Читать онлайн Отец по ошибке бесплатно
Глава 1
ВЕРА
Я сидела в приемной ни живая, ни мертвая. Сердце в груди колотилось так, словно вот-вот собиралось пулей выскочить и навылет пробить дверь напротив, на которой золотом поблескивала табличка: “Яснокай Ирина Анатольевна. Главный врач”.
В моих руках не останавливаясь вертелся молчаливый телефон, а в голове всего одна мысль – что-то случилось. Что-то очень и очень плохое! Ведь с чего бы меня, рядовую пациентку, срочно вызывать на прием к главврачу такой большой клиники? Тем более, если раньше меня вел другой специалист. Да и из начальства за все время виделась я только с ее замом, в присутствии которого подписывала документы на ЭКО…
Страх такой, а тут еще и Колька, как назло, трубку не брал! Никогда такого не было, чтобы несколько часов подряд не отвечал на мои звонки. Он ведь знает, что я никогда не звоню просто так. Даже если на совещании придется сбросить, то потом обязательно сразу же перезвонит… но почему-то не сегодня.
Дверь в общий коридор с треском распахнулась, едва не сметя меня с кресла ударной волной. Я от неожиданности выронила телефон и подпрыгнула на месте, инстинктивно прикрыв ладонью самое ценное – свой живот. Еще совсем плоский, упругий, но уже хранящий в себе несметное сокровище.
– У себя? – хриплым басом осведомился у застывшей в ужасе секретарши здоровенный мужик в темно-синем костюме и ослепительно белой рубашке, небрежно застегнутой мимо пуговиц.
– Ирина Ан… Анатольевна с пациенткой… – сбивчиво пропищала девушка, словно щитом, прикрываясь от него толстой папкой, торопливо схваченной со стола, – Вам же на послезавтра назначено, Арсений Ви… Викторович…
– Значит подождем. – Белозубо, но совсем недобро улыбнулся ей этот великан и плюхнулся в кресло напротив меня, одной рукой оттянув воротник и, тяжело дыша, махнув секретарше на кулер с водой.
Та, поняв, чего от нее хотят, бросилась наливать гостю прохладной воды, даже не заметив, что выронила свою защитную папку и бумаги из нее, разлетелись по всей приемной.
Я кинулась было помочь, но сама себя остановила, положив руку на живот. Нет, сейчас мне никак нельзя рисковать – нагибаться, приседать и в особенности нервничать! Слишком опасно. Слишком много уже было в моей жизни неудачных попыток, и в этот раз, когда все наконец получилось, я должна была быть максимально осторожной во всем.
Я неловко улыбнулась секретарше, поднимавшей с пола бумаги, вернулась обратно в кресло и тут же замерла, поймав на себе заинтересованный взгляд того самого великана. И меня от этого взгляда, словно льдом сковало. Уж не знаю от страха ли, или от смущения… Ведь было же на самом деле от чего смутиться.
Незнакомец был весь такой небрежно-роскошный… Как олигарх, веселья ради сбежавший с вечеринки на собственной яхте, чтобы посидеть в приемной главврача Сочинской клиники репродуктивного здоровья. Одет, как говорится, с иголочки. Дорого. Со вкусом.
Из-под рукава поблескивали золотом и бриллиантами часы по цене целой новостройки, в которой мы с мужем недавно взяли квартиру в ипотеку. Но при этом рубашка застегнута не на те пуговицы, словно собирался мужчина впопыхах. Высокий, как баскетболист… ох, наверно под два метра ростом… или даже выше? Нам, людям, едва перемахнувшим за метр шестьдесят, все, кто выше ста восьмидесяти, кажутся соизмеримыми Эйфелевой башне.
И все же особое внимание привлекал не его костюм, а смуглая кожа. Как бы это сказать… не по-нашему смуглая. Словно ее обладатель только-только вернулся откуда-то с экватора. Такое замечаешь, если всю жизнь живешь в курортном городе. И еще его темные, чуть вьющиеся волосы, украшавшие голову легким беспорядком. Эх… и мягкие губы, тронутые какой-то мальчишеской, хулиганской улыбкой… Но ярче всего в образе великана были его глаза, которые сейчас не смотрели на меня, а словно на иглы насаживали. Холодные, светло-голубые и будто бы даже светящиеся изнутри. Или так только кажется из-за контраста с загаром?
Вдоволь насладившись моей заячьей беспомощностью перед его гипнотическим взглядом, товарищ удав обворожительно улыбнулся и подмигнул мне, а после перевел взгляд на дверь, из-за которой только что появился. Повелительно прикрикнул:
– Ну, где ты там застряла? Тащи сюда свою задницу!
Я с интересом обернулась, из чистого женского любопытства желая взглянуть на девушку, позволяющую так с собой разговаривать, да еще и при посторонних. Однако увидела не совсем то, чего ожидала.
В приемную она не вступила, а вплыла, точно вышла на подиум. Высокая, от ушей длинноногая брюнетка. Красивая настолько кукольной, ослепительной красотой, что мне аж захотелось зажмуриться и ущипнуть себя. А я еще верила успокоительным журнальным статьям о том, что такая красота рождается даже не под ножом у пластического хирурга, а в фотошопе. Впрочем, если эта девушка и делала что-то с собой, то явно у специалистов экстракласса, потому что выглядела она абсолютно гармонично и естественно.
Спокойной походкой от бедра пройдя приемную, подруга олигарха бросила маленькую брендовую сумочку на соседнее со своим кавалером кресло, и, словно так и надо, уселась упругой попой ему прямо на колени.
Модель сладко улыбнулась мужчине, и ласково скользнув пальчиками от адамова яблока к перепутанным пуговицам на его рубашке, принялась аккуратно приводить своего кавалера в порядок, а я тут же смущенно отвернулась.
“Вот, дает же Бог кому-то и красоту, и достаток… хотя, вон – и у них не все так гладко, раз пришли на прием к Ирине Анатольевне.” – подумала я и тут же себя одернула.
Не хорошо о таком рассуждать даже в мыслях. Да и зависть никому не к лицу. Как говорится, прежде чем судить человека по обложке, попробуй для начала денёк походить в его туфлях… А мне на ее десятисантиметровых шпильках даже стоять было бы некомфортно, не то, что ходить.
Все мои мысли, унесло словно вихрем, когда впереди открылась дверь в кабинет главврача. Я аж подпрыгнула с места от нетерпения, ведь была моя очередь. Но ключевое слово в этом предложении было именно «была». Как есть, в прошедшем времени.ВЕРА
Я сидела в приемной ни живая, ни мертвая. Сердце в груди колотилось так, словно вот-вот собиралось пулей выскочить и навылет пробить дверь напротив, на которой золотом поблескивала табличка: “Яснокай Ирина Анатольевна. Главный врач”.
В моих руках не останавливаясь вертелся молчаливый телефон, а в голове всего одна мысль – что-то случилось. Что-то очень и очень плохое! Ведь с чего бы меня, рядовую пациентку, срочно вызывать на прием к главврачу такой большой клиники? Тем более, если раньше меня вел другой специалист. Да и из начальства за все время виделась я только с ее замом, в присутствии которого подписывала документы на ЭКО…
Страх такой, а тут еще и Колька, как назло, трубку не брал! Никогда такого не было, чтобы несколько часов подряд не отвечал на мои звонки. Он ведь знает, что я никогда не звоню просто так. Даже если на совещании придется сбросить, то потом обязательно сразу же перезвонит… но почему-то не сегодня.
Дверь в общий коридор с треском распахнулась, едва не сметя меня с кресла ударной волной. Я от неожиданности выронила телефон и подпрыгнула на месте, инстинктивно прикрыв ладонью самое ценное – свой живот. Еще совсем плоский, упругий, но уже хранящий в себе несметное сокровище.
– У себя? – хриплым басом осведомился у застывшей в ужасе секретарши здоровенный мужик в темно-синем костюме и ослепительно белой рубашке, небрежно застегнутой мимо пуговиц.
– Ирина Ан… Анатольевна с пациенткой… – сбивчиво пропищала девушка, словно щитом, прикрываясь от него толстой папкой, торопливо схваченной со стола, – Вам же на послезавтра назначено, Арсений Ви… Викторович…
– Значит подождем. – Белозубо, но совсем недобро улыбнулся ей этот великан и плюхнулся в кресло напротив меня, одной рукой оттянув воротник и, тяжело дыша, махнув секретарше на кулер с водой.
Та, поняв, чего от нее хотят, бросилась наливать гостю прохладной воды, даже не заметив, что выронила свою защитную папку и бумаги из нее, разлетелись по всей приемной.
Я кинулась было помочь, но сама себя остановила, положив руку на живот. Нет, сейчас мне никак нельзя рисковать – нагибаться, приседать и в особенности нервничать! Слишком опасно. Слишком много уже было в моей жизни неудачных попыток, и в этот раз, когда все наконец получилось, я должна была быть максимально осторожной во всем.
Я неловко улыбнулась секретарше, поднимавшей с пола бумаги, вернулась обратно в кресло и тут же замерла, поймав на себе заинтересованный взгляд того самого великана. И меня от этого взгляда, словно льдом сковало. Уж не знаю от страха ли, или от смущения… Ведь было же на самом деле от чего смутиться.
Незнакомец был весь такой небрежно-роскошный… Как олигарх, веселья ради сбежавший с вечеринки на собственной яхте, чтобы посидеть в приемной главврача Сочинской клиники репродуктивного здоровья. Одет, как говорится, с иголочки. Дорого. Со вкусом.
Из-под рукава поблескивали золотом и бриллиантами часы по цене целой новостройки, в которой мы с мужем недавно взяли квартиру в ипотеку. Но при этом рубашка застегнута не на те пуговицы, словно собирался мужчина впопыхах. Высокий, как баскетболист… ох, наверно под два метра ростом… или даже выше? Нам, людям, едва перемахнувшим за метр шестьдесят, все, кто выше ста восьмидесяти, кажутся соизмеримыми Эйфелевой башне.
И все же особое внимание привлекал не его костюм, а смуглая кожа. Как бы это сказать… не по-нашему смуглая. Словно ее обладатель только-только вернулся откуда-то с экватора. Такое замечаешь, если всю жизнь живешь в курортном городе. И еще его темные, чуть вьющиеся волосы, украшавшие голову легким беспорядком. Эх… и мягкие губы, тронутые какой-то мальчишеской, хулиганской улыбкой… Но ярче всего в образе великана были его глаза, которые сейчас не смотрели на меня, а словно на иглы насаживали. Холодные, светло-голубые и будто бы даже светящиеся изнутри. Или так только кажется из-за контраста с загаром?
Вдоволь насладившись моей заячьей беспомощностью перед его гипнотическим взглядом, товарищ удав обворожительно улыбнулся и подмигнул мне, а после перевел взгляд на дверь, из-за которой только что появился. Повелительно прикрикнул:
– Ну, где ты там застряла? Тащи сюда свою задницу!
Я с интересом обернулась, из чистого женского любопытства желая взглянуть на девушку, позволяющую так с собой разговаривать, да еще и при посторонних. Однако увидела не совсем то, чего ожидала.
В приемную она не вступила, а вплыла, точно вышла на подиум. Высокая, от ушей длинноногая брюнетка. Красивая настолько кукольной, ослепительной красотой, что мне аж захотелось зажмуриться и ущипнуть себя. А я еще верила успокоительным журнальным статьям о том, что такая красота рождается даже не под ножом у пластического хирурга, а в фотошопе. Впрочем, если эта девушка и делала что-то с собой, то явно у специалистов экстракласса, потому что выглядела она абсолютно гармонично и естественно.
Спокойной походкой от бедра пройдя приемную, подруга олигарха бросила маленькую брендовую сумочку на соседнее со своим кавалером кресло, и, словно так и надо, уселась упругой попой ему прямо на колени.
Модель сладко улыбнулась мужчине, и ласково скользнув пальчиками от адамова яблока к перепутанным пуговицам на его рубашке, принялась аккуратно приводить своего кавалера в порядок, а я тут же смущенно отвернулась.
“Вот, дает же Бог кому-то и красоту, и достаток… хотя, вон – и у них не все так гладко, раз пришли на прием к Ирине Анатольевне.” – подумала я и тут же себя одернула.
Не хорошо о таком рассуждать даже в мыслях. Да и зависть никому не к лицу. Как говорится, прежде чем судить человека по обложке, попробуй для начала денёк походить в его туфлях… А мне на ее десятисантиметровых шпильках даже стоять было бы некомфортно, не то, что ходить.
Все мои мысли, унесло словно вихрем, когда впереди открылась дверь в кабинет главврача. Я аж подпрыгнула с места от нетерпения, ведь была моя очередь. Но ключевое слово в этом предложении было именно «была». Как есть, в прошедшем времени.
Глава 2
На пороге показалась счастливая пара. Мужчина нежно придержал женщину за руку и, задержавшись на миг, обернулся, громко сказав хозяйке кабинета:
– Еще раз спасибо вам, Ирина Анатольевна, просто от всей души…
Но договорить ему не дали. Невоспитанный богатей, одной рукой оттеснил его за дверь, а другой втянул следом свою подругу.
– Да, да. Все рады за тебя, приятель. Проваливай уже… Ирина Анатольевна, что за дела? Почему мне в разгар дня звонит ваша секретарша и…
… и возмущение того мужчины и мое встретились с непоколебимой беспристрастностью закрытой двери.
Вот ведь козел! Нет, ну до чего отвратительный человек! Пожалуй, все же нет ничего хорошего в больших деньгах. Они развращают и дают ощущение вседозволенности, которое должно быть чуждо любому хорошему, воспитанному человеку!
Но делать нечего. Кипя от злости, я плюхнулись обратно в кресло и снова разблокировала телефон. Надеялась хоть на короткое сообщение от Коли, все же он не отвечал уже больше двух часов.
Сердце заколотилось быстрее – а вдруг с мужем что-то случилось?!
К счастью и новую порцию страхов мне не удалось посмаковать как следует, потому что дверь в кабинет главврача снова открылась, да ещё с таким грохотом и треском, что от неожиданности я выронила телефон. Тот быстро прокатился по натертой до блеска плитке и затормозил у ног невоспитанного великана. Я бросилась было поднимать, но замерла, опаленная волной гнева, расплескавшейся по приемной из кабинета.
Лицо богатого мачо изменилось, став из лощено-модельного, угрожающе-злым. Грубо вытолкнув в приемную растерянную и, едва ли не насмерть перепуганную подругу, он обернулся и грозно прорычал, прежде чем с силой захлопнуть дверь в кабинет главврача:
– Засужу вас нахрен, слышали?! Будете в деревне банки бабкам ставить, а из клиники вашей чебуречную сделаю, а бомжам скидку дам!
И ушел.
Нет, унесся со скоростью урагана, оставляя после себя не меньше разрушений! И первой жертвой на его пути стал мой безжалостно раздавленный телефон.
Все бы ничего, но подскользнувшись на нем, негодяй чертыхнулся, да ещё и пнул его в стену так, что пластик и стекло дождем посыпались в разные стороны. Не знаю, что удержало меня от того, чтобы разреветься. Наверно то, что телефон был старым и я все равно уже определилась с покупкой новой модели.
Эх… но до чего все-таки большие деньги портят людей! Ведь он даже не подумал, что сломал чью-то вещь! Вот, правду говорят, не было их никогда, так нечего и жалеть.
Поняв, что перепуганная секретарша все ещё не в том состоянии чтобы наладить поток пациентов, я выждала пару минут и сама вежливо поскреблась в дверь главврача. Которая, к слову, теперь плотно не закрывалась.
– Да-да. Входите!
Усталый женский голос показался мне знакомым, хоть раньше Ирину Анатольевну Яснокай я и видела только на фото на сайте центра.
– Здравствуйте, я Вербина Вера Егоровна. По записи.
В центре кабинета за массивным столом из красного дерева, на фоне белой стены, плотно увешанной различными дипломами и грамотами, сидела немолодая уже, но ухоженная женщина. Темно-русые волосы уложены в низкий пучок, может и крашеные, но так сразу не поймёшь. Под белым халатом по-деловому стильное красное платье, подчёркивающее прекрасную фигуру. Она как-то слишком уж растерянно подняла глаза, а потом вдруг звонко рассмеялась, вогнав меня в ступор.
– Ох, простите! Простите, ради Бога! – вскочила она из-за стола и, быстро подойдя ко мне, примирительно протянула руку для рукопожатия и кивнула в сторону кресла для посетителей. – День сегодня… скажем так, сложный. Простите, нервы! Я совершенно не хотела вас обидеть. Господи, как неловко… не принимайте только на свой счёт! Хэм… может чаю?
Я совершенно запуталась и не знала, как реагировать на такое приветствие, поэтому просто кивнула. Может и правда нервный срыв у человека. В конце концов тот хам ей только что судом угрожал.
– Зеленый? Хорошо. У меня есть специальный, с минимумом кофеина. А цветочный аромат – просто волшебный!
Поставив передо мной чашку с горячим напитком, она вдруг села не на свое место, а в кресло рядом.
– Вы сегодня одна? Я рассчитывала, что придете с мужем.
Ниточка тревоги вновь натянулась и неприятно завибрировала у меня в груди, готовая вот-вот порваться.
– Что-то случилось, да? Что-то с ребенком? Последние анализы плохие?
Ирина Анатольевна успокоительно улыбнулась и, взяв меня за руки отрицательно замотала головой, но слезы уже набежали мне на глаза.
– Ну, что вы! С вашим малышом все прекрасно! Развивается как по учебнику, анализы у вас как у спортсменки, только без допинга! – хохотнула она, но видя, что ее юмор не к месту, вытащила пару салфеток из дозатора на столе протянула их мне и подвинула ближе чашечку чая.
– Так, успокойтесь, мамочка. Нервы не лечат. Вот, выпейте и сразу отпустит.
От пары глотков и правда полегчало, но теперь мысли так некстати переключились на Колю и то, что он при всем желании не дозвонится на мой разбитый телефон. А вдруг с ним что-то случилось? Я же этого не переживу…
Из пучины тревог вывел по-доброму ласковый голос главврача:
– Лучше бы, конечно, с мужем… с другой стороны формально именно вы наш клиент, так что вам и решать.
– Что? Что решать?
Ирина Анатольевна перестала улыбаться и, будто бы боясь, что нас услышат, подвинулась ко мне ближе. Я вдруг поняла, где слышала ее голос раньше – женщина сама звонила мне, приглашая срочно явиться к ней на прием. От этого осознания страхов стало лишь больше, во рту пересохло и я дрожащими руками схватила со стола кружку, словно пытаясь отгородиться ею от нее. От нее и от новостей, которые она для меня приготовила.
– Скажу вам честно, я даже не знаю с чего начать. Наверно с того, что и вы, и ваш малыш точно полностью здоровы.
Почему-то от ее слов мне стало совсем не легче!
– Мне наверно стоило позвать на эту встречу юриста, но я хочу показать вам, что наша клиника целиком и полностью признает свою вину и ни в коем случае не отказывается от ответственности за свою ошибку. Мы, безусловно, компенсируем все, что положено по страховке и готовы обсудить сумму за нанесенный вам моральный ущерб.
У меня волосы дыбом встали от сказанного.
– Ошибку? О чем вы… но, если со мной и с моим ребенком все в порядке…
– Да, с вашим ребенком все хорошо, – она зачем-то подчеркнула именно это слово. – Но как раз в этом и кроется ошибка, совершенная нашими специалистами. Для инсеминации вашей яйцеклетки была по ошибке использована сперма… не вашего мужа.
Чайная чашка в моей руке жалобно звякнула о блюдце и мне пришлось поставить ее на стол, чтобы не пролить горячий напиток. Мне показалось, что я сейчас оглохну от тишины, воцарившейся в кабинете, и ослепну от этого напряжённого изучающего взгляда, которым доктор смотрела мне прямо в глаза.
– Вы хотите сказать, я беременна не от своего мужа?
Главврач медленно кивнула и в горле у меня снова пересохло, да так, что я еле смогла выдавить из себя хриплое:
– А от кого тогда?На пороге показалась счастливая пара. Мужчина нежно придержал женщину за руку и, задержавшись на миг, обернулся, громко сказав хозяйке кабинета:
– Еще раз спасибо вам, Ирина Анатольевна, просто от всей души…
Но договорить ему не дали. Невоспитанный богатей, одной рукой оттеснил его за дверь, а другой втянул следом свою подругу.
– Да, да. Все рады за тебя, приятель. Проваливай уже… Ирина Анатольевна, что за дела? Почему мне в разгар дня звонит ваша секретарша и…
… и возмущение того мужчины и мое встретились с непоколебимой беспристрастностью закрытой двери.
Вот ведь козел! Нет, ну до чего отвратительный человек! Пожалуй, все же нет ничего хорошего в больших деньгах. Они развращают и дают ощущение вседозволенности, которое должно быть чуждо любому хорошему, воспитанному человеку!
Но делать нечего. Кипя от злости, я плюхнулись обратно в кресло и снова разблокировала телефон. Надеялась хоть на короткое сообщение от Коли, все же он не отвечал уже больше двух часов.
Сердце заколотилось быстрее – а вдруг с мужем что-то случилось?!
