Читать онлайн Роковой год цесаревича Николая бесплатно
Предисловие
ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ
возраст и статус на 1 января 1894 года
Цесаревич Николай Александрович (25 лет) – наследник российского престола. Сын императора Александра III и императрицы Марии Фёдоровны. Полковник, командир I-го батальона Лейб-гвардии Преображенского полка. Семейное имя – Ники.
Александр III Александрович (48 лет) – император Всероссийский, царь Польский и великий князь Финляндский.
Мария Фёдоровна (46 лет) – российская императрица, супруга Александра III. В девичестве – датская принцесса Мария София Фредерика Дагмар. Семейное имя – Минни.
Великий князь Александр Михайлович (27 лет) – четвертый сын великого князя Михаила Николаевича, внук Николая I. Старший лейтенант Русского императорского флота. Друг детства Ники, которому приходился двоюродным дядей, но из-за небольшой разницы в возрасте его называли кузеном. Семейное имя – Сандро.
Великая княжна Ксения Александровна (18 лет) – дочь императора Александра III и императрицы Марии Фёдоровны. Сестра Ники.
Принцесса Алиса Гессен-Дармштадтская (21 год) – четвертая дочь великого герцога Гессен-Дармштадтского Людвига IV и герцогини Алисы, дочери британской королевы Виктории. Семейное имя – Аликс.
Великая княгиня Елизавета Фёдоровна (29 лет) – супруга великого князя Сергея Александровича. В девичестве – немецкая принцесса Елизавета Александра Луиза Гессен-Дармштадтская, вторая дочь великого герцога Людвига IV. Сестра Аликс. Семейное имя – Элла.
Великий князь Сергей Александрович (36 лет) – младший брат императора Александра III. Московский генерал-губернатор.
Матильда Кшесинская (21 год) – балерина Мариинского театра, дочь польского танцовщика Феликса Кшесинского.
Январь
«Дай Бог, чтобы наступивший год прошел так же счастливо и спокойно, как прошлый», – слова Папа, когда дядя Миша вошел к нему утром, и пока Мама пила кофе. И больше ничего к этим словам прибавить нельзя!
Дневник цесаревича Николая Александровича.
1 января 1894 года
2 ЯНВАРЯ
Гатчинский замок
– Я завидую тебе, Сандро! – воскликнул Ники, одним стремительным движением выхватывая любимый кий из стойки. – Ты живешь настоящей, яркой жизнью! Повидал весь мир. Тропическая тайга Рио и курильни опиума в китайском квартале Сингапура… Пальмовые рощи Фиджи и крокодильи пироги в Австралии… Ты видел всё! Хотел бы я быть на твоем месте… Взять да и уйти в кругосветку, и гори всё синим пламенем!
Сандро, примериваясь к оставшимся киям, пожал плечами:
– Ты тоже был на Востоке.
Ники нетерпеливо отмахнулся:
– Это не то! – Он подошел поближе к японской композиции, украшавшей стену бильярдной: длинный самурайский меч тати, подаренный цесаревичу аристократом из дома Токугава, а ниже, под мечом, – шелковая шпалера Инуоумоно с изображением традиционной охоты на собак, обрамленная узором из японских и российских гербов. – У тебя, друг Сандро, настоящая морская романтика, как в «Графе Монте-Кристо», а у меня был тоскливый официальный визит. Все время под надзором свиты, все время при параде. Да у меня каждый вечер щеки ныли от бесконечных улыбок всем этим махараджам, султанам и падишахам! А результат? – Ники дотронулся кием до блестящего изогнутого лезвия. – Один из этих красавцев цинично рассек мне голову. И пока ты пил чай со своей маленькой японской «женой» в милом бамбуковом домике в Ионассе, я истекал кровью на пыльной улице Оцу.
Сандро сочувственно кивнул, – покушение на наследника российского престола стало самой скандальной мировой новостью 1891 года, – а после подмигнул:
– Но зато второй шрам на память о Японии ты организовал самостоятельно.
Ники мгновенно перестал хмуриться и закатал правый рукав гусарского мундира, явив миру свою гордость – грозного черного дракона на все предплечье. У дракона имелись желтые рожки, зеленые лапки и красное брюшко.
– Семь часов накалывали! – в который раз похвастался Ники, простодушно прибавив: – Я теперь как якудза.
Сандро хмыкнул:
– Только никому об этом не говори. А помнишь нашу охоту на слонов в Коломбо, когда я заехал к тебе на денек? Разве это приключение не стоит одного пустякового шрама на затылке?
– Пожалуй!
