Читать онлайн Сила на силу. Книга 1 бесплатно

I

Константинополь,

…января 1918 г.

Совершенно секретно.

Оперативный приказ

на крейсерско-набеговый выход из Дарданелл

Намерение: истребление английских дозорных сил, развёрнутых перед Дарданеллами.

Сведения о неприятеле: В последние несколько дней близ островов Имброс и Тенедос обнаружены дозорные силы неприятеля. В их составе: лёгкий крейсер типа «Джуно», два малых монитора «тип В» и «тип D»), не менее трёх эсминцев, дозорных и посыльных малых судов. Поблизости так же замечено скопление рыболовных пароходов и транспортных судов различного класса.

Крупные боевые корабли на якорных стоянках в бухте Кузу, на южной оконечности Имброса, и у северного берега Тенедоса. Один дозорный эсминец крейсирует между островами Мавро и южным побережьем острова Имброс, второй – к северу от бухты Кузу. Замечены сторожевые корабли возле сетевых бонов, выставленных между бухтами Кузу и Сувла; в бухте Кефало отмечены транспорты.

Воздушная разведка, произведённая 8 сентября обнаружила в бухте Мудрос:

Английские корабли – 2 линейных корабля типов «Кинг Джордж» и «Кинг Эдуард»; 1 крейсер типа «Саффолк», 1 крейсер типа «Наталь», 2 эскадренных миноносца, 1 монитор;

Французские – 1 броненосный крейсер типа «Глуар», 1 плавучий госпиталь, 11 пароходов, 30 малых судов.

Наши вспомогательные морские силы: Подводная лодка UB-66 на пути в Дарданеллы и получила приказание зайти на пост Херзингштанд. UC-23 должна поставить у Мудроса мины и 20 и 21 января занять позицию у Мудросской бухты.

Выполнение:

а) Линейный крейсер «Явуз Султан Селим» («Гебен») и лёгкий крейсер «Мидилли» («Бреслау») 20 января в 3 ч 30 мин. должны находиться у Нагары. При проходе мимо Чанака на крейсера будут переданы последние сведения. Время прохода через Дарданеллы должен быть выбрано так, чтобы к рассвету крейсера оказались на исходной позиции.

б) Эскадренные миноносцы следуют за «Мидилли» до бухты Морто и образуют у входа в Дарданеллы противолодочный патруль. Они же охраняют возвращающиеся корабли от атак субмарин.

в) Гидропланы оберегают корабли от ударов с воздуха.

г) Дарданнельская крепость приводится в полную боевую готовность.

5. Возвращение всех морских сил: не позднее захода солнца.

6. Радиосвязь и сигнализация до открытия огня разрешаются только в крайнем случае (инструкция пользования радиосвязью – смотри приложение I к данному оперативному приказу).

7. В случае тумана в Дарданеллах операция откладывается. Cмотри приложение II к данному оперативному приказу).

Подпись

Контр-адмиралХуберт фон Ребейр-Пашвиц

Из воспоминаний коммандера Хиггинса,

третьего баронета Гарвика.

В 1917-18 гг. командира

HMS «Лизард»

«…в 7.20 утра мы огибали огибал мыс Кефало, оставив по правому борту дрифтер, медленно ползущий вдоль линии сетевых бонов. За мысом знакомо открылась морская гладь, обычно пустая и спокойная. „Лизард“ находился возле Имброса и Тенедоса более двух месяцев, и взгляды наши успели вполне привыкнуть к особенностям местного морского пейзажа: чередования береговых линий и открытых пространств, разделяющих острова, но сейчас её вспарывал острым форштевнем германский лёгкий крейсер „Бреслау“, идущий прямо на нас! На миг я не поверил собственным глазам, но тут крейсер отвернул на два румба к осту, и мне стало видно полотнище османского флага, развивающееся у него на корме, и следующий мателотом, в миле за его кормой, длинный, приземистый „Гебен“, чудовищно огромный в сравнении со своим спутником. Невероятное, то во что никто из нас не хотел верить, свершилось!

Застучали створки фонаря Ратьера, передавая тревожное сообщение мониторам «Раглан» и М-28 – оба стояли на якорях в бухте Кусу, противник был скрыт от них скалистым окончанием мыса, и команды, не зная о нависшей над ними смертельной угрозе, предавались воскресному отдыху. В эфир полетел сигнал «Особо срочно. Вижу 'Гебен' и 'Бреслау'». Я машинально отметил в судовом журнале время передачи – 17.35. Радист доложил, что неприятель препятствует передаче работой своих радиостанций, и нам оставалось лишь надеяться, что на «Лорде Нельсоне» примут наш отчаянный призыв – как и переданные несколькими минутами спустя сведения о курсе и скорости германских боевых кораблей.

Эсминец тем временем оживал, изготавливаясь к неравной схватке. По трапам застучали каблуки матросов, торопящихся занять места на боевых постах, залязгали броневые двери, масляно зачавкали замки орудий, проглатывая снаряды из кранцев первых выстрелов. Корпус задрожал каждой своей заклёпкой на «фулл спиде» – «Лизард набирал скорость, и я скомандовал полтора румба влево, ясно понимая, что сейчас произойдёт. И не ошибся: вдоль бортов неприятельских кораблей пробежали огоньки, и тут же снаряды „Бреслау“, глухо проревев над нашим мостиком, подняли столбы воды позади „Лизарда“. Перелёт не больше полутора кабельтовых и накрытие по направлению – недаром все говорят, что германские комендоры знают своё дело, увы, куда лучше своих коллег из Королевского Флота!

Сигнальщик отрапортовал о сигналах, переданных фонарями Ратьера с мониторов – там после паузы, показавшейся мне бесконечной, обратили-таки внимание на накатывающийся из-за мыса вражеский ордер и теперь готовились к бою. У меня отлегло от сердца; к тому же я вспомнил инструкции, полученные от командира отряда эсминцев, коммодора лорда Уиллоуби: «при встрече с превосходящими силами противника не подставляться без крайней необходимости под артиллерийский огонь, а поддерживать контакт с неприятельскими силами, сообщая об их передвижениях. Решив, что немцы намерены под прикрытием берега прорваться к норду, я так же скомандовал довернуть на два румба и дать полный ход, чтобы оказаться впереди и поддерживать контакт. Когда нос „Лизарда“ покатился вправо, я скомандовал радисту передать на „Лорд Нельсон“: „8.10: 'Гебен' и 'Бреслау', курс северо-запад, скорость 20 узлов“.

Залпы „Бреслау“ тем временем стали ложиться в неприятной близости от нашего борта. Один из пенных столбов, поднятых совсем уж близким падением, окатил расчёт кормового орудия ледяным душем и я, чтобы занять чем-то людей, приказал старшему офицеру отвечать на огонь. Я отдавал, разумеется, себе отчёт, что иной пользы от этого не будет – прицелы наших орудий были рассчитаны всего на семь тысяч ярдов, тогда как дистанция до противника составляла не менее шести миль. Эсминец тем временем завершил поворот, и я с облегчением отметил, что снаряды германского крейсера ложатся у нас за кормой – мы сумели выскочить из смертоносных накрытий! Дабы затруднить вражеским комендорам наведение орудий, я отдал приказ двигаться зигзагом, всякий раз поворачивая к месту падения снарядов предыдущего залпа. Теперь, если не случится какой-нибудь несчастной случайности, мы могли чувствовать себя в некоторой безопасности, что немедленно сказалось на настроении людей – на лицах, минуту назад тревожных, заиграли улыбки, понеслись солёные шуточки по поводу „мазил бошей“. Суб-лейтенант Ридженс, отвечающий за наши торпедные аппараты, до того воодушевился, что предложил немедленно повернуть, чтобы занять позицию для торпедного залпа. Однако я, предвидя, что схватка может затянуться на много часов, и нам придётся преследовать неприятеля в темноте (в январе она наступает здесь около четырёх часов пополудни) решил поберечь драгоценные торпеды для вполне возможного ночного боя…»

Теллус, Загорье.

В Заброшенном Городе

…сияние, расползлось неровным лиловым пузырём – и в его глубине проявился, словно на экране волшебного фонаря, город, видимый с высоты птичьего полёта. Его разделяла надвое река, вся в скорлупках судов; над бесчисленными крышами вились дымки, сливаясь в сплошную пелену. Через реку перекинуто множество мостов, и самый заметный среди них – высокий, с двухъярусным пролётом между двумя квадратными островерхими башенками. А на берегу высилось массивное, сплошь в каменном кружеве, здание, тоже увенчанное двумя башнями: одна с четырьмя остроконечными шпилями, другая с огромным часовым циферблатом.

Оглушительно треснуло, словно в мета-газовом мешке проскочил гальванический разряд, в ноздри ударил резкий, свежий, как после грозы запах, мириады электрических мурашей пробежались по всему телу, когтя кожу. Лиловый пузырь гулко схлопнулся, унося с собой и видение города и корабль къяррэ…

Алекс помотал головой, отгоняя воспоминание прочь. То, что происходит сейчас, чрезвычайно напоминает недавние события – только стоят они не во внутреннем дворике древнего города инри, а в подземной зале. Он сам, профессор Смольский и фон Зеггерс – коренастый, со сложенными на груди руками, в неизменной пилотской кожанке и с кобурой на поясе. Четвёртый сидит на четвереньках – это магистр Фламберг, колдующий над своей орбиталью. И пузырь посреди зала в точности такой, как в тот раз, разве что, поменьше…

Изображение в пузыре было необыкновенно чётким, – создавалось впечатление, что это никакой, а странное сферическое окно, открывшееся в иной мир. И это окно колышется, отзываясь на металлические щелчки лимбов орбитали, пульсацию клубка разноцветных лент в её сердцевине. Фламберг чуть подправил бронзовый ползунок на внешнем лимбе – картинка в пузыре на миг подёрнулась дымкой, но почти сразу вернулась к первоначальной чёткости – и удовлетворённо потёр руки.

– Готово, герр профессор! Теперь мы сможем наблюдать за кораблём къяррэ, куда бы он ни направился.

– А почему самого корабля къяррэ не видно? – спросил фон Зеггерс.

– Приборы настроены таким образом, что мы видим происходящее как бы с его борта.

– Поверить не могу… как вы сумели этого добиться, коллега? – профессор Смольский не скрывал восхищения.

– Я ведь говорил вам, герр профессор, что къяррэ побросали в здешних подземельях уйму полезных приспособлений. – ответил Фламберг, и немцу нам миг показалось, что в голосе магистра промелькнула едва заметная снисходительная нотка. – Уж не знаю, почему они не заинтересовались этими сокровищами – видимо, как я и говорил, их интересовало не столько наследие строителей древнего города, сколько скрытый глубоко под холмом, где он стоит, мощнейший природный концентратор ТриЭс. Позволю себе напомнить, что нечто подобное предполагал ещё инрийский учёный К'Нарр, мой бывший наставник в Имперском Гросс-Ложе. Как вы знаете, недавно я встретил его. Это было, когда мы оказались в плену, на борту инрийского «облачника» – тогда-то К'Нарр и поделился со мной своими соображениями. А я, в свою очередь, получив в руки и эти артефакты, и доступ к таинственному концентратору ТриЭс, сумел правильно ими распорядиться.

– Но всё равно – настолько точно настроить незнакомые, в сущности, вам устройства для того, чтобы следить за къяррэ, перемещающимися в другом мире! – профессор покачал головой. – Как хотите, коллега я не могу уложить это в голове. Воображение отказывает…

– Мне – всем нам, если уж на то пошло, – исключительно повезло, профессор. В момент, когда корабль къяррэ открыл межмировой портал, чтобы уйти на ту сторону…

– Бежать, вы хотели сказать. – заявил фон Зеггерс. – Чёртовы твари, кем бы они ни были на самом деле, поняли, что ещё немного, и мы сотрём их в порошок – вот и дали дёру!

– Что ж, возможно и так. – Фламберг покосился на бравого воздухоплавателя с нескрываемым неудовольствием. Хотя я склонен полагать, что им вовсе не было дела до нападения. Къяррэ послали отражать его свои служебные устройства – тех самых алых «амёб», которых вы изничтожили, расчищая дорогу в город, – а сами занимались подготовкой к открытию портала[1]. И то, что мы оказались этому свидетелями – не более чем счастливое совпадение. Счастливое для нас, разумеется, – пояснил он, увидав недоумённую гримасу фон Зеггерса. – Ведь не случись его, я бы не смог сохранить в орбитали отпечаток корабля къяррэ, и мы были бы лишены этой возможности.

И он указал на картинку в пузыре.

– Я не понимаю, куда несёт этих къяррэ. – буркнул воздухоплаватель. – Вышли из своего портала над Лондоном, потом пересекли через Ла-Манш и двинулись через всю Европу, – и не абы как, а следуя почти в точности линии западного Фронта!

– Я слабо разбираюсь в географии Отчего Мира, как у нас называют называют Землю, откуда родом наши предки. – ответил Фламберг. – И уж точно не имею представления о войне, которая по вашим словам там идёт. Могу лишь догадываться, что къяррэ, слабо знакомые с тем, как люди вообще ведут военные действия, попросту не понимают, что там происходит.

– А на юг их с чего понесло?

– В нашем мире къяррэ обитают где-то в южном полушарии, далеко за экватором. Предположительно, во всяком случае, точных сведений у нас, как вы понимаете, нет. Может, они попросту следуют привычке, своего рода инстинкту своей расы?

– А нападения на самолёты по дороге – зачем это понадобилось?

