Читать онлайн Цена. Выбор бесплатно

Посвящаю книгу тем людям, кто любит и верит, тем, кому я смог помочь и кому ещё помогу. Вы навсегда в моём сердце.

Автор

Глава 1

«СОШЛА С ПУТИ ЗЕМНАЯ ОСЬ…»

ОН и ОНА.

Колдовская ночь

Она, стоя на фоне огромного, в полстены, окна, начала раздеваться… Он – наблюдал. Наблюдал нетерпеливо и одновременно – желая, чтобы это длилось вечно. И знал, уже знал: эта картина навсегда впечатается в него. Точёная как статуэтка, девушка в квадрате окна. Огни ночного города внизу, у подножья гор, тихое, колдовское сияние всего вокруг, и гулкий стук сердца, его сердца. Волшебная ночь, конец марта…

Вот Она повернулась к нему, откинула с лица волну струящихся длинных волос и, глядя ему в глаза, медленно, очень медленно, стянула с себя платье… Тонкие пальцы скользнули к застёжке лифчика…

Он так долго ждал этого момента. Так терпеливо добивался её. Не понимая разумом, как мог он, взрослый дядька сорока пяти лет, имевший двух классных любовниц, так безрассудно, будто мальчишка, влюбиться в это юное создание?

– Иди сюда… – позвал Он хриплым от желания голосом. – Иди ко мне, девочка моя…

Мир качнулся, как маятник, и поплыл.

ЖАН.

Мир в кривых зеркалах

Сон был тягучий, мучительный, чей-то голос из темноты всё звал и звал меня: «Жан… Жан!..» Я метался, пытался избавиться от наваждения и даже, казалось, просыпался, но нет: всё тот же сон и тот же, выматывающий душу наизнанку, зов, от которого никуда не уйти, не спрятаться. «Жан… Жан! Жа-а-ан!..»

Я проснулся в холодном поту – сердце колотилось о рёбра, и дышать я не мог. Откуда-то доносился неприятный размеренный стук.

Я ничего не понимал. Назойливые звуки со стороны кухни раздражали, били по ушам. Я встал и пошёл туда. Включил свет и оторопело уставился на источник шума. В мойке стоял стакан – выпив перед сном молоко, я оставил его там.

Из неплотно закрытого крана в переполненный стакан капала вода. Капли одна за другой, зависнув ненадолго в носике крана, срывались и летели вниз, ударяясь о воду с немыслимо громким, усиленным ночной тишиной звуком, и брызги фонтанчиком разлетались вокруг.

Я бессильно опустился на стул и вдруг осознал, что меня трясёт, трясёт мелкой дрожью как от сильнейшего озноба. Обхватил себя руками, пытаясь унять трясучку. Зубы постукивали, по спине полз противный холодный пот. Медленно, словно во сне, я поднялся, подошёл к мойке и закрутил кран. В обступившей меня звенящей тишине что-то прошелестело:

– Тебе… не остановить… это…

Словно северный ледяной ветер пронёсся по квартире и зашвырнул чьи-то слова мне за шиворот комком мокрого снега…

– Тебе… не остановить… это…

Что «это»?

* * *

Солнце било в окна тысячей кулаков, словно стремилось вколотить в меня убеждённость в том, что всё в порядке и беспокоиться не о чем…

Но я-то знал…

Я ещё толком не вспомнил, в чём дело, но знал, что мир изменился этой ночью. Нет, слово «изменился» не подходит. Мир как бы… закончился?

Холодный пот снова прошиб меня. Я осторожно встал с постели. Вспомнил, что ночью просыпался и закрывал кран на кухне. Вспомнил озноб, ощущение беды и странные слова… Это что, на самом деле происходило? Или приснилось? Лучше бы это был сон…

Я с опаской переступил порог кухни, моей уютной любимой кухни. Нет, всё по-прежнему, тишина и порядок. Налил себе чаю и уселся у окна.

Итак, этой ночью что-то произошло. Что-то серьёзное. Теперь задача – понять, что произошло. Ночной ужас постепенно отступал, и я снова превращался в себя – спокойного, уверенного и энергичного. Однако где-то в районе солнечного сплетения словно застрял кусочек льда, и он неприятной холодной струйкой стекал в живот.

«Что ж, смирюсь и буду наблюдать, обращусь в само внимание и, разумеется, всё пойму», – успокаивал я себя. Так добрая бабушка утешает внука, гладит по головке, убеждает, что вот вырастет он большим да сильным – и победит всех врагов. Но внучок плачет, в душе он знает, что, может, и не победит никого никогда.

Передвигаясь аккуратно, словно после тяжёлой болезни, я вышел во двор. Закрыв подъездную дверь, встал на ступеньках и замер, внимательно осматриваясь вокруг.

Вроде всё в порядке. Но не успел и вздохнуть с облегчением, как услышал крики в дальнем углу двора. Всмотрелся – на детской площадке дрались, матерясь, бомжи. В нашем-то, хорошо охраняемом дворе? В образцовом районе Алматы? Не может быть!

Я двинулся дальше и теперь стал ещё более внимательным. Разбитая вывеска в дорогом бутике… Авария на перекрёстке… А вот женщина с подбитым глазом – боже мой, сто лет не видел женщину с синяком! Какое странное ощущение от окружающего: вроде всё то, да не то. Словно прежний мир сдвинулся всего чуточку, но на этом микрорасстоянии оказался на порядок ниже, грубее.

Меня чуть не сбил велосипедист, и вдобавок обругал довольно грязно, но я… я был заворожён таким быстрым превращением моего прекрасного ещё вчера, довольно комфортного мира, полного доброжелательных и улыбчивых людей, в мир тусклый, грязный и чужой! Да, чужой!

Я позвонил моей помощнице:

– Ляйсан, ты как? У тебя всё в порядке?

– Нет, Жан, не в порядке, у меня какой-то дурдом творится… Представляешь, среди ночи шум разбудил – соседи сверху скандал устроили! Да такой, что наряд полиции приехал. Хожу теперь как зомби, ещё и воду отключили, без предупреждения…

Я почувствовал, что Ляйсан на грани нервного срыва.

– Бери такси, дуй ко мне. У меня и вода есть, и поговорить нужно. Захвати график приёмов. Нам же в Москву лететь… Когда, кстати?

– Послезавтра, билеты на тридцатое марта, в шесть утра.

МАРК.

Тени из прошлого

Марк стоял на красном светофоре, в большой пробке на аль-Фараби, и вспоминал посиделки с бывшими одноклассниками, школьными друзьями. Встречались они неделю назад, двадцать первого марта, в самый Наурыз. Удивительно, что у них получилось собраться довольно большой компанией, давно уже все потерялись и разошлись. А тут так славно встретились и хорошо пообщались.

Особенно рад был Марк увидеть через столько лет Олега, лучшего школьного друга. Олег окончил медицинский, стал подающим большие надежды нейрохирургом, учился и стажировался в Германии, мог там остаться – ему сделали очень интересное и выгодное предложение. Но вернулся.

– Пойми, Марк, я вернулся в Алматы, – говорил возбуждённо Олег, – потому что здесь судьба моя, моя Танюшка. Не мог я расстаться с ней надолго, а она ко мне тоже не смогла бы приехать, у неё отец тяжело болен, понимаешь, не бросит она его… Мать моя рвёт и мечет, Таньку готова сожрать с косточками. У матери идея-фикс свалить отсюда, и на меня одна надежда и была. А я вернулся, – Олег, изрядно захмелев, продолжал говорить и говорить о себе, но Марку было интересно слушать. Алкоголь его не брал, и он почти не опьянел, хотя пили с Олегом на равных.

– Знаешь, Марк, у нас соседка есть, её пару лет назад инсульт разбил, она полностью парализована, но живёт, сердце крепкое. Так вот, никого у неё нет, ухаживает за ней противная такая бабёнка, ушлая. Соседи говорят: вроде ухаживает она за Кларой только потому, что та отписала ей всё, от безвыходности отписала, а прохиндейка эта теперь что хочет, то и творит. Весь день болтается где-то, приходит под вечер, а ведь у парализованного человека потребностей побольше, чем у здорового, я тебе как врач говорю…

Марк кивал, внимательно слушал и в душе так радовался, что друг его лучший по-прежнему такой же чуткий, такой же неравнодушный, восприимчивый к боли других. «Это ведь редкость сейчас, большая редкость. А среди врачей – особенно, как, впрочем, и среди нас, юристов», – подумал Марк и попытался успокоить друга:

– Ну бог с ней, с соседкой, Олег, ну вот так у неё судьба сложилась. Ты мне лучше скажи: почему мы с тобой об этой несчастной говорим, а не о нашей жизни?

– Марк, погоди, ты ведь юрист, вот объясни: а можно так переиграть завещание этой несчастной, чтобы все её накопления, ну что она этой кошёлке отдала, внести в счёт нормального лечения, да хоть в той же Германии? Даже если взять, к примеру, квартиру в нашем доме, то от продажи её хватило б денег на восстановительный курс, ну или просто человеческое существование, с профессиональными сиделками.

– Гипотетически можно всё, – Марк пожал плечами. – Но как ты на деле себе представляешь: я влезу в квартиру к этой женщине, потребую завещание, и давай искать в нём просчёты юридические? Мне же нужен законный повод, нужно дело завести. А на основании чего?

– А если мы, соседи, напишем жалобу на эту её, как там… сиделку, опекуншу её? Что вот, мол, мы все – свидетели её, так сказать, бессердечности? Может, тогда органы заинтересуются, примут заявление, откроют дело, ну а мы пригласим адвокатом тебя? Можно же?

Марк кивнул:

– Да, так можно закрутить мельницу, но тебе-то это зачем? Знаешь, сколько волокиты будет? Да и получится ли соседей на это дело подписать? А подписей нужно ой как много, чтобы дело точно в производство пошло…

Олег подумал и слегка заплетающимся языком сказал:

– Знаешь, я не Дон Кихот и понимаю, что рубиться с ветряными мельницами – глупо, и спасти всё человечество я не смогу, помочь всем людям… Но это не значит, что я не могу попытаться помочь хоть одному человеку.

Мужчины помолчали. Марк посмотрел на сидящих за большим столом взрослых, совсем взрослых уже людей, тех, кого он знал мальчишками и девчонками, и снова в который раз удивился тому, как незаметно и быстро они стали дядьками и тётками, а внутри всё те же хулиганы и тихони, кокетки и скромняшки. Добрые и не очень… Изменило ли их время?…

– Олег, а ведь жизнь жестокая штука, верно? Вертит нами, как хочет, пугает своей непредсказуемостью, случайностями своими всякими… У нас ведь только и есть надежда, что обойдут нас беды-печали, болезни, но нет никаких гарантий. Ну а кто знает, что будет с нами завтра, через полчаса…

– Ой, Маркуня, даже не начинай! – Олег скривился, словно у него зуб заныл. – Если уйдём сейчас в этот экзистенциализм, то до утра не выберемся, заблудимся, погрязнем, и похмелье будет в два раза тяжелее.

– Олежка, ну ты ничуть не изменился, как же я рад, что увидел тебя! – рассмеялся Марк.

…И вот прошла неделя после той встречи с одноклассниками, и именно этот разговор со старым другом и вспоминал сейчас с удовольствием Марк. И рад был, что откликнулся на просьбу Олега, согласился помочь его парализованной соседке, и теперь, возможно, школьная дружба двух мальчишек перерастёт в крепкую мужскую дружбу.

Загорелся наконец зелёный, и Марк прикинул, что успевает ровно к началу встречи с очередным клиентом, а значит, извиняться не придётся, хотя кофе выпить он не успеет. Ничего, попьёт кофе с Олегом, сегодня им встречаться.

* * *

Марк шёл к подъезду дома, в котором жил Олег, и там же, двумя этажами ниже, обитала несчастная больная соседка, опекала которую скандальная и необязательная женщина. Марк надеялся, что с юридической стороны проблем не возникнет, тем более что под заявлением в полицию и органы опеки подписались почти все жильцы подъезда.

Марк позвонил в домофон и, услышав приветливый голос Татьяны: «Марк, заходите!», потянул дверь на себя. И на миг замер – из подъезда неприятно повеяло сыростью и подвальным холодом. Что-то серое прошмыгнуло мимо него в подъезд, и для кошки оно было великовато. Марк поёжился, и на секунду ему вдруг страстно захотелось убежать. Но взял себя в руки и решительно прошёл к лифту.

Олег уже ждал его – обнял и повёл в квартиру:

– Так хорошо, что у меня выходной сегодня, успеем и поговорить, и поужинать вместе.

Марк как-то странно слышал всё, словно через вату, и никак не мог понять, что же с ним происходит. Таня встретила их и сразу предложила кофе, прибежала их собака, шустрый и весёлый щенок сенбернара, – и Марк пришёл в себя, наваждение ушло, осталось только слабое напоминание: что-то там, в районе сердца, немного щемило, тихонечко трогало главную мышцу тонкой иглой.

– Слушай, Марк, ключ от квартиры Клары у меня. Эта, её опекунша, такую истерику закатила, когда проверяющие пришли, бог ты мой! Такой скандал был, но удалось отправить её домой. А документы, все документы Клары: и на недвижимость, и по вкладам, и завещание – всё у меня, дали под расписку, но тебе придётся ехать к ним, в эту комиссию… Короче, ты лучше меня знаешь, что делать, да? – Олег говорил, как всегда, много, но Марка это не грузило и не раздражало, наоборот, многословие друга отвлекало его от тревоги, которая снова стала нарастать.

Они отправились к соседке, будущей клиентке Марка. Олег открыл ключом дверь:

– Клара, это мы, я адвоката привёл, вот знакомьтесь.

Марк увидел жалкую измождённую женщину непонятного возраста, ей могло быть пятьдесят лет, а могло – и семьдесят. Тусклые волосы, кривой рот. Дрожащая рука потянулась навстречу Марку, но тут же упала на одеяло. Олег принялся открывать окна, чтобы проветрить комнаты, а затем ушёл на кухню, крича оттуда что-то про кофе и рюмочку коньяку.

Но Марк уже не слышал его. В ушах снова зашумело, голова словно распухла, увеличилась, и он не мог отвести взгляд от глаз Клары. Там, на самом дне её бесцветных и пустых глаз было что-то, что вцепилось в него и не отпускало. Словно водоворот закручивал его мозг в бездонную глубину, в которой кто-то ждал и звал его, Марка.

– Дай мне руку… – вдруг чётко услышал Марк. Это прозвучало требовательно и даже угрожающе. И следом снова, ещё громче: – Дай руку!

Марк покорно протянул руку, и Клара вцепилась в неё мёртвой хваткой. На какое-то мгновенье она словно пришла в себя, живой, страдальческий ужас мелькнул в её глазах, но уже через секунду они снова стали пустыми и безжизненными. Клара с невероятной, невозможной для парализованной женщины силой потянула Марка к себе и свистящим, полным ненависти и ярости шёпотом отчётливо произнесла:

– Вот ты и попался, зайчик! – и громкий смех судорогой свёл её челюсти. Окаменевший Марк словно в замедленной съёмке видел, как из её рта вместе с последним долгим выдохом вылетело нечто непонятное, но определённо живое, и он втянул его носом. В себя. В самое своё нутро.

АНДРЕЙ.

Сновидение

Андрей, сидя в своём московском офисе, делал вид, что внимательно слушает разглагольствования представителя крупнейшего немецкого банка. К этой встрече, назначенной на 28 марта, в компании готовились давно, и вот она состоялась, причём довольно успешно. Все вопросы партнёрства были решены, юристы обеих сторон получили в своё распоряжение черновые проекты договора о сотрудничестве, можно было расходиться, да и рабочий день уже закончился. Но будущий компаньон оказался большим любителем поговорить о политике, а Андрею сегодня было не до долгих бесед. Тем не менее этикет требовал выдержать хотя бы полчаса «постделовой» беседы, раз уж у гостя есть такое настроение.

Андрей и сам обычно инициировал подобные разговоры за чашкой кофе или за ужином – именно в таком общении партнёр раскрывался по-настоящему, показывал лицо. А если и был чрезвычайно умел в сокрытии истинного лица, то у Андрея на этот случай были припасены различного рода провокации, от невинных до достаточно жёстких. Андрей любил такие игры, это и был настоящий бизнес, а всё остальное: партнёрство, сотрудничество, будущие доходы и развитие дела – так, приложение к игре. Но не сегодня. Сегодня и компаньон был скучный и предсказуемый, этакий типичный европейский педантичный финансист, да и у Андрея было дело поважнее. Хотя… Разве может быть важным сон? Но именно сон сегодня весь день не давал ему покоя. Андрей словно не вышел из него, продолжал пребывать в нём, в этом страшном, мучительно долгом, неприятном сне.

