Читать онлайн Ночной поезд на Марракеш бесплатно

Dinah Jefferies

NIGHT TRAIN TO MARRAKECH

This edition is published by arrangement with Hardman and Swainson and The Van Lear Agency LLC

Перевод с английского Ольги Александровой

Издание подготовлено при участии издательства «Азбука».

Пролог

Ночной поезд с грохотом и лязганьем набирал скорость, и девушка, оказавшаяся на пороге новой жизни, затаила дыхание. Пути назад нет. Стук вагонных колес – тук-тук-таки-так – отдавался в голове, заставляя вибрировать тело.

Она возлагала большие надежды на это путешествие, на свою питавшуюся надеждой мечту, но сейчас все вокруг казалось чужим и инородным. В купе, поначалу пахнувшем корицей и мятой, мало-помалу начало вонять потом, маслом и какой-то тухлятиной. И пока поезд мчался в ночи, громыхание и стук колес становились лишь громче. Зажав уши руками, она желала унять мучительный грохот, однако, по мере того как поезд разгонялся, шум этот становился вездесущим, а когда вагон трясло, подвесная койка опасно кренилась. Девушка отчаянно цеплялась за край, хищный звук паровозного свистка, пронзающий жаркую тьму, нагонял на нее страх.

Раскаленный воздух становился все более соленым.

У нее сжало горло.

И тут же нахлынули воспоминания. Мгновения прошлого безжалостно стучали в мозгу в такт со стуком колес. Девушка пыталась заснуть, чтобы оставшиеся часы пролетели быстрее, однако все тело горело точно в огне. Она прислушалась к дыханию спящих рядом людей, пытаясь успокоить сумятицу мыслей, но, когда ненадолго впадала в забытье, ей снились голодные создания, царапающие прутья своих клеток. А еще все то, что она безуспешно пыталась забыть.

И так час за часом. Ее мозг отупел, в голове стало темно, и тут громкий скрежет тормозов возвестил о том, что в конце туннеля забрезжил свет. Слава богу! Поезд прибыл на центральный железнодорожный вокзал Марракеша, и она, смахнув слезы облегчения, взяла себя в руки. Ведь она получила то, что хотела. Не так ли?

Глава 1

Касба дю Паради, Марокко Июль 1966 года

Клеманс

Время от времени люди бесследно пропадали в горах, так же как некогда исчезали в темницах военачальников, но если здесь и были неупокоенные души, то Клеманс Петье никогда их не видела. В этом царстве бесконечной красоты она наконец обрела спокойствие и мир в душе.

Она посмотрела в окно спальни в надежде поймать игру света. Ежедневные ритуалы помогали сосредоточиться, не сбиваться с курса и жить сегодняшним днем. И пока она любовалась восходом солнца, туман рассеялся, горы окутало сияние, а воздух наполнился тонким ароматом диких трав.

Идеальный день.

Расположенная высоко в Атласских горах, касба в свое время была цитаделью, построенной, чтобы противостоять набегам врагов. Некогда забытая и заброшенная, сейчас она стала символом безопасности. Клеманс любила яркий солнечный свет, темно-синие тени, мерцающие звезды и ослепительно-белые шапки снега зимой.

Она завернулась в бирюзовый халат, затянула завязки и, как всегда по утрам, направилась во флигель. Пересекла террасу, на секунду остановившись, чтобы пробежать пальцами по бархатистым цветкам плетистых роз, отчего растрепанные темно-красные лепестки мгновенно осыпались. Точно кровь, подумала она, задержавшись еще на секунду, затем отперла дверь во флигель, отодвинула задвижки и вошла внутрь.

На первый взгляд внутри царила такая же идиллия, как и на террасе, но что-то явно было не так.

Из открытого окна с видом на выходящий к горам внутренний дворик доносился птичий гомон. Две маленькие медно-красные бабочки порхали в лучах солнца. Но окно не должно было быть открытым. А комната не должна была быть пустой. Оглядевшись кругом, Клеманс заметила поднос с нетронутым завтраком: остывающий французский кофе, два кусочка свежеиспеченного багета, масло, тающее на раннем солнце, – и смятый белый халат на полу.

– Touche du bois, – пробормотала она и, дотронувшись до блестящего деревянного подлокотника кресла, кинулась в ванную. Постучим по дереву.

Из крана текла вода, но в ванной никого не было, и Клеманс, выключив воду, поспешила в гостиную, там тоже никого не оказалось.

– Мадлен! – дрожащим голосом крикнула она, но ответом ей был лишь щебет птиц.

Ну вот. А потом ее охватила паника. Мадлен сбежала.

И сразу забрезжили воспоминания о далеком прошлом, во рту пересохло, сердце, словно крылья одной из тех бабочек, затрепетало от прежних страхов. Клеманс выскочила из дома, чтобы позвать Ахмеда, своего молодого помощника, которому доверяла, как самой себе.

– Помоги мне! – взмолилась она. – Мадлен пропала.

Клеманс протянула к нему руки, и Ахмед сжал их в своих больших ладонях.

– Мадам, она не могла уйти далеко. Я принес ей завтрак тридцать минут назад, и она была там. А она поела? – И когда Клеманс покачала головой, он добавил: – В любом случае она ушла совсем недавно.

– Скажи, это ты открыл окно?

– Простите. Она пожаловалась, что в комнате душно.

У Клеманс упало сердце.

– Мадлен нужно держать взаперти. Она не должна выходить из дому одна. Никогда. Мне казалось, я понятно объяснила.

– Окно плохо открывается. Я думал, у нее не хватит сил распахнуть его настежь.

– Придется установить решетки. Хотя, возможно, не простые, а узорные. Они будут лучше смотреться. Если, конечно, мы найдем Мадлен…

– Непременно найдем.

Клеманс оставалось лишь завидовать его уверенности. Мадлен могла быть очень коварной.

– Ахмед, поищи ее на дороге. Возьми мотоцикл и привези мою внучку. Джип понадобится мне для поисков Мадлен.

Внучка, вероятно, будет недовольна, что придется всю дорогу от вокзала в Марракеше до касбы трястись на мотоцикле, но беспокоиться об этом сейчас было недосуг.

Повернувшись к Ахмеду спиной, Клеманс отправилась обыскивать крепость. Касба, с несколькими оставшимися крепостными стенами, была построена на той высоте, где еще росли деревья, а прямо над ней возвышались лишь каменистые склоны гор.

Хотя если посмотреть вниз, то глаз радовала буйная растительность. Именно там в окружении орешника и соснового леса расположилась небольшая деревушка Имлиль, где благодаря наличию речной воды почва на террасных склонах постоянно культивировалась. Ниже раскинулись сельскохозяйственные земли, на которых деревенские жители выращивали овощи, в том числе картофель и лук, а также люцерну на корм немногочисленным коровам, а еще ниже были разбиты фруктовые сады со сливовыми, фиговыми, абрикосовыми и миндальными деревьями. Однако Мадлен навряд ли могла добраться туда на своих двоих.

С гор спускался чистый, прозрачный воздух, приятно холодивший кожу. Клеманс окинула взглядом горные склоны. И куда она могла подеваться?!

– В ночной рубашке, – пробормотала Клеманс. – Pour l’amour de Dieu![1]

За последние несколько месяцев Мадлен вконец измотала Клеманс. И надо ж было такому случиться прямо перед приездом внучки, который сам по себе не мог не нервировать. Может, не стоило позволять этой девушке, которую Клеманс совсем не знала, приезжать сюда? Впрочем, не то чтобы у нее был выбор.

Клеманс прошла под перголой, увитой бугенвиллеей, заглянула за живую изгородь из розмарина, проверила участок между пальмами и вернулась во внутренний дворик, где на стены душистыми облачками опускались белые цветки жасмина. Ничего. Мадлен словно испарилась. Клеманс подбежала к ведущий вниз крутой тропе, по которой уехал Ахмед. Там, неподалеку от Имлиля, она держала свой джип «Хотчкисс» 1950 года выпуска. Пожалуйста, пожалуйста, пусть она поскорее найдется! Жара может быть убийственной, особенно если ты не знаешь дороги, и чем дольше Мадлен останется на этом пекле одна, тем больше будет риск обезвоживания.

Прошло сорок минут. Мадлен как сквозь землю провалилась. Впрочем, Ахмед по дороге в Марракеш уже наверняка успел предупредить жителей Имлиля, и Клеманс надеялась, что они помогут найти беглянку. Клеманс снова принялась обшаривать все углы и закоулки касбы. До нее донесся пронзительный голос сестры Ахмеда Надии, настойчиво звавшей Мадлен. Клеманс потерла лоб и, пытаясь успокоиться, сделала несколько глубоких вдохов, но страх лишь усилился.

Внезапно она услышала, как кто-то колотит во входную дверь. Клеманс пробежала по коридору и, распахнув дверь, увидела на пороге Мадлен. Она была в испачканной ночной рубашке, седые волосы – серые от грязи, на щеках черные дорожки от слез, на лице слой пыли. Мадлен поддерживал какой-то мужчина. Клеманс, не глядя на него, порывисто прижала мать к груди и дрожащим от облегчения голосом прошептала:

– О, слава богу!

– Бедняжка, – сказал мужчина. – Я нашел ее, когда она ползла на четвереньках вдоль одной из дорог в деревню.

Голос мужчины показался до ужаса знакомым. Клеманс узнала бы его где угодно, но это определенно не мог быть… Страх узлом скрутил внутренности. Не решаясь поверить в невозможное, она заставила себя поднять глаза. Ее будто пронзило ледяным ветром, несмотря на жару, она почувствовала арктический холод. Мужчина был одет в элегантные серые слаксы и отглаженную синюю льняную рубашку. Ничего примечательного. Обычный европеец. Хотя Клеманс знала, что это не так.

– Она такая хрупкая. В чем только душа держится. И совсем ничего не соображает. Я… – Мужчина осекся и уставился на Клеманс; и она, почувствовав, как на виске запульсировала жилка, с трудом поборола желание бежать. – Адель? Адель Гарнье? – не скрывая своего удивления, спросил мужчина. – Неужели это действительно ты?

Более пятидесяти лет она не откликалась на имя Адель. А что, если попробовать все отрицать? Она считала, что уже никогда в жизни не увидит лицо этого человека, по крайней мере очень хотела в это верить, но глаза ее не обманывали. Молча кивнув, она принялась пальцем стирать грязные потеки со щек старой дамы.

– Пойдем. Пойдем умоемся, – тихим голосом ласково сказала Клеманс и, заметив, что мужчина нахмурился, явно ожидая от нее большего, добавила: – Боюсь, мне нужно уйти. Теперь я пользуюсь своим вторым именем. Клеманс. И я мадам Петье. Спасибо, что привели ее назад, месье Калье.

– Патрис, – обиженно произнес он, вытирая рукой лоб. – Могу я попросить стакан чего-нибудь холодненького? Если тебя, конечно, не затруднит.

– Конечно. Надия сейчас принесет.

Надия, стоявшая рядом, молча кивнула. Клеманс поспешно отвела мать во флигель, проверила, заперты ли окна, и трясущимися руками дала ей напиться. Как так получилось, что Патрис Калье до сих пор вгонял ее, Клеманс, в дрожь?

Она закрыла жалюзи, достала чистую ночную рубашку, вымыла матери голову, отвела в туалет и уложила в постель.

Вконец измотанная утренней эскападой, девяностодвухлетняя старуха беззвучно повиновалась.

Клеманс стиснула руки, вонзив ногти в ладони. Откуда здесь взялся Патрис? Ведь она оставила его далеко позади, в прошлой жизни. Оттягивая время возвращения в дом, она сделала несколько глубоких вдохов в слабой надежде, что Патрис ушел. Много лет назад стыд стал ее погибелью, и она надеялась, что навсегда с этим покончила. Впрочем, не важно, ушел Патрис Калье или нет. Сейчас было важно одно: как много он знает?

Глава 2

Центральный железнодорожный вокзал Марракеша

Викки

Оказавшись на привокзальной площади, Викки Боден заслонила рукой глаза от солнца. Повертев головой, она бросила взгляд на царящее здесь светопреставление: на осликов с корзинами на спине, на велосипеды и мотоциклы, на компанию неторопливо покуривающих стариков. И никаких признаков хоть кого-нибудь, похожего на ее бабушку. Дедушка Жак, неразговорчивый пожилой человек, мирно живущий в их французской деревне, неохотно назвал внучке имя и номер почтового ящика этой женщины. Больше он ничего не знал, поскольку не видел ее пятьдесят с лишним лет. И окончательно замкнулся, когда Викки попыталась его разговорить.

Викки посмотрела на часы. Поезд прибыл по расписанию.

– Черт, черт, черт! – пробормотала она. – Ну и что теперь?

И хотя для испепеляющей жары было еще слишком рано, Викки чувствовала, как солнце пощипывает кожу. Все вокруг разительно отличалось от привычных французских пейзажей: воздух был горячее, небо ярче, ландшафт пустыннее. После ослепительных камней Танжера Викки ожидала чего-то более романтичного. А в результате Марракеш выглядел захудалым и убогим. Под ногами валялся мусор, краска на окнах здания вокзала облупилась. Хорошо хоть путешествие на поезде подошло к концу.

Вокруг стоял беспорядочный гул пронзительных голосов – тревожащих голосов, словно все гласные внезапно исчезли. Из непривычного нагромождения согласных она уловила два-три французских слова. Dommage. Jour. Demain[2].

Здесь в основном говорили на марокканском диалекте арабского языка, но, к счастью, кое-кто по-прежнему изъяснялся по-французски. По словам дедушки, в свое время Марокко было протекторатом Франции, а независимость получило всего десять лет назад. А значит, Викки могла худо-бедно общаться с местными жителями и хотя бы иметь возможность купить багет или круассан.

Она огляделась по сторонам, пытаясь переварить увиденное. Ей не верилось, что она наконец-то здесь. Когда дедушка случайно проговорился о существовании марокканской бабушки, для Викки это стало настоящим потрясением. Никто в ее семье ни словом, ни полсловом не обмолвился о том, кем была мать Виктора, покойного отца девушки. И когда Жак упомянул, что таинственная бабушка живет в Марокко, Викки восприняла его слова как знак судьбы. Ведь Марракеш был любимым городом ее кумира – великого дизайнера Ива Сен-Лорана. После тяжелого года, полного боли и невзгод, она вдруг поверила, что путешествие в Марракеш станет решением всех проблем. Она вернет уверенность в себе, исцелит душевные раны после расставания с бессердечным бойфрендом и, возможно, раскроет наконец все семейные тайны.

Несколько женщин в черных одеждах открыто таращились на девушку. Слегка покраснев, она принялась с независимым видом одергивать подол ярко-желтого мини-платья с принтом из розовых маков. Платье почти не скрывало ее аппетитных форм и здесь, в Марракеше, казалось не совсем уместным. В поезде она прикрывалась тонким одеялом, и сейчас ей не терпелось переодеться в брюки и рубашку с длинным рукавом. Она вертела головой в поисках общественного туалета, но, похоже, на вокзале не было подобных удобств. Одна из женщин подошла поближе, зашипела, словно разъяренная кошка, и снова отошла. Викки поспешно отпрянула. Да уж, не самое удачное начало дня.

«Я не боюсь. Я НЕ боюсь», – твердила она себе, пытаясь сдержать навернувшиеся на глаза слезы. Она гордилась своим умением не показывать слабости, невзирая на провокации и бушующие в груди чувства. Она не плакала, когда дети в школе дразнили ее незаконнорожденной. Не расквасилась, когда мать в очередной раз отказалась рассказать об отце. И не проронила ни слезинки, когда Рассел, парень, с которым она встречалась, безжалостно растоптал ее чувства. Ну, может, не совсем так, но прямо сейчас она точно не будет рыдать.

Приободрившись, Викки прошла вперед и нашла стоянку такси, но без единой машины. Как далеко отсюда живет бабушка? И сколько будет стоить такси до касбы? Она достала из кармана почтовую открытку от Клеманс, полученную в ответ на письмо, которое Викки отправила на почтовый ящик. Касба дю Паради, и никакого адреса, только название и несколько слов текста.

С большим трудом обнаружив носильщика, Викки показала ему открытку. Носильщик знаком велел положить чемодан в запряженную осликом тележку. В ответ Викки только покачала головой и, чувствуя себя вконец взмокшей и разгоряченной, села на низкую стенку. Оставалось надеяться, что бабушка скоро появится.

Через какое-то время, показавшееся ей вечностью, к вокзалу с ужасающим грохотом и тарахтением подъехал допотопный мотоцикл. Загорелый молодой мотоциклист с суровым лицом, в синей бандане на голове, поднял табличку с нацарапанной там фамилией Боден. Викки с облегчением выдохнула и бросилась к нему.

– Ахмед Хасан, – сказал парень, протягивая руку. – Прости, что опоздал.

– Ничего страшного. Я ужасно рада, что ты уже здесь.

Привязав чемодан сзади к мотоциклу, Ахмед снял с шеи длинный черно-белый хлопковый шарф.

– Закрой рот и нос. И замотай голову. – Он сел в седло и пригласил Викки присоединиться.

Просияв от удовольствия, она завязала шарф сзади на шее узлом и села на мотоцикл. Приключение началось.

Ахмед запустил двигатель и, сделав круг по площади, помчался по аллее из палисандровых деревьев. Викки внезапно почувствовала необычайную легкость. Она в Марракеше. Она действительно в Марракеше и теперь едет на мотоцикле с совершенно незнакомым парнем. Что бы на это сказала мать? Издав победный возглас, Викки еще крепче уцепилась за Ахмеда.

Глава 3

Викки

Посмотри, – остановив мотоцикл, сказал Ахмед. – Там, внизу, долина Урика.

Окинув взглядом залитую солнцем долину реки, Викки увидела две темно-розовые деревушки в окружении цитрусовых садов.

– Какая красота! – ахнула она, и Ахмед молча кивнул.

Мотоцикл поднимался все выше в гору, и перед ними открылся вид на терракотовые склоны и выбеленные солнцем морщинистые горные складки, издалека казавшиеся пепельными. На крутом повороте по ухабистой горной дороге Ахмед попросил Викки держаться крепче. И действительно, мотоцикл забуксовал в выбоине, поднимая облака песчано-розовой пыли. Викки потерла воспаленные веки – шарф, к сожалению, не закрывал глаза. Вскоре они оказались возле смахивающей на кроличий лабиринт берберской деревушки с узкими, извилистыми, неровными улочками, и им пришлось спешиться. Ахмед, толкавший перед собой мотоцикл, дошел до ближайшей развилки, от которой отходила ухабистая горная тропа в окаймлении полевых цветов, и остановился, чтобы завести мотоцикл в сарайчик.

– Короткий путь. Это дорога прямо до касбы, – сказал он и, забрав у Викки чемодан, заметил: – Ой, да он у тебя совсем легкий!

– Я рассчитывала купить здесь дешевую одежду, – объяснила Викки, возвращая шарф.

Ахмед провел ее вверх по тропе до небольшого плато, на котором примостилось низкое розовое здание.

– Voila! Kasba du Paradis de la montagne[3]. Наши ворота в заснеженные Атласские горы, – показав на горные вершины, торжественно произнес он, и Викки, оглядевшись вокруг, согласилась, что здесь действительно рай. – Если хочешь, я отведу тебя туда, где водятся газели.

