Читать онлайн Мы сами отдали им Землю бесплатно

Часть I. Глава 1. Выстрел

Елена смотрела на проносящиеся за окном грузовика деревья, пытаясь отвлечься от разъедающего ноздри запаха крови, щедро приправленного хлоркой или другим дезинфицирующим средством. Она не хотела знать, почему здесь так пахло. Не хотела слышать стоны, писки, всхлипы и завывания других женщин, покорно следовавших туда же, куда и этот грузовик. Не хотела знать куда он их везет. Единственное, что было ей интересно, так это – почему деревья, убегающие от ее взгляда сквозь мутную пленку тента, делали вид, что в мире ничего не изменилось. Что небеса не разверзлись над человечеством, открыв врата в ад. Будто природа, а может и вся планета не знала о том, что произошло. Или знала, но ей было совершенно плевать на существ, которые мнили себя венцом эволюции.

Отвернувшись от деревьев, как те отвернулись от людей, Елена перевела взгляд на черное пятно на полу кузова, на стяжки, соединенные пластиковым проводом с металлической петлей в полу, которые сковывали ее руки. Цепи здесь смотрелись бы уместнее и куда эстетичнее, чем пластиковые жгуты. На фоне стонов и воя, звон кованых цепей добавил бы этой драме эпичный саундтрек. Не хуже, чем имперский марш в Звездных войнах.

Грузовик тряхнуло на кочке. Елена машинально вскинула голову, зацепившись взглядом за блондинку, сидевшую на деревянной лавке напротив. Та шмыгала носом, всхлипывала и тряслась всем телом. Она словно пыталась скрутиться в комок, как испуганный ежик: скованные стяжкой запястья зажаты между сведенных коленей, плечи тянулись друг к другу, голова так сильно опущена вниз, будто шея не прочнее растянутой резинки для волос. Женщина справа – почти старуха – вдруг громко вскрикнула и снова завыла будто вспомнила, что это то самое важное дело, которое ей нужно обязательно выполнить. Кто-то в глубине кузова молился, кто-то рыдал, кто-то тихонечко плакал. И эта какофония высоких воющих женских голосов была единственным, что вызывало в Елене хоть какие-то чувства. Чувства непонимания, отвращения, скользкой глинистой жалости. Как после всего того ужаса, что пережили эти женщины, после всех потерь и боли, они еще могли во что-то верить, искать спасения для своих тел и душ? Если они кричали, рыдали, молились, тряслись, значит они боялись того, что их ждало. И значит они еще надеялись, что этого можно избежать. Значит еще верили…

Елена не боялась. Елена не надеялась. Не верила. Больше ни во что не верила. Вера испарилась после того, как два дня назад у нее забрали дочь, чтобы использовать ее тело как инкубатор для выращивания этих тварей. А вместе с ней испарился и страх. Чего ей бояться после того, как ее ребенка обрекли на вечные мучения? На мгновение перед мысленным взором вспыхнуло воспоминание. Она видела инкубатор лишь единожды и мельком. Но эти бесконечные ряды коконов, в которых лежали обездвиженные женщины, пронизанные щупальцами трубок, навсегда въелись в ее сознание. Елена быстро откинула эту картинку, потому что знала, следом за ней придет образ дочки в таком же коконе. Она тоже, как и остальные будет в сознании, но без возможности пошевелиться или даже вздохнуть без разрешения системы. Елена ее там не видела, но услужливый разум без труда мог смоделировать этот образ, если бы она ему позволила.

Резкий звук вдруг разорвал скулеж женских голосов. Полная брюнетка, сидевшая в самом углу кузова не шевелясь до сих пор, резко вскочила и стала метаться и рваться из оков с нечеловеческими воплями. «Как ей вообще удалось остаться такой полной, после месяца в клетке с помоями вместо еды, – равнодушно глядя на женщину, подумала Елена. – Какой же толстой она, должно быть, была до этого, если и сейчас осталась вполне упитанной». Колышущийся от скорости грузовика и ветра тент словно стал содрогаться еще сильнее от диких воплей толстушки: та голосила, дергала за пластиковый шнур, тянущийся от жгута на запястьях к креплению на полу, совершенно неестественно мотала головой так, будто желала сбросить ее со своих плеч. Остальные восемь женщин вынырнули каждая из своего кошмара и наполнили тесное пространство жутким эхом: кто-то пытался успокоить пленницу, кто-то кричал на нее не менее истерично, кто-то забрался с коленями на лавку и, насколько позволяли оковы, скрючились и заткнули уши. Елена бесстрастно смотрела на брюнетку ничего не выражающим взглядом, словно все это действо ничуть не интереснее, чем титры после фильма.

Машина резко затормозила. Пышная брюнетка влетела в переднюю стенку кузова, отскочила от нее как мячик и приземлилась на колени костлявой молоденькой девушки. Но не успела та даже понять, чем ее так придавило, как дверь кузова открылась и в лица женщин уставились два черных дула военных автоматов, а за ними показались черные с ног до головы фигуры конвоиров. На лицах балаклавы, на головах шлемы с поднятыми забралами. Костюмы, бронежилеты, нарукавники, наколенники, перчатки, рации, кобура – все черное, кроме глаз одного из мужчин. Они были синими. Не голубыми, а именно синими, цвета вечернего неба. Елена никогда не встречала людей с такими глазами или не помнила этого. Ей не было интересно как выглядит его лицо. Она смотрела на его глаза, как рассматривают абстрактную картину в галерее: пытаясь понять, что именно видит.

Несколько мгновений не происходило ничего. Стволы автоматов замерли, охранники тоже. Даже синие глаза одного из них застыли. В кузове вдруг повисла мертвая тишина.

«Наконец то», – подумала Елена. Словно, никто из женщин даже не дышал. Но вдруг та самая толстушка дернулась. Нет, не дернулась, а рванула в сторону открытых дверей и оружейных стволов с такой силой, что казалось вырвет с корнем металлическое кольцо из пола или оторвет себе руки. Она завопила еще громче и яростнее прежнего. Один из охранников еле заметно дрогнул от неожиданности. Если до этого Елена думала, что брюнетка не в себе, и эти ее пируэты вызваны полной потерей рассудка, то теперь, когда та начала обкладывать мужчин отборными многоэтажными ругательствами, поняла, что ошиблась. Кричала связно, даже красиво, как могут только интеллигентные начитанные люди. Ругательства резко сменились мольбами о помощи и превратились в жалостливый вой.

– Заткнись, – рявкнул один из охранников. – Иначе, пристрелю прямо сейчас.

Толстушка замерла на секунду, глаза забегали из стороны в сторону, она думала, осмысляя то, что услышала. Но угроза не возымела эффекта, и она снова заголосила:

– Если вы не хотите ехать оставшуюся дорогу обрызганные кровью и с трупом под ногами, советую утихомирить ее. – Сказал второй конвоир, с теми самыми синими глазами. Говорил громко, спокойно, уверенно, и обращался к остальным женщинам в кузове.

Снова повисла тишина. Все взгляды, включая и второго охранника, метнулись к мужчине. Толстушка обернулась, замерев в своем припадке. Она смотрела на него так, словно только что поняла, что не одна. И тут же кинулась на колени, завопив с новой силой:

– Нет, умоляю! Нееееет! – Из глаз брызнули слезы, голос сорвался на визг. – Моя сестра, моя сестренкааааа… – Она уронила голову на пол, словно в мусульманской молитве. – Мне нужно к ней, пожалууууйста, она ждет меня.

Бесстрастно и спокойно синие глаза прошлись по остальным женщинам, которые затаили дыхание, не отводя взглядов от конвоира. Одна бровь медленно, очень медленно, стала подниматься вверх. Он ждал их решения. Блондинка, сидевшая напротив Елены, наклонилась к толстушке. Потрепала ее по плечу что-то нашептывая, боязливо оглядываясь по охранников. Та, что молилась, тоже осторожно сползла со своего места, пытаясь вразумить проблемную женщину. Весь кузов зашуршал, зашептал, заерзал. Только Елена сидела, как и прежде с ровной спиной, глядя на одно из дул автоматов.Толстушка перестала умолять, лишь причитала что-то неразборчивое, продолжая рыдать и кланяться в молитвенной позе, то ли конвоирам, то ли самому полу кузова.

Послышался тихий щелчок. Ствол шевельнулся. Синеглазый прицелился. Толстуха вскинула взгляд на него и замерла, глядя в черную пустую глазницу автомата. Палец мужчины лег на курок. Он больше ничего не сказал.

– Кончай с ней, – прошипел второй охранник. Но в тишине замершего кузова слова расслышали все.

Говоривший кивнул и уже было развернулся чтобы уйти, как Елена встала со своего места, выпрямилась во весь рост и спокойно, равнодушно произнесла:

– Если нужно кого-то пристрелить в назидание остальным, стреляй в меня. – Пластиковый шнур, соединяющий ее запястья с металлическим кольцом на полу кузова натянулся до предела. Жгут впился в кожу на руках, но она не согнулась ни на миллиметр. – А эта, – она кивнула на виновницу «торжества», – не будет больше беспокоить. Правда? – Женщина медленно повернулась к толстухе и чуть приподняла подбородок, не сводя с нее глаз. Получилось надменно и властно.

Та, будто в приступе нервного тика, закивала, отползая на свое место. Ее взгляд прыгал с Елены на дуло автомата с неимоверной скоростью. Остальные женщины тоже вернулись на свои места, как шкодливые дети, которых застукали за баловством и делали вид, что они вообще не причем. Синеглазый склонил голову на бок, глядя Елене прямо в глаза. Та повторила его движение. Он поднял бровь, Елена тоже.

– Ой, пристрели ее значит. – Раздраженно, словно утомленный представлением зритель, бросил второй охранник. Похлопав по плечу сослуживца, лениво отвернулся, выудил из слоев своей формы сигарету, прикурил ее и жадно, сладко затянулся, запрокинув голову вверх. – Только не там. Нас потом этот из санотряда заманает своими рапортами. – Он снова кивнул в сторону кузова, сделал еще одну затяжку и вразвалочку, отошел.

Оставшийся охранник не шевелился. Приклад автомата у плеча, палец на курке, дуло теперь смотрело на Елену, как и синие глаза.

Пауза затягивалась.

– Ну так что? Мне тоже нужно поорать, чтобы покончить с этим дерьмом или так договоримся? – Елена призывно подняла обе брови нахмурив лоб.

Дуло медленно опустилось. Автомат повис на груди охранника. Из ножен на бедре появился армейский нож. Быстрым, почти невидимым движением мужчина наклонился в глубь кузова и перерезал пластиковый шнур, удерживающий пленницу, и произнес:

– Выходи, быстро. – Его голос был таким же спокойным, что и раньше.

Привычным движением вскинул автомат и сделал шаг назад, освобождая ей выход из грузовика. Женщина, сидевшая с краю у дверей, попыталась схватить Елену за тюремную робу. Но серая мешковая ткань выскользнула из слабых пальцев. Елена замерла на краю кузова. Грузовик был высоким. А со скованными запястьями, она не могла ухватиться и спуститься на землю. Мужчина, продолжающий целиться в нее протянул руку в черной перчатке. Получилось манерно, слишком красиво для такой сцены. Елена приняла его жест и легко, даже элегантно, спрыгнула на землю.

– В лес отведи, – крикнул стоявший посреди дороги второй охранник, затягиваясь сигаретой. – Она вроде ничего такая. Можешь развлечься минут пять. Мы все равно график опережаем. – Он громко усмехнулся. Получился звук больше похожий на хрюканье.

Синеглазый только повернул голову в сторону говорившего, но взгляд на него не поднял. По его шумному выдоху Елена предположила, что между двумя охранниками не было особой дружбы. Но не успела додумать эту мысль, как джентльменство мужчины испарилось. Он схватил ее за плечо и волоком потащил к лесу. По гравию обочины, спускающемуся к деревьям ее тонкие тапки с резиновой подошвой проскользили как по льду, она удержала равновесие только благодаря сильной хватке мужчины. Он втолкнул ее в лес, отпустил и снова направив на женщину оружие махнул головой, призывая идти вперед.

И Елена пошла. Пошла, глядя прямо перед собой. Уверенно переступая по сухому ковру опавших еловых иголок. Она надеялась, что он выстрелит вот так, пока она идет впереди него. Пока видит еловый лес, редкие кусты, которые с трудом нашли возможности для роста среди колючих исполинов, пока на ее лицо падают лучи послеполуденного солнца, рассыпающиеся между кронами пахучих елей, пока вдыхает этот сладкий хвойный воздух.

Но он не стрелял. Женщина слышала тяжелые шаги за своей спиной. Шуршание военной формы. Она шла вглубь елового леса и думала о том, что вот-вот, наконец, сбежит от этого кошмара, в который превратился ее мир. Мгновение боли, на которое она была согласна, ради избавления. И даже если он захочет ее изнасиловать здесь в гуще леса, то пусть. Это будет померной ценой за свободу, которую получит ее душа.

Но он не стрелял.

– Стой. – Скомандовал мужчина.

Елена послушно замерла и медленно обернулась к нему. Автомат уже на взводе. Дуло смотрит на нее. Один синий глаз, свободный от мушки, зажмурен, второй целился. Женщина глубоко вдохнула и устремила взгляд на мужчину. На ее лице не было страха, не было боли, не было даже отчаяния. На ее лице не было вообще ни одной эмоции. Она просто ждала спасительно хлопка, спасительной боли, спасительной темноты. Палец синеглазого напрягся на курке.

Глава 2. Ложь

Нам всю жизнь врали. Все фильмы про инопланетян, про их корабли, которые спускались с небес, заслоняя собой небо. Все уродские существа, расползающиеся по планете и пожирающие людей. Все смертоносное инопланетное оружие, превращающее людей в прах. Все было враньем. Ложью, в которую мы должны были верить, чтобы не заметить то, что происходило прямо у нас под носом. Нет, они не пришли ночью. Их корабли не спускались с небес. Они не убивали нас, даже не откладывали свои личинки в грудине, чтобы потом вырваться из нее жутким скользким червяком с кислотой вместо крови.

Мы так долго ждали контакта с инопланетными созданиями. Посылали столько сигналов, песен в черноту космоса, желая быть услышанными, что совершенно не думали о последствиях. Мы ждали, что нам ответят те, кто превзошел нас технологически. Те, кто научился странствовать среди звезд. Те, кто видел вселенную и научился существовать где-то, кроме своей родной звездной системы. Такая глупость считать, что развитая раса будет тратить ресурсы, время, жизни своих солдат на открытую войну. Что они будут бросать в бой дорогущие космические корабли и оружие, рисковать жизнями ради того, чтобы завоевать нас – первобытных существ, – рассуждающих такими примитивными категориями.

Высокоразвитые существа, преодолевшие скорость света, разобравшиеся в устройстве вселенной совершенно точно, не глупы, чтобы воевать в открытую. Для Них наше представление о завоевании было не лучше, чем стрелять из пушки по воробьям. Бессмысленно, глупо и главное, совершенно не результативно.

Они пришли тихо. Так тихо, что никто не заметил. Они долго наблюдали за нами, изучали, анализировали. Их целью были наши мотивы, желания, то, за что можно зацепиться, чтобы использовать в своих целях.

