Читать онлайн Король Аттолии бесплатно

В дверях стоял король. Верховный правитель всех земель Аттолии, помазанный на царство жрецами и жрицами, признанный отец народа, повелитель баронов, которые один за другим присягнули ему на верность, бесспорный и абсолютный властелин всей страны. Багровые опухшие губы соперничали цветом с изысканной пурпурной вышивкой на воротнике.

– Другие на твоем месте преклонили бы колено, – произнес король, и Костис, застывший как громом пораженный, запоздало рухнул.

Эта книга посвящается Элизабет Кретти, с благодарностью. Без ее неустанных усилий она не была бы написана

Пролог

Королева ждала. Сидя у окна, смотрела, как в долгих сумерках разгораются городские огни. Солнце зашло уже несколько часов назад, а темнота еще не сгустилась. Настоящая тьма и не наступит, разве что спрячется кое-где в неосвещенных уголках. Фонари будут гореть всю ночь, люди станут ходить от одного празднества к другому и с наступлением нового дня вернутся, пошатываясь, домой. Празднуют они, с вином, музыкой и танцами, день, которого уж и не чаяли дождаться. День королевской свадьбы. Королева сидела у окна, смотрела на огни, слушала музыку и ждала мужа.

В Аттолии в первую брачную ночь женщина сама приходит к мужу. А в Эддисе мужчина приходит к невесте. Они решили поступить по обычаям Эддиса. Тогда соотечественники ее мужа увидят, что супруга покоряется правилам его страны, но аттолийцы сочтут, что королева по-прежнему пренебрегает традициями своей родины. Это была осторожная игра смутных теней и полунамеков, но в основе ее лежало очень простое событие: два человека решили связать свои судьбы. Сегодня она передавала власть над своей страной Эвгенидесу, а тот отказался от всех своих чаяний ради того, чтобы стать ее королем.

* * *

На широкой лужайке под окнами дворца стояли столы, горели фонари в цветных бумажных абажурах. Орнон, посол Эддиса, подавил зевок, а затем и улыбку, поразмыслив над тем, какое будущее ждет бывшего эддисского вора. Они с Эвгенидесом были давними соперниками, и мысленные картины того, как свободолюбивый вор не может вздохнуть, связанный по рукам и ногам бесчисленными придворными обязанностями, согревали послу сердце. Они приносили куда больше радости, чем любая мелкая месть, которую сумел бы измыслить сам Орнон. Королева Эддис, сидевшая поодаль, прочитала его мысли и наградила своего посла таким взглядом, что он невольно выпрямил спину, отхлебнул глоток вина и обратил свою улыбку к соседям по столу.

* * *

В это время на дворцовой стене нес караул молодой гвардеец. Он смотрел на город и видел примерно то же самое, что и королева Аттолии из своего окна. Ему пришлось пропустить праздник, однако пьянство и драки не сильно привлекали его, поэтому он ничего не имел против. Юноше нравилось стоять высоко над дворцом. В одиночестве, вдалеке от казарменного шума и гама, у него появлялось время подумать. Больше всего он любил нести караул на самом верху дворцовых стен. Опасности ниоткуда не ожидалось – в гавань не могли зайти корабли Сауниса, с гор на другой стороне долины не спустится вражеская армия. Самый опасный враг Аттолии в эту минуту находился во дворце и, пожалуй, больше не мог считаться врагом. Костис мог бы с тем же успехом спокойно проспать эту ночь. Тем не менее, увидев подошедшего капитана, он вытянулся по стойке смирно.

– Костис, – сказал капитан, – тебе приходится пропускать пир.

– Вам тоже, господин.

– Я не против. – В голосе капитана не звучало никаких эмоций.

* * *

Той же ночью, когда официальные банкеты во дворце уже отгремели и шумное веселье откатилось вдаль по улицам города, секретарь архивов лениво перебирал бумаги у себя на столе. У него было немало причин опасаться нового короля. Недавно он побеседовал с королевой с глазу на глаз и предложил обсудить способы ограничить власть короля. Эвгенидес слишком молод, он неопытен, порывист и наивен. Когда влияние эддисских советников иссякнет – а это неизбежно случится, – его легко будет держать в узде. В ответ королева пронзила его взглядом, из которого Релиус сразу понял, что сильно превысил свои полномочия, и с извинениями удалился. Он предоставит королеве самой решать судьбу короля, однако не станет притворяться перед самим собой, будто ему совсем не страшно.

Глава первая

Костис сидел у себя в комнате. На столе перед ним лежал листок бумаги, на котором полагалось написать рапорт о вверенном ему взводе. Он нацарапал первые несколько предложений, а дальше начал писать письмо отцу. Оно начиналось строчкой «Я должен объяснить свои поступки» и на этом обрывалось. Костис не мог объяснить свои поступки. Он потер лицо и еще раз попытался облачить рвущие душу мысли в холодные слова и строгие фразы.

Он окинул взглядом комнату. Полный беспорядок. На полу валяется опрокинутый сундучок с одеждой. Стоявший поверх него поднос с пуговицами и прочей мелочевкой брошен на пол возле кровати. Его содержимое: запонки, запасные пуговицы, небольшая фигурка бога-покровителя – рассыпано по всей комнате. Исчезли книги. Их было три. Вероятно, кошелек с последними оставшимися монетами тоже не найдется. Напрасно он хранил деньги в комнате, лучше бы отдал своему другу Аристогитону. Исчез и меч, висевший на стене. Его тоже надо было отдать Арису.

Двое солдат, которые привели, чуть ли не притащили его за локти с учебного плаца, забрали из комнаты все острое. Они были ветеранами и прослужили в гвардии почти всю жизнь. Обыскали его сундучок, скинули с узкой кровати тонкий матрас и одеяло. Один из них сорвал с Костиса меч и смахнул с подоконника нож, другой собрал все бумаги и смял их в кулаке. Не бросив на него больше ни единого взгляда, ушли. Костис перевернул табуретку, поставил на все три ножки. Оставили две застежки для плаща – простую, повседневную, и нарядную, с янтарной головкой. Он немного удивился. Нарядная пряжка имела форму фибулы со стержнем в четыре дюйма в длину и толщиной с кукурузный стебель. Захоти Костис воспользоваться ею, она бы сработала не хуже меча. Сгодилась бы даже меньшая из пряжек; два дюйма в нужном месте – и достаточно.

Пока Костис без особой цели размышлял над достоинствами пряжек, штора, прикрывавшая дверь, откинулась, и вернулся один из солдат. Торопливо расшвырял ногами вещи, раскиданные по полу, быстро отыскал пряжки. Схватил их, окинул взглядом пол – не завалялись ли еще. Заметил ремешки на сандалиях и тоже забрал. Бросил взгляд на Костиса, презрительно покачал головой и ушел.

* * *

Костис снова опустил глаза на письмо. Это был чуть ли не единственный листок бумаги, который ему оставили. Не следует тратить его впустую. Однако он не знал, как объяснить свои поступки отцу, если он не может их объяснить даже самому себе. Он нарушил священную присягу, в одно мгновение загубил свою карьеру, жизнь, а может быть, и семью. Он мысленно перебирал недавние события и сам не мог поверить, что картины, сохранившиеся в памяти, произошли на самом деле.

* * *

Миновал полдень. Он сидел над письмом с утра и до сих пор не написал ни строчки. Клонившееся к закату солнце заглянуло в узкое окно и наполнило тесную комнату светом. Потом опустилось за крышу казармы – и сразу наступили сумерки, лишь из узкого двора между корпусами пробивались отраженные лучи. Костис ждал королеву. Она впервые после свадьбы покинула дворец и поехала на охоту. В полдень она позавтракает в одном из охотничьих домиков и вернется ближе к вечеру.

Костис встал с табуретки и в сотый, в тысячный раз прошелся из угла в угол. Когда она вернется, ему вынесут приговор – скорее всего, смертный. Но хуже смерти будет, если она решит, что он замешан в каком-нибудь заговоре и что хоть один человек из его семьи заранее знал об этом поступке. В таком случае его родным придется покинуть уютную ферму неподалеку от Помеи в долине Геды. Всем до единого – не только отцу и сестре, но и дядьям, тетям, двоюродным братьям и сестрам. Их собственность будет передана в казну, и из землевладельцев они будут низвергнуты в класс охлоса. Если повезет, станут торговцами, если нет – нищими.

Конечно, даже он сам не мог предвидеть того, что случится. Ему и в голову не приходило, что он навлек на свою голову столько бед, но сейчас это не имело значения. Костис подумал о бумагах, которые у него отобрали, и стал вспоминать, есть ли в них хоть слово, которое можно трактовать как намек на измену. Секретарь архивов способен разглядеть измену где угодно. Малейший намек на заранее составленный план – и вместо виселицы Костиса ждут пытки. Он прекрасно понимал: когда дело доходит до пыток, Истина, с самого начала никому особо не интересная, становится совсем не нужна.

* * *

Он подошел к окну и окинул взглядом казарму, скрытую в тени. Вскоре затрубят предвечерние горны, сменится караул. Ему положено быть на городской стене. За спиной звякнули кольца шторы, прикрывавшей дверь. Костис обернулся, чтобы встретить людей, которые отведут его во дворец.

Стражников не было. В дверях стоял король. Верховный правитель всех земель Аттолии, помазанный на царство жрецами и жрицами, признанный отец народа, повелитель баронов, которые один за другим присягнули ему на верность, бесспорный и абсолютный властелин всей страны. Багровые опухшие губы соперничали цветом с изысканной пурпурной вышивкой на воротнике.

– Другие на твоем месте преклонили бы колено, – произнес король, и Костис, застывший как громом пораженный, запоздало рухнул. Следовало бы еще и опустить голову, но он не мог отвести глаз от королевского лица. И только ответный взгляд повелителя вывел его из забытья. Он наконец-то потупился.

Король шагнул к столу, и Костис уголком глаза разглядел у него в руке кувшин. Один палец продет сквозь ручку, другие – сжимают две чаши. Король поднял их к столу, поставил сначала кувшин. Легким взмахом подкинул одну из чаш в воздух и, пока она крутилась, осторожно опустил вторую на стол. Поймал первую на лету и аккуратно установил рядом. Двигался он небрежно, как будто такое жонглирование было у него в крови. Тем не менее к этому приходилось прибегать вынужденно, потому что рука у короля была всего одна.

От стыда Костис закрыл глаза. Все события этого дня, казавшиеся кошмарным наваждением, вдруг нахлынули с невыносимой отчетливостью, о которой красноречиво говорила отметина возле королевского рта. На ней ярко отпечаталась каждая костяшка кулака Костиса.

Эвгенидес заговорил:

– Не далее как два месяца назад ты клялся всей своей жизнью защищать меня и мой трон. Разве не так?

Костис обмяк, словно тряпичная кукла:

– Так.

– Может быть, это некий неведомый мне аттолийский ритуал? Мне полагалось защищаться?

У него всего одна рука. Как он мог защититься от человека намного выше и тяжелее его, а главное – от человека без травм?

– Прошу вашего прощения.

Эти слова были данью вежливости. В такой ситуации они прозвучали неестественно даже для ушей самого Костиса, а король лишь коротко невесело рассмеялся:

– Мое прощение, Костис, не пустая любезность. Оно сейчас имеет очень большой вес. Королевское прощение спасло бы тебе жизнь.

Получить королевское прощение будет невозможно.

– Я всего лишь хотел сказать, что мне очень стыдно. – Костис тщетно пытался объяснить то, чему объяснения не было. – Я бы никогда, ни за что… Я… Я…

– Обычно не нападаешь на калек?

От стыда у Костиса перехватило горло. Он услышал, как в чашу наливают вино.

– Положи матрас обратно на койку, сядь и выпей.

Костис послушался. Руки и ноги словно одеревенели. Он взял чашу и осторожно опустился на край койки, побаиваясь сидеть в присутствии короля. А сам король уже уселся на табуретку, привалился спиной к стене, вытянул и скрестил ноги. Костису пришло в голову, что он больше похож на подмастерье после кабацкой драки, чем на короля. Костис отпил глоток и удивленно заглянул в чашу. Вино было охлажденное. Сладкое и прозрачное, словно жидкий солнечный свет. Ничего лучше Костис в жизни не пробовал.

Губы короля медленно растянулись в улыбке.

– Это вино – королевская привилегия. Осторожнее, оно не разбавлено. Ты сегодня поел?

– Нет, ваше величество.

Король крикнул кому-то невидимому, и через мгновение в коридоре послышались шаги. Штора отдернулась. На пороге стоял Лаэкдомон, гвардеец из взвода Аристогитона. Арис был Костису другом. Вряд ли ему нравится стоять здесь на карауле со своим взводом. Король велел принести еды из солдатской столовой. Лаэкдомон кивнул с презрительным видом и удалился.

– Я бы охотно обошелся без этого преданного слуги, – тихо сказал король Костису. – Наверняка решит, что еда предназначена для меня, и принесет черствую буханку и маслины в банке.

Костис разделял его мнение о Лаэкдомоне. Этот гвардеец ему не нравился. Лаэкдомон был мрачноватым и надменным, и Костис радовался, что не служит с ним в одном взводе. Арис тоже его недолюбливал, однако чаще жаловался на другого своего подчиненного – Легаруса, наградив его прозвищем Писаный Красавец. Помимо миловидного личика, для неприязни была еще одна причина: Легарус происходил из семьи землевладельцев, а Аристогитон – нет. Но, какой бы знатной ни была его семья, Легарус никогда не дослужится даже до взводного командира. И из-за этого во взводе Аристогитона часто возникали стычки.

Король прервал его блуждающие мысли:

– Скажи мне, Костис, почему люди упорно предлагают мне еду, с которой я не могу справиться, а потом изображают оскорбленную невинность, когда я напоминаю, что не могу сам ее нарезать? Или открыть банку? Или намазать мягкий сыр ножом?

Потому что ты выскочка, козлоногий варвар, который похитил королеву Аттолии и вынудил ее взять тебя в мужья, подумалось Костису. Потому что у тебя нет никакого права называться королем. Но вслух он лишь произнес:

– Не знаю, ваше величество.

Эвгенидес, видимо, прочитал его мысли и нашел их забавными. Он рассмеялся. Костис скрыл смущение за еще одним глотком вина. Оно несло прохладу и помогло растопить туго сжавшийся внутри комок отчаяния.

– Костис, откуда ты родом?

– Из Ортии, ваше величество. Из долины Геды, чуть выше Помеи.

– Большая у вас ферма?

– Не очень большая, но мы давно ею владеем.

– Дом Орментьедесов, верно?

– Да.

– Ты младший сын?

– Мой отец – младший сын в своей семье.

– И ты надеялся получить землю в награду за службу?

Костис потерял дар речи. Лишь кивнул.

– Костис!

Юноша поднял глаза.

– Если это не заранее спланированная измена, королева не станет отбирать землю.

Костис махнул рукой, не зная, как облечь свои мысли в слова. Убедить короля, что на самом деле преступление далеко не такое существенное, каким кажется.

– Я король, – мягко напомнил Эвгенидес.

