Читать онлайн Очарованный край бесплатно

Глава 1

ОЧАРОВАННЫЙ КРАЙ.

«Суровый край, его красам,

Пугаяся, дивятся взоры;

На горы каменные там

Поверглись каменные горы;

Синея, всходят до небес

Их своенравные громады;

На них шумит сосновый лес;

С них бурно льются водопады;

Там дол очей не веселит;

Гранитной лавой он облит;

Главу одевши в мох печальный,

Огромным сторожем стоит

На нем гранит пирамидальный;

По дряхлым скалам бродит взгляд;

Пришлец исполнен смутной думы:

Не мира ль давнего лежат

Пред ним развалины угрюмы?»

Эда

Е. А. Баратынский

– Ай, да здесь комары! – взвизгнула Люба, хлопая себя по длинным стройным ногам под мини-юбкой.

– Ты нашла, что надеть на природу, – бросил Роман, ничуть не сочувствуя ее несчастью. Потом весь досадливо сморщился и полез за шиворот новенькой найковской худи за пронырливым кровопийцей.

– В сентябре что за комары? У них самый сезон в июне. А теперь, так – остатки, – пробасил Николай, не спеша разбирая тюки с вещами.

Кроме них троих из съемочного вагончика вышли еще Сергей и Настя.

– Сан Саныч, здесь комары! – заканючила Люба, обращаясь к режиссеру, который грузно вылезал с переднего сиденья.

– Ну, что ты хочешь, Любочка, это ведь Карелия. Сходи, переоденься во что-нибудь потеплее, – объяснял ей режиссер, как маленькой, но в тоне сквозили заискивающие нотки.

Люба дернула плечом:

– Пошли, – потянула она Настю, как будто та была ей всем обязана.

Настю немного мутило с дороги. После душной машины она глотала ароматный лесной воздух как изысканный напиток. Светло-голубые глаза, с почти незаметными белесыми ресницами, она подняла к такому же невзрачному пегому небу, видневшемуся между кронами уходящих вверх сосен. Льняные волосы рассыпались по плечам и пошли кудряшками от осенней сырости.

Девушка не сразу отреагировала на окрик подруги, ей не хотелось прерывать созерцание. И тут она встретила взгляд режиссера – маслянистый, липкий он уперся в нее и как будто уже оглаживал.

Настя потупилась и заспешила к вагончику. На щеках пятнами выступил румянец.

– Возвращайтесь быстрее, девочки. – крикнул им вслед Сан Саныч. – Сейчас устроим первый костер в нашем проекте.

– Уже начинаем съемки? – резко остановилась Люба.

– Ну, что ты, это лично для нас, так сказать, знакомство.

Люба отвернулась и, ничего не уточняя, распахнула дверцу трейлера.

Сан Саныч любил красивые обороты речи. Он считал, что говорить старинным языком – это признак культурного человека. К его несчастью, этого не ценила не только современная молодежь, но и сверстники.

Фигура режиссера с годами расплылась, и чтобы он ни надел, все висело на нем мешком. Брыли на щеках тоже заметно провисли. Складочки под глазами делали Сан Саныча похожим на печального бассета. Однако маленькие пухлые ручки с короткими толстыми пальчиками всегда оставались розовые и чистенькие.

Сан Саныч проводил взглядом девочек, почмокал губами и повернулся к мужской половине группы:

– Молодые люди, не поможете ли вы с организацией нашего дебютного костра?

Ответ на такой витиеватый вопрос напрашивался: «не поможем». Роман и высказался примерно в этом ключе, но доводить до конфликта ему было откровенно лень. Поэтому он сделал вид, что пинает какие-то палочки.

Сергей сразу же принялся бродить между ровными медными стволами сосен, собирая хворост. Его мысли витали где-то далеко, он тянул длинную ветку с хвоей, не разбираясь – сухое топливо или совсем сгнившее.

В то же время Николай – крепкий коренастый бородач с густыми рыжеватыми волосами, небрежно забранными в длинный хвост, – уже раскладывал припасенные заранее брикеты. Он отодвинул в сторону принесенный ему разносортный материал и принялся отбирать пригодный. К разведению огня Николай подходил основательно и с долей благоговения, как к таинству.

Люба зашла в вагончик и, не особенно беспокоясь, успела ли закрыться дверь, принялась расстегивать юбку, а потом пуговицы блузки. Она рвала их с раздражением, вся ситуация не нравилась ей с самого утра.

Настя щелкнула замком и, как всегда завороженно, наблюдала за подругой. Люба не стеснялась своей фигуры – длинные ноги с изящными переходами и ямочками так и звали их погладить. Упругая попка просто кричала о числе сделанных приседаний.

Сбросив все до кружевного белья, Люба нетерпеливо откинула тщательно выпрямленные каштановые волосы, натянула узкие джинсы и удобный свитшоп.

Настя не могла себе такого позволить. Она скрывала свои формы под немодными брюками-клеш. Собственные ноги казались ей слишком короткими и мягко говоря полноватыми, а в приступе самокритичности – просто жирными, таз – широким и низким. Правды ради, Настя призналась себе, что не мешало бы подкачать свои минусы в спортзале, но сразу отложила эту мысль в отдельный ящичек сознания, задвинула его и закрыла на замок. Физические упражнения ее только расстраивали, как длинные слова Винни Пуха.

Сейчас Настю больше волновал вопрос, который она хотела обсудить с подругой:

– Ты, не думаешь… что… Сан Саныч…

– Что Сан Саныч? – недовольно повернулась к ней Люба.

– Он может… – Настя замялась, сама идея выглядела глупой, – может приставать… к тебе… или …

И она совсем стушевалась.

Люба свела красиво подведенные густые брови, подождала несколько секунд продолжения и недовольно фыркнула:

– Ко мне? Пусть только попробует, хрыч старый!

Считая разговор законченным, она толкнула несчастную дверь, выругалась на закрытый замок и шагнула на лесную поляну, как на подиум.

Люба умела появляться эффектно – прямая осанка, походка от бедра, волосы слегка отлетают при каждом шаге. И тем обиднее было, что внимание на нее почти не обратили. Только Сан Саныч помахал: «Ну давайте же быстрее».

Роман удобно расположился на раскладном стульчике у огня. Выглядел парень так, как будто он тут режиссер и продюсер в одном лице – развалился, закинул одну ногу на коленку другой. Зауженная брючина задралась и открыла тощую щиколотку с выступающей костяшкой. Настя жадно ловила эти мелочи. У нее голова кружилась, когда она смотрела на этого высокого блондина или встречала взгляд его голубых глаз.

Роман же вовсе не замечал ее порывов. Подсмеиваясь надо всеми свысока, он согревался мыслью о сумме, которую получит, хотя и придется всю зиму торчать в этой дыре.

Вот только свежий прыщик на лбу не давал парню покоя. Он взъерошил давно и тщательно отращиваемую челку: «Даже хвост не завязать, и девчонки таращатся».

Люба села, нарочито сжав коленки. Настя устроилась немного позади нее.

Николай с Сергеем расположились напротив.

– Итак, уважаемы дамы и господа, с этого момента прошу считать наш проект официально открытым, – Сан Саныч был заметно взволнован и все время потирал розовые ладошки.

– Так мы уже снимаем? – оборвала его Люба, демонстративно оглядывая поляну.

За соснами не прятались камеры, не тянулись на стойках микрофоны. Просто небольшая компания ребят сидела в лесу, словно туристы-голодранцы, которым нечего больше делать, кроме как мерзнуть и кормить комаров.

– Аппаратура еще не приехала, опаздывает, – заметно сник Сан Саныч.

– Но сейчас знакомство, это для нас, это за кадром, – принялся он снова уговаривать Любу.

«Как же я устал! – думал в это время продюсер. – Мне ведь скоро пятьдесят пять. И к чему все это? За что мне это? Когда в восьмидесятых, далеких восьмидесятых, я занимался, хорошо, начинал заниматься мультипликацией, я ведь мечтал, что буду делать мультфильмы детям. А что потом? Потом с этими мультфильмами можно было зубы на полку положить. А я что, я как все – коммерция там, все такое. Надо признать, что некоторые сценарии, написанные вот этой вот рукой, между прочим, были весьма неплохи. По крайней мере, там была мысль. А-а, заплатили копейки и все равно положили «в стол». И теперь самое лучшее, что у меня есть – этот проект, и в придачу эта глупая молодежь. Какие же они все глупые!»

В этот момент взгляд у Сан Саныча был такой печальный и укоризненный, что, глядя на него, можно было сгореть от стыда. Только никто его не увидел.

Роман увлеченно тыкал в телефон. Люба обиженно отвернула носик в сторону и немного вверх. Настя не отрывала глаз от Романа. Николай сосредоточенно поправлял костер, словно хотел довести его до совершенства. Сергей оставил свою задумчивость и с наивным выражением, даже слегка приоткрыв рот, смотрел на Настю.

Сан Саныч тяжело вздохнул:

– Сейчас пусть каждый расскажет немного о себе, – снова начал он фальшивым бодрым тоном, отработанным годами. – Любочка, начни, пожалуйста. Давай я представлю тебя остальным. Любовь Максимиллиановна Кулицкая – наша прима.

– Ха, прима! Отборочный тур не прошла, – вполголоса, но вполне различимо хохотнул Роман, не отрываясь от экрана смартфона.

– Что ты сказал?! – тут же набросилась на него Люба. Ее красивое лицо исказилось. Красные пятна были почти не видны под тональником, но накаченные гелем губы скривились неестественной дугой.

Роман вскинул руки и закрылся в шутовском жесте, изображая ужас.

Сан Саныч покрылся холодным потом: «А ведь придется постоянно разбирать конфликты! И зачем я в это ввязался!» – подумалось ему.

Но в это время в их круг вошла Марья Ивановна – пожилая женщина, про которую все успели забыть. Да и кто же будет помнить про уборщицу, повариху, костюмершу – какие только она не выполняла обязанности; в общем, про обслуживающий персонал. Сейчас Марья Ивановна несла в одной руке чайник, а в другой, тяжело изгибаясь на один бок, полканистры воды. Она прихрамывала почти незаметно, просто осторожно ставя ноги, уже прихваченные артритом.

Чтобы пройти, старушка слегка отодвинула разбушевавшуюся Любу, как досадный мешающийся предмет, как табуретку посреди кухни. Девушка вскинула руки в немом движении: «Да это же невозможно!» И снова уселась на место.

Роман тут же заинтересованно уткнулся в телефон, словно ничего и не произошло.

Сан Саныч выдохнул. Николай и Сергей почти одновременно поднялись помочь с чаем. Марья Ивановна оставила им посуду и поковыляла к вагончику.

Люба приняла для себя решение и начала зачитывать давно разученное резюме:

– В различных студиях занимаюсь театральным искусством с тринадцати лет. Работала с Н…ским. Принимала участие в С…ком и Ю…шенском фестивалях. Проходила кастинг в последнем сезоне Дом-2, – Люба сделала паузу и с усилием продолжила: – На этом проекте собираюсь улучшить свои навыки и получить новые возможности.

Ох уж этот кастинг, он до сих пор стоял у нее комом в горле. Модный фотограф сделал ей такие безвкусные фотографии, что она сразу отправила их в корзину. А с портфолио неизвестного любителя, которого присоветовали девочки, ее рассматривали в первой десятке. И только из-за какой-то чм@шницы (Люба выругалась про себя) она осталась одиннадцатой. Не помогли ее внешние данные и готовность к… некоторым уступкам.

«И что им вообще надо, импотенты старые?» – до сих пор негодовала Люба. Знающие люди намекнули, что участие в проекте попроще поможет ей в будущем.

«Вот оно – мое будущее: мокрое бревно под попой, вонючий костер и комары!»

– Выполнять работу по дому я не собираюсь, я не служанка! – сорвалась Люба с официального тона. – И очень надеюсь, что у меня будет номер с приличным душем и кондиционером.

– Скорее, пригодится печка – зимы здесь холодные, – пробасил Николай.

Сергей наивно не сдержал улыбку, а Роман так вообще покатился со смеху.

Люба сжала зубы – ей был нужен этот проект.

– Ладно, давайте я расскажу, – повысил голос Роман, прерывая Сан Саныча, который хотел дать слово Насте. – В моем списке четыре рекламы, два сериала…

– Массовка! – прошипела Люба, довольная, что может отомстить этому выскочке.

– Актер второго плана, – поправил ее Роман, прекрасно расслышав. – А сюда я пришел, чтобы быть победителем. Так что массовкой тут будете вы, ребята, без обид.

– Раз уж ты нацелился на победу, – съязвила Люба, – то придется выполнить условие.

– Девочки, мальчики, не ссорьтесь, – увещевал их Сан Саныч. – Победителями станут двое – сложившаяся пара, сыгравшая на проекте свадьбу. Они получат приз, который пока держится спонсорами в секрете.

На лице у Романа проскочило сомнение: «А сдалось ему все это?» Но в следующий миг он решил «забить», то есть отложить проблему на потом. Люба светилась торжеством: «Никуда он не денется! Двое других ему точно не конкуренты, но сначала она прополощет мозги этому горе-актеру».

Сергей смотрел на Настю, забыв о приличиях, в упор, даже несколько навязчиво. Девушка вдруг почувствовала раздражение и досадливо поморщилась: «Сан Саныч, теперь этот – что им всем надо?» Она не привыкла к пристальному вниманию, хотя где-то в глубине души была даже довольна.

– Настенька, мы тебя слушаем, – вывел ее из задумчивости режиссер. – Что тебя привело на проект?

Привела ее, безусловно, Люба. Она всюду таскала с собой подругу – на встречи и кастинги. И идти одной не скучно, и всегда есть кому высказаться, и на фоне простенькой девушки будешь выглядеть королевой. Может в этом секрет, почему красивые девочки дружат с дурнушками?

Но и у самой Насти сложилось множество мелких обстоятельств, которые, если присмотреться, были не такие уж мелкие. Как, к примеру, сбежать из семьи, в которой уже жить не возможно? Правильно, пойти учиться. А если мама – учительница русского языка и литературы? Вот это уже вопрос.

Нет, все у них в доме было чинно, никто никогда не ругался, но каждый вечер у Насти складывалось ощущение, что ее вызвали к доске. Школу она еще кое-как закончила. Пришло время подумать об институте, и тут мама выбрала религиоведение. Насте было практически все равно, а чтобы не проводить вечера дома, она устроилась на подработку в Макдоналдс. Мама поворчала, но даже осталась довольна, что дочь сама себя обеспечивает.

А вот сомнительные походы с Любой родительнице категорически не нравились. Тут уже пошли скандалы.

Последней каплей стала встреча с Романом. На одном из кастингов он стоял у окна и рассеянно тыкал в телефон – высокий, белокурый и эти лучистые глаза чуть с прищуром. На изумленный взгляд девушки актер приветливо улыбнулся. Все – этого было достаточно, Настя влюбилась. Она пересмотрела все сериалы с его участием и в первый раз в жизни сама приняла решение.

Маме она не говорила до последнего, пока ее не утвердили в проекте. Потом сообщила, что оставляет институт и уезжает на съемки на полгода, положила на стол деньги и ушла. Точнее, сбежала, хорошо хоть сумку заранее подготовила. Настя даже вздрогнула, вспомнив ту сцену – крики, брань, слезы, обвинения, уговоры.

И вот она здесь, и надо ответить на вопрос, все смотрят на нее с ожиданием, даже Роман.

– У меня дедушка вырос в этих краях, – выпалила она первое, что пришло в голову. – Ему было десять, когда началась война… Великая Отечественная, – уточнила Настя зачем-то.

Дедушка был единственный в их семье, с кем Настя с удовольствием проводила время. Его рассказы о войне выглядели забавными историями. Настю это смущало. Только через много лет она догадалась, что то время навсегда останется для деда воспоминанием детства.

Вот он доходит до напряженного момента, белые брови взлетают вверх, собирая лицо во множество складочек, поблекшие, когда-то голубые, глаза блестят, и весь вид у него такой мальчишески-озорной.

– Настенька тоже хочет получить новый опыт, – ответил за нее Сан Саныч, увидев, что девушка замолчала. – Ну а вы, Николай?

– Моя работа далека от искусства, – начал бородач. – А в свободное время я занимаюсь реконструкцией истории. В основном, пятнадцатый-шестнадцатый века. Ваши коллеги-киношники тоже обращались. Мы помогали с конными боями. Так что к массовке мне не привыкать.

– Мы решили добавить аутентичности, – вставил слово Сан Саныч, очень довольный, но встретил холодный взгляд Любы и осекся.

– Воу, воу! – подскочил вдруг Роман. – То есть рубиться там на мечах – хряк, хряк – круто!

– Да, и поединки тоже, – спокойно согласился Николай.

– Вот это бы я попробовал. Лучше, конечно, сразу автомат – та-та-та! И без всяких разговоров.

– Автоматы появились значительно позже, – пояснил бородач.

– Мечи подойдут, покажешь потом? – отмахнулся Роман.

Его глаза блестели, и он постоянно стряхивал мешающую челку.

Марь Ивановна снова появилась, поставила на импровизированный стол из чурбаков поднос с кружками. Натянув рукав кофты, чтобы не обжечься, сняла с треноги закопченный чайник, разлила чай. Ее движения были несколько скованными, и видно было, что давались ей через силу.

Насте стало не по себе: «Что мы господа, чтобы за ними ухаживала больная старушка?»

Девушка еще не решила, что ей сделать, а Марь Ивановна подняла пустую канистру:

– За водой бы что ль сходили. Уж и стемнеет, а не попить, не посуду вымыть.

Люба закатила глаза: «Начинается!»

Но Настя уже вскочила:

– Я схожу! Где здесь… – она оглянулась на край поляны. Опыта туристических походов у нее не было совсем.

– Да, вот там, в овражке ручей, – махнула ей Марь Ивановна за стену сосен.

Настя уже пожалела о своем порыве. Хотя свет низкого осеннего солнца косо падал через лес, отходить от компании было неуютно. Девушка с тоской посмотрела на Романа, но он увлечено болтал с реконструктором.

– Автомат Федорова, – азартно щелкал пальцами красавчик, – использовался в Первую мировую.

– Строго говоря, – поправлял его Николай, – Фёдоров – талантливый русский конструктор – разработал автоматическую винтовку еще в тысяча девятьсот седьмом году.

– Я же говорю, – театрально тряс рукой Роман, – первый автомат изобрели русские!

Настя потихоньку побрела к опушке. Когда ее догнал Сергей, она испытала двоякое чувство благодарности и разочарования.

– Канистра с водой будет тяжелая, – простодушно сказал парень и выровнял с Настей шаг.

Край оврага возник неожиданно, как будто лес упал вниз. На почти вертикальном обрыве намечалась тропинка. Кусты черники бодро цеплялись за почву, кое-где даже сохранились ягоды. А дальше раздавался вширь глубокий распадок, заросший деревьями. Он вполне мог быть руслом полноводной реки, но ручеек прятался где-то на самом дне, изредка поблескивая среди ярко-зеленого мха.

– Как же здесь спуститься? – вырвалось у Насти.

– Люди ходили, значит, можно. Держись за деревья. Хочешь, я пойду первым? – отозвался Сергей. – Давай канистру.

«В принципе, я могу и не лезть туда», – промелькнуло у Насти, но она упрямо погнала эту мысль. – «Сама ведь вызвалась».

А еще ее притягивала зеленая воронка оврага, запах железистой воды и прелых листьев. Девушка спохватилась и начала осторожно спускаться вниз вслед за Сергеем, который был уже на середине склона.

Ручей петлял, бросаясь от одного края к другому. Корни сосен и пласты мха, подмытые течением, теряли опору и нависали с песчаного берега.

Не было никакой возможности пробраться вдоль этого ручья, не переходя через него. Благо, что перепрыгнуть такой узкий поток не представляло сложности. Настя прекрасно с этим справлялась, но когда Сергей протянул ей руку, приняла ее с удовольствием. Крепкая теплая ладонь дала опору. Девушка шагнула на ненадежный мох, и Сергей притянул ее к себе. Настя очень близко увидела изгиб его пухлых губ, каждую складочку и волоски, пробивающиеся в порах кожи. Предательские иголочки заплясали внизу живота. Ребята стояли, прижавшись, только мгновение, парень убедился, что Настя восстановила равновесие, и как ни в чем не бывало пошел дальше.

– Такой маленький ручей и такой глубокий овраг, – заметила девушка, чтобы прервать молчание.

– Это мягкие отложения последнего ледника, – с охотой отозвался Сергей, – песок, глина. Весной эта река разливается значительно шире, талые воды стекают с болот, прочищают себе русло и все глубже промывают распадок, пока не дойдут до гранитного основания.

Настя по-новому оглядела спутанную картину леса. Где-то высоко затенькала припозднившаяся осенняя птичка, ручей журчал бесконечную не приедающуюся мелодию, остро пахло грибами и сосновой смолой. Насте вспомнились случаи, когда дедушка брал ее на болото за клюквой и также подробно с любовью рассказывал про лес.

