Читать онлайн В стране стоячего солнца бесплатно
Новая поэзия
Александр Беляков
В СТРАНЕ СТОЯЧЕГО СОЛНЦА
Стихотворения 2019—2023 годов
Новое литературное обозрение
Москва
2024
УДК 821.161.1.09
ББК 83.3(2Рос=Рус)6
Б44
Предисловие Д. Давыдова
Александр Беляков
В стране стоячего солнца: стихотворения 2019—2023 годов / Александр Беляков. – М.: Новое литературное обозрение, 2024. – (Серия «Новая поэзия»).
Новую книгу Александра Белякова составили стихотворения, написанные с 2019‐го по 2023 год. В них особенно заметны «иероглифическая», предельно строгая компактная форма и стоицизм автора, отзывающегося на сегодняшние катастрофические события. Бесприютные осколки слов, макабрические образы, обманчиво веселое стрекотанье ритмов, каламбурная рифмовка – таков моментальный снимок трагического опыта, сделанный точнейшими поэтическими средствами. Александр Беляков родился в 1962 году в Ярославле. Окончил математический факультет Ярославского госуниверситета (1984). Был программистом, журналистом, сотрудником издательства, книготорговцем, бухгалтером, редактором на радио и телевидении, чиновником, PR-менеджером, копирайтером. Печатается с 1988 года. Автор 10 книг стихов и книги малой прозы «Возвышение вещей» (2018), многочисленных публикаций в литературных журналах и поэтических антологиях. Стипендиат Фонда памяти Иосифа Бродского (2012).
На обложке: © Picture by Sergey Sidorov on iStock
ISBN 978-5-4448-2397-2
© А. Беляков, 2024
© Д. Давыдов, предисловие, 2024
© Е. Белякова, фото, 2024
© И. Дик, дизайн обложки, 2024
© ООО «Новое литературное обозрение», 2024
Сразу наповал
Стихи Александра Белякова обманчивы (подразумевается: неодноуровневы). Их просодическая привычность (общее ощущение которой не отменяется и выходами поэта за пределы силлабо-тоники), их лаконизм могут включить механизмы чтения «просто лирики», некоего стертого текстуального явления, заранее подразумевающего определенный (небогатый) набор реакций. Такого рода категориальные обманки, притом не увязанные с теоретическим аппаратом концептуалистской и постконцептуалистской рефлексии, являются верным признаком виртуозной авторской работы, которая встречается совсем не часто (вспоминаются, к примеру, Виталий Пуханов и Алексей Александров, совершенно иначе, впрочем, взламывающие автоматизм лирической инерции).
Возможно, именно оттого в отзывах на стихи Белякова порой чувствуется некоторая растерянность. Так, Владимир Губайловский отмечает: «В стихах нет ни недоговоренности и открытости, ни даже малой возможности сокращения и сжатия текста. А это значит, что нет свободных связей, которые могут быть открыты вовне. Каждое стихотворение в книге – одиноко. Стихи почти не связаны друг с другом. Они не поддерживают друг друга. Это книга одиноких сущностей»1; или же Валерий Шубинский, сравнивая стихи Белякова с ранним творчеством Михаила Айзенберга, тут же оговаривается: «Главная цель Айзенберга – сказать хоть что-то, когда речь невозможна… Белякову как будто ничего не мешает говорить – он сам этого не желает, точнее, хочет не сказать, от полуправды слов уходит в засловье, а там ищет не формул, а сбоя, „небольшой погрешности“ в обэриутском смысле, позволяющей не удержаться на плаву, а по-настоящему почувствовать себя утопающим»2.
Между тем сквозь эту растерянность проступают принципиальные, на мой взгляд, свойства поэтики Белякова, его способа обращения с языком, текстом, взаимодействия субъекта в этих текстах с окружающим миром. Процитирую еще один отзыв на его стихи, принадлежащий тому же Айзенбергу: «…эксперимент проводится в атмосфере, к дыханию как будто и непригодной. Вещи Белякова – кристаллические конструкты такого невозможного дыхания: как бы спекшиеся словесные образчики, привезенные с Луны или Марса… Никакой зыбкости, даже самые мягкие ткани стиха готовы к твердой обработке. Ужас обыденности, захваченный не описанием, а измененным языком»3. Айзенберг говорит о стихах Белякова как об артефактах, оставшихся после столкновения речи с неким нечеловеческим началом. Это начало явственно неопределимо, оно ощущается как композитное соединение разноприродных сущностей, которые, однако, по определению вне-(до-)словесны.