Костис кивнул и отпил еще глоток. Если Эвгенидес и впрямь самовластный правитель Аттолии, то почему они оба сидят и ждут королеву? Возможно, король и на этот раз прочитал мысли Костиса, однако виду не подал. Лишь встал и наполнил бокал Костиса. Юноша вздрогнул, не зная, как себя вести, когда сам король ему прислуживает. Может быть, надо было остаться стоять, когда король велел сесть? Может, надо было самому налить себе королевского вина? Но, пока он терзался нерешительностью, король уже поставил кувшин на стол и уселся обратно на табуретку.

– Расскажи мне о ферме, – велел король.

Этот разговор казался таким же наваждением, что и все события сегодняшнего дня. Запинаясь, сам себе не веря, Костис нащупал опору в привычке к субординации и сделал как велено. Стал рассказывать об оливковых рощах и кукурузных полях, о доме, где жил с отцом и младшей сестрой. В паузах между словами прихлебывал вино, и король снова наполнил ему чашу. Жест получился не таким пугающим, как в первый раз. Костис вспоминал ферму, и слова приходили гораздо легче. Когда Костис был еще маленьким, отец поссорился с главой семьи – своим двоюродным братом, и им пришлось переехать из главной усадьбы.

– Твой отец проиграл в той ссоре?

Костис пожал плечами:

– Отец говорил: хуже проигрыша в семейной ссоре может быть только одно – выиграть в ней. Он сказал, что одна из наших плотин не выдержит весеннего паводка. Так оно и случилось. И нам пришлось уехать.

– Не очень-то справедливо.

Костис опять пожал плечами. Его это устраивало. Дом был маленький, предназначался для одного из управляющих фермы, зато свой собственный. Костис был рад оказаться подальше от бесчисленной родни.

Король понимающе кивнул:

– Я тоже со своей родней плохо уживался. Однажды они сунули меня головой в бочку с дождевой водой и держали там, пока я не повторил несколько гадостей о своей семье. Я бы не смог признаться в этом никому, кроме тебя. – Он отпил вина. – В последнее время мы с родичами стали ладить лучше. Может, рано или поздно это случится и с тобой. Когда станешь повзрослее.

Костис допил вино и задумался: это кем же надо быть, чтобы простить своей родне такую выходку. Он пожал плечами. Король говорил словно старик, дающий советы ребенку. Официальный отец народа, подумалось Костису, был моложе его самого, а ведь и сам Костис был очень молод для взводного. Да и вообще, вряд ли отношения с родичами успеют сложиться как-то иначе, ведь его, Костиса, к утру уже не будет в живых. Без сомнения, потому король и откровенничал без опаски.

Король еще раз наполнил Костису бокал.

А снова сев, сказал:

– Не сдавайся так легко, Костис. Расскажи, почему ты меня ударил.

Костис чуть не поперхнулся вином.

– Может быть, вспомним все по порядку? Ты со своим другом вошел в ворота, повторяя все оскорбления, какие, без сомнения, слыхал от моего дражайшего лакея Седжануса. Он, как я понимаю, прошлой ночью пьянствовал где-то в городе со своими давними дружками из гвардии. Аристогитон наверняка пропустил все веселье. Он стоял в карауле?

– Он из охлоса. Его семья не владеет землей. Седжанус не стал бы с ним пить.

– Но ведь твоя семья из патрициев? И вы с Арисом дружите?

– Да.

– К несчастью, арка в воротах прекрасно усилила твои слова. Я решил проявить великодушие и сделал вид, что ничего не слышал.

– Да, ваше величество.

– Я разговаривал с Телеусом, верно? Он подозвал тебя к нам. Мы как могли старались загладить неловкость. Помнишь? Мы обсуждали, следует ли мне тренироваться с гвардейцами.

– Да, ваше величество.

– И ты… – подтолкнул Эвгенидес.

– Ударил вас, ваше величество, – вздохнул Костис.

Он подтащил короля к себе и с размаху заехал кулаком в испуганное лицо. Король упал на сухую землю тренировочной площадки и остался кататься в пыли, вопя, ругаясь и пачкая тонкую белую рубашку.

– Почему?

– Не знаю.

– Как это можно – не знать, почему ты ударил человека?

Костис покачал головой.

– Наверно, дело в каких-нибудь моих словах. Да?

– Не знаю.

Неправда. Он знал. Король выражал сочувствие Телеусу – мол, его гвардейцы ни на что не годны, так как не смогли предотвратить похищение собственной королевы.

– Нельзя не признать, Костис, что я и впрямь утащил ее прямо у вас из-под носа.

– Дело не в ваших словах. В-ваше величество, как всегда, совершенно правы, – пролепетал Костис, задыхаясь от ненависти к нему.

– Тогда в чем же? – не унимался король. – Скажи мне, Костис, в чем?

Костис сам не понимал, как у него повернулся язык сказать следующую фразу. Наверно, дело было в том, что он уже смирился с гибелью и не хотел умирать с ложью на устах.

– В том, что вы не похожи на короля.

На лице короля отразилось изумление.

Костис продолжал, все сильнее распаляясь:

– Седжанус называет вас идиотом, и он прав. Вы даже понятия не имеете, как должен выглядеть король, и уж тем более – как он должен себя вести. Вы ходите не как король, стоите не по-королевски, даже на троне сидите как… как подмастерье в трактире.

– И что?

– И то…

– Ты перепутал меня с одним из своих родичей?

Костис ринулся дальше:

– А то, что Телеус говорил чистую правду. Нечего вам тренироваться с гвардейцами. Тренируйтесь лучше с никчемными придворными аристократами или вызовите эддисский гарнизон, и пусть они вас учат сколько хотят.

– Во дворце нет ни одного эддисского солдата, – напомнил король.

– Они стоят в получасе отсюда, в порту Тегмиса. Рассыпаны по всей стране, как гнойники. Можете послать за ними. А мы – гвардейцы королевы, и оставьте нас в покое. Телеус прав. Нечего вам…

Потрясенный собственными словами, Костис протянул руку к чаше, чтобы отпить еще глоток, и удивленно умолк. Чаша была пуста. Он покрутил ее в пальцах и задумался. Сколько раз король ее наполнял? «Ты сегодня поел?» – спросил король и послал за едой, которую так и не принесли и, ясное дело, принесут нескоро. Сколько чаш неразбавленного вина он уже осушил? Достаточно, чтобы суставы обмякли, а голова пошла кругом. И развязался язык. Он поднял глаза и поймал мягкий, вопросительный взгляд короля.

А ведь он не идиот, что бы там ни говорил Седжанус. Он хитрый мерзавец.

– Кто внушил тебе эти мысли? – тихо спросил король.

– Никто, – огрызнулся Костис.

– Телеус? – подсказал король. – Скажи, что Телеус, и будешь помилован.

– Нет! – заорал Костис. Вскочил на ноги, стиснул кулаки. Сам не заметил, как выронил чашу, она упала на пол и разбилась. Лицо пылало от ярости и от вина. В этот миг раздвинулась штора на двери.

Вошла королева.

Костис ахнул, словно из него вышибли дух. Он и не слышал, как она прибыла. Посмотрел на Эвгенидеса – тот все так же сидел на табуретке. Громкие крики Костиса не отвлекли короля. Он наверняка слышал шаги в коридоре. Потому и говорил тихо, чтобы те, кто приближался, не услышали его. Зато Костиса наверняка все прекрасно слышали. Слышали, как он кричит на короля. Как бьет посуду. А теперь увидели, как он с угрожающим видом стоит над королем.

Костис судорожно вздохнул. Ему хотелось прибить короля. Хотелось плакать. Он рухнул на колени перед королевой и опустил голову чуть ли не к полу, спрятал лицо в руках, все еще сжатых в кулаки, сгорая от ярости и горького, горького стыда.

Глава вторая

Над головой Костиса раздался голос королевы:

– Будь добр, объясни, с какой стати я должна прийти в казармы поговорить с моим гвардейцем.

И Эвгенидес столь же спокойно ответил:

– Могла бы вызвать его к себе.

– И ты бы тоже пошел? Потащился хвостиком?

– Я что, веду себя не как подобает королю? Костис тоже об этом только что сказал.

– Да, мой король, многие твои поступки совсем не подобают королю. И один из них – выслушивать это от своего гвардейца.

Эвгенидес воспринял упрек без единого слова.

– Ты не приказал его повесить, – молвила королева.

Костис с трудом поборол желание упасть на живот и подползти к королеве. Никогда еще он не чувствовал такой беспомощности. Он был как муха в паутине: чем больше трепыхаешься, тем быстрее придет конец.

– Не приказал, – подтвердил король. Костис неслышно молился. – Я не хочу его вешать. – Надежды Костиса разбились вдребезги. Он проклинал себя за то, что хоть на миг поверил, будто король не станет отбирать ферму у его семьи.

– Не стоит вмешиваться в работу правосудия, – предостерегла королева.

– Ну хорошо, – небрежно бросил король. – Повесь их обоих.

– Его и кого еще из моих верных слуг, о мой король? – Она ни на миг не повысила голос, ее слова были холодны и выверенны, и под ее гневом Костис, все еще стоявший на коленях, содрогнулся.

– Телеуса, – пожал плечами король, и королева умолкла.

– Значит, это все-таки был злой умысел, – наконец произнесла она.

Спаси боги их обоих, не было тут никакого злого умысла. Костис осторожно оторвался от пола.

– О моя королева, – заговорил он как можно спокойнее, глядя снизу вверх в ее лицо, обращенное к нему с высоты. Он бы что угодно сделал, лишь бы не привлекать ее внимание.

– У тебя есть что сказать? – удивленно молвила она таким тоном, как будто ее собака внезапно села и попросила выслушать.

Напрасно он назвал ее «моя королева». Надо было сказать «ваше величество». Для всех, кто бы ни обращался, она всегда была «ваше величество», но если он предатель, то не может больше звать ее «своей королевой». От этой мысли грудь пронзило болью. С самого первого дня он служил ей верно и преданно, как и любой гвардеец. На службу его выбрал сам Телеус, хотя он был моложе других новобранцев, а потом, через год обучения, снова остановил на нем свой выбор и взял в королевскую гвардию. Поэтому он заговорил, ни на миг не отведя глаз:

– Ваше величество, прошу вас, это была глупость, а не предательство. Позвольте мне доказать это делом. Не надо вешать моего капитана за то, чего он не совершал. – Однако заговорить о ферме он побоялся.

– Ты хоть сам понимаешь, о чем просишь? – осведомилась королева.

– Нет, ваше величество, – шепотом признался Костис. Он не знал подробностей и считал, что сейчас не стоит о них даже гадать. И без того страшно. – Но я сделаю все что угодно.

– Ну хорошо, – обиженно проворчал король, словно проигрывал в шахматы. – Не надо вешать Телеуса. Но я не понимаю, как можно повесить Костиса, не повесив старшего над ним офицера.

Королева опять обернулась к нему:

– Да я бы лучше повесила тебя.

Эвгенидес поднял взгляд:

– Ты уже упустила свой шанс на это.

Королева на миг прикрыла рукой глаза:

– Просто удивительно, как тебе удается заморочить мне голову. Что ты предлагаешь?

– Предлагаю обменять его на Телеуса. Жизнь этого парня в уплату за хорошее поведение Телеуса.

– Продолжай, – велела королева.

– Телеус о нем хорошего мнения. Он отлично показал себя в битве при Тегмисе, и о нем рассказывали тебе, когда его повысили до взводного командира.

Костис вздрогнул. Он всегда мечтал, чтобы о нем рассказали королеве. Но услышал это именно сейчас, в самый тяжелый момент.

– Я охотно отдам Костиса живым, если за это Телеус пообещает обеспечить мне долгое благоденствие, – продолжил Эвгенидес.

– Он капитан твоей гвардии. Обеспечивать твое благоденствие – его прямая обязанность.

– Твоей гвардии, – возразил король.

– Твоей гвардии, – упрямо повторила королева.

– Тогда как ты объяснишь, почему я нахожу в еде песок? А в кровати – змей? Почему меня подталкивают в спину, когда я стою на верхней ступеньке высокой лестницы?

– Змея, – повторила королева.

– Черный полоз. Очень приветливый.

Такого молчания Костис никогда еще не слыхивал. Оно тянулось невыносимо долго, словно он внезапно оглох, тянулось и тянулось, будто безмолвный ритуал в храме, только хуже, намного хуже.

– Телеус, – наконец произнесла королева. Произнесла тихим шепотом, надолго растянув последнюю шипящую согласную.

Звякнули кольца, державшие штору. Должно быть, Телеус ждал в коридоре сразу за дверью. Костис хотел поднять глаза и заглянуть капитану в лицо, но через мгновение голова сама собой уткнулась обратно в ладони.

Седжанус часто рассказывал, как подшучивают над королем его лакеи. За обедом в казарменной столовой это казалось необыкновенно смешно. А теперь он в этом ничего забавного не находил. Если королю в тарелку подсыпают песок, где гарантия, что туда не подложат яда? Если ему в постель запустили черного полоза, то могут подсунуть и гадюку. И если удастся столкнуть его с лестницы… По всей Аттолии, тут и там, расставлены эддисские солдаты. Всем понятно, сколько бед они принесут, если война с Эддисом разгорится снова. А она непременно начнется, если король погибнет по странной причине в первые же месяцы своего правления.

– А больше всего мне понравилось, – продолжал король, – как во двор, когда я там проходил, выпустили охотничьих собак.

Об охотничьих собаках знал весь дворец. Слушая рассказ Седжануса, гвардейцы хохотали до упаду. По словам Седжануса, король аж позеленел от страха, так и стоял на лестнице у дворцовых дверей, пока собак не взяли на поводки и не утащили. А потом предупредил, что, если такое повторится, он велит перерезать всех псов, как овец.

– Телеус? – вопросила королева.

– Ваше величество, я не знал. – Это была не отговорка. А признание в собственном провале.

– Почему ты ничего не говорил раньше? – напустилась Аттолия на короля.

Король очень медленно ответил:

– Потому что еще ни разу не получал в зубы от собственного гвардейца.

Седжанус утверждал, что король никогда не пожалуется королеве на эти шутки, так как постыдится признавать, что не способен совладать с собственными лакеями. Он всего лишь делает вид, будто ничего не замечает, и этим еще сильнее веселит прислугу. Но когда на него нападает собственный гвардеец – на такое королева уж точно не закроет глаза.

– Предлагаю обмен, – заявил король. – Телеус, я дарю вам жизнь Костиса, а вы за это начинаете исполнять свои обязанности.

Не успел Телеус открыть рот, а Костис уже знал ответ. Не секрет, что капитан презирал нового короля. Он ни в грош не ставил Эвгенидеса и еще меньше ценил жизнь Костиса. Согласно строгим правилам, по которым жил Телеус, Костис сам заслужил свою участь, и Костис, даже наедине с самим собой, не мог с этим не согласиться. Он успел снова представить себе виселицу, которую возведут на парадном плацу, о том, что он испытает, болтаясь на ней, об отцовском позоре.

– Соглашайся, Телеус, – отрывисто скомандовала королева.

– Моя королева? – Телеус тоже не поверил своим ушам.

