Читать онлайн Три ипостаси Божества бесплатно

Глава первая. Медленно, но верно…

1

Айзек

Глядя на языки пламени, танцующие над ночным костром, на друзей, кружком сгрудившихся возле огня, Айзек думал: а ведь все выглядит так, словно мы и не уезжали с острова! Кончился пир, и мы собрались, чтобы погреться и помолчать. Но, увы, все совсем иначе! Все изменилось. Особенно это видно по Джеки: глаза ее словно потухли после исчезновения Лейси и Карсона. А может, после того, как она собственными руками прикончила лысого полушиза. С каждой новой милей, отделявшей Айзека и его друзей от сломанного горехода и от Лейси с Карсоном, Джеки, казалось, тоже уходила все дальше и дальше.

Девушка молчала по поводу того, что произошло за эти недели, и Айзек ее отлично понимал. Он ведь тоже никому не рассказывал о том, как потерял родных, – разговор об утрате делает ее реальной, гораздо более реальной, чем та пустота, что возникает на месте ушедших. Айзек то улыбался, то хмурился, глядя на Джеки, – единственный способ, которым, как он знал, он способен выразить ей свое сочувствие и поддержать. Пусть она знает, что он разделяет ее горе и скорбь. Ведь Айзек переживал не только горечь утраты, но и то, что старина Фрайпан называл виной выжившего – спасшийся чувствует себя виноватым в смерти тех, кому выжить, увы, не удалось. Джеки улыбалась и хмурилась в ответ.

– Эй! – воскликнул Доминик. – Никто не хочет услышать, как лает паук, нажравшийся гороха?

И не успела Миоко вытолкать его за пределы круга, как он дважды раскатисто пукнул. С тех пор как они покинули берг, газы, бродившие в пузе Доминика, были самым страшным оружием, с которым сталкивалась группа. Триш бросила на нарушителя тишины свирепый взгляд – он ведь преступил твердое правило, которому она следовала: никогда не делать этого у открытого огня!

– Ты нас как-нибудь всех подожжешь! – проговорила она, закатив глаза. Придвинувшись к Садине, она взяла ее за руку, и девушки переплелись пальцами. С тех пор как Садина и Айзек пережили похищение, Триш старалась держаться к подруге как можно ближе, и Айзек ее отлично понимал! Он был благодарен группе за то, что не чувствовал себя одиноким, хотя и опасался, что внезапно налетевший порыв ветра в любое мгновение может разметать их в разные стороны. Может быть, это оттого, что он предпочитал спать на свежем воздухе – так, словно они скрываются от преследователей и должны постоянно быть начеку.

– Спасибо за вкусный обед, старина! – сказал Айзек, собрав выдолбленные из дерева подобия тарелок; их еще предстояло помыть. Он редко видел Фрайпана таким счастливым: наконец, оказавшись в горах, он смог вдосталь поупражняться в кулинарии, готовя пойманных кроликов для компании своих молодых друзей. И преклонные годы ничуть ему не мешали.

– А тушеное мясо, – сказал, вытянувшись на траве, Минхо, – ты готовишь даже лучше, чем Рокси, что вообще невозможно!

– Это оттого, что он добавляет в мясо какую-то травку, что растет в горах, – кивнула сама Рокси, помогая Айзеку с посудой.

– Да это же розмарин, – отозвался Фрайпан, подвинувшись поближе к огню. – Я уж думал, я про него забыл. Однако – нет!

Рокси приняла от Айзека посуду и, сложив ее стопкой, сказала:

– С утра первым делом схожу в лес, посмотрю, что еще там можно найти.

– Я с тобой! – подхватила Оранж. – Может быть, поохотимся на белок.

Сидя у огня, она пыталась освободиться от колючек, которые застряли у нее в волосах во время утренней охоты.

– Такие крохотули, а колются, – морщась, говорила она.

И действительно, все живые организмы: сорняки, виноградная лоза, кусты, – все они были вооружены, все имели оружие для защиты от непрошеных гостей. Дома, на острове, все было не так; там опасность таили в себе вода, скалы, медузы, да еще погода. Здесь же опасность подстерегала на каждом шагу, смотрела из-за каждого угла. Айзек каждый день узнавал о чем-либо, чего следовало бояться. И это все – в дополнение к шизам и машинам-убийцам.

– Как там твой укус? – спросил Айзек Доминика.

– Я не думаю, что она меня укусила. Скорее ужалила.

Доминик оглядел свой бицепс.

– Похожа на пчелу, только крупнее. Может, это был гривер? Уменьшился в размерах и научился летать?

Все, кроме Фрайпана, засмеялись.

– Гривер – это не та штука, над которой можно посмеяться, – проговорил седой ветеран, и вся группа затихла. Опыт и старость нужно уважать!

– А может быть, здесь вывелись кусачие пчелы? – предположила Миоко.

Доминик приблизил ужаленное место к глазам и принялся его рассматривать.

Подошла Рокси и пристально посмотрела на бицепс Доминика.

– Это точно не муравьи, – задумчиво произнесла она. – Тогда было бы несколько следов. Похоже, тебя ужалил шершень-убийца. А это очень плохо!

– Шершень-убийца? У меня теперь отвалится рука?

Доминик обеспокоенно посмотрел на Рокси, хотя Айзек и видел, что он не очень-то ей доверяет.

– Я что, умру?

– Поменьше будешь воздух портить, – рассмеялась Триш и смеялась до тех пор, пока Садина не ткнула ее локтем в бок.

Рассмеялась и Рокси.

– Да я пошутила! – сказала она. – Пару дней почешется, и все будет нормально.

Взяв Доминика за руку, она погладила ее и сказала:

– Тебе повезло, что он ужалил только раз.

Миоко и Триш принялись вычесывать колючки из рыжих волос Оранж. После охоты ее прическа из-за этих даров природы бывала похожа на птичье гнездо. И хотя Минхо и Оранж временами пугали Айзека больше, чем миз Коуэн, он был рад, что именно они являются лидерами в их группе. А без Оранж они вообще бы все погибли.

Айзек придвинулся к костру, вглядываясь и вслушиваясь в то, что происходило вокруг. Над стоянкой пронесся ветер и, раздувая искры, напомнил ему о точно таких же искрах, летящих от наковальни. Он бы все отдал сейчас, чтобы вновь оказаться на своем месте, месте подмастерья в кузнице на острове, хотя и понимал, что той жизни, которой он там наслаждался в недавнем прошлом, на острове уже не будет никогда. Вид огня внушал чувство безопасности, а дым от костра позволял не обращать внимание на запах пропотевших тел и одежды членов группы. Порывы ветра следовали один за другим, все сильнее и сильнее.

– Кто-нибудь заметил, что по ночам становится все холоднее?

Айзек почувствовал это лишь в последние дни, но ближе к ночи температура упала еще больше, а ветер стал сильнее.

– Еще как заметил! – отозвался Доминик, а миз Коуэн, придвинувшись поближе к костру, кивнула:

– Дома так холодно не бывает.

Дрова в костре потрескивали и, выбрасывая очередной сноп искр, высвечивали морщины глубокой озабоченности на лице Садининой матери, которая последние дни вела себя необычайно тихо. Вероятно, подумал Айзек, груз решений, которые она приняла, пойдя против правительства и решив покинуть остров, по-прежнему давит на ее плечи, особенно после того, как они потеряли Вильгельма и Альвареса. Но, с другой стороны, откуда ей было знать, что их путешествие обернется столькими смертями?

– Вы думаете, у тех, кто остался дома, все хорошо? – спросил он миз Коуэн, но та даже не моргнула. Медленно все головы повернулись в ее сторону.

– Миз Коуэн? – снова спросил Айзек.

Даже Оранж, Минхо и Рокси, никогда не бывавшие на острове, ждали, как ответит Айзеку миз Коуэн, но та молчала и, казалось, внимательно всматривалась в костер.

– Мам! – крикнула ей с другой стороны костра дочь.

Наконец миз Коуэн словно очнулась.

– Что такое, моя милая? – спросила она, моргнув.

– Вы думаете, с теми, кто остался дома, все хорошо? – повторил свой вопрос Айзек.

Женщина посмотрела на него так, словно его вопрос был с подвохом.

– Конечно! – отозвалась она. – С ними все хорошо, я уверена.

Но она произнесла эти слова почти шепотом, и Айзек почувствовал холодок в области желудка. Да, там, на острове, все хорошо. Зато здесь, вдали от дома, все иначе.

– Сколько у вас на острове бергов? – спросил Минхо, подбрасывая дров в огонь, и все бывшие островитяне вопросительно посмотрели друг на друга.

За всех ответила Триш:

– Никто из нас не знал, что это такое… пока мы на нем не полетели.

– У нас на острове нет бергов, – подхватила миз Коуэн, и в словах ее сквозило сожаление. – Предполагалось, что островитяне не будут покидать остров.

Айзек чувствовал, как по мере похолодания меняется и его настроение, но миз Коуэн наконец окончательно вышла из своего транса.

– Если бы мы не покинули остров, – сказала она, – Лейси, Карсон, Вильгельм, Альварес… – все они были бы живы. Я в этом уверена!

Она медленно вздохнула и продолжила:

– Но мы обязаны помочь человечеству разработать лекарство против последствий Вспышки. Если нам удастся это сделать, мы спасем сотни тысяч жизней. А может быть, и миллионы. Кто знает?

– Конечно, если на планете осталось столько людей, – мрачно отозвалась Рокси.

– А что, мы способны на это! – сказала Миоко, закончившая наконец заплетать волосы Оранж в косу. – Вилла, о которой говорила Клеттер, должна быть совсем недалеко от того места, где мы высадились на берег. Может быть, в паре миль?

И, на мгновение задумавшись, добавила:

– Мне кажется, она говорила, что нам предстоит идти всего день или два – перед тем, как ей…

Айзек понимал, почему Миоко остановилась. Как помягче сказать, что Клеттер просто-напросто перерезали глотку? Как не травмировать девушку?

Послышался голос Садины:

– Точно, Вилла была совсем рядом. Иначе зачем Летти нас похитила и постоянно твердила: не верьте Клеттер и ее людям?

– А ты веришь тому, что говорили Летти и Тимон?

Айзек думал, что ему не придется напоминать своей лучшей подруге, что эти двое безумцев – не лучшие советчики. Нет, бывали моменты, когда Айзек верил в то, что Летти и Тимон старались их от чего-то защитить (иначе зачем они позволяли им оставлять по пути следы, по которым группа следовала за ними?), но они так и не смогли объяснить, что же это такое – так называемая Эволюция и каким образом могут умереть люди.

– А я за то, чтобы отправиться домой! – проговорил Доминик, и над костром воцарилась тишина. Все думали о своем доме – даже Минхо и Оранж, дом которых был ужасен.

Дрова потрескивали в огне.

– Мы могли бы все отправиться на Аляску, с Минхо, – сказала Рокси, и в ее голосе прозвучали ободряющие интонации, но при этих словах старина Фрайпан встал и покинул кружок. Ясно было, что он по горло сыт Аляской.

– Мне рановато возвращаться в Лабиринт, – проговорил он из темноты. – Хочется пожить еще. И вообще я скорее подохну, чем вернусь в ту Богом забытую страну.

Он вернулся к костру, сел на свое место и закончил:

– Не хочется бередить старые раны.

А интересно все-таки, что с ними будет, если они действительно вернутся домой, подумал Айзек. Они же отравили весь остров, чтобы улизнуть незаметно! В тот момент это, конечно, было оправданным решением, но, если они приплывут назад, как миз Коуэн объяснит свое и их исчезновение? Обвинит во всем Клеттер? Скажет, что это та отравила людей на острове и похитила группу? Или все-таки поступит честно и заявит, что они хотели спасти мир, но встретили по пути слишком много препятствий? Тут и ученые, которые хотели их убить, и шизы, и двое Сирот из Остатков нации, которые их спасли. Но ничего-то у нас не получилось, и вот мы дома. Так, что ли?

Но если и так, то, возвращаясь домой, не наведут ли они на остров людей, которые, как и Клеттер, могут явиться за Садиной? Старые Глэйдеры собирались надежно спрятать носителей иммунитета и их потомков – так, чтобы никто их не нашел! И было бы в высшей степени эгоистично рисковать оставшимися на острове, чтобы только самим вернуться домой. Но что тогда? Весь остаток жизни они должны будут провести в бегах?

– Ладно! – поразмыслив, сказала миз Коуэн. – Наверное, стоит проголосовать.

Услышав ее слова, все почувствовали, как простые посиделки у костра превращаются в подобие правительственного заседания. Айзек был страшно далек от всей этой бюрократии. Ему бы в кузнице работать! Но и он почувствовал в себе желание высказаться и проголосовать.

– Ну что ж, я согласен, – неожиданно странным голосом заявил Доминик, вставая. Айзек пока не знал, чего ему захочется, когда они доберутся до берега. Остаться в диком лесу и построить себе юрту? Отправиться домой и просить прощения за бегство? Или двинуть на Аляску, чтобы исполнить миссию, которую никто из них не понимает? А может, проникнуть в Лабиринт? Есть и еще один вариант – найти Виллу и засевших там ученых. Айзек понимал, что ему просто не справиться с выбором из этого перечня вариантов… Уж слишком всего много!

Встала и Садина.

– Мама, а мы не можем просто…

– Нет, – покачала головой миз Коуэн. – У нас дома демократия, демократия будет и здесь.

Говоря так, она словно забыла, что вся их экспедиция началась потому, что именно кровь ее дочери может спасти весь мир от последствий Вспышки. Да и то, что она отравила народ на острове (пусть и не насмерть!), было не особенно демократично.

– Будем голосовать поднятием руки. Голосуем по одному разу.

Айзек посмотрел на Садину.

– Прости! – только и смог он сказать.