К счастью и новую порцию страхов мне не удалось посмаковать как следует, потому что дверь в кабинет главврача снова открылась, да ещё с таким грохотом и треском, что от неожиданности я выронила телефон. Тот быстро прокатился по натертой до блеска плитке и затормозил у ног невоспитанного великана. Я бросилась было поднимать, но замерла, опаленная волной гнева, расплескавшейся по приемной из кабинета.
Лицо богатого мачо изменилось, став из лощено-модельного, угрожающе-злым. Грубо вытолкнув в приемную растерянную и, едва ли не насмерть перепуганную подругу, он обернулся и грозно прорычал, прежде чем с силой захлопнуть дверь в кабинет главврача:
– Засужу вас нахрен, слышали?! Будете в деревне банки бабкам ставить, а из клиники вашей чебуречную сделаю, а бомжам скидку дам!
И ушел.
Нет, унесся со скоростью урагана, оставляя после себя не меньше разрушений! И первой жертвой на его пути стал мой безжалостно раздавленный телефон.
Все бы ничего, но подскользнувшись на нем, негодяй чертыхнулся, да ещё и пнул его в стену так, что пластик и стекло дождем посыпались в разные стороны. Не знаю, что удержало меня от того, чтобы разреветься. Наверно то, что телефон был старым и я все равно уже определилась с покупкой новой модели.
Эх… но до чего все-таки большие деньги портят людей! Ведь он даже не подумал, что сломал чью-то вещь! Вот, правду говорят, не было их никогда, так нечего и жалеть.
Поняв, что перепуганная секретарша все ещё не в том состоянии чтобы наладить поток пациентов, я выждала пару минут и сама вежливо поскреблась в дверь главврача. Которая, к слову, теперь плотно не закрывалась.
– Да-да. Входите!
Усталый женский голос показался мне знакомым, хоть раньше Ирину Анатольевну Яснокай я и видела только на фото на сайте центра.
– Здравствуйте, я Вербина Вера Егоровна. По записи.
В центре кабинета за массивным столом из красного дерева, на фоне белой стены, плотно увешанной различными дипломами и грамотами, сидела немолодая уже, но ухоженная женщина. Темно-русые волосы уложены в низкий пучок, может и крашеные, но так сразу не поймёшь. Под белым халатом по-деловому стильное красное платье, подчёркивающее прекрасную фигуру. Она как-то слишком уж растерянно подняла глаза, а потом вдруг звонко рассмеялась, вогнав меня в ступор.
– Ох, простите! Простите, ради Бога! – вскочила она из-за стола и, быстро подойдя ко мне, примирительно протянула руку для рукопожатия и кивнула в сторону кресла для посетителей. – День сегодня… скажем так, сложный. Простите, нервы! Я совершенно не хотела вас обидеть. Господи, как неловко… не принимайте только на свой счёт! Хэм… может чаю?
Я совершенно запуталась и не знала, как реагировать на такое приветствие, поэтому просто кивнула. Может и правда нервный срыв у человека. В конце концов тот хам ей только что судом угрожал.
– Зеленый? Хорошо. У меня есть специальный, с минимумом кофеина. А цветочный аромат – просто волшебный!
Поставив передо мной чашку с горячим напитком, она вдруг села не на свое место, а в кресло рядом.
– Вы сегодня одна? Я рассчитывала, что придете с мужем.
Ниточка тревоги вновь натянулась и неприятно завибрировала у меня в груди, готовая вот-вот порваться.
– Что-то случилось, да? Что-то с ребенком? Последние анализы плохие?
Ирина Анатольевна успокоительно улыбнулась и, взяв меня за руки отрицательно замотала головой, но слезы уже набежали мне на глаза.
– Ну, что вы! С вашим малышом все прекрасно! Развивается как по учебнику, анализы у вас как у спортсменки, только без допинга! – хохотнула она, но видя, что ее юмор не к месту, вытащила пару салфеток из дозатора на столе протянула их мне и подвинула ближе чашечку чая.
– Так, успокойтесь, мамочка. Нервы не лечат. Вот, выпейте и сразу отпустит.
От пары глотков и правда полегчало, но теперь мысли так некстати переключились на Колю и то, что он при всем желании не дозвонится на мой разбитый телефон. А вдруг с ним что-то случилось? Я же этого не переживу…
Из пучины тревог вывел по-доброму ласковый голос главврача:
– Лучше бы, конечно, с мужем… с другой стороны формально именно вы наш клиент, так что вам и решать.
– Что? Что решать?
Ирина Анатольевна перестала улыбаться и, будто бы боясь, что нас услышат, подвинулась ко мне ближе. Я вдруг поняла, где слышала ее голос раньше – женщина сама звонила мне, приглашая срочно явиться к ней на прием. От этого осознания страхов стало лишь больше, во рту пересохло и я дрожащими руками схватила со стола кружку, словно пытаясь отгородиться ею от нее. От нее и от новостей, которые она для меня приготовила.
– Скажу вам честно, я даже не знаю с чего начать. Наверно с того, что и вы, и ваш малыш точно полностью здоровы.
Почему-то от ее слов мне стало совсем не легче!
– Мне наверно стоило позвать на эту встречу юриста, но я хочу показать вам, что наша клиника целиком и полностью признает свою вину и ни в коем случае не отказывается от ответственности за свою ошибку. Мы, безусловно, компенсируем все, что положено по страховке и готовы обсудить сумму за нанесенный вам моральный ущерб.
У меня волосы дыбом встали от сказанного.
– Ошибку? О чем вы… но, если со мной и с моим ребенком все в порядке…
– Да, с вашим ребенком все хорошо, – она зачем-то подчеркнула именно это слово. – Но как раз в этом и кроется ошибка, совершенная нашими специалистами. Для инсеминации вашей яйцеклетки была по ошибке использована сперма… не вашего мужа.
Чайная чашка в моей руке жалобно звякнула о блюдце и мне пришлось поставить ее на стол, чтобы не пролить горячий напиток. Мне показалось, что я сейчас оглохну от тишины, воцарившейся в кабинете, и ослепну от этого напряжённого изучающего взгляда, которым доктор смотрела мне прямо в глаза.
– Вы хотите сказать, я беременна не от своего мужа?
Главврач медленно кивнула и в горле у меня снова пересохло, да так, что я еле смогла выдавить из себя хриплое:
– А от кого тогда?
Глава 3
АРСЕНИЙ
– Зай, я что-то не поняла, – проворковала Злата, когда я наконец проорался в трубку, инструктируя адвокатов в каких позах они должны поиметь чертову клинику со всем ее руководством, и сел за руль, – это что… все?
В голове ещё шумело от крови, ударившей в виски, и я слышал ее слова словно через вату, пропускающую звуки, но отсеивающую смысл. Тем не менее одна ее фраза ко мне пробилась – "это… все?"
Да, черт возьми. Это все! Конец! Финита ля трагедия! The End of fucking life!!!
Я изо всех сил сдавил пальцами кожаную оплётку руля, так что та аж затрещала от натуги и, как чертов сумасшедший, стал дубасить кулаком, грудью, башкой по сигнальной панели, пока не вдавил ее лбом до упора, затапливая весь мир вокруг в оглушительном рёве.
–Зай? Хватит, слышишь! Мне страшно! Ты что, долбаный псих?!
Да! И как же ты до сих пор не поняла? Даже не посмотрела на то, с кем связалась, когда пришла предлагать себя во всех позах и в долгосрочную аренду?
Водители из рядом стоящих машин стали высыпать на парковку, размахивать руками, сопровождая неприличные жесты ещё более крепкими словами. Но подходить близко никто не решался. Не та машина чтобы на свой страх и риск пытаться достать из нее поехавшего с катушек водителя.
Я убрал руки с руля, откинулся в кресле, и тихо велел Злате уходить. На объяснение очевидного не было сил, но она буквально заставила меня сделать над собой усилие.
– Слушай, ну и зачем так убиваться? Это же не единственная в мире клиника! Найдем другую. И вообще, надо было сразу в Штаты ехать, я же тебе говорила.
– Да незачем больше искать, куколка ты моя лупоглазая. Ты чем слушала? Сиськами? Они просрали мой материал. В унитаз спустили мое будущее и такие – ой, извините, так получилось! Мы, сука, готовы компенсировать вам ущерб по страховке!
Судя по тому, как округлились у Златы глаза и задрожали губы, до нее всё же дошел смысл услышанного.
– А… контракт? Мы же подписали контракт! Ты же не можешь…
– Так все, зайка. Нету больше нашего контракта. Утратил законную силу ввиду непреодолимых обстоятельств.
– Но деньги… я же уже залог за дом оставила!
– Будем считать, что я добрый, те деньги я тебе дарю.
– Но он же… невозвратный!
– Вон. Воо-оон!!!
Я даже не обернулся к ней. Просто положил руки на руль и закрыл глаза, давая понять, что наш разговор окончен. Навсегда. Да, Златка. Я та еще мразь. Но тебя во мне устраивало даже это, ведь на кону были очень большие деньги, разве нет?
Тихое, полное желчи «козел» и резкий, безжалостный удар пассажирской двери. В машине тут же заметно посвежело – аромат ее приторно-сладкого парфюма хоть еще и витал в воздухе, но стал тише.
Наконец-то… от него так болела голова и тошнило! Хотя, нет… не от него…
И все же, когда я наконец остался в одиночестве, легче не стало. И ведь, подумать только, до чего же жестокая эта сука-жизнь! На тебе, друг Арсений, рак в тридцать шесть. Ах, ты решил перестраховаться и живчиков своих на будущее заморозить? Так на тебе и бесплодие и несчастный случай в клинике – нет больше твоих живчиков. Нечего такой падали как ты размножаться. Хрен тебе, а не ремиссия! Будь мужиком, сдохни уже молча, наконец!
И черт бы с ним… но как же оказалось страшно умирать. Причем не по щелчку, от инфаркта или прилетевшего в морду кирпича, а вот так. Медленно, имея возможность хорошенько подумать о том, что не оставил после себя ничего и никого, а все твои достижения – это пук в пустоту.
Вот, откинешься, закопают тебя, попилят твои денежки и в лучшем случае разок хлопнут по рюмашке не чокаясь. И все. Нет тебя, будто и не было никогда. А ты и сам пожить толком не успел…
До чего же сейчас смешно было вспоминать себя до химиотерапии! Самоуверенный идиот. Думал, что раз врачи прогнозируют 90% успеха, то непременно повезет! А чё, всю жизнь же перло, так чего бы теперь в 90% не попасть? И к предложению на всякий случай заранее подумать о потомстве отнёсся со смехом – у скольки процентов мужчин в моем возрасте после химиотерапии наступает бесплодие? У 20? Ну, это же смешно! Конечно и тут мне повезет! Да и не хочу я детей…
Но как же меняются приоритеты, когда на табло "жизнь"вдруг вспыхивают цифры обратного отсчёта. И, казалось бы, бессмысленные и совершенно лишние вещи вдруг становятся бесценными настолько, что всех денег мира не хватит чтобы их заполучить. Хотя раньше нужно было лишь руку протянуть!
Но как же больно, что понял я все это только тогда, когда повторные анализы, сданные через год после удачной химиотерапии, показали ухудшение результатов. Вот тогда ты, Арсений, и завертелся, как вошь на гребешке, да?
В начале ушел в запой в ожидании результата повторных тестов из ещё трёх клиник. А потом, когда все три судьбоносных конверта положили тебе на стол, вдруг решил срочно действовать?
Жалкий, самоуверенный я ублюдок…
План был прост – от страха смерти может уберечь только вера в будущее. И если у меня самого этого будущего больше нет, значит можно верить в будущее своих детей!
Права на ошибку больше не было, но действовать нужно было быстро. Серьезных отношений у меня никогда не складывалось, да и не верил я в любовь. Ведь что она такое, как не изобретение древних маркетологов для повышения продаж всяких побрякушек, сладостей и букетов?
Потому выбор мамы для будущих наследников был продиктован рациональностью.
Мне нужна была красивая женщина, не состоятельная, чтобы не предъявлять права… в первую очередь на моих детей. Не особо умная, чтобы не сильно переживать о том, в какой статус я ее поставлю – фиктивной жены и чисто номинальной, биологической матери. Возможно, для этих целей было бы лучше и вовсе воспользоваться услугами суррогатной матери, но мысль о том, что мои дети будут расти, зная отца только по его надгробному камню, и вообще не имея возможности называть кого бы то ни было своей мамой, вызывала у меня еще большее отторжение.
И Злата на эту роль подходила идеально… подходиЛА!
Потому что больше это не имеет значение.
Я умираю.
И я бесплоден.
А то, что я успел сдать этим безруким идиотам в клинике, пока еще был способен стрелять не холостыми, утеряно. Похерено, утилизировано как особо опасные биологические отходы или, кто знает, плывет вместе со сточными водами по канализации где-то под этим чертовым городом, полным счастливых отпускников и их розовощеких детишек! И если до этого дня я, любимчик судьбы и госпожи Удачи, только слышал о том, что бывают безвыходные ситуации, то теперь я находился в самом эпицентре одной такой, огромной и совершенно непреодолимой…
Телефон, небрежно брошенный мной на приборную панель, ожил и на весь салон запиликал через подключенный блютуз. Я нехотя потянулся к нему и, увидев незнакомый номер, хотел уже скинуть, но зачем-то смахнул в право для ответа.
– Кто?
Прорычал я сквозь зубы, сразу давая понять, что выгрызу глотку через динамик, при недостаточно информативном ответе на этот вопрос.
– Арсений Викторович? – робкий девичий голос показался мне смутно знакомым. – Это… я вас беспокою из клиники.
– Звоните моим адвокатам. А лучше своим. Мне лично не о чем с вашей говноклиникой больше разговаривать…
Ответил я, но даже не вполовину так грозно, как собирался. С неприязнью отметил, что мой голос при этом звучал даже как-то жалко. Не столь решительно грозно, сколь разочарованно.
– Нет-нет… я не поэтому. Точнее поэтому, но по-другому…
Я начал терять терпение, утихший было гнев во мне стал снова разгораться из-за подкинутого в топку раздражения.
– Девушка, не тратьте мое время!
– Да, простите… извините… я просто хотела сказать, что Ирина Анатольевна не все вам рассказала о сложившейся ситуации. Дело в том…
Девушка на том конце линии нервно вздохнула и заговорила тише. Так, словно прежде обернулась в поисках свидетелей, ведь очень не хотела, чтобы наш разговор услышал кто-то еще.
– Дело в том, что ваш материал… не совсем был утерян. И имплантация прошла успешно. Мать и плод в полном порядке… ой, простите, ребенок.
У меня черные круги поплыли перед глазами, а в голове зашумело так, что я перестал слышать что-либо вообще кроме голоса этой девушки. А она все продолжала и продолжала говорить вещи, от которых у меня волосы вставали дыбом и слабость вязким сиропом разливалась по всему телу, не давая даже телефон держать в руках крепко, без дрожи.
– Но все документы в связи с этой ошибкой, мне велено было уничтожить. Чтобы вы не имели претензий ко второй потерпевшей. Ваш случай, конечно, ужасен. Утеря материала, это непростительная халатность, но то, что все куда сложнее… К сожалению, я не смогла сделать копию. Ирина Анатольевна участвовала в уничтожении документов и их больше нет, вы просто не сможете доказать…
– Чего вы хотите?
Я сам не узнал свой голос, а на другом конце линии девушка задергалась еще сильнее.
– Я… понимаете, я маленький человек. Я понимаю, что сейчас поступаю плохо, но мне кажется, что это не будет для вас большой проблемой…
– Вы не поняли, – я выпрямился и сильнее прижав телефон к уху, чтобы унять дрожь в руке и случайно его не выронить, сказал, стараясь чтобы мой голос звучал уверенно и внятно, – меня не интересует вся эта лирика, мне нужно просто знать сумму. Что вы хотите за имя и адрес женщины, беременной моим ребенком? Сколько? И как скоро мы можем осуществить обмен этой информации на деньги?
Девушка на том конце линии взволнованно всхлипнула, словно поперхнувшись от перспектив. Она в этот миг явно поняла, что только что вытянула в этой жизни золотой билет.АРСЕНИЙ
– Зай, я что-то не поняла, – проворковала Злата, когда я наконец проорался в трубку, инструктируя адвокатов в каких позах они должны поиметь чертову клинику со всем ее руководством, и сел за руль, – это что… все?
В голове ещё шумело от крови, ударившей в виски, и я слышал ее слова словно через вату, пропускающую звуки, но отсеивающую смысл. Тем не менее одна ее фраза ко мне пробилась – "это… все?"
Да, черт возьми. Это все! Конец! Финита ля трагедия! The End of fucking life!!!
Я изо всех сил сдавил пальцами кожаную оплётку руля, так что та аж затрещала от натуги и, как чертов сумасшедший, стал дубасить кулаком, грудью, башкой по сигнальной панели, пока не вдавил ее лбом до упора, затапливая весь мир вокруг в оглушительном рёве.
–Зай? Хватит, слышишь! Мне страшно! Ты что, долбаный псих?!
Да! И как же ты до сих пор не поняла? Даже не посмотрела на то, с кем связалась, когда пришла предлагать себя во всех позах и в долгосрочную аренду?
Водители из рядом стоящих машин стали высыпать на парковку, размахивать руками, сопровождая неприличные жесты ещё более крепкими словами. Но подходить близко никто не решался. Не та машина чтобы на свой страх и риск пытаться достать из нее поехавшего с катушек водителя.
Я убрал руки с руля, откинулся в кресле, и тихо велел Злате уходить. На объяснение очевидного не было сил, но она буквально заставила меня сделать над собой усилие.
– Слушай, ну и зачем так убиваться? Это же не единственная в мире клиника! Найдем другую. И вообще, надо было сразу в Штаты ехать, я же тебе говорила.
– Да незачем больше искать, куколка ты моя лупоглазая. Ты чем слушала? Сиськами? Они просрали мой материал. В унитаз спустили мое будущее и такие – ой, извините, так получилось! Мы, сука, готовы компенсировать вам ущерб по страховке!
Судя по тому, как округлились у Златы глаза и задрожали губы, до нее всё же дошел смысл услышанного.
– А… контракт? Мы же подписали контракт! Ты же не можешь…
– Так все, зайка. Нету больше нашего контракта. Утратил законную силу ввиду непреодолимых обстоятельств.
– Но деньги… я же уже залог за дом оставила!
– Будем считать, что я добрый, те деньги я тебе дарю.
– Но он же… невозвратный!
– Вон. Воо-оон!!!
Я даже не обернулся к ней. Просто положил руки на руль и закрыл глаза, давая понять, что наш разговор окончен. Навсегда. Да, Златка. Я та еще мразь. Но тебя во мне устраивало даже это, ведь на кону были очень большие деньги, разве нет?
Тихое, полное желчи «козел» и резкий, безжалостный удар пассажирской двери. В машине тут же заметно посвежело – аромат ее приторно-сладкого парфюма хоть еще и витал в воздухе, но стал тише.
Наконец-то… от него так болела голова и тошнило! Хотя, нет… не от него…
И все же, когда я наконец остался в одиночестве, легче не стало. И ведь, подумать только, до чего же жестокая эта сука-жизнь! На тебе, друг Арсений, рак в тридцать шесть. Ах, ты решил перестраховаться и живчиков своих на будущее заморозить? Так на тебе и бесплодие и несчастный случай в клинике – нет больше твоих живчиков. Нечего такой падали как ты размножаться. Хрен тебе, а не ремиссия! Будь мужиком, сдохни уже молча, наконец!
И черт бы с ним… но как же оказалось страшно умирать. Причем не по щелчку, от инфаркта или прилетевшего в морду кирпича, а вот так. Медленно, имея возможность хорошенько подумать о том, что не оставил после себя ничего и никого, а все твои достижения – это пук в пустоту.
Вот, откинешься, закопают тебя, попилят твои денежки и в лучшем случае разок хлопнут по рюмашке не чокаясь. И все. Нет тебя, будто и не было никогда. А ты и сам пожить толком не успел…
До чего же сейчас смешно было вспоминать себя до химиотерапии! Самоуверенный идиот. Думал, что раз врачи прогнозируют 90% успеха, то непременно повезет! А чё, всю жизнь же перло, так чего бы теперь в 90% не попасть? И к предложению на всякий случай заранее подумать о потомстве отнёсся со смехом – у скольки процентов мужчин в моем возрасте после химиотерапии наступает бесплодие? У 20? Ну, это же смешно! Конечно и тут мне повезет! Да и не хочу я детей…
Но как же меняются приоритеты, когда на табло "жизнь"вдруг вспыхивают цифры обратного отсчёта. И, казалось бы, бессмысленные и совершенно лишние вещи вдруг становятся бесценными настолько, что всех денег мира не хватит чтобы их заполучить. Хотя раньше нужно было лишь руку протянуть!
Но как же больно, что понял я все это только тогда, когда повторные анализы, сданные через год после удачной химиотерапии, показали ухудшение результатов. Вот тогда ты, Арсений, и завертелся, как вошь на гребешке, да?
В начале ушел в запой в ожидании результата повторных тестов из ещё трёх клиник. А потом, когда все три судьбоносных конверта положили тебе на стол, вдруг решил срочно действовать?
Жалкий, самоуверенный я ублюдок…
План был прост – от страха смерти может уберечь только вера в будущее. И если у меня самого этого будущего больше нет, значит можно верить в будущее своих детей!