Андрей терпеливо дождался очередной паузы в беседе и с извиняющимся жестом и очаровательнейшей улыбкой на лице выразил своё сожаление о том, что вынужден прервать такую интереснейшую беседу, но «время-время». Может, завтра за ужином они продолжат разговор? «Найн-найн…» – тоже извиняющимся тоном заговорил немец: завтра самолёт, он улетает в обед, но так рад, и приятное знакомство, и теперь на подписание договора, возможно, Андрей прилетит к ним, если будет время, да-да, мы всё обсудим, наши юристы, ваши юристы. И так, перекидываясь традиционными формальными улыбками и словами, провожая друг друга и пожимая руки, наконец разошлись они по машинам, и Андрей, облегчённо вздохнув, распорядился везти его домой-домой-домой…

Сидя в машине, он расслабил галстук, закрыл глаза и снова, в сотый раз за день, вспомнил свой сон, прокрутил его от начала и до конца, до того момента, как вскочил с кровати в холодном поту, не понимая, где он, и постепенно осознавая: боже, какое счастье, он дома, он в своей постели…

Во сне Андрей стоял в тёмном коридоре и смотрел в приоткрытую дверь ярко освещённой комнаты. Комната была пуста, белые стены, белый пол и мощная лампочка под потолком без абажура. Беспощадный свет заливал комнату целиком, ни единой тени. В центре стоял стул, и на нём, спиной к Андрею, сидел человек в чёрном свитере и чёрных штанах. Его руки были связаны и лежали на коленях, а голова была опущена. Андрей смотрел ему в спину, и не мог оторваться. Он подумал, что больше всего боится, что человек обернётся и увидит его, и тот именно в этот момент стал медленно поворачивать голову в его сторону. Андрей не мог двинуться с места, его сковал страх, сердце бешено колотилось. Лицо повернувшегося к нему человека… было его, Андрея, лицом! Только странно, непривычно худым, бледным, и с пустыми, будто слепыми, глазами. Эти глаза словно ощупывали пространство, выискивая его, Андрея, подбираясь всё ближе и ближе к тому месту, где он стоял. И оцепеневший от ужаса Андрей – там, во сне – понимал, что как только этот взгляд доберётся до него – всё, спасения не будет.

Человек на стуле делал глотательные движения, кадык его плотоядно двигался, как вдруг огромный чёрный ворон налетел на него, стремясь выклевать глаза. Ужасное хлопанье крыльев и змееподобные движения головой того, кто сидел на стуле и пытался уклониться от мощного птичьего клюва, приводили Андрея в ужасное, полное бессильного отвращения, состояние. Однако он никак не мог проснуться, словно было ещё что-то важное, что ему нужно было увидеть. Но это важное всё никак не происходило, и, в конце концов, Андрей проснулся в мокрой от пота постели, с трясущимися руками и пересохшим горлом…

То, что это не простой кошмар, Андрей понял по состоянию, в котором находился весь день. Словно часть его осталась там, во сне, в том тёмном коридоре… Такого с ним ещё не бывало. Сны снились. Всякие, тревожные в том числе, но, вспомнив их наутро и обсудив с сестрой или просто обдумав за чашкой кофе, к обеду обычно он уже забывал о сне и спокойно занимался своими делами. Однако этот сон – совсем другое дело. И Андрей думал, что самому ему не справиться, не разобраться…

ИННА и ОЛЬГА.

Родовое проклятье

Ольга сидела перед зеркалом и разглядывала себя внимательно и придирчиво. За окном в самом разгаре ранняя алматинская весна, март заканчивается, через три дня уже и апрель. А у неё ощущение, что жизнь мимо утекает. Хотя выглядит она великолепно для своих лет: скоро пятьдесят, а больше тридцати пяти, пожалуй, не дашь. Ольга вздохнула, собрала в пучок распущенные волосы. Да кому оно надо – молодо ты выглядишь или нет?

Из соседней комнаты раздался вой и грохот, что-то шарахнуло о стену. Ольга нахмурилась, вспоминая, что ж такого могла оставить в комнате сестры, чтобы так громыхнуло. Достала ключ, отперла дверь – прямо у порога, на полу, сидела её сестра и, дёргая волосы, тихонечко выла. Ольга внимательно оглядела комнату: нет, ничего такого, всё в порядке. Диван, два пуфа, ковёр, решётка на окне, медведь плюшевый в углу. Головой, что ли, билась об стену? Надо стены чем-то мягким затянуть…

– Инусик, ну что ты, всё хорошо, сейчас укол сделаем, и ты поспишь немного. Толик скоро приедет, вот только звонил, – Ольга села рядом с сестрой, обняла её и, гладя по голове, стала монотонно приговаривать: – Всё хорошо, моя девочка, всё хорошо.

Инна успокаивалась и в такт сестринскому бормотанию хлопала ладошкой по полу.

После укола с успокоительным Инна уснула, а Ольга снова пошла к зеркалу, рассматривала себя, долго и тщательно выщипывала брови, но потом, словно устав сдерживаться, стремительно подошла к шкафчику на кухне и налила себе виски.

Толик, старинный Ольгин приятель, когда-то долго и безответно ухаживавший за ней и так и оставшийся безответно влюблённым, сразу учуял запах алкоголя. Вернее, как только Ольга открыла дверь, Толик почувствовал: что-то не так, что-то случилось, – а уж потом обоняние донесло до него аромат виски и он увидел блестящие Ольгины глаза, складку между бровей.

– Олькин? Ты в порядке? Впрочем, чего я спрашиваю, всё и так ясно. Что-то с Инкой случилось, да?

– Заходи, Анатолий, – устало произнесла Ольга. – У Инны сегодня с утра срыв случился на ровном месте, сама не своя, воет страшно, постоянно бьётся в дверь и зовёт кого-то, не могу разобрать… Опять обострение. Ох, зря я просила тебя съездить с нами в выходные к родителям на кладбище. Похоже, ничего у нас не получится…

Толик зашёл, разулся, долго и тщательно, по многолетней привычке врача, мыл руки в ванной, а сам обдумывал ситуацию.

– Знаешь, Оль, давай-ка сейчас чаю выпьем, и если покормишь меня, буду чрезвычайно благодарен, а потом сядем да обдумаем нашу поездку. Всё в порядке будет в субботу, вот увидишь. Инну на себя беру, если что – инъекцию введу, и она поспит в машине. Я с ней посижу, а ты спокойно всё сделаешь, всё, что наметила. И вообще, у нас же есть ещё в запасе пара деньков? Инна, может, к выходным оклемается, не паникуй раньше времени. Хорошо? Инна спит сейчас? Вот и пусть, пусть спит, в себя приходит.

Ольга вздохнула:

– Ну хорошо, если думаешь, что так лучше, то и ладно, подождём тогда.

У неё сразу улучшилось настроение, Толик умел внушить ей спокойствие и уверенность.

…Может, зря она не вышла за него? Ведь и Инна любит его и, когда он рядом, ведёт себя гораздо спокойнее и тише. Хотя, что уж теперь рассуждать и сожалеть? Они прекрасные друзья, и Толик – единственный человек на свете, кто по-настоящему любит её и заботится о ней.

* * *

Ольга и Инна, две сестры, жили вместе всегда. Сначала с родителями, а потом, когда родители умерли – сначала отец, а потом, через два года, и мать, – остались вдвоём.

Отец их, инженер высокого класса, работал на оборонном предприятии, мать – лаборантом в химической лаборатории того же завода. Ольга, сколько помнила себя, с самого детства, всегда жила в диком напряжении, в ожидании чего-то плохого, как в страшной сказке: вот-вот что-то случится.

Но всё это пряталось глубоко внутри, а внешне, на поверхности, у них была благополучная среднестатистическая семья. Они с Инкой – две сестры, с разницей в три года, почти близняшки – были очень дружны. Выходные – на даче, лето – у моря, выставки и театры – в зимние каникулы. На новогодние праздники выезжали в Москву, и отец, пользуясь своим достаточно высоким статусом, всегда мог купить самые лучшие билеты на самые лучшие спектакли.

Мать, сухая, отстранённая, холодная женщина, редко ласкала и баловала своих дочерей. Отца она любила сильно, но всегда что-то стояло между ними. Ольга помнила, что мать всегда была против приезда родственников отца, его многочисленных братьев и сестёр. В большой семье отца было семеро детей, и он был самый старший. Его лучшим другом в жизни, самым верным и преданным, был брат, что шёл сразу за ним, на два года младше. Отец любил его, радовался, как мальчишка, когда тот звонил или слал поздравительную телеграмму. Но мать даже против братишки была, в конце концов родня отца перестала пытаться встретиться с ним и его семьёй.

Ольга и Инна знали, что у них есть многочисленные дядьки-тётки и братья-сёстры, но ни с кем из них не были знакомы.

Если не считать этого странного материнского, так сказать, каприза, в остальном у них была счастливая, дружная семья, и холодность матери компенсировала сильная любовь отца, его искреннее восхищение своими девочками, красивыми и талантливыми. Так что росли Ольга с Инной беззаботно, учились, ходили в музыкалку, рисовали, гуляли с мальчиками и влюблялись. Всё изменилось, когда Ольге исполнилось пятнадцать.

В один год, с разрывом в три месяца, умерли две сестры отца и брат, самый младший. Отец ездил на похороны и возвращался с каждым разом всё более постаревший и молчаливый. Ольга и Инка слышали, как по ночам из-за закрытой кухонной двери раздавался взволнованный и резкий голос матери и глухие отрывистые ответы отца. Что-то происходило – пугающее, непонятное, но что? Им никто ничего не объяснял.

Через два года ситуация повторилась: с небольшим разрывом в пару месяцев ушли из жизни сестра и брат отца, и снова он отправился хоронить своих. Ольга хорошо помнила, как они провожали отца и он, совсем седой, стоял на перроне, щурился на солнце и что-то говорил матери.

Ольга не вникала тогда, она была влюблена, как кошка, и ни о ком, кроме своего Саши-Сашули, думать не могла, словно попала в сладкий туман и плавала в нём, даже не пытаясь выбраться.

Отец не вернулся. Мать через неделю после оговорённой даты возвращения позвонила «им» – тем, кого терпеть не могла, в далёкую Сибирь, и услышала, что уехал, уехал сразу после похорон. Она говорила с отцом отца, с Ольгиным и Инниным дедом, тот в свои семьдесят восемь был бодр, крепок здоровьем, светел умом, хоть и похоронил уже пятерых своих детей. После разговора с ним мать положила телефонную трубку, пошла на кухню и плотно закрыла дверь. Инна рассказывала потом, как испугалась, когда услышала оттуда какие-то странные звуки, уханье и кашель. Это плакала их мать, а они никогда не видели её плачущей…

Вечером того же дня мать позвонила любимому брату отца. Он один остался из братьев-сестёр отца, и матери больше не к кому было обратиться. Тот пообещал поехать туда, в Сибирь, и всё разузнать, но через два дня из Киева, где он жил, пришла телеграмма о его смерти, и мать, оцепеневшая, ходила с этой телеграммой в руках по квартире, и девочки понимали, что её лучше не трогать.

Ольга, в свои почти восемнадцать, решила действовать самостоятельно.

Купила билет на поезд и через трое с половиной суток была в том городе, откуда две недели назад должен был выехать её отец. Она была не одна, с ней был Саша, её друг ненаглядный.

Именно он, Саша, и зашёл в морг на опознание, потому что Ольга сидела, вцепившись в скамейку во дворе, и не могла, не могла оторвать себя от неё. Она смотрела на двери морга и, когда оттуда вышел Саша, всё поняла по его лицу.

До отъезда они успели съездить в деревню к деду, и Ольга узнала страшную правду: все её дядья и тётки, все покончили жизнь самоубийством. В первые похороны отец её держался, всё устраивал, всех успокаивал, и только с одним своим братом мог потом расслабиться, выпить, поговорить по душам. С тем, кто жил в Киеве. А на вторые похороны тот не смог приехать – не отпустило начальство. И отец не выдержал. Поздно вечером уехал из деревни, отправился в город, откуда должен был вернуться домой, снял посуточно квартиру на последнем этаже девятиэтажки и рано утром шагнул из окна.

Его брат, любимчик и друг, после разговора с Ольгиной матерью даже не стал ничего узнавать, он всё понял и через два дня повесился.

Такова была подлинная история их семейства, Ольга всю-всю правду разузнала. Что висело над ними всеми, над их родом, какое страшное проклятье?

Ольга вернулась домой повзрослевшая, даже постаревшая. Её роман с Сашей постепенно сошёл на нет. Заботы о семье легли на плечи Ольги, она похоронила отца, поддерживала мать. Та сразу превратилась в старуху, только и знала теперь, что сыпать проклятия на семью отца, да его самого проклинать – за то, что так поступил с ними.

Ольга в этой суете и вечном напряжении совсем не помнила себя и, самое страшное, не заметила, что с младшей сестрой стало твориться что-то неладное. Что-то ужасное.

Месяца через три после похорон отца Ольга застала Инну за тем, что та методично вырывала из своей головы волосы и, раскладывая их в кучки, приговаривала: «Вот пёрышек наберу и гнездо совью, вот пёрышек наберу и гнездо совью, вот пёрышек…» Ольга зажала себе рот ладонью, чтобы не заорать, так это было страшно. Подбежав к сестре, обняла её, схватила за руки, но Инна вдруг оказалась нереально сильной, и, пытаясь справиться с ней, Ольга уже почти дралась с ней. Она поняла, что близка к истерике, когда увидела, что оставляет на руках Инны багровые пятна и кровоподтёки.

Ольга отпустила сестру, перевела дух и пошла к матери. Та сидела на кухне, опустив голову, и обрисовывала ногтем узор на скатерти.

– Мам, что-то с Инной случилось, она как будто с ума сошла… – Ольга налила себе воды и села напротив матери. – Наверное, нужно врача вызывать или везти её к психиатру.

– Делайте что хотите, – еле слышно сказала мать. – Я уже ничего не хочу. Зачем я родила вас от него, от самоубийцы? Вы тоже сумасшедшие, больные, тоже в петлю полезете…

Ольга не выдержала и зашипела ей прямо в лицо:

– Заткнись… заткнись сейчас же. Не смей нас хоронить, ты никогда не любила нас, фиг с тобой, но хоронить нас не позволю, поняла? – Она развернулась и ушла.

С этого дня они почти не разговаривали с матерью, и когда через два года той стало плохо с сердцем, она позвонила соседке с первого этажа, но не позвала дочь, которая была рядом, в соседней комнате.

Ольге к тому времени было на всё наплевать, Инне поставили диагноз, что-то там с расщеплением личности, надежды на её выздоровление не было.

Раз в полгода её забирали в психоневрологический диспансер, на месяц, а потом Ольга снова везла её домой, притихшую, почти мёртвую.

Ольга жила как во сне. Она застыла, как муха в янтаре, с той минуты, когда Саша вышел из дверей морга, когда на лице его прочитала страшную правду. Увязла в том далёком уже дне и не могла сдвинуться. Отец снился ей и убеждал не верить в то, что он умер. «Я живой», – говорил он, и Ольга верила ему. Просыпалась и ждала, что вот придёт, приедет, позвонит, постучит в дверь. У неё не было любви, только постылая работа, полупустая квартира с больной сестрой, долгие дни, вечера, ночи. Она законсервировалась в своих восемнадцати годах и старела медленно, сама не замечая бега времени.

Всё изменилось, когда ей исполнилось сорок, даже не то чтобы изменилось, а как-то сдвинулось с мёртвой точки.

* * *

Однажды Ольга сидела смотрела телевизор, делая звук чуть громче, когда из комнаты сестры раздавались крики. Приступы безумия у неё так обострились, что лечащий врач уже предупредил Ольгу: видимо, нужно готовиться к тому, чтобы переселить Инну в диспансер окончательно.

Ольга раздумывала, ей было очень жаль младшую сестру, а с другой стороны, сама она очень устала, в первую очередь из-за того, что знала: никто не оценит её героизма, никто не поблагодарит и не возведёт на пьедестал. Её жертва напрасна, никому не нужна.

От этого ей становилась настолько мерзко, что она шла на кухню, доставала из шкафа бутылку виски. Выпивала две-три рюмочки и, опьяневшая, ложилась спать. Наутро её мутило, она с трудом переносила алкоголь. Но он хоть немного снимал напряжение.

В тот вечер, переключая каналы, Ольга наткнулась на какую-то передачу. В гостях в прямом эфире сидел экстрасенс, и зрители могли задавать ему вопросы. Ольга переключилась на этот канал именно в тот момент, когда молодая женщина, плача, рассказывала, что два года назад в автокатастрофе погиб её муж, она осталась с трёхлетним сыном одна. Зрительница просила экстрасенса устроить ей встречу с душой мужа.

– Зачем? – спокойно спросил он.

– Я хочу сказать ему, что у нас всё хорошо, – женщина начала плакать.

– Поверьте, он знает всё, что ему нужно знать, и не надо его душу тревожить. Тем более что там, после смерти, он стал совсем иным, это уже не он. И мы все станем иными, когда умрём. Прошло два года, а вы всё с ним, держите его, мучаете, не отпускаете. Вам тяжело от этого, вы не живёте, вы стоите на краю бездны и изо всех сил удерживаете толстый канат, к другому концу которого привязана душа вашего мужа. Она стремится отправиться по своему пути, но вы, раздирая ладони в кровь, держите её. Но душа должна освободиться, иначе снова смерть, гораздо страшнее физической – духовная. Душа не может себе этого позволить, понимаете? Какой ценой она освободится от вас? Вам придётся дорого заплатить. Подумайте! Подумайте хорошенько и отпустите вашего мужа!

Ольга задумалась. Это очень похоже на её историю с отцом, только она канат держит уже больше двадцати лет. И платит очень дорого за это.

А как отпустить? И тут этот экстрасенс заговорил как раз о том, что существуют разные способы и обряды. Но говорил он расплывчато, никакой конкретики, ну и понятно, формат телевизионной программы не позволял подобные вещи глубоко обсуждать, поэтому ведущий понёсся «галопом по европам», а экстрасенс давал общие ответы.

Впрочем, Ольгу дальнейшая беседа не интересовала, она вдруг зацепилась за это «отпустите», она словно нащупала что-то в той темноте, где жила. Будто отыскала в том мраке ручку двери. Будто есть выход, и можно теперь изменить жизнь и измениться самой.

Ольга притащила ноутбук и полезла в сеть.

За два выходных она зарегистрировалась на десяти форумах, записалась на приём к психологу, залезла на сайт духовных практик.

