Читать онлайн Ночь в номере 103 бесплатно

Пролог

– Эй, сюда! Сюда, усталый путник! Дороге нет конца, а дело идёт ко сну. Загляни к нам, покой ногам дай!

Фонарь в руке вглядывался в ночь. Луна выглянула из облаков, но тут же скромно ушла за ширму неба, спряталась от упрямого ока желтого тётина¹. Фонарь выхватывал из мрака большие деревянные ворота, широкую тропу и молодого зазывалу. Юноша держал светильник высоко над головой и кричал в темноту за его светом.

– Господин, у нас рай небесный и рай земной, для тех, кому небо не по карману. Хорошие комнаты, обилие еды, мимо не проходи! Постели мягче пуха, вино слаще меда, чай душистый и горячий.

Вместо господина, что в воображении зазывалы приближался к воротам отяжеленный мешками с золотом, уставший и ищущий, где бы приклонить голову, к тропе спускался туман. Седые клочья уже покрыли слоны гор, у подножия которых волей богов бил горячий источник и жался к целебным водам небольшой рекан², предлагавший благодатную негу онсенов³ и спокойный сон.

– Эй, заночуй у нас! – не унимался зазывала.

Он обрядился в кимоно деда и гэта⁴ не по размеру двенадцатилетнему мальчишке. Черные волосы собрал в пучок на макушке, чтобы показать, что еще немного и он действительно станет взрослым, осталось дождаться совершеннолетия и состричь длинные локоны. Ему впервые поручили встречать ночных гостей. Фонарь подпрыгивал от нетерпения, потому что юного привратника распирало от важности вверенного дела. Его не пугал туман, с сентября по май пелена окутывала горы и смешивалась с паром купален.

– Целебный пар впитай про запас! Окунись, исцелись и дальше в путь пустись! Господин, путь далёк, зайди на огонёк!

– Что ты кричишь в ночь? – одновременно заскрипели ворота и стариковский голос, перебивая заливистые трели мальчишки, – Постояльцев разбудишь. Сегодня никто уже не придёт, время позднее. Всех не заманишь.

– Погоди, дедушка, – попросил юноша, не оборачиваясь. Дед был вездесущим, как туман, и днем, и ночью выстукивал он палкой, на которую опирался при ходьбе, неровный шаг – проверял дела рекана, – Не просто так надрываюсь. Вижу свет фонаря. Жди гостя, готовь место.

Старик подошел к внуку, сощурил подслеповатые глаза, вгляделся в черноту ночного леса. Туман, густо-серый с синим оттенком, полз к воротам, постепенно заполняя лес, скрадывая стволы деревьев и дорожку к рекану, но вдалеке он бледнел, изгоняемый неясным светом.

– И вправду, – старик потер глаза, – будто бы свет.

Он представил гостя на телеге, груженной десятком мешков с золотом. Но смутная тревога легла на его лицо таким же туманом, что подкрадывался к ногам.

– Ты бы шел спать, – проговорил дед, – я сам тут управлюсь.

– О, нет, софу⁵, я не устал! – возразил мальчик.

– Может статься, к нам пожалуют особые гости, – настаивал дед.

– Обаа⁶-сан предупредила, – заторопился мальчик, – Спросила, готов ли я. Конечно-конечно, обаа-сан, ответил я. Ты же не злишься, что я надел твои гэта, дедушка, в них я кажусь выше!

Дед несколько раз покивал. Фонарь подскочил к небу.

– Эй, путник! Верно, ног под собой не чуешь? Остановись, у нас заночуешь! —завёл мальчик радостную песню.

«Какой внучок у нас! – подумал дед, запахивая полы юкаты⁷, – Такому нестрашно дела передать. Традиции чтит, землю родную любит. Голос громкий, глаз зоркий. Но всё же тревожно, в неурочный час поручили ему ночную смену».

Свет приближался. Сомнения развеялись, к ним спешил постоялец. Густеющий туман отступил перед сиянием, к воротам подошел не человек, а скала.

– Господин, – дед и внук склонились перед гостем в глубоком почтении.

Мальчик попытался разглядеть могучего человека. Дед задвинул внука за спину и склонялся все ниже, не поднимая на гостя взгляда. Самурай облачился в тяжелые доспехи, козырек шлема отбрасывал тень, маска скрывала лицо, рукояти катан поблескивали на поясе в игре света. Фонаря при нем не было.

– Мы рады видеть вас, господин, – старик откашлялся, чтобы голос звучал как можно приятнее.

Самурай поднял руку в предупредительном жесте. Отстранился, пропустил вперёд тонкую фигуру, завернутую в белый шёлк. Она соткалась из окружившего ворота тумана, дымка окутывала её с головы до ног, источала сияние. Старик еще ниже согнул спину, украдкой показывая внуку на землю. Мальчик распластался у ног гостьи.

– Мои покои свободны? – голос из-под скрывающей лицо вуали напоминал потрескивание поленьев в костре, – Я так устала.

– Кто осмелится занять ваше место, госпожа? – зачастил старик, – Мы всегда ждём вас, ваш приход всегда счастье для нас, – он незаметно толкнул внука. Юноша подскочил и, не поднимая головы, открыл ворота.

– Давно не навещала вас, – госпожа прошла вперёд. Она не снимала накидки. Шёлк её одеяний нес туман за собой, тропа за воротами затянулась молочной завесой.

– Всего год прошел, а кажется, что вечность, – устало произнесла она.

Госпожа знала, куда идти. Старик отправился за ней убедиться, все ли по вкусу дорогой гостье.

– Можешь отправиться спать, юноша, – если речь Госпожи походила на глухой треск, то голос самурая был подобен раскатам грома. Он встал у ворот рекана, – Покуда госпожа навещает вас, я на страже.

– Надолго ли госпожа к нам? – осмелился спросить юноша, глядя на удаляющуюся фигуру женщины.

– Всё зависит от того, как скоро она управится, – самурай положил огромную ладонь на рукоять катаны, – Отчего ты встречаешь нас вместе с дедом? Как поживает твоя бабушка? Здорова ли?

Юноша промолчал. Самурай терпеливо ждал.

– Время считает лучше нас, – заговорил он, когда ответа не последовало, – И всегда знает нужный срок. Отправляйся спать и ни о чем не тревожься.

Мальчик оставил сложенный тётин. Ему больше не хотелось петь, слова застряли в горле, они боялись вырваться наружу и разбиться о самурая, вставшего у ворот непоколебимой горой. Он даже не смог пожелать воину доброй ночи и почти пожалел, что обрядился во взрослое кимоно. Обаа-сан не говорила, что ночные гости бывают такие страшные. «Хорошо, что я встречал их, а не младший братец. Он бы точно испугался! – подумал он и побежал в крохотную комнатку возле кухни, где спали мать и младший брат, не знавший ничего о прибытии Госпожи и самурая.

Туман накрыл спящий рекан, смешался с дыханием горячих источников. Проник в дрему постояльцев, в чуткий сон слуг. Старый хозяин постоялого двора стучал палкой, спускаясь по ступеням.

В номере на третьем этаже Госпожа снимала шелка.

Глава 1. Карп, плывущий против течения, может стать драконом

Мичи ненавидела свои пальцы. «Кто тебе сказал, что из тебя выйдет писатель? Иди делом займись», – внутренний критик Мичи общался ворчливым тоном бабушки, – «Я слышала, что даже обезьяна может написать роман, если будет все время колотить лапами по клавиатуре». «У меня пальцы как у обезьяны, – Мичи растопыривала пятерню и оглядывала по очереди большой, указательный, средний, безымянный и особо неудавшийся мизинец, – короткие и кривые. Хорошо не волосатые». Образ обезьяны, печатающей книгу за обеденным столом в деревенском доме бабушки, крепко сросся с моментами прокрастинации, когда Мичи таращилась в пустоту белого листа. Пальцы лежали на клавиатуре ноутбука и страдали от самобичевания Мичи. «Кто тебе сказал, что ты писатель?»

Когда Мичи было двенадцать, она собиралась стать мангакой⁸, в пятнадцать она решила, что куда интереснее выучиться на настоящего писателя, вроде Кобо Абэ или одного из Мураками. «Вот «Повесть о Гэндзи⁹» – литература, – бабушка появлялась из-за ширмы, непременно с тряпкой в руках вытирать пыль или с большим пакетом, собирать лишние вещи для помощи нуждающимся, – «Стон горы» – литература. А ты мусоришь». И она кидала в пакет исписанные листы, на которых Мичи пробовала первые сюжеты неразделенной любви или героических свершений скромной неприметной девочки из третьего класса средней школы, забыв, что приготовила пакеты вовсе не для мусора. Ко времени поступления в институт бабушка справилась об обезьянах, пишущих роман, и о том, что во все времена слишком уж образованные девицы не ценились. И вставляла подобную важную информацию во все разговоры, когда Мичи приезжала к ней в деревню.

Мичи завидовала одноклассникам-обладателям городских бабушек. Их короткостриженые, занимающиеся кико¹⁰, пожилые родственницы редко ворковали над внуками, они наслаждались свободой, что давал возраст. Но бабушка Мичи, почтенная Мисао, жила в Минамиямасиро¹¹, где человек с рождения до смерти принадлежал земле, и выращивала дайкон. В таких местах жизнь замерла в середине двадцатого века. В восприятии Мичи время для бабушки вовсе остановилось на эпохе Эдо¹², когда единственной целью простого человека была работа на поле от рассвета до заката, от рождения до смерти. Ни пологие каскады рисовых полей, ни покрытые бархатным лесом холмы, ни аккуратные домики не вызывали в Мичи желания остаться в Минамиямасиро навсегда. На каникулах голова Мичи пухла до размеров бабушкиных редисов от чистого воздуха и наставлений.

– Если бы ты занялась музыкой! Девушка, играющая на биве или кото, почти совершенна. Но литература… Многословие ведет к избытку мыслей, что в свою очередь приводит к непокорности, – давила бабушка и её подруги, приходившие после полудня пить холодный зеленый чай, наблюдать порхающих над пионами бабочек и вздыхать о скоротечности жизни, умещающейся на опадающим лепестке цветка, соглашались единогласно.

– Женщина должна соблюдать три покорности: в юности отцу, в замужестве мужу, в старости старшему сыну. Лишь старые вдовы, как я, могут рассчитывать на возможность управлять закатом своих дней.

Бабушка принадлежала к поколению данкай, людям-глыбам, поднявшимся из послевоенного упадка. Данкай отличались твердостью духа и давили безвольных потомков непоколебимостью убеждений.

– Выйдет ли хорошая жена из той, кто читает книги чаще, чем муж утренние газеты? Оставь книги мужчинам, внучка.