– Соглашайся.

– Как скажете, моя королева, – озадаченно ответил капитан.

– Ты ведь утром хотел найти партнера для тренировок? – спросила королева у Эвгенидеса.

– Да.

– Костис прекрасно с этим справится, – сказала королева и вышла. Снова звякнули кольца на перекладине. Кожаная штора опустилась, и в тишине слышался только звук удаляющихся по коридору шагов.

* * *

Костис еще долго не разгибал спины, пряча изумление во мраке ладоней, закрывавших лицо. Когда шаги добрались до лестницы в конце коридора, он наконец опустил руки на пол возле колен. Осторожно уперся ладонями в дощатый пол, словно над дворцом только что пронеслось землетрясение и он не был уверен, закончилось ли оно. Медленно выпрямился. Землетрясение не закончилось. Король все так же сидел на табуретке, вытянув и скрестив ноги.

Король провел рукой по лицу, осторожно потрогал пальцем синяк возле губ.

Наконец сказал:

– Да, было внушительно. Но, полагаю, ты привык к треволнениям?

Костис недоуменно молчал.

– Не повесит она Телеуса. Ей некем его заменить.

Можно подумать, ради спасения Костиса король рисковал жизнью Телеуса. На самом деле он пытался устранить одного из самых влиятельных сторонников королевы и проиграл. Костис прекрасно понял смысл разыгравшейся сцены.

– Я же говорил, она не отберет ферму, – улыбнулся Эвгенидес без малейшего намека на королевское достоинство и ушел.

* * *

– До сих пор жалеешь, что не повесила меня?

Она не слышала, как он вошел, но король, прежде чем заговорить, передвинул чернильницу у нее на столе, давая понять, что он здесь. Деликатен даже в мелочах. Она не обернулась.

– Сломать человеку шею можно одним ударом, – сказала она.

Он бросил подушку на пол, сел у нее в ногах и произнес:

– Не могу же я так долго извиняться.

– Почему бы и нет? – спросила она, глядя поверх его головы.

– Потому что, – задумчиво произнес он, – мне кажется, тебе это наскучит.

Нечего было надеяться, что у него иссякнут причины для извинений.

– Что случилось? – холодно спросила она. Эвгенидес ссутулил плечи и обратил все свое внимание на бахрому подушки – принялся старательно выкладывать ее ниточка к ниточке.

– Я разозлился на Телеуса. А Костис пришел ему на помощь. – Он растрепал только что разложенную бахрому. – Думал, ты решишь повесить беднягу Костиса.

– И повесила бы, если бы ты столь аккуратно не привязал его к Телеусу.

– Как якорь, способный утянуть в пучину, – согласился король.

– По-моему, насчет Телеуса мы договорились.

– Верно. Договорились, – заверил ее король.

– И ты рискнул им, чтобы спасти жизнь никчемного гвардейца, предателя?

– Когда-то ты называла Костиса верным слугой.

– Он и был верным слугой. А теперь перестал. И ты не оправдаешь его в моих глазах.

– Конечно, конечно, – покорно отозвался он.

Она с раздражением вздохнула и нехотя попыталась выяснить правду:

– Ты соврал?

– Я никогда не вру, – обиженно заверил он. – О чем?

– О песке, о змеях.

Для юноши, который никогда не врет, он воспринял этот вопрос на удивление миролюбиво.

– Спроси Релиуса. Твой секретарь архивов уже много недель что-то подозревает и чуть не вывернулся наизнанку, выясняя, что происходит.

– Тогда почему ты ничего не говорил?

– Не хотел, чтобы ты устроила чистку на кухне или среди гвардейцев.

– Хочешь спасти людей от заслуженного наказания?

– Ни в коем случае, – ответил король. – Хочу лишь, чтобы наказаны были те, кто это сильнее всего заслужил.

– Тогда скажи хоть слово, и они будут наказаны.

Он лишь покачал головой, и ей ничего не оставалось, кроме как уступить.

Глава третья

Наутро Костис проснулся раньше обычного. Его разбудил мальчишка-посыльный, постучавший в дверной косяк.

– Приказ капитана, – сообщил он. – Когда затрубят зорю, все, кто не на карауле, должны в полном обмундировании выстроиться на парадном плацу.

Костис услышал, как еще один мальчишка повторяет этот же приказ у других дверей в коридоре.

– Я должен тренировать короля, – буркнул он спросонья.

– Капитан сказал, не сегодня, он попросил короля начать тренировки завтра.

– Ну ладно, спасибо, – отозвался Костис, и мальчишка пошел к следующей двери. Костис откинул одеяло и встал. Накануне Арис помог ему привести комнату в порядок, и теперь все лежало на своих местах. Осколки разбитой винной чаши были сметены в кучку. На столе до сих пор стояли королевская винная амфора и оставшаяся чаша. Надо будет отнести их на дворцовую кухню или передать с мальчиком.

Костис оделся. Натянул нижнюю рубаху, кожаную тунику, кожаный килт под кольчужную юбку, свисавшую с пояса. Прикрепил защитные накладки на голени и плечи, соединил под мышками нагрудник и наспинник. Накануне Арис принес ему обратно все доспехи. Друг согласился с Костисом в том, что король наверняка отомстит ему утром в учебном поединке, но, видимо, месть откладывается.

Костис достал меч из ножен, проверил остроту, потом повесил на пояс. Цепочка на вороте плаща пристегивалась к наплечникам, плащ аккуратно висел за спиной, не сковывая руки. Ружья не было, потому что он не в карауле. Меч у каждого солдата был свой, но ружья принадлежали королеве и хранились под замком. Их держали только те, кто сегодня охранял королеву, – забирали перед тем, как заступить в караул, а после сдавали обратно.

Одевшись, Костис спустился по лестнице и вышел во двор между казармами. Там были и другие гвардейцы, но с Костисом никто не заговорил, лишь отводили глаза и отступали с дороги. Он подошел к фонтану, плеснул водой в лицо, отпил из ковша, стараясь не поворачиваться к своим товарищам. Глядел в дальний конец узкого двора, словно там было что-то интересное. Потом вернулся в казармы проверить свой взвод – все ли готовы выйти на плац к назначенному часу. Диурнес, например, по утрам бывал очень медлителен.

Однако этим утром его люди были уже на ногах, ждали его и в раздумье присматривались. Он лишь приветственно кивнул и повел их на парадный плац. Взвод, которым командовал Костис, входил в Восьмую центурию. Когда со стен протрубили утреннюю зорю, он уже стоял в строю, рядом со своим взводом, среди более чем тысячи гвардейцев, выстроившихся ровными шеренгами по всему плацу и ждавших капитана.

Телеус не заставил себя долго ждать. По его сигналу центурионы один за другим поставили своих бойцов во фрунт. Вскоре все были готовы, и над широким парадным плацем слышались только далекое пение птиц да приглушенный шум большого города, просыпавшегося по ту сторону дворцовой стены. А на плацу никто не шелохнулся, не издал ни звука. Наконец Телеус громко выкрикнул:

– Костис Орментьедес!

Костис ощутил, как вздрогнули все, кто стоял вокруг. Никто не осмелился взглянуть на него, лишь Диурнес чуть-чуть повернул голову, чтобы хоть уголком глаза увидеть своего взводного. Костис не знал, что делать, и облегченно вздохнул, увидев, что в конце строя появился центурион. Тот отрывисто кивнул, и Костис вышел из строя и прошагал к середине плаца.

Они с центурионом умело повернулись на каблуках, дружно промаршировали к помосту и остановились, глядя снизу вверх на капитана.

Всего несколькими короткими словами капитан низложил Костиса из взводных командиров.

– Повелением короля ты можешь быть освобожден от присяги служить ему. Ты имеешь право забрать свои вещи и покинуть дворец нынче же утром. Желаешь ли ты уйти?

Костис не ожидал такого вопроса. Он полагал, что Телеус хочет совсем вышибить его из гвардии назло королю. И вдруг ему предлагают выбор – уйти или остаться. Язык прилип к гортани, и он кое-как выдавил:

– Нет, я останусь. – Телеус не сводил с него внимательного взгляда, и Костис решил, что, наверно, говорит слишком тихо. – Я останусь! – крикнул он.

Телеус поднял голову и объявил на весь парадный плац:

– Повелением короля любой из вас может быть сегодня освобожден от присяги служить ему. Каждый, кто пожелает, волен отказаться от воинского звания, собрать вещи и покинуть дворец. За это не последует никакого наказания.

На парадном плацу ни один человек не шелохнулся.

– Вам будет дано время на обдумывание своего решения.

Телеус кивнул Костису, и тот вернулся в строй, однако к своему взводу не пошел. Вслед за центурионом он направился к концу шеренги, туда, где стояли новобранцы, еще никуда не прикомандированные. Гвардия осталась стоять по стойке смирно. Прошло несколько минут, потом еще несколько. Кое-где прошелестел еле слышный шепот – это некоторые смельчаки отважились поделиться своим мнением с товарищами. Гвардейцы зашаркали сапогами, переминаясь на месте. Центурион крикнул держать строй, и шорох стих.

Люди стояли. Солнце поднималось все выше, и наконец его лучи коснулись западного края парадного плаца. Те, кто стоял в предутренней прохладе, позавидовали товарищам, гревшимся на солнышке, но вскоре солнце поднялось еще выше, прохлада развеялась, а дворцовая гвардия все так же стояла навытяжку. Пришло время смены караула, центурионы выкликнули новую стражу, но все прочие остались стоять. Те, кто сменился с дежурства, прибывали по двое, по трое и тихо занимали опустевшие места. Телеус, оставшийся стоять перед своими людьми, еще раз предложил отпустить любого, кто решит покинуть королевскую службу, но никто не сдвинулся с места. Миновал полдень, близился вечер. Менялись караулы, давая передышку тем, чья очередь наступала. Кое-кто не выдерживал жары и обезвоживания. Они опрокидывались, как подрубленные деревья. По приказу центуриона их уносили с плаца, но, придя в себя, они снова вставали на прежние места.

Стояло лето, дни тянулись долго. Наконец солнце стало клониться к горизонту, и от западной стены по плацу растеклась тень. Пот остыл. Вечерний ветерок неприятно холодил спины, солдаты дрожали, но не шевелились. Горны протрубили конец птичьей стражи, начался час летучей мыши. У каждого солдата дворцовой гвардии было много часов на то, чтобы обдумать свою присягу. И наконец Телеус крикнул:

– Да здравствует король!

– Да здравствует король! – отозвалась гвардия и была отпущена.

В молчании они тяжело брели обратно к казармам. Когда вошли во двор, некоторые застонали, стали махать руками, разминая затекшие мускулы. Костис шагнул к двери, чтобы поскорее уйти к себе в комнату и отсидеться там, пока не утихнет буря, поднятая Телеусом с этой муштровкой. Он понимал, что рано или поздно придется иметь дело с гвардейцами, но хотелось отложить это на потом.

За дверью стояли и болтали человека четыре или пять, так что пройти не удалось. Костис хотел проскользнуть мимо, но услышал: «Мы знаем, кого за это благодарить» – и вздрогнул.

Из толпы к нему протянулась рука. Схватила, остановив.

– Ох, не знаю, Сепрус, вряд ли можно взваливать всю вину на беднягу Костиса.

Рука и голос принадлежали Седжанусу. Прежде чем стать королевским лакеем, он служил в гвардии лейтенантом. Он был младшим сыном барона Эрондитеса и, без сомнения, получил место в свите только благодаря отцовским связям, а не потому, что Эрондитес питал хоть малейшую приязнь к королеве.

Только богам ведомо, зачем Седжанус вдруг явился в казармы. Хотя наверняка уже всем известно о позоре Костиса и наказании, которое устроил Телеус. Гвардия целый день стояла на виду у всего дворца. Нечего и думать, что хоть кто-нибудь мог не знать всю эту историю от начала до конца. Поэтому ничто не могло помешать Седжанусу прийти в казармы, если только он вдруг срочно не понадобится королю.

– Нет, нельзя винить последнюю соломинку, которая сломала спину верблюду. – Он взъерошил волосы Костису, будто мальчишке. – Если король в конце концов вышел из себя, то причиной этому был скорее песок в постели. Песок на простынях – вещь очень неприятная, особенно если у тебя в постели больше никого и ничего нет.

Слушатели расхохотались. Седжанус подтолкнул Костиса к лестнице, и тот охотно удалился. А гвардейцы остались слушать комментарии своего бывшего лейтенанта насчет короля, песка и постельных привычек.

– Бывали и другие неприятные вещи, правда ведь? – спросил у Седжануса один из гвардейцев.

– Мне о них ничего не известно, – отозвался Седжанус со своей извечной холодной улыбкой.

– Зато Релиусу известно, – заявил гвардеец. – К утру Релиус все будет знать.

Смех стал еще громче. У секретаря архивов была собственная армия шпионов, добывавшая ему любые сведения, какие он пожелает.

Свернув на лестницу, Костис скрылся с глаз компании и, протянув руку назад, дернул за рукав Аристогитона, стоявшего неподалеку от солдат, столпившихся вокруг Седжануса, – закаленных, но еще не ветеранов. Арис вывернулся, но Костис схватил его за локоть и потянул настойчивее, намекая, что при необходимости уведет силой. Арис сдался и побрел вверх по лестнице.

Даже при этом Костису пришлось чуть ли не волоком тащить друга сквозь темноту на самую верхушку узкой лестницы. Остановился он чуть ниже площадки. Там висела лампа, бросавшая тусклый свет на обращенное вверх лицо Ариса. Костис, стоявший на ступеньку выше, склонился к другу.

– Скажи мне, – с жаром прошептал он, – ты правда ничего не знал о том, как Седжанус издевается над королем?

– Откуда мне знать?

– Не ври, Арис. Я видел твое лицо.

– Я…

– Что ты сделал?

Арис потер затылок:

– Кажется, это я принес записку о том, что король хочет осмотреть своих гончих в охотничьем дворе.

– Что значит «кажется»?

– Она была написана на свернутом листке бумаги. Откуда мне было знать, о чем там сказано?

– Но ты заподозрил, что тут дело нечисто? С какой стати тебя послали с запиской к королю? Кто дал ее тебе?

– Костис…

– Кто? И почему ты отнес ее, дурень?

– А что мне было делать? Отказаться?

– Тебе такая мысль хоть в голову пришла?

– Ну да, тебе, Костис, она, конечно, пришла бы, потому что ты не из охлоса. Хочешь знать, кто передал мне записку? Младший сын человека, которому мой отец платит дань. Что мне было делать? Что сделал бы ты? – Арис воздел руки. – Я знаю, что сделал бы ты. Отказался бы, и черт с ними, с последствиями, потому что у тебя чувство чести огромно, как река. Прости, Костис, я не настолько хорош.

– Я, наверно, тоже, – огрызнулся Костис. – Иначе я бы не стал давать священную присягу защищать человека, а потом бить его в челюсть.

Арис фыркнул.

Костис умолк и постарался взять себя в руки. Он никогда не испытывал столь безрассудного гнева. Чувство это было неприятным, хотя, он знал, многим солдатам оно нравится.

