Читать онлайн Дочь кузнеца, или Секреты Cредневековой стоматологии бесплатно

Глава 1

Пролог

С чего же начался тот роковой день, который разрушил не только мое настоящее «я», но и оборвал все нити, связующие с прошлым? Прошлым и настоящим…Хотя теперь я понимаю, что порой между этими понятиями нет грани.

Да, он начался с кошмара. В предутреннем сне мне привиделось, как на меня навалился огромный скользкий монстр, который медленно, словно смакуя, превращал мое обмякшее тело в лепешку. Боль была настолько реальной, настолько земной, что я кричала, и, похоже, проснулась от крика. Теплый баловень Барсик, всю ночь привычно мурлычущий в ухо, сидел рядом и в полутьме таращился на меня своими огромными фонарями-гляделками. Всегда спокойный кот был явно напуган. Да, похоже, я и правда только что кричала.

Я встала с кровати и посмотрела на часы. Всего пять утра, небо за окном только-только начало блекнуть, переходя из ночной мглы в предрассветный полумрак. К чему, интересно, мне привиделся этот кошмар? Покойная крестная, навещавшая меня в детском доме, как сейчас помню, имела патологическое пристрастие к значению снов. Любое сновидение называла вещим, толковала с помощью гадательных книг и сонников и всегда говорила мне на свиданиях: «Леночка, милочка, а что тебе сегодня снилось? Надо верить снам, сны говорят нам о будущем».

От образа старушки крестной мысли перенеслись в те далекие, суровые для меня дни в детдоме. И другие, ранние детские (и такие недетские!) воспоминания воскресли сами собой. Перед глазами как живой стоял отец, офицер в отставке, годами медленно угасающий от контузии, полученной во время какого-то конфликта на границе. Я плохо запомнила образ папы, в моей памяти он только с теплом глядит на меня со старых, еще черно-белых фотокарточек. Помню себя маленькой на кладбище в день его похорон: военный оркестр, еловые ветви и скупые слова утешения, с которыми ко мне и маме подходили его сослуживцы.

Мама, мамочка…Отцу недолго оставалось ждать встречи с тобой в ином мире, если он и вправду существует. Проклятая опухоль скоро унесла и тебя навсегда, ты даже года не успела побыть вдовой…

– Это судьба, девочка моя, твои папа и мама сейчас вместе, – пыталась утешить меня крестная в тот хмурый ноябрьский день, день маминых похорон. Ее слова казались мне гадкими, приторными – старушка говорила со мной, как с маленькой, а я не хуже взрослой переживала свою страшную потерю.

– Тетя Галя! Какая судьба? Что вы говорите? Нас в школе учат не верить в судьбу, в приметы! Мы же пионеры! И не надо со мной сюсюкать, я не ребенок! – я со злостью скинула руку крестной со своей макушки – Галина Яковлевна непрерывно гладила меня, думая утешить.

– А ведешь себя хуже ребенка, хотя сама говоришь, что взрослая, – крестная вздохнула. – Жаль что годы не те, я бы тебя перевоспитала. Ну ничего, государство этим займется, – покачала она головой…

Потом чужие, отвратные стены детского дома. Суровый директор Михаил Семенович, любивший ябед и доносчиков, воспитательницы, болтливые сплетницы, то и дело норовившие наказать нас, детей, за малейший проступок. Сухие, бездушные учителя, от которых мы ни разу не слышали доброго слова. Зубрежка, зубрежка, зубрежка…Муштра, муштра, муштра… Минимум телепередач, минимум игр. Казенные стены, казенные души. Миниатюрный детский ад. И единственный кусочек счастья среди этого океана бездушия – те долгожданные выходные, когда меня забирала домой крестная – единственный близкий мне, нелюдимому подростку, человек. Да, она была суетной и суеверной, но лишь от нее я получала те скудные порции нежности, которые некоторым одноклассникам и вовсе не были доступны – у нас воспитывались сплошь сироты.

Особой охоты делиться личным опытом с публикой нет, но отказать прессе в такой просьбе – значит, навлечь на себя немилость Аркадия Владиславовича. М-да, наш преподобный директор спит и видит покрепче подружиться с четвертой властью, панически боится черного пиара и дорожит репутацией клиники.

Ну что ж, придется наваять рассказик до начала рабочего дня. Как же мне повезло, что я проснулась рано, а то бы могла и не успеть. Выходит, не так страшны ночные кошмары, как их малюют.

Я включила ноутбук и наспех плеснула в чашку растворимого кофе, чтобы хоть как-то прийти в себя и прогнать сонный морок. Наглая морда Барсик, увидев, что я прошла на кухню, стал громогласно требовать завтрака. Пришлось и ему сыпануть корм, быстренько налить свежей водички в миску, и через пару минут мои пальцы уже стучали по клавишам, кропая «исповедь» для газеты. Да, конечно, писатель из меня еще тот…Ну что ж, пусть знают: я не акула пера, а дятел клавиатуры. Примерно через полчаса усердных стараний я набросала такой текст:

«Решение стать врачом я приняла еще в школьные годы. Я росла и училась в детском доме в маленьком провинциальном городишке Самарской области. В те годы, а это было начало 90-х, в нашей глубинке только-только начали появляться частные кабинеты дантистов с мало-мальски современным оборудованием.

В один такой кабинетик обращалась при проблемах с зубами и моя крестная, единственная, кто занимался моим воспитанием после смерти родителей. Как-то тетя Галя взяла меня с собой, решив, что мне нужен профилактический осмотр зубов. Это был первый визит в стоматологию в моей жизни. Было мне тогда лет тринадцать, и о выборе будущей профессии я еще не задумывалась.

Из «Ералаша», детских журналов и наводящих ужас рассказов одноклассников о посещении «зубников», я составила представление, что минута в кресле у стоматолога хуже, чем самая безжалостная порка. В моем детском воображении дантинсты были злобными садистами, вооруженными ужасными клещами, щипцами и прочим железом для причинения боли пациенту.

Каково же было мое удивление, когда в этом маленьком стоматологическом кабинете я увидела уютную мебель и детские картинки на стене с красивыми зубками – во весь рот мне улыбались разные сказочные персонажи!

А доктор-то!

Ею оказалась совсем молодая и по-киношному красивая девушка, напоминавшая больше модель, нежели «зубника»! Эту волшебницу в белом халате звали Ангелина Евгеньевна, и она имела внешность под стать своему ангельскому имени.

– А, новая пациентка у меня! – приветливо улыбнулась мне эта “зубная фея”. – Как тебя зовут?

– Лена. Елена, – я постаралась нацепить на себя маску бесстрашия и показать, что мне детские страхи нипочем.

– Отлично, Леночка, садись в это кресло, мы проверим твои зубки. Это совсем-совсем не больно! – голос красавицы окончательно успокоил меня.

Помню, как заботливо она провела осмотр моих зубов, как учила правильно пользоваться зубной щеткой, рассказывая доступным ребенку языком об угрозе кариеса.

Когда тетя Галя вела меня обратно в детский дом, я была в полном восторге!

Именно в этот день я решила, что стану таким же врачом – доброй феей в белом халате, которая облегчает страдания людям.

С этого дня я упорно стала идти к новой цели.

Раньше не очень любила биологию в школьной программе, теперь же погрузилась в нее с головой.

Помимо библиотеки приюта, записалась в городскую и в часы досуга корпела над медицинскими многотомниками и журналами. Те карманные деньги, что изредка перепадали от крестной, направляла на самообразование.

Нужно ли говорить, что мечта сбылась?

Безусловно! Всё получилось, как и планировала: сдала экзамены в медицинский институт просто блестяще – не зря готовилась годами.

Сейчас можно долго вспоминать о том, как мне приходилось крутиться, словно белке в колесе, в студенческие годы, чтобы выжить на стипендию и оплатить дополнительные курсы.

Вечерами я подрабатывала в кафе, ночами зубрила лекции. И стала одной из самых успешных выпускниц, – на моём студенческом счету числилось несколько побед в конкурсах молодых практикантов.

Сейчас мне уже сорок пять. Время неумолимо. Большую половину своей жизни, четверть века, я отдала стоматологии.

В моей практике были самые разные случаи. Ежедневно приходилось сталкиваться с людской болью и облегчать ее, как Ангелина Евгеньевна. Ведь именно её яркий пример определил мою судьбу.

Хороший ли я мастер своего дела – решать моим пациентам. Многочисленные же дипломы и сертификаты – ничто по сравнению со словами благодарности избавленных от боли людей.

Может, я не спасаю жизни, как хирурги, но я дарю людям белоснежные улыбки, облегчение и здоровье. И, повернись время вспять, другой профессии я бы не выбрала!».

Перечитала.

Да, немного пафосно вышло. И суховато, пожалуй. Ну да ладно, пусть редакция сама подправит. В конце концов, я медик, а не писательница. Махнув рукой на свою литературную бездарность, отправила рассказ на указанную почту.

Затем в привычном ритме собралась на работу.

Когда выходила за дверь, ко мне со всего разбега на спину прыгнул шкода Барсик и жалобно завыл, словно предчувствуя какую-то беду. Видимо, котик просто до сих пор напуган с рассвета, когда я его разбудила своим криком после кошмарного сна.

Погладила встревоженного мохнатого питомца и решила не обращать внимания на кошачьи причуды.

В конце концов, это единственный друг стареющей одинокой женщины, грех на него сердиться.

– Ну-ну, малыш, маме пора на работу, – с трудом отодрав от себя котяру, намертво вцепившегося в меня, вышла из дома. Это так буднично звучит – просто вышла из дома. Если бы я знала в тот момент, насколько поворотным станет этот день в моей судьбе…

За рулем своей старенькой, но верной и незаменимой «Тойоты», без приключений добралась до клиники.

Привычная рутина накрыла прямо с порога: утренние церемонии беглых приветствий с коллегами, переодевание, ответ на несколько срочных звонков, а затем первый пациент. День не сулил ничего экстраординарного.

Да, это был обычный рабочий день, какие я пережила сотни за годы работы в клинике. После того, как моя ассистентка Любовь Ивановна, старая дева, часто ворчащая себе что-то неразборчивое под нос, но свои обязанности выполняющая безукоризненно, подготовила инструменты и рабочее место, начался прием.

В кабинет вошёл тучный мужчина средних лет. Он жаловался на боль в зубе. Был сильно взволнован и немного напуган, но старался сохранять спокойствие.

Я провела осмотр ротовой полости:

– У вас кариес.

– Да? То есть нерв удалять не будем?

– Нет, – покачала головой я, – кариес поверхностный. Даже обезболивать не вижу смысла.

– Нет-нет! Вы что, обязательно укольчик. Я без него стану нервничать и… и могу вас толкнуть, вы проткнёте мне десну насквозь, я залью тут всё своей кровью и потом придётся зашивать, и дела судебные…

Понятно. Он боится стоматологов и каждый раз идёт в кабинет дантиста будто на плаху.

– У вас невероятно живое воображение, Константин, – мягко улыбнулась я, – обезболим, раз уж так хотите.

– Да, пожалуйста, – вяло улыбнулся Костя в ответ.

Я сделала анестезию и приступила к работе. Когда лечение было завершено, мужчина поблагодарил меня и покинул кабинет довольным.

Следующей пожаловала симпатичная молодая женщина, которая пришла на профилактический осмотр. Она была спокойна и уверена в себе. Умница, люблю таких. Я провела осмотр полости её рта и обнаружила зачаток образования зубного камня. Девушка согласилась на профессиональную чистку.

Процедура не из приятных, хорошо, что у нас было ультрасовременное оборудование, на нём работа шла быстрее и не так болезненно.

Выполнив чистку, проинструктировала пациентку, как правильно ухаживать за зубами, чтобы избежать образования камня в будущем. Красотка была искренне рада:

– Вау! – восхищённо выдохнула она, глядясь в ручное в пластмассовой раме зеркальце. – Мои зубы стали чище и даже, кажется, белее! Просто заглядение! Эта процедура однозначно стоит своих денег!

Ненадолго пришлось прервать прием ради краткой планерки: директор вызвал всех сотрудников, нудно читал наставления к предстоящему медицинскому конгрессу. Толком его не слушая, я тайком листала ленту новостей в смартфоне, чтобы не зевнуть и не задремать.

После обеда, помнится, пришел ко мне еще один старичок с тем же вечным кариесом. Процедура оказалась несложной, да и старичок покладистым. Так что в этот день особой усталости к вечеру я не почувствовала. Вот только почему на сердце было так тревожно с самого утра? Неужто из-за этого морока, предрассветного кошмара? Похоже, дорогая Елена, ты уже стареешь, сказала я себе. Скоро, как покойная крестная, начнешь верить глупым приметам и бегать по гадалкам. Я усмехнулась такой перспективе. Дурные сны в XXI веке – это повод для визита к психоаналитику.

А ведь сон оказался в руку…

Глава 1

В тот последний вечер моей прежней жизни я ехала после смены домой по давно знакомому шоссе, любуясь только что вспыхнувшими огнями любимого города, наслаждаясь прохладным, бодрящим ветерком и отсутствием пробок.

На сумеречной трассе мой легкий компактный автомобиль, словно маленький кораблик, плыл по дороге, никого не обгоняя и не превышая установленную скорость.

Плавно управляя рулем, я включила негромкую, успокаивающую музыку и даже тихонько стала подпевать. Как же кайфово: впереди – спокойный вечер и часы полного релакса…А завтра…Додумать я не успела. Запиликал смартфон, лежавший на соседнем сиденье, и одновременно меня накрыло волной ужаса.

На моем пути, внезапно, как тот самый монстр из ночного кошмара, возник огромный грузовик, который почему-то выехал на… встречку.

Мне навстречу!

– Твою тааааак! – отчаянный крик вырвался из горла, продирая изнутри лезвиями панического ужаса. А потом всё слилось в оглушающем грохоте.

Меня полностью поглотил первобытный, животный страх.

Со страшным грохотом и треском мы столкнулись с чертовым грузовиком, разбрасывая вокруг искры и осколки стекла – это последнее, что успело зафиксировать мое потрясённое сознание. Удар был настолько сильным, что автомобили отбросило в разные стороны, словно игрушки.

Кажется, я продолжала кричать…

Каким-то образом, но я вылетела через лобовое. Неужели не пристегнулась?

Меня протащило по асфальту, словно выстланному наждачкой.

Я неподвижно лежала, всё ещё до конца не понимая, что произошло.

Вокруг слышались чьи-то крики. Попыталась шевельнуться, но пронзенное болью тело меня не послушалось.

Я чувствовала тепло, медленно растекающееся своеобразым нимбом вокруг моего неподвижного тела. Вяло подумалось: кровь? Да, она. А почему не больно? Посттравматический шок?

– Мать вашу, «Скорую» вызывайте, «Скорую»! – в угасающее сознании ворвался чей-то громкий голос.

В ушах раздался противный вой полицейских сирен.

Последние воспоминания о тех страшных минутах – вокруг меня толпятся какие-то чужие люди, слышатся крики, а я медленно умираю. В сознании, словно яркая лампочка, вспыхнула мысль: «Ну, вот и конец!». И отчего-то этот факт совсем не напугал.

А потом… Потом – яркая вспышка света… и благословенное небытие.

Глубокая, вязкая тьма…

***

…Настырный луч солнца дразняще проник в мои полузакрытые глаза. Его задача – разбудить, вырвать меня из дремоты. Я медленно открываю непослушные веки и пытаюсь осознать, какой кошмар мне привиделся на этот раз.