– Что? Прямо сейчас?! – взволнованно воскликнула Викки.

– Нет, – рассмеялся Ахмед. – В горы лучше ходить на рассвете. Жаль, для снега еще не сезон.

Викки заметила, что суровое лицо Ахмеда стало мягче, а карие глаза потеплели.

– Ух ты! Как здесь круто! – Викки посмотрела в небо и, расслабившись под теплыми лучами солнца, стала следить за огромной птицей, схватившей добычу.

– Беркут, – улыбнулся Ахмед, и Викки только сейчас заметила, какие у него красивые белые зубы. – Касба была восстановлена в традиционном берберском стиле с глинобитными стенами. Мы называем их pisé.

Викки раскинула руки и закружилась на месте, вдыхая пьянящий горный воздух, напоенный ароматом розмарина и мяты. Касба, состоящая из нескольких взаимосвязанных строений и идеально вписывающаяcя в окружающий ландшафт, казалось, попала сюда из Средних веков. Она раскинулась, словно отдельная жилая застройка или маленькая деревушка, дома в которой соединены галереями или крытыми переходами. И наверняка внутренними коридорами, подумала Викки. Совсем не похоже на французское шато ее отчима, где она жила с семи лет вместе со своей матерью Элизой. И ничего общего с особняком, расположенным по соседству с коттеджем тети Флоранс и дяди Джека в Девоне, где Викки проводила школьные каникулы в играх со своей кузиной Беатрис. Викки выросла во Франции, в департаменте Дордонь, но окончила художественный колледж в Лондоне. И тем не менее ни там ни там она не встречала ничего подобного.

Ахмед провел ее мимо длинной террасы с ярко-оранжевой кушеткой под темно-синим тентом. Смелые цвета, контрастирующие с пыльно-розовой стеной касбы, наэлектризовывали, заряжая энергией. Под точно таким же тентом стоял огромный деревянный обеденный стол с деревянными стульями.

– Мадам любит сидеть здесь, – объяснил Ахмед. – Ей нравится вид.

Он открыл массивную боковую деревянную дверь и провел Викки по длинному прохладному коридору в большую комнату с камином и окнами, выходящими на красные горы. Каменный пол был устлан коврами, повсюду висели картины, бледно-терракотовые стены тускло блестели. Зачарованная этим зрелищем, Викки улыбнулась от удовольствия.

– Таделакт. Глянцевая штукатурка, – нарушив ход ее мыслей, сказал Ахмед. – Я о стенах. Покрыты известковой штукатуркой с добавлением красителя, а затем отполированы черным оливковым мылом. Известь добыта в этих горах. Как видишь, штукатурка водонепроницаемая. Когда-то берберы запечатывали этим сосуды с питьевой водой, но сейчас таделакт используется везде. Правда красиво?

Это действительно было красиво, но Викки внезапно забыла о стенах, так как в комнату вошла высокая пожилая дама и теперь спокойно стояла, переводя дух.

– О-о-о… Ты уже здесь, – оглядев Викки с головы до ног, холодно проронила пожилая дама. – У меня выдалось очень хлопотливое утро, и я не слышала, как ты приехала. Смотрю, Ахмед успел провести тебя по дому.

Строгие черты ее непроницаемого лица немного не сочетались с ровным звучным голосом. Она натянуто улыбалась, словно ей стоило больших трудов держать себя в руках. На миг Викки онемела от неожиданности: эта величественная дама совершенно не соответствовала ее представлениям о том, какой должна быть бабушка. Неужели они действительно родственники? И хотя Викки знала, что у нее самой вполне приятная внешность: пухлые, с поднятыми уголками губы и большие светло-карие глаза, опушенные темными густыми ресницами, – она не находила никакого сходства между собой и этой эффектной, элегантной дамой. Модно подстриженные абсолютно седые короткие волосы пожилой женщины были зачесаны назад, на тронутом легким загаром лице в тонкой сеточке морщин выделялись орехового цвета глаза. Ее высокую фигуру красиво облегал шикарный марокканский кафтан из розового с золотом шелка, переливающегося при каждом движении. Ногти на пальцах босых ног были покрыты розово-золотистым лаком, на лодыжке ножной браслет с настоящим жемчугом.

– Да, – обретя наконец дар речи, ответила Викки. – Ахмед кое-что мне показал.

– Что ж, я очень рада, – произнесла женщина без какого-либо намека на радость в голосе. – Добро пожаловать. Я Клеманс.

Викки была не в силах отвести от бабушки глаз. Прошло всего несколько недель с тех пор, как дедушка рассказал Викки о существовании Клеманс, матери ее отца Виктора, родившегося в Марокко. Раньше об этой женщине вообще никто никогда не упоминал: ни дедушка Жак, ни мать Викки Элиза, ни тетя Элен, ни тетя Флоранс. Викки практически ничего не знала о своем происхождении. Что отнюдь не казалось ей странным. Просто так обстояли дела. Она понятия не имела, чего ждать от встречи с незнакомой бабушкой, и теперь была слегка ошарашена.

– Пойдем. Покажу тебе твою комнату. Сегодня уборщики пришли рано, так что все, должно быть, уже готово. – Клеманс надела босоножки и властно взмахнула рукой.

Викки посмотрела на бабушку в надежде распознать ее истинные чувства или по выражению лица, или по голосу, но безрезультатно. Девушка проследовала за ней в коридор, завернула за угол, прошла мимо внутреннего террасного сада, где из большой глиняной вазы каскадом спускалась удивительная розовая герань. Оказавшись в длинном крыле касбы, они подошли к выкрашенной светлой краской двери. Открыв замок, Клеманс пропустила внучку вперед. В комнате было прохладно. Прикрытые зеленые ставни отбрасывали на пол сизые тени.

– Мне нужно сходить проверить… – Клеманс осеклась, бросив на Ахмеда многозначительный взгляд, Ахмед кивнул, словно в подтверждение ее немого вопроса, и она уже более уверенно продолжила: – Ладно, у меня тут кое-какие дела. А ты пока распакуй вещи. Ахмед принесет тебе чего-нибудь прохладительного. Ванная комната прямо за дверью. У нас собственная мини-гидроэлектростанция, хотя вода, возможно, будет холодной, так как поступает к нам из родника за много метров отсюда. Не стесняйся. Можешь осмотреться вокруг. Увидимся в час дня за ланчем.

– Спасибо.

Викки отнюдь не чувствовала себя здесь желанной гостьей. Голос Клеманс казался холодным и отчужденным. Тогда зачем она согласилась на приезд внучки, если та ей настолько в тягость?

– Кстати, в шкафу висят запасные кафтаны. Бери любой, какой понравится. – Клеманс ткнула пальцем в куцее мини-платье внучки. – В Марокко лучше прикрывать ноги, руки и плечи. Мы должны уважать исламскую культуру. И выбери себе шляпу. Она тебе точно понадобится. Впрочем, в это время года жизнь здесь начинаете очень рано, пока жара не загонит нас в дом.

Викки почувствовала, что Клеманс, несмотря на внешнюю приветливость, явно горела желанием поскорее уйти. И любопытство, слабо тлевшее с тех пор, как Викки узнала о существовании доселе неизвестной бабушки, разгорелось с новой силой. Ей не терпелось как можно больше узнать о Клеманс. Почему та ни разу не навестила во Франции своего родного сына? И почему дедушка Жак даже сейчас так неохотно говорит о бывшей жене?

Глава 4

Приняв ванну, Викки примостилась на краешке кровати и достала единственную имевшуюся у нее фотокарточку отца. Во время войны людям было, наверное, не до фотографий. И Викки берегла этот снимок как зеницу ока. При взгляде на него в горле всякий раз вставал ком. Фотография была старой и зернистой, на ней был запечатлен широкоплечий темноглазый мужчина с горящим взглядом. Интересно, чем в тот день занимался ее отец? О чем думал в тот момент, когда было сделано фото? И кто его снимал? Элиза? Эх, знать бы, о чем тогда говорили ее родители и какими они были! Ни мать, ни дедушка Жак никогда не отвечали на вопросы Викки об отце, а ей не терпелось узнать как можно больше. Они явно гордились Виктором, но, возможно, им было слишком больно о нем говорить.

В дверь постучали. Ахмед принес прохладительный напиток. Когда он ушел, Викки бросила взгляд на кровать под темным шелковым покрывалом. Комната была словно пропитана лесными ароматами, а точнее, запахом лакрицы. Все это как нельзя лучше располагало ко сну, но пора было идти на ланч. И Викки, выбрав наугад фиолетовый кафтан, поспешно переоделась.

Она направилась по коридору в центральную часть дома, миновав комнату, похожую на библиотеку или кабинет, с кожаными креслами, книжными шкафами и кофейным столиком, инкрустированным перламутром и слоновой костью. Бабушку она нашла в гостиной. Клеманс стояла лицом к окну, у ее ног послушно лежали две большие черные с коричневым подпалом собаки.

– Изумительный вид, – проронила Викки, нервно покосившись на собак.

Клеманс улыбнулась чуть более искренне, чем раньше, словно за прошедшие несколько часов сбросила с плеч тяжелый груз.

– Значит, тебе нравится мой дом?

– Дом чудесный! Никогда раньше такого не видела.

– Здесь была разрушенная крепость, построенная еще в четырнадцатом веке. Я купила ее несколько десятилетий назад. Тут не было ни канализации, ни электричества. На реконструкцию у меня ушли многие годы. – (У Викки на языке вертелась тысяча вопросов, но она не знала, с чего начать.) – Органические формы отражают особенности моей любимой традиционной марокканской архитектуры, и я по мере возможности старалась использовать геометрические узоры и цветочные мотивы, характерные для исламского искусства… Ну а теперь познакомься с моими мальчиками, Коко и Вольтером.

– Вольтер? Французский просветитель? – рассмеялась Викки.

– А почему нет? – пожала плечами Клеманс. – Это босероны. Они уже немолодые, но очень сильные. Сказочные охранники, и при этом достаточно чувствительные и умные. – Она с улыбкой погладила собак.

Викки бочком подошла поближе к «мальчикам» и остановилась на безопасном расстоянии.

– А чем тут так дивно пахнет? – спросила она.

– Кедром, эвкалиптом и ладаном. Наверное, так должна пахнуть амброзия, да?

– Амброзия?

– Ну да. Благоухание, достойное небесных чертогов. У меня дома везде так пахнет. Тебе нравится?

– Очень.

– В саду растут бугенвиллея, плетистые розы и, конечно, жасмин. Сад – мое самое любимое место. Я выращиваю лимонный тимьян и розмарин, хотя у меня есть и дикий шалфей, и можжевельник, и много чего другого.

Напоенный дивными ароматами воздух действовал как наркотик, вызывая легкое головокружение. И Викки охватило чувство благоговения перед этой утонченной женщиной. Ее роскошный сад, смотревшийся особенно эффектно на фоне дикой красоты сурового горного ландшафта, не мог не вызывать восхищения.

– Сады учат нас понимать бренность жизни. Я покажу их тебе потом, – продолжила Клеманс. – За ланчем ты сможешь попробовать блюда магрибской кухни и марокканские напитки. Надеюсь, тебе понравится. – (Викки вежливо улыбнулась.) – В течение многих веков страны Северной Африки назывались Магрибом, или Страной заходящего солнца.

В сопровождении собак они прошли в столовую, где стоял пряный запах экзотических специй, от которого буквально текли слюнки. И все же Викки ощутила смутное беспокойство, поскольку еще никогда не пробовала блюда африканской кухни.

Когда они сели за стол, Клеманс как бы невзначай спросила:

– Может, ты все-таки объяснишь, что тебя сюда привело?

На секунду Викки задумалась. В тот день, когда она призналась, что подумывает о поездке в Марракеш, чтобы встретиться с Ивом Сен-Лораном, дедушка Жак, убеленный сединой нелюдимый старик, задал ей тот же самый вопрос. «Я хочу стать его ученицей, – ответила Викки. – Если потребуется, я готова ползать по полу его мастерской, подбирая за ним булавки».

Жака явно встревожило заявление внучки, хотя она так и не поняла почему. Однако он погладил девушку по щеке, назвав mon chou[4], что всегда ее умиляло.

Викки сделала глубокий вдох:

– Я приехала познакомиться с Ивом Сен-Лораном. Ну и конечно, с вами.

Клеманс пристально посмотрела на внучку, словно пытаясь что-то для себя уяснить:

– И это все? Значит, тебя не Жак послал?

Викки озадаченно покачала головой, и на этом вопрос был закрыт. И тем не менее ей казалось непостижимым, что могло связывать ее угрюмого деда с такой утонченной женщиной, как Клеманс. Впрочем, дедушка Жак всегда говорил, что чужая душа – потемки. Интересно, как он там? И какие чувства испытывает сейчас к Клеманс? Он наверняка мечтает о встрече с ней, хотя, возможно, все еще сердится из-за того, что много лет назад она не вернулась с ним во Францию. Кто его знает.

На ланч подали тушеную курицу по-мароккански, приготовленную в тажине, круглом, плоском керамическом сотейнике с конусообразной крышкой, с нежнейшим кускусом, который Викки нашла восхитительным.

– Итак, ты училась в художественном колледже в Лондоне, да? – спросила Клеманс.

– Да. Я получила диплом модельера в колледже искусств и дизайна Святого Мартина. Если точнее, диплом по искусству и дизайну. И место в аспирантуре при L’Ecole de la Chambre Syndicale de la Couture Parisienne[5].

Клеманс, казалось, взвешивала в уме заявление внучки.

– Тогда мне трудно понять, почему ты решила вместо Парижа приехать сюда.

– Нет. Не вместо, – ощетинилась Викки. – В Париже меня ждут только в сентябре. Поэтому я решила для начала расправить крылья и попробовать встретиться с Ивом Сен-Лораном. А здесь у меня больше шансов, чем в Париже. – Увидев, что Клеманс нахмурилась, Викки поспешила добавить в свое оправдание: – Он блестящий дизайнер. В Лондоне Марракеш считается центром креатива и свободы.

Клеманс наклонила голову, но, похоже, осталась при своем мнении, и Викки по-прежнему не могла для себя уяснить, что на самом деле думает бабушка.

Тем временем подали десерт.

– Ух ты! Выглядит потрясающе! – воскликнула Викки.

Клеманс передала внучке ее порцию:

– Это печенье с миндальной змеей, посыпанное сахарной пудрой. Иногда они смазывают печенье теплым медом. – В комнате на мгновение стало тихо, поскольку и хозяйка, и гостья были заняты едой; нарушив молчание, Клеманс поинтересовалась: – Ну как, нравится?

– Объедение! – ответила Викки с набитым ртом.

Она всегда была сладкоежкой и легко набирала вес, из-за чего ее постоянно дразнили.

Посмотрев на внучку немигающим взглядом, отчего та беспокойно заерзала на стуле, Клеманс внезапно спросила:

– А Жак что-нибудь говорил насчет меня?

И хотя подобная прямолинейность несколько ошарашивала, Викки спокойно ответила:

– Да так, ничего особенного. Просто сказал, что вы живете здесь. – (Клеманс медленно кивнула.) – Я совсем недавно узнала о вашем существовании, а поскольку у меня было время до сентября, решила приехать сюда.

Как ни странно, Клеманс не стала расспрашивать о Жаке и ни словом не обмолвилась о своем сыне Викторе. Чтобы перевести разговор в нужное русло, Викки сказала:

– Я не знала своего отца. О чем ужасно жалею. – И, не дождавшись ответа, предприняла еще одну попытку: – Виктор и моя мать участвовали во французском Сопротивлении. Вы в курсе?

Но Клеманс, внезапно окаменев, резко сменила тему:

– Детка, послушай меня, в Марокко ты должна быть предельно осторожной. Здесь все совсем не так, как выглядит с первого взгляда. И люди не совсем такие, как кажется.

– Что?

– Я прожила в Марокко всю свою жизнь. Видишь ли, я происхожу из семьи высокопоставленных государственных служащих и землевладельцев, поэтому знаю, о чем говорю. Здесь очень неспокойно из-за политики местных властей. Надеюсь, все изменится к лучшему, но на данный момент малейшее несогласие подавляется. Любой открытый оппозиционер режиму подвергает себя большой опасности.

Викки едва не рассмеялась:

– Но я-то тут при чем?

Клеманс пропустила слова внучки мимо ушей:

– К тому же здесь существует определенная враждебность по отношению к приезжим из Европы, наводнившим страну. Поэтому тебе лучше вернуться во Францию.

Викки удивленно посмотрела на бабушку:

– Нет! Я не могу отсюда уехать.

– Ты меня не слушаешь.

– Я проделала такой путь, чтобы встретиться с Ивом Сен-Лораном. Я хочу на него работать. – Викки не сказала, что, помимо всего прочего, не уедет отсюда, пока не узнает получше свою новую бабушку.

Голос Клеманс стал ледяным.

– Сомневаюсь, что смогу отвечать за твою безопасность.

– Я аполитична.

– Ты не представляешь, с чем можешь столкнуться. И не поймешь, с кем имеешь дело.

– Вы хотите, чтобы я уехала? – Викки была на грани слез.

– Это было бы желательно.

– Но я ведь только что приехала.

Клеманс, похоже, смягчилась:

– Послушай, моя дорогая, думаю, я сумею помочь тебе встретиться с дизайнером. Он вполне демократичный человек. Никакой шумихи, никаких формальностей. Живет в маленьком доме в старой части города. Его вилла называется Дар-эль-Ханч, или Змеиный дом. Я также слышала, он проводит много времени в студии в Пальмераи. Это в получасе езды на север от площади Джемаа-эль-Фна. Там, среди пальмовых деревьев, расположено несколько роскошных, правда в основном заброшенных, французских вилл.

– Вы действительно сумеете мне помочь?

– Возможно. Хотя и не сразу, так как он здесь наездами.

– Как я уже сказала, в Париже меня ждут только в сентябре.

Клеманс тяжело вздохнула:

– Хорошо. Но если мне удастся познакомить тебя с Ивом Сен-Лораном, обещай, что уедешь домой, как только сделаешь то, зачем приехала в Марокко.

В столовую вошел Ахмед и вручил Клеманс небольшой пакет. В ответ на ее вопросительный взгляд Ахмед объяснил, что пакет принес какой-то молодой марокканец. Покосившись на Викки, Клеманс положила пакет на стол – похоже, не желая открывать его в присутствии внучки. Интересно, что скрывала Клеманс? А она определенно что-то скрывала. Викки это нутром чувствовала. Как-никак ее воспитывала мать, хранившая в секрете свое прошлое и наотрез отказывавшаяся довериться дочери, несмотря на все мольбы и уговоры. И вот теперь по иронии судьбы настал черед Викки хранить секреты как от матери, так и от Клеманс. На самом деле ни мать Викки, ни ее отчим понятия не имели о существовании еще одной бабушки, и Викки не собиралась им об этом рассказывать. По крайней мере, до тех пор, пока не узнает все то, что хотела узнать.

