Читать онлайн Только для взрослых бесплатно

МАРК-1

Денис пригласил меня домой.

«Выпить, расслабиться, попиздеть по-мужски».

Очень зря.

Есть давняя традиция не преломлять хлеб с врагом. Не есть и не пить с тем, кого ты собираешься уничтожить. Возможно, он что-то почуял и решил закрепить нашу «дружбу» попрочнее. Если он всерьез на это рассчитывал, то мне его жаль.

Вру. Не жаль.

Сегодня я иду его убивать.

Из нас всех он был самый осторожный.

Он первый начал носить бронежилет под деловым костюмом. Первый спрыгнул с криминала и замутил легальный бизнес. Первый купил квартиру в хорошо охраняемом элитном доме и усиленный «мерседес».

Игната уничтожить предложил тоже он.

«У меня подрастает дочь, не хочу даже думать, что она может столкнуться с таким ублюдком», – сказал он тогда. И мы все согласились, хотя у нас не было даже сыновей. По крайней мере тех, о которых мы бы знали.

Но никакая охрана и броня не помогут, если ты доверяешь врагу.

А мне он доверяет.

Настолько, что когда я получаю от него СМС: «Прости, задерживаюсь в офисе, откроет Анька, начинай без меня, весь бар твой», я могу только удивленно хмыкнуть.

Или его так расслабили последние десять лет сытой стабильной жизни?

Анька – та самая дочь, за которую он так испугался, когда увидел, что наш друг делает с молоденькими девицами, которые попадают ему в лапы. Не спорю, Игнат – больной ублюдок. Но он всего лишь чуть-чуть хуже нас, остальных. Настолько чуть-чуть, что мы далеко не сразу поняли, насколько он поехавший, потому что и сами творили дикие вещи с теми самыми девицами. После того, что Денис вместе со мной заставлял делать шлюх из дорогого эскорта в Лондоне, оставлять меня наедине с дочерью – плохая идея.

Весь последний месяц я толокся у него дома, якобы «обсуждая бизнес», хотя давно можно было понять, что моя фирма-прикрытие работает себе в убыток, только чтобы давать возможность прятать за красивым фасадом нашу основную деятельность. На самом деле мне нужно было прощупать почву, понять, есть ли шанс вернуть все назад, примирить Игната и Дениса и восстановить нашу старую компанию. А если нет – выполнить мой самый дорогой и сложный заказ.

Убить моего друга.

По заказу другого друга.

Увы.

Сегодня со мной не газовый пистолет, как весь этот месяц для усыпления бдительности охраны, а полноценный «Макаров». Глушитель брать не стал. У Дениса отличная звукоизоляция.

Охрана, впрочем, даже не чухнулась на завопившую рамку на входе. Первые пять раз они раздевали меня до трусов, получали на каждый нож разрешением в морду и вопли от Дениса за излишнюю бдительность. Сегодняшний урок вы запомните надолго – тот, кто показался вам опасным с самого начала, будет опасным и через месяц, неважно, сколько раз он проходил мимо, улыбаясь.

Дверь на этаже уже была открыта, я зашел и запер ее за собой. Дениса все равно пока нет, посижу, попью чая, дождусь.

– Дядя Марк, проходите в гостиную, я сейчас! – донесся звонкий голосок из глубины квартиры.

Это отец ей ляпнул при знакомстве: «Это Марк… дядя Марк для тебя», с тех пор Анька и травит. Я, конечно, старше ее в два раза, но забавно такое слышать от двадцатилетней созревшей девки.

Гостиная у них, как теперь строят, совмещена с кухней, так что я на правах «дяди Марка» налил чайник, подхватил какое-то печенье из вазы на столе и развалился на диване, всерьез жалея, что не могу проредить бар. Не пью на деле.

Этим печеньем я и подавился, когда в комнату впорхнула Анька: босиком по теплым полам, в коротких шортиках в обтяжку и крошечной маечке.

Я только недавно пообщался с Игнатом и еще помню, как выглядит человек, который вообще не сдерживает никаких своих порывов.

Я не такой.

– Как вас лучше звать? – Аня присела на подлокотник дивана рядом со мной, как будто не было другого места во всей гостиной. – Дядя Марк все-таки глупо звучит.

Она потянулась за печеньем, и прямо перед моими глазами маечка обрисовала ее роскошную небольшую упругую грудь с торчащими сосками. Той самой молодой формы которую потом не повторить никакой пластикой.

Она у себя дома и ничего не боится. Теплые полы, отопление, климатический контроль «умного дома». Зачем ей одеваться теплее, правда? Она меня не ждала, я пришел к отцу…

Тяжко уговаривать себя самого, что трущееся рядом молодое тело тебе никто не предлагает.

– Можно просто Марк, – я отложил надкушенное печенье и встал, чтобы налить себе чая.

– Просто Марк? – она тоже вскочила и прислонилась к кухонной столешнице прямо рядом со мной, так что я задевал ее локтем, заваривая пакетик чая кипятком.

– И на ты.

Отодвинул локтем и открыл дверцу, чтобы выбросить блестящую обертку от пакетика, напомнившую сейчас обертку от презерватива.

– Не могу на ты, вы все-таки… в отцы мне годитесь.

И она выгнулась в спине, демонстрируя мне все свои возможности.

Неужели они в свои двадцать не понимают, как действуют на нас, еще не очень старых козлов? Как эти блядские шортики, обтягивающие ее так, что я могу нарисовать ее пизду в подробностях, не раздевая, действуют на меня?

Как и маечка…

Член держу под контролем.

У меня охуенный самоконтроль, блять!

Я могу три дня сидеть на чердаке, карауля, пока объект выйдет из дома, чтобы снять его крайне аккуратно именно в том месте, где мне удобно, и где не отследить, откуда стреляли.

Я могу смотреть в глаза человеку, пока он пьет чай, в который уже подсыпана отрава.

Я могу целовать женщину, мужа которой только что убил смертельной инъекцией, пока он отходил в туалет.

Я проходил все проверки на детекторе лжи, потому что умею сплетать правду из неправды.

Я перетрахал сотни баб, и точно знаю, что ни у кого не поперек и радуги под юбкой тоже нет.

Я делал с ними такие вещи, за которые меня бы убил любой нормальный человек.

Но совершенно непонятно, почему меня так дергает это юное тельце, едва прикрытое двумя белыми тряпочками. Неужели старость пришла, бес в ребро, требуется молодуха для ярости духа?

Возвращаюсь с чашкой на диван, и Анька вновь пристраивается рядом, как будто уже застолбила место рядом со мной. Наклоняется вперед, тянется к вазочке с печеньем, и с моего места ее выгнутая спина и попка в форме сердечка, беззастенчиво выглядывающая из-под края шортиков образуют ровно такой вид, какой был бы, если б я ее ебал раком.

Член дергается: «Ну что ж ты, давай засадим!»

Пиздец. Никогда не говорил с Марком-младшим, считал это инфантилизмом.

Но сейчас у него явно свое, отличное от моего мнения.

Я хочу спокойно пустить пулю в затылок Денису и уйти в снятую двумя этажами выше подставную квартиру, вылежать там недельку, пока не угомонятся.

Он же хочет раздвинуть эти румяные сладкие булочки и ворваться в шелковую тесноту. Да так, что у меня дыхание перехватывает.