Права на ошибку больше не было, но действовать нужно было быстро. Серьезных отношений у меня никогда не складывалось, да и не верил я в любовь. Ведь что она такое, как не изобретение древних маркетологов для повышения продаж всяких побрякушек, сладостей и букетов?
Потому выбор мамы для будущих наследников был продиктован рациональностью.
Мне нужна была красивая женщина, не состоятельная, чтобы не предъявлять права… в первую очередь на моих детей. Не особо умная, чтобы не сильно переживать о том, в какой статус я ее поставлю – фиктивной жены и чисто номинальной, биологической матери. Возможно, для этих целей было бы лучше и вовсе воспользоваться услугами суррогатной матери, но мысль о том, что мои дети будут расти, зная отца только по его надгробному камню, и вообще не имея возможности называть кого бы то ни было своей мамой, вызывала у меня еще большее отторжение.
И Злата на эту роль подходила идеально… подходиЛА!
Потому что больше это не имеет значение.
Я умираю.
И я бесплоден.
А то, что я успел сдать этим безруким идиотам в клинике, пока еще был способен стрелять не холостыми, утеряно. Похерено, утилизировано как особо опасные биологические отходы или, кто знает, плывет вместе со сточными водами по канализации где-то под этим чертовым городом, полным счастливых отпускников и их розовощеких детишек! И если до этого дня я, любимчик судьбы и госпожи Удачи, только слышал о том, что бывают безвыходные ситуации, то теперь я находился в самом эпицентре одной такой, огромной и совершенно непреодолимой…
Телефон, небрежно брошенный мной на приборную панель, ожил и на весь салон запиликал через подключенный блютуз. Я нехотя потянулся к нему и, увидев незнакомый номер, хотел уже скинуть, но зачем-то смахнул в право для ответа.
– Кто?
Прорычал я сквозь зубы, сразу давая понять, что выгрызу глотку через динамик, при недостаточно информативном ответе на этот вопрос.
– Арсений Викторович? – робкий девичий голос показался мне смутно знакомым. – Это… я вас беспокою из клиники.
– Звоните моим адвокатам. А лучше своим. Мне лично не о чем с вашей говноклиникой больше разговаривать…
Ответил я, но даже не вполовину так грозно, как собирался. С неприязнью отметил, что мой голос при этом звучал даже как-то жалко. Не столь решительно грозно, сколь разочарованно.
– Нет-нет… я не поэтому. Точнее поэтому, но по-другому…
Я начал терять терпение, утихший было гнев во мне стал снова разгораться из-за подкинутого в топку раздражения.
– Девушка, не тратьте мое время!
– Да, простите… извините… я просто хотела сказать, что Ирина Анатольевна не все вам рассказала о сложившейся ситуации. Дело в том…
Девушка на том конце линии нервно вздохнула и заговорила тише. Так, словно прежде обернулась в поисках свидетелей, ведь очень не хотела, чтобы наш разговор услышал кто-то еще.
– Дело в том, что ваш материал… не совсем был утерян. И имплантация прошла успешно. Мать и плод в полном порядке… ой, простите, ребенок.
У меня черные круги поплыли перед глазами, а в голове зашумело так, что я перестал слышать что-либо вообще кроме голоса этой девушки. А она все продолжала и продолжала говорить вещи, от которых у меня волосы вставали дыбом и слабость вязким сиропом разливалась по всему телу, не давая даже телефон держать в руках крепко, без дрожи.
– Но все документы в связи с этой ошибкой, мне велено было уничтожить. Чтобы вы не имели претензий ко второй потерпевшей. Ваш случай, конечно, ужасен. Утеря материала, это непростительная халатность, но то, что все куда сложнее… К сожалению, я не смогла сделать копию. Ирина Анатольевна участвовала в уничтожении документов и их больше нет, вы просто не сможете доказать…
– Чего вы хотите?
Я сам не узнал свой голос, а на другом конце линии девушка задергалась еще сильнее.
– Я… понимаете, я маленький человек. Я понимаю, что сейчас поступаю плохо, но мне кажется, что это не будет для вас большой проблемой…
– Вы не поняли, – я выпрямился и сильнее прижав телефон к уху, чтобы унять дрожь в руке и случайно его не выронить, сказал, стараясь чтобы мой голос звучал уверенно и внятно, – меня не интересует вся эта лирика, мне нужно просто знать сумму. Что вы хотите за имя и адрес женщины, беременной моим ребенком? Сколько? И как скоро мы можем осуществить обмен этой информации на деньги?
Девушка на том конце линии взволнованно всхлипнула, словно поперхнувшись от перспектив. Она в этот миг явно поняла, что только что вытянула в этой жизни золотой билет.
Глава 4
ВЕРА
Я попросила девушку на ресепшене вызвать мне такси сразу же, как только покинула кабинет. И машина подъехала быстро, но сесть в неё я не смогла.
Едва почувствовала удушливый запах ароматизатора и сигарет, пахнувшие из салона вместе с кондиционерной прохладой, поняла, что задохнусь там, и обязательно потеряю сознание. Потому, лишь виновато улыбнулась водителю и сказала, что передумала ехать, после чего протянула ему чаевые за беспокойство.
Деньги мужчина забрал, но в ответ не проронил ни слова. Вместо этого недовольно хмыкнул, сделал погромче музыку и резко тронулся с места – я едва успела закрыть пассажирскую дверь.
Какие же все вокруг нервные сегодня и злые.
Впрочем, воздуха мне не хватало и на улице. Мысли, тяжелые, как навешанные на ноги и руки гири, тянули меня сесть. Хоть прямо на разгоряченный полуденным солнцем асфальт! Но слава Богу, вокруг клиники был разбит небольшой парк с высокими елями, бросавшими на скамейки густые прохладные тени.
Где-то позади, на парковке, не унимаясь сигналила машина. Не иначе, кто-то неудачно подпер кого-то, а этот кто-то очень сильно торопился. Так, что отрывистые вопли звукового сигнала больше напоминали бранные слова.
Я положила руки на живот и начала делать дыхательную гимнастику. Глубокий вдох через нос, медленный выдох ртом, снова, еще раз и опять… пока хоть немного не отпустит. Пока пульс не придет в норму… чему совсем не способствовали истеричные гудки со стороны парковки.
Наконец, там все успокоилось. И мне тоже как-то сразу полегчало. По крайней мере воздух перестал быть таким густым и вязким, что отказывался наполнять легкие.
– С вами всё в порядке? – Участливо поинтересовалась проходившая мимо девушка.
Я подняла на нее взгляд. В глаза почему-то бросился только ее большой округлый живот, который совсем не скрывало зеленое платье в белый горошек, и маленькая дамская сумочка в форме ромашки. Вязаная, явно самодельная, но от того даже более милая.
Наверно и у меня, когда выйду в декрет, будет время на то, чтобы что-нибудь вязать или вышивать… А ведь, с тех пор как мы с Колей поженились, я ни разу не бралась за свой ящик с рукоделием, который забрала из маминой квартиры. Странно. Почему? Ведь раньше я так любила этим заниматься…
– Если хотите, я могу позвать врача. Тут клиника рядом.
Я запоздало улыбнулась ей и поспешила вежливо отказаться.
– Нет-нет, спасибо, все в порядке. Просто… голова немного закружилась. Со мной такое бывает. Жара же…
Девушка с сомнением прищурилась, но спорить не стала. Вместо этого открыла свою маленькую сумочку-ромашку и достала оттуда детскую бутылочку воды.
– Да, жарко. Вот, возьмите. Она новая, запечатана.
– А как же вы?
Девушка тепло улыбнулась мне, позволив увидеть милые ямочки на ее щеках.
– Я в клинику. Куплю там себе еще в аптеке. Да вы попейте, а то на вас лица нет. Может, все-таки врача? Или позвонить кому-нибудь? Я немного тороплюсь, но мне не кажется, что вас стоит оставлять одну.
– Позвонить… да, если вам не сложно, не могли бы вы дать мне телефон, чтобы позвонить? Я свой разбила. Случайно.
Зачем-то добавила я.
Но добрая незнакомка требовать подробности не стала. Она опустилась рядом на лавочку, и без лишних вопросов протянула мне свой телефон.
Мысль о том, что Николай обнаружил мои пропущенные и, не сумев дозвониться, уже поднял на уши все больницы и полицию города, вновь заставила участиться мой пульс. Мне нужно было скорее связаться с ним, скорее услышать его голос, рассказать… нет. Такое по телефону лучше не рассказывать. Мы должны быть рядом, когда мне придется сделать это, иначе…
Я не знала, что иначе. Или просто не хотела сейчас думать о том, как он может отреагировать на то, что я должна была ему рассказать. К счастью, на том конце линии с небольшой задержкой послышались протяжные гудки, и я прогнала прочь мысли об этом, ожидая что Коля вот-вот возьмет трубку и все у меня наладится.
Один гудок, второй…
– Да? Кто это?
Звук его голоса позволил мне почувствовать облегчение. Вот он, мой муж, с ним все в порядке. Судя по легкому гулу на фоне и тому, что Коля говорил чуть громче обычного, он был за рулем и включил звонок на громкую связь.
– Коля, это я!
– А почему с другого номера? Что-то случилось?
– Да… нет. Со мной все в порядке, я просто разбила телефон, случайно в клинике…
– В клинике?
– Да, но… – с языка чуть не сорвалось «но ничего серьезного», – со мной и ребенком все хорошо, просто почувствовала себя плохо из-за жары. Ты не мог бы забрать меня? Я сейчас в парке рядом с клиникой.
– О, милая… никак. У меня встреча, и я почти добрался до места. Давай я вызову тебе такси?
Я поймала на себе сочувственный взгляд хозяйки телефона. Пожалуй, ей был слышен наш разговор, и она почувствовала мое разочарование.
– Да… да, вызови, пожалуйста.
– Хорошо. Жди на месте, я пришлю сообщение с номером машины.
Я хотела сказать что-то еще, но Коля уже повесил трубку. Наверно и правда очень торопился.
Так что мне осталось только вернуть телефон его доброй хозяйке.
– Сейчас мой муж пришлет сообщение, не могли бы вы…
– Конечно, я подожду.
– Спасибо вам. Вы просто ангел, спасли меня.
– Что вы, все члены клуба молодых мам должны помогать друг-другу.
– Я запомню. Передай другому, да?
– Ага.
Она ободряюще подмигнула мне, а я улыбнулась. Мы с Колей еще никому не рассказывали о том, что у нас будет ребенок, даже Маринке. Решили подождать, пока это не будет очевидно. Все же беременность не далась мне легко, и я боялась любого неосторожного шага – от резких наклонов и приседаний, до сглаза. Хоть и не очень-то верила во все эти волшебные штучки в обычной жизни.
– О, вот и номер вашего такси. Написано, что уже подъезжает к парковке.
На этот раз водитель не только поздоровался со мной, но даже вышел, чтобы открыть мне дверь, хоть это и было совсем не обязательно. А в машине лишь слегка пахло какой-то салонной полиролью, словно она только побывала на мойке.
Когда такси тронулось, я с радостью подумала, что была неправа насчет того, что все вокруг сегодня нервные и злые. Должно быть, это вселенная решила преподать мне урок о том, что мы всегда получаем от мира в ответ то, что транслируем в него сами. Но стоило мне только расслабиться, как в моей сумочке что-то завибрировало.
Покопавшись, я достала из нее свой телефон. Точнее то, что от него осталось. Удивительно, но с разбитым корпусом и наполовину отслоившимся экраном он продолжал работать. И хоть у меня была только половина экрана, я разобрала, что мне пришли СМС-сообщения. По одному на каждый мой звонок мужу, сообщавшие о том, что он снова в сети. Это было очень странно, ведь когда я звонила ему, то слышала гудки. А если телефон не в сети, то оператор сообщает об этом посредством робота, разве нет?
Было среди них и еще одно непрочитанное сообщение. Но увидев номер отправителя, я не стала его открывать. Внутри у меня все словно покрылось инеем, а в груди болезненно заныло и снова стало тяжело дышать. Какая странная штука, эта жизнь… взять и повторить всё вот так. Но чтобы что? Чтобы заставить меня его простить?
Я знала, что было в том сообщении. Предполагала. Но не читать его, не добавлять номер, с которого оно пришло, в черный список не собиралась. Пусть пишет, если так хочется. При последней нашей встрече мы все друг другу сказали, и что бы не думала на этот счет моя мама, мне больше не о чем было разговаривать с этим человеком.
И все же именно это, последнее пришедшее сообщение, снова погрузило меня в то негативное состояние, с которым я вышла из кабинета главврача.
Пытаясь снова успокоиться, я положила руки на едва-едва округлившийся живот.
Ребенок. Мой маленький сынишка или дочка. Мое сокровище. Моё, но не моего мужа. Это все какая-то злая шутка! Очень плохой розыгрыш, достойный глупого юмористического телешоу или любовного романа, но не реальной жизни живых людей. Как такое могло случиться вообще с кем-то? Как такое могло случиться именно со мной?!ВЕРА
Я попросила девушку на ресепшене вызвать мне такси сразу же, как только покинула кабинет. И машина подъехала быстро, но сесть в неё я не смогла.
Едва почувствовала удушливый запах ароматизатора и сигарет, пахнувшие из салона вместе с кондиционерной прохладой, поняла, что задохнусь там, и обязательно потеряю сознание. Потому, лишь виновато улыбнулась водителю и сказала, что передумала ехать, после чего протянула ему чаевые за беспокойство.
Деньги мужчина забрал, но в ответ не проронил ни слова. Вместо этого недовольно хмыкнул, сделал погромче музыку и резко тронулся с места – я едва успела закрыть пассажирскую дверь.
Какие же все вокруг нервные сегодня и злые.
Впрочем, воздуха мне не хватало и на улице. Мысли, тяжелые, как навешанные на ноги и руки гири, тянули меня сесть. Хоть прямо на разгоряченный полуденным солнцем асфальт! Но слава Богу, вокруг клиники был разбит небольшой парк с высокими елями, бросавшими на скамейки густые прохладные тени.
Где-то позади, на парковке, не унимаясь сигналила машина. Не иначе, кто-то неудачно подпер кого-то, а этот кто-то очень сильно торопился. Так, что отрывистые вопли звукового сигнала больше напоминали бранные слова.
Я положила руки на живот и начала делать дыхательную гимнастику. Глубокий вдох через нос, медленный выдох ртом, снова, еще раз и опять… пока хоть немного не отпустит. Пока пульс не придет в норму… чему совсем не способствовали истеричные гудки со стороны парковки.
Наконец, там все успокоилось. И мне тоже как-то сразу полегчало. По крайней мере воздух перестал быть таким густым и вязким, что отказывался наполнять легкие.
– С вами всё в порядке? – Участливо поинтересовалась проходившая мимо девушка.
Я подняла на нее взгляд. В глаза почему-то бросился только ее большой округлый живот, который совсем не скрывало зеленое платье в белый горошек, и маленькая дамская сумочка в форме ромашки. Вязаная, явно самодельная, но от того даже более милая.
Наверно и у меня, когда выйду в декрет, будет время на то, чтобы что-нибудь вязать или вышивать… А ведь, с тех пор как мы с Колей поженились, я ни разу не бралась за свой ящик с рукоделием, который забрала из маминой квартиры. Странно. Почему? Ведь раньше я так любила этим заниматься…
– Если хотите, я могу позвать врача. Тут клиника рядом.
Я запоздало улыбнулась ей и поспешила вежливо отказаться.
– Нет-нет, спасибо, все в порядке. Просто… голова немного закружилась. Со мной такое бывает. Жара же…
Девушка с сомнением прищурилась, но спорить не стала. Вместо этого открыла свою маленькую сумочку-ромашку и достала оттуда детскую бутылочку воды.
– Да, жарко. Вот, возьмите. Она новая, запечатана.
– А как же вы?
Девушка тепло улыбнулась мне, позволив увидеть милые ямочки на ее щеках.
– Я в клинику. Куплю там себе еще в аптеке. Да вы попейте, а то на вас лица нет. Может, все-таки врача? Или позвонить кому-нибудь? Я немного тороплюсь, но мне не кажется, что вас стоит оставлять одну.
– Позвонить… да, если вам не сложно, не могли бы вы дать мне телефон, чтобы позвонить? Я свой разбила. Случайно.
Зачем-то добавила я.
Но добрая незнакомка требовать подробности не стала. Она опустилась рядом на лавочку, и без лишних вопросов протянула мне свой телефон.
Мысль о том, что Николай обнаружил мои пропущенные и, не сумев дозвониться, уже поднял на уши все больницы и полицию города, вновь заставила участиться мой пульс. Мне нужно было скорее связаться с ним, скорее услышать его голос, рассказать… нет. Такое по телефону лучше не рассказывать. Мы должны быть рядом, когда мне придется сделать это, иначе…
Я не знала, что иначе. Или просто не хотела сейчас думать о том, как он может отреагировать на то, что я должна была ему рассказать. К счастью, на том конце линии с небольшой задержкой послышались протяжные гудки, и я прогнала прочь мысли об этом, ожидая что Коля вот-вот возьмет трубку и все у меня наладится.
Один гудок, второй…
– Да? Кто это?
Звук его голоса позволил мне почувствовать облегчение. Вот он, мой муж, с ним все в порядке. Судя по легкому гулу на фоне и тому, что Коля говорил чуть громче обычного, он был за рулем и включил звонок на громкую связь.
– Коля, это я!
– А почему с другого номера? Что-то случилось?
– Да… нет. Со мной все в порядке, я просто разбила телефон, случайно в клинике…
– В клинике?
– Да, но… – с языка чуть не сорвалось «но ничего серьезного», – со мной и ребенком все хорошо, просто почувствовала себя плохо из-за жары. Ты не мог бы забрать меня? Я сейчас в парке рядом с клиникой.
– О, милая… никак. У меня встреча, и я почти добрался до места. Давай я вызову тебе такси?
Я поймала на себе сочувственный взгляд хозяйки телефона. Пожалуй, ей был слышен наш разговор, и она почувствовала мое разочарование.
– Да… да, вызови, пожалуйста.
– Хорошо. Жди на месте, я пришлю сообщение с номером машины.
Я хотела сказать что-то еще, но Коля уже повесил трубку. Наверно и правда очень торопился.
Так что мне осталось только вернуть телефон его доброй хозяйке.
– Сейчас мой муж пришлет сообщение, не могли бы вы…
– Конечно, я подожду.
– Спасибо вам. Вы просто ангел, спасли меня.
– Что вы, все члены клуба молодых мам должны помогать друг-другу.
– Я запомню. Передай другому, да?
– Ага.
Она ободряюще подмигнула мне, а я улыбнулась. Мы с Колей еще никому не рассказывали о том, что у нас будет ребенок, даже Маринке. Решили подождать, пока это не будет очевидно. Все же беременность не далась мне легко, и я боялась любого неосторожного шага – от резких наклонов и приседаний, до сглаза. Хоть и не очень-то верила во все эти волшебные штучки в обычной жизни.
– О, вот и номер вашего такси. Написано, что уже подъезжает к парковке.
На этот раз водитель не только поздоровался со мной, но даже вышел, чтобы открыть мне дверь, хоть это и было совсем не обязательно. А в машине лишь слегка пахло какой-то салонной полиролью, словно она только побывала на мойке.
Когда такси тронулось, я с радостью подумала, что была неправа насчет того, что все вокруг сегодня нервные и злые. Должно быть, это вселенная решила преподать мне урок о том, что мы всегда получаем от мира в ответ то, что транслируем в него сами. Но стоило мне только расслабиться, как в моей сумочке что-то завибрировало.
Покопавшись, я достала из нее свой телефон. Точнее то, что от него осталось. Удивительно, но с разбитым корпусом и наполовину отслоившимся экраном он продолжал работать. И хоть у меня была только половина экрана, я разобрала, что мне пришли СМС-сообщения. По одному на каждый мой звонок мужу, сообщавшие о том, что он снова в сети. Это было очень странно, ведь когда я звонила ему, то слышала гудки. А если телефон не в сети, то оператор сообщает об этом посредством робота, разве нет?
Было среди них и еще одно непрочитанное сообщение. Но увидев номер отправителя, я не стала его открывать. Внутри у меня все словно покрылось инеем, а в груди болезненно заныло и снова стало тяжело дышать. Какая странная штука, эта жизнь… взять и повторить всё вот так. Но чтобы что? Чтобы заставить меня его простить?
Я знала, что было в том сообщении. Предполагала. Но не читать его, не добавлять номер, с которого оно пришло, в черный список не собиралась. Пусть пишет, если так хочется. При последней нашей встрече мы все друг другу сказали, и что бы не думала на этот счет моя мама, мне больше не о чем было разговаривать с этим человеком.
И все же именно это, последнее пришедшее сообщение, снова погрузило меня в то негативное состояние, с которым я вышла из кабинета главврача.
Пытаясь снова успокоиться, я положила руки на едва-едва округлившийся живот.
Ребенок. Мой маленький сынишка или дочка. Мое сокровище. Моё, но не моего мужа. Это все какая-то злая шутка! Очень плохой розыгрыш, достойный глупого юмористического телешоу или любовного романа, но не реальной жизни живых людей. Как такое могло случиться вообще с кем-то? Как такое могло случиться именно со мной?!
