Читать онлайн Вор на доверии бесплатно

Любые совпадения имен и событий этого произведения с реальными именами и событиями являются случайными.

Яблоко от яблони недалеко падает.

Пословица.

Часть первая

НОЧНОЙ ГОСТЬ

1

Парень в пятнистом камуфляже перешагнул сугроб, и нетвердой походкой приблизился к ночной палатке, наклонился к узкому окну. Продавщица, симпатичная девушка лет тридцати, увидела бледное скуластое лицо с комочками пены в уголках губ и мутными больными глазами, наполовину закрытыми.

– Слышь, подруга, – нечленораздельно сказал он. – Такое дело! Братан приехал, мы с ним Грозный брали. Ты меня понимаешь, да?

Девушка встревоженно кивнула. Он продолжил:

– Ночь, блин. А у меня ни шиша. Я рядом живу, через дом. Утром деньги будут. Выручай до завтра, – парень тяжело задышал, зрачки скрылись под опущенными веками. – Я контуженный, – он пошатнулся, опустил голову. – Я твой ларек штурмом возьму! Где ваши бандиты, крыша, блин. Зови их сюда, суки достали. Мне друга надо встретить, кровь проливали, сама понимаешь. Выпить надо, закусить. Запиши там себе в тетрадку, завтра верну. Деньги будут железно. Выручай, подруга?

Окошечко было узким, он смотрел мимо нее, умолк в ожидании.

– Водки? – дрогнувшим голосом спросила она.

– Две бутылки «Распутина». Блок «Кэмела». Там закусить, шпроты, консервы. Помидоры, маринованные есть? Давай. Ты не жалей, подруга. Засада случилась, умрем за тебя, а сегодня денег нет, хоть убей. Не волнуйся, завтра рассчитаюсь. Конфеты себе возьми, коробку побольше, запиши на меня. Понимаешь, да?

– Бывает! Держите пакет.

Продавщица, пряча испуг за каменной улыбкой, просунула в окно цветной полиэтиленовый пакет. Парень встряхнул полиэтилен, расправил, начал складывать продукты. Она подавала ему подряд, что под руку попадет, пакет наполнился до краев.

– Ты хорошая девочка, – парень пошатнулся, нога покатилась, чуть не упал. – Скользко у тебя! Хватит до утра. Спасибо! Ты запиши, я завтра приду.

Он взял пакет под мышку и пошел в сторону, через сугроб, направляясь во двор ближайшего дома. Железная дверь палатки, лязгнув засовом, приоткрылась, в освещенном проеме показался стройный силуэт продавщицы.

– Борис! – окликнула она. Парень в камуфляже замер на пробитой по колено в снегу тропинке. Еще шаг, и скроется за кустами, она поспешно крикнула:

– Это я! Карина. Не узнал?..

Он повернулся, посмотрел мимо палатки невидящим взором, лицо ничего не выражало, и скрылся в темноте за углом дома, с полным пакетом под мышкой.

2

Герман был ошеломлен. Нет, он был посрамлен напрочь. Где это видано, чтобы в коммерческих палатках отоваривались бесплатно? А тут вот оно, пожалуйста. Борис в третий раз за ночь сходил, и вернулся с полным пакетом. Две бутылки, курево фирменное, закуска. Запросто, без проблем. И это при том, что он, Герман, здесь живет с детства, а ему за сорок, и он бесчисленное количество раз умирал с похмелья, имеет какое-никакое имя, можно сказать, звезда областного масштаба, но, когда денег нет, ты никто и звать никак. А тут какой-то пацан, впервые попавший в этот район, решает столь животрепещущий вопрос, как покупка спиртного среди ночи, без денег! С куревом и закуской! Сколько раз бывало, они с Люсей сидели и окурки из пепельниц потрошили, самокрутки из газет курили, не зная, как до утра дотянуть, соседей будить не будешь, чтобы клянчить на бутылку, покушать, и вовсе не мечтали о такой роскоши. А тут Распутин! Кэмел, кури себе не хочу, консервы разные, помидорчики. Отличный парень! Познакомились накануне, можно сказать, случайно.

Во время полного безденежья у Германа имелся крайний вариант, которым он гордился. Когда очередная тусовка оставляла его напрочь без денег, а занять было негде, а вот опохмелиться надо обязательно, иначе Люся загрызет, он ехал в ЦУМ, где посещал музыкальный отдел с инструментами и слонялся поблизости. Рано или поздно, иногда под конец дня, появлялся кто-нибудь, кто хотел купить гитару, а выбрать не умел. Так было и на этот раз. Герман тоскливо косился на кафетерий, где счастливчики тянули импортное пиво, водку или коньяк, недостижимую мечту голодного поэта, и вот, наконец, появился парень в пятнистом комбинезоне, попросил показать 12-струнную гитару. Герман подумал, что это охранник, работающий в супермаркете, но оказалось не так. Заметив, как тот крутит колки, не умея настроить гитару, Герман предложил помочь. Продавцы его знали, но им без разницы, лишь бы что продать. Парень передал гитару, и Герман ее мгновенно настроил, врезал коронный блюз. Вокруг собралась толпа зевак. Еще бы, как-никак он лауреат всесоюзных конкурсов, тут он в своей стихии, похмелье не помеха. Проверив несколько гитар, Герман выбрал лучшую, и передал ее благодарному покупателю. Тот вернул гитару продавцу с просьбой отложить. Завтра, мол, получит деньги, и выкупит инструмент. Продавец с готовностью кивнул, а парень предложил Герману выпить пива, познакомились.

Когда Борис узнал, кто ему выбирал гитару, просто обалдел! Оказалось, что он давний поклонник Германа и буквально вырос на его песнях. Польщенный Герман тут же пригласил его в гости, предупредив, а дело вечером, что денег у него нет, обмыть знакомство нечем! Борис кивнул.

– Не беда! Я без денег покупаю.

Странная шутка, подумал Герман. Люся, вторая жена Германа, а у него была еще и третья, неумолимо спивалась. Когда такое похмелье, то хоть вообще не живи на белом свете. Ни денег, ни работы, ни перспективы. Ладно, мать выручает, сын, точнее внук, у нее живет, а как бы он здесь? Вечные сборища, пьянки, тусовки. Люся была на 12 лет моложе Германа, окончила художественное училище и подавала большие надежды, не говоря о том, что считалась красавицей! Немало парней делали ей предложение, и всем отказала, потому что влюбилась в Германа. Лауреат, слава, поклонники, и деньги хорошие привозил с гастролей, особенно в Перестройку, гласность, запреты сняли, колесил по стране, чес устраивал, и люди известные на всю страну в гостях бывали. Вначале бесконечное веселье нравилось, а когда родила, растолстела, заметила, что муж на молодых девушек заглядывается, с гастролей возвращаться не спешит, денег стало не хватать. Пыталась бороться, выгнала из дома, а чем кончилось? Разводом. Мало того, он женился на другой дуре, еще моложе, правда, и там не ужились, вернулся. Алименты первой жене, там два сына, парни уже большие, алименты третьей, а у нее вечно похмельный Герман, и всегда без денег. С горя втянулась, пила вместе с ним, чтобы ему меньше доставалось. Алкоголь давал временную иллюзию, что жизнь наладится, не все еще потеряно, зато похмелье бывало страшным!

Когда Люся увидела Бориса, он ей сразу понравился. Скажем, длинноволосые хиппи, или наоборот, чересчур воспитанные эстеты ее давно не удивляли, а тут без мимики лицо, черты грубые, плечи широкие, еще военный комбинезон, жаль, парень молоденький, а чего жалеть? Но, скорее всего, он ей понравился, потому что держал в руках набитый продуктами пакет, а в доме было хоть шаром покати. Конечно, человек не их круга, примитивный парень, однако ради такого случая улыбаться нетрудно, и даже пококетничать слегка, тайком глазками поиграть, давно утратила желание очаровывать, а тут вдруг захотелось!

– Представляешь, – поведал Герман, когда она вернулась из спальни, где сделала спешный макияж. – Боря умеет бесплатно покупать. Реально, я сам видел! Подошел к палатке, на углу, по дороге с остановки. Пять минут поговорил, вот это все ему выдали. Не рассчитывался! Я бы заметил. Сколько живу, такого фокуса не видел.

– Гипноз, наверно!? – Люся была очарована. Нет, в сказки она давно не верила, а, чтобы польстить гостю. Чем больше удивляешься, тем больше мужчины стараются удивление заслужить. Но Борис не думал рисоваться, он свернул пробку с «Распутина».

– Без проблем. Только условие! Дважды в одну палатку не хожу.

– Палаток на районе много, – Герман радостно засмеялся, предвкушая неограниченное изобилие спиртного в течение ближайших суток, или пока гость не уйдет. Люся кокетничает, ему совсем не жалко, и правильно делает. Какого чудного гостя привел! Это же сказка! Веселье, подогретое обильной выпивкой и закуской, разгоралось. Борис всячески пытался завоевать расположение хозяев. Сказал, что родился и вырос в деревне, потом армия, остался служить, потом Чечня, БТР на фугасе подорвался, как спичечный коробок перевернулся, бойцы с брони горохом посыпались, контузия. Всех ситцевыми трусами наградили. Как, почему трусами? Обделались, если честно. Вот, устроился в охранную фирму, но противно барыг охранять, попросил расчет, завтра должны выдать зарплату. Потом Борис продемонстрировал приемы бесконтактного каратэ, ката. Хозяева проникались все больше, такой парень! Выпив очередную рюмку, гость, ободренный радушным вниманием, даже восхищением Люси, сообщил, что он тоже пишет песни, и тоже поет! Разумеется, попросили исполнить.

– А гитара есть?

Супруги снисходительно переглянулись. Деревенская простота! А хорош парень, он просто замечательный. Герман вынул из футляра концертную гитару, сделанную на заказ известным мастером. Денег стоила больших: бывали, как говорится, и лучшие времена. Увидев роскошный инструмент, Борис даже не сразу рискнул взять его в руки, однако, хозяева подбодрили, и он осторожно провел пальцем по струнам, гитара отозвалась глубоким чистым звуком. Это вам не магазинная штамповка!

– Смелее, – улыбнулся Герман…

Они ожидали услышать что-нибудь заунывно-банальное, в гостях всякого народу перебывало, а бардовские песни – тоска смертная. Недаром Герман специализировался на блюзах, но то высший класс, что от парня ждать, который пальцы на гриф с трудом выставляет. Однако выпили, Борис забылся и, оставив смущение, вдруг ударил по струнам, словно гитара обыкновенная, и выдал энергичную вещь. Мотив простой, но текст вполне приличный, а главное – он увлекся сам, и заразил хозяев. Это все водка, конечно, со сцены так петь нельзя, а для дома лучше некуда! Под настроение хозяева хвалили в два голоса. Люся, чтобы привлечь внимание гостя, она не приложение к мужу, взялась рассуждать о живописи, сказала, что училась у известного на всю страну художника-ювелира и тот, между прочим, сделал ей предложение! Но она, тут Люся бросила взгляд на мужа, от заманчивой перспективы отказалась, закопала талант в семейные хлопоты и заботы, а вот гостю, пока он молодой и не женатый, конечно, надо дерзать! Герман только посмеивался.

– Твой Корнеев бездарь, эскизы у студентов ворует.

– Его изделия в Европе ценятся! – обиделась Люся. – Ты просто завидуешь. Деньги, признание, все есть у человека. А ты водку пьешь… – она вовремя спохватилась, чтобы не сказать: на халяву.

– Корнеев? – гость оживился. – А зовут как?

– Сергей Сергеевич.

– Точно, он, – гость передал гитару Герману. – Приятель моего отца, папа тоже художник. Может, знаете его? Ломов Юрий Павлович.

Люся подумала для вида, не вспомнила, но для приличия кивнула.

– Вроде слышала.

– Вообще-то папа не выставляется, вряд ли слышали. Художник-оформитель. Антиквариатом занимается, икон дома много! Родители развелись, я еще на горшок ходил…

Парень нравился все больше: и Герману, и Люсе, и даже общие знакомые нашлись, простоват, конечно, ну и что? Человек из народа. Раздался дверной звонок. Заявилась вчерашняя компания из трех человек, все без денег, и мгновенно уничтожили остатки спиртного. Борис вызвался сходить, встал и ушел, а когда вернулся, вызвал всеобщее восхищение. Пока отсутствовал, хозяева поведали компании, что-парень-то настоящий волшебник, спиртное покупает без денег! Гости не поверили, но, когда тот не подвел, изумление было настоящим. Окосевшая Люся откровенно флиртовала с Борисом, а тот отводил в смущении глаза на Германа, чем вызывал умиление. Впервые появился в доме, и разом заслужил всеобщую любовь и дружескую симпатию! Не так просто покорить богемную тусовку, пьянка продолжилась. Утром квартира напоминала поле брани. Там и сям лежали неподъемные тела, сраженные зеленым змием. Люся храпела на диване как королева, остальные – прямо на полу, где кого настигла последняя рюмка. Герман осоловело сидел за столом, невидящим взором уставившись в недопитую бутылку водки. Такого с ним еще не бывало, чтобы водка была, а пить не хотелось. Просто рука не поднималась! Борис разговаривал по телефону, наконец, положил трубку и сказал:

– Собирайся!

– Куда? – удивился Герман.

– Как куда. Забыл? Нас ждут, поехали. – Борис встал и, стараясь не наступать на пьяных поэтов, направился в прихожую. – Надо зарплату получить!

– Я не могу, честно, – Герман с трудом поднялся. Если кто другой, он бы провожать не стал, а тут надо! Такой парень. Всю ночь поил. Он кое-как повторил комнатный маршрут, огибая лабиринты тел.

– Герман! – укоризненно позвал Борис из коридора. – Я обещал, мы вместе приедем, ты что. Нехорошо. Нас ждут. Тебе, что, западло для афганцев спеть?

– Не западло, ты же сам видишь. Стоять не могу! – Герман поймал рукой стену, толкнул. Ему показалось, дом зашатался, как картонный. Такого не бывало с ним, чтобы так напиться. Ладонью он стены двигает, богатырь! Он тоже волшебник, но идти на улицу невозможно, факт. – Скажи, в другой раз!

– Ты обещал, Герман. Там фронтовики, афганцы. Ты что? Поехали.

– Не могу, – Герман боялся оторваться от стены.

– Притворяешься.

– Гадом буду! – поклялся Герман, проведя ногтем по горлу.

– Ладно! Давай гитару. Придется самому! Скажу, сам не мог, а гитара его. Иначе не поверят!

– Бери! – Герман обрадовался компромиссному решению вопроса.

Борис приоткрыл гитарный кофр, убедился, что гитара на месте, защелкнул замки.

– Спою пару песен, получу деньги, и назад! – Борис задержался перед трюмо. – Блин! Вид не очень. Стремно в полевом сарафане, с такой гитарой, в бухгалтерию заходить. Небритый! Герман, дай мне что-нибудь накинуть. Что можно одеть? – он рассматривал сложенную в коридоре одежду гостей.

Герман, придерживая рукой стену, кивнул на вешалку.

– Вон! Пуховик серый, это мой, – Это был фирменный пуховик, на подстежке, куплен совместными усилиями с тещей, специально для гастролей. – Аляска канадская!

Борис тут же немедленно облачился, взял гитару, посмотрелся в зеркало.

– Вот, братан! Другое дело. А то в летнем сарафане. Зима, не солидно. Герман! Слышишь меня? Я часа через два вернусь. Вы дома будете? Не уйдете?

– Дома, – Герман вскинул подбородок к потолку, и тут же уронил голову на грудь, мечтая об одном, как бы спать завалиться. Еще выпить рюмку, и пора на склад, скорей бы этот черт ушел!

– Скажи номер телефона! – Борис стоял в дверях. – Для порядка! Мало ли.

Герман сообщил. Борис взял гитару, вышел, обернулся.

– Не прощаюсь! Из дома не уходите! Через два часа. Хоп?..

Герман упал на кучу верхней одежды, обессилев прямо в коридоре.

3

В похмельном ожидании тянулся день, ночь. Потом второй день и вторая ночь. Пошли третьи сутки. Ждали напрасно! Борис не появился, даже не позвонил. Похмелье вначале душило, а потом отступило перед эмоциями. Герман был оскорблен в лучших чувствах. Жаль было пуховик и гитару, конечно. Но гораздо больнее жалила человеческая подлость. Это же надо так втереться в доверие! Прикинулся простачком. Деревенский парень, Чечня, контузия. Каратэ показывал, песни пел, душа нараспашку. И как было не проникнуться? Кто бы мог подумать, что это все ложь. Горько и смешно. Герман умел сносить удары судьбы, чего не скажешь о Люсе. Как все женщины, она во всем обвинила, разумеется, мужа.

– Ты зачем ему гитару отдал? А пуховик канадский, с мамой покупали!?

– А ты зачем ему глазки строила! – колко мстил Герман.

– Кто, я?! – Люся гремела пустыми кастрюлями, есть было нечего, пить тоже. Гремела, чтобы так мужу досадить. По мозгам ему, по слуху музыкальному.

– Про Корнеева, хахаля своего рассказывала!

– Сволочь! Не постеснялся гитару концертную украсть. Где его искать?

Действительно, искать Бориса было негде, и даже в милицию обращаться смешно. Сам гитару ему отдал, сам пуховик предложил. Какая-то фирма охранная, афганцы. Все наврал! Ни адреса, ни телефона. Горевали неделю, потом страсти поутихли, и вот, собралась очередная тусовка, Герман в сотый раз пересказывал леденящую душу историю, как у известного лауреата, молодой человек, лишенный совести, выманил концертный инструмент. Потрясенные коварством злодея, слушатели внимали, затаив дыхание. Женщины ахали, мужчины ухмылялись, их бы не провели. Ежу понятно, честный человек бесплатно покупать не будет, обман заведомый. Борис, конечно, сволочь, но и Герман хорош! Это как напиться надо, чтобы своими руками заказной инструмент отдать? На этот раз тусовка собралась благородной, не пьяницы дворовые. Сидели чинно, респектабельная публика, со званиями. И вот, когда всю эту историю со всех сторон и на все лады обсудили, выпили чая, закусили тортиком, собирались расходиться, время позднее, раздался дверной звонок. Герман открыл дверь и замер.

Перед ним стоял Борис в камуфляже! Без пуховика и гитары. Узрев в коридоре пятнистый камуфляж, гости передумали уходить. Еще бы! Живая легенда, молодой человек, которого только что поливали помоями, самыми последними словами, негодяй, потрясший отпетым коварством и подлостью, зашел в квартиру! Герман не знал, что и сказать, лицо не слушалось, он даже улыбаться не мог. Люся вспыхнула и тоже растерялась, понесла на кухню грязную посуду, блюдца и чашки, и две пустые бутылки из-под сухого вина.

Гости устраивались поудобней, ожидая грязного скандала. Что сейчас будет?

– Вы меня потеряли, – сказал Борис, обращаясь к Герману. Они стояли посреди коридора, напротив стеклянных дверей гостиной, партер затаил дыхание. – Закрыли меня в кутузке! Двух ментов отметелил. Ты же помнишь, я никакой был. Еще с афганцами добавили, а тут наряд. Только сегодня выпустили, ребята справки там собирали, что я контуженный. Могли посадить за хулиганку, вроде обошлось. Гитара цела, ты не волнуйся! Пуховик тоже. Все у братана, где пили. Можем сейчас съездить! Поехали?

Герман тут же оттаял, торжествующе глянул на публику.

– Проходи!

Гости чувствовали себя пристыженными. Думали, черт знает, что. А парень в историю влип, бывает, человек воевал, из другого мира, контуженный. Двоих ментов повалил? Им, людям с литературными званиями, такого и не снилось! Зашла Люся с поджатыми губами. Она слышала объяснение с кухни, но все же этого мало, ее женское достоинство требовало реабилитации. Борис опередил события:

– Герман, я перед вами виноват! Разреши твоей жене сделать подарок?

Лауреат всесоюзных конкурсов только руками развел, разве что не сконфузился. Борис вынул из нагрудного кармана своего пятнистого сарафана коробочку, обтянутую тисненой кожей, положил на стол.

– Надеюсь, Люся! вам понравится. Это из коллекции моего отца, он посоветовал. Говорит, работа старинная, а я не мог с пустыми руками сюда явиться. Вот, носите на здоровье! – он открыл коробку.

Изумленным взорам гостей предстал на черном бархате роскошный ювелирный гарнитур. Небольшое колье из червленого серебра с мелкими изумрудами, перстенек и сережки, все изделия сплетены, как паутина, тончайшей ювелирной вязью. Камешки мелкие, но тут дело именно в работе. Люся ахнула и мгновенно растаяла, не верила своему сказочному богатству, ушла примерять изделие. Гости сидели как оплеванные. А они-то что думали? Тоже мне, люди со званиями.

– И тебе, Герман, подарок, – и Борис вынул из кармана часы. – Швейцарские! Не подделка. От души, я виноват. Сходить за водкой?..

Еще бы, как не сходить! И понеслось. Никто уходить не думал, какое время, какая ерунда. Борис, эта живая скатерть-самобранка, разумеется, был гвоздем программы! Затаив дыхание, все наблюдали за этим чудом. Дамы строили глазки, не уставая открыто и громко, со смехом признаваться в любви. Это особый шик флирта, в присутствии мужей, которые не могли открыто ревновать и тоже выражали симпатию. Они пили водку. Борис был вне конкуренции! Он читал стихи и снова показывал каратэ. Как тут сердиться? Он тоже увлекся. Взял и почти съел… на глазах у всех стеклянный стакан, не граненный, из тонкого стекла. Откусил край, похрустел, запил пивом, еще раз откусил. Публика сидела в шоке, такого никто никогда не видел. Тем не менее, Герман был начеку. На всякий случай он убрал неслыханные подарки в секретер, с глаз долой, чтобы никого не искушать. Люди с виду приличные, но кто их знает, чертей богемных. Теперь он никому не доверял, тем более по пьянке. Входную дверь он закрыл на второй замок, которым в обычное время не пользовались, ключ положил в карман, вот. Теперь никто не покинет квартиру без его прямого и непосредственного участия, так оно спокойнее. Твердо решив не напиваться, он зорко следил за обстановкой. Часа в три ночи гости начали постепенно расходиться. Герман всех выпускал и провожал, а раньше бывало так: дверь настежь! уйдут и не закроют.

Наконец, они остались втроем. Счастливая Люся ушла спать. И произошло следующее. Борис вдруг побелел, схватился за живот и упал на пол, начались судороги, изо рта пошла пена, глаза закатились. Герман перепугался, помрет парень! Не иначе, стекла наелся. Он схватился за телефон, чтобы вызвать «Скорую».

– В госпиталь звони! – проскрипел Борис. – Это контузия, там военные спецы.

– Куда звонить, номер?

– Подожди, вроде бы отпускает. Сейчас… – несчастный парень перебрался с пола на диван. Лицо было в поту. – Если повторится, могу концы отдать. Дай телефон. Адрес скажи, номер дома?

Герман подтащил телефонный провод, назвал свою улицу, номер дома, квартиры. Боялся, что приступ вот сейчас повторится, и Борис умрет прямо на его диване. Вот! Опять зубы залязгали!

– Пить! – Борис судорожно задышал. – Воды принеси, кружку железную надо, чтобы не сломать.

Герман помчался на кухню, нашел алюминиевую кружку, чайник пустой, налил воды из-под крана. Когда вернулся, Борис объяснялся по телефону, описывая симптомы, положил трубку.

– Едут! – взяв кружку, он вцепился в край зубами, наверно, челюсти свело, пару глотков сделал, отдышался, выпил остатки. – Пока не разберутся, пить не дадут!

Вдруг он выронил кружку, его начало выворачивать, рвать. Наконец, в дверь позвонили, Герман открыл. Зашли трое в белых халатах. Врач глянул на больного, открыл медицинский бокс.

– Носилки! Живо!

Пока санитар бегал в машину за носилками, врач сделал укол, посмотрел на расхристанный стол. Сразу понял, что пьянка была изрядная, бутылок много, ему не объяснишь. Бориса понемногу отпускало.

– Мальчишка контуженный! – врач играл желваками. – Ему пить нельзя ни капли, вам не стыдно? Взрослый человек. Должны понимать. Вы кто ему?

Герман не знал, что и сказать. Борис пришел в себя, выручил:

– Он не знал, я случайно тут оказался! Посторонние люди.

Появились носилки, санитары переложили больного.

– Где его вещи? Или он в носках пришел! Я в милицию сообщу. Пальто, куртка. Что у него было?

– Я так пришел, – сказал больной, его уже выносили. – Берцы тут, в коридоре.

Герман засунул ботинки Бориса в пакет и, сам не понимая зачем, снял с вешалки пуховик жены, отдал санитару. Пусть будет ответный подарок! Врач закрыл свой чемодан.

– До свидания.

Герман проводил врача до машины, носилки уже задвигали. Борис поднял голову:

– Братан! Ты приходи в госпиталь, буду ждать.

– Конечно, завтра же. Обязательно!

«Скорая» выехала со двора. Герман вернулся в квартиру, хлопнул стакан водки, лег спать с чистой совестью. Утром его разбудил телефонный звонок. Герман взял трубку, плохо соображая, что он и где находится.

– Германа, пожалуйста! – раздался очень строгий голос.

– Я слушаю вас.

– Это художник Корнеев! – внушительная пауза. – Ну, Герман. Где твой друг?

– Какой друг?

– Твой друг. Борис!

Несмотря на похмельную голову, Герман догадался, о чем пойдет речь.

– Здравствуйте, Сергей Сергеевич, – вежливо сказал он. – Что-то случилось?

– Здравствуй, Герман. Извини, не сразу поздоровался. – Корнеев старался взять себя в руки. – Вчера ко мне заявился молодой человек, назвался твоим другом. Твоя гитара была у него. Пел песни, – Корнеев кашлянул. – Компания у меня была, я даже не понял, откуда он взялся. Привел кто-то! Забавный, в общем, парнишка. Про вас с Люсей много рассказывал, восхищался моими работами. Я кое-что показал. Как он меня отвлек? Не понимаю. Кто-то из гостей позвал. Только сегодня хватился. В общем, исчез выставочный экземпляр, серебряный ансамбль с изумрудами. Как тебя это нравится?!

– Мне это совсем не нравится, – признался Герман.

– Ты не знаешь, где найти этого Бориса?

– Понятия не имею, но обязательно поспрашиваю, – осторожно сказал Герман, которому очень не терпелось заглянуть в секретер. – Вообще-то он представился именно вашим другом, Сергей Сергеевич, кое-что прихватил, мою гитару и пуховик. Мы в похожем положении, незавидном.

– Я этого так не оставлю! – Корнеев опять повысил голос. – Мы уважаемые люди!

– Поэтому затруднительно что-либо сделать. – Герман тоже начал заводиться. – И я вам не мальчик, Сергей Сергеевич, будь вы хоть трижды любовником моей жены. Обращайтесь в милицию!

Оба, как по команде, бросили трубки. Герман подошел к секретеру, припоминая, кто был вчера в гостях, есть ли общие знакомые с Корнеевым? Он открыл секретер, почти не сомневаясь. Так и есть, караул! Серебряный гарнитур с изумрудами, как и швейцарские часы, все исчезло. Как, когда успел? Неужели симулировал приступ? Попросил воды, и пока он ходил, нашел гарнитур. А врачи? Это было нечто невероятное. Подарки мог украсть кто-то другой, народу было много! Но кто?