– Военные самолёты, вообще летательные аппараты – это нечто им понятное, в отличие от того, что творится внизу, на поверхности. Возможно, атака имела целью определить, на что те способны?

– На зуб, значит, решили попробовать? – ухмыльнулся фон Зеггерс. – А корабли-то им на что тогда? Надо было тащиться сначала через континент, потом через всю Адриатику к Дарданеллам – чтобы вцепиться в какие-то посудины?

– Они ведь тоже военные, не так ли? – ответил вопросом на вопрос Фламберг. – Къяррэ знают, что и мы люди и инри, прямые соперники их собственной расы, воюют на поверхности моря, так что подобные события им вполне понятны. Считайте – решили, по вашему меткому выражению, «попробовать на зуб» и корабли тоже!

– Что ж, пусть попробуют… – пробурчал фон Зеггерс, приближая лицо к пузырю. – Это им не десяток французских этажерок, а крейсера Кайзерлихмарине, закованные в крупповскую броню, с лучшими в мире орудиями на борту! Зубы обломают, медузы летучие…

Германский воздухоплаватель всматривался в картинку: морская поверхность, испещрённая ярко-белыми барашками, и по ней скользят, растягивая за собой длинные пенные «усы» корабли. Впереди маленький, узкий, покрытый серо-белыми изломанными полосами; следом, параллельным курсом, на значительном отдалении, который опытный глаз воздухоплавателя определил в пять-пять с половиной миль – ещё два. Передний, довольно крупный, по сравнению с первым, несёт четыре высокие трубы, и на полубаке и правом борту то и дело мелькают бледно-оранжевые вспышки, после чего море вокруг беглеца вздыбливается высокими, но такими крошечными с этой высоты, фонтанами пены. Вот три таких фонтана выросли особенно близко к корме; кораблик резко повернул, и следующий залп пропал понапрасну, вспенив воду на большом отдалении от несостоявшейся жертвы. Та же снова изменила курс и сверкнула вспышками выстрелов в ответ – как ни старался фон Зеггерс, не смог разглядеть всплесков от падения снарядов.

Третий корабль, гораздо крупнее двух предыдущих, ворочал длинными стволами, попарно выглядывавшими из пяти плоских огромных башен, и воздухоплаватель обратил внимание, что направлены они отнюдь не в сторону мельтешащего впереди британского эсминца. «А неплохо было бы, накрой они сейчас лимонников полным залпом… – подумалось воздухоплавателю. – От этой мелкоты и щепки на воде не останется, если тяжёлый чемодан угодит ему между труб!»

Изображение линейного крейсера стало надвигаться, увеличиваясь, и немец вопросительно глянул на Фламберга. Тот развёл руками.

– Я тут ни при чём. Къяррэ зачем-то решили приблизиться к большому кораблю. Посмотрим, дальше наверняка будет интересно…

Из воспоминаний коммандера Хиггинса,

третьего баронета Гарвика.

В 1917-18 гг. командира

HMS «Лизард»

«…Я не беспокоился за мониторы – эти небольшие, но хорошо вооружённые корабли вполне способны постоять за себя. К тому же их низкие, едва видные над водой силуэты сами по себе служат неплохой защитой от вражеских снарядов. И тем сильнее было моё удивление, когда спустя несколько минут я увидел, что бой, в сущности, закончился, едва начавшись. „Бреслау“ после нескольких залпов в нашу сторону (видимо, они тоже опасались торпедной атаки) перенёс огонь на „Раглан“; несколькими минутами спустя к нему присоединились и одиннадцатидюймовки „Гебена“. Ответный залп „Раглана“, два четырнадцатидюймовых снаряда, лёг далеко за кормой „Бреслау“. М-28 со своей единственным орудием калибром в девять с половиной дюймов тоже вступил в бой – но это уже не могло отсрочить того, что произошло в течение следующих четверти часа. Третий или четвёртый залп линейного крейсера накрыл „Раглан“, и после этого попадания пошли один за другим, после чего монитор с оглушительным грохотом взорвался. „Гебен“ перенёс огонь на М-28, тремя залпами превратив храбрый кораблик в костёр; и в этот самый момент в небе, примерно на высоте полумили над германским ордером возникла алая тень. Я вскинул к глазам бинокль, но внимание моё было отвлечено гидропланом „Шорт“ – держась футов на сто ниже странного гостя, он широким виражом заходил для бомбометания на „Гебен“. Я перевёл бинокль на немецкий крейсер – было отчётливо видно, как разбегаются по своим постам расчёты противоаэропланных орудий, как комендоры крутят штурвалы наводки, задирая стволы к небу. Но всё же первым огонь по воздушным целям – по „Шорту“, а так же по непривычного вида ярко-красному дирижаблю – открыли зенитчики „Бреслау“, и я мысленно поаплодировал их расторопности и великолепной выучке…»

Теллус, Загорье.

В Заброшенном Городе.

– Смотрите-ка, гидроплан! – рявкнул вдруг фон Зеггерс, отчего стоявший рядом с ним профессор Смольский вздрогнул. – Англичанин, химмельдоннерветтер – поплавковая каракатица, в точности, как «Шорт» бедняги Инглишби, земля ему пухом, на котором он протаранил мой L-32![2] Только целит он не в къяррэ… да, точно, в «Гебен»! А корабля къяррэ эти пожиратели пудингов, чтоб им сто раз икалось, похоже, до сих пор не заметили!

Опытный воздухоплаватель оказался прав в первом, но ошибся во втором. Рядом с бортом линейного крейсера выросли всплески от бомб – промахи, промахи! Одновременно «Шорт» заложил вираж с набором высоты, а в кокпите забилась огненная бабочка – стрелок-бомбардир, избавившись от бомбового груза, переключил внимание на идущее наперерез гидроплану алое чудовище. Часть патронов в пулемётном диске были трассирующими, а потому дымные полосы летели зрителям прямо в лицо – и, несомненно, поражали корабль къяррэ.

– А толку-то… – пробурчал фон Зеггерс. – Целый корабль – это не «медуза», его твоим дерьмовым «Льюисом», разве что, пощекота…

Договорить он не успел. Перед глазами людей, наблюдавших как бы с мостика «плывунца» къяррэ появились одно за другим несколько ватных облачков – изображение в пузыре задёргалось, задрожало.

– Зенитки! – восторженно заорал фон Зеггерс. – Шрапнелями бьют! Молодцы, ребята, всыпьте этой гадине, и англичашке заодно! А то разлетались тут, понимаешь!..

Новые разрывы – только теперь ватные облачка вспухали совсем близко, казалось – ещё чуть-чуть, и до них можно будет дотянуться рукой. Пузырь лихорадочно запульсировал, изображение пошло радужными разводами – и пропало с оглушительным хлопком. Вместе с ним исчез и сам пузырь, лопнул, оставив после себя стойкий запах грозовой свежести. В повисшем в зале молчании раздался стон мучительной боли. Алекс обернулся – Фламберг катался по полу рядом с потускневшей без своей сияющей «начинки» «орбитали». Скрюченными пальцами обеих рук он вцепился себе в голову, и тонкие струйки крови стекали из ушей, из ноздрей, из уголков глаз магистра.

II

Теллус, Загорье.

В лесу, недалеко от

Заброшенного Города.

Боль возникала где-то в голени обжигающей пульсацией, наплывала снизу, корёжила ногу до самого бедра. Любая попытка шевельнуться вызывала очередной всплеск боли – будто кто-то тыкал в рану раскалённым шилом.

…Рана? Его успели ранить? Кто, когда? Последнее, что ясно помнил лейтенант – одинокий холм, возвышающийся посреди таёжного моря, который оказался никаким не холмом, а развалинами заброшенного неведомо сколько тысячелетий назад города инри. Зачем, почему остроухие нелюди ушли отсюда и подались на запад, через Опаловый хребет, к Побережью – не знал толком никто. Теллусийская мифология предлагала множество вариантов этих событий, но все они противоречили друг другу.

Нет, не мифы интересовали сейчас лейтенанта Королевского Лётного Корпуса Уилбура Инглишби. Плоская вершина холма скрывала, как выяснилось, глубокую каверну с отвесными стенками – и в её глубине скрывался от посторонних взоров огромный жук-плывунец – корабль таинственных къяррэ. При появлении воздушной разведки с «Баргузина» он выбросил из своей ярко-алой туши щупальца – то набухли на концах грушевидными утолщениями, оторвались – и превратились в «медузы», которые и кинулись на перехват. Уилбур успел заметить, что возглавляет их строй серебристая «стрекоза», инрийский лёгкий боевой инсект. Он даже успел удивиться – до сих пор считалось, что инри враждуют с къяррэ не менее яростно, чем с людьми – но потом ему стало не до вопросов. Закрутившаяся карусель воздушного боя – пулемётные трассы, шлейфы красной пыли, которую не дай Бог зацепить хотя бы кончиком плоскости – и всё, неведомая, но смертоносная субстанция за считанные секунды растворит аэроплан прямо в полёте вместе с пилотом. Так погиб один из ведомых лейтенанта – второй напоролся на струю инрийской «живой ртути», извергнутую «стрекозой» и кувырнулся в кроны деревьев. Лётчик не сделал попытки выброситься с «крылом» – то ли он тоже был, поражён зеркальными брызгами, то ли потерял ориентацию в пространстве и попросту не смог выбраться из кокпита обречённого истребителя.

Оставшись один против троих противников, Уилбур ещё несколько секунд пытался вырваться из сжимавших его клещей, но когда обнаружил, как со стороны холма на помощь его противникам спешат ещё шесть «медуз», осознал – всё, конец. Тем не менее, он успел расстрелять одну за другой трёх, прежде чем пулемёт замолк, подавившись остатком патронной ленты. Он швырял свой триплан из стороны в сторону, уворачиваясь от пылевых сгустков, которые метали в него «медузы», но всё же не уберёгся – зацепил правой плоскостью облачко, возникшее на месте одного из таких «плевков», и оцепенел от ужаса, увидав, что плоскость истаивает, исходя багровыми завихрениями. Ещё немного, может десять-пятнадцать секунд, и страшное оружие къяррэ доберётся до фюзеляжа и сожрёт его самого.

Дожидаться этого он не стал – рванул застёжку пристяжного ремня, и перевалился через край кокпита. Удар по ногам (кажется, его зацепило рулём высоты!) хлопок, жесткий рывок – и вот лейтенант Уилбур Инглишби уже висит, раскачиваясь, на стропах под треугольником «спасательного крыла», а далеко вверху описывают круги «медузы», не понимающие, куда делась их добыча.

Уилбур проводил их взглядом – крыло быстро сносило по ветру – и горько усмехнулся. Вот, к примеру, ещё одно преимущество службы в теллуссийском воздушном флоте: во втором сквадроне RFC пилотам парашютов не выдавали, и если уж ты покидал кокпит в воздухе, то лишь для того, чтобы променять ужас падения навстречу неминуемой смерти мучительному аутодафе в газолиновом пламени, охватившем подбитую в бою машину…

Но всё это было… когда? Два, три часа назад, больше? Он, как ни старался, не мог вспомнить ни полёта на спасательном «крыле», ни приземления посреди тайги, ни того, что произошло с ним потом. К примеру: откуда взялась эта боль, пронзающая тело при малейшей попытке шевельнуться? И кто старательно завязал ему глаза, так, что ни единого лучика света не проникало сквозь плотную ткань, а заодно туго стянул за спиной руки? Къяррэ, решившие разыскать сбитого неприятельского пилота? Вряд ли, в этом случае он давно бы превратился в облачко алой пыли. Тогда – кто? Пилот той неведомо откуда взявшейся «стрекозы»? Уилбуру уже довелось побывать в инрийском плену, в качестве личного «трофея» безумной наездницы Л'Тисс, и воспоминания, которые он вынес из этого опыта, оказались… противоречивыми. Повторять их ему никак не хотелось, хотя – тогда он, во всяком случае, остался жив, и это само по себе не может не радовать.

Ладно, всё это уже в прошлом – а вот сейчас что ему делать? Перевернуться со спины на бок, попробовать высвободить стянутые верёвкой кисти? Первая же попытка отдалась в повреждённой ноге такой болью, что он едва не потерял снова сознание. А в себя пришёл от восхитительно-ледяной воды, льющейся на лицо, в губы, в полуоткрытый рот. Уилбур сделал несколько судорожных глотков – ему показалось, что он не пил никак не меньше суток, – поперхнулся и закашлялся. Кашель вызвал новый приступ боли в ноге, но его уже можно было терпеть, и лейтенант ограничился стоном.

– Как я могла забыть, что человеки не умеют терпеть боль, даже такую ничтожную? – раздался голос, насмешливый и в то же время звеняще-ледяной. Уилбур сразу его узнал – трудно не узнать голос той, что держала его в плену. Именно она, наездница Л'Тисс заставила его когда-то помогать в проведении диверсии на борту «Кримхильды» – дирижабля экспедиции профессора Смольского, посланного для изучения Летучих островов в субэкваториальной зоне Теллуса. По странному стечению обстоятельств «Кримхильда» оказалась на том же Летучем островке, куда упали обломки германского цеппелина L-32, вместе с тем, что осталось от протаранившего его «Шорта» лейтенанта Инглишби – и там же оказалась Л'Тисс, чей инсект был сбит во время налёта инрийского ударного роя на базу Имперских воздушных сил. Волей неизвестно каких богов (да и богов ли?) наездница не разбилась, не сгорела в пламени огнестудня, не была разорвана свинцовыми струями, которые извергали митральезы человеков, а уцелела, продемонстрировав невероятное, поразительное даже для инри везение. И не просто уцелела, а захватила в плен беднягу Инглишби, которого впоследствии использовала – и как помощника в своих замыслах, и как куклу, игрушку для своих неуёмных страстей, раба-наложника, принуждённого потакать желаниям жестокой госпожи. ИМ, надо признать, не без тайного, тщательно скрываемого от самого себя удовольствия, которое держало пленника в её власти крепче любых пут. Но тогда ему удалось вырваться, бежать, освободиться, снова стать человеком – и забыть полный жестокого наслаждения кошмар, которым наполнила его жизнь синекожая наездница.

