Читать онлайн Reset бесплатно

Reset

Глава 1.

– Все в подлунном мире происходит из-за баб!

Это мой друг Ивлин выступает предо мной. Как обычно, без тени смущения и, как обычно, о женщинах.

– Только ты не подумай, что я это в плохом ключе. Это я по-всякому.

Я не нахожусь с ответом, поэтому прибегаю к проверенной тактике: достаю научную байку из склепа, чтобы поддержать диалог. Я рассказываю Иву легенду древних людей, которую сам раздобыл на необязательной, но интересной исторической лекции. Она о царевиче Парисе, который предал свой город из-за женщины.

– И как только ты столько в голове держишь? – В голосе Ивлина я слышу восхищение, которое граничит с лестью.

– Ношу с собой чемодан.

Ивлин взрывается хохотом. Я тоже посмеиваюсь. Это смешно, потому что у моей ноги в самом деле стоит чемодан – из-за него мы и празднуем.

Смотря, как Ивлин стирает салфеткой последние смешинки из уголков губ, я раздуваюсь от гордости. Юмор никогда не был моей сильной стороной. В наше время это вообще редкость. Окружающие заинтересованно косятся в нашу сторону.

– Ладно, дружище. Еще раз поздравляю тебя! – Ивлин встает из-за стола и дважды опускает свою ладонь мне на плечо.

– Спасибо большое, Ивлин.

– Встретимся еще!

 Я киваю ему на прощание и доедаю свой салат. Некоторые люди продолжают любопытствовать, но это быстро проходит.

После ухода Ивлина становится пусто, и я носком ботинка утыкаюсь в чемодан, будто находя в этом касании опору. Его серебристый корпус вдруг окрашивается бирюзовыми бликами. Я поднимаю голову и вижу, что повсюду загорелись голограммы. Короткая свето-звуковая заставка, после которой следует обращение:

Начальство вновь приветствует всех граждан трех государств!

Сегодня утром окончательно был заверен план судьбоносного дня. Напомню, что массовая эвтаназия будет проведена на побережье, а строительство высоток уже подходит к завершению. Дата проведения – 10 июля.

Воплощению этой смелой идеи в жизнь мы обязаны небезызвестному ученому, гению третьего государства, да и всей нашей истории – Уиллу Уоксону. Полтора года назад мистеру Уоксону была поручена разработка смелого проекта, и уже сегодня мы можем лицезреть грандиозное изобретение, увенчавшее череду величайших изобретений цивилизации.

Представляем вам портативный атомный расщепитель! Это высокотехнологичное устройство, помещенное в ультра прочный чемодан, позволяет мгновенно расщепить на атомы все вокруг себя в заданном радиусе действия. Единственное в своем роде научное творение, решающее арьергардный вопрос существования человеческого вида!

Начальство поздравляет граждан трех государств! Наконец мы нашли решение возобновления жизни, возрождения интереса, реинкарнации Цели!

В тот вечер я пожал рук, в количестве большем, чем бессонные ночи, что я провел за созданием расщепителя. Такое внимание смутило меня, но и польстило. Когда я вернулся домой, я был выжат. И по началу я думал, что дело только в физической усталости.

Спустя неделю я понял, что не нахожу себе места. Моя работа была завершена, а с ней закончился и я. Ивлин каким-то образом пронюхал мою дезориентированность. И по тому, куда он отвел меня на следующий день, можно судить, что пронюхал он ее основательно.

– Громадины. – Ивлин присвистнул.

Мы стояли на побережье, а вдалеке на почти спокойном море высились и затмевали кренящееся к горизонту солнце три черные недоделанные высотки. Они чувствовали себя вполне уютно, плавая на поверхности и совсем незаметно покачиваясь на крошечных волнах.

– Инженеры из второго постарались, – выношу я скупой вердикт.