Похоже, мне приснилось, что я попала в аварию. Или нет? Не приснилось? Разве бывают такие до боли реалистичные видения?

По привычке протягиваю руку к прикроватной тумбочке, чтобы нащупать будильник и хотя бы понять, который час, но не нахожу рядом ни тумбочки, ни, естественно, будильника на нём. И тут понимаю, что и кровать-то вовсе не моя!

Пытаюсь, насколько это возможно в моем состоянии растерянного зомби, анализировать происходящее. На дворе светает. И я ощущаю, как откуда-то врывается холодящая струя свежего воздуха с чужими, незнакомыми и потому тревожащими запахами.

Я лежу на деревянной, грубо сбитой койке, с тяжеловесным, неприятным на ощупь холщовым бельем и каким-то неудобным матрасом, на мне несуразная льняная рубаха, напоминающая скорее саван.

Мелькает мысль, что я в морге, но уж это вряд ли. Не бывает моргов с кроватями, как медик, я это точно знаю. Как знаю и то, что я жива.

– Что происходит, твою мать? – невольно вырвалось.

Что это за воронье карканье?

Вообще-то я дама интеллигентная и стараюсь почем зря не выражаться, но видимо, подсознание мое таким образом попыталось привести меня в чувство. Голос, хоть и сиплый, также кажется мне незнакомым.

Я огляделась. С трудом, преодолевая боль в мышцах шеи, но всё же. От увиденного мне поплохело. Попыталась встать и ощутила, что на лбу у меня большая шишка, которая болит и мешает нормально двигать головой.

Неведомым образом я попала в какую-то убогую, темную комнатушку, на вид не более шести метров площадью. И комнатой-то не назовешь. Все, что находится вокруг – сплошь допотопные музейные экспонаты, иначе не скажешь. Ни одного привычного взору предмета: ни телевизора, ни элементарного радиоприемника, которые, худо-бедно, водятся в любой отдаленной деревне о двух дворах, ни мебели…

Я бы покачала недоумённо головой, да вот только в затылке от резких движений стреляло, потому продолжила просто изучать обстановку.

Стены в этой странной каморке были из потемневшей, грубой древесины, а пол даже не деревянный – земляной, от него веяло холодом.

Пахло сыростью и плесенью.

Бревна, из которых было сколочено помещение, местами поросли мхом, вокруг ни малейшего намека на уют.

Лампа отбрасывала тусклый свет на грубое деревянное распятие, висящее на стене – похоже, это единственное украшение странной комнатушки.

Я с трудом, стараясь даже дышать через раз, села.

В голове мелькали разные догадки, вытесняя одна другую. Где я? В какой такой глуши? Что со мной произошло, куда меня занесло? Может, я и правда сплю? А может быть, я без сознания и это просто галлюцинации?

Блуждающим взором нахожу оконце, если его вообще можно так назвать. В покосившейся раме даже нет стекла, просто пробитая в стене дырка, в которой растянут бычий пузырь, мерзко жёлтого цвета, точь-в-точь как в старых фильмах про крепостное право.

Понимаю, что многого через такое “стекло” не углядишь.

В итоге, набравшись решимости, встала и медленно пошаркала вон из комнатушки к видневшемуся проходу, занавешенному какой-то дерюжкой.

Отодвигаю “штору” и выхожу в ещё одну комнату. Я даже глаза шире распахнула от представшей картины! Это помещение было куда больше моей “спаленки”.

Здесь в дальнем от меня углу высилась целая гора какой-то хозяйственной утвари, там и сям громоздились непривычные городскому человеку предметы, они казались будто перенесенными из учебника истории в реальность. Шайки, лоханки, котелки, пропитанные копотью и тому подобная рухлядь.

Я с удивлением разглядывала покрытый ржавчиной горн, дырявые меха, наковальню, молот, клещи и, знавшее лучшие времена, деревянное ведро, видимо, для воды. На стенах висели полки, на них – какая-то глиняная посуда. В уголке тускло светила медная масляная лампа, тоже древняя, от неё несло невыносимым чадом.

Ещё одно окно, побольше размером, по центру стоял большой грубо сколоченный стол, вокруг него широкие лавки, и, самое примечательное, монструозная печь.

Удостоверившись, что и тут никого нет, несмело шагнула вперёд. Мой путь лежал ко входной двери. С трудом потянув странной формы ручку, вышла в сени, отделявшие жилую часть дома от улицы. В этом тамбуре стояли короткие лавки с тазом, полным воды.

Преодолела два метра до ещё одной двери и с очередным усилием толкнула створку, послышался противный скрип плохо смазанных петель. И тут, стоило мне выглянуть наружу, под ноги кинулся поросенок, он больно толкнулся в мои икры и с визгом помчался прочь.

С бешено колотящимся от пережитого испуга сердцем, прижалась спиной к стене.

Значит, все-таки деревня?

Успокоившись и стараясь не дать холодным тискам страха вперемешку с паникой взять верх, выглянула-таки наружу.

Большой двор. Всё пространство казалось пропитанным запахом навоза. Рой мух вился над кучкой экскрементов, оставленных животными.

Солнце было уже довольно высоко. На дворе, похоже, весна – деревья щеголяли яркой молодой листвой, на некоторых только-только раскрылись почки. Переливы неведомых певчих птиц слышались среди ветвей, как гимн пробуждающейся природе.

Устав, чувствуя, что колени подгибаются от слабости, вернулась в хижину. Внезапно кто-то прыгает мне сзади на спину, я испуганно вздрагиваю, едва удержав равновесие. Крик застрял в горле и вдруг пришло понимание – это всего лишь кот. Снимаю животное с плеч, и поражённо выдыхаю:

– Барсик?!

Точно он!

– Барсик! Малыш мой! Как ты сюда попал? Где мы? – я прижимаю теплое кошачье тельце к себе, и тут замечаю несоответствие.

Вроде бы те же яркие желтые глаза, та же серая шерстка, но вот на шее белое пятно, а его отродясь у моего кота не было.

Но до чего же похожи, почти близнецы!

Животное, сердито фыркнув, оттолкнуло меня лапами и вырвалось из моих объятий.Я не стала удерживать.

Оказавшись в доме, первым делом ещё раз огляделась, на этот раз в поисках воды.

В одном углу заметила потемневшую, неприглядную деревянную кадку, неподалеку от неё глиняный кувшин с отбитой ручкой.

Зачерпнув воду, с наслаждением осушила тару. Вкус странный и ощущения необычные – эта вода холодила нутро, одновременно добавляя добрую порцию бодрости.

– Итак, и всё же где я очутилась? – звук моего осипшего голоса немного успокаивал.

Самая здравая версия – я вижу галлюцинации после наркоза. Ведь я хорошо помню, как израненная, лежала на асфальте после катастрофы. Еще кто-то всё кричал: «Скорую, Скорую!». Но разве бывают такие реалистичные видения? Так куда меня занесло? И спросить-то не у кого, в этой проклятой хибаре ни души, кроме кота.

Раздавшийся скрип входной двери заставил вздрогнуть и медленно обернуться.

На пороге замер человек.

На меня пристально смотрел коренастый мужчина среднего роста, с мускулистыми руками, смуглолицый, с задубевшей, обветренной кожей и густыми темными волосами. Лицо обрамляла борода, не менее густая, чем его шевелюра. Глаза его были карими, а взгляд проницательным и в то же время строгим. Но, как ни странно, никакого страха он во мне не вызвал. Немудреная одежда незнакомца состояла из засаленного кожаного фартука (никогда раньше не видела подобного кроя), и грубых штанов, заправленных в высокие сапоги. В руке он держал железный шлем, явный реликт из прошлого.

Первый увиденный мной после пробуждения человек шагнул навстречу и радостно воскликнул:

– Дочка! Ты очнулась!

И тут до меня дошло, что я вообще ничего не понимаю…

Глава 2

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день», – подумалось мне любимой поговоркой покойной крёстной. Выходит, я уже в чьи-то дочки попала. А весь этот бред, то ли сон, то ли явь, начался с той аварии на трассе. Да, это было последнее, что я запомнила. Как говорится, из огня да в полымя.

Интересно, кто этот странный мужик? Лесник какой-то, что ли? А может, это вообще просто чей-то дурной, злой розыгрыш? Но кому понадобилось так меня разыгрывать? Перевозить в какое-то грязное захолустье? Программа «Вас снимает скрытая камера»? Это же даже не смешно! Наваждение какое-то…

Догадки и версии так и крутились в голове, вихрем сменяя одна другую и не давая мне толком сосредоточиться. Между тем вошедший спешно отложил железный шлем, который он держал в руках, в сторону и тут же бросился ко мне с неподдельной радостью.

– Лира, голубка ты моя! Доченька! Ты уж и на ногах! – мужчина порывисто схватил меня за руку и бережно поднес ее к своей бородатой щеке, крепко прижав мои пальцы своей ладонью. От него исходил стойкий запах гари, грубая одежда была пропитана еще какими-то неприятными ароматами. Кожа его была сальной, а свалявшиеся тёмные волосы с проседью выглядели так, словно он не мылся около года. Появись такой тип у нас на улице в Самаре, его бы точно приняли за бомжа. Но, похоже, это и есть хозяин хибары, в которую я попала. Ладно, посмотрим что дальше будет… Решила в первые минуты принять выжидательную позицию: слушать, не комментируя. А там уж как получится…

А ещё… я прекрасно понимала язык. Английский? Странный только, не такой, каким я его знала, но тем не менее для меня вполне ясный.

Новоявленный папаша пару раз чмокнул мою ладонь и грузно опустился на ветхую скамейку рядом. К нему на колени запрыгнул тот самый серый кот, свернулся клубком и стал мурчать, а хозяин, поглаживая его мягкую шёрстку, повел свою речь.

– Ох уж и боялся я, что отойдешь ты на небеса, моя ласточка! – стал неспешно, с расстановкой рассказывать мужчина, покачивая головой. В речи его чувствовалась искренняя тревога, но говорил он обстоятельно, без суетных причитаний. Голос его звучал грубовато, с хрипотцой.

– Три дня и три ночи ты металась в бреду, в горячке. Добрая старая Мэгги уж выхаживала тебя, как могла… И мазями, и припарками, и травами – чем только ни лечила, ничто не помогало! Недавно она ушла к себе, всё же и хозяйство у неё, следить надо. А так всё у твоей постели хлопотала.

Мужчина помолчал, устремив задумчивый взор куда-то вдаль, мимо меня.

– Ох, как вспомню я…Несутся ко мне гурьбой соседские ребятишки, кричат наперебой: «Дядюшка Джон, дядюшка Джон, ваша Лира в реку упала! Еле вытащили! Без чувств она! Бегите скорее к старому мосту!». Напугался же я в тот миг! Мчусь к реке сломя голову, сам на ходу молю своего покровителя, Иоанна святого, чтобы помиловал да спас мою голубку. Мало, что жену схоронил, вдовцом навек остался, так за грехи мои единственную дочку Господь забирает! Как прибежал, как увидел тебя бездыханную…О камень ты ударилась… Спасибо Тому и Билли, которые неподалеку рыбачили, они и вытащили тебя, не дали на дно пойти. Принёс я тебя домой, неподвижную, уж и не чаял я, что очнешься… Помиловал таки нас Всевышний, радость ты моя! – мужчина поднял глаза вверх и трижды перекрестился.

– Что же ты все молчишь, Лира, ангел мой? Иль не отошла еще от бреда горячечного?

Мужчина подошел ближе и стал пристально вглядываться мне в глаза. Я поспешно отвела взгляд, чтобы он ничего не заподозрил. Ну, отвечай же ему хоть что-нибудь, приказала сама себе, а там видно будет.

– Я… Я вовсе ничего не помню, – слабо пролепетала я не своим голосом. И на всякий случай, чтобы не вызывать подозрений у собеседника, добавила: – Не помню, батюшка… Ни о себе ничего не помню, ни о тебе…Все вокруг будто в тумане…

Я не верила своим ушам. Откуда я знаю этот диалект? Да еще и так складно изъясняюсь на нем?!

– Говорили, говорили мне, а я верил, что пронесет, – тяжко вздохнул мужчина, из рассказа которого я хотя бы поняла, что зовут его Джон, и Джон этот твердо уверен, что я ему дочь. – И старая наша Мэгги упреждала, а знахарка-то она знающая, умелая. И даже сам отец Стефан, заходивший молитву над тобой читать, муж-то он весьма учёный. «Как бы, говорят, дочка твоя рассудком не повредилась от такого удара, ежели и выживет». Ан и вышло почти как баяли: ничего теперь не помнишь. Немудрено, вон, шишка-то какая на голове у тебя! С яйцо куриное будет! Всё тело в подтеках кровавых! Ну, ничего, ничего, голубка моя. Кликну опять Мэгги, она тебе еще примочек всяких сотворит. Поправишься, а там, глядишь, и память вернётся. Ты сейчас-то ляг, не томи себя, ведь не окрепла ещё. Я отлучусь сейчас, а там, и старушка Мэгги придет, стряпню нам принесет какую-нибудь. Ты-то уж стряпать пока никак не сможешь. Полежи пока, дочка, а мне спешно надо похлопотать о делах насущных, а то недолго нам и по миру пойти.

–– А ты… куда? Куда уходишь? Ты надолго? – спросила я, чтобы иметь представление, на сколько же оставит меня этот человек в одиночестве, дав возможность окончательно собраться с мыслями и попытаться понять происходящее.

–– Да, доченька, собираюсь я в замок, на поклон к барону нашему, Годфриду. Третьего дня хотел еще в путь отправиться, да ведь эвон какая беда с тобой приключилась. А еду-то я к барону вот чего…Не будет ли, дескать, заказов на шлемы да латы для вассалов его милости. Худо-бедно, хоть поправили бы маленько свои дела, с деревни-то уж давно никто ко мне в кузню не приходит. Времена нынче тяжкие, народ разорен, да и рыцари не те уж пошли, что прежде, доходов нет ни у кого, одни убытки. С тех пор, как проклятые французы, чтоб их черти драли, осадили нас, да король наш добрый Генрих, милостью божией, прогнал восвояси их принца Людовика, не тем он будь помянут, худые времена настали. Война-то, доченька, она хуже чумы, годами беды от нее тянутся… Пришли, видно, наши последние времена. То неурожаи, то французы чертовы, то лорды наши воюют меж собой, а бока-то у нас от их распрей трещат. Только и знают, что налоги поднимать, а где гроши-то брать, если во всей округе шаром покати? Простому-то человеку всегда больше всех достается – что от Бога, что от короля…Не зря в народе говорят: и на том свете нам придется на господ работать. Они-то в котлах кипеть будут, а мы дрова в огонь кидать. Согрешили мы крепко все, видать, вот и терпим теперь напасть за напастью…

Эх, Лира, Лира, заболтался я с тобой, а путь-то предстоит неблизкий. Ты уж полежи, как я тебе велел, а я забегу к старушке Мэгги, накажу ей за тобой приглядеть, – мужчина наспех перекрестил меня и вышел за дверь.

С улицы потянуло прохладным ветерком, который принес с собой в комнатушку все те же стойкие запахи скотного двора. Вскоре я услышала во дворе ржанье лошади и скрип колес – видимо, мой новый папенька поехал по своим нуждам на телеге. Потом все стихло. Только кудахтанье кур со двора доносилось, хрюканье поросенка, да порой собачий лай откуда-то издалека.

Я еще раз внимательно огляделась вокруг. Прошлась по этой тесной, сырой лачужке. Потрогала стены хибары, утварь, зачерпнула себе еще воды кувшином.

