Читать онлайн Наглец бесплатно

© Сокол Е., 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

1

Глеб

– Девчонки, привет! – Макс сияет, словно начищенный унитаз.

Его внимание привлекли две девицы, гарцующие по набережной без шапок, в тонких колготках и на высоченных каблуках, – и это в такую-то холодину.

«Курицы безголовые», – отворачиваюсь, едва взглянув на них. На ходу заледеневшими пальцами сдираю с головы мягкий защитный шлем.

– Как дела, красавицы? – продолжает Макс, фривольно поигрывая бровями.

«Пасть у этого паршивца, похоже, никогда не закрывается», – думаю я, раздраженно подталкивая Макса вперед.

Мы идем по холодным, влажным камням, и соленая вода мелкими каплями стекает с наших лиц на шеи.

– Привет! – одна из незнакомок машет ему рукой.

Другая тут же толкает подругу в бок, чтобы прекратила.

– Не надо, Макс, – устало выдыхаю я, придерживая товарища за локоть.

Сильное течение сегодня не раз испытывало нашу выдержку и ни на секунду не давало расслабиться. Но я ждал позднюю осень: хотел оседлать ту самую дерзкую волну, которая приходит после небольшого шторма в сопровождении порывистого южного ветра, – поэтому чувствую сейчас настоящее удовлетворение.

– Спорим, я меньше чем за минуту уболтаю обеих на веселый вечер в нашей компании? – Макс суетливо перекидывает массивную доску для серфинга из одной руки в другую и крепче прижимает к телу.

– Задрал, – качая головой, ступаю на деревянный пирс. – Отстань от них, а?

Меня все чаще стали раздражать нездоровая озабоченность друга и его же откровенная неспособность сосредоточиться в нужный момент на важном деле.

Макс со вздохом провожает взглядом несостоявшихся жертв своего обаяния:

– Ради тебя стараюсь!

Наклоняюсь и с остервенением сдираю гидротапки с ног. «Пусть лучше ступни вмерзнут в доски, чем заледенеют внутри этого орудия изощренных пыток».

– Думаешь, я не способен самостоятельно найти девушку на ночь? – стряхиваю с волос капли воды. – Пожалуйста, не приставай к каждой юбке, чтобы отыскать мне компанию на вечер.

Зажимаю тапки под мышкой, крепче хватаю доску и ускоряю шаг.

– Глеб, я в курсе, что ты давно уже большой мальчик, но в последние недели две ты злой как собака. Вот я и решил, что нужно просто немного расслабиться…

Сплевываю в сторону и оглядываюсь:

– Слушай, Швецов, я просто сосредоточен на деле, ясно? Ты ведь знаешь мои правила: никаких баб, пока обрабатываем очередного клиента.

Конечно, Макс не верит. Он хмурится:

– Помню.

– Отлично, – довольно киваю я.

До здания базы, где мы переоденемся и сможем согреться, остается метров пятьдесят.

– И тебе тоже не надо отвлекаться.

Хотя в случае со Швецовым читать нравоучения бесполезно – слова непременно улетят в пустоту.

– Недотрах сделал из тебя монстра, – слышится из-за спины.

Но я не оборачиваюсь.

Мое внимание привлекает девушка, сидящая на одной из скамеек на бетонной набережной. Странная поза, не свойственная представительнице женского пола: корпус наклонен вперед, локти уперты в колени, ноги широко расставлены, голова опущена, взгляд устремлен на кромку моря.

Незнакомка одета в длинный черный плащ, капюшон низко надвинут на лоб, будто ей хочется спрятаться в этой одежде ото всех. Но даже с такого расстояния мне в глаза бросается мертвенная бледность ее кожи – такое не свойственно местным. Она задумчиво смотрит вдаль и, кажется, не моргает.

– Слушай, Дым…

– Заткнись хоть на минуту, мне нужно подумать, – прошу друга, направляясь к базе.

Продолжаю сверлить взглядом странную девушку, но мысли уже заняты другим: прокручиваю в голове детали будущей аферы. Снова и снова. Это помогает не только продумать все до мелочей, но и составить план Б – на всякий случай.

– О’кей, – Макс послушно затыкается.

Найти цель, втянуть ее и обработать – это только полдела. Выйти сухим из воды всегда труднее. И тут без моего мастерства и природного чутья никак не обойтись.

Когда мы переступаем порог здания базы, на нас обрушивается звуковая волна: работающий телевизор на стене долбит музыкой, посетители маленького кафе оживленно переговариваются друг с другом, болтливые туристы (хрен знает зачем ошивающиеся в приморском городке практически зимой) осаждают прилавок с сувенирами.

Мы проходим по коридору, прорываемся сквозь толпу серфингистов, собравшихся возле склада с инвентарем, и заходим в раздевалку, где оставили свою одежду.

– Почему нельзя было снять гидрик возле машины? – ворчу я.

Меня привычно раздражает многолюдность подобных мест. Освобождаюсь от костюма, как от второй кожи: быстро и ловко. Вешаю его на дверцу шкафчика и взлохмачиваю мокрые волосы, чтобы поскорее высохли.

– Помоги стащить, – просит Макс, прислонив доску к стене.

Неспособность взрослого мужика самостоятельно снять гидрокостюм раздражает еще больше. Помогаю товарищу, тихо матерясь себе под нос.

Смотрю на часы: нужно поторопиться.

– Ворочай булками, Швед, – говорю, кидая в спортивную сумку сырые перчатки, тапки, шлем.

Затем вытираюсь, надеваю брюки, носки, тонкий свитер, пальто и кожаные туфли. Швецов в это время, не торопясь, проверяет сообщения в телефоне.

– Ты долго? – Терпение у меня заканчивается.

– Не стони, Дым, – усмехается Макс, пряча телефон и обтирая шею полотенцем.

– Шевелись!

Выношу одну за другой доски, оформляю их хранение на местном складе, подписываю нужные бумажки, расплачиваюсь наличными. Когда возвращаюсь в раздевалку, Макс все еще одевается и что-то тихо напевает.

– Хуже бабы! – замечаю, подхватывая обе сумки.

– Да иду я, – смеется Швед, набрасывая куртку.

Мы выходим в общий зал с деревянной отделкой и десятком маленьких столиков. Жизнь здесь по-прежнему кипит.

– Подожди, я возьму кофе, – говорит Макс, подмигивая очередной курице, сидящей с журналом возле окна.

– По дороге возьмем, – заявляю безапелляционно и направляюсь к выходу. – Я…

Но ничего не успеваю добавить, потому что в тамбуре на полной скорости налетаю на ту самую девушку, которую видел на набережной.

– Ой, – срывается с ее губ, когда она отлетает от моей груди, точно от массивного отбойника.

Она едва удерживается на ногах – только потому, что я успеваю среагировать и подхватываю ее под локоть.

Достаточно высокая, но хрупкая. Худенькая. Я даже бы сказал, изможденно тощая. В момент столкновения большой черный капюшон слетает с ее головы, обнажая лицо: идеальный овал, пронзительные серо-синие глаза и почти бесцветные пухлые губы.

Высветленные волосы длиной до плеч, взметнувшиеся от столкновения, опадают обратно, как в замедленной съемке, – на редкость аккуратными прядями, прямыми и ровными. Я делаю глубокий вдох, и мой нос улавливает нежный аромат цветов и дождя, исходящий от них.

– Простите, – хрипло говорит девушка, опираясь на мою руку в попытке восстановить равновесие.

И грубый черный ботинок неловко опускается прямо на мою идеально блестящую туфлю.

– Ой, – еще раз выдает она, убирая ногу.

Но на носке уже красуется темное пятно грязи.

– Ничего страшного, – цежу я сквозь зубы недовольно.

– А кто тут у нас? – усмехается Швецов, выглядывая из-за моего плеча.

«Только этого сейчас не хватало!»

Девушка смотрит на Макса, как затравленный зверек, пытается шагнуть в сторону, чтобы уйти, но Швед заграждает собой весь проход.

– Привет, красотка, – расплывается в улыбке он.

Она медленно поднимает на него взгляд и хмурится. Делает новую попытку уйти, но врезается коленом в сумку, которая висит у меня на руке.

– Слушай, – Макс наклоняется к ней, – мы могли бы подружиться.

Незнакомка прячет глаза:

– Вряд ли.

Швед смеется:

– Я стесняюсь, поэтому ты первая давай… со мной знакомься.

Ее брови взлетают вверх.

– Это самый тупой подкат из тех, что я слышала! – фыркает она презрительно и, передумав входить в здание, разворачивается, толкает дверь и оказывается снаружи.

– Куда ты? – Швецов бросается за ней. – Погоди!

Но она не оборачивается. Быстро шагает вдоль набережной.

– Эй, цыпа, я в жизни такой красоты не встречал! Твоя фигурка, мм… А что за ножки! А волосы! Я таких шикарных волос никогда не ви…

Выхожу следом за ними, придерживая дверь, и с любопытством наблюдаю. «Что такого интересного случилось и заставило Макса заткнуться?» И тут же чуть не теряю дар речи.

– Нравится? – девушка рывком срывает с головы парик и швыряет его в руки Швецова. – Тогда носи на здоровье!

Лысая… Совершенно лысая…

Она накидывает на голову капюшон, застегивает плащ и стремительно удаляется по направлению к городу.

Макс пару секунд ошарашенно разглядывает парик, держа его перед своим лицом двумя вытянутыми пальцами, а затем швыряет в урну:

– Во дает…

Я невольно усмехаюсь, оглядывая обескураженного напарника, а затем поворачиваюсь и смотрю вслед девушке. Долго, пристально. Впитываю глазами небрежную мальчишескую походку, гордо расправленные плечи и вспоминаю поразивший меня взгляд – испуганный и злой.

– Чего молчишь? – спрашивает у меня Макс уже в машине.

Мы проехали несколько километров, а я даже слова еще не сказал.

– А что надо? Петь? – пренебрежительно бросаю в его сторону и гляжу на часы.

– Девчонка та понравилась тебе, да?

– Кто? – чуть не давлюсь от смеха. – Та лысая, плоскогрудая гопница? – с трудом прочищаю пересохшее горло. – По-твоему, такие в моем вкусе?

Швецов смотрит, не отрываясь, недоверчиво и с прищуром.

– Ты на нее пялился.

– Пошел ты!

– У тебя бабы давно не было?

– Что? – качаю головой, все сильнее впиваясь пальцами в руль. – Я с тобой свою личную жизнь обсуждать не намерен, ясно?

– Потому что у тебя ее нет, – отворачивается Макс с довольной ухмылкой.

Моя машина – черная «БМВ» – резко сворачивает с дороги, я останавливаюсь у кафе.

– Ты чего, Дым? – хватается за ручку Швецов.

– Ты кофе хотел? – сжав челюсти, спрашиваю его.

Выхожу, захлопываю дверцу и решительным шагом направляюсь ко входу в забегаловку. Почти дойдя до двери, засовываю руку в карман и застываю на месте.

«Не может быть».

Проверяю один карман за другим – внутренний и даже брюки.

Но кошелька нигде нет. Он исчез.

Соня

Яростно толкаю ладонью дверь и врываюсь в квартиру. Простенькая однушка встречает запахом пиццы и нестираных носков. Прохожу и, остановившись посреди комнаты, заваленной мусором, старыми газетами, объедками и одеждой, морщу нос.

– Эй! – окликаю брата, восседающего за ноутбуком на диване в позе йога.

Облизывая пальцы, перепачканные томатным соусом, он оборачивается и не удерживается от восклицания:

– Вау!

В ту же секунду большой кусок пиццы выскальзывает из его руки и шлепается начинкой прямо на клавиатуру.

– Свят! – восклицаю я и стискиваю зубы от гнева.

На ноутбук я потратила кругленькую сумму, и то лишь потому, что планировала использовать исключительно для дела. Следовало догадаться, что ветреный подросток в мое отсутствие станет распоряжаться им по своему усмотрению: наяривать в стрелялки и смотреть фильмы! А теперь еще и это – вся клавиатура перепачкана соусом и колбасным жиром.

– Блин, – хмурится Святослав, убирает пиццу, хватает салфетки из коробки и осторожно промакивает каждую кнопочку. – Увидел твою новую прическу, и руки перестали слушаться!

Снимаю капюшон и провожу ладонью по абсолютно гладкой черепушке. Закусываю губу. Парнишка забывает про салфетки и смотрит во все глаза, тихо присвистнув.

– Дядя Толик, дядя Толик, постриги меня под нолик! – наконец говорит он и громко хохочет.

Мне не до смеха. Молча скидываю плащ, вешаю на спинку стула и иду к балкону.

– Сонь, что-то случилось? – В голосе брата звучит беспокойство.

– Нет, – беру сигареты и зажигалку.

– Зачем ты это сделала? – доносится в спину.

«Думала, что почувствую облегчение».

Но вместо ответа я просто выхожу на свежий воздух.

Закрываю балконную дверь, опираюсь о перила и смотрю на город, простирающийся вдоль линии моря. А в голову почему-то настойчиво лезет образ мужчины, которого встретила час назад на пристани.

Загорелая кожа, светлые волосы, серо-зеленые выразительные глаза, прямой, ровный нос, в меру пухлые губы, твердый подбородок. Усмехаюсь, закуривая сигарету, и выпускаю струйку серого дыма, которую тут же подхватывает холодный ветер.

Блондинчик…

Самодовольный, наглый тип. Один из тех, что балдеют от звука собственного голоса. Холеный, породистый, блестит, как новый пятак, да и стоит столько же. Наверняка воображает себя киноактером, за которым бегают две колонны истеричек с криками: «А-а-а, это сам Хрен-пойми-как-его-там! Сейчас я кончу!»

Господи… да я ведь ненавижу мужчин…

Или думаю, что ненавижу? Но точно не доверяю им с некоторых пор. Никому, кроме собственного брата, которому даже нет семнадцати. Иногда всерьез размышляю о том, чтобы стать феминисткой, но откладываю важное решение до тех пор, пока не выясню, что за зверь такой этот феминизм. Поэтому понадобится как минимум погуглить странное слово.

Но мне лень. Вернее, некогда – все свободное время уходит на придумывание планов, как заработать побольше денег, чтобы можно было где-нибудь осесть на постоянной основе, купить жилье и оплатить обучение брата в университете. К тому же надо еще свои цели постепенно осуществлять. А пока меня вполне устраивает термин «мужененавистница» – здесь хотя бы со значением все более-менее понятно.

И наплевать, что для многих это синоним неудачницы. Просто я обещала себе, что впредь не позволю мужчинам причинить мне боль. Никогда ни к одному из них ничего не почувствую. Никого не полюблю. Стану стервой. Обещала.

