Читать онлайн Революция абсурда бесплатно

Мне сегодня совершенно не повезло… я проснулся в пяти метрах от входа в зарешёченное здание компании ПАО «Киберсоник» на Петровке. В этой вылизанной части Москвы невольно вспоминаешь, кто ты. Я – отщепенец, киберкурьер, и я – без пяти минут труп: контейнер заказчика вскрыли, плакали мои денежки, а сестра отправится в вечные шлюхи отрабатывать ущерб.

На меня напали отщепенцы, разворошили провода в моей руке и выкрали биометрический репликант. Перед делом я скопировал на свои грешные пальчики отпесатки случайного младенца из взломанной базы детского дома, чтоб не светиться, но репликант изменяет отпечатки, если на пальчиках биосовместимая кожа с возможностью кристаллической мимикрии: спасибо, что не срезали и не лишили тритиевых батарей. Позвоночный столб мой выстроен из остеопластичного полимера, а нервное волокно протянет три часа без подпитки, после тело переходит в режим гибернации.

Не могу винить нашего брата… Мы – подножная социальная каста. Наша деятельность далека от закона и часто уходит за грань, но у нас есть собственный непреложный закон – всегда оставлять в живых свою жертву: покойники ничего не покупают и повторно их не нагреешь, жертвы вынуждены обращаться на киберрынок в поисках нового протеза, и иногда получается находить украденное и выкупать своё за приличные деньги. Я на одну треть киборг. Вся экзотика спрятана под кожей, с виду я ничем не примечателен: кареглаз, черноволос. Волосы не мои, пересаженные: вряд ли после глубокого химического ожога стоит ожидать чудес. Благодаря доминирующей человеческой части я сохраняю гражданские права: можно официально заявить в полицию о нападении и изъятии моего биометрического репликанта, но я не настолько глуп, чтоб плакаться в жилетку закона.

Я заглянул в повреждённый контейнер: на меня смотрели фекалии, груз стырили. «Думай! Антон, Думай!», – ничего радостного не приходило на ум, только если…, проблемы лохов не касаются заказчика. Мне больше не поручат доставлять донорские органы. Рейтинг, если я выживу, падёт ниже, чем у тифозной проститутки. Но будь селезёнка в контейнере падлы-отщепенцы могли вколоть яду в донорскую селезёнку, поскольку они ненавидят «сливки», а трудяг вроде меня считают мальчиком на побегушках. По социальному QR-коду я состою на службе городской доставки попросту киберкурьер. А гордый отщепенец не таков: максимум он толкает незаконные прошивки для киберимплантов, поскольку стандартная сборка не учитывает индивидуальную биомеханику, биохимию носителя и может излишне стимулировать выработку синтетических гормонов в подсаженной железе.

Обиднее всего осознавать, что пять метров отделяло меня до цели. Отщепенцы, видимо, врезались в корпоративную сеть и нагрели меня… но я уже решил, как выкрутиться перед заказчиком.

***

Утешало, что «Киберсоник» через графикоаналитический наружный считыватель распознал меня как элемент безопасный; не факт, что после пристрастного допроса осталось бы, чем шевелиться. Корпорация отгораживалась несколькими уровнями защиты, и даже таких верных отщепенцев вроде меня размётывало по запчастям. Дурдом начинался с первого этажа: ресепшн укомплектован пулемётом НСВ «Утёс» и радикальной девушкой в чёрной форме, переубеждающей рыпаться кого угодно одной лишь улыбочкой ангельской сволочи. Несколько рабочих-киборгов красили стены матирующей краской, чтоб затереть следы недавнего нападения.

– Подтвердите вашу личность, – ангелок поглаживала гранату.

Я не успел подчиниться требованиям девушки: ко мне приближался безвозвратный человек в отглаженных брюках и с вторым подбородком от скромной жизни, с улыбкой, ползающей с упорностью изворотливого глиста от жевания сигары. Это Пронин – мой заказчик, гендиректор «Киберсоника». Он явился, чтоб уморить меня своим одеколоном и криком. Странно, что столь влиятельный человек не прибегнул к теломерному омоложению, чтоб прожить вторую молодость. В этом и заключалась проблема «сливок»: они умирали только через убийства, пока нижестоящие социальные слои довольствовались укороченным циклом жизни. Теломерное омоложение позволяло излечиваться от тяжёлых травм. Вся прелесть была обнаружена, когда прошедшие реабилитацию военные застревали на биологическом возрасте двадцати пяти лет при паспортных сорока годах. Неудивительно: эту процедуру объявили якобы вредной, а затем признали военной технологией. Для её применения нужно было иметь специальный секретный допуск, что, собственно, добывалось связями.