Честно говоря, Борис был Герману симпатичен, пришелся парень по душе. Не хотелось верить, что это вор, холодный и расчетливый. Просто легкомысленно относится к вещам! Если подумать. Гитару и пуховик он сам ему отдал. Кстати, два пуховика! И что? Он их не крал. А насчет гарнитура еще вопрос. Очень могло быть, что Борис художника очаровал, просто споил! Сыграл на любви к Люсе, она хвасталась, что Корнеев предложение делал? Тот расчувствовался, решил сделать подарок, а сегодня очнулся, и пожалел, так бывает. Надо ехать в госпиталь, и все выяснить. Герман собрался, сел в трамвай и поехал.

Каково же ему было узнать, что Бориса в госпитале нет. Минувшей ночью не только контуженных или раненных, вообще никого не привозили, и даже вызовов не было. Герман был обескуражен. Скорая помощь, врач, носилки? Что-то тут никак не сходилось. Люся тихо ворчала, а он над ней даже посмеивался, денег не было и не предвиделось. Прошла неделя, потом вторая. Художник Корнеев больше не звонил, зачем, скандал миновал. Оба вляпались, зачем скандалить. Грязная получилась история. Герман уже вспоминал о ней в прошедшем времени, когда незадолго до полуночи раздался телефонный звонок. В надежде, что звонит кто-то с деньгами или даже с водкой, он взял трубку, предчувствуя важное событие.

– Герман? – услышал он тихий голос.

– Да. Кто это?

– Борис. Привет, братан.

– Здравствуй, – Герман заволновался. Вор бы не стал звонить!

– Я тебя жду, жду. Хоть бы курить принес.

– Боря, ты где?!

– В госпитале. – Борис удивился. – От тебя забирали, ты обещал навестить. Некогда было?

Герман, несмотря на трезвое состояние, почувствовал себя предателем мужской дружбы.

– Я был в госпитале! На следующий день был. Сказали, никто не поступал. Как твое здоровье?

– Нормально, завтра или послезавтра выпишут. Курево кончилось. Может, ты навестишь прямо сейчас? Тоска тут, блин. Помираю.

– Поздно уже! – Герман глянул на часы.

– Как знаешь, – печально сказал Борис.

– Меня не пропустят, – Герман подумал, что ради гитары и двух пуховиков, хотя бы даже одного, он пешком полгорода пройдет. Драгоценности Корнеева его не интересовали.

– Пропустят! – заверил Борис. – Сегодня на вахте свои ребята. Скажешь, что ко мне, в 201 палату идешь. Они знают. Курево возьми! До утра дотянуть.

Герману стало совестно! Парень щедрой рукой поил всю компанию, курили дорогие фирменные сигареты, а сейчас дома полпачки сигарет, и те без фильтра, заначка.

– «Прима» есть! – сказал он. – А на такси денег нет.

– Зачем такси? Здесь рядом.

– Как рядом! Госпиталь в центре. Транспорт плохо ходит, ночь, пока доберусь.

– Герман! – Борис рассмеялся. – Ты в каком госпитале меня искал?

– В военном. Один госпиталь в городе!

– Герман. Я тебе не объяснил, виноват. В общем, ты не там искал, не тот госпиталь! Это реабилитационный центр, спецбольница. Пешком десять минут от вас…

Борис объяснил, как его найти. Да нет, не вор! На последние деньги купив в ночной палатке два апельсина, чтобы не с пустыми руками, и пачку Беломора, Герман своим ходом пошел в больницу. Люся ночевала у матери, надеялась денег занять, объясняться с ней не надо, а если гитара найдется да пуховики, жизнь тут же наладится. Он надеялся, что вся история с Борисом просто недоразумение, недопонимание, иначе бы не позвонил! На душе стало по-зимнему легко, как морозным воздухом дышать. Наверно, давно не пил! Это трезвость. Не надо думать о людях плохо, даже если все один к одному. Ошибка, путаница бывает, и человек запросто оклеветан. Надо сердцу, интуиции верить. Не будет такой парень воровать, он войну прошел! Что о нем только не думали, а он лежит вот в больнице, покурить нечего, а Герман навестить обещал, и не пришел? Стыдно. Эх, люди!

4

Приблизившись по ночной улочке к ярко освещенным воротам больницы, Герман почувствовал себя неуверенно. Одно дело сентиментальные мысли и разговор по телефону, совсем иное – реальная жизнь. Борис парень хороший, в это он верил, но контуженный, мало ли, что в голову взбредет, стаканы стеклянные ел, а время уже за полночь. И людей нет спросить! Герман, испытывая внутреннее сомнение, приблизился к воротам, открыл дверь КПП с вертушкой. На пути вырос охранник, пятнистый верзила:

– Куда? – спросил грозно, словно Герман пытался проникнуть в банковское хранилище, и смерил взглядом с ног до головы. Действительно, посетитель выглядел неказисто, без канадского пуховика его можно было принять за ночного забулдыгу.

– Здравствуйте, – вежливо сказал лауреат всесоюзных конкурсов и даже одного международного, но откуда верзиле знать! – Я к Борису.

– К какому Борису? Шары протри? Время час ночи.

Герман судорожно вспоминал фамилию, и не мог вспомнить, а номер палаты? Верзила уже хотел вытолкнуть его на улицу и захлопнуть дверь. И как потом Борису в глаза смотреть?

– 201 палата, – на всякий случай отступая, сказал Герман, и вспомнил. – Борис Ломов.

Охранника словно подменили, даже ниже ростом стал, потерялся где-то в районе плинтуса.

– Проходите, пожалуйста. Вход в здание с торца, через Приемный покой. Второй этаж, по коридору направо первая дверь. Сказали бы сразу.

– Спасибо…

Герман ничего не понимал! Какая-то магия с этим Борисом, все странно. Сомневаясь и опасаясь встретить на пути людей, медперсонал, которые потребуют объяснений, он семенил по территории, нашел нужный вход, поднялся на второй этаж и пошел по коридору, но никого так и не встретил. Вот и первая дверь, только слева. 201 палата! Вот, неужели сейчас увидит Бориса? Сжимая в руке авоську с двумя апельсинами и пачкой папирос, Герман вдохнул запах лекарств и потянул на себя ручку, дверь открылась, а там?.. Дым коромыслом!

Палата была просторной, шесть кроватей в ряд, и все пустые. Борис, и с ним еще двое, сидели за столом возле приоткрытого окна. Все трое в камуфляже, один усатый и гораздо старше. Они никогда не платят, подумал почему-то Герман. На столе бутылки из-под водки, в руках банки с пивом. Открытая форточка, дым сигарет. Завидев его, Борис вскочил, раскрыв руки для широких объятий.

– Герман! Здорово, братан, – он был пьян в дымину, начал с ходу обниматься. – Знакомься, это афганцы, мои друзья. Настоящие…

Усатый оказался начальником охраны, его товарищ начальником смены, тоже пьяны, но держатся уверенно, как будто так надо. Германа усадили, налили полстакана, предложив запивать пивом, закуски нет, но есть апельсины. Выпили, он чувствовал себя не в своей тарелке. Опаленные войной парни сидят, вспоминают погибших, принимают Германа, а он о каких-то пуховиках печется?! Даже думать стыдно. Какой позор!

– Братаны, а вы знаете, кто это? – Борис кивал на Германа. – Помните, рассказывал! Это Герман, тот самый. А ты почему без гитары? Я обещал, что споешь!

– Да… это, – промямлил Герман, скрывая растерянность. – Гитара же у тебя.

– А, точно! – Борис хлопнул себя по лбу ладонью. – Завтра заберем. Выпишут, сразу за гитарой. Все, братаны, завтра не ищите. Выписка, это как дембель. Герман? Бухать будем. Жаль, нет гитары. А где бы взять? Вы бы послушали. Это не фуфло по телевизору, фонограммы, педики, а тут Герман… Братаны! Найдите гитару? Есть тут у кого-нибудь? В госпитале нельзя без гитары, как на фронте. Мы между жизнью и смертью.

После водки и такой рекомендации Герману и в самом деле захотелось петь, тем более, что эти двое, кажется, не приняли его всерьез! Мало ли, что Борис рассказывает, он чересчур пьян, много болтает. Если Герман споет, то отношение изменится. В это время раздался осторожный стук, дверь приоткрылась, показалась плешивая голова, утонувшая в больничной пижаме. Старичку было лет восемьдесят!

– Разрешите лечь в кровать?

– Рано еще! – усатый начальник махнул рукой. – Смотрите телевизор там.

– Извините, – дед исчез.

Герман отказывался что-либо понимать, мозги не работали. Это что получается, охранники выставили отсюда больных, ветеранов, а сами тут пир устроили? Заметив его взгляд, Борис пояснил:

– Это наша спецбольница, для афганцев. А нам подселяют пенсов. Они не воевали ни разу, блатные, лечатся на халяву, препараты дорогие, оборудование импортное.

Герман посмотрел на военачальников.

– Откуда тут позвонить можно? Недалеко моя знакомая живет, у нее есть гитара.

– Из ординаторской! Пошли, братан. – Борис тут же поднялся. Что за парень неугомонный! А может, так вот и надо жить? Словно последний день.

Это была не просто знакомая, а любовница Германа, она удачно не спала, даже пригласила в гости, причем всех, но товарищи Бориса идти отказались: служба!

– Она красивая? – Борис пьяно зажегся. – Пошли.

Как и следовало ожидать, у первой по пути палатки притормозили: идти с пустыми руками? Борис немедля засунул голову в окошечко, и как в сказке. Разверзлись хляби небесные. Опять пакет, бутылка одна, вторая, блок сигарет, консервы. Фантастика. Вот как такое может быть?

– Как ты это делаешь? – поинтересовался Герман, едва поспевая рядом со спутником. Борис был пьян, все ему ни почем, шагает, снег скрипит. Как же он в больнице лежал? В камуфляже. Тот остановился, повернул к спутнику изменившееся вдруг лицо, глаза дурные в темноте сверкают, пена на губах выступила, щека дергается.

– Ты меня достал, братан, – Борис сунул руку в один из множества карманов, набитых неизвестно чем. – Я тебе в зубы сейчас «лимонку» засуну. Ты сразу все поймешь. Понял?

Герман понял! Кто бы в ночной палатке там ни находился, мужик или баба, да хоть пять мужиков, гранату в окошко кинет, и что там будет, в палатке железной? Легче понести расходы. Глаза у Бориса такие, что сомневаться не приходится, он кинет. Герман трусом не был, а все же перетрусил.

– Ты чего, брат? Я просто спросил.

– А я просто показал, – Борис рассмеялся. – Объяснять долго! Кто захочет с контуженным связываться? Менты стороной обходят.

Присмиревший Герман едва поспевал за Борисом. А тот словно знал, куда идти! Жанна встретила их с радостью, давно не виделись. Ели, пили, танцевали. Опять гитара, каратэ, фокусы. На этот раз без поедания стекла. Кажется, Жанна понравилась Борису? Он ей тоже, Герман не возражал. Да пусть себе, гитару бы вернуть завтра, было бы совсем замечательно. Он их оставил, и ушел спать в другую комнату. А пробуждение было неприятным. Его растолкала Жанна.

– Герман! – чувствительный тычок в бок. – Просыпайся. Где твой друг?

Истории этой конца края нет, и не будет! Герман сел, покачиваясь на кровати. Ему хотелось кричать, или что-нибудь сломать, только бы не услышать того, что сейчас услышит!

– Что случилось? – он пытался блюсти спокойствие.

Жанна, девушка пышная, стояла перед ним, уперев руки в боки. Ситцевый халатик трещал по швам. Не фотомодель, конечно, однако Герман, будучи сам худым, любил полных женщин. Когда деньги были. Он приподнял руки, надеясь обнять за бедра, как-то разжалобить прежде, чем она выскажет. Это была мысль: притвориться, что он привел друга в гости, сам не подозревая, на что тот способен!

– Иди ко мне, кисонька. Что случилось, моя рыбка?

– Я тебе пойду, – пригрозила кисонька, пригрозила рыбка. – Прямо в милицию! Твой друг ушел, его нет, он скрылся! А еще нет кожаной куртки, столового серебра и трехсот долларов, в серванте лежали! Что скажешь?!

– Кто же так деньги хранит, – укоризненно промямлил Герман…

Лучше бы ему гранату в зубы сунули! Герман кое-как успокоил подругу, пообещал, что компенсирует потери. С нее сбудется: пойдет в милицию, напишет заявление. И что? Он привел Бориса среди ночи, тот Жанну обокрал, и кто тогда Герман? Не лауреат! Он теперь подельник, а если до кучи ювелирные украшения Корнеева всплывут, часы швейцарские, то полный песец. Герман занял у нее денег на проезд, и поехал к Драме.

5

Драма встретил его радушно. Заметив мрачное состояние, без лишних вопросов налил коньяка. За чашкой кофе Герман поведал ему о гитаре и пуховиках, ювелирном наборе и прочих неприятностях, причиной которым послужил контуженый Борис. Драма слушал с неподдельным интересом. Они были знакомы лет десять, встречались на каких-нибудь мероприятиях или вечерах, имели взаимное расположение, встретившись по случаю, выпивали, общались на отвлеченные темы, и снова не виделись до следующего раза. Знакомство шапочное, но полезное в том смысле, что, когда наступает такой вот случай, Герман мог позвонить Драме с утра, заявиться в гости, и даже попросить взаймы весьма приличную сумму. В заключение истории сообщил, что пообещал Жанне либо вернуть украденное, либо компенсировать деньгами, иначе она обратится в милицию и подаст на него заявление, хоть и любовница.

– Способный парень! – подвел итог Драма. – Жаль, на пустяки разменивается.

– Куртка кожаная, серебро, плюс 300 баксов! В общем, на круг получается штука долларов. Выручишь? Я на гастроли собираюсь, – тут Герман лукавил, надежды на гастроли не было, но выкрутиться необходимо. – Через месяц верну!

– Деньги есть, без проблем, однако, прокатимся!

– Куда прокатимся?

– Должен же я знать, кому деньги отдаю! К Жанне, конечно.

Герман загрустил. Некрасиво получится.

– Я же верну! Как ты себе это представляешь?

– Деньги не вопрос, дам, но быть лохом не хочу. Тебя грубо кинули, а ты меня разводишь. А потом что, через месяц или два? Я с тебя буду спрашивать. Разумеется, прощу! Зачем? Мне легче дать не взаймы, а просто дать, и забыть, не та сумма. Или в унитаз спустить! За тебя обидно.

– Не понимаю.

– Вот именно. Вор на доверии действует по схеме. Тебя обдурил, потом твоих знакомых, которые верят тебе! Поскольку люди известные, им скандал ни к чему, но и прощать не хочется, тебе предъявляют. И если ты покупаешься и готов возмещать ущерб, значит, ты заодно с Борисом. В милицию ты не пойдешь, стыдно. Вот и получается. Он кинул тебя и по цепочке всех вокруг, и тобой же прикрылся, твоим именем. Он не сам по себе! «Скорая», врачи, госпиталь. Это система!

– Кто они?

– Именно это и надо выяснить. Гера, ты не волнуйся, даже заходить не будешь. Поговорю с этой Жанной, я человек со стороны, меня не кинет.

– Да причем тут Жанна? – Герман уже жалел, что пришел. – Ты меня опозоришь. Она Люсю знает, они старые подруги, тут такое всплывет! Если хочешь, расписку напишу.

– Да не нужна мне твоя расписка. Еще раз говорю, тебе денег дам. А ювелир этот. Корнеев?

– Ерунда, – Герман махнул рукой. – Это его проблемы.

– А гитара, пуховики. Не жалко?

– Гитару жалко, конечно. Мастер делал.

– Вот видишь! Еще и тысячу долларов принесешь, потом отрабатывать надо. Хорошо устроились! Кстати, в ЦУМе вы случайно познакомились?

– Случайно, – с досадой сказал Герман, понимавший дружеское участие таким образом: просто дал денег и весь разговор. – Я сам к нему подошел, подловил в музыкальном отделе, помог гитару выбрать, настроил.

– Он тебя поджидал?

– В смысле, – Герман смутился. – Это я так делаю, иногда. Когда похмелье, а денег нет. Человеку поможешь, хорошая гитара немало стоит, ну и угостят. Только ты никому!

– Да мне-то что. Значит, джентльмен в поисках десятки. А вот как он узнал про твою слабость? Это не ты, это он тебя подловил!

– Ему-то откуда знать. Никто не знает! Люди случайные.

– А продавцы. Они тебя знают?

– В тот день молодой парень был, студент какой-то. Нет, исключено.

– А жена твоя. Могла знать Бориса? До этого.

– Люся? – Герман удивился. – Да ты что. Нет, они не знакомы.

– Но она знала, что ты в ЦУМе промышляешь? Знала, по глазам вижу. Допустим, ты уехал на промысел, звонит Жанна. Сам говоришь, они подруги. А где муж? Могла сказать. Они давно знакомы?

– Они вместе у Корнеева учились, в одной группе. – Герман опешившими глазами смотрел на Драму. – А ведь точно! Как же я сам не подумал. Жанна в ЦУМе работала один сезон, как раз в музыкальном отделе. Я свой диск через нее на реализацию тогда сдавал. Там я мужику одному, вот так же гитару настроил, потом он угостил меня в кафетерии.

– Вот видишь! – Драма обрадовался.

– Он в сговоре с Жанной? – Герман сидел ошарашенный. – Не может быть.

– Ты вот что скажи. Он ночью в палатках реально, без денег отоваривался?

– Раз семь, не меньше.

– Может, продавец знакомый, хозяин киоска?

– Исключено. Палатки разные, причем в разных районах. Граната у него в кармане. Мало не покажется, если внутрь закинет. Видно, что парень контуженный, пена изо рта идет, стаканы ест.

– Это все фокусы тюремные, трюки старые! Еще, бывает, ложки алюминиевые глотают, – Драма налил по рюмке, взялся за телефон. – Короче, вызываю такси, по ходу разберемся. Жулика этого надо найти, и гитару забрать. А там видно будет!

6

Жанна осталась сиротой в двадцать лет. Возраст, конечно, не сиротский, но без родительской поддержки жить нелегко. Мать от рака умерла, отец без нее пил, пока под машину не попал, оставив дочери-студентке пустую квартиру на окраине города. И с мужчинами ей тоже не везло, вроде замуж вышла, только ненадолго. Муж занялся коммерцией, в кредиты влез, рожать не решилась, правильно. Пришлось развестись, а то бы квартиру бандиты отобрали, обиделся муж, да и бог с ним. По рукам не пошла, а многие скатились, пенсионеры бутылки по помойкам собирают, бывшие инженеры на рынке шмотками торгуют, кто бойкий, тот умудряется заработать, а ей куда? Работы постоянной не было, так, мелкие халтурки. Художник-дизайнер – звучит красиво, а на деле – нищета. Любовники, типа Германа, не в счет, а на принца заморского рассчитывать не приходилось, внешность не позволяла, а реальные мужчины были квелые, без полета души и отдачи сердца, еще и ревнуют, отчета требуют. Поэты или музыканты богемные, те вечно без денег. Если уж Герман на мели сидел. Она не относилась к ним, как к мужчинам, скорее, как к друзьям по несчастью, жалела, спала с ними. Грязные ручейки жизни. И вот влюбилась.

Дело было так. В их подъезде умерла бабка, квартиру прибрали какие-то жулики, устроили притон. Нет, никаких гулянок, наоборот, поставили железную дверь, за которой тишина и неизвестно что, зато в самом подъезде постоянно тусуются наркоманы. Лампочки выкрутят и сидят на ступеньках в темноте, заходить страшно. Утром весь подъезд загажен, запах марихуаны, шприцы одноразовые валяются, даже лужи крови случались, видать, если вену неудачно проткнут. Соседи жаловались участковому, а толку? Придет, поспрашивает, постучит, а днем тихо, никто не отзовется, уйдет. А наркоманы, будто заранее знают о его визитах, перед приходом исчезают, а потом снова появляются, мрачными тенями подъезд заполняют, лампочек не напасешься. И вот однажды, когда она затемно возвращалась домой, вместе с ней к дому подошел парень в пятнистом комбинезоне, лет на десять ее моложе.

– Молодой человек. Вас не затруднит меня проводить? Я на 5 этаже живу, встретить некому, – она намекнула, что одна живет, указала на темные окна подъезда. – Тут у нас вечно хулиганы собираются, наркоманы, заходить страшно. Буду весьма обязана, угощу вас, – она мило улыбнулась, была навеселе, из гостей возвращалась. – На чашечку кофе?

Парень согласился проводить, оказался в гостях, познакомились, выпили, ночь завершилась в постели. Когда Борис ушел, она проплакала целый день, думая, что на этом спонтанный роман и закончится, и какова была радость, когда он появился с цветами. Встречались раза два в неделю, Жанна его прятала от всех знакомых, чтобы не сглазить, двери запирала и отключала телефон. Однажды Борис попросил денег, и она дала не спрашивая. Потом еще раз обратился, денег не оказалось, и он пропал на месяц. Она кляла себя, что не заняла где-нибудь, а когда снова появился, состоялось объяснение, и оказалось, что Борис должен крупную сумму денег, его подставили, и запросто могут убить. Жанна была в ужасе, бедный мальчик. Он впутал ее в историю с Германом, понеслось-покатилось. Гитара, потом пуховики, украшения от Корнеева, причем он честно все рассказывал, убеждая, что другого выхода у него нет. Пока нет, а потом образуется. Как ни странно, Жанна взяла сторону Бориса, женская любовь творит чудеса, а попросту – слепа. За долги могут убить, а вещи – это только вещи. Были и другие шмотки. Чтобы ворованное не скапливалось, она помогала все быстренько продать через знакомых на рынке, деньги отдавала Борису, спасая любимого от бандитской расправы, и он получал отсрочку. Конечно, она переживала, что однажды их связь откроется, и все всплывет, дойдет до милиции, вдруг Герман, хоть и любовник бывший, перестанет быть покладистым? Находчивый Борис предложил выход, как устроить так, что не она, Жанна, а Герман окажется виноват, еще и денег принесет. Возможно ли?.. Звонок в дверь прервал томительное ожидание.

Задержавшись перед зеркалом, Жанна поправила рыжий локон и посмотрела в глазок. Нет, это был не Герман, перед дверью стояла какая-то женщина. Жанна открыла дверь. Дородная дама лет пятидесяти деловито сказала:

– Разрешите? – и напористо шагнула вперед.

Женщина была в каракулевой шубе и такой же шапке, выглядела представительно и вела себя по-хозяйски. Растерявшись от такой бесцеремонности, Жанна отступила, а та уже заглянула через плечо в комнату и недовольно спросила:

– Почему вещи не вывозите? Обещали сразу.

– Что сразу! Какие вещи. Вы кто?

– Кто я, – женщина блеснула улыбкой с золотым зубом. – Я хозяйка этой квартиры. А вы, надо полагать, Жанна Аркадьевна?

– Вообще-то да. Но я не понимаю. В чем дело?

– А что тут понимать, голубушка, – женщина вела себя, как рыночная торговка. – Вы продали эту квартиру, а я ее купила. Все просто. Я только что была в домоуправлении, вас уже выписали. Почему вещи не вывозите?

– Здесь какая-то ошибка! – Жанна занервничала, не зная, как себя вести.

– Никакой ошибки. Документы в палате недвижимости, оформлены через юридическую фирму, за срочность доплачивать пришлось. Что-то мне ваше лицо не нравится, – женщина уставилась на Жанну. – Хотите сказать, что вы не в курсе?

– Квартиру я не продавала!

– Как не продавали, если я ее купила. 20 тысяч долларов за однокомнатный сарай, еще на окраине. Один ремонт в копеечку влетит, – женщина брезгливо посмотрела на ближайшую стену, повела носом. – Клоповник! Сразу видно, что за хозяева жили. Будьте добры освободить, иначе ваши вещи и мебель отправятся на ближайшую помойку. И нехорошо, девушка, получив деньги, строить из себя незнайку.

– Вот что, – Жанна начала злиться. – Я ничего не продавала и никаких денег не получала. Будьте добры, покиньте помещение! – и указала на дверь. – Или я милицию вызову.

– Вызывайте, – женщина даже удивилась. – Сдается, гражданочка, вы не Жанна. Покажите документы?

– Пожалуйста, – Жанна схватила свою сумочку, висящую в прихожей, порылась, однако паспорта там не оказалось. Она бросилась в комнату, открыла секретер, но и там его не было, как не оказалось и документов на квартиру. Вообще никаких документов! Даже квитанций на оплату ЖКХ. Они пропали вместе с коробкой из-под конфет.

– Я жду! – напомнила о себе женщина, заходя в комнату и осматриваясь.

– Паспорт потерялся, – упавшим голосом сказала Жанна. – Засунула куда-то.

– Вот что, моя дорогая, – саркастически сказала женщина. – Если не хотите, чтобы вас выселяли с милицией, даю вам неделю. Освободите квартиру, или ваши вещи выкинут на улицу. Аферистка.

– Никакая я не аферистка, – Жанна чуть не плакала. – Кто угодно подтвердит, что я живу здесь с рождения, и квартиру не продавала. Соседи, мои друзья…

– Только не надо меня стращать друзьями, не на ту напали. У меня друзья тоже имеются, и не чета вашим хулиганам. Говорила я мужу, чтобы не связывался с этим Борисом. Он мне сразу не понравился.

– С каким Борисом, – Жанну осенила ужасная догадка, она опустилась на стул. – С Борисом?

– Вижу, начала соображать. Ваш посредник! Он предоставил документы на квартиру, справки и доверенность, ваш паспорт. Он сам все оформил и деньги получил, раз вы болеете. А нам ждать некогда, – женщина направилась к выходу, задержалась. – Неделя вам сроку, как раз документы на регистрации, а будут готовы, тогда не взыщите. Всего хорошего! – и хлопнула входная дверь.

7

Пока Драма под видом следователя прокуратуры наносил Жанне визит, Герман тянул пиво в ближайшем баре. Нет, конечно, он и мысли не допускал, что Жанна, которую они с Люсей знали много лет, может быть в сговоре с Борисом. Но другого-то выхода из ситуации нет: пусть Драма сам убедится, иначе денег не даст. А вот и он! Драма положил на стол кожаную папку, которую брал для инсценировки, и сел рядом. Вид у него был озадаченный.

– Ну что! Как? – нетерпеливо спросил Герман.

– Плохо. – Драма вздохнул. – Недооценил я парнишку. Это черные риелторы. Непонятна была возня с гитарами, пуховиками. Скорая помощь, врачи, госпиталь, для чего столько заботы.

– И для чего?

– Да уж не ради гитары! Кинули твою Жанну, вытряхнули из квартиры. Теперь она бомж, без прописки и документов. Сама баба виновата! Сколько живу, столько женщинам удивляюсь.

Герман понял, что дело затягивается в мертвый узел.

– Расскажи толком!

– Находят одиноких людей, запутывают в мелкий криминал, чтобы очернить заранее в глазах милиции и знакомых, в данном случае тебя, Люси, Корнеева. Потом похищают документы, за пару часов оформляют договор купли-продажи, через своего нотариуса, по доверенности, снимают с учета, и все. Гуляй, Вася! В милицию обращаться? – Драма пожал плечами. – Наверняка, там прикрытие. Шансов мало, сразу все всплывет. Жила она с этим Борисом! А ты не поверил. С перепуга она все мне выложила. Ворованные вещи сбывала. Хорошо, я пришел, а не настоящий следователь, как соучастницу, ее бы с ходу на нары, а Бориса ищи-свищи. Впрочем, могло быть хуже!