Ивлин странно смотрит на меня. Не прямо – терпеть не могу, когда он использует свой дар «в лоб». Он прикрывается ладонью, которую поставил козырьком у глаз, чтобы было удобнее смотреть на горизонт. И на меня. Позволяю себе сделать вид, что не замечаю.

– Мне жаль, дружище. – В конце концов выдыхает Ивлин.

Я хмурюсь и несколько раз киваю. Любое упоминание, даже такое скользящее мимо воспоминаний о Цели, берет меня за живое.

– Как думаешь, туда все поместятся? На вид они маловаты для трех государств сразу.

– Поместятся. Ниже уровня воды тоже есть этажи.

– Да ладно? – Ивлин снова присвистывает.

– Конечно. Как минимум две трети от видимой высоты.

– Фантастика.

– Фантастика. – Безотчетно повторяю я.

Какое-то время мы еще стоим на пляже, пока небо не заливается сначала ядреными красками, а затем не начинает стремительно темнеть. Песок помаленьку остывает, как и мой интерес к стройке высоток. Легкий ветерок теребит наши одежды, создавая музыкальное сопровождение к нашему совместному бесцельному пребыванию здесь сегодня. И картина эта весьма удручающая. Потому что, как бы ловко не читал меня мой друг Ивлин, даже ему не удастся понять, что мне довелось испытать.

Я оказался одним из последних людей во всей истории, кому довелось ощутить Цель. И тоска по ней была похожа на неутолимый голод. Теперь я вижу истинную прелесть моего «чемодана» и верю, что принятое нами решение – единственный выход.

– Идем, Ивлин. Тут не на что смотреть.

Глава 2.

Я слонялся повсюду, не утруждая себя тем, чтобы запоминать, где именно тратил время. Понятно, что со времен Полного Знания мы все слоняемся. Но стоит вам хоть на мгновение ощутить вкус Цели, и вы чувствуете огромную разницу между тем, как слонялись до и слоняетесь после.

– Уильям.

Не успеваю я очухаться, как уже пожимаю руку своей начальнице.

– Маргарет. – Сухое формальное приветствие. У меня нет сил разбавлять его вежливостью, а начальство всегда равнодушно.

– Вероятно, вы как никто ждете 10 июля.

Вы даже представить себе не можете, Маргарет.

– Весь в предвкушении.

– Я не хотела отвлекать вас от дел. Просто хотела заметить, что без вас мы потеряли бы всякую надежду.

Под «мы» она подразумевает человечество. А под делами – черт знает что. Не ученые убеждены, что мы, ученые, всегда заняты делами.

Я улыбаюсь. Моя улыбка притянута за уши, но для Маргарет этого вполне достаточно. Она кивает на прощание и продолжает свой путь в никуда.

*      *      *

В то самое утро все казалось таким странным, словно ватным и чужим. Скорее всего, сказался тот факт, что я видел все привычное в последний раз. Я застыл на пороге своей квартиры с чемоданом-расщепителем в одной руке и с натуральным чемоданом в другой, пытаясь прислушаться к своим ощущениям, но из этого ничего не вышло.

Я вышел за дверь, которая автоматически закрылась за мной картинно медленно, так что я успел в самый последний раз зацепить взглядом полоску моего жилища. Еще где-то полминуты я простоял на месте, борясь с внезапным желанием вернутся ненадолго. А затем поудобнее обвил ручки своей клади и двинулся к выходу из жилого здания.

Солнце слепило, отражаясь от стекол. В воздухе вкусно пахло сухим панельным асфальтом и грунтом. 3 июля был классическим летним днем. И от этого было странно.

Все знали, что 3 июля знаменует то самое начало окончания, и тем не менее все вели себя так, словно это было самое обычное 3 июля, за которым через год последует новое. Меня даже начало мутить.

– Здравствуй, Уилл!

Это был Ивлин. Он бодрым шагом чертил улицу пополам, приближаясь ко мне. Он был одет в несуразную яркую одежду. Мои соседи, спокойно направлявшиеся на побережье, в недоумении посматривали на Ивлина, часто моргая и пытаясь, по-видимому, избавится от наваждения. Но куда там – Ив был реальнее всех реальностей.