Последней фразой бабушка подкрепляла аргументы о вредности поглощаемых слов. Мичи отчаянно топила в чашке с золотисто-салатовым чаем отражение студентки университета Васэда, Хирано Мичи, закончившей четвертый семестр на факультете литературы с высшим баллом. Студентка сопротивлялась, озерцо чая отзывалось рябью на праведный гнев. Мичи хмурилась и спрашивала:

– Как же эпоха Хэйан, бабушка? Твоя любимая «Повесть о принце Гэндзи»? Её написала женщина. Что насчет «Записок у изголовья¹³»?

Бабушка перекрещивала у груди указательные пальцы. «Не говори, не говори», – значило её движение.

– Сегодня, к твоему сведению, большинство читателей женщины, – жест отрицания возмущал Мичи, – И именно женщины вывели японскую литературу на новый уровень.

– Когда будешь писать, как Таэко Коно¹⁴, Минако Оба¹⁵ или как эта ваша, – бабушка делала вид, что не может вспомнить имя, – Саяка Мурата¹⁶, тогда и поговорим.

«Еще бы, – надувалась Мичи, – их ты знаешь!»

– Ты же не читала ничего из того, что я пишу, – замечала она вслух.

– И не за чем. Я и так знаю тебя, как облупленную, – завершала бабушка разговор.

Вечера почти не отличались друг от друга, Мичи ненавидела деревню, даже больше, чем собственные пальцы.

– Поезжай к бабушке, – посоветовала мама, узнав о проблемах с вдохновением и горящими дедлайнами.

– Тебе смешно, да? – обиженно спросила Мичи, – Единственное, что я смогу написать у бабушки: правила поведения идеальной жены.

– Они всегда востребованы, – мама откровенно издевалась над Мичи, подставляя под локоть очередную порцию жасминового чая и тайяки¹⁷, – На удачу.

Мичи поедала рыбок с клубничной начинкой, надеясь, что одна из них принесет на хвосте толковую мысль. Мичи удачно попала на опен-колл для начинающих авторов: синопсис заинтересовал литературного агента, и та предложила написать книгу в установленные сроки.

На экране чернело название, в душе Мичи черной строкой пропечатались слова мамы: «свежий воздух, разрядка, бабушкина стряпня», жуткие черные обезьяньи лапы и проплывающая мимо слава.

– Нет, – отрезала Мичи, и мама рассмеялась.

Мама прятала природную мечтательность и веселый нрав за маской спокойствия и умелыми руками швеи. На швею мама выучилась после замужества. В прикроватной полке томился диплом архитектора и образность мысли, которая передалась дочери. Естественно Мисао-сан маму не любила. Именно мама удержала бабушкиного единственного сына, отца Мичи, в шумном, высасывающим из людей и жизнь, и человечность, Токио. Отправила работать специалистом по кибербезопасности, чтобы он приходил домой как можно позже, бывал в командировках как можно чаще, и ленивой жене не приходилось заботиться о муже. Удобно устроилась! Мама поощряла любовь Мичи к сладкому, потакала желанию Мичи колотить корявыми пальцами по клавиатуре, и отправила тратить отцовские деньги в частном университете на бесполезный факультет, вместо того, чтобы выучить на нормальную специальность и присматриваться к потенциальным женихам. Именно мама рассказала Мичи о глупом кафе, где молодые люди, сидят уставившись в экраны ноутбуков, а официанты проверяют, много ли клиенты успели напечатать или нарисовать. Кафе называлось «творческим», располагалось и пользовалось популярностью у тех, кто отлынивал от полезных для общества дел.

Разумеется маму в деревню никто не звал.

– Тогда поезжай куда-нибудь, отдохни, – предложила мама Мичи, прижавшейся лбом к экрану ноутбука, – Вы же хотели с Нару-тян в горы? Отец не станет возражать, я поговорю с ним. Скажу, что для дипломного проекта тебе необходимо собрать культурологические материалы.

Удивительным образом мама переняла бабушкину привычку доносить до отца решение, а не вопрос. Тот был не против, главное, чтобы его не дергали по вечерам, когда он погружался в мысли о предстоящем рабочем дне.

«В горы с Нару-тян… – размышляла Мичи, – Да, Нару звала в поход в начале лета. Что-то говорила про глэмпинг у Фудзи. Природа вдохновляет… Там никто не знает, что я писатель. Никто не видел моих пальцев. И никто не станет объяснять, что лучше выбрать кареглазого мужа с первой группой крови, потому что карие глаза выдают человека доброго и заботливого, а первая группа крови одаривает обладателя волевым характером. А если не с первой, то со второй группой, чтобы много работал и думал о семье».

– Оу, – сообщила Нару-тян, – в горы? Да, я помню … В горы… Заманчиво, конечно, но мы с Юрико едим в Мияко через три дня. Там лучшие пляжи, ты в курсе?

Нару, державшая телефон так, чтобы в видеокамеру попадала правая, красивая по ее мнению часть лица, отвечала медленно, сдерживая вырывающееся ликование. Юрико шел рядом, Мичи видела полоску шеи и точеный подбородок над головой Нару. Нару даже печально шмыгнула носом, как бы говоря: «Я бы с радостью, Мичи-тян, но Юрико, гадкий Юрико, тащит на золотой песок к теплым волнам».

– Отлично! – успокоила Мичи подругу.

У Нару с пальцами, как у пианистки или хирурга, а училась она как раз в медицинском, был кареглазый Юрико, правда, как вздохнула бы бабушка, с третьей группой крови, выдававшего в нем человека легко поддающегося влиянию.

– Отлично, – повторяла Мичи, выбирая в системе онлайн-бронирования небольшой отель в горах. Не у Фудзи, подальше. Как можно дальше от бабушки, мамы и Нару, – Отлично, – шептала она, как заведенная, читая описания отеля у горячих источников, – Ну а я за традиционный отдых! Куда мне до волн и песка?

«Вот и затишье.

Из дому я выхожу

полюбоваться -

как засияла вдали

зелень омытых вершин!» – сайт одного из реканов, что предложила система, обещал Мичи затишье и зелень вершин строками Ямамото Эйдзо¹⁸. Старинный отель на склоне гор, в окружении соснового леса, располагал четырнадцатью номерами. Для бронирования доступны люкс и стандарт. «Творить надо с размахом, – решила Мичи и забронировала люкс, – Хвойный воздух полезен для легких, уединение отлично подходит имиджу писателя. Отель с историей вдохновит не меньше, чем природа. И я не так уж и отступлю от маминого плана изучать культуру и историю. Буду бродить по саду, наслаждаться источниками, смотреть с балкона на лес», – замечталась Мичи, – «И обязательно упомяну в романе жестокую, старую защитницу традиций, подругу-предательницу и молодого человека с холодными как лед глазами и неопределяемой никакой наукой группой крови».

Мичи хлопнула в ладоши. «Бронирование подтверждено», – подтверждение прилетело мгновенно, – «Номер категории люкс. Период проживания: семь дней. Полупансион».

Мичи свернула окно. Отель прислал ваучер, предложил услугу трансфера с вокзала. Она едет отдыхать не к бабушке! Она едет писать. Писать день и ночь. Смена обстановки способствует творчеству.

Глава 2.  Баклажан на стебле дыни не вырастет

Рюу отметил заявку, поступившую через систему бронирования. Отель был забит под завязку, как всегда к середине августа, когда погода в горах радовала уже по-осеннему мягкими днями и звёздными ночами. Днём гости рекана исследовали лес, фотографировали домики богов, выглядывающие из травы, ездили на экскурсию в ближайший синтоистский храм или к водопадам, расположенным в получасе езды от отеля. Вечерами таяли в водах источников, после направлялись в номера, где ждали обильного ужина. По утрам многие из них снова ныряли в купальни или занимались гимнастикой в саду.

Летом в рекан приезжала самая уставшая категория гостей – семьи, любопытные, шумные, изо всех сил пытающиеся расслабиться и получить массу впечатлений одновременно. Рекан встречал их прохладой циновок и сбрызнутых водой жалюзи, подушками из пеньки и веерами по количеству членов семьи. Осенью гостей прибывало, особенно тех, кто ценил гениальность природы и умел наслаждаться многообразием красных и желтых цветов интерьера. Окруженный вечно зеленым бором рекан вносил осенние цвета в номера, сочетая в икебанах багряные листья кленов, рыжеватые листочки дерева гинко и оттеняющее их серебро перья пампасной травы. Зимой горы манили одиночек к горячему саке и неспешным беседам с незнакомцами. Весна приносила лепестки сакуры, растущей у общих бань, по розовому ковру прохаживались молодожены.

Рюу знал всех гостей. Новых встречал вежливым поклоном, постоянных поклоном и улыбкой. По одному только имени в запросе на бронирование он понимал, какой гость приедет в отель.

– Ты подтвердишь? – позади Рюу маячил младший брат. Нобуо, отвечавший за багаж гостей, трансфер и экскурсии. К бронированию и заселению его пока не подпускали. «Учись», – твердила бабка Хакусана, о-оками-сан¹⁹ – суровая властительница рекана. «Учись, учись», – повторяли эхом мать и отец, которые выстуживались перед Хакусаной как могли.

– Номер «103», – Рюу поправил белую прядь, падающую на глаза, открыл заявку, – запрос на люкс.

– Мы не заселяем в сто третий, – напомнил Нобуо, стремясь показать, что он уже давно все знает.

– Не заселяем, – Рюу прищурил серые глаза и нажал кнопку «подтвердить».

Свободным остался номер стандартной категории.

– Тебе влетит, – брат заглянул в компьютер через его плечо, – Определенно.

– Свежая кровь всегда кстати, – Рюу потягивался как большой белый кот, – К тому же мы не можем предложить гостю номер категорией ниже, когда ему нужен люкс.

– Бабушка будет рвать и метать, – не унимался Нобуо.

– Разумеется, – Рюу заносил в базу дату заезда в сто третий, – Бабушку ждет веселая неделя.

– Ты что, не скажешь ей? – удивился Нобуо.

Рюу уперся подбородком в сплетенные пальцы, бледное лицо выражало крайнюю степень озабоченности. Рюу умел делать вид, что ему не все равно до мнения родных.

– Пусть будет сюрприз, – сказал он.

«Хирано Мичи. Дата рождения 13 февраля 2001. Токио. Заезжает 11 августа в сто третий», – Рюу изучал бронь, – «Ей нечего делать у нас, она молода, общительна, амбициозна. Наверняка не страдает остеопорозом или пониженным кровяным давлением. И все же выбрала отдых в рекане. В нашем рекане. В сто третьем номере. Тропинка на равнине²⁰… Любопытно».

– Свяжись с ней, онии-тян²¹, извинись, предложи Стандарт, – настаивал Нобуо, заглядывающий в экран через плечо брата

– Не годится, брат, – упрямая прядь соскользнула на глаза, Рюу затолкал её за ухо.

– Сдаётся мне, скоро я займу твоё место, – шепнул Нобуо, но Рюу уже поднялся в поклоне, к стойке подошел гость.

