Читать онлайн Бег по взлетной полосе бесплатно

Выпускной класс

Πролог

Никогда не сдавайся и не унывай. Ты только набираешь разбег перед взлетом, – любил повторять мой папа. – Лично я до сих пор уверен: лучшее ждет меня впереди!»

Мне нравится эта фраза. Вспоминаю ее, когда удача отворачивается и все валится из рук, и реальность не кажется такой уж безрадостной.

Я стараюсь во всем находить положительные моменты. Ради памяти папы.

– Яна, готова? – Мама стучится в дверь, но я не отвечаю, с недоверием пялясь на отражение в зеркальной створке шкафа-купе.

На мне синее платье с пышной юбкой, едва прикрывающее колени, и туфли на шпильке. Русые волосы заплетены колоском.

Мамина дурацкая затея.

Она настаивала на блеске для губ и легком макияже, но я взвилась в истерике и отказалась наотрез.

В глазах напротив мечется безысходность. Я все отдала бы, лишь бы этого вечера не было!

Задерживаю дыхание, на секунду зажмуриваюсь и улыбаюсь папиной бесшабашной улыбкой.

– Готова, мам! Уже иду!

Мама ждет в прихожей – нарядная и ослепительно красивая; в отличие от моих, ее глаза излучают тихий свет.

– Вот и замечательно. Игорь уже приехал.

Вслед за мамой спускаюсь по гулким ступеням и выхожу из подъезда, но ноги слушаются плохо – не привыкли к каблукам.

Обычно я их не ношу. Как и платья. Как и косы-колоски.

Завидев нас, Игорь выбирается из авто и скалится во все тридцать два зуба. Он целует маму, раскрывает перед ней переднюю дверцу, оборачивается в поисках меня, но я проворно убегаю и ныряю на заднее сиденье.

В салоне пахнет дорогими сигаретами, ароматизатором воздуха и парфюмом с нотками мускуса. Запах постороннего. Чужака.

Чувства ощетиниваются в тревоге, снова хочется слинять, но я не имею права портить сегодняшний вечер. Молчать, кивать и не отсвечивать – идеальный вариант моего поведения, который устраивает всех.

Повернув ключ, Игорь заводит мотор, изящно проводит пальцем по сенсорному экрану, ловит волну маминой любимой радиостанции и посылает маме загадочный взгляд.

С тоской отмечаю, насколько она счастлива…

Еще бы, ведь Игорь словно сошел с обложки журнала. Он младше мамы на пару лет, никогда не был женат, имеет весьма прибыльный бизнес. Окружил маму вниманием и заботой и как родную принял ее дочь-подростка.

Шумно вздыхаю и вжимаюсь в коричневую кожу спинки.

В апреле он ездил по делам в Прагу, и мы с мамой были приглашены «скрасить его одиночество». Тогда я в первый раз побывала в другой стране – неделю гуляла по людным площадям и тихим улочкам, а все повседневные беды и проблемы оставались где-то далеко: казалось, будто они и вовсе случились не со мной.

Впервые за долгое время я видела маму веселой.

Мне не нравилось, что Игорь появился в нашей жизни, перевернул ее вверх дном и превратил маму в вечно летающую в облаках инфантильную дурочку, но, глядя на нее тогда, я сдалась и простила ему занудство, навязчивые нравоучения и попытки поиграть в примерного папочку.

И вот теперь сижу на заднем сиденье дорогого авто в платье и туфлях.

Шепот невидимого певца доносится из динамиков. Прислушавшись, узнаю песню и шевелю губами, повторяя знакомые с детства слова.

За запотевшими окнами моросит дождь, уличные фонари распускаются желтыми цветками, прохожие перепрыгивают ручьи и лужи под разноцветными грибами зонтов.

Мы едем в самый дорогой ресторан в городе, и разочарование отзывается болью в желудке.

Этим вечером Игорь сделает маме предложение, и она его, естественно, примет.

И моя реальность сойдет с привычных рельсов.

Нет, школа останется прежней, к единственной подруге Зое при желании я смогу добраться за двадцать минут, у меня даже сохранятся ключи от старой двушки в кирпичной пятиэтажке. Но место жительства сменится на просторные апартаменты в центре города, семья приобретет статус полной, а в моей жизни появится человек, который навсегда изменит ее.

А пока я беззвучно пою глупую песню, смотрю на преобразившуюся маму и изо всех сил стараюсь не впадать в уныние.

Глава 1

С головокружительной высоты открываются виды на разноцветные горки детской площадки, пустую стоянку внутри двора и окна соседних многоэтажных монстров. Шум летнего утра заглушает нарастающий гул: прищурившись, я нахожу в мучительно прозрачном небе его источник – серебристый самолет, раскинувший стальные крылья.

Июньское солнце нещадно палит. На лбу проступают капли пота, ладони прилипают к пластику подоконника. Я завидую счастливцам, улетающим из раскаленного города к соленым морям или прохладным озерам, о которых так часто рассказывал папа.

Он много путешествовал, и когда-то давно, еще до моего рождения, успел побывать в разных удивительных местах.

А я провожу каникулы в своей новой, огромной и неуютной комнате, и с каждым днем все сильнее, до воя, тоскую по прошлому.

Тогда я была наивней и меньше, а мама не работала так фанатично и все свободное время проводила со мной. Тогда у меня было увлечение и лучший друг – папа. Тогда я могла смеяться, общаться с Зоей, ходить по квартире в пижаме и чувствовать себя как дома, не боясь нарваться на цепкий взгляд маминого мужа.

Мы живем на новом месте всего месяц, но он кажется мне нескончаемым тревожным сном.

Самолет уплывает за облако, исчезает из поля зрения, а я возвращаюсь к ноутбуку, открываю окно диалога и несколько секунд раздумываю над фразой.

«Зоя, прости. Я действительно не могу пригласить тебя. Этот Игорь – полный придурок. Давай лучше в парк сходим?»

С тоской листаю наши сообщения и вздыхаю.

«Ты зазналась? Больше не хочешь общаться? Не зовешь в гости, потому что у тебя теперь есть все, а я остаюсь в нашей дыре?» – После этого предложения от Зои прилетают лишь короткие «да» и «нет». Теперь моя подруга либо отвечает односложно, либо вообще игнорит меня.

Что ж, ее можно понять.

Мы шестнадцать лет жили по соседству, делились самыми сокровенными секретами и последней подушечкой жвачки. А сейчас я под разными предлогами отказываю ей в возможности посмотреть изнутри на эти опостылевшие до одури апартаменты.

И доводы, что мама и Игорь будут против, не прокатывают.

Зоя не верит, что мама могла настолько сильно измениться и что душка Игорь на самом деле вовсе не такой милый, каким умеет казаться.

Я не ожидаю ответа от подруги, но на сей раз он приходит… И отправляет меня в нокдаун.

«Ян, не получится. Меня Марик в кино позвал».

Судорожно перечитываю сообщение еще несколько раз, но смысл остается прежним.

Зоя ведет речь о парне, который безнадежно нравится мне с первого класса.

Мы вместе учились в музыкалке, но он всегда держался особняком. Просто завести с ним разговор мне было не под силу – при нем я отчаянно трусила, трусила так, что переставала чувствовать собственное тело. Присутствие Марика выталкивало меня за грань отчаяния – щеки краснели, язык немел, беспомощный мозг тупел. Зоя знала. Утешала и помогала как могла: подстраивала встречи, плела интриги, пускала слухи для того, чтобы сблизить нас. Но ничего не получалось: он не велся, не обращал внимания, не задерживал на мне взгляд. У меня опустились руки, а безответная любовь источила внутренности, словно смертельная болезнь.

Зоя выросла и стала красивой, настоящей Барби с пластиком вместо сердца. Общение с Мариком всегда давалось ей легко, а моя уверенность, что рано или поздно у них все срастется, превратилась в паранойю. Я часто наблюдала за ними в перерывах между занятиями и с ужасом ждала дурных новостей.

Дождалась. Зоя и Марик идут в кино. Вдвоем.

Их свидание все равно стало громом среди ясного неба. Или гулом самолета, улетевшего еще одной мечтой за облака.

Слезы льются из глаз, я никак не могу привести дыхание в норму.

«Ладно. Желаю хорошо провести время», – быстро набираю и, шмыгая носом, захлопываю ноутбук.

Я хорошо знаю, почему она поступает так.

Я же теперь «живу в роскоши», а она – нет…

Шок пульсирует в груди и выжигает ее изнутри, пальцы дрожат, я рискую упасть в обморок и откидываюсь на гладкий подлокотник дивана.

Хреново. Боже, как мне хреново.

Вот так просто меня предал последний друг. Если, конечно, он у меня вообще хоть когда-то был.

Просыпаюсь на все том же скользком неудобном диване, и тяжкие воспоминания мутью отравляют все вокруг. На белых стенах застыли красные пятна солнечных бликов и длинные синие тени. Должно быть, спала я довольно долго.

Дико хочется есть, а еще – поговорить с кем-нибудь. Вывалить на кого-то все свои беды, получить дельный совет, от которого слезы мгновенно высохнут, а улыбка вернется на законное место. Жаль, что мама на такое не способна.

В прихожей щелкает замок, звенят ключи, взвизгивают молнии.

Продираю глаза, хлопаю себя по щекам, морально готовлюсь к вечернему ужину в кругу новой семьи – странной чужой отстраненной мамы и ее занудного избранника с идиотским чувством юмора.

Но голосов за дверью не слышно – шаги и возня сменяются шумом воды и насвистыванием незатейливого мотивчика.

Выхожу из комнаты и в темноте бреду к кухонному проему.

– Привет! Как прошел день? Чем занималась? – вдохновенно и бодро интересуется Игорь, за моей спиной загорается голубоватый холодный свет.

Вздрагиваю от неожиданности, оглядываюсь, и ноги слабеют.

Вальяжно подперев накачанным плечом стену, Игорь мерзко скалится – с волос стекает вода, от голого торса исходит пар. Вокруг его бедер обернуто махровое полотенце.

Не знаю, норма ли это. Папа не жил с нами, но едва ли я могу представить его разгуливающим по квартире в таком виде. Быстро отвожу взгляд.

– Привет… – С трудом шевелю пересохшим языком и отступаю назад, больно прижимаясь лопатками к покрытию из каменной крошки. – А где мама?

– Мама задерживается, будет поздно. Дома только мы. Вдвоем.

Игорь направляется ко мне, скалится еще шире, будто не понимая, что весело сейчас только ему. Задев меня скользким локтем, протискивается на кухню и вразвалочку подходит к холодильнику.

Ужас щекочет пятки, я пулей срываюсь с места, прячусь в сумраке комнаты и не могу отдышаться. Забиваюсь в самый дальний угол кровати, превращаюсь в тень, лишь глаза не мигая гипнотизируют дверную ручку.

Она не поворачивается, никто не пытается войти, но меня ощутимо трясет.

В напряженной тишине хлопает входная дверь, раздается приглушенный голос мамы, и волна облегчения превращает тело в вату.

Глава 2

Чья-то рука осторожно гладит мои волосы, щекочет лоб и щеку. Открываю глаза и в лучах утреннего солнца вижу маму – она сидит на краю кровати и тихо зовет:

– Яна! Просыпайся…

– Что? Почему? – Нашариваю под подушкой телефон и хрипло протестую: – Семь утра! Вашу ж мать!.. Опять Игорь твой что-нибудь придумал?

