Читать онлайн Человек, вернувшийся издалека бесплатно
Gaston Leroux
L'HOMME QUI REVIENT DE LOIN
© Перевод. Е. Морозова, 2024
© ООО «Издательство АСТ», 2024
Любое использование материала данной книги, полностью или частично, без разрешения правообладателя запрещается.
***
Гастон Леру (1868–1927) – автор культового готического романа «Призрак Оперы», а также знаменитого цикла психологических детективов о приключениях парижского журналиста и сыщика-любителя Жозефа Рультабийля, признанных национальной классикой жанра, не уступающей во Франции в популярности саге о Шерлоке Холмсе и вдохновившей юную Агату Кристи на создание известных весь мир произведений.
I
Жак и Фанни
В сопровождении слуги, который нес его клюшки для гольфа, Жак де Лабосьер, торжествуя, возвращался в замок. Сегодня он не участвовал в игре, а потому не мог похвастаться хорошими результатами, зато какой успех имело его новое поле для гольфа!
Конечно, обошлось оно ему не дешево: Жак не пожалел нескольких арпанов[1] леса Сенар, составлявшего часть поместья. И распоряжался он этим поместьем так, словно оно принадлежало именно ему, чувствуя себя настоящим хозяином, Жак всячески его обустраивал, и никакие расходы его не останавливали.
Жак был в самом расцвете сил. Пребывая в прекрасном настроении, он потрепал по холке двух великолепных гончих, чемпионов по курсингу[2], которых слуга после тренировки отводил на псарню, потом легкой походкой пересек вестибюль, взбежал по величественной лестнице на второй этаж – там располагались жилые комнаты – и постучал в дверь будуара, где «мадам» находилась со своей горничной.
– Не входить! – тотчас раздался мелодичный юный голос, в котором слышались нотки английского акцента.
– Вы же знаете, супруги Сен-Фирмен уже прибыли! – ответил Жак.
– Не может такого быть! – послышался певучий голос. – Неужели старик-нотариус собственной персоной!..
– И его молодая жена! – продолжал Жак. – Красавица Марта так изменилась! Впрочем, дорогая Фанни, сейчас вы сами увидите… Этим вечером они ужинают у нас!..
После известия о том, что среди великосветских персон, постоянных гостей в замке Ла Розрэ, будут простые люди: нотариус с супругой, дверь незамедлительно отворилась.
– Ну что ты пристал, darling?[3] – спросила Фанни, привлекая к себе супруга.
Красавица Фанни, милая и обаятельная рыжеволосая жена Жака, радостно улыбалась и смотрела на него с невероятным изумлением; в эту минуту она выглядела на удивление забавно: левый глаз прикрывала огненная прядь, а личико молочно-белого цвета и лебединая шея, выглядывающая из наспех накинутого пеньюара, придавали ей неизъяснимое очарование…
– My dear! My dear![4]
Фанни, исконной француженке, очень хотелось казаться англичанкой, что, впрочем, ее даже украшало. Опустившись на стул, она попросила Катрин, которая, судя по звукам, возилась рядом в гардеробе, на минуточку их оставить. Прелестная горничная, настоящая англичанка, в легких туфельках и коротком черном платье, строгость которого оживлял белый передник с кружевными оборками, вышла из комнаты.
Оставшись вдвоем, супруги какое-то время молчали, глядя друг на друга; похоже, им нравилось то, что они видели. Про супругов де Лабосьер говорили, что они прекрасная пара. Оба высокие, фигура Фанни как нельзя лучше подходила для танго, и когда Жак, являясь образцом истинного влюбленного, каким он никогда не переставал быть, обнимал ее за талию, они представляли собой чету, способную вдохновить скульптора, подыскивавшего сюжет для каминных часов.
Они ни от кого не скрывали, что счастливы и любят друг друга, а замок Ла Розрэ, казалось, был создан специально для них.
– Сен-Фирмен… Но каким ветром их занесло? – спросила молодая женщина.
– Как знать, – улыбнулся Жак, – может, мне следует приписать их визит моим новым препятствиям?
Он намекал на ту часть земельного участка, отданного под гольф, на котором архитектору удалось расположить всевозможные виды препятствий.
– Когда тут жил Андре, Марта никогда не пропускала партию в гольф, – произнесла своим высоким и чистым голосом Фанни.
– Да, они были добрыми друзьями, – добавил Жак, не переставая любоваться женой, казавшейся очень взволнованной.
– Она говорила о нем?
– Ни слова! Но старик, после того, как одобрил все изменения, произведенные мною в замке и окрест, хотя я его об этом и не просил, нашел случай сказать мне с известной тебе улыбкой: «Когда вернется ваш брат Андре, замок уже не узнает!»
При этих словах Фанни даже подскочила:
– Чертов нотариус! – воскликнула она в ярости, отчего похорошела еще больше, ибо возмущалась она совершенно искренне. – Да чтоб им всем сдохнуть, дорогуша!.. Точно, они все окочурятся от зависти, все, слышите, все! Indeed!..[5] Ах!.. Как бы они обрадовались, если бы Андре вернулся завтра!.. С каким удовольствием они бы все глазели, как мы отбываем обратно в Эрон!.. Да, конечно, мы вернем ему замок, непременно вернем!.. Но было бы очень жаль, не правда ли, дорогой?.. Действительно, очень жаль… Такой прекрасный замок, такой удобный… Но вы, Джек, наверняка были бы счастливы вновь увидеть брата!
– Это правда! – серьезным голосом ответил Жак. – Я был бы счастлив, Фанни!
– И все же, дорогуша, вы должны привыкнуть к мысли, что он умер, ведь вы человек разумный!..
Она произнесла это почти злобно и с такой враждебностью, что Жак очень удивился.
– Что с вами? – спросил он, – И почему вы продолжаете настаивать на… на предположении, которое я всегда с ужасом отвергал?
– Вы просто сентиментальный good fellow![6] – произнесла она ласково, – и таким вы мне нравитесь… Однако, разве я виновата, darling, что на протяжении пяти лет ваш брат ни разу не дал о себе знать? А ведь он любил своих детей… Бедная маленькая Жермена, бедненький малыш Франсуа, у них теперь нет другого папочки, кроме вас, my love[7], и нет другой маменьки, кроме меня, хотя, конечно, маменька из меня скверная!.. Ах, darling, вы любите и свою маленькую семью, и своего сыночка Жако, но вам безразлична ваша маленькая женушка, раз вы хотите, чтобы она лишилась всех прекрасных вещей, среди которых она так замечательно себя чувствует: прекрасного замка, чудесного парка, замечательных комнат, роскошной ванны и отлично оборудованной туалетной комнаты…
Скорчив рожицу обиженного baby[8], она не спеша поднялась со стула, привычным движением присела к нему на колени и, окутав мужа ароматом своих духов, начала проводить своими пальчиками за его ухом, перебирая шелковистые густые волосы – Жак был на седьмом небе от счастья.
– Теперь мы богаты, Фанни. И вы всегда будете прекрасны и счастливы… Даже если нам придется покинуть Ла Розрэ.
– Но мне нужен Ла Розрэ! Нам завидуют только потому, что у нас есть Ла Розрэ: это же настоящее королевское поместье, darling. Так что вы, дорогуша, ответили этому старикашке Сен-Фирмену, когда он заговорил с вами о возвращении брата?
– Я ему ответил: «Уверен, когда Андре обрадует меня своим возвращением, он похвалит меня за те улучшения, которые я привнес в Ла Розрэ, и будет рад процветанию завода в Эроне».
– Превосходно, дорогуша!.. – воскликнула она. – В самом деле, Андре не на что жаловаться. После его отъезда вы сумели придать оксиду тория максимальное свечение[9], и, если я не знаю ничего более прекрасного, чем замок Ла Розрэ, я не знаю и ничего более практичного, чем колпачки для газовых ламп[10] Эрон – единственное изобретение, дамы и господа, способное посоперничать с самим солнцем!.. И луной, любовь моя!..
Смеясь, она обняла Жака и совсем не спеша повела его к окну. Из этого окна, расположенного в эркере правого крыла, открывался превосходный вид на стройный и величественный силуэт замка в стиле Людовика XIV, на стены с множеством окон со средниками, украшенными мраморными, с отпечатком времени, скульптурами мифологических существ, львиными головами и барельефами человеческих лиц. На четырех углах устремлялись ввысь высокие башни, придававшие всему архитектурному ансамблю несравненное величие.
Через рвы у подножия замка перекинулись каменные мостики, что вели к ухоженным лужайкам, великолепному розарию, в парк и рощу, в бескрайний лес, тронутый осенними красками и золотом закатного солнца.
– Мне кажется, дорогуша, что все это уже принадлежит нам! И я никогда не смогу покинуть это место!..
Жак обнял жену.
– Какой вы еще ребенок!
– Я больше не представляю себя в нашей квартире в Эроне, – встряхнула она рыжими кудрями.
– Однако там мы были счастливы, – промолвил Жак, – бесконечно счастливы. Мы вернулись из Сайгона, и Андре предложил нам в ней пожить!
– И как только можно быть счастливым, принимая подачку! – заявила она, возвращаясь к туалетному столику и нервно перебирая побрякушки, подчеркивающие ее красоту.
Он пожурил ее и напомнил об их прежней нужде. Они познакомились в Тонкине, там же и поженились. Она, дочь плантатора, чьи дела шли из рук вон плохо, воспитывалась весьма вольно и каждодневно посещала юных и очень состоятельных misses[11], что обострило ее горячее стремление к роскоши; он считался сказочно богатым, как и его брат, но на самом деле Жак промотал свое наследство, вложившись в каучуковое дело, и его буквально обобрали до нитки пираты Берега Слоновой Кости, поддерживаемые парижскими дельцами. Для поправления своих финансовых дел Жак, вооружившись кучей полезных рекомендаций, отправился в Тонкин, где немедленно влюбился в хорошенькую Фанни, и та отдала ему руку и сердце, полагая, что заключает отличную сделку.
Он так любил ее и так боялся потерять, что без колебаний решился на обман и солгал ей. Когда она узнала правду, разразился грандиозный скандал; но она уже принадлежала ему; у них только что родился ребенок, малыш Жако, и оба были еще очень молоды! В конце концов, они привязались друг к другу, а потому с надеждой смотрели в будущее.