На нем была широкая рубаха с коротким рукавом, и она вся была в карикатурных рисунках пальм. Она была не то оранжевого, не то розового цвета. В общем, эта вещь была на нем средь бела дня.

Не в силах скрыть обескураженную улыбку, я поставил менее важный чемодан на землю и осторожно, лишь двумя пальцами, пощупал рубаху за рукав.

– Да она еще и из хлопка!

– С ума сойти, да?

Ивлин пребывал в восторге от собственной выходки. Его извечно сияющее лицо резало глаз контрастом с общим эмоциональным фоном. Разумеется, все мы были несколько возбуждены предстоящей неделей. Но Ив – он был неподражаем.

Я не заметил, как успокоился. Эта дурацкая рубаха сделала свое дело – она наконец-таки вывела 3 июля из рамок обычности.

Я дважды хлопнул Ива по плечу и улыбнулся.

– Пальмы, я так полагаю, в связи с тем, что мы идем на пляж.

– Угу. – Ивлин даже дрогнул всем телом от ажиотажа.

– Вопрос в том, где ты обзавелся таким раритетом?

– Ну что тут скажешь, – Ив делано возгордился. – Я очень ответственно подхожу к делу.

Какой бы высокой организацией мы не слыли, набережная впервые была переполнена и подступиться к ней не представлялось возможным. Удивленные граждане переговаривались в предвкушении.

Мы с Ивлином заняли место в очереди.

– Дожили, – донеслось со стороны. – Занимаем очередь на убой.

– Успокойся, Карвер.

– Я спокоен, родная. Я даже почти мертв.

Я резко повернул голову в сторону голоса, но не смог найти в толпе участников разговора. Этот диалог странным образом что-то сместил внутри меня.

Я искоса взглянул в лицо Ива – с него не сходила жутковатая улыбка. Кажется, он просто не мог перестать улыбаться, хотя лицевые мышцы его уже кое-где подергивала судорога. Я проследил за тем, куда он смотрит. Высотки. Три высокие стройные иглы, торчащие из подушечки моря. Здания заметно покачивались, но ветер им ничего не сделает. Климат-контроль наверняка об этом позаботился.

Организацией последней недели человечества занималась целая команда везунчиков. Начальство поручило им это задание, а значит наградило их Целью. Кто бы они ни были, они потрудились на славу. Со своих мест в очереди мы видели не все, но на пляже уже проглядывались аккуратно натянутые полотна, энергосберегающие фонари, воткнутые прямо в песок, где-то уже был разведен первобытный огонь. С одной стороны был постелен дощатый настил, а на нем размещены несколько голограммных передатчиков. Вдоль берега тянулась вереница одинаковых летучек. Они зависли над кромкой воды и мерно гудели. Для тех, кто не переносил полеты, были предусмотрены более медлительные водные перевозчики.

– Добротно скроено, а?

Слева от меня пристроился один из начальства. Его полное лицо взмокло от летней жары. Я подумал, что высокая влажность при береге не принесет ему облегчения.

– С такого расстояния кажется, что так. – Честно ответил я. Он забулькал хохотом.

– Осторожней, мистер Уоксон! – Он пригрозил мне красным пальцем. – Это ведь моя работа!

Его работа, как же. Не думаю, что он приложил руку к постройке настила, или пригнал все эти летучки, или хотя бы развел огонь. Его работа заключалась в раздаче команд. Жаль, что это стало его Целью. Еще больше жаль, что ему она понравилась.

– Потрясающе! Просто потрясающе, сэр!

Это Ивлин. Он широко улыбается, трясет с оживлением руку этого потного мистера, который краснеет от неприкрытой лести, на которую сам напросился.

– А организацией входа, случайно, не вы занимались?

