Читать онлайн Фурия бесплатно

Переводчик: Вера Полищук

Редактор: Анастасия Маркелова

Издатель: Лана Богомаз

Генеральный продюсер: Сатеник Анастасян

Главный редактор: Анастасия Дьяченко

Заместитель главного редактора: Анастасия Маркелова

Арт-директор: Дарья Щемелинина

Руководитель проекта: Анастасия Маркелова

Дизайн обложки и макета: Дарья Щемелинина

Иллюстрация на обложке и леттеринг: Мария Белозерова

Верстка: Анна Тарасова

Корректоры: Наталия Шевченко, Диана Коденко

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Published by Algonquin Young Readers

an imprint of Algonquin Books of Chapel Hill

* * *

Посвящается моим дочерям Магали и Арели, моей сестре Марии Белен Сайед и той маленькой девочке, которой я когда-то была. И всем Неукротимым и всем Фуриям этого мира
Но русалки не могут плакать, и им от этого еще тяжелее переносить страдания.
Ханс Кристиан Андерсен, «Русалочка»

1

У лжи ноги коротки. Эту пословицу я усвоила еще до того, как научилась говорить. Откуда именно она взялась, я точно не знаю. Может, моя семья везла ее с собой через Атлантический океан на край света, до самого Росарио, второго по величине города в Аргентине.

Моя русская прабабушка Изабелла вышила это изречение на наволочке после того, как первый возлюбленный разбил ей сердце, женившись на ее сестрице. А мой дедушка-палестинец Ахмед нашептывал мне эти слова на ушко всякий раз, как мама обнаруживала его потайную заначку вина. Моя андалузская бабушка Елена повторяла их, словно мантру, до последнего своего дня, пока воспоминания и сожаления не призвали ее к новой жизни. Возможно, пословица пошла от Матильды, той самой, которая в поисках свободы проделала путь из Бразилии до Лас-Пампас, но о ней, об этой чернокожей женщине, чья кровь бурлит в моих жилах, у нас в семье не говорят. Фамилия Матильды позабылась, однако наследие бабушкиной бабки до сих пор проступает в наших чертах: мои темно-каштановые волосы курчавятся, нос у меня широкий, а еще я упряма – о, Dios mio, Боже мой, до чего я упряма. Если семейные предания не лгут, то я пошла именно в Матильду тем, что не умею вовремя замолчать и делать, что мне говорят.

Но, быть может, пословица уходит корнями в здешнюю землю, которая, как полагали конкистадоры, вся пронизана жилами серебра, и слова эти – единственное наследство, какое мне перепало от местной ветви нашей семьи.

Как бы там ни было, услышав от мамы эту пословицу про ложь, я отмахнулась. Я как раз собиралась уходить.

– Ничего я не лгу, – упрямо заявила я, сражаясь со шнурками кроссовок. Настоящие «найки» – мой брат Пабло купил их мне на Рождество со своего первого футбольного гонорара. – Я же сказала: иду к Роксане.

Мама отложила шитье – она расшивала блестками юбку для кинсеаньеры[1] – и пристально посмотрела на меня.

– Чтобы к семи была дома. Вся семья собирается отмечать открытие сезона.

Вся семья.

Ага, да прям.

Предки любят порассуждать о крепкой дружной семье, а сами при этом со своими братьями и сестрами, родными и двоюродными, вообще не разговаривают – ни с одним. Но придут папины друзья и девушка Пабло и будут сидеть за накрытым столом, сплетничать и хохотать до поздней ночи.

– Мам, ты же знаешь Пабло. Я уверена, у него свои планы, с командой.

– Он меня попросил напечь пиццы. – Мама усмехнулась. – Ну смотри, не опаздывай, и чтобы без глупостей.

– Каких еще глупостей? – огрызнулась я. Ведь отметки у меня отличные. Наркотиками я не балуюсь. По мальчикам не бегаю. Да что там говорить, прах побери, в отличие от остальных женщин нашей семьи, я в свои семнадцать еще не забеременела. Казалось бы, раз так, мама будет мне доверять, примет мою сторону? Ха, какое там! Сколько я ни старалась, ей всегда было мало и недостаточно хорошо. И сама я для мамы была недостаточно хороша.

– Я ж не смогу пойти на «Хиганте де Арройито». У меня и денег на билет нет.

Мама отбросила шитье в сторону.

– Так, Камила, я тебе сколько раз говорила – футбольный стадион не место для сеньориты из приличной семьи! Помнишь ту девочку, которую нашли в канаве на обочине? Вот не шлялась бы она с кем не надо, так осталась бы живехонька.

В маминых словах была доля правды. Микроскопическая. Та девчонка, Химена Маркес, и правда пропала в прошлом году после матча, но убил-то бедняжку ее дружок, Эль Пако. Тезка папы римского Франциска, только вот не святой. И всем его нрав был прекрасно известен, как и то, что он лупил всех своих подружек, что боксерскую грушу, и не только подружек, но и мать родную. Однако если я укажу на это маме, она заведется и начнет разглагольствовать про движение «Ni una menos»[2]: мол, это сплошная феминистская пропаганда, – а тогда я точно опоздаю на автобус. Мой матч за победу в чемпионате, о котором мама и понятия не имела, начинается в четыре – точно так же, как и первая игра «Сентраля». По крайней мере матчи будут в разных концах города.

– Vieja, старушка, – начала я и тут же пожалела, что это словцо сорвалось у меня с языка, маме ведь еще и сорока нет, – мы живем в двадцать первом веке. И как бы в свободной стране. Если бы я и правда хотела пойти на стадион, я бы пошла. И ты бы тоже, мамуль. Пабло был бы рад, если бы ты пришла. Сама ведь знаешь, верно?

Мамино лицо окаменело. В последний раз, когда мама ходила на матч, «Сентраль» проиграл, и папа еще пошутил, что она la yeta, приносит неудачу. А мама у нас из злопамятных, и, раз папаша такое ляпнул, она ему до последнего вздоха не забудет и не простит. Потому что – ну а если он был прав? А если команда Пабло и правда продула по ее вине?

Я решила разыграть последнюю карту и сказать хоть немножко правды, ведь после матча я и в самом деле собиралась к Роксане.

– Мамуся, у Роксаны мне будет слышно, что творится на стадионе. Ну пожалуйста, ну отпусти меня. Что мне дома-то весь день делать?

Мама дернула за неподатливую нитку.

– Что это еще за «мамуся»? Камила, не разговаривай как деревенщина. Слышала бы тебя моя сестра Грасиела! – Мама окинула меня изучающим взглядом с головы до ног. – И что это ты такое напялила, дочка? Что за мешковатые штаны? Вот если бы ты согласилась, чтобы я сшила тебе несколько платьев…

Я чуть не засмеялась. Раз мама прикапывается к тому, как я разговариваю и как одета, – значит, этот раунд я выиграла.

Но тут она сказала:

– Ты что-то скрываешь от родной матери, и меня это тревожит.

Сердце мое сразу смягчилось. Да я уже целый год это что-то скрываю, с тех пор как сеньора Алисия, наш тренер, увидела, как мы с Роксаной играем в любительской лиге, и зазвала нас к себе в команду.

Бедная мама. Ах, как бы я хотела поделиться с ней своим секретом! Но что бы там ни думали мои предки, а урок я усвоила. Когда мне было двенадцать, папа застукал меня с мальчишками – мы гоняли футбольный мяч во дворе по соседству. Я была счастлива по уши… пока папа не наорал на меня при всем честном народе: мол, он не пацанку и не оторву какую растит, футбол – мужская игра, и нечего тут.

Я тогда выслушала его ругань молча и надеялась выплакаться, уткнувшись маме в коленки, но она приняла папину сторону. И с тех пор я маме про футбол ни слова не сказала.

– Чао, мам. – Я чмокнула ее в щеку и ринулась к двери, за которой открывалась свобода. – Я передам от тебя привет сеньоре Фонг.

– Бери трубку, когда я буду звонить!

Свой дешевый мобильник я засунула поглубже в рюкзак. На счету все равно не было денег. Но об этом мама не знала.

– Чао, te quiero, люблю! – Я послала маме воздушный поцелуй и метнулась к порогу, пока она меня не остановила.

У закрытой металлической двери нашей квартиры я на миг замерла, но маминого «люблю» в ответ не услышала.

У соседа гремел хит «Моя братва», и под эту ритмичную песню я поскакала вперед. Я среза́ла дорогу, пробегая между домами из шлакоблока и хибарами, ныряла во все щели нашего района 7 Сентября. Когда я домчалась до автобусной остановки, музыка давно осталась позади, но ее ритм – тум-тум-тум – все еще бился во мне. Сто сорок второй автобус показался из-за угла, едва я посмотрела на часы. Было без двадцати три.

– Вы не опоздали! – Я одарила водителя благодарной улыбкой, а сама быстренько просканировала свой ученический проездной. Сканер пикнул, я мысленно возблагодарила Святую Деву. Вообще-то я не могла себе позволить расходы на проезд, но до футбольного поля в парке Иригойен пешком из нашего района топать далековато.

– Ну, тебе повезло, – сказал водитель. – Ради сегодняшнего матча «Сентраля» пустили дополнительные рейсы. Большая часть «Скаундрелс» уже на «Хиганте де Арройито», а я буду болеть за команду прямо здесь, сидя за рулем[3]. – Он улыбнулся и показал мне краешек желтой с синим футболки из-под потертой синей форменной куртки на пуговицах. – Ты ведь на стадион едешь?

Мне не хотелось давать ему повод для дружеской болтовни, так что я просто пожала плечами и села на подходящее место.

Черный дерматин кресла потрескался, желтоватая набивка лезла наружу, зато я по крайней мере устроилась достаточно далеко от немолодой парочки, которая лизалась на заднем сиденье и от какого-то мужика справа, пялившего на меня масленые глазки.

Автобус прибавил скорость, и наш район остался позади. Гул мотора и тепло от печки убаюкивали меня, и я сонно смотрела в окно на деревья, еще по-августовски голые, и на стаи птиц, которые пока не улетели на север, в теплые края.

После короткой остановки на Окружной я вдруг почувствовала, как что-то коснулось моей ноги. Открытка с la Difunta Correa, Корреа-покойницей – святой покровительницей невозможного. Бумага пожелтела, уголок открытки загнулся. Я встрепенулась, подняла голову и поймала кривую улыбку какого-то мальчишки – он обходил автобус и раскладывал на сиденьях печатные иконки, рассчитывая, что ему подадут мелочи. Я, хоть и училась с третьего класса в католической школе, особенно религиозной никогда не была, но вот Корреа-покойницу вмиг признала. Это изображение мертвой матери, которая и после смерти все еще кормит младенца, окруженная сиянием нимба, меня всегда завораживало. История такая: когда-то в середине девятнадцатого века, в постколониальные годы, армия забрала у Корреа мужа в солдаты. Вне себя от горя, Корреа вместе с новорожденным сынишкой последовала за армией, чтобы не разлучаться с мужем, и шла да шла по равнинам и пустыням, пока не умерла от жажды. Когда тело несчастной нашли два гуртовщика, младенец был еще жив – он кормился материнским молоком. С тех самых пор Корреа приписывали чудодейственные свойства. Церковь ее святой не признавала, но святилища Корреа встречаются на всех дорогах Аргентины – к ним принято ставить бутылки с водой: это и подношение, и плата за покровительство.

Тут-то совесть напомнила мне о том, сколько я уже лгу, и еще о том, что моей команде, чтобы сегодня выиграть чемпионат, требуется настоящее чудо. Мальчик – разносчик иконок так жалостно сутулился, что сердце у меня защемило. Я порылась в кармане. На пятьдесят песо он особенно не разгуляется, но больше у меня не набралось.

– Благодарствую, – сказал паренек. – И да поможет тебе святая Корреа.

Я подняла бумажную иконку.

– И правда поможет?

Он пожал плечами, но улыбнулся, и на щеках у него проступили ямочки.

– Ну а что тебе терять, а?

Мальчишке было лет десять, не больше, а говорил он как умудренный жизнью старик.

Больше никто из пассажиров денег ему не дал и иконку не купил, поэтому на прощание, прежде чем сойти на остановке, паренек снова улыбнулся мне.

Автобусный мотор гудел, но еще громче гудела у меня в голове назойливая мысль: может, сегодня я играю со своей командой в последний раз. Как ни напрягай ноги, как ни беги, а победы это не принесет. Нам нужно чудо. Я посмотрела на иконку святой Корреа и мысленно вознесла молитву: да подарит она мне будущее, где я смогу играть в футбол и быть свободной. В самом деле, что мне терять, а?

2

Автобус подъехал к кварталу генерала Хосе де Сан-Мартина, как раз когда мои часы показали четверть четвертого. Я опаздывала. Весь остаток пути до футбольного поля в парке Иригойен я преодолела бегом. За ним высился стадион «Сентраль Кордова», но нашей женской лиге доступа туда не было.

Когда я примчалась, судья в старомодной черной форме уже проверял у всех наших девчонок щитки. Роксана, наш голкипер и моя лучшая подруга, чуть не испепелила меня взглядом, пока я стягивала свитер и треники, под которыми у меня была форма нашей команды, голубая с серебром. Я встала последней в шеренгу и похлопала по щиткам – показала, что защита на месте. Остальные девчонки уже разошлись по местам, а я зашнуровывала бутсы – они достались мне от Пабло. Такие заношенные, что едва не разваливались, да еще и воняли, будто внутри сдохла и разложилась какая-то живность.

– Ты опоздала, Хассан, – сказала сеньора Алисия, наш тренер.

Она всю жизнь щурилась и играла в жесткую мужскую игру, и поэтому все лицо у нее покрылось сетью морщинок, а говорило оно мне: лучше извинись, да побыстрее, иначе тебе не понравится конечная точка твоего маршрута.

– Извините.

Я не пообещала, что такое не повторится. Маме я соврать могу, но сеньоре Алисии? Вообще никак.

На противоположном конце поля разминались «Роялс» в бордовой с золотом форме – прыжки на месте, растяжка.

– Сегодня важный день, – негромко сказала сеньора тренер, будто разговаривала сама с собой, но я услышала в ее голосе горячую надежду. – Если выиграем, в декабре примем участие в женском Южноамериканском кубке, а тогда уж получим все то, о чем пока и мечтать нечего. Известность. Новые возможности. Уважение.

Я-то мечтательница, но наша сеньора тренер – честолюбивее всех, кого я знаю. Она хочет, чтобы мы очень многого добились.

