Главная
Триллеры
Энн Рул
Убийца рядом со мной. Мой друг – серийный маньяк Тед Банди
Читать онлайн бесплатно

Читать онлайн Убийца рядом со мной. Мой друг – серийный маньяк Тед Банди бесплатно

Anne Rule

THE STRANGER BESIDE ME:

THE SHOCKING INSIDE STORY OF SERIAL KILLER TED BUNDY

Серия «Tok. True Crime Story. Главный документальный триллер года)»

ООО «Издательство «Эксмо», 2021

* * *

Рис.0 Убийца рядом со мной. Мой друг – серийный маньяк Тед Банди

Терзая сатану, чем дольше он
На счастье недостижное глядел;
Наисильнейшей злобой распалясь,
Намереньям губительным успех
Суля, в себе он ярость горячил:
«Мечты, куда вы завели! Каким
Обманом сладким охмеленный, мог
Забыть – зачем я здесь! Нет, не любовь,
А ненависть, не чаянье сменить
На Рай – геенну привлекли сюда,
Но жажда разрушенья всех услад,
За вычетом услады разрушенья;
Мне в остальном – отказано».
Джон Мильтон,«Потерянный рай»

Предисловие автора
Часть первая

2008 год

Снова писать о Теодоре Роберте Банди я не помышляла. Когда 37 лет назад я с ним познакомилась, он не был ни известен, ни печально известен, и хоть уже двадцать лет как он мертв, новые поколения продолжают им интересоваться. К первой своей опубликованной книге «Убийца рядом со мной» я уже написала «Эпилог», «Послесловие», «Последнюю главу», и «Двадцать лет спустя», но история Теда, похоже, не закончится никогда. Эту книгу мне, видимо, суждено дописывать еще долгие годы.

Часть добавленной мной в оригинальную книгу информации оказалась неверной – молвой и слухами, на которые клюнули большинство экспертов по Банди, – и мне хочется это исправить. У единственного палача, включившего рубильник электрического стула в Старке, штат Флорида, не было ни маски, ни подведенных тушью густых ресниц. Это часть легенды о Теде.

В этой, совершенно новой, главе я привожу слова очевидца смерти Теда Банди, рассеивающие все заблуждения.

О Теде продолжает появляться новая информация. Продолжают объявляться «почти жертвы». Часто мне хочется все оставить и покончить с воспоминаниями о Теде. Признаюсь, с написанием этой главы я тоже медлила. Почему?

Тед Банди все еще преследует меня.

Увенчайся успехом его отчаянная борьба за спасение собственной жизни после стольких жизней, отнятых им, Тед еще сидел бы за тюремной решеткой и был бы уже стариком – шестьдесят два года. Моей внучке сегодня столько же, сколько мне при впервой встрече с ним, а я сама уже прабабушка. Кэрол Энн Бун, дочери Теда от его тогдашней жены, двадцать шесть лет. Считавшему Теда отцом ребенку Мег Андерс скоро сорок.

Убитым Тедом молодым женщинам сегодня было бы за пятьдесят. От пятидесяти до шестидесяти – жертвам, спасшимся от него в последний момент. А сколько было их всего, никто и никогда не узнает.

Время неумолимо бежит без Теда Банди. Но невозможно стереть множество оставленных им шрамов, ночных кошмаров и воспоминаний.

Таким красивым, блестящим или харизматичным, каким его рисует криминальный фольклор, Тед никогда не был. Но, как я уже говорила, позорную славу он обрел. Полное ничтожество, пока его не заподозрили в серии ужасных преступлений, он прославился стараниями СМИ. Прошедшие десятилетия вознесли – или низвергли – Теда до уровня Леопольда и Лёба[1], Альберта де Сальво[2], Уильяма Хайренса[3], Чарльза Мэнсона и, возможно, еще дюжины других убийц, убивавших ради убийства.

Я всегда считала, что со временем, в особенности после казни Банди, его постепенно забудут. Вместо этого он превратился едва ли не в миф.

Как автору бульварных журналов, жаждущему написать книгу, мне надо быть благодарной за то, что я оказалась ближайшим очевидцем чудовищного сценария, в котором Тед Банди, по выражению одного периодического издания, выступал «гламурным мальчиком смертоубийства».

Но я не испытываю благодарности. Я предпочла бы никогда не написать собственной книги, тем более двадцати девяти книг, лишь бы были живы жертвы Теда. Его преступления изменили мою жизнь и открыли мне путь к первому договору на книгу, но по-человечески мне хотелось бы вернуться и стереть его самого и прорубленную им по Америке смертоносную просеку. Будь это в моих силах. По прошествии стольких лет порой даже кажется, что Тед Банди и десятки жертв его были лишь плодом моего воображения.

По иронии судьбы сорок лет спустя публика часто воображает Теда красивым и дерзким преступником. В особенности молодые женщины, нынешние ровесницы его жертв семидесятых.

Я не удивляюсь все новым письмам и электронным письмам от очарованных Тедом Банди двадцатилетних. Тридцать лет назад я видела, как у зала суда в Майами, Флорида, местные девушки бились за места прямо позади стола его защиты.

Они ахали и задыхались от восторга, когда Тед оборачивался на них посмотреть. Он наслаждался их реакцией. Во время первого процесса в Майами он управлял ситуацией – или считал, что управляет.

Почему-то больше всего писем я получаю из Италии, где женщины «любят» Теда и оплакивают его. Письма о нем мне приходили из всех штатов, а также из Франции, Швеции, Голландии, Германии и даже из Зимбабве и Китая. Он сделался американским Джеком-потрошителем, невыдуманным Дракулой, маньяком, чей дух воспарил над рядовыми убийцами. И при этом он извращенно привлекал одиноких женщин.

Возможно, в этом виновата и я: не я ли описала «хорошую» сторону Теда, ту, которую видела в первые три года нашего ближайшего знакомства? Тогда он казался добрым, внимательным и честным, и я не осознавала опасности – не для себя, а для симпатичных молодых женщин, привлекавших его в качестве жертв. Мне хотелось предупредить читательниц о том, что зло иногда является в красивой оболочке. Мне хотелось спасти их от бродящих в поисках жертв садистических социопатов.

Оглядываясь назад, я понимаю, насколько была наивна. Я даже понимаю, насколько наивной я в каком-то смысле остаюсь. Я все еще хочу спасти жизни женщин, но для меня имеет значение еще кое-что.

В 1980 году я плохо осознавала разницу между психически больным и психопатом. В первом издании этой книги я писала, что, убивая всех этих молодых женщин, Тед явно был психически ненормальным. Я действительно думала, что Тед попросту сумасшедший, и писала, что его нужно отправить в психиатрическую больницу.

И я была неправа. Как минимум я понимала, что с его психопатией он никогда не должен выйти в общество. Но это все, что я могу сказать в свое оправдание. Мне не стыдно, что я ошиблась с диагнозом. Так же ошиблись многие беседовавшие с Тедом психологи и психиатры.

Тед не был сумасшедшим. У него, несомненно, был ряд психопатических расстройств личности – явно нарциссических, пограничных и социопатических. Одна психолог несколько раз меняла диагноз Теда Банди, от биполярного до диссоциативного расстройства. Ни с одним из этих двух диагнозов я никогда не соглашусь. Все попытки охарактеризовать его и его поступки никуда не годились – элементарная подгонка в неверные рамки.

Тед, по-моему, был садистом и социопатом, наслаждавшимся болью жертвы и ощущением власти над ней в момент и даже после ее смерти. Ребенком, подростком, молодым человеком, он не чувствовал себя полновластным хозяином собственной жизни. На страшную стезю он встал в поисках власти и контроля.

И ценил он лишь себя.

Страдающий от диссоциативного расстройства понимает разницу между правильным и неправильным. Но она для него неважна, поскольку он – особенный и заслуживает иметь и делать то, что пожелает. Он – центр мира. Все остальные – ничтожные куклы. И по закону, и с медицинской точки зрения сумасшедший – тот, кто этой разницы не осознает, а потому не может отвечать за свои поступки, сколь бы шокирующими они ни были.

Вначале я думала, что наверняка испытывавший чувство вины Тед однажды признается. Но чувства вины он никогда не испытывал. Испытывать вину он был неспособен.

Только чувство самосохранения.

И было в Теде Банди нечто, настолько испугавшее некоторых женщин, что они ушли от него в последнюю минуту. Они настолько рано «учуяли» опасность, что закричали, начали отбиваться или убежали. Долгие годы о встречах с ним они даже говорить не могли. Страх отодвинулся только с наступлением зрелости, когда Тед был давно мертв, и лишь после этого они наконец со мной связались.

Сначала большинство из них боялись читать эту книгу, чтобы не найти подтверждения, что подходивший к ним, выбравший их – действительно был он. Это пугающе близко подводило их к разрушительному переходу за тонкую грань небытия. Так выживший в страшной аварии не хочет о ней вспоминать, пока память о ней не отойдет далеко в прошлое.

Я попросила у некоторых, едва не ставшими жертвами Банди, женщин разрешения включить их рассказы в эту новую главу, и они ответили согласием – при условии, что я не назову их настоящие имена. Это мне понятно.

Я прочла более сотни писем с описаниями происшествий и сначала выбрала лишь те, где, по-моему, действительно имели место столкновения с Тедом Банди. Только для этого мне пришлось размышлять над пугающими воспоминаниями, иначе пришлось бы писать другую книгу.

Первое воспоминание пришло от женщины средних лет, мучимой чувством вины и сожаления, поскольку в глубине души ей казалось, что в июне 1974 года жертвой Теда должна была стать не Джорджанна Хокинс, а она. Хуже того, парализованная ужасом, она видела, как он подцепил Джорджанну и заманил в свою машину на неминуемую смерть.

Женщину звали Кейтлин Монтгомери. В середине семидесятых она училась на курсах медсестер в Вашингтонском университете. Она жила в цокольном этаже общежития, стоявшего на противоположной стороне переулка, по которому 10 июня 1974 года шла Джорджанна. Кейтлин прислала мне свою фотографию той поры, где она похожа на Стефани Брукс^*[4] почти как зеркальное отражение. Стефани предложение Тед сделал только, чтобы ее бросить в отместку за то, что она когда-то бросила его.

«Кто-то подсматривал за нами в окна, – вспоминала Кейтлин, – и я увидела в нашем квартале парня на костылях. Я чувствовала, что он следил за мной. По тому переулку я фактически прошла всего за пару минут до Джорджанны Хокинс. Было темно, я испугалась, прибежала к дому изо всех сил и заперла за собой двери. Потом я выключила свет, выглянула в переулок и увидела девушку. Позже я узнала, что это была Джорджанна».

Кейтлин услышала вскрик удивления или страха. Она видела, как к блондинке подошел мужчина на костылях и сказал несколько слов, – их Кейтлин не расслышала, – а потом схватил ее за руку. Кейтлин не знала, добровольно пошла за ним та девушка или нет, но сама она испугалась и подумала, что он тащил Джорджанну по переулку насильно.

«Мне следовало попытаться ей помочь, – писала она. – Следовало кому-нибудь позвонить. Возможно, в полицию. Но я слишком боялась. Я просто смотрела. И с тех пор я об этом жалею…»

Кейтлин Монтгомери была стройной брюнеткой, именно того типа, который Тед Банди раз за разом выбирал в качестве жертвы. Джорджанна была блондинкой. Обе очень привлекательные. Не знаю, намечал ли Тед жертвой Кейтлин с самого начала. Знал об этом только он, но, разумеется, рассказать об этом он уже не сможет.

В семидесятые университетский округ оставался районом четко очерченным, как в пору, когда десятью годами ранее старший курс по специальности «писательское мастерство» оканчивала я. С востока на запад за кампусом шла 45-я улица, а с севера на юг – Университетская улица, прозванная «Авеню». На нескольких улицах севернее кампуса стояли дома греческой системы студенческих братств, и Тед обычно жил на западной стороне Авеню. Почти от каждой северной и южной улицы в глубь квартала шел переулок.

По моей оценке, Тед бродил с 41-й до 65-й улицы и по обе стороны Авеню. Мне трудно сосчитать, сколько женщин в возрасте до двадцати или чуть за двадцать рассказывали мне о симпатичном мужчине в «Фольксвагене-жук», который настойчиво предлагал им прокатиться с ним в этот район. Когда они отказывались, он впадал в жуткую ярость.

Но некоторые встречи заканчивались куда жестче. Ниже приведено электронное письмо, полученное мной в июле 2008 года (опять же, у меня есть разрешение автора на его публикацию под псевдонимом). Как ни странно, несколькими годами ранее я одно лето жила в том же самом многоквартирном доме, что и эта женщина. Дом был в одном квартале к западу и параллельно Университеской улице. Одри* пишет:

«Мне 53 года, я выпускница Вашингтонского университета и с 1973 по 1977 год жила в многоквартирном доме «Бруклин». Я пролистывала свежий номер журнала Вашингтонского университета и наткнулась на краткую информацию о вас, в которой упоминалась ваша книга».

Одри никогда обо мне не слышала, но она знала о преступлениях Теда Банди, о его казни и читала статьи в местных газетах на Среднем Западе, куда переехала после выпуска. Она решила прочитать мою книгу двадцать восемь лет спустя после ее первой публикации.

«Только дочитав вашу книгу до девяносто восьмой страницы, я поняла, насколько это дело, возможно, касается лично меня. Вы упомянули адрес, по которому проживал Тед во время убийств в районе Сиэтла. До меня впервые дошло, что моя квартира была менее чем в квартале от меблированных комнат, где жил он.

Однажды вечером (году в 1973–1974-м), моя соседка по квартире, привлекательная брюнетка, и я, длинноволосая блондинка с прямым пробором, решили побаловать себя ужином в ресторане «Горацио». Она сдала на «отлично» последний экзамен в школе медсестер, и мы нарядились, чтобы пойти и отпраздновать. За мной закрепили странное парковочное место в жилом комплексе, до которого надо было пройти по переулку. Когда мы спускались по лестнице с третьего этажа, уже смеркалось, а выйдя в переулок, я вспомнила, что забыла очки для вождения в ночное время. Я велела ей подождать, а сама побежала назад за ними. Взяла.

Я спустилась во двор жилого комплекса, повернула за угол в переулок и увидела, как соседка пытается вырваться из рук державшего ее стальным захватом за шею мужчины.