Мы так самонадеянно верили в свою индивидуальность, в уникальность каждой конкретной личности, пропагандировали самость. А на деле нас раскусили за какие-то сто лет. Раскусили каждого из нас. Что нами движет, за какие ниточки потянуть, что пообещать, чем подкупить, чтобы из индивидуальностей мы превратились в верных псов, заглядывающих в рот хозяевам. И хозяева сначала закидывали нас вкусняшками. Помогали завоевывать все новые и новые пьедесталы, обсыпаться золотом, выстраивать замки и растить животы. Не всем, конечно. Большинство людей на Земле даже и не догадывалось о том, что происходило. Те самые избранные, сильные мира сего купались в тех благах, которыми их наградили новые развитые инопланетные союзники. Открыв рты и веря, или желая верить в то, что им обещали, они вплетали свои жизни в паутину сложных узоров, которая однажды накрыла все человечество. Накрыла и замотала в тугой непробиваемый ядовитый кокон.

Десятилетия потребовались Им чтобы реализовать свой план. Десятилетия понадобилось нам, чтобы из венца эволюции стать вместилищами для развития иной формы жизни. Конечно, глупо полагать, что высокоразвитая цивилизация пойдет на прямой конфликт, развяжет войну, бросит своих солдат, дронов, роботов или кого-то еще для сражения с нами. Высокоразвитая раса на то и высокоразвитая, что действует продуманнее, просчитывая несколько шагов вперед. Они изучили нас давно, возможно, еще до того, как первые прилетели на Землю. И Им не нужны наши ресурсы, вроде золота, воды или железа. Эти выдумки фантастов вообще теперь похожи на полный бред. Воды и других элементов во вселенной полно. И никто в здравом уме не будет тащиться в захолустную солнечную систему на окраине галактики Млечный путь в рукав Ориона чтобы собрать капли, по меркам вселенной, каких-то там ресурсов.

Им нужно было совсем иное. И вот этого иного во вселенной действительно было не так много. Живая органическая плоть на основе углерода. Довольно дефицитная позиция в изобильной вселенной. Не все формы жизни были такими как мы и как Они, далеко не все. И выбор у Них, в общем-то, был не велик. Да и зачем отказывать от жертвы, которая на всю вселенную трубит о том, где она, кто она, и чего хочет? На то Они и были высокоразвитой формой жизни, что не упускали возможностей, которые Им подбрасывала вселенная. Они не торопились, не завоевывали нас, не убивали. Они сделали все, чтобы мы сами им отдались. И мы отдались. Мы сами отдали им Землю и самих себя.

Тот самый год… Год, который многие считали самым страшным, самым гнетущим и реформаторским. Это и вправду был год, который изменил все. Но совсем не то все, о чем думали люди. Вирус, страшный, смертельный. Опасный вирус за несколько месяцев, заполонивший планету, был не чем иным, как обычным гриппом. Настоящей заразой, которая проникла почти в каждый организм, был страх, ювелирно помещенный в примитивные разумы людей. Самая успешная маркетинговая программа за всю историю человечества сработала чисто, гладко и без единого отклонения от продуманного великими умами сценария. Прогрев, о котором мечтал каждый блогер в социальных сетях: конверсия в клиента девяносто девять и девять десятых процента. Почти все купились на это. А те, кто не купился на эту ложь, купились на другую. Их стратегия была безупречна. Каждому дать то вранье, в которое он мог поверить. Вот вам и индивидуальность, которая вроде бы и была, но разбивалась о логику высшего разума. Каждый из нас во что-то поверил. Кто-то в вирус. Кто-то в теорию заговора. Кто-то, особенно сознательный, выбивающийся из системы, клюнул на что-то более изощренное. Но так или иначе никто не заподозрил подвоха там, где он реально был.

Напуганные вирусом получили прививки, которые тонко меняли их генетический код в угоду тех, кто пришел со звезд. Неверующие в вездесущий вирус, получили красную карточку на перемещения по планете и устройство на работу. А те, кто и этого смог избежать в итоге просто отлавливались по домам, деревням, лесам и полям. Но это случилось на последнем этапе завоевания. Тех, кто теперь властвовал на Земле вполне устраивали те семьдесят процентов населения, что получили укол. А остальных ловили мы сами. Ибо система была такова: новый мир для Них мы строили своими руками, по собственной воле.

Вот так и действуют те, кто выше нас в эволюционной цепи. Они не марают рук, щупальцев, клешней или что там у них за конечности. Они создают условия, систему, чтобы Их жертвы сами надели на себя оковы, сами упали к Их ногами и сами пошли выполнять Их приказы. Ведь не пристало высокоразвитым существам бегать с камнями и палками за своей добычей. Если бы люди хоть на мгновение отвлеклись от трагедии своего порабощения, наверняка бы расстроились. Никаких космических кораблей, спускающихся с небес. Ни тебе лазеров, роботов, испепеляющих пушек. Никаких личинок или монстров, пожирающих мозги. Банальная психология за несколько десятилетий сделала из нас рабов. И каких рабов? Самых лучших, надежных и удобных. Таких, кто своими руками отлавливает беглецов, кромсает детей и запихивает женщин в инкубаторы. Таких, кто надевает военную форму, берет в руки оружие и преисполненный доблестью марширует на встречу долгу перед теми, кто умеет странствовать среди звезд, завоевывает миры, не потеряв ни одного бойца; размножается, ни рискуя ни единой особью. Рабы, отдавшие свой мир, своих женщин и детей ради тех, кто достаточно умен чтобы даже не появляться на нашей планете.

Глава 3. Лес

Он не выстрелил. Долго смотрел ей в глаза. Слишком долго, чтобы спустить курок. Он знал, что каждая секунда отделяет его от того, что должен сделать. Но смотрел в ее карие глаза и не смог выстрелить. Еще до того, как она произнесла те слова, он уже знал, что не сделает этого.

– Ну и? – Елена нетерпеливо переминалась с ноги на ногу. – Мы погулять вышли или как? Стреляй уже. – В ее голосе впервые появилась интонация. Она издевалась или правда желала быстрее умереть, Кирилл не знал. Но четко осознавал, что желание ее останется не исполненным.

– Может мне отвернуться или глаза закрыть? – Теперь в ее голосе появилось сочувствие. Такое мерзкое и приторное, что на мгновение Кириллу захотелось надавить на курок. Но она снова заговорила, и наваждение пропало.

– Я где-то читала, что при расстреле надевали мешок на лицо осужденного, чтобы его взгляд не мешал стрелку. – Эти слова она произнесла буднично, словно рассуждала о погоде.

Кирилл опустил ствол. Не было смысла ломать эту комедию. Он прикрыл глаза и сделал глубокий вход и шумно выдохнул. Елена нахмурилась, глядя на автомат, повисший на груди мужчины.

Он посмотрел на нее и сделал шаг к ней на встречу. Но словно наткнувшись на силовое поле, вдруг резко замер, так и не приблизившись.

– Ты хочешь умереть? – спросил он, тоже сведя брови к переносице.

– Да, – ответила женщина.

Несколько секунду смотрел на нее, пытаясь понять, говорила ли женщина правду. Но в ее выражении лица и взгляде не было ничего, что могло выдать ложь. Она определенно желала смерти и говорила совершенно искренне. Кирилл точно умел распознавать ложь. Не только во взгляде, но и по положению тела, мимике, дыханию и даже по микроскопическим, едва заметным сокращениям мышц. Он видел ложь так же четко, как люди различают цвета, предметы, лица, потому что ложь была сутью его жизни. Каждое мгновение своего существования он лгал и делал это настолько виртуозно, что давным-давно сам в нее поверил. Мужчина запрокинул голову и уставился на небо. Никогда раньше он бы не позволил себе такой глупости: отвести взгляд от пленного, да еще и выпустить оружие из рук. Но знал, что женщина, стоявшая напротив, ничего не сделает. Не кинется на него, не захочет выхватить автомат, не попытается даже убежать. Она честна с ним. Елена хотела умереть.

Кирилл снова посмотрел на нее. Женщина протянула к нему скованные жгутом руки, как бы спрашивая, долго ли ей ждать.

– Ты привитая? – его голос прорезал повисшую тишину.

– Нет. Нас везли на прививку.

– И раньше не прививалась?

Женщина отрицательно покачала головой, устало и раздраженно.

– Значит тебя не отследят по генокоду…

В следующую секунду Кирилл оказался прямо перед ней, схватил за предплечья и начал говорить прямо в лицо:

– Иди вперед по направлению движения колонны. Держись за деревьями. На дорогу не выходи. Километра через три будет развилка. Лесная дорога уйдет направо. Идти по ней до перекрестка. Поверни налево и больше никуда не сворачивай. К вечеру дойдешь до охотничьего домика. Оставайся там пока я не приду.

Елена смотрела на мужчину и ее карие глаза все увеличивались, а брови все поднимались.

– Ты поняла?

Она кивнула

– Повтори! – чуть громче, чем хотел, сказал Кирилл.

– Прямо по дороге. Развилка направо. Там до перекрестка налево и сидеть в домике. – Шепотом повторила Елена.

В голове женщины гудел его голос, его слова. Она на автомате повторила то, что он ей сказал, но совершенно не поняла смысла сказанного.

– Дождись, пока не уедут машины. Как стихнет звук двигателей, иди. – продолжая держать ее за руку тем же ровным голосом проговорил мужчина, чуть отдалившись от ее лица. Женщина кивнула.

– Я выстрелю. Чтобы они услышали. – Пояснил Кирилл, отступая на несколько шагов от нее. – Потом уйду.

Елена снова кивнула. Кирилл кивнул ей в ответ и глядя в ее глаза, дал короткую очередь в дерево справа от себя. Женщина лишь моргнула от громкого звука, но не вздрогнула и не двинулась. Мужчина развернулся и пошел прочь от Елены, в сторону ожидавшей его колонны. Женщина осталась стоять, пока он окончательно не скрылся из виду. Послышался мерзко ехидный голос второго охранника-курильщика. Она не разобрала слов, но была уверена, что тот спрашивал о качестве секса, на который благословил коллегу. Ответил синеглазый ему или нет, Елена не слышала. Моторы трех грузовиков снова завелись. Взглядом женщина проводила их гул, пока в лесу не повисла девственная природная тишина. Еще несколько минут постояла в той же позе: с протянутыми скованными руками. Потом опустила их, сделала несколько неуверенных шагов в сторону дороги, остановилась, и снова пошла. Дойдя до черты, с которой видела край асфальта, пошла в ту сторону, куда указал ей этот синеглазый мужчина.

Шла она быстро. Елена всегда ходила быстро. Быстро думала, быстро говорила, быстро принимала решения. Друзья вечно жаловались на эту ее торопливость. А она никогда не видела в этом проблемы. Если у нее была цель, она действовала. Если была дорога, она по ней шла. Тормозить и рассматривать витрины, кусты, здания она никогда не любила. Если ей было понятно, куда нужно попасть, то на иное она никогда не отвлекалась. Не видела в этом смысла. Эта привычка, а может быть, врожденное качество, позволило ей вырасти в должности, выйти замуж, наладить ту жизнь, которую ей диктовало общество. Она не оглядывалась по сторонам, не думала о том, что происходит вокруг, шла вперед. Даже когда муж ее бросил, оставив вдвоем с дочкой, даже когда на работе начали закручивать гайки, урезать зарплату и увольнять, она нашла себе цель и пошла к ней. Изредка Елена могла остановиться, чтобы перевести дыхание, поплакать, пожалеть себя. Но обычно это не занимало много времени. Она снова поднималась и шла, почти бежала туда, куда ей хотелось попасть.

Тогда она думала, что все сложилось очень удачно. Тот период вируса, когда люди массово теряли работу, женщина пересидела вполне спокойно в офисе. Ее компания процветала на доставке нужных товаров для тех, кто заперт по домам. Потом, когда локдаун в ее городе закончился, Елена ушла с работы, и пересидела период прививок, начав собственный онлайн бизнес. И в какой-то момент ей, как и всем, показалось, что все закончилось. Истерия из-за вируса отступила, страны начали открывать границы для иностранных туристов. Ее работа на себя начала приносить результат и деньги. И жизнь, вроде как, начала налаживаться.

Но началась война. Война без того смысла, который Елена могла бы понять. Война, вроде бы мелкая, с соперником, который просто не мог серьезно угрожать ее государству. Но почему-то все было совсем не так, как это выглядело. Мелкая междоусобица получила такой громадный резонанс в мире, что все снова начали сходить с ума, как тогда – с вирусом. Снова ограничения, эмбарго, какие-то странные экономические процессы. Елена не разбиралась в политике или экономике, и не желала разбираться. Но нутром чувствовала, что что-то было не так. Совсем не так, как должно быть. Но разве она могла объяснить это ощущение? Да и нужно ли объяснять?

К домику она вышла ровно перед закатом. Дверь не заперта. Это было видно по щели, еще до того, как шагнула на деревянное крыльцо. Внутри темно. Она вошла. В лучах закатного солнца сразу увидела слева у окна стол, на столе стояла свеча и лежал кухонный нож. Женщина аккуратно, чтобы не пораниться, перерезала им хомут на запястьях. Он оставил красные следы на коже, которые она инстинктивно потерла, освободившись от оков.

Это, действительно был охотничий домик из сруба. Деревянный стол, два стула рядом, что-то собранное из старых кухонных гарнитуров и заменяющее зону для приготовления еды. Справа от двери – у противоположной стены – стоял большой сундуку с накиданными на него тряпками и покрывалами. Постояв посреди этой избы, Елена прошла к сундуку, раздвинула тряпки и обнаружила подушку и шерстяное одеяло. Только теперь, глядя на теплое одеяло, такое же, как в ее детстве, поняла, как сильно замерзла из-за влажности весеннего хвойного леса. Не думая ни о чем, даже не осознавая своих движений, завернулась в одеяло и легла на сундук, подложив под голову подушку. Уснула она раньше, чем коснулась ее головой. Тьма накрыла ее, обволокла, обняла и прижала к себе. В этой тьме было тепло, спокойно, уютно, как в утробе матери. Никогда в ее жизни не было такого сладкого, мертвого сна.

Глава 4. Муравейник

Разделяй и властвуй. Оказалось, что этот принцип высокоразвитых цивилизаций, один из немногих, что человечество освоило. Война, начавшаяся из-за странного, как думали многие, стечения обстоятельств, тоже часть Их плана. Она разделила мир. Сделала одну из сильнейших стран, а может и сильнейшую, изгоем. В течение нескольких лет, клешни экономической и политической изоляции сжимались вокруг нее. Медленно, методично, настолько деликатно, что она, как та лягушка, посаженная в кастрюлю с холодной водой на слабом огне, не поняла, что ее варят.

Всем сначала казалось, что это временно, и не так страшно, как кажется. Половина мира ликовала из-за своего преимущества. Вторая – из-за получения сбытового карт-бланша. Великая страна, осознав убыль на западе, получила прибыли на востоке и все было вполне сносно. Лягушке в кастрюле стало тепло, уютно, приятно.

Передышка была частью плана высокоразвитого разума, висевшего где-то на окраине солнечной системы, на своих незаметных для людского взора кораблях, и совершенно не торопящегося. Разум знал, что закручивать гайки сразу было бы губительно. За полвека он успел изучить мотивы человеческой души во всех проявлениях, и действовал деликатнее, чем мужчина, раздевающий любимую женщину.

Они, те, кто пришли с других далеких звезд, жили достаточно долго, чтобы научиться терпению. Для людей Их век подобен вечности. Если люди знали, сколько Они живут в нашем времяисчислении, приняли бы Их за бессмертных. А они, глядя на вспышку нашей жизни, завидовали нам. Не злостно, а скорее тепло и по-доброму. Потому что жить столько сколько жили Они – это жить над любовью, над радостью, над счастьем. Ведь за отведенное время каждому из Них приходилось терять все это так много раз. А мы – примитивные существа позволяли себе верить в иллюзию вечности.