Я чувствую, как правый уголок моих губ предательски прорезал сантиметр по диагонали вверх. Смотрю на начальника. До него не доходит ироничность слов Ива. Он едва хмурится и вежливо отказывается от похвалы и на этот счет.

– Что ж, надеемся увидеть вас в скором времени, сэр. – Ивлин быстро перебивает зародившиеся сомнения на наш счет и в настойчивой вежливости прощается с начальником.

Мы переглядываемся с недобрыми улыбками. Кажется, мое дурное настроение действует на Ивлина не лучшим образом. Но кому какое дело, если этому влиянию осталось жить не больше недели.

Тем более подошла наша очередь.

Глава 3.

Как только мы назвали свои идентификационные данные, получили брошюрки с расписанием недели и ступили на официальную территорию пляжа, мне нестерпимо захотелось остаться в одиночестве. Всё это напряжение подсолило воздух.

– Пойду, пройдусь. – Ни к кому в частности не обращаясь, сказал я.

– А как же… чемодан?

Я трепыхнулся, словно попался на рыболовный крючок, и кто-то хорошенько дернул с той стороны. Я посмотрел на короб расщепителя так, словно взвешивал решения, хотя выбора передо мной не стояло. Ивлин прав: сперва нужно поместить устройство в надежное место в высотках, а потом уже пускаться в свободное плавание.

– Я имел в виду, пройдусь вдоль берега. Нужно найти подходящий летающий аппарат. – Я махнул настоящим полупустым чемоданом в сторону летучек, одинаковых, как капли воды.

Ивлин сверкнул глазами, и мне почудилось, что меня просканировали. Он понадежнее обхватил свой багаж, пользуясь моментом, чтобы грустно улыбнуться не мне, а своим ногам, а затем промаршировал к четвертой или пятой припаркованной летучке.

– Тот, что не занят, сгодится.

Мы взвалили свою ношу на корму, удостоверились, что загерметизировали багажный отсек, и уселись на сидения. На упрощенной панели управления были только кнопки зажигания, автопилота и несколько кнопок для персональных настроек комфорта. Мы решили не закупоривать летучку, а пролететь с ветерком. Хорошо, что это предложил Ивлин – мне оставалось лишь делано кивнуть. Хотя я и сам был в восторге.

Мне не так часто доводилось пользовать летучки. К начальству меня доставлял офисный лифт, а в другие государства я предпочитал мотаться на сухопутном монорельсе. Не то чтобы я боялся высоты, но этот фактор работал не в пользу воздушного транспорта. Хотя ни одно другое место не открывало такой завораживающий панорамный вид. Я слышал, как волны штурмовали берег, набегая на него в неистовом исступлении. А приятный хлесткий воздух разбивался о наши с Ивом тела, трепал его разноцветный пальмовый раритет, словно флаг нашего собственного маленького пиратского судна. Пиратов не существует, конечно же. Как и любых других видов преступлений. Но однажды я был свидетелем, как маленькие дети играли в «плохих древних людей». Выглядело это одновременно смешно и интригующе: всегда интересно наблюдать за работой мысли подрастающего поколения.

Я вдруг подумал, что эти дети так и останутся детьми. Это справедливо по отношению к их гражданским правам?

– Смотри, Уилл!

Ивлин указывал на крайнюю левую высотку, к которой мы приближались. Наша пиратская летучка снижала скорость и настораживающе вибрировала, борясь с потоками ретивого ветра. Но казалось, будто она раболепно трепещет от величия своей будущей пристани. Зенитное солнце создавало стопроцентную видимость, обволакивая яркими лучами элегантные изгибы высоток. И чем ближе ты становился к этим громадинам, тем меньше и беззащитнее ты себя чувствовал.

Я запрокинул голову назад, наблюдая как холодное скопище стекла и стали вонзается в голубой купол небосвода. Детище чьей-то Цели, кропотливая, масштабная, значимая работа. Невольно я проникся глубоким уважением к тем, кто сумел не утратить таланта и навыков для создания подобного рода сооружений. Это не помешало мне испытать зависть.