Обещала…

Впервые я увидела его, когда сбежала из детдома. Туда меня с братом отправили после автокатастрофы, унесшей жизни наших родителей.

Я не могла дождаться восемнадцатилетия, чтобы убедиться в том, что мой дядя, конченый алкаш, продал нашу квартиру через ушлых риелторов. Зашла в дом и увидела все собственными глазами: новая дверь, новые замки, новые жильцы. И ни следа от родственничка – тот, по слухам, стараниями своих же «благодетелей» догнивал где-то в лачуге в глухой деревеньке.

Тощая девчонка, жиденькие волосы, старый свитерок – еще из прошлой, счастливой жизни, – короткая юбчонка и серые кеды со сбитыми носками. Мне некуда было податься, да и не хотелось: так что надо топать в детдом к брату, ведь парнишка, которому не исполнилось и пятнадцати, тоже не имел в этой жизни никого, кроме сестры.

Выскочила из подъезда, размазывая по лицу слезы рукавом, и села прямо на бордюр. Обхватила колени руками и принялась реветь в голос. А перед глазами так и мелькали картины из прошлого: мы всей семьей едем на море, отдыхаем в парке, выходим из этого самого подъезда вчетвером, чтобы разбежаться в разные стороны – кому в школу, кому на работу, – чтобы вечером встретиться за ужином, когда за столом не смолкали веселые разговоры.

И в этот самый момент совсем рядом со мной, обдав пылью, затормозил большой черный седан. Из навороченной иномарки вылез мужчина – высокий, худой. Швырнул окурок в траву и присел на корточки.

– Эй, ты чего?

Сквозь ритмичные звуки, доносившиеся из машины, я слышала, как мужчина что-то у меня спрашивает, но не понимала, что именно. С первых секунд, как незнакомец посмотрел на меня, я попала под странное, почти гипнотическое воздействие его темных глаз. Колючий, неприветливый взгляд из-под бровей забирался в самую душу, целиком и полностью лишал воли и дара речи.

Уже позже, сидя на переднем сиденье дорогой тачки, я, захлебываясь в слезах, рассказывала ему, первому встречному, о своей нелегкой судьбе. Об издевательствах в детдоме, которые пережила за последние полтора года, о младшем брате, для которого желала лучшего будущего, о надежде вырваться из этого ада и нищеты через две недели, когда мне исполнится восемнадцать.

И именно в эти, знаковые для моей судьбы двадцать минут, в течение которых мужчина вез девчонку обратно в спецучреждение, я могла разглядеть его как следует. Пронзительные черные глаза. Властные, непримиримые, жестокие. Прямой коротковатый нос. Резко очерченные скулы на суховатом лице. Красивые губы, сжатые в упрямую, дерзкую линию. Сильные челюсти. Модная стрижка, открывающая виски и оставляющая копну гладко причесанных, ниспадающих на лоб темных волос.

И татуировки.

Цветные, замысловатые, вызывающие. На сильных руках, кистях и пальцах. На груди – виднеющиеся из выреза рубахи. На шее – обрамляющие ее с двух сторон и не затрагивающие только выдающийся кадык.

Он высадил меня возле ворот. Не обещал, что мы увидимся. Не спрашивал даже имени. Ничего не говорил. Просто бросил:

– Ты нереально красивая, малышка.

Подмигнул и коротко улыбнулся. Лишь уголками губ.

А потом сел в автомобиль и поехал трахать очередную глупую дуру, которой за час до этого накидал в уши невообразимый (фирменный) бред про ее исключительность.

Но об этом я не знала. Тогда я была поражена. Покорена им с первого взгляда. Чтобы позже подчиниться ему во всех известных мне смыслах.

* * *

Наверное, так выпускаются из исправительных учреждений. Мне вручили личные вещички, справку об освобождении, какую-то памятку в руки сунули, задвинули короткую напутственную речь и резво пнули под зад. Как в тюряге. Только там стакан молочка на дорожку не наливают. А тут вдобавок даже печенькой одарили.

Я вышла за ворота с чувством полной растерянности. Посмотрела на брата – тот смотрел на меня через стекло окна на втором этаже. Взрослый совсем уже, лохматый, хмурый. Парень сидел на подоконнике и, не шелохнувшись, провожал меня взглядом. Обычно сильный духом, теперь он казался встревоженным. Из-за родной сестры. Ведь мне первой приходилось окунуться в жестокий мир, не знавший пощады по отношению к таким, как мы, – обездоленным.

Свят бы выдержал, не озлобился, а я вела себя, как ощетинившаяся кошка. Отовсюду ожидала подвоха. Никому не верила. Готовилась выпустить когти. В детдоме никогда нельзя было расслабляться: свои маленькие банды и авторитеты – даже среди девчонок. Чуть отвернешься, а твоих личных вещей как не бывало. Поэтому подкопленные деньги я всегда держала ближе к телу и жила ожиданием лишь этого дня, когда мне удастся наконец вырваться на волю.

И вот я здесь. С парой тысяч в кармане посреди широкой улицы, утопающей в солнечном свете. И с надеждой, что, возможно, истории про то, как сирот заставляют годами ждать собственной квартиры, окажутся сказкой, и мне повезет хорошо устроиться. И возможно, даже хватит денег снять приличную хибару и найти хоть какую-то работу: я ж чертова швея теперь – с корочкой.

Возможно, я сумею оформить опеку над братом: что там нужно? Жилплощадь? Работа? Заключить брак с кем-нибудь? Ради единственного на всей Земле родного человека я готова на все. Даже на преступление.

Бесцельно плелась по улице и пинала попадающийся мусор. Потертый текстильный рюкзачок оттягивал плечи, но мне доставляло огромное наслаждение просто дышать свежим воздухом, разглядывать витрины и пялиться на городскую пыль под ногами.

«Никаких съемных квартир. Пока хватит и маленькой комнатки в общежитии. Главное – сэкономить денег и получить консультацию юриста. А когда смогу забрать брата, я сделаю все, чтобы мы больше ни в чем не нуждались».

Вздрогнула, услышав мерный шелест шин за спиной. Сгорбилась, боязливо вцепившись ногтями в лямки рюкзака, и ускорила шаг. Но звук никуда не делся.

Осторожно глянув через плечо, заметила большой черный автомобиль. Он крался следом почти бесшумно, точно гигантский аллигатор. Колеса, мягко перекатываясь, царапали асфальт и хрустели песком, а у меня внутри разливалось странное чувство: смесь страха и любопытства.

Я продолжила идти по тихой пригородной улочке, вытянувшись в напряженную струну, а черный монстр не отставал. Я замедляла шаг, и он тоже почти останавливался. Изощренная игра, похожая на кошки-мышки. Удивительно, но она рождала во мне бурю эмоций.

Это не могло быть правдой. Взрослый, опасный, не внушающий доверия мужчина, которого я встретила случайно две недели назад и не мечтала увидеть снова. Догадывалась, что это был он, надеялась, но не верила до конца.

И шла, прерывисто дыша и боясь обернуться: а вдруг тачку ведет кто-то другой? Может, маньяк? Но какая разница? Разве татуированный бугай не страшнее маньяка для молодой неопытной девчонки? С невыносимой жесткостью во взгляде и неутолимой похотью – именно таким я его и запомнила. Вот что влекло к этому мужчине почти нестерпимо.

Не выдержала.

Отошла в сторону, ступила на пешеходную дорожку. По-прежнему смотрела вперед, когда автомобиль поравнялся со мной. Он и не думал уезжать, не увеличил скорость. Медленно плыл рядом, как большой дорогой пароход. Как послушный пес. И тогда, можете ненавидеть меня, – маленькая девчонка чувствовала себя настоящей Золушкой.

Дышать становилось все труднее, напряжение нарастало, но мы двигались по улице, продолжая делать вид, что не замечаем друг друга. Следовали вперед. Вместе, неотрывно, без суеты, ведомые особенной нитью, скрытой от посторонних глаз.

Не знаю, смотрел он на меня или нет: стекла оказались тонированы, и в глянцевой черноте можно было наблюдать разве что собственное отражение. Но я еще метров пятьсот не смела даже оглянуться.

Наконец не выдержала. Остановилась, повернулась и воинственно скрестила руки на груди. Сердце билось как бешеное. Стучало в ребра, точно отбойным молотком. И вдруг – резко рухнуло куда-то вниз, едва полированная дверь медленно, без единого звука, приоткрылась, приглашая меня в салон.

Пассажирское сиденье было пустым. Дрожа как осиновый лист, я слегка наклонилась. Иначе не увидела бы водителя. Горло обожгло терпкой сладостью, которая взорвалась тысячей фейерверков в желудке, когда мы встретились глазами. Немигающий темный взор, буквально пожирающий заживо, вытягивающий из меня все силы, лишающий воли. В нем сплелись жаркое пламя и ледяное дыхание смерти, дикая, почти животная страсть и полное безразличие. Это завораживало.

Всего одно слово:

– Прыгай.

Короткая усмешка и сильная ладонь, мягко хлопнувшая по кожаной обивке сиденья.

И в этот момент я поняла, что готова на все, что бы он там ни планировал со мной сделать.

И промелькнувшие мысли о том, что человек лет на десять старше меня, сильный, похожий на опасного дикого хищника с грацией пантеры, мог бы помочь решить любые мои проблемы, разом куда-то испарились. Они уступили место неведомому ранее желанию, которое теперь раздирало плоть изнутри и наливалось невыносимой тяжестью внизу живота.

Клянусь, ему и уговаривать меня не нужно было. Сев в машину, вдохнув терпкий мускусный запах мужчины и ощутив его присутствие, я мгновенно отреклась от собственной воли, разума и здравого смысла.

Татуированные руки на обтянутом кожей руле, большие крепкие пальцы, испещренные причудливыми рисунками, завитушки и надписи на шее и виске. Рискуя заработать косоглазие, я разглядывала каждую буковку и линию на его теле в тех местах, которые не были прикрыты одеждой. И отчаянно фантазировала о том, какой он там – под своими дорогими тряпками.

Дрожала от возбуждения, представляя, что этот самец может со мной сделать, если только захочет. Меня он, разумеется, даже спрашивать не будет. Подобные ему ничего не спрашивают – просто берут, что хотят.

Мы остановились у обычной фастфуд-забегаловки. Мужчина кивком указал мне, чтобы выходила. Конечно, я не рассчитывала, что он откроет мне дверь, и чувствовала себя тусклой замарашкой на его фоне, но загадочное молчание откровенно сбивало с толку. А после того как он усадил меня за столик, поставил передо мной поднос с едой, сел напротив и бесцеремонно уставился, стало вообще не по себе. Кусок в горло не лез.

– Ешь, – приказал тихо.

И я не смея отказаться, послушно взяла бургер и откусила.

Он смотрел на меня пристально, фиксируя темными зрачками каждое действие. Не моргая, наблюдал, как медленно двигаются мои челюсти. Впивался взглядом в лицо так, что казалось, будто кто-то саморезы мне в череп всверливает – медленно и с особенным, садистским удовольствием.

Еле удержалась, чтобы не сжаться в комок, когда мужчина внезапно протянул руку. Забыла, как дышать нужно. Замерла с недожеванным куском во рту и уставилась на большую ладонь.

А он всего лишь перегнулся через столик, провел средним пальцем по уголку моих губ, стирая кетчуп, а затем быстро облизнул палец. Первый раз в жизни я видела что-то настолько вызывающе сексуальное, как крохотная красная капелька, тающая у него на языке.

Я, конечно, была совсем юной и глупой, но интуитивно понимала язык жестов. Знала, что следовало уйти, чтобы не потерять себя окончательно. Но у меня не было сил: тело уже не подчинялось. Оно откликалось на каждый его жест или поворот головы, тянулось навстречу, отдавалось тягучей болью в мышцах и сладким пожаром в напряженных сосках. Единственное, чего я тогда хотела, – чтобы он быстрее избавил меня от этой муки.

– Идем, – бросил незнакомец, не дав даже вытереть губы салфеткой.

Сжал мою ладонь в грубой руке и стремительно потянул к выходу.

В ту секунду, спеша за ним и едва не запинаясь, я чувствовала себя податливой куклой, согласной на все. Предполагала, что буду жалеть, но старалась не думать, отключить мозги.

Боль, раскаяние, ненависть к себе – это все будет потом. А сейчас я была не одна: не стояла посреди шумной улицы, не искала крышу над головой, просто шла за мужчиной, готовая подчиниться любым его просьбам, и чувствовала невообразимый трепет, разрывающий меня изнутри. Сладкое предвкушение того, что неумолимо обернется горьким послевкусием.

Он привез меня в дорогую гостиницу. Не сказал ни слова.

Наверное, мы странно смотрелись: расписной дядька с холодным, почти безжалостным взглядом и девочка-одуванчик, робко держащая его за руку. Администратор, сутулый мужчина в годах, то и дело поглядывал на мои стоптанные кеды, нищенскую одежку, на милое, почти детское, личико и разметавшиеся по плечам светлые волосы. Мне только плюшевого медвежонка не хватало, чтобы моего спутника сочли педофилом.

Но крупная банкнота быстро развеяла сомнения сотрудника гостиницы. Мне и паспорт показывать не пришлось, который у меня, кстати, имелся. Но такие мелочи моего нового знакомого мало волновали. Он быстро повел меня по коридору, бросив на ходу портье, чтобы к нам не совались.

Судорожно открыв дверь, рывком втолкнул меня в номер. Только тогда я заметила сильнейшее возбуждение, которое его брюки были не в силах больше скрывать.

Захлебнулась своим же дыханием, когда, прижав меня с размаху к стене, мужчина больно впился губами в мой рот. Целовал глубоко, невыносимо, страстно, играл своим языком, толкая мой, бесцеремонно и грубо кусал мои губы, заставляя горячие волны желания разбегаться по коже. Крупные ладони нервно бегали по моему телу, обжигали шею и спину, а затем требовательно сжали ягодицы и с силой притянули к себе.

Он оторвался лишь для того, чтобы посмотреть на меня диким взглядом, сорвать с плеч рюкзак, швырнуть его на пол и начать, словно обезумевший, рвать на мне одежду голыми руками. Я слышала треск ткани и не могла бороться с собственной дрожью. Волны горячего пламени пробегали по телу, сосредотачивались в самом низу ноющего живота и велели мне не сопротивляться.

Я так и стояла, тяжело и часто дыша, и сотрясалась от крупной дрожи, пока он стягивал с меня остатки одежды. Наконец мужчина остановился и сжал челюсти, шумно втягивая ноздрями воздух. По его глазам было видно, как он доволен тем, что видит перед собой. Грудь высоко вздымалась, нетерпение чувствовалось в позе, но он словно выжидал чего-то.

Тогда я шагнула вперед, приблизилась к нему и коснулась пальцами горящих приоткрытых губ.