Мама переходит на шепот:

– Яна, хватит! Он так старается найти с тобой общий язык, хотя это нелегко! Послушай… Сейчас многие в отпусках… Меня назначили исполняющей обязанности начальника отдела. Временно. Есть шанс отлично зарекомендовать себя, руководство наблюдает. Я так долго к этому шла. Да и… Перед Игорем неудобно: живем на всем готовом, а я считаю, что нужно вести совместный бюджет…

– И? – перебиваю, готовясь к худшему.

– Придется уходить раньше, а возвращаться очень поздно. Иногда возможны командировки.

Вчерашний день с его кошмарами снова встает передо мной в полный рост – час наедине с Игорем показался мне леденящим душу фильмом ужасов. Не хочу созерцать его голый торс, не хочу слушать тупые шутки и заверения, что он «в доску свой чувак».

– Но мам! – взвизгиваю и тут же прикрываю ладонью рот.

– Знаю, у нас не получится никуда выбраться этим летом. Но ты не должна сидеть в четырех стенах…

Хочется с головой закутаться в одеяло и умереть, но я лишь удрученно вглядываюсь в цветочки на ткани простыни.

– А сейчас давай позавтракаем вместе! Пожалуйста! – умоляет мама с отчаянием утопающего, и от острой жалости сжимается сердце.

Только мама может, как в омут, погружаться в любовь, без остатка доверять людям, слепо следовать за ними, не замечая очевидных вещей.

Она любила моего папу, любила настолько сильно, что была согласна на все, лишь бы быть к нему ближе.

Так на свет появилась я.

Пусть хеппи-энда не случилось, но мама казалась мне сотканной из света, пока он был жив. Я привыкла думать, что она именно такая: хрупкая, сияющая, смешливая и добрая.

Но когда отца не стало, она погасла, превратившись в бледное, молчаливое и задумчивое подобие прежней себя. Мама много курила, с головой погрузилась в работу, и все, что от нее оставалось мне, – остывший обед на плите и записки на розовых стикерах на дверце холодильника.

Нас заедала боль потери, нищета и бессилие, мои проблемы в школе росли как снежный ком, и выхода из тупика не предвиделось.

Но с появлением Игоря надежда в глазах мамы затеплилась снова.

– Мам, ну что ты! – Изображаю оптимизм, заныкав собственные переживания поглубже и понадежней. – Я так рада за тебя!

Выпутываюсь из одеяла, плетусь вслед за ней, умываюсь в ванной холодной водой, старательно и нервно одергиваю пижаму.

В столовой сразу вижу Игоря – он тепло улыбается маме, подносит к губам чашку с черным кофе, приветствует меня и указывает на стул напротив:

– Доброе утро, Яна. Присоединяйся.

Ничто не выдает в нем вчерашней игривости – он застегнут на все пуговицы, придушен петлей галстука, собранность, бдительность и маниакальная аккуратность читаются в каждом жесте.

Без стеснения пялюсь на него в ожидании, что он проколется хоть на чем-то, но мама объявляет:

– Так, ребята. Мне пора. Заканчивайте, и, Яна, приберись тут. Ах, и вот еще что… – Она встает, забирает с полки сумочку, роется в ней и кладет на стол пару мятых купюр. – Сходите с Зоей куда-нибудь.

– Анечка, не нужно. Я сам! – Огромная лапища Игоря накрывает тонкие пальцы, блик от дорогой запонки слепит глаза. – Ты слишком балуешь Яну, но, так и быть…

Он отпускает маму, лезет за бумажником, сокрушается:

– Черт, нет купюр мельче… – И отчехляет мне в десять раз больше.

На фоне новых оранжевых бумажек мелочь, оставленная мамой, кажется жалкой.

Мама часто моргает, благодарно смотрит на Игоря, словно узрела божество.

Я отворачиваюсь. У меня нет аппетита.

Игорь провожает маму в прихожую, оттуда раздаются чавкающие звуки поцелуев, приглушенные стоны и возня, а к моему горлу подкатывает тошнота.

Ссутулившись, разглядываю свои бледные руки, и они дрожат.

Может, мне показалось?

Сегодня он был вполне мил…

Игорю тридцать семь лет, он все еще причисляет себя к современной молодежи – часто ездит в офис на дорогом байке, одевается стильно, не пропускает громких кинопремьер, повернут на вселенной «Звездных войн», коллекционирует виниловые пластинки.

Однако в присутствии мамы у Игоря активируется режим «заботливый папочка»: он запретил мне возвращаться домой после десяти, употреблять алкоголь даже в малых количествах, а еще – категорически – приводить сюда друзей. И мама с легкостью согласилась с этими требованиями.

Зоя уверена, что это нормально: ее родители относятся к ней намного строже, она же с жаром убеждала меня, что я предвзята…

Но однажды, в приступе «разговоров по душам», Игорь сказал, что не хочет прослыть засранцем из-за рамок, в которые пытается меня загнать.

«Ты в опасном возрасте, Яна. Недавно потеряла отца, можешь наломать дров. Я сам был таким – колючим, сложным… Ты еще будешь благодарна мне, бла-бла-бла…»

А еще он, подмигнув, сказал, что любой ультиматум при желании можно обойти.

Я не поняла тогда, о чем он.

Не захотела понять. Не подала виду.

Ведь еще во время отдыха в Праге он постоянно лез ко мне с расспросами, и мама радовалась – между чокнутой дочкой и ее «принцем на белом коне» все же установился контакт.

Его манеры – ладонь, слишком надолго задержавшаяся на плече, объятия при любом удобном случае, пристальные взгляды и двусмысленные выражения – бесили, раздражали и пугали, но я бодро и непринужденно с ним общалась. Ради того чтобы мама оставалась счастливой.

Игорь возвращается в столовую и, одним глотком прикончив кофе, встает рядом.

Я напрягаюсь так, что немеют мышцы, в панике поднимаю голову, но он лишь двигает деньги поближе:

– Возьми их, ладно?

Ухмыляется и скрывается в дверях.

Темные мушки и яркие звездочки роятся перед глазами, мне не хватает воздуха, возмущение и злость не вмещаются в душу.

«Папочка» искренне заботится обо мне? Или покупает мое молчание?

Тошнит. Тянет блевать.

Долго раздумываю над произошедшим и никакого выхода не нахожу.

Быстро сгребаю бумажки со стола, комкаю их в кулаке и срываюсь с места.

Глава 3

Утренний парк в будни представляет собой унылое зрелище: жирафы, лошадки и слоны скучают на выключенной детской карусели, замершее колесо обозрения скелетом древнего ископаемого возвышается над соснами, музыка из динамиков эхом разносится над безлюдными дорожками и улетает в пустоту.

Я пришла сюда проветрить мозги – раскинув руки, полулежу на деревянной скамье и наблюдаю за колыханием иголок на шершавых ветках.

Папа любил это место и раньше; когда приезжал в наш город, обязательно приводил меня сюда. Сажал на плечи и уносил далеко-далеко, туда, где асфальтированные тротуары терялись в холодном сумраке леса.

Но мне не было страшно: мой лучший друг, надежный и добрый, мог победить самых злых колдунов и защитить от коварной Бабы-яги.

Мы долго бродили по мхам и прелой хвое, набивали карманы шишками, слушали пение птиц и пели. Громко и звонко пели, и мне чудилось, что сквозь темные кроны нам улыбается и подпевает само солнце.

По брусчатке ползают сонные муравьи, шурша шинами, мимо проплывает велосипед со спортсменом, затянутым в черный велокостюм.

Ночной дождь принес долгожданную прохладу.

Продавцы гелиевых шаров, мороженого и попкорна праздно слоняются вдоль красочных лотков, перекрикиваются друг с другом и громко смеются. Тут сплошь молодежь – студенты и школьники, трудоустроившиеся на лето.

Поодаль, у будки билетных касс, тайком курят двое в ярких жилетах работников парка – невысокий рыжий парнишка и…

Кит. Придурок Кит.

В ужасе вздрагиваю, но подавляю желание сбежать.

Интересно, кто же принял на работу эту одиозную личность?

Рыжий старательно топчет бычок и, озираясь, возвращается к тиру, а придурок, оставшийся у будки, зажимает сигарету в зубах и направляется к тележке со сладкой ватой.

Папа утверждал, что в любом городе, независимо от его размеров, обязательно есть пара людей, которых знают абсолютно все. «Я серьезно, Ян. Останови на улице прохожего и спроси, знаком ли он с Васей Пупкиным, местной легендой, и тот кивнет и загадочно улыбнется, припомнив какую-нибудь заварушку, в которой поучаствовал совместно с ним! Ну или скажет, что знает человека, который видел собственными глазами, как Вася творил какую-нибудь дичь. И при этом все считают Васю закадычным другом и полнейшим отморозком…»

В нашем сравнительно небольшом городе тоже есть такой персонаж. И сейчас он передо мной.

Я прикрываю рот рукой, порываюсь тут же позвонить Зое, но в последний момент вспоминаю, что мы больше не друзья.

Придурок Кит – фрик всея Руси. То бишь города, района и школы.

Придурок – потому что не в адеквате, а Кит – потому что Никита. Синицын Никита.

Он живет в общагах-муравейниках на краю Индустриального района, тусуется с друзьями-уродами на заброшенных дачах за речкой. Одевается вполне цивильно: джинсы, футболочка, кенгуру с капюшоном (а кто-то видел его даже в классическом пиджаке и брюках), но сути это не меняет. Потому что он ведет стримы и записывает ролики, в которых за деньги вытворяет такое, что в голове не укладывается. А еще у него татуировка на лице.

Когда-то мы учились в параллельных классах.

Этот чел до дрожи пугал и бесил меня, зато очень нравился Зое. Мы часто спорили – я искренне не понимала, зачем парню сомнительная слава психа-одиночки, и настаивала, что у него просто-напросто подтекает колпак, но очарованная Зоя продолжала считать его бунтарем и большим оригиналом.

После девятого Кит забрал документы и свалил в шарагу. Я выдохнула, а моя подруга впала в депрессию.

Но придурок и не думал пропадать: завел аккаунт в видеохостинге и окончательно превратился в чучело. Еще он часто наведывался в школу, лез целоваться к учителям, обжимался с девчонками и вечно ошивался в зоне видимости, отравляя мои и без того безрадостные будни пристальными цепкими взглядами. Его разбитые кулаки сочились кровью, глаза сияли адским огнем – в общем, мой кошмар продолжался до начала каникул.

А сейчас этот жуткий тип продает деткам и влюбленным парочкам сладкую вату в парке.

Прифигев, я наблюдаю, как он падает на пластиковый стул, достает откуда-то потрепанную книгу, с видом философа углубляется в чтение, время от времени перелистывая страницы жестом интеллигента.

Не удивлюсь, если книга перевернута: едва ли он вообще умеет читать.

Звонкая детская песенка добавляет абсурдности ситуации, солнышко припекает макушку, я ловлю себя на мысли, что улыбаюсь.

Видишь, папа. Я улыбаюсь…

Магия этого места, воспоминания о папе, о старом районе, о школе и Зое, словно зонт, укрывающий от дождя и невзгод, расцветают над головой. Глаза жжет, в висках ломит, горло сжимается в рыданиях.

Я не собираюсь сдерживаться – откидываюсь на спинку, провожаю взглядом огромные и свободные белые облака и даю волю слезам.

Плечи вздрагивают, губы кривятся.

Все почти как раньше.

Только больше некому меня защищать.

– Эй, привет! – Тень ложится на крашеные доски скамейки, и обзор загораживает озадаченная физиономия Кита с неизменной ссадиной на острой скуле. Damaged – сияет надпись над правой бровью.

