Читать онлайн Украденный роман бесплатно

Jillian Cantor

THE FICTION WRITER

Посвящается Джесс и Лауре – моей команде мечты

Из праха восставая
С рыжей копной волос,
Я как воздух мужчин пожираю[1].
Сильвия Плат«Леди Лазарь»

Пролог

Прошлой ночью мне приснилось, что я снова в Малибу. Я стояла босиком на песке, холодная вода покусывала мои лодыжки, а далеко наверху, на краю величественного утеса примостился его потрясающий дом о десяти спальнях – такой, как раньше, целый и невредимый. Помимо него на трех акрах размещались спортивный бассейн, теннисный корт и сад, где пышно цвела белым и розовым бугенвиллея, но со своего места я видела только ряд слегка наклоненных в сторону моря тонированных окон.

А вот он меня видел – даже во сне я была в этом уверена: прятался за стеклами и следил за каждым моим шагом. Правда, я все равно не смогла бы его разглядеть, потому что окна снаружи были зеркальными. Но эта картина так ясно стояла перед глазами, что не могла не быть правдой.

В любом случае, всего этого уже не существовало – поток раскаленного пламенем воздуха врезался в окна и выбил их, в комнате, где стояло пианино, вскипел дым и полился по склонам клубящимися волнами навстречу пустынному океану.

Но в моем сне огонь еще не пришел в дом, а может, ему и не суждено было прийти. Были только он и его дом, которые следили за мной. Желали меня. Преследовали меня.

«Вернись!» – раздалось отчаянное эхо его голоса, и я ощутила, как что-то внутри обрывается. Даже на пляже дым стоял такой густой, что я ничего не видела, не могла вздохнуть.

И поэтому там, во сне, я повернулась к дому спиной и вошла в ледяную воду. Ноги мгновенно онемели, но я шла вперед, пока море не заплескалось у плеч… шеи… подбородка. Пока наконец до меня не перестали долетать запах дыма и его голос.

А потом и голова оказалась под водой, прилив захватил меня, не давая вырваться.

Но я не хотела утонуть – я просто хотела спастись от огня…

Глава 1

Годом раньше

Было бы большим преуменьшением сказать, что в то мартовское утро я испытала шок, когда на экране телефона выскочило имя Чарли Бингэм, моего агента. Но другого определения для описания эмоций мне в голову не пришло. Я была в ужасе? Поражена? Потрясена? Все не то. Или все сразу? Предполагалось, что, будучи писательницей, я легко смогу подобрать нужное слово, но уже какое-то время это умение изменяло мне, так что ничего удивительного, что подобное случилось снова.

– Привет, Чарли, – поздоровалась я, пытаясь придать голосу жизнерадостности, ни грамма которой не испытывала. Последний наш телефонный разговор состоялся полгода назад, и Чарли тогда сообщила, что мою рукопись отфутболил последний из издателей, которым она ее предлагала. «Оливия, ты уже думала, о чем будет следующая книга?» – продолжила она.

Следующая книга! Как будто идеи и слова вызревают сами, как помидоры в нашем садике на крыше, и падают мне в руки полностью оформленными. Как будто я хочу продать книгу ради азарта, а не потому что мне надо что-то есть и чем-то платить за аренду. А как же моя бедная третья книга? Слегка автобиографическая подростковая история, которой теперь суждено пылиться в ящике стола? Она высосала из меня все соки, девять месяцев я только ею и занималась, забыв обо всем и, что критичнее, обо всех, пока не оказалось слишком поздно. А потом я провела несколько месяцев в персональном аду, ожидая результата, а Чарли присылала мне одну милую отписку за другой. Издатели сообщали, что «это не их профиль», говорили о «прекрасном тексте» или «роскошном языке», а потом извинялись и добавляли, что «не смогут сделать из нее бестселлер», «она слишком камерная», а один, самый честный, поинтересовался, неужели я думаю, что «после провальных продаж «Бекки» новая книга сможет завоевать рынок»? Жестоко, но справедливо: до сего момента удалось продать всего тысячу экземпляров «Бекки», моего второго романа.

– Оливия, как продвигается новая книга? – спросила Чарли.

– Отлично, – соврала я. – Почти закончила черновую версию.

Если считать пятьдесят – ладно, сорок шесть, если точно, – страниц плохо связанного текста черновой версией, то не так уж я и соврала. Но вдохновение я черпала в своих чувствах и переживаниях, и этот колодец давно иссяк – так же, как растаял щедрый аванс за первую и вторую книги.

– Отлично, – эхом повторила Чарли. – Жду не дождусь, чтобы прочитать.

Она замолчала. Неужто звонила просто, чтобы проверить, как продвигается дело? Но у Чарли полно клиентов куда более важных, чтобы тратить время на то, чтобы оказывать мне моральную поддержку.

– В общем, – она прочистила горло, – у меня есть для тебя интересное предложение.

– Предложение? – переспросила я, теряясь в догадках. Третью книгу больше не планировалось публиковать: катастрофа с «Бекки» стала причиной того, что издатели не ломились ко мне на порог. И хотя первая книга получила положительные отзывы и даже попала в топ Indie Next, сейчас, спустя пять лет, никто, кроме меня, о ней не помнил.

– Поработать литературным рабом. Платят очень хорошо.

– Насколько хорошо? – мгновенно откликнулась я.

– Пятьдесят тысяч аванса и потом двадцать процентов от продаж, – сообщила Чарли. – То есть двадцать процентов от всего – аванса, субсидиарного права, авторского гонорара, – пояснила она.

Но я услышала только «пятьдесят тысяч аванса».

– Хорошо, согласна, – сказала я, даже не задав очевидные для любого писателя вопросы. Обязательные для любого писателя вопросы: кто, что, почему, где, когда?

За эти полгода мной овладело какое-то смутное отчаяние, превратившее все познания о писательском деле в нечто ускользающее и неважное. Пятьдесят тысяч долларов? Здорово, я в деле!

Чарли негромко рассмеялась.

– Тогда я вышлю тебе соглашение о неразглашении конфиденциальной информации, подпиши, и мы обсудим детали.

Я согласилась. Я не знала, насколько сложная предстоит задача, но пятидесяти тысяч долларов было достаточно, чтобы покрыть расходы на аренду и проживание на много недель вперед – и дать мне время разобраться в том, что происходит и как мне поступить.

Глава 2

Я обновила почту, в нетерпении ожидая письма от Чарли и все еще не особо веря, что она звонила, чтобы сообщить хорошие новости.

В предыдущий раз Чарли связалась со мной аккурат утром того дня, когда Джек съезжал с квартиры, и сообщила, что публикация третьей книги – дохлый номер. На самом деле, ей хватило деликатности, чтобы выразиться иначе: «Давай отложим это в дальний ящик», – сказала она, но у меня возникло ощущение, что книгу заколачивали в гроб. Я пыталась переварить услышанное, тупо глядя на гору коробок, которые Джек как попало свалил у входной двери. Не на всех были ярлыки, на верхней красовалась просто небрежная надпись маркером: «БАРАХЛО» (с другой стороны, с чего бы вообще Джек должен был озаботиться ярлыками). И вот в тот момент, когда Чарли сказала про ящик, я вдруг поняла, что Джек так отчаянно спешил уехать из этого дома, уехать от меня, что даже не потрудился как следует упаковать свое БАРАХЛО.

Что ранило меня сильнее – смерть отношений или смерть книги? Моей книги? Конечно, книги. Она была смыслом моей жизни, ступенькой к успеху. Целый год в моих жилах струились как будто не кровь, а слова, и именно они поддерживали во мне жизнь. Но позже, ночью, когда я лежала одна в постели, осознавая, что коробки у входной двери исчезли и, значит, Джек уехал на самом деле, я внезапно пожалела, что написала эту книгу. Не будь я так погружена в творчество, заметила бы то, что Джеку было очевидно не первый месяц, а может, и год – что мы отдаляемся друг от друга. Я могла постараться наладить нашу связь, пока не стало слишком поздно. Да, инициатором расставания стал Джек, но как он сказал несколькими ночами ранее, стоя на нашей крохотной кухне, где я ополовинила бутылку «Пино гриджо», сказал очень тихо – это я перестала пытаться удержать нас вместе. Но это было неправдой. Я просто с головой ушла в историю, в выдуманный мир, в отчаянные попытки забыть о провале «Бекки» и возродить едва начавшуюся карьеру. Писательский труд был моим призванием – и моим наркотиком. Я просто забыла, что отношения надо поддерживать. На какое-то время. Надолго. И к тому моменту, как Джек ушел по-настоящему, я, даже если бы захотела, не могла вспомнить, любила ли его самого или некий абстрактный образ.

Внезапно раздался сигнал оповещения о новом письме – от Чарли! – и я снова, как раньше, выкинула Джека из головы. Предложение работы, свалившееся как снег на голову, все еще казалось нереальным, но впервые за много месяцев мной овладело радостное нетерпение. «Писать» для меня означало «дышать».

Чарли сообщала, что договор стандартного образца достаточно просто подписать, так что я просмотрела его наискосок, подписала и тут же выслала обратно. Телефонный звонок раздался чуть ли не в ту же секунду, как я нажала кнопку «отправить».

– Итак, ты там сидишь? – спросила Чарли.

– Да, – соврала я, хотя на самом деле стояла у аквариума и наблюдала за передвижениями Оскара, моей рыбки. После того, как Джек съехал, мне нужно было чем-то заполнить пустоту, оставшуюся от шестидесятидюймового телевизора, а поскольку интернет советовал для укрепления нервов наблюдать за рыбками, я купила аквариум и шесть рыбок. Пять из них, правда, уже сдохли.

– Генри Эшервуд, – изрекла Чарли.

– А что с ним? – Оскар изящно, как гимнаст, проскользнул сквозь веточки розового коралла.

– Это он тебя нанял.

Я рассмеялась, потому что определенно Чарли пошутила – не мог миллиардер-отшельник, дважды обладатель титула «Самый сексуальный мужчина современности» по версии журнала People, нанять меня.

– Оливия, я серьезно, – оборвала Чарли мой смех, и я вспомнила, что совершенно не в ее обычае было шутить – работа поглощала Чарли целиком и не склоняла к розыгрышам. Но ее заявление звучало совершенно неправдоподобно.

– Я не… понимаю, – запнувшись, выговорила я и села на кушетку, вцепившись в подлокотник.

– Его менеджер позвонил утром и сообщил, что ты нужна Генри Эшервуду для его проекта.

В голосе Чарли звучало такое удивление, что, не будь я сама настолько ошарашена, обиделась бы.

– Но почему я? – Едва этот вопрос слетел с губ, я выбранила себя за то, насколько самоуничижительно он прозвучал. «А почему не ты?» – говаривал в колледже мой друг Ной, стоило мне усомниться в своих силах или начать переживать, что я не напишу ничего достойного публикации. – Я имею в виду, откуда Генри Эшервуд вообще знает о моем существовании, не говоря уж о желании меня нанять?

– Его менеджер ничего не сказал на этот счет, но, может, он читал «Все маленькие огоньки»?

Что ж, мой первый роман разошелся тиражом в сто тысяч экземпляров, и подобное предположение имело почву. Однако с тех пор прошло уже пять лет.

– Он считает, что твой стиль идеально подходит для его проекта, – добавила Чарли.

– Так что там за проект-то?

Несколько мгновений Чарли молчала, а потом призналась:

– В том-то и загвоздка – он не сказал мне ничего конкретного. Спросил, можешь ли ты прилететь в Лос-Анджелес, он оплатит перелет и трансфер, и если у вас все сладится, мы обсудим условия контракта. Он платит пятьдесят тысяч, ты делаешь работу.

Получается, рано я положила пятьдесят тысяч себе в карман. Я вздохнула.

– Ну так что, Оливия, ты в деле? – Голос Чарли смягчился, и мне почудилось, что она раскусила ложь о том, что черновик новой книги уже готов.

Я уставилась на одинокого бедняжку Оскара, потом окинула взглядом полупустую квартиру. Неважно, светят мне эти пятьдесят тысяч или нет, главное – я уеду отсюда, из этой квартиры, из Бостона, который, несмотря на наступивший март, все еще томился в мрачных объятиях зимы. А Лос-Анджелес где-то там, за тридевять земель, купался в тепле и солнечном свете. Мне предлагали бесплатный перелет и встречу с Генри Эшервудом! Как же я могла отказаться?

Глава 3

Впоследствии мне не раз приходило в голову, что стоило отказаться. Даже в том самом, первом, разговоре с Чарли было достаточно тревожных звоночков, которые я бы заметила, не находясь в отчаянии и депрессии.

Но когда я несколько дней спустя поднималась на самолет в аэропорту Логана, меньше всего мне хотелось критически анализировать ситуацию. Мысли были заняты, во-первых, Тихим океаном – Чарли перевела на мой счет деньги, которыми я оплатила билет на самолет и номер с видом на океан в отеле «Малибу хайтс». Во-вторых, я переваривала тот факт, что Генри Эшервуд III знает мою почту, потому что накануне вечером мы с ним переписывались. Ну, точнее, он спросил, где я остановлюсь и во сколько прислать за мной машину, а я просто ответила по существу – но все равно! В-третьих, был Ной.

Ной Вайсман, мой лучший друг в пору обучения в Брауновском университете и по совместительству оппонент на литературных семинарах. Мы оба планировали пойти на степень в области изящных искусств после колледжа, но в итоге, когда выпустились, я переехала в Бостон вместе с Джеком, а Ной поступил в Калифорнийский университет. Он так и остался в Лос-Анджелесе помощником профессора при кафедре, преподавал и пытался опубликовать первый роман. А я уже через два года после выпуска написала «Все маленькие огоньки», заключила контракт с Чарли, и почти сразу на книгу нашелся издатель. Не могу сказать, что моя более успешная карьера проложила трещину в наших отношениях, но если раньше мы с Ноем списывались чуть ли не каждый час, то потом всего раз в день, раз в неделю и дошли до двух раз в год, когда поздравляли друг друга с днем рождения. Теперь я даже и не могла вспомнить, когда мы последний раз списывались и тем более говорили вживую. Я не рассказывала ему о том, что мы с Джеком расстались и о неудаче с третьим романом, но, сев на место в самолете, я открыла в телефоне список контактов и задумалась, стоит ли вообще сообщать Ною, что я приезжаю в Лос-Анджелес.