– Куда уж хуже. – Герман был подавлен.

– Могли вывезти в лес и закопать. Это тебе не пуховики с гитарами, это серьезная мафия. Давай, коньяку выпьем, тут думать надо.

– Пропадет девушка. Что делать?

– А ты женись на ней. Люсю в шею! Или будете втроем жить. Шучу, – Драма встал. – Неделя в запасе есть, надо поспешить: найти этого Борю-Бориса. Чем-то он симпатичен, такая же сволочь, как я в детстве. – Драма направился к стойке…

Они пили коньяк и соображали, как вычислить этого парня в камуфляже.

– Есть два основных пути, – вслух размышлял Драма. – Копать через фирму, которая составляла договор, через нотариусов, но это заведомый тупик. Официальных полномочий мы не имеем, а если подключить настоящих ментов, пусть своих, у бандитов все куплено, они моментом поймут, откуда ветер, и Жанну просто грохнут, а заодно и нас с тобой.

– Черт с ней, с гитарой, – трусливо сказал Герман. – Это опасно.

– Мы тоже можем быть опасными, но девушку, правда, жалко. Второй путь проще, и гораздо продуктивней. Вычислить через общих знакомых. Человек не живет в вакууме, он с кем-то общается, ниточки должны быть. Вспомни какую-нибудь фразу, деталь, на которую ты не обратил внимания. Вдруг он на кого-то ссылался, не мог же он ни одной ошибки не допустить!

– Через госпиталь?

– Нет, это не то. Вряд ли. Он бы тебя не позвал, если бы там имелся шанс. Афганцы – это тоже мафия, друг друга не сдают.

– Он не афганец!

– Все равно. Если в госпиталь сунемся, они его в известность поставят. Нет, концы должны быть не деловыми, скажем, мать или отец, подруга или сестра.

– Художник! – Герман судорожно припоминал. – Он сказал, что отец его тоже художник, коллекционер! Ломов Юрий Павлович, якобы приятель Корнеева.

Драма без энтузиазма кивнул:

– А Корнееву он сказал, что вы с Люсей его друзья, потяни за ниточку, к тебе же и приведет, как петля заячья. Нет, ты вспомни что-нибудь такое, чтоб от его вранья не зависело. Нужна маленькая, но правда. Конкретная, реальная зацепочка…

– Вспомнил! – воскликнул Герман. – Есть зацепка. Карина!

– Какая Карина? Ты не рассказывал.

– Да я и сам забыл! Одна продавщица, из ночного киоска, где он отоваривался. Она его узнала, даже из палатки вышла, а я за углом стоял, чтобы не светиться, я же там живу. Пили много, все как во сне, а сейчас вспомнил. Точно, Карина! Она вышла, по имени его окликнула, а он скрылся.

– Еще бы, ему назад не возвращаться. И много он там купил?

– Не купил! Он как бы в долг взял. Два Распутина по 0,7, блок Кэмела, консервы там разные.

– Палатку найдешь?

– Чего искать! На углу, рядом с моим домом. По пути к остановке!

– Тогда поехали, – в некотором сомнении сказал Драма…

Они вышли из бара и поймали такси.

8

Герман с независимым видом постоял возле палатки, разглядывая витрину, потом набрался смелости, заглянул в зарешеченное окошечко, купил пачку «Беломора», счастливый вернулся к Драме.

– Точно. Эта палатка! – возбужденно сказал Герман. Он походил на разведчика, вернувшегося из ночного рейда по вражеским тылам.

– А девушка?

– Вроде она, – сказал Герман, оглядываясь по сторонам, как на передаче шифровки из центра.

– Не спросил про Бориса?

– А вдруг это не она, недели три уже прошло, могу обознаться. Он же денег должен, у нее тоже крыша, а у меня семья, понимаешь. Ребенок у тещи живет, придется их на дачу переправлять. Сам говоришь, опасно. Давай лучше ты!

– Конечно, – сказал Драма, направляясь к палатке.

– Она книжку читает! – по-отечески напутствовал Герман. – Будь осторожен.

Девушка, действительно, читала книгу, которую сразу отложила, и подняла лицо. Она напомнила Драме Пуму, даже грустно стало. Симпатичная девушка и глаза тоже грустные.

– Привет, Карина, – по-приятельски поздоровался Драма. – Как жизнь?

– Нормально, – девушка поднялась, ожидая продолжения. Драма безоблачно ее рассматривал в темноте палатки. Фигурка хороша! Это наблюдение ему понравилось.

– Поужинаем? – запросто предложил он, словно ужинал с ней день да через день, и всегда успешно. – В ресторане. Как сегодня?

– Я работаю.

– Не сейчас, вечером, – Драма не давал ей опомниться. – Цветы корзинами, апельсины бочками, а что читаете? Братья Карамазовы! А я так грубо, виноват. Тетушка Чарли привет передает, из Бразилии, где много диких обезьян.

– Вы кто?

– Известный продюсер, похож? Кино снимать будем, пока никому, это секрет, – Драма дурачился, зато в глазах продавщицы исчезла грусть, замелькали искорки. – Годы летят, Карина, как журавли в родные края, летят и курлычут, а я до сих пор холостой. Кстати, еще не замужем? Будешь в главной роли, чего сидеть на ящиках тут, баклажанами торговать. Сонька Золотая ручка, детектив про войну Гражданскую. Хочешь быть моей вдовой? Я сегодня богат, наворовал с утра. Как насчет ресторана? Утром в загс. А можно наоборот! Если любовь, терять нечего. Или ты замужем? Сейчас цыган позову. Поедем в табор!

– Зачем? – она уже кокетничала.

Еще бы, он смотрел восхищенно, рассчитывая на ее женский рефлекс.

– Приворожить красавицу, надо. У меня дедушка был цыганским бароном. Я же знаю, как тебя зовут? Или ты думаешь, я хожу по всем палаткам, и кричу. Карина, ласточка, ты где? – краем глаза Драма заметил, что Герман неумолимо приближается, все испортит. – Кстати, совсем забыл, – он вынул несколько стодолларовых банкнот, отсоединил одну купюру, положил на стойку. – Этого хватит?

Легкий шок не повредит. Девушка сразу погрустнела.

– Что вам?

– Ты не поняла, Карина, – мягко сказал Драма, наблюдая за реакцией. – Это долг. Боря просил передать! Он не помнит, сколько должен. Вот и спрашиваю. Этого хватит?

Карина оживилась, взяла деньги.

– Значит, узнал! А я думала… Это много. Сейчас я сдачу дам!

– Не надо сдачу, – Драма улыбнулся. – Это мелочь, на конфеты. Боря просил передать, я передал. Миссия невыполнима. Так как насчет ресторана?

Герман уже дышал в затылок, прислушиваясь к разговору. Разведчик дело знает!

– Вам чего? – резко спросила Карина, надеясь отпугнуть лазутчика.

– Мне это. Того. Я воздухом дышу, – пробормотал Герман, понимая, что без гитары он бессилен, и отошел в сторону, притаившись за углом палатки.

– После девяти я свободна, – улыбнулась Карина.

– Заехать за тобой?

– Нет-нет! Сюда не надо…

Они уточнили место и время встречи.

Едва Драма отошел от палатки, Герман налетел коршуном.

– Ну что! Что она сказала?

– Пока ничего. Свидание назначили.

– Ну ты даешь, – сказал Герман. – А как же Борис? Ускользнет гад!

– Вечером я буду знать про Бориса все, что знает она. Обожаю грустных женщин, хочется приласкать. Надеюсь, ты в ресторан не пойдешь?

– В ресторан? – Герман возмутился. – Ты неразумно деньги тратишь, сто долларов дал. Зачем?

– Я дал бы их тебе, – рассудил Драма. – Но ведь ты не Карина.

Это было справедливо, но Герман не сдавался.

– Займешь на бутылку? А лучше на две, домой страшно возвращаться.

Драма дал немного денег, на том и расстались.

9

Карина ценила в мужчинах нестандартность. Не вычурность, а некую внутреннюю оригинальность. Это не значит, что ей нравились интеллектуалы, как раз сплошная штамповка, нет, ей симпатичны были натуры сильные, но… глубокие, что ли. Чем-то вроде большого корабля, который не зависит от бурь, попутного ветра и разных там течений. В детстве она даже мечтала стать капитаном океанского лайнера, чтобы стоять на мостике в белоснежном костюме, в фуражке и с биноклем в руках, и управлять этой махиной, идущей в дальние страны. Очень она тогда страдала, что девочек в матросы не берут. Да, вот! Мужчина должен быть капитаном. Новый знакомый Карине понравился именно этим, веселой напористостью. Он не набивался в кавалеры, а запросто так, желает она или нет, пригласил в ресторан, и она согласилась.

Договорившись по телефону со сменщицей, она ушла с работы пораньше, чтобы подготовиться к вечернему рандеву. Честно говоря, немного волновалась. Не потому, что была в себе не уверена, скорее – в нем. В свои тридцать, хотя выглядела на двадцать пять, со своим не иссякающим романтизмом, она не раз была обманута в ожиданиях. Сколько их было, попыток любить, всех сразу и не упомнишь. И не потому, что много гуляла, а просто всякий раз поддавалась заблуждению. Повидала разных мужчин, а результат всегда один, пошло и скучно. Остряки оказывались глупцами, богачи жадинами, хвастуны – нытиками. Это герои не ее романа. А есть ли они, настоящие капитаны? Она в этом уже сомневалась. Или время ныне такое, или всегда так было? Она решила не терять надежды.

Когда они встретились вечером, Карина с удовольствием отметила, что произвела впечатление. И действительно! Это же не в палатке сидеть: оделась со вкусом. Кажется, он был даже ошарашен, если перешел на «Вы», а то «тыкал» как первокласснице, без всякого кавалерского почтения. Лет сорок пять ему? Видать, опытный мужчина.

– А вы красивая, Карина! Гораздо красивее, чем я думал.

Она окинула его ироничным взглядом.

– Вы тоже ничего.

Драма только крякнул. Она чуть улыбнулась, чтобы не отбить охоту к комплиментам.

– Не будем говорить пошлости. Хорошо?

– Хорошо, – он делал выводы на ходу. – А вы умнее, чем кажетесь.

– Вы тоже, – парировала она.

Оба рассмеялись.

– Два ноль, в вашу пользу, – признал Драма. – Куда пойдем?

Вот как, удивилась она про себя. Может, еще в кино позовет, зачем готовилась.

– Собирались в ресторан, – напомнила Карина. – Как будто.

– А в какой?

Странные вопросы. Пригласил, а теперь соображает.

– А вы, значит, еще не выбрали. Или деньги к вечеру кончились?

– Капусты навалом. Просто я не знаток ресторанов.

– Я тоже!

– Предлагайте, Карина: на ваш выбор.

Ясно, проверяет: захочет она шикануть за его счет, или дешевое кафе выберет. Лучше кафе. Деньги у него есть, вроде не скупердяй, а ресторанами она давно не интересовалась, какой смысл.

– Тогда кафе Театральное.

– Не ожидал, – он смотрел с интересом. – Скромное кафе.

– Зато кухня отличная.

– Да. Кормят там вкусно.

– Вы же не знаток! – уколола она.

– Вы как будто тоже, – отомстил он. – Это кафе моей юности. Там, кажется, не танцуют?

– Зато можно поговорить. Или вы решили тряхнуть стариной?

– Пожалуй! Дать гопака, колесом пройтись, это я умею, цирковое училище. – Драма принял ее игру. – Жаль, кегли не взял! Жонглировать люблю. Фокусы разные. Стаканы ем стеклянные и женщинами закусываю. Прогуляемся или машину возьмем? Тут недалеко, можно пойти трусцой.

Карина засмеялась, он ей нравился.

– Прогуляемся. Только скажите, как вас зовут? – а он ничего, подумала она, бывает хуже. Вроде цветы обещал? Да бог с ними, цветами. Про Бориса она даже не вспомнила!

А вот Драму интересовал именно Борис. Он передал якобы долг, то повод познакомиться, а теперь надо поиграть в любовь, чтобы найти причину для ревности и вытекающих вопросов. Спешить нельзя. А он и не спешил, ночью она все расскажет, на подушке. Пару часов на обольщение красавицы можно себе позволить, почему не совместить? Драма был холоден как лед. К женщинам вообще надо относиться рационально. Захотел проститутку? Дал денег, она твоя. Максимум эффекта за минимум времени. Захотел неиспорченную, будь любезен, читай стихи, эффект тот же. А любовь ни при чем, наоборот. Чем больше любишь, тем меньше шансов завоевать. Полюби всерьез, и точно ничего не добьешься, даже от проститутки, обдерет как липку и отвернется с презрением. Настоящая любовь – всегда несчастная. Мужские чувства для женщины оборотный капитал, которым она вольна распоряжаться по своему усмотрению. Из двух кавалеров она, вероятно, выберет того, кто ее больше любит, чтобы выйти замуж, в утешение переспит с первым, а сама полюбит третьего, который ее совсем не любит, и вообще сволочь он и негодяй, никаких дивидендов с него не получишь. Отсюда утешительная для женщин поговорка, любовь зла – полюбишь и козла. Суть рассуждения в том, что любить-то нельзя, а поиграть в любовь – удовольствие. В делах амурных Драма считал себя профессором, мог лекции читать. Карина ему понравилась.

Лет тридцать ей, самое то, страсть и опыт, а с молодыми девицами, которым лет двадцать, маета и скука. В постель засунуть не проблема, а поговорить-то не о чем, она себя сокровищем считает, и понадобятся годы и годы страданий, пока она шишек не набьет и не поумнеет. Пусть кто-нибудь другой отбивную готовит, повара для этого есть, Драме интересней сливки снимать. Если бы Карина не вызвала интерес, он связываться бы не стал, нашел другой способ получить нужную информацию. Деньги проще всего, но потом на душе бывает скверно, а вот обольстить любопытно. Тут настроиться надо, понять, чем дышит, что ценит, какие пристрастия. Если правильно подыграть, завибрирует, и сама в постель прыгнет, палкой не отгонишь. Собственные чувства в кулак, пусть звереет тигра полосатая. Будет если спрашивать: любишь? Отвечай: без памяти. Только смело отвечай, чтобы усомнилась. Припугнет разлукой, зевни нечаянно. Мол, действительно, пора. Изменой пригрозит? Вперед, так держать, прощаю заранее. Беременна? Молодец, поздравляю, кто папа? Если замуж просится, отнесись серьезно, скажи: испытательный срок, а как же? Месяц без ссор. Если выдержим, тогда в загс. Она победу празднует, что такое месяц! Да она рыбкой станет, лишь бы до загса дотянуть, а ты не теряйся, и голосом строгим: то сделай, это принеси, бумаги не трогай! А сам гуляй, веселись, водку пей с друзьями, подругам ее комплименты, те и рады стараться: как в чужое счастье перцу не насыпать? Это святое дело, подруге нагадить, и трахнуть тоже можно, а что такое? Ссориться нельзя, конечно, а про измену мы не договаривались. Подлец, негодяй! А что я говорил, рано нам жениться, семейная лодка разбилась о быт. Пошел ты к черту! Заплачет. Вот теперь можно. Валяйся в ногах, проси прощения, и в кровать ее. Ночка будет что надо. И стараться, чтобы дым из ушей, а утром ее собаками трави, палками бей, не уйдет. Про загс не может быть и речи, она усвоила табу, и все расскажет, выложит про всех, еще и сочинять будет, лишь бы преданность свою доказать. Вот чего хотел Драма от Карины, а что Борис? К утру приложится.

Как-то сразу между ними сложилась шутливая форма общения, что Карине было симпатично. Она терпеть не могла, когда мужчина в возрасте молодится, называет себя Петей-Васей, а потом заводит светскую беседу, не зная, чем даму развлечь. А Валерий Петрович, так он представился, сразу взял верный тон, вступая в непринужденный флирт с приколами. Лучше на «вы», но шутя, чем тыкать и говорить о погоде, будто бы деликатно, а мысли об одном, как бы в постель затащить. Не дождется! Данную арифметику она усвоила и знала давно. Победу он припишет себе, вроде как герой, и завтра будет гоголем ходить и по сторонам поглядывать, он такой молодец, гарем ему подавай. Ему и невдомек, что женщина была холодна, ей нужны чувства, а откуда им взяться, если едва знакомы? До симуляции она не опустится, нечего их ублажать, пусть дурочки стараются. А если окажется бестактен, как днем, когда предложил доллары, не объяснив происхождения, вроде как покупал ее, это ему дорого обойдется! Таких шуток она прощать не намерена. Хотя Карина подозревала, что никаких денег Борис ей не передавал, это старая и очень грязная история, которую вспоминать не хотелось, а лучше и вовсе забыть.

Пока прогулочным шагом шли до кафе, она выяснила три немаловажные вещи. Валерий Петрович холост, разведен, остался сын. Стандартный набор. В гардеробе он принял от нее дубленку, и она, мимоходом отметив восхищенный взгляд охранника, подошла к зеркалу, хотя прекрасно знала, что все в порядке. Надо было, чтобы кавалер успел по достоинству оценить ее черное облегающее платье, пока за стол не сели, в меру короткое, чтобы не прятать ноги, она и сапожки нарочно выбрала короткие, а в ушах и на шее брильянты, простенько и со вкусом. В зеркале она увидела лицо кавалера, с интересом выглядывающего из-за ее плеча.

– Что-то не так? – она поправила колье.

– Стразы, – с видом знатока сказал он. Вот наглец! Он пялился на украшение стоимостью в Жигули, это была, пожалуй, ее единственная серьезная ценность. – А платье. Неужто правда, от Кардена?

Карина была уязвлена, но шутку продолжила ему в тон.

– Сама сшила, – с достоинством сказала она и, повернувшись, опешила. Кавалер явился в ресторан в каком-то застиранном свитере непонятной расцветки.

– Что-то не так? – осведомился он. Игра продолжалась.

– Вас не пустят. Вы тут полы моете? – злорадно сказала она, взглядом призывая охранника в свидетели. Тот наблюдал за ними с энтузиазмом праздного зеваки, ему дела не было до их нарядов. – Валерий Петрович, могли бы и приличней одеть что-нибудь.

Кавалер сконфузился.

– Думаете, лучше снять? У меня там клевая маечка, – он сделал руками жест, собираясь стянуть свой ужасный свитер через голову, она перепугалась.

– Не надо, не снимайте! Или я уйду. А если бы в ночной клуб поехали? – запоздало сокрушалась она. – Вдруг бы я захотела танцевать? Вы бы не прошли фэйс-контроль.

– Красного пиджака не имею, я пока еще не новый русский.

– А кто же вы?

– Совсем новый, начинающий… С вами я чувствую себя юнцом, – и ухмыльнулся.

Вот гад какой! Намекнул на возраст? Что бы это значило, хамство. Но у них приколы. В это время дубовая дверь, ведущая в зал, распахнулась, из-за бордовой портьеры показался тучный метрдотель в смокинге. Завидев посетителей, он прямо засиял от счастья, спешно вышел навстречу.

– Валерий Петрович! Какие гости! – он поклонился с достоинством, но было видно, что готов чуть не в пояс кланяться, приличия удержали. – Милости просим! Вас и вашу даму, – Карину он удостоил небрежного кивка. – Отдельный столик! Или пожелаете в кабинет? Проходите, мои дорогие. Прошу! – он распахнул дверь настежь и отодвинул портьеру, как конферансье в цирке поднимает занавес.

А если бы она выбрала другое кафе: и что, везде его знают? Карина была заинтригована. Кто же он? Этот вопрос без труда читался на ее чуть встревоженном лице. Карина предпочла открытую кабинку в зале, чтобы до времени не оставаться с ним наедине. Да ради бога, думал Драма, пусть себе гадает, он не собирался облегчать задачу. Пока в женщине зреет любопытство, она вас не покинет. Карина нравилась ему все больше. За внешней и достаточно показной бравадой, угадывалась тонкая и чувствительная натура, весьма, впрочем, умудренная жизнью. Та еще кошечка! Если бриллианты настоящие, и она даже бровью не повела, когда он обозвал их стразами, а платье как будто и в самом деле от Кардена. Ему-то по барабану, он бы предпочел набедренную повязку, хоть из бамбука, но тогда бы точно в кафе не пустили. Она не дурочка, но внешность! Фигурка в его вкусе. Что она делает в продуктовой палатке, еще ночами работает? Просто опасно. Алексей Иванович, метрдотель, прекрасно знал его вкусы, тут есть фирменное блюдо с грибами, ради него сюда все и ходят, но Драма, конечно, предложил Карине смотреть меню. Когда выбор был сделан и стол начал обрастать закусками, он со скучающим видом, как бы коротая время, кинул пробный шар.

– Карина. А вы давно Бориса знаете?

Вышколенный официант аккуратно разливал дорогое шампанское по фужерам.

– А вы? – вопросом на вопрос ответила Карина. При этом лицо сделалось якобы равнодушным, излишне безучастным, однако на высоких скулах вспыхнул румянец. С чего бы? Спиртное еще не пили. Возникла пауза, которую Драма не спешил прерывать, наблюдая за ее смятением.

– Спасибо, – он кивнул официанту. – Обслуживание не требуется.

Тот с поклоном удалился, предоставив им возможность пить шампанское самим, без его помощи, и разговаривать, сколько душе угодно.

– Я не знала, что здесь такой сервис. – Карина вопрос про Бориса попросту игнорировала, забыла за более важными занятиями. – Вы в самом деле продюсер? – она стрельнула в него глазами, и весьма неудачно, выдавая тем самым волнение, картинно взялась за фужер. Румянец играл на скулах, пробивая косметику. Значит, минимум, она была любовницей Бориса! Пока рано ее пытать.

– А вы в самом деле продавщица? – Драма налил себе коньяка, шампанским побрезговал. Видимо, это отразилось на его лице. Он любил смущать собеседниц.

– А разве постыдное занятие: быть продавщицей.

– Нет. Но временами опасное. Ночами не страшно работать?

Он ходил кругами вокруг темы, пытаясь нащупать, что же ее так смущает.

– Нет, не страшно. Я наемный работник. Ограбят, не жалко. Да никогда и не грабят, у нас крыша. Бандиты найдут. Кому надо связываться? Неразумно.

– Неразумно красотой рисковать.

– Дверь закрыта, будка железная. Решетка на окне. Главное, засов не открывать.

– Ну-ну, – про гранату Драма не стал говорить, этого он знать не может. – За что пьем?

– За знакомство, – она с готовностью взялась за фужер.

– Пора переходить на «ты», а то чувствую себя в министерстве Культуры. А там такие сволочи сидят! На брудершафт?

– Значит, вы все-таки продюсер! И как кино называется?

Чем больше доказываешь, тем меньше верят, еще чего.

– Эротика не для вас, – он отмахнулся. – Не формат.

– Не формат!? – она рассмеялась. – У меня хорошая фигура. Или нет?

– Операторы не смогут работать! Они побросают камеры и разбегутся по домам. Будут насиловать по пути чужих жен, куриц, бродячих собак, кто под руку попадет. Вас надо держать взаперти, в железном сейфе, за десятью замками, и электричество провести, сигнализацию поставить. Где-нибудь под водой, на дне моря, в Марианской впадине, охрану нанять от туземцев, акулы хлынут лавиной, опрокидывая суда и пожирая пассажиров. Апокалипсис, конец света, цунами. Нюрнбергский трибунал. Люди не виноваты, что вы целоваться не желаете, строите тут замки воздушные, а как в них жить? Вдвоем не поместимся. Разве что валетом.

Примерно в таком духе Драма ее развлекал, Карина смеялась…

10

А тем временем Герман в полном одиночестве сидел на домашнем диване, пялился в телевизор. Он не любил пить один. Опохмелиться, он опохмелился, благодаря Драме, деньги были. Не густо, конечно, но жить можно. Люся запропастилась, давно сына не видела, сидят сейчас с тещей, небось, тоже выпивают, мешать не хотелось, пусть. Драма в ресторане Карину окручивает! Позвонить кому-нибудь, нагрянет тусовка, и опять все сметут. Лучше одному, потихоньку. Водка не лезла, радости не приносила. Никому его блюзы не нужны, люди попсу слушают. Под фанеру целые стадионы собирают, дублирующими составами по стране чес устраивают, а кто они? Даже не музыканты, так. Прыгают с гитарами на сцене, попками вертят, рты открывают, а народ хавает. Тут зазвенел телефон. Может, кто в гости собрался? Нужна компания, с тоски сдохнуть можно. Герман с надеждой взял трубку.

– Да?

– Привет, братан, – услышал он пьяный голос. Знакомый голос!

– Да, я слушаю, – не может быть, подумал он, померещилось. – Боря, ты?

– Кто еще!

– Рад слышать, – сдержанно сказал он. – Как дела?

Герман ничего не понимал. Всех обокрал, и теперь звонит, как ни в чем ни бывало?!

– Сюрприз для тебя. Ты очень занят?

– Да не особенно.

– Чеши сюда, мы тебя ждем!

Герман услышал счастливый женский смех.

– А ты где? – осторожничал он.

– Где-где! У Жанны, где еще. Привет тебе передает! Слышишь?

– Мы женимся! – крикнула Жанна из глубины эфира, потом в трубку. – Приходи!

– Ну вот, выдала сюрприз, – голос Бориса был пьяным и радостным. – Короче, жми сюда, братан. Гитара твоя тут! Пуховики тоже. Люся дома? Вместе давайте.

– Она у матери, – Герман заволновался. – Не знаю, когда вернется!

– Жаль. Так ты идешь или нет? Душа песен просит… – раздались гудки.

Видимо, ошалевшие молодожены нечаянно нажали на рычаг. Герман подождал, однако телефон не звонил, он сам набрал номер Жанны. Было занято. А, черт, чего ждать? Чуть подумав, на всякий случай позвонил Драме, там длинные гудки. Еще в ресторане сидят! Он собрался и пошел, решив, что позвонит оттуда и Драме, и Люсе. Время уже одиннадцатый час, чего тянуть до ночи? Что же такое происходит в мире, что творится? Пока добирался до Жанны, Герман себе мозги свернул. Выходит, Драма ошибся, и никакой Борис не черный риелтор, если сидит у Жанны и бухает. Однако! Если собрались пожениться, то не вдруг?! Значит, они давно знакомы, а ведь Жанна это скрывала. А квартира? Разыграли они всех, что ли, а Драма вообразил ерунду всякую, насочинял страшилок нашего городка. И Герман бежал по улице быстрей трамваев, во всяком случае, ни один его не обогнал, их просто не было! Да тут идти три квартала. Возле дома Жанны перевел дух, и зашел в темный подъезд, где на ступеньках сидели наркоманы.