Глава 5
Моя мама родила меня не от своего мужа и до последнего не знала об этом. Кто-то удивится, скажет «как можно о таком не знать?!». Но жизнь – сложная штука. И после всего, что сегодня произошло, меня точно не нужно убеждать в верности этого афоризма.
Все перепуталось в 1979 году, в начале Афганской войны. Егор Сёмкин, Фёдор Гроздьев и моя мама, Арина, были друзьями с самого детского сада. Потому что город, в котором они родились, был маленьким и жили они в одном доме, а мамы их к тому же были подругами.
Моя мама выросла настоящей красавицей и не было ничего странного в том, что эта дружба в какой-то момент сломалась. Ничего странного, только горькое, ведь Егор и Федор были хорошими друзьями. И после школы, чтобы не расставаться, они вместе поступили на медицинский… Но Мама выбрала Егора, а Федор, не доучившись, ушел на войну и не пожелал продолжать общение.
Мама с Егором планировали пожениться, как только получат дипломы, но в 1981 году ситуация сильно ухудшилась и Егора на фронт забрали прямо с экзаменов.
Все знали, что какое-то время связи с ним не будет. Пока доберется, пока поступит в расположение и устроится на месте. Это сейчас установить местонахождение военнослужащего можно относительно быстро, ведь учет ведется электронно, а тогда нужно было делать запросы на бумаге, которая затем передавалась из рук в руки и время от времени терялась.
Никто больше месяца не мог ничего сказать о местонахождении сержанта медицинской службы Егора Сёмкина, пока в один из дней в дверь к его родителям не постучались двое сотрудников военкомата, с не самыми добрыми новостями. Оказалось, что страшное случилось, едва Егор попал на фронт.
После атаки на полевой госпиталь, куда он был прикомандирован, Егор вместе с другими выжившими эвакуировался на машине, которая позже в пути подорвалась на мине. Егор снова выжил, но горел. Ожогами были покрыты почти 30% его тела, в основном пострадали лицо и руки. В военный госпиталь в Сочи его доставили в состоянии искусственной комы, забинтованным до пояса, но живым. Те, кто эвакуировал его из зоны боевых действий, сказали, что пока Егор был в сознании, он обгоревшими губами снова и снова шептал свое имя, видимо, боясь остаться неопознанным из-за тяжелых увечий.
Парень с обезображенным лицом и руками, находящийся на грани жизни и смерти… в начале никто даже не думал, что маме хватит сил хоть просто посмотреть на него. Но мама пришла к Егору в палату, а потом и осталась там, время от времени сменяя его родителей на дневных вахтах у постели тяжелобольного.
Он выжил и быстро шел на поправку. Когда угроза жизни отступила, Егора вывели из комы, но после этого стало еще тяжелее. Из-за ожогов дыхательных путей и лица он не мог нормально разговаривать, а всех, кто появлялся возле его постели, гнал прочь. Но мама не ушла и тогда. Снова и снова приходила к нему, просто чтобы быть рядом. Рассказывала новости, читала ему книги или сидела молча, если он отказывался слушать.
Потом начались бесконечные операции. Шрамированная огнём кожа не срасталась сама, требовались пересадки. И пересаживали Егору его собственную кожу. Операции, болезненные периоды заживления и снова операции. И каждый раз приходя в сознание он гнал ее прочь, должно быть, понимая, что такой как моя мама рядом с тем, кем он стал, не место.
Но разве это было ему решать?
А потом он снова смог говорить. И это было счастьем для всех, ровно до того момента, пока он не сказал, что его зовут не Егор Сёмкин, а Фёдор Гроздьев.
Не получивший медицинской специальности, Фёдор пошел в армию обычным солдатом. За те два года, что о нем никто не слышал, он успел не только получить звезду героя, но и попасть в плен. Сбежав из него, он оказался в том самом полевом госпитале, в который был прикомандирован его друг. Они встретились там и даже помирились… а потом судьба разлучила их самым суровым образом.
Во время эвакуации Егор сам отдал Фёдору свою форменную рубашку с нашивками, накинул ему ее на плечи и усадил истощенного и израненного друга в машину, после чего бросился обратно за другими оставшимися там пациентами. Больше Фёдор не помнил ничего, кроме того, что оказался уже здесь, в военном госпитале в Сочи, с моей мамой, сидящей у его кровати.
Мама говорила, что это был один из самых сложных моментов в ее жизни. И для Фёдора скорее всего тоже, потому что в один момент из сына и жениха, за которым трепетно ухаживали родные, он превратился в одинокого, никому ненужного калеку.
Мать Фёдора умерла еще до того, как тот окончил десятый класс, а отец, кажется, что всегда был пьяницей – лил за воротник не просыхая. А после смерти жены так и вовсе потерял какую-либо связь с реальностью. О Фёдоре было некому позаботиться.
Родители Егора же поначалу продолжили приходить к нему, но это длилось недолго. Им было очень тяжело видеть Фёдора, знать, что с ним случилось, и при этом не иметь ни малейшей крупицы информации о том, что же стало с их собственным сыном.
А вот моя мама продолжала к нему ходить. Она честно признавалась, что в тот момент окончательно запуталась в чувствах. Нельзя так много времени провести рядом с человеком, отдавая ему каждую свободную секунду, а потом перечеркнуть это всё. Кроме того, Фёдор не был ей чужим человеком и дело тут было может и не в любви, но совершенно точно не в жалости.
Время шло. О Егоре по-прежнему не было известий, а Федор благополучно прошел реабилитацию и выписался из госпиталя. Ему было некуда идти. За без малого четыре года отец-алкоголик окончательно превратил их квартиру в обитель горя и отвращения к себе.
Тогда, стоя на пороге кишащего тараканами помещения, с банкой варенья и коробкой с тортом «Наполеон», который мама сама приготовила для Федора по случаю выписки, она, даже не подумав толком над своими словами, предложила ему переехать к ней в общежитие. И он согласился.
Мама сказала, что была счастлива с ним. Да, в начале они жили вместе как соседи, но это продлилось недолго и очень скоро они стали настоящей парой. Федор восстановился физически и экстерном закончил медицинский. Шрамы на его лице, за исключением яркого рубцового пятна на виске и голого островка кожи на скуле, практически полностью скрылись под густой бородкой, которая ему даже шла… Мама думала, что полюбила его.
В апреле 1989 года она вывешивала постельное белье на улице, когда кто-то подкрался к ней сзади и закрыл ладонями глаза. Когда мама обернулась, чтобы посмотреть кто это, потеряла сознание и пришла в себя уже в своей комнате, в окружении соседок, наперебой предлагавших нашатырь, холодный компресс и звонить в скорую. А рядом с ней, сидел на кровати и держал ее за руку Егор. Он был совершенно не таким, каким она запомнила его, провожая в армию. Казался старше, жилистей, на висках проступила ранняя седина, но это был точно он.
В тот день Фёдор не вернулся домой с работы. Не появился он и на следующий день. Мама искала его по знакомым, подала заявление в милицию, но он исчез так бесследно, словно был лишь миражом. Хотя вещи, оставленные им в их с мамой комнате, и говорили об обратном.
Странная шутка судьбы – их истории с Егором оказались так похожи. Он тоже был ранен, попал в плен, бежал… вернулся к моей маме.
Почему после всего она снова сошлась с Егором? Если честно, я никогда ее об этом не спрашивала. Наверно потому, что что-то изначально было в их сумасшедшем любовном треугольнике не так. Не правильно, болезненно… в чувствах всех троих друг к другу слишком тесно и не естественно переплетались дружба, долг, сочувствие, сострадание, любовь… и страх одиночества. Но как там, в той поговорке? Прежде чем судить человека, попробуй походить в его туфлях…
И я не судила ее. Но при этом так и не смогла простить своего отца.
Мама узнала, что беременна уже после того, как Егор сделал ей предложение. Он знал о ней и Фёдоре, но за все ее простил. Они поженились. Родилась я и росла себе счастливым беззаботным ребенком в полной любящей семье. До четырнадцати лет, когда по совершенной глупости вместе с друзьями забралась в недостроенный дом на окраине города и упала там на арматуру, проколов легкое.
Мне потребовалась кровь. Много крови… четвертой отрицательной группы. У моих отца и матери была первая отрицательная. Наверно отец понял все сразу, как только доктор донес до него эту информацию.
К счастью, кровь для меня успели найти. Но еще много, много лет после того я размышляла о том, что лучше бы все сложилось тогда не в мою пользу.
Отец… а своим отцом я считаю именно Егора Сёмкина, после этого отдалился от меня. Это было так больно, так несправедливо! Мы ведь были с ним самой лучшей командой, любимым папой и его ненаглядной дочей. Мы вместе делали всё – ездили на рыбалку, чинили в гараже старый мёртвый «Урал», ходили к портнихе за платьем на мой первый осенний бал и даже хранили от мамы страшный секрет того, что на самом деле стало с попугаем, который не давал всей коммуналке спать по утрам.
Это все было наше, родное, общее. А он будто просто взял – и забыл. Перечеркнул наше родство из-за несовпадения крови. Это все изменило для него. Но не для меня.
Позже, копаясь в причинах своего горя, я пришла к выводу, что это было связано с тем, что после моего рождения мама больше не смогла забеременеть. Я была для отца главным доказательством их с мамой любви, ее плодом, но оказалась ее ребенком от другого мужчины.
Мой отец, который на моей памяти ни разу даже бокал шампанского не выпил на Новый год, не справился с этим и крепко запил. Постепенно, рюмка за рюмкой, помимо работы и человеческого лица, растерял всю ту любовь и взаимопонимание, которые царили в нашей маленькой семье. В какой-то момент мама, после очередной бессонной ночи, которую она провела, разнимая нас с пьяным отцом, решившим поучить меня жизни, подняла на меня остекленевший от слез и усталости взгляд, и сказала, что мы на самом деле вовсе не обязаны это терпеть.
В тот день мы собрали вещи и переехали к ее родителям, моим бабушке с дедушкой.
После этого мы долго не общались с отцом. От родственников с его стороны я знала, что он сдал наши две комнаты в общежитии и перебрался куда-то за город.
Отец не интересовался нашей жизнью, а мы его. И это всех устраивало. По крайней мере до тех пор, пока однажды вечером мне не позвонила моя мама и сказала, что отец очень просил дать ему мой номер. И она дала.
После этого он звонил мне и не раз. Иногда писал. Но я не брала трубку и не читала его сообщений, ведь… что такого он мог мне сказать, спустя столько лет и всё, что было между нами, чтобы не дать мне пожалеть о том, что я согласилась его выслушать?Моя мама родила меня не от своего мужа и до последнего не знала об этом. Кто-то удивится, скажет «как можно о таком не знать?!». Но жизнь – сложная штука. И после всего, что сегодня произошло, меня точно не нужно убеждать в верности этого афоризма.
Все перепуталось в 1979 году, в начале Афганской войны. Егор Сёмкин, Фёдор Гроздьев и моя мама, Арина, были друзьями с самого детского сада. Потому что город, в котором они родились, был маленьким и жили они в одном доме, а мамы их к тому же были подругами.
Моя мама выросла настоящей красавицей и не было ничего странного в том, что эта дружба в какой-то момент сломалась. Ничего странного, только горькое, ведь Егор и Федор были хорошими друзьями. И после школы, чтобы не расставаться, они вместе поступили на медицинский… Но Мама выбрала Егора, а Федор, не доучившись, ушел на войну и не пожелал продолжать общение.
Мама с Егором планировали пожениться, как только получат дипломы, но в 1981 году ситуация сильно ухудшилась и Егора на фронт забрали прямо с экзаменов.
Все знали, что какое-то время связи с ним не будет. Пока доберется, пока поступит в расположение и устроится на месте. Это сейчас установить местонахождение военнослужащего можно относительно быстро, ведь учет ведется электронно, а тогда нужно было делать запросы на бумаге, которая затем передавалась из рук в руки и время от времени терялась.
Никто больше месяца не мог ничего сказать о местонахождении сержанта медицинской службы Егора Сёмкина, пока в один из дней в дверь к его родителям не постучались двое сотрудников военкомата, с не самыми добрыми новостями. Оказалось, что страшное случилось, едва Егор попал на фронт.
После атаки на полевой госпиталь, куда он был прикомандирован, Егор вместе с другими выжившими эвакуировался на машине, которая позже в пути подорвалась на мине. Егор снова выжил, но горел. Ожогами были покрыты почти 30% его тела, в основном пострадали лицо и руки. В военный госпиталь в Сочи его доставили в состоянии искусственной комы, забинтованным до пояса, но живым. Те, кто эвакуировал его из зоны боевых действий, сказали, что пока Егор был в сознании, он обгоревшими губами снова и снова шептал свое имя, видимо, боясь остаться неопознанным из-за тяжелых увечий.
Парень с обезображенным лицом и руками, находящийся на грани жизни и смерти… в начале никто даже не думал, что маме хватит сил хоть просто посмотреть на него. Но мама пришла к Егору в палату, а потом и осталась там, время от времени сменяя его родителей на дневных вахтах у постели тяжелобольного.
Он выжил и быстро шел на поправку. Когда угроза жизни отступила, Егора вывели из комы, но после этого стало еще тяжелее. Из-за ожогов дыхательных путей и лица он не мог нормально разговаривать, а всех, кто появлялся возле его постели, гнал прочь. Но мама не ушла и тогда. Снова и снова приходила к нему, просто чтобы быть рядом. Рассказывала новости, читала ему книги или сидела молча, если он отказывался слушать.
Потом начались бесконечные операции. Шрамированная огнём кожа не срасталась сама, требовались пересадки. И пересаживали Егору его собственную кожу. Операции, болезненные периоды заживления и снова операции. И каждый раз приходя в сознание он гнал ее прочь, должно быть, понимая, что такой как моя мама рядом с тем, кем он стал, не место.
Но разве это было ему решать?
А потом он снова смог говорить. И это было счастьем для всех, ровно до того момента, пока он не сказал, что его зовут не Егор Сёмкин, а Фёдор Гроздьев.
Не получивший медицинской специальности, Фёдор пошел в армию обычным солдатом. За те два года, что о нем никто не слышал, он успел не только получить звезду героя, но и попасть в плен. Сбежав из него, он оказался в том самом полевом госпитале, в который был прикомандирован его друг. Они встретились там и даже помирились… а потом судьба разлучила их самым суровым образом.
Во время эвакуации Егор сам отдал Фёдору свою форменную рубашку с нашивками, накинул ему ее на плечи и усадил истощенного и израненного друга в машину, после чего бросился обратно за другими оставшимися там пациентами. Больше Фёдор не помнил ничего, кроме того, что оказался уже здесь, в военном госпитале в Сочи, с моей мамой, сидящей у его кровати.
Мама говорила, что это был один из самых сложных моментов в ее жизни. И для Фёдора скорее всего тоже, потому что в один момент из сына и жениха, за которым трепетно ухаживали родные, он превратился в одинокого, никому ненужного калеку.
Мать Фёдора умерла еще до того, как тот окончил десятый класс, а отец, кажется, что всегда был пьяницей – лил за воротник не просыхая. А после смерти жены так и вовсе потерял какую-либо связь с реальностью. О Фёдоре было некому позаботиться.
Родители Егора же поначалу продолжили приходить к нему, но это длилось недолго. Им было очень тяжело видеть Фёдора, знать, что с ним случилось, и при этом не иметь ни малейшей крупицы информации о том, что же стало с их собственным сыном.
А вот моя мама продолжала к нему ходить. Она честно признавалась, что в тот момент окончательно запуталась в чувствах. Нельзя так много времени провести рядом с человеком, отдавая ему каждую свободную секунду, а потом перечеркнуть это всё. Кроме того, Фёдор не был ей чужим человеком и дело тут было может и не в любви, но совершенно точно не в жалости.
Время шло. О Егоре по-прежнему не было известий, а Федор благополучно прошел реабилитацию и выписался из госпиталя. Ему было некуда идти. За без малого четыре года отец-алкоголик окончательно превратил их квартиру в обитель горя и отвращения к себе.
Тогда, стоя на пороге кишащего тараканами помещения, с банкой варенья и коробкой с тортом «Наполеон», который мама сама приготовила для Федора по случаю выписки, она, даже не подумав толком над своими словами, предложила ему переехать к ней в общежитие. И он согласился.
Мама сказала, что была счастлива с ним. Да, в начале они жили вместе как соседи, но это продлилось недолго и очень скоро они стали настоящей парой. Федор восстановился физически и экстерном закончил медицинский. Шрамы на его лице, за исключением яркого рубцового пятна на виске и голого островка кожи на скуле, практически полностью скрылись под густой бородкой, которая ему даже шла… Мама думала, что полюбила его.
В апреле 1989 года она вывешивала постельное белье на улице, когда кто-то подкрался к ней сзади и закрыл ладонями глаза. Когда мама обернулась, чтобы посмотреть кто это, потеряла сознание и пришла в себя уже в своей комнате, в окружении соседок, наперебой предлагавших нашатырь, холодный компресс и звонить в скорую. А рядом с ней, сидел на кровати и держал ее за руку Егор. Он был совершенно не таким, каким она запомнила его, провожая в армию. Казался старше, жилистей, на висках проступила ранняя седина, но это был точно он.
В тот день Фёдор не вернулся домой с работы. Не появился он и на следующий день. Мама искала его по знакомым, подала заявление в милицию, но он исчез так бесследно, словно был лишь миражом. Хотя вещи, оставленные им в их с мамой комнате, и говорили об обратном.
Странная шутка судьбы – их истории с Егором оказались так похожи. Он тоже был ранен, попал в плен, бежал… вернулся к моей маме.
Почему после всего она снова сошлась с Егором? Если честно, я никогда ее об этом не спрашивала. Наверно потому, что что-то изначально было в их сумасшедшем любовном треугольнике не так. Не правильно, болезненно… в чувствах всех троих друг к другу слишком тесно и не естественно переплетались дружба, долг, сочувствие, сострадание, любовь… и страх одиночества. Но как там, в той поговорке? Прежде чем судить человека, попробуй походить в его туфлях…
И я не судила ее. Но при этом так и не смогла простить своего отца.
Мама узнала, что беременна уже после того, как Егор сделал ей предложение. Он знал о ней и Фёдоре, но за все ее простил. Они поженились. Родилась я и росла себе счастливым беззаботным ребенком в полной любящей семье. До четырнадцати лет, когда по совершенной глупости вместе с друзьями забралась в недостроенный дом на окраине города и упала там на арматуру, проколов легкое.
Мне потребовалась кровь. Много крови… четвертой отрицательной группы. У моих отца и матери была первая отрицательная. Наверно отец понял все сразу, как только доктор донес до него эту информацию.
К счастью, кровь для меня успели найти. Но еще много, много лет после того я размышляла о том, что лучше бы все сложилось тогда не в мою пользу.
Отец… а своим отцом я считаю именно Егора Сёмкина, после этого отдалился от меня. Это было так больно, так несправедливо! Мы ведь были с ним самой лучшей командой, любимым папой и его ненаглядной дочей. Мы вместе делали всё – ездили на рыбалку, чинили в гараже старый мёртвый «Урал», ходили к портнихе за платьем на мой первый осенний бал и даже хранили от мамы страшный секрет того, что на самом деле стало с попугаем, который не давал всей коммуналке спать по утрам.
Это все было наше, родное, общее. А он будто просто взял – и забыл. Перечеркнул наше родство из-за несовпадения крови. Это все изменило для него. Но не для меня.
Позже, копаясь в причинах своего горя, я пришла к выводу, что это было связано с тем, что после моего рождения мама больше не смогла забеременеть. Я была для отца главным доказательством их с мамой любви, ее плодом, но оказалась ее ребенком от другого мужчины.
Мой отец, который на моей памяти ни разу даже бокал шампанского не выпил на Новый год, не справился с этим и крепко запил. Постепенно, рюмка за рюмкой, помимо работы и человеческого лица, растерял всю ту любовь и взаимопонимание, которые царили в нашей маленькой семье. В какой-то момент мама, после очередной бессонной ночи, которую она провела, разнимая нас с пьяным отцом, решившим поучить меня жизни, подняла на меня остекленевший от слез и усталости взгляд, и сказала, что мы на самом деле вовсе не обязаны это терпеть.
В тот день мы собрали вещи и переехали к ее родителям, моим бабушке с дедушкой.
После этого мы долго не общались с отцом. От родственников с его стороны я знала, что он сдал наши две комнаты в общежитии и перебрался куда-то за город.
Отец не интересовался нашей жизнью, а мы его. И это всех устраивало. По крайней мере до тех пор, пока однажды вечером мне не позвонила моя мама и сказала, что отец очень просил дать ему мой номер. И она дала.
После этого он звонил мне и не раз. Иногда писал. Но я не брала трубку и не читала его сообщений, ведь… что такого он мог мне сказать, спустя столько лет и всё, что было между нами, чтобы не дать мне пожалеть о том, что я согласилась его выслушать?
Глава 6
АРСЕНИЙ
Тридцать миллионов рублей. Только наличными. Пятитысячными купюрами не больше половины от суммы и только бывшие в обращении банкноты.
Мою… шантажисткой ее как-то язык не поворачивался назвать… информаторшуявно кто-то инструктировал. Ну или она сама подготовилась, так сказать, изучив матчасть. Не очень, правда, основательно. На троечку. Иначе просила бы куда больше цены средненькой двушки в центре Сочи. Хотя, может я просто недооцениваю её альтруистического порыва? Ведь для меня это было почти бесплатно.