Я замерла, а потом издала гортанный крик, который с тех пор мне ни разу не удалось повторить. Крик настолько первобытный и отчаянный, что позднее несколько парней, находившихся в паре кварталов от нас, сказали нам, что, услышав его, они поняли, что что-то не так. Затем мужчина отпустил подругу и побежал по направлению к 12-й авеню через освещенное заднее крыльцо дома. Добравшись до крыльца, он обернулся и посмотрел на нас.

Эти глаза и этот взгляд я не забуду, пока жива. Тогда я испытала только ужас и даже не подумала, что это мог быть Тед. Не знаю, почему я не сообразила сразу, скажу лишь, что тогда я еще не читала о нем в газетах.

А буквально пару дней спустя сообщили об исчезновении Джорджанны Хокинс».

В вечер покушения Одри с соседкой позвонили своим парням, те приехали за ними и развезли их по домам. Жених Одри, доцент Вашингтонского университета, призывал ее сообщить о происшествии властям. Однако она не сообщила, полагая, что на самом деле не произошло никакого преступления.

«Я была молода и наивна».

Удивительно, но Одри – жившая в ту пору в Калифорнии – вспомнила, как в день казни Теда ранним январским утром 1989 года вдруг очнулась от глубокого сна и села в кровати в тот самый миг, когда умер Тед.

Это Тед увидел красивую брюнетку, ее соседку, одну в темноте?

Думаю, да.

Одри написала мне еще раз. Я ответила ей, что моей главной целью было предупредить женщин об опасности в надежде спасти их жизни благодаря советам или предостережениям, написанным в моих книгах.

«Как раз прошлой ночью, – писала она, – я видела, как какой-то парень следил, как я иду на занятия по пилатесу, и когда я выходила с них, он все еще прятался. Поэтому я вернулась и позвонила в полицию, попросив охрану сопроводить меня при выходе из здания. Он ушел прежде, чем приехали полицейские, но, не прочти я вашу книгу, я даже в пятьдесят три года не поняла бы, что именно такова должна быть тактика действий с этими придурками».

В 1998 году мне написала женщина по имени Мэрилин. В 1974 году она тоже жила в окрестностях Сиэтла и однажды вечером в начале лета ехала по автостраде I-5 на север на собрание соцработников в больнице в Нортгейте.

«Я свернула с автострады на один съезд раньше, – вспоминала она, – и попыталась вернуться. Однако обнаружила лишь знак с надписью «ТОЛЬКО ВАНКУВЕР Б. К.»[5]. Тут-то я и заметила позади свет фар «Фольксвагена-жук». Растерявшись, я свернула не на запад к шоссе, а на восток на 65-ю улицу. Я продолжала ехать по улицам в поисках указателей выезда на шоссе, но просто петляла по кругу. На собрание я уже опаздывала, очень нервничала, а улицы становились все у́же и у́же.

«Фольксваген» продолжал меня преследовать, и я испугалась. Сидевший за его рулем парень не мог плутать, как я. За последним поворотом вообще ждал тупик – надо было возвращаться. Я доехала туда, где среди сорняков кончался асфальт, и остановилась. Парень в «Фольксвагене» припарковался позади меня».

Мэрилин написала, что быстро заперла двери, но мужчина – с волнистыми каштановыми волосами – все равно дергал дверную ручку, гневно смотря на нее через боковое водительское окно.

«В этот миг сзади подъехала машина, полная ребят-старшеклассников. Именно они спасли мне жизнь. Разъяренный парень побежал к своей машине, заставил их дать задний ход, а сам развернулся и пропал. Дети вывели меня на автостраду».

Это был Тед Банди. Я узнала его глаза, когда несколько месяцев спустя увидела его фотографию в “Сиэтл таймс”».

10 августа 2007 года я также получила электронное письмо от 52-летней женщины, выросшей в столице нашего штата Вашингтона, Олимпии. С весны 1974 года Тед несколько месяцев работал в Олимпии в Департаменте чрезвычайных служб штата.

Беттина написала, что, ей кажется, в начале семидесятых она дважды встречалась с Тедом Банди.

«В первый раз я была старшеклассницей в Олимпии, – писала она, – прогуливала уроки и шла домой из школы в районе озера Кэпитол. Я жила в западной части Олимпии на полпути до Харрисон-Хилл. День был солнечный, я почти обошла озеро, когда ко мне подъехал «Фольксваген-жук». Сидевший в нем мужчина спросил, не хочу ли я прокатиться (в те дни я носила длинные волосы с пробором посередине). Я согласилась и села в машину. Воспоминания у меня остались очень смутные, потому что я была стеснительна и практически на него не смотрела. Лишь искоса.

Тем не менее помню, что волосы у него были короткие и темно-каштановые. Цвет «Жука» я запамятовала, но кажется, светлый. Он спросил меня, в каком колледже я учусь, и помню, мне польстило, что он принял меня за студентку. Я ответила, что я еще не студентка, а старшеклассница. Он высадил меня, где я попросила, и на этом все».

Но этот мужчина узнал, где Беттина живет.

Во второй раз Беттина встретила его полтора года спустя. «Я уже окончила школу и арендовала дом на Франклин-стрит в центре Олимпии. У меня все еще были длинные волосы и пробор посередине. Как-то очень поздно ночью меня разбудил стук в дверь. В двери было окно, и я увидела, что на крыльце стоял полицейский. Помню, прежде чем открыть дверь, я посмотрела на улицу, и мне показалось странным, что нигде не видно полицейской машины. Но я все равно открыла дверь и выглянула в поисках машины, которой там не было.

У меня была маленькая собачка, которая громко залаяла при виде него. «Полицейский» сказал, что в мой дом зашла сбежавшая девушка с длинными волосами и что ему сообщили соседи (хотя напротив меня ни одного дома, только огромная парковка перед церковью), неопределенным жестом указав куда-то через улицу.

Волосы у меня были накручены на бигуди и скрыты под специальным капором, и я ответила: «Ну, у меня длинные волосы, но я не беглянка – я здесь живу». Он настойчиво продолжал рассказывать про беглянку, про длинные волосы, но моя собачка продолжала сходить с ума, и мне просто захотелось закончить весь этот разговор. Я сказала, что он ошибся, и закрыла дверь. Отъезжающей полицейской машины я так и не увидела. Это было странно».

Беттина написала, что долгие годы не вспоминала оба эти случая, пока не прочла статью о Теде Банди с его фотографиями.

«О боже, – прознесла я. – И до меня дошло, что из школы домой меня подвез Тед Банди. Не сомневаюсь, именно так и было. И я вспомнила ночной инцидент с «полицейским» без машины и поняла, что это тоже был он. Он явно за мной следил.

Это было так давно, что не стало для меня потрясением, но я подумала, не будь у меня в волосах бигуди или не залейся собака бешеным лаем, все могло сложиться иначе – и я могла бы стать еще одним именем в его списке».

Мне продолжают приходить электронные письма от женщин, в семидесятые живших в штате Вашингтон. Еще больше их я получу после выхода этого обновленного издания. Некоторые женщины примут за Банди напугавшего их мужчину ошибочно. Как правило, эти письма мне удается отсеять по указанным в них датам и местам. Пишут мне и читательницы с буйным воображением. Такое я тоже обычно замечаю. Однако в корреспонденции будет и немало описаний действительных происшествий.

Не вызывает у меня сомнений и воспоминания женщины, в 1974 году студентки колледжа в Солт-Лейк-Сити. В город мормонов Тед переехал из Сиэтла для поступления в юридическую школу. Тереза с еще несколькими студентками арендовала большой дом, похожий на тот, что снимала близ Вашингтонского университета Линда Энн Хили, пропавшая в январе того же года.

«Той осенью мы заметили вуайериста, подглядывавшего за нами в окна, – писала Тереза. – Сначала нам только казалось, что кто-то подсматривает, а потом мы увидели его за окном внизу. Мы поняли, что как минимум некоторое время кто-то находился в гараже».

Когда Тереза и ее соседки по дому в конце концов увидели подсматривающего мужчину, стоявшего в темноте за кустами, все они запомнили черты его лица.

«Полиции не удалось найти ничего, что помогло бы его опознать, – вспоминала она. – Нам сказали быть очень осторожными и запирать двери. Но когда в ноябре похолодало, мы услышали звуки, идущие из подвала. Хуже всего было в то утро, когда мы обнаружили, что кто-то испражнился прямо под окном, через которое парень за нами подглядывал. Но после этого он ушел и не вернулся».

Когда летом 1975 года детективы округа Солт-Лейк арестовали Теда Банди, его фотографию поместили в газетах от Солт-Лейк-Сити до Сиэтла. Тереза с подругами его узнали. Этого мужчину они видели в окне, он оставил в подвале пустые консервные банки из-под тунца, и наверняка именно он испражнился у них во дворе.

За эти годы я получила много писем и электронных писем из Юты. Были у меня и сообщения из куда более отдаленных районов. Учитывая, что Тед Банди часто путешествовал по Америке и Канаде, некоторые воспоминания тридцатилетней и большей давности вполне могут быть правдой, независимо от того, откуда они пришли. Известно, что Тед ездил в Новую Англию, Пенсильванию, Мичиган, Чикаго. Он путешествовал по всему Восточному побережью, бывал в Орегоне, Калифорнии, Айдахо, Колорадо, Юте, Джорджии и других штатах. Иногда его поездки были связаны с участием в кампаниях Республиканской партии. Иногда носили частный характер.

Я никогда не отвергаю письмо только потому, что оно пришло с другого конца страны, – я знаю, что в тот или иной момент Тед Банди вполне мог там быть.

В апреле 2007 года я получила электронное письмо от женщины по имени Шивон. Содержание его мало отличалось от массы получаемой мной корреспонденции «Видевшие Банди», но Шивон живет в Нью-Джерси.

«В семидесятых мне было шестнадцать, – писала она. – Я жила в Линдене, Нью-Джерси. От автострады № 1 до Вуд-авеню я ездила на 44-м автобусе. Работала я в магазине проката свадебной одежды. Только прочтя вашу книгу, я поняла, что каталась с Тедом Банди. Шел проливной дождь, зонт у меня вывернуло наизнанку, и я промокла насквозь. Загорелся красный, остановился «Фольксваген» золотого цвета, и водитель опустил стекло. За рулем сидел красивый хорошо одетый мужчина. Он сказал мне: «Садись! Ты промокла. Все хорошо».

Я была осторожна и обычно так не поступала, но в тот раз я промокла и мне было холодно. У меня мелькнула мысль: «Странно, такой милый, хорошо одетый мужчина. Такому бы сидеть за рулем «Линкольна» или чего-то в этом роде».

Я села в машину и попросила: «Поверните налево на светофоре». Он повернул. Я сказала: «Когда доедем до Вуд-авеню, поверните направо». Когда мы доехали до Вуд-авеню, он повернул налево. У меня внутри все задрожало. Я поняла, что мужчина знал этот район. Он поехал по 16-й улице. Это был неблагополучный район, вы понимаете, о чем я. Там был парк, где он остановился. Едва он остановился, я ткнула его зонтиком, крикнула «Чтоб тебя!» и выскочила. Мне пришлось долго возвращаться до автострады № 1 по району, который меня тоже испугал. И дождь лил как из ведра.

Годы спустя я увидела фотографии Теда Банди. Я точно знаю, что это был он. Я рассказала паре знакомых. Возможно, они мне поверили. Или подумали, что я ненормальная. Мне просто хотелось с вами поделиться. Мои дочери смеются и говорят: «Мама сбежала от Теда Банди!» Но я искренне верю, что так и было».

Шивон точно знает, что это было не зимой, но не помнит 1974-го или 1975 года. Права ли она, считая, что сбежала от Теда Банди? Не знаю. Для Теда эти годы были очень «деловые», и мне не удалось отследить все его остановки в поездках по Восточному побережью.

Думаю, что Шивон встретила не Теда, однако утверждать не берусь.

Еще одно электронное письмо с Восточного побережья тоже вызывает сомнение, но может быть правдой.

Задолго до моей встречи с Тедом Банди он активно работал в Республиканской партии, что облегчало ему путешествия. Летом 1968 года он отправился в Майами, штат Флорида, в поездку, полученную в награду за участие в предвыборной кампании Нельсона Рокфеллера. Летом он также проходил интенсивный курс китайского в Стэнфордском университете в Пало-Альто, штат Калифорния. К осени 1968 года он стал водителем и телохранителем Арта Флетчера, кандидата на должность вице-губернатора штата Вашингтон. В начале 1969 года Тед снова вернулся на Восточное побережье в попытке отследить семейные корни – эта поездка, как я уже писала, привела его в Берлингтон, Вермонт и Филадельфию. Был ли Тед в штате Нью-Йорк в 1968 или 1969 году? В таком случае Барбара, вполне возможно, встретила именно его.

«Мы с сестрой считаем, что познакомились с Тедом Банди в центральной части Нью-Йорка летом 1968 года. В тот день мы пошли на пикник в парке штата. Тогда мы обе были подростками с длинными прямыми волосами с пробором посредине. Знакомясь с нами, он сказал, что он гонщик и у него сломана нога. Ездил он на «Фольксвагене». Выросли мы возле автодрома Уоткинс-Глен, и наша семья очень интересовалась автогонками. Он попросил меня принести ему немного еды, для чего мне пришлось бы оставить младшую сестру с ним наедине. Я отказалась.

К тому месту, где мы сидели, подошел отец и отправил его своей дорогой. Отец велел нам пойти и найти мать, а ему сказал пару резких слов, которые отказался с нами обсуждать. В тот вечер у нас был долгий разговор.

В начале восьмидесятых сестра позвонила мне из своего офиса и спросила, видела ли я газету. Я купила номер и ей перезвонила. Мы сразу его узнали. Я не знала, подкатывал ли Тед Банди к молодым девушкам в то время. После этого случая я стала гораздо осмотрительнее и дочерей и племянницу воспитала так, чтобы быть осторожнее с незнакомцами – в особенности привлекательными незнакомцами.

Мы всегда об этом помнили и были благодарны отцу за присмотр. (В моей семье пять девочек. Ему явно приходилось несладко!)»

Да, возможно – даже скорее всего – Тед побывал в Уоткинс-Глен, штат Нью-Йорк, по дороге в Берлингтон, штат Вермонт. Но это было весной 1969 года. Память может изменить, и четыре десятилетия спустя точно вспомнить год порой бывает непросто.

Думаю, Барбара и ее сестра, тогда еще подростки, скорее всего, встречались с Тедом Банди.

Когда я пишу эти воспоминания о выживших женщинах, я надеюсь, что читательницы будут внимательны и поймут, почему они выжили.

Они кричали.

Они сражались.

Они захлопнули перед лицом незнакомца дверь.