– Что ты собираешься делать? – спросил Костис, и Арис лишь пожал плечами. – Релиус наверняка выяснит, кто доставил записку. А может, уже выяснил. Опереди его, расскажи капитану сам.

– И что тогда случится с моей семьей? – спросил Арис.

– А что случится с тобой, если ты не расскажешь?

Арис задумался:

– Да, наверно, стоит сходить.

Теперь уже Костис пожал плечами. Ему не хотелось походить на лицемера.

– Думаю, так будет правильно.

– Ну-ну, – протянул Арис. – По крайней мере, моя честь останется незапятнанной.

– А это очень важно, – раздался голос Эвгенидеса.

Арис и Костис подскочили. Король, как привидение, стоял на площадке над ними. Его волосы сливались с темнотой, свет фонаря озарял белую рубашку, и золотая вышивка на камзоле словно светилась изнутри. Через мгновение, придя в себя от испуга, Арис вытянулся по стойке смирно. Костис узнал голос, едва услышав. Он поглядел не на короля, а ему за спину, высматривая лакеев – по его мнению, они наверняка должны быть где-то там. Поэтому он вытянулся во фрунт секундой позже.

Вряд ли Седжанус ошивался бы внизу и обсуждал постельные тайны короля, если бы знал, что его господин стоит на верхней площадке лестницы. Но еще труднее представить, что король очутился здесь без своей свиты и Седжанус об этом даже не догадывается.

Эвгенидес подался вперед и шепнул на ухо Аристогитону:

– Утром поговори с Телеусом.

Он сказал это достаточно громко, так, что Костис тоже услышал. Потом отступил в коридор, ведущий к лестнице. Шагов слышно не было. Костис заглянул за угол – король уже скрылся.

* * *

Наутро Костис проснулся еще до утренней зари и оделся. Его преследовал смутный страх, на удивление знакомый. Примерно с таким же чувством он шел к учителю, зная, что весь прошлый день пробегал по лесам и не выучил уроки. Синяки, которые он наверняка сегодня получит, пройдут, как проходили следы от учительской розги, а к синякам ему уж точно не привыкать. Он попытался приободриться мыслью, что в худшем случае его могли бы не поколотить, а повесить. Но, стоя перед лицом сурового учителя, дрожал он отнюдь не потому, что боялся побоев. Вот и сейчас он брел к учебному плацу безо всякой радости.

Прибыл он рано. Никто с ним не перемолвился ни словом. Гвардейцы бойкотировали тех, кто попадал в немилость. Капитан подошел и встал рядом с ним, но лишь кивнул в знак приветствия. Пришел король, его сопровождали свита и личная охрана. Он оставил их всех у входа на учебный плац и пошел через открытую площадь один. Подошел к Костису и Телеусу, кивнул обоим. Король принес тренировочный меч, взял его под правую мышку и помахал рукой, приглашая к бою. Костис поморщился. Капитан сурово наказал бы любого из своих гвардейцев, кто посмел бы так небрежно обращаться с оружием.

– Ну что, начнем первое упражнение?

Костис послушно принял стойку для отработки простейшего вызова и отбива в первой позиции. Он понимал, что король совсем не воин, но удивился, что Эвгенидес не освоил даже простейших основ фехтования. Может быть, он потерял все свое мастерство вместе с правой рукой, однако Костису казалось, что король мог бы привыкнуть драться левой. У него была масса времени освоить это – немало воды утекло с тех пор, как королева поймала его на дерзкой вылазке во дворец и отрубила правую руку. В те времена он еще был эддисским вором и лишь намного позже похитил и аттолийский престол, и саму королеву.

Телеус отступил в сторону и сделал вид, что не следит за боем. Его примеру последовали остальные гвардейцы. У Костиса по спине пробежали мурашки.

– Защита низковата, – спокойно произнес Эвгенидес, и Костис оторвал взгляд от стоявших вокруг стражников и посмотрел на короля. Эвгенидес приподнял бровь. Костису пришлось опустить голову, чтобы скрыть неприязнь. Он не считал себя прекрасным фехтовальщиком и уступал в опыте стоявшим вокруг ветеранам, однако продвинулся гораздо дальше простейших упражнений в первой позиции.

Эвгенидес прочитал его мысли и лукаво улыбнулся. Костис стиснул зубы, половчее перехватил рукоять и устремил взгляд на вышитую грудь королевского камзола.

Король не сдвинулся с места. Костис так и стоял с вытянутым мечом, а король даже не вытащил свой меч из-под мышки. У Костиса заныли рука и плечо. Деревянный учебный меч был утяжелен и ощущался как настоящий, и долго удерживать его в вытянутой руке было нелегко, к тому же давали о себе знать мышцы, одеревеневшие после вчерашних долгих часов в неподвижности.

Наконец король встал в позицию. Он легко отбил меч Костиса в сторону и завершил выпад, остановив острие на волосок от груди Костиса.

– Еще раз? – предложил он.

Костис вернулся в позицию. И урок продолжился. У короля не хватало мастерства ввязаться в учебный бой и задать Костису трепку, которую, по мнению остальных гвардейцев, тот вполне заслужил, однако он придумал другую уловку: начинал одно упражнение за другим и в самый разгар оставлял Костиса в неподвижности. А тот стоял, напрягая все мускулы, чтобы не шелохнуться, и старался не выдавать, каких усилий ему это стоит. Лишь смотрел сосредоточенно на острие меча перед собой и мысленно приказывал ему не дрогнуть, потому что малейшее колебание покажет, насколько ему тяжело.

После первой насмешливой улыбки король, казалось, с головой ушел в тренировку. Эта сосредоточенность была хуже любых насмешек. Если бы он засмеялся, Костис мог бы разозлиться, и эта злость придала бы ему сил, но Эвгенидес орудовал мечом со сверхъестественным спокойствием. Делал выпад, возвращался в защитную стойку, отражал удар, и мечи соприкасались с тихим стуком, потом снова выпад, опять стойка. Стук, выпад, стойка, стук, выпад, стойка.

Костису хотелось откинуть голову и завыть. Ну почему боги послали Аттолии такого короля?

Наконец люди вокруг стали один за другим прекращать тренировки и расходиться. При каждом повторе Костис надеялся, что этот раз станет последним, но король, казалось, ничего не замечал и только спрашивал:

– Еще?

Остальные солдаты разошлись. На открытой площадке между дворцовыми стенами и казармами остались лишь Костис, король, Телеус да королевские лакеи, маячившие у входа. Один человек отделился от свиты и подошел. Был он выше короля, почти как Костис, плотно сложен и роскошно одет.

– Ваше величество, – молвил он холодным, высокомерным тоном.

Эвгенидес опустил меч, отошел от Костиса и окинул взглядом опустевший плац. Прикинул высоту солнца.

– Время летит быстро, – тихо произнес он. – Спасибо, Костис. – И кивнул, отпуская.

Костис шагнул прочь и чуть не споткнулся. Король заметил его неуверенность и приподнял бровь. Костис не сомневался, что под напускной заботливостью скрывается злобный восторг. Он поклонился и ушел. У него за спиной король заговорил с Телеусом, но Костис не стал прислушиваться.

С учебного плаца он направился в столовую и в дверях на миг застыл в нерешительности. Никто его не поприветствовал. Даже глаз не поднял. Он окинул взглядом зал – Аристогитона не было. Костис надеялся, что тот всего лишь на дежурстве, однако подозревал, что Арис просто решил избежать щекотливой ситуации, когда ему придется либо открыто выступить за Костиса, либо открыто игнорировать его. Костис направился к кухне, и очередь, собравшаяся там, мигом рассеялась. Он взял миску каши, тарелку йогурта и горсть сушеных фруктов. Сел за длинный стол у края зала.

Посмотрел на еду и понял: кусок не лезет в горло.

Однако встать и уйти не позволяла гордость.

Рядом с ним на стол опустилась миска. Дерево громко стукнуло по дереву, объявив во всеуслышание, что кто-то отважился сесть возле него.

– Арис, не будь дураком.

– Поздно перевоспитываться. – Арис перешагнул через скамейку и уселся рядом с Костисом. Обвел взглядом столовую – не смеет ли кто-нибудь возразить. Но нет: через мгновение еще один из офицеров, старше по званию, чем они оба, встал из-за своего стола и подошел к ним.

– Знаешь, – сказал он, усаживаясь, – нельзя сказать, что мы тут все до единого не порадовались, глядя, как ты опрокинул его в пыль.

Один за другим подходили остальные офицеры, они стали подшучивать над его тренировкой с королем, и смятение Костиса сменилось другим чувством, менее болезненным, но столь же острым. Костис поставил локти на стол, опустил подбородок на руки, стараясь не смотреть ни на кого из собравшихся. Он чувствовал, как подкашиваются колени, и в глубине души понимал: это не от усталости, а от облегчения. Пусть он лишился взвода, однако остался полноправным бойцом гвардии, а не превратился в опозоренного изгоя.

Офицеры один за другим доедали завтрак и отходили. Наконец остался только Арис.

– Поешь-ка, – напомнил он Костису.

– Ладно, – пообещал тот. После всех треволнений ему было не до завтрака. – Как ты думаешь, почему они пришли ко мне? – спросил он. Внезапное возвращение из бездны радовало, но все же было непонятным.

– Ты им нравишься, – ответил Арис. – Они тебя уважают.

– За что? – удивился Костис. Он искренне не понимал, что в нем такого хорошего.

Арис подпер голову руками, давая понять, что изумлен такой наивностью.

– В этом, Костис, и заключается разница между тобой и, например, лейтенантом Энкелисом. После Тегмиса ты не считал, что достоин повышения по службе, говорил, что всего лишь выполнял свой долг. А Энкелис никогда не допустит, чтобы хоть одно его доброе дело осталось незамеченным. Он мечтает стать капитаном и потому старается быть лучше всех. А ты просто хочешь стать лучше, и поэтому все считают, что ты рано или поздно займешь пост центуриона, лейтенанта и, может быть, даже капитана. Они хотели бы, чтобы ты стал капитаном. А за Энкелисом они не пойдут. – Арис допил чашку и встал. – Мне скоро в караул. А ты поешь.

Костис не сразу последовал его совету. Он задумался. И вскоре ему на плечо легла чья-то рука.

– Помойся и переоденься, – велел Телеус. – Король желает тебя видеть.

Костис озадаченно поднял глаза.

– Живей, – поторопил Телеус.

Бросив тоскливый взгляд на завтрак – аппетит наконец проснулся, – Костис ушел. Пока Телеус рядом, даже финик стащить не удастся. Он поспешил к себе, взял вещи, спустился по лестнице и пошел через двор в бани.

Здание, в котором помещались гвардейские бани, было ненамного меньше самих казарм. Его венчал купол, не уступавший в изяществе лучшим дворцовым постройкам, но внутри все было устроено просто и практично. Греться в парилке и затем очищаться скребком не было времени. Костис сложил одежду на скамью, забежал в тепидарий, взял ведро горячей воды и вылил на голову. На каменной тарелке лежал твердый кусок мыла. Костис взял его и растерся. Пены не было. Арис говорил, что куски, которые лежат в бане, это вообще не мыло, а камни, и они не смывают грязь, а соскребают ее с тела. Он зачерпнул еще воды, ополоснулся и побрел по шиферному полу, стараясь не поскользнуться.

Появился прислужник с сухим полотенцем, вытер Костиса и помог одеться. Застегнув кирасу, прислужник отступил на шаг, и Костис беспомощно развел руками:

– У меня даже монетки для тебя нет. Прости.

Все его деньги исчезли. И до следующей получки ничего не будет.

Прислужник необидчиво махнул рукой, и Костис торопливо удалился.

* * *

Телеус отвел его во дворец. Шагая за капитаном, Костис с тревогой гадал, что за поворот готовит ему судьба. Капитан лишь сказал, что король желает его видеть и ожидает к завтраку. Испуганно озираясь, Костис шел за Телеусом по бесчисленным коридорам и залам дворца, сначала знакомым, потом таким, где он никогда не бывал. Находясь на службе в Восьмой центурии, Костис не имел доступа во внутренние покои дворца, расположенные в цитадели. У некоторых дверей стояла охрана, гвардейцы отдавали честь Телеусу, и он, кивнув, проходил. Наконец они пересекли узкий внутренний двор и вступили в сводчатый туннель, ведущий на террасу над садом королевы. Там ждали служанки ее величества, стоял накрытый к завтраку стол, и за этим столом в одиночестве сидела сама королева.

Она бросила взгляд на Телеуса, но ничего не сказала. Телеус занял место у выхода из сводчатого туннеля и стал ждать. Костис последовал его примеру.

Наконец пришел король в сопровождении лакеев и собственного взвода гвардейцев. Волосы у него были влажные и неумащенные, кожа казалась свежевыскобленной. Он заметил Костиса и, проходя мимо, с улыбкой кивнул, словно признавая, что гвардеец, прибыв раньше, одержал первую маленькую победу.

– Ты припозднился, – сказала Аттолия супругу.

– Приношу свои извинения, – отозвался король. Один из лакеев отодвинул для него кресло, и он сел за стол. Лакеи с поклоном удалились, оставив короля и королеву одних, если не считать гвардейцев.

– Этот кушак не подходит к твоему камзолу, – отметила королева.

– Как ты уже сказала, я припозднился. – Эвгенидес склонил голову и посмотрел на кушак. Камзол был желтым, кушак тоже, но оттенки не совпадали. – Нынче утром мои лакеи с триумфом преуспели в своих попытках выставить меня на посмешище.

– Ты недоволен своими лакеями, – произнесла королева. У Костиса по спине пробежали мурашки – он прекрасно знал, какая судьба ждет тех, кто не оправдал ожиданий королевы.

– Нет, нет, – поспешно возразил король. – Нет нужды варить их в кипящем масле. Не сомневаюсь, со временем их вкус улучшится.

– Может быть, не стоило требовать себе костюм в цветах, больше подходящих канарейке?

Король склонил голову набок, вгляделся в ее лицо, словно взвешивая ответ.

– Ты права, – безмятежно согласился он. – Надо почаще носить эддисскую черную тунику с черной вышивкой и блестящие черные сапоги. Буду припудривать волосы, как принято на Континенте, и тебе покажется, будто ты вышла замуж за моего отца.

Королева махнула столпившимся вокруг гвардейцам, и они отошли подальше, однако успели услышать, как королева заявляет королю, что его отец по крайней мере обладал чувством собственного достоинства.

– И никогда не опаздывал к завтраку, – добавил король, откусывая пирожное.

Завтрак закончился. Король обошел вокруг стола, склонился и поцеловал в щеку жену, словно заявляя свои права на нее. Королева вынесла это, не дрогнув ни единым мускулом. Костис оторопел. Он попытался представить, как королеву целует родная мама, и не сумел: перед глазами упорно вставала взрослая Аттолия, сжавшаяся до размеров маленького ребенка. Отвлекшись на эти картины, он слишком поздно заметил, что взгляды всех, кто был на террасе, устремились на него. Король жестом подозвал его и ждал, выгнув бровь.