Вообще наша вера Их восхищала, искренне восхищала. Для Них давно прошли времена веры. Они познали вселенную и ее законы, узрели ее секреты, преодолели ее барьеры. То, что нам, людям, казалось магией, для Них было нормой существования. И Они умилялись нашему неведению, как умиляются взрослые детской непосредственности. Мы еще верили в чудеса, справедливость, великодушие вселенной. Верили в то, что иные миры, иные формы жизни, услышав наш зов будут щедры на ответ, откликнутся и придут поприветствовать нас. Они же знали, что космос – это не Эдем. Это не то место, где можно дружить, налаживать контакты, экономические связи и обмениваться технологиями. Космос был местом жатвы, где сильные пожирают слабых просто потому, что могут. Столько лет человечество спасалось от этого проклятья только благодаря своей природе. Углеродные формы жизни: смертные тела, биологические мозги, потребность в атмосфере и особой экосистеме, были мало кому интересны из других разумных существ. Кремниевые, гравитационные, газовые разумные существа даже не понимали тех сигналов, что получали от людей. А уж космические животные, плывущие на волнах реликтового излучения, пожирающие миры и звезды, казались нам чем-то фантастическим настолько, что мы бы их не заметили, даже если один из них постучался к нам в дверь. Это и уберегло нас от контакта с ними. Но Они, увы, тоже имели углеродную структуру. Они тоже выросли на планете с атмосферой и необходимыми для жизни ресурсами. Они эволюционировали однажды из примитивных созданий и за тысячелетия выстроили цивилизацию. Для людей это вторжение выглядело варварским, но для Них оно было совсем иным. Они давно утратили ту мораль, к которой мы только-только начали приходить. Они потеряли смысл в гуманизации своего общества относительно других видов. Ими двигало только желание выжить. А мы были для них средством достижения этой цели.

То, что нам казалось истинным злом, для Них было стандартной процедурой расселения. То, что мы считали геноцидом, Они воспринимали как механизм межпланетной экспансии. То, что для нас выглядело антигуманным, для Них являлось привычным процессом, испробованным уже на сотне планет.

Они были развиты, а мы примитивны. Потому нам и было недоступно понимание Их мотивов. Завоеватели, враги, узурпаторы – каких только подходящих слов не подбирали в нашем языке, чтобы Их назвать. Но правдой являлось то, что они были плохими не больше, чем ребенок, палкой разворошивший муравейник. Только муравейником была Земля, а ребенком – Они.

Хотя, справедливости ради, стоит отметить, что Их пришествие на Землю не было шалостью или блажью. Им нужно выживать, для этого колонизировать новые миры и расширить свое генетическое разнообразие. Земля и человечество просто подошло по параметрам, не более того. Будь мы чуть кривее, имели бы чуть больше от рыб или, скажем, выползли наши предки на сушу чуть позднее, может Они и не пришли бы за нами. Но увы, все сложилось так, что наша биология, наша планета и вибрации нашего разума были совместимы с ними. А значит, создание очередного гибридного подвида, возможно. Значит, их видовое разнообразие и распространенность по вселенной будет усилено. Нет, они не злые монстры. Они – живые существа, вышедшие на тот уровень развития, где не пристало думать о чувствах муравьёв, которые никак не могут выбраться за пределы своего муравейника. Но они тоже когда-то были такими муравьями и чтили память своих предков. Потому им не составило труда понять, как разделить муравейник, как заставить обе его половины решить, чтобы они победили. И как задушить каждую, по отдельности, чтобы сопротивляться ни одна из них не могла.

Глава 5. Крыльцо

– Почему ты хотела умереть? – Первое, что Кирилл сказал Елене за весь тот день в лесном доме.

Женщина обернулась на мужчину, скользнула по нему взглядом и тут же отвернулась. На ее бледное лицо упали локоны каштановых волос, выбившихся из небрежного хвоста на затылке.

Кирилл объявился спустя три дня. Армейский джип, в камуфляжном окрасе подкатил на поляну перед домом шурша покрышками по хвойному ковру. Приближающийся шум двигателя застал Елену врасплох. Она замерла с банкой тушенки в руках, посреди тесной комнатки, которая выполняла функцию прихожей, гостиной и кухни одновременно. Когда машина остановилась и мотор стих послышались три четких удара по металлу капота, после которых, послышались уверенные тяжелые шаги. Она узнала эти шаги. Именно их она слышала позади себя, когда три дня назад Кирилл вел ее по лесу, чтобы застрелить.

В молчании он вошел в дом. В молчании достал припасы из рюкзака и разложил на столе. И так же молча удалился во вторую комнату, выполняющую роль спальни. Лишь на секунду замер, глядя на Елену. Ее тощая фигурка, все в той же тюремной робе, выглядела в интерьере этого домика по меньшей мере нелепо. Но женщина на него не смотрела. Все это время она наблюдала за его руками, расставляющими припасы, тихо сидя на сундуке, теперь аккуратно застеленном одеялом. Только в спальне Кирилл позволил себе расслабить плечи, напряженные с того момента, как подъехал к дому. По пути в голове крутились разные мысли и все они сводились к тому, что он идиот, который спрятал женщину в своем личном убежище, нарушил закон, который даже никто никогда не принимал, настолько он очевиден. Да еще и в том самом месте, куда убегал на увольнительные, чтобы сбросить с себя груз кошмара, частью которого стал. Чтобы хоть на несколько дней сделать вид, что он просто мужчина, отдыхающий в лесном домике от городской суеты. В этом месте мир остался прежним, без жуткой версии сексизма, без убийств и порабощения женщин и девочек; без уничтожения тех, кто еще сохранил надежду на спасение человечества и без монстров, которые теперь властвовали на их планете. Мужчина обрушил свое уставшее тело на кровать. Закрыл глаза и не снимая амуницию провалился в сон.

– Ты ответишь? – чуть громче, но все еще полушепотом, произнес Кирилл, глядя в глаза женщине, сидевшей рядом с ним на крыльце. Он проснулся от солнечного луча, бившего в глаза несколько минут назад, и нашел свою гостью на этом старом, скрипучем деревянном крыльце.

– Я просто не хочу жить в таком мире, – наконец, ответила Елена, продолжая смотреть сквозь лес. Ее засаленные темные волосы поблескивали в закатном свете. Выглядела она так же жалко, как и большинство заключенных женщин. Но взгляд, холодный, спокойный, пустой. Совсем не таким, как у других: в нем не было страха, паники… не было надежды.

Он хорошо понимал то, о чем она говорила. Кирилл тоже не желал жить ни в этом мире, ни в том, что был до него. Он и родиться бы в нем не пожелал. Но выбора не было, судьба за него все решила. Потом, когда этот выбор появился, он уже не хотел умирать. Не так, как будто хотел жить. А так, словно уже стерлась граница между жизнью и смертью, и не ясно, что есть что.

– Но ты пришла сюда. – Кирилл продолжал смотреть на ее профиль еще пару мгновений. Ни одна мышца ее лица не дрогнула: оно было почти каменным, замерзшим в равнодушном выражении, как и ее напряженное сгорбленное тело.

– Мне больше некуда было идти. – Произнеся это, Елена вдруг развернулась к нему в пол-оборота и прошептала тихо, обреченно: – Почему ты меня не убил?

Дыхание в груди мужчины замерло. Он и сам задавал себе этот вопрос сотни раз, но так и не нашел ответа. Эта женщина перед ним не была какой-то особенной. Ни выдающейся красоты, ни особой королевской осанки, которой можно восхититься. А в тюремной робе увидеть что-то сексуальное, попросту невозможно. Перебрал все возможные причины своей глупости, от помешательства, до сексуального влечения и влюбленности с первого взгляд, но ни одна из них его не удовлетворила. Единственное, как он мог объяснить свой поступок, так это странное необъяснимое чувство в тот момент, когда держал ее на мушке: будто это не он в нее целился из автомата, а она целилась в него своими пустыми глазами.

Кирилл отвел взгляд, нервно одернул штанину, смахнул с рукава прилипшую травинку и прохрипел:

– Я никогда не убивал тех, кто хотел умереть. Меня этому не учили.

В тишине они просидели еще несколько минут, а может и несколько часов. Время распалось, как и тени деревьев, в увядающих лучах. Уже стемнело, когда Кирилл снова заговорил:

– Ты наверняка нашла припасы в шкафах. Я буду приносить еще. У меня увольнительные каждые семь дней. – Он произносил слова, не глядя на женщину, сидевшую рядом. – Пользуйся всем, что найдешь в доме или сарае. За домом речка, а на есть берегу родник. Там можно помыться. Вода чистая. – Он снова замолчал. Чуть склонив голову на бок, быстро скользнул глазами по тощему плечу Елены, словно боялся, что она его поймает на этом. Даже через ткань было видно, торчащую плечевую кость. – Я буду приезжать и стучать по капоту, как сегодня, чтобы ты знала, что это я, и я один. Если стука не будет, уходи из дома через окно в дальней комнате и прячься в лесу. – Боковым зрением видел, что Елена закивала, быстрыми короткими движениями.

– Секс? – Слово прорезало плавно текущие мысли Кирилла. Он машинально повернул голову к женщине.

– Что? – мужчина решил, что ему послышалось. Брови сошлись к переносице, а глаза прищурились, будто не мог разглядеть что-то вдали.

– Тебе от меня нужен секс? У меня нет других версий. – Все тем же спокойным ровным и мертвым голосом произнесла Елена. Она смотрела уже не в даль, а на землю – туда, где начинались ступени крыльца. Ее голова чуть наклонена вправо, а ладони зажаты между колен, словно они так и остались скованными жгутами.

В мыслях мужчины пронеслась волна ругательств. Он даже не подумал об этом, в голову просто не пришло такое. Но тут же озарило понимание, что ее предположение выглядело вполне логичным. Женщины и до порабощения своих тел получали достаточно боли и насилия от мужчин. Чего же ждать в мире, где их использовали для порождения потомства монстров с далеких звезд.

– Нет, – Кирилл пытался сказать это спокойно. Но все равно услышал рычащие нотки в своем голосе. Если бы дал волю тем чувствам, что им овладели, то эти три буквы, он вероятнее всего бы, проревел. Но не из-за обиды на Елену, что она такое подумала. А из-за презрения к своему виду, к мужчинам, которые заставили женщин считать каждого из них монстрами. Потому что теперь, в этом уродливом мире большинство живых мужчин действительно такими и были.

Глава 6. Ликование

Медленно и методично Они запускали щупальца своего высокоразвитого интеллекта в наш мир. Играли на наших слабостях, нашей силе, желаниях и мотивах. Конечно, зайдя с черного хода, они начали свои игры с самых верхов. С тех людей, кто управлял миром. И это были совсем не те, кого мы таковыми считали.

Ирония и трагедия состояла в том, что те самые теории заговора, которые плавали по волнам всемирной сети и казались большинству абсурдными, более всего отражали истину. Мировое правительство, находящееся в тени, действительно было. А те, кого мы видели по телевизору, которые вещали с трибун, ездили с охранными колоннами, летали на борту номер один, имели в женах первых леди, и жили в белых домах – были не более чем актерами, очень профессионально играющими свои роли. И играли так, что даже сам Станиславский сказал бы: «Верю!».

Это нам было невдомек об истинном устройстве мира. Они все понимали. И первый контакт провели задолго до того, как хотя бы один из нас почувствовал, что что-то не так. Что наш мир катился ко всем чертям, а новый мир – Их мир – начал пускать свежие ростки.

Война, которую Они инициировали, а затем период изоляции самых важных стран на мировой арене, стали очень продуманной интерлюдией к следующему акту пьесы, под названием «закат человечества».

Несколько лет, пока мы привыкали жить в новом мире – мире разорванных экономических связей, холодного противостояния, ожидания третьей мировой войны, – Они вели эксперименты с нашей способностью воспроизводить Их потомство. Конечно, Они уже знали, что наши женщины способны на это. Первые гибриды подрастали. Но теперь пришло время понять объемы «производства» и планировать ресурсы для его полноценного запуска. Подкинуть в умы наших ученых нужные идеи, чтобы те, не подозревая об истинном предназначении своих разработок, преисполненные верой в уникальность своих идей, начали готовить технологическое оснащение для будущих инкубаторов. Обман был таким великим и виртуозным, что истинных задач этих инноваций не знал никто. Ох, уж эта слепота веры в свою непогрешимость, которой, в той или иной мере, страдал каждый из людей. А уж светлые ученые умы подвержены этой заразе более других.

По всей Земле, под разными гуманными идеями строились гетто, в которых теперь размещались инкубаторы. Но тогда, это были пространства совсем другого назначения. Где-то бюджет осваивался для строительства больших комплексов производственного назначения. Где-то фермеры и производители товаров могли получить кусок недвижимости и земель под налаживание производства или хранения своей продукции. Федеральная программа для поддержания отечественного производителя, который мог и должен был восполнить пробелы в том продовольствии, что перестало поступать из других стран из-за войны. Если и были те, кто с подозрением отнесся к колоссальному бюджету, взявшемуся будто из воздуха, то, среди ликования толпы, их голос был очень тихим.

Где-то строили площадки для генерации альтернативных источников энергии, чтобы не зависеть от газа и нефти, поступающих из, теперь, враждебных стран. Вот так, вдруг резко возбудились все те, кто десятилетиями обивал пороги ведомств, чтобы протолкнуть свои идеи по разработке более дешевого и экологичного «топлива» для экономики своих стран. Но теперь их перестали подавлять нефтяники и газовики, раньше готовые перегрызть глотку каждому, кто осмеливался хотя бы подумать о том, чтобы оторвать кусок от их монополистского пирога. И снова никто не заподозрил подвоха.

В других странах были менее громкие и пафосные цели для строительства комплексов, под стать их уровню экономики. Но в каждом уголке мира происходил этот процесс подготовки, оборудования, отладки локаций под цели новых властителей Земли, о существовании которых пока никто не подозревал.

Мир ликовал. Каждая страна по-своему. И всякий думал, что победил. Победил экономическое эмбарго, энергетический и продовольственный кризисы, политическую изоляцию, зависимость от рынков сбыта или закупки ресурсов. От того хаоса, который сначала поверг мир в панику, вроде бы, все выиграли. Но победителями, в итоге, вышли те, кто был гостем на нашей планете. Мы это поняли слишком поздно.

Глава 7. Вкус

Елена поставила тарелку на стол перед Кириллом. Мужчина осторожно поднял голову, скользнул по ее лицу взглядом так, чтобы случайно не встретиться с глазами женщины.

– Борщ? – рассматривая бордовое содержимое тарелки перед собой, произнес он.

– Борщ, – подтвердила Елена, вернувшись к кастрюле, стоявшей на выключенном примусе. Налила себе тарелку того же варева и присела с ней на противоположной стороне стола. – Нашла сушеную свеклу, морковь и лук в шкафах. Только капусты нет. – Последние слова она говорила, разжевывая кусок тушенки из армейского пайка, на котором и был сварен почти полноценный борщ.

Кирилл еще не успев проглотить содержимое первой ложки, понял, что вкуснее еды, вряд ли, в своей жизни сможет попробовать. Но восхищение свое сдержал. Не закрыл глаза, когда жидкость идеальной для него температуры, коснулась языка. Не промычал с наслаждением, когда прочувствовал вкус, не задержал еду во рту, чтобы насладиться этим моментом. Не то, чтобы не хотел показать Елене, что ее еда вкусная, а скорее за прошедшие полтора месяца он так и не понял, как ему себя с ней вести. Будто это не она была гостем в доме, который считал своим, а он периодически присутствовал на ее территории.