Пока же следовало жить и добывать средства к существованию. Андре, оставшись вдовцом с двумя детьми, написал: «Приезжай вместе с женой, в Эроне найдется место и для вас, а ты наверняка будешь мне полезен». И они приехали.
Семья де Лабосьер издавна дарила Франции честных судей и отважных воинов. Однако в нынешний век жизнь столь дорога, что, не имея дохода в несколько миллионов, ты считаешься бедным. Так что члены семьи без колебаний занялись торговлей и стали вкладываться в промышленность, что, в сущности, не менее почетно и более надежно, чем отправляться торговать своим честным именем в Америку, особенно если ты родился в почетном, но малоизвестном семействе Беарна.
Андре был старше Жака на десять лет, он успешно окончил Политехническую школу и тотчас попытался стать промышленником. Ему повезло встретить на своем пути бедного изобретателя, и он, честь по чести, лишил несчастного умельца авторства знаменитого колпачка Эрон, сетчатого колпачка газовой горелки, благодаря чему маленький семейный капиталец изрядно преумножился, а изобретатель и его семья в это время едва не умерли с голоду.
По сути, Андре не был плохим человеком, просто дела для него были превыше всего.
Он точно не был плохим: дети его обожали, он без колебания протянул руку помощи брату.
Так что раскаиваться ему не в чем. Желая приносить брату пользу, Жак с головой ушел в работу по производству сетчатых колпачков и достиг таких успехов, что его жалованье, составлявшее в первый год шесть тысяч франков, на второй год возросло до двенадцати тысяч. Но на третий год цифра осталась прежней, и похоже, молодой паре предстояло еще долго жить, довольствуясь жалкими пятьюдесятью луидорами в месяц, не случись удивительные события, затронувшие каждого как на заводе, так и в замке.
II
Неожиданный отъезд
Подкрашивая губы, Фанни вновь переживала тот памятный вечер, когда после ужина в столовой их маленькой квартирки в Эроне, в разгар досадных препирательств, во время которых супруги наговорили друг другу много горьких слов, внезапно появился Андре, и его приход отвлек разгоряченных собеседников от собственных несчастий.
Андре был смертельно бледен.
Она помнила все подробности, все сказанные тогда слова, абсолютно все!
Андре, как и Жак, отличался высоким ростом и казался для многих силачом. Но в тот вечер он весь дрожал, а на его лице отражалось столь непомерное отчаяние, что без жалости на него было не взглянуть.
Увидев его в таком состоянии, и Жак, и Фанни в ужасе вскочили с места:
– Что случилось?
– Дело в том… в том…
Поначалу он не мог вымолвить ни слова и, рухнув на стул, сорвал с сорочки накладной воротничок, и тяжело задышал. Видя, что брат сильно взволнован, Андре похлопал его по плечу. Нет, он не болен…
– Ты откуда? Что случилось?..
– Ничего не случилось! Ничего… Я всего лишь вынужден уехать!
– Уехать? Надеюсь, ненадолго?
– Кто знает… В путешествие отправляюсь!
– В путешествие… И куда?..
– Мне в Америку надо ехать… по делам… это связано с заводом…
– Так чему ты удивляешься! Рано или поздно пришлось бы ехать.
– Мне даже страшно представить, что я уеду из замка, оставлю тут малышей… Ты должен меня понять! Не хочу расставаться с Жерменой и Франсуа…
– Давай я поеду вместо тебя? Если, конечно, это возможно, – предложил Жак.
– Нет, нет! Невозможно, – вздохнул Андре, – мне самому придется ехать…
– Тогда почему бы тебе не взять с собой детей?
– Я об этом думал… но сейчас не могу… не могу!.. Нет!.. Потом!.. Потом я тебе напишу, и ты привезешь их мне… через несколько месяцев…
– Через несколько месяцев?
– Не спрашивай меня больше ни о чем! Хватит! Позаботься о них, ладно?.. Люби их!
Он распахнул руки, и братья долго сжимали друг друга в объятиях.
– Я больше ничего не могу вам сказать, – нарушил Андре тишину, – только то, что сегодня вечером я еду в Париж, откуда утренним поездом отправлюсь в Бордо. А тебя, Жак, я оставляю управляющим всеми моими делами. Ты будешь исполнять обязанности патрона. Вы переберетесь жить в Ла Розрэ, и во всем меня замените!.. Вот бумаги, предоставляющие Жаку всю полноту власти и определяющие его долю в доходах. Все законно. Только что был у нотариуса!..
– Так ты вернулся из Жювизи?
– Да.
Ответ прозвучал сухо, словно Андре давал понять: никаких больше обсуждений, никаких объяснений. Фанни и Жак переглянулись и больше не вымолвили ни слова.
– Проверь эти бумаги, – снова сказал брат, – а я вернусь в замок. В четыре утра буду у вас. Подпишем наше соглашение, потом я возьму машину и поеду в Париж. Предупреди шофера.
Тяжело вздохнув, он встал и направился к двери. Только Андре скрылся за дверью, как Фанни бросилась на шею мужу, не в силах скрыть охватившие ее радость и веселье, переходившие в исступленный восторг. В глубине души она ненавидела Андре и считала, что он специально не предоставил им места, равного своему собственному, хотя, по ее мнению, они это заслужили.
Он уезжает – как же им неожиданно повезло, наконец-то!
– Ах, дорогуша, дорогуша!
В ее речи снова появился британский акцент, который некоторое время назад пришлось забыть, поскольку они занимали весьма скромное место в обществе, а англомания была в чести исключительно среди высшего света.
Жак с трудом сумел успокоить жену:
– Подожди, дай ему хотя бы уехать!
Но как только они увидели в окне столовой, что Андре садится в свою двуколку, тут же бросились к бумагам и, пожирая их глазами, принялись читать и перечитывать… Треть всех доходов! Треть! Это же целое состояние! И все было верно… Все продумано, подготовлено и образцово составлено. Осталось только подписать… И Жак, торжествуя, поставил свой росчерк, в то время как Фанни нервно смеялась за его спиной…
– Надеюсь, дорогуша, – промолвила она, – что все в нашем распоряжении не на пару дней?
– Он сказал: «…На несколько месяцев…»
– А не кажется ли вам, дорогуша, что это больше напоминает завещание?
– В чем-то вы правы, – ответил Жак.
– Но что могло случиться?..
– Что-то произошло совсем недавно, потому что в шесть часов мы виделись на заводе, и он мне тогда ничего не сказал; похоже, на тот момент он еще не получил никаких новостей и опасаться было нечего. Странно, очень странно… Быстро же он съездил к нотариусу в Жювизи и все уладил со стариком Сен-Фирменом…
– Это связано с женщиной? – предположила Фанни.
Жак покачал головой. Он так не думал. Откуда могла взяться женщина?.. Андре, образцовый отец, оставался верен памяти матери Жермены и Франсуа, которую он боготворил при жизни.
Разумеется, среди гостей в Ла Розрэ часто встречались элегантные и очень кокетливые дамы, но Андре, похоже, никому из них не оказывал особого внимания, со всеми был любезен и ко всем относился ровно.
Правда, в последнее время прошел слушок, что он учит молодую жену старика Сен-Фирмена, нотариуса из Жювизи, играть в гольф, однако его безупречно корректное поведение в любых ситуациях быстро заставило умолкнуть злые языки.
В конечном счете Сен-Фирмен сам стал играть в гольф, но ревнивца подняли на смех – никто не верил в любовную интрижку, которая вряд ли добавила бы блеска мужчине из рода де Лабосьер. Ведь бывшая воспитанница старого Сен-Фирмена, ставшая его супругой сразу после окончания пансиона, сохранила прелестную наивность, присущую всем молоденьким девушкам, и, похоже, еще не умела по-женски кокетничать.
Но как бы там ни было, после отъезда Андре супруги Сен-Фирмен больше не приезжали в Ла Розрэ, хотя не раз получали приглашения, и это заставляло задуматься Жака и Фанни.
В то памятное утро Андре появился в названный им час; Жак и Фанни ожидали его. Они даже не ложились. Им показалось, что Андре немного пришел в себя. Исчезла столь напугавшая их смертельная бледность. Он определенно успокоился: вероятно, принял решение относительно таинственного события, из-за которого ему приходилось покидать Ла Розрэ. Андре был любезен даже с Фанни и еще раз поручил ей своих детей, взяв с нее обещание, что во время его отсутствия – насколько он уезжал, пока неизвестно – она заменит им мать. И настоял, чтобы на следующий день она перебралась в замок и чувствовала там себя как дома.
Собираясь уезжать, Андре принял предложение Жака проводить его хотя бы до Парижа.
– Ты прав! Едем!.. Нам еще надо обсудить кое-что относительно завода… к тому же я должен дать тебе несколько напутствий. Чтобы все осталось между нами, поедем без шофера.
Братья сели в автомобиль и уехали. Фанни долго смотрела им вслед: во мраке мелькал свет задних фар, виднелся темный силуэт огромного сундука Андре, на который накинули от накрапывающего дождя брезент… Затем она прилегла на диван и, закрыв глаза, попыталась уснуть; но отдохнуть не удалось – она была слишком взволнована. Охваченная каким-то странным смятением, Фанни внезапно вскочила на ноги и побежала в комнату, где мирно спал ее сын.
Ей хотелось, чтобы он проснулся. Хотелось не чувствовать себя в одиночестве. Хотелось не думать ни о чем, ибо ее обуял страх.
И она не знала отчего!..
Шли часы, казавшиеся ей бесконечными. Что сейчас делает Жак?.. Почему он до сих пор не вернулся?.. Она принялась высчитывать время. Он вполне мог быть дома уже полчаса назад!..
Прижавшись лбом к оконному стеклу, прислушиваясь, вглядываясь, она, содрогаясь всем телом, встречала бледную зарю, облаченную в утренний туман дождливого осеннего дня.