Да ну нет, глупости! Это же Ной. Если бы он приехал в Бостон и не сообщил мне, я бы обиделась. Так что я поспешно набрала и отправила: «Привет, прилетаю в ЛА на неделю, встретимся, если у тебя есть время?» Несколько минут я прожигала экран взглядом, ожидая немедленного ответа, а потом пришлось переводить телефон в режим полета.

Устроившись в кресле поудобнее, я достала купленный накануне толстенный том под заголовком «Восставшие из пепла. История самой богатой семьи в Америке». Я знала о семье Эшервудов ровно столько, сколько любой преданный читатель журнала People. Я знала, что дед Генри Эшервуда III был моряком и героем Первой мировой, представленным ко многим наградам, и что в начале тридцатых годов он открыл магазин на окраине Лос-Анджелеса (сегодня в сети Эшервудов было больше магазинов, чем в Costco и Target вместе взятых). Я знала, что его сын почти привел компанию к банкротству, прежде чем умер от передозировки наркотиков в девяностые, и что в последние годы Генри Эшервуд III возродил предприятие. Но эту семью неотступно преследовали несчастья – начиная с бабушки, погибшей в автокатастрофе, заканчивая женой самого Генри, скончавшейся год назад и оставившей его вдовцом в сорок лет. По слухам, с тех пор он замуровался в поместье в Малибу, и даже самые настойчивые таблоиды с трудом могли урвать его фото для публикаций.

А теперь я пересекала страну, чтобы встретиться с ним вживую. Возможно, написать о нем какой-то материал. Вся ситуация казалась настолько нереальной, что, если бы не перевод от Чарли на мой банковский счет и письмо в почте с подписью самого Генри, я бы решила, что все это мне приснилось.

Всего шесть часов и один трансфер спустя я сидела на балконе номера в «Малибу хайтс» и с наслаждением грелась в солнечных лучах. Волны разбивались о камни почти у моих ног, так что я ощущала, как мельчайшая водяная пыль оседает на голых руках. С каждым глубоким вдохом я, казалось, вдыхала лето. И, конечно, никакого сравнения с застоявшимся воздухом и шипением радиатора в моей бостонской квартире. Я закрыла глаза и вздохнула: эта поездка, эта работа – вот что мне требовалось, чтобы вернуться в строй. Совсем скоро слова снова легко будут слетать с пальцев, а по окончании проекта я, возможно, напишу что-то свое и настолько хорошее, что Чарли найдет на эту новую книгу издателя.

Я открыла глаза как раз в тот момент, когда из воды выпрыгнул дельфин, и меня вдруг осенило: Оскар! Я так поспешно рванула с утра в аэропорт, что не подумала, как он целую неделю обойдется без еды. Я хоть перед отъездом его покормила? Кажется, не загубив Оскара, я совершила единственное стоящее дело за много месяцев и, уморив его сейчас, ознаменовала бы провал грядущей затеи и беззаботного будущего, которое уже нарисовала в голове.

Хотя мы не общались с Джеком с того момента, как он съехал, у него оставался ключ от моей квартиры, и я могла попросить его покормить Оскара. А заодно сообщить, что улетела в Лос-Анджелес на неделю, с подтекстом: «Жизнь продолжается, у меня все чудесно», хотя, конечно, такое заявление было далеко от правды.

«Сделаешь мне огромное одолжение? – набрала я, чтобы не успеть передумать. – Можешь на этой неделе несколько раз заскочить ко мне и покормить Оскара? Мне пришлось улететь в ЛА по делам».

Ответ пришел мгновенно – значит, он читает мои сообщения; это польстило самолюбию и сулило спасение для Оскара: «Кто такой Оскар? Ты завела кота?»

Я с самого рождения любила кошек и выросла в доме с четырьмя кошками, но из-за аллергии Джека домашнего животного у нас не было. А теперь, когда он съехал, логично было предположить, что я заведу кошку. А в самом деле, почему я так не поступила? Лелеяла в глубине души надежду, что однажды Джек вернется? Или просто у меня не было ресурса, чтобы возиться с серьезным питомцем?

«Нет, это гипоаллергенный питомец! Оскар – это рыбка», – набрала я.

«Ты завела рыбку, серьезно?»

«А что? Он отличный компаньон!»

«Ты променяла меня на рыбку?» Непонятно, хотел ли он пошутить или, наоборот, издевался. Когда человек пишет, это не всегда очевидно.

Я решила проигнорировать вопрос.

«Пожалуйста, пожалуйста, ты можешь покормить его? Я уже загубила пятерых его приятелей. Корм стоит рядом с аквариумом, просто сыпь пару щепотей каждый раз, как будешь там. Я вернусь в следующую субботу».

«А чего ты делаешь в ЛА? Поехала повидать Ноя?»

У Джека и Ноя за плечами стояла длинная история взаимной неприязни, которая началась еще на последнем курсе Брауновского университета, когда Ной заявил, что Джек мне не подходит, а Джек сообщил, что Ной тайно в меня влюблен. На обе эти новости я отреагировала закатыванием глаз, уверенная, что они оба ошибаются. Правда, сейчас я испытывала искушение соврать, что да, еду к Ною, и тем самым испытать некое мстительное удовольствие (хотя Ной мне все еще не ответил), но условия контракта запрещали разглашать какую бы то ни было информацию. Я целую минуту раздумывала с пальцами, зависшими над клавиатурой, прежде чем наконец ответила, соврав только наполовину: «Собираю материал для книги».

Джек никак не прокомментировал это сообщение и не стал задавать вопросов. Да и зачем бы ему?

«Ладно, покормлю твоего Оскара», – ответил он. На экране возникли три точки, обозначающие, что он пишет что-то еще. Пропали. Снова возникли. «Как твои дела?»

Я уставилась на эту фразу, перебирая возможные ответы. Я несчастна. Я скучаю. Оскар – поганая замена парню, который регулярно брал на себя мои обязанности со стиркой и уборкой.

Но в переписке было легче соврать, чем начать искренне углубляться в тему. Поэтому я поспешно набрала: «Все супер!!! Дел невпроворот, надо бежать. Спасибо, что спас Оскара!»

Глава 4

Поместье Генри Эшервуда располагалось всего в пятнадцати минутах езды от моего отеля, но ведущая туда дорога была настолько извилистой и пустынной, что казалось, будто я перенеслась в совсем другой мир.

Хотя это в самом деле был совершенно иной мир, нежели тот, что окружал меня в Бостоне. И дело было не только в ярком солнце, утесах, Тихом океане, влажном соленом воздухе.

Ровно в шесть к отелю подъехала черная «Тесла», и одетый в дорогой костюм шофер, который представился Нейтом, помог мне сесть, предложил бутылку «Пеллегрино» и всю дорогу пытался развлекать светской болтовней. Вы первый раз в Малибу, мисс Фицджеральд? Могу я порекомендовать вам ресторан? Вам подсказать лучшие места для серфинга?

Нет, нет и нет, мысленно отвечала я, но согласно кивала, потягивая минералку. Мы свернули с оживленного шоссе так неожиданно, что я вцепилась в дверь, и начали извилистый подъем, который вызвал неодобрение у моего желудка. Последний вираж – и передо мной открылось невероятное, необъятное поместье Эшервуд – прицепившаяся к утесу одноэтажная полоса тонированного стекла такой длины, что на ее месте в Бостоне поместился бы целый квартал. Термин «поместье» был бессилен передать впечатление от этого дома. Ого. Неужели тут в самом деле кто-то живет?

– Это нечто, да? – хихикнул Нейт, и только тогда я осознала, что произнесла эти слова вслух. Захлопнув рот ладонью, я попыталась скрыть смущение, но Нейт больше ничего не добавил и, выйдя из машины, открыл мне дверь. – Пойдемте, я провожу, – самым теплым тоном пригласил он. – Он ждет вас.

Стоявший в отделанном мрамором и стеклом вестибюле Генри Эшервуд III выглядел точь-в-точь как на фотографии на обложке номера People, приуроченного ко вручению премии «Самый сексуальный мужчина современности» – высокий, загорелый, атлетически сложенный, с роскошными вьющимися черными волосами и сине-зелеными глазами ярче вод Тихого океана. Но вживую становилось очевидно нечто, чего не в силах передать фотография даже в самом люксовом журнале – он излучал мягкое обаяние, которое как магнитом втянуло меня в дом и вызвало стремление завоевать его расположение.

– Мистер Эшервуд, – начала – нет, выпалила я, – я так рада нашей встрече. Спасибо, что пригласили меня. Горю нетерпением узнать о вашем проекте.

Он негромко рассмеялся, и воздух от его обаяния вокруг словно заискрился. Он протянул руку, чтобы закрыть дверь за моей спиной, и меня обдало жаром, поэтому я поспешно перевела взгляд с его лица дальше, в глубь дома. Там виднелись безупречная гостиная с высоким потолком, пересеченным деревянными балками, белые кожаные кресла, сияющий белый рояль, а за всем этим, за стеной из стекла – сверкающая водная синева. Наверное, не было в этом доме помещения, откуда не было бы видно или слышно океана.

– Пожалуйста, зовите меня Эш. – Он жестом предложил мне пройти в гостиную. – Все друзья зовут меня Эш, мистер Эшервуд – это мой дед.

Меня удивило, почему он заговорил о деде, но потом я вспомнила, что именно дед занимался его воспитанием, пока отец пропадал на тусовках. Я кивнула.

– Конечно, хорошо. Эш. А я Оливия.

Он остановился, повернулся ко мне и открыто улыбнулся, как будто другой вариант обращения ему и в голову не приходил.

– Мисс Фицджеральд – ваша мать? Или свекровь? – снова негромко рассмеялся он, но приподнял бровь, как будто его всерьез интересовал ответ на этот вопрос.

– Ни то, ни другое. Вообще, это псевдоним. – И этот псевдоним придумала Чарли. Мне тогда было двадцать четыре, я собиралась рассылать рукопись издателям, и Чарли сказала, что моя настоящая фамилия, Финкемайер, звучит слишком неуклюже и сложна для произношения. Кем я была, чтобы спорить? Хотя впоследствии иногда жалела, что согласилась. Оливия Фицджеральд звучало искусственно, как и все, что касалось моей писательской карьеры. Видение, туманный призрак былой надежды, что однажды я добьюсь успеха.

– Я чувствую, за этим именем стоит целая история, – произнес Эш, и я чуть ли не впала в панику, решив, что он каким-то образом прочитал мои мысли. Но я сумела покачать головой и улыбнуться, закрывая тему:

– Не самая интересная.

– Уверен, вы бы сделали из нее отличный роман. Оливия, я обожаю, как вы пишете, я ваш огромный поклонник.

Когда он договорил, я была уже вся красная, как свекла, от смущения.

– Для меня огромная честь, что вы прочитали «Все маленькие огоньки» и хотите работать со мной.

Но если я не перестану заливаться краской и мямлить, как девица перед поп-звездой, никакого сотрудничества мне не видать!

Однако он, похоже, не испытывал никакой неловкости – видимо, привык. Привык к тому, что в его присутствии люди теряют дар речи и самообладание. Поэтому просто улыбнулся.

– Если быть совершенно честным, то я еще не читал «Огоньки», Оливия.

– Тогда… как вы поняли, что вам нравится мое творчество? – Я издала нервный смешок при мысли, что он нашел и прочитал несколько коротких эссе, опубликованных параллельно со «Всеми маленькими огоньками», в которых я раскрывала, как повлияла на написание романа смерть моей матери. Эш что, читает Lit Hub? Ну нет же.

– Я в восторге от другого вашего романа, – произнес он так непринужденно, что я не сразу осознала последовавшее название: – «Бекки».

Глава 5

Два года назад, когда «Бекки» готовилась к публикации, Чарли возлагала на нее большие надежды. «Все маленькие огоньки» получили хорошие отзывы и отлично продавались. А в «Бекки», как выразилась Чарли, имелась еще и особая изюминка, потому что роман представлял собой изложение событий «Ребекки» с точки зрения призрака первой миссис де Винтер – Бекки.

Но потом случилось несколько неудачных совпадений, в тактичной формулировке Чарли. Сначала уволилась моя редактор, и книга оказалась в руках ее доброй, но излишне нервной заместительницы. Затем в самые критичные месяцы, когда отделы продаж и маркетинга должны были забрать мою книгу для рассылки в магазины, подразделение издательства, которое готовило ее, закрылось, и книгу перекинули в другое, более крупное, где никто не то что не читал ее – не знал даже моего имени. Ну и похоронным колоколом прозвучала рецензия от Kirkus Reviews, где «Бекки» назвали «неряшливым скороспелым недоразумением».

Чарли попыталась меня утешить (безуспешно) замечанием, что рецензенты Kirkus никогда не стесняются в выражениях (что не помешало им сделать на «Все маленькие огоньки» весьма хвалебный отзыв). Но через неделю журнал Publisher’s Weekly высказался в том же духе: «Роман Фицджеральд полон противоречий и достоин пера разве что второкурсника». Судьба «Бекки» была решена – другие рецензии оказались не лучше, ее выход словно бы никто не заметил, и на полках книжных магазинов ее не было видно. Глубоко в душе я даже гадала – а может, оно и к лучшему, пусть уж книгу дружно игнорируют, чем так же дружно ненавидят.

Но оказалось, что это еще полбеды. В тот момент я не поняла, как сильно эта неудача ударит по мне, насколько далеко зайдут последствия этого провала, какую удушающую тень эта история бросит на меня. Фиаско «Бекки» стало настолько грандиозным в самых разных аспектах, что теперь, несколько лет спустя, я сомневалась, что когда-либо смогу написать книгу, которая очистит мое имя и поможет вернуться в мир литературы. Эта мысль совершенно парализовала меня.

– Вина? – прервал Эш мои размышления. Мы вышли на просторную веранду, где на большом дощатом столе по всем правилам этикета был сервирован на китайском фарфоре ужин для двоих.