– Если выиграем, тебя, возможно, наконец заметит профессиональная команда… Я надеялась, что сегодня здесь будет Габи, но в декабре? К тому времени твои таланты уже будут на виду, Хассан.

Габи – сестра сеньоры Алисии, она работала где-то на севере с одной очень успешной командой. Таким футболисткам-бунтаркам, как мы, в Аргентине выйти на профессиональный уровень не светит, но Штаты – совсем другое дело. Каждый раз, когда сеньора тренер заводила речь о том, что кое-кто из нас может выйти в профи, мне всем сердцем хотелось ей верить. Но показывать, как я размечталась, мне не хотелось, и поэтому я с притворной беззаботностью рассмеялась.

Сеньора Алисия впилась в меня ястребиным взглядом.

– Нечего смеяться. Может, пока ты и не играешь на «Хиганте», но таланта у тебя побольше, чем у твоего братца. И ты пойдешь дальше него. Попомни мои слова.

Пабло уж точно будет богаче меня. Я-то хотела одного: шанса играть, но и это было все равно что хотеть луну с неба.

Сеньора Алисия улыбнулась уголком рта.

– У тебя есть кое-что, чего нет у Пабло.

– И что же?

– Ты свободна от ожиданий общества.

– Наверное, мне надо сказать спасибо.

– Ну, ну, нечего на меня так зыркать. – Сеньора Алисия положила руку мне на плечо, будто слегка приобняв. – Пабло теперь профи. Если выступает плохо – журналисты его по стенке размазывают. А на тебя никто не давит, если не считать меня. Сегодня я жду, что ты выложишься по полной. Está claro? Ясно?

– Ясно как день, – ответила я, все еще задетая за живое.

Сеньора Алисия подмигнула, вручила мне капитанскую повязку и, не успела я и слова вымолвить, отошла. А мне столько всего нужно было ей сказать! Что она ждет от меня чересчур многого. Что я всего лишь девчонка с крепкими ногами и упрямым нравом.

Но устраивать драму было некогда. Я нацепила повязку и сделала быструю разминку. Вскоре сеньора Алисия подозвала нас к себе. Мы собрались вокруг нее, и я, зажатая между Роксаной и Синтией, смотрела на лица подруг, а сеньора Алисия тем временем призывала нас выложиться на полную. Синтия у нас в команде самая старшая, ей девятнадцать. Самая младшая – Лукреция, la Flaca, наше слабое место, ей всего пятнадцать, но за последние месяцы она стала намного увереннее. София и Йессика до того, как пришли в команду к сеньоре Алисии, вообще не играли, а сейчас считались двумя лучшими защитницами в нашей лиге. Мабель и Эвелин были непобедимы в середине поля. Мия в детстве играла в Штатах, а потом ее семья перебралась обратно в Аргентину, так что, может, у нее и недоставало опыта, зато упорства было не занимать. Абриль, Яэль и Хисела присоединились к нам после того, как распустили их районную команду по мини-футболу. Сегодня отсутствовала только Мариса, наш лучший нападающий. Ее двухлетняя дочурка Микаэла была у нас вроде талисмана команды. Как мне будет не хватать ее тоненького голоска!

– Мы все чем-то пожертвовали, чтобы быть здесь, – сказала сеньора Алисия. – Помните, что ваши семьи за вас болеют. Сражайтесь за своих подруг, своих compañeras, особенно за тех, кто сегодня не с нами, а мячу окажите уважение, которого он заслуживает.

Без Марисы в команде оставался только один запасной, но после слов сеньоры Алисии все страхи как рукой сняло.

– «Ева-Мария»! – прокричали мы название своей команды, и прозвучало это словно молитва.

Судья дал свисток, приглашая капитанов команд выйти на середину поля. Роксана похлопала руками в перчатках и трусцой подбежала ко мне. Даже плотная повязка не могла заставить ее волосы лежать послушно. Непокорные прядки выбивались из черной косы, которая болталась у нее за спиной.

– Что, трудно было сегодня вырваться? – спросила она. – Я боялась, ты не сможешь. А тут еще и Марисы нет. – Она поежилась – так ее напугала сама мысль о том, что команда может остаться без двух игроков сразу.

– Ничего страшного, я справилась. Передай своей маме привет от моей.

Роксана засмеялась.

– Сама передай. Вон она, сидит там со всей моей семьей.

И правда, многочисленное семейство Роксаны Фонг собралось на бровке поля – ее родня никогда не пропускала матчи. Часть была родом из Китая, часть – аргентинцы, но все как один помешаны на футболе. В этом и заключалось главное богатство Роксаны, а вовсе не в том, что ее папа владел супермаркетами и магазинами одежды.

– Ой, их прямо распирает от волнения, – сказала я и засмеялась, чтобы скрыть зависть.

– Пошевеливайтесь, сеньориты, – окликнул нас судья.

И завел свою шарманку про честную игру и все такое прочее. Когда договорил, я сделала реверанс, как настоящая сеньорита.

– Поостерегись, номер семь, – предупредил судья. – Не вздумай меня провоцировать, а то пожалеешь.

Капитанов «Роялс» явно обрадовали его слова – они даже засмеялись. Я смерила их взглядом: крашеная блондинка и пышка с красивыми зелеными глазами.

– Мы вам сейчас задницы-то надерем, – пообещала блондинка. Пышка хихикнула. И вовсе у нее не красивые глаза. – Ты у нас перестанешь ухмыляться, Хассан.

Едва она произнесла это, как меня окатило знакомой огненной волной – и все вокруг сразу и поплыло, и одновременно стало невероятно четким.

Я шагнула в сторону нахалки, но Роксана дернула меня за футболку назад.

– Потом с ней разберешься, – прошипела она мне в ухо. И была права. Мне никак нельзя было сейчас вспылить и впустую потратить силы – их надо приберечь для игры, для победы.

Раздался судейский свисток. Матч начался.

Адреналин уже успел вскипеть у меня в крови, так что я дала волю той Камиле, которую выпускала только на футбольном поле. Я метнулась на свою позицию в центре поля, и как раз вовремя, чтобы принять пас от Синтии. «Adelante, вперед, Камила!» – выкрикнула сеньора Фонг, и ее вера придала мне сил – я как на крыльях помчалась вперед и прорвала линию обороны противника, перекрывавшую мне путь к победе. Правда, у самых ворот третий номер «Роялс» отняла у меня мяч. Я шлепнулась носом в грязь, однако судья не зафиксировал фол. На него обрушился поток протестующих криков, но он не отступился от принятого решения. Судьи – они всегда такие.

Голкипер «Роялс» ударила по мячу. Наша слабинка, la Flaca, приняла его на грудь, и дуга, которую мяч чертил в воздухе, пресеклась.

– Вот мячику-то свезло, удачное местечко! – завопил какой-то парень на бровке.

Кто-то из зрителей заржал, и я пришла в ярость, но отвлекаться на этого гаденыша было некогда.

Я помчалась к мячу, который одна из «Роялс» отняла у Эвелин. Подцепила его внутренней стороной стопы и вернула своей команде. Синтия, никем не закрытая, ждала шанса забить, и я отдала ей пас прямо в ноги.

Голкипером у «Роялс» была высокая девчонка, но держалась она неуверенно. Застыла в воротах как в землю вкопанная. Синтия забила с ювелирной точностью. Даже ветер затаил дыхание, чтобы не помешать игре. Мяч попал в перекладину ворот, но я была на удачной позиции, прямо перед воротами, поджидая рикошет. Думать было некогда, я взвилась в воздух и ударила «ножницами». Рухнула на землю, сильно стукнувшись бедром, но даже не осознала боли, потому что сетка колыхнулась, словно парус.

– Го-о-ол! – завопила я. Вскочила, оттолкнувшись от травы, и побежала по стадиону, вскинув руки вверх, в небо. Святая Корреа заслужила свою воду.

Все наши девчонки кинулись обнимать меня и поздравлять. И в этот самый миг из домов по другую сторону от поля донеслись победные крики и загремели петарды. На «Хиганте» тоже кто-то забил гол, и на секунду мне стало интересно, кто именно. Но отвлекаться от игры было никак нельзя.

Во втором тайме мы с четвертым номером «Роялс» сцепились за мяч в воздухе у ворот. Внезапная вспышка боли – и я рухнула на землю, а когда услышала пронзительный свисток, осознала, что девчонка заехала мне локтем в зубы. Пока «Роялс» и наши толпились вокруг судьи, я постепенно пришла в себя и, глубоко дыша, ощупала рот – проверила, не шатаются ли зубы.

– Ты цела? – спросила Яэль.

Я сглотнула кровавую слюну и утерла губы тыльной стороной кисти. Только бы не закапать кровью форму! Проверила – нет, все чисто. Благословение Корреа все еще защищало меня. Я встала, ноги подгибались, но волнения как не бывало.

– Я в норме.

«Роялс» так и не удалось прорваться во владения Роксаны до самой концовки, когда судья назначил им штрафной удар в опасной близости от ворот. До завершения игры оставались считаные минуты, и мы не могли допустить, чтобы противник сократил разрыв в счете. Два-ноль – это вообще самый опасный счет.

Блондинка, капитан «Роялс», приготовилась исполнять штрафной, и я присоединилась к защитникам, выстроившим стену перед Роксаной. Блондинка оглянулась на свою тренершу, потом зыркнула на меня. Роста во мне метр пятьдесят пять, и я в нашей команде самая низенькая. Она попытается пробить у меня над головой. Я – единственная брешь в стене.

Так что я подпрыгнула, и мяч попал мне прямо в лицо. Из глаз посыпались искры, я рухнула на землю, едва дыша.

– Хассан, тебе нужна замена? – крикнула сеньора Алисия.

Я притворилась, будто не услышала. У нас и так уже Мия выбыла из игры с поврежденной лодыжкой. А другого запасного не было. Поэтому какого черта – я ни за что не уйду с поля до последнего свистка.

Тратя драгоценные секунды, я поднялась на ноги.

– Осталась минута, – сообщил судья.

Мабель, наш пятый номер, отдала пас Синтии, и они погоняли мяч туда-сюда между собой, потом вернули его Роксане – она ловко тянула время. Наконец судья дал финальный свисток. Не успел этот звук потонуть в криках зрителей, как вся наша команда уже мчалась к сеньоре Алисии. Семья Роксаны и остальные болельщики выбежали с трибун на поле, вздымая пыль, которая смешивалась с дымом петард. А он пах чудесами.

– Камила! Ты была просто настоящая фурия! – охрипшим голосом воскликнула сеньора Фонг и тем самым нарекла меня новым именем.

– Фурия! Фурия! – подхватили девчонки из команды, скандируя прозвище, точно заклинание.

Та часть меня, которую я выпустила на свободу во время игры, расправила крылья и победоносно завыла в самые небеса.

3

Яэль и Йессика попытались посадить меня себе на плечи, но мы все повалились на землю и хихикали как маленькие. Между чьими-то грязными ногами я разглядела, как та хорошенькая пышка из «Роялс» рыдает на груди высокого паренька в футболке клуба «Ньюэллс Олд Бойз», а взрослая женщина – мама? – гладит ее по плечу.

Вот если бы моя мама приходила за меня поболеть, утешала меня, когда мы продуем, радовалась моим победам! Каково бы это было? Ладно, нечего хотеть луну с неба.

Пока грусть не омрачила момент, я присоединилась к девчонкам, которые прыгали вокруг сеньоры Алисии и распевали нашу кричалку:

Пойдем со мной в футбольный круг,
Ты здесь найдешь себе подруг.
Сеньора тренер нас ведет
К победам будущим, вперед!

Мы сделали круг победы по стадиону вслед за сеньорой Алисией, размахивая нашим потрепанным флагом. Всем хотелось, чтобы праздник продолжался. Ведь едва покинув поле, мы вернемся к обычной жизни. К обычным самим себе. А здесь, на поле, мы были чемпионками женской лиги «Росарина», и чувство это пьянило больше, чем бокал запретного пива в жаркую летнюю ночь.

Наконец сеньора Алисия напомнила нам, что предстоит еще церемония награждения. Мы плечом к плечу зашагали к столу, который уже стоял посреди поля. На нем в два ряда сверкали золотом в лучах вечернего солнца кубки. У самого большого спереди была гравировка «Первое место», и он стоял на земле, а два кузена Роксаны охраняли его так, будто это национальное сокровище. Один из них, Алехандро, подмигнул мне, но я сделала вид, что не заметила.

Судья стоял рядом с каким-то лысеющим типом с сальными космами, а тот совал ему под нос мегафон.

– Дамы и господа, – произнес судья, и его голос разнесся над стадионом, – победитель чемпионата – команда «Ева-Мария», ее капитан – Камила Хассан, сестра нашего знаменитого Жеребца, Пабло Хассана.

Незримое присутствие брата со всеми его достижениями мгновенно затмило и мою победу, и старания моей команды, и нескончаемую работу сеньоры Алисии. Я упрямо не двигалась с места, но сеньора тренер жестом показала мне, чтобы я подошла к столу и взяла кубок.

– Вперед, Фурия! – выкрикнул кто-то, и во мне пробудилась только что нареченная, смелая часть моего «я».

Не успела я опомниться, как эта часть меня взяла все в свои руки. И вот я уже поднимала кубок вверх, точно голову поверженного врага. Металл нагрелся в золотых лучах солнца.

Нас всех охватило ликование, и мы снова пропели нашу кричалку и подняли сеньору Алисию на руки, как настоящую героиню – которой она и была. На зубах у меня скрипели засохшая кровь и песок, но для групповой фотографии я все равно улыбнулась. Друзья, родня и соседи ликовали вместе с нами и подпевали.

– А ну, уберите эту штуку! – крикнул кто-то. – Не вмешивайте в игру политику! Тем более тут полно журналюг!

Я быстро обежала взглядом толпу и заметила женщину, которая махала зеленым платком – символом феминистского движения. А рядом с ней торчал парень с телекамерой и нацеливал объектив на меня. Он что, снимал нас всю дорогу?

Мы переглянулись с Роксаной. У нее в рюкзаке лежал точно такой же зеленый платок, и сейчас я обрадовалась, что она его не вытащила и, того хлеще, не попросила меня помахать платком в знак победы.

Если в школе хоть одна живая душа заподозрит, что мы поддерживаем феминисток и движение за легализацию абортов, нас исключат и даже думать не станут. Сестра Эстер совершенно четко об этом заявляла. Но если родители увидят меня по телику, тут уж вылет из школы покажется полной ерундой.