Я тут же опускаю лицо, быстро утираю кулаком слезы и настороженно кошусь на придурка:

– П-привет…

– Смотри! – Он вынимает из-за спины ком сладкой ваты и протягивает мне. – Вот. Это облако. Не плачь. Я его специально для тебя поймал и накрутил на палочку.

Глава 4

Повисает пауза, достойная «Оскара» – я яростно туплю, а этот идиот Кит, загадочно приподняв бровь, ожидает от меня действий.

В горле пересохло, взбесившееся сердце вот-вот выскочит из груди: я снова вижу взгляд, от которого, обливаясь холодным потом, сотни раз пряталась за спинами учителей. Такая чудовищная неловкость не мучила меня прежде даже в присутствии Марика!

– У меня денег нет… – отнекиваюсь, хотя в кармане спрятана подачка Игоря.

– И не надо! – Стремный тип напротив примирительно и как-то чересчур красиво улыбается.

И опасности в его огромных серых глазах нет, сколько ни всматривайся. В них только безмятежность…

Или невменяемость.

Это же придурок Кит.

Что я вытворяю? Какого черта разглядываю это пугало? Даже Зоя в последнее время избегает его.

– Спасибо, ешь сам! – Решительно отодвигаюсь, всем своим видом показывая, что не настроена на разговор.

– Ну и ладно. Съем, – вздыхает он, плюхается рядом, отрывает огромный кусок ваты и засовывает в рот.

Молча жует, отрывает еще и еще, с трудом глотает, краснеет, но не сдается.

Покончив с сахарным облаком, он бросает палочку в урну у скамейки и сознается:

– Терпеть не могу сладкое.

– Тогда к чему такие жертвы? – интересуюсь, не сладив с любопытством.

– Ну, по крайней мере, ты перестала плакать.

Я снова смотрю в его глаза. Зоя права: они просто космос. С такого расстояния в них может затянуть и растащить на атомы.

Запоздало понимаю, что непозволительно долго разглядываю парня, надменно хмыкаю и отворачиваюсь.

Сизые голуби, урча и переваливаясь, важно вышагивают по плитке, никому не уступая дороги. Посетителей в парке прибавилось: на батутах резвятся и кувыркаются дети, их безучастные ко всему родители застыли на лавочках, уткнувшись в экраны смартфонов.

Неумолимо приближается полдень, за ним – вечер и необходимость вернуться в чужой дом. Если бы я верила в существование бога, я бы взмолилась, чтобы мама пришла с работы пораньше, а байк Игоря застрял в глубинах преисподней. Или чтобы время повернулось вспять и последних лет, лишивших меня детства, не было вовсе.

Только Кит молча сидит рядом – я улавливаю его присутствие каждым волоском на коже и погружаюсь в опьяняющие волны нового, никем еще не открытого моря… Чувствую, как по мне скользит взгляд серых глаз.

Знаю: это просто химическая реакция. Феромоны и прочая лабуда. Если быть до конца честной, Кит всегда нравился девчонкам. А в меня вселял ужас и смущал до одури, потому что казался существом из другого измерения, где не работают законы физики и все перевернуто вверх дном.

Резко выпрямляюсь – так и есть. Кит пристально смотрит на меня.

– Ну что еще? Мне не до разговоров, неужели непонятно? Просто уйди! – взвиваюсь.

Получается вполне правдоподобно, но, вместо того чтобы отвалить, Кит щелкает пальцами и радостно сообщает:

– Все, я понял, кто ты! Ты – тот ангелок из «Б»! Все время бегала от меня, как от заразного. Постой, сейчас вспомню…

Он сосредоточенно хмурится, а я включаюсь в игру: неужели он действительно назовет мое имя? Заправляю за уши непослушное каре и скептически сжимаю губы – я и сама иногда забываю, как зовут среднестатистическую серость в моем зеркале, а уж этот раздолбай и подавно не может знать.

– Яна! – выдает Кит, и я удивленно моргаю. – Попал? – Он снова щелкает пальцами, встает со скамейки и нависает надо мной. – А я – Синицын. Кит. Я в «А» учился. Хотя ты, наверное, уже не помнишь такого…

Парень нагнетает драматизма. Прикидывается, будто реально страдает из-за того, что какая-то моль из бывшей школы могла его забыть. Набивает себе цену?

Терпеть не могу, когда поступают так.

– Помню! – отрезаю я, чтобы прекратить балаган, но Кит пораженно застывает, и искренняя радость озаряет его чертовски симпатичное лицо:

– Серьезно? Ну надо же… Представляю, каким дурнем ты меня считала!

Я снова изучаю его. Непохоже, чтобы он лукавил. Эмоции напоказ, душа нараспашку.

От него исходит надежность, спокойствие и тепло. Нестерпимое тепло, которое опаляет.

Легкое головокружение искажает картинку, не хватает воздуха, хотя я изо всех сил пытаюсь дышать.

И тут он делает самый нелогичный и неожиданный поступок, на который только может быть способен человек: наклоняется и крепко обнимает меня.

– Рад тебя видеть!

На один короткий миг я расслабляюсь – доверяю, засыпаю, теряю сознание. Хочется разреветься на этом плече и рассказать обо всем, что давит и гложет… Но объятия размыкаются, и порыв ветра продувает толстовку насквозь.

– Я тоже рада видеть тебя! – пищу в ответ, вцепившись в скамейку, чтобы та не уплыла из-под меня. Самое интересное, что сейчас я даже не вру.

Кит отводит взгляд, достает из кармана жилета пачку и зубами вытягивает сигарету. Щелкает зажигалкой, прикрыв ладонью огонек, прикуривает и быстро произносит:

– Извини, если напугал. Знаешь, иногда так долбит ностальгия по прошлому, по школе. Единственное место, где ко мне нормально относились. Единственное место, где… – Он вздыхает и прикрывает глаза. – Неважно. Увидел тебя и словно в другой жизни побывал.

– Понимаю. – Потираю локти и ощущаю в них отголосок боли.

Вдалеке зарождается негромкий гул, нарастает с каждой секундой и поглощает все другие звуки. Кроны сосен приходят в движение, испуганные птицы срываются с проводов. Над растрепанной шевелюрой Кита, сияя сталью, пролетает самолет.

Запрокинув головы, мы оба провожаем его за облака.

– Чем собираешься заниматься? – интересуется Кит, так и не затянувшись, отщелкивает сигарету в урну и ждет ответа.

Ждет с нескрываемой надеждой, или же я сошла с ума.

Перед нашей странной встречей я собиралась просидеть на лавочке до самого вечера. Или до следующего утра. А в идеале я собиралась прожить тут всю оставшуюся жизнь – окаменеть и превратиться в истукана, с которым могли бы фотографироваться счастливые посетители парка.

Едва ли возможность потусоваться с Китом хуже, чем эти шикарные планы.

– Ничем! – вздыхаю в шоке от себя самой.

– Тогда пойдем! – Кит без всяких церемоний берет меня за руку и заставляет подняться.

Глава 5

Его прикосновение сродни удару током, я теряюсь и мешкаю, земля уезжает из-под ног.

Я ведь сплю? Такого не может происходить наяву.

Пробую высвободиться, но Кит в недоумении оглядывается:

– Эй, ты чего?

– Не уверена, что могу пойти с тобой… У меня еще дел полно!

– Да брось, тут рядом! Не пожалеешь! – заверяет он тоном, не терпящим возражений, еще крепче сжимает мое запястье и напролом, через кусты и газон, тащит меня в неизвестность.

Я не вижу впереди ничего, кроме его спины и широких плеч, яркого жилета поверх серой толстовки и закатанных до локтей рукавов.

На ходу он кричит рыжему:

– Присмотри за имуществом! По стольнику, но розовая закончилась!

И рыжий, скучавший возле всеми забытых ружей и мишеней, обреченно плетется к аппарату, превращающему сахар в облака.

Прибавляю шаг и, поравнявшись с Китом, осторожно спрашиваю:

– У тебя не будет из-за этого проблем?

– Нет. У меня никогда не бывает проблем!

Кит беззаботно улыбается, и я сконфуженно опускаю лицо.

Зеленая трава под подошвами сменяется серым асфальтом. Впереди раскинулась громадная металлическая конструкция: рельсы, кардиограммой парящие в воздухе, и тонкие стальные спицы, чудесным образом удерживающие их на высоте. «Полет дракона» – наш аналог американских горок.

– Жди здесь! Я быстро, – бросает Кит и наконец отпускает меня.

Брошенную руку покалывает электричество, под ребрами зудит, будто стаи бабочек трепещут и бьются внутри.

Поглубже вдыхаю, оцениваю размеры аттракциона, и дурные предчувствия мутью поднимаются со дна души.

Я с тревогой наблюдаю за сценой, разворачивающейся поодаль: этот дурень Кит тихонько крадется к грузной женщине, важно восседающей на складном стуле, выпрыгивает из-за спины и накрывает ее глаза своими клешнями. Та охает, сбрасывает их, резко вскакивает, а Кит ржет, словно конь. Ему тут же прилетает подзатыльник, глухой звук удара по пустой голове разносится по округе, и я не могу сдержать смех.

Кит потирает башку, с обидой глядит на тетку, настойчиво просит о чем-то, но та лишь хмурится.

И тогда Кит мгновенно преображается. Он становится милашкой. Я даже прищуриваюсь, чтобы ничего не упустить…

Это зрелище воистину невыносимо – сердце сжимается от нежности и сладкой боли, когда я вижу столь невинное прекрасное существо. Он сводит ладони в умоляющем жесте, и, могу поклясться, на глазах у суровой женщины сами собой выступают слезы.

Она капитулирует – быстро кивает, и Кит, сияя, как новый пятак, летящей походкой направляется ко мне.

Озираюсь в поисках путей к отступлению, но ноги подводят. Кит, уже не милый, а обычный – дурной и загадочный – радостно сообщает:

– Она разрешила. Прошу! – И раскланивается, указывая на огороженный заборчиком ход к аттракциону.

Последняя надежда на спасение меркнет: женщина скрывается в будке, ее фигура в оранжевом жилете маячит в окне и склоняется над пультом.

Кит терпеливо ждет, пока я устроюсь на не слишком удобном сиденье, усаживается рядом, опускает крепления и защелкивает их на мне и на себе.

Дребезжит звонок, тележка приходит в движение.

– Это очень доставляющая вещь! – торжественно втирает мне Кит, в предвкушении становясь похожим на маньяка. – Ты сейчас все проблемы забудешь! Я клянусь тебе! Я знаю, о чем говорю!

Я не слушаю – заранее зажмуриваюсь и мертвой хваткой сжимаю теплый металл, отгородивший меня от пропасти и верной смерти.

Тележка разгоняется, карабкается вверх и ухает вниз вместе с моим желудком. Центробежные и центростремительные силы швыряют меня в разные стороны, вдавливают в кресло и вырывают из него, я проклинаю все на свете и этого придурка Кита.

По левую руку он орет во все горло:

– Юх-ху! – И визжит как девчонка.

В ушах завывает ветер, каре давно превратилось в воронье гнездо, под опущенными веками вспыхивают и гаснут красные сполохи.

Вокруг творится ад и хаос, моя никчемная жизнь вот-вот оборвется.

Снаряд взлетает почти вертикально и замирает.

– Сейчас будет круто! – пытается отдышаться Кит. – На счет «три» открой глаза и не держись! Ладно?

В ужасе мотаю головой и еще крепче зажмуриваюсь.

Адская карусель срывается в пике, Кит хрипит диким сорванным голосом:

– Ну, давай! Раз, два… Три!!!