Когда наша летучка пришвартовалась к одному из широких платформ-балконов и электронный голос сообщил нам о доступности безопасного схода, мы разобрали свой немногочисленный багаж и перебрались через борт. По периметру балкон был огражден каменной кладкой, слитой в элегантные массивные перила. Я провел ладонью по ним, чтобы удостовериться.

– Ивлин, это камень.

– И… это, разумеется, должно нас удивить.

– Каменное дело устарело много сотен лет назад. Я не знал, что кто-то способен на такое.

– Способен, – Ив тоже ненадолго притронулся к перилам. – Человек на все способен ради цели.

Я молча согласился с ним, и мы вошли внутрь высотки, в которую нас распределили. Я даже не подумал, что за словами Ивлина может стоять нечто большее, чем просто замечание о каменных перилах.

Глава 4.

Огонь – очень непрактичная штука. Мало того, что вечер выдался на редкость душным, так еще и костер пылал первобытным жаром так, что казалось, испечет нас в собственных шкурах.

Но Ивлин был доволен. Оказалось, у него в запасе было семь раритетных рубах, по одной на каждый день недели. И этот момент удивил меня больше, чем все элементы истории и искусства на этом пляже вместе взятые. На бал он принял решение облачиться в более-менее спокойный синий цвет, но лишь при условии, что на всю спину на ткани была вышита огромная белая ворона. На его вопрос «Как тебе?» пару часов назад я ответил, что он мастер тонких намеков.

Несмотря на это, или именно благодаря тому, желающих потанцевать с Ивлином дам было более чем достаточно. Я предположил, что в голову им ударила ответственность грядущего события.

Не обремененный бестолковым вниманием, я мог спокойно лавировать между участниками этой имитации праздника. Именно имитации, а не празднества, потому как люди не имели представления о том, как себя вести. Кажется, человечество разучилось веселиться сразу после того, как был найден ответ на вопрос о существовании другой жизни во Вселенной. А дальше ответы посыпались на нас как из рога изобилия.

Какое-то время государства пытались поддерживать аспект социальной жизни и спонсировали искусственные «увеселители». Это был бум роста малой промышленности. Государственная земля шла под раздачу на территории заводов по производству алкогольной продукции, таблеток, наркотиков, пищевых добавок. Но нам не удалось остановить рудиментацию. И вот, после атрофии желаний, апатия, словно некогда смертельная раковая опухоль, перескочила на сексуальное влечение. Естественно, кризис рождаемости не заставил себя ждать. Официально человечество было призвано вымирающим видом в 1113 году нового исчисления или спустя почти шесть сотен лет, как человечество нашло ответ на вопрос, от кого мы произошли. Начальство государств ввело новую политику обязательной репродукции, однако теперь размножение представляет из себя тяжелый механический процесс воспроизведения и еще более трудоемкий процесс воспитания. Все строго контролируется и статистически поддерживается на жизнеспособном уровне. Если бы у начальства был слоган, то он бы звучал приблизительно так: «Заставляем сношаться и существовать без Цели с 1113 года н.и.!»

По крайней мере, в этот вечер Ивлин может сказать им спасибо.

– Потанцуем, дорогая?

От неожиданности я забываю сдержать улыбку. Это семейная пара воспитателей. В их должностной инструкции прописано уважительное обращение к спутнику. Оба тщедушны и вытянуты до метра восьмидесяти, словно они рождены бдеть за порядком.

– Музыка такая… странная, дорогой. Может, подождем?

Я разочарованно уткнулся взглядом в костер. Было бы интересно понаблюдать за танцем этих двоих. Я живо представил, как они дают волю пресловутым инстинктам, только не слишком большую – переборщить в таком деле чревато лишением родительских прав. Для работы семьянина государством установлены очень высокие требования.

– Кок-тэйл.