Небольшой сдвиг, как сдвиг тектонических плит, привёл к разлому, трещина появилась в ней, и из неё, из этой трещины, подобно древним чудовищам, полезли страх, гнев, ярость, злость, обида и печаль…

Ольге очень повезло с психологом, хотя записалась на приём, ориентируясь только на отзывы на форумах. По возрасту женщина-психолог годилась Ольге в матери, и ждать своей очереди к ней на приём пришлось четыре месяца. А повезло Ольге вот в чём: эта женщина работала с семейными и родовыми травмами, работала по методу семейных расстановок и составлению генограммы рода.

Ольга рассказала ей об отце-самоубийце и сестре-сумасшедшей, а психолог, внимательно слушая, законспектировала её историю, сделала пометки в журнале, куда предварительно внесла все Ольгины данные.

Ольга впервые в жизни рассказала всё. Всё, что долгие годы кружило её, морочило и затемняло ей разум. Всё то, что боялась вспоминать и понимать, она рассказывала и плакала, сама не понимая, почему у неё льются слёзы. Раз в неделю Ольга встречалась с психологом, а ещё через месяц прошла курс «расстановок», в которых вся её семья, весь род со стороны отца и со стороны матери дали ей разрешение на то, чтобы она жила свою жизнь и не отвечала за предков.

Ольга испытала мощнейший кризис. И еле выбралась из него.

Впрочем, до сих пор ей было непонятно: выбралась ли? Но то, что в жизни стали происходить незначительные, но какие-то тёплые перемены, – это она отметила. Да и Инна стала спокойнее, гораздо спокойнее. Так и пролетели ещё несколько лет.

* * *

И вот сегодня такой срыв у Инны… Что случилось этой ночью, что?

Толик, словно услышав мысли Ольги, отодвинул чашку:

– Олькин, а что могло спровоцировать обострение, думала? Может, что-то случилось вчера вечером или ночью?

– Да нет же, Толик, всё как всегда, даже лучше, вечером мы смотрели семейный альбом, фотографии наши детские, отца с матерью. Она всех вспоминала, смеялась даже. А ночью… Не знаю, может сон какой-то приснился? Вроде всё тихо было у неё в комнате, это как раз мне кошмар привиделся, но у меня это часто бывает, я сходила на кухню, выпила воды. У Инки тишина была, и я снова уснула. А вот утром – ну как утром, часов в пять – началось. Я проснулась от её воя. Зашла, а она меня не узнаёт, головой бьётся и всё зовёт кого-то. «Быстрее! – кричит. – Надо быстрее!» А что «быстрее» – не говорит. Я ей укол сделала, она уснула, не сразу, правда, но уснула, а проснулась – и снова… Я опять укол сделала. Теперь следующий укол можно будет через пять часов только вколоть. Ой, боюсь я, Толик… Что теперь с Инкой будет?

– Ничего, Оля, рано пока паниковать. Небольшие рецидивы, они у всех пациентов случаются, всё может нормализоваться. А пока надо просто наблюдать за состоянием Инны, – Толик так уверенно сказал это, что Ольга, готовая снова разволноваться, успокоилась.

Глава 2

ДВОЙНИК

Мы летели в самолёте, я и Ляйсан. Летели в Москву. Ляйсан ещё не пришла в себя после моего рассказа о той ночи, когда случилось «это». Пока ещё я не понимал, что произошло, и очень надеялся, что в Москве мне удастся выкроить хотя бы денёк, чтобы разобраться с изменившимся миром. Мне всё ещё не хватало данных, не хватало информации, чтобы понять, что со всем этим делать. Для этого мне нужно было увидеть как можно больше изменений, поговорить со знающими или особо чувствительными людьми, послушать, что они скажут о своих догадках. И о том, какие перемены они заметили после двадцать седьмого марта.

Состояние у меня было подавленное, к тому же я страдал от сильнейшей головной боли, от ломоты в костях. Самолёт непрерывно трясло, и это был первый в моей жизни рейс, когда я всерьёз забеспокоился: долетим ли?

Да, жизнь менялась не в лучшую сторону. Большинство людей пока не почувствовали разницы. Но если я не успею исправить ситуацию и люди начнут видеть изменения к худшему, то своим жалобами и пересказами плохих событий они ещё больше качнут маятник, и тогда может произойти самое ужасное. Мы стремительно минуем «точку невозврата» и покатимся в тартарары.

В голове постепенно складывался пазл, и я понимал, что мне важно каким-то образом найти того, кто сдвинул мир с точки опоры, кто нарушил баланс. Вот моя задача. В том, что справлюсь с ней – я не сомневался, иначе меня и не дёрнули бы, а разбудили того, кто может исправить ситуацию. Таково непреложное правило. Оно никогда не нарушается. Значит, этот человек или группа людей – в зоне именно моего действия. Знать бы только: в Москве или Алматы?.. А, всё узнаю со временем.

Головная боль утихла, и я окончательно пришёл в себя. Устроился в кресле поудобнее и уснул…

Москва встретила нас мокрым снегом, дождём и холодным ветром. Зимнее настроение царило и в номерах гостиницы, где мы остановились. Тусклое небо хмуро пялилось в окно, и я, не выдержав, закрыл плотные шторы и включил верхний свет. Мои московские клиенты уже были записаны на приёмы, на все десять дней, что я собирался пробыть в Москве.

За это время мне и предстояло понять, кто явился причиной сдвига и где мне найти его. Если в Москве, тогда придётся сдавать обратный билет, пока не закончу эту историю, не поставлю в ней точку.

Я принял душ, позвонил Ляйсан и предложил поужинать в номере, она согласилась и через пятнадцать минут уже диктовала по телефону заказ, а я в ожидании ужина завалился на кровать, закрыл глаза и снова вспомнил ту ночь. Ночь на двадцать восьмое марта…

* * *

Андрей только закинул в кабинет свой портфель и направился в уборную, как зазвонил телефон. Звонил Илья, давнишний приятель и партнёр:

– Андрей? Здорово, друг! Отниму минутку – звоню напомнить, что Марина записана сегодня на приём, к экстрасенсу из Казахстана, помнишь? В общем, он приехал, всё в порядке, вечером я за ней заеду и отвезу. Просьба одна: можешь к девяти подъехать, забрать Марину? Ну, чтобы не ждать ей меня долго, а то я на приём после неё захожу.

– Да не проблема, заеду, конечно. Слушай… – Андрей помолчал немного. – Слушай, Илья, а если я дождусь тебя внизу, в баре где-нибудь, ты сможешь этого экстрасенса вытащить на чашку кофе? Хочу познакомиться с ним, но не на приём записываться, а просто посмотреть.

– А почему не на приём, Андрюша?

– Нет, хочу посмотреть на него в обычной обстановке, не сомневаюсь в его даре, в способностях, но у меня немного другой интерес, другой запрос.

– Андрей, я попробую, но не обещаю. Человек много работает, работа специфическая, сам понимаешь: поток людей, выматывается. Может отказаться.

– Ну что ж, откажется так откажется, бог с ним… Значит, пусть Маринкой занимается, а я обойдусь.

– Ладно, – Илья засмеялся. – Уверен, что всё будет так, как надо…

– Даже если всё будет наоборот, – завершил Андрей.

…Марина, сестра Андрея, о которой говорил Илья, была тяжело больна, и так как традиционная медицина, в лице крупнейших светил Израиля и Германии, сочувственно развела руками и констатировала своё бессилие, Андрей предложил Марине опробовать всё, что только есть в этом мире. Сестра тоже сдаваться не хотела и была готова испытать на себе все методы и направления, до которых они только доберутся. Болезнь разрушала её тело, но не дух, и Андрей всё больше гордился ею.

Экстрасенс, к которому Марина собиралась поехать вечером с Ильёй, был довольно известным, записаться к нему на приём можно было только по рекомендации. Илья как раз и выступил «рекомендателем», и так как был знаком с Жаном уже не первый год, то Марина была внесена в список клиентов.

Сам Андрей и не подумал бы встречаться с этим экстрасенсом, если бы не сон. Сон выбил его из колеи, и он прекрасно понимал, что и разбираться с этим состоянием нужно с кем-то, кто в этих метафизических сферах чувствует себя как рыба в воде. И раз уж сестра и друг едут к такому человеку сегодня на приём, почему бы не воспользоваться такой возможностью? Андрей не привык откладывать дела в долгий ящик, тем более что его этот сон продолжал беспокоить…

Короче, Андрей принял решение, и на этом забыл до вечера про этот сон и предстоящую встречу, занялся делами.

* * *

Я закончил работу с Ильёй, моим московским другом и клиентом. Раз в год мы обязательно встречаемся с ним. У Ильи довольно сложная родовая ситуация, он вынужден нести ответственность за многие поколения предков – и по линии отца, и по линии матери. И ему очень сложно жить, но он оптимист и обладает великолепным чувством юмора. При этом он готов сделать всё необходимое, чтобы очистить путь своим детям, не передавать им тяжёлый груз родовых долгов.

Это идеальное сочетание качеств Ильи убеждает меня в том, что он справится, да и работать с ним – большое удовольствие, это редкость, когда человек готов и хочет все свои задачи решать сам, не вешая их на целителя…

– Всё, Илья, на сегодня всё, встретимся ещё раз до моего отъезда, и, даст бог, следующая наша встреча состоится уже в Алматы, не раньше, думаю, июня. А пока что будем на связи, дружище!

– Да, Жан, будем, спасибо за всё! А сейчас очень прошу тебя спуститься со мной в ресторан гостиницы – поужинать вместе, поговорить.

– Ох нет, Илья, я очень устал, и мне нужно выспаться, завтра у меня весь день расписан.

– Понимаешь, там внизу, в ресторане, меня ждёт брат Марины, Андрей. Вернее, он не меня, он тебя ждёт, хочет познакомиться с тобой, не через приём, у него вроде сейчас и запроса никакого нет, кроме как здоровье сестры, ему очень нужно с тобой поговорить. Пойдём? На часок, не больше. Андрей очень хороший, интересный человек.

Илья уговаривал меня, и я несмотря на своё сопротивление понимал, что это неспроста. Илья не из тех, кто будет вот так настойчиво уговаривать кого-то сделать то, что делать не хочется. То есть в нормальной ситуации Илья не стал бы так себя вести.

Я устало кивнул:

– Только я в душ, десять минут, не больше.

В ресторане гостиницы было довольно пусто, в дальнем углу, за столиком у окна, спиной к входу сидел мужчина, к которому мы с Ильёй и направились.

– Марина, видимо, уехала, – сказал мне Илья и помахал рукой официанту.

Мы подошли к столику, и мужчина повернулся к нам.

– Жан, знакомьтесь, это Андрей, – Илья церемонно повёл рукой, тот встал, и они оба уставились на меня, потому что я буквально остолбенел. И было с чего остолбенеть: передо мной стоял… Марк! Мой хороший знакомый из Алматы, преуспевающий юрист. Это, несомненно, был Марк! Лицо – один в один, фигура… Только, правда, одет не в костюм, как обычно, а во что-то спортивное: джинсы, толстовку. И причёска совсем другая: длинные волосы, собранные на затылке в хвостик… Я еле вышел из ступора и протянул, наконец, руку для ответного рукопожатия.

– А мы с вами не встречались?

Марк (или всё-таки Андрей?) пожал её крепко и отрицательно покачал головой:

– Я точно никогда не встречался с вами, а вы – не знаю… Может быть, в других мирах? – он коротко улыбнулся.

– А в Алматы у вас родственников нет? – я всё ещё пытался найти причину такого уникального, просто поразительного сходства. – Вы очень похожи на одного моего знакомого – и лицом, и сложением, и ростом, это удивительно. Даже голоса у вас похожи! – я никак не мог успокоиться. – Имя «Марк» вам ничего не говорит? Может быть, вы знаете его?

Андрей снова отрицательно покачал головой:

– Нет, простите, ничего не говорит мне это имя. В Алматы не был никогда, и никого там не знаю. У меня единственный знакомый в Казахстане – мой будущий деловой партнёр. Мы открываем в Астане наше подразделение. Но он намного старше меня, лет на пятнадцать, его зовут Арман, и он совсем не похож на меня.

«Ладно, бог с ним, с этим сходством, всё прояснится, когда приеду в Алматы и поговорю с Марком…» – решил я, уже открывая меню.

Первые минут двадцать я молча ел – оказывается, сам не представлял, как голоден, так что Илья с Андреем разговаривали о своих каких-то общих знакомых, но после того, как я утолил голод и откинулся в ожидании чая, Андрей развернулся ко мне:

– Жан, а вы в Бога верите?

– Да, – спокойно ответил я. – Почему вы спрашиваете? Вас беспокоит степень моей веры, или то, к какой конфессии я принадлежу?

– Нет, – поморщился Андрей. – Последнее совсем неважно, но мне всегда интересно, как люди объясняют свою веру и что для них Бог.

– Значит, нам будет о чём поговорить, если мы станем хорошими друзьями, – отметил я.

– Почему? – Андрей удивился.

– Видите ли, я считаю, что отношения с Богом – это крайне интимная территория, это настолько личное, сокровенное, что обсуждать, говорить об этом можно только с близкими людьми.

– Я понял вас и подумаю об этом. Знаете, Жан, я хотел с вами встретиться, хотел поговорить, посмотреть на вас, потому что мне очень любопытно… вы мне интересны… Вы же не обычный человек…

– Я так понимаю, «любопытно» и «интересно» – это два ваших любимых слова?

– Ну, типа того… Понимаете, просто я не очень верю вам, – Андрей засмеялся, стараясь смягчить некоторую резкость своих слов.

– Кому? Мне?

– Нет, в целом экстрасенсам. Огульным недоверием обижать не хочу, а чтобы быть аргументированным, мне нужно вас изучать, наблюдать, думать и сравнивать. Это моё любимое занятие.

– Я понял вас, Андрей. А чем вы занимаетесь в жизни?

– Я управляю рисками, риск-менеджер – слышали о такой профессии? Консультирую различные компании, банки, теперь обучаю молодёжь и руководителей. Работы хватает, но и на жизнь время остаётся.

Андрей пил чай и задумчиво смотрел в окно.

«Интересный какой, – его же словом подумал я. – Любопытный экземпляр. Не верит в экстрасенсов, но готов поверить после тщательного изучения». Я представил себя бабочкой-капустницей под лупой энтомолога, но, странно, меня совсем не разозлило то, что Андрей собирается меня изучать. Очень он был обаятельный, ничего в нём не цепляло, не раздражало. Однако зачем же я ему понадобился?.. Вопрос этот повис в воздухе.

– Андрей, вы мне очень симпатичны, и я рад, что Илья вытащил меня и познакомил с вами, но, простите, может, у вас есть ко мне какой-то вопрос или вы хотите что-то о Марине разузнать?

– Да, кстати! – оживился Андрей. – А что с Мариной? Я ведь и правда хотел спросить, скажите, как по-вашему, она вырулит?

– Я всегда стараюсь не торопиться с прогнозами, у нас была первая встреча, и теперь важна завтрашняя наша встреча. Что я услышу-увижу, что почувствую, когда Марина зайдёт. Тогда и можно будет говорить. Пока промолчу. Кстати, важен сон, который я сегодня увижу…

– Сон? – Андрей встрепенулся, оживился. – Вы серьёзно относитесь к снам?

– Очень серьёзно, сны – это очень непростая штука, от них нельзя отмахиваться, и нужно делать всё необходимое, чтобы видеть сны, и запоминать их, и понимать их.

Андрей внимательно смотрел на меня и слегка кивал головой, как если бы я говорил прописные истины и он терпеливо ждал, когда закончится вводная часть для чайников. Я прервался и вопросительно посмотрел на него, он тут же перехватил беседу и продолжил:

– И люди крайне безответственно относятся ко сну, спят мало или не в то время, не заботятся о тишине и прохладе, никогда не готовятся ко сну, да, Жан? Вы это хотели сказать?

Андрей нравился мне всё больше и больше, у нас с ним получалось понимать друг друга моментально, и за формальной беседой, за, казалось бы, ничего не стоящим диалогом стоял весьма сложный и интересный процесс «сонастройки». Мы настраивались друг на друга. Нащупывали пути, строили контакт, и это было захватывающе.

– Да, Андрей, а вам совсем не хочется слушать то, что вы и так знаете, да? Как спите сами?

– Неправильно, конечно, – вздохнул Андрей. – Ну не получается нормально спать, не только от меня мой сон зависит. Работа такая, что позвонить могут в любой момент, работаю же по всему миру. Контактов много, и интересуюсь многим, а для всего интересного приходится у сна время забирать.

– А сны? Вы видите сны?

– Знаете, редко, и такие, неконкретные, всегда забываю… Но вот в прошлую ночь… – Андрей замолчал, и тут я уже знал, что торопить его не стоит, надо ждать… И опять как-то заныло, потянуло холодом в животе. И в отражении большого ресторанного окна я увидел, как проходивший мимо официант вдруг оскалился и, странно вытягивая шею, как-то не по-человечьи покрутил головой. Я поёжился, мир снова напомнил мне, что он изменился. И у меня есть важное дело – узнать, понять и исправить.

Андрей после паузы продолжил:

– Я недавно прочитал, что в «Матрице»… Вы же смотрели «Матрицу», Жан? Все три части? Вы обратили внимание: первый фильм – он крутой, ну реально культовое кино, с мощной идеей и великолепно закрученным действием, а вот продолжение…

Словно Вачовски скуксились и перепоручили написание сценария кому-то другому. Эта дурацкая битва машин, Нео вдруг начинает творить чудеса в реальном мире, причём никто не объяснил, как это у него получается, с чего вдруг. Этот финал с восходом солнца и архитектором, который обещает свободу тем, кто убежит из матрицы… Бред и разочарование сплошное. Но я прочитал, что оригинальный сценарий продолжения был по-настоящему жёстким и концептуальным. Просто Вачовски пошли на поводу у продюсеров.