И я, вопреки здравому смыслу, распахиваю глаза.

Расслабляю онемевшие пальцы, осторожно развожу в стороны затекшие руки.

Отпускаю страхи и тревоги и… Лечу.

Время остановилось, лучи солнца и теплый ветер гладят лицо, я касаюсь ладонью мягкого неба, пробегаю резиновыми подошвами по густым кронам сосен, ловлю облака, вижу сверху каждую мелочь этого мира, и он прекрасен.

Огромное счастье не вмещается внутри, раскрываю рот, и оно вырывается наружу звонким криком.

– Я лечу, вашу мать!!! – дерет глотку Кит, в порыве единения душ я присоединяюсь к его воплю:

– Я тоже лечу!!! Я лечу-у-у-у!!!

На нас смотрят, а мы хохочем, проваливаемся в яму и снова устремляемся к неведомым вершинам.

Скорость снижается, постепенно сходит на нет, карусель тормозит. Впечатываюсь в тишину и несколько секунд прихожу в себя.

Кит первым проявляет признаки жизни – щелкает креплением и безо всяких церемоний избавляет от оков и меня.

– Ну как? – шепчет он, уставившись в упор.

Чтобы прийти в сознание, мне сейчас необходимо не отпускать его взгляд. Серый, бездонный и спокойный, так похожий на взгляд старого друга.

И я держусь за него.

– У меня нет слов… – шепчу в ответ.

Кит улыбается так, что заходится сердце.

– Закругляйся, Никита! – зовет женщина у будки, он вздрагивает, обреченно возводит очи к небесам и ловко выпрыгивает из тележки.

Я тоже выбираюсь наружу, и мы бок о бок медленно бредем назад – земное притяжение кажется непреодолимым для тех, кто сумел взлететь.

– Спасибо! Это было незабываемо! – признаюсь, и горло саднит.

Кит набрасывает на растрепанные волосы капюшон, замедляет шаг и прячет руки в карманы жилета:

– Всегда пожалуйста.

Мы вновь играем в бессмысленные гляделки, а я задыхаюсь от ужаса: через какую-то пару минут мы расстанемся. Дойдем до его рабочего места и попрощаемся – у меня нет больше повода задерживаться тут.

Поток пьяных мыслей не дает сосредоточиться, но я все же придумываю гениальное решение: а если мне тоже что-нибудь для него сделать? Просто так, как ответный жест. В этом ведь нет ничего такого…

Даже если этот парень – не кто иной, как придурок Кит.

За его плечом, в конце аллеи, белеет строение из стекла и пластика, желтая вывеска оповещает отдыхающих, что внутри находится кафе.

Молниеносная идея вспыхивает в мозгу и слетает словами с губ быстрее, чем я ее осознаю:

– Кит… Как насчет того, чтобы зайти во-о-он туда? Я угощаю!

Я готова с разбега убиться о стенку и исчезнуть от позора, потому что все это неправильно, и вообще…

Но Кит повергает меня в шок. Он соглашается.

– Почему нет? Я так хочу есть, что, наверное, тонну булок сожру!

Глава 6

Тихая музыка, запах кофе, ванили и жареного сладкого перца, приглушенный свет, падающий на столики через разноцветные витражи под крышей, – тут ничего не изменилось с тех пор, как мы приходили сюда с папой.

Я замираю в дверях.

– Только не говори, что передумала! – разочарованно тянет Кит и легонько пихает меня в бок.

– Не передумала! – заверяю, шагаю к стойке и, прищурившись, изучаю стандартное для подобных кафешек меню.

Папа заказывал здесь ту самую ужасную пиццу с курицей и ананасами – «Гавайскую» – и повторял с улыбкой, что нужно расширять горизонты, даже будучи прикованным к земле. Потому что в мире еще столько всего непознанного, и мы не знаем, в какой из дней все может внезапно закончиться… Я же, брезгливо морщась, выбирала для себя что-то более традиционное. Мы нагружали едой поднос, занимали столик в самом дальнем углу, за разлапистым искусственным цветком, и делились новостями прошедшей недели.

Папа тогда уже болел, но ни одна живая душа не знала о недуге.

Это потом я научилась есть эту жуткую пиццу. Жевала, часами сидя напротив папиного стула, опустевшего навсегда, и не чувствовала вкуса.

А спустя время поняла, что мне нравится необычное сочетание ингредиентов.

Подумать только, прошло целых два года с того вечера, когда бледный похудевший папа улыбался мне здесь в последний раз.

Я отступаю и налетаю спиной на чью-то твердую грудь. Поднимаю глаза, вижу Кита и тушуюсь.

– Что ты будешь?

Деловито тычу пальцем в изображения блюд на стенде, Кит сбрасывает капюшон и крепко задумывается – перекатываясь с носка на пятку, минут десять перебирает в уме варианты. Позади собралась небольшая очередь, девушка у кассы с раздражением поглядывает на нас.

– Нам, пожалуйста… – заслышав недовольный ропот, просыпается Кит, – вон ту пиццу для извращенцев. «Гавайскую». Четыре куска. И две колы.

Ловлю странное дежавю, моргаю и с удовлетворением наблюдаю, как меняются зеленые цифры на табло кассы – грязные денежки Игоря, с самого утра прожигающие толстовку, будут потрачены на благое дело.

Расстегиваю молнию и нащупываю хрустящие бумажки, однако Кит галантно оттесняет меня от стойки и расплачивается сам.

– Послушай! Мы так не договаривались! – пробую спорить, но Кит сражает меня неожиданно серьезным усталым взглядом и молча отходит к столику в самом дальнем углу.

Мы несколько часов болтаем ни о чем, моя третья порция неумолимо тает, в плоской фарфоровой тарелке остаются лишь крошки и румяные корочки. Запиваю пиццу очередным стаканом холодной колы и, не таясь, завороженно наблюдаю, как пальцы Кита отделяют от теста с начинкой края и складывают их на развернутую салфетку.

Он тоже не любит корочки. Я улыбаюсь.

А еще мне кажется, что пальцы Кита намного красивее тонких музыкальных пальцев Марика. Да и сам Кит… Ну… Намного красивее Марика.

И я вовсе не держу зла на Зою. Пусть встречается, гуляет и ходит в кино с кем угодно!

Я же гуляю сегодня с Китом, и мое сдуревшее от радости сердце то замирает, то пускается в галоп.

Он мне нравится…

Побольнее щиплю себя за ногу и, чтобы окончательно не поплыть, фокусируюсь на его телефоне, лежащем у подставки для соусов.

Очень дорогой телефон, предпоследняя модель. Наверное, с его помощью он и ведет свои идиотские стримы. Мама не смогла купить мне такой, сколько я ни умоляла. Возможно, сейчас, когда она пошла на повышение, наше финансовое положение выправится и я заимею подобное чудо техники. Ну или… Игорь этому поспособствует.

Снова щиплю себя, чтобы отогнать плохие мысли.

Так или иначе, я – это я, а Кит – из другого мира.

Еще в начальной школе классная рассказывала нам, что семья Синицыных состоит из отца-алкоголика, Никиты и его старшего брата – ранее судимого бездельника.

Я и сама по дороге домой много раз видела его родственников под ржавым грибком детской площадки у общаг. Они день и ночь сидели на лавочках в компании местных алкашей, шумели, дрались и пили паленую водку.

Говорили, что Кит бесплатно питается в столовке и одевается в секонд-хенде. А еще говорили, что он ворует. Дети прятали ценные вещи, когда его заносило в нашу раздевалку, жаловались на него родителям, презирали и не хотели с ним дружить.

Лишь в девятом классе ситуация изменилась: больше никто не смел унижать его или оскорблять. От страха быть избитым.

Кит перехватывает мой взгляд, расправляется с колой и усмехается:

– Что? Задаешься вопросом, откуда это у такого нищеброда? – Он указывает на телефон. – Не бойся, я его не украл.

– Хочешь сказать, ты его купил? – Вытираю руки и прячу под стол.

Кит напрягается:

– Ты вообще хоть раз видела, чтобы я реально у кого-то что-то там крал?

Нет, такого действительно никогда не было. Во всяком случае я не могу припомнить ничего, кроме пустых разговоров и грандиозного скандала, однажды устроенного биологичкой из-за пропажи золотого кольца. Тогда нашу параллель выстроили в коридоре, Кита вывели в центр рекреации и при всех вывернули его рюкзак. Но кольца там не оказалось. И мне было мучительно стыдно за всех нас.

Густая краска заливает щеки, я присасываюсь к полосатой трубочке и умираю от собственной глупости. В конце концов, какое мне дело, как он зарабатывает деньги?

Чистые серые глаза держат меня на прицеле. Пауза затягивается.

Я сдаюсь:

– Прости!.. Сам знаешь, чего только о тебе не говорили!

– Забей! – Он мотает головой и указывает на остатки моей пиццы, мгновенно меняя тему: – Ты вообще собираешься это доедать?

– Нет, – честно признаюсь. – Я всегда оставляю краешки.

Кит кивает, забирает тарелку и вываливает содержимое на свою салфетку.

Аккуратно складывает ее, убирает в карман жилета и быстро поднимается:

– Тогда пойдем, поделимся ими кое с кем.

Мы стремительно покидаем кафе.

Воздух, наполненный пряными ароматами цветов, хвои, сырости, стоячей воды и летнего вечера, вливается в легкие, тени удлинились на закате и плывут далеко впереди – по бурой траве, аккуратно подстриженным кустам, алым стволам сосен.

Кит сворачивает к водоему, и я семеню рядом. Не задаю вопросов, но настороженно озираюсь по сторонам и теряюсь в догадках: может, где-то здесь окопались его голодные бездомные друзья или больные на голову поклонники?

Но Кит останавливается у бордюра, отделяющего берег паркового пруда от склона, долго и задумчиво смотрит вдаль, опускается на плиты, устилающие покатый спуск, и достает из кармана белый сверток. Разворачивает его и разламывает на кусочки остатки нашего обеда, плавно перетекшего в ужин.

Серые утки у берега ныряют в мутную воду, становятся почти вертикально, трясут острыми хвостиками, плывут, словно маленькие корабли, оставляя за собой зыбкий след.

Размахнувшись, Кит бросает им еду.

– Давай, присоединяйся! Эти чуваки скажут тебе спасибо! – широко улыбаясь, уверяет он, я наклоняюсь, отщипываю золотистую корочку и тоже забрасываю подальше. Селезень, вытянув зеленую шею, ловко ловит ее клювом.

Утки. Никаких пьяных блюющих упырей.

Мы с Китом кормим гребаных уток…

Меня сражает приступ смеха.

Кит хлопает ладонью по бордюру, приглашая меня сесть, и я осторожно устраиваюсь на теплых плитах.

Душа трепещет, мы почти соприкасаемся плечами. Весь этот день был похож на мое первое в жизни свидание. И пофиг, что в роли кавалера выступил придурок Кит, который сейчас, в сгущающихся сумерках, молча сидит рядом.

Секунда – и его рука могла бы лечь на мою талию… Жаль, что мы не на свидании.

Красные солнечные пятна вспыхивают на водной ряби и гаснут. Темнеет.

– А неплохо мы провели время, – нарушает тишину Кит, отряхивая ладони, – оказывается, ты нормальная.

Сомнительный комплимент, но его голос наполнен восхищением, словно я оправдала его давние тайные надежды.

– От тебя я тоже не ожидала такого!.. – отвечаю растерянно, и Кит по-дружески толкает меня локтем.