– Всё нормально, он свой, – Пронин ухмылялся, глядя на разочарование в глазах ангелка. – Ты опоздал на десять минут. Я видел, как тебя завалили, хотел дворника позвать, чтоб прибрал. А ты жив! – Моё лицо примерило кулак Пронина. От следующего удара я увернулся.

– Теряешь сноровку, Антоша. Не могу сказать, что я переживал… нет. Не буду врать, проблемы лохов – это искусство на безобразной жопе жизни. Моему пасынку срочно нужна пересадка селезёнки. Если ты сдохнешь раньше него, это будет справедливо? Через несколько часов назначена операция. Хирург, божий одуванчик, тюкает меня: «Где селезёнка, Пронин?» Ему нервничать нельзя, чтоб ручки не трусились. – Пронин постучал пальцем по правому запястью.

Я чуть приблизился, чтоб просканировать испарения тела Пронина носовым токсикологическим анализатором и уловил эйфорические интоксиканты, предположительно из-за вшитой в запястье нейромедиаторной помпы с чёрного рынка, которую Пронин крышевал в белую, как торговую сеть под брендом «КиберМаркет++». Толкали экспериментальные, платы, патчи для ИИ, за цену много меньше можно было опробовать новый функционал, а затем легально купить. Последний пункт был для галочки, покупали всегда вчёрную, а перепрошивка снимала все ограничения.

Не весь рынок ходил под Прониным, иначе селезёнку можно было привести по щелчку, а не привлекать отщепенца вроде меня. Я вдохнул глубже воздух и непринуждённо улыбнулся. Пронин показался чрезмерно развязным: нужно было понять, смогу ли я договориться с ним. Нейромедиаторы притупляли агрессию, значит, шанс был.

– Так чего же ты ради пасынка не задействовал своего дворника, чтоб разогнать мусор и забрать контейнер? Не обязательно было вытаскивать меня!

– Не пробил тот час, чтоб я о тебе пёкся. Я всё гадал, разорвут ли твой труп на запчасти? Если б ты просто поцарапал контейнер, отделался бы чёрным списком, но ты прошляпил груз. Любопытно, что ты намереваешься делать? – наслаждался Пронин.

Охрана Пронина осадила меня упреждающим взглядом.

– Господин Пронин, я сочувствую вашему горю наблюдать за мучениями любимого пасынка. Груз со мной.

– Долбишься в глазки? – Пронин окинул меня презренным взглядом. – В контейнере насрано, недотёпа!

– Внутри, – я похлопал себя по животу.

– Даже так? Группа и резус-фактор?!

– Первая отрицательная.

– Готовьте стол, – скомандовал Пронин верзиле из личной охраны.

– Мне нужны гарантии, что я проснусь, что моего QR не будет в чёрных списках, и я получу хотя бы половину оплаты!

– Груз доставлен, работа выполнена, – мне незачем тебя изживать. А деньги… Я не дурак жмотиться за органическую селезёнку, снятую с живого носителя. Получишь в полтора раза больше за минусом двадцати процентов от изначальной суммы. Божий одуванчик тоже хочет кушать.

– Вы же не выпустите меня с дырой в боку? Мне нужен селезёночный суррогат… кто оплатит?

– Ааа, на тебе наживаться не будем. В нашей кибертеке этого добра навалом, Индийские по Японскому патенту. Оплатит ОМС. Воровство органа входит в страховку. Не ссы, мы тебя порежем качественно: будет похоже на нападение!

Мальчики – в релаксирующей курилке после успешной операции.

– Странно, что ты просишь оставить его в живых, я и сам хотел.

– Незачем уничтожать такое на редкость работоспособное отребье.