У подножия утеса волны бились о скалы, а впереди оранжево-розовое солнце опускалось в океан. Но я едва замечала красоты пейзажа – снова и снова повторяла про себя признание Эша, что он в восторге от «Бекки».

Меня вернуло в реальность движение рядом – Эш наклонил бутылку красного над моим бокалом и приподнял брови в ожидании ответа. Вина я не хотела – мне и так-то с трудом удавалось удерживать ясность мышления, но я не хотела выглядеть невежливой, да и за годы сотрудничества с Чарли узнала, что большинство издательских вопросов решаются за бутылочкой вина.

– Только немного, – ответила я, на что он улыбнулся, наполнил мой бокал почти до краев, сел напротив и приветственно поднял свой.

– За новых друзей и новые проекты! – провозгласил он.

– За них, – откликнулась я, мы чокнулись, и я отпила маленький глоток. – Но должна честно признаться, вы чуть ли не единственный человек, который читал «Бекки», – выпалила я, запинаясь, скороговоркой. – Из всего тиража продали буквально несколько экземпляров. Как вы вообще на нее наткнулись?

Он ответил не сразу – отпил вина, поглядел на заходящее солнце. А когда снова повернулся ко мне, на его лице сияла широкая улыбка.

– Это потрясающий роман, Оливия. Вы очень талантливы, правда.

Я поблагодарила, ощущая, что снова краснею, и проглотила язвительное замечание, что вот Kirkus настоятельно призвал бы его изменить мнение.

– Едва я прочитал его, то понял, что именно вы нужны для моей задумки. Я позвонил менеджеру, тот связался с вашим агентом – и вот вы здесь, все очень просто. – Эш щелкнул пальцами, словно я возникла в его доме благодаря магии, просто из воздуха, и я подумала – наверное, обычно он так вот и получает желаемое, по щелчку пальцев, очень просто.

– Я польщена, – ответила я, и это было правдой. – Но по-прежнему не понимаю…

– Давайте мы поужинаем, а потом обсудим проект. Я вам все объясню. Но, для начала, надеюсь, вы любите гаспачо – я сам его приготовил. – Удивительным образом даже самодовольство в его голосе было полно очарования. – Ходил на кулинарные курсы и, смею заметить, весьма преуспел.

Я терпеть не могла гаспачо. Холодный суп? Да ну, нет. Суп по определению должен быть горячим. Но я кивнула и сказала, что люблю гаспачо.

Так что, возможно, тем вечером правду скрывал не он один, а мы оба. Возможно, с самого начала наши отношения были построены на лжи.

– Итак, – наконец начал Эш, потягивая второй бокал вина. Солнце уже село, и по перилам балкона рассыпалась вереница огоньков – видимо, они включались по таймеру. – Вы готовы обсудить проект?

Я кивнула – затолкав в себя литр гаспачо, я была более чем готова.

– После того, как десять лет назад умер мой дед, я велел доставить сюда его бумаги. До прошлого года они пылились в ящиках на чердаке, а потом случился… случилась авария… – Я кивнула, давая понять, что знаю, о чем идет речь – по крайней мере, в том объеме, в каком писали в People: жена Эша, Анджелика, погибла, не справившись с управлением, других машин на месте аварии не было. – И вот внезапно я остался один на один с кучей свободного времени и в итоге добрался до этих ящиков. Там была стопка дневников моей бабушки, начиная с тридцатых годов, в них она и описала эту историю, из которой вышла бы потрясающая книга. И фильм. По-моему, она однозначно годится для экрана…

Не мне было рассказывать ему, насколько сложно продать права на экранизацию, уж не говоря о самом производстве. Хотя, возможно, для такого человека, как Эш, ничего сложного тут не было. И мне пришло в голову, что за этим странным собеседованием, или как его еще назвать, стояло куда больше, чем пятьдесят тысяч долларов. Возможно, если мое имя будет связано с неизбежно успешным проектом Генри Эшервуда, моя литературная карьера (и продажи) наконец вырулят на надежные рельсы. Вдруг это мой золотой лотерейный билет?

– Что ж, я заинтригована, – ответила я. – И о чем же эта история?

– Ага, вот тут-то ваш выход, Оливия. Вы же эксперт по Дафне дю Морье.

– Да ну что вы, – рассмеялась я. Конечно, я знала «Ребекку» вдоль и поперек, но, написав пересказ романа, не стала экспертом в творчестве автора.

– Но вы же знаете «Ребекку» лучше кого бы то ни было?

– В целом, да.

– Вот поэтому вы – идеальный автор для моего проекта.

– Но почему? – Я все еще пребывала в замешательстве и к тому же, против собственной воли, допила весь бокал. В голове плавал туман, меня преследовало неотступное чувство какой-то неправильности, огромной неправильности – хотя это было смешно, потому что передо мной сидел Эш и предлагал мне весь мир на блюдечке, разве это не было прекрасно и совершенно правильно?

– Потому что, Оливия, – наконец произнес Эш, – Дафна дю Морье украла идею романа у моей бабушки.

Глава 6

В биографии, которую я изучала в самолете, Эмилии Эшервуд – бабушке Эша – была посвящена всего одна короткая глава в восемь страниц. Она умерла совсем молодой, тридцати семи лет от роду, когда отцу Эша исполнилось два года. Описание ее смерти поместилось в одно предложение – нечастный случай. И в целом из этих восьми страниц портрет складывался весьма обрывочный: родилась во Франции, во время путешествия по Штатам познакомилась с Генри Эшервудом, вскоре вышла за него замуж и переехала в Калифорнию. Скончалась через семь лет.

Дафна дю Морье украла идею романа у моей бабушки.

Прошлой ночью, вернувшись в отель, я снова и снова прокручивала в голове эти слова. На просьбы объяснить подробнее Эш сказал, что посвятит меня в детали за следующим ужином – на тот раз он собирался приготовить паэлью.

Я не покривила душой – назвать меня экспертом в жизни и творчестве дю Морье можно было с большой натяжкой. Кое-что я, конечно, знала, но с момента написания «Бекки» прошло пять лет, так что, оказавшись в номере, я открыла ноутбук и принялась освежать информацию.

Дафна дю Морье родилась в тысяча девятьсот седьмом году – а значит, они с Эмилией были сверстницами, потому что та родилась в тысяча девятьсот пятом. Средняя из трех дочерей у родителей-актеров, большую часть жизни Дафна прожила в Англии. Однако супруги дю Морье имели французское происхождение, и девочкой Дафна провела какое-то время во Франции. Может, там-то они и пересеклись с Эмилией?

Но гораздо более примечательным было то, что Эш не первый обвинял дю Морье в литературной краже. В конце сороковых против нее выдвинул обвинение сын некоей Эдвины Макдональд, менее известной американской писательницы. Он утверждал, что «Ребекка» – плагиат романа его матери под названием «Слепые окна», но иск в итоге отклонили. Затем сходные обвинения выдвинула автор из Бразилии, Каролина Набукко, чей роман «Преемница» необычайно походил на «Ребекку», а по слухам издатель дю Морье даже купил на него права и отправил на английский перевод за несколько лет до того, как вышла «Ребекка».

Все эти истории мы с Чарли обсуждали, когда мне только пришла мысль пересказать этот роман. Мне казалось немного странным добавлять масла в огонь и так уже горячих споров об интеллектуальной собственности.

«Все сюжеты уже написаны», – уверяла тогда Чарли, отмахиваясь от моих сомнений за бокалом «Совиньон блан». Мне казалось, что я совершу что-то похожее на кражу, если перескажу классический роман, который сама впервые прочитала в пятнадцать лет и с тех пор обожала. «Да и в любом случае, – продолжала Чарли, – разве и сама «Ребекка», и те два романа не пересказ «Джен Эйр»?»

Все сюжеты уже написаны. Эти слова вселили в меня такую тревогу, что я пошла и написала «Бекки», а теперь, освежая в памяти ее содержание, вспоминала слова Эша и ощущала какое-то смутное беспокойство.

На следующее утро я, еще не перестроившись с бостонского времени, проснулась до рассвета и увидела сообщение от Ноя. Он написал в полночь, когда я уже давно спала, охваченная странными тревожными сновидениями. Проморгавшись, я даже отчасти вспомнила жутковатый образ мрачной извилистой дороги, взбирающейся по утесу.

«Привет, Ливви!» Я улыбнулась – Ной единственный так меня звал – и, увидев это обращение, внезапно поняла, насколько соскучилась. «Выпьем завтра утром кофе? У меня лекция в девять. Напиши, где ты остановилась – я заеду после занятий?»

При мысли о кофе в компании Ноя я счастливо вздохнула. Но отвечать было рано – сквозь щель в гардинах мягко просачивался лиловый отсвет, и я решила, что сначала пройдусь по пляжу.

В этот час в Малибу не спалось только мне, и вестибюль под открытым небом, и пляж были тихи и пустынны. Но эта тишина отличалась от той, что окружала меня в бостонской квартире, – эта тишина баюкала, успокаивала. На пляже было сыро и влажно, серый туман льнул к земле до самого горизонта, но я пошла вдоль кромки прибоя, переступая по камням. И впервые за долгое время в моей голове зашевелились ростки творческих идей.

Я шла и шла вперед, поглощенная мыслями об Эмилии Эшервуд, Дафне дю Морье, о безымянной рассказчице «Ребекки», и так задумалась, что осознала, насколько далеко ушла от отеля, только когда на утесе впереди блеснули знакомые окна дома Эша.

Я решила подойти поближе, чтобы понять, как поместье смотрится снизу, с берега. Так дом казался еще больше, настоящий грозный бастион из стекла. Я заметила веранду, на которой мы ужинали прошлым вечером, – там, облокотившись о перила, стояла женщина в белом платье. С такого расстояния я не могла разглядеть ее лицо, но видела длинные вьющиеся каштановые волосы, они развевались в потоках воздуха, поднимавшегося от воды. Мне казалось, что платье у нее полупрозрачное, но наверняка сказать было невозможно. Подружка Эша, которой не спалось, как и мне? Вчера он не упомянул о ней, да и с чего бы?

Я быстро отвернулась и уставилась на волны – мне не хотелось быть пойманной за подглядыванием, пусть даже издали, – но когда повернулась, чтобы отправиться обратно к отелю, то невольно взглянула на веранду снова, и на этот раз она была пуста.

Отрывок из «Жены»

Я расскажу вам, кем на самом деле является мой муж: обманщиком. Фальшивкой. Вам может показаться, что вы его знаете. Вы его видели, восхищались издалека. Он кажется вам прекрасным, совершенством. Преуспевающим и недосягаемым. И вы полагаете, что у меня, его жены, есть все что душе угодно.

Но все в нем – не то, чем кажется. Вы ничего о нем не знаете – так же, как и я.

Так с чего мне начать?

Начну с истории, потом расскажу о воре.

Нет, начну с себя – его жены.

Временами я даже припоминаю, какой была когда-то: свободной, юной, умной и красивой; весь мир принадлежал мне, полный обещаний и возможностей. А теперь я просто жена. И это слово значит все – и ничего.

Поэтому я напишу свою историю. Его историю. Нашу историю.

Я расскажу вам все до того самого момента, когда он убил меня.

Глава 7

– Фешенебельный отель, – заметил Ной, когда я села в его старенькую черную «Хонду», которую помнила еще по колледжу. – Умираю от любопытства – что привело тебя в Лос-Анджелес?

Я рассмеялась, отвечая на его объятие. Я всего лишь села на пассажирское сиденье подзабытой машины – и словно вернулась на десять лет назад, на мгновение вспомнив, каково это – быть счастливой и полной странного чувства, которое называется надеждой.

– Да неважно, почему ты здесь, – я ужасно рад видеть тебя. – Он сгреб мою ладонь и на мгновение сжал ее, потом вернул обе руки на руль и направил машину к шоссе.

Я откинулась на спинку сиденья и ощутила, как расслабляюсь. Так всегда было в присутствии Ноя – легко. Пусть между нами ложились годы и расстояния, стоило увидеть друг друга, мы мгновенно вспоминали о нашей неразрывной связи. Внезапно лет, прошедших с колледжа, словно и не бывало.

– Я тоже очень рада видеть тебя, – ответила я. – Сколько же мы не виделись?

Ной промолчал, но я была уверена, что он не хуже меня помнит сколько. И я прекрасно помнила хмурое выражение его лица, когда он уходил с вечеринки, посвященной выходу «Всех маленьких огоньков» пять лет тому назад.

Джек тогда устроил ссору. Я подписывала книги и, подняв голову, увидела, что они стоят в углу книжного магазина и о чем-то спорят, а потом Ной как ошпаренный вылетел на улицу. «Ну его, – сказал мне на ухо Джек, вернувшись к столу. – Он просто завидует». Я точно не поняла, он имеет в виду зависть к книге или что-то еще. И меня уязвило, что Ной, неважно, что произошло между ними с Джеком, ушел, не попрощавшись со мной.

Это был последний раз, когда мы виделись, и с тех пор до настоящего дня прошло пять лет. По правде, я опасалась, как бы Ной не завел речь о той вечеринке, и испытала облегчение, когда он пропустил мой вопрос мимо ушей.

Мы остановились на светофоре, и я взглянула на Ноя – с виду все его внимание поглощали показания навигатора. Утром, когда мы списались, он сказал, что знает хорошую кофейню недалеко от моего отеля, но мне казалось, что мы уже описали огромный круг и заблудились. Впрочем, мне было наплевать – я была счастлива сидеть в этой машине, рядом с Ноем. Снова.

– Ага, вон там! – Он сделал победный жест, и я рассмеялась. – Ливви, ты что, смеешься надо мной, серьезно? – Он улыбнулся уголком рта, закладывая поворот, и остановился на крошечной и – что совсем неудивительно для Малибу – примостившейся на утесе парковке. Все в этом городе висело на краю пропасти, даже кофейни.