Внезапно она вздрогнула, увидев, как из влажной туманной дымки выступила искривленная фигура глухонемого Проспера, несчастного бедолаги, живущего отшельником в чаще леса, в пещере, что стала ему домом; в здешних краях все точно знали, что он умеет наводить порчу. Колченогий, он передвигался на костылях и нередко проделывал не один километр, чтобы повстречать кого-нибудь, кто, завидев его, не убежит словно от чумы, а подаст немного милостыни. Иногда он даже доходил до Эрона, до поместья Ла Розрэ, где Андре и Жак милостиво позволяли ему пройти на кухню и попросить еды.
Хоть Фанни и не считала себя суеверной, но тем утром она пребывала в таком состоянии, что ей показалось, как Проспер, размахивая костылями словно одержимый, насылал на нее проклятье.
Молодой женщине стало бы еще тревожнее, если бы не появился автомобиль, за рулем которого сидел Жак; заметив в окне жену, он тотчас послал ей воздушный поцелуй.
Он сам поставил автомобиль в гараж, располагавшийся на первом этаже, непосредственно под их квартирой.
Выскочив из машины, Жак с юношеской ловкостью открыл гаражные ворота; в его движениях чувствовалась уверенность, и весь он словно светился от обуявшей его радости жизни; глядя на него сверху вниз, Фанни принялась хохотать. Она все хохотала и хохотала, но вдруг, не зная почему, начала трястись от страха… Возможно, дело было в том, что она снова заметила в машине брезент, под которым, должно быть, лежал сундук Андре – а это значит, что он не уехал. С таким богатым воображением нервы уж точно будут расшатаны…
«Какая же я глупая! – подумала она, – какая глупая… Наверняка Жак что-то привез из Парижа…»
Через пять минут Жак уже был в ее объятиях.
– Ну наконец-то! Он уехал?.. Надолго? Давай же, бесценный мой, не таи!
Но Жак рассказал лишь, что Андре сел на поезд, идущий в Бордо, и за их короткую поездку он обмолвился парой слов. Все, что он услышал, позволяло предположить: отсутствие его продлится по меньшей мере год, а может, и два. Братья обещали часто друг другу писать.
– Сразу после прибытия в Америку он пообещал отправить мне длинное письмо, где объяснит свое поведение.
После чего Жак сказал, что умирает с голоду, что от горечи расставания у него урчит в животе, и он с удовольствием съел бы половину холодной курицы, запив ее бутылкой хорошего бургундского вина.
За вином он решил сходить сам. Взял ключи и спустился в подвал.
Фанни помнила, с какой скоростью Жак в то утро позавтракал и с какой легкостью осушил бутылку, хотя обычно он никогда за столом не спешил и пил немного… Жена задала ему вопрос, который не давал ей покоя: а что под брезентом?.. И он ответил, что там корзина с колпачками; из-за производственного брака одна крупная фирма в Париже отказалась их покупать, поэтому он сам решил все забрать из магазина на улице Риволи…
Потом он встал из-за стола, долго обнимал жену и следом воскликнул: «За работу!» и тут же отправился на завод.
Никогда еще Жак не производил впечатления столь здорового и сильного мужчины.
Внезапный отъезд Андре удивил всех в округе и на заводе; изумление достигло своего апогея, когда по прошествии трех месяцев уехавший так и не дал о себе знать. По совету нотариуса, чью контору в Жювизи Жак за это время неоднократно посещал, он, наконец, обратился в прокуратуру. Он рассказал заместителю прокурора Республики обо всех странностях, сопряженных с бегством брата. Немедленно назначили расследование, в процессе которого передвижения Андре и Жака проследили до самого поезда, отходившего в Бордо.
Служащие вокзала в тот день увидели Жака и Андре и их узнали (так как те довольно часто ездили на поезде в Жювизи), а потому могли подтвердить, что Андре уехал рано утром. Братьев также видели у окошечка кассы и на перроне. Более того, носильщик заметил, как Жак один ушел с перрона, вышел из здания вокзала, сел в свой автомобиль и уехал.
И все, и больше ничего! В этом крылась какая-то тайна.
Следов Андре не было ни в поезде, ни на корабле.
Просмотрев все бумаги, оставленные владельцем завода, и допросив почтенного Сен-Фирмена, пользовавшегося, судя по последним распоряжениям исчезнувшего, его полным доверием, полиция пришла к выводу, что Андре, сделав все необходимое, по неизвестным причинам пожелал исчезнуть на неопределенный срок. В вечер отъезда он даже написал записку гувернантке детей, мадемуазель Эльер, в которой подтвердил, что полностью ей доверяет и поручает руководить обучением Жермены и малыша Франсуа во время его отсутствия, каким бы долгим оно ни оказалось.
Полиция решила, что, сообщив об отъезде в Бордо, а потом в Америку, Андре всех обманул. На самом же деле путешественник наверняка сошел с поезда, не доезжая нескольких станций до Бордо. Словом, правосудие пришло к выводу, что хозяин завода пропал добровольно, и потеряло к делу интерес.
Фанни погрузилась в воспоминания, и молчаливый Жак, сидящий рядом, казалось, тоже пребывал в глубоких размышлениях, как вдруг, услышав крики ссорящихся детей из игровой комнаты – там раньше располагалась детская, – они вскинули головы. Фанни и Жак отчетливо услышали голос малыша Франсуа.
– Это не твой замок! – кричал мальчик. – Замок мой!.. Ты здесь никто!.. Твой папа никто! Твоя мама никто!.. Вы все здесь папины слуги!
Охваченный безумной яростью, ребенок крушил мебель, сопровождая буйство обидными выкриками. Другие дети, крича, отвечали ему.
Фанни вскочила; она так разволновалась, что Жак счел необходимым ее успокоить.
– Прошу! Держи себя в руках! Оставайся тут!..
Он крепко сжал ее руку, и она его послушалась и не пошла за ним. Но когда Жак вышел, на ее прекрасном лице появился отпечаток жуткой детской ярости, и, уподобившись ссорящимся детям, принялась швырять вещи и рыдать.
Именно в этот момент вошел Жак, он был потрясен.
– Фанни, милая моя, тебе нехорошо?
Он обнял ее и стал баюкать, словно маленькое нежное дитя.
– Это все пустяки, дорогая Фанни, просто пустяки!..
Наконец она успокоилась и с трудом произнесла:
– Это ужасно… Его могли услышать… наши гости…
– Да нет же, нет, успокойся…
– Вы хотя бы отлупили этого гадкого Франсуа?
– Конечно, нет!.. Я просто сказал: «Ты прав, Франсуа, твой папа непременно вернется в свой прекрасный замок, но нам придется сказать ему, что ты очень плохо себя вел». Эти слова заставили его замолчать. Мне ведь нужно было его заткнуть. Вы ведь этого хотели?
– Вы всегда правы, Жак, – произнесла Фанни голосом, внезапно ставшим необычайно сладким, и смахнула с глаз – ее веки невероятной красоты отливали голубизной – слезы.
– В этой выходке Франсуа виновата глупая фройляйн, – продолжал он, – она забавы ради ссорит малышей между собой. Говорила мне мадемуазель Эльер: «Вы скоро поймете, что с Лидией придется распрощаться».
– Никогда! – запротестовала Фанни. – Я сама выбрала Лидию, и она очень любит нашего Жако. А ваша мадемуазель Эльер думает только о Жермене и о своем любимом Франсуа. Неужели вы считаете, что я такая дура, darling?
– Мне очень хочется, чтобы дети не ругались.
– Не стоит желать невозможного, дорогуша. Господи! Как я постарела из-за всех этих переживаний! Позвольте, я вернусь к своему туалету, а вы отправляйтесь одеваться.
Она выставила мужа за дверь, а когда он ушел, с ней снова случился нервный приступ. Затем Фанни позвала горничную и потратила целый час, наводя порядок.
III
Месье и мадам Сен-Фирмен
Из магазина на улице Мира последним поездом Фанни доставили платье, сшитое по последнему писку моды, восторг ее был поистине безграничен.
Невероятной красоты платье было из желтого шелка, поверх надевалась туника из тюля, расшитая жемчугом и прикрывавшая грудь и обнаженные плечи. Внизу, в разрезе юбки виднелись ножки, обтянутые дорогими кружевными чулками и обутые в котурны на высоких красных каблуках. В желтом платье, с рыжими волосами и в красных туфельках Фанни напоминала огонек.
Другая в таком наряде выглядела бы карикатурно, но Фанни казалась восхитительной, и первой призналась себе в этом. Любые вычурные роскошные вещи удивительно красили ее. В курительной комнате она была встречена восторженными возгласами.
С пленительной непринужденностью она позволяла за собой ухаживать, но ухаживаниями все и заканчивалось, ибо Фанни была верной женой. Но ей казалось, что больше она не сможет обходиться без мужского внимания.
В большой гостиной, пол которой был покрыт паркетом в технике времен Религиозных войн[12], она с королевским достоинством подходила то к одному гостю, то к другому, в равной мере одаривая всех своей милостью. Многие из тех, чьи визиты хозяева считали особенно лестными для себя, приезжали к Лабосьерам из-за знаменитого поля для гольфа; впрочем, время, когда состояние, сделанное на производстве газовых колпачков Эрон могло стать помехой для светских развлечений, давно кануло в Лету.
Гости уже не спрашивали, есть ли вести об Андре. Подобные вопросы могли показаться неприличными. В глазах света Жак и его жена являлись истинными владельцами поместья Ла Розрэ.
Внезапно Фанни перестала прислушиваться к разговорам об игре и к сплетням, обсуждаемым за чаем и в перерывах между танго. Вошли Сен-Фирмены.
Фанни не узнала Марту. За те пять лет, что она ее не видела, молодая жена нотариуса из Жювизи превратилась в ее тень. Из бледной она сделалась совсем прозрачной. Молодая женщина напоминала рисунок из молитвенника, ангела, в любую минуту готового улететь. Простое платье из белого тюля еще больше подчеркивало ее сходство с ангельским созданием.
Фанни не узнала даже голос Марты, когда та произнесла:
– Я так рада снова видеть вас…
Даже ее голос стал бесплотным…
– Спросите у нее, почему же она тогда раньше не принимала ваши приглашения! – взвизгнул следовавший за женой старик Сен-Фирмен.