Ну, что я скажу. Вкус есть, осязание есть. Запахи тоже ощущаю. Предметы реальны, – вон, от досок стола заноза в палец попала, и я это чувствую. Это точно не сон. А что тогда? Опять вопрос без ответа…

Вскоре я и вправду начала ощущать сильную слабость, легкое головокружение и боль в теле, словно то падение в реку было наяву. Действительно, самое разумное сейчас – лечь в постель и все обдумать.

То, что происходящее со мной не бред, это я уже точно понимаю. Ну не может быть бред таким реалистичным и таким логичным. Значит, я не дома, не в нашем городе, я вообще не в России, и, полагаю, даже не в своем времени. А где же тогда? Хм… Судя по тем именам, которые упоминал мой так называемый отец, это Англия. Но, самое главное, ведь он еще и говорил о каких-то рыцарях, баронах, вассалах. Тем более, как я поняла, он мастерит шлемы и латы для этих персонажей, живых, а не сказочных. В современной Великобритании такого нет и быть не может. И уж вряд ли бы сейчас там сохранились такие убогие хижины с такой обстановкой, в которую я попала. Так что же это?

Я, попав в аварию, умерла в своем мире и воскресла в прошлом? Нет, дорогая Елена Сергеевна, ты серьезно? Ты отдаешь себе отчет в своих мыслях?..

Задав самой себе риторические вопросы, пытаюсь дальше анализировать ситуацию.

Ну, сама же в молодости увлекалась эзотерикой, тогда повальная мода на это пошла. Помню, как все мы зачитывались Ошо, «Бхагавад-Гитой» и Кастанедой. Карма, реинкарнация, аватары… Переселение душ…

А сколько книг в нашем мире написано на эту тему, сколько фантастических фильмов снято…Да и серьезные ученые говорят о подобном, не одни фантасты. Может, во всем этом есть зерно истины? Еще же Марк Твен писал о приключениях янки при дворе короля Артура. Помню, как читала эту книгу и от души смеялась.

А вот теперь мне не до смеха. Сама оказалась, словно в книге. Но в какой?

Это Англия? Похоже на то. Средневековая Англия. Что первое приходит на ум? Что-то из литературы…

«Сломал свой верный меч Элендил, В бою себя не щадя, А Исилдур в том бою добыл Проклятие для себя…»

Тьфу ты, черт, ну что я, в самом деле! Это же вообще Толкин, фантастика, вернее, фэнтези! Отставить! Нет, надо припомнить что-то из реальности. Что еще я читала о той эпохе? Так, а это?

«Доблестный король Артур

Стал владыкой бриттов.

Воспевай же, трубадур,

Подвиг, уж забытый… »

Да нет, тоже не то, совсем не то. Какой еще, к чертовой матери, король Артур и рыцари Круглого Стола? Это вообще, может, легенда, а не реальность. Надо вспомнить реальную историю средневековья. Этот кузнец говорил совсем о другом правителе. Наш добрый Генрих, сказал он. Ну же, Елена, собирайся с мыслями! Ходила же в студенческие годы в клуб любителей истории! Поскреби в памяти. Генрих, который воевал с французами… Генрихов-то много было, и войн много.

«Первый Генрих, и Генрих Второй

Оставили в памяти след.

Каждый из них был великий герой,

Подобных которым уж нет» …

Нет, наверное, тоже не то. Да уж, правящих Генрихов в Англии хватало, который же из них? А, этот кузнец говорил, французский принц Людовик еще. Так…Ну, если полагаться на память и свои знания, может быть, сейчас правит Генрих III. О котором и историки-то мало чего знают, куда уж мне-то. То есть, выходит, на дворе тринадцатый век? Ну, будем считать, что так. А что я знаю об Англии тринадцатого века? Да ни фига не знаю! Ну, короли тогда правили, ну, были у них вассалы, графы, бароны. Феодалы, одним словом. Лендлорды, да. Рыцарство. Крестовые походы. Духовенство. Реформации еще тогда точно не было – значит, католическое духовенство. Ну, купцы еще были, гильдии, ремесленники. Простонародье. Меня вот угораздило попасть именно в этот слой. Вот и все, пожалуй, что приходит на ум о той, вернее, уже этой, эпохе.

«И как же ты тут собираешься выживать?» – вновь задала я вопрос самой себе. Что ответить? Ну, как-нибудь. Все-таки за моими плечами опыт и знания человека, жившего на столетия позже. Это хорошо я придумала с потерей памяти, значит, первое время можно на нее ссылаться, а дальше разберёмся.

Да, здесь придется обходиться без электричества, бытовой техники, гаджетов, утреннего кофе и даже без элементарных гигиенических удобств. Например, той же туалетной бумаги.

А как тебе такие прелести жизни, как крысы, вши, чума? Вокруг – сплошная антисанитария, а в деревне этой, надо полагать, только знахарка с травами да священник с молитвами. Да и в городах-то не лучше. И чего не угораздило меня переродиться какой-нибудь графиней, вздохнула я. Хотя из истории помню, и дворяне в эти времена жили не в самых лучших по нашим меркам условиях.

Да уж, вот влипла так влипла…Как говорится, картина Репина «Не ждали»…Средневековье – не самая подходящая эпоха для женщины из ХХI века. Даже история медицины говорит о том, что дожить в ту пору до сорока лет было большим счастьем…

Так! А мне-то сколько лет сейчас? Я же вообще ничего о себе не знаю, кроме имени, которым меня называл “отец”. Да, придется теперь привыкать к мысли о том, что это отец. И в каком же вообще я теперь облике? Как же это мне в голову-то раньше не пришло?

Я медленно поднесла к лицу свою руку, и стала внимательно разглядывать чужие, незнакомые пальцы и ладонь…

Глава 3

Итак, я в новом времени и пространстве, в новом теле изучаю новую себя. Как ни странно звучит – знакомлюсь сама с собой. Ну что ж, а сколько было зафиксировано случаев потери памяти и в нашем мире? После заболеваний, травм, стрессов, контузий на войне…Многим людям после амнезии невольно приходится вновь знакомиться с собой и своими близкими, теперь и мне это предстоит…

Внимательно оглядела свои ладони. На среднем пальце левой руки тускло поблескивало немудрящее колечко с бирюзой, видимо, медное. При дальнейшем обследовании конечностей нового тела обнаружила твёрдые мозоли, видать реципиентку жизнь не баловала и она много трудилась. Также по юношеской свежести кожи было понятно, что я намного моложе, чем была в прежней жизни на момент катастрофы. Форма кисти далеко не аристократическая – пальцы хоть и длинные, но не изящные, а словно специально созданные для трудов на сельском подворье.

А как же вообще я выгляжу? Попробовала посмотреть на свои нынешние волосы, оказалось, они собраны в низкий пучок. Повозившись немного, распустила их, стараясь лишний раз не задевать шишку. Плечи накрыла густая русая волна, явно нечесаная несколько дней, оно и неудивительно. Волосы у меня, смотрю я, тонкие, немного даже шелковистые, с едва заметным оттенком меди.

Так, хорошо бы еще узреть наконец свое новое лицо. Но как? Вряд ли в этом жилище найдется хоть какое-то зеркальце. Вот ещё вопрос: а зеркала хотя бы существуют, или пока никто их не изобрёл?

Тут вспомнила про кадку с водой в сенях, осторожно встала с постели и прошла к ней. Наклонившись над тазом, вгляделась в своё расплывчатое отражение.

Ну, что можно сказать? Девушка я довольно молодая, но, признаться честно, далеко не красавица. В водной глади смогла разглядеть лицо с неестественно бледной для селянки кожей. Может, это болезнь придала такой вид? Нет, кадка с водой, всё же не самый лучший вариант в моем случае.

Жаль все-таки, что зеркала нет. Вернулась в условную гостиную и осмотрелась в поисках хоть какого-то отражающего предмета. Заметила в одном из углов массивный, местами обитый медными клёпками деревянный сундук. Интересно, что там внутри? Мелькнула мысль про миф о Пандоре, на свою беду открывшей запретный ящик. Ну, как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Хотя в моем положении о таких напитках вспоминать себе дороже.

Подошла вплотную и с трудом, но всё же откинула неподатливую крышку. Повеяло горькими травами, наверное, так сберегали содержимое от моли. Внутри навалены какие-то старые платья из толстого холста, льняные платки, собранные в ком шерстяные чулки. Все вещи большого размера, на крупную женщину, явно не на меня. Наверное, это барахло осталось от покойной матери, о которой упоминал кузнец.

Под тряпками нашла еще маленькую черную шкатулочку. Внутри – незамысловатые украшения, тоже, видно, остались от покойницы. Сломанные сережки, колечки, похожие на то, что у меня на пальце – все грубой работы, из меди. Один потемневший от времени крестик, кажется, серебряный. Тяжелый медальон с готической гравировкой на крышке, сработан он из тусклого металла, висит на массивной цепочке с большими звеньями. Вот такое вот у меня наследство… Порывшись, обнаруживаю в сундуке еще связку сальных свечей, и – не может быть – нечто, похожее на зеркало!

Быстренько достала из недр сундука эту вещицу, и принялась изучать свою находку. Да, какое ни на есть, но это зеркало. Непривычное, конечно, для человека из будущего – это даже не стекло, а какая-то посеребренная металлическая пластинка. Но, тем не менее, штуковина эта отражает, а мне только это сейчас и надо.

Подхожу с зеркальцем поближе к единственному источнику света – к тому самому пузырчатому оконцу. Солнце, видимо, стоит уже довольно высоко, и комнатка освещена лучше, чем утром. Стала внимательно вглядываться в свое отражение.

Зеркало порадовало меня не намного больше, чем кадка с водой. Да, красавица из меня так себе. Черты лица простецкие, невзрачные, спасибо, хоть не уродливые. Нос прямой, и то ладно. А губы вот совсем не тонкие и изящные, скорее, не в меру сочные. Одним можно залюбоваться на этом лице – глазами. Они такого яркого, насыщенного оттенка синевы, что кажутся мне ненатуральными. Очутись я с эдакими глазищами в своей эпохе, все бы подумали, что это цветные линзы. Бывает же! Интересно, а у многих ли девушек в этой местности настолько сказочно красивые глаза, или мне одной столь крупно повезло? Зато ресницы так себе, констатирую с разочарованием. Не столько длинные, сколько густые. Ну да ладно, хватит придираться. Могла бы быть вообще хромой или кривой, конопатой девкой, так что не привередничай, дорогая Елена. Стоп. Пора приучаться называть себя новым именем. Не капризничай, Лира.

Едва я мысленно произнесла свое имя, как услышала, что кто-то произносит его на улице, во дворе. Выходить или нет? Мало ли кого я встречу… А с другой стороны, сидя в каморке, многого не разузнаешь. Потому решила рискнуть.

Толкаю скрипучую входную дверь и крадучись выхожу во двор.

В самом дворе никого нет, кроме кудахчущих кур и чавкающего поросёнка. Голоса, которые я услышала, раздаются из-за высокого неокрашенного забора, ограждающего наш двор. Ну, это и хорошо, можно подслушать, не выдавая своего присутствия. Прислоняюсь к доскам ограды и вдруг замечаю довольно широкую щель. Как же мне повезло – смогу не только слушать, но и смотреть!

Прильнув к отверстию, увидела такую картину: неподалеку от нашего забора, на песчаной дорожке стояли две женщины средних лет, которые громко болтали, временами бросая взгляды в сторону нашего дома.

Судя по всему, сплетничали они уже довольно давно и о чем-то интересном – слишком много жестов и эмоций. Это типичные крестьянки, очень схожие друг с другом. Обе ширококостные, сбитые, румяные. И одежда у обеих одинакового кроя: длиннополые платья из толстой ткани, невзрачные, выцветшие передники, пестрые чепцы на головах, на ногах несуразного вида деревянные башмаки. У одной из селянок в руках большая корзина, накрытая грязным холстом, а другая держала на веревке живую беленькую козочку, которая всё норовила вырваться и сильно мешала беседе. Тут я опять услышала своё имя.

– Ну, вот так всё и было, кумушка Агнесса, – продолжила разговор женщина, которая на вид казалась постарше. – Бедная Лира! Хорошая же девка, уж за что её так Господь наказал? Видала я нынче поутру старую Мэгги, говорит, больная наша так, мол, и не очнулась. Неужто у старого Лидса опять похороны в доме будут? Жену эвон когда еще на тот свет проводил, да сколько ребятишек у него во младенчестве померло, одна вот Лира и выжила. И за что ему такое наказание? Кузнец он знатный, на всю округу славен мастерством. Да и сам он мужик степенный, трезвый. Смолоду завидным женихом был. Эх, сколько же девок тогда за ним бегало, хотя он в те годы еще только подмастерьем у покойного Биггса трудился. Грешным делом и я на Джона-то заглядывалась – парнишка толковый, работящий, из доброй семьи, и красавцем каким был в ту пору… А сейчас вот, поди ж ты, опять ему испытание свыше. И ума не приложу, что за напасть такая на кузнеца-то нашего?

– А то и скажу вам, кума Бертина, что все это по грехам его, – напыщенно произнесла собеседница. – Неужто вы не знаете, что кузнецы – все сплошь колдуны? Все равно, что в огне адовом, целый день жарятся в своих кузнях, сами чёрные, не краше дьявола. А, думаете, кто им меха-то раздувает? Черти, не иначе. А нечистая сила, она ведь, кумушка, до поры до времени помогает, а уж потом и спросит с треклятого колдуна втройне. Этот Джон, он и в церкви-то редкий гость, говорят, даже преподобный отец Стефан очень на него сердит за что-то. А известно, за то самое! За ворожбу! Глаз, говорят, у кузнеца дурной, уж не он ли на нашу округу прошлогодний неурожай накликал?

– Да что же вы такое говорите, кума Агнесса! – принялась негодующе возражать крестьянка с козочкой. – Это Джон Лидс-то колдун? И как у вас только язык повернется! Настоящий он христианин, праведный: и на храм сколько жертвовал в хорошие времена, и рыцарей-то скольких для походов на Святую землю оружием снарядил без всякой мзды! А что отец Стефан на него зол – так то совсем другие, старые счёты меж ними…

– Нет, колдун, колдун ваш старый Лидс! – переходя на визг, продолжила перебранку вторая баба. – Да и дочка-то его тоже ведьма! Видно, водяные черти хотели ее у моста-то под воду унести, да не вышло. А как не ведьма? Сами посудите, семнадцать лет девке, а ни одного жениха отродясь не было. Я в эту пору уж двоих ребят принесла. С нечистым, видать, блудит, помилуй нас Пресвятая Дева! Как посмотрит на тебя своими глазищами, так прямо оторопь берет. Не то человек, не то какой-то дух лесной. Видно, и мать ее покойная с лукавым блудила, что младенцы-то все ее помирали, как щенята, некрещёные! А эту вашу Мэгги-то давно сжечь на костре пора! Сама колдунья, ворожит да зелья бесовские варит, так, небось, и девку кузнеца своему ремеслу учит. Не зря к ней таскалась да выхаживала!

– Тьфу на вас, кума! – крестьянка, что на вид постарше, гневно отвернулась от бабы с корзиной. – Нет бы пойти, за здравие болящей свечку поставить, вы же невинную девушку почём зря поносите! Да и отца ее туда приплели! Сама-то вы старая ведьма, вот что я скажу! Чтобы вам пусто было!

Обруганная кумушка хотела что-то возразить, но уже не успела – собеседница развернулась и спешно зашагала прочь, волоча за собой упирающуюся бодливую козочку и ворча себе под нос.