– Я смеюсь не над тобой, а потому что ты рядом. – Удивительно, как обращение по прозвищу и привычная еще по колледжу мягкая подначка превратили меня обратно в ту, давнюю Оливию. В девушку, которая обожала слова, которая больше всего на свете любила писать. Я снова рассмеялась, на этот раз с оттенком ностальгии. Ной притворно обиженно надул губы. – Потому что ты рядом, – повторила я более веско, мы наконец припарковались и вышли из машины.

Заказав два американо, мы направились к пластиковым столикам, от которых внезапно открывался ошеломляющий вид на океан: казалось, он простирается не только вниз, но и вверх, сливаясь с небом. Туман испарялся, только вдоль горизонта еще тянулась серая полоса, а все остальное уже заливала яркая, искрящаяся лазурь.

– Господи, как же красиво, – выдохнула я. – Теперь понятно, почему ты здесь живешь.

– Ну, прямо здесь я не живу. – Ной обвел вокруг рукой. – Малибу – для самых модных и супербогатых. А я, определенно, ни то, ни другое. – Я покраснела при мысли, что, возможно, он считает, что я как раз из таких – гламурных и богатых. – Так что тебя сюда привело, Ливви? Обсуждаешь съемки фильма?

Я поперхнулась смешком, но он все-таки вырвался наружу, словно сдавленное рыдание. Если бы Ной знал, в каком незавидном положении я нахожусь, ему бы и в голову не пришла подобная абсурдная мысль. Однако он понятия не имел, насколько шатко идут мои дела. Да и откуда ему было знать? Я уже давно не разговаривала с ним по душам. Может, вообще, те чувства, которые охватили меня в машине, – эти близость, спокойствие, безмятежность, вызванные воспоминаниями, – мне просто почудились? Разве было для них реальное основание?

Я уже открыла было рот, чтобы рассказать Ною об Эше, но вспомнила условия контракта. Секунду я гадала, как бы так обтекаемо изложить ситуацию, чтобы не нарушить никаких условий.

– Вообще я приехала сюда, чтобы писать на заказ, но не могу раскрыть тебе подробности, потому что подписала соглашение о неразглашении, – наконец сообщила я.

Ной приподнял брови и отпил свой американо.

– Очень в духе времени, Ливви. И очень в духе Малибу.

– Да нет, это стандартный договор, – вспомнила я цитату из письма Чарли.

Ной слегка покраснел – может, решил, что я разговариваю с ним свысока, с позиции человека, который уже занял место в профессии, в то время как ему никак не удавалось туда попасть. Но я свое место потеряла и хотела сказать об этом, но почему-то промолчала. Вместо этого я призналась:

– Меня впервые позвали на такой проект, так что и для меня это все в новинку. То есть будет в новинку, если меня возьмут. Я для этого сюда и приехала – попробовать, так сказать, водичку, узнать, что мне предлагают.

– Но это не помешает тебе заниматься собственным творчеством? – В голосе Ноя слышалась искренняя обеспокоенность, и у меня не хватило духу признаться, что мое творчество сейчас никому не нужно. Я пожала плечами.

– Сейчас у меня есть свободное время. А деньги предлагают хорошие.

– А-а-а, – понимающе кивнул Ной. – А я говорил тебе, что у меня новый агент?

Я покачала головой. Конечно, не говорил – мы едва обменялись парой фраз за последние несколько лет. Получив степень, Ной подписал контракт с каким-то агентом, но тот не сумел продать его первые две книги, и они прекратили сотрудничество. Насколько я была в курсе, Ной сейчас предлагал издательствам третью книгу.

Он назвал имя нового агента – мне оно было незнакомо (однако это совершенно ничего не говорило об уровне ее профессионализма), но я зачем-то кивнула, сделав вид, что слышала о ней.

– Ну вот, – Ной допил американо, – мы сейчас работаем над правками, и, похоже, она верит, что книгу удастся запустить на рынок. Но знаешь что – не будем загадывать.

– Ной, это же замечательно! – Я выпалила эти слова с энтузиазмом, который выглядел натужным. Но я правда была рада за него. Хотя… я испытала и другое чувство – возможно, зависть, – но не потому, что перед ним замаячил шанс наконец-то продать свою книгу, нет, я искренне желала ему успеха. Просто для Ноя путь только начинался, его надежды сверкали, как свежая роса, и любые возможности расстилались перед ним. Его не подкосили еще провальные продажи, и никакие неудачные совпадения не родили в нем ощущения бессилия и опустошенности, которые владели мной.

– А что у тебя? – поинтересовался Ной. – Когда выйдет следующий роман?

– О, ну… – Я запнулась, потому что не могла так напрямую солгать ему. – У меня как раз типа перерыв между книгами, так что заказ на текст пришелся очень кстати.

– Между книгами? – Ной слегка нахмурился, но не стал выпытывать дальше. – А как же Бостон? А Джек? Все же супер, так?

– Мы с Джеком больше не вместе. – Ну наконец-то я сообщила хоть что-то, ни капли не покривив душой – и испытала огромное облегчение. Как будто я задержала дыхание, когда Ной встретил меня у отеля, и выдохнула только сейчас. Хотя, возможно, я толком не дышала с того момента, как съехал Джек.

– Ох, Ливви. – Ной протянул руку и сжал мою ладонь, словно сожалел о произошедшем. Да как бы не так, Джек ему никогда не нравился, и это чувство было взаимным.

– Знаешь, возможно, все к тому давно шло, – снова вполне искренне сказала я. Ной кивнул.

– Понимаю. У меня самого, похоже, кризис среднего возраста, – добавил он почти беззаботно.

– Да тебе всего тридцать два! Какой еще кризис?

– Ну, если я умру в шестьдесят четыре, как раз и сложится.

– Я совсем позабыла, какой ты меланхолик и пессимист, – хмыкнула я и допила американо.

– Да как ты могла такое забыть? – усмехнулся Ной. – Это одно из моих главных достоинств.

Я рассмеялась, а потом между нами повисла тишина. У нас закончились и кофе, и безопасные темы для разговора. Мы заглянули друг другу в глаза, Ной открыл было рот, чтобы что-то сказать, но закрыл, словно передумав.

Наконец он откашлялся и произнес:

– Что ж, на этой ноте, я так понимаю, пора вернуть тебя в отель, к работе?

Я уставилась в пустую чашку, жалея, что не пила медленнее, чтобы у меня был предлог посидеть и поговорить дольше. Но что еще мы могли бы обсудить? Возможно, звезда Ноя разгоралась, а моя угасала, и хотя мы находились в одном городе, сидели за одним столом – никогда еще мы не были так далеко друг от друга.

Глава 8

Гаспачо ни в какое сравнение не шло с паэльей, и, снова оказавшись в доме Эша, я искренне похвалила его кулинарные таланты. Днем я отоспалась, потому что кофеин проиграл противостояние с часовыми поясами, но зато теперь, отдохнувшая и несравненно более расслабленная, была готова ко второй встрече. Я также дала себе зарок не пить вина, за исключением одного глотка, из вежливости. В голове у меня прояснилось, чувства обострились. Я принесла с собой ноутбук и список вопросов касательно Эмилии, ее дневников и связи с Дафной дю Морье.

Но стоило мне заикнуться об Эмилии или проекте, ради которого Эш меня вызвал, он мгновенно менял тему разговора. Выглядело это так:

Я: Объясните, почему вы считаете, что Дафна дю Морье украла идею у вашей бабушки?

Эш: Вы ощущаете привкус шафрана? В рецепте указана одна щепотка, но я положил две.

Да откуда мне знать вкус этого гребаного шафрана?

Я: Вкус изумительный, да. Так что, ваша бабушка… она на самом деле была знакома с Дафной дю Морье?

Эш: Но в следующий раз, наверное, стоит положить еще больше шафрана, что скажете?

Так мы ходили вокруг да около примерно полчаса, Эш фанатично рассуждал о шафране, потом о хлебе – «мне стоило заказать ржаной хлеб, а не пшеничный», – потом о вине – на стол подали красное испанское, а ему больше по душе было сортовое итальянское.

Я вспомнила слова Ноя о кризисе среднего возраста, и, по всей видимости, Эш находился на самом его пике. Вот Ной бы позабавился – если бы я могла с ним поделиться. Я бы тоже посмеялась, если бы не ощущение, что потенциальные работа, деньги и возрождение карьеры с каждым проносящимся мгновением отодвигались все дальше в туманную даль.

– Ужин просто идеальный, правда. – Мой голос прервал поток метаний Эша несколько более решительно и громко, чем я планировала. – Но, если вы хотите, чтобы я начала работу над вашей книгой, мне нужно узнать детали и подробности.

Он допил вино и смущенно улыбнулся.

– Простите, Оливия. Уже довольно давно я не приглашал в гости женщину, а за последний год, боюсь, вообще стал слегка эксцентричен.

Я сразу вспомнила о женщине в полупрозрачном белом платье, которая не далее как утром стояла на этом самом балконе, где мы сейчас ужинали. Мне хотелось напомнить ему об этом и спросить, почему он лжет и почему скрывает причины, по которым решил со мной сотрудничать. Но я вспомнила про пятьдесят тысяч долларов – и прикусила язык.

– Не стоит извиняться, – сказала я, – и ужин был очень вкусный, правда. Но… вернемся к вашей бабушке?

– К моей бабушке, – эхом повторил он.

– Если хотите, чтобы я написала роман, мне нужно все узнать.

– Все, – снова повторил он, и я не поняла, был ли это ответ или обещание.

– Мне нужно увидеть ее дневники, самой прочитать эту историю.

– А вы говорите по-французски? – проговорил он так резко, словно снова хотел сменить тему разговора, так что я закрыла ноутбук и тихонько вздохнула. – Она вела дневники на французском, поэтому я и спросил. Я сейчас перевожу их. Могу выслать уже готовое, но там еще не все. – Ну конечно, еще бы он не говорил по-французски. – Естественно, через несколько недель я вышлю вам весь перевод, и тогда вы сможете приступить к работе.

– Хорошо, – согласилась я, – давайте с этого и начнем. Конкретно что именно вы хотите, чтобы я написала?

– Ее историю. Ее нерассказанную, невероятную историю. – Эш замолчал на мгновение и – наконец-то! – сообщил нечто существенное: – Они познакомились с отцом в начале тридцатых, быстро влюбились и поженились, все очень просто. – Я кивнула – эти подробности я уже узнала из биографии. – После переезда в Калифорнию бабушка жила в тени первой жены деда и как раз описала свои переживания. Вот эта история и есть «Ребекка» – имя первой жены деда было Ребекка.

– Так, постойте. – Я пыталась осознать сказанное: хотя слова были простыми, они никак не складывались воедино. – То есть вы хотите сказать, что ваша бабушка описала в дневниках, по-французски, историю своей замужней жизни – и она полностью соответствует содержанию и атмосфере «Ребекки»?

– Да! – выпалил он. Эта тема со всей очевидностью волновала его куда больше дозировки шафрана, но почему тогда он так долго держал ее в себе?

– То есть она прожила сюжет «Ребекки» в реальности и описала каждый день в дневниках? Или она написала именно роман, основываясь на этих событиях?

– Это ее история, – очень уверенно заявил Эш.

– Но возможно ли, – мягко продолжила я, – что это был, так сказать, один из первых фанфиков по сюжету романа?

– Нет, – покачал головой Эш, – дневники датированы тысяча девятьсот тридцать четвертым годом и далее, а «Ребекку» впервые опубликовали в тридцать восьмом. Эмилия была первой, – поставил он твердую точку.

Они все первые – и Каролина Набукко, и Эвина Макдональд, и Шарлотта Бронте. Я снова услышала в голове слова Чарли: все сюжеты уже написаны. Но держала рот на замке и не мешала Эшу продолжать.

– Если кто-то и написал фанфик, так это была Дафна дю Морье. Бабушка Эмилия заслужила справедливости, я ей многим обязан. И она умерла такой молодой. – Его голос прервался, и он резко отвернулся лицом к океану. – Это нечестно, – тихо добавил он.

Внезапно, хотя Эш сидел напротив меня за столом, мне показалось, что он перенесся за сотни миль. Бабушка умерла, когда даже его отец был еще младенцем, Эш не знал ее, они даже не встречались. И я задумалась – а правда ли дело в бабушке? Возможно, это глубокое исследование, весь этот проект затеян ради того, чтобы он мог пережить собственное горе, потерю жены?

И впервые я почувствовала проблеск чего-то нового.

Понимания.

Глава 9

Как и жена Эша, моя мать также погибла в автокатастрофе – за исключением того, что она перед этим наглоталась таблеток и насмерть задавила подростка. Я в тот момент училась на последнем курсе колледжа, и – неважно, что впоследствии говорили отец или старшая сестра Сьюзан, – произошедшее не укладывалось у меня в голове. С тех пор я приезжала домой разве что на выходные и не могла отделаться от ощущения, что мама все еще живет там, в Коннектикуте, печет веганское печенье, занимается йогой и, будучи волонтером, читает книжки детям, которые лежат в больнице (по иронии случая авария произошла, когда она как раз ехала в больницу).

«Все маленькие огоньки» я написала именно о ней, о женщине, чью жизнь погубил викодин. Хотя нет – книга была обо мне, для меня. Я пыталась примириться с утратой, хотела придать ей смысл хотя бы в вымышленной реальности. Возможно, и «Бекки» была написана о моей матери, потому что к тому времени, как я приступила к книге, отец уже женился на Шоне, и, возможно, рассказчицей, призраком Бекки, выступала моя мать, так что к «Ребекке» текст не имел отношения. Но ведь в этом и состоит труд писателя – ты анализируешь собственную жизнь, отвечаешь на вопросы любым нужным или интересным тебе способом, поскольку выдуманные миры обладают и собственным языком, и собственными правилами, и собственной логикой. Они дают собственные ответы.

Но сидя напротив Эша и наблюдая, как в его лице все буквально переворачивается, стоит ему заговорить о дневниках Эмилии, я впервые поняла, почему этот проект так важен для него. Он хотел найти смысл там, где его не было. Чтобы та же трагедия, которую пережил он, обрела смысл в случае с другим человеком. И внезапно я поняла, почему именно я должна написать то, о чем он просит.