– Ага. Я могу быть нормальным. Если захочу. – Он встает, подает мне руку и помогает подняться.

– Тогда зачем ты сделал татуировку над бровью? – любопытствую я, раз уж сейчас можно все. – Разве это не усложняет тебе жизнь?

Кит пожимает плечами:

– Какой-то фанатик Джокера попросил за донат. Я пошел и сделал, и выложил в сеть видеоотчет. А вообще… Я просто расширяю горизонты. Живем один раз, а в мире столько всего… И никто не знает, какой из дней будет последним, верно?

Меня сражают его слова. Испуг, невозможная радость, разочарование, мутные подозрения и сотни вопросов парализуют ход мыслей, но Кит тяжко вздыхает:

– Ладно. Мне пора. Приходи как-нибудь на старые дачи у водонапорной башни. Устроим барбекю!

Я топчусь на затекших ногах, а внутри волнами поднимается паника.

Теперь все. Теперь уже точно все.

Концентрируюсь на прикосновении горячей руки, обхватившей мое холодное запястье, стараюсь навсегда запомнить этот миг и не расплакаться и пячусь.

– Ладно! Спасибо тебе! Мне тоже пора!

Приклеившись носом к пыльному стеклу автобуса, разглядываю вечернюю сказку – черные громады домов с добрыми желтыми глазищами, скрюченные ветви кленов, изумрудную зелень листвы в призрачном свете фонарей и белую луну над ними.

Я ощущаю нестерпимое томление и электричество в венах. Умиротворение, покой и радость.

Словно пообщалась с родной душой: без давления, без боли, без лишних бессмысленных слов. Словно обрела потерянного друга. Словно получила привет от папы.

Отлипаю от окна за остановку до нужной, покидаю нагретое место, подхожу к дверям и прислоняюсь к поручню. И внезапно понимаю, что телефон весь день молчал.

Судорожно нащупываю его в кармане, достаю и верчу в руках – так и есть. Он сдох!

Яркие огни слепят глаза, ночь укрывает город.

И ужас ударяет под дых.

После конечной автобус проследует в депо. А я впервые нарушила комендантский час, установленный «заботливым папочкой» Игорем.

Глава 7

Осторожно прикрываю за собой дверь, освобождаюсь от кедов и толстовки, напрягаю слух – в квартире полумрак, из гостиной доносится мурлыканье Игоря и бренчание гитары его кумира с коллекционной пластинки.

Замечаю белые лаковые туфли у порога и с облегчением вздыхаю: мама уже вернулась.

Повезло. Вот бы еще незамеченной проскочить в свою комнату…

Робкой тенью крадусь через прихожую, бесшумно ступаю по ковру, но под потолком резко и во всю мощь вспыхивают голубоватые лампы.

– Яна, ты видела, который час? – Я вздрагиваю, натыкаюсь на укоризненный взгляд мамы, и язык прилипает к нёбу.

Игорь возникает в проеме позади нее и скрещивает на груди руки:

– Вообще-то, уже одиннадцать, подруга. Постарайся, чтобы твои оправдания прозвучали складно… И молись, чтобы мать простила тебя.

От его голоса просыпается изжога.

Хочется огрызнуться, выплеснуть все, что накипело, разораться, послать его подальше. Мы не друзья! И мама никогда не наказывала меня за проступки!

Забывшись, упрямо смотрю в его самодовольное, лоснящееся после бритья лицо и серые глаза – совсем не такие, как у Кита.

Они пустые, неподвижные, неживые… Точно у змеи.

И мама, стоящая возле нового мужа, кажется странно чужой, холодной и заторможенной, будто загипнотизированной. Потому что ее всегда яркие черные глаза теперь тоже пусты.

– Я знаю. Задержалась. А телефон сел, – спохватившись, начинаю умолять. – Извините меня, извините, хорошо?

– Где ты таскалась? Забыла, что Игорь просил не добавлять нам проблем и возвращаться пораньше? – кричит мама, и я отступаю назад.

Моя мама всегда безоговорочно доверяла мне, возможно, даже больше, чем следовало. Она не была «матерью года», но если я что-то и утаивала от нее, то из благих побуждений – ведь реальность не состоит лишь из счастливых моментов и поводов для гордости. Однако сейчас в ее тоне сквозит недоверие. Разочарование, усталость, раздражение… Мама не на моей стороне.

По коже пробегают мурашки, а горло сжимает спазм: я не смогу ничего доказать.

Потому что… У меня больше нет голоса.

Да и что я скажу ей? Что весь день промоталась с Китом – кошмарным сном всех матерей девочек-подростков? Что мы орали неприличные слова на весь парк, кормили уток и молча глазели друг на друга, и я из-за этого забыла обо всем на свете?

В выжидающем взгляде Игоря кипит злорадство.

Отворачиваюсь, вешаю толстовку на золоченый крючок, роюсь в карманах – как могу тяну время, сочиняя приемлемый ответ.

– Ну? – требует мама, и Игорь воркует:

– Аня, брось. Яночка сейчас в том возрасте, когда такие вот явления неизбежны. Мы должны быть готовы к новым исчезновениям и загулам и уметь принимать меры. Она может и что-то похлеще выкинуть: наркотики, алкоголь, залет от какого-нибудь безголового парня…

От его словесного поноса в висках зарождается ноющая боль. Я никогда не врала маме, но сейчас непроизвольно сжимаю кулаки и шиплю:

– Я гуляла с Зоей! Мы катались на аттракционах, заходили в кафе, болтали. Давно не виделись, поэтому и потеряли счет времени. Какие еще исчезновения? Какие загулы?!! Какой, вашу мать, залет???

По щекам текут потоки слез. Браво. Я сама себя удивляю.

Мама, стряхнув оцепенение, бросается ко мне, душит в объятиях и всхлипывает:

– Ох, Яна, не делай так больше. Я очень переживала!

– Телефон разрядился… Я не заметила… – бубню в ее плечо и с вызовом смотрю на Игоря.

Он бледнеет от ярости.

Недели идут своим чередом. По утрам перед работой Игорь давится черным кофе, гладит под обеденным столом мамины колени, и мама сияет, заливаясь нежным румянцем. А я своим никому не нужным присутствием дополняю идиллическую картину полной и счастливой семьи. В такие минуты мне кажется, что я старше, грустнее и мудрее этой наивной дурочки, и еда не лезет в глотку.

«Папочка» возвращается домой раньше мамы – чавкает ужином и, развалившись на кожаном диване в гостиной, смотрит фильмы на огромном плоском экране или подпевает своим нудным кумирам. Иногда я слышу, как он орет в трубку на подчиненных, пыхтит на беговой дорожке, а потом два часа принимает душ. Он не достает меня, но я все равно ожидаю подвоха и стараюсь без крайней необходимости не попадаться ему на глаза.

Страх облепляет кожу, как мокрая тряпка, едва мы оказываемся в квартире одни.

По пятницам Игорь приносит метелки цветов и оставляет их на видных местах, купаясь в восторгах вернувшейся за полночь жены.

А я чувствую себя лишней деталью, брошенным щенком, досадным недоразумением, обузой.

Целыми днями брожу по городу: дремлю на ранних сеансах в кино, в одиночестве ем фастфуд в торговых центрах, закатав джинсы, измеряю глубину фонтанов на площади, раскинув руки, лежу на газоне в сквере и смотрю в небо.

Возвращаюсь к десяти, шмыгаю в обустроенный для меня угол, скрываюсь под одеялом, и мама, заглянув с поздними пожеланиями сладких снов, не предпринимает попыток завести разговор.

А ночами из соседней спальни раздаются скрипы и стоны.

Я зверски устала: затыкаю наушниками уши, врубаю музыку, ту, что мама называет дикой, и подолгу пялюсь в темный потолок с отсветами фар редких машин.

И мечтаю очутиться в родной тесной комнате старого дома, где когда-то можно было петь, не жалея связок, громко смеяться и до утра придумывать невероятное прекрасное будущее – безбрежные синие небеса, в которые, набрав разбег, я обязательно взлечу, когда стану взрослой. В той уютной теплой комнате я вечно ждала папу – он приезжал и привозил с собой атмосферу праздника, сюрпризы и истории о чудесах, возможных в реальности. Там же спустя годы я горевала о нем, перебирая подарки, оставшиеся на память на пыльных полированных полках.

Слезы царапают горло, жгут кислотой.

Я скучаю.

Ничего нельзя вернуть, и это чертовски печально.

Я хочу поболтать с прошлогодней версией Зои, а еще – просто помолчать рядом с Китом. И снова обнаружить себя живой…

Потому что он почти месяц не покидает моей головы, устроив в ней гребаный бардак. Сердце выпрыгивает, а мозг клинит от любой залетной мысли о нем.

Я досконально изучила все старые видео на его канале – на них он беззаботно рассуждает о жизни и передает приветы с заброшек, верхушек высоковольтных опор, крыш вагонов и других опасных мест, куда придурка заносила судьба, но ничего унизительного или мерзкого не вытворяет. Подписчики любят его и охотно оставляют комментарии.

…Вообще-то, я сотни раз пересмотрела эти ролики в надежде избавиться от морока, но легче мне так и не стало. Виной всему его улыбка, способная отправлять в нокдаун даже через монитор.

По сей день, проезжая мимо парка, я порываюсь выскочить из автобуса и, пробежав по брусчатке, найти парня в ярком жилете, превращающего сахар в облака ваты, а плохое настроение – в восторг, заглянуть в его глаза и пропасть… Но не решаюсь.

Скорее всего, Кит уже давно забыл обо мне. Подумаешь, серая мышь из параллельного класса размазывала при нем сопли. Подумаешь, он ее пожалел…

Но сегодня, в разгар моего июньского анабиоза, произошло грандиозное событие.

Объявилась Зоя.

«Ян, привет! Надо увидеться! Срочно», – замелькали одновременные сообщения во всех профилях, и я, мгновенно забыв про обиды и гордость, с радостью согласилась прийти на встречу.

Глава 8

Собираю в хвостик непослушное каре, набрасываю поверх майки олимпийку и, смерив взглядом ни на что не вдохновляющее отражение в зеркальной дверце шкафа, покидаю свою ненавистную нору.

Как ни странно, субботним утром мама осталась дома – на кухне постукивает о разделочную доску нож, шумит вода, по квартире разливается умопомрачительный запах жареного мяса, свежей зелени и ванильной выпечки.

А вот Игоря поблизости не наблюдается – свалил на «тимбилдинг», лишая коллег законного выходного ради игры в его любимый пейнтбол. Его не будет до вечера, но я все равно спешу поскорее отсюда смыться.

Интересно, что за обстоятельства вынудили Зою написать первой? Возможно, она больше не держит зла и хочет помириться? Меня потряхивает от волнения.

Завязываю шнурки, роюсь в кармане, подсчитываю очутившуюся в ладони мелочь – должно хватить на проезд и кофе. Великодушный «папочка» ежедневно выделяет мне деньги на «карманные расходы», но я стараюсь не тратить их: брезгливо прячу между страницами любимой книжки и обязательно верну при случае.

Воображение рисует милую трогательную картинку: Зоя, уткнувшись покрасневшим носом в мое плечо, всхлипывает и жалуется, что Марк не ответил ей взаимностью. Клянется, что никакой парень не стоит нашей дружбы и больше никогда не встанет у нас на пути. Что она тосковала по мне…

Я улыбаюсь.

Мы обязательно разберемся во всем – поплачем, подеремся, посмеемся, а завтра, вместо того чтобы блуждать по исхоженным вдоль и поперек центральным улицам, я буду пить чай в привычном беспорядке ее комнаты и расхваливать наряды, которые еще не успела оценить.