Он смежил веки от удовольствия. А меня от этого прикосновения наполнило теплым покалыванием в каждой клеточке кожи.

– Идем, – и его глаза заблестели.

Еще один рывок, и сильные руки толкнули меня на кровать.

Он не спрашивал. Ни о чем со мной не договаривался. Ничего не просил. Просто брал то, что хотел, и так, как хотел. Спокойно, уверенно и почти равнодушно.

Избавил меня от белья и, бросая жадные взгляды на мое голое тело, разделся сам. Я дрожала, совершенно голая, распластавшись поперек прохладных простыней. Даже не от страха, а от созерцания ярости в его колючем взгляде и… от желания.

С ужасом смотрела на крепкие плечи, на жилистую фигуру, подтянутый живот с упругими мышцами и на то, что дыбилось ниже. Огромное, твердое и готовое вспороть ткань трусов. Медленно, будто угрожая, мужчина надвигался на меня. И я едва не теряла сознание, беспомощно прикрывая руками обнаженную грудь.

Внезапно одним ловким движением он стащил боксеры, обнажив неожиданно красивый, гладкий и ровный член, пульсирующий от нетерпения. И я не удержалась от нечаянного вздоха. Замерла и сглотнула, поймав довольный взгляд мужчины. Краснея, приказала себе расслабиться, послушно откинулась назад и стыдливо развела ноги. Сложив руки на груди, прикрыла веки. Ноющая пульсация внутри неумолимо набирала обороты.

– Эй, – позвал он хрипло и как-то встревоженно, заставив меня открыть глаза. – Первый раз, что ли?

Мужчина дышал неровно, брови были нахмурены. Он склонился надо мной так низко, что твердая грудь почти коснулась моей. Я чувствовала, как что-то горячее, влажное и жаждущее оказаться во мне уткнулось во внутреннюю поверхность бедра.

– Д-да, – произнесла на выдохе.

Он приподнялся и ошеломленно взглянул на меня.

– Я хочу, – погладила дрожащей рукой широкую грудь и плечо. Посмотрела прямо в темную бездну глаз. – Сделай это. Пожалуйста.

Потянулась и осторожно поцеловала, получив в награду ненасытный рык, вырвавшийся из его рта. Беззащитная, обреченная, ставшая пластилином в его руках. Открылась и подалась навстречу, когда он ворвался в мою горячую плоть. Одним резким рывком. Без предупреждения. Больно. Сжал руками мои плечи и впился в пересохшие губы, чтобы проглотить мой вскрик новым жадным поцелуем.

Я выгнулась всем телом, утопая в тысячах искр, посыпавшихся из глаз. Всхлипнула от обжигающей пытки, прострелившей молнией между ног. И ответила тихим стоном на рокот его голоса, на рычание дикого зверя, которое продолжало меня пугать, хотя и становилось уже каким-то привычным. А еще через пару мгновений смогла отозваться встречным движением на интенсивные, мощные толчки. Откликнулась, чувствуя, как ему тесно во мне, как сладко. Ожила.

Вцепилась пальцами в его мокрую спину, чтобы сильнее и глубже чувствовать каждый удар бедрами, каждое движение внутри моей полыхающей жаром влаги. Чуть не сорвалась на крик, когда он стал двигаться грубо и быстро и нарастил темп чуть не до предела. Хотела просить пощады, но мужчина погасил сопротивление жестким поцелуем. Целовал, покусывал, посасывал мои губы, не давая стонать и всхлипывать.

Сжимал мои плечи, причиняя невообразимую боль, подгребал под себя, стискивал бедра, вбиваясь все глубже, до самого предела, который я сама уже чувствовала, отдаваясь нахлынувшим волнам сладкого жара. И замирал на мгновение, а затем продолжал двигаться еще яростнее.

Незнакомец скользил языком по моей шее, опалял ее дыханием, ласкал мои возбужденные соски. А я отдавалась ему и телом, и душой, принимала ласки, похожие на пытки и сопровождающиеся острой болью. Чувствовала себя добычей и одновременно упивалась собственной слабостью и силой мужчины. Умирала от удовольствия. Задыхалась под его тяжестью и бессвязно просила еще. Даже когда он пытался унять свою дрожь, излившись в меня, даже потом, когда нехотя откатился в сторону, притянул меня к груди и накрыл сверху огромной ручищей.

Едва отдышавшись, мужчина потащил меня в душ. Никаких лишних слов и объяснений. Включил воду, сделал ее горячей и приятной и направил струю на меня. Намочил волосы, взял немного геля и начал нежно массировать мою кожу. Прошелся по шее, ласково обогнул каждый сосок, спустился к плоскому животу, еще ниже. А я просто кайфовала, позволяя ему быть безраздельным хозяином моего тела.

Смотрела в пугающие темнотой глаза и получала истинное удовольствие: я могу погружаться в них и не ломаюсь. Стойко выдерживаю дикий взгляд. И зажмуривалась, окунаясь в терпкий запах мужского пота, смешанного с парфюмом. Громко и неприлично стонала, когда он, повернув лицом к стене, брал меня снова и снова, грубо и не сдерживаясь, когда, дождавшись пронзивших мое тело судорог, кончал сам и обхватывал меня так тесно, что я ощущала себя в непроницаемом коконе.

– Как тебя зовут? – спросила на прощание: была уверена, что он вышвырнет меня за дверь, не дав собрать с пола рваные шмотки.

Мужчина открыл балконную дверь и закурил.

– Вадим, – сказал отрывисто. – Но ты это имя забудь. Для всех я – Майор.

Я поежилась. «Мент, что ли?»

– Нет, малышка, – усмехнулся, словно прочитав мои мысли. – Фамилия такая. Майоров.

Притянул к себе, прижался губами и выдохнул мне в рот струю дыма, заставив с непривычки закашляться.

– Пф… Что это? – В горле запершило.

– Тебе понравится, – затянулся еще раз, задержал дыхание, прикрыв веки, и снова вдохнул едкий дым мне в рот.

Я послушно втянула его, после чего выдохнула. Глаза заслезились, голова закружилась. Вадим вовремя подхватил меня за талию, не дав упасть. Мы стояли и смотрели на оранжевый закат, а по всему телу разливалась необыкновенная легкость. Через минуту я уже засыпала на его плече, мечтая поцеловать каждый сантиметр совершенного мужского тела, но так и не нашла в себе сил.

Проснулась уже под утро с твердым намерением улизнуть еще до того, как он проснется и выгонит меня. Но тяжелая рука привычно и по-хозяйски опустилась на бедро. Шустрые пальцы быстро скользнули к самому низу живота, раздвинули мягкие складки и нырнули в горячую глубину.

Он играл на мне, как на арфе, заставляя изгибаться и задыхаться от стонов, а затем подтянул к себе, плотно прижал и резко вошел. Мы двигались в одном ритме, не видя лиц друг друга. Медленно, страстно. Я комкала простыню и задыхалась, а когда Вадим покусывал мою шею, прижималась к нему еще теснее. Потому что именно так мне хотелось: чтобы больно и нестерпимо, совсем на грани, когда уже нет пути назад.

И с того дня мы стали совершенно неразлучны. Как чертовы Бонни и Клайд, те влюбленные ублюдки. Только не убивали никого. Обманывали, да, разводили на бабки, кидали. Но никогда не опускались до чернухи.

Возвращались в номер и трахались как кролики. Высасывая друг из друга жизнь по ниточке. Потому что вместе жить получалось плохо, а врозь – вообще никак.

Через неделю после нашей первой ночи Вадим признался мне, что, кроме машины, у него ничего нет. Немного денег – но и те у нас закончились быстро. Мы снимали номера в разных отелях, пока не нашли подходящую по цене для аренды клетушку в блочном доме, которая и стала нашим временным пристанищем.

Он научил меня воровать.

Как красиво отвлечь внимание и утащить кошелек из кармана прохожего, как поесть в ресторане и не платить, как вскрывать замки и прочим рисковым трюкам. Через полгода я неплохо разбиралась в психологии жертвы и легко понимала, когда человек мне уже верит и готов обмануться.

Вадим обещал помочь мне забрать брата, но постоянно откладывал вопрос на потом – вот единственное, что омрачало жизнь. Его мысли занимали крупные аферы, а духу провернуть такую у него пока не хватало (как и возможностей), но он усиленно готовился.

Я устала слышать, что скоро мы сорвем большой куш. Начались ссоры. С криками. Драками. Но мы мирились – дико и остервенело. Так, что соседи стучали по батарее.

Мы могли сутками не выходить из квартиры. Лежали, курили, смотрели телевизор. Мечтали. Мы были очень близки, иногда казалось, что мы одной крови и сплетены навечно и очень туго нашими клятвами, безудержным сексом и риском. Но я всегда знала, что Майор не может принадлежать кому-то одному – он, как песок, вечно утекал сквозь пальцы, когда ему того хотелось.

Я постоянно боялась, что ему наскучит со мной. Никогда не могла полностью расслабиться и ждала чего-то плохого – потому что раскусила его натуру. Места себе не находила, когда он пропадал. Знала, что такому, как он, ничего не стоит нагнуть любую понравившуюся телку. А потом он вернется ко мне, такой чистенькой, и будет снова клясться в любви и трахать бесконечно долго, пока не попрошу пощады. И продолжит издеваться, даже когда буду умолять все прекратить.

Не представляю, какая это стадия унижения или неуверенности, но я спешила сделать ему минет, когда у меня начинались месячные. Боялась, что он не выдержит и пойдет к другой, чтобы удовлетворить похоть. Знала, что Вадим никогда не будет верен мне. Что придется делить его с воображаемыми и вполне реальными женщинами, которые сбегались к нему, стоило только поманить пальцем. Задыхалась от ревности. Но все равно не могла вообразить, что мы когда-нибудь расстанемся, и он перестанет быть моим.

Он стал для меня семьей. Да чего уж там – целой вселенной. Но вряд ли бы кто это понял.

Я была одинокой, потерянной девочкой, а он заменил мне отца. И друга, и мужа, и любовника заодно. Он был моим воздухом. Самым родным, любимым, единственным. Я смотрела на него преданной собакой, готовой умереть за него, душу отдать. И так прошли два самых счастливых и одновременно невыносимых, взрывомозговыносящих года в моей жизни.

Пока все не закончилось.

Знаете такую старую разводку? Девушка знакомится в баре гостиницы с мужчиной, они выпивают, смеются, идут в его номер, а когда парочка уже полураздета, врывается «ее бывший» и начинает угрожать? Так вот, это стало нашим коронным номером. Мужики велись на меня, как наивные школьники, а при виде взбешенного Вадима, ворвавшегося в номер, готовы были расплатиться чем угодно, даже собственной задницей.

Забрав бабки, мы в спешке удалялись и не волновались, что жертва заявит в службу охраны или полицию. Выбор всегда падал на развратных женатиков, которые не хотели предавать огласке свои «подвиги».

Мы бурно праздновали наши победы. Катались, пили, занимались сексом. Я знала каждую татуировку на его теле и обожала рассматривать их перед сном. И в тот роковой вечер медленно водила пальчиком по груди Вадика, пока он не сказал:

– Познакомился сегодня в баре отеля с девушкой.

Я вопросительно посмотрела на него. Знакомый блеск в глазах внезапно насторожил.

– Какой девушкой? – спросила тихо.

– Короче, сама она – ни кожи, ни рожи, но ее папаша рулит несколькими крупными предприятиями.

Я улыбнулась:

– Есть мысли, как их обчистить?

– Вообще-то, да, – он закурил, откидываясь на подушки. – Я запудрю ей мозги и женюсь. Мы с тобой будем богаты, детка.

Меня словно холодной водой окатили. Все ясно. Вадик станет ухаживать, прикидываться состоятельным и галантным кавалером – он хорошо это умел. И будет спать с ней, как же иначе!

Я просила его передумать, умоляла, заклинала, но поняла, что все бесполезно, и начала орать так, что от моего крика переполошились соседи.

Но Майор – не из тех, кто меняет принятое решение. Вместо того чтобы откинуть эту мысль, Вадим просто отшвырнул меня к стенке и был таков. Удар пришелся на затылок, но боль не чувствовалась. Я думала лишь о Вадике. Он собирался трахать кого-то еще, чтобы сделать нас богатыми. Что за схема такая? И какова моя роль? Я не понимала, как ни пыталась…

Настоящая боль пришла позже, когда я осознала, что Вадим не вернется. Мне кусок в горло не лез целую неделю. Я и ногти сгрызла, и сигареты выкурила, готова была простить ему все что угодно, пока воочию не увидела их вместе.

Хотела подкараулить Вадика возле того отеля, чтобы поговорить, а наткнулась на них обоих. Высокая грудастая баба – кровь с молоком. Порода за километр видна, мимо такой вряд ли пройдешь.

«Ни кожи, ни рожи». Как же…

Я стояла и хлопала глазами, когда они проходили мимо. Я даже почувствовала запах его одеколона. Вадим поддерживал спутницу под руку и взглянул на меня лишь раз: сухо и с угрозой, чтобы даже не смела подходить.

А девушка меня и не заметила. Конечно, какая-то блеклая девчонка с испуганным взглядом – просто размытое пятно в ее красивой жизни, где она гуляет по ресторанам с такими красавчиками, каким тогда выглядел мой Вадим: при костюмчике и в начищенных до блеска туфлях.

Я бежала домой, спотыкаясь, не видя дороги: слезы застилали глаза. Падала, вставала и снова бежала. Вернулась домой и легла умирать. Долго смотрела в белый потолок, кажущийся бесконечным, как и мое одиночество, и понимала, что все было обманом. Ничего Вадим не собирался для меня делать. Ни спасать брата, ни быть моей опорой. Наша любовь исчезла, как только понадобилось жениться на богатой наследнице. Превратилась в пыль.

По-моему, я лежала так целую вечность. Кажется, действительно тогда умерла.

Такие у него были планы. Вот такая грандиозная афера. И это легче, чем ограбить банк. Не нужно вложений, схем и разработок. Да и риска – минимум.

«Ничтожество. Мразь!»

Я закрыла глаза.

Предательство имеет привкус крови. Оно отчаянно горчит, сочится грязной пеной, душит. А у лжи – соленый привкус слез. И они непременные спутники любви. Вопрос лишь в том, как скоро ты с ними встретишься.

Но Вадик вернулся. Через два месяца. Я все так же тихо умирала, потому что не помню, чтобы ела, пила или жила. Возможно, существовала, но лишь бледной тенью себя прежней.

Он радостно сообщил, что теперь мы богаты и скоро ему удастся вернуться. Говорил и говорил, а я сидела и не видела ничего, кроме голодного блеска в его бесчувственных глазах. И я позволила. Разрешила сделать то, зачем он пришел. Он имел меня во всех позах, в каких только хотел. А я надрывно стонала, чтобы напомнить ему о том, чего он лишился навсегда и по собственной воле.