И вот – снова Л'Тисс, и снова несчастный лейтенант в её руках! Он вспомнил всё и сразу: как пилил из последних сил удерживающие его стропы «спасательного паруса», как едва не лишился сознания от боли, когда при падении острый сук пронзил ему голень, как он копошился, подобно жужелице, пытающейся соскочить с булавки коллекционера-энтомолога… Потом вдруг – визг маховых перепонок инсекта, идущего на посадку, и сквозь застящий сознание туман пробивается жуткое видение: синекожее заострённое лицо, искажённое злобной гримасой. И – глаза, ярко-алые, без зрачков, без радужек, белков. Глаза къяррэ. Глаза новой Л'Тисс, которая и на этот раз сумела обмануть смерть, возможно, вопреки своему желанию.

– Тебя смущает мой новый облик? – Л'Тисс словно угадала его мысли. – Так это зря, скоро ты и сам станешь таким же. А пока – пей, человек Уилбур, тебе надо прийти в себя, и поскорее, чтобы помочь мне сделать… то, что я должна сделать. А после, когда всё закончится…

Он не мог видеть лица своей мучительницы, но хорошо представил злорадный оскал, острые зубы и пылающие угольки глаз, из-за которых синяя кожа вокруг глазниц должна, наверное, казаться чёрной.

– …а после, когда всё закончится, я, может статься, захочу вспомнить с тобой кое-что из того, чем мы занимались на том поганом Летучем островке. Не забыл, надеюсь?

Она издала тихий смешок, от которого у лейтенанта мороз пробежал по коже. Одновременно рука наездницы скользнула вниз, к паху.

– Вижу, что вспомнил… Вот и хорошо – а сейчас пей, восстанавливай силы, человек. Поверь, они тебе очень скоро понадобятся!

На этот раз хлынувшая в его горло жидкость была огненно-жгучей. Острый приступ боли скрутил лейтенанта, сознание милостиво отключилось, спасая его от накатывающегося безумия. Но главное он успел понять, перед тем как провалиться в чёрное небытие: лучше бы ему напороться на тот сук не голенью, а грудью, животом, даже пахом – ведь страдания жужелицы, издыхающей на кончике булавки, не могли быть хуже того, что ожидает его в ближайшем будущем.

Теллус, Загорье.

Подземелья Заброшенного Города.

– Глянь, какая штука!

Сёмка поднял цилиндрик и нажал на завиток узора, выступающий на гладкой поверхности. Один конец цилиндрика засветился – не за стеклом, как язычок коптящего пламени в переносной лампе, а сам по себе, словно извлечённая из костра головешка. Но в отличие от неё, свет, испускаемый цилиндриком, не распространялся во все стороны, а принял форму луча. Луч этот упёрся в стену подземелья – капли влаги поблёскивали в гнилостно-зелёном свечении.

– Дай-ка позырить…

В длину диковинный цилиндрик был дюймов пять и не меньше дюйма в толщину. Он оказался неожиданно тяжёлым – ладонь качнулась вниз, словно цилиндрик был отлит из свинца. Но это был, конечно, не свинец – тёмно-серая поверхность, отсвечивала, словно полированная, а при попытке поцарапать её кончиком ножа, на металле не осталось следа.

– Ты чего творишь, испортишь!? – мальчик выхватил находку из рук приятеля. – Испортишь. А мне его ещё возвращать!

– Да ничего с ним не сделается, видел, какой твёрдый? – Витька неохотно расстался с предметом исследований. – Где ты его взял, у фройляйн Елены стащил?

– Мессир Фламберг дал. – похвастал Сёмка. – Как узнал, что мы собираемся лезть в дальние ходы – так и дал. Сказал, что пригодится, если керосин в лампе закончится. Только просил вернуть, когда назад придём – штуковина-то эта не его, она из здешних находок, шибко ценная. Говорит – она не только светить может, а ещё для чего-то предназначена. Только он ещё не разобрался – для чего…

Витька кивнул. Они уже который день помогали фройляйн Елене обшаривать подземелья древнего города. К этому увлекательнейшему занятию их допустили при условии: всё, что будет найдено, любая мелочь, должно быть сдано для последующего описания и исследования. Исследовать же найденное – предполагалось как-нибудь потом, а пока все участники «раскопок» старательно наполняли ящики предметами, назначение большинства которых было не понятно никому.

Сегодня находок было немного. Несколько непонятных предметов из того же загадочного металла, что и «фонарик» (так Витька определил для себя светящийся цилиндрик), полдюжины пластин из матового чёрного то ли стекла, то ли полупрозрачного камня, сплошь покрытых непонятными письменами и узорами. И, конечно, главная находка – длинный обоюдоострый нож из голубого инрийского вулканического стекла, ритуальный клинок инрийского пилота-наездника боевых инсектов. Оба отчаянно мечтали заполучить такой для себя, особенно, когда узнали, что инрийские клинки не нуждаются в заточке и со временем становятся только острее. Да и внешне нож был прекрасен жуткой, смертоносной красотой – хищный лезвия завораживал, рукоятка из незнакомого чёрного металла приятно холодила ладонь – казалось, тепло человеческой руки не в состоянии нагреть его, сколько не сжимай. Навершием служил плоский чёрный с тускло-багровыми прожилками матовый камень, на котором был глубоко прорезан незнакомый узор.

К сожалению, клинок достался им без ножен – ребята извлекли его из кучи тряпья и костей, которую после некоторых колебаний определили, как останки давным-давно истлевшего трупа инрийского воина. Ещё неделю назад они ни за какие коврижки не прикоснулись бы к ним – но за это время им пришлось разгрести здесь, в подземельях не одну подобную кучу, так что острота впечатлений несколько притупилась.

– Поесть бы… – вздохнул Сёмка. – С самого утра не жрамши, кишки слипаются от голода!

Витька покопался в карманах и достал ржаной сухарь. Такие, размером с ладонь взрослого человека, входили в армейские пайки. Сёмка схватил сухарь, с усилием переломил и стал грызть свою половину. Получалось не очень – даже крепким мальчишеским зубам было непросто справиться с этим деликатесом, консистенцией напоминающим обожжённый кирпич.

– Водички не осталось? – Сёмка достал флягу, поболтал руке. Сосуд не отозвался ни плеском, ни бульканьем.

– Вот ведь, нету ничего…

Витька покосился на влажную стену и торопливо отвёл взгляд. Нет уж, лучше потерпит, чем слизывать с камня капли, похожие в свете «фонарика», на капельки зелёного яда. Но приятель прав: пить действительно хочется. Они с самого утра обшаривали тоннели, до которых не добрались пока матросы под предводительством профессорской дочки, и вода во фляге давно закончилась…

Ребята сгрызли свои половинки сухарей. Голод немного отпустил, но пить захотелось ещё сильнее.

– Может, вернёмся? – предложил Сёмка, облизывая засохшие губы. – А завтра прямо с этого места и начнём?

Витька прикинул: с одной стороны, друг прав, жажда скоро станет мучительной. А с другой – свод тоннеля так манил, теряясь во мраке…

Он поднялся на ноги и вскинул на плечо казачий карабин. Сёмка покоился на него и перехватил поудобнее инрийский нож – фонарик для этого пришлось переложить в другую руку. С пустыми руками ребята в дальние тоннели ходить не решались, хотя до сих пор не встречали здесь даже намёка на реальную, невыдуманную опасность. И пусть к карабину имеется всего четыре патрона – всё равно оружие придавало уверенности, с ним было не так жутко оставаться наедине с тьмой, не видавшей никого живого уже не одну тысячу лет.

– Давай пройдём ещё немного. Если не найдём ничего интересного – так и быть, вернёмся.

Сёмка кивнул, нажал на завитушку на рукоятке «фонарика», и ребята двинулись в подсвеченный зеленоватым лучом проход.

Тоннель тянулся и тянулся, и ничего интересного юным исследователям не попадалось. Всё те же мокрые стены, каменные плиты под ногами, пригнанные настолько точно, что в щелях между ними даже не скапливалась пыль – а должна бы, за столько-то тысячелетий… В какой-то момент Витька заметил, что тоннель постепенно уходит вверх, и подумал, что так они могут выбраться на поверхность далеко за пределами Заброшенного города. Мальчик давно перестал считать шаги, но выходило, что внешнюю границу, обозначенную подошвой холма, они давно миновали его, и сейчас над их головами лес. Но если так – куда ведёт тоннель?

О том, чтобы вернуться и продолжить расследование завтра, никто из них уже не вспоминал – неуёмное любопытство подстёгивало, гнало вперёд, заставляя забыть и о запёкшихся губах и о том, что рот словно наполнен сухим песком.

Тоннель оборвался внезапно, упёрся в низкую каменную дверь с высоким, дюйма в два, порогом. Он тоже был сделан из камня, но какого-то другого – чёрный монолитный, без единого шва, брусок уходил в пол и стены. Витька провёл по нему пальцем и почувствовал лёгкий, похожий на гальванический, укол – и испуганно отдёрнул руку. Похожие «укусы» ему уже приходилось испытывать, когда они разбирали находки – помнится, мессир Фламберг объяснил тогда, что это есть признак того, что взятый в руки предмет несёт заряд ТриЭс. А потом посмотрел на Витьку с любопытством, покачал головой и добавил: «да ты, парень, похоже, весьма восприимчив… надо бы заняться тобой… потом, разумеется, когда доберёмся до цивилизованных мест. Может статься, что тебе место не в вашей дремучей Новой Онеге, а в Столице, где одарённые молодые люди с разных концов Империи знакомятся с премудростями ТриЭс». И тут же посмурнел, вспомнив, что Столица разрушена воздушными бомбардировками инрийских армад, и не факт, что на месте зданий и Гросс-Ложи, и Технологического колледжа и Академии Натурфилософии сейчас что-то, кроме груд битого кирпича…

Дверь не поддавалась, сколько не толкали её ребята, сколько не колотили изо всех сил руками и ногами. Витьке даже показалось, что дверь составляет с порогом единое целое, и если бы не тонкая, в волос, щель, которую удалось разглядеть при свете «фонарика», они бы, наверное, уже оставили это безнадёжное занятие. Но нет, отбив кулаки и пятки о камень, они сменили тактику – стали ощупывать бронзовые бляшки, завитки и пластинки, до того искусно вделанные в дверь, что граница между камнем и металлом не всегда ощущалась пальцами. Сёмка предложил по очереди наживать на эти вставки – а вдруг одна из них окажется кнопкой, отворяющей дверь? Так они и поступили, но результата не добились – ни одно из бронзовых украшений не подалось. Тогда Витька предположил, что возможно, надо нажать на две разные бляшки одновременно, и тогда-то хитрый механизм обязательно сработает – и друзья снова начали елозить пальцами по каменной поверхности.

Продолжалось это ещё с четверть часа и закончилось как-то само собой – в какой-то момент друзья обнаружили, что они просто сидят на полу, привалившись к стене, и разглядывают так и не поддавшуюся преграду. Сёмка выругался под нос (Витька подумал, что услышь его отец от сына такие слова – порки было бы не избежать), поднял фонарик и стал по одной освещать бронзовые украшения, внимательно рассматривая то ли вытравленные, то ли отчеканенные на их поверхности узоры. Те были выполнены тонкими линиями, и чтобы хорошенько разглядеть, Сёмка подносил светящийся конец «фонарика» почти вплотную – от этого бронза приобретала зеленоватый отлив. Витька лениво подумал, что вообще-то это странно: за столько лет, в сыром подземелье бронза должна была покрыться густым слоем патины, а эта ничего – чистая, тёмно-жёлтая, чуть ли не сияет, как после полировки. Может, это никакая не бронза, а какой-нибудь сплав золота?

И в этот момент произошло то, чего они уже перестали ждать: очередная завитушка вдруг вспыхнула золотисто-зелёным ярким светом! Сёмка отшатнулся, уронил «фонарик» и шлёпнулся на каменный пол – и так и остался сидеть, разинув в изумлении рот. А неведомый символ продолжал сиять, и от него свечение расползалось по соседним бронзовым бляшкам – и скоро вся дверь уже сияла, как украшенная свечами рождественская ель. Тот, первый значок светился ярче других, притягивая к себе взгляды «исследователей».

– Кх-х-х… – Витька прокашлялся. – Что это, а?

– Не знаю… – просипел Сёмка. – Я только поднёс «фонарик», а оно как загорится!

– Слушай… – Витька наклонился поближе. – А ведь мы такой знак уже встречали!

– Где?

– Да на ноже твоём, на рукоятке! Давай его сюда, сейчас сравним!

Сёмка торопливо нашарил инрийский клинок (прежде, чем взяться за дверь, он отложил его в сторону, рядом карабином приятеля) и перевернул навершием вверх.

– Так и есть! – торжествующе заявил Витька. – Один в один, словно одна рука вырезала! Ну-ка, дай сюда…

Он осторожно вынул из Сёмкиных пальцев нож и прикоснулся им к узору на двери. Поднёс – и чуть не заорал, таким сильным был на этот раз гальванический «укус» ТриЭс.