2

Садина

Временами Садина радовалась тому, что мама отправилась в путешествие вместе с ней, но сейчас радости она не испытывала. Почему они не могли обсудить все заранее и спокойно, без спешки, выслушать все мнения? Почему мама всегда затевает шумные публичные действа? С шумом и гамом, с вовлечением массы людей? Как в случае с отравлением в амфитеатре! Садина никогда бы не стала собирать в одном месте всех жителей города, чтобы отравить их, а потом скрыться тайно под тем предлогом, что их якобы похитили.

Если нельзя было сказать правду, то, по крайней мере, можно было бы сесть на корабль тайком, ночью, и оставить записку с изложением их действительных намерений. Зачем скрываться и врать, если поиски лекарства от Вспышки – дело нужное и даже благородное? Ну и что, что кто-нибудь из членов Конгресса стал бы возражать? Это же обычное дело! Логика и здравый смысл – вот чего Садине не хватало в том, как вела дело ее мама. Они ведь вполне могли сейчас лечь спать, а утром, на свежую голову, все обсудить и решить.

Увы, мама никогда не прислушивалась к Садине. Здравый смысл и логика – не для нее!

Но и Садина была не в состоянии контролировать то, что происходило, как ничего не могла сделать по поводу своей избранности, своей особенной крови. Могла лишь надеяться, что ее друзья выберут оптимальный вариант – каким бы тот ни был. Летти и Тимон считали Клеттер носителем зла, сразу убив ее. Они могли убить и Айзека и остальных, кроме Садины. Но ведь не убили! А может быть, они каким-то образом сотрудничают с Остатками нации? Никого не убивают, хотя имеют для этого все возможности. Садина вновь и вновь возвращалась к этим мыслям – настолько поразило ее то, как быстро и решительно была убита Клеттер. Убита потому, что Вилла была воплощением зла.

– Голосуй так, как стану голосовать я, – шепнула Садина на ухо Триш.

– Куда бы тебя ни бросила судьба, я иду за тобой!

Триш сжала ладонь Садины так, что у той побелели пальцы.

– Где бы ты ни была, я всегда рядом! – проговорила она в ответ.

Мама Садины откашлялась.

– Давайте голосовать так, как это принято, – проговорила она. – То есть никаких споров, никаких раздоров. Решение принимается большинством голосов, и точка. Понятно?

Все кивнули и промолчали.

Садина не могла сказать, кем в этот момент была ее мама – мамой или сенатором. Играя любую из этих двух своих ролей, миз Коуэн могла принять безапелляционный тон, отвергая любые возражения. А что, если большинство окажется неправым?

– Поднимите руки те, кто хотел бы остаться здесь! – произнесла миз Коуэн.

Мгновенно, словно невидимой нитью она была привязана к летящей по небосклону звезде, взлетела рука старины Фрайпана, а вслед – рука Джеки. Но, увы, за то, чтобы остаться, проголосовали только они, и сенатор, кивнув каждому из них, сказала:

– Ваши голоса учтены.

Фрайпан и Джеки опустили руки.

– Поднимите руки те, кто за возвращение домой, – продолжила миз Коуэн.

Единственным, поднявшим руку, был Доминик. Опустив ее, он хмуро посмотрел на Джеки, как будто, если бы она проголосовала так, как и он, это что-нибудь решило. Садина взглянула на Айзека. Ей думалось, что он-то точно захочет домой, на остров. Все последние дни он только и говорил о том, чтобы устроить собственную кузницу, рыбачить на мысе и болтать с первой жительницей, рожденной уже на острове, седовласой мисс Арианой.

Садина все поняла и кивнула: Айзек будет голосовать так, как проголосует она. И она была ему благодарна. Но почему она так нервничает? Садина вздохнула так глубоко, что заболели косточки шейного отдела позвоночника. Ей с трудом верилось, что старина Фрайпан собирался навсегда остаться в этих местах. Здесь же невозможно жить! Ночью она постоянно просыпалась – слишком жестким было их каменное ложе. Триш соорудила Садине матрас из травы, но толку от него было немного. Да и вряд ли самые мягкие травяные матрасы могли бы удержать Садину в этой неприветливой местности. Даже деревянная палуба и матросские койки в кубрике корабля, на котором они сюда прибыли, выглядели уютнее в сравнении с тем, что у них было сейчас.

– Следующий вариант, – произнесла миз Коуэн, вновь откашлявшись, словно хотела, чтобы ее голос звучал как можно более официально. – Поднимите руки те, кто хотел бы отправиться на Аляску.

Садина наблюдала, как Минхо, Оранж и Рокси один за другим уверенно подняли руки. Присутствие Минхо и Оранж внушало уверенность в любых обстоятельствах – какими бы незнакомыми и опасными они ни были. Да и сама Садина не могла отделаться от ощущения, что Аляска была именно тем местом, где ей надлежало быть. Летти и Тимон могли чего-то не знать, но они были уверены, что Вилла не способна им помочь – по крайней мере, так, как это планировала Клеттер. Да и не исключено, что Клеттер врала! Садина крепче ухватилась за руку Триш и посмотрела ей в глаза. Они подняли руки одновременно. Что бы в их жизни ни происходило, они всегда будут рядом. Даже если Садина будет в своих решениях не права.

Айзек сидел не двигаясь, и Садина недоумевала: он что, забыл про голосование?

– Все, кто предпочел бы отправиться на Виллу, поднимите руки! – объявила миз Коуэн последний вариант, и Садина увидела, как вместе с ее мамой поднял руку Айзек, а еще и Миоко. Как могут ее лучший друг и ее собственная мать считать, что им лучше знать, как следует поступить с ее, Садининой, ДНК? Вероятно, Клеттер хорошенько запугала их, убедив покинуть остров. Но как могли они забыть, что та же самая Клеттер убила всю свою команду, целых восемь человек? А что, если эта Клеттер – просто искусный манипулятор? Вдруг убитая ею восьмерка – это ученые? Как много еще предстоит узнать! Пожалуй, лучший для этого способ – отправиться на Аляску и встретиться с Божеством. Боги не лгут!

Садина освободилась от руки Триш.

– Вы что, действительно хотите на Виллу? А вы забыли, что во всем, что произошло, виноваты прежде всего, именно ученые?

Садина чувствовала, как ярость вскипает в ней жарким варевом.

– Вы все забыли? Забыли вирус, который вырвался после Вспышки? Коалицию? ПОРОК, Лабиринт, испытания? И теперь вы голосуете за то, чтобы отдать себя в лапы этих уродов, которые ни в чем с тех пор не изменились?

Садина поверить не могла, что она – единственная из всех – помнит про то, в чем проштрафились перед человечеством ученые. Айзек и миз Коуэн опустили руки, но сидели молча.

Но какое право они имеют молчать? Голова Садины распухла от множества вопросов, которые не давали ей спать по ночам. Допустим: а что, если ученые захотят заразить Садину и всех островитян каким-нибудь новым вирусом, а потом отправят назад, чтобы от них этот вирус перешел на всех жителей острова, включая бедную мисс Ариану? Вдруг они совсем не озабочены тем, чтобы вылечить человечество? Или что им просто нужны новые подопытные для их экспериментов и испытания никогда не прекратятся? Кому в этой ситуации можно верить? Вот что волновало Садину и мешало ей уснуть.

– Ну что ж, – наконец сказала миз Коуэн, хотя и без всякого энтузиазма, – решено. Двигаемся на Аляску.

– А может, мы еще раз проголосуем по поводу двух вариантов, которые набрали большинство голосов? – предложил Доминик, но миз Коуэн отрицательно покачала головой:

– У нас тут не чемпионат по плаванию. Есть правила. Победило большинство, и мы все отправляемся на Аляску.

Несмотря на то что именно голос Садины стал решающим и сторонники путешествия на север победили, ей было не по себе: по сути, она и ее сторонники предали и Айзека, и Джеки, и Миоко.

Старина Фрайпан между тем вытащил из своего рюкзака Книгу Ньюта и углубился в чтение. Джеки сидела, глядя на огонь, а Айзек с Рокси заканчивали убирать и мыть посуду. И только Минхо выглядел озабоченным под грузом лежащей на нем ответственности – это ведь ему предстоит вести их по маршруту.

– Ну что ж, – сказал он наконец. – Аляска так Аляска.

Взяв небольшую охапку веток, он сунул ее в костер, и огонь, казалось, одобрительно затрещал.

– С тобой все хорошо? – спросила Садину Триш.

– Да, – ответила та, даже не задумавшись.

– Правду говоришь?

Садина нахмурилась. Триш знала ее лучше, чем кто-нибудь еще.

– Мне почему-то кажется, – сказала Садина, – что это последний вечер, когда мы вместе, и на Аляску отправятся далеко не все.

Она ждала, что Триш изобразит на своем лице выражение, которое всегда там появлялось, когда Садина излишне драматизировала события, но, как ни странно, Триш лишь согласно кивнула.

– Я тебя понимаю, – сказала она. – У меня такое же ощущение.

3

Александра

В гордом одиночестве она стояла на балконе, с восторгом и удивлением взирая на то, чего страшно давно не было на северном небе – мощного сияния Авроры Гиперборейской. Нет, молочно-зеленые тона никогда не покидали ночного неба, погружая город в некое подобие тумана. Но сегодня небо расцвело всеми цветами радуги. Впервые за много лет по небу заструились ленты ярко-голубого, оранжевого и алого сияния. Глубокий пурпур сливался с розовым, а поверх их союза скользили огненные всполохи, обещая в ближайшем будущем явление чего-то нового и необычного. Произойдет ли это? Да, самое тому время!

Аляска готова к Эволюции.

Готова и Александра.

Вот он, момент истинного совершенства! В небесах танцевал огонь, много веков назад названный именем Авроры, римской богини рассвета, и Борея, греческого бога северных ветров. Стояла полночь, но для Александры это было утро нового дня. Первого дня Эволюции. Глубоко вздохнув и ощутив легкими всю ледяную свежесть воздуха Аляски, Александра представила, сколь ошеломлены, вероятно, были ее жители, когда в первый раз увидели сияние ночного северного неба. Александра же располагала двумя сокровищами – временем и истиной. В отличие от древних, ей не нужно было изобретать волшебные сказки о Богах и небесных колесницах. Нет! Народам, населяющим Аляску, она скажет правду. Богам не было места на небесах. Единственные Боги, которые были нужны жителям Земли, на Земле и жили. Ученые. Знатоки. А также те, кто владел абсолютным знанием мира – те, кто был подобен ей, Александре.

Александре достаточно было бросить беглый взгляд на торжество бушующих на ночном небосклоне красок, чтобы считать с него огромный объем информации – так уж был устроен ее совершенный интеллект. То, что происходило, было событием в истинном смысле этого слова. Солнечные ветры дули с неистовой силой. Выбросы коронарного вещества, независимые от уровня интенсивности вспышек, отправляли в глубины внешнего космоса мириады заряженных частиц, навстречу магнитным полям планет и прочих звезд. Долетая до земной атмосферы, эти частицы вступали в вихревой танец с молекулами кислорода, создавая занавеси пульсирующего света. Там, где магнитное поле Земли было перенасыщено азотом, по небу неслись ярко-голубые волны, водород же порождал волны пурпурные.

Видеть это великолепие и не понимать его сути – грех…

Да, именно так! Грех!

Александра отметила мощную изумрудную полосу, пронзившую ночное небо и затмившую собой прочие цвета. Да, и она – совсем скоро – станет главным голосом Божественного Триединства. Именно ей, изумруду в ожерелье Триединства, надлежит нести самый яркий свет. Как бы ей хотелось, чтобы Николас и Михаил видели этот триумф света на ночном небе Аляски! Ее, Александры, триумф!

В каком-то смысле Николас был способен увидеть эту красоту и мощь. Александра повернулась и, отбросив шторы на балконной двери, открыла северному сиянию вид на отрезанную голову Николаса, запечатанную в стеклянном кубе. Веки у него были удалены, и выкаченные глаза напомнили Александре о выражении лица Николаса, когда тот читал чужие мысли. Вглядевшись в цвет лица Николаса и багровые лохмотья кожи там, где голова когда-то соединялась с телом, Александра почувствовала, как желудок ее скрутило. Да, Маннусу пришлось приложить немало сил, чтобы рассечь все эти мышцы, сухожилия и кости!

Александра усмехнулась тому, как легко, оказывается, разрушить главный основополагающий религиозный принцип – принцип триединства Божества: раз, и готово – триединства нет, а Божество осталось. Николас, любитель религиозной схоластики, оценил бы шутку.

Александра установила стеклянный куб на стол. Не исключено, что вскоре отыщется и тело Николаса; хотя, зная его привычку к дальним путешествиям и долгим отлучкам, вряд ли кто-то спохватится в ближайшие недели. Скучать по нему вряд ли кто будет! Как и сама Александра, которой, признаться, надоело то, что Николас постоянно копался в ее мыслях. Теперь, после того, как он умер, она не только могла свободно реализовать свои планы. Свободен от его вмешательства стал и ее ум! И все-таки полностью освободиться от власти Николаса она сможет лишь тогда, когда похоронит наконец его голову, уже тронутую разложением. Хотя пока придется ее придержать – для Михаила. Голова Николаса будет для того знаком и напоминанием о том, что главная теперь – она, Александра!

Триединство Божества разрушено. Отныне в мире будет править одно, единое Божество – Она! Богиня Нового Рассвета.

Яркие разноцветные жилы света пронзили ночное небо, гораздо более яркие, чем то, что можно было наблюдать все последнее время. Александра взглянула вниз, на площадь под балконом. Там, сгрудившись, стояли в своих желто-горчичного цвета грязных балахонах Пилигримы, явившиеся поглазеть на ночное небо. Люди тянули худые от недоедания руки вверх, словно желали дотянуться до всполохов северного сияния. В глазах их отражалась надежда. И она, Богиня Романов, оправдает эту надежду.