Итак, в оригинальном сценарии, после битвы машин и после того как Нео разрушает агента Смита изнутри, войдя в программу, он погибает, да, это так и осталось. Но в самом конце, после перезагрузки матрицы, зрители снова бы увидели бесконечные поля, на которых в колбах, в питательном растворе, спокойно спят и Нео, и Тринити, Морфеус, все жители Зиона. Сам Зион – это тоже матрица. То есть «избранный» – это программа матрицы, которая просто даёт людям надежду, стравливает пар, снимает напряжение, понимаете? Поэтому Нео и в так называемом реальном мире мог творить чудеса…

Правда, страшно? Не убежать, выхода нет. Тешишь себя надеждой, что вот он, мессия, пришёл, чтобы спасти мир, изменить его. А это всё сон… И мы сидим сейчас, говорим, что-то выясняем, а на самом деле спим. И я ещё подумал: а вдруг наши сны показывают нам нашу настоящую реальность, ту, в которой мы находимся по-настоящему?

Ведь во сне ты всегда оказываешься в странных, непривычных местах, ну я в тех снах, которые помню, всегда оказываюсь в мрачном городе, где на серых стенах потёки от дождя, улицы пусты и туманны. А вчерашний сон, он странен тем, что я в этом сне хотел убить себя. Я – сумасшедший, слепой, хочу убить себя. Я даже не могу рассказать этот сон. Один «я» сижу на стуле, связаны мои руки, я невменяем, пустые страшные глаза, а второй «я» прячусь за дверью и в щель наблюдаю за собой. Там ещё ворон был, а тот «я», который на стуле, меня, второго «я», словно вынюхивал. И мне, второму «я» за дверью, было очень страшно, но я не уходил, не убегал… Мне важно было получить какое-то знание, он что-то должен был сообщить и сделать важное, то, что может изменить мою жизнь.

Но я так и не дождался, проснулся от ужаса и до сих пор хожу под впечатлением от этого сна. Словно то, что вокруг, – это сон, а я по-прежнему стою там, у этой двери…

Я слушал Андрея, а сам внутри следил за своими реакциями. Да, сон со значением, и то самое, что ищет Андрея и хочет ему важное сказать, скоро найдёт его. Вопрос: что это или кто это? В свете последних событий – вряд ли это будет что-то лучезарное.

– Андрей, вы запишите этот сон, очень подробно, во всех деталях, с ним надо поработать. Если хотите, я найду для вас время и мы сходим с вами в ваш сон и попробуем узнать, что он говорит вам.

Он недоверчиво покосился на меня:

– Как это? Как это вы «сходите» в мой сон?

– Ну не совсем в сон, но погружение мы с вами можем сделать. Раз вы увидели этот сон – значит, в этот слой, в этот пласт реальности у вас есть доступ, и мы сможем попасть туда и внимательно всё рассмотреть…

Андрей изучающе смотрел мне в глаза, и видно было, как напряжённо он размышлял.

– Нет, Жан, – через минуту он отвёл взгляд. – Что-то я не готов пока к таким погружениям. Мы же не в кино. Верно? – он смущённо улыбнулся и встал: – Спасибо вам, что согласились встретиться, я буду думать, и, может, в следующую нашу встречу мы с вами и поработаем, – он скептически выделил слово «поработаем» и снова улыбнулся.

«Ладно, – подумал я. – Ну многие же так – сначала не верят, для меня это абсолютно привычная ситуация».

Я тоже поднялся. Илья рассчитывался с официантом, а мы пошли к выходу. На прощанье пожали друг другу руки, и я направился к лифту. Уже нажав кнопку вызова, я оглянулся.

Андрей стоял на ступенях гостиницы и говорил по телефону, Илья уже шёл к машине… И тут я увидел огромного чёрного ворона, который стремительно пикировал, нацелив клюв прямо Андрею в голову. Я рванулся к выходу – наваждение пропало, исчезло. Андрей поднял голову вверх, словно что-то почувствовал, и в то же мгновенье тёмные тучи прочертила молния, а через пару секунд раздался страшный гром. Какое число сегодня? Тридцатое? Гроза тридцатого марта?..

Это было предупреждение – мне нужно поторопиться…

Глава 3

МЕДИУМ

Толик оказался прав. До субботы состояние Инны в самом деле нормализовалось, и они втроём, как и планировали, отправились рано утром на кладбище, навестить могилки родителей Ольги с Инной.

На кладбище Инна была на удивление спокойна и уравновешенна.

Закутавшись в яркий платок так, что были видны только глаза, она ходила между могил и разговаривала сама с собой. Толик, готовый в любую минуту отреагировать на изменение её состояния, следовал за ней.

Ольга повозилась сначала у могилы матери, всё почистила, высадила цветы, протёрла камень. Работала молча, она помнила, что матери и при жизни не были интересны их с Инной дела, а уж после смерти и подавно.

Потом Ольга пошла на могилу отца и, прежде чем начать хлопотать там, присела рядом и облокотилась на обелиск из чёрного камня, который установили на могиле сослуживцы отца.

Гладкий и прохладный, он принял Ольгин вес, и она закрыла глаза и тихо спросила: «Ну как ты, папа?»

Посидела немного, и вдруг из глаз её полились слёзы – потоками, рекой.

Ольга плакала от невыносимой печали в сердце, и, рыдая, неожиданно осознала, что переполнена печалью до самых краёв, и вот теперь, со слезами, печаль эта покидает её.

Прошелестел ветер, словно глубокий вздох облегчения раздался над Ольгой. Она открыла глаза и увидела, как стремительно несутся облака по небу, как ярко-зелены деревья, как пахнет землёй и цветами. Она словно услышала голос, полный светлой грусти: «Вот и всё, всё кончилось».

– Папа?.. – Ольга вскинулась, но от сильнейшей боли в сердце осталась сидеть и сразу поняла, что боль эта не физическая, а боль прощания. Её сердце попрощалось с отцом и наконец отпустило его на свободу…

Ещё через некоторое время Ольга встала, принялась возиться с цветами, подкрашивать оградку и внезапно поймала себя на том, что думает о всякой ерунде: о том, что хочет купить себе платье, что отпуск надо не на даче провести, а поехать куда-нибудь за границу. А Инне на месяц можно сиделку оплатить из диспансера. Ольга что-то напевала, но, почувствовав чей-то взгляд, подняла голову.

У оградки стояла женщина лет сорока пяти, вся в чёрном, жёсткие глаза вцепились в Ольгу, и она почувствовала себя очень неприятно.

– Здравствуйте, это ваша сестра там ходит, разговаривает с могилами?

– Что-то случилось? Она помешала вам?

– Нет, наоборот, я хочу познакомиться с вами. Меня зовут Гульназия. Я приехала сюда с подругой, у неё здесь похоронен сын. У меня тоже сын погиб, но похоронен на мусульманском кладбище, мы туда поедем завтра. Я хочу просить у вас разрешения взять с собой вашу сестру, или, может, вы поедете с нами, если боитесь отпускать её одну? Мы заплатим вам и вашей сестре.

– Я не понимаю, зачем вам моя сестра, что происходит? – Ольга реально испугалась, от этой женщины шла волна тоски и отчаяния, смешанного с яростью.

– Ваша сестра, она только что разговаривала с сыном моей подруги, что-то спрашивала, и он отвечал!

– Моя сестра – сумасшедшая, у неё какая-то запредельная стадия расщепления личности, не знаю, как вам сказать точнее, уж извините.

– Но она говорила с сыном моей подруги, и он отвечал, и там были такие подробности, которые она не смогла бы придумать, понимаете? Не смогла бы!..

Ольга ничего не понимала, но отступила перед яростным напором Гульназии и закивала головой:

– Хорошо-хорошо, мы поедем с вами.

– Дайте ваш телефон и адрес, завтра мы заедем! – требовательно распорядилась Гульназия.

Ольга послушно продиктовала номер, покорно согласилась на предложенное время – восемь утра, и, собрав вещи в рюкзачок, пошла за Гульназиёй.

Издали увидела Толика, стоявшего с безумными глазами неподалёку от могилы, рядом с которой на скамеечке сидела Инна и ещё какая-то женщина.

Женщина держала Инну за руки и плакала, целовала ей руки, смотрела на неё внимательно, жадными глазами, и, честное слово, было непонятно, кто из них настоящий сумасшедший – Инна или эта женщина.

– Галя, познакомься, это Ольга, сестра Инны, она согласна с нами завтра поехать.

– Олечка, моя золотая, ой, спасибо вам, спасибо! Какая у вас сестра, она волшебная, она с Игорем поговорила, и мне всё рассказала, и всё растолковала. Ох, Инна, пойдёмте ко мне жить! Ольга, Инна с вами живёт? Можно я оформлю опеку над вашей сестрой, вы молодая, зачем вам себя в сиделках держать? – Галина говорила без умолку, она была явно не в себе.

– Стоп! – Ольга пришла в себя. – Стоп, давайте успокоимся и разойдёмся. Завтра мы с вами встретимся, и вы мне на свежую голову всё расскажете, всё объясните. Хорошо? Инна, идём! – Ольга взяла сестру за руку, и они пошли вслед за ошалевшим Толиком.

– Ольга, я вам в половине восьмого позвоню! – громко сказала Гульназия ей в спину. Ольга, не оборачиваясь, кивнула головой, ей было очень страшно.

– Толик! – требовательно сказала она, как только они отъехали подальше. – Немедленно расскажи мне, что произошло!

Толик посмотрел на Ольгу и растерянно произнёс:

– Знаешь, я сам ни черта не понял… В общем, гуляли мы с Инной, гуляли, она иногда остановится и разговаривает сама с собой, причём, знаешь, спросит что-то и помолчит, как будто ответ слушает, потом дальше идёт. Я ей не мешаю: хорошо себя Инночка чувствует, спокойная, и слава богу…

Так мы и дошли до той могилы, где эти тётки сидели. Инна остановилась, постояла, они даже внимания на неё не обратили. А она постояла-постояла и говорит потом: «А зря вы, мама, не принесли зефир своему сыночку, он его очень любит. В следующий раз, пожалуйста, не забудьте!»

Та тётка чуть не упала, повернулась, бешеными глазами на Инну смотрит и говорит: «А ещё чего хочет сыночек?..»

Инна постояла, послушала и говорит: «Котёнка принесите домой, рыженького, он вчера весь вечер у двери мяукал, а вы его к мусорке отнесли. Вот найдите теперь и к себе возьмите!»

Тётка чуть в обморок не грохнулась. «А как он там, сыночек мой?» – спрашивает и на Инку так смотрит, как будто проглотит сейчас. А Инна, я прямо не узнал её, стоит такая, как ни в чём не бывало, и говорит: «Трудно ему там, потому что мать у него приставучая и цепкая. Крепко вы в него впились, не оторвёшь. Он и мается!»

Нет, ты представляешь, Оль, я сам обалдел, я никогда не слышал, чтобы Инка так разговаривала – связно и понятно! Я чуть с ума не сошёл. Что это было?

Толик остановил машину у обочины, и они с Ольгой уставились на Инну, которая тихо дремала на заднем сиденье.

– Ты знаешь, Оля, она так разумно с этой тёткой говорила, что я даже подумал: а с чего это мы вполне нормальную женщину в застенках держим, да ещё и на транквилизаторах, а?

Ольга отвернулась и уставилась прямо перед собой.

– Толик, я пока не пойму, что происходит – со мной, с Инкой… Завтра поеду с этими тётками, сама всё посмотрю и тебе позвоню, обсудим, что дальше делать.

Тут Инна встрепенулась на заднем сиденье и, чётко, ясно выговаривая каждое слово, сказала:

– Оля, мы должны помочь одному человеку. Я должна помочь ему. Его надо найти. Эти женщины помогут. – Ольга повернулась было к сестре, но слова её повисли в воздухе, потому что Инна снова закрыла глаза и крепко уснула.

– Да что же такое происходит, чёрт возьми! – Ольга схватилась за голову.

– Спокойно, Олькин, разберёмся. Жаль, я завтра не могу с вами поехать, у меня приёмный день и дежурство. Пациентов мог бы распихать, а вот от дежурства не отверчусь, некого просить заменить. Элла болеет, Улан в отпуске…

– Толик, не переживай, я в порядке, съездим с Инной сами.

* * *

После знакомства с Гульназиёй и Галиной прошло три дня, но Ольга по-прежнему ничего не понимала, и вопросов у неё было больше, чем ответов. Вот и сегодня Гульназия привезла их с Инной к ещё одной несчастной, потерявшей своего сына.

Мадина – так звали эту женщину, с любопытством разглядывала Инну, которая с кротким и безмятежным видом сидела напротив. Блаженный взор её блуждал по гостиной, задерживаясь то на затейливом узоре обоев, то на каминной решётке, то на картинах над диваном.

Мадина, не сводя с Инны глаз, тихо спросила у Ольги:

– А вы пробовали разобраться с этим даром вашей сестры?

– Да нет у неё никакого дара, – ответила Ольга устало. – Инна психически больна, с пятнадцати лет. Она под постоянным наблюдением врачей, время от времени её кладут в психушку, я регулярно колю ей успокоительное. И мне не понятен тот ажиотаж, который вы и ваши подруги устроили вокруг Инны. Мне своего дурдома хватает, нет у меня сил на другое.

Мадина резко развернулась к Ольге:

– Послушайте, ну так мы же и предлагаем вам помощь. И Галя, и я, да любая из наших женщин с удовольствием возьмёт к себе вашу сестру, будет опекать её, заботиться, носить на руках! Почему вы отказываетесь?

Ольга помолчала.

– Понимаете, мне жаль вас, я очень сочувствую вам, вашим подругам, вы потеряли самое дорогое, что может быть, – ваших детей, сыновей. Ваше желание вернуть их тоже мне понятно. Хотя желание это иррациональное, никак не связано с реальностью… Но поймите и вы: я чувствую во всём этом… неправильность, что ли. Причём какую-то пугающую неправильность. Я тоже не могла долго отпустить своего отца, сопротивлялась его смерти, хотела верить, что он жив, и в итоге пропустила всю свою жизнь. Может, и душе его навредила тем, что держала вот так на привязи.

– Ольга! – Мадина умоляюще сложила ладони. – Ольга, послушайте меня: мой мальчик, мой сын, моя гордость, талантливый, умный, красивый, утонул в реке. Нам сказали: роковая случайность, сильное течение, водоворот. А я не могу смириться, он прекрасно плавал!

Я хочу знать, что случилось с ним, неужели что-то или кто-то стали причиной? Может, кто-то убил моего сына? Я не могу найти виновного и отомстить. Там, в той поездке, были все его друзья, девушка, у них такая компания была… все – дети богатых и известных родителей, понимаете?

Всё кончилось для меня с его смертью, я не могу отпустить его, как же я буду жить дальше? Зачем? У меня нет ни сил, ни желания жить, но убить себя не могу, нет, вот это неправильно. Я, пока не умру, буду жить с мыслями о моём сыне, с памятью о нём, и я хочу с ним общаться, разговаривать.

И такое возможно, я знаю, я много чего прочитала, многое изучила. Есть люди, медиумы, они легко входят в контакт с потусторонним миром, и ваша сестра – она такая, понимаете? Она когда о Нурали говорит, такие подробности выдаёт, которые выдумать невозможно.

Ольга кивнула, она уже слышала об этом сто раз. Её очень тяготило то, что она увязла в этом кругу несчастных женщин, потерявших своих сыновей, переживших их и так и не нашедших после их смерти никакого смысла в жизни. Да, смерть близких – это самое страшное событие в жизни людей. Но не страшнее ли долгие-долгие годы жить потом только с мыслями об их смерти?

«Нет-нет, не хочу даже вспоминать об этом, не хочу!» – ужаснулась Ольга.

Мадина, видимо, поняв, что с ней творится что-то неладное, предложила выпить вдвоём чаю.

– А Инночка пусть отдохнёт, – обронила Мадина заботливо.

Они пошли на кухню, и там Мадина положила на стол перед Ольгой увесистый конверт:

– Ольга, здесь деньги, пожалуйста, не отказывайтесь от них и не отказывайте нам в вашей дружбе. Ваша сестра чрезвычайно важна для нас, и заметьте, мы ей тоже нужны: она чувствует себя хорошо, она спокойна, не кричит и не мечется больше. Пожалуйста, позвольте ей и дальше приходить к нам, на наши встречи.

Ольга посмотрела на конверт. Она всегда жила скромно, без лишних трат, денег хватало впритык от зарплаты до зарплаты, и этот пухлый конверт соблазнял её. Но она не могла взять его, именно потому не могла, что была в этом неправильность, необъяснимая и очень значимая. Нельзя было сделку заключать, нельзя! Ох, чует сердце: недоброе дело затеяли эти женщины, недоброе…

Ольга решительно отодвинула деньги, встала и сказала Мадине:

– Я должна подумать хорошенько, посоветоваться, потому что есть в этом что-то очень неправильное, и я хочу разобраться. Я не говорю окончательное «нет», потом, может, когда всё пойму, я сама приведу к вам Инну, но сейчас нет. Извините.

Ольга, стараясь не глядеть на окаменевшую Мадину, встала и медленно прошла в гостиную. Там, на белом диване, сладко посапывала её безумная и одновременно удивительная сестра. Ольга тихонечко разбудила её, и они отправились домой.

* * *

Ольга вела машину аккуратно, не спеша, и всё думала, думала, что делать, с кем посоветоваться.