– Ну, что там? – с беспокойством спросил Сёмка.

– Сейчас… – он утёр со лба внезапно выступивший пот. – Знаешь, по-моему, рукоятка ножа – что-то вроде ключа к этой двери.

– Ага, а тот инри, с которого мы его сняли, шёл сюда, чтобы выбраться из города? – догадался Сёмка. – А его догнали и убили?

– А может, наоборот – проник в тоннель через эту дверь, запер её за собой и пошёл дальше.

– Может. – кивнул Сёмка. – Так ты пробовать-то будешь? Если боишься – давай я…

– Сам ты боишься! – огрызнулся Витька. – Посвети лучше, я сейчас…

Мальчику ужасно не хотелось снова тыкать рукояткой в дверь – но нельзя же, чтобы лучший друг счёл его трусом! Витька глубоко вдохнул и решительно прижал резной, чёрный, в багровых прожилках, камень к светящимся завиткам.

Несколько секунд ничего не происходило – не последовало даже колючего «укуса», которого он ожидал с замиранием сердца. Потом под монолитным бруском порога что-то звонко щёлкнуло, и дверь бесшумно – поразительно бесшумно для такой здоровенной каменной плиты! – приотворилась.

III

Теллус, Загорье.

Лагерь экспедиции близ

Заброшенного Города.

– Что это было, мессир?

Фламберг сидел на складном стульчике перед штабным шатром экспедиции – сюда его приволокли на импровизированных носилках, сооружённых из шинели с продетыми в рукава винтовками. Следы кровавых дорожек с лица стёрли мокрым полотенцем, и теперь магистр только мотал головой да время от времени стонал. На вопрос Алекса он поднял голову и посмотрел на лейтенанта мутным взглядом.

– Я… я не знаю, герр Веденски. Прошу меня простить, но с полной ответственностью сказать не могу, только осторожно предположить. Единственное, в чём я уверен целиком: причина этого странного происшествия не на Старой Земле, а здесь, у нас, причём где-то недалеко. Я уже испытывал подобные ощущения и в тот раз…

Он бессильно уронил голову, не договорив, и стал медленно заваливаться набок. Стоящий рядом профессор Смольский торопливо подхватил коллегу, не давая тому упасть.

– Может, отнесём в палатку? – предположил фон Зеггерс. – Полежал бы чуток, оклемался – тогда и будете расспрашивать. Не видите что ли – совсем худо человеку! Дайте-ка я ему…

Фляжка, маленькая, оловянная, появилась из кармана воздухоплавателя как бы сама собой. Горлышко застучало о зубы Фламберга. Он судорожно сглотнул, дёрнулся, закашлялся и сел, выпрямившись. По подбородку магистра стекала струйка прозрачной жидкости.

– Шнапс! – похвастался фон Зеггерс. – Запасец ещё с Новой Онеги. Его там, правда, называют «первач» – но гонят, как в наших краях, из картофеля!

– Так когда вы испытывали подобные ощущения? – нетерпеливо спросил Смольски. Реплику фон Зеггерса он пропустил мимо ушей.

– Помните, герр Веденски, наше знакомство? – Фламберг, повернулся к Алексу. – Мы с вами и фройляйн Еленой были тогда на «Династии» и мне тоже стало дурно…

– Это после налёта инрийских инсектов? – уточнил лейтенант. – Когда мы сначала помогали ремонтировать газовые мешки, а потом дали гонг к обеду, и мы вернулись в каюту,? Верно, вам тогда стало плохо, и это ваше приспособление…

Он ткнул пальцем в орбиталь.

– Да, именно. – кивнул магистр. – В тот раз это была реакция на появление Тусклого Шара. И сейчас, господа я испытал точно такие же ощущения, только гораздо сильнее. А значит – источник возмущения ТриЭс находится где-то совсем близко.

– Тусклый Шар… – фон Зеггерс озадаченно крякнул и поскрёб затылок. – Это что же, та чертовщина, которая забросила нас сюда с Земли?

– Она самая. – подтвердил Фламберг. – Только использовали её как-то иначе… не пойму, как, но в орбитали наверняка сохранился отпечаток ауры. Вот приду в себя и буду разбираться. Уже сейчас могу сказать, что понадобятся дополнительные исследования, а здесь я их провести не в состоянии. Вот прибудет эскадра – может, тогда…

Алекс помрачнел. Он не слишком хорошо разбирался в тонкостях Третьей Силы, но знал, что Тусклый Шар, одно из самых могущественных её проявлений, неподвластное даже лучшим человеческим учёным, способно натворить немало бед. В прошлый раз оно вывело из строя почти все флапперы, поднятых для защиты баз Имперского Воздушного флота, надолго отрубило всю ТриЭс связь и средства наблюдения, сделав возможной внезапную атаку инрийских Роёв. И – да, тут герр Зеггерс прав, – заодно, в качестве побочного эффекта, перенесло со старой земли погибающий цеппелин L-32 вместе с остатками экипажа[3].

– Герр профессор! Смотрите, кого я привёл! А ну, шагайте, стервецы, и не упирайтесь, уши пообрываю!..

Алекс обернулся – на поляне возник Ганс Фельтке. И не один: между указательным и большим пальцами обеих рук у него были зажаты уши двух самых юных членов экипажа «Баргузина». Один – Семён, припомнил лейтенант, сын водителя боевого шагохода, драгунского ротмистра Куроедова; приятель его – кажется, Витька, Виктор, отпрыск артиллерийского есаула Ново-Онежского казачьего войска. Оба пробрались на борт «Баргузина» перед отлётом, и были обнаружены несколькими днями спустя, когда девать «зайцев» было уже некуда. Пришлось включить обоих в состав команды – и, надо сказать, мальчишки не опозорили своих отцов, неплохо себя проявив. Насколько было известно Алексу, оба в данный момент приписаны к команде, производившей под руководством Елены, дочери профессора Смольского, раскопки в подземельях города-холма. Уж не оттуда ли доставил их рассерженный старший механик?

– Отпустите ребят, Ганс. – скомандовал фон Зеггерс. – Фельтке ослабил хватку, Сёмка с Витькой ужиками выкрутились из железных тисков и принялись растирать ладошками пострадавшие органы.

– Чего они натворили-то? – продолжал допытываться воздухоплаватель.

– Да мы ничего такого!.. Он, как увидел – и сразу давай ухи крутить!.. Карабин, вон, отобрал, а ведь нам его выдали под расписку!.. наперебой кинулись объяснять «задержанные».

– А ну, тихо! – гаркнул фон Зеггерс, и мальчишки послушно умолкли. Только Сёмка что-то недовольно бурчал под нос, злобно косясь на обидчика. – Я жду, Фельтке, докладывайте!

– А чего докладывать, герр гауптман? – старший механик пожал плечами. – Выбрались из какого-то лаза, все в пыли, перепуганные, нож у них инрийский – а ведь настрого приказано все находки сдавать под опись! Ну, я им говорю – давайте, выворачивайте карманы, а они: «нам срочно к начальству надо, к самому профессору, потому как такое видели…» Ну, я вдаваться не стал, не моё это дело, и отвёл к вам. А что за уши – так это чтоб не сбежали, потому как больно шустрые!

– Ясно. – под тяжёлым взглядом воздухоплавателя мальчишки утихли окончательно и даже предприняли попытку встать по стойке смирно. – Ну что ж, хотели говорить с начальством? Вот вам начальство, в полном составе. Излагайте, только поскорее. И учтите, окажется какая-нибудь ерунда – Фельтке вам покажется доброй няней после того, что я с вами сотворю!

Сёмка с Витькой испуганно втянули головы в плечи – обещание прозвучало зловеще. Но – не молчать же, когда на тебя с ожиданием смотрит всё руководство экспедиции?

– Мы… это… там тоннель был, а в конце дверь, каменная! – решился Сёмка. – Мы её открыли ручкой ножа, там узор такой появился, когда на него инрийским фонариком посветили, а за дверью ещё тоннель, в зал. А в том зале…

И умолк – не хватило воздуха. Эстафету тут же подхватил осмелевший Витька.

– Да, большой такой зал, и потолки сводчатые, высоченные, не допрыгнешь! В зале колонны, много, угловатые такие, и кверху расширяются… – он жестом изобразил предмет своего рассказа.

– А дальше, в середине зала – свет! – Сёмка, воспользовавшись паузой, перехватил инициативу. – Я говорю Витьке: прикрывай меня с карабином, а сам пополз от колонны к колонне, чтоб незаметно было…

– И всё ты брешешь! – возмутился Витька. – Это я пополз, а ты хотел патрон в карабин загнать, но испугался, что звук будет слышен, и не стал! Так и сидел с незаряженным!

– Это я-то брешу? – Сёмка повернулся к оппоненту и замахнулся, целя тому в ухо. – А ну, повтори!..

– Ма-алчать! – гаркнул фон Зеггерс и спорщики послушно утихли. – Ты… – его палец упёрся Сёмке в грудь.

– Маат-доброволец Семён Куроедов! – отрапортовал мальчик, снова вытягиваясь по стойке смирно. – Хорошо, матрос. – фон Зеггерс слегка сбавил тон. Докладывайте, только внятно и чётко.

– Так я ж и говорю! – зачастил Сёмка. – Там, за колоннами, были двое. Одна синерожая, страшная такая, глаза, как уголья – она посреди зала, на каменной такой платформе всякие штуки раскладывала, вроде этой, только другие.

Палец мальчишки уткнулся в орбиталь. Фламберг от такой непочтительности к уникальному прибору скривился, но смолчал.

– А второго мы узнали! – не выдержал Витька. – Это наш, пилот, тот, что пропал, когда разведку делал!

– Я кому приказал докладывать? – осведомился воздухоплаватель, и Витька, осознав чудовищность своего промаха, умолк. – Продолжайте, маат!

– Витька верно говорит. – пришёл на помощь другу Сёмка. Это он его узнал – англичанин, пилот, который лейтенант. Только он лежал на камне и стонал – видать совсем ему было плохо, и нога замотанная от колена, повязка все в крови. А этой, синерожей, нипочём, что человек страдает – склонилась к нему, резанула по запястью и кровь сцедила в плошку.

– Всю кровь? – деловито осведомился Фламберг. – Он что, умер?

– Не, живой. – Сёмка мотнул головой. – Она ему потом платок швырнула, так он к ране его прижал и зубами принялся узел затягивать. А синерожая к своим штучкам подошла и стала на них кровь лить тонкой струйкой. И запела что-то на своём, инрийском – да так жутко, что у меня всё внутрях заледенело! Штучки засветились, вокруг них появились вихри какого-то серого дыма, только дым тот ещё и светился – и потянулись вверх, к потолку. А потом как грохнет!..

– Что именно грохнуло? – спросил Фламберг. – Где?

– Не знаю. – Мальчик развёл руками. – Я, как загрохотало, назад кинулся, упал и головой о колонну приложился, меня он вытаскивал…

– Точно! – подтвердил Витька, дождавшись на этот раз кивка фон Зеггерса. – Подхватил под микитки и поволок в коридор, где дверь. Всё боялся, что та, с красными глазами, за нами кинется, но обошлось. Но дверь я всё же запер, только он – мальчик показал на Фельтке, нож отобрал!

Фламберг посмотрел на механика. Тот вытащил из-за пояса инрийский кинжал и передал его магистру.

– Что ж, господа… Фламберг повертел оружие в руках. – Так, говоришь, их там двое было?

– Вроде… Мальчик замялся… – Да, кажись, только двое, герр магистр!

Заминка, однако, не укрылась от Фламберга.

– А если хорошенько вспомнить?

– Даже и не знаю. – признался Витька. Я, когда Сёмку волок, вроде видел вдали, за колоннами, ещё одного… тоже синерожий, только старик, лицо всё в морщинах!

– И глаза тоже красные?

– Не разглядел я! Он боком сидел, и мелькнул только раз, я потом подумал – обознался, или статуй какой. Он же не шевелился, герр Фламберг, вот нисколечко!

– Не шевелился, значит… – Фламберг в сомнении покачал головой. – Что ж, может и так. Когда, говоришь, это всё случилось?

– Ну… – мальчик задумался. – Пока Сёмка в себя приходил, пока я дверь обратно запирал, пока по коридору бежали – ну, может, с четверть часа прошло, прежде чем нас дяденька Фельтке… виноват, герр старший механик сгрябчил. Часов-то у меня нет, точно не скажу!

– Теперь будут. – улыбнулся Фламберг. – Лично подарю, самые лучшие, с музыкой – как только домой вернёмся. Благодаря этим храбрым юношам, господа, – объяснил он удивлённым слушателям, – мы можем теперь обойтись без дополнительных исследований. Сомнений нет, это был именно Тусклый Шар, и никак иначе!

Он снова взял в руки инрийский клинок. Чёрный камень в рукоятке отсвечивал багровыми прожилками.

– Говорите, вы заперли за собой дверь в тоннеле?

Сёмка и Витька наперебой закивали. Фламберг довольно улыбнулся.

– Отлично! Те двое, скорее всего, ещё в зале. Дело в том, господа, что ритуал вызова Тусклого Шара отнимает очень много сил даже у лучших инрийских мастеров, даже если для него берётся не собственная, а чужая кровь – как, судя по всему, и было сделано. Так что, – Фламберг посмотрел на Алекса, – если вы поторопитесь, герр лейтенант, то, возможно, сумеете их захватить. Этот нож поможет вам открыть дверь, силой её не выломать. И пилота спасёте, если он, конечно, ещё жив, и дадите мне возможность побеседовать с этой инри. Очень мне любопытно, отчего это у неё красные глаза…

Теллус, Загорье.