Вернувшись в отель, я заглянула в почту – Эш обещал до того, как ляжет спать, прислать мне часть переведенных дневников. Часы показывали десять вечера, я неудержимо зевала, понимая, что все еще живу по бостонскому времени, и гадала, когда же придет письмо.

Чтобы скрасить ожидание, я полезла в Интернет за информацией о его покойной жене, Анджелике. Я помнила, какая шумиха поднялась в прошлом году, когда стало известно, что она погибла. Я тогда отчаянно прокрастинировала и поэтому излазила все соцсети и сайты, посвященные знаменитостям, – но без толку, супруги Эшервуд тщательно скрывали личную жизнь. Поэтому до сегодняшнего дня я фактически ничего не знала об Анджелике: кем она была, чем зарабатывала на жизнь, даже как выглядела. В голове застрял только заголовок, который дублировался тогда из новости в новость:

Анджелика Эшервуд трагически погибла в автокатастрофе в возрасте тридцати одного года.

Теперь мне удалось разыскать даже несколько старых фотографий, снятых издали явно каким-то папарацци – Эш и его жена на пляже, в бейсболках и солнечных очках и со стаканчиками кофе в руках. Лица было не разобрать, и тем более сложно сказать, была ли она красивой, но мне казалось, что была. Внезапно захотелось встретиться с ней, понять, какая она; узнать в подробностях, что из себя представляет женщина, о которой тоскует Эш, просыпаясь один по утрам. Как и Ноя, меня отличал меланхолический взгляд на жизнь, и именно поэтому Ной стал моей опорой на последнем курсе колледжа, после смерти матери – он понимал черную тоску, царившую в моей душе.

Я листала ссылку за ссылкой, пока не погрузилась в пучину «Реддита». Эшервудам там было посвящено целое сообщество (ну еще бы!), и я минут двадцать изучала посты в нем. Там писали обо всем, от жалоб на купоны из магазинов до теорий о нынешней пассии Эша (а он с кем-то встречался?). А потом глаз зацепился за пост, опубликованный несколько недель назад под заголовком: АНДЖЕЛИКА ЭШЕРВУД ЖИВА!!! Конкретно он гласил: «Итак, я только что видел Анджелику Эшервуд на Карбон бич. Говорю вам, это точно была она!!! Я когда-то разрабатывал ландшафтный дизайн для их поместья и несколько раз разговаривал с ней лично, пока она не «умерла», так что я точно знаю, как она выглядит. Я сказал ей «привет», но она тут же сбежала в дикой панике, что я узнал ее. Муж у нее тот еще Отелло, у меня от него всегда бежали мурашки. Получается, она подстроила свою смерть???»

Стук в дверь раздался так неожиданно, что я подскочила и уронила ноутбук с колен. На часах была половина одиннадцатого, и никто не стал бы искать меня здесь, кроме Ноя.

– Обслуживание номеров, – позвал женский голос.

– Вы ошиблись! – крикнула я в ответ, даже не сдвинувшись с постели.

– Это мисс Фицджеральд? – последовал вопрос.

Я вздохнула, закрыла ноутбук, пересекла номер и открыла дверь. За ней обнаружилась женщина с ведерком со льдом, в котором охлаждалась бутылка «Дом Периньон».

– Я это не заказывала, – сообщила я. В самом деле, странно пить шампанское в одиночку, да и я бы заказала что-то попроще.

Женщина улыбнулась, проигнорировала мои слова и вошла в номер; поставила ведерко на столик и вручила мне записку: «Оливия, простите за задержку, все еще тружусь над переводом. Встретимся завтра снова? Я пришлю машину. Так здорово, что вы согласились работать над проектом. Вы чудо! Ваше здоровье! – Э.».

– Хотите, чтобы я открыла? – спросила женщина, когда я подняла взгляд. Я кивнула и перечитала записку. Вместо того, чтобы просто прислать мне e-mail, как любой другой нормальный человек, Эш прислал бутылку шампанского. Очень дорогого шампанского. Или это просто жест эксцентричного богача, который таким образом подтверждает наше сотрудничество? Эти два дня он устраивал мне испытание, и вот я его прошла?

Вы чудо.

Жар бросился мне в лицо, но тут женщина вручила мне бокал, до половины налитый пузырящимся напитком, и спросила, требуется ли что-то еще. Я сообразила, что, видимо, должна дать ей чаевые, поэтому поспешно перевернула сумочку, найдя только доллар бумажкой и несколько четвертаков, и втиснула ей в руку, бормоча извинения.

Оставшись одна, я вышла на балкон и пригубила шампанское. Оно было гораздо мягче, чем то, простое, что я обычно пила, и я с восторгом посмаковала бархатистое ощущение на языке.

У меня от него всегда бежали мурашки, – всплыли в памяти слова из поста. Но я отпила еще шампанского, растворяясь в восхитительном реве расстилающегося передо мной океана. Мир, в котором жил Эш, был мне, конечно, непривычен, но дорогое шампанское и любопытная история о жене богача из тридцатых годов? Может, мне стоит просто выбросить из головы лишние мысли и наслаждаться тем, что принесет этот новый проект.

Отрывок из «Жены»

– Чем ты тут занимаешься? Он входит в мою комнату без стука, ослабляя галстук и уже с порога хмурясь. Моя комната принадлежит ему. Так же, как и я. У собственности не предполагается наличие чувств, так чего же я все время грущу?

Я поднимаю голову от стола и бросаю взгляд в окно. Оказывается, уже темно. День промчался мимо меня, и – невероятно – уже наступила ночь.

Чем я тут занимаюсь?

Я снова пишу – и это восхитительно. Дает мне чувство свободы. Слова сыплются из головы по рукам, сквозь кончики пальцев, выстраиваясь на чистом листе бумаги. Слова, одно за другим, складываются в предложения, параграфы, смысл. Я так давно не писала, что не сразу вспомнила, какое это завораживающее ощущение. Я забыла волшебную силу слов.

Несколько недель назад я делала уборку и на верхней полке в кладовке наткнулась на коробку со старыми вещами, с историей, которую написала когда-то. Что происходит с женой, когда муж бросает ее, чтобы жить дальше с новой юной женщиной? Я перечитывала свой труд, и мне казалось, что я тогда напророчила будущее.

Слова, записанные на бумаге, превращаются в хранилище воспоминаний. И в лекарство. Слова, которые я однажды породила, придали мне сил. И, возможно, придадут снова. У меня есть что рассказать, и теперь эта история принадлежит только мне.

– Пишешь про меня? – усмехается он. Развязывает галстук, бросает на пол, потом идет через комнату ко мне. Наклоняется и обхватывает меня руками сзади. Слишком крепко. Мне становится трудно дышать.

Я пытаюсь немного вывернуться из его объятий, но он не пускает. Он никогда меня не отпускает.

– Не все в этом мире вращается вокруг тебя, – веско замечаю я. Но, естественно, я пишу о нем.

Он смеется и сжимает меня еще крепче. Он мне не верит. Все вращается вокруг него. Он – солнце, и мне суждено вращаться вокруг него, подобно планете. А если я подойду слишком близко, то вспыхну и сгорю. Вот об этом я и пишу.

Он наконец ослабляет хватку, скользит ладонями по моему животу, накрывает груди, мягко поглаживая большими пальцами сквозь ткань платья. Целует мочку уха.

– Пойдем, – шепчет он, – я подарю тебе немного вдохновения.

– Позволь мне закончить. – Я снимаю его руки со своей груди, и он наконец отходит на несколько шагов. Его щеки покрыты краской досады. Или гнева. Солнце пылает слишком горячо и обжигает себя.

– Дай мне еще полчаса, – прошу я в итоге. – Ты застал меня на середине мысли. Пожалуйста!

Он вздыхает, но все-таки согласно кивает, и я ненавижу себя за эти умоляющие нотки в голосе.

И, возможно, именно тогда я понимаю, что не в силах играть в эту игру вечно. Раз этого еще не случилось, ждать осталось недолго. Он устанет от меня и однажды попросту избавится.

Жена – это временная работа, временная должность. Нельзя вечно танцевать с солнцем – однажды оно спалит тебя дотла.

Глава 10

На следующее утро я проснулась с тупой пульсирующей болью в голове. Сквозь гардины лился солнечный свет – я вчера не задернула их, потому что, выпив всю бутылку (не пропадать же такому прекрасному шампанскому), с трудом добрела до кровати и отключилась.

Я потерла виски, села и проверила телефон. Часы показывали половину десятого – что ж, не без помощи шампанского я перестроилась на местное время. Двухчасовой давности сообщение от Эша гласило, что Нейт заедет за мной в десять, так что я пулей выскочила из кровати, отчего голова загудела еще сильнее. Я застонала, выудила из сумочки ибупрофен, проглотила, не запивая, и поковыляла в душ.

Я знала, что нужно торопиться, но испытывала невероятное наслаждение, стоя под теплыми струями. К тому же следовало немного собраться с мыслями. Упав в постель вчера, я еще успела пролистать ответы к тому посту на «Ред-дите». В них высказывались разные теории: начиная с того, что смерть Аджелики была инсценирована, до предположения, что Эш отравил ее и спрятал тело где-то на территории поместья или же вообще – сначала убил, а потом замаскировал преступление под несчастный случай. Хмельная и полусонная, я вспомнила о женщине, стоявшей на балконе, задалась вопросом, можно ли верить хоть чему-то на «Реддите», и на этой мысли уснула.

Так возможно ли, что той женщиной в белом была Анджелика?

Под влиянием горячего пара ко мне внезапно вернулась ясность мышления. Все эти теории просто смехотворны – Эш горюет по-настоящему, это очевидно. Люди постоянно постят на «Реддите» откровенную чушь, а женщина, которую видела я, могла быть кем угодно – экономкой, подружкой, знакомством на одну ночь. Последние два варианта вызвали во мне раздражение, хотя я знала, что это неправильно. Мы собирались вместе работать над книгой, не выходя за рамки чисто профессиональных отношений.

И поэтому я не в силах объяснить то, что сделала дальше. Пальцы скользнули вместе со струями теплой воды вниз, по груди, животу… Я закрыла глаза и, скользнув пальцем между ног, представила, что это руки Эша касаются и ласкают меня…

– Вам передали шампанское? – спросил Эш, когда часом позже я вошла в его дом, и жестом предложил сесть на диван, с которого открывался от пола до потолка вид на океан.

– Да, спасибо, это было очень любезно с вашей стороны. – Я опустилась на прохладную белую кожаную обивку и подняла солнечные очки на лоб. Они не мешали, но казалось невежливым оставаться в них. Прищурившись, я постаралась не слишком морщиться от ярких бликов, которые отражались от волн и разбивались о сплошную стену из окон.

Эш улыбнулся, явно довольный своей предусмотрительностью, и я снова ощутила то подобие электрического разряда, которое испытала в первую встречу. Я вспомнила свое поведение или, как это назвать, в душе поспешно затолкала поглубже смущение и скрестила ноги.

Но Эш на меня даже не смотрел – он подтянул лежавшую на краю стола тетрадь на кольцах.

– Здесь уже готовый перевод, – сообщил он. – Наверное, стоило предупредить, что я делаю его от руки. Вчера вечером, когда вы ушли, я хотел отсканировать и переслать, но… не знаю. Мне показалось, что лучше мы просмотрим его сегодня вместе вживую.

Я кивнула, все еще теряясь в догадках, было ли шампанское извинением или обещанием.

– Конечно. Могу я посмотреть?

Я протянула руки, но Эш как будто колебался.

– Там пока совсем немного, но вы получите некое представление… я очень надеюсь. – Он так и цеплялся за тетрадь, явно не горя желанием ее отдавать.

– Эш, – мягко произнесла я, наклонилась вперед и взялась за тетрадь. Несколько мгновений мы держали ее вместе, и клянусь, даже тетрадь была горячей, словно из пальцев Эша по ней струился электрический ток. Но вдруг он смущенно улыбнулся и разжал руку.

Я пролистала тетрадь, предвкушая, сколько там всего написано, но только первые две страницы были заполнены аккуратным почерком. Я снова все пролистала на случай, если что-то пропустила, – но нет, всего две страницы…

Прошлой ночью мне приснилось, что я снова в Малибу…

– Малибу? – уточнила я, прочитав первую строку и подняв голову.

– У деда было поместье у озера Малибу. Он и бабушка Эмилия жили там несколько лет. Пока оно не сгорело.

Сгорело. Точно. Прямо как поместье Мандерли в открывающей главе «Ребекки».

Я вернулась к чтению. По такому короткому отрывку ничего нельзя было понять, кроме того, что начало очень напоминало «Ребекку». Эмилия описывала сон, возвращение в поместье, воспоминания – и на этом все обрывалось.

Две страницы. И что прикажете с этим делать?

Я прокашлялась и закрыла тетрадь.

– Определенно, мне нужно увидеть весь текст. Весь перевод.

– Конечно, несомненно.

Странное ощущение расползалось по внутренностям, когда я пыталась понять, что же именно должна написать для Эша. Мы не могли просто взять и обвинить Дафну дю Морье в плагиате. По крайней мере, нам нужно было нечто большее, чем две страницы рукописного перевода.

– И нам надо обсудить, какого характера книгу мне предстоит написать. Стоит быть осторожными, – продолжала я, надеясь, что не перегнула с откровенностью. – Многие обожали и обожают Дафну дю Морье, «Ребекка» – классика и культовая книга. Поверьте, я знаю из собственного опыта. Критики освистали «Бекки», поскольку, по их мнению, мой пересказ не дотянул до уровня оригинала.

– Я категорически не согласен, – мгновенно возразил Эш.

Я издала смешок.

– Что ж, благодарю. Но что я хочу сказать – в случае с вашим проектом требуется тонкий подход.

Эш пожал плечами, и мне подумалось, что, возможно, ему никогда в жизни не приходилось искать к кому-то или чему-то подход. Каково это вообще – родиться и вырасти в окружении денег, славы и бесконечных возможностей? Я-то выросла в Коннектикуте, в пригороде, в довольно зажиточной семье. Мой отец был адвокатом и зарабатывал достаточно, так что после моего рождения мама оставила собственную адвокатскую карьеру, чтобы заниматься мной и Сьюзи.