Наблюдать мне больше не за кем, я вернулась в дом, стараясь переварить услышанное. Как неожиданно, но как же кстати я только что прослушала краткий курс истории своей семьи от двух деревенских сплетниц. Повезло, что и фамилию свою теперь знаю. На провал в памяти вечно ссылаться тоже не получится. Ну, хоть какой-то ориентир из прошлого для выживания в будущем…

От размышлений меня отвлекли звуки во дворе. Скрипнуло крыльцо, и послышались чьи-то нетвердые шаги. Нет, это не мой отец, точно. Он не мог вернуться так быстро, да и скрипа телеги не было слышно. Так кого же ко мне несёт? Кто-то неведомый толкнул входную дверь и вошел в сени – я расслышала негромкое покашливание. Дверь в горницу приоткрылась.

Кого же я увижу сейчас, и что сулит мне новая встреча в этом пока пугающем меня мире?

Глава 4

Не успела я толком собраться с мыслями, чтобы определиться, как встретить незваного гостя, как кот – близнец Барсика (надо бы узнать его имя), почуяв человека за порогом, громко радостно замяукал и стрелой кинулся к дверям встречать нежданного гостя. Это меня немного успокоило: значит, человек не чужой, прежде не раз бывавший в доме.

Дверь отворилась, и на пороге я увидела старую-престарую женщину. Древняя и ветхая, будто сошла с какой-то сказочной иллюстрации о столетних колдуньях. Не успела незнакомка и слова сказать, а я уже догадалась: это та самая знахарка Мэггги, о которой говорил кузнец и упоминали те болтливые соседки. Отец ведь, уезжая, предупредил, что она меня навестит, а я об этом благополучно позабыла.

Я облегченно перевела дух. Повезло, что это она явилась, а не кто-то из односельчан, хоть примерно могу сообразить, как себя вести с ней.

– Лира, хвала небесам, ты очнулась! – старушка во весь рот улыбнулась и я, по профессиональной привычке, сразу отметила полное отсутствие зубов в ее ротовой полости. Котяра радостно терся об ноги лекарки. Та не поленилась, чуть кряхтя наклонилась и погладила его.

– А, Тибо, плутишка серый, соскучился, никак? – кот довольно замурчал, по-своему приветствуя пришедшую.

Я уставилась на Мэгги, которая так самоотверженно выхаживала мое новое, почти бездыханное после травмы тело.

Всё в её облике говорило о крайне преклонных годах. Причудливая паутина морщин бороздила дряблое, с загрубевшей кожей лицо. Старушка была седой, как лунь – неряшливые космы выбивались из-под выцветшего платка. И даже накинутая на плечи толстая шерстяная шаль не скрывала горб, которым то ли к старости, то ли с рождения наградила ее природа. Скрюченные артритом пальцы с нестриженными, обломанными ногтями, держащие вместительную корзину из прутьев, слегка подрагивали. Глаза пришедшей были затуманены мутной поволокой и немного слезились. Одним словом, старушка доживала свой нелёгкий век. И одета она была жутко бедно, такое в моём мире не на каждой помойке встретишь.

Знахарка воскресила в моей памяти кадры из сказочных фильмов детства, в которых часто появлялась Баба-Яга в исполнении разных актеров. А ещё сразу же возникла ассоциация с рассказом «Старуха Изергиль», иллюстрация в книге как будто была написана с этой средневековой травницы. Неудивительно, что в деревне её считают ведьмой. Как ей удалось дожить до стольких лет во времена мракобесия и не попасть на костер – просто загадка.

Однако, надо что-то отвечать, не стоять столбом. Старушка пристально вглядывалась в меня своими мутными глазами, и я на мгновение испугалась: а что, если она поймёт, что я это вовсе не я? Ведь знахари древности были своего рода психологами, не одними же травами они лечили людей, за годы практики научившись видеть других насквозь.

– Тетушка Мэгги! – я постаралась придать своему голосу оттенок полного спокойствия и не выдавать своих мыслей. – Батюшка предупреждал, что вы зайдете. Рассказал, что вы часами сидели у моей постели, выхаживали, как могли! Чем нам вас отблагодарить? Может, отец что-то сможет сделать для вас? Я пока сама ещё очень слаба… И я, кажется, потеряла память. Как очнулась, с трудом узнала отца, о своем прошлом тоже толком ничего не помню.

Старушка прошла к столу и присела на лавку, та даже не скрипнула под её хрупким, как у воробушка, тельцем. Часто-часто закивала, тяжело вздыхая.

– Да, доченька, я в самый первый день твоей хвори говорила Джону: как бы рассудка ей не утратить. Случалось такое и раньше, ох, сколько я больных-то на своем веку выходила. Но Господь милостив, авось поправишься, и разум вернётся. Я вот тебе снадобий всяких принесла, да харчей малость. Небось, и не ела ещё, а тебе сейчас надо подкрепиться, добрая пища – лекарство для хворающей.

После её слов я действительно почувствовала волчий аппетит. И вправду, у меня маковой росинки не было во рту после того, как я здесь очутилась. Вода из кадушки не считается. А вот интересно, смогу ли я вообще есть здешнюю пищу? Что за варево принесла мне эта старая женщина? Я с опаской стала наблюдать за гостьей.

Старушка откинула холст с корзины и стала выставлять на стол глиняные горшочки и мисочки.

– Садись, девонька, разговейся после нежданного поста, – Мэгги кивнула на лавку напротив.

Опасения мои оказались напрасными. Никакой брезгливости её стряпня на вид не вызывала. В одном из горшочков оказался ароматный куриный бульон, довольно горячий. На куске холста гостья разложила ржаной хлеб и домашний сыр. На вкус он напомнил мне любимый мной в прошлом сулугуни. Из козьего молока, немного терпкий, тающий во рту. М-м, вкуснотища!

Я жадно набросилась на угощение, забыв поблагодарить добрую женщину за гостинцы и заботу.

Старушка смотрела, как я наспех утоляю голод, и, судя по ее лицу, искренне радовалась за меня. Интересно, почему же она так добра к нашей семье? Или она всем так помогает? Надо бы потихоньку расспросить…

– Тётушка Мэгги! – обратилась я к ней, утолив первый голод. – А сколько же больных вы выходили на своем веку?

– Ох, девочка… – старушка глубоко вздохнула и на минуту задумалась. – Да разве ж их всех упомнишь? Десятками, сотнями проходили через мои руки. И на свет я скольких приняла, сколько родов видела, сколько невинных младенцев, уже мертвенькими, на свет выходящих…До хоть бы твою матушку взять, покойную Мэри. Ведь пятерых после тебя схоронила, да всё грудничков. Одна ты у отца осталась, души он в тебе не чает. Сколько пытались его сосватать с той поры, как вдовцом остался… И таких степенных невест предлагали, честных вдовушек, хозяйственных, и с приданым. Нет, говорит, не введу я в дом мачеху для доченьки! Повезло тебе с родителем, что уж говорить…И дом-то у вас полная чаша, во всем нашем приходе мало где такие справные хозяйства отыщешь. И, зря не скажу, нет второго такого отца, как твой, во всей округе! Все наши мужики то норовят, чуть грош в кармане звякнет, в таверну побежать, бражничать, а Джон, он отродясь хмельного в рот не брал – всё тебе приданое копит. А ты вот, как на грех, в реке чуть не утопла, напугала нас до смерти. Видела Джона, как сидит он у твоей кровати, молитвы шепчет, а сам глядит вокруг, как полоумный. Хвала небесам, хоть рассудок не утратил! Одна надежда у него теперь – дожить до твоей свадебки! Если его прежде самого не сживут со свету…

– Кто? Кто сживёт? – напряглась я от последней фразы. Судьба кузнеца теперь была мне не безразлична, ведь отныне он единственный близкий мне человек!

– Да не девичье это дело, в дела родителя-то лезть! Скажу одно: завистников у него много, и врагов. И мастерству завидуют другие ремесленники, да вот еще отец Стефан, будь он неладен, изжить норовит. Не ладят они друг с другом, словно чёрная кошка меж них пробежала…

– Тётушка Мэгги! Ты прости за такой вопрос… – я немного замялась. – А вот отец Стефан… И другие… Говорят, что ты ведьма. Почему так?

Старушку мой вопрос нисколько не обидел, наоборот, неожиданно рассмешил. Она захихикала, потом шутливо замахала на меня руками.

– Ведьма, миленькая, как не ведьма? Вся уж мохом поросла от старости. А ведь в народе-то издавна говорят: любая старая баба – та же ведьма. Вот доживешь до моих лет, сама поймёшь. Ну, а ежели без смеха… Не больно-то некоторые любят тех, кто их чем-то разумнее да прозорливее. Я и грамоте, и счёту обучена, иной у меня на мир взгляд. Сами к таким бегут за помощью, да тут же их и поносят за глаза. А падре наш Стефан на меня злится, аж желчью исходит, но не тронет, это будь покойна. Он, между нами, до смерти колдовства да сглазу боится, хотя пастве проповедует, что власть божия сильнее любого волшебства. Опаску имеет, что тронь меня – так черти да другие нечистые духи, мои якобы помощники, его в отместку в преисподнюю ввергнут! Суетно это для духовного-то лица, ну, да не нам судить его, кто ж без греха…

Её слова позабавили, я всё-таки угадала, – Мэгги оказалась проницательной старушкой.

– Ох, Лира, девочка моя, я-то, старая, всё болтаю да болтаю, да и ты егоза такая, всё расспрашиваешь. А мне бы уж пора к другой болящей. Мельникова-то жена уж неделю после родильной горячки отойти не может, пользую я её, как могу. Жаль, если отойдёт – ребятишек-то у них мал мала меньше, а доходов – кот наплакал, неурожай сделал своё тёмное дело. Эх, неспроста говорят: у богатого – телята, а у бедного – ребята… Так что надо поспешать, обещалась я ей. Ты вот поди сюда, глянь, что я тебе оставлю для лечения-то. Гляди да запоминай.

Знахарка порылась в своей корзине и вытащила какие-то глиняные горшочки и холстяные мешочки. Неторопливо перебирая их, поучала меня.

– Это, Лира, мазь на барсучьем жиру, ссадины свои да шишку смазывай поутру да на ночь – скорее заживёт. Вот здесь – трава святой Марии Магдалины, болящему сил придает да скорби забирает. Настаивай на пару и перед сном пей по кружечке. Это вот – богородская мурава, её лучше в молоко горячее щепоть кинуть, не более, и перед трапезой пить натощак каждое утро – все боли в теле как рукой снимет. А вот этот корень непростой, его адамовой головой кличут. Зашей его в свою исподнюю рубаху, да носи неделю, не сымая. И раны заживит, и от беды оградит. Запомнила? Ну, с богом, милочка, побреду я…Отцу-то кланяйся, как вернётся.

Старушка бережно сняла с себя сонного кота, который пристроился к ней на колени, пока мы беседовали. Прихватив свою опустевшую корзину, она побрела к выходу.

– Тётушка Мэгги, спасибо вам за всё! Приходите чаще, – едва успела я крикнуть ей вслед, и дверь за гостьей со скрипом захлопнулась.

«Надо бы петли смазать», – мелькнула мысль в голове. Я улыбнулась. Похоже, что начала ощущать себя хозяйкой нового жилища.

Остаток дня ходила по хибаре, подробно изучая содержимое. Ненадолго вышла во двор, оглядела хозяйственные постройки. Зашла в пустую конюшню, заметила под её крышей гнездо ласточки. Долго бродить не пришлось, опять накатила волна слабости – шишка всё ещё давала о себе знать пульсирующей болью. Я вернулась в свою комнатку, прилегла и сама не заметила, как забылась в дремоте.

Уже стемнело, когда меня разбудили скрип колес во дворе и ржанье лошади. «Отец приехал!» – удивительно, но я была искренне рада грядущей с ним встрече.

Я не ошиблась. Спустя некоторое время в дом вошёл кузнец. Но он был не один.

Глава 5

– Заходи, располагайся, а я дочку проведаю. – Голос отца мне показался чем-то расстроенным. Я услышала, как он почти на цыпочках подошел к моей каморке и осторожно отодвинул занавеску.

– Доченька, никак тебе опять неможется? – с искренней тревогой вгляделся мне в лицо . – Может, кликнуть Мэгги, пособит тебе чем-нибудь?

– Нет, нет, батюшка, – поспешила я успокоить нового для меня родственника. – Задремала я невзначай. – Рассудок мой отметил, что и моя речь становится всё больше похожа на речь здешних обывателей. – А тётушка Мэгги заходила к нам нынче днём, снадобья мне разные принесла. И тебе велела кланяться.

Кузнец кивнул, присел на табурет у моего изголовья, задумался. Он явно был чем-то опечален.

– Как твоя поездка, папенька? Ты, наверно, сильно устал? Может, ты голоден, так Мэгги нам немного снеди принесла, я тебе оставила. Давай накормлю? – сказав это, заметила, как он тяжко вздохнул, но улыбнулся. Кот Тибо потёрся об его ноги и прыгнул на колени, явно требуя привычной ласки. Но отец его даже не погладил, он размышлял о чём-то своем.. Питомец состряпал недовольную мину, фыркнул и спрыгнул на пол. Видать, привык считать себя главным в доме и был ещё тем капризником. Точь-в-точь мой Барсик! Коты, наверное, во все времена одинаковы…

– Нет, дочка, не хочется пока мне вечерять. В замке перед отъездом малость покормили на кухне, так сыт ещё, не жалуюсь. И тебя не хочу беспокоить, до сих пор не могу нарадоваться, что в себя пришла, мое ты сокровище! Я не один приехал, со мной Уильям. Мне надо потолковать с ним кое о чем. Отдыхай, дочка. – Он поцеловал меня в лоб и вышел из комнаты.

Занавеска закрылась, и я услышала, как кузнец сел за стол и завел разговор с незнакомым мне человеком. Он говорил тихо, но я слышала почти каждое слово.

– Так вот, застал я нашего барона Готфрида в его владениях, допустили меня к его милости, – Кузнец порой замолкал, словно пытался подобрать нужное слово. Собеседника не было слышно, как будто его и не было в комнате. Мне стало нестерпимо любопытно посмотреть, кто же приехал вместе с Джоном, и, тихонечко встав, я приоткрыла шторку.

– Стал я ему объяснять: так мол, и так, не будет ли угодно латы да оружие для ваших рыцарей заказать, времена-то тревожные, слухи идут, что французы опять нам войной грозятся. Я, мол, лишнего не возьму, а уж работу мою вы сами знаете, не раз доводилось мне шлемы да доспехи поставлять ко двору вашему.

Собеседник сидел ко мне лицом, облокотившись о стол, и слушал отца внимательно, не перебивая. Это был молодой человек лет двадцати, с взъерошенными рыжими волосами, местами запачканными чем-то темным. Юноша был одет в серую от пыли шерстяную рубаху и прожженный понизу коричневый кожаный фартук. Лицо его, как и у отца, было сухим и загорелым. В широких плечах и мускулистых руках чувствовалась недюжинная сила. Задумчивые карие глаза посверкивали в ответ на отцовскую речь. Что-то мне подсказывало, что я его хорошо знаю. Но откуда?