На мгновение Ники перенесся в сырые цейлонские джунгли. Мелькнули ослепительные обрывки воспоминаний: рассвет над пальмами; бархатистая вершина Алагаллы, с которой кандийские владыки приказывали сбрасывать в пропасть изменников; запах дождя; свежие сломанные ветки и глубокие круглые следы на глинистой почве; бодрые крики загонщиков и спокойный голос британского губернатора Цейлона: «Осторожнее, ваше высочество, слоны готовятся к нападению».
Цесаревич тряхнул головой и поудобнее перехватил кий – антикварный, из черного эбенового дерева, с широкими кольцами-вставками из полированной слоновой кости и узкими – из золота и перламутра. По всему кию в завораживающем танце сплетались удивительные цветы: стебли из светлого японского граба, лепестки из необычного фиолетового араманта, известного как «пурпурное сердце», и бутоны из полосатой бокоты, самого дорогого дерева в мире.
– Забавно, что ты заговорил про Цейлон, ведь этот чудный кий оттуда, – сказал Ники, примериваясь к шарам из слоновой кости, которые, как маленькие толстые солдаты, выстроились на зеленом сукне аккуратным треугольником. – После твоего отъезда мне его подарил цейлонский губернатор, сэр Артур Хэвлок.
– Коллекционная вещь, – согласился Сандро, – но вряд ли эта волшебная палочка поможет тебе победить меня сегодня.
– Еще как поможет! – загорелся Ники. – Ты давно не играл со мной, друг Сандро! Пока ты скитался по другим континентам, я упорно отрабатывал один неотразимый удар, которому меня научил все тот же сэр Хэвлок. Называется «прием Менго», и он никогда не записывался на бумаге, знают о нем лишь избранные. Говорят, капитан Менго придумал его в парижской тюрьме.
– Ничего себе тюрьма – с бильярдом, – рассеянно сказал Сандро, натирая мелом наконечник своего кия из самого обыкновенного ясеня. – Ну а я, пока был этим летом в Америке, взял несколько уроков у Франка Ивза, так что…
– Как? У самого Ивза, «бильярдного Наполеона»? – восторженно переспросил Ники. – У Фрэнка Ивза, победителя декабрьского чемпионата в Нью-Йорке?
– У него, – удовлетворенно подтвердил Сандро. – Ездил к нему на озеро Саранак. Что ты на это скажешь, дорогой мой Ники? Все еще готов сразиться?
– Всегда! – Цесаревич гордо поднял голову, хотя внутри у него все похолодело. Сработает ли прием Менго против хитрых маневров Ивза?
– Что ставишь? Может, свой чудо-кий? Он будет мило смотреться на моей яхте, – усмехнулся Сандро.
– Ну уж нет, не могу им рисковать ни при каких обстоятельствах, – Ники на секунду задумался. – А знаешь что? Ставлю руку и сердце Ксении!
– Как это? – Сандро, обычно иронично-невозмутимый, изрядно растерялся.
– Знаю, что ты давно в влюблен в мою сестру и обещаю замолвить за тебя словечко перед ней, если проиграю, – объяснил Ники, весьма довольный собой. – А ты что ставишь?
– Эмм, подходящих невест у меня для тебя нет… – все еще озадаченно сказал Сандро. – Могу предложить эольен, который я заказал в Америке. Его должны доставить на днях. Ты отлично играешь на фортепиано, значит, и с фисгармонией справишься. Согласен?
– Согласен!
Кузены ударили по рукам – и началась великая битва на зеленом сукне.
Ники играл артистично, эмоционально, зрелищно – в стиле великого Менго. Движения его были свободны и легки, удары сопровождались остроумными сценками, отработанными на друзьях-гусарах. Закрутив шар, цесаревич изображал крайний ужас, убеждая публику в лице Сандро, что в шар вселился дьявол и его срочно нужно остудить при помощи интенсивного обдува. Приберегая коронный прием напоследок, Ники воплощал лучшие техники из величайшей научной монографии «Благородная игра в бильярд – невероятные и превосходные удары, которые вызывали восхищение у большей части государей Европы, изложенные господином Менго, бывший капитаном от инфантерии на службе Франции», вызубренной цесаревичем от корки до корки. Будь в бильярдной публика – овации сотрясали бы мощный Гатчинский замок до основания!
Сандро же играл сдержанно и даже, на первый взгляд, небрежно. Быстро прицеливался и без лишних рассуждений бил по шару. Темные глаза великого князя казались непроницаемыми, как ночь в дождевых лесах Амазонии.
– Уж не забыл ли ты про наши ставки? – насмешливо вопрошал цесаревич время от времени.