Раздался сильный стук в дверь, и в ушах у нее зазвенело. Тряхнув головой, чтобы избавиться от этого звука, она быстро накинула на куб с головой Николаса кусок лежащего на столе полотна.

– Кто там? – спросила Александра.

Резко распахнув дверь, в комнату почти вбежал Флинт. В глазах его застыл восторг. Он тяжело дышал, словно покорил крутую длинную лестницу, и едва не пал замертво. Нет, во времена Лабиринта Флинт вряд ли бы выжил. Кстати, а не отправить ли дурня туда на пару-тройку недель, чтобы проверить его стойкость?

– Ну и что случилось? – спросила Александра. – Ты сейчас задохнешься и рухнешь замертво. Что, в городе пожар?

– Огни! Небесные огни! – воскликнул Флинт и показал на ночное небо.

Как будто у Александры нет собственных глаз!

– Ну так и что же? – произнесла она. – Да, огни вернулись.

Александра подвинула укрытый полотном куб с головой Николаса поближе к балкону. Пусть посмотрит, как она изменит мир! Она усмехнулась. Сколько раз Николас просил ее потерпеть! Умолял не торопить событий!

– Эти огни – признаки начинающейся Эволюции, Флинт! Все эволюционирует! И это только первые шаги!

– Люди на улицах кричат! Говорят, нужны жертвы!

– Не будь идиотом! – повысила голос Александра.

– Боюсь, опять кого-нибудь выпотрошат!

Флинт стоял в дверях, не решаясь ни войти, ни выйти, – именно так он и жил: балансируя на границе веры и страха. Но у Александры времени балансировать не было. После нескольких лет задержки Эволюция наконец грянула.

– Пусть Николас успокоит людей… – начал было Флинт.

– Я сама их успокою, – оборвала Флинта Александра. – Скажи Пилигримам, что их Богиня завтра обратится к ним. Но если они нынче вечером совершат жертвоприношение и кого-то выпотрошат, то виновные в этом будут сами принесены в жертву. Скажешь?

Флинт кивнул. Флинт поклонился. Флинт вышел.

Александра стащила покрывало с ящика, из которого невидящими глазами смотрел Николас, и повернула его лицом к северному сиянию.

– Посмотри. Нравится?

Глава вторая. У костра

1

Садина

Садина проснулась, разбуженная предутренней стужей. Она попыталась поудобнее устроиться на сделанном Триш травяном матрасе, но ничего у нее не вышло. Никогда прежде родственные отношения, которые связывали ее с Соней, не становились для Садины проблемой. Скорее, это было приятно – на острове ей выказывали восхищение, предлагали помощь и защиту. Но на континенте все было наоборот.

С тех пор, как они уплыли с острова, Садина остро чувствовала свою уязвимость; она боялась – вдруг жизнь ее прервется до того, как она узнает, каким образом ее ДНК и ДНК ее семьи способно помочь человечеству. К тому же, если бы у нее были братья и сестры, то унаследованные ею качества были бы распределены между ее родственниками, и тогда она не ощущала бы такого груза ответственности. Но, увы, как и ее родители, Садина была единственным ребенком в семье.

Стараясь не производить лишнего шума, она осторожно встала со своего неуютного ложа и подошла к костру. Мама, Джеки, Триш, Минхо – все спали. Минхо дрых, так и не сняв башмаков – у этих Сирот-солдат странные привычки!

Скрестив ноги, Садина устроилась у огня и, глядя на умирающие языки пламени, принялась растирать виски. Слева, в кустах, раздался шорох, и она, вздрогнув от неожиданности, стала всматриваться в темноту, после чего, оглянувшись на спящих, принялась шарить сбоку от себя, надеясь нащупать что-нибудь, что могло бы послужить в качестве оружия. Ладонь ее наткнулась на увесистый камень. Между тем шорох в кустах стал отчетливее и ближе. Что это? Животное? Но, если так, насколько большое? Минхо рассказывал о том, как они охотились на разных животных в тех местах, откуда он явился – такого размера зверей у них на острове не было. Кое-что рассказывал и Айзек – скажем, о том, сколько сил нужно, чтобы убить полушиза. Садина не была уверена, что способна прикончить кого-то размерами больше паука – просто в том никогда не было необходимости! А что, если ей сейчас придется лишить жизни существо, размерами примерно с нее? Шум между тем приближался. Она посмотрела на башмаки лежащего поодаль Минхо и подумала: может быть, умнее всего бросить камень в Сироту? Пусть уж он проснется и сам разбирается с источником шороха! У него есть ружье, ножи, а, если будет совсем плохо, он сможет воспользоваться этими древними штуками, которые разносят все вокруг, если из узкой горловинки у них вытащить тоненькую проволоку. Темная высокая тень вышла из тени деревьев, и Садина замерла. В одно мгновение ее расширившиеся от ужаса глаза вобрали максимальное количество деталей, хотя в свете костра был виден только силуэт человеческого существа, держащего в руке нечто длинное. Оружие? Наверняка. Сердце Садины бешено колотилось, со страшной скоростью гоняя по венам ее драгоценную кровь. Скованная ужасом, она сидела, не шевелясь.

– Не обращай на меня внимания! – раздались слова, и тень сделала шаг по направлению к Садине. – Мне нужно было отлить и подбросить веток в костер.

Да это старина Фрайпан! Она узнала его физиономию еще до того, как ее уставший мозг опознал голос старика.

– О господи! Как ты меня испугал!

Она отбросила камень в сторону.

– Прости! – отозвался Фрайпан. – Я не хотел. А что ты не спишь?

– Не могу. Разнервничалась по поводу Аляски.

– А ты представь, как нервничаю я!

Фрайпан разломал принесенный из темноты сук на две половинки и положил на огонь. Дерево тут же занялось пламенем, разбрасывая по сторонам искры.

– Прости! – отозвалась Садина, не зная, что еще сказать старику. – Я хорошо знаю все истории про Глэйдеров, но, по правде говоря, они всегда казались мне скорее главами из учебника, чем рассказами о том, что, реально, было, пока я не увидела первого шиза.

– Шизы! – ухмыльнулся Фрайпан. – Не о шизах нужно беспокоиться, а о других людях… Их следует опасаться.

Садина подтянула колени к груди.

– Что ты имеешь в виду?

– Я хотел сказать, ну, как бы выразиться…

Фрайпан подтянул к огню большое полено и сел, слегка, в раздумье, раскачиваясь.

– Остров, – сказал наконец он, – был совершенно безопасным местом. Что-то вроде рая, много-много лет. Рожденные там наслаждались миром и покоем, и никто из них не знал о том, что за пределами этого рая полным-полно зла. Зло в этом мире было, есть и всегда будет. Оно – во внешнем мире, не на острове, и это хорошо, но я имею в виду…

– Ты говоришь о людях с Виллы?

– Я не знаю, – сказал, помолчав, Фрайпан, – не знаю, хорошие или плохие люди живут на Вилле. Единственное, что мне известно, так это то, что нас они не знают так же хорошо, как мы знаем друг друга. И мы не в курсе относительно тех мотиваций, которыми они руководствуются.

Голос Фрайпана окреп, несмотря на то, что он продолжал шептать.

– Или мотиваций, которыми руководствуется Божество.

– Но если они действительно хотят вылечить Землю от последствий Вспышки, то это же хорошо, верно?

– Ава Пейдж тоже хотела вылечить Землю! – Старик покачал головой, в его глазах стояла горечь разочарования.

– Все люди желают друг другу добра, как мне кажется. То есть мотивация у всех хорошая. А вот методы могут оказаться плохими. Или сама мотивация изменится…

Садина посмотрела на звезды, пытаясь отыскать самую большую. Теперь, после разговора с Фрайпаном, ей уж точно не уснуть. А что, если у Божества действительно отличная мотивация, а планы – ужасные? То же самое случилось с ее матерью: у той были самые добрые намерения, но с помощью этого дурацкого голосования (демократия – это идиотизм!) отношения в группе пришли в полный раздрай.

– У всех людей есть те или иные мотивации. И когда ты с кем-нибудь встречаешься, постарайся эти их мотивации понять. Если сможешь, конечно, – произнес Фрайпан и, сунув в огонь очередной сучок, продолжил:

– Шизы меня больше не пугают, поскольку они неспособны выйти за пределы первичных, самых примитивных желаний. А вот люди… люди умеют друг другом манипулировать. Они мотивированы желанием власти, алчностью, другими мотивами, которые не свойственны ни тебе, ни мне…

Как бы Садина хотела жить в черно-белом мире, где всем ясно, что есть хорошо и что – плохо. И как плохо жить в серой зоне, где живут люди, подобные Аве Пейдж!

– Ты думаешь, я поступила глупо, когда проголосовала в пользу Аляски? – спросила она.

– Нет! – ответил Фрайпан, но сделал это слишком быстро, чтобы ему можно было бы поверить.

– Наверное, я была слишком наивной, чтобы доверять похитившим меня людям, а?

Задав этот вопрос, Садина понадеялась на то, что старина Фрайпан даст более правдивый ответ, хотя и понимала, что более нелепый вопрос вряд ли вообще возможен.

– Не могу тебе сказать, кому можно доверять, а кому нет, – сказал Фрайпан так, как когда-то говорила бабушка Садины, Соня – так же веско и так же медленно. У этих стариков особая манера говорить; произнесенные ими слова гораздо более увесисты, чем те же самые слова, но в устах молодежи, и именно за счет стоящего за их речами жизненного опыта – вот что делает их весомыми и убедительными.

Как бы Садина хотела, чтобы хоть малая толика мудрости, коей была наделена Соня, досталась и ей, но, увы, бабушка умерла много лет назад.

– И все-таки…

Садина смотрела на огонь.

– И все-таки как ты узнаешь, кому можно верить, а кому нет?

Старина Фрайпан сунул в огонь очередную ветку, словно давал понять: будь терпеливой, и ответ придет сам собой. После этого он выпрямился и произнес:

– Прежде всего верь себе и своему сердцу.

– То есть никому другому верить нельзя?

– Не торопись с выводами! – медленно проговорил старик. – Верь себе, и уже потом – тому, кто доверяет тебе.

Он поворошил палкой огонь, и взметнувшиеся искры огоньками отразились в его мудрых глазах.

– Единственная ошибка, которую ты можешь допустить, – это поверить тому, кто недостоин доверия.

2

Минхо

У Сироты нет родителей.

У Сироты нет ни братьев, ни сестер.

У Сироты нет друзей… Есть только враги.

Минхо вскочил и схватился за нож. И только тогда, когда он вытянул остро отточенное лезвие из ножен, он понял, что разбудили его не враги – его спутники готовили завтрак. Старина Фрайпан ломал ветки и бросал их в костер, Рокси нарезала коренья, Доминик мурлыкал под нос какую-то песню. Минхо, ни на кого не глядя, не спеша убрал нож. За оружие он схватился по привычке – пребывая поутру в зыбком пространстве между сном и бодрствованием, он не сразу был способен определить, где он и с кем, и ему чудилось, что он все еще Сирота, готовый стрелять, резать, наученный выживать. Не исключено, что его спутники знали о его боевых рефлексах, а потому никто не отваживался спать рядом с его ложем. Иногда, правда, его охватывал по-настоящему глубокий сон, и тогда он забывал о своей былой принадлежности к Остаткам нации, но чем дальше он уходил от своего прежнего житейского опыта, тем сильнее реальность била по его нервам, когда он просыпался.

Минхо поправил висящие на поясе ножны и напомнил себе, что теперь у него есть друзья, есть мама и, что самое важное, есть имя. И зовут его – Минхо.

– Оранж! – произнесла Рокси тоном, которым матери напоминают детям, что те не вполне правы.

– Да? – отозвалась Оранж, глянув на миску, которую Рокси держала в руках.

– Смотри!

Рокси протянула миску и показала ее содержимое девушке.

– Я думаю, что ты нашла не картофелину, а камень, – сказала Рокси. – Посмотри!

– Ничего себе! – рассмеялась Оранж, осмотрев протянутый камень.

Минхо никогда не слышал смеха Оранж, а та смеялась в точности так же, как это делали Садина и Триш.

– Оранж хотела сделать из наших зубов окрошку! – завопила, смеясь, Миоко. – Чтобы мы ею позавтракали!

Минхо смотрел, как Оранж перебрасывает камень из ладони в ладонь. Этим камнем она могла бы легко укокошить троих – в руках Сироты любой предмет способен стать смертоносным оружием.

А интересно, Оранж тоже, как и он, Минхо, по утрам чувствует себя не в своей тарелке? Ей, как и ему, уже не нужно делать те упражнения, которые они делали раньше – снижать сердечный ритм, сосредотачиваться, чтобы быть начеку? Сирот начинали тренировать, когда им исполнялось четыре года. Их готовили драться, убивать, выживать в любых ситуациях. До этого, пока Сироты не становились твердо на собственные ножки, за ними ходили няньки. А потом начинались тренировки. Самое первое воспоминание, которое Минхо нес в себе, относилось к эпизоду, когда Скорбящий Глейн заставил его убить волчицу прямо на глазах ее волчат. Да, он сделал их сиротами, но ненадолго – вскоре они разделили участь своей матери. Остатки нации и его сделали таким волчонком. Только он не погиб, а выжил.

– У тебя глаза открыты, но сам ты где-то далеко! – произнесла, глядя на Минхо, Рокси, и слова ее звучали скорее как вопрос, а не как ответ. У Рокси была своя, весьма странная манера приветствовать тебя по утрам, совсем не такая, как у матери Садины, которая неизменно говорила свое «проснись и пой!».

– Возвращаюсь, – ухмыльнулся Минхо, не испытывая никакого желания поделиться с новыми друзьями своими темными мыслями. О прошлом и настоящем. Он внимательно смотрел, как Оранж продолжает перебрасывать камень из руки в руку. Каждый раз, когда камень оказывался у нее в правой ладони, он ждал – сейчас она хлопнет им по макушке Миоко за то, что та над ней смеется. Или поразит в висок Доминика за то, что тот такой осел. Но ни того, ни другого Оранж не сделала. Подбрасывая камень, она ловко перехватывала его другой ладонью и вновь бросала вверх.