Ведь эти способности Инны – особенные, к психиатру не пойдёшь, он сразу запрячет её в тихую комнатку, обитую войлоком. Пойти к своей психологине? Ольга задумалась. Ну и что ей сказать? Что сестра беседует с мёртвыми? Чушь, скажет, типичная шизофрения. Голоса в голове, все эти мертвецы – порождения больной психики. И не докажешь ничего, вряд ли дамочки эти пойдут свидетельствовать, что Инна правду говорит об их детях, их привычках и желаниях… Господи, Инка – медиум?..

И тут Ольгу осенило, она решительно дала по тормозам.

– Инна, – позвала она сестру. – А скажи, что там с папой?

Инна безмятежно зевнула, потянулась:

– Сейчас папе хорошо – он летит, и ему легко, а было трудно – он не мог улететь, был привязан. Тогда плохо ему было, он хотел, чтобы ты отвязала верёвку.

– Что?!. Почему ты не говорила раньше?..

Инна прикрыла глаза и ответила просто и кротко:

– Ты не спрашивала. И папа не просил сказать тебе. Ты бы не поверила всё равно.

Ольга отвернулась. Да, конечно, не поверила бы… Если бы не эти тётки с их уверениями, что Инна говорит правду, если бы не тот экстрасенс с его речами о канате, на котором мы держим любимых умерших над пропастью… Да, вряд ли она поверила бы сестре, просто решила бы: очередной бред, не больше того. Пропустила бы мимо ушей. А сейчас – нет, не пропустит, надо разобраться, что с ней такое. Действительно ли Инна способна разговаривать с душами умерших?

– Не со всеми, – вдруг чётко произнесла Инна с заднего сиденья. – Не со всеми, а только с теми, кто привязан. Я могу облегчать их страдания. Это началось со смерти папы.

Ольга обхватила голову:

– Я ничего не понимаю! Ты читаешь мои мысли… ты слышишь мёртвых… и ты говоришь как здоровая, хотя внятно не говорила лет десять!

Инна посмотрела в окно:

– Я вообще не понимаю, что происходит, но, кажется, сейчас у меня соединились два мира, две реальности, которые раньше не могли соединиться. Здесь бы мне никто не поверил, а там мёртвые просто толпами ходят около меня. Те, кто привязан, очень сильно хотят, чтобы их отпустили, поэтому они кричат. И постоянно жалуются, и это невозможно терпеть, надо отключаться. Но что-то изменилось недавно, изменилось к худшему. Сейчас тишина стоит, но, знаешь, такая страшная тишина…

И мне нужно найти одного человека, его зовут Жан, он такой же, как я, только, знаешь, более… везучий, что ли. Его способности, эта наша особенность, не сделали из него сумасшедшего. Мне важно найти его. Ты найди его мне, Ольга, найди, пожалуйста. Я должна помочь ему.

Инна откинулась на сиденье и моментально уснула. Да так крепко, что, когда приехали домой, Ольга долго будила её.

Будила, а сама думала: «Боже, неужели можно всё изменить, вот сейчас, на середине жизни, когда лучшая половина её позади, когда не за горами старость? И вот теперь что-то забрезжило на горизонте, а я, я всё ещё не могу в это поверить…»

Глава 4

ПРОРОЧЕСТВО

БАБА ЛИЗА

После встречи с Андреем, двойником Марка, у меня на работе не было продыху – потоком шли клиенты, и мне важно было отработать с ними всё срочное, всё то, что не терпит отлагательств. Проблема Марины, сестры Андрея, оказалась довольно сложной, но мне было понятно, что этот тот самый случай, когда воля к жизни играет большую роль. Я видел, что стремления жить – Марине не занимать, поэтому взялся за неё и надеялся победить, о чём и рассказал Андрею вечером по телефону. На личную встречу и ужин (Андрей звонил с предложением поужинать) ни сил, ни времени у меня не было.

К исходу четвёртого дня я дошёл до ручки и мечтал только о том, чтобы выспаться, молчать неделю, съесть четыре килограмма персиков – настоящих, живых, и ещё раз выспаться. На завтра у меня был выходной, я намеренно так распланировал все встречи, всю свою работу, чтобы и отдохнуть, и разобраться со своим заданием. В суете загруженных рабочих дней я почти не замечал изменений, которые тем не менее происходили вокруг – медленно и постепенно, и все в худшую сторону. Мир кренился, заваливался, и скоро все почувствуют тошноту и головокружение от неправильного положения в пространстве.

Ляйсан, проводив последнего посетителя, заказала ужин в номер и, пока я откисал в ванной, созвонилась с одной моей хорошей знакомой из Подмосковья. Баба Лиза, травница, целительница, удивительная старушка. Мне у неё в гостях и спится хорошо, и думается, да и хотелось узнать, чувствует ли она перемены. Денёк отдохну, травки попью, мы с ней всё по косточкам разберём, и я точно пойму, где мне нужно ситуацию выправлять, где нарушителя искать.

– Жан, я поговорила с бабой Лизой, – сообщила из-за двери Ляйсан. – Она ждёт нас, очень обрадовалась, просила халвы привезти, не забыть бы завтра.

– Не забудем, – сонно ответил я и провалился, лёжа в ванной, в глубокий сон.

Мне приснился чёрный ворон, он летел прямо на меня, но между нами всё время оставалась дистанция, он никак не мог дотянуться до меня. Это очень напрягало меня, я понимал, что это сон, но никак не мог проснуться. Ворон открыл клюв и страшно, раскатисто захохотал-закаркал. Я дёрнулся и тут же захлебнулся водой…

Ляйсан тарабанила в дверь:

– Жан, ты уснул, что ли? Не утони там, давай выходи, ужин принесли.

Я отплёвывался, откашливался и видел перед собой красные злые глаза чёрного ворона…

* * *

Баба Лиза радостно встретила нас у калитки и крепко обняла меня:

– Что, трудно тебе, сынок? Знаю-знаю, заходи, всё обговорим за чайком. Я пирог испекла, вкусный, с картошкой, с потрошками.

Она поздоровалась с Ляйсан, и мы пошли в дом. Я дышал сырым деревенским воздухом и не мог никак надышаться, что-то было в нём такое, что с каждым вдохом наполняло меня и давало силу. В доме бабы Лизы было тепло, в прихожей горел настенный светильник, а из приоткрытой кухонной двери шёл такой аромат пирога, что я сглотнул слюну. Баба Лиза захлопотала, накрывая на стол, мы пошли мыть руки.

– Ляйсан, а ведь баб Лиза, похоже, уже знает, поняла, выходит, что всё изменилось и что я в центре событий.

– Это же хорошо, Жан, может, чем-то полезна будет.

– А я вот думаю: насколько же всё серьёзно, если даже бабка-травница это почуяла. На своём уровне, не самом высоком, согласись…

– Ну да… Но ты ведь в первый же день сказал, что дело пахнет керосином, так что неудивительно. Пойдём чаёвничать, там и обсудим всё.

Накормив нас пирогом, баба Лиза убрала посуду в мойку, налила всем ещё по чашке чая и села напротив меня:

– Ну что, Жан, давай-ка думать, что делать ты будешь, и как я тебе помочь могу? Ох, должница я твоя, Жан, стольким тебе обязана. Вовек не забуду, как выручил ты меня! Ой как туго мне было тогда…

– Да ладно тебе, баб Лиз… – я даже смутился. – Главное сейчас – узнать, где тот человек находится, с кого обвал начался. Раз я это услышал, почувствовал – значит, и мне исправлять, верно?

– Да, это вроде как правило такое, я ведь сама только сегодня ночью поняла, что произошло, когда вы мне позвонили, что приедете. Знаешь, мне и сон приснился, а так и не заметила бы, вернее – потом бы заметила, когда совсем плохо стало б вокруг. А сегодня с утра наблюдаю, смотрю – да, прав ты: быстро тьма обороты набирает, раскручивается так лихо, что страшно мне. Но потом поняла: коли видим да понимаем, стало быть, исправить можно, страшно будет, когда не увидим и не почуем. Тогда-то всё и рухнет.

– Но ведь не рухнет, баб Лиз. Тьма, она ведь знает, что без света ей никак… А?

– Ну, до таких заумностей я ещё не доросла, Жан, мне пока одно ясно: накренилось – поправь, плечо подставь, подлечи-подлатай. Пока так и живу… Вот и думаю, чем тебе-то помочь смогу?

– Мне бы одно понять: в Москве оставаться или в Алматы возвращаться? Разобраться бы: где центр, откуда смерч разворачивается?

– Ох, ну и задачки ты себе задаёшь, Жан… – баба Лиза растерянно подпёрла рукой щёку и задумалась. – А может, я тебе снадобье сварю, травок намешаю? Заговор почитаю, по-нашему, по-простому, чтоб уснул ты покрепче? Только знаешь, Жан: усыпить-то я тебя усыплю, но на большее не сгожусь… Дальше ты уже сам, милок, действуй. Может, и дадут тебе ответы во сне.

Баба Лиза поднялась, захлопотала, убирая чашки и доставая баночки с травами.

– Ты давай-ка гуляй-отдыхай, а я пока соберу чаёк один волшебный, выпьешь его на ночь, а завтра утром всё понятно будет. Главное – отдохни хорошенько, расслабься. Сейчас соседа позову, баню истопит, попаришься, понял, да? Одна задача у тебя сегодня – отдохнуть от души, да из головы всё выкинуть. Чтоб ни одной мысли не было, чтоб ни один таракан там не шевельнулся, хорошо, Жан? Вы во сколько завтра уезжаете? В восемь? Ну и ладно, тогда спать тебе надо лечь часов в десять, не позднее… Только так и могу помочь тебе… Может, справишься сам, получишь ответ на свой вопрос. Ну а потом, если справишься, приезжай ко мне восстановиться. После битвы…

Баба Лиза вздохнула и положила мне на тарелку огромный кусок пирога, от протестов моих отмахнулась:

– Ешь давай, набирайся сил…

* * *

Я гулял по деревне, потом ушёл в лес, что начинался сразу за ней, дышал, смотрел на небо. Мысли, и правда, все улетучились, тишина стояла, люди словно поняли, что не надо мешать мне, и испарились, оставили меня одного на земле…

Через пару часов, когда ноги загудели и желудок запросил еды и горячего чая, я вернулся. Пётр Семёнович, сосед бабы Лизы, уже растопил баню и радостно приветствовал меня:

– Ну что, Жан, готова банька-то, давай попарю от души!

– Да-да, я сейчас, вот только съем чего-нибудь.

– Много не ешь смотри, в баню сытым не ходят!

– Конечно! Я знаю, просто аппетит разгулялся, я так, перекушу немного.

На кухне было пусто, я похозяйничал сам, не хотел никого тревожить. Съел кусок холодного пирога и запил тёплым чаем из термоса, что всегда стоял на столе у бабы Лизы. «Дежурный чаёк» называется. Настой травок, лёгкий и бодрящий…

Следующие два часа мы провели с Семёнычем в бане, парились, говорили о жизни, пили холодный квас, и снова парились. А когда вышли, нас уже ждал обед. И честное слово, вот жил бы так год или два – просто, легко, обычно.

После обеда все разошлись на часок вздремнуть, а потом я помогал бабе Лизе в саду – мы обрезали розы, стригли живую изгородь, я посадил яблоню. И так мне было хорошо, что если б в те часы сказали мне: так пройдёт вся твоя жизнь, в таких заботах, – я бы ответил: да, согласен. Но ближе к вечеру появилась во мне подруга моя тревога, и снова стало неспокойно на душе. Всё чаще вспоминал я о том, что мне предстоит.

Баб Лиза наблюдала за мной и недовольно похмыкивала: не нравилось ей, что я, вместо того чтобы расслабиться и принять то, что происходит, опять начал напрягаться и нервничать.

– Жан! – не выдержала она. – Я ж просила тебя: хочешь результат получить – расслабься. Прошу тебя, миленький, а то ничего хорошего не получится, коли будешь так переживать. Ну всё уже, прими, что главный ты в этом деле, что тебе это надо сделать, и ты сделаешь. А не успокоишься, не расслабишься – толку не видать, половина знания уйдёт. Сам же знаешь!

Я всё понимал, но не мог ничего поделать – видимо, здорово мир сошёл с рельс, если даже профессионалы не могут справиться с собой.

– Ох, баб Лиз, смешно даже: я же вечно твержу клиентам своим про расслабление, про «выход из-под контроля тревоги и напряжения», а сам… Пойду-ка прогуляюсь лучше снова.

– Да-да, давай, до ужина время есть, ну а после ужина я тобой займусь.

– Слушай, мы ж недавно обедали, и опять за стол? Я от тебя толстый уеду!

– Да я б и рада была, только хрен тебя откормишь, поджарого! – и баба Лиза завернула такую неприличную поговорку про худого коня, что я покатился со смеху и смеялся потом всю дорогу, пока гулял.

А когда вернулся, снял сапоги в прихожей, повесил куртку на вешалку – удивился странной тишине в доме. Лиза была в саду, Ляйсан ушла за молоком, в доме никого не было, и, казалось бы, тишина как тишина. Но эта тишина настораживала.

Я сделал аккуратный шаг в сторону кухни. Дверь была приоткрыта. Я осторожно заглянул за неё. Сердце моё рвануло куда-то стремительно, и тут же остановилось.

Я провалился в бездонную чёрную яму.

* * *

Я мучительно прислушивался к незнакомому голосу, что звал меня в кромешной тьме: «Быстрее, надо быстрее, сюда, иди-иди, быстрее…»

Я пытался идти на зов, но в той тьме, где я находился, и пяти шагов не сделать – такая густая, вязкая тьма, и совершенно непонятно, куда двигаться и как. Я прислушивался к голосу, стремясь как можно лучше запомнить его, чтобы потом, в реальности, непременно узнать его, если услышу. Не пропустить того, кто зовёт меня. Точнее, не «того», а «ту» – голос-то женский.

Я потерял счёт времени, в этом пространстве был только зов и больше ничего. Видимо, женщина, что пытается выйти на контакт со мной, совершенно неопытна в подобных делах и не способна транслировать ту важную информацию, которой точно обладает.

«Ну же, скажи ещё что-нибудь! Подай какой-нибудь знак, где мне искать тебя?» – пытался я пробиться к той, что звала. Но безуспешно – зов затих и перешёл в тонкий, печальный плач, больше похожий на вой. Я продолжал вслушиваться в надежде, что появится ещё что-нибудь, и от напряжения у меня заныло в висках, скрючились пальцы на руках, свело челюсть – да так, что сам был готов закричать.

И тут я услышал другой голос – спокойный и очень знакомый, но чей – не мог сообразить. «Ты слышишь меня, Жан? Обернись, видишь дверь? Иди туда, иди-иди, я помогу тебе».

Я с трудом повернул голову – и да, справа от меня засиял ярким светом дверной проём, и в нём кто-то стоял и протягивал ко мне руки:

– Иди сюда, хотя бы дотянись рукой, а я тебя вытащу. Давай мне свою руку, ну же!

Голос вовсю командовал мной, и я доверял ему, и несмотря на адскую боль тянулся к нему, и наконец смог поднять руку и уцепиться за чьи-то пальцы…

* * *

– Ну, слава богу, вытащили-таки!..

Знакомый голос был радостным и живым. Я вглядывался в лицо. Надо мной склонились… ну конечно, баба Лиза – это она и вытащила меня, и Ляйсан.

– Что со мной? – я приподнял голову и понял, что лежу прямо на полу кухни, за окном совсем темно, и у Ляйсан лицо напуганное, а у Лизы – напряжённое, но радостное.

– Ах ты голова бедовая! Ишь, ходок какой шустрый! Шагнул в дверь на кухню, а вышагнул невесть куда. Еле вытащила тебя. Сам-то вернулся бы?

– Не знаю… Так больно там было, что я от этой боли себя потерял. Где был – так и не понял, но кто-то звал меня, очень звал. Всё это связано с происходящими переменами, – я говорил, а сам пытался сесть.

– Тихо-тихо! – баба Лиза аккуратно поддержала меня. – Не спеши, золотой, спокойненько, потихонечку…

– Ничего не понял, баб Лиз… Кто меня звал там? Голос незнакомый, ничего не сказала, только торопила…

– Ну ясно, это кто-то для тебя очень важный. Сам же говорил, тебе надо человека найти, который сможет помочь, и город выяснить, где он находится. Значит так: уже половина девятого, у тебя полтора часа есть, чтобы в себя прийти, собраться. Я пока на ужин накрою, а ты подыши пока свежим воздухом, так быстрее в себя придёшь. Через полчаса приходите, поедим, а потом ты спать пойдёшь, я уже приготовила всё. Тяжело тебе придётся, Жан, кто же знал, что ты вот так возьмёшь да и сходишь неведомо куда, и все силы, что поднабрал, снова растеряешь. Эх!.. – баба Лиза шумно вздохнула и выдала очередную свою прибаутку: – Ничего-ничего, ребятушки, всё идёт как идёт, и всё будет, как тому и быть, а наше дело – делать то, что делать можем.

Мы с Ляйсан пошли в сад и долго качались на качелях, которые Семёныч соорудил из покрышки и привязал к толстому суку старой яблони…

– Ляйсан, как думаешь, я справлюсь?

– Даже не сомневаюсь, ты же сам знаешь, что справишься.

– Нет, теперь не уверен. Вот видишь, не смог разобраться, что к чему, провалился куда-то, ведь не зря же провалился? Наверное, смог бы значительно продвинуться, а вместо того провисел, как муха в паутине, в этой тьме. И сам оттуда вряд ли бы выбрался.