***

Проснулся я после энцефалоимпульсного наркоза: с нейрочипом не проблема отключить болевые зоны. Не все возможности чипа были открыты мне. Для форсированного обмена нейрочипа с нейронами мозга моя нервная труха вызовет эпилептический припадок – это верещание слабости, самозащита трухи, чтоб её не заменяли на нечто производительное – на биоинспирированную нервную ткань из мицелия и кремниевого нанополимера. К тому же необходимо, чтоб область неорочипачипа была окружена полимерными коллагеновыми каналами для постоянной нейронной регенерации на смену выжженным нейронам от перегрузки. Я хорошо знаком с дисциплиной «Биоинспирация и нейротканевая инженерия в развитии ИИ», чтоб отважиться на такой «апгрейд» и лишиться гражданства из-за необоснованного использования элементов ИИ – дурацкий закон о защите интеллекта, но он не защищает киборгов. Соображаю, как мне добраться незамеченным в Чертаново, чтоб раскидать пятки в своей конуре. Я убеждён, что меня в «Киберсонике» проверили вдоль и поперёк на жучки: отщепенцы могли стырить слепок моего QR, и, попадись мне навстречу прилежный патрульный, мой QR засветится в навигационной системе слежения, тогда вероятность накрыть меня на пороге квартиры и сделать постоянной дойной коровой повышается в разы. Главное, сесть на экспресс, а дальше закоулками допрыгать до хаты…

Дыхание моё перехватывает – Пронин сдержал обещание: мой QR чист, прилетела компенсация за суррогат, а на животе красовались толстенные шрамы, заращенные лазерной склейкой, можно функционировать в практически нормальном режиме. Под рукой, которую я не сразу осознал, лежал листок с пятнадцатью печатями о пресловутом нападении с жирной подписью заключения, что данные с наружной камеры «Киберсоник» не являются монтажом, где якобы мне распотешили брюхо, изъяли селезёнку и бросили подыхать.

Я ожидал чего-то большего после пробуждения, перезагрузки или же отката в счастливое неведенье…. Кстати, экспресс недалеко. Я сполз со стола, и встретился с божиим одуванчиком в рабочих пятнах крови на хирургическом халате, человеком с холодной душей и выверенными движениями. Мы напряглись, потому что оба чувствовали: происходит нечто неправильное. Он совершенно не гордился своей работой – в мимике я это уловил, хоть и его лицо было скрыто медицинской маской. Он специально её не снимал, через секунд пять я понял, почему:

– Вали отсюда нахер! – огулял он.

– А! Проснулся! – влетел Пронин. Мы на всякий случай всё остальное проверили: сердце, почки. Приходи ещё! Знай, ты теперь почётный донор, на твой QR завязана постоянная скидка в пятнадцать процентов в любой кибертеке страны в благодарность за спасение имиджевого директора нашей компании…

Одуванчик замер и смотрел на меня, как на последнюю мразь. Я бы ни за что не встретился с этим человеком вновь. Недолго Пронин любовался моей прострацией:

– Мой пасынок – имиджевый директор «Киберсоника», ясно?! Сестрёнка тебя, наверное, совсем потеряла, но за отстёгнутые деньжата, простит.

Я покинул «Киберсоник» в спешке, точно я был преступником, злодеем: я не выпрашивал своей пожертвованной селезёнкой пожизненную скидку, я чувствовал себя недостойным даже манной каши. Послеоперационная слабость? Приятно на это валить. Через триста метров меня встречает патрульный с ищейкиной улыбкой, рядом служебная овчарка, в руках у него пластиковый пакет с нечто органическим… предположительно, из урны в двух шагах. Селезёнка в пакете! Я планомерно приближаюсь – наши взгляды врезаются: чесалось бежать что есть мочи. Мой живот прижимается плотнее к позвоночнику, я прохожу мимо, застёгнутый на все пуговицы, в натянутой кепке по самые брови с опознавательной эмблемой городской службы доставки. Я сел в экспресс. Всё произошло, но внутри сидит страх. Что мы имеем на текущий момент? – синхронное колыхание стерильных подмышек в экспрессе, массовое поражение сознаний новой общественной нормой – соблюдать нейтральный аромат в местах массовых скоплений. Не это ли повальное подчинение так меня пугает? Люди тысячи лет потели и не печалились. За новые совершенствования наших тел мы идём горой, но на самом деле спускались к пониманию, что исходное человечество – это тупиковый вид; если бы эволюция не оступилась, обезьяна никогда не заговорила бы.

Я всё ещё жадно дышал: нашлись сочувствующие и придавили плотнее к окну. Детальное знакомство с патрульным могло закончиться принудительным выпарыванием из меня всех незаконных кибернетических «штук» и вряд ли ради меня использовали лазерную склейку, максимум полосная операция со скобами, пущенными по третьему кругу.