По Айзенбергу, «…поэтическое сознание должно осуществлять себя одновременно и в языке, и в каких-то доязыковых актах, доречевых состояниях. Стихи становятся реальностью только в превосходной степени: только превосходя наличные языковые возможности. Они и употребительны лишь в том смысле, что создаются на потребу определенному моменту речевого становления. Это движение к языку в обход языка существующего. Иначе говоря, поэтическое произведение пишется одновременно на двух языках, и его второй – основной – язык особо замечателен тем, что пока не существует»4. Поэтология Айзенберга противостоит и передаче полномочий от стихотворца самому языку, которую постулирует Бродский, и авангардистскому взлому языка. Но как с этим на самом деле соотносится практика Александра Белякова?
Взаимоотношения субъекта в этих стихах со словесной стихией разнообразны и драматичны: «когда январь приходит как хозяин / комиссовать служилый лексикон / бредут слова бездомные с окраин / снегам вдогон // пустых затей оборванные нити / юродства позолоченный запас / мы нужные твердят / вы нас примите / нельзя без нас // стекаются как запасная память / смыкаются как преломлённый свет / из них попутной песни не составить / дай бог куплет». Слова не столько проступают из дословесного (как это предполагается у Айзенберга), сколько собираются отовсюду, в буквальном смысле сползаются их всех уголков («бредут слова бездомные с окраин»), со всех семантических полей; они агентны, но это агентность маргиналов, бродяг, бездомных, попрошаек.
(Трудно удержаться, чтобы не сопоставить это с авторским сообщением Белякова о методе собственного письма: «Какие-то фразы, созвучия, строки – чаще поодиночке, реже попарно – возникают в голове ежедневно и не по одному разу. Я бы сказал, с физиологической регулярностью… Такие обрывки сообщений себе самому, сигналы внутреннего человека. Все эти непроизвольные мозговые отправления исправно заносятся в блокнот… Спустя дни критически пересматриваю скопившийся ментальный мусор, ищу в нём если не жемчужные, то просто зёрна… Собранные вместе, бок о бок, на одной или нескольких страницах, эти осколки, зёрна, зародыши создают энергетическое поле, в котором и возникает стихотворение… осколки нередко начинают притягиваться. Некоторые строки ждут своих партнёров не по одному месяцу, а некоторые – по году и больше. Иногда они находят друг друга в тетрадях разных времён. Меня такие встречи очень трогают»5.)
Словам, которые явились таким образом, в полной мере доверять нельзя: «отойдёшь ко сну / а во сне сова / говорящую мышку ест / поскребёшь белизну / а под ней слова / несмываемый палимпсест // научи меня голован-сарай / этой грамотой или той / из окраин дня выкраивать рай / чтоб сидел на мне как влитой». Сова пожирает говорящую, то есть доверившуюся языку мышку; будь это сова Минервы или же просто хищник, функция беспощадного случая, в любом случае тем самым она утверждает неизбывный принцип «Молчи, скрывайся и таи», осуществить который на практике непросто: даже за кажущемся нулем информации, «белизной», скрываются словесные залежи, причем переработанные культурой, складывающиеся в «палимпсест». «Голован-сарай», изначально рожденный каламбурной стихией, предстает носителем «как бы» бесполезного опыта (и «сарай» здесь, конечно, стоит понимать не в высоком древнем значении, а в современном сниженном, как некий аналог того мозга-чердака, куда, по выражению Шерлока Холмса, дурак «тащит нужное и ненужное»). Этот «опыт дурака», наполненный всяким семиотическим барахлом, способен научить, однако, выискивать нечто подлинное, истинное («рай»), соответствующее самоощущению субъекта («чтоб сидел на мне как влитой») на «окраинах», в маргинальных зонах реальности (и не важно, с помощью какой именно «грамоты», то есть дискурсивной практики). Перед нами манифест недоверия к словам и доверия к необязательному, «окраинному» опыту.