Они бежали.

Они усомнились в складных россказнях.

Они заметили в этих россказнях нестыковки.

Им повезло, что кто-то подошел и спас их.

Много лет назад на конференции по предотвращению изнасилований в Теннесси я слышала подлинную историю, которую никогда не забуду. Она не о Теде Банди, но касается и его. На конференции присутствовали оперативники, арестовавшие мужчину за изнасилование и убийство нескольких молодых женщин, и тот в конце концов признался. Они передали его признание.

Ему удалось заманить к себе в машину молодую женщину, и едва она села, он приставил ей к ребрам нож. «Я сказал ей, что если она закричит, я убью ее на месте».

Они ехали по четырехполосному шоссе и остановились на красный свет. В правом ряду рядом с ними остановился полицейский патруль. Очень теплый вечер, было еще светло, и окна обеих машин были открыты. Заложница могла протянуть руку и дотронуться до окна полицейской машины, но похититель сильнее прижал лезвие ножа к ее груди и сказал: «Только пикни или позови на помощь, и ты – труп». Эпизод продлился менее минуты, жертва молчала.

«Полицейская машина поехала прямо, – рассказал подозреваемый. – Я свернул налево, проехал с полмили, съехал с трассы, изнасиловал ее, а потом убил».

Предисловие автора
Часть вторая

Меня не было в Старке, Флорида, когда 24 января 1989 года Тед Банди отправился на свидание с «Олд Спарки», электрическим стулом в тюрьме Рейфорд. Тюремное предание гласит, что на «Олд Спарки» спилили старинный дуб, а обработали его заключенные на лесопилке и в столярной мастерской Рейфорда в 1924 году. Безукоризненной надежностью он не отличался и иногда поджаривал тела и подпаливал волосы казнимых убийц. Иногда для их умерщвления требовалось больше одного электрического разряда.

В 1986 году девятнадцать штатов перешли к «более гуманному» методу казни – смертельной инъекции. Но к «Олд Спарки» стояла очередь.

По какой-то причине я – вплоть до этой недели – не общалась ни с кем из свидетелей или участников казни Теда. Возможно, мне и на этот раз не хотелось знать всех подробностей последних мгновений его жизни.

Но летом 2008 года я получила запечатанный конверт размером 9 на 11 дюймов[6] от доктора Артура Бернса, стоматолога из Флориды, чей коллега Кларк Хошалл-младший, доктор стоматологии, не только присутствовал на казни Теда, но и был буквально в метре от коленей Теда, когда сквозь тело прошел электрический ток.

И доктор Бернс, и доктор Хошалл помогали в опознании останков Кимберли Дайан Лич, маленькой двенадцатилетней девочки из Лейк-Сити, Флорида, последней жертвы Теда Банди. Хотя официальную справку об опознании подписал Бернс, именно Хошалл открыл маленькую деревянную коробочку с черепом и челюстью Кимберли.

Питер Липкович, судмедэксперт четвертого судебного округа штата Флорида, попросил Хошалла произвести стоматологическое опознание. Сделав анатомическое исследование черепа и рентгеновские снимки, Хошалл установил точное совпадение размеров и расположения зубов с недавним прижизненным стоматологическим обследованием Кимберли Лич.

Родители пеклись о ее здоровье.

Кларку Хошаллу задание давалось нелегко. У него была дочь Виктория, ровесница Кимберли Лич, и он не мог не ставить себя на место ее отца и переставать думать о том, как семья Кимберли переживет эту трагедию.

Сходные чувства испытал патрульный флоридской дорожной полиции Кен Робинсон, обнаруживший в свинарнике близ парка Сувани скелет Кимберли: ярость, что кто-то сотворил подобное с семиклассницей, и бессилие от невозможности ее спасти.

Думаю, скорбь полицейских, судебных экспертов и обвинителей понятна всем, поскольку дети – беззащитнее всех.

«Я был первый свидетель, приехавший на казнь Теодора Роберта Банди, – писал мне Кларк Хошалл. Впоследствии я говорила с ним по телефону. – Приехал я около трех часов ночи. Луну окружало гало, и с затянутого тучами неба она глядела как из бойницы. Массивную сторожевую вышку прямо за главными воротами окружал аккуратно стриженный газон, устилавший три разделенные спиралями колючей проволоки зоны. Трехметровые ограждения казались неприступными».

Другие свидетели приехали в тюрьму около пяти утра. Этого дня доктор Хошалл ждал больше десяти лет. «В профессиональном плане дело Банди – важнейшее в моей карьере судмедэксперта».

Кларка Хошалла, патрульного Кена Робинсона и прокурора Джерри Блэйр выбрали пассажирами первого микроавтобуса, доставлявшего Банди к месту исполнения смертного приговора, но прежде их, а также других свидетелей и высокопоставленных приглашенных угостили тюремным завтраком.

В иных обстоятельствах запах яичницы с беконом, блинчиков и кофе мог бы показаться соблазнительным, но в тот раз тарелки собрали почти нетронутыми.

«Есть я не мог, – рассказывал мне Хошалл. – Аппетита ни у меня, ни у других не было. Благодарные за угощение, мы помнили о предстоящем после завтрака. Рядом со мной сидел тюремный психолог. Я спросил его, есть ли для таких, как Банди, эффективное лечение. Он помолчал и произнес: «Только кувалдой промеж глаз».

Подали готовые пересечь лужайку микроавтобусы. В кармане у Хошалла лежал золотой крестик.

Прибыв первыми, он, Робинсон и Блэйр поспешили занять места в первом ряду. Кларк Хошалл сел напротив «Олд Спарки». От электрического стула свидетелей отделяла обшитая деревянными панелями перегородка со стеклом наверху.

Джерри Блэйр сидел слева от меня, а Кен Робинсон – справа».

Двенадцать свидетельских мест были заняты почти бесшумно, а прибывшие позже встали вдоль тусклых и простых стен галереи.

По проходу за «Олд Спарки» охранники ввели Банди в «железных когтях» – наручниках с Т-образной распоркой – на каждом запястье. Когда его тащили, он качал головой и трясся.

Всю дорогу до «Олд Спарки» Тед упирался, но его одолели.

Никаких осмысленных последних слов заключенного Хошалл не помнит.

Дальнейшее его описание точно как медицинский отчет, запечатлевшийся в памяти образ.

«Банди было тяжело, он старался ни на кого не поднимать глаз, пока голову ему не зафиксировали в подголовнике. Справа от нижней челюсти по диагонали через лицо тянулся ремень, плотно закрепленный над левым ухом. Поверх носа и, закрывая левое веко, шел головной ремень. Правый глаз был открыт и смотрел прямо вперед».

«Я сидел напротив одного из чудовищнейших сексуальных маньяков нашего времени. Я впился взглядом в его правый глаз, а на его перекошенном лице прочел дикий страх, но слез у него не было. На выбритую макушку Банди положили свернутое влажное полотенце. Сверху надели медный колпак, увенчанный похожим на болт электродом. К медному электроду прикрепили электрический провод. От шапочки опускалась кожаная маска – вроде защитного щитка точильщика, только не из пластика, а из кожи».

Шанс на спасение у Теда оставался. Теоретически отсрочить казнь мог последний звонок. Телефон висел на стене прямо за «Олд Спарки», а рядом располагался рубильник.

Телефон зазвонил. Кто-то снял трубку, покачал головой, и как показалось Хошаллу, в миллионную долю секунды стоящий за электрическим стулом тюремщик нажал рубильник.

«Больше времени они давать ему не хотели. Все свершилось в тот миг, когда они не услышали вестей от губернатора».

Кларк Хошалл отрицает рассказы о трех «палачах» в масках, одновременно нажимавших рубильники, дабы не знать, кто исполнил приговор. «Рубильник за стулом был всего один».

«Сквозь тело Банди пронесся электрический ток. Напрягшись, оно натянуло прочно державшие его ремни, – писал Хошалл. – Ногти посинели. Я слышал, синюшный цвет губ и ногтей жертв нравился Теду».

Я спросила Кларка, послышались ли какие-то звуки.

«О да, гальванический гул, высасывающий из воздуха всю энергию. Краткий миг вроде всплеска. А потом – тишина. Первое, что я заметил сразу после казни – дым от плотно прижатой к заземленному электроду правой икры Банди».

Тюремный медик поднял с лица Теда маску.

«И снова, – вспоминал Кларк Хошалл, – я посмотрел прямо в правый глаз Банди. Только теперь зрачок был неподвижен, расширен, мутен и не реагировал на свет. Дополнительного беглого осмотра хватило для официального заключения о смерти».

Когда по телу Теда, оглашая комнату ревом, пронесся мощный электрический всплеск, Хошалл намеренно сжал золотой крестик.

Кен Робинсон это заметил и спросил его: «За кого?»

«За нее, разумеется». Оба мужчины верили в принцип «жизнь за жизнь». Выйдя, уже в коридоре Хошалл обратился к Робинсону.

«Были ли бы мы сегодня здесь – найди вы его и схвати в том свинарнике?»

«Нет, – ответил Робинсон. – Попадись Тед Банди в руки тем, кто обнаружил останки Кимберли, они бы наверняка его придушили».

Вместо этого Тед прожил еще одиннадцать лет. Но не дольше.

Я спросила Кларка Хошалла о его дочери Виктории, одногодке Кимберли, которой сейчас чуть за сорок.

«У нее все хорошо. Она счастлива, – ответил он. – У нее шестеро детей и благополучная жизнь».

Никто из нас не заговорил об очевидном.

Если бы.

Предисловие автора
Часть третья

Я каждую неделю получаю письма с вопросами о Теде. Некоторые из них повторяются. Я постараюсь ответить на них настолько исчерпывающе, насколько смогу. Многие ответы – всего лишь мое мнение, основанное на многолетнем изучении фактов.

Кто биологический отец Теда?

Достоверно не установлено. Его мать Элеонор Луиз Кауэлл говорила лишь, что он «моряк». В свидетельстве о рождении отцом записан Ллойд Маршалл, тридцати лет, ветеран ВВС, выпускник Университета штата Пенсильвания. Отцом называли и Джека Уортингтона. Родился Тед 24 ноября 1946 года в приюте для матерей-одиночек Элизабет Лунд в Берлингтоне, штат Вермонт, а в его свидетельстве о рождении стоит штамп «внебрачный».

Многие подозревают, что он – дитя инцеста и его отцом был славившийся буйным нравом дед. Насколько мне известно, анализа крови для проверки этого предположения у Теда не брали. Анализ ДНК появился пятьдесят лет спустя. Фамилий у Теда было много: Кауэлл, Нельсон, Банди и все те фамилии, которые он крал у других для самозащиты, находясь в бегах.

Правда ли, что у сидевшего в тюрьме Теда Банди родился ребенок?

Полагаю, да. Женщина, часто приезжавшая на свидания в тюрьму Рейфорд, в Старке, штат Флорида, рассказывала мне, что в начале восьмидесятых заключенные собирали деньги и подкупали охранников для интимных свиданий с посетительницами. Для зачатия времени и уединенности женам или подругам вытянувших жребий счастливчиков действительно хватало. Кроме того, говорят, рожденная Кэрол Энн Бун девочка очень похожа на Теда.

Где сейчас Кэрол Энн Бун и ее дочь?

Стараюсь не узнавать о бывшей жене (она развелась с ним до исполнения приговора) и дочери Теда. Мое незнание не позволит мне написать о подробностях их личной жизни, и их не потревожат журналисты. Слышала, что дочь Теда милая образованная молодая девушка, но где они с матерью живут, представления не имею. Они настрадались.

Где сейчас Мег Андерс и ее дочь, в семидесятые считавшая Теда отцом?

О них я тоже знаю немного. Дочери Мег сейчас около сорока. Много лет назад Мег написала под псевдонимом Элизабет Кеньон книгу «Призрачный принц: моя жизнь с Тедом Банди», опубликованную небольшим и уже несуществующим сиэтлским издательством. Недавний звонок дочери Мег, Лианы Андерс*, меня поразил. Тед ранил и ее чувства. Ее терзает чувство вины перед всеми убитыми Тедом девушками. Она мучается невозможностью вернуться в прошлое и удержать его от убийств. Я сказала ей, что она не в ответе за совершенное им. В ту пору она была маленькой девочкой, любившим и доверявшим Теду ребенком. Однажды она, возможно, напишет о своих чувствах, а Элизабет Кеньон, надеюсь, еще увидит переиздание своей книги.

Сняты ли с Теда Банди обвинения в каких-либо убийствах?

Официально в одном или двух. Я считала Теда убийцей Кэтрин Мерри Девайн, якобы встреченной им в Университетском квартале в декабре 1973 года. Так же считали ее родители и многие детективы. Но был еще один подозреваемый, и детективы округа Терстон в штате Вашингтон «пасли» его все двадцать восемь лет, пока убийство оставалось нераскрытым. Это Уильям Э. Косден, еще в Мэриленде осужденный за изнасилование и сомнительно оправданный по обвинению в изнасиловании и убийстве.

В марте 2002 года ДНК образцы крови с тела и одежды Кэтрин Мерри Девайн сравнили с ДНК Косдена и они полностью совпали. Косден считал, что не оставил следов. Он гостил у родственников, владевших автомастерской на заправке в Олимпии, когда там по пути из Сиэтла оказалась четырнадцатилетняя Кэтрин. Ему удалось втереться ей в доверие.

Теперь он надежно заперт в тюрьме.

Был ли Тед Банди в глубине души славным парнем?

Нет.

Вам было когда-нибудь страшно рядом с Тедом Банди, в особенности когда вы оставались наедине в ночные смены в центре психологической поддержки?

Еще раз отвечу – нет. Я всегда гордилась умением распознавать людей с отклонениями как благодаря врожденному чутью, так и соответствующим знаниям и специальной подготовке. Но впоследствии я долго ругала себя за то, что не смогла разглядеть за личиной Теда ничего пугающего или тревожного. Со мной он был очень мил. Беспокоился о моей безопасности и казался чутким. Только моя собака, обычно ластившаяся ко всем, сразу его невзлюбила. Всякий раз, когда Тед облокачивался на мой рабочий стол, собака начинала рычать, и шерсть у нее на загривке поднималась дыбом.

Отсюда следует простой вывод: «Всегда слушайте свою собаку!»

Вы не думаете, что Теду Банди следовало сохранить жизнь, дав психиатрам возможность как следует его изучить, пока он отбывал пожизненное заключение?