Я двигалась ему в унисон, сжимала изо всех сил изнутри, чтобы сделать больнее, но получалось только острее и приятнее. Мне хотелось запомнить его таким, чтобы забыть навсегда. Я впитывала его как губка. Наслаждалась каждым движением. Отпускала. Прощалась.

А потом мы подрались. Не могла вытерпеть, когда он, кончив, полез ко мне с поцелуями и признаниями. Не могла терпеть больше этой гадости, грязи, в которой он вымарал нашу любовь, променяв ее на бабки.

Разбила ему нос.

И пока Вадик матерился в ванной, пытаясь остановить кровотечение, схватила красную сумку из тайника под кроватью, где были спрятаны наши сбережения, и убежала.

Я выкупила брата: договорилась, чтобы он числился в детском доме, но мог оставаться со мной. И мы со Святом сели в поезд и поехали на юг, туда, где ему и положено жить, чтобы справиться с проклятым пиелонефритом – загорать, греться в песке и дышать свежим воздухом.

Так я эволюционировала от воровки до социопатки. Не хотела никого видеть и слышать, избегала людей. Старалась не вспоминать и не думать. Ни о чем. Убила в себе все эмоции, потому что если я бесчувственная, то мне и не больно.

А он женился, да. Загуглить эту новость и прорыдать сутки было моей единственной слабостью за последние дни. Поэтому сегодня утром я не придумала ничего лучше, чем избавиться от волос, которые он так любил пропускать сквозь пальцы перед сном, в которые зарывался носом, чтобы глубоко вдохнуть их аромат и улыбнуться.

Обрилась налысо, чтобы освободиться от него. Хотела окончательно сжечь все мосты. Забыть. Но легче почему-то не стало. Не вышло. Невидимая нить, которой мы были пришиты друг к другу, оказалась крепче любых цепей, не говоря уже о каких-то там волосах.

2

Спустя полгода

«Забавный маленький паучок. Крошечный совсем. И откуда такой только взялся на седьмом этаже?»

Зевая, прохожусь пятерней по отросшим волосам. Теперь они снова мягкие, пушистые и приятные на ощупь. А ведь я почти привыкла к себе новой. Да и шампунь хорошо экономился.

Поворачиваюсь к зеркалу и долго вглядываюсь в бледное худое лицо, на котором глаза кажутся огромными серыми дырами. Поправляю «прическу». За зиму шевелюра отросла сантиметров на восемь, не меньше, и у меня даже имеется симпатичная челка.

Беру сигарету, закуриваю, открываю балконную дверь и выхожу.

– Привет, – сухо бросаю в сторону паучка.

А он умудрился за ночь оплести все окно паутинкой. Ювелирная, надо признаться, работа.

Выставляю на подоконник банку, в которой лежит половинка абрикоса – специально вчера купила. Переживала, чем будет питаться этот малец. А так, глядишь, фрукт начнет портиться, появится плодовая мушка. И паучку будет не скучно.

– Это тебе, – изображаю подобие улыбки, но получается плохо – разучилась.

Подхожу к перилам, затягиваюсь и невольно щурюсь, глядя на море. Кажется, будто оно врывается в кусочек суши огромной голубой лапой. А бухта словно обнимает его в ответ, держит обеими руками и никуда не отпускает. Частенько смотрю на природное объятие и умиляюсь. Точнее, что-то в душе собирается проснуться, ожить, но, поерзав слегка, поцарапавшись о твердую броню, снова затихает.

Каждый день, как сквозь пелену сна. А сны я теперь ненавижу. Постоянно одни и те же: руки эти по моему телу ненасытные, глаза бешеные, крики до хрипоты, поцелуи до разодранных в кровь губ. Наша страсть, секс, ссоры, расставание, боль. Гребаная карусель, которую я вынуждена переживать снова и снова по кругу, стоит только закрыть глаза.

Стараюсь меньше спать и больше времени занимать себя чем-то. Например, идти куда-то бесцельно, шляться по городу или лежать, выкуривая одну сигарету за другой. Но это, конечно, тянет меня вниз, а ведь нужно зарабатывать деньги. А браться за что-то грандиозное и рисковое боюсь. Попадусь – и Свят останется один. Без сообщников в таком деле тяжело, а втягивать брата – наиглупейший вариант.

Хотя тот и впрямь мечтает. Ненавижу себя, когда он, подражая мне, тренируется вскрывать замки отмычкой или пытается тиснуть кошелек в автобусе. Свят не должен идти по моим стопам, не такого будущего я ему желаю. А он видит себя кем-то вроде крутого техника: аферисты так обычно называют члена команды, который хорошо разбирается в компьютерах и может руководить технической частью любой операции. А я хочу, чтобы брат зубрил учебники – не зря же мы сделали документы для посещения местной школы.

А еще Свят оторваться не может от скиммера – штуки, которая считывает информацию с банковских карт. И меня это ужасно бесит: в его возрасте парня должны интересовать сигареты, вечеринки и девчонки в коротких юбках.

А он почти ежедневно упрямо уговаривает меня отдать его в ученики к известному мошеннику или хакеру, ведь я знаю многих в этой среде, но такие разговоры приходится мигом пресекать.

Сейчас молодость и шарм – мое смертельное оружие. Но когда-нибудь я состарюсь и потеряю возможность промышлять чем-то подобным. Да, я все еще смогу напиться за счет какого-нибудь идиота, получить пенсию по поддельному документу или, на крайний случай, стану красиво бросаться под колеса автомобилей богатеньких буратино, чтобы поиметь с них бабло.

Но Свят… Он не такой.

Ему нужна семья. Спокойная, тихая гавань. Домишко на берегу моря, красотка-жена, престижная работа и парочка спиногрызов, которые будут обожать полоумную тетку Софку. Она научит их мухлевать в карты и подделывать подписи родителей в дневнике. Возможно, мне даже выделят комнатку на чердаке, где я буду дымить, пока однажды не сдохну от рака легких, инфаркта или инсульта.

– Дышать нечем, – братец заваливается на балкон, разгоняя рукой сигаретный дым.

Затягиваюсь, тушу окурок в пепельнице и оборачиваюсь. Святослав улыбается, в этой обтягивающей майке он не выглядит ребенком – в нем угадывается будущий сердцеед с набором крепких мышц. Вот только от прыщей, мелкими красными точками высыпавшими на лоб и виски, не мешало бы избавиться – и срочно.

– Ну что? – говорю я, вместо того чтобы поздороваться.

Брат достает блокнот.

– Вот, – он находит нужный лист. – Номер двести два: сорок лет, есть кольцо, всегда гладко выбрит, много говорит по телефону с женой. В свободное время гуляет по набережной, спрашивал меня, как добраться.

– Дальше, – прошу хмуро.

– Номер двести тридцать. Северянин, лет пятьдесят, женат и явно озабоченный. Как мне удалось выяснить, приехал по делам, но интересовался кардиологическим санаторием. Даже притащил оттуда буклет.

– Угу, – киваю.

Главное правило афериста: грабить только уродов и никогда не забирать последнее. Воровать у больных и немощных – плохая примета. Очень плохая. Не стоит портить карму.

Брат перелистывает страницу и продолжает:

– Номер двести пятьдесят два. Около шестидесяти, жирный, неприятный тип. Кольцо снял, как только приехал. Сначала я думал, что какой-то региональный чиновник, но он сболтнул, что собирается открывать филиал фирмы.

Шестьдесят лет. В эти годы ум, расчетливость и подозрительность обычно в труселя сваливаются. Кажется, наиболее подходящий для нас вариант.

– Подробнее.

Свят чешет затылок.

– Ну… – Он убирает блокнот в карман джинсов. – Нетерпеливый. На ресепшене жал на звонок как ненормальный. Хотя администратор рядом стоял, просто разговаривал по телефону с важным клиентом.

Брат наклоняется, разглядывая причудливую паутинку, тонкими серебристыми нитями оплетающую окно. Осторожно касается ее, стараясь не порвать, но та сразу же липнет к пальцу.

– Чаевые мне не оставил. А когда уходил, сунул в холле свою лапу в вазу с конфетами, да так много хапнул, что пятерня внутри застряла. Жадюга.

– Отлично, – нервно облизываю губы.

Жадность – это слабость, она всегда играет на руку таким, как я.

– И наглый он, клешни точно будет распускать, – тяжело выдыхает брат. – Придется страховать тебя на каждом этапе.

– Справлюсь. Не в первый раз.

Помогаю ему выпутаться из липкой паутины, но тоже вляпываюсь.

– Черт, – вытираю руки о штаны. – Случайно, не интересовался, где можно девочек снять?

Пожимает плечами.

– Нет. Но я, как и было оговорено, когда он спросил про хорошее заведение, посоветовал ему бар нашего отеля.

– Замечательно.

Толкаю дверь и вхожу в душную комнату. Открываю шкаф, мысленно прикидывая, какой из образов мог бы его зацепить. Явно не школьница, не бизнес-леди и не простушка… Скорее, что-то доступное и очень яркое.

– Типаж?

Свят запрыгивает на диван с ногами, открывает пластиковую бутылку, жадно пьет, затем вытирает ладонью капли воды на губах и задумчиво протягивает:

– Ну… не знаю… Что-то вроде Алека Болдуина. Нагловатый, полностью уверенный в собственной дряхлеющей привлекательности, любящий пускать пыль в глаза, – он усмехается, потирая ладони. – Сальные волосы, шея в складочку, пальцы жирные, будто он только что курицу гриль ел. Губки бантиком. Все, как ты любишь.

– Да пошел ты, – цежу сквозь зубы, но рот невольно растягивается в улыбке.

Братец прав – это мой любимый типаж.

– Ты злая, потому что у тебя мужика уже лет сто не было.

Улыбка немедленно сползает с моего лица.

– А это не твое дело.

Отворачиваюсь и выбираю парик, предвкушая продуктивный вечерок. «Блондинка, брюнетка, огненно-рыжая?» Все-таки устроить брата носильщиком багажа в отель оказалось самым верным из моих решений.

* * *

Есть один маленький, но существенный минус в теплых, южных уголках суши вроде этого. В городе у моря одиночество всегда ощущается острее. Оно как что-то невидимое, но невыносимое. Заноза, застрявшая в сердце и постоянно дающая о себе знать.

Улыбающиеся девушки с ровным шоколадным загаром, смеющиеся местные с мороженым в руках, очарованные красотами туристы с фотокамерами. Меньше машин, больше велосипедистов, зелени, красок, воздуха. Широкие проспекты и узкие тропинки, гладкие камни, мягкий светлый песок. И неожиданно огромное море, обдающее соленой свежестью, манящее в теплую, ласковую воду.

Оно как молчаливый соучастник моих преступлений. Безбрежное, сильное, всеобъемлющее. Оно появилось здесь раньше людей и знает все их тайны. Лижет берег, чередуя приливы и отливы без отдыха, словно тасует радость и горе. Шлифует камни и характеры, наполняя наши жизни вечным танцем волн. Ровное, притворно безразличное, оно умиротворяет окружающее пространство. Море… Коварное, буйное, бескрайнее, пугающее, оно и есть само спокойствие, потому что учит нас в первую очередь мудрости.

Я вылезаю из такси. До отеля – несколько сотен метров. Лучше пройтись немного пешком, чем рисковать, ведь водитель потом с легкостью сможет описать роскошную брюнетку, севшую в его автомобиль в районе Голубой бухты. И пусть эта шикарная дама с копной черных, как вороново крыло, волос ничуть не похожа на меня, подстраховаться все-таки стоит.

Вышагиваю не спеша. Наслаждаюсь прекрасным звуком, который сопровождает каждый мой шаг – «цок-цок-цок». Уверенная походка, идеальная укладка, яркий, но не слишком вульгарный макияж. И платье – тонкий шелк, летящее, с разрезами до основания бедер и интригующим декольте, в котором припрятан чумовой пуш-ап.

Не знаю, что на меня нашло, но в последний момент решила не разыгрывать карту откровенной шлюхи. Называйте это как хотите. Может, чутье. Сегодня я – растроганная красотами города приезжая, жаждущая приключений в последний день унылой командировки.

Поразительно, но метод Станиславского все еще работает. Стоит только примерить чужой образ, попытаться прожить придуманную тобой роль и максимально ей поверить, как твои собственные беды ненадолго, но отступают. Я – больше не Соня, я Светочка. Милая, наивная, кокетливая и веселая госслужащая из Перми. Единственной ее проблемой становится скучный вечер, сломанный ноготь и отсутствие хорошего коньяка в мини-баре номера отеля.

Иная походка, иные манеры. Акцент, смех, мимика: все другое вплоть до кончиков пальцев. Готова поспорить, если измерить длину моих ног и размер груди – у Светочки показатели тоже будут выше. Не удивлюсь, если и анализ крови окажется другим, но следов я не оставляю, уж простите.

В принципе, прекрасно отдаю себе отчет, что поступаю непрофессионально. Гораздо проще было бы поехать в мощный гипермаркет, туда, где бродят сотни зазевавшихся покупателей. Присмотреть парочку уставших от мук выбора приезжих, которые уже больше часа не могут определиться, какую кухню они хотят. И мимоходом легко увести их рюкзачок.

Уверяю вас, там будут и банковские карты, и приличные суммы наличкой, и смартфоны с планшетами. Да и искать меня, как положено, вряд ли кто станет – если они приезжие, им поскорей нужно вернуться домой, а ментам тоже захочется отвязаться от таких «гостей» побыстрее.

Но подобные аферы – для тех, у кого совсем совести нет. Ведь обворованная парочка может оказаться чьими-то папочкой с мамочкой, которые долго и упорно копили деньги на кроватки для малышей.

А я совмещаю приятное с полезным: отбираю и наказываю. И сперва убеждаюсь в том, что все мои жертвы – отпетые мерзавцы. Основные мои «клиенты» – вырвавшиеся на свободу командированные. Грязные, похотливые кобели, которые стараются по максимуму использовать каждый час своего маленького отпуска.

Это не тот случай, когда мужчина приезжает на двухнедельный отдых в санаторий и ищет дамочку почище, чтобы втереть ей про «одиночество» и то, как его не понимает жена. В итоге он две недели трахается до умопомрачения с такой же уставшей от детей и быта стареющей феей, а затем они оба разлетаются каждый по своим городам.

Нет, тот тип командированных, который попадает ко мне в лапы, – это отборный сорт похотливого дерьма. Такой муженек торопится предать верную супругу, потому что другого шанса вырваться из-под неусыпного контроля и засадить молоденькой шлюшке может не представиться ему еще пару лет.