В каком-то смысле так и было. Увольнительные были хоть и регулярными, но длились всего два-три дня. А она жила здесь постоянно. В доме чисто, а к его приходу готова горячая еда, из запасов и того, что Кирилл приносил со службы. Периодически замечал цветы в вазе на столе, развешенное постиранное белье и одежду за домом на веревке, натянутой между деревьями; расставленную посуду на кухне и даже импровизированные салфетки из каких-то старых газет и бумаг.

– Вкусно, – признался он, подавая Елене пустую тарелку. Но замер с протянутой рукой, подумав о том, что хоть он и сохранил ей жизнь, делать ее своей прислугой не собирался.

Не поднимая на него взгляда, женщина тарелку приняла.

– Еще? – поинтересовалась она.

В глаза Кириллу так и не посмотрела. И если раньше он, как будто не замечал этого, то теперь внимание на это обратил.

– Да. С удовольствием съем добавку. – Мужчина замолчал, наблюдая как Елена возвращается к алюминиевой кастрюле и наливает еще борща. На ней надеты мужские джинсы, подвязанные каким-то шнурком на поясе, и огромная фланелевая клетчатая рубашка. Эту одежду, как и все остальное Кирилл нашел вместе с домом. Она была огромной даже для него.

– Действительно очень вкусно. Не представляю, как у тебя это получилось без специй. – Кирилл не сдержал этих слов внутри себя. Он и вправду задумался. В доме не было ничего, что подходило для создания кулинарных шедевров. И вкус этого блюда стал для него более чем сюрпризом.

Елена вернулась с новой порцией, поставила тарелку перед ним, и отвернулась обратно, поставить чайник на огонь.

– Это просто вкус продуктов, какой он есть, – отозвалась она, доставая таз, в котором обычно мыла посуду. – Однажды я ела самый вкусный шашлык в своей жизни. И рецепт был таким: мясо, лук, соль и перец.

Кирилл только теперь заметил, что так и не донес ложку с борщом до рта. Она зависла где-то по пути, пока он слушал Елену и смотрел как она подливает воду в таз. Эти слова были первыми, что он от нее услышал и первыми, имевшими хоть какую-то интонацию.

Все их разговоры до этого дня были скупыми, короткими и сдержанными. Либо Кирилл давал ей какие-то ценные указания на счет безопасности. Либо Елена сообщала ему какие-то свои редкие новости. Вроде слишком четко услышанных звуков двигателя или посещения придомовой территории диким зверями.

Еще в первые дни ее пребывания в доме Кирилл показал ей как пользоваться примусом, как заправлять из газовых баллонов, хранившихся в погребе в сарае, и запретил включать после заката, так как тепловые сканеры на орбите могли засечь этот источник тепла. Провел небольшую экскурсию по скромной территории вокруг, рассказал все что знал о том, что хранилось в доме и сарае. Хотя сам внимательно и не изучал никогда все добро, которым теперь владел.

Домик этот он нашел случайно около полугода назад, во время патрулирования. Его тогда только назначили на этот участок, и командир, как Кириллу казалось, в качестве назидания, отправил в патруль по лесу. И с тех пор все выходные проводил в нем. Сослуживцы знали об этом, как и командир. Никого особенно это не волновало. И самое важное, что никому не интересно проводить время в лесном доме без комфортного санузла, в окружении комаров, диких животных и прочих «прелестей» лесной глуши. У каждого служащего инкубационного подряда небольшой таунхаус на территории военной части.

Семь рабочих дней и три выходных, сносное питание, возможность комбинировать деятельность, выбирая на новый период то, что больше хочется, развлечения в зоне отдыха, отлично оборудованный спортивный зал и даже кинотеатр, и бар. Служба на инопланетян была совсем не той, какую требовали представители родного вида. Не полна лишений и ограничений, а напротив, больше походила на санаторий с элементами службы. Новые хозяева позаботились о том, чтобы предателям человечества, было хорошо, тепло и весело в свободное от работы время.

Но Кириллу все равно хотелось сбежать из части, если имелась такая возможность. А она имелась. Его прошение проводить выходные вне территории инкубационного подряда получило одобрение с самого верха. И этот самый верх находился за пределами стратосферы Земли.

Этот дом, этот лесной уголок стал местом, где, как ему казалось, он сможет быть собой, настоящим собой. Но к своему сожалению и ужасу обнаружил, что уже не знает какого это. Бывали моменты, когда ему хотелось содрать с себя ту личину, что намертво вросла в него вместе с наставлениями матери и выпустить своего демона наружу.

Мать его очень любила, но любовь эта была жесткой, требовательной, безапелляционной и совершенно безумной. И только поэтому он до сих пор жив. Хотя, в те самые моменты, когда что-то внутри него, давно забытое, затравленное и глубоко похороненное в недрах его существа рвалось наружу, он тоскливо и жалобно взывал к образу женщины, что его сберегла и вырастила. Умолял ее разрешить покончить с этим цирком, прекратить мучения обеих своих сущностей и, наконец, покинуть этот мир. Оба мира, ни одному из которых, он не принадлежал. Но образ матери не отзывался. Даже воображение было бессильно получить заветное разрешение на выбор.

Помыв посуду, Елена поспешила снять постиранное белье, которое высохло на весеннем солнце за домом. Но на самом деле, ей просто хотелось уйти из домика, где остался Кирилл. Мужчина расположился на сундуке с какой-то книгой, где всегда спал, когда приходил. Вроде бы она не пыталась его избегать, и даже спокойно было с ним, но Елена не знала куда деть взгляд, когда он рядом.

Впервые она смогла его рассмотреть на крыльце, в тот их первый разговор. Он был без шлема, балаклавы и своего бронежилета. Просто черная форма. И этот черный цвет ему шел, словно других цветов для него просто не существовало. На смуглой коже красовалась короткая, но выразительная щетина. Волосы, коротко стрижены и такие же черные, как и одежда. Густые брови почти всегда сведены к переносице, а острые скулы придавали выражению лица еще большую суровость. Но вот синева глаз совсем не вписывалась в этот образ. Слишком яркие и кричащие для человека, который всегда говорил сдержанно, держался спокойно, не делал лишних движений. В этих глазах словно скрывалась вся та жизнь, которую вытеснили из остального тела напряжение и порядок.

Вернувшись с охапкой белья к дому, она нашла Кирилла на крыльце. Он наблюдал, когда она подходила, поднималась по ступеням, и была уверена, что смотрел ей вслед, когда заходила в дом.

– Ты меня боишься? – Мужчина вдруг вырос в дверном проеме, пока женщина раскладывала вещи в старый деревянный шкаф в спальне. Его огромная – по сравнению с Еленой – фигура заняла весь проход. Он даже не вошел в комнату, но места в ней вдруг стало катастрофически мало.

Женщина повернула к нему только голову, взгляд ее был опущен. Глаза ее медленно поднялись до руки мужчины, упирающейся в дверной косяк. Длинные пальцы легонько постукивали по дереву. Взгляд Елены прошелся по выпирающим из-под рукава тонкой рубашки бицепсам, и остановился на громоздком плече.

– Нет, – ответила она коротко и так же медленно провела глазами по той же траектории обратно к вещам в шкафу.

– Хорошо, – выдохнул мужчина за ее спиной и по скрипу половиц она поняла, что он покидает комнату. – Тебе нечего бояться.

Дверь скрипнула и закрылась. А Елена замерла с наволочкой в руках, которую так и не донесла до полки.

Глава 8. Размножение

Их вид давно утратил способность к размножению. Вернее, когда-то очень давно, Они решили, что смысла полагаться на эволюцию нет. И начали самостоятельно решать какие особи, с какими качествами и талантами Им нужны. Запрета на естественное деторождение не было, но со временем оно само сошло на нет. Генная инженерия стала чем-то совершенно простым и обыденным, а межпланетная экспансия расширяла горизонты расселения, оставив далеко позади проблемы рождаемости. Но возникла проблема другого характера. Колонии выживали далеко не все. Планет пригодных для Них было мало, а амбиций и потребностей – много. И приходилось искать иные пути для благополучия своего народа.

Но с расширением территории влияния пришла и ответственность за собственный суверенитет. Вселенная хоть и не была слишком изобильна на жизнь, но все же в ее недрах кишело много разных видов, не все из которых были способны на уважение чужого развития.

Достигнув пика своего величия Они столкнулись с тем, что не все Их величие признавали, а кто-то даже не желал мириться с самим Их существованием. Эра долгих мучительных войн и противостояний продлилась достаточно долго и Им пришлось всерьез задуматься над сохранением собственного вида. И дело не в том, что Их могущество или технологии уступали другим. Просто другие, зачастую, были слишком другими. Их сложно даже понять, не то, чтобы победить.

Они получили по носу за свое тщеславие от Вселенной, понесли огромные территориальные потери за самонадеянность, познали горечь поражения и экономического упадка за чрезмерные амбиции по завоеванию мира. Урок был жестким, но предельно понятным: не стоит лезть на рожон встречая новую форму жизни, даже если она кажется примитивной и беззащитной. Не стоит заявлять свои права на колонии других видов, если она находится близко к твоим границам. Не стоит развязывать войну с кем-то, если ты не понимаешь их природу.

Так Они тысячелетия тыкались то в один, то в другой уголок Вселенной. То, находя подходящую планету, терраформировали ее, заселяли, развивали. То, случайно или по самонадеянности, развязывали очередной вселенский конфликт. И на развитие молодых колоний, которые еще не были способны к самообеспечению у Них просто не оставалось ресурсов.

Миллионы жизней были погублены напрасно. Десятки планет, которые вселяли надежду на процветание, потеряны. А ресурсов на каждую новую колонию оставалось все меньше. И тогда Они нашли иной выход. По меркам Вселенной не самый гуманный, не самый простой, но зато долгосрочный и имевший гораздо больше шансов на успех.

Они теперь искали не пустые планеты, где могли бы поселиться, а уже населенные. Молодые, еще не развитые до космических полетов виды, которые еще не успели расселиться по Вселенной, но имели общество, инфраструктуру, ресурсы и достаточный уровень технологий. К Их удивлению таких, было достаточно много. Не настолько, чтобы они лились как из рога изобилия, но вполне хватало, чтобы выбирать. И они выбирали тех, с кем можно генетически скрещиваться, и вывести новый подвид собственной расы. И эта схема была куда эффективнее предыдущей.

Гибриды могли жить на планете, без терраформирования, быть устойчивыми к местным вирусам и инфекциям, адаптированным к уровню радиации, освещения, тепла, влажности, к атмосфере и даже пище. А ресурсов на поглощение аборигенов тратилось в разы меньше, чем на открытую войну или колонизацию. К тому же Они получали генетическое разнообразие, что только усиливало Их вид на вселенской арене.

И они пошли по этому пути, пусть более долгому и муторному, но зато гораздо более управляемому и менее рискованному.

Люди были не первыми, кого использовали в качестве генетической базы для создания нового подвида. К моменту, когда Земля попала в Их поле зрения, схема была отработана четко и слаженно. Сначала изучение формы коммуникаций, политического и экономического устройства, видового разнообразия, общей и расовой ментальности, исследование нескольких подопытных, для выяснения совместимости генокода и много долгих наблюдений и анализа. Они научились терпению за годы упадка и уже не действовали так импульсивно и нахрапом, как раньше. Но зато сразу заметили, что так действовали мы: воевали, угрожали, блефовали, манипулировали, убивали, лгали и изворачивались. И это, пожалуй, было первым сигналом для них, что мы точно не достигли уровня развития, который мог бы стать помехой их планам. Они давно прошли урок, который мы упрямо не желали освоить.

Глава 9. Звук двигателя

Была середина лета, а может и ближе к осени. Елена точно не знала какой день или месяц. Ей незачем отслеживать календарь. Он обновлялся для нее каждые полторы недели, когда к домику приезжал джип Кирилла. Звук двигателя она начала определять задолго до того, как машина выныривала из леса и шелестела покрышками по хвойному ковру на площадке у крыльца.

Он всегда приносил новые припасы, хотя домик, да и погреб в сарае, уже ломились от тушенки, армейских консервов, сухпайков и бакалеи. Там же хранились остатки запасов прежнего хозяина: закрутки из грибов, овощей, компоты, закуски. Тот, кто делал эти запасы знал свое дело. По виду эти банки, казалось, стояли там пару десятилетий, но содержимое, в большинстве, было вполне съедобным.

Елена даже попыталась посадить какие-то овощи за домиком, ближе к речке, из семян, которые нашла. Но Кирилл запретил. Разбитый огород, если его обнаружат, выдаст, что в доме кто-то постоянно живет. Да и соседство с соснами, вытягивающими из почвы много влаги все равно, не дало бы хорошего урожая.

Сама Елена питалась скромно, пайками и консервами. Но к приходу Кирилла готовила что-то более или менее напоминающее домашние блюда, из того, что ей было доступно. После первого борща, который сварила на удачу – просто попробовать – на утро каждого седьмого дня своего одиночества, разворачивала бурную деятельность на маленькой кухоньке. Обнаружила эту привычку лишь через месяц, когда стояла у стола с открытой пачкой макарон и вслушивалась в звуки леса, надеясь услышать заветный шум двигателя.

Тогда ей это не понравилось. С чего ей выслуживаться перед Кириллом? Он спас ее, без ее на то желания. Ей в общем-то было плевать, убьет он ее, надругается или еще что. Ее жизнь перестала иметь какую-то ценность, как и вообще весь этот мир. В один и вечеров, сидя на крыльце в старой фуфайке она думала об этом. Почему не закончит свою жизнь? Почему волочит это странное средневековое существование в лесу? Всматриваясь в ползучие от лунного света тени деревьев и, слушала гулкую звенящую тишину в своей голове, в ответ на эти вопросы. Резкий звук скрипучей двери взорвался в ее голове. Елена вздрогнула и обернулась. На пороге позади нее стоял Кирилл.

– Прости, не хотел тебя напугать. – Мужчина, осторожно ступая подошел к ступенькам и уселся рядом. Он всегда садился рядом, но никогда слишком близко, так, чтобы даже ткань их одежды не соприкасалась.

– Я думала ты спишь, – глядя в темноту впереди отозвалась Елена.

– Ночи стали холоднее. Нужно подумать о том, как ты будешь здесь жить зимой. – Его руки лежали на коленях, сложенные в замок. Но расслабленности в этой позе не было: он поочередно сжимал пальцами то одну ладонь, то другую.

– Может не нужно мне тут жить зимой? – В голосе женщины просквозила ирония, а уголки губ дрогнули, словно пытались вспомнить, что такое улыбка.

Кирилл никогда не видел, чтобы она улыбалась, да и вообще особых эмоций на ее лице. Всегда спокойное, отрешенное выражение. Взгляд резкий, острый, но словно подернутый пеленой тумана. Будто видела и реальный мир, и одновременно то, что скрыто за ним, по ту сторону сна.

Мужчина молчал. Инстинктивный вопрос так и повис на губах. Брови сошлись к переносице и из-под темных густых бровей он всматривался в профиль женщины рядом. Ее лицо, как и луна, что главенствовала теперь на небе, видимо лишь наполовину – вторая в тени.

Обернувшись на мужчину, – Елена явно ждала того самого вопроса, что он так и не задал, – она быстро взглянула ему в глаза и тут же опустила голову.

– Поиграли и хватит. Зачем продолжать? – Она снова отвернулась, поежилась и подняла ворот фуфайки выше, прикрывая шею и втянув голову в воротник. – Не будешь же ты колоть дрова, чтобы запастись на зиму.

– Наколол бы, если бы это помогло. – После паузы отозвался мужчина, проследив взглядом за тем, куда смотрела собеседница.

Там была пустота, темнота, спокойствие и безопасность. То спокойствие, которого уже не было в мире вне этого леса. Все эти дикие хищные звери больше не казались угрозой, когда на планете властвовал новый монстр. Умный, расчетливый, способный поработить человечество, не пошевелив ни одним собственным пальцем. Сделал так, что люди себя поработили сами.