Если, найдя друзей, Оранж изменилась, значит, есть надежда, что, расставшись с Остатками нации, они расстанутся и с теми жизненными принципами, которые им, Сиротам, вошли в плоть и кровь в ходе бесконечных жестоких тренировок!

Оранж вновь бросила камень вверх, на этот раз высоко. Когда же, падая, камень достиг уровня, на котором находился локоть девушки, Оранж резко выбросила руку вперед особым боевым жестом, и Минхо почувствовал, как напряглись его годами тренированные мышцы. Тыльной стороной ладони Оранж встретила падающий камень, сильно и точно послав его в ближайшее дерево. Раздался удар, дерево загудело, а все, кто видел это, раскрыли рты, пораженные силой и точностью броска. Минхо улыбнулся.

– Ничего себе! – восхищенно протянул Доминик. – Я тоже так хочу!

– Ну-ка, еще разок, – попросила Миоко и, нагнувшись, подняла один из камней, лежащих у костра. – Не слишком большой?

Оранж повторила фокус: бросила камень в воздух, на этот раз послав его в дерево, возле которого стоял Доминик. Свист летящего мимо уха камня заставил того резко пригнуться.

Все восторженно завопили, а Минхо вздохнул. Да, Оранж была отличным воином, но она заслуживала лучшей участи.

Человек обязан иметь возможность развиваться, а есть ли такая возможность у Оранж? А у самого Минхо? Могут ли они стать лучше и значительнее?

Прирожденные воины обязаны стать прирожденными вождями. Даже безымянная Оранж, которая в свое время уничтожила десятки нарушителей границы, могла бы стать кем-то более значительным! Более важным и ценным человеком.

Лишь бы ей был дан шанс.

Глава третья. Тайная миссия

1

Айзек

Айзек и не собирался говорить о Тимоне и Летти. Были другие темы и другие заботы, например – свернуть лагерь. Но Садину было не удержать.

– Я им доверяю, – сказала она. – А почему? Клеттер, как я думаю, нам врала. Она же прикончила всю свою команду. Восемь человек! Именно поэтому ей нельзя было верить. А Тимону и Летти доверять можно, потому что они прежде всего доверяли нам.

Говоря это, Садина энергично расхаживала из стороны в сторону в то время, пока Айзек сворачивал ее матрас.

– Они ведь сами сказали, что могли бы легко убить всех остальных, как убили Клеттер, а вместо этого позволили нам с Айзеком оставлять для вас приметные знаки. Видишь? Они нам доверяли.

Айзек протянул Садине свернутый матрас.

– Не думаю, что они нам доверяли. Просто манипулировали, чтобы мы делали то, что им нужно. Кроме того…

Айзек хотел сказать, что они и друг другу не доверяли, но осекся. Садина же сама должна помнить, как они собачились друг с другом, когда только встретили Минхо и Рокси. Вся эта стрельба в воздух, обвинения в предательстве! Похоже, что даже Тимон не знал истинных планов Летти.

– Мне кажется, нам нужно на Аляску, и как можно быстрее. Мне-то уж точно!

Стоило ли спорить по поводу того, что уже было решено?

– Вот и хорошо! Мы туда и идем!

Айзек обнял Садину. Даже если бы она решила отправиться домой, он бы ее поддержал. Ему она была ближе всех, почти семья, а люди в семье ведь не всегда во всем согласны, верно?

– И как мы туда, нафиг, доберемся? – спросил Доминик, единственный из бывших островитян, кто проголосовал за возвращение домой. Не то чтобы Айзек не хотел назад, на остров. Еще как хотел, но возвращаться туда проигравшим… Остров должен гордиться ими, а потому нужно хотя бы попытаться сделать то, ради чего они покинули дом. Если же они не сделают этого, то привезут с собой больше вопросов, чем ответов.

– И как же мы доберемся до Аляски? – спросила Миоко, упаковывая в мешок порубленные для костра сучья.

– Можем пойти вдоль берега и сесть на наш корабль, – сказала миз Коуэн. – Нью-Петербург как раз на берегу пролива, и, если поплывем, сбережем и время, и силы.

Наверное, миз Коуэн не спала всю ночь, раздумывая, как бы ей обойти все острые углы. Айзек думал, что, проголосовав и приняв окончательное решение, они могут успокоиться, но черные круги под глазами Садининой мамы говорили о том, что не все так просто. Она явно провела бессонную ночь, устала и передвигалась еще медленнее, чем старина Фрайпан.

– Минхо! Ты умеешь управлять кораблем? – спросил Айзек.

– Доставлю, куда надо! – ответил Минхо. Он решил не признаваться, что никогда не управлял кораблем. Но Айзек может быть спокоен – если уж он управился с бергом и гореходом, то корабль, вне всякого сомнения, оседлает. Кроме того, его новые друзья в деталях рассказали ему, как они плыли с острова на материк. Так что разберется.

Упаковывая свой нехитрый скарб, Оранж предложила:

– Можно идти на корабле вдоль берега и, если нужно, периодически причаливать, чтобы поохотиться.

Миз Коуэн откашлялась, но на этот раз промолчала.

2

Покидая лагерь, группа вытянулась в цепочку, причем сразу же разделилась на три части. Впереди шли Минхо, Оранж, Рокси, Садина и Триш, голосовавшие накануне в пользу Аляски. Следом топали Айзек, миз Коуэн и Миоко, которые предпочли бы двинуться в сторону Виллы. И, наконец, замыкали колонну Джеки, Доминик и старина Фрайпан. Последняя троица вообще никуда не хотела ни идти, ни плыть, а потому, чтобы продемонстрировать это остальным, медленно тащилась позади.

Раньше, когда Айзек жил на острове, особого внимания к вопросам политики он не проявлял. Там существовал свод законов, все их исполняли, и никаких споров по этому поводу не было. Последние дебаты из тех, что он помнил, проходили по поводу закона, запрещающего в шторм чересчур приближаться к линии прибоя. Закон этот был принят сразу после несчастного случая с Айзеком и его семьей. Кому-то казалось, что закон нужно было принимать давно, кто-то, напротив, протестовал против ограничения собственной свободы. Айзеку, в принципе, на эти споры было наплевать – никакой закон в мире не мог бы вернуть ему его семью, но ему казалось отвратительным то, что люди спорили, голосовали, что эти споры и голосование их разделяли, и в пылу спора они становились почти врагами.

Айзек уже не видел спин головной группы – они скрылись впереди, за поворотом тропинки. Отстал со своими спутниками и старина Фрайпан. Айзек слышал лишь дурацкую песню, которую орал Доминик, воспевавший все, мимо чего проходил.

– Эй! – крикнул Айзек в сторону, куда ушла Садина. – Притормозите! Отдохнем немного, и пусть нас догонят.

Миз Коуэн согласно кивнула и откашлялась.

Миоко свистнула Садине и замахала руками. Садину, если уж она что-то решила, остановить невозможно. Решила отправиться на Аляску – пойдет туда, ни на кого и ни на что не обращая внимания.

Миз Коуэн села на поваленное дерево и достала фляжку с водой. Айзек посматривал по сторонам, чтобы увидеть, которая группа появится первой, но вдруг что-то его зацепило и обеспокоило в том, как миз Коуэн пила воду – маленькими глотками, делая паузу после каждого из них. Он задумался. Она ведет себя совсем не так, как буквально пару дней назад. Куда девалась ее обычная живость, энтузиазм, с которым она говорила, убеждая всех вокруг в том, в чем сама была уверена? Может быть, она скучает по дому, а может, переживает оттого, что погибли некоторые члены их группы и она частично виновата в произошедшем?

– С вами все в порядке, миз Коуэн? – спросил Айзек.

– Да, – ответила она. – А в чем дело?

Она посмотрела на Айзека, но уже в том, как она подняла голову, виделось нечто странное.

– Мне кажется, вам трудно дышать. Или, как мне кажется, глотать.

Приглядевшись, он вдруг заметил на шее миз Коуэн темное пятно сыпи.

Деревья застыли в неподвижности. Ветер, дувший с побережья, притих. Птицы, до этого весело распевавшие свои песни, замолкли. И лишь сыпь на шее миз Коуэн кричала: беда! Что это? Откуда?

Она вновь откашлялась и посмотрела на Айзека.

Ужас охватил его. Вспышка! Один из новых вариантов вируса. Заражение! Перед его внутренним взором встал образ полушиза – того, которого Джеки убила голыми руками. Он вдруг закашлялся. Мысль о том, что миз Коуэн подцепила вирус, ударила по нему как молоток по наковальне, выбивая искры, которые обожгли и скрутили его желудок. Страх обжег его душу и тело.

Вспышка! Вирус. Заражение!!!

3

Айзек последовал за миз Коуэн в заросли кустов. Может быть, она отравилась, и сыпь – результат действия какого-нибудь яда? Они уже много дней в лесу, и тут полно неизвестных никому растений, колючки которых цепляются за одежду и кожу, и Рокси говорила, что некоторые из них так ядовиты, что могут убить при прикосновении. Может быть, все дело именно в этом?

Айзек догнал ее.

– Миз Коуэн!

Он ждал ответа, но вместо этого услышал хриплые булькающие звуки – миз Коуэн выворачивало наизнанку. Эти звуки он слышал только на корабле, когда Джеки мучилась от морской болезни. Но чтобы это случилось с миз Коуэн! Айзек подошел ближе. Согнувшись и прислонившись плечом к дереву, та пыталась избавиться от ужаса, поселившегося в ее теле.

– О, черт! – вырвалось у Айзека, и тут же он добавил:

– Простите!

– Все в порядке, – дрожащим голосом отозвалась миз Коуэн. – Это просто аллергия.

Она выпрямилась и повязала вокруг шеи платок.

– Миз Коуэн! А вы уверены?

И он показал на ее шею – там, где ткань скрывала пятно на покрытом струпьями куске кожи. Коуэн тронула пятно ладонью, как будто этот жест был способен развеять подозрения, мучившие Айзека.

– Нужно всем рассказать, – начал он, но миз Коуэн его прервала:

– Не стоит. Они подумают Бог знает что. Со мной все в порядке. Это просто аллергия.

– Но если вас снова будет мутить, этого же не скроешь! Помните, что было с Домиником?

Он пытался преодолеть сопротивление миз Коуэн, напомнив о смешном и, одновременно, грустном эпизоде их плавания, когда морская болезнь, поразившая Джеки, заразила и Доминика. Стоило девушке склониться над бортом и издать характерные звуки, как Доминика было уже не удержать, и их рвало слаженным дуэтом. Причем Доминик делал это с таким вкусом, что к дуэту присоединялись почти все на корабле, и выходил у них целый хор.

Миз Коуэн натужно улыбнулась.

– Да, это было забавно. Но со мной все будет в порядке. Я справлюсь.

Она вновь закашлялась, и кашель ее напоминал отдаленные раскаты грома. Айзек содрогнулся.

– И прошу тебя, – попросила она. – Никому не рассказывай.

Айзек смог лишь кивнуть.

Глава четвертая. Святость числа, дарующего покой и безопасность

1

Минхо

– Думаешь, здесь можно наткнуться на шизов? – спросила Оранж.

Она шла рядом с Минхо через густой лес. Тот держал оружие наготове; ее собственный пистолет висел на поясе, на боку. Стволы деревьев скрипели на ветру, листья на ветвях таинственно шелестели.

– Не исключено.

Шизы или кто-то другой, но он будет готов к встрече. Особенно внимательно Минхо всматривался в лесную чащу, когда кто-нибудь из группы отходил в кусты по своим личным делам. В таких случаях даже дикие собаки охраняют друг друга. Оранж, казалось, расслабилась, но Минхо предпочитал быть постоянно начеку.

– А ты как думаешь? – спросил он девушку.

– Я думаю, самое плохое, что могло с нами случиться, уже случилось. В Небраске.

Оранж сморщила носик, изобразив гримаску, и Минхо с ней молча согласился. Еще до того, как он встретил Рокси, миз Коуэн, а также всех своих новых друзей, он понял, что Несущие Скорбь (не говоря уже о священниках обоего пола) делают совсем не то, что нужно. Постоянная охрана. Жесткие правила. Тренировки и многочасовое стояние в карауле. Необходимость убивать любого, кто приближается к стенам крепости.

– Ты можешь сказать, что я чокнулась, но мне кажется, что Остатки нации собрали всех шизов, оставшихся в мире, для своей армии, а потому здесь мы их и не встречаем.

Она обвела вокруг руками, чтобы проиллюстрировать свои слова.

Минхо внимательно посмотрел на Оранж, чтобы удостовериться, что она не шутит.

– Мне казалось, что в эти сплетни верят солдаты лишь самого низшего разряда, – сказал он.

Оранж нахмурилась и вскинула брови:

– А не верят лишь самые тупые, – сказала она.

– Шизов ничему нельзя научить, – покачал головой Минхо, пытаясь доказать свою правоту логическим путем. – Их нельзя научить стрелять. Эту сплетню выдумали и сознательно распространили старшие офицеры, чтобы держать в узде новобранцев. Дескать, если те не будут выполнять приказы, их превратят в безмозглых тупиц и все равно отправят воевать, хотят они того или нет.

– Иногда сплетни оборачиваются правдой, – пожала плечами Оранж.

– Приведи пример!

– Ну, я не знаю… Может быть, сплетня о том, что Несущие Скорбь сбрасывают со скалы Сирот, когда тем стукнет восемнадцать.

Оранж бросила на Минхо взгляд, в котором сквозило понимание. Увы, она права лишь наполовину. Иногда со скалы сбрасывают Сирот, еще не достигших восемнадцати. Как сбросили того же Минхо.