– Capitana, скажите нам несколько слов. – Ко мне подоспела журналистка, симпатичная брюнетка, в сопровождении оператора. Губы у нее были ярко накрашены, и у самого рта – родинка. Журналистка немедленно засыпала меня вопросами: – Как вы себя сейчас чувствуете, номер семь? Первое место в женской лиге «Росарина». Как ощущения? Где вы научились так играть? Ваши планы на будущее? Что думает ваша семья?

Попалась. Не ответить было нельзя. Но тянуть одеяло на себя я не стала.

– Наша победа – результат общих усилий. Если уж на то пошло, на эти вопросы лучше отвечать нашему тренеру, сеньоре Алисии. Она годами работала, чтобы вывести команду на Южноамериканский кубок. А я просто делаю то, что она говорит.

Журналистка нахмурилась и решительно продолжила:

– Да, конечно, но я сегодня убедилась, насколько вы замечательно играете. У вас поразительные способности, особенно для девочки. Как оценивает вашу блистательную игру ваш брат, Жеребец Пабло Хассан? – Она сверкнула на камеру обольстительной улыбкой, будто рассчитывала зачаровать его лично.

Наши девчонки расхохотались. Они, дурочки, сохли по Пабло.

Я молчала, журналистка занервничала и насела снова:

– Так что он говорит? – Она обвела взглядом толпу.

– Моему брату нравится, как я играю, – промурлыкала я и сделала томные глаза, потому что какого пса? Раз ввязалась в танец, танцуй дальше. – Он научил меня всему, что я умею.

Журналистка понизила голос:

– Фурия, хотите что-нибудь передать семье? Федерации? Как вы думаете, эта победа станет важной вехой для прав женщин?

Значит, она тоже увидела зеленый платок в толпе. Я лихорадочно закрутила головой, надеясь, что кто-нибудь спасет меня от этой липучки и ее коварных вопросов.

– Семья меня очень поддерживает, а федерации… я просто хочу сказать спасибо, что нашли место и для нас, девочек.

На самом деле это мы нашли себе место. Мы пробились сквозь бреши в системе и укрепились там, где для женщин раньше пространства не было. Нам ничего не давали. Мы сами все взяли. Но никто не пожелает услышать правду. А главное, сейчас было неподходящее время для такого разговора.

Зрители бурно зааплодировали. Наконец журналистка переключилась на Роксану, и я ретировалась от греха подальше.

Солнце уже клонилось к горизонту. Весь мой адреналин и возбуждение от игры испарились, я дрожала от прохладного вечернего ветерка. Из чьего-то телефона донеслись искаженные голоса – на «Хиганте» пели. Я попыталась понять, где владелец телефона, – хотелось узнать новости.

Ага, это судья смотрел трансляцию. У его ног стояла плотно набитая спортивная сумка.

– Это «Сентраль» только что забил? – спросила я как можно дружелюбнее.

Судья ничего не ответил – даже на простое «да» поскупился, – а лишь небрежно пожал плечом и повернулся ко мне спиной.

– Скорее! – воскликнул оператор. – Еще успеем на второй тайм! Это ж надо, столько времени проторчать тут, на матче, который никому не сдался!

Он завозился, упаковывая камеру. Надо быть круглым дураком, чтобы разгуливать с такой дорогой аппаратурой по нашему району. Даже в светлое время суток.

– Пошевеливайся, нам пора! – крикнул он журналистке.

Ее эта грубость вроде бы не задела, но плечи у нее как будто напряглись. Вместо того чтобы сорваться с места и побежать на «Хиганте», как требовал оператор, журналистка снова нацелилась на меня. Я застыла. Но она подошла и протянула мне руку.

– Спасибо, что нашли для нас время… Фурия, верно?

Оператор у нее за спиной уже просто кипел.

Я кивнула, а журналистка сказала:

– Удачи на Южноамериканском кубке. Буду за вас болеть. Если что-то понадобится, дайте знать.

– Спасибо! – Но что мне могло от нее понадобиться?

– Лусиана! Да пошли уже наконец! – Оператор решительно напирал на нас, видно было – вот-вот взорвется.

Лусиана глубоко вздохнула, словно прося небо дать ей терпения. Оператор схватил ее за локоть.

– Мой источник с пятого канала говорит – там на трибуне сам Титан!

Лусиана стряхнула его руку и, не сказав больше ни слова, побежала за ним к машине.

Визг покрышек – и телевизионщики умчались.

Титан, Диего, приехал в Росарио.

4

– Хассан, пошли, – сказала Роксана. Под футболкой у нее поблескивала медаль. – Мои родители хотят отвезти нас домой, пока матч «Сентраля» не закончился и на улицах еще нет пробок.

Вообще я терпеть не могу, когда Роксана зовет меня по фамилии. Но тут побежала с ней. Меня распирало от желания срочно сообщить ей, что Диего приехал и он на стадионе.

Диего Феррари был лучшим другом Пабло, гордостью нашего города и международной сенсацией. Пресса прозвала его Титаном, потому что прозвища Бог и Мессия уже были заняты Марадоной и Месси соответственно. О Диего говорили, что на поле он приковывает к себе больше внимания, чем королевская особа – в толпе или на светском рауте. Он был из тех редких талантов, что рождаются раз в поколение. В прошлом году «Ювентус» заметил Диего и подписал в основной состав, прежде чем он успел дебютировать в «Сентрале».

Диего был моей первой любовью, с ним я впервые поцеловалась и, как миллионы по всему миру, была на нем помешана. Но я вовремя прикусила язык. Роксана Диего недолюбливала. Впрочем, ей вообще не нравился никто из мужчин-футболистов. «Все они – нарциссичные гады», – заявляла она, и, глядя на папашу и братца, я не могла с ней не согласиться.

А вот Диего – он был совсем другой. Правда, я не видела его целый год. За такой срок человек может здорово измениться. Лично я изменилась. Кто знает, как на него повлияла мировая слава?

Мне нестерпимо хотелось увидеть его хоть краешком глаза. Скорее всего, он пойдет в бар напротив дома Роксаны – отметить с парнями победу, если «Сентраль» выиграет, или напиться из-за проигрыша.

По идее, моей команде тоже пойти бы отмечать победу, но, в отличие от профессиональных футболистов, большинство из нас были на мели. Девочки расходились с поля, каждая в свою сторону.

– Чао, Фурия, – сказала Синтия.

Мия и Лукреция подхватили:

– Чао, Фурия!

Сеньора Алисия укладывала в свой автомобиль инвентарь – мячи, сетки для ворот, угловые флажки и прочее. Услышав, как все повторяют мое новое прозвище, она подмигнула мне.

– Так, команда, никаких выходных! – напомнила она.

Я помахала на прощание сеньоре Алисии и девочкам. И, не желая признаться себе, что надеюсь на встречу с Диего, пошла за Роксаной к машине ее папы.

Все улицы на подступах к стадиону были перекрыты. Даже когда сеньор Фонг объяснил, что живет в соседнем квартале, молодой офицер дорожной полиции остался непреклонен. На стадионе в тысячи глоток орали песню, и протесты сеньора Фонга потонули в этом громовом пении.

Un amor como el guerrero, no debe morir jamás…

«Такая любовь, как у воина, умереть не должна никогда…»

– Пап, высади нас, мы быстрее дойдем пешком, – сказала Роксана. – Я так в туалет хочу – ужас.

Ее родители заспорили, но наконец сеньора Фонг сказала:

– Все в порядке, Густаво, давай их высадим. Мне все равно надо заехать в магазин на Авелланеде, посмотреть кое-что.

– В таком случае, девочки, ваша остановка.

– Только будьте осторожны, chicas, девчата! – крикнула нам вдогонку сеньора Фонг, когда мы выбрались из машины.

– Обожаю твоих родителей, – призналась я Роксане. – Мой папаша бы начал ругаться со мной, даже если бы сам хотел, чтобы я шла домой пешком.

Роксана пожала плечами, но щеки ее порозовели.

– Да, они у меня ничего такие.

Мужской матч закончился, и со стадиона «Хиганте» потоком хлынули торжествующие болельщики. Они размахивали желто-синими полосатыми футболками и флагами, горланили церковные воскресные гимны, радовались победе «Сентраля», позабыв обо всем на свете.

Есть у футбола такое свойство: он заставляет забыть и о курсе доллара, и о грядущих выборах, и даже о личной жизни. На несколько часов жизнь становится прекрасна.

Мы с Роксаной стояли на перекрестке улиц Кордивиола и Хуана Б. Хусто, а перед нами компания парней и девушек распевала и прыгала на месте, ожидая, пока отъедет машина скорой. От лотка с горячими колбасками-чоризо поплыл аромат жареного мяса, и в животе у меня отчаянно заурчало. Улицу перекрывала цепочка дорожного патруля. Мы не успели и шагу сделать через дорогу, как поющая группка болельщиков оживилась. Какая-то девчонка подбежала к цепочке недовольных полицейских.

– Самого Титана увидела! – объявил один из парней. – Диего Феррари.

Как и все вокруг, я повернулась к бару, словно подсолнух к солнцу. Тут-то из бара и правда вышел Диего, и улица взорвалась аплодисментами и приветственными возгласами. В потертой, но явно новой кожаной куртке и белоснежной футболке с портретом Лионеля Месси в образе Христа с нимбом, Диего выглядел стопроцентной звездой, каковой он и был. Каштановые волосы, гладко зачесанные со лба и блестящие от геля, упрямо вились над ушами. А в ушах при малейшем движении сверкали сережки. Бриллиантовые сережки.

Вокруг Диего толпились журналисты, а он все подписывал и подписывал то, что ему совали поклонники: листки бумаги, футболки, детское одеяльце, голую руку.

Роксана развернулась ко мне.

– Ты знала, что он приехал?

Я не успела даже ответить «нет».

– Amore mío, fai l’amore con me![4] – звонко выкрикнула у меня за спиной девица лет двадцати с чем-то, и мы аж подскочили.

Роксана безудержно расхохоталась. И хотя я думала, что умру на месте от стыда за эту девицу, но на меня тоже напал смех.

Года два назад Роксана прямо помешалась на книге и фильме «Три метра над уровнем неба». Вроде классика, но Роксану здорово зацепило. Она везде ставила метки «3м_У_Н». Даже итальянский начала учить, чтобы прочитать роман в оригинале, и меня тоже заставила заниматься – за компанию. Я развлекалась – произносила по-итальянски всякие хулиганские фразочки, которые мы бы ни за что не рискнули сказать в жизни. Так вот фраза, которую выкрикнула девица, – она как раз была моя.

Девица выкрикнула ее еще раз, громче, и, похоже, Диего ее услышал. Я даже издалека увидела, как он покраснел. Прикусил нижнюю губу и помахал поклонникам. Мне захотелось кинуться к нему, позабыв обо всем. Я уже собиралась сказать Роксане, что нам надо домой, но тут Диего взглянул прямо на меня. И просиял ослепительной улыбкой. У меня от нее перехватило дыхание.

– Камила! – крикнул он и замахал, мол, давай сюда, давай ко мне.

Однако Роксана заслонила меня и поспешно напомнила: «Журналисты!» Правда, я уже и сама юркнула за спины девушек, которые заспорили, кого же это звал Диего. И каждая заявляла, будто она и есть Камила.

Разумеется, обращался-то Диего ко мне, и подбежать к нему мне ой как хотелось. Но Роксана была права…

Теперь, когда Диего вернулся домой из Италии, безвестной девчачьей команде и ее победе в женской лиге просто не выделят эфирного времени. Значит, я смогу затаиться: не понадобится сразу же сообщать родителям о Южноамериканском кубке до того, как это прозвучит в новостях. Но вот если журналисты, которые хвостом ходят за Диего, заметят меня – тогда катастрофа. Тогда дома меня будут поджидать совсем иные неприятности, покруче.

Мы с Роксаной поспешили прочь из толпы. Как только мы оказались вне досягаемости камер, Роксана взяла меня под руку. Вымотанные матчем, мы в напряженном молчании заковыляли к ее дому.

– О чем он вообще думает? – наконец возмутилась Роксана, качая головой. – Выставить тебя на всеобщее обозрение… – Остаток фразы потонул в шуме: мимо прокатил автобус, с подножки свисали болельщики и горланили песню.

Но я поняла, о чем она. Мысли мои лихорадочно скакали, как ликующие фанаты. Диего меня заметил. И окликнул без колебаний.

Я плотнее прижала к груди медаль под футболкой. Напоминание о самом главном сегодняшнем событии: моя команда выиграла.

Теперь мне точно придется рассказать обо всем родителям.

5

К тому времени, как я приняла душ и переоделась в наряд послушной дочери, автобусы снова пустили, а мой семичасовой успел уйти. От Роксаны я вышла гораздо позже, когда на город уже опустилась сырая и темная ночь. Автобус высадил меня на углу улиц Хосе Инхеньероса и Коломбрес. Далековато от дома, но все лучше, чем топать пешком через Эмпальме и Окружную. Фонари не горели, только мерцали звезды, и мамины слова об убитой девушке теперь не шли у меня из головы и больше не казались пустой угрозой. Я ускорила шаг.

Вот наконец и фонарь перед нашим домом номер шесть, горит ярким желтым светом. Без четверти одиннадцать вечера. Чем дольше буду оттягивать неизбежное, тем сильнее мне влетит. Я заставляю свое лицо превратиться в маску и прячу все следы бунтарского дня – чтобы не выдать себя, чтобы по моему лицу невозможно было прочитать, как солнце прошило тучи, когда мы забили решающий гол, и как мы качали на руках сеньору Алисию, и как появился Диего в кожаной куртке и с уложенными волосами. Все эти картинки я спрятала поглубже в памяти, чтобы потом перебрать одну за другой, когда уйду к себе в комнату.

– Салютик, сестра Пабло! – весело крикнул мне какой-то шкет, прокативший мимо на велосипеде. – Передай Жеребцу от меня привет!

– Камила! – громко крикнула я в ответ. – У меня есть имя – Камила!

Но он даже не обернулся, и вскоре его поглотила уличная темнота. В нашем окраинном районе большинство жителей не то что не знают, как меня зовут, – они не знают о моем существовании. Для них я лишь сестра Пабло или дочка Андреса и портнихи – у моей мамы тоже нет имени. Но я была полна решимости добиться того, чтобы мое имя узнали и запомнили. А Южноамериканский кубок как раз даст мне такой шанс.

Никто в нашем районе и не подозревал, что я переродилась и стала Фурией, и этот жгучий, потрясающий секрет я хранила в душе как талисман.