– Яна, подожди! – Мама стеной вырастает передо мной, разрушает иллюзии и повелевает: – На пару слов.

– Ну что еще? – бубню разочарованно и со смертельной скукой смотрю в ее лицо.

– Останься дома. Игорь скоро вернется. Поужинаем вместе, пообщаемся. – Темные глаза лучатся энтузиазмом, но он не заразителен. – Хватит пропадать черт знает где! Понимаю – лето, разгар каникул, но удели хотя бы пару часов своей семье!

– Не могу, Зоя ждет… – отнекиваюсь и шагаю к выходу.

Тут нет и никогда не было моей семьи. А меня точно стошнит мамиными кулинарными шедеврами, если голубки в очередной раз присосутся друг к другу прямо за столом.

– Ян, почему ты так себя ведешь? – Мама хватает меня за рукав олимпийки. – Да, Игорь – не твой отец. И слава богу! В отличие от того, он любит, уважает и ценит меня. Я по-настоящему счастлива, а ты поступаешь как неразумный ребенок. Убери свои колючки! Ты даже не пытаешься поработать над собой… Почему? Ну скажи! Ты ведь не была такой!

В ее пламенной речи проскальзывают интонации Игоря, и я взрываюсь:

– Да потому что твой муженек – полный придурок с хреновым чувством юмора! Пусти!

Я выворачиваюсь, распахиваю дверь и вываливаюсь в подъезд.

У торгового центра собралась разношерстная толпа, на уличной сцене мужчина в смокинге что-то вещает в микрофон, вокруг музыкального фонтана носятся дети и их разъяренные родители, блики на воде слепят глаза, из колонок басами грохочет задорная песня. У меня раскалывается голова.

Зою замечаю издалека – светлые локоны струятся по спине, яркие пластиковые серьги и браслеты горят на солнце, а новое голубое платье, перетянутое на талии широким ремнем, смотрится просто обалденно.

Когда-то эта красивая целеустремленная девочка выбрала в друзья именно меня. За что? За мой голос?..

У меня больше нет голоса…

Усилием воли подавляю досаду, останавливаюсь поодаль и выжидаю, будто что-то в облике лучшей подруги вот-вот даст подсказку, зачем я так срочно понадобилась ей.

Зоя поглядывает на часы, одергивает подол, нервно поправляет прическу. Собираюсь с духом и выступаю вперед:

– Привет!

– Привет. – Ее скучающее лицо кажется кукольным из-за чересчур темных бровей и толстого слоя тоналки. – Как жизнь?

Неопределенно киваю:

– Нормально…

Я пытаюсь отыскать в мимике Зои заинтересованность, раскаяние или радость, но их нет.

– Отлично! – Растянув губы в милой гримасе, она как-то слишком быстро отворачивается.

Не сговариваясь, мы шагаем к плетеным столикам летнего кафе и занимаем места под пляжным зонтиком.

Бурного воссоединения не случилось. Она не станет извиняться и вряд ли считает себя виноватой. Очень глупо с моей стороны было рассчитывать на подобный исход.

Зоя рассеянно пялится в меню, ковыряет ногтем заусенец, тяжко вздыхает.

– Как Марик? – прерываю затянувшуюся паузу, и ее щеки густо краснеют.

– Марик? Отлично. Стоило погулять только вдвоем, и стало понятно, что между нами давно уже нечто большее. Не обижайся, Ян, но вы никогда не нашли бы общий язык. Кстати, он тебе привет передавал.

Я застываю, во рту пересыхает.

За долгие годы безответной влюбленности выработался рефлекс – от звука его имени превращаться в никчемную дурочку, лузера, пустое место. Но теперь сердце сжимается от растерянности и боли.

– И ему… Привет! – Откашливаюсь и сосредотачиваюсь на оранжевых пятнах цветов в клумбах. – Рада за вас.

– Ян, я, собственно, хотела тебя кое о чем попросить… – мнется Зоя и еле слышно пищит: – Эм… В общем… У Марика днюха завтра. Он пригласил друзей из своей гимназии, но внезапно издалека нагрянула тетка. Маман потащила ее на дачу, и теперь нам негде праздновать… Народ не поймет, если все обломается. И тут я вспомнила: у тебя же хата пустует.

От разочарования немеют губы. Ей плевать на меня. Она сейчас неуловимо похожа на мою мать – зациклена на объекте обожания, и я ей не нужна.

Зоя умоляюще поднимает брови, хлопает глазами, в них блестят слезы.

Сглатываю горечь, широко улыбаюсь и хриплю:

– Да без проблем. Завтра подвезу ключи. Куда?

Тонкие холодные пальцы дотрагиваются до моей руки, Зоя удовлетворенно откидывается на плетеную спинку и сияет:

– Вау. Спасибо, Ян! Будем ждать здесь, в это же время. Закупимся, и вперед! Да, совсем забыла: ты тоже приглашена.

Глава 9

Всю ночь не могу уснуть: думаю о предстоящей вечеринке, и зуб на зуб не попадает от волнения. Но я гоню дурные предчувствия прочь и стараюсь мыслить позитивно.

Да, Зоя может быть капризной и жестокой, но она все же смогла убедить Марика пригласить на праздник и меня – серую мышь, которую он никак не хотел замечать. Значит, все будет хорошо. Зоя первой сделала маленький шаг к примирению!

Ключи от квартиры, где прошло мое детство, надежно спрятаны в глубинах рюкзака, но я все равно несколько раз проверяю, на месте ли они.

Все в порядке. Завтра я наконец на несколько часов вернусь домой.

Накрываю голову подушкой, но тяжелые воспоминания о двух странно тихих годах, пролетевших как один кошмарный день, рассыпаются стекляшками в калейдоскопе.

Восторженные аплодисменты, улыбки, гордость на папином лице и сияющие глаза под козырьком синей фуражки. Мама, поправляющая оборочки на моих платьях и вплетающая ленты в белокурые косы. Искренний смех, звенящий в пустоте.

Не стало папы, и мир утонул в безмолвии. Притихшую грязную землю засыпал майский снег, когда мы прощались с ним навсегда. Молчала мама, молчали папины многочисленные друзья и коллеги, прилетевшие издалека. И я молчала.

Кажется, я до сих пор молчу. Или же просто никто не хочет меня слышать.

Я долго не могла поверить, что папа больше не придет. Что меня больше некому поддерживать и защищать. Что яркий, теплый и очень нужный мне человек угас, глупо и нелепо исчез, не оставив следа в бессмысленной вечности.

Платья были навсегда заперты в шкафу, а волосы – безжалостно отстрижены. В конце четверти я завалила отчетный концерт в музыкалке и перестала ее посещать.

Пока Зоя хорошела и обзаводилась связями во дворе и школе, я бродила по улицам в джинсах и худи и сычевала в комнате, медленно, но верно превращаясь в изгоя.

В начале девятого класса ребята даже пытались меня гнобить, но отчего-то быстро отказались от этой идеи.

В октябре того же года я обнаружила под нашей обшарпанной входной дверью белую розу на тонкой ножке – несмотря на то, что родители не были вместе, папа часто покупал их для мамы, а мама от греха подальше оставляла букеты в вазе на моем подоконнике.

Вместе с учебниками и ворохом тетрадей из рюкзака однажды выпала открытка с нарисованным самолетом – папа коллекционировал их и дарил мне, но именно такой у меня еще не было.

Поздними вечерами, возвращаясь от Зои темными подворотнями, я ясно слышала за спиной шаги, но не боялась: изо дня в день во мне крепла больная уверенность, что все эти милые мелочи – приветы от папы. С обратной стороны солнца.

Ведь он же говорил: единственное, что оправдывает существование человечества на земле, – любовь, а она не может раствориться просто так…

А потом у мамы появился Игорь.

После переезда я была в нашем прежнем жилище лишь раз, но наполовину опустевшие комнаты вызвали ступор – казалось, что я попала в зазеркалье, в параллельный странный мир, искаженный и пыльный. Больше не существовало счастливого прошлого и самого главного места, к которому оно было привязано.

Я опрометью сбежала оттуда и несколько недель не возвращалась.

А вдруг предстоящая тусовка вдохнет в умершие комнаты жизнь?

Вдруг Зоя оценит мою помощь, а я найду в ее компании новых друзей?

Покрепче обнимаю одеяло, зажмуриваюсь, и в полудреме перед глазами встает бледное красивое лицо с надменным взглядом из-под длинных ресниц, доводившим меня до обморока.

Марик. Виновник торжества.

Я всхлипываю.

Едва ли он будет в восторге от тесной хрущобы с допотопным диваном и дивным видом на переполненные мусорные контейнеры.

Ведь Марк живет в хорошем районе, почти в таком же, как я сейчас, но, в отличие от меня, он не является там приживалкой.

Скорее всего, в его присутствии мой язык снова одеревенеет и распухнет, а одежда, сколько ни вертись у зеркала, все равно окажется испачканной, помятой или рваной и не будет смотреться так же круто, как на Зое…

Тяжко вздыхаю и отворачиваюсь к стене.

Дурацкая затея.

Позвать в свою нищету Марика и его друзей – все равно что пригласить рок-звезду в сельский клуб.

Неясная тревога, засевшая в мозгах, поднимает меня с постели за час до будильника.

Снова нащупываю прохладный металл ключей там, где он должен быть, провожу пальцами по экрану телефона, набиваю заказ в приложении службы такси и выбираюсь из кровати. Натягиваю джинсы, вчерашнюю футболку и олимпийку и, захватив рюкзак, на цыпочках выхожу в прихожую.

В гостиной тикают часы, тишина отравленным туманом пропитала закоулки сумрачной квартиры. Мама и Игорь еще спят. Крадусь к двери, обуваюсь, затаив дыхание, щелкаю замком и быстро спускаюсь по гулким ступеням.

Рассвет окрасил город розовым и золотым, небо светлеет, редкие птицы срываются с проводов и с воплями разрезают пространство лезвиями крыльев.

Хмурый таксист под грохот русского рэпа довозит меня до Индустриального района – вечно грязной серой местности с запахом болота и горящих помоек. Отсчитав сдачу, он уезжает, и я остаюсь одна.

Сажусь на древнюю лавочку у родного подъезда, оглядываю кирпичную стену и ряды балконов, за которыми досматривают сны мои бывшие соседи.

На первом этаже буйно цветут герани – вредная бабка, стучавшая по батареям во время моих вокализов, все еще в добром здравии. Змея. Жаль, никто уже давно не тревожит ее покой.

Опускаю голову, любуюсь полудохлыми кедами, собираюсь с духом, поднимаюсь и иду к подъезду.

– Блин, Янка, ну и где ты? – возмущенный крик Зои осой звенит в ухе. – Мы тут все уже собрались!

Едва не уронив телефон, вскакиваю с дивана и наступаю на мерзкую мокрую тряпку, забытую на полу.

Носок тут же становится влажным, а я окончательно просыпаюсь.

И понимаю, что непростительно опаздываю.

Проклятье.

Даже если бежать на пределе скорости, с учетом передвижения на общественном транспорте, мне понадобится полчаса, чтобы добраться до места встречи.

– Зоя, я сейчас. Выхожу! – Бубню в трубку, приглаживаю волосы и забрасываю в рот мятную жвачку.

– Ты еще дома? – орет Зоя, вынуждая меня оправдываться.

– Я не дома… Я… В Индустриальном.

– Чего???