Сандро только усмехался в ответ, отправляя очередной шар в лузу крайне скучным, немодным, набившим оскомину прямым ударом.
– Дамы и господа! – торжественно объявил Ники, адресуясь к группе китайских ваз в дальнем углу бильярдной. – А сейчас – внимание, барабанная дробь! – представляю вашему уважаемому вниманию секретный прием Менго, также известный как массовый удар! Смотрите и учитесь!
Отсалютовав вазам, Ники ловко повернулся на каблуках, наклонился над бильярдным столом, поднял кий почти вертикально и – красивейший удар в лучших традициях Менго!.. Однако вместо того, чтобы отправить шар вращаться по закрученной дуге, кий соскользнул с гладкой слоновой кости и позорно вспахал зеленое сукно, как сбитый военный дирижабль. Ники огорченно охнул – на бильярдном столе зияла здоровенная дыра.
– Так красовался, что забыл основы, – не преминул съехидничать Сандро. – Не натер кий мелом перед таким сложным ударом!
– Детская ошибка, – признал Ники. – Не гожусь я на роль верховного главнокомандующего армией бильярдных шаров. Поздравляю с победой, друг! – Он пожал Сандро руку. – А мне теперь остается только надрызгаться!
3 ЯНВАРЯ
Петербург – Гатчинский замок
Вообще-то у императорской семьи имелся собственный поезд. Его начали строить сразу после катастрофы под Борками. Тот страшный октябрьский день 1888 года навеки врезался в память Ники и всех его близких! Взрыв на путях – невыносимый грохот и скрежет – стены царского вагона складываются – все вокруг вертится, пестрит, крутится – все кричат и плачут – перепуганное лицо маленькой Ксении – ужас в глазах Папа… Пол уходит из-под ног, Ники куда-то летит, инстинктивно сжимая в руке серебряный стакан, из которого за мгновение до этого спокойно пил горячий чай с лимоном… Потом – темнота, тупая боль в левой ноге, на которую свалился обломок крыши вагона, и острая боль в правой руке, обоженной чаем… Спустя вечность, а может быть, и секунду, Папа, как атлант, поднимает крышу, придавившую детей, Ксения заливается слезами – у нее поврежден позвоночник, Ники растерянно улыбается – нога в порядке, рука тоже, а осознание случившегося и шок придут позже… Дети императора стоят посреди пожухлого поля, хлещет ледяной дождь, Папа помогает вытаскивать стонущих раненых из-под разорванных вагонов, а лакей, только что подававший Ники чай, молча уткнулся лицом в увядшую траву…
После той катастрофы Папа и начал болеть. Вся его сила и богатырское здоровье остались там, на жухлом, жутком поле под Борками.
Он даже еще ни разу не прокатился на новом поезде, который построили взамен того взорванного. Новехонький состав из 10 вагонов скучал в тосненском депо с января прошлого года. Пылью покрывались сафьяновые стены царской опочивальни и тиковые панели царского кабинета; простаивали мощные паровые котлы и «ветродуи-холодильники», готовые поддерживать комфортную температуру в поезде в любое время года; ржавел потихоньку «горячий шкаф» для выпечки эклеров, тускнели золоченые двуглавые орлы над окнами, телефонные провода между вагонами передавали тишину.
Конечно, на этом роскошном поезде мог ездить и Ники – у него там даже был собственный вагон. Но цесаревичу совершенно не хотелось выгонять этого грандиозного железного коня из стойла ради какой-то ерунды. Вы же не будете вызывать Лох-несское чудовище из глубин таинственного шотландского озера только лишь для того, чтобы замшелое длинношеее лизнуло вашу почтовую марку для наклейки на конверт?
Потому третьего января Ники и Сандро в 11:29 запрыгнули в обычный пассажирский поезд, следовавший по маршруту Гатчина – Санкт-Петербург, и очень даже уютно устроились в одном из синих вагонов первого класса, которые в народе назывались почему-то «берлинами». Желтые вагоны второго класса именовались «дилижансами», зеленые вагоны третьего класса – «шарабанами», а самые дешевые серые вагоны четвертого класса никаких специальных названий не имели, а если и имели, то цесаревичу они были неведомы. Что ему было делать в шумном крестьянском вагоне, пропитанном суровыми, крепкими ароматами?