– Марк, а ты как с папой познакомился? – спрашивает Анька, выпрямляясь и раздвигая ноги, чтобы оседлать подлокотник как огромный толстый хуй. Ее бедро теперь трется о мое, но не это меня сейчас волнует сильнее всего.

Я вижу, как она трется промежностью о замшу и вижу едва заметный влажный след. И главное – чувствую запах ее возбуждения.

И вот от него конкретно сносит крышу.

Как я познакомился с ее папой…

Если я отвечу ей честно, она точно поймет, что я не просто симпатичный взрослый мужик, «папик», опытный и состоятельный дяденька, которого мечтают отхватить ушлые студенточки. Выгляжу я именно так: небрежная стрижка, потертые джинсы за пару штук евро, белая рубашка и плотный пиджак, скрывающий пистолет, дорогие часы, строгие ботинки.

Денис сказал, что у нас общий проект, уровень доходов отца она знает и делает соответствующие выводы. Неправильные. Потому что мы с ним ближе, чем коллеги. Мы знакомы с тех времен, когда ее еще и в проекте не было. С лихих 90-х.

Нас было шестеро: Никита, Вадим, Денис, Игнат, Сандро и я.

Сопляки, наглые мальчишки, которые распоясались, когда выяснилось, что стране больше не до своих граждан. Наверху шла грызня, на пути наверх все было покрыто кровью и вышибленными мозгами, а мы хотели быть свободными и жить, как хочется.

Кому в шестнадцать этого неохота?

Мы выживали по одиночке.

Денис торговал шмотьем.

Игнат дрался на подпольных боях.

Сандро был мошенником на доверии.

Вадим снимался в первом русском порно и работал вышибалой.

Никита вертелся у начинающих политиков.

Я убивал за деньги.

Так уж вышло, что у каждого из нас был свой собственный путь, но пересеклись они однажды в подпольном клубе из тех, куда девок пускают бесплатно и наливают на халяву, а мужиков подгоняют, когда те уже разогретые и бухие – за солидную входную плату. После того, как закрывается метро, там начинается самый жар. Там-то мы и познакомились, оказавшись вшестером в одной комнате, полной искательниц приключений на свои нижние девяносто. Даже когда тебе меньше двадцати, к концу ночи все-таки устаешь долбить одну дырку за другой. Хочется поговорить. Но разговаривать с той, которой только что спустил пятую порцию спермы за щеку, как-то западло. Вот и начали общаться друг с другом.

Выпили еще, отрубились на пару часиков прям там же, проснулись и отправились по второму кругу уже все вместе.

Проекты у нас тоже были. Некоторые крупные, так что хватало и на тачки, и на телок, и на первые накопления, которые Денис как самый нудный вкладывал в акции и недвигу, а остальные в основном просаживали, где придется. Я ничего не боялся, цены на мою работу только росли, а вот остальным пришлось покрутиться.

Жизнь поимела нас всех тогда, а мы хотели поиметь ее.

Никто из нас не был нормальным.

Мы насиловали девчонок, мы издевались над шлюхами, и нам это нравилось.

Больше всего Игнату, меньше – Никите. И мне.

Я наверное был холоднее всех. Мне нравится убивать. Это острее любого оргазма.

Вот и сейчас на Аньку наверняка стоит только из-за того, что сегодня вечером я вышибу мозги ее отцу. Либидо и мортидо – я отличный объект для изучения психиатрами, но Сандро не дамся, он больной.

– Мы учились вместе, потом жизнь развела, вот недавно опять встретились, – говорю самую скучную фразу на свете, которая убаюкивает ее бдительность.

Я скучный старый хрен, девочка. И я психопат. Но даже я не готов сначала выебать дочь, а потом убить отца. Это перебор.

Как я думал, мой ответ закрывает тему нашего знакомства с Денисом накрепко. Двадцатилетние красотки не любят скучных вещей. Только на это вся надежда. А еще на плотные джинсы, потому что член упирается в ширинку и это уже пиздец как больно. Но пока она выгибалась, я поправил его, прижав поясом. Так что ее взгляд, который шарит у меня между ног, не находит подозрительных выпуклостей, и на лице появляется разочарование.

– А где мама твоя? – снижаю я накал страстей.

– С подружками куда-то умотала, это до ночи, – она переводит взгляд на меня и смотрит своими серыми глазищами так, что я с трудом удерживаю чашку с чаем в руке. Особенно когда она обводит губки розовым язычком, и мой взгляд задерживается на них. Припухшая верхняя, маленький зазор в виде ромбика между ними. Как раз такой, что хочется увидеть, как туда пропихивается головка моего члена, как эти губы постепенно отодвигают залупу назад, принимая в себя только обнаженный ствол. Влажные, горячие, чуть неумелые, но старательные губки…

Не могу сказать, что я никогда не убивал людей со стояком в штанах. Даже без штанов. Единственный способ добраться до одного борзого депутата был – отправиться с ним в сауну и уже там, когда на его член насаживалась ртом совсем юная блондиночка, и он уже хрипел в секунде от того, чтобы кончить, он отпустил рукоять пистолета всего на пару мгновений.

Мне хватило.

Даже с учетом того, что ровно в тот же момент на моем хую прыгала близняшка той блондиночки, и я уже применил все свои способы, чтобы оттянуть финал.

Я подхватил его именную ТТ-шку и украсил его мозгами стену, а личико ахнувшей блондиночки – спермой. Это был самый охуенный оргазм в моей жизни.

Говорил же, что я психопат.

– А брат? – честно говоря, кровь отлила совсем к другой голове, но я помню, что у Дениса был еще старшенький. Видел пару раз, красивый парень и взгляд прям как у нас в юности – волчий.

– Уехал в Питер. А папа сказал, что у него до ночи дела, – предвосхищает она вопрос, сверкая глазами так, что понятно, что издевается. – Зато я готова тебя развлечь, пока ты ждешь.

И она, чтобы до меня уж окончательно дошло, на что так упорно намекается, одним движением пересаживается с подлокотника мне на колени, упираясь торчащими сосками прямо мне в грудь.

Я только и успел, что отвести чашку в сторону, чтобы не залить себя и ее чаем.

Слышу стук ее сердца, вижу, как расширены зрачки и запах… запах молодой самки, такой свежий и чистый с чуть островатой ноткой возбуждения. Такое ни с чем не перепутать. Она сама меня хочет.

Мои принципы трещат так же громко, как моя ширинка.

Но не могу допустить, чтобы малолетка меня поимела.

– Налей мне еще чаю, пожалуйста, – говорю я ей прямо в губы, с трудом удерживаясь от того, чтобы запихнуть язык ей в рот и оттрахать хотя бы так. – Этот остыл.

И я протягиваю ей свою наполовину полную чашку, невозмутимо глядя в расширившиеся от изумления глаза. Мала ты еще со мной игры затевать, девочка.

Мой член болезненно пульсирует, чувствуя, что всего два слоя ткани: плотный деним и тоненькая лайкра отделяют его от влажной глубины ее пизды. Он в принципе уже готов наплевать и ворваться туда и с намотанной тканью. Но ремень из плотной кожи с металлизированной прокладкой внутри, который таит в себе некоторые сюрпризы на случай проблем, хорошо его сдерживает. Прямо как намордник.