Я миновала четыре наружных лестничных пролета и сразу услышала громовой хохот отца из-за металлической двери. Свет в холле погас, и меня окутала сырая темнота. Я поглубже вдохнула ночной зимний воздух и вошла в квартиру.

И увидела знакомую картину застолья – как всегда после матча. Брат успел расфуфыриться на тусовку и развалился в плетеном кресле вместе со своей подружкой Марисоль – этот неизменный аксессуар теперь всегда болтался при нем. По бокам от отца, тоже принаряженного, расселись его дружки – дядя Сезар и дядя Эктор. Вообще-то они были мне не родня, но с отцом дружили со времен юности.

В воздухе плыл аромат маминой домашней пиццы, и в животе у меня громко заурчало.

– Принцесса Камила пожаловала! – воскликнул Сезар, и я улыбнулась ему. У него всегда находилось для меня доброе слово.

Эктор обшарил меня взглядом с ног до головы, потом его глаза остановились на моей груди.

– Поздновато для прогулочек, особенно приличной девушке, а? Поди сюда, поцелуй дядюшку, негритосочка[5]!

Он чмокнул меня мокрыми губами в щеку, я поморщилась и плотнее запахнула куртку, хотя под ней все равно ни черта не разглядишь, кроме черной футболки. Съязвить в ответ я не успела, потому что мама спросила из кухни:

– Где ты была, Камила? Мы тебя ждали еще несколько часов назад. Почему на звонки не отвечала?

Я прикинула, что будет, если выложить всю правду: мол, опоздала, потому что моя команда выиграла чемпионат и я отметила это дело тем, что поехала полюбоваться на Диего. Они решат, будто я шучу. И все равно раскрывать свои тайны пока что слишком рискованно.

– Прости, мам. Деньги на телефоне кончились.

Я скинула с плеча рюкзак и поставила поближе к темной прихожей – авось там его никто не заметит.

Но не тут-то было.

– Что там у тебя в рюкзаке? – спросил отец притворно-будничным тоном.

Сезар и Эктор прилипли к телику – там показывали повтор дневных матчей. Громкость была убавлена до минимума, и я знала – безразличие на их лицах обманчиво, на самом деле оба ловят каждое папашино слово. Они тоже знали его как облупленного и понимали, что надвигается скандал.

Я глянула отцу прямо в лицо, набралась храбрости, которой у меня не было, и ответила:

– Учебники по математике. – И, не моргнув, добавила: – Я ходила заниматься.

– Куда?

– К Роксане.

Папаша заулыбался как сытый кот.

– Роксана – это та смазливая китаёзочка из твоей школы?

– А ты знаешь еще каких-то Роксан, пап?

Уголком глаза я заметила, как Пабло с застывшей улыбкой жестами показывает мне, чтобы я угомонилась. К счастью, папаша уже переключился обратно на телевизор: там как раз показывали в записи гол Пабло.

– Вот увидите, национальная команда в этом году пригласит Паблито на чемпионат мира среди молодежных команд, – сказал он.

– Кого точно пригласят – так это Диего. – Сезар знал, как ударить приятеля Андреса по больному. – Для буэнос-айресских боссов двое из Росарио – многовато, Андрес. Диего теперь уже воспитанник «Ювентуса». Пабло с ним не тягаться.

– Может, он и приехал к нам, чтобы встретиться с Ассоциацией футбола? – добавил Эктор. – Он ведь сегодня был на трибуне, я видел его собственными глазами. А ты, Паблито?

Мой брат пожал плечами, но глянул на меня, словно опасаясь, не ляпну ли я какую глупость.

Если бы.

– Подумаешь, велика важность, приехал и приехал. – Отец скрипуче хохотнул. – Играет Диего хорошо, но Пабло произведет лучшее впечатление. Вот попомните мои слова. А тогда уж ему светит Европа. Но не Италия, а сразу «Барселона» или «Манчестер Юнайтед». Слышала, Камила? Поможешь нам подучить английский. Собирайте чемоданы!

– На меня не рассчитывайте, – ответила я, многозначительно глядя на Пабло, чтобы брат уяснил и запомнил: ссорюсь я с отцом, а не с ним. – Я с вами никуда ехать не намерена.

Я бы свалила из этого дома при первой же возможности, только не за парнем, в том числе и не за своим братцем. Я уйду на своих условиях, за своей мечтой, а не за чужой. И главное – никто не будет сидеть у меня на шее. Никто.

А папаша разливался, будто и не услышал моего возражения.

– Мы за нашим Жеребцом поедем повидать мир. Наконец-то выберемся из этой крысиной норы и заживем как подобает. Как подобало бы мне, если бы тот чертов парагваец не сломал мне ногу.

– Парагвайский сукин сын, – буркнул Эктор.

– Ты был лучшим, Андрес. Лучшим из всех, – привычно подхватил Сезар.

– Пабло лучше. – Папаша подпустил в голос мелодраматического надрыва, который меня не брал. – Он спасет нас всех.

– Точно, – поддакнул Эктор. – Благодаря ему мы разбогатеем.

Марисоль поймала мой взгляд и закатила глаза к потолку. Будь у нее право решать, все миллионы Пабло достались бы только ей. Она уже успела выкраситься в платиновую блондинку а-ля Ванда – самая известная botinera, охотница на звезд футбола. Братец что-то шепнул Марисоль на ушко, и она разулыбалась. От этой интимности меня аж тряхнуло.

Я пошла в кухню поздороваться с мамой. Поцеловала ее в щеку.

– Привет, ма. Ты пойдешь с ними гулять?

Ответ я знала заранее.

– Так поздно? Нет, bebé, деточка. Мне еще то платье дошивать – хочешь, так помоги.

– Ага, помогу. Только сначала сделаю домашку по бухучету. Уже сдавать скоро.

– Значит, теперь это называется домашнее задание по бухучету? – Мама принюхалась. – Где ты была? У тебя от куртки куревом несет.

– Какой-то парень курил рядом в автобусе.

От дальнейших расспросов меня спас Нико, мой песик. Он заскулил на заднем балконе, где у нас была постирочная, – его всегда там запирали, когда собирались гости. Нико страшно линял даже зимой, а уж теперь, когда близилась наша короткая весна и за ней палящее лето, он линял просто как ненормальный.

Я ускользнула от мамы на балкон.

– Вот ты где, mi amor.

Нико завилял всей задней частью тела – за неимением хвоста. На радостях облизал мне лицо, и я задержала дыхание – пахло у него из пасти кошмарно, хуже, чем из моих бутс, но вот любил он меня беззаветно.

– Я сегодня забила два гола, – шепнула я ему в острое ухо. – Мы выиграли чемпионат! И знаешь еще что? Диего приехал. Ты бы его видел!

Нико склонял голову то на один бок, то на другой, будто понимал каждое слово – даже те, которые я произнести не могла.

Я попыталась поцеловать его острую мордочку, но пес вывернулся и скакнул к брату – Пабло тоже вышел на балкон.

– Марисоль пошла в туалет, – объяснил он. – А мне надо было срочно свалить от них.

Я вытаращила глаза, изображая полное потрясение.

– Да ты что? Неужели она какает, как все мы, простые смертные?

Брат хлопнул меня по спине, и я подвинулась, чтобы он смог сесть рядом на пол. Сделав длинный выдох, положила голову ему на плечо. Черные волосы Пабло, длинные и шелковистые, слегка щекотали мне щеку. Нико разлегся у нас на коленях и придавил всем телом, чтобы мы сидели смирно.

– Отличный ты гол забил, Паблито! – Меня прямо распирало от гордости за брата. По телевизору его гол смотрелся потрясающе.

– Я весь вечер наблюдаю за тобой, и ты даже не глядела в сторону телика, – сказал брат.

Мы с Роксаной разбирали по минутам каждый матч и каждый гол, но Пабло совершенно незачем было знать, как мы одержимо изучаем мужские игры.

– Я смотрела матч у Роксаны.

– Роксана – это та смазливая китаёзочка из твоей школы? – Пабло изобразил голос папаши. Потом помолчал и шепотом спросил: – Ну, а ты как сыграла?

Сердце у меня заколотилось. Он помнит о моем чемпионате, не забыл!

– Мы выиграли. Я забила. – Больше я ничего не сказала.

Пабло взъерошил мои и без того спутанные волосы:

– Ах ты моя Марадонита! Я бы так хотел как-нибудь прийти посмотреть на тебя в деле.

– Может, в следующий раз, – кивнула я. Ага, как же, держи карман шире.

После дебюта Пабло в основной команде «Сентраля» два года назад его жизнь стала еще сложнее, чем когда он учился в молодежной академии. Времени прийти и посмотреть, как я играю, у него не было никогда. Что, может быть, и к лучшему. Со времен детской лиги Пабло успел выиграть десятки международных турниров. Брат никогда не смеялся над моим желанием стать футболисткой. Он всегда поддерживал меня за спиной у родителей, но при этом даже не подозревал, насколько отчаянно я рвусь в спорт. Думал, будто футбол для меня – развлечение. Возможно, мне пора открыться ему больше.

– Остальное потом расскажу, – пообещала я.

Пабло кивнул, но помрачнел и откашлялся, собираясь с духом.

– Что случилось? – спросила я.

– Диего показалось, что он видел тебя у бара. Ты что, шлялась вокруг стадиона, надеясь его увидеть?

– Прекрати! – Я шлепнула брата по ноге.

Нико взвизгнул. Пабло отстранился и заглянул мне в лицо, пытаясь поймать мой взгляд. Наконец я посмотрела ему в глаза.

– Вот что, nena, крошка, ты моя сестренка, и я обязан тебя защищать. – Говорил он совсем как мама, и я выразительно подняла глаза к небу. – Мне не по нраву, что ты гуляешь одна и возвращаешься так поздно, и бог знает чем ты занята все это время. – Пабло улыбнулся, но продолжал сверлить меня пристальным взглядом – этот фокус он унаследовал от отца. – Помнишь, что я тебе сказал в прошлый раз?

– Что, Пабло? Что ты сказал?

– Что ты пострадаешь, – вещал он как седой мудрец. – Держись от Диего подальше. Просто послушай меня.

Он прямо лопался от важности. Не дождавшись от меня ни звука, брат спросил:

– Ты же не общалась с ним тайком от меня?

В прошлом году Пабло уже прочитал мне целую нотацию. Поучал, чтобы я не вела себя как другие девчонки, которые только и мечтают урвать кусочек от Диего, потому что он вот-вот прославится.

А у нас с Диего все было вообще иначе, но слова, которыми можно это описать, я спрятала в самой глубине сердца.

– Ты мне кто, по-твоему? Мой папаша? – Я снова шлепнула брата по ноге.

– Диего приехал всего на неделю, ты в курсе? Потом он улетит – обратно к славе, богатству и гламурной жизни. – В голосе брата прозвучала резкая нотка, от которой у меня по спине поползли мурашки. Какая черная кошка пробежала между Пабло и Диего?

– Я с ним не разговаривала. Ну, успокоился, доволен?

Пабло поспешно отвел глаза, будто знал больше, чем показывал. Может, Диего ему что-то открыл? Я умирала от любопытства, но гордость оказалась сильнее, и я промолчала.

– Видел я, как вы глядели друг на друга в тот вечер, когда он уехал, – произнес Пабло. – Я тоже мужчина, Камила, и…

– А как мы глядели? И вообще, это было целый год назад. И что теперь, раз он прославился, мне даже взглянуть на него нельзя?

Тут уже Пабло поднял глаза к небу, а я продолжала:

– Ты все не так понял. Вообще не так. Мы с Диего просто дружим. Ну или дружили. А с тех пор как он уехал, считай, и не разговаривали. И к тому же я слишком занята учебой и… подготовкой к поступлению на медицинский факультет.

Из кухни донесся раскатистый хохот Эктора, который подхватили Сезар и папаша.

Мы с Пабло прислушались.

В тот вечер накануне отъезда Диего между нами были не только пылкие взгляды. Но и много чего еще. Однако меньше знаешь – крепче спишь, и я совсем не хотела посвящать брата в эти подробности. Какой смысл ссориться? Насколько я знала, для Диего наша… история – дело прошлое.

Я потрепала Пабло по плечу и сменила тему:

– В любом случае ему наверняка очень понравилось, как ты играешь. Вы, ребята, «Таллерес» просто раскатали.

Пабло довольно засмеялся.

– Да, приятно было увидеть его на стадионе, – сказал он с полуулыбкой. – Но я хочу, чтобы ты тоже как-нибудь пришла посмотреть. Ты когда последний раз была на стадионе?

Два года назад. Когда Пабло дебютировал в первом составе.

– Как-нибудь обязательно приду и полюбуюсь на тебя, о Жеребец.

Прозвище ему очень шло: горячий, крепкий, нетерпеливый. Мог носиться часами без устали и всегда улыбался. Интересно, сколько девчонок растаяли от этой улыбки?

– Паблито! – донесся из столовой звонкий голос Марисоль. Пабло вскочил и побежал на зов, как послушная собачонка.

Паблито? Какой он ей Паблито? Так его называет только семья, а эта фифа Марисоль пока не семья. И, с божьей помощью, никогда в семью не войдет. До отъезда Диего она нашего Паблито в упор не видела. Но если я ему хоть намекну, наживу в его лице врага на всю жизнь. А я выдержу что угодно – только не потерю брата.

6

Тем временем в столовой Сезар и Эктор благодарили маму за восхитительную фугаццу с оливками. Она смущенно улыбалась, прикрывшись бумажной салфеткой, но глаза ее блестели. Взгляд ее как магнитом притягивало к отцу, и смотрела она с грустью и надеждой… на что? Не знаю. Родители вместе с шестнадцати лет. И если уж отец не изменился за все эти годы…

Мама взяла с блюда корочку от пиццы и принялась ее грызть. Тут отец и сказал одну из своих коронных пакостей:

– Как, Изабель, ты ешь пиццу? А я думал, ты у нас углеводы не ешь, чтобы быть в такой же великолепной форме, как я. – Он гордо обвел рукой собственную поджарую фигуру, а потом подмигнул маме, будто это могло смягчить удар в самое сердце, который он ей только что нанес.

Я цапнула ломоть пиццы, щедро откусила и чуть не застонала от удовольствия.

– Мамочка, полный восторг! Пища богов!

– Это ты сейчас восторгаешься, – глумливо подколол папаша. – Вот посмотрим, как ты запоешь, когда тебе перевалит за тридцать и ты начнешь толстеть даже от воздуха. Верно говорю, Изабель?

Улыбку с лица мамы словно стерли, а ее сияющая медная кожа стала пепельной, будто на нее обрушилось злое заклятье.