Тем временем кузнец продолжал:

– Барон, храни его Господь, выслушал меня благосклонно, но дурную весть мне поведал. Говорит, дескать, и рад был бы мне заказ сделать, да только закон теперь не позволяет. Вышел на днях новый королевский эдикт, а в нём и говорится: дворяне отныне могут покупать доспехи да латы, да копья, да мечи, да всё прочее не иначе, как у мастеровых из гильдии оружейников. На каждом таком изделии клеймо гильдии должно стоять. А ежели, мол, кто из других ремесленников это клеймо подделает, так того велено нещадно драть плетьми и отправлять в ссылку. Вот уж напасть так напасть! А чтобы мне в ту гильдию кузнечную войти, столько денег просят, что и кобылу продав, и все инструменты – не хватит.

На этих словах его лицо скривилось, как будто от боли.

– Все ж таки, непонятно мне, чего ради нужны эти гильдии? – проронил первые слова незнакомец.

Надо сказать, я была с ним солидарна. Я тоже не до конца понимала всю эту историю, осознавала только, что для отца, который кормился кузнечным делом, – это действительно серьезная забота.

– Ну, как тебе растолковать? Гильдии, они, словно государство в государстве. Известное дело, давно хотели всю кузнечную да оружейную работу к своим рукам прибрать, чтобы такие одиночки, как я, заказов у них не перебивали. И, видно, сговорились, да дали мзду королевским советникам, а те такой указ и подсунули Его Величеству. Эх, грехи, грехи… Как говорится, рука-то руку моет. И ведь дворянству от этого теперича тоже сплошное разорение! Товары из гильдии, они ведь втридорога стоят, а уж теперь тамошние мастера вообще обнаглеют, знают, плуты, что никто им нынче не указ. А нам-то, простым мастеровым, как быть? По миру идти? Сам тому свидетель, не много сейчас заказчиков в нашей деревне. Только лошадь кому подковать, да плуг, либо соху подправить. И не мне тебе рассказывать, что уж давно селянам и платить-то нечем – налоги душат, за землю отдай в казну, за полив, да и церковную десятину никто не отменял.

Кузнец замолк и вновь погрузился в свои мысли. Юноша тоже на миг задумался, затем спросил:

– И что теперь думаешь делать? Не могу взять в толк, как такие мастера, как ты, могут остаться без работы? И о чем только думают королевские советники?! – он не мог скрыть своего раздражения.

Мне очень хотелось вступить в разговор и расспросить подробнее, какие есть варианты решения этой задачи. Как я могла бы утешить этого честного труженика, который, к тому же, во мне души не чаял? Конечно, я не его родная дочь по плоти и крови. Но попытаться заменить ему настоящую дочку, не дать впасть в отчаяние, думаю, в моих силах.

– Отец! Ну не печалься ты так! – внутренне подбадривала я его. – Проживём как-нибудь. Хозяйство у нас есть, с голоду не помрём. Вот поправлюсь я, и смогу тебе помогать, ты только держись! – и, почувствовав, как заныло тело, со вздохом села на кровать.

Кузнец, до того момента молчавший, как будто услышал меня, встрепенулся.

– Ну да ладно, поделился с тобой, полегчало. Найдем выход, где наша не пропадала! Иди и ты домой, небось мать с отцом тебя обыскались.

Я дождалась, когда за парнем закрылась дверь, и тихонько вышла из своей комнатушки. Мужчина стоял возле иконки, собираясь прочесть вечернюю молитву. Услышав мои шаги, он вздрогнул.

– А ты что, доча, не спишь еще? – увидев меня, его брови поднялись вверх, лицо же осталось напряженным.

– Прости, батюшка, я случайно услышала ваш разговор. Не смогла уснуть… Мало что поняла из твоего рассказа, но вижу, что сильно расстроен. Скажи, могу ли я чем-то помочь?

– Ну что ты, доченька, не девичье это дело-то. – глаза у мужчины потеплели. – Как-нибудь справимся, не впервой решать такие задачи. Не волнуйся! Тебе бы самой оправиться поскорее!

Я поняла, что кузнец не будет обсуждать этот вопрос со мной, и решила переключить его внимание на другую тему.

– А скажи, папенька…память меня подводит. Что за счёты у тебя с отцом Стефаном? Мэгги нынче толковала что-то, да не уразумела я многого…

Кузнеца явно мой вопрос застал врасплох. С минуту он думал, словно решая, отвечать или нет. Наконец, стал рассказывать в своей обычной, неторопливой манере.

– Давняя это история, уж и концов не отыщешь. Было это в мои молодые годы. Служил я тогда подмастерьем у старого Бриггса, от которого мне кузня-то и досталась. Холост был тогда, с матушкой твоей мы еще не обручились, хотя родители с детства прочили нас друг другу. А тут помер наш старый настоятель, и прислали к нам в храм служить отца Стефана. Весьма просвещенным показался он мне. Как слышал я, не только закон божий, но и врачебное дело смолоду изучал и у самых знаменитых лекарей королевства обучался. Книг-то у него, книг-то премудрых сколько было! И на нашем наречии, и на латыни, и на заморских дивных языках. Стал он в нашей округе не только духовным наставником, но и врачевателем…

Кузнец на некоторое время прервал свой рассказ. В горнице уже сильно потемнело, и вдобавок к свече отец зажег тусклую масляную плошку. Пляшущий огонек бросал отсветы на его суровое, умудренное жизнью лицо.

– А дальше, батюшка? – рассказ неподдельно заинтересовал меня.

– Ну, а дальше… – отец опять нахмурился. – Стали люди поговаривать, что отец Стефан, хоть и служитель божий, а врачеватель не от Бога. И руки-то у него, дескать, недобрые, и мзду за свою помощь он берет большую. А тут такой случай вышел… Разболелся зуб у хозяина моего, старого Бриггса. Воет, хоть на стенку лезь! Ему домашние-то и говорят: езжай, мол, к отцу Стефану, излечит он тебя. А тот упёрся – ни в какую. И кличет меня к себе. «А, ну, говорит, Джонни, щипцы неси! Будешь зуб мне рвать! Руки у тебя сильные, да и парень ты расторопный!». Я так и обомлел. Куда мне, говорю, хозяин, сроду, мол, такого не делал. А он как цыкнет на меня: «Делай, что велено!». Не смел я ему возражать. Делать нечего, помолился, взял щипцы, да и единым махом больной зуб у старика и вырвал. Тот хоть и заорал от боли, да не ругал, наоборот, похвалил. Потом Мэгги принесла ему маковой настойки, и боль как рукой сняло. Старина Бриггс об этом деле растрезвонил на всю округу. Так и начали ко мне с больными зубами люди приходить, не только наши, деревенские, но и из дальних сел. Да что говорить, купцы да дворяне моими руками не брезговали – молва-то, она впереди дел бежит. Ну, так и стал я скорби людские утолять…

Во время его рассказа, с каждым словом, меня накрывало искреннее изумление. Как?! Мой новый отец – не только кузнец, а, по сути, зубной врач своего времени! Коллега, можно сказать! Нет, это всё-таки судьба…

– И что же дальше, папенька? – спросила я, с нетерпением ожидая продолжения истории.

– Да что же дальше? Сама понимаешь. Обозлился на меня с той поры отец Стефан – не больно уж хотелось доходы от хворых зубами терять. Уж чем он мне только не грозился – и карой божией, и отлучением от церкви. Дескать, бесовской силой я людей врачую. Да спасибо покойному барону, отцу-то нынешнего барона нашего, что заступился. Дочери его я помог, зуб удачно вырвал, который ни один лекарь не мог исцелить. Застращал он отца Стефана, мол, не оставишь Джона Лидса в покое – не видать тебе жертв на храм от моего замка. Отец Стефан и смирился, против барона с его властью-то не больно пойдешь. Ну, а злобу на меня таки затаил. И до сих пор ворогом на меня смотрит. Не ровен час, ждать беды от него…

Отец закончил свой рассказ и стал неторопливо разжигать огонь – в комнате повеяло ночной прохладой. Мне удалось уговорить его поужинать принесенными Мэгги припасами.

Вскоре мы собрались спать, и перед тем, как пойти в свой угол на соломенный тюфяк, кузнец перекрестил меня на сон грядущий. Тибо прыгнул мне под бок, свернулся клубочком, и под его успокаивающее мурлыканье я провалилась в сон.

Вот так и начались мои средневековые будни. Дни неспешно сменяли друг друга, я потихоньку привыкала к своей новой роли. Слабость временами ещё накрывала меня, но я старательно исполняла наставления знахарки и пила все оставленные ею травы. Силы с каждым днем возвращались, росла жажда жизни, даже в этом неведомом и непривычном для меня мире.

Отец строго-настрого запретил мне хлопотать по дому, пока я полностью не встану на ноги. Я только стряпала ему немудреную еду – варила яйца, овощи, кашу.. Иногда нехитрое угощение приносила старушка Мэгги. А помогать по дому и на скотном дворе вызвалась отцовская кума, тётушка Молли, у которой кузнец некогда крестил первенца. Она оказалась женщиной доброй, весёлой, словоохотливой. Управившись со своим хозяйством, приходила она к нам и сноровисто хлопотала в доме и на подворье. Готовила еду, кормила кур, кроликов, поросёнка, нашу единственную рыжую кобылу, ловко доила козу. Наблюдая за ее работой, я запоминала тонкости крестьянского труда, которые мне теперь пригодятся в новой жизни.

Отец допоздна трудился в своей кузне, приходил уставшим, но по вечерам всегда с удовольствием беседовал со мной, рассказывал деревенские новости, вспоминал о покойной матери.

Впервые в своей жизни я почувствовала неведомую мне ранее родительскую любовь. Сердце наполнялось теплотой и благодарностью к этому доброму, бесхитростному и щедрому душой человеку. Отец помогал любому, кто приходил к нему с просьбой, зачастую не требуя никакой платы, если человек действительно нуждался.

Прошла неделя, я окончательно окрепла и уверенно стояла на ногах. Настало время познакомиться с моим маленьким новым миром. Утром, накормив отца и проводив его в кузню, я причесалась, надела платье, к которому уже успела привыкнуть, и вышла за ворота – изучить доселе неизведанное…

Глава 6

Утро радовало своей свежестью и прохладой. Мне было любопытно абсолютно всё вокруг: от флоры до фауны, от покосившегося штакетника до каменной ограды, высотой в полтора метра.

Ах, как же мне всё-таки повезло, что я попала сюда весной! А не в холодную осеннюю хлябь или в зимние метели. Тогда вряд ли бы решилась куда-то выйти.

Весна, весна… А она, оказывается, такая же, как и в нашем мире. Поздняя, испокон веков приносящая с собой буйство красок и ароматов. Деревья радовали глаз молодой зеленью, цветы добавляли ярких красок, а воздух был наполнен пением птиц и жужжанием назойливых насекомых…

Деревушка наша располагалась на холме, окружённом густыми лесами и возделанными полями. Судя по всему, в самом разгаре посевная: тут и там виднелись фигурки селян, которые чинно шагали за своими плугами, взрыхляя чёрную почву.

В центре деревни заметила большую площадь. Напрягла память, чтобы хотя бы отчасти вспомнить историю Средневековья. Пришла мысль, что на этой площади проходят ярмарки, праздники и собрания жителей.

Невдалеке заметила маленький рынок, где уже толклись люди. Местные и заезжие торговцы разложили на деревянных лавках свои немудрёные товары. Здесь и деревенские продукты, и ткани из домашнего холста, и сельские инструменты, и разная утварь. Медь ярко блестела на солнце, а пузатые глиняные корчаги и другие изделия гончаров теснились целыми грудами, ожидая своего покупателя.

Домишки наводили тоску одним своим видом: им больше подходило определение – лачуги. Они были большей частью невысокими, кривыми, собранными из разномастных, плохо обтёсанных и потемневших от времени брёвен, с утлыми соломенными крышами. Среди них я так же углядела самые настоящие кособокие землянки.

По сравнению с ними отцовский домик, который сначала показался мне таким убогим, теперь выглядел добротным и даже неприступным, как крепость.

На самом высоком холме поселения виднелся старинный храм в готическом стиле, возведённый из камня. Неподалёку от него – маленькая часовня, сложенная из глинобитного кирпича. Внимательно всё осмотрев, я удивилась: что-то больно он роскошен для деревенской глуши. Или в эти времена любой храм строился с целью показать земное и небесное могущество церкви?

Этому величественному сооружению архитекторы придали вытянутую форму, устремлённую вверх, с высокими стрельчатыми окнами и островерхими башнями. Окна церкви украшали цветные витражи, на них я смогла разглядеть изображения библейских сцен и святых. Ничего необычного, в принципе. В моём прежнем мире до сих пор сохранились подобные святые места, я помню их по своему путешествию по историческим местам Франции.

Дверь храма открылась, и на пороге я увидела фигуру в чёрной сутане. А вдруг это тот самый пресловутый отец Стефан? Нет уж, до поры до времени с ним лучше не пересекаться. Тем более в свой первый день знакомства с деревней. Я поспешила дальше.

Во время прогулки навстречу то и дело попадались односельчане. Облик их немногим отличался от тех, кого я уже успела повидать раньше. Однотипная домотканая одежда из кожи и дерюги, грубо сработанная обувь – у большинства мужчин такие же высокие сапоги с широкими голенищами, как у отца, у женщин всех возрастов – деревянные сабо. Мужчины при встрече снимали шляпы, приветствуя, женщины кивали, слегка кланяясь. Я отвечала тем же, но в разговоры пока вступать не решалась.

Я уже собралась завершить свою первую прогулку, как заметила, что прямо ко мне бежит шумная ватага ребятишек. Они увидели меня издалека, и что-то громко выкрикивали, тыча в мою сторону руками. Наконец, мальчишки подбежали ближе и тут же обступили меня, заключив в плотное кольцо.

– Лира Лидс, Лира Лидс! – звонкие, задорные голоса детворы едва не оглушили. Старшему из этой стайки на вид дала бы не больше двенадцати. Все они были одеты бедно, некоторым одежда была явно велика – наверное, донашивали после старших братьев. Не у каждого даже имелась обувь, несмотря на довольно прохладную погоду, некоторые пацаны щеголяли босоногими. Детишки худенькие, но видно, что крепкие, с развитыми мышцами, верно, с детства привыкли к физическому труду.

– Лира, ты никак уже здорова? – обратился ко мне самый высокий из них, с кудрявой копной льняных волос и серыми глазами. – А ведь это мы с Билли тебя спасли тогда, на реке! Возле старого моста, помнишь? Увидели, как ты под воду идёшь, да рыбаков кликнули на помощь. Вот же здорово, что ты жива осталась!

Я приветливо улыбнулась юному собеседнику и нежно взъерошила его густую шевелюру.

– Спасибо, мои милые! Чем же мне вам отплатить?

– А ты, Лира, замолви за нас словечко своему батюшке! Пусть нам стрел сделает, настоящих, таких, как он господам мастерит! Мы тогда тоже будем, как рыцари! И зайцев настреляем, и белок! – сопя носом, воскликнул другой мальчишка, рыжий и коренастый.

– Хорошо, дорогие мои, я попрошу отца, думаю, он не откажет. Вы забегите к нам на днях, сколько успеет, сделает на вас всех, – пообещала я ребятам.

Дети радостно заулыбались, и тут я обратила внимание, опять же, профессиональная привычка сказалась: в каком прекрасном состоянии у каждого из них ротовая полость! Просто удивительно! Только вот зубы сероглазого парнишки оказались до ужаса кривыми, будь он моим пациентом, не ушёл бы от меня без брекетов.Тут я задумалась о тех, кому не повезло и у них проблемы: кариес, периодонтит, пульпит и так далее. Как же они их лечат? Анестезии здесь явно никакой не существует. Неужели удаляют без обезболивания? Надо сегодня расспросить папу об этом хорошенько, да и за процедурой самой понаблюдать. Может, смогу помочь советом, всё-таки квалифицированный стоматолог из XXI века должен свои навыки использовать в любой ситуации. А вдруг это и есть моя миссия в новом мире, ради которой я здесь воскресла?