Сам нотариус не изменился. Он по-прежнему оставался маленьким сухоньким старикашкой с бородкой, который не упускал повода съязвить; он никогда не стоял спокойно, все время подпрыгивал и усмехался, находя жизнь забавной и смешной даже в худших ее проявлениях, даже при самых тяжелых личных обстоятельствах, с которыми он сталкивался на работе и которыми он по-дилетантски наслаждался.
Говорили, что он очень богат, ибо удачно проворачивает спекулятивные операции с деньгами клиентов, а также дает деньги в долг под большие проценты; но жил он как скупец, проводя свое время либо в конторе в Жювизи, либо в маленьком домике у реки, где он держал взаперти свою юную жену.
Как Марта могла согласиться выйти замуж за этого злого как черт старика, что всегда одевался в черное и отпугивал всех своим отвратительным смехом? Доктор Мутье, завсегдатай Ла Розрэ, утверждал, что нотариус ее загипнотизировал.
Другие гости поместья на это ответили, что доктору Мутье, приверженцу школы Нанси[13], повсюду видится гипноз. Известность пришла к нему после процесса Эйро[14], где он свидетельствовал в пользу невиновности, или, по крайней мере, снятия ответственности с Габриэль Бомпар, поскольку убийца ее загипнотизировал.
– Вам следовало бы усыпить ее и внушить, что неплохо бы набрать вес, – говорили ему в тот вечер, указывая на худенькую фигуру мадам Сен-Фирмен.
Старый муж Марты, без устали круживший вокруг Фанни и пожимавший протянутые ему руки (он оказывал услуги многим из гостей), объяснял:
– Дорогая Фанни, сделайте милость, отругайте ее! Приступ острой неврастении… затянувшийся на целых пять лет! Каково! Что вы на это скажете?.. Все пять лет она не хотела никого видеть… месяцами сидела дома, убеждая себя, что это я держу ее в четырех стенах… Лишь иногда вечером выходила прогуляться по пустынному берегу реки, словно неприкаянная душа… Но вы же знаете, я готов дать ей все, чего она пожелает!.. Она из меня веревки вьет, честное слово!.. Где такое видано, а?.. Она буквально гибнет по собственному желанию. А знаете, что говорят врачи? «Неврастения!.. Неврастения!..» Что такое эта неврастения?.. Болезнь?.. Согласен, но раз вы врач, так вылечите же ее, черт побери!.. Это же должно лечиться лекарствами?!
– Неврастения – болезнь души! – промолвил доктор Мутье.
– Чушь! – ответил нотариус. – И этой чушью вы здоровых людей превращаете в больных… Если бы врачи не придумали неврастению, никто бы от нее не страдал!
Все засмеялись, а маленький старик повернулся к высокой старой деве с профилем хищной птицы, но с добрым взглядом голубых глаз; одетая в простое платье из черного шелка она недавно бесшумно вошла в зал и скромно устроилась в углу.
– О, мадемуазель Эльер, – воскликнул нотариус своим визгливым голоском, – как поживает Наполеон Первый?
Все присутствующие разразились смехом – мадемуазель Эльер, гувернантка, покраснела до кончиков ушей; она не любила, когда высмеивали ее преклонение перед покойниками, великими людьми, ушедшими из жизни, с которыми она поддерживала связь при помощи верчения стола[15].
Если не обращать внимания на эту невинную манию, то это была знатная старая дева, добродетели и познаниям в науках которой Фанни часто во всеуслышание отдавала должное.
За столом мадемуазель Эльер оказалась рядом с Сен-Фирменом и строго пожурила его; но зловредный нотариус не оставил полученный нагоняй без ответа и постарался вновь поднять ее на смех. Повысив голос, он попросил соседку по столу передать его извинения месье Буонапарте, потому что не хотел обидеть никого из обитателей потустороннего мира, ибо, как объяснил нотариус, он достаточно благоразумен и знает, что призраки, а особенно призраки великих людей, очень мстительны и обычно не понимают шуток.
Крайне уязвленная грубыми насмешками ехидного нотариуса, который, сам ни во что не веря, пытался выставить ее дурочкой, бедная мадемуазель Эльер не знала, куда деваться.
Своевременно, с всегда присущим ей тактом, Фанни призвала на помощь учительнице доктора Мутье, который, как и полагалось стороннику школы Нанси, был подкован во всем, что касалось вертящихся столов, медиумов, духов и призраков.
– А вы сами занимались столоверчением, доктор?
– Ну разумеется, это очень приятное времяпрепровождение.
Казалось, доктор подсмеивался над самим собой, хотя и уверял, что общение с потусторонним миром возможно. Бесспорно, он защищал явления духов с таким изяществом, что насмешливым умникам, с налета отрицающим загробную жизнь и знаки, посылаемые из иного мира, было непросто его переубедить.
– Прошли те времена, когда мы, врачи, верили только в то, что открывалось нам с помощью скальпеля! Такие умы, как Шарко[16]…
– А разве Шарко при жизни не беседовал с Наполеоном Первым? – спросил, хихикая, бестактный Сен-Фирмен.
– Давайте говорить серьезно, – ответил доктор.
– Не! Нет! – возразили гости, – только не серьезно!..
Другие, напротив, поддержали оратора.
– Но послушайте, вы же христиане; верите ли вы – скажите: да или нет – в бессмертие души? Когда же вы, подобно месье Сен-Фирмену, успели стать жертвами грубого материализма, и из-за этого материализма он не понимает, что форма вещей и существ является всего лишь видимостью, изменяющейся в зависимости от чувств и восприятия каждого из нас? Форма может исчезнуть, видимая оболочка может разрушиться, но сущность, которой они придают внешнюю форму, не исчезает вместе с ними, а раз она продолжает существовать, значит, она может дать о себе знать…
– С помощью верчения столов! – с иронией промолвил Жак.
– Почему бы и нет?.. Посредством ударов, стуков, перемещения видимых предметов мы узнаем о существовании невидимой материи.
– Дом с привидениями! – воскликнул кто-то. – Бррр… доктор! Вы нас пугаете!..
– Прочь, Мефистофель!.. – не унимаясь, воскликнул Жак. – Посмотрите на нашего бесподобного, добрейшего Мутье, и скажите мне, можно ли заподозрить этого человека в том, что он на короткой ноге с дьяволом?
– О подобном я не говорил! – возмутился доктор, важно поглаживая тронутые сединой бакенбарды, аккуратно обрамлявшие его симпатичное румяное лицо типичного ученого в очках. – Однако в определенных обстоятельствах нам приходится сталкиваться с невидимыми силами почти так же часто, как находить пульс у больного!..
В намерения хозяйки дома не входило позволять доктору надолго оседлать своего любимого конька, и, воспользовавшись второй переменой блюд, она собиралась сменить тему разговора. Но внезапно все услышали слабый, словно прозвучавший издалека бесцветный голос.
– А как же призраки? Доктор, вы верите в призраков?
Все повернулись к заговорившей мадам Сен-Фирмен. Впрочем, ей вполне можно было ответить, что достаточно взглянуть на нее, и сразу поверишь в призраков.
IV
Даже серьезные люди верят в призраков
– Признаюсь, я никогда не видел призраков, – ответил доктор, – но отрицать их существование я бы не стал. Другие, гораздо более ученые люди, чем я, видели их, и, право же, не понимаю, почему нельзя в них верить, раз их явление экспериментально доказано, к примеру, Уильямом Круксом[17]!.. Я назвал его, потому что этот человек является одним из наиболее авторитетных спиритуалистов. Нет таких областей в науке, где бы сей проницательный ум не сделал открытия. Работы Крукса по исследованию золота и серебра, его рекомендация по применению соды при процессе амальгамации используются на всех приисках Америки и Австралии. С помощью гелиометра Гринвичской обсерватории он сумел первым сфотографировать небесные тела, а его снимки Луны получили заслуженную известность, равно как и его работы по изучению северного сияния с помощью спектроскопа. Крукс открыл таллий, а также после долгих исследований обнаружил четвертое состояние материи. Это вам не шуточки! Так вот, этот ученый сделал фотографии призраков!
– Полно! – воскликнул Жак. – Вы шутите!
– Доктор издевается над нами! – поддержала его Фанни.
– Ни в коем случае! – дерзнула подать голос мадемуазель Эльер. – Об этом знают все!
– Это исторический факт, – заявил Мутье, – и я ни над кем не издеваюсь! Уильям Крукс на протяжении десяти лет изучал способы, какими духи заявляют о своем присутствии, и создавал для проверки данных научные приборы неслыханной точности и чувствительности! С помощью других ученых, строго следовавших его методике, он производил опыты у себя в лаборатории, где стояли электрические приборы – они показывали все точно, ошибки исключены, но, если все-таки кто-то что-то сделает не так, это могло бы закончиться летально! В своем труде «Исследование явлений спиритизма» Крукс анализировал различные явления, которые ему довелось наблюдать: перемещение тяжелых предметов, игра на музыкальных инструментах без участия человека; создание письменного текста; появление рук при ярком освещении; появление очертаний и четких силуэтов фигур; и, наконец, фотография духа Кэти Кинг!
– А Наполеона Первого он, надеюсь, сфотографировал? – вновь раздался скрипучий голос Сен-Фирмена.
– Довольно! Хватит! – возмутились со всех сторон гости, но нотариус был так забавен, что Фанни не могла на него обижаться.
– Поймите же, среди покойников меня интересует только Наполеон Первый! Я хотел бы узнать, каково ему там, наверху, со своими двумя женами Жозефиной и Марией-Луизой! Мадемуазель Эльер, прошу вас, в следующий раз, когда вы останетесь с ним наедине, спросите у него осторожно, как он там между ними вертится!..
– Так, значит, Уильям Крукс сфотографировал призраков?.. – внезапно прозвучал далекий бесцветный голос бледной мадам Сен-Фирмен.
– Да, мадам, – ответил доктор Мутье, – и не только он!
– Но как можно сфотографировать прозрачного духа? – заинтересованно, однако не без доли скепсиса спросила пожилая дама.