– Все всё всегда преувеличивают, – сказал он.

Минхо прекрасно понимал суть ритуала. Несущие Скорбь отправляли самых сильных солдат в сорокадневное странствие, потому что тем предстояло окрепнуть и подготовиться к тому, чтобы готовить следующее поколение воинов. Так Несущие Скорбь пополняли свои ряды, и одним из них должен был стать и Минхо.

– Но тебя же сбросили со скалы! – сказала девушка.

Минхо не успел ничего сказать. В кустах раздался хруст веток. Из чащи на тропинку вышли Рокси, Триш, Миоко, а за ними – старина Фрайпан.

– Я правильно услышал? – спросил старик. – Тебя сбросили со скалы?

Все уставились на Минхо, буравя его глазами.

– Тебя… Что с тобой сделали? – спросила Рокси. Она была ошеломлена.

– Не такая уж она и высокая, эта скала, – отозвался он. Он не хотел защищать Несущих Скорбь. Гораздо важнее было показать, что он не слюнтяй.

– Все через это проходят, – сказал он. – Это что-то вроде обряда посвящения.

– Похоже, те, кто это делает, не такие уж и милашки, – произнес Фрайпан, закатив глаза. – Я бы им не доверял.

Минхо пожал плечами. Он пока не до конца постиг трудную науку доверия, но уже понимал: если Оранж верит в сплетню об армии шизов, то она еще не освободилась от того, что ей вбили в сознание Несущие Скорбь. А следовательно, он пока не может рассказать, зачем идет на Аляску. Оранж, как и прочих Сирот, убедили в том, что Божество – враг и его нужно уничтожить. Минхо же собирается не уничтожать Божество, а соединиться с ним. Он пока не знал, как ему удастся по прибытии на Аляску оторваться от группы, но нечто, сидящее в его крови, взывало: Ты и Божество есть одно целое!

И он верил в это.

Сирота по имени Минхо был одним целым с самим Божеством.

Когда-нибудь он это докажет. Всем. Но пока это была его тайна, и эту тайну он должен хранить как зеницу ока. Минхо все еще учился жить за пределами стен, за которыми укрылись Остатки нации, но одну вещь он знал наверняка: Боги не должны доверять людям.

2

Александра

Терпимость человека к холоду зависит от характеристик его генома, и Александра всегда знала, что у нее хорошая, легко адаптирующаяся ДНК, позволяющая ее организму с легкостью переносить низкие температуры. А может быть, дисциплина, которой она всегда была верна, позволила ее уму одержать верх над телом? В конечном счете, жизнь после Вспышки учит дисциплине. Так или иначе, все собравшиеся возле нее были в тяжелых желто-горчичных плащах, она же чувствовала себя вполне комфортно, обернув вокруг плеч лишь легкую ткань. И это была демонстрация силы и, одновременно, дистанции, которая отделяла Александру от простых смертных. Пилигримы таким образом хорошо усваивали: она – их бесстрашный вождь.

Она была их Богиней, во плоти и крови явившейся к людям.

Когда Александра двигалась перед восторженной толпой, ее тонкий плащ с каждым шагом шевелился и шел складками, напоминая Аврору Гиперборейскую. Показав на нависшие над ними небеса, она заговорила, вкладывая в свои слова всю силу красноречия, которым владела.

– Солнце сияет над нами с новой энергией! Свет Аляски вернулся на небеса в цветах и славе Вселенной!

Только двое из Пилигримов хлопнули в ладоши. Прочие озадаченно смотрели на Александру. Она бы не стала их ни в чем винить.

– Разве вы не видели этот божественный свет прошлой ночью? – спросила она.

Каждый день Александра работала над тем, чтобы усилить свое сознание, а также в полной мере научиться контролировать свои мысли и эмоции, но в такие моменты, когда ей казалось, что она говорит с неразумными детьми, ей помогали лишь числа.

– Этот свет есть знак конца времен, – пробормотал один из стоявших прямо перед ней, и, хотя Александра была готова к тому, что Пилигримы будут выражать свои сомнения, причем разными способами, она почувствовала беспокойство. Верующие из разных религий постоянно и на все голоса желали и желают Конца света и с нетерпением ждут его. Причем каждое следующее поколение вкладывает в это ожидание гораздо больше энергии, чем предыдущее. Почему такая красота, как Аврора Гиперборейская, расцветшая на небосклоне, не может восприниматься как знак перемен к лучшему?

– Северное сияние обещает надежду, – проговорила веско Александра. – Оно говорит о будущем, о грядущей Эволюции мира и…

Какой-то неблагодарный и необразованный Пилигрим прервал Александру:

– Как раз перед тем, как вспыхнуло Солнце, небо окрасилось в красный цвет.

Александра выпрямилась и принялась про себя декламировать последовательности чисел. Она слишком устала после бессонной ночи, и у нее не было особого желания за ручку вести своих подданных к новой жизни, все им разжевывать и втолковывать. Обычно она справлялась с их жалкими мозгами, но сегодня ее обычного терпения не хватало. Какой прогресс возможен с этим народом, если их ни на шаг не сдвинешь с места? Сидят в своих кормушках и дальше своего носа ничего не видят!

– Никогда более Солнце не опалит Землю, – спокойно сказала она. Я надеюсь. – Именно это предсказал Николас. Божество подготовило вас, не так ли?

Она отчеканивала каждое слово, чтобы уничтожить сомнения и страх, владевшие Пилигримами.

– Благословенно Божество! – закричала женщина в толпе, подняв над головами плачущего младенца. Стоящие вокруг нее забормотали одобрительно и присоединились к ее крикам:

– Благословенно Божество! Благословенно Божество!

Александра улыбнулась. Чтобы вернуть толпу в лоно веры, достаточно одного голоса. Найдя среди Пилигримов женщину с ребенком, она благодарно кивнула ей. Александра хорошо помнила всех, кто ее поддерживал, так же, как помнила противостоявших и сомневавшихся. Пристально глядя в глаза тех, кто открыто выразил свои сомнения и страх, она повторяла вместе с толпой:

– Благословенно Божество! Благословенно Божество!

Люди выдыхали эти слова одновременно, в едином порыве, словно являли собой один сплоченный организм, который с каждым выдохом ритмично раскачивался из стороны в сторону. Неожиданно Александра заметила нечто – движение, в некотором от нее отдалении. Некто в плаще с надвинутым на голову капюшоном шел по противоположной стороне площади, спиной к толпе. Александре не нужно было смотреть в лицо, чтобы узнать этого человека. Это мог быть только он – Михаил. И она знала, куда он идет.

– Божество благословенно! Божество благословенно! – продолжала она скандировать, одновременно глядя в спину Михаилу. Тот повернул за угол, направляясь к бывшему дому Николаса. Дому их бывшего Божества.

Глава пятая. Милый Николас

1

Михаил

Он вновь постучался в деревянную дверь. Два удара, пауза, два удара, пауза, затем – целая серия ударов. Подождал. Тишина. Он принялся стучать вновь, все сильнее и сильнее, пока кровь не прилила к коже и вдоль подушечки ладони не образовался синяк. Терпение, милый Михаил. Так сказал бы сам Николас. Но все утро Михаила преследовало чувство крайнего беспокойства, и теперь оно стало почти непереносимым. Его снова посетил тот самый сон. Этот сон является ему только тогда, когда все слетает с катушек. Михаил вновь принялся стучать, еще сильнее. Тишина. Дернул дверь. Заперто.

У Николаса была настолько развита интуиция, что, стоило Михаилу подойти к его двери, как тот сразу открывал. Он всегда заранее знал – пришел Михаил и чего-то хочет. Всегда! Правда, иногда он уезжал. А сейчас? Может быть, он опять отправился в одно из своих путешествий? Михаил покопался в памяти, но там царил хаос. Что-то случилось с его памятью – еще со времен, когда он обитал во Дворце Шизов. Хотя когда он сам был шизом, он помнил, помнил все. Сейчас же он мог что-то помнить, в чем-то быть уверенным, но выскаказать этого он был не в состоянии. Стоп, словечко какое-то не такое. Ухо режет. Выскаказать. Такое с ним бывает, и частенько.

Михаил сунул руку в карман. Там лежали ключи. Чтобы не тратить время, он принялся все шесть ключей пихать поочередно в замочную скважину двери.

Три ключа не подошли, зато четвертый, с красной точкой, нанесенной на металле, сработал.

– Николас! – прошептал Михаил на тот случай, если он забыл то, что обязан был помнить. Но, как только он открыл рот, всепроникающий запах гниения ударил сразу по всем его чувствам и заполнил рот. Михаил закашлялся, чтобы прочистить бронхи, но, попытавшись вздохнуть, понял, что в комнате совсем нет кислорода – только запах разложения, запах смерти, который он так хорошо помнил по дням, проведенным во Дворце Шизов.

С тех пор как чувства Михаила вернулись в состояние, которое Александра называла «вновь здоровые», он понял, что на Земле нет хороших запахов, тем более что по какой-то причине обоняние у него усилилось в десять раз. Города смердели. Ямы исторгали горькую вонь обгорелой кожи и гниющих костей. Промокшая земля отдавала плесенью. Ароматы канализации наполняли воздух после каждой грозы.

Но этот запах…

Михаил задыхался.

– Господин мой!

Михаил медленно пересек большой зал и сразу же заметил плащ Николаса. Плащ валялся на полу, а под ним что-то дыбилось, похоже – большая подушка. Вряд ли Николас сделал это сам; не стал бы он швырять плащ на пол даже в своих личных покоях – плащ, как и все в облике Николаса, имел свойства сакральные. Михаил, прикрыв рот рукавом, вновь закашлялся. Наконец, когда его глаза привыкли к полумраку зала, он понял, что под плащом – не подушка, а вздувшееся мертвое тело. Кто перед ним лежит, он понял лишь через несколько долгих секунд – не потому, что ум его пребывал в смятении, а потому, что он никогда не видел тела без головы.

2

Александра

3, 5, 8, 13, 21…

Сидя за столом, Александра громко декламировала цифры и одновременно рассматривала шкатулку из красной кожи, в которой лежали ампулы с кровью Ньюта. Несмотря на то что шкатулка была отныне ее собственностью, она нервничала. Ожидая Михаила, Александра стукнула ладонью по стеклянному кубу с головой Николаса три раза, затем пять и, наконец, восемь раз. Она гораздо лучше, чем Михаил и Николас, понимала силу чисел. Что касается Михаила, то он вообще не мог запомнить числа в их естественной последовательности. Александра же понимала магический смысл числовых последовательностей и могла декламировать их до бесконечности. Складывалось ощущение, что числа рождались внутри самой ее сущности, и она, произнося их цепочки, выводила их в мир как некую вторую реальность. Каждое из чисел представляло собой сумму двух предыдущих, что создавало внутри всей их последовательности определенный ритм и повторяемость. Это был алгоритм Эволюции; он жил внутри Александры, и пришло время донести его до других. Она станет единственным Богом человечества; к черту саму идею Божественного триединства!

Хотя каждый раз, когда она доставала из шкатулки ампулу с кровью, она рисковала уронить ее и разбить, в этот момент она все равно увлеченно и страстно декламировала свои цифры.

35, 55, 89, 144…

Маленькая запечатанная ампула нагрелась в ее руке жаром возможностей, которые питали ее в самые холодные ночи на протяжении последних тридцати лет. Пришло ее время! Теперь ей не нужно ни в чем отчитываться перед Николасом; она сама станет решать, кого осенить благословением, а кого придется изменить – так, как когда-то изменили ее. Да, некая ирония есть в том, что ее выбрал сам Николас.

Она часто задавала себе вопрос: почему он выбрал именно ее из того огромного числа людей, с кем встречался на протяжении всех этих лет. Но в том, что касается ее намерений, они всегда были чисты. Чисты настолько, чтобы полностью соответствовать ее мечтам и желаниям.

Зато намерения Николаса со временем изменились.

В основе их отношений лежало ее стремление выжить и его забота о том, чтобы ее стремление осуществилось. Но затем эта забота была вытеснена желанием манипулировать ею, Александрой. Она, на первый взгляд, смирилась. Долгие годы она позволяла Николасу думать, будто признает его первенство, его претензии на безоговорочное величие, но теперь настала ее очередь. Как-то в одной старой книжке она вычитала смешную фразу: давай махнемся! Эта фраза прекрасно описывала то, что произошло в их с Николасом отношениях. Они махнулись. И точно так же, как свет Авроры вернулся на небосвод Аляски, она выйдет вперед, чтобы озарить мир препаратом, полученным от Объекта А4.

Правда, несмотря на любовь к числам, Александра не знала, что в лабиринтах Ада означала эта комбинация, «А4». Случайно выбранная буква и цифра, которые когда-то несли в себе важный смысл, превратились в простой символ. Цифры и числа вибрируют с определенной частотой. Может быть, А4 вибрирует с частотой, с которой вибрирует Ньют? Она не знала. Четверка не являлась сакральным числом. Более того, этого числа не было в тех последовательностях, которыми управляла сама Александра. Но на лабораторной бирке, наклеенной на ампулу, было написано имя Ньюта. Вне всякого сомнения! В ампуле содержались остатки того, что Николас когда-то ввел ей и Михаилу – какой-то вариант ДНК Ньюта. Но даже спустя тридцать лет Александра никогда не думала о слове «лекарство». То, что произвело содержимое ампулы с Михаилом, было не просто исцелением с помощью лекарства. Это было чудо. Чудо, в сердцевине которого притаилось проклятье. Некие части личности Михаила вернули себе характеристики человеческого, но некоторые остались животными. То были приступы безумия. Беспамятства. Некоторые свойства шиза. Вещи, которые пугали ее, несмотря на то, что ей удавалось их… если не подавить полностью, то приглушить.

