Читать онлайн Верст. Позывной «Верст» бесплатно

– Серафима-то будет на поминках? – Голодной куме свое на уме. Не известно, откуда, но откуда-то вчера поплыли, или приплыли, – это уж кому, как нравится, – по Днепру бревна. Много бревен, да еще каких! – как на подбор – вот, троица трудников и расстаралась сверх меры. Ну, Алексию и Константину – хоть бы хны, а вот Митрию – ложись да помирай. А посему и вопрос не праздный, – у Серафимы, – известно, – рука легкая.

– Должна быть. – Да, только вот, не успел Алексий ответить.

– Обещалась. – «Ну, и голосина! Ему бы в церковном хоре петь». Алексей, он же Алексий, – так, как Анисим нарек, – невольно вздрогнул от ответа над головой, но уже понял, что вопрос назначался не ему, только ею же и покачал да пробурчал, как бы, безразлично. – Тебя бы только за смертью посылать.

– А чего за ней посылать? Когда надо, она сама приходит. К «Вещему Олегу» вчера пришла. – По обыкновению своему, не полез за словом в карман Константин, протискиваясь в кованую, узковатую для него, дверь. – Обещалась прийти завтра утречком.

– Смерть? – Оно и получилось бы шуткой, да вдруг по всем прошелся озноб великий, даже Ольгу, что на реку отправлялась, зацепил по пути.

– Почто, смерть? Серафима. – Константин поднатужился и отжал-таки все еще не приработанную створку железной двери.

– Тише ты. С корнями дверь выворотишь. Чего, спрашиваю, долго ходил? – Алексий все еще не отошел от оторопи: для своего центнера с гаком Константин всегда ступает неслышно, даже изящно, и оказывается возле тебя, когда его не ждут, что и вытворил сию минуту.

– Ну, так ведь, Серафиму ждал. Сам же велел, а она у Захарьиной заночевала. Сердечко у той сильно прихватило.

– Поди-ка, и к Олегу заглянул? Кузнеца позвал?

– Не нашел я его. Вы на станицу-то сегодня смотрели? ВСУшники туда чуть свет нагрянули, – как у себя дома, по хатам шастают, – курей и порося, которых спрятать не успели, всех половили. Теперь мужчин, кто сам скрыться не успел, отлавливают, – ну, и, как водится, кто бойкими оказались, попрятались по нычкам своим. Мыкола тоже успел в свою нычку забиться, а куда, никто не знает. Или не говорят. Да и мне отсвечиваться резона совсем не было, – сам едва не влип, как кур в ощип.

– Что так? – Все еще легкомысленно вопрошал Алексий, не отрываясь от работы, и не поднимая на Константина глаз.

– Так, с Крамарем старшим нос к носу столкнулись. Он зеньки-то уже залил, и пока соображал, что к чему, я успел пятки смазать. Он очухался-таки, – за мной погоню учинил, Ох! и лютовал, а что толку?

– Много их там? – Чувствуя, что «дело начинает пахнуть керосином», оторвался-таки от своего занятия Алексий.

– Кого? Крамарей?

– ВСУшников.

– Много, кажись. Пять танков, – точно, – видел, сколько-то бронемашин, два топливозаправщика. И эту, – как ее? – «Град» в саду углядел. Но ведь я не все высмотрел, и людей – не сосчитал, сколько, но немало: кавказцы в основном, но и украинцев хватает.

– Это что же? За людями на танках приехали? – Несколько едко подал из-за куста голос Дмитрий, он Митрий, как его именовал Анисим, или Митрий, как здали его Алексий и Константин.

– Не доложили мне, однако. – В тон ответил Константин. – Но видел, как двоих скрученных привели.

– Так уж, и разглядеть успел? – Усмехнулся Митрий. Он уже проковылял по узенькой тропе и, охая, присоединился к друзьям.

– Так и успел. Укропы умудрились где-то горилки раздобыть, – у Коня, – думаю, – и теперь шатаются по станице аки … – Он одним глазом заметил замершую на подходе Ольгу, и потому только усмехнулся, – Аки белье по Днепру. А чечены в строгости себя держат, – все трезвые, как стеклышко. Кучкуются маленькими группами, по-своему лопочут.

– И что им надобно в наших краях? Давненько не забредали сюда. – Митрий, наконец-то, на скамье пристроился, и постанывать перестал. – Никак, русские отступили?

– А кто их знает? Хотя вряд ли. – Константин зачерпнул ковшик студеной воды, глотнул без меры. – Ух, крепка зараза. Даже слезу выбило. О чем это я? А, о русских. Останавливали меня ребята из «Ахмата», когда уже обратно шел.

– По мосткам шел?

– Вот, дает! Меня уже и Митрий за лоха держать начал. – Никак, обиделся Константин? – Я, как понимаешь, и на большом мосту отсвечиваться не решился, – ползком пришлось. А когда на острова вырулил, вплавь пустился. Рясу чуть не утопил. Так вот мне показалось, крепко стоят, и никуда уходить не спешат.

– А эти? – Митрий уже оценил напраслину своих подковырок и теперь серьезно кивнул в сторону станицы.

– Так, и им негде развернуться. Скучились на базарной площади. Всегда было неясно, зачем здесь станицу в свое время организовали. Разве что, красиво здесь, и Днепр под боком, А так, поля – одни слезы. Огороды – тоже. А, все равно, давно уже мазанки на камень меняют. Получается, – правильно. Все мазанки смыло, когда «Каховку» прорвало.

– Ради пчел, – Мыкола сказывал, – и организовали. – Подал голос Алексий. – А о «Каховке» и в мыслях не было.

– Ради пчел – оно конечно. Богато жили. Знатная у них всегда медовуха была. А теперь, – после «Каховки», – почти все пасеки порушились. – Горестно подтвердил Константин. – Мыколу-то еще пошукать?

– А Крамарь? – Скептически усмехнулся Алексий. – Кстати, а чего ты спросил о нем во множественном числе?

– Так, четверо ведь их: мать, два сына и этот, старший. Ни отчим, ни отец. Он больше по тюрьмам да по ссылкам. А и сыновья не далеко ушли. Особливо – Кукушон.

– Как, как? – Алексий окончательно от работы оторвался.

– Кукушон. Родился он, когда отец очередной срок отматывал. Получив такой «подарочек», возомнил батя, что без него Анна сынка нагуляла, хотя та Богом клялась, что случилось такое, когда она навещала Григория на зоне. Но Потемкин, словно бык уперся: «Не получилось у нас тогда» и в отместку записал сынка на такое странное имя – дескать, подбросила ему кукушка. А парня все Санька да Санек, и выяснилось все, когда при поступлении в школу метрика понадобилась. Григорий к тому времени остепенился как бы, но зато Кукушон на него зуб заимел. Ладно. Вечером дорасскажу. Парит чего-то.

– Погодь – погодь, ты чего такой загадливый сегодня. Что еще за Потемкин?

– Так, Гришку так прозвали, отца, стало быть. Он, к тому же, еще и глаз на зоне потерял, за что ему срок, – третий, кажись, – на зоне порядком скостили. Готов крест-то? Пойдем, что ли? – Константин снова прикрыл дверь, и вернулся к скамейке.

– Куда? Через полчаса дождь начнется. – Авторитетно пояснил Алексий. – Сам Митрий предсказал. Рассказывай, пока время есть. Или что-то хотел?

– Бревна бы еще надо прибрать, пока дождь не начался.

– Так, начинается уже. Долго гулял. – Подставляя под первые капли руки, хихикнула Ольга и показала язык. – Рассказывай уж.

– Вовремя ты, однако, с реки вернулась. Все прополоскать успела? В дом пошли, что ли? – Торопливо прислонив к стене крест, решил Алексий. – Там доскажешь.

– А чего досказывать? К пятому классу Кукушон отбил у ребят охоту дразнить его, но обиду на отца затаил. Григорий тогда на лесопилку разнорабочим устроился, и деньгу неплохую зарабатывал, но семье мало перепадало, если забрать не успевали, – на горилку все уходило.

Константин занес в дом ведро, поставил на скамью, и снова к воде потянулся. – И вот пару лет назад, или больше, – нет, точно, пару. Отправили Гришку с напарниками штабель оправить. Дело нехитрое, – управились раньше времени, а потому на пару – тройку пузырей сообразили, Напарники в шинок, а Гришка в тенечке прилег. Не знаю, почему, – чутье, какое, что ли? – но его вдруг словно вверх подкинуло, и в это время штабель пошел. Гришку только по касательной стойкой зацепило, ничего не поломало. Даже царапин не много. Неделю в хате отлежался, и все. Все, да не все. Злые языки слух распустили, будто бы видели Санька как раз в то время возле пилорамы. Ну, и довели Гришку до белого каленья. Он парня в углу прижал – мол, признавайся, а то хуже будет. А Сенька в ответ: «Хватит меня за дурака держать. Сейчас хоть гроши, но семье кое-что перепадает, а с калеки, что с тебя возьмешь? Лишний рот кормить. Со своими дружками разберись, кому это ты дорожку перешел».

Заскрипел зубами Потемкин, а, как ни мерь, прав Кукушон. Больших друганов у Григория не было, – так, собутыльники, и дорогу он многим перешел, только, вот, многие ли подлянку готовы устроить? Я тогда на лесопилке работал, потому это своими глазами видел. Видел и другой случай. Где-то с месяц прошел. Санек снова на лесопилке засветился. Григорий не стал дожидаться, когда еще что-то на голову свалится, Кукушона за грудки и к штабелю прижал: «Чего опять придумал?». Представляю, что он подумал, когда в живот ствол уперся.

– Да, я тебе.

– Одно движение, и мне терять нечего: выстрелю. – Санек спокойно так сказал, – даже у меня спину захолодило. – Я чего пришел-то. Ухожу я от вас. Матери так и передай.

– Куда? – Оторопел, – вижу, – Гришка.

– В «Азов». Знаешь такой? И запомни. Мать хоть пальцем тронешь, приду, убью.

– Ты, щенок. – Гришка еще крепче грудки сжал.

– Ты не понял? – Санек напрягся, вижу. – Я все сказал. А теперь иди, куда шел.

В станице он еще пару раз показывался, – сказывали, но я его не видел.

– А второй?

– Игорь-то? А Бог его знает? Жив ли, нет ли, не могу сказать. Я и не спрашивал.

– А этот? Григорий?

– Снова сел. А теперь, говорят, выпустили. Тоже в «Азов» пристроился. Сейчас вот здесь появился. А дождь, гляди-ка, всерьез притимился.

– А и не помешает. Все пересохло. Митрий с Ольгой поливать не успевают.

1.

Дождь, и на самом деле, зарядил не на шутку, – день с вечером перемешал.

– Сходить, что ли, за Мыколой еще разок? – Выглянул на волю Константин.

– Сиди-ка на месте ровно. – Отозвался Алексий. – Не хватало еще за собой хвоста привести, или простудиться. – Ага! Нашел-таки две равноценные опасности. – Удивляюсь, что наш скит-москит уже искать не пошли.

– Нечего им тут делать. Поди-ка, станицу еще не всю прочесали? Горилка закончится, – тогда и окрестности начнут шурудить. – Константин заглянул через плечо Алексия. – А что? Хорошим крест получился. Его бы на маковку приспособить.

– Это второй. Как Анисим наказывал. – Алексий поднял крест с пола. – А к тому я уже и табличку прикрутил.

– Прикрутил – это хорошо. – Прогудел Константин. – Пойдем ставить?

– Дождь же. Перепачкаемся только. Когда-то дождь закончится, все же. Тогда и сходим.

2

.

Однако дождь поливал весь день с переменным успехом: то лениво – словно, от нечего делать, то смачно – как будто хотел залить, если не всю землю, то этот забытый богами угол. А к вечеру, к тому же, значительно посвежело. Облачность стала тощей, но дождь, все равно, уже «впрягся в свою работу», старался на совесть, – и в крыше обнаружились многие изъяны.

– Отмечайте протечки. – Указал Алексий. – Дождь перестанет, – перекрывать будем. Заодно и маковку поставим. Давно ведь готова.

Готова-то – готова, да что-то постоянно отводило, да и время, как назло, больно уж неспокойное. Вот и сегодня чтО эту нечисть сюда принесло? А вдруг ломанутся в эту сторону? Тут большого ума не надо: лупанут из миномета – и памяти от Анисимова скита не останется.

С такой мыслью Алексий плюнул на всю работу и лег на, доставшуюся ему «по наследству» от Анисима, лежанку. И только ведь приснул, как что-то грохнуло там, где станица. Громко грохнуло. Так громко, что уши заложило. И сразу же загрохотало так, что и не разберешь, где, – будто бы повсюду. Наверх Алексий поднялся, а там, у окна уже все скучились, и Ольга уши подушкой закрыла, и визжит что есть мочи при каждом взрыве.

– Что тут? – Услышав его вопрос, Алексию тоже место у окна уступили.

– Станица горит.

– Вижу, что горит, а из-за чего?

– Из-за чего? – Переспросил Константин. – Я так думаю, ВСУшники по своим же и лупанули сдуру.

– Хохлы с чеченцами схватились? Или русские?

– Может, и русские. Только откуда им в той стороне взяться?

– Во, еще две летят. – Показал рукой Митрий. – Точно, ВСУшники, – там русских еще не бывало. Хотя, может, и русские. У них теперь ракеты хоть, откуда, и хоть куда, летят. Одни подлянку уготовили, а эти упредили: ударили, как раз туда, где ты танки видел. Ага, теперь, кажись, по «Градам» попали. Ну, сейчас «заскворчит», совсем разнесут станицу.

– А к нам не прилетит? – По-пустому спросил Алексий, и сам тут же ответил. – Глупости говорю. Если они на, – как ты называл? – «Ахмат»? нацелились, то не прилетит.

И в ответ на его сомнения тут же «заскворчало». Громадное пламя взметнулось над станицей, и почти всем почудились дикие крики, хотя, может быть, только показались: никакие крики не способны уже перекрыть канонаду взрывов и автоматных очередей.

Ольга пугливо глянула в раскрашенное пожарищем окно, и вместе с одеялом и подушкой перебралась ближе к Константину, и вскоре притихла в его братских объятиях, – конечно, притихла – это слишком условное понятие, поскольку она, все же, вскрикивала, но уже и она не могла перекричать ни взрывы, ни автоматные очереди.

– Шла бы ты спать. Завтра хлопот много. Все одно, если сюда прилетит, толку от нас никакого не будет. – Алексий как можно ласковей перекричал не, так и далекую, канонаду.

– Страшно. Что мне так не везет-то? – Шепнула Ольга и еще теснее прижалась к Константину

– Только привыкать начала. – И надо вот? Все с ног на голову. – Ольгу от горьких предчувствий уже потряхивало, но не признаваться же в этом. Да, и неизвестно еще, в какую сторону повернется. А повернуться может в любую сторону, уж это-то она знала не понаслышке. Давно ли ее, «Звезду Интернета», пытались грубо затащить в подвал.

«Звезда Интернета», – это так ее Константин зовет, – Ольга была так испугана, что появление Гиганта с большим ружьем, – потом оказалось, что это был крупнокалиберный пулемет, добытый по случаю, – напугало ее почти до обморока.

В таком состоянии Константин и привел ее в Обитель, как именовал их дом Анисим, или скит-москит, как иначе и не называл Алексий. И следом и матери не стало, – Ольге уже донесли, что мать, узнав про тот ужас в подвале, и что единственная дочь пропала, подвинулась умом и от горя вскрыла себе вены. Волей-неволей, надо готовиться к нелегкой жизни, – и Ольга, как могла, готовилась. И вдруг снова все может рухнуть.

На той стороне снова что-то взорвалось, и Ольга звучно, непотребно для ее комплекции и возраста, вскрикнула.

– Живые, – понятно, – на твой визг быстро явятся. – Как бы вкрадчиво проговорил Алексий, поправляя рясу. – А мертвым придется помучиться.

– Там и мертвые есть? – Ольга только сейчас поняла, что, конечно же, есть мертвые. Много мертвецов, – и теперь как спать, скажите?

Два новых взрыва Ольга стоически выдержала, а потом снова началась истерика.

– А когда мы по делам уйдем? – Теперь и Алексий не отказался от мягкого подначивания. – Тогда-то что будешь делать?

– К Дмитрию уйду. – И вдруг встрепенулась. – А куда вы уйдете?

– Ну, мало ли, куда? В станицу, к примеру. Надо же разведать, что и как. – Начал, было, Алексий, слегка призадумался, и Константин моментально перехватил паузу. – К Митрию? Добудишься до него? Тут и пушки не помогут. – Хохотнул Константин. – Он и от моего храпа не просыпается. Пошли с нами. Будешь по дороге песни нам петь. – А что, хорошо я придумал? – И он легонько ущипнул Ольгу за бочок. Его вольность совпала с новой серией взрывов, – и Ольга только вскрикнула заполошно. – Ой, мамочка ридная.

– Так, пойдешь с нами?

– А зачем она вам нужна, если здесь от каждого хлопка обмирает? – Буркнул Митрий, неторопливо сползая со своего наблюдательного пункта, – только для этого и сгодился этот комелек, но обрубок более чем понравился Митрию, и он так решительно отстаивал это приобретение, что давно уже все перестали сопротивляться, хотя, что уж тут говорить? Затащить-то наверх его – затащили, а обратно – что за нужда?