Отель жил привычной жизнью. Мать Рюу и Нобуо следила за приготовлением завтраков, отец за чистотой купален, бабушка, о которой все говорили благоговейным шепотом, считала прибыль. Нобуо паниковал. Гость из шестого номера жаловался. Рюу выслушивал его.

– Наверху всю ночь шумели, – гость раздраженно постукивал ключ-картой по стойке, – В сто третьем.

– Это невозможно, простите, – мягко произнёс Рюу, – Номер сто три, на третьем этаже свободен. Забронирован на постоянного гостя и в данный момент в нем никто не проживает.

– Я слышал голоса! – возмущался гость, – И грохот! В футбол они играли там что ли? А потом до утра кто-то слушал национальную музыку. Красиво, не спорю, но невозможно уснуть!

– Номер пустует, – убеждал Рюу. Нобуо пыхтел рядом, переводя взгляд с гостя на брата. Он порывался влезть в разговор, удерживался с трудом, – Как и все правое крыло третьего этажа. Однако, для вашего комфорта мы предложим другой номер. Естественно, уровнем выше. Номер четвертый, с индивидуальной купальней и выходом в сад камней. Уверяю, вы забудете о любых неприятностях! Кроме того, сегодня вечером вас ожидает комплимент от повара. Сожалеем о доставленных неудобствах. Приносим глубочайшие извинения, – Рюу поднял руки и сложил ладони над головой.

Гость отправился в номер, ждать завтрака, вполне удовлетворенный. В итоге они всегда оставались довольны. И семейные, и одиночки, и новобрачные обожали Рюу, стоило молодому администратору с необычной внешностью улыбнуться, гости забывали про жалобы. Рюу находил способ разрешить проблемы.

– Свободен стандарт, – пробурчал Нобуо, – точно такой, как тот, в котором он проживает.

– Я знаю, – ответил Рюу, – но он останется доволен, поверь.

– О, да! Рюу зайдёт в стандарт, взмахнёт волшебной палочкой и категория мгновенно повысится!

– Так все и происходит, брат. Рекан трепетно относится к желаниям клиентов. Пора бы и тебе научиться читать воздух.

Нобуо вспыхнул до корней волос. Он открыл рот возразить брату и сразу передумал. При всей своей властности Хакусана-сан позволяла Рюу играть с гостями, как ему заблагорассудится, лишь бы рекан приносил прибыль. Она ценила умение Рюу угодить гостю. Старший внук ходил в любимчиках бабушки: ему доставалось больше внимания и больше наказаний – одной рукой Хакусана гладила, другой карала. Нобуо помнил, сколько раз бабушка запирала Рюу в подвале. И сочувствие брату затмевало ревность. К тому же Рюу никогда не задвигал младшего за спину, учил, помогал и защищал от гнева бабки. Теперь, когда она все чаще запиралась в своем кабинете, Рюу игрался в волю, а Хакусана богатела. Сто третий пока пустовал. Ваучер программа отослала на указанный почтовый адрес.

– Выезжают сегодня в двенадцать. Поможешь с багажом.

Рюу указал на выделенный в программе бронирования желтым фоном номер восьмой, сделал пометку о смене девятого номера на четвертый из-за жалобы гостя и оставил ресепшен на надутого Нобуо. Весь день младший брат будет лезть из кожи вон, доказывая, что он прав. Рюу знал, что младший действительно прав, но отступать не собирался.

Постояльцы останавливались, завидев Рюу. Белые волосы освещали низкие потолки рекана. Обычно в гостиницах персоналу не разрешали красить волосы, но в маленьком семейном отеле прощали эксцентричного юношу. Высокий и широкоплечий, он расхаживал в черном кимоно, в штанах хакама с золотыми полосами, он прекрасно вписывался в атмосферу старинного отеля. Гости поправляли предоставленные отелем разноцветные юката, и чуть не склонялись в поклоне перед администратором, но тот всегда опережал их, первым выказывая полагающееся почтение. Рюу любил постояльцев рекана и понимал, как важно, чтобы каждый гость считал себя уникальным.

Четвертый номер вовсе не располагал собственной купальней, но Рюу обещал её наличие гостю. Он открыл дверь, вошел в комнату. Циновки хрустели под ногами, в нише стояла летняя икебана: бледно-зеленая, почти белая гортензия разделяла соседство в стеклянном шаре с причудливо изогнутой веткой, застывшей и вобравшей в силу не только дерева, но и камня. Над икебаной висел свиток со строками Мацуо Басё²²:

«Сад и гора вдали

Дрогнули, движутся, входят

В летний раскрытый дом».

Номер в шесть татами получил название «Сансуй», вода и горы. Комната заканчивалась перегородкой, за которой простирался сэкитэй – сад камней. Другие постояльцы попадали в сюда через большой сад, проживающие в четвертном номере просто отодвигали сездзи²³.

Рюу вынырнул из полумрака в серебристую строгость камней и песка. Борозды валунов расходились как круги на воде. Тянули песчаные волны, напоминая замерший прилив. От номера ко второму в рекане пруду, вела узкая дорожка, брод через песок. Из пруда поднимался островок с покрытым мхом валуном. Поверхность водоема отражала строгий лик горы. Сад объяснял название номера.

Рюу простер руки, взглянул куда-то за перегородку, в верхний угол небольшой террасы. Завис в полушаге над дорожкой. Тонкие стенки задрожали, завибрировала ветка икебаны, отразив начало изменений. Расчерченные приливные волны пошли вспять, начался отлив, сэкитэй отступил вдаль. Перегородки закачались, под ногой Рюу появился дощатый пол. Четвертый номер разворачивал пространство.

– Не торопимся, – приказал Рюу, – важно не нарушить гармонию стихий. Пусть гость, поселившийся здесь, если постоянные жалобы ему позволят, отрешится от суеты. Давайте купальню.

Зеленую тень номера осветили воды, пар мягко коснулся лица Рюу, в надежде добавить красок щекам. Но Рюу отступил, несколько раз сжал и разжал пальцы, оглядел сад камней, убеждаясь, что рисунок на песке не нарушен. Задерживаться в номере не позволял ежедневный обход гостиницы.

– Светильник, – обнаружил Рюу на втором этаже в левом рукаве коридора перегоревшую лампочку.

– Здесь пыль, – произнес он, проверив верхнюю полку в дацуидзе, где гости оставляли одежду прежде, чем пройти в душевые для омовения перед посещением бань.

– Гости могут поскользнуться, – указал на мокрые камни дорожек, ведущих от общей купели.

– Очистить пепельницы, – бросил он, обходя зону для курения.

Пыль исчезала, пепельницы опустошались, камни высыхали, лампочка заменялась на исправную, стоило Рюу распорядиться. Если бы гости решили проследить за ним, подумали бы, что он колдун. Но Рюу подмечал недочеты и отдавал приказы.

Отец Рюу и Нобуо, единственный сын Хакусаны, Джун, проверял купели из дерева хиноки²⁴. Такие особо ценили семейные гости за приятный бонус: пар перенимал смолистый, хвойный аромат, успокаивал и оказывал антибактериальное воздействие. Рюу поклонился отцу.

– Ты выглядишь довольным, сын, – отметил Джун. Он расставлял вокруг корзины с ароматическими свечами и комплектами чистых юката. Чуть поодаль лежала щетка с длинной ручкой. Джун закончил мыть ванны.

– Отель заполнен, гости довольны. Есть повод.

– Ты выглядишь слишком довольным, я имел в виду, – уточнил Джун, – Тоже есть повод?

– А ты выглядишь усталым, – парировал Рюу, – Вам с мамой надо взять отпуск.

– И провести его в каком-нибудь отеле? – усмехнулся Джун.

– Где вам не придется работать. Хотя по привычке, вы начнете трудиться и там. Вдруг у них, ужас какой, не так сервируют столы на завтрак!

– Бабушка не появлялась? – сменил тему Джун. Хакусана-сан никогда не отпускала работников в отпуск.

– Еще не вечер, – пожал плечам Рюу, – здесь не домыли, – повысил он голос, обращаясь не к отцу, но к воде в купальне, и пошел дальше.

– Что ты натворил с четвертым номером? – крикнул Джун удаляющемуся сыну.

Тот, не оборачиваясь, подвигал запястьем вверх-вниз – «Ничего». Ничего особенного, что может вызвать гнев о-оками.

Рюу обогнул два соединенных бассейна восьмеркой, подошел к крайнему, вдохнул пар. Представил себя драконом, как когда-то в детстве. Тогда он думал, что все горячие источники – ноздри драконов. И желал обернуться могучим существом, не подчиняющимся никому.

В их семье драконом давно считалась бабушка Хакусана.

«Когда-то ты грезила, что я стану твоим наследником, обаа-сан, – подумал Рюу, – Но, как ты сама не раз говорила, тигру с драконом не ужиться²⁵».

У последнего ротэн-буро²⁶ сразу за бамбуковой преградой начинался лес. Гости редко выбирали эту купель. Боялись, наверное, близости к природе и собственной уязвимости перед ней. Рюу усмехнулся. Все дело в тумане, что подбирался к рекану с наступлением августа. Утренний лес окутывала легкая дымка, гости выбирались из номеров, кто на гимнастику, кто на ранние купания. Днем они отправлялись на экскурсии и их пугал, не туман, золотистый от пробивающихся сквозь ветви солнечных лучей, а Нобуо с его россказнями о духах, что обитают в стволах деревьях, ручьях, камнях, жуках, шуршащих в опавшей хвои и воронах, что гнездятся на соснах. К вечеру, когда мглистое покрывало тумана оборачивало гостиницу сумерками, вершины деревьев торчали из пелены, как драконьи спинные пластины. Постояльцы наводняли бани едва слышимыми разговорами и собственными байками. Распаренные, разнеженные тела были слишком легкой добычей для реальных и вымышленных тварей из леса, потому крайний онсен пустовал. Но сейчас набирал силу день, все были спокойны и расслаблены. И только Рюу предвкушал хаос.

Он немного постоял у кромки леса и пошел проведать мать. Обход по отелю и одновременно по родственникам Рюу совершал в одно и то же время.

– Жирные следы, – объявил он двери в конце галереи, отделяющей зону кухни от остального здания.

Кухня кипела гневом хозяйки. Чадили сковороды, бурлили крышками кастрюли, шипели конфорки. Мать – королева завтраков и ужинов, Асу²⁷-сан, возвышалась над столом на метр пятьдесят три сантиметра из метра пятидесяти трех и размахивала ножом для разделывания рыбы.

– Ты отдаёшь отчёт своему поступку? – острие ножа уставилось на Рюу. Распотрошенная на доске рыба обиженно разинула рот, о ней забыли. Асу редко пребывала в подобном настроении, – Что ты возомнил о себе?

Рюу невозмутимо взял с тарелки рисовый пирожок.

– Ты должен был отменить бронь. Написать, что мест нет,– мать забрала волосы в хвост, что добавляло пару сантиметров роста.

– Написал, – соврал Рюу, глядя на мать честными глазами.