Глава 5

Касба дю Паради, на следующее утро

Клеманс

Кристально прозрачный утренний свет проник в окно, и Клеманс снова извлекла из верхнего ящика туалетного столика тот самый пакет. Открыв его накануне вечером, после того как внучка легла спать, пожилая женщина потеряла покой. В пакете лежал конверт со старыми фотографиями и короткой запиской: «Возможно, Вам захочется это иметь». Почерк был незнакомым, карточка с именем отправителя отсутствовала, и Клеманс терялась в догадках, кто бы это мог быть. Ей хотелось хоть с кем-нибудь поделиться своей тайной, и теперь она упрекала себя за то, что в свое время оттолкнула любовь всей своей жизни, единственного мужчину, которого когда-либо по-настоящему желала. И даже сейчас, спустя столько времени, при мысли о нем у нее сладко обмирало сердце, хотя возврата к прошлому уже не было.

То были черно-белые снимки семьи Клеманс и их дома. Одно фото стояло особняком: кабинет отца на следующий день после пожара. Она прищурилась, пытаясь вспомнить, кто именно сделал ту фотографию. Мог ли их семейный врач, отец Патриса Калье, стоять тогда в разрушенном дверном проеме с камерой в руках? Клеманс вгляделась в фото, заставив себя сохранять спокойствие. До пожара, уничтожившего отцовский кабинет, там всегда пахло жированной кожей и гаванскими сигарами. Она на всю жизнь запомнила этот запах, а еще тошнотворный запах виски, резкого одеколона и перезревших абрикосов в синей керамической миске. Однако человека, стоявшего в дверях, скрывала мгла. Клеманс дрожащими руками спрятала фотографии в ящик.

Неужели фотографии прислал Патрис Калье? Скорее всего. Больше некому. Но зачем? Вероятно, это своего рода послание. Или она слишком подозрительна? Ощущение, что за ней наблюдают, заставило Клеманс оглядеться по сторонам. Впрочем, разве она сама не была тем самым наблюдателем? Всю свою жизнь она недремлющим оком наблюдала за происходящим, ибо страх разоблачения так долго преследовал ее, что стал навязчивой идеей. Хотя, даже если фотографии действительно прислал Патрис, это вовсе не означает, будто ему что-то известно. Клеманс сделала глубокий вдох и, решительно отмахнувшись от неприятных мыслей, отправилась завтракать.

К немалому удивлению Клеманс, Викки, оказавшаяся ранней пташкой, уже ждала бабушку в столовой. Девушка смотрела в окно на водопад, искрящийся в медовом утреннем свете, собаки послушно лежали возле ее ног.

– Доброе утро. – Викки с улыбкой встала, и Клеманс в очередной раз отметила для себя ее удивительную привлекательность. – Надеюсь, вы не обидитесь, что я начала без вас.

– Ничуть. Садись, пожалуйста. Я рада, что ты подружилась с Коко и Вольтером. Я подумала, что мы могли бы пойти прогуляться после завтрака. Возможно, нарвать дикой мяты.

– Это было бы чудесно!

Клеманс внимательно посмотрела на внучку, не в силах заглушить звеневшие в голове вопросы. Похожа ли Викки на Виктора? И чьи у нее глаза? Унаследовали ли они хоть что-то от нее, Клеманс? Она специально запретила Жаку присылать ей фотографии сына, и сейчас непрошеные мысли упорно рвались наружу.

Надия, сестра Ахмеда, принесла свежезаваренный кофе и фрукты. Надия была изящной девушкой с высокими скулами, сияющей кожей и добрыми темно-карими глазами. И она замечательно справлялась с Мадлен. А пока что все обитатели дома усиленно старались держать Мадлен подальше от правнучки. Одному богу известно, что может эта безумная старуха ненароком сказать о Жаке или Викторе.

– Сегодня замечательный день для прогулки, – заметила Викки. – Вам очень повезло жить в таком красивом месте.

– А тебе не кажется, что здесь слишком тихо?

– Я с удовольствием посижу на террасе и порисую.

– Ты хорошо рисуешь. Легко и точно. Я посмотрела твой альбом. Он лежал открытый на столе.

Викки состроила гримасу:

– Я, конечно, не художница, но мне нужно уметь делать наброски моих моделей. И я отнюдь не боюсь тишины. Меня только волнует, как я буду добираться до Марракеша и возвращаться оттуда.

– Мы живем достаточно далеко от города, так что это действительно проблема.

Клеманс, несмотря на опасения по поводу безопасности Викки, явно не горела желанием предлагать ей услуги Ахмеда, прекрасно понимая, что внучка не может надолго задержаться. По крайней мере, не сейчас. Ну почему она, Клеманс, в свое время не проигнорировала письмо от нежданно-негаданно объявившейся внучки? Но тогда Клеманс разобрало любопытство, и она не смогла до конца оценить последствия своего шага. Хотя, положа руку на сердце, это было больше, чем банальное любопытство. Намного больше. Однако прямо сейчас нужно было в первую очередь думать о матери, которую Клеманс приходилось опекать, тем более что присланные фотографии все кардинально меняли. Если кто-то действительно собирается прийти по ее душу, то чем раньше она переселит Викки в Марракеш, тем лучше. Ситуация крайне неприятная, но девушке так или иначе придется уехать.

– Кстати, ночью я слышала странные звуки, – заметила Викки. – Словно кто-то стонал или завывал.

– Какое-то дикое животное? Возможно, шакал. Я тоже слышала. Здесь, в горах, много животных, – с наигранной беззаботностью объяснила Клеманс, у которой на сердце скребли кошки.

Викки собралась с духом:

– Я вот тут подумала: может, вы захотите увидеть фотографию моего отца?

Вытащив из кармана фото, она протянула его бабушке.

Застигнутая врасплох, Клеманс бросила мимолетный взгляд на темноволосого молодого человека на снимке и поспешно отвернулась. Ее захлестнул поток смешанных чувств. Эмоциональное воздействие фото было настолько мощным, что она опасалась упасть в обморок. Она вдруг почувствовала острую боль в груди. Старые раны. Старые травмы. Осколок льда, засевший в душе.

Клеманс отпрянула. Нужно срочно положить этому конец.

– В другой раз, – сказала она, стараясь скрыть предательскую дрожь, отчего голос стал излишне резким.

Она обладала способностью, а точнее, выработала такую способность, несмотря ни на что сохранять самообладание. И сейчас было не время позволить себе сломаться.

Викки растерянно заморгала, словно пытаясь сдержать слезы, и Клеманс почувствовала жалость. И все же ей придется сделать то, что должно.

– В Марракеше тебе будет гораздо веселее, чем здесь. Нужно только соблюдать осторожность. Познакомишься с ровесниками. Тебе ведь не хочется торчать здесь со мной, когда в Марракеше жизнь бьет ключом. Скажи, а в Лондоне у тебя остался бойфренд?

Викки скривилась:

– Рассел. Но он, похоже, меня бросил.

– А-а-а… Ну что ж, на земле нет второго такого места, как Марракеш, способного придать новый импульс.

– Но…

– Я сейчас обсужу это с Ахмедом. – Резко оборвав внучку, Клеманс встала. – Тебе будет гораздо лучше там, где есть развлечения. А здесь ты наверняка заскучаешь. У меня в Марракеше подруга, у которой можно остановиться. Она за тобой присмотрит. Да и вообще, Ив Сен-Лоран живет в Марракеше, а если прямо сейчас его там нет, то рано или поздно он приедет.

С этими словами Клеманс, не обращая внимания на озадаченный взгляд Викки, отправилась искать Ахмеда.

Глава 6

Марракеш

Викки

На следующий день Ахмед с утра пораньше, до наступления жары, повез Викки с Клеманс по ухабистой дороге с вершины к подножию горы и пару часов спустя наконец достиг красных крепостных стен Марракеша. Попетляв по извилистым, узким городским улочкам, он припарковался в максимальной близости от Медины, старой части города.

– Вот это да!

Выйдя из автомобиля, Викки задохнулась от жары, ставшей для нее шоком после прохлады касбы, и Клеманс с улыбкой протянула внучке большую белую шляпу.

Увидев, что Ахмед достает из багажника ее чемодан, Викки сказала:

– Все в порядке. Я могу сама его донести.

Покачав головой, Ахмед сделал шаг назад:

– В такую жару тебе будет тяжело. А я привычный.

Викки кивнула в знак благодарности и, услышав заунывный гипнотический звук, бросила взгляд в сторону высокой красной башни.

– Пять раз в день с минарета мечети Кутубия раздается призыв на молитву, – объяснил Ахмед. – Башня стоит на страже Старого города начиная с двенадцатого века.

Когда они перешли огромную площадь Джемаа-эль-Фна, Викки остановилась, чтобы вдохнуть витавшие в воздухе ароматы мяты, апельсиновых цветков и специй с примесью запахов каких-то животных. Может, верблюдов? У Викки, окунувшейся в этот новый мир, голова шла кругом.

– Невероятно! – без устали твердила она. – Просто невероятно!

Она рассчитывала подольше погостить в касбе и слегка обиделась на бабушку, когда та, даже не поинтересовавшись желанием внучки, без обиняков заявила, что ей необходимо переехать в Марракеш. Неожиданный переезд в большой город не мог не нервировать. Но, оказавшись здесь, Викки с изумлением смотрела на эту жемчужину Марокко. Теперь ей стало понятно, почему Марракеш так притягивал к себе людей. Многочисленные мечети, как образцы исламской архитектуры; группы мужчин в полосатых джеллабах; женщины в фиолетовых, розовых, зеленых кафтанах; заклинатели змей, шепчущие магические слова; продавцы воды в красных халатах, остроконечных шляпах с кисточками и с колокольчиками в руках, а еще журчание воды в невидимых фонтанах – все это поражало воображение. И тем не менее Викки не покидало странное ощущение, что она здесь уже была. Задумавшись, она не сразу заметила, что к ней обращается Клеманс.

– Прошу прощения, что вы сказали? – переспросила Викки.

– Я просто хотела сказать, что в свое время сюда через всю Африку приходили караваны верблюдов с грузом рабов, так как здесь был самый большой в Марокко невольничий рынок.

– Господи, какой ужас! – Викки живо представила, как лучи палящего солнца обжигают мужчин, женщин и детей, часами стоявших в тяжелых цепях на адской жаре.

– И даже сейчас в определенные дни здесь торгуют верблюдами.

Когда они продолжили путь, Викки, привлеченная видом и запахом пылающих углей, замешкалась и посмотрела на бабушку. И та сразу предложила остановиться, чтобы попробовать пончики в сахаре – совершенно восхитительные. Викки, облизывая пальцы, смотрела, как готовят пончики. Она с удовольствием съела бы еще, но уж больно не хотелось выглядеть обжорой в глазах бабушки, скромно удовлетворившейся одним пончиком. Наверное, потому-то у нее и не было ни грамма лишнего жира. Пончики они запили стаканом свежевыжатого апельсинового сока, который продавали с ярко раскрашенного лотка на колесиках.

Ахмед провел их по извилистым арочным проходам Медины, так называемым дербам. Викки услышала барабанную дробь и нежные ритмичные звуки тростниковой флейты. Сердцебиение Марокко. А когда луч света случайно проникал в узкие проемы в розово-красных стенах, окаймлявших переулки, висевшая в воздухе пыль начинала оживать. Викки ужасно хотелось узнать, что находится за этими стенами. Единственным ключиком к разгадке были выцветшие деревянные двери с металлическими шипами. Интересно, а ей самой удастся отсюда выбраться?

– Если боишься, что не найдешь обратной дороги, – сказал Ахмед, – просто спроси, как пройти к большой площади, и местные тебе покажут.

– Ты всегда читаешь чужие мысли? – рассмеялась Викки.

Ахмед улыбнулся, но ничего не ответил.

– Исламская архитектура в Марокко отличается простыми внешними формами, чтобы избежать зависти соседей, – объяснила Клеманс. – Здесь считается неприличным демонстрировать богатство.

Ахмед подошел к массивной двери из кедра и постучал.

– Нам сюда, – сказал он.

Дверь открыла похожая на ястреба крошечная пожилая женщина с оливковой кожей, резкими чертами лица и крашеными темно-каштановыми волосами. В длинном черном платье, с ярко-красной помадой на губах, оранжевым ожерельем на шее и серебряными кольцами на каждом пальце, она была очень экстравагантной, если не сказать больше.

Сказав Ахмеду несколько слов по-арабски и расцеловав Клеманс в обе щеки, хозяйка дома повернулась к Викки.

– Меня зовут Этта, – сказала она с ярко выраженным нью-йоркским акцентом. – А ты, наверное, Викки.

– Моя внучка, – кивнула Клеманс, и Викки с удивлением уловила в ее голосе гордые нотки. – Надеюсь, твоя маленькая квартирка свободна. Викки собирается какое-то время пожить в городе.

– Конечно. Следуйте за мной.

Викки поразила непохожесть этих двух женщин. Если Клеманс была высокой и элегантной, то миниатюрная Этта походила на хищную птицу и одевалась вызывающе театрально.

– На самом деле мое жилище – это большой дом и примыкающий к нему дар, соединенные между собой, – объяснила Этта. – Один позади другого. Риад в переводе с арабского означает сад, а дар – просто дом.

Они прошли под аркой, оказавшись во власти волшебных чар тайного внутреннего сада, где воздух был напоен благоуханием роз, по стенам ползли усыпанные кружевными гроздьями плети бугенвиллеи, а в глиняных горшках рос ярко-красный гибискус. На пальмах щебетали птицы, из фонтана в виде рыбы струилась вода. Лучи солнца преломлялись на синей плитке, которой был вымощен двор, в маленьком бассейне вокруг фонтана отражались дрожащие пальмовые ветви. Сад буквально заворожил Викки.

– В этом саду время замедляет свой ход. Как думаешь? – спросила Клеманс, и Викки заметила, что бабушка как будто внезапно оттаяла.

– Так и было задумано. Однако не стоит особо раскатывать губу, дорогуша. Сад – это лучшая часть моего дома. – Этта провела их наверх по выходящей в сад лестнице и, остановившись перед одинокой дверью, отперла ее со словами: – Это будет твоей личной лестницей, если захочешь остаться. Квартира полностью автономна.

Спокойный интерьер квартиры удивил Викки. Закрыв за ними дверь, Этта остановилась, раскинув руки, словно демонстрируя роскошный дом кинозвезды. Этот театральный жест вполне соответствовал внешнему виду хозяйки. И хотя квартира определенно не выглядела слишком роскошной, она как-никак была двухкомнатной; спальню от крошечной ванной отделяла выцветшая деревянная ширма с тремя створками.

– Это ширма зуак[6], – объяснила Этта. – Нуждается в реставрации. Надеюсь, тебе здесь понравится.

Викки энергично кивнула.

В задней комнате, с выкрашенными синей краской стенами, стояли лишь две односпальные кровати и платяной шкаф. Ахмед положил чемодан на одну из кроватей. В гостиной, совмещенной с маленькой кухонькой, стены были оранжевого цвета, а вся обстановка состояла из дивана, кресла, старого вытертого ковра, медного кофейного столика и кожаного пуфа. Из гостиной можно было попасть на лоджию, как назвал ее Ахмед, или веранду, выходившую на внутренний сад, но со ставнями, которые можно было закрыть.

– Мне нравится, – улыбнулась Викки.

Все ее сомнения улетучились, когда она вслушалась в пение птиц и посмотрела вниз на сочную зелень сада, где карликовые пальмы и горшки с гигантскими лиственными породами казались таинственной экзотикой. Увидев, как на лист опустилась маленькая коричневая птичка, Викки сочла это добрым знаком. Да и вообще, когда приедет ее кузина Беа, здесь не будет так одиноко.

– Спасибо тебе, Этта, – сказала Клеманс.

– Итак, договорились. Я буду счастлива принять твою внучку в своем риаде.

И тут Викки внезапно забеспокоилась, ведь Беа порой ведет себя ужасно легкомысленно и сумасбродно.

– Через пару дней ко мне из Англии приезжает кузина, – повернувшись к Этте, начала Викки. – Вы не против, чтобы она пожила здесь со мной? Она свободно говорит по-французски, так как ее мать, моя тетя Флоранс, наполовину француженка.

– Ах! Значит, она, как и я, метиска. – Увидев, что Викки озадаченно нахмурилась, Этта расхохоталась. – Ой, я знаю, что у меня самый настоящий нью-йоркский акцент, но моя мать была марокканкой. Мое арабское имя Эттра.

– Очень красивое имя. Вы должны им пользоваться.

– Когда я пошла в школу в Нью-Йорке, меня стали звать Эттой, и имя ко мне сразу прилипло.

– Жаль. А вы не смогли бы хоть немного научить меня марокканскому арабскому?

– Конечно. И я с удовольствием приму у себя твою кузину, если она будет хорошо себя вести, – со строгим видом сказала Этта и, заметив вытянутое лицо Викки, снова громко расхохоталась.

– Платить за квартиру буду я, – заявила Клеманс.

– Ой, нет! – возразила Викки. – Все в порядке. Я сама заплачу.

– И тем не менее я настаиваю. Ахмед отвезет тебя на рынок. Там ты сможешь найти недорогие мелочи, чтобы навести уют и чувствовать себя как дома.

Викки хотела обнять Клеманс, но не решилась. Клеманс уже не казалась такой суровой, как при первой встрече, но по-прежнему была сдержанной, а прямо сейчас – немного рассеянной.

– Мы можем поговорить? – спросила Викки. – Прежде, чем вы уйдете?

– Меня сейчас ждут дела, – внезапно заторопившись, ответила Клеманс. – Но мы можем встретиться за ланчем в «Кафе де Франс». Ахмед покажет тебе дорогу. Вот там и поговорим.

Несмотря на волнующую перспективу пожить в квартире в сердце города, Викки не могла скрыть своего разочарования. Ну вот, ей опять не удалось ничего узнать. Она молча кивнула. Ведь у нее накопилось много вопросов.

– Только смотри, чтобы тебя не надули на рынке, – направляясь к двери, добавила Клеманс. – Здесь нужно торговаться. А вообще будь осторожна. Рынок – опасное место. Главное, не забывай, где находишься.

Глава 7

Вцепившись в руку Ахмеда, Викки пробиралась через толпу людей, устремившихся к арочному центральному входу на рынок, где, по словам Ахмеда, торговали уже много веков. Они шли по пыльным лабиринтам проходов, затененных скрещивающимися над головой пальмовыми ветвями, и Викки начало немного угнетать подобное столпотворение.

– Что-то я сомневаюсь насчет рынка, – сказала Викки.

– Все нормально.

Его улыбка должна была успокаивать, и вообще он казался очень расслабленным, но Викки уже была на грани паники. Удушающий зной казался невыносимым, и она вытирала пот со лба, пытаясь сориентироваться в этой сумятице образов, звуков… и запахов! Запахов специй, табака, верблюдов, мулов, человеческих тел, канализации.

– Ты должна попробовать заблудиться. Так будет веселее. – Увидев растерянное лицо Викки, Ахмед рассмеялся. – Да не волнуйся ты! Я с тобой.

Викки категорически не устраивала идея заблудиться. Она пыталась быть по мере сил осторожной, но это суматошное место таило угрозу. А сейчас ей нужны были порядок и предсказуемость. Отнюдь не это.