– А я уверена, что выбрался бы, просто ты немного расслабился. Ты думаешь, что сам решаешь, когда и чем тебе заниматься, вот тебя и застали врасплох. Тебе показали сегодня, что важно быть готовым каждую минуту. Понимаешь, не только ты хочешь победить, тот, на другой стороне, противник твой, тоже хочет победы. И поэтому с этой минуты тебе нужно быть начеку, будешь начеку – с чем угодно справишься!

– М-да, ты права, пожалуй. Я ведь действительно думал, что сам всё решаю, ну не дурак ли? Надо же, распланировал всё заранее, всю работу свою, клиентов. Типа, сначала свои дела сделаю, а мир подождёт. А никто и не собирался мои планы учитывать! Ну да, это мне урок. Хороший щелчок по носу!

– Ладно тебе, не грузи себя, всё равно пока ничего не понятно. Может, эта ночь тебе и впрямь поможет, прояснится что-то. Пойдём в дом, пора уже.

И не то чтобы грустный, но сильно озадаченный, я побрёл из сада домой…

* * *

После ужина мы с баб Лизой отправились в мою комнату.

– Смотри, Жан, я буду вот здесь, в кресле за дверью сторожить. Сейчас уложу тебя, песенку спою волшебную и вот сюда уйду, дверь закрою. Если совсем плохо будет или заморочишься, растеряешься – сразу меня зови. Да я и сама приглядывать за тобой буду… Ну а дальше не мне тебя учить, сам знаешь: вопросы свои, на которые ответ хочешь получить, крепко в голове держи. Всё можешь забыть, даже имя своё, а вопросы крепко держи. Сейчас вот этот чай выпьешь и ложись, я буду песенку петь, ты глаза закрой и смело засыпай, не раздумывая.

Я рассмеялся, выслушав эту инструкцию: как будто не спать собираюсь, а на военное задание отправляюсь.

– Ничего смешного! – приструнила меня баба Лиза. – Вот тебе камень, на живот положи, на солнечное сплетение, вот сюда, и руками держи, чтоб не скатился, понял? Я тебе говорю: страшно тебе станет, как глаза закроешь, но ты не бойся, засыпай, я тебя по-любому вытащу, не сомневайся. Что будешь делать там – не знаю, тут бы мне у тебя поучиться надо, ну да ладно, молода я ещё для таких дел, жизней через десять тоже смогу.

От такого неожиданного умозаключения бабы Лизы я оторопел и даже растерялся, а она, довольная, рассмеялась:

– Ишь, глаза вытаращил, тебе не таращить их надобно, а крепко закрывать, давай раздевайся уже, и в постель!

– Ну, баб Лиза, вот даёт… – покачал я головой и пошёл к кровати, но остановился и произнёс нарочито строго: – А может, вы, уважаемая Елизавета, отвернётесь хотя бы, пока я разденусь?

Тут уж растерялась баба Лиза, а я продолжил:

– Ты же молодая у нас, да? Негоже молодым девушкам голых мужчин созерцать!

– Да ну тебя совсем, Жан! – махнула рукой баб Лиза и отвернулась, а я, хохоча, разделся и залез под одеяло.

Свежее постельное белье пахло немного лавандой. Ох, хорошо, выспаться бы, но сегодня явно не светит. Сегодня у меня другие планы. Впрочем, одно другому не мешает, если оперативно всё разузнать и рассмотреть, то можно ещё и выспаться до утра.

Баба Лиза подала мне чашку с ароматным настоем, а сама зажгла пучок травы, и вскоре по всей комнате разошёлся приятный запах. Я медленно пил настой.

– Думай о том, что должен узнать, только об этом и думай.

Баба Лиза, сосредоточенная и суровая, окуривала все углы, окна-двери и бормотала-приговаривала:

«В чистом поле да на стороне западной трон стоит весь золотой, и сидит на троне том царь земной. Я к царю тому пойду, слово тайное скажу: “Ой ты царь-владыка всей земли да неба, бесов всех да людей лихих! Ведома тебе сила сильная, тайны тайные, ведомо тебе и слово сонное. Наведи на Жана сон пророческий, чтоб узнал он в нём всё, что было, есть, да что сбудется. Дам в заклад тебе, владыка, всё, что спросишь, а с тебя возьму дело верное – ведовской сон, истинный”. Как сказала Лизавета слово тайное, так и дело стало спориться, а как сладится оно, так и слову моему аминь…»

– Жан, ты пей, пей настой, не отвлекайся!

Баба Лиза подошла к зеркалу, окурила его ароматным дымом и продолжила: «Как в зеркале этом свет да тьма отражаются, так и в Жана сне: чему быть – сбывается. Да будет так…»

Я пил вкусный душистый чай, вдыхал такой же вкусный дым, и глаза мои сами собой закрывались, тело расслаблялось. Я поставил пустую чашку на столик, взял камень и положил его, как требовала Лиза, в район солнечного сплетения. Сквозь сон я слышал Лизино бормотанье, а потом скрипнула дверь, и через мгновенье оттуда, из-за двери, послышалась чудная песенка:

Лёгкий ветер присмирел,

Вечер бледный догорел,

С неба звёздные огни

Говорят тебе: «Усни!»

Не страшись перед Судьбой,

Я, как няня, здесь с тобой,

Я, как няня, здесь пою:

«Баю-баюшки-баю».

Тот, кто знает скорби гнёт,

Тёмной ночью отдохнёт.

Всё, что дышит на Земле,

Сладко спит в полночной мгле,

Дремлют птички и цветы;

Отдохни, усни и ты,

Я всю ночь здесь пропою:

«Баю-баюшки-баю».

«Это же “Колыбельная песня”, – понял я, проваливаясь в тёплую вату сна, – и это Бальмонт, я точно знаю: Константин Бальмонт, Серебряный век… Вот даёт баба Лиза, колдует с Бальмонтом на пару, удивила так удивила…»

РОВЕСНИК СОЛНЦА

Я не справлялся, терял силы, и дыхание сбилось…

Я поднимался в гору, белоснежный мелкий песок осыпался, ноги увязали, в небе тёмно-лилового цвета зияла круглая красная дыра. «Это же солнце, – догадался я, глядя вверх. – Мне нужно добраться до вершины раньше, чем солнце завалится за горизонт, это будет означать, что там, у нас, наступило утро».

– Баб Лиза… – шёпотом позвал я. – Нужна твоя помощь, помоги мне…

Через секунду-другую песок легко зашуршал, и у моих ног закружилась рыжей юлой пушистая лисица.

– Держись за хвост, да покрепче! – услышал я голос бабы Лизы и схватился за пушистый белый кончик. Миг – и мы помчались вверх по горе, оставляя за собой зигзагообразный след.

У самой вершины, там, где начиналось гладкое ровное плато, лисица остановилась:

– Мне дальше нельзя, иди сам, я буду ждать тебя здесь…

Я пошёл вперёд и прямо перед собой, метров через пятьдесят, увидел возвышение, а на нём кресло, нет, трон. Огромный, из тёмного дерева, с резной высокой спинкой. На троне сидел старик – древний, но не дряхлый. Я увидел, что он старше самой Земли. Может, он ровесник Солнцу?

– Мне нужна помощь, – приблизившись к трону и низко поклонившись, сказал я. Старик кивнул и, не говоря ни слова, повёл рукой.

Воздух прямо передо мной превратился в зеркало.

В его огромном, сверкающем прямоугольнике я стал различать какую-то неясную картину. Она была тёмная-тёмная, буквально тонула под покровом сумрака. Я с трудом разглядел двух мужчин. Один крепко держал за руки другого, тот рыдал и вырывался. С удивлением я понял, что первый человек – это я сам, а второго толком разглядеть не удалось. Но это был точно не юноша, а крупный, рослый мужчина, лет сорока пяти – пятидесяти. Кажется, он был скуластый, возможно – азиат. Хотя лица его практически не было видно, картинка как бы расплывалась.

Следом я заметил силуэт девушки, юной, очень стройной. Она промелькнула мимо, с опущенной головой, и даже на мгновенье повернула её в сторону плачущего мужчины, но лица её тоже не было видно.

Изображение зарябило, стало исчезать, и сквозь туман вырисовалось другое, более чёткое. Теперь я увидел… Андрея? Да, это был Андрей! Он выглядел точно так же, как во время нашей встречи в ресторане: те же длинные волосы, собранные на затылке в хвостик, те же джинсы и толстовка.

Андрей стоял у кровати, на которой лежал какой-то человек. Лежал причём недвижно, будто крепко связанный кем-то, и лица его не было видно. Руки у Андрея, похоже, были тоже связаны. Я старался запомнить всё увиденное.

А потом, потом я увидел дом, обычную городскую «панельку». Её корпус терялся в ночной тьме, только позади, на фоне белёсых облаков в небе, угадывались очертания гор. Во всём доме светилось одно окно на пятом этаже. У окна стояла женщина – люстра освещала сзади длинные волосы и яркий цветастый платок на плечах. Я внимательно вглядывался в женщину, и она будто почувствовала это. Оживилась, замахала рукой, словно звала меня, торопила.

Старик свернул зеркало и молча, властным жестом поманил меня к себе. Я подошёл, поднялся по ступеням прямо к нему и опустился на колени. Старик встал на ноги, в его воздетых руках засиял огненный меч с крупным сине-фиолетовым сапфиром на эфесе.

– Опусти голову! – велел старец. Я подчинился. – Это поможет тебе в самый трудный момент! – он с размаху вонзил меч в мою шею, в самое основание черепа. Меч вошёл легко и занял место рядом с позвоночником. Я почувствовал его силу. Мне стало легко, и я понял, что смогу победить.

– Иди, – сказал Ровесник Солнца, и я пошёл…

У самого края плато я обернулся:

– Спасибо!

Лиса дёрнула меня за штанину, и мы лихо скатились к подножию горы.

– Баб Лиз, а ты лиса-лисонька, оказывается!

* * *

Мы спешили в Москву, я проспал почти до девяти часов – и мы опаздывали. Ни Ляйсан, ни Лиза не могли разбудить меня, я проснулся сам, бодрый и полный сил. Я не успел позавтракать, и баба Лиза вручила Ляйсан пирожки, укутанные в полотенчико, и термос с чаем. Лихорадочно собираясь, я сообщил Лизе, что мне нужно в Алматы:

– Мне показали во сне горы, и я узнал их: это наши, алматинские, горы! Показали много чего непонятного, но, по крайней мере, будет за что зацепиться. Пятерых людей увидел, и только одного из них знаю, остальных придётся искать. Все они как-то связаны с этой историей, и расхлёбывать её, чую, ещё долго.

Баба Лиза слушала, кивала, лишних вопросов не задавала.

– Вот, Жан, это сбор такой травяной, не простой, смотри, он только для тебя, никому даже глотка не давай. Как устанешь сильно, или в тупик забредёшь – завари как обычный чай и выпей, не больше двух чашек. Спать будешь очень хорошо, и с пользой для дела. Из тупика выйдешь и силу наберёшь, понял? Здесь на четыре заварки. Надеюсь, хватит. Трава одна важная у меня закончилась, теперь только в июле её соберу, так что понапрасну не трать, только при самой необходимости, хорошо?

– Ох, спасибо тебе, баб Лиза! – мы крепко обнялись.

– Давай, сынок, действуй, и я всегда рада буду твоему приезду, всегда, запомни.

Мы ехали в Москву и вроде успевали к первому приёму, но Ляйсан всё равно позвонила клиенту и предупредила, что можем немного опоздать. Мы ели горячие пирожки и пили чай из пахучих травок, такой бодрящий, что аромат его привлёк внимание хмурого неразговорчивого таксиста, что вёз нас, и мы рассказали ему про нашу чудесную бабу Лизу и её магические чаи и настои.

Глава 5

ИСКАЖЁННЫЕ ОТРАЖЕНИЯ

У меня оставалось ещё пять дней работы в Москве, и я не мог, никак не мог уехать в Алматы, поэтому решил за оставшееся время как можно ближе познакомиться с Андреем. Я чувствовал, что происходящие с ним странности как-то связаны с той ночью, когда мир потерял баланс. Каким образом – не знаю, но скоро всё должно проясниться.

Итак, что мне известно? С Андреем точно творится что-то неладное – я собственными глазами видел ворона над ним и молнию тридцатого марта, когда мы познакомились. Его откровение про сон-кошмар тоже весьма настораживает. И ещё, именно на него указали мне в пророческом видении. Причём Андрей там был единственным знакомым мне человеком. Следовательно, я должен начать с него. Итак, номер первый. Андрей.

Марина, его сестра, была записана на завтра. В перерыв я позвонил ей, поинтересовался её самочувствием, и мы обсудили предстоящий её визит. А напоследок я между делом спросил, как дела у Андрея.

– Он в отъезде сейчас, но завтра к вечеру должен вернуться, он тоже спрашивал о вас, Жан, и, кстати, хотел узнать, сможете ли вы прийти к нам в гости? Я думала, скажу вам на приёме, но раз уж вы позвонили… У нас в пятницу вечеринка дома, по случаю дня рождения Иры, нашей старшей сестры. Андрей намеревался вас пригласить, и я тоже. Ира мечтает познакомиться с вами, и мы с Андреем хотели сделать ей сюрприз, пригласив вас, вы как?

Я быстро прикинул: вечеринка в пятницу, а в субботу у меня последние четыре приёма, вечером мы летим в Алматы. Так что высплюсь в самолёте или дома.

А такой шанс упустить – шанс познакомиться с Андреем поближе и, возможно, понять, зачем он мне нужен, – нет, я не мог.

– Марина, конечно. Я с удовольствием принимаю приглашение, так Андрею и передайте, только одно «но»: я до девяти вечера буду занят, так что приеду поздно, как раз, наверное, когда гости будут расходиться.

– О нет, насчёт этого не волнуйтесь, у нас в девять только всё начнётся, мы все – совы, большие любители ночной жизни.

* * *

Через два дня мне позвонил, а потом и приехал, Андрей.

Я был очень занят, но выкроил для него полчасика и спустился вниз, в ресторан гостиницы.

– Как вы? – поинтересовался Андрей. – Выглядите уставшим, впрочем, чему удивляться, вы же не отдыхать сюда приехали… Спасибо вам за сестру, от всего сердца, так мы все переживаем за неё, и приятно видеть, что настроение у неё улучшилось, да и самочувствие…

– Ну, это только начало, работы много ещё, у Марины действительно сложный случай.

– Итак, мы вас ждём в гости, вы до которого часа принимаете? Водитель заедет, как закончите. У нас все семейные события, дни рождения и всякие большие праздники традиционно проходят дома у родителей, но атмосфера абсолютно непринуждённая, гостей много, никакого напряжения, вам понравится.

– Андрей, а что бы я мог подарить вашей сестре? Что любит Ирина, чем интересуется? Без подарка не приду, а дарить что попало не хочется.

– Знаете… – Андрей задумался. – Она в третий раз разводится, что-то не получается у неё семейная жизнь, а даме уже сорок лет. Вы ей какой-нибудь чудодейственный амулет подарите, чтобы она за хорошего человека вышла замуж, жила с ним долго и счастливо.

– Андрей, вы что, издеваетесь? – вспылил я. – Или действительно думаете, что экстрасенсы – это такие колдуны из сказок? Заклинание сказал – и всё, да?

– Нет-нет, я так не думаю, но часто же какие-то амулеты, талисманы всякие делают на деньги, на любовь… Ну там фэн-шуй всякий… – Андрей покраснел.

– Нет, это невозможно, у вас в голове полная каша! Ладно, про подарок я понял. До завтра! Я пошёл, а то меня уже ждут.

* * *

На вечеринке по случаю дня рождения Ирины было весело и многолюдно. Я вручил виновнице торжества огромный букет и маленький бронзовый колокольчик (Ляйсан по моей просьбе купила его в антикварном магазине). При вручении шепнул, что в колокольчик нужно звонить по утрам и вечерам, чтобы любовь не терялась.

– А если уже потерялась? – живо спросила Ирина.

– Тогда – чтобы нашлась. На этот звон она прилетит, обязательно!

Ирина кивнула и сразу же спрятала колокольчик в свою сумочку. Подарков, как и гостей, было много, и мне польстило такое внимание к моему, более чем скромному, презенту.

Мама Андрея расстаралась, закуски и горячее были вне конкуренции, напитки на любой вкус, я быстро перезнакомился со всеми, поболтал с Мариной, потанцевал с её подружками. Затем основная часть гостей отправилась в клуб вместе с Ириной – ей захотелось продолжения именин, а мои попытки улизнуть домой пресекла Марина:

– Жан, вы сегодня оставайтесь у нас, Андрея задержали на работе, но он очень просил меня не отпускать вас, он вот-вот приедет. Так что, простите, я вас не отпущу!

Андрей действительно приехал довольно скоро, так что я даже не успел почувствовать себя неловко. Он тут же организовал новую волну веселья, а меня утащил на балкон, где мы немного поболтали о его сестре и её друзьях. Ну, почти посплетничали.

А потом перешли к серьёзному разговору.

– Слушайте, Андрей, а вы женаты? У вас есть семья?

– Пока нет, пока нет. Какие-то вокруг меня девушки возникают всё время – не девушки, а хищницы. Знаете, как акулы круги нарезают вокруг жертвы? Мне страшно становится и мурашки по спине.

Образ получился сочный – я рассмеялся:

– Про акул вы классно выдали! Ну а вообще… вы хотели узнать что-то обо мне и моей работе?

– О да, хотел спросить, как вы помогаете людям, ну… как вы решаете их проблемы, что видите, как это у вас получается. Вы родились с этим даром?

– Да, у меня это наследственное. Послушайте, на самом деле мы сейчас впустую потратим время, потому что лучше один раз попробовать на себе моё воздействие, чем часами слушать, как я это делаю. Хотите?