Костис шагнул вперед. Король внимательно оглядел его с головы до ног. Склонившись, всмотрелся в пряжки, державшие кирасу, и Костис стал мысленно отсчитывать, сколько дней прошло с тех пор, как он их почистил. Во взгляде короля отразилось неудовлетворение, и Костис решил, что какая-нибудь из пряжек, наверное, расстегнулась или где-то на кирасе обнаружилось плохо отполированное пятнышко.

– Как я понимаю, ты сейчас никуда не приписан?

– Так точно, ваше величество.

Король обратился к капитану:

– Он так и будет болтаться без дела вне вашего строгого графика?

– Я непременно найду ему занятие, ваше величество.

– Я уже придумал ему занятие, – сказал король. – Будет служить мне.

– Подразделения, служащие королю, полностью укомплектованы, ваше величество, но, если вы желаете, мы можем расширить одно из них.

– Нет, он не будет служить в чьем-то взводе.

– Вы хотите уволить его из гвардии? – озадаченно спросил Телеус.

– Я подумал… он станет лейтенантом.

Телеус застыл как громом пораженный.

– Да. – Король кивнул, подтверждая только что принятое решение. – Я хочу повысить его до лейтенанта по особым поручениям и взять к себе на службу. Пусть будет рядом каждый день, пока я его не отпущу. Утром и днем. Если он понадобится вечером, я поставлю его в известность. Начинать может прямо сейчас.

– Костис не прошел необходимую для лейтенанта подготовку, – вежливо возразил Телеус. – Он не знает протоколов службы в помещениях цитадели.

– Научится по ходу дела. – Король забрал у Костиса ружье – лейтенантам они не положены. Передал Телеусу и жестом отпустил капитана.

Телеус не сдвинулся с места. Тогда король махнул сильнее, прогоняя его, словно голубя, залетевшего не туда. Капитан поклонился, бросил на Костиса свирепый предостерегающий взгляд и удалился.

– Полагаю, он велел тебе не запятнать свою честь, – сказал король и обернулся к лакеям: – Итак, куда мы пойдем сегодня утром?

* * *

Следующий день выдался таким же до ужаса невероятным, как и вчерашний. Озадаченный Костис брел вслед за королем, его лакеями и телохранителями по извилистым дворцовым коридорам, сплетенным воедино по меньшей мере семью известными архитекторами на протяжении бесчисленных лет. Потом вместе с королем выслушал лекцию по производству оливкового масла и налогообложению. Под конец король спросил Костиса, что, по его мнению, лучше: накладывать налог исходя из числа деревьев или оценивать выработку масла от года к году.

– Не знаю, ваше величество, – ответил Костис.

– Гм, – протянул король. – Мне казалось, ты вырос на ферме.

За лекцией по оливковому маслу последовал урок медийского языка. Король бродил по комнате, явно скучая и пытаясь этого не показывать, а Костис старался держаться начеку. Король каким-то сверхъестественным образом чувствовал, когда внимание Костиса начинает ускользать.

– Костис! Как будет по-медийски «смерть»? Никак не могу вспомнить.

Костис покопался в памяти, в том дальнем уголке, где сохранились несколько услышанных слов. Правда, их значений он так и не запомнил.

– Шуут, – ответил он наконец. Король, явно раздосадованный, задавал ему вопрос за вопросом, пока не дошел до предела, за которым Костис потерял способность отвечать, и потом еще немного порасспрашивал. Проспрягать глагол «бить», как будет «предатель», как будет «идиот».

– Простите, ваше величество. Эту часть урока я не услышал, – признался Костис. Ни о чем из этого учителя не упоминали.

– Надо не спать на ходу, а внимательно смотреть за всем, что происходит вокруг. Как-никак от этого зависит моя жизнь.

Костису подумалось: может, он уже умер и, сам того не заметив, пересек реку, ведущую в ад?

В конце концов один из лакеев шагнул вперед и сказал, что королю пришло время вернуться в свои покои и поесть. Наставники поблагодарили короля, всем своим видом выказывая искренность.

В коридоре король немного отстал от лакеев и зашагал рядом с Костисом.

– Итак, Костис, – начал он, – ты усвоил все, что тебе необходимо по медийскому языку?

– Нет, ваше величество, – ответил Костис, решив, что так будет безопаснее всего.

Король зевнул, прикрыв рот рукой, и признался:

– Я тоже.

Они дошли до угла. Лакеи, опередившие их, вежливо сбавили шаг и позволили королю догнать свою свиту. Седжанус прошептал какое-то указание.

Король огляделся.

– Мне казалось, нам надо туда, – показал он.

– Нет, ваше величество, – терпеливым хором отозвались лакеи.

* * *

Вход в покои короля, как и королевы, всегда охранялся. Король кивнул гвардейцам и вошел. Костис остался в коридоре, не зная, что делать – то ли войти, то ли подождать снаружи. Чья-то рука подтолкнула его в спину. За дверью находилась кордегардия – комната для стражи. Она была элегантно обшита деревом и освещалась глубокими окнами в дальнем конце. Из нее открывался ход в личные покои короля. Сейчас там ждали несколько солдат и один из лейтенантов Телеуса. Внезапно Костис с ужасом осознал, что он и сам один из лейтенантов в прямом подчинении у капитана.

Должно быть, гвардейцы, стоявшие навытяжку, мгновение назад сидели на скамьях, тянувшихся вдоль стен. Король приветственно помахал, и гвардейцы, слегка расслабившись, приняли более спокойные, но при этом почтительные позы. Один из них распахнул дверь справа от короля, и тот вошел в сопровождении лакеев. Из дворцовых сплетен и со слов Седжануса Костис знал, что там располагалась королевская спальня. Других передних комнат не было.

Это жилище совсем не походило на покои королевы с бесчисленными анфиладами передних, приемных, опять передних, отделявших кордегардию от внутренних покоев, куда не было ходу никому из посторонних. Королева не стала выезжать из покоев, традиционно принадлежавших королю, а Эвгенидес наотрез отказался селиться там, где полагалось жить королеве. Если бы он согласился на это, его покои соединялись бы внутренними переходами с королевскими покоями, и ночные перемещения из спальни в спальню стали бы темой для слухов, а не для всеобщего обозрения. А сейчас королю, чтобы посетить королеву, приходилось совершать долгий путь через кордегардию, полную гвардейцев и лакеев, по коридорам и мимо столь же многочисленных гвардейцев и служанок королевы. Все прекрасно знали, что такого не случалось. Король редко посещал покои королевы и всегда приходил днем. А королева в его покоях вообще ни разу не бывала.

– Костис, можешь идти! – крикнул король из внутренних покоев. – Но не опаздывай к послеполуденному приему.

Костис остался стоять. Он беспомощно посмотрел на лейтенанта, тот ответил оценивающим взглядом. Но смотрел он не на Костиса, а ему за спину, на ветеранов. Те беззвучно ответили, и у Костиса по шее поползли мурашки. Ответ, видимо, был положительным; лейтенант улыбнулся и отпустил Костиса с дежурства.

– Я могу уйти?

– Да. Не забудь вернуться вовремя, чтобы сопроводить его на послеполуденный прием. Я попрошу кого-нибудь из тех, кто будет дежурить днем, чтобы показали тебе, где встать в парадном зале.

И, лишь выйдя из королевских покоев в коридор, Костис сообразил, что понятия не имеет, как выбраться из дворца. Он покосился через плечо на гвардейцев, стоявших у дверей. Те ответили дерзкими взглядами, и у Костиса хватило ума не спрашивать у них дорогу. Глубоко вздохнув, он решил идти тем же путем, каким попал сюда. Добраться бы до основной части дворца, а там уже ему все знакомо.

Оказывается, он неплохо запомнил бóльшую часть пути. Дорога петляла и поворачивала так часто, что в конце концов он, заинтересовавшись, решил побродить немного по коридорам, посмотреть, что тут и как. По счастливой случайности наткнулся на широкий коридор, ведущий прямо к центру дворца. Облегченно вздохнув, Костис направился в казармы искать Телеуса.

На поиски гвардейского капитана он потратил почти все драгоценное свободное время, но так и не нашел. Наконец, сдавшись, перехватил в столовой немного хлеба и пошел обратно в королевские покои, но у входа в цитадель его остановили. Когда он выходил, никто не задал ни одного вопроса, но для входа потребовали подтвердить свою личность. Он объяснил, в чем дело. На него взглянули с подозрением, однако послали гонца к лейтенанту на капитанской службе. Телеус, должно быть, оставил инструкции на такой случай, ибо гонец вернулся с разрешением впустить Костиса. Гвардейцы показали ему дорогу.

До королевских покоев Костис добрался с опозданием. Получать разъяснения о том, где надо стоять, было некогда. Едва Костис переступил через порог кордегардии, как король торопливо вышел, и пришлось следовать за ним.

* * *

Послеполуденный прием проходил в парадном зале в центральной части дворца. Костис уже бывал в тронном зале Аттолии, но не настолько часто, чтобы привыкнуть, поэтому величие убранства до сих пор производило на него сильное впечатление. А Эвгенидес, казалось, не замечал ни мозаики, ни огромных колонн, уходивших на высоту нескольких этажей.

Титулованный король Аттолии плюхнулся на трон рядом с королевой и улыбнулся ей.

– Я не виноват, что опоздал, – заявил он с ребяческим восторгом. – Костиса отпустили на обед, а он не вернулся вовремя. Я ждал и ждал.

Аттолия не снизошла до ответа. Костис, повинуясь тихим указаниям дворецкого и дружескому взмаху одного из гвардейцев, нашел-таки себе место, встал у стены и стал смотреть, как вершатся государственные дела. Всем распоряжалась королева. К королю никто не обращался, и он не сказал ни слова. Интерес Костиса быстро иссяк, стало скучно, однако он изо всех сил сохранял на лице внимательное выражение. А короля, казалось, это не беспокоило. Во время сильно затянувшегося отчета одного из баронов об уплаченных налогах король даже откинул голову и закрыл глаза. Всем показалось, что он уснул.

Наконец придворный церемониал подошел к концу. Те, кого не успели выслушать, должны были явиться на следующий день. Король и королева встали и в сопровождении свиты и охраны удалились. По коридору они шли бок о бок.

– Мог бы на совете сказать хоть слово, – сухим тоном упрекнула королева.

– Мог бы, – не стал спорить король. – Мне очень хотелось сказать Артадорусу, что ему не мешало бы подстричься.

– Это было бы впечатляюще: ты не только открываешь рот, но и говоришь во сне.

– Я слушал, – огорченно возразил король, – и закрыл глаза, чтобы слушать внимательнее.

– И что же ты услышал?

– Точно не знаю, – ответил король. – Потому я и слушал так внимательно. Надо было попросить барона повторить некоторые места из его отчета о налогах на зерно.

– Можешь назначить ему отдельную встречу.

– Да, конечно, могу.

* * *

Костиса наконец отпустили, и он вернулся в казармы. Измученный, словно провел целый день в бою, он поднялся по лестнице и побрел по узкому коридору к своей крохотной, но зато укрытой от чужих глаз квартирке. Кожаная штора, служившая дверью, была отодвинута. Комната стояла пустая, исчезли все его пожитки, даже тонкий матрас на кровати валялся голый, без одеяла. Сраженный наповал, Костис опустился на трехногую табуретку, на которой не далее как вчера восседал король, и задумался, что же делать дальше.

Просидел он недолго – к нему заглянул мальчишка-посыльный:

– Капитан приказывает немедленно явиться к нему.

Костис поблагодарил его и уныло поплелся обратно. Вниз по крыльцу, потом через двор к помещениям, где располагались кабинет и квартира Телеуса. Узкая лестница карабкалась по наружной стене к небольшой площадке с дверью. Костис постучал.

Телеус сидел за столом и писал. Рядом стоял поднос с хлебом и сыром, амфорой и винным кубком. Неподалеку на табуретке сидел Релиус, секретарь архивов, с другим кубком в руке. Он кивнул Костису. Юноша с трудом подавил дрожь, пробежавшую по спине. Телеус продолжал писать. Костис ждал.

– Ты же понимаешь, он предпримет еще одну попытку, – говорил Релиус гвардейскому капитану, продолжая прерванный Костисом разговор. – Когда наберется уверенности в себе, выступит против нас обоих.

– Если мы будем для королевы ценными слугами, она защитит нас, как защищала до сих пор, – возразил Телеус, заглянул в расписание и обмакнул перо в чернила.

– А если мы не представляем никакой ценности? – спросил Релиус.

– Если не представляем, то почему она нас защищает? – отозвался Телеус.

Релиус вздохнул.

– Никто не может сомневаться в нашей ценности, – сказал он. – Однако незаменимых людей нет. Я сам ее этому научил. Много лет назад. – Он отпил вина. – Ты мог бы уйти, – предложил он Телеусу.

Капитан оторвался от работы.

– И ты мог бы, – ответил он. – Но не уходишь. Вот и я не уйду. – И снова занялся письмом.

Релиус встал и поставил кубок на поднос. Одернул костюм, расправил складки на дорогой материи. Старательно пригладил и без того идеально уложенные волосы. Потом похлопал Телеуса по плечу, улыбнулся Костису, не сказав ни слова, и ушел. А Костис все ждал.

Наконец Телеус отложил перо:

– Когда я принял тебя, ты был на год моложе положенного возраста. Я сделал для тебя исключение. И знаешь почему?

– Нет, капитан.

– Еще один год на дядиной ферме стал бы для тебя гибельным, а я не хотел, чтобы ты терял свои навыки. Они ведь были, верно? А ты их забросил.

– Прошу прощения, господин.

– Хотелось бы думать, что жажда справедливости на время затмила в тебе здравый смысл, однако трудно оправдать нападение на человека, неспособного защититься, пусть даже он кажется достойным презрения и, – он помолчал, – пусть даже твои товарищи поздравляли тебя с этим.

Костис открыл было рот, но не нашел слов. Телеус жестом остановил его.

– Твои вещи перенесены в одну из лейтенантских квартир. Мальчик покажет тебе – в какую.

– Капитан, я не понимаю.

– Чего ты не понимаешь, лейтенант?

– Как я могу быть лейтенантом?

– Потому что король повысил тебя по своей прихоти, несмотря на то что твоих заслуг явно недостаточно. Если королю удастся устранить меня, ты, возможно, станешь следующим капитаном гвардии. Шучу, Костис. Да ты и сам всего лишь шутка. Если не хочешь, чтобы королевская шутка удалась, выполняй свой долг, и выполняй хорошо. Несомненно, он попытается уничтожить и кого-нибудь еще. Постараемся усложнить ему эту задачу. Вот твое расписание. – Он подтолкнул к Костису исписанный листок. – Будешь нести обычную лейтенантскую службу и при этом танцевать перед королем. Будь я проклят, если у меня хоть один лейтенант станет увиливать от службы. Свободен.

Выйдя на лестницу, Костис остановился взглянуть на свой график. И оторопел. Королю не придется даже вешать его – через месяц он сам отправится к праотцам от изнеможения. Хотел было вернуться к Телеусу, но какой смысл? Ноги медленно несли его вниз по лестнице к мальчишке-посыльному, который ждал, чтобы проводить его в новую квартиру.