Мы ни в чем не нуждались, по крайней мере мы так думали, пока отец не скончался. Но, понятное дело, наш образ жизни ни в какое сравнение не шел с тем, как жил Эш.

– Пожалуй, я понимаю, о чем вы, – наконец произнес он. – Но, честно говоря, осторожность не в моем характере. – Он снова замолчал, потом добавил: – Кажется, я вчера об этом не упомянул, но я отослал дневники Эмилии на экспертизу.

И этого он не упомянул, и того, что перевел только крошечный отрывок.

– Хорошо, – ответила я. Экспертиза – хоть какое-то начало. – Но все-таки, вы в курсе, между вашей бабушкой и Дафной дю Морье существовала какая-то связь? Если она, по вашему мнению, первой написала «Ребекку», каким образом Дафна могла узнать о романе и украсть его?

Эш нахмурился, и у меня возникло ощущение, что вопросами я мешаю нам приступить к самому проекту.

– Я имею в виду, – поспешно добавила я, – какого формата текст вы от меня ждете? Это должна быть история жизни вашей бабушки, неким образом касающаяся Дафны дю Морье, или скорее именно роман, основанный на ее жизни, так сказать, еще один пересказ «Ребекки»?

Он медленно кивнул.

– Вот видите, я же сказал, что вы – идеальный автор для моего проекта.

– Но вы так и не ответили.

– Вы сами разберетесь, – заявил он с небрежной уверенностью человека, который ни разу в жизни не сталкивался с неудачами. Я такой уверенности не ощущала, хотя за пятьдесят тысяч долларов была готова приложить максимум усилий, чтобы разобраться. – Так, результаты экспертизы должны прислать завтра, поэтому, если вы сегодня ничем не заняты, может, выберемся куда-нибудь? Я мог бы показать вам окрестности Малибу. Как насчет небольшого пешего тура?

Туризм в моем представлении соседствовал с бегом трусцой. После того, как Джек съехал, я бегала целую неделю – думала, заведу новое хобби, – но в итоге пришлось признаться, что, как ни тошно сидеть одной в пустой квартире, от бега меня тошнит еще сильнее.

– В Малибу лучшие в мире туристические маршруты, – уточнил Эш.

Я окинула взглядом свои изящные красные балетки на плоской подошве, которые явно не годились для похода по горам. Снова вспомнила утренний инцидент в душе и засомневалась, стоит ли мне проводить с Эшем целый день, не занимаясь при этом его проектом.

– У меня нет подходящей обуви, – наконец сообщила я слегка дрогнувшим голосом.

– А какой у вас размер? – Эш уже листал что-то в телефоне. – Я закажу пару ботинок и носки на складе, через сорок пять минут они будут здесь.

– Я… я… правда… не стоит хлопот…

Коротким кивком он отмел мои возражения, дав понять, что не примет отказ.

– Пустяки. Так какой у вас размер?

– Седьмой с половиной, – сдалась я и растерянно рассмеялась. – Но должна предупредить, у меня мало опыта.

– А-а-а-а, – он рассмеялся в ответ – звучно, заразительно, и мне снова стало понятно, почему он удостоился титула «самый сексуальный мужчина современности». Дважды. – Ну это потому, что вы ни разу не ходили в пеший тур со мной.

Глава 11

Часом позже я, в ботинках из новейшей коллекции компании «Эшервуд», вопреки всем доводам разума, отправилась вслед за Эшем на туристическую тропу. Было около двадцати градусов, по небу плыли облака – идеальная погода для прогулки, и Эш обещал, что маршрут нам предстоит не самый сложный. Мы вышли через кухню, мимо бассейна и теннисного корта по специально проложенному подземному туннелю, который вел из поместья на тропу.

Через двадцать минут я уже выбивалась из сил, стараясь поспеть за Эшем. Я бы такой маршрут ни за что не назвала легким – подъем был крутой, каменистый, и я пришла к выводу, что туризм ненавижу так же сильно, как бег, а может, и сильнее. По крайней мере, во время бега я не подвергала себя риску скатиться по склону и разбиться насмерть.

Эш, заметив, что я отстала, остановился и обернулся.

– Оливия, вы в порядке?

Я кивнула, хотя чувствовала, что лицо пылает, и я вспотела так, что только слепой решил бы, будто я в порядке.

Эш непринужденно улыбнулся и сделал несколько шагов вниз, ко мне.

– Вид с вершины того стоит, обещаю, – заявил он. Завороженная его потрясающим лицом, я, не глядя под ноги, шагнула вперед. Оступилась, и Эш мгновенно схватил меня за плечи, помогая восстановить равновесие. – Вы в порядке, – добавил он, и это был не вопрос, а утверждение.

Но когда я стояла так близко к нему, когда он так крепко держал меня за руки, ни о каком порядке – в моих мыслях и чувствах точно – речи уже не шло. Я дышала так тяжело, что едва не касалась его грудью. Едва. Я подняла взгляд – и мы так и замерли на добрую минуту. Глаза Эша были настолько пронзительно-синими, что я задумалась – это настоящий цвет или, скорее всего, контактные линзы?

Он первый отвел глаза и медленно отпустил мои плечи, перехватив меня за правую руку.

– До вершины не так далеко, я пойду помедленнее, чтобы вы успевали. Я не хотел загнать вас.

Мне было неловко от того, насколько приятно прикосновение его руки, но и отпускать его не хотелось, поэтому мы так и пошли дальше, перешагивая с камня на камень, а тропа становилась все круче и извилистее, пока вдруг внезапно мы не оказались на плоской вершине утеса. Эш направился к краю обрыва, чтобы полюбоваться видом, продолжая держать меня за руку, хотя мне уже не требовалась его помощь.

Перед нами расстилались океан, изгиб берега и город, который с такого расстояния казался то ли игрушечным, то ли картинкой из сказки.

– Мне нравится бывать здесь, – признался Эш. – Вспоминаю, что на самом деле я – букашка в огромном мире. Выхожу за собственные рамки и смотрю на себя со стороны.

Возможно, я его понимала. Долгие месяцы в Бостоне я кисла в четырех стенах и чувствовала, что просто медленно умираю. Казалось, останься я там еще немного – и задохнулась бы в прямом смысле слова. Но я выбралась из этой трясины – и сейчас здесь.

– Потрясающе красиво, – согласилась я.

– Что, подъем того стоил? – осклабился он.

Я кивнула – и, положа руку на сердце, с той секунды, как он подхватил меня, позабыла о ненависти к туризму.

– Я приходил сюда каждый день после того, как она умерла. Просто садился и смотрел на океан.

– Стало легче? – мягко спросила я, но, впитывая глазами бесконечную гладь океана, ощутила поднимающуюся волну невероятного покоя и поняла, что Эшу стало легче. Должно было стать.

– Конечно. Впрочем, полагаю, тут любые средства хороши.

– Мне так жаль. Я даже представить не могу, каково это.

– А вы не замужем? – Я покачала головой. – Помолвлены?

– Нет. Свободна как ветер в поле, – призналась я, не в силах сдержать тяжелый вздох.

– Ага, тут у нас грустная история.

– Не совсем, – возразила я, и Эш приподнял брови. – Мы встречались, после колледжа съехались и прожили вместе… девять лет, даже не верится! А полгода назад он решил, что с него хватит, и вот уже его след простыл.

– Бедная Оливия. – По тону было непонятно, шутит Эш или говорит серьезно, но когда я взглянула ему в лицо, то увидела искреннее участие.

– Да-а, все в порядке, – беспечно отозвалась я и вдруг поняла, что так и есть: приехав в Малибу, я ни разу не вспомнила о Джеке – кроме того момента, когда попросила его покормить Оскара… Ой, Оскар! Про него я тоже забыла и задалась вопросом, выполнил ли Джек обещание или Оскар отправился вслед за своими товарищами и теперь плавает в аквариуме вверх брюшком.

– Эй! – Оклик Эша вернул меня в текущую реальность. – Если у вас нет на сегодня никаких планов… я утром купил на рыбном рынке свежих креветок и собирался попробовать приготовить фра дьяволо. А готовить что-то новое в одиночку такая тоска.

Я ответила не сразу, хотя очень хотела согласиться. Пока не пришел ответ от экспертизы, мы не могли приступить к работе, но если мы не занимаемся проектом, с чего бы нам проводить время вместе?

– Мне кажется, нам полезно узнать друг друга поближе, – добавил Эш, словно читая мои мысли. – Это поможет в работе.

– Конечно, – согласилась я, и слова еще только слетали с губ, а я уже знала, что пожалею о них: – Я с удовольствием поужинаю с вами.

Глава 12

К тому моменту, как мы вернулись к дому Эша, я вся взмокла и растрепалась. Словно предсказывая события наперед, Эш сообщил, что со склада компании для меня прислали комплект одежды.

– Я велел Кларе положить их на кровать в гостевой спальне, – сообщил Эш, когда мы вошли в дом.

– Кларе? – переспросила я.

– Моей домохозяйке, – пояснил Эш. Ну еще бы, естественно у него была домохозяйка. Возможно, это ее я видела на балконе? – Вообще-то она собралась в отпуск на несколько дней, но обещала прибраться в спальне на случай, если она вам понадобится. – Его голос звучал так непринужденно, что становилось очевидно – я еще не вышла утром из отеля, а он уже выстроил весь наш день в полной уверенности, что я приму любые его предложения. – Не стесняйтесь воспользоваться душем, если потребуется, – добавил он. – Ужин в шесть, вас устроит?

Я взглянула на экран телефона – только что наступило четыре. Я не завтракала и не обедала, и сожгла, наверное, больше калорий, чем за весь прошлый месяц. Но решила, что потерплю.

Вслед за Эшем я прошла по длинному коридору, поблагодарила, вошла в спальню и закрыла дверь.

Спальня создавала совершенно иное впечатление, нежели остальной дом – по-мужски сдержанный, угловатый, облицованный сверкающим холодным мрамором, сланцем и камнем. Здесь же полы были выложены благородным темным деревом, стены оформлены в кремовых тонах, а на огромной кровати бледно-голубое покрывало соседствовало с огромными же подушками, накрытыми кружевными салфетками. Это было самое женское по стилю помещение в доме (во всяком случае, из тех, что я уже видела), и я медленно повернулась вокруг себя, рассматривая детали. Взгляд остановился на портрете над камином, напротив постели: он изображал женщину с копной каштановых волос, яркими зелеными глазами, румянцем на щеках и яркими алыми губами. Я видела ее впервые, но сразу поняла, что это Анджелика.

Я опустилась на край постели и всмотрелась в лицо на картине. Эш сказал, что это гостевая спальня, но со всей очевидностью это была спальня его жены – настолько всепроникающим было ее присутствие здесь, стертое подчистую в остальном доме. Декор комнаты, портрет – тут было ее место. Нарисованные зеленые глаза не просто смотрели внимательно – они пронизывали насквозь, как живые. И сообщали мне, что я недостаточно хороша, недостаточно красива, недостаточно изысканна – и вообще, что я делаю в этой комнате?

Я рассмеялась – достаточно нервно – и отвела взгляд: видимо, от голода мне мерещилось всякое. Я покопалась в сумочке и нашла протеиновый батончик, который планировала съесть в самолете, да так и забыла. Съела его в один присест, старательно глядя сквозь балконную дверь на океан, чтобы снова не встретиться взглядом с портретом.

А потом на тумбочке рядом с кроватью боковым зрением я заметила стопку книг. Они лежали так, что виднелся только один корешок со словом «дю»: «дю Морье»? Я доела батончик и запихнула обертку обратно в сумку, поднялась, дошла до тумбочки, сгребла всю стопку и переложила на кровать.

Я обнаружила три разных издания «Ребекки» поверх настолько знакомой яркой голубой обложки, что меня как молнией ударило. Внутри все скрутило, я с трудом сглотнула и, взяв книгу в руки, увидела название: «Бекки, роман Оливии Фицджеральд», воплощение всех моих неудач.

Книга казалась тяжелой – и чужой. Кусок моего сердца, который мне больше не принадлежал и который я не узнавала.

Этот экземпляр явно не раз перечитывали – об этом говорили загнутые уголки страниц и потрепанный корешок. Эш сказал, что читал роман, но зачем тогда оставлять его здесь? Чтобы я нашла его? Но зачем?

Я снова взглянула на портрет, взгляд Анджелики опять уколол меня, и я вздрогнула, хотя в спальне было тепло. Я открыла томик и на титульном листе увидела это – выведенное сразу под моим именем, маркером, жирными заглавными буквами:

ВОРОВКА.

Глава 13

Час спустя, когда я уже сидела на балконе, это короткое слово все еще крутилось в голове. Я испытала большой соблазн запихнуть книгу в сумку, принести в отель, внимательно рассмотреть загнутые страницы и всю ее целиком на предмет других надписей и, возможно, получше узнать Эшервудов или самого Эша. Но мне показалось, что я держу в руках не книгу, а слиток металла, докрасна раскаленный и опасный, поэтому я швырнула том обратно на тумбочку. К тому же, если я запихну книгу в сумочку, точно стану воровкой, не так ли?

– Вина? – спросил Эш, возвращая меня в реальность, и наполнил бокал, не дождавшись ответа. Вино оказалось белым, но он не сказал какого сорта.

Я схватила бокал и сделала большой глоток: это был что-то крепленое, слишком сладкое, возможно, рислинг. Я поморщилась и быстро проглотила отпитое: хотелось не смаковать букет, а побыстрее успокоиться.

– Это платье вам очень идет, – заметил Эш, и я внезапно ощутила его взгляд. Облегающее черное платье из коллекции компании «Эшервуд», которое я нашла на кровати в спальне, каким-то образом подошло и село действительно идеально. Я поставила бокал на стол и взглянула на Эша. Он не отвел глаз, я физически чувствовала, как его взгляд оглаживает мою фигуру, и одновременно хотела, чтобы он и перестал, и продолжал смотреть. Его внимание странным образом льстило мне: такие мужчины, как Эш, обычно не замечают таких женщин, как я, но, возможно, он просто оценивал качество платья и перспективы его дальнейших продаж.