Она смотрит на меня, практически задыхаясь от возмущения, но я ничего не добавляю, просто жду. Встать красиво из такой позы невозможно, особенно если я не помогу, поэтому она неловко сползает на пол и бросает на меня взгляд, чтобы проверить реакцию. И я ее даю – насмешливую улыбку.

Анечка, милая наивная девочка, разворачивается и демонстративно идет включать чайник. Получается, кстати, не очень, она же босиком, а такие заходы лучше на каблуках.

Но она решает отомстить.

Прислоняется к столешнице, выгибается так, чтобы грудь была в лучшем ракурсе и спрашивает ехидно:

– А правда, что у мужчин после сорока начинаются проблемы с потенцией?

И смотрит мне на пах. Где сплющенный и пиздец как замученный член возмущенно дергается, бьется о железную свою клетку, но внешне этого не видно. Видно только, как я морщусь.

Сучка. Ну она у меня получит.

АНЕЧКА-1

У него были зеленые глаза. Как у мартовского котяры. Блядские зеленые глаза, только за них можно было бы продать душу.

Мне кажется, я втюрилась в него моментально, когда он только вошел в нашу квартиру впервые. Я тащила в свою комнату тарелку со жратвой, переругиваясь с папахеном, который требовал одеться нормально, к нему сейчас зайдет коллега. А мне не похрен, кто там к нему зайдет? Его коллеги пялились на меня, во что бы я ни была одета. Хоть в джинсы, хоть в платье в обтяг, хоть в пижамке рассекала. Их бы и монашеское одеяние на мне не смутило. Старперам все равно, что там на мне, пока мне двадцать лет и у меня упругая жопа, они все равно будут пускать слюни. Но не распускать руки. Потому что если отец узнает, их потом только через полгода найдут. В лесу. По частям.

Вот и про этого я подумала, что очередной мудак с женой и одышкой, стоит ли ради него влезать в джинсы? Но мне было немного любопытно, потому и выбралась и комнаты. А он только посмотрел на меня этими своими глазищами – и я пропала. Это потом я заметила и его пальцы, и его губы, и его задницу, которую так обтягивали обычные костюмные брюки, что у меня во рту сохло, а между ног наоборот.

– Познакомься, Ань, это мой старый друг и коллега, Марк, – сказал папа, и в его голосе было уважение, которого не было, когда он говорил о других своих знакомых. – То есть, дядя Марк. Он тебя еще младенчиком видел.

– С тех пор я немного изменилась, – ляпнула я, глядя на него, как зачарованная. И выгнулась в пояснице, чтобы он оценил и грудь, и бедра, и все остальное, в чем я изменилась.

Но в отличие от остальных, он мазнул по мне равнодушным взглядом, практически не заметив, искривил губы в вежливой улыбке и заметил:

– Очень приятно.

И отвернулся, продолжив разговор с папой.

Они ушли в кабинет, а я осталась как дура с тарелкой с макаронами в руках. У меня как-то сразу пропал аппетит. Мне хотелось не есть. Мне хотелось его!

Он приходил еще несколько раз, так же равнодушно смотрел мимо меня, хотя я ходила в самых откровенных топиках, надеясь поймать его как любого старпера на крючок. Мне с пятнадцати лет на улице мужики от сорока и старше предлагали бешеные бабки даже не за секс, а просто посмотреть или потрогать. Когда мужики смотрели на меня, у них в глазах не оставалось ни проблеска мысли, одно желание: засадить.

Если бы мне нужны были деньги, я бы могла получать среднюю зарплату по городу в день, не напрягаясь. И давно знала, что нет ничего слаще для стариканов, чем малолетка типа меня, которая вертит перед ними жопой.

Только Марк не велся. Вообще! Абсолютно! Меня как будто не было!

В последний раз, когда он к нам заходил, я вертелась на кухне, постоянно попадаясь под руку, вставляла в разговор свое мнение, окончательно выбесив отца, но он даже глазом не повел. Папахен потом отчитал меня как ребенка. Натурально, не за то, что светила жопой, а за то, что влезаю во «взрослые разговоры». А ведь он чуть не убил Ярика, когда застал нас в моей комнате сосущимися на моей кровати. Хорошо, что мы еще не успели зайти дальше, а то не было бы у меня больше мальчика-мажора, который всегда может достать билеты на любые концерты. Он, конечно, все равно обиделся за сломанную руку, но всего через месяц простил. Хотя домой к нам больше не ходит.

А тут даже не почесался, не подумал, что Марк… дядя Марк может посмотреть на меня иначе как на маленькую дочку друга.

Требовались кардинальные меры. Но я не нашла в отцовском телефоне его номер, а в «Фейсбуке» профиль. Пока я думала, как еще к нему подкатить, судьба подарила мне роскошный шанс: папахен завис со своей блядью в офисе, велев мне впустить дядю Марка и напоить чаем. Тут мне и поперло!

Уверена, такого чая у зеленоглазенького уже лет двадцать не было…

Мой брат считает меня шлюхой, мой папахен девственницей, а лучшая подруга такой же наивной идиоткой, как она сама.

Юлька уверена, что главное в жизни – любовь! Не зря же все волшебные сказки вертятся вокруг того, за кого выйдет замуж принцесса и на ком женится Иван-дурак.

Она сама запала на моего братца еще в детстве и с тех пор все вздыхает по нему. Девственность считает главной ценностью, выйти замуж целью жизни. И уверена, что я тоже ищу настоящую любовь, даже оправдывает меня, хвалит, что делаю это активно.

Артем называет мое «активно» блядством. Но он по жизни двинутый, когда мать им беременная ходила, отца несколько раз чуть не убили, и с тех пор братец такой нервный.

Папочка уверен, что я еще берегу себя для того, кого он одобрит.

Он за моей невинностью следил как коршун с тех пор, как я стала ходить к гинекологу. Мы все вместе наблюдаемся в одном медицинском центре, и конечно ему все врачи докладывают о состоянии здоровья мамы, меня и Артема. Только им-то скрывать нечего, никакой интриги, а вот о моей пленочке между ног родитель задумался, когда начал ловить на мне сальные взгляды мужиков.

Сразу и меня предупредил, и гинеколога, и кажется собирался объявить на весь город, что если найдет выновного в утрате моей девичьей чести, то лучше тому самому закопаться где-нибудь в лесочке.

Поэтому пока мне не исполнилось восемнадцать, главное условие для моих парней было ни в коем случае не порвать! Ничего туда не совать! Ни руки, ни члены, ничего! Я на всякий случай даже тампонами не пользовалась, хрен потом объяснишь.

Зато когда стукнуло восемнадцать, я сказала отцу, что либо я в его медцентре сама себе врача выберу, либо меня будет наблюдать специалист из университетской клиники. Я взрослый человек, имею право на личные тайны!

Как его корежило! Он три дня маме матом рассказывал, чем я займусь, если меня оставить без надзора. Но согласился в обмен на обещание вести себя благоразумно.

Ну что… Кой-чего из рассказанного маме я потом с удовольствием попробовала. И правда годная вещь, спасибо, папочка!

У меня было не так много парней, как думает брат, но и не так мало, как считает Юлька, я ее берегу и рассказываю не все истории. Я точно знаю, что все они одинаковые. Могу завести одним взглядом, довести двумя движениями и обычно мне в постели скучновато. Все, чем они отличаются между собой – это длительностью. Один подергался и усох, а другой дрочит об тебя часами и считает себя плейбоем.