Это – возможная точка расхождения с упомянутой уже магистральной для русскоязычной поэзии линией языковой критики, концептуалистской. Для Белякова мир не сводится к дискурсивным стратегиям: недоверие к речи не означает для него отказа ни от нее, ни от сопутствующих явлений, таких как субъектность говорения или семантичность.
Соединение «осколков» не порождает у Белякова поэтической алеаторики, разноприродные «бродячие» элементы складываются воедино с изящной естественностью. Мимикрия под «просто лирику», о которой говорилось выше, усиливается компактностью, лаконизмом практически всех текстов Белякова. Компактность эта не минималистична, здесь нет разреженности, все «будто бы случайные» элементы подогнаны очень плотно и каждый текст достигает максимальной концентрации (у Белякова на этот случай есть и автометаописание: «чем выше горы шелухи / тем ближе и родней / однозарядные стихи / второразрядных дней // они хронический приказ / карающий кимвал / не истязают всякий раз / а сразу наповал»).
«Идеальным» беляковским текстом является восьмистишие, которое, как мне неоднократно приходилось писать, в новой и новейшей лирике становится практически твердой формой, редуцированным вариантом сонета (в котором одно четверостишие – тезис, второе – антитезис, тогда как синтез не выделен в финальные терцеты, а образуется соотнесением двух строф, смыслопорождающим напряжением, которое возникает между ними): «на сумрачной поляночке / как человек-койот / полярник в биполярочке / то лает то поёт // скрипит пенёк терпения / под натиском зимы / и лай честнее пения / и свет темнее тьмы». Но, конечно, «идеальный» в данном случае означает модельный: и меньшие по объему тексты («россию захватили марсиане / на марсе появились россияне / рассвет багрянцем осиян / туземец просыпается как демон / он сам не понимает где он / и всюду видит марсиан»; нет ли тут, кстати, оммажа, к тому же структурно подобного, Григорию Дашевскому с его знаменитым стихотворением «Марсиане в застенках Генштаба…»?), и бóльшие подчиняются общим принципам.
Сам Беляков говорит о своих текстах как о «иероглифах» («Мои стихотворения почти всегда кончаются быстро. Я представляю каждое из них как иероглиф. А иероглиф экономен. Не умею писать длинное»6). Не думаю, что здесь имеет смысл говорить об «иероглифах» в понимании Леонида Липавского и Якова Дркускина; скорее, здесь иероглиф должен пониматься более традиционным способом, как компактный и одновременно композитный знак, в котором ощутима иконическая природа. Важно и то, что иероглиф может быть расшифрован, прослежен до своего иконического генезиса. Стихотворение-иероглиф не обязано быть распространенной метафорой или метаболой (и здесь – расхождение Беляков с еще одной важнейшей линией новейшей поэзии), но это и не обязательно зашифрованное, энигматическое высказывание, притворяющееся герметичным, подобно текстам Михаила Ерёмина, с которыми стихи Белякова иногда возникает соблазн сравнить (чтобы немедленно, впрочем, различить). В стихах-«иероглифах» Белякова важна объединяющая фигура затекстового «я», которое подвергает сомнению свой материал, однако не отбрасывает его, а позволяет стать частью построенной вне всяких правил, но в конечном счете устойчивой конструкции.
В свою очередь, это «я» подвергает сомнению и самое себя. Такого рода самоанализ-самоумаление становится особенно заметным в самых новых стихотворениях Белякова, в которых отзывается сегодняшний катастрофический опыт: «всё что говорится / ни к чёрту не годится / всё о чём молчится / за каждым волочится / измятой и нервной / жестянкой консервной / в звуках этой жести / истинные вести». Отчасти утопическое доверие к фрагментам и осколкам оборачивается своей трагической стороной, предстает в макабрических образах (может быть, перекликающихся даже с блокадными стихами Геннадия Гора»): «что за обрубки тут / мимо тебя плывут? // это не труп врага – / порознь рука нога / тулово голова / адские острова // ровно в такой же ряд / всякий напев разъят / словно глухой дебил / музыку победил».