– Я же говорю, будет песни нам петь. Все веселей шагать. – Не унимался Константин. – В тумане далеко слышно. Песен-то много знаешь? Нет? Ну, не горюй, – научим. С картинками – тоже.

– Это какие – с картинками? – Ольга от потрясений, никак, не могла в толк взять, что разыгрывают ее?

– Матюжные, стало быть. – Без хитринки в глазах продолжает Константин. – Знаешь матюжные-то? Нет? Плохо. Совсем не готова ты к жизни, что ни говори.

Ольга и сама понимала, что не готова. Отдала в безденежную аренду тетке двоюродной почти что квартиру. И, что бы ни говорили, отдала свой, вдруг ставшим ненадежным, угол. Отдала и поселилась вместе с бородатыми мужиками на безымянном острове, – да, мать, если бы узнала, вдругорядь на себя руки бы наложила. Ни удобств тебе, ни элементарного благоустройства, ни Интернета, наконец, – а ведь все это было, хотя и старое, проржавевшее, но было, и Интернет был, и выставляла она на всеобщее обозрение свое житие – бытие. Много смекалки пришлось приложить, превращая угол в коммуналке в сосредоточие блеска и шика. Но, все одно, – не готова она, и точка.

Нет, конечно, ее не утруждали работой, и самые вкусные куски еды всегда ей подкладывали, но это, все равно, было не то, и совсем не входило в понятие мечты о заморском принце, да она этому, так, и не научилась.

Ольга грустно глянула на бородатое лицо Константина, тускло освещенное «летучей мышью», но тот только бороду свою рыжую пощипывал.

– Не пойду я. Мне еще поминки готовить. – И, наконец, под взрыв хохота, Ольга догадалась, что, как почти с самого начала повелось, дразнят ее. – Да, ну вас. Спать пойду.

И уже – к Алексию – Я с вами не пойду. Я лучше еду начну готовить.

– Темно еще. А будет день, – будет и пища, – Повторил он любимую присказку Серафимы. «Придет ли она?», – Только подумала Ольга, но уже и страшно не так стало. И, надо надеяться, что Бог не оставит скит без своей защиты. Ольга с трепетной надеждой оглянулась на свою келенку. И почудилось ей, что Анисим тоже оберегает их, присматривая за своим детищем с высоты.

Анисима нет в живых уже сорок дней. Сюда он пришел, когда раскольники, – что стало, – говорят, – привычным явлением, – избили его до полусмерти и выгнали взашей из прихода.

Может показаться странным, но он ожидал этот день с благочестивым спокойствием. Площадку для скита он высмотрел года четыре назад. Хоть площадка-то – и так себе, – каменистая, да только дом и поместится, Зато, островки вокруг, небольшие, но под огороды сгодятся. Пока не начал строиться, не догадывался, что место не совсем удачное: остров оказался огромным плоским камнем, и вместо окантовки узенькая каемка наносного песка. Но лес уже был заготовлен, – а, если так решилось, то на все воля Божья, – и на пару с Митрием срубили клетушку размеров два с полтиной на три, кой-какую печку сложили, два лежака поставили. Так и прожили две зимы, – о летах-то что говорить? А на третью весну сгорела их клетушка. Причину искать не стали, – соорудили шалаш и начали готовить лес для более просторной избушки. К месту подвернулись и беглые Алексий с Константином, и вольные помощники из станицы нашлись, – так что к осени подвели под крышу, – правда, крышу сооружать пришлось второпях, – и она периодически протекала, но это – уже, как-никак, жилье.

Жаль, недолго пришлось Анисиму порадоваться, – вот, уже сорок ден, как его не стало, и обязанности Анисима негласно перешли к Алексию, А какой из него настоятель? Трудник – он и есть трудник, – он и молитв-то толком не знает, и в языке, коим молитвы писаны, ни бум-бум.

Да, и приход здесь так себе: не обзавелся паствой Анисим, – только четыре приблудных трудника и помогали ему сводить концы с концами. А казалось, все у него должно было получиться: и говорил – как по писанному, и люди к нему тянуться начали, и раскольники не дотянулись …. Ан нет же, не пришло, знать, время для его истин.

Что побудило Анисима соорудить на камне приход? – Он не захотел, не умел, не успел, – или какие-то иные НЕ помешали поведать это, – объяснить трудникам?

Наверное, знал, где ставить. Снаряды тебе летают, аки птицы, но еще ни один не упал, ни на стены, ни на вымощенный щебенкой и деревом двор. Впрочем, двора, как такового, и не было. Так получилось, широкая площадка внутри скита, и кельи – вокруг нее, но ярусом выше. И еще одна загадка: пока строили, поверхность камня окончательно раскрошилась в щебенку, – много щебенки, – Вытащить наружу? А какой смысл? Все равно, неровная поверхность получается. Решили проще, подняли воротом песку речного, и ровненько так засыпали, – любо-дорого смотреть. И, хотя ветер пошаливает порой, да так, что песок во рту начинает скрипеть, но это давно никому не мешает.

Вот и сейчас. Константин, он считать любит. Шестнадцать этих американских ракет насчитал, да еще стаю «градов» узрел, а, гляди-ка, ни одна храм не пометила. Конечно, не все над крышей скита летели, и откуда, неведомо, но разнесли … только станицу.

«Как Бог черепаху разнесли»,– оценил Митрий, и, горестно махнув рукой, ушел спать….

– Шла бы и ты, дева, на-боковую. Ничего такого больше не случится. – Алексий, однако, небо не преминул осмотреть. А неба-то и нет. Дождь, как притимился, так и поливает, – на покой не собирается.

– К утру уймется. – Заверил Константин, заметив, как Алексий смотрит на небо, и так же, как и Алексий, высунув руку по локоть под дождь.

– Точно? Значит, часика в четыре собираемся. А сейчас – спать. – Но вместо того, чтобы уйти, Константин почему-то оседлал чурбак Митрия. – Это куда и зачем? – Разом почувствовал неясную тревогу.

– Ладно, до завтрева доживем, там и будем думать. – Алексий отошел от окна. – Я спать пошел. Завтра дел много. И еще бы до станицы дойти.

– А это зачем, спрашиваю?

– Смурно чего-то. Не пришлось бы и нам схрон искать. – Алексий суеверно перекрестился, и вернулся к окну. – К нам им идти резону, как бы, нет, но засветился ты перед, – как его? – Крамарем что ли? Мало ли что, что не поймал, но эти ракеты хорошо, думаю, мозги прочищают.

– Стало быть, перед рассветом и пойдем. – Легок, однако, на подъем Константин.

– Вдвоем? – Алексий так, для проформы, глянул вслед все еще ковыляющему к своей келенке Митрию. Ага, только Митрия с собой и брать.

– Ольгу с собой возьмем.

– А ее-то зачем? – Алексей и запамятовал, что Ольгу только что подначивали. А Она услышала:

– Я же сказала. Мне еще поминки готовить. – И дошло, что понови изводят ее. – Тьфу, на вас. Пожелайте мне добрых снов. Я спать иду.

Алексий, если по-честноку, никак, не ожидал, что будет спать, как говорится, без задних ног, но провалился в беспамятстве, едва коснулся подушки, и очнулся минут за десять до того, когда потащит с него одеяло.

Полежал с минуту, – и понял, что спать улегся наверху, – и здесь пес неопознанной породы не подойдет, а значит, надо самому подниматься.

– А, вы, что, так и не ложились? – Все трое снова у окна застряли.

– Ложились, но. – Константин понови завел свою волынку с подковырками Ольги. – Но слишком уж разные там некоторые вскрикивали. Так вскрикивали да охали! Я уж думал, война началась. – Но Ольга стоически перенесла первую шпильку. Но Константин так запросто разве уступит:

– А потом пристала ко мне: «Давай, поднимай Алексия. В разведку хочу».

Но и эта шпилька пролетела мимо цели.

– Ладно, я, – Так она Митрия ни свет – ни заря подняла, – пошли да пошли. А куда он пойдет со своей-то спиной. Вилюй и тот идти с ней отказался.

– Я Митрия картошку копать звала. – Вот и шпилька, кажется, достигла цели.

– Ночью-то? – Теперь Константин крепко оседлал конька. – А, понял: вы за установками по разминированию собирались. Раз стрельнул, – и вся картошка выкопана. – Но эта снова мимо пролетела.

– Поспала хоть? – Перебил Константина Алексий. – Поспала? Ну, и лады. Посуду проверь, если не трудно. Гости будут.

Ольга согласно кивнула, и вместо того, чтобы ответить на шпильку, тихо прошептала.– А Вилюй всю ночь чего-то под дверью провыл, – по покойнику, словно. – Вот и сейчас снова завыл. Слышите?

– Пойдем – спросим. Перекусим только.

Ну, перекус-то и немудреный: пару кусков хлеба с солью и луком вприкуску.

– Эх! Молочка не помешало бы. – Только разбередил душу Константин. – А теперь долго не пробовать. Не успели спрятать коров своих хозяева, – всех порешили. – И, смачно ухнув, запил хлеб водой. – Перестало там громыхать. Уже где-то с час, как не слышно. Правда, Ольга и сейчас взвизгивала, но, думаю, это для приличия.

– А, вовсе, и не для приличия, а от страха.

– Серьезной девушке сам Бог велел для приличия взвизгивать, и в обморок то и дело падать.

– Скажешь тоже, – где для этого столько приличия набраться?

И, словно в насмешку над ее словами, перед узким окном прошлась длинная крупнокалиберная трассирующая очередь.

– Кто-то еще жив?

– Жив, конечно. – Пожал плечами Константин, и присел рядом с Алексием. – Шестнадцати ракет, думаю, на всех не хватило.

– А еще «Грады». – Напомнил Митрий.

– Думаешь, они там за каждым выжившим с ракетами гонялись? Кто мог, ушли, конечно. Некоторые удрали, – сам же слышал. – И, казалось бы, безразлично глянул на Алексия. – Пойдем?

– Если только для очистки совести. – Алексий и не скрывал, что предложил свою вылазку наобум Лазаря, но. – Да, и глубоко заходить не будем, – не наша это война.

– Так и не пойдем, тогда. – С придыханием проговорил Константин, стало быть, с надеждой.

– Может, и не пойдем. Прав Митрий, – не наша эта война. Опасно следы оставлять. Кстати, а откуда ты про коров знаешь?

– Ну, так ночью выхожу на бережок, а там Прошка Сахаров колготится, – дыру в углу проколупал, и убегли они от мобилизации: кто – куда, а Прошка, стало быть, на кордон. Он и пожаловался за коров.

– Так, мы идем, или нет? – Треп Константина может достать кого угодно.

– Идем, конечно. Нищему собраться, – только подпоясаться. Тебе, Ольга, какой подарок принести?

– Цветочек аленький. – Теперь и Ольга отыгралась на нем.

– Лады. Будет тебе цветочек. – Как-то слишком легкомысленно сказано, и Ольга игру дальше не поддержала.

– На стол что готовить?

– Серафима придет, – тогда и займетесь. Не велик, кабыть, праздник, – особых разносолов не требует. Пока можешь сны досматривать. Митрий, если что, на своем посту уже. Вилюй, где ты там?

А, что – долго собираться? Уже и тропинка достаточно прозрелась, и они, не сговариваясь, – только, молча посмотрели друг на друга, – и открыли тяжелую входную дверь, – презент от кузнеца Мыколы.

Чего не ожидали – того не ожидали, – начисто забыли, что камни и стены за лето изрядно обросли плющом и хмелем, – и тут же получили по маковке, и, если бы только по маковке …. Можно было подумать, что кто-то нарочно плеснул из ведра ….

Теперь появилось веское основание вернуться, но если решили, то решили ….

Они частенько вот так и решали.

Константин на днях вспоминал, когда же он здесь «заякорился». Вспоминал долго, но так получается, что не менее чем на пару лет тянет. Алексий? Этот уже здесь был к тому времени. Так вот за два года немало и земли переворочали, и леса, стало быть, и все – без ругани, с пониманием с полуслова.

Анисим на мозги не слишком капал, трудников тяжкой работой не утруждал, – так и прижились. На бесчисленных островах огороды сажали, силки на зайцев ставили, ну, и на большего зверя когда, – в общем, не голодали.

И кто же думал, что, когда Анисим преставился, словно осиротеют они, – еще долго не станет хватать им бесед длинными осенними да зимними вечерами. Да, и летом Константин не раз ловил себя за «беседами с Богом». Но сейчас, как бы, не о том речь.

Рясы, конечно же, промокли сразу и насквозь, но смысла, возвращаться и переодеваться, абсолютно никакого не было, – впереди столько еще не менее мокрого кустарника, да и тех же плюща и хмеля, что мама не горюй. Тропы как таковой здесь никогда не было, – так, от мостка к мостку, от мостка к мостку, – еле приметная стежка, и ее хватало, поскольку какой-либо надобности расширять ее, как бы, не было. Для ходок в станицу и погожее время годится.

– Вилюй, ты где, лоботряс?

Пес вылез из-под куста на зов Константина, виновато склонив голову, не менее виновато помахал низко опущенным хвостом, и полез обратно.

– Ты куда, лоботряс?

Но навстречу псу выполз, оставляя кровавый след, заяц.

– Ах ты, шельмец! Он же друга своего оплакивал. Это где же его так подцепили? – Константин наклонился над зайчишкой. – Не жилец, пожалуй.

– В станице. Где еще? Повадились капусту воровать, – вот и окучили его. Митрий, выгляни на часок. Тут мясца нам на поминки подкинули.

И, как ни странно, Вилюй, похоже, все понял, тяжело всхлипнул, и потрусил по тропинке в сторону станицы.

– Пошли и мы, что ли?

Пошли, конечно, хотя и понимали, что зря. Поднимался ветер, и с насыщенных водою крон полились нескончаемые потоки. И какую ветку ни тронь, – тут же срывается бодрящий тела душ, только бока успевай подставлять. «И чего это мы? Сейчас бы дома сидеть». Да и спорить не приходится, есть такие люди, для которых временное житье – норма жизни. Их Алексий никогда не понимал и не принимал, хотя и самому нередко приходилось жить в некоем хибарочном состоянии. Лет десять отмотал на флоте, еще пяток – на «северах», теперь вот «скитует». Семьей не обзавелся, но, как ни странно, везде старался устроиться капитально, – даже в бараках и времянках. А потому гулянки под дождем сердцем принимал, но старался избегать подобные «мокрые» дела.

– Вода-то поднялась, гляди-ка, – мостки вот-вот поднимет. – Не к месту прервал его мысли Константин. – Весной не унесло, с «Каховки» вода сошла, на месте заякорились, а сейчас может.

– Когда унесет, тогда и будем мыслить. Загривком чую, что нам скоро отсюда сматываться придется. – Алексий неосторожно зацепил длинную ветку, – ну, и получил с дерева полный окат. – Бр-р!

– Это из-за меня, что ли? – Хоть и не обиделся, как бы, Константин, но и скрывать глоток недовольства в голосе не стал.

– Причем здесь ты? – Алексий от возмущения даже остановился. – Сейчас, – сам же сказал, – хватают любого встречного – поперечного. Думаешь, до нас у них руки не дойдут? Да сейчас у них такое начнется, что нам хоть под свой камень залезай.

– Ага, а мы сами головы из норки высовываем.

– Но и это не главное. Носом чую, мор не сегодня – завтра здесь начнется. Погляди на склон, сколько трупов там валяется. Отвыкли вояки гребаные за собой трупы прибирать. Потому и проверить иду. Но ты можешь вернуться. Тут, все равно, и вдвоем не управиться, думаю, да одному и менее заметно. Не далеко и ушли. – Алексий, тем не менее, взошел на очередные мостки.

– Не о том я. Надо пару мостков по воде пустить.

– Пару, говоришь? Это можно. С большого моста скит не видно, даже если и искать начнут. А начнут, то мы всегда смыться успеем. Было бы, куда.

Предпоследний перед станицей мосток сильней других притоп, и пришлось приподнимать подолы ряс, но и он не помешал перейти на остатний остров. Теперь остается последний мосток перейти, да в гору подняться. С последним-то и пришлось повозиться. Его не унесло, но весь телепается, как живой, – того и гляди, в воду слетишь.

– На обратном пути его по воде и пустим, – все равно, недолго послужит. – И, прихлопнув на лбу комара, Константин добавил. – Если до нас достоит. Третий раз оба, на моей памяти, уносит. А убирать тот бы надо, – Кивнул головой на предпоследний мосток, – чтобы интереса у них вообще не возникало.

– И тот уберем, и этот, – нам бы только до станицы добраться. А там – как Бог даст. Пошли? – Теперь и на Алексия нашла шалая легкость.

– Подожди, – осмотреться надо. Я бы на их месте у этого мостика засаду поставил.

Но засады нигде не было. Зато, бросились в глаза два сгоревших танка.

– Вон, в хате, еще один, а в саду – БМП. Вчера целехонькие стояли. И ВСУшники – вокруг валяются. Один, второй, еще один …. – Повел Константин свой скорбный подсчет. – Да, крепко они по своим дали. Столько техники и людей порушили. – И не успел договорить, – поверх голов прошлась длинная очередь.