Нарядная девушка протягивает мне стакан в стиле нео-абстракционизма. Обычно я не сторонник искусственных усилителей настроения, но обычно я знаю, что через неделю буду все так же жив. Я принимаю от нее напиток и пьянею от одного игристого запаха. На вкус это дело оказывается таким же заискивающим.

Сосуды расширяются, и меня бросает в жар. У меня больше нет сил находиться в пекле костра, поэтому я поджидаю нарядную девушку, которая нарезает круги по пляжу, протягиваю ей опустошенный бокал и ретируюсь.

Колкие песчинки просачиваются сквозь открытую обувь и прилипают к подошве. Прогулка по пляжу превращается в хождение по мукам. Я стараюсь наслаждаться соленым легким ветром, ненавязчивым шумом волн, играющих фоном. Силюсь получить удовольствие от наполненного вечера. Но этот чертов песок портит решительно все!

Я делаю еще три-четыре шага в бесполезной попытке свыкнуться с неудобством, но останавливаюсь и капризно ругаю все, что попадет под руку: этот несчастный пляж, проклятый вкусный кок-тэйл, превративший меня в сетующего древне-исторического антропоида…

– Просто снимите их.

Я поворачиваю голову на звук женского голоса. По мою левую руку в землю вбита резная скамья. Женщина в длинном сером платье обвила сидушку пальцами обеих рук и подалась чуть вперед, некрасиво ссутулив спину. Она небрежно скомкала подол и засучила его так, что были видны круглые костяшки колен. Ноги по щиколотку она зарыла в песок.

– Ну же, разуйтесь. – Повторила она.

Не знаю почему, но я сделал это.

Женщина удовлетворенно кивнула и похлопала ладонью по сидению рядом с собой. Меня что-то кольнуло, приказывая не подчиниться этому фамильярному жесту. Но я ослушался.

Вестибулярному аппарату полегчало, когда я сел. Я уже не сыпал проклятьями, но во мне нарастало чувство дискомфорта. Не то чтобы я чурался общения с женщинами, но все же предпочел бы одиночество. К тому же мне не нравилось сидеть здесь с ней в тишине.

– Если вы зароете ноги в песок, то ощутите приятную прохладу. – Женщина нарушила тишину, прекращая мои терзания. От этого на мгновение мне стало неприятно, словно она прочла мои мысли.

– Разумеется, ведь солнце давно зашло, и песок успел остыть. – Я стараюсь быть непринужденным. У меня плохо получается.

Женщина поворачивает ко мне голову и изучает мое лицо. Я пытаюсь улыбнуться и понимаю, что забыл, как это делается.

– Вы что, пьяны?

Тон ее голоса дает резкий скачок вверх. Вопрос провокационный, и я радуюсь, что не настолько пьян, чтобы не понять этого. Мне приходится посмотреть на нее, чтобы дать отпор.

– А вы?

Брови женщины взмывают вверх, и она издает издевательский смешок на выдохе. По лбу у нее пробегает длинная продольная морщинка. Такие есть у всех, кто много удивляется. Я знаю это, потому что знаю Ивлина и потому что работаю ученым.

Я еще немного изучаю ее профиль, прежде чем отвернуться. У нее крупный нос, длинные ресницы и неровная бледная кожа. Мы вновь повисаем в молчании. Кажется, я отбил у нее желание продолжать беседу. Эта очень неловкая картина дополняется излишне романтичными деталями: в этой части пляжа мы одни, издалека доносится музыка, волны с шелестом набегают на берег, а над водой в звездном небе висит серебристая луна. Еще немного, и, клянусь, я бы молча встал и ушел, но она дала мне поблажку и заговорила со мной еще раз.

– Луна такая яркая сегодня.

Я протягиваю неопределенное «агам» и слегка киваю головой, словно болванчик. Ее голос звучит так мечтательно, длинные ресницы накалывают на себя звезды. Мне очень не хочется разрушать ее образ, но кок-тэйл и здравый смысл дают о себе знать.