То ли дело – первый класс. Здесь глубокие мягкие кресла с подлокотниками и едва заметный аромат кёльнской воды, во всем вагоне навряд ли наберется с десяток пассажиров, и все они на одно лицо – чопорные, надменные, в костюмах с иголочки, думающие о самых скучных вещах, которые только бывают на свете – финансах, резолюциях, заседаниях…
К счастью, попутчик Ники был совсем другим. Кузены отлично провели время в дороге – травили морские байки, сравнивали разные яхты и спорили, в какой стране устрицы вкуснее. Ники, проводивший каждое лето у дедушки – датского короля Кристиана IX, настаивал, что нет ничего лучше лимфьордских устриц – чуть соленых, с утонченным ореховым привкусом. Сандро же горячо доказывал, что южноафриканские устрицы, имеющие раковину в форме стакана и пятнистую расцветку, дадут фору любым европейским деликатесам, и это единственное, ради чего он готов вернуться в душный, опасный Каптоун, криминальную столицу африканского континента.
Цесаревич и оглянуться не успел, как они с Сандро уже оказались на Литейном, где стоял Преображенский полк, – Ники служил в нем эскадронным командиром. В полку сегодня было еще веселее, чем обычно.
Во-первых, на завтрак подавали все самое любимое: пюре из цветной капусты, фюме о наве, стерлядь по-русски, молодую дичь, пирог Елизабет и кофе.
Во-вторых, столовую заполнили гости: балагур и остряк Александр Николаевич Огарев, бывший преображенец, а ныне гренадер, приехал из Москвы на пару дней; из Царского Села пожаловал взвод Гусарского полка, а вслед за ним подоспели и желтые кирасиры – все здоровенные, длинноносые и рыжие, в отличие от блондинов-преображенцев.
По случаю столь представительного собрания Костя – главный преображенец, приходившийся Ники двоюродным дядей, но старше его всего на десять лет, – прочел свои новые стихи:
О, радость утра ясного весной!
Ты ласточек навеяна крылами.
Вы, незабудки, споря с небесами,
Так празднично убрались бирюзой.
О, летний день! Сияя над землей,
Ты теплыми даришь ее лучами
И мака знойными во ржи цветами
И жаворонка песней заливной.
О, золотистость осени печальной!
Скорбь увяданья, грусти красота
И журавлей отлет зарей прощальной.
О, зимней ночи жуть и нагота!
Зловещий ворон в белизне хрустальной
И лунный свет, и глушь, и немота…
Сонет завершился в полной тишине – а потом все одновременно стали кричать «браво» и поздравлять Костю с очередным шедевром.
– Какая публика! – с гордостью шепнул Ники кузену. – Одно слово – офицеры!
После пары бокалов шампанского возвышенно-литературное настроение собравшихся сменилось на азартно-безрассудное. Ники ввязался в настоящее бильярдное побоище – и позорно продул, прямо на глазах у товарищей! Новоявленный москвич Огарев, беззлобно подтрунивая над театральными жестами цесаревича, разбил его в пух и прах. Секретный прием Менго и тут не помог! Ники начал подозревать, что именно за этот удар-фальшивку Менго и угодил в парижскую тюрьму.
Насколько радостным был день в полку, настолько же тоскливым оказался вечер дома, в Гатчине. Папа опять сильно раскашлялся – и это за три дня до праздника, когда император по традиции должен в одном мундире идти на Иордань и принимать на морозе Крещенский парад!
А уж как только цесаревич увидел на столе почту, накопившуюся за день, то остатки игривого настроения улетучились, как пузырьки из выдохшегося шампанского. Десятки посланий, как всегда, требовали немедленного ответа; но сегодня сверху обычной стопки лежало письмо, надписанное знакомым изящным почерком, который сразу вогнал Ники в хандру.
Наследник неохотно распечатал конверт.
«Дорогой мой Ники,
Поздравляю с Новым годом, желаю всяческих благословений, сердечно благодарю тебя за прелестный флакончик духов. Очень тронута, что ты подумал обо мне. Сегодня я отправляю очень длинное письмо Pelly. Все это время мы не касались некоторого предмета, но сейчас, когда брат помолвлен, настал момент выказать свою любовь и доброту. Ведь для нее теперь, конечно, многое изменится в доме; и хотя она очень рада за них, ей придется нелегко. О, если бы ты мог приехать сейчас, под предлогом повидать молодую чету, – это могло бы помочь делу.
Писал ли ты снова, и каков был ответ? Жаль, что ты игнорируешь меня, ведь если кто и помогал вам, то это была я; и именно со мной одной она говорила на эту тему. Впрочем, главное, чтобы ты добился успеха – только этого я желаю и об этом молюсь. Так что не думай, что я обижена, просто не забывай своего старого друга, который желает вам обоим счастья и который глубоко огорчен, что ваши юные сердца испытывают столько печалей. Она будет чувствовать себя вдвойне одинокой и несчастной, видя их счастливыми, тогда как ее собственное сердце и жизнь разбиты. Кто знает, не станет ли это последней каплей в горькой чаше, которая переполнит ее через край, и тогда ты придешь ей на помощь.