Пабло положил руку маме на плечо.

– Мамуся, не слушай. Ты красавица такая как есть.

Мама даже не пожурила Пабло за то, что он выражается как деревенщина, – мне-то за «мамусю» влетало. И все-таки утешить ее Пабло не удалось: мама сидела бледная, погасшая. Потом встала, собрала посуду и понесла в раковину.

Мы с братом переглянулись. Я обернулась и увидела, что Сезар с Эктором тоже молча и многозначительно переглядываются. Однако никто не проронил ни слова. Отец извинился и ушел в уборную. Сезар отправился на улицу покурить, поскольку в квартире мама курить запрещала. Мне бы следовало убраться к себе в комнату, но тут мое внимание привлек телевизор.

На экране появилась та самая журналистка, которая была на нашем матче – Лусиана. Только я хотела сделать погромче, как Эктор вмешался:

– Нет, не надо. Знаю я эту бабу-комментаторшу, терпеть не могу слушать ее burradas. Полная чушь!

Я замешкалась: то ли повиноваться Эктору, то ли, наоборот, назло выкрутить на полную громкость. Однако тут пошли кадры с Диего, который махал поклонникам. А мне кровь из носу надо было убедиться, что я не попала в объектив оператора тогда на улице перед баром, когда застыла и пялилась на него как дура. Я постояла перед телевизором, но все эти несколько минут краешком глаза наблюдала за Эктором. Он ерзал на месте и, казалось, хотел что-то сказать. Когда я повернулась к нему, он даже приоткрыл рот, но в конце концов просто вздохнул и уткнулся в свой телефон.

– Эй, пошли! – окликнул его отец, выходя из уборной. Прошел мимо меня, как мимо пустого места.

Эктор печально покосился в мою сторону и последовал за отцом, но на прощание бросил:

– Ты поосторожнее, Камила. Слишком ты хорошенькая, чтобы разгуливать по улицам в одиночку.

Тут уж дар речи утратила я. У меня в горле точно рыбная кость застряла. Это как понимать – Эктор мне угрожает или непритворно волнуется?

Пабло и Марисоль вскоре тоже ушли. Обычно в воскресенье вечером они по клубам не ходили – ведь она, как и я, была в выпускном классе, – но завтра выходной. У меня перед глазами опять мелькнула картинка, как Пабло шепчет что-то на ушко Марисоль, а та лукаво улыбается, и я поежилась.

По телевизору снова заговорили о Химене Маркес и о марше ее памяти, о требованиях наказать виновных в убийстве. Я сделала погромче. Демонстранты на ходу скандировали: «Ni una menos! Ни одной женщиной меньше!» Потом требования прекратить насилие заглушились другими – столкнулись демонстранты с зелеными платками, сторонники легализации абортов, и с голубыми – их противники.

Но как бы они ни осыпали друг друга оскорблениями, Химену этим не вернешь. Можно сколько угодно сражаться за цвета платков, пока все они не выгорят на солнце до одинакового серого, а девушки тем временем так и будут гибнуть.

Вмешался ведущий – с новостью о еще одной пропавшей девочке, на этот раз – двенадцатилетней. За спиной у меня тяжко вздохнула мама. Я повернулась к ней. Она смотрела на меня осуждающе, будто это моя вина, что девочки пропали, будто это я не сумела их защитить.

Или словно моя беспечность означала: следующей жертвой стану я.

Схватив рюкзак и тарелку с пиццей, я спряталась у себя в комнате. С плаката на стене мне улыбался рэпер Малума, а рядом с ним красовалась единственная наша фотография дедушки Ахмеда, и на обороте ее, я знала, было любовное письмо к какой-то неведомой женщине – не к моей бабушке. Фотография была сделана в сепии, и abuelo Ахмед смахивал на кинозвезду прошлого.

Я открыла рюкзак и спрятала свою медаль под матрас. Тайник – банальнее некуда, но другого у меня не было. Может, пока я сплю, медаль напитает меня энергией и даст силу для новых побед.

Открытку с Корреа я поставила на тумбочку у кровати, прислонив к расползающейся стопке книг – по большей части это были учебники для подготовки к языковым экзаменам, а еще там лежала «Тень ветра», книга, которую Диего оставил мне перед отъездом. В подношение Корреа у меня было только полбутылки воды, и я водрузила ее рядом с иконкой. Потом поставила телефон на зарядку, а на древнем CD-проигрывателе включила старенький мамин диск рок-группы «Vilma Palma e Vampiros». Наконец легла на диван. Мышцы немедленно пожаловались на усталость, но не настолько громко, чтобы заглушить голоса в голове: те наперебой вопили про домашку, про Пабло и Марисоль, про отца, про деньги, которые мне нужны для турнира, и про родительское разрешение на него, и еще они твердили про Диего. Особенно упорно – про Диего.

С чего ему вдруг понадобилось приехать? В голове у меня всплыло непрошеное воспоминание о нашей с ним последней встрече. О громкой музыке в клубе. О его мягких губах на моих. О том, как моя правая рука лежала у него на груди и под ней сквозь расстегнутую рубашку стучало его сердце. А в левой я держала желтый леденец на палочке – который он дал мне в обмен на мой розовый. Леденец я до сих пор хранила в тайнике под матрасом вместе с другими сокровищами.

В тот вечер мне ясно виделось наше с ним будущее – волшебное, как сказка. А потом вмешалась жизнь.

В первые недели после его отъезда мы постоянно переписывались. Раза два-три Диего мне даже звонил. Но потом взяли свое разница часовых поясов, его плотное расписание, мой сбоивший интернет и необходимость скрываться от семьи – все это оказалось сильнее. Электронные письма и сообщения в мессенджерах делались короче, прохладнее, формальнее, пока наконец не иссякли совсем.

С ноября мы не общались вообще. Я рыскала по интернету, ища малейшие признаки того, что Диего помирился со своей бывшей подружкой, что это он так играет со мной, – о чем и предупреждал меня Пабло. Но находила лишь короткие заметки о чудо-юноше из Росарио, который живет футболом – предан мячу и черно-белой форме своего клуба. А я из гордости не хотела спрашивать Диего, не изменилось ли его отношение ко мне. И все-таки мне страшно хотелось рассказать ему про мои матчи и мечты и расспросить, как он теперь живет. Каждый раз на пробежке, завидев его дом, я мысленно разговаривала с ним, снова и снова вспоминала его слова. В конце концов я забыла, как звучит его смех.

Сеньора Алисия все обещала, что я стану настоящей футболисткой. Эти надежды вытесняли у меня из головы фантазии о будущем, где я всего лишь зрительница, а не игрок, – где я лишь наблюдаю, как Диего преображается из мальчика в чемпиона, в Титана. Даже несмотря на всю любовь к нему. Верно в песне поется: «От разбитого сердца никто не умрет», – и я верила, что мое сердце исцелилось. Но стоило Диего произнести мое имя, как былая рана снова закровоточила и ожили все те чувства, которые я отгоняла месяцами.

Сквозь музыку прорезался телефонный звонок, и я вынырнула из воспоминаний. На всю квартиру зазвенел голос мамы:

– Алло, Диегито, радость ты моя-я-я! – Мама произнесла эти слова нараспев. – Ушам своим не верю! Вернулся и вспомнил старых друзей!

Я попыталась дышать ровно и глубоко, чтобы успокоиться. Не помогло.

– Нет, малыш, Пабло ушел, – продолжала мама. – Я думала, он на встречу с тобой.

У меня под боком пел Эль Пахаро. Я кинулась выключить музыку.

– С каких пор ты спрашиваешь разрешения зайти в гости? – Пауза. – Сегодня вечером? Чувствуй себя как дома. – Мама рассмеялась. – Хорошо, тогда я скажу ей, что ты скоро будешь.

Она повесила трубку, но зайти ко мне и сказать, что звонил Диего, не спешила.

Диегито сейчас придет! Мобильник мой сел, так что я даже не могла звякнуть Роксане. Да и времени в любом случае уже не оставалось. Тетя Ана, приемная мама Диего, жила всего в двух кварталах от нас. Значит, он явится через несколько минут.

Он все тот же, прежний Диего, напомнила я себе. Велика важность. Но на часах было двенадцать ночи, и видок у меня был кошмарный. Я поспешно стянула футболку – она вся провоняла сигаретным дымом после моей поездки на автобусе. Расплела косу, и волосы тут же распушились кудрявым облаком вокруг головы, но с этим я ничего поделать не могла.

Внизу хлопнула дверца машины. Я кинулась к себе в комнату. Прислушалась. Кто-то насвистывал гимн «Сентраля»: «Un amor como el guerrero, no debe morir jamás… Такая любовь, как у воина, умереть не должна никогда…» Звуки приближались.

Я словно оцепенела.

В прихожей, услышав шаги, оглушительно залаял Нико. Потом в дверь позвонили. Я считала секунды: «Раз… два…»

– Цыц! – сердито прикрикнула на пса мама.

Дверь открылась, и мама – уже более мягким и вежливым голосом – произнесла:

– Диего! Входи. Я тобой так горжусь, hijo, сынок. Вижу тебя по телевизору, но как ты, оказывается, повзрослел! Ну-ка, скажи мне что-нибудь по-итальянски.

Диего что-то произнес, но я не разобрала слов.

Мама рассмеялась звонко и по-девичьи, и тут я вышла из оцепенения. Молниеносно переоделась в чистую футболку.

Мамины шаги приблизились к двери. Я проворно плюхнулась обратно на кровать и схватила первую попавшуюся книжку.

Миг – и мама без стука распахнула дверь.

– Камила?

– Да, мам? – Я подняла голову, не глядя ей в глаза: сделала вид, что занята чтением.

Лицо у мамы снова светилось. Сердце у меня застучало с утроенной скоростью, будто я со всех ног мчалась к линии ворот. Несколько секунд мы с мамой молча смотрели друг на друга, потом я шепотом спросила:

– Что он тут делает?

Мама пожала плечами.

– Он хотел повидаться с Пабло, но твой брат уже ушел. Я сказала Диего, что дома только ты.

Я слезла с кровати, книжку положила обратно на тумбочку, и тут вся стопка книг покачнулась и рассыпалась, а заодно сшибла бутылочку с водой – мое приношение святой Корреа. Мама поспешила мне на помощь.

– А это что такое? – спросила она, разглядывая открытку-иконку.

– Корреа-покойница, мам.

– Откуда она у тебя?

– Купила у мальчишки в автобусе. У него был такой голодный вид…

Мамуля вздохнула – тем особым вздохом, на какие она была мастерица: меня от них накрывало чувство вины.

– Дочка, что я тебе говорила? Этим детишкам-торговцам ни гроша из выручки не достается. За ними всегда стоит взрослый, который их эксплуатирует. – Она поставила открытку на тумбочку и рядом – бутылку с водой. – Обязательно потом сходи в любое святилище Корреа и оставь там подношение. Корреа-покойница – строгая cobradora, взыскательница долгов. Если ей кто задолжал – никогда не забывает. – Мама говорила очень серьезно. – Надеюсь, ты попросила у нее что-то стоящее. Что бы это ни было.

Я уже успела попросить у Корреа столько всего!

– Диего ждет, – напомнила я маме.

Несколько долгих секунд она пристально смотрела на меня. Потом назидательно подняла указательный палец и сказала:

– Не задерживай его надолго. Парню наверняка есть еще куда пойти.

7

Роксана недолюбливает Диего, но, узнав, что я показалась ему на глаза в таком виде, задаст мне головомойку. Скажет, что я могла бы по крайней мере надушиться или накрасить губы, чтобы его впечатлить. В конце концов, предполагается, будто я его позабыла. Но наводить красоту было уже некогда. Шаги Диего раздались из гостиной, он проходил мимо двери постирочной.

– Вот ты где, старина, – тихонько сказал он, выпуская запертого Нико.

Собачьи когти процокали по кухонному полу, и я, выглянув из своей комнаты, увидела, как песик радостно лижет Диего лицо. Даже мое ожесточенное сердце от такой картинки растаяло. Потом Нико заскулил и подбежал к балконной двери, настойчиво оглядываясь на гостя. Диего рассмеялся и открыл дверь. Пес выскочил на балкон.

Я видела лишь силуэт Диего, очерченный бледным серебряным светом луны, – одинокий и беззащитный. Когда мы еще созванивались, Диего рассказывал мне, где побывал и каково это – делить жилье с ребятами из самых разных стран. Его рассказы звучали как приключения из «Гарри Поттера» – истории про подростков, которые учатся на волшебников. Мне приходилось давить в себе зависть – ведь о такой жизни, как у Диего, я могла лишь мечтать, как бы ни любила футбол и какой бы способной спортсменкой ни была.

А теперь он здесь.

Словно почувствовав мой взгляд, Диего обернулся и различил в темном коридоре мою фигуру. Посмотрел на меня. Увидел меня. Не сестру Пабло-Жеребца. Не дочь Андреса и портнихи. А меня, Камилу Беатриц Хассан.

Брошенный мальчишка превратился в звезду футбола.

Диего шагнул ко мне.

– Камила! – Он распростер руки.

Ни камер, ни орущих фанатов рядом не было, поэтому я упала в его объятия. Диего крепко прижал меня к себе и даже слегка приподнял, но я уперлась носками в пол. Пахло от Диего одеколоном из тех, что продаются в дорогих магазинах, в торговом центре «Альто Росарио», а щекой я ощущала мягкость кожаной куртки. Когда я шевельнулась, мои губы коснулись шеи Диего. Мне хотелось поцелуй за поцелуем добраться до его губ и продолжить с того места, где мы остановились. Но я одернула себя.

– Я скучал по тебе. – Его шепот щекотал мне ухо.

Я высвободилась из объятий и подняла на Диего взгляд. Теперь, вплотную, я различила в его карих глазах золотые крапинки. Совсем как звездное небо, две галактики, в которых я могла бы потеряться. Но босые ноги холодил пол, и я очнулась и вернулась на землю.

Я всего лишь босоногая старшеклассница из дома на окраине, а он – звезда, комета, которая, сверкая, проносится мимо всех нас, и, когда он вновь исчезнет, вместе с ним исчезнет и это сияние.

Да, нас связывает общее детство, но сейчас мы живем каждый своей жизнью. Пусть сколько угодно говорит, как скучал по мне, но раз не писал и не звонил, значит, не так уж сильно и скучал.

– Ты надолго приехал? – спросила я, отстраняясь на шаг. Сложила руки на груди – закрылась как щитом.

– На неделю. Сейчас проходят международные матчи, и поэтому игроки разъехались по своим национальным командам.