Ну ладно, не буду врать. Чтобы за пару часов достать тридцать лямов именно бывшими в обращении купюрами, только половина из которых пятаки, действительно пришлось приложить некоторые усилия. К счастью, Нарек, мой старый знакомый с Адлерского рынка, помог и быстро обналичить сумму и расфасовать, не задавая вопросов, всего за пять процентов. Предложил даже в нагрузку пару своих товарищей в качестве гарантов безопасности, но я отказался. Не к чему было пугать информаторшу видом на двух рослых армян за моей спиной. А вздумает хвостом вертеть и новые условия выдвигать, вместо того чтобы сразу на месте обменять информацию на деньги, у меня и поколоритнее Нарека знакомые имеются.
Несмотря на то, что мне было велено прийти на встречу одному, информаторша моя прибыла на место с усилением. Но мне даже внимание на этом было акцентировать как-то… стремно?
Как и ожидал, в девять вечера в условленном месте Мацестинского лесопарка меня встретила секретарша главврача той клиники. Я не смог вспомнить имени, которое было написано на ее бэйджике при нашей первой встрече, но это волновало меня даже меньше, чем её «усиление».
Позади секретарши, долговязый и тощий, с максимально серьезной миной на лице, такой, что аж тонкие губы с цыплячьим пушком под носом сжались в куриную жопку, стоял какой-то шкет лет шестнадцати. Родственник, наверно. Вряд ли парень. Информаторша хоть и была меня младше, но не настолько, чтобы заводить роман со школьником.
– Покажи деньги.
Натужно сипло бросил мне шкет, а информаторша, испуганно охнув, схватила его за рукав и пронзила суровым взглядом, поджав губы точь-в-точь.
– Извините, Арсений Викторович. Мы… давайте так.
Она суетно покопалась в перекинутой через плечо сумочке и продемонстрировала мне извлеченный оттуда блокнотный листок, сложенный вдвое.
– Здесь имя, номер телефона и адрес той женщины. Давайте вы отдадите мне сумку, а я вам листок и разойдемся, словно никогда этого не было. Х-хорошо?
Пацан за ее спиной фыркнул, один в один молодой нескладный бычок в загоне, и просипел, то и дело давая голосом петуха:
– Да что ты с ним сюсюкаешь. Пусть бабки покажет! У него же руки пустые, наверняка кинуть нас решил!
Информаторша зажмурилась и затравленно вжала голову в плечи, явно готовясь к моей ответной реакции, а я не смог сдержать улыбки. Ну и дурачьё… Буквально детки на стрелке. Кто он ей? Младший брат, который из-за простуды не пошел в школу и ей пришлось тащить его на встречу с собой, потому что иначе он все рассказал бы маме с папой о ее темных делишках?
– Ладно тебе, боец. Смотри.
Я запустил руку за пазуху, информаторша с облегчением выдохнула, а вот шкет наоборот напрягся. Боевиков пересмотрел? Но хоть не спрятался за сестру, а вперед выступил, чтобы прикрыть. Наверняка мой геморой с обналичкой тридцати лямов был его гениальной идеей.
Из глубокого кармана своей легкой куртки я вытянул на свет фонаря два свертка, обернутых черными мусорными пакетами. Один толще другого в три раза. Помахал ими, перед напряженными взглядами детишек.
– Что удивленный такой? Никогда тридцать миллионов рублей не видел? Думал, я тебе их в двух спортивных сумках принесу? Так надо было червонцами тогда просить.
Шкет подкола не оценил. Покраснел от кончика носа до самых ушей и снова губы в череп втянул.
– На, держи.
Я кинул ему сверток потолще, а пацан так растерялся, что едва не выронил. Развернул, опасливо на меня озираясь, провел пальцем, отгибая край толстой пачки.
– А почему двушками?
– Как заказывали, так и принес. Пятнадцать номиналом в пять, еще пятнадцать по две тысячи. Номинал мелочи вы не уточняли. Все купюры б/у. Номера тоже не по порядку, можешь проверить. – Я демонстративно посмотрел на часы на запястье. – Если справишься за пять минут. Я человек занятой, сам понимаешь. Дела у меня еще, да и вам до отбоя домой попасть нужно. Нечего деткам вроде вас по лесопаркам среди ночи шастать.
Тонкие губы от напряжения окончательно исчезли с лица пацана. Мне даже показалось, что его глаза покраснели от полопавшихся сосудов.
Не сводя с меня взгляда прирожденного убийцы, он достал из кармана джинсов небольшой фонарик и посветил им на банкноты. Ультрафиолетовый свет скользнул по пачке денег, демонстрируя следы жирных пальцев и другой неидентифицируемой грязи от множества рук, через которые прошли эти ценные бумажки.
Точно боевиков пересмотрел. Думал, я меченые принесу? Да оно мне надо, заморачиваться…
– Ну, теперь ваша очередь.
Я протянул к информаторше обе руки. В одной была вторая пачка денег, вторую ладонью кверху и поманил, чтобы поторапливалась. Она резко, нервно сунула мне в руку блокнотный листок и, схватив деньги, быстро отступила, протянув сверток брату для проверки. Детский сад, честное слово…
– Так.
Развернув листок, я в одно мгновение потерял весь благодушный настрой, ведь он был совершенно пуст!
– Это что за шутка юмора такая?
Информаторша, перестав дышать, бросила испуганный взгляд на брата. Тот кивнул, и она снова суматошно полезла в сумочку.
– Сейчас, Арсений Викторович… вы извините… – выудив, наконец, то, что искала, она опасливо приблизилась ко мне и на вытянутой руке протянула мне простую шариковую ручку. – Вот, возьмите. Я продиктую, а вы запишите.
Кажется, теперь я поджал губы так, что они исчезли с лица.
– Конспираторы, блин.
Девушка виновато опустила взгляд и протараторила мне так, что я едва успевал записывать:
– Вербина Вера Егоровна, двадцать девять лет, улица Ясногорская шестнадцать дробь один, первый подъезд, квартира восемьдесят семь, телефон – восемь, девять, восемь…
Когда я повторил записанное, детки едва ли не сорвались с места бегом, но я успел поймать свою информаторшу за рукав.
– Что вы делаете? Отпустите! Я же все вам сказала…
– Отпустите её!
Шкет, конечно, бросился на защиту сестры, но не очень уверенно. Подошел ко мне ближе, остановившись на расстоянии вытянутой руки и грозно зыркнул на меня снизу вверх, угрожающе выставив вперед челюсть и цыплячью грудь.
Я рассмеялся. Ну просто невозможно мне было воспринимать этих двоих всерьёз. Пожалуй, я даже успел проникнуться симпатией к этим неоперившимся гангстерам Мацестинского лесопарка.
– Тише, детки. Не обижу.
Судя по напряженным взглядам, они мне не поверили. Меня же немного напрягла правая рука шкета, которую он как бы случайно завел себе за спину. Что у него там? Мамин кухонный нож или папин пневматический ТТ? Было бы до боли обидно, если глупыш случайно поранил бы себя или сестру в бессмысленной потасовке… Поэтому я отпустил девушку и, с примирительной улыбкой, поднял вверх руки.
– Всего пара вопросов, ребят, и вы свободны.
– Бесплатно сейчас тебе даже воду в кафе не нальют! – грозно просипел шкет, не убирая руку из-за спины, – Хочешь что-то спросить, будь готов раскошелиться!
– Вася…
Девушка схватила брата за руку и многозначительно сжала ее.
– Эй, я же говорил тебе, что нельзя по имени!
– Да успокойся ты!
Рыкнула на него сестра, явно уставшая играть в эти шпионские игры. Василий, неожиданно, спорить не стал. Даже отошел от нас немного, явно удрученный некоторой потерей своего авторитета на нашей встрече, но не способный к контраргументам.
– Вы, пожалуйста, не думайте о нас плохо. Мы просто очень нервничаем… нам нужны эти деньги. На хорошее дело. – Сразу раскрыла моя информаторша все карты. – Нам жить негде. Отец после смерти мамы второй раз женился и мачеха наша настоящий Гитлер в юбке. Мы съехать от них хотим… еще Ваське через год поступать нужно, а он… ну… на платное, в общем, надо. Отец может и дал бы денег, но его самого тогда мачеха живьем съест. У нее дочери тоже в следующем году поступать будут. Ну, и… сами понимаете…
Надо, наверно, было осадить её, чтобы собралась немного, вместо того чтобы так откровенно на жалость давить мужику, которого шантажировать пытается, но я только кивнул. Детки, что с них взять. Хорошо я им попался, а не тот же Нарек. Повезло.
– Пара вопросов и можете идти.
– Хорошо. Только если вы нас потом как свидетелей в суде привлечь решите, мы будем все отрицать! – сообщил из-за спины девушки ее ушлый братец.
– Ясен… пень. Скажи мне вот что, как так получилось-то? Как я стал отцом ребенка незнакомой мне женщины?
Девушка пожала плечами.
– Этого я не знаю. Я… только с бумагами работаю. Иногда слышу что-нибудь. Медицинского образования у меня нет, так что я даже не особо разбираюсь в тонкостях процедуры. Шум на самом деле поднялся не вчера, а когда вы в последний раз приходили с вашей женой.
Я с каменным лицом пропустил мимо ушей ее предположение, что Злата моя жена. Хотя странно ей было не знать, что мы не женаты, ведь с документами же работает…
– После вашего ухода Ирине Анатольевне позвонила зав. лаборатории и началась беготня. Она поднимала архивы, вызывала сотрудников. Потом Ирина Анатольевна велела мне скачать из базы все файлы на вас и на эту, Веру Вербину, а исходные данные удалить. Я не удержалась… и посмотрела, что там было. Ничего правда не поняла, но потом вы пришли ругаться, а после и Вербина. Вы… эм… дверь после своего ухода немного сломали, и она до конца не закрывалась. Я слышала весь их разговор, тогда-то и все прояснилось. Ну и, в общем, я решила, а почему бы и нет… позвонила вам.
– На самом деле, она в начале мне позвонила. – Зачем-то встрял в наш разговор Василий. Наверно для того, чтобы подчеркнуть свою важность в этом деле. – И это я предложил вам все рассказать. Не бесплатно, разумеется.
– Ох, молчи уже… Конечно, я понимаю в каком мы положении… и в каком вы, – осторожно добавила она, хотя вряд ли знала все нюансы, иначе бы ушлый шкет определенно надоумил бы ее просить куда больше денег, – я не могу доказать вам, что все мной сказанное – правда, но вы точно сможете проверить это, когда ребенок родится. Я не сомневаюсь, что такой человек, как вы, без труда найдет нас, если понадобится, поэтому хочу заверить, что это все мной не придумано. По крайней мере это та правда, которую мне удалось узнать.
– Ладно.
Я вздохнул, перебирая в голове не самые приятные мысли, о том, что буду со всем этим делать и сколько всего придется провернуть, прежде чем разрулить ситуацию.
– Скажи еще вот что, эта Вербина и ребенок вообще как? Ну… здоровы?
Я почему-то смутился, задавая этот вопрос. Словно было что-то постыдное, неправильное в том, чтобы справляться о здоровье женщины, с которой, так сказать, не без моего участия приключилось… такое.
– Да, если судить по мед. карте, все анализы в норме и беременность протекает хорошо. Да и вы, кстати, видели ее. Вербину. Она сегодня вместе с вами в приемной Ирину Анатольевну дожидалась.АРСЕНИЙ
Пятнадцать миллионов рублей. Только наличными. Пятитысячными купюрами не больше половины от суммы и только бывшие в обращении банкноты.
Мою… шантажисткой ее как-то язык не поворачивался назвать… информаторшуявно кто-то инструктировал. Ну или она сама подготовилась, так сказать, изучив матчасть. Не очень, правда, основательно. На троечку. Иначе просила бы куда больше цены средненькой однушки в центре Сочи. Хотя, может я просто недооцениваю её альтруистического порыва? Ведь для меня это было почти бесплатно.
Ну ладно, не буду врать. Чтобы за пару часов достать пятнадцать лямов именно бывшими в обращении купюрами, только половина из которых пятаки, действительно пришлось приложить некоторые усилия. К счастью, Нарек, мой старый знакомый с Адлерского рынка, помог и быстро обналичить сумму и расфасовать, не задавая вопросов, всего за пять процентов. Предложил даже в нагрузку пару своих товарищей в качестве гарантов безопасности, но я отказался. Не к чему было пугать информаторшу видом на двух рослых армян за моей спиной. А вздумает хвостом вертеть и новые условия выдвигать, вместо того чтобы сразу на месте обменять информацию на деньги, у меня и поколоритнее Нарека знакомые имеются.
Несмотря на то, что мне было велено прийти на встречу одному, информаторша моя прибыла на место с усилением. Но мне даже внимание на этом было акцентировать как-то… стремно?
Как и ожидал, в девять вечера в условленном месте Мацестинского лесопарка меня встретила секретарша главврача той клиники. Я не смог вспомнить имени, которое было написано на ее бэйджике при нашей первой встрече, но это волновало меня даже меньше, чем её «усиление».
Позади секретарши, долговязый и тощий, с максимально серьезной миной на лице, такой, что аж тонкие губы с цыплячьим пушком под носом сжались в куриную жопку, стоял какой-то шкет лет шестнадцати. Родственник, наверно. Вряд ли парень. Информаторша хоть и была меня младше, но не настолько, чтобы заводить роман со школьником.
– Покажи деньги.
Натужно сипло бросил мне шкет, а информаторша, испуганно охнув, схватила его за рукав и пронзила суровым взглядом, поджав губы точь-в-точь.
– Извините, Арсений Викторович. Мы… давайте так.
Она суетно покопалась в перекинутой через плечо сумочке и продемонстрировала мне извлеченный оттуда блокнотный листок, сложенный вдвое.
– Здесь имя, номер телефона и адрес той женщины. Давайте вы отдадите мне деньги, а я вам листок и разойдемся, словно никогда этого не было. Х-хорошо?
Пацан за ее спиной фыркнул, один в один молодой нескладный бычок в загоне, и просипел, то и дело давая голосом петуха:
– Да что ты с ним сюсюкаешь. Пусть бабки покажет! У него же руки пустые, наверняка кинуть нас решил!
Информаторша зажмурилась и затравленно вжала голову в плечи, явно готовясь к моей ответной реакции, а я не смог сдержать улыбки. Ну и дурачьё… Буквально детки на стрелке. Кто он ей? Младший брат, который из-за простуды не пошел в школу и ей пришлось тащить его на встречу с собой, потому что иначе он все рассказал бы маме с папой о ее темных делишках?
– Ладно тебе, боец. Смотри.
Я запустил руку за пазуху, информаторша с облегчением выдохнула, а вот шкет, наоборот, напрягся. Боевиков пересмотрел? Но хоть не спрятался за сестру, а вперед выступил, чтобы прикрыть. Наверняка мой геморой с обналичкой пятнадцати лямов был его гениальной идеей.
Из глубокого кармана своей легкой куртки я вытянул на свет фонаря два свертка, обернутых черными мусорными пакетами. Один толще другого в три раза. Помахал ими, перед напряженными взглядами детишек.
– Что удивленный такой? Никогда пятнадцать миллионов рублей не видел? Думал, я тебе их в двух спортивных сумках принесу? Так надо было червонцами тогда просить.
Шкет подкола не оценил. Покраснел от кончика носа до самых ушей и снова губы в череп втянул.
– На, держи.
Я кинул ему сверток потолще, а пацан так растерялся, что едва не выронил. Развернул, опасливо на меня озираясь, провел пальцем, отгибая край толстой пачки.
– А почему двушками?
– Как заказывали, так и принес. Пятнадцать номиналом в пять, еще пятнадцать по две тысячи. Номинал мелочи вы не уточняли. Все купюры б/у. Номера тоже не по порядку, можешь проверить. – Я демонстративно посмотрел на часы на запястье. – Если справишься за пять минут. Я человек занятой, сам понимаешь. Дела у меня еще, да и вам до отбоя домой попасть нужно. Нечего деткам вроде вас по лесопаркам среди ночи шастать.
Тонкие губы от напряжения окончательно исчезли с лица пацана. Мне даже показалось, что его глаза покраснели от полопавшихся сосудов.
Не сводя с меня взгляда прирожденного убийцы, он достал из кармана джинсов небольшой фонарик и посветил им на банкноты. Ультрафиолетовый свет скользнул по пачке денег, демонстрируя следы жирных пальцев и другой неидентифицируемой грязи от множества рук, через которые прошли эти ценные бумажки.
Точно боевиков пересмотрел. Думал, я меченые принесу? Да оно мне надо, заморачиваться…
– Ну, теперь ваша очередь.
Я протянул к информаторше обе руки. В одной была вторая пачка денег, вторую ладонью кверху и поманил, чтобы поторапливалась. Она резко, нервно сунула мне в руку блокнотный листок и, схватив деньги, быстро отступила, протянув сверток брату для проверки. Детский сад, честное слово…
– Так.
Развернув листок, я в одно мгновение потерял весь благодушный настрой, ведь он был совершенно пуст!
– Это что за шутка юмора такая?
Информаторша, перестав дышать, бросила испуганный взгляд на брата. Тот кивнул, и она снова суматошно полезла в сумочку.
– Сейчас, Арсений Викторович… вы извините… – выудив, наконец, то, что искала, она опасливо приблизилась ко мне и на вытянутой руке протянула мне простую шариковую ручку. – Вот, возьмите. Я продиктую, а вы запишите.
Кажется, теперь я поджал губы так, что они исчезли с лица.
– Конспираторы, блин.
Девушка виновато опустила взгляд и протараторила мне так, что я едва успевал записывать:
– Вербина Вера Егоровна, двадцать девять лет, замужем. Улица Ясногорская шестнадцать дробь один, первый подъезд, квартира восемьдесят семь, телефон – восемь, девять, восемь…
Когда я повторил записанное, детки едва ли не сорвались с места бегом, но я успел поймать свою информаторшу за рукав.
– Что вы делаете? Отпустите! Я же все вам сказала…
– Отпустите её!
Шкет, конечно, бросился на защиту сестры, но не очень уверенно. Подошел ко мне ближе, остановившись на расстоянии вытянутой руки и грозно зыркнул на меня снизу вверх, угрожающе выставив вперед челюсть и цыплячью грудь.
Я рассмеялся. Ну просто невозможно мне было воспринимать этих двоих всерьёз. Пожалуй, я даже успел проникнуться симпатией к этим неоперившимся гангстерам Мацестинского лесопарка.
– Тише, детки. Не обижу.
Судя по напряженным взглядам, они мне не поверили. Меня же немного напрягла правая рука шкета, которую он как бы случайно завел себе за спину. Что у него там? Мамин кухонный нож или папин пневматический ТТ? Было бы до боли обидно, если глупыш случайно поранил бы себя или сестру в бессмысленной потасовке… Поэтому я отпустил девушку и, с примирительной улыбкой, поднял вверх руки.
– Всего пара вопросов, ребят, и вы свободны.
– Бесплатно сейчас тебе даже воду в кафе не нальют! – грозно просипел шкет, не убирая руку из-за спины, – Хочешь что-то спросить, будь готов раскошелиться!
– Вася…
Девушка схватила брата за руку и многозначительно сжала ее.
– Эй, я же говорил тебе, что нельзя по имени!
– Да успокойся ты!
Рыкнула на него сестра, явно уставшая играть в эти шпионские игры. Василий, неожиданно, спорить не стал. Даже отошел от нас немного, явно удрученный некоторой потерей своего авторитета на нашей встрече, но не способный к контраргументам.
– Вы, пожалуйста, не думайте о нас плохо. Мы просто очень нервничаем… нам нужны эти деньги. На хорошее дело. – Сразу раскрыла моя информаторша все карты. – Нам жить негде. Отец после смерти мамы второй раз женился и мачеха наша настоящий Гитлер в юбке. Мы съехать от них хотим… еще Ваське через год поступать нужно, а он… ну… на платное, в общем, надо. Отец может и дал бы денег, но его самого тогда мачеха живьем съест. У нее дочери тоже в следующем году поступать будут. Ну, и… сами понимаете…
Надо, наверно, было осадить её, чтобы собралась немного, вместо того чтобы так откровенно на жалость давить мужику, которого шантажировать пытается, но я только кивнул. Детки, что с них взять. Хорошо я им попался, а не тот же Нарек. Повезло.
– Пара вопросов и можете идти.
– Хорошо. Только если вы нас потом как свидетелей в суде привлечь решите, мы будем все отрицать! – сообщил из-за спины девушки ее ушлый братец.
– Ясен… пень. Скажи мне вот что, как так получилось-то? Как я стал отцом ребенка незнакомой мне женщины?
Девушка пожала плечами.
– Этого я не знаю. Я… только с бумагами работаю. Иногда слышу что-нибудь. Медицинского образования у меня нет, так что я даже не особо разбираюсь в тонкостях процедуры. Шум на самом деле поднялся не вчера, а когда вы в последний раз приходили с вашей женой.