На рынке можно было найти все, чего душа пожелает, начиная с консервированных лимонов, куркумы, тмина, незнакомых специй, мяса и птицы и кончая одеждой и предметами меблировки. Викки немного расслабилась, ей сразу захотелось все потрогать, за исключением, конечно, выложенных в ряд овечьих голов – от отвратительного запаха у нее скрутило живот. Отпрянув, она увернулась от запряженной осликом повозки и столкнулась с оказавшимся у нее на пути молодым человеком, который под дружный смех толпы повалился навзничь на мешок с зерном.

– Merde! Вот дерьмо! – пробормотала себе под нос Викки.

Крайне недовольная собой, она сердито посмотрела на парня, поставившего ее в неловкое положение на глазах у Ахмеда.

– Привет! – растерянно заморгал парень.

Его приятель оперативно помог ему встать на ноги.

Парень, которого Викки сбила с ног, был примерно одних лет с ней, наверняка англичанин, с копной длинных рыжеватых волос, веснушчатым лицом, в очках в проволочной оправе, закрывавших близорукие ярко-голубые глаза.

– Прошу прощения. – Запоздало вспомнив о хороших манерах, Викки перешла на английский.

– Вот так-то лучше, – с улыбкой сказал парень, отряхиваясь. – Ты всегда такая несдержанная?

– Да, если кто-то будет стоять как пень у меня на дороге, словно он заблудился.

– Я вовсе не заблудился. А ты?

Викки помотала головой:

– Я здесь с Ахмедом. С ним уж точно не заблудишься.

– Ну, тогда ты должна следовать за ним хвостом. – Он обезоруживающе улыбнулся. – Я Джимми. Джимми Петерсен. А это мой друг Том Гудвин.

У Джимми были добрые глаза и интеллигентное лицо, и тем не менее он выглядел как типичный любитель травки в «вареной» футболке. Викки вдоволь насмотрелась на таких в Лондоне. В отличие от него, Том был серьезным молодым англичанином примерно двадцати трех лет со сногсшибательной внешностью: пепельный блондин с глубокими темными глазами на загорелом лице.

– Привет, – кивнула Викки, сразу почувствовав влечение к этому парню.

– Том – политический журналист, – объяснил Джимми.

– Викки, – представилась она, по-прежнему не сводя глаз с Тома. – Викки Боден.

– Француженка? – поинтересовался Том.

– Меня, наверное, выдает мое имя.

– Ну да. А еще легкий акцент. Ты здесь на каникулах?

– Не совсем. Я здесь с особой целью.

Том поднял брови и, на секунду замявшись, сказал:

– Послушай, вечером мы встречаемся с ребятами в местном баре.

– О?..

– Тебе тоже стоит прийти. Познакомишься с нашей компанией. Где ты остановилась? Мы за тобой заедем.

– Я ведь тебя совсем не знаю, – замялась Викки.

Она всегда тяжело сходилась с людьми, но грех было упустить такой шанс.

Уголок рта Тома насмешливо пополз вверх.

– Уверяю тебя, мы не кусаемся.

Викки смущенно потупилась, не зная, что сказать. И тут в разговор вмешался Джимми.

– Ахмед нас знает, – ухмыльнулся он. – Честно говоря, Ахмед знает тут практически всех. И если придешь, ты тоже будешь всех знать.

Ахмед улыбнулся, весьма загадочно. Викки не поняла, это розыгрыш или нет, но дала адрес Этты.

– Мы с Томом снимаем комнаты у Джамала, чуть в стороне от твоего дома, – сказал Джимми. – Всего в нескольких минутах ходьбы. Увидимся позже.

Когда молодые люди затерялись в толпе, Викки с Ахмедом направились вперед. Они прошли мимо плотной завесы из шелковых нитей, свисающих из разноцветных мотков – фиолетовых, оранжевых и желто-зеленых, мимо шелкопрядильщиков и красильщиков шелка и добрались до больших складов, где торговали коврами, совсем тонкими, сотканными вручную, и толстыми, с мягким блестящим ворсом, удивительно приятными на ощупь; ковры или лежали высоко на полках, или были развешены в зависимости от цветовой гаммы.

Несмотря на постоянные отвлекающие моменты, Викки твердо придерживалась первоначального плана покупок и, по совету Ахмеда, отчаянно торговалась. Сбив втрое запрашиваемую цену, она в результате купила синюю шаль с продернутыми сквозь ткань серебряными нитями, две узорчатые подушки – оранжевую и розовую, – латунную лампу под фиолетовым стеклянным абажуром и, наконец, зеркало, без которого тщеславная Беатрис не могла прожить даже дня.

Вспомнив о высокой светловолосой кузине, Викки тут же спросила себя, понравится ли той Марракеш. Стоило приглашать Беа сюда или со стороны Викки это было проявлением эгоизма? Беа, инфантильная и беспомощная, в этом походила на свою мать Флоранс, которая тоже вечно витала в облаках и отличалась удивительной непрактичностью. Тетя Флоранс писала романы, и ее интересовало лишь творчество и выращивание овощей. Тем не менее кузины отлично ладили, и Викки, решив отправиться в Марокко, с удовольствием пригласила Беа, но из-за путаницы с билетами в путешествие они отправились в разное время.

Викки посмотрела на Ахмеда, терпеливо ожидавшего, когда она выйдет из глубокой задумчивости, и в очередной раз удивилась его олимпийскому спокойствию.

– Можно задать вопрос? – спросила она. – Как тебе удается оставаться таким невозмутимым и всегда в хорошем расположении духа?

– Я довольствуюсь тем, что есть, и меня не интересует успех, – с улыбкой ответил Ахмед.

– А почему нет? – растерялась Викки. – Разве мы не должны стремиться к успеху?

– Нашу судьбу определяет Бог. Мы не хозяева своей судьбы. И пока мне хватает денег на жизнь, зачем суетиться? В отличие от вас, мы не ведем борьбу за существование. Ведь все от Бога. И хорошее и плохое.

– И хорошее, и плохое, – эхом повторила за ним Викки, но, увидев торговца одеждой, тут же отвлеклась. – Ой, я хочу посмотреть на кафтаны! У нас еще есть время?

– Если только недолго.

Викки перебрала все кафтаны, в конце концов остановившись на двух из них, и то лишь после того, как Ахмед напомнил, что они опаздывают на ланч с Клеманс.

«Кафе де Франс» находилось в здании в колониальном стиле, выходящем на центральную площадь, запруженную осликами, страусами и верблюдами. С лотков под парусиновыми тентами торговали лимонадом, женщины, сидевшие на корточках перед большими корзинами, продавали засушенные ирисы и розы. Расставшись с Ахмедом у дверей кафе, Викки поднялась на террасу на крыше, где ее уже ждала бабушка.

Террасу окружали низкие терракотовые стены, возле кофейных столиков лежали синие подушки, муслиновые драпировки защищали посетителей от солнца. Клеманс встала и расцеловала внучку в обе щеки:

– Как тебе вид с террасы?

Викки улыбнулась, раскинув руки:

– Просто сказочный!

Клеманс показала внучке дворец паши, Дар-эль-Бача, возвышавшийся на фоне бескрайнего персикового неба, а затем – шикарный отель «Ля Мамуния».

– Здесь обычно останавливался Уинстон Черчилль, – сказала Клеманс. – Причем, как правило, зимой. Говорят, он любил переходить с балкона на балкон, чтобы ловить подходящее освещение для создания своих акварелей.

– Охотно верю. А что представляет собой дворец паши?

– Тами Эль-Глауи был последним пашой, или губернатором Марракеша, прозванным Повелителем Атласа, и это его дворец. Чуть больше десятилетия назад перед дворцами паши можно было увидеть ряды насаженных на пики отрубленных и засоленных голов. Да и сама центральная площадь имеет древнюю кровавую историю. Джемаа-эль-Фна некогда называли Площадью Мертвых из-за проводившихся здесь смертных казней.

– Боже правый!

– Сам паша был военачальником горных племен, контролировавших торговлю драгоценными металлами, специями и проституцию.

– Значит, он был на стороне колониалистов?

– Естественно. У него была касба в Высоком Атласе. Он сажал в казематы националистов и других врагов, и тем уже было не суждено увидеть свет дня. Касба Телуэт – так она называлась.

Викки, которая совершенно не знала истории Марокко, во все глаза смотрела на бабушку, собираясь расспросить ее подробнее. Однако Клеманс, похоже, закрыла тему.

– А теперь предлагаю спуститься вниз, – сказала она. – Там сейчас попрохладнее. Я уже заказала еду. Овощной салат с кориандром и острыми оливками с тмином. Ну что, тебя устраивает?

Викки все устраивало, и они спустились на первый этаж. Официант провел их к накрытому для ланча низкому столику с узорчатыми желтыми подушками на полу.

– Тебе понравился рынок? – спросила Клеманс.

– Ужасно понравился! Ахмед мне очень помог, – ответила Викки и, взглянув на бабушку, спросила: – А он кто? Я имею в виду Ахмеда.

– Он из берберской деревни. С пятилетнего возраста рос на моих глазах, – спокойно ответила Клеманс. – В детстве он был очень любознательным. Я заботилась о нем, когда умер его отец и семья переживала трудные времена. А теперь он заботится обо мне.

– Вроде телохранителя?

– Ему наверняка понравилась бы такая мысль, – рассмеялась Клеманс.

Ответ был слишком расплывчатым, и Викки, не рассчитывавшая вытянуть из Клеманс что-то еще, решила сменить тему разговора:

– Вы говорили, что постараетесь помочь мне познакомиться с Ивом Сен-Лораном.

– Да, – медленно кивнула Клеманс и, когда официант принес им необычный чайник с водой, объяснила: – Это для ритуала тасс.

– Тасс?

– Мытье рук перед едой. Здесь такая традиция.

Когда им подали еду, за столиком воцарилась тишина: слышалось лишь звяканье ложек о металлические тарелки. Пока Клеманс раскладывала салат, Викки исподтишка изучала ее, пытаясь уловить в бабушкином поведении то, что постоянно ускользало и было недоступно для понимания. В гостях у Этты Клеманс в какой-то момент оттаяла, хотя, возможно, Викки выдавала желаемое за действительное. Возможно, она вовсе не нравилась бабушке, и гордые нотки в ее голосе были всего-навсего игрой воображения.

– Ты можешь рассказать о своей матери? Элиза, если не ошибаюсь? – спросила Клеманс, не дав Викки снова заговорить об Иве Сен-Лоране.

– Конечно. – Викки была немного удивлена; хотя, если она ответит на вопросы Клеманс, та, вероятно, ответит и на вопросы внучки. – Мама в свое время жила вместе с двумя сестрами, в их семье всего трое детей, в департаменте Дордонь во Франции. Но мамины сестры, Элен и Флоранс, уже давно уехали из страны. Мама по-прежнему живет во Франции, хотя и не в нашем старом доме, а в шато моего отчима Анри.

Викки изо всех сил старалась, чтобы при упоминании отчима ее голос звучал все так же жизнерадостно. Она решительно не могла понять, что мать нашла в своем чопорном муже Анри. И считала этот брак предательством. Не то чтобы Анри был нехорошим человеком, нет, конечно, однако он не шел ни в какое сравнение с Виктором, родным отцом Викки. И хотя она не знала своего отца, для нее он был героем Сопротивления, и за последние несколько лет незримая связь с покойным отцом и желание узнать о нем как можно больше лишь усилились. Викки безумно хотелось поговорить с матерью, но сирые и убогие заботили Элизу куда больше, нежели родная дочь.

– Звучит впечатляюще, – заметила Клеманс.

– Полагаю, что да. Во время войны мама была во французском Сопротивлении, но, когда бы я ни спросила об этом, категорически отказывается отвечать. Хотя я понимаю, об этом действительно тяжело говорить. – Викки вспомнила, как прошлой зимой буквально одолевала мать просьбами рассказать чуть больше о Викторе. – В прошлое Рождество я буквально умоляла рассказать мне об отце. И когда она отказалась, наговорила ей… ужасных вещей.

– Мы все иногда говорим то, что не думаем. – (Викки с несчастным видом кивнула.) – А она не возражала против твоего приезда ко мне? – поинтересовалась Клеманс.

Викки не сразу нашлась с ответом. Ей не хотелось признаваться, что Элиза даже не подозревает о существовании Клеманс. Викки подумала о своей матери, такой равнодушной к модным тенденциям и такой несгибаемой, вспомнила их последнюю кошмарную ссору и ее холодные глаза – глаза, которые становились прекрасными, когда она улыбалась. Впрочем, в последнее время она крайне редко улыбалась дочери и постоянно жаловалась, что та слишком много времени проводит со своим дедушкой Жаком. А когда Викки, закончив художественный колледж в Лондоне, сообщила, что, вместо того чтобы провести лето в шато Анри, собирается поехать в Марокко, Элиза взорвалась. Она обвинила дочь в эгоизме, а также в наплевательском отношении к материнским усилиям, затраченным на организацию обедов со старыми школьными друзьями и соседями из Сент-Сесиль и окрестностей. Викки понятия не имела об этой затее матери, да и вообще ни о чем ее не просила, и тем не менее та ужасно обиделась.

– На самом деле мы с ней не слишком близки, – пробормотала Викки.

Удивленно посмотрев на внучку, Клеманс неожиданно мягким тоном сказала:

– Она будет за тебя волноваться. Ведь так?

Викки покачала головой, с трудом сдерживая слезы. Она вдруг вспомнила, как играла с дедушкой Жаком в карты. Дедушка всегда выигрывал, но в качестве утешительного приза обычно угощал внучку восхитительным домашним лимонадом, который они пили за выкрашенным синей краской столом в саду его дома в Сент-Сесиль.

– Значит, дедушка Жак когда-то жил в Марокко. Именно здесь вы и познакомились, да? – Викки посмотрела на бабушку, и та едва заметно кивнула. – А когда вы с ним виделись в последний раз?

– С Жаком? Дай-ка подумать. Это было очень давно.

– Но вы ведь поддерживаете с ним связь?

Клеманс передернула плечами и, положив на тарелки еще салата, перевела разговор на политическую ситуацию в Марракеше, описание которой она закончила словами:

– ЦРУ и французские спецслужбы так и рыщут вокруг.

– Шпионят? А зачем?

– Кто его знает? Наверное, чтобы поддержать режим. Выявить диссидентов. Вот потому-то я и прошу: будь осторожна, от греха подальше.

В разговоре наступила длинная пауза.

Когда они закончили есть, Викки грустно вздохнула.

– Надо же, какой тяжелый вздох, – заметила Клеманс.

Покосившись на нее, Викки осторожно спросила:

– И вы потом так и не вышли замуж? – (Клеманс молча покачала головой.) – Ну, пожалуйста, расскажите, как все было. Почему вы не уехали во Францию вместе с мужем и ребенком? Моим отцом. Почему отправили Жака одного?

Клеманс задумчиво посмотрела на небо и только потом перевела взгляд на внучку:

– Я была очень молода и заключила сделку.

– С кем?

– Со своей матерью.

– Ну и?..

Клеманс промолчала. Ее лицо стало непроницаемым. Она посмотрела на часы и отодвинула подушку. Викки поняла, что разговор окончен.

– Извини, но мне пора уходить. Закажи себе какой-нибудь десерт. Или у вас в Англии это называется пудингом? И пусть запишут на мой счет. Сумеешь найти обратную дорогу до риада? – Не дожидаясь ответа, она решительно встала, и Викки осталась сидеть, растерянно хлопая глазами. – А пока до свидания и береги себя. Желаю хорошо провести время в Марракеше. Ну и конечно, ты в любое время можешь приехать ко мне в касбу. Ахмед регулярно наведывается в Марракеш и всегда заглядывает к Этте. Она будет в курсе и, что самое важное, присмотрит за тобой.

Викки ошарашенно смотрела вслед Клеманс и, чувствуя, как от обиды внутренности завязываются узлом, с силой вдавила кулак в живот. В Марокко у нее еще не было спазмов в животе на нервной почве, и она наивно считала, что справилась с проблемой. После отъезда из дома в Лондон она не раз обращалась к врачам по поводу пониженного настроения, и ей поставили диагноз «депрессия». Она научилась сдерживать свои эмоции, а иначе как объяснить ощущение зияющей пустоты внутри? В детстве она жаждала материнской ласки, на которую Элиза была крайне скупа. Викки знала, что мать ее любит, но при этом категорически не выносит того, что считает эмоциональной индульгенцией, и в результате у Викки в подростковом возрасте усилился синдром недолюбленности. Однако, когда ей было пятнадцать-семнадцать лет, отражение в зеркале никак не выдавало засевшего в груди отчаяния, и мать его тоже не замечала или не хотела замечать. А ее муж Анри, такой обходительный, любящий и, как отчим, никогда не преступающий границы дозволенного, всегда говорил: «Не волнуйся. Это чисто возрастное. Она это перерастет».

Встреча с новоявленной бабушкой должна была помочь Викки заполнить пустоту в душе и компенсировать как отсутствие в ее жизни отца, так и отстраненность матери. Однако сейчас девушка начинала постепенно осознавать, что ей, похоже, не суждено насладиться чувством принадлежности, которого она ждала от знакомства с Клеманс. Глядя на старую площадь перед кафе и думая о бабушке, Викки внезапно поняла, что прошлое ревностно хранит свои секреты и отнюдь не торопится ими делиться.

Глава 8

Клеманс

Трусиха, – пробормотала Клеманс. – Трусиха.

Перед глазами по-прежнему стояло разочарованное лицо внучки. Неужели ей, Клеманс, так трудно было найти для девочки нужные слова? Неужели так трудно было выразить свою радость по поводу счастливой возможности познакомиться с внучкой?! Внезапный прилив зарождающейся нежности стал для Клеманс неожиданностью, но, боясь потревожить лежащие между ней и Викки толстые слои темного прошлого, она просто трусливо сбежала. Правда состояла в том, что Клеманс сообщила Жаку свое новое имя и название касбы. И ничего более. Они не поддерживали отношений.

На секунду она закрыла глаза, молясь, чтобы у Викки хватило здравого смысла соблюдать осторожность. Не стоило, конечно, пугать бедную девочку до полусмерти, тем не менее следовало напомнить ей о необходимости придерживаться правил безопасности. Что для молоденькой девушки будет непросто. В девочке была жажда жизни, и она хотела получить ответы на вопросы, которые даже толком не могла сформулировать. Осторожность явно не входит в число ее приоритетов.

Между тем Клеманс понятия не имела, как приспособиться к столь колоссальным изменениям в жизни. Внучка. Моя плоть и кровь. Учитывая, что Клеманс совсем не знала своего сына Виктора, появление внучки казалось просто невероятным. Клеманс была и не была матерью. И как, собственно, объяснить, какие чувства порождает подобная двойственность?! Но разве в этом причина того, что она разрешила внучке приехать в Марокко?

Клеманс огляделась в поисках Ахмеда и, обнаружив его, поспешно покинула Джемаа-эль-Фна, чтобы наконец обрести покой в стенах родного дома. Она категорически не желала задерживаться в городе и, пока они шли к джипу, лишь коротко кивала при встрече с редкими знакомыми. Эти люди считали ее спокойной, несентиментальной, уравновешенной, но даже по прошествии стольких лет практически ничего о ней не знали. Здесь невозможно было сохранять анонимность, но, по крайней мере, Клеманс могла избегать фамильярности, что она с успехом и делала. В этих краях слухи распространялись быстро, так что нужно было держать ухо востро.