– Строго говоря, от нее это не зависит. – Женщина обращает на меня настороженный взгляд. Она подозревает, что на этом мое замечание не закончится. И она права. – Яркость – это не свойство Луны. Она лишь отражает солнечный свет, так что ее яркость зависит от состояния земной атмосферы. Просто сегодня безоблачно.

Незнакомка сверлит меня взглядом. Собравшись духом, я смотрю на нее в ответ и подмечаю новые детали: у нее карие глаза и она весьма раздражена.

– Вы не увлекаетесь наукой? – Изо всех сил стараюсь ретироваться и быть более лояльным, и чтобы это было невозможно спутать со снисходительностью.

– Нет. – Короткий ответ волнорезом вспарывает мои потуги.

– Неудивительно.

Моя собеседница порывами вдыхает носом воздух и перекатывает язык. Я незаметно вытираю взмокшие ладони о штаны.

– Просто женщин, увлекающихся наукой, совсем не осталось. – Поспешно оправдываю ее вслух.

– Жаль того же нельзя сказать о невежественных мужчинах.

Я кидаю белый флаг, приподнимая руки с раскрытыми ладонями. Она хорошо приложила меня, но я заглушаю жалобный стон гордости и примирительно улыбаюсь – благо вспомнил, как это делается.

– Мое имя Уилл Уоксон. Я ученый.

– Я знаю. Может, я не умная, но я не тупая, мистер Уоксон.

Такое самокритичное заявление трудно оспаривать, но и явно согласиться с ним было бы невежливо. Поэтому я просто продолжаю улыбаться – ненавязчиво, как мне кажется.

Какое-то время только шум прибоя и ветер беседуют друг с другом. Со своим невероятным умением незнакомка прерывает тишину на самом пике ее невыносимости.

– И этот ваш чемодан у вас?

Я вспоминаю, как тяжело было расстаться с ним этим утром. Начальство взяло его под свою опеку и тем самым поставило завершающую точку в пути моей Цели.

– Нет. Конкретно сейчас он в высотках. Но завтра его покажут на панораме науки.

– Наверняка, будет очень занимательно. Может, даже настолько, что понравится женщинам. – Карие глаза сверкают и убегают от меня, прежде чем я успеваю поймать их.

– Вы, я так полагаю, не заинтересованы.

– Нет. Я предпочту что-нибудь другое.

– Например, зарыться ногами в песок и удивляться яркости Луны?

– Например. А что в этом плохого?

– Ничего. Просто, как по мне, наука гораздо интереснее.

Ресницы незнакомки опускаются, и к ее невеселой улыбке примешивается что-то холодное и мне непонятное. Вновь заговорив, она изъясняется нарочито спокойно, хотя в ее голосе слышится что-то очень негативное. К сожалению, мне не удается разобрать что именно – она мастерски лавирует между очевидными интонациями.

– Не наука дала мне жизнь, мистер Уоксон. Нет ничего удивительного в том, что я хочу попрощаться с этим, – и она окидывает пляж взглядом, – вместо прозябания на вашей дурацкой панораме.

И прежде чем я сумел придумать ответ, она сказала последнее:

– А сейчас я хочу немного полюбоваться солнечному свету Луны. Надеюсь, вы не против?

– Нет.

– Удивительно!

– Не буду вам мешать.

– Будьте добры.

Глава 5.

Я понимал, что это последняя неделя жизни наше-человеческого вида и мне не пристало жаловаться, но это было самое паршивое утро на моей памяти. Голова раскалывалась, стоило мне выпрямиться в полный рост, а изо рта воняло.

Ивлин присвистнул.

– Вау, какой вид.