То же, что слегка модифицированная последовательность ДНК сотворила с ней, Александрой, было вообще вещью потрясающей! Александра получила чистое знание. Чистое и ясное, как стеклянный ящик, в котором теперь сидела голова Николаса. Интуиция, которой она теперь владела, помогала ей не только предсказывать будущие события, но и вытаскивать информацию из прошлого – так, словно ее собственные клетки головного мозга, подвергнувшись процедуре апгрейда, несли в себе знания всех прошлых цивилизаций. Словно древний беспроводной интернет вновь ожил, и теперь она имела доступ к его ресурсам непосредственно из своего мозга. Нелепо? С одной стороны, да! Реально? Да, и еще раз – да!

Трансформация ее собственной ДНК была тонкой, едва заметной, но с мощными результатами. Совсем иной эффект препарат произвел на Михаила. Его тело должно было воспроизвести клетки, съеденные болезнью, и, появившись, они не несли в себе никакого знания. Несколько месяцев он потратил, чтобы вновь научиться говорить. Но и восстановившись, он уже не стал собой, прежним. Каждую ночь его мучили кошмары. Николас ждал, что Александра будет ноги ему мыть за то, что он спас ее дорогого Михаила, но та не торопилась. Михаил менялся на ее глазах дважды, и не в лучшую сторону. Вернувшись оттуда, откуда не возвращаются, он стал другим.

А следовательно, и не возвращался вовсе. Так думала Александра.

Его сознание стало исключительно хрупким и нестабильным. Стоило ему всего на десять минут забыться в мире своих грез, как его тут же настигал приступ паранойи. Но и видения его не несли в себе никакого смысла. Она же, благодаря обретенному знанию, ясно видела, как будет разворачиваться Эволюция, понимала, что миру нужно именно это, и ничто иное. Александра пыталась поделиться своим знанием с Николасом и Михаилом, но они ее не слушали. Откровенно говоря, они вряд ли ее понимали. Миру были нужны более могучие умы – как ее собственный, – чтобы идти вперед. Визионеры. Истинные Боги и Богини. Черт побери, никто не свернет ее с избранного пути!

В чем Александра была уверена, так это в том, что Эволюция – это не для всех. Нельзя ее просто раздавать всем и каждому, как в воскресенье на улицах раздают хлеб. Нужно было принять суровое, но необходимое решение – кто пойдет вперед, а кто останется заточенным в узком ущелье своего старого сознания. И, конечно, никто не захочет, чтобы Эволюция коснулась той части населения, которая уже стала жертвой Вспышки и ее последствий.

Она аккуратно опустила ампулу в кожаную шкатулку.

Много лет назад она готова была умереть, лишь бы выжил Михаил. Но теперь… Она, конечно, попытается дать ему шанс приобщиться к Эволюции. Но если он им не воспользуется, она его уничтожит.

Как все это грустно, однако! Но она сделает это – без тени сожаления.

3

Выйдя наружу, Михаил остановился и принялся за дыхательные упражнения – так учил его Николас. В течение трех секунд он вдыхал хрустящий морозный воздух, задерживал дыхание ровно на три секунды, и три секунды выдыхал. Повторяя упражнение раз за разом, он ни о чем не думал. Думать было не о чем. Три ипостаси Божества. Троица. Власть Троих. Божество. Одно, но в трех лицах. Упражнения должны были обуздать его ярость, но все было насмарку. Никакие вдохи, никакие выдохи и никакая медитация его не успокоит.

От охватившей его ярости мозг Михаила, казалось, потрескивал. Запах, висевший в покоях Николаса, стоял у него в носу, словно запах крысы, которая проникла внутрь черепа и сдохла там неделю назад. Мысли в голове Михаила становились звуками, и то были звуки войны. Грохот выстрелов. Звон мечей. Крики раненых. Спеша ко дворцу Александры, Михаил все ускорял и ускорял шаги, пока не пустился бежать.

Не мог ли какой-нибудь безумный Пилигрим лишить Николаса головы? Возможно, и так, но Михаил был уверен, что за таким приказом обязательно должна стоять Александра. Когда он не смог найти у Николаса в покоях Гроб – ту самую запечатанную шкатулку из красной кожи, в которой хранилась кровь Ньюта, он понял, кто ее забрал. Любовь к власти перевесила в ней любовь к человечеству. Или любовь к человечности. Николас был безумен, но он был человечен, добр. И без его руководства Александра никогда не сможет соответствовать стандартам, которым соответствует Бог. Но Михаил тоже… Нет у него такого потенциала!

Михаил покопался в памяти – нет ли там голоса Николаса. Воспоминания его были фрагментарны – обрывки разговоров, стертые контуры событий… Но он знал наверняка, вернее не бывает, что Николас собирался сделать лекарство всеобщим достоянием. Он даже предупреждал Михаила насчет Александры, которая попытается помешать ему. Михаил бежал по извивам собственного сознания как по Лабиринту, чтобы понять, что потом сказал ему Николас, но ему и нужно-то было знать всего одну вещь.

Золотая комната.

Николас говорил об Александре: Она не знает того, чего не знает. Но как же так получилось, что он не предвидел собственного конца? Или же он прекрасно знал, что погибнет от ее руки, но не хотел пугать Михаила? Тяжек и страшен груз такого знания!

Улица. Дворец. Лестница. Коридор.

Он пришел.

Кулак, который он сжал, чтобы постучать в дверь, налился жаром, но не успела его рука коснуться дерева, как Александра отворила дверь. Он почуял запах уксуса и морских водорослей. Александра пила зеленый чай настолько крепкий, что он пах рыбой. Уксус же она использовала для поддержания идеальной чистоты. Чистота и Божество неразделимы, Михаил знал это. Хотя не каждый, кто использует уксус, может стать Богом.

– Ты опоздал, – сказала Александра и, распахнув дверь шире, открыла вид на стол, где стоял Гроб из красной кожи. Лекарство! Три секунды потребовалось Михаилу, чтобы, сделав вдох, ощутить острый запах уксуса, и три секунды – чтобы удержать дыхание.

– Думаешь, тебе это поможет? Эти твои дыхательные упражнения?

Наклонив голову и прищурившись, она посмотрела на Михаила. Еще три секунды ему было нужно, чтобы выдохнуть.

– Мне кажется, это поможет тебе, – ответил наконец он. Нужно сохранять спокойствие и способность шутить. Нельзя поддаваться ярости, иначе сорвешься на крик и выдашь Александре то, чего знать она не должна. У него ведь тоже есть свои тайны. А она не знает того, чего не знает.

– Не беспокойся обо мне, дорогой Михаил!

Она открыто пародировала манеру Николаса называть их обоих.

– Что ты сделала? Кто убил нашего Великого Хозяина?

Михаил прошел мимо нее и приблизился к столу, на котором лежала шкатулка с лекарством. Александра коснулась края черной материи, которая укрывала квадратный объект – так же, как плащ укрывал тело Николаса. Михаил содрогнулся. Через запах уксуса пробивался другой запах. Запах смерти. Второй раз за последний час он ощущает этот запах!

– Он никогда не был нашим хозяином. Может быть, он и управлял тобой как куклой, но моим хозяином всегда была судьба.

Одним размашистым движением Александра сорвала черную материю со стеклянного куба. Внутри находилась голова.

Михаил закашлялся. Воздух покидал его легкие с такой скоростью, что остановить его поток Михаил не мог. Голова Николаса. Глаза бывшего Бога смотрели мимо Михаила ужасающим, совершенно пустым взглядом.

– У тебя его голова? – спросил он. – Но зачем? Хотела произвести на меня впечатление?

Михаил, отвернувшись от Александры и того, что осталось от Николаса, вдохнул и задержал дыхание, после чего выдохнул. И все – по три секунды.

Александра подошла к Михаилу и с любовью тронула его за плечо. Правда, любви в ее душе не было.

– Если ты считаешь, что это сделала я, ты ошибаешься. Это сделали принципы. Они его убили.

Михаил отстранился от прикосновения, в очередной раз содрогнувшись от запаха уксуса. Нет, дворец – несмотря на обилие этой жидкости – никогда не станет чистым, и она никогда не станет истинной Богиней. Такой, каким был Николас.

– Принципы…

Михаил отлично знал эти принципы. Они были вплетены в его мозг и прочно осели там – несмотря на все проблемы с головой. Но чего он не мог понять, так это то, каким образом Александра с помощью принципов может оправдать убийство. Николас создал триединство Божества на основе трех истин:

Терпение во всем.

Честность и последовательность во всех делах.

Вера в силу судьбы.

Михаил повернулся и встал лицом к лицу с Александрой, достаточно близко, чтобы до ее ноздрей дошел запах гниющей плоти, увязший в складках его плаща.

– Ты ведь даже ничего не планполагала из того, что Николас…

– Планполагала? – переспросила Александра и рассмеялась. Она постоянно исправляла его ошибки. А то, что Михаил соединил в одном слове два слова с похожими значениями, говорило лишь о том, что она, Александра, одарена гораздо богаче, чем он, Михаил. Вряд ли у этого бывшего шиза хоть когда-нибудь получится так говорить с народом Аляски, как говорит она, Богиня Александра!

Но у Михаила были более обстоятельные планы. Войны ведутся не словами, а оружием, и он это хорошо знал.

Он держал Александру за плечи, полностью уверенный в том, что она ощущает запах смерти, все еще держащийся в складках его плаща. Он хотел, чтобы она почувствовала к своему преступлению такое же отвращение, какое чувствовал он.

– То, что ты совершила, невос…

Он подождал, пока его мозг найдет нужное слово.

– Невосполнимо. Неисправимо.

Он подождал – не поправит ли его Александра, но она промолчала.

Наконец она сбросила его руки.

– Да, – произнесла она. – Эволюцию не остановить. Ты прав.

Но Михаил имел в виду другое, и она знала об этом. Взглядом он следовал за Александрой, когда она подошла к шкатулке, щелкнула замками и открыла ее. Он знал: сейчас она достанет ампулу с кровью Ньюта и примется, держа ее перед его глазами, нудеть про свою Эволюцию. Он вдохнул. Задержал дыхание. Выдохнул. На каждый этап упражнения – по три секунды.

Поглаживая ампулу кончиками пальцев, она явно дразнила Михаила.

– Мы же можем это сделать вместе, – сказала она. – Ты и я.

– Я никогда не стану таким, как ты, – глухо отозвался Михаил.

Он подошел близко, достаточно близко для того, чтобы одним движением разбить, уничтожить эту ампулу – если захочет. Захочет или нет? Позволит ли той части мозга, где поселилось безумие и хаос, выиграть битву у здоровой части?

– Ты просто не понимаешь суть процесса и… – начал он и сделал паузу, дожидаясь, пока по вагонам его мыслей рассядутся пассажиры – слова.

Александра же не собиралась проявлять терпение и дожидаться.

– Вера в судьбу – вечный принцип, – заявила она таким тоном, будто искусство манипулирования, которым она владела, и было рукой этой самой судьбы.

– А что ты сделаешь с теми, кто не будет соответствовать твоим стандартам? Что произойдет с теми, чье состояние с каждым днем будет ухудшаться – даже если сегодня они и годятся для Эволюции?

Несколько лет подряд он пытался убедить Александру, что те изменения, которые в ней произошли после коррекции ДНК, изменили ее не в лучшую сторону. Те последовательности в цепях ДНК, которые она импортировала из крови Ньюта, сделали Александру высокомерной, и ее высокомерие входило в помещение задолго до того, как на пороге появлялась она сама. То, что она приобрела, она называла даром. Для него же это было проклятие. Жажда власти, которую проявляли ученые прошлых поколений.

Но Александру было не смутить.

– У каждого свой дар, и они различаются, – сказала она. – Только потому, что твой дар…

Он вдруг закричал:

– Жизнь есть главный дар! Я вернул себе свою жизнь. А то, что ты делаешь… это чистый эгоизм. Половину населения ты оставляешь за пределами своих планов.

Он замолк, увидев, как Александра вновь достает из шкатулки ампулу и вновь принимается вертеть ее в пальцах, словно это – игрушка. Если только…

Если только в ампуле нечто иное. Нечто из того, что он не вполне понимает, но, с другой стороны, понимает на все сто. Его мысли воспарили – он словно прозрел. Двинувшись к двери, избегая встретиться глазами с Александрой, Михаил сказал:

– Прости. Я немного не в себе. Переживаю из-за Николаса. Я, пожалуй… я отправлюсь в паломничество, чтобы все обдумать. А когда я вернусь, мы поговорим.

– Паломничество? Паломничество – это когда ты исчезаешь на целые недели, не сказав, где ты и что с тобой?

Она вернула ампулу в шкатулку. Похоже, даже усмехнулась. Но выражение превосходства на ее лице не смутило Михаила. Он понял, как мало она знает, да еще и не догадывается об этом.

– Николас был замечательным человеком, который спас мою жизнь, и я должен чтить его память – так, как могу.

Потом поднял капюшон и спросил:

– Ты будешь обращаться к людям?

– А разве не я это делаю всегда? – парировала Александра.

Жители Нью-Петербурга любили эту женщину. Доверяли ей. Боготворили ее. Но они были дураками – все, без исключения. Хотя и она не так уж ловко ими манипулировала, как ей казалось. Она быстро оглянулась на шкатулку из красной кожи, в которой содержалась ампула с начертанным на ней именем Ньюта, хотя число… число принадлежало совсем другому человеку. А4.

Номером А4 был дорогой Чак, как его звал Николас.

А4 не был лекарством, обеспечивающим Исцеление.

Александра не знала того, чего не знала.

Глава шестая. Огонь погас

1

Садина

Чем ближе они подходили к берегу, где оставили корабль, тем больше Садина волновалась и тем меньше спала. И дело было совсем не в травяном матрасе. Она ворочалась с боку на бок и видела старину Фрайпана, который в свете луны сидел у костра и подбрасывал топливо в умирающий огонь. Обычно кусок полена длиной в пол-дюйма горел целый час, но теперь они были совсем близко от побережья, и растущий здесь кустарник сгорал значительно быстрее. Садина была благодарна Фрайпану за то, что тот не спал, и не только потому, что сберегал тепло, но и потому, что она могла задать ему вопросы, на которые никто, кроме него, ответить был не в состоянии.