– Не по нам, случайно? – «Прижал, было, уши» Константин. – Нет, скорее всего, по Ольге.

– Ерунду-то не пори. – С укоризной показал кулак Алексий. – Получается, не все сгорело?

– Получается. – Константин и сам уже понял, что не то сказал. – Или у жмурика мышцы сработали. Дальше-то пойдем, али нет?

– Если бы я знал. Жутковато что-то среди жмуриков прогуливаться. Да, и самим, как-бы, к их числу не отчислиться.

«Жутковато», – Мысленно согласился Константин. Над станицей все еще чувствуется тошнотворный запах пожарища, и не только чувствуется, но то тут, то там вырываются сизые струйки дыма, хотя открытого огня уже нигде не видно. Но и этого достаточно, чтобы нутро человеческое взбунтовать.

1.

Тем не менее, так, – на «полусогнутых», от хаты к хате, от хаты к хате – почти всю станицу и прошли.

Вымерла станица. Ни вездесущих кур не видно, ни петухи не поют, – пора бы….

Напрасно «разведчики» напрягали уши, – та очередь, похоже, была последней. Даже Вилюя пришлось сдерживать. Даже ….

С этого края станицы трупы тоже попадались, но реже, – хотя край станицы – понятие чисто условное: там, где всегда были шинок и рынок – там и центр, а управа станичная – сбоку-припеку.

Это Алексию объяснять не надо, да Константин не слишком и пытался. Однако, одно пояснение Алексий, все же, выслушал.

– Вот здесь они технику, получается, и скучили. Ну, и, так получается, тут их и «окучили». Отсюда дорога к русским идет.

– Через мост? – Алексий в станице бывал, и не раз, но дальше рынка и магазина, если и хаживал, то с целевым назначением, хотя спрашивал он не о том мосте, что пролегает вровень с крышами домов. – Или здесь и другой есть? – Догадался-таки.

– Есть еще один, но и тот мост, и этот – обветшали уже. Тяжелую технику по ним давно не решаются пускать, а тут еще старая дорога идет. Трубы в воду закопали, землей-гравием засыпали, – любая техника проходит. По весне, конечно, приходится подсыпать промоины. А до большака, где только комбайны да легкогруженые машины пускают, приходится крюк большой делать, но перебираться на ту сторону редко нужда выпадает, – все: и поля, и техника вся – тут обретаются.

Не все понял Алексий: на ту, на эту, теперь и вовсе все перепутается.

– А местные где? Неужели все погибли?

– На небо-то давно смотрел? Рано еще. Время петухов только-только наступает, да и не выпустят сегодня скотину даже те, кто уберечь сумел. Эхма! И сюда тоже ударили. Ни одного домика целого.

– Это уж точно. «Половинчатых» и то не осталось. Дальше, думаю, не пойдем, по головам считать не будем, – много по кустам валяется.

– Ага, можно, если что, к Коню заглянуть, – его хата, на удивление, целехонькая стоит. Горилки-то у нас маловато припасено …. – Константин умоляюще поглядел на Алексия.

2.

– Нет его дома. И я сейчас тоже уйду. Сейчас, думаю, здесь такое светопреставление начнется, что не упаси Боже. Я и то уж вечером всех святых перечислила, – думала, до утра не доживем. – Дородная женщина внимательно посмотрела на визитеров. – Это ты что ли, Константин? Для тебя оставлено, но пока только две бутылки, – выгребли все подчистую ироды, а грошей пожалели. Если надо, Петро еще принесет, к вечеру, сказал, если все утихнет. А вы вдоль ручья спуститесь, кустиками к своей тропе и выйдете. Мокро, но вы, все равно, вымокли уже.

– Выходит, и заводик уцелел? – Догадался Константин.

– Уцелел. – Обрадовалась словоохотливая хозяйка. – По центру только и шарахнули, а хутора не зацепило. Петро ходил, смотрел, все там разнесли: и хаты, и танки ихние, все – до едного, чтоб у них повылазило. Это надо же до чего додумались: Петра – и в ВСУ. И смеются еще, говорят, это хорошо, что одной ноги нет, значит, в плен сдаваться не побежишь, и, чтобы выжить, стрелять хорошо будешь. Завтра за тобой приедут, если бутылью горилки не откупишься. – И пугливо зажала рот. – А вы идите, идите. Могилке Анисима поклонитесь от нас обоих. Если сможем, вечером придем.

Не успели до мостика дойти, как снова впереди что-то сильно рвануло – давненько, однако, не было, – и это дало нужное решение. – Днем еще раз сходим, – ружьишко какое присмотрим. Если, конечно, тут сабантуй не начнется.

А вот и мостик, о котором упоминала разговорчивая хозяйка, – только к воде спуститься.

– Вилюй?!

Но пес уже минут пять, кажется, метался вдоль балки и брехал без остановки.

– Вилюй.– Алексий еще и свистнул для надежности. – На кого это он?

Пес прям-таки вьюном крутился над глубокой балкой, и беспрестанно лаял.

– Домой, Вилюй. До-мой!

Бесполезно.

– Ты что там нашел? – Константин переместился к псу и посветил вниз грозящим угаснуть фонариком. – Погляди-ка. Человек, кажется.

Алексий тоже туда же пробрался, наклонился, и настороженно всмотрелся в черноту балки. – Точно, человек. И живой. – А, когда Константин, дав фонарику «отдохнуть», направил на темное пятно быстро угасающий луч, подтвердил. – Точно, живой.

Почти живой. Но живой.

– ВСУшник?

– А кто еще? В камуфляже. Других здесь не было. Все равно, как-никак – человек. – Алексий уже начал высматривать пути подхода.

– Ну да, человек. – Тихо заворчал Константин. – Сегодня его спасешь, а завтра он тебя из пулемета. – Но на всякий случай поправился. – А может, и нет.

3.

Битый час они добирались до почти трупа, – метров семь-восемь всего по склону, но ноги так и норовят проелозить по хляби, и прокатить по ней любопытствующих. Но солнце уже многообещающе выглядывает сквозь тучи, а станичники не превратили эту балку в свалку, – и то хорошо. Несколько стволиков сухостоя – не в счет, но именно из-за них дверь от туалета все еще держится «наплаву». Да и неистребимый тальник не прочь помочь в этом деле. Как без него? Но он же такое препятствие им организовал, что руки опускались.

– Ты – как? Еще из сил не выбился? – Спросил Константин, – а и спросил-то лишь для того, чтобы вздохнуть пяток секунд.

– Что-то, припекать стало, а так, силы еще есть. – И Алексий тоже воспользовался передышкой, чтобы спину поправить. Ну, и оглядеться вокруг.

Внизу журчит вода, – даже наверху слышно, и дверь угрожающе покачивается. И впечатление такое, что, чем ближе спускались к двери, тем непроходимее тальник становится, – и подлезть – не подлезешь, и одно неосторожное движение, – и дверь, и сами окажутся в воде.

– Подцепить бы дверцу каким-нибудь крюком, а потом вытащить. – У Алексия силы немерено, у Константина – и того больше, – только, как ни ступи, ноги по середину голенища проваливаются в никогда не высыхающие берега.

– Это пойдет? – Константин усмотрел в зарослях метровый железный пруток. – Подойдет? Подожди, – сейчас согну.

Крючок был несколько коротковат, но Алексий кое-как вытянулся, зацепился за «сердечко», и одним рывком вытянул дверь к себе.

– Не урони его, – а то, больно не охота в воду лезть. – И в корне прав ведь Константин оказался: стоило Алексию сграбастать парня в охапку, как дверь шумным веером скользнула вниз, – и снизу тут донесся громкий плеск.

– Погоди, сейчас к тебе спущусь.

– Там стой. Нас вытягивать будешь.

Входило ли это карабканье вверх в «битый час»? – может быть, и за края перелилось? Особливо на время-то не смотрели, да и часы давненько не подводили, – теперь, поди-ка и они подводят.

Если бы кто видел, как они поднимались, – смеху бы было, – однако, если бы не крюк, не поднялись бы, – крюк, получается, две службы сослужил.

Константин сначала, продираясь по вытоптанному ими же следу сквозь тут же соединяющиеся заросли тальника, и заодно пошире вытаптывая тропку Алексию, выбирался выше сам, основательно утверждал ноги, а потом вытягивал к себе Алексия с ношей, – и так до верха челночным ходом.

Выбрались-таки.

– Отдохнем? Или сразу пойдем? Глубоко, однако. – Высмотрел Константин, оставленный ими, след.

– По себе меряй, – теперь тебе его тащить, хотя бы, полдороги.

– Это не мера. Сам-то можешь идти?

– Значит, пойдем без передыха.

– Пошли, однако. С дороги моторы, кажись, прослушиваются. – Никак не хотелось ему встречаться с ВСУшниками, особливо, сегодня. Оба так и не овладели украинской речью сполна. В тот год, когда Константин к скиту пристал, его едва не зацапали из-за русской речи, – пришлось отпор давать. Тех двоих он сумел придавить, но кто-то увидел, и донес. С той поры и приходится скрываться.

У Алексия нисколько не легче вышло, хотя по-украински он и сносно может говорить, когда требуется. Вот только, когда он под раздачу попал, знание украинского языка потребовалось, только большинство говорили по-русски. Да вот внешность у него слишком уж русской оказалась. Предусмотрительной. С этой-то предусмотрительной внешностью он и ушел. А чего не уйти, если голову сложить – Ох как просто стало. Хотел, было, сдаться, – неделю по лесам кружил, – а кому? Чуть снова не попался, когда хотел «сепарам» сдаться.

Кое-как ушел. А тут, на счастье, встретился Анисим, которому, – кровь из носу, – помощник нужен. Так и «заякорились». А чего не «заякориться», если харчи и крыша над головой есть, а военкоматы здесь не появляются.

1.

А парень легким оказался, да, и Константин ростом и силой не обижен, – так с думами до Обители и дошли.

– Эй, хозяева, гостей ждете? – Видимо, ждали, да и Митрия нос от второго моста хорошо просматривался. – Ольга, принимай подарок. Цветочка аленького, извини, не нашли, но и этот в хозяйстве сгодится.

– Мокрый-то какой. – По-женски всплеснула руками Ольга. – Живой ли?

– Нет, мертвяка на себе принес. – Хоть и легок парень, а Константин запыхался-таки. Потому и грубым ответ получился.

– Зачем? – Отшатнулась Ольга, но Константин умудрился еще ее и за бочок, по своему обычаю, ущипнуть.

– Тебе показать. Давно, поди-ка, мертвяков не видывала? – Но он сделал неосторожное движение, – и парень застонал.

– Живой. – Облегченно выдохнула Ольга. – Молодой-то какой.

– Подойдет? А не то, смотри, отдышусь, и замену подыщу. – Почему-то взыграла кровь Константина. – Сухую одежду какую-нибудь ему подобрать бы, – как бы не заболел. А то получится, зря старался.

– Поищу сейчас. – Ольга метнулась в кладовую, но до сухой одежды, похоже, дело не скоро дойдет. Пока Константин неуклюже «проскальзывал» в дверь, парня начало полоскать изо всех дыр, да так, что Константина удивление взяло. – И откуда в таком теле столько желчи набралось?

– Оттуда. Меня вон тоже шатает из стороны в сторону. Сходил бы ты, Константин, за свежей водой. – Почти простонал Алексий, когда рвота у парня передых взяла. – А то я и сам схожу, передохну только чуток.

– Сиди, ходильщик. Сейчас парня на лежанку уложу, и схожу. Ольга, нашла что-нибудь?

– Камуфляжей нет, – церковное только.

– Пока сойдет и такое. А ты заполощи его камуфляж пока, – солнце уже показалось, – так что одежда быстро высохнет.

– Я и постирать могу, если взрываться не будет больше. Сейчас?

– Постирай. – Коротко кивнул головой Алексий. – Только это.– Он вспомнил, как, когда Константин привел ее в скит, она в первый же день предложила постирать им белье. О, какими были ее глаза, когда она увидела, вытащенную из «загашника» гору белья. И ведь со слезами, но всю ее перестирала. Да, и потом, нет-нет, да и займется стиркой. – Готовить-то начала? Ах, да, Серафиму ждем.

– Тогда, пойду, постираю.

– Погоди, надо карманы проверить.

Вот тебе, и проверил. Ничего такого не нашел. Ничего, кроме того, что это, оказывается, – его племянник. Племянник – это хорошо. БЫ. Не похож он на племянника. И фотография на племянника, как помнится, не совсем похожа. Да, и в плену сейчас племянник, как бы, любимый.

Сестра на днях наведывалась, – она и принесла эту новость.

«Может, простое совпадение? Да, нет, все – одно к одному. А фото? Если и переклеили, то профессионально».

– Чего там? – Константин, наконец, закончил обыскивать карманы.

– А у тебя?

– Кроме военного билета и ножа, ничего.

– Когда очнется, ….

– Не скоро, – боюсь, – очнется, Сильно долбануло его, думаю. Укрыть бы его потеплее, – кажется, потряхивать начало.

– Может, и надо, – до костей, поди-ка, промерз. А вот можно ли? – не знаю. Придет Серафима, она и решит. Как бы хуже не сделать. – Честно говоря, Алексий уже не испытывал к спасенному никакого доверия, хоть человеческая жалость все еще перебарывала.

– Ему же холодно. – Ну, вот и бабьи нежности подоспели.

– Конечно, холодно. Всю ночь, наверно, над водой грелся. Там, в кладовке у меня теплушка есть. – Алексий кивнул головой на грубо сколоченный шкаф. – А я пока за свежачком схожу.

– Сиди уж. Я же сказал, что схожу. – Оттеснил его от ведер Константин. – На тебя самого тошно смотреть. Мутит?

– Есть немного. Надышался лишнего, никак?

– Посиди-ка, лучше, на лавке перед воротами, благо, и солнце еще не жжет, но землю греет. За работу не хватайся почем зря. Нам пока и одного вот так, – и выразительный жест у горла, – хватит.

– Могилку бы надо подправить ….

– А то, без тебя не сделаем? Сиди, – Ольга за тобой и за парнем проследит.

– Что за мной следить? За парнем уход нужен.

2.

Не успели, однако, ни Алексий могилку подправить, ни Константин за свежачком сходить. Да, и как тут успеть, если парень-то пластом и скатился с Анисимова летнего лежака, теперь к Алексию перешедшего, а полоскать уже нечем, – все за воротами оставил. Какая-то неведомая сила принялась так изводить его тело, что диву даваться – и то страшно, и неприлично, – даже, Алексий начал, было, уже подходящие молитвы вспоминать. А парень, похоже, свои молитвы то шепчет, то кричит. Страхота лютая, в общем.

– Чего это он? – Хоть разумом Константин не обижен, как бы, но тут не разум нужен. – Молится, никак?

– Разве так молятся? – Ха, молодо-зелено, – а как еще молятся, когда душа на небо просится? Так и молятся, но, все равно, еще раз прислушался Константин.

– Какого-то полковника поминает, а еще малыша. – Константин растерянно оглядел братию. – Огонь на себя вызывает, кажется, точно, огонь на себя. Получается, это русские все-таки влупили им под то самое, не могу.

3.

Он не понимал своего состояния. Не ранен, ни голова, ни руки-ноги не болят, а, все одно, предательская слабость превращает его в нечто, напоминающее растение. А это – самое последнее дело – ощущать ее, и не понимать, что с тобой происходит?

Кто-то сказал: «Я мыслю – значит, я существую». Ну, правильно. Я СУЩЕСТВУЮ. Вопрос: где, и кто я? И где моя память? Она всегда выкидывает коленца. «Оказывается, вот что я помню, значит, не все потеряно?».

Последнее – спорно. С памятью и раньше часто бывали проблемы. Бывали, но когда? Да и бывали ли? – Памяти-то никакой нет.

Бывали проблемы, но бывали и просветления. Когда?

Он напряг ее, свою память, – и боль грозовыми раскатами поднялась откуда-то снизу и заполнила всю голову.

«Когда не болит голова». Это понятно. Сейчас она болит – это факт. Сильно болит, хотя терпеть еще можно.

«А зачем? Ты же умер».

«А это еще что такое? Почему этот противный голос доносится, как бы, изнутри? Я умер?

«Непременно умер», – и под нос подсунули непонятное пугающее видение.

«Так вот оно что? Этого еще не хватало? Но сам же себе и возразил: «А ты чего ожидал? Тебя же предупреждали. Или и это забыл?».

Если предупреждали, то такое забыть не возможно.

Его извлекают из земли, – могилы, стало быть, – подсказывает услужливая память, – …, ну, допустим, – из могилы два монаха. «А почему, только из могилы? Из гроба, наверное? Зачем?».

– «Обмыть, и завернуть в саван. Так делалось всегда».

Тогда, понятно. Монахи – это яснее ясного. Это смерть. Но я же мыслю?

– «Мысли, – кто же тебе мешает. Мысли, сколько угодно, только не мешай им выполнять их скорбную работу».

– Подождите. Меня же закопают.

– «Конечно, закопают. Наверху не оставят».

– Но я же живой.

– «А это – спорно. Вот придет судья, – он и решит.

– Понтий Пилат? – Почему-то, на ум приходит только это имя.