Грот близ Заброшенного Города.

– Кто это? – Уилбур показал на остывающее тело старого инри. – И зачем ты его убила? Он же вашей расы!

– А вы, человеки, разве не убиваете представителей своей расы? – усмехнулась Л'Тисс, и в отсветах масляных светильников острые зубы наездницы показались лейтенанту такими же багровыми, как и её глаза.

– Убиваем. Но он же тебе помогал, разве нет?

– Помогал. – Л'Тисс кивнула. – Но выбора у меня не было – я могу забрать с собой только одного, на двоих пассажиров в «стрекозе» места не хватит. Ты бы предпочёл уступить ему своё место?

Перед тем, как готовить ритуал (Л'Тисс не посвятила пленника в его суть) она упомянула, что недалеко от грота, где они расположились, запрятана «стрекоза», боевой инсект, на котором она приняла бой с воздушными разведчиками «Баргузина». И даже добилась некоторого успеха – струя «живой ртути» достала истребитель одного из ведомых лейтенанта, и тот разбился вместе с пилотом, так и не сделавшим попытки покинуть обречённую машину. После этого Уилбур потерял «стрекозу» из виду, втянувшись в «собачью свалку» с тремя «медузами» – и так больше не вспомнил о ней, пока не увидел над собой лицо Л'Тисс. Оказывается, та сумела выйти из воздушной схватки невредимой, и к тому же, спасла своего пассажира. Правда, ненадолго – сейчас его тело остывало на полу грота.

Уилбур так и не понял, зачем наезднице вообще понадобился этот «пассажир» – как и то, почему она в итоге решила его прикончить. Увидел только взмах ножа, которым Л'Тисс рассекла несчастному гортань так, что из-под клинка на ближайшую колонну брызнул веер тёмных капель.

– Вы, человеки, вечно забываете, что у нас анатомия иная, не совсем такая, как у вас. – усмехнулась Л'Тисс. Она достала из сумочки на поясе крошечный пузырёк тёмного стекла и умело, двумя движениями, избавила лейтенанта от повязки на ноге. Рана выглядела скверно – нога вокруг неё распухла, посинела, а кое-где даже почернела, распространяя скверный запах. – Потерпи, сейчас будет больно…

Несмотря на предупреждение, тонкая струйка ярко-зелёной жидкости, которую наездница вылила на рану из пузырька, едва не заставила его завопить во весь голос – жжение была такое, словно Л'Тисс ткнула в рану раскалённой кочергой. Не обращая внимания на реакцию пленника, она снова затянула повязку.

– Вот так будет лучше, человек Уилбур. Что до этого инри, то ему уже пытались перерезать горло, но сделали это, мало того, что топорно, грубо и не изысканно – так ещё и крайне неумело. Удар оставил уродливый шрам, но оказался не смертельным. Раненого вовремя обнаружили и оказали помощь, жизнь его не прервалась. Хотя, помедли спасители ещё несколько минут – К'Нарр мог бы истечь кровью.

Уилбур покосился на синюю лужу, расплывшуюся вокруг головы трупа. Такая кровь течёт в жилах расы инри – синяя, с лёгким багряным отливом. Запекалась она так же, как и человеческая – поверхность кровавой лужи кое-где покрылась неровной корочкой, пошла рябью.

– И ты, значит, решила исправить это упущение, а заодно – продемонстрировать самый изысканный способ резать горло? – усмехнулся лейтенант. Он вдруг осознал, что ничего не боится. Ну, прирежет она его, ну станет терзать своим страшным клинком искалеченную ногу, или ещё какие пытки придумает, инри на них мастера – так и что с того? Всё это он уже проходил… в той или иной форме.

Англичанин ждал взрыва ярости, который в исполнении наездницы мог скверно для него закончиться. Но, к его удивлению, Л'Тисс сохранила невозмутимость и даже снизошла до объяснений.

– Это не просто разрез, это знак нашего клана. – Она продемонстрировала пленнику изогнутый клинок из полупрозрачного голубого обсидиана, по долу которого извивалось изображение змеи, окрашенное в багровый цвет. – Всякий воин инри знает, что так кусает только Гранатовая Змея, только она оставляет такой след. А опытный воин узнает в форме разреза мою руку и поймёт, что и эту жизнь прервала я – вдобавок к тем несчётным жизням, которые забрала раньше. А зачем убила? Ну, не оставлять же его твоим соотечественникам? Старик слаб, ещё толком не оправился от раны. Станет болтать, выложит что-то, чего вам, человекам знать совсем необязательно…

«Где ты его здесь возьмёшь, опытного-то?» – хотел спросить лейтенант, но вовремя прикусил язык. Незачем лишний раз возражать этой буйнопомешанной, неизвестно что придёт ей в голову. Что до тела – он совершенно забыл о своих друзьях с «Баргузина». Вскоре они начнут обыскивать окрестности холма и тогда, может статься, обнаружат грот – а вместе с ним и труп с перехваченным «фирменным» ударом Л'Тисс гортанью. Конечно, надежда на это слабая – но вдруг кто-нибудь из здешних обитателей сумеет различить характерный почерк наездницы?

– Больше у тебя вопросов нет, человек Уилбур? – в голосе Л'Тисс угадывалось нетерпение. – Этот старик мне больше не нужен, своё дело он сделал, объяснив, как вызвать Тусклый Шар. А вот ты… – она хищно улыбнулась, и острые зубы багрово сверкнули, под стать уголькам её глаз. – А вот ты мне ещё пригодишься. Надо восстановить силы, ритуал высосал меня досуха. К тому же… – она зашарила у него на поясе, нашла пряжку ремня, расстегнула, – запах крови возбуждает во мне желание, а я не привыкла отказывать себе в чём-то!

Она рывком спустила с Уилбура бриджи – острая боль при этом пронзила искалеченную ногу, но наездница не обратила на его вопль никакого внимания. И следующий его крик в равной степени нёс отпечаток и страдания, и наслаждения – воистину, искусство любовной игры инри сродни убийству, и боль партнёра, как и запах свежей, пролитой ею крови, только возбуждал наездницу Л'Тисс из клана Следа Гранатовой Змеи.

Теллус, Загорье.

В тайге близ

Заброшенного Города.

Тряска была нестерпимой – она выматывала, не давая расслабиться ни на миг. Шагоход раскачивался на ходу, опасно кренился, переступая через стволы поваленных деревьев, а когда пришлось пробиваться сквозь бурелом, люди, устроившиеся на верней площадке боевой рубки машины, вынуждены были пристегнутся к поручням, ограждающем плоскую крышу – иначе они кубарем скатились бы под огромные клёпаные ступни и разделили бы печальную судьбу муравьиных куч и прочей мелкой таёжной живности, имевшей неосторожность встать на пути имперского технического прогресса. Угольный дым, валивший из двух труб, то и дело накрывал площадку – и тогда приходилось зажмуриваться и закрывать рукавами нос и рот, чтобы не наглотаться жирной копоти. А в какое состояние пришла даже неприхотливая экспедиционная одежда – лучше и не говорить…

Однако, несмотря на всё эти неудобства, Фламберг решительно отверг предложение спуститься в рубку, составить компанию профессору Смольскому и другим пассажирам – тряски там ничуть не меньше, но хотя бы падать некуда, и не хлещут со всех сторон жёсткие ветви елей, кедров и лиственниц. Магистр упрямо оставался на верхней площадке, рядом с фон Зеггерсом, обеими руками вцепившимся в свой «машингевер». Стрелять, правда, было не в кого – зверьё разбежалось, услыхав треск и лязг приближающегося парового чудища, а других врагов пока обнаружить не удалось.

Воздухоплаватель то и дело косился на планшетку с картой, где была отмечена конечная точка их маршрута – невысокая каменистая гряда в миле от Заброшенного города. В её скальном массиве предположительно и скрывался обнаруженный мальчишками грот – да и тоннель, если верить наскоро составленным схемам подземелий, вёл примерно в том направлении. Алекс вместе с несколькими матросами и двумя малолетними проводниками как раз и шли этим путём; а остальные же – Фламберг, фон Зеггерс, профессор Смольский и Елена, категорически потребовавшая взять и её тоже, набились, словно сельди, в бочонок, в шагоход и направились поверху.

Расчёт оказался верен: стоило шагоходу, проломившись сквозь сплошные заросли малинника, спутанные настолько, что могучий паровой агрегат то и дело застревал в них подобно угодившему в трясину лосю, Фламберг обнаружил на гребне скалистого всхолмья маленькую фигурку. Это был один из мальчиков – он взмахнул над головой карабином, потом передёрнул затвор и выпалил с воздух. Фламберг в ответ махнул рукой, свесился в открытый люк и, перекрикивая лязг, скрип, скрежет, наполнявшие рубку, скомандовал изменить курс.

Фельтке – это он управлял шагоходом – не стал подниматься на склон, а остановился у подножия. Массивный корпус, повинуясь движениям рычагов, опустился на сложившихся чуть ли не вдвое ногах-опорах; гидравлической жидкости брызнули из сочленений, и агрегат замер неподвижной чугунной статуей, вроде тех, что украшают площади Столицы и других городов Кайзер Райха. Из открытого люка в днище рубки спустилась раздвижная лестница, и навстречу карабкающемуся по ступенькам Фламбергу уже бежали по склону Алекс и размахивающий карабином Сёмка.

– Нашли, мессир, нашли всё, как они и сказали! – задыхаясь, сообщил лейтенант, указывая на юного спутника. – И зал, и колонны, и штучки всякие колдовские, вроде вашей орбитали… и ещё кое-что. Пойдёмте скорее, вам бы лучше самому всё это увидеть!

Теллус, Загорье.

Грот близ Заброшенного Города.

– Зарезан, и весьма умело. – вынес вердикт фон Зеггерс. – Узнаю руку нашей старой знакомой. Той, синекожей, если вы, мессир, понимаете, о ком я.

– Л'Тисс? – Фламберг поднялся с коленей и принялся их отряхивать. – Пожалуй, соглашусь с вашим выводом, герр капитан. Её рука, её клинок. Но мне вот что непонятно…

Он посмотрел на искажённое мукой лицо пожилого инри, чей труп они только что обследовали.

– Это К'Нарр, тот самый инрийский учёный, о котором я вам рассказывал.

– Ваш наставник по Гросс-Ложе? – уточнил профессор. Он стоял шагах в трёх от тела, не решаясь подойти ближе.

– Он самый. – Фламберг прикрыл глаза, и недавняя жуткая сцена снова возникла перед его внутренним взором…

Чо держала штык-нож обратным хватом и не успела перехватить поудобнее, а потому удар по горлу старика-инри пришёлся не режущей отточенной кромкой, а зазубренной пилой. И не перехватил гортань одним хирургически-тонким разрезом, а прошёлся поперёк шеи грубо, грязно, волоча за собой клочья кожи и мышц, зацепившихся за зубцы.

Предсмертный хрип, тошнотворное бульканье – жертва повалилась на колени, обеими руками держась за развороченное горло. Кровь фонтанчиками била у него между пальцев. Чо, пригнувшись, повернулась навстречу второму врагу, и…

– Ты?..

Фламберг попятился, ошарашенно глядя на Чо – его любимый монокль вылетел из глазницы и повис, раскачиваясь, на шнурке. Маленькая японка и сама не смогла бы сказать, исхитрилась удержать разящий удар. Она так и застыла перед магистром – в низком приседе, с далеко отведённой назад рукой со штыком. С его кончика медленно стекала и капала на палубу кровь К'Нарра…

– Дело в том, что я сам был свидетелем того, как его убили – это случилось всего несколько дней назад, на борту облачника «Хрустальное жало». Да я вам всё подробно рассказывал, и не раз.

– Да, малютка Чо постаралась. – кивнул фон Зеггерс. – Неужели рука у девчонки дрогнула? Вот бы никогда не подумал, с ножом эта маленькая обезьянка управляется на загляденье!

– Нет, тут дело в чём-то другом… – Фламберг покачал головой. – Давайте-ка вынесем тело наружу и погрузим на шагоход. Доставим в лагерь, осмотрю – тогда смогу что-то сказать. А это всё куда девать? – Алекс указал на россыпь бронзовых, стеклянных и серебряных предметов непонятного, но явно непростого назначения, украшавших вокруг каменное возвышение в центре зала.

– В рубке не поместятся, на себе тащить, по тоннелю – никаких рук не хватит… – сказал фон Зеггерс. – Оставим караул, потом вернёмся, заберём. Слышь, Ганс, назначь – только чтобы люди были надёжные и не из пугливых. И пулемёт им дай, а то мало ли что тут из стен повылезает – место-то ненадёжное, подозрительное насквозь…

– Дам. – кивнул Фельтке. – И пулемёт с парой лент оставлю, и гранат ручных полдюжины, у меня в рубке шагохода запасец. Отобьются, если что.

– Вот и хорошо. Скажи – часа через два будем назад. Нам только до лагеря сгонять, матросиков прихватить на погрузку, да ящики с мешковиной. А то вон тут сколько хлама этого блестящего – не дай бог, что поцарапаем! Мессир Фламберг всех нас потом в жаб обратит, а мне, знаешь ли, прыгать да квакать что-то неохота…

IV

Теллус, Загорье.

