Читать онлайн Квартира 69: Впустите ведьму в дом! бесплатно

Глава 1 БУДИЛЬНИК

Подобно тысячам стрел, выпущенных одномоментно в голову спящего, по квартире номер шестьдесят девять разлетелся звук Будильника. Этот звук продолжал нарастать и вскоре, гордо и звонко уже трубил во все рога. Однако спящий лишь почесал во сне себе живот и, сладко почавкивая, перевернувшись на живот, продолжил пребывать в мире грез и фантазий.

Стоит отметить, что Будильник был предельно настойчив. Он настырно и монотонно, будто оттачивая свое мастерство проигрывания мелодии, а также, как умелый мастер, знающий все тонкости и хитрости человеческого сна и пробуждения, выполнял свою ежедневную и неблагодарную работу. Именно неблагодарную! Ведь если представить, что Вас пригласили бы на такую, на первый взгляд плевую работенку, то, смею Вас заверить, узнав через какие опасности и трудности Вам предстояло бы ежедневно проходить, то поверьте, Вы бы бежали со всех ног.

Но у этого Будильника не было ног, как и возможности уволиться или отказаться от своих обязанностей. Ведь он был всего лишь приложением, заключенным в магическую коробку, которую люди называют «мобилой».

Хотя почему же?! Все же были дни, когда Будильник мог позволить себе беззаботно спать и отдыхать.

О, это были самые что ни на есть упоительные минуты в жизни звонящего. И дело здесь даже не в том, что это было время, когда Будильник получал свой заслуженный выходной. Нет-нет! Это были те самые мгновения, когда хозяин забывал просто-напросто настроить время, чтобы звонящий смог исполнить свое предназначение. И вот здесь и начиналось то самое веселье. Отдушина Будильника.

Он, с невидимой улыбкой и нескрываемой черной радостью, наблюдал за тем, как еще недавно спящий человек молниеносно вскакивал, весь взъерошенный и взволнованный, с безумными глазами, полные страха и одновременно наполненные надеждой, бросался к телефону, смотрел на время и увидев, как сильно же он опаздывает – устраивал самый настоящий квартирный забег.

Человек, в те самые роковые минуты, что-то себе быстро и безудержно бормоча под нос, буквально взлетал из кровати. Пыль, которая ежедневным ровным серым слоем старательно покрывала собой все что было доступно ее власти, словно по команде незримого взрывателя, тут же поднималась мощным плотным столбом вверх и подхваченная ветренным потоком носящегося по маршруту «ванна-кухня-спальня» и так несколько раз по кругу человека, принимала активное участие в этом сумасшедшем забеге, летая вслед за куда-то опаздывающим хозяином этой квартиры.

Да! Это поистине незабываемые мгновения!

Сейчас же функция Будильника была активна. И ему было крайне важно именно сегодня разбудить этого Соню. Ведь со вчерашних слов самого ныне спящего хозяина, предстоящий день был наполнен особо важными и ответственными делами. Или, говоря более философскими словами – цена опоздания сегодня была слишком высока.

Глава 2 СТРАННЫЙ ПАССАЖИР И СУД В ТЕМНОЙ КОМНАТЕ

Часть I

Тем временем, погруженный в мир своих фантазий, переживаний и волнений, а также наивных детских мечтаний, спящий человек в кровати находился в состоянии самого настоящего сонного Апокалипсиса.

Думается пришло время познакомить Вас с хозяином квартиры номер шестьдесят девять.

Человека, укутанного в теплое одеяло, где были изображены анимешные черно-белые коты, на смятой простыне, звали Евгений Болтунов. За его спиной уже пролетело тридцать шесть лет и почти девять месяцев. Стоит также добавить, что Евгений находился в том состоянии, когда можно было бы с уверенностью сказать, что он наполовину женат, а наполовину холост. Имелись дети. И, по некоторому замыслу судьбы, в настоящий момент он проживал совершенно один.

Скорее всего, его нынешнее состояние определялось чередой принятых именно нашим героем решений и совершенных им действий. Но, чтобы быть чуть более благосклонней к нему, все же стоит сказать и отметить, что это был какой-то хитрый замысел судьбы, который скоро будет им разгадан и в ближайшей перспективе разрешен.

Итак, вернемся в тот час, когда Болтунов спал, а Будильник не бросал надежды разбудить спящего во чтобы-то ни стало.

Порой в состоянии сна мы видим настолько правдоподобные зрелища, что готовы поверить и верим во все там происходящее. При этом, мы способны испытывать даже не одну эмоцию, а осушить до дна целый коктейль таковых, прожить жизнь, умереть, возродиться, и еще много всего в этом духе. Все, что наш мозг будет забрасывать нам в печку сновидений.

Сегодня был именно такой сон. Сонный волшебник не поскупился на дровишки и закинул настолько сумбурные, несвязанные, на первый взгляд между собой составляющие, которые любой спящий должен был распознать и разоблачить их неестественность и нереальность уже с первых минут своего там пребывания. А так как наш герой обладал безудержной фантазией и легко адаптировался к любым жизненным обстоятельствам, то он без особого труда сложил все не связанные между собой пазлы, объяснил несостыковки и непонятности, а также без особых команд и наставлений, по своей доброте душевной, окунулся с головой разбирать всю сложившуюся ситуацию.

А началось все так.

Болтунов, открыв глаза, ощутил жуткую сильную боль, которая буквально пронзала всю его голову. Почесав лоб, он нащупал огромную шишку, которая очень напоминала прорастающую косточку авокадо, однако вспомнить как именно он ее заработал, Евгений почему-то не смог.

Пытаясь отвлечься от неприятных ощущений, он огляделся по сторонам и принял для себе тот факт, что он едет в вагоне поезда, битком набитый пассажирами с баулами, полные разной рассады, искусственных цветов, садового инструментария и всякого рода подобными вещами. За окном то и дело появлялись и исчезали целые леса сосен и берез, сменяемые слегка позеленевшими полями, местами подтопленные небольшими речушками, какими-то деревеньками, переездами, одинокими постройками и сельскими кладбищами.

Увиденное все легко и сразу объяснилось. За окном кончался апрель. Через пару дней, стало быть, должна быть Радуница. Люди ехали кто на дачи для уборки и подготовки к началу дачного сезона, а кто на кладбища убирать могилы своих родных и близких. Евгений же, по всей своей видимости, ехал в другой город на работу.

Да, наш герой в реальной жизни работал в другом городе. Именно поэтому, все им увиденное, его нисколечко не смутило. Наоборот, он вдохновился тем, что сможет заработать некую сумму денег, которые непременно знал куда и на что потратит.

Поезд периодически останавливался. Пассажиры сменялись. Евгению было лениво всматриваться в их лица. Единственное на что он остро реагировал, так это на то, что из-за неплотно закрывающихся дверей, в вагон периодически врывался леденящий утренний ветерок, который, как будто специально, врезался в него, заставляя его сильнее укутываться в махровый коричневый халат, который чем-то напоминал шкуру убитого медведя.

На неизвестно какой по счету остановке, с очередным таким порывом ветра, в дверях вагона показался довольно-таки странный пассажир, с большой зеленой дорожной сумкой в руках.