Эта безысходность содержит в себе, впрочем, возможность потенциальной пересборки мира, в котором бесприютные осколки слов и внесловесных аффектов могут оказаться пригодным строительным материалом.
Данила Давыдов
I
«снег ложится на небо…»
- снег ложится на небо
- а небо на снег
- будто сушат бельё там
- тучный ангел не может закончить разбег
- ни паденьем
- ни взлётом
- от себя самого он бежит наутёк
- в атмосферном бедламе
- и босые следы убывающих ног
- заметает крылами
«если деланием никак…»
- если деланием никак
- говорением удержи
- череду небесных собак
- вожделенные падежи
- избавительный
- дарительный
- гадательный
- пленительный
- отворительный
- непреложный
«из комнаты в комнату катится ком…»
- из комнаты в комнату катится ком
- фамильный клубок темноты
- давай остановим его языком
- и с предками будем на «ты»
- пусть ель родовая усохнув тайком
- прощальные пустит цветы
- как будто явился подземный партком
- на проводы тщетной мечты
«на углу победы и свободы…»
- на углу победы и свободы
- в немудрёном русском сериале
- мы вошли в одни и те же воды
- мы тонули
- а они стояли
- на углу реальности и бреда
- в омуте ночного кислорода
- за плечами корчилась победа
- впереди мерещилась свобода
«о чём сустав суставу…»
- о чём сустав суставу
- скрипит не по уставу?
- о том что наши сказки
- почти не знают смазки
- что стала жизнь негибкой
- со скрипом как со скрипкой
- и музыка такая
- звучит не умолкая
«мимо громких слов и шумных дел…»
- мимо громких слов и шумных дел
- тихий алкоголик пролетел
- чреслами виляя меж горнил
- тишину на землю обронил
- где упало чудо тишины
- боли мало
- страхи не страшны
- от воспоминаний только сласть
- будто жизнь фатально завралась
«с воли стучат…»
- с воли стучат
- а у нас тишина
- око дверное в коросте
- ближняя даль глубины лишена
- кто эти плоские гости?
- время местами менять имена
- тесный простор ополчается на
- гордость сокрытую в горсти
«аномалия и норма…»
- аномалия и норма
- дочери войны
- друг у друга просят корма
- вечно голодны
- две сестры не имут срама
- кто им логопед?
- повторяют мама-мама
- будто мамы нет
«времена наносят на лицо…»
- времена наносят на лицо
- истинного бога письмецо
- с матрицей морщин заподлицо
- как дорожки на виниле
- получатель зеркало берёт
- жизнь читает задом наперёд
- слышит звук
- да смысл не разберёт
- будто смыслы отменили
«мир разобрали и собрали…»
- мир разобрали и собрали
- мы снова лишние детали
- в устройстве пройденном насквозь
- нам примененья не нашлось
- и нет надежды как когда-то
- на переделку агрегата
- он не насмешка и не месть
- а просто фатум как он есть
- имеющий глаза и уши
- взирает на судьбу снаружи
«из фракций неба и земли…»
- из фракций неба и земли
- реальности и сна
- мы перспективу испекли
- которая ясна
- она единственная весть
- терзающая нас
- и чтоб её глазами есть
- не требуется глаз
«пока я пел и старел…»
- пока я пел и старел
- мой город и мир усыхали
- державной шагреневой кожей
- теперь здесь настолько тесно
- что я предпочёл бы чужбину
- ничто нигде никогда
- к счастью в пространстве речи
- есть куда разбежаться
- прежде чем разобьёшь себе лоб
- о собственное отражение
«в силу возраста и режима…»
- в силу возраста и режима
- наше время нерастяжимо
- камень часа в один бултых
- утопает без понятых
- прозябает собрат тверёзый
- там где длительность стала грёзой
- я вином усыплю вину
- и на сутки час растяну
«куда всё делось?..»
- куда всё делось?
- о дона анна
- фантом соблазна!