– Дело в том, мадам, – со спокойной убежденностью в голосе проговорил доктор, – что по утверждению людей, коих никто и никогда не называл глупцами, бесплотные духи обладают определенной формой!.. Чаще всего эту форму не увидеть простым глазом, и обычно она неосязаема, но, тем не менее, она существует, и называют ее пери-сприт.
– Для меня это слишком, – заявил нотариус.
Но его тотчас заставили замолчать, ибо присутствующие хором стали просить доктора на полном серьезе объяснить, что же такое перисприт.
– Боже! Да кто же в наше время не знает, что такое перисприт? – осмелев, подала голос оскорбленная невежеством гостей робкая мадемуазель Эльер.
– Я! Я! Я! – вперемешку со смехом послышались голоса с двух концов стола.
– Мадемуазель Эльер не зря удивилась, – продолжил доктор. – Понятие «перисприт» сегодня лежит в основе психологической науки и даже религии, что хотела бы получить объяснение видениям, поэтому церковь перисприт остерегается отвергать. Это тончайшая субстанция, связующее звено между духом и материей после ее смерти, она сохраняет ту форму, которую дух перед смертью имел в материальном мире. Поэтому многие люди, войдя в определенное состояние, начинают видеть умерших. Теперь вы поняли?
– Как все, однако, просто! – раздались нарочито насмешливые восклицания.
Но внезапно смешки прекратились, ибо на конце стола случилось небольшое происшествие. Хрупкая мадам Сен-Фирмен, потеряв сознание, соскользнула со стула на паркет.
Все бросились к ней, подняли, хотели было перенести в спальню, но она быстро пришла в себя и с непонятно откуда взявшимися силами запротестовала, сказав, что останется за столом.
– Бог мой, у меня всего лишь закружилась голова!.. Забудем об этом, прошу простить меня…
Она снова села за стол. Но все, кто сидел рядом, а более всех доктор, по-прежнему опасались за ее самочувствие.
– Вам, пожалуй, придется понаблюдать за ней, – процедила Фанни, обращаясь к доктору, – ведь это из-за ваших рассказов про покойников ей стало плохо!
– Но ведь это вы первая, мадам, стали меня расспрашивать! – и повернувшись к бедной Марте, он продолжил, внимательно на нее поглядывая: – Мадам попросила рассказать, а вы, дитя мое, захотели узнать подробности. Так зачем же вы спрашивали, раз тема разговора вам, без сомнения, неприятна?
– Такие разговоры мне только по душе, уверяю вас, – растерянно произнося эти слова, Марта устремила свой взор на мужа, которого ее короткий обморок, похоже, привел в ярость. Рассыпаясь в извинениях перед хозяевами, он отпускал ядовитые реплики в адрес жены:
– Совершенно непонятно, о чем она думает!.. Временами она подолгу грезит… а иногда часами молится… Черт возьми, она становится святошей!.. Уж лучше бы она употребляла мясной соус, все больше пользы для здоровья!
V
Пока одни играют в бридж и покер, другие расспрашивают духов
– Бедняжке явно не хватает развлечений, отправляйте ее к нам почаще!
– Мадам, вы слишком любезны, она того не заслуживает.
Чтобы разогнать тяжелое впечатление от разговоров о призраках, Фанни попросила вспомнить парочку забавных охотничьих историй, и ужин, во время которого веселье гостей на мгновение было омрачено, завершился всеобщим хорошим настроением.
Между тем Марта попросила доктора ненадолго задержаться, и когда все направились в гостиную, заговорила с ним о чем-то.
– Что такого интересного она вам поведала? – спросила мадам де Лабосьер у доктора Мутье, после того как все игроки в покер и бридж заняли свои места за столом.
– Только не смейтесь… Она попросила от ее имени предложить вам…
– Говорите же!
– Она хотела бы провести сеанс столоверчения!
– Нет!
– Это, как я уже вам сказал…
– Она ненормальная!.. Она что, пришла сюда вертеть столы?
– Держу пари, что она уже договаривается с мадемуазель Эльер…
За молодой женщиной и старой девой было любопытно наблюдать: изрядно взволнованная мадемуазель Эльер, похоже, пыталась отклонить просьбу мадам Сен-Фирмен, которая с поистине детским пылом уговаривала ее.
– В конце концов, – начала Фанни, – если это доставит ей удовольствие и она сумеет уговорить чокнутую старуху Эльер… В общем, мне совершенно все равно, что делают за моими столами – играют в бридж или их раскручивают, лично я не вижу в этом ничего плохого!..
– А у меня появится возможность более пристально понаблюдать за этой легко возбудимой натурой, которая, как мне кажется, без труда поддается гипнозу… Из нее, скорее всего, получится отличный медиум…
– Тогда вы ее совсем с ума сведете.
– Или спасу!.. В настоящий момент она явно находится под влиянием какой-то неведомой силы, природа которой нам неизвестна… Она точно что-то задумала, но что – не знаю. Хорошо бы понаблюдать за действием, чтобы вылечить ее… Сеанс столоверчения пойдет только на пользу… Смотрите! Она ведет за собой мадемуазель Эльер… Дорогая мадам, вы же знаете, как сильно она боится собственного мужа… Поэтому муж ничего не должен знать!.. Она надеется, что вы займете его чем-то…
– Хорошо, я его уведу, – согласилась мадам де Лабосьер, – но вы расскажете мне все-все… Обещаете?
– Расскажу все, обещаю!.. Подскажите, где нам лучше расположиться, чтобы нас не отвлекали?..
– Будете вызывать дьявола? Надо поговорить с мадемуазель Эльер… Возможно, она уступит вам свою комнату.
И, рассмеявшись, Фанни отошла от доктора. У курительной комнаты она встретила мужа и все ему рассказала.
– Что ж, посмотрим, чем все это кончится! – со смехом произнес Жак.
– Но мне нужно чем-то занять Сен-Фирмена.
– Не беспокойся… Он только что согласился стать четвертым за игорным столом…
Мадемуазель Эльер, Марта и доктор Мутье уже исчезли…
– Самый ненормальный из этих троих, разумеется, доктор, – пришла к заключению Фанни.
– Неудивительно. Когда ученый ударяется в спиритизм, никто не знает, чем это закончится. А вы, Фанни, верите в существование призраков, которых видел профессор Крукс?
– Я верю только в ваше существование, my dear!.. А вы, дорогуша, нисколько не похожи на призрака.
Оставив Жака, она попросила ее подождать – убедилась, что гости прекрасно развлекаются без нее, и вернулась к мужу. Выяснив, куда проследовали беглецы, супруги, смеясь будто школьники, оббежали весь замок. Остановившись перед комнатой мадемуазель Эльер, они приняли серьезный вид и постучали в дверь.
– Можно войти? Это мы!..
Дверь приоткрылась, и они увидели непривычно озлобленное лицо мадемуазель Эльер; ее голубые глаза, всегда смотревшие столь ласково, теперь, казалось, метали молнии.
– Я так и знала! – произнесла она. – Надо мной снова хотят поиздеваться!..
– Нет, что вы! – умоляющим тоном воскликнула Фанни. – Уверяю вас, моя милая мадемуазель… Мы вам не помешаем… Сделаем все, что скажете… Тихонько посидим в уголочке…
Она впустила их, но довольно сухо попросила остаться в маленькой гостиной, где царил полумрак.
– Не двигайтесь и не разговаривайте! Это все, о чем я вас прошу…
Оставив их, она прошла к себе в спальню, слабо освещенную бледным светом лампы, спрятанной, похоже, где-то в углу. На середину комнаты перетащили тяжелый круглый стол из красного дерева на одной ножке, завершавшейся тремя когтистыми лапами.
С места, где сидели Жак и Фанни, не было видно ни доктора, ни мадам Сен-Фирмен.
Жестами супруги дали друг другу понять, что в полумраке видно только лицо мадемуазель Эльер, принявшее то строгое выражение, что обычно появляется на лицах живых, когда они всерьез пытаются общаться с усопшими.
Впрочем, мадемуазель Эльер все делала исключительно серьезно… С каким серьезным видом она расставила три стула вокруг стола из красного дерева!..
Жак и Фанни с трудом сдерживали смех, но им так хотелось до конца поприсутствовать на сеансе, что они всеми силами обуздывали свою неуместную веселость.
Впрочем, вскоре в круге бледного света появились сосредоточенные лица Марты и доктора, который, как им показалось, с острым любопытством изучал свою пациентку; на Жака и Фанни это зрелище произвело большое впечатление.
Ибо, насколько они могли судить, доктора гораздо больше заботили вопросы, связанные с недугом Марты, нежели предстоящее вызывание духов; что ж, необычный эксперимент, возможно, позволит ему поставить диагноз правильно.
Марта, похоже, действительно страдала. Она полностью покорилась гувернантке, не сопротивляясь, позволила подвести себя к столу и, тяжело опустившись на стул, вытянула над столешницей свои прозрачные руки. Мадемуазель Эльер растопырила ее пальцы. Затем села учительница, за ней доктор, и они тоже вытянули руки над столом.
В скупом свете, словно во сне, двигались призрачные руки Марты и мадемуазель Эльер, а рядом с величественным видом сидел доктор Мутье. Долгое молчание, сопровождавшее три неподвижные фигуры, придавало сцене такой загадочный и таинственный вид, что если поначалу Жаку и Фанни едва удавалось сдерживать смех, то теперь, сидя во мраке, они затаили дыхание и, глядя с удивлением и вниманием, ожидали дальнейших действий.
Так прошло пять минут, затем послышалось потрескивание, казалось, исходившее от стола.
– Уверена, дух уже здесь! – тихо произнесла мадемуазель Эльер. – Это вы его вызывали, не хотите его о чем-то расспросить? Может быть, он вам ответит.
– Очень хочу, – прошептала Марта.
Бедная молодая женщина так разволновалась, что ее бросило в дрожь. Было видно, как подрагивали ее руки, лежавшие на столе.
– Спросите у него: «Кто вы?»
Бесцветным голосом Марта спросила:
– Кто вы?
Все терпеливо ждали. Через несколько секунд стол задвигался: приподняв одну лапу, он снова опустился, застыл на месте.
– А, – произнесла учительница. – Теперь, мадам, продолжайте громко называть буквы.