Это был определенно мужчина, чуть старше пятидесяти лет, одетый в грязный дешевый мятый костюм, под которым виднелась не менее грязная фисташкового цвета рубашка. На его кривых ногах красовались нечищеные, похожие на запыленные баклажаны, туфли. Лицо вошедшего было таким же грязным, частично с правой стороны исцарапанным и слегка опухшим. А скулы на его измученном лице застыли в гримасе полной печали и сожаления. Брови, взъерошенные и разлохмаченные, под каким-то незримым грузом опустились на его глаза, отчего было сложно рассмотреть какого цвета они были: мутно-серые, мутно-зеленые или вообще не имели конкретного оттенка.

Как показалось Евгению, с каждым движением этого странного пассажира, ото всюду с вошедшего сыпался желто-черный песок и какая-то труха.

Любого другого спящего увиденное должно было испугать или хотя бы насторожить, но Евгений не придал этому особого значения. Единственное, что сиюминутно промелькнуло в его голове, так эта мысль о том, что у кого-то день с самого утра уже не задался.

Болтунов, сам того не замечая, жадно рассматривал вошедшего.

В это самое мгновенье, двери поезда захлопнулись, машинист что-то промямлил в динамики, и затем поезд, слегка качнувшись, продолжил свой ход.

От резкого вздрагивания, странный пассажир, также качнувшись вслед за поездом, полетел было вперед и едва уж было не шлепнулся носом о пол, как был удержан Евгением.

Выпрямившись и покосившись в сторону своего спасителя, мужчина благодарственно кивнул Евгению, и долго не раздумывая, словно мешок брошенных костей, шлепнулся с ним рядом на сиденье, аккуратно поставив сумку на пол себе в ноги.

Евгению меньше всего хотелось сейчас с кем-то болтать, и дабы избежать нежелательного общения с новым соседом по месту, он благополучно уставился в окно и начал внимательно всматриваться в проносящиеся картинки дорожных пейзажей, которые с какой-то странной периодичности сменяли друг друга. Он с откуда-то взявшимся любопытством пытался докопаться до глубины увиденного, как и показать рядом сидящему соседу по месту свою занятость.

Болтунов, сам того не замечая, так увлекся рассматриванием, что даже смог отчетливо прочесть названия появляющихся перед ним остановочных пунктов, увидел еле заметные незримые тайные протоптанные дорожки, ведущие в лес возле какой-то деревеньки. Но больше всего его поразило насколько тонко и невероятно мастерски природа разукрашивала деревья, наделяя их каким-то своим неповторимым оттенком листву. А еще выворачивая столбы деревьев так, что со стороны человеческого взгляда это выглядело поистине волшебно и одновременно пугающе.

Евгений даже начал размышлять о том, что вполне возможно все эти деревья вовсе и не деревья. Возможно, это люди, которые когда-то разгневали своими действиями лесного духа и за это они поплатились таким вот обращением в деревья на какой-то неопределенный срок, лишаясь навсегда свободы и возможности выбора. А также самого главного – прощения.

Монотонное постукивание колес, с легким покачиванием из стороны в сторону, медленно убаюкивали Евгения. Отчего его веки с каждой секундой становились все тяжелее и тяжелее. Он безусловно сопротивлялся этому процессу, однако это все равно, что пытаться не уснуть после впрыскивания лошадиной дозы снотворного.

Евгений прислонил голову к огромному холодному стеклу, уперся в него лбом и попытался вообще не моргать. Но когда и это не сработало, и он начал проваливаться в сон, то ему в голову пришла, как ему показалась, замечательная мысль. Болтунов начал ловить взглядом столбы, расставленные вдоль железнодорожного полотна и, словно орангутанг, быстро водить глазами слева направо, ловко перебираясь по местами провисшим проводам.

Так, прыгая глазами от очередного столба к другому, Болтунов в отражении в окне заметил того самого пугающего своим внешним видом пассажира. Странный человек с рядом стоящей с ним сумкой сидел напротив, прямо перед ним. При этом, Болтунову показалось, что внутри ее кто-то пошевелился. Возможно даже там находилось какое-то животной, которое этот человек пытался затолкать в сумку. Это могло бы частично объяснить вот такой внешний вид этого пассажира и помочь ему вживиться в коменду, как слабые движения внутри ее, но в силу того, что поезд постоянно шатался, он не особо взялся развивать мысль по этому поводу. Куда больше интерес для него представлял сам пассажир.

Евгений на секунду удивился. Видимо все же его стратегия как не уснуть в поезде с треском провалилась, и он все же на некоторое время отключился.

Тем временем, странный пассажир сверлящими глазами прямо в упор смотрел на Болтунова. Тут то Евгений и понял, что молча отсидеться не получится.

Часть II

Евгений, оторвав голову от окна, откинулся на спинку обтянутого черным кожзамом сиденье и начал старательно массажировать затекшую шею. Затем, он потянулся, не вставая с места, словно пытаясь достать кончиками пальцев до потолка вагона, хлопнул себя руками по коленям и, чуть подавшись вперед, огляделся.

Вагон, некогда битком набитый, оказался наполовину пуст. В разных его частях находились хаотично рассаженные обезличенные пассажиры. Каждый из них занимался чем-то своим. Кто-то из них спал, тихонько посапывая в такт звучания поезда, подложив под шею дорожную оранжевую подушку и поджав ноги под себя. Кто-то смотрел без отрыва в пол, на котором красовался новехонький коричневый линолеум,       словно в него был вмонтирован невидимый монитор, где транслировалось невероятно увлекательное шоу. А кто-то, прикрывая руками динамик телефона и с опаской оглядываясь, с кем-то болтал, тихонько посмеиваясь: видимо боясь быть услышанным или того хуже разоблаченным. Скорее всего речь шла о чем-то таком, о чем даже самому говорящему было стыдно произносить прилюдно это вслух, и уж тем более говорить во всеуслышание.

На сидении сбоку лежал забытый кем-то проездной билет. Небрежно скомяченный, он вздрагивал от каждого рывка поезда вперед и в конце концов, скатившись со скамьи, закатился куда-то вперед под сиденья. Туда, где со своего места Евгению его было уже не разглядеть.

На полу четким контуром виднелись оставленные следы чьих-то грязных сапог, которые обрывались где-то по середине вагона. А от самой входной двери, прямо к местам, где сидели Болтунов и пугающий его пассажир, тянулся оставленный последним шлейф, словно через сито просеянного песка вперемешку с трухой.

Поезд, неумолимо мчавшийся к заветной цели – конечной станции, слегка свернул влево, отчего солнечный яркий свет ворвался острым заревом в окно вагона, болезненно ударив по глазам смотрящих в ту сторону. Евгений прищурился и переведя взгляд перед собой, уперся прямо в глаза своего странного попутчика.

Невзирая на страшные и неприятные следы ссадин и царапин на лице своего соседа, да и весь его неопрятный внешний вид, в общем и целом, Болтунову все же он показался каким-то дружелюбным и приветливым. Закралось даже некое сомнение, что они были знакомы.

– Хороший будет день, не правда ли? – не выдержав давления молчанием выдал Евгений, кивнув головой в сторону солнечного света.

Лишь после сказанного Болтунов подумал, что вопрос прозвучал как-то неэтично по отношению к его собеседнику, у которого судя по всему начало дня хорошим не назовешь.

Странный пассажир, слегка повернув шею и прищурившись от яркого света, ударившего его в еле приоткрытые глаза, вновь уставился на Болтунова и утвердительно кивнул, по всей видимости соглашаясь со сказанным. Затем его ровные худые губы зашевелились и что-то сначала непонятное послышалось из его рта. Не то он просто выдохнул, не то что-то сказал. Было непонятно. Евгений решил не перебивать соседа и терпеливо ждал.