Со взрослыми мужиками я даже не пробовала спать. Все то же самое плюс брюхо.

Но Марк и его глаза… И его пальцы!

Соблазнить его будет легко. Когда мы останемся наедине, тут даже самый тупой сообразит, что я от него хочу. У меня есть волшебные шортики, перед ними еще никто не устоял.

А вот как потом не напугать всем, что я умею? Он ведь тоже наверняка уверен, что папочкина дочка член в руках не держала!

Секс меня интересовал с детства. С книжек, в которых все было так невинно: «Папа вводит в вагину маме свой пенис». С непонятных шуток в фильмах для детей, над которыми смеются только взрослые. Со слов, значение которых понимаешь не сразу, постепенно. С историй. Анекдотов. Обрывков фраз.

Когда все сложилось в единую картину, я ахнула, я удивилась, я тут же захотела узнать про это еще!

Мы тогда жили в Англии, там детям рассказывают все без утайки и отвечают на вопросы. В младшей школе даже есть уроки, где показывают фильмы, скучные как те самые книжки про папу и маму. Когда я узнала все, что хотела, я начала сама сочинять истории о сексе.

И рассказывать их подружкам. Они нажаловались родителям, но психолог сказал им, что это естественный этап развития. У меня просто слишком буйное воображение. Так я познаю мир. И пока никто не покушается на мою половую неприкосновенность, и я сама не пристаю к другим детям, все в порядке.

Но это в Англии.

Когда мы вернулись, папа отвел меня к российскому психологу, которая заорала, что я испорченная маленькая дрянь и чтобы я даже думать забыла о таких гадостях.

Детский гинеколог велела мне держать руки под одеялом и не позволять заглядывать «туда» никому, кроме мужа после свадьбы.

Она не только каждый раз проверяла мою девственность и докладывала папе, что все на месте, но и делала соскобы во рту и в заднице, чтобы проверить, нет ли там следов спермы. И долго-долго разговаривала с моим папочкой после каждого визита. Уже лет в шестнадцать я поняла, что она хотела попрыгать на его члене, поэтому подлизывалась, несмотря на то, что в соседнем кабинете осматривали мою маму.

Бедняжка не знала, что для банального траха ему мамы и хватает. А отрываться он предпочитает такими способами, о которых детям в секспросвет-видео не расскажешь.

Мы с Артемом как-то нашли его тайную коллекцию хоум-видео с любовницами. Точнее, Артем нашел, поставив на папочким ноут программу-шпион. А я пришла на папочкин голос: «А теперь вылизывай!»

Братца уже тошнило. Мне было интересно. Я бы предпочла посмотреть такие штуки без участия своего отца, но толком не знала, что искать в интернете.

Папочке, кстати, я про эти игры аккуратно намекала. Вроде как знаю, а вроде и не знаю. Он не особо верил, что спалился, но на всякий случай каждый раз шел на попятную в наших спорах, чтобы я не выдала его маме.

Стоит ли говорить, что невинности я лишилась на следующий же день после того, как отвоевала себе право на молчаливого гинеколога?

Я тщательно выбирала счастливчика из тех, кто уже проявил себя в невинных обжиманиях в машине и у меня в комнате. Выбрала самого красивого и с самым большим членом. Думала тогда, что это главное в сексе.

Он офигительно целовался, устроил мне у себя дома самую романтическую ночь. Шампанское, клубника, свечи, кровать, усыпанная розовыми лепестками, шелковое белье, нежная музыка… Я послушно надела кружевное белье, которое он мне купил и терпела всю эту хренотень, когда мне просто хотелось уже надеться на крепкий член не только ртом.

Но мы танцевали, кормили друг друга из рук, долго целовались, и я терпела, терпела, терпела… Наконец он вылизал меня всю, доведя до оргазма, но меня интересовало не это!

Когда он начал снимать с меня все эти кружева, я чуть не завопила: «Да трахни меня уже так!»

Но он был романтическим молодым человеком, и глаза его сверкали в свете свечей. Он снял с меня лифчик, лаская грудь, стянул трусики. По одному зубами снял чулки. Подхватил на руки и отнес на кровать, красиво там уложив.

Развел мои ноги… И дальше три минуты сплошного разочарования!

Марк…

Я повторяла его имя в этот месяц так часто, что папа начал что-то подозревать. Пришлось заткнуться и переключиться, заменить мысленно «Марк» на «Макс» и все прокатило. Не слишком у нас внимательный папочка. Так и думает, что я с самого начала поминала Макса. Если бы он только догадался, что мои расспросы о его делах не просто вежливый ритуал, к которому он нас всех приучил. Папочка работает и зарабатывает, папочку надо уважать и дома делать вид, что нам интересно, кто там какие поставки сорвал, у кого график вышел лучше, и кому отдали филиал.

Так папочка выболтал нам про свою Ольгу. Мы все поняли, когда ее стало слишком много в его рассказах, даже больше, чем Никиты или Жирного Виталика. И мама поняла. Только сжала губы. Только отец не заметил, как прокололся.

Но про Марка он не говорил. Как бы я ни ловила упоминания, но нет, нет, нет.

Я выносила мозг Юльке своим Марком настолько, что она даже запомнила, как его зовут, хотя всегда демонстративно говорит, что у нее столько места в голове нет, чтобы всех моих любовников удержать.

Марк стал моим безумием. Нет, я не влюбилась. Но я хотела его как ошалелая кошка, и когда мои план не сработал…

Он бросил всего один взгляд на мою задницу в сногсшибательных шортах и ушел ставить чайник, как будто какое-то хреново печенье было ему интереснее, чем мои булочки.

На его тонких длинных пальцах нет кольца. Но почему тогда он меня игнорировал?

Почему я извивалась перед ним, поворачиваясь самыми сладкими местами, а он пил свой чай и в районе ширинки ничего не шевелилось?

Как его пальцы обнимали чашку… Я представляла, как он вгоняет их в меня, как в блядских глазах плывет масляная похоть, как он шепчет мне на ухо все эти мерзкие пошлые словечки, которые мне любили шептать в клубах мужики возраста моего отца.

«Сладкая девочка», «Потрогай меня внутренней стороной щеки», «я бы тебя намотал на своего богатыря». Отвратительно, мерзко, гадко.

Но стоит представить, как это говорит Марк, усаживая меня к себе на колени, и я готова потрогать его всеми своими внутренними сторонами! Я готова слушать слюнявое «сисечки», тошнотное «пещерка» и мозговыносящее «пососи моего петушка», лишь бы он сжимал эти сисечки своими руками, вошел в пещерку петушком и трахнул меня наконец прямо на диване в гостиной!

Но даже намек о том, что никто из родни не вернется в ближайшие часы он пропустил мимо ушей!

И надо бы уже отступиться, но меня заело! Хоть разочек! Пусть хоть засунет в меня язык, пусть у него даже не стоит. Оближу вяленький и успокоюсь! Но я должна!

Меня просто потряхивало от его близости. От волос, лежащих волнами, пальцы зудели и требовали их взъерошить. От тонких твердых губ. Я грезила, как он сжимает ими мой сосок, и он по-настоящему напрягался до боли. Сильных рук, таких расслабленных. Бедер, на которые я хотела сесть сверху.

И чего-то между ними. Которого не было видно. Но мне бы хватило губ и пальцев.