Лагерь экспедиции

близ

Заброшенного Города.

– Что у вас там, коллега? – профессор Смольский с любопытством покосился на длинную, узкую полоску тёмно-жёлтого пергамента, который изучал Фламберг. Полоска была скатана в рулончик, а тот, в свою очередь, заправлен в изящный серебряный цилиндрик, украшенный инрийскими письменами. Цилиндрик со всем содержимым Фламберг извлёк из складок одежды мертвеца, когда они принялись рассматривать его перед тем, как перейти к более радикальным способам исследования, именуемым медиками «вскрытием».

Вместо ответа магистр протянул свиток профессору. Смольский пробежал его глазами и озадаченно хмыкнул.

– Буквы, несомненно, инрийские, но в слова они не складываются… тарабарщина какая-то выходит. Возможно, какое-то незнакомое мне наречие?

– Это личный шифр К'Нарра. – объяснил Фламберг. – насколько мне известно, им он записывал сведения, по большей части, относящиеся к его частной жизни.

– Вам этот шифр знаком?

Фламберг вынул из пальцев профессора полоску.

– Этот способ записи не предназначался, как я уже говорил, для важных секретов. По сути, это простейший перестановочный шифр, где одни буквы заменяются другими в определённом порядке. Ключ к нему крайне прост, любой, хорошо знающий язык инри сможет разобрать шифр, приложив минимальные усилия.

– Минимальные, говорите? – профессор смотрел на полоску с опаской. – Признаться, криптография никогда не входила в сферу моих интересов.

– Вам это и не понадобится, профессор. – улыбнулся Фламберг. – Я же сказал, что шифр мне знаком. Вот, смотрите…

Некоторое время он черкал карандашом на страничке блокнота.

– Как видите, всё совсем несложно. Я тут набросал подстановочную таблицу, и если воспользоваться ею вот таким образом…

Грифель снова забегал по бумаге.

– Действительно, просто! – сказал Смольский. В голосе его угадывалось облегчение – негоже профессору демонстрировать невежество перед каким-то магистром, пусть даже и знатоком ТриЭс. Знаете что, коллега, пожалуй, я смог бы взять на себя эту часть работы, пока вы будете разбираться… вот с этим.

И он кивнул на ящики, составленные штабелем в углу шатра. Ящики содержали всё то, что было вывезено из грота – на это понадобились почти сутки работы по разборке и упаковке загадочных, порой, весьма хрупких предметов, и целых три рейса шагохода, которыми находки были доставлены в лагерь экспедиции.

– Это было бы крайне любезно с вашей стороны. – согласился Фламберг. – Повозиться придётся – в таких сложных устройствах всегда остаются отпечатки ауры ТриЭс и методов, которые использовались при работе с ней. У меня есть основания предполагать, что тот, кто создавал Тусклый Шар, не успел спрятать должным образом скрыть следы деятельности.

– Скрыть? – профессор озадаченно глянул на собеседника. – Вы хотели сказать, разрушить эти приборы?

Фламберг покачал головой.

– Нет, тут дело гораздо тоньше. Возьмём, скажем, мою орбиталь – если сплющить её кувалдой, она, конечно, действовать перестанет – но отпечаток ауры от последнего её применения всё равно сохранится и тот, кто обладает нужными знаниями и опытом, сумеет его прочитать, установив, таким образом, как и для чего она использовалась. Чтобы сделать это невозможным – нужна долгая и кропотливая процедура стирания ауры…

– А на неё-то у нашего незнакомца и не было времени. – подхватил Смольский. – понимаю, понимаю.

– Незнакомки. – поправил Фламберг. – Этот инри был женского пола, некоторые признаки ауры ясно на это указывают. Да и незнакомки ли?

Снова озадаченный взгляд.

– Вы о чём, коллега?

– Помните, фон Зеггерс заявил, что рука, перерезавшая горло К'Нарру, ему знакома? Тогда я не принял его слова всерьёз, решил, что наш бравый капитан сказал это для красного словца – но теперь, осмотрев разрез, я с ним соглашусь. С высокой долей вероятности это почерк клана Следа Гранатовой Змеи, что приводит к единственной наезднице из этого клана, которая замешана в нашей истории с самого начала!

– Л'Тисс? – ахнул профессор. – Уцелела-таки? Она что же, заговоренная?

– Я бы не стал исключать такую возможность. Тем более, что мальчишки дают похожее описание…

Фламберг покачал головой.

– Ну, это ещё мало о чём говорит. Они же её раньше не видели, как, впрочем, и других инри. Для них они все на одно лицо. Это как сказать, профессор. Мальчишки толковые, чрезвычайно наблюдательные. Я с ними поговорил – по моему, их описаниям можно верить. Меня другое смущает…

– Алые глаза?

– Вот именно. Уж не снюхалась ли Л'Тисс – если я не ошибся, это действительно она – с къяррэ?

– Ну, что ты там ещё накопали… разведчики? – хмуро осведомился фон Зеггерс. Настроение у него было хуже некуда: перетаскивая ящики с трофеями из подземелья, он придавил кисть руки, и теперь она раздражающе ныла. К тому же, флюгзайтраггер «Байерн» с корветами сопровождения задерживался на сутки, и усилия, потраченные на организацию торжественной встречи пропали даром, завтра всё придётся начинать сначала. Умом и опытом военного воздухоплавателя он понимал, что винить тут некого, кроме «неизбежных на море и в небе случайностей», и встречный ветер на его памяти не раз срывал тщательно спланированные рейды, отправляя навигационные расчёты псу под хвост – но поделать с собой ничего не мог. Сказывалось сумасшедшее напряжение этих полутора недель, а тут ещё рука – ноет, словно больной зуб, и никакие примочки, выданные фройляйн Еленой не помогают…

– Мы нашли, откуда она пришла! – заявил Сёмка. – Та синерожая, что в гроте старика зарезала!

– Да, а потом оттуда же и улетела! – добавил Витька. – И пленника, пилота нашего, с собой забрала. Мы по следам пошли, туда, а потом обратно, и всё-всё выяснили!

Оба «следопыта» были чумазы, исцарапаны, и чрезвычайно довольны собой.

– Может, попросить Фельтке вам снова уши надрать? – вкрадчиво осведомился фон Зеггерс. – И так каждый раз, пока не научитесь докладывать коротко и по существу? На кой мне члены команды, двух слов связать не могут, а только блеют овцами, вместо того, чтобы доложиться по форме?

Мальчишки, осознав свой промах, вытянулись по стойке «смирно». Сёмка даже выволок из-за спины карабин и сделал попытку взять его «на караул».

– То-то же… – удовлетворённо буркнул фон Зеггерс. – Матрос Куроедов, докладывайте!

– Так что, герр капитан, пока шла погрузка, мы решили обшарить окрестности холма, под которым грот… – начал Сёмка.

– Кто распорядился?

– Сами, герр капитан, по своей… этой, как её… ицинити… иницти…

– Инициативе! – шёпотом подсказал Витька.

– Так точно, но своей иници… тиве! Подумали, что если дверь, через которую мы попали в грот, была заперта со стороны коридора – то, значит, через неё они туда пройти никак не могли. Вот и решили поискать следы снаружи, вокруг холма!

– Толково. – кивнул воздухоплаватель. – Я тоже осматривал – действительно, ни запоров, ни замочной скважины для этого вашего ножа со стороны зала нет. Только я не сообразил, что это значит. А вот вы сообразили, хвалю!

Сёмка, а за ним и Витька зарделись от удовольствия. Фон Зеггерс кивнул – продолжайте!

– На обратном от входа склоне нашли след… – снова заговорил Сёмка. – Широкий, я его сразу заметил – ветки поломанные, мох потоптан и борозда такая, словно волокли по земле что-то тяжёлое, вроде мешка!

– Волокли, надо думать, лейтенанта Инглишби. – кивнул немец.

– Так точно, герр капитан, вот и мы так подумали – и пошли по следу. Ушли недалеко, может, на полверсты, и увидели в кроне пихты что-то белое, большое.

– Полотнище «спасательного крыла»? – догадался фон Зеггерс.

– Оно самое! Я хотел снять, даже на дерево залез, но «крыло» там крепко застряло. Только клок оторвал, вот…

И он протянул большой обрывок тонкой светлой ткани.

– Осмелюсь доложить, герр капитан… – в точности по уставу встрял Витька и зачастил, дождавшись одобрительного кивка начальства:

– Я нарочно посмотрел – стропы «крыла» не порваны, а перерезаны, словно лейтенант на них повис, но до земли достать не мог, и пустил в ход нож. Потом мы осмотрели землю под «крылом» – и нашли острый сук, весь в запёкшейся крови. Сук надпилен, тоже ножом, примерно до половины, там даже опилки остались…

– Ясно. Упал, напоролся на сук, попытался освободиться – и тут-то его, надо полагать и нашла синерожая стерва Л'Тисс. Не пристрелил я её, когда мог, упустил момент – теперь вот аукается…

– Наверное, она и есть. – подтвердил Сёмка. – Мы решили ещё поискать вокруг, и снова нашли следы! Даже целых две дорожки – сначала кто-то легконогий, с маленькими ступнями, шёл по лесу, а потом он же тащил волоком мешок – то есть, лейтенанта. Ну, мы прошли по следам ещё, версты полторы, и нашли полянку, на которую садился крылан синерожих. Небольшой, лёгкий, вроде «стрекозы»…

– А откуда ты знаешь, что именно там садилось, маат? – недобро сощурился фон Зеггерс. – Может, это и не крылан, не «инсект» инрийский – а наоборот, наш флаппер? Скажем, лёгкая «оса» – не допускаешь такого?

Сёмка пожал плечами. На физиономии у него было написано полнейшее несогласие с начальственными предположениями.

– То-то… – фон Зеггерс понизил голос. – Накрепко запомни, парень: если уж докладываешь – то лишь то, в чём, а не разные-всякие фантазии!

Тут уж Сёмка не выдержал.

– И ничего не фантазии! Откуда тут «осе»-то взяться? И потом – от флапперов питательной смесью смердит. Я в ангаре на «Баргузине» сто раз видал, и хорошо эту вонь запомнил, её ни с чем не спутаешь. А тут пахло приятно – цветами какими-то, только не знаю, какими точно! Герр лейтенант Веденски говорил как-то, что от инрийских инсектов всегда так пахнет, вот я и подумал, что это непременно они. А что «стрекоза» – так полянка тесная, «виверне» там не уместиться, за деревья непременно зацепится! Да и вмятины в земле неглубокие, значит крылатка лёгкая был! А вы говорите – фантазии! Да я хоть сейчас голову положу, что так оно и было…

– Ну, ладно, ладно… – теперь фон Зеггерс говорил примирительным тоном. – Молодец, матрос, всё сделал правильно, и с выводами твоими я согласен. Значит, получается, что синерожая на «стрекозе» на той полянке села, а потом, когда свои дела в гроте закончила, оттуда на ней же и улетела?

– И лейтенанта с собой прихватила! – вставил Витька. – я думаю, она того, третьего, потому и прирезала, что в «стрекозу» он бы не влез. А оставлять живым не захотела, чтобы не рассказал чего не надо!

Фон Зеггерс покосился на парня неодобрительно: «а где положенное „осмелюсь доложить?..“», но замечания делать не стал. Мальчишки в самом деле отличились – им бы дисциплину подтянуть, и такими подчинёнными любой командир может гордиться. Ну ничего, время есть, он самолично этим займётся…

– Браво, мааты, хвалю!

Сёмка с Витькой торопливо вытянулись по стойке смирно.

– А теперь идите, приводите себя в порядок – мыться, стираться. Космы свои подстригите, а то обросли, как звери лесные! Завтра с утра прибывает эскадра, надо, чтобы весь личный состав был как с иголочки. И вот ещё что… – он посмотрел на Сёмку. – Карабин у вас один на двоих?

– Так точч!.. – хором ответили «матросы». – Один на двоих, дяденька… герр старший механик выдал!

– Пойдёмте со мной, дам ещё один. И обоим – ремни с подсумками и портупеями. Заслужили! Но учтите… – фон Зеггерс грозно нахмурился, – проверять состояние оружия буду самолично, каждый день – а случится недосуг, так Фельтке меня заменит. И не приведи вам бог, хоть малое пятнышко!..

Алекс Веденски много раз видел тяжёлые ударные флюгзайтраггеры, и даже бывал на их борту, но даже он был впечатлён зрелищем гиганта, выписывающим широкую дугу у них над головами. «Байерн», гордость Воздушного Флота Кайзер Райха был огромен – самый крупный из построенных когда-либо воздушных носителей флапперов, он скрывал в своих ангарах до полусотни тяжёлых «кальмаров», ещё столько же лёгких «ос», и полторы дюжины новомодных истребителей-трипланов. Такие были и на «Баргузине» – к сожалению, все они были потеряны в схватках со смертоносными «медузами» къяррэ, но сумели забрать с собой немало нападавших. Жаль, правда, самим къяррэ эти потери как слону дробина – если верить Фламбергу, в «медузах» нет живых пилотов, это не более, чем инструменты, щупальца, создаваемые кораблём-плывунцом по необходимости. Из этого, опять-таки, по словам Фламберга, следует один из недостатков «медуз» – они могут действовать только на небольшом удалении от корабля-матки, вёрст в тридцать, не больше.