Наконец с пятой попытки, Странный пассажир выдавил:

– Прошу прощения, любезный! – сосед Болтунова сделал паузу, сглотнул слюну, и после небольшой разминки губ, выговаривая каждую букву, добавил – Я уже как полгода ни с кем не разговаривал. Все как-то было не с кем, знаете ли!

Евгений понимающе кивнул.

– Прекрасно Вас понимаю! Я тоже недавно стал жить совершенно один. Порою, как Вы и говорите, хочется поболтать с кем-нибудь, с какой-нибудь живой душой, а не с кем! Пришлось даже рыбок себе завести, чтобы не сойти с ума. Вот, каждое утро их кормлю и разговариваю с ними!

Странный пассажир еще внимательней посмотрел на Болтунова и ухмыльнувшись во все свои двадцать четыре желтых зуба, протянул:

– С рыбками значит общаетесь… Мг!

Сосед Болтунова слегка наклонился вперед и протянул Евгению бледную, исцарапанную с грязными ногтями на пальцах руку и с присущей ему сложностью выговаривания, представился:

– Дмитрий Степанович Чешочкин!

Фамилия странного собеседника показалась Евгению забавной. Болтунов быстро схватил и пожал руку новоиспеченного знакомого и тут же ощутил холодное и крепкое, словно сталь, рукопожатие. Легкая дрожь тут же пробежала по его телу и исчезла где-то в его ногах. Что-то острое кольнуло его в сердце. Казалось, что оно стало биться чуть реже обычного. Дыхание успокоилось и стало не таким уж частым. И даже звук поезда стал тише и вскоре практически исчез. Сложилось ощущение, что поезд как будто парит над рельсами, лишь изредка легко-легко касаясь колесами стальных шпал.

– Евгений Болтунов! – почтительно представился в ответ Евгений.

Когда их рукопожатие ослабло и распалось, Чешочкин полюбопытствовал у Евгения о том, куда он едет в столь ранний час.

Болтунову было приятно, что хоть кто-то интересуется его нынешними делами. Почувствовав себя комфортно, Евгений закинул нога за ногу и резюмировал:

– Еду на работу в Злобиногорск. У меня там небольшой роллет, где я продаю странные вещи. Так и работаем.

Чешочкин, по всей видимости был настолько наслышан о деятельности Болтунова, что, услышав о работе Евгения восторженно воскликнул на весь вагон.

– О, прелестно! Так это Вы продаете странные вещи! И как, пользуется спросом?

Евгений на мгновения задумался, будто пролистывая в памяти дни посещаемости роллета и проводя какой-то анализ, но быстро закончил и ответил:

– Если честно, то ко мне больше приходит странных людей, чем я продаю странных вещей! – и после небольшой паузы добавил – Но, в любом случае спасибо за проявленный интерес!

Окинув взглядом Чешочкина и ничего не заметив кроме его самого, Болтунов полюбопытствовал:

– А куда, собственно говоря, Вы едете? И я, конечно, тысячу раз извиняюсь за столь деликатный вопрос, но что с Вами приключилось?

Дмитрий Степанович нисколько не смутился деликатного вопроса Евгения. Перед тем как ему ответить, он внимательно осмотрел свою грязную одежду, попытался отряхнусь пыльные рукава пиджака, заглянул в нагрудный карман рубашки и, скрестив ноги, подобрал их под сиденье. Затем, он снова посмотрел растерянными глазами на Болтунова и вопросительно пожал широкими плечами.

– Знаете, Евгений, я и сам пытаюсь найти ответ на этот вопрос с самого утра. И пока как-то все безуспешно.

И тут Болтунов впервые увидел, как на лице Чешочкина начали происходить самые настоящие изменения. Теперь вместо уже ставшей привычной для Дмитрия Степановича печальной гримасы, его лицо начало в буквальном смысле этого слово распухать и синеть. Его брови еще сильнее упали на и без того затекшие глаза, губы чуть выдались вперед, отчего щеки стали больше и были похожи на щеки хомяка. И даже уши Чешочкина, как безусловно могло и показаться Евгению, еще больше пообмякли, сделав его еще более лопоухим, чем еже ли он был ранее по приходу в вагон поезда. И в конце концов, компания из грусти, тоски и непонятного страха окончательно нарисовалась на его лице.

Тяжело выдохнув, Дмитрий Степанович начал рассказывать своему новому приятелю Болтунову все что он помнил. И к несчастью для Евгения эта история брала свое начало еще со времен родителей Чешочкина – военного офицера Степана Леонидовича и врача-терапевта Марии Владимировны. Болтунов услышал и о том, как перед тем, как осесть в Злобиногорске, его родители переезжали из города в город. При этом Дмитрий Степанович не скупился на подробности и описывал все так, как будто сам видел все рассказываемое собственными глазами. Затем, он коротенько, минут на тридцать, поведал о том, где, как и при каких обстоятельствах он появился на свет, как сложно давалась ему учеба в школе, о его ошибках молодости и самой невероятной несчастной первой любви. Рассказал он и о своей нереализованной творческой натуре и ранимой душе, а также о тех переживаниях и мыслях, которые его посетили, когда его прекрасная Алиса Николаевна бросив его, вышла замуж за Олега Никифоровича Преградого, начальника отдела снабжения механического завода.

Рассказ Дмитрия Степановича словно короткометражный фильм с цветным изображением проносился перед глазами Евгения. Он увидел и родителей Чешочкина, и его неверную Алису, и его хороших приятелей с деревообрабатывающего завода «Буратино», где рассказывающий не только проходил студенческую практику, но и проработал целых двадцать лет. Во всей красе Болтунов увидел свадьбу Чешочкина с его несравненной Зоей Мироновной, дочкой директора швейного предприятия «Паутинка». Увидел рождение его детей – Павла и Кристины. Дети Дмитрия Степановича буквально на глазах из младенцев превратились во взрослых людей, которые заведя собственные семьи съехали с родительского дома, оставив родителей в их большом двухэтажном кирпичном доме облицованным белыми блоками одних под присмотром кошки Анфисы и собаки Лаки.

Ранее странный, а теперь уже совсем знакомый и понятный Болтунову пассажир, довел свою историю до того момента, где его отношения с Зоей постепенно пришли в упадок и в итоге превратились в то, что происходило с выше упомянутыми Анфисой и Лаки, когда им приходилось делить еду из одной миски.

– Чтобы не расстраивать детей и внуков, мы решили разъехаться и не посвящали никого в наши дела. А на все семейные праздники, мы с Зоечкой садились вместе и играли счастливых родителей. Показывали нашим внукам, как прекрасно живут их дед и баба.

Чешочкин договорил и, повернув голову влево, залип мертвым взглядом в окно.

Болтунов почувствовал, что внутри его что-то обрывается. Одиночество и обида буквально начали заполнять его изнутри, словно пустой сосуд. Он понимал, что его переполняют чувства, которые прямо сейчас испытывал молчаливо сидящий и смотрящий в черное окно Дмитрий Степанович.

Евгений неустанно смотрел на приунывшего соседа и терпеливо ждал. Ждал, когда тот продолжит свою историю, где будет раскрыта тайна и дан ответ на заданный им ранее вопрос: что же произошло с Дмитрием Степановичем Чешочкиным этим утром?