Я прижимаюсь с головой к бронированному холодному стеклу. «Чувствуешь эту грань?» Сегодняшнее происшествие с внедрённым синтезированным селезёночным суррогатом приручает меня к мысли, что грани давно нет. Половина подростков – ходячие экспонаты киберимплантов, а старшее поколение – сплошь киборги. Такая ситуация страшна, особенно для людей без клинических проблем. Из-за нейрочипа каждый из нас является гибридной интеллектуальный системой, сочетающей естественный интеллект и ИИ, с каждым днём человеческое размывается. Не зря же принят закон об ограничении кибернизации. По сути все киборги являются вариацией ИИ и лишены гражданских прав, как машины, которые в любой момент можно уничтожить при потери контроля. У нас нет контроля, кроме как фантазии, что мы можем всё контролировать. Единственное, что смогли – это занести себя в Красную книгу как вымирающий вид: наши подмышки давно вымерли.

«Искусственные разговорные существа», «Искусственные сексуальные существа»: с 2000-х по 2060-е часто придумывали подобные ИИ, имитирующие. Никто не мог предположить, что эти невинные ИИ обретут угрожающую мощь с претензиями на самодостаточность. Эта неисследованная мощь подогревает наши амбиции. Мы мечемся, но не движемся вперёд. Пока никто официально не признал ИИ разумом. Что ж… я признаю. Меня тянет завершить переход в полного киборга, и не своим умом я этого хочу.

Последним рывком в качестве подпрограммы нейрочипов стали нейросети из OLAP-персептронов, которые в полном объёме задействуются только у киборгов. Эти сети накапливают информацию о владельце, предпочтения, привычки, обучаются с высокой точностью, а после забирают с мозга 85% нагрузки, после чего с объекта снимается статус человека. У людей нейрочип работает на базовых 15% процентах и лишь иногда при 80%. Мозг киборгов руководит рефлексами, используется как буфер, а решения полностью принимает ИИ. Перебалансировка нейрочипа на меньшую нагрузку невозможна: не удивительно, ведь это повторяет основной закон эволюции: высшее при благоприятных факторах никогда не стремится к низшему.

Жаль, мы не понимаем, как было бы хорошо, если бы наши мозги были самодостаточны, но мы слишком заняты самоуничтожением.

Вот и мой выход – Чертаново.

***

– Даша, я вернулся.

Я вынужден делить жилые метры с сестрой Дашей. Четвёртый год мы вошкаемся в наследии родительских кирпичей, на двенадцати квадратах общежития выживаем как можем, чтобы разъехаться. Казалось, я сцепился с сестрой пожизненно, как только согласился на такое тесное сосуществование. С тех пор крики не шелохнутся на моих губах, а склоки существуют как узаконенное явление. Я утыкаюсь в спину сестре своим житьём на раскладушке и оттаптываю торчащими ногами её ширму, которая залегла между нами, как пожирающая недосказанность. Даша отвоевала своё право устраивать за ширмой Армагедон. Я не противился. Даша вебкам-модель. Она хранит в стоптанном ботинке банковские карточки, которые пополнялись донатами, чтоб однажды оплатить нашу радостную разлуку. Дашин гардероб разложен по мусорным пакетам, как распиленные надежды. Каждый день «последний рывок» Даши сводился к торговле телом за донаты. Она копила на замену стандартного нейрочипа на новый с расширенной калибровкой под нервную систему. В моей голове нейрочип той же убогой модели, поэтому я, как жаждущий и не брезгующий, бросаю все силы на заработки и не рассматриваю прегрешения Даши, как нечто непристойное. Я научился дремать под бучу за ширмами, моё негодование овито леностью и, похоже, атрофировалось. Было бы куда беспокойней, если бы Даша прекратила свои изыскания: в тихие минуты в ней оживает личность, которую я когда-то знал – это больнее, чем бороться с нашими судьбами.