Под ногами плотным ковром расстилался мох. На его поверхности выделялись отдельные изумрудные звездочки. Девушка присела, погладила бархатное изобилие и улыбнулась счастливой улыбкой. Ей захотелось распрямиться, закинуть руки, подобно ветвям, и закачаться в такт с деревьями. Она попробовала повторить движение крон, Сергей ждал и улыбался вместе с ней.

Чтобы преодолеть метров сто, потребовалось не меньше десяти минут. Наконец дошли до небольшого озерца. Ручей закручивался под обрывом и промывал себе округлую чашу. Медные папоротники купали в воде резные листья. Дно просматривалось через прозрачную воду до последней песчинки, и течение лениво шевелило черные камешки.

Тут, где поглубже, и наполнили канистру. Надо было выбираться, но Насте не хотелось покидать это место.

На обратном пути Сергей нашел кочку, усыпанную брусникой. Во рту расплылся горько-кислый вкус, по телу прошла дрожь, словно Настя сбросила с себя давнее оцепенение, чувства обострились, на душе возникло радостное предвкушение чего-то хорошего.

Подойдя к еле заметной тропинке, девушка закинула голову, глядя на отвесную стену. Теперь ей казалось, что туда просто невозможно залезть.

– Иди вперед, – предложил Сергей.

Но Настя замотала головой. Ей сразу представилось, как он будет рассматривать ее снизу.

– Давай я за тобой.

У костра все пили чай.

Похоже, по кругу ходило и что-то покрепче. Сан Саныч был уже в приподнятом настроении.

– Настенька! – возопил он, похлопывая по бокам ручками. – А вот и Сережа, мы тебя ждали. Ты еще не представился. А ведь это наш научный консультант! – Сан Саныч с преувеличенной гордостью обвел взглядом присутствующих.

– Научный консультант? – встрял Роман, выпучив глаза и явно переигрывая.

– Ба, да среди нас ботаник! Не серчай, чувак, ничего личного.

Он покровительственно похлопал Сергея по плечу. Тот пребывал где-то в своих мыслях и, похоже, даже не заметил издевку.

– В этом году я закончил исторический институт при Университете. Александр Александрович пригласил меня в проект. Здесь я надеюсь собрать материал для кандидатской диссертации.

– Николай Константинович, – первым подошел к нему рыжеволосый бородач и протянул руку.

– Сергей Михайлович, – парень охотно пожал руку, атмосфера разрядилась.

Роман тоже отметился, и ритуал знакомства был завершен.

Все разбились на группки.

Люба втолковывала режиссеру:

– Скоро приедет маман, ей надо выделить отдельную комнату. Или вы думаете, я буду жить с ней под одной крышей?

Сан Саныч соглашался и кивал грустно, как ослик Иа.

Он было подумал отвлечься, но упоминание о «маман» отбросило его к самым душераздирающим воспоминаниям. Эта женщина не давала ему покоя. Было бы преувеличением назвать ее «бывшей». Скорее, она всегда появлялась в самый неподходящий момент жизни и чем-то загружала бедного режиссера.

В этот раз проект еще только обсуждался в кулуарах, а маман явилась и потребовала, именно потребовала, чтобы её дорогую Любочку взяли непременно на главную роль: «Девочке нужен опыт работы!»

«Ну какой опыт, какая главная роль, она же ничего не понимает в шоу-бизнесе!» – заламывал руки Сан Саныч.

Но маман была непреклонна и поставила условие: «Чтобы конкурентки в подметки моей дочке не годились!»

Сан Саныч извивался перед спонсорами, как уж на горячей сковородке, чтобы отсечь всех остальных претенденток, пока не утвердили Любу и в пару к ней Настю. А вот теперь по традиции маман приедет на съемки и опять будет портить ему кровь.

В это время Роман направился к Насте. Сердце у девушки ёкнуло. Она посильнее сжала в руках кружку с чаем.

– Как тебе здесь? – обратился к ней красавчик. На ее памяти это был первый раз, когда они разговаривали.

Настя вспомнила зеленый овраг, ручей, петляющий среди бархатного мха.

– Здесь очень красиво… – засмущалась девушка.

Роман ее прервал:

– Ты, получается, местная?

Она хотела сказать, что это не совсем так, но актер второго плана спешил высказаться:

– Как думаешь, где тут ночные клубы? Можно будет поразвлечься?

Настя поперхнулась от такого вопроса и только усиленно затрясла головой в знак того, что понятия не имеет.

– С тобой все в порядке? – поинтересовался Роман и сразу отошел к другому кружку.

– А теперь рад представить вам наше реалити-шоу, – провозгласил Сан Саныч и выдержал многозначительную паузу: – «Очарованный край»!

Режиссер с хмельным торжеством оглядел присутствующих, но восторга не встретил.

– Ведь очарованный, очаровательный – это так мило, ми-ми-ми, как вы это обычно говорите, – начал объяснять Сан Саныч все больше переходя на извинения. Идея названия, как и сюжет реалити, принадлежала ему, спонсоры внесли лишь незначительные изменения, и режиссер рассчитывал произвести фурор.

Наконец откликнулся Николай:

– В прямом смысле «очарованный» происходит от слова «чары». Не стоит играть с такими понятиями, – выразил он сомнения.

– Сценарий уже утвердили, – взял более деловой тон Сан Саныч, – изменить ничего не получится. Надеюсь, шоу доставит всем максимум удовольствия. И вы с пользой проведете время.

– Конечно, с пользой, – вполголоса проронил Роман, – такого гонорара у меня еще не было.

– Знаете, – начал вдруг Сергей, – чары – самое подходящее определение для этих мест. Карелия полна всяческими легендами. Чего только стоит мифический народ – чудь белоглазая. Считается, что местом их обитания был северный Урал. Но топонимы Чудской бор и знаменитое Чудское озеро сохранили следы их пребывания далеко на западе. А в Южной и Северной Карелии до сих пор обнаруживают артефакты, связанные с этим странным народом. Дело в том, что они имели особые отношения с камнями. По преданиям, чудины могли проходить сквозь каменные стены, преодолевая не только расстояния, но, возможно, и время.

Сергей выдал весь текст ровным тоном, как будто читал лекцию в университетской аудитории, и посмотрел на окружающих все тем же ласковым и доверчивым взглядом.

Ребята вокруг стояли с открытыми ртами, а Сан Саныч удовлетворено потер руки.

– Здесь недалеко есть место, где как раз сделали подобные находки. Когда я готовился к проекту, то выяснил координаты. Это пещера в полутора километрах от нашего лагеря.

Сергей показал точку на навигаторе. Она действительно была близко, и к ней тянулась ниточка дороги.

– Давайте туда сходим! Вот это движ! – тут же подхватил Роман, ему явно не хватало приключений.

Настя от этого предложения пришла в восторг, глаза у нее горели. Николай высказался в том смысле, что он никогда не против размять ноги. Люба, как всегда, надулась, но ей тоже надоело торчать без толку посреди поляны. Начали было уговаривать Сан Саныча, но он принялся отнекиваться:

– Идите ребятки, я уже стар для таких походов, – алкоголь и правда подействовал на режиссера усыпляюще. – Мы пока с Марь Ивановной обустроим лагерь.

– Детей, детей-то к ночи ж совсем привезут. Жить-то им где-то нужно! – старушка возникла так неожиданно, что все вздрогнули.

– Каких еще детей? – скривился Роман. У Любы на лице было похожее выражение.

– Требование спонсоров, – Сан Саныч опять подумал, что он извиняется. Да когда же это прекратится!

– Ясно, – Роман брезгливо поморщился, – хотят запихнуть рекламу детских товаров. А у нас разве шоу не восемнадцать плюс?

Сан Саныч, похоже, решил пустить все на самотек:

– Что поделаешь. Прогуляйтесь пока светло, а там съемочная группа доберется. Глядишь, и начнем потихоньку.

Молодежь весело загомонила, как будто получила исчерпывающие объяснения. Только Николай постарался поймать бегающие глазки Сан Саныча. Что-то в этом взгляде тревожило, но картинка никак не складывалась.

– Вы костюмы та прикинули бы хоть на плечо, – Марь Ивановна снова появилась на поляне. – Что на завтра подшить, что подогнать? А уж вернётесь чай затемно.

– Опять что ли переодеваться? – Люба привычно закатила глаза.

– Тебе не новость, – подначил ее Роман, за что чуть не получил тычок в бок, но удачно увернулся.

– Да, да, – закивал Сан Саныч, не удержался и потёр ручки. – Пройдите пока, посмотрите антураж. Мы для вас подготовили несколько сюрпризов.

Ребята весело потянулись к вагончику. Марь Ивановна уже разбирала гардеробную. Когда она успела расставить раскладные столы и выложить на них ворохи вещей, осталось загадкой.

Люба выбрала самый яркий малиновый сарафан, густо расшитый люрексом и стеклярусом.

– Аутентичность, говорили они, это бренд, говорили они.

– Рубаху не забудь, – появилась на ее пути Марь Ивановна внезапно так, что Люба дернулась.

Настя тоже присмотрелась к платьям. Стала выбирать неброское и вытащила из груды цвета армейского хаки закрытое с длинным рукавом. Прикинула на себя, то что нужно, ниже колена, и поспешила за Любой в вагончик.

– К такому наряду полагаются сапожки, – Марь Ивановна протянула Насте пару кирзачей маленького размера, как раз по ноге.

– Вот уж спасибо, – отозвалась Люба, – я лучше в своих кроссовках.

– Я тоже, – впервые согласился с ней Роман.

Он уже натянул на футболку черный кафтан с серебряной отделкой. Из-под него торчали тощие ноги в зауженных джинсах и белых бутсах.

Настя стыдливо отставила сапоги в сторону.

Николай так ничего и не выбрал. Примерил зипун на овчине, аккуратно сложил на место и обратно влез в походную куртку со множеством карманов. Сергей также остался с своей одежде. Наряды его вовсе не интересовали. Он разве что не подпрыгивал от нетерпения. Наконец все были готовы.

Дорога обнаружилась метрах в ста от поляны – неровная полоса песка и камней, с провалами ям, залитых стоялой водой. По сторонам ее окружали высокоствольные корабельные сосны, а с краев опушала молодая поросль ёлочек.

Определившись с направлением, ребята пошли, не торопясь, огибая лужи. Вскоре потянуло прохладой и свежестью большой воды. Недалеко за поворотом открылись домики деревни, разбросанные в низине. За ними виднелся озерный берег, там начиналась Ладога.

– Раньше это озеро называли Альдейгья, – начал рассказывать Сергей. – На древнем протоязыке слова, начинающиеся на «А», обозначали свет и были связаны с водой. Потом значение перевернулось ровно наоборот, стало чем-то темным, пугающим. В некоторых местностях сохранилось название «похья»* – дно озера и в то же время Бездна.

Миновали разрушенные сараюшки, живописные, с провалившимися крышами, поросшие ярко-зеленым мхом, затем углубились в лес. Здесь сразу потемнело, рослые ели тянули вершины к серому небу, а оно словно опускало к ним пальцы.

– Смотрите, облака стекают в лес, – первый обратил внимание Николай, – такое нечасто увидишь.

Роман тоже поднял взгляд:

– Skayfall, – вспомнил он умное словечко, – падающее небо.

Девочки поежились. Настя невольно подалась ближе к Сергею, рядом с ним она чувствовала себя спокойнее.

– Но ведь автомат – это чисто русское название, – вернулся Роман к занимавшей его теме

– Согласен, применяется только в России и еще в странах СНГ, – Николай сел на любимого конька. – Чем дальше НАТО распространяет свое влияние, тем больше этот термин вытесняет «штурмовая винтовка».

– Да ведь и то и другое – автоматическое оружие, – кипятился Роман, – раз способно вести огонь очередями!

– Почему чудь называется «белоглазой»? – Насте не давал покоя этот вопрос, и она хотела переключить разговор на интересующую ее тему.

Сергей ответил ей в своей обычной манере – просто и обстоятельно:

– Это загадка. Есть несколько гипотез. Считают, что чудинов видели обычно в темноте пещер, и глаза их горели фосфорическим светом. Другое предположение строится на том, что этот народ имел почти белые волосы и, соответственно, светло-голубые глаза. Вот как у тебя.

Сергей остановился и заглянул в глаза Насти. Она вся подобралась, но он спокойно продолжил:

– И поэтому другим людям с карими глазами чудины казались белоглазыми.

Люба шла позади и только диву давалась: "Тюха прилипла к ботанику, эти двое солдафонов нашли друг друга. Совсем мужики ослепли, до меня никому нет дела!" Красотка кипела внутри.

Дорога пошла вверх, все круче забираясь в гору и в то же время сворачивая направо. Ели наклонялись над нежданными путниками, словно рассматривая их. Тянули длинные тонкие ветви, с которых полотнищами свешивалась хвоя, загораживая глубины леса. Взгляд все время возвращался в провалы теней между стволами, пытаясь отыскать какое-то движение.

Неожиданно с ближайшего дерева сорвалась птица. Все невольно вздрогнули. Большой силуэт с мягкими контурами четко прорисовался на фоне неба, пока лесной житель парил вдоль створа дороги.

– Кто это? – заверещала Люба.

– Это филин, – басовито сообщил Николай.

– Что он здесь делает? – не унималась прима.

– В Карелии обитает до десяти видов сов. По сути, это их дом, а мы пришли к ним в гости.

– Считается, что в этих краях духи земли принимают обличья птиц. Если в лесу увидел птицу, значит, духи тебя признали, – охотно добавил Сергей.

Филин отлетел недалеко, сел на ветвях сухой осины, поднял острые «ушки» из перьев на голове и задергал горлом. Даже с расстояния были видны коричневые пестрины на крыльях и круглые желтые глаза.

Когда ребята двинулись дальше, птица, или дух, снялась и бесшумно растаяла в сумерках.

– Ну все, с меня довольно! – топнула ногой Люба. – Я возвращаюсь!

Она подождала реакции.

– Кто-нибудь проводит меня?

Девушка несколько раз развела руки, но готовности никто не изъявил.

– Да здесь недалеко, – успокоил ее Николай. – Отошли не больше, чем на километр. Иди по прямой, выйдешь к домикам.

Люба не могла поверить – ребята снова увлеклись разговорами и уже удалялись от нее.

«Да, фиг я за вами побегу!» – девушка резко развернулась.

«У-у, старый хрыч, сейчас до тебя доберусь!», – подумала она про Сан Саныча.

Красотка шла, разбрасывая комки грязи из-под ног, пока не выбилась из сил. Луж стало как будто еще больше. Остановившись перед очередной водной преградой, вольготно разлившейся на всю ширину дороги, Люба огляделась.

Лес стоял безмолвно, без единого движения, но словно наблюдал за ней осуждающе. Ветер полностью замер, оранжевых отблесков солнца не виднелось даже на верхушках елей. Еще светлело небо, но между стволами разливалась мгла. Если бы Любе попался прохожий или хотя бы машина, она бросилась бы на шею любому встречному. Но нет, на дороге не было ни души, как будто лес вымер. Или наоборот, остался единственным живым существом, с которым теперь придется иметь дело.

Не опуская глаз от стены деревьев, девушка полезла за телефоном. Надо было давно включить фонарик. А еще лучше – позвонить, пусть Сан Саныч заберет ее. Люба была согласна просто услышать живой голос, почувствовать связь с реальностью. Она проверила один карман ветровки, потом другой – гаджета нигде не было.

«Потеряла!» – первая мысль пронеслась в сознании, а потом разлилась по телу противным ощущением озноба и слабости. Люба чувствовала себя на грани паники. Потом перед глазами четко встала картина вагончика и отложенная сумочка. «Оставила, когда переодевалась!» – облегчение, как всегда, сменилось раздражением. Очень глупо было оказаться в незнакомом месте без связи. «Настя еще со своими тараканами. Как сегодня все бесят!»

Однако злость придала силы. Люба торопливо пробралась по полоске земли на обочине, уже не заботясь о чистоте новых кроссовок, и ускорила шаг. Она кусала губы и сдерживала себя, чтобы не побежать, дорога казалась ей бесконечной.

Но буквально за следующим поворотом появились очертания сарайчиков, которые вся компания проходила недавно, в одном из них блеснул огонек.

Девушка даже себе не хотела признаться, как она напугалась, но свет обрадовал ее необычайно.

Строение опустилось так низко, словно за долгие года вросло в землю, на виду торчала только двускатная крыша, сплошь заросшая зеленью. Бархатными кочками на доски наплывал мох, кое-где пробивалась трава. При ближайшем рассмотрении обнаружилась приоткрытая дверь, подсвеченная изнутри, а за ней лестница, уходящая под землю.

Люба наклонилась к щели, толкнула дверь:

– Эй, кто… тут?

Она подождала, спустилась на одну ступеньку, чтобы заглянуть во внутрь. Это оказался погреб. Ступени приводили на земляной пол. По стенам на плотно навешанных полочках рядами выстроились глиняные горшки и другая утварь. В углах громоздились пузатые кадушки из деревянных планок, скрепленных железными обручами.

Светильник, дававший свет, находился тут же у входа – внутри плошки с маслянистой жидкостью плавал фитилек. В тесном помещении никого не было. Пахло грибами, сыростью, солеными огурцами.

Прима брезгливо поморщилась и подняла глаза к потолку. С него свешивались фестоны паутины вперемешку с плесенью самых фантастических цветов – лиловый, малиновый, лимонный с оттенками и переходами.

Среди этого взрыва красок, достойных модернизма, Люба заметила длинного червяка со множеством шевелящихся лапок. Девушка взвизгнула и отскочила, а в следующее мгновение сороконожка сорвалась с рыхлых лоскутов и побежала, извиваясь, ей под ноги. Люба заорала еще громче и, не разбирая дороги, рванула наверх, а потом прочь от погреба.

К счастью для нее, направление она выбрала правильно. Ноги сами вынесли к околице хутора. В ближайших окнах тускло горел свет. Перед крыльцом Люба остановилась отдышаться, ее еще била дрожь, но злость перекрывала все остальные чувства. Она даже не подумала, что в доме могут оказаться совсем посторонние люди, с силой толкнула дверь, прошла темные сени, пахнущие сеном и застоявшейся пылью, и ввалилась в комнату.

В приоткрытой заслонке печи жарко пылал огонь. На столе стояла свеча и еще по углам несколько лучин – вот и все освещение.

«Электричество им выключили, что ли?» – пролетело в голове у Любы, пока она моргала от щипавшего глаза дыма.

Ей навстречу выскочил Сан Саныч, да так и застыл, неуверенный, щуплый, словно его уже давно не кормили. Широкая одежда болталась на нем, как на пугале.

В углу раздалось детское хныканье. Оказывается, там сидела Марь Ивановна в длинном вышитом сарафане и укоряющее качала совершенно седой головой, как давеча лес. Мальчик и девочка трех-четырех лет от роду, робко прижимались к старушке. Из-за занавесок в глубине комнаты к малышам выбежала Настя и начала успокаивать.

Люба нахмурилась: «Значит, шла все время позади меня… а пока я заходила в ту грязную дыру, проскочила вперед… Зараза, могла бы окликнуть! Еще разберемся!»

Красотка перевела взгляд к столу. Там сидел кто-то еще, но свеча мешала его рассмотреть.

– Ну, здравствуй, доченька! – раздался глубокий голос, и женщина поднялась из-за стола.

– Маман? – удивленно протянула Люба. – Ты уже приехала?

Потом понимающе кивнула и обвела взглядом комнату, не находя видеокамеры.

«Это же реалити, – подумала прима, – значит, шоу началось».

***

– Ты отчислилась из института или взяла академку? – Сергей обратился к Насте, продолжая прерванный разговор, и только мельком бросил взгляд на оставшуюся посреди дороги Любу.

– Если честно, академку, – призналась Настя, снова краснея. – Хотя маме сказала, что бросила совсем. Никогда не могу решить окончательно.

Актер с реконструктором продолжали свою беседу:

– Ты читал «Майн кампф»? – Николай был удивлен, скорее, неприятно. Презрение к этому выскочке пересиливало даже врожденное дружелюбие.

Но Роман пропустил его взгляд мимо ушей.

– Я осилил несколько глав – занятное чтиво!

– Ты считаешь уничтожение миллионов человек занятным?

Настя услышала обрывки фраз, и ее передернуло. Ни о какой войне она не хотела сейчас слышать и вообще ни о чем плохом. Прогулка была просто великолепной.

Позади послышалось натужное подвывание трансмиссии. Какой-то машине тяжело давался подъём в гору, который недавно преодолели ребята. Наконец легковушка заползла на гребень, елозя колесами в грязи, и облегчённо притихла, только позвякивала под днищем оторвавшаяся железяка.

"Обычная проезжая дорога", – Настя поняла, что уговаривает себя и почти рассмеялась. Действительно, что здесь странного?

В боковом окне мелькнуло лицо водителя – помятое, с трёхдневной небритостью, кирпично-красное от ежегодного загара и неумеренного распития алкогольных напитков. Сощуренные слезящиеся глаза в складках век вцепились в ребят. И чем дальше машина продвигалась мимо группы, тем больше оборачивался водитель, уже вовсе не глядя на дорогу.

Машина удалялась, хотя и не быстро. Николаю не хотелось смотреть на Романа, все еще распинавшегося о своем, поэтому реконструктор уставился на задний бампер с номером. В осенних сумерках в этом кусочке металла ему казалось что-то неправильным. Потом мысли как-то резко перескочили на водителя.