Едва завершив все свои рабочие дела, эти ничтожества начинают торопливо вынюхивать, с кем можно было бы весело провести время. Не каждый из них готов раскошелиться на проститутку – они жадные, поэтому сначала выбор падает на доступных девчонок из местных.

Вот тут главное – вовремя попасться на глаза. Привлекательность еще никто не отменял. Но и разборчивые тоже попадаются: серьезные, суровые на вид. Таких еще приятнее уделывать. И я никогда не полезу к мужчине, который не хочет иметь отношений на стороне. Выбираю только отпетых козлов, которых, как бы ни маскировались, всегда выделяет безошибочный признак – масляные глазки. Всего один ничего не значащий, казалось бы, короткий взгляд, но он уже отымел тебя во всех позах.

– На море не нужно отдыхать, на море нужно жить, – произносит какой-то турист с придыханием, любуясь оранжево-красным закатом, спустившимся фиолетовой дымкой на вершины гор вдали.

Прохожу мимо. Фраза заставляет меня поморщиться. Она напоминает о том, что нужно ехать дальше, мы и так здесь задержались из-за учебы брата.

Мошенник не должен оставаться долго на одном месте, увеличивается опасность наследить и быть пойманным. И пусть мои жертвы – приезжие, которые вряд ли заявят в органы о случившемся позоре, опасность никуда не исчезает. Грязная работа – она такая и есть. А серьезные авантюры, которые могли бы обеспечить нам хотя бы год безбедного существования, мне пока не по зубам.

Или я просто боюсь. Не хочу рисковать… Или мне реально нравится то, что я делаю? И как. Потому что, унизив каждую мерзкую свинью, я чувствую острое удовлетворение, непередаваемый кайф, почти как от секса. Вряд ли негодяи делают для себя какие-то глобальные выводы, но, смею надеяться, после таких приключений им еще некоторое время удается держать в узде себя и свой похотливый прибор.

– Я здесь, – говорю, набрав номер брата.

– Давай, – отзывается он.

И я переступаю порог отеля.

Свят обычно помогает мне проникнуть внутрь здания так, чтобы никому и в голову не пришло интересоваться, кто я и к кому пришла. Он отвлекает администратора или выбирает удачный момент, когда в холле находится много народа, чтобы можно было проскользнуть незамеченной.

Быстро изучаю обстановку. У меня есть несколько секунд, чтобы сориентироваться. У стойки ресепшена – туристы, портье заняты, поэтому иду медленно, не привлекая лишнего внимания. Каблуки не цокают по мраморному полу – практика сказывается. Двигаюсь почти на носочках, не торопясь, смотрю отрешенно, будто занята своими мыслями, и выдыхаю только тогда, когда оказываюсь за углом.

Если ты уже внутри – ты гость отеля. Остальное – мелочи.

«Ты вовремя» – приходит сообщение от брата, пока я преодолеваю путь до ресторана, а оттуда – до бара.

«Темно-синий пиджак, барная стойка, слева».

После ярко освещенного ресторана глаза не сразу привыкают к полумраку. Продвигаясь между столиков, вижу полноватую фигуру у стойки. У мужчины скучающий вид: он проверяет смартфон, время от времени поглядывая на телевизор, закрепленный на стене, но мое появление не проходит для него незамеченным. Быстрым взглядом знатока женских прелестей он оценивает мои икры и щиколотки, которые при каждом шаге выпархивают, как крылья экзотической бабочки, из разрезов юбки.

Ненадолго он задерживается взглядом и на моем бедре, затем возвращается к смартфону, который держит пальцами-сосисками, но… сосредоточиться не может – крючок проглочен. И вот, усаживаясь за свободный столик (отсюда очень удобно за ним наблюдать), я ловлю на себе новый взгляд.

Кроткая улыбка в ответ. Чисто из вежливости.

И, не дожидаясь ответа, смотрю на свой клатч, который кладу на край стола. Беру паузу, чтобы проанализировать ситуацию. Что мы имеем: сразу несколько самцов в поиске самок, многие из них развернули корпусы в мою сторону. Уже заинтригованы. Мне их внимание не нужно, не хотелось бы отпугнуть жертву. Ясно. Дальше. Что там у нас? За угловым столиком работает местная «разводила на коктейли», а значит, хорошо, что я оделась приличнее – не будет проблем с ее сутенером.

– «Маргариту», – прошу молоденькую официантку. – И сделайте громче, пожалуйста, – указываю на телевизор.

Раз уж он пялился на происходящее на экране… Что показывают? Смешанные единоборства? Ну и отлично. Мужики, кровь, напряжение – весьма возбуждающе.

Бросаю очередной случайный взгляд на объект и тут же прячу глаза. Достаю телефон, что-то пролистываю пальцем. Хочешь, чтобы тебе поверили? Не показывай заинтересованности.

Официантка приносит бокал. Делаю несколько глотков и поворачиваюсь вполоборота к телевизору. Никогда не понимала, как в шуме голосов и музыки посетителям удается следить за каким-нибудь матчем, но люди, и правда, реагируют на поединок: мычат, морщатся и подбадривают борцов. Единственное, что я способна понять по всплывающим подсказкам, титрам и флажкам, что наш боец месит какого-то испанца, аки слоеное тесто.

– Вау, – произношу нарочито четко и картинно отворачиваюсь, но любопытство вроде как берет свое, и я снова поглядываю на экран, не забывая жадно прихлебывать из бокала.

– Да! – вдруг восклицает кто-то из присутствующих, когда парень в красных труселях переводит бой из стойки на настил клетки.

Понимаю, что нужно радоваться. Хлопаю в ладоши и снова «невольно» встречаюсь взглядом с боровом. Его, кажется, уже в пот бросает или ему просто здешний климат не совсем подходит: он ослабляет воротник рубашки и довольно лыбится.

Превозмогая отвращение, задерживаю на нем взор чуточку дольше положенного. Смущенной улыбкой возвещаю о том, что мне приятно найти единомышленника среди толпы незнакомцев. Возвращаюсь к просмотру боя, неосознанно и нервно поглаживаю бедро.

Проходит минут десять. Кидаю на мужчину еще несколько нечаянных взглядов, прежде чем решаю – клиент дозрел. Кладу купюру под бокал, смотрю на часы, встаю и направляюсь к выходу. Преодолеваю расстояние до двери всего за десять шагов – знаю это точно, потому что отсчитываю их в обратном порядке: три, два, один…

Обычно этого бывает достаточно.

И вуаля…

– Девушка! – доносится в спину.

Большой, запыхавшийся, с лоснящейся от жира шеей бегемот дотрагивается до моего плеча.

– Да?

Я – сама невинность.

– Вы сумочку забыли на столике.

– Что? – Не сразу понимаю, о чем идет речь. – Я? Ох… надо же… ну я и растяпа, – прикусываю губу, заглядывая в лицо незнакомцу. – Спасибо вам… огромное…

– А… Аркадий. Вы… уже уходите? – решается спросить он, вытирая потные ладони о брюки.

Задумчиво пожимаю плечами.

– Скучно одной… – печально вздыхаю.

– Может, хотите мне компанию составить? – жестом он указывает на барную стойку.

Изображаю мучительное сомнение.

– Я… даже не знаю…

Вижу, как он не хочет этого говорить, но половой зуд побеждает жадность:

– Позвольте угостить вас?

Его коньячный выхлоп забирается мне прямо в ноздри и вызывает тошноту.

– Что вы пили?

– «Маргариту», – застенчиво говорю я, прижимая к себе клатч.

– Прошу вас, – открывает мне дверь, пропуская вперед.

Как галантно.

– Спасибо, – нечаянно виляю бедрами.

– Вы тоже здесь остановились? – тяжело дышит в затылок.

– Да, в двести семидесятом, как вы угадали? – бросаю через плечо, возвращаясь к столику.

– Просто предположил.

– Я – Света, кстати, – поворачиваюсь и крепко сжимаю его огромную ручищу.

– Очень приятно…

Через час он уже дышит мне в шею, продолжая щедро заливать вонючее пойло в огромную жабью глотку. Каждый раз, когда наш боец проводит удачный тейкдаун, мы отмечаем это новым тостом: Аркашка – целой рюмкой, я – глотком.

– Ты удивительная, – шепчет он, придвигаясь поближе.

Огромное пузо царапает пуговицей рубашки край стола.

– Спасибо, – задерживаю на нем взгляд все дольше, улыбаюсь все шире, прикосновений не сторонюсь.

Мы знаем, что завтра разъедемся в разные города, и нам вряд ли есть что терять. Отчаянно посылаю ему свои сексуальные флюиды.

– Я на секундочку, – говорю, потеревшись плечом о его грудь. – В уборную.

Ловким движением возвращаю портмоне в карман его пиджака.

– Жду! – восклицает он, словно верный, но пьяный рыцарь.

Оставляю на столе клатч – знак высшего доверия. Возле туалета незаметно, прямо на ходу передаю банковскую карту брату. Пусть снимет с нее все, что имеется, оставив придурку только на чай и на аспирин, чтобы было чем подлечиться с похмелья.

Когда возвращаюсь, вижу, насколько затуманен взгляд моего спутника. «Ах ты, мой престарелый донжуан, быстро дошел до кондиции».

– Слушай, я подумала… – задыхаясь, шепчу ему на ухо.

– Я – только за, – глаза загораются, он хватает со стола бутылку.

Мы покидаем бар, хихикая словно школьники. Покачиваясь, добираемся до лифта. «Ну что, в бой, Светочка? Сейчас тебе придется нырнуть в чан с маргарином».

Когда оказываемся в кабине, он набрасывается, тараня липким, холодным языком мой рот и стискивая толстыми клешнями мои бедра. Страстно отвечаю ему «взаимностью». На вкус этот мешок с дерьмом, как вчерашний холодец, – чесночный и тошнотворно кислый прямо до тошноты.

Он вжимает меня в стену, продолжая с завидным упорством исследовать языком мои десны и зубы. С радостью и облегчением отпрыгиваю, едва только лифт замирает на втором этаже.

Когда створки разъезжаются, хватаю мужчину за галстук.

– Давай ко мне, – выдыхаю и качаю головой. – Нет. Лучше к тебе. Ну!..

Тяжело дышащий толстяк напоминает осла, которого ведут на рынок. Послушно спешит по коридору, не забывая меня лапать. Судорожно открывает дверь в номер и вталкивает внутрь.

– Погоди, налей вина, – шепчу, когда Аркаша начинает чуть не с мясом выдирать пуговицы на пиджаке. – Пить хочу.

– Хорошо. – Ему трудно прийти в себя, но он делает усилие.

Проходим на середину комнаты. Его руки сильно трясутся от вожделения.

– Позволь мне, – предлагаю.

Забираю бутылку, ставлю на столик бокалы. Полагаю, что он будет только рад передышке: ему ведь еще нужно сожрать волшебную синюю таблеточку. Старички-разбойнички всегда так делают: сообразив, что у них выгорит, и уже совсем скоро, торопятся незаметно принять допинг для своего молоточка, который без посторонней помощи уже совсем не стучит.

Воспользовавшись моментом, бросаю в один из бокалов порошок, который достаю из лифчика. Завтра придурок будет меня благодарить, что это всего лишь снотворное, а не пурген. Было бы невесело уснуть и обделаться одновременно, да еще и с капитальным стояком.

Беру бокалы, оборачиваюсь и вижу, что урод уже облачился в длинный белый халат.

– О-о-о… – играя бровями, улыбаюсь, – какой ты сейчас… сексуальный.

Протягиваю бокал.

– Да-а-а… – раскрасневшийся, потный Аркаша ревет как медведь.

Берет вино и опустошает бокал залпом. Умница. Отставляет его на столик, надвигается на меня.

– Ты сводишь меня с ума… – шепчу я и пячусь.

– Иди сюда, – бормочет он и… распахивает халат.

Останавливаюсь. С неудовольствием замечаю, что то ли боец мне попался крепкий, то ли таблеточка уже начинает действовать, но старый, сморщенный, синеватый молоточек неумолимо оживает. Продолжаю изображать ответное желание, кусаю губы.

Решительно бросаюсь вперед и толкаю его на кровать. Толстяк падает, халат распахивается сильнее, но выхваченный одним ловким движением пояс уже находится у меня в руках.

– Сыграем по моим правилам, – произношу я загадочно.

Запрыгиваю сверху и быстро привязываю его руку к поручню кровати.

– Так тебе нравится, да, Светочка? – спрашивает он, шамкая губами. – Давай! Разбуди моего зверя! Потрогай его!

И я замечаю, что Аркашка уже слегка дезориентирован.

Хватаю галстук, висящий на спинке стула, и прихватываю им вторую руку толстяка. Жирдяй довольно улыбается: агрегат заработал на полную мощность, встал по стойке смирно и просится в дело всеми своими двенадцатью сантиметрами.

– Ну что? – интересуюсь, сидя на нем так, чтобы он мог чувствовать своим прибором жар между моих разведенных ног.

Легонько покачиваюсь из стороны в сторону, позволяя поверить, что все еще впереди.

Хозяин улыбается, кивая. Член довольно подрагивает.

– Твоей жене тоже понравится, – произношу я с усмешкой.

Его полузакрытые веки колышутся. Кажется, что-то идет не по плану, но он еще не понимает, что конкретно. Люблю именно этот момент: выражение лица у него, как у наивного младенца, который не понимает, почему отобрали сиську.

– Ч-что? – Аркаша не перестает улыбаться.

Но даже его сморщенные яйца умнее – они испуганно поджались.

– Вот что, – достаю телефон, встаю и делаю несколько снимков. – Скажи «сыр», придурок. А если станешь меня искать, фотки разойдутся по всему Интернету.

Вялые попытки выпутаться из «веревок» перемежаются с попытками тупо открыть глаза.

– Баю-бай, Аркадий, – веселюсь я, наслаждаясь картиной.

Гора жира спит, член бодрствует.

Прячу телефон. Быстро прохожусь по тем местам, где могла оставить отпечатки, и протираю поверхности платком. Достаю тонкие перчатки, надеваю, аккуратно вынимаю чемодан, проверяю содержимое. Наличка, часы, прочая ценная мелочь – все складываю в пузатенький клатч. Подхожу к двери, поднимаю банковскую карту – брат просунул ее под дверь. Возвращаю на место, в бумажник этого хмыря.

Можно было бы еще снять трусики и подложить в чемодан, скажем… засунуть в его свитер в качестве подарка для женушки, но на мне сегодня мои любимые – красные с кружевом, и очень не хочется их лишаться.