Пока Ахмед вел джип в гору по ухабистой дороге к Имлилю, откуда уже можно было рассмотреть очертания касбы, Клеманс вспоминала их старое фамильное поместье, где в детстве играла с Жаком, дедушкой Викки. Громкий свист или аромат яблок мгновенно возвращали ее к Жаку, с его оттопыренными ушами, озорными карими глазами, тощими мальчишескими ногами и с залихватским свистом, хуже которого она в жизни не слышала. Клеманс любила вспоминать те жаркие волшебные дни, по-прежнему припорошенные звездной пылью даже спустя столько лет.

Ее детская дружба с сыном папиного шофера Жаком, наполовину французом и наполовину марокканцем, хранилась в строжайшем секрете. Клеманс происходила из семьи высокопоставленных правительственных служащих и землевладельцев. И они, и другие французские поселенцы, так же как и их сторонники во Франции, пытались на корню пресечь любые шаги в направлении независимости Марокко и считали марокканцев, цитируя слова отца Клеманс, «грязными невежественными туземцами». Если бы отец обнаружил, что дочь водит дружбу с полукровкой, то немедленно положил бы этому конец и Клеманс снова стала бы такой же одинокой, какой была до знакомства с Жаком. И хотя Викки теперь знала, что Клеманс с Жаком познакомились в Марокко, Жак наверняка не рассказал внучке всю историю целиком.

Когда Клеманс была ребенком, ее воспитанием занималась гувернантка мадемуазель Ламори, довольно ленивая особа, любившая подремать в полуденную жару. И тогда Клеманс выбиралась наружу и, переждав для безопасности какое-то время в розарии, бежала через яблоневые сады, а затем мимо апельсиновых рощ туда, где ее поджидал Жак. Обычно он ждал подругу в небольшой пещере, которую с помощью ветвей мимозы и пальмовых листьев они превратили в тенистое убежище. Клеманс и Жак – им тогда было по восемь-девять лет, оба единственные дети в семье – клялись друг другу в верности и представляли, что они брат и сестра, потому что именно этого хотели больше всего на свете.

– О, Жак, Жак, прости меня! – едва слышно прошептала Клеманс.

Она положила руку на сердце, позволив воспоминаниям о Жаке улечься. Тем не менее совсем другие моменты прошлого продолжали настойчиво всплывать в памяти, да и полученные накануне фотографии не могли не тревожить. Возможно, вам захочется это иметь. Зачем? И что Патрис делал на полпути к горной вершине, где нашел Мадлен? Было ли это простым совпадением? Клеманс сомневалась. Не сумев выкинуть из головы фото сгоревшего кабинета отца, она закрыла глаза, чтобы отключить мысленный образ. Ее секреты умрут вместе с ней.

Вернувшись в касбу, Клеманс в сопровождении собак прошла на кухню, где Надия вручила ей поднос с едой. Оттуда Клеманс направилась во флигель. Поднос пришлось поставить на мозаичный столик у входа, поскольку невозможно было открыть дверь с подносом в руках и при этом проследить за тем, чтобы Мадлен не выскользнула во двор.

Босероны, сопя и фыркая, крутились у Клеманс под ногами. Погладив обоих о голове, она дала им команду сторожить снаружи. Они сели, глядя на хозяйку влюбленными глазами.

– Маман! – позвала она, уповая на то, что ей удастся справиться с матерью так же легко, как и со своими дорогими мальчиками.

Мать не отозвалась.

Поставив поднос, Клеманс прошла в спальню. Мадлен сидела в кресле, перебирая костлявыми пальцами край ночной рубашки. Невозможно было без боли смотреть на эту старую женщину, которая жила, точно призрак, в доме, где всегда чувствовала себя чужой. Клеманс знала, что мать непременно нахмурится, взгляд ее будет метаться по комнате, будто в поисках чего-то знакомого, чего-то такого, что она страстно искала, но не могла найти, и все это под монотонные завывания: «Я хочу домой. Я хочу домой. Я хочу домой». Но, как подозревала Клеманс, дом, куда Мадлен так стремилась попасть, вовсе не был каким-то конкретным местом. Этот дом был ее собственным «я». Той Мадлен, какой она когда-то была. Или личностью, которой она, возможно, когда-то была или могла бы стать, но не судьба. Поди догадайся…

– Я тебя знаю? – спросила Мадлен тонким пронзительным голосом.

Клеманс вздохнула:

– Я твоя дочь. Ты что, забыла?

– Не лги мне. Ты не она. Моя дочь убежала. – Мадлен принялась всхлипывать, раскачиваться туда-сюда, стучать себя по голове и причитать: – Летучие мыши! Летучие мыши!

Клеманс гладила мать по спине, чувствуя под тонкой тканью ночной рубашки костлявый позвоночник и жуткие шрамы. Когда Мадлен, вдоволь наплакавшись, посмотрела на дочь с улыбкой, та промокнула материнские слезы фланелевой тряпочкой и открыла книгу о растениях. Мадлен любила растения. Ей нравилось трогать трясущимися пальцами картинки с розами и дельфиниумами.

Мадлен осторожно прикасалась к страницам книги, словно те были стеклянными. А потом подняла голову и сказала:

– Адель, моя дорогая девочка! Тебе следовало предупредить меня о своем приходе. Я бы приготовила для тебя гостевую спальню.

– Клеманс, маман. Ты разве не помнишь? – Клеманс проглотила ком в горле, стараясь сдержать рыдания; эти короткие моменты узнавания буквально надрывали ей душу, но она улыбнулась матери, незаметно смахнув слезы. – Не волнуйся, маман. Я уже приготовила гостевую комнату.

Глава 9

Викки

В восемь вечера Джимми уже ждал Викки у входной двери ее дома, и они пошли в сторону площади. Викки была слегка разочарована, не увидев его друга Тома, но промолчала. На площади она сразу попала в липкие жаркие объятия марокканского вечера, с его лихорадочной атмосферой. Воздух звенел от отрывистой барабанной дроби, пронзительных звуков цимбал, завывания тростниковых дудочек. Юноши с раскрашенными лицами исполняли откровенные танцы под стук кастаньет.

На площади стоял аромат мяса, корицы и гвоздики. За длинными общими столами, уставленными мисками с бараниной, кускусом и овощами, сидели компании людей. Едва касаясь ногами земли, Викки прошла мимо сказителей в окружении толп зачарованных слушателей, мимо сидевших на корточках торговок плоскими круглыми хлебами, мимо красочно одетых акробатов, строивших невероятные башни из человеческих тел.

Наконец Джимми с Викки прошли по освещенной фонарями атмосферной извилистой улочке и оказались даже не в баре, а в задней комнате чьего-то дома, где собралась группа молодежи. Молодые люди пили пиво и вели жаркие споры. Прислушиваясь к их взволнованным, искренним голосам, Викки внезапно почувствовала себя страшно одинокой. Она явно была здесь лишней.

– А вот и Том. – Джимми подвел Викки к своему приятелю.

– Привет, – улыбнулась Викки; ее почему-то тянуло к этому парню, и она боялась себя выдать.

Но Том лишь ответил ей небрежным кивком и тут же отошел. Викки растерянно смотрела ему вслед. Интересно, почему этот парень, еще утром вполне дружелюбный, вдруг стал таким отчужденным? Поймав на себе пристальный взгляд Джимми, Викки смутилась и покраснела:

– Что?

– Я бы не стал принимать это слишком близко к сердцу, – подмигнул ей Джимми. – На него иногда находит. Он слишком погружен в себя, чтобы веселиться.

– А-а-а… – растерянно протянула Викки.

– Надеюсь, ты не очень разочарована? – поинтересовался Джимми.

– С какой стати? Я вообще не знаю его, – пожала плечами Викки.

– Итак, что привело тебя в Марокко?

– Понимаю, это звучит глупо, но я хочу встретиться с Ивом Сен-Лораном.

Присвистнув от удивления, Джимми шепнул ей на ухо:

– Ну, я не открою особой тайны, если скажу, что мы все, собравшиеся здесь… Ты наверняка назвала бы нас бунтарями.

– Вы что, типа участников французского Сопротивления во время войны?

– Вроде того. И нам приходится скрывать свои взгляды.

– От кого?

– От всех, кому мы не доверяем.

– Тогда зачем ты идешь на такой риск, рассказывая мне об этом? – Викки не могла понять, говорит Джимми серьезно или шутит.

– Я провел собственное расследование. Ахмед – наш друг, а ты внучка Клеманс Петье и находишься под ее защитой.

– Ты ее знаешь?

– Я слышал о ней. А кроме того, ты остановилась у Этты. Она, конечно, богемная дамочка. Правда, слегка старомодная. Короче говоря, творческая личность вроде Вирджинии Вулф и всех этих модернистов из группы «Блумсбери». Но она наполовину марокканка, и, если бы у тебя были связи с правым крылом, ты наверняка не стала бы иметь с ней дело.

– Может быть, я шпионка, – прищурилась Викки.

– Ты что, и правда шпионка?

– Нет. Будь я шпионкой, стала бы я тебе признаваться? Ты определенно не разбираешься в шпионаже.

– Можно подумать, ты в этом хорошо разбираешься! – хмыкнул Джимми.

– Однозначно. Так или иначе, я польщена, что ты наводил обо мне справки.

– Не стоит. Мне пришлось. Прежде чем привести тебя сюда. Честно говоря, мы все боимся. ЦРУ и французские спецслужбы имеют агентов, работающих под прикрытием. Никогда не знаешь, кто порядочный человек, а кто ведет за нами слежку.

– Зачем им это делать? Я имею в виду слежку.

– Так они могут выявить тех, кто сочувствует коммунистам. Ты ведь знаешь, как американцы ненавидят коммунистов. У нас есть друзья, диссиденты, выступавшие против правительства. И все они бесследно исчезли.

– Но ведь их не убили?

– Будем надеяться, что нет, – пожал плечами Джимми.

– А чего хотят диссиденты?

– Так в двух словах и не скажешь. В основном образования для всех. В прошлом году в Касабланке вспыхнули уличные беспорядки. И они перекинулись на другие города. Само собой, приходится выбирать, кому и чему верить.

Викки отнюдь не ожидала услышать ничего подобного. Бабушка просила ее быть осторожной. Неужели она именно это имела в виду?

– Мы с Томом пытаемся нарыть правдивую информацию о том, что случилось с человеком по имени Махди Бен-Барка.

– С кем с кем?

– Он был самым радикально настроенным противником правительства. Но в прошлом году Бен-Барка исчез прямо среди бела дня с одной из парижских улиц. С тех пор его никто не видел, и никто не знает, что с ним случилось.

– Выходит, ты журналист, как и Том?

– Скорее активист.

Викки, потрясенная словами Джимми, смотрела на него во все глаза, но, услышав гул взволнованных голосов, с облегчением закончила разговор. В комнату ленивой походкой вошла эффектная девушка с копной темно-рыжих волос, в прозрачном до неприличия шелковом платье и золотых туфлях на высоком каблуке. Все парни тут же повернулись в ее сторону.

– Ну что, Фрида, решила снизойти до нас, простых смертных? – спросил один из них.

Она послала ему воздушный поцелуй, после чего достала из сумочки мундштук из черного дерева и, повернувшись к Джимми, спросила с тягучим техасским акцентом:

– Дорогой, закурить не найдется? – Взяв у Джимми раскуренную сигарету, Фрида вставила ее в мундштук. – Дорогой, мой друг устраивает вечеринку в Пальмераи. Приходи, я тебя приглашаю. В воскресенье вечером. Вечеринка будет отпадной. Обещаю. Ты уже был там раньше.

– Ладно, может, и приду.

– Хорошо. И возьми с собой свою подругу. Пусть познает dolce far niente, – посмотрев на Викки, рассмеялась Фрида.

– Сладостное безделье, – пробормотал Джимми.

– А ты кто такая? – Фрида обратилась к Викки. – И что делаешь с этим английским растрепой?

– Викки Боден. Я дизайнер одежды. – И хотя это было почти правдой, последняя фраза прозвучала не слишком убедительно.

– Ну тогда, моя дорогая, ты попала в нужное место. – Она окинула Викки оценивающим взглядом. – Жаль только, что ты ростом не вышла.

Викки всегда старалась производить впечатление уверенного в себе человека, по крайней мере внешне. Но безграничная самонадеянность этой женщины заставила ее почувствовать себя ничтожной и жалкой.

– Ты уж прости, что у меня ноги не от шеи растут, – ощетинилась Викки.

– Не обращай внимания, дорогуша. Я ничего такого не имела в виду. Мне нужны модели. Приходи на вечеринку. Надень что-нибудь шикарное, а если у тебя такого нет, загляни в мой магазин. «Дамское платье от Фриды» в Гелизе, в Новом городе. У меня есть роскошные вышитые шелковые платья в фольклорном стиле, которые будут на тебе сказочно смотреться. Новым покупателям пятнадцатипроцентная скидка.

Фрида отвела Викки к чугунной скамье, заваленной пухлыми узорчатыми подушками. При более близком знакомстве она оказалась куда симпатичнее, чем на первый взгляд, что в очередной раз напомнило Викки об ошибочности поспешных суждений. Фрида уже много лет жила в Марокко. Здесь она встретила Юсефа. Он происходил из состоятельной марокканской семьи, связанной родственными узами с султаном, и мог позволить себе жить в свое удовольствие. Юсеф финансировал магазин Фриды, и они жили вместе.

– Ему, конечно, не разрешили на мне жениться, ведь я иностранка. Да к тому же белая. Смешанные браки тут не приветствуются.

– И тебя это не волнует? – Викки подумала об Этте, но та как-никак выросла в Нью-Йорке.

– С какой стати?

Разговор с Фридой помог Викки немного расслабиться.

– Обожаю приключения, – сказала она. – И я решительно настроена посетить самые разные места.

– Ты вроде меня. Одержимая. В отличие от некоторых, у меня нет богатой семьи. – Фрида сделала паузу и добавила: – Послушай, почему бы тебе не показать мне свои работы?

– Ты серьезно? – Викки почувствовала прилив радостного возбуждения, но, вовремя спохватившись, приняла невозмутимый вид.

– Конечно. Приходи завтра. У меня есть потрясающая швея, которая творит чудеса. Возможно, мы сумеем сделать несколько образцов. А там видно будет. Ну ладно… Пожалуй, мне пора бежать. Нужно найти Юсефа. Увидимся завтра. И приходи на вечеринку в воскресенье. Джимми знает адрес.

Фрида исчезла в задней комнате, и Викки больше ее не видела. Когда она спросила о ней у Джимми, тот сказал:

– Не обращай внимания на ее показушные манеры. Она любит выпендриваться. Но она нормальная и в хороших отношениях со всеми замечательными людьми.

– Типа кого?

– Типа Ива, моя девочка. Ива. Фрида может тебя с ним свести.

– Она пригласила меня зайти завтра в ее магазин.

– Тогда почему бы мне тебя не отвезти?

– Ты серьезно?

– Итак, жду тебя на главной дороге в десять. Идет?

Викки, на седьмом небе от счастья, улыбнулась ему.

На следующий день на главной дороге было тихо. Викки ждала Джимми, нервно поглядывая на пару престарелых велосипедистов, оседлавших не менее древние, чем они сами, велосипеды. Затем со стороны Старого города показался грузовик, нагруженный небрежно привязанными веревкой досками. Несмотря на набрякшее свинцовое небо, стояла дикая жара. Похоже, собирался дождь. В половине одиннадцатого, когда Викки уже в сотый раз посмотрела на часы – она всегда была очень пунктуальной, – рядом с ней с протяжным скрипом притормозил раздолбанный желтый «ситроен», за рулем которого сидел Джимми.

– Та-да! – Он помахал Викки из открытого окна, его длинные рыжие волосы развевались на ветру, голубые глаза ярко сияли за стеклами очков. – Добро пожаловать в мой лимузин.

– Ни фига себе! Эта развалюха действительно способна ехать?

– Не нужно оскорблять мою гордость и отраду. Возможно, она знавала и лучшие времена, но у нее тоже есть свои чувства.

– Очень чувствительная машина, – фыркнула Викки, садясь в автомобиль, и «ситроен», дважды заглохнув, покатил в Гелиз.

– Я урвал эту тачку в Париже, – объяснил Джимми. – Пересек на ней всю Испанию, а затем на пароме добрался до Марокко. И теперь мы делим это авто с Томом.

Они подъехали к Новому городу, и Викки окинула взглядом широкие бульвары в окаймлении деревьев, которые соединялись с кольцевыми развязками, совсем как в Париже. Казалось, целый мир отделял этот новый район, с его элегантными многоквартирными домами, обширными парками, прекрасными садами, виллами в стиле ар-деко, современными магазинами, от Старого города с узкими, извилистыми улочками и рынками.

– На самом деле Новый город был построен французами в начале двадцатого века, – объяснил Джимми.

– Значит, он не такой уж новый.

– Выходит, что так.

Викки нервно барабанила пальцами по приборной доске, сгорая от нетерпения показать Фриде свои модные эскизы. Не бог весть что, но это только начало, и Викки даже помыслить не могла о провале. Не зря прошлой ночью Фрида назвала ее одержимой. Викки всегда была такой. Особенно с тех пор, как в школе дети день за днем издевались над ней, обзывая bâtarde[7]. Они смеялись над ее покойным отцом, жестами показывая, как ему выстрелили в голову. «Я вам покажу! – поклялась тогда девочка. – Я вам всем покажу!»

Жестокие слова одноклассников эхом отдавались в ее голове. Впрочем, эту дверь в прошлое она редко оставляла надолго открытой, потому и сейчас, поспешно захлопнув ее, молча уставилась в окно.

Припарковавшись, Джимми показал Викки магазин Фриды.

– Я пока пойду выпью кофе. Встречаемся в машине через полчаса или около того.

Сжимая в руке портфолио, Викки подергала дверь, однако та не открывалась, и внутри вроде бы не было света. Викки оказалась в дурацком положении. Ей не хотелось стоять столбом перед магазином, и она огляделась по сторонам – проверить, не наблюдает ли кто-нибудь за ней. Возможно, она перепутала время, или, быть может, они приехали слишком рано. На улице было тихо, и Викки, прищурившись, прижалась лбом к стеклу витрины. Свет внутри точно не горел. Когда ее глаза адаптировались к полумраку, она увидела пустые стойки для одежды, ворохи каких-то грязных бумаг, горы пустых коробок на полу. Могло ли это быть тем самым местом? Джимми показал именно на него, он здесь уже бывал. Викки пронзило острое чувство разочарования. Но, когда она пригляделась к картине чудовищного беспорядка, в голове вдруг прозвенел тревожный звоночек, а внутренности снова стянуло узлом. Она окинула взглядом весь этот хаос. Полный разгром. Боже мой! Лихорадочный отъезд. Фрида ничего не говорила об отъезде. И даже не намекала на такую возможность.

Викки ждала, полчаса расхаживая туда-сюда перед магазином, так, на всякий случай, и внезапно заметила в оконном стекле отражение какого-то мужчины. Бритая голова, худое лицо с впалыми щеками. Короче, крайне неприятное лицо, и мужчина этот явно смеялся над ней. У Викки мурашки поползли по спине, но, когда она обернулась, незнакомец уже исчез. На улице было адское пекло, солнце палило даже сильнее, чем в Медине. И, учитывая полное отсутствие тени и игру бликов на витринном стекле, Викки решила, что ей примстилось. Тело под просторным хлопковым платьем взмокло от пота. Пора было возвращаться назад, к желтому «ситроену».