Глава четвертая

Утром Костис гораздо лучше понял, почему капитан сказал, что королевская любовь к шуткам не знает пределов. По мнению Костиса, это были уже не шутки, а чистейшая мстительность.

Тренировка на мечах была столь же утомительна, как и накануне. Они снова и снова отрабатывали простейшие упражнения, то и дело прерываясь на долгие мучительные паузы. После тренировки Костис забежал в бани, привел себя в порядок и в назначенное время явился в королевскую кордегардию. Он знал все сегодняшние пароли и сумел прибыть без опоздания.

Король уже принял ванну, но еще не оделся.

Дверь между спальней и кордегардией была открыта, и Костис слышал почти весь процесс облачения и видел бóльшую его часть. В разговоре он уловил знакомые имена и сопоставил их с лицами королевских лакеев. Толстяк Хиларион был вторым сыном прибрежного барона. Он принес королю не те панталоны и был отослан обратно в гардеробную. Дионис, племянник еще одного барона, принес не ту рубашку. Его тоже отправили в гардеробную, располагавшуюся за дверью в дальнем от спальни конце кордегардии. Лакеи сновали туда-сюда через кордегардию с предметами одежды, которые король неизменно отвергал. Поначалу Костис заподозрил короля в излишнем щегольстве, но потом понял, что этот хитрый спектакль, исполнявшийся прислугой, шел по указке Седжануса. Караульные гвардейцы следили за действом, откровенно забавляясь. Проходя мимо Костиса с кушаком, забрызганным чернилами, Седжанус подмигнул.

Король выбрал наряд в медийском стиле, состоящий из открытого камзола поверх рубашки и туники. Длинные широкие рукава должны были прикрыть манжету с крюком, надетую вместо отсутствующей руки, но лакеи принесли именно тот камзол, где портной допустил ошибку. Рукава были коротки. Наружу уродливо торчали не только крюк, но и вся манжета. Король отправил одежду обратно.

Седжанус, перед королем напускавший на себя миролюбивый вид, на обратном пути накинул камзол на себя и с напускным смятением уставился на руки, торчавшие из рукавов почти по локоть. Пошевелил пальцами левой руки, потом с ужасом уставился на правую, пальцы которой сложил в подобие крюка. Потянув за рукав левой рукой, спрятал правую внутри, потом сунул ее под мышку и огляделся с деланой печалью. За спиной у Костиса кто-то из стражников, смотревших на это, фыркнул, еле сдерживая смех, а трое лакеев, стоявших перед королем, непроницаемо молчали.

Похоже, король ничем не мог повлиять на своих слуг. Мог бы, конечно, прогнать их, но Костис догадывался, что тем самым он бы окончательно расписался в своем бессилии. Поэтому Эвгенидес сидел, стиснув зубы, и не обращал внимания на Седжануса.

И вот, когда королю наконец принесли подходящую одежду и раболепно помогли облачиться, он позвал Костиса. Как и накануне, внимательно оглядел с головы до ног:

– Костис, ты ведь типичный образчик гвардейца? Я немного удивлен. Нет, я, конечно, понимаю, что вы не настоящие солдаты, а исполняете чисто декоративные задачи. Тем не менее я ожидал, что ты будешь немного более… декоративен.

Почти у всех лакеев хватило совести изобразить виноватый вид. Они понимали, что Костис расплачивается за их издевательства. Хиларион, находясь вне королевского поля зрения, метнул на повелителя сердитый взгляд. А Седжанусу было откровенно весело. Он выгнул бровь и улыбнулся, словно ждал, что Костис вместе с ним посмеется над шуткой.

И тогда Костис наконец понял свои новые обязанности. Его извлекли из небытия, чтобы королю было на ком сорвать злость.

* * *

Если король и собирался выставить Костиса – а в его лице и всю гвардию – на посмешище, он явно выбрал себе не ту мишень. С того самого дня рядовые гвардейцы всерьез относились к нему как к полноправному лейтенанту. Рядом с королем Костис был мишенью для шуток, однако гвардейцы, среди которых были и ветераны вдвое старше его, с величайшим почтением отдавали ему честь. Даже Телеус не делал различия между Костисом и другими лейтенантами. Поначалу от такого внимания Костису было не по себе. Он чувствовал себя чуть ли не мошенником, однако видел, что уважают его искренне. Гвардия хотела видеть в нем лейтенанта, а не куклу в мундире, и их уверенность придавала ему сил, чтобы с достоинством сносить королевские насмешки.

Костис получил поддержку и из еще одного источника, оставшегося неизвестным. Он подозревал, что это Седжанус, но ничем не мог это подтвердить. Да и с какой стати главный мучитель короля будет время от времени посылать заметки о королевских уроках? Первое письмо прибыло уже на второй день новой службы. Костис сидел в своей лейтенантской квартире и изучал посылку, найденную на кровати. Плоский предмет, завернутый в ткань и перевязанный бечевкой. Под бечевку подсунута сложенная записка.

«Для помощи в уроках, – гласил текст, – от того, кто желает тебе добра в твоих испытаниях». Костису подумалось, что эти слова как нельзя лучше описывают его роль. Вольно или невольно, он стал соперником, на котором король оттачивает свои навыки.

Костис развернул ткань и обнаружил стопку листов пергамента, мелко исписанных и аккуратно сложенных. Поднес бумагу к окну и обнаружил чьи-то подробные заметки о структуре медийского языка. Почерк был угловатый, но неровный, словно рука, державшая перо, дрожала. Если это и был Седжанус, то он, трудясь над записями, вероятно, хохотал. Несколько страниц представляли словарь. Костис пробежал его глазами, выискивая слова, о которых король спрашивал накануне. Неопределенная форма глагола «бить», слова «предатель» и «идиот» были добавлены к концу списка.

Костис снова вгляделся в записку. Подписи не было. Возможно, посылку доставил кто-то из королевских учителей, но, скорее всего, один из лакеев. Верховодил среди них явно Седжанус, хотя Хиларион был старше, а Филологос, самый младший по возрасту, приходился наследником барону и, следовательно, занимал более высокое положение. Костис снова осмотрел листки. Хорошо бы найти письменное объяснение вопросов, связанных с производством оливкового масла. Оно явно пригодилось бы.

* * *

– Спасибо, Костис, – сказал король и отпустил его.

– Благодарю, ваше величество, – ответил отпускаемый Костис.

Король прошагал по учебному плацу. На дальней стороне его ждали лакеи. Всей толпой они прошли через арку и скрылись. Посмотрев им вслед, Костис направился к другой арке, у себя за спиной. После ухода короля у него не было нужды вежливо кланяться. Солдаты расступились перед ним, и он торопливо удалился. Возле бань его ждали одежда и снаряжение. Времени едва хватало, чтобы нырнуть в просторное здание через боковую дверь, окатиться холодной водой и сквозь парную проследовать в дальнюю раздевалку. В столь ранний час парная была почти пуста, немногочисленные посетители знали, кто он такой и почему спешит. Когда он вошел, впустив холодный воздух, его не стали ругать, а громко подбодрили.

Между парной и раздевалкой его ждал прислужник с ведром теплой воды. Костис торопливо намылился, и его окатили. Прислужник протянул ему полотенце, Костис вытерся и шагнул к одежде. С помощью прислужника быстро оделся, застегнул поножи, закрепил кирасу на плечах и под мышками. Склонил голову и, пока его причесывали, отыскал монетку. Она была последняя, и расстаться с ней он не мог. Жест был ритуальным. Прислужник с улыбкой отмахнулся.

Костис с виноватым видом сунул монетку обратно в кошель на поясе и повернулся к двери.

– Ты меня прославишь. – Прислужник с улыбкой похлопал его по спине. – Я помогаю не бог весть кому, а личному телохранителю самого короля!

Между казармами Костис пустился бежать, одной рукой придерживая меч, чтобы не колотил по ногам, а другой – кирасу, чтобы не съехала вверх и не натирала под мышками. Добравшись до конца казарм, перешел на шаг, самый быстрый, какой мог себе позволить, не растеряв достоинства гвардейца ее величества.

Он поднялся по лестнице к верхнему дворцу, прошагал по извилистым коридорам и атриумам с прозрачными крышами, дошел до последнего открытого двора перед сводчатым коридором, ведущим к террасе. Там стражники покачали головами. Король еще не пришел с завтрака. Костис вернулся к лестнице и остался ждать внизу, прислушиваясь.

Король идеально рассчитывал время утренней тренировки. Она все так же состояла из повторов одних и тех же скучных упражнений, и, когда наконец заканчивалась, Костис едва успевал привести себя в порядок, однако на то, чтобы понежиться в парилке или хотя бы полежать в горячей ванне, времени уже не оставалось. Король никогда не затягивал тренировки, чтобы у Костиса не было предлога пренебречь мытьем и явиться на свой пост не в идеальном виде. Поэтому приходилось спешить. В лучшем случае Костис приходил в королевские покои незадолго до того, как король заканчивал свое собственное, гораздо более сложное мытье и одевание. А в худшем, немного опаздывая, Костис мог найти короля на террасе для завтрака и незаметно занять свое место в дверях. Король обычно ничего не говорил, однако появление Костиса никогда не ускользало от его внимания. И от внимания королевы тоже – она непременно окидывала его непроницаемым взглядом. Но худшее, что могло выпасть Костису, это встретить короля на обратном пути. Тогда у короля возникал прекрасный повод высказать все, что он думает об опозданиях Костиса, о пренебрежении службой, о неспособности выполнить даже простейшие обязанности королевского гвардейца, о внешнем виде. И даже если король воздерживался от замечаний по поводу прически, плохо отполированных пряжек, разболтавшихся кожаных ремней – деталей, над которыми Костис усердно трудился до поздней ночи, – Седжанус непременно указывал королю на эти недочеты. Вряд ли на такое вероломство мог пойти союзник, втайне присылавший записки о медийском языке и аттолийской политической истории. Похоже, Седжанусу очень нравится следить за негласным состязанием короля с гвардейцем и совсем не интересно, кто же победит. Седжанус обожал собственные шутки. А Костису они постепенно начали надоедать.

* * *

После завтрака король целовал королеву – эта манера Костису очень не нравилась – и милостиво позволял сопроводить себя на ежедневные уроки, где разнообразные советники и министры из последних сил пытались втолковать ему хоть что-нибудь о его обязанностях, а он слушал их без малейшего интереса.

Курс по производству пшеницы сводился к перечислению урожайности всех до единого полей в стране за прошлый год. Костис безуспешно пытался слушать внимательно. Через полчаса король спросил:

– Чем различается пшеница?

– Простите, ваше величество, что вы имеете в виду?

– Вы рассказали мне о разных сортах пшеницы. Чем они различаются?

Двое советников переглянулись. Король ждал, откинувшись на спинку кресла и положив ногу на ногу.

– Лучше всего вам объяснит Пиладес. Ваше величество, будьте любезны подождать.

Король махнул рукой, советники ушли и вскоре привели Пиладеса – сутулого старика с длинными седыми волосами. На морщинистом лице играл восторг.

– Ваше величество, соизвольте посмотреть, я принес образцы. – Он достал целую связку маленьких мешочков и стал горсть за горстью высыпать зерно на стол. Взметнулось облако пыли, король поморщился и помахал рукой перед лицом. Пиладес ничего не заметил. Он принялся увлеченно указывать королю на образование семян, на число зерен в колосе, на их форму. Горсть за горстью сыпал зерно на стол, перечислял достоинства каждого сорта: какой из них дает самый большой урожай, какой может перенести самую суровую зиму, какой надо сеять летом, а какой – осенью. Многое из этого Костис знал, потому что вырос на ферме, но кое-что было для него в новинку. Казалось, лекции не будет конца.

Обычно на таких уроках король, скучая, отходил к окну, но сейчас сидел как вкопанный. Впрочем, что ему оставалось? Стоило шелохнуться, как Пиладес придвигался еще ближе, нависал над ним и продолжал лекцию с еще бóльшим жаром. Видимо, ему редко выпадал случай поделиться с кем-нибудь своими знаниями и не хотелось терять внимание его величества. Король предпринял несколько неудачных попыток к бегству, но в конце концов был вынужден смириться и слушать.

Над головой у короля советники и лакеи обменивались восторженными взглядами. Когда Пиладес наконец исчерпал себя, король, не дрогнув ни единым мускулом, поблагодарил его. Поблагодарил он и двоих советников, начавших урок, и предложил закончить тему на следующем занятии, а еще лучше – пусть изложат вопрос в письменном виде, а он изучит как-нибудь на досуге. Они кивнули; король встал и удалился в коридор. Там, закрыв дверь, он провел рукой по лицу.

– Слава богам, что я не спросил об удобрениях, – сказал он.

Костис чуть не расхохотался. Покосившись, понял, что все остальные в королевской свите тоже веселятся, но их больше радует мысль о том, что королю придется отсидеть еще одну скучную лекцию. И только Костис вместе с королем мысленно видел, как премудрый Пиладес горсть за горстью высыпает на стол различные отходы жизнедеятельности скота и обсуждает их сравнительные достоинства.

Король встретился глазами с Костисом и улыбнулся. Костис отвел взгляд, а когда обернулся снова, королевская улыбка уже угасла.

– Господа, хватит с меня на сегодня страданий. Пеллес, на какое следующее мероприятие я не пойду?

– До обеда у вашего величества назначена встреча с бароном Мейнедесом, – подсказал Седжанус.

– Я на нее не пойду, – решил король. – Возвращаюсь к себе.

Пеллес откланялся. Остальные двинулись в путь по коридору. На первом же перекрестке король заговорил снова:

– Прошу вас, господа, сопроводите меня кратчайшим путем прямо в мои покои.

Седжанус поклонился, предлагая королю самому возглавить свиту. Эвгенидес вышел вперед. Он выбирал дорогу без малейших колебаний, и Костису подумалось: интересно, давно ли король понял, что его лакеи и телохранители всякий раз ведут его кружным путем, по лабиринту ненужных поворотов.

Король уверенно шагал впереди своей свиты. Дойдя до главного коридора, он пересек его и свернул в проход поменьше. Тот вывел на еще более узкую лестницу. Лакеи, забеспокоившиеся было, что их игра разгадана, снова заулыбались. Король, не сказав ни слова, поднялся на три пролета и вышел в коридор, освещавшийся маленькими окошками под крышей. По обе стороны располагались тесные кабинеты. Из дверей выглядывали испуганные лица, и работники, сновавшие с табличками и свитками в руках, при виде короля замирали и кланялись. Костис понятия не имел, что это за место. И по-видимому, лакеи тоже не знали. Вслед за королем они свернули в один из кабинетов, миновали его, вышли на балкон и там остановились.

Дальше пути не было. С балкона открывался вид на огромный зал. Когда-то он был внутренним двором, но затем его накрыли крышей, оставив посередине широкое окно. Крышу над головами поддерживали балки, упиравшиеся в балкон под ногами.

Королевские покои располагались на дальней стороне атриума, и пути к ним не было – разве что расправить крылья и взлететь.

Лакеи заулыбались.