Мои размышления прервали шум неподалёку и звуки музыки. Я обернулась в сторону главной деревенской площади, мимо которой сегодня успела пройтись. Там кучно толпился народ.

– Бродячие музыканты, бродячие музыканты пришли! – радостно закричали мои маленькие собеседники и наперегонки кинулись к месту сборища. Подумав, решила тоже пойти, глянуть, что же там такое происходит? Любопытно же!

В центре площади раздавались звуки музыки, но игравших не было видно – толпа зевак обступила их плотным кольцом. С трудом пробралась через людское ограждение и наконец увидела пришельцев.

Посреди круга стояло трое молодых людей, один держал в руке лютню и звонко пел приятным тенором. Двое других подыгрывали ему – один на флейте, второй на скрипке. Скрипач обладал аристократической внешностью: длинные, изящные пальцы, тонкие черты лица и ясные, голубые, словно небо, глаза. Будто прочитав мои мысли, юноша посмотрел прямо на меня, наши взгляды встретились, и он задорно мне подмигнул. Я поспешила отвести глаза в сторону, не желая привлекать к себе внимания.

Одежда бродячих артистов коренным образом отличалась от той, что носили односельчане. Пусть и пыльные, но настоящие бархатные камзолы, береты с перьями, добротные сапоги. На шее у солиста висела массивная серебряная цепь с медальоном.

В ногах артистов стояла соломенная шляпа, к которой изредка подходили слушатели, бросая в неё медяки.

Перебирая струны лютни, солист напевал:

«Вспомним Артура великого славные дни!

Ныне потомкам примером послужат они.

Славный король наш Британии славу принёс…»

Менестрель довольно долго исполнял свою балладу о подвигах короля Артура, его пение сопровождалось одобрительными возгласами слушателей и аплодисментами в самых патетических местах.

«И вот Артур разит врага,

И, словно меч Господний,

Карает, и к руке рука

С ним рыцарь благородный…»

Внезапно на самом интересном месте, выступление прервал чей-то негодующий крик. Сквозь толпу пробирался человек в сутане, видимо, тот самый местный священник. Он был долговязым и худым, как скелет, а в чертах его морщинистого лица читалась злая натура и вздорный характер. Что-то внутри подсказало мне, что это и есть отец Стефан. Пастырь подбежал к музыкантам и стал грозить им кулаком:

– Ах вы, нечестивцы! Кто вам позволил сюда явиться? Бесовскими песнями народ смущаете накануне святого праздника! А ну, пошли прочь отсюда, а не то я стражников кликну! Чтоб вас всех унесло в геенну огненную! – принялся изрыгать проклятия отец Стефан. Ему бы рот прополоскать, столько некрасивых слов оттуда вылетело.

Музыканты не стали спорить, торопливо забрали шляпу со скудной данью, закинули за плечи инструменты и поспешили прочь, сопровождаемые руганью блюстителя нравов. Похоже, это была не первая в их практике стычка с духовенством.

Увидев, что менестрели ретировались, пастырь накинулся на слушателей.

– А вы, что тут столпились, олухи, ротозеи! Вместо того чтобы в церковь пойти да Богу дань отдать, нечестивым игрищам внимаете! Вот уж вас покарает Господь! Кайтесь, кайтесь, окаянные!

Крестьяне, напуганные гневом своего духовного отца, потупили взоры и стали суетливо расходиться. Я тоже постаралась побыстрее дать дёру и заметила, как взгляд священника остановился на мне, и лицо его вспыхнуло неподдельной яростью. Я поспешила восвояси, ощущая на себе его липкий холодный взгляд.

По пути домой подумалось: а ведь рассказ отца о медицинских навыках настоятеля оказался правдой. У священника крепкие, здоровые зубы. Значит, он действительно обладает некими целительскими знаниями, пусть и на уровне своей эпохи. Ну, конечно, и питается намного лучше, чем большинство из его паствы. Вот бы почитать его медицинские книги, интересно, что там говорится о лечении зубов, какими методами пользуются эскулапы Средневековья?

Без приключений я добралась до дома. Войдя во двор, услышала голос кузнеца и ещё кого-то. Значит, папа сегодня не в кузне?

Бормотание доносилось со стороны пустой конюшни. Я, ведомая любопытством, направилась к сараю. Тихо вошла внутрь и заглянула во второй пустующий денник.

Картина, открывшаяся моему взору, поразила: отец стоял, вооружившись устрашающего вида огромными щипцами, а напротив него, привязанный к широкому деревянному креслу, сидел тучный крестьянин. Лицо его было бледным, как молоко, всё его тело мелко тряслось от ужаса.

– А ну, прекрати, Том, иль ты не мужик? – оглушительно рявкнул мой вечно спокойный отец и… со всего размаха ударил пациента в висок, мгновенно его оглушив.

И тут мне стало дурно…

Глава 7

Очнулась я на холодном земляном полу, на тонкой подстилке из старого сена. Голова моя лежала на коленях отца, который брызгал мне в лицо водицей из допотопного ковша.

– Доченька! – обрадованно воскликнул он, когда я открыла глаза. – Да что ж с тобой такое опять приключилось-то, никак прежняя хворь вернулась? Может, сбегать за Мэгги? Пусть тебя посмотрит…

Я, опираясь на его руку, медленно встала. Бедный Том всё так же сидел привязанным к креслу, тело его обмякло – он был без сознания.

– Нет, папенька, я вовсе не больна, просто очень испугалась. За что ты ударил этого несчастного?

Отец облегченно вздохнул и стал растерянно оправдываться.

– Да не со зла же, дочка. Ох, ты же всё запамятовала!? У Тома шорника зуб давеча разболелся, полоскал он рот травами, наговоры бабка ему начитала, да ничто не помогло. Ночь перетерпел, да ко мне примчался. Одно средство – вырвать. А стукнул-то я его, чтобы он боли не почуял, иначе как же зуб драть?

– А неужели нельзя иначе? Ну, не знаю… Хоть у Мэгги той же какие-то снадобья взять? – я пыталась переварить услышанное. Да уж, своими глазами увидеть реалии средневековой анестезии – это серьёзное испытание для квалифицированного врача. Хоть фильм ужасов снимай.

– Даёт она болящим маковую настойку, – кивнул отец. – да только после того, как зуб вырван. А такую-то траву, чтобы наперёд уснуть – давать опасно, человек может и не проснуться вовсе. А как прознают, что лекарь больного сгубил, тут одна ему дорога – на плаху. Чего же ты так взволновалась-то, дочка? Том – мужик крепкий, сейчас одним махом зуб ему вырву, очнётся да и пойдет своей дорогой. Мало ли я на своем веку таких перевидел! Никто, хвала создателю, от моих рук пока что не помер.

– Папенька, неужели ты рвешь зубы вот этими ужасными щипцами? – указала я на орудие пыток, которое отец положил на колени беспамятному крестьянину. На вид они больше напоминали инструмент палача из кошмарных историй об инквизиторах.

– Ну, а чем же другим, Лира, ты сама посуди? – отец вздохнул. – Непростое это дело, зубы-то, они ведь тоже разные бывают. Иной тянешь – идёт как по маслу, а другой такие глубокие корни пустил, что быстро-то и не управишься. Сила тут большая нужна, дочка, сила рук, и сноровка. Кажется тому, кто несведущ – мудрёное ли это дело – зуб вытянуть, а на деле выходит, что всё не так просто, как кажется.

Я невольно улыбнулась, слушая его. Вот оно как: зубник-самоучка из прошлого читает курс стоматологии профессионалу из будущего.

– И что же, ты ничем не обрабатываешь свои щипцы? – продолжила расспрашивать я.

– Что? Что ты такое говоришь, Лира? Обра-ба, что? Это как прикажешь тебя понимать? – кузнец удивленно приподнял кустистые брови. – Ты уж поясни толком, чего такое на ум тебе взбрело? Иль ты и впрямь рассудок утратила, как старая Мэгги опасалась? – ужас мелькнул в глазах мужика.

Я поняла, что и в самом деле сморозила глупость и попыталась хоть как-то объяснить, что имела в виду.

– Ну, понимаешь… Ты ничем не протираешь щипцы, перед тем как зубы рвать? Хотя бы…

Я задумалась. Спирт, кажется, ещё не изобрели. Тогда чем же можно стерилизовать зубоврачебные инструменты в нашем случае? Я стала припоминать историю медицины, курс которой нам читали в университете. .

Гиппократ, насколько помнится, использовал вино при обработке ран. Ну да, логично, это единственный доступный антисептик античного мира. Славянские воины в походах мёд и хвою при себе держали на случай ранений, для обеззараживания. В средние века в Европе применяли ладан и травы. В позднее средневековье появился ещё и медный купорос…

Так что же сказать отцу? Как объяснить смысл обработки инструментов?

– Ну, хотя бы в огне не держишь или в чем-то горячительном не вымачиваешь? Ведь если твои щипцы занесут грязь в свежую рану, она может загнить. Понимаешь, отец, для больного это очень опасно. Потом зараза может всё тело захватить. И помрёт твой больной.

Кузнец посмотрел на меня недоуменно и покачал головой.

– Сколь уж живу на свете, ни разу на своем веку не слыхал, чтобы щипцы в брагу или эль макали. Тем более в огонь! Что это тебе в голову взбрело? Какая ещё грязь? Нечто я щипцы свои в навозе держу? Ты где этих глупостей набралась?

Надо было спешно что-то придумать. А то и впрямь подумает, что я после болезни брежу. Мне в голову внезапно пришла вполне правдоподобная отговорка:

– Понимаешь, батюшка, я как-то встречала в нашей деревне странствующего монаха, который из святых мест через наши края шёл. Он, как и отец Стефан, во врачевании весьма искусен. Ну, он мне и рассказал, как зараза через раны да ссадины в тело человека входит и губит его. Мол, прежде чем рану вскрывать или зуб больной рвать, инструмент надо от грязи очистить, а для этого подходят пьянящие напитки. – Я старалась придать своей байке как можно больше правдоподобия. – Да ещё и книгу огромную мне показывал, там всякие дивные орудия для лечения зубов нарисованы были. И долго толковал, какой для чего нужен. Я всё запомнила. Хочешь, отец, я и тебе о них расскажу? А ты, я знаю, сможешь их изготовить в своей кузне. И больным будет легче, и тебе.

– Что ж раньше-то мне не говорила? – отец почесал затылок и задумался. – Х-м, учёный монах-то худого не посоветует. Ты сейчас поди к себе, доченька, а мне надо с Томом закончить. Потом, на досуге с тобой покумекаем.

Вот таким было мое знакомство с врачеванием зубов в новом мире.

С тех пор прошло несколько дней. Методы, которые применял кузнец в своей врачебной практике, не могли меня не шокировать. Джон Лидс усаживал пациента на крепкий стул, а затем с бычьей силой опускал свой крепкий кулак точнёхонько на висок больного, после чего тот тут же впадал в беспамятство. Но иногда даже мощный удар могучей руки не помогал отправить пациента в забытье. В таких случаях отец бил второй раз, и в крайне редких случаях чуть придушивал страдальцев, доводя их до бессознательного состояния так или иначе.

К слову сказать, некоторым и анестезия не требовалась. Увидев, как отец перекладывает “плоскогубцы” поближе, иные тут же теряли сознание от страха.

Что удивительно, очнувшись после такой процедуры, никто из посетителей и не думал жаловаться. Наоборот, благодарили своего избавителя и щедро расплачивались домашними припасами, а в редких случаях и парой-тройкой монет.

Я довольно долго склоняла отца к идее создать новые, удобные для зубного дела орудия, которые якобы увидела в учёной книге вымышленного монаха. Наконец, мне всё же удалось его убедить, и отец попросил растолковать, как они выглядят.

Первая попытка нарисовать схемы инструментов не сразу увенчалась успехом – в нашем доме не было ни клочка бумаги и, уж тем более, чернил. О соседях и говорить не приходилось.

– Мы не монахи и не господа, чтобы в доме держать чернила и бересту. Но, слава Господу, грамоте и счёту ты обучена, всё-таки дочь кузнечных дел мастера, потому пойду-ка к пономарю нашему, добуду тебе, что потребно.

В итоге он отправился на поклон к деревенскому пономарю, служившему при церкви, и у него разжился листом пергамента, очиненными гусиными перьями и пузырьком чернил. Взамен служитель божий получил большую корзину домашней снеди, копченый окорок и добрую бутыль эля.

Теперь, когда было на чём рисовать, осталось воплотить в жизнь идеи чертежей, которые дни напролет крутились у меня в голове. Пришлось изрядно повозиться, осваивая технику рисунка с помощью гусиных перьев. Сначала проклятое перо скользило меж пальцами, норовя выскочить и забрызгать все вокруг чернильными пятнами. Но потихоньку я научилась управляться с ним и вошла во вкус.

Когда я закончила со схемами, отец внимательно всё изучил. Одобрительно крякнул, и принялся за работу.

С этой минуты я стала неотрывно присутствовать рядом с ним в кузне, наблюдая, как виртуозно он создает на своей наковальне детали неведомых ему доселе штуковин. Как же было приятно осознать, что мой отец – кузнец от Бога, мастер золотые руки. Наблюдать за его работой было сплошным удовольствием!

По моему совету Джон использовал для создания новых инструментов добротную сталь, с которой ему и раньше не раз приходилось иметь дело, выполняя заказы господ.

Много дней он колдовал над изделиями, и, наконец, результат превзошел все мои ожидания!

Теперь в нашем арсенале был целый набор примитивных стальных помощников. Я условно разделила их на щипцы, элеваторы и люксаторы.

Щипцы по моим чертежам отец сработал двух типов: для удаления корней зубов и для удаления зубных осколков. Корневые щипцы имели сходящиеся щёчки при смыкании, и получились намного удобнее в пользовании, чем те железные монстры, которыми отец рвал зубы до сих пор.

Элеваторы были нужны в качестве рычажного инструмента. В медицине будущего их применяют в челюстно-лицевой хирургии для удаления зубов и зубных корней.

А люксатор – это уж совсем невиданный средневековыми лекарями инструмент. Он позволяет проводить удаление зуба легче и безопаснее.

Конечно, любой зубной техник будущего посмеялся бы над нами, но в моём случае выбирать не приходилось. Главное, что с новыми орудиями кузнец будет причинять пациентам гораздо меньше боли. Мне осталось научить его правильно с ними управляться.

Надо сказать, что новая идея постепенно увлекла отца не меньше, чем меня. Он часами изучал свои творения, радовался им, как малый ребенок новым игрушкам.

Ну, полдела сделано. Теперь я задумалась над надежным средством для анестезии. На ум первым пришел эфир, и я стала вспоминать историю алхимии…

Глава 8

Итак, древняя анестезиология… Что же я помню о ней из университетского спецкурса? В Европе в средние века прогрессивная медицина подвергалась гонениям церкви. Святоши внушали народу: болезнь есть наказание свыше за грехи наши, и не дело облегчать страдания хворых, коли их сам Господь покарал болезнью.