Намеки не работали. Толстые намеки не работали. Моя грудь – ноль реакций. Моя попа – как будто ее нет. Мне оставался только один-единственный ход до момента, когда я признаю его импотентом.

И я просто села ему на колени. Увидела, как расширились зрачки, резко, рывком, словно сейчас он наконец набросится и подомнет меня под себя, заберет целиком. Дернулись пальцы, чуть не расплескав из чашки чай. Мои губы начали зудеть, чувствуя как их сейчас накроют невообразимо близкие его губы…

Но он попросил налить ему чаю!

Девушку, у которой между ног мокро так, что я сейчас начну оставлять влажные пятна на его джинсах! У которой соски превратились в камень!

Я сжала зубы, встала, пытаясь не полыхнуть всей своей яростью, а аккуратно сцедить ее в ядовитое и больное для таких вот, в возрасте:

– А правда, что у мужчин после сорока начинаются проблемы с потенцией?

И отвернулась, пряча победную улыбку, потому что как он скрипнул зубами было слышно даже сквозь шум закипающего чайника.

Иди сюда, жеребец, докажи мне уже, что ты еще мужик!

МАРК-2

Анечка развернулась ко мне спиной, оперлась о столешницу и отклячила жопу, рисуя ею восьмерки в воздухе. Якобы ждет вскипающий чайник. И мой ответ. И заодно демонстрирует, что я потерял.

Я медленно встал и неслышным волчьим шагом приблизился к ней. Ее белые шортики чуть сползли, открывая ямочки на попе, ее половые губы набухли и еще больше выпирали, когда она стояла вот так, изогнувшись в пояснице. Я мог бы засадить ей прямо в такой позе.

Но я подкрадываюсь и останавливаюсь прямо за ее спиной. Она не чувствует меня, я умею делать так. Поэтому так прекрасен ее испуганный возглас, когда я говорю ей прямо на ухо, тихо, но отчетливо:

– Неправда.

Она хочет отпрыгнуть, но некуда. Я не касаюсь ее, но стою сразу позади, не отойти, если меня не отодвинуть.

Ставлю руки по обе стороны от нее, запирая как в клетке. И продолжаю:

– Ты знаешь сколько мне лет?

– Да… – в ее голосе все еще испуг, но дальше уже вызов: – Сорок или сорок пять. А что?

– А сколько тебе? – я не ведусь на детские провокации.

Ее запах кружит голову. Я не любитель малолеток, всегда предпочитал ровесниц, но сейчас понимаю даже Игната. Запах ее тела – что-то охуенное. Он естественный, не перебитый отдушками дезодорантов и духов, она чуть вспотела от возбуждения и течет. Этот запах тела молодой самки орет мне: «Трахни, трахни, трахни!!!»

Мне хочется вдыхать его, я только для этого и подошел. Слушаться своих звериных инстинктов я не собираюсь.

– Двадцать! – она гордо поднимает голову.

– Это в два раза меньше, чем мне… – я уже почти прижимаюсь к ее крепкой попке, но руки держу на столе.

– Да… – она тоже чувствует меня. Я ненавижу сильные запахи, поэтому не стал использовать никакого дорогого одеколона или духов. У меня нейтральный гель после бритья. И еще я не потею. Что-то сломалось в эндокринной системе, и это очень помогало мне сбрасывать с себя собак-ищеек в тяжелые времена. У меня почти нет естественного запаха.

Кроме тех случаев, когда я пиздецки возбужден.

– У тебя были мужчины старше тебя? – пиздец крипотные вопросы я задаю. Уже не тянет на невинный разговор коллеги отца с его дочерью. Впрочем, эта игра сломалась, когда она меня оседлала.

– Да… На шесть лет… старше, – она не поворачивается ко мне, так и стоит, когда я толкаюсь пахом вперед и прижимаюсь к ней сзади, чувствуя, как упругие ягодицы пружинят о мой распухший от крови член.

Руки. На столе. Держать.

– На шесть… – мне уже не хватает воздуха и мозгов, чтобы вести эту беседу. Но я стараюсь. – То есть, взрослых у тебя не было?

– Таких… нет, – она упирается в стол руками и чуть-чуть присаживается и возвращается обратно, организуя мне нехуевых размеров атомный взрыв в штанах.

– И ты сама не представляешь, на что сейчас напрашиваешься… – мои губы у ее уха, а мой язык проскальзывает по изгибам ее ушной раковины и ныряет в темную глубину слухового прохода. Чистенькое розовенькое ушко маленькой дурочки. Она начинает часто дышать и непроизвольно ахает, когда я проделываю этот фокус еще раз.

– Знаю, – вдруг отвечает она почти нормально. И нагло. – У всех мужиков одинаковые херы, но каждый уверен, что его точно уникальный.

Я и не знал, что моя ярость может вскипеть так быстро и застелить мне глаза алой пеленой. Каждый, значит, уверен! Сколько же херов она перепробовала, чтобы ронять это с такой циничной небрежностью?!

Вот тебе и маленькая доченька друга!

Ничего, мой точно запомнит!

Она оборачивается, прикусывая пухлую губу, выпячивает попку и задирает одной рукой маечку так, что она застревает над грудью, открывая мне вид на две остренькие вершинки, упруго налитые соком и с ярко-розовыми крупными сосками со скукожившимися вокруг ареолами. Мой рот наполняется слюной от желания перекатывать их, сосать и прикусывать как сочные кисло-сладкие вишни.

Я выдыхаю и накрываю ее грудь ладонями, тараня попку пахом и вжимая дерзкую девчонку в твердый край столешницы. Она ахает и довольно улыбается, словно я наконец сделал то, чего она так долго добивалась.

Мои руки скользят по ее гладкой кожи от груди, по талии, по бедрам с выступающими косточками, сжимают крепкую попку. Я забираюсь пальцами под край ее шортиков, чтобы поймать в ладони упругие полукружия. От ощущения ее младенчески-нежной кожи в ладонях во рту становится сухо и больше всего хочется содрать с нее все и любоваться ею голенькой.

Но я еще в состоянии удержаться хотя бы от этого. Хотя уже трусь о нее сзади, стараясь, чтобы плотно сжатый джинсами член попадал между половинок ее такой охуительно сладкой попки, уже стискиваю ладонями мягкую грудь, зажимая между пальцами твердые соски, уже вдыхаю ее запах, утыкаясь в шею. Молодой чистый запах юной девочки, от которого меня аж потряхивает.

Лучше бы ей сейчас разозлиться, влепить мне пощечину, заорать, что она все расскажет отцу и убежать. Потому что еще минута – и будет поздно. Еще минута – и я расстегну ремень и выпущу на волю своего зверя. И я сейчас не про член.

Член, конечно, аж звенит от напряжения, когда я трусь о нее вверх-вниз, вверх-вниз, но справиться даже с такой взрывной эрекцией – дело двух минут в туалете.

Но я не хочу просто кончить.

Я хочу ворваться в нее, засадить по самые яйца, выебать так, чтобы у нее все хлюпало и чавкало от моей спермы, накачанной внутрь, чтобы она ползала и рыдала, но продолжала раздвигать ноги, предлагая мне себя.

Давно меня так не накрывало. Пиздец, давно.

Какой рычаг она во мне сорвала своей наглостью? Или все сразу?