– Дым из печи привлечет внимание. А орбитальные сканеры засекут тепловую точку там, где ее быть не должно. – Наконец, прервал паузу Кирилл.

Женщина никак не отреагировала на его слова. Кириллу показалось, что она замерла. Только тонкая струйка пара выползала из-под носа от ее теплого дыхания.

– Ты не хочешь жить, – констатировал он. – Почему тогда живешь? – Его голос был хриплым, отрешенным.

Если бы Елена обернулась на шелест одежды, то увидела бы как он провел рукой по коротким черным волосам, затем по лицу и, прикрыв глаза, замер, так и не убрав ладонь с подбородка. Ему не хотелось слышать ответ на этот вопрос, но не задать его не мог. А Елене не хотелось на него отвечать. И не потому, что ответа не было. Странное чувство, сродни стыду или сожалению, змеиным клубком растянулось в области солнечного сплетения. Глаза начало щипать, как это бывает от подступающих слез, которых больше не осталось. Елена выплакала их все, когда армейские автобусы подъехали к многоэтажке, где они жили с дочкой. Когда здоровенные, грубые, обвешанные амуницией военные, вытаскивали женщин и девочек из квартир и запихивали в машины. Когда, сидя там, за тонированными стеклами слышались крики мужчин и стариков, а потом выстрелы и тишина. Когда их везли. Когда выталкивали на территории лагерей. Когда вырывали прямо из ее рук ее дочь. Когда обливали ледяной водой из шлангов. Когда заталкивали в общие камеры-клетки. Когда врачи, совершенно спокойно, равнодушно привязывали ее к койке, чтобы взять анализы и провести исследования. Когда в холоде и темноте, на бетонном полу, ее голос вплетался в вой других женщин, сбившихся в кучки по всему периметру клетки, чтобы согреться. Когда то и дело приходили охранники и забирали одну из них. Когда ей приходилось при всех справлять нужду в дыру в центре камеры. Когда она видела, как из другой камеры вытаскивали женщин и тащили их по длинному пространству в сторону медлаба и они оттуда уже не возвращались.

В один из таких дней, и ей казалось, что с тех пор прошло миллион лет, она вдруг перестала лить слезы. Смотрела на извивающихся в агонии женщин, слышала скрипучие охрипшие от постоянного воя голоса и перестала понимать их боль. В ней боли больше не осталось. Она испарилась, пропала, сожгла саму себя. С тех пор Елена не плакала. Ни слезинки. Словно эта функция в ее организме вдруг сломалась и выключилась навсегда.

И даже теперь, сидя в теплой уютной фуфайке и глядя на ночной лес, в безопасности и под защитой мужчины, рассуждая о собственной смерти, слезы так и не удосужились подступить к глазам.

– Я живу… – спустя долгие минуты произнесла Елена. – Потому что ты хочешь, чтобы я жила.

Боковым зрением она заметила, как голова Кирилла повернулась к ней. Несколько секунд он ее рассматривал, тяжело и шумно дыша. Это дыхание, глубокое, сильное, громкое, ее успокаивало. Лежа в спальне, она вслушивалась в этот звук, когда мужчина был дома и это помогало ей заснуть. Она была человеком, который не боялся смерти, но которому инстинктивно хотелось чувствовать себя в безопасности.

Ничего не сказав, Кирилл поднялся и удалился в дом. На этом их разговор закончился. Утром он уехал.

И вот, Елена снова стояла у окна, вслушиваясь в звуки леса и не слыша ничего, что хоть отдаленно напоминало бы шум двигателя. Кирилл не появлялся уже несколько недель.

Глава 10. Одиночки

Никто толком не знал, как Они смогли вынудить тайное мировое правительство отдать им Землю и человечество. Что они им пообещали? Может вечную жизнь? Может уютное местечко где-то во Вселенной, где они могли жить припеваючи? Может Они их обманули и давно расправились с ними? А может и само мировое правительство было Ими на самом деле. Ставленники, с промытыми мозгами, клоны, гибриды, а может и вовсе биороботы или голограммы. О чем только не судачили в кулуарах гетто, которые выросли по всей планете за какие-то пару лет. Говорили об этом шепотом, осторожно, избегая системы орбитального слежения, раскинувшейся сетью вокруг, теперь уже, не нашей, голубой планеты.

Они не следили за отдельными подразделениями, людьми, зданиями и комнатами. Они наблюдали сразу за всем миром. Датчики улавливали тепло, звуковые и энергетические вибрации, сигналы генных маячков, вживленных восьмидесяти процентам людей под видом вакцины. К тому же они могли быть перестроены на какой угодно иной маркер, который мог интересовать ищеек, следящих за ходом операции с базы на Луне. Среди них были первые успешные гибриды, и кое-кто из истинной расы пришельцев.

Но сеть слежения все же была не однородной. Пустующие зоны контролировались хуже, чем сектора, где располагались основные объекты инфраструктуры и покинутые города. Те, кто смог избежать зачистки возвращались в города, деревни, поселки, словно ведомые примитивным упрямым инстинктом. И их отлавливали, сканировали, пичкали наркотиками и психомаркерами, могли отправить обратно, чтобы найти других беглецов.

Наблюдая за этой глупостью, Они искренне удивлялись. Ведь в каком-то смысле нам, людям, отдали огромные, слабо контролируемые территории лесов, пустынь, морей и гор. Обитающие там животные могли быть прекрасным прикрытием, чтобы до конца биологической жизни прожить вдали от городов довольно сносно, если обладать навыками выживания в дикой природе. Животные, особенно крупные и живущие стаями регулярно сбивали орбитальные сканеры. Те начинали отправлять срочные сообщения о найденных тепловых сигнатурах, требовали подтверждения дальнейшего распознавания и углубляясь в опознание выясняли, что предполагаемыми беглецами была стая волков или табун лошадей.

Грамотное распределение ресурсов присуще и высокоразвитым, а по меркам человечества, всесильным существам. Они не тратили сил, средств и времени больше, чем того требовалось. Поимка пары десятков беглецов не стоила того, чтобы размещать сканеры над нежилыми областями так же плотно, как и над населенными секторами. Настраивать датчики на максимальную чувствительность тоже не стали. Там они работали по иерархической модели. Сначала они считывали тепловые показания, которые обогащались по мере изучения биосферы Земли. Все чаще удавалось отличить зверя от птицы и человека, затем они смогли отличать и животных друг от друга. Не слишком четко, в основном, по размеру и характерным для вида движениям, но все же. Если обнаруженная особь не попадала под выработанные алгоритмы, система спускала ее на более тонкий уровень, пробивала идентификацию по иным параметрам и так до тех пор, пока не выявлялось четко, человек это или что-то иное. Да и далеко не всегда за одиноким беглецом устраивали погоню. Гораздо выгоднее проследить за ним и понять, есть ли у него контакт с другими людьми или сообществами. И если таковых не было, его оставляли в покое.

Пристальнее контролировались признаки урбанизации в местах, где ее быть не должно. Костры, печи, двигатели, электрические цепи, магнитные поля, и все то, что выделяло тепло или энергию обязательно ликвидировалось при обнаружении практически без разбора. Одиночки в лесах, полях и степях наверняка находили удобоваримые способы согреться и не привлечь внимание, на это Им было плевать.

Подземелья и подводные просторы тоже четко отслеживались, невиданными людям технологиями. Пещеры, туннели метро, катакомбы просматривались сканерами так же четко, как и любое наземное пространство. Они не ожидали организованного сопротивления, не оставили ему ресурсов, пространства и возможностей для разворачивания деятельности.

А тем, кто служил Им, не было резона участвовать в чем-то противоправном. Им оставили не только жизнь, но и семьи и детей. Правда жили они в отдельных закрытых зонах, под чутким присмотром систем новых Хозяев. И жили они вполне сносно, с комфортом, достойным питанием, развлечениями и возможностью заниматься тем, что нравилось. Ограничения накладывались лишь на выход из охраняемой зоны и размножение. Детям разрешали расти, но блокировали их детородные функции, как у женщин, так и мужчин. К моменту, когда человечество сойдет на нет, подрастет и адаптируется поколение гибридов. Мы им были нужны лишь на первом этапе, а потом нам дали бы умереть в забвении.

И очень многие соглашались на такую жизнь и такую службу. Даже те, кто не имел семей и даже партнеров выбрали жизнь ради целей Чужих, вместо смерти или консервации для запаса генетического материала. Возможно, мировое правительство сделало тот же выбор, что и простые жители Земли. А возможно, те, кто задолго до нас вошли в контакт с Ними, получили что-то лучшее. Так или иначе, и мы и сильные мира сего приняли одно и то же решение: отдать свой дом тем, кто пришел со звезд.

Глава 11. Зелье

Елена начала ориентироваться во времени по луне. Как древние люди, она отмечала рост и убывание месяца, чтобы понять, сколько длится ее одиночество. Оказалось, полная луна взошла над лесом уже во второй раз, после того как Кирилл ушел. Ей это запомнилось, потому что в его последнюю ночь в домике, луна была почти полной и очень яркой. Это была первая светлая ночь за последние дождливые дни. Теперь на нее снова смотрели пустые глазницы лунных кратеров. Прошло больше месяца. И ночи действительно становились холоднее. Но холод пробирался не только в домик, но и под ее одеяло, под одежду, под кожу, в самое ее ледяное, опустошенное болью сердце. Холод одиночества – того чувства – которое она себе запретила, от которого отмахивалась, чтобы не допустить образования новой дыры в сердце. Елене казалось, что и само сердце стало дырой, но в остатках плоти еще оставалось место, куда могла проникнуть новая боль.

Глядя в черные очи луны через окно, женщина поняла, что теперь не ждет звука двигателя: теперь она боится его. Ведь приехать к домику мог уже не Кирилл. Бояться она тоже себе тут же запретила, ведь смерть по-прежнему была для нее манкой надеждой на вечный сон.

На утро Елена отправилась в лес собирать травы. Бабушка в детстве показывала ей лекарственные растения. Рассказывала о том, что в черенках смородины витамина С больше, чем в ягодах, а листья малины – прекрасное средство от воспалений. Охапки фиолетовых стрел шалфея она собрала еще в начале лета и теперь нашла другие травы из списка бабушки.

Удерживая в ладонях огромную связку душицы, женщина поправила подмышкой собранный букет почти отцветшего зверобоя, чуть царапнув себе по лицу колючими ветками малины.

Она почти дошла до домика, когда услышала звук. Это не было шумом двигателя. Это были шаги, тяжелые и неритмичные, словно шедший прихрамывал или шатался. Елена замерла, отбросила собранные растения в сторону и осторожно устроилась за кустом, росшим позади домика. Куст был густой и мог скрыть ее от посетителя, если только тот не знал, где именно могла прятаться беглянка.

Шаги приближались, но фигура гостя бесконечно долго не появлялась из лесных зарослей. Присев на корточки и всматриваясь в тропу между деревьев, Елена ощутила покалывание в области сердца. Оно стучало быстрее, чем обычно, но в то же время, словно ныло от усталости. Ему, как и Елене, не нравилось это ощущение опасности, оно привыкло к равнодушному ритмичному бою, и еле заметно замедляло ход, словно готовясь отойти к вечному сну. А тут пришлось вновь отозваться на упрямые инстинкты. Гормоны впрыснулись в кровь, сигналы рептильного мозга – готовому защищать своего носителя любой ценой, даже вопреки его воле – были неумолимы.

Из-за деревьев показалась фигура в черном. Армейская амуниция, растрепанные кучерявые темные волосы, короткая, но выразительная борода. Фигура опиралась на автомат как на трость. Сердце Елены очнулось от ленивого напряженного стука и забилось бодро и сильно. Это Кирилл.

Он подошел к тому месту, где обычно оставлял джип и три раза хлопнул в ладоши, как когда стучал по капоту. Он еле стоял на ногах. Длинные пряди прилипли к лицу, грудь под бронежилетом вздымалась, а в синих глазах читалась мертвецкая усталость.

Елена выскочила из-за куста и бросилась к нему, не разбираясь почему бежит и что сделает, когда доберется до мужчины. Но вопросы эти резко вспыхнули у нее в разуме, когда оставалась всего пара шагов. Она встала как вкопанная, глядя на мужчину и ужаснулась тому, как он выглядел. Обросший и уставший, лицо словно сползло вниз, глаза красные и мутные. Рука, опирающаяся на автомат, тряслась от напряжения. Не говоря ни слова, женщина осторожно взяла автомат за дуло, подставила свое плечо для опоры и ощутила огромный вес Кирилла на своем слабом плече. Сложнее всего было помочь ему подняться по ступеням. Его дыхание прерывалось болезненным рычанием, а ноги, словно не желали подниматься на высоту ступеней.

Он рухнул на застеленный матрасом сундук, откинулся спиной на стену, запрокинул голову и закрыв глаза тихо простонал. Ноги бессильно вытянулись вдоль пола.

Несколько минут Елена просто смотрела на Кирилла. Переводила взгляд то на ноги, то на измученное лицо, пытаясь понять, что с ним не так. Ни разу за все время она не видела его уставшим или слабым. А теперь он выглядел, по меньшей мере больным, а может и вообще при смерти.

– Что с тобой? – так и не найдя ответов на свои вопросы, спросила она.

– Ранение, – прохрипел Кирилл, не открывая глаз. – Меня ранили в ногу, повредили связку над коленом. Елена нахмурилась. Объяснения не помогли понять состояние мужчины.

– Я не… не понимаю, что с тобой сейчас.

Он медленно, с огромным трудом открыл глаза и наклонил голову так, чтобы лучше видеть женщину.

– Я несколько недель пролежал в лазарете. Нога зажила. Меня отпустили сюда отдыхать. – В голосе наконец послышались живые нотки. – Сослуживец должен был меня отвезти. Но я дал ему неверные координаты – за несколько километров отсюда, в гуще леса – и сказал, что дальше не проехать. – Он замолчал, еще внимательнее всмотревшись в глаза Елене. – Я не мог допустить, чтобы он узнал, где находится дом. Это было километров пять отсюда.

И тут картинка в голове женщины сложилась: Кирилл шел по лесу пять километров с больной ногой. Она метнулась на кухню, поставила чайник и выскочила из дома. Мужчина глазами проследил за ее движениями и снова откинул голову к стене, веки тяжело опустились на глаза. Он слышал, как Елена вернулась, зашуршала чем-то в дальнем углу, загремела посудой. И уже был готов провалиться в сон прямо в том нелепом и неудобном положении, в котором осел на сундук, когда голос женщины вернул его в реальность.

– Выпей, – она протягивала ему чашку с какой-то зеленоватой жидкостью. Кирилл нахмурился, поворотил нос от пойла и вопросительно поднял бровь, глядя на Елену.

– Это отвар травяной. Полегчает. – Она настойчиво тянула ему свое варево. – Выпей.

– Пахнет жутко.

– Чабрец, душица, зверобой, малина и смородина – лекарственные травы.

– Зелье? – Кирилл измученно улыбнулся.

– Да, Зелье, – подтвердила Елена, закатив глаза, и снова ткнула чашкой в Кирилла. – Пей.

Еще даже не пригубив «зелья», он наморщил нос и снова взглянул на женщину, словно в надежде, что она передумает его этим травить. Но ее взгляд был настойчивым, руки уперлись в бока, как у ворчливой тетке.

Кирилл выпил все и вернул чашку. Стянул с себя бронежилет, кобуру, расстегнул ножны на бедре и со скрипучим стоном улегся на спину, вытянувшись на своем ложе. В сон он провалился еще до того, как успел принять горизонтальное положение.