– Ты должен был предложить отель по соседству!

– Предложил, – одно вранье тянуло другое, – На противоположном склоне горы.

– Что же тогда на сто третьем бронь стоит?

Асу нарезала кусочки для темпуры, рыба кряхтела от яростных движений.

– Думаю, северный склон горы ей все-таки больше по душе.

Рыбий хвост обрел способность летать, врезался в стену, свалился на пол. Рюу взял второй пирожок.

– Понятия не имею, почему она не хочет в другой отель, – Рюу сохранял невозмутимость. Асу приготовила онигири²⁸ с тунцом, и никакой допрос не отвлек бы Рюу от закуски, – Она бронировала номер онлайн. Пусть приедет, я лично отвезу её в другой отель. И возмещу убытки, естественно.

– Из своего кармана, – пробурчала мать и обмакнула кусочки в кляр.

– Распоряжение великой и ужасной Хакусаны? – Рюу обвел взглядом кухню в поисках десерта.

– Именно.

Шкварчание сковороды отвлекло внимание Асу, кунжутное масло ждало рыбу. Асу не умела долго злиться, негативные эмоции окрашивали ауру в мрачные цвета, она же предпочитала свет и спокойствие.

– Нобуо меня сдал? – поинтересовался Рюу. Десерта он не нашел, мать спрятала угощение, заслышав шаги сына. Она заранее определяла приближение Рюу, старший сын вносил в гармонию огненные всплески. В него полетел редис.

Рюу увернулся и спрятал третий пирожок в рукав кимоно.

Великая и ужасная Хакусана²⁹ согнулась под тяжестью лет почти до земли. Лицо, некогда белое и гладкое, покрылось рытвинами морщин. Во рту не хватало нескольких зачерненных зубов. Пальцы застыли под странными углами прихотью артрита. Двигалась хозяйка рекана с большим трудом, волочила правую ногу. Почти не покидала своей комнаты, чтобы не смущать гостей отеля шаркающей походкой. Обязанность встречать гостей, которая в реканах лежала на о-оками, она переложила на непутевых внуков. Заносчивый Рюу и стеснительный Нобуо плохо походили на горничных-накаи³⁰. Увы, небо не наградило Хакусану толковой невесткой и внучками. Сама Хакусана выходила приветствовать постоянных гостей, в остальное время сидела в кабинете и вела счёт доходам и расходами, вооружившись очками с толстыми линзами и ясным разумом. Оками правила гостиницей не разгибающейся железной рукой.

Рюу решил сыграть с ней. Хакусана сразу распознала изменение в отеле. Пар источников стал горчить, воздух загустел, дверь сто третьего номера скрипнула, натянув невидимую жилу. Струну, от которой разнесся долгий звук, похожий на стон.

Рюу вселил кого-то в люкс, на котором в программе постоянно значилась пометка «out-of-order³¹».

Хакусана потерла грудь. Что-то тяжкое и влажное поселилось под ребрами, вцепилось крепко, отрастило холодные щупальца и подтянулось выше. Хакусана постучала по выпирающей грудине, стук отозвался першением в горле. «Что ж, час настает, – рассудила она, – но сейчас не стоит отвлекаться. Деньги не любят, когда к ним относятся невнимательно.– Хакусана взялась за карандаш и погрузилась в расчеты. Ровные столбцы цифр успокаивали, – Сперва посчитаю, потом поиграю».

Глава 3. Знакомство начинается с пинка

Мичи исподлобья наблюдала за администратором. Её бесили плавные движения и учтивость молодого человека.

Где же накаи? Почему не горничная показывает номер? Мичи колотило от негодования. Если рассуждать спокойно, причина вовсе не в симпатичном работнике рекана. Не в этом работнике. А в другом, старшем и неприятном. Он не хотел её заселять! Списывал на ошибку системы! Но она-то не ошибка системы, она живой человек!

На вокзал за ней тоже приехал совсем молодой водитель. Дерганный и смущающийся. Мичи с разочарованием отметила, что у представителя отеля глаза светло-карие. «Такому присуща склонность к уединению», – выглянула из подсознания бабушка. Мичи отогнала её и решила, что узнавать у парня группу крови с налета, не стоит, потому скромно поинтересовалась именем встречающего.

– Мацумура Нобуо, – представился он.

На лацкане пиджака поблескивала плашка с названием отеля, глянцевый бок микроавтобуса вторил им «Kiri no mori». Кири но мори, Туманный лес.

«Он повезет меня в лес, где зелень листвы омыта туманами, – Мичи тормошила радостные предчувствия, но они не торопились наполнить её восторгом, топтались на расстоянии, точно как Мацумура Нобуо.

Дорога к рекану вилась между живописных деревенек, мелькали соломенные крыши домов и рисовые террасы в отдалении. Мичи не обращала никакого внимания на пастораль за окном. Деревеньками и террасами она наелась у бабушки. Микроавтобус нырнул в лес, волной переходящий от равнины в горы. Предчувствие всколыхнулось, Мичи прильнула к окну. Не светлый, многоголосый бамбуковый лес и не картинная, багряная чаща кленов провожали её к рекану. По обеим сторонам возвышались сосны. Мичи открыла окно, запустив в машину пахнущую хвоей душу леса.

«Все-такие омытые», – радость занимала подготовленное место чуть ниже солнечного сплетения.

Деревья тесно обступали трассу, почти заглядывали в окна микроавтобуса и в глаза Мичи, смыкались за машиной. Мичи обернулась, лес поглотил скользящую позади дорогу.

– Вас должны были оповестить о некоторых накладках с заселением, – водитель, молчавший с самого вокзала, ожил в лесу.

– Верно, – сказала Мичи, – но потом пришло письмо с подтверждением. И мне звонил ваш менеджер, заверил, что нет никаких проблем.

– Эээ, – замялся водитель, – это был Рюу-сан.

– Значит, проблема решена?

– Д-да. Все хорошо.

Как она поверила в неловкий ответ Мацумуро Нобуо?! Отвлеклась на лесной антураж!

За деревьями мелькали тени. Мичи размышляла, не перевести ли сюжет истории в историческое русло. Или добавить мистики. В таком мрачном лесу наверняка кто-нибудь кого-нибудь убил ради мести или во имя славного рода, или чтобы скрыть страшную тайну. И дух невинноубиенного – мстительный онрё – бродит меж сосен по сей день.

Мичи вошла во вкус: дух за много лет напитался жаждой мщения и периодически совершал поползновения на ближайшую деревню, чтобы найти случайную жертву, пока настоящий виновник или тот, кто связан с ним кровными узами, волей судьбы не вернется в лес. Сила его возросла, он мог вызывать пожары и землетрясения, а после бродил по разрушенному поселению и собирал души умерших, чтобы стать еще сильнее. Мичи почти создала в воображении облик духа, как впереди запульсировали оранжевым светом фонари-торо³² и вернули Мичи в реальный мир. Рекан раскинулся в сердце леса. Высокие каменные фонари с навершиями в форме цветка лотоса вели к большим воротам – комосуомон, напоминавшим шапку буддийского монаха, от неё же и получивших название.

– Пересекаем границу мира духов, – провозгласила Мичи отчего-то с интонациями робота, хотя стоило добавить немного заунывности, – Оставим за воротами глупое, слабое «я».

Водителю шутка не зашла.

– Приехали, – сообщил он невесело. Помог Мичи выбраться из автобуса, вытащил её розовый чемодан.

– Благодарю, Мацумуро-сан! – кивнула Мичи.

– Нобуо, – буркнул он.

Колеса чемодана дробно застучали по мощенной тропинке.

«Нет же! Будет история любви! – стоило Мичи ступить на дорожку отеля, как восторг, который она призывала, накрыл с головой, – Все здесь так и поет о любви!»

Двор рекана действительно пел. Щебетали птицы, журчали небольшие фонтаны, где-то журчала вода, скорее всего в глубине сада располагался рукотворный водопад, негромко общались гости, голоса соединялись в единый напев, подхвативший Мичи. Она летела в этом благозвучии по саду, где каждый угол, каждый ракурс открывал новое. Прогулочные дорожки тянулись во все стороны. Кудрявилась гортензия, гордо поднимались роскошные головы ирисы, белели скромные калимерисы. Трехэтажное, аккуратное здание поднялось перед Мичи. По навесам разлетались журавли, крыша игриво загибалась хвостами рыб, на деревянных перегородках раскрывал рты вырезанные лягушки. Рекан обещал своим гостям благоденствие, защиту от пожара и благополучное возвращение домой. Переговаривались колокольчики, развешенные в галереях по периметру отеля. Слегка светились окна, бумажные рамы пропускали солнечный свет внутрь комнат. Мичи приглянулось круглое окно на первом этаже, с изящной решеткой из бамбука. Она представила, как чудно сидеть напротив окна и любоваться на сад.

Вход в здание украшали мукаэдори – птицы счастья. Мичи не удержалась, тронула одну из птиц за крыло и уловила легкий трепет. Птица ответила ей, не иначе. «У меня все получится!». Мичи прикусила губу от удовольствия, как будто счастье уже обрушилось на неё с непоколебимой решительностью.

Нобуо откинул норэн³³. Мичи скинула кеды, наступив на задники. Она разглядывала эмблему рекана, вышитую на ткани – рука, держащая ветвь с вытянутыми трубочкой цветами.

Солнце пробиралось в рекан сквозь ворота, сад, террасу и занавес рассеянными мягкими лучами, отражалось от фусума³⁴ и освещало нарисованное солнце. Роспись на стенах двигалась.

– Гэнкан – место очищения от пыли дорог. Здесь у нас стойка размещения и лобби, – пояснял Нобуо.

– Ага, – Мичи наблюдала за движением бликов и теней. Волновалась гладь воды, дрожал тростник, падали лепестки сакуры..

– Я, кстати, провожу экскурсии. По лесу или в храм, она тоже увлекательная.

– Ага.

Мичи даже не передвигала ногами. Рекан дышал вокруг и нес её силой вдохов и выдохов. Что там говорил Нобуо, она почти не разбирала.

– Если вас что-то заинтересует, обращайтесь. Ёокосо!³⁵ – закончил Нобуо.

– Ага, – Мичи натолкнулась на каменный взгляд мужчины средних лет. Восхищение разбилось о недовольное лицо мужчины за стойкой приема и размещения.

– Хирано Мичи, в сто третий, – доложил Нобуо, – Я пока отнесу багаж.

– Погади-ка, – остановил его старший менеджер.

И началось. Как легко разрушить красоту! Она лопается с мелодичным звоном. Превращается в иллюзию – в то, чем она и является, красота. Неважно, момента, эмоции, интерьера. Краски меркнут, благозвучие оборачивается какофонией, упоение – разочарованием. Мичи стойко держала оборону. Нет, она не хотела в другой отель. Нет, она не понимает, что произошла ошибка программы. Она не согласится переночевать в стандартном номере три ночи, пока не освободится другой люкс. И да, она готова подать жалобу. Где же обещанное гостеприимство? И лицо у вас неприятное! И залысину не прикроют редкие прядки! И уголки рта безвольные! В Мичи сражались обида и бабушка. Побеждала обида, хотя впервые Мичи болела за бабушку.