Еще раз оглядываю номер, затем тело спящего мужчины. Ослабляю узы, чтобы он легко мог распутаться утром, и выскальзываю в коридор. Иду, стараясь не попадаться в поле зрения камер. Толстяк вряд ли заявит на меня, но осторожной нужно быть всегда. Спускаюсь по лестнице, поправляя волосы. На душе спокойно, такое умиротворение, даже сердце не колотится бешено. Просто штиль. Ка-а-а-айф…

Покидаю отель, выхожу на набережную, снимаю туфли и некоторое время иду босиком, любуясь волнующимся морем: волны поблескивают в свете луны, точно мятая фольга. И только через пару километров поднимаюсь к дороге и ловлю такси. Высаживаюсь, но не возле дома, а в соседнем квартале. По дороге до съемной квартиры изредка оглядываюсь, хотя и так знаю, что никого нет. Сработано было чисто.

Дома неспешно снимаю парик, платье, смываю макияж. И уныние возвращается ко мне вместе с тем образом, который смотрит на меня из зеркала. И снова передо мной – одинокая девчонка, брошенная, раздавленная и растоптанная. Пытающаяся мстить, а на деле просто посыпающая солью собственные раны.

Выхожу на балкон, сажусь на пол, подтягиваю колени к груди и закуриваю. Всхлипываю, выдыхая терпкий дым.

Мечтаю, что когда-нибудь эта боль меня покинет. И я перестану звать его ночами. В груди не будет болеть от мыслей, которые упрямо стучатся в голову. Когда-нибудь он меня отпустит. И я его отпущу.

Поднимаю с пола кожаный кошелек.

Вспоминаю парня с пристани. Крепкий такой, лицо кирпичом, будто весь мир ненавидит. «Злой блондинчик» – так называю его про себя. Уж он-то явно не столь мерзкий на вкус, как толстяк Аркадий. У него красивые, правильной формы, по-женски пухлые губы. Целоваться с ним, должно быть, сплошное удовольствие…

И чем он меня зацепил?

Не знаю.

Открываю его бумажник и снова проверяю отделения. Ни фото, ни карточек, ни скидочных карт. Ничего. Человек без истории, без лица – вот он кто.

Но разве так бывает?

3

Глеб

Я никогда в последний раз не выдыхаю перед тем, как идти на дело. Собран и сосредоточен с первой же секунды. Если ты влез в это с головой, значит, должен быть готов: ведь на любом этапе напряженной канители может случиться что-нибудь и тебя запросто снова упекут за решетку.

Что поделать: выбранный мной путь не для отчаянных и сильных духом – не стоит приукрашать и романтизировать. Благородством здесь и не пахнет, потому что мы не Робин Гуды и никому награбленное не раздаем. Наше первое правило – думать только о себе, и ни о ком больше.

Таковы профессиональные аферисты.

Каждый из моих ребят талантлив и с легкостью нашел бы себе применение в обычной жизни, но с той дороги, которую они (и я) однажды для себя избрали, не так легко теперь свернуть, потому что руководит нами азарт – настоящая охотничья страсть. Ослепительно яркая, порой безумная и крайне опасная.

Мечтатели или глупцы, но мы реально верим в то, что возможно все. Нам недостаточно того, что предлагает система. Всегда хочется лучшего, недоступного. И мы совершенствуемся, идем вперед, становимся умнее в попытках раздвинуть рамки обыденного.

Трудно сказать, что такое азарт, пока не попробуешь его на вкус. Но если попробовал… вряд ли получится остановиться. Это самый доступный и действенный наркотик из существующих. Он отключает все чувства: стыд, благоразумие, сожаление и даже инстинкт самосохранения.

Мы играем по-крупному. И ставим на кон все, что имеем. В том числе и собственную жизнь.

Мы с Максом небрежно оглядываемся, прежде чем спуститься по лестнице к неприметной двери, ведущей в бар. Я поправляю галстук, с удовольствием подмечая, что в центре города довольно многолюдно в это время, но вряд ли кому в голову придет заглядывать в заведение «только для своих», работающее без вывески. Нам лишние свидетели сегодня не нужны.

Толкаю дверь. В помещении накурено. Тускло сияют потолочные светильники, и мрачные малиновые стены становятся темно-фиолетовыми. Подвальная коробка без единого окна при таком освещении кажется еще меньше и теснее – душный гроб, пугающе давящий на мозги. Но посетителям, которые посмеиваются, обсуждая что-то с ярко выраженным южным акцентом, явно все нравится.

– Добрый вечер, господа, – приветствую собравшихся, перекидывая чемоданчик из правой руки в левую, чтобы пожать протянутые ладони.

Широко улыбаюсь, всем видом показывая свое расположение, а мой мозг сосредоточенно оценивает ситуацию. В баре нас шестеро: я, Макс, пришедший со мной, хозяин заведения Фил, флегматично протирающий бокалы за стойкой, старичок-эксперт Фридрих Робертович, привлеченный для оценки предмета искусства, Имран – покупатель (крупный бизнесмен с юга), и его телохранитель, напоминающий дятла своим мощным, длинным носом-клювом.

– Прошу вас, – приглашаю их присесть за один из столиков.

– С удовольствием, – Имран садится.

Сопровождающий подает ему черный чемоданчик, мужчина кладет его на стол, но открывать не спешит.

Напряжение есть, оно чувствуется, как и в любой сделке, но подготовительная работа прошла на славу, и теперь эти люди нам доверяют.

– Вам понравится, – обещаю я.

Мы смотрим друг на друга.

Открываю свой кейс и подвигаю к Фридриху Робертовичу, который усаживается на краешке стула.

– Значит… – самодовольно прищуривается Имран, следя за неторопливой работой пожилого искусствоведа, склонившегося над маленьким квадратом картины, лежащей в кейсе на подкладке из шелка. – В музее теперь висит… подделка?

– Именно, – отвечаю я с легкой ухмылкой.

То, что подделка находится у него перед носом, ему знать вовсе не обязательно. Да и художник, с которым я привык работать, точно обиделся бы на такое определение. «Я не рисую подделки, – обычно говорит он, – я клонирую произведения искусства».

– Не буду спрашивать, как вам удалось подменить ее, – Имран, улыбаясь, поглаживает пальцами пышные черные усы. – Мне рекомендовали вас, как профессионалов своего дела.

– Благодарю, – довольно киваю я.

Макс нетерпеливо ерзает на стуле, наблюдая за экспертом, внимательно изучающим каждый мазок на картине. От слов старикашки будет зависеть, получим мы содержимое чемоданчика Имрана или будем вынуждены разруливать сложившуюся в связи с неудачей неприятную ситуацию.

– Она… превосходна, – наконец скрипучим голосом выдает Фридрих Робертович, выпрямляясь и по очереди оглядывая собравшихся.

Он качает головой.

– Оригинал, вне всяких сомнений.

Внутри меня выстреливает пружина облегчения, но приходится изображать невозмутимость и отрешенность. А вот Максу не удается удержаться от напыщенной ухмылки и едва слышного вздоха.

– Александр, – стряхнув пепел с толстенной сигары, Имран перегибается через стол, чтобы пожать мне руку. – Поздравляю вас.

– Но ведь вы теперь ее счастливый обладатель, – парирую я, крепко сжимая его ладонь.

Глаза южанина горят при взгляде на картину. Он закрывает кейс до характерного щелчка и откладывает сигару в пепельницу. Этот голодный взгляд на свою добычу безусловно роднит нас друг с другом.

– Они теперь ваши, – подвигает к нам чемоданчик и открывает.

Аккуратно разложенные пачками купюры. Красивые стопочки, перетянутые банковской лентой. У меня под ложечкой начинает неумолимо посасывать от предвкушения.

– Пересчитаю, не против? – спрашиваю я, отчаянно желая поскорее прикоснуться к ровным новеньким прямоугольным банкнотам.

– Разумеется, – Имран кивает, поворачивается и делает знак бармену. – Шампанского! – Он потирает ладони. – Нужно отметить сделку.

Пока Фил суетится с бутылкой и бокалами, южанин достает из внутреннего кармана пухлый конверт и вручает эксперту.

– Ваш гонорар, уважаемый.

– Благодарю, – старик быстро прячет деньги за пазуху, словно их могут отобрать.

Имран собственноручно разливает шампанское, пока я пересчитываю хрустящие купюры.

– Все верно, спасибо, – беру бокал, как только заканчиваю подсчет.

– Нет, это вам спасибо, – бизнесмен усмехается. – Местные коллекционеры уже в очередь выстроились, чтобы перекупить. Чем больше желающих, тем выше цена. Без вашей помощи вряд ли бы вышло ее заполучить.

Улыбаюсь, глядя, как пузырьки в бокале танцуют, подпрыгивая и взрываясь, громко шипя. Мы чокаемся с Имраном, потом со стареньким экспертом. Я поворачиваюсь к Максу, чтобы разделить и с ним радость победы, но тотчас застываю. На меня направлено черное дуло пистолета. По спине пробегает ледяная дрожь.

– Ты… – сглатываю, осторожно ставя бокал на стол. – Ты… что?

Тишина, вдруг воцарившаяся в баре, подсказывает мне, что все сейчас видят то же самое. Где-то за моим плечом кашляет пожилой эксперт, подавившись от неожиданности.

Лицо Макса расплывается в довольной ухмылке. Он держит оружие в вытянутой руке и чувствует себя хозяином положения.

– Деньги, – коротко говорит он. – Мне нужны деньги. Давай-ка сюда чемодан.

Дуло пистолета легонько подрагивает, нацелившись мне прямо в грудь.

– Подожди… – пытаюсь начать я.

Но он, бешено сведя челюсти, только повышает тон:

– Деньги, я сказал!

Меня сковывает льдом страх, но я, как во сне, поднимаю руку, чтобы передать ему кейс.

– Эй, – делает шаг вперед телохранитель Имрана.

И пистолет Макса резко перемещается в его сторону.

– Тише-тише, – приговаривает Швед, потрясая пушкой. – Не дергайся, малыш!

Дятел застывает, не смея двинуться. Его глаза, как и взгляды остальных, устремлены на пистолет.

– Отойди, – командует Макс, указывая стальным дулом налево. – И никаких фокусов, понял? У меня хорошая реакция.

Он снова обводит всех нас напряженным взглядом. Мое сердце уже колотится как сумасшедшее и готово вот-вот вырваться наружу.

– Что происходит? – спрашиваю я, тяжело дыша.

Это вызывает у него лишь снисходительную улыбку.

– Мои планы немного… поменялись, – пожимает плечами Швед, выдирая из моей руки кейс.

Я до боли сжимаю зубы.

– И он мне тоже пригодится, – говорит Швед, сгребая со стола маленький чемоданчик с картиной.

Сразу два кейса держать в одной руке неудобно, и это помогло бы мне одолеть его в схватке, но я все еще смотрю в центр дула пистолета, направленного на мой лоб.

– Ты же на меня работаешь, – напоминаю я, прочистив горло.

Мой голос звучит уже не так уверенно и наливается выдающей волнение хрипотцой.

– Больше нет, – брезгливо бросает Макс, делая несколько шагов назад.

– Тебе не скрыться, – и я, несмотря на страх, медленно надвигаюсь на него. – Остановись. Ничего не выйдет.

– Полагаешь? – Его брови вздымаются вверх.

Одним взглядом Швед бросает мне вызов. Видно – не шутит. Готов на все ради этих денег.

– Мальчик, ты хоть знаешь, с кем связался? – раздается взволнованный голос Имрана. Вижу, как он ставит бокал дрожащей рукой на стол. – Я ведь тебя найду, лучше не дури.

– А ты попробуй, – ехидно передразнивая его акцент, шипит Макс. Его глаза угрожающе сужаются. – Побегай за мной, поищи! – На его физиономии не дергается ни один мускул. – Можешь даже ментов вызвать. Расскажи им, что ты хотел купить у нас ворованную картину!

Холодное дуло останавливает Имрана и вынуждает мужчину заткнуться.

– Стой, – говорю я, когда Макс начинает двигаться к выходу.

Он переводит пистолет на меня. Первый раз вижу у Швецова такое выражение лица: «Больше никаких шуток, игры окончены». Чертов зверь, готовый убивать.

– Деньги – мои, ты не уйдешь отсюда… – рычу я.

Моя угроза его не трогает.

– Еще один шаг, – цедит сквозь зубы Швед, – и ты – труп.

– Нет, тебе такое не по зубам, – усмехаюсь я, не чувствуя пола под ногами.

Колени подгибаются, но я иду прямо к Максу.

– Проверим? – он подается мне навстречу.

– Я это так не оставлю, ты меня знаешь. – И опять – полметра в его сторону.

– Предупреждаю в последний раз, – он понижает тон, – еще шаг… и ты – покойник.

– Духу не хватит, – последнее, что я успеваю сказать.

И тишину разрывает оглушительный хлопок. Инстинктивно зажмуриваюсь в тот момент, когда меня отбрасывает назад. В ушах шумит, воздуха не хватает. Падая на колени и заваливаясь на бок, краем глаза все еще вижу оружие в его руке.

Перед тем как в недоумении уставиться на расплывающееся на груди огромное красное пятно, замечаю взгляд бывшего друга. Там нет сожаления. Швед скорее доволен. Полностью уверен в себе. Он доказал, что не тряпка, заявил, что и впредь не станет довольствоваться вторыми ролями.

– Что же это такое, – причитая, наклоняется ко мне Фридрих Робертович.

Его ладони дрожат, окунаясь в горячую кровь, которой насквозь пропиталась моя рубашка. У меня мутнеет перед глазами. Хватаю воздух словно рыба, выброшенная на берег. Не могу поверить, что все кончено.

– Кто следующий? – холодно спрашивает Макс, оглядывая присутствующих. – Есть желающие?

Имран громко сглатывает, а Фил, хозяин бара, вжимается в стойку широкой спиной.

– Тогда всем счастливо! – Швед пятится, продолжая держать нас на мушке.

– Срочно вызывайте «Скорую», – кряхтит старичок, опускаясь передо мной на колени, когда слышится грохот закрываемой двери.

Швецов ушел, а последним, что я увижу, будет малиново-бордовый потолок душного бара. Чувствую, как меня начинает трясти. Я задыхаюсь, кровь толчками гудит в ушах.

– Никакой «Скорой»! – орет Имран, пиная ногой стул.

Тот с треском падает на каменный пол.

– Молодой человек ранен, он сейчас умрет, – настаивает старик.

Сквозь мутную пелену различаю, как он склоняется надо мной: его одежда уже перепачкана кровью.

– Какая, на хрен, «Скорая»? – южанин ударяет ладонью об стол. – Чтобы они начали разбираться, что я здесь делаю?! Мне нельзя светиться в таких делах!

Он принимает из рук телохранителя пиджак и быстро надевает. Дрожащими пальцами лихорадочно хватает еще дымящуюся сигару из пепельницы.

– Нет, вы как хотите, но нужно вызывать медиков, – Фридрих Робертович с трудом поднимается. – Несите телефон! – строго наказывает онемевшему Филу. – Быстро!