«Нехорошая личность, скользкая. Люба повернула назад совсем недавно. Водитель догнал нас быстро. Значит, проехал мимо нее, не останавливаясь и не мог ей навредить. Надо было все-таки поводить. О чем я вообще думаю?»

Настя тоже вспомнила о Любе и оглянулась, но подруги уже не было видно за поворотом.

Их отвлек Сергей:

– Это здесь, – историк сверился с навигатором. Все остановились.

Лес тут был посветлее, его составляли молодые осинки. Листья с них уже облетели, выстилая буро-желтым ковром землю, а серые тонкие стволы позволяли рассмотреть пространство.

– Вот это да! – ахнула Настя.

За подлеском поднималась отвесная скала и уходила вверх на шесть-восемь метров. К ее основанию осыпались квадратные глыбы. Похоже, великан отколол гигантские кирпичи киркой да так и забыл в лесу, отвлекся от постройки дома.

Местами проглядывал голый камень в ржавых подтеках, а остальную поверхность густо покрывал неизменный изумрудный мох. Из складок на вертикальной стене росли кустики резного папоротника, свешиваясь вниз.

– О! – возопил Роман. – Природа во всей красе. Теперь я понимаю, зачем мы сюда забрались.

В руках у актера появился айфон, а Настя уже карабкалась по гранитным обломкам.

– Встань туда. Прекрасный ракурс! Несколько фоточек для Инстаграма.

Сергей торопливо настраивал камеру. Ему тоже хотелось запечатлеть местные красоты и Настю.

Девушка млела, ей еще никогда не доставалось столько внимания. К тому же сверху открывался захватывающий вид. За дорогой местность продолжала понижаться плавными складками. Зубчатая линия еловых вершин перемежалась пластами тумана. Солнце зашло, оставив после себя размытую розовую полоску. Особая тишина и спокойствие осени окутывали окружающий пейзаж магической дымкой.

Настя забиралась все выше.

– Осторожно! – предупредил Николай.

Он видел в картине леса совсем другое: мох скользкий, между камнями неровные провалы – самое то, чтобы загреметь туда. Вроде бы у всех нормальные кроссовки. А шнурки точно завязаны?

«Тьфу! Как в детском саду! Все время теперь за ними присматривать буду?» Бородач дернул головой так, что мотанулся хвост рыжих волос. И сам себе признался, что, да, будет, всегда и за всеми.

– В эти каверны легко провалиться, костей потом не соберешь, – Николай использовал смартфон более прагматично, включив фонарик.

Куски камня, упавшие друг на друга, образовали пространства, защищенные от дождя и ветра. Луч света выхватил небольшие пещерки и гроты, где мог бы поместиться человек.

– Да здесь жить можно! – восхитился Сергей.

И если Роман с Настей изобразили на лицах удивление, то Николай вполне серьезно оценил такую возможность.

Ребята уже втроем ползали по камнепаду, снимая все подряд. Посмотрев на импровизированную фото сессию, Николай нахмурился:

– Расслабленные вы все, городские, – он заметил, что ворчит под нос и сжал кулаки, чтобы ногти врезались в ладони. Бородач досадовал на себя за свою хлопотливость – чисто наседка, и в то же время не мог спокойно смотреть на это безобразие. Его тянуло давать советы: ставьте ногу на полную стопу, не наступайте на край камня. Всегда имейте три точки опоры: перенося вес, держитесь обеими руками.

«Но я им не нянька!»

Чтобы отвлечься, реконструктор отправился в обход скалы.

***

Николая не было уже некоторое время. Ребята успели сделать фотографии, первый порыв восхищения прошел. К тому же начало смеркаться. Настя обеспокоенно поглядывала в ту сторону, куда ушёл бородач. Она уже хотела спросить, не пора ли им возвращаться, как из-за камней раздался голос:

– Тут есть ход, идите посмотрите.

Покинув наконец ненадёжные камни, компания потянулась к новому развлечению. Пока Сергей помогал Насте, подавая ей руку, Роман быстренько спрыгнул, чуть не поскользнувшись на мху, и нецензурно выругался.

Сразу за осинами начинался совершенно другой лес. На полоске в десять метров между скалой и дорогой поднимались ели в два обхвата толщиной. Роман в шутку попытался обнять ствол, но не дотянул даже до половины. Подыгрывать ему никто не стал.

Землю под великанами устилала сухая хвоя. Трава и даже мох не могли здесь выжить. Только папоротники появлялись в складках камня, куда исполины пропускали немного света.

Скала продолжалась отвесной стеной, и к ней прислонялся огромный обломок, когда-то давно сорвавшийся с вершины. Как будто в горах шла нешуточная борьба, и он прилег отдохнуть около старшего товарища, то ли раненый, то ли обессиливший.

Вход и правда обнаружился с обратной стороны. Треугольная расщелина – узкая и высокая, свободно пропускала человека в полный рост. Темнота в ней словно стала плотнее. Все включили фонарики на гаджетах.

Внутри хватало места для четырех человек, они могли бы даже развести небольшой костерок, надежно укрывшись от любопытных глаз. Тем более, что имелось кострище, очень давнее, но сохранившееся в защите от дождя и ветра. Сергей подтвердил предположение:

– Несколько лет назад в этих местах была экспедиция. Я как раз использовал их статью для диссертации.

Слева, со стороны основной скалы, выступал округлый камень, как бы деля и без того небольшое помещение на два отделения.

– Надо посмотреть, может, сохранились наскальные росписи, про которые тогда писали, – Сергей с помощью телефона обследовал шероховатые камни.

– Ага, найдешь ты надписи: «Здесь был Вася» или что еще похлеще, – зубоскалил Роман.

Протиснувшись за выступающий камень, историк сосредоточенно изучал скалу и просто не обратил внимания на выпады. Настя назло решила помогать Сергею. Она была бы не против, чтобы Роман ее приревновал. «Очарованный край снимает чары», – подумалось ей невзначай. Она тоже прошла вглубь пещеры и прилежно светила на стены.

Николай остался стоять у входа вместе с Романом. Он не разделял научного интереса. Его больше волновала безопасность. Хотя каменная глыба, похоже, обреталась здесь не одно столетие, но именно сейчас на голову мог сорваться камень.

Николай освещал своды пещеры, выискивая слабое звено. Когда луч фонарика от его смартфона скользнул к выступающему камню, то пропал в темном провале. Николай был уверен, что прохода раньше не было. Он бы его заметил.

Не успел он осмыслить, что это могло значить, как изнутри замелькал блик. Сергей с Настей нашли проход, он оказался сквозным.

– Не надо туда, – постарался Николай обуздать своих товарищей.

Но Сергей крикнул:

– Этот зал побольше, спокойно можно пройти.

– Это плохая идея, – нахмурился реконструктор.

– Супер! – подхватил Роман и сразу же полез в узкий проход.

Медленно выдохнув через сжатые зубы, Николай не без труда протиснул широкие плечи в расселину. Ему было важно не выпускать никого из вида. Опыт спелеологии у бородача имелся, и сейчас его новые друзья нарушали все мыслимые и немыслимые правила техники безопасности.

Помещение, где все они оказались, было не многим больше первого.

«Надо увести их отсюда. Хорошо, что смотреть здесь нечего».

Вслух Николай сказал:

– Вернемся днем. Вызовем специалистов. И для шоу это будет подходящей локацией.

– Да, сейчас уже пойдем, – было видно, что так просто Сергей не покинет свою находку. – В статье ни слова не упоминалось про второй зал.

Свод пещеры состоял из заостренных камней, расположенных под разными углами, как будто их откалывали по куску.

– Кто бы мог это сделать? – спросила Настя.

– Скорее всего, здесь рукотворная шахта. В Карелии не встречается естественно образованных пещер. И вулканическая активность не наблюдалась уже миллионы лет. Гранит трескается по кристаллическим линиям. Зимой в щели попадает влага, и лёд распирает глыбу, отрывая от общего массива ровные куски. Но это снаружи, на камнепаде. А внутри горы особый микроклимат. Тут и температура не опускается ниже нуля.

– И если были осколки, то они бы валялись прямо здесь, – Настя оглядела пол, словно специально выровненный и даже выметенный.

– Как будто их кто-то убрал, – Сергей задумчивым водил лучом фонарика. – Предположим, породу взрывали. Тогда где следы шпуров? Или хотя бы от заступа. Впрочем, гранит киркой не возьмешь.

Роману быстро наскучила игра в исследователей и первопроходцев. Что за интерес торчать в тесном каменном мешке? Он ожидал как минимум сталактитов и сталагмитов. Красавчик вышел обратно на воздух. Николай, еще раз поторопив Сергея и не дождавшись внятного ответа, последовал за актером. Тот сразу зацепился за прежнюю тему:

– Смотри, в природе сильный всегда подавляет слабого. И если какой-нибудь лев съедает козу, никто не кричит про геноцид. Голуби могут заклевать своих в закрытом пространстве, я же сам читал. Тогда что такого ужасного все находят в истории войны?

Николай начал звереть. Кроме мелких зацепок, придраться было не к чему, но вся обстановка натягивала нервы до предела. Между громадными стволами уже еле светилась полоска заката. Идти придется в темноте. И Сан Санычу пора позвонить. На этом фоне Роман раздражал всерьез.

– Если ты вздумаешь проводить параллели с людьми, то даже не смей брать меня в союзники! Я никогда не соглашусь, что сильный имеет право обидеть слабого. Ни при каких обстоятельствах!

Роман отодвинулся и посмотрел на бородача с некоторой опаской.

Настя прислушалась к повышенным тонам на входе, но сразу же переключилась на поиски загадочных артефактов. Сергей же, похоже, не замечал ничего вокруг. Его энтузиазм захватывал девушку с головой.

– Никогда не представляла, что история – это настолько интересно. Слушай! – Настю осенило: – Я могла бы восстановиться на исторический. Сдам недостающие экзамены. Как думаешь меня возьмут? Только домой мне лучше не возвращаться…

Настя прикусила язык. Что-то она слишком разоткровенничалась с парнем, которого знала меньше суток. Чего доброго он еще решит, что она напрашивается к нему жить.

Они с Сергеем отошли всего на двадцать-тридцать шагов. Хорошо слышались громкие голоса товарищей, спорящих у входа. Никто из четверых не заметил, как звуки стали глуше.

Чтобы скрыть неловкость, Настя прилежно рассматривала стены, не совсем понимая, что она должна найти. Временами пятно света от ее телефона бесцельно скользило вверх, вниз и в сторону. Настя была уверена, что они стоят в совсем небольшом пространстве, размером с микроскопическую кухню в ее родной хрущевке. Поэтому, когда за складкой камня луч провалился в довольно широкий коридор, и бледный отблеск заплясал где-то на дальней стене, в груди сжался холодный комок.

До этого момента страха не было вовсе, словно Настя у себя дома. Просто вечером во всем районе отключили свет, и она ходит из комнаты в ванную с тем же гаджетом, подсвечивая себе дорогу, чтобы не наткнуться случайно на табуретку. Девушка не чувствовала в этом месте чужеродности. Ей была непонятна напряженность Николая, и намного больше с ее настроением гармонировала спокойная сосредоточенность Сергея.

Но сейчас вновь открытый проход был подсвечен чем-то помимо ее фонарика. Слабое мерцание стекало со стен, возможно даже просачивалось сквозь них. Настя присматривалась, еще не зная, что она видит, и как сказать об этом Сергею. Девушка неуверенно сделала шаг в сторону, и в конце коридора появились силуэты. Каждый не выше десятилетнего ребенка, они несли в руках что-то слабо светящееся, похожее на гнилушки или фосфорические камешки, которые только слегка очерчивали фигуры. Встретить людей здесь, в глубине горы, было, наверное, самое необычное, что могла ожидать Настя в данный момент. Она наконец отмерла и затеребила Сергея:

– Смотри, там дети! Они прошли… – Настя тянулась рукой, не находя слов. – Дальше по коридору!

Историк ответил не сразу, поглощенный своими мыслями. На время он забыл об окружающем и не слышал предыдущей фразы. Именно сейчас, в данный момент, у Сергея сбывалась заветная мечта. Он чувствовал под пальцами знаки, которых никто еще не касался. Сейчас невозможно было разобрать их значения, но это не важно. Знаки пришли из далекого прошлого, они звали и дразнили. Сергей еще досконально отснимет их, переведет в электронный вид, изучит каждую черту, сравнит с имеющимися образцами. Возможно, ему предстоит открыть древний язык, узнать тайны исчезнувшего народа. А Настя будет рядом, он уже точно знал, что так и случится. Он не отпустит ее. Именно с ней он хочет провести жизнь.

Эта пещера и письмена, различимые пока только для него одного, стали моментом истины, точкой, в которой сошлись прошлое, наполненное упорной работой, надеждами, разочарованиями, и будущее – не важно, темное или блестящее, но сулившее новые открытия.

Голос Насти звучал издалека, он добрался к сознанию, как луч солнца сквозь толщу воды. И еще потребовалось некоторое время, чтобы Сергей «всплыл» на поверхность. Первое, что ему захотелось сделать, это расцеловать девушку, но она выглядела встревоженной. И фонарик, светивший снизу, бросал на ее бледное лицо призрачные тени.

Сергей внял сбивчивым объяснениям и направил в темноту луч смартфона. Стало видно небольшое углубление в скале, завершавшееся тупиком.

– Но они ушли прямо туда! – настаивала Настя.

– Прошли сквозь стену, хочешь сказать?

Сергей что-то понял, убрал свет, и во мраке проявилось фосфорическое сияние, а в нем наметились человеческие контуры. Ребята завороженно смотрели на это чудо. Человечки толпились в дальнем конце коридора и потихоньку уходили всё дальше в темноту, словно стена услужливо отступала перед малышами, делая широкий приглашающий жест: «Добро пожаловать!»

Настя не могла собраться с мыслями, не понимала, что она должна делать или сказать. И только когда Сергей поднял голову, прислушиваясь, девушка осознала, что вокруг стоит звенящая тишина. Так бывает только в глубине камня или в толще воды, когда единственным звуком остается шум крови, приливающей к вискам. Как бы отдельно со стороны Настя услышала свое дыхание со всхлипами. Она панически озиралась, шаря фонариком в поисках выхода, но не находила его.

Сердце сделало удар, еще удар, и безмолвие потряс глухой взрыв. Уши заложило. Каменные стены тяжко содрогнулись. Булыжники над головой зашевелились. Настя от ужаса присела, она не могла даже кричать.

Ребят вместе с пещерой качнуло, словно слепых щенят в мешке. Сзади с противным шипением оседала порода. Света почти не было: один смартфон разбился, а второй валялся на полу, тускнеющим лучом бликуя в потолок.

Мышцы сводило противной судорогой, а кожу покрывал липкий пот. Настя так и осталась бы лежать. Ее подняли неожиданно сильные руки: Сергей встряхнул за плечи, пытаясь пробиться через ватную глухоту. Парень показывал под потолок, и Настя смогла различить отверстие. Видимо, грунт здесь был лишь слегка скреплен сплетением корней и прикрыт дёрном. Взрыв оголил кости земли, теперь между ошметков травы высветилось закатное небо.

Дальше девушка помнила происходящее урывками. Она сидела на холодном полу. Даже сквозь одежду в тело врезались обломки камня. Настя ничего не чувствовала, пока не подняла совершенно занемевшую ладонь и не стала автоматически ее растирать.

Сергей тем временем раскачивал куски камня и выгребал земляную крошку, расширяя проход на свободу. Потом снова взялся за Настю, втолковывая ей, как несмышлёнышу:

– Вылезай и беги, беги, как можно дальше! Ты меня поняла?

Сквозь слезы Настя кивнула. Она протянула вверх руки, царапая и раздирая их в кровь. Мышцы оказались слишком слабы, они не могли вытянуть тело. Сергей, пренебрегая приличиями, подсадил девушку за ягодицы и попросту выбросил наружу. Настя вырвала ноги из цепких корней, потеряла кроссовок и покатилась вниз по склону.

От шока она не сразу осознала, что на земле лежит снег. Новый взрыв, ближе и сильнее первого, заставил вжаться лицом в ледяное месиво. На спину посыпались мелкие камешки и лесной мусор.

Когда все затихло, Настя нашла в себе силы поднять голову. На месте скального выступа зияла глубокая воронка. Там, откуда девушка только что выбралась, никто не смог бы остаться в живых.

Глава 2

Глава 2.

Настя.

Настя не помнила, сколько прошло времени. Она долго сидела, вжавшись в ствол дерева, словно пытаясь спрятаться под его ветками от новых взрывов. Но от холода это не спасало. Тело затекло и заледенело, девушка боялась даже менять положение. Она и сама замерла внутри, точно окаменела среди многовековых скал.

Лес безмолвствовал. Не слышалось ни дуновения ветра, ни крика птицы. Когда с еловых лап, шипя, сползла шапка снега, этот звук расколдовал Настю. Она тихонько завыла, как раненый зверек, и неловко полезла обратно вверх по склону.

Стопу свело судорогой. Только сейчас Настя с некоторым удивлением обнаружила отсутствие обуви. Вроде бы она не должна вспоминать о таких мелочах, теперь, когда Сергей… Девушка не могла признаться себе, что друга нет в живых. Лучше было думать, что он пропал, и его еще можно найти.

Настя с незнакомым ей упорством перебирала снежную кашу, комки мерзлой земли, осколки камней. Изрезанные руки оставляли на белом красные отметины, еле видимые в темноте. Насте казалось, что она быстро расчищает вход в пещеру, но на самом деле она еле шевелилась. А ногу, оставшуюся в одном мокром носке, нестерпимо ломило.

Лес стоял, склонив кроны, как пустой театр вокруг одного актера. Звук человеческих голосов в чаще был настолько неуместен, что Настя вынырнула из полузабытья. Внизу на дороге сначала смутно, потом все явственней замелькал свет.

– Эй, эй! – закричала девушка, размахивая руками. Потом, торопясь и заплетаясь непослушной ногой, начала спускаться вниз.

Настя видела только приближающийся огонь. Ей было не важно, что ему сопутствует. Преодолев последнюю россыпь валунов, она вывалилась на дорогу. Над ней что-то всхрапнуло и разразилось резким гогочущим звуком. Настя заскользила, не удержалась и полетела под нервно переступающие лошадиные ноги с крепкими копытами.

– Тпру! Тпру! Стой, шальной!

Человеческий голос что-то кричал, распекал коня – Насте было все равно. Главное, голос был. Она видела, что нависшие совсем низко кроны деревьев отдаляются. А потом на их фоне появилось смутно знакомое лицо.

– Куды ж, куды ж ты лезешь, та!

Растрепанная рыжая бороденка. Мокрые пряди волос, выбившиеся из-под шапки. Потемневшие от беспокойства, но такие добрые голубые глаза.

– Николай, – девушка блаженно улыбалась от накатившего чувства облегчения.

– Насто, ты чтоль? Как ты здесь? Серега где?

И тут Настю накрыло. Она завыла опять, не в силах членораздельно объяснить, что произошло.

За спиной Николая появились двое мальчишек. Они удивленно смотрели на девушку, бьющуюся в истерике.

– Там, в скале… засыпало… взрыв… можно раскопать… – выкрикивала Настя между всхлипами.

Пацанята переглянулись:

– Я тебе говорил, фабы! Свист слышал? Подставляй лоб.

Белобрысый мальчишка отвесил рыжему звонкий щелбан. Тот надулся, губы затряслись, но сдержался, утер нос рукавом.

– Айда, посмотрим воронку.

– Куда, пострелята? – крикнул им вслед Николай. Но мальчишки уже лезли на развороченный склон.

Тем временем подъехала вторая подвода. С нее бодро спрыгнула Марь Ивановна в зеленом ватнике, повязанном крест-накрест красным платком, и кинулась к Насте.

– Вас ведь послали лехму* искать на дальние лужки, – запричитала старушка, быстро отирая краем платка кровь на лице непонимающей девушки.

– Какую лехму?

– Корову колхозную, – подал голос Николай, – Маньку бурую.

Почему-то именно эта корова создала у Насти ощущение нереальности происходящего. А Марь Ивановна тараторила не переставая:

– Лужки, лужки та, отсель в другой стороне. Зачем же вы в гору полезли?

Настя сама не знала, что отвечать на это:

– Сергей искал артефакты…

Николай с Марь Ивановной странно переглянулись.

– Поможай-ка.

Николай подсадил Настю через дощатый край подводы. Марь Ивановна забралась сама и хлопотала, устраивая девушку поудобнее. Внутри оказался навален целый стог сена. Он рыхло проваливался, затягивал, окутывал с головой. Пахло сухой травой, пылью, прогретой на солнце, и немного осенней прелью. Не хотелось больше вылезать в холодную, пугающую ночь.

– Может это горные работы? – с надеждой спросила Настя. – Камень добывают. А Сергей сидит там, засыпанный, ждет. Давайте откопаем его.

Из темноты с невидимой высоты посыпались камешки. Конь шарахнулся, забил копытами, сильно дернул сани. И только тяжелые оглобли, заскрипев, смогли его остановить.