– Никаких проблем, – за спиной старшего менеджера появилось третье действующее лицо противостояния. Мичи испугалась юноши с белоснежными волосами и серыми линзами в глазах. Он отделился от стены, не иначе. Вырос неожиданно, положил руку на плечо коллеги и повторил низким голосом:

– Это я возьму на себя. Спасибо за ваши труды, Джун-сан.

Мичи мысленно пообещала ему место в книге. Внешностью он как раз походил на призрака. Поэтому мужчина вздрогнул от прикосновения! «Он не может противиться воли призрака, – тут же включилась Мичи, – Обязан повиноваться ему. Иначе гнев духов падет на отель. Может ведь быть влюблённый призрак? – она вспомнила о любовной линии в книге, – Почему нет?»

– Мацумура Рюу, – представился юноша.

«Братья, – отметила Мичи, – А тот, – она прищурилась в сторону удаляющегося старшего менеджера, – наверняка отец. У моего водителя такие же глаза. Интересно, почему одному братцу разрешили выкраситься в дурацкий цвет?».

– Все называют меня просто Рюу, – добавил он.

Кимоно со строгим орнаментом из треугольников, цепляющихся друг за друга основаниями, перевязанное ленточным поясом сглаживало впечатление от необычной внешности.

– Прошу и вы зовите Рюу. Благодарю, что выбрали «Туманный лес». В номере вас ожидает небольшой сюрприз, надеюсь, он сгладит неприятное впечатление от заселения. Мне очень неудобно за отца и брата. Простите нас! И простите, что не оками-сан встречает вас сегодня. Бабушка стара, ей не здоровится. Приложу все усилия, чтобы скрасить ваше пребывание в рекане.

Он глубоко поклонился Мичи.

– Вы можете оставить обувь здесь, – Рюу протянул Мичи суриппа³⁶, – Позвольте проводить вас в сто третий.

И Рюу повел Мичи на третий этаж.

– Сто третий носит имя «Восход». Если проснетесь около пяти часов утра, насладитесь красивейшим восходом в вашей жизни. Лес так и тянется к солнцу. На табличках значатся номера цифрами, для удобства иностранных гостей. Мы также заменили входные двери, постояльцам хочется больше уединения. И сменили простые ключи на ключ-карты.

Дверь приняла ключ-карту, замигав зеленым огоньком, Рюу открыл дверь в «Восход».

Гордо задранный подбородок Мичи отвис от удивления. Татами звали пройтись по свежему тростнику, присесть на дзабутон³⁷ или на сидение возле вполне европейского столика, раскрыть ноутбук и писать. В нише висел свиток с хайку и изображением необычного дерева. Бледно-фиолетовые цветы его напоминали колокольчики. «Цветы с эмблемы», – узнала Мичи. Под деревом художник изобразил реку, по застывшей воде плыл листок с крохотным то ли пауком, то ли жуком. Поверх свитка свисала тонкая цепь, к ней прикреплялся серебристый полумесяц, скрывавший в чашу, из которой к Мичи тянулась такая же цветущая ветвь. Как и положено номеру рекана, сто третий не давил мебелью, не нависал над гостем вычурностью украшений, картин и техники. Все седзи были раздвинуты и воздух гулял по огромному пространству. Мичи видела сиреневатые завихрения, воздух в номере обрел цвет и форму и дохнул на вошедших. Волосы Рюу взлетели, Мичи спешно прибрала пряди своей модной стрижки wolf cut. Её манил балкон – просторный, нет, бескрайний, уносящий в сине-зеленый лес и дальше, за горы.

«Нару-тян утопится от зависти!» – подумалось Мичи, – «В своем Мияко».

– Номер с личной ванной комнатой, – Рюу отгадал её мысли, прошелся по номеру, открыл незаметную дверь в ванную. Мичи досталась полноценная ванна, редкость для реканов, где все пользовались удобствами на этаже. Рюу продолжал знакомство с номером, – Гардеробная, где вы найдете выбор юката, спальня, гостиная. Перегородки формируют пространство, двигайте, по своему желанию.

Мичи ходила за ним, прижимая руки ко рту. Она тихонько попискивала и надеялась, что молодой человек не слышит. «Благовоспитанная девица не корчит рожи. Если она хочет рассмеяться, то улыбается кончиками губ, прикрываясь ладонью, – напомнила Мичи бабушка, которая прочно засела внутри внучки и выступала самозваным голосом совести. «Я рот прикрыла», – огрызнулась Мичи.

– Комплимент от отеля, – Рюу кивнул на журнальный столик, где в большой плоской тарелке умостилась гора фруктов, а в глиняной пиале блестел зеленый чай, – смею верить, что вы простите нас за возникшее недоразумение. Сервис как честь, мы им дорожим. Гость для нас бесценен.

Мичи уловила легкую издевку в словах Рюу. Он высился над ней, бледный и серьезный, выискивал малейшее проявление недовольства. И все-таки говорил чуть насмешливо.

«Я придираюсь, – решила Мичи, – Такой номер! А я придираюсь!»

– К вашему возвращению мы накроем ужин. Во сколько вам удобно, в шесть или в семь вечера?

– В семь, – наугад выбрала Мичи.

– Как скажете. А пока, мой совет, спускайтесь к источнику. Для вас подготовлена индивидуальная купальня. По территории отеля можно ходить в юката. Полотенце с собой не носите, вам все выдадут у онсена. Поверьте, – Рюу сверкнул ровными зубами, – вы забудете о проблемах. Вода творит чудеса.

Он направился к двери.

– Погодите, – обратилась к нему Мичи, – что за дерево на свитке и в икебане. Такие же цветы у вас на эмблеме, не так ли?

– Дерево Кири³⁸, – пояснил Рюу, – Все предпочитают сакуру, но лично мне по душе кири. Сакура говорит о мимолетности жизни, цветы дерева кири – о самой жизни. И возможно, о надежде на счастье в мимолетности.

– Никогда его не видела, – Мичи дотронулась до лепестков.

– По легенде, – Рюу поправил кимоно и отступил от Мичи, – птица хо-о или иначе феникс прилетает, чтобы полакомиться его плодами. В Китае его называют деревом дракона. У нас деревом принцессы. Когда в семье рождалась девочка, обязательно высаживали во дворе «дерево принцессы». Когда она выходила замуж, дерево срезали и из него изготавливали свадебный сундук.

– Сколько всего об одном дереве!

– Рад, что сумел сохранить его для вас! Оно росло в саду, но, к сожалению, погибло, больше не цветет. Кстати, на свитке любопытное хайку, если вы интересуетесь поэзией. О жучке плывущем в неизвестность, – Рюу поклонился и, не разгибая спины, вышел из номера.

– Как там говорят, в семье не без черной овцы? – спросила Мичи у закрывшейся двери, – В этой не без белой!

Она не стала вчитываться в строки. Пусть жучок плывет, куда хочет! Закружилась по номеру, распахнув руки.

– Всё моё! Спасибо папе за его доходную работу! Спасибо маме за сообразительность!

Мичи достала из гардероба первую попавшуюся юкату. Развернула. Ничего необычного, пеньковое голубое кимоно, серый пояс. Мичи выбрала старинный отель, чтобы погрузиться в атмосферу прошлого, вдохновиться и дописать уже свой роман, в котором не могла продвинуться дальше второй главы.

– Да, я же здесь не просто так! Сегодня же засяду. Ну, – она потерлась щекой об юкату, – после купания засяду.

Юката щекотала кожу. Мичи путалась в полах одеяния, последний раз она облачалась во что-то напоминающее традиционную одежду во втором классе школе. Начальные классы ставили спектакль, Мичи выпала роль младшей служанки младшей дочери младшей жены императора. Даже простая юката выглядела эффектней, чем её наряд на спектакле. В школьном представлении отважная императрица бросилась в море со скалы, в обнимку с сыном-наследником. «Смерть придет к нам как победа, мы не сдадимся на милость врага!» – кричала Нару, разодетая в императрицу. Мичи, поджав губы, отворачивалась. Кимоно Нару парило, обдуваемое вентилятором, Нару делала вид, что изящно падает. Мичи же предстояло раздирать лицо в скорби. Что её совершенно не вдохновляло. Она тоже мечтала драматично кричать и грациозно падать.

Мичи оборвала мысль о том, что надо бы обрядить предательницу-подругу в будущей истории в безликое кимоно и науськать на неё призраков. «Я плохая подруга, – укорила она себя, и тут же оправдалась, – Я просто обиделась на Нару». «Как маленькая!» – совесть не сдавалась. «Её никто не просил звать меня в горы», – Мичи не уступала совести в упорстве. Совесть промолчала, оказалась умнее.

Откуда-то донеслась музыка. В отеле, видимо, работала аудиосистема. Невидимые пальцы перебирали струны. Сперва брали одинокие ноты, затем череду трезвучий и после, долгими переборами, грустную мелодию. Мичи пробежалась по балкону. Покатые склоны гор, поддернутые туманом, ласкали взор. Чистый воздух переполнял легкие, вызывая легкое головокружение. На балконе мелодию звучала тише. Мичи вернулась в номер. Музыка шла из стен. Мичи добралась до двери, выглянула в коридор в поисках источника мелодии. Коридор звучал поскрипывающей тишиной. Рекан отзывался на движение гостей по лестнице и этажам. Мичи прошлась налево, на третьем этаже находилось два номера. Через тридцать пять шагов на двери блеснула табличка «14». Мичи пошла обратно, справа от сто третьего обнаружился одноногий столик. На шестигранной поверхности громоздилась статуэтка-нэцкэ³⁹, изображавшая известный сюжет: сражение бога правосудия Шоки и демона Óни.

– Привет, – не слишком почтительно улыбнулась она борющимся фигурам.

Надутый от злости óни походил на ежа-переростка. Выражением выпуклых глаз он напомнил Мичи старшего менеджера Джун-сана. Мичи фыркнула и перевела взгляд на дверь. Немногим выше головы Мичи на двери висела табличка «103». Логично бы обозначить номер соответствующей цифрой – тринадцать, ведь следом шел четырнадцатый номер. Но по-видимому владельцы отеля разделяли европейское суеверие насчет цифры, и потому разделили единицу и тройку нейтральным нулем.

– И ты здесь по той же причине? – спросила Мичи óни, которого бравый Шоки придавливал камнем и объемным пузом.

Фигурки óни в домах обычно ставили для защиты от козней духов.

– Одного нуля недостаточно, чтобы спастись от тринадцати, да?

Демон молча пыхтел под плитой божественного наказания.

Мичи вернулась в номер и растянулась на циновке. Пришло время хвастаться!