– С пяти утра скакала со шваброй, отмыла всю грязь, устала, ну и… Отрубилась. Зато теперь здесь нормально, не стыдно позвать гостей. Марик должен оценить. – Зоя на пару секунд умолкает и наконец выдает то, что я так хотела услышать:

– Здорово, Ян. Спасибо! В общем, мы тебя ждем.

Выливаю в унитаз мутную воду, прячу ведра под ванну, придирчиво оглядываю углы и остаюсь довольна собой.

Тут чисто и вполне мило. Не хоромы, но почти все мои знакомые живут так.

Я бегу по потрескавшемуся асфальту, и сердце выпрыгивает из груди. Светит солнце, пахнущий цветами и выхлопами автомобилей воздух ощутимо разогрелся – день и вправду обещает быть замечательным.

Сегодня непременно произойдет что-то хорошее!

Как по заказу, одновременно со мной к остановке прибывает нужный автобус, а на перекрестках для него загорается только зеленый свет.

Поудобнее уместив на плече широкую лямку, выпрыгиваю у торгового центра и пристально вглядываюсь в толпу у фонтана и зонтиков летнего кафе.

Я не знаю друзей Марка, не знаю, во что одета Зоя, и проклятое слабое зрение не помогает делу: ничего похожего на ожидающую меня компанию я не нахожу.

Медленно брожу по площади, озираюсь вокруг, обхожу торговый центр по периметру, заглядываю за углы и кусты в сквере…

Их тут нет.

В кармане вибрирует телефон.

– Да? – отвечаю без всякого выражения, устало опускаясь на скамейку в тени огромной ели, и вытягиваю ноги.

– Слу-у-ушай, Ян, ты уже добралась? Это хорошо! – тараторит Зоя. – Мы решили не терять времени зря. Мы уже в гипермаркете, закупаемся.

– Отлично…

– Жди нас, мы скоро! – докладывает она бодро и отключается, а я не могу вдохнуть от обиды.

Руки слабеют, наворачиваются бессильные слезы.

Так всегда и было: красивая Зоя и невзрачная Яна. Зое позволено все, а Яне – нет…

Яне больше ничего не оставалось, как придумать дружбу и изо всех сил верить, что она на самом деле существует. Ведь папа учил, что настоящая дружба бескорыстна. Настоящий друг, не задавая никаких вопросов, бросит все и пойдет за тобой в огонь.

Да вот только это не про нас.

Сосредотачиваюсь на крутящихся дверях, из которых скоро или не очень должна показаться стая незнакомых мне людей во главе с лживой Зоей. Нужно держаться и держать марку. Нельзя унывать.

– Как дела? – раздается над головой знакомый голос из невозможных, почти позабытых снов о свободе, полете и белых облаках, и меня парализует.

Кит…

Он садится рядом, улыбается и смотрит мне прямо в глаза.

Накатившая волна тепла, покоя и доверия взрывается в душе брызгами радости, я растерянно моргаю.

– Не очень… – констатирует Кит, кивает, будто все обо мне понял, откидывается на спинку скамейки и замолкает.

Теперь моя очередь пялиться: разглядываю его и не верю, что он реален. Кеды, узкие джинсы, зеленая футболка, задумчивые серые глаза, выискивающие что-то в небесах.

Все мои беды отступают и рассеиваются в полуденном городском воздухе.

– Да нет, все хорошо! – На всякий случай вытираю рукавом щеки, и Кит с любопытством смотрит на меня. – Жду ребят. Собираемся отмечать днюху одного знакомого у меня на квартире. А ты что тут делаешь?

– Работаю! – лыбится Кит и указывает на палатку с попкорном, у которой в ожидании продавца собралась небольшая очередь. – Кстати, из парка меня выгнали.

– О, прости! – с сожалением восклицаю я, но он смеется.

– Это не из-за тебя. Расслабься. Кому-то просто не понравилась моя рожа.

Малышня резвится у фонтанов, музыка, подхваченная ветром, эхом разлетается над площадью. Забив на запреты, Кит достает из-за уха сигарету, закуривает и выдыхает вверх белый дым.

Он рядом… И мне больше не больно и не страшно.

Я чувствую, как закипает в венах кровь, как плавится мое тело, как горит кожа. Я бы все отдала, лишь бы чертово время остановилось.

Но у ступеней торгового центра раздается хохот, несколько дорого одетых парней и девчонок, волоча огромные белые пакеты, с Зоей и Мариком в авангарде направляются к скамейкам.

– Вон те жлобы? – Внезапный серьезный взгляд Кита пронзает до мурашек, и я без всякой возможности соврать пищу:

– Ага…

– Ясно. – Он быстро встает, отщелкивает в урну окурок и уходит.

Кит оставляет меня одну, и вся тяжесть несправедливого мира обрушивается на мою голову.

Глава 10

Компания приближается. Даже отсюда прекрасно видно: по площади, кривляясь и надрываясь от хохота, проходит группа слишком крутых для меня ребят.

Им не понравится грязный промышленный район и тесная угрюмая квартира.

Им никогда не сумею понравиться я.

Ощущение надвигающейся катастрофы перерастает в панику. Как же не хочется опозориться перед Мариком и его друзьями!

В кармане снова оживает телефон. «Мама» – мигает темная надпись.

Вот черт…

Подношу его к уху и раздраженно отвечаю:

– Чего тебе?!

– Яна! Как это понимать? Где ты?

– Мам, я перезвоню! – шепчу, но мама все никак не угомонится:

– Немедленно вернись, если не хочешь получить по шее! Знаешь, сколько мне пришлось работать ради возможности провести выходные с вами? Прояви хоть каплю уважения!

Интересно, верит ли она сама в то, что несет?..

Ведь провести эти два дня она мечтала не со мной, а со своим любимым Игорем.

Отставляю трубку подальше и прищуриваюсь, напрягая зрение.

После бесславного завершения учебы в музыкальной школе видеть Марика мне доводилось редко – разве что Зоя, сжалившись, иногда устраивала совместные посиделки в фуд-корте торгового центра. Они мило и непринужденно общались, а я, не смея поднять глаза, молча жевала пересоленную картошку фри.

Марк ничуть не изменился и выглядит поистине шикарно: широкие плечи, темные волнистые волосы, шмотки из последних коллекций, невозмутимый вид. Рядом с ним – великолепная Зоя в очередном новом платье. Смотреть на эту парочку физически больно.

Позади вышагивают не менее шикарные ребята – около десятка не известных мне парней и девушек.

– Мам, я не приду. – Вздрагиваю от маминого ора и прикрываю трубку рукой. – Переночую дома.

Гнев мамы тут же иссякает.

– Яна… – После секунды раздумий она пускается в уговоры: – Я завтра в командировку уезжаю. Пойми, мы с Игорем не так давно женаты, и мне хотелось бы сгладить некоторые углы. Его и так тревожит твое постоянное отсутствие. Он переживает, спрашивает о тебе!

Под ложечкой противно сосет.

– Тогда я тем более не приду! – Вклиниваюсь в бессвязный поток ее слов, но становится только хуже.

– Почему? Дочка, ну почему ты так себя ведешь? Чем я перед тобой провинилась?

Выслушивать мамины упреки больше нет времени и возможности, и я отключаюсь.

– Знакомьтесь: Яна, моя подруга! Приве-е-ет!.. – Зоя, поравнявшись со мной, радушно раскрывает объятия и светит нарисованной улыбкой. Шлейф непривычно сладких духов вызывает приступ удушья. – Яна живет в жилом комплексе «Победа». А на весенних каникулах отдыхала с семьей в Чехии…

Окончательно прифигев, я отстраняюсь и пялюсь на Зою. Может, это какая-то игра?

Моя безбашенная, лишенная предрассудков подруга, без памяти влюбленная в главного отморозка школы, резко изменилась после моего возвращения из Праги. Она избегала меня, отмалчивалась, не приглашала в гости, иногда огрызалась, но сейчас ее будто подменили.

А еще я ловлю долгий пристальный взгляд Марика – впервые он смотрит на меня и, кажется, замечает:

– Ты правда теперь в «Победе» живешь?

О чудо, после стольких лет мучительных ожиданий он заговаривает со мной!

– Правда… – мямлю и отхожу подальше, не смея думать о продолжении.

Ребята одобрительно кивают, по очереди представляются, и их имена тут же вылетают из моей головы.

– Но одна из квартир Яны – в Индустриальном. Она приглашает нас туда… – гнусит Зоя, жеманно смахивая с плеча золотой локон, и решительно шагает к остановке.

Плетусь позади, до ломоты в зубах разжевывая безвкусную жвачку. У Зои даже манеры изменились, стали такими же, как у новых друзей, и я крепко жалею, что подписалась на авантюру.

А Кит, своим появлением подаривший мимолетную надежду, просто ушел…

Все правильно. Неужто посторонний, ничем мне не обязанный парень должен был, словно ангел-хранитель, взять меня за руку и увести отсюда?

Я вздыхаю.

Это не просто парень. Это Кит. Одна мысль о том, что он существует, долгими вечерами спасала меня от хандры и одиночества.

Оглядываюсь еще несколько раз, но Кит увлеченно наполняет попкорном картонные ведерки, вручает их счастливым детям и не смотрит в мою сторону.

Сквозь грохот музыки прорывается назойливый стук: вредная соседка снизу, кажется, сбила с батарей всю краску, но никто так и не удосужился убавить громкость.

Под потолком клубится дым кальяна и сигарет, по столу катаются пустые пластиковые стаканчики и бутылки – кому-то в компании уже исполнилось восемнадцать, и белые пакеты из гипермаркета были набиты спиртным.

На кухне страстно сосется парочка, на балконе Зоя, растирая по щекам потеки туши, утешает длинноногую девушку, одолеваемую пьяной истерикой. Остальные присутствующие, не сняв обуви, танцуют на вычищенном с утра ковре и орут, перекрикивая речитатив популярного исполнителя.

На полках беспорядочно свалены сувениры, облапанные посторонними. Папины подарки: макеты самолетов, хрустальный микрофон, мягкие игрушки, врученные лично или присланные почтой из разных уголков страны. Мама убедила меня, что перевозить их к Игорю пока не стоит, и они так и остались пылиться здесь.

Быстро поднимаю их и расставляю по местам.

Мигрень грозит взорвать изнутри мозг, бессильные слезы разъедают глаза.

Мне уже посчастливилось наткнуться на влюбленных, слившихся в экстазе в ванной, ликвидировать за кем-то последствия обильных возлияний в туалете, примерить роль официантки в забегаловке, побыть объектом тупых насмешек, досадным препятствием на пути к холодильнику и т. д. и т. п…

– Слушай, а ты вроде бы неплохо поешь. – Покачиваясь, надо мной нависает Марк и посылает фирменный взгляд из-под ресниц. – Конкурсы какие-то выигрывала… Тебя преподы постоянно в пример ставили.

Я мучительно закашливаюсь.

– Пела. Больше не пою, – хрипло уточняю и пытаюсь прошмыгнуть мимо, но его длинные тонкие пальцы обхватывают мой локоть и сжимают.

До оскомины красивое лицо искажает ухмылка:

– Зато по мне сохнуть продолжаешь? Да?

Целый миг я пребываю в уверенности, что эта фраза мне послышалась.

Безответная любовь к Марику была моей святой тайной, только Зоя была в курсе всего…

Зоя.

Догадка пронзает молнией, и пол уезжает из-под ног.

Как давно они не просто приятели?.. Сколько раз, зависая вдвоем, обсуждали мои секреты и гнусно посмеивались?

Недоумение вытесняется ужасом и стыдом.