Нет, не думаю. Тед мог бы снова сбежать и стал бы намного опаснее прежнего. Он одурачил многих образованных, умудренных опытом людей – в том числе меня – и мог продолжать дурачить снова и снова. Слишком велик был риск.

Каков был у Теда Банди коэффициент умственного развития?

124 балла по стандартной шкале Векслера – Беллвью. Достаточно для окончания колледжа и получения дальнейших академических степеней, но Банди отнюдь не гений.

Где похоронен Тед Банди?

Известно только его ближайшим родственникам. Его тело кремировали. Согласно завещанию Теда его прах развеяли в Каскадных горах, штате Вашингтон. Разумное решение во избежание осквернения могилы.

Были ли вы влюблены в Теда Банди?

Нет. К счастью, Тед всегда оставался для меня только другом. В семидесятые и еще долгие годы спустя я была влюблена в следователя из отдела убийств. В этом году меня шокировали слова одной студентки о том, что их преподаватель на лекции заявил, будто у меня с Тедом был роман и мы даже собирались пожениться. И это лишь одна из многих сплетен, которые я обязана тотчас пресекать. Мой редактор помог мне найти объявление на eBay о продаже копии моей подержанной книги. Два предложения в ее описании продавцом полностью исказили содержание. Вместо состоявшей с Тедом в отношениях Кэрол Энн Бун стояло мое имя. Оттуда ошибка разлетелась по многим интернет-сайтам. Позорно и абсолютно не соответствует действительности.

Тед Банди был сумасшедшим?

Нет. Пожалуйста, читайте первую часть этой главы.

Из вчерашнего электронного письма:

«Во многих газетах я читала, что в июле 1986 года казнь Банди отсрочили за 15 минут до начала. И вновь в октябре всего за 7 часов. Это правда или газетные сенсации? Не менее важный вопрос состоит в том, почему Тед Банди, которому оставалось жить всего 15 минут или 7 часов, не признался до января 1989 года? Разве адвокат не сказал ему, что он мог избежать смертной казни? Чего он ждал? Почему он не разыграл эту карту еще в 1986 году? Откуда он знал, что не будет казнен?»

Во-первых, в 1986 году казнь отменили не за 15 минут, а за 15 часов. В ноябре того года казнь отложили за семь часов. Его адвокаты подали 18 апелляций. Мне кажется, он почувствовал себя неуязвимым – шанс неизменно представлялся. И всякий раз он не знал, сядет ли на «Олд Спарки».

Он рисковал, и ему раз за разом везло. Ни я, ни кто-либо другой не знает, что думал Тед. И это подводит нас к самому животрепещущему вопросу.

Каким же Тед Банди был на самом деле?

Не знаю. Он сочетал в себе черты многих людей. Он был актером, лжецом, вором, убийцей, интриганом, льстецом, охотником, соблазнителем, образованным, но не гением, и обреченным.

Думаю, даже Тед не знал, какой он на самом деле.

А теперь к истории человека по имени Тед Банди – с самого начала.

Энн Рул,2008 год

Вступление

1980 год

Полдюжины лет назад эта книга задумывалась и начиналась совершенно иначе. Ей предстояло стать написанной криминальным репортером хроникой, повествующей о серии необъяснимых убийств юных красавиц. Сам жанр диктовал ее как отстраненный результат обширного исследования. И разумеется, моя жизнь никак не мыслилась ее частью. Но книга превратилась в очень личную историю уникальной дружбы, перевесившую факты моих исследований. Шли годы, и я узнала, что оказавшийся в эпицентре постоянно расширявшегося полицейского расследования незнакомец отнюдь не незнакомец. Он – мой друг.

Одно дело – писать книгу о неведомом подозреваемом в убийстве. И совсем иное – о давнем и небезразличном знакомом. А вышло именно так. Контракт на эту книгу я подписала за много месяцев до того, как главным подозреваемым в более чем дюжине убийств стал Тед Банди. Моя книга будет не о безличном имени из газет, не об одном из миллионов мужчин, проживающих в районе Сиэтла. Она будет о моем друге Теде Банди.

Мы могли вообще никогда не встретиться. Логическая, статистическая, демографическая вероятность того, что мы с Тедом Банди встретимся и станем хорошими друзьями, темна и труднопостижима. Мы в одно и то же время – и не один, а много раз – жили в одних и тех же штатах, но долгие годы встрече препятствовала десятилетняя разница в возрасте.

Когда в 1971 году мы все-таки встретились, я была почти тридцатипятилетней полненькой мамой четверых детей на грани развода. Теду было двадцать четыре года – красавец-старшекурсник психологического факультета Вашингтонского университета. Случай свел нас во вторник на ночном дежурстве на телефоне доверия центра психологической поддержки Сиэтла. Сблизило нас почти мгновенно возникшее взаимопонимание.

Я работала на телефоне доверия, была волонтером, а Тед, студент на практике, получал два доллара в час. Он задумал поступать в юридическую школу, а я надеялась, что моя карьера начинающего внештатного автора перерастет в приносящую семье доход основную работу. Бакалавр Вашингтонского университета по специальности «писательское мастерство», я почти не занималась писательством до 1968 года, когда стала корреспондентом по Северо-Западу в специализирующемся на детективных рассказах журнале «Настоящий детектив» и родственных изданиях. Писала я рассказы об особо тяжких преступлениях, совершенных на территории от Юджина, штат Орегон, и до канадской границы.

Казалось, занятие подходило мне как нельзя лучше. В пятидесятые я была сотрудницей полиции Сиэтла, и сочетание интереса к правоохранительным органам и к писательству служило мне отличным подспорьем. В университете я специализировалась на патопсихологии[7] и получила степень младшего специалиста полицейских наук, что давало мне возможность с определенным знанием дела писать о криминалистических достижениях в полицейских расследованиях. К 1980 году я осветила более 800 дел, преимущественно убийств по всему Северо-Западному побережью, завоевав доверие сотен детективов отделов убийств. Один из них удостоил меня несколько обескураживающей похвалы: «Энн, ты прямо как один из моих парней». Не сомневаюсь, с Тедом меня сблизил и дал почву для разговоров взаимный интерес к закону, равно как и к патопсихологии. Тем не менее между нами всегда, казалось, было нечто большее, нечто трудноуловимое. Один раз об этом упомянул и сам Тед в письме, отправленном из тюремной камеры – одной из множества камер, в которых он сидел.

«Ты называла это Кармой. Может быть. Но какая бы сверхъестественная сила не руководила нашими судьбами, порой она сводила нас в ситуациях, расширяющих сознание. Мне остается верить, что эта невидимая рука еще нальет нам охлажденного шабли в не такие злокозненные, а гораздо более мирные времена, ожидающие нас в будущем. Люблю, Тед».

Письмо датировано 6 марта 1976 года, и мы никогда больше не встретились с глазу на глаз вне стен тюрьмы или хорошо охраняемого зала суда. Но своеобразная связь осталась.

Итак, Тед Банди был моим другом в хорошие и плохие времена. Много лет я верила ему, надеясь, что все подозрения ложны. Мое решение мало кому понятно. Не сомневаюсь, многих оно разозлит. И при всем при том историю Теда Банди надо рассказать, и надо рассказать во всей полноте, как будто из ужасных 1974–1980 годов может вырасти некое добро.

Я долго думала над своим двойственным отношением к Теду. Как профессиональная писательница я получила историю всей жизни – историю, о ниспослании которой молится любой автор. Вряд ли есть другой писатель, настолько сопричастный всем аспектам истории Теда. Очень часто долгими ночами мне, напротив, искренне хотелось писать о совершенно незнакомом человеке, который никогда не делится с тобой надеждами и мечтами. Мне хотелось вернуться в 1971 год и стереть все произошедшее, чтобы думать о Теде как об открытом, улыбающемся молодом человеке, каким я его знала в ту пору.

Тед знает, что я пишу эту книгу. Он всегда знал и продолжал мне писать и звонить. Я подозреваю, что он знает, что я постараюсь показать его с разных сторон.

Его представляли идеальным сыном, идеальным студентом, повзрослевшим бойскаутом, гением, голливудским красавцем, будущим светочем Республиканской партии, чутким психиатром на социальной работе, подающим надежды юристом, заслуживающим доверия другом и молодым человеком, чей будущий успех не вызывает сомнений.

Он все – и ничего из перечисленного.

Тед Банди абсолютно не вписывается в шаблон. Невозможно взглянуть в его досье и сказать: «Видите, это было неизбежно, что он стал таким».

На самом деле это непостижимо.

Энн Рул,29 января 1980 года

Глава 1

Никто даже не взглянул на молодого человека, в субботу 8 января 1978 года вышедшего на автовокзале компании «Трейлуэйз» в Таллахасси, Флорида. С виду студент колледжа или чуть постарше, он ничем не выделялся среди приехавших на этой неделе в столицу Флориды тридцати тысяч студентов. Как он и планировал. В атмосфере кампуса он чувствовал себя легко как дома.

В действительности от дома он находился на максимально возможном в пределах территории США расстоянии. Это он тоже планировал. Он планировал все. Он совершил невозможное и теперь намеревался начать новую жизнь – с новым именем, «украденной» биографией и совершенно непохожим сценарием поведения. И не сомневался, что пьянящее чувство свободы будет кружить голову вечно.

В штате Вашингтон, в Юте или Колорадо даже самые невнимательные зрители местных телеканалов и читатели местных газет его бы сразу узнали. Но здесь, в Таллахасси, штат Флорида, он аноним. Просто один из множества красивых улыбчивых молодых людей.

Он – Теодор Роберт Банди. Но никакого Теда Банди больше нет. Теперь он Крис Хаген. Это пока, а потом он решит, кем ему стать.

Он очень долго мерз. Мерз ночью в Гленвуд-Спрингс, штат Колорадо, незамеченным сбежав из здания окружного суда Гарфилда. Мерз в первый день наступившего года, в толпе болельщиков, смотревших трансляцию бейсбольного матча со стадиона «Роуз Боул» в баре в Энн-Арборе, штат Мичиган. Мерз, когда решил ехать на юг. Все равно куда – только бы солнце жаркое, мягкий климат и студенческий кампус.

Почему именно в Таллахасси? Скорее случайно. Задним числом становится ясно, как случайные решения часто приводят к трагедии. Кампус Мичиганского университета ему очень понравился, и он мог бы там остаться. Денег из тюремного тайника на оплату двенадцатидолларовой комнаты в «Юношеской христианской ассоциации» ему бы хватило, но в январе в Мичигане очень холодные ночи, а у него не было теплой одежды.

Во Флориде он уже бывал. Еще в 1968 году энергичного молодого республиканца наградили поездкой на партийный съезд в Майами. Однако, штудируя в библиотеке Мичиганского университета каталог колледжей, думал он не о Майами.

На глаза ему попался Флоридский университет в Гейнсвилле, но его он сразу отверг. Поблизости никакой воды, и позднее он говорил: «На карте он выглядел неправильно. Мое предубеждение, полагаю».

Зато Таллахасси «выглядел превосходно». Ему, всю жизнь проведшему в штате Вашингтон на берегу залива Пьюджет, хотелось слышать звук и вдыхать запах воды, а Таллахасси стоит на реке Оклохони, впадающей в бухту Апалачи обширного Мексиканского залива.

Он знал, что путь домой ему заказан навсегда, но индейская топонимика Флориды напоминала ему названия городков и рек штата Вашингтон, данные племенами Северо-Запада.

Это будет Таллахасси.

С Нового года он путешествовал комфортабельно. Непросто далась первая ночь на воле, но он был рад свободе. Он понимал, что драндулет, угнанный на улицах Гленвуд-Спрингс, мог не проехать через заснеженный перевал в Аспен, но ничего другого не оставалось. Машина сгорела в тридцати милях[8] от Вейла и в сорока от Аспена, но добрый самарянин помог ему столкнуть ее с шоссе, а его самого подбросил обратно в Вейл.

Потом, еще до обнаружения его побега, он добрался до Денвера на автобусе, затем на такси до аэропорта и полетел в Чикаго. На поезде он последний раз ездил в детстве, и путешествие на «Амтрак» до Энн-Арбор ему понравилось. Впервые за два года он немного выпил в вагоне-ресторане, размышляя о тюремщиках, ежеминутно искавших его в уносившихся все дальше сугробах.

В Энн-Арбор он пересчитал деньги и понял, что придется экономить. Закон он не нарушал с момента пересечения границы Колорадо, но решил, что еще один угон ничего не изменит. Машину с ключом в зажигании он бросил посреди черного гетто в Атланте. С Тедом Банди автомобиль никто и никогда не связал – даже Федеральное бюро расследований (организация, по его мнению, крайне переоцененная), только что поместившее его в список десяти самых разыскиваемых преступников.

Автобусом Тед добрался до самого центра Таллахасси. Выйдя из автобуса, он немного испугался. Ему показалось, что он столкнулся со знакомым по тюрьме в Юте. Но мужчина посмотрел сквозь него, и Тед понял, что одержим легкой паранойей. Кроме того, у него не было денег ехать дальше, осталась только сумма на жилье.

Таллахасси ему понравился. Просто само совершенство: тихо, пусто, воскресным утром настоящая глухомань. Он прошелся по Дюваль-стрит, и это было великолепно. Тепло, воздух наполнен ароматами; казалось особенно верным приехать сюда с первыми рассветными лучами. Словно возвращающийся домой почтовый голубь, он направился к кампусу Флоридского университета. Тот долго искать не пришлось. Дюваль-стрит упиралась прямо в колледж. Потом он свернул направо. Впереди показались старый и новый Капитолий, а за ними и сам кампус.

Вдоль дороги напоминанием о доме рос кизил, однако остальная флора была странной и непохожей на ту, к которой он привык на родине. Виргинские и черные дубы, длиннохвойные сосны, финиковые пальмы, высокие ликвидамбары. Весь город словно укрывался под сенью деревьев. В январе ветви ликвидамбаров стояли голые, и картина немного напоминала северный зимний пейзаж, только температура около двадцати градусов тепла.

Сама странность пейзажа вселяла в него ощущение безопасности, словно все плохое осталось в прошлом, причем настолько далеком, что произошедшее за последние четыре года можно просто забыть. Забыть, как будто ничего и не было. Это он умел. В его разуме было место, куда он мог отправиться и в самом деле забыть. Не стереть. Забыть.

Однако эйфория пошла на убыль, когда он подошел к кампусу Флоридского университета. Возможно, он совершил ошибку. Он ожидал найти куда более обширное поле деятельности и больше табличек о сдаче жилья. Объявлений о сдаче было совсем немного, и он понимал, что газетные объявления тоже мало ему помогут. Определить, какие адреса ближе к университету, он не сможет.