Глава 12. Вирус

Вирус был тем необходимым для Них ресурсом, который сделал Их план порабощения реальным. Создать его не составило труда. Мы сами трудились над подобным оружием десятилетиями, чем снова вогнали Их в недоумение. Их история знала много междоусобных войн, гражданских противостояний в те времена, когда их цивилизация не выходила за пределы своей системы. Оружие Они конечно разрабатывали: массовое и невидимое для противника, и предельно подлое. Но выпускать на волю вирусы, которые способны навредить не только противнику, но и Им самим… над этим Их умы никогда всерьез не задумывались. Слишком сложно контролировать, слишком велик риск утечки, слишком динамичны вирусы в своих мутациях.

Они хоть и поразились нашей упертой глупости и стремлению к саморазрушению, но возможностью этой воспользовались. Только и нужно, чуть скорректировать свойства той заразы, которая за считанные месяцы поработила весь мир. Сбавив степень смертности, подкрутив программу нуклеиновых кислот и обогатив их возможностью «помечать» генный код человека особыми маркерами, тот самый всемирно известный вирус, вышел на мировую арену.

Убивал он лишь тех, кто не подходил Им для развертывания масштабного плана. Продумано было все до мелочей. Даже сфера деятельности и склад личности, которые Они считали угрозой. Потому почило много великих деятелей политики, медицины, искусства и даже тех, кто не сыскал славы, но мог стать лидером для групп людей в будущем. Мы не видели взаимосвязи, и вряд ли смогли ее обнаружить, даже если бы знали о ее существовании. Они действовали настолько тонко и на таком ювелирном уровне логики, что нашим примитивным умам это просто было недоступно.

Но сам по себе вирус – эти мелкие паразиты, состоящие из нуклеиновых кислот, не имеющие даже обмена веществ – не стал той силой, которая сыграла главную роль. Пропаганда, запугивание, подавление и контроль – вот, что было истинной целью этого процесса.

Нас научили бояться, заложили подсознательную программу держаться подальше от других людей. Разделили, разогнали по своим норам, научили покорно сидеть и не высовываться. Нас научили носить оковы: маски, перчатки, защитные костюмы. Ограничили территориально, поставили кордоны на границе городов, ограничили перемещения между странами. Нам дали пряник. Государственная финансовая и медицинская помощь, волонтерские активности, развитие системы доставки продуктов, предметов необходимости и лекарств. Нам предложили выход из всех ограничений: прививки, которые пропускали через границы и кордоны. Привязали людей на поводок, и чуть ослабили, размотали до допустимой длины, чтобы мы жили в иллюзии комфорта и свободы. Вирус страха, вирус ограничений, вирус нормальности всего того, что происходило, сработал на ура, а мы даже не поняли, что с нами сделали на самом деле.

Глядя на то, как мы покорно и бодро бежим по их сценарию, Они и радовались, и удивлялись. В Их понимании любой разумный вид – а мы все же считались разумным видом, несмотря на весь идиотизм, что мы сами и творили – стремится к свободе, самоосмыслению, анализу. Им было почти жаль нас, почти стыдно за то, что наши расы имели биологическое сходство. Где-то в глубине своих инопланетных душ, Они надеялись, что мы что-то поймем до того, когда точка невозврата будет пройдена. Готовились к этому, подтягивая военные силы к Солнечной системе, на случай активного противостояния. Несмотря на свою роль узурпатора, Они в нас верили. Мы не оправдали эту веру, сдались легко и почти без сопротивления. Среди верхушки Их власти даже случился момент сомнений в том, что мы – такие идиоты – подходим для селекции их вида. Раса, которая тратит силы и ресурсы на уничтожение себе подобных больше, чем на исследование Вселенной и самих себя. Раса, которая вышла в космос, не разобравшись с проблемами на собственной планете. Раса, которая использует губящие мир энергоресурсы, подавляя развитие иных экологичных способов получения мощностей.Но Им тоже не приходилось особенно выбирать. На их инопланетные пятки наступали другие космические державы, была нужда в ресурсах и восполнении популяции, экономическом расширении и территориальной устойчивости. От легкой добычи не отказывается ни один хищник. И Они не стали. И даже тешили себя надеждой, что выращенный новый вид восполнит проблемы нашего мышления и развития, создав подвид существ, куда более гармоничных, чем были мы, да и Они сами, на заре своего развития.

В нас было много чего, что роднило с Ними. В какой-то степени глядя на нас, Они видели себя, свое прошлое, свою историю, свое становление. Хотя Они и использовали нас, но в какой-то степени, спасали от самих себя. Их общество было более гуманным, осознанным и даже, в какой-то степени, более просветленным. Новая гибридная раса, могла привнести во Вселенную новую созидательную силу, способную уравновесить ее.

Глава 13. Дочь

Проснувшись через несколько часов, на самом закате, Кирилл обнаружил, что чувствует себя значительно лучше. Озноб прошел, боль в ноге утихла, оставив лишь ноющее ощущение над коленом, взамен простреливающей боли от пятки до бедра. Кирилл снова подавил инстинкт, который требовал перестроить свои ткани, чтобы боль ушла, как делал это уже сотни раз после ранения. В лазарете позволил медикам вводить иглы в свое тело, позволил лекарствам проникнуть в кровь и отработать свое дело, позволил мышцам заживать от проводимого лечения. Инстинкты бушевали как никогда, рвались наружу, демон нашептывал обещания исцеления – скорого и менее мучительного – чем то, что обещала человеческая медицина. Но он не слушал, сопротивлялся, как делал это всю жизнь. Он снова загнал его в глубокую нору и намертво замуровал своей волей. И даже теперь, вдали от медиков, анализов и свидетелей, не позволял демону выбраться на волю. Потому что Елена рядом. Потому что не мог допустить никаких иных проявлений своей сущности, кроме типичных, ожидаемых, естественных для человека. Она не должна ничего знать, даже смутно догадываться. Ее мир и без того был сущим адом, и Кирилл не мог себе позволить подлить масла в это пламя.

Женщины в домике не было. В кухонное окно бил яркий низкий солнечный луч, подсвечивая пустоту дальней комнаты.Как часто это бывало, она сидела на крыльце. Ее плечи вздрагивали, прерывая тонкий и тихий плач. Он замер. По спине пробежал холодок, а внутренний голос приказывал бежать и притворяться спящим. Но все же преодолев себя, присел рядом с ней, не без боли согнул раненую ногу и попытался заглянуть ей в лицо. Голова Елены была опущена, а от взгляда Кирилла, лицо отгорожено прядью темных волос.

– Почему ты плачешь?

– Я думала ты умер, – прохныкала она, шмыгая носом и утирая слезы с лица рукавом фуфайки. – Или они узнали, что ты сделал и арестовали тебя.

– Ох, – выдохнул мужчина и уронил голову на руки. Его шумный и тяжелый выдох заставил Елену повернуться, показав ему свое заплаканное лицо. Но стоило Кириллу поднять голову, как она тут же отвернулась.

– Я не плакала с тех пор, как они забрали мою дочь, – заключила она уже спокойнее, глядя в сторону.

– У тебя есть дочь? – Слишком громко, слишком резко воскликнул Кирилл. Он всем телом подался в сторону женщины. На мгновение, лишь на одно короткое мгновение, он ощутил шевеление кожи на своей спине и тут же, даже не осознав этого, заставил ее вернуться в обычное положение. – Ты не говорила.

Медленно, осторожно Елена снова повернула голову к нему. Лицо ее выглядело спокойнее, только дорожки слез выдавали недавние эмоции. Поерзав на месте, словно сомневаясь, стоит ли ей делать следующее движение, она все же повернулась в сторону Кирилла и брови ее задумчиво сошлись к переносице.

– Да, была дочь. Я не знала, что должна сообщить об этом.

– Не должна, конечно, – он покачал головой. Он и сам не понимал, почему так среагировал. И почему этот хоть и ужасный, но простой факт, заставил его нутро предпринять попытку вырваться из цепких лап самоконтроля. – Как ее зовут?

– Алина.

– Сколько ей лет?

– Двенадцать? – вопросительная интонация Елены явно относилась к причине этих вопросов, а не к возрасту девочки.

– Как давно ее забрали? – Кирилл внимательно смотрел на собеседницу. Говорил быстро и коротко, а при каждом ответе на мгновение отводил взгляд в сторону, словно записывал полученные ответы на внутренний жесткий диск.

– За несколько дней, до того, как мы встретились в том грузовике.

Вопросы закончились. Мужчина отвернулся от Елены и прищурившись водил глазами по сторонам, что-то обдумывая. Он не замечал, как женщина хмурится, непонимающе глядя на него, ожидая хоть каких-то комментариев. Молчание затягивалось. Ночь неспешно простирала свои ладони над лесом, домиком, мужчиной, сидевшем на крыльце, подперев кулаками подбородок. Темнота подползла к нему вплотную, взглянула в его затуманенные мыслями глаза, дыхнула на него холодом, но так и не получила никакой реакции. Не замечая, как ночной воздух заключает тело в свои ледяные оковы, Кирилл продолжал сидеть на крыльце и слушать снова и снова одну зажеванную в своей голове мысль: «У нее есть дочь».

Глава 14. Нулевое поколение

Глава 14. Нулевое поколение +

Их никто никогда не видел. Байки ходили разные и одна эффектнее другой. Одни утверждали, что Они огромные трехметровые ящерицы, другие – упоминали человекоподобных пауков, третьи и вовсе представляли Их, как рогатых чертей. Случались даже версии о том, что у Них нет тел, только разум, который давно переселился в компьютерную сеть, что, ну, никак не вязалось с Их потребностью в выведении гибридов. Когда эти, да и другие версии, доходили до Них, Им только и оставалось, что удивляться и переглядываться. С чего люди решили, что Они так уж сильно отличаются от других гуманоидных видов? Почему Они непременно должны были выглядеть, как ожившие ночные кошмары, высокоразвитым разумам не дано понять. Их отличия от людей безусловно были очевидными, но Они не казались уродливыми или монстро-подобными. Углеродные формы жизни всегда будет иметь схожие черты. Но физические отличия у Них, конечно, были. На Их родной планете сильнее гравитация, плотнее атмосфера, выше давление, иной уровень светового и температурного режима. На Земле они могли находиться без дыхательного оборудования, но давалось бы это тяжело. На лунной базе, в специальных отсеках для Чистых – тех, кто родился в их родном мире и не претерпел селекции – могли находиться истинные Они. Остальной базой управляли гибриды первого и второго поколения. Особи с чистым разумом – работающем в нужном диапазоне частот – физически выносливы, как в Их, так и в Земной среде, способные выводить потомство, сохраняющее гибридный генокод, с достаточно гибкой психикой, восприимчивой к эмоциям обоих видов.

Было еще и нулевое поколение – пилотное. Самые первые гибриды, которые никогда не выживали. Даже тех, кто в ходе первых экспериментов получались удачными, все равно умерщвляли, дабы не позволять геному ветвиться. Бесконтрольное размножение неустойчивого гибридного подвида могло привести к самым неожиданным и ужасным последствиям. Не только для Них, но и для нас – людей. Какие качества психики вдруг возобладают над особью? Будет ли это агрессия, звериная бесконтрольная ярость, или расщепление человеческой и иноземной сущности на уровне бессознательного? Какой коллапс мог произойти в разуме этих существ предугадать было сложно. Еще сложнее – контролировать. А все, что даже в перспективе не поддавалось контролю, Ими сразу уничтожалось на корню. Нулевое поколение умерщвляли с почестями, с уважением и милосердием. Ведь оно проливало свет на путь последующей селекции. Именно благодаря ему из инкубаторов выходили гибриды, которые уже осознавали себя новым видом, были психологически стабильны, сильны, физически здоровы, и обладали всем набором способностей, которые требовала колонизация.

Позже, много позже, когда Земля полностью перейдет к Ним, генам позволят ветвиться, а виду эволюционировать. И жизнь на Земле закипит естественным путем. Не всегда удачным, но, уж точно, без риска вырождения. Ведь первые поколения – самые сильные, устойчивые и гибкие. Их психологические программы, бессознательные инстинкты тоже отвечали целями процветания расы. Все было учтено, все продумано и реализовано с должной скрупулезностью. Они будут стремиться к тому, к чему должны стремиться; желать того, чего должны желать; любить то, что должны любить. В остальном полная свобода воли и выбора.

Глядя на нас, подверженных страстям, противоречиям, противоестественным желаниям, вроде самоубийства или причинения вреда тому, от кого зависит наше благополучие, Они пребывали в недоумении. Ни логики, ни хоть каких-то понятных Им причин для этого не было. Почему, наши дети, на холодность родителей реагируют жестокостью? Почему, мужчина, которому мать не додала своей любви, может насиловать и убивать других женщин, подсознательно наказывая всю ту же мать? Почему, женщины выбирают таких мужчин, которые причиняют им одну и ту же боль? Почему, люди так остро боятся сделать шаг к своему благополучию, выбирая страдать в некомфортных условиях?

В Их психике и мотивах таких «багов» не было. Их личность, вообще куда проще нашей, древнее и развитее, но проще. Если что-то причиняло неудобство или боль, Они от этого избавлялись. Если сценарий показывал, что не эффективен для достижения целей, Они его меняли. Если особь демонстрировала неуважение, агрессию или пренебрежение, Они избегали в дальнейшем подобных сородичей. Внутри Их душ – если таковые у Них были – словно работала простая бинарная система: ноль-ложь-плохо-избегать, единица-истина-хорошо-сохранять.

Да, психика Их тоже способна воспроизводить многосоставные эмоции. Они не были вулканцами, подчиненными разуму. Просто Они точно знали, что делать с тем, что чувствуют, как реагировать, какие решения принимать.

Мы вызывали у Них и ужас, и восхищение. Жить с таким эмоциональным коктейлем внутри и выжить? Умудряться любить, ненавидеть, жалеть, бояться и презирать одновременно, одну и ту же особь – это вызывало у них, по меньшей мере, восторг. Но восторг быстро сменился расчетом. Сыграть в такую многосоставную игру Им было любопытно. И оказалось, что запутать нас в наших собственных эмоциях, а потом использовать их, было очень эффективной схемой.Человека, который не знает, что чувствует, не будет знать и что делать. Не будет знать, что есть хорошо, а что плохо, какое решение для него выгоднее, кому доверять, о ком думать, куда смотреть.

Они устроили нам холодный душ из наших собственных эмоций и получили стадо послушных баранов, которое отказалось разбираться в этой мешанине собственных ощущений и оставило Им право выбора.

Глава 15. Шрамы

Спали они вместе. Елена, наблюдая, как тяжело шаркая и, почти волоча, больную ногу за собой, Кирилл вошел в дом, сама предложила ему спать на кровати. Матрас на ней старый, но достаточно жесткий и упругий для того, чтобы, измученному болью телу Кирилла, удалось отдохнуть и восстановиться. Он почти приказал ей лечь рядом с ним: тихим, но властным голосом, уверенным, жестом, указывающим на вторую половину кровати, вторым одеялом, небрежно и как-то грубо брошенным на постель. Елена не стала спорить. Улеглась на самый край и отвернулась к окну, подмяв рукой уголок старой, слежавшейся подушки. Она устроилась на кровати так быстро, что Кирилл даже не успел отследить этот момент. Он даже еще успел стянуть куртку, как женщина уже замерла на своем месте спиной к нему.