– Тише, ты, Руси**! – прикрикнул Николай.

– Фабы на пятьсот, не меньше! – азартно выкрикнул, съезжая на попе вниз, рыжий.

– Сильно разнесло? – отстранено спросила Марь Ивановна.

– Всю верхушку срезало! – с восторгом сообщил белобрысый.

– Вот и нет Горы Любви, – чуть слышно протянула старушка.

– Что это – «фабы»? – Настя растерянно заглядывала в лицо каждому.

Николай посмотрел, действительно ли она не понимает:

– Бомбы фугасные. С самолета сбросили. Мы слышали, как он пролетал.

– Кто сбросил? – приподнялась Настя, холодея от страшной догадки. – Немцы?

– Да, вряд ли. Далеко они, – уклончиво ответил Николай.

Настя откинулась на сено. Она хотела спросить про остальных, кто был сними, но язык заплетался. Перед глазами все плыло. Сильнее стала трясти дрожь. Марь Ивановна заботливо прикрыла девушку ватником.

Дальнейшее Настя помнила урывками. Над головой плыли ветви деревьев. В чернильном небе с еле заметной синевой временами вспыхивали звезды. А может быть, яркие всполохи плясали перед глазами. Настя проваливалась в тяжелый сон, где она была лошадью и тянула огромную неподъемную телегу. Все мышцы напрягались, готовые порваться, дыхание перехватывало до рези в груди, пот стекал по всему телу ощутимо, как вода из душа. Громадная ноша почти не двигалась. Словно издеваясь, скрипели оглобли. Особенно раздражала неповоротливая нога. Казалось, ее раздуло, как чурбан, который можно только перекатывать. Еще не давали покоя уши. Вернее мокрые пряди волос за ушами. Настя все норовила их вытереть, а чьи-то руки ее удерживали.

_________________________

* lehmä (карел.) корова

** Руси от ruskei (карел.) красный, рыжий

Роман.

Когда раздался первый глухой взрыв Роман нетерпеливо переминался с ноги на ногу у самого выхода из пещеры. Содрогнувшиеся камни над головой обдали щебенкой, и первая инстинктивная реакция была – отбежать подальше. Что Роман и сделал. Оступившись на крутом спуске, парень прокатился вниз по тропинке, отбивая бока. С последней яркой вспышкой его голова врезалась в валун. Второй взрыв Роман пропустил и не мог точно определить, сколько длилось забытьё. Но, когда он открыл глаза, закат все еще давал достаточно света, как будто происшествие заняло не больше двух минут. Впрочем, Роман не сильно разбирался в закатах. Теперь он с трудом соображал, что ему делать.

Голова нещадно ныла, да и все тело саднило. Синяков будет масса, и на лице тоже. Хорошо, что в съемочном вагончике у него осталась полная укладка грима. А вот аптеку, и, возможно, врача, придется искать в ближайшем городе. Со съемок он не уедет, не дождетесь, пообещал себе Роман. Но продюсер пусть разбирается. Николай сказал, что это могут взрывать гранит. Значит ходить тут не безопасно.

«Ага, где Николай? Остальных надо поискать».

На этих мыслях актера застали гиканье и топот, доносившиеся из леса. Мозг отказывался определять источник этих звуков. На ум Роману пришло только одно сравнение: гопники. И картинка подтвердила его догадку.

По дороге, разбрызгивая грязную воду из луж и не переставая шуметь, приближалось несколько фигур.

«Лошади!» – разглядел Роман.

В полутьме всадники казались темными силуэтами, но, подъехав поближе, обрели форму и детали. Скакуны в большинстве своем были черными. И люди, одетые в темные старинные кафтаны, смотрелись их продолжением. Кое-где с седел свешивались пучки веток или веники. В какой-то момент Роман разглядел что-то совсем невозможное: прямо перед ним промелькнула собачья голова, привязанная к седлу, с оскаленной безжизненной пастью и белесыми глазами. Актер брезгливо вздрогнул и предпочел сделать вид, что ничего не заметил. Зато профессионально выхватил взглядом серебряные пряжки, шапки, отделанные мехом, блестевшие камнями рукояти ножей и сабель.

Роман восхищенно присвистнул:

– Ребзя, крутой антураж! Ничёсе Сан Саныч раскошелился, никогда б не подумал.

На грязных лицах выразилось тупое и одновременно угрожающее выражение. Роман осекся, чтобы не сказать чего лишнего. Потом один из гопников осклабился, показав кривые черные зубы:

– Га-га-ха! – зашелся он в кашляющем смехе. – Смешно гутаришь, Ромка.

С детства так никто не назвал начинающего актера.

Дальше гопников прорвало. Они крутились на скакунах, пытались хлопнуть Романа по плечу или дать подзатыльник. Вроде и по-дружески, но неуместно и обидно. Каждый наперебой рассказывал что-то, а Роман от мельтешащих морд, лиц, рук и копыт никак не мог вникнуть в суть восклицаний.

– Ах, ты друже! – трепал его за волосы один.

– Пёс смердящий! – цедил сквозь зубы другой.

– Твой-то одёр* далеко убёг, насилу нагнали! – бойкий пацаненок сунул растерянному актеру в руки грязную веревку, другой конец которой кто-то с силой натягивал.

Роман непонимающе скользнул взглядом по заросшему спутанной шерстью, дурно пахнущему коньку. Животные его сейчас интересовали меньше всего. Поэтому Роман выделил в толпе одного из парней, вроде бы наиболее толкового, и обратился к нему:

– Где Николай?

Вопрос повис в воздухе.

_ Николашка… Николашку спрашивает…, – неслись перешептывания под нетерпеливый стук копыт.

«Что они все время этих животных дергают? Противная скотина! Николай так ничего и не рассказал про конные бои, обещал ведь, не успел. Почему нам, бл@дь, не дали прочитать сценарий? Что за самодеятельность!» – мысли проносились в голове Романа одна за другой и давно уже мешали друг другу. Актеру второго плана никогда не приходилось решать столько задач одновременно. Его мозг взрывался от непривычной нагрузки. Эти друзья-гопники выглядели слишком опасными, чтобы с ними что-то обсуждать. Роман решил задать еще один вопрос:

– Сан Саныч тоже с вами? Это – главный наш… – уточнил он зачем-то.

Гопники снова настороженно замолчали.

– Ну, до сана он не дорос, да и атаман из него так себе, – ехидно протянул после паузы тот, кто заговорил с Романом первый.

Вокруг заржали над хорошей шуткой и вдруг осеклись.

В толпу буквально врезался еще один всадник. Ближайшая из лошадей дернулась и чуть не сбила Романа с ног, другая опустила подкованное копыто на мягкий кроссовок, от чего актер взвыл и выдал нецензурную тираду. Но теперь на него обращали мало внимания.

Во вновь прибывшем Роман с удивление узнал Сан Саныча. Изменился он за прошедшие часы значительно. В резких порывистых движениях скрывалась немалая сила. Черты лица заострились и посуровели. Глаза из-под кустистых бровей смотрели с яростью. Чувствовалось, что это вожак, и в притихшем отряде никто не решался поднять на него взгляд.

– Чего встали, окаянныя! В канаве ноныча ночевать хотите? – заорал главный.

– Да вот Ромку опять Злыдень скинул, – протянул кто-то.

Сан Саныч оглядел Романа, еле удерживающего за повод хрипящего и взбрыкивающего скакуна.

– Ромка, ты чтоль маковкой расшибси? С конем не совладаешь? Подсобите ему, хлопцы, – гаркнул старшой. Развернул коня и вытянул его плетью, пустив по еле видневшейся дороге. Остальные с прежним гиканьем устремились следом.

Двое крепких молодцов спрыгнули на землю, бросив поводья на шеи лошадей. Один накрепко взял удила, а второй подхватил Романа за колено и забросил на спину фыркающего Злыдня. Потом без промедления оба вскочили обратно по седлам и бросились догонять удаляющийся отряд.

Конек под Романом возмущенно загарцевал, но не желая оставаться один, припустил за товарищами.

Актеру стало жалко себя до слез: шишка на лбу отдавала пульсирующей болью на каждый толчок, неудобное седло терло в самых неподходящих местах, совершенно реальная отрезанная голова дохлой собаки била по колену, мокро чавкала и нестерпимо воняла. От всего этого изнеженного городского жителя накрывала паника, но поддаваться эмоциям было некогда.

Лес полностью погрузился во мрак. Кони настороженно всхрапывали и спотыкались. Их подбадривали плетью под ребра. Отряд шел спорой рысью. Трясло немилосердно.

Роман сосредоточился только на том, как не вылететь из седла. Тем более, что мохнатый скакун все время припадал на одну ногу, и его спина уходила куда-то вбок под незадачливым актером.

______________

* Одёр – кляча. От слова «ободрать», в смысле – пора на живодерню.

Николай.

Николая раздражало самодовольство Романа. Нет, бесило. Вот это модное молодежное словечко. Недаром его и придумали. Николай все чаще замечал, что ворчит иногда как старый дед. И сам себя одергивал: просто устал, закрутился, надо выдохнуть и переключиться.

Отчасти из-за этого желания переключиться он и согласился на карельский проект. Такая поездка почти в цивилизованных условиях представлялась курортом. Только беспокойный мозг везде себе найдет проблему. На краю внимания Николай постоянно отслеживал болтовню Сергея и Насти, застрявших в пещере.

«Тоже мне сладкая парочка! Надо было им зависнуть на ночь глядя. Не могли ворковать в вагончике?»

«А этот герой, жмется к выходу!» – Николай коротко глянул на Романа и вдруг понял, что вокруг висит абсолютная звенящая тишина.

Он рванулся к проходу вглубь горы и нащупал только шероховатый влажный камень. В следующий момент глухой удар потряс самые корни земли. Николай неосознанно сделал шаг назад, и его нога угодила в расщелину. Тело не удержало равновесия и завалилось, выворачивая щиколотку с нестерпимой болью. В довершении всего со свода сорвался осколок и приземлился на голень. Перед глазами заплясали черные и красные мушки. Этот камень стал последним, что запомнил Николай.

Очнулся он всё в той же пещере, потрогал голову – вроде цела.

Усмехнулся: «Неуместный юмор».

Крикнул в темноту: «Рома!»

Голос гулким эхом отскочил от свода, раздробился на отголоски и затих. Ответа не было.

«Сережа! Настя!» – эффект тот же.

Николай постарался перевернуться и застонал. Зажатая нога возмущенно напомнила о себе. Немного отдышавшись, он осторожнее повторил попытку и руками подтянул к себе затекшую конечность. На ощупь развязал ботинок. Щиколотка безобразно распухла – это чувствовалось даже под пальцами. В кармане нашел телефон, включил и отметил, что заряда меньше половины, и, что хуже всего, отсутствовала сеть.

Немного подсветил фонариком: кожа уже начала наливаться багровым. Таранная кость не торчит, значит, это не полный вывих – уже хорошо. Как раз недавно на сборах освежили основы первой неотложной помощи: мало ли что случится в глухом лесу. Вспомнилось правило «четырех шагов». Если порваны связки, с болью, но четыре шага пройти можно, нога несет вес тела, а вот с переломом такая нагрузка недоступна.

Николай честно признался себе, что подниматься страшно. Он сидел и потирал больную ногу, вспоминая, нужен холод или нет, но льда поблизости все равно не наблюдалось. Пока ничего лучше не придумал, снял футболку, разорвал на полосы и поплотнее перебинтовал щиколотку.

Чтобы оттянуть момент, снова проверил телефон. Значка связи не было совсем, как будто ее не существовало. Николай поставил принудительный поиск сети – ничего. Странно! Понятно еще в гранитной пещере, но здесь на открытой местности, хоть на единичку. Или гора глушит? А где JPS или Глонасс – спутники куда могли подеваться? Скорее всего, аппарат поврежден.

Дозвониться до своих не получится – это ясно. И все-таки придется идти. Стиснув зубы, цепляясь за каменную стену, Николай подтянулся. Попробовал перенести вес на ногу, сделал шаг, второй, четвертый – пещера кончилась – пятый, шестой, восьмой, Николай со стоном повалился на хвойную подстилку под огромными елями. Что же, тест можно считать пройденным – перелома нет. Но одно дело – несколько шагов, а другое – дорога в полтора километра, которая становится непреодолимой.

Надо искать другие варианты, пожалуй, бывали заварухи и хуже. Самое логичное – заночевать здесь же, в лесу. Потом, либо их начнут искать, – а место известно, Сергей показывал на карте, – либо с утра нога немного отпустит, и он сам дохромает до лагеря. Николай расчистил перед собой площадку и стал выкладывать содержимое куртки. Как всегда стандартный набор, без которого никуда: любимый походный нож, баночка с солью, непромокаемые спички. Упаковка обезболивающего, и запас антибиотика остались с прошлого выезда. Даже в городе это все валяется по карманам.

Николай вытащил таблетку. Давясь от горечи, заставил себя проглотить. Невдалеке приметил подходящую палку, подполз к ней и встал, используя, как костыль. Романа нигде не было видно.

Прежде всего Николай вернулся в пещеру, которая теперь выглядела, как узкая расщелина в камнях. Никаких проходов в глубину не нашлось. Потратив заряд телефона на фонарик, Николай изучил каждую складку. Простукивание стен тоже ничего не дало. Еще несколько раз Николай принимался кричать, но каждый раз замолкал, как будто в лесу это было неуместно и даже опасно.

Острое беспокойство за ребят не давало покоя. Оставалось только надеяться, что их не засыпало в этой горе. Николай рассудил, что ходок из него никакой, а если он останется поблизости, то, возможно, услышит крики и поможет разобрать завалы.

В ближайшем лесу удалось набрать достаточно сучьев и елового лапника, чтобы устроить ночлег. Костер Николай развел не таясь, наоборот, пусть спасатели сразу заметят. Подтащив побольше топлива, пообещал себе не спать и поддерживать огонь. Но когда пульсирующая боль в щиколотке немного отпустила, а живое тепло окутало приятной пеленой, навалилась настолько сильная усталость, что Николай незаметно для себя уснул.

Сознание пришло рывком, но по старой привычке он не открыл глаза и не дёрнулся, только слегка приподнял веки. Костёр погас – его тепло почти не ощущалось. Вокруг под скалами и густыми елями стояла полная темнота. Не отпускало скользкое, глухое ощущение, что кто-то есть рядом. Николай слышал возню и шушуканье. А потом скорее угадал, чем почувствовал кожей, металл, уткнувшийся ему в грудь.

С трудом удалось разглядеть силуэты нескольких человек, которые толклись вокруг. Один из них держал что-то типа рогатины с длинной ручкой.

Сердце бешено заколотилось, дыхание пришлось задержать, чтобы не выдать себя. В голове Николая быстро пронеслись варианты действий. Его план всегда составлял разделённое дерево: если ситуация пойдет в эту сторону, то делаем это, если повернет туда, то то-то и то-то. Но рука уже сама по себе ползла, нащупывая ветку, подготовленную в качестве костыля – какое-никакое оружие.

«Так, выбиваю палкой по голове того, кто держит оружие, одновременно поворачиваюсь, уходя от удара. Как там нога?» – пошевелил стопой, – «Пока непонятно, но болит уже меньше, смогу сделать первый рывок. Дальше склон, скатиться туда, затаиться за камнями, хорошо бы ещё найти булыжник по руке. Тогда можно будет обороняться дальше…»

Додумать Николай не успел, кто-то из нападающих глухо охнул, видимо, сам оступился в темноте. Рогатина соскользнула в сторону, и Николай крутанулся как и собирался до этого. Тело сработало само, одновременно взлетела палка. Судя по вскрику, попала куда нужно.

В один момент Николай оказался у спуска, где по-пластунски, где кувырком, слетел вниз.

Вслед ему неслись невнятные возгласы. Чувство опасности обострилось настолько, что Николай готов был наброситься на любого, кто приблизится к нему.

Однако раздавшийся за спиной знакомый немного печальный голос почти сразу отрезвил:

– Коленька, своих не признал?

– Сан Саныч? Что происходит? – прохрипел Николай.

– Поднимайся, пойдем посидим, объясню все.

– Это что ж у вас, шоу такое? – Николай сел, все еще нервно озираясь вокруг.

Осенний рассвет нехотя окрашивал небо, как будто раздумывал, а нужен ли он кому-то. Сан Саныч так и стоял на дороге в потертом тулупчике и в онучах. Вид у него был усталый и растерянный, как у рассвета.

Наверху на косогоре появилось еще несколько похожих на него фигур.

– Что за шоу такой и знать не знаю. А вот мужичков ты за что пришиб? Они тебя искали. А ты, вишь, в лесу заплутал, почитай два дня тебя не было.

Николай с сомнение прикинул: «Два дня? Не мог я проспать столько».

А Сан Саныч продолжал:

– Давеча тут кромешники* проскакали, так мы грешным делом подумали, ты к ним назад подался.

___________________

* Кромешники – опричники. Слова «опричники» и «опритчина» происходят от старорусского слова «опричь» со значением «иное», «другое», «кроме». Термин «кромешники», как синоним «опричники» впервые упоминается историком Н. М. Карамзиным. Но кто знает, возможно современники тоже додумались до этого каламбура.

Люба.

Люба сладко потянулась после сна. Она любила с утра поваляться в постели, пока никто не видит. Ей нравилась розовая пижама с сердечками и мишками и ощущение мягкой фланели на коже.

В комнате у нее тоже было много розового и всегда идеальный порядок, хотя в других местах Люба могла швырять свои вещи где попало.

Сквозь приоткрытые веки девушке показалось что это не совсем ее комната. Бывает такое ощущение, когда приедешь поздно вечером, заселишься в гостиницу, а наутро не сразу понимаешь, где оказалась.

Люба огляделась внимательнее – это совершенно точно была не гостиница. Девушка лежала на узкой и короткой кровати, ограниченной с двух сторон высокими деревянными спинками. Грубое белье царапало кожу. Да и на самой Любе болталась домотканая рубаха.

«Это же шоу», – вспомнила прима. – «Наверняка везде камеры понатыканы».

Она поспешно натянула одеяло до подбородка. Под руку попался край, расшитый крестиком и украшенный кружевом. Люба хмыкнула, что должно было означать удовлетворение.

«Но все равно, не комната, а какой-то угол!»

С одной стороны печка, еще теплая, с другой – бревенчатая стена. Проход отгорожен тканной занавеской. А за ней ходят и переговариваются все вчерашние персонажи, включая маман и Сан Саныча.

«Все-таки придется жить с ними в одном доме, я же просила!» – настроение у Любы сразу испортилось. В этом случае мог помочь только горячий душ.

Своей удобной одежды прима нигде не нашла. Только на спинке кровати висела бесформенная рубаха и красный сарафан. Однако, перетянутый на талии поясом, он оказался вполне сносным. Люба уверенно отдернула занавеску.

При свете, едва проникавшем через подслеповатые оконца, дом казался еще меньше, чем вечером. Низкий потолок придавливал к полу. А пол неровный, из корявых досок, так и грозился наградить занозами.

Навстречу Любе из-за стола поднялась маман и расставила руки для объятий, словно не видела дорогую доченьку целую вечность. Сан Саныч, одетый для улицы, уже собиравшийся выходить в сени, поспешно развернулся и отвесил поклон в пояс.

– Hyviä huomnešta*! – повторял он, так и не разгибаясь.

Люба, не зная как реагировать, тоже коротко кивнула.

– Где здесь уборная? – спросила она шепотом у маман, которая все еще пыталась ее облобызать.

– Доченька, – после некоторого молчания ответила та, – уборы твои золотые, да серебряные, жемчуга твои блестящие, застежки плетеные – все в ларце моем хранится, надежно запертое.

Люба аж поперхнулась и выпучила на мать глаза:

– Кто тебе такой текст кривой написал! Я же не про это. Где мне душ принять?

Сан Саныч, все еще стоящий на пороге, охнул и, оглянувшись, перекрестился.

– Уже и за души принялась, спаси Господи! – пробормотал он.

– Вы тут все с ума посходили? – Люба уже кричала, не стесняясь. – Помыться мне с утра можно, прежде чем весь этот балаган затевать?

Из-за занавесок выскочила Настя, примирительно взяла Любу за руку:

– Не серчай, сестрица. Пойдем, отведу тебя в баню.

Люба по привычке закатила глаза: для чего такие сложности, нельзя просто сходить в душ? Но поскольку вся эта кутерьма ей порядком надоела, Люба позволила Насте увлечь себя во двор, в тусклый серый рассвет с привкусом тумана и прелого осеннего листа.

Кособокая бревенчатая банька стояла на отшибе, но не слишком далеко. Прошли по тропинке через огород. Чтобы протиснуться в низенькую дверь, пришлось наклониться.

Настя зашептала в угол, положила кусочек хлеба и обернулась к Любе:

– В неурочный час банного побеспокоили, как бы не вышло чего.

– Надеюсь, он не будет подглядывать? А то я его…

Люба потрясла кулачком, одновременно осматривая стены, покрытые слоем черной сажи. Смесителей, душевых насадок или хотя бы простого крана нигде не наблюдалось.

Настя возилась с чем-то в полутьме, потом поставила перед Любой деревянную бадейку:

– Умойся, сестрица.