В одежде, слишком легкой для Мичигана и Колорадо, уже становилось жарко, и, зайдя в книжный магазин кампуса, он запихнул свитер и шапку в шкафчик.

На оставшиеся сто шестьдесят долларов не разгуляешься, ведь ему еще нужно найти комнату, внести за нее депозит и как-то питаться, пока он не найдет работу. Он узнал, что большинство студентов живут в общежитиях, домах студенческих братств и самых разных старых квартирах или меблированных комнатах вокруг кампуса. Но он опоздал. Семестр уже начался, и почти все помещения были сданы.

Близ кампусов университетов штата Вашингтона и Юта Тед Банди жил в хороших квартирах и просторных комнатах в верхних этажах комфортабельных старых зданий, и вряд ли его очаровал псевдоколониальный фасад дома «Оук» на Вест-Колледж-авеню. Прозвище дом получил по единственному росшему перед ним дубу. Стар и потрепан был не только дуб, но и дом. Облупленная краска, покосившийся балкон, зато в окне красовалась табличка «Сдается».

Льстиво улыбаясь арендодателю, он быстро сговорился снять комнату всего за сотню депозита. Представившись Крисом Хагеном, пообещал в течение месяца внести арендную плату в размере 320 долларов за два месяца вперед. Комната была обшарпанной под стать дому, зато позволяла не ночевать на улице. У него появилось жилье – отправная точка реализации прочих планов.

Тед Банди учился на опыте – своем и чужом. За прошедшие четыре года его жизнь описала полный круг: от успешного молодого человека, могущего в обозримом будущем стать губернатором штата Вашингтон до преступника в бегах. О преступном мире он много узнал уже от сокамерников. И превзошел не только их всех, но и большинство тюремщиков. Способности, помогавшие ему преуспевать в «цивилизованном» мире, постепенно переориентировались на единственную цель: побег и гарантированное пребывание на свободе, даже вопреки статусу, возможно, самого разыскиваемого преступника Соединенных Штатов.

Он видел судьбу беглецов, недостаточно умных, чтобы все спланировать. Знал, что главное для него – раздобыть документ, удостоверяющий личность. И не один, а несколько. Он видел, как менее дальновидных беглецов возвращали в тюрьмы, и понял, что их главной ошибкой была неспособность предъявить остановившим их правоохранителям удостоверение личности, не вызывающеее подозрений у компьютерного «Большого брата» в Национальном криминалистическом центре в Вашингтоне, округ Колумбия.

Он этой фатальной ошибки не совершит. Первым делом ему надо просмотреть личные дела студентов и отыскать пару примерных досье выпускников. Несмотря на возраст – тридцать один год, в новой жизни он решил стать двадцатитрехлетним выпускником. Обзаведясь таким надежным прикрытием, он найдет еще парочку подходящих досье и пустит их в ход, если чутье подскажет, что за ним слишком пристально наблюдают.

И ему надо найти работу, но только не привычную для него работу: сотрудника социального обеспечения, психотерапевта, помощника политика. Ему нужна рабочая профессия. Ему нужно обзавестись номером социального страхования, водительскими правами и адресом постоянного места жительства. Последний у него уже есть. После внесения депозита за комнату у него осталось всего шестьдесят долларов и шок от скачка инфляции за время его заключения. Он считал, что пары сотен, с которыми он бежал, хватит на месяц или два, но деньги почти закончились.

Он это исправит. Программа проста. Первым делом – документы, потом – работа, и последнее, но наиважнейшее – ему надо сделаться самым законопослушным гражданином из всех, когда-либо ходивших по улицам Флориды. Он поклялся, что самым крупным нарушением закона, которое он позволит себе допустить, будет переход проезжей части в неположенном месте – ничего такого, что сможет привлечь внимание полицейских. Теперь он человек без прошлого. Тед Банди умер.

Как и все его планы, этот план был хорош. Исполни он его до конца, его вряд ли снова арестуют. У флоридских полицейских хватает собственных подозреваемых в убийствах, за которыми надо следить, и их мало интересуют преступления, совершенные в таких далеких штатах, как Юта или Колорадо.

Большинство молодых людей, оказавшись среди незнакомцев в чужом городе, с шестьюдесятью долларами кармане, без работы и с обязательством до конца месяца уплатить 320 долларов за съемную комнату, испугавшись смутного будущего, непременно бы запаниковали.

«Крис Хаген» не паниковал. Он испытывал радостный подъем и громадное облегчение. Он сбежал. Он на свободе и ушел от погони. Каково бы ни было его будущее, все бледнело в сравнении с тем, что в закончившемся 1977 году означало для него это утро девятого января. Засыпая на узкой кровати в убогой комнате в Таллахасси, он был спокоен и счастлив.

И не без причин. В девять утра девятого января Теодору Роберту Банди – кем он уже не был – следовало предстать в Колорадо-Спрингс, Колорадо, перед судом за убийство первой степени. Теперь суда не будет.

Обвиняемый исчез.

Глава 2

Тед Банди, «умерший» и вновь родившийся 8 января 1978 года в Таллахасси как Крис Хаген, был человеком достижений. Хотя в целом его жизнь, казалось, не возвышалась над плоской пустошью среднего класса, многое в ней выходило из ряда вон.

Белой вороной его сделали уже обстоятельства рождения. В Америке 1946 года нравы разительно отличались от утвердившихся в семидесятых и восьмидесятых. Сегодня при узаконенных абортах, вазэктомии и противозачаточных таблетках внебрачных детей рождается немало. На незамужних матерей могут коситься, но уже не подвергают остракизму, большинство из них от детей не отказываются и безболезненно вливаются в общество.

В 1946 году все обстояло иначе. Добрачный секс, разумеется, как и во все времена, существовал, но о занятиях им женщины не рассказывали даже лучшим подругам. Девушек, занимавшихся добрачным сексом, считали непорядочными, а вот мужчины могли им хвастаться. Несправедливо и даже глупо, но именно так. В ту пору либеральной считали фразу «только приличные девушки попадаются». Воспитываемые заботливыми матерями девочки редко сомневались в девственности как самоцели.

Элеонор Луиз Кауэлл было двадцать два года, «хорошая девочка» из глубоко религиозной семьи на северо-западе Филадельфии. Можно только вообразить ее панику, когда она поняла, что забеременела от того, кого сегодня называет просто «моряком». Он бросил ее, испуганную и одинокую, перед лицом ее строгой семьи. Родные ее поддержали, но были потрясены и опечалены.

Аборт исключался. Нелегальную операцию в мрачных комнатах на темных улицах проводили старухи и лишенные лицензии врачи. Отвергался аборт и религиозным воспитанием. К тому же она успела полюбить растущую в ней новую жизнь. Претила ей и мысль отдать ребенка на усыновление. Она поступила так, как могла. На седьмом месяце ушла из дома и отправилась в приют для матерей-одиночек Элизабет Лунд в вермонтском Берлингтоне.

Местные острословы окрестили его «приютом Лиззи Лунд для гулящих». Шуточка, известная обитательницам приюта, но им ничего другого не оставалось, как дожидаться родов в атмосфере если и не враждебной, то явно игнорирующей их чувства.

24 ноября 1946 года после шестидесяти трех дней пребывания в приюте родился Теодор Роберт Кауэлл.

Элеонор привезла сына в родительский дом в Филадельфии и затеяла безнадежный фарс. Ребенку велели звать Элеонор старшей сестрой, а бабушку и дедушку – «матерью» и «отцом». Не по годам сообразительный невысокий мальчуган с каштановыми кудрями, придававшими ему сходство с фавном, говорил, как ему велят, но чувствовал ложь.

Тед обожал деда-отца Кауэлла. Подражал и уважал, искал у него защиты.

Мальчик рос, и было ясно, что в Филадельфии оставаться нельзя. Бесчисленные родственники отлично знали, кто его родители, и Элеонор пугали трудности подросткового периода. Район был рабочий, дети слушали и повторяли родительские шепотки. Ей не хотелось, чтобы Теда называли «ублюдком».

Часть клана Кауэллов жила в штате Вашингтон, и Элеонор с мальчиком предложили переехать к ним на запад. Элеонор, сама отныне Луиз, защищая Теда от предрассудков, 6 октября 1950 года через филадельфийский суд изменила фамилию Теда на Нельсон. Эта расхожая фамилия обещала дать сыну анонимность и не привлекать внимания в школе.

Итак, Луиз Кауэлл с четырехлетним Тедом Нельсоном переехали за 3000 миль в город Такома, штат Вашингтон, где, пока она не устроилась на работу, они жили у родственников. Огромным ударом для Теда стало расставание с дедом, и старика он не забывал никогда. Тем не менее к новой жизни он привык быстро. Он подружился с двоюродной сестрой Джейн и братом Аланом Скоттами, почти его одногодками.

В Такоме, третьем по величине городе штата Вашингтон, Луиз и Тед начали новую жизнь. Красоты такомских холмов и бухт часто заволакивал индустриальный смог, а на центральные улицы проникли сомнительные забегаловки, пип-шоу и порнографические магазины, обсуживающие отпущенных в увольнительную солдат из Форт-Льюиса.

Луиз ходила в методистскую церковь, где на общественном мероприятии и встретила Джонни Калпеппера Банди – одного из обширного клана Банди, проживающего в районе Такомы. Под стать Луиз повар Банди был невысок – оба не выше 152 сантиметров. Джонни был стеснителен, но казался добрым и надежным.

Ухаживания не затянулись и ограничились все теми же посещениями церковных общественных мероприятий. 19 мая 1951 года Луиз Кауэлл вышла за Джонни Банди. Тед был на свадьбе «старшей сестры» и коротышки-повара с военной базы. Ему не исполнилось пяти, когда у него появилось третье имя: Теодор Роберт Банди.

Луиз продолжала работать секретаршей, и новая семья несколько раз переезжала – до тех пор, пока не купила дом неподалеку от висячего моста «Такома-Нэрроуз». У Теда появились два единоутробных брата и две единоутробные сестры. Любимцем Теда был младший брат, родившийся, когда ему было пятнадцать лет. Теду часто велели присматривать за младшими, и друзья вспоминают, что вместо развлечений с ними ему нередко приходилось нянчиться с детьми. Если он и противился, то жаловался редко.

Вопреки новой фамилии Тед продолжал считать себя Кауэллом. Его всегда притягивали именно Кауэллы.

На Кауэллов он походил. Луиз Банди в мужской версии, вплоть до цвета волос. Вклад биологического отца во внешность, казалось, ограничивался ростом. В младших классах Тед был ниже сверстников, но затем перерос Луиз и Джонни. Со временем он вырастет до 182 сантиметров.

С отчимом Тед проводил время крайне неохотно. Джонни прилагал усилия. Ребенка Луиз он принял. И если Тед от него явно отдалялся, он списывал это на начало подросткового возраста. В наказаниях последнее слово было за Луиз, хотя Джонни мог поддать ремня.

Тед и Джонни часто собирали бобы на акрах зеленеющих полей, расходящихся в долинах за Такомой. Вдвоем они могли заработать от пяти до шести долларов в день. Если в военном госпитале Мадиган повар Банди трудился в первую смену – с пяти утра до двух часов дня – они спешили на поля и собирали бобы в дневную жару. Но даже если смена была вечерней, он все равно вставал рано и помогал Теду развозить газеты. На утреннем маршруте Теда было 78 клиентов, и в одиночку работа отнимала много времени.

Джонни Банди стал лидером бойскаутов и часто организовывал походы. Но нередко вылазки возглавляли дети других родителей. Казалось, у Теда всегда наготове отговорка, чтобы отпроситься.

Как ни странно, Луиз никогда напрямую не говорила Теду, что она приходится ему не старшей сестрой, а матерью. Иногда он называл ее матерью, а иногда просто по имени.

Тем не менее все друзья семьи видели, что из всех своих детей именно его она считала самым талантливым. Чувствуя, что он особенный и ему необходимо поступать в колледж, она убеждала его начинать копить на образование, когда ему было всего тринадцать или четырнадцать лет.

Тед рос как сорняк, но был очень стройным – в средней школе даже слишком изящным для американского футбола. Учился он в школе Ханта и оказался на беговой дорожке, показав скромные успехи в беге с низкими препятствиями.

Учеба давалась ему намного лучше. Обычно он успевал без троек, а если нужно было закончить проект, всю ночь не ложился спать.

В средней школе мальчишки его дразнили. Кое-кто из однокашников вспоминает, что Тед мылся в отдельной кабинке, а не в общей душевой, где мальчики шумели и кричали. Насмехаясь над его застенчивостью, они развлекались тем, что заглядывали в кабинку и обливали его холодной водой. Униженный и разъяренный, он пускался за ними в погоню.

В такомской старшей школе Вудро Вильсона Тед учился в самом большом за всю историю этого учебного заведения выпуске. В 1965 году в нем было 740 учащихся. Искать в школе Вудро Вильсона документы Теда Банди бесполезно. Они исчезли, но многие друзья его помнят.

Молодая женщина, сегодня адвокат, вспоминает семнадцатилетнего Теда: «Он был хорошо известен, популярен, но не повсеместно, впрочем, как и я. Привлекательный, хорошо одетый, с прекрасными манерами. Он наверняка ходил на свидания, но не помню, чтобы хоть раз с его кем-нибудь видела. Помню, вроде видела его на танцах, в особенности на таких, где девушки приглашают парней. Впрочем, не уверена. Он был немного застенчив, почти интроверт».

В старшей школе лучшими друзьями Теда были Джим Паулюс, плотный темноволосый парень, носивший очки в роговой оправе и активно занимавшийся школьной политикой, и Кент Майклс, вице-президент школьного совета, запасной футбольной команды, а сегодня адвокат в Такоме. Тед часто катался с ними на лыжах, но, несмотря на пробуждающийся интерес к политике, в школьный совет не входил.

В выпуске из почти 800 учащихся он был средней рыбкой в большом пруду. Не из самых популярных, но ближе к верхнему ряду и многими любимый.

В учебе он преуспел. Вышел на средний балл 4 с плюсом. По окончании школы его удостоили стипендии такомского Университета Пьюджет-Саунда.