11

Под хорошую закуску Драма выпил графин коньяка, Карина бутылку шампанского. Они уже выпили на брудершафт, символически поцеловались, перешли на «ты» и вели себя, словно знакомы были давно. Драма незаметно пробился через защитную скорлупу детских приколов, и полегоньку интересовался интимными сторонами ее жизни. Какие она любит книги, музыку, стихи, а какую машину хотела бы иметь, в каких странах побывать. Он уже знал про ее девичьи мечты о капитанском мостике и белом костюме, про неудачные романы, и какие мужики сволочи. Это для нас ерунда, всякие там подробности, а женщина переносится в страну грез, когда рассказывает о своих увлечениях. Она говорит «море», и видит набегающие волны, слышит их шелест, крики чаек, чувствует брызги на лице, соль на губах. Скажи ей «солнце, пляж», и она видит песок, ступает босыми ножками, ей становится жарко, она уже раздевается, примеряет тот или иной купальник, а какой лучше? Это мы, как сидели в ресторане, так и сидим, водку жрем, а она за это время где только не побывала. К ее услугам европейские гостиницы с лакеями в ливреях, огни Монмартра, она уже купалась в море, загорала, ездила на собственной машине, каталась на яхте, примеряла украшения, брызгалась дорогими духами. Все это воображение! А суть такая, что зачем тратиться на реальность, если у нее глаза увлажнились и коленки горят. Она об этом мечтала в юности, листала глянцевые журналы, надо только напомнить, вызвать лавину ассоциаций, и сколько получено удовольствий? Она счастлива и благодарна за то, что вы ей это все подарили, причем все самое лучшее и со всего мира, все мечты, начиная с капитанского мостика! Она была разочарована и ни на что не надеялась, а жизнь уходит, она стареет, морщинки считает, и вдруг, за один вечер такое счастье разом, еще и кавалер перспективный. Мечты исполнятся, надо не упустить шанс, и этот чудный вечер никогда не кончится.

Таким вот Драма был циником, и знал об этом. И Карина знала, не девочка, но игра была увлекательной, тем и прекрасна игра, что никто ничем не обязан. Ни он выполнять обещания не собирался, которых, кстати, не давал, и она ничего не должна. Карина ушла в туалет, а когда вернулась, столик был как новый. Драма заказал десерт, чтобы никуда не спешить, ночь впереди. Усаживаясь на место, она невзначай коснулась его плеча бедром и одарила нежным взглядом, а он сделал вид, что не заметил, просто посторонился. Девушка вибрирует, но если облизнуться и стать счастливым, тем дело и ограничится, скажет на прощание: спасибо за чудный вечер! Поцелует и попросит проводить до дома, мол, с него достаточно. Зачем спешить, дескать, все у них только начинается, чувства должны окрепнуть, она не какая-нибудь шалава. На самом-то деле она готова хоть сейчас, но ей нужно самооправдание, чтобы отдаться в первый вечер, а не во второй или третий, и чем дальше, тем безнадежней будет игра. Чтобы ее добиться, надо потерять голову: либо ему, либо ей. Лучше последнее, чтобы в будущем не было упреков, что чуть не изнасиловали, заставили платить чудным телом за шампанское, низкий мир, а вы, мужчина, мразь и подонок. Пусть лучше сама насилует! Это гораздо интереснее. Каким образом? Да очень просто. Драма за десертом чего-то вдруг загрустил, женщины этого не переносят, чтобы в их присутствии, кто-то о чем-то думал. Лучше бы домогался, пусть надеется на развитие, а он сидит рядом, и смотрит в пустоту. Просто безобразие!

– Валера. Что с тобой? – и она сама налила коньяк.

– Да нет, все нормально, – он стряхнул наваждение, бодро улыбнулся, а в глазах печаль. – С чего ты взяла.

– Но я же вижу, ты о чем-то думаешь? – женщины уверены, что играть в игры умеют только они, а нам это не дано, поэтому легко попадаются. – Ты устал?

– Что ты. С тобой невозможно устать! Я, как сивка бурка, могу таскать тебя на руках, не уставая с утра до вечера, по горам и долам. – Выпьем?

Он тут же выпил, не чокаясь и не дожидаясь, пока она соизволит показать свою грацию. Карина только пригубила и озаботилась: где-то ошибку допустила, мужчина ускользает из рук! Только что глаз не сводил. Ага, поехали. Запрягайте, хлопцы, коней!

– А все же, скажи, – она полна участия и невзначай положила горячую ладошку ему на колено.

– Если бы ты знала! С кем связалась. Ладно, забудем.

– Как это? – она тревожилась. Это самое интересное. – Скажи, легче станет.

– Не станет, – он снова наполнил рюмки. – Только ты коньяка выпей, и слово дай.

– Слово. Ты, о чем? – да она готова хлестать коньяк и водку стаканами. Что за ужасы, если он ее готовит, будто умер кто из далекой родни.

– Что не забудешь меня, – в голосе прозвучала горечь утраты. – Мне будет легче.

А вот ей не легче! Они переспать не успели, они в ресторане сидят, а он уже прощается, да таким голосом, словно лет на десять, если не навсегда. В тюрьму он, что ли, собрался? Это все в интонациях, а вслух не говорится. Она тоже нахмурилась:

– Ты уезжаешь?

Можно ей сказать, что да, завтра поезд, надо успеть лечь в кровать и попрощаться в постели, но тут палка о двух концах. Она махнет ручкой, мол, спасибо, что угостил, и поставит крест. Нет, он ее возьмет за жабры, чтобы не соскочила.

– Завтра уезжаю! – твердо сказал он. – И навсегда.

– И куда ты едешь, – разочарование в голосе.

– Туда поезда не ходят, – и рюмку залпом, и на стол решительно. – Лучше нам сразу оборвать.

– Что оборвать? – голос у нее дрогнул.

– Наши отношения. Нашу любовь! Я погублю тебя, лучше уехать.

– Не понимаю. Почему погубишь?

– Сутенер, аферист, последний негодяй, сволочь, – это звучало образно. – Шел на свидание, а сам думал об одном, как бы тебя в кровать затащить! Представляешь, какой подлец?! – Разумеется, она так и думала, и теперь не понимала, что его тревожит. – Карина, я негодяй! Мне мало любить, надо, чтобы меня любили. – И чего психует, сейчас думает она, а он свое. – И не получается! Женщин много на свете, а нужна одна единственная! Нет, лучше уехать.

– Да почему уехать-то? – она не понимала.

Конечно, их общение подогрето алкоголем, иначе так не поговоришь, а душа уже нараспашку.

– Потому что я безумец. Люблю мечту. Вот тебя встретил, пока ты еще мечта, не хочу рушить. Уеду, чтобы остыть, охладеть. А вместе что нас ждет? Быт. Семейная лодка разбилась и потонула, они стучали пятками об стенку, и выпили любовь, до дна, чего хорошего. Лучше любить издалека и мечтать всю жизнь, чем владеть и зевать. Любовь не терпит пошлости!

Она не успевает сейчас это переваривать и думает, как это, он будет зевать? Постель пошлость? Владеть ею, и зевать?! И не надо понимать! А он продолжал, рассуждая как бы сам с собой.

– Мне нужна богиня, а не жена, подруга на ночь или домработница. Я готов отдать всего себя, что имею и не имею, что буду иметь, все мысли и чувства, всю душу, а вы? – Это про кого он сейчас сказал «вы», есть другая. Вас миллионы! Это он думал параллельно. – А женщины не понимают! Вам надо всего-то ничего, деньги. А взамен что? Предлагают постель! Господи. Вот она всех и губит, вместо любви – постель. Пошлость какая. Разве мы собаки, животные? Нет, Карина, лучше уехать. Деньги пока есть, уеду в Африку. В пампасы. Лучше жить среди обезьян.

– Не все женщины такие, – упрекнула она растерянно.

– Женщины разные, да. А постель одинаковая. Никакой разницы! Проверял миллион раз.

– Миллион, неужели, – прошептала она, снова прибегая к помощи ладони.

– Есть идея! – Драма начисто вдруг забывает про недавнюю печаль, и ладонь не замечает, обычное дело, вечно к нему пристают женщины, просто знакомые, малознакомые, ничего особенного. Именно выдержка возбуждает страсть. Она играет с ним, конечно, и доиграется, пока в кровать не упадет. – Сейчас тут завершаем! Прикупим пару бутылок, и нагрянем в гости.

– В какие гости? – она разочарована. Какие гости, зачем! Она ждала, что он домой завлекать будет, она возражать и оттягивать, а тут вдруг гости? – Уже поздно, Валера.

Ко мне в гости, злорадно думал он. Начни звать домой, начнет возражать! Обмануть проще.

– Не поздно! Здесь рядом, соседний дом.

– Не знаю, Валера. Неудобно, к кому. Без звонка?

Она сомневается, что он такой вот настоящий подлец.

– Еще как удобно! Доверься мне, не пожалеешь.

– А все-таки, – она капризничает, сама не понимая почему. – К кому?

– Это секрет! Внукам рассказывать будешь. Мальчика или девочку, кого хочешь?.. Гадалка живет. Не боишься? Все расскажет, когда свадьба, сколько детей родится. – Драма знал, что будет дальше, и Карина догадывалась, но игра есть игра. Заманили в сети, она не виновата. А про Бориса она ему расскажет чуть позже, через час или два, а пока не время девушку расстраивать. Что-то там у них серьезное произошло? Минут через пятнадцать они были в кровати…

12

А тем временем Герман закладывал за воротник и скалил вставные зубы, улыбка была лошадиной, он радовался. Борис и Жанна сидели на кровати, тискали друг друга и душили поцелуями. Да! Они в самом деле собирались жениться. Герман перебирал струны своей концертной гитары, от всей души желая влюбленным счастья. Возвращение гитары, неожиданное, давало ощущение праздника. Молодые были сильно пьяны, и он поспешил догнать честную компанию, глотая рюмку за рюмкой.

– Значит, братан, ты стреманулся! Не выдержал, значит. Решил ментам сдать, уморил. Такие, Жанна, сейчас братаны пошли, в огонь и в воду. Мента подослал! – Борис крутил головой.

– Да я вам объяснил! Никакой он не мент, – в который раз оправдывался Герман. – Это Драма, мой знакомый. Я к нему обратился денег занять. Вот она грозилась в милицию, тысячу долларов запросила. Откуда мне знать, я сам испугался.

– Ну, и где они? – с пьяным сарказмом поддел Борис. – Тысяча долларов.

– Драма их в кабаке пропивает. – Герман не знал, как загладить свою вину. – Кстати, с твоей знакомой. Карина! Помнишь ее? В палатке работает.

– А! Шлюха эта.

– Какая шлюха? – встрепенулась Жанна.

– Любовница моего папаши. – Борис отмахнулся от оплеухи пьяной невесты. – Герман! Ты расскажи, как меня в жулики записал, к Драме поехал. Братаны со смеху сдохнут! Фугаса не надо.

– Ну. Я приехал денег занять, поделился горем.

– Он что, такой крутой? Драма этот, – Борис нетвердой рукой налил всем водки, обильно полив и без того грязную скатерть. – Что-то я того, краев не вижу. Он кто такой?

– Крутой не крутой, а деньги есть. Кто-то должен был выручить, – Герман пожал плечами. – А что делать? Рассказал, конечно, как ты меня обул меня с гитарой.

– Слышь, братан, – Бори поднял ладонь. – Хорош. Ты получил ее обратно?

– Получил. – Герман не хотел неприятностей.

– Вот и заткнись, не попрекай. Иди за мной!

Борис тяжело встал и, пошатнувшись, вышел из комнаты. Герман глянул на хихикающую Жанну, и пошел следом. Борис стоял в коридоре перед открытой кладовкой. Там лежала целая стопа пуховиков в магазинных целлофановых пакетах.

– Выбирай! Себе и Люсе. Размер там, цвет. Чтобы все путем! Подарок фирмы. Зарплату, блин, дали товаром. Выбирай, братан.

– Зачем, не надо, – попытался отказаться Герман.

– От души, братан. Или я сейчас все это дерьмо в окно выброшу. Ну?

– Спасибо, – вконец смущенный Герман начал перебирать пакеты.

– Контейнер афганцам пришел из Австрии. Налички нет у них, не надо, в другом месте заработаем. Выбирай, это все мое, не стесняйся! Мужские, женские, детские. Во! Ты пацану своему выбери, с капюшоном, по весне самое то. И не возникай, понял? Это подарок. Да что ты возишься! – Борис отодвинул Германа, и наметанным глазом выбрал, вытащил подходящие размеры. – Вот! Три штуки, держи. И никогда о людях плохо не думай. Жизнь такая! Сегодня густо, завтра пусто.

Герман взял выданные пуховики в охапку и, шурша целлофаном, вернулся в комнату. Оконфузился он, с Драмой. Навыдумывал, черт знает, что. Борису стало плохо, он поспешил в туалет, начал там блевать. Лишь бы опять приступа не случилось!

– Чего же ты панику подняла, – Герман положил пуховики, укоризненно смотрел на Жанну. – И я людей побеспокоил. Вы продали квартиру или нет?

Бывшая любовница пьяно хихикала, вернулся Борис.

– Так, братан. С твоей стороны есть претензии?

– Нет, конечно! – Герман поднял руки, словно сдаваясь. – Извини, был не прав.

– Штраф. – Борис взял бутылку и налил полный стакан водки. – Пей, братан!

– Куда столько.

– Плохо обо мне думал? Пей. – Борис ждал.

Герман медлил. В принципе, для него не проблема. Стакан выпьет, а потом? Жанна снова прыснула.

– Эх, братан, слабо? – Борис взял граненый стакан и, задрав голову, вылил содержимое себе в глотку, как в раковину, без остановки. Очередной фокус! Не закусывая, достал из-под стола бутылку, сорвал пробку, снова налив полный стакан, подвинул Герману, тут уже деваться некуда! Герман выпил залпом, и закусывать тоже не стал.

– Вот это по-нашему, – Борис сел на стул. – Жанна!

– Что, любимый?

Он повернулся к ней.

– А у тебя! Есть ко мне претензии?

Вместо ответа она приподнялась, полезла целоваться, но Борис ее отстранил.

– Человек не верит. Ментов подписал!

– Да верю я, и не мент это, – окосевший Герман едва ворочал языком.

– Нет, братан! Хочу, чтобы вопросов потом не возникало! Жанна, покажи ему деньги. Квартирные. Пусть убедится, своими глазами! Руками пощупает!

Жанна подошла к шифоньеру, открыла. Дотянувшись, взяла с верхней полки, из-под постельного белья, две зеленые пачки, показала Герману.

– Двадцать штук зелени, – Борис осклабился. – Понял, братан? Наличкой. Она, дура, не поняла. Я хотел ей сюрприз сделать. Еще бабки есть! Получить надо с одного перца. Мы хату с ней в центре купим, распишемся вначале. Поняла, ворона? А ты людей встревожила! Убери на место.

Жанна спрятала деньги, а Борис наполнил рюмки. Выпили снова. Про Корнеева Герман, конечно, спрашивать не стал. Получилось бы, что он еще и украшения хочет вернуть, это уж слишком. Да и кто знает, может, кто другой спер, воспользовался, такой бедлам был. Герман попробовал спеть, и не смог, верная примета, хватит. И все же пили снова и снова, отказать Борису он не мог. Водки было море, ну, еще бы! Такой парень, бесплатно покупает. Первой вырубилась Жанна. Мужчины держались до 4 утра. После очередной дозы Герман свалился на пол, а Борис пошел в ванную. Скоро он вернулся с освеженной головой, посмотрел на бесчувственные тела собутыльников, после чего взял из шифоньера квартирные деньги, прихватил гитару и покинул квартиру.

13

Наступила ночь. Драма имел один нехитрый секрет, позволяющий овладевать душами своих любовниц. Во-первых, он никогда не выражал эмоций, сохраняя внешнее якобы безразличие. Случайная женщина, попавшая в его лапы впервые, пыталась, как правило, его раззадорить звуковыми эффектами и прочими приемами, увлекалась сама, он же, напротив, отключался от процесса и путешествовал. Он мог, в зависимости от настроения, побывать где-нибудь в Антарктиде или Сахаре, залезть в берлогу к медведице, пощекотать ее, спасаться бегством, короче, было не до секса. Мозги были далеко, а организм оставался в рабочем состоянии. Если положение организма позволяло, он мог принимать ванну или душ, беседовать по душам с начальником милиции, участвовать в выборах, словом, вести параллельную жизнь. Если женщина целиком брала инициативу на себя, он мог погрузиться в свои фантазии и даже дремать, краем сознания контролируя текущий процесс, покачиваясь на волнах между безразличием и блаженством. За таким, можно сказать, профессиональным умением крылись годы и годы труда, но ей, Карине, откуда знать? Она любила страстно, изнемогала, а он удивлялся: что, уже все? А я не успел! Он давал ей паузу, подносил кофе или наливал шампанское, сам выпивал рюмку коньяка и курил, дожидаясь, пока она соберется с силами и кинется в новую атаку. Результат был предсказуем, под утро Карина сдалась:

– Все! Я спать, больше не могу.

Как бы не так, подумал он, и взялся за дело по-настоящему. В финале сей трагедии она закричала так страшно, что мертвые восстали из ада, жители на другом конце города проснулись и, заледенев от ужаса, не иначе началась война, собирали вещи и прятались по подвалам. Соседи по дому привычно обнимали супругов, опять Драма мультики смотрит про Годзиллу, и продолжали спать. Битва титанов, наконец, была окончена, он сел на поле брани, в смысле, на постели, и сказал:

– Никуда я не уеду!

– Ты дьявол, – Карина блаженно улыбнулась. – А на вид не скажешь.

– Еще? – с готовностью откликнулся Драма.

– Пощади, милый, – признавая поражение, она его обняла и коснулась плеча губами. – У нас все впереди. Правда?

Ага, как же! Размечталась. Драма освободился от объятий и накинул халат.

– Конечно, правда. Если не разлюбишь. Кофе с коньяком?

– Кофе не хочу. Просто попить.

– Есть хорошее вино. Или холодное шампанское?

– Как хочешь.

– Я тебя хочу! – Драма озабоченно встал, собираясь снять халат.

– Нет! – перепугалась она, продолжая ломать комедию. Они опять перешли на приколы.

– А я только разошелся. Жаль. Все приготовлено. Мне кофе с коньяком, девочкам вино с шоколадом. Не выбрасывать же, специально готовил, на десерт. Вино хорошее, французское, из валютного магазина. Вчера банк ограбил, чтобы тебя угостить.

– Ты знал, что я приду в гости?

– Не ты, так другая. Я сладкое не ем, – он отправился на кухню.

– Ну, ты и сволочь.

– Ерунда, говори, что хочешь, я привык, – отозвался он.

– В первый же вечер! Что на меня нашло?

Ему нужен был разговор насчет Бориса. Дело есть дело, прелюдия закончена.

– Бывает, – пробормотал он, не сомневаясь, что она слышит. – Не ты первая, не ты последняя.

– Ну ты и хам! – она не сердилась, она играла.

– Я тебя предупреждал, сама виновата, – он готовил кофе, они перебрасывались репликами, как в пинг-понг играли, шутя и беззаботно.

– Ты сказал, что любишь меня. К гадалке повел. Иначе бы я не пошла!

– Да неужели. Пришлось бы в палатке насиловать.

– Познакомились, и сразу в кровать. Ты обо мне плохо думаешь?

– Я не щепетилен. Люблю разврат. В меру, конечно.

– И часто у тебя так бывает? Валера!

– Что бывает? А. Это? В первую ночь нет. Не все соглашаются.

– Негодяй!

– А я что говорил, – он занес поднос, поставил на столик рядом с кроватью…

Она пила вино и хрустела шоколадом, фольга отражалась в глазах и хрустела в пальцах. Теперь Карина была близкая ему женщина, однако, пора направить разговор в нужное русло. И лучше, если начнет она.

– А все-таки! Ты меня любишь? – наконец-то, спросила она.

– Не знаю, – Драма пил горячий кофе, делал глотки, умело пользуясь паузами, чтобы ее выбить из колеи привычных для женщины постельных рассуждений.

– Как это не знаешь!?

– Честно? Я готов полюбить тебя преданно и беззаветно, но пока только готовлюсь. Процесс запущен! И сразу договоримся. Никакой лжи.

– Конечно! – подхватила она. – Я буду верной. А ты?

Господи, подумал он. Они одинаковые, уверены, что обдурить могут всегда, тут и попадаются.

– Скрывать не буду, погулял. Но это было до тебя, теперь шабаш. Бабами я сыт по горло, правда. Я счастлив, что встретил тебя, и это честно. Но правда есть правда! Если не обманывать, начнем с самого начала, спрашивай, не стесняйся. Отвечу на любой вопрос!

О чем ей спрашивать? Это ловушка. И она попалась.

– Ты прав. Ложь ни к чему хорошему не приведет, лучше сразу все точки расставить.

Тут он и нанес удар, который так долго готовил.

– Вот и расскажи мне. Про Бориса.

Деваться некуда. Драма поставил чашку и взял сигареты. Предложил ей: отказалась. Обычно они курят во время таких бесед. Ах, да! Она же вообще не курит, ни разу вчера не видел. А вот если бросила, тогда подумает, и обязательно закурит. Он терпеливо ждал. И она взяла сигарету. А он что говорил? Они одинаковые. Еще бы, разговор важный! Правду сказать, и при этом лапши навешать, нелегко.

– Зачем тебе? Это было давно, я еще в институте училась.

– Это для тебя давно, – Драма понимающе кивнул, подбадривая. – Мне интересно все, что касается тебя. Хоть с колыбели начинай. В каком институте ты училась?

– В педагогическом, иняз.

– Везет на иностранок. А Гранину ты, случайно, не знала?

– Пуму? Нет, она уже не училась, только слышала про нее. А ты почему спросил?

– Неважно, продолжай.

– Как неважно! Мы же договорились.

– Да, – Драма понял, что допустил ошибку, упомянув Пуму. – В двух словах, чтобы не заостряться. А про кота ее слышала?

– Кота?

– В смысле, сутенера.

– Ты имеешь в виду, – Карина округлила глаза, и чуть сигарету не проглотила, сильно закашлялась, погасила. – Не буду курить. Хочешь сказать, ты – Драма?

– К вашим услугам, – он виновато качнул головой, на всякий случай, мало ли, что она там слышала.

– Вот, ничего себе, попала. Вот это да!

– Я предупреждал, – он наблюдал за реакцией. – Циник и сутенер.

– Я думала, это аллегория! И что мне делать?

– А что, небо не упало. Будем жить по-прежнему, заведем детей, воспитывать будем. Все это в прошлом. Я теперь мирный семьянин, тем более, встретил тебя. Жизнь наладилась.

– Ага, заливай, – Карина засмеялась, в глазах все еще стояли слезы, еще кашлянула. – Кому скажи, не поверят. Я книгу про тебя читала, а ты вот он? Нет, этого не может быть.

– В книге вранье. Ты про Бориса расскажи!

– Да плевать на него, – она оглядывала комнату. – И вот здесь все происходило?.. Надо же. А ведь точно, внизу гастроном. Поверить не могу. На этой самой постели Пуму трахал?

– Мебель другая, не обольщайся. – Драма расстроенно курил. Теперь разговора не получится, всю башку ей снесло. – Дела давно минувших дней, лет десять прошло, я старый уже, импотент.

– Нет, я не верю. Автограф дашь?

– Сейчас, дам. Только не автограф. Душ приму и вернусь, – зловеще пообещал он, поднимаясь.

– Вначале я, – Карина соскочила с кровати и голышом помчалась в ванную, словно за ней гналась с криками и воплями свора влюбленных людоедов. – Я быстро!

Драма вздохнул, и налил себе порцию коньяка…

Конечно, она рассказала, куда тут денешься. Хорошо, что утром не на работу, думала Карина, засыпая. Узнав, кто он такой, она оставила иллюзии. Раскатала губы, дурочка. Рассказала она про Бориса самую суть, лукавить бессмысленно. Жила с его отцом. Потом, закончив школу, приехал из деревни Борис. Так сложились отношения, что бросила отца и перешла к его сыну, в соседнюю комнату. Для этого были причины, неважно какие. Любовный треугольник, замешанный на ревности, обстановка стала невыносимой. Сняли с Борисом квартиру. Где он деньги брал, неизвестно, только деньги у вчерашнего школьника водились, и немалые, даже отцу одолжил на покупку новой машины. Потом ушел в армию, она ждать не стала, он ребенок по сравнению с ней, какие перспективы. Как раз подвернулся вариант, эти стразы, как он выразился, подарок состоятельного мужчины, там тоже непросто. Случайно встретила отца Бориса, узнала, что сын отслужил по призыву, потом воевал, вернулся контуженный, пьет, устроил скандал с поножовщиной, на родного отца кинулся, связался с бандитами. Вот, собственно и все. Недавно Борис среди ночи сунулся к ней в палатку, потребовал водки и продуктов, обещал вернуть деньги на следующий день, а сам даже не узнал ее, был пьян, пугал гранатой. Она, конечно, дала, что требовалось, а потом не удержалась, окликнула, но тот не подошел. Выручку возместила своими деньгами, хозяина информировать не стала, хотя могла списать недостаток на левых рэкетиров, но тут Борис. Бандиты, крыша их, его бы нашли, и очень удивилась, что появился Драма и передал деньги. А он откуда знает Бориса?

На это Драма ответил уклончиво. Бориса он не знает, даже не видел ни разу, а разыскивает по просьбе своих знакомых, чтобы кое в чем разобраться, ничего страшного. Это с одной стороны, а с другой, он сам этим Борисом заинтересовался. Судя по рассказам, очень способный молодой человек, его можно к хорошему делу пристроить, как его найти? А чего скрывать, подумала Карина. Дала адрес и телефон отца. Ломов Юрий Павлович, был художником-оформителем, еще антиквариатом занимался. Она очень попросила ее в это дело не впутывать, Драма пообещал. А он ничего! Карина уснула.

14

Войти в квартиру к незнакомому человеку, в принципе, задача несложная, можно представиться кем угодно, но тут важно получить полезную информацию. Со слов Карины, отец Бориса был тщеславен и жаден, но весьма осторожен, привычка антикваров и людей, имеющих дело с полукриминальным бизнесом. Запугать нетрудно, но что расскажет? Официальным образом нужных сведений не добьешься. Прикроется адвокатом, канитель долгая. Ссылаться на общих знакомых нельзя. Ему нужен Борис, и срочно. А вот с адвокатом мысль хорошая! Предупреждать по телефону о своем визите Драма не стал, чтобы тот не готовился, лучше действовать экспромтом, смотреть в глаза, по реакции делая поправку, где собеседник даст слабину, туда и заворачивать. На автоответчике был звонок от Германа, сообщать пока нечего, но Драма позвонил, чтобы успокоить приятеля, телефон не отвечал. Карина просыпаться не желала. Драма не любил валяться с голыми женщинами без дела, поэтому оставил записку: «Не уходи! От счастья не убежишь».

Та еще сучка, беззаботно думал он, покидая квартиру. История, рассказанная Кариной, удивила. Как это, жила с папой, а потом перешла в соседнюю комнату? Драма был циником, но чужой цинизм его озадачивал. Теплые семейные отношения. Поножовщина, поднял руку на отца! Шекспировские страсти, очень даже любопытно. Она, конечно, не договаривает. Парень, наверняка, после школы был наивен, влюбился. Лет на пять ее моложе, однако воевал, и что? Брильянты подвернулись, вот и вся история, богатый любовник. Драма воспринимал женскую сущность, как замысловатое образование природы, а парню досталось. Может, вся жизнь из-за этого наперекос пошла, кто знает. Ладно, посмотрим на папашу. Он приехал по адресу и вышел из такси возле обычной панельной пятиэтажки. Железная дверь на подъезде была открыта, замок сломан. Жильцы скидываются на домофон, а потом кто платит, кто-то нет, а гости ходят, сами и ломают. Кому надо, тот всегда зайдет. Защита разве что от бомжей. Поднимаясь по лестнице и нажимая кнопку звонка, он еще не знал, что будет говорить.

– Кто там? – встревоженный голос коллекционера, приникшего изнутри к дверному глазку.

– Мне нужен Юрий Павлович. – Драма приготовил корочки адвоката в сафьяновом переплете, но это крайний случай. Через дверь про Бориса он ничего не узнает, вначале надо зайти.