– Нару-тян, – растянула она обращение к подруге, появившейся на экране телефона в шляпе с широкими полями и обгоревшим носом, – я заселилась!

– О, какой большой номер, – заголосила Нару. Мичи обвела камерой роскошные апартаменты, – а у нас стандартный. Юрико пошел за коктейлем, – заявила она, не дожидаясь, что Мичи спросит.

Нару изогнулась, чтобы Мичи получше разглядела бирюзовое море за её плечом. Слышался звук набегающих волн. Мичи поставила один-один и отбросила идею о подруге-предательнице в книге – за балконом сто третьего шептался лес.

– Я сейчас пойду к источникам, – Мичи добавила бал в свою пользу, – Будем созваниваться?

– Конечно! Завтра у нас прогулка на яхте, я оттуда наберу!

Счет снова сравнялся, и девушки успокоились.

Двор погружался в вечерние краски. Сумерки смягчили силуэты людей фиолетовыми тенями. Постояльцы прогуливались по террасе, отодвигали перегородки, крались по тропкам, перемежающим сад. Двигались с неохотой и погружались в темные повороты и углы, которые создавались специально, чтобы растворять в полумраке ищущих тишины. Чуть шуршали юката, глухо стучали гэта.

Продолговатые фонари, тянущиеся от здания к саду, светили мягко, вокруг мотыльки вились, потрескивали крылья. Мичи подпрыгнула, дотронуться до одного фонаря на удачу, еле зацепила кончиками пальцев. Фонари закачались, колебание передалась по проводу, соединяющему их. Мичи пошла вдоль линии огней к мосту над прудом. Мост венчали полутораметровые тачи-гата⁴⁰. Мичи возвышалась над ними всего-то на полголовы. Она задержала дыхание, взошла на мост. Огромные ворота рекана открыли Мичи дверь в мир покоя и гармонии. Мост, если верить народным приметам, мог провести в другой, более тайный мир. Мост предлагал выбор, пройти дальше и очутиться в новом пространстве или повернуть назад. В пруду суетились карпы. Высовывали из воды жадные рты и громко чмокали, просили есть. Карпы были длиной с руку Мичи, их отменно кормили, но рыбки хотели есть постоянно.

«Пусть у меня все получится!», – Мичи помахала карпам, загадала желание, надеясь на магическую силу моста, спустилась на другую сторону и вдохнула.

Рюу, стоящий у стойки размещения, проследил за гостьей сто третьего, идущей в сад. Перевел взгляд в противоположную сторону. В дальнем углу холла сидел маленький человечек в соломенной шляпе. Никто из постояльцев его не замечал. А если бы заметили, не удивились человеку с рваной тряпицей на бедрах и перебинтованными ногами, приняли бы его за очередную статуэтку, дополняющую интерьер отеля. Человечек указал длинным пальцем вслед удаляющейся гостье из сто третьего номера.

– Пусть слегка отдохнёт, – распорядился Рюу, – Проследите, чтобы к её возвращению из купальни в номере накрыли ужин.

Человечек поспешил исполнить приказ. И сообщить остальным: «Удивительное дело, в сто третий заселили человека. Живого человека!»

Глава 4. Девушку, как и кошелек, без присмотра не оставляют

Сон полный неги – дар онсена. Вода источников исцеляет и тело, и душу. Дорогу к исцелению подсказывали указатели и узкий проход между стенами бамбука. Мичи вынырнула из перехода, столкнулась со старшим менеджером и не удержала неудовольствие на по-детски надувшихся губах.

– Приношу свои извинения, госпожа Хирано, – Джун-сан приложил руку ко лбу в извиняющемся жесте. Заскорузлые пальцы, цвета кожи унаги⁴¹ пожаренного на углях, выдавали постоянные труды их владельца, – Мы рады вам. Я сын владелицы отеля, отвечаю за купальни. Мое имя Мацумура Джун. Джун-сан, если угодно.

Мичи немного смущало, что сотрудники рекана просили обращаться к ним по имени.

Джун-сан не распрямлял спины.

– Огромное спасибо за все, – быстро проговорила Мичи. Заставлять взрослого человека ждать неправильно. «Все, что прошло, забыто», – напомнила она обиде, булькающей в горле.

– Позвольте проводить до купели, – Джун-сан перешел к делу, – Мы подготовили уединенную ротен-буро, под открытым небом, а также отдельную помывочную.

От бамбукового прохода расходились тропинки.

– Красные отметки укажут, какие бани сегодня подготовили для дам, если вы вдруг устанете от одиночества и захотите компании, – Джун указал в сторону общих ванн, оставшихся слева, – В помывочной вы найдете все, что нужно. Шампуни, мыло, увлажняющий крем. Также полотенце и новую пару тапочек, специально для использования в онсенах. Прошу, не ходите по территории отеля в этих тапочках. Мы заботимся о чистоте.

Отель действительно сверкал чистотой. Ни пылинки, ни соринки, ни грязного следа на тропах. Персонал действовал незаметно, кроме троих Мацумура, Мичи пока не встретила других работников рекана.

– Рекомендованное время пребывания в горячих источниках тридцать минут, – Джун двигался стремительно.

Сперва он показался Мичи старым. Теперь она решила, что ему лет пятьдесят, не больше. Движениями Джун-сан напоминал Рюу, манера разговаривать, медленно и как будто с оглядкой, небольшой рост и черные волосы больше роднили его с Нобуо.

Мичи приехала действительно в семейный рекан, где традиции гостеприимства передавались из поколения в поколения. «Младшее поколение справляется лучше старшего», – подумала она, разглядывая напряженную спину Джуна.

– У вас есть татуировки? – спросил Джун, – Их нужно скрыть в том случае, если отправитесь в общие бани.

– У меня нет татуировок, – ответила Мичи.

– В душевой вы найдете специальные пластыри, –почему-то не поверил Джун-сан.

– Спасибо! – поблагодарила Мичи неприятного управляющего, – Я воспользуюсь, если надумаю купаться со всеми.

– Что ж. Я буду недалеко. Если вам чего-то захочется, просто произнесите вслух. Воды мне сообщат.

– Беспроводная связь? – хихикнула Мичи.

Да, она приняла извинения Джун-сана, но от оскорблений так легко не избавиться. Мичи умела вертеть обиды в разные стороны, выбирать лучший ракурс. Досада росла и выпирала из нее в виде шуточек, весьма остроумных, как надеялась Мичи, но за версту разящих униженной гордостью.

Джун не отреагировал. Еще раз поклонился, пропустил Мичи в душевую.

– Надеюсь, что смогу рассчитывать на вас в течение моего пребывания здесь, – исполнила Мичи программу вежливости.

Этого вполне хватило, чтобы Джун ушел к общим баням.

«Надо не забыть про чаевые. Вдруг подобреет», – подумала Мичи ему вслед, – «В номере найдется конверт…»

Мичи плавала от края до края индивидуальной купальни и представляла героев зарождающейся книги. Раздумывала, снабдить ли главного героя плохим зрением и серыми линзами, чтобы он походил на милого администратора рекана. Но детективу полагались черные пронзительные глаза, кривоватая ухмылка и некая надломленность, которую она заметила в Мацумура-отце. И занудство, определенно. Зато антагонист, которого читатели не раскусят хотя бы до главы двадцатой, вполне мог скрывать за очками серые глаза.

– Эх, – Мичи выдохнула паром.

Звёзды подмигивали ей. Частые, яркие, разноцветные, они не отражались в купели, но отражались в глазах Мичи, вполне обычных, темно-карих, совершенно не пронзительных. «Какое небо в горах! В Токио вместо звезд ночное освещение, фары машин, реклама и вывески». У бабушки в деревне звезды тоже покрывали небо частой сетью, но даже там они не казались рисовыми зернами на празднике урожая, – так их много над вершинами гор. Ротен-буро закольцовывалось рукотворным водопадом. С поросших влажным мхом камней сбегала вода, голубая змейка терялась в изумрудной воде бани. Воздух бодрил вечерей прохладой, пар согревал в объятиях. Деревья нашептывали сюжеты, перебирали страницы земной памяти, отыскивали древние сказания. Мичи погрузилась в источник до подбородка. Полотенце положила на лоб. Пар очищал от суеты дней, снимал шелуху тревог, обострял чувства. Негромкие голоса купальщиц в соседних купелях плели канву чужих судеб. Легенда превращалась в сплетню, сплетня в легенду, Мичи прислушалась, удивляясь, как хорошо доносятся голоса через пар купален.

«Как-то давно заблудился в лесу человек. Плутал меж деревьев до глубокой ночи. Когда же совсем отчаялся, явился к нему дух, окутанный белым сиянием. Дух указал мужчине путь к горячим источникам. И приказал построить возле них гостиницу. Чтобы вечный путник, единственный не знающий покоя, смог отдохнуть в ней.

– Дай гостю все, что попросит, как постучится в двери. И получишь от него вечность, – сказал дух.

Мужчина исполнил наказ. И стал ждать прихода гостя».

Полотенце соскользнуло со лба, Мичи забылась и опустила голову в воду.

«Сперва в дом постучалась женщина. Она прижимала к груди младенца и едва держалась на ногах. – Я могу заплатить за дрова, – прошептала она, и мужчина впустил её в гостиницу, хотя построил вовсе не китин-ядо⁴², а роскошный рекан. Но эта женщина могла оказаться обещанным гостем, рассудил он. Женщина переступила порог дома и упала замертво. Мужчина перевернул её, чтобы проверить жив ли младенец, но и дитя не дышало. Пока мужчина размышлял, что же ему делать, тела женщины и ребенка задрожали и истлели.

Немногим позже к рекану пришел богато одетый человек. Хозяин сразу заметил кровавые следы на дорогой одежде. Впустил путника, тот упал без дыхания и исчез, как раньше женщина.

Явился третий призрак. А в том, что рекан посещали призраки, мужчина был уверен. Глубокий старик стоял на пороге.

«Как удачно я набрел на дом в лесу. Последнее пристанище мое!» – поблагодарил старик хозяина и разделил участь предыдущих гостей».

Мичи звездочкой лежала на воде. Голос девушки звучал над ухом, словно они плавали в одной купели. Мичи лениво повернулась, вода не колыхалась.

«Я знаю, чем закончится твоя история, – обратилась Мичи к купальщице, – По крайней мере у бабушки подобные оканчивались одинаково. Кто ж не знает коварство духов!»

И купальщица, которая не думала покидать своей бани, подтвердила догадку:

«Никто кроме смерти не приходит в мой рекан! – выкрикнул тогда хозяин.

И в тот же миг возникла перед ним женщина необычайной красоты. Хозяин обрадовался новой гостье, выглядела она живой и из пояса выглядывал туго набитый кошель. Мужчина пропустил путницу, она прошла в дом. И о, чудо! Не исчезла!

«Ты ли тот гость, что обещал мне дух?» – спросил мужчина.

Женщина кивнула и махнула кому-то рукой.