Стараясь не шуметь, Садина встала со своего матраса и подошла к старику.

– Не спится? – прошептала она.

– Доживешь до моих годков, поймешь, что сон не так уж и важен. С каждым днем я все ближе к Последнему Сну, и вот тогда-то я уж точно отдохну.

Когда Фрайпан отвернулся от костра, чтобы прихватить очередную охапку сучьев, Садина увидела у него на шее часть татуировки от ПОРОКа: А8.

– У моей бабушки была такая же отметина, – сказала она. – Цифра была другая, но… Ну, ты понимаешь, что я имею в виду…

У Сони были длинные волосы, которыми она прикрывала шею, но старина Фрайпан носил свой номер открыто, словно это была кривая ироничная ухмылка. Постоянное напоминание всем и вся, где он сумел побывать. Садина вздохнула и сказала:

– Никогда не понимала того, через что вам всем пришлось пройти. И сейчас не понимаю. Но, как мне кажется, это было великим делом.

Ее несколько неуклюжая попытка выразить Фрайпану благодарность от всего молодого поколения действительно выглядела неуклюже. До последнего времени те истории, которые им на острове рассказывали о Лабиринте и попавших туда сверстниках Фрайпана, казались затертыми до банальности. Даже выдуманными! Но, как оказалось, шизы и смерть были вполне реальными! И хотя Садину пока никто не колол шприцами и никто у нее не брал мазки, она чувствовала себя объектом исследований.

– Как ты думаешь, – спросила она у Фрайпана, – они заставят меня пройти…

Она не могла найти слов для обозначения того, что боялась. Испытания и тесты – это не все, что ее заботило.

– Да нет! Они просто возьмут у тебя кровь. Несколько ампул, и все!

– А у тебя они тогда тоже брали кровь?

– Тогда у нас много чего брали.

Фрайпан нахмурился, и в его морщинах отразились тысячи мыслей и чувств, вызванных воспоминаниями о юности.

Воцарилась тишина. Садина почти физически ощущала груз жизненного опыта, который всего в двух словах передал ей Фрайпан.

Слева, из тени деревьев, появилась фигура.

– Сидите здесь, вдвоем, развлекаетесь, без меня!

Сонная Триш подошла и уселась рядом с ними.

– Луна слишком яркая, не заснуть, – солгала Садина. Триш опекала Садину даже в мелочах. Садина глубоко вздохнет, Триш тут же спросит – а что случилось? Впрочем, это не надоедало. Садина взяла в руку ладонь подруги и крепко пожала. Она любила Триш, любила сильно и искренне. Просто ей так не хватало той простоты и легкости, что освещали их отношения на острове, где самое плохое, что могло случиться – это получить взбучку от старших за то, что заплыла слишком далеко. Здесь же из-за каждого угла выглядывала смерть, и после того, как ее похитили, Триш, похоже, так и ждет, что случится что-то плохое. Может быть, даже хочет, чтобы это плохое случилось, чтобы не мучиться неопределенностью.

– Прости, что разбудили, – сказал старина Фрайпан.

– Я почувствовала, что Садины нет, и испугалась. А потом увидела тени у костра.

Триш пыталась говорить спокойно, но даже здесь, в темноте, Садина видела, как та волновалась, и это волнение передалось самой Садине.

– Все в порядке, – сказала она, пытаясь успокоить подругу. – Мне просто не спалось.

Фрайпан же вытащил карманного формата книгу. Это была Книга Ньюта.

– Если хочешь заснуть, почитай на ночь, – сказал он.

– Ты, наверное, читал это миллион раз, – предположила Триш. – Странно, что не запомнил наизусть.

– Я запомнил, – отозвался Фрайпан. – Почти все.

– Мне стыдно признаться, – сказала Садина, – но хотя Ньют мне двоюродный дед, я читала эту книгу только в начальной школе.

Фрайпан пожал плечами и похлопал по обложке ладонью.

– Видишь ли, – начал объяснять он, – Ньют не был богом, и книга совсем не об этом. Он был человеком. Храбрым, на которого всегда можно было положиться. Он всегда чувствовал ответственность за свою группу, точно так же, как вы чувствуете ответственность за свою. У тебя больше сходств с твоим двоюродным дедом, чем различий.

Но жизнь Садины, как она это чувствовала, настолько отличалась от жизни Ньюта, что слова Фрайпана показались ей дикими и нелепыми.

Тот же между тем продолжал:

– Я читаю это для того, чтобы не дать своим мыслям отправиться туда, где им не место. Когда я читаю эту книгу, я слышу голос Ньюта, и это чертовски успокаивает.

Садина всегда думала о Ньюте как о герое мифологической легенды, и она была благодарна Фрайпану – он помог ей понять, что ее двоюродный дед был таким же подростком, каким и она когда-то.

– Ты действительно считаешь, что я похожа на Ньюта, или же просто хочешь меня успокоить? – спросила она.

Фрайпан покачал головой.

– У тебя есть его доброта, его инстинкты. Все будет хорошо. Не думай, что кровь, которая течет в тебе, это какое-то тяжкое бремя. Нет! Для тебя это возможность осуществить свое предназначение. Это – основа жизни для будущих поколений.

Триш склонилась к Садине и поцеловала ее в щеку.

– Спасибо! – сказала Садина. – И все-таки ты зря беспокоилась.

– Я иду баиньки, – сказала Триш. – Целый день таскаться по лесам, а потом еще и ночью глаз не смыкать – это не по мне.

Она вновь поцеловала Садину и прошептала:

– Я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке.

Садина кивнула.

– Я за тобой. А то Доминик, как петух, запоет свою утреннюю песню при первых лучах солнца.

Она подошла к костру и подложила в огонь несколько веток, сложив их там наподобие каркаса юрты.

– А ты будешь спать? – спросила она Фрайпана.

– Может, буду, а, может, и нет, – отозвался старик.

Он выпрямился и посмотрел Садине в глаза.

– Держись, детка, – сказал он. – Все будет отлично!

Услышав слова Фрайпана, Садина порывисто обняла старика: больше всего ей было нужно именно это – чтобы кто-то сказал ей, что все будет отлично. И Фрайпан, этот легендарный Глэйдер, который видел в своей жизни куда больше страшных опасностей, чем любой обычный человек, говорит ей это с искренностью, на которую способны лишь великие и чистые души!

– И у тебя все будет отлично! – сказала она. – Мы вместе идем на Аляску.

Обнимая старика, она чувствовала в его объятии силу всех тех, кто прошел с ним через Глэйд – Ньюта, Томаса, Минхо, Терезы… Они все словно стояли сейчас перед Садиной.

– Аляска… – коротко рассмеялся Фрайпан, отстраняясь. – Не говори мне про Аляску. Аляска не для меня.

Садина всмотрелась в лицо Фрайпана, не уверенная, что поняла его правильно.

– Ты не…

– Не в этой жизни, – сказал старик и покачал головой.

– Но…

Слова изменили Садине. Может быть, разбудить всех в лагере и закричать, что Фрайпан оставляет их? Но это убьет его. А если не сказать, это убьет ее, Садину.

– Но как же так… – наконец выдавила она из себя. – Я не смогу без тебя!

– Прости, детка. Мне очень жаль, – отозвался Фрайпан и, отвернувшись, занялся костром.

2

Александра

Она пристально смотрела на стеклянный ящик, в котором покоилась голова Николаса, поглаживая его ребра кончиками пальцев. Как ей хотелось, чтобы этот ужас навсегда оставил ее, ушел из ее жизни! Можно вызвать Маннуса и приказать ему забрать голову и похоронить в океане. В конце концов, ведь это именно он убил Николаса, а в обязанности наемного убийцы входит и утилизация тела убитого. А можно отдать голову Флинту, и пусть он скормит ее диким свиньям, живущим в окрестностях города, хотя этот тип просто по определению не способен хранить секреты, а если он видит мертвеца, у него просто коленки подкашиваются. Нет, пожалуй, лучшее место для захоронения – глубоко под землей, в развалинах Лабиринта.

Она сама отправится туда глубокой ночью, при свете Авроры Гиперборейской. Закапывать голову она не станет. Оставит на виду – как предостережение Михаилу. Пусть помнит, куда бы ни понесли его ноги, об этой гниющей плоти. Помнит, где бы ни оказался во время этих своих многонедельных отлучек. Александра видела Михаила, который, подобно сорвавшемуся с цепи безумцу, скитается в закоулках Лабиринта. Ей не всегда был понятен его маршрут, но то, что он упорно нарезает круги по Лабиринту, было очевидно. Хотя, может быть, он просто странствует в лабиринтах своего сознания. Несмотря на то, что Александра была способна дистанционно контролировать сознание Михаила, его безумие временами блокировало эту способность, и на табло ее внутреннего взора, словно зияющие дыры, возникали темные пятна.

– Богиня! – в дверях появился Флинт. Появился без обычного стука. Александра укрыла ящик сукном. Флинт быстро загорался, и зажечь его не составляло большого труда. Но, несмотря на эту способность слуги реагировать на все излишне остро, Александра умела направлять вспыхивающий во Флинте огонь в нужную сторону.

– Во имя Вспышки! Что произошло на этот раз?

Она сурово посмотрела на Флинта.

– Ты вошел, даже не постучавшись.

Она отчитывала его так, как строгая мать обычно отчитывает ребенка.

– Николас!

В глазах Флинта застыл ужас.

Александра замерла. Кровь в ее венах, казалось, обратилась в лед.

– Он…

Она ждала, что он покажет пальцем на стеклянный ящик, но Флинт по-прежнему метался, нервно переставляя ноги, на узком пространстве ковра, лежащего на полу перед Александрой.

– Его нашли мертвым, в его кабинете. Тело… Вернее, часть тела.

В лице Флинта не было ни кровинки, как будто это он обнаружил бездыханное тело погибшего Бога.

Александра быстро пришла в себя.

– Да, я знала, что он исчез, – сказала она, изобразив на лице приличествующее случаю сочетание горя и ужаса. – Жуткая новость. Кто же мог поднять руку на одного из Богов?

Она ждала, что Флинт поведает ей о существующих на этот случай слухах.

– Увы! Нет никаких намеков, Богиня Романов!

Флинт стоял перед ней, и в глазах его застыла полная покорность. Он ждал дальнейших слов своей повелительницы. Может быть, она найдет для него слова утешения. А может быть, утешить Богиню должен он, Флинт?

– Что я должен сделать? – спросил он наконец.

– Мне нужно время, чтобы подумать. Сейчас уходи. Я подготовлю заявление, с которым обращусь к Пилигримам Лабиринта в воскресенье. Приготовь все, как положено.

– А что с Михаилом?

В голосе Флинта сквозила крайняя озабоченность. Александре в голову пришла неожиданная мысль – а если повесить всю историю на Михаила? Тот отправился в очередное паломничество, правда, в неизвестном направлении. Но она запросто организует народное возмущение, натравит на Михаила людей, и уж тогда, на волне всеобщего гнева, утвердится как единственная и неоспоримая Богиня.

Правда, это может стать причиной войны в городе, а война – последнее из того, чего она желала. Война отличается низким уровнем вибрации, Эволюция же призвана поднять ее интенсивность. Воскресное обращение Александры к народу должно послужить добру; она не станет указывать пальцем на тех, кто достоин порицания, не будет провоцировать жестокость. Это не входит в ее планы.

Смерть Николаса она использует для продвижения своих намерений – она должна возродить веру в сердцах тех, кто потерял ее, когда увидел новые огни на небесах. Открывающиеся перед Александрой возможности взволновали ее – в ушах стоял звон, лицо пульсировало волнами жара. Она дотронулась до темени, и кончики ее пальцев замерзли. Тронула кончики ушей, и звон усилился. Александра закрыла глаза и увидела всполохи красного цвета. Ярко-красного – так, будто в комнате зажглось солнце. Она вспомнила, как один из Пилигримов говорил, будто перед Вспышкой небо вдруг покраснело.

Красный цвет. А вдруг ее собственная, личная эволюция все еще продолжается? Нет. Это чистое безумие. А Александра опасалась безумия. О, как она его опасалась!

– Богиня! – откуда-то издалека раздался голос Флинта. – Так что с Михаилом?

Александра принялась декламировать числа, отбивая ритм кончиками пальцев и стараясь, чтобы каждая ее мысль, каждое действие, каждая вибрация обрели плоть в этой последовательности священных чисел. Что с Михаилом? Заданный Флинтом вопрос эхом отозвался в ее сознании, но красные пятна, танцевавшие перед ее внутренним взором, обратились в черноту. Колющее тепло распространилось по поверхности ее тела. Тепло сменилось жаром, и Александра почувствовала, что падает.

– Богиня! – раздалось единственное слово, явившееся, казалось бы, из страны грез.

3

Минхо

Старина Фрайпан обычно вставал рано, но это не означало, что вставал он быстро. Минхо проследил за очередным неторопливым походом Фрайпана в кусты, собираясь расспросить чудного старика, что хуже – Лабиринт и испытания, доставшиеся на долю Глэйдеров прошлого, или же невидимые лабиринты и испытания, которые живут теперь в сознании каждого из них. Сирота по имени Минхо слишком хорошо знал, что такое тюрьма – жить с Остатками нации и означало жить в тюрьме, пусть и без тюремных стен и решеток. Правда, у них не было гриверов, но зато у них не было и дружбы, и это было причиной, по которой он завидовал Фрайпану. Дружба! Что это значит – дружить и иметь друзей? Минхо лишь предстояло это узнать.

Пока остальные члены группы ждали возвращения Фрайпана, Айзек подошел к Минхо.