– Кто сказал тебе такую чушь?! – Выворачиваюсь из его захвата, но Марк рывком тянет меня к себе.

В нос ударяет тяжелый запах перегара.

– Да ладно, я давно все знаю. Может, у тебя и крыша поехала не из-за смерти папаши, а из-за меня? – Его ладонь опускается на мою задницу, а мокрые выпяченные губы шевелятся слишком близко, вызывая тошноту. – Ну так давай, я не против.

Злость достигает критической точки, я со всей мочи отталкиваю придурка от себя и шиплю:

– Да пошел ты! Убирайся отсюда! Все вы, пошли вон!!!

Но Марк не слышит, лишь мерзко скалится:

– Да пошутил я. Ты не в моем вкусе…

Меня трясет.

Дружба окончательно превратилась в ничто, а первая любовь лопнула как мыльный пузырь. Эта дурацкая вечеринка не оживила заброшенную квартиру, она лишь загадила ее бычками, использованными презиками, водкой и блевотиной.

Я не могу здесь больше находиться.

Сжимаю кулаки и срываюсь с места.

В прихожей снимаю с крючка рюкзак и олимпийку, поворачиваю замок и распахиваю дверь.

И застываю при виде яркой зеленой футболки, кривой ухмылки и серого безмятежного взгляда.

Передо мной, собираясь нажать на кнопку звонка, стоит Кит.

Глава 11

Цитируя классиков… «Здесь празднуют»? – заглядывая за мое плечо, радостно интересуется он и намеревается войти. – Можно?

Оглядываюсь в глубину квартиры – пьяный Марк уже переместился на балкон, что-то внушает ошалевшей от водки знакомой и между делом настойчиво гладит Зою по бедру.

Остальные гости, устав от диких плясок, заняли диван и – о ужас! – где-то раздобыли мой альбом с фотками трехлетней давности. Там я – конопатый ангелок без нимба и крылышек, там прежняя жизнь, там папа…

Безнадега, как попавшая за шиворот дождевая вода, вызывает противную дрожь.

Но Кит ждет и внимательно рассматривает меня, стоя в проеме.

Умом понимаю, что ничего хорошего явление Кита не сулит – он не впишется в компанию, а Зоя вообще будет в шоке от такой неожиданной встречи, но облегчение расслабляет одеревеневшие от напряжения мышцы. Он здесь, я уже не одна.

– Конечно можно! Проходи! – Хватаю теплую руку и тащу Кита в гостиную, на ходу забрасывая вопросами: – Откуда ты знаешь, что я живу тут? А как же твоя работа, проблем не будет?

– Абсолютно никаких. Уволят. Снова. Но это не проблема, – заявляет Кит равнодушно, – а твой адрес я знаю класса с третьего… Сто раз видел, как ты входила в этот подъезд. Просто пошел на шум.

Пульс ускоряется, и, чтобы не упасть, я крепче сжимаю его ладонь, едва не теряя сознание, когда чувствую, как горячие пальцы сжимают мои в ответ.

В комнате Кит непринужденно кивает незнакомцам, оккупировавшим диван, – те пялятся на него оловянными глазами, тщетно силясь включить отказавшие мозги и вспомнить, где они могли его видеть. Подруги Зои замирают и затыкаются на полуслове, но, завидев наши сцепленные руки, демонстративно теряют к Киту интерес, а друзья ухмыляются, оценивая его внешний вид и надпись над бровью.

Ничто не выдает в Ките напряжения, но в сером неподвижном взгляде вспыхивает холодная ненависть. Я помню: эта вспышка грозит обернуться волной разрушительной ярости.

Из-за нее никто в школе не горел желанием связываться с ним.

Рефлекторно отступаю и тяну Кита за собой.

Он приходит в себя, развязно валится в кресло у стола, двигает поближе пакетики с чипсами, контейнеры с роллами и коробку с пиццей и, отделив от последней края, приступает к поглощению еды.

Пиццу он сметает почти мгновенно, переходит на роллы и опустошает посуду за пару минут.

– В семь утра чаек пил, – поясняет он, отряхнув ладони, и отваливается на спинку, обитую потертым гобеленом. – Весь день держался на попкорне!

– Ешь, не жалко… – Сидя напротив, подпираю кулаком подбородок и качаюсь на волнах чистейшего счастья. Я ничего не употребляла, но предметы вокруг искажаются и плывут.

Кит улыбается…

– Блин, откуда я знаю этого ушлепка? – мучается кто-то на диване. – Рожа разрисованная. Вот только недавно где-то его видел!

Очевидно, речь о Ките – я краснею от стыда и ужаса, но тот проявляет чудеса выдержки и не реагирует.

Мне очень хочется заставить этих придурков извиниться за испорченный день и загаженную квартиру, за оскорбления в адрес Кита, за наглость и невоспитанность, но что я могу…

– Зачем ты тусуешься с ними? – не меняя безмятежного выражения лица, тихо спрашивает Кит – человек, на голову которого вечно льются тонны дерьма.

Я многое отдала бы, чтобы не выглядеть перед ним слабой заплаканной неудачницей, преданной и брошенной, но только такой в последнее время и предстаю.

– Тусуюсь, потому что больше не с кем! – честно признаюсь и не отвожу взгляд, хотя смотреть на Кита трудно: дыхание перехватывает.

Тень скользит по его лицу, и внезапно до меня доходит: еще на лавочке у торгового центра он понял все про этих ребят и ситуацию, в которую я позволила себя втянуть…

Он вытащит меня. Ради этого и пришел.

Нестерпимое тепло разливается по телу, в мире не остается никого, кроме парня с серыми глазами, чья застывшая улыбка медленно превращается в оскал.

Но гипноз разрушает шорох альбомных страниц и визгливый голос:

– Гляньте, а эта… Как ее там… Яна… В детстве прикольной была. А выросла уродиной.

Я вздрагиваю от грохота и звона – Кит вскакивает и со всей дури бьет кулаком по столу. Спиртное и стаканы, стоявшие на нем, подлетают вверх, падают и катаются по полу, оставляя зловонные лужицы.

Повисает долгожданная тишина.

Кит удовлетворенно кивает, мило и широко улыбается, забирает последнюю уцелевшую бутылку и вразвалочку выходит из комнаты. Вмиг протрезвевшие личности с открытыми ртами смотрят ему вслед.

А у окна, держась за балконную ручку, стоит Зоя – неподвижная гипсовая статуя. Она прожигает меня полным недоумения, обиды и презрения взглядом и грызет губу.

Глава 12

В детстве, когда что-то вдруг шло не по ее задумке, она точно так же застывала и кусала губы, словно не веря, что неприятности происходят именно с ней – прекрасной фарфоровой куклой. И сейчас вместо радости я чувствую укол сопереживания.

Отлично понимаю, почему так сильны ее обида на меня и зависимость от новой компании: Зоя считает, что мне незаслуженно повезло, и изо всех сил стремится не отставать. Знала бы она, как на самом деле я сейчас живу. Поездка в Чехию в компании Игоря и его апартаменты в современном жилом комплексе – не предел счастья, а гребаный ад.

Несмотря ни на что, огромная вина расцветает в душе пышным цветом – встреча с Китом стала для нее очередным предательством с моей стороны. То есть это Зоя считает так, и вполне справедливо. Я ведь помню: она бредила им, буквально сходила с ума. Кажется, ее восторги относительно Кита прекратились только с моим переездом к Игорю.

Делаю шаг навстречу, чтобы внести ясность, но бледное лицо Зои искажает гримаса злобы:

– Ну и что за отребье притащилось на праздник Марка?

Меня пронзает электрический разряд.

– В каком смысле? – Я все еще эпично торможу и не верю собственным ушам. – Зой, ты его не узнала?

От удивления такой силы, наверное, можно упасть в обморок.

– А должна была? – перебивает она, а ее дружки громко ржут. – Алё! Я с таким сбродом не общаюсь!

– А разве не этот терпила на стриме за косарь сожрал собачьи консервы? – великодушно подсказывает развалившийся на диване парень. – Точняк. Да он за донат отсосать готов. Не думал, Зой, что у тебя такие знакомые!

Бескровное лицо Зои покрывается пятнами, она тонет, и никто, кроме меня, не может спасти ее от позора.

– Это я его позвала! – заявляю во всеуслышание, хотя голос подводит. – Он… Мой друг.

– Оу! Неужели? – хохочет Зоя, но сквозь смех прорывается истерика. – Придурок Кит – твой друг! Давно ли? Скажи лучше, что он не смог пройти мимо звуков застолья и заявился сюда, чтобы напиться и поесть за наш счет! И карманы обчистить! Ребят, на всякий, держите при себе телефоны и деньги!

Я хватаю ртом воздух:

– Что ты несешь?!

– Смотри, этот уродец уже успел променять тебя на бутылку. Ах да, говорят, у него это семейное! – припечатывает Зоя, с вызовом глядя мне в глаза, но я не отвожу их.

За ее спиной отодвигается штора, и вместе с ледяным сквозняком в гостиную вваливается Марк.

– Что за шум, а драки нету? – Он прищуривает опухшие веки, сгребает Зою в объятия и отвратно лыбится. – Яна, мы там пепельницу опрокинули, надо бы убрать…

Происходящее смахивает на дурной сон. Раскалывается голова, обида за себя и за Кита, омерзение, вызываемое бывшей подругой, ее хахалем и их тупым пьяным стадом, разрывает душу на части. Я превращаюсь в сгусток безмолвной боли.

Внутри себя я кричу во всю мощь – немой вопль обжигает горло, от него могли бы взорваться оконные стекла и плафоны на лампах, но все, что я могу, – беспомощно шептать:

– Уходите. Уходите отсюда, пожалуйста.

– Да что она там шипит? – Марк наклоняется ко мне, снова обдавая перегаром. – Ты вообще говорить умеешь, мышь?

– Она ненормальная, Марик, разве непонятно? Заика. Отстань от нее вообще.

Искренне веселый и оттого гнусный хохот сотрясает стены моего заброшенного, некогда родного и светлого дома, а я стою в центре комнаты и пытаюсь отдышаться.

Зоя права: я действительно ненормальная. Сколько ни улыбайся, сколько ни старайся убедить себя и других в обратном – психолог так и не смог мне помочь. Я больше не пою и избегаю прямых конфликтов, потому что в самые неподходящие моменты мой навык издавать звуки внезапно отключается.

Заляпанный грязный ковер кажется зыбкой поверхностью болота, я погружаюсь в него, медленно тону в пучине одиночества и отчаяния, но тут на пороге гостиной появляется Кит.

Его глаза яростно горят, лицо перекошено, а побелевшие пальцы крепко, до треска, сжимают горлышко пустой бутылки.

– Захлопнулись, все! – рявкает он. – Слышали, что она сказала? Встали и свалили отсюда на хрен!

Марик оставляет Зою и, раздувая ноздри, прет на рожон:

– Ты кто такой?!

Одним коротким движением Кит грохает бутылкой по дверному косяку, и на пол летит сноп брызг и искрящихся стекляшек. В его руке остается ощетинившаяся острыми краями «розочка».

Как по команде друзья Зои перестают гоготать, вскакивают с дивана, хватают вещи и, с опаской глядя на Кита, гуськом пробираются в прихожую. Зоя и резко сникший Марик тоже линяют. Щелкает замок, повисает звенящая тишина.

А я остаюсь один на один с незнакомым неадекватным типом, уговорившим за пару минут чудовищное количество водки. В его руке оружие, способное убить или покалечить, с ладони капает кровь.

Вход для пользователей

Меню