– «Ну, конечно, как только, так сразу, и Понтий Пилат. Думаешь, иных нет?».

Мысли немного путаются, и из памяти вырисовываются все те же монахи.

– Зачем они меня сюда принесли?

– «Излишне сердобольные, – вот и принесли».

– И часто они так?

– «Тебя-то это не должно волновать. Принесли – и принесли. Не твоего ума это дело».

– А если моего? – Но ответа не последовало, а без ответа – какой разговор?

Но, все равно, от проблем с памятью никуда не деться. И все же, почему он помнит только то, что его, настолько же бессильного, куда-то тащили. Нет, несли, – конечно же, несли – на спине два … монаха. Даже один, а второй шел следом. Память этим, разумеется, не заканчивалась, и не с этого начиналась. Или это и не память, вовсе. И монахи – это не моего ума дело….

Наверное, монахи – не из памяти? Он уверен, что там были монахи, он уверен, что его кто-то нес на спине по шатким мосткам, и не по одним, а по веренице мостков, – это как пить дать. Ага! Память расширяется! Ура!

Наверное, он потратил много сил на свою память, поскольку ломота в теле не появилась, зато по все конечностям разлилась еще большая слабость. Надо расслабиться, отдохнуть, и …. А это находка, – «Спросить у девчонки, – уж ей-то нет повода меня обманывать».

И он, словно нечто физическое, воспринял свою первую радость, и тому что, он жив, если родилась такая находка, и тому, что есть девчонка. Он еще не знает, как легко можно убить радость. Стоит только понять, что давно не слышал ее голоса. Где она? Ушла вместе с памятью? И зачем она здесь была? Чтобы обмыть?

Последняя мысль была плохой мыслью. Отвратительной, просто, но это – куда ни кинь, – данность. Наличие большого количества монахов – намек о панихиде, или отпевании, что равнозначно. И это не может быть памятью, его памятью.

«Но я же жив», – он хотел, было закричать, но с языка сорвался только слабый стон. Он хотел помахать рукой, но ощутил полное бессилие тела.

«Неужели они не понимают?», – он рванулся из последних сил, и рухнул … на песок.

«На морском песочке я Марусю встретил, В розовых чулочках, талия в корсете …».

Песок был прохладным, и это принесло, пусть, и малое, но успокоение.

4.

– А чего это у вас человек на земле валяется? – Голос-то у Серафимы, хоть, и не громкий, но братия столько уже нагляделась, что и легкого шепота Кондратий обнимет.

– Курс молодого бойца Ольга с ним проходит. – Ну, вот еще один нашел время, когда шутить.

– А ну-ка, упал-отжался. Это я тебе, Дмитрий говорю.

– Никак, не может он. Упадет – рассыплется. Здорово, Серафима, как Бога тебя ждем. – Подчеркнуто пристрастно поклонился Алексий.

– Так, рановато меня к Богам причислять. Что случилось?

– Что случилось, что случилось? Митрий, как обычно, бревно проглотил. А теперь вот еще и парень .

– Я – про Дмитрия спрашиваю. Вижу, что не девка. Кто он? Откуда? – Серафима, – видел Алексий, – не сводит с парня глаз.

– Кто, – не знаем. Документ на Константинова племянника выписан, но это – не он.

– А чего не спросили?

– Некогда еще. Только-только принесли. Бредит, да с души рвет.

– Откуда принесли? Да, мне, – что? – клещами из вас ответы рвать?

– А мы разве не сказали? Из станицы принесли. Не удержались мы с Константином, на разведку сходили, там его и нашли, в балке.

– Ну? И что разведали? Бой тут был, кажется?

А пауза-то слишком долгой оказалась. И, пока Алексий справлялся с мыслями, к разговору подключился Константин. – Нет больше станицы. И твоего дома тоже нет. Совсем раскатали.

– Сам видел?

– А то, как же? Третий с краю. И снова танк в него въехал. Там и стоит.

– Парень-то что?

– Мы уже в обрат пошли, а Вилюй, словно с цепи сорвался.

– Не знает цепь ваш Вилюй, ну, да ладно, дальше давай.

– Мы его звать, а он перед балкой мечется и гавкает беспрестанно. Глядим, – а там, внизу, людина лежит. И шевелится. Ну, зачекерили мы его, и наверх еле подняли, хотя, – сама видишь, – бараний вес у него. А здесь уже все, что можно, из него выплеснулось.

– Племянник твой?

– Нет, как будто. Я, правда, его уже семь лет не видывал, могу и ошибиться. Хотя, как ошибиться, если у племянника шрам от ножа на левом плече? Гноится, если каверза какая, но в СВУ, все равно, взяли.

– Живой?

– Кто? Племянник? Ранили, а он в плен сдался.

– Знаю это.

– От кого? От Гали? – Но ответа Константин не дождался. – А этот, из каких: из этих, или из тех?

– А шут его знает. Бредит по-русски, по лицу не разберешь, русский он, или украинец. Не кавказец – однозначно.

– Так поднимите его, и укройте теплее.

– Вылечишь? – Все-таки не ожидал Алексий от себя «бабьей нежности», но сорвалась она с губ его.

– Ох! Какой шустрый! Я еще не знаю, что лечить, а он уже в пляс норовит парня пустить. Контузия, похоже, у него, а какая, – время покажет. К поминкам-то все готово?

– Митрий, зайца-то освежевал? Ну, и добро. Сейчас картохи свежей нароем …. Рыбу уже почистили, вчерашнюю, конечно, но испортиться не успела еще.

– А прошлогодней картошки не осталось? Мясо затушить лучше бы с прошлогодней картошкой.

– И эту найдем, – не всю еще съели. Свежей-то, думаю, тоже надо. Лук-подсад созрел, огурцы, помидоры, чего еще надо? А, горилки тоже имеется достаточно.

***

Он остро чувствовал, как его несколько грубовато поднимают, и водворяют обратно, но пока мог только мыслить.

«Теперь-то должны догадаться, что я – живой?».

Догадались, или нет, непонятно, но его укрыли чем-то тяжелым и теплым, так что сразу в жар бросило.

Разговор от него сдвинулся далеко в сторону, и, – он и раньше-то понимал через слово, – а теперь и подавно. И, все же, пришла надежда, что в этой женщине – его судьба, его спасение.

5.

Серафима придирчиво осмотрела припасы, и осталась довольна.

– Что же? Теперь посмотрим вашего гостя.

Ольга уже с ногами взгромоздилась на летнее лежбище Алексия, и заботливо промокала крупные градины пота на лбу парня, но испарина тут же покрывала его бледное лицо.

– Не просыпался еще? И не рвет больше?

– Нет, только стонет иногда. – Ольга попробовала соскользнуть с лежанки, но Серафима решительно придержала ее на месте. – Помощь твоя может понадобиться. Если надумала в медсестры податься, привыкай, – то ли еще будет?

«То ли еще будет? Неужели еще хуже бывает? Лежит человек пластом, пот с него градом льется …, – Что же еще хуже может быть? Ну, если только, что рвота? Или есть еще более страшное? Ой, а я еще застирать обещала …».

Ольга виновато глянула на Серафиму: «А я не ей обещала». – Он будет жить?

– Будет, если захочет.

– Как это, если захочет?

– Бывает и такое.

Но Алексий поморщился в своем углу. – Не пугала бы ты девчонку. На ней и так лица нет.

– Ну, это ты зря. – Сразу же, едва только просунулся в дверь, начал обретать свою игривость Константин. – Нет лица, – нарисуем. Это мы умеем. Правда, подруга?

– Сам ты – подруга. – Моментом огрызнулась Ольга. – Если его нет, то и не нарисуешь.

– А угли на что? И гуталин? Самое милое дело.

Но Ольгой уже старая мысль одолевала. – А как узнаешь, хочет он, или не хочет?

Ох! И развернулся бы сейчас Константин, да Серафима так сверкнула очами, что охальник тут же ретировался, заткнулся, по его личному мнению.

– Придет время, – узнаем. А пока ему сон – лучшее лекарство.

– Ой-Ой–ой! – Ненадолго, однако же, хватило его благочестия. – По стакану горилки на каждый глаз, – вот и все хочет-не хочет.

– Ох! И распустились вы тут, – смотрю, – без Анисима. – Однако прежней строгости в ее словах уже не было, и у Константина отлегло от сердца.

– И не от нас это зависит. – Переключилась Серафима на Ольгу. – Вот скажи, где его нашли? И почему он там очутился?

Ну, даже до таких вопросов Ольга еще не дошла, – не сподобилась она на это. Да, и это-то слово она от Анисима впервые услышала. Да, и вопросы Серафимы ее только сейчас заинтересовали, а так, – ну, нашли и нашли.

– Константин, а все-таки как его нашли?

– Как-как? Просто. Конева жинка нас вдоль балки отправила, поскольку в станице движуха вот-вот начнется. Мы Лоботряса – домой звать, а он, как заведенный, гавкает куда-то в балку, и круги наматывает …. Глядим, а над балкой чоловик на двери от туалета лежит. Ну, вытащили мы его. – Вдругорядь по одному и тому же месту Константин не стал ходить. Добавил только, что ни одного слова от него не услышали.

– И что? Ни одного слова не сказал?

– Не. Только пару раз про Ольгу спросил?

– Что-о-о? – Ого, даже Серафиму из себя вывел!

– Ничего, конечно. Да, он всю дорогу проспал. Солдат спит – служба идет.

– Поняла. Сегодня у Константина – «сухой» день.

– Для ухи еще и рыбки наловить надо.

– И рыбка ловлена. Не так ли?

– В уху мелкая рыбешка понадобится, а ее-то и нет.

«Вот, так-то вам. Стало быть, «сухой» день отменяется. Даже чисто символический».

– А что с парнем делать будем? – Все же, «вильнул в сторону» Константин.

Серафима вздернула плечами. – Лечить, если болен. Руки, ноги, – понимаю, – целы, а за остальное так, сразу, и не скажешь. Да, у меня, даже, простейшего градусника с собой нет. Температуру вот рукой приходится мерить.

– А что, температура?

– В пределах нормы, но мне не нравится, что его лихорадит временами, и холодный пот гонит. Но придется ждать, когда очнется.

– И долго ждать? Может, он, вообще, не очнется? Может, он в кому впал? Бывает же такое?

– Бывает. Я и говорю, не торопите меня. Давайте к поминкам готовиться.

– Рано, ведь, еще. Успеем. Если в станице движуха не начнется. А начнется, то и не до поминок будет.

1

Как бы то ни было, жизнь в ските мал-помалу закрутилась: кто – за картошкой в яму полез, кто – свежую копать, кто – за огурцами-помидорами….

– Надеюсь, без меня на кухне справитесь? – мне еще его вещи застирать надо. – Ольга, конечно, ни за какие коврижки не призналась бы, что не готова еще она медсестрой становиться, а там – то ли еще будет. Оно и здесь несладко,– смотреть, как мучается человек, и знать, что не в силах ему помочь.

– Не девичье это дело – мужские вещи застирывать. Пойдем, я застираю, коли они и меня с кухни выгнали.

– Да, я уже привыкла. – Ольга вдруг почувствовала, что почему-то краснеет. Впрочем, как бы, и было, отчего: мать всю свою сознательную жизнь проработала прачкой. У нее была своя клиентура, и свой график, и на каждый день недели велся персональный учет. Иногда перепадало и Ольге: по-разному перепадало. Оттого, наверное, и запылали щеки?

– А зачем? Заставляют? – Серафима укоризненно посмотрела на Алексия.

И Ольга заторопилась с объяснениями. – Нет, что вы? Я сама – И снова почему-то, но теперь испугалась.

– Ладно. Разберемся. Где тут у вас тазы и валек?

Нашлось и то, и другое, и они вдвоем неспешно отправились на речку. Уже сполна распалилось солнце, и ветер поменял направление. Красота. Они и позабыли, что под боком … идет война.

2.

А она шла.

И едва Серафима прикрыла за собой дверь, Алексий показал Митрию выразительно на небо. На всякий случай. Мало ли что?

И кто бы мог подумать, что случай уже в дверь стучится? Никто. Алексий, как бы, тоже?

– Чем оно так вымазано? – Сморщилась Ольга от неприятного запаха от камуфляжа. – Отстираем ли?

– Надо постараться. В Обители, наверное, кроме церковного ничего не найти. А он – парень молодой.

Напрасно Ольга сомневалась, – глаза страшатся, но руки делают. Белье было застирано и заполоскано, но уходить из-под неторопливого солнца обеим не хотелось. Да, и куда торопиться. Сейчас бы на лежаке растянуться, так нет же, под рукой только валуны замшелые. Выискивая подходящий камень, Ольга вдруг увидела, что за ними пристально наблюдает парень в военной форме с голубой повязкой на рукаве. От испуга и повязку разглядела.

Стала Серафиме знаки подавить, – и парень исчез, растворился в кустах. Страшно стало, но пока до Серафимы по камушкам добиралась, страх прошел, – «привиделось, поди-ка», – и о видении Ольга тут же запамятовала.

– Ну, что? Искупаемся, или обратно пойдем?

– Можно и искупаться. – Ольга только после этого невинного вопроса вспомнила о таком простом человеческом счастье – искупаться. Она махом скинула на траву свое надоевшее платье, – и вдруг увидела, как выходят к мостку трое небритых мужчин.

Услышал ли Дмитрий ее заполошный вскрик, но уже через мгновенье со скита прозвучал выстрел, – и тело одного шумно упало в воду, а двух других – словно и не бывало.

Тут уже не до купанья. Они даже валек на берегу забыли, – подхватили тазы, – и бегом в скит.

3.

– Ты почему остальных не снял?

– А ты думаешь, что это так просто? В человека ведь стреляешь, – в тварь божию. Я в него и не попал бы, да странная штука у него на плече была, а так пуганул бы для острастки. – Дмитрий всем сердцем понимал правоту Алексия, но растерялся бывший охотник, – и теперь жди незваных гостей, но что не сделано – то не сделано.

– Что делать будем? – Метал молнии Алексий.

Да и как было не метать, если сейчас такое начаться может, что «мама не горюй». Уонечно, в станице никого нет, но, надо думать, скоро нагрянут.

– А что делать? Еще Анисим говаривал: «Когда не знаешь, что делать, нет ничего лучше, чем ничего не делать». – Константин, конечно, сомневался в своих словах, но что случилось – то случилось. Пока еще никаких катастроф не намечается, кроме ….

А это – уже катастрофа: с кухни-то подгоревшим мясцом потянуло.

– Ну, вот! Жаркое готово, осталось гостей званых дождаться, если будут. Часика через полтора и трапезничать начнем. А я по воду пока смотаюсь.

– Вентери посмотри мимоходом, – может, попалось что. – Кинул Митрий вдогонку. – Большой жор у судака в прицел видел.

– А, вот ты почему врага упустил? – Хохотнул Константин, но повода для шуток, как бы, и не было, – и он вышел на волю.

– Без нас-то справляетесь? – Серафима подошла к заметавшемуся в забытье парню. – От солнца его прикрыть бы надо.

– Надо. – Согласился Алексий. – Ольга, ты же знаешь, как полог опустить.

– Анисим опускал, но меня не учил. – Призадумалась Ольга.

– А надо бы. Сильно мешает солнце парню. – Серафима видела, что парень уже на грани нового позыва к рвоте. – Ольга, принеси-ка какую-нибудь длинную палку.

Полог только этого, кажется, и дожидался: одного прикосновения палки оказалось достаточно, чтобы грубая ткань сорвалась с крючков, и с шумом скатилась вниз. Короток оказался полог, и все окно, как бы ни маловато оно было, но что есть – то есть.

4.

«Полегчало, как будто. Но это, всего скорее, ненадолго. Мне уже говорили, что эти изверги умеют вытягивать жилы даже из камня. Но тогда чего они тянут? Или есть еще более изуверский способ? Пить …. Почему мне не дают пить?».

– Пить ….

– Серафима, ему можно пить?

– Ему надо пить. Ему обязательно надо много пить, чтобы избавить организм от яда.

– От яда?

– Ну, зачем же так пугаться, девочка? От яда. Все, что скопилось в его организме – яд. Самый настоящий. Самый вредный. И только, когда вода вымоет весь яд из его тела, можно будет приступать к лечению.

«Так не бывает». Ольга влила в парня полный двухлитровый чайник свежей воды …. Чуть рука не отсохла.

– Пить ….

Ему под голову успели сунуть тазик для варки варенья, и его содержимое чуть, было, не перелилось за края.

– Пить ….

И еще один чайник отправился в тазик….

– Как дела, Серафима? – «Что за люди пошли? Только ведь на скамейке притулилась».

– Фу, ну, и перепугал ты меня, Алексий. Разве так можно? Что тебе? – Серафима троекратно перекрестилась.

– Как дела, спрашиваю? Вылечить сможешь?

– Вылечить? Пока не знаю. Есть у меня некоторые наметки, но придется после поминок Константина в аптеку отправлять, а я пока здесь травок пособираю.

– Что? Так серьезно?

– А когда контузии несерьезными бывают? В голову его не заглядывала, врать не буду. Пить просит, – и на том спасибо.

– Где же спасибо, когда все тут же и выплескивается?