Необычную заметку Тед написал в принадлежавший однокласснице экземпляр ежегодника «Нова» школы Вудро Вильсона:

«Дражайшая В.,
Сласть вешнего дождя смывает боль окна [так в оригинале] (Ничего не могу поделать. Просто вырвалось) Теодор Роберт Банди
Пэот [так в оригинале]»

Единственный факт, способный весной 1965 года омрачить имидж юного выпускника, состоял в том, что органы по делам несовершеннолетних округа Пирс как минимум дважды задерживали Теда по подозрению в автоугоне и краже со взломом. Никаких данных о его пребывании под стражей нет, но сотрудники органов по делам несовершеннолетних его знали. Детали уже не установить, поскольку по закону после достижения правонарушителем восемнадцати лет все документы уничтожают, и остается только карточка с именем и перечнем правонарушений.

Летом 1965 года Тед, собирая на колледж, работал в энергетической компании Такомы, а в учебном году 1965–1966 года учился в университете Пьюджет-Саунда.

Проработав следующее лето на лесопилке, Тед перешел в Вашингтонский университет и записался на интенсивный курс китайского. Он считал, что вскоре Китай заявит о себе и знание китайского ему пригодится.

Тед переехал в Макмахон-Холл – общежитие в университетском кампусе. При всем страстном желании серьезных отношений с девушками у него пока не было. Мешали застенчивость, ощущение скверной социальной адаптации, скованность заурядностью происхождения из среднего класса, невозможность что-либо предложить тем девушкам, о которых он грезил.

Весной 1967 года в Макмахон-Холл Тед увидел Стефани Брукс и понял, что она – женщина его мечты. Стефани не походила ни на кого из знакомых ему девушек, и он считал ее самой изысканной, самой красивой из всех земных созданий. Он глядел на нее, понимая, что она явно предпочитает накачанных футболистов, и не решался к ней подойти. Десяток лет спустя он написал: «Общего у нас с ней было столько же, сколько у «Сирс и Робак» с «Саксом»[9]. Романтический интерес к С. я никогда не считал реальнее романтического интереса к элегантным созданиям со страниц модных журналов».

Впрочем, один общий интерес у них был. Горные лыжи. У Стефани имелась машина, и ему удалось добиться, чтобы она подвезла его до горных вершин к востоку от Сиэтла. Когда они возвращались после дня катания по склонам, он пожирал взглядом красивую темноволосую девушку за рулем. Говорил себе, что Стефани неизмеримо выше его на социальной лестнице, и понимал, что уже увлечен ею. Когда она стала проводить с ним все больше и больше времени, его это ошеломило и взволновало. Интенсивный курс китайского до поры отошел на второй план.

«Это окрыляло и подавляло одновременно, – вспоминал он. – Первое касание рук, первый поцелуй, первая ночь вместе. Следующие шесть лет мы с С. встречались при самых зыбких обстоятельствах».

Тед влюбился. Годом старше него, из богатой калифорнийской семьи, Стефани, возможно, была его первой любовницей. Ему было двадцать. И он мало что мог предложить девушке, выросшей в атмосфере, где деньги и престиж были чем-то само собой разумеющимся. Тем не менее она прожила с ним год, возможно, важнейший год в его жизни.

Для оплаты учебы в колледже Тед сменил целый ряд низкооплачиваемых работ: подавальщика в шикарном сиэтлском яхт-клубе, подавальщика в почтенном сиэтлском отеле «Олимпик», мерчандайзера в «Сэйфвэй», кладовщика склада хирургических материалов, курьера и продавца обуви. С большинства этих мест он уходил сам, как правило, несколько месяцев спустя. В досье «Сэйфвэй» его аттестовали «разумным» и отметили, что однажды он просто не вышел работу. Но и на склад хирургических материалов, и в курьерскую службу его брали дважды и охарактеризовали как любезного и надежного сотрудника.

В августе 1967 года Тед подружился с работавшей в яхт-клубе шестидесятилетней Беатрис Слоан. Миссис Слоан, вдова, считала молодого студента милым проходимцем, и через полгода совместной работы в яхт-клубе Тед мог подговорить ее практически на все. И еще долгие годы они оставались друзьями. Она устроила его в отель «Олимпик», где он продержался лишь месяц. Сотрудники донесли о подозрениях, что он воровал из шкафчиков. Миссис Слоан несколько шокировало, когда Тед показал ей украденную в отеле униформу, но она сочла это мальчишеской шалостью. Так она оправдывала очень многие его поступки.

Беатрис Слоан была наслышана о Стефани и поняла, что Тед хочет произвести впечатление на эту чудесную девушку. Она часто давала ему машину, и рано утром он ее возвращал. Однажды Тед сказал ей, что собирается приготовить для Стефани изысканный обед, и вдова одолжила ему лучший хрусталь и серебро для создания идеальной обстановки. Она смеялась, когда он мастерски изобразил британский акцент, на котором собирался изъясняться, подавая приготовленные им блюда.

Она чувствовала, что нужна Теду. Он объяснял, что у него в семье нравы суровые и теперь он совсем один. Она разрешила ему давать свой адрес в поисках работы и для указания места жительства. Иногда ему негде было ночевать, кроме как в фойе Макмахон-Холла, общежития, от которого у него оставался ключ. Она подозревала, что он замешан в махинациях, но считала, что знает причину. Он лишь пытался выживать.

Тед ее развлекал. Как-то надел черный парик и изменился до неузнаваемости. Позже она увидела его в том же парике по телевизору во время предвыборной кампании губернатора Розеллини.

Миссис Слоан догадывалась, что Тед тайком водит девушек, по ее выражению, «крутить шашни» в «воронье гнездо» яхт-клуба, и подозревала, что, развозя по домам пьяных членов клуба, таскает у них деньги, но Тед ей нравился. Он всегда находил время с ней поговорить и хвастался, что его отец – известный шеф-повар, рассказывал, что собирается поехать в Филадельфию навестить вращающегося в высших политических сферах дядю. Однажды она даже дала ему взаймы, о чем пожалела. Когда он не вернул долг, она позвонила Луиз Банди и попросила напомнить Теду. Луиз, по словам миссис Слоан, рассмеялась в ответ и заявила: «С вашей стороны глупо было давать ему деньги. Вы их больше не увидите. В нашем доме он посторонний».

Стефани встретила Теда весной 1967 года на предпоследнем курсе университета. Все лето и до конца 1968 года она была влюблена в него. Но любила не так сильно, как он ее. Они часто ходили туда, где не требовалось много денег: на прогулки, в кино, в закусочные, иногда катались на лыжах. Он был очень милым и нежным любовником, и порой ей казалось, что у них может получиться.

Но Стефани в облаках не витала. Чудесно завести роман в колледже, неспешно бродить, взявшись за руки, по лесным тропинкам вблизи кампуса, пока цветущую сакуру сменяют рододендроны, а потом кудрявые клены облачаются в оранжевое убранство. Весело кататься на лыжах в Каскадных горах, но Стефани чувствовала, что отношения с Тедом зашли в тупик: ни настоящих планов, ни перспектив на будущее у него нет. Сознательно или подсознательно, Стефани не хотелось ничего менять в привычной жизни. Она хотела, чтобы муж вписался в ее калифорнийский мир, а Тед Банди, как ей казалось, в него не впишется.

Стефани считала Теда слишком эмоциональным и неуверенным в себе. Казалось, он даже специальность выбрать не может. И еще она подозревала, что он манипулирует людьми, специально ищет полезные знакомства. Она считала, что он ей врет из желания понравиться. Это тревожило ее даже сильнее его нерешительности и склонности манипулировать.

В июне 1968 года Стефани окончила Вашингтонский университет, и их связь, казалось, легко порвется. Теду предстояли еще годы учебы, а она переедет в Сан-Франциско, начнет работать и встретится со старыми друзьями. Роман засушит дальность расстояний и редкость встреч.

Но в 1968 году Тед выиграл грант на летний курс интенсивного китайского в Стэнфорде. По шоссе Бейшор занятия были в нескольких минутах езды до дома ее родителей, и все лето они продолжали встречаться. Когда Теду пришла пора возвращаться в Вашингтонский университет, Стефани была непреклонна. Заявила ему, что между ними все кончено и им больше не по пути.

Он был раздавлен. Не верил, что она его бросила. Его первая любовь, безупречное воплощение его мечты. И она собиралась от него уйти. Да, он был прав с самого начала. Она слишком красива. Слишком богата. Не стоило и мечтать, что она будет принадлежать ему.

Тед вернулся в Сиэтл. Курс китайского его не волновал. Его вообще мало что волновало. Оставалась у него еще зацепка в политических сферах. В апреле 1968 года его назначили председателем партийного отделения штата и вице-председателем Нового большинства за Рокфеллера, а также наградили поездкой на партийный съезд в Майами. Тед мог думать только о разрыве со Стефани, и в Майами он просто смотрел, как прокатили его кандидата.

Вернувшись в университет, он записался на курс уже не китайского, а градостроительства и социологии. Прежнего академического блеска не показал и вылетел из колледжа. Осенью 1968 года Тед стал шофером Арта Флетчера, популярного черного кандидата на пост вице-губернатора. Ему постоянно грозили расправой, и поэтому он переехал в секретный пентхаус. Помимо шофера Тед сделался телохранителем и спал в соседней спальне. Хотел носить оружие, но Флетчер запретил.

Выборы Флетчер проиграл.

Казалось, все планы Теда рушились. В начале 1969 года он отправился в поездку с целью узнать о своем происхождении. Увидел родственников в Арканзасе и в Филадельфии и посетил несколько занятий в Темпльском университете. Мысль об истинной цели путешествия все время не давала ему покоя.

Алан и Джейн Скотт, двоюродные брат и сестра, с кем он рос в Такоме, делали ему намеки. Он и сам всегда чувствовал скрытую в воспоминаниях о первых годах жизни правду. Ему необходимо было узнать, кто он такой.

Проверив архивы в Филадельфии, Тед отправился в Берлингтон, штат Вермонт. В местном архиве лежало его свидетельство о рождении с архаичной и жестокой печатью «внебрачный». Его матерью была Элеонор Луиз Кауэлл. Отцом был записан Ллойд Маршалл, выпускник Университета штата Пенсильвания, ветеран ВВС, моряк, 1916 года рождения.

Когда родился Тед, отцу было тридцать. Почему он их бросил? Был женат? Что с ним стало? Неизвестно, пытался ли Тед найти мужчину, исчезнувшего из его жизни еще до его рождения. Но Тед узнал. Узнал то, что всегда чувствовал: Луиз его мать. Джонни Банди ему не отец, как и любимый дедушка. Отца у него не было.

Тед продолжал писать Стефани. Она иногда отвечала. Он знал, что она работает в брокерской конторе в Сан-Франциско. Возвращаясь на Западное побережье, он страстно хотел заехать к ней. Вранье же матери не стало для него полной неожиданностью. Не стало неожиданностью вообще, но все же ранило.

Ярким весенним днем 1969 года Стефани вышла с работы. Вдруг кто-то положил руки ей на плечи. Она обернулась. Это был Тед.

Если он надеялся, что она будет рада его видеть и роман возобновится, его ждало горькое разочарование. Ей было приятно, но не более того. Тед оставался все тем же давно знакомым, плывущим по течению молодым человеком. Которого вдобавок отчислили из колледжа.

Прими она его тогда, это могло бы смягчить его унижение. Но она не смогла. Она спросила, как он оказался в Сан-Франциско, и он что-то пробормотал про автостоп. Они поговорили, и она отказала ему второй раз.

Стефани подумала, что больше никогда его не увидит.

Глава 3

Все же ни открытия о родителях, ни окончательный отказ Стефани, обрушившиеся в 1969 году на Теда Банди, не сломили его дух. Даже наоборот, укрепили и придали холодной решимости. Если Господь отнял у него все, значит, он изменится. Непоколебимой силой воли он добьется такого успеха, который признает мир – и в первую очередь Стефани. Последующими метаморфозами Тед стал сродни героям Горацио Элджера[10].

В Макмахон-Холл он возвращаться не хотел. Слишком много воспоминаний о Стефани. Вместо этого он бродил по Университетскому кварталу, стучался в двери старинных домов по улицам к западу от кампуса, приветливо представлялся студентом-психологом и говорил, что ищет комнату.

Фреду Роджерс, пожилую даму, жившую с мужем Эрнстом в аккуратном двухэтажном доме номер 4143 по 12-й Норд-Ист-стрит, Тед очаровал. Она сдала ему большую комнату в юго-восточной части дома. За пять лет Тед из жильца стал Роджерсам почти сыном. Тед пообещал не слишком здоровому Эрнсту помогать по хозяйству и в саду. И слово сдержал.

Тед позвонил давней знакомой по сиэтлскому яхт-клубу Беатрис Слоан. Ей он показался все таким же – авантюристом, строящим блестящие планы на будущее. Тед рассказал, что побывал в Филадельфии, встретился с богатым дядей, а сейчас направляется в Аспен, Колорадо, работать лыжным инструктором.

– Тогда я свяжу тебе лыжную шапку, – тотчас откликнулась Беатрис.

– Не стоит. У меня есть лыжная маска. Но мне надо добраться до аэропорта.

Миссис Слоан довезла Теда до аэропорта и проследила, как он сел на рейс в Колорадо. Ее слегка удивила дороговизна лыжного снаряжения Теда. Она знала о его трудностях с деньгами, но снаряжение было самым лучшим.

Зачем Тед отправился в Колорадо, неясно. Его не ждала ни работа лыжного инструктора, ни даже ее обещание. Возможно, ему хотелось увидеть лыжные курорты, которыми восторгалась Стефани. В Вашингтонский университет Тед вернулся точно к началу осеннего семестра.

В психологии Тед, казалось, обрел себя. По физиологической психологии, социальной психологии, дрессировке животных, статистическим методам, психологии развития, девиантной личности и девиантному развитию он получал пятерки и изредка четверки. Молодой человек без планов и целей стал примерным студентом.

Преподаватели его любили, в особенности Патришия Луннеборг, Скотт Фрэйзер и Рональд И. Смит. Три года спустя Смит написал Теду рекомендательное письмо для поступления в юридическую школу университета Юты. Вот его фрагмент:

«Мистер Банди, несомненно, один из лучших студентов бакалавриата нашего учебного заведения. Но лично я причислил его к 1 % моих лучших студентов бакалавриата как Вашингтонского университета, так и университета Пёрдью. Он чрезвычайно одарен, привлекателен, целеустремлен и добросовестен. Ведет себя он скорее не как студент, а как молодой специалист. Способен упорно работать, а пытливость его ума делает общение с ним приятным… В результате, как специализирующийся на психологии студент бакалавриата, мистер Банди крайне заинтересовался изучением психологических переменных, влияющих на решение присяжных. В настоящее время мы вместе ведем исследования в этой сфере.

