жительства семьи после долгих колебаний мы с женой решили ехать в посёлок       Студенец, где и работала жена. Меня там ждала вакансия агронома – семеновода, а в моей деревне свободных учительских мест не было.

Совхоз «Свобода»

Совхоз «Свобода» относился к областному объединению «Скотопром». На первом этапе создания хозяйств этого объединения из бюджета государства выделялись большие деньги, на которые обустраивались центральные усадьбы с конторами, с производственной базой, с детскими садами. Большими темпами строили жильё. Поэтому сюда стекались семьи трактористов, животноводов, специалистов из отдалённых деревень. Совхозы должны были заниматься откормом телят и поросят, но практически большую долю прибыли они получали от закупки скота у населения и реализации его на мясокомбинат.

Нам выделили двухкомнатную квартиру в двухэтажном кирпичном доме с индивидуальным подъездом. Жена работала учительницей математики в местной школе третий год, да и мне в новом коллективе был кое-кто знаком. И я быстро адаптировался на новом месте.

Специфика производства предполагала, что основной задачей отрасли растениеводства должна быть создание прочной кормовой базы. Работа агронома при такой узкой специализации, да ещё и на вторых ролях, трудностей не представляла. Как более молодой часто ездил в командировки. Как и раньше, вёл подготовку семян зерновых и луговых трав. Мой начальник, главный агроном, была одинокой женщиной, безумно любящей своего единственного сына, прилюдно называла пятнадцатилетнего парня «мой сладенький», чем приводила сына в смущение. Сначала она ревностно относилась      к моей «кипучей» деятельности, потом переложила на меня и свои обязанности, поняв, что я не собираюсь с ней конкурировать.

В совхозе «Свобода», в отличие от «Судимирского», была чётко отлажена организационная структура ещё при прежнем руководителе Некрылове, которого перевели завотделом растениеводства в областное управление сельского хозяйства. Основное влияние на производство распространяла главный зоотехник Гулина. Но на ежедневных планёрках решающее слово всегда было за главным бухгалтером Артуром Генкелем. Что касалось финансов и учёта – в этом он никому не передоверялся. Директор Николай Корнеевич Коломиец был в этой должности только второй год. Своё предыдущее место главного экономиста он оставил за Надеждой Ивановной Володиной – выпускницей нашего Костромского сельхозинститута. С ней мы были знакомы по первым годам учёбы. В общении Николай Корнеевич был сух и немногословен, чем раздражал собеседника. Вот начнёт он отчитывать тракториста:

– Ты почему не закончил сегодня обработку кукурузы?

– Бензовоз не подъехал с заправкой, полдня простоял, – отвечает тракторист.

– А почему? – нажимает директор.

– Я докладывал бригадиру.

– А почему? – не унимается грозный руководитель.

– Мне даже с поля пришлось ехать несколько километров, – оправдывается кукурузовод.

– А почему?!

И уходит тракторист, смахивая пот со лба, так и не поняв, что от него требовал директор.

Как-то лет через двадцать на курсах повышения квалификации мы поселились с Н.К. Коломийцем в одной комнате. Это был совсем другой человек: озабоченный семьянин, интересный собеседник, добросовестный слушатель курсов, усердно готовящийся к экзаменам. И куда подевалась начальственная спесь?

Однажды пришлось отстаивать перед директором свои интересы как специалиста. На откормочную площадку привезли клеверную массу, а под кормушкой полы сплошь усеяны дефицитными семенами трав с отведённых мной накануне семенных участков. Пришлось на планёрке убеждать и директора, и зоотехника, что они рубят сук, на котором сидят.

Здесь, в посёлке Студенец, родился сын Дима. Росли семейные расходы. Как-то школьный товарищ В.М. Панфилов пригласил меня в гости в Перемышльский район, где он к тому времени работал в одном из колхозов. Я попал как раз на отчётное собрание, на котором было всё интересно и необычно в моём понимании. Что-то я пытался по ходу собрания записывать в блокнот. Председатель колхоза обратил на это внимание. После собрания мы с ним познакомились, и он меня пригласил на должность агронома-луговода, входившую по стране в моду. Здесь были уже другие масштабы: полтысячи колхозников, пять тысяч гектаров земли, полтысячи гектаров заливных лугов в пойме Оки. Поголовье скота в колхозе по количеству мало отставало от поголовья всего Жиздринского района. Решение на переезд нам с женой далось нелегко. Но сборы были недолги…

Певкин бугор

Глава 2. Пе