Я с каменным лицом пропустил мимо ушей ее предположение, что Злата моя жена. Хотя странно ей было не знать, что мы не женаты, ведь с документами же работает…
– После вашего ухода Ирине Анатольевне позвонила зав. лаборатории и началась беготня. Она поднимала архивы, вызывала сотрудников. Потом Ирина Анатольевна велела мне скачать из базы все файлы на вас и на эту, Веру Вербину, а исходные данные удалить. Я не удержалась… и посмотрела, что там было. Ничего правда не поняла, но потом вы пришли ругаться, а после и Вербина. Вы… эм… дверь после своего ухода немного сломали, и она до конца не закрывалась. Я слышала весь их разговор, тогда-то и все прояснилось. Ну и, в общем, я решила, а почему бы и нет… позвонила вам.
– На самом деле, она в начале мне позвонила. – Зачем-то встрял в наш разговор Василий. Наверно для того, чтобы подчеркнуть свою важность в этом деле. – И это я предложил вам все рассказать. Не бесплатно, разумеется.
– Ох, молчи уже… Конечно, я понимаю в каком мы положении… и в каком вы, – осторожно добавила она, хотя вряд ли знала все нюансы, иначе бы ушлый шкет определенно надоумил бы ее просить куда больше денег, – я не могу доказать вам, что все мной сказанное – правда, но вы точно сможете проверить это, когда ребенок родится. Я не сомневаюсь, что такой человек, как вы, без труда найдет нас, если понадобится, поэтому хочу заверить, что это все мной не придумано. По крайней мере это та правда, которую мне удалось узнать.
– Ладно.
Я вздохнул, перебирая в голове не самые приятные мысли, о том, что буду со всем этим делать и сколько всего придется провернуть, прежде чем разрулить ситуацию.
– Скажи еще вот что, эта Вербина и ребенок вообще как? Ну… здоровы?
Я почему-то смутился, задавая этот вопрос. Словно было что-то постыдное, неправильное в том, чтобы справляться о здоровье женщины, с которой, так сказать, не без моего участия приключилось… такое.
– Да, если судить по мед. карте, все анализы в норме и беременность протекает хорошо. Да и вы, кстати, видели ее. Вербину. Она сегодня вместе с вами в приемной Ирину Анатольевну дожидалась.
Глава 7
ВЕРА
Я вышла из такси возле своего дома в начале четвертого. Дневной зной пошел на убыль, но еще не спал окончательно. Стоя на тротуаре, я смотрела на свой подъезд и чувствовала какое-то странное оглушение. Звуки детской площадки и соседских машин, маневрирующих в узком пространстве внутреннего двора, доносились до меня сквозь толстую вату моих спутанных мыслей.
Я думала о ребенке, о моем муже… о своем отце. О том, каким холодным и чужим он стал, когда узнал, что я ему не родная. О том, как Коля поднял меня на руки и закружил, когда я показала ему положительный тест на беременность. О том, как сегодня я узнала, что беременна от другого мужчины.
Все эти мысли сменяли в моей голове одна другую, то обдавая жаром, то холодом… таким же липким подъездным холодом, какой ударится о мою кожу, когда я открою эту железную дверь впереди. Такой же оглушенной тишиной…
Мне хотелось с кем-то поговорить. Мне это было нужно. Очень. Но мой телефон был сломан. Да и о своей беременности я ни маме, ни Марине еще не рассказывала. Так как мне вывалить на них это все вот так сразу? Не представляю, как бы выглядел такой разговор.
Я беременна, но не от своего мужа. Нет, я не изменяла Коле. Никогда! Мы же вместе с универа… он мой первый и единственный мужчина. Да, это было ЭКО. Нет, не потому что Коля бесплоден, это вышло случайно. Врачебная ошибка. Что я буду делать дальше? Да откуда мне знать, что люди делают в таких случаях…
Нет. Таких разговоров я не хочу. Не хочу обсуждений, эмоций, поисков решений. Сейчас мне просто хотелось, чтобы кто-то обнял меня, ни о чем не спрашивая, и позволил пережить эти страшные, оглушительные чувства – ужас, разочарование, отчаянье!
Я поспешила утереть выступившие на глазах слезы и достала из сумочки ключи.
Как и ожидала, подъезд нашей многоэтажки встретил меня прохладой… но не тишиной.
Звон разбившегося стекла, приглушенная брань… а потом все резко стихло. Не исчезло, только, словно огонь, потухло, стало тише. Но все еще слышно было, как где-то за дверью, разыгравшийся за ней скандал продолжал тлеть, словно угли. В тревожном ожидании, что кто-то вот-вот подкинет еще дровишек.
Я услышала шаркающие шаги на лестнице и посмотрела вверх. В коридоре у лестничного пролета застыл мальчишка лет одиннадцати. Я не помнила его имени, но видела часто, когда утром уходила на работу и иногда вечером. Мы всегда здоровались, но он никогда не улыбался в ответ.
Позади него, за дверью в одну из квартир, снова что-то разбилось, и он инстинктивно вжал голову в плечи. Я с сомнением посмотрела на лифт. Судя по цифре 12 на табло над ним, ждать его пришлось бы долго… И неторопливо двинулась вперед. Вверх по лестнице. Остановилась, не дойдя одну ступеньку до площадки.
– Привет.
– Здравствуйте.
Мальчишка вежливо поздоровался, но взгляда на меня не поднял. В руках он сжимал старый яблочный плеер с проводными наушниками, одет был совершенно точно не на прогулку – в застиранные шорты, растянутую майку c логотипом группы «Depeche Mode», размера на два больше, чем нужно и огромные отцовские резиновые тапочки.
Замер, не двигаясь. Наверно, ожидая, что я просто пройду мимо. Но я повернулась к нему спиной и села на ступеньку. В высоком окне, занимавшем почти всю стену напротив, было видно акацию, любовно выращенную кем-то в палисаднике напротив подъезда, и кусочек детской площадки с баскетбольным кольцом. По ней с мячом размером со свою голову важно расхаживала девочка годиков двух, а за ней, на всякий случай разведя руки в стороны, ходила ее мама.
Ругань за дверью в квартиру мальчика усилилась. Хоть слова и доносились едва разборчиво, но я услышала: «…к матери своей езжай и ей мозг выноси, сука! И паскудыша своего забери!»
Это было сказано с такой всепоглощающей ненавистью, что даже мне захотелось втянуть голову в плечи. Я услышала, как мальчик шмыгнул носом за моей спиной, а потом сделал несколько несмелых шагов в и опустился на ступеньку рядом.
Я улыбнулась, глядя в окно. Вот и встретились мы, два одиночества. Полезла в сумочку – там у меня всегда была хоть пара конфеток. Сегодня нашлись три арахисовых батончика от всем известной с детства конфетной фабрики. Один протянула своему новому другу.
– Не, спасибо. Я такие не ем.
Грустно сообщил он.
– А пробовал?
Сосед впервые посмотрел мне в глаза. Они у него голубые и казались ярче обычного из-за того, что успели раскраснеться. Он отрицательно помотал головой и все же взял конфету. Захрустела обертка.
– Вкусно…
Удивился он, смотря на полконфеты, оставшиеся в руке.
– Еще бы. Это мои любимые. Столько лет ем, а все не надоедают. Мне их отец с каждой получки домой покупал, целую коробку. Он фельдшером на крупном продуктовом складе работал, водителей в рейс отпускал.
– С получки?
Ну да, ну да… архаизмы прошлой эпохи. Получка, арахисовые батончики, крепкие семьи… Хотя нет. Последние разрушались и тогда.
– С зарплаты.
– А…
Мальчишка запустил в рот остатки конфеты, а я протянула ему еще две. Он задумался на секунду, но взял, и они проворно исчезли где-то в кармане его шорт.
Мальчишка вдруг сказал:
– А мой осветителем на концертах был. Но я его не помню… у меня от него только вещи остались. Диски всякие там, футболки… вот как эта.
Он оттянул край своей футболки, но не с тоской, а даже с гордостью. А потом вдруг посмотрел на меня пристально и, повертев в руках плеер, протянул мне один из наушников.
– Вы музыку любите?
Я улыбнулась в ответ и приняла его приглашение разделить с ним момент. Мгновение спустя мир вокруг нас наполнился знакомой мелодией.
Странно. Я слышала ее много раз. По радио в такси, на улице… может быть даже когда-то включала сама, но это всегда была просто песня. Одна из. А сейчас – нет.
Подъездная прохлада, длинные тени второй половины дня за окном. Впереди едва слышно шумит листьями высокая акация, а позади бранятся незнакомые мне люди. Дети бегают по залитой солнечным светом площадке, а мы сидим тут с этим мальчишкой, каждый со своим камнем в сердце. И из динамика маленьких наушников льется мелодичное и бесконечно красивое:
Things get damaged,
Things get broken…
Наверно, странный выбор музыки для ребенка. С другой стороны, судя по эмблеме группы на майке, он явно знал, что слушает. Ох, да и кто я, чтобы обвинять кого-то в ретроградстве. Коля часто смеется, что я человек словно из прошлого века…
Внизу запищал датчик открытия и громыхнула подъездная дверь. Я услышала знакомые шаги… да, когда знаешь человека полжизни, даже звук его шагов можешь узнать из тысячи. Лифт в шахте дернулся и заскользил вниз, подчиняясь нажатию кнопки. А потом я услышала и голос моего мужа:
– Нет, она телефон потеряла. Да дома наверно уже, где ей еще быть. Сейчас узнаю. Давай перезвоню завтра, вдруг что-то серьезное. Ага. И я.
Я вынула наушник из уха и с интересом перегнулась через перила. Коля стоял ко мне спиной, ожидая лифта. Он не мог меня видеть, а мне почему-то не захотелось сдавать свое присутствие. Интересно, с кем он мог говорить обо мне по телефону? Может, мама до меня не дозвонилась и набрала ему? Хотя нет… он всегда с ней на «вы», да и зачем бы ему ей завтра перезванивать. Может, тогда с Маринкой разговаривал? Вполне мог. Мы не то чтобы каждый день с ней созваниваемся, но моя подруга как раз из тех, кто не дозвонившись до меня раз, могла бы поднять панику и начать обзванивать всех, кому может быть известно мое местонахождение.
Двери лифта с шумным вдохом открылись, впуская в недра пассажира и с таким же протяжным выдохом скользнули обратно. Коля скоро будет дома, значит и мне пора. Незачем его волновать лишний раз… тем более, в свете того, о чем нам предстоит разговор.
– Спасибо.
Я вытащила наушник и аккуратно вернула его хозяину. Встала.
– Меня Вера зовут, если что. Я на девятом этаже живу, в восемьдесят седьмой квартире. Ты… если вдруг чаю с конфетами захочешь, заходи. В выходные и днем после семи я почти всегда дома.
Было как-то странно и немного неудобно предлагать такое чужому ребенку, но мне показалось невозможным просто так взять и уйти молча. Эта встреча на лестнице почему-то позволила мне почувствовать себя лучше, и мне захотелось когда-нибудь отплатить моему новому знакомому тем же.
– А я Дима.
Ответил мальчишка, когда я, не дождавшись ответа, уже спустилась ниже.
– Я… мне… Спасибо, что… В общем, спасибо. И за конфеты.
Мы смущенно улыбнулись друг-другу, и я пошла к лифту. На душе все еще было тепло, но как только тяжелые автоматические двери сомкнулись передо мной, я снова ощутила, как кожу до мурашек пробирает липкий подъездный холод.ВЕРА
Я вышла из такси возле своего дома в начале четвертого. Дневной зной пошел на убыль, но еще не спал окончательно. Стоя на тротуаре, я смотрела на свой подъезд и испытывала какое-то странное оглушение. Звуки детской площадки и соседских машин, маневрирующих в узком пространстве внутреннего двора, доносились до меня сквозь толстую вату моих спутанных мыслей.
Я думала о ребенке, о моем муже… о своем отце. О том, каким холодным и чужим он стал, когда узнал, что я ему не родная. О том, как Коля поднял меня на руки и закружил, когда я показала ему положительный тест на беременность. О том, как сегодня я узнала, что беременна от другого мужчины.
Все эти мысли сменяли в моей голове одна другую, то обдавая жаром, то холодом… таким же липким подъездным холодом, какой ударится о мою кожу, когда я открою эту железную дверь впереди. Такой же оглушенной тишиной…
Мне хотелось с кем-то поговорить. Мне это было нужно. Очень. Но мой телефон был сломан. Да и о своей беременности я ни маме, ни Марине еще не рассказывала. Так как мне вывалить на них это все вот так сразу? Не представляю, как бы выглядел такой разговор.
Я беременна, но не от своего мужа. Нет, я не изменяла Коле. Никогда! Мы же вместе с универа… он мой первый и единственный мужчина. Да, это было ЭКО. Нет, не потому что Коля бесплоден, это вышло случайно. Врачебная ошибка. Что я буду делать дальше? Да откуда мне знать, что люди делают в таких случаях…
Нет. Таких разговоров я не хочу. Не хочу обсуждений, эмоций, поисков решений. Сейчас мне просто хотелось, чтобы кто-то обнял меня, ни о чем не спрашивая, и позволил пережить эти страшные, оглушительные чувства – ужас, разочарование, отчаянье!
Я поспешила утереть выступившие на глазах слезы и достала из сумочки ключи.
Как и ожидала, подъезд нашей многоэтажки встретил меня прохладой… но не тишиной.
Звон разбившегося стекла, приглушенная брань… а потом все резко стихло. Не исчезло, только, словно огонь, потухло, стало тише. Но все еще слышно было, как где-то за дверью, разыгравшийся за ней скандал продолжал тлеть, словно угли. В тревожном ожидании, что кто-то вот-вот подкинет еще дровишек.
Я услышала шаркающие шаги на лестнице и посмотрела вверх. В коридоре у лестничного пролета застыл мальчишка лет одиннадцати. Я не помнила его имени, но видела часто, когда утром уходила на работу и иногда вечером. Мы всегда здоровались, но он никогда не улыбался в ответ.
Позади него, за дверью в одну из квартир, снова что-то разбилось, и он инстинктивно вжал голову в плечи. Я с сомнением посмотрела на лифт. Судя по цифре 12 на табло над ним, ждать его пришлось бы долго… И неторопливо двинулась вперед. Вверх по лестнице. Остановилась, не дойдя одну ступеньку до площадки.
– Привет.
– Здравствуйте.
Мальчишка вежливо поздоровался, но взгляда на меня не поднял. В руках он сжимал старый яблочный плеер с проводными наушниками, одет был совершенно точно не на прогулку – в застиранные шорты, растянутую майку c логотипом группы «Depeche Mode», размера на два больше, чем нужно и огромные отцовские резиновые тапочки.
Замер, не двигаясь. Наверно, ожидая, что я просто пройду мимо. Но я повернулась к нему спиной и села на ступеньку. В высоком окне, занимавшем почти всю стену напротив, было видно акацию, любовно выращенную кем-то в палисаднике напротив подъезда, и кусочек детской площадки с баскетбольным кольцом. По ней с мячом размером со свою голову важно расхаживала девочка годиков двух, а за ней, на всякий случай разведя руки в стороны, ходила ее мама.
Ругань за дверью в квартиру мальчика усилилась. Хоть слова и доносились едва разборчиво, но я услышала: «…к матери своей езжай и ей мозг выноси, сука! И паскудыша своего забери!»
Это было сказано с такой всепоглощающей ненавистью, что даже мне захотелось втянуть голову в плечи. Я услышала, как мальчик шмыгнул носом за моей спиной, а потом сделал несколько несмелых шагов и опустился на ступеньку рядом.
Я улыбнулась, глядя в окно. Вот и встретились мы, два одиночества. Полезла в сумочку – там у меня всегда была пара конфеток. Сегодня нашлись три арахисовых батончика от всем известной с детства конфетной фабрики. Один протянула своему новому другу.
– Не, спасибо. Я такие не ем.
Грустно сообщил он.
– А пробовал?
Сосед впервые посмотрел мне в глаза. Они у него были голубые и казались ярче обычного из-за того, что успели раскраснеться. Он отрицательно помотал головой и все же взял конфету. Захрустела обертка.
– Вкусно…
Удивился он, смотря на полконфеты, оставшиеся в руке.
– Еще бы. Это мои любимые. Столько лет ем, а все не надоедают. Мне их отец с каждой получки домой покупал, целую коробку. Он фельдшером на крупном продуктовом складе работал, водителей в рейс отпускал.
– С получки?
Ну да, ну да… архаизмы прошлой эпохи. Получка, конфета батончик, крепкая семья… Хотя нет. Последние разрушались и тогда.
– С зарплаты.
– А…
Мальчишка запустил в рот остатки конфеты, а я протянула ему еще две. Он задумался на секунду, но взял, и они проворно исчезли где-то в кармане его шорт.
Мальчишка вдруг сказал:
– А мой осветителем на концертах был. Но я его не помню… у меня от него только вещи остались. Диски всякие там, футболки… вот как эта.
Он оттянул край своей футболки, но не с тоской, а даже с гордостью. А потом вдруг посмотрел на меня пристально и, повертев в руках плеер, протянул мне один из наушников.
– Вы музыку любите?
Я улыбнулась в ответ и приняла его приглашение разделить с ним момент. Мгновение спустя мир вокруг нас наполнился знакомой мелодией.
Странно. Я слышала ее много раз. По радио в такси, на улице… может быть даже когда-то включала сама, но это всегда была просто песня. Одна из. А сейчас – нет.
Подъездная прохлада, длинные тени второй половины дня за окном. Впереди едва слышно шумит листьями высокая акация, а позади бранятся незнакомые мне люди. Дети бегают по залитой солнечным светом площадке, а мы сидим тут с этим мальчишкой, каждый со своим камнем в сердце. И из динамика маленьких наушников льется мелодичное и бесконечно красивое:
Things get damaged,
Things get broken…
Наверно, странный выбор музыки для ребенка. С другой стороны, судя по эмблеме группы «Depeche Mode» на майке, он явно знал, что слушает. Ох, да и кто я, чтобы обвинять кого-то в ретроградстве. Коля часто смеется, что я человек словно из прошлого века…
Внизу запищал датчик открытия и громыхнула подъездная дверь. Я услышала знакомые шаги… да, когда знаешь человека полжизни, даже звук его шагов можешь узнать из тысячи. Лифт в шахте дернулся и заскользил вниз, подчиняясь нажатию кнопки. А потом я услышала и голос моего мужа:
– Нет, она телефон потеряла. Да дома наверно уже, где ей еще быть. Сейчас узнаю. Давай перезвоню завтра, вдруг что-то серьезное. Ага. И я.
Я вынула наушник из уха и с интересом перегнулась через перила. Коля стоял ко мне спиной, ожидая лифта. Он не мог меня видеть, а мне почему-то не захотелось сдавать свое присутствие. Интересно, с кем он мог говорить обо мне по телефону? Может, мама до меня не дозвонилась и набрала ему? Хотя нет… он всегда с ней на «вы», да и зачем бы ему ей завтра перезванивать. Может, тогда с Маринкой разговаривал? Вполне мог. Мы не то чтобы каждый день с ней созваниваемся, но моя подруга как раз из тех, кто не дозвонившись до меня раз, могла бы поднять панику и начать обзванивать всех, кому может быть известно мое местонахождение.
Двери лифта с шумным вдохом открылись, впуская в недра пассажира и с таким же протяжным выдохом скользнули обратно. Коля скоро будет дома, значит и мне пора. Незачем его волновать лишний раз… тем более, в свете того, о чем нам предстоит разговор.
– Спасибо.
Я бережно протянула наушник его хозяину. Встала.
– Меня Вера зовут, если что. Я на девятом этаже живу, в восемьдесят седьмой квартире. Ты… если вдруг чаю с конфетами захочешь, заходи. В выходные и днем после семи я почти всегда дома.
Было как-то странно и немного неудобно предлагать такое чужому ребенку, но мне показалось невозможным просто так взять и уйти молча. Эта встреча на лестнице позволила мне почувствовать себя лучше, и мне хотелось когда-нибудь отплатить моему новому знакомому тем же.
– Я Дима.
Ответил мальчишка, когда я, не дождавшись ответа, уже спустилась ниже.
– Я… мне… Спасибо, что… В общем, спасибо. И за конфеты.
Мы смущенно улыбнулись друг-другу, и я пошла к лифту. На душе все еще было тепло, но как только тяжелые автоматические двери сомкнулись передо мной, я снова ощутила, как кожу до мурашек пробирает липкий подъездный холод.
Глава 8
– Ну и где ты была?
Я отвернулась от Коли к шкафу с верхней одеждой, чтобы повесить туда сумку и позволила себе на мгновение прикрыть глаза. Веки защипало от слез. А ведь в лифте мне казалось, что я смогу сдержаться и рассказать все мужу, не захлебываясь рыданиями.
Коля терпеть не мог женских слёз, а я всегда была очень чувствительной. Это после стольких лет вместе с ним, научилась сдерживаться, а раньше в равной степени навзрыд могла разреветься как от обиды, так и от умиления.
Прежде чем обернуться, я утерла выступившие слезы и попыталась улыбнуться.
– Да так… надо было подумать. Прошлась немного.
Муж сердито сложил руки на груди и подпер плечом дверной проем.
– Прошлась? Я пришел, а тебя нет. Ты не подумала, что я буду волноваться? Поездка в клинику, сломанный телефон… Я уже в диспетчерскую такси написал, узнать добралась ли ты до места. Вера, что случилось?