Часть III

Вдруг, как гром среди ясного неба, Болтунов услышал знакомый звук своего мобильного. Чешочкин, медленно оторвав взгляд от окна, не без любопытства посмотрел на Евгения. Тот, безрезультатно шаря руками по карманам махрового халата, пытался найти свой трезвонящий что есть силы телефон. Нарастающий звук казался таким близким и в то же самое время таким далеким, что точно нельзя было определить откуда он исходит. На мгновение, Болтунову даже показалось, что мелодия раздается из динамиков поезда, откуда так громко и противно иногда доносился голос машиниста, объявляющий остановки и всякую ненужную информацию. Это было бы крайне странно и удивительно, особенно если допустить, что это могло быть правдой.

Мог ли машинист поезда каким-то образом взять его телефон?! Безусловно! А возможно, телефон подобрала проходившая мимо проводница, которую по какой-то причине Болтунов проморгал и занесла машинисту. Тот в свою очередь начал объявлять остановки и как раз в этот самый момент и зазвонил телефон Болтунова.

Разные невероятные варианты место нахождения телефона и тем более причины его исчезновения были разрушены голосом Чешочкина.

– Поищите в одеяле, – посоветовал Дмитрий Степанович, кивнув в сторону лежавшего рядом с Евгением смятого одеяла, на котором были изображены анимешные черно-белый коты.

Евгений повернул голову вправо и не поверил своим глазам.

Рядом с ним действительно лежало непонятно откуда взявшееся его домашнее одеяло, под которым он уже как три месяца в подряд ежедневно засыпал и просыпался в арендованной квартире номер шестьдесят девять.

Сейчас оно было максимально небрежно скручено и лежало рядом с ним на соседнем месте. Следовало бы пояснить, что оно больше походило на огромный снежный грязный ком, чем еже ли одеяло. А также, что любому наблюдателю, кто имел такую возможность, со стороны могло даже показаться, что ком состоял из тысячи складок и помятостей, который по всей видимости, какой-то неизвестный мастер искусных швейных дел, долго и старательно кроил и лепил где-то в запыленной мастерской, расположенной в безлюдном подвале. Отчего, собственно говоря, он и обрел столь грязно-серый цвет. В добавок ко всему, что кстати произошло впервые с момента поездки нашего героя и показалось странным даже ему, анимешные коты, которые всегда привычно сидели на отведенных для них на пододеяльнике местах, сейчас словно обезумев, беспорядочно носились по скомяченной ткани, прыгая, кувыркаясь и резвясь друг с другом, время от времени мяукая и мурлыча.

Да! Это определенно было его одеяло! Или все же это было другое одеяло похожее на его?

Евгений на мгновение растерялся в своих догадках. Быть может это все же какое-то нелепое совпадение, которое случается с человеком раз в сто лет. Но разве такое возможно?!

Болтунов даже не пытался найти ответы на такие вопросы как каким образом его одеяло оказалось здесь, если он его с собой не брал, а также почему нарисованные коты носились по пододеяльнику, кто его так безобразно смял. Казалось, это были не главные вопросы, которые следовало бы озвучить и найти ответы. Главнее всего сейчас для него было определить причастность одеяла – его или нет.

Определенно один из двух вариантов был безусловно правильным. Но искать верный Евгению было некогда. Ему было жутко неудобно за тот дискомфорт, что его телефон доставлял и ему и всем находившимся в вагоне пассажирам. И не потому, что телефон как сквозь землю провалился, при этом настойчиво и громко звоня. А оттого, что те немногие пассажиры, которых некогда даже не было видно и слышно, начали ото всюду тихонько возмущаться, пошукивать и нервно подергиваться, сурово и недовольно поглядывая в сторону, где сидели Болтунов и Чешочкин.

Спустя некоторое время, дверь в вагон распахнулась и на пороге показалась интересная троица, в составе билетерши и двух контролеров. Зайдя и закрыв за собой двери, все трое быстро осмотрели вагон и разделились. Билетерша пошла вперед.

Невысокая полная женщина с короткой стрижкой под мальчика, одетая в серый в мелкую вертикальную полоску пиджак и такого же цвета юбку до колена, голубую рубашку с серым коротким до груди галстуком, слегка пошатываясь от движения поезда, низким грубым голосом, бросая недовольный взгляд из стороны в сторону, периодически спрашивала о наличии у всех пассажиров проездных билетов. На грудном кармане слева у нее виднелся бейдж, на котором большими буквами было написано «ВАРВАРА ОНАТАКАЯВА».

Поравнявшись с Болтуновым и Чешочкиным, она сверлящими глазами задержала свой взгляд на Евгении, который копошась, что-то искал в лежавшем рядом с ним скрученном одеяле. Закатив вверх глаза и что-то пробурчав себе под нос в сторону Болтунова, Онатакаява поковыляла дальше, при этом то и дело задевая тех редких пассажиров, которые имели неосторожность вольно раскинуться на своих местах и оказаться на ее пути. Дойдя до конца вагона, она остановилась, засунула руки в карманы пиджака, то и дело перебирая внутри монетами, и с тем же не покидающим ее недовольным взглядом, уставилась в окно, ожидая свою свиту.

Тем временем двое худощавых, одинаково высоких и одетых в темно-синие пальто контролера, бросив жребий, поделили лево-право и принялись за свою найлюбимейшую работу.

– Здраффствуйте! – словно закипающий чайник профыкал контролер с причудливо длинным носом и каким-то нелепым немецким акцентом, слегка наклонившись над местами Чешочкина и Болтунова. – Профферка проездных билетоф!

Евгений под неугомонную мелодию прячущегося от его глаз телефона, нервно и взволновано сначала посмотрел на контролера, а затем перевел взгляд на Чешочкина, который с тем же любопытством продолжал смотрел за копошениями Евгения. В глазах Болтунова как будто бы читалось немое послание Дмитрию Степановичу. «Чего он от меня хочет?! Помогите же мне, пожалуйста!»

В это самое время, Дмитрий Степанович, то ли уловил скрытое сообщение своего растерянного и несобранного соседа, то ли услышав вопрос контролера, послушно исполнил просьбу проверяющего, Он, слегка отслонился от спинки сидения и слегка потянулся, распрямляя затекшую спину. При этом было слышно, как старые позвонки заскрежетали и защелкали внутри, становясь на свои привычные места в скелетной цепи. Поковырявшись в кармане рубашки, Чешочкина вытащил к своему удивлению новехонький билет, который издавал еще еле-еле ощутимый запах чернил принтера. Недолго думая, он передал его терпеливо ожидающему контролеру и вновь откинулся назад на спинку сиденья.

Проверяющий, в свою очередь учтиво взял предоставленный ему билет, прищурил левый глаз и стал внимательно вчитываться в его содержимое. Затем легким щелчком контролер прокомпостировал билет маленьким степлером и, вручив документ обратно Чешочкину, в присущей ему манере веселого и неунывающего человека, вопросительно уставился на Болтунова.

– Фаш билет, пожалуйста?

Евгений вновь засунул руки в карманы халата и к своему нарастающему лавинному страху, снова ничего в них не обнаружил. Растерянно и виновато он посмотрел в глаза по всей видимости терявшему терпение контролеру и тихо констатировал факт отсутствия билета.

– У меня нет билета… Видимо, я его потерял…

Последнее прозвучало с уст Болтунова особенно неуверенно и тихо.