Едва слышным голосом Марта продолжила: Б, В…
На букве Н стол заскрипел, словно засомневался, потом снова приподнялся и опустился.
– AН – подытожила учительница. – Продолжайте, мадам… не бойтесь.
От страха у Марты стучали зубы, однако она нашла в себе силы продолжить называть буквы алфавита.
В этот раз стол стукнул на букве Д.
– АНД…
– Андре, – произнес доктор.
– Да, Андре, – выдохнула Марта.
– Боже! – простонала мадам Эльер. – Если это месье Андре де Лабосьер… Значит, он мертв!
И они терпеливо продолжили спрашивать… Стол ответил: «Андре де Лабосьер!»
Мадемуазель Эльер тотчас пришла в такое возбуждение, что доктор немедленно принялся ее успокаивать.
– Боюсь, продолжать сеанс невозможно, – промолвил он, указывая на бледную Марту, что сидела, уставившись в одну точку. – Поспешим, нельзя терять ни минуты…
– Доктор, – раздался из соседней комнаты взволнованный голос Жака, – по-моему, пора заканчивать сеанс… Вы же видите, девочке станет еще хуже.
– Нет-нет! – тотчас отозвалась мадам Сен-Фирмен. – Я буду сильной… Позвольте мне… позвольте спросить его…
Сказав это, она, продолжая держать руки вытянутыми над столом, широко распахнула глаза и уставилась в темноту, словно пыталась разглядеть или уже увидела нечто, невидимое для всех остальных. Потом, словно позабыв о тех, кто находился рядом, кто заметил ее духовную близость с покойным, которую вряд ли кто-нибудь ранее мог заподозрить, она громко спросила:
– Если вы здесь, Андре, друг мой, любимый брат мой, скажите нам, что с вами случилось?
Затем последовала долгая тишина, и стол снова затрещал и внезапно громко ударил несколько раз, в то время как, тяжело дыша, Марта тихо называла буквы алфавита: А, Б, В, Г… При каждом ударе Марта на секунду замолкала и продолжала еще тише, еще беззвучнее. А мадемуазель Эльер складывала буквы в слоги:
Стол говорил:
– Я был у… б… и… т!
– Убит! – хрипло повторила Марта и, потеряв сознание, упала прямо в руки наблюдавшего за ней доктора.
– Довольно! Довольно, пора завершать эту дурную шутку! – возмущенно воскликнул Жак, вскочив с места; следом за ним к столу подбежала Фанни.
– Они сведут ее с ума! – твердила она. – Непременно сведут с ума!..
VI
Здравые речи доктора Мутье
– О, месье, я не сумасшедшая, – кротко возразила Марта, и когда доктор поднес ей к носу нюхательную соль, она, даже не задумавшись, оттолкнула его руку. – Только не говорите ничего моему мужу… Он убьет меня, если узнает!
– Он убьет вас?!.. Да вы смеетесь, бедное дитя!.. На деле это он бы посмеялся, услышь ваши слова!..
Это говорил доктор, сжимая в своих руках ладони Марты. Ощущая его теплое уверенное прикосновение, слушая его добрый живой голос, Марта, похоже, вновь обрела силы и вернулась в реальную жизнь людей и вещей.
– Вы что-то хотите сказать, доктор? – спросила она.
– Хочу сказать, что во время сеанса я наблюдал за вами. И теперь знаю, что у вас за болезнь… Причина ее кроется в вашей хорошенькой головке. Дело в том, что вы давно живете с мыслью, что ваш дорогой друг, месье Андре де Лабосьер погиб от рук убийцы. Признайтесь, что эта мысль не покидает вас… Она беспокоит вас, где бы вы ни оказались… Признайтесь, что именно эта мысль побудила вас сегодня прийти сюда, чтобы во время сеанса столоверчения услышать, что вашу догадку, наконец, подтвердит еще кто-то помимо вас!.. Но, бедная моя малышка, признайтесь, что вы сами отвечали на свои же вопросы!.. Поймите это!.. Конечно, вы делали это бессознательно! Сами того не замечая, вы двигали стол в нужный момент.
– Ни за что в это не поверю! – воскликнула мадемуазель Эльер, чье раздражение беззастенчиво вырвалось наружу. – Здесь был дух!.. Дух стучал столом, и теперь мы знаем, что месье де Лабосьер убит, и никто мне не докажет обратное!..
– Прекрасно, только держите эту мысль при себе и не смейте никому об этом говорить! Больше от вас ничего не требуется, – грубо оборвала ее Фанни. – Послушать ваши истории о выходцах с того света, так и с ума можно сойти!
– Потусторонний мир и наш составляют единое целое, мадам!
– Прошу вас, мадемуазель! – раздался суровый голос Жака. – Сейчас не место и не время читать лекцию по спиритизму. Вы должны понимать, что мадам Сен-Фирмен тяжело больна!.. И это по вашей вине!..
– Замолчите! Она плачет, – произнес доктор. – Дайте ей выплакаться, от этого ей станет легче.
Действительно, Марта безостановочно рыдала, слезы лились градом… Когда она немного успокоилась, доктор попросил оставить его наедине с молодой женщиной, что немедленно и сделали. Жак и Фанни, наконец, вышли на яркий свет. Фанни удивилась, каким бледным был ее муж.
– Боже, теперь вы такой же бледный, как мадам Сен-Фирмен!
– Да, мысль о том, что мой несчастный брат, возможно, убит, потрясла меня…
– Не будьте таким глупым, как эта малышка… Придите в себя, darling! Ах, что за ерунда! Если бы я знала… Но, полагаю, дорогой, вы не верите верчению столов?
– Не более, чем вы… и уверен, доктор только делает вид, что верит в них, лишь бы заинтересовать своих пациенток… Однако, когда стол приподнялся… и буквы сложились в имя Андре, не стану скрывать, по мне пробежал холодок, я промерз до самых костей…
– Дорогуша, поскорее обнимите свою маленькую женушку и согрейтесь!
Он поцеловал жене руку, и вскоре они встретили Сен-Фирмена, который не без основания беспокоился, потеряв свою супругу из вида. Фанни сообщила ему, что его жена вместе с мадемуазель Эльер отправилась укладывать детей, и тот снова сел играть в бридж.
Вечером, когда гости разъехались, а хозяева отправились к себе в комнаты, доктор, Жак и Фанни встретились в будуаре.
– Ну что? – спросила Фанни. – Ей стало лучше?
– Ей намного хуже, чем я предполагал, – ответил доктор. – У нее бывают видения!
– Видения?
– Во всяком случае, одно видение у нее было!.. Ей привиделся Андре!
– Не может того быть!
– Это случилось вчера!.. В саду, на берегу реки… Она его узнала… Андре разговаривал с ней… и сказал, что его убили!.. После его слов ей стало дурно, а когда она пришла в себя, Андре уже исчез…
– Невероятно! – воскликнул Жак.
– Бедняжка, ее в лечебницу надо отправить! – промолвила Фанни.
– Нет, не преувеличивайте… Я подробно расспросил ее, и она прекрасно отдает себе отчет, что вполне могла стать жертвой галлюцинации… Тем более, что призрак волочил за собой цепь, звеневшую при каждом шаге… Как обычно бывает в историях, пронизанных мистикой, о выходцах с того света… Теперь она задается вопросом, может, это был всего лишь плод ее воображения… А знаете, почему она сегодня пришла на гольф? Потому что боится оставаться наедине с мужем; скажу вам больше, но это строго между нами… то, в чем она мне не призналась, что не решилась мне доверить… Малышка убеждена, что ее муж убил Андре! Совершенно ясно, что в момент отъезда вашего брата между ней, Андре и старым Сен-Фирменом произошло нечто ужасное. Но что бы это ни было, я посоветовал ей приходить сюда как можно чаще… сказал, что здесь она найдет настоящих друзей… Постарайтесь разговорить ее… Мы попробуем ее исцелить. Когда мы узнаем все подробности, то решим эту проблему разумно и изгоним из этой бедной головки всех поселившихся там призраков.
– Но доктор, – обратилась к нему Фанни, – вы же сами верите в привидения!
– Я не верю в привидений, волочащих за собой цепи, – широко улыбаясь, ответил добродушный доктор. – Понимаете ли, мадам, каждый раз, когда я могу объяснить знаки, что были посланы потусторонним миром и которые мы увидели в каком-нибудь необычном явлении, как, например, помешательство этой малышки, то я всегда так поступаю. Во-первых, это проще, а во-вторых, не мешает мне высыпаться. Так что доброй ночи.
VII
Марта рассказывает о призраке
Вечером следующего дня переполненная счастьем владелица замка Ла Розрэ с упоением рассказывала мужу, вынужденному провести день на фабрике, как она сама села на козлы дорожной кареты и отвезла гостей на пикник в лес Сенар, где им подали сельский завтрак. Когда Фанни описывала забавные происшествия, случившиеся с ними во время чудесной прогулки, в комнату неожиданно вбежала насмерть перепуганная горничная.
– Мадам, – задыхаясь, произнесла она, – там мадам Сен-Фирмен, но видели бы вы ее!..
– Где она?
– Ах, мадам, она внизу… И такая бледная, такая бледная… Она боится, как бы ее кто не увидел, потому я и отвела ее в кабинет месье…
Спустившись на первый этаж, они увидели, что несчастная женщина сидит в кресле. Она больше напоминала грязный черный ворох, откуда выглядывало бледное лицо с огромными глазами, которые, похоже, продолжали наблюдать за нечто невероятным.
Мадам Сен-Фирмен дрожала, непонятно, то ли от страха, то ли от холода. Когда Фанни подошла к ней, она едва пошевелилась.
Мадам де Лабосьер взяла ее за руки. Они горели.
– Да у вас лихорадка! Бедное дитя… Что еще случилось?.. И откуда вы пришли? Почему вы в таком состоянии?..
Она буквально с ног до головы была покрыта грязью, платье порвано, без шляпки, волосы растрепаны. Она напоминала сумасшедшую, сумевшую выбраться из лечебницы и долго блуждавшую по полям. Впрочем, отчасти так и было.