Должен признать, я сожалею о решении мистера Банди предпочесть карьеру на юридическом поприще продолжению профессиональной подготовки психолога. Наша потеря – ваша находка. Не сомневаюсь, что в юридической сфере мистер Банди проявит себя и как студент, и как профессионал. Безоговорочно вам его рекомендую».

Для хороших отношений с преподавателями Теду ничего кроме академических успехов не требовалось. Но Тед зачем-то сказал профессору Скотту Фрэйзеру, что был приемным ребенком и все детство постоянно менял приемные семьи. Фрэйзер это запомнил и впоследствии искренне удивлялся, что Тед его обманул.

Тед нередко заходил в бары университетского квартала выпить пива, а то и виски. 26 сентября 1969 года в «Сэндпайпер Таверн» он встретил главную женщину следующих семи лет своей жизни.

Звали ее Мег Андерс*. Как и Стефани, Мег была на несколько лет старше Теда. Молодая разведенная мать с трехлетней дочерью Лиэн. Мег была миниатюрна, с длинными каштановыми волосами, не ослепительно красива, но миловидна и выглядела моложе своих лет. Дочь знаменитого врача из Юты, она понемногу приходила в себя после разрушительного брака, развалившегося, когда она узнала, что ее муж – осужденный преступник. Мег развелась, забрала дочь и переехала в Сиэтл, чтобы начать новую жизнь. Устроилась секретаршей в один из колледжей Сиэтла. Знакомых, кроме Линн Бэнкс, подруги детства из Юты, и сотрудников колледжа, у нее в городе не было.

Поколебавшись, Мег все же позволила Теду угостить ее пивом, и красивый молодой человек, рассказывающий о философии и своих планах на будущее, ее очаровал. Она дала ему номер телефона, но звонка не ждала. И когда он позвонил, Мег обрадовалась.

Так завязалась сначала дружеская, а потом и любовная связь. Тед продолжал жить у Роджерсов, Мег не расставалась со своей квартирой, но много ночей они проводили вместе. Она влюбилась в него: в ее положении это было практически неизбежно. В отличие от Стефани она безоговорочно верила в его успех и часто ссужала ему деньги на учебу. Едва ли ни с самого начала Мег хотела выйти за него замуж, но относилась с пониманием, когда он говорил, что у них все еще впереди. Прежде ему необходимо чего-то добиться.

Он устроился на неполный день продавцом обуви и вновь работал кладовщиком на складе хирургических материалов. Когда он еле сводил концы с концами, Мег помогала ему деньгами.

Порой ее тревожило, что Тед остается с ней только ради денег и положения ее семьи. Приехав с ним на Рождество 1969 года в родительский дом в Юту, она заметила, каким оценивающим взглядом оглядывал он семейные владения. Но было в Теде и много другого. Он был добр к ней и по-отечески заботился о Лиэн. Неизменно дарил ее дочке цветы на день рождения, а 26 сентября в ознаменование первой встречи посылал Мег красную розу.

Мег чувствовала, что Тед иногда ей изменял. Знала, что он мог зайти с приятелем в бар и подцепить девочек. Мег старалась об этом не думать. Время все расставит по своим местам.

Лишь о существовании Стефани она не подозревала, как и о том, насколько прочно та заняла в голове Теда то место, на которое претендовала она сама. Расставшись с Тедом весной 1969 года, Стефани почувствовала облегчение, однако окончательно общаться с ним не прекратила. У сокрушительно изменившей жизнь Теда Банди калифорнийки имелись родственники в Ванкувере, в Британской Колумбии, и она к ним ездила через Сиэтл. А проездом периодически звонила Теду – поприветствовать.

В 1969 и 1970-х годах жизнь Теда наконец пошла в гору. Он преуспевал во всем. Стал обходительнее, образованнее и непринужденнее в общении. Был идеальным гражданином. Даже получил благодарность Департамента полиции Сиэтла, когда догнал уличного воришку и вернул владельцу украденную сумку. Летом 1970 года Тед спас трехлетнего малыша, тонувшего в озере Грин на северной окраине Сиэтла. Только Тед заметил, что ребенок отстал от родителей и тонет, бросился в воду и спас его.

Не терял он связи и с республиканцами. Был членом комиссии избирательного округа и все более активно участвовал в партийной работе.

Близкие считали Мег подругой Теда. Он привел ее знакомиться с Луиз и Джонни Банди в несуразный сине-белый такомский дом, и им она понравилась. Луиз радовалась, что сын, похоже, оправился от разрыва со Стефани.

С 1969 года Мег стала желанной гостьей и в такомском доме Банди, и в загородном треугольном домике, построенном на озере Кресент неподалеку от Гиг Харбор, штат Вашингтон. Мег, Тед и Лиэн часто совершали походы, сплавлялись на плотах и ходили по реке под парусом, а также насколько раз ездили в Юту или Элленсберг, штат Вашингтон, навестить Джима Паулюса, школьного друга Теда.

Все, к кому они приезжали, находили Мег милой и веселой, преданной Теду, и их свадьба казалась лишь вопросом времени.

Глава 4

Кабинеты Сиэтлского центра психологической поддержки в 1972 году располагались в огромном викторианском особняке на Капитолийском холме. Некогда район богатых отцов-основателей, сегодня Капитолийский холм на втором месте в городе по уровню преступности. Множество старинных зданий разбросано тут и там посреди жилых домов и на территории Центральной больницы. Идя волонтером в Центр психологической поддержки, я опасалась работы в ночную смену, но когда дома четверо детей, другого свободного времени просто не выкроить.

Тед Банди приступил к студенческой практике примерно тогда же, когда я стала волонтером. Я работала с десяти вечера до двух ночи один раз в неделю, Тед – несколько ночей с девяти вечера до девяти утра. Всего на круглосуточных телефонах сидели 51 доброволец и дюжина практикантов. Из-за смещенного графика большинство из нас никогда не пересекались. С Тедом мы стали напарниками по чистой случайности. Об этой случайности я много с тех пор размышляла, задаваясь вопросом, почему из полусотни сотрудников именно мне пришлось провести с Тедом так много времени.

Среди нас не было ни одного профессионального социального психиатра, но мы сочувствовали людям и действительно хотели помочь попавшим в беду. Сначала всех волонтеров и студентов-практикантов проверял на собеседовании протестантский священник и глава центра Боб Вон, а также магистр социальной психиатрии Брюс Камминс. На трехчасовом вступительном собеседовании мы «доказали», что нормальны, неравнодушны и не запаникуем в чрезвычайных ситуациях. Между собой мы любили повторять, что нам всем необходимо сохранять здравомыслие, иначе чужих проблем лучше не касаться.

После прохождения четырехчасового курса стрессовых психологических ситуаций, когда будущие волонтеры отвечали на инсценированные звонки с разного рода проблемами, нас обучали опытные волонтеры непосредственно у телефонов – давали слушать звонки в параллельные трубки. Теда и меня учил доктор Джон Эшельман, умница и добряк, сегодня декан экономического факультета Сиэтлского университета.

Вечер первой встречи с Тедом я помню. Джон указал на сидевшего у телефона за перегородкой молодого человека и сказал:

– Это Тед Банди. Он будет с тобой работать.

Он поднял голову и улыбнулся. Ему было двадцать четыре года, но выглядел он моложе. В отличие от большинства тогдашних длинноволосых и часто бородатых студентов Тед был гладко выбрит, коротко стриженные вьющиеся каштановые волосы открывали уши: пятнадцать лет назад, в пору моей учебы, студенты именно так и ходили. Одет он был в футболку с коротким рукавом, джинсы и кроссовки, а на столе громоздились учебники.

Он мне сразу понравился. И неудивительно. Он принес мне чашку кофе и, указывая на удивительно широкие ряды телефонных аппаратов, произнес:

– Думаешь, мы справимся? После полуночи Джон уйдет.

– Надеюсь, – ответила я.

Я и вправду на это очень надеялась. Только около десяти процентов звонивших покушались на самоубийство, но и других пугающих проблем хватало. Смогу ли сказать нужные слова? Сумею правильно поступить?

Со временем из нас вышел хороший тандем. Работая по соседству в двух захламленных комнатах на верхнем этаже, в чрезвычайных ситуациях мы, кажется, могли общаться без слов. Если кому-то из нас звонил угрожающий самоубийством, он давал сигнал связаться с телефонной компанией и отследить звонящего.

Ожидание всегда кажется бесконечным. В 1971 году у нас почти час уходил на то, чтобы без наводящих на местоположение слов отследить местоположение абонента. Один из нас старался разговаривать с потенциальным самоубийцей успокаивающим тоном, пока другой носился по кабинетам и звонил в городские службы.

Нам звонили терявшие сознание от передозировки, но мы всегда старались поддержать разговор до тех пор, пока в мембране не раздавались голоса, и наконец кто-то брал трубку и отвечал: «Все в порядке. Мы уже рядом с ним. Везем его в больницу».

Если, как полагают сегодня многие, Банди забирал жизни, он также и спасал жизни. Я знаю, что он спасал жизни, потому что я была тогда рядом.

Четко, как будто это было вчера, я вижу его, склонившегося над телефоном, не перестававшим говорить утешительные слова; вижу, как он поднимает голову, смотрит на меня, пожимает плечами и криво улыбается. Слышу, как он с бесконечным терпением и заботой поддакивает старушке, которая говорит, что в свете газовых фонарей Сиэтл воистину прекрасен, вижу, как он вздыхает и закатывает глаза, внимая покаянной тираде алкоголика. Он никогда не грубил и никогда не торопился. В голосе Теда странно смешивались протяжность западного акцента и точность отрывистой фразировки британского произношения. Это можно назвать галантностью.

Отгороженные от ночи, за запертыми от случайных неадекватных абонентов дверьми, мы в двух своих рабочих кабинетах чувствовали себя островитянами. Двое в целом здании, лишь по телефону связанные с внешним миром.

За стенами слышались сирены полицейских машин и карет скорой помощи, мчащихся по Пайн-стрит к находящейся в соседнем квартале окружной больнице. Вместе с лучами далекого света, сквозь кромешную тьму доходившими до нас от раскинувшегося перед нами порта, и шуршавшим в соснах дождем со снегом сирены казались единственным напоминанием о мире людей снаружи. Нас словно замуровали в бойлерной чужих бед.

Почему мы так быстро стали близкими друзьями, я не знаю. Возможно, потому, что на дежурстве нам приходилось иметь дело с напряженными ситуациями жизни и смерти, сближающими, как окопное братство. Может, вследствие изоляции и из-за того, что мы все время говорили с людьми о самых сокровенных проблемах.

Поэтому, когда выпадали спокойные ночи, когда полная луна наконец шла на убыль, когда кончалось пособие и денег на спиртное не было, когда на ночных прохожих и абонентов, казалось, снисходил прилив спокойствия, мы с Тедом болтали часами напролет.

На первый взгляд могло показаться, что проблем у меня больше, чем у Теда. Он был одним из той редкой породы людей, кто внимательно вас слушает и искренне вами интересуется. Ему расскажешь то, что никогда не расскажешь никому другому.

Большинство волонтеров пришли в центр, потому что сами многое пережили и могли лучше понять обратившихся за помощью. Не была исключением и я. В двадцать один год покончил с собой мой единственный брат. Старшекурсник Стэнфорда, он собирался поступить в Гарвардскую медицинскую школу. Я пыталась убедить его, что жизнь прекрасна и бесценна, но тщетно, потому что мы были слишком близки, и его боль я воспринимала слишком остро. Мне казалось, спаси я еще хоть чью-то жизнь, и мое чувство вины ослабнет.

Тед молча слушал мой рассказ о брате, о долгой ночи ожидания, когда помощники шерифа искали Дона и нашли слишком поздно в безлюдном парке на севере Пало-Альто. Брат умер от отравления угарным газом.

В 1971 году у меня хватало проблем. Брак разваливался, а меня опять терзало чувство вины. На развод мы согласились всего за наделю до того, как у Билла диагностировали злокачественную меланому, смертельный рак кожи.

– Как мне поступить? – спросила я Теда. – Как мне бросить умирающего?

– Ты уверена, что он умирает? – спросил Тед.

– Нет. Во время первой операции все злокачественные новообразования удалили, и кожные лоскуты прижились. Он хочет развестись. На самом деле хочет, но мне кажется, что я бросаю больного, который во мне нуждается.

– Но ведь это его желание? Если он кажется в порядке, если вместе вам плохо, ты не должна чувствовать вину. Это его решение. Его жизнь, в особенности потому, что ему недолго осталось. И так он хочет провести остаток жизни.

– Ты говоришь со мной как с одним из наших абонентов? – с улыбкой произнесла я.

– Может быть. Наверное. Но мое ощущение не меняется. Вы оба заслуживаете того, чтобы наладить свою жизнь.

Совет Теда оказался правильным. Мы развелись, Билл снова женился и прожил еще четыре замечательных года.

События 1971 года в моей жизни не так уж важны для рассказа о Теде, кроме того, насколько его тогдашнего характеризуют проницательный взгляд на мои проблемы и безоговорочная поддержка и вера в мою способность заработать на жизнь писательством. Он был человеком, которому я доверяла долгие годы. Я открылась Теду, и ему стало проще говорить о своих проблемах, хотя заговорил он о них далеко не сразу.

В одну из ночей он проехал на кресле через проем и оказался за столом рядом со мной. За его спиной висел один из множества занимавших почти все стены плакатов – скулящий котенок, который лез по толстой веревке, и надпись: «Доберешься до конца веревки… завяжи узел и держись».

Тед помолчал, пока мы пили кофе. Потом, глядя на свои руки, сказал:

– Представляешь, только год назад я понял, кто я на самом деле. То есть я всегда знал, кто я, но мне требовалось подтверждение.

Ожидая продолжения истории, я удивлено посмотрела на него.

– Я – незаконнорожденный. После моего рождения мать не осмелилась признаться, что я ее сын. Я родился в приюте для матерей-одиночек, а дома она и ее родители рассказывали всем, что я ее брат. Я рос, думая, что мать – это моя сестра, а я – поздний ребенок бабушки и дедушки.

Он остановился, посмотрел на стену дождя за окном. Я молчала. Он еще не договорил.

– Я знал. Не спрашивай, откуда. Слышал разговоры. Или сообразил, что у брата с сестрой не бывает разницы в двадцать лет. И еще Луиз всегда обо мне заботилась. Я рос, зная, что она моя настоящая мать.

– Ты ей об этом говорил?

Он помотал головой.