– Жар спал, а мозги по своим полкам лежат, или нет? – на это серьезные обследования нужны, а где я их возьму? Шарлатанка я.

– Так уж и шарлатанка?! Люди зря знахаркой не назовут. – Алексий довольно улыбался, но Серафима не поддержала его тон:

– Одного поля ягоды.

Алексий не стал спорить. – Константина, может, сейчас отправить?

– Зачем так торопиться? Ему пары часов не хватит к аптекарке сбегать, и мне еще понять надо. И травки, и таблетки разные бывают: и вылечить, и убить могут.

– Ну, это-то я на весь остаток жизни запомнил. Ладно. Пойду я, если понадоблюсь, – зови. – И он направился на кухню.

А у Ольги новая загадка: она теперь знает, как полог опустить, а как солнце притормозить, не ведает, да это никогда и не требовалось, – редко, когда предзакатное солнце заставало Анисима на лежанке, – разве что косточки погреть? А парня застало, – вон, как вспотел, бедненький.

Или? Солнце скоро само прекратит за парнем подсматривать, – проще пока самой его загородить.

Она так и сделала, а заодно и к парню присмотреться, не привлекая досужие взгляды, можно….

– Ну, как, годится в женихи?

Ольга увлеклась, и не заметила, как Константин мимо прошел, и, конечно же, не преминул снова ущипнуть ее теперь уже за икру. – «Вот и не привлекай взгляды …».

– А то, как же? В сваты ко мне пойдешь? – Ольга языкастой становится-таки, но вдруг смутилась, и на щеках яркий румянец выступил.

– А почему бы не пойти? Это мы за милую душу. – И попытался ущипнуть ее уже за бочок, но Ольга, давно познавшая его повадки, ловко увернулась от нового щипка. – Пожалуй, не позову, – вредный больно.

– Ну, вот опять облом вышел, – а я-то надеялся на свадебке погулять.

И опять ведь щеки ее пунцовыми стали, – и она, чтобы освободиться от мимолетного стыда, растерянно проговорила. – Ты бы свежей воды принес что ли? Чем меня-то доводить? – Она быстро нагнулась, и вытащила из-под лежака ведро, а Константин даже не подковырнул ее мимоходом.

5.

– Что-то долго Константина нет? – Серафима, уже готовая к походу за травами, поднялась со скамьи. – Ладно, по пути потороплю его. – Она подняла с песка знакомую всем им кошелку. – А я через часок – другой вернусь. Все-таки где Константин заблудился? Вода где?

И ей в ответ тут же из-за полуоткрытой двери отозвался бас Константина:

– Так, я принес уже. Как обычно, на скамейке стоят. А я схожу вентери проверить.

– Никого не встретил?

– Если бы кто-то появился, Митрий первый бы увидел. А ты далеко собралась?

– В лес на ближние поляны. Нужные травки там еще в прошлом году приметила. А тебе придется в аптеку сбегать.

– Сбегаю. Алексий говорил уже.

Константин, картинно поклонился, взял корзину для рыбы, и снова исчез за дверью. А Ольга опять встала на чурбачок с двумя рушниками в руках. Только снова не успела к парню присмотреться, – то солнце пот и с самой выгоняет, то ….

– Эти, что ли, за вами подсматривали? – Наличие голоса, в принципе, предполагает наличие тела, тем более, если это бас Константина. А тут в распахнутую настежь дверь влетает …. – Лежать! Лежать, – Я сказал ….

И следом сначала просунулось нечто, похожее на человека, а потом уж. – Совсем измучился с ними, пока сюда дотащил. – И бросил на песок извивающееся подобие человека.

– Это кто у тебя? – Первым отреагировал Митрий, выглянув из люка на неподобающий шум.

– Недобитыши твои. – Хищно усмехнулся Константин, при этом легонько ткнул носком сапога в бок своего пленника, настойчиво пытающегося встать. – Последний раз говорю: «Ле-жа-ть». Это вот Крамарь старший, он же Потемкин. А это – американец. Джон, кажется. По-русски тумкает, но говорит плохо. Лежать! – И уже ощутимо ткнул тем же носком Крамаря уже по ногам.

– Где ты их нашел? – Вышел из трапезной Алексий.

– Иду, смотрю, под дверью лежат, «Дяденька, пустите переночевать», – просят ….

– Ты когда-нибудь будешь отвечать по-человечески? – Взъярился Алексий.

– А чего отвечать? Смотрю, кто-то по окнам шарятся, – ну, придавил чуток обоих.

– Так уж и чуток? – Что-то не похоже на этот чуток?

– Да-к, как чуток? Стряхнул Крамаря с приставной лесенки, а потом уж слегка и придавил. Но американец сам сдался, правда, уже от двери сбежать пытался. Оружие пришлось отнять, – как бы не поранились по неопытности. Они же – как дети малые. То глаза поколют, то из Химерсов по своим шандарахнут. Верно говорю, Гриня? Что? Это не ты? И к нам не ты приперся? И по окнам не ты шарился? Охотно верю. С лестницы-то тоже случайно упал? Отвечай, когда тебя спрашивают?

«Теперь уже все перепуталось. Оно и прежде было непонятно, а теперь, как говорится, сам Черт ногу сломит. Крамарь? Где-то я уже слыхивал эту фамилию. Или это – имя? Нет, кажется, фамилия.

Голову бы повернуть, – посмотреть на него, но не получается, Крамарь? Если здесь Крамарь, то кто – эти люди? Можно ли это понять?».

Он попытался прислушаться, но все потуги были тщетны. Уши по-прежнему забиты плотной ватой. К тому же, монахи либо отдалились, либо снизили громкость своего голоса, – «шепчут, чтобы я не услышал? А почему?».

Он, кажется, не спит уже давно. Пожалуй, ровно с того момента, когда резанул по глазам острый луч света. Хотя и это, если задуматься, не совсем точно. Хорошо вспоминается, как его выворачивало наизнанку, как его отпаивала водой эта звонкоголосая девчонка, и это приносило хоть и мимолетное, но облегчение.

Точнее, облегчение, но мимолетное, поскольку он уже вспомнил чей-то приказ, забыть все, что знает. Или не было этого приказа, но он, все равно его помнит, как Отче наш. Именно так, а не иначе, и именно монахи стали свидетелями этого. И он не смеет спрашивать, почему монахи, да на это и не будет ответа, поскольку не многие знают, где правая, а где неправая сторона. И он не знает, и не помнит, того, что он сделал, и не знает, куда попадет: в Ад, или в Рай. Да, и какая в этом разница? Что сделано – то и сделано ….

«По делам и воздастся». А если не было никаких дел, если душа – нетронутый лист бумаги? Но если ты знаешь, что есть, или, по крайней мере, должна быть душа, значит, лист не такой и нетронутый?

«Вот и опять появились монахи. Точнее, один монах. Наклонился к моему лицу и шепотом спросил: «Не спишь?». Еще один монах. Я знаю, что есть и другие, но они все время теряются из виду. Все время теряются, но я не могу повернуть голову, поскольку тут же на смену мимолетному облегчению придет кара небесная, и эта смешная девчонка будет замирать от ужаса».

А другой монах снова назвал очень знакомое имя, или фамилию. Вот еще, и еще раз.

Ква …, Кра …, Крамарь. И я откуда-то его знаю, и знаю точно его, и никого иного.

Он снова решил повернуться, или хотя бы повернуть голову, но снова ее повело, и он надолго зашелся кашлем.

«Легче стало старику, – реже стал дышать», – наконец-то, кашель отпустил, но насмешливый голос над, – нет, в самой голове, – заставил содрогнуться все тело.

«Не сопротивляйся, – и ты станешь, поверь на слово, свободным от своей немощи. Зачем тебе она нужна? Ты – нормальный молодой человек, правда, со своим бзиком, но это поправимо.

– Ты – кто? Откуда я знаю этот голос?

«Смешной. Знать голос, и не знать его хозяина? Вообще, нонсенс. Скажем так, я – твоя совесть. Теперь скажи, кто ты».

– Кто ты?

«Не кто ты, а кто ты. Тьфу, на тебя! Совсем запутал. Ты сделал паскудное дело, и я должен узнать, кто тебя на него надоумил. Какая здесь роль моего сынка?».

– Сынка? Я не знаю никакого сынка. Я ничего не помню, и мне кажется, ничего этого не было.

«А это уже не смешно. Сделай хотя бы первый шаг навстречу, и мы поладим, а иначе …».

– Что иначе?

«Иначе? Иначе ты не оставляешь мне выбора. И ты знаешь, мне ничего не стоит превратить остаток твоей жизни в сущий ад».

– Догадываюсь, но я, все равно, ничего не помню. Хотя нет, я вспомнил. Я – Кукушон Крамарь. А ты – ненастоящий.

«А вот ты как? Сейчас я уйду, но я буду рядом. И, когда найдется Кукушон, мы пустим твою кожу на ленточки».

«Странно. Он исчез. Беззвучно, только в воздухе остался еле ощутимый запах … серы, – нет, его я, кажется, сам придумал. А зачем? Доказать себе, что я способен мыслить? Но почему таким способом? А, если Крамарь – настоящий? Мне неоднократно доводилось слышать, что проникновенье в мозг – не такая уж нереальная задача. Если я что-то непременно должен забыть, значит, это и должен узнать Крамарь, и он не оставит меня в покое. Основательно закрыться? Умереть? А это возможно? Например, довести себя до истощения. Вряд ли. Если кто-то закрался в мозг, то он не допустит этого. Если бы добраться до яда …. Надо этой женщине все объяснить. Правильно, а там будь, что будет».

– Почему никто не говорит, что он очнулся? Ольга, я тебя спрашиваю.

– Он … только что. И вы уже уходили.

«Ольга – это, понятно, девчонка, а та женщина? Я уже слышал этот голос, это … это …».

– Константин, – гляжу, – ты не занят?

– Ну, мне освободиться – раз плюнуть ….

– Ну, плевком-то их не перешибешь. – Донесся голос откуда-то сверху. «Ага, вижу. Тоже монах. Наверное, и эта женщина – тоже монахиня?».

– Допрошу сначала. Много интересного они рассказать могут. А потом уже и перешибать. Этот Крамарь что стоит? А что надобно?

– К Антонине надо сходить.

– Если за горилкой, то она у нас есть.

– Не к Коневой, а к Стаценке. К аптекарше. Конечно, это особо не торопит. Боюсь, что завтра ты ее можешь и не застать. А мне уже завтра таблетки могут понадобиться.

– А если их у нее нет?

– Нет – так нет. Жалко, конечно. Знаю, были у нее. Не продала, надеюсь. А завтра я с ней рассчитаюсь. А я пока травки настою.

– Все нашла?

– Что требуется – все. А ты сегодня к Стаценке сегодня не ходи. Завтра по холодку, да и нежелательных встреч проще избежать

– Ну, и я, значит, с этими побеседую. А то ведь на Слободку придется сворачивать.

– Ну-ну. Побеседуй. Ты и по-английски можешь?

– Только «хэндэ хох» знаю, но они – понятливые. Если станичникам отдать, то ведь на ленты порвут. Крамарь ….

«Опять этот Крамарь. Чего он ко мне пристал? Кто он? Глазком бы глянуть».

Серафима заметила, что парень пытается повернуть голову.

– Ольга, Константин, помогите мне перевернуть его на бок.

«Время преступно упущено. Надо было рвать когти, пока Костя отвлекся на перекантовку этого болезного. А теперь что толку ногти грызть?», – Крамарь хорошо понимал, что от этого ломовика так запросто не сорвешься, – еще на лесопилке нагляделся. – «Скорее, все наоборот выйдет, – чуть прижми, он сорвется, как вчера случилось».

– Слушай, Костя-костолом. Ты же – нормальный украинец, давай разойдемся по-тихому: ты меня не видел, я тебя не видел.

– Да, я – украинец. Только подвыбили из меня украинское ваши костоломы. По-тихому, говоришь? А что, можно и по-тихому. Выложишь, как на духу, зачем ты здесь, тогда, по-тихому, а иначе я и пошуметь могу.

– А ху-ху не хо-хо? Да, я из твоей кожи ремни резать буду.

– Вот сразу и прокололся. Значит, по-тихому отпадает, что ж, не велик у нас выбор: я задаю вопросы – ты отвечаешь. Коротко и ясно. И еще …. Не заставляй меня вспоминать про раны, оставленные на мне твоими костоломами. Не люблю.

«Это не он. Не помню, когда я его видел, но я его сразу бы узнал. Наверное, это было в другой жизни».

Хорошо это, или плохо, но другая жизнь все еще почти не вспоминалась.

– Повторяю вопрос: «Зачем ты здесь?».

– Да, пошел ты ….

– Ответ неверный, далеко неверный, но меня пока больше интересует другой. Зачем вы лупанули по своим?

– Ответ повторить?

– Слушай, Алексий, мне этот парень определенно нравится. Другой на его месте торговался бы за каждую минуту жизни, а этот еще кочевряжится. Ну, хорошо …. Пока я с твоим подельником поговорю, а ты подумай о своей судьбе. Итак, Джон, вопрос все тот же.

Американец уже, стараясь не привлечь, впрочем, и не привлекая внимания к себе, отполз в тень, к стене, и настороженно оглядывал внутренний дворик. Вопрос Константина застал его, как раз, в тот момент, когда Джон уже догадывался, что отполз весьма неудачно, – если доведется бежать, то будет сделать это крайне проблематично, а этот монах, несмотря на его комплекцию, достаточно силен и подвижен.

– Тоже будешь молчать?

Джон и рад бы отвечать, но вдруг позабыл все слова, что знал.

– Повторяю, почему вы нанесли удар по своим?

Монах медленно поднялся со своего места, и подошел к Джону. В ожидании удара Джон поспешно защитил лицо руками. Но удара так и не последовало, и Джон торопливо, на двух языках сразу, заговорил.

Конечно, даже, и для Константина не все понятно и просто, а для других, типа Митрия, – вообще, все «темный лес – березовая роща».

– Как это – по телефону? – Митрий кое-как разобрался в речи американца, но только в речи, и потому и обратился к Константину, благо, тот во многих делах слыл знатоком.

– А вот так. Бывал я пару лет назад в Мещерских лесах, ну, и подзаблудился чуток. Так меня по телефону за полдня нашли.

– Это как? – Это уже и Алексий подключился.

– А, так. Позвонил я на номер 112, и уже оттуда нашли, откуда мой телефон звонил, ну, и вычислили меня. Здесь то же самое. Только по телефону уже ракеты ударили.

– Подожди-подожди, получается, они по своему телефону ударили?

– Сейчас спрошу.

Спрашивал он долго, так, что все замучились ждать.

– Скоро ты? – а то, вся еда остынет.

– Зато, горилка согреется. – Огрызнулся. – Получается, други, телефон должен быть у Штаба «Ахмата», по нему целили.

– А почему попали по другому месту? – Что-что, а до этого-то Алексий, как бы, дотумкал, – понять бы, почему?

– Это они и хотели выяснить. Тут какая-то сложная цепочка: кто-то позвонил кому-то, а в это время сын Крамаря, как понимаю, позвонил Крамарю-старшему, а тот американцу. Все так, Гриня?

Крамарь снова угрюмо отмолчался.

– Так, я спрашиваю.

– А-а-а-а ….

Расслабились что-то молодцы. Крамарь вдруг оказался на ногах, точнее, уже у распахнутой для проветривания двери.

Между ним и Константином оказалась Серафима. Крамарь сначала, как бы, взял ее в заложницы, но затем резко толкнул навстречу Константину.

А дальше все естественно. Константин поймал Серафиму в охапку, но не будешь же откидывать ее в сторону?

И никто не заметил, как Митрий с громкими проклятиями метнулся наверх.

И лишь, когда сухо щелкнул выстрел …..

– Ну, как, попал? – Из проема показалась всклоченная голова Константина.

– Попасть-то попал, а убил ли, не уверен. – И отвечал Митрий в никуда, и больно внимательно винтарь разглядывал. – Как-то, неправильно он упал.

Ну, не зря Митрий сомневался, – Ни трупа, ни самого Крамаря, сколько ни лазили, ни заглядывали в протоки, не нашли.

– Прятаться будем?

– Некуда прятаться. – Решил Алексий. – Наставлю сторожков, да и Вилюй кого чужого ночью не подпустит. Отобьемся, если что. Давайте вечерять, пока совсем не стемнело, чтобы свечи и лампу лишку не жечь.

– А с этим что?

– С американцем-то? На ночь свяжем, а сейчас пусть с нами посидит. Не голодом же его держать. Так ведь? Мяса не хватит, – рыбу пожарим. Константин, вентери-то проверил?

– А то, как же? Пяток судаков – как с куста снял. Митрий уже двух выпотрошил, – осталось только на огонь поставить. Да нам одним и мяса хватило бы, – гостей, кажется, уже не будет.

– Ну, рыба и нам не помешает, – за цельный день и росинки во рту не было. А еще Серафима сказала, парня надо рыбой кормить, – жирного его организм может не принять.

– Вы там и мясца постного пошукайте, – а вдруг примет? – У Серафимы после перенесенного шока с трудом передвигались ноги. – А я еще пару минут очахну, – начну его кормить.

– А он будет? И как узнать, захочет ли он есть? – и тут же к парню обернулся. – Слушай, парень, есть-то хочешь? Поди-ка, кишка кишке давно бьет по башке?