В рекан вплыло зеркало. Не сразу мужчина разглядел демонов, несших его. Потому что с ужасом взирал на отражение гостьи – она прихорашивалась во внесенное зеркало, оттуда ей отвечал скелет в роскошных одеяниях.

И тогда хозяин рекана понял, что действительно ждал в гости саму смерть».

«Нет же, нет! То была совсем другая история, – не успела Мичи понять, понравилась ли ей легенда, вмешалась вторая рассказчица начала, – Некогда лесной дух повстречал в лесу юношу, что нес на спине больного отца. Нес на гору, умирать под звездами и ветром. У старика отнялись ноги и он посчитал, что лучше достойно встретить смерть, чем быть обузой семье. Обливался юноша слезами, потому что горячо любил отца и не желал с ним расставаться. Так громко плакал и стонал юноша, что лесной дух не выдержал и вышел к ним.

– Что так громко плачешь и стенаешь в моем лесу? Почему старик не идет своими ногами?

Юноша поведал лесному духу о бедах, случившихся с отцом. И отвел их дух к чудесной струе горячей воды, бившей из-под земли в глухой чаще леса. Вода стекала в ложбинку, образуя небольшое озерцо.

– Войди в воды с отцом и вернется к нему здоровье и сила.

Обрадовался юноша, вошел с отцом в горячий источник. Морщины у старика разгладились, выпрямились скрюченные ноги, исчезла седина. Вышел он из источника юным и здоровым. Оглянулся. А позади зовет на помощь его сын: седой, согбенный и старый.

– Что же ты наделал, о лесной дух! –вскричал помолодевший отец.

– Мы даем жизнь ценой собственной жизни! – был ему ответ».

Мичи вздохнула. По вечерам в людях часто обнаруживалась тяга к историям, особенно страшным. Пробуждался первобытный инстинкт? Или надежда изгнать из ночи реальные страхи и наполнить выдуманными, от которых легче отгородиться – стоит просто закрыть глаза?

«И я знаю одну, – девушки в соседней купальне не унимались, – Вовсе не жар земли греет благодатью онсены. Нет, это огонь дракона, живущего у подземных истоков. Дракон тот младший брат Бога Дракона, повелителя всех вод. Как старший брат дарует людям богатство моря, так его милость младший дракон, наполняет воды целительным теплом. Он спит и горячим дыханием греет источники, бьющие из-под земли. Говорят, если прекрасная дева станцует над местом, где дремлет дракон, выйдет к ней он в облике юноши и подарит то, что деве больше всего желанно. Но то слухи. Знают верно, что дракон бессмертен и добр. Он делится силой, возвращает здоровье, что мы так безрассудно тратим».

Последняя история пришлась Мичи по душе. Легенды наполнили её идеями. В небе соткались из звезд дракон, лесной дух, и путники в лесу, и Мичи, борясь с отяжелевшими, веками, соединяла судьбы героев. «Детектив… не отклоняемся от курса», – вяло текли мысли. Забытое полотенце легло на дно купели. Звезды посылали свой блеск к разгоряченному лбу Мичи, чтобы охладить жар, распространяющийся по телу.

– Хочу спать, – еле слышно произнесла Мичи.

Чьи-то руки подхватили её за талию. Мичи сладко потянулась и накрылась одеялом с головой. Она как-то попала в номер. Дневная юката, ловко сложенная, уже спала на прикроватной тумбочке.

Сон подкрадывался и к Мичи. Веки смежились, выхватывая и сразу же стирая из сознания сервированный к ужину стол и цветок в круглобокой вазе. В номере опять звучала грустная колыбельная, долгие ноты набегали и отступали, Мичи качалась вместе с мелодией. Онсен не отказал в бесценном даре.

Сны – тоже истории. Писатель что угодно отдал бы за приспособление, способное считывать сон и переводить на бумагу.

Мичи снилось, как сияющий дух вышел из-за деревьев к лежащему без чувств мужчине. Мужчина не догадывался, что потерял сознание не где-нибудь, а на спине гигантского дракона, что дремал уже много веков и грезил сновидениями о днях, когда обращался в человека и любил земную женщину.

– Богатая фантазия, не оторваться! – прошелестело над Мичи.

– Подвинься, мне тоже хочется, – заныло следом.

– Всем хватит, не толкайся, – загудело в ответ, – Рюу дал время до рассвета.

От левого уха девушки тянулась серебристая нить, трое копошились у изголовья, шевеля длинными ножками в волосах Мичи. Паучьи пальпы дергали нить, тащили в разные стороны, синхронно двигались жвалы.

– Вкусно! – чавкал один.

– Ты слишком много съел, не честно! – возмущался второй.

Третий, крупный и отливающий рыжиной в свете луны, чье ровное свечение заливало балкон и подбиралось к сопящей Мичи, держал конец нити и следил, чтобы двое других не отнимали друг у друга еду. Пауки расплетали сон Мичи. Дракон, поднявший голову, украшенную соснами как рогами, растаял наполовину, пауки съели его задние ноги. Нить, идущая от Мичи в ненасытные рты, из серебристой превращалась в черную.

– Как же вкусно! – не мог успокоиться первый.

Мичи нахмурилась во сне. Дух пожирал мужчину. За ними наблюдал сероглазый детектив, но он был вовсе не детективом, а призраком невинно убитого юноши, которого не дождалась возлюбленная.

– Готисосама⁴³! Спасибо, господин Рюу! – пропел большой паук, – Девчонку жаль, конечно. Зато, как славно пообедали.

– Тише вы там!

Рюу сидел за журнальным столиком. Он достал из чемодана Мичи ноутбук, без проблем ввел пароль. Экран тут же выдал файл с рукописью. Рюу погрузился в незаконченную первую главу. Между ним и пауками на татами был разложен настоящий ужин: три смены блюд. Человечек в набедренной повязке и соломенной шляпе о гостье, принес еду в назначенное время, прошел за Мичи к онсену, вытащил обмякшую от пара и дремоты девушку из воды. Белая простынь тут же прикрыла её. Человечек принес Мичи в сто третий, позвал помощницу, крохотную девочку без шеи. Они расправили футон и одели Мичи в ночную юкату.

Ночь перевалила к раннему утру. Рюу не торопился, все шло своим чередом. Пауки спустились с потолка, подобострастно простукали передними ногащупальцами край кимоно господина, показали, что голодны. Рюу рассудил, что от гостьи не убудет, и позволил пауки полакомиться снами. Они, конечно, не походили на настоящих баку⁴⁴, Рюу много раз объяснял им, что лучше бы отрастили хоботы, а не жвалы, но трем друзьям нравилось двигать ножками, как палочками-хаси.

– Рюу! – сообщил один из паукообразных существ, – Мы съели дракона.

– В следующий раз он съест вас, – Рюу не отвлекался от текста, – Убирайтесь, достаточно!

⠀Мохнатые тени смотали нить – брали еду с собой. Ножки гнулись под тяжестью съеденных снов. Мичи застонала, перевернулась на другой бок. Подушка потемнела от мокрых волос, они не успели высохнуть. Пауки пробежали вдоль стены, скрылись под потолком. Оттуда вниз, на кровать, где ворочалась Мичи, на Рюу, читавшего книгу, уставились десятки горящих глаз. Они ждали.

Свечение луны пробивалось сквозь закрытые перегородки балкона, но не могло подобраться к Рюу. Ему хватало собственного белого сияния волос и глаз.

«Нелепо, – Рюу покосился на укутанный темнотой силуэт девушки, – Хакусана ясно дала понять, что не даст моим планам осуществиться. Мы поспорили. Я должен победить любой ценой. Больше возможности не представится. Но вот она, Хирано Мичи, и я читаю её наивные сочинения».

Он закрыл ноутбук, пересел к футону, убрал с лица Мичи спутанные волосы. От уха по щеке текла кровь, Рюу осторожно вытер бурый след пиршества пауков.

– Ты придумываешь миры, блуждаешь в них, прокладываешь тропы. Мне нашептали воды, как много историй ты хранишь. Правда, эту историю, – он указал на ноутбук, – тебе не рассказать. Не она, а ты не отпускаешь её. Хотя стоило бы, тогда ты напишешь что-то толковое. Если перестанешь повторять за другими и держаться за привычное. Ты не любишь отпускать то, что твое, правда? Хочешь, я расскажу, какой мир не отпускает меня?

Спящей ни к чему знать, что он думает о содержании первой главы книги, как знать то, что он уготовил для неё. Но кто сказал, что она будет помнить по утру? Рюу наклонился к девушке и прошептал что-то. Мичи снова нахмурилась. В сновидение пробрался туман, вытеснил духа и мужчину, изгнал обессиленного дракона, заполнил непроглядной пеленой, в которой поблескивало что-то большое, овальное зеркало.

Рюу вытирал пот со лба Мичи капли пота и говорил, говорил. Зеркало держали могучие темно-красные руки с выпуклыми изгибами вен на предплечьях. Мичи во сне смотрелась в холодную поверхность. Отражение стояло к ней спиной.

Рюу склонялся всё ниже, пока губы не коснулись виска девушки. Глаза на потолке перемигивались. Их обладатели ждали знака от Рюу, готовые исполнить его волю. Сто третий номер ожил стараниями Рюу, и возможно, весь отель постигнут перемены.

Отражение повернулось, с черным провалом улыбки на белом лице, из зеркала выглянул череп, ощерились зубы. В пустых глазницах качались зажженные бумажные фонари. Мичи сделала шаг назад, но поскользнулась в тумане, упала вперед. Зеркало упало на неё. Глазницы поймали Мичи, вспыхнули фонари. Мичи забилась в бумажном плену. Фонари летели в бездну пустых глаз. Огонек, колеблющийся над головой плененной Мичи, погас.

– Скоро час рассвета, – Рюу поднялся с пола.

Простор номера заполнили духи, сорвавшиеся с потолка. Корчащиеся, бесформенные тени окружили футон.

– Бережнее с ней, – Рюу раздвинул ставни, отошел к двери и щелкнул пальцами.

Сердце Мичи остановилось.

– Следите за телом. Не подпускайте никого.

Глава 5. Демоны живут напротив ворот храма

Солнце ленилось выйти из-за гор. В сто третий заглядывала луна, слегка завалившаяся на левый бок. Ночное светило походило на неполный бокал, из которого изливалась дымка. Резная линия леса сбрасывала холодный мрак, обретала лиловый оттенок. Клубы тумана выбирались из чаши луны, цеплялись за кроны деревьев и перила балкона, волочились по полу и сливались с волосами Мичи, выкрашивая пряди в тускло-серый оттенок.

Отделение происходило медленно. Тело, не осознавшее переход, сопротивлялось, но Рюу четко озвучил распоряжение, и духи суетились, подгоняли тело забыть о привязанности и отпустить душу. Их уговоры походили на вой, неспящему гостю он вполне сошел бы за музыку ветра, перебирающего верхушки сосен. Тело Мичи ощущало вой как вибрацию, душа металась как от грозовых раскатов. На Рюу завывания духов наводили тоску, он направился в гардеробную, к шкафу у стены, разделявшей сто третий и четырнадцатый номера.