Прима окунула в воду пальцы и сразу отдернула:

– Холодная!

– Не топили еще, – извиняющимся тоном пробормотала Настя.

Люба, морщась, зачерпнула воду пригоршнями и размазала по лицу. Стянула рубашку до пояса, потерла себя мокрыми ладонями и зябко завернулась в протянутый Настей кусок расшитой красными нитками холстины.

– Это что такое? Колючий!

– Käspaikka**

– Что? – Люба сотворила на лице удивленное выражение.

– Рушник…

– У вас здесь филиал передачи «Барышня-крестьянка»? Хватит на сегодня водных процедур! Пошли назад, в избе и то теплее было.

Вернулись той же тропинкой. Маман встретила их елейным голосом:

– Намылась, доченька?

Люба фыркнула:

– Какое, намылась! Там вода холодная и стены все черные.

В это время дверь приоткрылась, и бочком в нее протиснулся Сан Саныч с охапкой дров. Маман тут же накинулась на него:

– Шляешься, где ни попадя, дармоед! Не мог дочке баню истопить?

Чтобы придать весомости словам, маман схватила со стола скалку и принялась охаживать беднягу.

– Ну, ты даешь! – только и могла произнести ошарашенная Люба.

А Настя кинулась и прикрыла собой старика.

Воспользовавшись заминкой, Сан Саныч улизнул из дома.

Впрочем, маман быстро остыла и снова ласково обратилась к Любе:

– Птичка моя, курочка! Красавица, сердечко доброе!

Люба поняла, что ее уже подташнивает. Она все еще не могла привыкнуть к манере речи.

– Будет у тебя все самое лучшее, самое драгоценное. И муж распрекрасный, и дом невиданный. Подожди немного, сейчас я мигом.

Наконец маман выплыла из горницы, Люба даже вздохнула свободнее и огляделась.

На широкой лавке под окном сидела Марь Ивановна – сухонькая сгорбленная. Помимо рубахи и длинного сарафана она куталась в безрукавку из клочковатого меха, но все равно иногда зябко поводила плечами. Из-под платка, повязанного на голове, выбивались седые пряди.

Люба неодобрительно посмотрела на двух детей, так же, как и вечером, прижимавшихся к старушке:

«Вот они-то здесь для чего?»

Малыши одним своим присутствием раздражали приму, хотя от них до сих пор не слышно было криков, не видно беготни.

Настя поставила на стол полную кружку молока, положила ломоть хлеба, щедро намазанный маслом.

– Отведай покуда, сестрица, чем богаты. Хлеб вчерашний, не обессудь, скоро новый подоспеет.

Люба от удивления даже пальцем потрогала – желтое жирное сливочное масло.

– Настька, от тебя вот не ожидала! Ты же в курсе, что я на диете.

Люба возмущенно оттолкнула хлеб.

Пристроившись на другом краю стола, закатав рукава и запорошив передник мукой, Настя ловко месила тесто. Она посмотрела на подругу (или сестру) удивленно.

Но тут Марь Ивановна поднялась со своего места и показалась выше ростом.

– Тебе не гоже, деткам отдай.

– Да, берите, и ни разу не жалко.

Люба уткнулась в кружку с молоком и отхлебнула немного, чтобы скрыть робость, почти страх, который вызывала у нее эта всегда незаметная женщина. Старушка разломила краюху пополам, и девочка с мальчиком жадно схватили угощение.

Марь Ивановна снова присела и начала нараспев рассказывать:

«Были однажды старик и старуха, и была у них единственная дочка – Насто. Вот заболела как-то старуха и померла. Стал старик думать: надо ему новую жену найти».

Мальчик вздохнул так печально, как будто примерял рассказ на себя.

«Пошел старик по лесу, навстречу ему Сюоятар***:

– Возьми, старик, меня в жены.

– Не возьму, пойду другую искать.

Вышел к реке, сел в челнок, плывет.

А Сюоятар берегом забежала вперед на мысок и кричит:

– Нашел ты другую? Возьми меня в жены!

Отвечает старик:

– Не возьму, пойду дальше искать».

Девочка всхлипнула, и Марь Ивановна погладила ее заскорузлой рукой по льняным волосам.

«Причалил старик к берегу, лезет на высокую гору.

А Сюоятар уже опередила его и там сидит:

– Все равно никого не найдешь. Бери меня в жены.

Плюнул старик:

– Да что здесь только одна Сюоятар? Ладно, возьму тебя.

– Подожди, я за дочкой своей схожу.

И ведет дочку к старику в дом. А та как коряга тощая. Волос длинный черный. Глаз как у змеи злой».****

Любе это описание что-то смутно напомнило, но она не слишком вслушивалась. Зато маман, которая вошла и давно уже стояла, навострив уши, бросилась на Марь Ивановну, как коршун:

– Это кто это здесь Сюоятар?

Малыши заревели в голос. Марь Ивановна поднялась и снова будто распрямилась, закрыла собой детей. Маман стушевалась, остановила свой порыв (Люба внимательно наблюдала за ней). Заворчала скорее примирительно:

– Нечего тут языком чесать. Расселись, бездельники. Не когда мне с вами, я дочке обновки принесла.

______________________

* Hyviä huomnešta – С добрым утром (карел.)

** Käspaikka – полотенце (карел.)

*** Сюоятар – ведьма, злой дух, персонаж карельского фольклора.

**** Здесь и дальше сказки из репертуара карельской сказительницы и рунопевицы Марии Ивановны Михеевой.

Сергей

Подсадив Настю, Сергей примерился, как лучше выбраться самому. Он уже уцепился за корни, когда его отвлекло золотистое сияние, разливающееся вокруг. Он словно стоял в светящейся сфере, а на ее границах происходило какое-то движение. Там сновали щуплые невысокие люди.

«Дети, как и сказала Настя…» – Сергей не успел додумать эту мысль до конца. Вспышка нестерпимо-яркого света ослепила его на мгновение. Снова оглушительно грохнуло, и одновременно навстречу золотистой сфере устремились осколки гранита, вырванные со своих мест невероятной силой. Сергей успел заметить движение человечков, словно они хотели прикрыть его собой, и сознание покинуло тело раньше, чем его настиг огненно-каменный шторм.

Потом было ощущение полета. И туннель тоже был, если можно назвать так продвижение через самую толщу камня.

Сознание возвращалось толчками, как будто подсматривало через полуприкрытые веки, а потом опять плотно зажмуривалось.

Не оставляло ощущение чьего-то присутствия. Но сконцентрироваться не получалось, и каждый раз Сергей проваливался в благословенную черноту. Она позволяла ничего не видеть и не чувствовать.

Первое более-менее реальное ощущение было настолько неправдоподобным, что Сергей отнес его к продолжению сна.

Гуление ребенка, сопение, причмокивание – эти не осознанные, но полные смысла звуки невольно вызывали улыбку. У Сергея недавно родился племянник, и парню давали немного пронянчиться с малышом.

Сергей еще шире расплылся в улыбке и хотел поагукать в ответ, но почувствовал запах дыма, душной, застоявшейся гари и резко открыл глаза. При этом мало что изменилось. Темнота осталась почти такой же плотной, только замаячили красные отблески догорающих углей.

Ребенок умиротворенно лепетал, и Сергей хотел подойти к нему. Но, поднявшись с лежанки, заваленной мягкими шкурами, тут же осел обратно. Голова нещадно кружилась. Каждый вздох давался с трудом, как будто на грудь давила каменная тяжесть.

Глаза немного привыкли к тусклому свету. Сергей оглядел тесное жилище, низкий потолок, с которого свешивались пучки то ли мха, то ли травы. Наконец парень поднялся, держась за шершавые стены. Под руку попались неровно оструганные бревна. Сделав всего несколько шагов, Сергей оказался около деревянной люльки. Она поскрипывала и покачивалась на веревках, привязанных к перекладине.

На Сергея глянуло круглолицее дитя с такими светло-голубыми глазами, что в темноте они казались почти белыми. Несколько секунд ребенок серьезно рассматривал незнакомца, а потом раззявил беззубый рот в широкой улыбке.

Что-то лежало на розовом язычке, темное и бесформенное. Сергей наклонился ниже, ему показалось, что ребенок сейчас подавится. Он побыстрее выдернул склизкую массу. От тухлой рыбьей вони Сергея чуть не вывернуло. Он отбросил находку на угли очага. Мелькнула короткая вспышка, и нестерпимый смрад разлился по маленькому помещению.

В это время малыш обиженно сморщил личико, губы его задергались, и громкий плач вырвался наружу.

Сергей метался от шипящих углей к орущему ребенку, не зная, что делать. Потом выбрал, осторожно поддел в люльке кокон, состоящий в основном из шкурок, и поднял мальца на руки. Тот, видимо, испугался, выгнулся дугой и заголосил еще громче. На этом познания Сергея в уходе за детьми закончились. Он растерянно сел на лежанку, потому что распрямиться в полный рост не получалось.

Теснота давила, вызывая панический страх. Сергею казалось, что он погребен заживо, что навалившиеся на него камни не отпускают. И только малыш, требующий внимания, держал ускользающее сознание на плаву. Сергей уложил ребенка на шкуры и слегка покачивал, заставлял себя болтать и даже напевать.

Откуда-то сверху посыпались комочки земли, лесной мусор. Оказывается, там была лестница. В смутном свете показались грубые башмаки, потом подол широкой юбки. Сергей затаил дыхание – в подземелье спускался живой человек. И это была женщина. Она остановилась посередине помещения и бросила на угли принесенную охапку хвороста. Огонь жадно лизнул добычу. Стало видно отверстие в потолке, куда уходил дым. Лицо хозяйки тоже высветилось, и Сергей с огромным облегчением узнал Настю.

– Ты смогла! Ты выбралась! Как же я рад! – Сергей порывисто вскочил, треснулся головой о бревна потолка и снова бухнулся на лежанку.

Затихший было малыш вновь разревелся.

Настя (или все-таки не она?) что-то затараторила, подскочила к ребенку и взяла его на руки. Сергей никак не мог уловить смысл, ему казалось, что в голове все перепуталось. Вроде бы слова смутно знакомые – Настя недовольна и пеняет ему. Девушка тем временем достала из складок платья что-то съестное, засунула в рот и принялась жевать, практически не сбавляя темпа речи. Только теперь она ласково-утешительно обращалась к ребенку.

Прижимая его одной рукой к бедру, она нашла лоскут ткани или кожи, как показалось Сергею, весьма грязный, и сплюнула туда массу изо рта. Сергей опять уловил запах тухлого рыбьего жира, который невозможно ни с чем спутать. А Настя ловко свернула узелок и засунула его ребенку в рот.

Малыш удовлетворенно зачмокал. По его лицу разлилось выражение невинного блаженства.

«Где я оказался? Предсмертная галлюцинация? То, что называют загробным миром? А если другая планета?» – эти соображения спутанными комками перекатывались в голове Сергея. Он хватал воздух открытым ртом, но тот словно не наполнял легкие. И тут пришла спасительная мысль о лестнице. Оставляя позади Настю, кричавшую ему вслед на непонятном языке, и странного малыша, которого кормят гнилью, Сергей рвался наверх, словно и вправду хотел вылезти из могилы.

Там его встретила ночь и молчаливые сосны, уходящие в высоту. Парень только мельком оглядел покатую, заросшую мхом крышу, едва возвышавшуюся над лесной подстилкой. А потом он запрокинул лицо и поразился россыпи звезд. Небо сияло, освещая землю, искрилось яркими точками – иногда такими крупными, что казалось, можно разглядеть диск, иногда едва заметными, как пыль.

Прямо перед глазами нашлась Большая медведица, словно благодушно похлопала лапой по плечу: «Что ты растерялся, я с тобой».

Проследив длинный хвост, Сергей нашел ее малую подругу и уперся взглядом в Полярную звезду – почти в зените, но все-таки слегка склонившуюся на север. А ниже из-за горизонта выплывал острый лаконичный росчерк Ориона. Три звезды его пояса горели удивительно четко, и даже можно было различить слабое мерцание звездочки на окончании меча.

Сергей перевел дыхание – все-таки он был на своей планете.

«Северное полушарие» – определил он автоматически.

Кто-то подошел неслышно и встал рядом, тоже рассматривая звезды.

Глава 3

Глава 3.

Настя.

Настя очнулась от непривычного запаха. Именно он стал для нее первым ощущением. Так пахло в садовом домике: лежалые прошлогодние яблоки, старые книги. И еще волглые обои в деревянном помещении, не проходящая сырость, с привкусом столярного клея, вываренного из костей. Настя болезненно четко вспомнила эти тонкости. Она знала их от деда. Он часто рассказывал о своей прежней деревенской жизни и сравнивал с нынешним дачным укладом.

Настя медленно разлепила глаза и снова зажмурила. Свет через небольшое окошко показался слишком ярким. Ощущение болезненности не проходило. Смутно вспоминалось, что она уже много дней лежит на этой кровати.

Настя с усилием скомкала грубое шерстяное одеяло, перекатилась набок, спустила ноги. По полу гулял пронизывающий сквозняк. Настя быстро нашарила что-то похожее на ботинки с меховой подкладкой, но одежды нигде не увидела и завернулась в то самое одеяло, как в пончо.

Медленно, превозмогая слабость, девушка поднялась и, держась сначала за железную спинку кровати, потом за стену, двинулась к дверям.

Во второй комнате ее встретили расставленные ровными рядами столы, словно парты в школьном классе. Книги на стеллажах дополняли картину. «Читальный зал», – догадалась Настя. – «Я болею в библиотеке».

Она буквально заставила себя растянуть лицо в улыбке. Мышцы словно одеревенели и не хотели подчиняться простым эмоциям.

Какое-то время девушка разглядывала корешки книг: «Корней Чуковский», «Как закалялась сталь», «Есенин». Встречались названия на иностранных языках, возможно, на финском, издания с ять тоже были не редкостью. Настя подмечала детали – воспитание в семье учителя давало о себе знать.

Потом она вспомнила, что шла на улицу. Плотно прикрытая входная дверь, обитая войлоком, поддалась не сразу, наконец Настя вывалилась в розовое морозное утро. Под ногами скрипнул свежевыпавший снег.

По сторонам от крыльца склоняли ветви деревья, укрытые искрящимся инеем. А дальше расстилался луг, плавно уходил в складку низины и поднимался на пологий холм. Каждая веточка на кустах, каждая метелка травы оделась пушистым игольчатым инеем.

Настя спустилась по ступенькам, заглянула за дом. Там раскинулось озеро. Слегка прихваченная льдом поверхность чернела выемками полыней. Вода подходила вплотную к задней стене, словно дом вырастал из озерной глади. Дальние планы застилала дымка, смягчая и растворяя очертания предметов, сглаживая границу горизонта и плавно переходя к чуть розовому небу. Настя невольно залюбовалась пейзажем и отвлеклась на минуту.

Словно из ниоткуда появился конь. Настя не заметила его, лежащего в ложбине, и он сразу вырос перед ней всей своей мощью. Принюхался, раздувая ноздри, в несколько шагов преодолел разделявшее их расстояние. Настя замерла. Конь всхрапнул, придвинулся ближе, уткнулся ноздрями ей в грудь. Одеяло сползло с плеч, и тело прикрывала только домотканая рубашка. Кожу начал пощипывать мороз, но Настя боялась шелохнуться. Конь очень довольный собой изогнул шею, задрал верхнюю губу, обнажив крупные желтые зубы.

От дороги загудел клаксон. Конь дернулся и всхрапнул. Настя оглянулась. У крыльца стоял странного вида автомобиль. Болотно-зеленый цвет и покатые формы кузова с лупоглазыми фарами. Настя припомнила, что видела такой на дороге. Только это было очень давно, почти в другой жизни.

По лугу уже бежал Николай. Конь развернулся к нему, окрысился, прижав уши, двинулся, как на соперника, грудью.

Николай приостановился:

– Руси, совсем оскотинился, вот я тебе!

Конь развернулся задом, приготовляя мощные копыта.

– Ой, бедовая ты же девка! Оставить одну нельзя, – Марь Ивановна широко топтала иней сношенными валенками. – У-у-у, Хийти тебя возьми! – пригрозила она коню.

Тот на удивление быстро переменился, игриво переступил ногами, замотал спутанной гривой: «Я, мол, только так, играю».

И отошел в луг, пощипывая жухлую траву.

– Давай укрывайся, только грудную жабу вылечили, а опять туда же, – Марья Ивановна укутывала Настю в одеяло и подталкивала к крыльцу. – Мы не поедем, езжай, – крикнула она Николаю.

– Куда вы собирались? – выдавила первые слова Настя.

– На гору, – обмолвился Николай.

– На ту самую? – заволновалась Настя. – Возьмите меня с собой, мне очень нужно туда!

– Да, что ты с ней будешь делать! Давай, я только вещи захвачу, – согласилась Марья Ивановна.

Одетая в стеганные штаны, овчинный полушубок, перевязанный на груди платком, в ушанке, Настя напоминала сама себе колобка из сказки – Марь Ивановна постаралась на славу. Девушка с трудом залезла в машину через переднее откидное сидение, задних дверей не было.

Николай сноровисто помогал и, как только женщины уместились позади, довольно пробасил:

– Хороша техника, лендлизовская! "Додж три четверти" называется, поднимает три четверти тонны. Умеют ведь делать буржуи! – Николай повернулся и доверительно понизил голос. – Нашему колхозу её один генерал подарил – за вклад в победу. Мы ж, как война началась, почитай все в партизаны ушли. А когда освободили территорию – первыми в районе колхоз восстановили. Фронт рядом, а мы уже молоко и мясо бойцам поставляем. Вот генерал и наградил. Штабная машинка-то – другой уровень!

– Сами посудите, бабоньки, – продолжал Николай, уже выруливая на дорогу, – это ж пра-пра-практически грузовик! Полноприводный, повышенной проходимости. Подвеска на продольных полуэллипти-пти-птических рессорах. И амортизаторы двухсторонние гидравлические. А колеса-то, видели, ог-ог-огромные! Ведь откуда угодно, из любой нашей непролазной грязи вытащат.

Николай был настолько воодушевлен, что пришептывал и слегка заикался. Раньше Настя за ним этого не замечала, но все равно была рада его слушать. Хотя рассуждения о машинах, о партизанах пропустила мимо ушей – она была так далека от этого.

Зимняя дорога удобствами не баловала. Снег лежал довольно глубокий. Колеи, раскатанные санями, не подходили для машины. Несмотря на хваленые рессоры, на ухабах ощутимо потряхивало, но лес вокруг выглядел почти дружелюбным. По сторонам стоял частокол тоненьких березок. Из-под снега тут и там пробивались кустики брусники, голые ветки черничника. А дальше все гуще набегали темные ели, переплетались широкими ветвями, закрывали обзор. И зима им была не помеха.

Пока ехали, салон нагрелся, хотя ноги все равно пробирал холод. Стекло запотевало от дыхания, Настя то и дело протирала его рукавом.

За поворотом открылась луговина. На фоне снега выделялись сараи и высокий дом на скальном выходе. Основательный фундамент, сложенный из нескольких рядов камней, поддерживал крепкую постройку. Кое-где стены еще сохранили голубоватую краску и резные украшения, но покосившийся штакетник и окна с выбитыми стеклами создавали удручающее впечатление.

– Тут, на хуторе я родилась, – подала голос Марь Ивановна. – Да всю жизнь и прожила. Дом-то еще батюшка строил. Думал, и на внуков, и на правнуков хватит. А всех деток моих война забрала. Только я и осталась.

Настя смотрела на дом. Он стоял, ссутулившись, и походил на большого покинутого всеми зверя, привязанного на одном месте и не имеющего возможности даже убежать.

Машина остановилась прямо на дороге. Марь Ивановна, кряхтя, вылезла и поковыляла по снегу к крыльцу, проваливаясь по колено. Настя тоже порывалась выйти, но Николай остановил ее, попросил постеречь машину. А сам пошел на помощь, прокладывая широкую колею, как тот самый грузовик. Назад они возвращались, нагруженные узлами: Марь Ивановна вывозила последние вещи, переселялась в колхоз.

На обратном пути свернули на развилке в сторону. Настя сразу узнала дорогу, по которой они проходили с ребятами. Удивительно было видеть поворот с кусочком озера вдалеке, ель, на которой сидел филин (надо же, она запомнила!), потом подъем и то место, где мимо проехала машина. Точно такая же, в которой она сейчас сидит. Настю даже передернуло, но мозг отказывался понимать, что происходит. Совсем недалеко, за следующим поворотом стала видна гора.

– Останови! Коленька, пожалуйста, останови!

Насте казалось, что стоит ей добраться до пещеры, она сразу встретит ребят. Может, там ее ждет Сергей. Возможно он ранен, а Роман остался с ним, чтобы помочь. Надо только забрать их. Настя не могла осознать, как много прошло времени. Поскорее откинула сиденье, открыла непослушную дверь и колобком вывалилась в сугроб на обочине.

– Вот прыти-то сколько у девки, даром, что болящая, – крикнула Марь Ивановна, еле поспевая следом.