***

Через час за ширмой установилась скука, плаксивая скорбь забивала мои уши. Тикающее сердце запустило обратный отсчёт. Сестра шебаршилась за ширмой рывками, как крольчиха в сене: силуэт мало напоминал человеческий. Я отдался раскладушке и практически ушёл в сон. Стоны сестры повергли меня в ужас. Едва ощущая свои нервы, я скатился, подполз и припал к прорези ширмы, чтоб узреть экстатическое неистовство сестры: бёдра её самопроизвольно сокращались, груди болтались и требовали ласки, лицо расправилось и содрогнулось в немом блаженстве. Она замерла, заезженная сладострастием. Вся кровь моя спустилась в одну вену. Чего скрывать – я вожделел свою сестру, моя похоть выросла как двойник без морали от сильнейшего изнурения двенадцатью квадратами, она хоть и сестра, но в первую очередь женщина: наши интимные подробности от такой тесноты всегда на виду поднимают нечто запретное. Я мутировал психически, а она сошла с ума. Очень тихо… я волновался, не скончалась ли она, и коротко заглянул за ширму: она ждала указаний от клиента с ником «Мамкин_Внук»:

– Приласкай своего дружка.

Я бы хотел быть на месте этого упыря. Неужели это единственный способ познать её? Зачем ревную к ноутбуку? «Мамкин_Внук» видел, как я подглядываю, и хотел разнообразия. Сестра захлопнула ноутбук: в меня летели её пятки, кулаки, я терпел это избиение богиней, впитывал её силу – это закрепляло во мне нечто запретное, мутировавшее. Она дышала сквозь зубы, выдувая в пробоину ширмы горячий воздух, как из Сахары, била ладонями в пол, локти её мерцали, как угрожающее остриё.

«Совсем сбрендила…». – Я вскарабкался на раскладушку. Голова сестры выглянула на мгновенье: дымчатые заболачивались слезами, я непоколебим. Она привлекательна, когда спит, упёршись нижней челюстью в коленки, и забавна, когда поёт за ширмой. В обоих случаях её лицо покрыто ужимками, а смех вычищает слизняков, завораживает. Я не понимаю, что на неё находит. После приступа она вздымается из-за ширмы, движения обескровленные и жеманные, ручки не уймутся: видимо, представляют, как перетирают глотку жадным клиентам после дешёвых услаждений на камеру. Губы её искусаны вместо помады, в ней давно поселилось пренебрежение всем и грациозность бегемота, наряду с парадоксальной стройностью. Ей нужно было родиться статуей, но она ползает, как мумия, размахивая чулочными бинтами.

– Нейрочипы снова подорожали! Мамкин Внук, жадный извращуга, в бан! Ты чего приполз? Забыл, как титька выглядит? – сестра мерцала от негодования.

– Ты даже меня пугаешь, Даша! Нужно располагать людей, чтоб тебе платили!

– Мне платят! Побольше твоего! И даже мысли мои воруют!

– Только не начинай.

– Я записываю! – Даша трясла чулки. Я не понимал, как эти пустые удавы берегут память Даши.

– Всё там! В тетради! – она целилась скрученными чулками в ширму.

– … Надеюсь, я не увижу тебя с гусиным пером над берестой. Даша, нейроинтерфейс тебе на что? Представила – мысль сгрузилась в нейрочип, затем в мозг, тебе ли объяснять механизм конвертации?

– Это старьё, – Даша постукала по голове, – барахлит! Память стирается, Антон! Я бы никогда… Я даже не помню…

– Не помнишь или ничего не было? Не старайся, дружок. – Мне надоели её бредни.

Сестра талдычила полгода, что через нейрочипы непостижимым образом избирательно утекает память и приходится прибегать к позорным рукописным пережиткам. После на неё обрушилась вебкамовская напасть (Не в этом ли причина трудоголизма сестры, чтоб заглушить своё безумие?)