После услышанного, контролер резко выпрямился. Лицо его сиюминутно же поменялось. Улыбка начала исчезать с его лица и вскоре сменилась угрюмой и мрачной гримасой. Нос, как будто, стал еще длиннее и острее. Глаза сузились и резко раскрылись так широко, что казалось они вот-вот вывалятся из глазниц и ударившись о пол вагона запрыгают как попрыгунчики, отпружинивая от всего с чем соприкоснуться. А брови, словно две влюбленные гусеницы поползли навстречу друг к другу и переплетясь, образовали одну сплошную монобровь. И что самое удивительное, так это то, что у контролера появились длинные, закрученные на кончиках по краям рыжие усы, которых по приходу в вагон поезда – Евгений готов был поклясться чем угодно – у проверяющего не было. В огромной ладони, некогда державшей степлер, появился небольшой рупор красного цвета, а темно-синее пальто, стало черным как оперенье ворона, превратившись в черную длинную мантию.

Контролер воодушевлено вскочил на соседнее сиденье, кашлянул в сторону, чтобы разогреть голос и, под неумолкающий звук потерянного Евгением телефона, громко заорал в рупор, отчего все спавшие, испуганные и непонимающие в чем, собственно говоря, дело, повскакивали со своих мест.

Второй контролер, дошедший до края сидений справа, вздрогнул и взволнованно посмотрел сначала на билетершу, затем в сторону своего коллеги, пытаясь определить, что произошло и нужна ли ему его помощь. Варвара Онатакаява, также отвлеклась от своих мыслей и что-то шикнула второму контролеру, все с тем же недовольным лицом, слегка щуря глаза, посмотрела в сторону выступающего контролера, нисколечко не скрывая, что ей это не интересно.

– Граждане пассажиры! Прошу минуточку Фашего драгоценнейшего фнимания! Приношу свои изфинения. Но данный фопрос требует незамедлительных срочных разбирательстф. Фот он, – и контролер показал пальцем, который как почудилось Евгению даже заметно вытянулся и изогнулся в его сторону – он, ф то фремя, когда Фы, честные люди, отдафшие свои крофно заработанные деньги за проезд ф этом нефероятно удобном поезде, где работают самые профессиональные и отфетственные специалисты, фот он, пытался схитрить и проехать абсолютно бесплатно, считая Фас фсех, фключая меня и фесь состав поезда, этого феликолепнейшего поезда – ДУРАКАМИ!

Как только контролер выкрикнул слово «Дураками», вся толпа, словно им было доведена некая пугающая информация, воскликнула и застыла в оцепенении. Тем временем, выступающий, который с каждым последующим словом больше напоминал государственного обвинителя, брызжа слюной и размахивая свободной рукой, продолжал.

– Фсе! Фсе посмотрите ф эти бесстыжие полные мастерского притфорства глаза и запомните. Да-да, именно запомните! Именно так фыглядят глаза обманщикоф и лжецоф! И фот здесь у меня к Фам, граждане пассажиры, фозникает фполне логичный и фажный фопрос – как мы должны поступить с ним?

– Судить безбилетного! – громогласно подхватили пассажиры и как обезумевшие начали скандировать – Судить! Судить!

Часть IV

От происходящего у Евгения закружилась голова и потемнело в глазах. Он, не отрываясь смотрел на возмущенного контролера. И вдруг он словил себя на мысли, что проверяющий то уже не стоит на сиденье в вагоне, а выступает за огромной лакированный деревянной трибуной в какой-то плохо освещенной комнате. Деревянные старые обшарпанные доски, неаккуратно прибитые, создавали собой подобие некого пола, который видимо был настолько скрипучим, что, если ходить, наступая на определенные места, можно было сыграть всем известного «В траве сидел кузнечик». Кирпичные стены, на которых из последних сил цепляясь за «честное слово» висели обои, так и ждали рук отделочника, который бы вернул им былую ровность и красоту. И лишь три огромные пыльные люстры, с блеклым тусклым светом, свисали с пожелтевшего от времени потолка, наблюдая за той картиной нелепости и нереальности, что окружала Болтунова.

Пассажиры, некогда сидевшие в разных частях вагона, уже сидели рядом друг с другом на одной лакированной в цвет трибуны выступающего лавке сбоку. На каждом из сидящих был приколот бейдж с указанием имени и фамилии, а над их внимательно вслушивающимися лицами, на стене сверху красовалась огромная шильда, на которой золотыми большими буквами было выгравировано «ПРИСЯЖНЫЕ ЗАСЕДАТЕЛИ».

Билетерша Варвара, в компании со вторым контроллером, сидела за отдельным столом. Они были в той же одежде, что и в вагоне и, как пассажиры, тоже внимательно слушали оратора. При этом, чем больше заходился выступающий, тем больше они кивали в знак согласия, изредка поглядывая в сторону Евгения, недовольно покачивая головами.

Подняв глаза, Болтунов также заметил свисающую с потолка над головами этой парочки шильду. На ней, такими же золотыми буквами, было выгравировано «СВИДЕТЕЛИ». У Болтунова даже сложилось впечатление, что эта шильда висела в воздухе просто так. Абсолютно ни за что не цепляясь. Как будто кто-то невидимый неумолимо долго и старательно держал ее в воздухе.

Но самое невероятное, это то, что Евгений обнаружил, что он сидит совершенно один на потертой от времени деревянной скамье, в тюремной одежде, которая насквозь была пропитана не одним днем нахождения в сырой мрачной камере, полной крыс и сквозняков. На его руках были застегнуты наручники, которые впивались в его руки, натирая и делая боль невыносимой. Вокруг него возвышались стальные решетки. А у выхода стояло два пристава, готовых наброситься на Болтунова в любой момент, если тот только даст им повод.

Евгений искал глазами своего соседа – Чешочкина, но того нигде не было видно: ни среди сидевших присяжных заседателей, ни за свободными столами, спрятанные в полумраке, стоявшими за столом, где сидели так называемые свидетели. Он внимательно осмотрелся по сторонам и даже было попытался слегка привстать с лавки, чтобы осмотреть неосвещенные углы странной комнаты, но был тут же ошикнут одним из приставов и словив его недружелюбный взгляд, покорно опустился на свое место. Дмитрий Степановича в комнате точно не было.

– Высокий суд вызывает свидетеля со стороны обвинения! – голос контролера из громкоговорителя прервал сумбурные мысли и поиски Болтунова.

Все устремили взгляды в сторону стола, за которым сидели второй контролер и билетерша Онатакаява. Последняя уже не выглядела недовольной и злой. Наоборот, она казалось такой расстроенный и опечаленной, словно в ее жизни произошло что-то поистине ужасное. В руках ее красовался большой зеленый платок в белый горошек, который она периодически подносила к своим заплаканным глазам и вытирала полные слез глаза. Иногда слезинки успевали проскочить мимо платка и тогда, падая на круглые выпирающие щеки, словно упавшие с веток дерева перезревшие яблоки на шиферную крышу, они скатывались по невидимой траектории, срываясь и устремляясь вниз на стол. Стоит отметить, что Онатакаява начала как-то странно подергивать носом, как будто собиралась чихнуть, но все время себя сдерживала.

Билетерша встала из-за стола и пошла в сторону трибуны выступающего, но пошла так, как будто она еще шла по мчавшемуся вперед поезду. Проходя мимо, она искоса бросила взгляд на Болтунова и в это самое мгновенье ее левый уголок рта медленно пополз вверх, обнажая скрытую улыбку злорадства и притворства. Затем, он резко упал вниз и лицо билетерши стало настолько сморщенным и расстроенным, словно у нее заболели сразу все зубы.