Бронированная дверь зазвенела цепочкой, боже, какая древность. Наверно, цепочка антикварная, и сама процедура погреметь приносит хозяину удовольствие Кощея, что над сундуками чахнет. Приоткрылась. Показалось лицо со всклоченными волосами. Лет под пятьдесят, бухал всю ночь, мешки под глазами.

– Что вы хотели?

– Московская коллегия адвокатов, – Драма небрежно засветил книжечку, и убрал. Адвокатом он не был, конечно, но не будет же солидный человек покупать удостоверение в переходе.

– Ничего не знаю! – дверь начала закрываться.

– Не спешите, Юрий Палыч, – по-домашнему безобидно сказал он. – Я по серьезному делу.

– А что случилось, какое дело? – дверь медлила захлопнуться, в темной щели любопытством светился глаз. Жаль, кусачки с собой не захватил, которыми можно якорные цепи перекусывать, или ворота Зимнего Дворца штурмовать. Драма улыбнулся, приподнял официальную папку.

– Может, все-таки откроете? Надо кое-что подписать.

– Ничего я подписывать не буду! – категорически предупредил Ломов.

– Дело ваше, а вдруг передумаете.

– А в чем все-таки дело? – не унывал Ломов, опухшие глаза которого ощупывали дубленку Драмы. Спросонья человек, плохо видит? Вилки нет, веки ему приподнять.

– Чтобы у вас претензий потом не возникало.

– Претензий не имею, – осторожно сказал Ломов. – А каких претензий?

– Через порог будем говорить? – Драма в сомнении посмотрел на соседние по площадке двери, чуть понизил голос. – Дед вашего сына умер, по материнской линии. Борис Юрьевич Ломов ваш сын, правильно? А деньги в Австралии. Юридические тонкости, понимаете, надо разобраться.

– Момент! – заинтересовался Ломов. – Один момент.

Дверь закрылась, щелкнула, и распахнулась настежь. Сразу бы так!

Освободившись от верхней одежды и надев тапочки, предупредительно поданные хозяином, Драма вошел в гостиную и для приличия, чтобы расположить Ломова, ахнул. Стены до потолка были увешены и заставлены иконами. Золотые и серебряные оклады, лампадки, бронзовые подсвечники с канделябрами.

– Внушительно, – сказал Драма, осматриваясь. – Хоть молебен проводи! Страсти Христовы. А снаружи обычный дом! Куда прикажете?

Он направился в единственное кожаное кресло, глубиной похожее на ущелье, но Ломов его остановил, указал на раскладную софу, которая при желании могла превратиться в корабль или аэроплан.

– Сюда, пожалуйста! Здесь вам будет удобней. Извините, как вас?..

– Валерий Петрович, – Драма сел, положив папку рядом, еще раз осмотрелся. – Неужели сами все собирали? Я не знал, что в нашем городе такая коллекция.

– Вы тоже коллекционер? – заподозрил Ломов, который еще не успел опуститься в кресло, и при неудачном ответе, пожалуй, мог расстроиться. Дяденька здоровый, мысленно балагурил Драма. Надо было пистолет захватить, кто знает нынешних коллекционеров с их деточками, бандитами. Сыночек, небось, в папу пошел, яблочко от яблони недалеко падает. Может, душегубы церкви грабят. Последнее время что-то батюшек часто убивают, милиция с ног сбилась.

– Что вы, Юрий Палыч. Я мирный прихожанин. Люблю на досуге, знаете, Божий храм посетить, в грехах покаяться. А вам ходить не надо! С кровати встал и молись.

Богомольный адвокат? Это же выдумать надо, какой цинизм, однако Ломов успокоился.

– Чай, кофе… Может, коньяку?

Упоминание о неведомом наследстве, к которому он может иметь косвенные претензии, вдохновил хозяина квартиры на невиданное гостеприимство, можно сказать, пиршество. Драма озорно махнул рукой.

– А, давайте!

Тут же из небольшого бара, встроенного в иконостас, появились серебряные рюмочки и загадочная старинная бутылка с вензелями, початая. Под кофе и коньяк, отдаленно напоминающий болгарский бренди, начался разведывательный разговор. Ломов в домашнем пуловере, в трико и тапочках на босу ногу, сидел в кресле, с которого так любезно прогнал гостя. Они курили под иконами, выпили по крохотной рюмке коньяка, причастились, пора к делу, чего тянуть. Хозяину не терпелось услышать про сказочные богатства Али Бабы и сорока разбойников, скончавшихся почему-то в далекой Австралии.

– Итак? Я вас слушаю.

– Собственно, речь вот о чем, – Драма положил руку на папку. – Скончался бизнесмен русского происхождения. Завещание составлено замысловатым образом, но прежде хотелось уточнить детали. Ошибки случаются. Ломов Борис Юрьевич. Это ваш сын, подтверждаете?

– Если вы сюда явились, то надо думать, не случайно. О какой сумме речь?

Драма покачал головой.

– Я представляю интересы юридической фирмы, это сведения конфиденциальные. Если поможете разобраться, пойду навстречу, и вероятно смогу быть полезен. Между нами, хорошо? Несколько миллионов долларов, – он подмигнул. – Еще по рюмочке?

Гадость болгарскую пить не хотелось, а вот хозяину не помешает. Ломов сосредоточенно кивнул, налил еще по рюмке.

– А как зовут? Дедушку, который умер.

– Лео, точнее… – Драма помолчал. – Леонардо. Фамилия вам ни к чему.

– Валерий Петрович! – Ломов поднял рюмку. – Дедушка Бориса, по имени Леонид, давно на войне погиб, полвека назад! Не сходится.

– Как видите, не погиб, а скончался в своей кровати, – Драма сочинял на ходу и радовался, что выдуманное имя совпало. – Он попал в плен, сменил имя и фамилию, отсюда и путаница. Вашу бывшую супругу, мать Бориса, как зовут?

– Лариса Игнатьевна! Вы должны знать?

– Это я как раз знаю. Прекрасно знаю, иначе бы вас не нашел. Завещание оформлено на нее. И ближайших родственников, в равных долях. Вот и выясняю. Вы давно развелись?

– Лет двадцать тому, вместе почти не жили. Она из деревни, училась тут. Студентами были.

– Да, дело молодое, бывает. – Драма сочувственно вздохнул. – Нарожаем детей студентами, где попало, алименты потом плати. Впрочем, иногда завещания случаются. Дедушка Лео при жизни, видимо, не хотел общаться с родней? А нам теперь копаться, кто чей сын. Он из какой деревни?

– Село Ключевское, – Ломов, сам не подозревая, выдавал полезную информацию. – Приехал Боря после школы, я его здесь прописал. С Ларисой давно развелись, в родственники я не попадаю.

– Как знать, как знать. Вы же платили алименты?

– Старался в меру сил, – Ломов нахмурился. – Куда вы клоните?

– По закону, если платили, то и Борис вам должен. – Драма лукаво щурился. – Скажем, пойдете на пенсию, например, по инвалидности, случайно здоровье потеряете. Получите разовую компенсацию. Есть ходы, если знать тонкости.

– Понимаю! – Ломов с готовностью кивнул. – В долгу не останусь. И на какие суммы, в каких пределах, можно рассчитывать?

Драма мысленно смеялся, а снаружи был серьезен.

– До 25 процентов от суммы, которую получит ваш сын. Четверть миллиона, скажем. Долларов. Не дурно, Юрий Палыч? Это навскидку.

– Что-то не верится!

– Абсолютно реально. Но вначале надо найти Бориса, сына вашего. Давно виделись?

– Здесь не бывает. Я его выписал. Вообще-то мы не очень ладим, постойте. – Ломов внезапно озадачился. – А как вы меня нашли?

– Очень даже просто. Завещание оформлено на Ломову Ларису Игнатьевну. Соответственно, дети и муж, пусть и бывший, входят в круг родственников, а значит, и соискателей по наследству.

– Этого не может быть! – Ломов откровенно расстроился, словно очутился на похоронах. – Ее девичья фамилия Букина. Откуда в Австралии знать мою фамилию?

– Да, – Драма рассмеялся. – Не я один этим наследством занимаюсь, и не только им. Вылетело из головы. Коньячок, знаете, у вас коварный. Лариса Игнатьевна Ломова, в девичестве Букина, ошибки нет?

Хозяин мрачнел все больше.

– Борька здесь давно не прописан! Это он вас послал?!

– Нет. – Драма спрятал улыбку, глаза стали холодными. – Но он мне нужен.

– Боря мальчик большой! – Ломов поднялся из кресла, как медведь из берлоги, навис над гостем. – Извините, господин адвокат! Мне пора на работу.

Драма тоже встал, посмотрел на хозяина в упор.

– Я тебе выпишу больничный, прямо сейчас. Где его найти?

– Вы кто! – Ломов струсил, но держался.

– Если я представлюсь, у тебя выкидыш будет. Где Борис?

– Не знаю! Сам бы придушил гаденыша.

– Хорошо, – тепло сказал Драма. – Советую из дома не выходить, и памятник заказать.

– Лариса должна знать! Она его выкормила, воспитала, пусть отвечает за паразита. – Ломов не знал, что ждать от непрошеного гостя, и как его выпроводить. – Село Ключевское, улица Ленина, дом 42. Может быть, он там! Вы сами осторожней, он контуженный. На меня с кулаками бросался, ножом угрожал. Куда страна катится? Везде бандиты. Если позвонит, что сказать?

– Чтобы поискал себе другого папу.

Драма ушел, не прощаясь… Когда вернулся домой, Карины не было, дверь захлопнута на защелку, а его записка переделана вероломным образом, лишние слова вычеркнуты. «Уходи. Или убежишь». Драма-то был уверен, что она дождется, вел себя безукоризненно, даже с немалым вдохновением, очень старался. Почему так? Они всегда чувствуют, когда нравятся. Давно не было женщины, которая бы так его зацепила. Он все наизусть знает, плюнул бы и забыл, а тут? Он был разочарован. Драма знал эти приметы. Если она ушла, а вроде как она здесь, если квартира пуста. Пуста без нее. Сам-то он дома, и своего присутствия всегда хватало, а тут кресло, где она сидела, кровать, где она лежала. Вся мебель наполнена ее запахом, тенями, движением, как самой нет? Даже тапочки, которыми она мимолетом пользовалась, вдруг обрели значение. Он смотрел на эти дурацкие тапочки. Выбросить их, что ли! Причем тут тапочки. Он слонялся из угла в угол. Оставался коньяк, выпил. Не помогло. Вот зараза, прямо любовь. Если, о чем бы ни думал, в голове она, если возникает неодолимое желание все бросить и бежать за ней, потому как все остальное потеряло смысл, это верная примета. А куда бежать, в палатку? Она не работает сегодня, а где живет, он не знает. А если ехать некуда, хочется упасть в постель, которая помнит ее тело, зарыться в подушки, чувствовать себя брошенным, никому в этом мире не нужным и одиноким? Да, приметы верные, скоро весна.

Драма знал, что поддаваться нельзя, у них на это расчет. Того и ждут, чтобы мужик расклеился, побежал за ней, как кобель за сучкой, и потом позвал к себе жить. Тут она в оборот и возьмет. Начнет с уборки, чистоты и порядка, квартира обрастет дамскими безделушками, ненужными вещами, обретет домашний уют, красивость. Была ранее берлога, а станет дом с мезонином, салфетки в вазочках, цветы в горшочках, трусы семейные в горошек, полочку попросит, специально купит, и сложит на нее расчески свои, флакончики, помады. И ты смотришь на это все дикими глазами, а сердце тает, как мило, и пусть вроде бы, не жалко, а крючочки невидимые уже под кожу лезут, яд впрыскивают. Потом начнет о твоем здоровье заботиться, с утра не выпьешь, хоть умри, курить на кухне, потом в туалете, а лучше вообще бросить, чтобы не огорчать любимую. Картошку раньше по пути покупал, а теперь пошлют, и будь любезен, ей надо, поднял задницу и бегом в магазин. Мусор копился неделями, пакетов по углам, ступить некуда, а если гостей ждешь, разом все выгреб, вытащил на помойку, и все! Радуешься, усталый сидишь, коньяк пьешь, а если пропылесосишь, так вообще молодец, герой. Вот это и есть красота, настоящая. Когда свобода и независимость. А если женщина? Футбол хрен посмотришь, ей мыльную оперу подавай, или концерт эстрадный. От одного звука тошнит, от голосов этих, а будешь мириться. Она знает, что тебе поперек, но будет измываться, а в награду тебе пирожки с мясом, а как же, и попробуй-откажись, она старалась для тебя, обидится. И будешь хвалить. Или слезы и вздохи начнутся, и в постели не притронешься к ней. Это дрессировка, ей важно, чтобы ты слушался, разумно или нет, не тебе решать. Раньше ты был кобель, на телок смотрел, подмигивал не стесняясь, а тут ходишь и оглядываешься, нет ли ее рядом, пальто или куртку, похожую шапку издалека увидишь и вздрагиваешь! Даже если померещилось, баба совсем другая, а все равно кайфа нет. Через месяц-другой чувствуешь себя спаниелем, и хорошо бы, а то чау-чау. В строгом ошейнике с шипами. На других баб смотришь!? К ноге, мерзавец. И поводком тебя по хребтине, кобель проклятый.

Нет, Драма никогда до такого безобразия не опускался, но видел по приятелям или старым знакомым. Был в юности мужик, а к сорока годам овца на поводке. Что с того, что полковник или директор фирмы, пусть даже бандит, если дома по половице ходит, кашлянуть боится. Нет, не для него семейная жизнь. Ему взбредет, день ли, ночь-полночь, или утро раннее, захотел выпить, то трава не расти, выпьет. Дома нет спиртного, пойдет на улицу, найдет и купит. Денег нет, займет, все равно купит. Выпьет и будет лежать, сидеть или душ принимать, а если баба в доме? Это как на вратах ада надпись, оставь надежду всяк сюда входящий. Женщина может притворяться, что любит, пока ты сам не влюбишься. Она сама телок приводить может, пожалуйста, любимый! Экспериментировал для прикола, хохотал про себя, на что женщины способны. Она все вытерпит, чтобы заслужить, войти в доверие, петь и танцевать, голой на балкон выйдет, что угодно и когда угодно, тем и берет, что послушна. Но только в нее влюбился, и сразу амба. Хана мужику! Начнутся намеки на тему: если все хорошо, почему не узаконить отношения? Вроде формальность. И ты веришь, потому что любишь сам, и уверен, что она тоже любит. Она же шелковая! А если уйдет, то как жить без нее, такая киска. Решение тянешь по возможности, а разговоры продолжаются, она приучает к мысли, а вдруг ребеночек, куда кроватку поставим? Мол, она-то обойдется без печати в паспорте, она вытерпит. И вдруг ты понимаешь, что ты свинья, действительно. Она же не о себе печется! И родители у нее тоже люди, переживают. Надо успокоить, показаться, в гости съездить, с папой на рыбалку, с мамой по грибы, выпить стопку вечерком. И ты обрастаешь обязательствами, которые не озвучены, но они уже есть, хочется быть порядочным, хотя бы иногда. Все это ерунда, господа. Ложь и провокация!

Какой ты есть, она знала с самого начала, и родители прекрасно знали, но лицемерили, чтобы тебя заманить, куда девку денешь, ее сбагрить надо, и ты попался, значит, сам виноват, что проиграл свою жизнь, спустил на дамские безделушки. А будешь рыпаться, она уйдет! Так зачем начинать? Вот, ушла, тапочки эти. А наплевать! Драма спустился в магазин, купил водки. Накатил, ничего. Пусть она сама думает, иметь или не иметь. Он предложил остаться, записку написал! Она ушла, это ее проблемы, а курить он будет в комнате и выпьет водки, когда душа попросит. Цаца нашлась, царевна-лягушка. Вернется или позвонит, куда денется, продавщица с брильянтами, принцесса на горошине, подумаешь, скатертью дорожка! Ей тоже, небось, жалко расставаться. Тут кто кого перетерпит! Драма твердо знал: победа будет за ним. Герману позвонить? Потом. Он лег спать, и снилась ему Карина. Вот же напасть!

15

Драма спал, а Люся предчувствовала беду еще с вечера, вернулась поздно, с полной сумкой продуктов. Мать пилила ее два дня, пилила, но все-таки сжалилась, выдала пособие. Германа дома не было, и свет забыл выключить. Наверно, поехал к кому-нибудь из знакомых, приятелей полно, там и застрял. Не дождавшись мужа, поела, хотела уже спать лечь, однако навалились тревоги. Герман часто не ночевал дома, особенно если появлялись деньги, день-два обычное дело. Если три-четыре, значит, большая тусовка, приехал кто-то с большими деньгами, а если неделя, то, вероятно, у одной из бывших жен завис, там обиходят, ничего страшного, вернут трезвым и воспитанным. Промаявшись ночь, Люся с утра начала обзванивать знакомых, никто ничего не знал. И Жанне звонила, та Германа иногда привечала, однако, трубку не снимали. К вечеру Люся места не находила, и словно толкнул кто, включила телевизор, попала на городские новости. Тут беда и пришла, сдобренная черным юморком телеведущего.

– Минувшей ночью на улице Победы произошел разгул огненной стихии. Съемочная бригада приехала на место, когда выброс пламени на пятом этаже дома номер 7 был в разгаре…

Это же дом Жанны!? Люся увидела пожарную машину с выдвинутой лестницей, белые каски пожарных, струи брандспойтов, алые языки пламени и клубы черного дыма, рвущиеся из окон. Точно, ее квартира. Люся смотрела оцепенев. Камера показала кучки зевак, наблюдающих снизу за работой пожарных.

– Пока огнеборцы укрощали стихию, местное население высказало предположение, что к происшествию причастна наркомафия, свившая в подъезде очаг разложения…

Люся следила за репортажем почти уверенная, что самое страшное впереди. Открытое пламя сбили, ночной репортаж шел нарезками, из черного окна повалил густой дым, потом показали выжженную квартиру изнутри. Люся привстала, не в силах усидеть на месте.

– В помещении, среди останков мебели обнаружены два обгорелых трупа, судя по обильной стеклотаре, жертвы пристрастия к алкоголю и курения в нетрезвом виде. Причину смерти установит экспертиза…

Показали два обугленных тела, обезображенных до человеческой неузнаваемости. Один труп очень знакомо скалил зубы. Вставные зубы Германа! Он так смеялся. Это он, мысленно твердила Люся, и слова отдавались в висках. Мертвый Герман над ней смеялся!? Променял талант, семью, ее любовь и ребенка на водку. Пропил все и умер. А ей что делать? Что теперь делать?

– Будь ты проклят, – вслух сказала она. А может, не он!? И знала: он. Зазвонил телефон.

– Да? – спросила она безжизненно.

– Здравствуйте! Герман дома?

Голос незнакомый и жизнерадостный. Спрашивать, кто это, и объяснять не хотелось.

– Он умер, – не своим голосом сказала она, и положила трубку.

И сразу накатили рыдания. Смерть стала реальностью.

16

По деревенским меркам Лариса Букина считалась привлекательной женщиной. Не смотря на свои пятьдесят с небольшим, она сохранила легкость движений, некоторую изящность, и пикантную округлость форм, а серые глаза со смешливым огоньком и вовсе казались молодыми. Деревенские бабы, затюканные хозяйством и мужиками, исподволь судачили: дескать, строит из себя женщину культурную, завидовали и даже ревновали. Хотя она и прожила здесь практически всю жизнь, за исключением нескольких лет, пока училась в городе, где легко выскочила замуж и так же легко развелась, ее считали городской, почему – непонятно. Наверно, чем-то невидимым она отличалась от других баб, да и замуж больше не вышла, хотя ухажеры по молодости были, но все это случалось мимолетно, и без продолжения. Она представить не могла, что станет женой какого-нибудь шофера или даже мужчины с образованием. Лариса Игнатьевна была натурой романтической, внутри себя возвышенной, вот и причина, почему не было ни практических отношений, ни близких подруг. После того, как родив сына, вышла из декрета и стала заведовать сельским клубом, так до сих пор им и заведует. Со своей женской долей вполне смирилась, одна только забота: Боря, сынок. Рада бы чем помочь, но чем поможешь? Не приедет, не посоветуется, бедой не поделится, и даже помощи не попросит. Все Чечня, министры военные, искалечили парня, еле выходила после контузии. Поправился, уехал в город, и глаз не кажет. Следователь как-то приезжал, расспрашивал, оперуполномоченный из района бывал, а участковый, хмырь старый, чуть не по пятам ходил. Она даже решила, что клинья бьет, а он туда же, про Бориса стал спрашивать. А что она расскажет, если сама ничегошеньки не знает? Хороший парень, это точно, а что болтают по деревне, будто он магазин вместе с соседом, рецидивистом, когда-то подчистую вынесли, так брешут. Она и не думала перед участковым оправдываться, прямо сказала в глаза: не пойман – не вор! Отвязался.

Занятая беспокойными думами, Лариса Игнатьевна вздрогнула, когда в дверь кабинета резко постучали. В деревне не принято, обычно без стука входят. Кабинет заведующей клубом, что называется, был проходным двором. Не успела подать голос, вошел незнакомец в дубленке, сразу видно, из города. Опять насчет Бориса! Чужих посетителей не бывает, а официальные лица предупреждают заблаговременно.

– Здравствуйте! Лариса Игнатьевна?

Встретившись с нахальными бледно-голубыми глазами, она тут же узнала гостя. Улыбнулась, и поднялась из-за стола:

– Здравствуй, Валера. Какими судьбами? – она приветливо указала на стул.

Что за семейка, подумал Драма, снимая шапку и усаживаясь на предложенный стул. Папаша, тот не сразу просек, а маманя моментом за рога: здравствуй, Валера? Пришлось менять тактику. Драма обворожительно улыбнулся заведующей сельским клубом, женщине симпатичной, но для него пожилой. Она старше его лет на пять или больше, одинока, видно по глазам и манере держаться.

– Привет, радость моя, – сказал он, хотя понятия не имел, когда и где с этой женщиной встречался, но раз узнала, значит, когда-то что-то было! – А ты все такая же красотка. Еще красивей стала! Как дела на поприще мировой культуры? Мне звонили из Венеции, про тебя спрашивали! Как она, что? А я и не знаю, неудобно перед министрами.

– Как ты меня нашел? – культурный вопрос Ларису Игнатьевну, кажется, не занимал.

– Да вот, ехал мимо! Дай, думаю, загляну в гости. Будет что знакомым рассказать.

– На чем ехал, на автобусе? – она явно иронизировала. Легкая усмешка уголками серых глаз была знакома. Но где и когда, хоть убей, он не помнил.

– Автобус не купил, рано еще, не накопил. Вот на пенсию пойду, начну шоферить, а пока на такси. Заглянул домой, бабушка сказала, ты здесь. Чего терять, думаю, сразу не выгонит, хоть посмотрю, порадуюсь на счастье упущенное, навещу Лару Букину. Как жизнь, моя любовь, первая и последняя?

– Так, значит, – к иронии добавился неприкрытый сарказм. – Интерес проснулся! Почему Букина? Тогда я замужем была. Забыл?

– Нет, не забыл, что ты! Такое не забывается, – Драма совсем запутался. – Все годы только о тебе и думал, сколько подушек выплакал, выбрасывать пришлось, все помойки завалил, бомжи радовались. Почему не сообщила? Лучше бы я паруса сшил, бригантину построил, и на крыльях любви примчался. Банкет бы устроили, прямо в клубе, цыган позвали. Значит, развелась? А я-то не знал! Сколько время зря потеряли. Но теперь-то, надеюсь, наверстаем. Хорошо выглядишь!

– Твоими молитвами, – на этот раз она не смеялась, приняла всерьез его треп. – Зато абсолютно свободна. При разводе взяла девичью фамилию.

– Молодец! И правильно, – поддержал он такое решение. – Если развелась, кыш из паспорта, с глаз долой, из сердца вон. В деревню поехала, народ грамоте учить. Похвально! Мать-героиня, декабристка. Как сын?

– А сыну я фамилию мужа оставила. Ломов он! Борис Ломов, – со злорадством добавила она.

Да знает он, как Бориса зовут, всю родословную выучил, иначе бы не приехал.

– Что ж так! – Драма укоризненно вздохнул. – Хотя понимаю. Борис Букин? Букой бы дразнили. Это ты правильно сообразила. Дети ни при чем, за что страдать? Ломов лучше.

– Валера. Причем тут Ломов! Ты на письмо мое не ответил, проигнорировал. Приехал бы, признал сына, тогда бы на тебя записала! Не могла я парня на своей фамилии оставить, деревня все-таки. Приехала без мужа, родила, бывает, муж в городе остался. А если фамилия мамина, девичья, значит, нагуляла в городе, и вернулась. Тебе не понять!

Вот тебе, бабушка, и Юрьев день? Услышав про письмо, Драма что-то вспомнил. Действительно, сто лет назад какая-то девица, а их было множество, написала ему письмо, где сообщила, что родила, якобы от него. Детали он сейчас не помнил, но помнит, что долго смеялся. Значит, Лариса Игнатьевна, женщина в годах, лет на пять его старше, тогда родила, и уверена, что от него? Тут надо аккуратно, чтобы делу не повредить.

– Лариса, как ты могла, – сказал он. – Я думал, Борис твоего мужа сын. И Юра, кстати, тоже так думает, – Драма пошел в атаку. – Вот как вам верить? Женщины. Коварство вам имя!

– Какая сентиментальность, надо же, мужа моего разыскал. Надеюсь, не ляпнул, что Борис не его сын? – она смотрела с тяжелым подозрением, как прокурор на подсудимого. Драма незаметно обрастал родственниками, брошенными детьми, бабушками, первыми мужьями. Сейчас танцы начнутся, подумал он, хороводы водить, свадьбу сыграем. Начну новую жизнь! В сельском клубе, почему нет. Запишусь в хоровой кружок, буду на баяне играть.

– Интриганка, – огрызнулся он. – Гадай теперь, чей сын!

– Раньше надо было гадать, – мстительно сказала она. – Опомнился. Когда сын вырос.

И только тут да него дошло по-настоящему. Борис Ломов – его сын? Невероятно. А зачем ей сейчас лгать? Драма озадаченно смотрел на Букину, стало не до шуток. Не может быть, так не бывает. Или бывает в самых дешевых телесериалах. Приехал на такси, можно сказать, в сельскую глубинку, посетил первую попавшуюся деревню, зашел в клуб, хорошо, не на ферму к дояркам, встретил незнакомую женщину, а она, оказывается, мать твоих детей?? Взрослый сын! Еще, что ли, поездить по городам и весям. Глядишь, еще внуки объявятся. Передача от всей души! Драма приходил в себя, скрывая от Букиной легкую растерянность.

– У меня сейчас обед, – заведующая клубом глянула на часы. – Пойдем домой. Или ты на такси? Заодно поговорим. Небось, хочется про сына узнать? Беда с ним, Валера, не знаю, что делать, пропадет ребенок…

Драма почувствовал себя матерым семьянином. А когда вышли из клуба и стали здороваться со всеми встречными и поперечными, он подумал: устроюсь трактористом! Теперь он хотел найти Бориса во что бы то ни стало. Перед домом Букина вдруг предупредила:

– Только ты ни на что не рассчитывай! Понял? Обещай.

– Ты про что, – испугался Драма, зная по опыту, что после таких слов женщины часто впадают в беспамятство, могут запросто изнасиловать в стогу сена, где угодно, даже на зимнем сеновале, а ему было не до этого, как-то не расположен.