– Нет, – поспешно ответил Андрей.

– Почему?

– Потому что сначала мне надо понять принцип вашего воздействия.

– Вот вы зануда, сказал же: вы не поймёте. Я могу, конечно, долго говорить о том, каким образом я вижу вас и ваши какие-то проблемы. Это как картинки на экране, я могу их проинтерпретировать и дать вам рекомендации. Если увижу какие-то будущие проблемы – могу провести обряд на то, чтобы ущерб от них оказался минимальным, то есть снизить градус. Могу убрать препятствия, и вы женитесь на прекрасной умной женщине. Я просто могу это сделать, но не спрашивайте меня, как, я не объясню. Я понимаю: вы привыкли работать с конкретной информацией, логически выстраивать стратегии, решать тактические задачи, но тут – другое.

– Я знаю, про что вы говорите, я сам этим пользуюсь и учу других – интуиция, да? Иррациональное знание, правильно? Вы об этом?

– Да, только ваша интуиция заточена, скажем, на финансовый рынок, и вы при принятии решения используете, например, данные о курсах валют, закрывающихся нефтяных скважинах или гражданских войнах, а я использую опыт, полученный в своих погружениях и снах, «картинках», которые вижу и через которые получаю знания о том, «другом» мире. И вы, и я для повышения профессионального уровня накапливаем знания, собираем информацию, анализируем и систематизируем её. Подобное – к подобному, вот это, к примеру, может дополнить то-то, а вот это – абсолютно новое, его на отдельную полочку. Ну, у меня во всяком случае так.

И когда я сталкиваюсь с чем-то новым, чему не могу найти объяснения в своей системе, картотеке, я завожу новую карточку, и туда сначала вписывается знание, полученное иррациональным путем, озарением, интуитивно, а после я начинаю заниматься этим, наблюдать, медитировать, обдумывать, рассматривать, видеть сны об этом. Вот так, если вкратце, у меня…

– М-да, очень похоже, – Андрей был чрезвычайно серьёзен. – Но есть одна деталь, которая не даёт мне покоя… Вот моя работа выражается в конкретных цифрах, и банк сохраняет значительную часть активов в кризис благодаря разработанной мною стратегии. Мою работу риск-менеджера можно измерить… ну не знаю, каким-то количеством денег. То есть результат можно пощупать… Понимаете? Потрогать. А у вас? Что это?

Вы уж извините, не хочу обидеть вас, но вот я с Мариной поездил по всяким знахарям и целителям, были у парочки продвинутых экстрасенсов, они оперируют понятиями «психотравма» и «генетическая предрасположенность к кармическим нарушениям», – и это всё производит на меня, честно говоря, угнетающее впечатление. Я думаю о людях, которые не могут позволить себе ездить и выбирать, вот как мы. Мы всё пробуем, у нас есть на это деньги, время. А у кого нет? Как им выбрать того, чью работу потом можно будет «пощупать»? Вот Маринка после вашей консультации расцвела, ходит, что-то там напевает, и готовится жить и любить. Это и есть то, что можно «пощупать», на это ориентироваться?

– Ориентироваться ни на что нельзя в этой сфере, так же, впрочем, как и в вашей. Ну согласитесь, жизнь непредсказуема, вы можете спрогнозировать одно, а через час произойдёт нечто и ваши девяносто процентов успешного выхода из кризиса превратятся в сорок пять, да?

– И такое бывает, – спокойно согласился Андрей. – Только мы и это учитываем при составлении стратегии, и такие риски тоже. Тем не менее, да, такое случается сплошь и рядом. У нас стрессовая работа, но и специалистов ценят. Передают бережно из рук в руки.

– В принципе, у нас тоже, как и у вас, работает система рекомендаций, вот, например, вы, если вас устроит то, что вы от меня получите, – будете меня рекомендовать, давать мои контакты. А я, помня об ответственности, буду соразмерять свои знания и силы и буду браться только за то, что смогу решить и где смогу помочь.

Для меня, Андрей, важно не порушить свою репутацию. Одновременно растёт мой профессионализм, я становлюсь круче и, значит, могу работать с более трудными случаями, за которые большинство моих коллег и не возьмутся. И так постепенно появляется то, что можно «пощупать», ну в кавычках. Однако репутация дорогого стоит, и когда много людей, сотни, отзываются о тебе хорошо и рекомендуют тебя другим – это сравнимо с вашими активами, или как это там у вас называется…

– Да, это я всё понимаю, но вопросов у меня к вам меньше не стало.

– Знаете, Андрей, думаю, что со временем, если у вас не иссякнет интерес к моему занятию, вы больше поймёте и узнаете. А так, за полчаса разговора, я вам, конечно, не успею ничего объяснить и растолковать.

– Да, я понял, интерес не иссякнет – это точно. Вы улетаете, а как же с Мариной? Что дальше?

– Я планирую вернуться через два месяца, а пока будем работать на расстоянии, ну и всегда есть вариант её приезда в Алматы. А что ваш сон, Андрей? – внезапно спросил я. – Есть продолжение?

Он удивлённо приподнял бровь:

– А почему вы спрашиваете?

– Ваш сон произвёл на меня большое впечатление, и мне очень хочется разгадать его значение, я ведь тоже очень любопытный. А сон – ваш, понять и интерпретировать его сможете только вы. Вот я и спросил. Вдруг вы уже поняли, что к чему, и я смогу своё любопытство удовлетворить?

– Не сможете, – вздохнул Андрей. – Потому что сон я пока не понял, более того, со мной теперь наяву странные вещи происходят, но я никому о них не говорю. Некому сказать. Мать сразу потребует, чтобы я отдохнул, Ирка о неврозе заговорит, скажет, что от усталости и недосыпания, и потащит к своей подружке-психотерапевту. Маринка теперь будет вас рекомендовать. Поэтому молчу-помалкиваю, хотя странности такие, что впору бы самому задуматься о походе к психиатру.

– Ничего себе… Может, мне расскажете?

– Вам, пожалуй, могу, почему нет, только обещайте сдержаться и ничего не советовать, ладно?

– Без проблем, – спокойно согласился я. – Тем более что мои советы дорого стоят, и я никогда их вот так просто не раздаю.

– Класс! – Андрей рассмеялся. Но тут же стал серьёзным и, глубоко выдохнув, заговорил: – Со мной очень странные вещи происходят, я бы сказал, страшные, но не хочу так их называть. Потому что реально страшно становится мне, невозможно страшно… Дело в том, Жан, что я… Я боюсь смотреть в зеркала. После этого сна я вижу не себя в отражениях… Везде: в зеркалах, в витринах, лужах – вместо себя я вижу того парня, из сна. Того себя, с пустыми глазами… Безумными глазами… И это очень страшно.

Андрей помолчал подавленно и снова продолжил:

– Дома я завесил все зеркала, стеклянные двери, в комнатах я не открываю шторы на окнах, а в кабинете – жалюзи. На меня уже странно поглядывают коллеги и подчинённые. Ещё пара недель в таком состоянии – и меня точно запрут в психушку, и сон окажется вещим. Вот в таком подвешенном состоянии я сейчас нахожусь. Меня выручают мои навыки, приобретённые когда-то: медитации, дыхание, йога. Страх, однако, становится всё сильнее, и только потому, что у меня нет объяснения. Но я постараюсь понять, что происходит… Я пойму…

Андрей задумчиво смотрел вдаль.

Огромный город раскинул перед нами сверкающую сеть ночных огней, в которой мелкой рыбёшкой бились машины, развозя по клубам и ресторанам убегающих от ночного одиночества людей…

* * *

Я завершал все свои московские дела, предупреждал своих постоянных клиентов, что пока не могу сказать точно, когда приеду снова, но буду рад встретить их в Алматы.

С Мариной, которая в этот день была самой последней, я конкретно заговорил о её приезде, так как для неё долгий перерыв был невозможен. Так что после сеанса, за чашкой чая мы назначили сроки и обсудили все необходимые детали. Марина уже собралась было уходить, но я, под влиянием какого-то импульса, остановил её:

– Марина, хочу пригласить вас на ужин, Ляйсан уже ждёт в ресторанчике неподалёку, пойдёмте? Хочу с вами немного поговорить об Андрее, прошу вас, это важно.

Марина с готовностью кивнула:

– А я и сама хотела с вами посоветоваться, да никак не решалась, неловко было беспокоить вас этим. Андрей, конечно, сам должен обратиться к вам, но время идёт, а он не решается. А ведь с ним не так всё хорошо, как кажется. Вы об этом хотите поговорить?

– Да, именно об этом. Андрей неохотно рассказывает о себе и, похоже, совсем не хочет моей помощи, словно боится, что ли. Пойдёмте поговорим за едой? Нам скоро в аэропорт ехать, так что времени немного…

В ресторане, когда мы разобрались с заказом, я спросил:

– Марина, вы расскажете об Андрее? О его жизни, о характере? Что-то в нём есть такое, интересное очень, а обаяние у него какое, харизма! Ему бы актёром стать или рок-певцом, стадионы собирал бы.

Марина разулыбалась:

– Да, Андрюша такой у нас, удивительный и особенный. Вы знаете, Жан, он ведь мог не родиться. Мне мамина сестра рассказала по секрету. Мама ведь чуть аборт не сделала. Жили мы тогда в небольшом городке под Москвой, скромно жили. Папа наш – хороший человек, замечательный, но в те времена сложно было очень с деньгами, да и мы с Иркой уже были у родителей. Отец и сказал маме аборт сделать, потому что вроде как у них денег нет и «куда ещё один рот», и всякое такое. Мамуля плакала сильно, она же верующая, никак ей на аборт нельзя было, но и против мужа не пойдёшь. Тётка мне потом рассказывала, что с Андрюшкиным рождением вообще всё мистически было. Мама пошла к врачу, день был жаркий, солнце палит, она устала сильно, а так как мимо церкви проходила, увидела и зашла отдохнуть. Села на скамеечку под деревья, задумалась и опять расплакалась, а тут батюшка проходил. Ну знаете, как это бывает?

В общем, поговорил, приободрил, да ещё верующая женщина, к тому же, сама не хотела аборт делать. И она не пошла к врачу, и от папы скрывала сначала, а потом, когда живот стал виден, что поделаешь? Они, конечно, поорали друг на друга, поскандалили, но ничего, успокоились.

И вот Андрей родился у нас. Такой ладный, такой хорошенький, такой лапочка. Все его с детства обожали. А талант его – людей в себя влюблять, с самого рождения проявился. Все с ним возились, отказать ему не могли ни в чём. У него уже в восемь лет появился друг, автомеханик СТО, который Андрея под опеку взял, и к двенадцати годам он в машинах разбирался как профессионал. И дядя Антон был его лучшим другом.

А жили-то мы бедновато. Хотя и папа работал, и мама дома не сидела. И Андрюшка очень рано себя ответственным почувствовал, ответственным за семью. Но сначала его не в ту сторону повело, подростки же, сами знаете, все хотят экстрима, крутыми хотят быть. В четырнадцать лет он познакомился с ребятами, с шайкой одной. Они машины угоняли и продавали. Так Андрей у них чуть ли не сразу главным стал, потому что в машинах отлично разбирался, потому что умный был, да так ловко и грамотно все угоны обставлял, что ни разу их не поймали. Он этим делом четыре года промышлял, никто ничего не знал, он деньги домой с умом приносил. Небольшими суммами, но часто, якобы он у дяди Антона в помощниках зарабатывает. То, что он у дяди Антона не был все эти годы ни разу, у нас никто и не знал. Такое у всех было к Андрею доверие.

А Андрюша-то у нас ещё и везунчик, Жан!

Он, в свои восемнадцать, уже рублёвый миллионер был, и жил не тужил, отлично себя чувствовал. И вот однажды, в день, когда собирался на очередное дело со своими дружками, шёл он как раз мимо той самой церкви, где жизнь ему второй раз была подарена. И, сам не понимая, зачем, зашёл он в парк при церкви, сел на скамеечку и задумался. Сидел, отдыхал, хорошо ему было.

Времени до встречи было достаточно, он не спешил никуда, ну и разговорился с присевшим на скамейку прихожанином. Просидели они так часа три. Когда ушёл тот человек, Андрей ещё долго сидел и повторял, повторял, чтобы запомнить навсегда, слова Антония Сурожского, их ему собеседник напоследок сказал. Я и сама потом слова эти заучила назубок: «Грех – это прежде всего потеря человеком контакта с собственной своей глубиной. Человек глубок – а так часто он живёт поверхностно и только поверхностными чувствами, понятиями. И вместо того, чтобы жить из глубины, действовать из сердцевины своего бытия, он живёт отражённой жизнью…» Ой, Жан, забыла, как дальше…

Марина смутилась и прервала свой длинный монолог, который я слушал, не перебивая, очень внимательно.

– Да, глубокая цитата, и красивая, – приободрил я Марину.

– Вот-вот! В общем, дальше там сказано про то, что человек, ну тот, который поверхностный, он как бы только отражает свет… А, вот вспомнила: «простой отблеск тех лучей, которые падают на него»!

– Ну а в чём же тут везение Андрея? – вернул я Марину к рассказу о брате.

– А, ну да, я же про везение говорила… Везение его – в том, что ему всегда нужные и правильные люди встречаются, а ещё в том, что вовремя встречаются. Вот и тот человек, собеседник Андрея, задержал его, увлёк разговорами о смысле бытия, о вечном, о душе, Андрей и опоздал на встречу с дружками своими. А тех в тот день всех и замели. Никто из них Андрея не выдал, так что собрал он быстренько свои вещички и в Москву уехал.

Увлёкся он там поисками Бога, поисками собственной глубины, но и о хлебе насущном не забывал. Изучал финансовый рынок, поработал брокером, на учёбу поступил. То есть Андрюша у нас такой… гармоничный, что ли? И на земле крепко стоит, и о небесах не забывает, понимаете? Изучал религии, жил полгода в православном монастыре в Чувашии, ездил в Тибет. Искатель, но не пустой, не бегает от жизни, не боится её, а хочет понять, хочет до своей глубины добраться. Понимаете теперь, Жан, почему я сказала, что ваше объяснение про болезни и страдания очень Андрею подходит? Он сам себя мучает и учит, и заставляет двигаться вперёд и вверх, подгонять его не надо.

Есть, правда, у него одна странность – не может отношения с женщинами заводить. Как бы это объяснить? Женщины нравятся ему, и он им – очень, но вот никак не складываются у него стабильные и долгие отношения. Как будто и вправду монах, словно нельзя ему этого. Он что, боится, что семья отвлечёт его от высокого, от духовности? Как вы думаете, Жан?

– Я пока, Марина, и не знаю, что думать, из вашего рассказа мне совершенно непонятно, что с Андреем происходит. Судьба у него интересная, но не сказать чтобы особенная, или вы просто не всё знаете – может, есть ещё что-то. Я вас попрошу быть очень внимательной сейчас, всё запоминать, и, может, ещё раз с мамой поговорите. Возможно, что-то ещё она вам расскажет об Андрее. И вот о чём попрошу: когда поедете в Алматы, сделайте всё возможное, чтобы с вами в качестве сопровождающего прилетел Андрей, хорошо? Приложите все усилия. Думаю, это очень важно, и уверен на сто процентов, что мой нынешний этап с Андреем связан, и ему без меня тоже не обойтись….

Я уже больше себе говорил, тихо размышлял, и Марина с Ляйсан напряжённо вслушивались в мои слова.

Я спохватился:

– Девочки, дорогие мои, спасибо вам, и пора, пора собираться в аэропорт. Марина, вам такси вызвать?

Глава 6

ТЬМА СГУЩАЕТСЯ НА ЮГЕ

ДУРНОЕ ИЗВЕСТИЕ

В Алматы, как только мы прошли паспортный контроль и отправились получать багаж, я попросил Ляйсан связаться с Марком. Его фатальное сходство с Андреем было единственной моей зацепкой, опираясь на которую, я и решил продолжить свои поиски, а там как пойдёт.

Ляйсан посмотрела на часы:

– Жан, ещё слишком рано, я позвоню ему часов в десять, хорошо?

– Только не забудь, надо сегодня же договориться о встрече, не откладывай, прошу. И ещё, обзвони всех клиентов, всех, у кого есть запись на ближайший месяц, придумай что-нибудь и перенеси всех. Нет, даже не перенеси, а договорись, что как только я буду готов начать приём, ты им сообщишь и всех запишешь на максимально удобное для них время. Я не могу точно сказать, сколько мне понадобится времени…

Слякотный и серый город встретил нас мелким нудным дождём, уже на подъезде к дому выяснилось, что улица перерыта, нужно разворачиваться и заезжать с другой стороны. Таксист чертыхался себе под нос, я устало смотрел в грязное от разводов дождя стекло. Мне совсем не нравился этот мир, совсем…

Ляйсан отзвонилась вечером, сразу после заката. Голова у меня гудела, я был словно чумной, и настроение зависло где-то ниже нуля.

– Жан, я обзвонила всех, как ты сказал, всё в порядке, все готовы ждать, только вот Марк… Понимаешь, он… – Ляйсан явно не решалась сообщить что-то весьма неприятное. – В общем, плохие новости, Жан. У Марка большие проблемы…

– Слушай, не тяни, у меня голова раскалывается, не до твоих загадок сейчас.

– Марк в психушке, Жан, он невменяем. Я созвонилась с Юлией, у неё нервный срыв, не может говорить, а Роберт… Роберт сказал, что это произошло в один день. Марк взялся за одно дело, ну как юрист. Оно как-то связано с его бывшим одноклассником, Олегом, и его соседкой, больной парализованной женщиной… В общем, Марк поехал на встречу с ними – ознакомиться с документами и всякое такое. А оттуда уже Роберту позвонил этот самый Олег и сообщил, что с Марком несчастье и его на скорой увезли в психдиспансер. Никто ничего до сих пор не понял, врачи ничего внятного сказать не могут. А главное – ты не сможешь с ним поговорить в его состоянии.