– Я, м-м-м, отдам его в химчистку и верну вам перед отъездом в Бостон, – пробормотала я и залпом выпила еще.

– Нет-нет, это подарок, оставьте себе. – Взгляд Эша снова обежал мою фигуру, и меня обдало жаром – наверное, от вина или я перегрелась днем. Или от его взгляда. – Ботинки тоже оставьте, – добавил он, наконец отвел взгляд и, сделав несколько шагов, уселся напротив меня за столом. Я умудрилась рассмеяться, ощущая, как вино, выпитое на пустой желудок, устремляется прямо в голову, даруя блаженное успокоение.

– В Бостоне нет туристических троп.

– Что ж, тогда мы можем прогуляться еще раз до вашего отъезда, – предложил Эш с такой уверенностью, как будто не сомневался в моем согласии. Я же пришла сегодня на ужин, хотя и колебалась поначалу. Ну, значит, и от прогулки, скорее всего, не откажусь.

Я вспомнила прикосновение его руки там, на вершине утеса, днем, когда мир казался таким необъятным, мы с Эшем – такими крохотными, а соединение наших рук – таким интимным. Возможно, я в самом деле не буду против еще одной прогулки в его обществе.

– Попробуйте креветок, – прервал Эш мои размышления, указывая на тарелку передо мной, – и честно скажите, как вам.

Я наколола креветку на вилку и положила в рот. Мясо, нежное, покрытое томатно-чесночным соусом, просто таяло на языке.

– Восхитительно, – искренне сказала я, надеясь, что Эш не станет снова вдаваться в расспросы насчет шафрана и прочих пряностей, в которых я не разбиралась. – Правда, отлично.

Эш снова смотрел мне прямо в лицо и улыбался. И, собственно, почему я не могу позволить себе расслабиться этим вечером? Забыть прозу жизни и наслаждаться вкусной едой и вином? Ощущать на разгоряченной коже прохладные брызги океана и взгляд Эша?

Но, даже улыбаясь ему в ответ, я не переставала думать о книге, о слове «воровка». Его написал Эш? Именно так он на самом деле думает обо мне? И если да, то зачем так ведет себя?

Двух бокалов вина, большой тарелки креветок и эспрессо оказалось недостаточно, чтобы я забыла о книге. И я решила, что все-таки возьму ее с собой, ведь если завтра верну ее на место, это не будет считаться воровством. Поэтому, приняв предложение вернуться в отель на машине с Ней-том, я сказала, что мне нужно забрать вещи из спальни. Эш кивнул, и я, чувствуя легкую слабость в ногах от вина, поднялась, на миг опершись на стол, чтобы восстановить равновесие.

Дойдя до спальни, я включила свет и сразу нашла взглядом тумбочку – но там, где днем лежала стопка книг, сейчас не было ничего. Я зажмурилась, снова открыла глаза, но на тумбочке по-прежнему было пусто. Однако одежда, в которой я взбиралась на утес, валялась на кровати, там, где я ее и оставила. Я еще раз взглянула на тумбочку – неужели я не вернула книгу на место? Или она свалилась на пол?

Я заглянула под кровать – пусто, обошла всю комнату – пусто. Заметила две книги на комоде, подошла и прочитала названия: «Под стеклянным колпаком» и «Избранные стихотворения» Сильвии Плат, причем в прошлый раз я их не заметила. Мне что, все привиделось?

Я облокотилась о комод, потому что по-прежнему нетвердо стояла на ногах, и взглянула на свое отражение в большом зеркале: бледное, осунувшееся, со спутавшимися кудрями. Я собрала их в кулак и повернула голову, пытаясь понять, что же привлекло такое пристальное внимание Эша.

Я была самого обычного роста и веса, с самыми обычными вьющимися волосами до плеч. Единственной примечательной чертой были глаза – из-за легкой гетерохромии один голубой, второй – зеленый. Но и эта разница становилась очевидной только при определенном освещении – например, таком ярком, как в этой спальне.

Но Эш ведь рассматривал не мои глаза, да?

Я отпустила волосы, провела ладонями по бокам, расправляя платье, оценивая свою довольно посредственную фигуру: грудь слишком маленькая, бедра слишком широкие, живот далеко не плоский. Так почему Эш не мог оторвать от меня взгляд, словно увидел совершенство? И почему я не могу перестать думать об этом взгляде?

– Оливия, соберись, – прошептала я отражению.

Я приехала в Малибу не ради платья, внимания Эша или даже «Бекки» – я приехала сюда воскресить писательскую карьеру, и если я хочу этого добиться, пора взять себя в руки.

Отрывок из «Жены»

Наконец-то я стала настоящей писательницей! Закончив черновую версию романа, я решила устроить себе праздник.

Написать целую книгу – это не шутки. Конечно, пока она не увидела свет, сложно судить, стоила ли она того – но для меня определенно стоила. Я сама, в одиночку, создала что-то серьезное. Как личность. Как писательница. Не как чья-то жена.

Отпраздновать я решила в маленькой забегаловке, куда свежий улов привозят в бочонках сами рыбаки как раз к обеденному часу. Когда я переехала в Калифорнию, мне приглянулось это место, но с тех пор, как стала женой, я здесь не появлялась. Сегодня ветхое строение как будто сияет – или, возможно, сегодня в моих глазах сияет весь мир.

Я заказываю «улов дня» и называюсь вымышленным именем, по которому потом получу заказ. Лысеющий немолодой мужчина за стойкой едва удостаивает меня взглядом – да и с чего бы ему? Одну, без сопровождения, меня попросту перестали узнавать. Если жена не идет под руку с мужем, кто вообще помнит, как она выглядит? И даже если она рядом, все взгляды обращены на ее мужа.

Я беру пластиковый контейнер с едой и вилку и иду к кромке прибоя, сажусь прямо на песок, зарываясь пальцами в прохладную массу. Принявшись за рыбу, понимаю, что, оказывается, умирала с голоду, как будто не ела несколько дней. Я захватила сумку с рукописью и перечитываю ее, пока ем, начиная с первой страницы: «Прошлой ночью мне приснилось, что я снова в Малибу».

Почему-то забавно читать эти строки, сидя тут, на пляже в Малибу, ощущая, как прохладная вода накатывает на ступни, и смакуя во рту кусочек палтуса.

Роман – это выдумка и одновременно правда.

Я смотрю на воду, темную и прекрасную, и понимаю, что однажды покину это место. И даже если вернусь, буду совсем другим человеком или даже призраком той женщины, которой являюсь сейчас.

– Ты чего тут сидишь одна? – прерывает мои меланхоличные размышления голос кузины. Я поднимаю голову – она стоит, уперев руки в тоненькие бока, и хмурится. Я собираю листы рукописи и хлопаю по песку рядом с собой.

– Ну, раз ты нашла меня, садись тоже.

Она не двигается с места.

– А тебе разве не надо собираться? – продолжает она, но хмурится уже не так сильно, а в уголках глаз у нее намечаются гусиные лапки.

Собираться. Конечно. Сегодня в доме прием. Совершенно не помню, в честь кого или чего – выкинула его из головы, пока кузина не напомнила. Я вздыхаю.

– Я положила платье тебе на кровать, – сообщает она. – Но ты куда-то пропала, и я полчаса искала тебя по пляжу!

Бедная кузина, она такая милая. Лучшая подруга детства, она стала и моей подружкой невесты, а потом просто осталась жить в нашем доме. У жены такого богатого человека куча обязанностей, так что мне даже выделили отдельный бюджет на прислугу и помощников – одной же мне было не справиться? Да и кто бы решил взвалить на себя столько хлопот? Так почему бы не платить жалованье любимой кузине, если я в любом случае хочу, чтобы она была рядом?

Я снова хлопаю ладонью по песку.

– Давай, присядь, у нас еще есть время.

В детстве и юности мы могли сидеть и разговаривать часами, только мы двое. А теперь – к моему неизменному раздражению, – даже когда мы остаемся наедине, все разговоры и тревоги вращаются вокруг него.

Кузина снова хмурится, но я не отвожу взгляд, и наконец она уступает и садится рядом.

– Ты в порядке? – спрашивает она. Я предлагаю ей вилку с наколотым куском рыбы, но она качает головой, мягко отказываясь.

– В полном, – отвечаю я.

– Ты не можешь пропустить этот прием, – укоряет она, и мне внезапно очень не нравится ее тон. Ну да, я не пошла на предыдущий званый вечер, чем привела мужа в ярость.

– Я просто хотела подышать свежим воздухом и пообедать. Это проблема? – огрызаюсь я, хотя злюсь не на кузину, а на все эти проклятые званые вечера, которым, как ожидалось, должна была посвятить остаток жизни.

Кузина вдруг замечает стопку бумаги, и выражение ее лица смягчается.

– Ты когда-нибудь все-таки дашь мне ее прочитать? – спрашивает она, показывая на рукопись.

Она знает. Я рассказала ей, что в моей голове давно зреет роман, и вот наконец после стольких лет его ростки начали пробиваться на свет. Она прощает мне некую отстраненность – на что не способен, вольно или невольно, мой муж. Она говорит, что все понимает, даже завидует этому творческому дару, когда слова наполняют и струятся по венам и ты оказываешься в стране, в которую есть вход только тебе одной.

Однако я отрицательно качаю головой. Написанное пока слишком живо и свежо, слишком откровенно и неприглаженно, чтобы показать ей. Стоит хоть один раз выпустить текст из рук, поделиться с кем-то, даже с ней – и он перестанет принадлежать только мне. Он станет чем-то другим, и я тоже. К тому же – и эта мысль пугает меня – вдруг ей не понравится?

Я прячу рукопись обратно в сумку.

– Ты мне не доверяешь? – Кузина подталкивает меня плечом, наполовину в шутку, наполовину обиженно. Но у меня нет настроения ни утешать ее, ни шутить.

– А что, если и так? – осаживаю я ее, поднимаюсь и вешаю сумку через плечо.

Возможно, с этого момента мне не стоит доверять никому.

Глава 14

На следующее утро я проснулась рано и отправилась в долгую, неторопливую прогулку по пляжу. Чувствуя, как песок обволакивает ступни, вглядываясь в серый туман, который окутывал океан, я укрепилась в намерении сосредоточиться на работе, на проекте. А для начала решила, что пора провести собственное расследование – и начать с ближайшей библиотеки: вдруг удастся накопать что-то о семействе Эшервудов в старой прессе, если таковая сохранилась в архивах. Эш уверил меня, что журналы Эмилии ему вернут не раньше обеда, и предложил прислать за мной Нейта к пяти часам. Поэтому весь день был в моем распоряжении, и я хотела провести его с пользой.

Согласно биографии, которую я читала в самолете, Эмилия Эшервуд умерла в тысяча девятьсот сорок втором году, но предыдущим вечером, исследовав данные на сайте с архивом газет, я нашла в дополнение только дату рождения отца Эша – тысяча девятьсот тридцать девятый – и последовавший через три года некролог Эмилии, опубликованный в «Нью-Йорк таймс» и «Лос-Анджелес таймс». Он звучал скорее не как некролог, а заметка из жизни знаменитостей – история семьи, их капиталы, но почти ничего о самой покойной. Направляясь в библиотеку, я, в общем-то, даже не знала, что ищу, но знала, что где-то должна найтись информация, которая бы подтверждала существование Эмилии Эшервуд в реальности.

Библиотека оказалась маленьким одноэтажным каменным зданием, похожим на библиотеку моего детства в Коннектикуте. Ной назвал Малибу фешенебельным местом, но я заметила, что это только наполовину правда. Да, на уходящих вдаль прибрежных утесах разместились усадьбы, поместья и пятизвездочные рестораны, но по другую сторону четырехполосного шоссе, на холмах, царила иная атмосфера, с привкусом доброй сельской старины, так что и библиотека была больше пасторальной, чем фешенебельной.

Я вошла внутрь, вдохнула запах старых книг и ощутила себя почти что дома: библиотеки остаются библиотеками, где бы они ни находились. Улыбаясь, я подошла к стойке администратора и попросила показать мне архивы местных небольших газет. Эмилия, как гласил некролог, умерла на озере Малибу, и я надеялась почерпнуть хоть какую-то информацию из тамошних заметок.

Администратор (Вера, как гласил бейджик) нахмурилась, глядя на меня поверх очков в яркой розовой оправе.

– Озеро Малибу, конец тридцатых – начало сороковых? А какую именно информацию вы ищете?

– Что-то – что угодно – об Эмилии Эшервуд. Она, кажется, жила там последние годы перед смертью, – пояснила я.

– А-а-а, – кивнула Вера, – вы работаете вместе с той женщиной?

– Какой женщиной?

– Которая снимает фильм.

Фильм? Я помотала головой.

– Нет, я ни с кем не работаю. А здесь недавно была женщина, которая снимает фильм? – Эш все-таки уже заключил контракт на съемки фильма и забыл сообщить мне?

– Ну, не так уж недавно, – уточнила Вера. – Может, месяц назад.

Месяц назад? Эш связался с режиссером, прежде чем звонить Чарли? Если так, то он намеренно умолчал об очень важной составляющей будущего проекта.

– Нет, я не работаю с ней, – повторила я, – но если бы вы могли показать мне материалы, которые показали ей, это очень помогло бы.

Вера снова нахмурилась.

– Боюсь, не могу.

– Мне не для фильма, – попробовала зайти я с другой стороны, – я писательница и работаю над книгой…

Я умолкла, пораженная собственными словами, которые не говорила вслух очень давно – я писательница, я работаю над книгой. Приятно и в то же время странно было произнести их и поверить, что они вскоре могут оказаться правдой.

– О, нет, я хотела бы вам помочь, дело не в этом. – Улыбка Веры стала извиняющейся. – Я не могу в прямом смысле – она украла все документы.

– Что? – Я решила, что неправильно расслышала.

– Эта женщина, режиссер. Она взяла с собой все заметки об Эшервудах, которые нашлись в архивах, и так их и не вернула.

Глава 15

Остаток дня я провела в тишине читального зала, изучая биографию Дафны дю Морье – Вера нашла ее в фонде библиотеки после того, как я немного пришла в себя от новостей о краже.