Как утопающий, я хватаюсь за каждую соломинку, и все же не теряю надежды, ведь пока есть любовь – есть и надежда. Твое постоянство и терпение в конечном итоге, возможно, дадут ей силы преодолеть свое первоначальное решение. Дай Бог, чтобы этот год, наконец, соединил вас обоих в совершенном счастье.
Крепко любящая тебя,
тетенька Элла».
Забавно было называть Эллу тетей, ведь она была старше Ники всего на четыре года. Но так повелось с самого начала, когда эта потрясающе красивая принцесса из немецкого Гессена вышла замуж за родного дядю Ники – великого князя Сергея Александровича, московского генерал-губернатора, и стала великой княгиней Елизаветой Федоровной. Одно время цесаревич был даже немного влюблен в нее, потому что… ну вы когда-нибудь видели ее профиль?
Потом подросла младшая принцесса Гессенская, и цесаревич перенес свое юношеское увлечение с замужней Эллы на ее не менее очаровательную сестру Алису, которая в 1889 году приехала на шесть недель в Петербург. Ники тогда признавался Сандро: «Она мне чрезвычайно понравилась; такая милая и простая, очень возмужала, если можно так выразиться; удивительно похожа на милую тетеньку, я то и дело путал обеих».
Ники имел глупость сообщить то же самое тетеньке Элле на обледеневшем балконе Зимнего дворца; тем вьюжным февральским вечером 1889 года цесаревич поджег бикфордов шнур, и все осадки мира не в силах были его потушить. Элла загорелась идеей брачного союза своей сестры и наследника российского престола. В ту же секунду она объявила Ники, что сделает все, чтобы эта свадьба состоялась, несмотря ни на какие препятствия…
Несмотря даже на то, что эти двое, потанцевав немного в Петербурге, без особых сожалений распрощались друг с другом и вернулись к обычной жизни. Ники было двадцать, Аликс – шестнадцать, возраст мимолетных влюбленностей и быстрых разочарований. Как записал в дневнике сам Ники, «желание жениться продолжалось до завтрака, а потом прошло».
Да и у Аликс наследник российского престола не вызывал серьезного интереса, поскольку ради свадьбы с ним ей пришлось бы сменить веру, на что она никогда бы не согласилась.
На этом можно было бы поставить точку… Если бы не Элла.
Тетенька знала, как зацепить наивную молодежь. Она превратила сватовство в захватывающую шпионскую игру. Придумала кодовые имена наследнику и принцессе – Пелли-1 и Пелли-2, – и стала их секретным связным. Ники то и дело получал от Эллы письма с подробным рассказом о страстных чувствах Аликс к нему; тем временем Аликс с изумлением узнавала все новые подробности о необычайно сильной любви цесаревича к ней.
Поначалу игра казалась веселой, потому что была тайной. Но вскоре эта бесплодная переписка наскучила цесаревичу. Через год он уже едва помнил, как выглядит Аликс; а Элла все продолжала забрасывать Ники письмами о его будущей свадьбе с «милой Пелли». Даже в Восточном путешествии не было ему покоя – послания от великой княгини регулярно приходили на корабль «Память Азова», на котором он рассчитывал спрятаться от настойчивой тетеньки: «Вкладываю в свое письмо этот маленький конверт и цветок, который Pelly положила в мой бювар, – писала Элла. – Когда будешь в Иерусалиме, помолись за нее, чтобы она нашла в себе силы решиться…»
Ники по инерции поддерживал игру – он всегда старался избегать неловких ситуаций и тяжелых объяснений. А про себя надеялся, что когда-нибудь эта нелепая история выдуманной любви канет в прошлое, как средневековая оспа.
Но, похоже, так просто от «милой Пелли» ему не отделаться.
Цесаревич вздохнул, с тоской посмотрел на фотографию египетской пирамиды, снятой им собственноручно на новейший американский аппарат фирмы «Кодак» (спрятаться бы в толще древних камней от навязчивых родственников!), затем обмакнул перо в чернильницу и принялся строчить Элле насквозь фальшивый, но вежливый ответ, в котором всячески благодарил тетеньку за ее тяжкую работу Купидоном и выражал надежду на свое скорое венчание с Аликс – которую, честно признаться, он вряд ли узнал бы на улице, даже столкнувшись с «милой Пелли» нос к носу.