Магистр вообще узнал много нового, изучив записки покойного инрийского учёного и прокопавшись в груде загадочного хлама, извлечённого из грота. Теперь он утверждал, что Тусклый Шар, одно из самых могущественных проявлений ТриЭс, недоступное до сих пор имперским учёным, и считавшееся до сих пор исключительным орудием инри, на самом деле создано не этой расой. Тусклый Шар, говорил магистр, придуман в невообразимой древности, когда не то что людей, но даже инри на Теллусе не было и в помине, а планета целиком принадлежала загадочной расе къяррэ. Это сейчас къяррэ в результате тысячелетнего противостояния, о котором людям неизвестно ничего, оттеснены в южное полушарие планеты. Их почти не осталось – жалкая горстка, тень былого величия, – но даже и в таком состоянии они представляют немалую опасность для инри. Некогда, когда къяррэ господствовали повсюду, Заброшенный Город – в те времена могущественная цитадель, выстроенная на месте крупного природного концентратора ТриЭс – был в десятки раз больше, и был опорой къяррэ на всём Северном материке. И недаром они предприняли попытку вернуться сюда – хотя, добавлял Фламберг, вряд ли къяррэ собирались обосноваться в Заброшенном Городе и попытаться таким образом вернуть себе былое могущество. Их привлекал невиданно мощный источник ТриЭс – но лишь для того, чтобы совершить некое действо, невозможное в иных условиях.

На вопрос профессора Смольского, «что это было за действие?» (Алекс, хоть и присутствовал при разговоре, но предпочитал молчать), Фламберг, заявил, что къяррэ искали проход на Старую Землю. Как, откуда они узнали о такой возможности – непонятно, но факт остаётся фактом: корабль-плывунец через заново созданный меж-мировой портал отправился в тот, другой мир, а люди с помощью фламберговой орбитали имели возможность наблюдать за его действиями на «той стороне». И досмотрели бы этот увлекательное представление до конца, каким бы он ни оказался, не вмешайся наездница Л'Тисс – созданный ею Тусклый Шар не только прервал этот сеанс «меж-мировой связи», но и произвёл некий дополнительный, куда более грандиозный эффект. «Пока я не могу что-то утверждать окончательно, – объяснял слушателям Фламберг, – но всё указывает на то, что она не просто разрушила созданный къяррэ меж-мировой портал – нет, она как бы зафиксировала его ТриЭс-отпечаток, и теперь сможет создавать его копии в любой точке Теллуса».

На вопрос «зачем ей это?», Фламберг пожимал плечами: погибший инрийский учёный не успел – а может, и не пожелал? – ставить каких-либо записей на этот счёт. Сам он с головой ушёл в работу – потребовал перетащить весь трофейный хлам во внутренний дворик, и с тех пор не вылезал оттуда, порой забывая даже принимать пищу. Вот и сейчас Фламберг не вышел встречать эскадру – не слишком разумно с его стороны, особенно, если учесть, что магистр намерен потребовать он командира «Байерна», капитана цур зее барон фон Клагге безоговорочного содействия своим планам. Что именно это за планы – Алекс в общих чертах представлял, и заранее предвкушал грандиозную склоку, в которую выльется подобное требование. Особенно если учесть, что там, на Большой Земле Фламберга до сих пор считают государственным преступником, мятежником и чуть ли не платным агентом инри – и чтобы оправдаться, понадобится нечто поубедительнее именной бляхи Осведомительной Канцелярии Кайзера. Фон Клагге известен скверным характером и чрезвычайным упрямством, из-за чего в Воздушном флоте барону прилепили не слишком уважительное прозвище «баран Клагге» – так что их ожидает то ещё представление…

«Байерн» завис над поляной между лагерем экспедиции и холмом, скрывающим руины Заброшенного города. Корветы сопровождения выстроились в круг полумилей выше, а ещё выше выписывали виражи палубные истребители-трипланы – за ними тянулись и таяли в воздухе белёсые шлейфы сгоравшего в трубе бустера-ускорителя мета-газа. У Алекса была мысль соорудить временную причальную мачту, но он вовремя от этого отказался – не в силах скромного личного состава экспедиции было построить из брёвен и проволоки, позаимствованной из обломков «Баргузина», вышку, достаточно высокую и прочную для приёма такого гиганта. Так что визитёры должны были спуститься в борта флюгзайтраггера на «кальмарах» – со снятым вооружением тяжёлый флаппер, кроме пилота, мог взять пятерых пассажиров. Вот три серебристые точки отделились от махины воздушного корабля и нырнули вниз; над поляной повисло густое жужжание маховых перепонок, и фон Зеггерс, командовавший почётным конвоем из матросов «Баргузина», зычно скомандовал «На караул!» Блеснули штыки, взлетел к плечу воздухоплавателя, палаш – ровно в тот момент, когда «кальмары» коснулись травы и замерли. «Ну вот, этот этап нашего путешествия позади… – подумал Алекс, – Что-то будет дальше?»

– Значит, город тут будут строить? – спросил Витька. Они сидели на склоне холма, а напротив, на большой поляне, соседствующей с лагерем, матросы с прибывшей эскадры ставили ряды армейских шатров, обустраивали кухни и навесы, ладили срубы, копали прямоугольные ямы под землянки. Другие стучали топорами в лесу – оттуда шагоход под управлением Фельтке то и дело притаскивал связки брёвен. Работа кипела, и мальчики, наученные опытом, не спешили включиться в её течение. Успеется ещё – и найдут, и припашут, а пока они наслаждались заслуженным отдыхом. Обшаривать овраги и буреломы на пять вёрст от холма, наносить их на карты вместе с молоденьким мичманом, помощником штурманского офицера «Байерна», намечать тропы, по которым могли бы передвигаться люди и повозки – тоже занятие не из лёгких. В повозки, правда, запрячь пока некого, да и самих повозок только две – собраны из разного хлама, оставшегося после падения «Баргузина» – но начальство довело до сведения, что из Новой Ладоги летят уже два больших транспортных корабля, и на их борту, в числе прочего, есть и мулы и даже лошади.

Другой первоочередной задачей было обследовать берега речки, протекающей в трёх верстах от Заброшенного Города. Речка эта, как, впрочем, и все прочие таёжные реки и ручьи, обещала превосходную рыбалку, и фон Зеггерс, назначенный временным комендантом «объекта», уже задумался, как бы разнообразить рацион свежей рыбой.

– Не город, а эту, как её… Сёмка наморщился. – следовательную станцию, во! Учёные тут будут жить, и драгуны, чтобы их охранять.

– Не следовательную, а исследовательскую. – поправил приятеля Витька. – А ещё, я слышал, профессор Смольский попросил губернатора Новой Онеги поискать желающих перебраться сюда. Мол, охотники нужны, лесорубы и прочий народ, который на границе тайги жить привык – ну, вроде как в станице Загорищенская. Оттуда особо будут брать, денег от казны дадут на обустройство тем, кто согласится, а ещё скарб всякий на обустройство – пилы там, топоры, косы, струмент плотницкий, даже ружьё двуствольное, охотничье! Скажешь, плохо?

– Так значит, всё же будет, пусть не город, а станица? – не сдавался Витька. – Слушай, давай нашим напишем, а? Один из корветов, что с «Байерном» пришли, завтра уйдёт в Новую Онегу, с почтой. Твой-то отец так и так сюда переберётся, с драгунами – а я своих позову, пусть тоже попробуют!

Сёмка с сомнением покачал головой. – Не, твой отец не согласится, и мать тоже будет против. Зачем им? Двор и так самый богатый на выселках, должность хорошая, лавку москательную недавно открыли – к чему такую благодать оставлять?

– А дядя Григорий? Они в запрошлом году погорели дочиста, только-только двор новый хотя ставить, а пока у нас перебиваются. Вот и начнёт на новом месте – небось, с казёнными деньгами-то проще будет! Он к тому же, охотник знатный, зверовщик – в Загорищенской каждую зиму у кума своего гостит, вместе промышляют соболя да лису. Напишу, пущай едет!

Сёмка подумал и согласно кивнул.

– А что, и пиши. Только дай мне потом пару строк приписать: так, мол и так, сын ваш извинения просит, что сбежал, ничего не сказавши. Но обратно никак пока нельзя, потому как при казённом деле состоит, шибко важном. Вот время будет – вернусь домой, проведаю, а пока никак!

Припиши. – кивнул Витька. – Дело хорошее, к родне надо уважение проявить. А я вот что-то опасаюсь: отец, когда сюда явится с шагоходами драгунскими, всыплет, небось, по первое число…

Сёмка энергично помотал головой.

– Не всыплет! Права такого не имеет. Ты теперь есть маат Воздушного Флота Кайзера, при форме, оружии. Даже зольдатенбух имеется, с печатью и подписью герра Веденски, как нашего главного воинского начальника! Полного права у твоего бати нет, чтобы тебе, казённому человеку ухи драть!

V

Теллус, Загорье.

Тайга, к востоку от

Опалового Хребта.

Жгучая зелёная жидкость, которую Л'Тисс вылила в рану на голени, оказала поистине волшебное действие. Дёргающая боль отступила; теперь Уилбур мог даже наступать на ногу – правда, осторожно и с опаской. И даже сам влез в «стрекозу», замаскированную на небольшой полянке в паре миль от холма с гротом. Лейтенант с трудом поместился в узком, рассчитанном на не слишком рослых инрийских наездников кокпите; плоские зелёные ленты, словно сами собой выросшие из сиденья, обвили и накрепко затянули его плечи с поясницей, и Л'Тисс пошла на взлёт. Некоторое время, за которое инсект преодолел по прикидкам англичанина около двух десятков миль, они шли на бреющем, едва не задевая верхушки кедров и пихт. Потом нырнули к самой земле и ещё мили три пролетели вдоль русла таёжной речки – лейтенант поразился, как умело наездница управляет своей «стрекозой», совершая резкие повороты на полной скорости так, что трепещущие маховые перепонки едва не касались покрытых хвоей лап таёжных гигантов.

Но всё кончается когда-то – закончился и этот захватывающий полёт. «Стрекоза» стремительно набрала высоту так, что кроны деревьев внизу превратились в кудрявый зелёно-бурый ковёр, и повернула на запад, к виднеющемуся на горизонте Опаловому хребту, отделяющему Загорье от Побережья с его городами и морскими портами.

Так они летели около часа; вершины Опалового хребта заметно приблизились, цепочка же невысоких холмов, один из которых скрывал в своих недрах руины Заброшенного Города, наоборот, растаяли без следа. В какой-то момент Л'Тисс повела «стрекозу» на посадку – они шлёпнулись на небольшую полянку в излучине ручья, где места едва-едва хватало, чтобы не зацепить при взлёте непролазные кусты малины и торчащие среди них чахлые деревца. Дальше стеной вздымался кедровник; Л'Тисс выбралась из кокпита, помогла вылезти пленнику и протянула ему объёмистую флягу и несколько сухих хлебцов.

– Восстанови силы человек. Нам ещё долго лететь, до самого Опалового Хребта.

Уилбур с опаской попробовал незнакомую пищу. Оказалось вполне сносно, хотя и слегка приторно – что-то вроде крекеров с орехами на меду. За безумными событиями последних суток он и не заметил, насколько проголодался, и мигом проглотил все три хлебца, собрав даже крошки. Наездница наблюдала за трапезой пленника с лёгким презрением – сама она ограничилась половинкой хлебца и единственным глотком.

Уилбур подобрал крошки, на ладони отправил их в рот, и запил из фляги – там оказалась обыкновенная вода, правда ледяная, словно только что набранная из лесного родника. От этой воды ломило зубы, и по телу разлилась неожиданная бодрость – Уилбур даже позабыл о боли в ноге (всё же не совсем прошла ещё…) и о своём положении пленного, и о полнейшей неизвестности, что ожидает его впереди.

Впрочем, последнее было, пожалуй, поправимо.

– Вы прилетели сюда с запада? Или с севера, как корабль къяррэ? Мы узнали, что его видели охотники недалеко от станицы Загорищенская, и решили разыскать…

– Весьма опрометчивый поступок. – усмехнулась наездница. – Вы, человеки, не знаете, с кем связались. Къяррэ, пожелай они, прихлопнули бы ваш воздушный корабль, как надоевшую муху.

– То есть, как вас? – Англичанин почувствовал себя лучше, слегка осмелел и не собирался уступать хотя бы и на словах. Он был готов к тому, что за этим последует жестокое наказание – но к его удивлению Л'Тисс, обычно раздражительная, не спускающая оппоненту малейшего намёка на возражение, лишь пожала плечами.

– Иного исхода и быть не могло. Чтобы справиться с единственным кораблём къяррэ, понадобится целая армада облачников, и ещё неизвестно, кто одержит верх. Что до твоего вопроса – нет, мы прилетели не с запада, а с Юга, преодолев Ветровой Шрам в Большом Барьерном Хребте. Земли между Опаловым хребтом и морем сейчас охвачены войной, и хотя ваша Империя терпит поражение за поражением, а её Воздушный флот отступил на север, к плавучим островам, пробиться в Загорье по-прежнему непросто. Это под силу либо крупному ударному соединению, вроде того, что разрушило вашу столицу, либо одиночному облачнику-разведчику, способному добраться до горных перевалов незамеченным. Как раз такой и будет ждать нас завтра на рассвете – так что сейчас есть время отдохнуть и набраться сил, человек Уилбур. И постарайся вспомнить всё, что ты знаешь о том, прежнем своём мире. Скоро тебя будут о нём расспрашивать, и если не хочешь испытать страдания – настоящие страдания, которые вы, человеки, и вообразить не можете, – ты скажешь всё. И тогда сможешь рассчитывать ещё немного пожить и даже получить награду… во всяком случае, от меня.