- и мне б хотелось
- писать туманно
- да мне всё ясно
«парад превращается в пар…»
- парад превращается в пар
- и в облаке ратного пара
- повадка танцующих пар
- размеренна и сухопара
- мы пели и пили одно
- но в сумерки отчей сансары
- нам оптом войти не дано
- а только разбившись на пары
«свист утратил полезные свойства…»
- свист утратил полезные свойства
- у пространства – запал на нуле
- не довольно ли нам недовольства?
- не пора ли предаться хвале?
- будет счастье у нас густоброво
- воли с палец
- покоя с кулак
- но юроду должно быть херово
- и шуту без печали никак
«слово „жалость“…»
- слово «жалость»
- словно сжалось
- на пластинке прижилось
- то ли «жало»
- то ли «жлость»
- время песню отлежало
- не хотелось да пришлось
«певцы иного эона…»
- певцы иного эона
- сворачивают знамена
- в стране стоячего солнца
- нигде ничего не вьётся
- безветрие тихой спевки
- собой пеленает древки
- так лес повреждён и редок
- терпенье растит без веток
«давай сегодня вместе…»
- давай сегодня вместе
- пойдём гулять на месте
- пока не всё путём
- в осаде и аресте
- отраду обретём
- смириться нелегко нам
- с естественным законом
- но выгляни на свет
- в пейзаже заоконном
- стаффаж сошёл на нет
- представим в идеале
- что так и мы пропали
- из памяти и глаз
- в трёхкомнатном пенале
- хранимся про запас
«под окном моим…»
- под окном моим
- мир стоит как мим
- просит недвижим
- соблюдать режим
- с ним в одном строю
- у окна стою
- на верхах своих
- замер и затих
- тянем поутру
- детскую игру
- кто из нас вперёд
- нынче отомрёт?
«в час безучастный…»
- в час безучастный
- по воле безволия
- каждой лексеме мерещится схолия
- тень маргинальная редких красот
- новые смыслы соседке несёт
«на синей лавочке приветствуют рассвет…»
- на синей лавочке приветствуют рассвет
- то вася то отец то бабушка то дед
- на синей лавочке у моего окна
- приходят помолчать один или одна
- на синей лавочке любуются весной
- очами на восток ко мне спиной
- на синей лавочке я вижу их один
- как будто третий глаз открылся в карантин
- как будто кто из них подумал обо мне
- на синей лавочке с живыми наравне
«как тысячетонная тщета…»
- как тысячетонная тщета
- тень твоя упала со щита
- склеив полноту и нищету
- ровный свет растёкся по щиту
- а на нём зигзаги ещё те
- жизнь твоя застыла на щите
- с юных лет ты помышлял о том
- где разжиться призрачным щитом
- и сегодня крепче всех защит
- музыка впечатанная в щит
«ещё выходим мы…»
- ещё выходим мы
- по хитрому паролю
- из цифровой тюрьмы
- на буквенную волю
- ещё не доросла
- потеха до предела
- и цифре нет числа
- и буква поредела
«свет безвидный…»
- свет безвидный
- бледный звук
- сонная соната
- время выпало из рук
- поднимать не надо
- очи ясные смежи
- ждёт тебя снаружи
- бог подёнщины и лжи
- духоты и стужи
«багатель оглохшего пианиста…»
- багатель оглохшего пианиста
- легче шёпота
- тоньше свиста
- вездесущего в наши дни
- как ложится звук
- нечасто и чисто!
- он устал
- и ты отдохни
«построение на старение…»
- построение на старение
- равнение на ранение
- форма зимняя легче летней
- рассчитайсь на первый-последний!
- первых нет
- и каждый – герой
- вышел из строя?
- встань в строй
«мойры вышли на клирос…»
- мойры вышли на клирос
- и вот те на —
- там где дверь приоткрылась
- растёт стена
- на созвучьях мерцает иней
- или это дары эриний?
«слово на вес соло…»
- слово на вес соло
- скрытое здесь где-то
- даже когда голо
- плотью одето
- вот оно петь село
- на высоте света
- свист победил дело
- смысл осенил лето
«плыли дни без концов и начал…»
- плыли дни без концов и начал
- на домашнем болоте