Предательский всхлип сам собой вырвался из моей груди. Я посмотрела на мужа и тут же закрыла лицо руками. Ну почему? Почему он не взял в обед трубку? Он должен был быть там со мной! Должен был услышать все не от меня!
Бормоча что-то о том, что я развела мокроту на ровном месте и про гормоны, Коля обнял меня за плечи и отвел в гостиную. Усадил в кресло, принес стакан воды и, заставив меня сделать глоток, сел напротив.
Я судорожно втянула ртом воздух. Да, мне удалось не разреветься, но наша гостиная перед моими глазами плыла от слез, а грудь, словно тисками, сжимало предчувствие чего-то страшного и необратимого.
– Ну? Что-то с ребенком? – раздраженно спросил Коля. – Слушай, просто возьми себя в руки и скажи, как есть. Что у него? Какие-то генетические отклонения? Если так, то чего реветь. Нам все равно не нужен больной ребенок.
Его слова вдруг стали для меня пощечиной. Я выпрямилась и утерла слезы. Почему-то на смену горечи и какому-то парадоксальному стыду перед мужем за сложившуюся ситуацию, ко мне пришло острое осознание, что для него случившееся не станет горем. Если Коле не нужен наш больной ребенок, то что тогда говорить о чужом… он же… сейчас буквально сказал, что спокойно отнесется к аборту…
– Меня сегодня вызывала главврач, хотела обсудить вопрос компенсации. Они что-то напутали в лаборатории при подготовке к оплодотворению… вот.
Чувствуя себя роботом, я опустила руку в карман и протянула ему свернутый пополам стикер, который мне дала главврач. Из всех чувств, переполнявших меня до этого самого момента, у меня внутри словно осталось только одно – отчужденность. Я во все глаза смотрела на мужа и мне казалось, что я вижу перед собой незнакомого человека.
«Нам все равно не нужен больной ребенок…»
Да, это безусловно сложное решение – оставить ребенка, если тот болен. Но дело было даже не в этом, а в том, как легко он это сказал. А ведь мы даже не обсуждали, что будем делать в таком случае. Получается, он просто решил это за меня. И как давно? Мы десять лет не могли завести ребенка и это моя третья попытка ЭКО. Да, мой ребенок здоров. Но лично я не смогла бы с такой же уверенностью, как он, ответить на вопрос об аборте в случае обратного.
Мой ребенок… похоже я уже свыкаюсь с мыслью, что он только мой…
Лицо Коли вытянулось от удивления.
– Три миллиона? Это за что такие деньги?!
– За то, что… ты не отец моего ребенка.
– Что? Повтори?
Я принялась объяснять. Стоя в лифте, я думала, что это дастся мне куда сложнее… но в душе больше не бушевал ураган, там царила выжженная солнцем пустыня. Мой голос не дрожал, я не сбивалась, а Коля слушал внимательно, но то и дело поджимал губы от едва сдерживаемой ярости.
Когда я договорила, он вскочил с места и начал нервно мерить гостиную шагами, переваривая ситуацию.
– Уроды… криворукие обезьяны! Понабрали по объявлению… Да как вообще такое могло случиться?! Серьезная клиника, как же… Надо было ехать в Москву, а не слушать тебя!
Я сжала кулаки, но промолчала. Сейчас был не тот момент, чтобы цепляться к словам. Коля расстроен, вот и готов искать виноватых во всех вокруг. Я понимаю. Я сама сейчас, по сути, обиделась на него без конкретного повода.
В Москву мы не поехали не потому, что я его отговорила, а потому что здесь, в Сочи, ЭКО вышло нам дешевле. Как минимум из-за того, что не нужно было снимать жилье и мы с мужем могли продолжать спокойно работать, не беря отпуск за свой счет. А вот предыдущие две неудачных попытки были как раз в столице…
– Три миллиона? Они там в своем уме? Да мы затаскаем их по судам и за такое с голым задом оставим! Так. Собирайся, поехали в эту чертову клинику. Я хочу в глаза этой врачихе посмотреть!
– Три миллиона – это сумма компенсации по нашему контракту на случай непредвиденных ошибок со стороны клиники. И не надо никуда собираться. Ирина Анатольевна ждет нас завтра в любое время. А сейчас уже почти шесть. Они скоро закроются для приема посетителей, мы просто не успеем туда добраться.
Коля посмотрел на меня взбешенно. Так, словно я только что перед ним оправдывала клинику и предложила им все простить. А потом плюхнулся на диван напротив и, забрав у меня стакан с водой, осушил его до дна одним шумным глотком.
– Три миллиона… что это вообще за подачка?! Они нам, можно сказать, жизнь сломали!
Я вздохнула и зажмурилась, пытаясь подобрать слова. Я должна… Как бы это не было сложно, я должна была сказать ему всё. Мы с Колей обязаны обсудить это, прежде чем решить, что делать дальше.
– Это не все. Клиника также предлагает вернуть деньги, за оказанную услугу и, в случае… если мы решим прервать эту беременность, полностью взять на себя расходы на новую процедуру. Даже если мы решим провести ее в другой клинике.
Коля язвительно фыркнул.
– Как щедро, черт побери! А если мы откажемся от их подачек и пойдем в суд?
– Главврач сказала, что юристы клиники будут готовы в любое время пообщаться с нами и нашим адвокатом, чтобы детально объяснить, почему мы не сможем получить ничего сверх предложенного. Потому она и предложила снова встретиться завтра. Хотела, чтобы мы с тобой перечитали контракт. Якобы, в нем подробно изложена ответственность клиники в подобном случае, и мы не сможем его оспорить, потому что согласились со всеми его условиями до всех событий.
Коля нервно хрустнул костяшками пальцев, сверля взглядом пустой стакан, который поставил на журнальный столик между нами. А потом сорвался с места и ушел в нашу комнату, откуда вернулся с толстой папкой красного цвета с эмблемой клиники репродуктивного здоровья.
Он читал контракт внимательно, выкладывая перед собой прочитанные листы. Наверно, чтобы и я могла с ними ознакомиться, но меня почему-то мутило от одной мысли прикоснуться к ним. Я думала о том, что все уже в общем-то решено и нам осталось только обсудить с Колей главную проблему. Я перебирала онемевшими пальцами край своей блузки, просто ожидая, когда же мы наконец перейдем к действительно важному вопросу и с каждой минутой все острее ощущала ужас предстоящего момента.
– Твари… – напряженно прошептал он. – Не подкопаешься…
Коля, как и я, окончил экономический, но до поступления в наш вуз у него за плечами был юридический колледж и во всяких нюансах договоров он разбирался не плохо. Уж во всяком случае лучше меня.
– Ладно.
Он поднял на меня взгляд. В родных карих глазах читалась непривычная ледяная ярость.
– Мы, конечно, еще покажем эти бумаги юристу… Но, если что, от их услуг в будущем точно откажемся. Пошли они на хрен! Я вытрясу из них полное обслуживание в лучшей Московской клинике. И гостиницу они нам тоже будут компенсировать. И перелеты, и прочие издержки. Мало ли что у них в бумажках написано, они вряд ли захотят, чтобы об этом узнал весь город. Так что вот уж поверь, тремя миллионами не отмажутся!
– Коль…
Я судорожно сглотнула, подступивший к горлу ком. Во рту вдруг так пересохло, словно я уже неделю не видела воды.
Он поймал мой взгляд и скривился, как от кислого.
– Нет. Только не говори мне, что ты хочешь оставить этого ребенка!
Я промолчала. Просто не стала этого отрицать, и моему мужу этого оказалось достаточно, чтобы взорваться. Нет, Коля не кричал и не ругался на меня. Он вскочил с дивана, нервно запустил пальцы в волосы, взъерошив аккуратно уложенные темные пряди, прошелся взад-вперед по комнате, а потом опустился возле меня на колени и взял мои руки в свои. Я даже вздрогнула от того, какие они у него оказались холодные… даже холоднее моих.
Он посмотрел мне в глаза пристально, словно желая прочесть мои мысли. И только потом сказал:
– Вера, мы просто не можем этого сделать. Понимаешь?
Ком в моем горле поднялся выше и оброс шипами. Я поджала губы, сдерживая навернувшиеся на глаза слезы и отрицательно покачала головой.
– Ты знаешь, кто отец этого ребенка? Тебе сказали?
Я снова покачала головой.
– Конечно… тебе, скорее всего сказали, что это конфиденциальная информация. Но подумай вот о чем, – мы не знаем кто он, чем занимается. И никто не даст гарантии, что он по какой-то причине не узнает о своем ребенке. Просто подумай, Вер. Он может быть каким-нибудь бандитом или алкашом, но даже если нет, в какой-то момент он может найти и потребовать себе ребенка. И как ты справишься с этим? Как ты сможешь отдать его чужому человеку? Все это вообще может скатиться к шантажу и издевательствам. Разве это стоит того?
Я смотрела на него во все глаза, не веря, что он и правда это говорит. Мои губы дрожали, а в горле туго стоял ком из слез, но я все же нашла в себе силы сказать:
– По-твоему убийство ребенка – это достойное решение? Коля… я тебя словно не знаю.
Я высвободила свои руки из его и, обняв себя за плечи, направилась к кухонной раковине. Мне срочно нужен был глоток воды. Нет, мне просто нужно было оказаться подальше от мужа, не смотреть ему в глаза… Господи, просто не слышать того, что он собирается сейчас сказать!
– Формально это еще не ребенок. – Холодно сказал Коля, пока я трясущимися руками набирала воду в стакан из маленького крана с фильтрованной водой. – Аборты делают и на большем сроке. Кроме того, ты вообще подумала обо мне? О нас… что будет с нами, если ты его оставишь?
Я посмотрела на воду, наполнившую стакан и, неожиданно для себя, выбросила его в раковину. Нет, не неожиданно. Внутри меня от его слов вдруг скопилось столько злобы, столько напряжения, что мне захотелось как-то избавиться от этих чувств, немедленно. Крупные осколки разлетелись по раковине принеся некоторое облегчение. Потому, наверно, я смогла ответить мужу вполне спокойно, когда обернулась.
– Мы с тобой больше десяти лет пытались хотя бы зачать. Больше десяти лет я стороной обхожу детские площадки, чтобы просто не чувствовать этого… этой горечи от чужого счастья. Но даже не в этом дело! Я просто не понимаю, как ты можешь предлагать мне аборт… зная, что этот ребенок мой. Понимаешь? Так получилось, что ты не отец, но ведь я его мама! Он от моей плоти и крови, и ты хочешь, чтобы я пошла туда и… и лишила его жизни?
Он стоял посреди нашей гостиной и молчал. Просто молчал и смотрел на меня строго, словно ожидал, что я вот прямо сейчас всплесну руками и скажу «ну ладно, как скажешь». За все годы вместе, я никогда не чувствовала себя с ним такой чужой, такой одинокой. Раньше мы с Колей всегда были вместе, всегда за одно, а сейчас… Наверно так же чувствовали бы себя друзья детства, встретившиеся на поле боя со стороны разных армий. Я много в чем уступала ему за время нашего брака, но как он не может понять, что сейчас – совсем другой, исключительный случай.
– Вер? – Тихо спросил он, словно в противовес мне став спокойнее и мягче, – Вер, скажи… ты меня любишь?
Я резко выдохнула, словно это был не вопрос, а стрела, пробившая мою грудь и застрявшая в сердце. Нет, он же не может вот так… не может заставить меня выбирать!
– Знаешь, я не верю, что ты позволишь этому разрушить нашу семью.
Кажется, он говорил что-то еще, но я его уже не слушала. У меня зазвенело в ушах. Мне начало остро не хватать кислорода… я не могла сделать и вздоха в этой квартире, здесь, рядом с ним. Мне нужно было на воздух.
Я выбежала в коридор и схватила сумочку, одновременно втискивая ступни в туфли. Коля пытался схватить меня за руки и прижать к себе, но я его оттолкнула. Я выбежала на лестничную клетку как раз, когда кто-то вышел из лифта. Нырнула в кабину и зажмурилась, вдавив кнопку первого этажа, Коля просто не успел добежать, когда двери захлопнулись.
Мое сердце колотилось, как бешеное и я ничего не слышала вокруг себя, кроме звона. И все же, когда тяжелые металлические створы отрезали меня от него, мне стало чуточку легче.
Да, я знала, что не права, и мне нужно было вернуться. Необходимо было до последнего отстаивать свою точку зрения вместо того, чтобы просто сбежать. Но не сейчас… сейчас мне нужен был глоток свежего воздуха и немного тишины, чтобы все осмыслить и принять окончательное решение. Ведь я сбежала не от разговора. Я сбежала, потому что знала, что мужу под силу уговорить меня сделать так, как он хочет.
Ответ на его вопрос – да, я люблю его. Я это знаю, и он это знает точно.– Ну и где ты была?
Я отвернулась от Коли к шкафу с верхней одеждой, чтобы повесить туда сумку, и позволила себе на мгновение прикрыть глаза. Веки защипало от слез. А ведь в лифте мне казалось, что я смогу сдержаться и рассказать все мужу, не захлебываясь рыданиями.
Коля терпеть не мог женских слёз, а я всегда была очень чувствительной. Это после стольких лет вместе с ним, научилась сдерживаться, а раньше в равной степени навзрыд могла разреветься как от обиды, так и от умиления.
Прежде чем обернуться, я утерла выступившие слезы и попыталась улыбнуться.
– Да так… надо было подумать. Прошлась немного.
Муж сердито сложил руки на груди и подпер плечом дверной проем.
– Прошлась? Я пришел, а тебя нет. Ты не подумала, что я буду волноваться? Поездка в клинику, сломанный телефон… Я уже в диспетчерскую такси написал, узнать добралась ли ты до места. Вера, что случилось?
Предательский всхлип сам собой вырвался из моей груди. Я посмотрела на мужа и тут же закрыла лицо руками. Ну почему? Почему он не взял в обед трубку? Он должен был быть там со мной! Должен был услышать все не от меня!
Бормоча что-то о том, что я развела мокроту на ровном месте и про гормоны, Коля обнял меня за плечи и отвел в гостиную. Усадил в кресло, принес стакан воды и, заставив меня сделать глоток, сел напротив.
Я судорожно втянула ртом воздух. Да, мне удалось не разреветься, но наша гостиная перед моими глазами плыла от слез, а грудь, словно тисками, сжимало предчувствие чего-то страшного и необратимого.
– Ну? Что-то с ребенком? – раздраженно спросил Коля. – Слушай, просто возьми себя в руки и скажи, как есть. Что у него? Какие-то генетические отклонения? Если так, то чего реветь. Нам все равно не нужен больной ребенок.
Его слова вдруг стали для меня пощечиной. Я выпрямилась и утерла слезы. Почему-то на смену горечи и какому-то парадоксальному стыду перед мужем за сложившуюся ситуацию, ко мне пришло острое осознание, что для него случившееся не станет горем. Если Коле не нужен наш больной ребенок, то что тогда говорить о чужом… он же… сейчас буквально сказал, что спокойно отнесется к аборту…
– Меня сегодня вызывала главврач, хотела обсудить вопрос компенсации. Они что-то напутали в лаборатории при подготовке к оплодотворению… вот.
Чувствуя себя роботом, я опустила руку в карман и протянула ему свернутый пополам стикер, который мне дала главврач. Из всех чувств, переполнявших меня до этого самого момента, у меня внутри словно осталось только одно – отчужденность. Я во все глаза смотрела на мужа и мне казалось, что я вижу перед собой незнакомого человека.
«Нам все равно не нужен больной ребенок…»
Да, это безусловно сложное решение – оставить ребенка, если тот болен. Но дело было даже не в этом, а в том, как легко он это сказал. А ведь мы даже не обсуждали, что будем делать в таком случае. Получается, он просто решил это за меня. И как давно? Мы десять лет не могли завести ребенка и это моя третья попытка ЭКО. Да, мой ребенок здоров. Но лично я не смогла бы с такой же уверенностью, как он, ответить на вопрос об аборте в случае обратного.
Мой ребенок… похоже я уже свыкаюсь с мыслью, что он только мой…
Лицо Коли вытянулось от удивления.
– Три миллиона? Это за что такие деньги?!
– За то, что… ты не отец моего ребенка.
– Что? Повтори?
Я принялась объяснять. Стоя в лифте, я думала, что это дастся мне куда сложнее… но в душе больше не бушевал ураган, там царила выжженная солнцем пустыня. Мой голос не дрожал, я не сбивалась, а Коля слушал внимательно, но то и дело поджимал губы от едва сдерживаемой ярости.
Когда я договорила, он вскочил с места и начал нервно мерить гостиную шагами, переваривая ситуацию.
– Уроды… криворукие обезьяны! Понабрали по объявлению… Да как вообще такое могло случиться?! Серьезная клиника, как же… Надо было ехать в Москву, а не слушать тебя!
Я сжала кулаки, но промолчала. Сейчас был не тот момент, чтобы цепляться к словам. Коля расстроен, вот и готов искать виноватых во всех вокруг. Я понимаю. Я сама сейчас, по сути, обиделась на него без конкретного повода.
В Москву мы не поехали не потому, что я его отговорила, а потому что здесь, в Сочи, ЭКО вышло нам дешевле. Как минимум из-за того, что не нужно было снимать жилье и мы с мужем могли продолжать спокойно работать, не беря отпуск за свой счет. А вот предыдущие две неудачных попытки были как раз в столице…
– Три миллиона? Они там в своем уме? Да мы затаскаем их по судам и за такое с голым задом оставим! Так. Собирайся, поехали в эту чертову клинику. Я хочу в глаза этой врачихе посмотреть!
– Три миллиона – это сумма компенсации по нашему контракту на случай непредвиденных ошибок со стороны клиники. И не надо никуда собираться. Ирина Анатольевна ждет нас завтра в любое время. А сейчас уже почти шесть. Они скоро закроются для приема посетителей, мы просто не успеем туда добраться.
Коля посмотрел на меня взбешенно. Так, словно я только что перед ним оправдывала клинику и предложила им все простить. А потом плюхнулся на диван напротив и, забрав у меня стакан с водой, осушил его до дна одним шумным глотком.
– Три миллиона… что это вообще за подачка?! Они нам, можно сказать, жизнь сломали!
Я вздохнула и зажмурилась, пытаясь подобрать слова. Я должна… Как бы это не было сложно, я должна была сказать ему всё. Мы с Колей обязаны обсудить это, прежде чем решить, что делать дальше.
– Это не все. Клиника также предлагает вернуть деньги, за оказанную услугу и, в случае… если мы решим прервать эту беременность, полностью взять на себя расходы на новую процедуру. Даже если мы решим провести ее в другой клинике.
Коля язвительно фыркнул.
– Как щедро, черт побери! А если мы откажемся от их подачек и пойдем в суд?
– Главврач сказала, что юристы клиники будут готовы в любое время пообщаться с нами и нашим адвокатом, чтобы детально объяснить, почему мы не сможем получить ничего сверх предложенного. Потому она и предложила снова встретиться завтра. Хотела, чтобы мы с тобой перечитали контракт. Якобы, в нем подробно изложена ответственность клиники в подобном случае, и мы не сможем его оспорить, потому что согласились со всеми его условиями до всех событий.
Коля нервно хрустнул костяшками пальцев, сверля взглядом пустой стакан, который поставил на журнальный столик между нами. А потом сорвался с места и ушел в нашу комнату, откуда вернулся с толстой папкой красного цвета с эмблемой клиники репродуктивного здоровья.
Он читал контракт внимательно, выкладывая перед собой прочитанные листы. Наверно, чтобы и я могла с ними ознакомиться, но меня почему-то мутило от одной мысли прикоснуться к ним. Я думала о том, что все уже в общем-то решено и нам осталось только обсудить с Колей главную проблему. Я перебирала онемевшими пальцами край своей блузки, просто ожидая, когда же мы наконец перейдем к действительно важному вопросу и с каждой минутой все острее ощущала ужас предстоящего момента.
– Твари… – напряженно прошептал он. – Не подкопаешься…
Коля, как и я, окончил экономический, но до поступления в наш вуз у него за плечами был юридический колледж и во всяких нюансах договоров он разбирался не плохо. Уж во всяком случае лучше меня.
– Ладно.
Он поднял на меня взгляд. В родных карих глазах читалась непривычная ледяная ярость.
– Мы, конечно, еще покажем эти бумаги юристу… Но, если что, от их услуг в будущем точно откажемся. Пошли они на хрен! Я вытрясу из них полное обслуживание в лучшей Московской клинике. И гостиницу они нам тоже будут компенсировать. И перелеты, и прочие издержки. Мало ли что у них в бумажках написано, они вряд ли захотят, чтобы об этом узнал весь город. Так что вот уж поверь, тремя миллионами не отмажутся!
– Коль…
Я судорожно сглотнула, подступивший к горлу ком. Во рту вдруг так пересохло, словно я уже неделю не видела воды.
Он поймал мой взгляд и скривился, как от кислого.
– Нет. Только не говори мне, что ты хочешь оставить этого ребенка!
Я промолчала. Просто не стала этого отрицать, и моему мужу этого оказалось достаточно, чтобы взорваться. Нет, Коля не кричал и не ругался на меня. Он вскочил с дивана, нервно запустил пальцы в волосы, взъерошив аккуратно уложенные темные пряди, прошелся взад-вперед по комнате, а потом опустился возле меня на колени и взял мои руки в свои. Я даже вздрогнула от того, какие они у него оказались холодные… даже холоднее моих.