А Настя разгребала снег рукавицами, цеплялась за ветки и подтягивалась, выдирая ноги из невидимых каменных расщелин. Поперек тропинки лежала пушистая еще зеленая елка. Настя пролезла сквозь ветви. И только подняв голову, поняла, что это макушка огромного дерева. Могучий ствол был разрезан пополам осколком скалы. Этот камень образовывал треугольный вход, знакомый Насте. Только судя по разрушениям – поломанным деревьям, вывороченным булыжникам, слегка прикрытым снегом – катастрофа произошла недавно.

Пока Настя озиралась, ее нагнала Марь Ивановна и, одышливо отдуваясь, встала рядом.

– Ишь ведь, откуда только взялся? – старушка с удивлением разглядывала скалу. – В девках я сюда часто ходила. Гора Любви зовется это место. И сила в ней немалая. Сказывали, язычники еще здесь костры свои по большим праздникам жгли. А кто придет сюда с суженным, тот весь век с ним и проживет.

– Только мне не судьба, – прошептала Настя.

– Да и горы-то теперича нет, – всхлипнула Марь Ивановна. – Всю верхушку напрочь снесло.

– Мы же здесь все вместе были. Коля потом с вами на санях ехал, как это? Рома еще наружу вышел, как раз где этот камень. – Настя прикрыла рот ладонью. – Он жив?

Она цеплялась за старушку, почти трясла ее.

– Так вроде вы с Сережей корову искать пошли… – Марь Ивановна была сбита с толку. – Рома на ферме. Выйдешь на работу, встретитесь.

– А Сергей? – вдруг встрепенулась Настя. – Его нашли? Где он?

– Не раз уже здесь все прочесали, – Николай тоже забрался наверх. – В горé Сергей остался, а там завалило все, не пройти. И заряды пробовали ставить, рвали камень. А все без толку.

Настя почувствовала, что в груди поднимается крик, только никак не может найти выход:

– Как же это? За что? Кто это так?

Девушка сама не чувствовала, что давно уже бьется в каменную стену грудью, кулаками, головой.

Николай старался ее оттащить:

– Так, это, сигнал поступил – финская база в пещере с остатками вооружения. Выпустили две бомбы.

– Кто? – Настя ничего не понимала.

– Советские самолеты нам гору разбомбили, – отрезала Марь Ивановна.

Настя замерла:

– Свои? Его убили свои?

Вдруг Николай стукнул себя варежкой в лоб:

– Ох ё! Председатель велел забрать его после обеда! – парень выглядел искренне расстроенным. – Давайте, бабоньки, шнель, шнель! Влетит же нам под горячую руку!

Зимний день слишком короткий, уже вечерело. Вырвавшись из леса, машина покатила между пустых полей. На одном из них возле высокой кучи, дымящейся на морозе суетилось несколько фигурок. Девушки в широких ватниках, в валенках и ушанках перебрасывали вилами навоз. Одна из работающих оглянулась. Мимо Насти проплыло лицо Любы, удивление на нем сменилось возмущением, а потом неприкрытой злобой. Странно было видеть подругу за таким занятием и в таком «прикиде». Так сказали бы они там, в другой жизни. Но сейчас Настя вспомнила все Любины выражения лица с пугающей четкостью. И еще успела подумать, что подруга ни за какие коврижки не согласилась бы на такую роль, хоть бы ей Оскар предложили. А работники тем временем скрылись за поворотом.

Снова въехали в поселок, перевалили железнодорожные пути, причем рельсы так жестко били по колесам, как будто те были вовсе без шин.

Наконец остановились у большого дома. Как показалось Насте, «опрятный» было самым лучшим для него определением. Наличники прямые без резьбы, но свежевыбеленные. Крыльцо чисто подметено. И вот на него-то, припадая на одну ногу, вышел Сан Саныч. Настю передернуло, как от удара тока, и противно заныло в груди. Она уже успела забыть про их руководителя и даже не подумала, что это и есть председатель.

А он, похоже, прекрасно все помнил и с ухмылкой уставился на девушку. Заросший щетиной, но все такой же округлый – пуговицы на животе трещали – Сан Саныч сильно хромал. Когда он грузно залезал в машину, держась за сиденье, Настя увидела культю – половина левой ладони и два пальца отсутствовали.

– Да, и мы свое отвоевали, – перехватил председатель взгляд девушки, и она поскорее отвела глаза.

– Что девку тревожишь? – тут же вступилась Марь Ивановна. – У нее только ноныча бред сошел.

– В военное время неча сопли распускать. Поболела и хватит. Зайди вечером ко мне в правление, – напутствовал Сан Саныч.

Настя внутренне сжалась, но зацепилась за одну фразу.

– Что это: военное время? Это моя локация в реалити? Или что вы хотите сказать…

Марь Ивановна горестно покачала головой: «Опять бредит».

А Николай весело брякнул:

– Так война у нас идет с фрицами. Недавно Ленинград отбили!

– Ленинград… – Настя растерянно оглянулась, как будто заснеженные деревья в темноте могли дать ей ответ. – Ленинград.

______________________

Выражаю благодарность Константину Перейро за консультации по технически вопросам.

Роман.

Роман давно не чувствовал себя так паршиво. Лежа было еще ничего, только потолок периодически шел каруселью. Но при попытке сесть голова затрещала, и пришлось сжать виски.

– Да, чтоб тебя! – выругался Роман. – Че это мы вчера набрались?

Обстановка тоже не радовала: деревянные стены, как будто наспех собранные из неошкуренных бревен. Лежанка из таких же горбылей болезненно отпечаталась на боках. Пахло кислятиной, гнилью и человеческими испражнениями. Роман брезгливо поджал ноги – на земляном полу валялись кости и еще какие-то объедки.

Роман оглядел себя – широкие штаны из черной грубой ткани смотрелись неплохо, сверху длинная рубаха почти до колена, помягче и поярче, красных тонов:

«Красаучек!» – довольно подумал Роман.

Рядом нашлись остроносые сапоги, кожа приятно заскрипела. На лежаке обнаружился черный кафтан, который Роман накинул сверху – через щели в стенах тянуло сыростью.

Поднявшись и обретя равновесие, Роман направился к двери. Увидел на столе жбан, потряс его, по звуку решил, что там жидкость, поднес к носу и тут же скривился – ки́сель пополам с сивухой. Никогда в прежней жизни подающий надежды актер не опустился бы до такого поила.

Но сейчас все же глотнул и, за неимением лучшего, занюхал рукавом. Сплюнул с отвращением что-то жесткое, шершавое.

Голова понемногу прояснялась. Не сразу, но отыскалась дверь. Свежий воздух ударил, как пощечина.

По двору бродили люди. Несколько кудлатых псов с лаем кинулись к Роману, он шуганул их брезгливо, и собаки прыснули врассыпную. Чуть дальше топтались привязанные кони. Посередине горел большой костер. Новый знакомец, кажется, он назвался Гришкой, неспешно помешивал огонь палкой.

Роман подошел, покачиваясь встал рядом. Взгляд от новой порции спиртного не сразу сфокусировался. Среди углей выделялись знакомые яркие цвета.

– О, моя футболка. И кроссовки тоже! Ты что делаешь, скотина?

Роман попытался выхватить палку. Но Гришка откинул его как мешок соломы. Роман упал на колени, стараясь руками спасти имущество.

Мимо уха еще что-то пролетело и шлепнулось в середину костра, взметнув сноп искр. Роман увидел свой мобильник. Экран треснул, пошел пузырями. Парень горестно завыл. Но его самого за шкирку подняли с земли и поволокли за угол дома.

– Мы царевы слуги и закон его блюсти должны, – Гришка придавил Романа к бревенчатой стене. – Добра я тебе хочу. Блаже другие с хмельных глаз не разглядели твоей бесовой одежи. Иль на дыбу захотел?

Роман смутно представлял, что такое дыба, но точно не собирался узнавать о ней больше. Стряхнув руку со своей шеи, он решил сменить тему:

– А что это мы вечером пили?

– Так брага.

Гришка уже остыл и сосредоточенно чистил носки сапог.

– Из меда что ли? Откуда вы его взяли?

– Вестимо откуда, у бортника. Ты же забыл все. Третьего дня навестили его. Он еще отдавать не хотел.

– И что?

– Стукнули по маковке, да и забрали прямо в колодах.

– Понятно, чего брага такая грязная. Я пчелу в ней выловил, – натянуто усмехнулся Роман. Он еще не мог понять, как относиться ко всему происходящему. И телефона было безумно жалко.

– Не обессудь, что есть. Царские сытники в Москве остались. О, шевелись! – перебил Гришка сам себя. – Голова кличет.

Выбежали из-за угла. По двору прохаживался Сан Саныч в черном кафтане, в кожаных сапогах. Роман тихо присвистнул. Вспомнилось ощущение силы, которое исходило от режиссера прошлым вечером. Но отделаться от презрительного и снисходительного отношения к нему актер тоже не мог.

Сан Саныч раздавал распоряжения:

– Комонь* печися, неча лениться! Конюшенного приказа чай не завели.

– Это он вчера перепил или недопил? – Романа пробирало на хохот, но он проглотил ухмылку, перехватив гришкин взгляд.

– Коня иди чисти, если не хочешь взашей получить или чего похуже.

Новый приятель был настроен совсем не радостно.

Кони стояли, привязанные к длинной жердине. Кто, понурив голову, подбирал с земли клочки сена, кто дремал, приподняв заднюю ногу. Некоторых разделяли перегородки, а другие терлись друг о друга боками. И только Злыдень вольготно разлегся прямо в истоптанной грязи.

Роман подошел к нему с опаской.

Конь зыркнул глазом и тут же вскочил.

– Епт… – протянул Роман. Лошадиный бок покрывала корка грязи и навоза. – Скотина ты и есть. Специально так измазался?

Противно было даже трогать эту гадость.

Злыдень прижал уши, зафыркал, переступая копытами.

Подошел Гришка, сунул в руки какую-то железяку с зубьями на одном конце.

– Сена возьми, – бросил он, уходя к своему коню. Помогать явно не собирался.

Роман решил для начала расчесать гриву, скептически осмотрел это запутанное недоразумение. Конь также недоверчиво косился на него.

– Хороший мальчик, хороший, – Роман понятия не имел, как общаться с лошадьми, и размахивал железным орудием, нещадно дергая челку.

Вдруг он заверещал, как девчонка. Злыдень по-змеиному изогнул шею и сомкнул крупные желтые зубы на предплечье. Только плотная ткань не позволила вырвать кусок мяса. Но ощущение было, словно тисками сжали. Роман отшатнулся, матерясь и растирая раненую руку. Конь уже потерял к нему интерес, полез к соседу за сеном.

Отойдя подальше Роман наблюдал, как двое молодцов чистят черного жеребца, постоянно подпрыгивающего и всхрапывающего. Потом ловко разбираются с бесконечными ремешками и бляхами.

Когда все было закончено, подошел Сан Саныч, забрал поводья и одним движением вскочил в седло. Конь сразу ощерился, заплясал. Седок осадил его, вытянул по боку плеткой. Скакун рванул с места, и вскоре только взбаламученные лужи остались на дороге.

– Во Сан Саныч силен, респект! – искренне восхитился Роман и тут же получил чувствительный тычок кулаком.

– Неча ерничать. Алехну нашего голову́ кличут. Еще раз про «сан» помянешь, башки тебе не сносить.

Роман потер ушибленный бок, но не стал обострять конфликт, только пожал плечами:

– И зачем чистили? Вернется опять по уши грязный.

Пришлось снова возвращаться к своей кляче, так окрестил коня Роман. Примеряясь, как лучше подойти к грязной скотине и не испачкаться, он оказался позади хвоста. В воздухе просвистело что-то тяжелое и очень быстрое. Но вездесущий Гришка уже схватил Романа за кафтан и отбросил в сторону.

– Очумел, к коню с заду заходить!

Роман ошалело смотрел на массивные роговые копыта, которые минуту назад пронеслись около его головы.

Гришка плюнул, отобрал скребок, сгреб с земли клок сена и нырнул сбоку под жердину. Ухватил зафыркавшего Злыдня за гриву, а колено впечатал ему в брюхо. Конь застыл, удивленно и немного виновато глядя перед собой, даже уши вертикально поставил.

Гришка ожесточенно скоблил шкуру железом и смахивал сеном вонючую пыль. Роман даже отшагнул подальше и нос зажал.

– В другой раз сам, я к тебе в конюшенные не нанимался, – новый друг вернул инструмент и занялся своей лошадкой.

Остаток дня Роман толокся возле опричников. Мужики оказались что надо – грубоватые, но со своеобразным юмором. Речь новых знакомых актер понимал через раз. То вполне доходчиво, то несут полную тарабарщину. Но нутром он чуял, что смеяться точно не стоит. Зато начинал потихоньку разбирать:

«Вроде, это древнеславянский. Язык подучу заодно. Пригодится где-нибудь в создании образа».

Мысли уносили Романа к блестящим ролям и вершинам мировой известности.

Сан Саныч, или Алехну, возвратился уже в сумерках. Вид у него был мрачный. Бросил взмыленного коня подбежавшим опричникам, широко пошагал в избу. Оттуда почти сразу донесся дребезжащий звук.

– Голова повечерять* зовет, – заторопился Гришка.

Когда Роман подтянулся одним из последних, все уже стояли на коленях лицом в угол. Роман с трудом различил в темноте закопченные иконы. Маленький огонек лишь слегка подсвечивал их снизу. Лики глядели печально и осуждающе.

Алехну впереди всех гнусавил низким голосом и клал поклоны так, что иногда бился лбом о грязные половицы. Все поспешно за ним повторяли.

Роман на всякий случай тоже присел на пол.

– Государь наш Великий всея Руси, – придушенно шептал Гришка в перерывах между поклонами, – до девяти часов в день в молитвах проводит… все за нас грешных просит.

Голова поднялся также резко, как и начал молитвы, Роман едва успел отскочить. Алехну уже распоряжался у стола. Опричники загудели оживленно, зажгли несколько факелов.

За маленькими окошками стемнело густо и безвозвратно. Зато стали видны огоньки в соседних избах. Пришли две-три женщины. Принесли новый жбан с медовухой, горшок каши, теплый еще хлеб из печи.

Роман долго присматривался к одной девице.

– Кто это? – кивнул на нее Гришке. – Лицо знакомое.

– Вестимо дело, Любка, – коротко глянул тот. – Дашь кусок хлеба, на полати с тобой пойдет.

– Так это вроде они хлеб сами принесли.

Роман поймал голодный жадный взгляд девушки. У него не осталось сомнений – это, действительно, Люба.

– Хех, голова их в черном теле держит, жито* по мере отсыпает. Чтоб ни крошки даром не съели.

Один из захмелевших опричников покрутил в воздухе горбушкой. Люба по-собачьи подалась вперед, хотела схватить еду. Мужик засмеялся, поднимая руку выше, заставляя девушку прыгать. Потом бросил хлеб, который она схватила и сразу затолкала в рот, почти не жуя. Опричник грузно поднялся, подтолкнул Любу в угол. Скоро оттуда послышались ритмичный скрип и стоны.

Роман отвернулся. Любу он недолюбливал, хотя и собирался с ней мириться на время этого шоу, но так, пожалуй, уже чересчур.

«А нечего было на меня орать, королевишна нашлась», – мстительно подумал Роман. И, чтобы не слушать звуки, спросил:

– Ты мне обещал рассказать, что с Серегой, и где Николай…

– Цыц! – зашипел на него Гришка. – Во двор пойдем, до ветру надо.

За дверьми раскрылся другой мир – сырой, мрачный, потусторонний. Теперь желтый проем окна, узкий, как бойница, остался единственным светом.

Гришка завернул за угол, хватаясь временами за стенку, и зажурчал.

Роман устроился в стороне. Мысли после дурной браги путались. Этот день был не отличим от предыдущего. Роман уже не помнил свой вопрос, когда Гришка начал шепотом:

– Вышли мы из Москвы, то есть из Александровской слободы, в месяц серпень. Дорога не то чтоб долгая, только Альдогу посуху обходили. Да путь-то знакомый, понеже* не в первой тут. Через Нéву переправились и пошли на рысях – тракт-то наезженный. Дальше похуже стало в лесах. Живут тут, как сычи, в чащу забрались, даже не ездят никуда. Только тропки во все стороны. Да нас не проведешь – знаем, бывали. Цареву дань, почитай, каждый год собираем.

Роман заинтересованно придвинулся, ловя каждое слово.

– Заехали на старые хутора, нашли починки*, оброк с них взяли, только все по капле. Шкурок новых еще не набили, с прошлой зимы все купцам продали. А серебра нет. Может прячут, да все больше клянутся, что на соль и другую требуху обменяли. В одной только кюле* мастер давно уж сидит, деньгой за всю деревню выплатил. И еще кнутами у него разжились.

Пошли дальше и вот досюда добрались, а тут у нас место гиблое.

– Это почему же? – поторопил Роман надолго замолчавшего приятеля.

– Третьего года все это случилось. Так же стояли мы в этой избе, ждали покуда карьялы* меха, меды, копченую лососину в бочках соберут. А друже твой Сéргий возьми и закрути с местной чухонкой*. И ладно бы просто, так к алтарю тайно свел. Нам назад ворочаться, а он ни в какую, здесь, говорит, останусь, у меня жена и дитятко будет. Тьфу!

А голова недоимки обнаружил, как раз с той деревни, где зазноба Серегина проживала. И, понятно, выслал туда отряд.

Николашки на ту пору с нами не было. Голова его в дозор отправил, обратную дорогу разведать.

Отряд прискакал, начал дань требовать, потом избы принялся жечь. Сéргий выскочил, нескольких наших положил, но со всем десятком не справился. Зарубили его.

– Как зарубили? – Роман все не мог понять, к чему клонит собеседник.

– А вот так, секирой от плеча, – Гришка сделал в темноте замах и Роман отшатнулся. Новая компания снова вызывала у него страх и желание свалить подальше.

Через долгое время, не дождавшись продолжения, Роман решился и спросил хрипло:

– Звали ее как?

– Кого? – не понял Гришка.

– Девчонку эту, с которой Сережка.

– Да как-то по-здешнему вроде как Насто.

– Ну, и дальше что?

– Николашку мы уже по дороге нагнали. Он как узнал, так и взбеленился. Его за руки четверо держали, водой отливали из колодца. Он остыл потом, в Москву с нами уехал. А как мы об этом году сюда добрались, так сразу в ту деревню сходил, чухонку искал, да не нашел. И никого там не оказалось. Загодя еще об нас прослышали и укрылись в свою глухомань. У старухи какой-то выведать удалось, что неурожай. В общем нет у них, чем дань отдавать.

– Так оставьте их в покое, – Роман сразу пожалел, поймав в отблеске света тяжелый взгляд.

Гришка понизил голос и отошел подальше от слухового окошка.

– Не можем мы отсюда уехать, пока все не доберем. Царь нас самих на ремни порежет. Вот и застряли. Только зазря жито собранное переводим. Самим скоро жрать будет нечего. Так Николашка еще отчудил. Вы, говорит, душегубы, разбойники, у людей последнее отбираете. И пошел пешим по лесу крестьян искать, не убоялся. Мы уж грешным делом думали, пропала буйная голова. А вчерась видели его с теми карьялами. Вышел на них, значит, и прибился. И кто предатель, я тебя спрашиваю? Ты теперь, Ромка, на особом подозрении. Очень вы дружны были еще втроем. Голова с тебя глаз не спустит. А ты как раз юродствовать начал.

Роман был обескуражен, но от этого становился только заносчивее. Внутри поднималась злость.

– И чего ты со мной возишься?

– Добра я тебе желаю, – повторил Гришка. – Тоже ведь вместе ни в одном походе были, плечом к плечу бились. Ай, ебилежа*!

Он махнул рукой и нетвердым шагом направился обратно в избу.

________________________

*

Комонь (древнеслав.) – боевой конь

Повечерять (устар.) – ужинать

Жито – зерно

Понеже (устар.) – поскольку

Починок – новое поселение

Кюля (карел.) – деревня

Карьялы (устар.) – карелы

Чухна, чухонцы (устар.) – обозначение финских народов

Ебилежа (неценз.) – будь проще

Николай.

Николая поддерживали под руки двое крестьян, и ему временами приходилось наваливаться на них всем весом. Когда он случайно наступал на вывернутую ногу, она подламывалась и отдавала острой болью до бедра. В голове крутилась странная мысль, что глаза ему не завязали. Хотя окружающий пейзаж все равно уплывал, и Николай не смог бы его запомнить. Было ощущение, что они то лезут в гору, то спускаются с горы, а, может быть, это просто наплывала дурнота. Перед глазами мелькали однообразные сосновые стволы, иногда разбавленные зелеными елками. Сгустилась темнота осенней ночи. Николай уже не пытался смотреть по сторонам. Опорная нога, на которой он подпрыгивал, онемела до бесчувствия. От мужиков пахло потом, дымом, мокрой овчиной.

Под конец Николай уже не мог отличить реальность от своего бреда.

Пробуждение под таким же овчинным тулупом он воспринял, как очередную вспышку сознания. Но мир вокруг затих в блаженной неподвижности. Николай огляделся, и ему вначале показалось, что он в склепе. Каменные стены со стекающей влагой придавил низко нависающий валун. Но на самом деле одна из стен состояла из сплетения ивовых прутьев и лапника. В щéли виднелось бледно-голубое небо. Где-то несмело тенькала запоздалая птичка.