– А про то, что фамилия сына останется прежней. Иначе разговоров тут будет!

Драма облегченно вздохнул. Кто, о чем, а вшивый о бане.

– Он взрослый мальчик, пусть сам решает, – сказал он застенчиво.

– И вообще не болтай! Ты, правда, меня вспоминал? Мне очень приятно…

Они зашли во двор, остановились возле крылечка. Лариса Игнатьевна смотрела вопрошающе, как собачонка, ожидающая вкусную косточку, только что хвостом не виляла, за его отсутствием.

– Правда. Особенно по ночам, – игриво сказал Драма и без фанатизма тронул Букину за неожиданно упругую задницу. А может, и в самом деле, переехать в деревню?

– Ух, ты, кобель! Одно на уме, – заведующая клубом фыркнула, выразив свое женское возмущение. – Валера, ты маме не проговорись. Хорошо?

– Не бойся, – обиделся он. – Ночевать не останусь…

Они зашли в дом. Обедать он тоже отказался, только чай, познакомился с мамой Ларисы Букиной, мысленно приучая себя обращаться к ней без отчества. Подумаешь, цаца деревенская, заведующая клубом. Он хоть и не агротехник, но все впереди, жизнь наладится. Потенциальной теще, еще когда приехал, он представился корреспондентом областной газеты, чем спровоцировал почтительно к себе отношение, хотя тракторист круче, но он же не знал, как дело обернется! Пока Букина обедала, ему предложили семейные фотографии, как без этого. Назвался груздем. Драма с воодушевлением рассматривал желтые снимки дедов и прадедов, догадываясь, что про Бориса ничего нового не узнает, но нет худа без добра. Выпросил фотографию в армейской форме, проще будет розыск вести. А ничего парень, плечистый. Добрый молодец, важно подумал он, сам удивившись нахлынувшим эмоциям. А заинтересованной бабке пояснил:

– В газете пропечатаем! Про Чеченскую войну материал готовим. Как про такого героя не написать? Я вам экземпляров побольше привезу, когда выпуск будет. Да, Лариса Игнатьевна? В клубе повесите.

– Не знаю, посмотрим, – раздраженно сказала Букина, оправдывая свою фамилию. – Валерий Петрович, мне пора на работу! Уходим?

– Я вас провожу, – с готовностью откликнулся Драма, пряча фото в карман, и поднялся. – Мне тоже пора, потеряют, искать начнут с собаками. Спасибо за угощение!

Никакой информации, где искать Бориса, он не получил, но успел стать отцом. Не так уж плохо! Конечно, вор на доверии не бог весть какая радость, но и не футболист какой-нибудь. Пока бодрым шагом шли до клуба и опять здоровались с жителями, Букина поделилась опасениями за судьбу сына, дескать, его из милиции искали, пропадет! Вот это уже ближе к теме.

– Хулигана, значит, воспитала? Я с ним поговорю. Давай адрес!

– Валера! Не стоит мальчику знать, что ты настоящий папа. Это его травмирует!

Этого мальчика, подумал Драма, может травмировать разве только крейсер Аврора, если в упор выстрелит, винтом порежет и нашинкует, и то вряд ли. Легче Зимний взять, революцию устроить, но матросов жалко. Похоже, заведующая Дворцом Культуры не в курсе, что он своего папашу кухонным ножом чуть не зарезал, вот это была бы травма! Драма пообещал:

– Я с ним очень серьезно поговорю. Милиции не сказала, где он, и правильно, могут посадить, а мне можно. В крайнем случае, ремень покажу, что это в самом деле? Мать с бабушкой совсем забросил, не навещает, писем не пишет! Нехорошо.

Они стояли перед клубом, прощались, вероятно, навеки-вечные. И она сообщила адрес общежития, куда раньше посылала письма, но последние не нашли адресата, бардак в стране. Букина смотрела с надеждой.

– А его не посадят?

– Есть знакомые полковники, – туманно пообещал Драма, размышляя, поцеловать в губы или достаточно ручку пожать. Вряд ли они еще увидятся, кто знает? Вот возьмет и женится. Лет через двадцать. Лучше редко видеться, чтобы сильно не надоедать, беречь надо чувства. Он посмотрел с недоверием. – А это точно мой сын?

– Конечно, – Букина зарделась, хотя мороза не было. – Я любила тебя.

– А сейчас? – пошутил он. – Выходи за меня. Через годик, денег накоплю…

Лариса Игнатьевна с достоинством отвернулась, на прощание сделала ручкой, и скрылась в клубе. Ушла от ответа. Он печалился недолго, и направился в сторону шоссе, чтобы поймать машину, а по пути размышлял о превратностях судьбы. Когда-то Драма изучал провинциалок, сталкивался по службе. На первый взгляд, неприступны, как скалы, аж дым из ушей, такие строгие. Блюдут невинность. В деревне иначе нельзя, это понятно, они у всех на виду. Но если кто ввергнет их в грех, все пропало, влюбляются насмерть, никакая мораль не удержит. Небось, наговорил ей в прошлом ласковых слов, в молодости была красивой, соблазнил, и забыл напрочь. А она влюбилась, дурочка замужняя. Забеременела, родила, развелась с мужем, черт те что наделала. И двадцать лет ждала, пока в нем отцовские чувства заговорят!? И ни разу не напомнила ни о сыне, которого одна воспитывала, ни о себе, подразумевая, что он ее тоже любил. А он и не знал, даже не подозревал. Письмо послала, а вдруг оно не дошло, мало ли кто что пишет, всерьез не принял. Она и теперь думает, что он запросто мог или может жениться! Дескать, погулял мужик, перебесился, но вот ведь, приехал. Значит, есть оно счастье, близко, не за горами. Сидит сейчас в своем кабинете, и решает вопрос: простить или не простить, пойти замуж или еще подумать? Святая женщина! Драма чуть не прослезился, но вовремя поймал машину.

17

Чем старше становится человек, тем привычней для него похороны, венки, молчаливые группы людей, стоящих с мрачными лицами, духовой оркестр, играющий нестройно, и оттого звучащий еще трагичней, глинистые комья земли, яркие пятна цветов и черный зев могилы. В юности она казалась бездонной и случайной, не оступись, и все будет в порядке. Но чем чаще в нее падают друзья или просто знакомые, тем привычней, ближе и неотвратимей сия печальная участь, никто не минует. Германа и Жанну хоронили в закрытых гробах, могилы рядом. Никто, конечно, о сомнительном романтизме их отношений не думал. Просто Жанна родни не имела, а тетка, что приехала издалека, напросилась в компанию, дешевле и меньше хлопот. Народу от морга набралось три автобуса и несколько частных машин, провожали Германа, читали стихи, все было заунывно. Драма не принадлежал к близкому кругу покойного, поэтому держался в стороне. О смерти Германа он узнал за день до похорон, вернувшись из деревни. По телефону Люся ничего внятного сказать не могла; уже сегодня, послушав разговоры старушек, он составил себе общую картину происшедшей трагедии. На первый взгляд все выглядело заурядно. Напились, уснули, не затушенная сигарета упала на постель и внесла свои коррективы, матрас начал тлеть. Задохнулись, судя по всему, даже не проснувшись, вскрытие подтвердило отравление угарным газом, огонь терзал уже бесчувственные тела. Поскольку была глубокая ночь, соседи дыма не учуяли, а когда проснулись, пожар бушевал вовсю, вырвавшись в окно, получив доступ к кислороду. Для обывателей урок, для пожарных рядовой случай, а для милиции, оно надо. Каждый день в городе банкиров и коммерсантов отстреливают, убивают людей авторитетных, а тут алкаши, пусть и талантливые, известные в узких кругах, но сами виноваты.

Непонятно! Зачем Герман поперся в гости к Жанне? Драма чувствовал вину, что мало напугал приятеля, очевидно, тот не принял всерьез его намерение в этом деле разобраться. По какому поводу пили? Где деньги взяли, если пили до беспамятства, гуляли весь вечер и ночь. Веселье с печальным исходом! Неосторожность или чей-то злой умысел? Может быть, наркоманы руки приложили, все возможно, но Драма не сомневался, тут замешан Борис. Сыночек драгоценный! На поминки в кафе Драма не поехал, предпочел побывать на месте происшествия. Вряд ли участковый на обходе проявил дотошность в опросе свидетелей. На первом этаже он получил ценную информацию, которая для людей, не знакомых с историей Германа, показалась не существенной, а Драму сразу заинтересовала. Ему открыла молодая женщина с ребенком на руках, он представился оперуполномоченным, выясняющим обстоятельства происшествия.

– Нас уже опрашивали. Записывать будете? Это долго, нам спать надо.

– Несколько вопросов, без протокола.

– Спрашивайте, только негромко, пожалуйста.

– Пожар начался среди ночи. Вы уже спали?

– Проснулись, когда пожарная машина подъехала. Сирена, крики. Проснулись, конечно.

– А вечером что-нибудь слышали наверху? Музыку, голоса. Может, скандал какой был, шум или драка?

– Тут у нас часто шум бывает. Наркоманы. И участковый ничего сделать не может. Нет, ничего особенного, все как обычно.

– Может, машина незнакомая вечером подъезжала? Вы же соседей всех знаете.

Девушка подумала, глядя на притихшего ребенка, и уже шепотом сказала:

– Ночью «скорая» приезжала. Еще до того, как пожар начался. Я малыша обычно около четырех кормлю, встала пораньше, смесь подогреть. На кухне была, слышу, дверка на улице хлопнула, я выглянула. Скорая помощь стояла. Я подумала, опять бабке плохо.

– Какой бабке?

– Напротив Жанны живет, на пятом этаже. Одинокая старушка, чуть что, сразу звонит по 02, они уж ее знают. Извините, он уснул, – женщина виновато улыбнулась… Драма откланялся.

Не поленился, обошел всех соседей, и до бабки добрался. Никто в ту ночь скорую помощь не вызывал. Не все жильцы были дома, не всех опросил, но был уверен в своем предположении. Скорая могла понадобиться только обитателям обугленной квартиры, ныне покойникам. И вызвал ее Борис! Не теряя времени, он поехал по адресу, полученному от Букиной, общежитие медицинского института.

Похоже, что ниточка, пока еще тонкая, была в руках, следовало отнестись осторожно. Студенты вполне могут подрабатывать санитарами на Скорой помощи! Врачи-убийцы, усмехнулся он, задержавшись перед входом в здание общежития, стоявшее в ряду своих близнецов. Вряд ли он кого найдет, если будет искать Бориса Ломова. Скорее всего, тот по этому адресу не бывает, или бывает редко. Обмануть вахтера, там, или вахтершу нетрудно, но надо вести поиски так, чтобы не вызвать подозрений, не насторожить злоумышленников раньше времени. Не будешь стучаться во все комнаты подряд, и спрашивать Бориса, сына пропащего. Нужен удобный повод, благовидный предлог, а лучше местный союзник, тут он и подвернулся. Он увидел ботаника, наверно, первокурсника, который, подогнув коленки, семенил к общежитию.

– Эй, бродяга! – окликнул его Драма.

Тот чуть не упал с перепуга, поскользнувшись на ровном месте.

– Вы мне?

– Кому еще, – Драма улыбнулся. – Студент?

– Да, – неуверенно сказал тот. – Здравствуйте.

– Здорово. – Драма закурил, чтобы сделать паузу. – Ты не знаешь такого, Борьку Ломова?

– Нет, – студент с тревогой смотрел по сторонам и перебирал ногами, ему не терпелось слинять по-тихому. – Вы у коменданта спросите, Любови Андреевны. Я пошел?

– Подожди. Заработать хочешь?

Студент сделал ноги буквой «икс», соображая, бежать с низкого старта или немедленно. Наверно, таких предложений в жизни не получал. Отчаянный парень! Ему только трупы резать в анатомичке.

– Вы, о чем, дяденька?

– Если поможешь найти Борьку Ломова, я дам тебе 20 долларов.

В глаза безжалостного живодера мелькнул нездоровый огонек: кажется, за 20 баксов он готов резать не только трупы, но и живых людей на улицах. Жадность не всегда сильней трусости, но голод не тетка, совсем тощий парень, времена такие, что не всем родители помогают! Пенсионеры сами на помойках трутся.

– А как я его найду? – студент готов был уже прыгнуть в преисподнюю.

– Тебе никого искать не надо, я сам найду. Просто поговорим с тобой, что и как. Глядишь, что-нибудь да скумекаем! Я здесь никого не знаю, а ты подскажешь, кого и как зовут, к кому обратиться. Мне нужна информация, только и всего. Идет?

– Идет. Только я мало кого знаю.

– Как ректора зовут?

– Вениамин Модестович.

– Доллар, считай, заработал, – Драма ободряюще улыбнулся. – Где тут бар или кафе. Буфет какой-нибудь? Потолкуем, заодно перекусим.

– За углом кафе есть, только там дорого.

– Ничего, я угощаю. Пойдем!

Драма рассудил так. Прежде чем сунуться в общежитие, надо собрать максимум сведений. Предчувствие его не обмануло. Вячеслав, так звали студента, сам не подозревая, за куриной лапкой с сухим вином и дружеским разговором вывел его на криминальную структуру, действующую в городе на вполне легальных основаниях. Впрочем, Драма знал, что искать, поэтому видел то, что не видели другие, а правоохранительные органы в упор не замечали преступную группу, или не желали замечать, поскольку имели с предприятия конкретный интерес. Нет, конечно! Никто виновников пожара искать не будет.

18

Пока Драма искал Бориса, Карина страдала от неизвестности. Первый день после знакомства с Драмой она была почти счастлива. Неужели встретила мужчину, которого ждала всю жизнь! Конечно, он не ангел, зато все остальное в порядке, мозги и юмор, которым он ее просто очаровал. Да зачем ей ангел в наше время? Самое главное, он ей понравился, она ему тоже, в этом Карина была уверена. Однако, когда на второй день кавалер не появился, ощущение счастья начало исчезать и быстро растаяло. На третий день она была раздражительна и рычала на покупателей, а если никого было, металась в железной коробке, не находя себе места. Несколько раз порывалась позвонить Драме, но сдерживала себя словами, именно этого он и ждет, чтобы потом веревки из нее вить. В конце концов, чувства взяли верх, позвонила из ближайшего автомата, но телефон не отвечал. Может, случилось что-нибудь? Она звонила почти каждый час, и к вечеру чуть не плакала. Если до ночи не появится, значит, сорвался с крючка! Карина проклинала то его, то саму себя, что ушла из его квартиры, хотя никуда не спешила. Оставил же он записку, не уходи! Но зачем-то убежала. Наверно, решил, что вертихвостка, не оценила настоящего мужчину. В сомнениях и мысленных препирательствах она едва понимала, что требуют покупатели, и не могла дождаться конца смены, чтобы уехать домой, закрыться, и вволю поплакать. А может, к нему домой заявиться? Завтра все равно выходной!

– Здравствуй, Карина.

В окошечке возникло… лицо Бориса. Она испугалась.

– Здравствуйте, – сухо откликнулась она. – Я вас слушаю.

– Как дела?

– Нормально. – Карина не собиралась развивать личную тему. Не случайно появился. Драма к его отцу ездил, адрес она ему дала. Неужели там что-то произошло?! Не случайно он заявился.

– И как… Драма передал деньги?

Так и есть! Знает. Откуда?! Карина кивнула.

– Да. Не беспокойся, все в порядке.

Борис заметил ее смущение, усмехнулся, но уходить не спешил. Опять начнет штурмом пугать? Ей стало нехорошо, нервы ни к черту! Он достал сигарету, закурил.

– Ты давно его знаешь?

– Кого.

– Драму. Это твой приятель?

– Не твое дело, – Карине хотелось захлопнуть, и закрыть окно на засов. – А что?

– Он к отцу моему заявился! Расспрашивал. Это как понимать?

Карине стало противно. Просила же Драму на нее не ссылаться! Даже имени не упоминать.

– А я откуда знаю! Ты у папы своего спроси.

– Это ты ему адрес дала? – Борис криво усмехнулся. – Ничего страшного, меня многие ищут.

– Ничего я не давала! – сердито, как могла, сказала она. – Разбирайтесь сами. Что вы ко мне лезете! Баб мало на свете? Все! Некогда мне. Работать надо, хозяин приедет, мне бухгалтерию подбить, окно закрою, – она хотела захлопнуть амбразуру, но он просунул руку между решеткой, не давая закрыть окно.

– Да ладно, Карина, чего ты! Сейчас уйду. Я не хотел обидеть. Сегодня до ночи работаешь?

– До утра, – она смотрела на его руку со сбитыми костяшками, ей было страшно. – Борис! Меня уволят, проблемы будут. До свидания! Еще увидимся.

– Хорошо, Карина, рад был увидеть. Я утром приеду, – он убрал руку.

– Не стоит стараться. Все в прошлом!

Вообще-то, если честно, ей сменяться через час, пусть утром приезжает! Лишь бы ушел сейчас. Всем видом она давала понять, что он ей совершенно неинтересен. Сдаст выручку, позвонит Драме в последний раз, хватит, и поедет домой. Вдруг она увидела, как у Бориса закатились глаза, и он рухнул наземь, точнее не снег. Прямо под ее окном, возле палатки. Карина испугалась.

– Боря? Борис!

Она попыталась выглянуть в окошечко, но что увидишь, из-за решетки. Она выбежала на улицу, склонилась над ним. Борис быстро-быстро моргал веками. Приступ? Беда! Карина огляделась по сторонам, собираясь звать на помощь. Люди на недалекой остановке имелись, но интереса не проявили. Надо бежать к автомату, звонить 03, только палатку надо закрыть! Она заскочила внутрь, схватила ригельный ключ, захлопнула окно на защелку. Только вышла и закрыла дверь на замок, прямо рядом с палаткой притормозила Скорая помощь. Повезло! Она бросилась к машине, призывно замахала руками. Врач в белом халате вышел ей навстречу, и без лишних слов направился к лежащему Борису.

– Что с ним?

– Не знаю, он контуженный. Приступ, наверно! Помогите, сделайте что-нибудь!

Бориса колотила крупная дрожь, изо рта шла пена. Врач махнул рукой, из машины выскочили санитары с носилками. Они моментально погрузили больного, засунули в машину. Оперативно сработали!

– Он ваш знакомый? – спросил врач с тусклым, невыразительным лицом. – Как его зовут, знаете? Характер контузии, где живет? Садитесь в машину, чтобы время не терять, по дороге расскажете.

– Но… я не могу ехать. Я работаю, – Карина беспомощно оглянулась на палатку.

– Я только запишу данные, – врач открыл боковую дверку.

– Да, конечно! – Карина зашла в машину, где ее подхватили крепкие руки, не вырваться.

Дверь с шумом закатилась. Скорая тут же тронулась. Люди на остановке облегченно вздохнули, как раз подошел автобус, за ним троллейбус. Никаких свидетелей на месте небольшого происшествия не осталось.

19

Драма вернулся домой в приподнятом, то есть, рабочем настроении. Благодаря студенту-осведомителю, он не рыскал по общежитию, а сразу знал, куда обратиться, в коммерческую фирму «Опекун», созданную при каком-то попечительском совете. Офис фирмы располагался тут же, в общежитии. Впрочем, какой там офис? Две смежные комнаты, кабинет отсутствующего директора, и девушка за компьютером. Разведывательный визит прошел следующим образом. Поздоровавшись, Драма прикинулся хитрым валенком. После поездки в деревню ему даже нравилось изображать из себя простачка.

– Девушка, не поможете советом? Не знаю, куда обратиться.

– Конечно, к вашим услугам. А что у вас?

Драма изобразил на лице замешательство недоумка.

– Щекотливое положение! Понимаете, бабушка у меня. Пожилая уже, старушка, – он замялся.

– И что с вашей бабушкой?

Конечно, девице все было ясно с полуслова, но ему надо было убедиться, что он заявился по адресу, чтобы исключить ошибку. Он изображал заговорщика-тугодума.

– Она старенькая, плохо видит, плохо слышит, понимаете, а живет одна. В трехкомнатной квартире. Я все время в разъездах, ухаживать не могу. Стирать, готовить! Бабушка под себя ходит, случается, а мы разнополые. Ее мыть надо! – он сконфузился, для убедительности покраснел. – Вы меня понимаете?

– Конечно, – девушка терпеливо кивнула, приготовив листок бумаги. – Для этого мы и существуем!

– Записывать не надо, пожалуйста. Вы мне просто пока объясните, как можно оформить, сколько все стоит, а я подумаю, с бабушкой посоветуюсь. Она вредная, ее подготовить надо.

– У нас несколько форм обслуживания. Она одна живет?

– Одна. Да.

– На жилплощади кто-нибудь еще прописан?

– В том-то и дело, понимаете ли, – Драма закручинился. – Никто больше не прописан! Она не хочет никого пускать. Говорит, друзей водить будешь, водку пить, хулиганить. А я вообще не пью! Случись что с бабашкой, не дай бог, конечно, пропадет квартира.

– Квартира приватизирована? – в глазах девушки, под наклеенными ресницами блеснул взгляд хищницы. Скальпель ей в руки или кастет, все бы бросила тут, и побежала мочить бабушку.

– Да, приватизирована, недавно. Только завещание бабушка писать не хочет, отказывается. Говорит, вы бросили меня, отпишу тому, кто заботиться будет. А если, говорит, ходить за мной не будете, квартиру продам, сама в дом старчества уйду. Деньги на старичков потрачу! Представляете, да? Совсем из ума выжила, на ладан дышит, а туда же. Вы понимаете?

– Такое часто бывает. Что я могу вам предложить? Составим договор-завещание. С вашей бабушкой или, если она недееспособна, с вами, только потребуется справка. Мы полностью обеспечим медицинское обслуживание, продуктовое питание, комплекс бытовых услуг. Плюс ежемесячное пособие, размер которого зависит от дополнительных условий договора, включающих в себя, скажем, ритуальные услуги, установку памятника, ну и так далее. Если желаете, пройдем по пунктам установленного образца.

– Это все понятно, в другой раз. А что за это?

– Квартира, или часть жилой площади, после смерти завещателя, или по истечению договора, переходят во владение нашей фирмы. Сами понимаете, мы на самоокупаемости.

– Понятно. А без завещания можно обойтись? Квартира как бы самому нужна.

– Тогда намного проще, – девушка скривила губы. – Можно заключить договор на медицинское и бытовое обслуживание. Составляем перечень рабочих услуг, продуктов, медикаментов. В соответствии с калькуляцией вы платите ежемесячный аванс, мы выставляем счет, все как положено!

– А уколы вы делаете? Давление скачет. Медсестра потребуется, или сиделка опытная?

– Разумеется. Есть собственная служба скорой помощи. Свой парк, машины, квалифицированные врачи. Работаем оперативно, выезжаем в любое время суток. Клиент звонит не 03, как обычно, там бывают задержки и проблемы с лекарствами, а обращаетесь по нашему номеру, где вы и бабушка будете состоять на учете.

– А номер можно узнать?

Девушка вдруг утратила малейший интерес к разговору.

– Нет, нельзя! Чтобы не было ложных или неоплаченных вызовов, номер сообщаем только по заключению договора. Вам присваивается личный код, и тогда, пожалуйста, звоните хоть каждый час, разумеется, вызов оплачивается по тарифу, – девушка уткнулась в компьютер.

– Все понял, спасибо. Я поговорю с бабушкой, и однажды мы к вам нагрянем! – зловеще пообещал Драма и, уже направляясь к выходу, задержался. – Да, забыл спросить. Вы Бориса Ломова знаете? У вас работает.

Девушка вскинула голову, захлопала ресницами, как голубь крыльями на помойке.

– Нет, не знаю!

– Вдруг увидите? Привет передайте. От папы. До свидания!

– Всего доброго, – она отвернулась к монитору…

Он узнал более чем достаточно. Нетрудно догадаться, какие возможности таятся под такой крышей! Долго ли одинокую старушку уговорить в последний путь отправиться раньше, чем она рассчитывала? Врач, укол, и пишите письма. А сколько сегодня одиноких и больных людей, готовых заложить жилплощадь, чтобы хоть не голодать! Пенсии не платят, на сберкнижках ноль, всю жизнь копили. Гайдары с Чубайсами ограбили. Долго ли немощного старика или старушку облапошить, подтасовать документы, привезти своего нотариуса? Выкрасть паспорт, наконец, как это случилось с Жанной, там и пожар организовать недолго, документы и улики, все разом в огонь. Информацию об одиноких стариках получить можно через райсобес, РЭУ или ЖЭУ. Либералы, мать их за ногу! Придется основательно разбираться, думал Драма, усаживаясь в такси. Сыночка жалко, надо что-нибудь придумать, как-то вытаскивать из дерьма, хотя?..

Пиликнул дверной звонок, Драма глянул на часы. Половина десятого. Карина, кто еще! Обрадовался, чего греха таить. Открыл входную дверь, и опешил, перед ним стоял… Борис в камуфляже, узнал по фото. Надо же, неужто сдаваться пришел! Будем песни петь, каратэ показывать? Или он не знает, что Герман в пожаре погиб? Вопросов много, сразу не ответишь. Драма смотрел вопросительно: чего надо, малыш? Наверно, папу с мамой потерял.

– Валерий Петрович! Здравствуйте.

Какая вежливая молодежь пошла, прямо загляденье.

– Ты кто?

– Я от Германа, он про вас рассказывал. Меня зовут Борис.

– И?.. – Драма не спешил таять от счастья. Если бы тот на шею бросился: здравствуй, папа! Здравствуй, сынок. Прослезились бы дружно, тогда ладно.

– Извините, что поздно. Вы сильно заняты?

Парень, не иначе, служил в разведке! Герман перед смертью раскололся, значит, все ему выложил. Шайка отпетых негодяев явилась раскрутить его на бабки.

– Занят не сильно, – бодро сказал Драма, но зайти не приглашал. Скорая, небось, уже на стреме, за углом стоит, только свистни, фонариком моргни, врачи налетят и ногами насмерть забьют. Быстро работают! Ответный визит, значит. Борис был само дружелюбие:

– Герман сказал, что вы человек знающий. С вами можно поговорить?

– Запросто! Слушаю внимательно.

– Я от Германа, – юноша пошел по второму кругу.

– Это я понял. И что?

– Он умер.

– Не может быть! И что?

– Да. А если честно…

– Смелее.

– Как вы меня вычислили?..

Честность подкупает. Эх, сынок, куда ты вляпался! Драма отступил, давая дорогу. Не держать же ребенка, даже если он убийца, на пороге. Посмотрим, с чем пришел, что за разговор у него, что за пазухой держит, кастет или гранату. В милицию сдать всегда успеется, родной сын все-таки! А может, он вообще ни при чем?

– Раз пришел, выпьем! Закуска скромная, – запустив гостя, Драма сразу отправился на кухню, словно заявился лучший друг, которого без бутылки встретить, ну никак невозможно.

– Я могу сходить! – с готовностью предложил Борис.

– Пыль в глаза не требуется. Проходи там, присаживайся, я сейчас.

Через пять минут они сидели в креслах за столиком, отец и сын. Правда, гость об этом не догадывался, он, очень даже вероятно, убивать папашу пришел, но не выкладывать же все новости с порога. Никогда раньше не виделись, а поговорить вообще не мешает. Драма открыл бутылку, наполнил стопки. Борис осматривался без особого интереса.

– За знакомство? – предложил Драма. – И перейдем на «ты».

– Неловко как-то, – Борис был немногословен.

– Ты с Германом запросто разговаривал, а я чем хуже? Помянем.