И одарила пленника двусмысленной улыбкой, продемонстрировав свои снежно-белые, хищно заострённые зубы, и узкий, иссиня-чёрный язык, слегка раздвоенный на самом кончике.

Сон не шёл. Уилбур устроился на спине, стараясь потревожить раненую ногу, и время от времени косился на лежащую рядом наездницу. Сегодняшний вечер обошёлся без изматывающей близости – обменявшись с пленником несколькими фразами, Л'Тисс сделала несколько глотков из фляги, легла и заснула – мгновенно, как люди не могут, зато могут кошки или собаки. Она была совсем рядом, только руку протянуть – он и протянул раз, или два, и всякий раз, когда до рукоятки ножа на поясе оставалось не больше полудюйма, она поворачивала голову и открывала свои пугающие алые глаза. Обмануть бдительность наездницы не удастся, это он уже осознал – а хоть бы и удалось, далеко не факт, что он сумеет со своей раной одолеть её в рукопашной схватке, даже пустив в ход нож. Горло им, видите ли, надо, каким-то хитрым способом… знать бы ещё – каким? И где гарантия, что и другие жизненно важные органы у инри расположены так же, как у людей, и он сможет поразить их клинком с первого раза? А второго не будет, это он ясно понимал, а потому оставил всякую мысль о нападении.

…интересно, она нарочно не стала связывать ему руки – хотела посмотреть, решится ли он, или окончательно сломлен, превратился в покорного раба, боящегося вызвать неудовольствие господина? Уилбур не знал ответа на этот вопрос – вернее сказать, предпочитал о нём не думать. Зато он точно знал, что даже если сумеет прикончить кровожадную наездницу – живым ему из тайги не выйти. В сумке, которую она извлекла из-под сиденья «стрекозы» осталось ещё два или три инрийских хлебца. Их можно растянуть на пару дней – а вот дальше что? Имея из оружия и снаряжения только нож, с раненой ногой, на которой за день и мили не пройти по здешнему бурелому… А если дикий зверь, волк или медведь? Они тут есть, лейтенант приметил ободранную кору на дереве – здесь чесал свой бок кто-то очень крупный и, может статься, вовсе не травоядный…

Имелась, правда, «стрекоза», а он, всё же пилот, хотя бы немного, но знакомый с управлением здешними аппаратами, оснащёнными маховыми перепонками. Но нет, этот номер тоже не пройдёт – перед тем, как взяться за рычаги, Л'Тисс пришлёпывала себе на лоб полупрозрачную зеленоватую блямбу, от которой в недра инсекта тянулся шевелящийся отросток – далеко не факт, что эта мерзость станет работать в паре с человеком, а проверять лейтенанту не хотелось. Ещё идиотом сделаешься, или чего похуже…

Вот и получается, что остаётся одно: лежать смирно и гадать, какие такие подробности о той, другой Земле (здесь её называют «Отчим Миром») захотят вытянуть из него соплеменники Л'Тисс? Отмалчиваться он, конечно, не станет, не хватало ещё навлечь на себя пытки, в которых эти гнусные создания наверняка знают толк! А вот что говорить, и о чём наоборот умолчать – об этом лучше подумать заранее, и подумать крепко. Скорее всего, их будет интересовать политика, армии, оружие… Что ж, придётся удовлетворить их любопытство – разумеется, сосредоточившись по большей части на предках здешних обитателей, бошах и русских. Не будет ведь особой беды, если мерзкие синелицые твари, попав на «ту сторону», вцепятся им в глотки? Можно, кстати, ещё и о турках рассказать – они ведь тоже воюют на стороне Центральных Держав, и даже крепко всыпали англичанам в Галлиполи. Вот и морская баталия, отрывок которые они с Л'Тисс наблюдали, прежде чем та запустила свой Тусклый Шар, происходила где-то в тех краях – он ясно видел красный со звездой и полумесяцем флаг на корме дредноута… Вот пусть османы, боши, русские и прочие австрияки и разбираются с нашествием из другого мира, решил лейтенант, уже засыпая – даст Бог, Британская Империя и из этого сумеет извлечь выгоду! А если что – наверняка подвернётся какая-нибудь счастливая случайность, как в захватывающем романе англичанина Герберта Уэллса, когда грипп выкосил до единого всех кровососов-марсиан, совсем, было, завоевавших и покоривших нашу планету. Иначе ведь и быть не может – Святой Георгий по-прежнему хранит старую добрую Англию, и его, лейтенанта Уилбура Инглишби вместе с ней…

Жуткие ожидания лейтенанта не сбылись – возможно, из-за того, что он вовремя принял верное решение? Когда «стрекоза» поймала своим суставчатым телом швартовочную петлю, спущенную из нижнего люка в пухлом теле малого «облачника», и Уилбуру, изрядно продрогшему (поиск пришлось вести на изрядной высоте, около трёх миль, то и дело ныряя в облака, где одежда немедленно пропитывалась волглой сыростью) помогли выбраться из кокпита, его тут же отвели в помещение, которое он определил для себя, как карцер. Кирпичной кладки или бетона тут, правда, не было, стены были выпуклыми и подавались при нажиме, подобно стенкам мета-газовых мешков – а может, это они и были, и в качестве узилища инри использовали подходящий закуток, зажатый между несущими ёмкостями своего воздушного корабля? Дверь, во всяком случае, здесь имелась – не дверь даже, и уж тем более не люк или решётка, а нечто вроде толстой мембраны, которая лопнула, пропуская пленника внутрь и немедленно срослась за его спиной, не оставив и следа от отверстия. Лейтенант поковырял мембрану ногтём – материал оказался упругим, чрезвычайно прочным и, к тому же, полупрозрачным – сквозь мембрану неясно просвечивали потолочные шары, освещающие коридор, и размытая фигура часового инри по ту сторону. Но, в отличие от стен «карцера», мембрана была испещрена зеленоватыми пульсирующими прожилками – видимо, она была в некотором смысле живой, как, впрочем, и многое на корабле инри.

Ждать пришлось довольно долго. За это время Уилбура накормили, причём тарелка, полная буро-зелёной смеси с запахом свежескошенной травы, была передана ему через возникшее на несколько секунд отверстие в мембране. Ложки ему не дали, пришлось унизительно отхлёбывать баланду через край. Когда он покончил с этим блюдом, мембрана снова лопнула, и лейтенанту протянули два уже знакомых хлебца и большую кружку с водой. Он обратил внимание на материал кружки – как и тарелка, она была сделана из очень тонкого, но чрезвычайно прочного дерева.

Утолив голод, англичанин не заметил, как его сморил сон – выматывающий полёт выпил из него все силы, а незнакомая пища оказалась неожиданно сытной. Проснулся он от того, как его бесцеремонно трясли за плечо – наездница Л'Тисс, ну конечно! Не говоря ни слова, она сделала ему знак сесть и ловко сменила повязку – причём и на этот раз в ход пошло зелёное жгучее снадобье из пузырька. Произведённый им целительный эффект оказался куда сильнее, чем от любого лекарства, с которыми лейтенант имел дело до сих пор. Рана от заострённого сука, ещё недавно гангренозно-чёрная, уже почти затянулась, можно было даже опираться на раненую ногу. Но этого ему делать не пришлось – по знаку Л'Тисс, в «карцер» вошли двое инри и, подхватив пленника под руки, поволокли по коридору вслед за наездницей. Обращались с ним достаточно бережно, буквально несли на руках, не позволяя лишний раз коснуться раненой ногой пола. Шагов через двадцать (коридор, машинально отметил англичанин, тянулся в недрах облачника, между такими же мета-газовыми мешками, что образовывали стенки его узилища) они миновали широкий то ли люк, то ли лаз. Лейтенант, уже воспрянувший духом, вывернул шею, заглядывая туда – и обнаружил довольно широкое помещение, к потолку которой были подвешены две «стрекозы» со сложенными маховыми перепонками. От люка к инсектам вели лёгкие мостки, состоящие из плотно переплетённых отростков, вроде стеблей тростника. Пола же не было вовсе – вместо него внизу плыли облака, из которых кое-где выглядывали верхушки заснеженных скал. Оттуда на лейтенанта пахнуло ледяным холодом – всё понятно, «облачник» набрал высоту, чтобы незамеченным преодолеть Опаловый хребет и выйти к Побережью и дальше, к океану. Отсюда по прикидкам до береговой линии было миль четыреста – при обычной скорости инрийских разведывательных кораблей, облачник преодолеет это расстояние за несколько часов. Если ничего не помешает, конечно.

Теллус,

На борту «облачника»

«Обсидиановый гребень».

В рубке (или, правильнее сказать, на капитанском мостике?) облачника пахло смесью грозовой свежести, ароматов свежескошенного луга и всепроникающего амбре мета-газа – Уилбур уже привык, что этот запах преследует любого, оказавшегося на теллусийском воздушном корабле, неважно людьми он построен, или инри. В остальном же на мостике малого разведывательного «облачника» «Обсидиановый гребень» многое было похоже на ходовой мостик «Баргузина» – огромные панорамные стёкла-иллюминаторы, закреплённые по стенам приборы в бронзовых и латунных корпусах, серебристые рамки с натянутыми на них зеленоватыми плёнками-мембранами. Подобие планшетных карт, только не нарисованных на бумаге, а показывающих живое, движущееся изображение, которое к можно приблизить или отдалить, превратив схематическое изображение местности в вид с высоты птичьего полёта. Лейтенант не был уверен, способны ли на такое приборы воздушных кораблей КайзерРайха. Может и способны, ведь в Империи немало подходящих специалистов, один мессир Фламберг чего стоит – но всё же они наверняка уступают творениям инри, которые этим ТриЭс только что не дышат.

Вот и сейчас Уилбур Инглишби стал свидетелем трюка, подобного которому ни разу не видел не на борту старичка «Баргузина», не даже в штабе Воздушного Флота, где ему пару раз довелось побывать. Л'Тисс, оставив пленника на попечение инри-охранников, подошла к высокому инри с острым, длинным даже для этой расы лицом, одетым в богато разукрашенный мундир (Уилбур сразу определил его для себя как капитана облачник) и подала ему небольшой цилиндрический футляр, сделанный, судя по густо-жёлтому отливу, из чистого золота. Капитан-инри отвернул крышку и вытряхнул содержимое в бронзовую чашу, закреплённую на небольшом кронштейне под одной из плёнок-«планшетов». Содержимое оказалось неожиданным – зелёная полупрозрачная масса, полужидкая, тягучая, вроде не слишком густой смолы. Уилбур пригляделся – от дна чаши к раме «планшета» вела тонкая прозрачная трубочка, сразу наполнившаяся зеленоватой массой. Другой инри, в мундире попроще, провёл рукой над плёнкой, пропел несколько отрывистых фраз на инрийском. Планшет ярко вспыхнул, загудел – и вместо плёнки возникло цветное, объёмное, словно окно, открытое в иную реальность, изображение.

Море, всё в барашках волн – тёмно-синяя вода, ярко-голубое небо над ней. На воде серый утюг большого военного корабля – дым валит из двух толстых труб, стволы огромных пушек, попарно торчащих из четырёх башен, беззвучно выплёвывают языки пламени вперемешку с клубами дыма. Дальше – ещё один корабль, лёгкий крейсер с частоколом из четырёх длинных, тонких труб на палубе и острым, заваленным вперёд, как у клипера, форштевнем – тоже ведёт огонь. Лейтенант, И ещё одна деталь, не вполне типичная для морских баталий Великой Войны – над крейсером завис дирижабль, похожий на гигантского жука-плавунца ярко-алого цвета. Вокруг него, перед ним, под ним лопаются в воздухе ватные облачка противоаэропланных снарядов – зенитные плутонги обоих кораблей ведут по чужаку беглый огонь изо всех стволов.

Лейтенант сразу узнал корабли – «Гебен» и «Бреслау», чью схватку с «плывунцом» къяррэ он уже имел удовольствие наблюдать вместе с Л'Тисс. Тогда он не смог досмотреть занимательное представление до конца – потерял сознание от раздирающей ногу боли. А когда пришёл в себя – всё было уже кончено. Изображение, как и связь, установленная между Теллусом и Старой Землёй, пропало, с ними покончил созданный наездницей Тусклый Шар. Тогда Уилбуру даже не пришло в голову спросить, чем закончился этот бой. Что ж, теперь он мог сполна удовлетворить своё любопытство.

А посмотреть было на что: вот вспышка взрыва рванула бок воздушного корабля, и из образовавшейся прорехи потёк густой шлейф то ли пыли, то ли газа ярко-алого цвета. Уилбура невольно передёрнуло – он то знал, чем грозит физический контакт с этой субстанцией. А зенитчики к тому моменту уже пристрелялись, и снаряды всё чаще лопались вплотную к блестящему, словно покрытому хитиновой чешуёй боку «плывунца», и каждый раз это вызывало новые и новые извержения багровой пыли. Кораблю къяррэ всё труднее было держаться в воздухе – похоже, вместе со смертоносной субстанцией, он терял и подъёмную силу. Вот «плывунец» опустил округлое рыло – Уилбур ясно разглядел, что «вёсла»-перепонки уже разорваны снарядами, – и быстро пошёл вниз. «Бреслау» повалился в крутую циркуляцию, пытаясь уйти от столкновения, но не успел. Бесформенная алая блямба, в которую к тому моменту уже превратился «плывунец» ударилась о корпус в районе мостика, и переднюю часть крейсера, от полубака до третьей дымовой трубы, сразу заволокло алым туманом.