– Представьтесь! – протрубил выступающий в уже казавшийся сросшийся с его рукой громкоговоритель.

Билетерша, в очередной раз вытерла глаза и заговорила каким-то не своим голосом, при этом таким знакомым Евгению, что он настолько удивился, что вытаращил свои серые глаза и стал теряться в догадках, где он раньше мог его слышать.

– Варвара Филлиповна Онатакаява! – всхлипывая проговорила заплаканная билетерша, высмаркиваясь в скомканный платок.

– Расскажите нам, Варвара Филипповна, как именно и при каких обстоятельствах, вы впервые увиделись с обвиняемым и что, собственно, произошло? – после контролер мягко добавил, – Будьте спокойны, здесь вас никто не обидит. Будьте предельны честны и открыты.

Онатакаява, соглашаясь, закивала головой и, слегка подхлипывая, начала рассказывать свою историю.

– Высокий суд! Присяжные заседатели! Я уже как десять лет работаю билетером на маршруте нашего поезда, и такого право со мной еще никогда не случалось. Стою я на перроне, общаюсь с моим достопочтенным другом и коллегой – Дмитрием Олеговичем Горбунковым.

Онатакаява указала рукой на второго контролера, молчаливо сидевшего за столом и с интересом рассматривавшего потолок комнаты. Контролер настолько увлекся рассматриванием, что даже не заметил, как его язык вывалился из полуоткрытого рта и весело подергивался от частого дыхания Горбункова. Когда же он краем глаза словил взгляд всех присутствующих в комнате, Дмитрий Олегович резко выпрямился и учтиво закивал в знак согласия со словами билетерши.

– И тут из здания вокзала показался он!

Тут Онатакаява оборвалась и резко обернулась в сторону Болтунова, наведя на него указательным пальцем. От этого Евгению стало как-то не по себе и одновременно с этим, что-то снова кольнуло его в сердце.

– Продолжайте! – успокаивая, послышался из рупора голос Контролера.

Онатакаява послушалась и продолжила.

– Я многое и всякое повидала, но такого странного пассажира еще никогда. Он шел вразвалочку, одетый в махровый коричневый халат. В то самое время, когда на улице, прошу заметить, было всего лишь три градуса тепла. При этом, на его босых ногах были надеты обычные летние синего цвета сланцы. Этот человек шел, неся в охапку огромное серое одеяло под мышкой и что-то бурчал себе под нос. Но в этом нет ничего удивительного. Ведь как я и говорила, на улице было чертовски холодно. И мало ли зачем ему потребовалось это одеяло. Может он хотел им укрываться в вагоне поезда, а быть может он вез его в химчистку. Или это все что у него было в этой жизни. И право это не показалось ни мне, ни моему дорогому другу, Дмитрию Олеговичу, странным. Спросите его сами. Он не даст мне соврать!

Все снова взглянули на второго контролера и остолбенели от увиденного.

На сей раз Дмитрий Олегович был занят тем, что старательно чесал свое левое ухо. Казалось бы, что может быть удивительным в том, что кто-то чешет свое собственное ухо, которое по какой-то счастливой или естественной случайности выросло на его голове. Но Горбунков все же сумел обескуражить даже самых ярых скептиков, которые за всю свою жизнь немало повидали диковинных вещей, включая его хорошо знакомую билетершу Онатакаяву.

Дмитрий Олегович, упираясь левой рукой в край стола, выставив на всеобщее обозрение, круглое словно бублик, ухо, с невиданным азартом, желающий расчесать его до самой крови, высоко поднимая левую ногу, пытался во чтобы то ни стало дотянуться и почесать его. Эти движения давались ему крайне тяжело и выглядели настолько нелепо, насколько это только можно себе представить. Когда же пару раз ему все же удалось это сделать, то по его физиономии было понятно, что эти прикосновения доставили ему немалое удовольствие, чем тот дискомфорт, который он испытывал от задирания ноги.

Выступающий за трибуной громко и продолжительно покряхтел в громкоговоритель, пытаясь привлечь внимание Горбункова, сурово смотря на дурацкое выражение лица своего коллеги. В это самое мгновение, Дмитрий Олегович, оторвавшись от своего занятия, озадаченно и растерянно уставившись сначала на первого контролера, затем на билетершу, далее на присяжных заседателей, а после уже и на Болтунова с приставами, выпрямился во весь рост, высоко поднял голову и медленно проговаривая каждое слово, отчеканил:

– Полностью, полностью солидарен с Варварой Филипповной! Каждое слово! Каждое слово – это кремень правды и беспристрастности!

– М-да, – протянул Выступающий недовольно качая головой, и жестом руки попросил билетершу продолжать.

Онатакаява, вспомнив про платок, который так старательно сжимала в руках, быстро и громко высморкалась в него и закивав головой, продолжила.

– Значиться, подходит этот человек к нам, – билетерша снова тыкнула пальцем в сторону Болтунова, – и спрашивает: «Куда едет этот поезд?». Я, как положено ему ответила, что поезд направляется в Злобиногорск. После моих слов, он заметно приободрился и без лишних разговоров полез по лестнице в вагон номер два. Но стоило только ему подняться на третью ступеньку этого прекраснейшего вагона, как одеяло, которое он нес в руках, выпало и с невыносимым треском и грохотом упало на перрон прямо передо мной и Дмитрием Олеговичем. И стоило этому случиться, как из этого одеяла, этого проклятого серого одеяла выбежала целая сотня котов мне до селя неизвестной породы. Целая сотня! Вы представляете, уважаемый Высокий суд и присяжные заседатели!

– Сотня? – переспросил Выступающий, приподняв брови, казалось, на самую макушку.

– Сотня! – подтвердила Онатакаява и снова, задергав своим носом, сдержала чих.

Выступающий, видя, что билетерше необходимо отдышаться, посмотрел в сторону присяжных заседателей и приподняв указательный палец свободной от громкоговорителя руки, констатировал:

– Целая сотня! Вы себе можете такое представить? Сотня необилеченных котов хотели провезти в одеяле! Какой кошмар! Контрабандой попахивает! Давненько у нас такого не было!

Выступающий снова уставился на Онатакаяву, и та, словив его одобрительный взгляд, продолжила свое повествование.

– От увиденного мы с Дмитрием Олеговичем встали как вкопанные. А эти несносные непонятно откуда взявшиеся коты, словно безудержная река, удерживаемая некогда плотиной, хлынули из этого упавшего одеяла, сбив меня и достопочтенного Дмитрия Олеговича с ног. А после эти мелкие блохастые тупые зверьки безо всякого прозренья прыгали и скакали по нам, словно маленькие дети на батуте, не давая нам возможности подняться и оправиться от случившегося. А у меня между прочем на животных аллергия. Я могла умереть!

Варвара Онатакаява снова заревела и шумно высморкалась в уже изрядно испачканный платок. После она, не дожидаясь разрешения выступающего, продолжила.

Болтунов внимательно слушал историю Онатакаявой и никак не мог вспомнить то, о чем так ярко, эмоционально и красочно рассказывала билетерша. Иногда, он отвлекался на ее причудливый с перепадами подсевший голос, снова пытаясь вспомнить, где же он его слышал ранее, но предположив, что все что говорит Онатакаява вполне вероятно могло было правдой, он успокоился и обреченно сидел и ждал окончания всего происходящего. Возможно, ему и казался ее голос знакомым в силу того, что они уже с ней встречались на том самом перроне, у того самого поезда, о котором повествовала, заливаясь слезами билетерша.