– Эктор и Сезар говорят, что в следующий раз тебя вызовут в сборную, Титан.

Глаза его загорелись.

– Так и говорят?

Я кивнула.

Диего провел рукой по волосам и произнес:

– Нам с тобой столько всего надо обсудить. Матэ заваришь?

В такой просьбе не отказывают и врагу, и уж тем более Диего.

– Как, Титан, ты до сих пор пьешь матэ? Я потрясена. – Если буду называть его звездной кличкой, смогу держать в голове, что он больше не мой Диегито.

Диего проследовал за мной в кухню.

– Конечно, еще как пью! У меня с собой всегда термос с эмблемой «Сентраля», твой подарок. А ты не смотрела мои сторис и не лайкала мои посты, и вообще тебя онлайн не было целую вечность! Ты пропала.

– По крайней мере у меня есть оправдание. – Я старалась, чтобы фразы не звучали как реплики отвергнутой героини в сериале, но получалось плоховато. Моего ледяного тона Диего вроде бы не заметил.

– Что случилось?

– У меня месяца два назад сперли мобильник. А сейчас у меня древний, девяностых годов. – Я небрежно рассмеялась, мол, подумаешь, невелика беда. Но внутренне содрогнулась, едва вспомнила ту парочку мальчишек, оба не старше двенадцати, которые наставили на меня пушку и отобрали мобильник. Диего эти подробности знать было ни к чему.

Он приобнял меня одной рукой и сказал:

– Это дело поправимое. Ну, пошли готовить чай, а то меня просто распирает от новостей. – Пауза. – Слушай, по-моему, я видел тебя сегодня на стадионе, ты была в серой футболке. Это какой команды форма?

– Ты обознался. – И я поспешно сменила тему: – А ты не пришел к нам вечером на пиццу, хотя у нас был семейный сбор. Разве Паблито тебя не пригласил?

Диего пожал плечами и принялся наливать воду в чайник.

– Пригласил, но я ведь примчался на стадион прямиком из аэропорта и не успел повидаться с мамой Аной. А после матча мы с ней ходили в ресторан, посидеть вдвоем.

Я насыпала в свой любимый калебас для матэ мяту и листья падуба, потом добавила щепотку сахара, но тут вспомнила, что угощаю спортсмена мирового уровня.

– Тебе с сахаром можно?

Диего прищурился и протяжно вздохнул:

– Ладно, можно, но совсем чуточку, потому что если главный узнает…

Я слегка улыбнулась и добавила сахара, а Диего прошептал:

– Искусительница!

Я не стала встряхивать калебас, чтобы осела заварка, и вообще никаких чайных церемоний не разводила, не то что некоторые. Весь секрет вкусного матэ – в температуре воды и умелых руках. Важно, кто заваривает. А у меня рука волшебная. Даже отец раза два хвалил, как мне удается матэ.

Я подняла глаза от чашки и обнаружила, что Диего разглядывает меня, прислонившись к столешнице. В этой обстановке он смотрелся так чужеродно! Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы не пялиться на него в ответ. Но я успела заметить, что он вроде как вытянулся и улыбка у него сияющая. Может, он отбелил зубы и выровнял их? Я рассеянно провела кончиком языка по собственным зубам; десны все еще болели после удара мячом. А у Диего и кожа стала почище, и вообще весь он как будто светился. Вода в чайнике загудела – вот-вот вскипит. Чтобы чем-то занять время, я стянула волосы в хвост. Футболка у меня при этом приподнялась и обнажила живот. Диего внимательно проследил за ней.

– Что? – спросила я и покраснела.

Брови у него были идеальные, куда лучше моих, а бриллиантовые сережки в ушах при каждом движении сверкали и рассыпали вокруг искорки.

Чайник запел. Я выключила плиту, сняла его с конфорки.

Снова спросила Диего:

– Ну, что?

– Да вот… – Он сглотнул. – Знаешь, я поднимался по лестнице, взглянул на твое окно и… Nena, крошка! Ты там светила в одном бюстгальтере.

Мне пришлось срочно поставить чайник обратно на плиту, чтобы не выронить. Лицо у меня точно огнем обожгло, а из ушей, наверное, повалил пар.

– Я не заметила, что жалюзи открыты, – паническим шепотом выкрикнула я.

Мне хотелось умереть на месте.

– В следующий раз будь осторожнее. – В голосе Диего звучала неподдельная тревога. – Не провоцируй всяких психов. А если бы тебя кто другой увидел, а не я? Если твой папа узнает, запрет тебя в самой высокой башне, и будешь ждать, пока я тебя спасу.

– Я сама спасусь, – ответила я, все же замешкавшись на секунду-другую. – И не надо волноваться. Никто и никогда ни в какой высокой башне меня не запрет.

– Интересно будет посмотреть, если кто-нибудь попытается. – Теперь Диего стоял так близко, что я ощущала жар его тела. А может, это меня лихорадило и кидало в жар. – Я слышал про Химену. – Лицо его оставалось непроницаемым, но в голосе звучала печаль. – Мы с ней вместе учились в начальной школе. А в седьмом классе она бросила школу, и Пабло чуть не зачах. Он ведь по ней страдал, помнишь? Он тогда еще любил темненьких.

Если бы она не гуляла с кем не надо, была бы жива и здорова…

– Каждый день в новостях еще какая-нибудь девчонка.

– Если тебя хоть кто-нибудь когда-нибудь попытается обидеть, сразу скажи мне, я ему задницу надеру. Он у меня своими зубами подавится. Только скажи.

Но серьезно – что Диего мог сделать? Он ведь даже тут больше не живет. Я похлопала его по руке и отдернула свою так поспешно, что чуть не опрокинула матэ.

– Уй, – буркнула я и с трудом не выругалась, а не будь здесь Диего, так обязательно бы выругалась. – Я тебе уже сказала: я и сама в состоянии о себе позаботиться. Не волнуйся. – И, чтобы сменить тему, спросила: – Хочешь к матэ пиццы или крекеров? Или вот еще мама вчера сладкий пирог с айвой пекла, может, еще осталось.

Я заглянула в холодильник – и в самом деле, пастафрола с айвой еще осталась. У Диего прямо глаза загорелись. Он всегда был сладкоежкой.

– Только немножко.

– Садись сюда. – Я усадила его за стол, сама устроилась напротив, на своем любимом месте у окна, – мы с ним сидели вот так миллион раз. – Я… видела тебя по телику. То есть мы смотрим матчи. – Я налила кипятка в калебас. – Мы с мамой. Она говорит, тебе очень идет черно-белое.

Я не могла отвести от Диего глаз и ласкала взглядом, особенно его смущенное лицо. Выбрит он был так гладко, что мне казалось, я чувствую, какая нежная у него кожа, – будто трогала его кончиками пальцев.

Я отпила матэ и чуть не ошпарила язык.

– Вы смотрите футбол?

Я поспешно сглотнула.

– Когда получается. Иногда слушаем по радио, а если смотрим, то в записи. Потому что доступ к трансляции онлайн стоит как… как яйцо. Или даже два.

Диего рассмеялся.

– Остра на язык, как всегда.

Он с удовольствием откусил пирог. К его губам прилипли крошки и, Dios mío, у меня внутри все сжалось, но я снова взялась за матэ и прикинулась равнодушной.

– А-а, ты про куриные, – добавил он.

– Ну разумеется! Что за нескромные мыслишки бродят у тебя в голове, Феррари?

Он облизнул крошки и прикусил нижнюю губу, а потом с пафосом сказал:

– Вообще все сразу, Хассан.

Теперь у меня в голове понеслись картинки одна неприличнее другой. Я рассмеялась и уставилась на салфетку. Оказывается, я успела изорвать ее в клочья.

Снова повисло неловкое молчание. Окутало нас плотной удушливой пеленой. Я лихорадочно прикидывала, чем бы нарушить это молчание, и тут, о счастье, вспомнила, что у меня ведь так и лежит книжка Диего.

– У меня кое-что для тебя есть.

Я вскочила и побежала к себе в комнату за «Тенью ветра». Когда вернулась, Диего все так же баюкал в ладонях калебас с матэ.

– Извини, что так долго ее держала. До твоего дома теперь далековато ехать. – Я засмеялась.

Кухню освещала только тусклая лампочка в углу, и я от души понадеялась, что Диего не видит, как я снова покраснела. Не глядя ему в лицо, отдала книгу. Наши пальцы на миг соприкоснулись. Я поспешно сжала кулаки и скрестила руки на груди – а то он еще заметит, что меня всю колотит.

– Ну и как тебе? – спросил Диего. Я не ответила, и он продолжал: – Если ты все еще помнишь сюжет. Дело было давно.

– Я перечитала ее несколько раз. Просто не знаю, с чего начать.

Лицо Диего озарилось удивлением.

– О, так тебе понравилось!

– Да, безумно. И перевод отличный. Читается совсем как на кастильском.

Диего слегка улыбнулся.

– Барселона! Что я еще могу сказать? – Я продолжала, осмотрительно подбирая слова, чтобы не упоминать любовную линию – центральную в романе. – Мне очень понравилась мысль Сафона про то, что в каждой прочитанной книге оставляешь кусочек самого себя. И собираешь кусочки душ тех, кто первым нашел эту историю. До чего красиво.

Если так рассуждать, то читать книжку, которую тебе дали, – глубоко интимное переживание.

– А ты? У тебя какой любимый отрывок?

Диего задумчиво посмотрел в сумрак кухни.

– Там, где он пишет, что иногда ты скован заклятием и не можешь обрести свободу, если не поможет тот, кто тебя любит. – Он взял меня за руку, и на этот раз я не высвободилась. – Я побывал в кафе «Четыре кота» и вообще везде, куда по сюжету ходили Даниэль и Фермин. А когда гулял по старой части Барселоны, мне вообще раз-другой померещилось, будто я видел Хулиана и Пенелопу.

Диего бродил по этим узким извилистым улочкам, и по Порталу Ангел, и по Рамбле, и через Готический квартал спускался к Средиземному морю, а я все это видела разве что в интернете.

– А ты нашел Кладбище забытых книг?

Диего блеснул глазами, но что он чувствовал, мне определить не удалось.

– Пока еще нет, Ками. Пока нет.

Из маминой комнаты донесся приглушенный смех с экрана телевизора и нарушил наше уединение. Матэ уже утратил крепость, но я не вставала, чтобы насыпать свежей заварки. Не хотелось разрушать очарование этой минуты. Не хотелось, чтобы Диего отпустил мою руку.

– Как прошел экзамен?

– Экзамен?

Диего заглянул мне в лицо, и я поняла: он про экзамен, который я сдавала месяц назад. Когда он уезжал, я как раз занималась и проходила подготовительные тесты. Так что Диего был просто не в курсе моих новостей.

– А-а-а, поняла. Я сдала TOEFL и SAT на максимальный балл. – И, не давая ему вставить ни слова, добавила: – Но это еще не все. У меня теперь степень лиценциата по английскому, вот ты с кем матэ пьешь.

– Значит, ты по-прежнему собираешься поступать в университет в Северной Америке? – Диего спросил это так, будто все проще некуда: раз я сдала экзамены на «отлично», передо мной распахнутся все двери.

– Нет, – сказала я и отпила остывший матэ. – Это невозможно.

Всю жизнь я мечтала поступить в университет в Штатах, потому что там можно было бы и учиться, и играть в футбол. Однако американские учебные заведения запредельно дорогие. Учитывая курс доллара в песо, я не смогу учиться в американском университете, даже если буду копить деньги миллион лет, даже если получу стипендию.

Но на Южноамериканском кубке у меня появится шанс быть замеченной какой-нибудь американской командой. Учебу можно будет отложить и играть дальше в футбол. Начну скромно, с какого-нибудь буэнос-айресского клуба вроде «Уркисы». Мужская команда у них даже не в первой лиге, а вот женская участвовала в Кубке Либертадорес. Может, через несколько лет у меня получится пробиться в Североамериканскую национальную лигу, лучшую женскую в мире. Вот тогда-то мне и пригодится мой английский.

– Нет ничего невозможного, Камила. Уверяю тебя, те, кто меня знал девятилетним шкетом, и представить не могли, что в один прекрасный день я буду играть в Италии.

Диего был прав. Его история была сказкой про Золушку, и она меня вдохновляла. По-настоящему вдохновляла. В конце концов, из Росарио футболисты разъезжались по самым разным клубам мира. Правда, мужчины-футболисты.

– Да и вообще, посмотри на себя! Лиценциат по английскому! – И он снова ослепительно улыбнулся. – Что ж ты мне ничего не сообщила?

Я перевязала свой хвост.

– Ну так ты же был занят, верно? – Я помедлила, но если не сказать сейчас, то когда? – Кроме того, мы не то чтобы общались. Ты мне не звонил и не писал.

На его лицо набежала тень, улыбка погасла.

– Ох… – сказал он и приложил ладонь к сердцу.

– Ох… – эхом отозвалась я.

Диего прикусил губу.

– Извини, – выдавил он, – все стало так…

– Сложно?

Он кивнул и вновь схватил меня за руку.

– Камила, ты себе не представляешь… Я не раз подумывал бросить футбол. Я тосковал по дому, мне было одиноко, я запутался… Босс сказал, что я не вкладываю в игру душу, и поинтересовался, не хочу ли я вернуться в Аргентину.

– А ты что ответил?

– Что хочу остаться в Турине. А что еще я мог сказать? Футбол в Италии был моей давней мечтой, и при мысли о том, что меня могут отослать обратно, мне становилось страшно. Я сосредоточил все силы на том, чтобы каждый день выкладываться по полной и не загадывать дальше завтра. Обернуться не успел, а уже пролетела неделя, другая, а потом я не знал, как тебе объяснить… – Он шумно выдохнул, словно у него гора с плеч упала. – Ты простишь меня?

В воображаемых разговорах с Диего я без колебаний отвечала ему, что мы можем остаться друзьями, а тот поцелуй и мое разбитое сердце – это мы просто споткнулись и теперь идем себе дальше. Но в глубине души я всегда тревожилась: а вдруг у нас не получится вернуться к прежним отношениям, какими они были до того вечера в клубе?

Я не хотела терять Диего. И ни на какие извинения никогда не рассчитывала. И сейчас была не готова их услышать, так что он застал меня врасплох и обезоружил. Куда легче было бы затаить на него обиду на всю жизнь. А тут он так разумно все объяснил. На его месте я повела бы себя точно так же.

Разлука показала мне, что я способна прожить без Диего. Возможно, душа моя жаждала какого-то завершения, и мне вполне хватило того, что Диего появился, принес извинения, все объяснил.