Но даже в те суровые времена лекари как могли старались облегчить страдания заболевших. Знахари применяли такие средства, как опий, белена, цикута, семена латука, сок смоковницы и некоторые другие растения. Отец упоминал, что Мэгги дает больным маковую настойку. Хм, по сути это и есть тот же опий…Надо бы хорошенько расспросить старушку…

А диэтиловый эфир появился только в XIX веке… Первую операцию под эфирным наркозом тогда выполнил американский хирург Лонг. Но до этой революции ещё очень далеко…

Интересно, а смогла бы я создать эфир самостоятельно? Нет, без определенного оборудования и опыта алхимиков никак не обойтись. Где же я найду алхимика в деревенской глуши? В средневековье они обитали, я думаю, только в городах. В основном, надо полагать, это были выходцы из тех же медицинских школ, вроде Салернской корпорации врачей. Наверняка такие доктора где-то есть и у нас – достал же откуда-то отец Стефан свои медицинские книги!

Да, о создании эфира на настоящий момент говорить ещё рано, – в итоге разочарованно подытожила я. Но вот с опиатами поэкспериментировать обязательно нужно! Надо наведаться к Мэгги, добрая знахарка не откажет мне в совете.

Решив так, я наскоро оделась, наложила в большую плетеную корзину нехитрых домашних гостинцев для старушки и, около полудня, покуда отец работал в своей кузне, отправилась к целительнице.

Лачуга Мэгги стояла за околицей деревни, в стороне от других домишек. Её жилище представляло собой небольшое деревянное строение, ветхое и старое, как и его хозяйка. Крыша была покрыта соломой, а стены сложены из грубо обработанных брёвен. Домик был окружен небольшим садиком, где старушка, видимо, выращивала лекарственные растения, чтобы не ходить за ними далеко в лес или поле. Среди прочих растений я заметила мяту, ромашку, календулу и другие травы, наполнявшие всё пространство дворика терпкими, бодрящими ароматами.

Подойдя к дому, я открыла входную дверь и ступила внутрь. В помещении царил полумрак, единственным источником света служило маленькое окошко, затянутое бычьим пузырём. В центре комнаты высился потемневший от времени деревянный стол с грудой глиняных горшков и плошек, напротив входа прямо на стене висели кривовато прибитые полки, на которых у старой Мэгги, судя по всему, хранились настои, коренья, мази и другие нужные в её ремесле снадобья. На стенах висели пучки сушёных трав, а на полу лежала вязанка сена, служившая по всей видимости постелью. В углу комнаты находилась глиняная печь, на которой знахарка готовила немудрёную пищу, ею же обогревала своё жилище. Рядом с печью стояла деревянная скамейка, такая же ветхая и темная, как все предметы в этой обители.

Мэгги была дома. Она возилась у плиты, помешивая черпаком в котле какое-то зелье, издававшее малоприятный запах. Огромный чёрный кот, по виду раза в два больше нашего Тибо, тёрся об её ноги, а, увидев меня, зашипел и кинулся в угол комнатки, испугавшись чужака в доме.

Мэгги обернулась на скрип двери.

– А, Лира, девочка моя! Вот уж не ждала, не гадала! – старушка радостно заулыбалась беззубым ртом. – Проходи, деточка, садись. Просто так решила меня проведать, аль нужда какая появилась?

– Я, тётушка Мэгги, и навестить вас пришла, да, скажу прямо, и за советом. Вот, гостинцев вам принесла, что Бог послал, – протянула я старушке свою корзину. – И отец вам кланялся, просил захаживать к нам, как досуг будет.

– Ну, спасибо, спасибо, голубка, что не забываешь старуху, – знахарка поставила корзину со снедью на стол и стала неспешно вынимать содержимое. – Да куда же столько притащила-то, разве я одна осилю такую груду? Что, мне, старой надо-то – хлеба ломоть, да браги глоток. Ладно, что не съем, снесу хворым. Нужды-то в нашей деревне хватает, а уж больным и подавно харчи сгодятся. Что ж, сказывай, за чем пришла? Какого совета просишь?

– Видите ли, дело такое. Хочу попросить вас: обучите меня, как боли облегчить тем людям, которые приходят к батюшке зубы рвать. Мучаются они сильно, жаль мне их. Как увидела я недавно, что отец живого человека кулаком оглушил, так дурно мне стало. Слышала я, знаете вы секрет настойки из мака, от неё человек в забытье впадает и боли не чувствует, – я постаралась придать своей просьбе невинный тон несведущей в медицине девушки.

Старушка пристально посмотрела на меня, вздохнула и стала неторопливо говорить своим скрипучим голосом.

– Сподобил же Господь, привёл ко мне тебя, чтобы секреты мои передать. Я всё думала: помру, кто же болящим помогать будет? Ан, выходит так, небеса мне ученицу послали. Расскажу тебе, что знаю, а ты уж это в помощь скорбям людским употреби.

Что ж…запоминай, доченька. Поведаю тебе я о маке. Цвет этот непростой, видно, Господь его создал с умыслом. Да только опаска тут нужна: не ровен час, неправильно зелье сваришь, от него человек может и навеки сном забыться. Мак-то, он на все случаи пригоден. И корешки, и листья, и коробочки – всё в ход пустить можно. А в листьях-то сила главная: хранят они в себе сок млечный, маковый сок. Он-то в забытье и уносит. Листья маковые для заготовки я собираю, как сам цвет полностью в зрелость войдет. Раньше собирать опасно – ядовиты будут! Запомни это крепко-накрепко, Лира! А вот корешки, напротив, срывать нужно, пока коробочки ещё не дозрели. Выкопай бережно корешки, от земли очисть, высуши хорошенько да в ступке растолки. Коробочки на время дозревания лучше обвязать загодя тряпицей, не то семена-то все осыпятся…

Знахарка встала, подошла к своему ветхому шкафчику и порылась в нем. Достала маленькие мешочки, перевязанные бечёвками.

– Вот он тут у меня, маков цвет. Здесь – листики, здесь, гляди-ка, семена. От многого настой маковый пособляет, ох, от многих хворей. И боль головы снимет, и, коли сердце прихватит, поможет. Кто животом мается – тем тоже даю его. Ну а ежели он нужен как оберег от боли, так тому свой секрет есть. Запомнишь аль запишешь?

Услышав это, я не смогла скрыть своего удивления..

– Тётушка Мэгги, а у вас есть, на чём писать? – спросила я с неподдельным изумлением. Достать бумагу и чернила в нашей деревне – тот ещё квест!

– Как же, милочка, память-то моя уж не та, что прежде. Все свои секреты записала, авось, кому и пригодятся, как отойду на небеса. Года-то уж мои преклонные, пора и в вечный путь сбираться… Да ты, небось, и не слыхала, что я грамоте обучена. Дело давнее. В юные годы отдал меня отец покойный на воспитание к монашкам в монастырь. Дом наш из хороших был, батюшка достаток имел. Ну, и обучили меня там письму, да счёту, да белошвейному делу. Сейчас-то многое подзабыла. Да и глаза не те, печатные да писаные буквы плохо уж разбираю. А когда могла, всё, что знала да примечала, всё записывала…

Старушка поковыляла в другой конец комнаты и принесла мне небольшой лист серого, низкопробного пергамента, пузырёк с чернилами и гусиное перо.

– Садись, девонька, да пиши, запоминай, пока я жива.

Я стала старательно записывать её неторопливые наставления.

– Настойка макова, что в сон крепкий человека вгоняет, вот какова. Зрелые головки макова цвета ты мелко растолки. Возьми их одну унцию да залей винным уксусом на три четверти. Ровно двадцать дней и ночей томи настой в месте тёмном да прохладном. Хоть в погребе. Как настоится, процеди. По десять капель в воде давай человеку, коли он сложения не тучного. А уж если высок шибко больной да толст, то десяток капель капни, да ещё полдесятка. Сразу в забытье впадет, и боли-то уже не почует. Но помни: плод носящим бабам да детям маленьким макову настойку вовек не давай – беды не оберёшься! Вот, запасы, что есть у меня – тебе отдаю. Используй их во благо, деточка, пусть тебе и отцу твоему, доброму Джону, ваши труды пойдут на благо людское!

Так я получила заветный рецепт маковой настойки. По сути, мак – этот тот же опиат, значит, он и служил прототипом средств будущей анестезиологии.

Теперь мне оставалось подумать о подходящем помещении для приёма будущих пациентов. Место, где больных лечил отец, не выдерживало никакой критики. Нет, больных надо лечить в более комфортных условиях.

Правда, ничего лучше, чем наша конюшня, мне на ум не пришло. Хотя, если приложить усилия, её можно было переоборудовать во вполне годный по нынешним меркам импровизированный кабинет для приёма пациентов.

Что же представляла собой отцовская конюшня, где обитала наша единственная рыжая кобыла? Это было обычное для деревень средневековой Европы деревянное строение, разделённое на денники – индивидуальные секции для лошадей. Денники были в своё время сработаны местными плотниками из добротного дерева и имели прочные двери. Также в конюшне было предусмотрено место для хранения сена. Здесь же громоздился специальный рабочий инструмент для распределения сена по кормушкам.

В целом, надо признать, помещение конюшни было сухим, надёжным и прочным, хорошо продуманным для комфортного содержания лошадей. Оставалось переоборудовать его в удобное место для наших пациентов.

Я стала ежедневно докучать отцу просьбами о создании нового места для его больных. Кузнец поначалу только усмехался над моими затеями, но вскоре, по доброте душевной да по смекалке житейской и сам проникся идеей оборудовать новое место для лечения.

И как же нам повезло, что именно в эти дни в нашей деревушке работала артель плотников из города! Наш староста задумал построить новый добротный дом для недавно выданной замуж дочери и позвал в помощь знающих свое дело рабочих. По моей просьбе отец потолковал с городскими мастерами, сторговался с ними за работу, и плотники дружной гурьбой нагрянули на наше подворье…

Глава 9

В нашей глухой деревне, где жизнь текла размеренно и спокойно, приход артели городских плотников стал настоящим событием. Веселой гурьбой, выполняя свои плотницкие работы, они оглашали окрестность задорными, неслыханными ранее в наших краях песнями. По вечерам, окончив труды, эти крепкие здоровые парни прогуливались по деревенским улочкам, и сердца селянок не оставались к ним безразличными. Девицы открыто кокетничали с городскими мастерами, а те по-доброму шутили с ними, и порой даже украдкой срывали стыдливые поцелуи.

И вот эти молодые умельцы взялись за нашу конюшню. Согласно наказу отца, помещение должно было превратиться в удобный кабинет для приёма пациентов с зубной болью.

Первым делом плотники начали создавать прототип стоматологического кресла из морёного дуба. Чертежи для них мы изготовили вместе с отцом, корпя над ними долгими вечерами. К моему удивлению, средневековые мастера взялись за дело с энтузиазмом и быстро схватили суть того, что от них требуется. В итоге сработанное ими кресло стало оснащено специальными зажимами для фиксации головы пациента и мягкими кожаными подушками для комфортного сидения, и получилось удобным и безопасным как для пациента, так и для врача.

Наши старые денники городские умельцы перестроили, снеся пару перегородок. На освободившемся месте разместились шкафы для инструментов и лекарств. Спустя несколько дней первый прототип стоматологического кабинета был готов к услугам пациентов! За хорошую работу отец щедро расплатился с парнями, изрядно опустошив свои неприкосновенные денежные запасы. Кузнец, хоть и поворчал малость для порядка, но, как я поняла, сам осознал к этому времени, что цель оправдывает средства.

Не успели мы переоборудовать конюшню, как к отцу явился первый пациент. Это был бондарь Билл, человек среднего возраста, справный и зажиточный по деревенским понятиям мужик. Он обладал исполинской наружностью, был крепко сбитым, с развитыми мускулами, огромными ручищами и довольно плотного сложения. Увидев его, я поняла, что будет сложновато подобрать нужную дозу обезболивающего – вес пациента был намного выше среднего.

– Помоги, почтенный Джон, мочи моей нет! – слезно обратился к отцу гость, едва возникнув на пороге, держась за опухшую щеку. – Третий день уж зубом маюсь, хоть на стенку лезь. Вырви ты его, проклятого, уж я в долгу не останусь!

– Ну, повезло же тебе, Билли! – приветливо улыбнулся гостю отец. – Как раз мы новое место справили, да новые орудия, чтобы зубы болящим рвать. Первым испробуешь, авось, и боли-то сильной не почуешь!

Отец проводил пациента в нашу импровизированную стоматологию. Бондарь с опаской покосился на непривычного вида кресло, в которое ему предстояло сесть.

– Эк, штуковина-то какая мудреная… Не то испанский сапог, не то дыба. Это что же, Джонни, ты мне сюда усесться велишь? – с явным сомнением спросил посетитель.

– Не дрейфи, Билли! – кузнец ободряюще хлопнул его по плечу. – Кресло-то это мудреное, да ученые лекари в таких нынче зубы рвут. Заморская диковина, вот и до наших мест дошла. Садись, садись, волков бояться – в лес не ходить!

Пациент с опаской разместился в еще не опробованном никем кресле. Я попросила отца прежде осмотреть его рот самой – а вдруг, и рвать зуб не придется, достаточно будет лечения? Увы, это был не тот случай. Во рту больного воспалился так называемый зуб мудрости, изначально выросший криво. Расшатавшись, он травмировал слизистую оболочку. К тому же провоцировал развитие кариеса на соседних зубах. Поэтому, выход один – удалить этот ненужный и опасный для всей челюсти зуб.

Я приступила к анестезии. Пощупала пульс пациента – всё в норме. Организм крепкий, думаю, опиумная настойка из маковых семян, которую я приготовила по рецепту знахарки, ему не повредит. На глаз прикинув вес больного, решила добавить пару капель к обычной дозе, как говорила Мэгги. Развела жидкость в воде и дала выпить пациенту. Спустя несколько минут он забылся в крепком сне, и можно было приступать к удалению зуба.

Кузнец набожно перекрестился перед процедурой, и взял в руки доселе не использованный инструмент. С моими подсказками он вначале отслоил десну, которая окружала зуб. После наложил новые щипцы и стал осторожно раскачивать зуб. И, наконец, уже другими щипцами, ловко извлек его из ткани своею сильною рукой и выбросил в специально поставленную рядом лохань.

– Ишь ты! – воскликнул отец. – А ведь и впрямь этими учеными штуковинами работать куда сподручней! Да и Билли, смотри-ка, даже не почуял боли во сне. Молодец ты, доченька, видать тебя свыше к этому надоумили! Глядишь, и дела у нас пойдут веселее, коли работа впредь так будет спориться!

Мне осталось только промыть кровоточащую лунку настоем ромашки на винном уксусе для дезинфекции ротовой полости. Это изобретение было уже моим собственным, – ведь ромашку с древности использовали в народной медицине как антисептик.

Когда бондарь пришел в себя, он с изумлением обнаружил, что зубная боль его больше не беспокоит.

– Неужто вырвал, Джонни? – обратился он к кузнецу. – А я и не почуял даже! А меня-то как все стращали: дескать, зуб рвать – хуже пытки инквизиторов. А ты, гляди-ка, как ловко управился! Что ж, и я в долгу не останусь! Да всем теперича буду говорить про твои руки золотые, кто зубами захворает!

Билл низко поклонился, вручил отцу увесистый мешочек с монетами и, довольный, отправился восвояси. Ну, кажется, почин есть…

На следующий день у меня с отцом состоялся неожиданный разговор. Утром, после того, как я накормила его простым, но сытным завтраком, кузнец вдруг что-то вспомнил, нахмурился и обратился ко мне:

– Доченька, я запамятовал совсем. Видел я намеднись настоятеля нашего. Так отец Стефан серчать на тебя изволит. Говорит, чего-то дочка твоя совсем Бога забыла? В храм не ходит, на исповеди не бывает, причастия не принимает. Уж не происки ли колдовские, мол? Я отговорился тем, что хворала ты, дескать. А ты и впрямь, Лира, поди, исповедуйся. Со служителями божьими шутки плохи, того и гляди, от церкви отлучат, а это для молодой девицы позор несмываемый!