Я не сразу сообразил, что мой друг стоит спиной к окну и с издевательской полуулыбкой следит за моими потугами совладать с похмельем. Интересно, что это слово течет в наших венах с далеких времен первого забродившего сока. Оно не стало архаизмом, не исчезло из употребления и не забылось. Прямо сейчас моя голова гудит, меня выворачивает – и именно это теснее всего связывает меня с прошлыми поколениями.

– Который час?

– Через сорок минут тебе нужно толкать речь.

Нечленораздельно прокряхтев какую-то околесицу, я опустился возле стены на холодный пол нашего квартирного блока и схватился за пульсирующий висок. Странно, но мой выжатый вид не разжалобил Ива. Продолжая ухмыляться, он с избыточным шумом прошаркал к стеклянной двери в пол, ведущей на балкон, и отодвинул ее, впустив в комнату теплый влажный воздух. Вместе с этим мне по ушам прошелся утренний гимн трех государств, подобно грому, раскатывающийся по поверхности воды, отскакивающий от стальных переплетений высоток и брызжущий во все стороны.

– Ивааа!

– Что? Ива? Ты только что назвал меня Ива? – Вперемешку со смешками как бы возмутился Ив.

Одним отважным броском тела я принял горизонтальную позицию и стал отползать в тыл – то есть обратно в ванную комнату. Ивлин хохотал как ненормальный, а потом стал подпевать, специально путая слова. Его немузыкальный слух обошелся мне в это утро слишком дорого. Как и его дурацкое чувство юмора.

Спустя двадцать восемь минут мы летели к берегу, на котором успели собраться почти все желающие приобщиться к естеству науки. И их было даже больше, чем вчера при заселении. При этом женщин было столько же, сколько и мужчин. Я победоносно улыбнулся, позлорадствовав про себя.

«Дурацкая панорама», подумать только! Над одной только вступительной речью я работал несколько дней кряду! Все же, что требуется от нее, это просто молчать и слушать. Видимо, для некоторых это непосильный труд.

– Ох, тебя так и терзает. – Вставил свои пять копеек Ивлин, и я спроецировал свои заключения на него тоже.

Разумеется, Ив имел в виду похмелье.

Гравитационная подвеска ритмично заурчала у берега, шурша песчинками. Мы припарковали летучку у кромки воды и вылезли из кабины. День только занимался, и солнце блистало повсюду: в воде, в отполированных крыльях летучек, в стеклах защитных очков прохожих. Мои глаза болезненно зажмурились, реагируя на вездесущий свет резью и синхронной болью в висках. Заметив мои новоиспеченные проблемы, Ивлин выудил из прибагажного кармана нашей летучки пару старомодных очков. Нацепив на себя очередной раритетный вызов психике общественности, он протянул мне другие. Нельзя сказать, что у меня был выбор, поэтому я в гробовой тишине надел широкие темно-коричневые очки. По счастливой ухмылке Ивлина я рассудил, что выгляжу полнейшим идиотом – ведь ничто другое не могло обрадовать его таким образом.

– Рад, что нас теперь таких двое? – Надо бы что-то сделать с голосом перед выступлением. Сейчас я звучу крайне непрезентабельно.

– Нас, дружище, всегда было таких двое.

Ивлин сгреб меня в охапку и дружественно потряс из стороны в сторону. Моя мигрень заскакала внутри черепа словно попрыгунчик. Я буркнул что-то и отстранился от Ива. Сегодня на нем была кремовая однотонная рубашка с рубиновыми пуговицами, которые зажигались от солнечного света как сигнальные огни.

Все начальство было уже в сборе. Ответственные лица трех государств сгрудились у сцены и окидывали любовным взглядом свое последнее организационное творение. На одно мгновение я почувствовал к ним что-то сродни сочувствию. В их взглядах сквозила сильная тоска, в то время как стальная выправка соответствующего статуса держала их по струнке. Я ощутил, как рука Ивлина дважды легла мне на лопатку в привычном жесте, и наши пути разветвились – он направился к небольшому темному тенту с надписью «бар», а мой путь лежал прямиком к начальству.

Читать далее