– Можно с тобой поговорить? – спросил он.

– Конечно!

Миндо не пошевелился, но что-то в лице Айзека заставило его крепче ухватиться за ружье.

Все были заняты своими делами. Миоко и Оранж собирали растения, которые выглядели как цветы, Джеки осматривала руку Доминика в том месте, где его ужалил шершень, Садина и Триш с отстраненным видом разговаривали о чем-то своем.

– Пойдем-ка…

Айзек показал рукой в сторону, туда, где их не услышат. Отойдя подальше, они остановились в тени деревьев.

– Что случилось? – спросил Минхо, держась настороже. Он всегда держался настороже.

– Мне нужно… я даже не знаю, что мне нужно…

Айзек явно нервничал, и его нервозность оказалось заразной.

– Ясно! – сказал Минхо. – Что-то не так.

И, вскинув брови, он готов был сам предположить, что же все-таки случилось, но Айзек спросил:

– Какие у Вспышки симптомы?

Минхо, увы, не знал. Его познания в медицине относились к очень узкой сфере: как без лишнего звука убить человека, да как обработать раны, полученные в бою.

– У Вспышки? – переспросил он. – А почему тебя это волнует? У тебя ведь иммунитет, так?

Минхо внимательно изучал лицо Айзека, но тот продолжал нервничать. Откуда у этих островитян, проживших на своем острове почти идеальную жизнь, желание беспокоиться по любому поводу? Минхо воочию видел, как они играют в мяч на берегу, плавают на байдарках, каждый вечер танцуют и поют.

Айзек почесывал кожу на ладони. Что-то определенно случилось.

– Я хотел сказать… – вновь заговорил он. – Если мы встретимся или встретились с кем-то, у кого есть болезнь, как мы узнаем, что заразились? Может, это просто, скажем, аллергия?

Минхо направил ствол ружья на Айзека.

– У тебя симптомы? – спросил он.

Айзек поднял руки.

– Стоп! Стоп! Я не заражен. Мне просто любопытно.

Страх, отразившийся на лице Айзека, дал понять Минхо, что тот ни малейшего представления не имеет о том, что такое огнестрельное оружие. Пальцы Минхо были далеко от спускового крючка, а приклад – от плеча. Оранж сразу бы сказала, что поза Минхо демонстрирует само дружелюбие. Но островитяне устроены иначе – покажи им ружье с расстояния в сто метров, и они решат, что ты хочешь их убить. Минхо решил использовать эту особенность островитян в свою пользу.

– Ну-ка, скажи, почему ты спрашиваешь? – приказал он. – Только не лги!

– Хорошо! Это миз Коуэн. У нее какая-то сыпь. Просто сыпь.

Айзек помедлил и закончил:

– Пока…

– Она кашляла, я помню, – кивнул головой Минхо. – Еще говорила, что от пыли. Черт побери!

Минхо изо всех сил сжал ствол ружья, направив его вниз, на землю.

– Точно! Кашель, – повторил Айзек, шумно выдохнув. – Я совсем забыл про кашель.

Минхо очень не понравилось то, что он узнал. Члены группы принялись звать их – они были готовы двинуться дальше, вдоль берега, к кораблю. Минхо с ненавистью посмотрел на Айзека. Он вспомнил, сколько раз ему приходилось убивать людей, более здоровых, чем миз Коуэн, людей, которых подозревали в том, что они бывали там, где видели какого-нибудь типа, инфицированного Вспышкой. А у миз Коуэн были три симптома: сыпь, кашель и признаки начинающейся летаргии.

– Нельзя никому говорить, – произнес Айзек. – Больше никто не знает.

Минхо размышлял.

– Я думал, у нее тоже волшебная кровь, или что-то в этом роде. Пошли, нас ждут.

– Ты ведь не станешь ее убивать, верно? – спросил Айзек, стараясь не отстать от Минхо, который быстрыми шагами двинулся к группе.

– Конечно, нет, – ответил Сирота.

Он действительно никого больше не собирался убивать, хотя, если возникнет необходимость… Но как все стало сложно, когда в его жизни появились те, кого принято называть друзьями! В городе, где жили Остатки нации, его наказали бы, если бы в сходных обстоятельствах он не убил того, кого следовало убить. Здесь же – наоборот! Если бы он убил, он бы стал им всем врагом! Он даже представить не мог, как бы отреагировали другие члены группы, особенно Садина. И Рокси – она бы уж, точно, спустила на него собак! Было так много новых правил, которые следовало выучить, и он попытался быстро продумать все открывающиеся возможности.

– Что будем делать? – спросил Айзек.

– Убивать ее я не стану, – ответил Минхо. – Но на корабле ей тоже нет места. Без вариантов.

Даже если бы корабль, к которому они приближались, был самым большим в мире судном, плыть на нем с инфицированным человеком (пусть это даже и не Вспышка!) было плохой идеей. Миз Коуэн повезло: если бы она жила среди Остатков нации, жизнь свою она бы закончила в Аду, среди шизов.

– Но мы же не можем оставить ее одну… – предположил Айзек.

– А она одна и не останется.

Минхо внимательно посмотрел в глаза Айзеку, и в них загорелось понимание. Айзек хотел было замахать головой, но Минхо кивнул и твердо сказал:

– С ней останешься ты. Отведешь ее на Виллу, и там ей помогут. Только так.

– Схема мне понятна, – сказал Айзек. – И она мне не нравится.

– Послушай, – сказал Минхо. – Если с миз Коуэн что-то не так, это может быть либо вирус, либо генетическая реакция.

Он сделал паузу, чтобы понять, убедительно ли он говорит. Так всегда поступал старина Фрайпан. И тут же продолжил:

– Если бы решать выпало мне, я бы застрелил ее за ближайшими кустами, и все. И она была бы в безопасности, и все остальные. Но вы же все участвуете в этом маленьком эксперименте, и, если миз Коуэн больна, это означает, что кровь Садины, по крайней мере наполовину, не такой уж ценный материал, как все думают.

Минхо отпустил ствол ружья, и оно повисло у него на боку. Иногда ружье просто не способно решать проблемы.

– Об этом-то я и не подумал, – пробормотал, замедлив шаг, Айзек. Открытие действительно было ужасным.

Айзек и Минхо вернулись к группе. Пока их ждали, Триш и Садина принялись исполнять какой-то нелепый танец, а все остальные нестройно им хлопали. Подойдя, Минхо украдкой оглядел миз Коуэн. Вся его подготовка, его отшлифованные тренировками инстинкты кричали в нем: убей ее! Но он не мог, просто не мог! Друзей не убивают. Минхо посмотрел на Оранж, на Рокси, на старика Фрайпана. Достойна ли дружба с этими людьми того, чтобы предать забвению власть инстинкта?

– Кстати, – проговорил за его спиной Айзек. – Ничего не говори. Я не должен ничего никому говорить.

По какой-то причине последние слова Айзека обеспокоили Минхо больше, чем все остальное.

Слабак, подумал он. Эти люди – слабаки.

Глава седьмая. Контрольные объекты

1

Айзек искал возможности накоротке переговорить с миз Коуэн, но день слишком быстро сменился ночью, поэтому рано утром ему пришлось разбудить ее, пока все спали.

– Тихо! – проговорил он, взяв ее за плечо так, чтобы не касаться пятна на шее. – Миз Коуэн. Мы…

– Что такое? Со мной все хорошо.

Она медленно открыла глаза и попыталась улыбнуться, но уголки ее губ, как и уголки глаз, провисли, и это не была просто усталость. Она была больна.

– Не все так хорошо, и я говорил с…

– Я больше не кашляю. Вчера горло было заложено, но теперь все в порядке.

Она села и принялась тереть глаза.

– Должно быть, это от тех растений, где мы… Или насекомые. Может быть, муравей укусил.

Она тряхнула головой – так, словно хотела сбросить впечатление от дурного сна, и закончила:

– Это была аллергия, а теперь…

– А ваша шея? – прошептал Айзек. Он не хотел говорить о том, что изменилась сама ее манера речи: раньше она произносила четко выверенные, максимально продуманные предложения; теперь же речь ее была сбивчива, как сбивчивыми были мысли.

– И с шеей все хорошо. Больше не чешется.

– Чешется? Вы же не говорили, что она чесалась!

Айзек глубоко вздохнул и огляделся в надежде, что никого не разбудил. Ответственность за миз Коуэн тяжелым грузом легла на его плечи. Он должен доставить ее на Виллу. А что, если с ней что-нибудь случится до того, как они туда доберутся? Что, если он от нее заразится? Он постарался шептать как можно тише, одновременно пытаясь произносить слова максимально отчетливо.

– Мы пойдем на Виллу. Вы и я.

Он попытался произнести это так, как если бы предлагал увеселительную прогулку.

Миз Коуэн промолчала, но в ее глазах застыл протест.

– Это не обсуждается, это приказ. От Минхо.

Айзек сделал паузу, ожидая, что миз Коуэн примется укорять его в том, что он разболтал ее тайну, причем этому парню с ружьем! Но она промолчала, просто приняв новость к сведению. А она вообще поняла, что он ей сказал?

– Понятно, – отозвалась она наконец. – Спасибо!

– Вы понимаете, что будет дальше? Мы должны будем отделиться от остальной группы.

– Да. Мы должны отправиться на Виллу.

Миз Коуэн произнесла эту фразу так, словно читала правительственный документ, который давно обдумала и тщательно отредактировала. И неожиданно Айзеку стало ясно, что за груз давит на миз Коуэн, откуда в ее глазах эта печаль. Она боялась не болезни, а разлуки с Садиной. И тотчас же эту печаль почувствовал и Айзек. Ведь может случиться и так: расставшись, они уже никогда вновь не встретятся. Мир слишком сложен и опасен, чтобы им удавалось все время беспрепятственно находиться друг подле друга, и есть слишком много чего, что может их разлучить, но он голосовал в пользу Виллы, и он выполнит свое обещание. Если бы Айзек мог спасти своих родителей, он и минуты бы не думал. Он обязан перед Садиной сделать все, что в его силах, и помочь миз Коуэн добраться до людей, способных ей помочь.

– Миз Коуэн… мы можем никогда их не увидеть.

– Ничего подобного. Мы обязательно их увидим.

Она произнесла эти слова твердым голосом, но и это не избавило Айзека от сомнений. Отправляясь на Виллу, он уходит все дальше от того, что хоть как-то напоминает ему дом. Например, от Садины.

– Спасибо за помощь, – произнесла миз Коуэн. – Хотя должна признаться, что я немного…

– Напугана? – произнес за нее Айзек.

– Я хотела сказать, что ты не обязан идти со мной, что я могла бы найти Виллу сама, но я не уверена, что там вообще есть что искать.

Слеза показалась у миз Коуэн в уголке левого глаза, и Айзек с трудом подавил в себе дурацкое желание протянуть руку и отереть ее.

– Мы оба голосовали в пользу Виллы, – сказал он. – Я обещал Минхо, что пойду с вами. Там, на месте, и посмотрим, что к чему.

Миз Коуэн глубоко вздохнула и, протянув руку, прикоснулась почти по-матерински к руке Айзека. Да, он сделает все, чтобы помочь этой женщине. И не только из-за Садины, но и ради собственной матери, которая гордилась бы таким сыном, если бы была жива.

– Клеттер не всю правду сказала про всех вас, – произнесла миз Коуэн.

Айзек отвел руку.

– Что вы имеете в виду? – спросил он.

– Кровь Садины важна. Это так. Но…

Она сделала паузу.

– Что «но»?

– Ты никогда не задавал себе вопрос, почему я взяла в это путешествие еще восемь человек, если речь шла только о крови Садины? У них у всех иммунитет. Все, кто с нами, обладают иммунитетом.

Айзек об этом не думал, но миз Коуэн была права.

– Речь шла не о ком-то из нас конкретно, но обо всех членах нашей группы.

Миз Коуэн закашлялась и добавила глухо:

– Всех, кроме тебя.

Ее слова больно кольнули Айзека – так, должно быть, колол Глэйдеров своими лезвиями гривер. Резко и быстро.

– Ты же помнишь, изначально тебя в списке не было…

Айзек отлично помнил это. Садина почти на коленях умоляла свою мать взять его на борт корабля.

– Понятно. Вы хотели избавить меня от этого – после того, через что я прошел…

Он прошел через тяжелые испытания. Удар, с которым почти ничто не может сравниться. Потеря семьи, горе и одиночество. И все это знали, и стремились ему помочь. И со временем Айзек уже не мог понять, почему люди относились к нему так, как относились – просто из доброты душевной, или оттого, что его семья погибла. Даже Садина, как он чувствовал, привлекает его к разным делам не потому, что он может быть действительно нужен и полезен, а просто потому, что его семья погибла… Потому, вероятно, его и пригласили в последнюю минуту сесть на корабль.

Айзек, правда, не особо возражал. В конце концов, это обстоятельство ему изрядно помогало. Но к чему это, интересно, ведет миз Коуэн?

– Ты прав, – кивнула миз Коуэн. – После всех испытаний, что ты прошел, мне не хотелось подвергать тебя опасности. Но, кроме того, поскольку на острове у тебя нет родственников одной с тобой крови, нет и контрольных объектов.

Миз Коуэн усмехнулась, но тут же прикрыла рот рукой.

– Прости, – сказала она. – В этом есть какая-то злая ирония. Ты не должен был быть среди нас, и тем не менее именно в тебе я нуждаюсь более всего. Потому что только ты можешь мне помочь.

– Контрольных объектов? – переспросил Айзек, и холодок прошелся по его спине. – Вы что, все это время лгали?

Холод усилился и охватил все тело Айзека. Что говорит миз Коуэн? Что все, кто тогда покинул остров, были объектами эксперимента? Доминик, Миоко, Джеки, Триш, и даже бедные Лейси и Карсон? И что это за эксперимент?