Король сердито посмотрел на перила перед собой.

– Возможно, этот путь не самый прямой, – сказал он и под улыбки повел свиту обратно в коридор, мимо все тех же людей со свитками и табличками. Спустился по лестнице, всего на один пролет, свернул налево и еще раз налево, огибая атриум, потом направо – к коридору на дальней стороне. Они снова очутились на знакомой территории, и теперь уже даже Костис знал, как добраться до покоев короля.

Несмотря на долгое путешествие, они все равно пришли раньше, чем их ожидали. Гвардейцы в коридоре вытянулись по стойке смирно, один из них постучал в дверь, предупреждая тех, кто внутри, о приходе короля. Государь вошел в дверь и повернулся на каблуках к лакеям.

– Прочь, – велел он.

– Ваше величество?

– Прочь, – повторил король. – Все. – И взмахом указал на дверь – всем, в том числе телохранителям.

– Неужели ваше величество хочет…

– Да, его величество хочет. Его величество сыто по горло, и вы можете идти. У вас выходной. Выпейте по чашке кофе. Поболтайте со своими зазнобами. Прочь.

– Мы не можем оставить вас без нашей помощи, – сладкоречиво возразил Седжанус.

– Ваше величество, так не годится, – запротестовал взводный командир, единственный, кто обеспокоился всерьез. Он знал свой долг и не имел права оставить короля без охраны. Телеус ему голову оторвет.

– Можете охранять меня из коридора. Дверь всего одна. И помогать мне, – он обернулся к лакеям, – тоже можете из коридора.

– Ваше величество, это недопустимо, – не сдавался Седжанус. – Мы не можем оставить вас одного.

Король, казалось, готов забить эти слова обратно в глотку Седжанусу. Потом его мстительный взгляд упал на Костиса.

– Костис может остаться, – сказал он.

– Так нельзя, ваше величество, – снисходительно улыбнулся Седжанус, но король перебил его.

– Король я или нет? – спросил он ровным голосом. – Или позвать для подкрепления мою супругу?

Он бы никогда не стал признаваться королеве, что не может управиться с собственными слугами, однако никто из них, даже Седжанус, не желал рисковать.

– Оглоблю ему в зубы, – буркнул кто-то.

Лакеи один за другим стали просачиваться в коридор. Последним вышел Ламион. Он обернулся и под свирепым взглядом короля поспешно закрыл дверь.

Эвгенидес обернулся к Костису:

– Проследи, чтобы здесь никто не появился. Чтобы никто не прошел ни в одну из дверей кордегардии, понятно?

– Да, ваше величество.

– Хорошо. Зайди сначала сюда.

Он вошел в спальню, Костис остановился в дверях.

– Передвинь это кресло. Поставь перед окном.

Кресло было неуклюжее, но не тяжелое. После недолгих колебаний Костис поднял его и отнес туда, куда просил король.

– Лицом к окну или спиной, ваше величество?

– Лицом.

Король сел. Костис остался стоять. Король, не глядя на Костиса, протянул руку и велел:

– Сними это с меня.

Он говорил о кольце. Тяжелый перстень из литого золота с печаткой, выгравированной на верхней грани рубина.

Костис осторожно потянул за кольцо, но оно сидело плотно. Пришлось одной рукой взяться за запястье, а другой сильно сдергивать кольцо.

– Простите, ваше величество.

– Не надо извиняться, – ответил король. – Вряд ли снятие колец входит в твою профессиональную подготовку. Разве что вас в гвардии специально тренируют обшаривать трупы?

Шутка показалась Костису совсем не смешной.

– Нет, ваше величество.

Он дернул еще сильнее, и кольцо соскользнуло.

– Оставь на столе, – велел король и отвернулся.

Костису вспомнились тревоги Телеуса о том, каких бед может натворить этот мальчишка, когда почувствует свою силу. Он в сердцах подошел к столу и со стуком положил кольцо на кожаную столешницу. Король словно не услышал. Костис вышел из комнаты. Король ничего не сказал о том, закрывать ли дверь, поэтому Костис оставил ее открытой. Пусть попросит, подумал он, но король просить не стал. Костис выбрал место, откуда не видно короля, сидящего перед окном, и встал там. Стоял неподвижно, вытянувшись по струнке, и ждал.

Из комнаты не доносилось ни шороха. Очевидно, король сидел неподвижно, не шелохнувшись. Пролетала минута за минутой. По-прежнему не слышалось ни звука. Видимо, король решил вздремнуть.

– Костис, – окликнул он наконец. – Пойди поставь кресло на место. И пожалуй, пора позвать наших комнатных собачек.

Костис невольно улыбнулся, представив себе изнеженных королевских придворных в виде своры плохо обученных сторожевых псов.

Вечером, вернувшись к себе и собираясь лечь спать, Костис задумался. Интересно, кто наденет кольцо обратно и задумаются ли лакеи о том, как он его снял. Посмотрел на свою левую руку, где носил тонкое медное колечко с печаткой, изображавшей Мираса, бога – покровителя солдат, света и стрел. Костис начал поклоняться Мирасу еще курсантом, вместе с друзьями. Каждый носил медное кольцо, хотя от него пальцы окрашивались зеленым.

Он осторожно подтолкнул кольцо большим пальцем, попытался снять его, не пуская в ход правую руку. Зацепился за край стола – все равно ничего не получилось. Наконец сунул палец в рот и стянул кольцо зубами. Выплюнул его в ладонь и положил на стол. Глядя, как оно поблескивает при свечах, Костис невольно содрогнулся. Надел кольцо на палец и лег спать, стараясь думать о чем-нибудь другом.

Глава пятая

В небольшом приемном зале Релиус представил королеве свой доклад. Раньше такие встречи проходили с глазу на глаз. Сейчас присутствовал и новый король. Пока Релиус держал речь, Эвгенидес сидел нога на ногу и крутил в пальцах золотую монету.

Эти фокусы сильно отвлекали, но королева не сводила внимательных глаз с Релиуса. А он выражался как можно уклончивее, стараясь сообщить ей, не встревожив короля, обо всех интригах, какие плетутся при дворе. Неспособность Эвгенидеса утвердиться в своей власти означала, что другие пытались сделать это за него. Несколько различных партий стремились привлечь короля на свою сторону, добиться, чтобы он защищал их интересы.

Королева покосилась на Эвгенидеса и снова перевела взгляд на секретаря архивов. От нее не ускользнуло, что оба они, одетые весьма щеголевато, выбрали для этой встречи костюмы, сочетающиеся с ее собственным. Однако для этого не надо было обладать даром предвидения. Ее гардероб был довольно однообразен, несмотря на то что новый муж часто предлагал расширить его. Ей казалось забавным, что их предпочтения в одежде столь сильно разнятся. Камзол Эвгенидеса, свободно скроенный по медийской моде и больше похожий на халат, был сшит из красно-оранжевого шелка. А Релиус оделся в континентальном стиле, его туника глубокого винного цвета подчеркивала фигуру и гармонировала с коротким бархатным плащом, с которым архивариус не расставался даже летом.

В выборе одежды отражалось его могущество. Релиус был единственным из советников королевы, кто находился рядом с ней на протяжении всего ее правления. Он был незаконным сыном управляющего на вилле одного из баронов, и она с самой первой встречи разглядела, что он способен научить ее тому, в чем она больше всего нуждалась, – искусству управлять людьми и проявлять власть. Он стал ее учителем, и в награду она дала ему богатство и влияние.

Эвгенидесу наскучило крутить монету в пальцах. Он стал подбрасывать ее в воздух и ловить. Этим он отвлекал Релиуса – то ли случайно, то ли, скорее всего, намеренно рассчитывал выбить секретаря из колеи. Монетка взлетала все выше и выше, и Аттолия чуть сдвинула ногу и лягнула короля в лодыжку. Он подскочил и возмущенно обернулся к ней. Монетка очутилась у него за спиной, и он, не глядя, подхватил ее на лету.

Король мимоходом взглянул на Релиуса и снова поглядел на королеву. Она не сомневалась: от его внимания не укрылась ни одна деталь. Эвгенидес протянул монету – это был золотой статир с ее профилем на одной стороне и аттолийскими лилиями на другой.

– Лилии – правлю я, голова – ты. – Он подбросил монетку в воздух.

– Лилии – правишь ты, голова – бросаешь опять, – поправила Аттолия.

Монетка упала. Эвгенидес взглянул и показал королеве.

– Нет нужды. – На его ладони лежала перевернутая монетка с аттолийскими лилиями. Он подбросил ее еще раз, еще и еще. И всякий раз она падала лилиями вверх. Он подбросил монетку снова и на сей раз поймал в кулак. Не глядя, положил на вышитый рукав и убрал руку. Опять лилии.

– Пожалуй, на этом хватит, – сказала Аттолия. – Релиус, что-нибудь еще?

– Нет, ваше величество.

С подчеркнутым отсутствием интереса король пожал плечами и взял монетку с рукава.

– Благодарю за доклад, Релиус. Как всегда, я признателен вам за доскональное представление информации. – Он слегка кивнул, и Релиус откланялся.

Король редко упускал возможность нагрубить капитану гвардии, но с архивариусом был неизменно вежлив. От этого Релиусу делалось не по себе. Это сейчас король не более чем эддисская марионетка, но рано или поздно все станет иначе. Не пройдет и года, как его начнет дергать за ниточки какая-нибудь здешняя партия, и Релиус намеревался гарантировать, что это будет партия королевы. Он, как и Телеус, останется верен своей королеве, несмотря ни на что.

Ему хотелось выкинуть из головы фокус с монеткой. Всего лишь ловкость рук, на это способен любой циркач. Однако история не давала покоя. Королева и бровью не повела, словно с самого начала ждала такого исхода. Зато король с каждым броском волновался все сильнее. А под конец, заметил Релиус, его даже будто замутило.

Релиус помедлил в аркаде за дверями приемного зала, дождался, пока выйдет король со свитой. Удаляясь по другой аркаде, пересекавшей ту, где прятался Релиус, король достал из кармана монетку. Посмотрел на золотой статир с внезапным отвращением и швырнул между колоннами в кусты дворцового сада. Релиус в замешательстве вернулся к своим делам.

* * *

Дворец затих. Казалось, не спят только королевские гвардейцы.

– Барон Артадорус!

Шепот был так тих, что не потревожил бы даже паутинки, однако сопровождался легким прикосновением клинка к шее, поэтому барон мигом проснулся.

Ночник погас. Барон различил лишь смутную темную фигуру, склонившуюся над ним. Фигура не стояла возле кровати, а сидела, почти касаясь его уха губами, и шептала. Неведомый гость проник в королевский дворец, в личные покои самого барона, прямо в его спальню, сел на кровать и при этом никого не разбудил, даже ту, что спала рядом с бароном на этой самой кровати.

Клинок был остр, хотя только богам известно, как человек без одной руки мог держать нож.

– Ваше величество? – прошептал барон.

– Я имел интереснейшую беседу с человеком по имени Пиладес. Знаешь его?

– Нет, ваше величество. – Сталь нагрелась до температуры кожи. Он чувствовал остроту лезвия.

– Он работает в министерстве сельского хозяйства.

– Простите, я…

– Он много рассказывал мне о зерне, растущем в разных частях страны.

– А-а, – слабо протянул барон.

– Вот тебе и «а-а». Давно ли, барон? – прошептал король, все еще склоняясь так близко, что барон мог бы заключить его в объятия, будь он любовником, а не убийцей. – Давно ли ты передаешь неверные отчеты об урожае? Давно ли ты не платишь налоги?

Барон закрыл глаза:

– Ваше величество, это случилось в первый раз.

– Ты уверен? – Клинок прижался сильнее.

– Клянусь.

– Не забывай, что есть записи, которые можно проверить.

– Клянусь, ваше величество, в первый раз. – Он скосил глаза, силясь разглядеть лицо короля. – Вы расскажете ее величеству?

Король неслышно рассмеялся. Его теплое дыхание пощекотало барону щеку.

– Я пришел сюда в ночи, приставил нож тебе к горлу, а ты боишься, как бы о твоей ошибке не узнала королева? Бойся меня, Артадорус.

Значит, это шантаж, решил барон.

– Чего вы хотите, ваше величество?

Король снова беззвучно рассмеялся:

– Для начала – чтобы ты заплатил налоги.

Он убрал от горла барона клинок и неслышно поднялся с кровати. Столь же беззвучно пересек комнату, но, выходя, хлопнул дверью. В кровати рядом с бароном послышалось сонное бормотание. Слава богам, это была не жена, тихий разговор непременно разбудил бы ее.

Та, что лежала рядом с бароном, пошевелилась и села:

– Ты что-нибудь слышал?

– Тебе приснилось, – сказал барон. – Ложись и спи.

А сам долго лежал в постели и размышлял. Несомненно, он свалял дурака. Глупо было не заметить, что король, при всей своей ущербности и неопытности, крайне опасен. А еще глупее – откликнуться на предложение Эрондитеса, сказавшего, что королева полностью поглощена своим замужеством и ничего не замечает. Эрондитес, никогда не питавший приязни к королеве, видел, что Артадорус много лет благоразумно хранит ей преданность, и решил, что жадность собьет его с истинного пути. Эту ловушку наверняка подстроил он: сначала предложил способ уклониться от налогов, а потом накляузничал королю. Барон с ходу отмел ссылку на Пиладеса и министерство сельского хозяйства. Этот правитель ни за что не раскрыл бы столь хитрую схему сам. Предателем оказался Эрондитес. Он решил выслужиться в глазах его величества, шантажом вынудить барона встать на сторону короля и строить козни королеве. Оставалось только одно. Ночь стояла теплая, но барон лежал под одеялами и стучал зубами от холода.

* * *

За завтраком королева заговорила с королем:

– Барон Артадорус прислал записку с просьбой увидеться до завтрака. Попросил на время освободить его от дворцовой службы.

– Правда? – Король изобразил отсутствие интереса.

– Сказал, дома его ждут неотложные дела.

– Да?

– Что-то связанное с его бухгалтерией.

– Гм.

Она бросила на него предостерегающий взгляд.

– Он что, упал на свой меч? – спросил король.

– Физически – нет.

– А-а, – отозвался король.

Она скрестила руки на груди и больше не произнесла ни слова.

* * *

– Нынче утром барон имел разговор с королевой. Просил отпустить его. – Седжанус, ненадолго встретившись с отцом в одном из укромных внутренних дворов, коротко изложил новость.

– Правда? – отозвался отец, слегка удивившись, но ничуть не расстроившись. – Не сомневаюсь, он едет домой подправить бухгалтерские отчеты. Впрочем, неважно. Ошибка уже зафиксирована, а что написано пером, не вырубить топором.

– А если он уже признался королеве?

– Если бы он признался королеве, мы бы об этом уже услышали. Ты ведь помнишь, что́ в прошлый раз случилось с человеком, решившим обмануть королевское казначейство?