Короткими отрывистыми фразами Марта дала понять, что убежала из дома, перелезла через стену сада и бежала, бежала, бежала… пока не прибежала в Ла Розрэ…
– Но почему? Почему?
– Почему?.. – Неожиданно она вновь обрела прежние силы. Марта резко вскочила, словно получила электрический разряд. – Потому что… потому что я снова его видела!
– Кого вы снова видели? – спросила Фанни; после вчерашнего сеанса она догадывалась, о ком идет речь.
– Я снова видела Андре!.. Говорю же вам, я его видела, – с невероятной уверенностью повторила Марта. – Ах, только не убеждайте меня, что это был не он!.. Я видела его точно так же, как вижу вас.
Фанни и Жак переглянулись.
– Умоляю, не думайте, что я сошла с ума… Это ужасно! Если бы вы там были, вы бы, как и я, тоже увидели его!..
И, снова почувствовав слабость, она рухнула в кресло…
– Надо предупредить Мутье, – произнесла Фанни, которой новый рассказ Фанни порядком наскучил.
– Нет-нет! Никаких докторов, – возразила мадам Сен-Фирмен. – Потом! Все потом! Доктора тоже потом!.. Я должна кое-что вам сказать… должна непременно! Кому же мне об этом рассказывать, если не вам, его брату и невестке? Иначе кому еще я об этом расскажу?.. Только сначала позвольте попросить у вас воды, холодной воды… с кусочком сахара и капелькой померанцевой воды. Вы позволите?..
У нее зуб на зуб не попадал. На нее было жалко смотреть… Жак позвонил и, не пустив горничную в кабинет, на пороге отдал ей распоряжения. Тем временем Фанни старалась успокоить необычную гостью.
– Бедное дитя, с вами же вчера разговаривал доктор! Вы перевозбуждены, и поэтому видите то, чего существовать не может.
– Нет-нет!.. Нет ничего невозможного!.. Теперь я уверена, совершенно, полностью уверена!.. Андре мертв! Он мне это сказал! Подождите! Дайте мне высказаться! После всего, что мне вчера наговорил доктор, я, действительно, поверила… что я сама бессознательно двигала стол, сама вообразила себе призрак Андре, ну, и все прочее. Я не верила самой себе… своим глазам, своему разуму, своему бедному мозгу, своей несчастной голове, которая, действительно, очень не здорова.
Она провела рукой по лбу, словно собирая вместе все свои воспоминания.
– Прежде всего, признаюсь, после отъезда Андре мне несколько раз казалось, что я видела его… Я никому об этом не говорила… ибо, поразмыслив, решила, что это всего лишь навязчивая мысль, что меня не покидает.
Вы должны знать, что когда Андре был жив, мы с ним даже думали одинаково… Мы с ним были самыми близкими друзьями… Наши души сливались воедино, потому что мы любили друг друга как… как будущие супруги…
– Что вы такое говорите! Какие будущие супруги? – удивленно воскликнула Фанни.
– Да-да! Как будущие супруги… Поймите же, я говорю вам все как на духу, – исполненным страсти голосом продолжала Марта, – так как знаю, что если я не поделюсь хотя бы частью секрета, который душит меня, произойдут многие несчастья!.. Мой муж стар; Андре и я были совсем юные… Мы дали обещание, что будем вместе… после смерти моего мужа. Скорее всего, это преступление… непростительное преступление заранее похоронить живого человека… Но умер совсем другой!.. Мой Андре! О, мой Андре! Он мертв… Он убил его из-за меня…
Окинув растерянным взором комнату, она продолжила:
– Надеюсь, все двери хорошо закрыты? Мы одни? Понимаете, если бы Андре был жив, я бы непременно получила от него весточку… Но от него ни слова, я только и думаю о том, что он умер… И что я хочу к нему, но для этого надо точно узнать, мертв он или нет… В этом я бы хотела убедиться… узнать наверняка, и однажды вечером я начала думать о нем и молить его тень, если она действительно отделилась от его тела, призвать меня к себе… Я была буквально одержима мыслью о самоубийстве… С тех пор прошло около двух лет… Как-то раз, сидя в беседке на берегу реки, я увидела, или мне показалось, что увидела освещенную луной тень, странным образом напоминавшую Андре… Легкая, бесплотная тень скользила по воде среди прибрежных ив… Я тогда потеряла сознание.
На следующий день я проснулась у себя в кровати. За мной ухаживала монахиня, она же сходила за моим мужем. Это была монахиня из пансиона, где я воспитывалась, она всегда жалела меня, поэтому я доверилась ей и рассказала о своем видении. Она меня вразумила, исповедала, а так как я, разумеется, искренне верю в Господа, ей не составило большого труда убедить меня отказаться от мысли о самоубийстве. Однако по вечерам я стала часто ходить в ту беседку.
Бесплотная фигура Андре, скользившая по воде, нисколько не пугала меня, напротив, манила меня. Я хотела вновь ее увидеть. Стремилась к ней всей душой.
Но тень не возвращалась, и я пришла к выводу, что действительно стала жертвой галлюцинации… Но! Теперь слушайте меня внимательно!.. Очень внимательно!.. Я не сумасшедшая… В позапрошлую ночь тень явилась и говорила со мной!
– Дорогая, доктор рассказал нам об этом видении… Бывают галлюцинации зрительные, а бывают и слуховые!
– Знаете, что мне позавчера сказала эта тень?
– Знаем. Она сказала вам: «Я убит!» – с жалостью в голосе произнесла Фанни. – Доктор нам все рассказал…
– Да, но Андре не сказал, где его убили; так вот, сегодня он вернется, чтобы назвать мне место… Вот… вот почему я пришла к вам, – хриплым голосом добавила Марта.
– Выпейте еще немного померанцевой воды, дитя мое, – предложила Фанни; теперь она окончательно убедилась, что Марта сошла с ума. – А главное, прошу вас, не нервничайте вы так сильно!.. Послушайте, доктор нам сказал, что вы обещали ему быть благоразумной… Но несмотря на данное вами слово, я уверена, со вчерашнего вечера вы только и думаете об этом дурацком видении…
– Мадам, прошу, не говорите так!..
– А разве я не права? Вы спали этой ночью?
– Вы правы, мадам… я больше не сплю.
– Дело в том, что, проснувшись, вы все еще продолжаете видеть сон! Разве не так, my darling?
– Совершенно верно! – серьезным тоном поддержал ее Жак.
Он встал, взял у Марты стакан и поставил его на стол.
– Но в этот раз, мадам, в этот раз он больше не скользил над водой… Он шел, как вы и я, и подошел ко мне совсем близко, если бы я захотела, то могла бы его потрогать… Он протянул ко мне руки… О, это было ужасно!.. У него на виске зияла кровоточащая рана! Да, именно рана, которая все еще кровоточила… Вы только подумайте… Целых пять лет!
– Куда вы, darling? – спросила Фанни у Жака.
– Я хочу пить, пойду выпью стакан воды. А вам не хочется?
– Вы, похоже, чересчур разволновались, darling, впрочем, это понятно, ведь речь идет о вашем брате, вы его так любили!.. – И она повернулась к Марте. – Итак, вы сказали, что его рана кровоточит уже пять лет… Ну, посудите сами, милочка, вы по-прежнему бредите!..
Но Марта продолжала стоять на своем.
– Я все вам расскажу, со всеми подробностями. Мой муж ложится спать рано. После ужина, который никогда не затягивается, он обычно предлагает мне выслушать какую-нибудь поучительную историю. В этот вечер на его предложение я не ответила. Тогда он пожелал мне доброй ночи и отправился спать.
Поразмыслив, я сказала себе: «У тебя снова начались галлюцинации, как и два года назад… Но теперь, когда ты спокойна, в здравом и ясном уме, и доктор подтвердил, что ты не больна, вернись в беседку, и там ты поймешь, что нет никакого призрака, тебе все привиделось».
Я накинула на плечи шарф и побежала через сад. Я слышала, как на кухне гремит посудой прислуга, пока бежала через сад, заметила силуэт мужа, расхаживающего перед окном своей спальни. Все выглядело вполне естественно, и я тоже чувствовала себя совершенно нормально.
Тем не менее, когда я подошла к лестнице, ведущей в беседку, я невольно вздрогнула. Я говорила себе: «Если он придет сегодня вечером, значит, это совершенно точно он!..»
Мадам, сначала я ничего не видела… Я обошла деревянный столик, подошла к краю беседки, облокотилась на перила и рассматривала реку, то место, где я видела, как он идет по воде среди ветвей ивы и кувшинок, а потом выходит на берег… Кругом царила мертвая тишина. Я услышала, как на колокольне пробили часы. Простояв примерно полчаса, я стала тихо звать его: «Андре!.. Андре!..», желая понять, придет он или нет… Я была уверена, что он не придет, потому что заставляла себя думать о словах доктора… Не заметив ничего на земле, я подняла глаза к небу.
В эту минуту густые облака затянули луну. Я собралась уходить и уже сделала шаг, как раздался звон цепей… Мой взгляд упал на берег. И тогда, мадам, я его увидела.
Это был он, точно он! Вынырнув из ивовых веток, он заскользил по траве и приблизился почти к самому подножию беседки. Подняв руки, он произнес: «Марта! Марта!.. Он убил меня!» Представляете?! Бедняга, такой бледный, он показал мне свою кровоточащую рану на виске… Прежде чем исчезнуть, он, звеня своей цепью, произнес: «Он убил меня в автомобиле!»
В этот момент позади Фанни раздался неприятный звук бьющейся посуды. Мадам де Лабосьер тут же обернулась. Это ее муж только что уронил на пол тарелку и стакан.
– Будьте осторожнее, darling, вы так перебьете весь наш сервиз из богемского стекла.
VIII
Если бы Лазарь нам только поведал…
Час назад месье Сен-Фирмен отправился на поиски жены и уже успел объехать все окрестности в своем старом тильбюри[18], запряженном запыхавшейся лошадью. Нигде не найдя супруги, он, наконец, решил заехать в Ла Розрэ. От нотариуса не стали скрывать, что беглянка у них, и он, принеся мадам де Лабосьер свои извинения и назвав жену чокнутой, увез ее домой.