Уснуть ему не удавалось долго. Все крутились в голове мысли о дочери Елены, а потом мысли о том, почему эти мысли его не отпускают, а потом попытки подумать о чем-то другом. Но все время разум возвращал ему образ заплаканного лица женщины, которая теперь, мерно посапывала рядом. Ему хотелось перевернуться на бок, согнуть ноющую ногу, переместиться на живот, подобрав руку под голову, вернуться на спину или вовсе встать и выйти на крыльцо, в объятья ночного холода. Но не ерзал, не желая беспокоить Елену. Кириллу казалось, что этот круговорот мыслей катает его на безумной карусели, когда через приоткрытые веки ударил луч солнца, вырвав из того, что со стороны выглядело как сон, но им не являлось. Боль в ноге отпустила свою цепкую хватку, и мужчина бодро поднялся с постели, выйдя в кухню, наспех обдал лицо ледяной водой из тазика, стоявшего на столе. Елены в домике не было. Выглянув в каждое окно по очереди, Кирилл так ее и не увидел.

Нашел он ее спустя пару часов, когда забеспокоился и стал обходить периметр вокруг дома. Женщина вышла из леса с охапкой каких-то цветов и трав и замерла, увидев мужчину, словно испугалась. Ее осторожный взгляд не был пустым и спокойным, как раньше. Елена смотрела на Кирилла так, словно сомневалась: остаться на месте или бежать к нему, бросив собранную траву. Тело мужчины автоматически напряглось, корпус чуть подался вперед. Подумать о том, что происходит, почему она выглядит так странно, смотрит так странно и так странно стоит, он не успел. Все произошло за считанные секунды: вот он видит, как женская фигура появляется из-за деревьев, вот она замирает, не успев закончить шаг, вот его тело мгновенно отзывается, готовясь среагировать, пока разум пытается осмыслить все происходящее. И вдруг Елена срывается с места. Охапка цветов рассыпается перед ее ногами зеленым веером и тут же поднимается в воздух от ее быстрых шагов… нет, не шагов – бега. Даже натренированная годами боевая реакция Кирилла не успевает отдать ему нужную команду. Он лишь успевает дернуться в противоположную от бегущей на него женщины, сторону, как она уже врезается в его тело и тянется тонкими, бледными ладонями к заросшему щетиной мужскому лицу.

Кирилл был выше нее на полголовы, и инстинктивно – на одно полумгновение, подался назад, пока не понял, чего Елена хочет. Он опустил голову, встречая дрожащие губы, обхватил ладонями лицо женщины и тоже прильнул к ее губам. Разум продолжал буксовать, ни одной мысли не было, только тепло ее губ, только дрожь ее тела в его руках, только ее раскрытая душа, проникающая в спящее до этого момента сердце.

Поцелуй был страстный, неуклюжий, влажный, но сладкий… очень сладкий и пробирающий до мурашек. От ее рук, блуждающих в его волосах на затылке, разливалась волна тепла. А дрожащие, то ли от страсти, то ли от чего-то еще, губы женщины, казались Кириллу самыми нежными и манящими, из всех, к каким ему удавалось прикоснуться в поцелуе.Отстранившись от мужчины, Елена стыдливо опустила голову ему на грудь, сжав в ладонях ворот футболки. Что он должен сказать? Успокоить ее? Спросить о том, что сейчас произошло? Как глупо это могло все прозвучать, да и какие вообще слова были бы правильными в этот момент? Кирилл лишь крепче обнял женщину, прижал к себе так сильно, как только позволяла хрупкость ее тела и вдохнул аромат волос, жадно, шумно, с наслаждением. От нее пахло лесом, хвоей и свежестью. Он закрыл глаза, позволив себе этот момент, разрешив себе ничего не говорить, ничего не делать, ни о чем не думать. Просто обнимать хрупкое тело, вдыхать ее запах, чувствовать ее тепло.

– Я люблю тебя, – шепот разлился волной вокруг их объятий. Кирилл сначала принял эти слова за собственные мысли. И лишь когда Елена подняла на него вопрошающий взгляд, понял, что произнес это сам. Слова, которые слетели с губ откуда-то из глубины души, проскочив мимо тисков разума.

Елена отстранилась чуть дальше, и Кирилл было решил, что она хочет вырваться из его рук и уйти. Признание было лишним. Это слишком для нее, да и для него самого, тоже. Но она не отошла. Обхватив руками шею, притянула к себе и крепко поцеловала. Уже смелее, настойчивее и глубже. Ее руки скользнули по его груди и разум мужчины окончательно сдался. На арену сознания вышло желание ею обладать, полностью обладать. Ее телом, ее душой, ее сердцем, которое, казалось, еще вчера было мертво.

Подхватив Елену на руки, он усадил ее себе на талию и понес в дом. Она не сопротивлялась его движениям, когда под властными руками Кирилла с нее спадала одежда, не стеснялась срывающихся с губ всхлипов, вперемешку с шепотом его имени, не пыталась препятствовать его движениям. Ее тело было нежным, мягким, податливым и до головокружения желанным. И, наконец, Кирилл обладал ее взглядом. Тем самым робким, затравленным, осторожным взглядом, который за все время ловил лишь несколько раз. Теперь Елена смотрела на него открыто, с каплей тоски и боли, но все же жарко, манко, притягивая еще ближе к себе.

– Я не могу сказать, что люблю тебя, – шепотом, таким тихим и нежным, произнесла Елена, приподнявшись с обнаженного плеча Кирилла, заглядывая ему в глаза. – Вероятно это так и есть, но… я не уверена, что способна теперь любить, – она нахмурилась и отвела взгляд в сторону.

– Хмм. Кажется, ты уже это сказала, – хрипло усмехнулся мужчина, глядя затуманенным взглядом в потолок. – Да и не важно это. – После недолгой паузы продолжил: – Наверно это грубо прозвучит, но… что произошло? – Он приподнял голову, чтобы посмотреть на женщину, снова устроившуюся у него на груди. Ее лица он не видел, но ее шумный вздох его озадачил. Боясь ее спугнуть, выглядеть мужланом, Кирилл осторожно кончиками пальцев провел по ее плечу, скользнул по шее, и женщина чуть развернулась на встречу его прикосновению. У Кирилл отлегло от сердца. Она не собиралась уходить.

– Я вдруг начала чувствовать, – ответила Елена спустя долгое мгновение. – Тебя не было так долго. Я… Я боялась, что ты не вернёшься. – Шептала она с надрывом, словно пыталась сдержать слезы. – А утром поняла, что… ох, – она снова глубоко вздохнула и выдохнула, – что чувствую то, чего давно не чувствовала. Да и наверно, не собиралась чувствовать. Думала, что в этом мире чувств больше не осталось.

Елена перевернулась на бок, обвила руками плечи мужчины. Одна ее ладонь скользнула на шею, а губы оставили на его губах легкий поцелуй.

– Хотя это ужасно, – она нахмурилась и уткнулась носом ему в ключицу. – Снова кого-то любить и бояться потерять.

Сначала он хотел возразить ей, сказать, что любовь и подобные чувства не могут быть ужасными. Но потом вспомнил о том, что у нее забрали дочь – ребенка, дороже которого не может быть ничего на свете – и мысленно с ней согласился. Любить в мире, где происходят зверства, порабощения тел и детородных функций, где свои же отлавливают сородичей и отправляют в гетто… Да, любовь в таком мире может быть чем-то ужасным.

– Мы справимся, – подытожил Кирилл и развернул Елену к себе лицом. – Я смогу тебя защитить, и себя…

Она скривила гримасу: «о чем ты, вообще?». Но легкая улыбка – первая ее улыбка, такая тонкая – сгладила момент.

– Обещать такое, не менее глупо, чем утверждать, что мы всегда будем здоровы и счастливы, –задумчиво и словно самой себе, произнесла женщина. – Понимаю, ты в себе уверен. Но… – она глубоко вздохнула. – Но мир сейчас такой, что…

– По крайней мере, я могу обещать, что сделаю все, что смогу, чтобы защитить нас. Хорошо? – Кирилл приподнял брови, ожидая, что женщина поверит его словам. – Хорошо? – Он повторил уже с улыбкой, отвечая на наигранное покачивание головой Елены. Наконец, она кивнула, сосредоточенно и сурово, и тут же залилась звонким смехом.

– Я жутко голодный, – Кирилл стрельнул прищуренным взглядом в сторону кухонной двери. – Я приготовлю что-нибудь перекусить.

Поцеловав женщину в ее довольную улыбку, проворно соскочил с кровати, натянул брюки и принялся разбираться с футболкой, которая категорически не хотела выворачиваться с изнанки на лицо.

Елена перевернулась на бок, подперев голову рукой, всматриваясь в испещренную шрамами спину и плечи Кирилла. Она не замечала их раньше, когда они были вместе в кровати, а потом он накрыл и ее, и себя одеялом. Шрамы показались странными. Словно кто-то выводил ровные линии по телу от шеи до самой поясницы, прорисовывая какой-то новый силуэт. Продолжались ли они на груди, теперь Елена не могла вспомнить. Лежа на плече мужчины она не замечала их за густыми завитками волос. Но вознамерилась обязательно рассмотреть при возможности. Что-то с этими полосами было не так. Слишком тонкие, но глубокие борозды, края которых, как будто заворачивались внутрь.

Так и не победив футболку, Кирилл кинул ее на стул, вытащил из шкафа фланелевую рубашку и накинув ее, вышел из комнаты. А Елена, завороженная рисунком на его теле, так и смотрела невидящим взглядом сквозь закрытую за ним дверь.

Глава 16. Кнут и пряник

Кем и когда была отдана команда отлавливать женщин детородного возраста, никто не знал. Все началось внезапно и было продумано ювелирно. Информация, просочившаяся в сеть, еще вызывала горячие споры в комментариях: правда это или постановка и провокация, когда первый миллион женщин уже справляли нужду в яму в центре своих камер.

Миллион превратился в десять миллионов, потом в сотню, и до миллиарда дорос через полгода. Начиная активную фазу на одном конце Земли, Они не боялись, что на другом – об этом узнают через выложенные в сеть ролики и любительские новости. Наша паника была Им на руку. Растерянный разум проще контролировать, проще предугадать его следующий шаг, проще заполучить над ним власть. Что ищет человек, когда ему страшно? Только одного: спасения. Возможных реакций у нас было три: бей, замри, беги. Первых убивали, вторых отлавливали, третьих приманивали.

Они давали обещания о спасении тем, кто боялся и прятался. Гладили по головке, давали вкусняшку, нежно приобнимали за плечи и укутывали в теплые пледы. Отогревшихся, сытых и обретших покой женщин, бережно везли в распределительные лагеря, представляя их, как хосписы для гендерных беженцев. Спокойным и довольным скотом управлять легко. Он сам идет на бойню.

Там – в этих «хосписах» – проводили все необходимые исследования, для определения пригодности к вынашиванию гибридов. И женщины сами ложились на кушетки, протягивали руки для забора крови, улыбались врачам в масках и благодарили чутких медсестер, что поправляли им подушки под спинами, пока их кровь болталась и пузырилась в генофактуре – устройстве, разработанном с подачи пришельцев, определяющим первичную совместимость генокодов.

Они с улыбкой и доверием отводили в лаборатории своих дочерей, и благословляли сыновей обучаться военному искусству в специальных подразделениях при лагерях, вернее – «хосписах». Мальчиков бережно брали за руки статные офицеры и торжественно провожали в уютные теплые казармы. Матерям говорили, что их сыновья буду защищать Землю и должны быть готовы к изоляции от родительской опеки. Что их будут кормить и лечить, учить драться, стрелять и преодолевать препятствия, воспитывать в них мужество и отвагу, выносливость и силу. И это единственное, о чем не врали. Их действительно сделали защитниками Земли. Только Земли – не обители человечества, а Земли – новой колонии пришельцев.

Мужчинам тоже давали кров и заботу. Оправившихся и здоровых направляли работать, в первое время разрешая возвращаться к родным. Постепенно их работа становилась изолированнее, располагалась дальше от семей, а потом и вовсе, становилась вахтовой. Кого-то, из-за выдающихся способностей и навыков, направляли в другие лагеря под предлогом нехватки таких специалистов, обещая вернуть в целости и сохранности. Но потом приходили новости, тихие шепчущие слухи о нападении или разрушении тех лагерей, об авариях на рабочих местах, о локальных катаклизмах. Женщины не замечали, как одна за другой теряли мужей, братьев и отцов.

Они всегда следили, чтобы в распределительных лагерях – лже хосписах – было не больше тридцати процентов женщин предыдущего сбора. Удостоверившись в их пригодности для инкубации гибридов, этих женщин также, тихо и бережно, перевозили в другие лагеря, но оказывались они уже в гетто. И там начиналась настоящая работа, настоящие исследования. Настоящий Ад.

Метод кнута и пряника заиграл новыми красками. Кнутом сгоняли всех, кого можно было легко найти и захватить. Кнутом наводили панику, на которой потом успешно играл Пряник. Кнут щедро транслировали и размножали в сети, пока еще оставались те, кто имел к ней доступ. Им было выгодно, если больше людей увидят видео о том, как женщин в халатах и даже нагишом вытаскивают ночью из постелей, тычут ледяным дулом в спину и загоняют в автобусы. Тогда люди побегут, запаникуют и начнут прятаться как крысы, по лесам, полям подвалам. Им дадут время пожить в этих подвалах и лесах, дадут возможность пострадать, поплакать, по ужасаться. Пережить первый шок, осмыслить, начать выживать, понять, что это не так просто, и главное, задуматься над тем, так ли хороша жизнь без еды, воды, одежды и тепла. Готовы ли они жить в страхе и нужде, когда свои же – те, у кого есть оружие – могут прийти и отнять последние крохи. Мародерство, разбой и грабежи слабых сильными, по расписанию вышли на арену. Как Они и планировали. Знали же, что алчность возобладает над человечностью в тот самый миг, когда те, кто в силах отнять, сделают это просто потому, что могут. Такие полевые ОПГ стали последним гвоздем в гроб веры тех, кому удалось спастись. И, лишь, когда эти бедолаги, пережив все стадии горя: отрицание, гнев, торг и депрессию, переходили к принятию, пряник выходил из-за горизонта, как теплое весеннее солнце, топящее своими жаркими лучами ледяные шапки.

Короткие радиосообщения, якобы от повстанцев – остатков армии и правительства – стремящихся спасти всех, кого смогут, с координатами и ориентирами баз. Бегуны – люди, вроде бы случайно забредшие в общины спасшихся и пересказывающие слухи о базах, где есть вода, еда, свет и тепло. Небольшие отряды, вроде как разведчиков из этих баз, ищущие следы бандитов, «случайно» шедшие по следам, которые в итоге приводили их к общинам. Схема была отработана и эффективна. Никто не сомневался в том, что вожди найдут-таки способ защитить народ. Те, кто не верил в вождей, верил в силу духа самого народа, сумевшего устроить партизанскую войну. Но большинство, ни о том, ни о другом не задумывалось вовсе. Они летели на свет, как мотыльки, даже не думая сначала присмотреться к источнику этого света.

Глава 17. Донос

Обратно в военную часть Кирилл вернулся тем же путем, что и добирался до лесного домика. Теперь эти километры по лесу дались ему легко, и джип сослуживца, с которым заранее договорился об обратной дороге, ему пришлось дожидаться сидя под старой толстой елью.