Когда она рассказала Джимми о закрытом магазине и привидевшемся ей незнакомце, тот сразу притих и, помрачнев, оглянулся.

– Что ты ищешь? – (Он не ответил.) – Фрида обещала мне, что будет на месте. Но, честно говоря, магазин выглядел разгромленным, опустошенным. Я ничего не понимаю. Фрида пригласила меня сюда вчера вечером. Может, здесь произошло нечто вроде кражи со взломом?

– Не уверен. Садись в машину. Я должен подумать. Нам не следует обсуждать это на улице.

Но и в автомобиле Джимми оставался немногословен.

– Очень странно, да? Столь внезапное исчезновение. Ты ведь сам говорил, что здесь исчезают люди.

– Исчезают. Я не в курсе, была ли Фрида в чем-то замешана, но, похоже, догадываюсь.

На обратном пути они хранили молчание, но через какое-то время Викки обратила внимание, что Джимми, заметно напрягшись, то и дело поглядывает в зеркало заднего вида. С сосущим чувством под ложечкой, она оглянулась и увидела в пятидесяти ярдах за ними зеленый джип.

– Думаю, они нас преследуют, – сказал Джимми.

– Неужели? – Викки снова оглянулась.

Джип был с затонированными стеклами, что казалось странным для такого крутого внедорожника.

– Они сворачивают туда же, куда и я. Мы делим эту машину с Томом. Если за ним следят, может, они думают, что за рулем сейчас он.

– А вдруг они следят за тобой?

Джимми не ответил. И буквально через секунду прорычал:

– Господи Исусе! Я так и знал! Держись крепче!

Внезапно зеленый джип, не снижая скорости, нацелился прямо на них. Викки оцепенела, сердце бешено заколотилось. Джип врезался сзади в «ситроен», и Викки повалилась вперед, от шока голова моталась, как у тряпичной куклы. Затем с оглушительным ревом джип протаранил их во второй раз. Задыхаясь, Викки схватилась за край сиденья, ее снова толкнуло вперед и назад. Джип немного отъехал. Неужели это закончилось? Неужели это все? Однако, прежде чем она успела понять, что происходит, джип с силой врезался в них снова, на сей раз в бок «ситроена». У Викки голова стала легкой, как воздушный шарик, а мышцы превратились в кисель. Последовал чудовищный удар. От тошнотворного хруста сминаемого металла заложило уши. Она словно со стороны услышала чей-то вопль, а потом поняла: то был ее собственный крик. Еще один ужасный удар – и их раздавят в лепешку. Вжатая в дверь грудь окаменела. Викки не могла дышать. Она лишь чувствовала вонь обгоревших шин и острый химический запах искореженного металла. Машина покачнулась. Накренилась. А потом, содрогнувшись, начала падать. Викки снова истошно закричала. «Ситроен» нырнул в ливневую канаву, а джип на большой скорости умчался.

Глава 10

Викки и Джимми выползли из разбитого автомобиля. Согнувшись пополам на обочине дороги, трясущиеся и задыхающиеся, они отчаянно цеплялись друг за друга. Викки не могла говорить, а лишь часто-часто дышала, точно собака, и дрожала, несмотря на жару.

– Я в шоке, – выпрямившись, произнес Джимми и, увидев, что Викки держится за бок, спросил: – Очень больно?

Викки покачала головой:

– Терпимо.

– У тебя кровь на щеке.

– Ерунда. А вот нога немножко болит.

– Покажи. – Джимми осмотрел ее лодыжку и икру. – Скорее всего, ушиб. Ничего, до свадьбы заживет.

– И что, черт возьми, нам теперь делать?! – Викки была слишком напугана, чтобы стесняться слез, непрерывным потоком струившихся по щекам.

В ответ Джимми взял ее за руку:

– Идти сможешь?

Викки кивнула, и он помог ей выбраться на дорогу, после чего встал на обочине, подняв большой палец.

– Мы что, поедем автостопом? А это не опасно?

– У тебя есть идея получше?

Пока они голосовали на обочине, Викки яростно смахивала слезы, но они продолжали течь.

– Не понимаю, почему ты не можешь перестать хныкать. Это меня нервирует.

– А меня нервирует, когда мою машину таранят и сталкивают в кювет.

– Прости.

Десять минут спустя их подобрал водитель грузовика.

Уже в риаде, в Марракеше, Этта, как обычно, с головы до ног в черном, с серебряными кольцами на пальцах, драматически вздыхая, осмотрела обоих.

– Ну ладно, – сказала она. – По крайней мере, все не так страшно: пара порезов и синяков. Вам чертовски повезло, что вы не сломали себе шею. Солнышко, ради всего святого! Что с вами случилось? Кто-то неудачно пошалил, да?

Викки с трудом могла говорить, а потому просто покачала головой, но, по крайней мере, уже не плакала.

– Мне нужно позаботиться об эвакуации машины. – Джимми повернулся к Викки и добавил: – Я, пожалуй, пойду. Хорошо?

Викки растерянно прищурилась:

– Я не понимаю, зачем они это сделали.

– Чтобы нас напугать.

– Ты узнал шофера? – спросила Этта.

– Тонированные стекла, – покачал головой Джимми.

– Но при чем здесь я?! – возмутилась Викки. – Меня ведь могли убить. Нас обоих могли убить.

– Ты – это сопутствующие потери, – объяснил Джимми. – Я…

– Не волнуйся! – перебила его Этта, явно желая заткнуть ему рот. – Я позабочусь о том, чтобы Викки сегодня хорошенько отдохнула. Ведь ей как-никак завтра утром встречать кузину, которая приезжает ночным поездом.

– Викки, мы непременно во всем разберемся. Обещаю! – заверил ее Джимми. – И я постараюсь выяснить, что произошло с магазином Фриды.

С этими словами он удалился, смущенно потрепав Викки по плечу.

Что отнюдь не рассеяло ее тревоги. Она чувствовала себя ужасно. И остаток дня провела в постели, перебирая в памяти события сегодняшнего утра. Ведь ее запросто могли убить. Что совершенно не укладывалось в голове. Ну и как в таком виде она теперь встретит Беа? И нужно ли рассказывать ей об инциденте? Ужасно не хотелось пугать бедняжку рассказами, откуда у Викки синяки на ногах и порез на лице, но и лгать тоже не хотелось. Нет, Беа определенно должна знать о потенциальных опасностях. И не было ли со стороны Викки слишком эгоистично ее приглашать? Хотя, с другой стороны, кузине срочно требовалось отвлечься, а Викки нуждалась в компании. Ведь всего пару недель назад Беа позвонила ей из Лондона и, захлебываясь рыданиями, сообщила, что завалила все экзамены, кроме кулинарии.

– А моя близкая подруга все сдала, – повторяла она. – Причем очень успешно. Лучше бы мне умереть!

После чего Викки и пригласила Беа поехать с ней в Марокко.

На следующее утро в дверь квартиры Викки постучали. Викки открыла и увидела на пороге Ахмеда. Он объяснил, что приехал в Марракеш за покупками для Клеманс и готов отвезти Викки на вокзал, чтобы она могла встретить свою кузину Беатрис. Викки планировала взять такси, и приход Ахмеда был совершенно некстати. Теперь, когда он заметил пластырь у нее на щеке, деваться было некуда: пришлось объяснить, что случилось.

– Твоя бабушка – хорошая женщина, – нахмурился он. – Ты должна ей все рассказать.

Викки, сердито сдвинув брови, смотрела себе под ноги.

– Мне бы не хотелось, – пробормотала она.

– Если не скажешь ей ты, это сделаю я.

Викки подняла на него глаза:

– Этта в любом случае введет ее в курс дела.

Ахмед тяжело вздохнул и неодобрительно посмотрел на Викки:

– Всегда лучше быть честным.

На вокзале Ахмед пошел вперед, Викки последовала за ним, продираясь сквозь шумную бурлящую толпу и кашляя от едкого запаха сигаретного дыма, сдобренного ароматом перезрелых ананасов. Прямо посреди этой толчеи на земле сидел какой-то старик. Он резал фрукты на дольки и продавал в бумажных кулечках. Викки заметила в толпе пару европейцев, кое-где слышался американский акцент.

– Тебя не раздражает, что в твою страну стекается так много иностранцев? – (Ахмед лишь уклончиво пожал плечами.) – Ой, да брось! Мне ты можешь смело сказать.

– Что ж, полагаю, они обеспечивают приток денег. И работу для наших людей.

– А как насчет моей бабушки?

– Она родилась в Марокко и прожила здесь всю свою жизнь. Для нее это не мимолетная прихоть. Пошли. Следуй за мной.

Когда они наконец оказались на платформе, ночной поезд уже прибыл. Но где же Беа? Опасаясь потерять кузину в этом людском море, Викки нетерпеливо озиралась по сторонам. Беатрис легко могла уйти с первым встречным, оказавшим ей знаки внимания. Заметив кузину, волочившую за собой огромный, грозящий вот-вот лопнуть чемодан, Викки бросилась ей навстречу. Высокая и очень стройная, Беа была как две капли воды похожа на модель Патти Бойд: очень хорошенькая, с голубыми глазами, алебастровой кожей и длинными прямыми белокурыми волосами с загнутыми вверх концами. Викки всегда завидовала волосам кузины, а также ее железному здоровью и способности есть абсолютно все, при этом не прибавляя ни фунта, тогда как самой Викки приходилось вести неравную борьбу с полнотой.

Она сжала кузину в нежных объятиях. Беа в платье без рукавов в богемном стиле с принтом контрастных цветов выглядела потрясающе. Ее длинные волосы были красиво уложены, и даже накладные ресницы смотрелись уместно. Так шикарно выглядеть после ночи в поезде – задачка не каждой девушке по плечу. Беа, с распахнутыми от волнения глазами, обмахивалась рукой и говорила задыхающимся голосом:

– Ой… боже… мой! Я уже вся вспотела. Дикая жара, а ведь еще так рано. Что у тебя с лицом?

– Долгая история. Потом расскажу.

Но Беа уже не слушала.

– Скажи, а в Марокко действительно так романтично, как мы себе представляли? Ты уже встретилась с Ивом Сен-Лораном? Я вообще не сомкнула глаз в поезде. Боже мой, поверить не могу, что я здесь! Мне было безумно страшно, особенно в Танжере. А тебе? Ты там не рехнулась?

Беа в свои девятнадцать была на три года моложе кузины, что сразу почувствовалось, когда она обрушила на Викки поток взволнованных слов.

– Беа, не части, – улыбнулась Викки. – Я только недавно приехала. И, нет, я еще не встречалась с Ивом Сен-Лораном. Но зато я нашла нам чудесное жилье, а в воскресенье мы идем на вечеринку.

Беа захлопала в ладоши, совсем как восторженная маленькая девочка:

– Ой, как классно! Скорей бы! А что ты наденешь? Я взяла с собой платье специально для вечеринок. Оранжевое, точнее желто-оранжевое, с голубым. И серебряные босоножки. У них там еще были золотые, они наверняка подошли бы больше, но не нашлось моего размера. Думаю, золотой цвет с оранжевым смотрится лучше. Как по-твоему?

– Беа, ты начинаешь меня утомлять. Передохни.

Но Беатрис, похоже, ничего не слышала.

– Скажи, а здесь действительно все так ужасно богемно? Ну… ты понимаешь… разные там писатели, художники и прочее. Короче, как мы и думали. И что, тут все курят гашиш? Мама, должно быть, рвет на себе волосы. Твоя тоже. Кстати, мне нужно срочно купить шляпу. С широкими полями, чтобы защитить лицо от солнца. А еще шарф. Думаю, шелковый. Хотя, может, хлопковый.

И пока они ехали в машине, Беа продолжала тараторить без умолку. Ахмед постарался подвезти их как можно ближе к риаду, высадив в нескольких сотнях ярдов от дома Этты.

– Я могу понести чемодан, – предложил он.

– Ой, спасибо большое! – Беа захлопала накладными ресницами.

– Не смеши меня. У Ахмеда наверняка еще куча дел, а идти тут совсем недалеко. Спасибо, Ахмед. Увидимся позже. – Викки решительно подняла чемодан Беа.

Ахмед отправился за покупками для Клеманс, а девушки пошли вперед по узкой улочке. И всю дорогу Беа не закрывала рта, продолжая все комментировать. Внезапно Викки услышала крики и звук выстрела.

– Тсc! Ты это слышала?

– Что?

– Я не уверена, но звук явно нехороший.

Они завернули за угол и увидели что-то валявшееся на земле прямо перед домом Этты. При ближайшем рассмотрении Викки поняла, что это веревочная корзина, лежавшая на боку; половина того, что в ней находилось, вывалилась на булыжную мостовую. Часть пакетов порвалась. Их содержимое жадно поедала тощая собака, злобно зарычавшая при появлении девушек.

– Ой, бедняжка! – воскликнула Беа. – Собачка, наверное, голодная. Мы можем…

– Нет. Мы не можем спасать каждое встретившееся тебе бездомное животное, – устало вздохнула Викки.

Она заметила среди кучи рассыпанных и частично съеденных продуктов полдюжины идеальных мелких апельсинов, казавшихся яркими и сочными, но, наверное, недостаточно желанными для того, чтобы их подняли. Или, вероятно, просто у кого-то не было возможности их поднять. Викки уставилась на апельсины. Что здесь произошло?

Глава 11

Касба дю Паради

Клеманс

Клеманс взяла толстый белый конверт, который только что принес Ахмед, и ногтем подцепила клапан. Из конверта выпала обертка одной из гаванских сигар ее отца. С растущим ощущением беспокойства Клеманс снова почувствовала слабый запах дыма, абрикосов и жированной кожи в кабинете отца. Она достала из конверта лист белой бумаги, развернула его, и у нее внезапно перехватило дыхание.

Ты думаешь, что вышла сухой из воды, да?

Еще не была раскрыта мучительная тайна фотографий, а вот теперь и записка. Это уже было чересчур. Интересно, кто хотел таким образом ее, Клеманс, напугать? Кто бы он ни был, ему это удалось. Дрожащими руками скомкав записку, Клеманс бросила ее в корзину для бумаг. Затем снова посмотрела на пачку фотографий. Разложила их на туалетном столике, надеясь найти ключ к разгадке, хоть что-то, способное указать на отправителя фотографий. А самое важное – объяснить почему. Фотографий было восемь. На двух была запечатлена их старая нарядная французская вилла, на одной – сгоревший кабинет отца, на остальных – фруктовые и другие сады, включая тот, где находился колодец. И как Клеманс ни старалась стереть из памяти прошлое, ее разум отказывался это сделать.

И хотя Патрис Калье ни словом, ни жестом не намекнул, будто он что-то знает о пожаре, после его появления в касбе Клеманс потеряла покой. У Патриса, которому перевалило за семьдесят, были все те же бесстыжие глаза – глаза человека, способного при первой возможности переступить черту. До крови прикусив щеку, Клеманс еще раз вгляделась в фотографии и вспомнила, каким он был ребенком. Одиноким. Неприятным. Навязчивым. Клеманс пока не имела ответа, кто мог прислать те фотографии. А вдруг это все-таки он? Что, если он пришел по ее душу? Внезапно ей стало нехорошо.

Она остро нуждалась в близком человеке, в ком-то, кто любил бы ее так, как ей хотелось. В ком-то, кому она могла бы доверить свои ужасные секреты и кто смог бы утешить ее, сказав, что все образуется. Но, когда у Клеманс появился такой шанс, страх помешал ей им воспользоваться. В тот момент она была холодной, одинокой и так отчаянно стремилась скрыть правду, что оттолкнула единственного мужчину, в которого позволила себе влюбиться. Сейчас она жалела, что не может обратить время вспять.

Клеманс выгнула спину и повращала плечами, чтобы снять напряжение от засевшего внутри упорного страха. Чем сильнее она пыталась подавить боль прошлого, тем сильнее та становилась. Боль притаилась в засаде, чудовищная и пугающая. Клеманс отчаянно боролась не только за сохранение здравости рассудка, но и за банальное выживание и теперь боялась потерять контроль, если прошлое ненароком выплывет наружу. Освобождаясь от тягостных воспоминаний, она убрала фотографии в конверт, а конверт спрятала в ящик туалетного столика. Никаких зацепок. Никаких ключей к разгадке, и тем не менее Клеманс была абсолютно уверена, что фотография сгоревшего кабинета отца была неким адресованным ей посланием.

Тем временем из Марракеша вернулся Ахмед. Он отвел Клеманс во внутренний дворик, где резкий аромат цитрусовых деревьев смешивался со сладким запахом роз и жасмина. Отдав пакет с лекарством для Мадлен, за стаканом свежевыжатого апельсинового сока, приготовленного Надией, Ахмед рассказал о дорожной аварии, в которую попала Викки.

– Так ты говоришь, это была просто авария? – уловив нотки сомнения в его голосе, нахмурилась Клеманс.

– Нет, мадам. – Ахмед на секунду замялся. – Похоже, автомобиль специально столкнули с дороги.

– Боже правый! Что мне нужно сделать?

– Викки в порядке. Пара царапин. И все.

Клеманс почувствовала непреодолимое желание съездить к внучке. Но хорошо ли так часто оставлять одну больную мать? Клеманс любила по вечерам сама мыть ее, а потом сидеть рядом, тихонько напевая колыбельную. А что, если все-таки оставить Мадлен? Нет, невозможно чуть что срываться в Марракеш. Викки должна научиться быть независимой, к тому же за ней зорко приглядывает Этта. И все-таки Клеманс терзали сомнения. То, что автомобиль столкнули с дороги, не могло быть простой случайностью. Однако кто мог такое сотворить и зачем?

– Полагаю, мне нужно туда съездить, – вздохнула она.

– Утро вечера мудренее, – ответил Ахмед. – Почему бы вам не отложить все до завтра? Если Викки что-то потребуется, Этта за ней присмотрит.

На следующий день Клеманс буквально не находила себе места. Она кое-как прополола газон и с трудом заставила себя обрезать разросшуюся жимолость, но вскоре сдалась и, налив себе чашку крепкого кофе, села почитать роман Джона Фаулза «Волхв». И хотя триллер о молодом англичанине, принявшем предложение стать учителем на отдаленном греческом острове, был вполне увлекательным, роман не зацепил Клеманс, поскольку в глубине души она не переставала волноваться, действительно ли с внучкой все в порядке.

Она отложила книгу и встала, окинув взглядом полированное золото омытых солнцем стен дворика. Мадлен спала на шезлонге в тени у фонтана. Звуки струящейся воды действовали на нее успокаивающе. И все же Клеманс решила увести мать в дом.

Поручив старушку заботам Надии, Клеманс неторопливо обошла свои владения, любуясь невероятно голубым небом и словно выцветшими на его фоне горами, а когда палящий зной стал совсем нестерпимым, удалилась к себе, так и не восстановив душевного равновесия. Нет, она должна поехать в Марракеш. Другого выхода не было.

Приехав в риад, Клеманс познакомилась с кузиной Викки и тут же поймала себя на том, что не может отвести глаз от этой сногсшибательной девушки.