– Отодвинуть, – приказал он.

Мичи бы ни за что не догадалась, что её номер на самом деле еще больше. Две темно-синих руки показались из стены и передвинули шкаф. За ним пряталась дверь, с едва заметной замочной скважиной. Рюу извлек из кармана ключ, повернул три раза, дверь открылась. Любопытствующий туман заглянул в темноту маленькой каморки.

– Чио, – позвал Рюу, замерев на границе света и тьмы.

Комнатка ответила тишиной, Рюу терпеливо ждал, пока из темноты не донесся шорох одежды и стон.

– Чио, мы почти у цели.

Стон повторился. Звякнули струны, раздался глухой стук деревянного корпуса об пол. Туман тронул музыкальный инструмент, но его капельным пальцам не удалось извлечь ни звука. Тогда он переключился на человека, сидящего в каморке. Толкнул в слабое плечо – иди, раз зовут.

Из каморки, пошатываясь на нетвердых ногах, вышла старуха. Лохмы седых волос висели до пола, кимоно, прежде отливающее золотом и алым, выцвело, паутина нарисовала на ткани липкие узоры, на широких рукавах зияли дыры. Подрагивал морщинистый нос, тяжелые, лишенные ресниц, веки скрывали затянутые бельмами глаза. Скрюченные пальцы искали гриф сямисена. Старуха играла всю ночь, играла одну из своих печальных песен, спящей на циновке гостье отеля. Всё, что она могла дать неожиданной соседке – музыку, рассказывающую чуть больше тому, кто хочет услышать. Рюу сомневался, что Хирано Мичи хотела слышать, но был уверен, что она могла бы.

– Рюу, – прошамкала старуха, – я так ждала. Ты нашел мне компанию, я так благодарна. Она хорошая, шумная, полная жизни. Я играла ей.

Рюу прижал женщину к груди.

– Ты пришел, чтобы попрощаться? Ты будешь по мне скучать? – пальцы ощупывали лицо Рюу, покрытые пятнами и неровностями морщин они не утратили чувствительности, передавали её тревогу и его суровое решение. Старуха отстранилась, Рюу подался вперед, вдыхая пыльный аромат волос.

– Я все подготовил, Чио, – Рюу вернул пальцы незрячей на свое лицо. Пусть поймет, что он готов, – Я не просто тебе компанию привел. Там, в номере тело девушки.

Старуха, которую Рюу с необычайной нежностью называл Чио, ахнула.

– Госпожа согласится, непременно согласится. Мы получим свободу, – Рюу целовал сморщенные руки.

– Нет, Рюу, – запротестовала Чио, – Она назначит цену. Опять. Ты не сможешь расплатиться.

– Я отдам ей и старую каргу, если понадобится, – Рюу повысил голос, и тут же забормотал, ощутив, как затряслось немощное тело Чио, – Прости, прости, я не хотел. Я говорю о том, что ты снова станешь собой.

Чио заплакала. Глухие стенания растревожили грудь. Рюу вцепился в волосы на макушке, скользнул ладонью по лицу, сминая лоб, нос и подводившие его губы в кулак.. Молочный туман проник в глаза Чио и вытеснил былой цвет, оставив тонкий зеленый серп на дне. Теперь они напоминали неполную луну, зависшую в предрассветном небе, или воды в купелях рекана: густой пар и еле заметная вода. Или далекие фонари, забывшие, что их удел светить, уставшие от предназначения. Блеклые глаза не видели Рюу, но помнили любимые черты. Он стоял рядом, такой же как и прежде, но сама Чио давно изменилась. И все же он приходил каждый вечер, ласково звал по имени и видел её прежнюю.

– Мне жаль, – даже голос Чио изменился. Скрежещущий, с трудом пробивающийся сквозь годы, сжимающие горло. Чужие годы.

– Жаль? – эхом повторил Рюу.

– Девушка, мне жаль её. Прошу тебя, одумайся, любимый.

Рюу выпустил Чио из объятий.

– Я так решил! – отрезал он, – Я верну тебя! Почему я должен всех жалеть? Почему ты никак не научишься? Посмотри, к чему привела твоя кротость!

Чио промолчала. Отступила в каморку, нашла ручку и закрыла дверь комнатки, где хранила мир их разрушенной любви. Пальцы тронули струны сямисена. Играть она не решилась.

– Я принимаю то, что есть. А ты все не смиришься, муж мой.

Мичи открыла глаза. Её знобило, правый бок онемел. В голове раздавался шёпот, слов она разобрать не могла. «Я вчера так быстро заснула, – потянулась Мичи, разминая онемевший бок, – обещала, что сяду писать и свалилась без задних ног». Шепот перекатывался от уха к уху. Мичи тряхнула головой, потерла другой бок. Заметила накрытый к ужину стол.

– Я и ужин проспала! – возмутилась она вслух, – Быть не может!

Мичи на четвереньках подобралась к дзабутону, уселась в позу лотоса. Ужин сервировали на лакированном столе, украшенном золотисто-красным орнаментом из хризантем и вьющихся стеблей. На посуде топорщил острые листья изящно выведенный бамбук. Сотрудники рекана подали гостье сто третьего номера суп в пиале, прикрытой крышкой, три вида закусок – рыбную, мясную и тофу. Маринованные овощи в соответствующих форме тарелочках: нарезанные кубиками в круглых, колечками в квадратных. Соус взирал на Мичи с укором, за ночь глянцевая поверхность затянулась пленочкой. Потускнела и соба⁴⁵. На завершение трапезы приготовили желе со сладкими бобами. Мичи с удовольствием отметила палитру блюд: белый, черный, жёлтый, красный и зелёный – цвета, радующие глаз и желудок присутствовали на ужине, который она умудрилась проспать.

– И кто я после этого? – Мичи возвела укоризненный взгляд к потолку, призывая номер разделить её негодование, – За ночь еда успела испортиться? Надо бы проверить.

Потолок молчал. Молчал и желудок.

– Сейчас поужинаю, а там и до завтрака недалеко!

Мичи взяла палочки. И застыла.

На футоне спала девушка.

– Эммм… – промычала Мичи, – ой.

«Кто спит в моем номере?»

Ужин снова остался без внимания. Мичи подкралась к футону. Ноги несли на удивление легко, Мичи почти не касалась пятками пола. Посторонняя девушка не пропадала, спала себе дальше. За шаг до футона Мичи остановилась и огляделась. Стены, потолок, лакированный столик, открытые перегородки на балкон, бледное утро в номере, спящая девушка, Мичи рядом. Стоп. Мичи, которая только что проснулась и встала с того же футона. Так? Нет, не так. Что-то не сходилось. Правый бок покалывало не зря. Мичи вспомнила, как во сне падала в темноту. Приземлилась ото сна она в углу. Не на футоне.

Позвоночник затрясся. Волнение передалось ребрам, Мичи загремела изнутри, как позвякивающая игрушка младенца. Встряхнула руками, чтобы прийти в нормальное состояние. Ощупала себя. Лицо, волосы, шея, грудь. Мятая ночная юката перекосилась, Мичи запахнулась, пригладила ткань. Когда она успела переодеться? Девушка на циновке спала в похожей юкате, тоже мятой и сбившейся. Они что рядом лежали?

– Эй, – крикнула Мичи спящей, – вы номером ошиблись!

Девушка даже не поморщилась. Не одна юката выглядела похожей: всклокоченные волосы, уткнутый в подушку нос, пухлые губы. Ноги раскидала, одеяло отбросила далеко – спала совсем как Мичи.

– Чего ты здесь разлеглась? – попробовала Мичи, но вопрос сорвался, она пропищала, как комар.

Кстати, о комарах. На левом запястье виднелся еле заметный след от укуса. Насекомое укусило Мичи в машине, когда они ехали по лесу. Мичи подняла руку – укус, почти не чешется… совсем не чешется. Покалывание из бока распространилось на все тело. Мичи присела на корточки возле девушки. Чертов след имелся. Наверное, и у спящей уже никакого дискомфорта, след бледный и незаметный, если не знать, где он. И вообще девушка какая-то слишком бледная.

Мичи, с вытаращенными застывшими глазами, положила большой палец на запястье девушки, на место, где птичкой бился пульс. Они обе подгрызли ноготь на этом большом пальце. Вот и шрам на подбородке. «Нет, только не это, нет, нет! – бились птички мыслей вместо отголосков сердца на запястье. Мичи, ударилась о стеклянный столик, когда ей исполнилось три. Крови было… Шрам не портил ни её, ни девушку… А пульс так не бился под погрызенным пальцем ни на запястье, ни на шее.

Мичи завопила, широко открыв рот. Изо рта не вырвалось ни звука. Мичи всхлипнула и рухнула на колени рядом с девушкой. Колени не стукнули об пол. Мичи разевала рот, как рыба, и смотрела на бездыханное тело. Из глаз полились слезы, щеки не намокли. Крик не выходил, гас, не обретая силы. Мичи раскачивалась вперед-назад и от качки поднималась ярость. Горло разорвал низкий рык, застрявший у основания языка, покатившийся обратно в пустоту из сна. «Как такое возможно? Это не я! Не Я!» – рычала она и ненавидела тишину, раздирающую рот и сердце. Она обняла себя руками, тут же вскинулась, сжала кулаки и принялась колотить застывшую на полу, пытаться разомкнуть веки, тянуть за волосы. Руки не проходили сквозь тело, кулаки впивались в плоть, и ярость утихала, уступала место слабой надежде.

«Я сплю!» – осенило Мичи. Она ущипнула себя, дернула за ухо. Никакого результата. Ущипнула еще раз. Ущипнула за плечо тело привидевшейся ей мертвой.

«Не сон! – шумели мысли, они превратились в настоящих птиц и рвались покинуть тесную черепную коробку отупевшей от страха Мичи.

– Да вставай же ты! – говорить она все-таки могла, – Вставай давай!

Она сдернула с Мичи-на-футоне одеяло. Ударила по бедру:

– Кому говорю, вставай!

Ничего.

– Это сон, сон! – долбила она несчастное бедро, – Ну что ты не просыпаешься?

Она принялась щипать себя. От щипков на коже оставались синие кляксы. Не красные следы. Кляксы дразнили Мичи короткий миг и исчезали.

– Да как же?!

Надежда, упрямое, целеустремленное чувство, отчаянно не уступающее место страху, избрала иной путь. Мичи легла рядом с неподвижным телом. Легла сверху. Сердце действительно не билось. Ни у одной из Мичи, что находились в комнате. Мичи снова попыталась кричать, но в отличие от слов крик не срывался с губ. Она полежала неподвижно, уставившись на собственный холодный нос. «Дыши!» – приказала Мичи, нос не подчинился. Камушек на ноздре раздражал. Он слишком сближал обеих Мичи.