– Их когти так и норовили впиться в нашу кожу! Они были неуправляемые и скорее всего даже непривитые! И не дай бог еще и бешенные! Вы можете себе представить, какого страху мы натерпелись! И если бы не Дмитрий Олегович, с его редким заболеванием, навряд ли мы бы спаслись. Если бы в детстве его не укусила собака, то навряд ли он смог своим лаем всех их распугать. Но, и это не самое страшное!

Онатакаява снова зарыдала. Но после минутной паузы, взяв себя в руки она продолжила.

– Как и говорила, благодаря доблестному Дмитрию Олеговичу, мы сумели отбиться от этих невесть откуда взявшихся назойливых котов. И когда мы поднялись на ноги, я нагнулась, чтобы поднять это злосчастное одеяло этому неуклюжему, не побоюсь этого слова, пассажиру. И стоило мне это сделать, как подняв глаза я увидела, что он стоит совершенно голый. Вы можете себе это представить! На улице три градуса тепла, а он в костюме Адама стоит и смотрит на меня улыбаясь как будто ни в чем не бывало! Голый!

Присяжные заседатели зашушукались. Были слышны разные звуки. Кто-то захихикал, прикрывая рот руками, кто-то закивал осуждающе головой, а кто-то что-то говорил своему соседу, и казалось это была абсолютно другая тема.

Билетерша продолжила.

– И тут я увидела его… Халат!..

Онатакаява куда-то показывала в сторону. Голос ее стал тише. Она, словно уйдя в воспоминания, начала так сильно размахивать руками, отбиваясь от того, что ей мерещилось, что казалось еще немного и она взлетит со своего стула.

Председательствующий прервал свидетельницу громким покашливанием в громкоговоритель.

– Спасибо, многоуважаемая Варвара Филипповна! Если у суда или присяжных заседателей появятся к Вам вопросы, мы непременно предоставим Вам снова слово. А пока, присаживайтесь!

Онатакаява покорно пошла на свое место, все также прижимая уже скрученный до маленького шарика, платок к глазам и носу. Проходя мимо Болтунова, билетерша снова бросила на него сердитый взгляд и даже высунула ему язык, покривлявшись тайком, чтобы никто не заметил. Но это не показалось Евгению ни неприличным, ни тем более странным. Куда страннее было то, что Онатакаява после этой выходки громко закашлялась и из ее рта, словно из упавшей с огромной силой о пол подушки, вылетело пару черных перьев. Это случалась так быстро и так неожиданно, да еще и с учетом того, что в комнате было довольно таки темно, не взирая на горевшие лампы во всех люстрах, что ему было сложно рассмотреть перья поближе и определить кому же они принадлежали при всем его желании и любопытстве. И Болтунову пришлось молча наблюдать, как из идущей и кашляющей билетерши, из ее широко раскрытого от глубокого кашля рта, вылетают очередные перья, которые, весело кружась, снова и снова падали и исчезали на деревянном полу, который по иронии судьбы находился в полутьме.

Тем временем, выступающий контролер застучал свободным кулаком по трибуне, требуя внимание к своей персоне, и в той же присущей ему важной манере попросил представить всем на обозрение арестованные вещи Болтунова.

Тут же, где-то справа в темноте комнаты, послышался звук вставляющегося ключа в замочную скважину двери. Далее, до боли знакомые Евгению, звуки вращающегося дверного механизма. И уже через мгновение, его уши пронзил еще более знакомый звук скрипучей открывающейся двери. Однако несмотря на то, что по всей видимости дверь открылась довольно широко, никакого света, молниеносно врывающегося в хозяйски развалившеюся тьму, за дверью не было и тот, кто вошел в комнату, остался спрятан в полумраке, созданной от скупых на свет люстр. Затем послышались неторопливые отчетливые звуки шагов и скрип досок под ногами идущего. И вскоре, поравнявшись со столом свидетелей, перед всеми в комнате предстал висящий в воздухе коричневый махровый халат Болтунова, со скрученным одеялом в рукавах.

От увиденного, Болтунов даже шарахнулся назад и быстро заморгал, не веря своим глазам. Он даже потер их руками! Уж не привиделось ли все этом ему. Но халат никуда не исчез. Напротив, он поравнялся с трибуной, где недавно выступала Онатакаява, положил свернутое серое одеяло прямо перед собой и откланявшись Выступающему и присяжным заседателям, в ожидании предоставления ему слова застыл.

Билетерша, увидев возле себя висящий в воздухе халат, в одночасье перестала кашлять и смотрела на него широко раскрытыми глазами, полные страха, ужаса и удивления. Даже Дмитрий Олегович, поднапрягся. Он скукожился, слегка наклонился в сторону Варвары Филипповны и как будто даже зарычал. Хотя до последнего было не понятно на кого. То ли на свою соседку, которая слегка подалась ближе к нему, нарушив тем самым его личное пространство, то ли на парящий в воздухе халат. Но стоило последнему отойти, как они оба молча переглянулись и затаив дыхание стали смотреть за тем, что будет происходить дальше.

Выступающий же и присяжные заседатели, напротив, были абсолютно спокойны. Казалось, что для них увиденное было обычной ежедневной практикой. Контролер, дождавшись пока Халат устроится за трибуной, рявкнул в громкоговоритель:

– Уважаемый Халат, что вы можете рассказать нам об этом инциденте с котами на перроне сегодня утром?

Болтунов безучастно смотрел на все происходящее с широко открытыми глазами. Он уже совсем был сбит с толку и, из всех реалистичных вариантов объяснить все здесь происходящее, могло лишь участие его в каком-то реалити-шоу, где вскоре должен выйти ведущий и сказать о том, что все что здесь происходит просто розыгрыш. Все выглядело настолько правдоподобно, что стоило бы либо отметить работу команды такого проекта или он попросту спятил. Ведь прямо перед ним сейчас в воздухе, не касаясь земли, без каких-либо тросов и нитей, болтался его халат и непонятно откуда говорил, рассказывая грубым прокуренным голосом всем здесь присутствующим какую-то невероятную историю.

– А что тут рассказывать? – послышалось из Халата. – Все просто и очевидно! Все, что говорила Свидетельница вранье! Чистой воды!

Билетерша, после последних слов, вскочила со своего места и, пустив скупую слезу, которая быстро скрылась с ее лица, разбившись о столешницу стола, заорала:

– Протестую! Протестую! Дмитрий Олегович, мне не даст соврать! Было именно так, как я говорила!

Она быстро обернулась к своему соседу и запихала его в плечо. На что Горбунков быстро подскочил и отрапортовал:

– Кремень и правда! Беспристрастность!

Председательствующего эти выкрики явно не интересовали. Он призвал к порядку и снова предоставил слово Халату.

– Дело обстояло совсем иначе. Евгений Сергеевич, – Халат указал рукавом на Болтунова. – действительно нес с собой вот это одеяло. Совершенно обычное одеяло. И было на улице не три, а плюс 10 градусов. Однако, чтобы понять, что и отчего идет, я, пожалуй, начну с самого начала.

Часть V

Халат учтиво поклонился, приподнял правый рукав и приложив его к тому месту, где если бы там был человек его надевший, была бы грудь, Затем он затянул потуже пояс, отчего его талия стала выглядеть меньше среднестатистического мужского кулака и после хрипловатым тяжелым мужским низким голосом начал свое невероятное во всех смыслах этого слова повествование.