– Не знаю. Не думаю. – «Вот это раз! Говорит, да еще как чисто».

– А чего тут думать? – Удивился Константин. – Все диетическое. И стопочку нальем, если душа попросит.

– Не попросит. Не большой я к этому любитель.

– Больной, что ли?

– Нет, я …. – «Что он хотел сказать?», – парень вдруг будто замкнулся в себе, – и, как бы, начал с кем-то бороться.

– Ну, смотри, как знаешь. Я не тороплю с этим. – Константин уже услышал, как нутро парня отреагировало на вопрос о еде. – Сейчас Серафима еду принесет, и покормит.

– Я покормлю. – Слишком поспешно назвалась Ольга. – Я, все равно, горилку пить не буду, и Счастливчика есть не могу. А про рыбу, когда готова будет, скажите. И ему дам, и сама поем.

1.

Как ни странно, и гости пришли. Коневы оба. И Мыкола появился, и семеро шапочно знакомых….

– А чему тут удивляться? – Горестно вздохнул Конь на молчаливое удивление Алексия. – Анисим немного здесь и побыл, но уважение обрел, – дай Бог каждому. К тому же, сам знаешь, – некуда многим идти. А здесь, – помнится,– переночевать всегда можно было.

Ну, конечно, Конь и сам здесь не единожды «якорь» бросал.

– Найдем, конечно, где людей разместить. Молодцы, что пришли. Проходите, гости дорогие.

Молодцы. И главное, фонари светодиодные принесли, – так что поминки почти за праздник сошли, – только что песен не пели.

Конечно, парня от гостей не прятали, но и они лишних вопросов не задавали. Только Конь отозвал Алексея в сторону. – Видел я его. И его документы все еще у меня. Но я в него так и не заглянул. Завтра днем-то я занят буду, а вечером занесу.

– И кто он?

– Документы принесу, – тогда и поговорим.

На том и порешили, и уже без дум и сомнений прошли в трапезную.

***

Ольга неуверенно подносила ко рту парня еду, – его организм принял и мясо, и рыбу, хотя, голова, по-прежнему, кружилась, и содержимое желудка периодически грозилось вырваться наружу. И он по-прежнему ничего не помнил … из прошлого. А было ли оно? Крамарь намекает, что было, и с этим приходится соглашаться.

«Но Крамарь же убит? Во всяком случае, так сказал монах», – но тут же снова родилось сомнение. – «Откуда я давно знаю, что здесь есть монахи? Увидел? Но, похоже, я недавно впервые открыл глаза, а значит, не мог видеть монахов. И как давно? ….

Но освежить зрительную память сейчас он не мог. Монахи, их, похоже, гости, и та женщина куда-то ушли, и оставили его со смешливой девчонкой вдвоем. Даже порядком надоевшее солнце переместилось да пределы окна, – и можно передохнуть, но не тут-то было. Давненько и не был …. И не в сон ведь проник, а в забытье.

«Ну, и как? Вспомнил? Неужели это так сложно?».

– Я не помню тебя, и не могу тебя понять. Что сложно? Что, в конце концов, случилось? Если я виноват, то ….

Ему не дали досказать, – «Вопрос не о твоей вине. Она давно доказана. Вопрос в том, какую роль во всем этом сыграл Кукушон? Или Татьяна?».

– Татьяна? Не помню я ее. Совсем не помню.

«Оно и понятно. Все забыто, и ничего не было. А ее помнишь?», – Нет, ее он тоже не помнит.

– Кто – она?

«Ирина. Подруга Татьяны. Вспомнил?».

– Нет, не вспомнил. Где я ее мог видеть? Нет, не помню. Не было этого.

– Разве? Напряги свою память. Конечно, вспоминать ваши встречи – не слишком приятное, – но смею заметить, – весьма увлекательное занятие.

Вопрос остался без ответа. И тогда Крамарь обратился к девушке. – Ты знакома с ним? – Но она тоже не ответила – исчезла в тумане, из которого и появилась.

Впрочем, ненадолго. Ее лицо нарисовалось быстрее, чем он сумел осмыслить, чтО все-таки с ним происходит, и сходу напористо: – «А Таня тебя забыла, и ведь вы друг дружку так любили. Но я легко могу заменить ее». – И от ее неосторожного движения почти обнажилась ее грудь.

«А она красивее Тани. Ее холодная красота …». – И он испугался, что сказал это вслух.

Не сказал, а Ирина легким движением поправила его … камуфляж.

Но я же был одет не в камуфляж? Это-то я помню, даже не видя, на ощупь.

«Они снова ведут со мной свою непонятную игру. Зачем? – это понятно, но как? И как от нее защититься?».

«А и не надо защищаться. Просто, назови имена тех, кто участвовал в твоей операции, – и у нас все получится», – Она постаралась быть ласковой, но ее холодная красота, все равно, перебарывала ее тщетные усилия.

– Я не верю вам.

Лицо Ирины стало совсем холодным, и начало быстро превращаться в лицо Крамаря. Но платье оставалось тем же. «Так, точно, не бывает».

– Так не бывает.

«Чего не бывает? Человека без имени? Назови ваши позывные, – и мы разойдемся как лучшие друзья».

– Не бывать этому. – Сил уже не оставалось, но он еще пытался сопротивляться.

«А это мы сейчас проверим».

Никакого физического насилия он не почувствовал, да и психического, … кажется.

Но голова вдруг взорвалась такой яростной болью, что впору подумать, что Крамарь, и на самом деле, рядом.

Но он давно привык бороться с болью, – это он помнит, только не понимает, откуда. А потому боль мало-помалу стала терпимой, – и он нашел в себе силы для сопротивления.

И все бы ничего, но, когда он смог открыть глаза, увидел перед собой лицо девчонки, охваченное ужасом. А потом она с криком сорвалась с места.

2.

– Серафима, с ним что-то происходит. – Ольга с полными испуга глазами вбежала в трапезную.

– Он что-то говорил?

– Что-то говорил, и даже на двух языках, но я ничего не поняла.

– Это хорошо.

– Что хорошо? – Не поняла Ольга.

– Он вспоминает, а значит, мозг открывается сам.

– Как, открывается?

– Я понимаю, как и ты. Но его что-то либо испугало, либо не дает открываться.

– А когда он откроется?

Серафима тяжко вздохнула:

– По-всякому бывает. Чаще в таких случаях требуется нечто вроде пароля, или человека, которому он может довериться. Узнать бы, кто его послал.

«Узнать бы, кто его послал?», – вот и проговорилась. Значит, я в плену. Одно не понятно, почему со мной так долго возятся?».

«А я-то хотел ей довериться», – и это означало, что ангел-хранитель все еще на моей стороне».

А женщина по-прежнему не вызывала в нем, даже, малого протеста, – и он решился. Слова пришлось выдавливать из себя, и он не был уверен, что будет понят, но это был его призрачный, но шанс.

– Я должен умереть. – Это-то ему из себя не пришлось выдавливать, а вот как все объяснить Серафиме.

– Должен, – так умрешь. На это большого ума не надо.

Парень глянул на ее непроницаемое лицо, и пожалел, что решил открыться, но она продолжала:

– Сложнее, когда жить должен. Родители у тебя, наверное, есть, сестры, братья. О них-то ты подумал? И зачем тебе умереть-то хочется?

– Охота на меня началась. Первые охотники уже появились.

– Крамарь, что ли?

– Он тоже. И много еще, кто. Яду мне дай.

– Яду, говоришь? Ну, если твердо решил, то дам. Завтра дам. Сегодня у меня с собой нет. А, вообще-то, о родителях подумай. Ты-то умрешь, а им каково будет?

«Да, об этом-то я не подумал. Словно кто-то гнал меня, ни на секунду не давал остановиться. Как будто, не со мной это было. Помню, куда-то меня везли на машине, потом куда-то шел. Потом…. Нет, не помню. Помню только, кто-то мне звонил. Только кто? Не Крамарь же?».

«И не вздумай. Ты мне еще живым нужен», – Появление Крамаря он должен был предвидеть. Должен был, но не сумел собраться, и потому пропустил удары и Крамаря, и Ирины.

Нет вины Ольги в том, что пришлось ей задержаться в трапезной, и застала только последние секунд пять, когда парень еще от кого-то отбивался, но вдруг обмяк, безвольно разбросав безжизненные руки по лежбищу.

– Он умер? – Всполошилась Ольга, и испуганно посмотрела на Серафиму.

– Не думаю, но сейчас проверю.

«Надеялся сорваться? Напрасно, – ведь мы по-настоящему еще так и не поговорили».

– Нам не о чем говорить.

«Как, не о чем? А о моем ранении? Это из-за тебя меня подстрелили, не сильно, но ранили. НО …! Но вопрос не в этом. Докажи, что это не из-за тебя погибли сотни моих товарищей».

– А почему я должен кому-то что-то доказывать? Докажи, что они из-за меня погибли.

– Назови свой позывной, – и я докажу.

– А может, тебе назвать, где лежат ключи, где лежат деньги?

– Дурочку-то из себя не строй. Имя, я сказал. Позывной.

И весь окружающий их мир окрасился в кроваво-красный цвет.

– Он жив? – Все еще замирая от ужаса, переспросила Ольга. – Он жив?

Все происходящее Серафима видела лучше Ольги, и, как бы, изнутри, – и потому поспешила обнадежить. – Успокойся, жив. Скоро я тебя заменю. А, вообще-то, присоединяйся к нам, чего тебе тут одной куковать?

– А я не одна. – Ольга снова выискивала себе место глазами.

– Ну, смотри. – Серафима двумя пальцами легонько тронула ее руку. – Если что, зови.

Но, едва Серафима скрылась за дверью, Ольге снова стало страшно.

Было страшно. Парень, – а он так и не назвал своего имени, – опять заговорил во сне, и снова двумя голосами.

Ольга потянула, было, руку, чтобы растормошить парня, но ее, словно ожгло каленым железом.

«Не хочешь, – можешь ничего не доказывать, – мне и так все понятно. Мне нужно знать, где вы пересеклись с Кукушоном?»

И от явственно услышанной последней фразы, и от того, что случилось сразу же за нею, Ольга впала в полный ступор, да, так, какое тут звать, она только сжаться в комок и могла.

Парня словно подбросило вверх, и он начал метаться, и метаться так, что вот-вот упадет с лежанки. Надо было звать на помощь, но крик застрял в горле, – ничем не протолкнуть.

А падать-то парню, никак, нельзя. Ольга одним взглядом оценила место на лежанке: «Хватит, пожалуй», и кое-как приткнулась к боку парня спиной. Лежать было неудобно, и в спину ударяли жесткие локти.

Конечно, сразу решиться на такое? Но она переборола себя, перевернулась на другой бок, и нерешительно обняла парня.

Удивительно, но он сразу же в ее объятиях затих, и Ольга, ощутив в теле какую-то легкость, и даже, невесомость, постепенно задремала, а потом и вовсе уснула.

Дважды Серафима подходила к ним, покачивала головой, но будить, естественно, не стала бы ни за какие коврижки. Но, все равно, сразу с рассвета нужно посылать Константина за таблетками. Она еще не ведала, что произошло ночью, но поняла, что кризис наступил, и через пару дней будет ясно, в которую сторону надо продвигаться.

1.

Серафима уже давно научилась «спать, стоя», а здесь в ее распоряжении были прямо-таки апартаменты, Ольгины, разумеется, но она всю ночь в отличие от Ольги так и не сомкнула глаз. Кроме того, остались ночевать гости, и Серафима уступила «апартаменты» Коню с супругой. Но дело даже не в том: тревожило ее больше не физическое состояние парня, хотя он вчера и ее порядком напугал. Хуже всего было его стойкое нежелание жить, – возможно, это и не так, не именно это и услышала из его уст, и в этом Серафима увидела не браваду, а, именно, стойкое решение умереть. Возможно, Ольга и есть ключ к решению, но его еще надо подобрать. Таблетки и травы помогут только в том случае, если он начнет бороться, и не с ней, а со своим нежеланием.

2.

Следом за Серафимой во дворик спустился Алексий.

– Не спится, гляжу?

– Я к этому давно привыкла, и редко, когда сплю круглую ночь.

– А они? – Алексий сдержанно кивнул головой в сторону лежанки.

– А что они? У них организмы молодые, им полноценный сон нужен. Ты вот что? Пошли Константина, когда встанет, к Стаценке. Дело, понимаю, опасное, но надо. Могу, конечно, и травками парня полечить, но боюсь, маловато будет травок.

– Неужели так плохо?

– А у кого контузия проходила легко?

– Все-таки контузия? – Хотя Алексий и сам в этом не очень-то понимал и сомневался, но ради, не знает, чего и спросил?

– Самая что ни на есть. Ранений нет – и то ладно. Так ты пошлешь Константина?

– Это кому я так понадобился? – Константин уже был на нижней ступеньке.

– Отправляю тебя в аптеку. Слетаешь?

– Сегодня летают только ракеты, а нам приходится только ползать, но тоже быстро.

– Тише ты. – Испугалась Серафима. – Молодежь разбудишь.

– Молодежь? – Ну, и голосина! – А, эти? Пожалуй, что на свадьбу денежки копить надо. – Как ни прикладывала Серафима палец к своим губам, разбудил-таки Ольгу, а, проходя мимо, еще и не преминул ущипнуть ее за бочок. – Ну, как, годится в женихи?

– Ага, сейчас проснется, – и замуж выйду. – Быстро, однако, учится отвечать ему в тон.

– Замуж? А я – как?

Но Ольга ловко увернулась от нового щипка. – Старый, и вредный больно.

– Ну вот. Все вы такие, – стоит только подвернуться молодому, да красивому …. Эх, пойду, поплачусь Алексию в жилетку.

– Рясу слезами не залей. Туча снова заходит, – негде сушить будет.

– Эта? Эта мимо пройдет. – Со знанием дела оценил небо Константин. – А следом – наша будет, – это уж как пить дать. Пить ему дай, – видишь, лоб снова вспотел. Смотри, – женихаться откажется, – придется на меня соглашаться.

– Лучше в монастырь уйду. – Во! Как отбрила, да еще и язык показала.

«Странное какое-то чувство. Он слушал их веселую перепалку, но слышал только ее смешливый говорок, хорошо слышал, и, даже, через рясу, ощущал ее руки, – и было от этого так легко-легко, что полетел бы. На Днепр. Или вот так бы лежать и лежать, НО.

3.

– Сейчас к Стаценке идти?

– И завтракать не будешь?

– Ольга совсем аппетит отбила, – буду теперь сорок ден поститься. Ну, я пошел. Э, нет, надо этого америкоса еще раз допросить.

– Зачем так спешно?

– Надеюсь русских встретить, а что я им скажу?

– Где же ты их встретишь? А, вообще-то допрашивай, – лишнего не будет.

Допрос, естественно, снова походил на разговор глухого и немого, но пленник старался, – выторговывал себе жизнь, – и картина окончательно вырисовалась.

Толи брат, толи сын этого, Крамаря обретается где-то в России. Чем-то там его обидели. Вот и сговорились они с батькой полк чеченский расстрелять из HIMERS по наводке телефона какого-то офицера, возвращающегося из отпуска.

Джон, – оказывается, его, действительно, Джоном зовут, – сильно сомневался. Начались дожди,– спутники ослепли, – но начальство требовало результативной работы. А уничтожить целый чеченский полк – такая удача. В, общем, уговорили его. Три HIMERS с полным комплектом вышли на заданную позицию. Ждать пришлось недолго, и связь установили легко, а дальше было делом техники, – Джон ударил полным залпом из трех HIMERS. Когда сразу же после этого пропала связь этого Хромаря.

– Крамаря? – уточнил Константин, – да-да, Крамаря с кем-то, они заподозрили, что что-то – неладно, – и на машине выехали на разведку.

Когда впереди показались все еще горящие машины, у Джона затряслись руки. Это он так сказал. Искомый полк был несколько дальше, а здесь были другие чеченцы, что должны добивать полк, который, кажется, называется какой-то «Ахмат».

– А к нам, зачем пошли?

– Алекс увидел свежие следы, и сказал, что надо проследить.

– Алекс?

– У него длинное имя. Я его так звал. Теперь это не имеет значения, – его снайпер убил первым.

– Ну, да, теперь это не имеет значения. Надо бы ….

– Алекс еще сказал, что тот телефон еще работает, но чтобы установить его место, нужна другая аппаратура.

– Кто все-таки этот Алекс?

– Гриша сказал, что очень хороший хакер.

– Откакался, получается, этот какер.

– Ну, что скажешь, Константин?

– Я так думаю, что свои их и угробили. А этот парень, как бы, и навел их Хаймерсы. И телефон его еще действует. Когда вернусь от Стаценки, поползаю еще раз по этой балке. Надо бы до «Ахмата» дойти, но больно большой крюк получается.

– Знаешь, где их найти?

– А чего знать? В сосновом бору они и обосновались.

– Полк?

– Какой полк? Батальон, как понимаю.

1.

– Нет, сначала мне нужно лекарство, а с остальным уже потом разбирайтесь.

– Потом – так потом. – Но вернулся Константин с загадочным и довольным видом:

– Лаптевые, однако, мне полагаются.