Они выпили не чокаясь. Драма разглядывал гостя.

– Выкладывай. Только учти, врать не советую. Зачем пожаловал?

– Адрес Карина дала.

Кто же еще! Иначе бы так быстро не нашли. Драма улыбнулся.

– Как мама поживает, папа?

Драма задавал обычные на вид вопросы, стараясь понять, где протекло.

– А причем тут, – Борис растерялся. – Я насчет гитары, чтобы вы… ты. Люсе передал, мне неудобно. Плохо вышло. Напились они, Герман с Жанной, я ушел. А гитара в машине лежит. Принести?

Был он там! Был мерзавец.

– Почему же Герману не отдал?

– Гитара в госпитале… была. Вернулся, а там пожарные машины, огонь. Испугался, в общем.

Гладко врет. Драма не стал ловить на деталях, зачем портить обстановку.

– Выпутаемся, – вслух сказал он, и налил по второй. – Давно в деревне не был?

Это был ход, которого Борис явно не ждал! Он сразу подобрался, как кот перед прыжком, только адресом ошибся, здесь не мыши живут!

– Ты расслабься, – Драма говорил небрежно, словно детей у него море разливанное, замочить парочку не жалко. – Рассказывай смело, как до жизни такой докатился. Лариса переживает за тебя, мы с ней старые знакомые, можешь не стесняться. Просила за тебя. Денег надо? Говори, сколько.

Борис рот открыл от изумления, но быстро справился, закрыл. Молча выпили, закурили.

– Смелее! – Драма не хотел тянуть резину.

– Вы… – тот снова запнулся. – Отец сказал, ты меня искал. Я пришел.

– Ясно, Юрий Палыч, значит. А про Карину тебе Герман рассказал? Ты обратился к ней, она дала адрес, – Драма мгновенно восстановил цепочку. – И пришел сюда, не побоялся? По идее, ты сейчас прятаться должен. Ладно, я тебе помогу, проблемы решим. Любые!

– Даже так, – Борис криво усмехнулся.

– На это есть причина. Не хочу ходить вокруг да около, открою секрет, который сам узнал буквально вчера. – Драма умолк, подбирая слова, чтобы избежать мелодраматического эффекта. Взять и сказать, что он его отец. А как еще? Зазвонил телефон! Пожалуй, пауза не помешает, Драма вздохнул и снял трубку.

– У аппарата.

– Валерия Петровича, – мужской голос.

– Слушаю.

– Девочку надо? Недорого.

– Даром не надо, – Драма хотел положить трубку.

– А если не даром. Хорошая девушка, симпатичная. Кариной зовут. Хочешь поговорить?

В трубке послышалась возня, прерывистое дыхание. Драма забыл про гостя.

– Карина?

– Да, – это была она. Вот гады, ничего святого.

– Ты где?

– Не знаю…

Трубку у нее отняли, послышалась возня.

– Слышь, Драма! – опять мужской голос. – 25 тысяч с тебя. Долларов, конечно. Недорого? Готовь деньги, а то товар испортится, я перезвоню, – трубку положили. Драма сообразил слишком поздно.

Борис уже вынул пистолет, в уголках губ показалась пена.

– Малыш, – сказал Драма. – Слюни подбери. Значит, вам надо 25 тысяч. Я правильно понял?

– Долларов, – Борис рукавом вытер рот. – Только без шуток!

– Ты думаешь, я деньги дома держу? Крупная сумма.

– Дома, конечно.

– А что потом?

– Ее отпустят.

– А ты уверен, что не обращусь в милицию? Или к жуликам.

– В милицию тебе не резон, а с жуликами я договорюсь.

– Сильно звучит, – Драма хотел встать.

– Сидеть, – предупредил Борис, направив пистолет. – Куда?

– За деньгами. Или думаешь, они у меня в кармане?

– А где? Я сам возьму.

– На книжной полке. Только уговор! Ты отсюда не выйдешь, пока не зайдет Карина. Денег не жалко, а вот за здоровье спрошу по понятиям.

– Лишний базар! – Борис встал, и боком, чтобы не выпускать Драму из поля зрения, подошел к книжной полке. – Где?

– Второй ряд, за учебником физики.

– Ученый, блин. – Борис вынул учебник, засунул между стоящих книг свободную руку, пошарил там, вытащил газетный сверток. Развернул, увидел пухлую пачку долларов, провел пальцем по краю. – Тупо прячешь! Сколько здесь?

– Пятнадцать тысяч, можешь не считать. Остальные получишь после звонка.

– Какого звонка?

– Скажешь, чтобы девушку сюда привезли. Зайдет в квартиру, получишь остальное. Если, конечно, захочешь, вдруг передумаешь. Но не раньше, чем привезут.

– Привезут, не волнуйся, мы слово держим.

Борис отбросил смятую газету, засунул деньги в карман. Начал небрежно передвигать книги, несколько упали на пол. Драма заметил:

– Чувак! Беспорядок я не заказывал.

– Скажи, где деньги? Если найду, все заберу. Где сейф?

– Маму твою жаль. Придется тебя посадить. Там быстро поумнеешь, только поздно будет!

Снова зазвонил телефон.

– Не трогай! – сказал Борис. – Я сам.

Он подошел к тумбочке, снял трубку, глянул на безмятежное лицо хозяина, покачал стволом.

– Да! 15 штук в кармане. Остальные сейчас отдаст.

– Пусть ее сюда везут, иначе денег не дам, – пообещал Драма. – И эти заберу!

– Слышал? – Борис говорил в трубку. – Он просит подругу сюда доставить. Иначе грозит расправой. Зверь какой-то. Привезете?.. Отбой! – Борис небрежно положил трубку на телефонный аппарат.

И тут же выстрел из пистолета свалил непрошенного гостя на пол.

20

Поначалу, когда Скорая помощь взяла Карину на борт и тронулась, она даже не испугалась, это же врачи. Парня спасать надо, а что палатка? Никуда не денется. В конец концов, она ее закрыла, а у сменщицы свой ключ есть. После больницы заедет, объяснит ситуацию. Машина мчалась по городу, поливая окрестности синими отблесками маячков. Боковые стекла были матовыми, и она не понимала, где они и куда едут. Борису поставили укол, он лежал спокойно. Карина сидела на откидном сиденье, в салоне было темно, никто ее ни о чем не спрашивал. Врач поехал рядом с шофером, а санитарам до нее дела не было, они сидели впереди и тихо переговаривались, трещала рация, далекие голоса давали указания в эфире. Вот машина замедлила ход, свернула во дворы, еще раз свернула, остановилась. Врач вышел из машины.

– Карина, – тихо позвал Борис, взяв ее за руку. Она наклонилась к нему.

– Что?

– Ты не бойся, – шепнул он в самое ухо.

– Я не боюсь, – сказала она. – Все будет хорошо. Ты как?

– Порядок, – он держал ее за руку. – Тихо сиди.

Шофер и санитары покинули машину, оставив их вдвоем, дверки захлопнулись. Карина думала, сейчас начнется больничная суета, приготовилась выйти, но Борис ее удержал.

– Сиди тихо, – снова попросил он. – Это не больница.

Ей стало нехорошо… Куда они приехали? Через переднее окно она видела мрачные ворота, освещенные притушенным светом фар. На улице негромко разговаривали, никто не спешил, про них словно забыли. Борис, продолжая держать ее за руку, сел на носилках, брякнувших железными суставами на колесиках. Спустив ноги, он обхватил руками ее колени, и уткнулся в них лицом.

– Прости меня, – сказал он глухо, спина дрогнула.

– Боря. Все хорошо, – растерянно сказала она, догадываясь, что все как раз очень плохо. Неспроста ее уговорили сесть в машину, и завезли неведомо куда. Карина попыталась оторвать его голову от себя, ее озябшую ладонь прожгли слезы. Карина замерла, боясь пошевелиться. Он тыкался лицом в колени жалкий, беспомощный, как котенок. Ей было жаль его, и страшно за себя.

– Прости меня, пожалуйста, прости, – бормотал Борис. – Я больше так не могу…

Она тоже больше не могла. Из глаз Карины потекли слезы. Когда-то она познакомилась с Ломовым старшим. Борис еще учился в школе, жил в деревне. Карина только поступила в институт и верила, что если потеряет невинность, то исключительно по любви, и обязательно с человеком умным, а главное, оригинальным. Этот девичий романтизм ее и подвел. Юрий Палыч подошел на улице, представившись просто Юрой, известным художником. Известным он не был, но она об этом не знала, поверила на слово. Он рассказывал анекдоты, сыпал комплиментами, вел себя с ней запросто, а был вдвое старше, поначалу льстило. Карина держалась как опытная дама, согласилась пойти в гости, не изнасилует, такой галантный мужчина. Это сейчас она знает цену тем шуточкам и масляным улыбочкам, а тогда Ломов показался ей остроумным и обаятельным, вполне себе приятным мужчиной. И ведь не любила, просто много выпила, поддалась. Словом, не выделывалась. Вначале ночевала у него раз или два в неделю, по выходным, застала его с одной девицей, потом с другой, он и не скрывал. Ревности не было, просто обидно и досадно, что попалась в руки пошляка, впрочем, другого-то кавалера тогда не было. Студенты не интересовали, а тут все-таки мужчина, только бы втайне связь оставить, и ладно. Для порядка закатила сцену, чтобы проверить его чувства, и он ненадолго испугался, умолял простить, он ее любит, с другими спит по необходимости. Что такое раз в неделю? Он взрослый мужчина. Карина поругалась с родителями, переехала к нему жить. И снова, как-то вернувшись из института, застала какую-то телку. Виниться перед родителями не хотелось, решила потерпеть, когда-нибудь пожилой ловелас за это поплатится, ждала случая. Бывало, он даже при ней приводил других женщин, она просто уходила спать в другую комнату.

А потом приехал из деревни Борис. Когда отца не было, разговаривали с ним по душам, разница в возрасте небольшая, она и не помышляла об интимной связи, пока Ломов однажды не устроил скандал, решив, что у них что-то было. Юрий Палыч оказался до безобразия ревнив! Обследовал кровать с помощью большой лупы, ей было смешно. Тут и настал ее черед. Она объявила, что влюбилась в его сына, хотя никаких чувств, кроме симпатии, к мальчику не испытывала. Папаша сделал якобы широкий жест, подарил девушку сыночку на день рождения! Вот как бывает, перешла она жить в соседнюю комнату. Что могло получиться? Ничего хорошего. Воспоминания пронеслись в памяти, и она тоже заплакала, держа на коленях голову ни в чем не повинного Бориса. Она была у него первой женщиной, он в нее влюбился. Наконец, оба успокоились. Полумрак туманил лица, да они и не смотрели друг на друга, минута слабости прошла, наступила реальность.

– Карина, тут такое дело. – Борис кашлянул. – Ты не бойся, для тебя ничего страшного.

– Да я не боюсь, – сказала она. – У тебя проблемы?

– Мягко сказано, – он выпустил ее ладони. И почему-то их стало некуда девать. Она стиснула пальцы, потом выпрямила и засунула между колен, джинсы были влажными от слез. Бедный парень. Это ее растрогало, штурмом пугал, а на самом деле совсем ребенок.

– Я могу чем-то помочь?

– Да, – он отвернулся. – Я должен денег. Сегодня последний срок.

– Сколько? – она уже думала, у кого занять. В крайнем случае, хозяин выручит. Про Драму в тот момент даже не подумала, просто не вспомнила.

– Много, – Борис безнадежно вздохнул. – 25 тысяч долларов.

– Сколько? – она не поверила ушам. – Это очень много.

– Иначе меня убьют. Такие вот дела, Карина.

– Кому ты должен. Этим? – Карина посмотрела в сторону ворот.

– Нет, это свои ребята. Там бандиты, настоящие. Тут длинная история. Вначале я в карты проиграл одному коммерсанту. Вначале он ждал, сумма невелика. Потом на него наехали, и он сам попал. Начал спрашивать, я практически все отдал, и бес попутал. Познакомился с одной женщиной, замужней, хотел у нее занять. Красивая женщина, на тебя похожа, – он умолк.

– И что?

– Попросил. Она дала.

– А дальше?

– Долг погасил, еще хуже влип. Она знала, где меня найти, натравила бандитов, сказала, что я деньги украл. Поставили на счетчик, вот и накапало. Частями пробовал отдавать, не вышло, людей подставил, двоих убили. Если не отдам, все. Сказали, убежишь, на твоей родне отыграемся. Я к отцу обратился, он мне должен, мог бы и выручить! Если денег нет, занять мог, но он отказался. За мать боюсь! Если не отдам, ее найдут.

– И что делать? – Карина не понимала, куда он клонит.

– Есть одна мысль. Мне главное, сегодня выскочить из-под раздачи, – Борис смотрел на нее в упор, глаза в темноте блестели. – Только вряд ли ты согласишься…

Но она согласилась. А что было делать? Ее подвезли прямо к подъезду дома. Карина была в смятении. Она ввязалась в какую-то немыслимую авантюру, утешало только одно. Она спасет Бориса, перед которым она чувствовала вину, а с Драмой потом объяснится, тот поймет. Немного смущало, что Драма с легкостью согласился заплатить. Для нее самой сумма была гигантской, для Бориса тоже, а для того, видать, семечки, или все-таки влюбился. Может, надо было просто попросить? Нет, тогда бы не дал или обратился в милицию. Или к другим бандитам, а тут ждать нельзя.

– Ты не дрейфь, мы подождем, – подбодрил Володя, врач Скорой помощи, как выяснилось, друг Бориса. Высокий интеллигентный парень, а с Драмой разговаривал, будто бандит самый настоящий. Карина поднялась по лестнице, прислушалась возле дверей, но, кроме стука собственного сердца, ничего не услышала. Нажала кнопку звонка, что-то будет? Драма, наверно, посмотрел в глазок, открыл без опаски.

– Привет, моя радость, – он беспечно улыбался.

– А где Борис?

Карина зашла. Драма поцеловал ее в бесчувственную щеку, помог снять рабочую курточку. Они прошли в комнату. Борис был скован наручниками. Он сидел на кровати, закинув пятку одной ноги на колено другой, и курил. Этакая небрежная поза! Щиколотка задранной ноги была пристегнута наручником к спинке кровати. Борис криво улыбался. Дескать, он часто так сидит, ничего особенного, очень удобно. На столике, рядом с выпивкой и закуской, лежала толстая пачка долларов, целая стопа, на кровати валялся черный пистолет. Драма усадил Карину в кресло, сам сходил на кухню, вернулся с бутылкой виски и чистым фужером.

– Тебе надо выпить, – сказал он Карине, усаживаясь. – Все нормально, не беспокойся.

Она только после этих слов осознала, что дрожит. Очень сильно дрожит, трясется от страха. Драма налил виски в фужер, вежливо подал. Дождался, пока она сделает глоток, убедился, что она вполне себе держится, после чего налил себе и Борису, улыбнулся.

– Ну! Брачные аферисты, похитители невест. Выпьем за счастливую встречу отца и сына. Германа сегодня поминали, хватит, сейчас повод не трагичный.

Карина ничего не понимала. Кто тут отец и сын? Но чокнулись и выпили.

– Папаша называется, – Борис дернул кистью руки. – Вначале из пушки пальнул! Потом браслетами сковал, теперь пить заставляет. Чуть насмерть не завалил сыночка дорогого.

– Ты первый ствол направил! – Драма кивнул на кровать, где лежал пистолет. – Откуда мне знать, что ты его в детском магазине купил?

– Почему в магазине. На вокзале, в палатке.

Шутки странные, подумала Карина.

– Совсем как настоящий, – объяснял Драма. – Ворвался, угрожал стволом, обыск устроил. Детишки пошли, никак не успокоить! Только резиновой пулей. Как раз на такой случай держу. Предусмотрительность, сынок. Я ствол за спинкой кресла держу, под рукой, приголубил бы тебя сразу, но девушку выкупить хотел мирным путем. А вы, значит, в сговоре. Молодежь, разве так можно! А если не я, кто посторонний, ты бы мигом в путешествие отправился, на встречу с Германом. Помянем, земля ему пухом. Сейчас выпьем, и все расскажешь.

Это какой-то бред, решила Карина, и перестала думать. Сами разберутся!

– Дружки его где? – Драма поставил фужер, взглянул на нее строго.

– Внизу ждут, – краска хлынула ей в лицо. – В машине.

– Связь какая? – Драма смотрел на Бориса. – Не тяни.

– Радиотелефон, – нехотя ответил тот.

– Скажешь, хозяин ментов вызвал, пусть убираются, а ты тут выкрутишься. Звони!

– Может, отдать деньги? Хотя бы часть. У меня сегодня крайний срок.

– Пока все не расскажешь, никто денег не получит. Тебя кто-то кинул, а ты подставил Германа, этого я не прощу. Надо разобраться, кто тут воду мутит, иначе вас сожрут, детки. Карина пойдет сейчас отдыхать, а ты все расскажешь. Это понятно? Но вначале позвони, чтобы люди не парились.

– Надо отдать деньги, – упрямо сказал Борис. – Срок до полуночи.

– Успеем, мне нужна информация. Дай отбой дружкам, их впутывать не надо, могут пострадать.

– Все вы одинаковые, – скривился Борис. – Что один папа, что другой, денег жалко. Если ты отец на самом деле, выручи! Деньги у тебя есть, вот они. Тогда и разговаривать будем! А если нет, пусть режут, пусть убивают. Надоело. Я не сволочь, мне Германа жаль. Может, это несчастный случай?..

Драма взялся за телефон, набрал номер.

– Гоша? Давай, срочно ко мне. Захвати обычный набор, – он положил трубку. – Значит, сынок, поговорим по дороге. Карина, спокойно отдыхаешь, к дверям не подходи, не отзывайся. Трубку телефона тоже не берешь, а мы прокатимся. Сейчас Гоша подъедет.

– Кто это, мент? – лицо Бориса вдруг разом потемнело, словно туча на небо накатилась. Карина испугалась приступа, встревоженно смотрела.

– Не твоего ума дело, – Драма поднялся. – Поедем, посмотрим на твоих кредиторов. Должен я знать, кому деньги плачу, и потом, я матери твоей обещал, угомонился? Сейчас отстегну.

– Мне провожатых не надо. Дай деньги, взаймы. И все!

– Щенок. Я этими делами занимался, когда ты на горшке сидел. – Драма достал из шкафа наплечную кобуру. – Не хочешь, сиди тут, сам разберусь. Или вначале все расскажешь?..

Борис молча кивнул.

Часть вторая

СУНДУК МЕРТВЕЦА

1

Криминальная жизнь Борьки Ломова началась, когда он учился еще в 8 классе, а было так. Возвращался он со школьного вечера, посвященного празднику 8 Марта, кипя от бешенства. Виной тому была его одноклассница Нина, которая выставила его на всеобщее посмешище. Маленький рост и страшная худоба, которыми он в то время страдал, сделали его болезненно самолюбивым и застенчивым, потому все и вышло так смешно. Самая красивая девочка в классе, чего там, во всей школе, была чуть не на голову выше его. Такая вот природная несправедливость доводила влюбленного Борьку до исступления, потому стал он замкнутым, почти полностью прекратив общение со сверстниками. А сердце любит, а сердцу не прикажешь! После концерта самодеятельности, когда начались танцы и погасили лишний свет, Борька, как всегда в таких случаях, прилип к батарее под окном, наблюдая за кавалерами, которые приглашают красавицу Нину и танцуют с ней запросто, как будто, так и надо. Казалось ему, он готов был умереть за одно только прикосновение к ней, а, чтобы танцевать, держать за талию? От одной только мысли об этом в глазах темнело, и свет выключать не надо! Это как полет в космос, почти научная фантастика. Когда очередной танец заканчивался, Борька пугал сам себя тем, что вот сейчас плюнет на свою застенчивость, пойдет и пригласит ее, и будь что будет. Но начиналась новая музыка, и ноги становились ватными, а руки намертво прикипали к горячей батарее: нет, ни за что! Это невозможно. Он с завистью смотрел на Костю Фоменко, отличника и спортсмена, который бесцеремонно обняв Нину за талию, прижимал девушку к себе. Вот бы кого он вызвал на дуэль и застрелил. Драться на кулаках не имело смысла: Фома был атлетом.

Горящие любовью и ненавистью Борькины глаза прожигали парочку насквозь, видимо, девушка это чувствовала. Во время танца она поймала Борькин взгляд, и словно бы загипнотизировала. Несколько долгих секунд, томительных как сама вечность, они смотрели друг на друга серьезно, понимающе, у него остановилось сердце и онемели конечности, словно он разом отлежал все тело. Вот же оно, счастье, смотреть ей в глаза и умирать! Она отвернулась, ушла в повороте, и больше на него не смотрела, а Борька плавал в тумане, словно мешок, набитый иголками с головы до пят, и никак не мог вынырнуть из тумана в реальность. Наконец, танец закончился, Фома отвалил к тупым своим приятелям, а Борька трепетал от любви, в нем бушевала весна. Тут объявили белый танец, но его это не касалось. Зазвучала музыка, девушки определяли свои симпатии. Самые бойкие расхватали мальчиков, которые получше, повели за собой в круг, а Борька следил за Ниной, кого она выберет. Про себя даже не мечтал, поэтому, когда единственная и неповторимая направилась в его сторону, он завертел головой, отыскивая соперника, но рядом никого не оказалось! Она шла к нему? Описать, что в те мгновения творилось с Борькой, невозможно. Но вот же оно, случилось. Нина стояла перед ним, а под руками плавилась батарея, чугун превращался в пластилин.

– Пойдем? – сказала она запросто.

Он смотрел снизу, слепо шагнул, и наступил ей на ногу. В самый последний момент осознал, попытался избежать членовредительства, зачем же калечить любимую, и ткнулся носом в ее грудь. Борьку обдало таким жаром, что, не поддержи она его, он бы упал замертво к ее ногам, по счастью, было темно, и никто ничего не заметил. Нина, чудесная Нина, положила ладони ему на плечи. Борька выставил руки, словно совал ладони в кипяток, и то было бы легче, но не держать же руки по швам, это же танец! Научная фантастика пришла на землю: он держал Нину за талию! Ум отказывался верить в реальность, танцевать он не умел, не приходилось, а тут тело целиком не слушалось, словно мешок из-под картошки камнями набили. Он стоял как истукан, ничего не видя и не слыша, кроме ощущения возлюбленной, которая сама к нему прижалась. Кровь стучала в висках соловьиными руладами, тела слились в объятии!

Борька парил в космосе. Он падал в пропасть, трепетал от восторга. Ее руки, ее ноги, ее грудь и живот. В его руках было счастье! Дальше можно не жить. Блаженство накатило, и Борька приник одурманенной головой к ее плечу, закрыл глаза, вдыхая ароматы счастья. Он готов был умереть сейчас, на пике блаженства. Он не сразу понял, что произошло. Рев одноклассников, хохот, яркий свет. Музыки не было. Они стояли в центре одной парой, вокруг сплошная стена смеющихся лиц. Борька отпрянул от Нины, и тут случилось страшное! Она засмеялась? Нет, не просто засмеялась, но указывала пальцем и клонилась, так было ей смешно, что чуть не падала. Борьку не то что водой, его помоями облили. Выплеснули ушат помоев, окатили. Она специально это устроила, пригласила на танец! По сговору с Костей Фоменко, который в нужный момент выключил музыку. Борька вылетел из школы в бессильной ярости. Вечер-то был накануне праздника, учебный день, Борька шел с портфелем. Кто жил рядом, те сходили домой и переоделись, после уроков, а ему чего таскаться, ничего хорошего от вечера не ждал, ничего хорошего и не случилось. Он шел кружным путем, через плотину мимо больницы, перелеском, ему видеть никого не хотелось!

Идиоты, кретины, он им еще покажет. Как ни странно, Нину он ни в чем не винил, в его глазах она имела право на все, и право безоговорочное, а вот всем остальным он докажет, что ничем не хуже, а может быть, лучше их всех. Ростом не вышел, и что? Он еще вырастет, а вот они так и останутся жалкими личностями, не способными на любовь, на жертву, на поступок. По расчищенной дороге от больничного городка он вышел на пригорок, свернул на криво протоптанную тропинку, огибающую двор МТМ. Накануне выпало много снега, а сегодня вдруг подморозило, весной не пахло. Весна была в душе, когда танцевал с Ниной. Но весну растоптали. С ближней фермы потянуло ядреным запахом силоса. Борька вышел на горушки к ближайшему заулку, ведущему к дому, однако домой идти не хотелось. В школе еще праздник, вечер продолжается, а тут уже ночь. Дома будут расспрашивать, как и что, а на душе слишком скверно, чтобы разговаривать, и спать не ляжешь, какой тут сон! Борька в задумчивости стоял возле крайнего дома. Куда идти? Направо – в середину деревни, налево – к ферме, прямо – значит, домой. И тут он обратил внимание на дом, против которого стоял.

В этой покосившейся избе, под самую крышу заваленной снегом, жил Митрич. Одинокий старик, якобы колдун, которого в деревне не любили, да и сам он людей никого не жаловал, показывался редко, разве что до магазина ковылял. Хотя жил в явной нищете, шепотом говорили, что Митрич тайно богат. Действительно, Борька помнил его горящий злобой взгляд из-под кустистых бровей и скрюченные пальцы, сжимавшие клюку. Если Борька шел мимо или проезжал на велосипеде, сгорбленный старик стоял и смотрел неотрывно, словно ждал чего-то. Так и хотелось проскочить быстрее, хотя чего он, колченогий, мог сделать. В избе свет не горел. В деревне рано ложатся, но не в восемь же часов, или сколько там. И ставни не закрыты, и шторы не задернуты. Дом смотрел черными глазницами так же злобно, как и его хозяин. Перед воротами намело большой сугроб, и следов нет. Значит, последние два-три дня Митрич никуда не выходил. На трубе свежая шапка снега, значит, не топил, а мороз-то зимний. Не помер ли старик? А если помер, почему не заглянуть, по-соседски не проверить?.. В животе Борки появился сладкий холодок. Перед мысленным взором возник большой сундук с поднятой крышкой, а в нем несметные золотые сокровища, как в сказке, или в книге про пиратов. Борька огляделся по сторонам. Кто его здесь увидит? Дом на задах, самый крайний, вдоль заулка одни огороды, кто сюда забредет в эту пору? В больницу ездят другой дорогой. Машинно-тракторные мастерские закрыты. Борька поставил портфель на сугроб. А если кто-то и увидит, он скажет, что хотел проведать дедушку, одинокий старик, вдруг приболел? Это пионерский поступок, хотя пионером Борька как раз не был, и в комсомол вступать не собирался, он не хотел быть лицемерным стадом. Однако заходить боязно! Или он трус? Борька отбросил сомнения.