Я сжимаю ее грудь грубо и сильно, так что белоснежная плоть просачивается сквозь пальцы как тесто, прикусываю шею там, где она переходит в плечо, бью бедрами в ее зад, еще и еще. Хер стонет от того, что между ним и такой желанной дыркой плотная преграда. Край столешницы наверняка больно втыкается ей в живот.

Но Анечка, нежный папин цветочек с прозрачной, так легко краснеющей кожей, мамино сокровище с наивными глазками, маленькая сестренка с надутыми губками, чудесная подружка со звонким смехом, вместо того, чтобы вырываться и бежать, запереться в своей комнате и умолять папу вернуться пораньше, выгибается в пояснице под моими руками, сознательно елозит своей задницей по моему паху и своими пухлыми розовыми губками заявляет:

– Ну же, Марк! Когда ты меня трахнешь уже?

МАРК-3

Я резко дернул ее к себе, крутанул, поворачивая лицом.

Засунул руки в облегающие шортики, под которыми, конечно, не было белья, сжал пальцами ягодицы, прошелся между двух половинок. Нащупал влажную, сочащуюся смазкой щель. Она была такая горячая там, внизу, что мгновенно захотелось внутрь, натянуть ее на себя, ворваться, натащить.

Анечка тяжело дышала, привставая на цыпочки, чтобы мне было удобно лапать ее между ног, но и я с трудом усмирял пульс, грозивший сорваться в бешеный бег. Месил руками подставленную попку, раздвигая и сдвигая, терся о лобок пахом и прикусив шею, всасывал и теребил нежную кожу. Влажными от ее соков пальцами нащупал узкое анальное колечко, вдвинул туда мизинец. Она ахнула, мышцы быстро сжались вокруг него. Не готова. Ничего, сначала там, потом уже здесь.

Отстранил ее от себя, хриплым голосом потребовал:

– Подними маечку.

Она задрала ее и взяла в зубы край подола, открывая мне вид на стоячие сочные грудки, чтобы та больше не падала. Я окинул безумным взглядом всю эту красоту: крупные вишневые соски, прозрачную алебастровую кожу с венками под ней, подрагивающую плоть, которая так и просила моего языка. Совсем недолго грудь у девочек бывает такой молоденькой, остренькой, нежной, не захватанной. Скоро она набухнет, растянется, обвиснет, истерзанная мужчинами. После родов и вовсе превратится в развратные сиськи, в которых тоже есть своя прелесть, но таких много.

Со стоном обхватил губами твердый сладкий сосок, сдавил как ягоду, почти ожидая, что сейчас брызнет кислый сок. Анечка застонала сквозь сжатые зубы, запустила руки мне в волосы, прогнулась. Перекатывая между зубами сморщенную горошину, я приспустил ее шортики и накрыл ладонью гладкий лобок.

Современные девочки уничтожают там все под ноль, превращаясь совсем в малолеток, годных только для педофилов, я раньше предпочитал видеть, что женщина половозрелая. Но Анечке идет эта кукольная безупречность, шелковая гладкость под моими пальцами. Я раздвигаю ее половые губы пальцами и нащупываю набухший бутон ее клитора. По смазке пальцы скользят идеально, я обвожу его по кругу, все еще не в силах оторваться от посасывания то одной ее груди, то другой.

Мой язык тоже в восторге от нежной как шелк кожи, я втягиваю в рот вершинки ее груди, сходя с ума от невозможности облизать ее целиком.

Вот теперь. Теперь, когда она течет мне на пальцы, как сучка, елозит по ним, пытаясь насадиться, похныкивает, когда я убираю их в последний момент и выгибается, почти ломаясь, теперь приходит время.

Я с сожалением отрываюсь от ее груди, опуская маечку на место, обнимаю ладонью за затылок, накрываю ее рот, вталкивая внутрь язык и принимаясь сразу грубо таранить, засовывая по самые гланды. В это время расстегиваю свой пояс и рву молнию ширинки вниз. Облегчение от выпущенного на волю разбухшего члена само по себе чуть ли не сильнее оргазма.

Ловлю ее руки, потому что она их тянет совсем не туда, куда надо. Не надо меня обнимать, у меня под пиджаком кобура, и ей это знание лишнее. А вот пристроить нежные пальчики к делу было бы полезно, поэтому обхватываю ее ладонью ствол и… Пиздец! Рычу сквозь зубы, потому что такого охуенного ощущения я не ловил уже давно.

Зато Анечка почему-то цепенеет. Дергается, пытаясь прервать поцелуй.

Ощупывает меня, ведя от головки вниз.

И начинает меня отталкивать.

Выпускаю и удивленно на нее смотрю.

– Нет! – почти истерически взвизгивает она. – Нет!

– Что не так? – поднимаю брови. – Ты же видела сотни херов, как говоришь. У меня как у всех.

Она пытается отступить, но я хватаю ее, заламываю руки за спину и стискиваю запястья одной ладонью. Провожу пальцами по щеке. Глазищи у нее сейчас огромные, как будто увидала Годзиллу у меня в штанах, а не обычный, просто крупнее среднего, член.

Я ж не Вадим. Вот ему реально природа подгадила. Все мужики мечтают о хуе-монстре, как у негров в порнухе, но не подозревают, что за все надо платить. Бедняге не дают даже шлюхи, у которых между ног разъебанные черные дыры. Когда-то он снимался в первом русском порно, но с тех пор индустрия ушла вперед. Просто гигантского баклажана между ног недостаточно. Надо уметь кончать по команде, разыгрывать из себя папочку или сантехника, да и видов секса стало больше. А в рот и жопу его елду еще ни одна не рискнула.

Ему бы за рубеж, в большие студии, где снимают порно для извращенцев, но он не хочет уезжать из России. Так и живет годами без секса. Пару раз ребята делали ему подарочек: находили смелую деваху, растягивали ее сами и потом уже сажали на его кол. Но на второй раз никто не соглашался.

В общем, по сравнению с ним я просто щеночек с пипеткой. Стоит так нервничать?

– Что, у твоих мальчиков были поменьше? – ехидно-ласково интересуюсь я. – Ты, значит, только пиписьки детсадовцев видела в большом количестве?

Она прикусывает губу и молча вырывается, от чего ее грудь под маечкой так соблазнительно трясется, что я не выдерживаю и прикусываю торчащий сосок через ткань. Влажно облизываю его, а потом дую на мокрую майку. Анечка ахает.

– Ты слишком большой, я не могу… – хнычет она, стараясь не смотреть вниз, где мой дорвавшийся до свободы член чувствует ее сладенькое местечко буквально в сантиметрах от себя и рыскает из стороны в сторону как пес-ищейка, надеясь наконец попасть в тесную глубину.

– Так и ты уже большая девочка… – улыбаюсь я и ухватив ее за подбородок, впиваюсь в губы смачным поцелуем. – Такая дерзкая, с таким острым языком. Неужели испугалась?

Я вновь прижимаю ее к столу и тыкаюсь головкой прямо ей между ног, поверх шортиков, как будто и правда собираюсь выебать ее, не обращая внимания на преграду. Гладкая ткань приятно скользит по головке, но хочется обнимающего тепла и тесноты. Зажимаю стоящий член между нашими телами и смотрю в лицо Анечки, на котором паника.

– Пожалуйста, нет, – выдыхает она. – Марк, пожалуйста. Дядя Марк…

О, как мы заговорили. Скоро еще вспомнит, что я ее младенчиком видел.