– Привет! – задыхающимся голосом произнесла Беатрис. – Я так счастлива с вами познакомиться! Какая ужасная история с той самой аварией! Поверить не могу. А вы как думаете? Я говорила Викки, причем неоднократно, что ей следовало…

– Давайте забудем об аварии, – поспешила вклиниться в разговор Викки.

– Как бы там ни было, – вздохнула Клеманс, – действительно ли автомобиль восстановлению не подлежит?

– Точно не знаю, но думаю, Джимми пытается его починить.

– А-а-а… так это желтый «ситроен» Джимми Петерсена. Я видела эту машину в городе.

– Она самая, – кивнула Викки. – А вы знаете Джимми?

– Разве что чисто внешне.

– Ну ладно, хватит о грустном. Мы собираемся отправиться за покупками, пока еще не слишком жарко. Может, составите нам компанию? – Замявшись, Викки смущенно добавила: – Хм… Ужасно глупо, что я не спросила раньше, но как мне вас называть? Grand-mère звучит слишком официально.

– Можно просто Клеманс.

Довольная столь быстрым выздоровлением Викки, Клеманс мысленно сравнила двоюродных сестер, гадая, какие внешние признаки, сходные с теми, что были у Беатрис, Викки унаследовала по материнской линии, а какие – от своего отца Виктора, а значит, и по ее, Клеманс, линии.

Викки вывела бабушку из задумчивости, дотронувшись до ее руки:

– Мы собираемся купить шляпу и шарф, подходящий к оранжевому платью Беа. Вы не могли бы помочь нам с выбором?

Несмотря на переживания по поводу безопасности внучки, Клеманс обнаружила, что в обществе молодежи и сама словно становится моложе. И не то чтобы ей хотелось вернуть прошедшие годы, но насладиться сиянием молодости было очень заманчиво. Беатрис, заражавшая своим детским энтузиазмом, вскоре нашла шляпу, а также «безумно клевый» голубой шарф в цветочек, который, воспользовавшись наличием дефекта – рисунок повторялся не совсем правильно, – купила за полцены, отчего пришла в бурный восторг.

День выдался, как всегда, жарким, и Клеманс заметила, что, по мере того как они переходили от прилавка к прилавку, непрерывный поток слов Беатрис стал потихоньку ослабевать. Уже на обратном пути к центральной площади они увидели Ахмеда. Викки радостно помахала ему, но у кузины не осталось сил даже на это. Она уныло плелась сзади, непрерывно жалуясь на внезапную головную боль.

– И в самом деле, Беа, а можно хоть минуточку помолчать? – раздраженно пробормотала Викки.

– У меня болит голова. Я не привыкла к такой дикой жаре. Ты могла бы проявить больше сочувствия.

– Беатрис, я тебе не нянька. Если ты нуждаешься в сочувствии, надо было оставаться в Девоне с тетей Флоранс и дядей Джеком.

– Надо было. Теперь я жалею, что не осталась, – насупилась Беа.

Клеманс, мысленно улыбнувшись их перепалке, повернулась к девушкам.

– Как насчет того, чтобы выпить по чашечке кофе? – спросила она, а когда Викки сообщила, что у Беа болит голова, сочувственно сказала: – Ах, бедняжка! Тогда Ахмед отведет Беатрис домой и купит по дороге аспирин. Беатрис, тебе следует пить побольше воды. Ну а мы с Викки тогда пойдем в «Кафе де Франс». Ну как, вы согласны?

На площади Клеманс усадила Викки за столик под тентом снаружи кафе, сделала заказ и, когда официант принес на серебряном подносе кофе глясе и миндальные круассаны, стала смотреть, как внучка, поглядывая по сторонам, жадно поглощает миндальное лакомство.

– Вкуснотища! – Викки сделала глоток кофе и добавила: – И кофе тоже.

– И все благодаря местному мороженому, которое они туда кладут.

Какое-то время они сидели молча. Викки, продолжая жевать, разглядывала прохожих. Несмотря на жгучее желание подробно расспросить внучку о ее жизни во Франции, Клеманс чувствовала себя не в своей тарелке. Виктор, о котором она никогда ни с кем не говорила, незримо напоминал о себе, и у нее невольно возникал вопрос: какую часть правды можно открыть без ущерба для себя?

– Насколько я понимаю, тебе не терпится узнать мою историю, – взглянув на внучку, наконец решилась она. – У нас еще будет на это время.

Она не успела продолжить, так как к их столику подошел импозантный седовласый мужчина.

– Прошу прощения за вторжение, – улыбнулся мужчина.

Клеманс вздрогнула. Она надеялась, что та встреча станет последней.

– Значит, ты еще не уехал? – ледяным тоном спросила она.

– Нет, как видишь.

Она судорожно сглотнула, уповая на то, что он не заметит ее нервозности.

– Викки, это Патрис Калье. Он француз, как и мы с тобой.

– Бывший капитан французской армии, – просияв, уточнил он. – Я много лет провел вдали от этих мест, но недавно решил вернуться в Марокко. Утрясти кое-какие дела, так сказать. Викки, весьма рад знакомству. – (Викки слегка наклонила голову.) – А что привело вас в…

Но Клеманс не дала ему договорить.

– Так ты у нас теперь фотограф-любитель? – спросила она, заметив висевшую у него на шее камеру.

Была ли тут связь с теми фотографиями? Неужели была?

– Ах да. Это мое хобби. Но последние несколько лет я был арт-дилером.

Клеманс посмотрела на часы и произнесла, не глядя Патрису в глаза:

– Боже мой! Патрис, прошу меня извинить. – Она поспешно встала и протянула руку Викки, которая, отодвинув стул, тоже поднялась. – Я совершенно забыла, что у нас с Викки срочное дело. Мне очень жаль.

У Патриса на губах застыла улыбка.

– Тогда в другой раз, – с легким поклоном сказал он. – Еще раз прошу прощения, что помешал. Был очень рад еще раз встретиться с тобой, Клеманс, и познакомиться с вами, Викки.

После того как Патрис удалился, Клеманс, у которой вконец расшалились нервы, стремительно зашагала прочь от кафе, не отдавая себе отчета, что идет слишком быстро.

– Помедленнее, пожалуйста! – взмолилась Викки. – Слишком жарко для такой быстрой ходьбы.

Клеманс замедлила шаг и, не удержавшись, окинула взглядом площадь: проверить, ушел ли Патрис.

– У вас все в порядке? – забеспокоилась Викки. – Вы почему-то заторопились.

– Все отлично. Просто сегодня я была не настроена общаться с Патрисом.

– Да? А я думала, он ваш друг.

Клеманс выдавила улыбку и, замявшись, сказала:

– Не совсем.

– Он вам не нравится, да?

Клеманс стало не по себе, но она справилась:

– Ах, да ничего такого особенного. Отнюдь. Все дело во мне.

Викки с прищуром посмотрела на бабушку:

– Вы что, когда-то были с ним… ну… вы понимаете?

Клеманс, пропустив вопрос мимо ушей, повернулась и пошла дальше.

– Пожалуй, нам стоит подняться на крышу риада. Иногда полезно почувствовать, что ты посреди бескрайних просторов, – бросила она через плечо.

Когда они вернулись в риад, Клеманс провела Викки уже по другой, зигзагообразной лестнице, выходящей на крышу дома и в тайный сад Этты. Под сенью сплетенного бамбука Этта создала крошечный розовый рай, где люди и растения могли наслаждаться прохладой раннего утра, хотя сейчас уже стало слишком жарко.

Из сада открывался вид на сотни плоских разноуровневых крыш, выглядевших так, будто они все соединены между собой. Отсюда нельзя было разглядеть улицы внизу, но можно было увидеть глубокие тени и услышать смех и звук голосов. Над риадами возвышались минареты, а внизу носились ласточки, хватавшие добычу прямо в полете. На некоторых крышах женщины развешивали выстиранное белье или сплетничали, и ни одного мужчины в поле зрения. Вдалеке покачивались на ветру пальмы, над изрезанной местностью нависали Атласские горы.

– Вы говорили, что совершили со своей матерью сделку, – внезапно произнесла Викки.

Клеманс сделала глубокий вдох. Викки права. Ничего не поделаешь, нужно отвечать за свои промашки.

– Ах да. После рождения сына я тяжело заболела. Моя мать заплатила Жаку за то, чтобы он увез моего ребенка во Францию. Видишь ли, Жак был наполовину французом, наполовину марокканцем. И так как Марокко тогда находилось под протекторатом Франции, Жак сумел туда переехать. Я была не замужем и не могла оставить ребенка.

– Ой, я понимаю. Но в чем заключалась сделка?

– На самом деле это не было в прямом смысле сделкой. Я не совсем точно выразилась. Мама сказала, что обо всем позаботится, если я не стану поднимать шум.

Викки недоверчиво смотрела на бабушку широко раскрытыми глазами:

– И вы согласились?

– Я ведь уже сказала, что тогда очень тяжело болела. Лежала в бреду. У меня не оставалось выбора, – вздохнула она и едва слышно добавила: – Без меня ему было лучше.

– Что вы сказали? – с подозрением в голосе спросила Викки.

– Ничего. Не имеет значения. Другие времена, другие нравы. – Она сделала паузу. – Хотя, возможно, нет. Даже сейчас иметь внебрачного ребенка неприлично, несмотря на всю так называемую эмансипацию. – Тем временем дверь на крышу открылась, и к ним присоединилась Этта; Клеманс с улыбкой протянула ей руку. – Викки, Этта – моя самая старинная подруга в Марракеше. Много лет назад она поселила меня в той самой квартире, в которой сейчас живешь ты.

– В те дни твоя бабушка была испуганной маленькой девочкой.

И неудивительно, подумала Клеманс. Даже по прошествии стольких лет она отчетливо слышала голос отца: «В следующий раз мы сбросим ее в колодец».

– Этта, я никогда не была маленькой, – возразила она с вымученной улыбкой.

– Возможно, и нет. Но ты до смерти боялась отца.

– В те дни я была психологически сломлена. – Клеманс сжала руку подруги.

Этта была отчасти в курсе истории Клеманс, но держала язык за зубами и никому не обмолвилась о том, что та сменила имя Адель Гарнье на Клеманс Петье. Однако Этта совершенно точно не знала, что на самом деле произошло тогда в Касабланке.

– Викки, – продолжила Клеманс, – ты должна понимать, что мы тогда жили в тяжелые времена. Ведь я родилась в тысяча восемьсот девяносто втором году. Женщины считались собственностью мужчины – главы дома, который полностью контролировал их жизнь. У нас не было права голоса, да и вообще никаких прав, хотя у Этты все сложилось несколько по-другому.

– Как? – удивилась Викки.

– Я была богатой молодой вдовой. И могла делать все, что заблагорассудится, при условии больше не выходить замуж.

– И вы больше не вышли замуж! – ахнула Викки. – Неслабо.

Миниатюрная Этта громко расхохоталась:

– А разве нет? Ну ладно, здесь становится слишком жарко. Давайте спустимся в сад. Там, в тени под деревьями, нас ждет мятный чай.

– У меня такое чувство, будто я уже была в Марокко раньше, – сказала Викки, когда они спустились в прохладный внутренний дворик.

– Может, это из-за твоего родства с Жаком? – предположила Клеманс.

– Но в Дордони Жак казался самым настоящим французом. Он вообще никогда не упоминал Марокко.

– Как я уже говорила, когда французы управляли Марокко, Жак рос во франкоязычной среде. И поскольку он наполовину француз, да к тому же светлокожий, то, должно быть, легко получил французские документы и провел оставшуюся часть жизни, позиционируя себя как стопроцентный француз.

Клеманс видела, что внучка сгорает от любопытства и жаждет узнать подробности, но ей хватило такта оставить дальнейшие расспросы.

– А Клеманс рассказала тебе о Тео Уиттакере? – Этта повернулась к Викки. – В свое время он сделал твоей бабушке предложение.

Викки лишь молча покачала головой.

Клеманс сдержанно улыбнулась и направилась к двери.

Глава 12

Викки

Ранним вечером их маленькую квартирку омыл жидким золотом солнечный свет, быстро превратившийся в густой полумрак, и девушкам пришлось включить лампы. Под проникавшие в окна меланхоличные звуки флейты Викки выбирала себе наряд для долгожданной вечеринки в Пальмераи. В честь этого мероприятия она надела серебряные серьги-кольца и бледно-зеленый кафтан, кислотный цвет которого выгодно подчеркивал ее бездонные карие глаза и каштановые волосы. Беа, колебавшаяся больше часа, в результате остановилась на оранжевом платье, которое изначально и планировала надеть.

– Merde! – убив комара, выругалась Викки. – Ну все, пошли.

Этим блистательным вечером кузины уже издалека услышали доносившуюся с площади настойчивую барабанную дробь и громкое шипение жарившегося на углях мяса. Рука об руку они вышли на площадь, и вскоре Викки увидела Джимми, сидевшего в одиночестве возле какого-то занюханного кафе.

Беа чуть отстала, заглядевшись на акробатов, а Викки поспешно подошла к Джимми.

– Ты сумел выяснить, что произошло с Фридой? – понизив голос, спросила она.

Джимми уныло покачал головой:

– Все как воды в рот набрали. А если что-то такое случилось, это наверняка произошло глубокой ночью. Но она пропала. Испарилась. Юсеф тоже. Вероятно, они кого-то очень сильно расстроили. Их дом в Медине разгромили, как и магазин.

– Какой ужас!

– Угу.

– А что насчет таранившего нас автомобиля?

– Без понятия, – передернул плечами Джимми. – Ну что, возьмем такси? Я ждал Тома. Но он как сквозь землю провалился.

– Быть может, он отправился туда раньше нас.

Оглядевшись по сторонам, Викки позвала Беа. И неожиданно увидела бабушкиного знакомого, того самого седовласого мужчину. Он направлялся к ним, широко улыбаясь.

– Привет! – произнес он.

– Привет! Месье Калье, если не ошибаюсь?

– Зовите меня просто Патрис. Собираетесь в какое-нибудь чудное местечко, а?

– Надеюсь, что так. На вечеринку в Пальмераи. Мы как раз хотели поймать такси.

– Я еду туда же. Почему бы мне вас не подбросить? Автомобиль взят напрокат. В общем, ничего шикарного, но все лучше, чем ничего.

– Ой, неужели? Очень любезно с вашей стороны. – Викки сделала паузу, когда к ним неторопливо подошла Беа. – Прошу прощения. Я не представила своего друга Джимми. А это моя кузина Беатрис.

Патрис протянул Джимми руку и, повернувшись к Беа, расцеловал ее в обе щеки:

– Очень приятно познакомиться с вами обоими. Я Патрис Калье.

Беа застенчиво улыбнулась.

Они отправились в путь, и к тому времени, как Патрис доставил молодых людей в Пальмераи, вечеринка была уже в полном разгаре.

– Почему бы вам не пойти с нами? – предложила Викки.

Патрис со смехом отклонил приглашение:

– Боюсь, мои веселые денечки давным-давно прошли. Но вы развлекайтесь и берегите себя.

– Ну ладно. Спасибо, что подвезли.

– До новых встреч. – И с этими словами Патрис уехал.

– А он кажется довольно милым для такого старикана, – заметила Беа. – Откуда ты его знаешь?

– Знакомый моей бабушки. Но она как-то странно себя с ним ведет. По-моему, в свое время у них был роман.

Идея показалась кузинам забавной, и, дружно рассмеявшись, они вместе с Джимми вошли в дом. Пока Джимми разговаривал с хозяином вечеринки, девушки, пройдя через застекленные двустворчатые двери, оказались в благоухающей жасмином волшебной стране. Вокруг фонарей летали десятки мотыльков, в затуманенной шампанским атмосфере ощущался запах гашиша. В первый момент эта картина показалась обеим загадочной, чарующей… и колдовской, если не соблюдать осторожность. Осмотревшись по сторонам, Викки остановила взгляд на расслабленных женщинах в вышитых переливчатых платьях. Женщины курили, слишком громко смеялись, танцевали или, обессилев, лежали на подушках плетеных кресел.

Какой-то мужчина устремил на кузин пристальный взгляд и, улыбнувшись, уверенно направился к ним. Он был высоким, поджарым, с длинными русыми волосами, серыми глазами, на вид лет тридцати с хвостиком.

– Привет! Я Ориель Астор. А кто вы?

Викки поняла, что вопрос адресован кузине, но Беа будто язык проглотила; она нервно крутила на пальцах кольца, бросая до смешного застенчивые взгляды из-под длинных ресниц.

В результате Викки пришлось ответить за них обеих:

– Я Викки Боден, ну а эта безмолвная богиня – моя кузина Беатрис.

– Француженки?

– Я – да, а Беа почти стопроцентная англичанка.

– Но не совсем, – рассмеялся Ориель. – Ну ничего, мы ей это простим. Марокко по-прежнему является местом встречи путешественников со всех концов света.

– Я тут, – подняв голову, сказала Беа.

В отличие от кузины, глаза которой сияли восторгом, Викки отнюдь не впечатлили развязные манеры мужчины. Да и вообще, что за имя такое – Ориель?

– Беа, вы выглядите потрясающе! – произнес Ориель. – Не возражаете, если я вас пофотографирую? Я фотограф.

«Кто бы сомневался?» – подумала Викки, заметив, что Беа прикусила губу. Викки пока оставалось только мечтать о том, чтобы попасть в мир этих блестящих гламурных людей, но, если посмотреть правде в глаза, Беатрис уже была для них своей, причем настолько, что Викки даже не снилось.

– Пойдемте, я познакомлю вас с народом, – сказал Ориель. – Послушайте, к нам уже присоединился Билл Уиллис. Он дизайнер-декоратор, приятель Жана Пола Гетти. Кстати, а вы чем занимаетесь?

– Мы обе в модной индустрии, – ответила Викки, бросив на Беа выразительный взгляд. – Я дизайнер, а Беа – модель.

Что, конечно, лишь наполовину соответствовало истине.

– Ну хорошо, Беа. При удачном раскладе, думаю, вы станете моей следующей марокканской жертвой. – Заметив испуганное лицо девушки, Ориель расхохотался. – Иными словами, моей музой!

Ориель представил кузин своим друзьям, настолько впечатлив тем самым Беа, что бедняжка боялась открыть рот. Викки же пошла дальше – в любом случае никто не проявил к ней особого интереса, – чтобы поближе рассмотреть сказочные струящиеся платья и китайские фонарики, развешенные между деревьями. Запах марихуаны становился все гуще – здесь пахло травкой гораздо сильнее, чем на любой лондонской вечеринке, на которой побывала Викки, – что не могло не нервировать, ну а в остальном все было просто волшебным. Кто-то из гостей раскачивался под звуки «Go Now» в исполнении «The Moody Blues», а кто-то, укрывшись в фиолетовом полумраке, вел заумные и бессмысленные, с точки зрения Викки, разговоры.