Он подергал веревочку на воротах, калитка была заперта изнутри, не поддавалась. Оглядевшись несколько раз, и убедившись, что заулок пуст, Борька, протыкая ногами сугробы, подошел к угловому окошку, постучал пальцем по стеклу. Никто не показался. Темнота внутри дома была непроглядной, в отражении виднелся только его собственный силуэт. Наверняка, помер старик. Никуда уйти не мог, в доме лежит. Борька встал на завалинку, заглянул во двор. Снег в ограде лежал нетронутой целиной, мерцая в лунном сиянии. Как в песне. В лунном сиянье снег серебрится. Если старик по нужде не выходил, значит, помер. За два дня, что снег валил, ни одного следа во дворе. Пока шастал по сугробам, начерпал в ботинки, ноги вдруг заледенели. Наплевать, не до этого! И Борька, подпрыгнув с угла завалинки, повис животом на дощатой загородке. Спортсменом не был, но тут все просто. Закинул ногу, и перелез, внутри был приколочен деревянный ящик, почтовой щелью наружу, на него и встал. Портфель остался на дороге. Да кому он нужен? Борька спрыгнул во двор, по щиколотку утопая в снегу, дошел до крылечка. Замка нет, щеколда висит, перекладина отброшена, и все это присыпано снежком. А если дом изнутри закрыт, заперт на засов? Тогда разобьет окошко во двор. Решительно он настроен, все из-за Нины! Он встал на низкое крылечко, потянул дощатую дверь с кошачьим лазом, она легко открылась. Прислушиваясь, зашел в замерзшие сени, под ногой скрипнула половица, он замер. Ничего, по-прежнему тихо. Умер старик, некому шуметь. Поежившись не от холода, нет, его колотил внутренний озноб, Борька нащупал и потянул на себя ручку внутренней двери, обитой для тепла мешковиной. Не отступать же! Дверь без скрипа отворилась, из темноты пахнуло тяжелым смрадом. Борька заглянул в комнату, но кроме окон, за которыми отсвечивала улица с портфелем, ничего не увидел. Надо включить свет. Он шагнул на порог, одной рукой прикрывая дверь, а второй рукой нащупал выключатель на стене, помедлил. Щелкнул! Комната осветилась. Борька сразу увидел старика.

Митрич лежал на железной кровати, ногами к дверям, и пялился в потолок невидящим взором. При появлении гостя, тем более, зажегся свет, старик даже не пошевелился, не издал единого звука. Он не дышал. Умер, значит! А где сундук? Его Борька не видел, глаза занимал страшный старик. Ватное одеяло сползло на пол, мертвец лежал в грязных от нечистот кальсонах, показывая Борьке свои желтые пятки и кривые пальцы с громадными загнутыми ногтями. Когти: это же дьявол какой-то. Руки были вытянуты вдоль тела, узловатые пальцы напоминали куриные лапки, такие же морщинистые и белые. Видимо, перед смертью старик ходил под себя неделю. Вся простыня была заляпана слизью, наверно, пытался встать. Запрокинутая назад голова казалась капустным кочаном. Волосы торчали клочьями во все стороны из бровей, из носа, из ушей, борода напоминала клок высохшего сена. Шторы надо бы задернуть. Опомнившись от прямого лицезрения смерти, столь отвратительной и неприглядной, беспокоился не столько о себе, могут увидеть, а, чтобы внутренности избы отгородить от живой улицы, там зимний вечер, где-то праздник, а тут смерть и когти, борода и грязь. Внутренняя мерзость не должна касаться внешнего мира, видеть ее нельзя. А вот ему можно. Он способен на многое, чего он пока сам не знает, но чувствовал, что есть в нем сила, не всем в этом мире доступная. Борька подошел к окнам и задернул липкие от грязи занавески. Руки потом снегом помоет, зато с улицы никто не заглянет, не увидит. Стараясь не смотреть на покойника и поменьше дышать невыносимым смрадом, Борька вышел на середину комнаты и осмотрелся. Комод, горка, шифоньер, кровать… и сундук!

Большой, окованный железными полосами сундук был черен, прикрыт тряпками, стоял в углу за кроватью, внимание не привлекал, но висел на нем замок. Чем бы его сковырнуть? Борька не сомневался, все ценное старик держал именно в этом сундуке. Рядом с очагом стояла чугунная кочерга. Самое то, что требуется. Борька подошел к печи, взял в руки кочергу и вдруг… услышал вздох. Старик жив!? Борька повернулся. Митрич парализован, вот в чем дело! Старик лежал на спине и мелко дрожал, силясь пошевелиться, не удавалось. Борька увидел, как из его выпученного глаза скользнула слеза и скрылась в кустах торчащих из уха волос. И как тут быть? Одно дело, прихватить сокровища мертвеца, совсем другое, взять их у живого. Конечно, Митрич долго не протянет, все равно замерзнет, в избе холодно, к утру застынет. Если не затопить. Борька смотрел на беспомощного старика, не зная, что делать. Затопить печку, сходить в больницу за фельдшером? Но тогда не видать ему припрятанных сокровищ. Как объяснит, что залез в дом? Односельчане догадаются, прознают одноклассники, и вся деревня знать будет, что он вор и хотел старика ограбить. Нет, только не это, он и так всех насмешил, а тут позора не оберешься! Рассказать матери? Она что-нибудь придумает и болтать не станет, но тогда в сундук не заглянуть. Надо сделать наоборот! Вначале открыть сундук, а там видно будет, может, и нет ничего, пусть тогда спасают. А что старик? Он парализован, все равно не сегодня, завтра умрет, и ничего не расскажет. Он не может говорить, иначе бы не молчал!

Значит, надо сломать замок на сундуке, аккуратно поддеть кочергой, и все. Или оставить как есть, уйти, а завтра снова заглянуть. И что это меняет? Где гарантия, что кто-нибудь не опередит?! Вот зачем ему жить, старику этому? Надо ломать. Борька с кочергой наперевес двинулся мимо кровати к сундуку. На старика он нарочно не смотрел, и все же задержался. Сундук стоял в углу за кроватью, и чтобы добраться до него, надо пройти между массивным столом и кроватью, то есть, приблизиться вплотную. Ты, Митрич, только не дергайся, думал Борька и, стиснув кочергу, поднял ее повыше, пошел малыми шажками, готовый в любой момент отскочить. Да что же он так трусит? Вспомнив смеющуюся Нину, тычущую в него пальцем и падающую от хохота, Борька решил испытать себя. Взял и наклонился над стариком, чтобы заглянуть ему прямо в глаза. Заглянуть в глаза смерти! Неподвижные зрачки, желтые белки глаз в паутине прожилок. И вовсе не страшно. Борька показал Митричу кочергу.

– Сейчас я твой сундук ломать буду!

Он удивился своему хриплому голосу, перетрусил все-таки, и заставил себя громко рассмеяться. Тут он увидел на черной от грязи подушке белые личинки, чуть не стошнило, только хотел двинуться дальше, как куриная лапка схватила его под колено. Борька ахнул. Поясницу подпирал стол, а ногу Митрич держал цепко. Его глаза, доселе безжизненные, пылали лютой злобой, и рот открылся, показав неожиданно крепкие зубы. Желтые, но крепкие, как бивни. Внутри зева ворочался громадный язык, старик захрипел, приподнял голову. Видать, угроза потерять богатства привела его в чувство. Борька сам не понял, как вышло. Стоял он слишком близко, чтобы размахнуться, да и не собирался бить, просто толкнул кочергой, и замер. Голова Митрича развалилась, как спелый арбуз. Бросив кочергу, она с грохотом обрушилась на пол, Борька выбежал на крыльцо, его мутило. Морозец коснулся разгоряченного лица, и сразу остудил.

На небе сияли звезды, снег во дворе лежал по-прежнему чистый. В лунном сиянье снег серебрится, динь-динь-динь, колокольчик звенит! А он, Борька, стал убийцей. Иными глазами он смотрел на цепочку собственных следов, оставленных во дворе. Теперь не просто следы, это улики. Интересно, сколько ему дадут. Десять лет, пятнадцать? Прощай, Нина! Прощай школа и одноклассники. Ничего не изменится в их жизни. Когда узнают, вряд ли будут смеяться, обсудят на школьном собрании, и тут же забудут. Ему от этого не легче, впереди тюрьма. А мать, а бабка? Те и вовсе зарыдают. Вся жизнь его насмарку, героем ему не стать. Суд, тюрьма, колония. И станет он, как Пашка Клюев, тюремщиком по жизни. Это сосед, живет через дорогу. И все из-за какого-то старика, который и так был практически мертвым. Не появись Борька, Митрич бы все равно до утра не дотянул. И что делать? Никому не докажешь, что тот лежал парализованным. А если поверят, выйдет того хуже. Зачем Борька ему голову раскроил? Парализованные старики школьников за ноги не хватают. А если никому ничего не сказать, найдут Борьку или нет? По следам найдут! Ищейку привезут из района. Следы приведут к нему домой, не замести. Во дворе можно, а на улице что, метлой до утра махать? Алиби нет, свидетели, протоколы, очные ставки. Нину вызывать будут. Эх, жизнь его жестянка. Закончилась не начавшись. Надо отпечатки стереть! На кочерге, на ручках дверей. Собака, может, и не возьмет след по снегу, а вот если отпечатки найдут, тогда не отвертишься. Если так вышло, может, сломать сундук? Восемь бед – один ответ. Нет, нельзя, тогда будет мотив. Пропади пропадом, сундук этот. Угораздило залезть в этот дом! Борька мысленно увидел брызнувшие на подушку мозги. Наволочка такая грязная, что мозги казались чистыми. Студенистая красно-серая масса, осколки косточек. Почему кости белые? Зубы желтые, а кости белые. Вспомнилась разбитая летом трехлитровая банка с белой простоквашей, упала на землю и развалилась. Похожее зрелище, только черно-белое, без крови. Он содрогнулся. Кочергу, испачканную в «простокваше», он в руки не возьмет, притронуться не сможет, а как же тогда отпечатки? От одной мысли, что придется вернуться в дом, Борьку замутило. Значит, тюрьма. И вдруг он понял. Надо сжечь дом! И все концы в воду? Точнее, в огонь. Сгорит старик и все улики вместе с ним, и следы во дворе, а по дороге ходить не запрещается. И главное, что внутрь заходить не надо. А где взять спички? Их можно в сенях поискать, или в чулане. Борька, не закрывая наружную дверь, зашел в сени, разглядел лампочку и провод на стене, черный выключатель. Хорошо, ночь лунная, а то шарил бы в темноте. Включил свет и сразу обернулся. На темный снег обратным негативом легла тень от лампочки. Светлый прямоугольник, перевернутая трапеция. Лучше закрыть дверь, а то с улицы заметят. И в самом доме страшная картина. Надо свет в избе выключить, поверх занавесок вдруг заглянут.

Борька принимал решения, и действовал, это отвлекало от тяжких раздумий. Внутрь комнаты заходить не стал, приоткрыл дверь, просунул руку, нащупал на стене тумблер, и выключил свет. Убитый старик спрятался в темноте. Теперь спички! Он огляделся в сенках. Крутая лестница на чердак, старый кухонный стол, уставленный банками и склянками, спичек не видно. Фанерный шифоньер в углу, и рядом дощатая дверь в чулан. Вначале открыл громко заскрипевший шифоньер, внутри лежала груда старого тряпья, больше ничего. Теперь чулан. Если не найдет спички, придется опять идти, к Митричу. Там печка и спички точно есть, лучше обойтись. Борька поднял крючок, распахнул чуланную дверь. Большой ларь из-под муки. 10-литровая бутыль в углу. Прозрачная жидкость. Что это? Борька открутил пластмассовую крышку, понюхал. Керосин! Это отлично. Лучше не придумаешь! Все складывалось. Удача, иначе не назовешь. Удача преступника, фортуна. Осталось найти спички. Он приоткрыл шкафчик на стене, и сразу увидел: есть! Как у всех в деревне, запасы были. Куски хозяйственного мыла, связка парафиновых свечей и упаковки спичек. Борька взялся за дело, отгоняя плохие мысли, просто не думал.

Вытащил из чулана тяжелую бутыль, обильно полил ее содержимым тряпье в шкафу. Керосиновый дух приятно щекотал ноздри. Поставив незакрытую бутыль обратно в чулан, взял из шкафчика длинную свечу, хотел укоротить, но подумал и оставил целой. Вытянул из шифоньера пропитанную керосином простыню, обвязал скрученным узлом свечку и установил на полу рядом со шкафом. Теперь надо ее зажечь, и сматываться домой. Посреди ночи свеча догорит, вспыхнет простыня, тряпье в шифоньере, рванет бутыль – и все. Борька размышлял. Если полез он в дом, поддавшись минутному порыву, да и старика убил нечаянно, обороняясь, то поджог-то он совершает вполне осознанно, чтобы скрыть следы преступления. После этого он станет самым настоящим преступником. Стечение обстоятельств? Или так оно всегда и бывает, одно цепляется за другое. Борька приоткрыл коробок, отвернувшись от шифоньера, который дышал керосином, осторожно чиркнул спичкой, она сразу вспыхнула. Он спрятал ее в ладонях, присел и зажег фитилек свечи. Вначале она затрещала, разбрасывая мелкие голубые искорки, и в какой-то краткий миг Борька испугался, что сейчас рванет, и он сгорит заживо. Но вот огонек свечи выправился и застыл, превратившись в ровное пламя. Он тоже выпрямился и отступил на шаг. Керосиновые пары зашатали воздух, покрывая стеклянной дымкой окружающие предметы. Еще не поздно остановить. Да гори оно синим пламенем!

Борька выключил свет в сенках, оглянулся на вздрагивающее пламя свечи и вышел на крыльцо, аккуратно прикрыв дверь, чтобы не вызвать движение воздуха, все. Дело сделано, назад ходу нет. Во дворе он протер руки снегом, бабка сразу учует, начнет допрашивать, и подумал. А вдруг на брюках остались брызги «простокваши»? Он осмотрел одежду, ничего не обнаружил. Завтра на свету осмотрит. Мокрые пальцы ломило от холода, ноги он вовсе не чувствовал, а пора бы их уносить! Борька решил калитку не открывать, пусть остается запертой. Он встал на фундамент, выглянул из-за забора, никого в проулке не было. Не так уж все плохо, интересно, а сколько времени он тут? Одноклассники, наверно, как раз по домам расходятся, или еще гулять будут. Жаль, до сундука он так и не добрался. Борька перелез через ограду и, черпая ботинками снег, выбрался на тропинку, ведущую к дому. Тут-то он и забегал. Его школьный портфель исчез!

Дом колдуна факелом вспыхнул ближе к полуночи, и сгорел дотла. Старик был раздавлен балкой, от трупа, как и от дома, ничего не осталось. Закопченная печь и несколько обугленных косточек. Утром прибыл на мотоцикле участковый, поводил носом, опросил ничего не знающих соседей. Пожар видели все, смотрели, никто и не думал тушить, дом сгорел мгновенно, даже пожарных не вызывали, дом-то на отшибе. Те сами приехали, причем без воды, составили акт о пожаре: несчастный случай, замыкание в проводке. Митрича, поскольку родни у него не имелось, похоронили за счет Сельсовета. Борька узнал подробности много позже, поскольку тяжело болел. В тот памятный вечер он пришел домой без шапки, в одном ботинке и в полном беспамятстве, ночью начался сильный жар, температура за сорок. Оказалось, крупозное воспаление легких, увезли в район, еле-еле спасли. Он метался в бреду, стонал и кричал, закрывался локтями, опасаясь какой-то кочерги. Когда кризис миновал, и температура спала, он все равно плохо себя чувствовал, долгое время ничего не ел, ставили капельницы, только тем и поддерживали. Врачи и родные опасались за его рассудок. Однако, мало-помалу оклемался, начал вставать, иногда отвечал на вопросы, иногда замыкался в себе, слова не вытянешь. При резком шуме или стуке вздрагивал, сжимался в комок, глаза закрывал, губы начинали дрожать. Перепуганная мать и бабка разговаривали вполголоса. Про его портфель никто даже и не вспомнил, а Борька с ужасом ждал того момента, когда придется идти в школу, тут и спросит кто-нибудь:

– Мальчик, а где твой портфель?!

Он был в таком состоянии, что врать не мог, все бы выложил. Однако не спросили. Если шапку потерял и ботинок, что портфель? Наоборот. Борьку всячески оберегали от воспоминаний о том страшном вечере, когда он заболел. А вот он помнил каждую секунду, все сны были на ту же тему. Митрич, сундук, кочерга, пожар… и Нина. Она появлялась в кошмарах так часто, что он стал ее ненавидеть. Все из-за нее случилось, и повторялось каждую ночь. Она его манила к себе, обнимала, прижимала к груди и оборачивалась Митричем. С простоквашей на подушке. В кошмарах они часто меняли друг друга. То Борька танцевал с Митричем, а тот вдруг начинал дико хохотать и показывать пальцем, то Нина лежала на кровати в грязных кальсонах и хватала его за ногу, а он бил ее кочергой. И все это из-за дурацкого сундука, в котором ничего не было, а если что и было, то сгорело. Детские мечты о сказочном богатстве, вот к чему это приводит.

В школу Борька пошел через месяц, с новым портфелем. Одноклассники, конечно, знали о его болезни и жалели, чувствовали себя виноватыми, сторонились. И они не знали всей правды, а что было бы, откройся им тот страшный вечер целиком? С поджогом, с керосином и сундуком, кочергой. Да лучше не жить! Борька и раньше был худым, а тут высох, стал тоньше спички. Безмолвный, мрачный, везде и всюду он бродил тенью, с мазохистским удовольствием наблюдая за играми одноклассников. Он даже посещал уроки физкультуры, от которой его освободили до конца года. Нет, он не бегал и не прыгал, просто смотрел, как это делают ребята. За это они его все больше не любили, и демонстративно смолкали, если он проходил мимо или оказывался рядом. Борька еще не знал, когда и как, но он отомстит за тот вечер, сломавший ему жизнь и здоровье, будет ходить и появляться где ему угодно. Его беспокоил только портфель. Кто-то же его взял? Значит, этот кто-то знает о его причастности к пожару, гибели Митрича. Знает и молчит! Специально молчит, выжидает. Потому что если бы кто-то случайно нашел портфель, и не связал его с пожаром, то уж, конечно, давно бы принес и вернул. В портфеле тетрадки, дневник с именем и фамилией, а кто в деревне кого не знает? Если бы кто из города вдруг приехал, подобрал и увез, то шансов на это столько же, как если бы прилетели инопланетяне и забрали портфель, чтобы изучить математику землян. Почему этот человек затаился? Борька чувствовал, что у всей этой истории будет продолжение, возможно более страшное, чем сама история, потому и томился от тщетного ожидания и неизвестности. Возможно, если бы портфель так и сгинул, вся жизнь сложилась иначе. Ну, случилось, убил старика, который умирал, дом с перепуга спалил, так поплатился за это, сам чуть не умер и рассудка едва не лишился. Раскаялся, честное слово. Только оставьте в покое? Так нет! Портфель нашелся.

2

Май стоял теплый, даже жаркий, учебный год близился к концу. В ожидании каникул Борька оттаял, начал улыбаться, не век букой ходить. И вот, как-то воскресным днем бабка послала за хлебом. Продуктовый магазин был переполнен, завоз товара случился накануне. Бабки толпились, им развлечение, обменивались сплетнями, новостями, продавщица не спешила, ей тоже в удовольствие, она тут хозяйка, можно сказать, в центре событий и отношений. Борька томился в очереди, недоумевая, почему старухи, проведя в ожидании массу времени, достигнув прилавка, вдруг замирали в почетном карауле, и начинали соображать, словно времени до этого не было. Стоит она и думает, перебирает в уме, что ей надо, а что не очень, и словно впадает в помрачение рассудка, берет всего понемногу, и выпытывает, что свежее или несвежее, на 5 граммов больше взять или поменьше. Когда общее терпение кончится, она вынет, наконец, свой кошелек и начинает мусолить деньги, как будто заранее нельзя приготовить, и мелочь всю соберет, на десять раз пересчитает, вдруг ошиблась, чего ее таскать в кошельке. Потом продавщица пересчитывает, и тоже не торопится. Борька тихо кипел, так бы и схватил очередную бабулю под локотки, да с высокого крылечка пихнул, чтобы бежала до дома без остановки. А ничего, шутят и смеются, где еще пообщаешься, как не в магазине! Да где угодно, места мало на улице? И вот, когда уже приблизился к прилавку, чтобы купить две булки, ради которых выстоял почти час, послышался шум и возмущенные возгласы.

– Куда прешь? Нальют шары спозаранку, дышать нечем, а он тут еще со своим перегаром. Пашка! Глаза бесстыжие, стань в очередь!

Борька оглянулся. К прилавку, через толпу растревоженных баб, ледоколом проталкивался их сосед, Пашка Клюев, известный пьяница, отсидевший не один срок за хулиганство и воровство. Ага, как же, будет он с вами тут стоять, лясы точить, злорадно подумал Борька.

– Тихо, бабы! – во все стороны огрызался Пашка. – Трубы горят, не видите? А ну, маманя, пропусти инвалида труда.

– Какая я тебе маманя! – возмутилась толстая баба, не желавшая уступать дорогу и вставшая айсбергом на пути «Титаника».

– А! Это ты, Люба? Извини, королевна красоты, не узнал в темноте! Давно не виделись. Поцелуемся? – Пашка шутливо облапил ее необъятную фигуру, баба подпрыгнула и колыхнула в сторону, отбиваясь от его дурных рук, чуть котомку не выронила.

– Охальник. Постыдился бы людей-то!

– Да все знают, Любушка, чего нам скрывать? – Пашка протиснулся в образовавшуюся щель к прилавку. – Ты готовь магарыч, вечером зайду! Не закрывайся.

Бабы прыснули, радуясь развлечению. Люба, проигравшая моральную битву, разозлилась всерьез.

– Чтоб язык-то у тебя отсох! Зенки твои бесстыжие, людей позоришь!

Но Пашка достиг цели и плевать хотел на все проклятия в мире.

– Бутылку беленькой, – он положил на прилавок смятую денежку и подмигнул продавщице, однако та обслуживать не торопилась. Она тут главная, и порядок в магазине не последнее дело. Если все без очереди полезут, что будет? Хоть и секундная заминка, бутылку отпустить, а вот нет! И все тут.

– Встаньте в очередь, гражданин! – продавщица Пашки Клюева не боялась, ни шуток его подлых, и смотрела поверх голов бесстрастно, как вооруженный милиционер.

– Правильно, Клавдия. Так его! – бабам спешить некуда, им бы подольше удовольствие растянуть. – Мужики-то в поле, на тракторах пашут, а он с утра за бутылкой, да еще без очереди! Не барин! Пусть постоит.

– На меня дружбан занял, вот он, – Пашка подмигнул Борьке.

– Дружбана нашел! Дружки твои по тюрьмам сидят!

– Да, занимал, – подтвердил Борька, чувствуя, что иначе ему до хлеба никогда не добраться. – Покупайте, дядя Паша!

Все смолкли. Правда оказалась на стороне нарушителя.

– Вот! – Пашка подвинул продавщице деньги. – Давай бутылку.

Та деньги взяла, но отоваривать не спешила.

– Еще рубль! Ты с прошлого раза должен.

– Не томи, Клава. Я тебе позже занесу. Люди волнуются, выходной день, а ты ругаешься.

– Я свое дело знаю, – сказала продавщица холодно. – А ты порядок нарушаешь. Или рубль давай, или не задерживай очередь. Забирай свои деньги. Обед скоро, граждане! Больше не занимать.

– Не будь змеей, Клавдия. – Пашка тоже злился. – Личные счеты сводишь?

– Будешь оскорблять? Я тебя в милицию, в район поедешь.

– Давно пора, – торжествовала очередь. – Житья нет от пьяниц.

– Возьмите с меня рубль, вот, – потеряв терпение, Борька положил трешку на прилавок. – Мне две булки хлеба, белого.

Продавщица глянула недоверчиво, отпустила довольному Пашке бутылку водки, тот умчался. Борька получил, наконец-то свой хлеб, взял сдачу за вычетом рубля, направился домой. Почему так сделал? Долгую очередь выстоял, минута-другая ничего не решала, а вот бабка насчет сдачи была привередлива, она копейку каждую посчитает. Ничего! Скажет, что лимонад купил и выпил, три бутылки. Бабка рассердится, говорит, что лимонад для детей, как вино для взрослых. А может, у него сдвиги начались? Обострение. Как-то очень странно Пашка подмигнул, будто другу своему, а Пашка-то вор!

Вор-рецидивист. Звучало страшно, и очень солидно. Борька рос без отца, от которого залетали смешные алименты, десятка по полтора-два рублей, и то реденько, раз в полгода, иногда и того не было, мать стыдилась получать на почте, бабка ворчала. А Борьке плевать было на деньги, ему нужен был сам отец, а он Юрия Палыча видел только на фотографиях. В его семье мужиков вообще не было, дедов в войну выкосило. По всей деревне у всех так, дедов не осталось, но отцы имелись. Трудно жить без отца, пусть даже пьяницы, не хватало поддержки. Мать и бабка не советчики, вот и получилось, что дефицит мужского общения создал в Борькиной душе благодатную почву для дурного зерна, что бросишь, то и вырастет.

Он вышел из магазина, спустился по проулку, свернул за угол, направляясь к дому. Только миновал крыльцо уже другого, промтоварного магазина, который по воскресеньям не работал, как увидел в больших воротах Пашку. Очевидно, тот его поджидал.

– Слышь, сосед! Иди-к сюда, – Пашка мотнул головой вглубь двора.

Борька автоматически огляделся, не видит ли кто, двор-то магазинный, хоть и заброшенный. Пашка закрыл за ним тяжелые ворота и ногой придвинул чурку, чтобы сами не открывались.

– Чего, дядь Паш?

На улице было жарко, а здесь, во дворе, царила вечная прохлада. В детстве Борька частенько сюда забирался. Двор давно заброшен, товар принимали с парадного крыльца, а здесь росла густая крапива выше головы, валялся разный ненужный хлам, пустые ящики и коробки. Тут особый мир.

– Да ты не бойся, – Пашка хохотнул. – Поговорить надо. По делу!

– Да я не боюсь.

Пашке было лет тридцать. Словно оправдывая птичью фамилию, Клюев напоминал большого воробья. Соломенного цвета волосы, которые он, пребывая на свободе, никогда не стриг. Постоянно озирающаяся лохматая голова с лицом, похожим на рябую картофелину, приплюснутый нос, и сам весь какой-то нахохленный. Кулаки засунуты в карманы старого пиджака, расклешенные брюки, совсем от другого костюма, и рубашка с вывернутыми наружу лацканами и манжетами, так одевались, наверно, когда Пашка был молодым, еще до посадки. Однажды полученное представление о моде таким и осталось, он до старости так одеваться будет. Пашка заговорщицки подмигнул.

– Пошли, – позвал он и, не оглядываясь, зашагал через кусты прошлогодней крапивы. Борька пошел за ним. За сараем, возле высокой кучи пустых ящиков, стояла чурка, покрытая обрывком оберточной бумаги, на ней откупоренная бутылка водки и граненый стакан. Пашка сел на перевернутый ящик и гостеприимно сказал, указав на другой ящик:

– Присаживайся, сосед.

В обстановке посреди хлама, за глухим забором, куда не долетали звуки с проезжей улицы, они словно находились в сказочной гостиной, вроде как у черта за пазухой.

– Чего хотел, дядь Паш? – Борька не спешил располагаться. – Меня с хлебом ждут.

Для подтверждения показал авоську с хлебом. Пашка вынул из кармана сжатый кулак, из которого выскочило лезвие ножа. Услышав резкий щелчок, Борька вначале попятился, но испытующий Пашкин взгляд, тот наблюдал за реакцией, его взбесил. Он потупил голову, отыскивая среди хлама подручное средство, увидел ребристый прут, стержень арматуры, торчащий из-под прелой листвы.

– Резани хлеба, сосед, – Пашка осклабился, показав щербатые зубы, положил нож.

Борька вынул из сумки буханку, резать булку нельзя, потом с бабкой объясняться, отломил добрую краюху, протянул Пашке. Тот положил хлеб на чурку и распустил на ломтики.