– Как нет? – издеваюсь я. – Ты мне себя предлагала весь вечер, я наконец согласился. И считаю, что ДА!

То, что она там хнычет, мне уже неинтересно. Меня не вставляют их заплаканные мордочки и крики боли, я не Игнат. Но сопротивление все-таки заводит. И наказание за дерзость в виде вытраханных мозгов малолетки тоже отличная штука. Видит бог, я держался!

Разворачиваю ее спиной и толкаю к столу. Анечка спотыкается и падает на него животом как раз в идеальной позе и на идеальной высоте, мне лишь остается припечатать ее бедрами, вдавливая твердый край в низ живота, прижать ладонью ее голову к поверхности, чтобы не пыталась вывернуться и стянуть блядские шортики с белоснежной задницы.

Сглатываю, охватывая взглядом подрагивающие безупречной формы полушария и не удержавшись кусаю ее за левую ягодицу. Розовый отпечаток моих зубов придает ей особенную красоту.

Больше не могу сдержаться и вдвигаю свой член в ее узкую текущую щель.

МАРК-4

Член входит в нее как по маслу, а я чуть не ору от того, как Анечка обнимает меня внутри всем своим шелком. Такая мокрая и податливая! И стоило орать. Все нормально приняла, до конца, до шлепка яиц по гладенькой заднице. Только напряглась всем телом, дернулась от меня и едва слышно пискнула, но я вдавил ее голову в стол и засунул пальцы в ее полуоткрытые губы. Она послушно и правильно тут же начала их сосать.

Все-таки есть у сучки опыт.

Стиснул пальцами ее бедро и погнал. Она и правда была тесненькая, не разъебанная, и это было приятно, вот так с трудом протискиваться, постепенно наращивая скорость, почти выходя и вновь вонзаясь до упора, утыкаясь в шейку матки. Она вскрикивала каждый раз, когда я толкался в нее, влагалище пульсировало вокруг моего члена, стискивая горячими стеночками.

Она что-то говорила и шептала, когда я убирал пальцы из ее рта, но в ушах стоял только гул собственной крови, я не слушал. Я разгонялся все сильнее и сильнее, чувствуя, как тяжелеет внизу живота и накопленный голод требует еще жестче, еще сильнее трахнуть эту малолетнюю блядь, показать ей, как ебут настоящие мужики, чтобы больше никогда в жизни не забывала, что их нельзя дразнить.

От моих пальцев на белом заду оставались наливающиеся кровью вмятины, но я не мог остановиться, трахал и трахал ее, повизгивающую. Убрал вторую руку, чтобы вцепиться обеими в бедра и нанизывать ее еще жестче, но она начала опираться на них и пытаться подняться со стола.

Снова заломил запястья ей за спину, вывернул суставы так, что любое лишнее движение причиняло ей боль и продолжил.

Скользящий внутри ее тела член просто пел. Наливался силой, наливался наслаждением от идеальной дырки, для которой как будто бы и был создан.

Я поглаживал ее по попке, играл с испуганно сжимающимся колечком. Каждый раз, как я вставлял внутрь мизинец даже на одну фалангу, Анечка вся сжималась, и стискивала мой член почти до боли.

Когда мышцы уже стали подрагивать, и в паху свело от удовольствия, я с сожалением вытащил из нее член, блестящий от смазки, дернул за руки на себя, развернул и нажал на плечи.

Она мгновенно поняла, что я от нее хочу, покорно упала на колени на теплый пол кухни, открыла рот и высунула язык. Я скользнул распухшей головкой по нему прямо в ее ротик, заполнив его целиком. Ей приходилось раскрывать губы максимально широко, чтобы обнимать мой ствол, но пару раз она все-таки царапнула зубами кожицу.

Ее огромные умоляющие глаза над торчащим во рту членом – это было что-то!

Даже в таких условиях сосала она отменно. Я прямо охуел, когда меня заволокло влажным теплом, острый язычок наконец пригодился тем, что оббежал по кругу головку, а потом Анечка с чмоканьем заглотила член еще глубже, а рукой сжала и оттянула вниз яйца.

Я застонал и едва успел выдернуться из сладкого плена прежде чем начал спускать ей на лицо, покрывая пухлые розовые губы, скулы с горящими пятнами румянца, прикрытые наглые глазища и маленький милый носик потоками жемчужно сияющей спермы. Немного попадает на даже на волосы.

Она не забывает сжимать мои яйца, как будто пытается выдоить из них еще немного, хотя видит бог, я и так постарался, залив почти все лицо семенем! Ей остается только собирать его пальцами и облизывать их, глядя в мои безумные глаза.

– Размажь по груди, – сипло прошу я. Да что там, я готов умолять!

Но она с готовностью ведет пальцами по шее, оставляя влажные следы и размазывает сперму по торчащим соскам.

Анечке настолько идет быть обкончанной блядью, что мне кажется, едва обмякнув, мой член твердеет обратно.

АНЕЧКА-2

Средний размер члена взрослого мужчины – 15 сантиметров. Средний размер члена русского мужчины – 13 сантиметров.

Тринадцать, Марк!

Какого черта!

Какого черта у меня под рукой вот эта хрень?! Я не знаю, сколько она была в длину, но явно больше! Это он вот эти трахает своих взрослых теток? Неудивительно, что потом в них бейсбольные биты со свистом пролетают, как в порнухе! Я не хочу, чтобы он меня так же растянул! В меня это никогда не влезет, никогда!

Все мое возбуждение разом куда-то делось. Мне даже показалось, что между ног у меня все спешно затянулось, чтобы не пустить туда его огромный член.

Все, хватит!

Но когда я начала сопротивляться, в Марка будто бес вселился! Тот самый, который в ребро вместе с сединой, что ли? Потому что он меня не отпускал. Только что он не давался мне вообще, я полчаса по нему елозила, у него даже не встал.

Я бы заметила, если бы эта хреновина поднялась! Все бы заметили – он огромный, реально, такое в штанину не упрячешь! Так вот не было! Не стоял, не интересовала я его!

Лучше бы и дальше не интересовала, господи! Зачем я в это ввязалась?

Он не остановился! Ни когда я начала просить, ни когда говорить нет, ни когда плакать! Он расстегнул штаны и достал его, и вся моя жизнь пронеслась у меня перед глазами как перед смертью. Он точно меня порвет!

И точно так же, как несгибаемо он не поддавался на мои провокации, точно так же он не слушал моих возражений.

Марк просто развернул, нагнул меня и приставил свой слишком огромный член мне между ног. В тот момент я ненавидела его сильнее всех! Я думала, когда вернется папа, он его убьет! Я скажу, и он его убьет!

Но для меня уже будет поздно, потому что я чувствовала огромную головку, которая раздвигала меня, стараясь втиснуться туда, куда он чисто физически не мог войти.

Даже у Дэна, член которого с трудом помещался мне в рот, и который иногда делал мне больно, когда входил целиком, был намного меньше. Как вообще такие штуки в кого-то помещаются?

Пусть засовывают в жирных, у них места много!

Я дрожала и чувствовала, как больно давит край стола на низ живота, и как этот ублюдок крепко держит мою голову, не давая дернуться.

А потом он вошел.