И тот бросается к стойке бара.

– Простите меня, Александр, – чуть-чуть наклоняется надо мной Имран. Он брезгливо разглядывает мои ладони, с трудом прикрывающие рану на груди. – Мне нужно уносить ноги.

– Идите, – бормочу я.

Но получается что-то бессвязное.

– Достану этого гаденыша из-под земли, – и, перешагнув через меня, южанин спешит к выходу. На ходу бросает телохранителю: – А ты уволен, ничтожество!

Его верный пес, что-то ворча под нос, уносится вслед за хозяином.

– Алло, «Скорая», – взволнованно восклицает в трубку эксперт-искусствовед, – огнестрельное ранение! Ранен молодой мужчина. Скорее, пожалуйста, он умирает! Бар находится на улице…

Он замолкает, едва дверь с шумом захлопывается.

Кладет трубку и поднимается по лестнице, чтобы закрыть дверь на засов.

– Как ты? – Фил садится рядом со мной на корточки.

– Отлично, – улыбаюсь я, с неудовольствием отмечая, что кровь из спрятанного под рубашкой резервуара еще продолжает растекаться, противно щекоча кожу.

Поднимаюсь и сажусь за столик. Марк Иосифович помогает мне избавиться от пиджака и рубашки, подает полотенце, которое я оборачиваю вокруг туловища. Оно мгновенно пропитывается насквозь густым красным сиропом.

– Работать становится труднее и труднее, – ворчит старик, аккуратно отклеивая накладные бакенбарды и бородку.

– Брось, – Фил разливает по пузатым стаканам коньяк. – Все как по нотам. Я, правда, чуть не обделался, думал, его человек тоже палить начнет.

– Куда ему. Тупой увалень, – замечает лжеискусствовед, отмахиваясь. – Я сразу понял, в первый же день. А вот хозяин его нервный, с такими опасно.

Осуществить дерзкую аферу – это не значит выйти сухим из воды. Вот поэтому и надо подчищать хвосты и «умирать», чтобы тебя потом не искали. Я рассматриваю кожу на груди, которая после «выстрела» осталась целой и невредимой, но теперь покрыта красными разводами, и шумно выдыхаю. Еще и любимую рубашку изгадили, но тут уж никуда не денешься – без вложений не бывает и прибыли.

– Ну и как я вам? – внезапно раздается бодрый голос Макса.

Он появляется со стороны черного хода с двумя чемоданчиками и небрежной походкой подходит к нам. Кладет добычу на стол. Картинно кланяется и с размаху выпивает виски.

– Еще один шаг, и ты труп! – говорю я, нахмурившись, пока он жмет членам команды руки. – Еще один шаг, и ты покойник! – повторяю я, старательно копируя его «борзый» тон. – Это что, Швед, вообще такое?

– Импровизация, – с гордым видом заявляет он.

– Придурок никогда не научится придерживаться плана! – усмехаюсь я, отправляя свою порцию виски в рот.

Внутренности окутываются приятным теплом, наполненное до краев адреналином тело благодарно покрывается мурашками.

– Кто это? – напрягается Фил, указывая пальцем на коридор.

В дверь черного хода кто-то требовательно стучит.

– Видно, Макс привел кого-то на хвосте, – барабаня ногтями по столешнице, замечает Марк Иосифович.

– Я? – возмущается Швед. – Никого за мной не было!

– Тихо, – приказываю я грозно.

Осторожно поднимаюсь со стула, отбрасываю полотенце, накидываю куртку и иду к двери, спрятанной между коробками со спиртным. Слышу, как мои парни лихорадочно прячут кейсы за стойку бара. Сердце клокочет уже где-то в горле, когда останавливаюсь в узком закутке, и стук повторяется вновь – еще настойчивее и громче.

Посмотреть в глазок не решаюсь, есть риск получить пулю в череп. Нажимаю на экранчик, закрепленный справа на стене. Тот оживает, картинка на нем сначала дрожит серыми полосами, а затем проясняется. Узнаю фигуру визитера и усмехаюсь, не веря глазам. А когда незваный гость подходит еще ближе, уже отчетливо вижу его лицо.

«Вот сукин сын. Трудно было предупредить?»

– Заходи, – открыв дверь, я быстро втаскиваю пришедшего внутрь.

Опускаю засов и только потом прислоняюсь к гостю плечом, крепко обнимаю и хлопаю ладонью по спине.

– Привет, Лунев, – говорю с теплом в голосе.

Тот ступает в полоску света, оглядывает меня хмуро, будто пытаясь угадать те черты, которые еще помнит, качает головой и тихо отвечает:

– Ну, привет, Лунев…

4

Глеб

– Не называй меня так, – ворчу я, давая брату пройти. – У меня уже лет десять другая фамилия.

Егор колеблется. Сначала рассматривает мой живот, покрытый розовыми разводами после разыгранного представления, и цокает языком. Ненавижу, когда он так делает. Вроде оба – уже взрослые мужики, но он по привычке опять «включает» старшего брата, пытаясь воззвать к моей совести.

– Я не вовремя? – качает он головой.

– Мог и позвонить, – беру со столика пачку, выуживаю сигарету, зажигаю и затягиваюсь. – Хотя о чем это я?

– Болтать о таких делах по телефону опасно, – и Егор достает из внутреннего кармана сверток: небольшую трубочку с бумагами. Все, что касается моих «дел», он не носит в рабочей папке, всегда кладет отдельно. – Вы ведь уже закончили?

– А то ты не знаешь, – усмехаюсь я.

Егор – прирожденная ищейка. Вряд ли от него ускользнут хоть какие-то детали моей «работы». Он знает обо мне все, даже когда я старательно это скрываю. И он – единственный, кому за это ничего не будет.

– Привет, мужики! – бодро говорит он и входит в зал, затянутый сигаретным дымом.

В помещении еще царит тишина.

– Привет, – первым сдается Макс.

– Доброго здоровья, – нехотя отзывается Марк Иосифович.

– Угу, – здороваясь, кусает изнутри щеку Фил.

Мои парни никак не привыкнут, что старший следователь, майор юстиции Лунев, может запросто заявиться к нам в берлогу, в удобное для него время и быть в курсе всего, что происходит в нашем кругу, да еще и реагировать на это спокойно и бровью не повести.

Но дело даже не в том, что по долгу службы брат обычно расследует особо тяжкие преступления, а не разоблачает аферистов. Егор, как и мать, уже много лет ничего не может со мной поделать.

– Выпьешь? – улыбается Макс следователю.

Берет со стойки чистый стакан, бросает туда лед и щедро льет виски. Для Шведа, кажется, не существует неловких ситуаций, а еще он тонко чувствует: если я расслаблен, он тоже готов доверять моему родственнику.

– Благодарю, – Егор садится на высокий стул возле барной стойки.

Его забавляет, что матерые преступники теряются, словно мальчишки, и никак не могут привыкнуть к его присутствию.

– Может, в картишки? – сверля глазами стол, спрашивает Марк Иосифович, доставая из кармана колоду.

Проблема состоит еще и в том, что Лунев – не продажный мент, и ребята все прекрасно понимают. Он не собирается никого прикрывать, чтобы поиметь долю. Егор иногда страхует меня, добывает нужную информацию или, скрепя сердце, закрывает глаза на то, что видит. Но только в одном случае – если от этого напрямую зависит моя жизнь. Потому что я дорог моей матери, а кроме нее, у нас никого больше нет.

– С удовольствием, – Фил со скрипом отодвигает стул и садится напротив старика.

– Я с вами, – наливая новую порцию виски, присоединяется к ним Макс.

Сажусь возле стойки, поближе к брату. Усмехаюсь, понимая, что каждый из пройдох, глядя в карты, будет внимательно слушать нас.

– Как мама? – интересуюсь я, затягиваясь сигаретой.

Пригубив ледяной виски, брат отставляет стакан в сторону. Он сверлит меня фирменным отцовским взглядом. Нормального телосложения, высокий, широкоплечий, с мощным подбородком и густыми темно-каштановыми волосами, Егор не производит впечатления опасного человека. Скорее, такого – хмурого, но обаятельного добряка, но я всегда отчетливо вижу в нем отца: хитрого, расчетливого, волевого и импульсивного, поэтому стараюсь не нарываться.

– Она – твоя мама, вообще-то. – В его глазах – решительный упрек. – Навести ее и узнаешь.

Делаю глоток и долго держу обжигающую жидкость во рту, прежде чем огорченно ответить:

– Она от меня отказалась, забыл?

Лунев бросает раздосадованный взгляд на моих ребят и снова смотрит на меня:

– И ты знаешь почему.

Внутри меня закипает гнев.

– Это мой выбор.

– Да, но она твоя мать, – Егор постукивает краешком стакана по стойке. – И ты в курсе, почему она так реагирует.

– Я уже сделал все, чтобы освободить вашу жизнь от своего присутствия, – рычу я. – Ты сюда нотации пришел мне читать? – кошусь на подчиненных. – Или есть что-то еще?

Лунев медленно выдыхает. Он хоть и заноза в заднице, но подрывать мой авторитет при товарищах не торопится. Допивает виски, не сводя с меня глаз, снимает льняной пиджак, закатывает рукава рубашки и разворачивает принесенные бумаги.

– Я кое-что нарыл, – словно сомневаясь, он пожимает плечами. – И это потребует усовершенствования твоего плана.

– Исключено, – заявляю я безапелляционно. – Даже если я придумываю на ходу, то это у меня четко спланировано.

– Нет, – Егор чешет висок. – То, что ты услышишь, только тебе поможет, я убежден.

– Говори уже, – выдыхаю устало.

Неудивительно, что мы используем свои таланты по-разному, но брат впервые принимает участие в деле, поскольку ему жизненно необходимы деньги. Именно поэтому мы еще не разругались. Я мирюсь с его занудством, а он – с моей нетерпимостью ко всему, что не совпадает с моим мнением.

– Для начала, – Лунев пробегает глазами по записям. – Твой человек говорил с ним? Иначе все остальное просто теряет смысл.

Бросаю на него хмурый взгляд. Не вынимая сигарету изо рта, отвечаю:

– Да. Я подослал к нему одного из общих знакомых, – уголком рта выпускаю дым. – Кажется, он клюнул, – скидываю с плеч куртку и отбрасываю на спинку стула. – С тех пор как женился на той богачке, он сорит деньгами налево и направо. Приглашение на покерную неделю, куда съедутся чуть ли не все хреновы игроки страны, его заинтересовало.

– Думаешь, он… почуял неладное?

Стряхиваю пепел и опять зажимаю сигарету зубами.

– Если даже почуял, то не сможет удержаться: чересчур жадный и самоуверенный.

Егор подливает себе виски.

– Он не сядет с тобой за один стол.

– Почему? – я глубоко затягиваюсь.

При мысли о предстоящем деле сердце в груди клокочет. Слишком сильны эмоции, слишком высоки ставки.

– Нельзя подставить того, кто чует подставу. Он всегда будет на стреме и напряжен, поэтому станет ждать подвоха. – Лунев отпивает из стакана и меряет меня взглядом. – Он понимает, что ты захочешь поквитаться, и ни за что не пойдет на такое.

Гнев накрывает меня волной.

– Я брошу ему вызов при всех, – тушу сигарету в пепельнице и сжимаю кулаки. – Он не посмеет отказаться!

– Ты путаешь покер с кулачными боями, Глеб, – спокойно напоминает брат и ставит стакан на барную стойку. – Кому, как не тебе, лучше знать, что мошенничество – это искусство, а провести другого мошенника… вообще… – он взмахивает руками, – высший пилотаж! Либо он откажется играть, либо будет просчитывать твои ходы наперед, ожидая подставы.

Свожу челюсти так, что зубы скрипят. Едва не крошатся.

– Ты забываешь, – указываю на него пальцем, а потом тычу себе в грудь. – Я – аферист, а он лишь мелкий жулик.

– Думаю, ты недооцениваешь его, – усмехается брат.

– Недооцениваю? – выпрямляюсь я. – Да у него никогда не хватало духу на что-то посерьезнее, чем тырить кошельки на базаре, ясно? А кем он теперь стал? Брачным аферистом? Ха! – Меня пробивает на смех, но губы предательски искривляются в горькой ухмылке. – Вот его потолок, поверь, – нервно шарю по карманам, отыскивая зажигалку. Закуриваю новую сигарету. – И с этим дерьмом ты предлагаешь мне тягаться? Да он должен быть счастлив, что я его не прирезал после всего произошедшего!

– Но и тогда бы тебя не отпустило, – Егор опять прав. Он опирается на локоть и ждет, когда вспышка моего гнева угаснет. – Ты хочешь ему доказать, что он – пустое место.

– Я просто хочу отнять у него все, – глубоко затягиваюсь. Так сильно, что даже голова немедленно начинает кружиться. – Ты ведь поэтому в деле? Не из-за меня. Тебе тоже нужны эти деньги, Егор. Тогда не углубляйся в философию, ладно?

– У тебя – личные счеты. – Брата ничем не пронять. Он спокоен, точно удав. – Это называется месть, и я знаю, как сделать ее сладкой.

И как? Я усмехаюсь. С тех пор как я освободился, и когда впервые увидел эту мразь на фотографии, единственной моей мечтой было отжать у него все то, что делало его наглую физиономию такой счастливой, – его деньги. Которые он и не научился зарабатывать, используя свою башку. Которые ему проще было брать у бабы. И трахать ее потом, отрабатывая долги, как последняя шлюха.

– Из той информации, что я в прошлый раз нарыл… – Лунев трясет перед моими глазами бумагами. – Помнишь, было упоминание, что он жил с какой-то девушкой?

– Ну… – улыбаюсь, – я пропустил этот факт мимо ушей, как маловероятный.

– А я решил копнуть, – Егор раскладывает листы на стойке, находит нужную строчку и останавливает на ней палец. – Их даже задерживали однажды по жалобе одного из постояльцев гостиницы, но быстро отпустили. Не было доказательств.

– Вместе, что ли, орудовали?

Догадываюсь, какую схему разыгрывали. У любителя легких деньжат на что-то оригинальное мозгов бы не хватило.

– Здесь мне пришлось поднапрячь ваших старых общих приятелей, – Егор прочищает горло. – Через своих знакомых, разумеется.

– Ну ты и оборотень, – скалюсь я.

– Да. Итак, они работали и жили вместе, – он поднимает на меня взгляд, явно ожидая какой-то реакции. – Почти два года.

Невольно давлюсь табачным дымом.

– Допустим, – соглашаюсь.

Значит, у него были на то причины. Видимо, подружка оказалась курочкой, несущей золотые яйца. А как иначе?