– Чего такой довольный-то? – Незлобиво проворчал Алексий.

– А задержись я на четверть часа, и не видать бы мне Стаценки, как своих ушей. Да и Игнат Стаценко, к тому же, помог, – позвонил вдогонку, она и вернулась. А у меня еще и другая новость есть. Встретились все-таки мне ребята из «Ахмата». Они-то и сказали мне, что позавчера ушел на задание, и не вернулся ихний командир разведки. Конечно, они его уже похоронили, было, а когда я им рассказал, и обрисовал парня, так, они так обрадовались, так обрадовались, что хотели тут же к нам рвануть, но комбат приказал выполнять прежнее задание, а за парнем он сам приедет завтра, или послезавтра. И одну плохую новость принес. Захарьиной снова ночью плохо стало, – еле отходили.

– Ну, значит, первую порцию парню сама выпою, а остальные Ольге придется, пока не вернусь. Часы-то у вас есть?

– У Ольги были. А долго поить надо?

– Ну, надеюсь, к четвертому сеансу обернусь. Поить строго через четыре часа. Вот и считайте.

2.

Никак, не хотелось Серафиме уходить, но приходится. Захарьину тоже спасать надо. И здесь откладывать нельзя. Удалось ей парня, пожить еще, уговорить. А, поскольку согласие и пожить, и снадобье принимать, каким бы горьким оно не было, получено, надо сделать все возможное.

– В общем, Ольга, смотри и запоминай. Я, конечно, коротенько тебе все расписала, но, как и сколько вливать – это ты должна запомнить.

Я высыплю сейчас две капсулы, а ты будешь давать по одной. – Где таблетки? – Серафима сходила на кухню, и вернулась с графином не лишку красивого зелья. – Антонина ничего не перепутала?

– Сказала, – то, что ты заказывала. Да у Стаценки на него от других спроса, как бы, с последнего раза не было.

– Ладно. Верю. Давай капсулы.

Она разорвала одну за другой облатки обеих капсул, высыпала на ложку и тщательно растолкла их другой ложкой.

– Нормально. Если попадутся большие кристаллы, нужно хорошенько растереть и осторожно высыпать ее в отвар. Немного побурлит, но так и должно быть.

– Это все он должен выпить? – Засомневался Константин, но Серафима успокоила. – Все. Оно, конечно, горькое, но горилка редко сладкой бывает, а пьют.

Константин наклонился к чашке, понюхал, – и сморщился:

– Сомневаюсь что-то.

– Не тебе и даю.

Удивительно, но парень послушно выпил.

– А теперь поспи.

Впрочем, его и не надо было уговаривать, – глаза сомкнулись сами.

Серафима пристально смотрела на парня, о периодически посматривала на часы. – Должно бы уже начать действовать. Странно. Нет, уже начинает ….

Константин – мужик не робкого десятка, но, увидев, как начинаются подергиваться то нога, то рука …. – Словно эпилепсия у него.

– Похоже. – Согласилась Серафима, и тут же скомандовала. – Ноги держи.

Какие ноги, какие руки, если у парня все это по отдельности, и такие фортеля выбрасывают, что хоть сейчас его в брейк-данс отдавай.

Навалился Константин на ноги, а Серафима голову удерживает – Ой! Не сказала я, чтобы другие одежды припасли. Сейчас его в жар бросит. Но так и надо. Лучше всего, когда лекарство через кожу выходит. Выходит, конечно, вода, а снадобье остается.

Минут пятнадцать прошло, когда Серафима тяжело проговорила. – Все. Можно не держать. – У парня еще подергивались то нога, то рука, но это уже не пугало никого.

– А что дальше?

– Сон, Ему нужен сон, а потому упреждаю: не будить, ходить на цыпочках, и голос поубавить. Последнее Константина касается.

Странно. Парень разом, как-то обмяк, но широко открыл глаза. То, что они переходили с одного на другого, говорило, что он жив, но тело, которое только что едва не разбрасывало их всех, а теперь лежало безжизненно, оповещало совсем о другом. О другом, да все о том же: закрыл парень глаза, и, как бы, не дышит больше.

Константин опасливо ослабил хватку. Так и есть, никаких сомнений, – пациент скорее ….

– Он, что, того?

– Надеюсь.

«Это что еще за дела?». – Константин опасливо глянул на Серафиму. Ему редко приходилось видеть сумасшедших, да она на таковую, как бы, и не похожа.

– На что надеешься? – Константин даже заикаться начал. – На то, что умер?

– А, ты вот о чем? Да, нет, надеюсь, что память к нему вертается. Выгляни на улицу, посмотри, что там за шум?

Константин тоже слышал шум за дверью, и чьи-то разговоры, но не удержался от вопроса. – И каждый раз так? – И вдруг понял, что и сам вспотел, удерживая парня.

– По-разному бывает. Да, я редко это и практикую. Тяжелая – эта процедура, хотя пока еще никто не умер. С одной капсулой будет легче, да и отвар немного иной. Мне бы сейчас здесь остаться, но и Захарьину нельзя без помощи оставлять. Справитесь без меня? Я тоже так думаю. Я постараюсь скоро вернуться.

1.

Оказалось, скорее, чем предполагала. Константин – за ручку двери, а в дверь – кто-то скребется.

– Вилюй в дверь скребется. Дружка-то теперь нет, – вот он и скучает. – Дотумкал, было, Константин. Ан-нет, стоит на пороге Захарьин Георгий, лицо перекошено, и в глазах – смертная тоска, – еле-еле узнал его, – слезы по щекам размазывает:

– Нет ли у вас подходящей домовины? – И, увидев за спиной Константина Серафиму, заголосил:

– Преставилась моя Геля. Еще вечером преставилась.

– Как это случилось? Вроде бы отпустило ее?

– Отпустило. – Согласился Георгий. – Пошли мы на огород картохи копнуть, да огурцы собрать, а за тыном эти стоят: «Матка, яйки, млеко».

– Немцы?

– Какие немцы? Эти, – как их? – с вилами на рукава х придуриваются. Не знаю я. Меня увидели: «Горилку неси, а, иначе, мы тебя призовем». Это меня-то, призовем, если еле хожу. Пришлось за горилкой в погреб лезть. А вылез – гляжу, Геля в борозде валяется, и никого рядом нет. До дому-то доковыляли с нею кое-как, а там она и преставилась. А я и не знал, что ты здесь. Бежать-то без толку было, – не спасла бы ты ее, только и ты бы напрасно мучилась. Так, нет у вас домовины?

– Так, они у вас на хуторе что ли? – «Дуплетом» воскликнули Серафима и Алексий.

– Когда к вам шел, не видел никого, а есть ли они, или нет, того не знаю.

2.

Он проснулся, словно кто-то в голове щелкнули выключателем, и все-все услышал.

Ольга увидела, что он, как бы, проснулся, но глаза не открывает.

– Есть хочешь?

Никакой реакции. Спит, что ли? Но глаза открыты. Такие красивые голубые глаза. Как у немцев. Так, вот оно что? Он – немец, – потому и не понимает вопросов.

Ольга не поленилась, и сходила за дверь к Серафиме. Объяснила свои сомнения, но Серафима сказала более чем уверенно:

– Русский он, или украинец, но говорит по-русски. Я с ним еще утром говорила.

«Она – ведьма?», – и Ольга пожалела, что дала скороспелое согласие.

– Я ему поесть предлагала, а он – ноль внимания.

– Бывает. А мы через часик его травкой напоим. Хочешь его покормить, – ты ему мяса постного дай.

«Мяса?».

Ничего проще. Серафима для нее отложила хорошие куски, сказала: «За стол не идешь, так, потом одна поешь».

Гости рано поднялись, и ушли, не позавтракав, а мясо осталось, – вот оно и пригодится.

Ольга сбегала на кухню за мясом, и снова с ногами взгромоздилась на лежанку.

– Ешь. – Ольга поднесла маленький кусок к его губам. Сначала он, – как показалось, – изобразил удивление, потом открыл рот.

Первые кусочки он жевал лениво и неуверенно, потом уже ел жадно, почти давясь заячьим мясом.

– Хватит пока. – Остановил Ольгу жесткий приказ Серафимы. – Как бы, не вырвало. – И подала Ольге уже знакомую чашу. – Горькая. Постарайся всю выпоить.

«Сказала тоже, постарайся. Один глоток, – и он начал мотать головой, словно лошадь. А как ему скажешь, если он по-русски – ни гу-гу?».

Странно. Гу-гу, оказывается. Снова подошла Серафима, сказала что-то негромко, – и он всю чару – за один присест. Правда, она еще подушку под голову подложила.

– Ну, вот и молодец. Спать хочешь?

– Нет. – Головой помотал. А сам, так, полусидя, и уснул. Спал, правда, недолго.

И снова голова светлая, и последний разговор за дверью – как воочию.

«Вот и еще одна смерть мне в вину. Если бы не я, то жива бы была эта Геля», – А в глаза бросились забытые на табурете капсулы, кое-как дотянулся до коробки, высыпал содержимое в трясущуюся ладонь, и поднес ко рту.

Две капсулы просыпались наземь, но если они такие сильные, то и четырех хватит, – решил он, и, не раздумывая больше ни секунды, высыпал содержимое в рот.

«Яд насущный!», – Скривился он от горечи, и, толи таблетки сразу подействовали, толи еще от чего, но он почувствовал, как быстро проваливается в Бездну. И уже не слышал, как забилась в истерике Ольга, как все мгновенно сгрудились у лежака.

И, конечно, не увидели, как Джон, воспользовавшись суматохой, попытался улизнуть.

1.

– Далеко ли намылился? И не попрощавшись? Ай-я-ай! Не хорошо, однако.

Невдомек было американцу, что Константин «следит за ним даже затылком».

Джон, – или как там его? – безразлично, казалось бы, ожидал своей судьбы. Казалось бы, но от взгляда Константина не ускользало, как тот из-под слегка опущенных век высматривает пути для бегства.

И вдруг сорвался места.

Он так не понял, как все произошло, но ноги вдруг взлетели выше головы, и страшный удар по затылку навсегда отбил всяческое желание убегать.

– Ну, чего ты дурашка? Плохо тебе тут было?

А и верно. Чудно это было Джону. Совсем чудно. Он видывал, как содержат пленных в СБУ. Того он и здесь ожидал, а тут угощенье на любой вкус. И горилка. Крепкая. После второй стопки он уже еле на ногах стоял, и еще более еле языком ворочал.

– А ты закусывай, всем, что на столе есть. – Тот, чье имя он не смог выговорить видел, что пленник пытается что-то сказать, но его язык уже не слушается.

И после того, как отвели его на мягкую подстилку, тут, и вообще, не до бегства стало. Он еще пытался осмыслить поступки этих людей, сидящих за большим, сколоченным из широких досок, столом, но глаза уже слипались.

Это он хорошо запомнил, хоть голова и гудела и с похмелья, а теперь и от удара.

– Договорились? Больше останавливать тебя не буду. Пуля остановит, как Алекса и Крамаря. Чик, – и нет человека. А пока сиди, подумай о будущем, скоро обедать будем.

И переключил внимание на Серафиму. – Парень-то как?

– Не знаю. Спит. Желудок промывать ему не буду. Нечем, да и нет смысла. Пусть все будет, как есть. – Категорично заявила Серафима, и горестно вздохнула. – Он сам выбрал этот путь.

– Сам-то – сам, но свой ведь. И эти, из «Ахмата», обещали приехать.

– На все воля божья. – Она, честно говоря, и сама не знала, что делать. Она пыталась снять блокировку мозга. Не получилось. Ни один мозг не может выдержать пять капсул подряд. Да и желудок – тоже. – Но далеко не отходите, – столько капсул съел, что я даже не представляю, что с ним будет.

«Ой-ой! Так уж и не знала?». Ноги-то большой беды не представляли, – и не такое удерживал. И руки Ольга с Алексием сдержали, как бы. Так, ведь, сейчас он головой биться начал, и такой дикий вой издавал, что у Константина везде волосы дыбом вставали. Хорошо, что недолго это продолжалось, и переодевать его снова не пришлось. Не выходило сейчас лекарство через кожу.

Когда все закончилось, Константин, уже несколько привыкнув к тому, как парень мгновенно переходит от жизни к «смерти», и обратно, отпустив ноги парня, и почти вопросом прошептал: «Пойду, на лавке посижу».

На Серафиму было тошно смотреть, но она слабым голосом прошептала. – Посиди, только далеко не отходи.

Но Алексий другого решения придерживался. – Серафиме отдохнуть надо. Если еще и она свалится, то и нам хана придет. А мы по очереди подежурим.

2.

Все: и бессонная ночь, и смерть Захарьиной, и … – Серафима, как упала на неразобранную кровать, – так и проспала до вечера. И очнулась от того, что снизу доносились молодые голоса и веселый ….

– Из «Ахмата» приехали?

Поискав глазами зеркальце, не нашла, наспех причесалась, и торопливо ступила на лестницу.

А там? А там ….

***

Ольга и парень, скрестив ноги, восседали на лежанке, а остальные сидели, кто на что успел.

– Не поняла? – И она другое поняла, – что крикнула чуть ли не в голос.

– А, Серафима? Как спалось? – Ольга без остановки высыпала на нее свой щебет. – А его зовут Андрей, и Константин нашел его телефон, – он каким-то чудом зацепился за ветку, и не упал в воду. Мы попытались позвонить его маме, но телефон тут же разрядился. Надо где-то найти зарядку.

– Тише ты, Трындычиха. – Чувствуя, как грудь начинает переполнять счастье, улыбнулась Серафима. – Все буки забила. Как ты себя чувствуешь, … Андрей?

– Хорошо. Наверно, как после той операции на мозге, что сделала тетя Вера. Легко-легко, словно огромный камень из головы вынули. Спасибо вам. И Оле. И всем большое спасибо. – Парень торопился выговориться, хотя, язык его кое-где спотыкался.

– Что за операция? – «Да еще на мозге? Парень-то совсем молодой». – Ты не ошибаешься?

– Нет, у меня много лет сильно болела голова. Сначала я никому не жаловался: ну, болит, – и болит. Не все же время? Потом боли уже еле терпел. Тогда мама и обратилась к своей знакомой, и та сказала, что промедление смерти подобно. И меня положили на операцию.

– А что за операция?

– Что у меня было, и что со мной делали, я не знаю, только, когда меня вывели из наркоза, было точно такое же чувство, – словно, сейчас встану, – и полечу. А сейчас вот вы. – И повторился. – Огромное спасибо вам. И Оле. И всем спасибо.

– Ну, спасибом не отделаешься. – Константин – снова в своем репертуаре. – Я еще на вашей свадьбе хочу погулять. – Но, вспомнив про Серафиму, заторопился. – Пойду-ка, Митрия сменю. Совсем в своей норе заплесневеет.

– А тетя Вера где? – Серафима толи не заметила «репертуара» Константина, толи специально увела от «скользкой» для парня темы.

– Тетя Вера? Недавно они с дядей Сережей поженились, и уехали на Север. Точного адреса не помню. И мог бы узнать, но телефона у меня нет. – И только сейчас до него дошло, что он куда-то звонил перед тем, как потерял память.

– Что я могу сказать? Моя благодарность ей за то, что она сделала. Но что она значит? Сегодня ровным счетом ничего. Скажу только, возможно, именно то, что было раньше, и спасло твой мозг от того, что ты сделал. Так что, будь добр, больше подобного не повторяй.

– Хорошо. Обещаю. – Кротко ответил Андрей.

– А с этим что решили? – Серафима увидела, как жмется в углу американец.

– А, чего с ним решать? – Константин ответил внятно и громко, что американец не мог не услышать. – У него два пути: либо сдадим «Ахмату», либо станичникам. Думаю, он выберет первое, а вздумает снова бежать, – Митрий свое дело знает, да и я не промахнусь, если что. А запирать его не хочу, да и негде.

И «этот» услышал и понял. Понял, или нет, конечно, Константин не знал доподлинно, – Джон клятвенно заверил,– и на том спасибо. Да, если подумать, так, и бежать-то ему нет ни какого резона – всюду ведь, виновным могут посчитать.

Клятвенные заверения и обещания – это, пожалуй, не из этой жизни. И прошло-то всего два дня.

Константин с Джоном, загруженные под завязку, возвращались с рынка, который уже на следующий день перекочевал подальше от переполненной трупами станицы, – смерти – смертью, а жить и выживать, все равно, надо. Вот и они. Туда – свой довольно-таки богатый улов, а обратно – хлеб и специи, – соль заканчивается, сахар, ну, и на что деньги останутся.

Возвращаются, стало быть. Только с последнего мостка и сошли, – и вдруг Ольга едва не сбивает Константина с ног. – Вам Андрей навстречу не попался?

«Какое навстречу? Разве что, ветром пронесло?».

Наверное, эта мысль не только мелькнула, но и озвучилась, по ходу дела, потому что Ольга тут же набросилась на него с кулаками. – Ничего смешного здесь нет. Я всего лишь на десять минуток и отлучилась. Возвращаюсь, а его на месте нет.

– На каком месте?

– На скамейке. Воздухом подышать его вывела.

– Так, может?

– Нет его в туалете, и вокруг дома обежала, и кричала – нигде нет.