Я не заорала только потому, что задохнулась. Никогда не думала, что все анекдоты про задетое сердце могут казаться правдой, когда такой огромный член натягивает тебя на себя как волк хомячка. Он растягивал меня во всех направлениях. Он занимал, кажется, все мое тело. Даже не войдя до конца, он уперся во что-то внутри, рождая странное, чуть неприятное глубокое чувство, словно он трогает меня за что-то, чего никто никогда не касался. Это матка? Он уперся в матку?

И толкнулся еще глубже входя до конца. Я захрипела, пытаясь отползти по столу вперед от его безжалостного члена, но острый край мешал. К нему меня и пригвоздил энергичный толчок бедер. А потом они пошли сплошной чередой.

Марк обманывал меня, притворялся. Он вовсе не был равнодушным и холодным, как мне казалось. Он был очень, очень горячим, безумно яростным, неумолимым, безжалостным. Горячий, обжигающий огромный член врывался в меня на полную длину, входил, заполняя целиком, как казалось, все мое тело. Меня больше не существовало. Я была лишь оболочкой для своей вагины, с хлюпаньем обнимающей мужское достоинство Марка.

Огромное.

Он не зря так подробно расспрашивал меня о моем опыте, поняла я сейчас. Он пытался узнать, понимаю ли я, на что напрашиваюсь. Не на вялое елозенье между ног от робких ровесников, а вот на этот жесткий трах, на натянутость на напряженную горячую плоть.

АНЕЧКА-3

Мне не больно. Мне так странно, что мне не больно. Только чуть непривычно от того, как распирает внутри, заполняет по крышечку, будоражит разом все чувствительные точки, но не дает на них сосредоточиться. Это почти неприятно, но на грани. Я вся теку еще сильнее. Я чувствую запах Марка, и мое тело выделяет смазку в ответ на него. Оно так старается, вырабатывая эту чертову смазку, что я чувствую, как она течет по ногам щекотными ручейками, ощущаю, как вбивающийся внутрь член хлюпает входя и выходя. Все мое тело сотрясается от толчков крепких мужских бедер в мои бедра. Моя голова повернута набок, волосы закрывают обзор и перед моими глазами только смешная солонка в виде привидения. И где-то далеко за ней балконная дверь и небо. Но они бесконечно далеко.

Рядом только солонка как символ всего, что я считала безопасным. Разве в моем собственном доме друг моего отца может вот так наброситься на меня, вогнать член и трахать, не слушая возражений? Кто бы посмел?!

Какой из противных липких боровов с пузиками посмел бы сделать со мной такое?!

Только Марк с блядскими глазами, крепкими руками и своим бесконечно длинным членом, что снует внутри меня как заведенный. Я слышу резкое дыхание, чувствую его руки на своих бедрах.

Каждое движение в моем теле растягивает меня еще немного под его размер. Превращает меня в растянутую шалаву, у которой все будет болтаться как карандаш в стакане, если только там не размер типа Марка.

Но это будет потом. А пока я чувствую, что то, как плотно он закупоривает меня, как распирает стеночки внутри, начинает дарить мне странную сладковатую боль.

Нет, не боль. Просто очень сильное…

Удовольствие?!

Ох, зря я назвала его импотентом. Зря говорила что-то про пальцы.

Я не наивная девочка и нетронутая ромашка, тут братец мой прав. Перестала вести подсчеты я на двадцатом любовнике. Какой смысл в этих цифрах, уже и так понятно было, что все одинаковые.

Каждому я говорила, что он второй. Пусть считают меня кем угодно, пусть сравнивают, что я им врала, пусть кидают фотки в соцсети. Мне плевать. Будут выеживаться – папочка им устроит веселые деньки.

Может, я и шлюха.

Была…

Потому что мне сейчас кажется, что Марк – мой первый. Все, что во мне были раньше – тампоны, а не члены. Все, что было с другими – детские чмоки в щечку, а не секс.

Все другие – детсадовцы. Марк прав.

Он не трогает меня, не ласкает, не лижет, не делает ни-че-го, чтобы мне тоже понравилось. Я здорово разозлила его! Он берет меня только ради своего удовольствия, вбиваясь на полную длину, вонзаясь и толкаясь бедрами так, что мне больно от края стола. Это охренительно сочно! Он как будто каждым движением стирает из меня следы всех других членов. Его толстый и длинный ствол заполняет меня целиком, проходится плотной поверхностью по каждому миллиметру моих внутренностей, притираясь больно и жестко, но после него не остается ни одной клетки тела, что помнила бы, как в меня проникал кто-то еще.

Грудь елозит по гладкости кухонного стола, прохладной поверхности полированного камня, соски сжимаются от холода и твердости под ними. Жесткая рука в моих волосах – такое унижение. Такие четкие и точные движения, бедра бьют по моим бедрам.

Я начинаю понимать. Господи, я начинаю понимать, почему мелким сучкам вроде меня ни в коем случае нельзя трахаться со взрослыми мужиками типа Марка.

Хочу быть ЕГО сучкой!

Я искала удовольствие от секса, меняя парней одного за другим, раздвигала ноги перед тремя подряд за ночь, ползала по полу в БДСМ-клубах, обдирала запястья, трахаясь в наручниках, висела на веревках над пропастью двенадцатиэтажного дома, пока в меня совали пальцы и члены. Пробовала групповушку, но это было еще тоскливей обычного секса.

Но никогда и нигде мне не было так страшно, так унизительно, так больно и сильно, так охуенно как сейчас!

Когда его пальцы проникают в мою жопу, куда я не пускала никого под какой бы наркотой ни была, меня накрывает захватывающим дух ужасом. Я едва терплю его в своей вагине, стоя на цыпочках, пока он долбится раздутой головкой в шейку матки и вскрикивая, когда он делает это с размаху, с оттяжкой, по самые яйца врываясь в мое тело, так что кажется, что он проткнет сейчас насквозь.

Он никогда не втиснется в мой зад! Он просто не поместится! Я не смогу растянуться для него настолько! Даже его беззастенчивые пальцы, на которые он нанизывает меня, причиняя боль в растянутых мышцах, и то с трудом протискиваются внутрь. Там все слишком нежно и тонко, он порвет меня!

Но чем дольше я об этом думаю, тем сильнее я хочу, чтобы он трахнул меня этими своими пальцами глубже и сильнее! Заполнил меня и там. Не членом, нет. Я правда не смогу, правда! Но я хочу его пальцы в себе, в этом запретном местечке, куда нельзя трахать даже таких сучек как я. Ему можно все!

Марку можно делать со мной все!

Даже выдергивать из меня свой толстый охренительно длинный член в тот момент, когда я думаю, что еще пара движений и у меня получится кончить от него, хотя мне по-прежнему больно – даже еще больнее, потому что он возбудился и раздулся. Даже выходит он с громким чпоком и болью.

И ставить на колени, глядя сверху вниз презрительно и зло своими зелеными глазами. Щуриться как на шлюху, которых он наверняка перетрахал за свою жизнь больше, чем я могла бы придумать. Щуриться как на очередную шлюху.

И толкать свой член мне в рот, чтобы спустить туда, а не между ног.

Вот он – мой волшебный момент. В чем я хороша – это в отсосе. Я теперь не отпущу Марка ни за что! Пусть я для него просто дырка, напросившаяся быть оттраханной малолетняя наивная дура, но я сделаю так, что он захочет вернуться ко мне!