– Он женился, а она уехала, – Егор хитро щурится. – Никто бы и не узнал, если бы он не заикнулся в казино, что она увела его бабки.

– Красава! – смеюсь я, стряхивая пепел.

– Я нашел ее, – тихо говорит Лунев.

И я замираю. Смотрю на него подозрительно. Мне-то какой толк от той девки?

– И?

– У них… серьезно все было… – на что-то пытается намекнуть брат.

Но я не въезжаю. Кашляю, давясь теперь уже не от смеха.

– У твари нет привязанностей, – заявляю я, отгоняя от лица дым. – Ни к кому и ни к чему, кроме денег. Сечешь?

– Он ищет ее.

Злюсь, видя, как Егор снова щурится.

– Бесит, когда ты палишь на меня, изображая из себя долбаного Коломбо!

Он сияет.

– Вот твой козырь, – он берет стакан и вращает против часовой стрелки, наблюдая за бултыханием виски. – Все, чего тебе не хватало. Это твой рычаг. И я для тебя его нашел.

– Какой, на хрен, рычаг? – цежу сквозь зубы я.

– Твой план хромает, но если подключить ее…

– Да иди ты в… – Мое лицо вытягивается.

– Подожди, – не дает мне договорить Егор.

Достает из бумаг фотографию и кладет на стойку передо мной: края ее загибаются в воронку.

– Она хороша, правда. Работает весьма топорно, но такой уж учитель у нее был, никчемный. А рядом с тобой девчонка бы засверкала.

Подвигаю к себе карточку и тяжело вздыхаю.

На черно-белом снимке с камеры слежения запечатлена высокая рыжеволосая девушка. Стройная, в деловом брючном костюме, на каблуках. Из отличительных черт – родинка справа над губой.

– Мне даже не пришлось ехать за ней. – Лунев посмеивается, заметив мое замешательство. – Она… здесь, у нас, орудует.

Непонимающе гляжу на него.

– Один из отдыхающих оказался своим… из внутренних органов. Приехал из Тюмени две недели назад. Познакомился с девушкой в отеле, посидели, выпили, поднялись к нему в номер – дальше плохо помнит. Огласки не хотел, попросил разобраться по-тихому. Она все, что было у него ценного, – увела. Пришлось перетереть с нашими. Сказал, что сам возьмусь, хоть и не мой профиль, – Егор дает мне полюбоваться фотографией, затем выдирает из рук и сует следующую. – А это уже позавчера.

Насупливаюсь, разглядывая фото.

Брюнетка. У нее и в лифчике что-то имеется, и талия тоньше, и бедра круче. Длинное платье с разрезами подчеркивает длинные ноги, стройные икры, из-за кудрявых локонов волос выглядывают изящные, острые плечи. Девушка кажется выше, фигуристее и даже симпатичнее рыжули. У нее нет родинки, и вообще никаких сходств с худышкой с первого фото не имеется.

– Весьма занятная схема, если признаться, – Егор чешет начавшую пробиваться на подбородке щетину. – И исполнено с огоньком. Могла бы просто ограбить, но ей это, кажется, доставляет особое наслаждение.

– Я что-то не понял… – Растерянно откладываю снимок в сторону.

– И третья – тоже она, – придвигает брат новое фото. – Как тебе перевоплощеньице?

Как придурок часто моргаю, уставившись на снимок. На фотографии девчонка. Молодая совсем, щуплая. Короткие светлые волосы, разметавшиеся на ветру, ровный овал лица, блеклые глаза и сливающиеся по цвету с кожей лица пухлые губы.

Непонятно, где именно она запечатлена: наблюдали за ней с почтительного расстояния. Но и поза, и одежда небрежная – по-пацански объемная футболка и широкие штаны, – а также задумчивый взгляд, устремленный вдаль, почему-то кажутся мне знакомыми.

Похоже, брат провел целое расследование.

– Знаешь, как я ее вычислил? – Егор передает мне следующий снимок. – Паренек. Работает в отеле. Видишь? Он наклоняется завязать шнурки. Мне пришлось несколько раз пересмотреть пленку, чтобы увидеть, как он ей карту под дверь зашвыривает.

– Что за паренек? – спрашиваю я хрипло.

Егор доволен, он почуял мой интерес:

– Найти парня было нетрудно, а узнать, где живет, еще проще, – указывает на адрес, записанный в уголке. – Он – ее родной брат, зовут Святослав, шестнадцать лет. Родителей нет. Полагаю, сбежав, она привезла его сюда и… обучает ремеслу, – Егор пожимает плечами. – Да, она сирота.

– Ты хочешь сказать… – Я снова придвигаю снимки поближе. – Это она? Та девушка, которая с ним жила?

Смотрю на последнее фото, где бесцветная, точно бледная моль, пацанка сидит на скамье.

– Именно. Все сходится. Ее зовут Софья Коршунова.

– Ясно, – поворачиваюсь к Егору. – И какая мне выгода?

– Твой план хромает, но с ней… – Лунев многозначительно поднимает брови.

– Шутишь?! – меня переклинивает. – Я должен взять в долю клофелинщицу?!

За спиной слышатся смешки моих товарищей.

– Зачем так грубо? – Егор выглядит довольным и сгребает со стойки фотографии. – Вышел бы идеальный союз. Ты – расчетливый, холодный, все просчитываешь. Она – интуитивная аферистка, полагающаяся на свое умение выкручиваться. Из сочетания ваших качеств вышел бы одаренный дуэт, – он подмигивает Шведу. – Не в обиду Максу, конечно. Иногда приходится и женскую карту разыграть.

Слышится сдавленный смех Швецова.

– Она дилетантка! – говорю я изумленно. – А я не в карты на раздевание играю! И не в буриме!

– Ты даже не представляешь, как она тебе будет полезна, – продолжает брат.

– Мне?.. Кто? – складываю руки на груди. – Вот эта гопница?

– Именно, – кивает он.

– И чем?!

Лунев качает головой:

– А ты поднапряги мозги. Только подумай, какой козырь будет у тебя.

– Это бред, Егорка, – усмехаясь, я наливаю себе еще пару капель.

– Мент дело говорит, Дым, – раздается голос Макса.

Поворачиваюсь.

Все трое давно забросили карты и смотрят на нас.

– Вообще-то, – Марк Иосифович тяжело поднимается из-за стола, подходит к нам и, нацепив очки, рассматривает снимки. – Здесь есть доля здравого смысла. Если они с барышней были близки…

– Да ну вас… – отмахиваюсь я. – Допустим, у них все было серьезно, в чем я очень сомневаюсь… но о том, чтобы взять в дело постороннего, нет, о таком не может быть и речи!

– Глеб, ты и нас не хотел втягивать в свои разборки, – встревает Фил, придвигаясь.

Берет в руку фото и разглядывает.

– Хм, недурно…

– Нельзя уследить за всем в одиночку, наша сила в команде, – говорит Макс и вдруг громко присвистывает, выхватив снимок с брюнеткой. – А если птичка окажется способной? Думаю, вышел бы толк.

– У нас есть план, – обвожу их взглядом. – Он приезжает через четыре дня, и я не собираюсь рисковать и менять рабочую схему, делая ставку на темную лошадку. Она не нужна нам. Это лишнее, поверьте. Мы и без нее сработаем четко.

– Ты только посмотри, какая она выдумщица, – уже пускает слюни Макс на рыженькую.

– Мне проще все отменить, чем брать в долю… мелкую воровку.

– А сам-то с чего начинал? – Марк Иосифович укоризненно бросает на меня взгляд из-под опущенных на нос очков.

– Это другое, – ворчу я.

– Кого-то она мне напоминает… – бормочет Швед, изучая снимок девушки без грима.

– Мы люди богобоязненные и законопослушные, – произносит Фил, отправляясь за стойку, – сделаем то, что прикажешь. Но ведь многоходовочка с его бывшей была бы гораздо привлекательнее. Как он взбесится!

Замечание Фила заставляет меня задуматься.

– Я тебе предлагаю самому проверить ее в деле, – вдруг заявляет Егор. – Играть плохиша ведь всегда легче, чем принца. Притворись таким же приезжим, пусть попробует стрясти с тебя бабки. Ты начинал как мастер ужасных свиданий? Вспомни молодость.

– Хватит, – рычу я, вставая и не глядя на него.

Иду к столу, чтобы взять свои вещи и одеться.

– Когда-то ты был лучшим, – улыбается он. – Брал за это деньги.

– Сто лет назад, еще в универе! – мысленно матерясь, натягиваю новую рубашку. – Я в эти игры давно наигрался!

– Ого! – ржет Макс. – И почему мы с тобой раньше не познакомились? Не верится, что ты не всегда был таким сухарем.

– Он был душкой, – добавляет брат, собирая бумаги. В его взгляде проскальзывает печаль. – Сомневаюсь, что он тогда нормально зарабатывал, но глаза у него горели. Пару раз даже мои друзья нанимали его, чтобы он сгонял с их девчонками на свидание.

– А какой в том был толк, простите? – спрашивает Марк Иосифович.

Он слишком стар, чтобы быть в теме.

– Ну… – Егор пожимает плечами. – Некоторые слишком надолго застревают во френдзоне, дружат с девушкой годами, а потом не могут перевести отношения в романтическую плоскость. Или, наоборот, – расстаются и вдруг понимают, что хотят вернуть бывшую обратно. Вот тогда и приглашали Глеба, чтобы он сыграл эдакого козла, который отвадит наивную девчонку от посторонних мужчин, причем надолго. Он вытворял разные гадости, но это всегда работало. У него еще имелся приятель, который подсказывал за деньги ботаникам, как склеить…

– Заткнись, – прошу, не сдержавшись.

Еще одно упоминание о прошлом, и я начну крушить мебель.

– Хорошо, – спохватывается брат. – Только я все равно считаю, что ты должен ее проверить. Заодно развеешься.

– Спорим, она провернет с тобой то же самое, что и с теми мужиками? – вращая на пальце брелок, дерзко говорит Швед.

Мне нестерпимо хочется дать ему в табло.

– А крошка его точно уделает! – с видом знатока кивает Фил, расставляя бокалы на полке.

– Готов поставить на пару тысяч, – косясь на чемодан с деньгами, заявляет самый пожилой участник команды.

– Что тебе стоит тряхнуть разочек стариной? – Егор хлопает меня по плечу, направляясь к выходу. – А, сухарь?

Как же я их всех ненавижу…

5

Соня

Воняющие потом, бабуськами, приторными женскими духами. С редкими зубами и торчащими из носа волосами. Со снежной лавиной перхоти, падающей с волос при малейшем движении головы. Мастурбирующие, пока делают вид, что ищут мелочь в карманах. Жадные, развратные, жестокие, тупые, жирные, тощие, ботаники или конченые извращенцы – каких только клиентов у меня не бывало. Но такого точно еще окучивать не приходилось.

– Что? – переспрашиваю я.

– Нет, в натуре, – смеется брат, складывая грязную посуду в мойку. – Усики густые и короткие. Вылитый жучила.

Сколько ни пытаюсь представить, никак не удается.

– А главное, ему к лицу, – брат включает воду, замачивает тарелки, а затем вырубает кран.

– А я уж надеялась, что ты все вымоешь, – подтягиваю ноги, усаживаясь в позу йога.

Что-то бормоча себе под нос, Свят снова включает воду и поворачивается к раковине.

– Гармонично смотрится.

– Кто? – спрашиваю.

– Он со своими усами.

– А-а-а…

Беру нож, отрезаю кусок колбасы и бросаю на хлеб. Аппетита нет, но чувствую, что нужно поесть насильно, иначе меня скоро ветром будет сдувать, сил не останется.

– Сельпо, говоришь?

– Ну… такой… – брат смеется, вспенивая губку для мытья посуды. – Местечковый колхозный магнат.

Пробую чай. Уже остыл. Но в такую жару – совсем неплохо. Откусываю бутерброд, жую. Отхлебываю побольше чая, чтобы протолкнуть хлеб в горло.

– Значит, не старый?

– Нет.

– И денежки имеются?

– Да, – Свят со звоном ставит чистую тарелку на полку. – Заикнулся, что приехал покупать технику для совхоза, утром ездил комбайны смотреть.

– Женатик? – интересуюсь я, откусывая новый кусок.

Организм упорно отторгает пищу, но я продолжаю себя насиловать. Дальнейшая потеря веса может негативно сказаться на работе. Вряд ли кто клюнет на вешалку с впалыми щеками и мелкими прыщиками вместо сисек.

– Кольца не видел, но он радостно сообщил, что наконец-то отдохнет от жены, – брат старательно скребет жесткой стороной губки свою кружку. – А когда я остановился в дверях, чтобы получить на чай, он тупо притворился, что не понимает, чего хочу. Колхозник! Достал целую котлету купюр из брюк, отвернулся и выудил оттуда жалкий, мятый полтинник. Когда отдавал, смотрел так, будто ждал, что я передумаю.

Улыбаюсь. Кажется, у меня аппетит просыпается.

– Думаешь, он с наличкой приехал? За комбайном своим.

– Не знаю. Но у него – портфель кожаный, потрепанный такой, вытертый. Кто их знает, деревенских? Может, там. Или в трусы зашил.

– Ясно, – смотрю на часы, прикидывая, как лучше поступить. – Как думаешь, какие девушки такому нравятся?

Свят косится на меня жалостливо:

– Кровь с молоком. Простые, открытые, веселые, – тяжело вздыхает, оглядывая меня с ног до головы. Видимо, хочет добавить «сисястые», но решает промолчать. – Но при должном подходе и ты сгодишься, – пытается выдавить улыбку.

Он еще не знает, что для меня недостижимых целей не существует.

* * *

Подмечаю его сразу. Он еще наверху лестницы, а я внизу, в толпе туристов из Китая. Использую на полную катушку те две секунды, которые есть в запасе, пока он не заметил меня. Впитываю глазами широкоплечий силуэт в просторном дедушкином костюме из девяностых, простоватую, но с горделивым оттенком походку деревенского щеголя, отмечаю безвкусные, но начищенные до блеска громоздкие штиблеты на ногах.

И, опустив глаза, воспроизвожу по памяти увиденный образ. Светлые, небрежно торчащие в стороны вихры, крупная кудряшка на челке, напоминающая попугаичий хохолок, теплые серо-зеленые глаза, мужественный подбородок и густая полоска рыжевато-золотистых усов над верхней губой.

И здесь бы согласиться с братом, что этот усатый беспредел вполне гармонично смотрится с его волосами и загорелой кожей и эстетически сочетается с вышедшим из моды, мешковатым костюмом, но меня едва не пробивает на ха-ха. В голову вдруг начинают лезть мысли о том, как, должно быть, весело его жене, когда он после уборки урожая лезет к ней под одеяло, чтобы пощекотать ее своими усиками между ног.