Николай тяжело заворочался. Он лежал на толстой подстилке из еловых веток и сена, покрытой холстиной с вышитыми красным узорами.

Усевшись поудобнее, Николай прежде всего ощупал больную ступню. Она оказалась туго перетянутой полосками чистой ткани.

Опираясь на палку, Николай выбрался наружу. С удовольствием втянул кристальный воздух с легкой ноткой прелой листвы и горьковатого дыма. Тонкие серые струйки вились между камней. Как будто весь склон курился.

За спиной поднималась скала, с которой сползли замшелые валуны и целые каменные пласты, громоздящиеся друг на друга, – то самое место, где они лазали с ребятами накануне. Как будто никуда и не уходил.

Приглядевшись, Николай стал замечать людей, сидящих у землянок, входящих и выходящих из них. В стороне взвился детский смех, и женский голос поспешно залепетал что-то неразборчивое. Уже зная внутреннее устройство приютившей его пещеры, Николай мог представить, что вся каменная россыпь густо заселена.

Из-за группы сосенок выскользнула Настя в сером льняном платье с красным фартуком, в меховой безрукавке и в платке, повязанном концами назад. Николай только сейчас осознал, что на нем похожего покроя рубаха и штаны. Одежда была настолько привычной по историческим реконструкциям, что он не обратил на нее внимания. Настю Николай узнал сразу и заранее улыбнулся – приятно было встретить знакомое лицо.

Девушка держала в одной руке миску, а в другой большую глиняную кружку, и ловко переступала маленькими башмачками по покатым камням. Подойдя поближе, она нахмурилась:

– Зачем вышел? Надо лежать. Джагла турвонне.*

– Какая ты строгая стала.

Николай хотел прикоснуться к девушке, но она отступила и сунула ему в руки миску:

– Вот, поешь.

В миске дымилась каша. Николай почувствовал, что сильно голоден, присел на валун в подушку из зеленого мха и стал наворачивать деревянной ложкой. Только вытащив из зубов один и второй твердый кусочек, он разглядел, что это сосновая кора. Попадались неочищенные зерна и соломинки. Николай недоуменно вскинул глаза на Настю, потом еще раз оглянулся вокруг: похоже, с едой здесь было туго, как будто с ним делились последним.

Настя молчала. Неловкая пауза затягивалась. Очень кстати от одной из землянок к ним шагал Сан Саныч.

– Саантер, – закричала Настя, – скажи ему, что лежать надо.

Тот, кого назвали Саантер, взял кружку из рук Насти и легонько подтолкнул девушку:

– Насто, иди, помоги женщинам, они полоскать пошли. А мы тут с Мииколом потолкуем.

Та, не возражая, отошла.

Николай оглядывал потрепанного и похудевшего режиссера.

– Так мне теперь вас Саантер называть?

Сан Саныч озадаченно оглянулся вокруг себя:

– Тако* отродясь Саантером прозывали. Отчего же так чинно? Я подумал, ты еще кого увидал.

– Понял, принял, – сказал Николай вполголоса, чем заставил собеседника еще раз поднять кустистые брови. – А здесь вы чего?

– Так от кромешников прячемся.

Николай в свою очередь удивился. Саантер принялся объяснять:

– Этим летом и прошлым недород в нашем крае. Сами пояса затянули, а тут кромешники нагрянули. Бьют людей, отбирают последнее.

Но нам на пограничье не привыкать – лес защитит и накормит. Так предки наши делали с незапамятных времен. Уйдем в скалы, в землянках окопаемся. Беда только, скотину приходится бросать. А дома, коли пожгут, новые отстроим. Был бы фундамент цел.

Я старостой в нашей кюле, мне за всех ответ нести. Людей собрал, да и в лес. Только нас и видели.

– Не ожидал, что все у вас так серьезно, – озадаченно присвистнул Николай.

– Глянь лучше, дожидаются тут тебя. Идти можешь?

Николай осторожно наступил на ногу, надавил сильнее.

– Почти не болит.

– Насто постаралась, травки тебе приложила. Ох, умна девка. Жить бы да жить, а такое горе.

– В чем дело? – насторожился Николай.

Саантер всплеснул руками:

– Неужто и про Сергия не помнишь? Так головой зашибси?

Выслушав историю, Николай помрачнел.

– Говоришь, сын у них был?

– Да, совсем малец. Как об этом году кромешники пожаловали, мы заранее собираться стали. А тут Марья заупрямилась, – Саантер помрачнел от воспоминаний, – жена моя. Не покину, говорит, отчий дом. Тут и дед мой стены рубил, и прадед фундамент клал. Куда, говорю ей, старая? На раз порешат тебя кромешники и конями затопчут. А она – нет, стены родные лучше всего защитят. И пошла в наш старый погреб, и дверь притворила.

А пойка* – мальчишечка, все крутился подле нее, за передник держался. Насто глядь, нет его нигде. Закричала, заголосила, в погреб бросилась, а там пусто. Припас-то мы вперед отправили. Стены голые и ни одной живой души.

Уж Насто убивалась, чуть не на руках ее сюда унес. Ведь последняя память о любимом муже.

– И что, их больше не видели? А как же твоя жена?

– Приходится в кюлю спускаться, головой рисковать. Так ведь всю жизнь вместе прожили, не бросишь. Оставляю ей, что могу, на пропитание. В тайнике, только нам известном. Кромешников там даже следов поблизости нет. И на другой раз ничего не остается.

– Но ребенок, куда он мог деться? Надо собрать отряды и прочесать территорию.

– Искали уж не без этого, все леса-озера вокруг обошли. Насто по этих пор мысль о нем не оставила. Да ведь без толку. Теперь дело уж прошлое. На все воля Божья, – Саантер сокрушенно махнул рукой. – Пришли вот.

На колышке, вбитом под навесом, крепилась перекладина. На ней сидела средних размеров хищная птица. Особенная стать, цепкие пальцы с когтями, широко раскрывшиеся вдруг крылья выдавали в ней хорошего охотника. Шапочка из красного бархата с кусочками меха покрывала голову, и птица наклоняла ее из стороны в сторону, пытаясь на слух понять окружающий мир.

– Ястреб? Хорош, однако! – восхищенно выдохнул Николай.

– Она, не он. Чеглик* на полпяди меньше бы был.

Саантер снял с птицы шапочку, покрутил в пальцах:

– Вот, клобучок* смастерил из чего нашлось. И ногавки* суконцем подбил.

Ястреб, увидев свет, оживился, закивал головой, начал вытягивать шею, приседать. Вдруг без всякого перехода качнулся вперед и собрался взлететь. Саантер едва успел подставить руку и придержать беглеца.

– Сей же час накормил тебя, гляди, зоб зашибешь, – ворковал он ласково, как с любимым ребенком.

Но ястреб недовольно клекотал и хлопал крыльями.

– На-ко возьми рукавицу, – бросил Саантер Николаю.

Большая кожаная рукавица висела тут же на шнуре. Николай просунул в нее руку и едва успел подставить разыгравшейся птице. Ястреб перепорхнул, раздраженно почистил перья, встряхнулся и затих.

– Откуда она у тебя? – кивнул Николай на ястреба.

– Не у меня, а у тебя, – усмехнулся Саантер. – И это не помнишь? Сейчас расскажу. В дозоре я в тот день стоял. Поздно тебя заметил, близко подпустил – тихо по лесу ходишь. Кафтан опричный, сапоги ихние – ясно что ворог. Думаю, один ты, уж справлюсь, тотчас на вилы насажу. Вдруг смотрю, птицу на руке несешь. Крыло у нее висит, перо потрепано. После мы уже поняли, что она с лаской сцепилась. Иначе откочевала бы давно из наших мест. А тогда я решил – плохой человек на чужую боль не отзовется. По всему выходит, спасла она тебя тогда. Поверил я тебе, сюда привел. И она тоже верит. А животина к злой душе не потянется.

Ястреб сидел на согнутой руке, выпрямившись и гордо оглядываясь вокруг. Было заметно, что ей приятно и спокойно рядом с Николаем.

– Ишь глаза зоркие, наигранные, ярко-желтые! Гнездарь* никогда не сравняется с вольным ястребом. Видишь, как нателилась*? Каждый день ей голубей да воробьев кормлю. Второго дня зайчатина случилась, попался серый в силки, так я людям своим не дал, ей кусок оставил.

Николай смотрел на старика со смесью восхищения и недоверия.

– Ты откуда столько про птиц знаешь?

– Так я еще у свидов* ястребиную охоту правил. Бывало присмотришь с весны дерево с гнездом и ждешь, пока птичья пара птенцов выведет. Потом лезешь туда, и завсегда ведь это самая высокая елка, и сил* с собой тянешь на длинной палке. Потому как, если птенцы чуть подросли, то распрыгаются по веткам, и руками их не достанешь. Пуховых же сразу в лукошко кладешь, и они сидят там смирно, друг к дружке жмутся. Потом кормишь их непременно мелко рубленным птичьим мясом. Даешь каждому по особому куску, чтобы не дрались, и всегда один раз за день. Упаси Господи, чтобы не пошли заморы*. Не то станет ястреб туп на лету, тут нобиль* три шкуры сдерет. А как ястребята выведут перья ровно, да станут родны*, приходит время поднимать их и вынашивать.

– Сан Саныч… Саантер, ты полон сюрпризов! Так когда идем на охоту?

– Ты погоняй, да не загоняй! Стар я уже стал ястреба выносить, но научить могу. Только ногу поправь. А давай-ка мы с тобой в баньку сходим.

– Тут и баня имеется?

– А как же! Баня для северного человека – первое дело.

Ястребу снова прикрыли глаза, привязали к присаде*.

Вернулись женщины с мокрым бельем. Ходили, видимо, к открытой воде. Принялись развешивать между сосенками простыни, рубахи и платья.

Саантер отлучился. Николай опустился на камень, нога ощутимо ныла. Но и сидеть без дела было неуютно. Тут же подскочила Настя. Вопреки ожиданиям не стала рассказывать, что здесь происходит. Только посмотрела опять строго, размотала повязку, тонкими холодными пальчиками потрогала отек, покачала головой:

– Потом еще припарку наложу.

Саантер распоряжался мужиками: кто-то нес полные ведра, другие – дрова.

Среди валунов развели костер, раскалили в нем крупные камни, вскипятили котел воды. Когда огонь прогорел, затушили угли, набросали крышу из лапника и накрыли бычьей шкурой.

На камни плеснули кипяток. Они зашипели и обдали паром. Внутри стало темно, жарко, влажно, пахло дымком и смолистой хвоей.

«Ничуть не хуже, чем в любой парилке», – подумал Николай.

Они с Саантером устроились по сторонам от очага, понемногу лили на себя горячую воду. Пар растягивал мысли. На коже чувствовалась каждая ссадина, но боль отзывалась приятно, как предвестник заживления.

Николаю явственно вспомнились неуклюжие движения крестьян, когда они застали его спящим у костра. Их бесполезные орудия.

– Слушай, чего у тебя так плохо мужики снаряжены, оружия нормального нет?

Саантер ответил не сразу, как будто его разморило в тепле.

– Чудно, ты иногда говоришь, – усмехнутся он наконец в темноте. – Откуда у нас мечи. Мы не на войну собрались. Что в подворье нашлось – топоры, вилы, то с собой и забрали.

– В деревне у вас еще железо осталось? Ты когда туда пойдешь?

– Вчерась ворочались, как тебя встретили. Теперь третьего дня поутру.

– Тогда я с вами, посмотрю на месте.

– Сдюжишь ли? – Саантер кивнул на ногу.

– Не сомневайся.

______________________

*

Jalga turvonnee (карел.) – ногу раздует, нога опухнет.

Тако (от др.-русск. тако, такъ (впервые появляется в Пологе от 1356г) – так.

Пойка Poika (карел.) – мальчик.

Чеглик – самец хищной птицы.

Клобучок – шапочка для охотничьих птиц. Закрывает глаза, делает птицу спокойнее.

Ногавки – полоски кожи, закрепленные на лапах птицы.

Гнездарь – птенец, взятый из гнезда.

Нателиться – набрать вес, поправиться.

Свиды – шведы.

Сил – силок, ременная петля.

Заморы – неравномерно окрашенные, взъерошенные, надломленные перья.

Нобиль (Noble) (швед.) – благородный, дворянин.

Родны – велики, выросли большие.

Присада – палка, жердь, на которой сидела птица.

В тексте использованы отрывки из книги С. Аксакова «Рассказы и воспоминания охотника о разных охотах».

Люба.

Маман разложила на столе наряды, разнообразные украшения. Очень довольная собой осмотрела это богатство и заговорила нараспев:

– Дочь моя, что всех моложе, всех удачливей и краше, нарядись получше нынче, выйди в платье побогаче! Ты навесь искристый жемчуг, грудь каменьями укрась ты, шею убери поярче, а височки попестрее. О румянце щек подумай да о блеске глаз помысли!* Женихи к тебе явились, издалече прискакали.

Люба уже поняла, что маман села на любимого конька и слезет не скоро. Она всегда отличалась тягой к театральности. В среде знакомых ее считали актрисой, и маман сама активно поддерживала это мнение. При наводящих вопросах томно закатывала глаза, загадочно улыбалась и махала ручкой.

Люба ни разу не видела сыгранные матерью роли, но с детства так привыкла к ее амплуа, что и во взрослом возрасте не сомневалась.

Хотя до нее иногда доходили слухи, что маман начинала гардеробщицей в Большом театре, разносила и развешивала шубы олигархов. Что там она знакомилась с известными и только начинающими режиссерами и напропалую крутила романы с актерами. Люба всегда отмахивалась от сплетен. Правда нельзя было игнорировать факт, что отец ее неизвестен. Похоже для самой маман это тоже была загадка.

Но у Любы не оставалось времени для размышлений. Она твердо решила стать актрисой и шла к своей цели напролом. Очень рано в ее жизнь вошли диеты, косметика и модные журналы. Она боролась с прыщами и отбеливала веснушки, делая кожу идеальной. Упорно красила и выпрямляла волосы, чтобы не пробился ни один завиток. Была подписана на десяток каналов по фитнесу, где на все лады советовали, как сделать из попы «орех».

Сейчас ее мечты становились реальностью, но фольклорная кутерьма сбивала с толку. Не так она представляла себе реалити.

«А ведь моим папашей запросто может быть Сан Саныч», – некстати промелькнула у Любы мысль.

Маман продолжала в упоении, словно проговаривая вместо дочери плохо выученный текст:

– Вот разумница же дочка, красота земли и моря! Набрала получше платьев, понарядней их надела, поприятней друг за дружкой. Головной убор расшитый, самоцветами пестрящий, жемчугами оттененный ты скрепила попрочнее. Медные взяла застежки, золотой прекрасный пояс*.

Любе порядком надоело это представление. Хотя она понимала, что этнические мотивы пойдут на пользу проекту, но постаралась ускорить процесс.

Все платья, к которым только тянулась Настя, маман тут же отбирала и подкладывала Любе. Наконец осталось одно, почти не украшенное, из грубого сукна. Люба хотела отдать подруге яркую ленту, но маман выхватила другую полинялую и сунула в руки Насте.

На этом они закончили сборы, и Люба быстрее потащила Настю на улицу.

У крыльца переминались с ноги на ногу два парня. Люба не сразу узнала их.

Один, одетый в белую рубаху, расшитую красной тесьмой, показался ей знакомым. Кожаные сапоги до колена и добротный полушубок на меху приглянулись взыскательной Любе. На второго она глянула мимоходом. Сероватая льняная рубаха, суконное то ли пальто, то ли пиджак и бесформенные обмотки на ногах заставили Любу поморщиться. Только рыжая борода о ком-то напомнила.

– Роома Янисон*, – представил бородатый товарища.

– Микки Пекконен, – как эхо отозвался красавчик в сапогах.

Оба церемонно поклонились.

Люба с изумлением осознала, кто перед ней.

Рома откашлялся, словно у него запершило в горле, многозначительно посмотрел на Любу, но обратился к Николаю:

– Что думаешь, Микко Пекконен, как скоро в этому году ляжет снег?

Николай тоже посмотрел на Любу, как будто она должна была ответить на вопрос, и сказал, обращаясь к ней:

– Может так статься, Роома Янисон, что и до святок не выпадет.

– Но тогда и зверь не перелиняет, – взволнованно отозвался Рома, вытягивая шею из-за плеча товарища.

– Перелиняет, но на лыжах к нему никак будет не подойти, – заверил Николай Любу.

Та в сердцах закатила глаза:

– Пойдемте уже, мне вообще все равно куда.

Рома обрадованно перебрал ногами, будто собираясь пуститься в пляс. Николай сдержано повернулся и потопал в сторону горы.

Любе ни один из них не предложил руку и не сказал больше ни слова.

«Мда, джентльмены фиговы! Досталась мне радость!» – бубнила на ходу прима.

Настя семенила следом.

– А этот где, третий? – чтобы поддержать разговор, спросила ее Люба.

– Сергий, муж мой?

– Как муж? – Люба остановилась, и Настя влетела ей в спину. – Ты.. да я тебя… ты когда успела?

– Сергий Кивилайнен* третьего года не вернулся с охоты, – пришел на помощь Николай.

– Медведь его заломал, – встрял Рома с улыбкой до ушей. Потом с усилием сжал губы, стянул картуз и перекрестил лоб двумя пальцами.

Настя стояла бледная с лица, как и ее волосы, в глазах блестели слезы.

Люба с опаской осмотрела всех троих.

– Надеюсь, раз он выбыл из проекта, твое замужество не считается выигрышем?

Настя мелко затрясла головой.

– Нормально. Гуляем дальше.

Люба отодвинула застывших парней и зашагала вверх по тропинке.

Навстречу ей расступались стволы величественных деревьев. Ветви в густой изумрудной хвое свисали до самой земли. В просветах открывалась панорама реки, лениво извивающей синие кольца в обрамлении золотой и багряной листвы, а после разливающейся по просторам полей, сжатых аккуратными рядами и украшенных холмиками стогов. Скупое осеннее солнце вырвалось из-за туч, обрисовало яркими всполохами каждый речной изгиб.

Настя охнула, остановилась, сложив на груди руки. У нее дух захватывало при виде красот родного края.

Люба осталась равнодушна, словно вообще не увидела. Она шептала про себя: «И кого из этих двоих? Выбирая из ничего, выбираешь ничего!»

Она где-то слышала эту фразу и любила многозначительно произнести ее при случае и без.

На самом верху их встретила ровная площадка, словно лысина. Посредине стояла скамья, срубленная из целого ствола.

Уселись рядком: Люба, потом Рома, Николай и с другого края Настя. Прима с удовольствием посадила бы подругу рядом с собой, но бородач уже что-то нашептывал ей, широким жестом обводя окрестности. Люба фыркнула, оставалось сосредоточится на Роме. Но тот упорно молчал. Глупая улыбка не сползала с его лица. А когда он встречался глазами с Любой, улыбка становилась еще шире.

Люба, конечно, всех парней считала немногим лучше идиотов, но не до такой же степени. Вторая парочка продолжала о чем-то шушукаться. Наконец Любе надоело. Она решительно встала, тут же вскочили все остальные.

– Все, – развела руками прима, – погуляли!

Рома так радостно рванулся с места. Как будто его ждало другое, настоящее свидание.

У последних домов хутора кавалеры еще раз раскланялись и потопали по дороге восвояси.

– Что это вообще было? – спросила Люба у Насти. Но ответа не получила.

– Расскажу маман, может, она наконец заткнется.

– Счастливая ты, – всхлипнула Настя, – Можешь так запросто с матушкою поговорить.

– Надо было и тебе свою пригласить.

– Пойдем, сестрица, покажу тебе, где она.

Люба заинтриговано двинулась следом.

За забором начинался пожухлый луг. Настя неспешно брела по колючей траве к одиноко стоящему дереву. Почти уже облетевшая береза, покорно плескала ветвями на ветру. Настя также медленно, словно нехотя, заговорила:

«Жила-была моя матушка – светла, как утреннее солнышко, чиста, как роса полевая. Каждый цветочек для нее расцветал, каждая птичка ей пела. А однажды пришла с покоса и занемогла. Говорит, что встретилась ей Суоятар в жаркий день и дала воды напиться, а вода тиной да болотом пахнет. Заснула матушка, а на утро нет ее нигде. Только в хлеву белая козочка стоит, блеет.

Стала я за козочкой ходить: воды ей приносить, на луг отводить, шерсть чесать. Стала козочка всех краше.

А отец мой погоревал и привел новую жену – темную, да страшную. Невзлюбила она козочку и наказывает отцу зарезать ее. Побежала я в хлев, плачу, козочку за шею обнимаю. Говорю: «Беги! Отец нож точит, тебя зарезать хочет».

А козочка мне человеческим голосом отвечает: «Не печалься, доченька, как станут меня резать, брызни крови на платок. Потом рожки да копытца завяжи в узелок и закопай на околице. Вырастет там деревце белое. И всегда ты можешь прийти к нему и со мной поговорить».