Диего смотрел на меня так, будто ожидал приговора. Наконец я сказала:

– Я рада, что ты остался в Турине. Честное слово, рада, Титан.

– А я рад, что ты получила степень лиценциата. Сейчас везде нужен английский, – отозвался Диего. – Дополнительный заработок он тебе приносит?

Я рассмеялась.

– Заработок? У меня вообще нет денег. – Я поерзала на стуле. Нога затекла. У меня дурацкая привычка подкладывать ногу под пятую точку, чтобы казаться выше, когда сижу. Это очень вредно для голеностопа, и если бы меня сейчас увидела сеньора Алисия, она оторвала бы мне голову. – Я ходила устраиваться продавщицей в магазин одежды в новом торговом центре. Они искали владеющих английским.

– Ну и? – Диего жестом попросил продолжать.

– Со мной пошла Марисоль. Я заполнила за нее анкету и на собеседовании подсказывала ей чуть ли не все ответы. После чего мне они не перезвонили, а ей – да! Нет, ты не смейся. Я свободно говорю по-английски и знаю бухучет и еще кучу всего, а наняли ее. Она там проработала два дня и ушла. А мне они так и не позвонили. – Теперь я уже стояла коленками на сиденье, наклонившись над столом, и размахивала руками на манер Эвиты Перон. Не хватало только воскликнуть: «Народ Аргентины!»

Диего расхохотался, я медленно опустилась на стул и скрестила руки на груди.

– У меня есть предположение, почему они наняли ее, а не меня.

– И почему же?

– Ты что, правда не догадываешься? Она же как хрупкая феечка из аниме – хлоп-хлоп ресничками и прикидывается дурочкой, чтобы всем понравиться. А теперь посмотри на меня! – Я провела рукой в воздухе, обрисовав свое тело. – Работодатели дальше фасада не смотрят.

Диего глядел на меня так пристально, что по коже моей побежали мурашки.

– Не понимаю, о чем ты, Ками.

– Неважно, – сказала я и мысленно обругала себя, что попалась в ловушку. – Итак, деньги. Мне нужно заработать. У тебя найдется для меня какая работенка, Титан?

Диего прищурился, дернул ртом.

Мне казалось, я знаю наизусть все его гримасы и ужимки, но этот лощеный новый Диего был для меня загадкой.

– Вообще-то вполне может найтись.

– Что?

– Ты видела в новостях, что монастырь Доброго Пастыря снова открылся?

– Заброшенный монастырь, где раньше была тюрьма?

– Разве тюрьма?

– Ну приют строгого режима для непокорных женщин.

Диего воззрился на меня в полном недоумении. Но мало кто знал историю этого места.

– Тот, который в самом сердце Южного района?

– Да, он, – подтвердил Диего.

– Роксана показывала мне статью в «Ла Капитал» про это здание. В прежние времена семьи отправляли в Доброго Пастыря своих непокорных дочерей.

– Правда?

– Ага, а также сестер, жен и иногда даже подчиненных. Что-то вроде хранилища неугодных женщин. Кое-кто из девочек-сирот, выросших там, потом становился бесплатной прислугой в богатых семьях.

– Я понятия не имел, – тихо сказал Диего.

– Девочек этих называли неукротимыми. Роксана мне говорила: мол, твое счастье, Камила, что заведение закрылось, не то ты бы туда угодила.

– Ох, но я вспомнил про Доброго Пастыря совсем не потому. – Диего сморщил нос и добавил: – Здание красивое, жаль, если бы оно пустовало, а теперь оно станет местом исцеления… надеюсь.

Может, от святой благодати монастырь покинут призраки замученных женщин, которые до сих пор там обитают?

– Я думала, там сейчас лечебница.

– Часть здания отвели под лечебницу, а часть пустовала. Отец Уго устроил там столярные и швейные мастерские, разбил огород, а еще открыл столовую, чтобы дети могли полдничать. Он хочет запустить новую образовательную программу для детей, чтобы уберечь их от улицы. Сам он небогат, но приют отчасти финансируют богатые аргентинцы из Штатов. Отец Уго искал сотрудника, а лучше сотрудницу, женщину, – Диего блеснул глазами, – или девушку, или… кто найдется – чтобы учить детей английскому. – Он сглотнул. – Ты бы взялась?

– Вполне возможно, – отозвалась я. – В конце концов, я именно кто найдется и у меня есть степень лиценциата по английскому.

У Диего хватило здравого смысла смущенно опустить голову.

– Ладно, ты женщина. Лиценциат.

– Отлично, – сказала я.

Вообще-то по описанию вакансия была прекрасная, а мне позарез нужны были деньги. Но я и так с трудом ускользала из дома на тренировки. А теперь еще тайком ускользать на работу?

– Ты чего, bambina, малышка? – Диего протянул руку и ласково приподнял мой подбородок указательным пальцем. Стараясь скрыть, что от его прикосновения меня бросило в дрожь, я сказала:

– Да понимаешь… отец…

– А что отец? Малышка, ты сейчас похожа на Рапунцель, которую матушка Готель не пускает на волю поглядеть на звезды.

Я засмеялась. Диснеевский мультик мы в детстве смотрели вместе раз сто.

– Я не Рапунцель. К тому же, Титан, что скажут твои фанаты, если пронюхают, что ты до сих пор смотришь мультики? Диснеевские мультики про принцесс.

Улыбка Диего изменилась.

– Слушай, не зови меня Титаном. Я просто Диего, мамуся.

Парни, которые мне нравились, никогда раньше не называли меня «мамуся».

С этим словом все непросто. Хотя моя благовоспитанная мама считает его «деревенским», так можно называть маму. Но так можно называть и подругу. Или хорошенькую малышку, которая играет в пaрке. И мужчина может назвать «мамусей» свою любимую.

Диего кашлянул и сказал:

– Завтра выходной. После обеда заеду за тобой и отвезу к отцу Уго.

– Я не хочу выскальзывать тайком. – Я помотала головой. – Отец будет дома весь день. Он все узнает. Поедет мимо монастыря и увидит нас. Или я наткнусь на кого-то из его знакомых, или мы попадем в аварию…

Диего сжал мои руки.

– Я и не предлагаю тебе ускользать тайком. Я приглашаю тебя… – он замешкался, – погулять, на свидание. В прошлый раз все произошло так быстро – мы поцеловались и простились. А на свидание я тебя толком никогда не водил. Так, чтобы вдвоем.

Мне показалось, что от его слов даже воздух замер.

– Давай сходим на сеанс в планетарий. Я повидал в Европе уйму всего классного, но в Росарио до сих пор много чего не знаю. Обидно, да? Вот и хочу посмотреть как можно больше, чтобы было что вспоминать, когда уеду. И погулять по городу хочу с тобой. А на обратном пути заедем к отцу Уго и поговорим с ним.

Диего всегда безоглядно любил Росарио. Нашему промышленному городу, конечно, не сравниться с Италией и даже с Буэнос-Айресом, но у Диего изначально и в мыслях не было уезжать. Уехал он только потому, что футбольному клубу «Ювентус» не отказывают.

Секунду-другую я колебалась. Работа была нужна мне как воздух, да и настоящее свидание с Диего – такой соблазн. Когда я наконец улыбнулась, он просиял так, словно забил гол.

Нас вспугнул какой-то металлический звук. Мы оба подпрыгнули.

– Что это? – спросил Диего.

Кто-то или что-то скреблось в дверь.

Я глянула на часы. Час ночи. Пора возвращаться в реальность.

– Ой! – Я услышала знакомый скулеж. – Это же Нико.

Я поспешила открыть балконную дверь, и песик протрусил в мою комнату. Зато я вышла на балкон и блаженно подставила лицо холодному южному ветру, от которого в мыслях у меня прояснилось. Я полной грудью вдохнула аромат эвкалипта и печного дыма – где-то топили дровами из квебрахо[6]. Диего тоже вышел на балкон и встал рядом со мной, опершись на перила.

В прошлый раз мы были вдвоем в темноте, когда Диего обнаружил меня под дверью клуба, где я дрожала от холода в куцем платьице Роксаны, да еще и на высоченных каблуках, на которых, о диво, очень ловко передвигалась. Весь вечер мы с Диего переглядывались через танцпол издалека, но никто не делал первого шага. А уже в два часа ночи, когда Роксана сказала, что ее папа ждет нас на улице, я ответила: «Мне нужно попрощаться с Диего». Но потеряла его в толпе танцоров и девушек, раздающих леденцы, – шла первая неделя июля, начало зимы, и была традиционная Неделя сладостей, La Semana de la Dulzura. Я вышла на улицу, однако ни Роксаны, ни ее отца с машиной не нашла. А пойти домой в таком виде было немыслимо. Я просто не дойду. Меня уже охватило отчаяние, и тут кто-то тронул мое плечо. Я рефлекторно отшатнулась, готовая врезать любому приставале.

– Давай махнемся? – предложил Диего, протягивая мне желтый леденец на палочке. Ведь в Неделю сладостей и полагается меняться конфетами и при этом целоваться.

У меня в руке как раз был розовый леденец – Диего такие любил больше всего. Судьба подарила мне шанс, и упускать его я не собиралась. Через считаные часы Диего должен был улететь – может, я его больше никогда не увижу.

– Леденец отдам, но за поцелуй. Все знают, что розовые вкуснее желтых.

Диего блеснул глазами и игриво прикусил нижнюю губу. Друг к другу мы наклонились одновременно. Губы и язык у Диего были такие сладкие, что я опьянела; в его руках было так тепло, что я таяла. Когда кто-то рядом восхищенно и завистливо присвистнул, мы расцепились, хватая ртами воздух. Меня снова заколотила дрожь, и Диего накинул на меня свою куртку.

– Пойдем обратно, – сказал он мне на ухо, и еще несколько ночных часов мы провели в клубе, никого вокруг не замечая, так, будто ему не надо было улетать.

Прошло больше года, и мы снова рядом. И оба дрожим и смущены так, что слова не идут с языка.

Мне так много хотелось ему рассказать. Про чемпионат и про то, как я веду двойную жизнь и скрываю, что я футболистка. И про то, как я истосковалась по нему. И как обиделась, когда он пропал с радаров. Да и он сам столько еще не рассказал мне! Про Турин, про бразильца Луиса Фелипе, его соседа по квартире. Но час был поздний, и я решила – лучше смолчу, чтобы не ляпнуть лишнего. Опустила взгляд на его руку и увидела на кисти татуировку. Ее слегка прикрывала простенькая алая ленточка – оберег от сглаза. И еще ее прикрывали дорогие часы – ничего общего с подделками, которыми торгуют на площади Сармиенто. Я схватила Диего за кисть и прочитала: «Банда 7 Сентября». Пульс его отчетливо бился под моими пальцами.

– Ты сделал тату в честь нашего района? – Я изо всех сил пыталась сохранить невозмутимый вид. Нельзя терять голову. Не сейчас.

Диего наклонился и поцеловал меня в щеку. Губы его задержались на моей коже. И не успела я принять решение и слегка повернуть голову, подставив ему губы, – крошечный поворот, но огромный шаг, – как он уже отстранился. Потом развернулся и пошел к выходу.

– Спокойной ночи, мамуся, – сказал он. – До завтра.

8

Разбудил меня утром Нико – скулил и просил выпустить его из комнаты. В квартире этажом ниже гремела музыка – какая-то христианская баллада с мощными ударными. Солнце припекало лицо. На часах была половина двенадцатого. Я вскочила с кровати.

– Господи боже, Нико! Что ж ты мне позволил так заспаться, че[7]?

Я открыла дверь, и песик пулей вылетел за порог. Я быстренько переоделась для пробежки – в длинные треники, потому что небо, может, и ясное, а на улице будет холодно. Покрепче завязала шнурки и пошла в кухню.

Каждая клеточка моего тела горестно жаловалась на то, как я вчера выложилась на игре. Однако я эти вопли организма проигнорировала – никаких слабостей. В спортзал для поддержания физической формы еще можно ходить от случая к случаю, но вот пропускать утреннюю пробежку после игры – никак нельзя.

Однако времени на нее у меня оставалось всего ничего. Диего пообещал, что заедет за мной в час… Если не забыл, не передумал или не слишком занят.

В кухне мама слушала радиостанцию, по которой гоняли старые песни девяностых годов, и подпевала Густаво Серати, упорно не обращая внимания на музыку у соседей. По кухне уже плыл аромат томатной подливы, и в животе у меня заурчало.

– Доброе утро, мамочка. – Я чмокнула ее в щеку.

Мама слабо улыбнулась. Она была бледна, а под глазами – темные круги. От бледности мелкие веснушки на носу и щеках выступили отчетливее. Пока дядя Сезар не заделался папиным приспешником, они с мамой дружили и были соседями. Он часто рассказывал мне про ее детство. Мне никак было не представить, что мама когда-то была такой свободной.

– Я напекла слоек. – Мама показала на блюдо.

Весь остальной стол был покрыт пайетками и стразами. Расшитое платье мама должна была сдать завтра, чтобы девушка-заказчица успела сфотографироваться перед своим праздником. Мама уже почти закончила. При виде слоек у меня потекли слюнки, но я удержалась и есть не стала.

– Попозже, старушка. Я на пробежку.

– Но почему, Камила? Ты и так уже совсем исхудала. Я знаю, впереди лето, но необязательно же выглядеть как эти скелеты, которые худеют для «Танца мечты».

Я глубоко вдохнула. Попасть на танцевальное телешоу я никогда не рвалась. Вот сейчас мама сказала, что я слишком худая, а стоит взять слойку – скажет, чтобы я следила, сколько ем углеводов. Я не метила в танцовщицы, я хотела быть проворной, сильной, неудержимой, а хорошей спортивной формы голоданием не добьешься, но и плюшки ей тоже не способствуют. Мама никак не желала это понять.

– Я лучше себя чувствую, когда бегаю. Ты бы как-нибудь составила мне компанию, – сказала я. – И вообще, мамуля, надо оставить место для твоего умопомрачительного завтрака. Что ты там готовишь?

– Ньокки, – с улыбкой ответила она. – Тебе понравится. Я сделала часть со шпинатом, чтобы Пабло поел овощей и не заметил. Пришлось извернуться. – Ох, как мама до сих пор с ним нянчится! И вдруг она добавила: – Звонила Роксана, просила перезвонить.

Сердце у меня заколотилось в ритме самбы. Я должна была узнать, что за срочное дело заставило Роксану позвонить мне с утра. Но говорить с ней по домашнему телефону… нет, слишком рискованно. У мамы слух острее некуда.