Он посмотрел мне в глаза пристально, словно желая прочесть мои мысли. И только потом сказал:
– Вера, мы просто не можем этого сделать. Понимаешь?
Ком в моем горле поднялся выше и оброс шипами. Я поджала губы, сдерживая навернувшиеся на глаза слезы и отрицательно покачала головой.
– Ты знаешь, кто отец этого ребенка? Тебе сказали?
Я снова покачала головой.
– Конечно… тебе, скорее всего сказали, что это конфиденциальная информация. Но подумай вот о чем, – мы не знаем кто он, чем занимается. И никто не даст гарантии, что он по какой-то причине не узнает о своем ребенке. Просто подумай, Вер. Он может быть каким-нибудь бандитом или алкашом, но даже если нет, в какой-то момент он может найти и потребовать себе ребенка. И как ты справишься с этим? Как ты сможешь отдать его чужому человеку? Все это вообще может скатиться к шантажу и издевательствам. Разве это стоит того?
Я смотрела на него во все глаза, не веря, что он и правда это говорит. Мои губы дрожали, а в горле туго стоял ком из слез, но я все же нашла в себе силы сказать:
– По-твоему убийство ребенка – это достойное решение? Коля… я тебя словно не знаю.
Я высвободила свои руки из его и, обняв себя за плечи, направилась к кухонной раковине. Мне срочно нужен был глоток воды. Нет, мне просто нужно было оказаться подальше от мужа, не смотреть ему в глаза… Господи, просто не слышать того, что он собирается сейчас сказать!
– Формально это еще не ребенок. – Холодно сказал Коля, пока я трясущимися руками набирала воду в стакан из маленького крана с фильтрованной водой. – Аборты делают и на большем сроке. Кроме того, ты вообще подумала обо мне? О нас… что будет с нами, если ты его оставишь?
Я посмотрела на воду, наполнившую стакан и, неожиданно для себя, выбросила его в раковину. Нет, не неожиданно. Внутри меня от его слов вдруг скопилось столько злобы, столько напряжения, что мне захотелось как-то избавиться от этих чувств, немедленно. Крупные осколки разлетелись по раковине принеся некоторое облегчение. Потому, наверно, я смогла ответить мужу вполне спокойно, когда обернулась.
– Мы с тобой больше десяти лет пытались хотя бы зачать. Больше десяти лет я стороной обхожу детские площадки, чтобы просто не чувствовать этого… этой горечи от чужого счастья. Но даже не в этом дело! Я просто не понимаю, как ты можешь предлагать мне аборт… зная, что этот ребенок мой. Понимаешь? Так получилось, что ты не отец, но ведь я его мама! Он от моей плоти и крови, и ты хочешь, чтобы я пошла туда и… и лишила его жизни?
Он стоял посреди нашей гостиной и молчал. Просто молчал и смотрел на меня строго, словно ожидал, что я вот прямо сейчас всплесну руками и скажу «ну ладно, как скажешь». За все годы вместе, я никогда не чувствовала себя с ним такой чужой, такой одинокой. Раньше мы с Колей всегда были вместе, всегда за одно, а сейчас… Наверно так же чувствовали бы себя друзья детства, встретившиеся на поле боя со стороны разных армий. Я много в чем уступала ему за время нашего брака, но как он не может понять, что сейчас – совсем другой, исключительный случай.
– Вер? – Тихо спросил он, словно в противовес мне став спокойнее и мягче, – Вер, скажи… ты меня любишь?
Я резко выдохнула, словно это был не вопрос, а стрела, пробившая мою грудь и застрявшая в сердце. Нет, он же не может вот так… не может заставить меня выбирать!
– Знаешь, я не верю, что ты позволишь этому разрушить нашу семью.
Кажется, он говорил что-то еще, но я его уже не слушала. У меня зазвенело в ушах. Мне начало остро не хватать кислорода… я не могла сделать и вздоха в этой квартире, здесь, рядом с ним. Мне нужно было на воздух.
Я выбежала в коридор и схватила сумочку, одновременно втискивая ступни в туфли. Коля пытался схватить меня за руки и прижать к себе, но я его оттолкнула. Я выбежала на лестничную клетку как раз, когда кто-то вышел из лифта. Нырнула в кабину и зажмурилась, вдавив кнопку первого этажа, Коля просто не успел добежать, когда двери захлопнулись.
Мое сердце колотилось, как бешеное и я ничего не слышала вокруг себя, кроме звона. И все же, когда тяжелые металлические створы отрезали меня от него, мне стало чуточку легче.
Да, я знала, что не права, и мне нужно было вернуться. Необходимо было до последнего отстаивать свою точку зрения вместо того, чтобы просто сбежать. Но не сейчас… сейчас мне нужен был глоток свежего воздуха и немного тишины, чтобы все осмыслить и принять окончательное решение. Ведь я сбежала не от разговора. Я сбежала, потому что знала, что мужу под силу уговорить меня сделать так, как он хочет.
Ответ на его вопрос – да, я люблю его. Я это знаю, и он это знает точно.
Глава 9
АРСЕНИЙ
Я предложил деткам отвезти их домой, но они ожидаемо отказались. Тем не менее, просто так отпустить их одних в темноту Мцестинского лесопарка с пятнадцатью миллионами в карманах мне не позволила совесть. Я подождал немного, пока отойдут подальше и пошел следом, старясь обходить засвеченные фонарями участки и не слишком шуметь листвой под ногами.
Не то чтобы я был отличником физподготовки и рукопашного боя, но не отпускать же их вот так! К счастью, здесь в это время было достаточно гуляющих, чтобы не слишком беспокоиться о безопасности.
Прохлада после дневного зноя и приятная влажность густого леса манили сюда горожан и отдыхающих, приятно было прогуляться и мне. Странно… я ведь раньше любил вот так выбираться вечером на прогулку или пробежку. Почему же сейчас было даже вспомнить сложно, когда это удавалось мне в последний раз?
Когда детки благополучно добрались до парковки и моя незадачливая информаторша села за руль старенькой красной Гранты, я наконец успокоился. Еще с минуту постоял в тени здоровенного дуба, наблюдая за тем, как молодежь спешно выруливает с парковки и направился к своему Эскалэйду.
Домой не хотелось. Как ни странно, напиться где-нибудь с горя тоже, хотя днем, после визита в клинику, были именно такие планы на этот вечер. Но ведь то было с горя, а сейчас…
Я сунул руку во внутренний карман куртки и аккуратно расправил на ладони вытянутый оттуда листок.
Вербина Вера. Какое светлое имя у будущей матери моего ребенка. Даже какое-то религиозно-светлое, если учитывать мои смертельные обстоятельства. Врачи дали мне года полтора, из которых оставшиеся месяцы я вполне могу провести в постели овощем из-за постоянной боли и постепенного отказа органов.
Что это для меня значит? Наверно только одно – нужно торопиться. Нужно прожить оставшееся время так, словно все тридцать шесть лет до этого я вообще не жил. И заливать свое горе по утекающей сквозь пальцы жизни в мои планы точно не входило. Зачем мне беспамятство, если впереди меня ждало забвение?
Я закрыл глаза, силясь вспомнить ее. Веру Вербину, с которой днем столкнулся в клинике. У меня не самая лучшая память на лица, но она все же запомнилась мне.
Длинные светлые волосы, большие голубые глаза, мягкий овал лица и приятная, какая-то теплая улыбка. Почему я обратил на нее внимание? Может, потому что в той приемной больше не на что было смотреть. Или… нет, скорее это все же было что-то другое. Вот только что?
Помню, как следом зашла Злата. Да, наверно в этом и было дело, Вера запомнилась мне из-за резкого контраста между ними. Девушки были словно абсолютными противоположностями друг друга – высокая брюнетка модельной внешности и миниатюрная блондинка, словно из рекламы домашнего очага и семейных ценностей.
Хм… а ведь поэтому она мне и запомнилась – в голове тогда мелькнула мысль, что из них двоих Злата не то, что на мать, даже на вредную мачеху не похожа. Слишком несерьезна и летает в облаках, ни слова о нашем будущем ребенке. Все разговоры только о доме, который я позволил ей выбрать и обставить без моего участия, и предстоящей неделе моды в Москве, на которую она хотела полететь с подругами, взяв частный джет моей компании. А Вера то и дело поглаживала свой живот, которого и видно-то еще не было…
В груди от этого воспоминания как-то непривычно потеплело. Я завел машину и усмехнулся. Вот, кто бы мог подумать, что смертельный диагноз открывает доступ к сверхъестественным способностям? Почувствовал я что-то тогда что ли? Наверняка почувствовал, просто сам себе в тот момент этого объяснить не смог.
Блокнотный листок в руке словно прожигал ладонь. Я посмотрел на него еще раз и поскреб отросшую за сутки щетину. Бросил взгляд в зеркало, на свою осунувшуюся от недосыпа и таблеток морду. И на часы на приборной панели.
Половина десятого – совсем не время для визита к женщине, которая только узнала о том, что носит под сердцем ребенка не от своего мужа. Да и вообще, когда для такого время? Представляю масштабы скандала, приключившегося сегодня на кухне ее квартиры. Ее муж, должно быть, был особенно впечатлен. Я бы уж точно впечатлился.
Впечатлился и, скорее всего, начал бы делать глупости. А ну как Вериному благоверному взбредет в голову как можно скорее избавиться от чужого ребенка, а хрупкой, обескураженной случившемся девушке не хватит сил сопротивляться его решению? И как мне в таком случае быть?
Когда я направил машину в сторону города, в голове уже крутились сотни вариантов развития событий. Первое, что пришло на ум – добраться до ее дома, и посмотреть, горят ли в квартире окна. Пока доехал до места, успел скинуть все добытые мной данные по Вере своему помощнику и еще начальнику внутренней охраны, чтобы прислал к этим окнам машинку с парой бодрых наблюдателей, способных к ночному бодрствованию. Потому что, как бы в моих венах сейчас не бурлил адреналин, после двух суток без сна к утру меня срубит насмерть и никакого толка от меня еще до вечера не будет. И я потеряю день. Но в нынешних обстоятельствах я не был готов терять и часа.
Вычислить окна квартиры Вербиных проблемы не составило – я залез на доску объявлений и без труда нашел там среди выставленных на продажу квартир точную планировку этажа. Судя по всему, Вере на девятом этаже принадлежала небольшая евродвушка и окна горели только в совмещенной кухне-гостиной. Значит, они с мужем не спят. И я даже знаю, что именно обсуждают.
Минут через десять после меня к дому подкатил новенький черный Паджеро с знакомыми в общем-то лицами. Два пацана лет по двадцать пять, которых я не раз и не два видел в окружении Ефима Семеновича, начальника внутренней охраны моей компании. Хотя как моей… после продажи контрольного пакета акций, я остался в ней только номинальным членом совета директоров. Однако тесные связи с руководителями разных отделов и подразделений просто так не разорвешь. Тем более, что многих из них я находил и принимал на работу лично. Вот, как Ефима Семеновича. Он по старой памяти даже не поинтересовался зачем мне на ночь глядя понадобились люди. Просто отрядил верных ребят и всё. Знает, что я глупостями не занимаюсь.
Я вышел из машины и перекинулся с пацанами парой слов. Взял номер, чтобы моему помощнику было куда скинуть фото Веры и ее мужа, когда он их найдет. Поскольку и сам я всего сутки назад жарился на частной яхте в Андаманском море, секретаря своего, Игоря Сенькова, я отпустил в незапланированный отпуск. Поэтому ничего удивительного в том, что обычно расторопному парню, понадобится некоторое время, чтобы в десять часов вечера пятницы протереть глаза, похлопать себя по щекам и включиться в работу, от которой успел уже отвыкнуть за две-то недели.
Вот такой я негодяй. Меньше суток дома, а уже столько народа успел напрячь, сколько раньше никогда не приходилось. Я ведь не бандит, я коммерсант. Просто коммуникабельный очень.
Посмотрел на пацанов в Паджеро. Один, который был помладше, зевнул так, что чуть череп не треснул. Другой выглядел бодрее, но опухшие глаза выдавали, что вечер пятницы он планировал провести в объятиях одеяла с подушкой и уже по ним скучал. Прежде чем самому ехать спать, ребят следовало взбодрить. И если неподалеку, возле старой котельной еще работало в подвале кафе с неразборчивой вывеской на греческом, то я знал где им раздобыть этой бодрости.
Глава 10
С Аресом я познакомился еще когда по молодости скупал по всему Сочи дешевую коммерческую недвижимость с целью ваять из нее конфетку. Обломал, так сказать, молочные зубы об его подвальную кафешку, которую ушлый грек ни в какую не соглашался продавать. И ведь странно было, не туристическая улица, далеко от моря, да еще и в подвале, а все никак не загибался его маленький семейный бизнес. А потом я зашел к нему пообедать и понял почему.
Кафе, название которого неизвестно как произносилось, потому что было написано на греческом, но переводилось, как «Хорошее место», в обеденный перерыв было забито посетителями под завязку. Там, за щедрую цену подавали настоящие шедевры средиземной и русской кухни. Нет, еда там не тянула на звезды Мишлен при подаче, не впечатляла какими-то изысками вроде глубоководного пятнистого гребешка под соусом из синих водорослей, но разве смысл пищи в том, чтобы впечатлить? Нет, он в том, чтобы насытить.
В «Хорошем месте» было как на кухне у мамы. Еды на тарелке подавали много, вкусно и всегда хотелось добавки. А еще работало это кафе круглосуточно, в ночные часы предлагая посетителям меню попроще и восхитительный кофе, ароматнее которого я не пил даже в Бразилии.
В общем, пообедав тогда в «Хорошем месте» и вдоволь насмотревшись на счастливые лица людей, приходивших туда изо дня в день с окрестных офисов, я понял, что не в праве отбирать у них это замечательное заведение, и оставил попытки выкупить у Ареса его подвал. Вместо этого мы сдружились, и я одно время довольно часто заезжал к нему пообедать или выпить кофе на ночь глядя.
И сейчас я очень обрадовался, обнаружив «Хорошее место», так сказать, на том же месте, что и прежде. К слову, заведение помимо основного помещения завело симпатичную веранду с коваными столиками, и этому я тоже был искренне рад. Почувствовал, что много лет назад поступил правильно, ведь если это маленькое заведение до сих пор не изжило себя, значит действительно нужно людям.
Шагнув за потертую временем тяжелую деревянную дверь с непрозрачными стеклянными вставками, я потянул носом знакомый аромат отличного кофе и бодро зашагал к стойке. За ней стоял долговязый смуглый парнишка лет двадцати с удивительно знакомыми чертами лица.
– Здорово, Демид!
Хмурый взгляд из-под тяжелых бровей, секунда на узнавание, а потом широкая улыбка расплылась на лице старого знакомого. Абсолютно узнаваемая улыбка, которую не перепутаешь, с большой хулиганской щелкой между передними зубами.
– Дядя Сеня!
Демид был младшим сыном Ареса и когда я заходил сюда в последний раз, еще не мог толком выговаривать букву «Р», поэтому нашел простой выход, убрав из моего имени крамольную первую половину. Кроме него никто меня никогда Сеней не называл, поэтому это было безошибочным паролем для узнавания. Широкая стойка помешала нам похлопать друг друга по спине, но не стала проблемой для крепкого рукопожатия.
– Ух и вымахал! Выше отца!
Демид с какой-то детской гордостью приосанился.
– И выше братьев. Метр девяносто пять, еще сантиметров десять и вас догоню!
– Давай-давай, зайду – проверю. Как семья, как бизнес?
– Все хорошо. Отец с матерью в Белек укатили, к друзьям в гости. Бизнес кипит! Сейчас развиваем сеть микро-закусочных. Скоро увидите на набережной наши машинки. Для начала хотим по вечерам продавать кофе и гирос прямо с борта. Ларгусы закупили, кофемашины, оборудование… Если окупится, продадим машинки, поставим ларьки.
– А называться также будете? Эна ка… Господи, как его…
Демид смущенно рассмеялся.
– Да не, на русский перевели. Отец, конечно, еще сопротивляется чтобы тут вывеску поменять, но вы правы тогда были, что название хоть продублировать надо было, а то люди путаются. Мы потом с братьями отца дожали. Будем называться «Хорошее место», а вот упаковку и мерч сделаем с греческим вариантом. Будет частью декора, частью истории. Отец одобрил.
– Мерч?
Я уважительно кивнул, Демид улыбнулся как кот на тарелку сливок.
– Да, моя идея. У нас на самом деле много постоянных клиентов, которые были бы не против кружки или термоса с нашим логотипом. Некоторые люди полжизни сюда ходят. Сами знаете, у нас очень вкусно и лучший кофе. Первую партию кружек к началу следующего месяца привезут, а термосы уже вот!
Он махнул рукой себе за спину. На широкой деревянной полке, прибитой чуть выше его головы, помимо специй, всевозможных ликеров и батареи спиртного для коктейлей, и правда гордо стояли на почетном месте в самом центре три литровых термоса – графитово-черный, стальной серый и ярко-розовый.
– Ну, раз так, давай мне черный и серый. Хорошим ребятам подарю. И пустыми же не дарят, так что налей, пожалуйста, в них кофе покрепче. А еще давай мне три гирос, один кофе в стаканчике с собой и…
Пока Демид собирал мой заказ для парней Ефима Семеновича, я решил осмотреться. В «Хорошем месте» несмотря на время, было достаточно шумно. Все здесь выглядело так, словно я не был тут всего пару дней, а не несколько лет. Разве что стало немного посвежее, от того, что линолеум на полу заменила красивая плитка с меандром, а на стенах появилось больше картин и всевозможных сувениров с греческой символикой.
После заката здесь, как и раньше, не подавали алкоголя за исключением кофе с коньяком, и все равно за немногочисленными столиками было весело. Компания из пяти подростков у окна столпилась вокруг девушки с пирсингом и синимиволосами, которая под общий хохот демонстрировала что-то на своем телефоне. Двое мужчин в белых рубашках с ослабленными петлями галстуков пили кофе, напряженно разбирая строчки в разбросанных по их столу документах. В углу у окна сидела парочка – девушка снова и снова макала кусочек картофеля фри в соус, совершенно забыв про еду, пока парень рядом с ней активно жестикулировал, рассказывая какую-то, судя по его виду, уморительно-умопомрачительную историю. За столиком напротив них сидела грустного вида девушка, снова и снова бесшумно помешивавшая сахар в своем кофе…
Я ощутил что-то вроде маленького сердечного приступа и тут же обернулся к Демиду. Тот, к счастью, стоял ко мне спиной и не заметил моей странной перемены настроения.
Я воровато обернулся еще раз, чтобы убедиться, что грустная посетительница кафе мне не привиделась из-за таблеток и суток без сна. Так оно и было. Не привиделась.
Светлые локоны ниже плеч, голубые глаза, мягкий овал лица и даже одежда на ней была та же самая, что и утром – легкая белая блузка, светлые джинсы чуть выше щиколоток, белые кроссовки. Сомнений быть не могло, это Вера. Вот так встреча, между прочим! Только, я к ней был совсем не готов… у меня даже не было времени подумать о том, что ей сказать. Как обставить нашу встречу так, чтобы не спугнуть, а заставить хотя бы выслушать, не угрожая мне судом за преследование.
– Дядя, Сеня, не надо.
– Что?
Пожалуй, это мое «что?» прозвучало как-то испуганно, словно я был застигнут Демидом на месте преступления.
Парень вздохнул.
– Красивая девушка, конечно, но она тут явно не за тем, чтобы знакомиться. Вы, конечно, мне друг, но я сегодня уже одного за шкурку вывел из заведения, за то, что приставать к ней пытался. Совесть надо иметь. И глаза.
Я не стал ничего отрицать, только посмотрел на Веру еще раз, уже не сильно таясь. Внутри в тот же миг от негодования поднялась черная буря. Одна? Здесь в такой час? Да куда ее муж вообще смотрит?! А что… если она вовсе не пошла домой? Ведь столько на нее свалилось сегодня… Могла просто испугаться рассказать все мужу и вот, теперь сидит тут, все еще пытаясь собраться с силами пойти домой.
Я вздохнул.
– Да вижу я. Знакомая моя, Верой зовут. Давно тут сидит?
Демид кивнул, явно расслабившись от того, что не придется защищать честь дамы от громилы вроде меня.
– Не знаю, если честно. Я два часа назад Сашку сменил, она тут уже сидела. В начале чай пила, сейчас вот на кофе перешла.
– Кофе вредно.
– С чего это? – насупился Демид.
А я подмигнул ему и попросил налить два стакана клюквенного морса, после чего под его пристальным взглядом направился вглубь зала.
Внутри у меня в этот момент все аж вибрировало от напряжения. Честное слово, со студенчества подобного мандража не испытывал. Ну, еще может быть, когда в первый раз конверт со своими повторными анализами на метастазы открывал.
– Здравствуйте.
Вера вздрогнула, будто я из воздуха материализовался возле ее столика. А потом удивленно приоткрыла рот, как если бы хотела что-то сказать, но слова застряли у нее на языке.
– Можно к вам? Не люблю есть один, а тут смотрю – знакомое лицо. Не помешаю?
Глава 11
ВЕРА
Кажется,