– Вишу, это я значится, в шкафу! Вишу такой на жесткой деревянной вешалке! Скучаю от скуки и безделья от слова совсем! Хотя иногда, конечно, я развлекался, покачивался туда-обратно, как на качелях! Пока однажды не свалился с нее и не упал на грязный пыльный пол! А Хозяин забыл про меня совсем, давно с вешалки не снимал! Вот я, так сказать, и так и так пытался привлекать его внимание!

Помню как-то однажды ночью я постучал изнутри шкафа. И знаете, что произошло? Он как вскочил спросонья, весь бледный такой, испуганный. Не понимающе огляделся, поднялся, в окна украдкой посмотрел и снова брыкнулся спать. А я через щелочку приоткрытой двери подсматривал за ним. Потешался. Только он лег, как я ему еще раз постучал и промямлил, что мол, забыл ты обо мне, в шкафу бросил, и что я здесь один сохну. Так он полночи вокруг шкафа бегал со свечой, молитвы читал, солью посыпал, водой святой брызгал. А что мне?! Граждане! Меня в стиралку уже два раза забрасывали! Думаете меня церковная вода испугает? Э-эх, Вы! Это меня так рассмешило, что я громко расхохотался. А хозяин мой от испуга в ванне заночевал. А утром все же осмелился меня проведать. Даже с вешалки снял, но прежде трижды шваброй потыкал. Я за это на него не сержусь. Заслужил! Палку перегнул! Он меня тогда чаще одевать начал. А тут, как назло, потеплело. Вот меня снова он в шкаф этот и запер. А в шкафу, знаете ли, висеть одно наказание!

Председательствующий сердито застучал кулаком по трибуне и брызжа слюной, словно свинья, которую ведут на убой, во всю мощь своих природных голосовых связок завопил в громкоговоритель, отчего у всех в комнате заложило уши.

– Уважаемый Халат! Довольно! Вы тратите наше драгоценное время и отвлекает от выполнения своей основной работы! Нас не интересуют детали Вашей личной жизни! Ближе! Ближе к сути!

Халат резко замолчал и опустив рукава вниз замер, словно повис на невидимой вешалке. Как будто призрачный человек, до этого его надевший, резко сорвал его с себя и аккуратно повесил, а после, вышел из этой безумной комнаты.

– Вы можете говорить по существу? – заливался Председательствующий. – Детали! Нас интересуют детали!

– Кремень и беспристрастность! – раздался голос Горбункова, который вновь подорвался со своего места и громко захлопал в ладони.

На этот раз все обратили внимание, что ладони Дмитрия Олеговича были покрыты густой черной шерстью. Но все тут же обернулись на теряющего самообладание Председательствующего, который неустанно требовал тишины, стуча громкоговорителем, словно молотком по трибуне и призывающий к порядку. Он даже, слегка наклонившись в сторону Горбункова, сурово посмотрел на своего коллегу осуждающим взглядом. При этом многим даже показалось, что он шикнул на него, как кот шикает на собаку, когда вторгается в его личное пространство или любопытствует, что тот ест. И в тот же самый момент, убедившись, что Горбунков опустился на свое место и больше не собирается позволять себе подобных выходок, вновь переключился на молчащий Халат.

– Поведайте нам, как именно вы попали на вокзал и в этот поезд? И постарайтесь, пожалуйста, избегать различного рода отклонений, рассказывая суду только то, что имеет значение по данному делу. Потому что у меня и присяжных заседателей складывается такое впечатление, что вы попросту хотите нас всех здесь ввести заблуждение, выгораживая подсудимого.

Халат вновь ожил и утвердительно закивал своей верхней частью.

– Конечно, конечно! Простите! Увлекся! С кем не бывает! Ведь не каждый день ты можешь пообщаться с таким количеством образованных и понимающих тяжелые судьбы людей!

Председательствующему понравилась очевидная лесть свидетеля. Он гордо расправил свои плечи, словно гордый орел на самой краю скалистого выступа осматривая свои владения, и утвердительно закивал головой, соглашаясь с каждым прозвучавшим словом Халата.

– Продолжайте! – уже мягче и любезней протянул он, махнув Халату свободной рукой, словно Цезарь, разрешающий начало гладиаторских боев.

– Итак, все началось с того, что этим утром мой Хозяин, Евгений Сергеевич, как обычно безумно опаздывал. И это не было ни для кого удивлением. Наоборот! Мы все, кто верой и правдой помогали ему каждый день в решении его проблем, безучастно были свидетелями этого триумфальной шоу. Он в привычной всем нам манере носился по квартире, пытаясь успеть в отведенное ему время до отправления поезда: умыться, поесть, собраться и ничего не забыть. И, судя потому, что произошло после, опаздывал он довольно-таки сильно.

Я еще не совсем было проснулся, как вдруг сквозь полудрем услышал, что дверь старого деревянного шкафа, в котором я чинно висел больше месяца безо всяких на то причин и оснований, со скрипом распахнулась и мой Хозяин с безумными глазами уставился прямо на меня. Знаете, это было настолько прекрасно, что я уже хотел было расплакаться и обнять его, и даже чуть было не протянул к нему свои рукава, чтобы заключить его в мои мягкие и теплые объятия. Однако подумал, что его и без того ранимое и трепетное сердце не выдержит такого моего порыва и я просто безучастно наблюдал за тем, что будет происходить дальше.

И к моему великому разочарованию, Евгений Сергеевич резким движением руки сместил мою вешалку вбок и выдвинул этот выпендрежный клетчатый синий Пиджак.

Халат на несколько секунд замолчал, приподнял руки к невидимому лицу, словно вытирая пот и тут же продолжил.

– Вы представляете мое удивление, обиду и злобу, которую я испытал в тот самый момент?! Нет, не представляете! – сам ответил на свой вопрос Халат после небольшой паузы. – Мне показалось, что каждая моя шерстинка на каждом миллиметре моей ткани наэлектризовалась до такой степени, что я чуть не воспламенился!

Халат резко оборвался и все услышали ту самую пронзительно тишину в комнате, при появлении которой даже Комарихе, вынашивающей зловещный план высосать всю кровь с намеченной жертвы в этой комнате, пришлось включить беззвучный режим, чтобы не быть обнаруженной и убитой.

Сам же Болтунов сидел в полусогнутой позе, скрести руки на коленях, нервно подергивая ногами. Он уже в какой-то степени признал факт существования говорящего и летающего по невероятным причинам, вопреки неизвестным ему законам физики его собственного халата и просто слушал историю, все время напрягая свои извилины, пытаясь вспомнить хоть что-то, любую мелочь, чтобы дать ему шанс оправдаться и реабилитироваться. Хотя по большей части он мечтал хотя бы что-то из услышанного вспомнить.

В голове его словно кто-то закрыл дверь, ведущую к информации о сегодняшнем и прошлых днях, а так необходимый ему ключ, этот кто-то выбросил в обрыв Забвения и Незнания. При этом именно этот кто-то наверняка сделал это осознанно, опираясь на какие-то причины. И подсказка могла быть в любом предложении, которые говорят присутствующие здесь люди и вещи. Хотя мысль о том, что он спятил все четче мерцала перед его глазами. И знаете, это объяснило бы процентов девяноста того, что здесь происходило. Но это было бы слишком просто. А значит, это было маловероятно. Все скорее всего было куда сложнее и запутаннее.