– Нет, им было бы больно. С ними об этом говорить не стоило. Когда я был маленьким, мы с Луиз от бабушки с дедушкой уехали. Немыслимо, будь они вправду моими родителями. В 1969 году я вернулся на восток. Хотел найти доказательства. Узнал, что родился в Вермонте, пошел в мэрию посмотреть документы. Это несложно – назвал фамилию матери и попросил свое свидетельство о рождении.

– И что ты почувствовал? Ты был шокирован или расстроен?

– Нет. Думаю, мне стало легче. И я нисколько не удивился. Что-то вроде необходимости узнать правду, прежде чем жить дальше. И когда я увидел в свидетельстве о рождении ее фамилию, я все понял. Я уже не ребенок. Мне двадцать один год, я точно знаю.

– Они тебе лгали. Чувствуешь себя обманутым?

– Нет. Не знаю.

– Знаешь, иногда ведь лгут из любви, – сказала я. – Мать от тебя не избавилась. Она сделала все, что было в ее силах. Она наверняка очень тебя любила.

Он кивнул и с нежностью произнес:

– Я знаю, знаю.

– И посмотри на себя сейчас. Ты стал хорошим человеком. Ты стал просто замечательным человеком.

Он взглянул на меня и улыбнулся.

– Надеюсь. Да, пожалуй.

Мы никогда больше об этом не говорили. Когда в 1946 году в Филадельфии Луиз поняла, что беременна, я жила в тридцати милях от нее и училась в школе в Коутсвилле. Помню, когда забеременела моя соседка по парте – об этом говорила вся школа. Таковы были нравы в 1946 году. Мог ли в 1971 году Тед это понять? Мог представить, через что пришлось пройти его матери, чтобы его оставить?

Теду удалось реализовать большую часть своих талантов. На старших курсах психологического факультета он хорошо учился – практически на одни пятерки. При том, что ночами еще работал на телефоне психологической поддержки. Тед был знаком со всеми аспектами психологии.

В осеннем семестре 1971 года Тед ходил на лекции по экологической биологии, адаптации человека, возможностям человека, и на специальные семинары для лучших студентов.

Он был красив, но пережитые трудности, казалось, сделали его еще красивее, словно огранив его черты.

И он был физически силен. Намного сильнее, чем показалось мне при первой встрече. Худощавый, почти хрупкий, и я даже приносила печенье или бутерброды его подкормить. Мне казалось, он недоедал. Но однажды я увидела, как он приехал в клинику на велосипеде в обрезанных джинсах, и удивилась, что ноги у него мускулистые как у спортсмена. Он был худым, но сильным. А его мужская привлекательность была такова, что я думала: будь я одинока или мои дочери постарше, он был бы идеальной парой.

Тед довольно много рассказывал о Мег и Лиэн. Мне казалось, хотя он никогда этого не говорил, что он живет вместе с Мег.

– Она очень интересуется твоей работой, – сказал он однажды. – Не могла бы ты принести ей почитать пару твоих детективных журналов?

Я принесла, и он унес их с собой. Он ни разу о них не упомянул, и я уверена, что он их не читал.

В одну из ночей мы заговорили о его планах поступить в юридическую школу. Уже пришла весна, и он впервые рассказал мне о Стефани.

– Я люблю Мег, и она действительно меня любит, – начал он. – Помогает мне расплатиться за учебу. Я ей многим обязан. Мне не хочется ее обижать, но есть кто-то, о ком я все время думаю.

Он снова меня удивил: раньше он ни о ком, кроме Мег, не говорил.

– Ее зовут Стефани, и я давно с ней не встречался. Живет она в Сан-Франциско, и она очень красивая. Высокая, почти с меня ростом, и родители у нее состоятельные. Всю жизнь только и знала, что быть богатой. Поэтому в ее мир я просто не вписываюсь.

– Вы еще общаетесь? – спросила я.

– Иногда. Болтаем по телефону. Всякий раз, когда я слышу ее голос, все возвращается. Не могу ни на что решиться, пока не попробую еще раз. Готов поступить в любую юридическую школу, только бы в районе Сан-Франциско. Думаю, наша проблема в том, что мы слишком далеко друг от друга. Думаю, окажись мы оба в Калифорнии, мы снова были бы вместе.

Я спросила, как давно они расстались. Он сказал, что в 1968 году, но у Стефани до сих пор никого нет.

– Думаешь, если я пошлю ей дюжину красных роз, она полюбит меня снова?

Вопрос был настолько наивный, что я посмотрела на него, не шутит ли он. Он не шутил. Весной 1972 года он говорил о Стефани так, будто они расстались вчера.

– Я не знаю, Тед. Розы помогут, если она тебя не разлюбила. Но если разлюбила, они не заставят ее полюбить тебя снова.

– Она единственная женщина, которую по-настоящему люблю. Совсем не так, как Мег. Трудно это объяснить. И я не знаю, что мне делать.

Видя блеск в его глазах, когда он говорил о Стефани, я легко представила, какой удар ждет Мег. Я убедила его не давать Мег обещаний, которых не сможет сдержать.

– Рано или поздно тебе придется выбрать. Мег тебя любит. Она помогала тебя в трудные времена, когда у тебя не было денег. И ты сказал, что в семье Стефани ты ощущаешь себя бедняком. Мег – реальность, а Стефани – только мечта. Подумай о том, что ты почувствуешь, если потеряешь Мег. Что бы ты сделал, узнав, что у нее есть другой?

– Однажды такое бывало. Забавно, что ты об этом заговорила: это просто сводит меня с ума. Как-то раз мы поссорились. Потом я увидел рядом с ее квартирой машину какого-то парня. Я обежал дом, встал на мусорный бак и заглянул в окно. С меня градом катился пот, я походил на сумасшедшего. Мысль, что у Мег кто-то есть, была мне невыносима. Я не верил, что со мной это происходит.

Он помотал головой, вспоминая припадок обуявшей его ревности.

– Выходит, Мег значит для тебя больше, чем ты думаешь.

– В том-то и проблема. Сегодня я хочу остаться с ней, жениться, помогать растить Лиэн, хочу еще детей – этого хочет и Мег. Порой мне кажется – это все, чего я хочу. Но у меня нет и еще долго не будет денег. Но я в самом начале пути и пока не хочу окунаться в эту жизнь. Но завтра я думаю о Стефани, о нашей совместной жизни. И тоже этого хочу. Я никогда не был богатым и хочу разбогатеть. Но как я могу сказать: «Мег, спасибо за все и прощай»?

Зазвонил телефон, и вопрос остался без ответа. В смятении Теда ничего необычного для человека его возраста не было. Напротив, скорее, это нормально. Ему требовалось время созреть, подумать, после чего он непременно сделал бы правильный выбор.

Вскоре после этого я приехала на работу и узнала, что Тед подал документы в юридическую школу Стэнфордского и Калифорнийского университетов в Беркли.

Он казался главным кандидатом в юридическую школу. У него был острый ум, настойчивость и безоговорочная вера в возможность легитимных реформ системы власти. Воззрения Теда резко выделяли его среди прочих студентов-практикантов центра психологической поддержки. Те были наполовину хиппи: и внешне, и по политическим взглядам. А Тед был консервативным республиканцем. Они считали его белой вороной, в особенности в спорах о постоянно вспыхивающих в кампусе беспорядках.

– Приятель, ты не прав, – говорил ему один бородатый студент. – Ты не прекратишь Вьетнам, ублажая старых маразматиков в конгрессе. Они только думают, как получить еще один контракт с «Боингом». Думаешь, им не наплевать, сколько еще там убьют наших?

– Анархия – не решение. Вы распылите силы и останетесь ни с чем, – возражал Тед.

В ответ они лишь усмехались. Для них Тед был исчадьем ада. Все их протесты и марши, блокады федеральной автомагистрали № 5 его бесили. Много раз он пытался остановить демонстрации, размахивая дубинкой и убеждая протестующих разойтись. Он думал, что есть лучшие методы добиться желаемого, но сам, как ни странно, выходил из себя не меньше тех, кого пытался остановить.

Разъяренным я его никогда не видела. Даже разгневанным. При всем желании мне уже не упомнить всех наших разговоров, но могу сказать одно – мы никогда не спорили. И со мной, и с любой женщиной, с которой я его когда-либо видела, Тед обходился со старомодной учтивостью, и это казалось мне привлекательным.

В предрассветные часы после смены он неизменно провожал меня до машины. И стоял, пока не убеждался, что я в безопасности: села, заперла двери и завела двигатель, после чего махал мне на прощание перед дорогой домой длиной в двадцать миль. Он часто повторял: «Будь осторожна. Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось».

По сравнению с приятелями-детективами из сиэтлского отдела убийств, в полночь напутствовавших меня на дорогу домой смехом и словами: «Мы последим из окошка, и если к тебе кто пристанет, наберем 911», – Тед был рыцарем в сияющих доспехах.

Глава 5

Из центра психологической поддержки мне весной 1972 года пришлось уйти. Я писала по шесть дней в неделю, да и звонки начали утомлять. За полтора года я слишком много наслышалась одних и тех же проблем. У меня хватало своих. Муж съехал, мы подали на развод. Двое детей подросткового и двое предподросткового возраста у меня дома создавали предостаточно кризисов, с которыми мне приходилось разбираться. Тед окончил университет в июне. Прежде мы общались только в центре психологической поддержки, теперь же стали изредка перезваниваться, но встретила я его только в декабре.

Развод состоялся 14 декабря. А 16 декабря Брюс Каммингс пригласил на рождественскую вечеринку всех нынешних и бывших сотрудников центра в свой дом на озере Вашингтон. У меня была машина, но не было спутника, и, зная, что у Теда машины нет, я позвонила ему и спросила, не хочет ли он поехать на вечеринку со мной. Он, кажется, обрадовался, и я заехала за ним к Роджерсам на 12-ю Норд-Ист-стрит. Фреда Роджерс мне улыбнулась и позвала Теда.

Всю дорогу от Университетского района и до самой южной окраины мы делились новостями с нашей последней встречи. Тед летом стажировался в окружной больнице Харборвью в консультации по вопросам психического здоровья. Служа в пятидесятые в полиции, я доставила на пятый этаж окружной парочку психически ненормальных и отлично знала обширный больничный комплекс. Однако о летней работе Тед не распространялся. Больше рассказывал об участии в губернаторской кампании осени 1972 года.

Нанял его комитет по переизбранию губернатором штата Вашингтон Дэна Эванса. Бывший губернатор Альберт Роселлини решил вернуться, и Теду поручили ездить за Роселлини и записывать его речи на пленку для аналитиков Эванса.

– Я просто смешивался с толпой, и никто меня не узнавал, – объяснял Тед.

Ему нравился маскарад – он то приклеивал усы, то без труда, как недавний студент, прикидывался студентом и забавлялся тем, как Роселлини легко менял тональность речей – для выращивающих пшеницу фермеров с востока штата или выращивающих яблоки садоводов в Уэнатчи. В отличие от рубахи-парня Эванса Роселлини был прожженным политиком.

Пребывание в эпицентре кампании, охватывающей целый штат, встречи для передачи пленок с самим губернатором Эвансом и его заместителями кружили Теду голову.

2 сентября за рулем лимузина, в котором сидели губернатор Эванса и другие высокопоставленные лица, Тед первым проехал по автостраде Норт Каскэйд, проходящей по впечатляющим ландшафтам севера штата Вашингтон.

– Ждали приезда президента Никсона, – вспоминал Тед. – Всех проверили агенты секретной службы. Но вместо него появился его брат. Мне было все равно. Мне надо было проехать шестьдесят четыре мили через горы, ведя за собой колонну в 150 тысяч человек.

Кампания по переизбранию Эванса увенчалась успехом, и Тед был у властей на хорошем счету. На момент рождественской вечеринки он работал в сиэтлской городской комиссии по предупреждению преступности и занимался пересмотром закона штата о путешествии автостопом, вновь легализовавшем голосование на дорогах.

– Запиши меня в ярые противницы автостопа, – сказала я. – Слишком много мне пришлось написать историй о женщинах, убитых в попутке.

Тед не отказался от намерения поступать в юридическую школу, но уже метил на пост председателя комиссии по предупреждению преступности и даже фигурировал в коротком списке кандидатов. На перспективу получить должность он смотрел оптимистично.

На вечеринке мы разошлись. Раз или два я танцевала с Тедом и заметила, что он явно недурно проводит время, болтая с разными женщинами. Кажется, его пленила одна молодая женщина из сиэтлской Лиги юниорок, тоже волонтер центра, но мы оба раньше ее не видели. Удивляться не приходилось, поскольку некоторые ночные смены никогда не пересекались. Ее мужем был молодой подающий надежды юрист, сегодня один из самых преуспевающих сиэтлских адвокатов.

Казалось, она внушала Теду благоговейный трепет, но он с ней не заговорил – только, указав на нее, спросил меня о ней. Она была красива – длинные темные прямые волосы с пробором посередине; о деньгах и вкусе говорил ее наряд: черная с длинным рукавом блузка, прямая белая шелковая вечерняя юбка, солидная золотая цепочка и серьги.

Об увлеченности Теда ею она, по-моему, и не догадывалась, но несколько раз я за вечер видела, как он смотрел на нее. Экспансивный и непринужденный со всеми остальными на вечеринке он, как правило, был душой компании.

1 Натан Фрейденталь Леопольд и Ричард Альберт Лёб – американские студенты, которые совершили в 1924 году так называемое «преступление столетия»: похитили и убили четырнадцатилетнего Бобби Фрэнкса.

2 Альберт де Сальво – американский серийный убийца, вошедший в историю мировой криминалистки под прозвищем «Бостонский душитель».

3 Уильям Хайренс – американский серийный убийца, также известный как «Помадный убийца», получивший свое прозвище за странное послание, написанное красной помадой в доме одной из жертв.

4 Все имена, отмеченные звездочкой, являются псевдонимами. (Прим. авт.)

5 Б.К. – сокращенно «Британская Колумбия».

6 Дюйм (англ. inch) равен 2,54 см.

7 Патопсихология – отрасль клинической психологии, задача которой – психодиагностика с целью уточнения медицинского диагноза и обоснования лечения, в частности психотерапии и трудотерапии.

8 Одна миля равна приблизительно 1,6 километра.

9 Американские сети универмагов разных ценовых категорий.

10 Горацио (Хорейшо) Элджер (1832–1899) – американский писатель. Тематика большей части его произведений – жизненный путь бездомных нищих детей, которые самостоятельно добиваются богатства, успеха и славы благодаря тому, что остаются честными, неунывающими и трудолюбивыми.

Вход для пользователей

Меню