А потом, словно почувствовав, где он может быть, Викки увидела его: высокого, красивого, длинноволосого, с пробивающейся бородкой, в белом кафтане. Викки, едва дыша, смотрела на мужчину, одетого еще более элегантно, чем она себе представляла. Ив. Всем остальным было не понять, как она жаждала этой встречи и что значил для нее Ив Сен-Лоран. По мере того как она находила все больше фактов об этом человеке, написание диссертации постепенно стало для нее делом всей жизни. Например, тот факт, что он переехал из Алжира в Париж, где встретил Кристиана Диора и начал работать на него. Или тот факт, что Ив Сен-Лоран сравнительно недавно учредил свою марку одежды. Или тот факт, что в 1962 году[8] его женский смокинг наделал много шума. Викки, конечно, подобные вещи совершенно не подходили, но вот Беа в смокинге наверняка произвела бы фурор. А недавно разнесся слух о том, что, вдохновленный колоритом Марракеша, Ив Сен-Лоран разрабатывает новую линию одежды. Отчасти это и побудило Викки приехать. И вот сейчас у нее появился шанс воплотить в жизнь давнишнюю фантазию: она покажет ему эскизы, а он будет настолько впечатлен, что сразу пригласит перспективного молодого дизайнера в свою студию. А ее бывший Рассел, этот сраный говнюк, пусть удавится!

– Это он? – шепотом спросила присоединившаяся к ней Беа. – Это Ив? А с кем он разговаривает? Она просто невероятная, да?

Викки бросила ревнивый взгляд на женщину с длинными густыми волосами, сильно накрашенными глазами, в блузке с оборками в крестьянском стиле, пышной ярко-красной юбке, с бусами на шее, хипповыми браслетами на запястьях и лентой с серебряными колокольчиками на лбу. Потрясающая женщина, хотя по сравнению с Беа немного неестественная.

– Талита Пол. По-моему, ее зовут именно так, – едва слышно произнесла Викки. – Подружка Жана Пола Гетти. А вот кто другой мужчина, я точно не знаю.

– Как по-твоему, она красивее меня? – прошипела Беа.

– Ой, я тебя умоляю! Красивее тебя никого нет.

– Ты это просто так говоришь. – Беа поцеловала кузину в щеку.

Викки, чувствуя, как пульсирует кровь в висках, отчаянно пыталась набраться храбрости и уже ничего не слышала. В результате она сделала пару шагов вперед, остановившись рядом с Ивом.

– Я восхищаюсь вашей работой… – Волнение мешало ей говорить.

Его красота ошеломляла. Он был похож на сияющее божество в белых одеждах. У Викки в голове вдруг возникла зияющая пустота, тем не менее она умудрилась выдавить:

– Вас вдохновляет Марокко?

– А кого нет? – слегка пожал он плечами.

Онемев от смущения, Викки почесала в затылке. Она судорожно пыталась вспомнить, что собиралась сказать.

Ив Сен-Лоран уставился на девушку, словно не понимая, почему она все еще здесь, но, немного смягчившись, поддержал разговор:

– Меня возбуждает этот невероятный цвет – синий, оранжевый – и сияющий свет. – (Викки кивнула, не в силах преодолеть страх и растерянность.) – Было приятно познакомиться. – С этими словами он повернулся к своим спутникам.

– Хм… Я только что получила в Лондоне диплом модельера, – выпалила Викки. – И надеюсь работать в Париже.

Он оглянулся на девушку со сдержанной полуулыбкой:

– Ах так… Тогда, быть может, мы когда-нибудь встретимся снова.

– Да. Я могла бы показать вам свои эскизы. – Она начала рыться в сумке. – На самом деле у меня есть…

– Прошу прощения, но нам уже пора уходить, – посмотрев на часы, перебил ее великий дизайнер. – Но вы должны как-нибудь встретиться с моей ассистенткой. Она у меня ходячий справочник. С удовольствием расскажет вам, с кем можно связаться, и вообще.

Викки вспыхнула и попятилась, когда он махнул рукой своим друзьям. Они ушли всей компанией, и она проводила их глазами, обреченно глядя на то, как Ива Сен-Лорана проглатывает толпа.

Беа снова присоединилась к Ориелю, и Викки побрела прочь одна, ругая себя на чем свет стоит за то, что не рассказала Сен-Лорану о диссертации, не успела оперативно вытащить эскизы моделей и позволила ему уйти. Она упорно стремилась достичь сияющих вершин, и, если бы Ив Сен-Лоран дал ей точку опоры, это стало бы залогом успеха. В чем Викки не сомневалась. Потому что Рассел не только отверг ее любовь, несмотря на то что они целых восемь месяцев спали вместе, но и, будучи признанным дизайнером, отказался открыть для нее дверь в мир моды.

– Дорогая, – сказал этот ублюдок, – твои модели довольно симпатичные, но ты никогда не станешь звездой. Так, серединка на половинку.

– Я получила диплом с отличием.

– Что в лучшем случае делает тебя компетентной. А в худшем – посредственной. Короче, тебе никогда не стать… – он пожал плечами, – Андре Куррежем или Пьером Карденом.

Она тогда долго плакала, спрятавшись в его ванной, чтобы он не понял, как сильно ее обидел. Значит, ей придется добиться успеха в Париже, причем не только в аспирантуре при школе Синдиката высокой моды, где Ив Сен-Лоран тоже учился, но и во французской индустрии моды. У нее просто не было другого выхода.

И вот сейчас, немного потоптавшись на танцполе, Викки села на скамью отдышаться. Она по-прежнему чувствовала себя подавленной, и теперь вся эта бьющая в глаза роскошь стала казаться мишурным блеском. В глубине сада огней было намного меньше, тем не менее ей удалось идентифицировать по ярко-рыжим волосам своего нового друга Джимми, который направлялся в ее сторону с закусками и парой банок пива.

– Я подумал, что ты, наверное, голодная, – сказал он.

Викки улыбнулась, взяла пиво и немного подвинулась, освободив место для Джимми. Еда всегда помогала ей облегчить боль от ударов судьбы. Они сидели и молча ели оливки, аппетитные круассаны с марокканскими колбасками мергез. Здесь, в Марокко, невозможно было найти угощение, обычное для лондонских вечеринок. Никаких тебе кусочков ананасов, сыра на шпажках, непременного «Матеуш розе» или «Чинзано».

– Кто этот парень с кислой физиономией? – прошептала Викки, кивнув на длинноволосого мужчину, пьяно раскачивавшегося возле дерева в нескольких ярдах от них.

– Это Джорджо. Его только что уволил Ив Сен-Лоран.

– Ни фига себе! А что он натворил?

– Точно не знаю. Наверное, просто слегка зарвался. Тем не менее ему велели забирать из студии свое барахло и выкатываться.

Викки надкусила второй круассан, и в разговоре наступила короткая пауза.

– Я хотела бы выяснить, что случилось с Фридой. Ты уверен, что никто ничего не знает?

– Угу.

– Итак, а что ты реально делаешь в Марокко? – вытерев рот тыльной стороной ладони, поинтересовалась Викки. – Ты вроде говорил, что был активистом.

– Да, – вздохнул Джимми. – У меня есть год, чтобы определиться, то ли начать работать в семейной фирме, то ли попробовать стать известным писателем.

– А что за семейная фирма такая?

Джимми нахмурился и принялся ковырять землю каблуком.

– Все почему-то спрашивают меня о фирме, и никто – о моем писательстве.

– Прости… Послушай, ты, конечно, не видел, куда ушла Беа, а? – спросила Викки.

– Видел. Она ушла с тем американским фотографом. Напыщенная задница.

– Как – ушла?!

Викки не верила своим ушам. По крайней мере, Беа могла бы предупредить, что уходит.

– Красивая девушка, да? – ухмыльнулся Джимми. – Потрясающая! Самая настоящая серна. Ноги от ушей, как у Джин Шримптон.

Викки округлила глаза. Несмотря на беспокойство за кузину, она вдруг почувствовала укол ревности.

– На самом деле Беа ужасно инфантильная. И жутко безалаберная.

И где, спрашивается, была ее голова?! Ведь она абсолютно ничего не знала об Ориеле, не говоря уже о том, можно ли ему доверять. Викки не думала, что он способен обидеть Беа, но он был слишком нахрапистым, а Беа – слишком доверчивой. А тетя Флоранс никогда не простит племяннице, если Беа попадет в беду… Хотя что можно сделать прямо сейчас?

Она вздохнула и встала:

– Если моя кузина действительно ушла, а тебе в любом случае уже не найти Тома, может, проводишь меня домой? Если, конечно, ты не слишком пьяный.

Когда Джимми поднялся со скамейки, то незаметно вытащил из сумки через плечо пистолет и сунул его в карман пиджака.

– Господи, Джимми! Ты что, всегда берешь с собой ствол на вечеринки?

– А ты нет?

Джимми улыбнулся Викки, и она, не удержавшись, улыбнулась в ответ. Нет, но ствол! Интересно, зачем он ему? Ей стало не по себе.

– Моя мама любила говорить, что всегда нужно быть готовым к худшему. – Джимми осторожно пихнул Викки в бок локтем.

Викки покачала головой:

– Когда моя мама так говорила, мне казалось, она имеет в виду чистое нижнее белье.

Джимми отвез Викки домой, на прощание чмокнув в щеку. Викки поднялась в свою квартирку, включила свет и кинула вещи на пол. Проклятье! Проклятье! Проклятье! Общество Джимми помогло ей немного развеяться, однако, оставшись одна, она снова пала духом. «Возможно, мне следовало его поцеловать», – подумала она.

Заунывный призыв муэдзина к молитве только еще больше нагонял тоску. Викки вспомнила свой прежний страх одиночества, страх пустой квартиры в ее бытность в колледже в Лондоне и одиноких субботних вечеров, когда остальные шли в паб, а также ощущение ущербности из-за полного отсутствия друзей во время коротких каникул. При всем при том она хорошо понимала, что сама во всем виновата. Она держалась особняком, отталкивала людей, отклоняла их приглашения, делая вид, будто ей никто не нужен. Считала себя лучше других. И все ради того, чтобы кто-нибудь – упаси господи! – не задел ее чувств. За исключением того случая, когда ее отверг Рассел, она сама всех отвергала и в результате долгие годы жила с подспудным ощущением тщательно сдерживаемого страдания.

Викки посмотрела на открытый альбом и взялась за карандаш, но остановилась, чтобы бросить взгляд на темный внутренний двор и послушать пение птиц на деревьях. После чего попыталась мысленно воспроизвести вышитые геометрические и абстрактные узоры платьев, которые видела на сегодняшней вечеринке. В этих орнаментах, несомненно, чувствовалось сильное влияние арабской культуры. Викки снова принялась за эскизы, однако мысли, словно сорвавшиеся с цепи, безумным вихрем крутились в голове. Несмотря на все усилия делать вид, будто ничего страшного не произошло, с тех пор как она заглянула в окно разгромленного магазина Фриды и увидела в стекле отражение жуткого лысого мужика, ничто в этом мире больше не казалось нормальным.

Глава 13

У тебя все в порядке? – Беа, прищурившись, вгляделась в лицо Викки. – Ты выглядишь слегка…

– У меня все хорошо, – сердито оборвала кузину Викки. – Не суетись. Который час?

– Примерно два часа ночи.

На самом деле Викки спала совсем мало. Ей снились отрубленные засоленные головы на пиках перед дворцом паши. А когда в ночном кошмаре мертвые головы открыли глаза и заговорили, Викки проснулась в холодном поту, насквозь пропитавшем тонкую хлопковую пижаму.

Викки свесила ноги с кровати:

– Боже мой! Я ужасно хочу есть.

– Тебе следовало поехать с нами, – сказала Беа. – Там была шикарная жратва. Ориель взял меня с собой в колониальный дом в окружении пальм, где находится студия Ива Сен-Лорана, хотя сам он живет в Медине Марракеша. В доме есть портик с балконом над ним… ну… ты понимаешь, совсем как у тебя во Франции. Балкон освещался свечами, и окна первого этажа – тоже. Волшебное зрелище. Угадай, кто там был?

– Без понятия… Мик Джаггер?

Подняв брови, Беа бросила на Викки многозначительный взгляд:

– Бери выше.

– Кто?

– Сам Ив Сен-Лоран. С вечеринки он отправился прямо туда.

– Ну почему, почему я такая невезучая?! – простонала Викки.

– Там у одной девицы была целая куча разноцветных браслетов на лодыжке. Мне срочно нужно обзавестись точно такими же. Кстати, я вернулась с подарками. – Бормоча что-то себе под нос, Беа принялась рыться в своей огромной сумке и в результате с веселым хихиканьем вытащила оттуда бутылку. – На, возьми.

Она передала бутылку Викки, которая, посмотрев на этикетку, вытаращила глаза:

– Водка?

– Я ее свистнула.

– Мы вполне можем позволить себе купить на черном рынке бутылку водки.

– Не злись! Получить бутылку задаром куда прикольнее. В любом случае, там их навалом. – Затем Беа протянула кузине что-то, завернутое в тот самый голубой шарф. – А вот еще. Я подумала, тебе понравится.

Положив бутылку, Викки встала, чтобы взять сверток. Она развернула шарф и, нахмурившись, принялась торопливо листать альбом для рисования, оказавшийся внутри. И уже через секунду бросила его на кровать, словно раскаленный уголь.

– Черт побери, Беа! Что ты натворила?!

Хорошенькое личико Беатрис моментально вытянулось.

– Я… это позаимствовала. Кто-то оставил мастерскую открытой. Там были мольберты, чертежные доски и огромный письменный стол. Альбом просто лежал на столе. Вот я и решила взглянуть. Но потом услышала, как кто-то идет по коридору, и запаниковала.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну… я сунула альбом в сумку и спряталась за письменным столом.

– А почему ты не положила альбом на место, когда все ушли?

– Наверное, так и нужно было сделать. Но я просто бросилась бежать.

Викки покачала головой. Это просто невероятно! Ей осточертело быть здравомыслящей и беспроблемной, тогда как Беа была и будет гламурной дурехой.

– Я подумала, что смогу вернуть альбом позже. – Беа умоляюще посмотрела на кузину.

– Беа, взгляни на даты. Показ уж совсем на носу. – Викки опустилась на край кровати и осталась сидеть, раздраженно качая ногой.

– Кто-то говорил, что он курировал работу стажера. Вот я и решила… Да и вообще, я была под градусом, – уныло уставившись в пол, сообщила Беа.

Разочарование, одиночество, зависть, слившись воедино, превратились во взрывоопасную смесь.

– Какой, к черту, стажер! Посмотри на инициалы! – разъярилась Викки, тыча пальцем в буквы. – Разуй глаза! ИСЛ.

– Боже мой! Прости, пожалуйста, – нервно почесываясь, выдавила Беа.

Викки сжала руки в кулаки. Разве после такого кто-нибудь сможет отнестись к ней серьезно?

– Нет, я удивляюсь! Беа, ну как можно быть такой идиоткой?!

– И что мне теперь делать?

– На это большого ума не надо. Если он вычислит, кто украл альбом… – (У Беа вытянулось лицо.) – Ты реально не имеешь ни малейшего понятия… – начала Викки, но тут на нее накатило, комом засевшая в горле обида мешала дышать, выходка Беа наверняка все разрушит и, возможно, навлечет на них большую беду.

– Прости, – повторила Беа и заплакала, выпятив нижнюю губу.

– Merde! – пробормотала Викки. – Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!

Она подобрала с пола подушку и шваркнула ею о стенку, к которой прислонилась Беа. Подушка снова упала на пол.

В комнате повисла напряженная тишина. Слышалось лишь тиканье маленького будильника. Наконец Викки перевела дух и сказала:

– Ты должна отнести альбом назад. Это преступление. Здесь последние эскизы моделей.

– Меня арестуют?

– Возможно.

– И посадят в марокканскую тюрьму? Викки, пожалуйста! – взвыла Беатрис.

Викки стиснула зубы. Ей было бы куда лучше одной. Какого черта она уговорила кузину приехать в Марокко?!

– А мы можем сделать вид, будто нашли альбом?

– Мы… Беатрис? Ты хотела сказать: «Я».

Беа, заливаясь слезами, соскользнула по стене на пол и села, подтянув коленки к подбородку.

– Боже мой! Боже мой! – причитала она.

– Дай мне подумать, – немного оттаяв, сказала Викки.

Она присела на корточки рядом с Беа и, опасаясь вспугнуть зародившуюся идею, начала напряженно соображать.

Глава 14

Вечером после незамысловатого ужина из хлеба и томатов Викки листала старый журнал «Вог», время от времени поднимая голову, чтобы прислушаться к шуму на улице. Ничего. Только вой кошек, смех случайных прохожих да чьи-то крики. Викки, уставшая от нескончаемого потока слез Беа, жаждала снова выбраться из квартиры и свободно вздохнуть, но выходить одной в столь поздний час было опасно. Изначально возникшую идею пришлось отбросить, а ничего более умного в голову не приходило. Разве что спрятать альбом подальше от дома Этты.

Услышав шаги на лестнице, Викки вскочила и подошла к двери.

– Я ненадолго. Вы наверняка проголодались, да? – сказал Джимми, когда Викки открыла ему дверь. – Меня впустила Этта.

– Умираем с голоду, – облегченно вздохнула Викки.

Слава богу, что это всего лишь Джимми, а не человек, разыскивающий пропавший альбом!

– Вот. Я сам приготовил.

– А что это такое? – Викки потянулась к тарелке, которую Джимми держал в руках.

– Мскута – марокканский апельсиновый кекс. Мне одному многовато, а Том как сквозь землю провалился. Мскута идет со сладким вином, но у меня только пиво.

Викки нарезала кекс, положила всем по куску и в наступившей тишине жадно съела свою порцию.

– Очень вкусно, – с набитым ртом сказала она. – А я и не подозревала, что ты умеешь готовить.

– У меня куча талантов. – Джимми достал из висевшей на плече сумки три бутылки. – И я даже захватил открывашку.

– Если хочешь знать, уж открывашка у нас точно нашлась бы.

– Кто бы сомневался. Итак, девушки, кто-нибудь из вас слышал последние новости?

Викки покачала головой, не переставая жевать, и направилась к раковине сполоснуть жирные пальцы.

– Какие новости? – оживилась Беа.

– Ну… – начал Джимми, придвигая стул. – Вы не поверите. Угадайте, что случилось?

– Умер премьер-министр Англии?

– Гарольд Вильсон умер, да? – спросила Викки, слышавшая лишь конец разговора.

Джимми скорчил смешную рожу:

– Нет. Кто-то украл у Ива Сен-Лорана новые эскизы моделей.

Викки, только-только проглотившая оставшиеся крошки кекса, закашлялась. Джимми постучал ей по спине, а Беа, поспешно соскочив с кровати, принесла стакан воды. Викки, согнувшись пополам, отмахнулась от добровольных помощников.

– Я в порядке, – откашлявшись, сказала она. – Простите. Крошка не в то горло попала.

Викки выразительно посмотрела на Беа и округлила глаза, призывая ее держать рот на замке.

– Что-то не так? – спросил Джимми, заметивший странное выражение лица Викки.

1 Ради бога! (фр.) – Здесь и далее примеч. перев.

2 Ущерб. День. Завтра (фр.).

3 Вот! Касба «Горный рай» (фр.).

4 Моя милая, моя лапочка (фр.).

5 Школа Синдиката высокой моды в Париже (фр.).

6 Зуак – традиционная роспись по дереву в Марокко.

7 Бастард (фр.).

8 На самом деле женский смокинг был создан Ивом Сен-Лораном в 1966 году.

Вход для пользователей

Меню