Я ничего не понимал. Головная боль усилилась так, что я чуть не заскрипел зубами.

– Слушай, я сейчас даже говорить не могу, голова лопнет вот-вот, можешь приехать? Я – в ванную, минут на сорок, а ты давай приезжай, ладно?

У меня было одно желание – унять головную боль. Я вспомнил про травяной настой бабы Лизы, заварил его и выпил. Затем набрал полную ванну тёплой воды, растворил в ней соль и залёг. Дыхание – первое, с чего нужно начать. Но как сложно, боже ты мой, как сложно следить за дыханием, когда голова раскалывается на куски. Тем не менее минут через пятнадцать мне значительно полегчало. И к приезду моей помощницы я был почти бодр, почти спокоен и почти мог соображать. Почти…

Как только Ляйсан в подробностях пересказала мне свой разговор с Робертом, отчаяние мощной волной накрыло меня и от моего спокойствия не осталось и следа.

– И что теперь делать?.. – я задал этот вопрос в никуда, и он повис без ответа. – Ну… значит, так. Первым делом мне, конечно, нужно попасть к Марку. Попытаюсь установить с ним контакт. Роберт что-нибудь упомянул об этом?

– Да-да, он очень надеется на тебя! Сказал, что завтра договорится с главврачом и тебя пустят к Марку. Его состояние не угрожает посетителям. Он не буйный.

– Не могу поверить, что ты говоришь о Марке! «Он не буйный»! Да что же такое происходит с этим миром, с ума можно сойти…

– Ох, Жан, ты осторожнее с такими словами, Марка одного нам хватает. В общем, Роберт будет ждать завтра к десяти часам возле психдиспансера. Он так переживает, так переживает! Не понимает: с чего вдруг Марк сошёл с ума? Вот так, внезапно?.. Вроде не было у него проблем, всё было хорошо, стабильно, и на тебе, в один момент. Ой, Жан… А вдруг… Вдруг у них что-то генетическое? У него или у Юлии? Я столько таких историй слышала!

Ляйсан не умолкала, гадая о возможной плохой наследственности, а я в глубине себя уже не сомневался: внезапное безумие Марка напрямую связано с той самой ночью, когда мир вдруг изменился. Конечно же, это так, ведь неспроста случилось это моё знакомство в Москве с Андреем, мне буквально «подсунули» его – точную копию Марка!

– Постой-ка, Ляйсан, а ты не спросила Роберта о возможных родственниках в Москве? Не рассказала ему об Андрее?

– Нет, Жан, ему не до родственников сейчас! – Ляйсан осеклась на полуслове. – Ты думаешь… беда с Марком имеет отношение к этой истории?

– Да, думаю, так и есть. Ладно, завтра узнаем у Роберта про родню в Москве.

– Жан, чуть не забыла! Роберт постарается и Юлю вытащить из дома, просит, чтобы ты посмотрел её, она сама близка к сумасшествию.

– Ну да, ещё бы, такая беда с единственным сыном, да каким сыном! Каждый о таком бы мечтал. Это катастрофа… Но знаешь, есть и оборотная сторона у этой медали. Если Марк сошёл с ума в связи с этой нашей историей, то значит, его сумасшествие – не следствие физиологических или психических проблем, понимаешь? Значит, в него вселилось что-то – то, что полезло сейчас из всех щелей… И тогда…

– И тогда, – подхватила Ляйсан, – если ты восстановишь баланс, то Марк выздоровит?

– Да, возможно… А теперь давай-ка поедим, и пора мне, пожалуй, составить схему, чтобы проще было всё контролировать и никого из виду не упустить.

…После ужина прямо на стене кабинета я нарисовал схему своего плана, которого в сущности и не было пока. В центре схемы я поместил себя, и от меня расходились три стрелки: Андрей, Марк и незнакомая девушка. Та самая девушка в цветастом платке, которая зовёт меня и ищет. Ещё один мужчина и одна девушка расположились рядом, но со мной не были связаны, до них мне ещё предстоит добраться. А пока вот такая картина – беспомощная, сплошные вопросительные знаки. Марк неадекватен, Андрей отказывается работать со мной, а девушка ищет меня, но найдёт ли – неизвестно…

Ладно, лиха беда начало. Завтра встреча с Робертом, и будем надеяться, с Марком разрешат увидеться…

КАК РЫБА ОБ ЛЁД…

Взяв себе время на раздумье, Ольга во избежание надоедливых поклонниц Инниного таланта отключила домашний телефон и купила на время новый номер для сотки.

На автобазе, где работала диспетчером, сказала, что потеряла свой мобильник, а возможности купить новый – пока нет. Начальник их смены отнёсся с пониманием, он в целом очень хорошо относился к Ольге, этот шестидесятилетний бодрый дядька, радостно спешащий домой к своей шумной и шустрой жене и четырём внукам, которые то по очереди, то все вместе оккупировали их небольшую, но уютную квартиру.

Он жалел Ольгу, так как хорошо знал её отца. Именно Геннадий Петрович и взял её на работу сразу после окончания школы. И всё то время – переменчивое, непонятное, тяжёлое, и сам держался на плаву, и Ольгу держал.

Ольга поговорила с начальником, вышла на улицу и вдруг поняла: этот славный мужик был ей вместо отца всё время, а она только сейчас это осознала.

Ольга испытала сильное желание вернуться и рассказать ему всё, что сейчас происходит в её жизни, но остановила себя. Нет, это невозможно, он не поймёт. Для Геннадия Петровича может быть только одно объяснение: Ольга тоже сошла с ума, так как у неё наследственность плохая.

Ольга хмыкнула: «А ведь и правда, я, может, с ума сошла? И всё, что сейчас происходит, – происходит только в моём воображении? Ох…»

Она даже остановилась, охваченная ужасом, но тут же вспомнила Толика и успокоилась, позвонила ему:

– Привет, Толик, это мой временный номер, запиши и никому не давай. Ты можешь встретиться со мной? Мне нужно посоветоваться.

Толик освобождался через два часа, он обещал заехать, и Ольга направилась домой, тем более что пора было сменять сиделку.

…Инна сидела у себя в комнате, разглядывала модный журнал, который ей всучила сиделка, и даже не подняла глаз, когда зашла Ольга.

– Ин, как ты себя чувствуешь? – Ольга с надеждой ждала ответа, недавнее просветление Инны так обрадовало её, обнадёжило. Ольге так хотелось, чтобы Инна выздоровела.

Но нет, сестра продолжала листать журнал, она даже не услышала, не поняла, что в комнате появилась Ольга и что она говорит с ней.

Ольга тяжело вздохнула и пошла на кухню – Толик с работы едет, наверняка будет голоден.

С Толиком они засиделись за полночь. Ни к какому выводу, кроме того, что к психиатрам идти не стоит, они не пришли. То, что происходило с Инной, было удивительно, да ещё замаячил призрак её выздоровления.

– Ну нет, конечно, не выздоровления, – поправила сама себя Ольга, – но по крайней мере хоть будет здесь, в этом мире, в контакте со мной, с другими людьми…

«А оно ей надо, может, ей и так хорошо? – вдруг мысленно задалась вопросом Ольга и ответила сама себе: – Надо!»

– Знаешь, Толик, тогда в машине Инна сказала, что устала от этих голосов, которые постоянно кружат вокруг неё. Эти голоса мёртвых, они всё время что-то просят, что-то говорят, и чтобы отдохнуть от них, ей приходится уходить далеко. А если у неё появляется возможность исполнять их просьбы, то есть доносить до живых их желания, то тогда голоса замолкают на какое-то время и Инна может отдохнуть. И может вернуться сюда…

Ох, Толик, не знаю прямо, что и делать… Думаю-думаю, пытаюсь разобраться, выход найти – и всё без толку, бьюсь как рыба об лёд… Сама уже начинаю как эти женщины говорить.

Тут ведь в чём проблема? Я не могу заключить с ними договор, они предлагают деньги за то, чтобы Инна с ними общалась и всё им рассказывала про их умерших детей. Но там получается… дикая неправильность. Души просят живых, чтобы их оставили в покое, говорят, что нужно сделать, чтобы освободиться, а эти мамаши не хотят отпускать своих детей, и Инна им нужна как медиум, как посредник в бесконечных переговорах, понимаешь?

А я знаю, точно знаю, что это неправильно, потому что сама в своей жизни эту ситуацию пережила.

Знаешь, когда папа умер, я все годы не отпускала его потом, держала. И мне, и ему было плохо, потому что есть такое: мёртвым – мёртвое, а живым – живое. И нельзя эти два мира смешивать, жизнь потому и существует, что есть изнанка – небытие, а рождение возможно, потому что есть смерть. Но смешать их в одном стакане нельзя, это ядовитый коктейль.

Толик внимательно слушал, кивал понимающе, но как решить эту ситуацию и что делать дальше, они так и не придумали. Сошлись на том, что им нужен консультант по необычным, изменённым состояниям и надо его искать.

– Тем более Инна сказала, что ей нужно обязательно найти человека по имени Жан. Скорее всего, он непростой товарищ, да и имя у него редкое… Найдём же, Толик?

– Найдём, Олькин, другого выхода у нас нет…

* * *

Ольга возвращалась с работы. Шла медленно, думала о завтрашнем дне. Завтра Инну нужно вести на плановый осмотр, а она, к сожалению, снова в своём мире, никакого просвета, всё ждёт какого-то Жана, всё торопит его. Вполне может быть, что Ольге снова предложат оставить Инну окончательно в диспансере, а не ждать дальнейшего ухудшения.

Ах, как это всё ужасно и как это всё сложно. Сделать выбор, принять решение – это требует таких сил, а их у Ольги почти не осталось. Ольга чуть было не расплакалась, но услышав, как кто-то окликнул её по имени, удержалась от слёз и повернулась на голос.

– Ольга? Добрый день! Меня зовут Алия, вы, наверное, не узнаёте меня?

Окликнувшая Ольгу женщина была одета в трикотажное платье с рукавами, оно плотно облегало её далеко не стройную фигуру, а цветочный принт на круглом животике приобрёл инопланетные черты. Женщина улыбалась, но Ольга увидела страх и напряжение за улыбкой и доброжелательным взглядом.

– Нет, простите, я не узнаю вас, мы знакомы?

– Да, мы познакомились у Мадины, помните, вы приезжали с сестрой?

– А-а-а… – разочарованно протянула Ольга. – Вам нужна Инна? Тоже хотите что-то узнать? У вас кто-то умер? К сожалению, Инна сейчас плохо себя чувствует и завтра, видимо, ляжет в больницу. Надолго! – последнее слово Ольга выделила.

– Нет-нет, я не по этому поводу, Ольга. Хочу с вами поговорить, мне нужно посоветоваться, мы можем куда-нибудь зайти? Вот кофейня, пожалуйста, выслушайте меня, мне не к кому обратиться, а вы показались мне такой… ну серьёзной, что ли, без всяких этих штучек.

Умоляющий голос Алии подействовал на Ольгу. Её агрессия ушла, и она даже с какой-то радостью уцепилась за эту возможность – выслушать рассказ о чужих проблемах и хотя бы на час забыть о своих. Женщины зашли в кофейню и сели за самый дальний столик.

Ольга созвонилась с сиделкой и попросила её задержаться на час, пообещав заплатить по двойному тарифу. Выключив телефон, Ольга обратилась к Алие:

– У меня немного времени, через сорок пять минут я вынуждена буду уйти.

– Конечно-конечно, – заторопилась Алия, – да я и не задержу вас дольше. Мне только совет нужен, может, вы подскажете к кому обратиться.

И Алия торопливо, забыв о кофе и пирожном, начала рассказывать. Ей пятьдесят пять лет, замужем, двое взрослых детей, живут отдельно, своими семьями. Муж – ровесник Алии, они учились вместе в сельхозе и поженились студентами. Он работает в агрофирме, с деньгами у них всё в порядке. Сама Алия не работает, два года назад ушла из колледжа, в котором преподавала агрохимию, из-за проблем с новым директором. И не стала больше искать работу, тем более муж был категорически против.

С мужем они жили душа в душу, иногда ругались, не без этого, но в основном из-за родственников. Многочисленные родственники мужа, в массе своей бездельники и нищие, всем скопом уселись на шею Самату и вполне удобно там устроились. Самат, конечно, никому отказать не мог, для него родственные связи – святое. Алию он и уговаривал, и упрашивал, иногда орал, не сдержавшись. За тридцать лет совместной жизни это превратилось у них в своеобразную игру: Алия злится на родственников Самата, скандалит с ним, Самат терпеливо успокаивает, потом взрывается. Алия плачет и жалуется старшей дочери, та приезжает, мирит родителей, и снова в доме воцаряется мир.

Так что в семье у Алии всё в порядке: и у детей, и у мужа, и здоровье в целом неплохое, ну да, бывает, вылезет какая-нибудь болячка, ну что ж, не без этого.

– Так что вам от меня нужно? – не выдержала Ольга. – Что вы от меня-то хотите? Мы с вами можем долго так разговаривать, но ведь я не психолог, какой совет вы от меня хотите, какую помощь?

Алия как-то ссутулилась и, странно скосив глаза вправо, быстро и тихо сказала:

– Ольга, простите, я хочу… Мне бы узнать, что там, после смерти?

– Что?.. После смерти? Послушайте, откуда мне знать? И потом, вы взрослая женщина, наверняка знаете, что есть разные теории, предположения всякие. Каждый выбирает то, что ему подходит, но ответа нет! Никто не знает!

– А Инна?.. Она же видит и слышит тех, кто уже там? Значит, она знает? – Алия пристально смотрела Ольге в глаза.

– Я не знаю, что там видит и слышит Инна. Лично я уверена, как это ни сложно и страшно для меня, уверена, что Инна больна психически. И я очень жалею, что пошла на поводу у этих несчастных женщин и потащила Инну в их круг. Скажите, что с вами, зачем вам это нужно? Я понимаю, у вас не праздный вопрос, за ним стоит что-то очень важное.

Алия быстро закивала головой и, опять странно скосив глаза вправо, торопливо заговорила:

– Знаете, Ольга, я боюсь смерти, я боюсь того, что там, за ней. Это недавно началось, год назад. У Мадины, помните, сын утонул в реке – случайность, в водоворот затянуло. Я была на похоронах, разумеется, и после встречалась с подругой. И вот тогда что-то сбилось у меня, страшно стало после всего этого, после всех разговоров. Мадина, представляете, хочет с умершим сыном общаться. Говорит, есть такие методы, что-то читает там, какие-то сайты нашла… Дочка у неё на два года старше сына, они очень дружные были, теперь её не узнать: ходит как сомнамбула и матери постоянно твердит, что брат к ней приходит и разговаривает с ней…

Алия помолчала многозначительно и продолжила:

– Я всё понимаю, такая трагедия случилась. Мальчик был уже совсем большой. Двадцать один год, красивый, умный, за границей учился, большие надежды подавал, и вот так, раз – и исчез. Ушёл. И понятно, что нервная система может не выдержать. И я понимаю, что матери такое трудно пережить. Но я после всех разговоров с ней сама задумалась: а вот как там, что происходит? Может, можно узнать, может, и правда можно с мёртвыми поговорить, всё спросить?

– Все боятся смерти, Алия, и с этим ничего не поделаешь, а вот с мёртвыми говорить… Не думаю, что это возможно, не верю я в это, понимаете? Вам не ко мне обращаться надо, и не к моей сумасшедшей сестре. Может, к психологу, ещё куда-нибудь… В мечеть сходите …

– Мне нужно что-нибудь сделать, я хочу, чтобы от меня этот страх ушёл, – с мольбой заговорила Алия. – Не могу спать, не могу дома одна оставаться, мужу не расскажешь, один раз заикнулась, он бешеными глазами посмотрел и сказал, чтобы я с Мадиной не встречалась больше. Год прошёл со дня похорон, а она всё живёт в этой трагедии, комната сына как при нём была, так и осталась. Мадина уверяет, что у неё получится сына вернуть, уговорить, чтобы снова стал с ними жить. В общем… В общем, клиника…

Ольга перебила Алию:

– Алия, дорогая моя, вам и вправду нужно подальше держаться от Мадины. Муж у неё есть?

– Да, есть, но он такой, как бы сказать… Очень важный занятой человек, они почти не видятся. У него ещё одна жена есть, ну такая, неофициальная. После смерти сына, понятно, они совсем разошлись. Ну, не живут вместе, хотя для всех они семья. Мужу всё равно, что с Мадиной, что с дочерью, у него в той семье ещё дети есть, там вроде всё благополучно. Хотя кто знает, маленькие ещё…

Алия немного успокоилась и выглядела уже вполне нормальной, здравомыслящей женщиной.

– Что же мне делать, Ольга? Даже если перестану встречаться с Мадиной, я не смогу забыть этот страх и жить по-прежнему. А на той встрече, когда Инна была, и всё было так… по-настоящему, что ли… – Алия снова замялась.

– Верите, Ольга, тогда что-то произошло со мной. Мадина и эти её подруги по несчастью, они собираются регулярно и пробуют вызвать души своих умерших детей. Они там говорят: можно сделать так, что мёртвые вернутся, не просто как души, а даже телесно вернутся на землю. Они, эти женщины, в себе такие способности развивают. Я раньше не верила, думала, чушь какая-то, но ваша сестра – это что-то удивительное. И я подумала: она сможет мне помочь, расскажет, что там, и я перестану бояться смерти…