Видя искреннюю тревогу отца, я поспешила его успокоить и пообещала сегодня же сходить в церковь. Проводив его в кузню, надела строгое темное, по моим понятиям наиболее подходящее для визита в храм платье, и пошла на первую в своей жизни исповедь.

Да, именно на первую – ведь и в прошлой своей жизни я отродясь в таком таинстве не участвовала. Да и храмы посещала редко, будучи по убеждениям скорее агностиком. Но теперь времена не те – хочешь не хочешь, а роль доброй христианки играть придется. Ещё не хватало навлечь гнев этого злобного клирика на себя, а тем более, на ни в чем не повинного моего нового отца. Человек этот с каждым днем становился мне всё ближе и роднее. И не только потому, что стал моей единственной опорой в новой реальности. Своим характером, добросердечностью, бескорыстной натурой он полностью завладел моим сердцем, никогда ранее не знавшем родительской любви.

Я вышла на тропинку, ведущую к церкви на холме, и по дороге думала. Как вообще проходит исповедь, тем более у католиков? Из фильмов и книг знаю, что верующие на исповеди каяются священнику в своих грехах. А в чем мне каяться-то? Ума не приложу… Что еще из истории я помню об этом таинстве? В голову пришли строки из стихотворения моего любимого поэта серебряного века Дмитрия Кедрина. Всего я его наизусть не запомнила, но отрывки врезались в память. По сюжету, во время исповеди священник пристает с домогательствами к юной прихожанке, и та его отвергает, высмеивая при этом.

«Смотри, дитя, в мои глаза, Не прячь в руках лица. Поверь, дитя: глазам ксендза Открыты все сердца…

От поцелуев и вина До ада путь прямой. Послушай, панна, ты должна Прийти ко мне домой!

Мы дома так поговорим, Что будет стул трещать, И помни, что Высокий Рим Мне дал права прощать».

«Я помолюсь моим святым И мессу закажу, Назначу пост, но к холостым Мужчинам не хожу…

Но я божницу уберу, Молясь, зажгу свечу… Пусти, старик, мою икру, Я, право, закричу!..»

«Молчи, господь тебя прости Своим святым крестом!..» «Ты… прежде… губы отпусти, А уж грехи – потом!»

Да вот, пожалуй, и всё, что мне известно о процессе исповеди. Конечно, это сатира, актуальная в те времена. И всё же предстоящее общение со священником с глазу на глаз мне было малоприятно…

Размышляя, сама не заметила, как подошла к вратам храма. Миновав церковный дворик, я вошла внутрь.Атмосфера величественной пышности убранства храма в готическом стиле, возведенного в сельской глуши, не могла не поражать. Интересно, что за неведомые зодчие работали над его архитектурой? Какие живописцы расписывали стены красочными фресками? Их труды можно смело назвать шедеврами искусства…

Внутри здание было облицовано мрамором и гранитом, а двери и мебель изготовлены из ценных пород дерева. Подсвечники, канделябры, художественная ограда и перила были сплошь покрыты позолотой.

Как и полагается, почетное место в зале занимал пышный резной алтарь с дарохранительницей. Над алтарём возвышалась высокая, величественная скульптура Христа в терновом венце. Меж огромных белоснежных колонн я увидела ряды массивных деревянных скамей. Ах да, ведь католики во время богослужения не стоят на ногах, а слушают мессу сидя.

Напротив алтаря под сводами храма возвышался внушительный орган, по виду изготовленный из красного дерева. Церковный зал был богато украшен изображениями библейских сцен, цветными витражами, различной христианской символикой.

В храме царил полумрак, лишь мерцание десятка свечей отбрасывало блики света на свод и стены.

Было безлюдно. Видимо, месса уже закончилась, и прихожане покинули дом божий. Тут недалеко от алтаря я заметила невысокую фигурку в длинной коричневой сутане. Но это был не отец Стефан, а какой-то молодой юноша. Церковный служка, подумалось мне. Я подошла к нему.

– Мир вам! – произнесла я нейтральное приветствие, не зная, как правильно обращаться к служителю церкви. – Не скажете, где отец Стефан?

– Святой отец недавно завершил мессу, сейчас молится в своей келье, – ответил мне служитель храма. – Если хотите, мисс Лидс, я его кликну.

Церковник знал, кто я такая – наверное, всю деревенскую паству помнил по именам.

– Да, будьте добры, передайте, что я пришла на исповедь.

Служка удалился куда-то внутрь храма, а я с замиранием сердца стала ожидать явления отца Стефана…

Глава 10

Высокая, сухая фигура священника, облаченного в длинную черную сутану, показалась в углу храма. Меня невольно передёрнуло от предстоящей встречи. Он приближался ко мне, и с каждым его шагом я чувствовала, как пристальный, суровый взгляд холодных, бесцветных глаз словно пронзает меня насквозь.

Я придала себе вид наивности и кротости, приличествующий юной деревенской прихожанке. Настоятель приблизился и раздался его скрипучий, режущий слух голос:

– Никак, наследница Джона Лидса к нам пожаловала? Скверно, дочь моя, скверно. Давно я не видал тебя у святого причастия. Не следует доброй христианке о Всевышнем забывать. Кара божия, она неминуемо грешников настигает. Иль не страшишься ты гнева Господня?

Я постаралась принять ещё более смиренную позу, молитвенно сложив руки, как и полагается в храме.

– Простите меня, святой отец! – невольно я отметила про себя, что говорю с интонацией театральных актрис в амплуа инженю. – Хворала я сильно, батюшка, наверно, говорил вам давеча. Вот, пришла на святую исповедь, да испросить вашего благословения.

Священник так и буравил меня взглядом, словно сверлом. Весь вид его выражал чрезвычайное недовольство. Потом сурово кивнул по правую сторону алтаря. Там, как я заметила, была расположена небольшая деревянная кабинка, по всей видимости, исповедальня.

Я поспешила внутрь. По другую сторону кабинки за решетчатой перегородкой уселся священник, торопливо перебирая чётки. Вспомнив сцены из исторических романов и фильмов, я встала на колени. Что делать дальше, и о чём следует говорить, я совершенно не представляла.

Молчание затянулось, и по ту сторону перегородки раздался недовольный голос духовника.

– Ну, что же ты, дочь моя, язык проглотила? Читай канон покаяния!

Я не сразу нашлась, что ответить. Придав своему голосу максимальный оттенок скорби и раскаяния, я произнесла:

– Святой отец! Да после удара моего и хвори долгой память у меня напрочь отшибло! Едва батюшку узнала, очнувшись! А уж молитвы святые и вовсе не упомню…

Священник ответил не сразу, видимо, обдумывая услышанное.

– Память отшибло, говоришь? Так то по грехам твоим, дочь моя, не иначе. Либо по грехам родительским. Отец-то твой, тоже не сказать, что добрый сын церкви. От беса сие, от беса! Память-то твою нечистый своими происками замутил! Ну, быть так, повторяй за мной: «Mea culpa, mea maxima culpa…».

Хорошо, что в университете мы, как все студенты-медики, изучали латынь, и я без труда поняла, что это формула католического таинства покаяния: «Моя вина, моя величайшая вина…». Читала же я о таком, и не раз, а вот как на грех, совсем забыла на своей первой и столь важной в моей теперешней судьбе исповеди. Происходящее сейчас – это своего рода экзамен для меня, и мне предстоит с честью его выдержать. Ради себя, ради своего нового отца.

– Ну, дочь моя, покайся, в чём согрешила? – сурово спросил отец Стефан из-за перегородки. Всё-таки здорово, что он не смотрит мне прямо в глаза.

Я стала плести первое, что пришло на ум. Постаралась состроить из себя глуповатую деревенскую девицу.

– Грешна, святой отец. Постные дни не всегда соблюдаю. Вот намеднись, в святую пятницу, взяла, да и пирогом с дичью оскоромилась. Прости меня Господи!

– Бог простит. За этот грех налагаю на тебя три дня сухояденья, – отозвался духовник. – Ещё чем согрешила? Кайся!

– Ближних осуждаю, святой отец. Вот, было дело, на днях кумушка отцовская Молли на огород наш своих кур запустила, так я давай её бранить почём зря. Дура ты старая, говорю, дура! А вы сами посудите, падре, можно ли кур-то без присмотра держать? Курица – она тварь неразумная, не разбирает, где свой огород, а где чужой. Вот и выходит, что хозяйка виновата. Ну, и обругала я её под горячую руку, каюсь! – продолжала я нести околесицу. Похоже, начала успешно входить в роль недалёкой селянки.

– Ну, курей-то оставь, грешница, не о курах сейчас речь! – недовольно прервал меня духовный наставник. – Ты главное-то скажи: девства ещё не растлила? Не блудила ли с кем, грешным делом? С парнями-то не гуляла?

Я притворно всхлипнула и заныла:

– Да что вы, святой отец! Нет на мне греха такого, Бог видит. Девица я честная. Заповеди соблюдаю. И подумать-то мне о блуде страшно, а не то, чтобы сотворить эдакое…

– Не лжёшь ли, Лира Лидс? – грозно вопросил отец Стефан. – Память, говоришь, у тебя отшибло. А помнишь ли, что солгать духовному отцу – всё одно, что солгать пред престолом Господним? Верно ли, что не блудила? Блудниц ждет самый страшный круг адовый, ты этого не забывай!

– Как пред Истинным! – я торопливо перекрестилась. – Видит Всевышний, нет на мне греха такого.

Священник помедлил и произнес:

– Отпущаются тебе грехи, дочь моя. Да ты погоди, уходить-то не спеши. Пройдём-ка ко мне в келью, потолковать с тобой хочу кой о чём.

Я встала с колен, вышла из исповедальни и, невольно вспомнив недавно пришедшие на ум стихи, с опаской пошла за священником, который указывал мне путь в полумраке, держа в руке свечу.

Жильё священника оказалось небольшой пристройкой к храму. Я с любопытством стала осматриваться. Обстановка внутри была довольно аскетичной. Келья представляла собой небольшую комнату, сложенную из дерева и камня. В ней было одно маленькое решетчатое окно, через которое проникал свет. От каменного пола веяло холодом.

В углу помещения располагалась простая деревянная кровать, рядом с ней – небольшой столик для чтения и письма, и стул с высокой резной спинкой. На столе громоздилась груда свитков, старинных фолиантов, бронзовая чернильница и пук гусиных перьев.

На стенах висели дубовые полки с книгами и иконами. Сбоку высился небольшой шкаф для хранения одежды и предметов обихода. В другом, более изящном шкафу из красного дерева, стояли рядами толстые книги в добротных кожаных переплётах с позолоченным тиснением. На корешке одной я успела прочесть латинскую надпись: «Свод Салернских правил». Значит, и вправду говорит молва – наш настоятель изучает не только богословие, но и медицину.

Я не знала, куда девать себя. Сесть мне хозяин комнаты не предложил. Оставалось смиренно стоять посередине и ждать, что же он мне скажет?

Священник приблизился ко мне и пристально заглянул в глаза. Этот взгляд его пустых, выцветших очей, наводил боязнь и неприязнь.

– Так, говоришь, Лира, девства ты не растлила? Молодец, сие достойно христианки, – начал заводить разговор отец Стефан. – Раз ты девушка честная, так вот что я тебе хочу сказать. Иди ко мне в экономки! Старею уж я, хозяйский глаз в моей обители нужен! А уж наградой я тебя не обижу, не пожалуешься. Вот только скажу: служить придётся не на страх, а на совесть. Не только днём, но и ночью, – священник испытующе глядел на меня, ожидая ответа.

До меня с секундной задержкой дошёл его двусмысленный намек.

Все ж не зря я вспомнила то стихотворение про сальные разговоры святого отца с прихожанкой!

Ах ты, старый чёрт!

Машинально отпрянула от собеседника, боясь, что эти старческие, холодные на вид пальцы вот-вот дотронутся до меня.

– Нет, отец Стефан! За честь благодарю, но из родного дома мне уходить не хочется. Поищите себе другую экономку, что податливее будет, – сурово отрезала я.

Священника, казалось, мой дерзкий ответ только раззадорил. Он подошел ко мне вплотную и попытался обнять за талию.

– Ну же, Лира, не будь такой недотрогой! Или ты не знаешь, что от служителя божия ничего, кроме благодати, не исходит? Будь паинькой, дочь моя, и я отпущу тебе твои прегрешения, прошлые и будущие! – он порывисто прижал меня к своему тощему телу.

– Оставьте меня, святой отец! – выкрикнула я, брезгливо содронувшись, резко вырвалась из его объятий и бросилась прочь.

– Не пришлось бы твоему родителю бедствовать на старости лет! – зашипел мне вслед старый ханжа. – Смотри, Лира, хорошенько подумай! Я не прощаюсь с тобой!

Я опрометью выбежала из стен кельи, потом пересекла церковную ограду и спешным шагом отправилась домой. По дороге стала анализировать ситуацию.

Говорить ли отцу о домогательствах настоятеля? Подумав, решила, что не стоит. И так священник на него злобу затаил, а прознай кузнец о таком деле – упаси Боже, побежит ещё к нему за мою честь заступаться. Тогда точно беды не оберешься.

Может, посоветоваться со старой Мэгги? Но тут же отмела эту мысль: старушка расстроится, она искренне любит и меня, и кузнеца, да и добрая по натуре. Все-таки лучше до поры до времени об этом деле лучше молчать.

За вечерним ужином я никак не выдала отцу своих переживаний. Сказала, что, так, мол, и так, сходила в храм, покаялась, духовник грехи отпустил. Кузнец явно обрадовался такому исходу дела и благословил меня на сон грядущий.

Потянулась вереница новых дней. Наш первый после модернизации конюшни пациент, бондарь Билл, сдержал свое слово. На всю округу он прославлял мастерство кузнеца Лидса, так ловко избавившего его от больного зуба.

К нам потоком повалили новые пациенты. За помощью стали приходить люди не только из нашей деревни, но и из соседних поселений. Один раз даже пожаловал городской обыватель – мастер из гильдии меховщиков близлежащего городка, прослышавший о чудесном деревенском лекаре. И как же повезло, что больной зуб ему рвать даже не пришлось – достаточно было обработки воспаленных дёсен, и трав для полоскания, которыми я не скупясь снабдила его в дорогу. Обрадованный визитёр щедро расплатился звонкой золотой монетой.

Другие же наши пациенты, простые деревенские жители, в основном рассчитывались бесхитростными сельскими продуктами. Кто овощей корзину принесёт в благодарность, кто свежей дичи, если в семье водятся охотники. Бывала даже и живая оплата. Так, например, толстуха Салли, экономка старосты из соседнего села, рассчиталась за удачно вырванный зуб маленьким, юрким, отчаянно визжащим поросёнком.

Отец входил в положение селян и брал любую посильную плату за лечение. Излишки продуктов, которых собиралось всё больше в нашей кладовой, он стал продавать перекупщикам, что ездили по деревням и закупали большие партии товаров для городских рынков. К концу каждого дня отец тщательно подсчитывал прибыль и прятал вырученные деньги под ключ в сундук. Он словно предвидел, что недалёк тот час, когда они нам чрезвычайно понадобятся…

Глава 11

Казалось бы, жизнь у нас налад