Люба ухмыльнулась, махнула рукой:

– Что это ты несешь? Да виделась я с Верой Степановной перед нашим отъездом. Жива она была и очень даже здорова. Так еще на меня накричала. Ты же сама от матери ушла, жить с ней не могла.

Настя смотрела скорбными глазами, в которых уже набегали слезы.

– Подожди, подожди! – подозрительно отступила на шаг Люба. – Ты что, и вправду веришь, что твою мать зарезали в виде козы и закопали под этим деревом?

– Береза выросла на ее косточках, – еле слышно прошептала Настя.

– Так, так. Да в этой деревне у тебя тюндель потек*! Не хотела участвовать в шоу, так бы и сказала. А тебе то Ромку подавай, то Серегу. Может вообще всех парней заберешь? – сама себя распаляла Люба, хотя Настя уже не решалась вымолвить ни слова. – Меня не было всего час, а вы в роли вжились по-Станиславскому, блин! А «новая жена» – это ты про маман? И Сан Саныч тебе никакой не отец. С ума тут все посходили!

Люба размашисто пошла к дому, периодически дергая подол, который цеплялся к кустам.

В избе смолисто пахло дымком. От печки разливалось тепло. Женщины собирали на стол.

Люба хотела проскочить мимо, но маман тут же ухватила ее за локоть и усадила на лавку. Люба вяло поковыряла большой деревянной ложкой в плошке с кашей, отодвинула ее в сторону. Увидела творог и машинально начала его есть, чтобы только от нее отстали.

Однако обида и злость на то, что все идет не так, вылились слезами. Люба шмыгнула носом один раз, другой и, не найдя платок, промокнула щеки краем одежды. Маман подошла сзади, ласково погладила по плечам и снова затянула:

– Перестань ты, дочка, плакать, не горюй, моя родная! Целый год ты кушай масло: будешь ты еще прекрасней. На другой год ешь свинину, сделаешься ты статнее. А на третий – хлеб молочный, и красавицею станешь.*

– Да ты вообще офигела! – Люба сбросила ее руки. – Какой хлеб! Какая свинина! Какое масло!

Люба со злостью швырнула ложку, метнулась в свой закуток и задернула за собой занавеску, как будто эта тряпичная преграда способна была отгородить ее ото всего мира. Однако за Любой так никто и не пришел. Она сама не поняла, как задремала. Даже не заметила Настю, тихо проскользнувшую на соседнюю кровать.

Ночью Люба проснулась. Ей послышались голоса. Она лежала в темноте и прислушивалась. Дом жил тайной жизнью. Протопали два-три шага от легких ножек, в конце скрипнула половица, и все исчезло. Потом ставня начала раскачиваться, как будто ее пытались открыть снаружи. Не вышло. Стукнули в сердцах об стену и бросили.

Снова послышалась возня и голоса. Люба догадалась, что за тонкой перегородкой стоит печка, где спит Марь Ивановна с детьми.

«Просила же дать мне отдельный номер!» – раздраженно подумала прима.

Дети что-то быстро шептали, словно уговаривали. Наконец Марь Ивановна согласилась, буркнула недовольно спросонья, по-стариковски откашлялась и завела уже без тени досады:

«Долго думал старик, как Суоятар извести, и вот придумал. Натопил он жарко баню. Выкопал у самого порога яму и заполнил ее горящими углями. Поверху расстелил красный ковер до самого дома и зовет Суоятар с дочерью.

Они обе черные, кривые, на жаб похожие, приоделись в яркие одежды, идут, промеж собой говорят:

– Вот какие мы важные, уважаемые – под белые ручки по красному ковру нас в баню ведут!

Дошли так до порога и в яму рухнули, только угли оттуда взметнулись.

Дочка Суоятар кричит:

– Пусть превращусь я в лягушек прыгучих, гадов ползучих и выберусь из ямы!

Тут же во все стороны запрыгали лягушки, поползли змеи.

А сама Суоятар горит, видит, не выбраться ей, кричит:

– Пусть волосы мои станут тиной болотной. Пусть руки мои станут корнями корявыми. Пусть тело мое будет гнусом и комарами жалящими.

Вылетел из ямы рой насекомых, разбежались во все стороны корни, а озера затянуло тиной. Так и пришел конец Суоятар. Такой длины эта сказка».

Люба невольно примерила на себя выбор между горящими углями и скользкими ползучими гадами. Ее передернуло. Потом она обозленно повернулась на другой бок: «Только спать мешают. Не хватало еще, чтобы завтра вылезли круги под глазами. Весь съемочный день испортят».

Под собственное ворчание она снова провалилась в сон.

________________________

*

В тексте использованы отрывки из сборника карельского и финского эпоса «Калевала» составитель Элиас Лённрот

Янисон – Jäniš (карел.) – заяц

Кивилайнен – Kivi (карел.) – камень

«Тюндель потек» – сойти с ума

Глава 4

Глава 4.

Сергей

Звезды искрились, затягивали. Запрокинутая голова кружилась, но не хотелось отрываться. Словно в детстве, когда только постигаешь всю бесконечность мира и внезапно упираешься взглядом в небо, понимаешь насколько оно недостижимо.

Сергей чувствовал рядом чье то присутствие, но не спешил поворачиваться, отрываться от волшебства.

– Открылась бездна, звезд полна; Звездам числа нет, бездне дна*.

Голос знакомый и чужой одновременно заставил вернуться к действительности.

– Сан Саныч?

Если это был режиссер, то он стал значительно меньше ростом. Длинные седые волосы выбивались из-под круглой шапки и падали ниже плеч. Бесформенный балахон под ними еле виднелся. В какой-то момент глаза на обветренном лице показались Сергею белесыми, как у волгой рыбы. Но приглядевшись, он увидел такой же льдисто-серый цвет, какой запомнился у Насти.

– Сур меня кличут, – отозвался человечек, пристально рассматривая Сергея. – А в землянке дочь моя – Нюрда. Хорошо ли она ходила за тобой?

Сергей вспомнил, как Настя отругала его за ребенка, но не сообразил, стоит ли об этом говорить.

Сан Саныч по своему расценил его молчание:

– Не помнишь. Оно и понятно. Камни не пропускают просто так, мзду требуют.

– Камни? – сумел выдавить Сергей.

– Ты сюда сквозь камень пришел.

Сергей снова почувствовал тяжесть и невольно приложил руку к груди.

Белесые глаза Сан Саныча заинтересованно блеснули;

– Гляди-ка! Что еще вспоминаешь?

– Туннель, скала со всех сторон…

– Ого-го, силен! И уже на своих ногах стоишь. А наши лучшие шаманы до сих пор в иных мирах витают.

– Сколько времени прошло?

– Четверть луны, не больше, – отмахнулся Сан Саныч.

– Что, неделя? Меня уже везде ищут. Где мы сейчас?

– Шестьдесят вторая широта, около того.

– Это, наверное, была шахта, – сам с собой размышлял Сергей. – А я упал в обморок, от усталости и напряжения. Меня сюда донесли эти странные люди. Это очевидно.

Сур хитро улыбнулся:

– Не верь глазам своим, мудрый человек сказал.

Сергей растеряно шарил взглядом вокруг, натыкался на землянки. Их обозначал дымок, шедший из-под корней и лесной подстилки. Где-то появлялись люди и заходили обратно, как сквозь землю проваливались. Совсем малютки, ростом и правда как дети.

– В Университете был отдельный факультатив про древние народы… – начал Сергей.

Сур его перебил:

– Брал я уроки в твоем Университете. Только было это в году олна тысяча семьсот шестидесятом, коли память не изменяет.

– Да, что вы, при Ломоносове еще? – изумился Сергей.

Сур кивнул.

– И потом мир посещал. Так что говор твой не проблема.

– Так сколько же вам лет?

– В линейном времени или в реально прожитом?

– Уф, ну Вы Сан Саныч… Сур, сильны задачки загадывать!

– Знать не знаю, какой такой Сан Саныч. И прекрати меня на Вы величать. А то размножусь, как мошкара, и не будет мне числа.

Человечки стали подходить поближе, присаживаться на камнях и валежнике, а кто на корточках.

– Пойдем, с нашим людом познакомимся, – окликнул Сур.

Самые любопытные из жителей уже тянули к Сергею руки с неожиданно крепкими мозолистыми ладонями, тянули за края одежды. Наконец он догадался и тоже присел. Тут же на колени залез бойкий пацаненок в одной рубашечке без порток. Удивленно расширил глаза, больно дернул Сергея за волосы.

– Тише, тише, – зашипел Сергей. – Ну оброс немного.

Замолчал и еще раз огляделся: у всех вокруг были светловолосые льняные головы. Его темные кудри заметно выделялись на общем фоне.

Между тем Сур присел на корточки и начал рассказывать неторопливо, как легенду.

– Живет наш народ по всей северной земле с незапамятных времен. Но пока людей было мало, никто не вмешивался.

– Что ж вы так чудью и назывались? – тут же влез с вопросом Сергей, отводя ручки нахального пацана от своей головы.

Сур цыкнул с досадой.

– Нет же, кто сам себя чудом назовет.

– Это когда уже чужаки пришли, вы так зваться стали?

– Слышишь сам, как чудной и чужой созвучны?

– А как тогда твой народ зовется?

Сур всплеснул руками:

– Людь мы сами себя звали, людь – понятно?

Сергея разбирало любопытство:

– А через камни все время ходили?

– Вот ведь твердолобый. Ходили и говорили с камнями, и с водой, и с ветром. Сейчас говорим и всегда говорить будем. Ты вот дышать-то пока не разучился?

Тут Сергей непроизвольно положил руку на грудь и сделал глубокий вдох.

– Воот, – протянул Сур.

– Дальше что? Ныряете во времени? Вытаскиваете разных знаменитостей? Пушкина, наверное, спасли?

– Если бы, – Сур грустно покачал головой. – Свой срок у каждого и своя суть.

– Не говори загадками, – Сергей начал раздражаться.

– Во-первых, не всегда можно заранее и точно определить время, – начал загибать короткие пальцы Сур. – Можно несколько раз сходить, но сил на это много надо. Во-вторых, не всегда человек оказывается в камне или около камня. Лучше всего пещера, можно подвал, подземелье. А знаешь, – перебил сам себя Сур, – как легко в ваши подземелья ходить. Как они у вас зовутся? Длинные туннели в земле вырыты.

– Метро, – машинально напомнил Сергей. От обилия информации голова пухла.

Сур продолжал, как ни в чем ни бывало:

– А потом нельзя человека заранее забрать, даже если знаешь, что скоро ему умирать. А он за день-два до этого под землю спустился. А забирать нельзя.

– Пространственно-временной континуум?

– Что-то вроде того, – отмахнулся Сур. – И не все смогут долгий переход сделать, а потом обратно в точку вернуться. Такие как я просто любопытны. Изначальную способность развили, потому что везде нос совали. Кто-то из наших вообще никогда не ходил. Сидит на своей земле, и хорошо ему, даже не ведает, есть у него силы или нет. А есть шаманы. Они сквозь камень видят. Время называют и место. Пути прокладывают. За тобою пять таких ходило.

– И ты тоже?

– Меня не брали. Я здесь встречал. И правильно – вы из камня все без сознания вывалились. А призвал тебя Озерный шаман. Он самый сильный. Наши его не посмели ослушаться. Он и путь проложил. Ждет он тебя.

Жители подземной деревни обступили Сергея и Сура плотным кольцом. Каждый хотел прикоснуться к новому пришельцу, что-то сказать ему на своем непонятном языке.

Сергей старался выделить каждого, но это плохо получалось, люди постоянно менялись, только пацаненок вцепился Сергею в куртку и не желал уходить. Сергей мог нормально говорить только с Суром и отчаялся понять, что говорили остальные. Поэтому обратился сразу ко всем:

– Я ведь не один из вас. Но знаю девушку, она бы точно была здесь, как своя.

Сур сощурился:

– Про Настю говоришь?

– Ты про нее знаешь? – подхватился Сергей и тут же болезненно прижал руку к голове. – Или она твоя дочь?

– Знаю, о ком думаешь. Хочешь, покажу.

Сур ловко подхватил расшалившегося мальчишку и передал на руки какой-то старухе. Увлек Сергея от охающих и вскрикивающих чудинов. Какое-то время шли по редкому сосновому лесу, огибали каменные выходы, спускались в пологие балки. Потом тропа вытянулась в нитку, стала круче, потянула в распадок. Когда спуск закончился, Сергей закинул голову и оторопел от высоты, с которой они спустились.

Сур подвел Сергея к ровной каменной стене. Словно бритвой провели и отсекли часть скалы. В мельтешении красных, белых и черных точек складывались причудливые рисунки. Сур положил обе ладони на поверхность, постоял несколько мгновений. Потом оторвался и жестом предложил Сергею сделать тоже самое. Камень нагрелся от тепла тела, рисунки задрожали и поплыли.

Сергей видел своих товарищей. Они как будто двоились и троились, накладывались сами на себя. Но Сергей замечал только Настю. Вот она горюет в закопченной деревенской избе, а вот где-то среди замшелых валунов или в деревянном доме, больше похожем на современные. И везде один и тот же рефрен: «медведь заломал», «зарубили», «в горе остался».

Сергей почувствовал, как холод обвивает его, хватает за руки, тянет к себе. Резко оторвал ладони от камня.

– Видишь? Для всех твоих ты мертв.

– А как же они?

– Будут жить, если ты об этом.

– Они выберутся?

– Нет, в свой мир им уже не попасть. Если только ты не откроешь проход.

– Что мне для этого сделать?

– Ответить может только шаман. Он тебя позвал, он и научит.

– Как там Настя? – волновался Сергей.

– Тяжело ей, – вздохнул Сур. – Она многое чувствует, но мало верит. Себе не верит, а мир вокруг боится.

– Она же одна там совсем, как ей помочь?

– Так, есть у нее уже помощники. Вот хоть Хийти попроси за нее.

– Это леший?

– Не совсем. Скорее дух леса. Ничего невозможного для него нет.

– Как его найти?

– Что искать, где лес, там и он. А если увидеть хочешь, не можешь по другому уяснить, то лосем он любит оборачиваться. Это северный наш, исконный зверь. Позже уже, как стали в здешних местах кони появляться, стал и в них входить.

– Что же мне ему сказать?

– Все, что хочешь. Проси сил, проси защиты для себя, для других. Только вот угощение не забудь. Лес уважение любит.

Сур порылся в складках одежды и извлек кусок грубого хлеба, протянул на ладони.

Сергей настороженно взял и поскорее сунул в карман. Чтобы не передумать, сразу развернулся, направился вглубь леса. Сур не стал останавливать, проводил долгим взглядом.

Пока высокие сосны стояли широко на хвойном подоле, идти было нетрудно. Потом стали попадаться ели – одна, другая, как будто в гости забежали ненадолго. Первый упавший ствол внезапно перегородил дорогу, вывернув пласт земли с корнями и разметав во все стороны колючие ветви. Показал, что дерево прожило здесь долгую жизнь. Сергей не стал тратить время на обходы, перелез, царапая руки и раздирая одежду. Земля подо мхом недовольно зачавкала, налилась сыростью. С одной стороны поднялся и набрал силу косогор. С другой, бурелом переплетался все гуще, оттесняя к скальной стене.

Сергей упрямо ломился вперед, вытаскивая из грязи размокшую обувь, опираясь на вылезающие то и дело камни. Добравшись до очередного разлегшегося ствола, парень тяжело оперся на него двумя руками. Принялся бить кулаками в жесткую кору, обдирая костяшки. Лес стоял безмолвно, только струйки тумана тянулись между корнями.

Сергей выдохся, привалился к дереву.

– Помоги… – прошептал чуть слышно. – Помоги Насте. Пусть знает, что она не одна.

Потом вспомнил, торопливо вытащил горбушку, пристроил на стволе, поправил, чтобы не упала. Оглянулся.

Ничто вокруг не изменилось: однообразные стволы, сырой мох, полная неподвижность, даже пичуги не перепархивают. Сергей выдохнул, надо же было поверить в россказни. Еще раз постучал кулаком по стволу, больше чтобы выпустить напряжение. Но угощение трогать не стал, оставил. Уже уходя, расслышал легкое шуршание. Резко обернулся. Кусок хлеба лежал на земле, по нему деловито ползали муравьи.

Сергей махнул рукой и принялся продираться через плотную заросль елочек. Залез уже в самую середину и только потом понял, что никакой заросли здесь не было. Случайно взглянул в сторону. Там почти сливался с подлеском контур широкой спины. Струи тумана и сумерки не давали рассмотреть. Поднялась горбоносая голова, увенчанная развесистыми рогами. Маленькие глазки с затаенным огоньком уставились на человека. Несколько секунд зверь или дух оставался неподвижен. Потом незаметно туша пришла в движение. Замелькали все чаще длинные ноги, совершенно бесшумно опускаясь в мох и взметываясь снова. Как будто не огромное животное, а бестелесная тень прошлась по лесу и растаяла в сером тумане, не встревожив ни одну ветку.

* «Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния» Михаил Васильевич Ломоносов

Настя.

Утром Настю ворча растолкала Марь Ивановна. В окошко заглядывала стылая темнота. В печке скупо потрескивали поленья, но не могли разогнать зябкость. Настя не понимала, что от нее хотят, но послушно встала и не раскрывая глаз, стала натягивать на себя одежду. Так ее поднимала в школу мама почти за два часа до начала занятий. Учителям надо прийти заранее. И Настя покорно сидела в пустом классе, зевая и вяло перелистывая книжку.

Марь Ивановна поставила на стол кружку подогретого молока, положила краюшку хлеба, все время поторапливая Настю и перемежая русские слова с финскими.

– В коровник пора. Лехма ждать не станут. Отсюда уже слышно, как ревут. А председатель и того громче будет. Ты сколько дней больная пролежала? Он трудодни считал, пальцы загибал.

Заставив все еще не проснувшуюся Настю надеть ватные штаны, тулуп, ушанку и повязав сверху пуховым платком, Марь Ивановна выставила ее за порог в мутную снежную круговерть.

– На огни иди, – махнула она рукой и даже подтолкнула в спину.

Настя потопала, загребая валенками снег. Все происходящее казалось не реальным, но колючие снежинки, задуваемые ветром в лицо и за воротник, заставляли идти проворнее.

Показались широкие досчатые двери, над которыми болтался из стороны в сторону фонарь. В маленьких окошках тоже пробивался свет. Внутри барак встретил теплом, запахами сена, навоза и сладковатого дыхания коров. После снежной ночи Насте показалось, что ничего лучше не существует.

Пока она разомлев стояла, пытаясь прийти в себя, подскочила Люба. В красной косынке на голове, в аккуратных кирзачах, которые Настя узнала по антуражу. Как же давно они его примеряли.

Люба раздраженно сунула Насте в руки жестяное ведро.

– Тунеядка! – процедила сквозь зубы. – Поставлю вопрос на комсомольском собрании.

Договорить ей не дали. Между задами коров вальяжно прошелся Рома. Выглядел он как всегда стильно, ему очень шла белая рубаха, расшитая по вороту. У Насти от радости дыхание перехватило. Рассеялись все сомнения, мучившие ее. Главное, что он жив. Но парень только мельком бросил на нее взгляд и как будто поморщился. Обратился к Любе:

– Товарищ бригадир, у Мушки теленок пошел.

Люба наскоро вытерла руки передником, зыркнула на Настю и, ничего не сказав, убежала с Ромой.

Настя и не хотела привлекать к себе внимания. Прижала к себе ведро, как последнюю линию обороны, и пошла по проходу. Далеко не каждое стоило было занять, зияли большие провалы. У буренок выпирали кости таза и раздавались с стороны округлые животы. Настя не знала точно правильно ли это, но коров ей стало жалко. Некоторые оглядывались на нее, не переставая жевать клок сена, смотрели темными влажными глазами. Лирообразные рога украшали почти каждую, и Настя посматривала на них с опаской.

Около одной коровы примостилась девчушка лет десяти. Присев на низенькой табуреточке и подставив ведро под огромное вымя, она маленькими ладошками тянула за соски. Струйки белого молока вспенивали поверхность в ведре, от которого шел легкий пар.

Настя стояла несколько минут, заворожено глядя, как быстро наполняется ведро, потом опомнилась. Слова про тунеядство больно обожгли. Так ей мат любила напоминать, про необходимость работать.

Настя поискала взглядом вокруг себя и увидела свободную скамеечку. Смело подсела к соседней корове. Та начала беспокойно перебирать раздвоенными копытами и наклонять рогатую голову. Настя благоразумно отошла подальше, бросив и ведро и скамейку. В дальнем конце коровника шумно переговаривались Люба с Ромой, видимо коровьи роды давались не легко.

Девчушка надоила уже полное ведро и теперь, ухватив его двумя руками, с трудом тащила по проходу. Настя подбежала к ней, взялась за ручку. Вместе они донесли груз и аккуратно процедили молоко через тряпицу в бидон. Он заполнился только на половину.

Девочка бодро пошагала обратно и снова нырнула под коровье брюхо. Настя осталась стоять перед «своей» коровой. Вдруг почувствовала, что ее дергают за одежду сзади. Девочка протягивала два угловатых кусочка:

– Возьми, угости корову.