Преодолевая бурелом, он бодро перескакивал старые сухие поросшие мхом стволы. По опушке шел чуть ли не вприпрыжку, а в гуще ему не мешали ни цепкие лапы сухих кустов, ни перекатывающиеся под подошвой шишки, ни болотистая грязь. Нога не давала о себе знать совсем, словно и сама забыла о том, что десять дней назад изнывала от боли и отказывалась работать. И лишь сидя в ожидании сослуживца, Кирилл вдруг заметил свою ногу: она согнутая в колене, лежала на хвойной подушке. Когда он выходил из машины на этом самом месте, чуть больше недели назад, согнуть, и уж тем более вывернуть ее, было адски больно. Мужчина задумчиво нахмурился и попытался вспомнить о том, когда в последний раз его беспокоила рана. Это было ровно до того момента, когда Елена оказалась в его объятиях и поцеловала. Остальные дни прошли в томном и сладком тумане. Когда ему было вспоминать про ранение или боль, если под утренними лучами, их тела сплетались в наслаждении друг другом, еще до того, как их разум успевал проснуться. Если холодными ночами они горели в плену страсти, а от его потного разгоряченного тела поднимался еле заметный пар. Если днем он то и дело ловил ее поцелуи, прикосновения теплый взгляд и улыбку.

Это были прекрасные дни, но именно это делало их кошмарными, если подумать о том, в какую глубокую и топкую яму он закапывал их обоих. Елена была права. Любить друг друга было ужасным решением. И если бы это была только одна ночь… Но они позволили себе провалиться в эти чувства, раствориться в них, подчиниться. Он позволил. Хотя не должен был. Но не сдержался, не смог, не был достаточно силен.

Захрустела лесная дорога и вместе с оглушающим в тишине леса ревом двигателя, среди деревьев замелькал серо-зеленый кузов машины. Он чуть не проехал мимо сидевшего Кирилла, но резко затормозил, проскользив покрышками на еловых иголках.

– Чего недовольный? – Из-за опущенного стекла показалось круглое, почти детское лицо парнишки. – После отпуска же.

– Довольный, – пробурчал Кирилл, обошел машину и устроился на пассажирском сиденье.

– Нога как? – Уперев руку в спинку пассажирского сидения и развернувшись назад, водитель выруливал для разворота.

– Свежий воздух и отдых творят чудеса, – Кирилл постарался сделать голос спокойным. Те мысли, которые им овладели за время ожидания словно вернули его в реальность – в ту, где он солдат-предатель Земли, перебежчик, конвоир и палач. Но досаду выдавать не желал.

– В твоем случае, думаю, отсутствие людей принесло больше пользы. – Водитель заметил боковым зрением вопрошающий взгляд Кирилла и пояснил: – Ну ты типа… интроверт, вроде. Ни с кем не дружишь, в клуб не ходишь. – Он пожал плечами. – Не любишь людей. Да?

Вникнув в смысл этих слов, мужчина угрюмо ухмыльнулся одной стороной губ.

– А кто из нас любит людей то? Забыл, чем мы занимаемся?

– Стараюсь не думать, – совершенно другим голосом, потухшим и низким отозвался парнишка и больше не поворачивал головы к собеседнику, делая вид, что внимательно следит за дорогой.

Машина со свистом выскочила на асфальтированную дорогу и понеслась через арки развесистых крон деревьев, которым теперь никто не мешал расти, ветвиться, опутывать небо над дорогой.

Добравшись до части и пройдя стандартный осмотр у врача, Кирилл сразу отправился в казарму, где провел ночь, позволив себе насладиться воспоминаниями. Он снова ощущал губы, ладони, гладкость кожи и запах Елены. Отгоняя мысли о том, что теперь его чувства смогут стать угрозой для ее безопасности, разрешил себе побыть с ней еще немного. Но под утро истома рассыпалась в блестящие колючие капельки росы под утренним туманом, и отпустила его на волю.

– По вашему приказанию прибыл, – отчеканил Кирилл, войдя в кабинет майора Крыльщикова, командира его батальона.

Тучный, с вечно красным отекшим лицом мужчина, издал выдох с привычным для него свистом и кряхтя поднялся с кресла.

– Андреев. Прибыл значит. К службе готов? – его сиплый голос, противно скрежетал, как ржавая пружина.

– Так точно, – Кирилл выпрямился по стойке смирно, не отводя резкого взгляда от командира. Не мог он на него смотреть без презрения, но очень старался.

– Вольно, солдат. – Крыльщиков по-царски махнул своей заплывшей жиром ладонью, с толстыми короткими пальцами. – Через неделю везем бабский груз на протыкание. Возглавить колонну готов? Как раз успеешь влиться в службу.

Кирилла передернуло от того, как пренебрежительно, надменно и властно этот человек говорил об этом задании. «Бабский груз» – так называли перевозку женщин. «Протыкание» – процедура постановки прививок тем, кто раньше – во времена цивилизации – по разным причинам их не сделали. Теперь Им не нужно скрывать истинную цель инъекций.

Медленно, стараясь сделать это незаметно для майора, Кирилл глубоко вздохнул и выдохнул, в попытке успокоить гнев. И в былые времена, он никогда не называл женщин бабами. Попав на службу, когда мир перевернулся с ног на голову, его слух продолжали колоть подобные высказывания, хотя со временем мужчина привык. Но в этот момент, после проведенного времени с Еленой, которую спас от такого вот «протыкания», в нем разгорелось адское пламя ненависти и гнева. Не только к этому выслужившемуся ублюдку, а ко всей новой системе, рабом которой стал сам. Он машинально прошелся внутренним сканером по всему телу. Все было под контролем. Такие резкие эмоциональные всплески, который испытал в этот момент, были самым опасными для него. Защита на мгновение ослабевала, и демон живущий внутри, мог вырваться наружу. Хотя, и Кирилл часто себе напоминал об этом, у него ни разу не получалось. Возможно, тот давно уснул, ослаб и состарился, атрофировался как мышца, которой давно не пользовались. А он – Кирилл – не пользовался демоном уже очень, очень давно.

– Потянешь? После ранения то? – продолжал майор, покачиваясь в кресле. Его второй и третий подбородок, не имеющие четкой границы с шеей, расплывались в такт движениям.

– Так точно. Репин допустил к службе. – Ответил Кирилл, ссылаясь на заключение полкового врача.

Словно заметив что-то в выражении лица или взгляда Кирилла, Крыльщиков подался к столу, пытаясь перегнуться через него. Но деревяшка столешницы впилась в огромный живот, не позволяя закончить маневр. Он с минуту вглядывался в мужчину, а затем заговорил уже совсем не командным тоном.

– Капитан Андреев, ты прямо образчик послушания, – майор прищурился. – Молча и всегда четко выполняешь приказы. Нареканий на тебя нет. Никаких жалоб или нарушений. – Он откинулся, наконец, на спинку кресла и сложил руки на животе, с трудом дотянувшись пальцами одной руки до другой. – За что ж тебя Степанов так не любит?

– Не могу знать, – спокойно и ровно ответил Кирилл.

– А я знаю: конкурента в тебе видит, – майор повернулся к окну, делая вид, что разговор этот просто болтовня. Но Кирилл знал, что за этими рассуждениями было что-то другое. – Ладно. Дам ему повышение, может успокоится и перестанет доносы на тебя клепать. – Выдохнул майор, все еще всматриваясь в окно.

– Доносы?

– Все ему покоя не дает твоя эта фазенда лесная, – задумчиво и отрешенно продолжал мужчина. – Завидует что ли? Не знает к чему еще придраться. – Крыльщиков повернулся обратно к своему офицеру. – Что ему дался этот домик, я не знаю. Не устроил же ты там повстанческую базу, в самом деле. Хех. – Майор хрипло, со свистом коротко рассмеялся. – Все, свободен. – Он снова сделал барский жест ладонью, отмахиваясь от Кирилла. Тот развернулся на каблуках и быстро покинул кабинет командира, чувствуя дрожь в ногах. Внутри что-то похолодело, сердце бешено забилось.

Следующие пару недель ему предстояло патрулировать зоны инкубаторов – внутренний периметр. Это считалось самым простым заданием, а среди состава воспринималось чуть ли не как отпуск. Сотни женщин парализованы, заперты внутри своих тел. Проходя пост контроля производственного корпуса, у него в голове всплыл термин «синдром запертого», о котором слышал в какой-то передаче, про людей с неврологическими нарушениями, потерявших когнитивные функции, но воспринимающих реальность. Они чувствовали, видели и слышали то, что происходит вокруг, но не имели возможность никак взаимодействовать с внешним миром. Кирилл не знал наверняка, могли ли те женщины…

«Боже, там девочки, совсем дети», – подумал мужчина. Могли ли они все осознавать? Чувствовать, как в их чреве растет инопланетный урод, бояться, страдать, изнывать от безумия?

Задавая себе эти вопросы, Кирилл знал на них ответы. Да, они все чувствовали, все осознавали, слышали и видели. Таковыми были условия успешного вынашивания и рождения гибридов. Мозг женщин стимулировался, как и мышцы, нервы, органы, чтобы воссоздать ощущения полноценного функционирования организма.

– Андреев, – только Кирилл занес ногу, чтобы перешагнуть порог КПП медкорпуса, за спиной послышался хриплый ядовитый голос Степанова. – Слышал, тебя опять на колонну поставили. Так и будешь отбивать зад в дрянных развалюхах? – вразвалочку и шаркающей походкой, Степанов подошел, пожевывая в уголке рта самокрутку. – Тебя б давно повысили, дружище, если хоть мизинцем пошевелишь.

На вытянутом, заячьем лице проступила довольная ухмылка. Кирилл знал, зачем тот завел этот разговор, и знал, как нужно ответить, чтобы его закончить.

– Рыло сказал, что на повышение идешь ты. – Так за глаза называли Крыльщикова за его фамилию и грузность. Кирилл развернулся к собеседнику полностью, и расположил ладони в карманах форменных брюк, стараясь поддержать иллюзию дружеской беседы. – Жек, тебе дали назначение или пока тайна куда ты.

– Тут я, тут, не переживай, – улыбнулся он с оскалом. – Жопу свою и позвоночник будет проще сохранить в здравии. Больше никаких перевозок и конвоя. Буду снова начальником тюрьмы, как в былые.

Для Кирилла это означало сразу две вещи: первое – пересекаться по службе они продолжат, но только в случаях, когда потребуется перемещение заключенных женщин. Второе – он будет выше по званию Кирилла и может, наконец, успокоится на его счет. Последний раз они были с Евгением Степановым в конвое вместе, когда Кирилл спас Елену. И если сначала считал, что Жека мог что-то заподозрить, то потом счел это удачей. Ведь этот человек был гнилым до мозга костей, выслуживался и стучал, не единожды насиловал и убивал женщин. Для него было нормой вытащить женщину в лес, жестко отыметь и застрелить, даже не проверив дышит ли она еще. Он мог оставить ее умирать в лесу, в грязи на корм диким зверям, и забывал об этом через минуту. Поэтому, уж в чем в чем, а в спасении Елены, Кирилла он точно не подозревал: в его картине мира, такого исхода попросту не существовало.

– Проставляешься когда? – бесстрастно поинтересовался Кирилл и нетерпеливо переступил с ноги на ногу, насильно расправив брови, которые так и норовили сойтись на переносице в одну строгую линию.

– Как только, так сразу… Позову тебя, Андреев, не ссы.

Степанов крепко стукнул Кирилла ладонью по плечу, и с видом победителя, гордо – даже слишком сильно вскинув подбородок – прошествовал мимо.

Однажды, в один из тех редких вечеров в офицерском клубе, когда Кирилл напивался, служивый пищеблока, игравший роль бармена, нашептал историю Степанова. Мол, до всего этого он был начальником колонии общего режима. Имел семью, сына, хоть и не гнушался ходить налево сразу с несколькими женщинами сослуживцами. Жена знала, терпела, делала вид, что ничего не замечает. Но однажды просто не выдержала и повесилась на балконе. Он с трехлетним сыном один остался. Сдал его своим родителям на воспитание и от прав родительских отказался. С тех пор считает всех женщин существами второго сорта, которые не способны уважать мужчин, и могут бросить их с ребенком.

Вот уж, кто точно в этой военной части – да и на всей Земле – был на своем месте, так это Степанов.

Но вот за что Степанов так не любил Андреева, оставалось для последнего загадкой. Хотя, пожалуй, для них обоих. Вряд ли новый начальник тюрьмы задумывался об этом. Как не задумывался о том, почему жена предпочла уйти из жизни, чем жить с ним. Почему его не уважают в части. Почему кровь и смрад гнилой подлости, никогда не смоется с его рук и его души.

Глава 18. Фокус внимания

Когда активная фаза их экспансии была приведена в исполнение, Они раскрыли почти все карты тем, кто возглавлял ее среди людей. Мы должны были знать схему, чтобы ее реализовывать, чтобы понимать значение каждого своего шага. Им известно, что чем меньше непонимания, тем меньше вопросов, тем меньше сомнений и далеких от истины предположений.

Но вот чего Они нам никогда не говорили, так это истинную причину ставить те самые прививки. Это никогда не было антивирусным средством. Помимо генных маркеров для отслеживания людей, компоненты вещества, корректировали неврологические процессы, стимулировали легкие мутации. Прививки адаптировали наши поведенческие паттерны и реакции. Делали нас чуть более покладистыми, чуть менее восприимчивыми к чужой боли, чуть доверчивее и спокойнее. Коррекция была легкой, незаметной. Она прекрасно вписывалась в обычное поведение любой личности, не выдавая того, что в ней что-то поменялось.

Тех, кто потенциально мог стать бунтарем, убивал сам вирус, вернее, его дополнения, созданные Ими и настроенные на особые психологические механизмы человека. После него, итак, остались самые ведомые и слабые. Но прививка давала чуть больше гарантий от активных бунтов. Это все равно, что нам вживили бы контрольный чип, и через него отдавали прямые команды. Только команды эти, были очень тонко настроены. Они лишь сфокусировали наше внимание на том, что выгодно Им. Врачей – на успешной имплантации гибридных клеток в лоно женщин, на заботе о здоровье потомства, на положительной статистике рождаемости. Военных, в зависимости от их профиля, на успехе операций, на высоких показателях отлова, на комфорте жизни на базах и здоровье их семей. Все, абсолютно все, видели, во что они превратили свой мир, но мало кто это замечал. Об этом говорили, но не вслушивались в собственные слова.

Вероятно, наши лидеры, которые положили десятилетия на строительство плацдарма для Их победы тоже были управляемыми, сфокусированными на каких-то своих целях, ценностях, желаниях. В их мире этот механизм использовался повсеместно и очень давно. Он считался гуманным и простым. Его применяли добровольно и с радостью, чтобы выполнять личные или общественные цели, получать новые знания и навыки, разработать новые технологии.

Но Их психика была иной. Иной настолько, что такая фокусировка не вредила личности, ее идеалам и базовым настройкам. Особь не менялась, не относилась иначе к близким, ситуациям, явлениям. Просто большие резервы разума распределялись с периферических процессов на те, что теперь приняли за наиболее приоритетные. Мы же стали стадом, которое покорно шло за висевшей впереди морковкой. Потому что наше мышление слишком примитивно: хорошее – плохое, нужно – не нужно, интересно – не интересно. То, что не вызывает в нас эмоций или физической реакции, фактически для нас не существует. Человек в офисе, с которым мы здороваемся каждый день, но который никогда ничем нас не цеплял: ни вниманием, ни внешностью, ни поведением, мы вероятно о его существовании забываем сразу, как выпалим стандартное «привет». Потом не вспомним ни цвет его волос, ни цвет глаз, в чем он был одет или какой у него голос. Его не существует для нашего разума: он призрак. Тоже самое с вещами, ситуациями, информацией. Мы всегда видим то, что хотим видеть, таким, каким хотим, тогда, когда хотим. Наше восприятие мира никогда не было объективным, и Они, в общем-то, ничего не изменили. Просто переместили фокус внимания и зафиксировали его. Мы остались теми же слепцами, тупицами и психологическими инвалидами, которые попросту отсекли от себя часть той реальности, в которой существовали.