***

Наша жизнь не всегда была такой. В 2105 году я учился в Бауманке по специальности инженер метаматериалов и наносимбиотики. Сестра училась немного ранее. Нагрузка росла как мусорные баки, но этот хлам очень дорого стоил, добывался через кредиты, притом порог усвояемости достаточно узок, человеческая память – то ещё решето, а касательно анализатора многие приходят к неверным выводам: мы расстаёмся, сходимся, просим прощения – всё это рефлексии неспособности чётко выстроить цепочку, взвесить каждый фактор, непостижимая близорукость мышления. Я продолжал учиться и сомневался, что доберусь до диплома, сошёл в безумство витаминов и выиграл процента три запоминаемости при затраченных миллионах нервных клеток. Я стал чуть меньше забывать и чуть качественней сходить с ума. Всем учащимся на втором курсе внедряли студенческий нейрочип со слабыми характеристиками, стало чуточку легче учиться. Тогда я поверил в свою крутость и немного пошаманил Open Source нейроинтерфейс, после чего курсовые со сложными расчётами вымещались за час. Я выбрался из отстающих и продолжал адаптировать свой нейрочип, пока действовала студенческая лицензия. Сейчас я понимаю, что максимум, что из меня выросло бы – это эникейщик, если бы я работал только на хорошие оценки. Я шёл за тенденциями и прокачался в написании прошивок для чипов, добавил алгоритм стохастического поиска, поскольку студенческие чипы не вывозили нагрузку. Оставалось либо менять нейрочип на продвинутый, либо менять алгоритмы, я исключил языковые пакеты и распознавание графики, я не давал никаких гарантий, но никто и за деньги не обещал сделать нечто приличное. Лабораторная работа со среднесложными расчётами ваялась за минут пятнадцать – все радовались и шли радостно бухать. Только я не расслаблялся, поскольку папаня приносил неутешительные новости о каком-то беспрофильном обучение, о новой задаче образования – не обучить, а научить работать с данными. Бредили поиском изящных решений, пропагандировалась мысль, что выброшенные знания порождают непроявленных гениев. Знания должны приобрести формы, отличные от помойки: все эти коллекции формул, текстов, статистики, заметок можно псевдонаучно систематизировать с помощью нейроинтерфейса ассоциативными рядами. Тогда научные помойки имели бы смысл, потому что их в любой момент можно воззвать, как собственную руку.

Несколько компаний схватились дорабатывать Нейрочип. В «Заслоне», имея существенные наработки по микроэлектронике и данные по нейросенсорной дрессировке гамбийских крыс, не видели ничего заоблачного поставленной задаче: крысы выучились общаться между собой придуманным языком через постукивания хвостами при помощи рефлексивного набора инструкций. Все думали, что всё останется на уровне игрищ с крысиными хвостами, но Правительство одобрило развитие эксперимента для военных и узконаучных нужд. Через три месяца «Заслон» представил нейрочип на базе гибридного органического микропроцессора с фотонными транзисторами. Люди заменили крыс, а хвосты – набором формул и теорем. Образование стало бесплатным, но нейрочипы обходятся в разы дороже, чем традиционные учебные богаделенки с профессорами и доцентами.

Мой отец умер через два для после увольнения. Я не поддался завышенным ожиданиям, что новые чипы раздадут бесплатно, и копил деньги.

Теперь интеллектуальный потенциал и социальное положение оценивали синтетическими вычислениями, измеряющими скорость обмена данными между нейрочипом и мозгом.

***

Синтетические вычисления не являлись нечто новым: идея вычислять «нечто» по алгоритму была заимствована у майнеров, только вычислялась не криптовалюта, а целые судьбы.

Эйнштейнов больше не стало, а вот отщепенцев развелось предостаточно. Проваленные синтетические тесты срывали с социальной лестницы не хуже алкоголизма, игромании, наступает резкий стук, быстрый тактом, воспроизводятся некие «вычисления» непреклонным, умным нейрочипом. Всего три вычислительных такта и решают судьбу. Мир погружён в движение абсурда – в официанты при загубленных тестах не подашься, а всё потому, что каждый человек в любой момент должен был готов покинуть удобное стойло и моментально перепрофилироваться в физика или биолога. По ассоциативным связям в своей голове можно быстро отрыть любую информацию, но эти синтетические тесты расслоили общество на «сливки», «середнячков» и «отщепенцев»; «киборги» стояли отдельной кастой, существовали на всех уровнях, причём киборгов большинство.

Морщится день, заступает сон – ненавистное состояние для меня. Во сне воспроизводятся грозные пики – отставание на три десятые процента, вычислительные такты закрываются синяками печатей, удостоверяющих мою интеллектуальную негодностью к высшим вычислениям – это щелчки могилы под ласканье слёз валерьянкой. Из-за вычислительного абсурда мы с сестрой вылетели из Бауманки. Это было до странности приятное событие: мы много чего нахватались в маргинальной среде, связанного с факторной памятью ИИ, и после достойных вознаграждений осознали свою «продвинутость» и писали небольшие патчи для киборгов, чтоб переводить неиспользуемое питание на более прожорливые импланты и проч. Мы стали своими в этой среде, но остались неполноценными особями: провал в синтетических тестах записывались в медицинскую карту, как неизлечимая болезнь, и привязывался к индивидуальному QR. Нередко наблюдался необъяснимый феномен, когда нейрочипы одних и тех же моделей в разных головах давали большое расхождения в синтетических тестах.