* * *

В королевской постели больше не было змей, а в его еде – песка. На этот счет приняли меры гвардейский капитан и секретарь архивов. Издевательства стали более утонченными. Еда, доставляемая королю, – а он имел привычку обедать в одиночестве, если не считать назойливой свиты, – всегда была приготовлена так, чтобы человеку с одной рукой было невозможно с ней справиться. Король изо всех сил старался скрыть свое увечье, а лакеи прилагали все силы, чтобы подчеркнуть его. Если королю был нужен нарезанный хлеб, приходилось об этом просить. А если он упрямо отказывался просить, то Седжанус или Хиларион рассыпались в деланых извинениях за то, что забыли его нарезать. Дважды король запирался у себя в комнате. И оба раза разрешал остаться только Костису.

Лакеи, при всей своей наигранной беззаботности, в часы изгнания бродили по внешнему коридору и обливались холодным потом при мысли о том, что сюда может случайно зайти королева. Она, несомненно, знала, что король прогоняет свиту с глаз долой, но предпочитала смотреть на это сквозь пальцы. Однако, если она увидит, как они всей толпой бесцельно бродят по коридорам, все может измениться.

– Ее величество должна делать вид, что поддерживает короля, – напомнил приятелям Седжанус. – А иначе она разрешала бы нам злить его сколько душе угодно.

* * *

Однажды, в один из редких вечеров, когда Костис не стоял в карауле и не спал, к нему зашел Арис. Друзья сидели и болтали.

– Наверно, до конца своих дней, – ответил Костис на вопрос Ариса о том, долго ли, по его мнению, придется ходить в лейтенантах. – И погибну, вероятнее всего, от скуки.

Он лежал в позе неизбывной апатии, закинув ноги на подушку и слегка свесив голову с края короткой койки, и глядел в потолок. На лице застыло недовольство, которое ему приходилось тщательно скрывать в часы службы.

– Значит, ты думаешь, что тебя повысили уже навсегда?

Костис поразмыслил:

– Нет. Вряд ли он взаправду хочет оставить меня в лейтенантах. Все это притворство и насмешка, а не настоящее повышение. По-моему, рано или поздно ему это надоест, и меня низложат обратно во взводные. Или в простые рядовые.

– Или уволят из гвардии.

Костис выпучил глаза – Арис озвучил именно то, о чем сам он старался не думать. Затем пожал плечами – нелегкая задача, когда лежишь почти что вверх тормашками.

– Если уж он так решил, пусть увольняет, и дело с концом. Надоело болтаться между небом и землей и только и ждать смертельного удара. Может, ждет, пока я помру от скуки… Или прибью бывшего лейтенанта Седжануса.

– Что? Прикончить нашего бравого и умного красавца Седжануса?

– Голыми руками, – сказал Костис. – Если он еще хоть раз укажет королю на пятнышко у меня на пряжке или на болтающуюся нитку на мундире, я ему своими руками глаза выдавлю, нашему умнику и красавчику.

Арис хихикнул:

– Осторожнее… Помни, его боготворит вся гвардия.

Седжанус был богат и влиятелен, щедрой рукой сорил деньгами. Будучи лейтенантом, он заслужил восхищение и зависть почти всех гвардейцев.

Костис поднял голову и допил остатки вина из кубка, которым помахивал, держа за ободок, над краем кровати. Поставил опустевший кубок на пол.

– С ним весело, – признал Костис. – Он умеет рассмешить до колик. – Внезапно он зевнул, потер лицо, запустил пальцы в волосы и дернул. О боги, до чего же он устал. – Но под всеми этими шутками, насмешками и игрой не кроется ничего… Только злоба. Нет ничего такого, над чем он не смог бы посмеяться. – Он поглядел на Ариса. – Ты этого не знал?

– Я им восхищаюсь, – сказал Арис. – Однако никогда его не любил. – Он пожал плечами. – Может, я просто досадую. От бессильной зависти. По-моему, он меня терпеть не может.

– Тогда и я тоже досадую, – отозвался Костис. – И ты, и я, и король.

Очутившись в такой компании, Арис поморщился.

Костис улыбнулся:

– Он и впрямь достоин восхищения. Седжанус, а не король. Однажды он сказал Хилариону, стороннику королевы, что любые нападки на короля, даже попытка подсунуть ему носки разного цвета, будут ударом против королевы. А на следующий день заявил Дионису, чья семья никогда не поддерживала королеву, что король, выставленный на посмешище, обернется позором для самой королевы. И оба раза говорил вполне убедительно.

– И они не заметили, что он не хранит преданность ни одной из сторон?

– Они и не пытались заметить. – Костис примолк, размышляя. – Или боялись попасть к нему на язычок. Он может жестоко отомстить любому, кто посмеет ему возразить. Филологосу не нравятся все эти розыгрыши. Он наследник своего отца, а не какой-то младший сын, но Седжанус ловко дергает всех за ниточки. Умелый кукольник.

– И короля тоже он дергает за ниточки?

– Короля? – Костис опять зевнул. – Ну он хотя бы сопротивляется. Всегда старается поступать наперекор Седжанусу, но, по-моему, часто даже не замечает, что делает в точности то, чего Седжанус и хотел. А если ему и удается уколоть Седжануса, это происходит случайно. Например, Седжанус целую ночь готовил какую-то каверзу в музыкальном зале, а король в тот день решил прогуляться в саду.

– Седжанус сильно рассердился?

– Только расхохотался. Он всегда смеется, даже если шутят над ним.

– А что делает король, когда шутят над ним?

Костис прикрыл рукой глаза.

– Сначала делает вид, будто не замечает. Но у него на лице написано, как он зол. Потом вызывает бедного гвардейца Костиса Орментьедеса и вынимает из него душу.

– Бедный Костис, – улыбнулся Арис.

– Еще бы не бедный. И знаешь, что самое трудное?

– Что? – сухо спросил Арис.

Костис улыбнулся его тону:

– Помнить, что он все-таки король и я не имею права свернуть ему шею.

– Может, он займется братом Седжануса и оставит тебя в покое.

– Уж скорее бы, – с жаром ответил Костис.

Братом Седжануса был Эрондитес Младший по прозвищу Дит. Он был старшим сыном, а потому наследником. Их отец считался давним врагом королевы, а Дит – ее самым рьяным сторонником.

Дит был поэтом и музыкантом. Именно ему приписывали авторство непристойной песенки, широко разошедшейся при дворе и в гвардии. Костис узнал об этом нынче вечером в столовой. Мелодия была из тех, что накрепко застревают в голове, припев повторялся снова и снова. Безупречным классическим пентаметром излагались похождения незадачливого короля в первую брачную ночь, и Костису приходилось все время быть начеку, чтобы ненароком не начать ее насвистывать в присутствии короля.

– И вообще, я бы, конечно, пожелал Диту всех бед, – сказал Костис, – если бы не знал, что Седжанус будет счастлив видеть, как его старшего брата четвертуют и вешают.

Седжанус вел игру очень осторожно. Он служил королеве, но никогда не выступал против отца. Барон терпеть не мог Дита, отзывался о нем с величайшим презрением, однако все же считал своим наследником.

Эвгенидес, по-видимому, разделял отношение барона к старшему сыну. Он не делал секрета из своей неприязни к Диту. И Дит не скрывал, что презирает короля. Король оскорблял Дита с варварской прямотой. Дит отвечал более тонко, на аттолийский манер, но не менее остро. И песенка была лишь одним из недавних примеров.

– Я слышал, что король изводит его не меньше, чем тебя.

– Думает, наверно, что ему за это ничего не будет. Барон Эрондитес не станет заступаться за Дита.

* * *

На следующее утро на тренировке король двигался безукоризненно, но мысли его явно витали где-то далеко. Костис предположил – может быть, он думает о Дите. Утром на плацу кто-то насвистывал «Брачную ночь короля». Как раз в эту минуту прибыл король, и изящная, безошибочно узнаваемая мелодия, оборвавшись, повисла в воздухе. Король наверняка услышал, но виду не подал. Костис презрительно вздохнул, и деревянный меч короля, пробив оборону, сильно ударил его в висок.

Костис машинально присел в защитную стойку, готовясь к отражению новых атак, но король опустил меч и замер, сердито хмурясь.

– Льда! – крикнул он мальчишкам, столпившимся у стены, и один из них умчался.

У Костиса звенело в голове, одна половина мира казалась слишком яркой и в то же время темной. Он приложил руку к голове, унимая боль, однако не выпускал тренировочный меч. Король осторожно отобрал оружие, и Костис прижал к лицу обе руки. Больно.

– Прости, – сказал король.

– Я сам виноват, – вежливо простонал Костис.

Вокруг стала собираться толпа.

– Дай-ка посмотреть.

Костис опустил руку, король повернул ему голову.

– Видишь этим глазом?

– Да, ваше величество.

– Уверен? Закрой другой глаз.

Костис послушался. Мир по-прежнему виделся странным. Фигуры перед ним были окутаны темнотой, однако различались ясно.

– Плашмя пришлось, – послышался откуда-то голос Телеуса.

– Нет, ребром, – вздохнул король. – Бедный Костис, получил удар из замаха в первой позиции. Неловко вышло для нас обоих.

И впрямь неловко. Ударить противника в лицо во время тренировочного боя – такого быть не должно. Ударить не плашмя, а ребром деревянного меча – еще хуже. Но если тебя ударил замахом из первой позиции неумелый однорукий противник – тут позора не оберешься. Костис вздохнул:

– Я сам виноват, ваше величество.

– Верно, – дружелюбным голосом подтвердил король. Костис сердито поднял глаза и наткнулся на улыбку короля, в кои-то веки приветливую. – Я тоже виноват, – сказал король в виде извинения. – Вышел из себя.

Из кухни примчался мальчик с завернутым в тряпицу куском льда. Костис приложил его к лицу.

– Иди полежи, – велел король. – Пусть Телеус на сегодня освободит тебя от службы.

– Со мной все будет хорошо, ваше величество.

– Будет, будет. Иди отдохни. У тебя выходной.

Костис хотел было возразить, но лицо сильно болело, и мысль о выходном была очень привлекательна.

– Так-то лучше, – сказал король. – Всегда будь таким же послушным, лейтенант, и когда-нибудь дослужишься до гвардейского капитана. Правду сказать, королева тебя не назначит, но мы оба можем пасть от рук наемного убийцы, и тогда ты станешь капитаном при моем наследнике. Не оставляй надежды, даже если шансы призрачны.

– На убийство или на наследника, ваше величество? – спросил Костис.

Наступило молчание.

Костис поднял глаза, слишком поздно услышав собственные слова и внезапно осознав, кому он это сказал.

Король оторопел, разинув рот. Многие вокруг тоже.

Костис прикрыл глаза рукой, услышал смех и не сразу понял, что это смеется король.

– Костис, ты набрался дурных манер у моих лакеев. И не можешь даже списать свой промах на то, что перебрал неразбавленного вина. Может, спишем на боль в голове?

– Умоляю, ваше величество. Простите, если…

– Ничего страшного, – сказал король. – Абсолютно ничего. – Он отодвинул руку Костиса со льдом от лица и еще раз осмотрел синяк. – И чего я боюсь наемных убийц, если меня охраняет такой бравый гвардеец?

Он потрепал Костиса по плечу и ушел.

* * *

День начался плохо, однако Костис искренне радовался нежданному выходному. Почти все утро он пролежал в постели. Телеус не разрешал ему встать, пока оба не убедились, что от удара зрение не пострадало. К этому времени Костис уже умирал с голоду и мечтал не торопясь пообедать. С самого начала службы у короля ему ни разу не удавалось спокойно сесть и съесть свой обед.

Он надеялся перекусить в одиночестве, но в столовой еще была толпа народу, и все стали звать его к себе. Он перекинул ногу через скамью, сел и очутился в окружении любопытных лиц.

– Замах из первой позиции? – спросил кто-то.

Костис попытался обратить все в шутку:

– Должен же я иногда поддаваться.

Наступила тишина. Соратники подумали над этим утверждением и рассмеялись ему в лицо.

* * *

В тот вечер, как вошло в обычай после свадьбы, король и королева ужинали со своим двором. Орнон, посол Эддиса, тоже присутствовал, потому что этого требовал дипломатический этикет. Ему было невесело. После ужина столы уберут, начнутся танцы. Первыми будут танцевать король и королева, потом королева сядет на трон, а король будет вежливо кружить по залу, время от времени возвращаясь и садясь рядом с ней. Орнон мог безошибочно предсказать, что король будет танцевать не с теми, с кем надо, – с застенчивыми девушками, стоящими у стены, с младшими дочерями слабых баронов, с племянницами и незамужними дамами постарше, не имеющими никакого веса при дворе. А старших дочерей, представленных ему, и девушек из знатных семейств, с которыми надо бы установить полезные союзы, обойдет стороной. И происходит это не от неведения. Орнон часто говорил ему, с кем стоит танцевать, а с кем нет, но король заявлял, что не может запомнить. Но Орнону скорее казалось, что король уже исчерпал себя и не желает больше ввязываться в политически мотивированные спектакли.

Вечер не сулил ничего хорошего. Орнон нехотя ковырялся вилкой в тарелке и не понимал, как ему могло прийти в голову, что наблюдать за страданиями эддисского вора будет хоть мало-мальски приятно. А что он страдает – не вызывало сомнений. Вначале молодой король пытался отвечать на утонченные и не очень аттолийские издевки и снисходительные насмешки собственными мало кому понятными шутками. Аттолийцы считали способными на утонченность только себя и поэтому не улавливали смысла его ответных ударов, а более едкие комментарии принимали за чистую случайность. Орнону не раз приходилось прикусывать язык. Он охотно признавался, пусть даже только самому себе, что в такие минуты не следует метать на короля возмущенные взгляды. От этого Эвгенидес только сильнее раззадоривался, а аттолийцы лишний раз убеждались, что эддисский посол ни в грош не ставит короля, и презирали беднягу еще сильнее.

* * *

Аттолийцы ошибались. Орнон питал к эддисскому вору глубочайшее уважение – примерно такое же, как к остро наточенному лезвию меча. Он никак не мог понять: если аттолийцы считают короля идиотом, как, по их мнению, он сумел взойти на трон? Просто они никогда не видели его в те времена, когда он был вором, стоял, откинув голову, и в глазах блестел огонек, от которого у всех вокруг волосы вставали дыбом. Аттолийцы видели в нем только новоиспеченного неуклюжего короля. Орнон и сам не понимал, куда подевался былой вор. После свадьбы Эвгенидес стал не похож сам на себя.

Возможно, в этом отчасти виноват и сам Орнон. Он предупреждал Эвгенидеса, что надо держать свой норов в узде, а язык за зубами. Он прекрасно понимал, до чего тяжело Эвгенидесу играть эту роль, и мечтал увидеть, как дерзость короля хоть немного поутихнет, а острый язык приумолкнет.

Орнон отнюдь не хотел, чтобы король покорно и бесхребетно глотал насмешку за насмешкой. Еще десятилетним мальчишкой эддисский вор мог одним-единственным взглядом дать отпор взрослому человеку. Куда подевался этот взгляд? Возможно, роль вора была для Эвгенидеса важным источником уверенности в себе и силы характера. И теперь, навсегда покинув Эддис, он растерял и то и другое. Если так, то это не сулит государству Аттолия ничего хорошего.