– А где он может быть? А лоботряс где? Он за нами, было, увязался, но перед крайним мостком обратно побрел.

– Не видела я его. Наверное, не дошел до дома. Где-нибудь промышляет. Скучно ему теперь без Счастливчика.

– Не выдумывай лишнего. Особливо-то он и не скучает. – И крикнул зычно. – Вилюй? Где ты, Лоботряс?

– А тот мэн что говорил?

Константин удивленно глянул на Джона, и вдруг все понял. – Коня на рынке встретили. Так он и шепнул нам, что Гришку, когда сюда шел, встретил. Гришка что-то и про нас спрашивал. И правда, не он ли Андрея выкрал? А что? Вполне может быть. Так ведь и не нашли мы его в протоках.

Уж, лучше бы он этого и не говорил, – Ольга так заголосила, что Константин свою ношу едва в воду не выронил.

– А Алексий где?

– Ушел с Дмитрием могилку посмотреть. – Ответила Ольга сквозь слезы, и, как-то, тоскливо проговорила. – Тоже что-то долго не возвращаются.

– Так, и Лоботряс, поди-ка, с ними?

– Может, и с ними. – Сквозь слезы проговорила Ольга. – А, может, и нет. Как они мимо меня проходили, я не видела, но лай Вилюя слышала.

– Так, может, и Андрей с ними ушел?

– Ты думаешь? – И в Ольге затеплился огонек надежды, но тут же и угас. – Нет, они уже ушли, а Андрей на скамейке сидел. А вы что-то о Крамаре говорили?

– Вряд ли это? Андрея в карман так запросто не положишь. Ты рядом машину не видела? И не слышала.

– А зачем машина? – Ольга была настолько расстроена, что не могла толком сообразить, зачем она, действительно нужна. – Андрей и не собирался никуда ехать.

Но Константин уже обшаривал чутким взглядом все возле скамейки.

– Нет, следов борьбы, как бы, нет. Все на месте стоит. Ты бы сбегала к Алексию, пока мы вещи заносим. А ты откуда?

Вилюй!

Ольга уже свернула за угол, но, услышав громкое восклицание Константина, вернулась. И ее встретил, точно, Вилюй. Весь в череде и катышках репья.

– Ты где был? – Ольга присела перед псом, и начала, было обирать с шерсти липучки, но Вилюй вывернулся и тут же направился по тропе.

– Куда это он?

Пес преданно оглянулся на Ольгу, но упорно продолжил движение.

– А ну-ка, пошли, посмотрим. – И, оставив на скамейке покупки, уверенно ступил на тропку.

Радость переполняла Вилюя, когда он увидел, что к нему подходят все трое.

И было, отчего. – Жив ли, мертв ли, но Андрей безжизненно лежал под кустом ракиты под охраной пса.

Ну, конечно, жив. Константин услышал протяжный стоп парня, стоило только легонько нажать на руку.

Константин и сам бы легко поднял его, но Джон уже бросился ему на помощь.

Сработались, однако, Константин с Джоном, да Андрею помощи, как бы, и не потребовалось.

Не успели его разложить на траве, как он открыл глаза. – А вы чего?

– А ты чего? – Обиженно удивился Константин. – Зачем под кустом спать улегся? Или с горки скатился? – Но сразу же и понял, что скатиться с горки можно только в репьях и череде, а на Андрее этого добра почти не было.

Андрей недоверчиво глянул на великана, смешно сморщил лоб, и растерянно вспомнил. – За березку хотел удержаться и упал.

– Поскользнулся, или запнулся?

– Я и не понял. Солнце по глазам резануло. Я и зажмуриться не успел, как меня куда-то повело, – влево, кажется. Я хотел за ствол березки ухватиться, но промахнулся.

Андрей, – честно признаться, – даже и не пытался вновь обрести равновесие, и пришел в себя, когда увяз во встречном кусте. И подняться не спешил, постепенно обретая внутреннее равновесие.

Да так и уснул. Впервые за все часы сна на этом острове – безмятежно, и даже счастливо.

– Ты же утонуть мог. – Мало того, что Ольга никак не могла унять противную дрожь во всем своем, – скажем прямо, – слабом теле, так и от горьких ее слез спасения нет.

С языка Константина, конечно, готова была сорваться колкость насчет того, чему утонуть нет никакой возможности, но сдержался, и только усмехнулся. – Не утонул же. Ты чего на протоке-то потерял?

– Решил на Днепр посмотреть, да не судьба, видно.

– До реки так и не дошел? – Константин подошел к воде. – Повезло тебе, – куст удержал. Тут рядом с водой всегда скользко. Не успеешь и моргнуть, как в воде окажешься.

– Не дошел, да тут, как бы и не река, как оказалось. – И все еще виновато добавил. – Не таким я Днепр представлял. Днепр ли это?

– Можешь не сомневаться – Днепр. Когда совсем оправишься, дойдем и до большой воды. – Успокоил его Константин. – А ты будь ласка – не ходи пока к воде один. – Он подозрительно посмотрел на Ольгу. – Нет, пожалуй, и вдвоем не ходите. Мы лучше, когда вернется Алексий, на втором этаже вам с Ольгой солярий устроим. И Днепр там – как на ладони.

– Чего- чего? – Удивилась Ольга. – Где?

– А где Анисим любил с Богом беседовать. Поднимем наверх кресла, что в прошлом месяце нашли. Три, пожалуй, не поместятся, а для двух места с лихвой хватит.

А Алексий-то тут как тут. – Что за шум, а драки нет? Чего это Ольга, как прирезанная, кричала?

– Лягушку увидела. – Ответил Константин, старательно заслоняя рукой свое расплывшееся в усмешке лицо. – Ты уже свободен?

– Свободен. Какие вопросы?

– Помнишь, мечтали на второй этаж кресла поднять? Сделаем?

– Не вопрос. Пошли.

Так и вышло. И оба кресла уместились, да еще и место для стула Джону нашлось. Нашлось, но он предосудительно нашел себе место возле Константина, и в «солярии» появлялся редко. Да и дело для них нашлось – бревна-то так и не уложены, как следует – не погноить бы, случаем.

Да и Ольге со своим подопечным на пару вольготнее. Так все дни напролет и «прощебетали» о своем – «о женском». Да еще и вечера прихватывали. Одно плохо. Немощь так и не оставила Андрея: то круги пред глазами, то дрожь по всему телу, то голова раскалывается. А и у Серафимы, как назло, «забот полон рот». – Потерпи, Андрей. Хотя бы два дня потерпи. Стаценка другие таблетки и растворы для уколов обещала доставить.

Боль перетерпеть можно, а вот как перетерпеть свою немощь, особенно, когда проходится к помощи посторонних ему людей. И, все же, ему пришлось и в этом переломить себя.

– Ну, что? Поладили с американцем?

– Вроде бы поладили. Старается, – зарабатывает на хлеб насущный. – И Константин машинально посмотрел наверх. Естественно, увидел он только «голубков». – Силенок, конечно, у него маловато, но все бревна мы уже сложили, осталось навес кой-какой над штабелем сгоношить. Только боюсь, напрасная это работа. Серафима опасается, что в станице вот-вот мор начнется. Скоро, так, и нам надо будет пристанище искать. – И снова взгляд на «солярий» бросил. – Чего-то и из «Ахмата» не торопятся сюда? Не случилось ли что случаем?

– Не понял. Ты что-то надумал? – И Алексий уследил новый бросок Константина наверх. – За американца опасаешься?

– За всех. За нас троих тоже. – И, помолчав, добавил, как бы, не к месту. – Завтра крест на куполе будем ставить с утра, а потом решили Андрея до большого Днепра выгулять.

– А чего, именно завтра?

– Он сам попросился. Рвется к большой воде, да и сам понимаешь, что тело воды просит. Одними обтираниями не обойтись.

– Это уж – само собой.

Редко, какая птица …, и Андрей к их разряду не относится.

Он слышал неспешный разговор Серафимы и «монахов», и от этого его стремление к большой воде становилось все нетерпеливей и нетерпеливей. Его, конечно, тянуло на Днепр, – «настоящий» а не такой, как здесь – в островах и протоках, хотя, и здесь вода щедро расплескивает искры в просветах между кронами деревьев, весело струясь между островами. И птицы с их оглушающим щебетом водятся, но тянет, увидеть, долетают ли они до середины Днепра? Но на самом Днепре Андрею еще не скоро удастся побывать, – ноги все еще слабы, и голова временами кружится до тошноты, но нет былой рвоты, и то хорошо, – заверяет Серафима,– дело идет на поправку, а «жирок» накопится.

1.

Обещанное «завтра», так, и не наступило.

– Где тут у вас симулянт?

Вздремнул, никак, Митрий, – пропустил, что в пределах его видимости гости нарисовались.

Но надо быть Ольгой, чтобы не услышать такое. Она, подобно курице-наседке, разъяренной мегерой слетела вниз.

– Это он-то – симулянт? Да, как вы смеете? Он же чуть не умер, – еле отходили. Да вы? Да вы?

– Все знаем, девочка, все знаем. – И человек в камуфляже обнял Ольгу за плечи. – И низкий поклон Вам за то, что нашли, за то, что выходили. И от меня, и от родителей его. А где та легендарная врач Серафима? – Он легко отстранил Ольгу с пути, и пошел по шатким ступенькам, а Ольге только и оставалось, как послушно двинуться следом.

– Серафима скоро придет. – Крикнул снизу Константин. – Она к больной чуть свет вскочила с постели и убежала.

– Далеко ли? А то начальник Госпиталя всю душу из меня вытрясет, если не дождемся.

– Я могу показать, если надо. – Немного вяловато предложил Константин.

– Если БМП подойдет, – покажи. А мы пока с американцем потолкуем. Где он тут у вас?

– На втором этаже отдыхает. – Константин кивнул головой в сторону лестницы. – Отвык от тяжелой работы.

– От какой тяжелой работы? – Не понял офицер в камуфляже.

– Бревна помогал нам укладывать. Старательный.

Догадался-таки Джон, что речь о нем идет, из Митриевой келенки выглянул.

– Спускайся вниз, Джон. С тобой побеседовать хотят. – Но, увидев, как занервничал американец, добавил. – Да, не бойся ты, – не съедят. Кто с ним будет беседовать?

– «Толмач», принимай пленного. Допроси, как следует, но сильно не наседай. – И сам пропустил американца мимо себя и поднялся еще на три ступеньки.

– Ну, здравствуй, герой. – «Полковник» оценивающе осмотрел «Солярий». Он хотел, было, повторить прежний вопрос «про симулянта», но заметил, как приготовилась защитить подопечного девушка, только добродушно усмехнулся, подмигнул Ольге. – Молчу-молчу, а иначе без последних кудрей останусь. – И, заметив, что Андрей начал подниматься, положил руку ему на плечо. – Сиди-сиди. – А, когда увидел, что девушка пристраивается на стул, тяжело опустился в соседнее кресло.

И, словно только и ждала этого момента, в проеме показалась говорящая голова со смешно оттопыренными ушами. – Разведчиков в станицу посылать?

– Разумеется, пусть основательно осмотрят, только с соблюдением санитарии, – не исключено, что там уже мор начинается.

– Это кто? – Улучив момент, Ольга наклонилась к Андрею, и прошептала на ушко.

– Командир батальона. – Поневоле пришлось и ему шептать.

– Значит, увезут тебя сейчас. – Ольга еле-еле сдерживала слезы.

– Если Серафима разрешит. – Ответил он слишком беспечно, – он-то ведь и не заметил, как заблестели от слез ее глаза. – Да, и я не знаю, как выйду отсюда на «большую» землю.

А «Полковник» все слышал. – Последнее – не проблема. Главное, чтобы доктор разрешила. Ну, рассказывай, что тут произошло.

А полилась торопливая исповедь, лишь изредка прерываемая вопросами. Андрей, – признаться, – до глубины прочувствовал свою вину перед этим, годящимся в отцы, человеком, и старался говорить спокойно, но часто сбивался в горячку. Однако, заметив Ольгин заботливый взгляд, разом успокаивался, и продолжал говорить.

В конце концов, Андрей устал от своей «исповеди», и постоянного ожидания вполне справедливой отповеди, и, если честно, обрадовался, когда снизу донесся говор, быстро переходящий в шум.

– Разведчики вернулись? – Крикнул «Полковник», – и тут же в проеме показалась все та же говорящая голова. – Вернулись. И принесли недобрую весть.

– Что? ВСУ? – «Полковник» от возмущения даже вскрикнул.

– Не, не они. Да они теперь сюда и не сунутся, – в станице мор уже начинается. Станица мертвая, по сути. Да и отсюда надо срочно людей увозить.

– А это чье мнение? – Хотя такое же он имел уже два дня назад.

– Полковника Самсонова и этой, – Серафимы, кажется.

– Что еще за ЭТОЙ? – Скривилось гримасой лицо полковника «Полковника», – второе так и осталось позывным.

– Виноват, исправлюсь. Имя больно трудно запоминающееся. – Растерянно улыбнулась говорящая голова.

– А, что американец?

– Его даже притормаживать приходится. – К одной говорящей голове прибавилась вторая. – А так все сходится, как мы и предполагали.

– Не мы предполагали, а старший лейтенант Калинин и предположил, и провернул.

– Так точно, но американец ничего такого не сказал.

– Он и не должен ничего такого сказать. А, если не сказал, то все прошло, так, как Калинин и планировал. Медиков пригласи сюда, как освободятся.

– Есть пригласить. Они в саму станицу не пошли. Ждут вашего приказания.

– Сейчас спущусь к ним. Там все и решим. – Полковник торопливо выбрался из глубокого кресла.

17. Переезд 1, С эвакуацией все решилось быстро. Серафима, не без сопротивления, конечно, но согласилась устроиться в госпиталь. А полковника так и подмывало спросить, как прошла встреча.

Почти буднично.

– А ты что тут делаешь? – Чего-чего, а этого Серафима, никак, не ожидала. Встретить знакомого высокопоставленного человека на забытом всеми Богами хуторе? Так не бывает.

– За тобой приехал. А ты что тут делаешь?

– Сразу и не скажешь. – Наконец, Серафима обрела дар речи. – Людей лечу. – И уже лукаво глянула на приехавшего.

– Все еще лечишь? И, конечно, своими методами? Это хорошо. А я тебя искал. Пойдешь ко мне работать?

– Куда?

– В военный госпиталь. Не так далеко отсюда.

– Это то, о чем я думаю?

– Да. Открыть санаторий-профилакторий там так и не удосужились. Сначала денег не нашлось, а потом кто-то купил его «вместе с потрохами» и снова ничего не открыл. От отдельного здания для медперсонала так заброшенный фундамент и стоит, но само здание санатория – в приличном состоянии, и больших вложений в него не потребовалось. Ну, так что? Пойдешь?

– Ты же знаешь, что меня лишили права вести практику.

– Знаю, но ты же догадываешься, что в новых условиях это не проблема. Пойдешь?

– А здесь меня кто заменит? – Проговорила она, пытаясь победить растерянность, услышав внезапное предложение.

– Здесь? Ну, пока не найдется замена, будем наезжать по графику. И других специалистов привлечем. Да, и много ли у тебя пациентов? Раз – два – и обчелся. А у меня …, у меня твой профиль, но нет таких специалистов, как ты.

Они могли говорить друг другу: «Ты», они и были на «Ты», но случилось так, что их пути разошлись: он уехал в Россию, а она осталась на Украине, а вскоре осталась одна. Совсем одна, – ее по надуманному предлогу выгнали из профессии, лишили практики. Вмешались в это и неразделенная любовь, и зависть, и обиды. А выгнали ее за то, что она отказала одному высокопоставленному лицу вылечить «Высокопоставленного» ее же методами. Тем, за что она постоянно получала «шишки», и в чем он, естественно, не нуждался.

– Так, как? Пойдешь?

– Боюсь тебя подставить.

– Ты меня подставишь, если откажешься. Живешь-то, как и где? – Полковник уже понимал, что цель близка.

– Работы, сам понимаешь, нет. Выделили мне бесхозную хату лесничества. Там и фельдшерский пункт, и жилье. Огородик небольшой.

– Поди-ка, весь под травками? У тебя ведь свой дом был?

– Так и есть: и половина огородика под травками, и дом был, да танки развалили. Года два назад один въехал, а несколько дней назад второй до конца развалил, теперь, наверное, там и зимовать будет.

Что ж? С такими аргументами трудно отказаться, да, если по правде, то и не было у нее своих веских доводов.

А Серафиме у постояльцев скита и, вообще, аргументов не нашлось. – Если там для нас будет, и жилье, хоть, какое найдется, тогда о чем разговор.

А этого-то, – дела, конечно, – с лихвой хватит: там и столярка, и слесарка – только поворачивайся. И заработок приличный.

– Заработок – это хорошо. Будет, что Ольге на свадьбу собрать. – Не преминул поддеть ее Константин. – И нам бы еще одежду эту сменить.

– А мы и церковь при лазарете откроем.

«Нам только этого и не хватало» – А это уже с усмешкой, но шепотом.

Для транспортировки Андрея затеяли, было, целую операцию, но Константин только усмехнулся: «Как принес, так и обратно унесу». А что? До мостков руки так и не дошли, – в смысле, по воде их пустить.