– Я ей потом перезвоню, – бросила я.

Мама вернулась к шитью и даже не подняла голову от работы, когда я уходила.

Я включила Джиджи Агостино и подстроила темп своего бега под ритм музыки в наушниках. Пробежала пару кварталов, и тут на меня кинулась немецкая овчарка из-за самодельной ограды. Хлипкая металлическая сетка провисла под тяжестью ее тела. Грубый голос из недр дома крикнул псу: «Фу!» Я не обернулась. Я бежала и бежала, в любую секунду ожидая острой боли от собачьего укуса. Ровно дыша, я мчалась к своей цели, к Южноамериканскому кубку, шансу заполучить будущее, в котором я стану хозяйкой своей судьбы.

В ту первую осень, когда Диего только поселился в нашем районе и ему было двенадцать, а мне – десять, все прямо помешались на беге. В тот год спортсмен из Аргентины завоевал на Олимпиаде медаль по бегу, и каждая малявка в нашем квартале пыталась подражать своему кумиру. Кто-то бегал хорошо. Но не я. Когда я попросила Пабло помочь, он ответил: «У тебя для бега сложение неподходящее. Ноги тонюсенькие, как у кулика».

Я из упрямства решила доказать брату, что он не прав. И вызвала наперегонки девчонку с нижнего этажа, Аналью, – она была в нашем квартале лучшей бегуньей после Пабло. Я попыталась за ней угнаться, но она ушла далеко вперед, и, глядя, как она пересекает финишную прямую, я споткнулась на неровном асфальте и упала. Кровь брызнула из разбитой коленки и потекла по ноге, пропитав белый гольф.

Увидев, как я измарала школьную форму, мама прямо вскипела. Я убежала рыдать на балкон и вот тут-то услышала, как Диего, насвистывая, поднимается по лестнице. Я бы спряталась от него на крыше, если бы знала, как туда залезть, но пути к отступлению не было. Диего увидел меня, и свист оборвался.

– Что случилось? Тебя кто-то побил? – очень мягко спросил он.

Я замотала головой. Не хотела, чтобы он разгневался, даже на Аналью. Когда мальчики или мужчины гневались, то пытались починить мир, расколошматив его кулаками.

Я попыталась заговорить, но вместо этого разрыдалась. Потом, всхлипывая, шепотом рассказала Диего, как было дело. Он выслушал и, когда я выплакалась, утер мне лицо изнанкой своей футболки с покемонами. У меня не хватило слов для благодарности, и я просто обвила его шею руками. Его кожа пахла солнцем и потом. А он заговорил – таким же тоном, каким моя школьная учительница приступала к сказкам:

– Вчера мама Ана рассказала мне легенду о принцессе-воительнице Камиле.

Я невольно вскинула взгляд. Диего что, насмехается надо мной? Ни одну диснеевскую принцессу – а других я не знала – так не звали.

– Принцесса с моим именем? Воительница?

Диего кивнул.

– И не только воительница, а еще и отличная бегунья. Он бегала так быстро, что могла пересечь море по волнам и не замочить ног.

Я посмотрела на свои уродские черные туфли и заметила, что кровь на белом гольфе темнеет и расплывается, пропитывая ткань.

– А ты можешь научить меня так бегать? – спросила я.

Диего стрельнул глазами в сторону окна Пабло и только потом повернулся ко мне.

– Дедушка Ахмед дома? Он ведь научит тебя бегать так же, как научил Пабло. Он для тебя что угодно сделает.

– Нет, его нет дома.

Диего поколебался, потом сказал:

– Тогда пошли на дорогу за спортивным центром. Там я тебя поучу. Только скажу твоей маме, где мы.

Но я покачала головой.

Уже тогда я знала: есть вещи, о которых мама и слышать не захочет.

Мы шли под облетевшими миртами, которые росли вдоль улицы, и Диего рассказывал мне все новые и новые сказки про принцессу Камилу, которая сражалась в великой Троянской войне.

Солнце рисовало на земле причудливые узоры. Пыль клубилась и мерцала в воздухе, а потом оседала у меня на пересохших губах.

– Я возьму тебя за руку и побегу, – объяснил Диего. – А ты держись крепче и поднимай коленки повыше. Под ноги не смотри!

Я прикусила губу и кивнула.

– Готова?

Я посмотрела вперед, туда, где до самого горизонта тянулась извилистая дорога. Мы сможем бежать хоть до края света.

– Готова, – ответила я.

Наши ноги отталкивались от твердой засохшей грязи и взметали тучи пыли. Диего держал мою ладонь потной рукой. Он прибавил скорость, и на секунду я запаниковала. Представила, как падаю, увлекая его за собой. Дернула его за руку, чтобы он сбавил темп.

– Не сдавайся! – выкрикнул он на ходу, и я усилием воли заставила свои ноги шевелиться быстрее, чтобы угнаться за ним.

Мы бежали и бежали, пока он наконец не выпустил мою руку.

– Кто первым добежит до тех ив?

Мы оба летели стрелой.

До ив, которые росли на берегу реки Лудуэнья, я домчалась первой. Мы рухнули на мягкий благоухающий клевер, дыша зеленой свежестью. В небе над нами проплывали пухлые белые облачка. Рай – да и только.

– Помнишь, я сказал, дедушка Ахмед сделает для тебя что угодно? – спросил Диего и оперся на локоть.

– Ага. – Я почему-то снова держала его за руку – и когда успела взять? И видела свое отражение в его медово-карих глазах.

– Вот и я тоже. Я сделаю для тебя что угодно, – сказал Диего и поцеловал меня в щеку.

Тех клеверных лугов больше нет. Если бы маленькие мальчик и девочка, какими мы были, увидели нынешние соевые поля, а вокруг них проволочные изгороди, им бы не понравилось. Но что бы эти двое сказали о тех, в кого мы выросли?

Я повернула домой. Пот струйками сбегал у меня по лицу, по спине, между грудями, втиснутыми в спортивное бюстье, точнее, в два, одно поверх другого, да еще и оба слишком тесные. Я перешла на другую сторону улицы, чтобы не столкнуться со иеговистами, которые подкарауливали прохожих со своими буклетами. Вот белокурых американских мормонов я не избегала, потому что они, неизменно улыбчивые, к девушкам на улице никогда не приставали – даже если я пыталась заговорить с ними ради практики английского. Вообще, уверена, что этих ребят регулярно меняли, но, как по мне, они все были на одно лицо.

Когда я миновала перекресток Швейцер и Санчес де Лория, описав свой обычный круг, то увидела кучку детишек в футболках «Ювентуса». Они окружили роскошный черный автомобиль. Принадлежать он мог только одному человеку.

Диего заехал за мной раньше времени. Я пропала.

– Франко! – окликнула я соседского мальчишку лет девяти.

Он жил на первом этаже с бабулей. Темно-каштановые волосы Франко блестели как полированное черное дерево, а голубые глаза светились от радости – будто он воочию увидел Рождественского Деда, Papá Noel.

– Камила! Глянь, что нам привез Титан!

Семь или восемь ребят, все не старше десяти лет, столпились вокруг меня, гордо показывая свои сокровища.

– Во! Глянь! Настоящая футболка «Ювентуса»! И она с автографом! Титан сам подписал!

Вместе с мальчишками ко мне подбежала и Паола, тетя Франко, которой было тринадцать. Она прижимала к себе черно-белую футболку, и ее синие глаза светились такой же радостью, как у Франко.

– Камила, он даже меня вспомнил! – затараторила Паола. – Сказал – не привез мне форму «Сентраля», потому что… ну, Франко и его папа болеют за «Бока Хуниорс», но, говорит, «Ювентус»-то всем можно носить, вот он и привез всем «Ювентус». И они настоящие, не подделки. А еще смотри что! – добавила она шепотом и показала мне групповую фотографию футбольного клуба «Ювентус». Потом перевернула. На обороте теснились подписи всех игроков: каждый написал что-то лично Паоле, даже такие суперзвезды, как Буффон и Дибала.

– Спрячь в надежное место, – тоже шепотом посоветовала я. – Когда-нибудь она будет стоить бешеных денег.

Паола прижала карточку к груди и отчаянно помотала головой.

– Ее же сам Диего подарил! Я ее никогда не продам. А ты разве продала бы?

– Ну а вдруг? – поддразнила я.

– Серьезно, Камила! Ты такая счастливица! Диего уже наверху, ждет, а от тебя несет как от поросенка. Ты вообще о чем думаешь?

– Откуда ты знаешь, что он ждет именно меня? – парировала я.

Паола улыбнулась в ответ – многоопытной улыбкой, которая никак не шла тринадцатилетней девчушке.

– Потому что он так прямо и сказал: «Я приехал за Камилой».

Может, красивых слов и открытки с автографами достаточно, чтобы очаровать маленькую девочку, но мне-то не тринадцать. Пусть Диего сколько угодно сыплет сладкими обещаниями, но я не дура, чтобы предаваться фантазиям, которые сулят мне лишь разбитое сердце, когда в конце недели он снова уедет.

Я открыла дверь в квартиру.

Напротив отца за кухонным столом сидел Диего – вылитая фотомодель из тех старых реклам дезодоранта «Акс», которые мы с Роксаной обожали смотреть на Ютубе. Безупречно отглаженная черная рубашка. Потертые джинсы и элегантные кожаные ботинки. Очень даже может быть, что его наряд стоил месячного заработка моей мамы, которая надрывала глаза, искалывала пальцы иголкой и горбилась над швейной машинкой.

При виде меня Диего просиял своей ослепительной улыбкой, но в глаза мне не посмотрел.

– Вот и ты наконец. – Он встал.

В голове у меня вертелись десятки вариантов ответа.

«Классно выглядишь, Титан». «Я все время думала о тебе». «Voglio fare l’amore con te – возьми меня, любимый». Но я ни на секунду не забывала, что за нами наблюдает мой папаша, и потому попятилась, помахала рукой и сказала:

– Паола говорит, от меня несет как от поросенка. Подожди лучше тут, пока я быстренько приму душ. – И сбежала.

Но после душа заперлась у себя в комнате и задумалась перед шкафом. Если бы на свете и правда водилась фея-крестная, которая раздает девушкам наряды, сейчас ей бы самое время появиться. Помня, в чем пришел Диего, я выбрала угольно-черный свитерок и джинсы. Мои черные берцы выглядели моднее, чем поношенные кроссовки. Я попыталась было укротить свою длинную мокрую гриву, но плюнула и просто закрутила волосы узлом на макушке. Брызнула в воздух дезодорантом «Импульс», разогнала облачко руками, чтобы запах не чувствовался слишком явно. Жаль, у меня нет хороших духов! Быстренько накрасила глаза карандашом и тушью, потом подмазала губы блеском и схватила сумочку.

Взгляд мой упал на открытку-иконку с Корреа-покойницей. Но просить еще об одной услуге, если я даже не сделала ей подношения, – кощунство. Вместо этого я обратилась к постеру с Малумой: «Пожелай мне удачи, красавчик», – и выскочила за дверь. Через прихожую я шла на цыпочках.

В кухне вполголоса беседовали отец и Диего.

– Что Джусти сказал про твое крайнее выступление, Диего? – спросил отец. – Ты ведь отыграл все девяносто минут.

Диего покачал головой.

– Он не больно-то щедр на похвалу. Всегда хочет, чтобы я играл еще лучше и забил еще больше.

Отец рассмеялся:

– И ведь он прав! Надо твердо стоять на ногах. Не позволяй славе вскружить тебе голову. Однако и твоему менеджеру пора бы подумать про следующий шаг, а? Про то, как повысить тебе зарплату. Ой, да не корчи ты такую рожу. Даже не спрашиваю. Я и без того знаю, сколько ты заколачиваешь. Но всегда есть куда расти, парень. А как насчет национальной команды? Я вот уже начал искать для Пабло команду получше. Мы все любим «Сентраль», но тут, в Аргентине, сидеть – только даром время терять.

Я с трудом удержалась, чтобы не фыркнуть. Папаша вел себя так, будто понимал во всех этих делах лучше, чем менеджер Диего, а Джусти, между прочим, представлял несколько первоклассных игроков и уже пристроил Диего в «Ювентус».

Диего в ответ сказал лишь:

– Уверен, найдется много команд, которые захотят взять Пабло.

Тут он посмотрел в сторону темной прихожей и увидел, что я стою и подслушиваю. От его взгляда, скользнувшего по мне, я вспыхнула, как сухая солома от искры.

Отец развернулся вместе со стулом – поглядеть, на что смотрит гость. И чуть не испепелил меня взглядом.

Я быстренько прикинула, что могло не понравиться папаше. Джинсы – слишком в облипку, свитер – на грани скромного и вызывающего, макияж… макияж. На переносице у меня выступили капельки пота. Ужас как хотелось утереться, но тогда отец заметит, до чего я нервничаю.

1 Кинсеаньера – возраст совершеннолетия девушки в странах Латинской Америки, а также церемония празднования пятнадцатилетия, которая символизирует переход от подросткового возраста ко взрослой жизни. В этот торжественный день девушкам дарят розы и они надевают белые платья и туфли на каблуках. (Здесь и далее прим. пер.)

2 «Ni una menos» (исп., букв. «Ни одной меньше») – латиноамериканское феминистское движение, возникшее в Аргентине. Регулярно проводит акции протеста против убийств женщин, но также затрагивает такие темы, как сексуальные домогательства, дискриминация в оплате труда, легализация абортов и пр.

3 «Скаундрелс» (англ. Scoundrels – «негодяи, канальи») – прозвище аргентинского футбольного клуба «Росарио Сентраль», конкурировавшего с клубом «Ньюэллс Олд Бойз» (букв. «Ньюэллские старички»).

4 Возьми меня, любимый! (ит.)

5 В послесловии автор подробно объясняет, что у аргентинцев, особенно старшего поколения, такие якобы ласковые прозвища до сих пор в ходу и они не видят в них ничего оскорбительного, а потому автор сохранил эту бытовую черту, чтобы точнее и полнее передать среду, в которой живет и с которой борется Камила.

6 Квебрахо (исп. «сломай топор») – собирательное название трех субтропических деревьев, растущих в Аргентине и Парагвае, а также их древесины и коры, очень твердой. Квебрахо дают ароматный дым, дрова из него используются в кулинарии для готовки на огне.

7 Че (исп. che) – дружеское обращение «приятель, товарищ». Известно по прозвищу аргентинского революционера Эрнесто Че Гевары.

Вход для пользователей

Меню