Чтобы убедить Марту в необходимости вернуться к мужу, мадам Лабосьер пообещала завтра же навестить ее. Молодую женщину снова осаждали галлюцинации, и Фанни заверила ее, что она может рассчитывать на ее моральную поддержку.
– Вам следовало бы отправить ее в путешествие, – посоветовала Фанни нотариусу. – При таком состоянии унылое прозябание на вилле у реки вряд ли поможет!
– Вам хорошо говорить! А у меня дела, – ответил Сен-Фирмен.
– Но она взрослая и прекрасно может путешествовать самостоятельно!
– Она слишком меня любит!
И старикашка, гнусно усмехаясь, хлестнул кнутом свою клячу. К этому времени Жак уже час как спал, видимо, у него не хватило терпения дослушать рассказ несчастной Марты о галлюцинациях.
Он даже не спросил жену, как она намерена поступить с ночной гостьей, не собирается ли она предложить ей переночевать у них. После того как Жак собрал осколки посуды, столь неловко им разбитой, он удалился по-английски.
Комнату Жака отделял от спальни Фанни только ее будуар. Прежде чем вызвать звонком горничную, Фанни постучала в дверь к мужу. Последние признания Марты она считала крайне важными, а потому спешила поделиться ими с Жаком… Но стучала она напрасно: никто ей не ответил. Ей показалось странным, что муж так быстро заснул и даже не дождался ее, чтобы полюбопытствовать, чем в результате завершилась странная эскапада и бредовые рассказы малышки Сен-Фирмен.
Бесшумно повернув дверную ручку, она приоткрыла дверь.
– Вы спите? – шепотом спросила она.
Ответом ей стало ровное дыхание, доносившееся из темноты комнаты.
Немного поразмыслив, она закрыла дверь, столь же бесшумно, как и открыла ее, и, вернувшись к себе в спальню, пригласила Катрин, которая молча помогла ей раздеться, потом Фанни завершила вечерние приготовления ко сну и легла в кровать, но заснуть ей удалось с большим трудом.
Жак встал рано утром. В хорошую погоду на завод, расположенный всего в паре километров от замка, он любил ходить пешком. А так как день выдался прекрасный, он отослал двуколку вместе с грумом в замок. Золотистые лучи солнца пронизывали шапки покрасневшей листвы небольшого леса. Природа радостно просыпалась, прихорашивалась и сбрасывала с себя последние обрывки ночной пелены.
Далеко внизу, насколько хватало взгляда, до самого берега Сены, и влево, до опушки леса Сенар, простирались земли, принадлежавшие хозяевам замка. Как говорила его жена: «Это поистине королевское поместье!»
– Любуетесь своими владениями?
Внезапно раздался голос у него за спиной, от неожиданности Жак вздрогнул. Это оказался доктор Мутье. Улыбнувшись, Жак протянул ему руку:
– Да, любуюсь. По возвращении Андре хочет мне продать эти владения, а я ничего другого и не желаю, кроме как купить их. Однако, дорогой гость, вы, оказывается, ранняя пташка!
– Ах, вы же знаете, что, приезжая в поместье, я всегда совершаю пешие прогулки… Мне надо похудеть.
– Вы правы, доктор, – согласился Жак. – Для врача-спиритуалиста вы действительно излишне полноваты…
– Не стану отрицать, друг мой… Я слишком привержен некоторым плотским удовольствиям. Судите сами: только что я велел вашей кухарке приготовить мне на завтрак два яйца всмятку и принести их ко мне в комнату… Это было очень вкусно!
Жак остановился и несколько секунд рассматривал радостное лицо славного доктора, его пухлые губы и, заметив искренний взгляд за золотой оправой очков, произнес:
– Доктор, это будет между нами, признайтесь, что вы, самый живой из всех живых, сами не верите всему тому, что рассказали нам недавно вечером…
Но «папаша Мутье», как его называли в редакциях научных журналов, где доктор снискал уважение коллег за то, что весьма отважно расширял область применения животного магнетизма Шарко и дерзал совмещать трансцендентальный и крайне ортодоксальный спиритуализм с экспериментальным спиритизмом Крукса, даже подскочил от возмущения:
– Что вы такое говорите! Полно!.. Тем самым вы меня оскорбляете!.. Некоторые считают меня больным, но вы сами видите, что я не похож на больного!.. Не хватало еще, чтобы меня принимали за шута!.. И это перед выходом первого номера журнала, который совершит революцию во всех кружках, где так или иначе изучают науку о магнитных силах и различных формах внушения…
– О, вы нам об этом не рассказывали!..
– Это пока секрет… секрет научный и светский, если можно так выразиться, и он принадлежит не только мне!.. Однако такому другу как вы, я могу рассказать… тем более, что я ваш должник, ибо вы оказали мне гостеприимство, и у меня появилась возможность работать в тишине над нашим первым номером…
– И как будет называться ваше издание?
– «Астральная медицина»! А знаете, с кем я работаю? С великим Жалу!
– Тем самым великим Жалу, членом Академии наук?
– А еще он читает лекции в Школе политических и социальных наук! И как читает!..
– Значит, дорогой мой друг, вам очень повезло!..
– Надеюсь!..
Великий, удивительный Жалу! А какие лекции он читает!.. Такого успеха в Сорбонне не знают с давних времен!.. Вот уже два года, как в Школе политических и социальных наук красавец Жалу (немного высоковат, чтобы претендовать на безупречную красоту, но какой элегантный, какой изысканный, вы бы видели!) читал лекции по философии, совмещая их с экспериментальными занятиями по изучению медицины души. Каждый вторник скупо обставленная аудитория подвергалась безудержному напору миниатюрных женщин и их лакеев, отважно идущих в бой, дабы сберечь и отстоять место для своей хозяйки… Таких восторженных слушательниц называли жалузистками… А какое начиналось ликование, когда в аудиторию входил мэтр! Женщины были готовы подвергнуть себя любым экспериментам, лишь бы разобраться в медицине души!
– Однако он не дурак, этот Жалу! – с улыбкой заметил Жак.
– Дорогой мой, не надо так улыбаться… Это действует мне на нервы… Жалу – это предтеча!.. Он шагнул вперед, и никто в научных кругах не решается следовать за ним… Впрочем, у нас другие последователи…
– И вам, похоже, передалась их увлеченность…
– Я ведь пообещал, как и Жалу, разузнать секрет смерти! Это наименьшее, что можно сделать, равняясь на человека таких великих достоинств, как Жалу! Вы ведь знаете Жалу?
– Видел его однажды во время торжественного заседания Академии.
– Превосходно, через несколько дней я вам его представлю. Да, он приедет сюда, чтобы вместе со мной прочесть финальную корректуру первого номера, который станет настоящей сенсацией… Мы впервые намереваемся обосновать теорию о возможности внушения мертвым! Поэтому для журнала мы выбрали заголовок: «Астральная медицина»… Вот увидите!.. Мы непременно обратим вас в свою веру!..
– Я в этом сомневаюсь. Впрочем, я предпочитаю просто теорию возможности!
– Дорогой мой друг, мы люди науки, а следовательно, осторожны… Все серьезные исследователи, желавшие разобраться в спиритизме, выполняли все необходимые условия, лишь бы эксперимент удался. А они были не дураки.
Они медленно и методично исследовали все стадии явления… Месье Баркас[19] потратил на изучение десять лет, месье Крукс – шесть лет, месье Оксон[20] – восемь. И только после тщательного изучения всех фактов, после того, как они ознакомились со всеми явными странностями явлений, они приступили к поискам причин, способных их породить. Наблюдая за различными группами, они собрали множество результатов, которые следом обобщили и пришли к выводу, что духи не только существуют, но и вмешиваются в нашу жизнь!
– С каким убеждением вы это говорите! Однако скажите-ка, – Жак словно вспомнил о чем-то весьма интересном, – скажите… вам известно, что мадам Сен-Фирмен снова видела призрака?..
– Опять?!.
– Да, вчера вечером она прибежала к нам сообщить эту важную новость… Доктор, не стану от вас скрывать, маленькая сумасбродка начинает действовать мне на нервы.
– Неужто она вам чем-то мешает?
– Мешает, да еще как! Из-за нее мы поверим, что Андре убит, а я не собираюсь терять надежду на возвращение брата!
– Это естественно, но, боюсь, зря вы надеетесь… Во всяком случае, если бы молодая женщина, прислушиваясь к своему привидению, сумела направить вас по следу преступника, а вы бы этого убийцу поймали, полагаю, тогда вы бы поверили в призраков!..
Жак не ответил; сделав несколько шагов, он пожал плечами и как бы между прочим произнес:
– Знаете, что она нам вчера сказала? Она нам сказала, что моего брата убили в автомобиле!
– Ого! А это уже вполне определенная информация! – воскликнул доктор, резко сдвинув очки на кончик носа, и, улыбаясь своей самой доброй улыбкой, уставился на Жака.
– Господи! Да я уверен, что малышка просто рассказывает все, что ей в голову взбредет.
– Возможно, вы и правы, я придерживаюсь того же мнения. После того, как я ее обследовал и понаблюдал за ней… Но никогда нельзя ни в чем быть уверенным до конца… в полной мере… Когда приедет Жалу, я расскажу ему об этом случае.
– Не станете же вы убеждать меня, что Жалу на полном серьезе верит, что мертвые вмешиваются в нашу жизнь?!.
– Что мертвые возможно вмешиваются в нашу жизнь… На настоящий момент он только это утверждает.
– Дорогой мой друг, хватит мне это внушать, если человек умер, то это навсегда… И мы никогда не узнаем, что происходит там, в потустороннем мире… Из мира мертвых еще никто не возвращался.
– Вы забыли Лазаря[21], он вернулся оттуда живым!
– Ох уж этот Лазарь! Ладно, пусть будет Лазарь. Но почему он не поведал нам, что там происходит?
– Если бы Лазарь нам только поведал…
– Он ничего не поведал, потому что ничего не знал. Потому что, лежа в гробу, он не был мертв. Все очень просто! – к удивлению доктора, сказал Жак и шутливым тоном продолжил: – Он не первый, кто заснул летаргическим сном, а потом восстал из гроба!