Я надеялась, что на этих страницах найду какой-то ключ к судьбе Эмилии. Я выписала все даты, касающиеся Дафны, в поисках каких-то совпадений между двумя женщинами – родилась в Лондоне в тысяча девятьсот седьмом, жила в Медоне, во Франции, где и окончила школу в тысяча девятьсот двадцать пятом, вышла замуж за Фредерика Браунинга в тысяча девятьсот тридцать втором, вместе с мужем жила весьма замкнуто в Египте – там и начала писать «Ребекку», – переехала в поместье Менабилли в Корнуолле, которое, как считают многие, стало прототипом поместья Мандерли.

Я не была уверена, имела ли Эмилия какое-то отношение ко всем этим событиям, и когда несколько часов спустя я снова вошла в стеклянный дом Эша, в голове все еще роились разрозненные факты из биографии Дафны. Но сейчас моей главной целью было выяснить как можно больше о загадочном режиссере, которая украла архивы, касающиеся Эмилии.

Однако прежде чем я успела открыть рот, Эш сгреб мои руки в свои; теплая волна поднялась вверх, к моим плечам и в конце концов к лицу. Все заготовленные фразы словно выдуло из головы, и я смогла только пробормотать:

– Что случилось?

– Хочу кое-что вам показать, – порывисто ответил он и, так и не отпуская рук, повел меня на веранду. Я подумала, что могла бы освободиться от его хватки и идти на безопасном расстоянии, спокойно, как полагается профессионалу за работой. Но я не хотела. Внимание и близость Эша лишали меня душевного равновесия, но будоражили еще сильнее.

Я бросила взгляд на знакомый стол, ожидая увидеть там дневники Эмилии, но стол был накрыт для ужина, а Эш тянул меня дальше, и только когда мы оказались у самых перил, отпустил мои руки и указал на воду у ног.

– Не понимаю, – сказала я и осознала, что уже произносила эту фразу и сегодня, и несколько раз за минувшую неделю. В присутствии Эша реальность словно начинала ускользать от меня, но странным образом это ощущение скорее влекло, нежели тревожило.

Эш приложил палец к губам, призывая к молчанию, и снова ткнул рукой в сторону океана.

Вода сегодня была жемчужной, голубовато-серой, сияющей в лучах угасающего солнца. Внезапно по ее поверхности прошла рябь, и в волнах показался огромный серый горб.

– Это… кит? – прошептала я, словно боясь побеспокоить великана.

Эш кивнул.

– У них сейчас миграция. Каждую зиму они проплывают тут на пути из Арктики в мексиканские воды. В этом году что-то припозднились.

– Ждали меня, – пошутила я.

– И оно того стоило, – мягко произнес Эш. Его слова упали, как камешки в воду. Этой водой была я, и они упали в самую глубину. Этот жар. Эта искра. Они доказывали, что самый сексуальный мужчина современности думал обо мне не только как о писательнице, и мне это не почудилось.

Киты вынырнули снова – на этот раз сразу двое. Сначала показался горб, потом гигантский хвост, и еще один горб.

– И вот фонтан, – продекламировала я. – И горб как снежная гора.

Эш вопросительно наклонил голову, глядя на меня.

– Извините, – пожала я плечами. – Классический английский юмор. Это цитата из «Моби Дика». Терпеть не могу этот роман, но в колледже мне пришлось писать по нему доклад. Вот теперь всплыло в голове.

– Какое богохульство со стороны писателя признаться, что он ненавидит «Моби Дика», – поддел Эш, и в уголках его глаз залегли морщинки от улыбки.

– Невероятное, – согласилась я. – Но серьезно, вы его читали? – Эш рассмеялся и покачал головой. – Вот и не рекомендую.

– А вы забавная, – непринужденно заметил он. – Не ожидал, что вы окажетесь такой. Но мне это в вас нравится, Оливия.

Я рассмеялась, отмахиваясь от комплимента. Но как Ной говаривал в колледже, юмор был моим защитным механизмом, и в самом деле, я смеялась до тех пор, пока уже невозможно было не заплакать.

Но я не хотела обсуждать эту тему с Эшем, поэтому просто сменила тему.

– Пора приступать к работе, а? У меня осталось всего несколько дней, и я хочу быть уверена, что получила все необходимые документы и указания перед тем, как вернуться в Бостон.

Эш кивнул, но не сдвинулся с места. Вместо этого он склонился ближе, так что его дыхание обдало теплом мочку моего уха.

– Но здесь так хорошо, – сказал он. – Давайте еще немного постоим, просто вот так.

От воды донесся порыв холодного ветра, и я вздрогнула, все еще ощущая дыхание Эша у себя на шее. Как давно в последний раз кто-то хотел побыть со мной настолько близко? И ведь он был прав, нам было хорошо. Поэтому мы остались стоять, наблюдая за китами.

К тому времени, как мы вернулись в дом, совсем стемнело, и я замерзла.

– Оливия, да у вас же губы синие! – воскликнул Эш, когда на нас упал свет огромной люстры, висящей над роялем. – Пойду принесу вам свитер.

Он не ушел – почти убежал, – а я поднесла пальцы к лицу и коснулась губ. Вообразив, что Эш смотрит на мои губы, я слегка согрелась и наслаждалась этим ощущением, пока он не вернулся буквально через минуту.

Свитер оказался большим, бежевым и явно женским. Я не знала, велел ли он доставить его заранее на такой случай или свитер принадлежал Анджелике. Скорее всего, последнее. От этой мысли я вздрогнула, и Эш принялся растирать мне руки.

– Бедная Оливия. Ну почему вы не сказали, что я вас совсем заморозил?

– Нет-нет… сама виновата… надо было одеться потеплее, – промямлила я. Голова у меня тоже замерзла, поэтому язык плохо слушался и слова словно слипались. Все вопросы, все профессиональные соображения, с которыми я сюда ехала, испарились начисто, а теперь, когда Эш растирал мои руки, и вовсе не осталось ничего в мире, кроме его прикосновения и ощущения близости.

Да что со мной такое творится?

Я освободилась из его хватки, сделала огромный шаг назад и перевела дух.

– Дневники, – наконец подобрала я слова. – Дневники вашей бабушки. Мы собирались их сегодня просмотреть.

Он отвел глаза – наконец-то! – и вздохнул.

– К сожалению, экспертиза затягивается, и сегодня мне их еще не вернули.

Теперь, когда я перестала ощущать его взгляд, в голове прояснилось и я вспомнила все, о чем планировала поговорить: Вера, режиссер, украденные архивы. Пятьдесят тысяч долларов. Если хочу получить эти деньги, нужно задать все эти вопросы. И добыть ответы, да.

– Простите. – Эш, оказывается, продолжал объясняться. – Я хотел сообщить вам об этой задержке сразу по приезде, но потом увидел китов и…

Я подняла руку.

– Не стоит извиняться. Киты были великолепны. – Эш нерешительно улыбнулся, и у меня перехватило дух. Я медленно выдохнула и продолжила: – Но я сегодня попыталась провести собственное расследование, и возникли новые вопросы. Вы не возражаете, если я их задам?

– Да, пожалуйста, присаживайтесь. – Эш указал на две кушетки впереди, и я, сохраняя безопасную дистанцию, дошла до одной. Эш опустился на другую. – Задавайте любые вопросы, Оливия, не стесняйтесь.

Я рассказала о поездке в библиотеку и об украденных архивах.

– Вы работаете с кем-то параллельно? – уточнила я, не в силах сдержать досаду – или ревность? Не то чтобы я имела на них право, учитывая, что мы с Эшем были знакомы и занимались проектом всего несколько дней. Но даже за такой короткий промежуток он обрел власть тушить на корню любые мои рациональные порывы.

Он нахмурился, покачал головой.

– Нет, Оливия, вы единственная. Я ни с кем больше не обсуждал эту тему. – Он вздохнул и провел рукой по волосам, и сразу стало понятно, что, вне всяких сомнений, мой вопрос его расстроил. Я хотела протянуть руку и коснуться его, пропустить его жесткие волосы сквозь пальцы, извиняясь. Соблазн и картина оказались настолько яркими, что пальцы у меня дрогнули, чуть скрючившись, в предвкушении, и я поспешно сжала руки в кулаки.

– Возможно, какие-то папарацци, – заключил Эш. – С тех пор как… ну, вы знаете… авария… – Он поднял голову и встретился со мной взглядом – несмотря на набежавшие слезы, его глаза остались такими же потрясающе синими. Я кивнула, показывая, что поняла. – Они охотились за любыми крупицами информации. Я не давал интервью о случившемся, просто не в силах говорить об этом, – и поэтому раззадориваю их еще больше. – Голос у него прервался, наконец он снова отвел взгляд и уставился в пол.

– Мне так жаль, – сказала я. – Это просто… – Просто бессмысленно, вот что. Зачем папарацци охотиться за информацией о бабушке Эша и уж тем более зачем красть ее? Он сейчас рассуждал об Анджелике, об аварии, в которую она попала, об их отношениях. Как это все связано с тем, что случилось с его бабушкой в конце сороковых? – Это просто… – начала я еще раз, но не смогла подобрать слов, которые не звучали бы как обвинение.

– Просто что? – Эш поднял голову, и внезапно передо мной оказался не самый сексуальный мужчина современности, а просто мужчина – грустный, прекрасный, надломленный, – и я не удержалась. Встала, сделала несколько шагов и села рядом с ним; накрыла его руку своей, почувствовав, какая теплая у него кожа. Он перевернул руку, так что мы соприкоснулись ладонями, и нежно сжал мою в своей, как будто внезапно ему понадобилась моя поддержка. Как будто я оказалась его спасательным кругом.

– Я не хотела вас расстроить, – выговорила я не без труда, потому что мне было трудно не то что говорить – дышать – оттого, что мы сидели так близко и я держала его за руку.

– Оливия! – Мои имя слетело с его губ нежно, как дуновение ветра, как напев. – С чего бы им было красть архивы? Зачем им было их красть?

Перед внутренним взглядом снова возникла страница с жирным словом «воровка», и я вновь озадачилась, неужели я его себе вообразила?

– Я видела ваш экземпляр «Бекки», вчера, в гостевой комнате, – мягко заметила я.

– Что? – Он наклонил голову, словно смутившись от внезапной перемены темы.

– На тумбочке у кровати, мою книгу. – Я вдруг охрипла, потеряв уверенность в собственных словах.

– Нет, ваша книга здесь. – Эш выпустил мою руку и указал на белые книжные полки, обрамлявшие камин. – Я храню ее здесь, со всеми прочими моими любимыми книгами. – Он поднялся, подошел к полкам, всматриваясь в корешки, и наконец вытащил, вне всякого сомнения, мой роман в яркой голубой обложке. – Вот она!

Он вернулся и вручил томик мне. С бешено колотящимся сердцем я открыла титульный лист, ожидая, что вот сейчас снова в меня выстрелит это короткое слово – но страница была обычной, без надписей, там значилось только то, что положено. Да что со мной такое? Я что, в самом деле все придумала?

Эш смотрел на меня, чуть склонив голову, со сдержанной улыбкой, и нельзя было понять, считает он меня сумасшедшей или смешной. Как он сказал немного ранее – ему нравится, что я забавная? Он и сейчас считал меня забавной? Я уже открыла было рот, чтобы объяснить, что, видимо, мне привиделось всякое с усталости и голода, – но не смогла выдавить ни слова. Во мне росли сомнения, и мне очень не нравилось это ощущение. Я не могла доверять самой себе, находясь в этом доме, и внезапно захотела как можно быстрее уйти отсюда.

– Мне пора, – сказала я, поднимаясь и возвращая Эшу книгу.

– Но погодите, не сейчас.

– Уже поздно, – возразила я, – вернусь завтра.

Но я испытывала странную уверенность, что мне не стоит возвращаться, лучше улететь обратно в Бостон первым же рейсом; уверенность, что раскаленная, как лава, волна сомнений откатится и остынет, только когда я окажусь как можно дальше от Эша, забуду идеальные черты его лица и то, как согревало меня его присутствие.

– Ну, тогда хотя бы оставьте свой автограф, – протянул он мне свой экземпляр «Бекки», снова открывая его на титульном листе.

Смягчившись, я полезла в сумочку за ручкой; руки у меня тряслись.

– Да, Оливия, – Эш склонился ко мне, так что его дыхание обдало мне затылок, – если вам что-то нужно, если вы хотите что-то узнать – просто обратитесь ко мне, ладно? Не стоит беспокоиться о библиотеке или каких-то украденных архивах – просто попросите меня рассказать вам правду.

Глава 16

Вернувшись в отель, я места себе не могла найти. Теперь, когда Эша не было рядом, в голове опять прояснилось, и я снова и снова мысленно прокручивала произошедшее в его доме. Просто попросите меня рассказать вам правду. Но правда была неуловима, эфемерна, вопросов появлялось все больше, а ответов я не получала. Что-то было неправильно, что-то не срасталось, и я не могла сказать, что именно, – или просто мое писательское воображение неслось вскачь и придумывало то, чего не существовало в реальности.

В желудке заурчало, и я осознала, что так и не поужинала, так что заказала в номер гамбургер и бутылку самого дешевого вина из меню (хотя по моим меркам довольно дорогого, учитывая, что на счете у меня почти не оставалось денег). Я попыталась утешиться мыслью о пятидесяти тысячах долларов, которые получу за книгу, но эта перспектива становилась тоже все более эфемерной. Я не была уверена, что вообще пойму, что за книгу мне предстоит написать, уж не говоря о том, чтобы получить гонорар за свою работу.

Но когда принесли заказ, я подписала чек и выкинула финансовые тревоги из головы. Взяв еду, я вышла на балкон, передернулась от ночной сырости – и только тогда сообразила, что так и уехала в свитере, который мне дал Эш. Я закуталась в него поплотнее, прижавшись щекой к плечу и вдыхая аромат дыма и кедра. Закрыла глаза, вспоминая, как Эш стоял совсем близко и мы смотрели на китов… Господи, да что со мной такое?

1 Пер. Я. Пробштейна.

Вход для пользователей

Меню